|
– Тогда следуйте за мной – кивнул Колаш, поднимаясь на ноги и обуваясь. Вслед за хозяином, Белая и Вета проследовали в заветную дверь, оказавшись на теплой кухне. В воздухе витали множество запахов, от выпечки, до запеченого мяса. Похоже, сегодня у Колаша был прием. Здесь суетились его шестеро помощников, трое молодых парней и трое девушек. Помимо различных ящиков с припасами и множества привычных для кухни вещей, девушка сразу заметила и дверь, встроенную в склон оврага. На ней не было замка, да и вряд ли за ней было что-то секретное. Хотя мало ли..
– Слава, нужно отвести лошадь наших гостий в конюшню – проговорил пекарь, входя в здание.
– Сейчас займусь – кивнул ему в ответ светловолосый парень, немногим младше самой Селии. Стянув фартук и нарукавники, он поспешил наружу.
– Бриса - понадобятся приборы ещё на две персоны. Свободная гостевая надеюсь по-божески выглядит?
– Конечно – улыбнувшись, отозвалась девушка, которая выносила Селии и Вете утренний перекус к пруду – приборы подготовлю.
– Славно – кивнул хозяин дома и направился к лестнице, приглашая гостей идти за ним.
По следующему этажу Колаш провел быструю экскурсию - здесь было крыло, в котором жила прислуга, аскетично обставленная столовая, библиотека, большая гостиная с просторным балконом и небольшая выставочная оружейная.
А на следующем этаже уже расположилось гостевое крыло и покои самого Колаша, отгороженные крепкой железной дверью. Помимо этого в углу стояли несколько диванов, на которых в данный момент сидели мужчина и женщина. Судя по лицам - северяне.
– А, Димитр, ещё гостей привели, да? – голос поднявшегося мужчины звучал как гром среди ясного неба – Я Аксвульф, а это моя жена Аствиг – мужчина был выдающихся размеров - он сочетал в себе почти двухметровый рост и довольно внушительную массу, которая, впрочем, не делала его каким-то толстым, как это часто бывает у разных толстосумов - Аксвульф был в отличной физической форме. А его жена разительно отличалась и от самого мужчины и от представления Белой о женщинах севера. Она, как и многие другие, считала что на Севере и мужчины и женщины одинаково суровы и воинственны, тогда как Аствиг была лишь на несколько сантиметров выше самой Селии, и единственным отличием от обычных благородных девиц было лишь то, что массы в ней было немного больше чем в оных. Так же Белая отметила что Аствиг выглядит слишком молодой для пожалуй сорокалетнего северянина. Селия уже было решила что у них брак по расчету, но заметила торчащие из волос заостренные уголки ушей, говорящие о том что женщина как минимум полуэльфийка. Становилось понятным что Аствиг скорее всего заклинательница, а не воительница.
– Или это ваша младшая сестра, а? А что, похожи – хохотнул мужчина, акцентируя внимание на том, что волосы у Димитра и Селии были одинакового и весьма редкого цвета.
– Это леди Аделаида Наморни со своей спутницей– представил гостей Колаш, отвечая северянину широкой и добродушной улыбкой.
– Рады знакомству – с улыбкой откликнулась Аствиг, касаясь руки своего мужа.
– Да-да, рады – согласно покивал мужчина, но его внимание на гостьях задержалось ненадолго – может быть как дварфийки прибудут, мы все вместе в лес сгоняем на охоту да подстрелим пару глухарей, а? Я у вашего лесника спросил, он сказал что их много тут водится.
– Да, можно было бы развеяться – согласно кивнул хозяин – если погода не испортится.
– Ха, интересно что вы имеете ввиду когда говорите что погода испортится. Вот у нас на севере когда зимой говорят что погода испортится, то имеют ввиду что начнется пурга из-за которой не будет видно дальше своего носа, а снега выпадет столько, что даже меня с головой занесет. Жалко конечно что у вас тут зимы не как у нас. Вы наверное и снега не видите даже.
– Ну, а для нас плохая погода это когда весь день идет дождь – усмехнулся Колаш, направляясь к дверям, отделяющим гостевое крыло. За дверями был небольшой коридор, в конце которого справа была дверь, ведущая в ванные комнаты. Слева, в середине коридора, был проход налево, где и расположились гостевые комнаты. Дверей было четыре, и Колаш проводил Вету и Солисити к самой дальней, поясняя что одноместные комнаты зарезервированы для гостий из Дрэйг'Сифала, которые прибудут сегодня.
– Если что-то понадобится, то обращайтесь к моим помощникам. Ну или можете найти меня в гостиной на первом этаже. А пока располагайтесь – пекарь удалился, оставляя Селию и Вету наедине.
– Он сказал что приедут дварфийки? Охох, наверное это те, которые останавливались на ночь в таверне у отца.. – обеспокоенность девушки была вполне себе понятна.
Комната была теплой, сравнительно небольшой, но со всеми необходимыми удобствами. Просторная двухспальная кровать, небольшая софа, письменный стол, шкаф, комод и небольшое зеркало. Под ногами почти по всей комнате, кроме пятачка у двери, был расстелен ковер, так и манящий разуться и пройтись по нему босиком. Одно единственное окно в комнате давало достаточно света.
|
|
|
Всё пошло по плану. Бьорн-волк нашёл стадо довольно больших и упитанных горных козлов численностью аж в двадцать пять особей. Это были самки с молодняком, и вел их за собой величавый самец размером с тягловую лошадь. На момент эльфу показалось что вожак просто напросто насадит его на свои гигантские прямые рога, но стадо, в отличие от предводителя, испугалось волка и вожаку пришлось отложить бой и отправиться вслед за стадом, держа их тылы прикрытыми.
Белый волк успешно гнал стадо в подготовленную засаду. Расплескивая воду в ручье, они промчались мимо огра, притаившегося рядом. Тот на удивление сидел почти не шевелясь, хотя и подрагивал от нетерпения. Последним мимо него пробежал вожак. Стадо же остановилось у входа в лес, не видя притаившихся там Кунари, сжимавшего в каждой руке по метательному копью, и Кетры, с пращей в руках, которую ей оставил Бьорн перед своим уходом. Их новый знакомый, Заф, вырвавшийся из дремы, залез на дерево собираясь оттуда следить за залитой светом двух лун полянкой и всматриваясь в горизонт, ожидать появления стада и волка, снова заснул. Прямо там, на ветке.
Пока стадо топталось у лесного массива, не горя желанием ступать в темноту, вожак тяжело дыша развернулся и решил принять бой с Бьорном, всё ещё не понимая что они попали в засаду. Копнув землю копытом, гигантское животное угрожающе заблеяло, поднялось на дыбы, и опустившись на землю начало свой разбег, собираясь зашибить своим твердым лбом волка, загнавшего его и стадо в угол. Бьорн готовился к маневру, собираясь в последний момент отскочить в сторону и по возможности куснуть козла в сгиб ноги. Но этого самого последнего момента эльф не дождался, поскольку в предпоследний момент в схватку вмешался Огр, встречая голову козла своей дубиной. Треск дерева разнесся по полянке. А огр тем временем перешел в рукопашную, отбросив оружие. Здоровяк ухватился за длинные рога и пытался свернуть животному голову.
Одновременно с вмешательством огра из леса вылетели пара копий, поражая двух довольно крупных коз. Это в схватку вступил тифлинг. Эльф, оставляя огра разбираться с вожаком, тяжело дыша после марафона бросился вперед, набрасываясь на ближайшее животное, вгрызаясь в шею. Меньше чем секунду спустя волк уже белой стрелой метнулся к другой самке, обрывая вторую жизнь. Точный выстрел из пращи ошеломил ещё одну из самок, и Бьорн, воспользовавшись этим, добил и её.
Вожак с безумным взглядом и отчаянным блеянием пытался перебороть огра. Но несмотря на свои размеры ему было не совладать с огром, предварительно ошеломившим его ударом дубины. С характерным хрустом великан свернул шею вожака и его туша мгновенно обмякла.
Больше животных группе не удалось загнать. Увидев, что вместо сытного обеда свежими травами они сами рискуют стать чьим-то главным блюдом, стадо понеслось врассыпную, обратно в сторону гор. Бьорн может и мог бы загнать ещё одну или двух козочек, но марафон выжал из него все соки.
– ОХОТААА!!!! – заорал огр, не без труда вскидывая тушу поверженного вожака стада над головой. От этого крика проснулся Заф, всю схватку так и проспавший на дереве. Испуганно заозиравшись, он потерял равновесие и рухнул с ветки на землю и теперь лежал, слегка постанывая.
Кетра чувствовала себя как-то... не так. Майликки учила защищать дикую природу, а не охотиться ради забавы. Хотя они охотились совсем не ради забавы - всё это было исключительно для дела. Но смутное чувство неправильности своих действий не покидало девушку.
|
|
|
– Пока лучше прикинусь служанкой – задумчиво проговорила девушка, видимо уже прикидывая что ей нужно будет говорить фермерам и потому немного впала в ступор, когда Белая сказала что хочет чтобы Вета считала её подругой. Осознав что именно услышала, она потупилась и наверняка зарделась, хотя в сумраке было не разобрать. В конце концов она подняла голову, несмело улыбнулась и сказала – Договорились – и помедлив, добавила – Можно тогда звать Вас.. – Вета быстро исправилась – тебя Ада?
-----------------------
Кутаясь в плащ девушки двигались по проторенной колее вдоль полей. Наконец появились заборы, ограждающие наиболее близко прилегающую к домам территорию. По правую руку забор был крайне простой, выложенный из распиленных на четыре части бревен и имел скорее символическое значение. Зато по левую руку забор пусть и начался позже, но был в высотой порядка полутора метров и заботливо выложен из подогнанных друг к другу обломков скал. И по всей длине забора с внутренней стороны были высажены высокие колючие кусты. Дом, стоящий на этом участке, сразу же бросался в глаза - ни дать ни взять трехэтажная усадьба с треугольной крышей из черепицы. На огражденной территории на выверенных расстояниях стояли незнакомые аккуратно подстриженные вечнозеленые деревья, ухоженный газон, выложенные плоскими камнями дорожки. Всё это было демонстрацией богатства. Справа таких изысков не было - всё было весьма просто - несколько кустов, сарай чуть поодаль, хлев и несколько облысевших к зиме деревьев. Дом скромный, выложен из простого камня, одноэтажный с треугольной соломенной крышей. Но из окон обоих домов лился теплый свет, сигнализирующий о том, что все дома.
Дорога вывела девушек к перекрестку, с другой стороны которого стояли ещё пара домов - как и говорила Вета. Дом слева, что стоял напротив усадьбы выглядел немного беднее своего соседа, но там определенно жилая зажиточная семья - дом был на этаж пониже, забор так же был пониже, деревьев поменьше, среди которых не было вечнозеленой экзотики, да и черепица на крыше была попроще. Скорее всего какой-нибудь купец средней руки со своей семьей и может быть даже с небольшим количеством прислуги.
Дом справа был чем-то средним. Двухэтажный, но не с черепичной крышей а соломенной, да и второй этаж весьма однозначно был построен спустя много лет после первого, да растительность на участке была не такой ухоженной. Но свет оттуда казался таким же теплым, как и из остальных домов.
Где-то залаяла собака.
Вета, стоя на перекрестке в задумчивости поглядывала то на Белую, то на дома. И в конце концов, глубоко вздохнув направилась к богатой усадьбе. Пожалуй, это было бы подстать Аделаиде Наморни. Хотя возможно всё же стоило бы выбрать что-то попроще, но Вета уже сделала выбор, и прежде чем Белая успела что-то предпринять - служанка уже настойчиво постучала в закрытую калитку. Селии оставалось только спешиться и подойти с лошадью поближе.
Спустя примерно полминуты за калиткой скрипнула дверь дома, выпустившая свет и гул из него наружу. Кажется, там была посиделка с участием алкоголя. Донесся звук открывающегося засова. И в конце концов калитка открылась. Лица девушек осветил фонарь, который держал мужчина, лет сорока на вид. Одет он был довольно просто, но при этом одежда его была приличного качества, что отражало состоятельность его хозяев.
– Чем могу помочь? – с прохладой в голосе поинтересовался мужчина, устремляя свой не менее холодный, чем голос, взгляд на замявшуюся Вету.
– Доброго вечера – девушка быстро взяла себя в руки и заговорила уверенно – мы с моей госпожой направлялись к мастеру Колашу, но немного не рассчитали расстояние, решив что сможем добраться к нему до темноты. И теперь мы оказались в немного затруднительном положении и хотели бы узнать... – но мужчина не дал девушке договорить.
– Уходите – холодно бросил слуга. В доме, судя по звукам, что-то разбилось. Голоса сначала затихли, а потом разразились хохотом. Мужчина покосился на дом и поморщился.
– Но моя госпожа.. – залепетала Вета, обескураженная таким поворотом событий.
– Да и мне и моему хозяину плевать кто твоя госпожа – прислуга даже метнул холодный взгляд в Белую – проваливайте отсюда подальше и поскорее, иначе я спущу собак.
– Микула, кто там? – раздался глубокий, немного нетрезвый мужской голос.
– Да какие-то проходимцы, мой господин. Уже уходят – и бросив последний взгляд на просителей, Микула захлопнул калитку.
– Давай скорее, наша гостья немного перебрала. И что-то мне подсказывает что ковер придется выкинуть – голос хозяина дома удалялся и в конце концов дверь захлопнулась, а засов закрылся. Вета, кутаясь в плащ из-за налетевшего уже довольно холодного ветра, отошла от калитки с опущенной головой.
– Нужно.. нужно наверное попробовать другой дом – девушка выглядела расстроенной, видимо считая что подвела свою новую подругу. И, судя по взгляду, она теперь была совсем не уверена в том, какой дом выбрать.
|
|
|
Вряд ли Солисити смогла бы вспомнить все семьи, с которыми ее отец так или иначе связывался. Их, кажется, было нескончаемое количество. А может быть это все были лишь множественные представители одних и тех же семей. Да и всех вспоминать не надо было - были нужны лишь представители людской расы. И самые колоритные легко всплывали в памяти. Во-первых - род Наморни (фамилия не склоняется), перед которыми и её отец не гнушался заискивать - известны тем, что являются монополистами морской торговли по всей стране. Их торговый флот весьма внушителен и корабли перевозят множество грузов, вдоль южного берега, а так же заплывая и на восток. Это древний род, во главе которого стоит праправнук Я́куба Наморни, который и начал родовое дело. Множество его младших братьев и детей стали его условными наместниками в прибрежных городах, основывая небольшие пункты торговой кампании. У этих наместников рождались дети, старший из которых наследовал место наместника, и так далее и так далее. Конечно, остальным отпрыскам так же находилась работа в семейном бизнесе. Более близким к центральному семейному древу давались значимые занятия - старший ребенок наместника обычно был его ближайшим помощником; другие родственники, в зависимости от степени родства, могли к примеру заниматься бухгалтерией, договариваться о поставках или заниматься защитой судов и не только. Родовое древо Наморни было очень густым и можно было бы запросто затесаться в него маленьким листочком.
И раз уж так вышло, что водные пути были полностью подмяты оной семьей, то на суше разразилась настоящая торговая война. Давно у одной семьи был очень опасный план - проложить торговый путь через кочевую пустошь, соединяя страну напрямую с южной частью Сетрондии. Нужно было всего лишь миновать почти бесплодные земли, граничащие с Великой Пустыней, которые вдобавок контролировались дикими племенами. Планировалось договориться с некоторыми местными племенами, через земли которых должны были проходить торговые караваны. "Дикари" получают оружие, одежду и различные припасы, которые сложно достать в их землях, и взамен они дают безопасный проход через земли и доступ к источникам воды, если потребуется. На бумаге все выглядело хорошо, и соглашения с вождями племен были достигнуты. А достигнув Драконьего Хребта, путь пролегал бы вдоль границы, рядом с лесом и через Речные Холмы, приводя в Камос, минуя Икаве. Вложившись в этот сверхамбициозный план чуть больше чем полностью, старший представитель рода совершил первый переход. Он так и не вернулся. Как известно, он добрался до Камоса, спокойно пройдя через Речные Холмы, в которых вообще-то любили поохотиться на людей юань-ти, и выложив очень крупную сумму за товары, он отправился назад, полный оптимизма. Но так оказалось, что племена дикарей были весьма непредсказуемыми и очень воинственными - получив новехонькое оружие они в тот же день бросились воевать с соседними племенами орков. И проиграли. Орки захватили их земли, и вместе с ними перебили весь караван, возвращающийся домой. Так вышло, что после этого имя их рода кануло в лету и вряд ли кто-то его вспомнит, хотя их история до сих пор жива и её можно услышать в какой-нибудь таверне от подвыпившего купца. Здесь Белая могла бы прикинуться отпрыском, что желает всё же принести известность своей семье.
И конечно же, Белая не могла забыть про семью, которая является прямым конкурентом её отца - род под названием Праковники. Они достаточно давно занимаются торговлей на суше и поставляют товары из Сетрондии и с Востока, имея большое влияние в Слагрове, пусть и не сопоставимое с влиянием Наморни, с которыми считались все. Отцу Селии пришлось порядочно потрудиться чтобы подорвать их продажи и самим выйти на один уровень с ними.
Конечно, было и множество маленьких семей, имен которых не знают в столице, которые перебивались теми крохами, которые оставались от торговых гигантов. У всех была похожая судьба - подвернулся удачный случай и они смогли заключить удачный договор, приносящий им достаточное количество денег, чтобы не испытывать проблем в жизни.
----------------------
Приблизившись к стойке и ожидая идущего к ней хозяина постоялого двора, Селия сразу заметила как к ней плавной походкой направляется простовато одетый, худощавый парень с довольно приятным лицом, обрамленным русыми волосами до плеч и с лютней в руках. Не стесняясь и не отводя взгляда от Белой, он запрыгнул на стол и свесив ноги лучезарно улыбнулся путешественнице:
– Привет – и провел пальцами по струнам лютни, извлекая из нее мелодичный труньк.
– Иди работай, Либор – в спину барда пришелся сильный толчок, хотя парень, кажется, ждал его и с легкостью спрыгнул со стойки, подмигивая Белой. Перебирая пальцами по струнам, Либор начал бродить по залу, перетекая из одного места в другое и играя при этом ненавязчивую мелодию.
– Здравствуйте любезная. Так точно, комната есть – кивнув, проговорил лысеющий хозяин. Оценивающе осмотрев путницу, мужчина с некоторой опаской предложил – м-могу предложить хорошую комнату за 8 серебряных за ночь, и туда будет входить и горячая ванна. Так же есть номер попроще, без ванны, всего за пять серебряных.
|
|
|
|
|
|
- ААААА!!! - торжествующе заорало Существо, увидев раскрытые объятия девушки. Не добежав до Лин нескольких шагов, тварь рванулась в воздух, схватила тви'леку под мышки и вместе с ней взмыла в небо! В один миг они оказались высоко над полем. Тварь принялась тискать и крутить перепуганную девушку, то бросая её из-под самых облаков, то опять ловя. Потом она схватила Лин в охапку, прижавшись сзади, стиснула своими чёрными ладонями её груди и спикировала с нею прямо в постель. Линдли едва успела сгруппироваться. Её с размаху припечатало к матрасу - к счастью, мягкому и упругому. Существо, отпружиненное обратно в воздух, ловко перевернуло Лин на спину. Тви'лека оказалась лежащей навзничь, а тварь приземлилась ей на живот. Огромные крылья бились в экстазе, вздымая ветер, чёрное лицо улыбалось и корчилось. Лин было очень страшно! Но она старалась не терять ясность мысли, и ей удалось заметить, что с существом что-то происходит. Его морда была уже не такой безумной, в ней появилось что-то человеческое! Существо, скаля зубы, наклонилось к тви'леке - и Лин, собрав всю свою волю, провела дрожащими руками по чёрным щекам. Демон содрогнулся! По нему будто пробежала волна - совсем как по тем гриммерсам, что превращались в людей! Восторженно зарычав, он рванул девушку к себе. И началось...
По холодным, освещённым ртутными лампами коридорам разнеслись звуки, которых здесь не бывало никогда - женские вздохи и стоны. Их было еле слышно за дверьми, но они пробивались. Огромный, полный убийц звездолёт мчался по орбите огненной звезды - а внутри него кто-то дарил другому любовь. Это было всё равно, как если б цветок пробился из монолитного камня... Двое спецназовцев, стоявших на часах, замерли, прислушиваясь.
Лин ещё не выпадало такого испытания. Ей пришлось собрать все душевные силы, всю доброту и твёрдость в намерении идти этим путём. Потому что едва она ответила на поцелуй, как у чёрного киборга смело все тормоза. Жизнь, сдавленная в клетке стального тела, вырвалась на волю! Он жаждал, жаждал, жаждал любви, ласки и всего, давным-давно забытого! Сорвав верёвки, державшие Лин, он набросился на каждый сантиметр её тела! Он млел и задыхался в её объятиях! Но при этом он оставался собой - Вейдером, киборгом, машиной для убийства и пыток. Тёмная Сторона взыграла в нём с не меньшей силой. И Лин сразу ощутила себя в руках Демона. Не меньше, чем любовь, ему доставляло радость причинять ей боль! Он бил девушку по щекам и другим частям тела, он выкручивал её в жуткие, болезненные позы, душил верёвкой, а потом и её собственными лекку... Но Лин терпела. Пленительными женскими стонами она отвечала на ласки и старалась молча, стиснув зубы, переносить мучения. Она чувствовала, что, пусть и неудачно, Вейдер сам пытается сдержать в себе эту жестокость. А там, в мире Видения, Чудовище, терзая Лин и предаваясь с ней дикой страсти, у неё на глазах превращалось в человека! Вот отвалились крылья, вот начала лопаться и шелушиться чёрная кожа, вот отпали мерзкие наросты на черепе, а вместо них закурчавились волосы. И чем больше монстр становился человеком, тем нежнее делались его прикосновения, тем меньше он мучил Лин и больше ласкал. И тви"лека с облегчением отвечала ему - покорная и страстная, как все женщины её расы. И вот уже не грубые ладони чудовища, а сильные, но ласковые мужские руки гладили её, и она чувствовала в своих руках не холод и чешую, а тёплые, небритые щёки, и сама прижималась щекой к кучерявой груди, слыша биение сердца... Наконец, всё закончилось. Обессилевшая Линдли - прекрасная, совершенно нагая - лежала в постели, вытянувшись. Ветер холодил её нежно-оливковую кожу. Багровые облака над нею раздвинулись, приоткрыв голубую бесконечность неба. Чуть повернув голову, она взглянула на мужчину. Тот стоял рядом - курчавый, мускулистый, полуголый, в широких штанах, как у древнего монаха. Он тоже неотрывно смотрел на тви'леку. Лин утомлённо и ласково улыбнулась ему. Мужчина медленно опустился на колено, взял руку девушки и, склонившись, прижался к ней лбом. Видение погасло. - Женщина... - произнёс Вейдер. - Носительница жизни... Лин почувствовала, как рука в перчатке мягко провела по её животу. Затем она услышала, как Тёмный Лорд поднялся с кровати. Сама девушка была не в силах пошевелиться. Её сознание металось. На глазах по-прежнему была повязка - Вейдер так и не позволил её снять. Чёрная Маска с шипением впустила и выпустила воздух. - Теперь я понимаю тех солдат, - произнёс знакомый, бездушный голос. - Перед такой красотой не устоял бы и Император. Что-то металлически щёлкнуло. - Жди меня здесь. И не смей ни к чему прикасаться. Лин услышала, как Вейдер повернулся и вышел из комнаты. С гудением закрылся электромагнитный замок. Тви'лека, наконец, пришла в себя настолько, что смогла пошевелиться. Верёвки больше не держали её. Но всё тело будто пропустили через соковыжималку! Болело внутри, горели щёки, колени и ноги ниже них были покрыты ушибами. И неясно было, чего теперь ждать. Тёмный Лорд, кажется, вновь стал холодной, неприступной машиной.
|
Герхард посмотрел на тви'леку, потом на мигавший во всполохах лифт. На путь к спасению! - Ну же!!! - вскрикнула Лин. - Но я... - ТЫ ДОЛЖЕН!! ОНИ ЖДУТ ТЕБЯ!! Я ВАС СПАСУ!!! У неё уже не было времени на споры. Зажмурившись, она вернулась в Мир Тьмы и юркнула в ангар. Но половина её сознания осталась в реальности, с Герхардом! И молнии, мельком набросав шаттл, тут же нарисовали его! Светловолосого юношу рядом с огненной девушкой. Девушка опустилась перед ним на колени, умоляюще сложив руки. А он, сжимая бластер, смотрел то на неё, то на НЕЧТО, находившееся вдалеке за её спиной. В лице парня было мучительное сомнение. - Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ УМИРАЛА! - зажгли молнии голубую надпись. - ПРОШУ ТЕБЯ! - молила девушка, стоя на коленях. Над головой юноши вдруг высветились цифры обратного отсчёта. 5...4... Юноша вздрогнул и схватил девушку за руку: - БЕЖИМ ВМЕСТЕ! ПОПРОБУЕМ!! - НЕТ! ВДВОЁМ МЫ НЕ УСПЕЕМ! 3... 2... - БЕГИ!!! 1... 0! Молнии ярко вспыхнули и провели между шаттлом и ними огненную линию. Из неё выдвинулась вверх стена из раскалённого стекла. Гулко ударилась в потолок. Этот зук прилетел из реальности - и Лин с отчаянием поняла, что там закрылась дверь, ведущая к лифту. Та, которую она еле открыла в самом начале. Парень резко повернулся и выстрелил. Потом ударил по стене кулаком. Всё было бесполезно. Огненная девушка в изнеможении закрыла лицо руками... И тут нечто, до сих пор смотревшее издали, двинулось к ним. Линдли не могла его видеть: оно находилось как бы у неё за спиной. Но она ощутила, как к этой спине, к этим лекку тянутся из темноты чьи-то каменные руки. Парень, судорожно вздохнув, вышел вперёд. Девушка оказалась заслонена им. При этом он легонько толкнул её в плечо, как бы говоря: делай скорее, что собиралась! Лин поняла, что нет времени ждать или бояться. Нужно пройти сквозь эту преграду или попытаться как-то управлять шаттлом сквозь неё! Она прикоснулась ладонью к стене и тут же отдёрнула: жарко! - Лорд Вейдер... - заговорил парень. - Послушайте... Не надо Её убивать! Не губите такую красоту! Она прекраснее всего, что я видел. Разве это преступление - потерять голову из-за Красоты? Я не восставал против Вас, я только не хотел дать этому мерзкому палачу мучить её! Но Каменный Человек был глух к его словам. Лин чувствовала, как он приближается, и как вслед за ним во тьме движется ещё что-то огромное. - Я служил вам верой и правдой! - с отчаянием в голосе сказал юноша. - Вспомните мои награды! Заберите их, если хотите!! Казните, мучайте меня, но Её не тр... Из глаз у Каменного Человека вдруг начали расти два острых шипа. Парень умолк, поперхнувшись. А Лин ощутила, что если она продолжит наблюдать ещё хоть секунду, то страх её станет запредельным. Нет! Шаттл! Только шаттл! Она попыталась отключиться от всего, попыталась даже мысленно стереть рисунок юноши - чтобы видеть только корабль там, за стеклом... ..Шаттл был виден плохо. Молнии едва обрисовывали его силуэт. Нужно... Что нужно? Нарисовать его по-нормальному? Огненная девушка вновь прикоснулась к стене. Провела по ней пальцем. Руку тут же пронзила острая боль - но на стекле действительно остался след!.. - ..Перестаньте! - выдавил из себя светловолосый парень, пятясь назад. - Не надо! Остановитесь! Он сам остановился, наткнувшись спиной на Огненную девушку. Лин пыталась не видеть его - но часть её души всё равно оставалась ТАМ, с Герхардом - и она видела. - ТЫ ГОТОВ УМЕРЕТЬ ЗА НЕЁ? Каменный Человек подходил всё ближе. За его спиной катился страшный механизм - комбайн с шипастыми крутящимися жерновами. - ТОГДА ИДИ СЮДА. ПРЫГНИ В ЭТУ МАШИНУ. И Я ПОМИЛУЮ ЕЁ. Юноша со всхлипом втянул в себя воздух. Его челюсть дрожала, руки, сжимавшие бластер - тоже... ...Нет-нет, нельзя смотреть! Надо рисовать... делать дело! Превозмогая боль, Огненная девушка начертила на раскалённом стекле рисунок шаттла. Он долже вылететь из ангара, но как? Створки шлюза закрыты! Нарисовать их открытыми? Но Лин не знала, как они выглядят. Она видела шаттл, но ворота в космос терялись во тьме за его дюзами. Тогда... У шаттла же есть пушки? Это военный корабль - не может не быть! Тогда надо развернуть его носом к шлюзу и выстрелить несколько раз! Повинуясь интуиции, Огненная Девушка приложила к стеклу обе руки. Ей было очень больно, но она ощутила в ладонях рёбра и грани нарисованного корабля. Он будто бы стал материальным! Стиснув зубы, она стала поворачивать его носом от себя. Вот так, так... Что-то тонкое вдруг обвилось вокруг её шеи. Молнии нарисовали Стрекозу, которая приземлилась на спину Огненной Девушке и начала душить её железной струной. Девушка застонала, откидывая голову. Ей нельзя было отпускать шаттл. Юноша, весь дрожа, повернулся к ней, потом опять к Каменному Человеку. - Я ненавижу тебя! - проговорил он. И внезапно увеличился в размерах. - Ненавижу! НЕНАВИЖУ!!! Он вырос ещё больше, став ростом чуть не до потолка, вскинул так же увеличившийся бластер и нажал курок! Ослепительный луч взрезал Мир Тьмы: - НА! НА, НА, НА!!! ПОЛУЧАЙ!!!! ТЫ, ЧЁРНЫЙ ПОДОН... Невидимая рука с размаху выбила из пальцев Герхарда оружие. Вторая рука заткнула рот. А потом обе они - невидимые - вздёрнули его тело в воздух и с натугой вывернули, как выжимают бельё! В Мире Тьмы Светловолосый Юноша повалился на пол, вспыхнув оранжевым пламенем. - НЕНАВИЖУ!!! НЕНАВИЖУ!!!! Его пылающие руки вонзились в пол и выдрали из него кусок. За куском потянулись какие-то провода; он рванул и их - и весь огромный звездолёт содрогнулся от этого рывка! Горящий Юноша выдрал часть его сущности! - НЕНАВИЖУ!!! - он рванул ещё что-то в получившейся дыре - и тут раздался свист, скрутился вихрь, перемешывая молнии, размазывая рисунки, и Горящего Юношу вместе с захваченным им куском корабля вытянуло наружу! Перед Огненной Девушкой на мгновение вспыхнула картина: из чрева Star Destroyer'а вырывается пылающий метеор, начинает метаться между кораблями эскадры, словно выбирая, какой из них поразить, а потом ударяет в тот, что дальше всех - в какой-то маленький крылатый аппаратик. Картина погасла. Огненная Девушка осталась одна - с маленьким шаттлом в руках. Оторопевшая Стрекоза на её спине ослабила хватку. Воспользовавшись этим, девушка сделал несколько быстрых штрихов, нарисовав кабину шаттла и штурвал с гашеткой. - Пушки, стреляйте! - Буммм!! Этот удар пришёл по стенам в реальности, а не в Мире Тьмы! Звёздный Крейсер вздрогнул от внутреннего взрыва! - Ещё раз! - Бу-бумм!! Ворота разлетелись в клочья. Поднявшаяся воздушная волна высосала шаттл наружу вместе с двумя другими аппаратами. Стрекоза, спохватившись, опять затянула удавку. Огненная Девушка из последних сил принялась рисовать пульт шаттла. Потом, уже задыхаясь, повернула рычаг: - А теперь - прыгай! ПРЫГАЙ!!! Она уже не увидела, что из этого получилась, улетел шаттл, или нет. Молнии истерично заплясали вокруг, рассыпая всё нарисованное. Удушенная тви'лека повалилась на пол.
- Лорд Вейдер! У нас разгерметизация! В ангаре произошёл какой-то взрыв, три аппарата выбросило наружу... Вы тоже находитесь в опасной зоне! Тёмный Лорд ничего не ответил. Он смотрел на распростёртые перед ним тела солдат и бесчувственную Линдли. Ветер, мчавшийся по коридору, трепал его плащ. - Прыжки в гиперпространство были? - спросил он, наконец. - Так точно! Один из аппаратов... - Установите, куда он полетел. И верните их мне. Живыми, если получится. Мёртвыми - тоже можно. Он сделал знак окружавшим его спецназовцам: - Её - в мои покои. Этих - в лабораторию. Хочу посмотреть на их мозг.
|
Птица-Скайхок прыгнула к Линдли, бесцеремонно отодвинула с дороги одного из Железных Людей. И, приподнявшись на лапах, прошептала на ухо девушке Код... И вновь - угрюмый, освещённый ртутными лампами коридор. Подавленные, вцепившиеся в неё, как в последнюю соломинку, солдаты. И ящик с ЭВМ. Других приборов с кнопками вокруг не было. Значит, вот она - единственная надежда... Тви'лека мягко, но решительно высвободилась из рук Арджи и встала. Сопровождаемая взглядами, подошла к компьютеру. Экран показывал какую-то буквенную абракадабру, но это, наверное, было не важно. Лин потянулась к клавишам. - I... W... I... L... - машинально повторяли её губы заветный код, пока палец жал на кнопки. "Я... узнала.. у меня... есть... незримая... семья". Экран вдруг погас. Потом посередине высветилась надпись: - ПОЖАЛУЙСТА, ВОЗЬМИТЕСЬ ЗА РУБИЛЬНИК И НАЖМИТЕ 'ВВОД'. Лин невольно оглянулась на Гуннара - что это может значить? Но тут же вспомнила, что он не может ничего об этом знать. Да наверное и нельзя вмешивать кого-то другого. Рубильник в коробке был только один - слева. Линдли послушно взялась за него левой рукой. Странная, вообще, инструкция - не переключать, а просто взяться. Чувствуя, как сердце глухо колотится в боязливом ожидании, девушка правой рукой нажала "Enter". И... - АШШШШ! - яркая, нестерпимая вспышка прямо в глаза! Из ящика во всем стороны брызнули искры. Тви'лека вскрикнула. А по её рукам и всему телу побежали синие молнии! - Аааай! Мммм! - в ужасе застонала Лин, чувствуя, как всю её сводит судорогой. Глаза сами собой закрылись. Жёлтая Реальность рассыпалась, канула во тьму - и эта тьма была прорезана сотнями живых огненных нитей. Лин упала на колени. Она не могла отпустить рубильник, она даже не чувствовала собственных рук! Бегущие во тьме молнии начали сплетать какую-то картину. Глаза тви'леки не открывались, и она была вынуждена смотреть. Через секунду перед ней вырос огненный коридор. Потом она увидела стройную фигуру девушки. Молнии, играясь, обрисовали её широкие бёдра, изящные, тонкие руки и пару лекку. Лин видела её со спины. Огненная девушка собиралась пройти по коридору. Но прямо перед ней молнии сложились в силуэт огромной, злобной собаки! Она была привязана цепью к стене. Скаля чудовищные клыки, задыхаясь в бешеном лае, собака рвалась к девушке. Ей не хватало какого-то полуметра. Цепь дёргала её обратно, но она была так огромна и полна такой невыразимой ярости, что стальные звенья, казалось, вот-вот лопнут. Лин поняла, что вот оно - испытание! Она (а ведь эта девушка наверняка и есть она!) должна успокоить или задушить этого страшного пса и пройти дальше! Но, Боги, как это сделать? Просто идти вперёд? Попытаться его погладить? Заговорить с ним? Всё это время Линдли ощущала и ту, настоящую реальность, где молнии мучительно бегали по её телу. Она будто со стороны слышала собственные стоны. Что думают штурмовики? Почему не пытаются помочь ей? Но нет, от этого надо отключиться. Надо... Лин не знала, что надо! Ей казалось, что эта боль от ударов током не даёт ей решиться. Она (вернее, огненная девушка) сделала маленький шажок - но собака взбесилась ещё больше! Её лай буквально вонзался в уши. Девушка остановилась. Внезапно на плечи ей - там, в реальности - легли чьи-то руки. И тут же боль уменьшилась, будто ушла по этим рукам прочь. А молнии, заплясав с новой силой, вдруг нарисовали рядом с девушкой ещё один силуэт - молодого парня с длинными русыми волосами, в доспехах штурмовика, но без шлема. Парень повернул лицо к тви'леке и обнял её за плечо. Линдли будто вдохнула свежего воздуха! Ей стало настолько легче, что она смогла открыть глаза. Она увидела свои руки, по которым бежали молнии. И, чуть повернувшись, увидела Герхарда. Молнии бегали и по нему! Издавая хриплое рычание, он пытался отодрать тви'леку от рубильника. - Н..нет! Нет! - произнесла Линдли, еле ворочая языком. - Т-так надо... Собака в огненной тьме чуть попятилась, продолжая заходиться лаем. Тви'лека вместе с парнем стояли и смотрели на неё. - П-просто держи меня! - прошептала Лин Герхарду. - Просто держи! И она вернулась в огненный коридор. Собака ещё немного отступила. Казалось, облегчение, испытанное Лин, частично растворило в себе и ярость пса. Тви'лека и парень-солдат шагнули вперёд. Но пёс тут же взорвался новой злобой и бросился на них! Парень успел отстранить девушку; огромные клыки вонзились ему в руку! Лин ощутила, как её тело пронзила жгучая боль - будто у них были общие нервы! Собака принялась мотать огненного парня из стороны в сторону, будто игрушку; сил у неё было больше, чем у бульдозера! Огненная тви'лека отступила, прикрыв рот ладонью. Но появление парня придало ей столько сил, что через секунду она вновь шагнула вперёд и внезапно обхватила собаку за шею. Пёс принялся мотать и её тоже, больно ударяя о стены. Но его клыки словно застряли в руке солдата, а может, ярость была такова, что свела спазмом челюсти. Он страшно рычал, но не мог укусить девушку. Тви'лека сжимала его шею всё сильнее - и постепенно силуэт пса начал распадаться. Молнии, составлявшие его, убегали в пол и стены. Наконец, когда чудовище сделалось полупрозрачным, тви'лека перехватилась одной рукой за его челюсть и мощным рывком свернула ему голову! Собака исчезла. Её молнии погасли. Затем начал гаснуть весь коридор. Лин вдруг ощутила необычайную лёгкость и наслаждение! Глубоко, с хрипом, вздохнув, она открыла глаза. И тут пальцы её, сведённые на рубильнике, разжались, и она опрокинулась назад, в чьи-то объятия. Молнии исчезли и в реальности! Её перестало бить током! - Что это было? Как вы это сделали? Лин увидела над собой штурмовиков. Герхард сидел рядом с ней на полу, обнимая её за плечи и прижимая её голову к груди. Доспехи штурмовика были горячими. Тви'лека ощутила, как его трясёт (или это дрожала она сама?). Остальные склонились над ними; Арджи, присев на корточки, уже держал её руку. - Что.. мы.. сделали? - проговорила Лин. - Как, что? Дверь открыли! Линдли приподнялась и выглянула из-за плеча Герхарда. Дверь исчезла! Она уехала в свои пазы полностью! Герхард, хрипло дыша, поднялся и потянул девушку вверх. - Вставай! Надо идти! Да, у них не было ни минуты на передышку. С трудом, опираясь на солдат, Линдли поднялась. У неё дрожали ноги. - Как вы это сделали? - снова спросил Арджи (не отпуская её руки). - Какая разница?! - зло ответил Герхард. - Живы - и ладно! Гуннар, между тем, уже спешил к лифтам. - Ну идёмте, что же вы?! - крикнул он. - Нельзя здесь стоять, - нервно сказал Коулс. - Вдруг дверь опять закроется! Они поспешно пересекли линию двери. Теперь от лифтов их ничто не отделяло. Гуннар уже стоял возле одной из решёток и что-то делал с пультом вызова. - Заблокировано, - услышала Лин его голос. Он обернулся к ним с Герхардом: - Вы сможете открыть? Тви'лека облизнула сухие губы. - А там.. кхе-кхе!.. есть клавиатура? - Н-нет... То есть, буквенной нет. Только кнопки с номерами и названиями этажей. - Проверь другой лифт, - сказал Коулс. - Хотя конечно... "Хотя конечно, и он отключен". - Подождите, - слабым голосом попросила Линдли штурмовиков. - Если там нет нормальной клавиатуры, я не смогу... ничего сделать. Мне нужно... Не договорив, она высвободилась из рук солдат и нетвёрдым шагом вернулась к ящику с ЭВМ. Экран был тёмен, но несколько огоньков на блоке с кнопками говорили, что машина работает. Лин осторожно взялась левой рукой за рубильник, а правой - за металлический корпус компьютера. Всё её тело напряглось в невольном ожидании удара - но ничего не произошло. Только ладони ощутили лёгкое покалывание. Линдли закрыла глаза. Она не собиралась снова вводить Код Доступа - в ней почему-то жила уверенность, что они с ЭВМ теперь связаны, и машина поймёт её. И действительно - в темноте в такт покалываниям замелькали всполохи, как будто обрывки молний, и начали снова складываться в картину. Правда, их было слишком мало - получался словно бы рисованный быстрыми штрихами набросок. Линдли взялась за рубильник и за металл покрепче. Руки закололо сильнее - но и огненных штрихов стало больше. Она различила очертания коридора и фигуру девушки в нём. Конец прохода терялся во мраке. Лин хотела обязательно увидеть, что там. Повинуясь её мысли, фигура девушки медленно двинулась вперёд... Кто-то подошёл к тви'леке и взял её за плечо. Герхард. Она поняла это, даже не открывая глаз. - Что ты делаешь? - спросил он. - Подожди... - еле слышно ответила Лин. - Я сейчас... - Я с тобой, - сказал Герхард. - Понимаешь? Что бы там ни было. Если, чтобы открылась дверь, тебя должна ударить молния, я её возьму на себя. Лин только судорожно кивнула. В горле её вдруг появился и засел комок. Огненная девушка сделала ещё несколько шагов по коридору - и тут впереди появилось то, что надеялась увидеть Лин. Это было едва различимо - молнии не могли нарисовать всё в подробностях. Но и нескольких штрихов хватало. Коридор заканчивался, выходя в тёмное пространство. Сверкнув пару раз, молнии очертили пульты управления. Это был командирский мостик звездолёта. И там, между пультами, сидели чудовища. Человек в противогазе, с воротником из колючей проволоки держался за рычаги. Четверо маленьких, но страшно сильных остроухих псов замерли в напряжении, ожидая команды. А в глубине комнаты, повиснув на потолке, шевелилось что-то огромное - то ли летучая мышь, то ли птеродактиль. Оно повернуло голову в сторону коридора и, казалось, тоже всматривалось... Всё это появлялось на мгновение из тьмы и тут же исчезало, когда гасли и разбегались молнии. Лин поняла, что её неясное предположение верно - через эту ЭВМ можно "видеть" весь звездолёт. И управлять им - целиком или хотя бы по частям, открывая и закрывая двери, включая-выключая лифты. Если, конечно, хватит сил одолеть этих тварей там, на мостике... и найти то, что нужно... - Лифт работает! - донёсся вдруг до девушки удивлённый голос Гуннара. - Что? - спросил совсем рядом Коулс. - Этот лифт не заблокирован! Лин открыла глаза и обернулась. Коулс, Арджи и Герхард уже опять собрались вокруг неё, вместо того, чтоб идти к лифтам. Хотя ситуация почти не изменилась, в них уже не чувстовалось прежнего отчаяния. У лифтов остался один только Гуннар. Он стоял и недоумённо смотрел на пульт вызова крайнего из них. Судя по индикаторам, он не был отключен.
|
Едва руки Лин оказались свободны, она села на плитах и, взяв ладонь человека, нежно сжала её. - Не бойся. Самое трудное позади! Теперь нас будет двое, и мы выберемся отсюда! Ей хотелось ободрить мужчину в его смятении. И очень хотелось, чтоб он что-нибудь сказал - это так помогло бы ей самой! На секунду показалось, что человек действительно вот-вот заговорит. Он весь потянулся к Линдли, губы его зашевелились. Но слова, готовые родиться, так и не прозвучали. Мужчина лишь обернулся на толпу гриммерсов и вытер со лба пот. Лин поняла, что, может быть, слишком торопит события. Мягко выпустив руку человека, она принялась распутывать паутину на ногах. Мужчина, помедлив немного, стал ей помогать. Неожиданно раздался тяжёлый, скребущий звук, будто сдвинулась каменная глыба. Линдли вздрогнула. Постамент, возле которого они сидели, накренился! Приближавшаяся толпа гриммерсов резко остановилась, а потом в страхе подалась назад - так, что передние смяли задних. И Лин услышала какое-то сухое, костяное щёлканье по плитам... ...Электромагнитный замок резко загудел. Лин, прижавшаяся к двери, отскочила назад (после ухода Палача она пыталась прослушать или прочувствовать, что там, снаружи). Чёрный провал входа открылся, и в комнату шагнули двое. Один из них был Палач. Он напялил на голову странное приспособление, вроде наушников с бронестеклом, и теперь уже не казался растерянным. Напротив, его бычья физиономия ухмылялась! Правую ручищу он нетерпеливо сжимал в огромный кулак, а левой подталкивал вперёд второго вошедшего. Увидев его, Линдли ощутила приступ тошноты! Это был склизкий, разлагающийся труп! Он почему-то стоял на ногах и мог двигаться - но от него несло падалью, и глаза его были мёртвые, подёрнутые мутью. Палач довольно заржал, увидев реакцию девушки. Взяв "товарища" за шиворот ("труп" был в одном бушлате на голое тело), он с силой толкнул его на Лин. Тви'лека шарахнулась назад, истерически взвизгнув - но скользкие пальцы вцепились ей в плечи. Гнилозубый рот оскалился. Держа Лин за плечи, Труп потащил её в дальнюю часть комнаты - в красно-фиолетовый туман, туда, где крутилась в воздухе пирамидка. ...Из-под накренившейся тумбы выбежал давешний полупрозрачный Паук. Линдли и не заметила, как он исчез с площади, и вообще наполовину забыла о нём. Но за ним... показался ещё один! Сначала Лин увидела лапы, будто составленные из сломанных веток. Они сухо щёлкали по плитам, цепляясь за щели и подтягиваясь. Потом наружу вытолкнулось щетинистое, белёсое тело. Лин почувствовала, как по спине вновь начинают бегать ледяные мурашки. Четыре безжизненных глаза уставились на неё. Она попыталась улыбнуться - но тут же поняла, что это бессмысленно! Это был не паук, это была высохшая, бездушная Смерть! Человек тоже вытаращился на чудовище. Лицо его жалобно сморщилось, как у ребёнка, готового заплакать. - Ааа... - неуверенно проговорил он. Восьминогая Смерть оскалила зубы и, щёлкая костяными лапами по плитам, поползла к ним. Полупрозрачный Паук, описав дугу по площади, тоже бросился вперёд. - Аааа! - повторил человек, уже с рыдающими нотками. И, выпустив Лин, закрыл лицо руками: - АААААА!! Паук налетел на него, замолотил лапами, сграбастал всего под себя! Лин попыталась схватить чудовище за лапу, но Паук одним взмахом отшвырнул её прочь. Она прокатилась несколько шагов, больно ударяясь о плиты. Восьминогая Смерть, бездушно скалясь и щёлкая лапами, ползла к ней. Лин всеми фибрами ощутила, что вот он, конец, потому что Смерти ничего не нужно - ни ласк, ни добра. Судорожно отталкиваясь руками от плит, волоча связанные ноги, тви'лека сама попыталась ползти. Человек задушенно вскрикнул последний раз и умолк. Исчез! Паук торжествующе задрал передние лапы. С ним вдруг произошла странная метаморфоза - он опять наполнился цветом плотью, перестал быть прозрачным призраком! Лин поняла, что он съел освободившегося было мужчину! Щёлк-щёлк! - топали между тем по плитам костяные ноги. Паук посмотрел на Линдли, зарычал и внезапно прыгнул прямо на неё, за десяток метров! - Ай! Ай! - вскрикнула тви'лека от ударов - она еле успела закрыть голову. Паук, хищно рыча, схватил её за спутанные ноги и поволок навстречу Восьминогой Смерти. - Нет, нет!! - в отчаянии закричала Лин на всю площадь. - Помогите!!! И тут вдруг что-то ослепительно сверкнуло, заставив её зажмуриться. То ли выстрел, то ли чей-то сияющий клинок. ...Ага-аа!!! На-аааа!! - торжествующе хохотал Палач, глядя, как Живой Труп тащит беспомощную Лин вглубь комнаты. Лин отчаянно извивалась, пытаясь вырваться. Самообладание, чувство силы почти покинули её в объятиях этого мерзкого, страшного голема! Она даже не могла кричать - спазм стиснул горло. Из крутящейся пирамидки вдруг начали расти жёлтые, светящиеся в фиолетовом тумане иглы. Лин показалось, что Живой Труп хочет надеть её на них глазами! Собрав все силы, она ударила его коленом в пах - но Труп даже не вздрогнул. Палач захохотал ещё пуще прежнего. Пирамидка остановилась; иглы всё росли и росли, они стали уже длиннее метра. Живой Труп схватил Лин за шею и начал пригибать её к остриям. "О, хоть бы я умерла!..." - взмолилась тви'лека - уже не зная, мысленно, или вслух. - ЧАФФФ! - ударило в комнате. Труп дёрнулся, хватка на шее Лин ослабла. - АООООООО!! - бешено взревел Палач, но - ЧАФФФ! - рёв оборвался. Что-то тяжёлое рухнуло на пол. - ЧАФФФ! Живой Труп словно решил перестать быть живым. Он обмяк и осел, склизкие руки соскользнули с Лин. Тви'лека, всхлипнув, рванулась назад - прочь от страшных лучей! - и упала, споткнувшись о ногу голема. Быстро привстав, посмотрела на дверь. Штурмовики стояли плотной кучкой. Тот, что был впереди, медленно опустил бластер. У его ног лежал Палач - со стеклянными глазами и дымящейся раной в сердце. Остальные солдаты стискивали оружие и растерянно озирались, как люди, не вполне понимающие, что они только что сделали. В Жёлтой Реальности Железные Люди поспешно отпихивали ногами ещё трепещущие искромсанные останки обоих пауков. У них - Людей - вместо правых рук оказались большие острые ножи. Кровь пауков запачкала лезвия, и Люди лихорадочно обтирали их всякими тряпками, словно боясь, как бы кто не увидел. У них вообще был такой вид, словно они, изрубив пауков, испугались затем собственной смелости. Закончив с ошмётками, все они окружили лежавшую на плитах тви'леку. Один разрезал путы на её ногах, и все дружно помогли девушке встать. Левая рука каждого при этом схватилась за Линдли - кто за руку, кто за плечо. В отличие от гриммерсов, эти прикосновения не излечивали их. Металлические лица ничего не выражали. Но по всему их поведению было ясно: они пытаются в обществе Спасительницы обрести мужество и хоть какой-то ориентир.
|
- ...Вас сегодня ждёт большая работа, Пиллер. - Пленная девушка, сэр? - Именно. Она чувствительна к Силе и, возможно, настоящий джедай. Вы должны выяснить, так ли это. - А как это можно выяснить, сэр? - Сломайте её. Заставьте лизать вам сапоги. Если это удастся, значит, мы ошибаемся. - И что тогда, мой лорд? - Тогда делайте с ней, что хотите. Мне это уже будет неинтересно. - Понял, мой лорд! А если... - Тогда сразу докладывайте мне. И держите на этот случай под рукой ваших самых сильных помощников. Потому что иначе она может заставить лизать сапоги вас самого. - Да что вы, лорд Вейдер! Почему вы про меня так плохо... - Не спорьте, Пиллер. Я всегда знаю, о чём говорю. Идите и не разочаровывайте меня... - Да, сэр! - ...Потому что если вы меня разочаруете, вы знаете, что будет.Совсем провалиться в Жёлтую Реальность Лин не смогла - этому мешало постоянное движение. Но её сознание разделилось поровну. Она увидела, что ситуация стала заметно другой. Вокруг неё уже почти не было искалеченных уродцев - она исцелила всех, кто был рядом, и теперь они стояли вокруг постамента плотным гудящим кольцом, сдерживая напор остальных "желающих". Лишь изредка то один, то другой "живой труп" пробирался прямо по головам (или его передавали, как груз) к тви'леке. И поскольку таких "пациентов" было мало, им доставалось от Лин больше тепла и прикосновений, чем предыдущим. Здоровые и счастливые, они долго не могли оторваться от девушки, целуя её ноги и поливая спасительницу слезами. Но сама Линдли уже сосредоточилась на другом. Ей были важны те люди-машины вдалеке. Они уже протолкались к "защитному кольцу" из здоровых людей. Рёв и вопли сконцентрировались теперь вокруг них. Лин напряглась, пытаясь мысленно направить всю свою энергию на этих существ - то ли чтобы излечить их на расстоянии, то ли чтобы заставить себя слушаться. Ей не хотелось, чтоб они касались её. Эффект получился неожиданный: "посыл" тви'леки услышали не машины, а "защитники"! Подняв удвоенный шум, они вдруг буквально набросились на "железных людей". В каждого вцепились десятки рук. "Железные люди" яростно отбивались, сокрушая носы и челюсти стальными кулаками, но справиться с толпой не могли. Лин думала, что с ними сейчас произойдёт то же, что с первой машиной. Однако у "исцелённых" на сей раз были другие намерения. Они потащили "железных людей" к постаменту. Прямо к Линдли! - А у тебя неплохо получается! - услышала вдруг Лин знакомый голос. Птица-Скайхок бесцеремонно приземлилась рядом прямо на головы. - Спасибо, - несколько смятённым голосом сказала тви'лека. - Но это ещё всё цветочки, - продолжила Птица-Скайхок. - Скоро могут явиться существа посерьёзнее, из настоящих. Я на всякий случай принесла тебе Меч. Она показала девушке тонкий сверкающий клинок с витой рукоятью и золотистой гардой. - Хочешь взять его? Лин не успела ответить. В дальнем конце площади что-то дёрнулось и встало на лапы. Что-то чёрное и страшное... Штурмовик нажал несколько кнопок. Раздалось гудение магнитного замка, и дверь отъехала в сторону. Лин ввели в помещение. Это была средних размеров комната, залитая фиолетовым светом. На стенах и на полу сияли странные жёлтые полосы - видимо, лучи света, испускаемые невидимыми проекторами. Они были такими узкими и чёткими, что казалось, ими можно порезаться. На полу Лин увидела три пупырчатых пластиковых шара. Они лежали без какого-то порядка; самый большой был пол-метра в диаметре, самый маленький - как футбольный мяч. Ещё Линдли заметила в дальнем углу маленькую, с ладонь, тёмно-красную пирамидку. Она висела прямо в воздухе, в метре над полом, ничего не касаясь. Никаких других предметов или мебели в комнате не было. Исходящий непонятно откуда фиолетовый цвет сделалл белые доспехи солдат розовыми. А кожа самой тви'леки приобрела какой-то цианистый оттенок. Лин ощутила, как её сердце бьётся всё сильнее. Фиолетовая комната с режущими лучами вызывала какие-то глубинные ассоциации - то ли с детскими страхами, то ли с рассказом Джерри. Миг спустя тви'лека поняла, что это - камера пыток. Штурмовики, войдя вместе с Лин в комнату, закрыли дверь и замерли. Просто стояли, не двигаясь, и держали пленницу. Из пустоты перед тви'лекой - прямо соткавшись из фиолетового света - вдруг появился человек. Огромный беловолосый мужчина лет сорока пяти, с усами и бородкой. Лин содрогнулась, увидев его свирепое, бычье лицо, лишённое всяких признаков интеллекта, и чудовищные мускулистые руки. Палач! Не издавая ни звука, он шагнул вперёд, к ней. Лин непроизвольно хотела отступить, но солдаты стиснули её ещё крепче. ...Огромный чёрный паук побежал к Линдли. Прямо по толпе - по головам и плечам, как невесомый. Его никто не мог остановить. Лин видела его страшные лапы, и хелицеры, и маслянистое брюхо. - Так возьмёшь Меч? - спокойно спросила Птица-Скайхок. - Только имей в виду - это необратимо. Они все испугаются, хоть раз увидев тебя с оружием.
|
|
Олена осталась с соратниками на победном пиру. Осьмуше надо побыть одному - пускай. Каждому человеку бывает нужно что-то вспомнить, а то и просто подумать о прошлом и будущем в одиночку. Или принять какое-то важное решение. Так тоже давить на него нельзя. А если она учует, что его гложет какая тоска неотступная - потом спросит. Сейчас радоваться хочется. За всех, кто жив остался, кто бремя со своей души сбросил. За Забаву с Павлом (он, может, и кривоват, так она его поправит, не сомневайся!). За Маринку с Василием. Пусть хоть кто-то будет просто счастлив - темными тварями более не гонимые, клятвами и проклятиями смертными не связанные... Ничего. Все пройдет. Не будет больше здесь войны. Полоцк отстроят мастера. Храм очистят. Не явится сюда больше ни кощеево войско, ни Велесово племя. Все будет хорошо. А там и солнце вернется... Не питала Олена особых иллюзий насчет людей. Насмотрелась на них уже в своем путешествии. Видала доброту, сострадание, самоотверженность, верность. Видала злобу, корысть, себялюбие. С солнцем или без, такие уж они... разные. И не изменят их солнце и луна. Небось святыми не заделаются в одночасье; и будет все так, как Осьмуша сказал: хорошие люди прежде других гибнут, а дурные остаются. Но не сгинут они все. У дурных будет возможность что-то в себе изменить, а у добрых - свое добро явить. И так будет, и может быть, лучшего и желать не надо.
Сама она радовалась как могла короткой загатской передышке и носила Осьмушины жемчуга не таясь. Только коротки счастливые деньки, а ночи еще короче. Думать не хотелось о пути, что впереди лежит. Старый страх брошенной маленькой сироты перед всесильной черной колдуньей опять в ней пророс, как плесень, изнутри - не вывести его. Бабушка... Она сильней Шепота, сильней Трояна... Колдовством черным, обманом, жестокостью. Миром с ней поладить? Не даст. Обманет, заколдует, съест и на косточках поваляется. Боем? В ее-то собственном лесу, где каждая тропочка, каждая веточка, каждый зверь-птица ей верные слуги. А того хуже - Осьмушу она губить станет. Тогда губила - и теперь будет губить, с ума сводить страхом и виденьями смерти. Что делать с ней? Как встать против нее? Как ей Осьмушину душу на откуп не отдать? Насмерть только встать, а чем все кончится - не загадывать заранее... Как она Осьмушу понимала теперь! Попробуй сказать себе: не бойся! - когда страх в самые кости въелся, не избыть его, не позабыть... Олена свои страхи и тяжелые предчувствия старалась никому не показывать. Хватит и того, что давеча в Полоцке ее расплющило, как, примерно, лягушку под тележным колесом, от всех новостей и от Шепота, и от Кота. Все уж решила - так нечего сердце рвать теперь. Загнала беду внутрь, на замок закрыла. Делами себя заняла, сборами. Старику Яношу избу вычистила, в благодарность за то что калека волшебное перо сберег. С матушкой попрощалась - благословения попросила, хоть боле семи лет в церкви не была, да и потом не стремилась. Кончина Всеслава как-то прошла мимо нее. Она для черного воина была ровно как мошка; и он остался для нее темной ледяной глыбой - с холоду пришел, в холод ушел, а с миром аль нет - так чужая душа потемки, особо душа отмерзлого. А с Мирославой расставаться было жалко невмочь! Разве они меньше нуждаются в утешении и мудром совете, чем разоренные полочане? Но видно, утомилась матушка душой, надломилось в ней что-то. Путь ей не по силам ее стал. Что ж. Она честно поступила. Авось людская благодарность ей поможет душу залечить. *** Вот когда Маринка подошла - насчет травок-то, Олена как раз в своем уголку что-то сосредоточенно в котелке варила и выпаривала, в медной ступке что-то перетирала остро и едко пахнущее, на полке уже стояли в ряд закупоренные скляночки и баночки, а под притолокой сушились на веревочке душистые травяные веники. - Чтоб не понести? - переспросила растерянно. Как-то она о таких вещах не задумывалась, а если задумывалась... - Есть такие, только у меня сейчас нет. Я завтра поищу тебе. Так и в дорогу посушить надобно, чтоб запас был. Я расскажу, как пить надо, на какие женские дни... только знаешь, - продолжала Олена, внезапно, вспышкой краснея до самых ушей и даже ниже, - это я только слыхала... ну, от других. А сама допрежь не пробовала... то есть, ни на ком не пробовала. Я... Марин, а тебе оно точно надо? Ты как сама знаешь, конечно, я тебе все дам... только ведь мы все по краю ходим. Ежли что... так тебе дитя останется... на счастье, чтоб дальше жить. А так и вовсе ничего не будет. Олена оборвала себя. Тоже, наверное, думала о своем, о девичьем.
*** Как повернули к страшным муромским лесам - Бабушкиным лесам и ее, Олениным родным лесам - она посмурнела еще больше прежнего, подобралась вся. Мало ужасов всяких, что им всем предстояли. Так ведь еще... никто, кроме Осьмуши, не знает про нее и Бабушку. Каждый день Олена набиралась смелости: надо им всем рассказать... и каждый день себе говорила: ну можно не сейчас, не сегодня. Завтра. Хотя дедушка Гримм этого бы не одобрил. Он говаривал, бывало: морген-морген, нур нихт хойте - заген алле фауле лойте. Это значило, примерно, что только пустые и негодящие люди откладывают все на завтра... но она все не решалась.
А вот и несуразица началась. Печка в чистом поле ее поразила больше, чем нищие оборванцы. Ну ясно. Они как Корягина ватага, только взрослые. Гужуются весте, чтобы выжить, приворовывают. Ну... жизнь такая. Она вышла из кареты - размять затекшие ноги, подобралась поближе к печке. На бродяг взглянула неодобрительно, как увидала на печке хульные слова. - Может, здесь деревня была? - предположила она после Василия уже, и оглянулась: да нет, не видно следов жилья. И сказала с укоризной: - А что ж вы скверными словами печь исписали-то, чумички? Печь - она всем кормилица, уважать ее надо, а вы...
И подошла поближе - на печку особым взглядом взглянуть. Может, непростая печка-то, что прямо посередь поля встала?
|
После Полоцка Маринка чувствовала себя странно. Вроде все хорошо, страшный обет с души свалился, а все равно что-то не так. Слишком затянулся поход за Солнышком, слишком много крови, смертей, да огня осталось за спиной. Да и друзей тоже. Полоцк отнял Всеслава и Мирославу, славы с отряде больше не осталось. Хотя Маринка матушку не осуждала, просто прекрасно чувствовала, что у той больше не осталось сил идти вперед. Счастья и покоя ей на новом месте. Вот восстановит монастырь, станет игуменьей, а потом тихо и спокойно отойдет в своей келье и отправиться к мужу в рай. А вот где останутся белеть косточки самой черной девки, о том она сама не знала, и думала, что об том и боги сказать не смогут. Вот ежели б Маринка скакала рядом с Василием на лихом коне, а не тряслась в карете, меньше бы времени оставалось на дурные мысли. Но Чернавка столько силы навьей собрала уже в глазу своем, что поездка превращалась в один беспрерывный бой с конем. Как оказалось эти животные больше других боялись тени той стороны, может оттого, что их исстари приносили в жертву после смерти владельца. Где курган, там воин, где воин, там его конь. Так что скакать оставалось ночью, на Василии. Да и там, то она на нем, а то он на ней.
Вот и приходилось ей с мастерами, да Фокой ехать, да руку разрабатывать. С этим-то ладно получилось. Пушечку на запасную научилась менять на шесть счетов. Раз, крепления отщелкнуть. Два, из пазов выдернуть. Три, пальцы разжать, уронить, да ствол запасной с пояса рвануть. Четыре, к руке его приставить. Пять, в пазы вдвинуть. Шесть, крепления защелкнуть. И опять палить можно. Один ствол с ядром, второй с картечью. С этим ладно, с другим плохо. С одной стороны девка хотела ребенка от любого. С другой ддо полусмерти боялась залететь. Вот забеременеет она, к примеру, и как тогда с саблей скакать, ворогов пластать. Так что на привале, как-то выдернула Оленку поболтать о своем, о девичьем. Да травок попросила дать таких, чтоб не забеременеть в пути-дороге.
Как карета у печки остановилась, Маринка первая из дверей и выскочила. Взглядом колдовским по сторонам пробежалась. Потом саму печку рассмотрела, да место под ней. Может там подвал с добром, али наоборот, кости, да заклятия черные?!
-
Маринка никогда не отступает от образа и характера. Так держать! Удачи ей и хэппи энда с бойфрендом Василием!
-
Полоцк отнял Всеслава и Мирославу, славы с отряде больше не осталось. Тонкая фраза. Люблю такие штуки.
|
Василий ехал в хорошем настроении. Вся жизнь его словно разгладилась до горизонта и стала куда менее горькой и неопределенной. "Вот, добудем солнце," — думал он. — "А там я таких дел наворочу! Эх!" Каких именно дел, он пока не знал. И все же будущее представлялось ему прекрасным, как солнечный день. Что, папа недоволен невестой будет? Ой-ой-ой, беда какая! По сравнению с тем, чтобы отдать Маринку каким-то неведомым чудам-юдам, воскрешающим мертвых детей-чудовищ и разрывающим женщин на части, это казалось таким пустяком. Хосспадииии! Конечно, жаль было, что матушка оставила их отряд. Но он уговаривать ее не стал. Уж кто-кто, а она понимает, что важнее, ей сам Бог дорожку указывает. И с одной стороны, Василий жалел, что не ударят больше вражин ее разящие молнии, что не наложит она на него исцеляющих, заботливых рук, и что не прозреет тьму прошлого, а то и туман грядущего. Но, с другой стороны, как кощеевцев разбили, так и врагов стало меньше! А еще... еще... еще Василий, несмотря на всю свою веру, стал несколько стесняться монахини. Потому что Маринка-то как была язычница, так язычницей и осталась, назло всем. И уж если ее Боги не свернули, то и смертные не свернут. И потому что если раньше их любовь была трагичной, мол, все равно ж им расставаться, ну, пусть уж вместе побудут, и монахиня за это особо не выговаривала, то теперь... теперь-то вроде бы по христианским обычаям до свадьбы ничего-то им не полагалось. Поэтому с Мирославой Рощин простился с грустью, но и с некоторым облегчением. В вере-то своей княжич был тверд, как скала, только когда Маринка рядом оказывалась, кое-в-чем другом еще тверже становился, и тут выходила некоторая разладица. В приподнятом настроении подъехал он к печке и, видя испуганные взгляды людей, засунул плетку, которой по обыкновению похлопывал по сапогу, за пояс. — Ну что, станичнички, лихоимцы, голь перехожая? Пустите княжьего сына к огню, кости погреть? — с веселым видом, спросил Василий, спрыгивая с коня и подходя к печке. — Зябко нынче, руки погрею. — Снял свои перчатки и уселся подле них. За время странствий Василий, выбравший женщиной своей бродячую девку, другом вора, а зятем - разбойника, с удивлением стал понимать, что простые люди ничем его не раздражают, покуда не начинают наглеть. Холопы да бродяги — и что ж? Ну, на роду у них так написано. Это не значит, что они хуже. Некоторые чем-то даже лучше — вольнее, прямее, а где и честнее. Спесь-то его не от того шла, что он де выше них себя ставил, а от того, что роду своему упасть не мог дать. А покуда не пытались простые люди его как-то заслонить, обойти или оттереть, он против них и не имел ничего. Тем более не в шатре княжеском они тут, а в поле, а вокруг — все "свои". Все друг про друга знают. Всякое знают, хорошее, плохое. И про него тоже знают: и хорошее, и плохое. И извинялся он перед ними, и ругался, и ярился, и без сил израненный лежал, и куда пойти да что делать не знал, и совета спрашивал, и женщину свою целовал, и мимо цели бил, и от котовских чар уснул. Да и вообще всяк всякого в их отряде почитай от смерти спасал, и все вместе за одно дело бились. Так что перед кем тут ронять достоинство? — Ну что, голытьба? Не тушуйся, не трону, коли вы без черной мысли. Расскажите, что тут поделывается, что происходит. Что это за печь такая, и за каким хреном она посреди поля тут высится?
|
- Сестрица. - Подожди, подожди еще минуточку, братик! – Отвечала на призыв болезненного, бледнокожего паренька черновласая девушка, полностью поглощенная своим занятием. – Почти закончила! Отрок тревожно наблюдал за своей сестрой, припавшей на колени и склонившейся над неподвижным человеком, вытянувшим ноги на махровом заморском ковре. Он не видел почти ничего за ее спиной, по которой рассыпались ее густые, объемные кудри, но звук рвущейся ткани и напряженное сопение говорили о том, что сестрица и впрямь очень занята. - Ягиня. – В голосе юноши звучала смесь упрека и страха. – Нам надо остановиться. Это уж седьмой человек, которого мы не планировали убивать. - В жизни редко все идет так, как хочется.– Почти пропела Ягиня,еще старательней орудуя костяным ножиком. Бездыханное тело затряслось и закачалось в такт натужным движениям лезвия. Послышался жуткий рвущийся звук, а затем Ягиня резко вырвала что-то руками, и во все стороны брызнула еще теплая кровь. – Вот! Вот оно! Резко встав на ноги, и небрежно отбросив в сторону маленький костяной ножик, девушка отошла от мертвого. С широкой и искренней улыбкой восторга показывала она своему брату неаккуратно отрезанный фрагмент человечьей кожи со странными синюшными татуировками на нем. Ее руки были скользкими от крови, несколько бурых пятен заляпало белоснежный сарафан, а пара маленьких капель поблескивало на ее красивой щеке рядом с притягивающей взгляд родинкой. Увидев это, бледный юнец побледнел еще больше, попятился, и неловко плюхнулся задом на перину. Его явно замутило, но Ягиня этого будто и не заметила. Со счастливым лицом она подносила отрезанный кусок кожи прямо к носу отрока. - Вот! Вот она! Буквица эта волшебная! Как и те, другие! Точно она! – Воскликнула черновласая колдунья. – Не лгал прохвост значит! Одарили его силою там! - И что?! – Вскрикнул гневно юнец, перебивая сестру. По бледным щекам побежали крупные слезы. – Что толку от буквиц твоих глупых! Бредни стариковские! Ему-то! Ему-то они не помогли! Палец паренька вытянулся в направлении трупа, а потом он скорее отвернулся от изуродованного мертвеца с изрезанной грудью. - Ты обещала, что тот раз был последний! А все равно тащишь только смерть ко мне в палаты!- Всхлипывая, проговорил он. – Приманиваешь костлявую! Чтоб она и меня… Как отца. Братьев. И этих всех, кого ты сюда тащила впустую. Убивала…. Прямо у меня на ковре! Радость Ягини поблекла, и карие глаза красавицы тоже заблестели, наполняясь слезами. Прижала она к груди окровавленный кусок срезанной кожи, скомкала его мимодумно. Казалось, обида разбила ее сердце и вот-вот готовы были сорваться с губ слова обвинения. Но через миг та неожиданно смягчилась, сморгнула слезы, словно увидев брата заново . Отложив в сторону еще теплый кусок срезанной кожи со столь желанным символом Неписанной Вязи, Ягиня подошла к напуганному брату, развернула его к себе, и крепко прижала к тугой груди, обнимая покрепче. - Прости. Прости меня, братец мой. – Зашептала она, гладя его окровавленными пальцами по длинным русым волосам, и торопливо целуя его в макушку, в лоб, в щеки, в губы. – Не захотел он по-хорошему отдать, ну что ты будешь делать. А я же только посмотреть просила! Одним глазочком. Нельзя было иначе, братец. Очень нам с тобой нужны такие буквицы. - Зачем? – Сквозь слезы вопрошал несчастный брат. – Я уже не могу так больше. Я всё делаю как ты велела. Братьям яду подлил. Ведунью ту привел, которой ты глаза вынула.А ты множишь, множишь смерть… Напрасно. А чернь недовольна. Два раза уже подымались! Дружина тоже тихо ненавидит, шепчутся, что не по закону земли братьев забрал. Все они на меня колья точат из-за братьев и из-за тебя. Убьют меня, Ягиня. Умру. А ты так ничего еще и не сделала. А Ягиня в ответ только целовала несчастного отрока, гладила его кровавыми руками по щекам, по плечам, да по груди. - Что ты! Что ты! Я же обещала! Никогда-никогда не умрешь. – Шумно и глубоко дыша шептала она ,увещевая отчаявшегося отрока. - Будешь ты вечно править! Будешь сильным, могучим, сильней и отца, и братьев, и всех на свете сильней! Даже меня сильней! Гадание мое верное! Звать тебя будут кощуном великим, Кощеем Бессмертным, и сам будешь людям метки волшебные ставить! А буквицы эти нам помогут! Снова прижимая брата к себе, и позволяя ему доверчиво прильнуть и разрыдаться в голос, Ягиня подняла глаза, устремляя взор куда-то вверх, и стены княжеского родового гнезда не стали помехой для того, чтобы взор устремился в бесконечность мироздания. - В этот раз дело верное, милый брат. Хлыщ этот место показал, где ему знак на коже накололи. Я расскажу, а ты прикажи снарядить туда людей. Они не откажутся. А если откажутся…. Они знают, что будет. Хоть один да вернется, вызнав про письмена тайные! Ими твою судьбу напишем! И будешь ты жить, поживать…. Как в сказках говорят, в общем. Всегда будешь. Вечно. Ласковые, утешающие слова Ягини возымели свое действие, и помалу будущий Кощей успокоил свои рыдания. Отнял свое опухшее личико со следами кровавых пальцев, поднял глаза на сестру, и, все еще всхлипывая, осторожно приобнял ее за пояс. - Ягиня. – Соприкоснувшись лбами с сестрой, отрок мягко попросил. – Можно его хотя бы убрать отсюда. Нет сил больше на мертвых смотреть. Вздохнула сестра, покачав головой, не прекращая гладить брата по щекам. - Надо привыкать. – Мягко, но настойчиво и назидательно произнесла она. Говорила же тебе, главное, что это не твоя смерть. А значит, и всё равно. – Но просьбу брата она исполнила. Хлопнула в ладоши, и сам по себе ковер скатался в трубку, оборачиваясь вокруг бездыханного тела. Только ноги остались торчать, да ножик костяной сам за пояс девицы прыгнул. - Девок позову, они вынесут. Чего им зря прохлаждаться. – Сказала девушка, и снова ласково поцеловала брата в губы. – А ты не смотри. То просто ковер. Его к тому же давно была пора выкинуть. Ягиня смерила брата странным блестящим взглядом, и запричитала по-матерински, заметив следы крови на его одежде, оставленные ее же руками. - Ах ты ж горюшко мое луковое. Только посмотри, как ты рубаху попачкал! А ну-ка… - Потянув вверх подол, она стащила с него рубаху, и бросила ее к ковру с завернутым в нем телом. – И это вынесут пусть, постирают. Иди сюда! Снова прижала она к себе брата, снова принялась целовать его, но целовала уже иначе, жарко и требовательно припадая к его губам и оглаживая худощавые плечи. - Ты станешь очень сильным, брат. – Торопливо и с придыханием шептала Ягиня, подталкивая еле шевелящегося болезного братца к кровати. – Могущество твоё будет велико. Уйдет белая немочь из кожи, покинут навечно все хвори твое теле. Но вместе с ними уйдет и… Это лицо… Этот взгляд… И сердце твое перестанет стучать так часто… Ох… Почти безвольный юноша позволил столкнуть себя в кровать, и неуверенно обнял навалившуюся на него сестру, неаккуратным движением сдвинувшую лямки платья, чтоб позже было легче из него выскользнуть. - Целуй меня! – Просила Яга, гладя оголившееся тщедушное тело, и оставляя кровавые разводы на бледной коже. – Люби меня, покуда еще можешь! Ведь ты перестанешь, когда я спасу тебя! - Не перестану! – Наивно возразил будущий Кощей, прежде, чем впиться поцелуем в губы родной сестры. А потом снова пылко пообещал ей. – Никогда не перестану, Ягиня! Всегда буду тебя любить! - Глупый. – Смеясь и плача одновременно, произнесла Ягиня, добираясь до пояса штанов брата. – Глупый, глупый, глупый Кощей. Любовь для людей. А люди смертны. Молчи лучше. И она окончательно закрыла рот отрока поцелуем, заставив замолчать, и забыть про всё. Про тревоги. Про ужас смерти. Про доносящийся из-за окна рык волков и гвалт ворон, что поедают под стенами тела убитых колдовством Ягини людей, пытавшихся противиться новоявленному правителю, захватившему владения братьев. Про мерзкую сырость почти пустого дворца, в который даже прислуга и стража шла под страхом смерти. Про убитого Ягиней человека в ковре, которого потом вынесут немые от страху сенные девки со следами розг на спинах. И про отца, что умер на этой самой постели, и запах тлена и разложения, исходивший от нее. И вот ведь что странно. Почему-то этот жуткий и мерзкий запах всегда возвращался, сколько бы раз здесь ни меняли постель.
******************************
Вяло поскрипывая разбалтывающимися колесами, плелась по разбитым дорогам под Муромом геройская карета в сопровождении всадников. Вел их всех Василий Рощин, меся грязь впереди копытами верного Вихря. Замыкали шествие Осьмуша с Батыром. Правил упряжью на карете хмуро осунувшийся Соловей, скрывший лицо под капюшоном. А в самой карете дремали да глядели в окно Данька, Оленка, Фока да Маринка. Не было только с ними матушки Мирославы – монахиня осталась там, в разоренном Полоцке. Сказала, что нужней она на пепелище, утешать людей, что утратили веру, но кто-то мог подумать, что веру утратила и она сама. Так ли это? Кто знает. Но геройский путь не ждал. Родина Ильи Муромца приветствовала героев развилкой в бескрайнем чистом поле. На раступтье стоял покосившийся и гнилой деревянный крест, что облюбовали насестом нахохлившиеся вороны. Как сказывали люди попутные, именно правая дорога вела к землям Бабы-Яги. По той дороге и направились.
Но долго проехать не пришлось. Настало время сделать привал, отдохнуть с дороги, дать роздыху и коням, покормить животных и поесть самим. А тут впереди идущий Василий увидал невдалеке, за одним из холмов, подымающийся кверху дымок. Не иначе, как тоже привал у кого-то. Каково ж было его удивление, когда Василий обнаружил посередь степи… печку. Старая была печка, сразу видать. Половина трубы давно осыпалась, основание криво-косо вросло в землю, на ней поселился мох, а вокруг жерла было черно от копоти. Вдобавок вся она была исписана какими-то хулительными словами, и надписи эти, судя пов иду, были столь же давние, как и пребывание здесь самой печи. Огонь в топке разожгли, наверное, вот эти вот люди, что сейчас сгрудились возле нее. Выглядели эти бродяги в своих лохмотьях жалко и потрепанно, и чем-то напоминали все тех же взъерошенных ворон на старом, забытом кресте. Людей, как видно, тоже не любили – увидев Рощина, зашептались тревожно, сжались и сбились в кучку, будто боялись, что сейчас пустит княжич в ход свою плетку, свисавшую с пояса. Ждали чего-то – и скорей прятали свои нехитрые съестные припасы. Вряд ли потому, что боялись, что хорошо одетый конный путник польстится на сие нехитрое ястие. Скорее боялись, что отнимут ворованное, а самих - вздернут на ближайшем суку. Где ж им, вестимо, еще себе пропитание добыть, как не воровством по чужим дворам.
-
Деснян разошелся))).
Вот это мне понравилось: Любовь для людей. А люди смертны. Молчи лучше.
-
Ужас ужасный нас ждет.
-
+ сказка не кончается
-
С началом новой главы! Буду скучать....
-
Обалдеть легенда! Кощей. Начало.
|
-
Ну...заставил всех напрячься! Таки превозмог. Богатырь,одним словом.
-
За победу!
-
Даа, славный поединок! Молодцы)
|
-
Помнится, ответы на Фокины сомнения уже звучали из уст Новгородского князя) Может, ему это обсудить с ближними?
Тем не менее плюс за ряд моментов, как размышлизмы о Солнце, так и ощущение себя простым человеком.
-
Это так... мило. Прям не могу)))
-
Вернее не так: ведь не измениться ничего, потому как и когда оно было, ведь также зло творилось! Не выйдет кривда вся из мира, коли солнце вернется. Выходит что токмо заради прихоти своей они солнце добывают, мол, было так, вестимо и быть должно также! Вопрос, что называется, ребром. Эх, дядьФока...)
|
Фока может быть впервые за все время походов решил в баньку сходить. Как положено: грязное тряпье долой сбросить, квасу шипучего с собой взять, может кого в компанию косточки попарить позвать. Стал, вестимо, думать: кого же взять-то? Вспомнил он сразу о той, кто с самого, поди, начала была, да всех оберегала словом божьим. Хоть и не люб ему был бог распятый, как и любой другой, да вот сама Мирослава завсегда вызывала у татя какое-то забытое давно чувство, не то материнской доброты и заботы, не то рассудительности ведьмы.* Спохватился Фока, оборвал размышления свои глупые, ведь в бане принято в чем мать родила быть, а ей, вестимо, так не годится ведь! Н-да, не выходит получается. Вася, ну да! А что: в баню-то можно и вместе сходить сыну князя и татю перехожему, кто скажет чего? Герои оба ведь, чай не пару дней в походах из одного котелка кашу брали ложкой. А тут баня – да токмо разговор пойдет, мол, молодец какой сын Рощина-Холмского, не брезгует с людом простым парится. Вспомнил Ваську, да сразу и Маринку заодно. "Не, уж не со мной он париться захочет, поди. - подумал Фока. - Точно не со мной." Оленка тоже не захочет, ей абы дай в глаза голубые поглядеть. Данька может, да вроде занят поди. Хотя предложить им стоит, вдруг соберутся да пойдут? Постой, а этот басурманин чего? Вроде вместе со всеми упыря бил, пусть и не нашего племени будет, да вроде нашими "дорогами" ходит. "Надобно спросить. - мелькнуло в голове у Фоки, да уж больно много думал Черный. Много и за время малое, вот мыслям тесно и стало: стали они друг дружку теснить, да суть главную, с чего все думы начались – "вытолкали". – Эй! - тать Тан-батыру бросил, грудь колесом выгнув на всякий случай, да вдруг спохватился, что запамятовал чего хотел спросить, - Ты товой!
|
Линдли выдернула из руки Гаусса пишущую машинку и с усилием поднялась. Да, раскисать было не время. Кто бы ни прилетел на этом звездолёте, встреча с ними не сулит ничего хорошего. Она и так в бегах, а тут лежит убитый ею человек... Может, столкнуть труп в пропасть, чтоб никто не увидел? Нет. Противно! И некогда. Повернувшись, Линдли со всей возможной поспешностью устремилась вниз. - Он! Он! - опять закричала Птица, увидев тви'леку. Она успела вскарабкаться от площадки до середины следующего пролёта и теперь сидела на ступенях. Лин показалось, что с ней что-то не так. Она чуть-чуть светилась белым светом и стала полупрозрачной, как привидение. Или это ей, Линдли, кажется? А, ладно! - Сейчас... Потерпи, Птичка!.. Девушка сунула бластер в кобуру, чтобы освободить руку. Спустилась по ступеням к Птице. Присела... И тут вдруг до неё дошло: она не закрывала глаза! Птицу видно прямо здесь, в реальности! - Он! Он! - снова крикнуло пернатое существо, глядя снизу вверх в глаза тви'леки. Открытие было настолько ошеломляющим, что в первый миг даже затмило собой предыдущие события. Линдли судорожно вздохнула. Затем помотала головой. Птица не исчезла. Тогда Лин зажмурилась. Мир Второго Зрения сразу обступил её. Красное небо и жёлтые облака засветились в окнах, внизу у печей сгустилась тьма с летучими тварями. Птица перестала светиться и быть прозрачной, сделавшись такой же, как раньше. Линдли открыла глаза - и всё вернулось на место. Небо за окнами стало обычным, рано-рано утренним. Сумрак в здании тоже сделался обыкновенным - пыльным и угрюмым, без всякой мистики. Но Птица по-прежнему была! - Он! - в очередной раз каркнула она, уже сердито, и вдруг клюнула девушку в колено: чего ждёшь, мол? Лин тихонько ойкнула. Действительно, зависать нельзя! Что бы это ни было, с этим можно разобраться потом. Видимо, её способности прогрессируют. Поставив машинку на ступень, Линдли осторожно взяла Птицу обеими руками. Уложила поудобнее сломанное крыло. Затем, перехватившись, прижала её левой рукой к груди, правой взяла машинку, встала и двинулась дальше вниз. Спуск показался тви'леке гораздо длиннее подъёма. Пролёт следовал за пролётом, а дно пропасти будто и не приближалось. На всякий случай Линдли закрыла глаза: в Незримом Мире происходило что-то неладное, и она хотела следить за обстановкой. Хотя бы за теми непонятными существами, что кружатся возле печей. Печи, и с ними пол, наконец, придвинулись; Лин очутилась на втором этаже. Вернее, на той самой опоясывающей здание галерее, под которую вело разбитое окно. Крылатые твари не проявляли никакого интереса к тви'леке, продолжая свой странный танец. Слегка успокоенная этим, девушка ступила на предпоследний пролёт лестницы... и замерла. Ей вдруг показалось, что под галереей кто-то стоит. Это не было осознанным восприятием. Она ничего не услышала. На полу не было ничьей тени. Но Лин словно коснулась лицом холодной паутины. Что-то стояло и ждало там, в трёх метрах под ней. Птица подняла голову с груди Лин и посмотрела вниз. Тихо хрустнули камешки. Будто кто-то подвинул ногу. Линдли, не шевелясь, прислушивалась. Страшное подозрение стиснуло ей сердце... Камешки снова хрустнули. Потом раздался тяжёлый механический вздох, будто насос втянул и выпустил воздух. А потом из клубившегося под галереей полумрака шагнул он... - Он! Он! - в ужасе пискнула Птица и ткнулась головой в грудь Линдли.
|
|
-
Бух. Крепко так все сложено. Ладно, приятно читать. Действительно жалко стало их.
-
Что тут скажешь?)
-
Это любовь
-
От души.
-
Так трогательно! Смахиваю слезу...
|
Василий, Маринка, Батыр
Чаша в руке Шепота мгновенно покрылась инеем, и благородный металл примерз к коже упыря. Тягучая кровь, переливавшаяся через край чаши, застыла в ней красной глыбой, не давая кровососу напиться. А потом началась драка. Первым делом свистнул Соловей. Сам воздух исказило от этого свиста, да задребезжало стекло в окнах монастыря. Полетела щепа и ломаные доски, будто по алтарю ударили с размаху гигантским топором. Вылетел помятый золотой кубок из руки Шепота, сорвав кожу с ладони, и упырь зашипел от резкой боли.
Вззмах рукой – и выросла перед шепотом темная стена, сотканная из теневых отростков, о которую сначала сломалась стрела батыра, а затем звучно лязгнула сабля Рощина. Свист Шепота тоже не смог пробиться сквозь эту стенку одним махом, разбиваясь, словно волны о скалу. А затем стена превратилась в черную дымку, из которой выпрыгнуло сразу несколько Шепотов, бросаясь на героев. Просторное помещение разоренного храма наполнилось звуками драки. Лязгало железо, хлопали выстрелы, сыпались искры, бил по ушам Соловьиный посвист. Шепот был загнан в угол и сражался отчаянно и свирепо, но оставаясь верным своей манере драться. Он исчезал в тенях, чтобы появиться изниоткуда и нанести подлый удар в спину. Тени-подобия лезли со всех сторон, оттягивая на себя удары, били издали из пистолетов, напрыгивали сверху. Больше всего доставалось именно Соловью – как видно, именно его Шепот избрал основной своей целью. Была ли тому виной личная их вражда и месть за Осьмушу и его мать, или же Шепот желал первым убрать того, кто сводил на нет все численное преимущество теней-копий, выкашивая их свистом и сбивая в полете пули – неизвестно. Может, и то и другое. Прошла всего минута боя, может чуть больше – а Соловей уже едва стоял на ногах. Отец Маринки был весь изрезан, получил пулю в руку и спину, вторая рука была сломана, а кровь заливала ему последний здоровый глаз. Впрочем, Василий и Маринка, и так сильно несколько вымотавшиеся(а Маринка и вовсе раненая) от предыдущих стычек, едва ли чувствовали себя обделенными в сравнении с Рахмановичем. Толкьо Батыр еще мог противостоять Шепоту на равных – ему не довелось пережить столько всего, и рубился он со свежими силами, но пришлось и ему натерпеться. Верткий кощеевский убийца часто оказывался за спиной, или успевал подныривать под рассекающее воздух лезвие сабли кочевника, и немилосердно жалил его клинками, пытаясь проткнуть плотную одежку кочевника и погрузить лезвие поглубже в его тело, достав до важных органов. Но Шепоту доставалось втройне. Свист Соловья рвал в куски его марионеток. Те же, кто добирался – падали, растворяясь черным дымом, проткнутые клинками героев. Рискнувший подобраться ближе настоящий Шепот получал жуткие и смертельные для любого человека раны – но упырь продолжал сражаться, будто и не замечая их. Ловкий кощеевский убийца, однако, умудрялся беречь свои уязвимые места – сердце и голову. Но долго ли у него так получится? Упырь он или нет – а тело-то его материально, и коротые, резаные, рубленые и огнестрельные раны, что все множились на нем, даром не проходили. Это была, по сути, проверка на прочность – кто раньше сломается. Старик-кощеевец? Или все-таки герои-солнцеходы?
Олена, Данька
- Псарь не только солдат, Даня. – Ответила цыганка подмастерью.- Он Осьмуше и вместо отца. Да и Шепот ему не чужой. Это солдатам царевич был повелитель безраздельный, а Псарю с Шепотом он не в силах приказать отказаться от мысли о его спасении. Шепот и вовсе готов своего Мастера в клетку посадить, как ту Жар-Птицу, лишь бы тот живой остался. Сложно сейчас будет царевичу всё решить. Про Трояна Злата тоже свое слово сказала. - Троян если и отступит, то только до поры. Может, гордость свою придавит, дождется, пока вы уйдете – и доделает дело. Его надо или заставить самого отказаться от меня, или убить. Только вот что, золотой мой, не хочу я, чтоб вы за меня, за цыганку безродную, дрались с ним насмерть да головой рисковали. Я не заслужила такого. Гадалка тяжело вздохнула, и закончила мысль. - Уж лучше я так соглашусь под венец пойти, лишь бы он больше никого не тронул.
Тут и Оленка спросила про потаенное место для князя и его супружницы. Пожала плечами только. - От дождя да сырости укрыть их и правда бы надобно. Но уж Троян-то его все равно выищет. И его, и ее. А тем временем очнулась и Забава. Не смогла она ни приподняться, ни даже руку Оленину сжать в ответ. Слабость еще одолевала молодую княжну, да боль остаточная. Едва-едва поднялись веки, засипело в груди от глубокого вдоха, и сиполый голос ответил лесной колдунье. - Ох, девочка… - Бледные, бескровные губы Забавы тронула еле-еле заметная улыбка. – Всё болит. А сердце болит пуще всего. Как там? Кончилось уже всё?
Василий, Маринка, Батыр, Фока, Мирослава
Оставив Оленку и Даню вместе со Златой и княжеской четой, Фока и Мирослава торопились к Спасо-Евфросиньевскому собору. Пройдя через окружение солдат, они подошли к высившемуся над Полоцком Белокаменному строению, и у крыльца увидали Осьмушу. И не только его. Там был и Псарь, и Троян. Последний усмехался, наблюдая за первыми двумя, и за тем, как они спорят. Но спор, как видно, уже подходил к концу. До слуха Фоки и Мирославы донеслась только последняя фраза Осьмуши. - Нет! Не ты! Тебя он никогда не послушает! – Осьмуша торопливо выкрикивал это в лицо приемному отцу, силясь вырвать из его могучих рук увесистый топор. – Только я могу! Мне одному он верен! - А ты сможешь? – Спрашивал Псарь, проникновенно заглядывая приемному сыну в его пронзительно-голубые глаза. – Вот так вот взять, и… Того, кто тебя тогда спас от дознавателя Катигорошкова? Кого ты сам кровью своей и плотью выкармливал? Давай лучше я! - Нет! – Решительно мотнул головой Осьмуша. – Не хватало мне еще того, чтоб и вы там насмерть дрались! А может, оно и лучше будет, что это буду я, а не кто-нибудь! Дай топор! Псарь все-таки разжал руки. Из-за этого Осьмуша отлетел назад, и был спасен от неловкого падения с топором в охапку Трояном, который подхватил парня под плечи, и надменно ему улыбнулся. - Что, ноги не держат, Кощеич? Может и правда кому посильней работку оставишь? - Да пошел ты! – Осьмуша вырвался от Трояна, и его тут же передернуло брезгливой судорогой. – Змееныш поганый! Не трожь!
И только сейчас Осьмуша заметил, что здесь стоят Фока с Мирославой. Заметив – успокоился, подобрался, собрался с мыслями, и коротко сказал. - Пошли. Поможете.
Не дожидаясь ответа, Осьмуша скрылся в полумраке дверного проема. Фоке и Мирославе оставалось последовать за ним. И уже там пришлось и им всем увидеть омерзительную и жуткую картину разоренной святыни, оскверненной массовым убийством. Вид столь многочисленных кровавых тел лишил Осьмушу былой решимости. У парня даже ноги подкосились, пальцы ослабли, едва не выпустив топор, а голос дрогнул. - Он же обещал мне… - Шепотом произнес Осьмуша, позабыв о том, что его слышат. – Пообещал, что не будет… Пить… Однако Осьмушу вернули в реальность звуки боя, что грохотал там, впереди. И потому, решительно подхватив топор, бывший орловец кинулся к алтарю, выкрикивая свое требование. - Остановитесь! Прекратите сейчас же! И конечно же эти возгласы услышал и Василий, и Маринка, и Батыр. И Шепот тоже услышал тоже, так как его атаки стали чуть менее интенсивными.
|
|
Соловей, как видно, уважал Василия несмотря на показное пренебрежение его званием, потому что все-таки остался стоять на месте, а не рванулся очертя голову в бой. Псарь тоже не стал противиться разговору, и выслушал Рощина, проявив даже интерес к его словам. В них было рациональное зерно, и отрицать он этого не мог. - Как бы это ни звалось, мне всё равно. Я не герой, чтоб смелым быть да честным. – Пожал могучими плечами урсолак. – Легче мне, конечно, не станет. Зато ему вот – косматая голова совершила кивок в сторону кипящего от гнева Соловья – станет трудней. Он почувствует, каково это. А что до Осьмуши… Ну, его же сейчас здесь нет, верно? - Хватит вам болтать! – Оборвал все разговоры Соловей. – Я сюда за Настасьей пришел, так что убирайся с дороги, лохматый, или сдохни! И Псарь просто отошел в сторону, давая Соловью дорогу к церковному крыльцу. Соловей тут же пронесся мимо него, вскочив на ступени, и протянул руку к двери, чтобы распахнуть ее – но церковные двери раскрылись сами по себе, дохнув изнутри храма жуткой тишиной и полумраком. - Не кори себя, Соловей. – Не глядя даже на бывшего разбойника, сказал Псарь. – У тебя не было и шанса ее спасти. Шепот всё сделал еще до второго штурма. Ему нужны были силы, а запах крови был слишком силен. Еще ни разу Соловей не выглядел столь напуганным. Он побелел как мел, и было видно, как его разбила слабость от внезапного осознания. А затем это снова сменилось слепой, молчаливой яростью, и лихой разбойник вошел прямо в темноту разоренного Собора. В этот момент рядом с Василием оказался уже Прошин. - Видишь? У них ничего святого нет. Раненых в церкви, людей простых, не княжьих даже – и тех, поубивали как скот. И монашек тоже. Если вы и этих двоих отпустите, как других – я даже и не знаю, что вы за герои-то такие и на чьей стороне. - Говорил же, надо спалить. – Лениво вставил своё слово Троян. – Ну, теперь сами разбирайтесь. --------------------------------------------------- - Хорошо, Оленушка. Поберегу. И Осьмуша поспешил, захромал в сторону Собора, куда отправились остальные герои. А сама ученица Яги вместе с игуменьей осталась спасать княжескую чету. Фока убёг по воду, а Злата осталась стоять неподалеку, не помогая и не мешая. Только смотрела она долгим взглядом на два неподвижных тела, а в особенности – на Забаву. Что происходило в тот момент в ее голове, о чем она думала, когда решалось, жить иль не жить молодой княжне – одной ей то и известно. Но если б посмотрели на нее в тот момент – то увидели бы, как отчаянно сжимает она сцепленные в замок пальцы, ловя каждый признак жизни той женщины, которой так отчаянно желала смерти, и которую несколько раз едва не умертвила сама. И как мелькнуло на ее лице облегчение, когда та застонала, стряхивая с себя смертельную немочь, и задышав полной грудью. И Павла тоже в последний момент вырвали из лап жадной Смерти, отстояв все-таки его жизнь. Вскоре вернулся и Фока, нашедший все-таки воду – но спасенные еще не пришли в сознание. Слишком ослабли, чтобы быстро прийти в себя.
Злата тем временем подошла ближе к лежащим, и опустилась на коленки около князя, подобрав ворох своих пёстрых юбок. Словно вспомнив о чем-то давнем, улыбнулась, погладила бессознательного Павла Ростиславовича по щеке, и сказала. - Теперь, наверное, самой впору перед ним прощения просить. Глупая я, глупая. – Вздохнув, цыганка обернулась к Мирославе и Оленке, и сказала. – Не простить мне его вовек, не смириться. Даже после всего этого. И даже кабы по моему всё вышло, всё одно бы не простила. Злая я. Жестокая. Одно только избавление мне, что смерть. Но прежде чем решится моя судьба, скажу вам – перо жар-птицыно, что Павел мне подарил, я оставила в Загатье. У калеки безрукого, Дариуса, из кощеевцев бывших. Он хоть и из них, да надежный, тем более и сам не ведает, что хранит. Скажете ему, что от меня. И одного пера вам хватит, чтоб и в самую злую северную стужу согреться, и самую непроглядную тьму осветить. Сам Кот мне нашептал перо до поры прибрать. Теперь я поняла, зачем.
И, вздохнув тяжело, цыганка добавила. - Вот уж кто в этой сказке самое главное чудище.
|
Тело, как она и ожидала, было неловким и несговорчивым, словно она с трудом влезла в толстый бараний тулуп с негнущимися рукавами. Наверное, оттого новорожденные дети и кричат так отчаянно, что от первых вдохов режет в груди, а руки и ноги тяжелы и непослушны. Зато все касания были тоже неожиданно остры и волнующи, как в первый раз, смущая, отзываясь томным жаром; и Олена, видя свое отражение в Осьмушиных синих глазах, подумала: нет, все ж хороша! Хороша! - Знамо дело, - не задумываясь отвечала Олена. - Да и тебе тоже так лучше, чай, когда я не только голосом в твоей голове? - и застыдилась, отвела взгляд. А взгляд упал на два неподвижных тела на носилках. И не надо быть знахарем, чтоб увидеть: еле теплится в них жизнь, а может, и вовсе иссякла. То ли Бог матушку не услышал, то ли решил княжича с невестой и нерожденным младенцем прибрать. Олена приподнялась, неуверенно встала на слабые ноги, держась за Осьмушу. - Ты... ступай, - сказала она. - Я знаю, ты хочешь за Псарем поспешить, отговорить его. Только побереги себя хоть немножечко, пожалуйста, ну хоть ради меня. Я попробую полечить Забаву с Павлом. Вишь, совсем плохи они. Порылась в сумке своей - ну никакого там порядку, после Златы... подобрала скляночки - зверобоя, крапивы, березового листа, шалфея, вербены, мяты, ну и плакун-травы, она ж всем травам мать, смешала в ковшике с водой, на водичку пошептала... Капнула Забаве на губы, смочила впадинки на висках и меж ключиц, плеснула на грудь и на животодну ладошку на живот положила, вторую - на лоб ей. Младенец вне материнской утробы жить вряд ли станет, мал еще, не разделить их; значит, мать спасать надобно вместе с дитем... - Как вода под землю идет да от земли подымается, так Забава встает жива, встает цела, встает здрава... Олена шепчет, чувствует, как из нее сила выходит, растворяется в травяных соках, течет по телу женщины вместе с застоявшейся кровью... Больше ничего не могу. Дальше живи, Забава, коли можешь... Железный шип в горле княжича окружен порченой почерневшей кровью. Душит, дышать не дает, а вынешь - вытечет весь в один миг. Быстро надо. Олена ухватила ногтями, резко вдохнула, выдохнула, выдернула резким движением. Шлепнула на рану того ж зверобоя, замешанного на сосновой живице: - Руда, стой, как лед стоит, Так и из раны кровь не бежит. Ой, теперь точно все. Точно не могу больше... То ль будут жить, то ль нет, не знаю.
|
Трущобы южных районов Мос-Айсли... Этот город когда-то начинался с них. Сотни лет назад прибывшие на Татуин колонисты заложили аэропорт и тут же начали строить вокруг него жильё. Планета уже в ту пору не была пуста, и им пришлось думать о самозащите. В ход пошёл камень, вырубленный в горах, возвышавшихся неподалёку. Тех самых, откуда много веков спустя Оби Ван будет показывать город Люку. Каждый дом возводился, как отдельная крепость - с тайными ходами, тяжеленными воротами, окнами-бойницами. Цивилизация, выйдя в космос, уже отчасти вернулась в доисторическую эру, внезапно лишившись возможности держать связь между отдельными своими частями (скорость света слишком мала, единственный способ доставить сообщение - слать его с кораблём-гонцом). Здесь же, в жёстком мире скал и пустынь, Средневековье наступило ещё отчётливее. Каменные крепости... Замки... Строить их из того, что под рукой, оказалось дешевле, чем тащить материалы за сотни парсеков. Потом, когда аэропорт и город выросли до размеров, величественнее которых на Татуине не было, оборона потихоньку отошла на второй план. Крайт-драконы уже не осмеливались забегать на улицы, пустынники тоже обходили Мос-Айсли стороной (тем более, что в окрестностях появилось немало деревень, в которых хулиганить было куда безопаснее). Люди стали селиться в домах поприятнее на вид и попросторнее. А старинные окрестности лётного поля сделались пристанищем тех, кто не мог себе такого позволить. Обманутых и уволенных рабочих, разорившихся торговцев, подавшихся на заработки крестьян, брошенных жён, отпущенных на свободу без гроша в кармане хаттских рабов. А также преступников всех мастей, которые всегда слетаются в такие места, и просто убогих, спившихся, уширявшихся... Собственно, большинство обитавших здесь быстро перекочёвывали в две последние категории - тех, кто кормится преступлениями, и тех, кто пьёт/ширяется. Выбраться с Татуина без денег было тяжело, а жить в нищете по-человечески - ещё тяжелее. Подобные трущобы имелись во всех городах этой планеты - но именно в Мос-Айсли нравственное падение их обитателей было особенно стремительным. Здесь не было железной руки шерифа Клода Скайуокера, в своё время воодушевившего население Мос-Гамоса на борьбу с преступностью и с бедностью заодно (в результате даже Хатты старались соваться в этот город пореже, а откровенных люмпенов там почти не было, т.к. даже последний бродяга мог найти какую-никакую работу и обрести хоть иллюзию будущего). Здесь не было жёстких порядков и криминальной иерархии, свойственных Мос-Эспе - городе, где шла перманентная война, где две трети стояли за Хаттов, а треть - за Рыцаря Джона, и эта треть представляла собой оснащённую по последнему слову техники армию, с которой не могли справиться другие две трети. Здесь даже не было чинности и чопорности Бестина, официальной "столицы" Красной Планеты, с её многочисленной полицией, цивилизованными (сравнительно) нравами, а также программами помощи беднякам и Работными Домами для них же. В трущобах Мос-Айсли всё было демократично, рыхло, и потому безнадёжно. Здесь каждый был за себя. В каменных домах-крепостях на сотню комнатушек, с тёмными лестницами, подвалами и туннелями обитали люди, вынужденные пить и ширяться, чтобы не покончить с собой от тоски, а выживания ради отягощать свою совесть такими преступлениями, что потом им приходилось заползать в самые глубокие норы, чтоб только скрыться от всех. Некоторые, пожив такой жизнью сколько-то лет, в конце-концов выползали из этих самых нор, сознавались во всём, и равнодушные судьи, которые тоже были сами за себя, равнодушно отправляли их на виселицу. Линдли Ндиале тоже пришлось жить так в течение двух лет. И она никогда не решилась бы снова войти в эти каменные джунгли. Тем более, что её здесь вполне могли помнить, и висели ещё где-то фотороботы "Wanted... воровка и убийца...". И наверняка бродили по этим улицам Нум Таа и его жуткий друг Джек Прыгальщик (а до недавнего времени и Алемо Дальен). Да что там говорить - даже если б никто её не узнал, до них с Гиа'Лисом наверняка докопалось бы какое-нибудь бандитьё! Просто потому, что они были здесь чужаками... Но оказалось, что дом, в котором жили мальчишка-трандошанин с матерью, стоит на самом отшибе. Улица на нём заканчивалась, и начиналась пустыня. Собственно, это был даже не дом, а почти не использовавшийся склад. Его хозяин появлялся раз в пол-года. Мать Террикса (вместе с ещё несколькими такими же отщепенцами) жила здесь на птичьих правах - у неё не было денег снять хотя бы комнату. Всё, что опустившаяся трандошанка умудрялась заработать и не пропить (и - по-минимуму - не проесть), она тратила на оплату обучения сына в местной школе. Наверное, это было единственное обстоятельство, оправдывавшее её существование на земле. Конечно, они с Терриксом в любой момент могли стать бомжами, но уж лучше было вкладывать свои гроши в будущее, чем пытаться из дерьмового настоящего сделать чуть менее, но всё равно дерьмовое. Когда мальчик в полёте обрисовал своим новым знакомым сию печальную картину, Гиа'Лис решил посадить корабль на в аэропорту, а в пустыне, километрах в двух-трёх от города, и дойти до места пешком. Линдли же ощутила жалость и какое-то омерзение, причём не к семейству трандошан, и даже не к трущобам, а к Хайрему Гауссу. Она поняла, почему тот выбрал на роль помощника именно этого мальчишку. К нему в дом было очень просто попадать, не привлекая внимания. Ходить по криминальным улицам господину Писателю, видите ли, было не комильфо. Несмотря на невидимых зверей и прочую атрибутику. Могут ведь по морде накласть! С мальчишкой он был куда смелее... шакал. Гнев и жалость не отпускали девушку весь оставшийся полёт. И когда "Кортик", привычно подняв песчаную бурю, опустился между двумя большими барханами, держа Мос-Айсли около горизонта, а Гиа'Лис решил проводить Террикса до дома и, если что, помочь привести на корабль его мать, Линдли вдруг стало стыдно прятаться. Она что, хуже этого Гаусса? Хорош джедай - только и делает, что отсиживается в кабине! Доктору Фоату вполне может понадобиться ещё одна пара рук. Или ещё один ствол (или меч!), если ситуация обострится. Трущобы есть трущобы!.. В общем, решительно отвергнув предложение наутоланина подождать в корабле, Лин отправилась вместе с ним и мальчишкой. Как оказалось, она поступила верно.
Они не смогли отыскать маму Террикса. В доме (точнее, в закутке, отгороженном от остального склада сдвинутыми ящиками) её не было. Сосед - какой-то пьянчуга лет пятидесяти, с бородой и волосами до плеч - сказал, что "драконица" "упёрлась" куда-то ещё в полдень и с тех пор не возвращалась. Террикс вызвался пробежаться по окрестным "малинам" и притонам, где трандошанка имела обыкновение бухать. Гиа'Лис дал ему сорок минут, пригрозив, что потом улетит. Мальчишка исчез. Мужик, которому происходящее было в диковинку, полез с вопросами. Он в жизни не видел наутолан и первый раз встретил тви'леку вне борделя. Гиа'Лис без экивоков объяснил пьянчуге, что он врач и хочет вылечить мать Террикса от алкоголизма. А Линдли - медсестра. Мужик, первый раз услышавший слово "медсестра", возбудился ещё больше. Ощутив приступ расположения к необычным гостям, он достал из-под кровати (он жил в соседнем ящичном закутке) бутылку чего-то спиртного. По его словам, она лежала там больше месяца. Он хранил её для какого-нибудь особого случая и всё сдерживался, чтоб не выпить. Но с доктором, который лечит алкоголизм, сам Бог велел чокнуться на брудершафт! И с такой хорошенькой "педсестрой" тоже! Да пожалуйста, сказал Гиа'Лис (бросив быстрый взгляд в проходы между ящиками - есть ли тут ещё кто? никого не было). Кружки найдутся? А то! - воскликнул мужик. И, повернувшись спиной, полез под кровать за кружками. Наутоланин, вздохнув, коротко рубанул его ребром ладони по шее. Мужик безмолвно ткнулся мордой в одеяло. Лин тихонько ойкнула. Доктор Фоат уложил бесчувственное волосатое тело поудобнее, проверил пульс - не убил ли ненароком? Потом извлёк из чемоданчика шприц и засадил мужику хорошую дозу транквилизатора. День уже очень заметно катился к вечеру, и бородатый молодец ничего не потерял бы, мирно проспав до утра. Террикс вернулся через пол-часа. Растерянный и подавленный. Матери не было нигде. В последнем притоне ему сказали, что она ушла с каким-то цереанином. Среди мужчин этой расы встречалось довольно много любителей необычных половых сношений. Искать её теперь было бессмысленно. Сидеть и ждать - наверное, тоже: она могла отсутствовать и день, и два. Но маленький трандошанин смотрел так жалобно, так умоляюще стискивал лапы и просил остаться ("ну вдруг? она же может и ночью придти!"), его мучил такой страх за мать ("а если придёт этот, Писатель, а она тут, а вас нет?"), что ни у Фоата, ни, тем более, у тви'леки не нашлось духу сказать ему "нет". Плюнув, Гиа'Лис решил переночевать здесь. Не очень хорошо, что "Кортик" остаётся без присмотра, но, в конце-концов, скоро стемнеет. Вряд ли кто-нибудь попрётся так далеко в пески на ночь глядя. Или, может быть, Лин хочет вернуться? Ну нет уж, сказала девушка. Я не оставлю вас здесь одних! Террикс смотрел то на Лин, то на Фоата, и прямо светился от радости. Они принялись двигать ящики, расширяя помещение. Закуток спящего мужика был сокращён до минимальных размеров и объединён с "квартирой" трандошан, а самого хозяина безжалостно переместили под кровать, чтобы освободить спальное место для Линдли. Ничего, и под кроватью проспится - невелик боярин! Хозяйское барахло - коего, к счастью, набралось совсем мало - утрамбовали туда же. Гиа'Лис выстроил из ящиков новую стенку, закрывшую почти весь обзор со стороны. Теперь, чтобы разглядеть из остального склада происходящее в "доме", надо было хорошо постараться. Мало-помалу наступила темнота. Начали возвращаться после дневных трудов соседи. Из-за ящиков слышались их голоса и шорох. Террикс зажёг маленькую лампочки и принялся делать уроки. Дело у него не слишком-то шло, он постоянно выглядывал на улицу в открытую дверь (их каморка располагалась прямо у одного из входов в склад - в этом был её несомненный плюс). Потом кто-то заорал из-за ящиков, чтоб дверь закрыли. Пришлось подчиниться. Гиа'Лис сходил-таки в пустыню к кораблю и принёс спальники и ужин. В том числе на Террикса. Тот, похоже, первый раз за долгое время вкусно поел. Наконец, все улеглись.
Лин не думала, что сумеет быстро заснуть в столь необычном месте, после такого бурного дня. Какая-то каморка, в трущобах Мос-Айсли, куда ей путь заказан... Какой-то мальчишка-дракон свернулся в кожистый клубок на соседней кровати... Какой-то мужик дрыхнет под её собственным ложем! И лазерный меч лежит рядом. И она - джедай. И неведомый Хайрем Гаусс бродит где-то в ночи, как призрак... Но, видимо, как раз избыток впечатлений и сделал своё дело. Лин сама не заметила, как провалилась в сон. Лишь в самый последний миг она вспомнила, что есть ещё и Жёлтая Реальность. Но сделать уже ничего не смогла. Впрочем, Жёлтая Реальность почему-то не появилась. Лин увидела совсем другой сон. Она была в пустыне. Кругом до самого горизонта расстилались красновато-оранжевые барханы, из них торчали красновато-коричневые камни. Небо тоже было красным. На нём стремительно и беззвучно раскручивались гигантские, уходящие в бесконечную высь облака. Серые внизу и ярко жёлтые сверху. Казалось, это были выбросы каких-то взрывов или извержений. Лин ощутила горячий ветер. Потом вдохнула горячий воздух. Мир был разогрет, как если бы то, что выбросило эти адские облака, раскалило всю вселенную. Лин посмотрела в сторону и увидела Стрекоз. Они сидели на красноватом камне, сложив крылья, и испуганно жались друг к другу. Лин ощутила в ладонях шероховатость и жар этого камня - и миг спустя поняла, что и она тоже Стрекоза. Тоже сидит вместе с другими. Горячий ветер трепал им крылья, пытался оторвать от шероховатой поверхности и унести прочь. Они отчаянно цеплялись лапками. Лин было было страшно. Она извернулась на камне, встав лицом к ветру - и вдруг увидела "Кортик". Он стоял в пустыне метрах в сорока. Его обшивка раскалилась докрасна и пылала жаром - совсем как в тот раз. Лобовое стекло, казалось, смотрело на Стрекоз с дикой яростью. Потом корабль внезапно зашевелился, приподнялся - и из него вылез Дракон! Тот самый! Лин помнила, как тогда её огненный двойник - девушка, сотканная молниями - не склонилась перед этим чудовищем. Но сейчас она чувствовала себя совсем маленькой и беззащитной. Ей - Стрекозе - хотелось исчезнуть, спрятаться в какую-нибудь щёлку в камне. Дракон расправил крылья и сладко потянулся. А миг спустя Лин вдруг увидела других драконов - целую стаю! Они были маленькие, меньше метра длиной, но их было много. Они поднимались со всей пустыни, из-за каждого камня , с каждого бархана, и, взмахивая крыльями, устремлялись в небо - туда, к гигантским облакам. Лин услышала их торжествующие визгливые крики, похожие на карканье. Огромный Дракон ухмыльнулся - так же торжествующе, восторженно, будто радуясь какой-то победе или чьему-то прибытию. Потом движением исполинской лапы отодвинул в сторону "Кортик", припал к земле, словно изготавливаясь к прыжку, и, распахнув огненную пасть, заревел - оглушительно, безумно: - ЯГАРРРРААААААААААААА!!!!
Лин, содрогнувшись, проснулась. - Пик-пик-пик! В каморке было совсем темно. Только мигал в паре метров какой-то красный огонёк. Лин - вся в поту, с сильно бьющимся сердцем - услышала недовольное шевеление. - Пик-пик-пик! - Вот дерьмо! - пробормотал во мраке доктор Фоат. И включил фонарик. Линдли, приподнявшись на локте, увидела, как он сердито и обеспокоенно смотрит на брелок, прицепленный к связке ключей. На брелке мигала красная лампочка. - Пик-пик-пик! Террикс, свернувшийся на соседней кровати, поднял голову. - Что такое? - сонно пробормотал он. - "Что"! Сигнализация! - буркнул Гиа'Лис. И посмотрел на Линдли. - С кораблём что-то не то. Говорил, не надо тут торчать... Вздохнув, он сел в спальнике (он спал прямо на полу) и вынул из кобуры бластер. В этот миг дверь вдруг дёрнулась. Кто-то попытался открыть её с улицы. Звякнул железный засов. Все посмотрели в ту сторону. Гиа'Лис навёл фонарик. - Мама? - тихонько спросил Террикс. - В рот её <вырезано цензурой>, твою маму, - спокойно ответил снаружи приятный мужской голос. - Террикс, отпирай. Какого чёрта закрываешься - самого, что ли, унесут? Маленький трандошанин задрожал, как осиновый лист. Сел на кровати, подтянул к подбородку коленки. Взглянул на Линдли с Гиа'Лисом. Не нужно было никаких слов, чтобы понять, кто там, за дверью.
|
|
|
Услышав, что Осьмуша — сын Кощея, Василий все остальное слушал вполуха. Слишком много чего теснилось от такого в груди. И недоверие: как так, Осьмушка, младшая дружина Мстивоева, сын самого Кощея??? Да ни в жисть не поверю! И досада: что ж не разгадали, что ж не поняли-то раньше? Ни матушка в нем кощеевство темное не почуяла, ни Маринка глазом своим не разглядела, ни Всеслав не признал! И злость: ведь он меж нами ходил, все наши тайны выслушивал, вражье семя... Поэтому историю про страшную месть он выслушал впол-уха: после стольких смертей, произошедших только что на глазах, давным давно случившееся злодеяние, при всей его жестокости, как-то отступало в сторону. Про перо жар-птицыно были интереснее, но тоже не слишком - ну какая разница-то, за самой птицей клубок мотать, али за пером ее? Да и одно что ли перо во всем мире? Никому что ли не дарил никогда эти перья Ростислав? Не верится что-то. Спасибо, конечно, Злате, что рассказала, но и так бы нашли, чего уж. Как закончили с похоронами, Василий обратился к Павлу. — Соболезную тебе в потере твоей, но поелику никого старше тебя в роду твоем нет, ты и есть князь теперь. Это теперь, твой город, тебе его и защищать. Людям, которые там сражаются, надо знать, что их не бросят, что с ними... И тут краем глаза он увидел, как Прохоровские гридни бросились на цыганку и стали крутить ей руки, а сам воевода ударил ее по лицу. Несмотря на то, что пять минут назад Василию казалось, будто он на сегодня навоевался, и хорошо бы ушат воды на голову вылить, да пирогом заесть, да спать завалиться, лучше всего с Маринкой рядом, но в тот же миг кровь бросилась ему в лицо и он осекся, не договорив. Княжич не был семи пядей во лбу, но не надо было слыть мудрецом, чтобы догадаться, кому старый князь отдал приказ задушить цыганку. Князя убил Катигорошек, а заговор... ну, а что заговор? Злата ж никого не убила до сих пор, разозленная женщина и не такого наворотить может, а причин разозлиться у нее было достаточно. И уж точно жить или не жить ей, только что второй раз потерявшей сына, было не Прошину какому-то решать! Василий, конечно, помнил, как они дрались бок о бок с ним против кощеевских полчищ, но помнил и как обозвал воевода Чернавку перед самой битвой. Помнил и как Злата боролась вместе с героями со своим чудовищным детенышем, и как гадала она ему в Велесовом хвосте (ох, неспроста место так называлось), и как он вступился за нее перед покойным Поундсом. А значит, не вступиться сейчас было бы...
— А ну, отсади! Руки убрали! — гаркнул он на гридней, и стал без разбору бить их плетью по лицам и по рукам. — Ты, воевода, с кощеевцами не навоевался, с бабами воевать потянуло? Один раз мало убить, а? Ну, прочь! Отпусти, кому жить не надоело! Убью! Рощин всем видом давал понять, что шутки шутить не намерен, и за плетью пустит в дело саблю. И плевать, сколько там за Прошиным людей - двое-трое или сотня.
...было бы не по-княжески, не по-геройски, и не по-мужски.
-
Молодца!
-
Ай да княжич)
-
Наш человек!
|
|
Олена, Даня, Маринка
Выстрелы прозвучали почти что синхронно. Данька упал, и понял две вещи – в него попали, и он по-прежнему жив. Тень Шепота угодила ему в грудь, и пуля пробила Казимиров легкий доспех, но растратила на это всю силу, что вложил в нее порох. Чтобы добраться до Данькиного сердца, ей уже не хватало сил, и пуля просто засела где-то в груди, причиняя боль. А вот пуля Данькиного пистоля угодила Шепоту прямо в голову. Тот не успел уйти, атакованный злыми ядовитыми пчелами и скованный льдом и страшной сонливостью. Так и упал на пол, растворяясь черной дымкой, как и другие тени. Эта дымка, клубясь и формируясь в тонкие струйки, спешно начала расползаться по темным уголкам, боясь света от Данькиных свечек и излучаемого Жар-Птицей сияния. Олена Олена добежала до дверного проема, и бросила клетку на пол. Птица внутри забилась, и что-то чирикнула своей охрипшей глоткой. Видать, голос она тоже потеряла от тоски. Как только хлынуло сияние Жар-Птицы за дверь, разгоняя тьму – Оленка увидела прямо перед собой, совсем близко, взирающего на нее с нескрываемой злостью настоящего Шепота. То, что он настоящий, она поняла, когда увидела, что из-за свечения Жар-Птицы позади него вытянулась по полу длиннющая тень. Жаль, что только во вторую очередь она увидела направленное на нее дуло пистолета. Олена не услышала выстрела, произведенного в нее. Просто через долю мгновения для нее исчезло всё, кроме страшной боли в пробитой груди. Зато подымавшийся Данька отчетливо увидел, как Шепот выстрелил в ничем не защищенную Олену с двух шагов, и пуля пробила ее тело насквозь, срикошетив о пол и зарывшись куда-то в золотую груду. Олена безмолвно завалилась на клетку, и на золотое оперение растревоженной Жар-Птицы закапала ее кровь . Странно – но от этого сияние будто бы усилилось. Шепот не стал терять времени. Еще одна его тень-двойник выскочила из-за сундуков, чтобы встать между настоящим Шепотом и Маринкой с Данькой. Единственной ее целью было принять на себя все атаки, что предназначались хозяину, пока тот небрежным движением ноги спихивал с клетки тело Олены, и подхватывал заветный трофей сам. А подхватив – выкрикнул.
- Она выживет, если оказать ей помощь! Спасите ее, или бегите за мной, герои! Ваш выбор! И следующим звуком стал непривычно-громкий для кощеевского убийцы топот удирающих ног.
Олена
После так и не услышанного рокового выстрела для Олены наступила всепоглощающая, звенящая тишина. В этой тишине растворилось даже ее собственное сознание, словно бы девица оказалась в тяжелом сне без сновидений. О том, что она не умерла, говорила нестерпимая боль и ощущение чугунной тяжести собственного тела. Чтобы пошевелить хоть пальцем, нужно было приложить силы, что не снились никакому богатырю, а Олена такими силами никогда не располагала. Но сквозь тишину начал пробиваться какой-то другой звук, и от него Олена будто бы просыпалась от своего сна. Звук был далекий, но чем ближе он звучал, тем легче и невесомее казалось тело, будто бы растворяясь, и тем яснее Олена осознавала саму себя, и то, что произошло с ней.
Шкряг! Шкряг! Шкряг!
Этот звук раздался совсем близко, и одним махом прогнал тяжелую, сковывающую дремоту. Олена на одних рефлексах рывком поднялась с пола, в который будто бы сросла – и воспарила над ним безо всяких усилий. Но ей все равно не удалось воспарить выше Смерти.
Шкряг! Шкряг! Шкряг!
Костлявая была точно такой, какой ее рисовали на рисунках исказывали в сказках. Сгорбленная, черная фигура в длинной, мешковатой накидке, похожей на истрепавшийся погребальный саван. Ее лицо скрывал капюшон,но в тени различались провалы глазниц, отсутствующий нос и плотно сцепленные белые челюсти. Две костяные руки торчали наполовину из широких рукавов, и одна из них цепко сжимала древко огромной, сверкающей косы, а вторая резкими рывками водила по лезвию оселком, затачивая его до бритвенной остроты. Это движение и порождало злосчастный «Шкряг». - Не бойся ее. Ты еще не умерла. – Услышала Олена чей-то вкрадчивый голос. – Это всего лишь аллегория. Здесь негде было прятаться – кроме Смерти здесь всего и было, что густой серый туман и сырой, растрескавшийся пол княжеской сокровищницы, на котором одиноко валялась пустая, потускневшая клетка с распахнутой дверцей. Так что она быстро нашла взглядом вынырнувшую из тумана тощую, остроухую фигуру бесшерстного двуногого кота. Он шел по висящей посреди пространства золотой цепи, манерно вышагивая и заложив худые руки за сгорбленную спину. Его глаза были плотно завязаны белой тканью, но он безошибочно повернул голову в сторону бесплотной Олены, загадочно улыбаясь своими острыми кошачьими зубками. - Всего лишь аллегория. – Повторил он, будто смакуя это слово. – Хотя, ты, наверное, не знаешь этого слова. Ну, я могу рассказать. Я вообще как раз затем, чтобы рассказывать.
Всеслав
Несмотря на то, что Скотник, кажется, уж плохо понимал происходящее, он все-таки услышал вопрос своего бывшего побратима. Прижатый к земле, он с усилием выворачивает голову назад, и единственный уцелевший глаз скашивается вбок, чтобы Скотник смог хоть немного рассмотреть своего мучителя. В ответ Всеславу раздается хриплый, слабый смех. - Как будто ты знаешь многих, кому подойдет титул «Восьмой». И больше Скотник не сказал ничего. Он только хохотал, пока вся жидкость в его теле превращалась в крепчайший лед. Его кожа засинела и стала наощупь будто каменной. Кровь застыла, и над алой лужей заклубился пар. Глаз закатился, стекленея на глазах. Покрытые шрамами руки в последний раз скрючило в агонии – и смех затих. Скотник превратился в удивительно похожую на человека целостную ледяную глыбу, которую можно было разбить в мелкое крошево одним ударом.
Соловей зло сплюнул наземь. -Да ясно кто. Сынуля Кощеев. Недобиток. Надо мне было еще тогда шею свернуть щенку. Пожалел. На ребенка рука не поднялась. Думал, подожду, пока вырастет, ежели в тундре не сдохнет. А восьмой потому, что до него семеро было. Ни один не выжил. И добавил глухо. - А от Настасьюшки хотел девятого зачать. Видать, неудачный вышел Восьмой. Пошли, железка. Поищем Васька, подсобим. Вроде еще не должен был откинуться.
Василий, Всеслав
Соловей был прав – Василий был еще жив. При том – очень даже успешно сражался. Княжич был в своей стихии, и рубил врагов лихо, как в детстве мальчишки сбивали головы с подсолнухов палками. Вихрь оправдывал свое прозвище, носился между врагами стремительней ветра, а княжич рубил, разил, ронял на землю еще и еще мертвецов в кровавых доспехах. Но даже герой, даже удалой молодец, в одиночку он не смог бы переломить ход сражения. И хоть пало от его рук уже шестнадцать вражеских всадников, конница полочан явно терпела поражение. Ничуть не проигрывая врагу в удали, они проигрывали в сноровке, в профессионализме, в сыгранности. А завязнув в бою, полочане получили удар с флангов, когда на помощь Кровавой прибыла кавалерия Костяная. Василдию пришлось спешно вырываться из окружения раньше, чем клещи сомкнулись, раздавливая менее удачливых. Из всех полоцких всадников выжило не больше десяти, и они спешно отступали следом за Василием в еще удерживаемые союзниками части города. Костяные же бросились в погоню, стремясь не давать передышки. Там и встретил Василий Соловья и Всеслава. Они успели присоединиться к обороняющим подходы между баррикад полочанами. Соловей могучим посвистом сшибал конников, а Всеславу и другим защитникам Полоцка оставалось добивать тех, кто оставался в живых. Увидев такое противодействие, преследователи Рощина развернулись, и отступили на перегруппировку, давая обороняющимся кратковременную передышку. - О, Васек! – Соловей вскинул руку в приветствии, и тут же сморщился от боли. Давало о себе знать ранение. – Кощеевские дверки я схлопнул, теперь им в город одна дорога! По трупам своих! А Железка убил Скотника! Одной главной мразью меньше!
Мирослава, Фока Мирослава в жизни была не проворнее обычной монахини, но тут у нее будто бы выросли за спиной крылья, так лихо уклонилась она от Трояна. Даже монашеское одеяние, для такого непригодное, не помешало. Забава, вскрикнув, отлетела в другую сторону, и тут же попала в объятия Павла. Княжич успел подхватить ее прежде, чем та упала, и развернулся, чтобы укрыть невесту от возможного удара, подставляя вместо нее свою спину. Жадные пальцы Трояна схватили воздух – и вновь громыхнул мощный разряд, отбрасывая Трояна в сторону от Мирославы. Искры полетели во все стороны, целый сноп их попал на Павла, воспламеняя на нем одежду. Троян же перелетел через Катигорошка, и шлепнулся на пол, дымясь и охая – на его груди красовался уродливый ожог, расползавшийся на живот и шею, а безупречное платье тлело прямо на нем. Но Троян будто был стальным. Он одним прыжком вскочил на ноги, издавая сдавленный, нечеловеческий рык. Кажется, он хотел немедля предпринять вторую атаку, и все-таки добраться до ненавистной ему служительницы Христа – но отвлекся, чтобы взглянуть куда-то позади героев. Следом за ним туда посмотрела Забава – и обмерла от ужаса, прижимаясь к жениху - Паша! – В панике вскрикнула она, и дрожащей рукой показала вдаль. Павел проследил за направлением – и тут же смертельно побледнел.
С той стороны доносилось тихое хныканье. Так хнычет только что проснувшийся и голодный месячный ребенок. Но этому не было и месяца. Собственно, не было ему нисколько, потому как не суждено ему было родиться на этот свет. Это был несформировавшийся плод, красный комочек полупрозрачной плоти с кое-как сформировавшимися конечностями, непривычно-большой головой, и огромными глазищами. Неловко перебирая скользкими от крови ручками с крохотными пальчиками, малыш полз по каменному полу княжеских палат, оставляя за собою кровавый шлейф. Несформировавшиеся ножки не были способны двигаться, и лишь безвольно тянулись следом вместе с длинной, похожей на шнурок, пуповиной. Но хныкало оно совсем как человек. Павел сразу понял, кто это. Это было видно по тому, как он побледнел, и как дрогнула рука и разжались ослабевшие пальцы на рукояти меча. Всякая ярость ушла из его глаз, отпустила его лицо. Нет, теперь красивое лицо Павла являло ужас от созерцания результата собственных деяний, и вместе с тем – невыносимое чувство вины, от которого сами собой задрожали губы и заблестели от выступившей влаги глаза. - Это… он? - Она назвала его Самир. – Лицо Трояна, напротив, выражало такое злорадное торжество, что на это невыносимо было смотреть. Он искренне наслаждался ситуацией.- Твой нерожденный сын, Павел. Мы спасли Злату, но ее сына было не спасти. Так что мы его… усыновили. И теперь стало отчетливо видно, что у малыша – змеиные глаза, а воздух пробует раздвоенный язычок. А кожа его – вовсе не кожа, а некое подобие тонкой, эластичной змеиной шкуры. И даже на пальчиках отросли, царапая пол, малюсенькие коготки. - Ну, Самир, хочешь познакомиться с братиком? – Насмешливо говорил Троян. – Он прямо там. Тонкий палец Трояна указал на Забаву, и та тут же в ужасе схватилась за живот. Малыш же плотоядно заурчал, и показал совсем не детские зубки и непомерно-широкую для ребенка пасть. - Ах да, вы же не знаете. –Хлопнул себя по лбу Троян. – Поздравляю, Павел. Как ты и хотел, у вас с Забавой мальчик. Я хочу посмотреть на него тоже! И в этот же момент маленькое, несчастное существо обратилось в стремительного плотоядного хищника. За мгновение, достаточное лишь для того, чтоб один раз моргнуть, оно сократило расстояние до Забавы в несколько шагов, и сжалось, изготавливаясь к прыжку.
-
+
-
Наша ситуация все драматичней. Самир вообще шедеврален.
-
Вот так драма! Отличная интрига, лихой поворот событий! Кот ― очень неприятен в своём всезнании и всесилии, так и задумывалось?) Ну и вообще, это его карманное обладание целым миром... Заставляет задуматься.
-
Ой-ой... как всех потрепало-то...
-
Очередной классный пост.
|
— Добро! — тряхнул головой в шлеме Рощин, левой рукой удерживая поводом гарцующего жеребца, а правой уже поигрывая от нетерпения копьем. — Давай, закрепляйся на реке. А я постараюсь, чтоб им было теперь не шибко до тебя! И отпустил повод, и поддал Вихрю — поехали! Василий, конечно, был уже не такой свежий, как в начале битвы, да и пощипала его сталь кощеевских воинов, но когда на коне — так и сил прибавляется. Ведь это ж скачка! Это ж полет! Это песня! Это ветер! Вот все было в Маринке ладно — и хитрый черный глаз, и упрямство, и тугая молодая плоть, и задор, и греховная сладость ее поцелуев, одно было не в масть Василию — что лошади ее не любили. Как бы он хотел потом, когда солнце появится, оседлать с ней двух горячих коней и унестись подальше в степь, чтоб в ушах свистело и под ложечкой забирало перед каждым пригорком! Чтоб трава стелилась позади, а цветы клонились бы вслед проносящимся всадникам. Ух! Это было бы дааа!.. Но война — не для мечтателей, и Рощин не стал долго вздыхать по тому, на что и надеяться-то не стоит, а стал глядеть вперед да по сторонам. И выглядел, все, что нужно было. И тоже дух захватило, но уже по-другому совсем. Как тогда, когда Соловья в корчме увидел да латников гетманских, героев сказок. Недобрых сказок, которые рассказывал его дед, про лихих конников, которых боялась и ненавидела вся Русь — зловещие кощеевские хоругви! "Ну уж посмотрим, не проржавели ли вы там за столько лет!" — подумал про себя Рощин, и ощутил, что запал, задор, который в душе проснулся, был правильный. Хороший такой задор. Боевой! Надо было выбрать, кого атаковать. И выбрать было из чего. Василий прикидывал, что с их атаки они, должно быть, рассеют один вражеский отряд, если повезет, а потом придется отступать, чтобы перестроиться (это если найти красивые слова вместо "спасать свои жизни"). Но кого же ценнее разбить? С одной стороны, Кровавым без доспехов будет проще переправиться потом через речку. С другой - мост еще нужно удержать, пока под него заложат заряды, а пробиться сквозь баррикады проще будет Костяной. Но Василий выбрал все-таки Кровавую. Чутье подсказывало, что в Костяной полоцкие всадники имеют больше шансов завязнуть сразу, а этих, легких, может, и сомнут подчистую. А бить надо туда, где больше урона нанесешь, неважно, чем воюешь, острой саблей или конной сотней, суть одна. Тут еще начали его окликать — и вообще будто крылья выросли за спиной почище, чем у тех гусар! "Откуда они меня знают-то?!" — только и мелькнула мысль. А сам выехал перед ними, прокрутил копье над головой и гаркнул: — А ну стройся! Подравняйсь! Подравняйсь! К атаке! Копья к бою! Мечи вон! Снял шлем, зажал подмышкой, подставил лицо свое, покрытое запекшейся кровью, под горячий, пахнущий гарью и порохом ветер. Не освежает, зараза. Зато все видят теперь. — Да, Рощин я! А вы что ж, неужто те храбрецы, что на кощеевцев поскачут вместо пира!? Показал в ту сторону, где гарцевала Кровавая, споткнувшаяся о баррикады, пока еще не видящая, что за удар готовят ей с фланга, да проехался вдоль строя, нарочно своим копьем задевая выставленное оружие. Клинь-клинь-клинь-клинь-клинь! — лязгает легонько сталь о сталь. Для бойца это заместо музыки. Ну и пару слов надо сказать. Русский человек так не привык, чтобы сразу в капусту рубить. А пара слов на такой случай как раз у Рощина имелась, да и в горле еще не совсем пересохло. — Вижу теперь, что те самые! Ну, слушай! Тут кощеевцы ни с того ни с сего решили, что они поболе, чем кучка злобных стариков-убийц! Пора им напомнить, кто победил в войне! Мы победили! Еще мой дед их бил! Тогда победили — теперь и снова побьем! Не для удали! За город! За семьи! За людей! За всех, кого они жизни лишили! Вломим, чтоб взвыли напоследок! Надел обратно шлем, застегнул ремешок. "Ну все! Теперь — держись, ребятушки. Будет жарко!" — Подравняйсь! За мнооооой! ВПЕРЕД! Поехал сперва чуть спокойно, а потом как дал шпор Вихрю! — В атаку! "Ну, где ты там, пернатый! Доберусь до тебя!" — Выходи на бой, рыцарь! Сразись со мной! И чует сердце: этот — не Шепот, отказывать не будет. Уважит поединщика. И заныло сладко сердце от азарта лютой схватки. "Всех убивайте, ребятушки. А этот — мой!"
|
Олена
И полетели они в разные стороны. В одну сторону – птичка-голубка, маленькая и незаметная. В другую – могучий змей, с натугой забиравший воздух кожистыми крыльями. А на змее том – Шепот, спасающий своего Мастера. Полетела Олена скорее к Полоцку. И ей пришлось засвидетельствовать начало гибели славного города. Еще только поднявшись над лесом, взмыв к чужим небесам, зоркая птичка увидела столбы черного дыма пожаров, что поднимались кверху, и отблески огненного зарева. Не только дым возносился к небу, но и лязг железа, и буханье пушечных залпов, и тревожный бой колоколов, и треск ломавшихся и сгоравших бревен, и топот множества копыт. Но эти звуки были едва-едва слышны на такой высоте, и просто растворялись в безразличной пустоте между землей и чуждым небесным куполом. Здесь, с высоты, было хорошо видно, сколь ничтожны на деле человеческие свершения, и как равнодушно к ним окружающее мироздание. Спустившись ниже, Оленка полетела над полем боя. С высоты несметные кощеевские войска казались черными муравьишками, что выстроились в свой идеальный порядок, неумолимо двигаясь в направлении города – нагромождения крыш и башен, опоясанных полоской городской стены. Вперед них спешили, подымая пыль, всадники на лошадях, устремляясь к воротам. Передний край стены, что с воротами, был основательно потрепан. Олена видела, как лезут на стену черные муравьишки-кощеевцы, и как сыплются с нее маковыми зернами, как спихивают их защитники Полоцка и как сами летят вниз или падают к убитым своим товарищам. Рассмотрела Оленка и Рощина – княжич отчаянно рубился топором с наседающими на него врагами, что лезли к нему по чужим окровавленным телам. Услышала она, как ухнула самая большая кощеевская пушка, и как огромное ядро кометой прошибло ворота, и сделало длинную глубокую борозду за ними, обрушивая дома на воем пути. Пролетев над стеной, Олена увидела, как выстраиваются на улочках баррикады из чего попало, лишь бы создать препятствие на пути врага, что сейчас ворвется в город. За ними – синие вспышки, из которых появляются все новые и новые кощеевцы. Свист Соловья-Разбойника, что мечется где-то там, пытаясь закрыть волшебные двери, через которые в город лезут небольшие отряды. А вон и Всеслав, бьется с кощеевцами. Все новые пожарища, словно бы кто-то развел огромный костер посреди города. Объяты пламенем дома, мечутся вокруг люди с ведрами, тщетно пытаясь потушить свои жилища. Паника и давка. Перелетела Олена мост через Двину, воспарила на другой половине города, где княжеские палаты стоят да собор Спасо-Евфросиньевский. А у палат княжеских, перед воротами, Марина лежит, а от нее прочь, обходя кругом ограду вокруг княжеского терема, бредет, держась за плечо, черновласый парень, который танцевал с нею в Загатье.
Данька, Мирослава, Фока
Стоило только Даньке показать злосчастный кол, да высказать свое предложение, как Павел враз переменился в лице, а у Забавы подкосились ноги, и Мирославе пришлось подхватить ее, чтоб девушка не упала от внезапной слабости. Забава схватилась за свой только начавший округляться живот, и отвернулась, а побледневший Павел не сдержался-таки. Широким шагом подошел к отроку, размахнулся – и ударил его прямо в лицо. Что же, силой Павла не обделило. У Даньки аж мотнулась голова, а нос хрустнул, как грецкий орех под сапогом. Полилась по подбородку алая кровь, Данька едва удержался на ногах, а Павел вырвал у него из рук заточенную палку. - Я тебе покажу обмен, щенок! – Потрясая заточенным колышком, ревел княжич. – Я тебе эту штуку в глотку затолкаю, если ты хоть посмотришь косо на Забаву! Спелся с этой ведьмой, сученыш?! Заодно с ней?! Не получилось с зеркалом, так ты мою невесту так решил извести?! Когда подскочил к ним его отец, Ростислав, и Катигорошек, разминавший кулаки, тот поспешно вскинул руку в останавливающем жесте. - Все нормально! Сам разберусь! – Одернул он их прежде, чем князь полоцкий успел что-то спросить или отдать какой-то приказ. А потом снова заговорил с Данькой. – Я не собираюсь надеяться, что у нее осталась какая-то там жалость или совесть, и рисковать Забавой, и уж тем более ребенком! А ты, герой хренов, лучше помалкивай, иначе мы разъясним как следует, что там у вас со Златой. Нашел Павел время и Мирославе ответить. - Суд, значит. – Дернув плечами, Павел горькор усмехнулся. – Хотите, так будет вам суд, если останется кому судить. Только не возлагайте на эти судилища большие надежды. Я не народной огласки боялся, а того, что Забава узнает или ее родня, а отец от этого брака другие интересы выгадывал. Узнай она, и замуж бы за меня не пошла, за такого. А кроме нее все плевать хотели, с кем я там путаюсь. Знатные детишки вечно то служанок портят, то крестьянок. Никто бы меня не наказал, только посудачили б чуток, да в церковь заплатить потребовали. А тем более никто бы не пожалел цыганку и колдунью. Их племя никто не любит, за воровство ихнее, за детокрадство и за колдовство нечистое. - Да что происходит?! Объяснитесь! – Не выдержал Ростислав Ольгердович. – Павел!Какая еще Злата?! - Та самая Злата, отец. – Уже более смирно сказал Павел, бросая колышек на пол. – Это она затеяла. Мстит мне, через близких людей бить хочет. - Но она же… - Усомнился Ростислав. - Нет, жива. – Покачал головой Павел. – Может, не додушили ее дружинники, может колдовство какое. Но она точно жива, и точно во всем этом замешана. Сама это говорила, и чуть Забаву не убила, да вот матушка вовремя молитву вознесла, и обошлось. А этот вот - кивок на Даньку - цыганке помог. Вроде как по незнанию, но что-то я теперь не уверен. - Вот черт. - Выдохнул Ростислав, бросив опасливый взгляд на Даньку. А потом – на Катигорошка, но уже с надеждой. – Ты с ведьмами дело имел, свет Микита? - Ні. Ніколи – Покачал головой былой герой. Кажется, он догадывался, что за всем этим стоит какая-то грязная история, так как и на Павла, и на Ростислава он посмотрел с осуждением, а отказ его звучал так, будто ему предложили нечто очень грязное. - Я тільки змій вбиваю, не людей.
И тут же богатырь-змееборец вынес предложение. - Дівчину потрібно заховати якомога надійніше. А я буду з вами, Ростислав. Якщо він – кивок на Павла - каже, що ця ваша Злата хоче смерті його близьких, то самому вашому синові нічого не загрожує. Його можна залишити з героями-солнцеходамі, або з вашими людями.
Маринка
Троян, кажется, не был уверен, что Маринка действительно его ударит. Он среагировал только когда было уже поздно. Вытянул руку, словно бы хотел поймать несущуюся на него клюку, но железное орудие просвистело мимо, и крепко приложилось по надменному красавцу. Чернавка почувствовала, как кости полубога хрустнули, ломаясь, как хрустят они и у простых смертных. Она услышала, как он не выдержал, и вскрикнул от боли, пошатнувшись. Он бы упал, если бы позади не было ворот, на которые он оперся спиной .Маска уверенности и невозмутимости слетела с него, будто бы Маринка сшибла забрало со шлема латника, и под ним обнаружилась перекошенная от животной ярости морда. Он сорвался, и бросился на Маринку сам. Маринка еще не успела выйти из кружения и изготовится к блокированию атаки. Она пропустила удар в живот, и поняла, что силой Трояна действительно не обделилили. На нее будто уронили комлем увесистое полено. Дыхание перехватило, в глазах потемнело, во рту возник медный привкус крови. Сквозь звон в ушах черная девка услышала раздраженный голос Трояна. - Довела все-таки, сучка! Дорвалась! Затем Маринка почувствовала, как ее схватили за руку двумя руками, уперлись в грудь ногой – и рывком потянули, одновременно отталкивая. Эта боль была совсем не чета той, уже пережитой. От этой боли Маринка утратила всякую возможность соображать и делать хоть что-то, кроме крика и катания по земле. Фактически, ей по живому оторвали руку – остался только пустой рукав и короткая, гладкая культя по самое плечо. Крови не было – все-таки эта рана давно уж заросла. Троян, тяжело дыша, бросил оторванную конечность – и она обратилась в змею, опасливо скрутившуюся в путанные кольца, пряча свою заостренную голову и встревоженно шипя. Троян же, тяжело дыша, с хрустом вправил свое плечо обратно, и скривился от страшной боли, закусив губу до крови. - Вот… Вот за это ты мне и понравилась. – С натужными смешками выдавил Троян, и утер выступивший на лбу холодный пот. – Дерзкая. Непокорная. Никого не оставишь равнодушным. Даже такого, как я. Ух… Прости. Зарок твой был, не трогаешь змей, любимых детей Велеса, и тебя они не тронут. Нарушила его – нет тебе больше защиты. Справляйся сама. Только не думай, что теперь и замуж идти не надо. Этот уговор в силе, пока ты милостью Змеиного Царя по земле ходишь.
Кривясь от боли, Троян развернулся, и побрел прочь, кругом ограды. - Акулина. За мной. Теперь ты и мне подсобишь кое в чем. И Акулина с шипением поползла за новым хозяином, не бросив и прощального взгляда на бывшую хозяйку.
Всеслав
Волна пронизывающего холода распространилась во все стороны, до костей пробирая кощеевцев. Каждый. Кто подходил слишком близко, будто снова оказывался в тундре, и собственные доспехи яростно впивались в кожу, липли к ней, словно пытаясь врасти в нее, обжигая кожу холодом, и причиняли носителям сильную боль при каждом движении. Скотник и сам отшатнулся в ужасе, часто задышав и съежившись. С этой попыткой он совсем позабыл о защите, и все-таки пропустил удар по себе. Не защищенное никаким доспехом тело меч пробил легко. Но в тот же момент, когда промерзшая сталь проломила грудную клетку кощеевского клеймителя и рабовладельца, Всеслав почувствовал, как будто точно такой же меч пронзил его самого. Удивительно, но несмотря на страшную рану Скотник остался стоять. Всеслав давил на меч, а лезвие не проходило дальше. Всеславу удавалось лишь сдвигать фанатика. Улыбнувшись Всеславу кровавыми зубами, Скотник плюнул в его забрало алой кляксой. - Ты позабыл свое место! Ты всего лишь псина Бессмертного, только породистая! Но ты все еще наш! И мы вернем тебя обратно в будку! В этот момент в спину Всеславу ударило несколько копий. Часть обломалась, часть безнадежно застряла в доспехе, но одно все-таки сделало пробоину и добралось до задубевшей от неизгоняемого холода плоти.
Василий
- Отступаем! Отходим вглубь города! – Точно так же отдал приказ Прошин своим людям. И началось отступление, с боями и с потерями. Оставшиеся на стенах прикрывать отход товарищей сражались решительно и отчаянно, пытаясь дать как можно больше времени своим, чтобы встретить кощеевцев уже там. Они и сами понимали, что живыми им со стен не уйти – и тем отчаяннее сражались, не щадя самих себя и не думая о спасении, просто стараясь продать свою жизнь подороже. Но и кощеевцы, почувствовав, что враг отступает, усилили напор. Они буквально вырезали тех, кто остался на стенах, и начали просачиваться за них. Молодые воины гибли от рук отчаянных стариков, лишившихся последнего страха. Рощин, отступая по лестнице, видел, как те, кто помогал ему, умирали, проткнутые железками. Очень быстро княжич осознал, что остался совсем один. Отчаянно защищаясь, он снова прикрылся щитом – и удар по нему лишил боярского сына равновесия. Василий полетел вниз. К счастью, высота была небольшой- обошлось только сильным ушибом. Следом за Рощиным спрыгнуло еще несколько кощеевцев, один за другим, вознамерившись лично добить одного из героев-солнцеходов. Один, второй, третий, они наскакивали с разных сторон, а Василий, кое-как успев подняться на ноги, отбивался на пределе своих сил. Его дед мог бы по праву гордиться своим внуком – тот остался на ногах и после трех ран, а за эти раны расплатились жизнями десять вражеских воинов. Однако даже у героев есть предел – еще один воин изловчился, бросив крюк на веревке - и проклятая железяка больно впилась в ногу, подцепляя ее. Рывок, новая спышка боли – и Рощин снова лежит навзничь. Удар – вовремя успел прикрыться щитом. Еще удар – отвел голову. Третий удар ему было не пережить – но в этот момент прямо на головы кощеевцам спрыгнул со стены лично воевода Андрей Прошин. Рассудительный и мудрый военачальник превратился в отчаянного и лихого юнца, рубя врагов направо и налево. Брызгала кровь, летели отрубленные конечности, сверкали искры от ударов железа о железо. Прошин расплатился за эту вспышку удали несколькими пальцами, когда один из кощеевцев ударил по рукояти меча, пытаясь выбить его из рук воеводы, а также получил несколько проникающих ранений в спину. Защищать воеводу гуртом бросилась группка отступавших защитников, и сообща они додавили кощеевцев. Прошина и Василия отнесли в сторону от стены, укрывшись за перевернутой набок телегой с рассыпавшимися мешками. К Василию тут же кинулось несколько воинов, которые стали спешно перевязывать его раны. Прошин лично выдернул крюк из ноги Василия, и отбросил его в сторону. - Ладно воюешь, брат! – Не смог не похвалить героя воевода. – С такой сноровкой ты еще пригодишься нам! Переведи дух минутку, гостей есть кому встретить!
И как раз тогда, когда он это сказал, Пушкарь произвел выстрел из своей огромной пушки. От этого выстрела будто бы затрясся весь мир. За стеной немедля образовалось огромное облако порохового дыма, будто наполз после дождя непроницаемый утренний туман. С натугой пушка выплюнула свое гигантское ядро, и оно, тяжело свистя, взвилось в воздух, сделав низкую дугу – и всей массой врезалось в ворота. Тяжелые створки и балки-подпоры переломало, словно это были спички. Ворота вылетели одним махом вместе с петлями. Ядро гулко бухнулось в землю, словно комета, и проделало длинную борозду, врываясь в почву до самой макушки. Ближайшие дома подрыло снизу, и они сложились в бесформенную груду лома. Если там внутри кто-то был – им уже не выбраться. В образовавшийся проем, ставший даже шире, через мгновение ворвалась кавалерия. Но первый же отряд всадников, высоко державший свое знамя, встретили дружные перекрестные залпы картечи из притаенных пушек. Боевые кличи сменились криками паники и боли, и перепуганным ржанием коней. Тех, кто был в первых рядах, разорвало на куски, и о груду их тел споткнулись те, кто следовал за ними. Всадники перелетали через головы коней, и вместе со своими животными валились в живую, вопящую и ржущую кучу-малу. Из облака дыма выныривали лошади, потерявшие седоков, окровавленные, посеченные картечью, и скакали кто куда. За многими тянулись по земле зацепившиеся за стремя всадники, а порою – лишь разорванные куски их тел. Атака кавалерии приостановилась. Кощеевцы на стенах же прекратили преследование отступавших, и избрали своей целью удачливых пушкарей. План Рощина сработал, и благодаря ему кощеевцы потеряли что-то около двадцати всадников только убитыми. Раненые сейчас спешно отползали обратно за стену.
-
Не помню еще поста, где партия выхватила бы на орехи столь эпично. Оторванные руки, потеря навыкров, сломанные носы, самопротыкания и крючья. Хосспади!
Но все равно читалось круто!
-
ня +
-
Вообще, без всяких сомнений ー история эпическая и невероятно продуманная. При всех моих эмоциональных вспышках и мимолётных раздражениях, не устану признавать крутость самого замеса)) Ну и вообще, когда игра будит в игроках чувства и интерес ー значит, она удалась.
-
Захватывающий пост)
-
Эпичная картина с такой горькой лирикой.
|
Была во всем этом своя жестокая правда - исконная, от крови, от жил, от костей. Что неможно отдать на смерть и муки того, кого любишь. Олена, онемевшая от боли, немигающими глазами глядела на Шепота - лукавит? лжет? Кажется, нет... не диво, что он ради Восьмого убьет, а то диво, что ради Восьмого сам смерть примет, глазом не моргнув, весь мир к ногам его положит... это что такое - неволя вечная до гроба и за гробом, или то истинная любовь? Кащеевцы, с казимировых слов, люди порченые, калечные, с душою жесткой и стылой - а вон как оно... Никому не отдаст. Ни за что. Чтоб жил. Чтоб был. Наверное, он прав. Что - весь мир? Все люди? Ей самой - что все люди? Она их и не знала толком. Перед Оленой шли чередой лица, лица, лица... всякие. Вот полузабытые лица отца и матушки, наглая мачехина ухмылка, детские личики испуганные, вот печальная Хаврошечка - и рядом, мятой тряпкой, Рыгор, дедушка Гримм, безобразные рожи в корчме, кричащие словно одним большим раззявленным ртом зазывалы на новгородской ярмарке, Коряга и Иванушка, лучащиеся счастьем улыбки загатских парней и девушек, скоморох с куницей на плече. Все. Добрые. Злые. Щедрые. Жадные. Все. Что, стоят все они одного-единственного? Его, с таким огромным любящим сердцем, что может, кажется, всех людей на свете вместить? Всех простить - и убийцу Шепота, и героя царя Ивана, похоронившего заживо целую страну... людей? Она теперь наверняка знала - обычных людей. Все в голове путается - кто, кого, за что. Иван - сделал это... ради победы... ради любви своей. И Шепот хочет. Так можно? Всех? Нет, Осьмуша бы не согласился. Шепот прекрасно знает, не согласится. Потому что Осьмуша жертвовать готов не другими, только собой. Это ж, как же он, как же он... ах, сердце кровью плачет. Как же он, дитя, маленький, слабенький, сам продрогший до костей на всю оставшуюся жизнь, смерти страшился, а велел резать себя по живому, кровавой плотью своей кормил мерзлых и голодных, ай, как же больно-то... маленький мой. Терпел. Отдавал. Его отдать - за Солнце и Луну? В искупительную жертву? За всех? ...В муромском доме, а теперь там пепелище, лампадка перед иконами в красном углу большой горницы. Оленина нянька, держа ее, малышку, за плечи большими мягкими руками, рассказывает, показывая пальцем на ряд угловатых темных картинок, идущих чередой вокруг лика с ободке золоченого нимба: а вот это Сын Божий въезжает в город на ослике, а люди пальмовыми ветками машут... а это, гляди, Сын Божий вечером ученикам говорит: хлеб будет вам плотью моей, а вино - кровью... а вот он, душой смятяся, молится ночью, чтоб Отец от него смерть отвел, ему-то тоже жить охота, а всех-то людей спасти надобно, как же иначе, только жертвой можно спасти. Вот он и согласился, оттого что всех любил. А это, гляди, взяли его злые безбожники, привязали к кресту и замучили его до смерти. А это, гляди, его во гроб кладут, а матушка его, Пресвятая Богородица, плачет, бедная. Матушка за пяльцами, не поднимая головы, вздыхает: а я б сына не отдала, на смерть. Нянька морщится, поджимает губы: что взять, из леса вывезли, наскоро покрестили, а все равно язычница... говорит Олене, повышая голос: а это, гляди, он воскрес и на небо вознесся, а людям всем жизнь даровал вечную... царствие небесное. Поняла? "Бывшим во гробех..." Олене и радостно, что воскрес все-таки, и противится она всем этим мучениям с такой страстью . Что, без этого всего нельзя было? Нянька разводит руками: выходит, нельзя... Олена мотает головой, не соглашается. Не надо никакого царствия, и так было хорошо. Нянька легонько щелкает ее по темечку: ну, мала ты еще... Няня, какая грустная сказка.
А их сказка не будет рассказана до конца - ни грустная, ни веселая. От Полоцка, от расписных палат и веселой толпы останется пепелище, зарастет оно лебедой и чернобыльником в человеческий рост. Так ведь еще не пепелище. Еще нет. Они там все... а она тут...
Повернулась спиной к Шепоту, пошла медленно прочь, потом побежала, на бегу руками взмахнула... полетела обратно в Полоцк. Может, там все живы еще.
-
а это, гляди, Сын Божий вечером ученикам говорит: хлеб будет вам плотью моей, а вино - кровью... Кстати, хорошо пришлось. Точно, есть в Осьмуше что-то от фигуры Иисуса.
-
+
-
Красиво!
|
|
- Ладно, - согласилась Маринка, - про хозяина не буду. Да и про сотворение мира тоже, не была - не видела. Хотя Род, Сварог, Перун, Лада, Макошь, Велес и другие на Руси-то пораньше Христа появились. О других вещах тебя спрошу. Кем твой бог старых богов считает, богами, али кем-то иным, и как к ним относится? Я бы лучше, конечно, лично с ним поговорила, без посредников. Опыт в том у меня есть, с одним богом за руку держалась, другой в очи смотрела. Вот только боюсь, что если позовем мы его, а он не придет, побрезгует, обижусь. А если придет, то Акулина того может не пережить, жалко змейку.
Перевела девка дух и дальше заговорила. - Вон твердят попы, что бог твой всемогущий и всемилостивый. Так скажи мне тогда , Настасья, отчего так. Я на изнанке была и бесов видала. И на земле билась с бесом вопрощенным. Товарищей трех в том бою потеряла. А вот англелов при том ни одного не видела. Почему пастырь так плохо за стадом своим следит? Волки бродят, а псов не дозовешься. Вот в Новеграде люди в стенах затворились, да в колокола звонили, а биться с нечестью людям пришлось. А до бога вашего на Руси бесов не было. Вот и получается, если не может бог защитить людей своих, то не всемогущ, а если не хочет, то не добр. Больше всего опасаюсь в ответ услышать бред про испытания верных. Если Бог своих же почитателей демонами травит, это просто подлость получается, ибо не храбрости, ни веры против такого врага может быть недостаточно. Своими глазами то видела. Да и за Солнцем ноги бить приходиться, - вздохнула Маринка. – Что ж бог его на место не вернет?! Опять получаются проблемы с силой и добротой, чего то не хватает.
- Ну и в третьих спрошу, что мне душу тревожит. Много чего я повидала: и в укшуйниках, и в странствиях. Как купец обвешивает, обманывает, да обсчитывает, а потом на малую толику от прибыли свечку пудовую в церковь тащит. Разбойник семью с детьми малыми зарезал, а потом пошел в храм грехи замаливать. Замолил, и снова на большую дорогу. Бог же твой молчит и прощает. Причем не сам даже, попам дал право грехи отпускать. Хапилова, может знаешь такого душегуба, на моих глазах бесы побрали. А кабы он успел покаяться? Простили бы? А самого Кощея, если бы у него такая блажь возникла? Выговорилась девка да иссякла, как ручеек в жару пересыхает. На стул села, да стала ответов ждать.
|
|
|
Ну, через костер прыгать - это вам не в танцах ноги стаптывать. Дело нехитрое. Хватайтесь за руки, переглянувшись озорно. Разбегайтесь побыстрей, нестройно переставляя ноги и никак не попадая в ритм шагов друг дружки, и неситесь, неситесь прямо на ревущее пламя! Все ближе, ближе яркий огонь, выбрасывает свои оранжевые языки вверх, тянется к багровому небу. Прыжок - и прямо сквозь пламя, через жар и удушливый дым. Огонь будто тянется вслед, пытаясь уцепиться хоть за что-то, хоть за полы одежды, ухватить, удержаться... нет. Что он, что она избегают участи сгореть, и звучно приземляются на другой стороне, все еще чувствуя касание нестерпимого жара, в который сами недавно впрыгнули. Вдвоем прыгать неудобно, легко запутаться в ногах, а инерция прыжка несет дальше при приземлении, и Осьмуша сразу при касании земли ногами подхватывает Оленку, будто боясь, что та упадет.
И так он постоянно. Чуть что, готов подхватить, удержать, заслонить, уберечь, опекать, утешать, прикрыть глаза, чтобы не видела крови в разоренном домике Дерезы. Может, и напрасно - все-таки Оленка совсем не беспомощное дитя. Она не запутается в собственном подоле, и не растянется на земле, содрав коленку. Она не потеряет сознание при виде крови. Она не дрогнет при виде разъяренного Зверь-Дерева или кровожадного демона-матриарха. Она не слаба, не беспомощна, она одной своею волей разверзает землю и повелевает питающимися от нее древами да травами, и не нуждается в защите парня с мечом. Это он, скорее, будет нуждаться в ней. И вовсе она не дитя, а вполне уж статная девица, и пусть не вводит в заблуждение наивность в ее взгляде и ее вопросах - нет, в глазах ее ум и опыт, и еще грусть совсем взрослая. И еще герой она, выбрана самим Котом Солнце добывать, а Осьмуша кто? Так... Не нужна ей, наверное, ни защита, ни опека.
И все же не мог с ней Осьмуша иначе. И сейчас вот поддерживал под талию, спасая от инерции после прыжка, и в прошлые разы тоже, как мог и умел, старался ее уберечь от всего на свете. Но от чего убережет он ее, если всего и есть, что меч да решительность?. С грустью этой разве что поможет справиться, вот как сейчас, когда она смеется заливисто и без боязни и стеснения одичалого пробует радости жизни в человечьей среде. А Даня-то еще спрашивает, мол, неужто ее не любишь. Да любит конечно! А как же иначе? Ведь все в их маленькой компании ее полюбили. И самому Даньке глянулась(и ведь не понять-то было, пока вся эта каша с пистолем да вестовым не заварилась!), и дядя Гримм ее как внучку родную принял... Невозможно было ее не полюбить, это еще покойный охотник говорил. Как уж тут Осьмуше такую девицу и не полюбить было? Глупый отрок, спрашивает еще.
Осьмуша не мог точно сказать, когда это он успел Оленку полюбить. Тогда ли, когда они повстречались на болоте, и он перед ней грудь колесом выпячивал, в одном сапоге сидя? Тогда ли, когда чары те развеивали в доме Хаврошечкином? Тогда когда наблюдал за ней у костра, как она у дяди Гримма(эх, дядька Гримм!) выспрашивает, как по-немецки будет то или это словцо. Просто так уж оно вышло гладко, естественно, само по себе, словно всегда в Осьмуше жило незаметно. И больше ничего Осьмуше не надо было, только вот любить эту девчонку, радоваться за нее, саму ее радовать да беречь по возможности от злых людей, больших скорбей и собственных камней на душе. Вот ведь Данька, мастер, ети его растак, "поговори с ней"! Так все было хорошо да замечательно, и на тебе, поговори! А чего сказать-то ей можно, что любит? Так страшно! А вдруг она его - нет? Обоим тогда неловко будет. Но Данька ведь сказал - любит! Душу всю растревожил! И смотри теперь бедный Осьмуша в светлые глазищи лесной колдуньи, выглядывай в них - правда ли любит? Углядел же он как-то. Или померещилось мастеру молодому, надумал себе чего, да чуть сам себя от того не застрелил. А глаза у Олены красивые, глубокие, гляди в них, и не наглядишься, особливо сейчас, как пляшут в них огоньки, то ли отблески костра, то ли душа согретая, из дальнего закутка своего вышедшая на мир посмотреть. А ответа, любит ли - в них не найти.
Наверное, гляделки эти затягивались. Давно уж они прыгнули, давно уж твердо на земле стоят, а Осьмуша глядит в глаза Оленкины, словно завороженный, думает, скрипит извилинами, да держит ее под спинку. Олена бы могла и неладное уже заподозрить, да только потянуло вдруг паленым, а откуда-то снизу закурился сизый дым.
Ну точно. Плащ себе подпалил. Вон, тлеть начинает. Как всегда, в общем. Герой залатанный.
|
-
Интересно получилось. Сложно даже. Хорошо, что в игре есть место таким моментам)
-
Вот что такое любовь ー безкорыстие и нестяжательство. Да, это испытание...
|
|
|
|
— Да обычный у тебя вид! — отмахнулся Василий от Осьмушиных доводов. — Думаешь, он воинов, из битвы вышедших, не видал? Лицо умой да и пошли. Я вот тоже кафтанье отдам, чтоб почистили от мерзости этой. Что ты мнешься, как девка в банный день? Подумаешь, князь... Меня ты вон не стушевался об гусляра головушкой приложить, когда понадобилось, а я, хошь и не князь еще, по знатности не ниже Ярослава, а может, и повыше буду. И что теперь? Кольчугу все одно тебе померить надо, пригнать... а Ярослав этот не злой и не кичливый, не злобее Мстивоя будетт. И вообще, сумел в бою выстоять, сумей и честь принять! Привыкай к доле геройской. Это, брат, не по одним лесам да буеракам мыкаться. Может, тебе с нами пред царем потом стоять, а ты князя забоялся. Слыхал про огонь, да воду, да медные трубы? Огонь вроде жжется больней всего, да и вода вот-вот над головой сомкнется. Только медные трубы — это тоже не подарок.
***
— И ты здрав будь, князь, — поприветствовал новгородского правителя Василий. — Это вот — Осьмуша, из Мстивоя Железного дружины. Ты не смотри, что одежкой не горазд — зато в бою среди первых был с чудищами. Что до Кощееевцев, то рады были тебе помощь оказать, да жаль, что не всю заразу передавили. Но хоть теперь назад им в Новгород сложней попасть будет. Я в бою с Шепотом сошелся, вроде и одолел, а он в дым обратился. Ушел, стало быть. Так что ты остерегись, как бы тебе отомстить он не возжелал. Но я думаю, он нам скорее на пути встретится вместе со своими дружками старыми. Не зря они твой город покинули. Василий слегка перевел дух. — Что до чудищ, то мы уж люд смущать не стали, а тебе, княже, знать надобно. Не Серый Волк то был, что разор и смерть сеял по лесам да трактам, а принимавшая его облик коза, Дерезой прозываемая. Было это чудище из породы демонов адовых, что наводят обман и людям хитростью и колдовством очи застилают. Так что ежели спросит тебя царь Иван вдруг, где покоится Серый Волк, ты ему покажи курган, что мы в лесу насыпали. Все там перерыто вокруг, кости сгоревшие да сосна поваленная — не пропустят место ловчие твои. Серый Волк не враг нам был, но тоже в битве пал. Таково оно по правде оказалось. Василий глянул в сторону Осьмущи, ну что, мол, доволен? — Но я смотрю, в покоях твоих снова суета. Али опять беда какая приключилась?
|
-
- Верно. Он лесной, ему в лесу и покоиться. А если надо кому, пускай сам... разрывает, - прошептала Оленка. Решение Маринки упокоить товарища царя Ивана по старым обычаям протеста в ней не вызвала. Пока Маринка свою молитовку шептала, Олена стояла позади, ожидаючи. Может, старая богиня возьмет к себе Волка стражем?
-
Проникновенно
|
|
Франц ответил на приказ Василия коротким кивком, и, преклонив колено, зашептал что-то в ухо своему ручному волку, приобнимая его за могучую шею.
Коза теперь была совсем не похожа на себя, какой ее видели тогда, у домика. Теперь она не уступала размерами самому Волку(а страха внушала и того больше), и, стоя прямо, ломала своими длинными, загнутыми рогами верхние ветви деревьев. Рыхля землю могучими копытами она перешагнула искалеченного Торквальда, что лежал на земле, весь переломанный и придавленный стволом дерева, и перегородила путь к нему для героев. Коза взирала на Оленку сверху вниз, ухмыляясь и показывая пасть, полную зубов, которым предназначено совсем не жевать траву. Платье на ней порвалось, и теперь наружу свисали до живота две груди, с которых сочилась красноватые струйки. Вместо молока она кормила своих детей кровью. Ручищи обзавелись длинными когтями-ножами, совсем как у того козленочка. Из чуть сгорбленной спины торчали наружу косточки-шипы позвонков, плавно переходящие в суставчатый хвост, обтянутый кожейи жилами, и заканчивающийся стреловидным наконечником. Пыл героев был охлажден, как бы это ни звучало, плевом пламени, и между ними и демонихой встала стена жаркого огня.
Бес был уверен в собственном превосходстве, и теперь словно бы издевался над героями, не торопясь бросаться в атаку. Слащавым тоном, пародируя собственный лживый образ матери, чудище ответило колдунье. - И я ценю это, человеческое дитя. Мое сердце было так тронуто, когда в минуту горя вы пожалели несчастную козочку. Мне тоже вас жалко... Но моему мальчику теперь нужно кушать за семерых. И словно бы по ее зову появился единственный уцелевший козленочек, довольно резво и ловко двигавшийся по стволу заваленной ели. Из оскаленного зубастого ротика текла слюна, а когтистые лапки тянулись к придавленному, но еще живому Торквальду, который все еще пытался что-то сделать. - Дэнни... - Хрипел старик, на пределе возможностей выворачивая голову, чтобы найти взглядом Даньку. - Мой оружий! Особый пуль... С знаком... Как ты читаешь... Слабый голос Торквальда превратился в крик, когда черношерстный маленький зверек схватил его руку, не давая охотнику вытащить топор, и вцепился в нее зубами, разгрызая кожу.
- Меньше болтай, охотник. Ты проиграл. - Прогудела Дереза, и нашла взглядом монашку. - А! Богомолица с болот! Как я и думала, тебя оставлю напоследок! Я дарую тебе возможность осознать все до конца, прежде чем мы полакомимся вами!
***
Мирославу снова озарило видение, только ниспосланное не Богом. Обретший плоть низший демон, сбежавший из Ада на землю в прошлый раз поразил ее страхом, затмив способность видеть Свет, но теперь эта способность была ей возвращена. Ее новое видение было о Волке, убитом Торквальдом.
Первое, что она увидела - как Серый Волк с недоумением смотрит на гневно кричащего и махающего руками человечка, стоя у останков только что растерзанного коня, который неясно как оказался в этом лесу. В этом молодом, небогато одетом юноше с решимостью в глазах и силой в руках Мирослава узнала Ивана-Дурака, что в будущем станет Иваном Последним, царем Руси. А когда Волк закончит хохотать и потешаться над смешным человечком - он позволит ему влезть себе на загривок, чтобы заменить потерянного коня, а в будущем этот человечек станет единственным другом Серого.
Следующей сценой которую увидела Мирослава - как Волк обращается в юную, прекрасную девицу, выглядящую словно зеркальное отражение той, что стояла рядом с Иваном. Иван успел обрести и нового, волшебного коня, и вскоре будет вынужден распрощаться со своим новым другом, которого обнимет в последний раз. Серый Волк даже ответит на это объятие, и сделает вид, что лишь соблюл человеческие приличия. Иван поверит - все-таки Волк, как и все, всегда считал Ивана дураком за то, что тот не захотел красть заветное молодильное яблоко(пусть даже у Кощея), воровать у хозяина волшебного коня, и убивать Бабу Ягу, у которой была пленницей девушка, стоящая подле него. А теперь считает Ивана дураком потому, что тот поверил притворству Волка.
А вот еще сцена, где Волк в разгар свадьбы скидывает личину девицы. и несказанно шокирует сотню гостей на пышном, торжественном и немного мрачном из-за обилия черного цвета балу, который вот-вот грозил перерасти в оргию. Шокирован даже сам владыка Кощей, тогда еще сохранявший некое сходство с человеком. Сразу после этого бал, который должен был стать оргией, превратился в бойню. Чтобы одолеть Волка, стража дворца бросила лучшие свои силы, но большая часть воинов из стражи полегла прямо там. Волка одолел сам Бессмертный Владыка, да и то - потому что Волк никак не мог его убить.
В следующей сцене Мирослава увидела Псаря - тоже еще молодого, не убеленного сединой. Он сидел напротив Волка, скованного цепями и прижатого к земле титаническими гирями. Даже пасть ему сдерживал каленый стальной намордник. Волк мог только злобно глядеть на своего мучителя, сверкая своими зелеными глазами. Имено попытки Псаря сломать непокорного зверя оставили на Волке столько шрамов. Но даже Псарь признал свое бессилие, и потому сейчас говорил с хищником почтительно, признавая его более сильным. - Я отпущу тебя. - Услышала Мирослава окончание речи Псаря. - Но попрошу о помощи. Нужно убить нескольких свиней.
Следующим видением Мирослава увидела Волка. что стоял напротив некоего подобия уродливо сделанной каменной крепости. В ней скрывался последний из Трех Поросят - последних из того стада, в которое Иисус вселил демона по имени Легион. Эти свиньи плавали лучше собратьев, и потому не утопли вместе с остальными. Но и их время пришло - исчадия Ада пали в бою с совершенным хищником, с яростью Природы, что противится столь противоестественным созданиям. - А этот отгрохал себе каменный домик. - С насмешкой говорил Волк, обращаясь к Псарю. - Это будет не сложнее соломы и веток.
А вот и тот момент, когда все спуталось. Волк напал на след еще одного исчадия Ада. Подобно Легиону, оно не хотело возвращаться в обитель тьмы и страданий - даже бесам там было плохо. Но и вне ада демон жаждал чужих страданий, чужой боли и чужого страха, и потому убивал без всякой пощады. А еще демону было мало лишь одного тела - и он желал производить себе новые. В этот раз его жертвой стала девочка в красной шапочке. Волк думал, что демон ждал свою жертву на дороге, и потому отправил ее длинным путем, сам пойдя по короткому. Но кто же знал, что тварь будет так изощренна, что будет ждать девчонку прямо дома, приняв личину ее родной бабушки, которую ранее зверски убила и сожрала. Волк успел только когда все было кончено. И конечно, именно Волка застал в залитом кровью доме этот охотник, с его особым ружьем и пулями, что разили без промаха и наповал. Вот так и обрел Волк новую присказку к своему имени - Злой И Страшный.
Со временем Волк узнал, что демон выдает себя за козолюда, и уже разродился аж семью отпрысками, новыми оболочками, в которые впихнул самого себя. Эти твареныши тоже питались болью и страданиями, копя через них силы, и росли, что называется, не по дням, а по часам. "Мамаша" копила в себе людскую кровь, которой затем выкармливала своих "малышей" - этим объяснялся ее круговой маршрут, по которому она уходила от своего обиталища, и возвращалась в него, накопив достаточно корма для своих детей. Волк решил, что сразу всех убивать он не вытянет - Дереза и так сильный враг, а уж с семью детишками и подавно. Сперва нужно найти и убить детишек. А значит - придумать способ до них добраться.
Позже Волк узнал, что каждый из сыночков - отец для следующего. Но кто же породил первого? Волк стал искать его неподалеку от самого места появления твари - в болтистой чащобе под Новгородом. И там он услышал историю Алёнушки и Иванушки, и о превращении мальчика в козлика. Оленка ошиблась - он был не одним из приемных детей Дерезы, а невольным отцом, что дал начало целой династии этих тварей. И чтобы Дереза не налодила новых выкормышей - Волк отыскал и спрятал пригодного для размножения беднягу. Да, его было проще убить - но все же Волк озаботился тем, чтобы превратить его обратно.
Проклятая Коза вела Волка до самого своего логова, снова и снова превращая его в виновника ее ужасных деяний. Чувствуя, что за ней неотвратимо следует не менее сильный, чем она сама, хищник и самый лучший охотник, она натраивила натравила одного на другого. На месте ее злодеяний то и дело видели Волка, что неотвратимо шел по ее следу, и верили, что именно Волк был причиной всех этих смертей и разрушений, всей этой чудовищной жестокости и страданий. Верил и Торквальд - и тем решительнее шел за ненавистным хищником, пока наконец, при помощи героев, не убил его. Торквлаьд пообещал себе, что выстрел в Волка станет последним в его жизни - и он действительно стал.
***
Мирославе открылось все это за ничтожно-малое время. Больше требуется на то, чтобы моргнуть. Этим знанием монахиня едва не была раздавлена, так внезапно и таким потоком обрушились они на нее. А вероломная Дереза хохотала, довольная тем, как ловко провела и Волка, и Торквальда, и героев. Не подпуская никого к своему отпрыску, она ласковым голосом проворковала ему. - Осмысли это, монахиня. А вы пока полюбуйтесь, как славно кушает мой малыш! И черный козленочек вцепился в горло старого егеря, мгновенно разрывая ему горло, и с жадным сосанием выхлебывая его кровь. Старик дернулся в последний раз - и затих, обмякая под урчащим от удовольствия черным тельцем. Дереза заставляла героев смотреть на это, и трястись от бессилия, ибо демон заранее лишил героев даже возможности подойти и хоть попытаться спасти товарища. Он плюнул наземь щедрой струей едкой жидкости - и вспыхнула перед героями стена пламени нестерпимого жара, кольцом огибающая Дерезу и ее сыночка.
Но Дереза забыла о Ночном Волке. Он быстрой тенью шмыгнуло по кустам, обходя добычу кругом - и в нужный момент бросился на черного бесененка, преодолевая маленькую брешь в огненном кольце, что не успела сомкнуться до его прыжка. Волк Франца приземлился уже внутри огненного кольца, и вторым прыжком сбил малыша-чертенка с его жертвы. Ирония - Дереза берегла своего последнего отпрыска от одного Волка, а он оказался мгновенно и беспощадно разорван в клочья вторым.
Вопль боли и ярости вырвался из пасти Дерезы, едва она поняла, что произошло. Из сверкающих неземным светом глаз брызнули ручьем слезы, а костистый стреловидный хвост одним ударом пронзил насквозь отважного хищника, отбрасывая в сторону его безжизненное тело. У Ночного Волка не было ни единого шанса остаться в живых. Он умер мгновенно, еще до того, как его тело упало в жухлую траву и ковер из старой листвы. Но было поздно - козленочек уже лежал мертвым, окровавленным комочком, а его голова держалась на последнем клоке кожи и раздавленных позвонках. - Ты пожалеешь, мразь!!! - Проревела Дереза, и стремительным белым вихрем бросилась на Франца.
Тяжелый бой начался.
-
Пока читал понял три вещи: я не моргаю, я перестал плямкать (хотя только пришел домой и жутко голоден) и последнее, держу в руке чашку с немного остывшим чаем. Мастер – ты мастер!
завезите кто-нибудь новых эпитетов для похвалы, пожалуйста!
-
Серый Волк реабилитирован посмертно ))
-
о как
-
Вот это поворот)))
-
Как всегда неожиданно. Поражает. До глубины души!
-
Трагично как. Серый Волк - наша невинная жертва. А это "человеческое дитя"... ой, молчу.
-
Три дня прошли))).
Не, серьезно, это пока самый крутой сюжет в эпопее. Подобный заход был с Тихоном, но там он даже в половину так круто не сыграл. Я даже не знаю, жалеть ли, что мы этот секрет не раскусили, или нет. Ну, пожалуй, жалко. Может, если бы мы с гусляром не поругались, у нас больше было бы энергии и желания это разгадывать.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Олена, Данька
-Ну как знаешь. - Неуверенно ответил Осьмуша, растерянно глядя Олене вслед. А потом, пожав плечами, отошел к Даньке, чтоб не мешать ведунье. - Мы тут, если что. Ушки на макушке, никто не подкрадется.
Торквальд хотел было опять поправить Оленку, и открыл уже было рот, но передумал. Вместо этого с языка старого егеря сорвались другие слова. - Тогда я посмотрит в дом. И вошел через раскрытый проход, скрывшись внутри.Как видно, пока дверь была открыта, войти внутрь мог кто угодно. И сразу же оттуда донесся его голос. - Двер ист целый. Засов сдвигнутый. Они открывайт для Вольк сами. На свой смерт.
- И ничего я не сбледнул. - Ответствовал Даньке Осьмуша, раз уж сосредоточенный на деле Торквальд ничего юноше не ответил. - Просто жалко их. Козлят-то. Как подумаю, чего им натерпеться пришлось... Ой. На предложение ловить Волка на "живца" Осьмуша скептически сморщил нос. - Не хочется мне что-то рисковать этой Дерезой. Она если жива - детей лишилась, а мы ее будем чудищу подставлять, пока сами в засаде отсиживаемся. Я уж лучше сам "живцом" буду. Только я наверное не так вкусно выгляжу, как надобно, чтоб наверняка. - Воин осмотрел сам себя, задержав взгляд на подаренных Рыгором сапогах. - Что скажешь, Дань? Вот будь ты чудищем, хотел бы меня съесть?
Василий и команда
Коза от лечения отказалась, мотнув рогатой головой. - Не надо мне ничего. Нет на это времени. - Сказала она, мягко отталкивая руку Франца. - За меня не бойтесь, Дерезу так просто со свету не сжить. С раной сама разберусь. Скорее!
А пока Коза-Дереза неумело взбиралась на Маринкину лошадь, которой явно не понравилось, что на нее карабкается зверолюд, Мирослава сосредоточилась, призывая видения, чтобы увидеть чуть больше, чем может человечье око. И увидела.
Мирослава узрела совсем недавнее прошлое - тот самый момент, как герои увидали тот большой, темный силуэт. Только в этот раз она наблюдала эту сцену глазами чудовища. Она смотрела с непривычной для человека высоты на цепочку человеческих силуэтов, которых видела намного лучше, чем они ее. Видела, как Соловей поднял кулак, призывая остановиться. Видела, как вышел вперед Всеслав, мужественно выставив щит. Увидела себя саму, и не почувствовала при этом сама с собой никакой связи. И, конечно, услышала мысли твари. Чудовище думало как-то похоже на человека. Тоже вело с собой внутренний диалог, пользуясь общеизвестными словами, тоже фантазировало, пользуясь мыслями-образами, рассуждало и оценивало обстановку. Это был не подчиненный только примитивным позывам зверь, движимый потребностями. Нет, оно знало, что делало, осознавало себя, и понимало человечий язык. Но в то же время Мирославе было страшно от того, насколько же отличается от человечьего мышления мышление зверя. Ненависть и ярость были самым понятным из того, что заполняло голову чудища и тяжелым грузом давило на разум монахини. Остальное – слишком сложно, слишком непонятно, слишком страшно. Одержимость желанием делать зло, полностью осознавая, что это зло, желание упиваться чинимыми страданиями и насилием, и желание распространять его вес дальше, все дальше. Мирослава слышала мысли чудовища насчет самих героев – оно смотрело, оценивало каждого по опасности, считало вооружение. Первым стоял Всеслав, и чудовище оценило его емким словом. - Дрянь. И правда, больше железа, чем плоти, обледенелого кощеевца не помучаешь, лучше убить его первым и как можно быстрее. А вот Соловей понравился ему больше. Последней чудовище думало оставить монашку, одну среди топей, подкидывая ей останки ее дружков, которых оно поубивает поодиночке, но вдруг…
- Что?! А затем существо захлестнула волна злобы на Мирославу. - Так-так. У нас тут боженькина любимица-провидица. Ну хорошо, посмотри, на что хотела!
И оно тут же ушлл. Для героев это прошло просто как исчезновение пугающего силуэта, но игуменье удалось увидеть, куда оно умчалось. А умчалось оно прямо к воде, чтобы заглянуть в собственное отражение, и показать свой лик монахине. И подтвердились ее худшие подозрения – да, тварь была из плоти и крови, но в телесной оболочке прятался самый настоящий бес прямо из Ада. Одно из тех существ, что настолько страшны, что сознание противится тому, чтобы в нем оставался этот образ. Но сейчас монахине было невозможно отвести взгляд, и некуда было деться от этого ужаса, к которому она оказалась лицом к лицу.
Мирославе показалось, что она кричала во весь голос, но для всех остальных из горла Мирославы вырвался только сиплый, тонкий стон, который можно было услышать только стоя рядом с ней. Никто бы и не понял, что что-то с нею вообще случилось, но только до того, как взглянет в ее лицо. По щекам Мирославы струились кровавые слезы.
--------------------------------
Все До дома Козы-Дерезы герои домчались живо. Олена как раз закончила осмотр домика Козы-Дерезы, и уяснила для себя, что все это колдовство, наведенное хозяйкой дома, было не для одного лишь Волка. Для Волка была только определенная травка да несколько вырезанных знаков, чтобы Серый не воспользовался силой и не разрушил домик. Внутрь входить не разрешалось вообще никому. Даже сама хозяйка войти не могла, если ей не откроют изнутри. Только в открытую дверь разрешалось войти всякому живому существу. И как раз когда Олена вернулась к Осьмуше и Дане(Торквальд все что-то вынюхивал в домике), ребята услышали топот множества копыт. Осьмуша тут же напрягся, вытащил меч, и даже вскочил на коня, чтобы не пешим сражаться с всадниками. Однако быстро понял – исполнилось пророчество цыганки Златы. Встретились герои на волчьем следе.
- Они. – Не веря глазам, прошелестел Осьмуша, пытаясь зачехлить меч обратно в ножны, но то и дело промахиваясь. - Точно они. Герои, что за Солнцем пошли.
И вот, Данька и Оленка могли вволю рассматривать героев, и заодно удивляться разношерстности их компании. Ну а герои – рассматривать их, и прикидывать, не ловушка ли это козолюдихи болотной. Выглядели ли врагами отрок худой с коробом, девица с льняными волосами, и всадник-орловец с мечом наголо? Ну, разве что последний. Но о том, что все-таки не ловушка, могла уразуметь Мирослава, узнавшая в молодом орловце на вороном коне того юношу, которого ранее видела в своих видениях. То, у гроба, когда захотелось ей узнать, как упрятали в гроб чудище Алексея Орла. Она даже помнила, что юношу звали Осьмушей, это был тот самый перепуганный, но все же не пожелавший отступить дружинник Мстивоя. Узнала голубоглазого паренька и Маринка-Чернавка – из его рук письмо получила заветное, а глаза его были приметные, ни с чем не спутаешь. Могла бы его узнать покойная Военега, будь она здесь – он не допустил свары между ней и дружинниками.
А пока Осьмуша на героев глазел, забыв рот закрыть – и не заметил, как к нему Соловей подкрался, а потом ка-ак хлестнет его коня по крупу! И лошадь под Осьмушей тут же заржала, встала на дыбы, и не готовый к такому повороту воин сверзился в траву под смех бывшего разбойника. - Чего чавку раскрыл, красавец-орловец? Муха влетит! – Посмеиваясь, сказал Соловей-Разбойник лежащему. – Тут, вообще-то, чудище рыскает, а ты зеваешь. Убьют же. Ну как такого уму-разуму не поучить? Осьмуша вскочил на ноги в тот же момент. И даже не верилось, что на таком красивом и добром лице может отразиться такая ярость. Видно, не пришлась по вкусу шутка Соловушкина, да настолько, что будто подменили юнца. Соловей еще и ухмылку с лица стереть не успел, как добрый молодец от души приложил его кулаком по носу, немедля его расквасив. Соловей пошатнулся от неожиданности, нелоко шагнул назад, схватился за разбитый нос, а потом прогундосил. - Ладно, перегнул, признаю. Только… Он не успел закончить, потому что разъяренный Осьмуша схватил Одихмантьевича за воротник, и вознамерился врезать ему еще разок. По его глазам было ясно, что одним ударом он ограничиваться не будет, и через миг все перерастет в настоящую драку. А уж если осерчает Соловей…
Но драки не случилось. Осьмуша так и замер с занесенной для удара рукой, а Соловей замер за миг до того, как собрался свистнуть. Их прервал громкий, душераздирающий крик боли и горя. Пока царила неразбериха, Коза-Дереза успела соскочить с лошади Чернавки, добежать до домика, подняться на крыльцо – и увидеть. Дереза сорвала горло в этом крике, и теперь безудержно плакала, не в силах остановиться. Ослабевшие ноги перестали держать ее, и та упала на колени, а слезы струились по ее лицу ручьями, заставляя короткий белый подшерсток потемнеть и прилипнуть к коже. Несчастная козочка потеряла интерес ко всему вокруг – и к героям, и к неизвестным вторженцам, что топтались на ее подворье, и к постороннему внутри ее дома. Даже собственная рана не причиняла ей столько боли, сколько вид того, что творилось в домике. - Зачем… Зачем вы… Отворялися… - Это все, что можно было разобрать в ее сдавленных причитаниях и рыданиях. Ей было сложно даже говорить. Вот так, в атмосфере материнского горя, разрухи, крови и раздора, и произошла встреча героев на волчьем следе.
|
|
|
|
Стражи переключили свое внимание на Всеслава, и обрушили на него град ударов, молотя по каплевидному щиту. Однако хаотиные удары быстро сменились организованой атакой - один схватил своими лезвиями, словно клешней, за щит, и потянул его на себя, а второй всеми четырьмя лезвиями ударил бывшего кощеевца в грудь. Кровь полилась неохотно, еле-еле, а вот ударивший стражбыстро покрылся инеем с ног до головы, и ему стало намного труднее двигаться. Внезапное появление змеи тоже добавило стражам проблем - страж, уже подбиравшийся к Василию, занятому выволакиванием Лелислава из пола, был пронзен ядовитыми клыками, а затем убит на месте самим Василием, который все-таки успел вытащить напарника, несмотря на упорное сопротивление пола.
Франц с Волком тем временем изрубили в куски еще одного Стража. Убитый враг, однако, не поднялся вновь. По мановению жирной руки Хапилова, он раздулся, словно шар, а потом с оглушительным хлопком лопнул, разбрызгивая вокруг кровь. Но не кровь была главным оружием, а шипы в их телах, превратившиеся в жалящие стрелы, от которых не было спасения. Они ранили и других стражей, и героев, впиваясь в открытые участки тела. Героям повезло, что большую их часть принял на себя бронированный Всеслав, которому они не слишком-то повредили.
А Фока тем временем уверенно лез по веревке к Хапилову. Под его весом рана на боку разодралась только сильнее, но толстяку стало совсем не до того, когда какая-то неведомая сила перекрыла ему подкармливающие сосуды. Он даже не слушал, что там такое тать несет, просто ревело, пытаясь справиться с внезапно возникшим льдом. Когда он понял, к чему идет дело, стало слишком поздно. - Эй, ты, коротышка, ты чего... - Раздраженный вопрос Хапилова превратился в крик боли и паники, когда повисший на его отсутствующей шее Фока проткнул кончиком ножа дряблую кожу на той части скальпа кощеевского повара, где красовался странный знак. Всего лишь две линии, всего две новые линии - но на них Фоке понадобилась вся его быстрота, ловкость рук и точность, какой он обладал. Малейшая ошибка могла привести к самому непредсказуемому результату, но Черный не сплоховал - двумя быстрыми, выверенными движениями он проделал две кровавые борозды на голове Родислава прежде, чем был сброшен на пол, под ноги стража. - Дурачил меня все это время, мерзавец! - Взревел Хапилов. - В куски тебя!
Но угрозе Хапилова было не суждено исполниться. Все это нагромождение плоти просто остановилось, перестав подчиняться повару, и уже некому было изрубить Фоку в куски. Напротив, все вокруг само стало разваливаться на куски, и на глазах сгнивать и разлагаться, что и полагалось делать мертвой плоти - давать жизнь другим. - Чт... Что... Что такое?! - Вопил Хапилов, хватаясь за окровавленную голову. - Что ты натворил, червяк?! Что ты натворил?!! Эта фраза послужила Хапилову эпитафией. Героям не было суждено увидеть, как развалится Кухня, потому что все вокруг поглотила голодная тьма Изнанки, смыкаясь вокругКощеевского повара. Он сорвался со своих питающих сосудов, и с противным звуком шлепрнулся на пол, визжа от страха, потея всем своим тучным телом и пытаясь заслониться от чего-то ужасного. - Уйди! Уйди! - Визжал Родислав Хапилов, вяло дрыгаясь атрофированным телом, а потом протянул руки к героям. - Спасите! Не оставляйте меня тут! Что угодно сделаю, я клянусь! Вечная молодость! Сила великая! Красота! Стареть не будете! Что хотите получите, только не... АААААААА!!!
Меньшими буквами и не выразишь последнего крика Хапилова, когда за ним пришли бесы, давненько поджидавшие его здесь. Только Мирославе было дано увидеть, как тащат его те невыразимо-ужасные существа, обитавшие здесь,и как стремительно тощает в их когтистых лапах Родислав Хапилов, его растянутая кожа обвисает на его хрупких костях, а лицо будто плавится, как восковая свеча. Крик Хапилова слабеет, превращаясь в хриплый. немощный писк - будто воробушек сорвал горло - пока не затихает совсем. А потом его полностью скрывает тьма.
Но героям недолго приходится пребывтаь во тьме. Ее прорезает яркий, слепящий луч света, идущий откуда-то сверху - и в этом свете становятся видны сотни прозрачных фигур воинов, павших на этом поле боя, и вынужденных столько лет промучиться на потеху сумасшедшего кощеевского повара. Они стояли нестройным рядом, все молодые, кто в простецкой рубашке, кто в оборванной воинской сбруе. На их лицах было написано такое облегчение, что даже представить было невозможно, какие муки им довелось здесь испытать. А теперь они просто стояли, и все, как один, смотрели на героев. - Вы справились. - Услышали герои голос Ивана, покойного мужа матушки Мирославы. - Ты справилась, Василиса. Спасибо.
Иван вышел из ряда своих товарищей, чтобы снова протянуть руку, и погладить свою жену по щеке. В этот раз она почувствовала его касание, пусть и совсем легко. Его рука была холодна, но ласкова и приятна. Иван улыбнулся, и высказал последнюю свою просьбу. - Теперь прошу тебя, Василисушка - проводи нас в последний путь. Нам всем нужно идти дальше, но у всякого солдата за душой слишком много... Ну, ты понимаешь. Мы не видим света, который ты видишь. Так укажи нам путь к нему. Проводи нас. Только остановись вовремя - тебе самой туда идти еще рано.
-
Ух ты! Супер!!!
-
Ад - адский. И главное, действительно необычный.
-
Хоть эпизод еще не закончен, думаю. это правильный момент плюсануть за всю главу о Хапилове.
-
(О, прочистилось) За весь эпизод аццкой кухни - большой респект! По-настоящему страшно, ужасно и тошнотворно! )
-
Вот такие посты эпичные. Я на самом деле несколько предубежденно отношусь к такому рода вещам, но вот тут это слово как раз уместно. Эти посты шикарны, сочные и эпичные. Мастер огромный молодец! Так держать.
|
|
|
|
Фока Черный
Фока приблизился к трубе, и осторожно заглянул в нее. Темнота, ржавчина и отдаленный мерзкий дух гнили пощекотали обоняние татя, обещая ему веселую прогулочку. Зашагал он, хватаясь за стенки, начал продвигаться, пытаясь не соскользнуть и не скатиться вниз, по пологому спуску. Почти удалось - в какой-то момент подвела его подошва, найдя что-то скользкое - и половину пути Фока преодолел так же, как в детстве катался с ледяной горки - на собственной заднице. Только у прохода он сумел раскорячиться и затормозить всеми четырьмя конечностями, после чего аккуратно ступил во что-то мягкое и зловонное.
Когда глаза пообвыклись к недостатку освещения, Фока увидел, что ему придется брести по голенища сапог в... Для утешения самого себя Фоке лучше было бы думать, будто это грязь. Зловоние стояло такой силы, что Фоку спасало от обморока только то, что падать придется прямо в "грязь". Жужжание мух перекрывало все остальные звуки, эти насекомые роились здесь полчищами, гудели, летали, лезли в глаза, ноздри и рот, липли к Фоке, пылко объясняя что-то на своем мушином языке. Мухи былидаже более ужасны, чем уродливые свинолюди, стоявшие равнодушными болванами плечом к плечу. Десятки свинолюдей гнили заживо в этой компостной яме, не в силах даже разминуться друг с другом, а мухи копошились в струпьях на их рыхлой, больной, похожей на плавящийся воск коже, а также в мелких глазенках и в широких ноздрях. Фоке пришлось проталкиваться через них, как обычно проталкивался он через толпу на рынках, попутно обчищая карманы зевак. Теперь хотя бы пробраться по этой жиже через эту толп, к решетчатой заслонке загона. Подойдя к ней, Фока перелез через загон, и спрыгнул уже на твердый металлический пол, после чего поспешил дальше.
Фоке казалось, что он, как Иона, проглочен китом, и теперь путешествует по его внутренностям. Его путь проходил по коридору, больше похожему на гигантскую кишку - розовые пульсирующие стены, мягкий пол, и какое-то пугающее шевеление там и тут. Стены то расширялись, то сужались, как будто пытались схлопнуться перед вором, но он всегда успевал проскальзывать вовремя. Иногда стены натягивали изнутри чьи-то руки и лица, будто кто-то силился выбраться оттуда. Пару раз щиколоток Фоки коснулось что-то скользкое и мокрое. Один раз он заметил, как в стенке на миг открылся огромный, с голову самого Черного, глаз, который повертелся немного, и закрылся снова. В живом лабиринте легко можно было заблудиться, если бы не звук биения гигантского сердца, помогавший определить верную дорогу. И в конце концов он пришел туда, куда нужно.
Или туда, куда совсем не нужно.
Фока оказался в эдаком мясном куполе с каркасом из гигантских белых ребер, на которых держалась пульсирующая плоть. В центре, в путанице из толстенных сосудов, под потолком было подвешено то, что Фока изначально принял за сердце. Но нет - это было человеческое тело исполинских размеров, в которое врастали все эти сосуды, и которое сокращалось, работая вместо насоса. Тело это было начисто лишено волос и заплыло жиром до потери всякого сходства с человеком. Массивное пузо с множеством складок свисало, почти закрывая ноги толщиной с полено, атрофировавшиеся без движения. Толстые руки с пальцами-сосисками и черными ногтями безвольно лежали на брюхе. Шея отсутствовала - вместо нее был сплюснутый рядок из подбородков, над которыми оттопыривались мясистые, слюнявые губы. Налитые кровью глаза были еле видны на рыхлом, щекастом лице. На лысой голове красовался символ, похожий на те, что рисовал на броне Всеслава гусляр. Он. Родислав Хапилов собственной персоной.
- Ну давай! Живи! - Причитал плаксивым голосом Хапилов, вытворяя какие-то пассы руками. У его ног, на железном столе корчилось бесформенное нечто, с отвратительным звуком меняя форму. Видимо, что-то не получалось, и Хапилов был уже на грани истерики. - Ну же, детки мои! Вы же были такие здоровенькие, такие живучие! Порадуйте папу! Ну! Эту бесформенную массу на столе Фока узнал не сразу, но заметил все-таки окровавленный шутовской колпак и обрывки мясницкого фартука. Вспомнились те события в Злобине, когда убили герои Ерыжку Щетинникова, и двух мясников - братьев Хапиловых. И стоило так подумать, как вдруг работа Хапилова-старшего прекратилась.
- Кто тут?! - Взрыкнул толстяк, завертев своей неповоротливой головой. Подслеповатые глаза ничего не различали в полумраке, но у него был свой метод. - В прятки со мной поиграть решил?! А я эту игру не люблю! И со всех сторон один за другим в стенке начали открываться чужие глаза, и бешено вертясь и выискивая вторженца. Спрятаться от них было негде, так что вскоре Фока был обнаружен. - Ага! - Торжествующе взревел Хапилов. - Ты! Один из тех выскочек! Что-то твоих дружков не видно! Ничего, их и без меня найдут! Тело Хапилова засокращалось быстрее, интенсивнее качая кровь по всей остальной плоти Кухни. Фока прямо ощутил, как все-все вокруг пришло в движение.
Остальные Фоки не было уже довольно долго. Не было и никакого движения. Гияр уже начал нервничать, перебирая в руках сабельки, и переминаясь с ноги на ногу. - Ну что ж он там тянет! - Ворчал Гияр. - Уж не сгинул ли этот вертихвост? Говорил же, одного не надо было отпускать! А потом, словно волчонок, вдруг затих и обратился в слух, вглядываясь в черный провал трубы. - Чшшш.... - Поднял он палец к губам. - Кажется, началось. Идут!
И действительно пошли. Поперли из всех труб перековерканные, неловкие, но очень многочисленные твари, отдаленно похожие на гибриды свиней и людей, окруженные роем жирных мясных мух. Большие, маленькие, увечные, гниющие заживо, они перли лавиной плоти, визжали во все свои глотки, хрюкали, истекали слюной и желчью, давили друг друга, торопясь в слепой ярости растерзать вторженцев. Но они были не единственными врагами. Сверху донесся протяжный плач, и на уродливых деревьях начали лопаться плоды, выпуская летающих тварей, напоминавших собою младенцев - только с мушиными крыльями и извивающимися хоботками вместо пуповины. - Сдается мне, обмишурился ваш вертихвост. - Надменно произнес Гияр, и никого не предупредив, бросился в атаку, со свистом размахивая саблей. - Подходи, мясо, узнай ордынскую сталь!
-
Я знаю, что нужно радоваться таким постам, но мне, конечно же после волны позитива (прочитав новый пост) становится грустно: рано или поздно, а это удивительное и великолепное приключение закончится. Мастер, ты велик! Делай франшизу :)
-
Ужастик.
-
Чуть не забыла - плюс за ужас. Реально пробирает. Бррр...
-
Очень клевый Ад, прям верится
-
Фоке казалось, что он, как Иона, проглочен китом Вот это меня изрядно порадовало в свое время. Ну и вообще диалоги Фоки с Хапиловым вышли очень крутые. Вообще Хапилов у тебя, конечно, мерзкий получился. Страшно подумать, какая будет Яга!)))
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Лелислав узнал письмена, начертанные в книге, благо в ней к ним прилагались небольшие пояснения. Неписанный Язык - та же тайнопись, которой был выведен договор на игле Кощея, та же, что использовал Янош-Черное Перо. В определенном смысле с ним был знаком любой сказитель - вкладывая смысл между строк, он, не осознавая, записывал его именно этим языком. В совершенстве Неписанным не смог бы овладеть ни один из людей, и даже вот эти мистические закорючки - лишь некое подобие Неписанного, удобная для человечьего глаза форма. Как детское лепетание в сравнении с речью взрослого – и похоже вроде, а по сути лишь неумелое повторение без особого смысла. По мнению гусляра, указанные символы формировали примерно следующую фразу.
ДАЖЕ ДОРОГА В АД ИМЕЕТ ДВА КОНЦА
Когда Всеслав устроился на алтаре, он где-то внутри ощутил себя на своем месте. Тело стало тяжелым, промерзшие кости заныли, наконец позволяя себе расслабиться, и богатырь не сдержал усталого выдоха. По помещению прошла волна мороза. Лелислав же принялся вырисовывать символы на мерзлой броне, благо вовремя подтянулся Фока с факелом, который и подсветил, и немного растопил ледяную корку на черном железе. Закорючка на груди - каждая линия прорисовывается ровно и тщательно, страшно даже дохнуть лишний раз, чтобы не испортить символ. Несколько маленьких символов на коленях и раскрытых ладонях – тонкая работа, нужны самые легкие касания. Краска мгновенно замерзает, волос кисти прилипает к броне. Кощеевский воин то ли дышит, то ли просто волнами испускает холод. Теперь - на спине, еще символ, как тот, что на груди, но перевернутый. Может, означает возможность возврата? - Каракули и каракули. Что в них такого? - Сомневался тем временем Гияр, следя за работой гусляра. Он, похоже, ждал чего-то эдакого, волшебного - вспышек света, небесного грома, чуть ли не чертей, лезущих из окон, но символы так и оставались символами, обычной краской, а развалины были все так же тихи, затхлы и безжизненны. – Что дальше-то делать?
И вот, работа была закончена. Казалось, ничего и не поменялось. В полном молчании Всеслав встал – железо, вросшее в тело, будто нехотя заскрипело – и медленно опустил ноги на пол. Распрямился. Сделал шаг. И тогда началось. После первого же шага под ступней Всеслава будто расплылось в воде чернильное пятно. Через несколько шагов чернота уже разрослась на весь пол. Когда он дошел до середины – она поглотила весь храм, и начала сочиться в воздухе, словно бы стирая окружающее пространство. Становилось труднее дышать – в нос просочился тяжелый запах, напоминающий тухлые яйца, а сам воздух будто с неохотой втягивался в ноздри, застревая в них и в горле. Со временем темнота поглотила все – единственный оставшийся свет был от их факелов. В свете факелов можно было различить что-то только на десять-пятнадцать шагов вокруг. Поначалу герои не замечали, что что-то изменилось – старый храм остался все тем же храмом, статуя Кощея осталась на месте, как и барельефы. Но глаз уловил какое-то движение, и присмотревшись, герои увидели, что теперь все иначе. Теперь Кощей самодовольно восседал не на высеченных в камне человеческих фигурах, но на живых же людях, своих же прислужниках, сваленных в груду. Их руки и спины были придавлены неподъемной тяжестью, они беззвучно раскрывали рты в крике, и изо всех сил пытались не дать упасть своему неживому владыке, который наверняка и сам мучается где-то тут. У алтаря отбрасывалась, растягиваясь через всю залу чья-то тень, будто бы за ним кто-то стоял. Всеслав узнал силуэт проповедника, и понял, что этот несчастный изо всех сил пытается славить своего господина, читая ему хвалы, но почему-то не может. Снова и снова сбивается, начиная все сначала. Возможно ему просто причиняет боль каждое слово. Ничего, он еще успеет посмотреть, как тут все устроено. Нужно идти дальше.
Каждый новый шаг погружал все глубже в Изнанку. Вряд ли он дошел бы хотя бы до «первого круга», где не смог бы находиться ни один мало-мальски живой человек. Но даже этого малого хватало – на головы начали сыпаться крупные хлопья пепла, дышать стало еще труднее, темнота становилась непроницаемой, а теней вокруг мелькало все больше. Наступишь на такую тень – и она искажается, кривится, тянет руки в бессильной попытке схватить, удержать, излить измученную душу, разделить свою бесконечную боль. Их голоса звучат отчетливее, становясь постоянным фоном для ушей, но слышать можно каждый голос в отдельности. Начинаешь прислушиваться – и уже трудно становится выгнать из головы чужие стоны, крики боли, горестный плач отчаяния. Храмовая Зала показалась почти такой же длинной, как спуск вниз. Но вот Всеслав довел героев до двери, и раскрыл ее настежь.
За ней не было пещеры. В абсолютной пустоте просто плавали еще оставшиеся фрагменты реального мира – куски камней и фрагменты перенесенного Хапиловым строения. К храму прилегало кладбище кощеевцев , на котором не стояло ни одного креста – только покосившиеся плиты с давно стершимися именами, мраморные статуи, медленно обваливающиеся, и фамильные склепы, вычурно изукрашенные золотым узором. И в каждой могиле кто-то кричал и бился вот уже целую вечность. Дальше было несколько узких переходов из висящих в пустоте кусков скалы. Они вели к островкам разного размера. Ближайшим было уродливое мертвое дерево, увешанное виселицами с задыхавшимися в них трупами, уже иссушенными мощами, в которых вопреки всему теплилась еще жизнь, продлевая их мучения. А на самой нижней ветке были… детские качели, самопроизвольно качающиеся. Всеслав снова же узнал это место – фрагмент сада, который он охранял в то время, как там проводил его внезапно появившийся наследник Бессмертного Владыки. Мирослава увидела больше – ту женщину, которую убил Соловей, стоявшую у этих качелей. Ее не мучали, она не видела всего ужаса вокруг нее, но ее мучала такая страшная и тяжелая тоска неизвестно по чему, что у монахини сжалось сердце. За этим участком была полуразрушенная площадь с, вроде бы, фонтаном. А за ней… Не видно, что за ней. Что-то крупное. Больше храма. Большой, каменный дом?
Мирослава, благодаря своему дару провидения, узрела еще кое-что. Она единственная видеал другие силуэты, и не могла на них смотреть, настолько ужасны они были. Стоило взглянуть – и взгляд сам собой уходил в сторону от волны ужаса. Стоило попытаться вспомнить – и становилось ясно, что ее память в панике стирает увиденное, предоставляя лишь черное пятно. Слуги Диавола. Мучители душ грешников. Для них, конечно, живые различимы даже меньше, чем для живых различимы призраки, но эти твари чуют грехи. И по ним знают – здесь посторонние. Ищут. Особенно много слуг Диавола было у того строения – там они ощущали очень много грехов но никак не могли найти душу, которая ими отягощена. Душу Родислава Хапилова, укрывшегося от смерти там, где она и не подумает его искать, и нанесший на свое тело ровно те же символы, что были на Всеславе из Варандея. Срежь эти символы с него – и Хапилова можно будет волочь в мир живых.
|
|
|
Василий старался коня особенно не гнать за Гияром, у того чай табун свой где-нибудь дожидается, а коли конь помрет — он его на шкуры пустит да на мясо. Вихрь — не то, не просто животина — друг. Им двоим еще, может, биться сегодня вместе, пыль степную взрывать, траву разметывать. Нечего его томить понапрасну. Ну, а как подъехали, спешились, увидел он, как припала монахиня к кургану, как заплакала, едва землю не целует. Защемило у княжича сердце, будто сам он кого здесь потерял, да от тоски той ненависть нахлынула. Изругал он себя сразу же ругательными словами, что ханскому сыну советы давал, что пил с ним, что Бекета подговаривал обратно в человека превратить. Стоит, плеть мнет, Гияра глазами злыми сверлит, и думает: "Ну, гад, ну, волчонок, ну попробуй, давай, скажи еще хоть слово про наших женщин. Давай, скажи, как вы их воспитываете там у себя, как вдовами делаете. Давай, попробуй. Я с тобой такое сделаю, что света не взвидишь, тебе Хапилов ангелом покажется. Не обрадует тебя солнце, не утешит луна. Только вякни еще, сука, вражье семя, только испробуй меня. Из-за твоего попаши и всего вашего народа поганого столько слез наши бабы проливают, по мужьям, по сыновьям! Жили мы, вас не трогали, нет, надо вам прийти, зорить, убивать... Погоди, достанем солнце, укрепимся, вы по-иному у нас запоете. Поднимется наш царь в полный рост, разделается со скверной, с предателями, и тогда, тогда мы к вам сами уж придем. Вы живете войной и думаете, что это и есть жизнь, и всем надобно войной жить, огнем и кровью, а не хлебом и плугом. И вы нас к этому приучаете. Но мы придем и в один год спросим с вас за каждую слезинку, что за сто лет пролили. И если надо будет, всю вашу степь поганую повыжгем от края до края, все ваши кости переломаем и всех вас до единого, кто не захочет мирно жить, всех вас убьем! Не радуйся сегодня, глядя на эту женщину. Мы выстоим. Ради всех слез ее выстоим. Попробуешь ты у меня еще на Русь прийти, кровавыми слезами поплачешь. Молчи теперь лучше, морда ордынская." Стоял, сапогом землю рыл, сам как конь, покуда Лелислав не выступил. Все-то ты знаешь песенник, везде-то был, все-то слышал. А почувствовать не можешь. Сколько ж лет она слезы те копила? Сколько лет поклонами да молитвами крепилась? Бросил только Василий гусляру: — Не надо, не мешай ей.
-
Вот это просто вау
-
Ох, прочувствовала)
|
- Хорошая идея. - Одобрил Гияр Фокину мысль, сумев подслушать, как тот ее излагает. - На том и порешим. Доделывайте ваши дела, и отправляемся.
***
Иван был одним из немногих потерянных в пути побратимов, кого удалось хотя бы похоронить, и потому, к проводам иностранца в последний путь подошли без спешки и со всей обстоятельностью. Каждому была дана возможность сказать что-то о покойном, попрощаться с ним, поднять за него поминальный тост. А после этого основание самодельного ложа из веток с нескольких сторон подожгли факелом, и яркое пламя поглотило мертвое тело их побратима, - Я соберу его прах. - Пообещал Соловей-Разбойник. - А заодно присмотрю, чтоб хан не набедокурил, пока вы мясника ищете. Жаль, что не могу я сам с ним повидаться. А Гияр, стоявший поодаль, свистнул, призывая к себе свою лошадь на которую вскочил лихим прыжком, взявшись за поводья. - Езжайте за мной!
***
То ли из удали какой-то, то ли из вредности, а может и потому, что иначе не привык, но скакал Гияр во весь опор, не щадя лошади, и подымая клубы пыли на всю степь. Героям приходилось поддерживать высокий темп, чтобы не терять ханского отпрыска в пути. Правда удаль удалью, а путь выдался неблизкий, и поневоле ему пришлось сбавить ход, чтобы не утомить свою лошадь окончательно. Но все равно старался отрок в первых рядах держаться.
А пока скакали они - Мирослава вдруг осознала, что узнает эти места. Ее давно перестали беспокоить сны о покойном муже, но память о них все еще жила. И потому она легко узнала место, где Иван остался навсегда. Впереди показался безымянный курган, поросший высоким ковылем. Высился над ним большой могильный крест, который не тронули даже ордынцы, не имевшие привычек осквернять могилы врагов своих. А ведь Гияр вел их прямо туда. Все ближе, ближе, и вот - они на месте. Прямо у кургана остановился мальчишка, и, потянув поводья своей лошади одной рукой, второй указал вдаль. - Вон там! То место показал великий визирь.
А с виду место было как место. Не было здесь ничего похожего на дом, на пещеру, на берлогу, или хоть на какое-то обиталище. Все, что видели они - это высохшее русло реки с растрескавшейся, безжизненной почвой, одинокими камнями и ветхими остовами нескольких кораблей, похожих на кости гигантских рыб Гияр, как было видно, и сам склонен был усомниться в верности предсказаний визиря, но все же решил им доверять. - Явился к нему дух сегодня. - Говорил мальчик. - Он рассказал ему и про вас, и про это место, где надо Хапилова сыскать. Странно, но то был дух погибшего здесь русского. Его тоже Иваном звали, как и вашего покойного. А затем Гияр обернулся, и внимательно посмотрел на Мирославу. - Он сказал, что нужные мне люди будут с православной монахиней. Так я их узнаю.
|
|
- Тэл, ты... Ты точно знаешь, как свести парня с ума! - восхищённо проговорил Туркас. И, схватив девушку за плечи, повалил её наземь... ...Долина Снов, окутанная серебристо-жёлтым сумраком, стала ещё более таинственной. В её тишине начали раздаваться звуки, которых здесь, в пустыне, не бывало никогда - женские вздохи и стоны. Луна с любопытством заглядывала через горы, силясь рассмотреть, что происходит. Звёзды сияли ярче прежнего, пронизывая взглядами пространство. А тёмные кусты, шевелясь от ночного ветерка, тихонько перешёптывались друг с другом. Им тоже было интересно! ...Лин плохо помнила, что с ней было и сколько это длилось. Какая-то сплошная вакханалия счастья, наслаждения и даже немножко боли! Юный торгутянин бушевал, как разбуженный вулкан. Он обрушил на свою возлюбленную настоящую бурю страсти, нежности и разгульной, неудержимой, совершенно дикарской фантазии. В памяти Лин остались неясные обрывки: вот они вместе на земле... вот она стоит перед ним на коленях, у неё связаны руки её же комбинезоном, и они оба смеются... вот они обнимаются, лёжа на крыле аэроплана... они шутливо борются, разгорячённые... она лежит на земле ничком, а Туркас, сидя на ней верхом, тянет её за лекку, отгибая назад голову, и она стонет от этой сладостной пытки... она снова на коленях, Туркас обнимает её сзади, ласково мнёт и стискивает ей грудь, а она, заведя назад руки, гладит его по бокам... она стоит у самолёта, раскинув руки, её запястья привязаны к лопастям пропеллера, а Туркас, улыбаясь, проводит ей пальцами по скулам, целует и осторожно берётся за её бёдра... Наконец всё кончилось. Когда Линдли пришла в себя, она ощутила тепло и увидела весело потрескивавший костерок. Туркас сидел рядом на камне, полуголый, босиком, в одних холщовых штанах. В руке у него была стеклянная бутылка. Неторопливо прихлёбывая, он улыбался и смотрел то на звёзды и расстилавшуюся под обрывом ночную пустыню, то на Лин. Сама тви'лека лежала у костра на расстеленном спальнике. Совершенно нагая, освещаемая трепещущим пламенем. Её тело ещё ныло от сладостного напряжения. Немного болели коленки, наверное, от стояния на камешках. Туркас, заметив, что Лин очнулась, улыбнулся ещё шире. Во взгляде его были нежность и спокойное счастье. - Как ты, Тэл? - спросил он. - Выпить не хочешь?
|
Туркас нежно погладил пальцы Лин на своём плече. - Нет, милая, - сказал он. - Мне не холодно. Я просто пьян от счастья! Сейчас... сейчас прилетим. Он с явным трудом оторвался от девушки и снова взялся за штурвал. Похоже, ему не хотелось растратить своё счастье слишком быстро.
Аэроплан опустился в маленькой горной долине, освещённой звёздами и Луной. С трёх сторон её окружали каменистые склоны, четвёртая обрывалась в пропасть. Лёгенький аппарат пробежал метров тридцать и замер среди каких-то тёмных кустов. Те заколыхались от поднятого пропеллером ветра. Это присутствие жизни обрадовало Лин - было что-то очень правильное и предзнаменующиее в том, что любовь привела их не к одним лишь камням и песку... Туркас ловко спрыгнул на землю и помог выбраться девушке. - Пойдём, - шепнул он, держа её за руку. - Там красиво! Раздвигая ногами кусты, они двинулись к обрыву. Под ногами шуршали мелкие камешки. Лин посмотрела вверх. Гребни гор, окружавших долину, были подёрнуты лёгким туманом. Луна придавала ему желтоватый оттенок. Над всем этим царила тишина. "Долина Снов," - подумалось Линдли. - "После волшебного полёта мы опустились из-под звёзд в Туман Тишины..." Ощутив толчок какого-то загадочного, волнующего предчувствия, девушка чуть плотнее прижалась к Туркасу. Тот, улыбнувшись, отпустил её руку и обнял за плечо. - Тебе холодно? - Нет... - прошептала Лин, прислушиваясь к их дыханию и звуку шагов. Они приблизились к обрыву. Отсюда открывался чарующий вид на ночную пустыню. Раскинувшись мягкими волнами барханов, Татуин спал под звёздным ковром. На мгновение Лин показалось, что она слышит его дыхание. Удивительно, как ей раньше не была видна вся эта красота? Говорят, ночью сущность вещей выходит наружу. Дикая, выжженная планета... Дикие, казалось бы, люди... Но вот она - Долина Снов, и Равнина Звёзд, от которой не оторвать взгляд. И вот он Туркас, крестьянский парень, варвар, но в душе - прекрасный юноша-рыцарь, предложивший ей своё сердце. И где-то ещё есть Джерри, храбрый и в то же время способный на бесконечную доброту. И Голик - дурачок, нелепый клоун, готовый, однако, отдать жизнь за своего друга... Десять дней назад никого из них для Линдли не существовало! И Татуин был ненавистным, опасным миром, к которому близко не подходи. Как многое может прятаться ни за чем, сколько всего можно не видеть, глядя на это в упор!.. Туркас встал у девушки за спиной. Взял её за плечи. Приблизил лицо к её щеке, коснувшись её лекку своим монтралом. - О чём думаешь, Тэл? - спросил он.
|
Глянул тать что творится: один Василий упал навзничь, да токмо не от раны, а от того, что пулькой стрельнул, а оно обратно шатнуло. Видать затылком приложился, но до свадьбы заживет, коли грудь шевелится, то пустое. Остальные хоть и помяты, да вроде живы. А дальше... В тот миг, когда когти булатные меж ребер Поундса прошли, почуял Фока, что вроде как и его лапа призрачная пронзила когтями. Хватанул пятернёй рубаху на груди, авось лапу ту остановил, потому как сил нет боли сдержать. Да нечего нет там, то внутри болит. В глазах защемило, а в горле ком стал, слова в голове крутятся, а выйти не могут. И так больно стало, так яро в груди защемило от того, что видел Черный как собрата губят, что дрогнул телом весь. – Да чтож-ж! Да я тя курва! - стоит Черный, кулаки сжимает да разжимает, а нечего делать-то. Б-бум! Гулко в уши ударило, тихо вокруг сделалось как-то. Ванятко-гляди всю работу-то и переделал, да оторвал коту поганую голову, аки петуху. Тело отбросило, вроде как тряпье непотребное. Смотрит Черный, а грудь не вздымается – глаза в небо уставились и замерли. Вот и все. Сколько дорог истоптали вместе? Сколько каши съели – то не ведомо, а ведомо то, что считал Поундус Фоку человеком, не рванью сволочной. А тать Ивана – братом, хоть и племени басурманского. Подошел к телу, носом шмыгая, присел рядышком. Шуйцу на грудь положил, чуть кровью пальцы испачкал. Вроде и плакать хочется, а нечем. Вышли слёзы все, аль высохли, неведомо. Капюшон откинул с лица охотника за нечистью и в глаза посмотрел. – Хватит тебе лик скрывать, сослужил работу тяжёлую, отдыхай теперича. А мы уж дальше будем идти, ты не думай, дело начатое завершим и скоро-таки солнышко отыщим. Не зазря голову сложил ты. Отдыхай, братец, - по глазам провел и замолчал. Серьезен ликом тать стал – глаза в щелки обернулись. Никогда прежде таким Фока не был, завсегда душу исцелял-выхаживал смехом аль рыданием. А тут вроде как зарубка осталась, никак не всковырнуть, не смыть. Куда бы ни пошел, что бы не делал дальше, а все одно помнить будет. В один миг на дюжину лет постарел Фока. Морщинки под глазами залягли, да не от смеха веселого, а от печали.
|
-
От этого поста прям веет сонностью и текучкой мысли)
-
Чуть не заснула, пока читала. Очень убедительно)
|
|
|
Даже увечащие и смертельные удары будто бы и не касались изуродованных отдынцев. В их перекрученных телах не дрогнул ни один мускул, когда в измененную плоть врубались лезвия, рассекая ничем не защищенную плоть… хотелось бы сказать, что как масло, но процесс больше напоминал рубку толстого и крепкого дерева, столь прочны были уродцы. Но все же упорство точит даже камни, так что вскоре вместо чудищ в лагере валялись только окровавленные обрубки. Соловью тоже пришлось немало посвистеть. Горное эхо наверняка разнесло этот свист на многие версты вокруг, и наверняка этот лихой свист с легкостью узнали ордынцы, которые его слышали. У героев же от долгого свистания Соловья-Разбойника заболели уши. Но надо было признать, что Маринкин отец работал как настоящий доктор – он сделал в определенных местах длинные и глубокие надрезы своим тонким посвистом, а затем свистнул иначе - громче, сильнее, и «гусеницу» просто разметало кровавыми ошметками по окружающим камням. Удовлетворенно осмотрев свою работу, бывший разбойник утер со лба выступивший пот, и небрежно сказал. - Ну, пошли, чего стоим.
Подъем на Лысую Гору был широк, удобен и прочем. Было видно, что кочевники были вынуждены долго оставаться на этом месте, так что обжить и обустроить его успели хорошо. Расчистили камни, укрепили подпорками некоторые опасные скалы, провесили через провалы крепкие веревочные мосты, способные выдержать даже отряд конников, если они будут медленно двигаться цепью. По мере возвышения становилось холоднее. Ничем не сдерживаемый ветер немилосердно свистал отовсюду, пробирая до костей и заставляя неметь кожу. По мере возвышения героям все отчетливей открывался величественный и мрачный пейзаж. Горы и степи только сейчас показали настоящую свою величину – бескрайнее пустое пространство, казавшееся почти безжизненным, если бы не маленькие мерцающие огоньки костров там и тут – походные лагеря Орды. Горы, холмы, впадины, реки и озера, водопады и редкие леса были видны с Лысой Горы отчетливо, до мелких деталей, сам воздух как бы стал прозрачнее, делая невероятно далекое ближе, чем собственная ладонь. И над всем этим нависало алое небо, ничуть не ставшее ближе за время этого подъема. Зато ближе стали облака – рваная пурпурная масса, переливающаяся блеском малиновых молний. Облака образовывали собою титанические фигуры, из которых воображение рисовала полубожественных чудовищ, сходящихся в смертельной схватке за владение умирающим мирозданием. Может быть, хан Бекет и желал почувствовать себя таким же Богом, что с высоты смотрит на мир, который будет принадлежать ему.
Но на вержине героям пришлось узреть отнюдь не божественный вид Хана. Та злосчастная лохматая веревка оказалась ничем иным, как его правым усом который начинал свой рост из развалившейся перед шатром огромной тушей чудовища в отлично узнаваемой раззолоченой тюбетейке. Оно лежало на боку, раздувшись и покрывшись синюшными опухолями размером с походный котелок. Лицо хана Бекета превратилось в один сплошной рот – вечно раззявленную черную дыру с обмылками зубов в бледно-розовой челюсти и вывалившимся языком, которым можно было дважды обмотать человека целиком. У него уцелела единственная рука – и эта рука одним махом загребала со скатерти невиданные яства, которые материализовывала расстеленная перед чудищем расписная скатерть с греющим душу русским узором. Сожрет все – плаксиво завоет, и скатерть тут же исполнит невнятное, но столь очевидное желание чудовища, и снова породит на свет щедрые угощения самого изысканного толка.
А перед ханом, лишившимся человечьего облика, сидел на камне второй знаменитый сказочный кот. В отличие от того, что ходил по цепи, этот имел скромный рост в неполный аршин, красивую шерсть серой в полосочку расцветки, которая невольно провоцирует назвать кота Барсиком, и одежду. "Барсиковый" кот был наряжен в заморский черный камзол, старый, но ухоженный, в красные сапожки, и носил на носу кругленькие очки без дужек, с затемненными стеклами. Последние он явно надел шику ради – в них ничего толком не было видно, а его глаза были изрядно больше этой затейливой оптики.
Первым в диалог вступил Соловей. - Я смотрю, Солнцеликий Владыка изволил тяжкко заболеть. – Язвительно сказал разбойник, шагнув вперед, и как-бы невзначай спрятав руки в карманы плаща. – Не иначе, съел что-то не то. Знаешь, что-нибудь про это, Кот-Баюн? - Здрррравствуй, Соловушка. – Невозмутимо проурчал Кот-Баюн, изобразив улыбку на своей кошачьей морде и, сверкнув глазами, снял очки, деловито протирая их. – Не скррою, некоторррое отношение ня к этому имею. Но мяу... меню составлял Его Величества Мурррстеррра Кощея Бессмуррртного любимый МЯ-сник, Рродислав Хапилов. Волею прррромысла он давно уж осел в этой пустоши, и мимоходом помог мррне ррешить вопрррос орррды. И переведя взгляд на героев, сказал. - Мр-мр, вот вы какие – избррранники Вершителя Судьбы. Не торрропитесь хватать оружие. Мя хочу рразррешить все миррром.
-
Ня ^^
-
Зато ближе стали облака – рваная пурпурная масса, переливающаяся блеском малиновых молний. – это действительно прекрасное зрелище.
-
Сюжетные повороты удивляют, как всегда)
|
|
|
|
Хоть и был Царь Кощей Бессмертный самым лютым врагом многострадального народа русского – да не единственным. Бесчисленные полчища лютых ворогов топтали сапогами и копытами богатую и щедрую русскую землю, желая изжить с нее людей и самим ею править и на ней жить. Были здесь и степные варвары, пришедшие из мест, где нет ничего, кроме камней да песка. Были здесь и люди из европейских держав, что самих русских считали дикарями, не заслуживающими такого богатства. Бывало, и сами русские шли брат на брата с мечом и копьем. Ничем особым среди бесчисленных врагов Руси не выделялся хан Бекет.Но это только на первый взгляд.
Покорив множество земель, объединив под своим знаменем десятки племен, обложив данью множество правителей, и снискав себе славу умного и хитрого полководца и безжалостного воина, хан Бекет искал себе сопоставимого противника. Он нашел его в лице русских воинов – покорить таких он считал высшим проявлением своей силы, и на то положил свою жизнь. Он уважал стойкость русских, их отвагу, их братство и их честность, и потому с ними был жесток и суров особенно. Его воинство редко брало в плен, а кого брало – тех мучили хановы палачи, пытаясь сломить волю непокорного народа, показать свое над ним превосходство. Женщины русские у них ценились – ордынцы угоняли их с охотой, веря, что сын от русской женщины соединит в себе лучшие качества двух народов. Хан Бекет оказался самым долгоживущим противником Руси – он пережил даже самого Кощея Бессмертного, многие годы досаждая русскому царю у границ, то отвоевывая многие русские земли, то теряя их. Победы подстегивали хана к новым битвам, поражения подстегивали еще сильнее. Хан привык к войне, в ней видел смысл своей жизни, и бесконечные схватки с русскими не были для него утомительны.
Во времена похода Ивана к кощееву царству Бекет снова собрал свое войско, может статься – самое большое за всю долгую историю этой вражды. Два войска, русское и ордынское, сошлись когда-то в чистом поле невдалеке от реки «Большая Шушь». По давней традиции битва начиналась с поединка двух самых лучших богатырей. И вот-вот сошлись бы уже два поединщика в смертельной схватке, как вдруг…. - Стойте! Стооойте! Прямо под ноги коням бросился Иван-Дурак, и едва не растоптали незадачливого героя оба коня. Ордынский богатырь рванул поводья – лошадь взбрыкнула, и сбросила того с седла. Русский же, как увидел, что на царевича несется, сам своего коня стреножил, и вместе с ним упал в пыль. Потом выбежали и соратники Ивана, ругая того последними бранными словесами. Чернобород его за воротник подхватил, как котенка растрясая, а Орел, Горыня, Дубыня и Усыня во все свои голоса того ругают, мол, куда ты дурак между богатырями лезешь, да между двумя войсками становишься. Такой гвалт подняли, что и позабыли сами, что посередь битвы оказались. Опомнились только тогда, когда с обеих сторон в них копья да стрелы наставили. Вышел тогда к богатырям-кощееборцам сам хан Бекет. Тут же ордынцы в ноги ему упали, а русские, хоть и все смелые, на шаг отступили. И молвил хан Ивану. - По какому праву битву ты прерываешь, русский? Я к этой битве войско три года собирал, еще три года каждый меч точил да тетиву на луке натягивал, а уж ждал я такой битвы всю свою жизнь. И тут же Иван поклонился хану от пояса, не глядя на своих друзей-спутников, и повел речь собственную. - Коли ждал битвы такой всю жизнь, так что тебе стоит еще год пообождать? Неподалеку тут войско Кощеево стоит, темная рать напасть на Русь готовится. Битва эта им только на руку станет – как закончится она, то кощеевцы и тебя, хан, побьют, и наших, русских загубят, а потом и дальше пойдут, бесчестно отняв у тебя победу, которой ты желаешь. Коли хочешь – поборемся с тобой, но погоди, пока я и братья мои проклятого Кощея загубят. И тихонечко склонившись к хану поближе, прошептал Иван. - А как возвращаться буду – непременно к тебе, Светлейший, загляну. Слыхал я, что пуще войны ты только пир горой любишь, так будет тебе такой пир, какого ты нигде бы не видал.
Хан впервые за много лет рассмеялся, и хлопнул по плечу храброго и прямого до глупости парня. - Так и быть. Обожду я чуток, пока ты Кощея победишь, да непременно дождусь твоего подарка. Друзья Ивана так рты и раскрыл. Да и войско русское глазам своим не поверило, что так легко хан Бекет отступил. Н хан свое слово сдержал-развернул свою орду, да и умчался с нею обратно в степь. И ждал ровно до того, как снова нашел его Иван, и исполнил сое обещание, подарив хану Бекету добытую им скатерть-самобранку.
Жаль, что война хану Бекету все равно нравилась слишком сильно.
------------------------------------------------
На обратном пути от Лукоморья плавание прошло намного спокойнее. Если не считать явления змея Велеса, царя всех змей и ползучих гадов на земле, конечно. Ну а так – погода не бушевала, морок и видения не пугали множеством сцен конца, а чудовища морскиене успели оголодать настолько, чтобы бросаться на корабль Малаха, не боясь бомб и выстрелов. В пути, правда, погибло еще несколько моряков – двух утянули морские гады, один свалился за борт, а еще одного сам Малах укокошил, увидев, что тот прячет от него раздувшуюся от неведомой, но как видно очень заразной болячки руку. Никас сетовал, что если б вовремя успели отрезать – вернулся бы разбойничек живым к семье. А так – болезнь уже глубоко забралась в человека, и Малах проявил вовсе не жестокость, а с какой-то стороны и милосердие. Правда сам Малах, наверное, изрядно бы удивился.
В Велесовом Хвосте корабль Малаха встречали всей станицей. Еще как показался кораблть на горизонте, на берегу уж было нее протолкнуться от орущих что-то неразборчивое жителей, которые радостно свистели, бросали вверх шапки и Махали платками. Как опустился трап – вся толпа взбежала на корабль, и буквально вынесла и кормщика,и команду, а заодно загребли и самих героев, хотели они того или нет. Вынесли, донесли до подворья Малахова, и там качали, подбрасывая высоко в воздух. - Ну все, все, шабаш! – Счастливо орал Малах, пытаясь удержать на голове шапку, и не выронить вдобавок железную клетку с встревоженным Летуном. – Да поставьте уже на землю, сукины вы дети! Лучше б стакан уже поднесли! Ох, щас сблюю… После того, как Малаха покачали, его молча и крепко обняла его жена. А потом так же молча отвесила звонкий подзатыльник, и ушла хлопотать по дому, оставив атамана разбойников чесать голову и с глупой улыбочкой бормотать. - Эх, бабы….
Потом пришло время расчета. Вторую половину своего вознаграждения Малах принял даже с большей охотой, чем первую. Опять же, придирчиво осмотрел и на зуб попробовал каждый гривенник, и только убедившись, что это действительно золото, сгреб драгоценные кругляшки с чеканным портретом Ивана Последнего, упрятал их во внутренний карман жилетки. А после того - сердечно и от всей души попрощался с героями. - Убирайтесь с глаз моих, и чтоб я вас больше никогда в жизни не видел! – И добавил. – А если вы после всех этих мучений еще и солнце не вернете, я ворожею скажу, чтоб вас всех проклял. Все, кыш, кыш, кыш, кыш, кыш. Толстые близнецы выпроводили героев за ворота, где ждала их цыганка Злата. Она пришла только для того, чтобы подмигнуть Василию, и сказать. - Говорила же – любит тебя вершитель судьбы. Дал время на любовь. – И тут же грустно вздохнула. – Может, оттого и даже в этом путь твой простым не сделал. У него вечно так, кого больше любит, на тех и все шишки сыплются. Но говорит много было недосуг, да и бездельничать тоже – важное дело ждало впереди. А потому, раскрыв книгу, и мельком отметив, что исписанных страниц в ней стало больше, княжич Холмский открыл книгу на первой, которая была еще чистой.
И сказ новый начался.
------------------------------------------------
У самых границ нынешних ордынских владений располагалась деревня с символическим названием Голодухино. Название это было выстрадано долгими годами бесконечных войн с ханом Бекетом. Границы сдвигались туда-сюда, и деревня частяком меняла хозяев. Ее занимали то ордынцы, то русские, и все брали с каждого двора долю зерна да скотину. Два войска попеременно кормить - то не шутки, а вдобавок, бывало, сходились они прямо на месте деревни, превращая ее в место побоища. Кони вытаптывлаи поля, случайно или намеренно поджигались дома, да и варвары частяком угоняли баб и убивали мужиков, так что неудивительно, что деревня находилась в состоянии постоянного голода и разрухи. Кто мог - тот сбежал, а остались там только самые нищие или самые упорные.
К тем временам, как вошли в Голодухино наши герои - они увидели, к чему пришла эта деревня. Издали казалась она очередным заброшенным селением, где из жителей только привидения в покинутых домах, да нечисть хищная рыскает неподалеку от людских троп. Только в нескольких хатах мерцал отсвет теплого домашнего очага, а из приземистых печных труб курился дым, уносясь в кровавый небосвод. Из почти трех десятков хат жилыми осталось пять, и почти во всех жили уже старые, согнутые годами и непосильным трудом крестьяне. Один из таких как раз на крылечке сидел, и проходившим мимо на своих конях героям молча кивнул в знак приветствия. Наверное, были тут все-таки и молодые, и даже детишки - кто-то из героев заметил на пыльной дороге оброненную самодельную куклу из тряпок.
Вдали было видно огромное поле, которое как раз сейчас вспахивал один-единственный человек. Правда, один-единственный. Даже отсюда было видно, сколь он могуч, и как легко волочет за собой огромную соху - наверное здешний кузнец ковал ее месяца три. Эта соха выворачивала из земли огромные валуны, а неподалеку от поля грудой лежала куча других, выкорчеванных ранее. И тянул эту соху человек будто бы безо всякой натуги, легко и просто, словно ему просто положили на плечи нитку.
В другой стороне виднелась сторожевая каланча со знаменем здешней дружины. Возле нее разожгли огромный костер, и к нему сейчас дружинники тащили что-то огромное и бесформенное. У Мирославы при взгляде на это екнуло сердце - что-то сродни этому жило в гробу Алексея Орла. Но это, видимо, было уже мертво - его прямо утыкали стрелами и копьями, сделав похожим на лысеющего ежа, и волокли веревками. Тварь эта, впрочем, так просто не сдалась - оттаскивали ее от места побоища, где вся земля была изрыта, а на ней лежало, как подсчитали самые зокрие, восемь тел павших в бою воинов.
|
Забыл Василий, где земля, где небо, чуть от Маринкиных слов сознания не лишился. Не знал он, как это бывает, не любил за жизнь свою недолгую никого и никогда. Забавлялся только да понимал, что женят его однажды на боярской дочке, что будет она ему хорошей женой, родит детей, чтобы род их продолжить, а там... стерпится-слюбится, как отец говаривал. А любовь? Ну, а что любовь? Это ж только в песнях поется, а он уж не безусый мальчуган был, чтоб в них верить.
Лишь раз засомневался он в этом, когда увидел, как Вихрь, жеребец его соловый, кроет неистово статную вороную кобылу. Разозлился он на коня, сам не зная, отчего, пошел к нему, плеть для удара прибирая, да остановил его конюх Семен: постой, говорит, княжич, не видишь, любовь у них. Опешил от таких слов Василий, вскинулся, мол, что ты такое лепишь? Любовь — то когда в церкви венчаны, родители благословили, в тереме одном живут, а это ж животина, звери, блуд. А Семен ему ответил: "Наслушался ты, княжич, попа верно. Твой-то соловый ни на одну другую не смотрит, истомился весь по воронушке этой, не может без нее. Не мешай ты ему. Не всякий конь так будет, да и человек не всякий. А коли помешаешь — лютой ненавистью он тебя ненавидеть будет и однажды подведет." Усомнился тогда княжич во многом, что до этого ясным казалось, и бить жеребца не стал.
А теперь и сам понял, ртом воздух ловя, как это, когда не можешь без кого-то. В лесу был он волком злым и голодным: только и желал, что войти, овладеть, напиться страстью из пересохших губ, выкупать пальцы в волосах, ниспадающих черными волнами, вырвать из груди ее высокой стон, до того ее довести, чтобы сладкой судорогой крутило ей тело — словно отомстить ей хотел за то, что проняла его дурманом любовным, так отомстить, чтобы от сладости зашлась вся. А сейчас, чувствуя, как прижимается Маринка к нему, как сливается с ним, как голову на плечо кладет, почувствовал Василий, будто раскрылось что-то наподобие цветка у него внутри — то теплое, что чуть не задушил он минуту назад, в каюту идучи. И выпорхнуло из этого цветка всего одно желание, и село ему на плечо теплым сполохом солнца, которое ни разу он не видел. Никогда ни к кому он такого желания не испытывал, а теперь почувствовал: захотел, чтоб Маринка счастлива была.
Но закончилось все быстрее, чем он надеялся. Явилось откуда ни возьмись чудище неведомое, взмахнуло лапищей — вонзила змея в него зубы отравленные. Вскрикнул княжич гневно, заскрипел зубами — да что поделаешь, потекла отрава по венам, занемел от нее бок, засаднил. Был бы против него колдун какой или дракон или демон — схватил бы он саблю, заслонил бы собой Маринку, перекрестился бы да и ринулся в бой. Но то царь был Змеиный. Ну, кинулся бы он на него, ну победил бы даже — и что тогда? Спасло бы его это от яда? Сняло бы проклятие лютое с Чернавки? Не блистал Василий науками, не отличался знаниями, не было у него премудрости книжной, но уж чего-чего, а с царями говорить его учили крепко. Царь он хоть змеиный, хоть русский, хоть хоть заморский — всегда одного толка. Пересилил кое-как княжич боль, поклонился, но не до земли, ведь и сам он не простого рода был, и об этом не забывал. И сказал, за руку Маринку держа: — Исполать тебе, Царь Змеиный! Врут стало быть, о тебе песни наши: во много раз ты против них величественнее, во много раз могутнее. Зовут меня Василий, роду я княжеского, повиниться я перед тобой хочу. Во сыром поле, что на Желтых Водах, убил я Змея-Кровавоглаза, твоего, стало быть, подданного. Исказила его сила темная, ошалел он от колдовства черного: стал питаться одной лишь плотью человеческой, житья людям не давать. Сразил я его в честном бою, силой и храбростью. Коли хочешь ты с меня за то спросить — изволь, готов я ответ держать. Что до дерзости моей, то не было у меня в мыслях тебе обиду нанести. Но создан наш род людской не так, как твой народ — не хозяева мы сердцу своему, не вольны ему приказывать. Если же хотел ты заставить меня пожалеть — не жалею я ни о чем, бо не так страшно умереть, как жить в тоске смертной до скончания лет, зная, что не обнял любовь свою, по малодушию струсив, пусть и пред таким грозным и великим царем, как ты. Василий вздрогнул, чувствуя, как яд начинает жечь тело, но кривить лицо перед чудищем не стал, только облачко пара из рта вышло на выдохе. — Коль не врет молва о твоей мудрости и могуществе, стало быть, знаешь ты, кто я, куда иду и что ищу. Не даром из всех мне Хранитель древа книгу отдал, что путь нам указать должна. Не рано ль решил ты извести меня, великий царь? Аль не любо подданным твоим на солнце погреться, как слышал я, в старину бывало? Аль хорошо им в вечном сумраке жить? Что до Маринки и до зла, которое ты над ней сотворить желаешь, на то твоя царская воля, а от себя скажу — хоть всю ее в змею преврати, не станет она мне от того менее милой. И поклонился в другой раз.
-
Вот прямо аки речка слова льются. К тому же логика железная.
-
Хода нет, ходи с бубей :D
-
Красноречиво. История с жеребцом особенно пришлась кстати)
-
Папа Василия, пожалуй, будет в ярости почище Змеиного Царя от такой-то любви)
Классный пост
-
Великолепно! Читал, затаив дыхание!
|
На корабле Лелислав ходил тенью, сам не свой, избегая не то что товарищей, а даже Никаса, с которым с удовольствием коротал время дорогу сюда. Однако же, после обеда, по собой же заведенному порядку, достал гусли, не то решив, что собственное настроение -- не оправдание чтоб нарушать данное слово, не то в привычном ремесле ища забвения.
Песню, однако, выбрал вопреки заведенной традиции, не петь о ратных делах. Объявил, что сказ будет заморский-греческий, о жизни и подвигах какого-то Тезея, сына Эгея.
Греческая-то может и греческая, а по началу сага от викингской не отличалась ну ничем. Родился, мол, у царя сынок, как и положено, расти был отослан куда подальше, зане в палатах всегда найдутся те, кто главному наследнику не рады, так что пока за себя постоять не может -- дальше от дворца целее будет. Ну а как вырос -- так и пришел ко двору папаши, по дороге, как и положено, вломив кому надо, чтоб батюшке лишний раз дружину не гонять за всякой мелочью.
И только тут-то отличия саги от скандинавской и начались. Ибо отец героя, хоть вроде и царь гордый, а дань кое-кому платил, как выяснилось. И платил как-то не по-людски: серебром да золотом; а платил он семь юношей и семь девушек в год. Герой деревенский, ясное дело, такого столичного непотребства вынести не мог, и вызвался отправиться одним из четырнадцати, чтоб на месте разобраться, в чем там дело, да прекратить лиходейство. Наперед думать, стало быть, у героев не заведено, ни греческих, ни скандинавских, ни тех что промеж.
Попал с этим замыслом Тезей как кур в ощип, ибо как доплыл корабль с данью до места назначения, попал прямо в лапы местной страже. Которая, ясное дело, оружие отобрала до последнего ножичка, и юношей под замок. А выяснить удалось следующее. Что с некоторых пор на острове нет царя, правят им одни царицы. Точнее, царевны, ибо как царица родит дочь -- с этого момента уже не она а дочь считается правителем. Вопрос, что происходит с сыновьями, само собой, считается неуместным. А самое главное, что мужем при всех этих царевнах состоит некоторое чудовище, получеловек-полубык, живущий в лабиринте, и которому, собственно, в жертву четырнадцать человек в год и надобно; чтоб злость всою выплескивал, когда не занят подготовкой очередной смены поколений у правительниц. Ну и вестимо, поскольку жертв ему кидают по одной и без оружия -- дела их безнадежны.
И вот, сидел себе в заточении Тезей, ждал неизбежного, да горевал о том, как же он так по-глупому в петлю геройскую свою головушку сунул. Как тут явился к нему... (Лелислав вроде как даже путался, как явившегося описать). Вроде как хмельной дух. Только не тот, который к каждому является, стоит его правильно почтить, а тот, который дух всего хмельного пойла: и пива, и зелена вина, и не зелена а вполне себе золотого, и браги... Явился и говорит, де ему тоже не по нутру, что здесь творится, так что Тезею он бы помог. Только задарма даже верховному духу помогать впадлу, так что интересует его, что Тезей ему предложит за помощь. А Эгеев сын, честная душа, и отвечает, что мол нет у него сейчас ничего, что было то стражники отобрали, но если здесь на славном подвиге своем чем разживется -- пусть Мутноглазый себе что хочет затребует из добычи. "Так тому и быть!" -- согласился Заплетающий Ноги, а подошел он к делу творчески. Его волей всякий на острове, как выпил, до таких чертиков набрался, что начал Тезея принимать за девушку. Всякий, кроме Царицы, ее, кстати, Ариадной звали. Сказал Дарящий Веселье, что дальше герой уж пусть сам выпутывается. А Тезею больше и не надо было, как несчастная девушка, приготовленная к жертве, он уже по всему дворцу разгуливать мог, лишь бы за стену не сбегал. Вот он и пристроился в служанки к Царевне, якобы за работой не так боязно смерти ждать. Уж что там дальше было -- ни в сказке сказать, ни в приличном обществе, чай Ариадна не дурой была, человека-то быку предпочла. Обо всем остальном она и позаботилась: и чтоб в лабиринт Тезей все входы-выходы узнал, и чтоб попал туда не голый, а с оружием. Ей-то как правительнице такое обустроить было раз плюнуть.
Хоть тот бык и силен был как бык, а на руках копыта -- оружие не взять. Да и рога мечу не ровня. Одним словом, идет бычок -- качается. И вот, уже собирает герой победный пир, чтоб стало быть на острове воцариться, как законный царь и муж природной царицы, ан после первой чаши является к нему хмельной дух, и говорит "Ариадну -- мне".
Тезей долго царил во граде своего отца, стал мудрым правителем, его любил народ, он прижил детей от трех красавиц, и выиграл бессчетное число войн, обложив данью половину своих соседей; он так никогда и не был побежден в честном бою, в старости, его столкнул с обрыва его собственный раб. Есть много геройских сказаний у греков. О героях, что после победы передрались за разделом добычи; героях, насильно взявших в жены наследниц царств и убитых женами в собственных постелях; героях, ради короны убивавших собственных отцов; героях, сходивших с ума и приносивших в жертву самим себе собственных детей; героях, в безумии своем деливших ложе с богинями, и старевшими за год на сто лет. Особняком стоит сказание о Тезее -- герое, что не посмел.
-
Видно знакомство Лелислава с сагой о деяниях славных витязей Жихаря и брата его Яр-Тура.)
-
Наперед думать, стало быть, у героев не заведено, ни греческих, ни скандинавских, ни тех что промеж. Это мы, Холмовичи, это про нас, да, "узнаю друга Федю")))).
-
+
-
Ох, и провакатор же этот гусляр.
-
Это прекрасно.
-
Чудесная интерпретация)
|
- Ага! - Согласился с Фокой кот. - Сразу и выскочит. И добавил, для верности. - Падлой буду.
А вот вопрос Мирославы заставил кота смущенно заложить руку за голову, и отвести от нее взгляд - насколько это было возможно с завязанными-то глазами. - Ну так в том же был самый сок! Самый интерес! - Признался он. - Если уж я сам вываливаюсь в те сказки, которые рассказываю, так разве интересно будет мне самому себе сказки сказывать, да самого себя спасать? Намного лучше, когда я и сам не знаю, куда вы придете! Вы ведь, получается, не только герои, а немножко даже и мои слушатели, а вы сами знаете, что сказки всегда нуждаются в тех, кто будет их слушать! И больше вам скажу - вы немного и творцы, вы мне самому подобны! Вы идете впереди моего пера, вы сами чертите собственный путь в моем повествовании. И по вашим делам и конец вашей сказки будет Знаете.... Может вы сейчас не поймете, но сами собой, самими душами своими, в вас вложенными, делаете эту сказку НАСТОЯЩЕЙ.
В голосе Кота вдруг почувствовалось какое-то тепло, доброта, его голос перестал так загадочно вкрадываться в сознание, став лишь звуком, и чуть дрогнул, не как у мистической фигуры-демиурга, а как у живого существа с эмоциями. - Я шел на риск, ища героев для своей сказки, которые мне не подчинены. И риск этот бы велик, ведь нельзя давать творить историю кому попало. В неумелых руках она чахнет, застаивается, умирает, в нее никто НЕ ВЕРИТ. Но я рискнул, доверил ее вам, и все же не прогадал.Вы - лучшие из тех героев, каких я только мог желать, и благодаря вам эта сказка станет, может быть, самой лучшей из всех, что родились в моей голове!
Кот растроганно всхлипнул - и тут же встряхнулся, и откашлялся. - Что-то я заболтался. Вот что - считайте это сделкой! Вы спасете весь мир, и даже не один, и заодно все, что в этой жизни вам еще дорого. А я взамен получу нечто несравнимо лучшее - историю!
И после всего этого Кот уже обратился к Мирославе. - Знаю, матушка, вы в сомнениях. Я скажу прямо - я не Бог, даже для этого мира. Иначе ведь выйдет, что и вы - тоже боги. А ведь богами вы себя вряд ли чувствуете, а? Особенно когда у вас ноги гудят после всех этих путешествий по бесконечным дорогам Руси со всеми их буераками и грязью, а в желудке пусто, как в барабане и он сам себя переваривает. Я не знаю, есть ли бог вообще. - Когтистая лапа легла на плечо Мирославе. - Но я хочу, чтобы он был, Василиса. И отчасти я завидовал твоей вере. Без нее даже Ученым Котам порой трудно. Но пусть это будет между нами.
-
Вы - лучшие из тех героев, каких я только мог желать, и благодаря вам эта сказка станет, может быть, самой лучшей из всех, что родились в моей голове! Как мило).
-
Вот это я понимаю! Проняло!
|
|
- Да. Он действительно был своего рода русский царь. – Подтвердил кот. – Но это было слишком давно. Седая старина. Францу же Хранитель ответил без особой ясности. - Все узнаешь, друг мой. Все узнаешь. О вашей избранности и о том, почему же именно вы, я расскажу уже после истории. Она тебе понравится! А пах Кот... Как кот. Как самый обычный дворовый котяра, какие живут у обычных людей, ловят мышей и бьют горшки.
Дождавшись, пока герои распалят костер и полукругом усядутся подле него, Кот легко, словно бы ничего не весил, вновь вскочил на свисающую с ветвей цепь. Вскочив – неторопливо пошагал по ней, нисколечко не покачиваясь. По цепи он поднимался все выше и выше, но когда он заговорил – голос его звучал так, будто Кот был совсем рядышком со своими слушателями. - До того, как стать Кощеем Бессмертным, у него было другое имя, обычное и человеческое, как у всех у вас. – Вел рассказ Кот. – Жаль, но я не был так в нем заинтересован, чтобы запоминать, ведь оно так мало значило для сказания. Но все же, Кощей был человеком. Вот, посмотрите.
Огонь костра, который в тени Мирового Дерева стал единственным источником света, вспыхнул сильнее и ярче, и в этом огне перед героями предстал красивый юноша с длинными русыми волосами, да в ладной белой рубахе с узором. Рубаха эта выглядела просто, но сшита была из хорошей ткани, а узоры были сильными оберегами. Лоб был тоже украшен очельем с таким же узором. Некоторые герои смогли узнать этот узор – он защищал носителя от безумия. Будущий Кощей совсем не выглядел воином, у него не было сильных и грубых рук, привыкших к оружию, его пальцы были гибки и длинны – такими хорошо играть на инструментах, красиво писать или кого-нибудь гладить. Лицо было нездорово-бледным, но эта бледность будто придавала ему своеобразной красоты, свойственной только знатным людям.
- Хорош, правда? – Отметил Кот, где-то там наверху идущий по цепи. – Младший из шести сыновей великого князя. И не узнать в нем того, чем он стал. Если только не посмотреть в глаза. В них навсегда застыл страх перед смертью.
Да. Юный наследник был одержим страхом перед смертью. Его фигуру вновь поглотил огонь, а тени на коре Мирового Дерева заплясали, формируясь в что-то новое. И сами собой эти тени формировали новую сцену. Юный Кощей с ужасом смотрит на своего отца, который хрипит, кашляет и тянет к нему руки. Вместе с ним стоят шесть его братьев, но только он настолько сильно напуган зрелищем, что обмочил свои порты, и с визгом бросился вон из комнаты. Следом за ним медленно вышла его черноволосая сестра – будущая Баба-Яга.
- Смерть его отца напугала отрока своим ужасным обликом. – Вещал Кот вкрадчиво. – Бедняга был очень уж впечатлителен, не зря носил это очелье, сделанное ему его сестрой-ведуньей. Девочка уже тогда много знала потаенного, чего знать нельзя. И она пообещала ему найти способ не разделить судьбу отца. А между тем –молодому Кощею надо было заменить отца.
Новая сцена открылась взору героев – молодой Кощей, севший на трон, и с ужасом вжавший голову в плечи, когда на нее опустили корону. - Он был наследником земель отца, потому как старшие братья уже успели завоевать собственные царства. А младшенький воевать не умел, да и как говорил я, был очень уж впечатлительный и слабенький. Но его поддерживала сестра.
Его сестра появилась только на пиру, на котором он принимал пятерых своих братьев. В разгар трапезы, когда все, кроме нового правителя, были уже пьяны, она появилась за его спиной, и склонилась к самому уху юного Кощея, вкрадчиво шепнув ему. - Каждый из них хочет тебя убить.
- Правда ли это была? – Вопрошал Кот. – Возможно. Отпрыски князя строили свои владения сами, были решительны, и добивались чего желали. Может статься, каждый из них желал включить владения отца в свои собственные, считая себя заслуженным более других, а особенно более боязливого хлюпика, что удрал из отцовской спальни, испугавшись умирающего родителя. Но важно то, что будущий Кощей испугался скорой кончины. И упредил события.
На том пиру все братья до единого были отравлены. Герои увидели, как во главе стола в тронной зале сидит юный отрок в короне, а остальные места занимают трупы с искаженными в агонии и посиневшими лицами. Сидит – и с глупым хихиканьем попивает вино, слушая, как там, за стеной, кричат дружинники его братьев, которых, словно кур, вырезают его собственные солдаты. Потом все пропало, остался только хохочущий царь с кубком, смеющийся все громче и безумнее, и стареющий на глазах. Тот самый царь, который соединил все завоеванные братьями земли с отцовской, и дал рождение государству под названием Русь, и продолжил ширить его и укреплять.
- Он познал силу. Он полюбил власть. И он полюбил злато. – Мрачно говорил Кот. – И он по прежнему боялся смерти. Вот тогда-то и поименовали его Кощеем. Царем смерти.
Хоть Русь и росла и ширилась, хоть становилась она сильнее, наводя страх на распоясавшихся варваров, ее народ был несчастлив. Новый царь был не в пример былым жесток, и силу своего государства использовал и для того, чтобы держать за горло собственный народ. Он лил кровь и без нужды, ради того, чтобы просто почувствовать свою власть. Он обирал и гнобил рабским трудом людей, и был глух к их мольбам и стонам. Он бездумно копил золото, наслаждаясь осознанием своего богатства, когда всем людям было нечего есть. Своих подданных он держал в страхе лютой смерти. И совершенно ни перед чем не останавливался на своем пути к бессмертию.
Сестра гадала ему много раз. Кости и внутренности всегда предрекали Кощею смерть, доводя его до ужаса. В припадках этого ужаса он разрешал Яге немыслимое. Они с Кощеем приносили людей в жертву темным богам целыми деревнями, пытаясь выторговать Кощею вечную жизнь. Гнали на погибель других людей, чтобы искать в дальних и опасных землях утерянные знания. Сотни безвинных душ, реки крови, которую они пили ив которой купались, пуды непорочной плоти, которую они ели. Я даже не буду рассказывать вам о том, на что ей пришлось пойти, чтобы заучить Неписанный Язык, чтобы все-таки начертать на Игле те три заветных символа, даровавшие Кощею право вечно быть на Земле. И когда узнали люди о том, что не будет их мукам более конца – они восстали. Пламя полыхнуло особенно сильно – и вот уже оно было везде, ни в малейшей степени не вредя героям. Среди этого моря огня стоял Кощей, крича в агонии. Он горел, и не мог сгореть, сносил удары, и оставался жив, а люди никак не могли уничтожить своего мучителя. Пламя жгло его, но не испепеляло. Стрелы и лезвия пронзали его, но не могли прокусить его плоть, просто отскакивая
- Сестра даровала ему бессмертие, но не силу. После страшной и кровавой борьбы Кощей был свергнут и изгнан прочь, в вечные холода, обреченный скитаться там до скончания времен. Его место занял новый царь, от которого вели род все цари, что были до Ивана Последнего. – Говорил Кот тем временем, показывая сцену того, как обгоревший, искалеченный и оборванный труп бредет сквозь снега и пургу, а его потерявшие цвет глаза глядят вверх, на яркие переливы северного сияния. – Он затаил глубокую злобу на Русь и весь ее народ, и поклялся отомстить им, и забрать то, что принадлежит ему по праву. Он захотел обрести могущество, чтобы создать свое собственное царство, как он называл про себя – Антирусь, и если остальной мир у него в мыслях был в подчинении, то Русь подлежала уничтожению под корень. Она должна была стать такой же пустошью, в какой Кощей оказался.
Кот усмехнулся. - Великие планы, несбыточные мечты, скажете вы. И будете правы. Но у него было время. Сколько угодно времени. И он им воспользовался. За то время о нем стерли все упоминания, его забыли, его уничтожили, вымарали из истории. Отчасти, для того, чтобы не усомнился никто в праве царской династии на трон при живом помазаннике от другой крови. Имя Кощея зазвучало вновь лишь через многие поколения, и зазвучало совершенно по-новому. Он стал тем, кем его знают сейчас.
А из снежной бури выходил уже не калечный, хромавший и еле-еле идущий труп. Теперь его походка была твердой, прямой и уверенной. Ветер обходил грозную фигуру, закованную в черную сталь. Звучно бряцали угольно-черные, до блеска отполированные доспехи с золотым украшательством в виде слов на Неписанном Языке. Звенела цепь, перекинутая через наплечник с шипами. Руки в когтистых латных перчатках цепко сжимали меч с рукоятью из чьего-то хребта и других костей, и громадным лезвием. Лица у него не осталось – вместо него был обтянутый огрубевшими остатками кожи череп с острыми зубами. В глазницах горел неземной синий огонь. А венчала мертвую голову корона из кинжальных лезвий, символизировавшая то, что власть Кощея – в силе, в оружии, в смерти.
-Хорош, правда? – Сказал кот с усмешкой. - Младший из шести сыновей великого князя. И не узнать в нем того, кем он был. Если только не посмотреть в глаза. В них навсегда застыл страх перед смертью.
Хоть Кощей больше не был человеком, хоть душа его давно умерла, и двигала им все та же застарелая ненависть, безумная алчность и невероятное властолюбие – он все еще умел бояться. Образ отца, хрипящего в постели, не отпускал Кощея. Как не отпускали его зрелище того, как гадает сестрица-Яга - кости и внутренности снова и снова складывались в безобразный узор, предвещающий только смерть.
Яга продолжала гадать ему даже когда стала уже старухой. И она откровенно смеялась над ним, хохотала от души, получая истинное удовольствие от того, как ее брат снова впадает в свой детский страх. Кощей бранил ее, обвинял во лжи, бил, проклял жаждой к людскому мясу, ободрал до кости ногу, свел с ума и выгнал в леса – но снова и снова гадание показывало лишь одно.И тогда Кощей стал думать о наследниках.
- Сэр Поундс был абсолютно прав в своем предположении – Уважительно проговорил Кот. – Воистину, это была блестящая догадка, на грани преждевременного раскрытия истории! Он хотел не ребенка, а лишь сосуд, в котором он переродится, если изыщет кто-то способ его извести с белого света. Но какая же женщина сможет выносить в себе такое зло? Боже, знали бы вы, скольких он погубил…
Кот тяжело и сочувственно вздохнул. - Хорошо, что и я этого не знаю. Просто потому, что не хочу. Такие подробности совсем не важны для истории, а я все-таки люблю людей, даже если они для меня лишь персонажи в сказке. Много простых женщин погибло в страшных муках, прежде чем Кощей уразумел - ему нужны были особые женщины, одаренные свыше, как царица Василиса Премудрая. Их было восемь, включая ее. Семь из них погибли – такое зло в себе было не по силам выносить даже им.
Тут Кот немного приостановился, и даже проявился из темноты, глядя на Маринку. - Одну из таких женщин, между прочим, доставлял Кощею твой папа. Во многом благодаря ей он изменился. Но эту сказку он расскажет тебе сам, если ты захочешь знать. Скажу лишь то, что эта женщина была девятой. И она может тебе кое в чем помочь. Подмигнув Чернавке, Кот снова растворился в дымке. А вместо него возникла тронная зала, уже знакомая всем присутствовавшим – в ней принимал героев царь Иван Последний. Но теперь на троне сидел Кощей, просто сбросив с него старого Еремея. - Дешевая табуретка у тебя, Еремей, а царский трон. – Насмешливо говорил Кощей, и от звука его голоса даже при осознании наваждения холодело в животе. – У меня в царстве такие в дешевых кабаках ставят. Вы, русские, так и живете в дерьме всю жизнь, и цари не исключение. Зато женщины у вас хорошие. Как дочь твоя.
К большому облегчению слушателей снова заговорил Кот. - Он захотелне только Василису, но и чтобы русский царь унижался перед ним, чтобы молил и целовал ему сапоги. Но Еремей твердо отвечал ему отказом. И именно это решило дело. Дочь царя было почти некому защитить – Кощей бросил все силы на то, чтобы отвлекать и распылять войска и оттянуть внимание Ивана. Но Кощей не забыл дерзость Еремея, и решился на самое знаменитое свое злодеяние. И вот, мы приближаемся к самому интересному.
Пламя костра вспыхнуло снова, и в нем возник образ высокой, не уступавшей даже Мировому Дереву башне. Эта башня не была отстроена Кощеем, хотя выглядела рукотворным объектом. Она была всегда, и в том или ином виде существовала в каждом из бесчисленных миров. Где-то это вовсе не Башня, а гора, где-то это каменный столб, где-то… Хм… Хоть даже и дерево. Но все это – Ось Мира.
- Ось Мира. – Кот будто смаковал это слово. – Кощей нашел ее в бесконечных своих странствиях, и именно вокруг нее и выстроил свое царство. И подчиняясь своей задетой гордости Кощей задумал повредить ее, сместить, искривить. На это ушло очень много его сил, но ему удалось – и произошел перекос. Множество миров столкнулось с этим миром, и миры эти перемешались меж собою. Если бы ты, Лелислав, спросил Никаса про его астрономические работы – он бы сказал тебе, что не Солнце и Луна ушли с небес – само небо более не наше. Мы находимся под чужими звездами, сразу во многих мирозданиях одновременно, на стыке бесчисленных множеств реального, и бесчисленных множеств нереального. Время остановилось, мы остались в подвешенном состоянии, мы гибнем и разлагаемся! Даже Лукоморье, где берут свое начало истории – умирает. По сути, Лукоморье уже мертво, Лукоморья больше нет. Даже Мировое Дерево уже давно окончило свою жизнь, только этого не видно. А скоро за ним последую и я, его хранитель, вместе со всеми своими сказками и песнями.
Кот трагично умолк, а затем снова заговорил. - Но в этом есть и прекрасное! Оказавшись в таком незавидном положении, я получил нечто несравнимо-значительное, и может быть, самое ценное, что у меня есть. Кот выдержал паузу, задержав дыхание, а затем с удовольствием произнес. - Начало для самой лучшей из моих сказок. Сказке о вас. Сказке, которую я говорю прямо сейчас. Сказке о том, как вы спасете нас всех, совершив путешествие прямо к Оси Мира.
-
Дал стране угля).
Серьезно, эпичный пост именно там, где это надо. Перед ним меркнет даже финал первой главы!
-
впечатляет
-
Заинтриговал так заинтриговал!!
-
Фантастической красоты пост!
-
Это великолепно.
-
Мощно и настолько оригинально, что просто диву даюсь.
|
|
У многих бы и не получилось уйти от атаки, если бы под музыку Лелислава ноги сами не вынесли героев из «горячих мест». Пули, стрелы и арбалетные болты расходились с вожделенной кровью и плотью за совсем ничтожные мгновения и расстояния, впиваясь в оплавленную землю. Лелиславу это стоило того, что его ранило сразу дважды, едва не сшибая наземь. Было бы и больше, если бы не встал перед ним княжич, недавно с ним собачившийся, а теперь вот прикрывавший своим щитом. Но и раны не остановили гусляра - превозмогая боль и не обращая внимание на кровь, продолжил играть. И герои ринулись в бой с новой силой.
Маринка вырвалась из липких и холодных объятий жидкой плоти. Ее руки по самые плечи были в вонючей грязи вперемешку с ошметками гниющей плоти, а одежда вымокла и пропиталась водой. Ее обязательно стоило бы потом просушить, благо и сейчас жар от выжженной земли быстро высушивал ткань. Может быть, Чернавку и схватили бы, кабы не Фока – много урону врагам не причинил, так, пополосовал немного. Эти раны чудище и не заметило, зато свисающие с его спины и боков мертвяки на татя отвлеклись, пытаясь отогнать его. Помог и Франц, едва не подставившись под удар горящей конечности чудища, но сумевший попортить ее настолько, что та под собственным весом переломилась пополам. И конечно, Иван с размаху метнул несколько только что приготовленных бомб, и сферы с хлюпаньем ушли в студенистое тело ревущего страшилы. В тот же момент ударили молнии – и чудище разорвало изнутри сразу несколькими одновременными взрывами.
Во все стороны полетели комья грязи, лоскуты гнилого мяса и хрупких костей, фрагменты тел животных и людей, ржавые доспехи и оружие. Из развороченного студня хлынула вода, зашипев и забурлив на раскаленной земле. Часть всего этого попала на тех героев, что имели неосторожность стоять близко. Искалеченное чудовище было остановлено, и теперь судорожно затягивало свои раны и растило новые конечности, чтобы начать движение вновь. - Бегом оттуда! - Закричала вдруг Иришка. – Сейчас начнется!
И вот Горыныч-младший встал на задние лапы, распрямил свою спину, взметнул вверх дном чан, чтобы вылить себе в пасть остатки варева – а затем отбросил гигантскую емкость в сторону, и снова упал на все конечности, решительно двигаясь вперед. Продавливая лапами горелую почву, змей изрыгнул из себя еще одну тепловую волну, мощнее предыдущей – и вся ее мощь обрушилась на неуничтожимое чудовище. Десятки мертвых глоток закричали на разные голоса, разлетаясь в прах и уносясь прочь. Оно истаивало как сугроб, на глазах героев превращаясь в жалкую лужицу и груду костей. А дальше наступила и очередь проклятого озера – Горыныч-младший буквально навис над ним, беспощадно выжигая пламенем из пасти одержимую злом воду. Всю поляну заволокло дымом и паром, в алое небо взметнулись клубы огня. Через минуту все было кончено.
От озера осталась только огромная выжженная черная воронка, в которой еще лет триста не появится ничего живого. Из оплавившейся глины с множеством выемок от лопавшихся пузырей тут и там торчали кости всех тех, кого поглотило это озеро, и сейчас уже нельзя было сказать, кому чьи принадлежали. От воронки подымался смрадный чад и множество искр, словно от костра. Тяжко дышащий Горыныч удовлетворенно свалился набок возле ее края – ему этот жар был комфортен, заставляя его в неге вытягивать лапы и жмурить свои большущие, блеклые глаза. - Ууух. – Протянул змей утробно. – Вот это мы дали жару! Ты бы, Ириш, почаще так меня потчевала! Я б, может, еще лет на полсотни задержался на этом свете. - Чтоб тебя так потчевать, тут все Лукоморье на это работать станет. – Добродушно ворчала Иришка. – Ну, герои-богатыри, поклон вам до земли от дочки царя змеиного! Редко кто такого удостаивается! И вужалка действительно склонилась перед уставшими и израненными героями. - Спасибо что помогли сестру упокоить, и справились с идолищем поганым! Не могу вас, как ни жаль, отблагодарить ничем более того, чем уже отблагодарила. Тут вужалка с хитринкой взглянула на Лелислава. - Разве что дорогу вам сократить, как обещала. Да еще вот – ее взгляд вдруг перешел на Василия – тебя, красавец, могу облагодетельствовать немного! Но я тебе лучше на ушко шепну.
|
|
|
Дрогнул княжич от дерзости такой — чтобы дочь безродного разбойника ему ногу протягивала для обувания. Дрогнул от дерзости — и от желания до стопы ее сразу же дотронуться. Стянул он с рук перчатки свои воинские, сбросил сапоги на землю да сложил в траву оружие. Не ходил он босиком по траве давненько — негоже княжескому сыну босым на людях показываться в лагере военном. А в тереме высоком разве траву сыщешь? Да и если уж выходил за стены городов и крепостей, Василий, то на бой выходил, на войну, до прогулок ли там по траве-мураве? Защекотала трава Лукоморья его пятки, и разлилась от того по телу забытая истома. Не охолонила его трава, но напомнила те времена, когда играли дети боярские с сыновьями конюших в одни игры, когда у еды был один вкус, с серебра ли ел, с глиняной ли плошки, когда слушая былины про богатырей, не задавался вопросом, знатнее его род, чем у Черноборода или Финиста, али нет. Ведь трава всем щекочет пятки одинаково, коли босым по ней ходить. Обхватил он крепко ногу Маринкину повыше щиколотки да обмотал стопу кушаком красным, так, чтобы кожу не резал, но и не слетал. Почувствовал ладонями, сколько дорог прошагали ее ноги, стремени не знающие. Почувствовал, сколько силы в них еще, что носят ее по белу свету, с ее клюкой железной, сердцем каменным да гордостью непомерной. Выпустил стопу ее, будто нехотя, да обронил случайно второй кусок ткани. Опустился за ним к земле, зашарил по траве, да так и остался, на одном колене в ногах у Чернавки стоя. И по левой ноге ее, хромой, пальцами провел до колена. Не как лошадь по холке треплют — как в рожь войдя, по колосьям проводят. Поднял бережно ее левую ногу, стал ее тоже тканью богатой укутывать. Не думал он, что сказать ей, да и вообще, в силах ли был бы думать другой на его месте? Сами слова с уст сорвались. — Помню, сразиться ты мне предлагала когда-то, в шутку ли, всерьез ли, когда солнце найдем. Но чую, раньше ты меня проняла сюда, — прижал к груди мягко ее ногу, словно показывая, куда. — И бахтерец не помог, и ладанка не уберегла от тебя... Запнулся, украдкой слюну сглатывая, что предательски говорить мешала. И выдохнул чуть подрагивающими, непослушными, горячими губами, не в силах от глаз ее своих отвести: — ...Маринка.
|
-
Пытливый ум у Фоки)))
-
Это ж ещё надо было придумать)))
-
Фока жжет почище того змея)
-
Не могу не заплюсовать этого)
|
Немец молча шёл на протяжении всей дороги, которую показывали отряду змеи. По пути он размышлял о своём месте в отряде, да и вообще обо всех членах отряда. И своего места он, откровенно говоря, не мог понять. Как в семье своей он себе места не нашёл, так и тут ему было трудно освоиться. До сих пор он ни с кем из группы не смог завести продолжительного разговора, кроме как с Иваном, но и тот разговор завёл скорее из-за любопытства, нежели из дружелюбия. В какой-то момент Риттервульф даже подумал что Иван считает немца отдельным видом нечисти, с которой сам он борется, но постарался выкинуть эти мысли из головы. Пока что его единственным другом и семьёй был Ночной Волк, который ответственно заявлял, что раньше люди часто охотились с волками. Он говорил, что каждый волк имеет память своих предков, и что в далёкие времена такая связь как у них с Францем была не редкостью, и что даже зачастую привязанные друг к другу люди и волки сбивались в стаи.
Но сейчас его единственный друг всё чаще отстранялся от него, при любой удобной возможности убегая подальше в лес, или куда-то ещё. Оно и понятно, ему было не по себе когда вокруг было много людей, которые хоть и привыкли к нему, но всё же…
Выйдя к вужалке, Франц мгновенно забыл о чём он там думал. Столь прекрасной ему показалась не виданная им до селе змеевидная особа. Второй раз немец был словно очарован. Очевидно, на нём сказывалось что давно он оставался без женского внимания. Не то чтобы он до ухода на службу много пользовался вышеупомянутым вниманием, но оно всё-таки было, может, в большей степени из-за титула и земель отца, чем из-за внешней привлекательности, но всё же… А в лесах особо девушек не встретишь. Однако, в голове Франца зародилась занятная мысль, но он решил подумать над ней позже.
На протяжении всего диалога Риттервульф стоял немного в стороне, смотря куда-то далеко, но в то же время внимательно слушая разговор. Он как обычно не вмешивался, тем более что о борьбе с нечистыми силами он знал ровным счётом ничего, но зато он знал что группа наверняка примет решение которое как минимум не не понравится Францу, хоть его мнения никто непосредственно и не спросит. А если и примут, то тогда уж он выскажется, и может быть, к нему прислушаются и что-то изменится.
Змей Горыныч-младший. О Горыныче были наслышаны даже в Пруссии и немцу захотелось взглянуть на родственника своеобразной легенды, ибо он сам имел довольно смутное представление о том, как подобное существо могло бы выглядеть. Ведь все рассказы о нем были довольно расплывчаты и не давали конкретного образа Змея. Одни говорили что у него три огнедышащие головы, другие говорили что он – дракон, и пусть с одной головой, но жар его пламени был способен испарить не то что озеро, а целое море! Третьи же несли совсем уж околесицу и говорили что у него есть крылья и в целом он может и выглядит как дракон, но летать совсем не умеет. В общем, немец был в некотором предвкушении.
|
|
|
|
Все путешествие заняло около шести суток. По крайней мере, если верить большим песочным часам Никаса, которые тот исправно переворачивал при необходимости. Старания Лелислава и молитвы игуменьи обеспечили несколько дней спокойного, даже скучного плаванья. Море было спокойно, бескрайне и однообразно, да и ветер с охотой наполнял паруса, не принуждая экипаж становиться на весла. Пение, к тому же, нравилось и морякам. Даже Малах отмечал. - Вот я не прогадал, когда вас взял на борт. С вами веселее, песни поете, на гусельках тренькаете. А с Орлом была скука смертная, только и болтал про свое Солнце. «Солнце то, солнце сё». Тьфу ты, царство ему небесное. Чернавка, устроившаяся на носу корабля на пару со смотровым на самой высокой мачте, вовремя углядывала пики острых скал, едва торчавшие из воды. Налети на один такой – и пробоина будет такая, что корабль тотчас же пойдет ко дну, а заметить их ой как трудно. Но обошлось. Сокол сэра Поундса время от времени покидал хозяина, чтобы вернуться с какой-нибудь рыбой в когтях. Птица тоже нуждалась в развлечениях, что поделать. Зато и себя кормил Сокол Ясны Очи, и волка, который был с Францем. Волк кстати в море чувствовал себя не слишком комфортно, о чем постоянно и в самой издевательской манере напоминал своему спутнику. Остальным же приходилось маяться от безделья, морской болезни и однообразности пейзажа. Кругом только море до самого горизонта, да призрачные огоньки, которые плыли в туманной дымке над водой, и иногда садились на мачты и нос корабля.
Однако через некоторое бесконечно долгое время одиноко плывущий в море корабль был все-таки замечен вечно голодными обитателями подводных глубин. В первый раз героев разбудил сильный толчок в дно корабля откуда-то снизу. Толчок был мощный, встряхнуло так, что попадало все не прикрепленное к полу и стенам, включая и самих героев. Несколько бомб образумили чудище, но с тех пор кораблю не было покоя. Корабль Малаха так и норовили потопить все твари, у каких хватало на это сил. От одних просто убегали, подняв побольше парусов. Других отгоняли выстрелами из пушек или бросками бомб – на деле просто бочками с порохом и железными иглами, да утяжелителем в виде камня. С некоторыми приходилось вступать в ближний бой – например отсекать щупальца, которыми огромный кальмар опутал Малахово судно, и пытался враскачку его перевернуть. Слизь, покрывавшая щупальца, оказалась ядовитой, и из-за нее скончался первый из разбойников. Малах позволил друзьям проститься с усопшим, а потом приказал просто сбросить его в воду. Потом твари стали налетать и с воздуха. Крылатые чудища с широким размахом крыльев и длинными ногами с кривыми и острыми когтями гнездились на скалах, и целыми стаями пикировали на судно, крича раззявленными во всю ширь пастями, и пытаясь выхватить кого-нибудь. Они умудрились утащить двух моряков, но это далось им дорогой ценой – стрелы и пули героев, а также смачный свист Соловья заставили многих из этих созданий самих стать добычей. Одна такая, подраненная в крыло, на скорости врезалась прямо в палубу, продавив доски и расплескав содержимое собственного черепа. А потом на глазах изумленной публики труп гадкой и вонючей твари превратился в труп совсем юной и лишенной одежды девушки. Малахна это поучительно сказал. - Вот что бывает, ежели бабу не трахать подолгу. Ее тело точно также было сброшено в воду.
Потом путешествие осложнилось еще больше. Туман вокруг стал гуще, и в смотровых отпала необходимость из-за невозможности выполнять свой долг. Вместе с туманом сгултилась темнота, и путешествие стало дрейфованием вслепую. В целях борьбы с темнотой борта корабля были увешаны какими-то светящимися стеклянными шарами, которые вставлялись в специальные пазы на бортах. Эти шары давали приятный синеватый свет, и делали видимым определенный круг пространства округ судна. На носу же(пусть и через пару попыток, с поминанием такой-то матери) был установлен такой же шар, но встроенный в большое блюдце с зеркальной внутренней поверхностью, которая отражала свет, и формировала из него большой и далеко бьющий луч. - Хороший кораблик, умели кощеевы корабельщики строить. – Говорил позже Малах. – Был бы он поцелее, да сохранись на нем побольше всяких штук волшебных, так вообще бы горя не знали. Ну и команду бы, чтоб умела. А то мы все, с чем не могли управиться, поотламывали на всякий случай. Наличие света спасло героев от глупой гибели, но не уменьшило опасностей. Наоборот, к свету так и лезли твари, ставшие уже совсем ни на что не похожими. Рыбы с лицами, отдаленно напоминающими человечьи. Какие-то панцирные чудища, плюющиеся едкой струей кислоты. Живые глыбы размером с целые острова, которые тут же начинали дрейфовать в направлении судна, намереваясь в него врезаться. Иногда из тьмы выплывали ветхие корабли, все в морской тине и ракушках, но все равно державшиеся на плаву. Такие судна Малах приказывал «колошматить в щепу» как только появятся, опасаясь их экипажа. А однажды один из моряков, умывавшийся водой из таза, вдруг отпрянул от него с паническими криками, а потом клялся, что вынырнуло из таза ухмыляющееся лицо утопленника, и что-то ему сказало. Малах тщетно пытался убедиться, что его подручный не протащил на борт хмельного, и не налакался до чертей, но сам понимал бесполезность этого. Спьяну не увидишь такого, от чего можно так быстро поседеть. Вдобавок расшалилась и погода. Штормы следовали один за другим. Временами возникали водные воронки немыслимых размеров , которые втягивали в себя все, что проплывало рядом, чтобы столкнуть и перемолоть. Потом штормы резко сменялись полными штилями, и корабль замирал. Разбойничкам приходилось вставать на весла. В такие минуты были ясно видны великие командирские качества Малаха, который на корню подавлял любой ропот людей, привыкших к легкой наживе и нетрудовой жизни. В тумане слышались отдаленные голоса, к которым настрого запрещалось прислушиваться. Те, кто рисковал, поначалу и не слышали ничего, кроме неразборчивого ропота да отдельных слов. Но со временем голоса начинали обращаться к слушавшим по имени и становились какими-то странно-знакомыми. Никас рассказывал, что если слишком увлечешься, можно сойти с ума. В прошлом плавании один такой, совсем еще зеленый и старших не уважавший, дослушался до того, что отгрыз своему другу лицо. За время плавания было потеряно семь человек. Последний умер при сосем уж жутких обстоятельствах. Начиналось все совершенно спокойно, в редкие моменты полного затишья, когда один из тех, кто помогал корабельному кухарю, вдруг ни с того ни с сего бросил нож и куда-то заспешил. А на вопрос «куда» ответил кратко – позвали! Хозяин позвал! И тут же бывалые моряки, которые плавали с Малахом в прошлый раз, накинулись на этого человека, и накрепко связали его, бросив в трюм. А непонимающим ничего героям рассказали историю о Хозяине Соляного Берега. Соляной Берег – так моряки нарекли остров, мимо которого тогда проплывали. Он был небольшим, и был весь белый от морской соли, въевшейся в камень. Так вот, в прошлый раз, когда они тут проплывали, одного такого тоже «позвали». И вот как его позвали – пошел он как ни в чем ни бывало, и плюхнулся в море. Даже пузырей не было. Так звали еще нескольких, и никого пока еще не удавалось спасти. И удержать такого трудно, может на родного брата с ножиком кинуться, и выявить можно не всегда, а одного привязали – так он себе натурально руку отгрыз, и ушел. И никто его не видел и не слышал, опомнились только когда всплеск услышали. Того моряка тоже спасти не удалось. Все путы оказались бесполезны, от них только и осталась груда порванных и окровавленных веревок. Как он это сделал – так никто и не узнал. Охранявшие его моряки, уснувшие на своих постах, клялись крестом, что не спали ни секунды, просто моргнули – а их уже расталкивает и осыпает пощечинами разъяренный Малах.
Последний участок пути был, по словам Малаха, самым сложным. Малах был готов и к этому – он вынес на нос корабля свою клетку, и выпустил оттуда крупную летучую мышь-альбиноса по прозвищу Летун. С ним Малах говорил как с маленьким ребенком, сюсюкал и качал на руках, и даже команды отдавал так, будто упрашивал. - Ну что, Летун, одна надежда на тебя! Покажи папке дорогу до Дуба! А я тебя за то та-ак накормлю! Летун в конце концов послушался, запищал, взмахнул кожаными крылами, и сорвался с рукава хозяина, улетев в темноту с ярким фонарем в лапах, который ярко горел красным. Малах же следовал за этим огоньком малым ходом, на почти что спущенных парусах. С виду опасности никакой не было, но Малах упорно продолжал обплывать кругами пустые места и то и дело менять курс. - Так надо! – Объяснил он. – Тут морок какой-то! Вроде прямо плывешь, а все время в том же месте выплываешь! Тут в окрестностях… А вон оно! И Малах указал на далекий силуэт воистину монументального строения, одиноко торчащего на маленьком островке, на котором оно еле умещалось. Это был маяк, но маяк, сделанный в виде скульптуры двух мускулистых и лысых мужчин без лиц. Над головами они подымали одной рукой чашу, в которой должно было гореть пламя, служащее кораблям ориентиром. Маяк, конечно, давно уж погасший, ибо никто не зажигал в нем пламени уже бесчисленное множество лет. У скульптур этих были когтистые руки, плавники на спинах и боках, а ноги как будто вросли в камень. - Вот если не знать пути, всегда и будешь приплывать к этой штуке! – Пояснял Малах. – Я однажды даже руль отпустил, так он сам поворачивался иногда! Если б не Летун… А потом началось самое странное. Они проплыли через гигантскую грудную клетку какого-то доисторического чудовища, и одна из мачт едва не обломалась, задев собою одно из гигантских острых ребер, отбеленных до ослепительной яркости. Эти древние кости были словно вратами, за которыми начинался другой мир, давно погибший. Это были полузатопленные руины огромного во всех смыслах города. Над водой торчали только пики башен, густо заросшие водорослями и тиной. Вода была довольно прозрачна, и если поглядеть вниз, было видно, как среди былых человеческих домов неписанной красоты плавают косяки светящихся медуз и другие морские гады. В некоторых домах свет тоже горит, теплый такой, мерцающий, домашний… БУМ! Ударил гром. Малиновая молния рассекла пространство, и ударила в одну из башен. Дальше, если так можно выразиться, пошел дождь. Но таких дождей еще никто не видывал, даже Малах разявил от удивления рот. Сначала все вокруг, включая и сам корабль, и героев, и разбойников, резко намокло, а морская гладь заморщинилась и забурлила. А затем множество крупных водных капель ринулось снизу вверх, отделяясь от морской поверхности, от корабля, от насквозь вымокших людей. Дождь шел наоборот, уходя из земли в небо. К счастью, кроме дождя туда больше ничего не улетало. - А такое у меня в первый раз. – Отметил удивленный Малах, глядя как капли срываются с его ладони. – Экая оказия… - Смотрите! Это завопил кормщик, указывая куда-то по правому борту. Посмотрев в указанное место, все заметили разбитый корабль, который, вероятно, налетел на часть руин, и превратился в бесполезную груду гнилого лома. - Ну и что? – Вопрошал атаман. – Мало ли мы видели разбитых посудин? И тут ему на глаза попался уцелевший флаг. Велес, кусающий себя за хвост. Присмотревшись еще немного получше, Малах потрясенно прошептал. - Да это же мой кораблик… - А вон еще! – Воскликнул один из матросов, указывая в другую сторону. Еще один корабль с флагом Велеса. Из него будто кто-то вырвал середину, и остались от нее только плавающие там и сям поломанные доски, бултыхающиеся в воде бочки и ящики, и большое парусное полотнище, в котором остался обглоданный рыбами труп. Чей – неизвестно. И это был не последний. Все чаще и чаще встречались героям остатки разбитых кораблей, или оставшиеся на плаву фрагменты их корпуса и груза. Встретился на пути и один целый, только огни на нем не горели, парусов не было, и команда вся куда-то девалась. Малах едва не врезался в него сам, но вовремя крутанул штурвал, и обошел, лишь слегка задев бортом. Со временем обломки кораблей Малаха стали попадаться чаще и чаще, и по мере этого команда все больше боялась. Но высшей точки их страх достиг, когда один из побледневших матросов указал в сторону левого борта. Там плыл еще один корабль с Велесова Хвоста, целый и невредимый. На его палубе собралась вся команда, как на подбор, а за рулем был виден замерший с раскрытым от шока ртом еще один Малах, и тот самый матрос, который указывал на самого себя дрожащей рукой.Долго полюбоваться этим зрелищем не вышло, так как прямо под противоположным кораблем вдруг вынырнуло нечто огромное, похожее с виду на кита, и своей исполинской зубастой пастью вгрызлось в днище судна, с треском сминая его, словно соломенное. Над водой послышались панические крики, люди посыпались в воду, словно из случайно опрокинутой миски с горохом, а остальной корабль развалился самостоятельно, когда «кит» занырнул обратно, породив собою мощную волну и широкую воронку. И это стало последней каплей для Малаха. - ХОДУ ОТСЕДОВА!!! И они дали ходу. О, как они дали ходу. Еще никогда разбойники не работали веслами так самоотверженно и упорно. Весь корабль сотрясался от их нескончаемого, громового «ииии р-раз!». С них сходило по семь потом, но напуганные разбойники забыли про усталость. Буря тем временем набирала обороты, а за бортом можно было лицезреть десятки разнообразных сцен гибели корабля Малаха. Сцены того, что ждет их, десятки таких же кораблей, разрываемых морскими чудовищами и налетающих на камни служила им лучшей мотивацией. Дошло даже до того, что два одинаковых корабля обстреляли друг друга, борясь за то, чтобы самим лечь на лучший путь. Гребцы кричали, пушкари палили, Малах вращал штурвал и горланил сорванным голосом какую-то лихую песню, грохотал гром, древесину дробили ядра, и в этом хаосе и панике герои даже не понимали, что им делать и куда себя применить. До их ушей донесся вопль Малаха. - Надо было брать полсотни!
Кончилось все так же внезапно и резко. Судно Малаха снова ворвалось в туман, странный дождь прекратился, громы и молнии начали затихать, а беснующееся море потихоньку вновь приобретало свое обычное мертвенное успокоение. Выбившиеся из сил моряки в трюмах висели как тряпки на веслах, канатах, вповалку валялись у бортов, а Малах до сих пор не мог разжать руки на рукоятях штурвала. Прошло довольно много времени, прежде чем хотьк то-то смог пошевелиться. И вот-вот уже атаман собирался что-то сказать, как вдруг его лицо просияло. - Доплыли! Ай да черти, все-таки доплыли! Туман снова рассеялся, и наконец все узрели Мировое Дерево. Алексей Орел ни разу не погрешил против истины – могучий дуб был так толст, что его с трудом можно было охватить взглядом даже издали, и так высок, что его густая крона терялась где-то в небесах. Гористое побережье Лукоморья было изрыто исполинскими корнями, среди которых росли дубы поменьше. Тень от этого дерева накрывала собою корабль Малаха, казавшийся ничтожным, как таракан перед сапогом. Малах сейчас получал искренне удовольствие от потрясенных лиц своих пассажиров и своей шайки, и посмеивался над ними, хотя было видно, что он и во второй раз не верит собственным глазам. - А сколько бы гробов хороших вышло из такого-то корча? А? Верно я говорю? – И тут Малах отвлекся на внезапно спикировашую на него белую летучую. Мышь, которая уцепилась за его рукав. – Летун! Летунчик, родной мой! Как я по тебе скучал!
Радостный момент несколько омрачил тот факт, что корабль сел на мель в нескольких верстах от берега. Слишком глубоко проседал тяжелый кощеевский фрегат. От резкой остановки все кубарем полетели вперед, а кое-кто перелетел через борт, и плюхнулся в воду. Радостные возгласы сменились на громкую и отборную матерную брань.
-
Оригинальное увлекательное путешествие!
-
Меня всегда удивляет вот что: такие объемные посты, но читаются легко и воображение рисуют яркие картинки. Спасибо, мастер.
-
Ну ты дал стране угля с этим путешествием, конечно).
Три дня ждал, чтобы отплюсовать).
|
|
-
Ловкий ход!
-
Сразил наповал!)
|
|
|
И снова все было Василию не по нраву. Как сказал эдак просто воин гетманский про то, что пытать его несут, так аж скривило княжича, как будто кислое что съел. В его мире с врагами бились насмерть, но если уж брали в полон — сажали после победы с собой за один стол: пей, ешь, радуйся моему гостеприимству да тому, что цел остался. А коли я к тебе после в плен попаду — там уж сам решай. Всякую сволоту — убийц-душегубов, колдунов да извергов — конечно, и вздернуть могли и даже на костре спалить, если опасения были, что восстать может, но чаще их и в плен-то не брали. А вот чтобы пытать... Нееет, такого княжич не делал никогда. Ну, положим, во дворце при Елисее был заплечных дел мастер, но то царские дела! Заговоры надобно раскрывать, тут уж не попишешь ничего. И то речь а предателях. А тут... ну, враг, да, ну лютый, ну, непримиримый, но ведь он честно против их отряда сражался. Мешает? Ну, ножом его по горлу и весь сказ. Иль отпустить на все четыре стороны, коли поклянется против русских людей зла не замышлять. Однако же не Рощин этого старика в плен брал, и не ему по военным понятиям было его жизнью распоряжаться. Потому он молчал, хоть и хмурился. Не укладывалось у него в голове, как такие люди могут таким благим делом заниматься. Но успокаивал он себя, что покуда никто никого еще не пытает, погрозить — то иное дело. Зато когда ворожей показался, Василий с трудом руку от сабли удержал. Ну натурально — колдун! И голова козлиная — то Сатаны символ! Как можно с такими людьми знаться?! Удивительным образом княжич точно знал, что погадать у цыганки — грех невеликий: исповедался, покаялся, свечу поставил — и ладно. Но вот это вот чудо косматое о куриных ножках — это совсем другое дело. И внутри его не отпускало чувство, что воздух липкий, и налипает налетом на душу прямо. К счастью, ладанка материнская на шее защищала от всяких таких дел, но уж когда монахиня к выходу устремилась, не выдержал Василий и за ней вышел. Подальше от срамного действа. — Так я толком тебя и не поблагодарил, матушка, за то что метку чародейскую с сердца моего свела, — сказал он. — От всей души тебе поклон, а то б пришлось такое же непотребство претерпевать. И поклонился. Перед божьим челвоеком и княжичу голову склонить не зазорно.
|
«Бубна», похоже, и сама не была в претензии, и драться с незнакомцами, только что разгромившими кавалеристов, никто не спешил. Разбойники жили хоть по своим, но по законам, и по этим законам признавали право победителей первыми поживиться за счет павших. Но не были кощеевцы богаты ни деньгами, ни одеждой, ни иными ценностями. Когда морские разбойники поняли и это, они совершенно потеряли к мертвецам интерес, и позволили Фоме оттащить их прочь из дому, ожидать, когда за покойниками подвезут тележку-труповозку. Сами же герои спокойно покинули разгромленную корчму, провожаемые долгими взглядами.
Соловей-разбойник сразу же повел их к отдаленной избе на самом отшибе Велесова Хвоста. А по дороге Соловей неустанно ворчал на свою нашедшуюся дочь, и постоянно сравнивал ее с матерью, такой же, по его словам, «безрассудной стервой». Однако ворчал Рахманович беззлобно, можно сказать, что просто для порядку, чтоб не возомнила дочь, что теперь ей все дозволено, раз уж стала взрослой, а папку ее художества давно не трогают. А как дошли до хатки – встретил их на крыльце старый ворожей. Борода седа, голова лыса, нос крючком, и одет в мешковину. Заметной деталью облика было самодельное ожерелье до самого пупа, сделанное из отрубленных куриных лапок на грубой нити, и накидка из козлиных шкур с рогатым капюшоном по форме козьей головы. Но хоть старый был ворожей, однако ж не больной, бегал резво, а глядел зорко. Издали узнал пленника, которого несли на плечах Фока и Василий, замахал приветливо. - Сосед! – Радостно воскликнул ворожей. – Тадеуш, ты ли это? И что ж за беда с тобой приключилась? Со скалы чтоли свалился, да сам дойти не смог? Кощеевец только головой окровавленной помотал. - В этот раз нет. Взялись мы с Сигизмундом приговор исполнить, да вот стары мы уж для ратного дела оказались, побили нас всех эти залетные. А меня пытать да мучить ведут, про хозяина спрашивать. - Эк… - Крякнул ворожей, озадаченно погладив бороду. – И что ж теперь, никак по другому не решить? Кощеевец обреченно помотал головой, давая отрицательный ответ. - Ну чего ж тут поделать тогда. – Развел руками ворожей, и тут же потерял к соседу всяческий интерес. – Вы, хлопцы, его в сарай пытать ведите, чтоб он мне тут не шумел. А сами сказывайте, какая дорога вас ко мне привела, какая боль-хвороба одолела. Не иначе раны опосля сутычки залатать? - Вот хрен старый. – Высказал вслух свои мысли Соловей, однако продолжать не стал. Заговорил громко, как будто с глухим. – Вот у этой девки, что с клюкой, знак поганый на сердце отпечатан! Теперь на нее всяка кощеевская шавка кидается! Снять сможешь? Хмыкнул ворожей опять, и долгим взглядом посмотрел на Чернавку. От этого взгляда Чернавка ощутила себя так, будто ее прилюдно раздели донага. - Да на ней поди не одна метка-то, от самых разных хозяев. Но про ту, что ты говоришь – сведу. Веди ее в светлицу, усатый, и кого покрепче с собой прихвати. Держать ее придется за руки да за ноги. - С ней пусть ее друзья справляются. Она им доверяет, они ей, пуд соли вместе съели. А я тут еще чужак, так что пойду в сарай. - Соловушка размял кулаки и зловеще ухмыльнулся. - Поговорю с этим твоим Тадеушем.
************ Снятие метки Яноша было процессом не для слабых духом и желудком. Уложили Чернавку на лавку – вот ведь рифма вышла – развел ворожей в печурке огонь, да и сыпанул сыпанул туда с размаху порошку какого-то. Зашипело вдруг, закоптило, стало пламя в печи зеленым, перестало тепло отдавать. Светлица наполнилась едким дымом зеленого оттенка. У Мирославы закружилась голова, и она поняла – здесь будет твориться темный ритуал, и человеку Божьему делать при этом святотатстве нечего. Другие остались, и стали вокруг девушки, по требованию ворожея взявшись за руки. В изголовье Чернавке положил ворожей птичий череп и отрезанную змеиную голову, у ног – черные вороньи перья и сброшенную змеиную чешую. В каждую руку дал по зубу какой-то неведомой твари. А на грудь тяжелый черный камень с начертанным на нем символом глаза. - Теперь повторяйте за мной. – Повелел ворожей. – Да не вздумайте разорвать круга! А то ее еще черти в печь утащат! А ты, гусляр – ворожей обратил внимание на Лелислава – наиграй-ка что-нибудь такое, что на твой вкус подойдет. Поможет.
Убедившись, что все всё поняли, ворожей махнул рукой – и с первыми аккордами странной и пугающей музыки, которую извлекли из струн ловкие пальцы песельника, взмахнул сухощавыми руками, резко распрямившись. Тень ворожея, направленная ранее совсем в другую сторону, против всех земных законов легла вперед, накрыв собою Чернавку. Ракрылись шире глаза старика, засияли внеземным светом. Заговорил ворожей стихами, начал, как умел, творить заклятие.
Мертв палач и мертв владыка Нет их власти поелику Над сей девой предо мной Вверена она другой!
Ты, владычица Морана Под твоей она охраной Ты, нерожденный сын-змей Ее клятва – быть твоей
Каждую фразу, которую говорил старый ворожей, надлежало хором повторять героям, раскачиваясь в такт музыке. Ворожей говорил исступленно, и даже не замечал, как сильно потеет, как закатываются его глаза, а голос меняет тембр.
Помогите ворожею Чтоб стереть рукой моею Ненавистную печать Чтоб Кощею не забрать
Сердце девичье в могилу Наделите вашей силой! Сердце вырвать из когтей У Кощеевых детей!
И тут с невероятной прытью запрыгнул ворожей на лавку, и оседлал живот Чернавки, плотно придавив ее. Глаза ворожея в буквальном смысле горели. Зрачок правого глаза сузился, став похож на змеиный, а зрачок левого расширился, став похожим на черный глаз самой Маринки, через который глядела на нее сама владычица царства мертвых. Только раз глянул ворожей на друзей-соратников Чернавки, и гаркнул не своим голосом, а сразу двумя чужими. - Держите же ее, да крепко! Брыкаться ведь будет! Вскинул ворожей руку – и резко опустил, остановив на расстоянии в половину пальца от груди девушки. И подчиняясь этому взмаху, вдруг стала и одежда ее, и кожа прозрачной, словно стекло. Стало видно, как сокращаются под ребрами розовые легкие, и как быстро-быстро сокращается, качая кровь, ее алое сердце, на котором будто клеймом была выжжена черная руна Неписанного Языка. А ворожей снова затараторил вкрадчивым змеиным шепотом. Теперь с Чернавкой говорил тот, кому давала она свою клятву в обмен на свободу.
У Соловушки все детки Носят злые в сердце метки И Маринке так сложилось Темным силам впасть в немилость
Перепродав душу дважды Глупо верить, что однажды Что-то станет по-другому Но хозяину иному Кроме нас тебе не быть Знак Кощея удалить Ворожеевой рукою Я позволю, и женою
Станешь сыну моему Вверю я тебя ему Как исполнишь волю Мары И развеешь злые чары
Ворожей в полубессознательном состоянии взял руку Чернавки, и положил ее на грудь той. И рука девушки прошла сквозь прозрачную кожу и кости так, словно перед ней был лишь дым. Чернавка почувствовала, как ее пальцы против воли сжались, и схватили ее же собственное сердце, бьющееся так торопливо, что онор, казалось, сейчас разорвется. Тело само противилост такому противоестественному вмешательству – оно истерически сигнализировало болью, выгибалось дугой, пыталось сбросить с себя и ворожея, и удерживающих ее изо всех сил соратников. Каждый мог прочувствовать и поразиться тому, насколько же сильна в действительности калечная девка, что ее не могут удержать несколько здоровых мужиков. А речь Ворожея продолжалась.
Я напомнил уговор А теперь же - приговор Знак Кощея выжгу ядом Ведь всегда с тобою рядом
Змея сила, змея суть Так прими же прямо в грудь В сердце яд мой Но уснуть Вечным сном ты не успеешь Знак - исчезнии, не имеешь Больше силы ты, Кощей Акулина! Ну! Убей!
В тот же миг рука Чернавки снова на глазах у всех превратилась в змею, и ее острые, истекающие ядом зубы впились прямо в сердце. Вот тут Маринка закричала так, что это услышали даже те, кого в хате не было. Одновременно с ее криком полыхнуло пламя в печи, и даже вырвалось наружу, через трубу. И когда Маринку уже стало невозможно сдерживать – все кончилось. Метка с шипением и дымом растворилась, и сердце снова стало гладким и розовым. Рука-змея покинула пределы организма, и вернулась в свое нормальное состояние, снова став самой обычной и с виду не столь уж могучей. И тут Маринка дернулась особенно сильно – и просто расшвыряла и своих друзей, и ворожея, а сама сверзилась с лавки, предварительно переломав ее пополам.
Через минуту ворожей с трудом поднялся с пола, проморгался, разогнал руками облако дыма из погасшей печи, и устало проговорил. - Уф… Вот и все, соколики. С вас корзинка яиц, крынка молока, хлеба и водки ржаной. Только чтоб до завтра. А то прокляну.
Можно было перевести дух. Все кончилось. Одной проблемой стало меньше.
-
Прекрасен. Обожаю такие посты.
-
Like it
-
Крутое лечение.
-
Уваау! Ваау! (одни междометия, выражающие восторг)
-
Это нечто! Стихи прекрасны! Но особенно позабавило "а то прокляну" в конце)))
|
|
|
Зазвучала, поплыла над полем боя быстрая и напряженная мелодия, извлекаемая ловкими пальцами гусляра. Каждому она навевала сказочные образы могучих, с большой буквы Русских богатырей и отважных воинов, которые рьяно бросались в бой, чтобы обязательно в нем победить. Поневоле в каждого эта мелодия вселила уверенность, успокоила, руки стали крепче держать оружие, а страх если и был – заставлял не оторопеть и поелать кинуться наутек, но уничтожить опасность для жизни.
Против Рощина у кощеева кавалериста не было никаких шансов. Тот успел только собственную саблю поднять, и ее лезвие тут же переломилось от удара, а следом прогнулся и старый нагрудный панцирь. Да, лезвие не смогло с первого раза прокусить защиту, но кавалеристу все равно досталось – от удара у него сломалось ребро, и тот, пошатнувшись, неловко отошел назад, едва устояв на ногах. На пол упало обломанное оружие. - А не такой ты и зеленый, каким кажешься. – Одобрительно произнес Соловей. – Молодцом. Он ударил по тому же, кто бил его самого. Короткий и резкий свист – и лицевая часть закрытого шлема кавалериста была словно бы перечеркнута вытянутой и неровной щелью, как будто туда пришелся удар топора. Изображенное на металле лицо получило своего рода шрам, равно как и лицо самого кавалериста под маской. Он охнул, и упал на одно колено, а из-под лицевого щитка побежал кровавый ручей. Но кавалерист сдаваться не хотел. Лишившись оружия и получив раны, он продолжил бой, и выхватил из-за пояса два кинжала. А еще – получил подкрепление в виде двоих союзников, вставших перед ним.
Франц не особо умел швырять кинжалы, а потому неудивительно, что его бросок оказался неудачным. Врагу даже не пришлось уклоняться.
Шаман, оставшийся в тылу, кажется, как раз собирался сделать новую пакость, но был слишком занят этим делом, и до самого конца не замечал, как близко подобралась к нему смерть. Смерть приняла образ лихого мужичка с плутовскими повадками, который вдруг появился позади него, приобняв, словно старого друга, а затем, рывком вздернув его голову за подбородок, с силой всадил снизу кинжал. Длинное лезвие сразу же достало до мозга. Шаман вздрогнул, всхрипнул, из открывшегося рта полилась кровь, а потом Фока позволил безжизненному телу упасть на пол с глухим стуком. Чернавка явила свою силу. Кавалерист пытался защититься, подставить укусу доспех, но змея знала точно, куда ей вонзать ядовитые клыки. Вскричал воин, завырывался, хотел змее голову срубить, но змея была быстра – после укуза сразу же разжала челюсть и как пружина вернулась к изначальному своему положению.
Тем временем, пока другие отбивались от наседающих кощеевцев, матушка пыталась сотворить молитву. Кощеевцы это заметили – по приказу командира часть их двинулась на монахиню, но путь им преградил Франц, пытаясь не подпустить к игуменье воинов. Иван, к сожалению, не смог точно понять, что же случилось. Музыка Лелеслава настроила его на нужный лад, он припомнил, что слыхал о чем-то таком из книг. В Эдинбургском княжестве такое вроде бы называлось «изнанкой» - здесь в той или иной форме оседали все плохие мысли и эмоции всех обитателей этого мира. Но вот как они сюда попали, и что от этого толку… Впрочем. Ивану это не понадобилось. Монахиня закончила молитву. И стоило ей только сказать «аминь», как вокруг внезапно посветлело, и все вернулось на свои места – корчма, столы, посуда, и разбойники, в страхе шарахнувшиеся к стенам. На полу в луже крови лежал шаман. Остальные кощеевы воины как-то разом ослабели, а их доспехи стали выглядеть еще хуже. Теперь они были не только попорчены большим количеством былых битв, но и временем – черные панцири покрывали рыжие пятна ржавчины. - Ого! – Прошел по толпе ропот. – Смотри, смотри… Теперь разбойники следили за битвой с еще большим интересом. И, судя по всему, болели именно за героев.
Тем временем настал черед кощеевской кавалерии. Они поняли, что отдавать просто так клейменных им не собираются, и потому оперативно перестроились. Подраненных воинов подменили те, кто ранее ждал своего часа, и попытались как-бы взять героев в полукольцо. Двое, включая подраненного, кинулись на Рощина, и если раненый лишь напрасно помахал перед ним кинжалами, не дотянувшись до самого княжича, то второй все-таки умудрился его достать и задеть парню плечо. Больно, но не фатально. Соловью снова досталось. Он снова не сумел уйти от атаки, и враг сблизился с ним на непозволительно малое расстояние. Воскресший легендарный разбойник совершенно нелегендарно получил новую рану. В толпе зазвучал недовольный ропот. Францу опять не повезло. Он смог защитить Мирославу, но поплатился за это тем, что не сумел отразить удар по себе. Кавалерист сделал обманный финт, после чего рубанул германца по голени. Маринкой же занялись всерьез. С ней решил разобраться лично сам командир кавалеристов. В его руке материализовался длинный хлыст, который тоже был чем-то похож на змею, так как извивался, будто живой. Даже без замаха он рванулся к девушке, и тут же опутал ее, прижав руки к бокам. А потом ее так сдавило, что у девушки потемнело в глазах. Этим решили воспользоваться другие воины. Один например, тот самый, которого отравила Чернавка, нанес ей новый удар лезвием. Маринке стало еще больнее, в глазах потемнело и заплясали желтые огоньки. Еще один кавалерист решил, что будет неплохо напасть на Лелислава. Так бывало редко, многие недооценивали гусляров и других музыкантов, которые сопровождали воинов, и напрасно. Но эти были тертыми калачами, и получше многих знали истинную силу некоторых таких людей. Лелислав, к счасть. сумел вовремя уйти от атаки, отпрыгнув в сторону. Двое оставшихся кавалеристов выбрали своей целью Фоку. После того, как этот нахал убил одного из них таким подлым приемом, они решили во что бы то ни стало разобраться с татем. А потому один из них бросил в Фоку кинжал, а второй в несколько прыжков настиг вора, размахнувшись для рубящего удара. И если от кинжала Фока увернулся, то от удара – нет. Жилистое тело Черного только что обзавелось новым уродливым шрамом.
|
|
|
|
|
|
|
Не след было боярскому сыну пугаться волшбы, но Рощину, конечно, не по себе стало, когда цыганка глаза закатила. Но рука его не дрогнула, когда подхватить гадалку пришлось. Почувствовал он тугую плоть, молодую, женскую, материнскую, сочную, как яблочко красное, яркую, как цветок раскрывшийся, жаркую, как натопленная печь. И только хмарь на душе не давала пламени разгореться. Усмехнулся он, на кошелек глядя. Достал оттуда еще горсть монет, протянул ей. — И ты себя береги, красавица. Схорониться бы тебе, чует сердце мое, могут тут случиться булатные проводы да червоные слезы. А вот из ребятишек твоих кто мог бы за лошадьми присмотреть. Говорили, что цыгане лошадей воруют — и это правда. Но то цыгане, а это цыганята. А клин клином, как известно, вышибают. — А звать-то тебя как? Даст Бог, свидимся еще.
Вот, опять басурманин не своей печалью опечалился. Слыхал Василий о людях ратных из земли немецкой, что вроде как воины, а вроде как и чернецы. Те обыкновенно крест на одежде носили, и давали обет не дотрагиваться до женщин. По-разному к ним относились на Руси, где божьими дворянами звали, а где и псами-рыцарями. Воины они, говорили, хоть куда, да честный бой не жалуют только — где скопом навалиться, где сонных резать, где сзади ударить, вот как Франц этот, что с волком тешился, на палача со спины напал. А этот лучник сумрачный, интересно, не из таких ли? Не потому ли на цыганку взъелся, что видит око, да зуб неймет? — Ты, стрелок, по всему видать, человек заморский, не знаешь законов наших неписаных. Так я тебе расскажу. У нас на Руси говорят: "Не пойман — не вор", а повинную голову, — тут подкинул он кошелек, звякнувший монетами, — меч не сечет, слыхал? А коли не терпится тебе, ясный сокол, покогтить кого, так не когтил бы лебедицу, не видишь — птенцы у нее, семеро по лавкам, мал мала меньше. Пойдем-ка лучше в кабак, там, я так мыслю, поболе тех, кому твоя проповедь о добродетелях християнских больше в масть выйдет. Если, конечно, не заробеешь, коль не мать с детишками пред тобой будет, а люд лихой.
|
В какой-то момент казалось, что все получится. Анне поднимала ослабшего Генрика, Сарток с Фиром, поддерживая друг-друга так же направились к выходу. Кэй, бросившаяся к огромному мечу варвара, с большим трудом подняла эту железяку. А Кернан, сын Конна, собирался вырубить Айдана, который все еще творил магию, от которой храм содрогался и выл в предсмертных позывах. Каково это, находится в месте, которое вот-вот погибнет? Осознавать, что массивные колонны сейчас рухнут и бесконечно тяжелый потолок рухнет вниз. Видеть как далеко все выходы и как близко смерть. Были ли друзья когда либо в настолько безвыходной ситуации? Трудно даже представить. - Не... делай... этого... - срывалось с губ Генрика. К кому обращался старый паладин? К Айдану? Мог ли оруженосец услышать мольбы рыцаря? Просьбы любимой? Слова паладьи? Айдан улыбнулся. - Спасибо тебе за все. Спасибо за ночи проведенные со мной. Спасибо за дни. Спасибо за тепло, за чувства. Спасибо за заботу и улыбки. Спасибо за любовь. Голос паладина доносился легким шепотом, но словно отовсюду. Кернан застыл в полушаге от парня. Неясное сияние вокруг него, словно мембрана, укутало варвара не давая вырваться. В следующий миг такое же сияние окружило и остальных, включая минотавра. Потом был треск и грохот. Валились опоры, трещали стены. Огромные валуны падающие сверху. - Спасибо вам, друзья. За все, - все тот же шепот из ниоткуда. Айдан улыбнулся. Это было последнее что видели, прежде чем яркая вспышка поглотила все вокруг.
Анне и Генрик, открыв глаза, поняли что находятся в храме. Большой холл, колоны, красивые гобелены. Перед ними находился алтарь, у которого с широко раскрытыми ртами стояли монахи. Они явно не ожидали увидеть тут двух изможденных паладинов. Прежде чем Алую Розу покинули последние силы, она слышала взволнованные вскрики монахов и властные приказы архиепископа помочь защитникам веры.
Фира сияние перенесло в вечный лес, от которого тот когда-то отказался. Пред ним стояло огромное древо, раскинувшее свои корни во все стороны света. Его ветки тянулись до бесконечности долго, а листва застилала все небо. Древо познания, чья сила питает весь мир. Друиду не оставалось ничего иного как преклонить колено перед самим естеством природы, воплощенным в этом месте. Еще никому прежде не было даровано такого права - видеть сердце Эллатедсана древо мира.
Сарток, немного отдышавшись, понял что находится в библиотеке. Стеллажи. Книги. И много-много стендов. Они уходили на километры во все стороны. В глазах мага заискрилось счастье.
Кернан, не удержавшись на ногах, упал. Как ни странно Коготь Дракона лежал прямо пере ним. Быстро встав на ноги, варвар оглянулся. Чистый, холодный воздух, шпили высоких гор и незримые тропинки между валунов. Вдохнув на полную грудь сын Конна ощутил странное тепло. Нет, воздух был как и раньше морозным, но в душе чувствовалась радость. Приятное чувство дома, вот что это было. Оглянувшись варвар высмотрел тропу. Пойдешь вниз, окажешься у своей деревни. Пойдешь вверх, окажешься на вечном кулаке. Арене богов, откуда либо не возвращались, либо возвращались великими ханами. Душа рвалась домой. А сердце подсказывало путь к славе.
Кэй, ощутив что стоит на твердом полу, еще некоторое время не хотела открывать глаза. А когда открыла даже присела от неожиданности. Она была в хижине. В хижине Мелиссы... нет, в ее хижине. Все тут было так же, как и в тот день, когда они с Айданом покинули это место, отправившись на встречу своей судьбе. Только порохом слегка укрыто, от того что никто не убирался. Одна лишь вещь тут была не на своем месте. На кровати, где колдунья впервые перевязывала раны паладина лежала кобза. Та самая...
-
мне понравилась игра было чертовски приятно спасибо огромное
-
Спасибо! Все было замечательно!
-
Спасибо за игру! Было круто ^__^
|
|
|
Лелеслав неизменно благодарил всех высказывавшихся. -- Спасибо, друг Франц. Обещаю, что не подведу твоего доверия... -- Спасибо, жена загадочная. Пойдешь со мной -- будет хорошо, будешь другим занята -- все одно справимся, из восьми кто-то да окажется свободен, всего-то при разговоре поприсутствовать.
Особо же гусляр ответил Мирославе, еще в пути, едва монахиня соизволяла заговорить, Лелеслав почтительно прерывал всякую свою речь. Спокойный перебор струн сейчас, правда, прерывать не стал, надеясь, что тихая музыка разговору не помеха. -- Истинно так, матушка. Приглашаю, всех кто более неотложными делами занят не будет, пойти со мной. Ну там, не знаю, что с дороги да перед дорогой в селении может понадобиться, но если что -- устраивайте свои дела, сопровождающих авось хватит. Я бы больше, игуменья, опасался не за разговор с Малахом, а как бы против нас уже на корабле лихое не затеяли. Потому и думаю, что надо бы бдящих по ночам оставлять. Да, может, кашеварить самим.
Вообще, поболтать, как и всякий гусляр, Лелеслав оказался большим любителем. И сам рассказать, и других послушать. Улучшив момент, и сам спросил у Мирославы. -- Игуменья, я вот в толк не возьму, не просветишь неразумного? Вот, читал заморское писание о господе нашем. Вроде как их трое но он един -- ну хорошо, тут ясно, можно себе предс авить. Вроде, Отец это Иегова, сын это Иисус. А Саваоф из них который? Там же вроде как третьим дух, а если по картинке судить, так он вообще голубь. Ну не голубю же богом воинства быть? Странно это как-то, засмеют воины голубя-то, они народ суровый.
-
О, столько внимания матушке. Однозначно плюс)
-
Оо, богословские споры! И вообще, радует твоя активность и твой слог. Продолжай в том же духе
|
|
-
Топор на пол бросила, клюку подобрала и отошла к Францу. Рядом встала, руку на плечо положила, потом по волосам погладила. - Успокойся. Мило то как :З
|
|
|
|
Прольется кровь. Простые слова. Но сколько в себе объединяют. Чувства. Отношения. Судьбы. Прольется кровь. Каждый, кто стоял в комнате, ощущал это своей кожей. Мурашки, холодный пот, ярость и страх одновременно. Взвыли зверолюди, призванные колдуньей. Взъерошили свои гривы. Открылась дверь, откуда внутрь ворвался жар и гул битвы. Первым вырвался из комнаты Кернан. Он уже не мог больше ждать. Его двуручный меч был готов встретить врагов, сносить им головы, резать и рубить. За ним сразу же ворвались в огромный зал зверолюди и призванные герои. Анне с алебардой на перевес. Генрик со своим молотом, Сарток уже готовящийся произносить смертоносные заклинания. И кровь пролилась. Бой, кипевший до этого, поглотил свежие силы. Все без остатка. Рубили паладины, рвали и метали зверолюды. Жгли и уничтожали маги и колдуны. Кэй, все это время сидевшая на шее у минотавра, использовала поданный Ингмарской арбалетом. И смотрела. Выглядывала. Айдана. Ее рыцаря, паладина и любимого. Он был так близко и в то же время так далеко. Окружен врагами, разного рода и облика. Рубящий направо и налево, поглощенный яростью. И все же это был ее Айдан. Тот самый мальчишка, с которым она провела ночи в таверне и там, в деревне. Тот самый мальчишка, играющий на кобзе, смущающийся разговоров и иногда не знающий своего пути. Сейчас он сражался плечо к плечу с каким-то воином, напоминающим помесь фавна и медузы, а группа Кэй, состоящая из тех друзей паладина, что пришли на ее зов, быстро продвигалась вперед. К тому месту, где сражался сам молодой паладин. Кровь, насилие, убийства продолжались и продолжались. Сколько времени прошло, прежде чем в огромном зале осталось всего с десяток особей? Кэй, верхом на израненном минотавре. Сарток, уже выдохшийся и устало смотрящий вперед. Аннелиас, упавшая от бессилия на колени, опираясь на свою алебарду. Вся в крови и поту. В таком же виде Генрик, только помятый гораздо больше. И Кернан. Весь красный. Непонятно где у него и чья кровь. Ранен ли он? Зрачки широкие, дыхание тяжелое. Сейчас он выдел всю тысячу миль, простирающийся сквозь пространство и время. Видел все это и в то же время не видел ничего. Айдан, в это же время, стоял немного впереди этой группы. Разделяли их целые горы трупов. Как разного рода зверолюдов, так и нежити уничтоженной в этот день. Паладин, такой же измученный и весь в крови и внутренностях врагов, находился на пьедестале. Перед светящейся синей сферой. Казалось, что парень не видит и не слышит ничего. В его личном, маленьком и личном мире, существовала только эта сфера. И все. На оклики Генрика или Кэй паладин не реагировал. Не слышал. Или не хотел слышать. Потянул руку к сфере. Жадно. Желанно. Пальцы тряслись от волнения. Вспышка. Синий свет, озаряющий все вокруг. Слепящий, дарящий покой и блаженство. И образы. Яркие, правдоподобные. Настоящие. Айдан. Весь в черном. Корона терновая на нем. Старший только. Лет на десять. Окружен стражами в черных доспехах. С черепами на плечах. Огромная площадь, залитая толпами людей, что с раскрытыми ртами смотрят на Айдана. Пьедестал. Высокий. Огромный. С троном позади. Троном из костей и черепов. Громкий, зычный голос. Совсем не похож на тот мелодичный и спокойный тон, к которому привыкла Кэй. Но это, все же, голос ее рыцаря и паладина. Айдана. "Закон! Порядок и справедливость! Вот что будет нашей целью! Я вынужден принять жесткие меры во имя Добра! Это временные трудности на пути к Царству Света!" Восторженные возгласы на плозади, крики людей, вопли женщин, всеобщий экстаз, в котором слились все стоящие перед новым королем, провозглашающим свою доктрину. "Во имя Добра уничтожим нечистые расы! Несогласных в тюрьмы! Еретиков на костер! Кто не с нами тот против нас! Люди, я даю вам последний шанс! Слушайте, все во имя веры!" Только сейчас понимаешь. Площадь. Нет, весь город, собравшийся тут, это были люди. Не было тут ниодного гнома, эльфа, зверолюда. Только люди. Высокие и низкие. Чистые и грязные. Богатые и бедные. Все люди. И все до одного объеденные любовью к своему королю и его рвением и ненавистью к всему другому. Новый мир. Империя. Восставшая их пепла, на плечах Айдана. Империя людей. "Всё во имя веры!" Неслось по площади. И рушились гордые и неприступные твердыни гномов, под ударами огромных осадных машин. "Всё во имя веры!" Неслось по площади. И горели вечные леса, укрывавшие последних эльфийских защитников. "Всё во имя веры!" Неслось по площади. И вешали всех магов, которых только успевали найти по белому свету. Жгли, колесовали, четвертовали. Не щадя ни женщин, ни детей. "Всё во имя веры!" Неслось по площади. Мир, утонувший в крови и насилие перераждался. Становясь миром людей. Без магии. Без нечистых рас. И становясь миром бесчеловечности. Когда все очнулись, то как и ранее были в холле. В том же, где только что закончилась битва. Где Айдан стоял у синей сферы, только уже с опущенной рукой. Меч упал на пол, громко звеня о кафель. Паладин же припал на одно колено. Что он видел? То же что и все? Видел ли себя и тот мир, к которому он вел? - Не делай этого, - едва слышным шепотом сказал Генрик и упал. Без сил. И без сознания. Сарток тяжело осел рядом. Тяжело дыша. И смотря куда-то вперед. Вдаль. - Он сделает это, - сказал Фир, находящийся немного позади минотавра с Кэй, - Сделает потому, что должен. Пророчество. Судьба. Айдан, все так же, стоял на коленях перед сферой. Спиной к другим. - И сейчас он впитывает силу храма, - добавил друид, - как губка. Как и ты, Кэй, повелительница лесов и избранница древних богов. Дочь луны и сестра солнца.
|
Сколько-то шли они, пока до Киева, града стольного, дошли, Фока и не упомнил. Знал лишь, что время долго тянулось, что серое полотно дороги грязной, прямо меж ушей лошади, видел изо дня в день. Бывало, что скукою маялся да на своих двоих шел, размеренно грязь ногами втаптывая. А дорога, как вроде заговоренная – все не кончается и стелится аки речка в разливе. Пока до града добирались, еще больше с товарищами сдружился. Кой де раз не шельмует, коли в карты сядут играть с Витей. Да то не Фока виноват: руки-то привыкли масти дергать, а переучиваться – хуже самой учебы, так что только силой заставлял себя тать по-честному играть. Ежели слово какое бранное на язык лезет, Фока старается проглотить, да искоса на матушку поглядывал, мол понимаю, что ухо "болеть" будет, что негоже человеку божьему мужицкие бряцалки слышать. А ежели с Ваней за костром о том, о сём баят сядут – Фока каждое слово передумывает, ведь знает, что понести может, наговорить с пять коробов, а человек, доверие проявивший, поверит еще, небось. Стыду-то будет, так Фока прям по рукам и ногам опутанный ехал: ни обдурить, ни картинами по босяцки перекинутся, ни судьбу поругать. Да все то пустое, ведь впервые, Черный товарищами надежными обзавелся. Да не просто прохожими-перехожими, а такими, что и спину показать им можно, да и сами жизнь доверят. От того и дорожит Фока, не беснуется. Зато как в палаты каменные въехали! Фока враз шапку долой. С коня сиганул. – Простите други, не могу я больше аки праведник в склепе, - парень умоляюще на товарищей глянул и, убегая, прокричал, - на завтра я найду вас! А что было потом? Да все было. Коли верите, а коли нет, можете у всех спросить. Видели Фоку и на мосту Рыбьем, ближе к полудню, дрался вроде бы с кем-то. Правда не понятно было, толи он бьет, толи его. Дальше видели его у дома Красного, что на Пряничном въезде – в картины играл. Как играл понятно, ведь ушел с монетой звонкой. Да тут же её прокутил в корчме "Медовый бык". Там же в кости играл с гриднями княжьими. Собрались было Фоку отоварить за руки быстрые, да он тут же пропал. Появился ближе к полуночи у постоялого двора, на углу Яровой и Дубовой, вместе с двумя рожами наглыми. Те стали народ созывать, опять в карты играть, да Фока уж больно налакался хмеля, так что проигрался до последней соломинки и, если бы не сволочил сапоги у купца тульского, то с босыми ногами бы к князю и пришел. Завели в палаты царские, пред очи светлые. Стоит Фока, как на плаху пришел. Мало того, что ночью "чертиков ловил", так еще глаз болит, куда еще на мосту кто-то кулаком угодил. Решил Черный маяться потом, когда время будет, а пока оглядеться надобно, ежели удача так обернулась. Окромя царя с царицей в палатах гости статные, видать по делу созваны, вестимо не простых людей позвали. Гусляра Фока сразу признал. На таких людей у него глаз наметан, чего уж там. Есть у кощунов да гусляров во взгляде огонек диковинный, что ни на удаль, ни на дурь не похож. Вроде и не ратному делу обучены те, кто песни слагает, но рядом с воями в сечу идут, аки витязи. Коли случится чего в граде дальнем – вроде взаймы у кого-то "ноги" взяли – идут, себя не жалеючи, за три-девять земель, абы вести узнать, да правду всему миру рассказать. Вроде и понимал их Фока, но тут же представлял как сам куда то идет, чтоб лишь новость узнать какую и сразу палец сам по себе к виску тянется. За просто так – тащиться в даль. Правда не дальше нескольких зим назад и сам с офеней земли разные исхаживал, да то и забыл, вроде по нужде какой ходил, а не от дела маялся. Другого чужестранца тоже заприметил. Было что-то общее с Иваном у того незнакомца. Вроде человек как человек, а сразу видно – не русский. Рядом гой другой породы затесался, с волосом русым. У таких и щи наваристей в миске завсегда, да и хлебают, вестимо, не лаптями. Глаза так же как и у Фоки, на царя – самого, весть-батюшку – смотрят, а все равно по-другому как то. Словно оба на стремянку залезли, ан-нет, тот что с волосами русыми на пару ступенек выше забрался, вроде как смотрит на царя "ровнее", нежели Фока, у которого будто и голова кверху задрана, когда на царя глядит. Деву во всем темном конечно тоже заприметил, да уж больно нелюдима была она. Вроде и хочет Фока рассмотреть её, да только глаз касается чернявой, так сразу спрыгивает. Разглядел, что вроде своя, не басурманка, да и то хорошо. Слушал Фока речи мудрые, да на ус мотал. Ему то чего лезть, коли старшие товарищи ответ держат, а они все по-правде говорят. Когда разговор за Солнышко зашел, так совсем аки мудрец стал: брови насупил, рожу умную скривил, еще и подбородок подпер, мол голова от мыслей тяжела стала. Токмо все просто оказалось, не мудреней репы запарить. Надобно пойти, да отыскать сына Василисы и Кощея, врага рода людского, кривомордого. Как только отыщется сынишка непутевый – рога ему и по-сшибать, аки лосю сонному. Можно, конечно, и разговором все устроить, да только чуял Фока, что такие душегубы слов людских вряд ли понимают, а коли и понимают, то не слушают. Им, вестимо, кулак подавай, да чтоб обязательно по-больше да по-круче, с мозолями от дела ратного. Вот тогда враз разговор ладиться начинает, еще бывает что и слезки льют, да токмо поздно бывает. Это да. Только вопрос оказался у Фоки, да так застал врасплох татя, что не успел он и рот закрыть, абы разговор не прерывать, да и промолвил. Прямо царю. – Так это мы, вестимо... - спохватился, что не на дворе хмельном языком телепает, а с людьми знатными разговор держит, приосанился, - Я правильно кумекаю, царь-ба-юшка: чтоб Солнце вернулось, надобно сынка Кощеего найти и... - тут Фока и поплыл, потому как сказать "убить" – вроде не гоже пред царем речи такие вести, сказать по-народному, матушка серчать будет, да и царица еще гневаться станет. Поэтому Фока, не долго думая, тихо присвистнул краешком рта, моргнув одним глазом, и хлопнул ладонью по кулаку, вроде как "колодец накрыл", - найти его и того?
-
Прекрасен, как обычно).
-
Фока, как всегда, шикарен
-
Иного и не ожидалось. Красиво, стильно и ладно! :)
-
Бесподобен, как всегда.
-
Любо-дорого читать сей чудесатый постик
-
Отвел душеньку)))
|
|
Утешающие слова Виктора, возможно, и дошли до души Фоки, равно как и до всех еще живых героев, но о том они все умолчали. Да и лишне было что-то говорить, стоя в воде и грязи, в окружении окровавленных тел. Все слова, даже самые лучшие, сейчас были бы жестоки. Потому и гроб князя потянули они за цепи в полном молчании, только вздыхая от тяжести, что легла на их плечи и на их души.
Ожидалось, что пещера будет темна и узка, но на деле оказалось, что им не потребуется даже огонь. Пещера оказалась целым гротом, наполненным мелодичным журчанием источника, а на ее потолке, подобно целой россыпи звезд мерцали фиолетовыми вкраплениями редкие камни-самоцветы. Пол устилали фосфорецирующие грибы и небольшие цветочки с чашечкой, похожей на раструб дудочки. Такие цветы называют «дразнилками», поскольку они, дозрев до определенного момента, вбирают в себя любой звук, любое слово, и повторяют его до самого конца своей жизни. Большая часть цветков повторяет только журчание источников жизни и смерти, но некоторые хранят в себе и человеческие голоса. Если поднести к такому цветку ухо – можно услышать, как от него исходит чужой человеческий голос, или даже несколько голосов. Отдельные слова, фразы, а то и целые предложения. Эти цветочки - долгожители, они могут жить веками а потому обладатели этих голосов могут быть давно мертвы, и это - все, что осталось от них в мире живых. Какой-то из этих цветков теперь запомнит жуткий скрежет, с каким волочется по каменной породе чугунный гроб с беспокойно шевелящимся внутри страшилищем, какому даже нет имени. Этот скрежет будет разноситься здесь эхом еще целый век, разрушая гармонические звуки журчания воды и чужих голосов, полных каких-то своих надежд и желаний, какие несли сюда их обладатели.
Вот и источник. Два ручья кристально-чистой воды, жуча, били прямо из скалы, своей формой напоминавшей чью-то голову. Задумано так было, или же это вышло случайно, но было весьма символично то, что вода текла из глаз этой большой каменной головы. Ручей из левого глаза стекал в левую сторону, заполняя собой глубокий провал с вертикально торчащими из воды сталагмитами. Эти сталагмиты, да и сам берег, полностью заросли цветами-дразнилками, которые эта вода и подпитывала, позволяя им прорастать даже на безжизненной скальной породе исключительной твердости. Ручей из правого глаза стекал в другой провал, и до самого дна эта вода была чиста и прозрачна, будто была не жидкостью, а стеклом. По ней не шли круги, ее не волновал гуляющий по гроту сквозняк, и ни в воде, ни вокруг нее, ни рядолм с ней не росло и не жило ничего. Так герои легко и выяснили, какая именно вода им нужна. На скале, что возвышалась над двумя озерами, кто-то очень давно сделал нечто вроде примитивного подъемника. Веревка, ворот, и деревянная платформа-поддон не выглядели очень надежной конструкцией, а уж тем более – способной выдержать вес гроба с постоянно колотящимся там чудищем, но отступать было поздно. Гроб положили на платформу, несколько героев налегли на ворот – и со скрипом и потрескиванием чугунную громаду оторвали от земли. Небольшой поворот – и медленное опускание. Гроб потихоньку опускался в воду.
Чудище будто почувствовало свой скорый конец. Оно забеспокоилось, заворчало, начало трястись, биться изнутри. Настолько сильно оно не билось еще никогда. Каждый удар сотрясал своды волшебного грота, и отдавался гулким эхом. Каленый чугун вспучивался и выгибался под могучими ударами. Лопнула якорная цепь, раскрылось несколько замков, подпрыгнула крышка. Из щели пошел едкий черный дым, на миг показалось что-то бесформенное и отвратительное, глядящее наружу выпученным голубым глазом. Стоило только героям встретиться взглядом с этим существом – их пальцы сами собой разжались, и чудище, взвыв в последний раз, резко устремилось вниз вместе со своим вместилищем.
Сильный всплеск и брызги сопроводили падение гроба. Еле-еле успели отойти герои, чтобы не попасть под разлетающуюся воду, способную немедля лишить их жизни. Вода забурлила, словно в один момент разогрелась до кипения, послышалось шипение, а потом вой чудища медленно стих, поглощенный спокойствием и умиротворением этого места. - Вот и все. – Только и прошептал Тихон. – Прощайте, ребятушки. Привет Ивану. Глаза старика закатились, и он медленно завалился на спину, раскинув руки. Старческое тело оставила жизнь, превратив его в еще одну пустую оболочку, какими была прямо-таки усеяна эта земля. Но на лице у Тихона – или теперь правильнее будет сказать «Алексея» - так и сохранилась умиротворенная улыбка человека, который сделал все, что от него зависело. Мертвая вода вместе с искореженным телом Алексея уничтожила и захватившую его злую сущность. Теперь в искореженном чугунном гробу покоился крепкий и плечистый для своего возраста старик с редкими седыми волосами, клоками свисавшими до плеч, и спутанной седой бородой. На нем осталась и рубаха, белоснежно-чистая, но при этом изорванная в лохмотья. На нем не осталось даже былых шрамов, полученных в давних стычках против Кощея и его прихвостней и чудищ. Мертвый, хоть и старый, Алексей Орел все равно производил впечатление человека, который погиб слишком рано. Но он совершенно точно был мертв.
Теперь нужно было проделать все то же самое с Чернобородом и своими ребятами. Героям предстояло много изматывающей и совершенно негеройской работы.
*
Всех погибших похоронили на деревенском кладбище Светлой Поляны. Героям в меру сил помогла орловская дружина, разгородив место и сбив несколько ладных крестов для всех, кроме Военеги и Ратибора. Военега не была христианкой, а оборотня было нельзя хоронить по христианским обычаям. Но за спасение их душ все равно можно было помолиться, что и было предложено сделать всем вместе. Может быть, их жертву зачтет Бог. На могилу Военеги положили ее верный лук и стрелы, а Ратибору возложили его кинжал. Кроме того, когда Ратибора хоронили, из окрестного леса сошлись кругом около десятка волков, которые дружно завыли, провожая своего старшего брата в последний путь. Тихона, Алексея и Черноборода положили в одну братскую могилу, которую укрыли орловским знаменем с изображением орла в солнечном кругу. Дальше – справили короткие поминки, так как времени на долгие прощания совершенно не было. Впереди оставшихся в живых героев ждала долгая дорога на Киев-Град.
-
Сильный и очень красивый пост! Про цветы вообще супер! Спасибо тебе за такой чудесный модуль. Но нас ждет еще много работы! :)
-
Ох не зря я переделываю Ярославку...
-
Как всегда, отлично написано.
-
Спасибо за увлекательное, хоть и тяжелое, путешествие!
|
|
|
|
-
Очень!
-
Красивый-красивый пост.
|
Алексею помогала Лена. Сейчас эти двое были похожи на людей, которых будто пытали не один день... Ему было тяжело физически, ей - морально... В какой-то момент Кузнецова бессильно опустилась на кровать рядом со спортсменом. Но помогала до последнего. Увы, травмы были не единственным, что очень ухудшало ситуацию конкретно для них. Эта кровать находилась у окна... А за ним - зимний пейзаж... И пусть окна были металлопластиковые и в щели не дуло, тем не менее, эта стена была ледяная... Балашов мог отметить, что в коридоре первого этажа, где он пребывал практически все время, было теплее. Очевидно, что резкое перемещение из жаркого климата в морозный не успело так быстро охладить внутренние части помещения. Вот только и там было холодно. А на этой кровати - просто кошмарно! Одновременно с этим слышались какие-то невнятные сдавленные крики Вероники и Антонины, которые торчали над Матвеевой, чье тело уже серьезно так билось в судорогах. Сама Оля же не выдала ни звука по понятным причинам - она не могла вдохнуть, хотя, кажется, пыталась, то и дело пытаясь открывать рот плохо слушающейся сломанной челюстью... Алёна, что кинулась в соседнюю комнату, к счастью, не была вынуждена в нее забегать, что определенно сэкономило всем время. А особенно - Оле, которую, быть может, еще был шанс спасти. Богдан и Олег соорудили из простыней гамак, в котором теперь несли Белоусова, потерявшего сознание. Как и Яну, Андрея сверху прикрыли тремя одеялами, собранными со всех кроватей, что были в комнате. Богдан, похоже, немного научился управлять своей способностью, возможно, благодаря Лене, которая уже долгое время помогала на втором этаже. Потому сейчас Перевязов чуть парил над землей и едва не выронил концы простыни, когда на них выскочила карликовая Салова. - Медика срочно! Умирает!! Травма! - выпалила та несколько на высоких тонах, все же рост давал знать свое, тем более, голосок и без того был девичий. Богдан бросил короткое "щас" и аккуратно опустил свои концы. Олег побледнел и на время оцепенел, скорее уже рефлекторно опуская несчастного Белоусова на пол. Перевязов же взмыл в воздух и пулей полетел в прямом смысле этого слова к лестнице и вниз.
*** Хиппи просто смотрел на Элю, каким-то пустым и одновременно тягучим взглядом. И улыбался... Какой-то отсутствующей улыбкой, будто он и вовсе был не здесь... и все же, он был здесь, с нею. Что-то пугающее было во всем этом, будто Аделта поглощала какая-то бездна и парень всерьез решал сейчас, настоящий ли тот маяк, что он видит перед собой в глазах беспокоящейся за него девушки... И все же он хотел подарить ей на прощание эту песню. Почему-то это действительно выглядело, как прощание... Хиппи не желал бороться, не видел, за что ухватиться, чему верить. И сейчас она отчетливо читала это в глазах, чье тепло и жизнь стремительно уходили, остывая... Нет, объективно Аделт не умирал. Умирало его сознание, быть может, дух... Элю отвлек шум, это заносили вожатую в комнату. Резина и Усатов. Внезапно в комнате вспыхнула картинка красивой блондинки с роскошными кудрями. Ее длинные волосы поражали своей красотой... И лицо... Нежное, красивое доброе лицо. Вокруг этой незнакомой девушки начали проступать детали. Какой-то парень, чем-то он даже напоминал Балашова, однако, выглядел чуть иначе и гораздо, гораздо наглее и... ожесточеннее. Небольшая картинка из сменяющихся кадров быстро дала понять, что парень пытается приставать к девушке, а она не хочет. Неожиданно закричала Резина, истошно и срываясь на хрип: - Прекратите это!!!!! Едва успев уложить Егора в кровать, девушка упала, будто подкошенная на пол и закричала, словно ее била немалая такая истерика. Картинка сменилась. И незнакомка кричала подобно Резиной, когда ее насиловали и очень жестоко. Кровь, побои, крики... ужасная сцена измывательств... Он избил ее, что она едва могла двигаться. Он рвал ее вагину, избивал ее грудь, иногда протыкивая острой иглой. И злорадство, ликование победы того, кто сильнее ее... Перепуганный Усатов кинулся было к Славе в попытке ее схватить за плечи и встряхнуть, но был очень сурово подкошен подножкой девушки, которая явно оказалась в невменяемом состоянии. Артем упал, потирая ушибленное мягкое место. Картинка сменилась... Вот уже на пол ванной падают эти невероятные локоны... Мельтешение каких-то людей... кажется, суд... кажется, парня оправдали... Ванна, вода... порезанные вены... И снова опадают кудри. Она рисует перед зеркалом некрасивый макияж, уродуя свое лицо... Тренировочный зал... Она учится драться... Снова зеркало... циничный застывший взгляд, полный боли и отвращения... Резина. Тем временем, успел снова влететь в комнату Довченков. Блондин слегка прифигел от эфемерного объемного изображения, явно пребывая в недоумении, что это и к чему. Увидел он лишь концовку и покосился на кричащую Резину, которая сейчас поджала к себе колени и обхватила руками голову, отчаянно рыдая. Кажется, она еще открывала рот, именно, чтобы кричать, но сорвала голос. И блондин решил, что медик здесь - самое уместное. Да и в комнату набилось народу - и Даша испуганная заглянула, да так и застыла у изголовья вожатой белая, как полотно, наблюдая эту ужасную, затягивающую, завораживающую картину жестокости, которая, даже окажись неправдой, была слишком натуралистичной и ужасной... Тут же была и Меньшикова, та вообще вбежала к Титову, помня, что с ним что-то не так. Она остановилась у шкафа и глядела, не моргая. Вид у девушки был такой, будто ее саму избивают сейчас. Картинка сменилась... а вот уже и Меньшикова. Ее увидели стоящей на коленях перед кем-то, кто замахивался на девочку. Впрочем, картинка быстро исчезла и уже виднелся Аделт, который стоял то ли где-то в горах, то ли что... Но у какого-то обрыва. Там что-то мелькнуло. Кажется, кто-то бросился вниз. - Черт, это из-за меня! - крикнул Усатов и, только успел встать, пулей вылетел из комнаты вожатых, расталкивая всех. Картинка размазалась и исчезла. В коридоре он наткнулся на Воинина и Фику, которые уже заносили очень сильно обмороженного водителя. Едва парни переступили порог, уже даже не удивляясь бегущему куда-то парню, ибо здесь многие бегали туда-сюда, как над их ношей пулей пролетел Богдан, влетая прямо в комнату. Застыв в центре под потолком, он повертел головой и, увидев блондина, что уже брал на руки откровенно бледную медсестру, крикнул: - Там девочка умирает!! Срочно! - Алёна хоть и не объяснила, кто умирает, но комната была девчачья. Перевязов, как и пришедшие Федор с Фикой, явно не понимали, почему все в таком подавленном состоянии, но, видимо, списали на общую ситуацию, тем более, что она определенно не вызывала положительных переживаний... - Здесь тоже, - буркнул Воинин, бросая красноречивый взгляд на водителя, находящего в весьма плачевном состоянии. - Там - травма! - настойчиво крикнул Богдан. - Мы теряем время, - сказала медик. - Ведите. Смертельная травма не ждет. Довченков кивнул и кинулся в коридор, когда несущие водителя уступили проход. - Ну и куда его? - застыл неподалеку от порога Федор, видя, что обе кровати заняты. - Ну вот же диван еще свободен! - очнулась Кристина, указывая жестом. Туда Егора и понесли. В столовой же, наоборот, царила более апатичная атмосфера. Находящиеся возле стойки как-то отрешенно спасали остатки не запачканного чая, упавшего на пол. Роман, как и Кирилл, уже засыпали, похоже... Кора так и не показалась видимой, зато Лесю нашла без труда. Народу явно поменьше стало внутри. Осталось лишь подойти и не напугать девушку, которая к тому же уже поторопилась на выход. Послышались слова Алисы: - Эй, сонное царство! Нам бы мобилизоваться и уходить! Ау?? - Угу, - протянул отчаянно сражающийся с лихорадкой Харсаев и неуклюже попытался подняться с лавы, после чего выдал: - Пойду, как придет время. Рано же еще, да? Там, вон, кому-то срочная помощь нужна, судя по мыслям, что я слышу. А кто-то умирает. Оля умирает. - добавил он и голос парня дрогнул. - Блин, - он аж оживился. - Она действительно умирает!!! Народ бросил чай и повыбегал из-за стойки. Ларина кинулась к Роману, начав трясти того за плечи. Слова о смерти как-то явно располагали к панике... Шпаков чуть не сбил Овсанну, кидаясь на выход в коридор. - А где? - рявкнул он, пересиливая уже более мягкую музыку. - Слева, первая комната на втором этаже, - мучительно выжал из себя Кирилл.
|
Снять поумтнение с рассудка старой женщины у Мирославы вышло на удивление легко. Только вряд ли это был повод для большой радости. Сама старушка точно этому не обрадовалась. Только что она была активной, неугомонной, совершенно не понимавшей ничего - а стоило только Мирославе коснуться ее головы, и бабка разом переменилась. Улыбка превратилась в гримасу, будто ей было невыносимо больно. Из глаз сами по себе хлынули ручьями слезы, будто только и ждали этого момента,копились в ней, пока она упорно не желала осознать случившегося. Метла выпала из ослабевших рук, сами руки повисли, и старая женщина, отпихнув Мирославу, словно был это неодушевленный предмет, уселась на скамью, забившись в угол, и закрыла лицо руками. Она рыдала негромко, будто таясь от присутствующих, прорывались только тихие всхлипы. Славодар, заметив это, сам подошел к старухе, чтобы по мере своих сил разделить ее боль. Когда он проходил мимо Мирославы - то легонько кивнул ей, благодаря.
- Сам-то я мало чего знаю. - Сразу же разочаровал присутствующих "князь". - Все путешествия мои даром пропали Многих ученых мужей я повидал, многих мудрых старцев, многих могучих колдунов. Почти все только руками разводили. Другие - просто ошибались в своих тайных мудростях, а цена этих ошибок была велика. Решился я сам в Кощеево Царство спутешествовать, хоть и знал - путь этот будет в один только конец, и может статься. тоже без толку. Да только однажды занесла меня нелегкая на лукоморье, аж к самому Великому Дубу. Мировому Дереву, ежели хотите.
Здесь старец даже заулыбался от некоторой гордости за себя и свой успех. - Не знаю, слыхали ли вы когда-нибудь ту легенду. Но почти все оказалось правдой. Попали мы туда после того, как корабль наш во время сплава по холодным морям, в бурю попал. Мы уж с жизнями попрощались, как вдруг буря стихла и превратилась в штиль. Плыли мы и сами не ведая куда, но разглядели впереди землю. А допрежь нее - тот Дуб заветный. Ежели расскажу я, каков он был, этот дуб, то вы мне и не поверите. Ствол нельзя было за раз взглядом охватить. Крона скрывалась в самые облака, а корни, наверное, спускались прямо в Ад. А на ветвях - цепь золотая. Мы сошли на берег, и я с несколькими моими людьми пошли посмотреть на это диво. Там я и повстречал хранителя того Дуба, что ходит по золотой цепи.
Алексей улыбнулся. - Вы-то, не иначе, думали, будто я провидец какой. По именам вас знаю, разыскать вас смог, знал куда грамоты рассылать. Кое-кого и мой верный Сокол нашел. - Старик подмигнул птице, что сидела возле Ивана, нахохлившись и выражая свое недовольство тем, что промокла. - Но нет. открыл мне ваши имена хранитель Дуба, и он же рассказал, как вас сыскать по белу свету. Да еще сказал не печалиться, ежели всех собрать не выйдет. И так и вышло, как я погляжу - пришли не все. Он сказал мне, чтоб не пытался я боле Солнце сыскать. Ничего не выйдет ни у меня, ни у кого на свете, потому что ваше это предназначение. Вы, и только вы сможете солнышко красное воротить. И еще велел он, как время придет, вам все рассказать, да передать - ждет он вас на Лукоморье, ждет подле Великого Дуба. Ждет, чтобы рассказать вам свою сказку про то, как Кощей Солнце прятал.
|
Орловцы расположились в одной из уцелевших хат - незаметной, покосившейся избенке, внутри которой ровно мерцал свет. Вражеская рать будто бы и не добралась сюда в прошлый раз. Рядом не валялось трупов, не было пепелищ, и сама хата выглядела совершенно нетронутой. Но подойдя ближе, герои увидели, что и эту незаметную хибарку вниманием не обошли. Во дворе росла старая, разросшаяся яблоня, и на ней злобная рать повесила молодого парня. Причем висел он тут уже давно - успел закоченеть, и начал уже раздуваться. странно, что обитавшие здесь воины не стали его снимать.
Не успел первый из героев пересечь порог, как вдруг дверь распахнулась, и с крыльца соскочила старая, но очень быстрая и верткая женщина, укутанная в одежду, похожую больше на тряпки. С совершенно неуместной здесь безграничной веселостью она протянула перед собой руки, в которых на грязном рушнике покоилось нечто горелое. - Ой вы гости дорогие! - Старуха кричала во всю глотку, и едва только не приплясывала. - Хлебом-солью вас встречаем, как родных привечаем! Отведайте каравая с дороги долгой! Небось устали! Встретил бы вас мой сынок, да он все яблоньку свою выхаживает! И женщина с любовью посмотрела на... висельника.
- Мать, не шумите вы так, люди спят. - На крыльце показался орловец, тоже уже немолодой, покрытый многочисленными шрамами от минувших битв. Говорил он со старухой, а сам смотрел на гостей, приготовив секиру. - Я гостей на себя возьму, а вы пока в дом идите. Спустившись с крыльца, он взял старуху за плечи, и медленно развернул в сторону хаты, пытаясь уговорить шумную женщину, все голосившую на весь вымерший поселок, и едва не начавшую даже петь что-то задорное. - Ну ладно, ладно! - смилостивилась бабушка над воином. - Иду я, иду, соколик. Но ты уж гостей наших не обидь, привечай как я вас привечала!
Вручив воину каравай, она ушла в хату. С некоей неловкостью посмотрев на ту почерневшую головешку, что ему дали, воин со вздохом отборосил ее в сторону, прямо в грязь. - Не удивляйтесь ничему. Она блажная. Все на ее глазах произошло, даже сына родного вздернули вот, она и помутилась в рассудке. Вы кто таковы будете?
- А ты отгадай. - Предложил Тихон, спрыгивая с козел кибитки. - Последнюю волю князя мы исполняем.Желал он, чтоб его похоронили в родных местах. - Так он же не жил тут никогда. - Удивился матерый вояка. - Что-то брешешь ты старик.
Тихон улыбнулся, и вдруг сказал совершенно чужим голосом. - Временами князю и брехать приходится. Ты уж извини, Славодар. Но мог бы хоть вид сделать, что не знаешь. От звука этого голоса у новообозначенного Славодара буквально отпала челюсть, а из ослабевшей руки выпал топор. Колени у него подогнулись, но не от слабости, а от желания немедля упасть в ноги, и то ли каяться, то ли радоваться. - Неужто... - Не жив. - Тут же прервал воина "Тихон", вложив в эти короткие слова всю свою отрешенность и строгость. - Пошли в дом уже. Мы вымокли до последней нитки, а у нас еще большое дело намечается. Кроме того... - "Тихон" оглянулся на своих спутников, в особенности на Ивана. - Мне придется много чего рассказать.
-
Вот это поворот. Ценю, уважаю и плачу )
-
А чего сразу Иван? ⊙_⊙
-
Ну блин закрутил!!!
-
Неожиданно...
-
Сколько намеков по ходу игры не делай, а все равно неожиданно
|
|
|
Ползущий спортсмен едва успел доползти до двери в комнату вожатых, потому Эльвире даже догонять его не пришлось. Шпаков, поняв, что девушка с ключами не торопится наверх, а осталась в коридоре, занявшись другими пострадавшими, дабы ускорить процесс, сам побежал к ней, на ходу торопливо крикнув: - Отдай ключи мне! Там наверху - куча народа! На вид лицо Жени было красным и, похоже, сам парень пышал жаром. Балашов, тем не менее, полз. Физически он чувствовал себя не настолько ужасно, как это виделось ему. Впрочем, надолго ли после всего? Никаких таблеток не появилось, сколько он себе их не представлял... Овсанна почувствовала резкий холод. Сильный ветер ударил в лицо и стал овевать одетое не по погоде тело. Резкий контраст... Снег повсюду. Теперь и она в этом кошмаре, который еще недавно созерцала со стороны... Под ногами рыпнул снег, а в метрах двух от девушки Оля Матвеева торопливо, но в пределах возможностей обычного человека, загребала уже побелевшими от холода ладонями снег в одно из ведер. Чуть дальше был вход в здание, откуда через шум ветра и метель доносились легкие голоса. Привыкшая к лету кожа теперь ловила многочисленные и порой весьма большие пушистые снежинки. Приходилось щурить глаза, чтобы ветер не забивал их. Организм же испытал жуткую встряску и Кора почувствовала, как ее тело начинает бить мелкая дрожь. А Оля, похоже, ее не видела. - Давай, - ответила Роме Таня. - Ты скинь сумку и вяжи, а я пороюсь. Заодно подстрахую тебя, чтобы ничего не случилось. Вожатая же вернулась к Аделту, тем более, что Даша уже выбежала из медпункта, неся спирт и таблетки аспирина. - Ребята, - сказала она по дороге, - я бы советовала всем выпить противовоспалительное. Пока Танюша искала одежду, Рома занялся Максимом. Не прикасаться к нему было невозможным, но никаких перемен в своем весе и координации Ерошин не почувствовал. Никто не знал, что дело было не только в том, что Титов приложился к стене здания, а и в том, что его способность пыталась сделать от контакта невесомым все здание... На что парню не хватило сил и он отключился. Похоже, от таких вот падений и ударов его способность пока что не спасает... Даша же передала спирт вожатой и одну пластинку аспирина из тех, что несла, а сама стала изымать таблетки из другой и протягивать стоящим в коридоре, то есть, Балашову, Эльвире, Шпакову, в первую очередь именно Женя таблетку и взял, чтобы побыстрее убежать наверх с ключами, Тане и Роме. Парням в медпункте она не предложила этого, только бросив, что им тоже неплохо было бы принять лекарство. В конце концов, для них таблетки под рукой. В отличие от остальных. - Так, я - наверх, - сказала рыжая. - Остальных лечить. Медсестра все еще не приходила в себя и Фика занялся тем, чтобы и они с Кириллом приняли нужное лекарство. Тем более, Харсаев чувствовал, как начинает гореть его собственное тело. Растирать медика было просто. Можно было и вовсе банально согреть собой. Что до Фики, облаченного лишь в полотенце на бедрах, тот и вовсе казался печкой... от парня сильно несло жаром. Это чувствовали и остальные. Начинающийся жар. Какая-то горькая сухость в носу. Подступал насморк. Сильно хотелось пить. Кто-то уже начинал чихать. А еще голова была тяжелой. У всех. Соображать становилось все труднее, ленивее... Хотелось прилечь. Настроиться на Довченкова было крайне тяжело. Адреналин схлынул и теперь, кроме головной боли Кирилл не испытывал ничего. Проглотив таблетку, Таня извлекла из сумки Романа самую длинную футболку, которую нашла, и отправилась в комнату вожатых, чтобы, наконец, ее надеть. А то ходить обмотанной в одеяло, было крайне неудобно.
|
|
Перед носом Балашова в какой-то момент упал в снег клинок. Практически такой, какой он представил. Но... Не пропитанный маслом, не горящий. Простой металлический меч. Впрочем, в их ситуации - хорошее подспорье. Во всяком случае, лучше, чем ничего... Остро заточенный, ледяной, как и все вокруг. Хотя разве окоченевшие пальцы это почувствуют? Правда, парню так и не представилось случая взять его в руки, ибо внезапно очнувшаяся Матвеева вдруг вихрем пронеслась под носом у спортсмена, создавая поток холодного воздуха, нереальный, невозможный... Люди так не двигаются... Девушка умыкнула меч, схватив его, и бросилась на тигра. По части холода не легче было и остальным. Тела многих уже дергались в судорогах от замерзания... Легкая дрожь от резкой смены жары на холод переходила уже в весьма ощутимую. все, у кого имелись открытые участки кожи, понимали, что ею они уже практически ничего не чувствуют... А конечности так и вовсе окоченели. Никого не спасала даже напяленная куча одежды. Все равно не по сезону, не говоря уже о том, что тело не прошло привычную адаптацию климата. Это даже не перелет из жаркой страны в холодную. Ледяной воздух атаковал мгновенно. И атаковал бурной метелью... Тело давно успело охладиться, прежде чем его успели одеть. Все понимали исход... Нагрузка на организм, стресс... И замерзание... Болеть будут все, кого не спасет способность... Все. что у них сейчас имелось, это - возможность двигаться. И хотя бы так себя еще спасти. Не от болезни. От смерти... Ведь еще немного и у многих начнется гипотермия. Так и Эльвира не чувствовала сейчас, насколько остыло тело хиппи... Похоже, его подергивания были не только от истерического смеха, но и от холода... Даша уступила Бойковой и кинулась к новой вожатой. - Нужно уволочь отсюда хиппи силой! - кричала рыжая. Все блондинки в ближайшем поле видимости для Максима были не в сторону от тигра. Разве что одна - Ольга Андреевна, чуть дальше от Эльвиры. Вот к ней и подбежал Титов, поняв, что это - вожатая, а не Елена... А Лены и видно то не было... Ольга Андреевна же, подскочила и они вместе с Дашей бросились к хиппи. Тигр же, совершив второй прыжок, на уворачивающегося и уже едва чувствующего свое тело Алексея, повернулся медленно направился в сторону большей группы. То есть, к Эле, Даше, вожатой и Титову. Животное снова громко зарычало, даже отчасти перебивая последние слова Ромы и звучащие одновременно с ним слова бывшей вожатой про автобус и ток. Вот тут то на него и накинулся вихрь Оли. Девушка так быстро вертела мечом и телом, что какие-либо контуры было сложно различить в принципе. Она не то утопала в фигуре тигра, не то уже порубила его на куски... однозначно, к ней сейчас лучше было не подходить... Но, кровь на снегу не виднелась... И с каждой секундой приходило осознание, что тигр - это иллюзия. вот уже и сама тушканчик это, похоже, осознала, но, по всей видимости. свою быстроту остановить не могла, потому просто умчалась в сторону здания. Мышкина была цела, хоть ответить и не могла, вообще от удара растянувшись конечностями метра на три каждой. Ирина Николаевна и вовсе направилась обратно к автобусу. Антонина, кажется, немного пришла в себя. И, хоть и выглядела, как каменюка, но начала двигать конечностями. А потому хоть медленно и неуклюже, но стала передвигаться в сторону здания. Меньшикова, тем временем, стала выгребать снег из-под Алисы, намереваясь ее перевернуть. Зато Довченков вдруг встал и, шатаясь, сам перекочевал по другую сторону от Лариной. И улегся там. - Молодец! - бросила Кристина принялась растирать отогретые конечности Алисы. Снег продолжал идти, довольно густой и по-прежнему не открывающий видимость. Даже к зданию приходилось идти по памяти, благо, здесь все просто и особо не заблудишься, если брать за ориентир расположение автобуса. Что до Аделта, то он постепенно успокаивался. И, хоть тело все еще трясло, уже хотя бы не ржал. - Зачем все это, - тихо выдавил парень из себя побелевшими губами. Он прикрыл глаза, не предпринимая попыток что-либо сделать. А Кирилл с Фикой все шли и шли... позади раздавались рычания, но, даже обернувшись, парни уже ничего не разглядели бы из-за метели... Как вдруг вокруг них вспыхнуло кольцо огня, примерно метра в четыре диаметром. Так, что пламя грело, но не обжигало. Казалось, что оно горело из ниоткуда, будучи прямиком в воздухе, приблизительно на уровне тридцати сантиметров от снежной поверхности.
|
|
|
|
" Лежу в земле, и сон мой смутен... В открытом поле надо мной Гуляет, волен и беспутен, Январский ветер ледяной.
Когда стихает ярость бури, Я знаю: звезд лучистый взор Глядит с темнеющей лазури На снежный мертвенный простор." Динь-динь-динь... Что-то звенит в голове. Зовут к обеду? Да-да, ведь Троянский умер и кто-то еще наверняка сейчас умрет... Распорядители хотят чтобы они ели ведь дурно оставлять детей голодными. Динь-динь, был один мальчик, а стало два. Скоро из число снова сократится? Или нет? А может Харсаев или Мельников получат долгожданный отдых? Пытающаяся что-то кричать Элечка? Эх, дорогая, а ведь красивая девушка... Ничего, в смерти нет ничего страшного, в смерти покой, просто ложитесь всё рядышком со мной и давайте умрем вместе. Разве вы не слышите как звонит колокольчик? Динь... Динь... Динь... "Порой во сне, сквозь толщь земную, Как из другого мира зов, Я глухо слышу, жутко чую Вой голодающих волков.
И бредом кажется былое, Когда под солнечным лучом Качалось поле золотое, И я был каплей в море том." Какой-то звон? Рядом что-то упало... Оружие? Балашов лежит... Хотите, чтобы я убил его, дорогие распорядители? Тем, что он сам же создал, его собственной мыслью? Интересно, если Балашова убила фантазия считается ли это суицидом? А колокольчик всё звонит не умолкая, переливаясь... Не шевелиться значит быть счастливым. Не шевелиться значит - покой. Или убить? Что лучше, смерть другого или своя? Так неохота выбирать... Отстаньте все... Я отдыхаю... Дайте прийти в себя, погрузиться в самую глубину... Откуда этот звон? Почему он продолжается? Динь-дин-динь... Титов поднялся, улыбаясь кривой улыбкой. Шатаясь подошел к Балашову. "Иль день, когда осенней нивой Шел бодрый сеятель, и мы Во гроб ложились, терпеливо Ждать торжествующей зимы.
Лежу в могиле, умираю, Молчанье, мрак со всех сторон... И всё трудней мне верить маю, И всё страшней мой черный сон..." Сон... Вот что всё происходящее, лишь сон. Как компьютерная игра где надо просто убить всех врагов и откроется выход... И всё же, неужели ему суждено поступить как плебею? Просто размазать ему голову? Нет-нет, убивать так как богу... Просто легко, почти поглаживающе коснуться волос ладонью. Лети, Балашов, чемпион по вольной борьбе, взмывай в небо чтобы низвергнуться во мрак... Слышишь звон, мой друг? Динь... Динь... Динь... Настало время обеда. Негоже оставлять их без главного блюда.
|
|
И вдруг каждый из них, где бы они ни находился, каждый, кроме Овсанны, которой оставалось лишь наблюдать... Каждый почувствовал, будто его тело распадается на песок... песчинка за песчинкой он опадает куда-то вниз, осыпается, пролетая в безвременье, казалось бы, в никуда... Все краски смешались в одну протяженную линию, словно авто гнало сейчас на совершенно немыслимой скорости... И даже не по ночным улицам города... словно по самой вселенной... Каждая песчинка, будто частичка бытия, разлетевшаяся во время великого взрыва, ныне искала свое место в бескрайнем космосе, ища свой новый путь, свою новую миссию... вот они - их вокруг так много... Свои.... чужие... У каждой - свое предназначение... А сейчас они парят в невесомости и лишь неведомая сила их толкает куда-то, толкает решительно, упрямо... Какие новые связи дано им образовать? Останутся ли они такими, как были прежде? Или обретут новую форму, совершенно другую... С какими частичками теперь суждено продолжить свою новую, только-только зарождающуюся жизнь? Вакуум и невесомость сменились тяжестью... Они всеми фибрами своей необъяснимой ныне сути чувствовали, как вокруг кипит гнев, сплетаясь в схватке с желанием возмездия... В их неистовый танец тонко и ловко вплетаются похотливые страсти... Так коварно и подло просачивается безумие и высокомерие, отравляя ноты... И где-то там на задворках бьются страх и надежда. Нечто чистое и светлое ныне топчется ногами доминирующих игроков новой жизни... Чьи-то крики и слезы пронзают пространство, разрезая его, словно тонкую податливую ткань... В ответ полоснет лишь дикий хохот, надменный, жестокий, равнодушный, безумный, отчаянный хохот. Победители ликуют. Сила в их руках. Но даже во все это вмешивается хаос... Нет никакого порядка власти ни тьмы, ни света... Есть лишь бескрайнее ничто и бесформенные лоскуты повсюду... все рассыпалось, разлетелось... Большой взрыв так и не обрел своей формы... Никаких связей, ничего... И крик: - Я не могу вам помочь!!! - чей-то безумный отчаянный вопль... даже не голосом... И вот уже нет даже его... Пустота... тишина... Ничего... Не бытие...
*** Их привела в чувство вспышка света. Одновременно с этим глаза открыть заставил пробирающий до костей холод... На здоровую кожу плавно опускались пушистые снежинки... Будто желая захоронить их здесь, засыпать могилы, украсить их белизной чистоты, красотой неповторимых и не всегда заметных глазу узоров... Но им было хорошо... Хорошо было всем... Ни следа от жжения, тела будто обновились... Ни ран, ни синяков, ни ссадин, ни измученного горла... Белая румяная кожа... Они чувствовали себя даже лучше, чем до того, как вообще приехали в это место, где с ними начали происходить столь не понятные вещи. - Нет! - воздух прорезал отчаянный крик Кузнецовой. Босоногая девушка в том же персиковом платье вскочила на снегу и вскинула вперед руку в отрицательном жесте. На лице ее был написан подлинный ужас. А взгляд был устремлен на Веронику. Они снова оказались на парковке. На той же злосчастной парковке. Только сейчас она вся была засыпана снегом, а все они валялись здесь же. Валялись точно так же, в такой же позе и в том же месте, где очнулись в первый раз... Вот только одеты были далеко не все... Буйствовала стихия... Морозный ветер забил по незащищенным телам, пронзая тысячами иголок... Неистовствовала метель, не позволяя что-либо разглядеть дальше двух метров... стоило только очнуться Эльвире... Теперь девушка знала, что это происходит от нее... Она пустила снежинки в дикий пляс. И все-таки, Лена кричала и смотрела в сторону Вероники, хотя мало кто успел это заметить. Только самые быстрые, кто очнувшись, решил в тот миг посмотреть именно в ее сторону и на ее крик. Так как пространство прорезал еще один крик... Алиса... Ледяная статуя, застывшая в позе попытки чуть приподняться на локте... В воздух вырывались всполохи огня, рождающиеся из тела не сгорающего абсолютно голого Довченкова... Но кто помнил Веронику... Знал, что она может сделать. И это похуже того, что творилось... Но этого не произошло. Неужели Лене удалось это остановить? - Нет! - вскрикнула снова Кузнецова. Как раз в тот момент, когда лежащие рядом с Яной полуголые тела медика, которая, кажется, была без сознания, Леси и еще троих парней, отлетели на метр от Безмальцевой... Обнаженных здесь хватало... Хотя, кому еще было хуже, им или одетому в мокрую одежду Харсаеву, кто знает. Максим был в одном белье, Александр Фика и вовсе обнажен, а сейчас еще и полупрозрачен, через чье ело насквозь пролетали снежинки... Вероника, чья одежда буквально на глазах только что превратилась в труху... Кристина, живая Кристина! Абсолютно голая, в не застегнутой ни на одну пуговицу рубашке Романа, который теперь сверкал фуболкой... Неля Андреевна была лишь в одном бюстгальтере... Два Белоусова... - также полностью обнаженные... Причем, один из Белоусовых в шоке глядел на второго. Тихий худенький блондин, его штаны были стянуты до колен... - Остановитесь! - закричала Даша. - Не делай этого! - закричала Лена. - Ты погибнешь! Маленькая Алёна утопла в снегу, и без того находясь уже далеко от Эльвиры, а после пасса Яны отлетела на два метра, приземлившись в мягкий снег, и сейчас отчаянно пищала, похоже, крича, чтобы ее не затоптали... А, быть может, в ожидании неизбежной кончины... В ее то положении... - Я - маленькая! Помогите!!! Помогите!!!! Ее подхватил на ладонь тот самый худенький блондин по имени Олег. Подхватил первее, чем другой рукой поспешно стал натягивать обратно свои штаны с выпученными от ужаса глазами. Вокруг Максима поначалу так красиво парили снежинки, но из-за метели и сильного ветра все испортилось. Да и Лена рядом кричала свои "нет". Остался ли на клумбе Троянский? А где-то у торца здания - Красинский? Вдали у края парковки - бывшая вожатая и Резина? На парковке почему-то не было видно Овсанны и Оли... А Алёну никто и не разглядел бы из-за габаритов... А вот Воинин тут же вскочил, держа в руках свою светящуюся нематериальную катану, и отправился в сторону той самой клумбы... Метель все еще мешала обозреванию... Казалось, что там стоит автобус? А вокруг - сплошная стена снега, куда ни посмотри... Осталось ли здание еще? Бродят ли безмятежные отдыхающие за пределами ловушки?... Сумки... На парковке снова лежали сумки... И улавливались легкие всполохи электричества... Шпаков вскинулся, будто зная чего ожидать, за улетающим вверх Богданом. И едва успел схватить того за руки, сумев удержать...
|
Степан, сэр Поундс - Эх, Иван. – Укоризненно покачал головой старик. – Иди лучше и правда в баньку попарься. Авось и подобреешь. В ответ на слова Степана Тихон задумчиво изрек. - Так-то оно так, конечно. Но в уме тебе, отрок, не откажешь. – Похлопав мальчика по плечу, возничий повторил свой вопрос. – Так как звать-то тебя, отрок? И не откажешься ли от угощения с дороги? Я вот на тебя смотрю, и вижу, что отправить-то тебя в дорогу отправили, да денег так и не дали, а котомка опустеет скоро. Тут в диалог вмешался бородатый торгаш, как раз приннявший от Тихона еще один заказ. - Эка важность. Орла уконтропупили. – Бурчал он. – Ну князь, так и чего с этого? Он никогда княжеством и не правил, и не хотел никогда. Свалил все, что можно, на Мстивоя, а сам все сапоги топтал по Руси, будто молодой. Не князь, а одно название. Услышанное Тихону не понравилось. Обиженно старик посмотрел на корчмаря, и буркнул. - Вот зря я иванушку отговаривал тебе рыло попортить. Молчал бы лучше, брехун недалекий, чем не знаючи на князя варежку разевать. - А то я не правду говорю? – Контратаковал корчмарь. – Как есть все. Мстивой Железный свои порядки навел, сам все решал, а Орел то к царю, то к соседям, то вообще за тридевять земель. Годами бывало пропадал. Последний раз и то его Мстивою искать пришлось, как те лиходеи стали наши села палить. - А они потому и стали, чтоб Орла выманить. – Ворчал в ответ Тихон. - Я и говорю. Все равно на коня и поперся подвиги вершить. – Махнул рукой корчмарь. – Старый пень уже, труха сыплется, а куда там, на подвиги потянуло. Конечно, его и убили. А мог бы и дружину послать. -А что, надо было других на смерть слать, да из-за спин их выглядывать. – Тихон бросил на стол еще несколько монет. – На уже, и принеси чего закусить, трепач. Неохота твою брехню выслушивать.
Мирослава - Не торопись судить людей, Мирослава. – Важно пробасил Никифор, усаживая гостью за стол. – Не со зла они сотворили сие, но от уныния впали в безумие бесовское. Их вернуть надобно в лоно церкви, пробудить души, глухие к словам Христа. Потому, служба моя в Злобине вдвойне нужней. А пока готовил Никифор чай – рассказал он Мирославе, что за дела тут творятся. - Храм спалили по наитию пришлого скомороха, Ерыжки Щетинникова. Из-за него же и погряз Злобин в отчаянном чревоугодии, похоти и равнодушии. Но в уныние народ Злобина впал еще задолго до него. Зерно греха Ерыжка удобрил, только и всего.
История выходила следующая: в былые годы Злобин был военной станицей, крепостью, где расположился гарнизон под управлением окольничего Бориса Твержаты. Нужен был Злобин, чтобы встать на пути войска вражьего, ежели прорвется через границу княжества лютый враг, а к тому же здешние дружинники повинны были гонять по лесам разбойников и кощеево отродье, что перло из лесу и реки. Но житие было безрадостным. Борис был человек суровый, со всеми обращался как с солдатами, не позволял народу веселиться да отдыхать. Работа осложнялась и тем, что часто люди погибали, утаскиваемые чудищами или разбойниками. И тут, как на грех, появился этот Ерыжка Щетинников. Казалось бы, благое дело затеял – люд развеселить, веру в лучшее внушить, надежду, научить их веселиться да радоваться простому. С ним пришло сорок песельников, сорок шутов, сорок скоморохов. Борис Твержата сразу его невзлюбил, но народ озорника Ерыжку полюбил, отстоял. А потом и речи пошли о том, что держит Борис народ за скот рабочий, что и жизнь такая настала из-за него, и так и умрут люди, не узнав ни радости, ни веселья. А ведь, говорил он, последние деньки мы доживаем. Вымрет скоро Русь, так зачем же день-деньской горбатиться да о будущем думать. Нет его, будущего. А значит – хоть последние дни прожить надо с удовольствием. - Отчасти был и прав Ерыжка про Бориса. – Вынужден был признать Никифор. – Борис и правда был нетерпим, и простой люд не уважал. Косточка эта дворянская в нем была, презрение лютое к холопам и черни, да негибкость. Но не мне судить. А случилось так, что решил он Ерыжку извести. Железом выжечь. Но тут народ, подогретый Ерыжкой, терпеть не стал. Прознали об этом – и началось восстание. Солдат, подгадав, когда те уснут, заперли тайком в казармах, и подпалили. Тех, что в карауле были – поубивали, задавив толпой в неравном бою. Полегло множество народу. Почти неделю полыхали в крепости пожары. Самого Бориса поймали, выволокли на улицу, протащили через весь Злобин и, уже полумертвого, скинули со скалы на камни. - А церковь сожгли уже потом. Когда решили, что ничто теперь им не указ. Даже Бог. И поклоняться ему теперь незачем. Я, на горе свое, воззвал к разуму, да только прогневил толпу. Подстрекаемые Ерыжкиными скоморохами, они спалили церковь дотла. Хорошо хоть меня, да послушника моего не тронули, да избу сию. Видать, есть в них еще доброта, хоть и помутился рассудок. – Никифор погладил бороду, и важно добавил. – Обязанность моя быть с этими людьми. Хоть одного человека, но обязан я спасти от сего безумия. А значит, буду я свою службу нести до самого конца.
Выспросил Никифор и о злоключениях Мирославы. Осторожная монахиня сказала ему лишь то, что хоронит кого-то, везет покойника в родной дом, чтобы справить обряд. Да попросила еще воды святой. Никифор любопытствовать не стал, и воды бутыль подарил. И напутствие свое дал. - Благослови тебя Бог в твоем путешествии, матушка Мирослава. Убережет Он тебя от клыков хищных, людей лихих, и от самой себя. На том и расстались.
Фока Потеряв всякий интерес к Фокиной истории, ополченцы кинулись в грязь торопливо собирать монеты. Отрок не сплоховал – почуяв свободу, задал такого стрекача, что Черный и разглядеть не успел. Ну что ж, легко пришло и легко ушло. Облегчив карманы, и Фока решил исчезнуть. А пока уходил он, ополченцы успели поделить между собою монеты. Вдогонку Фоке полетел недоумнный крик. - Э! Мужик! Так мы не поняли, кого побить-то надо?! Этот необычайно важный, и в какой-то мере философский вопрос остался неотвеченным.
Виктор - В Тулу, стало быть… - Задумчиво погладил ус Нежата. – А что? А хоть и в Тулу! Не хуже я тульских мастеров, а ремеслу поучиться никогда не помешает. С улыбкой махнул рукой Нежата. - А, была ни была. Завтра или послезавтра и съеду. Спасибо тебе, что послушал, богатырь, за помощь посильную, да за совет добрый! Век не забуду. А с побратимов твоих я много не возьму, коль работу подкинешь. Для хороших людей не жалко. На том и расстались. *** Имеющий уши да услышит, ноу брюха и кое-какого другого органа ушей не предусмотрено. Крик Виктора остался гласом вопиющего в пустыне. Кто-то отвернулся. Кто-то со стыдом опустил глаза, торопясь уйти прочь от богатыря, кто-то молча согласился. Но их были единицы. Основной люд даже не обратил внимания на эти слова, а кто услышал – те лишь засмеялись, тыча в богатыря пальцем. - Эвон, еще один выискался праведник! Виктору оставалось лишь осознать свое бессилие,понурить голову, и поплестись к постоялому двору, чтобы забыться сном.
Наутро, как следует выспавшись и отдохнув, а заодно поправив свою броню, герои снова собрались вместе у других ворот в Злобин. Надо отметить, что город пришел в необыкновенное оживление. Он и так был похож на растревоженный улей, но теперь народ бегал и суетился куда больше обычного. Эта толпа более не была неуправляема – весь люд Злобинский, что рекой тек по улочкам, направлялся в одну сторону, стекаясь на главной площади, где стояло зарево от множества костров и надрывно ревели музыкальные инструменты. Люди были по-настоящему безумны – все находились будто бы в каком-то трансе, не осознавая действительности. Если прислушаться, то стали слышны отдельные выкрики, в которых угадывалось несколько слов. - Солнце… Восход… Ерыжка.. . Тихон уже сидел на козлах, готовясь к отправлению. Собрались почти все, даже тот новый отрок, что беседовал с Тихоном, был уже здесь. К слову говоря, Тихон лично поручился за него, а сам Степан свою полезность пообещал показать на деле, зачаровав оружие своих спутников. Но одного члена команды все не было и не было. Ведомысл куда-то пропал.
Собрались было уже искать его, да тут откуда ни возьмись у телеги появился чумазый мальчишка-беспризорник. Хоть босой он был и оборванный, но держался так, словно был каким-нибудь боярином. Грудь колесом, взгляд надменный, свысока, а в руке лежит нож, которым подросток небрежно поигрывает. - Что, потеряли кого? – Спрашивает он без всякого приветствия. – Уж не старика ли седого с посохом? Мне-то было б все равно, да вот спасли вы – взгляд на Фоку и кивок – хлопца нашего от ищеек здешних. Так что, так и быть, скажу я вам, где пропал ваш старик. И, не дожидаясь вопросов, выпалил. - Убили его. Исподтишка. Ерыжкина банда. И мертвого в реку выбросили, так что не найдете вы его. Но допрежь что-то у него отняли. А потом вот этот переполох устроили на площади.
|
На улице было темно. Что луна, что звезды спрятались за толстым слоем грозных туч, что устелили собою небо. В поселении тоже не было источников света, которые бы позволили вышедшим из древодома Кэй и Айдану нормально ориентироваться. Вопрос колдуньи, который она задала уже шепотом, остался без ответа. И хотя в этой темноте лица Экаля видно не было, глубоко в душе Ива понимала. Случилось что-то непоправимое, иначе бы этот человек не поднял их среди ночи. Экаль лишь мельком глянул на вышедших, после чего кивнул, чтобы те следовали за ним. Шли тихо и медленно, пытаясь не привлекать особого внимания. Выбравшись из рощи, что служила домом лесным эльфам, троица ускорила шаг. Лишь спустя час, или около того, группа замедлила шаг. Казалось что они забрели в такие рощи, что скоро невозможно будет двигаться. Но именно тут, среди толстых стволов вековых деревьев и кучи веток, которые так и тянулись к лицам, чтобы выдрать глаза и оставить на щеках порезы и раны, Экаль остановился. - Мы пришли, - коротко огласил он, после чего опустившись на одно колено, начал рыться среди похожих на змей кореньев одного из деревьев. Оттуда он вытащил мешковину, в которой находилось оружие. Достав из одного из своих карманов лунный камень, который давал слабый свет, достаточный чтобы троица видела что происходит в пределах метра, Экаль раздал сбрую. Старый, видавший виды и битвы меч. Для Айдана. Лезвие было местами ущерблено, затерто, но все еще не потеряло остроты. Для Кэй воин приберег лук. С виду он был грубо выполнен, но когда колдунья примерилась к нему то поняла. Вид - обманчив. Любая стрела, которая будет выпущена из этого лука, станет смертельным подарком для врага. Экаль заметил как смотрела девушка на лук. - Тетива из гривы единорога. Это древний и очень ценный лук. Где-то в далеке вскрикнула птица. Одинокая, совсем грустная. Ей ответила вторая, а потом третья. Экаль тут же спрятал камень, оставляя место лишь темноте. - Нас ищут, - констатировал он, и вручил в руки колдуньи что-то непонятно колючее, - Идите на север отсюда. Когда вы придете к храму используйте этот ключ. Крики птиц делались все "шире" расходясь по округе. Теперь стало понятно. Это эльфы так перекликаются в своих поисках. - Сделайте то, что должны и ни секунды не отдавайтесь в руки сомнений, - это было обращение уже к обоим. Сказав это Экаль повернул в другую сторону. Лишь на миг задержался. Не поворачиваясь лицом к паре сказал: - Спасибо за все что ты сделала для нее.
|
|
|
Парень дал рыжеволосой девушке напиться напоследок, после чего пристроил её по возможности удобно рядом с собой, чтобы та отдыхала. -Сейчас я на все отвечу, когда народ соберется. Даш, отдохни немного, а как сможешь - скажи, где ещё болит, я пока не знаю, чем ещё могу тебе помочь, - сказал Ерошин. Подождав ещё немного, чтобы все, кто его слышал и хотели - могли подойти, Мельников начал вещать: - Пока мы с Ольгой Андреевной здесь разбирались и болтали - всплыло много информации, которую следует знать как можно большему количеству людей. Новостей много. С некоторыми из них будет сложно совладать, так что или присядьте, или выдохните, но приготовьтесь к тому, что хороших среди них не много. Итак, первое - все мы попали в аномальную зону. Если точнее - это место - круг с радиусом в двести метров, как сказал Алексей - это место, в котором происходят временные сдвиги. До того, как оказаться здесь - все мы были в разных временных промежутках. Предположительно, большая часть народу осталась на стоянке, вместе с вещами. Это первое. Второе - место не стабильно. Только что появилась Станислава и Даша, но при этом, - парень сделал небольшую паузу, - пропала Ольга Андреевна. Из этого можно сделать вывод, что переместиться можно в любой момент, и неизвестно, как и почему происходят перемещения. Потому будьте внимательны, не паникуйте, если вдруг вы начнете перемещаться. Похоже, территория изолирована, так что маловероятно,что внешняя среда будет вам угрожать, но это только моя догадка. Так же, похоже, все, попавшие в аномалию так или иначе приобрели какие-то сверхспособности. Покамест известно только что они есть, и что они, скорее всего у каждого индивидуальны. Они либо не подконтрольны, либо мало управляемы носителями, потому аккуратнее с экспериментами, если кто вдруг надумает их проводить. По повоу Макса, Овсанны и Резиной - с тех пор, как они скрылись с поля моего зрения, у меня нет о них известий. Пожалуйста, сохраняйте хладнокровие и не поддавайтесь панике! Вместе мы со всем разберемся и справимся, - закончил наконец Роман, поморщившись от неприятного ощущения в горле от столь длинной тирады.
|
|
|
|
|
|
- Хорошо, - Ольга Андреевна чуть нахмурила лоб, сосредоточенно запоминая имена. - Отдыхай пока. Что до разделения, я не это имела в виду. Я прикинула логически. Первый раз исчезли все и мы с Алексеем остались вдвоем. Вокруг нас были разбросанные сумки и автобус. И другое время суток. Затем оно стало утренним, сумки и автобус исчез, зато появились другие люди. Но не все. Очевидно, что раз собрались не все, то мы снова остались разделены. При этом произошел перенос во времени... боже, что я говорю. - она мотнула головой. - Иными словами, пока что у нас нет информации об остальных и о том, что с ними стало. А парень, который... - она запнулась, - совершил убийство... его с нами нет. И я опасаюсь, как бы он не убил или покалечил еще кого-то. Судя по поведению Максима, он тоже не верит в реальность или видит ее своеобразно... В любом случае, очевидно, что человек готов причинять вред, не задумываясь о последствиях. И, если это все - галлюцинации либо что-то не реальное, мы очнемся и забудем, как страшный сон. Но... если это реально... потому нужно как можно быстрее всем донести мысль о возможных последствиях. В конце концов, в реальности он вряд ли поиграл бы подобным образом, как в том, что считает иллюзией. Я надеюсь... Что до боли, - она повернула голову к Алексею, - ты говоришь, что снова почувствовал себя так, как после прихода в сознание? - вожатая задумалась. - Может, есть связь? Вернее, похоже, что есть. Я сейчас, например, вижу мир обычно... Это пришло сразу же, как ушло жжение. Ах да, ты не сказал, как зовут тех, кто без сознания? И ушедших девочек? Эльвира, тем временем, добралась до фонтанчика. И, о, счастье, из него струилась чистая питьевая вода! В столовую заглянул Аделт, просунув голову в дверной проем. - У вас тоже из крана муть течет? - поинтересовался парень. - Я в душевой проверял. Херня. - он скосил взгляд на графины. - О, возьми еще два графина. иди сюда. - позвала хиппи Оля. Тот кивнул и направился к стойке. - Надежда на фонтан... Ты, кстати, не знаешь, как фильтровать воду? - Мы через активированный уголь цедили, а так - без понятия. - пожал плечами Аделт. - С морской, наверное, не сработает.... - задумчиво произнесла девушка, всучивая парню два графина из тумбочки. Затем взяла два своих и бросила взгляд на Кирилла6 - Ну что? Бери и пойдем. В крайнем случае морской наберем, самим хотя бы сполоснуться.
-
Ну вот, Эля пропустила такие важные рассуждения вожатой... Зато у меня, наконец, появилось столько теорий!)
|
|
- Все хорошо, не беспокойся, - ответил паладин и еще немного поерзав на холодной земле, таки уселся поудобней, - Я просто еще немного отдохну... Кэй кивнула, понимая, что парень действительно устал после плена и боя, и развернувшись пошла к эльфам. Небольшая тропинка, на которой развернулось сражение, сейчас была буквально усеяна телами. Если эльфы своих оттащили под деревья и на траву, то тела поверженных громил так и остались лежать на тропе. В неестественных позах, истекая гнилью и кровью. На стоны и мольбы, которые доносились от раненых, колдунья уже даже не обращала внимания. Как и развороченные раны не вызывали страха и волнения. Это уже было, почти, привычным. Первым к кому подошла Ива, был зеленоглазый эльф лежавший под ольхой. Он лежал и тяжело дышал. А еще руками держал бок. Когда Кэй к нему подошла, он лишь мельком взглянул на нее, после чего вновь уставился вперед, в пустоту. Руками, как оказалось, он прикрывал рану. По всей видимости кто-то до колдуньи уже работал над ней, по скольку к ране был приложен лист с какой-то смесью, от которой несло землей и травами. Иве не оставалось ничего, как еще попытаться наложить руки и использовать свою магию. Один за другим девушка занималась ранеными. Другие эльфы не мешали ей, хотя иногда Кэй ловила на себе недовольные взгляды. Кроме Ивы ранеными занимался лишь один из эльфов, который представился Ильхарэ, и с радостью принял помощь от колдуньи. А еще он пообещал рассказать ей о медицине их народа, но потом. Как все это закончится. Последним эльфом, к которому нужно было подойти, оказалась Иврикайра. Над ней сидел человек со шрамами, Экаль, как называл его Айдан. Он держал ее за руку и говорил что-то на непонятном для колдуньи языке. По всей видимости на языке этих эльфов. Иврикайра смотрела на Экаля и улыбалась. Грудь у нее была вся в крови, не смотря на перевязку и наложенные мази и смеси. Похоже что ее тяжело зацепило. Пожалуй из всех эльфов, которыми занималась Кэй, она была самой тяжелой. Осмотрев детальней рану, Ива достала из сумки лечебное зелье. Возможно не разумно было тратить его тут и сейчас, ведь неведомо что будет дальше, но и бросить эльфийку вот так колдунья не могла. Экаль пристально наблюдал за тем, как Кэй бережно снимает повязки и как использует зелье и магию на ранах эльфийки. Последней тоже стоит отдать должное - ведь зелье вызвыает очень сильную боль, но Иврикайра стоически терпела все манипуляции. Если все будет хорошо - она выживет и все затянется. Да, декольте уже не сможет носить, но это малая цена за жизнь. В идеале нужно бы еще сонное зелье дать, потому как ничто не исцеляет лучше чем сон, но сейчас явно не до сна. - Спасибо тебе, - сказал Экаль, смотря в глаза Кэй, - Спасибо.
|
|
Трагедия вечности... трагедия ума... трагедия сердца... трагедия блажи... трагедия лжи... трагедия гнева... Ни следа... Здравый смысл правит бал лишь когда бесконтрольное не выпустит своих демонов... Кто и что их способно обуздать?... Максим, так много сил потративший на то, чтобы встать, упал на землю, как беспомощная тряпичная кукла... Ни пылинки не поднялось за его рукой... Насмешка сценария? Овсанна не зацепила взглядом бутылку... Все исчезло, будто бы и не было... а то что оставалось... Она продолжала мигать, порой исчезая из поля видимости вовсе... Будто и вправду неживая... Вероника... обращающая на их глазах все в тлен девушка... Искренне желала что-то сказать... Как появились новые лица... И радость ли? Надежда? Чье появление способно принести по-настоящему животный ужас?... Эльвире не пришел ответ от Богдана... не было больше никакого Богдана. Были другие... - Вижу, - послышался голос Аделта, чьи губы были неподвижны, словно с ней давно бродит не жилец, а статуя или мертвая тень... Как спутник. Старательный, спасающий от окончательного падения в пучину безумия... Как мираж... оазис в пустыне... к которому хочется стремиться... Идти... За который хочтеся зацепиться мыслями, целями, всем своим естеством, пробиваясь вперед, вперед... Это то, что еще хоть как-то держит... Это - спасение. Отвлечение.
Новые лица... Вот Рома и Оля рядышком с Корой и Вероникой... Рома лежит, Оленька сидит над ним на пятках, протягивая бутылку. Так трогательно обеспокоенно ее лицо. И вот взгляд девушки цепляется за чье-то присутствие. Улыбка на потрескавшихся губах, украшенных кровавым узором тонких нитей... Измученное, истерзанное тело... она здесь не одна такая. Всем плохо... Всем тяжело. Всех выжигает изнутри. Это читается в их взглядах... Это висит в воздухе... кажется, что это можно даже потрогать!
Ах, как красивы вы, грезы о самураях, их скорости и мастерстве, их кодексе и чести... Нежный шелк одежд... иллюзия? Заботливо кем-то приправленная к образу Хайодоро, в миру Федора? Это все не настоящее? Ведь так не может быть, правда? Не мог переодеться он... но еще больше не могла появиться в его руках блестящая, ослепительная катана... Такой светлый клинок... И свет... Он будто режет этим светом, рассекая пространство... смотреть так больно... Но не смотреть невозможно. Этот свет, только он - все, что сейчас может приковать по-настоящему внимание... Красивая пляска безумца... Ах, как выверены и ловки твои движения. Залюбоваться! Ты, будто вершитель правосудия, заносишь свой могучий клинок над... Троянским... который сидит в нелепой позе в клумбе. В чьих глазах смесь боли и страха, отчаяния и непонимания... Зачем, зачем ты пришел, Хайодоро? Не потому ли, что где-то там осталась лежать убитая им Кристина?... Это так очевидно, ты пришел совершить акт возмездия... Но кто дал тебе в руки катану? Кто позволил судить? Разве ты чище других? Неведомо...
Что за события, столь стремительно развивающиеся у клумбы, принесут всем? Неужели то, как все это выглядит, действительно случится? Ведь должен быть пляж, жаркое солнце, ласковое море... Отдых, позитив... Пусть даже мелкие склоки и разборки. Пусть даже огромные скандалы и подлянки... Но не это... Чья рука тебя ведет? Чья, скажи?
Вдох... И нет выдоха... Дыхание замерло. Мир словно затаился в такт присутствующим. Видели ли они подобное ранее? Готовы ли они к этому? Никто не спросил их, бросив в неизведанное, никто не спросит и сейчас...
Трепещет сердце. Боль и ад сплелись в нутре единым целым. Героям повести несмелым увидеть ли еще закат? Вдохнет ли бриз в осипший зоб спасенья свежие потоки? Чьи правят бал теперь пороки? Тяжелый труд - сдержать свой гроб. Отсрочить казнь и скверный отклик, унять томление и гнев... Быть может вспомнить лица дев, а, может, близких и далеких… Чьи звезды ныне вниз глядят? Что думает, взирая, небо? На жизнь, где ты ни разу не был, на сцену, где огни горят… Огни внутри, вот это роли! Театру даже не под стать. Кому кричать, кого позвать? Лишь ненависть пол гнетом воли… Смятение, сомнение и страх… Кто видит смерть впервые рядом… Нет, все безумие. И градом стучит на нерв жестокий враг. Остановись? Тебя простить? Быть может, проще засмеяться! Не в плен безликому сдаваться. Бороться, до конца идти! Кому ты служишь, верный пес? Какой мотив у песни этой? Уж лучше быть совсем не спетой? Иль подсчитать, кого унес? Тебе не жаль, ты лишь закон. И отвернуться б по-простому. Но ты не можешь по-другому… И маски ставятся на кон. Безжалостный палач сожжет, и с мясом вырывая честность, Бросает под ноги, как вечность, как знамя. Лживым он поет. Вся фальшь обманчивым покоем не сдержит истину внутри… Лишь стоит силу обрести, и не спасут ничьи устои… Так Бог ли ты или не Бог? Чьи тени вертят каруселью? Кто управляет канителью? Что у ненастья за предлог?
Сильные руки очертили пространство... Тело ведомое за их движением... Прыжок... Плавный... Как в замедленной съемке... Критическая отметка накала в самой высокой точке в воздухе... Пространство совсем замерло... И стрелой он упал вниз... Стремительной, безжалостной! Тебе не убежать! Не увернуться! Этот свет настигнет тебя! Не достанет клинок? Он удлиннится! Тебе не скрыться... не скрыться... Яркая вспышка света рассеялась стремительно в пространство, перемежаемая алыми брызгами крови... фонтан смерти... красивый красный цветок, чьи лепестки вырвались из бутона на свободу, словно Максим подбросил их, подобно пушинкам, вверх... Красивый художник. Жестокий чтец жизней... На катане не осталось ни следа от крови... Еще немного... И брызги, капельки, большие и маленькие, нарисуют свой узор на асфальте... Узор, что печатью прожжется в сознании... такое не забыть... Рассеченное надвое тело... беспомощно опавшее в траву, среди цветов... Что стали убранством его могилы...
В воздухе рванул стремительный порыв ветра... Смешавшись воедино с каплями дождя и града... Разбушевались стихии.... Вспыхнул огонь, собирая в круг это детище... Эту группу заточенных в непонятном пространстве и времени... Будто оковы... клетка... Им не выбраться... Весь асфальт под ними мгновенно превратился в пыль, не успев принять в себя капли крови... Теперь они смочат пыль и она не сможет подняться... Но сухую ветер неистово подымал в воздух, застилая все серой дымкой... глазам было больно... Першение... Неужели они снова чувствуют???? Жжение уходило... оно отступало... постепенно... Возвращая к реальности... неужели сейчас этот пылевой дым рассеется и они снова окажутся в безопасности объятий такого понятного и родного мира?... А пока... вся боль, которую они не чувствовали... Каждая ссадина, потянутое сухожилие, пересохшее и содранное в кровь горло от криков и хрипов... Воспаленные глаза... потрескавшиеся губы... Синяки и ссадины... Каждая печать травмы на теле... Все болело и ныло... Телу было плохо. Ему не нравилось... И только тело Троянского не чувствовало больше ничего... Спасительная дымка... сокрыла этот ужас... Но не стерла из памяти... А ветер бил градом и водой по телам... Огонь обжигал... Будучи так далеко, он жег так, словно они пребывали в нем.... красные тела... Их кожа сгорела на солнце и полыхыла жаром, столь чувствительная нынче к любому источнику тепла... Сейчас, казалось, наступил настоящий ад... А, может, это был всего лишь следующий круг?... И дальше станет еще мучительнее... Что принесет им будущее? Нет, лучше проснуться в автобусе и понять, что это был просто дурной сон... Чудовищно реалистичный... но всего лишь сон...
А пока... пока остается лишь ждать... И закрыть глаза... Обхватить себя... Защититься от града, который сейчас жалил словно тысяча толстых игл... Каждый новый кусочек, прилетая к истерзанной коже, ранил так, как не ранило ранее ничто...
И крик... Кто-то еще мог кричать? Чей-то душераздирающий вопль, леденящий кровь.... ужас... Они бы сами кричали, пожалуй, если бы могли.... Но кричал только один мужчина... и в его тембре узнавался голос Аделта... который еще недавно кривлялся до смешного просто чтобы успокоить конфликт в автобусе...
Агония... словно выбила пробки и Кирилл, который уже практически терял сознание от накала правящих бал чувств, царящих в этом месте, испытал облегчение... Он перестал слышать вообще кого-либо... Только привычным слухом... Наверное, с жжением ушла и способность слышать чужие мысли, проникать под полог их масок и ловить их чувства, как капли запретной воды из сокрытого грота... Это та нить, которая удержала его... удержала здесь и сейчас... Но что их ждало за пологом дымки... Или же этот кошмар никогда не закончится?
А силы... сил стало больше... Прощальный подарок уходящего жжения... Те же силы, что и до его появления... Только к ним прибавились страдания тела...
-
Просто нет слов! Великолепно!
-
Шикарно!
-
Красиво, длинно, эпично*_*
|
|
|
|
|
|
Паренек, будто не веря своему счастью, все еще трогал те места, что раньше носили колдуново клеймо. На Мирославу и Поундса он взирал со щенячей благодарностью. - Конечно, конечно! - Закивал паренек головой. - Колдуна этого Отцом кличут. Силен он, ох как силен! Там он, дальше по малым тропкам. В избушке маленькой живет, но меня внутрь не пущает. Я сам в сарайке пристроенной обитаю, колдуну только помогаю тут куклы развешивать, да за лесом смотрю, покуда его нету. Он и сейчас ушел, уж который день как нету. Но почует, что вы пришли, тут уж не сумневайтеся, и мигом сюда домчит. Уж я-то знаю. А пока готовились они, паренек - кстати звали его Тимоша - рассказал про колдуна. Его семья столкнулась с ним еще до того, как сам Тимошка родился. Отец Тимошкин повстречал бродячего старика-отшельника в лесу, и тот спас его от медведя-людоеда. Отказался колдун и от денег, и от пушнины, и от еды. В благодарность он попросил кое-что другое. - Отдашь мне то - говорил колдун, склоняясь над мужиком - чего дома не знаешь. Дал ему Тимошкин папа клятву, а сам думал- чего же он дома не знает? Все ему известно, каждый угол,каждое бревнышко, каждая досочка. Все сам строил, всем хозяйством сам обзаводился. А как домой пришел - увидел, что жена его беременная, пока мужа дома не было, малышом разродилась. Вот чего он дома не знал. - Мне про то рассказали только когда мне шестнадцать стукнуло. Бабка моя. - Судя по тону, Тимошу такая скрытность рраздражала. - Папанька все время как сам не свой был. Пил горькую беспробудно, меня никуда не выпускал, да дрожал от каждого шороху. А колдун про должок напоминал, и не раз. То скотина вся падет, то крысы урожай сожрут, то его самого прихватит. И чудные вещи всякие дома творились. Заглянет папа, бывало, в таз с водой, а оттуда - морда колдуна, про должок напоминает. Но сам колдун за долгом отчего-то не приходил. Тимошка вздохнул, и продолжил рассказ. - Жалко мне стало батю. Замучался бы, и или спился, или бы колдун его доконал. Ну и ночкой темной решил я, что сам ему - того. Должок, в смысле, отдам. Собрался, и айда в лес, к Колдуну, мол вот он я, оставь ты уже нас в покое. А сам думал, авось перехитрю как-нибудь колдуна. Колдун привечал Тимошку холодно. Сказал, что запоздал долг изрядно, и из ребенка успел уже вырасти взрослый парень, которые ему совсем ни к чему. Но раз уж долг просрочен - Тимошка будет его гасить вместо отца. Возмещать. И Тимошка возмещал. Его новый Отец в первый же день нанес клейма на Тимошкин язык, ноги и сердце, чтобы тот не вздумал противиться. Хочет Тимоша сказать "нет" - а язык ему режет невидимым ножом. Хочет пойти куда-то, куда колдун не велел - и к ногам будто пудовую гирю привязывают, а с каждым новым шагом - еще одну. А уже если и тогда Тимошка противится - сожмет колдун свой тощий кулак, сразу такое чувство, будто эти пальцы сжимают не воздух, а само Тимошкино сердце, трепещущее в груди. - Я до последнего не хотел. - Это Тимоша говорил, уже срываясь на плач. - Думал, сбегу, перехитрю проклятого, а не смог. Мне пришлось, братцы, пришлось! Я не хотел!
Тимошка крал для колдуна детей из соседних деревень. Поманит, например, бараночком или пирожком - а времена нынче голодные, ребенок и идет доверчиво. А там "потеряет" его Тимошка - и все, одна бедному ребенку теперь дорога, к колдуну. Приходилось Тимошке и красть детей из дому. Совсем малых он вытаскивал из люльки, пока одурманенные чарами родители спали беспробудным сном, а вместо них - бревно подкладывал. Что за бревно такое - он узнал только потом. Детей, добытых Тимошей, колдун уводил в свою избу, куда Тимошке настрого было запрещено заходить. Только крики этих детей он слышал. А чтобы взрослые ничего не заподозрили, и, пойдя искать своих детишек, не нашли колдуново логово - делал он куклы волшебные из особого дерева, что были с виду точь-в-точь как погубленные им детишки. Вместо них эти бездушные зачарованные болванки возвращались из лесу, и жили с семьями. Но болванки эти только с виду, и только для не умеющего видеть глубже привычных вещей, были похожи на настоящих детей. Как и положено куклам, были они равнодушные, безжизненные, жестокие. "Болванки" помогали Тимоше и других детей, еще живых, из домов сманивать. За то время, что Тимоша прислуживал Отцу, тот полностью заменил все детское население двух деревень на искусственные копии. Конечно, люди бы все равно поняли, что с детьми что-то не так, так что пока их не раскрыли, "болванки" по одному расправлялись с членами "своих" семей, и с соседями. Эти деревни теперь только такими болванками-детьми и населены. Когда Тимоша закончил - его лицо все было в слезах, а сам он боялся и взгляд поднять на других. После тягостного молчания с кибитки спрыгнул Тихон, и, похлопав паренька по плечу, произнес. - Вот что - Старик по-доброму улыбался парню. - С колдуном твоим, Отец он или кто, ребятки разберутся. Они вона какие у нас, сильные да удалые, им того колдуна только пальцами растереть. А мы с тобой тут подождем. Одному тебе по лесам шляться нечего, да и меня, старика, развлечешь разговором. А? На том и порешили. ------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- Оставив Тихона и Тимофея под тем деревом, с которого последний свалился, бравые герои отправились глубже в чащу, продираясь через кусты по детским тропкам. Кусты будто пытались остановить путников - постоянно цепляли их одежду, запутывали ноги и руки, отчаянно царапали кожу, но их силы были слишком малы, чтобы остановить решительных героев в их намерении надрать злому колдуну пятую точку. В конце концов они выбрались прямо к опушке, где не росло ничего. Земля была рыхлая, серая, и безжизненная, словно кто-то выжигал тут ровный круг. В этом кругу, прямо посреди него, стояла неказистая покосившаяся изба из гнилых бревен да неровных досок. Окна были закопчены, издали ничего за ними не было видно - ни света, ни какого движения. Рядом с избой - сараюшка, про какую говорил героям Тимоша, тоже будто бы вот-вот развалится. Неподалеку - каменный колодец, с подвешенным на воротке деревянным ведром. Из колодца все время слышится едва-едва заметный гул, как будто ветер гуляет по трубе. Слева, рядышком с избой, торчало три крестика из палок - два больших и один маленький. И каждая могилка под этими крестиками была разрыта, а простецкие гробы из погнивших сосновых досок - два больших и один малый - были раскрыты. Границы этой опушки берегли деревянные изваяния из какого-то особого дерева. Древесина была черная, будто пропитанная углем, и в ней были вырезаны лица, наподобие языческих идолов. Только эти идолы были посвящены не богам. Каждый изображал старика с узкими глазами, отмеченными красной краской. Глаза эти были нарисованы так, будто были змеиные. Выраженные скулы, борода до самой земли, и все та же метка ладони на лбу. Это изображения самого колдуна. Отца, как он себя называет.
|
Не считая попыток нескольких человек, публика, в основном, молчала и лежала, не дергаясь. Кто-то шипел, кто-то хрипел, кто-то закашлял... Вся эта какофония вязко селилась в сознании, едва воспринимаясь ими. Попытки двигаться или говорить сразу дали о себе знать огромной болью, не привычной, а острой, обжигающей, будто этот жар никогда не закончится... Если что-то и толкало сквозь это марево беспросветности, так это - инстинкт самосохранения. Но, похоже, некоторым даже он не помог... Зрение возвращалось очень медленно, потому картинка все еще не обретала привычную резкость, смазывая многие детали, будто зрение резко упало единиц на 0,5. Но одно уже было ясно. Они брыкались и, наверняка, побили друг друга... Пусть и невольно... Обжигающая горящая боль была настолько сильной и всепоглощающей, что не давала почувствовать нытье от ссадин, но они были на теле... Солнце было гораздо ниже, чем в момент их прибытия… Часа два прошло, не меньше… Сознание могло зацепиться за одну странную деталь, которая не вписывалась в происходящее, делая его каким-то неправильным. Это - дорога. Нет, не сама дорога. Ирина Николаевна и Резина валялись у бордюра по эту сторону. А по другую... ходили, как ни в чем не бывало, люди. Просто отдыхающие, которым, казалось, не было вообще никакого дела до столь огромного количества лежащих пострадавших... Как такое может быть? Ощущение неправильности ситуации порождало не только это. Они ведь даже не смотрели в эту сторону! А если и смотрели, то как-то мимолетно, буднично... Как же паршиво было Максиму, ведь Лена увела его подальше, ему ползти до автобуса было дольше многих. Еще Балашову с новой вожатой, Троянскому, который и вовсе оказался на клумбе, и бывшему координатору с Резиной... К слову. Под этими двоими был раскорячен асфальт. Словно его слегка пробурили. И Тимур был дальше всех по расстоянию. С его стороны не было видно никого, возможно, парень так сильно дергался, что откатился за торец здания. Лена, оставшаяся лежать позади, не шевелилась. А новая вожатая нахмурила лоб, попыталась дернуть руками, но вышло лишь слабое шевеление. Вопросы Балашова остались без ответа... Впрочем, не только его вопросы. Медик, которую он искал взглядом, была далековато, в самом центре пострадавшей толпы. Женщина сейчас подымалась с земли и потирала свой лоб одной рукой, а другой уперлась в землю, чтобы не свалиться. Кто удивил, так это Меньшикова, которая встала, как и Балашов, но в отличие от него не свалилась. Девочка устояла и с ужасом стала смотреть по сторонам, не зная, к кому первому бросаться на помощь. Хотя не сказать, что она была бодра. Кристина тоже пошатывалась, но она хотя бы стояла! Наконец, решившись, она встала на четвереньки и поползла к Троянскому, который лежал вниз животом и из-за растительности было не понятно, жив ли он вообще. Неподалеку от Эльвиры, по телу которой, казалось, пробегали статические разряды, лежала Леся, Аделт, Шпаков, чуть дальше пыталась ползти Овсанна, и, казалось, будто она мигает, как сбоившая голограмма… Хотя, скорее, прозрачность ее тела менялась... А по другую сторону где-то в десяти сантиметрах от земли «лежал» животом вниз прямо в воздухе парень из группы подошедших позже, еще там, на вокзале. Тот с вьющимися светлыми волосами и веснушками, кажется, его звали Богдан. У парня был шок, его глаза напоминали пять копеек, а сам он не понимал, как такое могло получиться, и безуспешно пытался вернуться на землю. Ладони его касались асфальта, но тело продолжало висеть в воздухе. Источник статических разрядов нашелся сразу за Богданом. Это был водитель. Он лежал наполовину под автобусом и из его подергивающегося тела периодически вырывались слабые электрические разряды. Кирилл услышал глухое хрипение Саши, лежащего неподалеку, который все еще продолжал биться в конвульсиях и из его тела то тут, то там периодически вырывались блеклые всполохи огня. С остальными тоже это все происходило? Почему осталось только у Довченкова? Кажется, больше никто не «догорал». Взгляд у Саши был ошалелый и полный боли. Но кричать не получалось, из пересохшего сдавленного горла вырывался только хрип. И тело его не обугливалось. Да и ни у кого не обуглилось. Как и одежда. Чего не скажешь о Довченкове, чей прикид был дыряв, как гигантский дуршлаг. На лицо Харсаеву упало пару очень холодных дождинок. Откуда? Небо было ясным – ни единого облачка. Какое же это блаженство – пусть и две капли прохлады на измученной адским пламенем коже… Но насладиться он не успел. Взгляд мазнул по Алисе, девушке было плохо, как и всем остальным. Она лежала в невесть откуда взявшейся луже воды, сейчас она смотрела на Харсаева и его сознание накрывала, накрывала уже знакомая агония, она словно усиливалась многократно… И сводила с ума. Образ Алисы растворился. Парень остался наедине с тем, что внутри. Внешнее отошло на зданий план. Это оказалось еще более невыносимым, чем до видения! В голове образовался неясный гул. Будто кто-то включил одновременно радиостанций сто не меньше, вперемешку с трансляцией звуков природы и погоды во всех странах мира… Ползущий к автобусу Максим по дороге задел собой сумку, которая не ударила его совершенно, хотя столкновение было и он должен был это почувствовать. Но было ощущение, словно пнул воздушный шарик. Сумка даже отлетела от него, будто имела вес воздушного шарика, с чувствительной к сопротивлению воздуха и ветра траекторией. Впрочем, парила в воздухе она недолго, всего пару секунд, после чего грузно свалилась на землю, как вполне себе обычная сумка с обычным весом. Неподалеку от Ромы лежала Даша, которая мычала что-то невнятное вперемешку с хрипом. Девушка была взволновала и напугана, она глядела в небо невидящим взглядом и словно сумасшедшая что-то бормотала… Еще взгляд Ерошина-Мельникова зацепился за абсолютно голого парня, который лежал почему-то на своей одежде, будто она сама с него свалилась, судя по ее расположению, и прошла сквозь тело парня. Это был ранее неприметный и тихий брюнет с прыщами на лице по имени Саша. Парню явно не было дела до наготы, он периодически дергался и лицо его было искажено мученической гримасой. Где-то там за Дашей виднелись Оля и Тоня, а на Тоне валялась чья-то… рука? Как будто ее растянули, как резину… Судя по выглядывающему белому цветку, за Антониной лежала Евгения, та самая, с которой возник конфуз из-за покрашенной груди. Это последнее, что им запомнилось...
|
|
|
Андрей, тем временем, продолжал молча злиться. Мало того, что место Лены оказалось бесцеремонно захвачено, так ещё и захвачено едва ли не самым неприятным Троянскому человеком в этом автобусе. Право слово, упади сюда Балашов или Довченков, он бы напрягся несколько меньше. Те были примитивны, их архетипы легко читались, а любые поступки – предсказывались. Этот типаж он знал, часто имел с ним дело и, в принципе, догадывался чего можно от них ожидать. А вот бухнувшаяся на соседнее сиденье Резина… Она была, мягко говоря, несколько странной. Неформалка с замашками уголовницы, океан ни капли не обусловленных хоть чем-то понтов, и, словно застрявшая навеки во рту, сигарета. Просто замечательная соседка. Считающая просто необходимым всюду впихнуть свои никчёмные пять копеек.
Троянский, с некоторой тревогой взиравший на вернувшуюся на своё прежнее место Елену, внезапно стал объектом внимания Резиной. Вздрогнул, выдержал её неприятный в высшей степени взгляд. Молча отвернулся. Осадок, несмотря на исключительную кратковременность контакта, остался чудовищно негативный. В глаза бросился триумфально возвращающийся в салон автобуса Балашов, героически тащивший на себе какое-то не особо активное тело. Нет, ну этот просто не может иначе. Казалось бы, кто угодно мог бы заняться транспортировкой пострадавшего. Есть же, в конце концов, зачем-то здесь этот недо-водитель. Но, несмотря ни на что, в центре внимания снова оказывается Лёха. Эля, тем временем, проскользнула мимо него, отвечая на несколько странную просьбу Макса. В ответ на удивлённый взгляд девушки Троянский лишь недоумённо пожал плечами. Дескать, ему-то откуда знать, что там случилось. Даже просто смотреть в ту сторону – и то запрещают.
Расслабившись, Андрей наблюдал за хаотичными перемещениями людей по автобусу, всё сильнее убеждаясь в сходстве происходящего с актом ликвидации последствий теракта. По крайней мере, как-то так он и представлял обычно себе полевой лазарет – все суетятся, бегают, носятся со всяческими медикаментами. Нарисовавшийся из ниоткуда Макс не менее бесцеремонно, чем раньше Резина, занял место Эли и Троянский вдруг обнаружил себя в окружении не слишком приятных ему людей. Впрочем, в отличии от неформалки против Макса он особо ничего не имел (хоть тот и уступал Эле по многим параметрам) и, решив, что пару минут его общество перетерпит, пожал протянутую руку. - Андрей. Который Троянский.
|
|
|
|
|
|
|
-
Стремная тварюшка...
-
Впечатляюще!
|
|
Оля оперативно сгоняла к Шпакову. - Мы решили вопрос, там есть свободное место, - сказала она парню. - Как? - поинтересовался Шпаков. - Я сяду Феде на руки. - пожала плечами Матвеева, улыбнувшись. Шпаков хмыкнул. - Везет же некоторым, - тихо пробубнел со своего места Белоусов. - Сок давай, отнесу заодно, - предложила девушка-живчик. и заглянула дальше на бубневшего Андрея: - А ты не бубни, а лучше активность проявляй и будет тебе счастье. Парень даже стушевался от такого неожиданного и прямолинейного захода. Хиппи протянул той литровую пачку яблочного, в которой, судя по весу, была лишь половина содержимого. Оля метнулась по проходу обратно, отдавая сок Балашову. - Держи! - торжественно сказала она, вручив тому трофей. Улыбнулась и отправилась на свое место. К Роме подсел тот самый полный брюнет, который выглядел старше. На этот раз он садился крайне осторожно, а сидение под ним, к счастью, не обвалилось. - Женя, - представился он Роману на всякий случай и протянул руку. А Оля подошла к Воинину и, присобрав складки своего широкого сарафана, принялась устраиваться у того на коленях. Села Матвеева довольно невинно, не прижимаясь к груди парня, и вообще, заняла лишь достаточную для сидения часть ног, заодно создав точку опоры в спинке переднего сидения. - Не, чет не то, - поджала она губы и нахмурилась. - Неудобно будет разговаривать. Оля слезла и встала между Дашей и Федей, присаживаясь уже боком. На этот раз она оказалась гораздо ближе к парню, но все равно не прижималась, а одной рукой держалась за спинку сидения. - Мммм... ну сколько они там ее будут тупить? - нетерпеливо протянула живчик, всматриваясь в окно. Терпение определенно не было ее коньком. - Спокойно, - усмехнулась Даша. - Кстати, там девочка, светловолосая, она села аж на галерке. Я думала, мы в дороге обсудим все вместе, она игры какие-то хотела предложить. - Ой, Даша, ну там парень сидит. Дались ей те игры сейчас. - добродушно отозвалась Матвеева. - Потом специально словим и обсудим. В конце концов, игры, если сразу знать правила, достаточно быстро можно подготовить. - Ну да, - согласилась Даша.
|
|
Остаток дня, вечер и часть ночи они работали, не покладая рук. Сначала все четверо (включая дроида-охранника) полетели на самолёте обратно в Мос-Гамос. Там, во-первых, нужно было отремонтировать (или хотя бы отдать ремонтироваться) корабль Терека Сатта; во-вторых, попробовать вскрыть звездолёт Адаса и выгрести оттуда все припасы; в-третьих, купить топлива в контейнерах (не урана, а обычного, жидкого), отвезти в Инкарию, где остался "А-Крыл", и заправить его. В четвёртых, нужно было купить "А-Крылу" ракеты. И Z-95, пожалуй, тоже. Когда всё будет готово, Терек Сатт свяжется по радио с Гелиосом. Он перешлёт ему видеозапись с джерриным звездолётом - якобы, он его выследил и снял откуда-нибудь, с вершины горы или с воздуха. От места, где находится звездолёт, до Мос-Гамоса - несколько сотен километров. Что бы ни предпринял Гелиос, ему придётся сесть в самолёт или космический корабль и лететь туда. А когда он окажется в воздухе, где-нибудь на пол-пути, они его собьют. Звездолёт Джерри с его мощным локатором можно будет использовать как систему ДРЛО - возможно, ему удастся засечь аппарат Гелиоса издалека. В любом случае преимущество будет на их стороне. Если Гелиос катапультируется - что ж, тем хуже для него. Он приземлится в безлюдной, безводной пустыне - а они его там пристрелят. Или вообще захватят живым. На радость Тереку Сатту. Идею заманить Гелиоса прямо к джерриному кораблю и захватить или грохнуть прямо там, в конце концов, отвергли. Неизвестно, что мог сделать этот человек, если б его подпустили близко к звездолёту. Вдруг он, не приземляясь, бросил бы в него бомбу? Или вообще не стал бы к нему приближаться, а запустил бы издалека каких-нибудь дронов-разведчиков, типа "Тёмного Глаза"? Легче взорвать его и всех его дронов прямо в полёте, на высоте нескольких километров! Пусть одни ошмётки разлетятся... Линдли не хотелось возвращаться в Мос-Гамос, но, подумав, она поняла, что оставаться в Инкарии одной ей не хочется ещё больше. Впрочем, лететь прямо в аэропорт не пожелал никто. Они посадили самолёт в нескольких километрах от города. Линдли осталась его сторожить, а Терек Сатт и Джерри, прихватив мешок с золотом (тот самый, из корабля вуки), потопали дальше пешком. Мешок нёс дроид-охранник. Джерри ни в какую не захотел оставлять робота у самолёта. Терек Сатт, видя это, лишь мрачно усмехнулся - парень всё ещё ему не доверял. Входя в город, Джерри накинул свою тёмную куртку, ту самую, в которой был на Териконе, и надвинул капюшон на глаза. Ему предстояло изрядно пожариться, однако светить рядом с забраком свою физиономию он считал глупым. В городе они, первым делом, наняли Парящий Автомобиль с кузовом. Увы, найти такую технику без водителя в Мос-Гамосе было нереально - в результате пришлось терпеть общество пожилого цереанца с длинной косой, который постоянно что-то бубнил, комментируя окружающее, и поначалу даже пытался лезть с вопросами. Терек Сатт быстро отбил у него это желание, но прекратить бубнёж не удалось. Особенно "возбуждал" старика Джерри. Цереанец клялся и божился, что порядочным людям в такую жару незачем носить тёмные куртки с капюшонами, и что парень наверняка задумал что-то недоброе, и как бы ему, цереанцу, из-за этого не пострадать. Джерри отмалчивался, делая вид, что ничего не слышит. Терек Сатт, между тем, тоже нахлобучил капюшон. Аэропорт приближался, и опасение быть узнанным говорило в душе забрака всё громче. Даже если соглядатай Гелиоса потерял его, когда он улетел на самолёте, сам Гелиос вполне мог болтаться где-нибудь здесь. Впрочем, того, явственного ощущения слежки пока не было. В аэропорту они разделились. Джерри с цереанцем поехали (то есть, полетели) закупать топливо для "А-Крыла", а Терек Сатт, спрыгнув на землю, зашагал к ближайшей конторе ремонтников, которую нашёл на карте. Он мог бы воспользоваться услугами фирмы Тима Хойта - из их утренней беседы он знал, что "ковбой" не только сдаёт летательные аппараты в прокат, но и ремонтирует их - но при зрелом размышлении решил там пока не появляться. Если слежка действительно была, то Гелиос наверняка уже знает, что "мистер Истан" взял у Тима Хойта самолёт. Ремонтная контора размещалась в огромном кирпичном эллинге. Вывеска на воротах извещала, что здесь чинят любую технику, а также занимаются "разведением джав". Тереку Сатту стало смешно. Внутри действительно обнаружились джавы, суетливо ковырявшиеся в недрах большого транспортного звездолёта, а также их хозяин - бородатый мужик лет сорока пяти, с большими глазами и каким-то простодушно-растерянным выражением лица. Он представился Осводом. Терек Сатт сразу решил, что перед ним лох и вообще не бизнесмен. Он изложил своё дело, а затем шутки ради поинтересовался, нельзя ли тут купить парочку джав. Физиономия Освода стала ещё более растерянной. Пожевав губами, он ответил, что джавы не продаются. А зачем вы тогда их разводите? - строго спросил забрак. Освод от растерянности совсем завис. Поняв, что ответа не дождётся, Терек Сатт махнул рукой и предложил горе-бизнесмену осмотреть корабль. В эллинге нашёлся маленький спидер-мотоцикл. Они вдвоём взгромоздились на него и поехали через всё лётное поле к уныло стоявшему на солнцепёке Z-95. При виде техники Освод заметно оживился и с интересом стал осматривать повреждения. На вопрос, как они были получены, Терек Сатт ответил, что столкнулся с космическим мусором. Освод оценил ремонт в тысячу монет. Срок - завтрашний вечер. Сегодняшний, поправил Терек Сатт. Причём он сам будет наблюдать за ходом работ. Тогда цена вырастает вдвое, робко сказал Освод. Терек Сатт грозно на него посмотрел и предложил тысячу двести. Освод растерялся и совсем слабым голосом ответил, что нет, вдвое. Терек Сатт шагнул к нему. Освод, кажется, хотел отскочить, но ноги не послушались. Тысячу четыреста! Вдвое, - пролепетал Освод. Глаза у него стали размером с чайное блюдце. Забрак угрожающе нагнулся (он был выше на пол-головы) и посмотрел в эти полные мольбы и ужаса глаза. Тысячу пятьсот! - прорычал он злобно. Освод был белым, как полотно. - Вдвое, - прошептал он, находясь, кажется, в состоянии эмоционального шока. Терек Сатт понял, что мужика сейчас заклинит. Он отступился. В конце концов, такая упорная внутренняя борьба с дристом была достойна уважения! Пока тягач, приехавший из эллинга, медленно отбуксировывал Z-95, забрак прогулялся к звездолёту Адаса. Тут его ждало неприятное открытие: возле корабля дежурил вооружённый помощник шерифа. Загорелый небритый мужик сурового вида, в бронежилете, каске и с лучевым ружьём на плече. Терека Сатта он смерил неприязненным взглядом. Стало ясно, что адасов звездолёт со всем его содержимым для них, увы, потерян. Джерри, между тем, передумал покупать оружие в Мос-Гамосе. Ему пришло в голову, что если уничтожение самолёта Гелиоса начнут расследовать, то по обломкам ракеты, чего доброго, доберутся до продавца, а через него - до покупателя. В Мос-Гамосе торговцев, способных продать ракеты, было раз-два и обчёлся. Джерри решил добраться до Мос-Эспы, за две тысячи километров. В отличие от Мос-Гамоса, Мос-Эспа была очень криминальным городом, можно сказать, бандитской столицей Татуина. Там имелся целый оружейный развал, где любой желающий мог купить хоть ракету, хоть бомбу, хоть даже танк. Привезя на Летающем Автомобиле купленное топливо к самолёту и разгрузив контейнеры (ими был забит весь кузов, машина едва летела), Джерри с облегчением отослал прочь бубнящего старика-цереанца, после чего изложил свой план Линдли. Однако лететь в Мос-Эспу тви'лека отказалась наотрез: там ещё скорее, чем в Мос-Гамосе, можно было напороться на старых знакомых. Тем более, что Мос-Эспу окружали близко подступавшие горы, и это вынуждало садиться именно в аэропорту, а не где-нибудь вне города. Линдли скорее готова была вернуться в Инкарию и там, ожидая товарищей, заниматься заправкой "А-Крыла" (без специального оборудования это была медленная и трудная работа). Джерри, подумав, согласился и на такой вариант. В общем, было два часа ночи, когда они собрались в горном ущелье, в нескольких километрах от Инкарии, где Джерри укрывал свой корабль. Все были целы, все вернулись благополучно. Никто не тронул Джерри в бандитской Мос-Эспе; он привёз сразу десять ракет, для своего звездолёта и для двух истребителей. Джеррины дроиды быстро и ловко подвесили их на "А-Крыл" и Z-95. Последний выглядел великолепно - с новым крылом, заправленный и вымытый. Мешок золота, который днём выехал из Инкарии почти полным, теперь основательно опустел. Но дело того стоило. Было холодно и очень тихо. Над ущельем сияли звёзды. Уставшая компания покидала на землю свои спальные мешки. Ночевать в тесных кабинах истребителей было маленьким удовольствием, а в корабле Джерри, полным урана, была слишком высокая радиация. Предстоял здоровый сон под открытым небом. Впрочем, почему бы и нет? Дождей здесь почти не бывает. Им хотелось есть. Джерри принёс из своего звездолёта электроплитку, посуду, протянул провод, и скоро в темноте забулькал, готовясь, суп, и запахло чем-то вкусным. Компания расселась/разлеглась вокруг. В нескольких шагах возвышался неизменный дроид с ружьём, словно тёмная статуя. Дальше, расплываясь во мраке, виднелись очертания расставленных по ущелью трёх звездолётов и самолёта. Наверное, при свете дня эта эскадра будет выглядеть довольно внушительно. Если всё пойдёт по плану, утром Гелиосу придётся с ней познакомится, как за день до того познакомился вуки.
|
|
|
|
|
Табличку"Эдельвейс" успели увидеть немногие и по сути, те, кто уже подошел или был практически на подходе. - Знакомьтесь, чего стушевались? - добродушно заметила координатор, собирая путевки и складывая их на обратной стороне таблички, прижимая большим пальцем. Тут подошел Тимур: - Сейчас. - улыбнулась нейтральной улыбкой вожатая. Впрочем, отвечать было не обязательно, и так перед глазами сдающие путевки. Но все же сочла необходимым. Вежливость? Этикет? Обязанность? Быстро находя фамилии в списке, она ставила галочки напротив. Сначала Эльвира, затем Максимилиан. На Титове, Ирина Николаевна окинула парня взглядом и даже несколько удивленно поинтересовалась: - Тебе точно шестнадцать? - пожалуй, вопрос был риторическим. Так как галочку она все же поставила. - Мне это тоже интересно, - кто-то вкрадчивым и театрально ласковым голосом произнес почти над ухом парня. После чего того окутал табачный дым, который вопрошающая особа и выдохнула в его сторону. Нарочно ли или просто потому, что смотрела в его сторону, кто знает. Ею оказалась девушка с короткой стрижкой окрашенных в светлый тон волос и бросающимися в глаза ресницами, которые были очень выразительно накрашены и смотрелись не слишком естественно. Одета она была просто - джинсы и черная майка. На ногах - кеды. За спиной рюкзак, вместительный, но все не такой огромный, как обычно у девушек с кучей нарядов и прочего. Руки ее были не заняты, потому подошла к собирающимся она очень быстро, широким размашистым шагом. При этом курила на ходу и явилась как раз к моменту вопроса координатора, остановившись за спиной у Максима. Взгляд ее был несколько вальяжным и пренебрежительным. Не на кому-то конкретно, а в целом. Представляться, как и здороваться она не спешила, продолжая невозмутимо курить, ожидая, видимо, пока разберутся с теми, кто уже протянул путевки. Свою же она изъяла сложенную втрое из карман джинс и протянула, когда Титову поставили галочку. - Резина, - коротко сказала она. Девушка с каре, тем временем, возилась со своим чемоданом все так же в трех метрах, пытаясь прикрутить обратно колесико. Видимо, решив, что не судьба, она занялась поиском путевки, чтобы протянуть ее координатору. Кто-то еще выглянул из-за спины вожатой, это была русоволосая девушка с волосами до плеч, с вкраплением тонких осветленных прядей. - Может, кому-то отдельно с табличкой встать? Вас постепенно окружают и со стороны не видно. Я вообще с трудом и то по прическе узнала. Я - Оля, - тут же представилась она остальным, поглядев на них. Подойти ближе не представлялось возможным, так как Ирину Николаевну действительно окружили, потому она продолжила торчать у вожатой за спиной, разве что сместилась немного вбок, чтобы не напрягать человека. Оля была одета в просторный широкий песочного цвета сарафан из льна, длиной чуть выше колен, без талии, просто расклешенный от груди. Без рукавов, с толстыми бретелями и круглым высоким вырезом. Из макияжа у нее были накрашены только ресницы. Через плечо висела небольшая вязанная сумочка в тон сарафану, рядом черный чемоданчик на колесиках. На ногах бежевые шлепанцы на низком ходу. - Поори лучше, "Эдельвейс", "Эдельвейс", - то ли издеваясь, то ли всерьез заметила курившая. - Не видишь, она на ней пишет. - Вы просто не толпитесь и не закрывайте меня. Вас уже много, это тоже ориентир, - ответила координатор. - Сложат два плюс два. - Оля Матвеева, - сказала та в ответ и вытащила из сумки уже приготовленную путевку. После чего торопливо отошла, следуя словам Ирины Николаевны. Но отошла в сторону девчонок и воодушевленно заговорила, начав улыбаться: - Давайте знакомиться. - звучало так, будто она массовик-затейник и сейчас предлагает какое-то общественное занятие. Госпожа Резина также отчалила курить себе в сторонке, но не слишком далеко.
|
-
Атмосферный мальчик, атмосферный пост!:)
-
Весьма оригинальный способ подачи мыслей персонажа.
-
Исключительно интересный типаж.
|
Знал Фока, что может обернуться это все ошибкой. Могло все так повернуться, что молодцы не того привели - тогда сразу его, Фоку, в петельку кинут. Он то им зачем? А могло обернуться так, что нужно было привезти Черного, да токмо для того, чтоб опрелюдно конями разорвать, правда зачем баню топить было да в рубахи с петухами одевать? А то, что пообещали пальцем не трогать, дык сейчас не трогать, а завтра - на дыбу. Да и плеть - не палец, обещали же только про палец... Понимал это все Черный... а поделать с собой ничего не мог. Улыбался во всю рожу, когда гридни суровые, губами плямкали да прощения переспрашивали. А он, милостиво так, ладошкой одному по плечу похлопал, мол, не серчаю, иди. У самого внутри похолодело, а вдруг сейчас ото злобы кинутся, да мечами изрубят, ан нет, стоят молодцы, зубы скрепят, но стоят как вкопанные. Крутанулся Фока на пятках лихо, да пошел прочь. А сам дальше думу гадает: коли помер тот, кому нужен он был, не "отпустят" ли его, как душегубы офеней в овраги без сапогов "отпускали"... Станут кругом перед торговцем, говорят: "Вон у тебя сколько всего, давай, мил человек, поможем донести!" А он только и просит, чтоб отпустили живого, а ему в ответ кивают, руками разводят да диву даются, мол, как такое лихо про них мог сказать. А коли отдал скарб - по темени топором, сапоги сымают и в канаву. Вот и Фока идет, а сам на поршни смотрит, не сымут ли? По сторонам глянул - да все палаты каменные, куда ни плюнь - гридни, морды псовые! Завыть да кинуться, может в окно? Догонят, да плетей дадут. Фока чвиркнул на пол, смутился - ногой шаркнул и дальше пошел. - Эх, а красота то какая! - Черный отринул мысли недобрые да по другому посмотрел вокруг, а смотреть было на что: тут и стены мелом измазаны, так что тронуть страшно, а шелка - шелка то весят на окнах, идешь, а они вслед за тобой колышутся, словно прощаются. Фока удивленно смотрел по сторонам, пока вели его в покои великокняжеские. Иногда руку протягивал, да в самый последний момент одергивал, еще в спину пнут, да ногами бить станут - нет, пусть отведут, а там глянем что судьбинушка выдумала! В палату завели за столы усадили - угощают с дороги, эво как! Фока заулыбался еще шире - когда признал воеводу Мстивого. Выходит он за главного сейчас в Плоте? Говорила матушка, что непутевым Фока будет, а вон ведь как: с самим городничим дружбы водит Фока! Хватанул кренделек, пудрой снежной усыпанный, да в рот его весь! - Меня звать Фока, - мазнул ладонью по губам и за еще одним потянулся, - Фока Черный, а кто я - от кель мне знать за что спрашиваешь? Человек я простой, коли скажут нести - понесу, да всё говорят отдай, а я что? Брал? - с этими словами он вопросительно глянул на сидевших за столом. - Вот ведь как!
|
|
Помнится, был я когда-то в Плоту. Хороший город, большой такой, красивый. И люди в нем хорошие. Вот как сейчас помню, выйдешь бывало на берег большого озера Китовый Глаз. Такое оно большое, что другого берега не видать. Пойдешь, значит, по длинному каменному мосту, али по парому, на плоту. Паромщик-то - мой давнишний друг, Микитка, он с виду мужик суровый, неразговорчивый. А как чарку ему поднеси - ууу, и пойдет у вас беседа, и не заметите, как доправитесь. Он тыщу шуток-прибауток да загадок знает, и всех вам расскажет, да таких, что мужики от хохоту с плоту валятся, а девки краснеют пуще свеклы. А как доправишься до берегу большого острова, что на птичий следок похож, так тут и увидишь во всей красе, как он есть - Плот. И ни в жисть не верится, что когда-то на острове ни единого человека не жило. Один только сруб был, где жил старый отшельник, который Алешку Орла привечал да выхаживал опосля сутычки с Кощеем. Да, кабы не тот старец, не прожил бы князь наш столько. Да вот все равно смерть его умаяла, помяни Господи грешну душу. Ну да что это я опять - так вот: как и не бывало ни той избушки, ни трясины топкой, ни леса дремучего. Стоит на острове город с домами вот такой вышины, с улицами, камнем мощеными, с рынком большим, с церквами златоглавыми. Огни горят, люди ходят, торговля идет, детишки галдят, и колокола то и дело перезвоном заливаются. А в самой середке - палаты из красного кирпича, цветами да птицами расписанные, а на крыше - знамя Орловское, птица в солнечном кругу. Люди-то уж и забыли, какое оно было, солнце, а посмотрят на знамя - и будто в самом деле пригревает опять. Жалко только, что вы не увидите ничего такого. Как умер наш князюшка Алексей - с тех пор будто холодом могильным веет по улицам. Притих люд честной, и носа не кажет из-за порогу. Иной раз встретишь прохожего-другого - а он домой спешит, кутается в шубенку, да все головой вертит, будто украл что. Боится. Чего боится? Неясно. Все они боятся. Мужики молчат, кулаком головы подпирают да вздыхают. Бабы - шепотом у икон в углу молятся, да все шторки на окнах завешивают. Дети - и то уж почти не играют, а это ж дети. И церкви златоглавые больше не радуют душу перезвоном колокольным - только изредка ударит колокол так тягуче: "БОООМ. БООООМ.", и совсем тоскливо становится, хоть света белого не взвидь. Дружинников зато много стало. Везде ходят, с мечами да топорами в руках, на стенах да башнях по двое-трое, а особенно у постоялых дворов они крутятся да выспрашивают. А еще - целыми отрядами ездят то из города, то в город, туда-сюда, туда-сюда, не успел один вернуться, как второй в путь снаряжается. И лошади все в пене, загнаны, и сами дружинники еле ноги волочат. Как оса их в зад ужалила, так мечутся. Только командир ихний, Мстивой, спокойный как идол деревянный, сидит у себя сычом, да говорит люду, мол, "хорошо все будет, идите работайте с Богом". Он всегда спокойный. Но сейчас- будто ждет кого-то, и все высматривает у себя из башенки в замке, а не едет ли кто в город. И у каждого дружинника, который возвращается, все выспрашивает что-то, да подробно так, обстоятельно. Выслушает, велит отдохнуть да подкрепиться - и вновь в дорогу снаряжает. Ох и темное же это дело видать, со смертью князя. Ох и темное. ----------------------------------------------------------------------------
Военега
Спервоначалу Военега подумала, что пришли по ее душу разбойники. Как возвращалась она с травами в деревню Хвойное, так и встретила ее девочка местная, из большой семьи. И рассказала она, что искали ее пятеро мужиков на конях, все с оружием да в доспехах. Злые были, что черти, говорили неласково, людям грозили. Все талдычил их главный, что чуяла собака след травницы. да потерялся он как раз возле деревни. Хоть перепугались деревенские, да пустили их по ложному следу. А пока - пригласили их в баньку париться, да покушать с дороги, а уж девочка-то скорей помчалась травницу предупредить. Не знала Военега, что приметил уход девчонки один из разбойников, и проследил за ней втихомолку. И все слышал, до последнего слова. По условному свисту собрал он своих и, обогнав травницу-путешественницу, и поймал в лесной чаще. И чуть ведь до драки не дошло - уж похватались за мечи да луки, да тут встрепенулся один из "разбойников", самый молодой, красивый парень по имени Осьмуша Голубоглазый. И заговорил он с травницей по-доброму. - Не серчай на нас, что так круто с тобой обошлись. Ищем мы тебя уж цельных две недели, по пятам идем, по лесам-болотам за тобой продираемся. Уж и двух коней волки сожрали, а одного нашего ночью за ногу кто-то тяпнул, так, что раздулась шире столба масленичного. Вот потому и злые мужики, как черти, горячатся да ругаются. Прости их. А дело-то у нас важное. Сам князь велел тебя сыскать. Оказалось, что приняли деревенские за душегубов дружину из княжества Орловского. Вот так и отправилась Военега с ними в княжество Орловское, в стольный град Плот. Два дня они скакали без всякого продыху, так спешили. И как доправились - сразу Военегу поселили у старой вдовы, и строго наказали никуда не убегать, пока не позовут. Похороны-то - дело такое, небыстрое. А еще она слышала, как Осьмуша настрого сказал старой вдове ничего Военеге про князя не сказывать. А что ей было сказывать? Конечно, не удержала баба языка за зубами, да ничего толком не сказала. Сказала, что князюшка Андрей все по ратному делу скучал, по былым денькам. Да и отправился, как на грех, разбойников каких-то бить. Появилась, говорят, какая-то шайка, что три села сожгла да людей всех поубивала. Два отряда отправили - те не воротились. Ну и с третьим отрядом сам князь пошел. А вернулся один, как все спали. Израненный весь, оборванный, без коня и оружия, колотил в ворота, и под ними и упал, когда открыли. А через три дня воевода Мстивой вышел к народу, и объявил - умер князь. Кончился. И что будет дальше - никто не знает. Провела Военега у вдовы еще несколько дней. А потом снова пришел к ней Осьмуша. - Пора. Воевода зовет.
Мать Мирослава
Про приход дружинников из Орловского Княжества мать Мирослава знала еще до того, как те оседлали коней, и получили наказ найти монахиню-чудотворицу. А потому, как они приехали - встречала она их уже у порога монастыря, с котомкой, в которой были ее нехитрые пожитки. Она уже успела попрощаться и с прихожанами, и с другими монахинями. Сказала, что скоро вернется. Солгала конечно, но Бог простит. Откуда-то знала она и то, что еще нескоро сможет снова воротиться в монастырь, но что зря людей тревожить? Бог открывал ей не все, только то, что нужно, но она и сама догадывалась - ждет ее впереди долгая дорога, а вместе с ней ждет и что-то такое, от чего веет замогильным холодном, пробирающим до самых костей. Страшно было, конечно. Но не отказать же теперь князю Алексею в упокоении? Дружинники, хоть и суровые воины, оказались добрыми. Говорили они с Мирославой учтиво, и при ней почти не ругались, как обычно мужики между собою. Все они чем-то были похожи на ее покойного любимого - такие же крестьянские дети, простые и бесхитростные, добрые и незлобливые, и каждого дома ждала из дальнего похода жена. Чтили они своего воеводу, и чтили князя покойного, чтили пуще родных отцов, и потому-то любой их наказ исполняли точно и скоро. Правильно ее Бог надоумил не перечить им, и покорно пойти следом - ради последней воли князя дружинники бы решились и на грех святотатства, вломились бы в монастырь, и завязали бы руки и монашке. И терзались бы потом этим до конца своих дней -а им и так есть от чего потерзаться. Когда доставили Мирославу в Плот - поселили ее в келье у местного попа, отца Митрофана. Тот привечал ее сдержанно, без радушия, но не отказал ни в крове, ни в постели, ни в хлебе. Она быстро поняла, что не любит ее поп потому, что обидел его невольно Орел. Теперь и серчает и на покойного князя, и на саму матушку. - Неужто - говорит - я хуже, чем ты, Мирослава? Неужто мне нельзя по князю заупокойную отслужить? Чего это он на смертном одре мной побрезговал, а за тобой целую дружину послал? Оказалось - никого князь к себе не пускал до самой смерти. Ни священников, ни родных своих сыновей, ни жену, ни друзей ближайших. Всех из своего дворца разогнал, а потом и повелел - немедля гоните за матерью Мирославой в дальний монастырь, и как хотите приведите ее ко мне. Не знала и сама матушка, за что ей такая честь выпала, но повинилась перед попом Митрофаном. И от учтивости и кротости женщины растаяло сердце старого настоятеля. Повинился и он, что так неприветлив был, да говорил невесть что. Благословил ее на отслужение заупокойного молебна. Только Мирослава знала уже - не за молебном заупокойным ее позвали. И не из-за того Алексей Орел всех из дворца своего выгнал, что кем-то побрезговал. Тут другая причина была, ей неясная. Но скоро она выяснится. Уж зовут ее снова.
Иван Поундс
Никогда еще в жизни своей Иван не хаживал в такие дали. О матушке-Руси он слышал только от матери да от отца родного, и слушал все эти истории как сказку, древнюю притчу про неизведанные земли и невиданные чудеса. А теперь, будто прямо из тех сказок получил он нежданную весточку, да как! Прямо от птицы гордой, Сокола-ясные очи! Новость только была нерадостной- умер какой-то Алексей Орел, и требуется ему, чтоб всенепременнейше был на похоронах славный охотник на нечисть, сэр Иван Поундс. И не знал он никогда этого Орла, и Русь была далеко - а не удержался он. С первым же кораблем и отправился. Уж и натерпелся он страху! Моряки, люди бывалые, и те каждый раз шли в море как в последний. С тех давних пор, как исчезло солнце с луной, страшно стало ходить по морю. Кругом темнота, холод и туман, и будто нет и не было ничего, кроме соленой воды да суденышка их небольшого. То и дело случались штормы с грозами и молниями. Из-под воды вылезали уродливые и склизкие исчадия, пытаясь схватить кого-нибудь. Из ниоткуда в морском тумане доносились голоса, звавшие Ивана по имени. Огоньки разных цветов мелькали вокруг, и медленно садились на мачты, обвешивая их гирляндами. А если перегнуться через борт и посмотреть вниз - иногда видно, что там, на дне морском, остались целые города, в которых теперь рыбы живут да морские гады. Иван вместе со всеми моряками боролся и со стихией и со страхом. А Сокол - будто ничего и не боялся, и сам своим видом внушал морякам такой же уверенный настрой. При случае птица дорогу показывала, при случае - прилетала с небольшой добычей, и как мог, всячески оберегал своего спутника. К концу плавания не стало пяти моряков - кого волною смыло, кого гады морские утащили. Но Иван целым и невредимым добрался до берега Руси. А дальше Сокол вел его за собой, летя впереди и показывая дорогу до княжества Орловского. Попутно заходил он и в города да деревни, провианту пополнить да работой мелкой перебиться. Люди сперва хмурились, слыша косноязычный слог Ивана да фамилию его бусурманскую, однако русский человек гостей привечает, и потому редко ему отказывали в крове и хлебе. Так, потихоньку, и доправился до Орловского княжества и славного города Плот. Он зашел с другой его стороны, и на озере Китовый Глаз встретил его паромщик Микита. От Микиты, после того, как задобрил старика глотком деревенской водочки, прикупленной загодя, Иван узнал, что не первый он тут проплывает по такому заданию. Но первый, кто из таких далеких краев вызван. До него еще было несколько путников, коих позвал на свои похороны князь Алексей, а других, он слышал, и вовсе дружинники приволокли. А окромя них больше никого пущать к себе князь не велел. Не дали Ивану отдохнуть с дороги. Как показался он у ворот - так сразу окружили его дружинники, и повели в княжеские палаты. Давно, говорят, ждем тебя, уж думали, не доправишься совсем. Еще бы день - и без тебя начали. А Сокол так и сидел важно на плече у Ивана, будто все так и надо. А раз Сокол не боится - чего бояться и бывалому охотнику?
Фока
Фокину поездку до князевых владений доброй и легкой не назвать. Уж до чего ему повезло, что в последнюю секундочку его из пеньки вытянули, спасители его сильно жаловать тоже не стали. Сразу видна кость эта законницкая, их бы воля - сами бы посмотрели, как татя на суку вздернут. Но слово князя для них повыше закону, так что обошлись они только парой оплеух на дорожку, да взвалили связанного на лошадиный круп, чтоб не вздумал, чего доброго, удрать. Вот так, связанным, да с мешком на голове, Фока Черный и доехал до Плота. И думалось ему, что лучше б его убили. Неудобно было ехать перекинутым поперек конской спины, когда от галопу неистового всего трясет, как осиновый лист в грозу. Руки-ноги при том закручены путами, а веревки в костлявое тело врезаются хуже удавки, да еще и дождь хлещет как из ведра, ни одной сухой ниточки не осталось. Разве ж можно так с живой душой? Развязали его только у самого Плота, чтоб мог хоть кости поразмять, да дали чутка отлежаться. Сообразили, дурные головы, что эдак живого и не довезут. Но ласковей не стали - потом опять руки заломали да так и повели, ничего не слушая. Но досталось им за это. Фоке Черному было невиданное почтение оказано - сам воевода Мстивой встречал его у ворот. и как увидел - нахмурился бывалый воин, сдвинул брови да руки в боки упер. На своих "орлят" злобно так косит, да спрашивает строго. - Ну? И чего это гость, князем приглашенный, в веревках стоит? Вы что же, так и везли его от самого Мурома? Пристыженные дружинники кинулись было оправдываться, что и вор тот Фока, и веры ему никакой, что удерет он, только его отпусти, а потом ищи ветра в поле. Но Мстивой только головой качал с укоризной. - Вор или не вор, а сам князь его звал сюда, значит гость он здесь. Развяжите его поживей, да накормите и в баню. Мужик еле на ногах стоит, еще и ему тут похороны справим. А самому Фоке, подойдя к нему, сказал тихо. - Добрый я, но до поры. Вздумаешь и в самом деле убежать - велю травить собаками. - А потом по плечу хлопнул. - Не боись, Фока, коли князь тебя звал, так никто тебя боле пальцем не тронет. Жди в городе, пока не позову тебя на поминки. А позвал он Фоку на поминки всего-то через денек. Того уже и вымыли, и попарили, и накормили. Хоть и кривились дружинники, а все по наказу исполнили, и даже сквозь зубы повинились перед Фокой за то, что горячку спороли. Да предупредили - не шали тут! А после - сразу в княжеские палаты.
Виктор Свет Сварожича
Тульского богатыря дружинники шли уговаривать с понурой головой. Слава про него была такая, что никак не чаяли взять богатыря силой, ежели заартачится и не захочет последнюю честь князю Алексею Орлу оказать. Да и тульский князь, самвластью облеченный не меньшей, тоже может не отпустить верного богатыря. Однако боярин и князь Тульский приветствовал Орловцев радушно, и сам сказал богатырю - езжай с ними, Виктор. Расскажешь потом, чем чести такой удостоился. Алексей Орел ведь - тоже богатырь, и тоже крестьянского роду-племени. Однако - самого Кощея ходил бить вместе с Иваном Царевичем. И сам Виктор, наверное, хотел тогда Кощею бока костлявые намять, да не сложилась судьба к тому походу присоединиться. А теперь - будто за тот раз расчет, ему теперь выпало идти ратной дорогою, Русь спасать. Только понял он это не сразу. По дороге он разговорил дружинников. Те и рассказали по секрету. - Не верь, богатырь, что князя Алексея какие-то там разбойники одолели. Он хоть и в годах был, и сила была не та, да все равно не было ему равных. Не успели б те шельмецы и ртов открыть, как он бы их одним выстрелом всех пронзил. Это что-то другое было. Что-то нечистое. Дальше - больше. Рассказали они ему, что сгинуло до этого два отряда отборных дружинников, отправившихся разбойников ловить неведомых Разбойники те целые села жгли да людей лютой смерти предавали, а ничего не брали - ни золота, ни серебра, ни меди, ни единой пуговицы не унесли, все жгли с домами. Алексей и решил - нечего сорить дружинниками, сам туда с верными людьми поехал. И один из них живой-то и вернулся- только все равно потом помер от таких ран. - Не разбойники то были. Мы туда ездили, своих собирать. - Говорил понуро один из дружинников. - Проверили следы на земле. Кто бы ни убил их - один он был одинешенек. И хоть крепко ему досталось, много кровушки потерял, да все ж предал смерти лютой и дружину, и самого Орла. Вот тогда-то и понял Виктор, Свет Сварожича, что настало теперь его времечко, его черед. Выродилось без солнца красного еще какое-то могучее зло, что алкало крови, и всеми силами желало погубить людской род. До Плота добрались без приключений. У парома распрощались дружинники с Виктором, и поскакали обратно - кого-то еще им надлежало найти, да поскорей. Наверное, еще богатыри нужны. А Виктору что? Он и передохнет пока с дороги - в Плоту завсегда найдутся добрые люди. В Плоту он прибился к большой крестьянской семье, где все от мала до велика работали, не разгибая спин. Поселили они богатыря в сарае, а взамен он чем мог, тем помогал им по хозяйству. Пригодилось ему кузнецово ремесло, уже слегка подзабытое за ратным делом. Да и детишки совсем привыкли к нему - постоянно звали дядькой, и просили покатать, или смастерить для них какую-нибудь игрушку. Совсем незаметно и подошло время провожать князя в последний путь.
Ратибор Серый
Оборотня выследить для княжеских дружинников было работой трудной. Поди-ка найди того, кто и сам не знает, куда его ноги занесут, и где он спать будет. Не сыщешь того, у кого дом - вся лесная чаща, что есть на Руси. Однако хоть и невозможно было - а исхитрились дружинники, нашли волколака Ратибора Серого, как и велел им в своей последней воле князь Орловский, да воевода Мстивой. Изрыли всю землю носом, загнали коней, а собаки, почуяв оборотня, со страху все поразбежались, а все равно - подкараулили, окружили. и только тогда заставили взять бумагу. А потом сами же ему ее и читали, раз уж оборотню, что вырос в лесу, не было как грамоте обучиться да азбуку узнать. То-то удивились дружинники, когда заросший шерстью страшила сказал, что сейчас же побежит к князю, раз тот приглашает. Те уж и сети изготовили, и капканов понаставили вокруг логова, и арканов-ошейников - а он сам идет, куда ведут. Ну и повели, что поделать. А уж в городе что началось! Как пройдет Ратибор мимо чьего дома - так собаки с цепей рвутся, а кони ржут да на дыбы становятся. Чуют волка, чуют хищника лесного, боятся. Домашние звери - они не чета лесным, они как люди совсем, лес и все, что из него, для них - чужаки опасные, которым абы чего сожрать. Люди его тоже не привечали - хоть и не знали, а чувствовали, да спешили уйти с его дороги. Поселили его у слепой старухи, которая давно уж была разумом скорбна - да и та поначалу перепугалась до смерти. Однако оно ничего - хоть оборотень был наглый, дикий и не умел ложку держать, сумели они ужиться. А там уж и позвали наконец Ратибора в палаты княжеские. Пора. ------------------------------------------ Дворец князя Алексея стоял на небольшом пригорке, и мрачной скалой нависал над Плотом. С тех пор, как умер Алексей, по его приказу выгнали из замка всех людей, да перекрыли все входы, у каждого поставив стражу. Никого внутри не бывало, кроме мертвого которого там оставили. Как собрались путники у крыльца - так стража расступилась, и нехотя отворила перед ними дверь. А как ее один дружинник отворял, остальные свое оружие изготовили, повытаскивали мечи из ножен. - Пошли. - Скомандовал тот, у которого были ключи.- Да шевелитесь.
А внутри было и того страшней. Все окна да зеркала были позавешаны белым полотном. Огни, хоть и зажгли загодя все факелы, свечки да лампадки, какие нашли, все равно не могли до конца одолеть темноту - в темных углах будто кто-то притаился, а тени множились и дрожали, как живые. Гулко отдавался в пустых коридорах топот множества ног, да только нет-нет, да вкрадывались в него чьи-то чужие шаги, будто шел кто-то невидимый за ними по пятам. И не пробежало ни разу мыши, ни паучка не проползло, а Сокол-ясны очи хоть и сидел на руке своего нового хозяина, да все равно беспокойно крыльями тряс да нахохлившись головой крутил.
Вскоре дошли все гости приглашенные до большого зала, где в былые времена принимали большие пиры. Но теперь не шумят тут гости из ближних городов да дальних заморских стран. Не веселят народ шуты да песельники, не льются вина да меды, и не слышно веселого гомона да дробного топота танцующих каблуков. Тихо тут и пусто, светит один камин у дальней стены, скалятся со стен звериные головы, да ветер холодный гуляет. Два длинных стола из красного дерева растопырили свои фигурные ноги, готовые держать на своих спинах хоть двести пудов еды, да не было на них и скатертей даже. А все поминальное застолье уместилось в самом его начале, на дальнем от прохода конце.
Там, во главе стола, восседал воевода Мстивой Железный - варяжского роду воин, закутанный в пышную медвежью шкуру, под которой тускло поблескивала боевая броня с рисунком орла в солнечном кругу. Шлем его лежал рядом, на столе, и было хорошо видно его лицо - спокойное, уверенное, с твердым взглядом из-под кустистых бровей. Не двигаясь даже, одними глазами он прошелся по собравшимся, да задумчиво погладил заплетенную в две малые косы бороду. - Не все. - Подытожил Мстивой недовольно. - Ну, может еще придут. А вы садитесь, гости дорогие. Чай устали вы с дороги долгой. Он указал на десяток стульев из целого ряду, которые одни не были накрыты белой простыней. А на столе их ждала простая, но богатая закуска, разложенная по блюдам. Каждый мог себе взять, что он хочет. Не было только ничего горячительного - ни меду, ни зелена вина. А как все расселись, Мстивой назвался. - Коль кто не знает, воевода я городу Плот, а кличут меня Мстивой Железный. Был я тут с самого начала, вместе с Алексеем сами первое бревно закладывали. А вы... Пусть каждый по очереди встанет, да назовет себя, и расскажет, кто он есть. И другие пусть послушают, познакомятся. предстоит вам вместе пробыть немало времени.
|
|
|
|
Эрвин внимательно выслушал девушку, после чего кивнул. Закончив с поеданием яблока, он резко поднялся с места, поставил стул на место с которого его взял и кивнул Кэй, зазывая ее с собой. Ждать ее не стал, а сразу пошел на выход. Колдунье пришлось буквально вскакивать с места и бежать следом, чтобы не потерять одиозного рыцаря из виду. Молодой дракон, же, даже не оглядывался. Просто шел вперед, ведя девушку по коридорам. Через некоторое время они пришли в большой холл, уставленный столами и кроватями. Узкими, на одного человека не более. Тут было много девушек, практически все одеты в белые халаты. Старшей над ними была крупная женщина, больше похожая на переспелый арбуз, с большой выпирающей родинкой над глазом. К ней и привел Иву рыцарь. Мать Орхи, старшая над сестрами милосердия. Передав Кэй ей, Эрвин направился прочь. Мать Орхи же, выяснив что колдунья занималась примитивным целительством посадила ее за один из столов. Ее заданием был прием раненых, определение тяжести ран, если рана легкая, то наложение повязки, если серьезная, то направление дальше, к коновалам. Выглядело просто. Но как оказалось, совсем не так, как выглядело. Сначала шли простые. У кого то порез, у кого-то ушиб. Максимум что попадалось это переломы. А потом начался кромешный ад. Ожоги, тяжелые травмы. Сестры в зале не справлялись, пришлось бросить стол и помогать лежащим. Сердце выло от боли, когда шагала мимо раненых. Крики, вой, мольбы, проклятья. Но Кэй не смотрела на этих. Кто кричит, тот еще поживет. У того еще нормально. Она высматривала тех, что притихли. Что тяжело дышат, что глаза закрывают смиренно. К ним спешила в первую очередь. Сидела над ранеными, провожала в последний путь умирающих. Бинтовала, уговаривала, уверяла. Казалось что она среди этих людей уже вечность, время тянулось как теплый, только из улья, мед. Пальцы начали коченеть от количества перевязок. Спина, которую приходилось сгибать в три погибели, чтобы перемотать/переложить раненого, тяжело ныла. Голова вспотела. Волосы были мокры, словно только из воды. Апогеем всего стал молодой парень. Лет пятнадцати. Наверное рыцарем хотел быть. Вся кровать, устеленная белым простирадлом под которым для мягкости насыпали соломы, была красной. Да и сам парень ниже пояса был весь в крови. Ему оторвало ноги ниже колен. Несмотря на жгуты и повязки кровь все еще выступала. Как старой впитавшейся, так и мокрой, свежей. Кожа была белая, как свежевсбитая сметана. Потеря крови была фатальной. Парню оставалось совсем немного. Он уже и не шевелился толком. Заметив что к нему кто-то подошел он повернул голову. У него уже был помутненный взгляд, он смотрел но не видел. Он посмотрел на Кэй и попробовал улыбнуться. Ухватился за руку девушки. Сквозь боль он процедил: - Сестренка? Я знал что ты придешь... спой мне, как когда-то... как мама... И Кэй пела. Потом уже и не вспомнит что именно. Помнила только мертвеци бледное лицо того парня. Тяжелую улыбку. Последнюю улыбку. После которой он обмяк и отпустил руку колдуньи. Помнила как опускала веки парня. И помнила слезы. Жгучие. До самой души прожигающие в ней все есство. Очнулась Ива в постели. В той комнате, что ей предоставила леди Винхоутер. Вокруг царила темнота и тишина. Все утихло. Передышка? Тело ломило от усталости. Попыталась вспомнить как сюда попала, но так и не смогла. Все что помнила это перевязки, раны, попытки спасти обреченных на смерть людей. Сколько времени прошло? Сквозь одно из окон на Кэй смотрел месяц. Его сияние немного разбавляло темноту вокруг. Кажется время уже далеко за полночь. Скорей всего ближе к утру уже.
|
|
|
|
|
|
Возможно, не будь леди Лин Вонхоутер холодной как лед стервой, она бы сейчас тоже улыбнулась. Сочувственно как лорд Лок, или жалеющий как Рихтер. Но ледяное лицо женщины в мантии не выражало абсолютно никаких эмоций. Холодный взгляд зеленых изумрудов, которыми отблескивали глаза, словно пытался прожечь дыру в стоящей перед ней Доре. Или, быть верным, Кэй Плакучей Иве. Колдунье из леса, что далеко отсюда. - Распоряжаться судьями людей? Долг? Девочка, ты все еще не поняла, что вокруг война? Смерть и убийства? Насилие и кровь? Ты считаешь, если у тебя есть своя жизнь, свои надежды, свои чувства, кому то не наплевать на тебя? Будто судьба дала тебе рок, который нельзя изменить? Я тоже попала сюда когда-то давно. Еще меньшей и более наивной чем ты. Но я быстро усвоила. Война это не ты. Не я. Не он. Война это молот, занесенный над наковальней. Это серп, срезающий жизни одним махом. И нельзя быть посредине. Ты либо тут, либо там. Либо жива, либо мертва. Ты не знаешь когда на тебя налетит очередной отряд всадников, ты не можешь предугадать где тебя встретит стрела. Ты не знаешь погибнешь ли сегодня во сне, от шального снаряда, или завтра, от руки какого-то мясника. И если ты считаешь что все мы, пешки в руках судьбы, что все умрем, то вон там в углу веревка. Балка в комнате весьма прочна, тебе хватит. Мыла предлагать не буду. Такая роскошь не для слабых. Иначе, СОБЕРИСЬ. Возьми себя в руки и задай вопросы. Что ты можешь сделать. Как поступить в данной ситуации. Как использовать все с пользой. Война быстро учит, а двоечников на второй год не оставляет. Запомни одну простую истину. Ты либо выживаешь, побеждая обстоятельства, либо гибнешь под грузом своей несостоятельности. Та армия, которую ты видела в палантире, это не видение. Не будущее и не прошлое. А настоящее. Наступление было прогнозируемо. Никто не ожидало его так рано. Но и Бракенлок не из сена состоит. Воины замка отважны и крепки духом. С нами Рассветный Дракон. Я не знаю почему он добр к тебе. Почему помогает. Его разум и мысли не в моей власти. Однако в тебе я вижу стержень, вижу волнение. И вижу ненависть. Ты считаешь что выше нас, что лучше. Что мы плохие, а ты хорошая. Но ты ошибаешься. Нет белого и черного. Война - это конфликт серости. Конфликт мелочности. Конфликт всего худшего что есть в любом дышащем существе. Забудь о рыцарях. О доблести. О цели высокой нематериальной. Это пропасть, которая поглотит тебя и погубит. Есть только жизнь и смерть. И ты тут, потому что тебе повезло. Жизнь выбрала тебя, тогда как многие другие пали в объятия смерти. Высказав все что было на уме, Лин поправила мантию, вновь взглянув на колдунью. Презрение. Кэй видела в ней презрение. Не гнев или ненависть. Презрение. Жгучее и унижающее.
|
Рихтер даже не шевельнулся, когда Кэй открыла правду о том, кто она. О том, что происходит в землях откуда она. Но не сенешаль был предметом внимания колдуньи, а лорд, сидящий на массивном троне. Илинай, лорд-дракон, больше похожий на измученного временем и навалившимися тяготами мужчину, чем на того самого мифического дракона. Когда Рихтер о нем говорил, он был преисполнен почтением, даже благоговением. А тут, в этом зале, сидит простой человек. Такой же как старец, такой же Кэй. Только "благородных" кровей. Как и многие из лордов дома, в Летании. - Ах. Летания, - отозвался наконец Лок, - Я сам оттуда. Когда-то жил там, но потерял друга, а сам отправился в изгнание. Заняв его место тут. А потом повисло молчание. Рихтер схватил колдунью за руку, чтобы она не вздумала отвечать, да и вообще что либо говорить. Оберегал от гнева? Лорд допил свое вино, отставил кубок, встал и приготовился было что-то сказать, как откуда-то из-за стен прозвучали сурмы. Все замерли. Один раз для своих. Два раза, для гостей. Три раза - для врагов. Когда звуки рога прогремели трижды, сенешаль, который казался омутом спокойствия, побледнел. - Что же. Похоже что Крес отважился на штурм гораздо раньше, чем мы того ожидали. Рихтер. Позаботься о припасах. О людях и порядке. Ну ты знаешь, - и махнув рукой отпустил старца, который сразу же поспешил прочь от покоев. Достав из-за спинки трона ножны, в которых покоился меч, лорд Лок начал спускаться вниз, к Кэй. - А что касается тебя дитя, то... как бы это сказать. Я в курсе того зачем ты тут. Но, как видишь, сами обстоятельства против того, чтобы ты покинула Бракенлок. Подойдя немного ближе к девушке, Илинай на миг застыл. Потом вдохнул глубоко, принюхался. Улыбнулся. Он не казался таким грозным и злым, как могло бы показаться с первого взгляда. Неужели его характер на столько вспыльчив и изменчив, что Рихтер удерживал девушку от попытки сказать хоть слово во время его речи? - Завтра погибнет много хороших мужчин. И тебе стоит молиться всем известным богам о них, а не только о том единственном, что волнует твою душу. Тебе стоит пойти выспаться. Потому что завтра такой возможности может и не оказаться.
|
-
Я уже было обрадовалась тому, что Анна все вспомнила, но этот лязг зубов... эх, держишь в напряжении! Молодец!
|
|
|
|
|
Легко взобравшись на коня, Кэй глубоко вдохнула. Впереди ждал весьма опасный путь, полный неизвестности. Поднялся ветер, сильный, порывами пытавшийся столкнуть двух наездников на пути к туману. Айдан попросил держаться и тут же пришпорил лошадь. Пара быстро помчалась на встречу ветру. В торону темного королевства, от которого так и веяло прахом и отчаянием. Но паладин неумолимо гнал вперед. Все чаще оглядываясь в сторону поста. Каждую минуту, каждую секунду он ждал того, что с той стороны протрубят горны, что заржут кони, что бросится вперед погоня. Впереди, прямо в тумане, замелькали огни. Раскатывал гром, сверкала молния. А еще Кэй отчетливо слышала крик. Визг, на самой грани отчаяния, а когда были совсем близко к туману, в его сизых клубах Ива заметила тени. Метающиеся со стороны в сторону, в диком сумасшествии, а так же силуэты, большие, непонятные и совсем уж монструозные. А потом начались крики. Громкие, полные нестерпимой боли. Когда были уже у самого тумана, в их сторону полетели головы. Срезанные, будто одним ударом. В шлемах, без них. С длинными волосами, короткими. Взъерошенными и кудрявыми. Единственное, что было неизменным, это полное ужаса выражения лица. И кровь. Кровь, которая стекала с глаз. Айдан не останавливал коня, а лишь гнал его быстрей. Вперед. Все сильнее сжимая руку Кэй. А потом они въехали в туман. Лошадь неистово храпела, дергалась со стороны в сторону, но паладин цепко держал вожжи, не давая коню сбиться с пути, вернуться на прежнюю колею. Вокруг творился хаос, доносились крики и вопли, вспышки огня и запах горелого мяса. Пришлось уткнуться лицом в спину Айдану, чтобы не задохнуться от смрада, который исходил со стороны. И страха, который пробирался под кожу, впитывался в мясо, добираясь до самых костей. Казалось что прошла вечность, прежде чем лошадь замедлила свой шаг. Вокруг было тихо. Подняв голову, Кэй увидела, что они выехали на старое кладбище. Всю округу заливало солнце. Ворота, ведущие на это кладбище были ржавыми, а одна из дверей устало наклонилась к земле, висящая на одной только петле. Болльшая часть надгробий была разбита или лежала на аллее между могилами. Плакучие ивы стояли с вывернутым к верху корнями, больше похожие на дивные морские растения, выброшенные прочь подземным морем. Повсюду валялись кости. В некоторых местах их снесли в одну кучу, но при этом в ней не было заметно хотя бы одного черепа. Чуть дальше стояла небольшая часовня, такая же старая, заброшенная, побитая временем. Там когда-то справлял свои службы священник. Отпевал мертвых, давал слово напутнее живым. Но, судя по состоянию кладбища, все это было очень давно. Хотелось улыбнуться, вздохнуть на полную грудь, сказать что наконец-то все хорошо. Что старая ведьма обманывала их. Но тут Айдан пошатнулся. Наклонился вперед, а потом покосился совсем в сторону. Кэй попыталась его удержать, но парень был слишком тяжелым. Он рухнул наземь, тяжело грюкнувшись на холодную, черную землю. Вдали виднелись шпили высоких башен.
|
Оценив обстановку, Линдли решила, что лучше всего попытаться влезть в самолёт, когда он будет на стоянке. Там уже стояли бок о бок три летательных аппарата, в том числе один здоровенный самолёто-звездолёт. Какого-либо движения в них или вокруг Линдли не заметила. Машина вуки должна была стать четвёртой в ряду. По крайней мере с двух сторон вход в неё оказывался прикрыт (с одной стороны другим аппаратом, с другой - её собственным фюзеляжем). Прихватив поудобнее сумку, девушка быстро, но без суеты направилась к стоянке. До неё было метров четыреста. По пути Линдли разглядывала окружавшие лётное поле строения и осветительные вышки - нет ли там телекамер? Всё-таки аэропорт - самое цивилизованное место в городе, тут может быть и наблюдение, и охрана. Ничего похожего на камеры увидеть её не удалось. Но это не значило, что их действительно нет. Сердце Линдли сжимались, а колени мелко вздрагивали при мысли, что её могут поймать на взломе. Что тогда делать? Отстреливаться? Убивать? Сдаваться и терпеть наказание? Девушка глубоко вздохнула. Нет, лучше вообще не думать об этом. Главное - быстро открыть дверь и залезть внутрь! И всё с таким видом, будто она имеет на это право. Даже если камеры есть, откуда охранникам знать, что Линдли - не хозяйка самолёта? Тягач, между тем, закончил своё дело и покатил обратно к ангару. Он проехал метрах в двадцати от Линдли - девушка шла к стоянке не по-прямой, а делая крюк, чтоб было труднее понять, куда она направляется. Трюк сработал - механик даже не повернул головы в её сторону. Но вот наконец и самолёты. Линдли вздохнула свободнее. Обойдя весь ряд летающих машин, она вошла в промежуток между "своей" и соседней. Самолёт вуки был развёрнут кабиной к лётному полю. Он отбрасывал небольшую тень. Линдли с усталым видом прислонилась к фюзеляжу, скрывшись от солнца. У неё уже были "наработки" из воровской жизни, как действовать. Расстегнув сумку, Линдли вынула радиотелефон, набрала "от фонаря" какой-то номер и начала делать вид, что с кем-то говорит: - А я уже здесь.. А ты как думал... Нет, я не знаю.... При этом она смотрела будто бы на лётное поле, как если бы собеседник находился где-то там, а на самом деле - на дверь в метре от себя. "Разговор" был нужен просто чтобы оправдать своё стояние здесь. Дверь запиралась надёжно. Тим Хойт явно берёг свою технику. Замок был интеллектуального типа, с маленькой камерой - он распознавал хозяина и открывал только ему. Никакой взломщик низкого и даже среднего класса с ним не справился бы. Но Линдли принадлежала к "элите" воровского мира. Она знала, какие программы обычно управляют этими замками, и знала о багах в некоторых из них. Показав замку определённый образ, можно было вызвать "глюк" его софта, приводящий к открытию. Главное - угадать, что за софт там установлен. Тут уже ничто, кроме опыта, не поможет. "Поговорив" пару минут и успев за это время составить план действий, Линдли убрала рацию. Достала маленький голографический проектор. Поднесла его к глазку камеры. Удерживаясь от желания воровато оглянуться, начала выполнять манипуляции... Через минуту дверь мягко отъехала в сторону. Линдли тихонько взвизгнула от восторга. Получилось! Бросив проектор в сумку и еле заставляя себя двигаться неторопливо, она забралась в кабину. Здесь было тесно и душно. Солнце светило в окна правого борта; в его лучах кружилась потревоженная пыль. Пахло чем-то прелым. Стоя чуть согнувшись, Линдли окинула взглядом шесть пассажирских и два пилотских кресла. Да уж, на этом самолёте точно летал вуки! Обивка пилотских кресел была вся в линялой шерсти.
|
|
|
|
|
|
-
Зря вы, господа, а ведь теперь вам не с кем будет играть. Увы и ах, могла бы получится отличная сюжетная линия. Совершенно согласна! Была надежда интересно поиграть, но увы...
|
|
|
|
После весьма короткого разговора, Айдан вернулся к костру. Поставил котелок, с которым занимался пока разговаривал с Кэй, сел рядом. Смотрел на огонь, молчал. Где-то вдалеке ухали совы. Между травы шныряли мелкие грызуны. А вокруг костра копилось множество разного насекомого, несущегося на свет. Небольшие мотыльки, ночные создания, летящие в огонь, обжигающие крылья и падающие прямо в его пылающие руки. Парень никогда не понимал, почему они так усердствуют и гибнут. Не все. Но многие. - Раз уж мы все тут, - неожиданно даже для самого себя заговорил паладин, - Нужно бы познакомиться поближе, - уже явно в сторону Сартока. Взяв в руки ножны, Айдан вытащил из них меч. Лезвие отблескивало от огня, пока парень осматривал его. Закончив созерцания игры красок на смертоносном металле, паладин отложил меч в сторону и посмотрел на Сартока. Потом на Кэй. - Я родился в дворянской семье Роттенброков. По линии матери, наш род является частью Альявнатар. Свою маму, Елену, я не знал. Мое рождение отобрало ее жизнь, потому мое детство прошло под присмотром прислуги отца. Когда я вступил в возраст, который позволял мне заниматься с мечем, отец назначил мне мейстера. С того дня я практически все время занимался военным искусством. Фехтование, физическая подготовка, езда верхом, чтение, изучение военно-теоретических трудов Макелли*. Изучение истории. Отец готовил меня к ратным подвигам. К тому, что я завоюю для семьи расположение короля. Но я не хотел войн. Битв. Религия стала для меня спасением. Единый. Служение ему было моей жизнью. Но в монастыре посчитали иначе. Все то дерьмо, которое они назвали церковью... настигло меня. Ложь, на ложь и ложью покрыта. Меня отдали в паладины. Служить богу мечем. А когда стали проявляться мои... умения, все списали это на благословение Единого. Но я не мог дать большего. От меня желали магии, котнтроля, разрушения. Говорили что я Исток**. Но я не мог им дать требуемого. Тогда меня отдали Генрику Влакху. Рыцарю, известному в Летании многими деяниями. Самым известным, наверное является изгнание дракона и Кхадж-Карная. Влакх... он учил меня. Но не тому чего желал Орден. Он учил меня искусству. Литературе. Он открывал мне жизнь вне замков, вне стен монастыря. Вне мира стали и крови. Он стал мне отцом. А потом, в один день, случился Граверде. Нас собрали в замке, принадлежащему Ордену. Никогда я еще не видел столько паладинов в одном месте. А на следующее утро к стенам подошли армии нежити. Еще через двое суток был штурм. Тогда я потерял все. Пока не оказался у Кэй. И теперь то прошлое, которое преследовали меня от детства, пытается отобрать у меня все остальное. Закончив говорить, Айдан вновь уставился на огонь. На его манящие танцы. Там виделось нечто другое. Возможно другая жизнь. В которой нету насилия, смерти, потери. Где все счастливы, где никто ни от кого ничего не требует. Иной мир. Лучший мир.
|
|
|
|
Старуха пристально всматривалась в лица ее гостей. Сначала Кэй. Разглядывала ее своим единственным зрячим глазом так, словно пыталась запомнить каждый изгиб на ее коже, пересчитать каждую ресницу, запомнить каждый оттенок которым переливались ее волосы. Потом перевела взгляд на Айдана, рассматривала его, словно запоминала для того, чтобы вытесать статую. Его силуэт, его облик, его уверенность. Забавно, потому что сейчас паладин выглядел серьезно. Даже устрашающе опасно. Вот уж не подумать об этом парне, что он может так выглядеть. Последним, кого подвергла осмотру Дина был гном. Коренастый, широкоплечий, с грузным лбом и синими глазами. Старше любого из присутствующих, но при этом младше многих своих сородичей. Захвачен идеей, мыслью, целью. Блеск этой уверенности в глазах Сартока. - Вы думаете мне нужны деньги? - спросила она у гостей, - Тут, на краю мира? На хуторе, где с одной стороны кровавые лорды ведут свою бойню, а со второй свои щупальца протягивает туман сотканный из боли и ненависти? Фрукты? Зелья? Тут, на богом забытом хуторе, где у меня есть прекрасный постоялый дом, скот и огород дающий урожай дважды в год? Нет, мои милые. Я даю ночлег прибывшим за просто так. Во имя обещания данного пред богами много лет назад. Но за мои услуги, которые вам нужны и будут предоставлены, я хочу нечто больше чем мирская блажь и материальные утехи. Я хочу то, что у вас есть, чего вы не отдадите за просто так, чего боитесь потерять. Хочу отобрать у вас это, чтобы не тащило назад, чтобы не потеряли там в тумане, чтобы не зацепило за крюки и не сорвало кожу, оголив для зла. Старуха закашлялась. Сильно. Слюна летела в сторону. Трость, на которую она опиралась, стоя рядом отлетела в сторону и громко грохнулась о пол. Прежде чем последовать ее примеру, старуха ухватилась за подставленную Айданом руку. Он успел вскочить на ноги и подхватить женщину. - Ты, - костлявый, сморщенный палец указал на Кэй, - Я хочу твой секрет. Твое желание. Взамен я раскрою тебе силу. Покажу как использовать то, чем наделили тебя боги. Поясню слова стража и покажу как сделать то, о чем не представляла даже в самых смелых грезах. Закончив с Ивой, указательный палец перевела на гнома. - От тебя я хочу жертву. То, что ты не готов отдать, но с чем должен простится во имя того пламени, что пылает в груди. Чего требует от тебя судьба и твоя мечта. Взамен ты получишь ответы на самые сокровенные вопросы, прощение богов и имя в вечности, если осмелишься взять предложенную тебе возможность. Кашель вновь захватил грудь старухи. Лишь спустя несколько минут ее кряхтения и кухля узвара, заботливо поданного Кэй, она успокоилась. Последним к кому она обратилась был Айдан. - А ты, дитя, должен будешь отдать больше всех их вместе взятых. Должен будешь дать мне клятву и обещание. Встать в долг, взамен на возможность. На шанс, который я подарю тебе во имя богов и будущего. Одернув свою руку, буквально вырываясь от помощи паладина, старуха подняла свою трость и присела на стул, который стоял у печи. - Готовы ли вы к тому, что вас ждет? Время идет. Решение должно быть сделано. Дети спят, луна восходит. Очень скоро рок настигнет за содеянное, и прежде этого нужно дать ответ. Старуха ждет. Закончив говорить, Дина закрыла глаз и опустила голову. С ее стороны начал доноситься... храп. Айдан осторожно подошел к женщине и наклонился, прислушиваясь. - Спит, - удивленно сказал рыцарь, выпрямляясь. И умолк. Он смотрел на Кэй. И на Сартока. От былой уверенности и серьезности, похоже не осталось ни следа.
|
-
Капитан повинуясь рефлексу и инстинкту самосохранения пригнулся и выкинул, с шагом левой ноги вперед, правую руку, целя в живот колдуна, намериваясь, затем, левым апперкотом навсегда сомкнуть челюсти колдуна.
За самое замысловатое предложение!
|
Призрачный, несущийся мимо коридор вытянулся в тысячу колючих лучей, потом они сократились, став обычными звёздами - и четвёрку кораблей выбросило из гиперпространства. Навстречу им из черноты стремительно вынеслась планета Татуин. - Ну, слава тебе.. - прошептала Линдли, с огромным облегчением откидываясь на спинку кресла. Пот лил с неё ручьями. Три часа локального времени, проведённые в прыжке, она не могла расслабиться ни на секунду. Их маленькая флотилия проделала путь от Террикона до Татуина в один прыжок. Никому не захотелось прыгать пару десятков раз, с таким же числом дозаправок - это заняло бы двое суток, а то и больше, не считая времени на сон и еду. Посовещавшись, троица наёмников решила, что все они достаточно крутые лётчики, чтобы встать в кильватер джерриному звездолёту и войти в гиперпространство у него "на буксире". Правда, были два нюанса. Во-первых, если бы кто-то не рассчитал расстояние и чуть-чуть отстал, схлопывающийся за кораблём Джерри туннель размолол бы неудачника на атомы. Во-вторых, в гиперпространстве не работали никакие локаторы, а значит, и системы автоматического контроля дистанции. Им предстояло самим, визуально следить за кораблём Джерри и, особенно, друг за другом - и это при том, что держаться следовало как можно ближе. Довольно хаотичные воздействия гравитационного поля за хвостом джерриного звездолёта ещё усложняли задачу. Все три маленьких корабля то и дело покачивало и носило туда-сюда. На "фирменных" республиканских истребителях, постоянно практиковавших групповые прыжки, проблема решалась с помощью специально запрограммированных астродроидов и нескольких камер, смонтированых в разных точках корабля - эта система заменяла глаза лётчика. Но на "бюджетных" версиях звездолётов, использовавшихся наёмниками, она отсутствовала за ненадобностью. Положение осложнялось ещё тем, что кабины всех трёх кораблей были забиты до отказа разными припасами. Линдли, прилетевшая с татуина на Террикон в окружении контейнеров с ураном, обратно летела, зажатая между бурдюками с водой. Всё это пришлось засовать в истребители, потому что, во-первых, звездолёт Джерри был под завязку набит как раз контейнерами с топливом, а во-вторых, потому что доставать воду и еду на Татуине Джерри не захотел. по его словам, это привлекло бы там внимание. В результате три часа прыжка превратились для Линдли, Терека Сатта и Адаса в кошмар постоянного напряжения. И ближе к концу пути Z-95 всё-таки грохнулся крылом об одну из плоскостей StarViper'а. Полетели какие-то куски, оба корабля бешенно замотало, и пару секунд казалось, что всё, конец. Но Адас и Терек Сатт действительно были крутыми пилотами. Они смогли выровнять своих взбрыкнувших "коней". Потеряв, правда, при этом ещё и кучу азота в маневровых двигателях. Но, наконец, всё кончилось. - Добро пожаловать на Татуин, - раздался в наушниках у каждого голос Джерри. - Мистер Сатт, мистер Адас, чего у вас там случилось? Доложите о повреждениях. "Мистер Сатт" был вымотан и раздражён, особенно потому что чувствовал себя виноватым в столкновении. - Смотри сам... мистер Блайд, - сердито буркнул он и, подлетев к кабине самолёта, продемонстрировал правое крыло, обломанное на конце. У корабля Адаса исчез целый сегмент левой верхней плоскости. - Ну ладно. Не ругайтесь только, - сказал Джерри. - Главное, что живы остались. На земле вам всё исправят. - А платить кто за это будет? - мрачно поинтересовался Адас. - Заплатим поровну, вы двое и я, - спокойно ответил Джерри. - Это и моя вина тоже. Наверное, не следовало соглашаться с вами и лететь в одном туннеле всей кучей. Тише едешь - дальше будешь. - У меня уровень радиации в кабине - пипец, - добавил он, видимо, чтобы сменить тему. Чтобы взять уранового топлива побольше, пришлось покупать тонкостенные контейнеры. Более того, часть урана вообще была в пластиковых мешках - чтобы более оптимально заполнить пространство в корабле. "Фонило" от всего этого просто ужасно. Правда, кабину джерриного корабля отделяла от остальных отсеков свинцовая переборка, специально поставленная для этой экспедиции. Но контейнеры пришлось брать и в кабину, наставив их там штабелями. Основная трудность всего их предприятия крылась в огромном расстоянии от Татуина до границ Империи. Это расстояние не мог преодолеть в один прыжок даже гигантский линкор Дарта Вейдера, называвшийся "Палач". Об остальных кораблях и говорить было нечего. Именно поэтому Татуин оставался относительно свободным миром. Каждая экспедиция имперцев сюда была связана с большими расходами. Приходилось заготавливать горы реакторного топлива и тащить его с собой на отдельных кораблях-сухогрузах. Если бы кому-нибудь удалось уничтожить эти сухогрузы, вся имперская флотилия застряла бы в десяти тысячах световых лет от своей ближайшей базы. Империя постоянно пыталась забросить автоматические заправочные станции к звёздам, находившимся на пути к Татуину, но республиканцы столь же упорно эти станции выискивали и уничтожали. В этом им активно помогали татуинские гангстеры и вообще все, кто не желал видеть Красную Планету под властью императора. В результате Джерри и компании пришлось брать урана столько, сколько они могли увезти. И этого всё равно было мало. Джерри собирался достать где-то на Татуине ещё один самолёто-звездолёт, тоже набить топливом и забросить куда-то на середину пути. Как перевалочный пункт. Правда, если бы с этим "пунктом" что-то случилось бы (например, его бы "грохнули" всё те же республиканцы), всей их экспедиции пришлось бы солоно. Особенно, если бы они не смогли дозаправиться на обратном пути от Империи - ведь раздобыть топливо в самой Империи было невозможно, по-крайней мере, легально. Не обнаружив заправщика на месте, они были бы вынуждены повернуть назад, в Империю. Вообще, вся троица только теперь начала потихоньку осознавать, во что ввязалась. - ...Линдли, - обратился Джерри по радио к блаженно отдыхавшей девушке. - Слетайте к Татуину. Облетите его по меридиальной и по экваториальной орбите, витка по два на каждой, и проверьте, не болтается ли там что-нибудь, похожее на имперский корабль. Высоту орбиты сами выберите, чтоб вам как можно дальше видно было. А мы тут пока попробуем хоть как-то починиться. Чтоб хотя бы при входе в атмосферу не сгореть. Линдли прикинула параметры предстоящей миссии. Выскочив из гиперпространства, их корабли с неработающими двигателями приближалась к Татуину со скоростью сорок километров в секунду. До планеты сейчас оставалось двести сорок тысяч км. Если положить на каждый виток по орбите примерно час... В общем, она закончит разведку часов через шесть. Можно, впрочем, и побыстрее, если сейчас включить движки и ещё разогнаться. Линдли принялась вводить данные в компьютер, чтобы рассчитать разгон, а потом торможение до выхода на орбиту с первой космической скоростью. В этот момент что-то тихонько тренькнуло. Она даже не сразу поняла, что это. Потом увидела на мониторе сигнал от приёмной антенны. Чей-то очень далёкий локатор только что облучил её корабль. - Треньк!.. - раздалось снова. - Треньк!... Аналогичные сигналы об облучении чьей-то РЛС прозвучали и в кораблях, Джерри, Терека Сатта и Адаса.
|
|
|
Айдан поблагодарив Ясона за короткий ввод в новости и направление, после чего взяв Кэй под руку, пошел к дому старухи Дины. Прощаться не стали, по скольку парень сказал что наверняка еще встретятся вечером, коли их пустят переночевать. По пути к дому, который составил не много не мало, целых сорок-четыре шага, паладин преимущественно молчал, что-то мугыкая себе под нос. – Кэй, дочь Тэдда, – улыбнувшись повторил паладин, – дочь охотника. В пути с воином, на одном коне. А мы ведь так и не придумали, что должны говорить другим о нас. Почему-то мысль о том, что и кому говорить о них как о паре дико веселила парня. Что он себе представлял, сказать было трудно, но Ива видела вполне ясно, о чем бы он не думал, его это как минимум забавляет. Хотел уже было открыть рот, но тут из дома, к которому они направлялись, выскочила двойка детей. Две девочки-кнопочки, рыжие, совсем кучерявые у одной в которые вплетены большие банты, а у второй выплетены косички. С детским смехом бросились они к Айдану и Кэй, словно это не какие-то прохожие, а давние знакомые. Тысяча и один вопрос выплеснулся на неожидавшую такого пару: – А вы с далека? – А сколько ехали? – А что видели? – А где шапочник? – А почему девушка одета как мужчина? – А куда едете? Все прекратилось с громким "ЦЫЦ", прозвучавшим из дверей. Это страху вышла, в одной руке держащая маленького парня, а второй опираясь на трость, благодаря которой с ее большим и выступающим горбом ходила. Исперещенное морщинами старое лицо, один глаз совсем спрятался за большой бородавкой на брови, и платком, скрывающим седые волосы на голове. – Не занимайте людей, чего вы пристали чертовки? Девочки, будто их водой облили, сразу стали в ряд и головы опустили. "Простите", тихо прозвучало с из стороны. – И чего же надобно вам, гости из далека, – спросила бабка у стоящих у ее ворот пары путешественников. Хотел уже было Айдан ответить, открыл рот, как старуха, подошедшая к этому времени прямо к ним, жестом заставила его умолкнуть. – Чего ж вас привело в эти края? – этот вопрос она обращала прямо к Кэй. Игнорируя паладина, который немного растерялся из-за такого поведения. Что-то в этой женщине было не так. В ней Ива чувствовала странную... молодость? Силу? Последний раз такое было, когда она впервые попала к Мелиссе. Что-то очень похожее, но в то же время очень отличающееся от лесной ведьмы.
|
|
|
|
|
|
Планета Террикон, владения корпорации "Кореллиан Тиббанс". Посёлок частных производителей дроидов Ваккарбал. Раннее утро.
Линдли Ндиала сидела на лавочке, привалившись к спинке и обхватив руками колено. За её спиной возвышалось двухэтажное здание Вокзала Летающих Автобусов; перед ней, через небольшую пыльную площадь, начинались ряды домов посёлка. Разноцветных - коричневых, зелёных, голубых, - с множеством антенн на крышах и маленькими огородиками вокруг. В огородиках росли высокие колючие растения. Между домами было много свободного пространства, и с площади посёлок просматривался насквозь. Улицы были пусты: рано ещё. Только лениво бродили туда-сюда какие-то существа, похожие на лошадей размером с собаку, да рылись в земле под заборами некие механические создания - видимо, поделки местных мастеров. За посёлком начиналась (а вернее сказать, продолжалась) равнина, покрытая редкой травой. Далеко-далеко, на горизонте, она упиралась в горы. И из-за этих гор сейчас медленно поднимался край гигантского, на пол-неба, диска - суперпланеты Беспин, вокруг которой обращался Террикон. На его светящемся фоне крыши посёлка, антенны, колючие растения чернели причудливыми, изломанными силуэтами. Туда, к восходящему Беспину, тянул через площадь свежий утренний ветерок. Высоко-высоко в светлеющем небе серебрились лёгкие перистые облака. В другое время Линдли обязательно полюбовалась бы этой расцветавшей на её глазах небесной красотой. Восходы Беспина, где бы она их ни заставала - в городе, в горах и скалах, в каменистой чёрной степи - всегда очаровывали девушку. Но сейчас ей, увы, нельзя было расслабляться. Она пришла сюда на встречу, причём неизвестно, с кем. Единственный человек, которому она могла доверять - бармен из соседнего города, через которого она и узнала о заказе - сказал только, что наниматель очень молод, и, вероятно, родом с Кореллии - у него тёмная кожа. "Совсем ещё мальчишка. Врёт неумело, наверняка дилетант. Но, по крайней мере, на жулика или провокатора не похож". Линдли узнала также, что этот "мальчишка" хочет нанять не её одну, и что всем его наёмникам назначена встреча здесь, на этом вокзале. И вот теперь она, сидя на лавочке в позе скучающего пассажира, ждущего автобус, потихоньку разглядывала всех, присутствовавших на площади. Таковых было совсем немного. Две молодые женщины, сидевшие на соседней лавочке, рассказывали друг дружке местные сплетни. Возле их ног стояли Парящие Корзины. Женщины, видимо, собирались в город за покупками. Неподалёку прохаживались, независимо друг от друга, двое мужчин, оба в куртках с капюшонами (обычное дело в пыльной местности). У одного из них за плечами висел рюкзак, из которого торчали железки. В нескольких шагах, бок к боку покачивались в воздухе два Парящих Переносчика, на которых лежали какие-то выключенные дроиды, похожие на собак. Наверное, мастера везли в город на продажу свои изделия. На окраине площади, привалившись спиной к столбу, стоял третий мужчина. На него Линдли сразу обратила внимание. Это был совершенно жуткой наружности тип, с чёрными всклокоченными волосами, с рожей, покрытой шрамами, отдалённо похожий на Шона Пенна. На нём сидело длинное запылённое пально, надетое, похоже, на голое тело. Тип непрерывно курил и с какой-то загадочно-мерзкой ухмылочкой поглядывал на здание вокзала и сидевшую Линдли. Девушка чувствовала, что тип тоже её заприметил. Она не сомневалась, что это какой-то преступник, и что под пальто у него спрятана пушка. Ей было неуютно; время от воремени она шевелила плечом, чтобы почувствовать успокоительную тяжесть бластера в кобуре, скрытого под плащом. Однако те, кто искал Линдли в больших городах, вряд ли стали бы шариться здесь, в отдалённом посёлке. Поэтому девушка успокаивала себя, что тип наверняка явился сюда не за ней. Очень возможно, что это тоже наёмник, и они здесь по одному и тому же делу. Время от времени в открытое окно на первом этаже вокзала выглядывал ещё какой-то мужик, из расы забраков. У него было волевое, в общем-то, приятное лицо. Быстро оглядев площадь, он опять скрывался. Линдли знала, что за окном - зал ожидания. Очевидно, забрак тоже чего-то ждал и, коротая время, наверное, ел или пил что-нибудь - там, в зале, имелся буфет. Вот только ждал ли он автобус, или что-то другое? Линдли взглянула на стену, где висело расписание. До автобуса оставалось пол-часа. Может быть, мальчишка-наниматель прибудет на нём. А может, он уже здесь, и теперь тоже изучает обстановку на вокзале, притаившись где-нибудь среди вон тех домов.
|
|
|
|
|
|
|
Этот мир никто и никак не называл. Возможно, причиною этому стало отсутствие единства во мнении богов, чтобы дать имя своему детищу. Возможно мир так не назвали, потому что никто не мог представить его весь целиком, чтобы "обзывать" каким либо именем. А быть может у мира этого слишком много имен, на разных языках, разных рас и народов, чтобы объединить все в одно название? Если же описывать его словами натуралиста, то можно сделать это примерно так: мир охватывает огромные, просто бескрайние, поля и степи; то тут то там, как исполины, раскиданы горные кряжи и заснеженные гиганты; найти можно и огромные озера, прилегающие к необъятным и дремучим лесам. Животные в любви живут с природой, монстры и нечисть иногда шастает по трактам. Всякое есть. Нету места, наверное, только тесноте. Территориально королевства находятся в центре нашего "континента".
Наиболее многочисленным представителем живущих на этой земле является род людей. Раскиданные тут и там маленькие и большие королевства объединяют города и поселения. Торговля, войны, интриги. Всякого можно насмотреться в этих владениях. Люди живут быстро, пытаются достичь многого, делают подвиги и преступления. Сложно найти в мире что-то более противоречивое чем человек. Религия у людей представлена практически единственным видом - Вера в Господа Единого Спасителя. Огромные церкви и храмы в городах, небольшие церквушки в деревнях. Священники и монахи, разносящие веру в Единого по всему миру. В отношении других народов и религий не сильно терпимые - пытаются навязать всем свою идеологию. Отдельной кастой стоит Воинство Божье - паладины. Благородные рыцари, посвятившие свою жизнь искоренению зла и служению богу. Это, впрочем, не мешает существовать древним верам, культам и прочим "ересям" с точки зрения официальной веры большинства людей.
С востока от людских земель расположен великий эльфийский лес - Элатеддсан. Там живет благородный род эльфов, которые почитают природу и жизнь. В отличие от людей всеми эльфами правит одна личность - Пророк. Он слышит Зов Предков и в устройстве народа руководствуется тысячелетним опытом нации. Живут эльфы намного больше по меркам людей и в силу этого среди них можно увидеть магов - могущественных чародеев, которые являются костяком знати. В самом центре Элатеддсана находится неприступный город эльфов Валдринг, центр эльфийской власти и цивилизации. Остальные поселения раскиданы практически по всему лесу, не слишком заметные для чужих глаз. Свои владения эльфы ревностно стерегут, не позволяя чужакам вступать на их территорию. Особенно сильно тут стерегут границы от людей. Религии как таковой у лесного народа не существует, вернее она есть, но несколько в иной форме. Эльфы верят, что после смерти станут духами природы или животными, или растениями. Представители наиболее рьяных называет себя Кругом Эо и пропагандируют свою радикальную точку зрения.
На севере, в гигантских горных кряжах, называемых Костями Мира обитают гномы. Этот народ ценит ремесло и науку. Правит гномами верховный тейн, власть которого переходит от отца к сыну. Гномы живут большими семьями и кланами, основывая огромные подземные города, скрытые в недрах гор, редко при этом показываясь во "внешнем мире". Достоверно известно лишь о двух противоборствующих между собой городах гномов: Норинталь и Бад-Араг, которые поддерживают отношения с разными расами (Норинталь с эльфами, Бад-Араг с людьми). По своей природе гномы довольно миролюбивая раса, но вместе с тем они жутко упрямы и характерны. И жадные. Они практикуют ремесла и значительно преуспевают в этом деле. Творение рук гномов очень ценится в любой точке мира. Религия же у гномов одна - вера и почитание Гронну, великого кузнеца. Они верят в то, что именно она создала самих гномов, землю и весь мир. Но в своей вере, на удивление, они очень толерантно относятся к другим вероисповеданиям. Скорее всего это происходит из-за того, что в учении о Гронне говориться, что только гномы, плоть от плоти земной, могут познать истинную суть вещей, соответственно гномы не пытаются навязать другим свою религию.
На западе же находится Шварценхельм - сокрытые в туманах темные земли. Говорят что там живут самые страшные порождения тьмы и пороков, но никто не может сказать точно - какие. Все попытки, граничащих с этими землями королевств, отправить туда армию заканчивались провалом. Никто оттуда не возвращался. А те, кто таки возвращались, либо сошли с ума, либо не помнили что случилось, либо просто молчали о всем что видели. Ходят слухи, что редкие удальцы возвращались оттуда с великой силой и множеством реликвий и золота. Но кто знает, на сколько это правда? Иногда оттуда приходят напасти. То восставшие вновь мертвые, то неведомая хворь, но уже на протяжении многих веков ничего серьезного не выходит из этих туманов, хотя иногда и попадаются "пророки", обещающие возвращение Темного, покорителя миров и разрушителя судеб.
На юге имеется множество кочевых племен, мелких государств и сообществ сотканных из различных рас. Наиболее огромным и влиятельным среди них являются вольные кланы орков. Это могучие и бесстрашные воины. Для орка понятие чести является первостепенным в мире. Структуру правления орков понять сложно, но все же угадывается монархических строй. Имеется пять основных кланов, которые влияют на управление и большое количество мелких кланов, которые стараются занять место одного из более высоких. Кланы живут отдельно друг от друга и практически никогда не пересекаются между собой, за исключением редких случаев вражды, когда ханы и их кланы сходятся в бою. Верования орков самые различные, каждый вождь перенимает из поколения в поколения веру своего племени и тем самым продлевает ей жизнь. Сколько племен у орков столько и верований.
|
|
|
-
Готова плюсовать каждый твой ход, потому что - круто! Но это было бы... слишком)) Короче, без конкретики - классный детектив, классный отыгрыш!
|
|
|
|
|
Наемники не поняли, с какой стати они должны отпускать вторженцев, и перестреляли оставшихся в живых панков. Следом подъехали копы и машина ФБР. Вскоре делом занялись компетентные органы. У входа в небоскреб образовалась толпа бастующих, но их быстро разогнали, а некоторых для профилактики арестовали. Вызвали скорую, поэтому Джея и Франко удалось спасти. Хесуса ждала тюрьма после того, как он оклемается. Из-за оставшегося неизвестным похищения мэра, чей труп вскоре нашли в канаве около городской системы очистки вместе с затопленным джипом, в город прилетел президент, чтобы прояснить судьбу члена семьи, а так же уладить дело в связи с обстоятельствами угрозы радиоактивного заражения. В столе мэра нашли план застройки Каньона Дьявола, но данная информация не была предана огласке. После убийства Линча, чья частичная выгода была указанная в документах, а так же подтверждение его связи с мэром, что по версии следствия послужило убийством обоих лиц, СМИ пошумели и утихли, допустив небольшие утечки информации. На гласность сильное давление оказало правительство. Впоследствии это дело будут пробовать раскапывать конкуренты за кресло в Белом Доме, но Говард Стерн, которого найдут в резиденции Линча, Андреа Сайнс и Маргари навсегда покинут вещание в Соединенных Штатах. ФБР удалось выявить уязвимость в системе блютуз, через который был расшифрован код автомобиля мэра. Производитель срочно отозвал джипы для усиления шифровки и проверки систем. Отказа от использования бортового компьютера и смарт-систем не произошло, в том числе на правовом уровне. Полная информация, которая отправила бы Хесуса в одну из самых жестоких тюрем Штатов, не была раскрыта. На место бывшего нарко-барона придет новый главарь, который отличится отсутствием всяких тормозов и принципов, что породит в регионе новый виток проблем с организованной преступностью. Позитивным моментом станет усиление кибернизации и электронного контроля общества, а так же вклады в развитие технологий слежения, обнаружения и прочих внутренних силовых структур. Застройка в Каньоне Дьявола будет отменена, а радиоактивные отходы, наконец, захоронят надлежащим образом и вновь засыплют старую АЭС, учитывая особенности местности из-за вымывающих вод.
Андреа Сайнс в последствии будет приглашена в Белый Дом, где Катерина Шварцнегер будучи на втором президентском сроке наградила журналистку одной из высших наград США - медалью свободы. Год спустя в 2036 Сайнс выдвинули на Нобелевскую премию мира как борца за права человека, потому что ее вклад в раскрытии истории Каньона Дьявола и существенные изменения, которые были произведены в нем, спасли мир от очередного радиоактивного загрязнения, который бы отравил землю, воду и воздух, что являлось угрозой не только для Соединенных Штатов Америки, Калифорнии в частности, но и миру, а так же за спасение людей из трейлерного городка, которым впоследствии Эксон Мобил выплатила компенсацию с арестованных счетов Линча, выделив жилье в нормальных условиях города Сан Луис Обиспо.
Джей пошел на поправку. Если бы не инъектор Хесуса, который запечатал рану, позволив протянуть до стационара, то байкер погиб. Мужчину поставили на ноги, но рана порой болит в непогоду.
Что касается наемников Блэкуотер, то виновные лица погибли во время перестрелки, а прочим наемникам не были предъявлены обвинения. Эксон Мобил продолжила свое сотрудничество со скандальными наемниками, которые в очередной раз отличились, но история о гибели майора Фелтона была настолько туманной и усиленно подавлялась для прикрытия семьи Кеннеди, что через две недели о них никто не вспоминал и только редко любители закопаться в мировые заговоры поднимали эти темы на никому не интересных форумах в сети.
Байк Джею вернули. Он даже получил награду за внесенный вклад в спасение Сан Луис Обиспо от экологической катастрофы масштаба легендарного Чернобыля. Вести образ жизни героя показалось трудным. Ему никогда уже не стать одиночкой дорог. Теперь каждая собака с доступом в инет узнавала его лицо. Он вновь ввел моду на культовые Харлеи, а после пары десятков байкеров в куртке, сделанной по прототипу, как у Уорелла, захотелось сменить стиль на более оригинальный.
В целом все закончилось хорошо, кроме того, что за Сайнс стали внимательнее следить спецслужбы, падре получил штраф, а так же отсидел короткий административный срок за устройство нелегального митинга. Джека и парней выпустили. На телах жителей трейлерного городка зафиксировали побои. Контролирующих процесс незаконным выселение копов, в основном управляющих техников, осудили, запретив в дальнейшем заниматься деятельностью в силовых структурах. Маленькой местью стал многомиллионный штраф, наложенный государством на Эксон Мобил за множественные выявленные нарушения. Это была своеобразная президентская месть. В Сан Луис Обиспо началась новая гонка за место мэра. Победила демократическая партия, в прошлом известные как противники прав чернокожего населения. Демократы издевались несколько лет. Дали свободу, но не дали права. И вновь пришлось вырывать права с боем. Мир стремительно менялся.
The End.
-
Спасибо за игру!
-
Немного об игре: понравилось всё. Есть подозрение что Мастер все же играла в поддавки, но это ничего, когда один из игроков не умеет думать головой. Вспомним Кристофа из Кьюросити, да;)
Спасибо большое за шикарную игру. Надеюсь этот мир будет жить и развиваться дальше, а мне хотелось бы вернуться в него ещё не раз)))
-
Знатный финал.
-
The End! +
|
|
Отослав текстовые сообщения знакомым, друзьям и союзникам, которые готовили восстание, Андреа застала их врасплох. Требовалась подготовка и канал, чтоб взбудоражить общественность. Ни одна информационная война не ведется на скорую руку, если ты хочешь победить. Хочется произнести: "Боже, не сегодня! Рано!". Небеса не слышат. Они беспощадны. Есть только сегодня и сейчас.
Сложно представить, что Сайнс, в одночасье ставшая опальный журналистом, персоной нон грата, бандиткой и террористкой для части населения и борцом за правду даже для тех, кто усилено топил ее в море лжи, будет вещать видео с бесплатных каналов под грифом "без комментариев". Обычно ты спокойно переключаешь новостной канал о засухе в Йемене, о войне на территориях Оси Зла и где в очередной раз пройдет пята демократии в неутолимой жажде черного золота и тяжелых металлов, столь ценных для военной промышленности. Но как гражданин этой страны, где свобода воздвигнута в статуе, где понятие закон вписывается в подкорку подрастающего поколения, страну без великого прошлого столетий и тысячелетий культуры, создавшей себя на жилке выживанцев отправляемых сюда опальных беглецов, гонимых за чуждые убеждения, преступников, мечтателей и проституток, случайный посетитель останавливает курсор, наблюдая не за пустынными домиками и кукарекающей курицей, единственной птице, кормящей пятнадцать уцелевших человек после бомбежки, но за драмой, разворачивающейся в одном и самых благополучных штатов и городов. Это не просто запись о том, как убили негритенка по ошибке на улицах нищей периферии, но нечто такое, что говорит: "Они уничтожили фигуру с именем, не последнего человека в этом мире, стерли и исковеркали все знания о ней. Они достаточно сильны, чтоб поступить так с каждым". Это пугает. Это заставляет задуматься. Каждый сам выбирает молча ли следить за развивающимися событиями, писать комментарии или действовать? Казалось бы обыкновенный вертолет, пусть особой конструкции, пусть броня наемников Блэкуотер угадывается на каждом мужчине при оружии, хоть и скрыв лица бойцов, пусть неизвестное ранее лицо одинокого романтика дороги в одночасье станет самым узнаваемым, а в загримированной Андреа с растрепавшимися волосами и заколками не сразу признают всеми любимого репортера горячих новостей Сан Луис Обиспо. Дела нет, что какой-то парень в красной куртке выберется из старого делориана и укатит на грави доске. Его никто не ждал в 2035-ом. Видимо, ошибка на циферблате закралась.
"Хей, да это же мой дом в кадре! - напишет комментарий случайно залетевший посетитель".
Кто знает как быстро бросила дела Маргари, чтоб направиться в одиночку, не дождавшись ни Андреа ни Говарда, на Ирландский Холм.
"Куда вас везут?" - спросит в текстовом сообщении друг детства Сайнс. Кто знает с чем он приедет? Пара ребят с битами и охотничьи ружья?
К новостному каналу подключится падре, отправляя короткие, поясняющие ситуацию, сообщения. Он явно торопился и делал ошибки. Как жаль, что все мужчины городка в тюрьме. Но это не значит, что теперь нельзя ничего сделать. Андреа помнила, как дети и женщины убивали в стране, где журналистка получила характерный шрам на лице. А что делать? Когда сильнее прижмет - начнешь защищаться. Однако, это кажется не спасет от лап корпорации и ее черных псов с железными пастями. К дискуссии подключится новостной задрот, обожающий масштабные конфликты, а эта запись как золотая жила. Может быть канал курирует ФБР? Кто знает.
Дрэгонфлай умело ловил потоки воздуха между небоскребами, направляясь к главной башне, на крыше которой расположилась посадочная площадка. Ветер сильный и холодный. Он дышал ледяной смертью. Наемники молчали и только пилот продолжал передавать показания, уведомив о посадке. Он легко посадил пташку, мягко как перышко, управляясь с четырьмя стабилизирующими винтами, потому что машину сносило в сторону ветрами с моря.
Когда Андреа и Джейсона вывели из вертолета, мысли куда-то улетучились. Вид с небоскреба открывался потрясающий. Стоя именно здесь видно потухшую башню Обиспо Ньюс. Весь город как на ладони. Шрамы каньона вдали у Долины Дьявола. Гавань и торговые суда как игрушечные. Даже Обиспо Кантри Вилладж темно-зеленым пятном виднеется вдали. Именно отсюда с высоты полета Дрэгонфлай хочется править миром. Раскинуть руки и закричать в небеса "Моёёёёё!". Они были в колыбели управления городом. Свой особый пуп земли, откуда Линч руководил финансовыми потоками и принимал вместо мэра главные законы, лоббирующие интересы Эксон Мобил. И в то же время пришло осознание, что их не успеют спасти. Фантом отстал от Дрэгонфлай и подлетал к башне. Он заснял другую черную вертушку, что стремительно направлялась к зданию. Очередное подкрепление. Надежды нет.
- Видите, Сайнс, воевать за деньги надежнее. Выгоднее, - майор толкнул девушку в сторону лифта. - А что с этим? Фелтон повернулся к Андреа спиной и провел характерным жестом по шее, отдав последний приказ оставшемуся вместе с пилотом наемнику. Вот он какой конец у героев, которые не пользуются возможностями. Сдохнуть как собака, будучи пристреленным говнюком, а потом даже тела не найдут. Где же Ангелы, когда они так нужны? Где банда, которую боятся и ненавидят копы? - Не плачь. Тебе повезло больше, - холодным металлическим голосом заявил майор. Не желая смотреть на расстрел, он увез красавицу на лифте на этаж ниже. Коробка серого металла. Четверо мужчин по бокам с оружием. Глядя на майора хочется ненавидеть его за все ошибки, он даже не человек, а скорее машина на грани психоза, но чья человеческая жажда денег отдает неслышимые приказы в ухо наемника?
Дверцы открываются. Андреа в очередной раз проверяют на наличие оружия. Стол секретаря пустует перед входом в кабинет. Майор снимает наручники с девушки. Задерживает взгляд на Сайнс, а потом столь же молча кладет ей ладонь на плечо, только чтобы до боли сжать и привести к главной фигуре на шахматной доске, удобно расположившемуся за столом рабочего стола, вальяжно откинувшегося на спинку кожаного кресла с своих безупречных круглых черных очках, словно он по настоящему слеп. И в какой-то мере эта мысль правдива. Он слеп, но не физически.
- Дэниэл. Дэниэл Линч, - представился управляющий корпорацией, - собственной персоной. Рад с вами познакомиться. Лично. Я жаждал посмотреть вам в глаза, мисс.
*** - Это конец мира. Чувствуешь, бродяга? - веселым голосом заговорил наглый наемник, держа Джейсона за волосы на макушке, как если бы хотел снять с него скальп, и наставив дуло пистолета в затылок. Веселые нотки в голосе блэкуотерца не ускользнули от слуха байкера, стоящего на коленях на вершине небоскреба. И поделать он уже ничего не смел. Сверху перед лицом Уорелла упала листовка с черной ладонью. Мужчина не придал ей особого значения. Он уже понял, что сражаться с огромной корпорацией с низов бесполезно. Говорить можно только с позиции силы. Не затихли до конца останавливающиеся винты Дрэгонфлай, но похожий шум нарастал, когда неожиданно для всех снизу выплыл узнаваемый силуэт черного сокола - многоцелевого вертолета - зависнув на границе. Два пилота с ирокезами без связи держали воздушное судно на плаву. Крышка салона отъехала и под заглушаемое безумное улюлюканье одержимых ражем бандитов очереди из шести автоматов вылилась на успевшего только выругаться пилота. Выстрел в голову распрощавшегося с жизнью Джейсона не произошел.
- Ву-ху! - повизгивали растатуированные панки, потрясая автоматами. Не ангелы, но стоящие малиновые ирокезы наверное сошли бы за крылья. Оторванные крылья. Из машины выпрыгнул Франко. Он сутулился, но уверенно направился к Уоруллу. В руке держал верный крупнокалиберный пистолет. Байкер подумал, что если не успели убить люди Линча, то какая разница будет ли это сила хаоса взамен порядка? Опираясь на трость Хесус в безупречном белом костюме прошел к ездоку, наставив пистолет. Прозвучал выстрел. Контрольный.
- Ты чего такой серьезный? - пуля нашла цель в лице наемника. - Я слышал, что твою подружку увезли, - он скинул с плеча любимую красную куртку байкера. - Ты в ней лучше смотришься. Давай узнаем, не поздно ли мы заявились? Дайте ему оружие.
-
Крутота!
-
Во-первых, поздравляю с сотней!)
Во-вторых, это настолько мощный пост, что аж мурашки по коже. Особенно, где про реакцию разных людей на "репортаж".
-
С сотым постом! С лучшим постом! С шикарным финалом! Кажется я почувствовал ветер на вершине небоскреба...
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
В переломный знаменательный день состоялось много визитов, но наиболее важным станет Сан Луис Вилладж. Пробираясь окольными путями, чтобы не напоминать слабое войско на колесах, пригодное к уничтожению с одного выстрела, компания пронеслась по грязным закоулкам чистенького снаружи города, где даже на крышах высоток в пятнадцать этажей красовались граффити. Проклятые бесстрашные паркурщики пользовались тем, что у примыкающих друг к другу зданий разница в высоте этаж-два и разрисовывали боковые стены. Некоторые особенно отмороженные панки, увлеченные андерграундной культурой, умудрялись, стоя на хлипких козырьках под порывистым ветром птичьей высоты, оставлять надписи-послания. "Небеса лучше видны из Ада" Под землей раскрашивали не менее интересно. Где не летали соколы рождалось схожее искусство, приправленное отражением из ноосферы, известной как Сеть. Над объемной неразборчивой надписью красовалось типичное для дизайна смарт-фонов сообщение, присланное неким господином, чей псевдоним Велосипедист. Ник едва ли что-то сообщит непосвященному. Разве что местным бандитам, копам или таинственным знакомым этого загадочного и неуловимого художника, а так же хакера, это послание укажет путь к интересному открытию. Байкеры и Андреа проехали мимо него, когда заехали в тоннель, не придав мистического значения. Отдельным наблюдением этого вечера стал дом, разрисованный на старые мотивы. Он располагался ближе к резиденции Линча, потому домики рядом теряли высоту. Видимо, владыка транснациональной корпорации дорожил хорошим видом не только на гавань и Ирландских холм, но и на зеленые луга гольф-клуба, а так же на вид вытянувшихся сияющих башен, точно легендарного Имррира. Начнем описание с чердака. Наверху часть картины открывала содержимое нежилой "кладовки", а так же изображала фермера, рисующего пентаграмму, как знак, что в доме завелась нечистая сила, а обыкновенно черножнижник. Чтоб обмануть бесовского колдуна и привлечь охотника надо было в тайне, не произнося знаний о замеченном синем пламени, взмыленных животных и скисшем молоке, оставить четкий знак на доме. Третий этаж изображал мать, ждущую сына. Рядом корабелов, занятых парусами, и через стык второй половины дома матросов, тянущих канаты на пиратской шхуне. Второй этаж радовал привечающим гостей хозяином заведения "Нептун", чью вывеску ловкий художник не забыл пририсовать. Рядом дева встречает офицера, когда ее сестрица вдовушка мучается с тремя детьми. На второй половине дома развеселая таверна, где служка отвешивает пощечину пьяному балагуру, за столом офицер на фоне плаката "Albion needs you" говорит тост или произносит речь перед случайными собутыльниками. На первом этаже корабелы строят малый однопарусник, когда в соседней комнате монах-революционер организует тайную печать провокационных буклетов. Странный дом проехали. Вскоре среди открытой местности показался кованный забор с металлическими копьями, проходная со шлагбаумом и охраной. Из соседней кафешки доносилась музыка. Это был хит группы "Кибернетик". После их визита в Сан Луис местное население особенно гордилось звездами и охотно слушало каждую песню полюбившихся и небезразличных кумиров. - We've come too far to give up who we are...ссылка Среди темноты, местами подсвеченной огоньками от светочувствительных фонариков, выставленных вдоль дорожек, подсвеченных фонарями беседок для отдыха и летних веранд, на которых столь приятно провести время за ленчем или ужин рядом с искусственным озером и розовыми фламинго, выделялись два места: вертолетная площадка и характерный знакомый и ненавистный Дрэгонфлай под неусыпной охраной, а так же главное административное здание заведения, чья нео-классическая архитектура приятна глазу. Главная задача отчаянных героев города состояла в том, как проникнуть на охраняемую территорию без лишнего шума. Разумеется это не Форт-Нокс, поэтому не предполагалось, чтоб в резиденции содержали маленькую армию, но наемники Блэкутер хорошо обучены и убивают гражданских, а нелегальное положение персон вне закона сделают любые их действия против Джейсона, Андреа и прочих причастных лиц угодными нынешнему политическому режиму.
|
|
|
|
|
|
|
-
В лице сотен грёбанных колб. С грёбанными людьми. хД
-
Маринованные огурцы! Это что-то:))))
-
Принц обнаружил довольно сносную на его вкус лопату Несущий лопату. Мир АПП дрогнет под твоей поступью ^^
|
-
Жизнеутверждающий пост! То, что надо сейчас.
-
- А баночки эти прибережем и используем их как снаряды. Попробуем его тушенкой закидать. Ах, да и еще контрольный - горошком в голову.
Креативно. XD
|
-
Интересно, жестко, страшно. Ступеньки, ступеньки, ступеньки рассмешили!
|
-
Блин, нормально так... ;)
-
больше похоже на названия каких-то околорелигиозных сект. Наверное это было одной из причин, почему он так и не примкнул ни к одной из них, так и оставшись одиноким путником. Согласна.)) Порадовал.
|
|
Все хорошие истории начинаются на закате, а кончаются на рассвете. Где герои после тысячи и одной последней битвы, главного гада победив, идут или едут навстречу рассвету. К новой жизни. Но мало кто из них задумывается, о том, что это новый поворот судьбы. Завтра у режиссера зачешется одно место, и он снимет продолжение картины. Опошлив тем самым предыдущий хороший конец. Ржавый столб. Песком немного присыпан. Это ветер проказник сюда песка накидал. Любит он в пустыне шалить, засыпать то, что ему нравится. Даже сейчас этот проказник пустыни дует куда ему вздумается. Его слышно в домах, где он брошенные газеты по полу гоняет. Его видели в сараях, где он соломы вихрь на ровном месте поднимал. А еще он часто гуляет по улице, с друзьями миллионом миллионов легких пылинок. Среди тучи, которых самые зоркие из путешественников иногда различают человеческие лица, кричащие от боли. Ветер он хороший малый, только пугливый очень чуть, что случится, сразу под одежду человека прячется. На столбе погрызенная ржавчинной вывеска. Наверно ржавчина не желала, чтобы входящие в городок узнали его название. Покачивается табличка на ветру, он порывами как ребенок играет с ней. Скрипит слышен. Как кожа старика морщинами изъеденная, так трещинами покрыта асфальтированная дорога. Асфальт видимо давно здесь не меняли, в некоторых местах видны ямы поросшие мертвыми кустарниками, а в других местах шишки на полотне дороги вспыхнули с трещинами, из которых сухая трава пробивается. И даже здесь ветер постарался, песка на дорогу нанес с лихвой мелкий пакостник. Чего – чего, а песка ему не жалко. Он засыпал дорогу уходящую вдаль. К постройкам, видневшимся на горизонте. Стоя здесь трудно понять о назначении этих далеких зданий. А еще труднее рассмотреть их сквозь пыльное окно. Со следами песка внизу рамы. С хаотичным узором трещин в стекле. Кто-то пытался давно разбить стекло, да ничего у него не вышло. Трещины до сих пор насмехаются над вандалом. Трещины смотрят на подоконник, на котором помимо песка лежит пепельницы черной стекло. Разбитая в свое время, осталась от нее неровная половинка, которую используют по назначению. Ибо в ней четыре окурка от папирос. Один из окурков из пепельницы падает. Кувыркается в воздухе, будто акробат под куполом цирка выполняет сложный трюк. И падает сгоревшим концом, на черную плитку пола. Подскакивает и шлепается на белую плитку, где находит свой покой. Плиткой выложен весь пол. Чем-то шахматную доску он напоминает. Фигур шахматных нет, и шашек тоже не видно, но есть мебель, что с лихвой заменяет все нужные нам фигуры. Сломанные стулья то тут то там запчастями плитку украшают. Столы перевёрнуты, ножки с мясом вырваны. Столы сломаны пополам. Столы на доски разобранные. Такое ощущение посещает, будто здесь слоны были. Целое стадо. Танцевали они, водку пили, дрались безбожно и все нахрен переломали. Ну почти все. На одном из уцелевших столов лежит девушка. Калачиком малютка свернулась и дрожит во сне. Сон ей, какой то холодный снится, мурашками в реальности кожу покрывает. Девушка настолько худенькая, что легко умещается на круглом столике. Он рядом с барной стойкой стоит. Мрамор барной стойки украшают трое. Бокал с запыленными боками. Бутылка из под вина пустая с мухой внутри и бутылка из под виски, тоже сухая, без постояльцев внутри. За барной стойкой виднеются три шкафа. Массивные дубовые наверно много выпивки за собой они хранят. Висят на каждом большие амбарные замки. С поцелуями ненасытной ржавчины на металлических дугах. Которые улыбаются всем кого раннее утро застало в этой комнате. Стены, которой обоями заклеены. Обои старые, наверно прошлый век видали, уже пожухли все и во многих местах концы отклеились. Помимо обоев на стенах висят плакаты. Герои на них различные, но всех их объединяет одно рюмка или бокал, наполненный каким-то из видов алкоголя. Они веселятся и пьют в шумных компаниях, или напиваются в одиночестве. А еще есть один плакат, на него можно обратить внимание. На нем изображена утонченная дама. В шляпе широкополой, в платье вечернем с сигаретой в руках прислонилась к стене, из полных губ дымок вьется. Буквы внизу говорят о том, что все благородные леди курят только наши сигареты. В одном из углов комнаты сидит человек, голову уронил на колени. Лицо длинными волосами сокрыто. Спит он. Как и спит девушка, неподалеку от него прислонившаяся к стенке. Беспокойно спит, дергается во сне она. Все плечи расцарапаны у нее. Интересно кто это постарался? Куда она залезла? В другом углу виден музыкальный автомат. Красного цвета. Панель стеклянная. В пыльном отсеке одна единственная пластинка. Она вздрагивает, когда вы ее себе представляете. Видимо давно уже в этой пыли лежит, отвыкла от внимания человека к своей скоромной круглой персоне, стесняется она. Механизм выхватывает пластинку из уютного гнездышка. Тащит в деку. Где начинает вращаться и находит ее игла. От соприкосновения этих закадычных подружек оживают динамики, установленные по всей комнате. Хрипят, горло парни прочищают свое пыльное. И рождается в них музыка. ссылкаБодренькая такая, заставляет проснуться людей оказавшихся в комнате. Кто-то вздрагивает из них, даже пытается подскочить на ноги. Но тело болит. Тело онемело после сна в неудобной позе, в неподходящем для этого месте. Другие медленно просыпаются. Но все из них не могут понять, кто они такие. И какого черта делают в комнате, напоминающей комнату питейного заведения. Которое люди давно уже покинули. Ибо повсюду пыль и песок лежит. Паутина в углах пыль ловит. На пыли нет следов. Либо люди прилетели сюда по воздуху, ничего не касаясь, или лежат они тут с самого закрытия бара. А если судить по обстановке и слою пыли этот бар несколько десятилетий уже никто не посещал. Мысли. Рои беспокойных мыслей врываются в звенящую пустоту голов их. Где они, что они тут делают, это цветочки. Самое страшное то, что они не помнят кто они такие. Не помнят жизнь до. Как будто кто-то взял и стер их память. Как будто кто-то обнулил их жизни. Что есть человек без памяти? Тело с когда то привитыми навыками? Как он себя осознает? Если кто то из людей проснувшихся подойдет к окну, то сквозь трещины на стекле он увидит дорогу, уходящую вдаль к каким то зданиями. А еще в окно видна машина. Грязно серый минивен. Колеса спущены, резина старостью съедена, потрёпана вся. Наполовину в песок погружены они. Пятна ржавчины цветут на кузове. Лобовое стекло и боковое выбиты. Только у водительского кресла торчит осколок, говорящий о том, что стекло, когда то было здесь. А еще перед баром небольшой дворик есть. С горками песка ветром принесенного. Лавочка рядом с ней урна стоит. Чуть в отдалении виднеется деревянная постройка на отшибе, малая. Туалет, скорее всего. В другое окно можно рассмотреть нашедший свою последнюю гавань мачтовый корабль. До него далеко. Но к нему дорога ведет. Видимо местные часто там бывали. Еще бы, это наверно местная достопримечательность корабль, утонувший в песках пустыни. Если кто то из людей выйдет из бара во двор, то за баром он или она найдет сарай или склад небольшой. Внутри будет куча полок. На которых разные ящики лежат. А еще садовые инструменты грабли, тяпки, лопаты штыковые и подборочные. Наверно где то рядом есть небольшой садик или огород, за которым местные ухаживали. А еще там есть железная дверь. На сейфовую похожая. На ней сенсорная панель с цифрами кодового замка. В баре за шкафами есть еще одна дверь. Деревянная. Она закрыта. Наверно в подсобку ведет. Там наверно куча бутылок разных. А еще продукты какие то есть. Все лежит на полках и ждет пока кто нибудь заберет это. Перед невысоким порожком бара лежит отвалившаяся с фронтона вывеска полузасыпанная песком. Вокруг бара, раскинулась пустыня. Пески, моря песка, глазу не за что зацепиться. Редкие островки кустарников и трав прячутся от ветра в этом песчаном море. Сухо. Очень сухо. И безжизненно тут. Зачем бы сюда люди не пришли, наверно у них было весьма веская для этого причина. Воды нет. Зелени тоже нет. Ветер сухой, песок с собой приносит и в каждую щель его сует. Будто желает в человеке спрятать весь песок этого мира. Очнувшиеся люди желают пить. А так же есть. Сухостью во рту едины они. Жажды нет, но желание выпить воды есть сильное.
|
-
Серьезно воспринимать происходящее и произносимое "этим" было невозможно, но тем не менее, надо было сдерживаться, дабы не заржать в голос и не обидеть чувства бедолаги. Его и так... природа(?) обидела... ЛоЛ)))) пару минут смеялась.
-
Ржака)))
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Петр нашел подходящий кусок обшивки. Почти ровный треугольник с рваными краями и заваленными концами в ухвате на верхней части полотна лопаты. Прогулялся вдоль пляжа и поваленных самолетом деревьев в поисках подходящего черенка. Мужчина поднял камень, ощущая себя пещерным человеком принялся долбить, смыкая края полотна вокруг черенка. Минут пять и полноценная лопата была готова. Петр прошелся по кромке джунглей выбирая место. Здесь предстояло выкопать четыре ямы для каждого из погибших родственников. Разметив примерные размеры ям. Он принялся за свою нелегкую работу. Песчаная почва была очень мягкой и податливой. И примерно за два часа четыре метровых углубления были готовы. Работа оказалась не из легких, но он не чувствовал усталости. Организм перестал следить за своими потребностями уступив место долгу. Петр знал, что необходимо сделать и был готов совершить невозможное ради достижения своей цели. Мужчина подошел к самолету. Его спутники давно ушли к месту вечерней стоянки. Но ему это было лишь на руку. Он был рад, что не кого рядом не было, не кто не задаст глупых вопросов или не предложит не уместную помощь. Это был его крест и он был рад отдать последний долг. Необходимо было подняться наверх и перенести тело супруги. Петр начал свое восхождение на голгофу. Каждый шаг давался ему с трудом, и сказывалось тут не столько переутомление, сколько эмоциональная тяжесть. Черный проем люка был все ближе. Он таил в себе уйму кошмаров и Петр все отдал бы, лишь бы не возвращаться внутрь. Окровавленная рука появилась в проеме, уперлась рукой в борт самолета, таща за собой что-то тяжелое. Выгнулась под неестественным углом и убралась восвояси оставляя за собой след кровавой пятерни на обшивке. Еще шажок. Звук из недр самолета напомнил, что механический исполин все еще жив. Он завыл, силясь выдавить слезу по погибшим внутри него людям, да так и затих негромко скуля. А может это был ветер гуляющий в дырах после крушения. Еще шаг. Петр остановился и прислушался. Показалось, что кто-то тихо пробежал по салону семеня маленькими ножками. В темноте, что скрывала салон не чего различить было нельзя, но вдруг в проеме мелькнул кусок женского платья черного в горошек. И опять все стихло. Он поднялся на самый верх, остановившись перед проемом. Ощущая себя космонавтом перед выходом в открытый космос. Он был уверен, что мертвецы притаились и ждут его у входа. Они стоят там, раскрыв объятия и ждут когда он попадет в них. Еще один шаг и они разорвут его. Заставят примкнуть к своей пастве. Долг был превыше страха. Стиснув зубы до боли в висках он ступил внутрь в прохладную тьму. Ожидая ощутить на своей коже колючее и холодное прикосновение мертвых пальцев. Но мертвецы не спешили. Они расположились согласно купленным билетам и частично заслоняли проходы. Лежали очень естественно делая вид, что двигаться не умеют вовсе. Петр не когда не верил в эту потустороннюю ерунду. Призраки, зомби, вампиры - это все казалось смешным до безобразия. Но сейчас его мозг сковал абсолютно иррациональный ужас. Как он собирался вытаскивать отсюда тела, если не может провести в салоне самолета и секунды. Повсюду кровь, останки зачастую тела не целые. Сглотнув слюну он начал свое путешествие по салону. Чья то рука с идеальным маникюром надо переступить, Чуть дальше парень, явно турист, вывалился из своего сиденья перегородив пол прохода, обойти не задев не удастся. Разве ступив в ту лужу крови и серых ошметков, что выпали из головы его соседа по проходу. Детский мяч лежал в проходе чуть дальше. Кто додумался взять его с собой на борт? Почему не сдали в багаж? В проходе лежало тело девушки голова была развернута на 180 градусов. Она улыбалась закрыв один глаз. Переступить через нее он просто не решился. Пролезть между сиденьями. Единственный выход благо два места свободны, а последнее занимает парень который уткнулся себе в ботинки и рассматривает их. Часть его черепа находилась в столике, который тот не удосужился заблаговременно убрать. Часто дыша Петр пробрался вдоль ряда кресел подойдя к парню вплотную. надо было убрать его с дороги.Потянув его за край рубашки вверх, череп парня с чавкающим звуком покинул столешницу и приподнялся чуть выше. Обхватив бедолагу за шею и стараясь не смотреть ему в лицо Петр усадил парня в кресло, протиснулся мимо. Вот его место. Тело жены лежало кулем в кресле возле. Голова была запрокинута назад а шея явно сломана, но голова хотя бы была на месте. Мужчина огляделся. Мертвые не спешили вставать со своих мест, предоставляя ему иллюзию выбора. Можешь бежать и тогда мы тебя схватим... Как бы говорили они. А можешь выполнить свой гребанный долг и возможно мы позволим тебе пройти. Приподняв тело супруги и освободив его от ремней, Петр начал свое путешествие назад... Он плохо помнил как именно вылез из этого ада. Помнил что разговаривал с кем-то, помнил множество рук что тянулись к нему, помнил сонм голосов умоляющих помочь и просящих остаться. С телом на плечах он дошел до могилы. Уложив свою жену в яму, он начал столь же молча закидывать ее землей. Позже было прощание с сыном. Петр соорудил небольшие кресты из палочек и рубашки найденной тут же. Он распустил ее на длинные жгуты которыми крепко связывал между собой импровизированный крест. Сына он похоронил в могиле рядом. Привязав вместо опознавательного знака маленький свисток. Две последние могилы он оставил пустовать. Мужчина потерял счет времени. Солнце давно перевалило за пол день, когда он закончил закидывать землю. Долг был выполнен и скинув рубашку Петр вошел в океанскую воду..
-
Уухх! Аж пробирает...
-
Жуть-то какая.
|
|
|
Лопе пожал на прощание руку Джейсона. Индейцы отнеслись к ситуации философски. - Мы укроемся в каньоне. Это наши земли, а вот вы поберегитесь, - за спиной вождя маленького племени молодые шустро, но без паники, сворачивали лагерь, чтобы без промедления двинуться в путь. - Особо беспощадному врагу гнев затмит глаза, но и вы не одевайте шоры. - С последним наставлением Легкое Перо отпустил странников, вспоминая как однажды его великое племя проиграло переселенцам с востока. Ярость ослепляет.
*** Гонка по каньону продолжилась. Мощная фара Харлея высвечивала извилистую дорогу вдоль своевольной реки, скрытой древесными кронами. Отблеск огня играл на красном камне и угрюмой темно-зеленой растительности. Ночные мотыльки охотно разбивались о путеводный свет. Кусочки гравия под колесами иногда ударяли о защитное хромированное крыло заднего колеса. Это была ночная дорога в неизвестность, скорость на которой погубит любого. Незнакомый путь, полный превратностей и крутых поворотов, представлял опасность. В какой-то момент свет потух, позволяя темноте заключить в холодные объятия потерявшиеся души. Высокая скала по форме филина зорким взором проводила чужаков из проклятого места.
Вертолет, чьи габариты подсвечивали маленькие красные огни, прибыл спустя пару десятков минут. Дрэгонфлай явился из наполненного светом сердца Сан Луис Обиспо, изгнав тишину природы и звуки далекого прибоя множеством лопастей. Летун вырос как слабый рой приближающегося созвездия, пролетев над медленно движущимися байкером и журналисткой. Ближе к плато мощные фонари ударили вниз, обшаривая вовремя покинутую стоянку.
Только Андреа и Джейсона это уже не беспокоило. Байкер и его прекрасная пассажирка неслись на встречу потоку огней, старательно скрываясь от взоров Блэкутерских наемников. Вскоре пара выехала на широкую дорогу, щедро освещенную фонарями. Три полосы с одной и с другой стороны пустовали. Никого не интересовала путанная и известная редкому страннику тропинка из каньона Дьявола.
Неспящий мегаполис повернулся вторым ликом. Ночной город предоставлял развлечения на любой вкус. Элитные клубы в центре в окружении сияющих небоскребов не интересовали вынужденных героев трейлерного городка. Дорога уводила их к маленьким фавелам, громоздившимся друг на друге. Домики освещали простые лампы в цоколе. Свет из узких окон вырывал из темноты смуглокожих ребятишек в рваной и грязной одежде. Играющая в мяч детвора на крыше одной их халуп с азартом и страстью, столь присущей латиносам, обменивались пасами. Мужчины у домов курили дешевые сигареты, развалившись в пластмассовых стульях, словно на дорогих креслах. Они оценивающими взглядами провожали сверкающий Харлей и дорого разодетую пташку из местных новостей, крепко обнявшую ездока. Только «Анаконда», выглядывающая из-за края куртки, остужала нездоровый интерес озлобленных бедняков и бандитов. В ночи звучала заводная музыка. Ритмы и мотивы, словно особый импульс, пронизывал гнилое кольцо фавел. Этот народ танцевал и пел, потому что зачастую ничего не оставалось. Ни работы, ни денег, ни будущего. Среди красных огней вульгарные ночные бабочки у края узкой дороги, призывно оголяли прелести, заметив Джейсона. - Эй, детка. Пятнадцать баксов и у тебя будет все, - громко обратилась проститутка, сжимая полные груди и поддавшись чуть вперед, чтоб клиент не избежал чар соблазнительных форм. - И больше, если двоих. Оставь своего ангелочка, - намекнула мулаточка, шлепнув рыжую подругу по затянутой в широкую сеточку упругой попке, выглядывающей из-под кислотно-зеленой мини-юбки. - С нами тебе будет веселее, - черноволосая задорно подмигнула.
В конце улицы, на повороте, выведенная витиеватым почерком, виднелась неоновая вывеска «Mission club». Вдоль уходящего под землю заведения выстроились разнообразные байки под грозным надзором двух вооруженных пистолетами негров. Слишком современные кони из дешевого пластика не шли ни в какое сравнение с допотопным, но внушительным, Харлеем. Особый дизайн старого скакуна узнаваем и любим, а редкая серия «ночных призраков» придавала городскому варианту железного коня шарм.
Один из охранников, чью половину лица обезобразило огнем, посматривал на мир через искусственный металлический глаз. Красная точка света в импланте свидетельствовала, что бугай обозревает ночное пространство в инфракрасном спектре. Стену заведения за спинами мужчин расписывали граффити испано-язычных ругательств и рисунок Ловца снов. Краска отсвечивала фосфоресцирующим блеском, придавая особый колорит кварталу.
Из металлических дверей на свежий ночной воздух выбрался мужчина в кожаных штанах и при меховом жилете. Обладатель раскосых индейских глаз и вылитого подбородка удерживал за талию смазливую девицу, утирающую нос от белого порошка. Изнутри клуба доносились басы и женское соло новомодной песни паркурщиков.
«We belong to the night!..
We belong to the music!..
So let's live in the moment of freedom
That will get you wild»
- Подыши, детка, - обратился хмельной ухажер, тряхнув малолетку, чтоб она не потеряла сознание. - Мы только начали веселиться.
|
Джей понимал, что им нужна передышка. Спокойное, безопасное место, где можно было бы перевести дыхание, собраться с мыслями и решить, что делать дальше. Байкер был благодарен судьбе-дороге, за то, что она привела их в такое место и к таким людям. Людям дороги.
Он слишком хорошо знал как это бывает, когда жизнь однажды выкидывает очередной фортель, и ты оказываешься на Дороге. Без дома, без корней, и, в общем, без надежды. Но он так же знал, что лишь утратив все, можно стать свободным по-настоящему, и только потом понять, нужна ли тебе такая свобода. Дорога меняла людей. Она постепенно заменяла дом, и учила тому, что путь важнее цели. Учила людей ценить только по-настоящему важные встречи и вещи. Наждаком горячего ветра, несущего клубы песка и пыли дорога сдирала все напускное и наносное, оставляя только обнаженную истинную сущность без прикрас. В пути притворству не было места, оно просто не работало на Дороге. Здесь вообще не было ничего неважного и искусственного. Люди быстро учились не брать с собой лишней поклажи. Дорога зачастую становилась для них путем к себе настоящим. Сам Джейсон с трудом представлял себе другую жизнь. Жизнь, в которой людям нужно больше двух рубашек и в которой нужно выглядеть и вести себя так, чтобы соответствовать показному образу. Жизнь, в которой люди из дня в день ходят по одним и тем же улицам и живут в одном и том же доме. Работают на нелюбимой работе, чтобы купить себе не нужные вещи, и не понимают, что живут впустую. Нет, эта жизнь была не для Бродяги-Джея. И многие люди дороги были похожи на него. Кто-то из них, конечно, мечтал об удобных вещах и комфорте. О воде из крана. О кабельном телевидении. О доступной еде и вещах в магазине за углом. О стабильности. Но даже получив все это они часто не выдерживали и нескольких лет оседлой жизни в искусственном мире. А те кто оставался все равно уже никогда не мог забыть Дорогу. Особый мир и особое братство.
Джейсон принимал доброту и гостеприимство индейской семьи кочевников, делился куревом, выпивкой и незамысловатыми историями, показывал свой мотоцикл, и даже давал мальчишкам посидеть на нем и покрутить ручку газа, заставляя "белого коня" раскатисто взрыкивать. Он знал, что сведи их дорога по-другому, сам он сделал бы для них не меньше, чем сейчас эти люди делали для него и Андреа.
Свою часть истории о Каньоне Дьявола он пересказал по ходу дела, осматривая Харли, проверяя, как он перенес бешеную гонку и подкручивая некоторые гайки. Бродяга знал меньше, чем Энди. Его затянуло в эту переделку случайно. Для Джейсона все началось с очередного невинного заказа на доставку груза, и смертоносного вертолета над дорогой. Если бы доброта жителей поселка, он бы тут сейчас не подтягивал гайки и не травил байки. Эта мысль не давала байкеру покоя. Люди, которые спасли ему жизнь, починил его мотоцикл, среди которых он провел последних несколько недель, сейчас были в беде. Многие - ранены. Большинство - задержаны по ложному обвинению. Байкеру было трудно оставаться здесь, в уютной безопасности, и он часто оглядывался то на дорогу, то в сторону города и замолкал. Мог ли он сделать что-то иначе? Что-то, что помогло бы избежать разыгравшейся у подножия гор трагедии? Джей не знал. Но то, что случилось, не должно было произойти.
Время то тянулось медленно, то летело, то снова замедлялось. Стемнело неожиданно и быстро, как это обычно бывало в горах. Наступило время ужина и разговоров у костра. "Время единства", как называл это время человек, научивший Джея водить мотоцикл. Время, когда в кругу света собираются те, кто вместе готов встретить то, что ходит во тьме. Собираются, чтобы напомнить друг другу, что они рядом.
- Хорошая история, - Джей уважительно кивнул, выслушав индейскую легенду, - Как думаешь, Энди, получал ли наш "лучший охотник" когда-то отпор?
Вопрос был риторическим. Люди бизнеса, люди политики всегда были охотниками. В основном - не менее азартными и не менее испорченными, чем Вэр из индейской сказки. По тем дорогам не испачкав ног было не пройти. Но те из них, кто единожды споткнувшись падал и не мог встать, те, кто не привык бороться с равными и более сильными, не достигали высот, а лишь пополняли собой грязь на обочинах. Если бы все было так просто, как в индейской сказке.
- Моя история гораздо младше, - Джейсон улыбнулся, но она тоже из тех легенд, что до сих пор живут среди нас, - Есть легенда, о байкере, ездящим по дорогам земли, последняя надежда всех, кто попал в беду, он ловец человеков, его называют хранителем дорог и братии байкерской.
- Время от времени, молва доносит нам слухи о всаднике в белом. Это истории, в которые очень трудно поверить, и встречаются в разных краях. Расказывают, однажды, он спас от аварии человека заснувшего за рулём, догнал его, похлопал по плечу, а после того как тот проснулся, просто растворился в тумане. Другой раз, пьяный водитель машины, увидал поперёк дороги мотоциклиста, а когда с трудом затормозил, увидел что дорогу перебегают дети, и он их чуть не сбил. Потом, был случай, ночью, когда закончился бензин в мотоцикле, и уставший мотоциклист отчаялся уже доехать домой, и приготовился ночевать в лесу, рискуя замёрзнуть, появился белый байкер, и дал ему канистру бензина, взяв слово передать её другому нуждающемуся. И ещё очень много разных случаев, от простых, до невероятных…
Джей замолчал и задумался. Никто не просил у него ответной истории, но его сказка была о надежде и справедливости, и бродяге хотелось ее дорассказать.
- Где он живёт, никто не знает, он может быть одновременно в разных местах, в разных городах, может быть это разные люди, а может это ангел хранитель путников, сам байкер, попавший в аварию когда-то на дороге и погибший не дождавшийся помощи. Сейчас он ездить по дорогам, и помогает тем кому его помощь необходима.
Уорел перехватил восхищенный взгляд широко раскрытых детских глаз и хитро усмехнулся. Кажется, его белый Харли и эта сказка сейчас сыграли с ним хорошую шутку. Только как теперь объяснить сорванцам, что он-то просто еще один бродяга, вроде них самих? Или, пусть верят в сказку и чудеса?
- Нет, - он мягко улыбнулся и покачал головой, вставая следом за Андреа, - я просто парень на белом харли, задолжавший канистру бензина, которому есть о чем пошептаться с его спутницей.
-
Порадовала невероятно. Что первый пост прекрасен, что этот. Хоть на цитаты и в личную коллекцию разбивай.
-
Ой, ну просто слов нет! Завидую... хочу также писать)
|
- Добро пожаловать к нашему костру, - приветствовал пожилой индеец. - Меня зовут Лопе Легкое Перо, - мужчина протянул ладонь для рукопожатия. - Это мой старший сын Луис, его жена Милэгрос. А эти мелкие сорванцы Каби* и Нэпи, - женщина обняла младшего ребенка, доброжелательно рассматривая чужаков, пока мужчины знакомились. Десятилетний паренек стеснительно помахал Андреа, широко улыбаясь. - Красивая девушка, верно? - долетел шепот Милэгрос на ушко сына до слуха журналистки. - Когда вырастишь, обязательно встретишь похожую и вы поженитесь, - смутила мама паренька, который поспешил напомнить вареного рака. Спальники позади женщины приложены камнями, дабы их не сдуло порывом ветра, а произвольный костер с найденными в округе ветками обложен валунами, сохраняя огонь и обезопасив людей. Черные головешки и пепел виднелись в каменном кругу. В лагере царила некоторая небрежность походной жизни. В давно потушенном костре торчала не догоревшая бумага с красно-бело-синим символом Пепси. В стороне отстоял котелок, залитый мутной водой, чтоб остатки пищи легче отошли. Рядом пара литровых бутылок, в одной из которых воды осталось совсем на донышке. Открытая полупустая упаковка Мальборо, брошенная поверх спальника, попалась на глаза. И бумажная книга – величайшая редкость в две тысяча тридцать пятом году, за авторством Сальгари «На Диком Западе», потрепанная, множество раз падавшая в воду, но живая, не то, что электронные книги, с пятнами от кофе и отпечатками каждого человека, читавшего ее в прошлом, пахнувшая чернилами и вкусом истории двадцатого века. - У вас что-то случилось? - спросил Луис, коснувшись края ковбойской шляпы, спасавшей от знойного калифорнийского солнца. Орлиное перо, притороченное к тулье, преображало головной убор на особый индейский лад. Поведали или нет историю своих злоключений Джейсон и Андреа, но они остались в лагере, где их накормили, поделились спальниками, ведь кочующий народ - это особое братство. Никогда не знаешь, кого встретишь в дороге и что произойдет. Нужно всегда быть готовым к неожиданностям, неприятностям или помочь такому же как ты путнику, чтоб традиция не забылась из-за человеческого безразличия. Лагерь с появлением новых лиц ожил. Особый интерес привлек Харлей. Мужчины охотно осматривали железного коня и спрашивали о его особенностях. Подзаправили прожорливого зверя после жаркой гонки, предложив Джею как-нибудь в ответ проставиться пивком с лаймом в "Mission club", где собираются свои люди. - Sin lugar a dudas**, - по-испански отметил Легкое Перо. Мужские разговоры отбили Сайнс у Джея, оставив по другую сторону с женщиной и детьми, которые интересовались новостями, жизнью в городе и удивительными вещами, преподносимыми новыми технологиями. Даже здесь, оторванные от цивилизации, люди слушали музыку с плеера, что создавало контрастную картину синтеза времен, традиций и будущего. Эти люди относились к заряду аккумулятора более бережно, ведь не всегда имеется возможность найти бесплатный источник питания. Данная особенность поражала на фоне гор. Поросший растительностью каньон сильно отличается от множеств мест в Штатах, где неровные хребты безжизненны или заснежены. Только не в Сан Луис Обиспо. Наоборот, долина и земли, где раскинулся город в окружении пиков, это пустыня, застроенная фавелами, небоскребами и домами людей разного уровня достатка. Гребни земли это иная реальность, где кустарники и стойкие деревья покрывают застывшие земляные волны, неизвестно кем и для кого созданные. Они впитали в себя жизнь и влагу из ласкового бриза. Окажись в этих краях путник в девятнадцатом веке, то совершенно бесспорно выразится о бесполезности гор, где неровные дорожки вьются между каменными складками, не позволяя людям создать удобные жилища. Остается надеяться, что человечество никогда не научится изменять лицо природы столь кардинально, что Земля потеряет высокие пики, низвергнутые и превращенные в равнину для очередной удобной застройки. Течение времени неумолимо. Прогресс не остановить. Но пока редкие речушки петляют между зелеными хребтами, скрытые густой растительностью далеко внизу, приближенные к сладостному источнику жизни, остается радоваться настоящему. Каньон Дьявола давно не используется. Его иногда посещают фотографы или любители пеших прогулок, если в состоянии позволить себе отлучиться из города или достаточно выносливы, ведь он по-своему прекрасен. Сайнс отметила, как меняются краски, когда налетели облака. Калейдоскоп и палитра песочной охры, кровавого и алого, рыжие лепестки гербера сменила блеклая сиреневая палитра, призрачные тона синевы, мрачная болотная зелень на фоне холодных васильковых гор придавала пейзажу нереалистичный характер. Закат налетел незаметно. Огромный огненный шар постепенно заходил за горизонт, танцуя в жарком дневном мареве, освещая каньон огненными, карминовыми и розовыми мазками, выжигая световую дорожку на далеком сапфировом море, чтоб с наступлением темноты вспыхнуло пламя костра. Андреа, ты когда-нибудь видела огонь не из зажигалки? Видела, ведь ты бывала в Ираке, но скольких людей будущее технологий лишает понимания, как устроен мир. Огонь танцует и изменяется, освещая лица теплом. Пылающие светлячки от горящего дерева устремляются в небо, проживая несколько ярких мгновений, а потом вновь затухают, падая на землю. Кажется, что этой ночью пойдет дождь, но небо рассеивается и на темном полотне, всегда беззвездном в мегаполисе, расцветают первые алмазные искорки. Мириады звезд, которых не увидеть в неспящем Сан Луис Обиспо. Издали городские огни напоминают сияющую золотую жилу. По другую сторону заметен край Каньона Дьявола и редкие огни оставленных на ночевку машин. Здание «Obispo World News» на Ирландском Холму светится вывеской, затмевая прочие неоновые огни реклам. Как там Джек и остальные? Что говорят в городе? Кто бы знал… Запахло жареными сосисками. Нехитрый ужин готов, а на десерт подпаленная на костерке белая пастила, словно вновь оказался в летнем лагере и днем не произошло ничего особенного. Ласкающий слух перебор струн добытой гитары, старого инструмента, которому минуло точно десятку лет, создавал верное настроение. - Время историй? – задал риторический вопрос старый индеец, глубоко вздохнув. Он осмотрел небеса и лица собравшихся у костра. Тени залегли на морщинистых щеках и лбу. – Я вам расскажу одну. Она принадлежит нашему племени. Когда-то давно Вэра охотился на людей. Его не любили соплеменники, потому что он убивал всякого, как из своего племени, так и чужаков. Никому не было известно, чего он желал добиться, но Солнце прознало, что он завидует лучшему воину племени Сеу, которому нет равных в округе на много миль вокруг. Однажды Вэра на охоте встретил Вихо – лучшего воина, и спросил куда он направляется и где отыскать его. Вихо не смутился и указал ложное направление. Тогда Вэра поспешил отыскать свой источник зависти, а Вихо переоделся другим. Вскоре мужчины вновь встретились, но Вэра не узнал Вихо. Он злился что не нашел лучшего воина и решил убить незнакомца, дабы утолить жажду крови. Он напал на Вихо, но получил первый в жизни отпор. Это смутило безжалостного охотника. С тех пор он уже не смог нападать на людей, ибо его дух пребывал в смятении и страхе после первого и единственного поражения в жизни. *** Система выводила на стекло шлема очертания коридора, высвечивая зеленые линии и определяя расстояние. Датчик движения обозначал людей, в первые минуты застывшие на местах или за рабочим столом в удивлении и нерешительности. Главный зал, где управлялось телевещанием, наполняли люди. Стерн расхаживал взад-вперед, выкрикивая поручения. - Живее, вы болваны, включите эти панели! Шевелитесь уже. Твою ж!.. откуда эти провода. Я чуть не споткнулся. Мне плевать, что нет света! Где телефон? Дайте мне телефон! Там было приложение с фонариком. Проклятье, - главный медийный деятель подсветил лицо экраном смартфона как раз вовремя. На голову Говарду надели черный мешок. Телефон упал под ноги, освещая брюки и нейтральный синий линолеум, пока не затух спустя пять секунд, чтоб сохранить заряд батареи. - Всем сохранять спокойствие, - прозвучал искаженный голос Мэтью Фелтона. Какой-то умник попытался воспользоваться идеей Стерна и щелкнул вспышкой съемки. Послышался глухой звук и вскрик боли, когда мужчине разбили нос ударом об стол. На мгновение яркая вспышка в темноте отразилась от ближайших поверхностей. Приглушенный звук выстрела заставил людей вздрогнуть. Взоры во мраке обратились к искрящемуся простреленному без лишних церемоний фотоаппарату. Незадачливый фотограф, которого держали за шкирку, хныкал, зажимая окровавленное лицо. - Прошу вас!.. Умоляю. Не надо больше. - Не делайте глупостей и лучше забудьте о произошедшем, - посоветовал майор, выстрелив очередь по дальней стене над головой ведущих для убедительности слов. Маргари сложила холеные ручки на груди и упала в обморок, когда штукатурка осыпалась на светлые волосы. Зная ведущую, не удивительно, если она потеряла сознание от волнения за прическу, а не из страха за жизнь. Говард кричал и вырывался, его вопли вселяли ужас в сердца присутствующих – вдруг и с ними поступят подобным или худшим образом? Никто более не сдвинулся с места и не позволил ослушаться похитителей. *** 16:11 - Обиспо ВилладжСтерна утянули, затолкали в «Дрэгонфлай» и увезли, только потом сработал аварийный генератор. От страха и переживаний мужчина потерял сознание еще на борту вертолета. Очнулся он от пощечины в подвале. Перед ним сидел Фелтон без шлема вместе с пилотом. - Хватит. Мы еще успеем наиграться, - приказ не понравился подчиненному. Он ходил рядом с жертвой как тигр в клетке, явно желая почесать кулаки. Главарь не обратил внимания на жажду крови летуна, игнорируя низменные порывы человека. Майор поедал М&M-ки, очевидно, наслаждаясь жизнью. Когда зрение Говарда прояснилось, мужчина обратил внимание на главу городских новостей. - Хочешь? Нет? Точно? Желтый с орехом. Ну, как знаешь, - наемник разочарованно отправил в рот конфету. - Где я? Что вы со мной сделаете? – испуганно спросил Стерн, осматриваясь дикими глазами. Он попытался пошевелиться, но оказалось, что его подвесили на крюке. Руки занемели, скованные железными браслетами и короткой цепью. - Ты очень огорчил одного важного человека. Он хочет передать, - майор отставил упаковку сладостей, угрожающе приблизившись к Говарду. Голос наемника изменился, постепенно затухая в преддверии скорой расправы. Почувствовав опасность, Стерн закричал, но Мэтью не дрогнул, словно привык выполнять подобную работу. - Ори сколько влезет. Здесь тебя никто не услышит. - Ааааааа! Ааааа! Помогите! Помогите! Спасите меня кто-нибудь! – надрывал голос пленник. Фелтон провел рукой по свежей щетине, недовольный собой, размышляя, что надо бы побриться. Пилот по сигналу подкатил столик с набором пыточных инструментов. - Знаешь что это? – майор встал в пол оборота к жертве, показывая одно хитрое приспособление. Говард замолчал и безвольно повис на крюке. - Ох уж эти гражданские! Стоит им только показать, что будет больно и они уже все!.. И делать ничего не нужно, - свирепое выражение лица сменилось очаровательной ухмылкой. – Обожаю такое. Ладно, пойдем наверх пивка попьем. Потом займемся этим говнюком.
|
Джей свернул в сторону плато почти не задумываясь. Им была нужна передышка, а люди дороги зачастую жили по своим особым законам, один из которых гласил "помоги путнику в беде", а другой "не откажи страннику в приюте". Законов было еще много, они разнились от группы к группе, не все им следовали, и не все их выполняли, но эта группа показалась Джесону безобидной. Возможно, они с Андреа смогут получить тут приют и помощь, хотя бы ненадолго.
Байкер остановил свой харлей не доезжая метров десять до стоянки и буквально навалился на руль, переводя дыхание. Старуха с косой и в этот раз прошла мимо, лишь перейдя им дорогу, но близко, слишком близко она подкрадывалась к Джейсону в последнее время.
- Можешь слезать, - Джей крепко взялся за руль, уперся ногами в землю, и отставил в сторону плечо, чтобы Андреа могла за него придержаться. Как бы не хотелось бродяге помочь журналистке больше, а законов физики это не отменяло, и пассажир все еще должен был вставать с мотоцикла первым, - Ты в порядке?
Дождавшись, пока девушка спешиться, Джейсон поставил харлей на подножку и встал сам, с особой нежностью проведя рукой по баку в процессе. Харли не подвел. Не подвели и поселковые механики, которые вдохнули в его "железного коня" жизнь заново. Страшно было подумать, что могло случится, откажи в дороге тормоза, или забарахли двигатель. "Не дождешься", - блик солнца на белом харлее будто подмигнул байкеру, - "у нас однадуша на двоих". Джей мягко улыбнулся уголками губ, вытащил ключи из зажигания и обернулся а Андреа:
- Добро пожаловать в клуб одного процента. - в глазах бакера плясали теплые, искорки, совсем как блики солнца на хроме его мотоцикла. В чем-то они были неуловимо похожи, - Не бойся, все будет хорошо. Пошли знакомиться.
Джейсон обернулся к встревоженным их появлением кочевникам и показал пустые руки в древнем как мир приветственном жесте, одновременно демонстрировавшем миролюбивость намерений.
- Добрых дорог! - байкер взял Андреа за руку, показывая, что она с ним, а, может, просто потому, что ему хотелось это сделать, и подошел к собравшимся на привале людям.
|
- Я бы последним придурком, если бы позволил им обидеть тебя, - байкер мягко улыбнулся и подмигнул журналистке. Отчаянная и честная девчонка однозначно могла на него рассчитывать. Было разве что немного жаль, что никого похожего на нее не нашлось раньше в его собственной истории почти полтора десятка лет назад. Или, если уж на то пошло, что он просто не встретил ее раньше. Но времени для сожалений новоявленным ренегатам и мятежникам не оставляли.
Что-то изменилось в самом ветре, гонявшем пыль по каньону. Едва пока что различимый шум, а, может, еле заметная дрожь земли под ногами заставили Джея обернуться и присвистнуть. - Пунктуальные ребята, - бродяга хотел бы одарить заявившихся таки в Каньон Дьявола копов с бульдозерами гораздо большим количеством более крепких эпитетов, но присутствие Андреа заставило его прикусить язык, - ты ведь это все еще записываешь? А как сильно может приблизить картинку твоя камера? Было бы неплохо значь, с кем нам предстоит иметь дело.
Джейсон вгляделся в клубы пыли, пытаясь разобрать, кого к ним принесла нелегкая. Скорее всего, пару судебных приставов, десяток копов и полдюжины бульдозеров, вряд ли кто-то стал бы гонять ребят в черных боевых костюмах против жителей трейлерного поселка. С другой стороны, поднял же кто-то вертолет ради одинокого байкера.
- Времени не так много, минут через десять они будут здесь, Джек. - староста деревни наверняка и сам понимал это, но Джею нужно было точно знать, чего эти люди сами хотят, укрыться в безопасном месте и потерять все, или рискнуть, попробовать оказать неожиданное сопротивление, и, скорее всего, оттянуть неизбежное. Защищать того, кто сам готов уступить и сдаться обычно дело бессмысленное.
- Нужно решать, хотите ли вы встретить их здесь с оружием в руках, что, однозначно, законным это считаться не будет. Хотя, если вы решите поступить так, - я с вами. Закон и справедливость уже давно ходят разными дорогами, - скептическая усмешка Джейсона была щедро сдобрена горечью, - эффективного сопротивления они сейчас не ждут, и это нам на руку. Быть может, первый бой мы выиграем, а ко второму успеем подготовиться.
Джей оценивающе посмотрел на поселок, и людей, не уехавших с пастором. Быть может, что-то в плане обороны тут и удалось бы придумать даже за столь короткое время.
- Сколько у тебя людей, способных держать оружие, и сколько "стволов"? И главное. Готовы ли вы к этому?
|
ссылкаSome legends are told Some legends untold
Some turn to dust or to gold And just one mistake
It's all it will take... We'll go down in history!
(c) Fall Out BoyДжек положил ладонь на плечо Андреа. - Можешь рассчитывать на меня, девочка. Один черт уже поздно отступать, так покажем чего мы стоим. - Если ты заблудился в пустыне, и ужас охватил тебя, как ребенка, И смерть глядит тебе в глаза, И ты весь изранен, и остается взвести курок и... умереть, Но кодекс велит: "Стой до конца!", ведь ты не имеешь права уйти. Это не мои слова, - сознался Серджо. - Они взяты из поэмы Роберта Сервиса, но отлично отражают, почему я здесь. Мы своих не бросаем, - заверил журналистку священник, прежде чем покинуть компанию. Староста вздохнул, набравшись смелости. Он сунул большой палец за карман джинс, стараясь получить психологическую опору. Позади него двое взрослых из трейлеров отвлекали детей игрой или пытались их рассмешить, кривляясь или дурачась. Счетчик в чемоданчике, замеряющий радиоактивный фон, трещал, показывая дрожащей стрелкой повышенную активность. *** - Все отлично, - выдохнул Стерн, глотнув бодрящего кофе. За камерами студии у пультов управления царила спокойная внимательность. Ситуация полностью под контролем? Зачем беспокоиться. Говард отвернулся, просматривая новые сценарии, принесенные ассистентом. Пока его слух не уловил нечто выходящее за рамки. - Сэр... сэр, Сайнс... она... Говард несколько секунд с отупением следил за происходящим на камере прямого эфира – крахом его карьеры, когда прыснул кофем, заливая соседний стол. - Быстро. Отрубай! Рекламу! Рекламу, мать твою! Иначе всех уволю! - заметался он, повелительно взмахнув рукой. Широко распахнутые глаза отчетливо свидетельствовали какой удар в спину получил главный медийный деятель города. - Ты же нас обоих угробила, Сайнс… *** - Ничего об этом не слышал, а меня бы обязательно поставили в известность. Эти люди просто хотят надуть нас, - произнес Джек поспешно. От волнения его голос приобрел более сильные нотки техаского акцента. - Я видел! Я видел! Там бочка... эта со знаком... из песка! - завопил мальчишка, подпрыгивая и тряся Джека за штанину. Там! - указал он рукой в сторону кроваво-красного каньона. Разгадка пришла неожиданно. Обещанные вывезти захоронения отходов, очевидно, закопали, возможно не слишком глубоко, и теперь они вылезли наружу, отравляя воздух, воду и почву в благословенном заливе штата Калифорния. *** Когда сигнал со студией оборвался, реклама услужливо показала конфликт человека и роботов. ссылка- Ааа! Будь она проклята! - рвал на себе волосы Стерн. - Вы записывали? Стереть! Все к чертям стереть! Работники Ворлд Обиспо Ньюс поспешно выполняли приказы босса, обеспокоенные только что увиденным и пока не до конца осознавая произошедшее историческое событие. *** Реакция жителей солнечной Калифорнии оказалась разной. Мужчина в сальной затхлой одежде, почесывая отращенное брюхо, шлепнул зашуганную и неухоженную жену по заду. - Тяни мне пива, женщина! Видала, как заливают? И что они только думают. Я налогоплательщик, а они тут, знаешь ли, радиацией угрожают. Зря я ходил голосовать за того голодранца. Капитана на него нет, чтоб надрать ему его наглый зад. *** Офисный планктон, заметив свежую новостную ленту, начал живо переговариваться в офисе за обеденным перерывом. - Жуткое дело. Что теперь с нами будет? - Не знаю. Надо позвонить жене и детям. Я что-то волнуюсь. - Тут еще написано, что от радиации хорошо помогает сауна... Может по девочкам? - Иди ты со своими штуками. Это серьезное дело. *** - Напомни мне выслать проверку в этот район, - переговаривались на верхах воротилы недвижимости и строительства, когда получили данную новость. – Подождем, что ответит мэр. *** - Очередной фейк, - фыркнула ни во что не верящая молодежь, продолжив залипать в наушниках с новыми хитами группы "Кибернетик". - А мне кажется мы должны спасти природу. Надо написать в Гринпис. - Зачем? Они куплены и умеют блокировать только русско-китайкие танкеры. За ниш деньги. *** - Господин, мэр, - ворвался помощник Джонатана на сцену, где главный управляющий Ворлд Обиспо сидел перед школьниками, начав о чем-то оживленно нашептывать. - Плохие новости. Городской канал выпустил в эфир провокационное видео. Оно уже стало хитом Интернета. Что нам делать? Вас спрашивают. И комментарии... Молодой Кеннеди вначале растерялся, но после вернул знаменитую улыбку. - Блокируете все. Сейчас я дослушаю историю... - ответил он коротко, стараясь не устраивать паники на публику. Помощник кивнул и спешно покинул подмостки, отдавая за кулисами приказы. *** Вдали показался клуб пыли, поднимаемый колонной бульдозеров и полицейских машин на подходе к Каньону Дьявола. Герои этой истории пока не знали, что за людьми трейлерного городка прислали бездушных и не ведающих сострадания роботов. Сержио, благо, успел увести первые автобусы через тайную тропу древних гор индейцев.
|
Год 2035Мир изменился до неузнаваемости.Люди остались прежними.09:00Кабинет мэра Джорджа Кеннеди.ссылка- Мои поздравления, господин мэр, - Линч вошел уверенной походкой в услужливо распахнутые перед ним двустворчатые двери. Корпорат единым движением снял круглые солнечный очки, бросив говорящий взгляд на хозяина кабинета. Дэниэл огляделся, свыкаясь с обстановкой и довольно улыбался. - Лиза, закончим позже, - мэр отложил бумаги в сторону. Секретарь кивнула и молча сложила ноутбук прежде, чем выйти. - С какими делами пожаловал? – Джордж подал жест, чтоб Линч присел напротив. Незаметно для корпората он прожал кнопку под столом, не поменявшись в лице. Молодой мэр предпочитал начинать разговор сразу и по делу, что не лишало его обаяния. Поставленный голос политика умел очаровывать не меньше, чем прилизанный вид истинного сына Штатов, заботящегося о благополучии людей. - Каньон Дьявола. - Снова? - Очередной виток. Понимаешь, он не дает мне покоя. Слишком много вложений, - Линч выложил на стол папку с проектом. – Взгляни. - Добыча силикатов и мелких алмазов исчерпала себя, - быстро проглядев экономический отчет, вынес вывод политик. - Верно. Не слишком прибыльно. Зато взгляни на пятую страницу. Новые элитные комплексы с видом на море. Большая часть в среднем промежутке, но это тоже хорошие деньги. И несколько опреснителей морской воды. Теперь не придется пить эти загаженные помои из каньонной речушки. Хороший напор. Чистая вода. Это новая прибыль. Новые люди. Новые вложения. И долгожданная недвижимость для маленького зажатого горами Сан Луиса. - Там же трейлерный городок для бедных. Что на счет него? - И для этого у меня тоже имеется решение. - Какая страница? - Нет. Решение не слишком законное. - Вот как… Хм… - Джордж положил бумаги перед собой и уселся в кресле, сложив пальцы домиком. – Мне сейчас скандалы ни к чему, но слушаю. - Скандала не будет. Я держу за жопу Стерна. Он будет молчать, а остальных аккуратно предупредят. Сейчас туда движется группа техники. Расчистят место. Прогонят людей… - Стоп, - прервал политик. – Последнее. - Я сказал «прогонят людей». - И это называется без скандала? И куда они пойдут, как думаешь? - Да куда хотят. Хоть в Санта-Марию. Мне наплевать. - А почему они не поднимут шум об этом случае на новом месте? - Кто будет слушать бандитов? – Линч победно улыбнулся. Спешно догоняя его мысль, молодой Кеннеди постепенно воскрешал ответную ухмылку на лице. - Последнее время эти назойливые латиносы Хесуса достали меня. В городе нужно навести порядок и я его наведу. Мы обвиним жителей, что они те самые нападавшие. Красиво все оформим. Поставим их вне закона. Ликвидируем эту «страшную угрозу», которая все это время сидела у нас под носом и мы ее не замечали. Спасем рядовых жителей Сан Луиса от этой заразы… ты дашь в сопровождение моей технике роботов и… Вуаля! Управлению города достанутся налоги от сделки, а я заодно избавлюсь от двух проблем сразу. - Что если ситуация выйдет из-под контроля? В Каньон Дьявола даже городские полицейские не едут, а пускать их в город, - мэр издал недовольный звук и откинулся в кресле, проглядывая план застройки, - вызовет разговоры. Или того хуже – демонстрации. Этим маргиналам не место в моем чистом красивом городе. - Доверься мне. Ты мэр одного из лучших городов Калифорнии. И если остальные штаты пухнут в кольце гнойника, то у нас этого больше не будет. И я знаю как этого добиться, но для начала мне нужен Каньон Дьявола. 13:28 Каньон Дьявола. Трейлерный городок.ссылка Месяц с лишним Джей провел на койке. Его посещал единственный в городке врач. Сквозь марево и туман сознания байкер слушал шепчущий приятный голос, молящийся богу за его тело и душу. Латинские слова врезались в память, как и показавшийся тогда слишком громкий поцелуй распятия. Они не смолкали, когда он выздоравливал, когда обрабатывали его раны и зашивали глубокие порезы. Серджо Романо выходил парня. Залатал его после страшного происшествия, мотаясь из города в каньон, чтобы успевать содержать приход и выполнить свою миссию перед Богом. Священник, отучившийся в Ватикане, оказался нетипичным человеком, каковых привык наблюдать Джей, если они попадались на пути в его жизни. Современно одетый в песочного цвета классический костюм с неизменной рисочкой на шее, отличавшей священников, Серджио рассказывал о новом месте человека в мире, подстраивал старую мораль под новые веяния и в каждой своей проповеди отстаивал идею, что клоны такие же люди, как и все остальные. Он не гнушался использовать новые технологии, смеялся над суевериями прошлого и вел не слишком образцово-праведный образ жизни, оставаясь человеком со слабостями и волей до последнего. Всегда приятно, когда о тебе волнуются или заботятся. Чем-то особенным в этот период для байкера стала Андреа, которая навещала героя. Герой – это громко сказано. Джей не знал, с кем столкнулся или что простая доставка обернется катастрофой для любимого байка. Но когда тебя периодически навещает симпатичная брюнетка, то это мотивирует. О байке, вероятно, переживали больше всего, но староста поселения заверил парня, что местные умельцы сделают все возможное, чтобы лихой конь вернулся в строй. Так и случилось. Чемоданчик Джея довез если не в целостности, то с минимальными повреждениями. Это оставляло надежду сделать отличный репортаж и все-таки попытаться протащить новость на Обиспо Ворлд Ньюс, чтоб это увидели не только горожане, но вся Калифорния, Штаты и весь мир. Но после случая с байкером, Говард Стерн, получив отснятую пленку от Андреа, кардинально изменил отношение к проблеме Каньона Дьявола. Журналистка поначалу не знала, как понимать новый курс начальства, потому что эта новостная бомба должна была не только прославить стойких членов медийного расследования, сколько предупредить Сан Обиспо и все западное побережье Штатов об угрозе радиоактивного заражения. Это не только земля, но и воздух, вода, здания и прочее. Город находился под угрозой, потому что фон в Каньоне Дьявола повысился. Это означало, что в реакторе ликвидированной АЭС что-то происходит, либо же отходы, которые утилизировали в Сибири остались на территории Соединенных Штатов Америки. При более детальном изучении, когда велся опрос людей, некогда работавших на энергетической атомной станции, выяснилось, что второй вариант не обычная догадка. Люди, которые давали интервью, разумеется, просили не раскрывать их личностей, что грозило для них как федеральным преследованием, так и дальнейшими проблемами. Что же касается Говарда Стерна, то его как будто кто-то шуганул и это произошло после нападения на Джея. С того злополучного дня, когда «Дрэгонфлай» налетела на Ланфорта, Стерн удалил все материалы с камеры и приборов Андреа, начал строго следить за деятельностью девушки и не уставал повторять месяц с лишним, чтоб она оставила это дело и не лезла для ее же благополучия. *** В Каньон Дьявола девушка приехала не только, чтоб увидеть, как Джей и его харлей вновь промчатся по трассе вдоль горного побережья. Сияло яркое солнце. Камни вымытого водой и обточенного ветром каньона отражались багряной краснотой заката. Вечно кровавые хребты земель индейцев наблюдали за изменением земли вокруг вот уже тысячи лет. - Мне нужен материал для сегодняшних новостей, - голос Стерна в наушнике звучал в приказном тоне. – Будешь в прямом эфире. Без глупостей, Андреа, поняла? Окей. У меня информация из мэрии, что Каньон Дьявола намерены облагородить. Эко-сити Сант Луиса. Поговори с местными жителями, что их переселят в Ошено. Там сейчас перестраивают район. Многоэтажки. Школы. Больницы. Освети эту информацию, что местные получат достойную жизнь. Улыбки, радость, детский смех – вот что мне нужно. Закруглись до 14:00 и уезжай оттуда. У меня для тебя будет еще одно задание. Так что не задерживайся. Ты мне нужна как можно скорее. Перед включением тебе позвонят из студии. Не пропусти. И еще раз. Без шуток. Все. До связи. *** - Спасибо, что согласились нам помочь, Джей, - мужчина пожал руку байкеру. - Господь послал его нам, - наставительно произнес священник. – Пути его неисповедимы. - Да… - кивнул староста, стараясь не выражать скепсиса на счет слов Серджио, хотя заминка отчетливо отразилась на лице бородатого калифорнийца. – Они постоянно звонят, отключают нас от сети электропитания, а вы знаете, как дороги нынче энергоблоки. Без пресной воды очень тяжело. И эти постоянные налеты и запугивания. Радует только, что не прилетает напавший на вас вертолет. У нас дети и женщины. Все очень нервничают и напуганы. Если вы с Сайнс, она очень хорошая девчушка, - староста бросил взгляд на стоящую чуть в стороне журналистку, говорящую по хэндсфри, - донесете нашу беду до мира, думаю, это остановит их, - в словах Джека не было уверенности кто конкретно отравляет жизнь людям в Каньоне Дьявола. – У меня есть дальний родственник в городе. Он говорил, что видел эту проклятую вертушку вблизи Обиспо Вилладж. Часто там летает. Вероятно, стоит туда подъехать посмотреть, но осторожно. Они думают, что вы мертвы, а ящик сломан. И пусть до последнего момента так думают. *** Никто не подозревал, что по Дьябло-Каньон Роуд движется тяжелая техника. Но еще меньше людей предполагали, что за новость принесет одинокий вестник, поднимающий пыль по трейлерному городу, заставляя людей оглядываться и смотреть ему в след.
-
Ура, ура! Как славно)
-
Шикарная завязка сюжета!
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- Сжечь, значит, да? - Силлер вздохнул. - Ну, сжечь, так сжечь! Я что, я не в претензии, почему бы, ух, и не сжечь? "Это всё иллюзия, мерзкая и лживая иллюзия", - твердил он себе, вглядываясь на мирно скачущих зверушек, - "ты же сам чувствуешь, даже солнечный свет тут гнилой!" Он закрыл глаза. Да, солнечный свет на поляне и тот был не такой, как за пределами леса - безжизненный, искусственный, обманчиво-блестящий, как блестят стеклянные камешки в украшениях торгашей, выдающих никчёмный мусор за редкие драгоценные камни. Силлеру такой свет не нравился, да и у любого хальмита по спине была бы дрожь от такого места и такого солнца. Силлер и представить себе даже не мог, чем могло являться "то, что внутри", и старался не пытаться представлять это - отчего-то ему казалось, что известная поговорка "меньше знаешь - крепче спишь" как никогда подходит к данному явлению. Лучше - просто сжечь ко всем демонам, как справедливо заметила Агела. Когда хальмит, уже собравшись с духом, открыл глаза, картина никоим образом не изменилась. Рядом всё скакал тот заяц, Силлер лишь ещё раз окинул взглядом обречённую землю, снова вздохнул и принялся колдовать. О колдовстве хальмитов надо сказать отдельное слово - от всех магов они отличаются тем, что неспособны аккумулировать энергию, с помощью которой, собственно, и происходит волшебство, а управляют энергией вокруг себя. Потому они и могут колдовать лишь днём, и сила их заклинаний не зависит от таланта, а лишь от приобретённых умений и способностей к самообучению. Источник их силы - испепеляющее дневное светило, способное дать столько энергии, сколько потребуется, хоть вздумай хальмит ещё одно светило зажечь. Другое дело, что управлять таким потоком энергии не хватило бы концентрации ни у кого вообще. Силлер раскинул руки в стороны и поднял лицо кверху, будто старался обхватить небо. Воздух на поляне стремительно нагревался, постепенно сгущаясь и превращаясь в чистое и очищающее пламя. Пламя жгло, испепеляло, превращая мгновенно в золу абсолютно всё на поляне. Небольшой штрих к заклинанию - и столп огня с силой и с гудением врезался в землю и пошёл вглубь. Это давалось тяжеловато. Силлер, на какое-то время будто сам превратившись в посланный собой огонь, чувствовал, как с силой прорывается сквозь слои гнилой земли, и с каждым сантиметром становилось всё труднее. Земля всё более была насыщена костями разных животных - а может, и людей, в настолько подробно он рассматривать свою цель через заклинание всё же не мог. А находящиеся вдали люди могли видеть очень красивую картину. - Глубоко вообще жарить-то? Я начинаю уставать, это довольно крупный поток энергии... Я, конечно, могу и больше и лучше устроить, но мне, во-первых, надо строго сдерживать это в рамках поляны, а во-вторых, перенапрягаться в начале путешествия мне не улыбается. Фактически, конечно, со мной ничего не случится, но... вы пробовали не спать двое суток? Кроме сильного расстройства внимания, сонливости и усталости вы, собственно, другого дискомфорта не испытаете, но то, что есть, будет весьма и очень неприятно, - ровным голосом, будто он не контролировал гигантский столп огня, падающего с небес, а, скажем, нарезал хлеб.
|
|
|
|
|
|
— Итак, вот мой шанс, — вслух рассуждала Ринд. Как бывало уже не раз, она решила попытаться вернуть себе гордость семьи и найти себе товарищей для доблестных подвигов и великих свершений. К тому же у неё до сих пор было туго с поисками драконов, каждый раз её отправляли в разных направлениях, так что пока она не встретила ни одного. Всякий раз, возвращаясь мыслями к своему долгу, она направлялась в эту таверну, рядом с которой когда-то начала в этом мире свои приключения. Будучи в какой-то степени суеверной, она рассчитывала что уж на этот раз ей должно повезти. Её мысли то и дело переносились в страну фантазий и грёз, где она видела вокруг себя верных друзей, настоящих героев, готовых вступиться за любого несправедливо обиженного и раскроить череп всякому злу. Увы, реальность не отвечала ожиданиям ни в каком разрезе и заставляла мечты трещать по швам. Большинству приключенцев, по наблюдениям Ринд, были интересны лишь деньги, сытный ужин и собственная шкура, а совершение добрых дел обычно вообще не предполагалось сюжетом. Ничего нового она увидеть не ожидала, но чувствовала, что обязана испытать судьбу вновь. — Хм... — нос почувствовал нечто странное, аромат утра и росы перебивался запахом палёной шерсти, костра и дыма. Всплыв на поверхность из мира грёз, Ринд наконец обратила внимание на зарево пожара и густое, всё разрастающееся облако дыма, поднимающееся за рекой. Теперь Ринд услышала и голоса, доносившиеся оттуда, а так же плеск воды из реки. Она напряглась, дрожь прошлась по телу, а мышцы начали свой неумолимый рост. Ринд запрокинула голову и издала сдавленный хрип, опускаясь на колени. Магия магией, но превращения такого рода в её мире никогда не совершались мгновенно и безболезненно, максимум что можно было ожидать от волшебства, так это то, что одежда и имущество, бывшие с тобой, не пострадают, хотя и не понятно где будут существовать, пока ты находишься в новом облике. Это похоже на стремительное обращение веков эволюции вспять, с оговоркой на вид. Принято было считать, что человекообразные произошли от приматов: строение костей, мышц, голосовых связок... Тут же твои суставы не просто уменьшаются в размерах, а выходят из привычных «пазов» и выворачиваются в противоположную сторону, одни кости пытаются расти, а другие стремительно укорачиваются, за ними не поспевают мышцы, и в промежуточных стадиях обращения ты становишься мало на что похож. Хотя время потраченное на изменение облика не так уж велико, но случайный прохожий, запечатлевший это зрелище в памяти, врятли сможет отделаться от него в своих снах в ближайшие пару лет. Волчица поднялась с земли и встряхнулась. Нос открыл перед ней новую картину мира, в которой на чёрно-белом фоне травы, земли и деревьев яркими сгустками цвета вились и смешивались сотни и тысячи запахов. Ринд рванулась вперёд, следуя за густой сине-чёрной линией дыма. Радовало в первую очередь то, что запаха смерти здесь ещё не было, хотя витали страхи, агрессия и даже примесь ненависти. В два счёта волчица пересекла поле, отделявшее её от реки, и в туче брызг нырнула в холодную воду. Активно загребая лапами, она устремилась на другой берег, стараясь не обращать внимание на странности, творящиеся вокруг, а уж тем более на необычных личностей, которые уже успели спасти себя сами. Поскальзываясь на глинистом берегу и путаясь в осоке, Ринд взобралась на берег и сходу, не думая рванула в образовавшийся в таверне проём. В ту же секунду перед её мордой мелькнуло нечто пушистое и взъерошенное. Ринд замерла, следя за траекторией полёта новообразовавшейся кометы, плавная цвета охры дуга, оставленная запахом пролетавшего объекта, врезалась в воду позади неё. «Раз... — начала отсчёт до всплытия Ринд, — два... — вода схлопнулась, образуя волны, — три... — рябь воды унялась, пузырьки перестали появляться на поверхности, — ну вот же святая воля богов, — выругалась волчица.» Резкий разворот и повторное погружение в мутную реку. Нос стал бесполезен, и при попытке вдоха, тут же заполнился водой. Ринд всплыла вверх и несколько раз фыркнула, в попытке избавиться от неприятного ощущения. Она набрала воздуха и снова нырнула. Вода скрадывала запахи, свет и звуки, было чрезвычайно тяжело хоть что-то увидеть. Лапы упёрлись в илистое дно, продолжая зачёрпывать воду, теперь уже вместе с песком, продвигаясь на ощупь, Ринд надеялась на то что виденный ей комок опалённой шерсти не снесло слишком далеко по течению. Ещё немного и воздух начал драть лёгкие. «Где же? Где?».
|
|
|
|
|
Ответ таверного несколько расстроил Дарена. Хотя Нейтон вовсе был не обязан заходить сюда и напиваться до синих чертей, но вор был бы не против, если бы волшебник так и делал. Тогда его было бы определенно проще найти. Тем временем, в таверну прибывал народ. Сначала Дарен держался стоически. Затем его глаза стали постепенно округляться, когда взгляд вора то и дело натыкался на здешних постояльцев. Почти все сразу же брали комнату, а Дарену оставалось только жрать свою похлебку и делать вид, что он тоже "из своих". Но, мало ли, утешал себя вор, может быть, у них тут все так ходят... края то чужие... но когда в таверну вошел тушкан, оказавшийся бардом, игравшим на удивление недурно, Дарен вылупился на него огромными, как блюдца, глазами, отвернулся, и с выражением полнейшего равнодушия уставился в свою, уже опустевшую тарелку, пару раз бессмысленно звякнув ложкой по пустой миске. Дарен был в состоянии глубочайшего шока. - Эй, Лоуран, ну не будь жмотом, ты же меня столько знаешь… Я потом деньги отдам! – донесся вдруг до вора хриплый старческий голос. - Иди отсюда, Стив. Будут деньги, получишь свою выпивку. Старик что-то пробурчал. Дарен искоса оглядел его, ожидая увидеть на голове рога или нечто вроде того. Но все, слава Истинным Богам, было нормально, по человечески, и это несколько успокоило вора. Однако, Стив заметил брошенный на него взгляд и тут же направился к Дарену, причитая во весь голос: - Сэр, сэр, не найдется ли у вас монетки для старого путника? - Я не занимаюсь благотворительностью, - буркнул Дарен, постепенно приходя в себя. - А слухи? – заартачился старик. – Слухи вас интересуют, сэр? Я много чего повидал! Подумав немного, вор хлопнул по свободному месту рядом с собой. - Садись. Если будет что интересное, то я в долгу не останусь. - Говорят, тьмааа приближается! – пафосно начал Стив. – Черные корабли вновь появились и каждый, кто слышит о их приближении, впадает в страх… - Следующий, - буркнул вор. - Погоди-погоди! – поспешно замахал руками старик. – Я ведь правду говорю! - Тьма надвигается? – сварливо уточнил Дарен. – Может быть, еще и конец света приплетешь? Да кто угодно мог ходить под черными парусами. Те же пираты… Стив вдруг как-то странно притих. Пару секунду он молча смотрел перед собой, словно видел нечто давно забытое. - Только самые отчаянные пираты осмелятся на это, сэр. Дурная примета. Дарен вспомнил, как мать предупреждала его остерегаться черных кораблей. - Они ведь уже появлялись однажды, сэр. Тут, в Дорге. Показались вблизи города Шеми, это на юге… Говорят, они набирали наемников. Мертвые воины вышли на берег вслед за командой черных кораблей. Принявшим их предложение они обещали награду, отказавшим же – наказание, о котором никто не захочет услышать, - в голосе старика появились задумчивые нотки. - Говорят, что были среди Циннагаров и люди… - Ну, значит, они не так уж сильно отличаются от нас, - философски заметил вор. - Но были и те, кого невозможно описать словами. Те, кто выжил, говорили о мужчине, и женщине, девушке, и ребенке, о тьме… и все это было одно создание, одно существо. Словно никто не мог довериться собственным глазам. Дарен покачал головой. - Похоже на сказку. - Это правда, сэр! – оскорбленно заявил старик. – И вот тому доказательство. Сразу после их отбытия, в городе вспыхнула чума. То была неведомая, неостановимая болезнь, распространившаяся по всему королевству. Никто не мог от нее скрыться. Никто не мог убежать. Люди гибли тысячами, и каждый слышал смех – то смеялись хозяева черных кораблей. Оба они замолчали. Сказанное требовало осмысления. О таком не соврешь. Странно только, что Дарен так мало об этом знал. Это он и спросил у Стива. Старик в ответ усмехнулся в бороду. - Это было пятьдесят лет назад, сэр. Сомневаюсь, что вы тогда вообще были. Дарен хмуро кивнул, полез в кошелек и бросил старику монету - заслужил. Тот благодарно поймал ее. Стоило лишь отвернуться, как он уже смылся куда-то с кружкой пива в руках. Вечерело. Дарен не планировал оставаться на ночь, но продолжать сейчас путь было явно бессмысленно. Слишком поздно. Да и он устал, чего уж врать. Только вор открыл рот, чтобы попросить себе комнату, как таверный вдруг замахал руками и заорал: - Осторожно! Дарен медленно обернулся. Его цепкий взгляд заметил шевеление возле тушкана, словно кто-то хотел скрыться в тени, но не смог. Вор отвернулся. Меньше всего ему хотелось встревать в местные разборки. Постучав по прилавку серебряником, Дарен постарался привлечь внимание Лоурана. - Комната еще осталась? – спросил он.
|
Пожухлые пучки трав и увядших, от пронизывающего дыхания поздней осени, цветов, вольно-растущие вдоль обочины тракта, под порывами лёгкого ветра, тихо пели о чём-то, одним им ведомым. Гуляка-ветер трепал их «прически», легко, и даже нежно, как бы говоря им: «Ничего, ничего, будет вам ещё весна!». На землю уже ложился вечерний сумрак, когда в небе возникла тёмная точка, увеличившаяся до существа, с частыми, но бесшумными взмахами пепельно-серых крыл. Существо двигалось «неровно»: вверх-вниз, вправо-влево, но всегда вперёд, уверенно двигаясь на свет таверны, и… вдруг, исчезло в четырехпалой мохнатой лапке Тигги Туга! Ташгун не собирался убивать, или причинять зла ночному мотыльку, наоборот, погладив того пальцем, он бережно убрал его в рюкзачок: где мотыльку (во время не уснувшему на зиму) было теплее, чем на воздухе. Прыжок, и Тигги, почти бесшумно(лишь тыквы-погремушки отозвались тихим шелестом), двинулся вперед, к уже видневшейся таверне – «островку» домашних уюта и горячего ужина. Ешё прыжок, и тихое «тщи-тщи», ещё один – «тщи-тщи», и ещё – Тигги набрал темп, и его «старинный друг»-посох из «тминного корня», нисколько не мешал Тигги Тугу «играть» в догонялки с ветром… и вот уже Туг, входит в знакомую дверь… Входная дверь в холле таверны приотворилась, и на пороге появился... скрюченная палка, со свисающими с неё овощами?!О_о Да, именно так выглядело, для тех, кто привык смотреть на верхнюю половину дверного проёма, появление низкорослого Тугги, - лишь найдя некое "несоответствие" в "посетителе", взгляд опускался ниже, непосредственно на вошедшего. Войдя, Тугги Туг обнюхивается, осматривается – полна горница посетителей, впрочем, как и в тот раз. Вот юноша бледный, со взором горящим, вот «лев» устроился возле камина, и даже «то, что невидно» - тоже было здесь. «Зверёк» осмотрелся, и двинулся к барной стойке, за которой, владелец заведения протирал кружку, и с какими-то смешанными чувствами изумления и дежавю во взгляде, смотрел на Туга: - Да благославят духи дорог тебя и дом твой, Лоуран – сказал Тугги Туг…
|
-
это... мило Х)) ми-ми-мяшности мало, считаю. MOOOAR!
Не забудь взять купальник, – Парень ободряюще улыбнулся и положил свою руку на руку Эсперансы. - Тебе только это и надо! - возмутилась Эсперанса и залепила пощечину обиженной женщины. Потом приласкалась, но все равно считала себя правой.
-
Как славно)
-
хоть у кого-то солнце, море, песок... )
|
|
|
|
Краткое равновесие установившееся в перестрелке, мгновенно разрушилось когда Бигфут взялся за дело в серьез. То-ли боль подстегнула рефлексы, то-ли просто стрелять в лицо было проще чем пытаться сместить перекрестье виртуального прицела с вражьими цепкими конечностями размахивающими стволами, но обе пули попали куда надо. Прикрывающего, наверное, еще можно было спасти, правда, при условии, что реанимационная машина стояла-бы прям под окнами, а вот негр получил пулю в глаз, и цветочком раскрывшийся снаряд прошел сквозь всю голову, выйдя из затылка вперемешку с мозгами и кусками кремния в ней же упакованного.
Этажом ниже ситуация повторилась почти в точности, отошедший в сторону и так не вовремя развернувшийся спиной гость, поймал затылком пулю и упал лицом в пол как мешок с опилками, не меняя позы и не размахивая руками. Шел, и упал, и все. Бернард тем временем принялся собирать вещи, и надо сказать, что со стороны это смотрелось тоже странновато. Хотя вряд ли в такой момент наёмница обратила бы на это внимание. У самого же Бернарда все это вызывало стойкое ощущение дежавю, особенно сбор рюкзака, как будто в школу с ним ходил. Хотя, вспоминалось что и в школу тоже, и на рынок в махонький квартал с китайской общиной, и к арабам, и на сто шестьдесят первый этаж многоэтажного элитного отеля, и в метро, и куда только не ходил. Револьвер по-быстрому в рюкзак упаковал, патроны, диск, баллончики armor saver’а так и не выпитые. Карточки и чипы там и валялись, в общем, недолго сборы заняли.
Встреченный Кимом незваный гость действовал быстро, но неосмотрительно, поэтому чуть только Ким сместился в сторону, совсем уже забившись в создаваемый дверью угол, как гость просто пробежал мимо и кинулся к балкону… но нет, не прыгать, а повторять подвиги Спарка и лезть наверх. До крыши там было лезть еще порядочно, хотя, как заметил Спарк, пока лазил там сам, были неплохие шансы добраться до лестницы, если попробовать пройти по выступу стены и карнизам.
– Фух, блять. – Говоривший ранее с Вильямом парень выдохнул и, зажав руку, подошел к перильцам, глянув вниз. Никто из прибывших людей не шевелился. – Джимми, съебуем отсюда! – К Вильяму обернулся, пожав плечами, – Не знаю даже, благодарить или нет, хер его знает, как бы оно иначе вышло, но если чо, пересечемся еще, в «Темпле» том-же. Надеюсь более мирно. С лестницы протопал Джимми-с-автоматом, на рожу еще более неприятный, чем первый. И потопал вниз, скалясь во всю ширину рта, бурча себе что-то под нос и периодически хихикая. Переговорщик, не сильно задерживаясь, двинулся следом, буркунув непонятно зачем напоследок Вильяму. – Джимми он немного того, но внутри добрый, гарантирую.
|
Фронвин вздохнул.
- Я бы поставил жизнь сенатора под риск осознанно, если бы повез её по любому маршруту. Вы хотели бы, чтобы я погнал её по дороге, где точно засекли силы противника и нет никакой гарантии, что там нет еще действующих групп? Единственный выход был оставить её торчать на в космопорте до утра, пока мы не прочешем город. Так что не надо вот этих штучек, мне еще предстоит головомойка от начальства. Честно говоря, как лица, отвечающие за безопасность сенатора Адаен, вы должны понимать, что сам по себе визит на Роамни - это уже риск для её здоровья. Обстановка на планете очень тяжелая, гибель члена Сената Республики - ровно то, что надо для подрывных элементов на планете и за её пределами, чтобы разжечь тут огонь по-серьезному. Это было первое нападение, но я уверен, что оно будем не последним. Так что готовьтесь. Мы сделаем все возможное, но работают явно профессионалы. У меня есть предчувствие, что это была просто проверка наших возможностей. По поводу поддержки вооруженных сил Республики...это сложный вопрос. С политической точки зрения. Я предлагаю его обсудить вам с моим руководством. Лично я не могу сказать, что абсолютно против. Но это будет...рискованный шаг.
Танау попытался найти в свом датападе какую-то информацию, касательно Фронвина. Он не был достаточно большой шишкой, чтобы для него собирали подробное досье. Данные, которые Гил нашел, скорее всего были взяты из какой-то роамнийской базы данных, вытащенной слайсерами СБР. Да, такой человек действительно работал в службе охраны Верховного Совета. Возраст, место рождения, обычные данные. 42 года. Послужной список неплохой. Служба охраны Верховного Совета - организация с весьма широкими интересами и возможностями. Официально её отдел расследований должен заниматься покушением на высокопоставленных лиц, но на деле может влезть почти во все, что угодно. К информации на Фронвина прилагалась пометка, что он входит в "малый круг", группу, которая занимается особо важными делами. Скорее неформальная группа. В прошлом эти ребята подозревались в преследовании политических оппозиционеров и, возможно, подтасовкой на последних выборах, когда Раум Гессель пришел к власти.
Спидер выехал на дорогу к мосту, ведущему к скале возвышающейся над зелеными волнами. На ней стояло сооружение - скорее башня, чем крепость. Круглая, на широком основании. Здание окружено стеной, вышки, ворота. При подъезде ближе стало видно, что мост выдвижной, и может быть сдвинуть, отрезав это место от суши.
Машина остановилась у ворот, Фронвин предъявил документы. Они проехали внутрь.
Двое агентов выгрузили ни'кто и заволокли внутрь.
Помещения для допроса располагались ниже уровня земли. Камеры - в башне. Никакого лифта не было, только лестницы. Верхняя часть башни отсекалась большим заслоном, отрезая камеры. Никаких окон не было, система вентиляции не позволяла большинству разумных видов пролезть наружу.
В конце концов, они оказались в тускло освещаемом помещении под землей. Ни'кто уложили на металлический стол. Парочка дроидов, хорошо знакомых Даззлу по лазаретам ВАР - ИМ-6 и ДД-13 с многозначительной кличкой "Галактик Чоппер" принялись обрабатывать бластерную рану и приводить его в чувство. Как только ни'кто стал подавать признаки жизни, его подхватили и усадили на металлический стул, сковав руки за спинкой наручниками. Чужак осмотрел своих захватчиков с презрением и явным оттенком грусти, он явно был не рад тому, что остался в живых.
Фронвин в это время раздобыл датапад с данными, которые удалось достать по личности ни'кто. Он подошел с ним к пленному поближе.
- Так. У нас тут сидит Гхарри "Грязный" Чел, охотник за головами, которого в последний раз засекли на Коррелии полтора года назад, где у него были серьезные проблемы с законом. А еще мы знаем, что наниматели нашего приятия Гхарри не поленились начинить взрывчаткой грузовик, который они выдали его группе, чтобы прикончить всех свидетелей, когда операция пошла насмарку. Поэтому сотрудничество с нами - единственный способ спасти твою рогатую задницу. И не притворяйся, что хочешь себя угрохать, потому что у тебя это религиозное. Мы знаем что у тебя был конфликт с культом М'двешуу. В соцопросе на Корусканте пять лет назад ты указал, что ты...кхм...агностик? Вообщем, свалить на фанатизм не прокатит. Ты кого-то боишься, настолько сильно, что готов поджарить себя термодетом. Так что колись, и, может, мы сможем тебя защитить.
Гхарри мрачно глянул на следователя, отвел голову в сторону.
- Нихрена ты не знаешь, слимо. Я уже труп, мне все равно. И баба твоя мягкокожая тоже труп. Можешь ей так и передать. Это все, что ты от меня добьешься.
Фронвин глянул на Танау и Даззла и кивнул головой на задержанного.
-
Агностик!
-
Грязный Гхарри-агностик сделал мой день.
-
+
-
Нихрена ты не знаешь, Джон Сноуслимо
-
За модуль целиком.
-
Мощныс
-
Особенно понравилась "баба мягкокожая")
-
Щас я тебя научу делать короткопосты. А именно, убираем всё, оставляем это: Фронвин вздохнул. Фронвин глянул на Танау и Даззла и кивнул головой на задержанного.
Готово!
По существу ставлю в целом за модуль, интересно читать.
|
|
|
С полицейскими действительно неудобно получилось. Возможно, стоило бы остаться тут и поговорить с ними, ведь не зря он является джедаем-консулом, в конце концов. Однако Гил Танау тоже умеет вести переговоры, и вдобавок, наверняка наделен подходящими полномочиями. И потом, он ведь и в самом деле ранен. Осторожно ощупывая ожог и прикидывая, как лучше всего ликвидировать его последствия, "генерал Эмзан" погасил голубое лезвие своего шото и направился обратно к спидеру. Только его новообретенное внутреннее спокойствие позволило ему не поморщиться, услышав это обращение. Орден джедаев не должен был вступать в войну. И уж тем более джедаи не должны быть генералами и командовать армиями. Позиция генерала подразумевает принятие разных решений, в том числе и таких, которые не сочетаются со следованием светлой стороне Силы и поддержанию мира в собственной душе. Это опасный путь, и каждый заплутавший на нем джедай может стать для Республики опасностью не меньшей, чем темный лорд Дуку и его злополучные ученики. Фере остро осознавал, что это не меньше, чем к другим, относится и к нему самому. Тем не менее, он не мог отказаться от своих задач. Долг перед Республикой, которую его орден поклялся защищать, и перед её гражданами взывал к нему, и множеству разумных существ на множестве планет требовалась помощь джедаев. А их с каждым днем войны становилось все меньше и меньше. Безумие, в котором Галактика пожирает сама себя.
Ранение, полученное им, оказалось неопасным. Если бы оно было нанесено кому-либо ещё, то Эмзан бы вылечил его с помощью Силы, но нельзя передать собственную жизненную энергию самому себе. Роба, к сожалению, пострадала заметно серьезней. Прожженная бластером дырка оказалась слишком велика, что бы её просто заштопать, и, очевидно, придется ставить заплату. Джедай с заплатой на робе может выглядеть не слишком серьезно. Возможно, придется попросить местных об услуге.
Пассажиры спидера - те, кто из него не вылазили - кажется, не слишком пострадали. Сенатор была, судя по ощущениям, в полном порядке, равно как водитель и представитель местного Совета. О состоянии дроида ему было трудно что-то сказать - дроиды, увы, не самые четкие объекты для наблюдения Силой. Но он вроде бы вел себя уверено. А вот клон, Альфа-43, кажется, получил небольшое ранение. Сперва Фере вообще не чувствовал клонов силой и таким образом, совершенно не видел их, что его немного шокировало, но теперь он все-таки преодолел эту проблему, хотя для этого понадобилось какое-то время.
- Госпожа Адаен, господин Ниасс. Все в полном порядке. Полагаю, мы вскоре продолжим свой путь, - он постарался ободрить пассажиров, хлопнув любезно наполненный кем-то (Эмзан подозревал дроида) стаканчик. Потянувшись к бутылке Силой и налив себе ещё один (одно из высочайших достоинств телекинеза), Фере повернулся к "Амону": - Вы, кажется, ранены. Не шевелитесь, - джедай положил руку на клона и почувствовал, как к тому перетекает его энергия.
Похоже, ему понадобится и третий стаканчик.
|
Гиллорн Танау никогда не любил личные корабли, предпочитая незаметно прибывать на планеты обычным пассажиром на лайнерах или вместе с беженцами. В каюте "Клэрити" было астрономически скучно, то что отец называл "голосом корабля" - смесь гула корабельных систем вентиляции, отдалённого отзвука работы двигателей и реактора, эхо от перемещений экипажа по палубам - всё это напрочь заглушало внутренний голос умбаранина, лишая его возможности вздремнуть. Скорее от желания занять себя чем-то, нежели из необходимости, Гил перечитывал раз за разом сводки и донесения, пытаясь представить обстановку на планете. Впрочем, тут много читать не нужно было, что бы понять: политический климат на планете ужасный. Да и не только политический. В такой обстановке Гил не пожелал бы работать никому из своих коллег... никому, кроме пожалуй, агента Флеммона. Своего коллеги, соперника и личного врага ещё с курсов переподготовки для Кризисного Отдела. Но это ничего. Перспектива получить повышение, новый кабинет и подчинённых (и в особенности - злосчастного Флеммона, чтобы отправить его в какую-нибудь дыру, где он обязательно сгниёт) затмевала любые неприятные чувства к этой планете, или Нозарианцам. Гил даже и не заметил, когда корабль коснулся земли, и объявили о посадке. Пора спускаться.
Помпезные приёмы Гиллорн Танау не любил пожалуй даже больше, чем личные корабли. И не потому, что боялся своего весьма необычного, по меркам людей, и запоминающегося внешнего вида. Сейчас всё внимание приковано к сенатору Адаен, а она то как раз из тех, кто рождён что-бы приковывать к себе чужое внимание. Внешность и особенности её "свиты" довольно быстро сотрутся из общественной памяти, точно также как стираются на ветру камни в горах и пустынях Роамни 3. Гил не любил подобного рода приёмы ещё со времён работы в отделе по борьбе с терроризмом, потому-что такие мероприятия - натуральный магнит для терактов и покушений. Взять вот то-же широко известное покушение на сенатора Амидалу незадолго до начала войны. И хотя, в то что сейчас бомбу заложат прямо под "Клэрити" Гил не верил, однако что стоит кому-нибудь заминировать лэндспидер? Посадить снайпера на крышу? Бросить гранату из толпы? Спускаясь по трапу с дежурно-мрачным выражением лица, Гил то и дело проклинал в уме начальство, которое поскупилось доставить его на планету отдельным рейсом, за пару дней до прибытия зелтронки. Много времени ведь не надо, он бы успел провести всю подготовительную работу, обследовать космопорт, лично проконтролировать всё. Оставалось только надеется, что кто-то из уже работающих на планете коллег по Бюро уже всю эту работу проделал - в местных полицейских никакой веры не было.
Поэтому, когда спидер тронулся, а ни взрыва ни бластерных выстрелов не последовало - Гил облегчённо вздохнул. Сидя на заднем кресле спидера, умбаринин откинулся на спинку и расслабился, разглядывая городские пейзажи за окном. В голове всплывали какие-то расплывчатые воспоминания, оставшиеся с раннего детства, похожие на эти уютные пейзажи за окном спидера. Погрузившись в себя, Гил как-то упустил момент, когда дома за окном стали напоминать о нижних уровнях Корусканта. Разговоры между водителем и этим Ниассом не предвещали ничего хорошего. Рука как-то незаметно прошлась по кобуре родного DL-44 на поясе, погладила кожу вдоль рукояти. Глаза забегали от возмущённой рожи "члена Верховного Совета", до сенаторши и сидевших рядом ARCов.
- Знали бы вы, какое нехорошее у меня предчувствие, господин Ниасс.
|
Тук. Тук-тук. Тук-тук. Тикает сердце в тишине, хорошо смазанный часовой механизм будто. Темнота рождает в мыслях образы. Воспоминания из детства мокроносого родом или игра воображения, я не знаю. Просто образы. Смутные, мимолетные. Темное помещение. Мягкая постель. Полночь. Пора спать уж. А мне не спится. Сердце точно так же стучит, как сейчас. Перевозбудился за день, хочется продолжить интересную игру, а внезапно ночь наступила. Значит, надо спать. Глаза закрыты. Но слуху темнота безразлична. Я слышу тиканье часов. Тик-так… тик-так… старинные часы на стене, с маятником. Раз в неделю смазывают механизм, он стар и нуждается в постоянном уходе. Это необходимо, чтобы часы работали. Чтобы тикали ночью, лаская мой слух, убаюкивая… говоря, что всё хорошо… ведь часы тикают. А пока часы тикают, жизнь идет. Время продолжает свой ход. И мое сердце им вторит, стучит, тикает. Значит, я живу. Жив пока что.
И пока я жив, я буду бороться за свою жизнь. Кто бы ни был убийцей. Чье бы костяное жало ни терзало тело товарища, смутно знакомого, теперь уже мертвого. Скрежечет, тварь. Если оно появится. Вгрызусь ему в глотку, пока есть зубы. Выцарапаю ногтями его глаза, пока ногти на месте. Набью его пасть шоколадным дерьмом из своих карманов. Пусть подавится. А если оно имеет маскулинные половые признаки, то… будет шанс выиграть немного времени. Оружие бы.
Чуть с Лаурой не столкнулся у решетки. Послушала. Поняла. Умница. Кто она такая, мне плевать. Сейчас важно, что мы на одной стороне. И выживать должны вместе. Выжить. Спастись любой ценой. Может быть, мы не одни в этом месте и найдем других людей. Тогда наши шансы повысятся. Пока что шанс умереть один к двум. Был один к трем, пока третий не сдох.
Так, не думать о смерти. Всегда успеется. Люк нащупываю руками. Пальцы дрожат, это понятно. Страшно, мать твою. Решетка наощупь хлипкой кажется. Раз дернуть, другой – вылетит. Шуму наделает, но его никак не избежать. И жарко, и холодно сразу. Так всегда бывает, когда страшно. Бросает в жар, а тело колотит. Хорошо, что я не один. Хорошо, что рядом Воксмер Лаура. Она – моя совесть сейчас. Моя сила воли держится благодаря ей, цепляется за нее. Когда отвечаешь не только за свою жизнь… а за чью-то еще, страх уступает место решимости.
Пальцы наши встретились. Соприкоснулись. Словно бы взаимным доверием обменялись в краткий миг. Теперь дело за малым. Продеть пальцы в отверстия решетки. Одному или вместе, если места двоим хватает. И дернуть. Что есть силы. На раз-два-три. Потом еще раз. - Раз… два… три, - шепчу еле слышно, но она рядом, услышит. И – рывок. – Раз… два… три… - снова рывок. А дальше отставить сорванную решетку, помочь ей забраться в шахту, затолкать ее туда и самому следом забраться. И – вперед. Как можно дальше отсюда. Уносим свои ноги и то, что к ним прилагается. Дальше… дальше…
|
|
|
|
|
|
|
|
Сотти зашел в лавку сразу за Лотаром. Почему? Да потому что маленькому гному не просто поспевать за гигантскими шагами спутников, легко его обогнавших. Войдя внутрь, Сотти встряхнулся, чтобы не залить водой пол, и сразу направился не к прилавку, а к выставленному на витринах товару. Он справедливо рассудил, что решать вопрос о найме будут те, кто вошел первым. Обойдя протестующую уборщицу Марту, гном стал рассматривать то, что предлагал хозяин лавки своим клиентам. Разнообразные табакерки, мешочки, курительные трубки и другая мелочь приятно удивили его, хоть он совсем не любил дышать дымом. Вопреки желанию Сотти в голове вертелись всевозможные схемы курительных машин, табакозасыпательных устройств, механизированные табакерки и трубки со встроенной системой подачи курительной смеси. Встряхнув головой, он прогнал наваждение и, оторвавшись от созерцания табачных причиндалов, подошел к спутникам, которые говорили с Фрасом Сиаби. - Так так так, - поцокал языком гном, оглядывая торговца с ног до головы, выходя перед магом и не обращая внимания на те слова, которые он только что сказал. – Значит вот как выглядит наш наниматель Фрас Сиаби. Если вы конечно Фрас Сиаби, тот самый Фрас Сиаби, который оставил пергамент на той доске объявлений, которая увенчана гербом Лордерона, то приятно познакомиться, - гном, как и при знакомстве с Крисом, забыл назвать свое имя. - А если вы точно Фрас Сиаби, значит, знаете, зачем мы пришли. Теперь осталось поделиться этим знанием с нами, ведь если вы могли заметить, то мы сами, еще пока не знаем, зачем пришли сюда, - наконец Сотти понял, что ему мешало нормально видеть, и смахнул с линз остатки дождя и посмотрел на Фраса в ожидании ответа. – И будьте добры, продайте мне одну из ваших замечательных табакерок, не могу, знаете ли, удержаться от соблазна.
|
Леший знаками, быстро и четко показал кто и за кем пойдет в колонне. Спорить никто не стал, во-первых не было времени, во-вторых он все таки командир ну и в-третьих Егерь уже почти зашел за следующий буерак.
Группа легкой трусцой догнала Егеря. Леший старался идти след в след, попутно оглядывая окрестности на предмет опасности. После него двигал Студент, так же смотрящий, кажется во все стороны. За ним аккуратно держа винтовку топал Призрак, дальше Идунн, Душа, и Мелкий замыкал. Он достаточно часто оборачивался, и вообще больше следил не за путем группы, как за опасностью, которая могла мгновенно появиться с тыла.
Со стороны блокпоста, выстрелы стали более хаотичными и разрозненными. Уверенности это не прибавляло. Егерь ускорился и перешел с трусцы на быстрый бег. Казалось он бежит не по траве, а по дорожке стадиона. Группа за ним, скорее всего из-за непривычки бега строем, поспевала не особо, а проводник только и делал, что доставал болты и метал их далеко вперед, куда собирался ступить. Благо аномалий вблизи не попалось. - Давайте! Еще немного - послышался голос Егеря. Впереди был аномальный лес. Аномальным его прозвали не только потому, что ближе к его центру он просто кишел аномалиями. Основная аномальность заключалось в его структуре. Дерево было крепко: топором не срубить, огнеметом не сжечь. Ветвей было раз в 5 больше чем на обычных деревьях, и на них в столько же раз больше листьев, оранжевато-темного оттенка. Листвы было настолько много, что в некоторых особо густых местах она могла полностью гасить солнечный свет. Лесок же перед ними был не большой, но выглядел он жутковато и сам по себе был немного темен.
Проводник забежал в лес первым и немного замедлился, но все равно двигался достаточно быстро, рука на автомате встала в щуп. В несколько ловких движений он обошел пару широких стволов и взобрался на небольшую кочку, дожидаясь группу. Громко дыша, он пытался вслушаться и, черт возьми, уже не слышал никаких выстрелов с блокпоста.
Додумать свои мысли в процессе ожидания он не успел. Его взор лишь уследил быстро мелькающие тени меж стволов. Его глаза расширились и только он хотел перехватить АК в боевую хватку, и предупредить остальных, как что-то мощно толкнуло его в сторону, резко валя на бок. Егерь успел лишь схватить автомат за цевье и приклад и выставить на согнутых руках перед собой. Лай и рык наполнил лес. Перед Егерем в десятках сантиметров рычал и пытался его разорвать самый настоящий Чернобыльский пес. С огромными острыми зубами, длинными острыми когтями, массивным телом, и мощными лапами. Лишь автомат сдерживал пса. Дай он проводнику распрямить руки и он выдержал бы с пол тонны нагрузки, такова уж физиология, но пёс в лютой ярости лишь налегал на сталкера. Повсюду замелькали тени, рык и скрежет лап приближался и доносился отовсюду.
Первым подоспел Студент. Внезапно появившись из-за кочки, резким и мощным движением, он пнул пса в самый центр его тяжести. Пёс явно не ожидал резкой атаки с боку и, своевременно, не перенес свой вес тела, из-за чего и сделав несколько кувырков боком, стал быстро подниматься. Уши заложило. Егерь в момент приподнялся и перехватив свой АК-74, дал длинную очередь по псу. Из шеи и груди вылетали ошметки, пес жалобно и звонко, предсмертно заскулил, и рухнув на землю, так и не смог подняться. Вокруг быстро растекалась лужа крови. Егерь с секунду продолжал лежать на земле смотря на подыхающего пса и на Студента. Рука проводника знакома легла, на нагрудный карман со Стечкиным и вынув его, Стечкин полетел навесом в сторону безоружного Студента.
Из-за аномального леса, группа немного раздробилась, и потеряла строй. Почти сразу подскачил Леший и со спокойным выражением лица, прильнувши к своему АК, стал грамотно удерживать достаточно большой сектор за спинами стаклеров. Поднимаясь Егерь заметил Призрака, который четко, на опережение стрелял по псам мелькающими между деревьев, но они лишь сбивались с курса уходили из под удара, и немного поскулив заходя на новый заход, снова возвращались в авангард. Идунн шла рядом с ним держа свой пистолет наготове, но стреляла она лишь в те цели, в которые наверняка могла попасть. Так Идунн, разрядив с пол магазина, вместе с Призраком почти добрались до Егеря со студентом. Где-то совсем рядом слышались хлопки винтореза. Мелкие пули, поражали собак во всех смыслах своим обилием, и ни один чернобыльский пес не мог устоять перед штормом пуль. Душа вышла совсем с неожиданной стороны, правее, приходившего в себя Егеря. Откуда-то справа из кустов вылез и Мелкий, который стрелял одинокими патронами не глядя в бесполезную, в данный момент, оптику. На удивление, он даже попадал, а пули калибра 7.62, замечательно громили любую живность в пределах всей планеты. Группа большим чудом, собралась в одном месте.
-
Неплохо, очень даже...
-
Интересно)
|
|
|
|
|
|
|
Призрак задумчиво осматривал конверт, в который раз проходясь взглядом по письму... Еще и еще раз... Короткий текст, бумага пахнущая чернилами и крайне заманчивое предложение. Что же делать? Деньги штука нужная всегда... Всегда... Призрак нервно закурил еще одну сигарету. Адрес давно уже отложился в памяти, также как и текст, но он еще раз пробежался взглядом по письму, в который раз проверяя, не упустил ли он ничего. Слишком странно. Необычно. Почему команда набирается таким путем? Почему случайность? Имеет ли смысл верить такому нанимателю? Пока что это слишком напоминало обыкновенный спам на почтовом ящике. К слову о почтовом ящике...
- Качественные копии часов... - Призраку доставляло некое извращенное удовольствие чтение спама в слух и удаление его... Как жаль, что эти письма не настоящие... Так их можно было бы сжечь. Палец сталкера нажал на левую клавишу мыши, удаляя письмо. Туда же отправились заманчивые предложения с порнографией, также как и было сожжено письмо с объяснением возможности быстрого заработка. У него вся жизнь была сплошной порнографией... И зарабатывать он умел. Со спамом было покончено, других писем не было. Да и откуда? Рассылка с сайтов также не дала ничего интересного... Жаль. Тем временем, час "Ч" приближался.
- И что же мне с тобой делать? - Поинтересовался Призрак у письма. Письмо хранило молчание как партизан и не поддавалось на методы допроса... Яркий свет и ультрафиолетовое излучение оказались бесполезны. Был испробован даже утюг, но письмо молчало, не выдавая ничего, кроме того что Призрак уже знал. В разочаровании, сталкер поднес зажженую зажигалку к письму, позволяя клочку бумаги вспыхнуть веселым желтым пламенем. Он и без того знает куда нужно идти... Холодильник был открыт, и уже открытая бутылка с текилой продолжила излияния в организм Призрака, начатые им уже как неделю назад. Беседы с бутылкой у Призрака были штукой не слишком постоянной, ибо разговаривать с бутылкой есть признак сумасшествия... Но, покажите хотя бы одного полностью вменяемого и адекватного человека! Глоток обжигающей жидкости дал немного ясности мыслям сталкера. Все же подойти стоило, так как вряд ли его заставляли что-то делать. С другой стороны, нет лучше способа заставить человека что-то делать, если он верит что делает это самостоятельно. С третей стороны, Призраку было хотя бы просто любопытно! Его съедало это самое чувство болезненного любопытства, которое испытываешь открыв письмо со спамом. Какая-то предательская часть разума словно шепчет на ухо "А вдруг то что они обещают правда? И ты отказываешься от такого шанса! Посмотри, хотя бы посмотри. Ты же не лох, ты же не попадешься на удочку". В лучшем случае такие действия стоят времени, потраченного на открытие ссылки, в худшем, стоят денег и нервов (когда тебе в комп пролазит вирус). В раздумиях была подожжена еще одна сигарета, и табачный дым заполнял мрачное помещение, где жил сталкер. Призрак вновь открыл сайт, и, закусив зубами фильтр сигареты стал пробивать адресок по карте.
- Решено! - наконец произнес Призрак. Сигарета была отброшена на пол и безжалостно растоптана о ковер, видавший в своей жизни лучшие дни. Камуфляж (более гражданская версия, в которой не стремно гулять по улицам), был одет, на голову одеты темные очки и кепи, метательные ножи спрятаны в разнообразных местах. Если кто из сталкеров предпочитает от местных борзых (если таковые самоубийцы находятся), таскать пистолет, то у Призрака есть не менее эффективные средства. Прогулка была достаточно короткой, благо маршрут Призрак запомнил хорошо... Если не считать одного сотрудника правоохранительных (а на самом деле скорее взяткоохранительных) органов, решившего потрясти типа похожего на сталкера, то все прошло очень даже неплохо. От типа отвязались пригрозив ему бумажной работой и дав ему полтиник, за трудную службу. И вот, пригородный домик, нужный адрес, нужная дверь. Четыре удара...
- Мягкий диван - Кожанный... Настоящий. Мажоры. - Подумал Призрак, до которого начало доходить, что есть маленький шанс, что из одного миллиона спам писем, одно окажется правдивым. Что-же, это было интересно. Больше никого пока не было... Головной убор сталкер снимать не спешил... И очки с глаз тоже. Нечего лицо сильно палить, благо в комнате был не сильным. Вскоре к Призраку присоединились другие типы... Сталкеры общались, что-то обсуждали... Призрак молчал. Слишком незнакомая компашка. Если пойдет с ними, дело другое, а так... Потому, он молчал и примечал интересные вещи для себя.
Задание также оказалось интересным, пусть и не лишенным странностей. Он не торопился задавать вопросы нанимателю, пусть другие начнут говорить вперед. А вопросов у Призрака хватало. Во первых, почему эти ребята не послали своих, более надежных людей? Не потому-ли, что группу левых сталкеров куда проще списать и отправить в расход? Ведь если бы это было крайне важно, то могло бы поручиться кому-то из группировок... Или постоянных отрядов вольных. Да хоть военсталам, однако насчет последних проблемы. Даже если допустить, что информация слишком важная, чтобы она попала в руки группировок или правительства, почему не послать своих людей? Не ясно. Второе, где гарантии, что этого Аркана вообще можно найти? Если он сгинул в аномалии, то его останков можно и не найти. И кто застрахует группу от того, что они не узнают "чего не следовало"? Дело пахло дерьмом. А если что то пахнет дерьмом, и выглядит как дерьмо, то с вероятность в девяносто девять процентов, это и есть дерьмо... Опять же, не ясно, на что надеются эти люди... Слишком много вопросов. Но пока, пусть говорят другие... Призрак скажет свое слово в конце. Если вообще скажет. Двое ребят уже начали задавать вопросы... Вопросы дельные. Пускай. Призрак молчит...
|
Если автосервис и не отличался снаружи от виденных в книжках по истории, то по крайней мере внутри, он был больше похож на маленький автоматизированный завод. Длинное помещение было разбито на целый ряд соединённых друг с другом боксов, в каждом из которых хватило-бы оборудования даже на то, что-бы собрать машину с нуля. Если учесть что где-то в соседнем помещении было слышно, как работают и другие станки, то можно было предположить что при достаточном воображении, можно будет сделать и что-то габаритное. Танк, например. Глобальная автоматизация процессов обработки и даже ремонта, поставила под удар даже таких колоритных людей, как работники автосервиса. Тем, кто хотел работать и дальше, приходилось в срочном порядке обучаться основам работы с современным оборудованием, а впрочем, на их внешний вид и лексикон это не слишком повлияло. Так что периодически была слышна ругань настолько громкая, что перекрывала даже шум работающих механизмов. Процесс снятия кузова с приземистого грузовика был прямо таки насыщен громкими нецензурными комментариями и советами касательно того, как, и главное, каким образом и через какое место производился грузовик и его кузов. В дальнейшем, комментаторы плавно перешли на производителей крана и их родителей, досталось и тому, кто краном управлял, когда плавно едущий кузов едва не сбил одного из рабочих. Впрочем, несмотря на то что на словах всё было совсем ужсно – работа двигалась.
Проходя внутрь, Мартин заметил, что двери на парочке крайних боксов были заперты, но никакие работы там не велись. Среди машин стоящих на стоянке, никаких особо подозрительных не было, встроенная в очки камера быстро подтвердила, что ни одна из машин не числилась в угоне, хотя одна из машин была только после аварии, а владелец второй еще не оплатил штраф. Можно было конечно еще, и покопаться в свалке запчастей, быть может, там бы нашлись куски от разобранного фургончика, но к парочке уже поспешил местный консультант.
Оба копа выглядели не слишком обычно, учитывая бронированную одежду, но и не настолько подозрительно, как если бы были с дробовиками и в касках. Подошедший видимо решил для себя что Эсперанса и Мартин либо частные сыщики, либо копы, но уже не на дежурстве.
– Приветствую вас в нашем замечательном автосервисе! Быть может снаружи он и выглядит не так впечатляюще, но я вас уверяю, что хорошую машину определяют не по качеству краски, а по её двигателю! – Невысокий и довольно плотный парень вовсю высматривал машину посетителей на стоянке, не прекращая, впрочем, болтать. – С вашей машиной мы сможем сделать всё что угодно! – Повернувшись к Ортеге, он улыбнулся, – Хотите, перекрасим и отчистим ваш автомобиль? Не просто розовый, новейшая разработка, к этой краске не липнет грязь и она светится нежно розовым даже под ярким солнцем, а уж ночью сияет как будто это райский экипаж! – Консультант обернулся в сторону Мартина, – А под краску мы сможем поместить бронелисты из невероятно прочного и легкого сплава, он защитит машину от повреждений при столкновениях и даже пуль! Ничуть при этом, не повлияв на динамику! Или, быть может, вашей машине просто нужен ремонт и техобслуживание? За умеренную плату и час времени, ваша машина просто преобразится, станет такой, будто её только спустили с конвеера! Tout sera simplement bien!
|
Следом за Спарком, в комнату зашла еще какая-то молодая женщина, Бернарду незнакомая. Остановилась, направив куцый ствол потрёпанного автомата в сторону последней оставшейся непроверенной в доме комнаты, вроде и в спеца целится, а вроде и мимо, если хорошо присмотреться. Впрочем, ствол на пару сантиметров вправо сместить дело нехитрое, и главное, весьма и весьма быстрое.
Мазнув взглядом по комнате и не обнаружив видимых угроз, Ким, отодвинув очередные банки с пола возле двери, вышел на балкон, подышать свежим, но оттого не менее грязным осенним воздухом, полюбоваться серыми пейзажами окраин и мерцающими вдалеке вышками домов покрупнее и поярче, ну и размяться, и, конечно же, убрать еще пару пивных банок. Вспомнилось почему-то, как корпорат один, рассказывал про свою карьеру. «Кто-то хитрый и удачливый приезжает к своему успеху на лифте, обычные люди поднимаются по лестнице, а я, бл*ть, один такой, как кретин лезу к нему на присосках по стене». Присоски, впрочем, не понадобились, хватило фигурных выступов на стене и открытых, по большей части из-за ветхости и разбитости, балконов. Спустя минуту, или даже меньше, он уже осматривал просторы комнаты седьмого этажа, квартиры, где жил Кейси. На балконе никого не было, в комнатах царила тишина, однако, на стуле прямо напротив балкона, неподвижно сидел небрежно откинувшийся на спинку стула человек в коричневом свитере, всё-бы ничего, но в тепловом диапазоне глазного импланта он был слишком холодным. Труп очевидно, и при более тщательном осмотре это подтвердилось дыркой у него во лбу.
Разговаривающий с Билли парень вроде успокоился, по крайней мере, когда он доставал из пачки предложенную сигарету – руки у него не тряслись. Закурил, щёлкнув серебристым прямоугольником зажигалки с намалёванным на ней разомкнутым в двух местах полукругом, перечёркнутым несколькими линиями.
– Да мы на нервах все последнее время, а завтра край дела доделать, – Хмыкнул, когда Вильям про комнату спросил, – Ты типа смотритель что-ли местный? Тут такое дело, ты смотрю парень не промах. Завтра часам к пяти вечера подойди, в бар «Тэмпл», два квартала отсюда. Кое-чего интересного расскажу, ну и может быть предложение одно будет… у тебя как с работой?
Снизу раздались звуки шагов по лестнице, человека четыре, не меньше. Бегут, очевидно, звучно топоча тяжёлыми ботинками.
– Ну… вот они и пришли. – Парень по-максимуму затянулся сигаретой и выплюну недокуренный остаток, потянулся за пистолетом.
|
|
Ощупывание и охлопывание себя привело к желаемым результатам. Пусть не сумка на мне, но карманы в комбинезоне. Великое множество карманов, как показалось. Целый магазин карманов. Супермаркет карманов. И в этом супермаркете полно непонятной хрени. Шарик какой-то шероховатый, округлый. Металлический по ощущениям. Чешуйки. Что за чешуйки нах? Зачем они мне? А может, я рыба и они мои? Нервно хихикаю, неслышно почти. Да ну бред. Так. А это что? Пара чего-то… в памяти всплыло название: шоколадные батончики. Это уже интересно. С голоду не помирать. И от жажды тоже, в этом пакетике что-то есть. Надеюсь, не водка. Хотя эпично было бы – не вспомню ничего, напьюсь с горя до потери пульса… говорят, клин клином вышибают. Очнусь и вдруг с ясной памятью. Мда. Не о том думаете, товарищ. В нагрудном кармашке нащупал фотокарточку вроде. А в другом – о счастье! – фонарик нашелся. Слава яйцам! Теперь и осмотреться можно. Хоть что-то понять. На других воробьев посмотреть. Достал и включил его. Поводил по сторонам. Тьма пронзительно закричала, взвизгнула, как если бы я к ней в душ заглядывал. Обнажилась передо мной во всей красе жуткой.
Светильник под потолком. Значит, свет должен быть. Но его нет. Проблемы с электричеством? Ладно, потом. Для начала: где я? Какое-то помещение непонятное. На подвал похоже. Или погреб. Вентиляционная шахта навела на мысль, что завод какой-то или склад. Ну да, так и есть. Подсобное помещение. Ярус 2. Панель сенсора обесточена – точно, хана электрике, ремонтник нужен. Может, это я? Вон у меня барахла по карманам сколько. И чешуя даже есть. Может, от воблы осталась. Может, я этой воблой пиво заедал. Или водку. Мы, ремонтники, такие: как хряпнем, так и гаечным ключом куда надо потыкаем. А без этого ну никак. О, нас трое. И все с нашивками. А один и вовсе с каской и в бронежилете. Одна, вернее. Девушка это. Красивая вроде. Хотя, в темноте все они красивые. Девушка перед этим имя свое назвала. Лаура Воксмер. Лаура. Красивое имя. А голос странный какой-то. С трудом говорит будто. Хотя, у самого вряд ли лучше со стороны слышится. Походу, братцы, я – военный. Та-а-ак. Ну, не электрик, и то радует. У электриков зарплаты маленькие.
Темнота вскрикнула снова. На этот раз – не в мыслях моих, а в реальности. Голосом второго мужчины. Луч фонарика метнулся на вскрик. Что с ним? Кровь?! А это что? С противным скрежетом и грюканием, с чавканием мерзостным изнутри плоти человеческой – жало вынырнуло, лезвие костяное. Прощай, Флеймер М. Не жилец ты уже. Тошнота к горлу подступила. Страх мышцы сковал. Не пошевелиться. Молча наблюдать этот кошмар. Кровь… Не люблю кровь. В глазах потемнело. Фонарик тут уже не поможет. Судорожное движение. Луч заметался, как заяц петляет, от лисы убегая. Рвотный рефлекс… Удар. Снова удар. Снова скрежет. В чувства привел шорох шагов приближающихся. Шепот девушки, живой пока что. Ко мне ползет. Приходит понимание, что спасаться надо. От убийцы неизвестного. Кто бы он ни был. Спасаться. Вопросы все – потом. Секунда каждая на счету. Миг промедления – плюс два трупа. А куда бежать? - Стой, - прошептал ей нервно, почти крикнул шепотом. – Туда беги, - нащупал фонариком решетку люка в вентиляционную шахту. Куда еще бежать? Если удастся ее открыть, это – единственный путь к спасению. – Я свет погашу, вдруг его свет привлекает, - предупредил девушку и выключил фонарь. Сам тоже быстро-быстро в сторону люка пробираться стал, сжимая фонарь в руке. Успеть бы.
-
Ох уж эти воробьи, блин :) Бросок так бросок, дядька. В рейтинг тебе этот пост, на память. Чтоб удача и дальше не покидала
-
Как всегда увлекательно)
|
|
Райан грустил. Планета была ужасна, почти настолько же, как и посадка на неё. Постоянные разборки, тёрки и разбирательства. Банды подминающие под себя любой бизнес, даже частный. Впрочем, главное что он, несмотря ни на что, выжил, и даже что-то из себя представлял, раз уж один знакомый, пусть и не близкий, глянув на валяющегося в мастерской «белого волка» намекнул, что если помахать им перед носом у нужных людей, в хорошем смысле, то можно найти занятие лучше чем копание в железках. Лучше. Дурак, лучше и прибыльней, разные вещи. Еще одним поводом для грусти было то, что он отвлекся и его красивый, построенный по последнему слову техники замок, раскатали враги. Техник вздохнул и закрыл игру, убрал ПДА и потянулся за очередной сигаретой. Опасная работа, не то словосочетание которое ему нравилось, но на этой планете, даже доставка пиццы была опасной. Пришлось привыкать, но это всё равно оставляло свой отпечаток. Ботинка. На заднице. Райан даже не стал выпендриваться перед нанимателем, пытаясь набить себе цену, бузить и вообще вести себя неприлично. Даже голову перед встречей помыл, и одел чистую рубашку. Как выяснилось — зря, всё равно сейчас всё внимание Торнтона, если таковое будет, уйдет к его «соседке». Красота, хм... тоже оружие, если подумать.
— Мне тут намекали что дело опасное, но опасными дела бывают прямо, а бывают косвенно. Скажем так, в нас будут стрелять, мы будем стрелять, или стрелять вообще необязательно? — Райан был из тех кто это умел, но не любил. Точнее жажда стрелять в людей была не настолько сильной, чтобы перевесить риск того, что они будут стрелять в ответ.
|
-
Вообще отлично!
-
Драаг, ты?
|
|
|
|
|
|
|
|
К реке подошла, ладошкой воды зачерпнула, лицо умыла. Прохладная вода, не обжигает. Пока Игрит раздевалась, речушку вверх-вниз метров на триста обошла, следы на берегу примечая, да посторонних высматривая. Не заметив ничего необычного, к воительнице молодой вернулась. Задорно та в речушке плескалась. На бережок пологий присела. Болт из колчана вынула, в арбалет вложила, возле правого бедра оружие устроила, да косу из-под куртки вытянула. Стала расплетать ее, гребешком, из заплечной сумки, предусмотрительно захваченным, каждый сантиметр прочесывая. Расчесывала, да песню тихонечко напевала, в родном доме не раз слышанную:
Над болотом туман, волчий вой заметает следы; Я бы думал, что пьян - так испил лишь студеной воды Из кувшина, что ты мне подала, провожая в дорогу, Из которой я никогда не вернусь; жди - не жди, никогда не вернусь... Замолкла вдруг, будто взгляд на себе почувствовала. Обернулась по сторонам, врагов выискивая. Нет никого, показалось видимо. Руку с арбалета убрала и стала волосы обратно собирать, по плечам и спине от движения водопадом рассыпавшиеся. Собрала, расчесала, да новую косу справила. Вежливо от мыла душистого, спутницей предложенного, отказалась. - Холодно, заболеть боюсь,- пытаясь объяснить нежелание купаться промолвила девушка. Щеки ее слегка покраснели. Знала она, что не хорошо друзей обманывать, но не говорить же Игрит, что неловко ей в компании с кем-то мыться, не привыкла к такому… Вернувшись в лагерь, букет цветов полевых от Йохана получила. - Спасибо,- промолвила, улыбнулась ласково.- Умеешь ты девушкам настроение поднять, порадовать. К костру подошла, присела неподалеку и венок плести принялась, ловко пальцами перебирая.
-
:)
-
+ за "Воина вереска")))
|
Дни шли за днями, дни в месяца складывались, а путники все путь держали третий день уж как. Больше лихих людей им не встречалось, но и узкоглазых нукеров хватило, чтобы Йохан всю дорогу высказывал спутникам опасения по поводу судьбы несчастных младенцев. Да верилось ему, что или нукеры наврали с три короба, или что они смогут помочь бедняжкам и из неволи вызволить. Так что на третий день уж и забыл про них варвар, а лишь шел да красотою природы любовался, да птичек слушал. Речушка порадовала сердце воина, истосковавшееся по чистой водице, да не набранной с собой в большую флягу, а текущей прям посреди двух берегов. Плохо только, что маловата речушка та была. Не прыгнешь с берега с разгону, не плюхнешься в воду, пугая уток и прочих зверей водоплавающих, не нырнешь целиком даже. Зато умыться, от грязи очиститься, да напиться вдоволь самое то. Игрит и Вереск искупнуться решили. Ну они-то маленькие, как раз в речку уместятся, если боком лягут, рассудил варвар. Лют им мирного купания пожелал, и Йохан приятной водицы. Чем же самому заняться? Сначала Бурахуру помочь хотел, да тот так ловко управлялся с костром и снедью, что Ворон застеснялся своих кулинарных навыков и решил к Люту в вопросах умывания и бритья присоединиться. А то как бы девицы-красавицы наши не испугались однажды, проснувшись ночью и мужика неумытого и небритого рядом увидев. Достав армейский нож свой старый, принялся воин кромсать щетину. Закончив же с этим делом, оглянулся, не идут ли девушки. Обеспокоенный их долгим отсутствием, он решил все ж убедиться, что с ними все в порядке и никакой тать не вздумал на их вещи зариться. Выглянув из-за кустов, Йохан рот раскрыл и обратно голову спрятал, задумчиво почесал макушку. Кровь к лицу прилила, заболел он, что ли, вдруг. Девушки были целы и невредимы, это главное, решил вой, а болезнь лучше всего травами целебными лечить. Пригибаясь к земле, варвар стал обратно пробираться, выискивая трав, для чая пригодных. Заодно нарвал цветов полевых, разделил их поровну на два букета и, когда девушки вернулись, протянул им в каждой руке по букету с улыбкой теплою и ласковою. То ли девам показалось, то ли вправду смущен немного Йохан был.
|
Струна перетянутая, гроза близкая, так и напоен воздух напряжением, словно пред буйством молний, а зарницами - слова. А струнами - сами позы, напряженные плечи, мышцы налитые, готовые к движению, прыжку, удару. Кровь быстрее бежит по венам, горячеет, рвется в бой дух молодецкий!... А нельзя... Хищником ведун в своей засаде-мороке затаился, зубы сцепил, песок в кулаке зажав. Так и видит, как жаждут схватки степняки, знает, что товарищи его готовы им за слова худые воздать сторицей. А и надо бы, да не время. Но что время? обернется, да вернется. Впитывает Лют лица в память, как оттиски на бересте, голоса, движения. Еще встретимся, удальцы. И за обиду сочтемся. А что до телеги, с младенцами жертвенными, так быль - то, али не быль, богам да титанам тем ведомо. Черные времена, могло и быть, а могло и не быть, или не сейчас, а в прошлом, сейчас уже не удивишься.. А могли и степняки солгать. Легко. Прижал к груди амулет Триуса и Мара, под рубахой спрятанный, что равновесие в мире бдят. Прошептал молитву быструю... Оборонить их маленький отряд от титановых козней... Козней. Движение Бу как ножом резануло. Зубы сцепить заставило. Вихта... Вот от кого оборонить, так оборонить... Помрачнел ведун, а казалось бы только отлегло. Вереск грозу отвела, а Игрит Йохана удержала.миновала буря, расчистилась дорога, а тут. Посмотрел пристально на проводника. Амулет крепче сжал... Это ж до чего человек дойти должен, что б Вихте почести отдавать... Эх, худое дело, да не его - Лютово. Стороной бы обошла, оберегите боги... Вышел на дорогу, скидывая морок,совсем не там, где заходил, как скрылись вдали степняки чумные. Пыль по дорог развеял сквозь пальцы, без чар, просто следы натоптанные засыпая... Девушек за плечи взял, с лица тень сгоняя. Сжал крепко - Молодцы, - молвил. - отвели бурю. Я уж на него бросится готов был... И, сказать вам должен. Земля тут чужая, и чары мои слабее прежних сбываться могут. Так хотел я нас всех накрыть, ан не вышло...- честно сказал, ибо пусть лучше ведают о таком, и к возможным неожиданностям, что не в воле самого Люта предупрежденные будут. - Идемте же дальше. А то еще взбредет им в головы буйные вернуться, и те тут уж точно в песок покатятся. - Ухмыльнулся по звериному, подмигнул Йохану, обух топорика своего оглаживая.
-
+
-
- Идемте же дальше. А то еще взбредет им в головы буйные вернуться, и те тут уж точно в песок покатятся. - Ухмыльнулся по звериному, подмигнул Йохану, обух топорика своего оглаживая.
Шаман, да, мысли читает?))
|
|
|
|
-
И только тут морды лошадиные разглядел. «О, а я думал, это ихние… которыми центаврят делают… тьху ты, бес попутал!» Развеселил!
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Пока прочие пленники тщетно исследовали стены и потолок, пытались паниковать и успокаивать друг друга, строили планы и пытались найти хоть что-то что поможет выбраться, орк отдыхал. Вскоре дело дошло до предложений пустить кровь, хотя, это было легко только в теории. Написать послание кровью на порядком выпачканном куске рубашки, из инструментов имея только собственные пальцы и куски камня, да так чтобы сообщение уместилось на лоскуте, который сможет унести ворон, было практически невозможно. От размышлений пленников отвлекли приближающиеся от коридора шаги. Два или три человека… два. Халек, и кто-то из солдат. Оба остановились в метре от решётки, щурясь, вглядываясь в полумрак, первым заговорил солдат, с сомнением глядя на пленников.
- Sic faciunt nunc? - Ego non. - Occidere? Cum captiuis tinkering non vacat. - Vespere usque mane, fortasse aliquid immutare. - Non putant, sed esse in tua Khaleq.
Обернувшись поглядеть назад, следопыт зацепил рукоятью меча связку ключей, которую чёрно-синий, держал в руке. Звякнув, ключи свалилась на пол, непонятно почему их была такая куча, но некоторые явно были похожими. - O, paenitet. Халек легко наклонился и вернул связку обратно в руки солдату, - Non amiserit, potest prodesse. - Quid? Iam ego hanc pascebatur foramen laxa - huc mitte. - Veni in, tunc adepto terebravisse. - Ha-ha. O, nos solus ... haec puellae.
Оба негромко рассмеялись, Халек хлопнул безымянного солдата по плечу и, развернувшись, пошёл обратно, солдат, пару раз крутанув кольцо с ключами, следом. На общем не сказали ни слова, из сидящих в камере, язык не понимал никто, а темнота скрывала выражение говорящих людей. Впрочем, орк, наиболее приспособленный к полумраку, заметил на полу в полуметре от решётке, железку. Хм. Не железку даже, ключ.
***
Тем временем в комнате подальше, Секст, машинально отвечал на вопросы эльфа, попутно проводя последние приготовления.
- В некоторых кругах империю считают страной недалёких людей, слишком консервативных и мнительных, но это не так, теперь то уж точно. А это, из личной библиотеки императора, так что, надо вернуть. Но для правого дела, ничего не жалко.
Казалось, что центуриону даже нравилось рассказывать о своих планах, говорят когда рассказываешь и объясняешь что-либо другому человеку, или не человеку, неважно, сам понимаешь лучше, что и зачем.
- Захолустье? Да, это так. Но это единственный хороший путь на полуостров от столицы. Даже небольшой отряд сможет удержать в этих местах превосходящие силы. Придётся наверно что-нибудь сжечь, кого-нибудь ограбить. Немного, разумеется, Империи не нужна выжженная земля. Гарнизону порта придётся выйти, дабы остановить беспорядки, а там к оставшемуся гарнизону подойдёт наш флот, ну и собственно полуостров перейдёт к Империи.
Когда дроу попросил за пленников, имперец удивлённо поднял бровь, и приостановил уже занесённую руку с пауком, - Дроу за кого-то просит? Странно. Но, дело есть дело. Пожав плечами Секст, всё-таки посадил паука эльфу на грудь. Последние слова, которые Фэлион слышал, уже теряя сознание от боли, были даже обнадёживающими, хотя и не сильно. - В ритуале вообще не сказано, умрёт жертва или нет...
Вроде-бы центурион сказал и ещё что-то, но эльф этого уже не слышал, сознание милосердно отключилось, избавив Фэлиона от дальнейших мучений. Однако, умереть ему было не суждено. Сидящий на груди паук гарантировал, что жертва не умрёт раньше времени, но и полноценно живой её назвать было нельзя. По крайней мере, в сознание дроу не приходил. Секст ушёл, маг, молча простоявший весь разговор, тоже. Комната опустела, впрочем, ненадолго. Через некоторое время, воровато озираясь, внутрь пролез следопыт. Не глядя сгрёб кучу бумаг со стола, пошарил по ящикам, подошёл к двери, прислушался. Взялся за ручку. Но, постояв некоторое время, тихо выругался, и, развернувшись, подошёл к распятому эльфу. Ослабил кандалы, стягивающие правую руку, осторожно дотронулся до впившегося в грудь паука, слегка повернув ему брюхо, вытащил свой кинжал и запихнул между кистью эльфа и оковами.
|
|
|
|
|
|
|
Фэлион. Вроде всё как надо сделал, а не очнулась девушка, значит, либо проблема серьезней, чем кажется, либо просто осторожничал слишком. Даже с дыхания не сбилась, ну хоть хуже не сделал, и то хорошо. А там и гости пожаловали, эльф, эльфийка, полуэльфийка, прям праздник какой-то. Будь эта казарма под землёй, или в исконно эльфийском лесу, кто то бы наверняка умер. Ну а тут оставалось только кивать и осторожничать. Да и эльф, что с девушками пришёл, тоже кивнул, нет смысла враждовать в месте, где всем заправляют люди. Негоже старшей расе, себя варварами показывать.
Впрочем, смысла то особого и нет, дроу и так в большинстве мест ненавидят. Злые они, страшные. Людей убивают, с демонами якшаются, ужас. А посчитать если, так выйдет что эльфы что на поверхности живут, куда больше проблем людям доставляют. Охотники пропали? Так, то гоблины. Лесорубы исчезли? Орочий набег, однозначно. Лесник из леса не вернулся, волки значит съели. А если тех людей, из кого эльфы стрелы вытащить не успели находят, так это бандитов наверняка убили, даже если люди известные своей доброжелательностью были, ну не знали, не знали значит что они в тихую разбоем занимались. Так еще и говорят, что дроу злые и лицемерные. Орки жестоки, не без этого, но они этого и не таят. А эльфа светлого, в разбое обвинить, как же, засмеют. Есть, конечно, места где ко всем эльфа одинаково плохо относятся, те-же лагеря орочьи например, но это мелочи. В основном же, тёмные эльфы – плохие, светлые эльфы – хорошие. А исключения, так это изгои всеми проклятые значит. И если из подземного города сбежать может человек, да и торговцев бывает, пускают иногда, то из леса эльфийского – никогда, никого не пускают, никого не выпускают. Двойные стандарты, что тут говорить. Клеривэн. Пропустила эльфа вперёд себя к Лэрерин. Тот только мельком глянул на неё, постоял немного, наклонился, пол задумчиво пальцем протерев. Осмотрелся ища что-то, не нашёл видимо, вздохнул. Тебя чуть в сторону сдвинул, обошёл кровать по кругу, да там и сел, почти также как и Лэрерин в таверне. Минуты две сидел не шевелясь, встал покачиваясь слегка, откашлялся. Губы платком протёр, на кляксы красные, на нём оставшиеся подозрительно посмотрел, к кровати подошёл. Лэрерин по щекам похлопал слегка, прохрипел негромко. - Просыпайся. И правда проснулась, глаза открыла.
Лэрерин. - Просыпайся соня, утро уже, раздался бабушкин голос. Глаза открыла, потолок деревянный, хата родная. Помнишь, что тут да как. Запах знакомый. В том углу печь большая, над которой травы сушатся. Там комната бабушкина, с другой стороны прихожая, а ты тут вот, возле печки. Солнышко в окно светит, и правда утро.
- Давай-давай, каша стынет! Поешь да за водой сходить надо, знаешь же что мне старой тяжело уже, всё не унималась бабушка. И колодец где помнишь, не слишком далеко конечно, но и не в паре метров. Высоко тут, не смогли до воды докопать, пришлось в метрах трёхстах от дома, в ложбинке копать. Встала, оделась по-быстрому, бабушка зашла проверить, как там процесс пробуждения идёт. Улыбнулась. Вроде же умерла она… или сон? Или сейчас сон снится? До печки украдкой дотронулась, обожглась, больно. Разве во сне бывает больно? На кухню за бабкой прошла, каши поела, вкусная, Клайда всегда каши вкусные готовила, а вот супы не очень. Сама-то поела наверно уже, всегда рано встаёт, убежала куда-то. В вёдра заглянула, воды то и правда, нет, ни умыться, ни чаю попить. Коромысло в прихожей, два ведра пустых и вперёд. Лето на улице. Солнышко, птички, травка, цветочки. Забылись сразу события недавние, дома ты и бабка жива. И следующий день прекрасен, и еще один, и за ним следом. А потом эльф пришёл. Сидели вдвоём с бабкой, траву с поля принесённую перебирали, на просушку раскладывали. Листья отдельно, цветы отдельно, корешки тоже пригодятся, всё полезно, если правильно подобрать. Постучался в дверь кто-то. Наверняка кто-то из деревни, опять болезнь какая приключилась, или еще что то.
- Пойди, открой человеку доброму, сказала бабушка. А там не человек оказался, да и не слишком то, добрый к тому же. Эльф там, помнишь, что Антеро его зовут, и покупала ты у него что-то. Только когда вот? Не из вашей он деревни, да и не из соседней тоже. Поздоровался сухо, внутрь зашёл, сказав, что к бабушке твоей по делам. И правда по «делам», поняла по каким, когда он уже в комнату заходил, меч из ножен вытягивая. Громыхнуло что-то в комнате, тебя с ухватом в руках, назад отбрасывая. Потом еще, и еще раз. А потом потолок рухнул, и умерла ты, и проснулась. Слова чьи-то хриплые. - Просыпайся.
|
|
|