Голосование пользователя

Лёд хрустел под ногами совершенно безжалостно. Белая, без конца и края, поверхность фьорда искрилась свежим снегом и потому безошибочный рывок Гостя из глубин даже самому малоопытному в отряде молвил лишь об одном: он пробудился, заслышав их шаги. Пришел ли Житель Хладных Вод, слуга самого Ньёрда с посланием от бога, закованного во льдах, или чтобы убить их - знамения не было. Быть может он, любопытствуя, желал поглядеть на славных героев, спасителей Бифроста. Так или иначе, а лёд хрустел, точно яичная скорлупа. Казалось, словно это трещала по швам вся земная твердь.

С удил капала пена пополам с кровью - лошади вращали глазами, будто безумные, не понимая, что человек, взявший на себя заботу о них, шепчущий тайное слово, ведёт их не в пасть Морского Дракона. Мало-помалу Гудгерду удалось стронуться с места, лошади подались и повозка была спасена, но надолго ли? Что если все они - кость, брошенная псу? И преследователь их только разминается, завидев добычу.

Оскальзываясь на ледяных проплешинах, к отряду тем временем спешил человек. Это без сомнения был воин, на что указывал добротный щит за спиной да рукоять меча - великолепного меча. Непрост был тот человек. И появился он вслед за отрядом. Но в предстоящем бою любой меч не лишний - во славу Одина и в помощь соратникам.

Гость из глубин не заставил себя долго ждать. Он ударил ровно в том же месте, где его увидели в первый раз. Мощным рывком выбросил в образовавшийся пролом толстый в три локтя змеиный хвост, черный, точно крыло ворона, блестевший, подобно смоле, длинный как все воины отряда, вместе взятые. Молниеносно воздетый к небесам, хвост тотчас исчез в том же проломе, напоследок изрыгая огонь, высотой с Хильд, застывшую с бесполезным против такого чудища мечом. Взору воина, рискнувшего подступить к пролому ближе, открылась масляно-черная вода - животное со дна морского, которое сорвалось с цепи самого Ньёрда, возможно, было ранено. Но вероятнее то был исторгнутый им яд.

Ни при жизни своей, ни ранее не слышали ныне присутствующие о подобном Черном Змее. Вероятно долгая зима породила не только голод и грабежи: в недрах этих земель стали просыпаться древние чудовища, о которых могли поведать лишь боги.

- Уходим, - резко крикнула Хильд. - Пусть разбивает лоб, делая новую прорубь! Успеем до Лейкангера.

ссылка

Бёльверк зимовал во Фломе. Радости в этом было мало, славы и вовсе никакой. Но возраст его уже не позволял относится к зиме легкомысленно. Если и были ещё предначертаны ему на долгом веку подвиги и приключения, пусть они случатся летом.

Зимовал он у своего старого побратима, ныне местного хольдара. С его семьей и прибыл он на альтинг.
Среди воинов и карлов было много знакомых лиц. Бёльверк ел, пил вместе со всеми. И ждал своего часа.

Наконец, Торугв взял слово. Бёльверк слушал внимательно, слушал и думал.
Решение он принял мгновенно. И думал лишь над драпой, которую следовало сложить в начале похода.
Такой славный воин, как Бёльверк, мог чаять лишь одного. Получить шанс встретить смерть под стать жизни, которую прожил. И вот шанс явил себя. Спасение народа Бифроста от неминуемой гибели было подвигом среди подвигов, славным и, скорее всего, смертельным.

Когда висы были готовы, Бёльверк вышел в центр, где уже стояли двое. Молодой воин и старик.

Назвавшийся Сигбьёрном был добрым воином, Медвежий Сын почуял это сразу. Двадцать лет назад он, пожалуй, уложил бы его. Сейчас - нет.
Старик же походил на купца. Бёльверку понравилась виса, которую он сложил.
Миновав Сигбьёрна и Гудгерда, Бёльверк приблизился к столу конунга и достал свой дар для владыки. Это был рог для браги оделаный железом и испещренный рунами. Склонившись перед конунгом, Бёльверк протянул ему рог и возвестил зычным голосом:

В рог я руны врезал
Кровью их окрасил
Чтоб колец даритель
Пеной волн напился

Враны чтобы пили
Вражьих трупов брагу
Мерной речи мёд пусть
Други пьют на тинге

Освободившись от дара, скальд обернулся к собранию и продолжил свой ритимчный сказ.

Лев деяний славных
Турогв кличет вече:
Вольные внемлите
Вёльвы предсказанью

Кукушка не кукует
Коль клекочет сокол
Ясень битвы ясен
Среди ольх смолистых

Бёльверк из Скьёлдрена
Бёльверк Сын Медведя
Тот, кто тайны ведал
Тот, кто руны резал

Князю он клянётся
Видят все на тинге
Вежу плеч не прятать
В буре длинных копий

Клятву он исполнит
И в отцов чертоги
Ливнем стрел умытый
Сын Медведя вступит

Так сказав, Бёльверк занял своё место в центре тинга и скрестил могучие руки.

Старик сидел за столом, хмуря брови и изредка, только в дань уважения знатному конунгу, вкушал небольшие кусочки пищи и редкие глотки эля из своего рога. Гуднерд устал - путешествие было долгим и нелегким для его ноющих костей - путь из Флома к альтингу был неблизким. А еще, всего за день до места, пришлось ночевать на открытом месте, укрывшись одним только плащом на гагачьем пухе. Головная боль отступила только под утро сегодняшнего дня, перед самым пиром.

Зато здесь Гудгерд встретил не только самого знаменитого конунга Торугва, его жену и его дочь, но и много достойных ярлов и воинов - Медвежий Сын, как его прозвали, Бёльверк Бьёрнсон, молодые воины (для Гудгерда молодые) - могучий Ингвар и ярый в битвах Сигбьёрн Конь, с которым Гудгерду доводилось плавать на юг.

Гудгерд помрачнел... Их лица напомнили ему о былом, о тех, кто ушел давным-давно и недавно тоже. Старик перевел взгляд на хозяек пира, чтобы отвлечься, но это не принесло желанного результата - и жена и дочь конунга были бледны и встревоженны, их чело не озаряли улыбки.

Тут взял слово хозяин - Торугв, зычным свои голосом произнеся приветственную речь и возвестив клич собравшимся воинам. Решительный Сигбьёрн отозвался тут же, не медля, и прочёл вдохновенную вису, достойную всех собравшихся. Зрелые мужи склоняли головы, признавая силу слов. Настало время и Гудгерда...

Он наконец немного улыбнулся - предоставилась возможность сделать должное дело и с честью сложить голову - возможно мудрейшие вёльвы подарят ему такой дар, если смерть избегает старика? Как знать...

Гудгерд неспешно вышел на середину тинга, встав перед столом конунга и низко поклонился:
- Привет тебе, вождь Турогв. Многих благ и тебе, и твоей красавице-жене, и детям, конунг! Мы давно знаем друг друга, и я буду рад служить твоей семье. Пусть все знают, что Гудгерд Славный, сын Тюркера не сидитв стороне, когда вожди созывают воинов к великому делу! Я здесь, а со мной и мой меч! Прими нас обоих, вождь, дозволь быть кормчим на твоем судне.

Затем старик отступил несколько шагов назад и прочел такие строки, что родились в его сердце:

На закат идёт олень волн.
Хороши Одина копья.
Среди скал зовёт удачу он.
Вёльва - ясеня и ольхи судья.

Гудгерд еще раз поклонился и шагнул в сторону - ждать ответ конунга.

-​---------------------
* Ясень, ольха - люди
Олень волн - драккар, то есть намечающееся плавание
Одина копья - воины, идущие в поход.

Сигбьёрн Конь пришел на альтинг вчера, сам-друг с Ингваром Пешеходом. Они удачно остановились в доме Стюра Толстого, торговца лесом, друга и старого делового партнера Сигурда. Дела у Стюра шли не слишком хорошо, но у кого они сейчас были в порядке... Так что на альтинге Сигбьёрн был спокоен - он пришел на него в чистой одежде, вымытый, с расчесанными и заплетенными волосами и бородой, так что предкам не придется за него краснеть. Ел он с аппетитом - иное было бы неуважением к хозяину - а пил умеренно. Не хотелось бы, чтобы кто-то сказал, что сын Сигурда не умеет вести себя за столом.

Когда конунг сказал свою речь, Конь понял - вот его час. Конунг сзывает отважных - и он не видел причины не быть в их рядах. Сигбьёрн встал, расправил плечи, без лишней поспешности вышел в центр круга, вежливо поклонился:

- Привет тебе, конунг Турогв. Я Сигбьёрн, прозванный также Конём, сын Сигурда Женокрада, что живёт в заливе Сигурда. Сигурд шлёт тебе привет и говорит, что хотел бы сам приехать, чтобы пожелать тебе здоровья и удачи, и вспомнить старые дни, да к старости стал толст и тяжел на подъём. Я же, вместе с добрыми пожеланиями, принес к твоему двору вису.

И Сигбьёрн сказал вису, которую слагал всю дорогу:

Пламя волн - владыке фьордов,
Огнь запястий - волку гривен,
Стражу злата - жар прибоя,
Ладьи клену - свет приливов*

С этими словами Сигбьёрн вытащил из-за пазухи сверток чистого холста, развернул и протянул конунгу - и все увидели, что в свертке лежит золотое ожерелье южных мастеров, не тяжелое, но тонкой работы.

Сигбьёрн продолжил:
- Мне не хотелось бы, чтобы про потомка Сигурда Щитоеда стали говорить, что, когда искали храбрых воинов, он остался сидеть на скамье. Поэтому я здесь.
----------------------
* Пламя волн, огнь запястий, жар прибоя, свет приливов - золото
Волк гривен, стаж злата, клен ладьи - воин, то есть Турогв.

ссылка
Серые облака нынче висели клочьями, цеплялись за горы, останавливались и снова, как ни в чем не бывало, продолжали свой путь.
Солнце изредка подглядывало за жизнью внизу сквозь образовавшуюся в небе брешь и нелюдимо пятилось обратно. И даже это было добрым знамением - светило не показывалось в землях Турогва Конунга уже год.
Не обласканная теплом земля очерствела, покрылась, словно морщинами, застывшей коркой грязного льда и не могла родить людям пищу.

Море было более щедрым на гостинцы - лёд не уходил с его поверхности третий год, но рыба под ним водилась отменная, иной раз даже приносившая в белёсом брюхе дары ушедших на небеса богов - разноцветные морские камни, которые умельцы города плавили, превращали в украшения. Говорят, такой камень хранил нашедшего его от хворей и мучительной смерти.

Леса, изобилующие дичью, сегодня были особенно щедры: трэли без остановки носили добычу, убитую охотниками.
Морские глубины тоже не стали скрывать от людей еду: жирная толстобрюхая сельдь и масляно поблескивающая в тусклом свете костров форель аппетитно исходили соком. На их аромат, казалось, и стекались с окрестных земель жители Бифроста.
На альтинге* сегодня соберётся много людей: угостить их - первая задача конунга Турогва. Над второй же у него было время подумать: ровно три года.

Сейчас Конунг Турогв, невозмутимый и привычно угрюмый, восседал на массивном резном троне, приветствуя скупыми кивками появляющихся на альтинге гостей. По правую руку от него сидела старшая дочь - воительница Хильд, давно покинувшая отчий дом, чтобы жить в Эрве-Ордал; по левую - юная жена, немногим старше дочери, бледная и поникшая: на днях она родила конунгу двойню, долгожданного наследника и ещё одну дочь, третью. Мальчик вскоре умер, а девочку забрали вёльвы, обвинив ту чудовищем, убившем брата-продолжателя рода, и завладевшим его силой.

Последний альтинг был зимой, где решили дождаться лета, и, если земля снова откажется рожать, спросить богов.
Лето было едва ли теплее зимы: земля под ногами хрустела тоненькой коркой льда, в небесах извивались ночные радуги, лёд во фьорде по-прежнему долбили, чтобы поживиться дарами моря, пар рвался изо рта днём и ночью, звери ожесточеннее охраняли леса и свою добычу. За прошедшие шесть лун не вернулись Горм, Велунд и Рорк - славные добытчики, коих Конунг Турогв поил пивом со своего стола.

Вепрь, что сейчас равнодушно поворачивался на вертеле в ожидании людей, изъязвивших желание сказать своё слово на альтинге, был изловлен молодыми охотниками, которые ещё не заслужили таких почестей. Хирд, самый младший из них сейчас помирал в горячке от страшных ран - прежде чем погибнуть, зверь распорол ему весь бок до рёбер и сизой требухи. Видать, сами боги потребовали жертву в обмен на красавца-вепря.

***
Наконец настал тот час, когда во дворе возле Длинного Дома загорелись костры когда дары природы стали съедобны, а собравшиеся уже испили хмельного мёда. Чувствуя, что долг гостеприимного хозяина выполнен, Конунг Турогв поднялся. Тишина воцарилась в Доме. Час, когда правитель всех жителей Бифроста скажет Слово.

- Вы терпеливо ждали середины лета, - пронёсся над головами его внушительный бас. Конунг был уже немолод, но голос его будто принадлежал тому Турогву, что сел на резной трон двадцать зим назад после кончины брата.

- Я исполнил обещание, собрав вас здесь. Я говорил с богами вчера ночью. Мой вопрос был о грядущем. Вот, что они мне ответили, - он помолчал, не зная, как воспримут его слова собравшиеся.

- «Грядущее сокрыто», -голос Турогва Конунга стал торжественным, однако выглядел он вовсе не радостно. - Ждать нового ответа богов мы не станем. Некому станет ждать ответа, если зима продлится еще год. Потому слушайте волю вашего Конунга, о славные жители Бифроста: вёльвы снизошли до моих просьб, они спросят богов и укажут путь. «Шестеро храбрых пусть явятся с даром, коль внимать желают гласу Небес» - такие вести я получил от них неделю назад, когда они…пришли за моим сыном и дочерью, - на этих словах жена Конунга побледнела сильнее, а губы ее скривились, словно она собиралась заплакать.

Вёльвы редко соглашались помочь и никогда не являлись днём, посему ходили легенды, что они уродливы и алчны.
- Сейчас пусть выйдут шестеро, что желают говорить с вёльвами и узнать слово богов первыми. Моя дочь Хильд укажет вам путь.

Воины и следопыты из Эрве-Ордал редко заходили на территорию Вёльвбринн, леса вёльв, всякий раз рискуя не вернуться из дозора. Оттого честь, выпавшая Хильд, была велика, а также показывала ее достойной дочерью Конунга, хотя, поговаривают, сам Турогв желал ей другой судьбы.

Звенящая тишина вновь воцарилась на альтинге. Все ждали, кто первым выйдет в центр, предстанет перед правителем.

Рухнув на колени в позу истово верующего, готовый воздать свою последнюю молитву, Лав замер подле трупа женщины. По его щекам текли крупные слёзы. Когда он плакал в последний раз? Рыдал ли он вообще, хотя бы единожды после возвращения с залива? Как лицемерно было верить словам капитана. Как легко он в них поверил, забыл о тех жертвах, вычеркнул из памяти всё, что связывало его с войной, когда вернулся на гражданку. Но сейчас... Будто и не было тех тридцати лет, Санни только вышел из взятого штурмом дома, но прежнее чувство глубокого смятения сменилось опустошающей виной. Лесник был уверен, что наваждение затянуло его ещё глубже, если бы не голос. Её голос...

Санни протянул дрожащие руки вперёд, замер в нескольких сантиметрах от шеи индейской девочки. Выдохнув, легонько провёл большими пальцами по её щекам, смахивая хлопья крови:
– Л-латадавин?
Голос был хриплым, надорванным. Санни сам себя не узнал.
– Тебе надо умыться, детка. Всё будет хорошо.
Последнюю фразу Лав, похоже, произнёс уже для себя. Пошатываясь, он поднялся с колен и обратился уже к Рику, впрочем, не сводя напряжённого взгляда с юной тсалаги:
– Надо отмыть её и отвезти в больницу... Ребёнок явно не в себе.

Резкий хлопок двери качнул автомобиль и Эрика едва не уронила сэндвич с помидором и латуком. Да, в изрядно нервных ситуациях она иногда хотела есть. В другой руке Штутгарт держала телефон и в сомнениях смотрела на номер шефа Уилсона.
Когда агент принялась извиняться, телефон отправился обратно в сумку и Эрика даже испытала облегчение. Она все равно не знала, что сказать начальнику.

- Мисс Уилсон, выслушайте меня, - воспользовавшись краткой передышкой, спокойно произнесла Эрика таким тоном, словно решила сообщить родственнику о своей скорой кончине.
- Сейчас прибудет лесная служба, она займется животными и теми, кто их истязает в лесу. Теми, кого истязают сами животные, занимается служба шерифа и всё та же лесная служба. Мы уполномочены заявить об этом, остаться на месте до прибытия указанных служб, дождаться, когда дело будет передано ФБР, в чем я лично сомневаюсь, а в нашем случае еще и написать рапорт об использованных патронах. Обеим, - она вздохнула и откусила еще чуть-чуть от сэндвича.

- Хэйзи, - уже мягче начала она, наверное впервые назвав девушку по имени, - я понимаю, вы устали. Это ваше первое серьезное дело. На вас все смотрят и некоторые весьма предвзято. Это очень давит на психику, знаю по себе. И потому прошу вас остаться здесь, в машине, пока этот случай не вышел из-под контроля.

Она не сказала "пока вы не наделали глупостей", избегая всякого перехода на личности.

      Боль жуткие вещи делает с людьми. Со мной. Окурок обжег лицо, но эта боль была привычна. Тлеющий огонек впился мне в лицо, как когда-то пули, и хоть приятным я бы это не назвал, но все было терпимо. Но вот ледяная вода ...
Огонь мне был не страшен никогда. Даже если он был испепеляющим. В молодости я прыгал через костры на празднования, потом была война и пролетающие мимо горячие пули, взрывающиеся рядом снаряды, горящие домишки, из которых приходилось доставать раненных товарищей. Огонь стал старым добрым врагом, к которому я привык. Но не холод.
На Родине морозы были редкостью, да и морозными считались лишь дни, когда замерзала вода. Такое случалось нечасто.
А потом был марш в Польшу. Чем дальше на Восток, тем больше в душе поднимался страх перед холодом. У нас не было теплой одежды, а тела не успели привыкнуть. Начало ледяного кошмара. Он продолжился в России, зимой, когда были ужасные морозы. Тогда и родился мой подлинный страх. Я не мог скрыться, даже под кучей шинелей. Ресницы превращались в маленькие сосульки. Пальцы норовили обморозиться, но мне повезло. Многим моим товарищам - нет.

      И снова мертвецы окружили, раздирая мое тело. Я беззвучно кричал, невольно глотая холодную воду. Хотел умереть, прекратить страдания, но этого не случилось. Но как так может быть? Все это было страшным нереальным сном. Мертвецы, что разрывали меня на куски, но я не умирал. Немка, знающая мой самый страшный секрет, который я никому не говорил. Это все был жуткий кошмар, который никак не заканчивался. Когда меня начали поворачивать обратно, я вложил все свои силы в один волевой рывок ладонями, пытаясь освободиться от оков. Мои мысли не были чисты и порыв мой не был смелостью. Лишь животная попытка вырваться на свободу, ударяясь в стенки моей клетки.

Безье тяжело дышал бы, как если пробежал марафон, да только ослабленное тело, уже и дышать нормально не могло, а лишь урывками, словно пытаясь незаметно украсть воздух, который ему не принадлежит.

Что было тем созданием и действом в кабинете? Дурной сон? Или они хотят что бы Безье думал что сон?

Голова болела, так, как никогда в жизни. Мозг горел, словно все жидкости в теле юноши были нагреты до температуры кипения. Он с трудом разбирал то о чем говорили эти люди (а люди ли они вообще?), но если они хотят вскрыть голову Леонарда, то пусть это делают сейчас! Ведь к завтрашнему дню, боль уйдет, как страшный сон, в котором Леонард только что побывал.

"Надо бежать" - возникла в пылающем мозге парня одна мысль и заняла собой всё пространство, став тем единственным, к чему стоит стремится. Чему надо посвятить всё и вся. Ведь даже если Леонард отдаст им Алена, они всё равно вскроют их головы. Поэтому только бежать! Бежать и всё!

Но один он не за что не сможет. Надо позвать Алена и рассказать ему как всё обстоит и если он хочет увидеть свою мамочку, что засунула его в этот дом с психами, словно он один из них, то он должен придумать как это сделать. Придумать и помочь им.

Крик застрял у девушки комком в горле, когда она услышала: "Помнишь, тогда?". Это было похоже на грубую пощёчину: щеки Лии тут же вспыхнули от стыда. Хотя, конечно же, не ей должно было быть стыдно. Помнила ли она?.. Лия тогда долго пыталась оттереть жёсткой щеткой следы его прикосновений. Их не было видно, но она продолжала тереть намыленной мочалкой свои ноги, пока не расцарапала кожу до ссадин. Ещё с неделю напоминание о том вечере болью отдавалось не только в расцарапанных бёдрах, но и в сердце. До чего же ей было мерзко и обидно смотреть на отца, сидящего перед телевизором на том самом диване. Вот он поднимает поношенную старую майку, чтобы почесать внушительный живот, ковыряет в пупке, кромко отрыгивает, тянется сальной лапищей за банкой пива. Неосторожная пенная дорожка стекает с подбородка на волосатую широкую грудь, но, кажется, отец даже внимания не обратил, поглощённый просмотром телепередачи. Да как он мог! Негодование сменялось недоумением. Да как она могла! Мать все видела и ничего не сделала! Ничего не сказала! Хотя нет, вроде бы что-то она крикнула отцу. Про беременность и его "хозяйство". Поэтому он тогда и отстал от дочери. Но что хотела женщина: спасти Лию или унизить супруга? Иногда девочка верила, что первое. Но мать даже после Происшествия не подошла к ней, не утешила, не приободрила, не выслушала. Все делали вид, что ничего не было. И очень скоро Лия и сама забыла. Не совсем забыла, просто спрятала воспоминание глубоко-глубоко в сознании. Только ночью девочка не могла контролировать свои мысли. И Тени оживали, надвигались на неё, протягивали свои руки-щупальца, пытались схватить. Они всегда были рядом. Но ещё не подбирались к ней так близко. А сейчас...
Неестественный нечеловеческий смех развеял секундное замешательство девушки. Это не отец смеётся над комиком в телевизоре. Это его Тень стоит сейчас прямо перед ней. И он реальнее воспоминаний. Чудовище! Казалось, все черное нутро отца воплотилось язвами, шрамами и гнилью на теле этого громилы. Неужели она позволит ему коснуться себя?! Неужели у неё больше совсем не осталось сил сопротивляться?! Где её гордость и грубый норов, доставшийся от матери?! Что-то на короткое мгновение вспыхнуло в груди Лии. Девушка, зарычав, попыталась проскользнуть мимо рук монстра, соскользнув с койки на пол. А уж оттуда можно будет попробовать выбежать за порог. Лишь бы страх не помешал ей...

- Нет, ну хоть бы полегчало чудесным образом после вашего чудесного напитка... - усаживаясь за стол, проговорила Вашингтон, - а то ведь с самого утра каие-то неприятности. Сначала аэропорт... - женщину было не остановить, она говорила и говорила, в подробностях пересказывая, какие ужасы им удалось испытать, жалуясь, что облезлый летающий мужик обозвал ее душу гнилой, припомнила все свои мелкие неурядицы, включая извращенцев в особнячке. Болтовня продолжалась до тех пор, пока Эйра не поняла - ей больше не наливать.
- Может, переночуем здесь до утра? - с мольбой, ей не свойственной, взглянула она на Джона. - Я так устала... - голова склонилась на грудь, потом женщина закрыла ладонями лицо и горько разрыдалась. Да, она была беспробудно пьяна.

Густое полотно сигаретного дыма медленно играло своими замысловатыми складками, заставляя воспаленное подсознание Родиона узнавать в этой игре коктейля из смолы, никотина, нитрозамина, канцерогенов, угарного газа, свободных радикалов и еще нескольких тысяч других вредных элементов картинки последнего дня.

Как ни странно чаще всего картинка складывалась в сизую маску гребаного мистера Поттера. Хотя по логике в перекрестье его ненависти сейчас должна была скакать брюзгливая карга Жак. Но нет. Поттер, этот мудак поиздевался над ним, подсовывая жалкую подачку. Словно собаке. Выдохшийся скотч на дне замацаной бутылки и ведь он нашел в себе силы отказаться. Он - Родион, заявил обрюзгшему снобу, что с этим покончено, что он изменился.. А тот рассмеялся ему в лицо. Паскудненько так рассмеялся, мол кого ты лечишь, русский..все вы пьяницы... бери, что дают и не тявкай.. Х..ло.

Надо было хлопнуть дверью, да так чтобы обвалилась штукатурка в фамильном гнезде зажравшейся буржуазии. Правда он почти так и сделал, только зачем будтылку взял. Ничтожество.

Фокус зрения непроизвольно изменился, проникая сквозь дымку табачной завесы вырывая из темного угла граненую бутылку. Родион вспомнил что уже битый час баюкает в руках еще один пузырь более привычного родного напитка. Водка русская... уже нагрелась, а дряхлый холодильник в углу последнее время никуда не годится, тыжится пыжится а охладить нихрена не может.

Руки затряслись в непроизвольном противоречивом желании то ли наконец приложиться к желанной противной жидкости, то ли хуйнуть одной бутылкой о другую чтобы избавить себя разом от обоих соблазнов, но что дальше.. В висках застучало отбивая последние секунды до очередного падения..

Как хорошо все же, что перед глазами стоит гадкая физия Поттера а не брюзгливая харя подслеповатой Жак. Твою ж мать, Родион, это же классика, старик Достоевский сейчас глумится над тобой на том свете... аха, где твой топор Родик, где твой топор...

Родион бешено расхохотался, сотрясаясь всем телом. Так все просто .. всего два варианта.. или сейчас упиться в усмерть, чтобы когда хозяин начнет выпихивать его нах.й на улицу ему Родиону было реально все похуй.. или идти мочить бабку.. третьего не дано!

Смех внезапно оборвался вместе со звоном разбитого стелка.. Его желание осуществилось, на полу лежали осколки бутылки в луже резко пахнущей прозрачной жидкости.. осколки его жизни в растекающемся дерьме его жалкой душонки.

Родион вскочил, переворачивая ветхую кушетку и круша все вокруг. Пальцы обожгла сигарета. В лужу ее к осколкам.. сколько он нажег сегодня евро с этими баснословно дорогими палочками самоубийцы... жаль спирт разбавленный, не загорится.. сейчас бы спалить все к чертям, ничего не оставить.. Полетела Вторая бутылка, к хуям ее.. все к хуям..

Дверь с грохотом, не закрывать.. что тут прятать, ничего не осталось. На улицу к спасительной вечерней прохладе, а там видно будет .. может сразу в Темзу.. в мутный грязный поток и писец...

ссылка

Трудно забыть боль, но еще труднее вспомнить радость. Счастье не оставляет памятных шрамов. Разум отказывался спастись в памятных счастливых моментах, полных утешения и лишенных жестокой боли, страдания. Одинокая женская фигура продолжала идти, лишенная спасительных образов из прошлого. Только безжалостное солнце, пустыня раскаленного асфальта и воспаленный разум, безутешное сердце. Женщина в черно-красной одежде осунулась, спотыкаясь и пошатываясь. Спотыкаясь она порой падала прямо на асфальт сдирая кожу с коленей и исступленно вздыхала, не имея более сил плакать. Безмолвно и упрямо она вставала и продолжала идти дальше, силясь, цепляясь за каждый вздох. Иногда, в моменты отчаяния и простого желания умереть, не мучаясь, женщина слышала сильные порывы ветра у себя за спиной. Будто громадная птица взмывает в небо прямо из-за ее спины. Или наоборот подлетает, будто хищный трусливый падальщик, нападающий на беззащитную дичь. Иногда, в моменты слабости, Натали чувствовала, что голова ее кружится. В эти секунды мир крутился вокруг нее, переливаясь и смешивая яркие незабываемые, до одури яркие цвета. Взрыв. Внезапный и оглушающий, напоминающий о чем-то далеком и знакомом. Или совсем недавно произошедшем? Время играло с ослабшей женщиной злую шутку. Она опустилась на колени и взгляд, ничего не значащий и пустой, направился к небу. Будто в бессильной мольбе. Взгляд ее приковали к себе птицы, встревоженные, улетающие прочь от ее трагедии. Взрыв. Маслянистая жидкость. Огонь. Смерть. Все произошло совсем недавно, Натали опустила взгляд на пальцы, не смотря на всю слабость, все еще сжимающие детскую игрушку. Теперь уже можно было услышать истошный крик отчаяния и боли. После чего сознание смилостивилось над женщиной.

Блаженная прохлада застилала глаза, открывать которые категорически не хотелось. Непонятный треск заставил Натали испуганно нахмуриться, но спустя считанные секунды звук перешел в всего лишь храп. Храп. Женщина стянула компресс, ощущая что с другой стороны он все же прохладнее.
- Боже...- слово вырвалось помимо воли Натали, ей хотелось так много рассказать, так много поведать. Она нуждалась в исповеди. Шепот сбил ее с мысли. Натали растерянно перевела взгляд.
- Простите, кто-нибудь еще выжил? Хоть кто-нибудь?- голос женщины был еще слаб, но тем не менее настойчивым. Натали умоляюще уставилась на медсестру, силясь, чтобы не рыдать и не истерить. Порой бывает так трудно быть сильной.

Ежик в нарастающий спор не встревал и вообще немного отступил от группы. То что он представился, поздоровался, а будущие боевые товарищи даже не обратили на это внимания, несколько зацепило маленького храмовника. Ситуацию более менее спас Йонген, гильдиец, тот что поменьше, судя по всему с ним единственным из будущей группы можно было хоть сколько-то общаться. Два магика, слишком заносчивы, что бы обращать на кого-то внимания, а судя по действиям, того, что корчил из себя главного, ещё и не очень сообразительны... Мясник... с ним в общем все было ясно.
Назначение Мясника главным, в дальнейшем могло аукнуться некоторыми неприятностями.
Поправив свои вещи юный храмовник отошел ближе к воротам ожидая чем разрешится спор.
Слова брошенные одним из магиков, про некроманта, несколько обеспокоили белобрысого. Все же посылать толпу детей против мага было несколько через чур.
Взгляд мальчишки в очередной раз упал на Мясника.
Тут было два варианта, либо от кого-то хотели избавиться, либо ушлый магик врал или чего-то недоговаривал.

ссылка

- Убогая дрянь да кому нужна твоя тощая задница?! - любила поговаривать матушка, избивая четырехлетнюю Маргарет смоченными в воде розгами.
- Сгинешь на помойке, никто искать не станет! - продолжала родительница, глядя на извивающуюся малышку и скорее злого, нежели испуганного Ганса, с превосходством сильнейшего...

В то время, как люди воплощали проклятия матери в жизнь, Хансель всегда твердил обратное. Нужна она была только ему...

***

Левую руку ожгло болью, но Гретель ее почти не почувствовала - память благосклонно возвращалась к ней. Вот он, Ханси, живой и настоящий. Не в тысячном сне, а здесь, с ней.
С благоговением смотрела она на брата - нужна ему даже сейчас, даже отсюда он заберет ее, как ни в чем не бывало. Слезы застилали глаза и намерения Ханселя ускользнули от внимания.

Рапунцель была хорошей, хоть и дразнила ее тусклые космы едва ни при каждом удобном случае. Но ей простительно, с такими-то волосами...
По шикарному ковру из локонов топтались сегодня все, кому не претило подходить к размалеванным шлюхам близко. Многочисленные заколочки, резинки и бабочки пестрели на этом ковре безвкусно и дешево...

- Ханси... - короткий вскрик - все, что предшествовало его решению, и немой ужас сковал Гретель. Все это было уже - недавно или в прошлой жизни - взгляд, сурово поджатые губы, милое родное лицо, обезображенное жестокостью. В эти минуты он был похож на мать...
Нет! Нет! Даже сейчас она любила его. Как любят жизнь. Едва ли разум здесь силен...

***

Хряк был ей неприятен. Был какой-то эпизод ранее...что-то с улиткой...Гретель не стала вспоминать.
Сейчас он был неприятен угрозой, что волнами окутывала его и тянулась мерзкими лапками к ее Ханси. Розовыми мерзкими копытцами....

***

Рапунцель знала наперечет все свои сто пятьдесят три заколки, но облезлую божью коровку, присевшую на острую, как нож, травинку отчего-то любила больше всего. Может, напоминала бедной о вольной жизни где-нибудь за городом, в полях.

Гретель она тоже приглянулась - на ее волосах будет как нельзя кстати, но подмышке злобного порося она сейчас нужнее - поднял копытце на ее Ханси, получай украшение....

Воспользовавшись гвалтом, Эйра поспешила поделиться своими размышлениями:
- Тут, Джонни, вариантов несколько. Либо здесь, кроме отключения электричества, действительно ничего не случалось и люди просто закидываются во славу какого-нибудь местного праздника. Либо это секта любителей апокалипсиса и смерти всему живому и мы для них лишний повод принести жертву какому-нибудь Анубису, - она на секунду задумалась, - третьего варианта у меня нет...
- Но в любом случае, нам здесь в общем-то нечего делать. Если только ты не хочешь натренькаться по самое ай-ай-ай. Я, - честно призналась Вашингтон, - очень хочу, но жить хочу еще больше.

- Если уезжать просто так нам не пристало, можно поймать одного из алкопевцов и расспросить, что да как. Мы ведь никуда не торопимся, м?

Ночная прохлада приятно холодила кожу. Хотя Джон и понимал, что вскоре такой приятный лёгкий ветерок превратиться в пронизывающий до костей ветер, а ночь принесёт с собой холод, под воздействием которого он вновь будет мечтать о дневной жаре. Но всё это будет позже, а пока - нужно просто наслаждаться моментом. Велосипеды стремительно скользили в ночи, пронося людей мимо брошенных автомобилей, без особого труда перемещаясь по ровному асфальту дороги. Тишина и полное отсутствие кого бы то ни было ещё производили весьма гнетущее впечатление - создавалось ощущение, что они остались совершенно одни в этом огромном мире, а все остальные - просто исчезли, испарились, провалились сквозь землю.

Впрочем, по мере того как вдоль обочины начинали появляться разнообразные оградки и небольшие постройки, иллюзия постепенно развеивалась, а когда Эйра заговорила, покончив наконец с проклятым безмолвием, то и исчезла вовсе. Продолжая довольно энергично крутить педали и корректировать направление движения мимолётными прикосновениями к рулю, Джон на мгновение задумался над ответом. Думать тут по сути было не о чем - он бы не выстрелил никому в спину даже если бы представилась не возможность, а необходимость, но нужно было правильно подобрать слова, чтобы убедить свою спутницу. Сам факт, что у неё зародились подобные сомнения настораживал, наглядно иллюстрируя некоторые особенности темперамента и характера девушки, и, что уж говорить, заставляя опасаться подобного поступка с её стороны. Хотя, даже если отбросить такие мысли и просто обратиться к логике, то рациональных причин сделать нечто подобное он найти не мог, как бы ни старался. В конце концов хмуро ответил:
- Мне не зачем этого делать. - и добавил, гораздо тише:
- Кроме всего прочего.
Мужчина понимал, что скорее всего именно такой аргумент убедит такую девушку как Эйра лучше всего. Как ему показалось, она не привыкла доверять людям и их словам, а вот логика, холодная и беспристрастная, должна была послужить солидным довеском к последнему утверждению.

Следуя примеру, поданному девушкой, Джон тоже остановил велосипед, прервав движение ради завершения диалога, который был необычайно важен ввиду того, что вполне мог определить характер их дальнейших взаимоотношений.

Эйра иронично приподняв бровь, оглядела Джона с головы до ног - взгляд то ли потеплел, то ли усмешка, игравшая на губах, его сделала добрее:
- Да, судя по тому, что ты предпочел рукопашную стрельбе, это скорее всего правда... Пользоваться хоть умеешь? Смотри, если ни разу не стрелял, я лучше тебе тесак отмилосердствую.
Огромный рюкзак русского, который Эйра водрузила на велосипед, по всей видимости, содержал еще немало тайн.

Стрелять он умел. Воспоминания из прошлого, вовсе не такие далёкие, какими хотели казаться, тут же тактично напомнили о себе - еженедельные походы в тир, в попытках заглушить методичным грохотом выстрелов одиночество и печаль, забыть было не так уж просто. Впрочем, даже вид мишени, отверстия в которой появлялись с каждым разом всё более кучно, не даровал желанного забытья и избавления. Совсем. Однако, он определённо умел стрелять.
- Спасибо за предложение, но я вполне в состоянии справиться и с пистолетом. - с лёгкой улыбкой ответил Джон.

- Это не может не радовать, Джонни, - пристальный испытующий взгляд, сверлящий его лицо, наконец, окончательно смягчился.
- Держи, - извлеченный из рюкзака пистолет одного из полицейских, который она даже не удосужилась оттереть от крови и мозгов, уже засохших, на поверку содержал 3 пули - не расстреляешься, но и защититься хватит.
- Если все же захочешь от меня избавиться, стреляй в голову, дружище, - странный юмор был у этой дамы, похожий на правду, до краев наполненный иронией и совсем не смешной.

Относительно крови и мозгов у Джона, как у хирурга, не было совершенно никаких комплексов. Поэтому он спокойно принял протянутое оружие и запихнул его за ремень брюк, предварительно проверив предохранитель, что было крайне предусмотрительно с его стороны.
- Спасибо. - проговорил он, совершенно искренне, благодаря одновременно и за оружие, и за оказанное доверие. "Превосходную" шутку Эйры Бентон попросту проигнорировал - он никогда не был ценителем чёрного юмора даже в лучших его проявлениях. Слегка подтолкнул велосипед, придавая тому начальную скорость, и ловко запрыгнул на сиденье, вновь устремляясь в путь.

Следующая остановка случилась около дома, который на первый взгляд ничем не отличался от всех остальных, но служил источником странных звуков. Сперва это была музыка, музыка превосходная, хотя и пугающе грустная, особенно сейчас. Непроизвольно замедлив шаг, Джон подошёл ближе. А композиция тем временем дополнилась шумом аплодисментов, жизнерадостными возгласами и другими атрибутами шумного праздника, который казался здесь и сейчас неуместным как никогда. Появление парня на велосипеде лишь добавило сомнений. Джон бросил на Эйру короткий испытывающий взгляд, в котором легко читался немой вопрос. По ряду причин идти туда категорически не хотелось.

Захныкав от обиды, Гретель потащилась вслед за поросенком.
Она проползла так много... Как он мог?! Вернул улитку с середины проезжей части в ту сторону, куда ей не надо было.
Гретель захныкала громче - сил на полноценный плач не хватило, все потратились на десяти сантиметровое путешествие.
Еще и стукнул...

Однако, обидчик знал слово, от которого было хорошо. Еще не осознав, что такого приятного он произнес, малышка Маргарет благоговейно повторила этот набор звуков и, поплыв от эйфории, прислонилась к стене:
- Хансель..., - и еще раз, для верности, пробуя на вкус, - Хансель... - с этим словом ассоциировалось все надежное, необходимое, как кислород, и тепло осевшее внизу живота.
Она повторила слово еще пять-шесть раз, смирившись с пленом наручников, и даже почти уснула - потеряла остатки сознания, а вместе с ним и счет времени.

***

Ханселя встретил пустой взгляд ушедшей в себя сестры. Она вздрогнула, будто просыпаясь, хотя уснуть с открытыми глазами вроде было невозможно.

***

Гретель вернулась, когда поняла - к ней подкрадывается нечто волнующее давно ничем не тревожащееся сердце. Тот, кто приближался, обволакивал и убаюкивал мягко, как пушистое теплое одеяло, которого она не чувствовала аж с той самой незапамятной жизни.

Она отстранилась, на всякий случай - удар мог последовать неожиданно, даже за таким приятным эффектом, немного пригнула голову, но объятия были уже неизбежны и Гретель смирилась.

Объятия пахли словом... Она мучительно подбирала подходящее и, когда оно явилось, сию минуту выпалила, боясь потерять вновь:
- Хансель...
Да! Да! Это слово как нельзя лучше подходило человеку, обнявшему ее, облегчившему ее руки от оков. Гретель улыбалась счастью робко и устало.
- Хансель...
Проверила - все совпало. Слово и эффект от него чудесно подходили появившемуся из ниоткуда мужчине.

- Давно пора... - буркнула в ответ Эйра и причины на то были...

***
"Нужно убираться..." - твердила Вашингтон раза по три в час, но ее никто не слышал. Сначала она хотела уйти одна, но не рискнула. Потом решила убедиться, что оба живых-таки сошли с ума и адекватный спутник ей не светит. Как вдруг знакомые хлопки крыльев заставили ее исторгнуть несколько невразумительных и не слишком приятных фраз, сквозь которые красной нитью прошел один вполне улавливаемый смысл "Вот и конец".
Увиденное, однако, увлекло Эйру сильнее спецэффектов, на которые не скупилось существо.
- Рик! Рик! - она даже забыв про страх направилась к восставшему из мертвых, но остановилась в паре шагов, растерянная, со странной горечью, подступившей к самому горлу.
- Прощай, Рик, - выдавила она, осознавая, что существо не окажет ей такой милости и теперь на земле, кроме доктора, который похоже, тронулся, она совсем одна. Наверняка, были там далеко, еще кто-то, типа той парочки извращенцев, но здесь и сейчас она отчего-то осталась одна, живая и никому не нужная. Да, в последнее время она была сильно нужна только Ричарду, да и то его желание быть с ней слишком отличалось от желания влюбленного или друга. Эйра горько усмехнулась.

Когда стали пропадать под землей все эти страдальцы, Вашингтон струхнула окончательно - вот теперь-то и ее час, тот таинственный оборванец ведь сказал, что на небе ее не ждут.
Когда же и эта вакханалия закончилась, женщина почувствовала себя втройне ненужной - ни здесь, ни на небесах, ни под землей ее не желали видеть. Живи, как хочешь. Всем плевать.

***
- Джонни, сдается мне, нам сейчас лучше не подыхать, - усмехнулась она и кивнула на дорогу - как бы то ни было, а путь было пора начать.

Начиналось всё очень даже неплохо – мертвец, успешно сбитый с ног и погребённый под весом доктора служил тому вполне очевидным свидетельством. Однако, на этом успехи Джона завершились, так и не успев толком начаться – чёртов коп, даже не обратив внимания на присутствие инородного тела, а именно руки, внутри своей черепной коробки, вновь залился отвратительным мерзким хохотом и нанёс один единственный сокрушительный удар. Хотя сознание и не оставило Бентона, он почти сразу же понял, что бой проигран и дальнейшее сопротивление совершенно бесполезно. А значит и бессмысленно. Понимание того, что противник его, по сути, неуязвим – по крайней мере для Джона, лишенного чего бы то ни было хотя бы отдалённо похожего на оружие, отбирало последние силы, окончательно деморализуя и без того угнетённого мужчину.

Пострадавшая скула нестерпимо саднила, словно умоляя поскорее приложить к себе что-нибудь успокаивающе холодное, но такой возможности, сейчас, к несчастью, не было.
- Чтоб ты сдох, ублюдок… - прошептал он, тщетно стараясь восстановить дыхание и сделал попытку подняться, когда резкий порыв ветра, сопровождаемый характерным звуковом, буквально поднял мужчину в воздух и бесцеремонно отбросил в сторону. Возвращение на земную твердь сопровождалось ещё одним ударом, отнюдь не менее болезненным, вновь выбившим воздух из лёгких доктора. С неимоверным трудом ему всё же удалось повернуть голову и обеспечить себе, тем самым, превосходный угол обзора на последний акт этой драмы…

Он вновь не был уверен, стоит ли верить своим глазам – слишком диким и неправдоподобным было увиденное. Фигура в изодранном чёрном балахоне…
Вспыхнувший подобно куче старой ветоши, щедро приправленной бензином недополицейский…
Капюшон, который держался на пустоте – под ним не было ничего, кроме поразительно непроницаемого мрака… Мрака, при одном взгляде на который почему-то бежали мурашки по коже, и создавалось ощущение что кто-то, а может быть и что-то, пристально изучает тебя безразличным холодным взглядом…

Библейские легенды, прочитанные некогда давно и успешно забытые в скором времени после этого, поднимались из глубин памяти, которая не выдерживала бескомпромиссного напора невозможной реальности.
Четыре Всадника апокалипсиса – Война, Голод, Чума… И Смерть. Гравюра, виденная им лишь однажды, вновь предстала перед глазами – чёткая и яркая, как будто это было не далее, как вчера.

Четыре Всадника на обычной просёлочной дороге, изображались на фоне заката – кроваво-красное солнце неторопливо приближалось к линии горизонта, озаряя всё вокруг своим странным, пугающе кровавым светом. Тёмный лес стенами поднимался по обе стороны дороги, разительно контрастируя с покрытым рваными перистыми облаками небосводом. Сами Всадники выглядели как-то блекло и смазано – все, кроме одного. Джон не мог поручиться, что именно так это и было на первоисточнике, но в его воображении именно Смерть была на первом плане этой картины, даруя остальным сомнительную честь служить лишь декорациями, безликими и нечёткими. На могучем чёрном коне, в старом потрёпанном балахоне, с косой, небрежно закинутой на плечо – образ, почти идентичный тому, что он видел перед собой прямо сейчас.

Испытав неимоверное облегчение, когда тварь отвернулась, Джон, приподнявшись на локте, проводил взглядом странное создание… Которое почему-то его пощадило. Смерть Сергея, бессмысленная и внезапная, несмотря на серьёзность происходящего, напомнила Бентону кадры из дешёвых фильмов ужасов – там тоже всегда было неестественно много крови. «Бедная девушка», - подумалось ему, когда взгляд скользнул по лицу Нежи, слишком испуганной даже для того, чтобы кричать или плакать.

Был человек – нет человека. Существо, взмывшее в воздух на появившихся невесть откуда чёрных израненных крыльях, в буквальном смысле убило Сергея движением пальца…

Всему этому есть только одно рациональное объяснение. Он не выбрался оттуда – из горящего здание аэропорта. Так и остался лежать там, погребённый падающими перекрытиями и задыхающийся от беспрерывно поступавшего в лёгкие едкого дыма. Всё вокруг – лишь иллюзия, плод его воспалённого воображения, возможно вызванная недостатком кислорода и неминуемостью скорой кончины. Или – загробный мир, о котором так часто трубят верующие на каждом углу. Но реальностью это быть не могло.

Он сел, подавленно опустив голову и чрезмерно пристально изучая многочисленные песчинки, хаотично разбросанные по потрескавшемуся асфальту. Теория иллюзорности окружающего пространства приобретала всё новые и новые доводы и аргументы, опровергнуть которые было практически невозможно, но… Всегда есть одно «но», разом перекрывающее всё, что ему предшествовало. Песчинки. Боль от многочисленных ссадин и ран. Палящие лучи безжалостного солнца. Эйра и Нежа, слишком сложные и многогранные для того, чтобы считать их порождениями его собственного разума. Всё было слишком гладко, продуманно, невероятно реалистично. Слишком реалистично, чтобы поверить, что его догадка верна.

- Что это было? – голос, до боли знакомый. А он и не заметил, когда она успела вернуться. Оторвавшись наконец от изучения асфальта, Джон посмотрел на Эйру, задумчиво и несколько подавленно.
- Чёрт его знает… - почти безразлично ответил он, ковыряясь веточкой, обнаруженной неподалёку в едва заметной трещинке в покрытии автостоянки.

Из-за сомнительной важности этого дня, подъем в храме был совсем уж рано. Рано даже по меркам Храма. Котомки были собранны ещё вчера, оружие и одежда так же начищены и подготовлены, так что сегодняшнее утро началось с помывки, общей молитвы и последовавшей за ней скудного завтрака. После которого юные воспитанники отправились каждый к своей группе.
Прогулка по утреннему городу, всё ещё скованного ночным морозцем, несколько улучшило настроение белобрысого. Поправив меч мастера Тиля он ступил на площадь где уже собирались торговцы. Благодушное выражение лица тут же сменилось обычной показушной суровостью. Не глядя на разворачивающиеся лотки, не глядя на устраивающихся торговцев мальчишка поспешил пройти к воротам, хотя и чувствовал, что некоторые из них смотрят вслед послушнику храма, который гуляет тут с непокрытой головой. От ощущения этих взглядов уши Ежа даже немного покраснели.
Подойдя к магу, его воспитаннику и остальным собравшимся Ёжик сдержанно поприветствовал представителя Академии, примерно такой же, но уже не такой официальный кивок достался и остальным присутствующим мальчикам. Наставник мальчишки всегда утверждал, что прежде всего служитель Храма должен сохранять достоинство. Маг ушел и осталось самое сложное.
Как раз то, что сделал магенышь, которого явно не учили держать язык за зубами.
Хотя может и зря он обозвал гильдейских пацанов “задохликами” темноволосый мрачный тип и бритый здоровяк, задохликами не выглядели, Ёжик был одним из самых младших в группе, но с другой стороны не заметить большой символ Храма, нашитый на коту, это надо было умудриться.
Так что немного подумав, белобрысый решил вовсе не обращать на этого магеныша внимания, если он, конечно, не полезет в бутылку.
Повернувшись к нему чуть боком, он ещё раз поприветствовал ещё одного воспитанника Академии, кажется, который вел себя куда более сдержанно, а так же двух мальчиков из Гильдии.
- Меня зовут Ежом, - представился он. - Рад встрече с вами и надеюсь, что испытание не покажется нам сложным.
Мальчишка на секунду сбился, выдохнул, так что казалось из него сразу же вышел весь пафос набранный для речи, на один короткий миг мелькнула задорная улыбка, впрочем, сразу же спрятавшаяся за привычной маской храмовника.

Замечательный, душевный был сегодня вечер! В воздухе витал аромат мандаринов и каких-то знакомых пряных трав. Обычно грязный, паркет в кабинете босса нынче просто искрился. Стены перекрасили во все цвета радуги. Слуги улыбались, а господин Труляля был милостив и любезен, как никогда.
И всё ради нее, Гретель! Строго говоря, ради всех, но для нее особенно! Она ведь сегодня самая красивая в своем кружевном белом платье с блестящими разноцветными камушками, украсившими подол. Ее наряд - самый лучший, даже девочки так сказали, а они не врут ей, нет. Но больше всего ей нравилась прическа - сотней кудряшек рассыпались по плечам каштановые светящиеся локоны, красный бутон свежесрезанной розы хозяин лично вложил ей за ушко, после чего нежно потрепал по щеке и вот тогда, именно тогда произнес "Гретель, ты сегодня прелестнее всех!". И больше всего на свете, ей захотелось поцеловать Труляля за эти слова, сделать все-все, что он прикажет, лишь бы не разочаровать, лишь бы оставаться до конца вечера (а может и дольше) этой самой прелестной его девочкой. Гретель следила за происходящим с любовью во взгляде - сегодня она обожала всех. Чудный вечер....просто чудный...

Заляпанный спермой, кровью и прочим дерьмом паркет вообще-то был не лучшим местом, чтоб на нем вот так просто сидеть голой задницей. Потому что ниточки, называемые стрингами - это именно ничем не прикрытая задница. Полуистлевший кожаный корсет, ободрался до состояния дермантинового дивана, на котором слишком много ерзают. Волосы висели редкими тусклыми прядями, цвет угадывался с трудом, но кажется, это был буро-бордовый. То есть каштановый, конечно, каштановый. Вульгарная косметика не придала худенькой наркоманке шарма, скорее она могла теперь полноправно давить на жалость в цирке. Ярко-красный бантик, как насмешка, мол "не подарок а хуита какая-то", висел бодренько, но сорвать его хотелось сильнее, чем с девчонки трусики. Счастливый взгляд, впрочем, тоже не слишком вписывался в общий пейзаж. В целом, было понятно, почему Труляля оставил ее напоследок - не десерт, а скорее зубочистка после десерта - и выбросить жалко и использовать скучно.
Звонкий смех Гретель раздражал, впрочем, так же сильно, как ее бант или карминово-красные губы, даже сильнее, чем ярко-голубые тени. Хотя что может раздражать сильнее ярко-голубых теней..... Девчонка заливалась над возникшей потасовкой, тыкала пальчиком с обломанным ногтем и остатками лака в незваного гостя, радовалась, как страдающий синдромом Дауна, пролетающему херу.
Душераздирающий кошмар, всепоглощающая жалость, объятия и плач...

Щелчок, тонкие женские пальцы неловко соскальзывают с цветного пластика. Щелчок. Еще один, и каждый раз происходит одно и то же. Маленькая трагедия, разворачивающаяся посреди большой. Еще одно весомое усилие и свобода становится еще чуть ближе, но все еще обнимает кровавые останки водителя и искареженного метала. И сейчас уставшая женщина, чье тело изнемогало от боли, находилась на подобии пограничья.
Привстать удалось не сразу, видимо, сказалось само столкновение, да и находилась Натали в одном положении долгое время. Но сколько? Мир с ярким солнцем, сочной жизнерадостно зеленой травой и легким ветерком казался далекой параллельной вселенной. Такой желанной и недоступной.
- Давай же, черт подери!- гневно выкрикнула женщина, сражаясь, по сути, лишь с самой собой. Еще одно надрывное усилие, волевой толчок на пути к свободе. И ее поглотила тьма.

И снова мир заиграл новыми красками в глазах женщины, уже второй раз терявшей сознание. Только в этот раз дневной свет поначалу слепил. Натали потеряла счет времени, лежа в траве и просто глядя на такое безмятежное небо. Она отчаянно не хотела покидать этот до беспамятства жизнерадостный яркий мир, внушающий опасное чувство безопасности. Но то, с какой болью отозвалось тело, когда Натали присела, возвращало к жестокой реальности. Авария, боль, страх и вспышки терзающих воспоминаний. Все из-за нее, и ничего не исправить. Ей придется с этим жить. Или хотя бы попытаться.

С неохотой Натали осмотрелась вокруг, понимая, что действует больше по инерции, без особого желания. Внутри поселилась какая-то усталость от эмоциональных всплесков. А еще пустота, похожая на личную черную дыру, угрожающей поглотить ее полностью, подчинив себе навеки. Вздох. Женщина подтянула к себе сумку неловким движением, будто и вовсе разучилась делать что-то нормально. А может сказывалась усталость и боль. Мобильный телефон не работал. Стон. Натали стояла на ногах, и осматривала небольшой персональный ад, материализовавшийся перед ней. Тела невинных людей будто застыли в нем навсегда. Навсегда.

Натали поправила теперь уже такую тяжелую сумку и направилась к просвету в нескольких ярдах. Нужно было найти телефон или позвать на помощь. Она шла чуть пошатываясь на ватных ногах, силясь вспомнить, куда же она так спешила. У всего произошедшего должна быть серьезная причина. Но вспомнить почему-то не удавалось. Она все шла и шла, по-прежнему глупо сжимая неработающий мобильник в руке.

Общая неестественность происходящего мешала думать рационально, ощутимо притупляя восприятие и трезвость мышления - реальность внезапно изменилась, искажаясь буквально до неузнаваемости. Каким-то чудом Джону всё же удавалось сохранять некую видимость спокойствия, или, по крайней мере, удерживаться от падения в бездну неконтролируемой паники. Однако, тот факт, что с ними разговаривали трупы, а иначе никак нельзя было назвать этих чудовищных созданий, не мог не нервировать.

Смысл их слов, хоть и с трудом, но всё же добирался до разума Бентона, непроизвольно заставляя приходить к совсем уж неутешительным выводам - чем бы не являлись эти твари, но определённо не безмозглыми восставшими мертвецами, тупоголовыми машинами возмездия, как предположил он сначала.

- Ага, тогда вселяться в тушку бабы будешь сам... - эта фраза аварийным маячком мигала среди остального трёпа, выдаваемого не в меру разговорчивыми трупами, что стоит того, чтобы как следует её осмыслить. Как нибудь потом, на досуге...

- Утихомирь свою бабу. - не нужно было быть гением, чтобы понять, к кому относилось это высказывание. И что-то подсказывало Джону, что это создание совсем не шутило - ему и правда ничего не стоило убить их всех прямо сейчас.
Холодный пот, в обилии проступивший на спине, заставил и без того влажную рубашку ещё сильнее прилипнуть к телу - невозможно оставаться спокойным, когда на тебя нацелен пистолет. Мешает осознание того факта, что жизнь может оборваться в любое мгновение, куда быстрее, чем ты успеешь это осознать.

Стараясь двигаться как можно более плавно и неторопливо, Бентон, шумно сглотнув, обернулся назад, и, попытавшись перехватить взгляд девушки, тихо проговорил:
- Эйра, не надо.

После этого Джон вновь посмотрел на полицейских, если это слово, конечно, было применимо к стоявшим перед ним созданиям. Слегка поморщившись, будучи не в силах сдержать отвращение, он отвёл взгляд от развороченного черепа итальянца, и, нарочито спокойно осведомился, обращаясь преимущественно к его напарнику, глядя ему прямо в глаза:
- Ну вот, мы в вашей власти. И что теперь?
Сохранение подобия хладнокровия стоило воистину колоссальных усилий...

Объятия сна мягко обволакивали сознание, казалось, что весь мир остановился на мгновение. Мгновение сладкого забытья в объятиях приветливого Морфея. Но было что-то еще, смутно знакомое девушке и навевающее чувство тревоги. От того просыпаться совсем не хотелось, а лишь скорее скрыться от тревожного напоминания. Но звук никак не унимался и в тоже время о чем-то предупреждал. Когда звук снова стал надвигаться на девушку и вот-вот уже в мгновение секунды, казалось, обрушится на нее, та испуганно открыла глаза и огляделась. Ей причудилось, что рядом было что-то громадное и угрожающее. Но все было гораздо хуже.

Непонимание. Перед Натали предстала картина, которую обычно не увидишь в повседневной жизни и потому шокирующая. Шок. Где-то внутри девушки завелся небольшой механизм и с гулким эхом забарабанил, отдаваясь в ушах. Даже боль в голове вдруг стала такой незначительной. С некоторым запозданием, а произошедшее не сразу дошло до Натали, она закричала в панике. Сначала это был ничего не значащий крик ужаса. Потом она звала на помощь, не понимая, как нужно действовать в подобной ситуации.

Еще мгновение и среди крови, человеческих останков и изуродованного метала повисла тишина. Горло девушки заболело, да и паника постепенно уступала место разуму. Конечно это не значит, что Натали не была напугана. Но что-то надо было делать, подмога может и не подоспеть вовсе. Девушка отдышалась, ее испуганный взгляд еще раз осторожно коснулся погибшего водителя и стальных прутьев. Ирония оставалась в том, что она была пристегнута ремнем безопасности. Последнее, что она успела сделать. Девушка осторожно отстегнула ремень дрожащими руками и придерживаясь за стены машины отползла к проему, где ранее была дверь. Она многое сейчас отдала бы просто чтобы не видеть всего этого ужаса.

Самое страшное во всем произошедшем было то, что причиной всему была сама Натали и ее чертова спешка. Где-то в потаенных уголках разума к себе воззвало угрызение совести. Но страх пока еще заглушал этот голос и призывал к решению более насущных проблем.

Перед глазами так и встало торжествующее лицо Геста, когда тот бахвалился своей связью с какой-то женщиной. Еще тогда Ильва, совершенно того не желая, подумала на жену Тормира и вот на тебе...
Эх, не видать охотнице стрел...
Законы Края были неоспоримы, такое преступление, как измена, наказывалось смертью. И никто из живущих здесь не вправе был вмешиваться. Но ведь она больше не жила здесь... Когда наступил апогей развернувшейся сцены, она была уже рядом, спокойная, собранная, на лице читалось отвращение, вызванное справедливым гневом в отношении любовников.

- Слишком легкое наказание для предателей, - спокойно и твердо проговорила она, на Геста старалась не смотреть.
- Убьешь, они встретятся на небесах и вновь будут вместе, - Ильве некогда было думать, откуда вдруг взялась смелость говорить на публике, да еще так громко и вовсе не запинаясь.
Она даже подождала, когда смысл слов дойдет до опьяненного яростью рассудка Тормира.
- Самое страшное будет, - и вот тут голос ее действительно дрогнул, - если они станут изгоями. Будут скитаться. В лишениях и бедах забудут друг про друга. Потому что не любовь с ними, но грех.

От усилия лоб Ильвы покрылся испариной, а руки сами собой сжались в кулаки - так страстно девушка ни разу не говорила, ее словно подменили. Была в ее словах и месть изгнавшим их, пусть и по воле небес, и горечь, которую она все никак не могла высказать своей семье, и осуждение - имеющим дом, но решившимся потерять не только его, но и жизни.

Джон как-то упустил момент, когда всё стало плохо. Казалось, вот они стоят, разговаривают, вроде бы всё наконец-то налаживается, а мгновением позже - Ричард орёт на копов и целится в них из неведомо откуда появившегося пистолета.

Подумать только, как этот маленький кусочек металла меняет человеческое восприятие: Бентона почти сразу же захлестнул не поддающийся контролю ужас, а всё что он видел - это дуло пистолета, из которого в любой момент могли появится несущие смерть свинцовые шарики. Когда рядом оружие, приоритеты резко смещаются - даже если на вас, просто забавы ради, нацелил пистолет ваш друг, который, как вы точно знаете, не сделает ничего плохого, всё равно ощущение не из приятных. А когда рядом размахивает оружием человек, который определённо умеет с ним обращаться, но сейчас явно не в себе - самое первое желание - это спрятаться под землёй в ближайшем бункере, где тихо, спокойно и безопасно.

Медленно, постоянно держа руки на виду и стараясь не делать резких движений, Джон маленькими, едва заметными шажками сместился в сторону, чтобы не быть преградой между Ричардом и объектами его внимания. Поведение мужчины не поддавалась разумному объяснению, как Бентон ни старался, он не мог найти ни одного рационального варианта, который объяснил бы его действия. Тогда что же это, продолжение истерии? Галлюцинации? Помешательство?

Убедившись, что ему удалось сдвинуться с линии огня, Бентон немного успокоился. Совсем чуть-чуть, но вполне достаточно, чтобы попытаться найти выход из ситуации. Впрочем, рассуждать об этом было пока что рановато - доктор с трудом справлялся с дыханием, которое периодически срывалось, переходя в судорожные вдохи. Однако, видя, что Ричард не обращает на него никакого внимания, Джон взял себя в руки, и даже нашёл силы, чтобы оглядеться и оценить положение остальных членов группы.

Нежа была ровно там, где её и оставили. Оно и понятно - перемещаться самостоятельно девушка была не в состоянии. Дмитрий замер вдалеке - вместо того, чтобы поскорее спрятаться, он стоял посреди дороги и, по всей видимости, боялся пошевелиться. Сергей куда-то пропал - сложно было сказать, продолжил ли он движение к своей загадочной цели или залёг где-то неподалёку. Эйра медленно, но верно отходила в сторону разрушенного магазина.

Джон понимал, что сейчас лучше всего молча отходить, постараться оказаться как можно дальше от этого места, прежде чем Ричард обратит на него внимание. Однако, поступить так он просто не мог. Смертей на сегодня было более чем достаточно. Полицейские могли попытаться оказать сопротивление, а Нежа - стать следующей жертвой ввиду своей полной беспомощности.
- Пожалуйста, делайте как он говорит. Ричард, чего ты хочешь? - врач с удивлением понял, что слышит свой собственный голос. Вот уж не думал он, что действительно осмелиться сказать что-то вслух.

Ильва, надо отдать ей должное, была готова к такому приему - не заплакала, не ушла, не принялась увещевать. Лишь продолжила играть свою роль.
- Вижу, не желают меня хозяева отпускать, видать, дары мои по душе пришлись. Обещаю после долгого пути, по возвращении, вновь вас не разочаровать.
Вежливо-отстраненный веселый тон ее призван был охолонить постаревшую от горя мать и напуганную скорой разлукой сестренку, которую, к слову, Ильва не могла не обнять:
- Гостинец привезу, - шепнула ей украдкой и прижала к себе чуть крепче, чем обычно.

Взглядом же так и следила за дрожащими дорогими руками, едва не перевернувшими сытный завтрак, и сожаление, что не обняла, не успокоила, накатывало волнами, сжимало ледяной рукой сердце.
- Скоро ли хозяин вернется? - дабы отвлечься, поинтересовалась она и привычным жестом потянулась за ложкой - положить себе каши, соленой от материных слез.

Он отлично понимал, что она хотела услышать. Он знал, что и как нужно сказать, чтобы вселить в неё уверенность и успокоить. Однако, ответил не сразу. Он сидел, задумчиво ковыряя тоненькой веточкой кучу хвороста, натасканную им же, устраивая в ней крошечные обвалы и лавины.
Джон не позволил молчанию затянуться. Не прошло и десяти секунд, как он вскинул голову и посмотрел прямо в глаза Неже. Он не знал, что она видит в его глазах, но в её явно читались страх и надежда. За время этой короткой паузы в голове Бентона успело смениться множество мыслей. Десятки вариантов ответов были выдвинуты, и тут же отвергнуты.
Он не хотел её обманывать, давать ложную надежду. С другой стороны, если он вывалит все свои мысли и теории сейчас, то девушка скорее всего сочтёт его сумасшедшим.
Джон сказал то, что действительно думал. То, во что верил он сам.
- Я не знаю. Всё это слишком странно, до сих пор никто не приехал нам на помощь, эта аномальная жара, отказ электроники... - озвучиваемые вслух мысли выстраивались в логическую цепочку, знать бы ещё, куда она ведёт, - Что-то определённо произошло, что-то плохое... Но твои галлюцинации... - он тоже это видел, чёрт побери, - Чем бы они не были вызваны, это всего лишь галлюцинации.
Да, так и есть. Это определённо как-то связано с происходящим. Он не знал как, но это был единственный рациональный вариант. Если хоть на секунду допустить, что их преследует толпа разъярённых фантомов, и они нигде не могут чувствовать себя в безопасности, то... Джон предпочитал умереть, чем жить в мире, где кошмары становятся реальностью.
Ты мне веришь? - с лёгким нажимом спросил он.

- Вот позор-то, - приговаривала Эйра, натягивая тинейджерские шмотки, - видел бы меня Джонни...
Одна из футболок была как раз впору, джинсы приятно облегали саднящую от отсутствия увлажнения кожу, а кеды не давили ноги, подобно узким туфлям.
- Удобно же, - скептически разглядывая себя в зеркало, прошептала удивленная Вашингтон, - и почему я раньше так не одевалась, - даже в юношеские годы она не могла припомнить себя без делового костюма или строгого платья, а уж придуманные безумным инквизитором колодки, именуемые туфлями на шпильках, деформировали ее ноги так, что стоять в спортивных кедах теперь казалось наивысшим блаженством в ее недолгой жизни.

Как знать, что внесло свою лепту - комфортный наряд или его повстанческий подтекст - но Эйре расхотелось сдаваться. В самом деле - один раз живет и отдавать единственную свою жизнь в руки ублюдка-ищейки, который увидал легкую добычу и вгрызся, как голодная псина, не видя на своем пути явных опасностей.

Следующая комната оказалась закрытой. Эйра пошарила в волосах и нашла там заколку, уже изрядно погнутую предыдущими приключениями.
- Сейчас-сейчас... - зашептала она сквозь сжатые зубы и принялась шарить острым концом заколки в замочной скважине.

- Не говори гоп, пока не перепрыгнул... Тихо просипел Серый ощущая, как по пищеводу поднимается поток желчи из содрогаемого спазмами желудка. Сознание ещё не полностью вернулось, собственно как и ориентация в пространстве, но вот то, что нужно хотя бы склонить голову на бок, чтобы не захлебнуться в собственных рвотных массах, соображаловки хватило.

Горло перехватило, а во рту ощущался явный привкус желчи. Тяжело дыша, Дух попытался сплюнуть, но в пересохшем рту не было и капли слюны. Желтоватая масса вязкой массой вытекла из краешка губ и прилипла к щеке. Приподняв ватные и непослушные руки, Серж рукавом утёр и без того чумазую физиономию. Поведя плечами, он с трудом перевалился на бок и подтянул колени к груди. Армейские ботинки, в которых он чувствовал себя как в тапочках, казались неподъёмными, постоянно цеплялись за землю и траву, никак не хотели помочь ему.

Пальцы заскользили по ремням ранца, буквально на ощупь выискивая быстросброс. а едва коснувшись его. крепко сжали клипсу и высвободили поочерёдно одну и вторую лямку. Перетащив ранец к груди, всё так же на ощупь, мужчина принялся расстёгивать один из внешних карманов, где лежали аптечка и бутылка воды. Трясущимися руками ему удалось открыть непослушную молнию, вытащить аптечку и уронив несколько препаратов на землю, найти таблетку стрептоцида, кое как затолкать в рот и разжевав разместить под языком. Бутылку воды открыть оказалось не по силам...

Состояние было прямо как в детстве, когда катаешься на карусели в лунапарке. Всё вращается, крутиться и вертится, одни и те же картинки повторяются из раза в раз, но ни на одной невозможно сфокусироваться на долго, она пропадает и на её место встаёт другая, а затем и третья и четвёртая... десятая и вновь первая...

Плюнув на тщетные попытки справиться с "вертолётами", Духарев откинулся на спину, прикрыл глаза и попытался дать немного времени на отдых перенапрягшемуся организму. Не хватало ещё раз отключиться. Вот сейчас полежит, отдохнёт и вновь попробует шевелиться...

"Осень кончилась", - Курт поднял глаза к серому небу, заслонившись ладошкой от мокрого снега. "Совсем близко уже Середина зимы, самая тяжелая для ребят неделя. Выступление за выступлением, перед многочисленной толпой, жаждущей поглазеть на чудеса и в честь праздника умерившей свою скупость. День за днем, с утра и до позднего вечера, на арене и на столичных улицах!.."

Бывший жонглер сердито сдул с носа опустившуюся на него снежинку и продолжил свой путь между грязными домами, по привычке скользя взглядом по каждой фигуре, идущей навстречу. Сточный запах, казалось, въевшийся в волосы, в одежду, с непривычки выворачивал наизнанку, спустя час худо-бедно претерпевался, к вечеру же - становился практически незаметным. Впрочем, даже к оставшейся малости Курту все еще было очень сложно привыкнуть.

"Самое лучшее время, на самом деле, если не считать того, что к концу дня руки начинают отваливаться, голос - хрипнет, и даже голова, привыкшая и не к такому шуму, начинает гудеть совсем немилосердно! Едва добравшись до постели, вырубаешься, чтобы через пару часов вновь вскочить, с "блеском в глазах" и с "улыбкой до ушей", даром, что улыбки большей частью все равно нарисованы отчаянно зевающей Селестой, а ярости от стакана с ледяной водой, вылитого сестренкой на голову, хватало и на блеск, и на бодрость - где-то до обеда уж точно..."

От нахлынувших воспоминаний мальчишка снова почувствовал обиду и горечь, оставшиеся вместе с ним, когда Семья, никак не способная больше задерживаться на одном месте из-за двух своих детей, была вынуждена покинуть Оксинфорд, город, который Курт за долгие месяцы успел возненавидеть всей душой, и в котором он был готов оставаться до последнего. Снова ощутил злость, острое ощущение собственной беспомощности от того, что все его усилия обращались в ничто, практически независимо от точки приложения. Снова почувствовал надежду, угасавшую с каждым прошедшим днем, но вновь разгоревшуюся с новой силой. Именно надежда - последнее сокровище, что у него оставалось - помогла ему пережить эту бесконечную осень, и лишь она сейчас давала ему мрачную решимость, с которой акробат вошел в вонючую пивную.

"Вот он," - Курт сразу же направился к столу, за которым сидел тот самый полурослик, с которым он уже сталкивался четыре месяца назад. Кто знает, возможно, ему бы не пришлось ждать так долго, прими он в тот день то сомнительное предложение? Ждать осталось недолго и, возможно, именно сегодня его поиски наконец-то подойдут к концу.

Нереальность происходящего начинала пугать. Нежа, в широко распахнутых глазах которой, отражался один лишь безумный ужас, пренебрегая всеми рекомендациями Джона отползала назад, без всякой осторожности таща за собой обездвиженные ноги.
Время словно замедлилось. Восприятие хирурга обострилось многократно. Он вдруг почувствовал себя невероятно одиноким. Ему очень сильно недоставало Сергея, который всегда знал, что нужно делать, хотя и раздражал его, пока был в сознании. А сейчас, Джон многое отдал бы за то, чтобы русский снова был в строю, и мог бы дать совет, что делать дальше. Он жалел, что так легко отпустил ту девушку, и парня в костюме, который произвёл на него впечатления взвешенного, благоразумного и уверенного в себе человека...
Дмитрий и Нежа, хотя и были в сознании, явно не попадали под категорию "адекватные". Бентона очень сильно напрягало то, что смотрели они в одну точку - на безобидный раскалённый асфальт, как в очередной раз подтвердил визуальный осмотр проведённый Джоном. Он вдруг почувствовал себя героем атмосферного фильма ужасов, причём героем-статистом, который вот-вот станет жертвой чудовища, о присутствии которого и не подозревает. От всех этих мыслей становилось чертовски не по себе.
Врач глубоко вздохнул, и попытался мысленно проанализировать ситуацию. Итак, что мы имеем? А имеем мы аномальную жару, которая, даже несмотря на тень, доконает Сергея, а может и всех остальных, куда раньше, чем раскалённый шар магмы скроется за горизонтом. Также мы имеем двух вполне адекватных ранее людей, которые явно бредят и галлюцинации которых крайне странным образом синхронизировались. Если не привести их в чувство в ближайшее время, ну или не лишить чувств окончательно, то они либо навредят сами себе, либо окружающим, да и психика может не выдержать. Это два. Ах да, ну и конечно же три: прошло уже чертовски много времени, однако окружающее пространство не породило не только спасателей, но и вообще любые признаки жизни.
Закончив этот занявший не более сотой доли секунды анализ, Джону вдруг страстно захотелось вновь оказаться в горящем здании аэропорта, чем оставаться на этой обманчиво спокойной автостоянке. Там, в зале ожидания, хотя бы чётко было понятно, что делать дальше. Да и кто знает, возможно тем, кто не выбрался оттуда живым, повезло куда больше, чем немногочисленным спасшимся.
Промелькнула предательская мыслишка: "А что, если правы они, а это он не видит происходящего?". Усилием воли, Джон отогнал эту мысль. В конце концов, если он не будет доверять своим глазам, то чему же тогда вообще можно верить? Некстати вспомнился один из древнегреческих философов, который утверждал, что человеческое восприятие мира в корне не верно, так как люди не могут проверить информацию, поставляемую для них органами чувств. Раньше Бентон всегда считал эту теорию бредом, но в такой ситуации уже не знал, во что верить.
В конце концов, надо что-то делать. Рассуждения о правоте древнегреческих философов не помогут ему найти решение. Ну чтож, за неимением лучших вариантов, Джон решил исходить из того, что верно всё же его восприятие. Поэтому, более не оглядываясь, он решительным шагом направился к Неже.
Слова уже не имели значения - тут они не помогут. Девушка верит своим глазам, не меньше, чем он своим. Она слишком напугана, чтобы попытаться мыслить рационально. А если бы Джон увидел, что на него бежит носорог, а рядом стоял человек, который говорил, что никакого носорога нет, то он бы не раздумывая кинулся спасаться. Так и здесь.
Сила удара была тщательно выверена - широко раскрытая ладонь Джона со смачным шлепком состыковалась со щекой девушки.

Ива вздрогнула и посмотрела на отца. Удивленно поползли вверх брови. А в глазах - испуг... Растерянность. Смятение. Но никак не облегчение. Только новая волна сожаления и жгучее постыдное чувство вины.
- Батюшка... - голос предательски дрогнул, заканчивая обращение. Девушка замолчала на мгновение, сглатывая волнение, на секунду зажмурила глаза крепко-крепко, чтобы слезы не проделали новых дорожек, посмотрела на Ивара, закусив губу. Как нарочито небрежно он вымолвил это предложение. Как бы между прочим. Будто чашку чая предложил. Но ее так просто не провести - все же вместе бок о бок всю ее сознательную жизнь прожили! Она прекрасно понимала, что старику будет ее не хватать, единственного родного человека. Пусть не по крови, но по духу!.. Да и она с болью в сердце расставалась с отцом. Но Ива и представить не могла, чтобы батя пошел к Олафу просить о подобном! После того, как сам мужчина остался без двоих детей? Может он и правда не сможет отказать Ивару, но как ей самой жить с таким грузом? Остаться в Краю в то время, когда Эда и Эйнар будут неизвестно где? Что она будет видеть в глазах мужчины, когда случайно столкнется с ним у реки, или в кузнице, или просто на улице?.. Но с другой стороны: какое ей дело до Олафа, пусть и самого кирда, когда она оставляет здесь своего отца?! Ива опустила глаза, усердно разглядывая собственные коленки:
- Ежели ты этого хочешь, - покорно начала она. - Ежели правда без меня не сможешь, останусь, - без колебаний выговорила девушка и продолжила с внезапной горячностью. - Но, батюшка, даже если отмахнуться от воли Предков, выплюнувших мое имя вчера на собрании, то как быть с остальными изгнанными? И с самой миссией. Если ты понимаешь, о чем я, - сбивчиво тараторила девушка. - Если я останусь, а они уйдут, как я буду себя чувствовать здесь? Не говоря уже об остальных... Я правда не хочу тебя оставлять! Это не моя воля, но моя судьба... - Ива закончила и с трепетом ждала ответа отца, все так же не смея смотреть ему прямо в белесые глаза.

Как часто по ночам, будучи подростком, она тихонько лежала на своей лавке и, глядя в потолок, думала о своих родителях. Ивар был превосходным человеком и любящим отчимом! И Ива безмерно любила своего названного отца! Любила и уважала. Но разве мог он, как ни старался, заменить подрастающей девочке мать?
Она лежала и представляла, как они могли выглядеть. Наверняка, рыжие густые волосы у нее от матушки. Глаза, наверное, тоже от нее. А вот слегка вздернутый нос - от батюшки. И рост тоже (маму она почему-то представляла выше). Крепко зажмуривалась, и образы, яркие, живые, представали перед закрытыми глазами. Они ей улыбались, кивали головами, когда она рассказывала об очередном прожитом без них дне, махали руками и что-то говорили. Но Иве так и не удавалось различить слов - сон всегда опережал.
Родители Ивы всегда были запретной темой для разговоров в их с Иваром доме. И вскоре девушка отпустила их. Она привыкла к воспитательным и нравоучительным отцовским ворчаниям, его копошению в своих волосах сухими пальцами в попытке заплести косу (к стати, Ивар быстро преуспел в этом деле), его неизменной опеке... Он сумел стать для девочки тем родителем, которого она могла пожелать всем!

Но тут он сам упомянул про ее мать... Иву будто водой окатили. Она замерла, не зная, что сказать и как реагировать. Защемило сердце. От тоски. От затаенной боли. От невысказанных вопросов и не услышанных ответов. Но девушка понимала: не время обрушивать это на старика. Возможно, потом. А может и никогда. А что если позже не получится? Что если не будет другой возможности узнать у него хоть что-то?!.. Ива открыла было рот... Но не смогла. Не в силах была еще пуще обидеть своего отца. Только подошла тихонько, села рядышком за стол и, крепко обняв любимого родителя, проговорила:
- Батюшка, прости родненький, - покрывала поцелуями щеки. - Ну прости! Ты не серчай только, - вновь взяла его руки в свои. - Ни слова больше лишнего. Все. Давай лучше завтракать, а?

Почему люди становятся врачами? Явно не из-за не слишком больших зарплат, и бессонных ночей - эта работа делает всё, чтобы поглотить всё ваше свободное время. Возможно вы удивитесь, но большинство студентов-медиков поступают на свои специальности не из-за врождённого альтруизма и не дающего заснуть желания помогать людям.
О медицине снято множество фильмов и сериалов, которые создают вокруг этой сферы приличный налёт романтики. В посвящённом больнице сериале, отважные врачи каждый день решают сложные головоломки, спасают жизни, или же теряют своих пациентов, и впадают в депрессию по этому поводу, в чём тоже заключена огромная притягательность. Однако, в своё время, ещё Альфред Хичкок сказал: "Кино - это жизнь, из которой вырезаны все скучные моменты". Примерно так и происходит с врачами. Подобные моменты действительно существуют в медицинской практике ,однако они спрятаны за нудной, изматывающей рутиной, которая явно доминирует над всем остальным. Да и на деле, всё оказывается не так красиво, как в кино. одно дело сопереживать актёру, потерявшему пациента в своём сериале, и совсем другое - столкнуться с этим в жизни самому.
Джон был хорошим врачом. Он преодолел рутину, и со временем стал известным и уважаемым хирургом. А чем известнее и уважаемее ты становишься, тем меньшим количеством неприятной деятельности приходится заниматься. Джон действительно любил свою работу. Во время каждой операции он словно играл в шахматы со смертью, и жизнь человека напрямую зависела от его успехов и неудач. Джон был чертовски хорошим хирургом, он брался за все случаи, где есть хоть малейший шанс, и имел статистику выживаемости - более 80%. Запредельный результат, учитывая количество проведённых им операций. Но самую главную партию в своей жизни Джон проиграл - самый дорогой ему человек попал в цепкие лапы смерти.
Но больше, чем операции, Джон ценил другие моменты. Неважно ,какой произошёл инцидент, будь то припадок эпилепсии или автокатастрофа, вокруг места проишествия сразу собирается толпа - кто-то вызывает скорую, кто-то снимает происходящее на камеру, и почти всегда раздаются возгласы: "Врача! Тут есть врач?". В этот момент, ты понимаешь, что врач - это и есть ты. Ты стремительно протискиваешься сквозь толпу, и спокойными уверенными движениями начинаешь делать своё дело, зачастую спасая пострадавшего от неминуемой гибели. В такие моменты всё замирает - звуки, шум, картина вокруг смазывается, - всё что имеет значение - это твой пациент. Такое случается нечасто, но, хотя Джон и понимал, что этот случай не полностью подходит под фабулу, он чувствовал - это был именно такой случай.
Эта сложная цепочка воспоминаний и ассоциаций породила одну мысль, вызванную тем, чего он раньше не замечал. Автостоянка была пуста, скорая и спасатели не спешили на помощь - не было слышно даже рёва сирен, вокруг не было даже неизменных зевак. Взрыв не могли не заметить, а значит происходит что-то чертовски странное.

От огня не было спасения. Кроме того, что пришло сверху - милостивые ангелы не хотели, чтобы Элис долго мучилась. Она услышала грохот падающих сверху перекрытий, и через секунду ее окутала блаженная темнота...

" - Мечта каннибала, - с нервным смешком подумала Тамара, представляя, что сейчас будет с ее телом."
Мыслей предсмертных уже не водилось, они достигли своего апогея еще тогда, когда она искала быстрой смерти, осознав, что спасения уже не будет. Да и сейчас, собственно, на что она надеялась.
Пальцы сжали рукоять танто еще сильнее. Оставалось решиться... Боже, как же это сложно... Наверное, гораздо легче страдать по факту, претерпевая немыслимые муки, но не сделать это своей рукой. И хоть страх этих самых мук весьма мотивировал, но еще страшнее Томке было окончательно вынести себе приговор...
И только когда металл стал подогревать пространство вокруг, она решилась...
Острая боль режущего движения оказалась не такой уж и сильной на фоне тех мук, что уже терпело ее измученное тело. Кажется, она толком сама даже не осознала, что произошло. В голове только мелькнула мысль, адресованная тем же каннибалам, которых здесь, скорее всего, и не было.
Кушать подано...
И кровь, кровь, кровь...
Пульсирующая, горячая кровь, которая только что бежала по жилам и несла жизнь, теперь убегала вовне, так отчаянно стремясь вперед, чтобы нести эту самую жизнь, поддерживать ее, радостно транспортируя полезные вещества туда и сюда. Она хорошо выполняла свою роль. Как и сердце. И вот теперь ее путь пролегал в никуда. Во всяком случае, не туда, где сеют жизнь... По крайней мере теперь не для Тамары и ее постепенно обмякающего тела.
Горечь, обида, слезы и печаль... И темнота.... и тишина...
Так не должно быть... но так есть. А как должно было бы быть? Наверное, прожить счастливую и длинную жизнь. но ведь не со всеми так бывает. Она не услышит смех своих детей, не обнимет любимого, счастливо улыбаясь в белоснежной фате, еще столько мест осталось, где она хотела побывать... еще столько дел... столько мечтаний и планов.
Значит, она сделала все, что было должно. Впереди ее ждет лучший мир. Наверное...

Частые удары в дверь, звучавшие похоронным колоколом и вторившие бешеные удары сердца, вызывали ассоциации с средневековьем, когда под барабанную дробь приговорённых вели на эшафот.
Сергей собирался возразить ударом в челюсть, предоставив ещё один, четвёртый, вариант. Открыть дверь и впустить выживших, но всё неожиданно стихло. Стук прекратился, дверная ручка в руках мужчины перестала дёргаться. Лишь редкие глухие удары сотрясали полотно двери, когда пожираемые огнём люди, не соображая и потерявшие себя от боли и отчаяния, наталкивались на дверь.
Сердце защемило, глаза предательски защипало и по щекам, оставляя две светлые полосы на испачканном лице, скатились горячие, солёные капли… Мокрая пелена на краткий миг наполнила окружающее пространство рябью, но спустя мгновения картина прояснилась… Уронив голову на грудь, Серый отвернулся, чтобы не видеть и не слышать ни самой двери, ни того, что за ней происходит.

В конце коридора вспыхнул яркий прямоугольник, на его фоне возникло пара силуэтов, словно на постере фильма «Люди в чёрном». Дух сглотнул, пытаясь проглотить комок горечи и обиды, отёр рукавом лицо, поправил кепи, сделал шаг вперёд…
«Вот вам и свет… Мистер…» Мысленно произнёс он, подходя к мужчине, что присел на корточки возле девушки, которую минутами ранее он втащил в помещение…

Треск бетонных конструкций заставил оторваться от самобичевания и вернуться к реальности. Временная передышка была окончена. Пожар непременно разогреет арматуру в бетонных конструкциях. Став мягкими, они больше не смогут удерживать перекрытия, и всё здание сложится словно карточный домик.
Под воздействием силы тяжести, бетонные блоки начнут падать, биться друг о друга, крошится и ломаться. Под высоким давлением, большие и малые осколки будут разлетаться в стороны, поражая не хуже пуль и осколков, а значит нужно не только вырваться из здания, успеть отойти на безопасное расстояние, но и найти укрытие, за которым можно спрятаться.

Чуть тронув мужчину за плечо, Серый отстранил его в сторону, вновь взял девушку за руки, приподнял, подхватил на руки и устремился к открывшемуся выходу. Словно тряпичная кукла, она безвольно висела на его руках, а Духарев с упорством барана всё наращивал темп движения, стараясь как можно скорее оставить за спиной не только опасность, но и тяжелое, гнетущее чувство вины.

- Давно бы так, - заворчала Эйра, взмывшая в воздух и не совсем удачно приземлившаяся на костлявое плечо, - поаккуратнее с платьем!
Нитку искусственного жемчуга пришлось распутывать уже в таком положении. Печально запрыгавшие по полу белые бусины, сопровождали их довольно настойчиво, пока не остались позади. Эйра предпочитала сконцентрировать внимание не них, иначе, куда не глянь, ее преследовали внутренности и их умирающие хозяева. Кажется она даже видела глаз. Эйра зажмурилась, пережидая приступ тошноты.
Крики заглушить так же эффективно не удалось. Неужели люди способны так орать?! Невыносимо...
Вскоре исчезли и крики, слились в один воющий гул.

- На твоей поедем или на моей? - пошутила она. Голос был на месте и чуть дрожал, оттого лишь, что Эйра прыгала у Ричарда на плечу. "Все еще живы" - откуда-то взялась мысль, нелепая, но воодушевляющая.
А смерть все катилась им вслед, словно белые бусины искусственного жемчуга.

ссылка
В лесу стояла тишина. Изредка хрустела схваченная морозом ветка под ногой, заставляя Ильву досадливо морщиться. Не годится для охоты такая погода, зверье попряталось в последних попытках обустроиться к зиме, приготовить припасы, в поредевшем белом лесу ее фигура в легком меховом тулупе была видна за версту, каждый звук был слышен еще дальше. Еще затемно она покинула дом, чтобы пополнить запасы, и на поясе одиноко болталась крохотная перепелка, попавшая в ее силки еще вчера - так сильно заледенела бедняжка.

На звук била пришлось мчаться во весь опор. Так просто старую деревяшку не тревожат. Не заботясь уже о тишине, Ильва неслась, задыхаясь от заполнившего легкие морозного воздуха. Наконец, не придется каждый день таскаться по лесам в поисках добычи. Может, она даже позволит себе поспать пару лишних часов... Радостные мысли подгоняли и уже спустя несколько минут, почти не запыхавшаяся, Ильва была на месте.

Никого....От этой новости сердце ухнуло. Сколько себя помнила, люди тана всегда поспевали вовремя и какое решение примет по случаю эдакой беды кирд, она и представить не могла. Наверняка, теперь она поселится в лесу, гоняясь за добычей день и ночь.
Ей, конечно, нравилось, но любое хобби, превращаясь в вынужденное занятие, может принести немало отвращения.

Пока Ильва соображала, не веря своим ушам, как это - уйти из родного дома неизвестно куда, Ива уже произнесла ее имя. Девушка лица не уронила, вышла как всегда сосредоточенная, строгая, неулыбчивая, протянутая за малахитом рука, не дрогнула. Внутри же скрутились, казалось, все потроха. Живот свело от волнения, а мать еще и усугубила дело - в рев пошла. Вон сколько детей осталось, чего реветь?
Однако, прижимая к себе трясущуюся и причитающую что-то тихо, женщину, на две головы ниже ее самой, худенькую, изможденную, и задумавшись вдруг, как та будет без нее справляться по дому (на мелкую надежды маловато, сопливая больно), Ильва внезапно почувствовало, как защипало в носу, как наполнились слезами глаза. И чтобы скрыть, это она строго выговорила матери за то, что поминки по ней рано справлять собралась, но прижала крепче, будто и вправду прощаясь навсегда.

Не на гулянки собрались, чему радуются, скептически оглядела Ильва радостные лица будущих спутников. Матерей-отцов оставляют на голодную зиму. Но внутри уже зашевелилось что-то ноющее, зовущее в дорогу, заставляющее легче смотреть на разлуку и новую жизнь.

...А сон все не шел и не шел.
Ива тихонько лежала, кутаясь в одеяло и закрыв глаза. На дворе глубокая ночь. Выгляни она сейчас в окно, не увидела бы ни в одном доме горящего света. А вот ей все не спится. Как и деду. Ивар общался с духами. Девушка уже несколько недель к ряду ощущала беспокойство старика, которое моментально передавалось и ей самой. Уже зима. А людей тана все не видать. Как и зерна с крупой. Ох, и туго им придется в нынешнем году. Но, будучи еще совсем юной (что там восемнадцать лет!), она себя успокаивала - переживем, перебьемся. А Ивара успокоить не могла. Вот и сейчас прислушивается, когда уже ляжет родитель?.. Ива не могла понять по его вздохам-выдохам, чем кончилось "общение", но с облегчением заметила, что дед улегся в постель.
Сновидения плавно раскачивающейся на волнах лодкой медленно уводили Иву за собой...

Она проснулась как обычно, опередив первые лучи зимнего солнца. Вышла во двор. Вдохнула свежий воздух. Морозно. Свежо. Расправила плечи и улыбнулась новому дню. И что он сулит? Ивар просил разбудить его сегодня раньше обычного. Поэтому надо поспешить, чтобы приготовить завтрак. Ива, как обычно, натаскала дров и воды. Она во всю суетилась на кухне, когда вошел Ивар - даже будить не пришлось. Тарелка каши, свежий хлеб с маслом и травяной настой.
Мало что объяснив, старик велел идти за ним. Иве ничего не оставалось, как укутаться в теплый тулуп поверх сарафана, и смиренно последовать за ним. Девушка искренне смеялась вместе с детворой, устроившей перестрелку снежками, и по-доброму завидовала их беспечности. так хотелось присоединиться к их игре, не боясь косых взглядов и наплевав, что одежда может испачкаться еще не спрятанной под сугробами землей. Но благоразумие и здравый смысл в этот раз взяли вверх над желаниями. А жаль.
Она удивилась, увидев, что Ивар привел их к берегу. Неужто люди тана сегодня должны прибыть? Но после того, как Олаф ударил в било, а мытари так и не появились, девушку охватило беспокойство. Она украдкой поглядывала то на Ивара, то на кирда, но ничего не могла прочесть в их лицах.
Но вот собралась и вся деревня. Слова, сказанные Олафом, немного прояснили ситуацию. Но только немного. Ива поняла, почему их всех сюда позвали. А вот почему не появляются люди тана... Но размышления девушки были прерваны обращением Ивара. Она вздрогнула. Ей совершенно не хотелось решать судьбу людей. Но это была просто просьба деда. И Ива, пытаясь унять нервную дрожь в руках, полезла за камнями в мешочек. Имена слетали с губ. Она говорила громко, чтобы все слышали, и старалась, чтобы голос звучал спокойно и безучастно. Но от ее взгляда не ускользнула реакция родных на каждое названное имя. Их слезы и вздохи отражались в сердце девушки. Конечно, было глупо чувствовать себя виноватой за решение простого случая, но именно так Ива себя и чувствовала. Пока руны на камне не сложились в ее имя...
Рука старика, его слезы. Кажется, больнее не бывает!
- Дедушка Ивар, - тихонько выдохнула и положила свою ладонь на его старческую сухую руку. В этих словах были и извинения, и любовь, и попытка успокоить.
Ива посмотрела на остальных троих, вырванных ее рукой из семей. Ободрение Эйнара. Воодушевление Эды. А что чувствовала она сама? Долг. Да. Но как же Ивар будет без нее! Конечно, о нем позаботятся! Но все же... Он был для нее всем! Так же, как и она для него. Теперь ей надо приложить усилия, чтобы скорее вернуться к нему с хорошими новостями. На все воля Предков...

Всё изменилось буквально за несколько мгновений. Казалось, только что люди суетились, толкались и пытались выстроить организованную очередь около терминала... Затем был рёв двигателей, и сразу за ним появление самолёта... Да ещё какое появление. Потерявший управление аппарат буквально протаранил стену и устремился вглубь аэропорта, круша препятствия и людей на своём пути.
Джону не сразу понял, что происходит. Только что он неторопливо продвигался в направлении терминала, а мгновение позже обнаружил себя на полу. Приподняв голову, он увидел жуткую картину: отделившиеся от самолёта лопасти, подобно огромным мясорубкам, проделали кровавые просеки в сплошном потоке людей. Шумовой фон нарастал: стоны, крики, пронзительный визг... Джону хватило ума, чтобы сообразить, что произойдёт через несколько мгновений. Начнётся паника, люди превратятся в безумное стадо, каждый член которого одержим инстинктом выживания, напрочь заглушающим глас рассудка и цивилизации. Бентон перекатился ближе к стене, убираясь с потенциального маршрута толпы, а потом поднялся. Окинув помещение взглядом с высоты собственного роста, он увидел картину целиком. Кровь, части тел, изувеченные люди... Чёртов самолёт, который, по крайней мере в фильмах, имеет тенденцию взрываться в подобных случаях... Джон почувствовал, что он начинает терять контроль. Всё это было слишком нереально, чтобы быть правдой... Усилием воли взяв себя в руки, он попытался оценить ситуацию. Его теперешнее местоположение, казалось было относительно безопасным: здесь, около стены, народу было ощутимо меньше. Но тут определённо нельзя оставаться. Надо что-то делать. Казалось, общий шумовой фон усилился. О Боже... Двери... Они закрывались и открывались автоматически, но без электричества это было невозможно. А задние ряды напирали... Не в силах видеть это, Джон отвернулся. Альтернативные выходом была дыра в стене, появившаяся после крушения самолёта. Больше стоять и бездействовать было нельзя, а в той стороне вроде бы было менее многолюдно. Джон со всех сил рванул туда.

Попыткам пробраться вдоль стеночки к заветной барышне, которую про себя сам Дух окрестил "Фрау Марта", было не суждено сбыться. Сначала рокот двигателей, потом душераздирающий скрежет металла о бетон. Пол завибрировал, словно это была гитарная струна, следом пришла ударная волна, окончательно сбившая с ног и отбросившая на стену.
Стукнувшись о стену, Сергей сполз на пол. Рокочущий металл стальной мясорубки прошелся в нескольких метрах от него, превращая в фарш тех, кто оказался на пути его следования. Дело завершили ломающиеся лопасти, словно гигантские руки, загребающие потенциальных пассажиров рейса «666». Адский рейс, должно признать. Адская мясорубка…

Всё случилось столь быстро, а события развивались столь стремительно, что часть их просто прошла мимо Духа. Кто-то бежал, кто-то стонал, визг женщин, плачь детей. Звуки слились в единую симфонию гимна смерти, боли и отчаяния. Лишь по счастливой случайности, двинувшиеся на выход люди не причиняли вреда. Спину, почки и печень надежно защищал ранец, в котором к счастью не было ничего бьющегося, а свою грудь и голову, Сергей надёжно прикрыл коленями и руками. Несколько раз на него наступали, на него падали и пинали, спотыкаясь. Сильный и выносливый организм всё это терпел и ждал. Ждал удобного момента, что бы подняться, оценить обстановку и начать действовать. Действовать во благо себя и вопреки сложившейся ситуации. Словно дизель, набирая обороты, просыпался древнейший инстинкт- инстинкт самосохранения, подкреплённый опытом и знаниями.

«Ещё немного, ещё чуть чуть… Да, вот подходящий момент.» Серый Подобрал под себя конечности, сначала встал на четвереньки, затем на одно колено, да так стоя на одном колене огляделся вокруг в поисках «запасного выхода». Возможно он был, раньше, но сейчас его было невозможно найти среди обломков самолёта и человеческих останков. Вообще, в этой мгле, которая состояла из бетонной крошки и гари, было сложно что-то разглядеть. Единственными чёткими силуэтами, зияли две рваные раны, что остались по бокам от, протаранившего здание, самолёта. Хотя наверняка и ещё могут быть места, двери и возможности, которые позволят выбраться из ловушки. Вот в поисках этих мест и возможностей, Сергей пристально всматривался в окружающую обстановку.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Как Элиза ни старалась, она все же тоненько вскрикнула, когда Рик упал. Зажав руками рот и при этом совершенно забыв о существовании слуги, девушка тихо зашептала, как мантру:
- Вставай-вставай-вставай...
И, лишь когда Батлер без особого труда поднялся на ноги, что означало отсутствие ранений, вздрогнула, обнаружив нависшего над ней человека:
- Ты видишь, что творится?! - строго спросила она, ткнув пальцем в сторону ристалища.
- Либо ты прямо сейчас объясняешь все. Но только тихо! Тихо! - прошептала она сквозь сжатые зубы, - либо я остаюсь. Тут...тут люди мрут! А он...бледный тут, понимаешь...стоит...трясется... Давай быстро! - Элизе удалось рявкнуть шепотом.

Season 1 Episode 1
СИД И НЕНСИ, И БОЛЬШОЙ ЗЛОЙ ВАМПИР.

Вампир проигнорировал подколку Ричарда. Наступила неловкое молчание. В сумраке, можно было бы предположить, что Рик находился один во всем огромном зале, если бы не могучее ледяное дыхание, доходившие до его лица.
По мановению одной лишь руки вампира, обеденный зал озарил свет свечей, которые стояли в ранее не замеченных охотником подсвечниках на столе.
Тут то Рику и открылась реальная картина ситуации, в которой тот оказался: в зале он был далеко не один. Охотнику удалось заметить отблеск в глазах, минимум четверых кровососов, которых желтоватый свет свечей не освещал.
Лицо существа, расположившегося на другом конце длинного стола, все еще было окутано мраком. Взгляд Ричарда задевал лишь неестественно высокое и невероятно мускулистое туловище, облаченное в фрак, родом из позапрошлого столетия.
великан поднялся из за стола и, на удивление, легкой поступью направился в сторону обездвиженного охотника. Его движения были плавными и точными, словно он и не был под 3 метра ростом, а весом, не пол тонны килограмм мышечной массы.
Подойдя, практически, в плотную, Вампир наклонился над Риком, так, что их лица оказались на дном уровне. Перед ним предстала огромная лысая голова. Черты лица нелюдя, и серо-коричневый оттенок кожи, выглядели безупречно, словно к внешности великана приложил руки сам создатель, но в то же время, невероятно не естественно, на столько, что возможность подобного уродства отвергала человеческая натура.
Ледяное и спокойное дыхание, заставляло охотника содрогаться. В единичное мгновение, лезвие клинка вскрыло охотнику левое запястье и через пару секунд, горячая кровь наполняла бокал, украшенный драгоценными камнями. Наполнив бокал, великан вернулся на свое место. Вампир сделал пробный глоток, оценивая вкусовой букет Ричарда, подобно дорогому вину. Очевидно, вкус охотника вампиру очень понравился, но с трудом удерживая себя от желания впиться в пульсирующую артерию на его шее, тот повторил вопрос:
Что тебе известно о Джоне Винчестере?

***

Оставив сообщение на автоответчик Бобби, охотница начала путешествие по кровавому следу, которое завело ее в холодный, длинный каменный коридор под землей. Без особых происшествий, она спускалась вниз по винтовой лестнице, примерно на 3-4 этажа. Под землей связь не ловила, однако, Триш успела получить смс от Бобби: "Будь крайне аккуратна - это определенно клан Альфы. Я отследил твои координаты. Подмога придет в ближайшее время, не высовывайся."
Несмотря на обещание Бобби, подмога так и не пришла в ближайшее время, а каждая секунда промедления можгла стоить охотнику жизни. Триш оставалась незаметной, за углом, перед основный коридором, который вел в обеденный зал. Его охранял лишь один вампир, который изредка патрулировал территорию, передвигаясь от зала, в другую часть коридора, конец которого не был виден в кромешной тьме.
Единственный источником света были свечи, которые горели на столе, перед охотником. В зале была отличная слышимость и диалог плененного охотника с вампиром-великаном доходил до Триш в виде эха. В зале было явно больше одного вампира, не говоря о том, сколько их было во всем подземном замке. Охотник был кепко привязан к стулу и истекал кровью.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

- Мисер Цуккини! Это было непередаваемо! - девушка с каштановыми волосами вся дрожала от захлестывающих эмоций. - Мы все записали! Сможете просмотреть уже спустя триосутки!

Седовласый остановил ее жестом и, еще раз мазнув по зрачкам очнувшегося фонариком, серьезно осведомился:
- Сеньор Цуккини, вы помните что-нибудь, кроме своих пяти воплощений?
Увидев замешательство в глазах юноши, он помрачнел:
- Так я и знал! Говорил тебе, что нужно вовремя остановиться, Лиззи! - взревел он,- Что если его память не вернется! С нашими-то технологиями теперь остается надеяться лишь на какое-то эфемерное чудо! 23 век на дворе! Лиззи!

Каштановая голова виновато опустилась. Украдкой посмотрев на юношу, Лиззи подмигнула.
- Но ведь такой прорыв, профессор... - осеклась девушка, столкнувшись с яростью в глазах мужчины, - Тем более он все подписал, сам согласился на любые последствия! Это величайшее открытие, профессор!

Пару секунд сохраняя строгость во взгляде, профессор затем все-таки разулыбался, не удержавшись.
- Поручаю тебе проследить за восстановлением памяти, - вновь приняв серьезный вид, он покинул комнату.

Спустя 2 триогода (6 лет) имя мистера Цуккини будет знать каждый, кто так или иначе интересуется историей, желает узнать о собственных реинкарнациях, прошлом своих близких, пролить свет на какие-либо исторические события.

А сейчас юноша, несколькими минутами ранее очнувшийся в кресле экспериментальной лаборатории профессора Морфи, не мог идентифицировать даже собственный возраст.
Странное это было ощущение - помнить себя в пяти разных жизнях, что давно прошли, но забыть абсолютно всё о себе нынешнем....

THE END

Элиза побледнела. Вернее, изнутри-то ей сделалось жарко, а вот лицом она стала похожа на трехсотлетнего вампира с гримасой улыбки .

- Матушка, такие дела с бухты-барахты...ой, - слово не воробей, - вот так сразу, то есть...не решаются же. Мне нужно подумать, поговорить с ээээ...человеком, узнать, как он ко мне относится, - под бормотание турнирного конферансье шептала без остановки она.

- А то вы уж прямо напугали меня. Будто уж все решено, - прощупывала почву Элиза.
- И вообще...я...это...сейчас... , - глаза ее сделались совсем большими и только дурак не заметил бы, как подалась она вперед, стоило Ричарду явиться на поле.
Ну и медведь был против него! Прямо скала, а не человек, бедная его невеста. Элиза не без любопытства смотрела, кому ткнет копьем в поисках ленты это чудовище, но так и не дождалась. Как, впрочем, и Рика. Отчего сердце подпрыгнула и она даже тихонько рассмеялась, пока искала на противоположной трибуне вытянутую морду-лица обиженной невесты. Ой, что сейчас будет!...

- Конечно. Приятных Вам снов на новом месте, - улыбнулась Джейн, проследовав вглубь дома, очевидно на кухню.

Новое место ничуть не смутило Батлера, он рухнул как подкошенный на чистые ароматные отглаженные простыни, зарылся в мягкую хрустящую подушку и сознание его изволило померкнуть до самого утра, не пуская к своему владельцу даже сновидения.

Он проспал бы и весь следующий день тоже - будильник поставить уже не был сил - но
странное чувство, будто в его голове кто-то копается, подняло потревоженного мужчину увесистым пинком.

Сидя на подоконнике, поджав колени к подбородку, на него смотрела довольно зрело выглядящая для своих 17-ти девица, уже с утра имевшая на лице маску из косметики - довольно кричащий макияж. Волосы и одежда были одинакового иссиня-черного цвета, но все это лишь обрамляло надменность, которую источала каждая клеточка ее стройного, оформившегося, как того требовал возраст, тела.


- Ричард Роуэл Рейнольд Батлер, - в ее руках было водительское удостоверение Рика, - сам придумал или кто подсказал? Что за имя такое? Ты, может, граф? Или лорд? Потому что здесь тебе придется немного подзаткнуть свой рот и поиграть роль слуги.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Сознание вернулось внезапно. Пара молодых людей вдруг осознала себя сидящими в большой зале. Вокруг множество людей одетых празднично. Судя по поздравлениям и веселому гомону – планировалась чья-то свадьба. Ричард сидел в центре зала за большим столом. Элиза сидела за другим столом. Слева от него.

Все подняли наполненные вином кубки и принялись провозглашать здравицы в ознаменование великого и благородного брака, который примирит и объединит кланы, и будет заключен завтра в полдень. По обращенным к Ричарду здравицам, свадьба планировалась именное его и сидящей рядом рыжей невзрачной девицы. Гости шумели, слуги сновали туда-сюда, подавая блюда. Еду в основном ели руками, либо ножом. Большие дубовые столы были пропитаны жиром. В зале пахло жареным мясом, дымом и чем-то тухлым. Неудивительно, ведь объедки бросали под стол, где их тут же собирали собаки. То, что застревало в соломе – топталось.

– Эй! Что с тобой? Ты как полотно. Выпей-ка! Свадьба – это еще не смерть!
Здоровяк сидящий рядом с Ричардом, бесцеремонно пихнул того в плечо и сунул в руки чашу, почти до краев наполненную какой-то золотистой жидкостью.

Соседка Элизы что-то щебетала о том, какой наряд подарил ей благоверный и сколько побед он одержал на последнем турнире. Не обращая никакого внимания на некоторую заторможенность собеседницы, девица быстро поглощала пищу, успевая при этом рассказывать последние слухи об отношениях внутри ее клана и тыкать обглоданной костью в сторону того, о ком шла речь.

Послушавшись Ричарда, Элиза с трудом заставляла себя концентрироваться на что-то вещавшей им девушке. Даже пальцы сцепила, чтобы не отвлекаться, и все же ее будто оторвали от комикса - она еще не досмотрела все рисунки и не дочитала надписи.

Нетерпеливо постучав кедом об пол, Элиза нашла утешение в разноцветных листочках, которые впрочем также не смогла созерцать в тишине.
- Итаааак...Ричаааард, - зашептала она,- что писать в 1-м пункте? - время и место по-прежнему оставались сюрпризом, который пришло время открыть. Ричард показал ей свой лист и девушка скопировала один в один...

1. Столетие, год, месяц, число (возможно указание лишь первых пунктов) которое Вы желаете посетить.
15 век, 03.07.1450

- Ты выбрал день моего рождения,как мило! Тогда бы мне былооо...- девушка занялась подсчетом, начисто забыв про анкету, - минус примерно...щас щас...560 что ли...? Пусть так.
- Здравствуйте, мне минус 560 лет, а вам? - чопорно сжав губы на манер английской леди, процедила она.
- Так... ну тут все ясно...

2. Какова причина выбора именно этого времени?
- Поглядеть на древнюю Шотландию

3. Чего вы ждете от путешествия?
- Приключений!!!!

Так и написала - с четырьмя восклицательными знаками.
- Кем? - повторила она следующий вопрос, - кем? - обратилась к Ричарду и тут же глаза ее вспыхнули, - о!!! Давай знаешь кем? Я буду знатной дамой, а ты моим рыцарем, - Элиза захихикала и покосилась на недочитанный комикс - а он куда, интересно, направится...

4. Кем бы вы хотели прибыть в указанное время?
- Знатной дамой

Не совсем вникая в понятие "знатность", написала Элиза.

5. Нужен ли Вам проводник(-ца) (спутник(-ца)) в прошлом?
- Нет

6. Каков уровень вашей физической подготовки?
- Средний

- Даже средненький, - пробурчала себе под нос.

7. Имеются ли хронические заболевания?
- Нет

8. Употребляете ли вы наркотики?
- Нет
- А почему про выпивку нет? Хм...- продолжала бубнить Элиза

9. Какова Ваша сексуальная ориентация?

Эм...какая? Нормальная. Это какая?
-Гетеро

И продолжая сомневаться, что написала верно, уже потянулась кусать кончик авторучки, но вовремя одернула себя, предотвратив возвращение пагубной привычки.
- Дальше... О! Интересно, кто-то пишет "нет"?...
И машинально написала...

10. Устойчивы ли вы психологически?
- Нет Да!!!

- Как думаешь, - глядя на последний ответ, она досадливо морщилась, - еще можно анкету попросить?

Зеленый лист.
1. Перенос во времени осуществляется путем перенесения материального тела при помощи портала ЭП - 2015, с последующим возвращением в исходное время.
2. Продолжительность пребывания в прошлом составляет – 3 дня.
3. По возможности постарайтесь избегать травм и смерти.
4. Вы можете совершать любые действия, за исключением влекущих за собой массовую смерть других людей (исключение – боевые действия).
5. Вы не можете переносить с собой предметы в прошлое, как и переносить что-либо оттуда в наше время.
6. После перехода в иное время у Вас не будет абсолютно никакой связи с этим временем.
Поставьте дату и подпись, подтверждающих вашу осведомленность и согласие с нашими условиями.
Элиза Грей дата подпись

И, как обычно, уже поставив подпись, Элиза начала задаваться вопросами, которые надолго в состоянии мыслей не задержались.
- Простите, у меня два вопроса, - забыв, что задавать их нужно консультанту, она продолжила, читая с зеленого листа, - вот тут сказано избегать смерти. А что будет в этом случае? И вот тут - предметы нельзя переносить. Это и одежды касается? - неловко улыбнувшись уголком рта, Элиза представила картину - знатная дама и ее рыцарь, голые, посреди шотландских гор.

Но девушка не ответила ему, продолжая всё так же грустно улыбаться ему. Не с упрёком, не в укор, а словно так оно и должно было быть. Они никогда прежде не виделись, не знали имён друг друга, и глазами впервые встретились здесь. Она - на гранитном камне, а он - на её могиле. Быть может, они даже никогда не ходили по одним дорогам, видели разное небо и улыбались разным солнцам, но сейчас и здесь, по странному стечению обстоятельств, они встретились. И теперь у них были на двоих одно небо и один день в месяц, чтобы молчаливо поговорить, сквозь два метра аномально спокойной земли.
Солнце взирало на эту странную парочку бесстрастно и равнодушно, лишь освещало своими весенними лучами, отскакивающими от полированного гранита и прогревающими стылую за зиму могилу.
Старушка, идущая по дальней от Данко дороги, увидев такого же, как и она, раннего визитёра, лишь горестно покачала головой и продолжила свой неспешный путь к могилке своего покойного мужа. Казалось, никому нет дела до мужчины, сидящего на могиле неизвестной девушки. А, может, так оно и было. По крайней мере, никто не нарушал торжественного молчания Визита Невесты...

Осторожно, не спеша,
С белым ветром на круги,
Туманная дымка окутала взор Андрея и, сконцентрировавшись на голосе в наушниках, пришло ощущение спокойствия и лёгкости. Спустя несколько мгновений он открыл глаза и мир разцвел новыми цветами. Помещение, в котором сейчас он находился, стало контрастнее, на стенах проявились незаметные в другой реальности символы.
Андрей вдохнул столь любимый воздух полной грудью, наслаждаясь переливами цветов и запахов. Он чувствовал себя дома и это не с чем несравнимое ощущение, придавало сил и уверенности. Где то вдалеке всё ещё раздавался, стихая, голос Шевчука. Но с каждой секундой он становился всё тише и спокойнее.
Где у вмерзших в лёд ладей
Ждет озябшая душа...
Андрей не стал терять больше времени и, улыбнувшись своим мыслям, сделал ещё один глубокий вдох, вместе с этим его тонкое тело приподнялось над уровнем пола, и он выплыл из здания офиса.
Воздух Настоящий Москвы был несколько чище и солнце, уже окончательно поднявшись, освещало всю красоту города.
Оглядевшись, Андрей удивил уже затухающий след идущего к кладбищу Данко и устремился за ним, тем более что он знал конечную точку назначения.
Добравшись до кладбища, Андрей отметил про себя, что всё ровно, так же как и раньше и это несколько расстроило юношу.
Андрей взглянул на кладбище и увидел уже входящего на территорию Данко, и спустя пару секунд уже плыл, рядом вглядываясь в расплывчатые надгробия, крошащиеся от времени, забытые и неухоженные.
-Похоже, не часто их навещают живые родственники.
А вот и та самая могила с неизвестной девушкой. С первого взгляда ничем не примечательная, но она гораздо чётче большинства могил этого кладбища. Андрей бросил взгляд на Данко и увидел знакомую картину. Аура коллеги стала изменяться, проявлялись несвойственные в других ситуациях цвета и рисунки. Этот процесс всегда крайне интересовал Андрея, и лишь этика привитая институтом удерживала его от более чёткого исследования сознания командира в подобные моменты.
Пока Данко стоял рядом с могилой погруженный в ведомые только ему одному думы, Андрей взмыл над могилой и стал вглядываться в мрачные, но столь прекрасные цвета кладбища. Затем услышав вопрос командира, Андрей вошел в мысленный контакт с ним. Расплывчатые образы эмоций и мыслей другого человека захлестнули юношу. Стараясь не вглядываться в эти образы, Андрей ответил.
-Всё как всегда в порядке, тихо и чисто.
Голос Андрея звучал по другому. Будто внося в физическую реальность частицу истинного мира, он был полон энергии и уверенности, яркой вдохновляющей силы.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Плутовато потупив глаза, миссис Уайт глядела теперь на Ричарда из-под ресниц, нагло, намекающе, хитро. Ножка то и дело плавно сменяла положение, чуть медленнее, чем обычно, утверждаясь на колене другой. Старый приемчик, банальный и отдающий гнилью.
- Что-то мне подсказывает, что вы не обманете бедную вдову, - кокетливо улыбнувшись, она вышла из комнаты,отправившись на поиски кошелька.

Когда каблучки застучали вновь, прошло не менее пятнадцати минут. Лили переоделась - наряд ее немедленно звал гостя посетить ее личные апартаменты. Легкий аромат духов имел ту же цель.
- 600 фунтов - избавьте меня хотя бы от лишней недели поисков, миссстер Батлер, - имя его она растягивала с наслаждением, будто предвкушая их скорый совместный "отдых".

- Дом довольно далеко - девчонка сама выбирала, чтобы подальше от меня, - она презрительно скривилась. - Но с Вашей машиной, - слова прозвучали слишком двусмысленно, чтобы списать на "просто показалось", - Вы управитесь за три-четыре часа. Поэтому приглашаю Вас на совместный ланч.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Как только Ричард подошел к охраннику, тот посмотрел на него через солнцезащитные очки и хотел было устало, но сердито бросить фразу - "Пароль", остановился на букве "БЛЯЯТЬ".

Согнувшись пополам, бодигард не был в состоянии больше произнести или сделать что либо. Посмотрев на оскопленного негра сверху вниз, Батлер пересек порог входа ведущего на верх.
Если бы не многолетний стаж Охотника и невероятная удача присущая Рику на протяжении сегодняшнего дня, разгневанный вампир просто свернул бы ему шею. Но к счастью, блеск белоснежных зубов, так неестественно выделявшийся на фоне черного лица охранника, был успешно замечен.
Рик развернулся как раз в тот момент, когда вампир летел на него с расстояния 3-4 метра.

Гиль и без того устал, а тут приходиться слушать шептания и сочувствие к себе от какого-то шпендиля, что боится и слово в слух сказать.
Смерив неожиданного собеседника усталым взглядом, осмотрелся вокруг.
Сил ругаться не было, а вот помощь была нужна.
- Не знаю их имен. Да и мне нет дела до них.
Несколько высокомерно ответил Гиль, пытаясь потянуться, ощущая ноющие мышцы.

- Лучше чем шептаться, помоги мне. Нужно найти Хиберта Хастли. Того, "Тура", что прозвали Хибертом злым. Я дам тебе за это яблоко. А если поможешь дотащить этот чертов неподъемный багаж, получишь конфету из жженого сахара.

Вновь вернув взгляд на мальчика, Хастли неожиданно понял: - Я был высокомерен, это поганец, ничего мне не должен и меня не знает. А вот как уйдет...

Глубоко вздохнув, делая над собой усилие, пустил в действие этикет, так, как учила леди Лирма Виэтли Хастли.

- Ох, прости мою грубость. Просто я очень устал с дороги, а тут еще все эти издевательства. Тело болит, обидно до чертиков. А потому я зол. Спасибо тебе за сочувствие.

На последних словах мальчик едва сдержался чтобы не начать плеваться. Он никогда не мог понять вот таких любопытных зевак: "- Тебе тоже досталось, да?".
Сами видят и все равно спрашивают. Наверное думают это делает их лучше. Но на самом деле это такая же насмешка и ничего более. Если хочешь помочь - делай. Не хочешь - вали!

Гиль достал одну сахарную конфету и протянул собеседнику.
- Твое.
А после, добавил.
- Это в качестве извинения.

      Обман сработал. Бран купился на фальшивый замах, иначе он или полностью проигнорировал бы его, или ушёл в глухую защиту, и лёгкий, почти неощутимый удар коснулся ранта его щита. Возможно, только в этот момент стражник понял, что зря поднял щит. Но его меч уже ткнул Йонгена в рёбра, заставив мальчика отойти ещё на шаг. Перед глазами плыло от боли и он не смог должным образом отреагировать, но на нездорово бледнеющем лице ни один мускул так и не дрогнул.
      Когда меч Йонгена почти не касаясь отскочил от левого края щита Брана, защищавшего голову, он стремительно, словно пружиня, пошёл на широченный замах, очерчивая дугу над головой мальчика и опускаясь в противоположный от обманного удара край — в правую икру стражника.
      Пошатнувшись от такого стремительного и трудного манёвра, Йонген тяжело отступил на шаг, чтоб не упасть. Пригнувшись, он всё так же внимательно, но бесстрастно, без намёка на эмоцию, сверлил противника взглядом. Спина пригнулась, а кончик меча, раньше всегда направленный в лицо противника, теперь клонился к земле то ли в защитной стойке, то ли от полученных синяков.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Путешествие до Оксинфорда, было наполнено небывалой скукой. Нет, конечно можно было глазеть по сторонам, изредка подшучивая над кучером, залезть в подарочный томик книги, разглядывая картинки, пытаясь разобрать хотя бы несколько слов в непонятном тексте, обнаружить вексель, аккуратно сложенный леди Лирмой Виэти Хастли, подумать над новыми шутками и выбрать, из пришедших идей, самые любопытные, но невозможность побегать, размяться, сильно портили настроение, и ложились невыносимым грузом.

В момент, когда Гиль уже полчаса простоял подле академии, дожидаясь встречающих, мальчик понял, что жизнь сделала странный поворот. Уже зная, что дядя, не встретивший родственника, понесет наказание, Гиль пробирался все дальше в Академию.

Неприятность случившаяся под деревом, вызвали странную улыбку. Она была наполнена отвращением, досадой и вместе с тем задумчивостью и коварством.

Нужно будет встретить Астру, иначе владелец этого дерева, как и здания, на один из завтраков, рискует получить сего пернатого обитателя. В прочем, пташка, может угодить и в общий чан.
Эти мысли не вызвали улыбки, также как и другие.
И чем вытереть? Письмом дяди? Письмом для вступления? Или еще какой важной бумагой? Или добавить в непонятную баночку? Маги ведь будут рады... А вдруг там джин или какой магический дух заключен?
Глаза загорелись интересом.
Дорожная поклажа хоть была и не слишком велика, но тяжесть ее ощущалась явственно. А потому мальчик начинал пыхтеть, взбираясь по лесенкам.
Нет, в баночки лишь какой-то скучный порошок и ничего более. И если ее расковырять ножиком, то обратно закрыть не получиться... Тогда чьим письмом? Ну может быть дядя занят или позабыл, или может быть готовит что-то интересное...
Холл произвел впечатление на Гиля, тот стоя с открытым ртом взирая на открывшийся вид. Глаза бегали от одного гобелена к другому, а от них, к потолку, лестницам, коридорам. В прочем, сильнее всего впечатлили рисунки магов, борющих врагов.
Мальчик бывал во дворце и потому видел и более роскошные хоромы, но тут витало нечто странное, захватывающее.
До ушей добрались мало лестные слава и взгляд остановился на хмуром лице.
Вексель
Понял Гиль.
Улыбаясь дяди, самой славной улыбкой, мальчик опустил скарб на пол. Затем согнувшись начал в нем что-то искать. Спустя минуту, с победным видом выудил письма, книгу и баночку.
Взгляд дяди привлекла странная бумажка которая оказалось отдельно от остальных, в другой руке. Ею Гиль вытер, пятно.
Затем приблизившись к Хиберту, коего впервые видел в живую, но имел честь лицезреть на одном из гобеленов в холле поместья, каждый день.
- Дядюшка. А в живую вы еще более хмуры и грозны. Здравствуйте, простите за задержку, но я по своей наивности прождал встречающих подле академии.
Старшие Хастли, просили передать вам письмо, и книгу в подарок. Признаюсь, она до жути скучна, но возможно вы поладите.
С каждым словом улыбка Гиля растягивалась все шире.
- Чуть не забыл, в книгу, Леди Лирма Виэти Хастли Старшая, вложила этот вексель.
Мальчик протянул бумажку, которой чуть ранее отер одежду. Потом, спохватившись, сунул вексель в книгу. Вернув на законное место.
- Ну, будем знакомы, младший Хастли. Я Гиль Хастли.
Мальчик сиял, улыбка была до ушей.
- Знаете, когда мы узнали о том, что родители решили от нас избавиться, от того, что Леди-мама, начала тосковать по прежним временам, я решил разобрать новое место прибывание по камушкам, если придется. Что бы и вы отослали нас куда нибудь еще, а может назад, когда поймете, что продались слишком дешево.
Но сейчас, я хочу задержаться тут.
Мальчик вновь крутил головой по сторонам, рассматривая изображения.

      „Или не умрёт”, — тяжёлым эхом загудели слова Брана в голове. Йонген ожидал чего-то такого, но настроение и бормотания волочущего его юноши очень, очень не нравились „псу”. Они не предвещали ничего хорошего и вселяли смутную, щекочущую нервы тревогу. — „А чего ты ждал?”, усмехнулся про себя Йонген, — „за любым хорошим событием должны следовать троекратные неприятности”.
      Зародыш гнетущего страха, начавший уже было шевелиться где-то в животе, умер, когда Йонген очутился на улице. Звуки боя, такие привычные и даже мелодичные, убивали страх. Страх рождается, когда есть сомнения. Сомнения появляются вместе с выбором. А у Йонгена с этой секунды не было ни того, ни другого. А потому исчез и страх, задохнулся, растворился. Дальше была лишь смерть — его или противника.
      Все планы мальчика летели к чертям. Он думал, что будет что-то вроде судебного поединка. Противником выйдет тот дылда, охранявший кабинет Асмана, хотевший поразвлечься. Скорее всего, он бы уделал Йонгена, а если нет — то Йонген бы поддался. Незаметно, чтоб не оскорбить противника, но и чтоб не заработать себе ещё одного врага уже внутри школы, в которой наёмник планировал учиться несколько трудных лет. Лучше было променять порку на избиение и ещё более суровую порку, чем сдаться без боя или, возможно, опозорить поражением старшего сокурсника. Но тут всё было по-другому. Не бой с судьёй, не до первой крови. Насмерть, или до потери сознания. Но эта грань настолько тонка, а человек такой хрупкий...
      Что-то щёлкнуло внутри, переключилось. С железным спокойствием на лице и нарастающим бешенством внутри, собравшись, Йонген окинул мрачным наливающимся кровью взглядом все загоны. Зайти в первый же? Выбрать пустой? Предпочесть старших или младших? Маленький воин не хотел доверять свою жизнь сучке-судьбе, и сделал выбор сам. Выбор этот пал на ближайший загон с учениками явно не дворянского происхождения и примерно йонгеновского возраста.
      На землю около входа упала котомка, подняв быстро осевшее облачко пыли. В руках у Йонгена оставался лишь его тренировочный дубовый двуручник высотой чуть больше самого мальчика. Выйдя на середину загона, он крикнул, насколько мог громко своим срывающимся голосом:
      — Я, Йонген, сын Олафа, осуждён сотником Асманом за нарушение границы и требую право пса.
      Всё.
      „Ну, батька, не посрамил я тебя. Теперь пусть хоть убьют”.

     

Стражник снова начал орать и краснеть, иногда, Ежик думал что это как-то связанно с количеством железа что они на себе носят.
- Не знаю, - заговорил Ежик, стараясь говорить как можно более спокойно в пику орущему стражнику, - меня туда отнесли за то, что я позвал на помощь разбившему голову Тиллю. А ещё меня там покормили и можно было отдохнуть. Если бы не Слюнявобородый, то вообще было бы классно, каждый день бы туда ходил. А за что Улыбку "посадили" не знаю, он не сказал, только просил отнести штучку Марфе.
Почему Тилль должен был быть в ответе было непонятно, Ежик и сам за себя ответить мог. Чуть подумав и, наконец, найдя нужный предлог Ежик продолжил:
- Я пойду с тобой. И тоже узнаю, кого спас Улыбка, что его туда отправили.
Хлопнув себя по боку мальчишка направился к двери ведущей на улицу. В городе, Ежик ориентировался хорошо, но вот в дома пока не очень и оставалось надеяться что он не ошибался дверью.

Вы не можете просматривать этот пост!

      Йонген окинул взглядом кабинет, внимательно отмечая все детали и особенности мебели.
      „Зачем я это делаю?” — похоже, внимание к деталям в опасной обстановке и запоминание пути отступления незаметно вошло в привычку и уже стало рефлексом. Впрочем, в жизни подчас пригождаются совершенно неожиданные вещи, как в тех сказках Олафа, где герой спасал разных зверей (ну как спасал? — просто не убивал) и они потом пригождались ему.
      Сотник почему-то сразу понравился парню. Чем-то он производил впечатление дельного и разумного человека, располагая к себе таких честных горемык, как Йонген и, возможно, отпугивая всяких ушлёпищ. К тому же он тоже был северянином.
      — Я Йонген, Сын Олафа из Чёрных Псов Гая, — вздохнув перед непривычно долгим рассказом, начал маленький наёмник ломающимся басом, — пришёл в Оксенфорд поступать в Гильдию. Вчера в таверне встретил Вереска и мастера Ратимира. Мастер сказал приходить сегодня в Гильдию и записаться на испытания. Я пришёл, меня не пустили и я решил перелезть через стену ночью. Вернулся в таверну, там какая-то тётка узнала, что я виделся с Вереском и очень враждебно стала о нём расспрашивать. Я ничего ей не сказал, тогда она стала угрожать и я её послал. Она гналась, пока я не забежал в крепость. Дальше, наверное, вы уже слышали.
      Йонген старался говорить подробно и не упустить ничего лишнего. Возможно, от этого рассказа зависела не только его шкура. Впрочем, врождённая (или вбитая оглоблей) привычка выражаться коротко и ясно тоже никуда не исчезла. Он хотел ещё добавить про Железную Леди, но Барн наверняка уже об этом упомянул и повторяться не было смысла.
      Мальчик исподлобья, но без враждебности или злобы, со старательно скрываемой тревогой смотрел на сотника. „Что он решит?” — возможно, этот вопрос очень отчётливо читался в его взгляде, но никак больше своим видом мальчик этого не подавал. По крайней мере, он очень старался.

Лаара сидел рядом с братом. Сидел уставившись в тарелку и в задумчивости тыкая в неё ложкой, да изредка перемешивая кашицу. Когда же Торавильон внезапно обратился к Лаара, выдернув того из мечтаний, последний опять же потерялся: выронил ложку и покрылся румянцем.
- Ч-что? С уборкой? Я?, - Лаара переспрашивал, не по причине того что непонятно что-то а из-за того что просто не мог сообразить что ответить, - Д-да. ДА! Закончил конечно! Давно уже!

Лаара старался улыбаться и вести себя как можно более непринужденно, но...

Энджи тянула до последнего. Уютная мысль остаться и встретить начало бури на улице, как раньше, в детстве, когда это казалось навроде подвига, а еще - единения с чем-то гораздо сильнее ее самой, рассыпалась о необходимость защитить родившееся в муках начало.

А может, не стоило оно той опеки…
Вот сейчас польет, а она никуда и с места не сдвинется.

Словно предупреждая, порыв ветра освежил горящее лицо. Вот-вот буря обрушится на ее голову струями сквозь прохудившийся настил.

Но Энджи будет сидеть и провожать спокойным взглядом поплывшие строки, отлично зная, что невозможно их вернуть. И горечь смешается в ней с удовлетворением – нельзя таким сказкам являться в мир.

Пригласив на танец несколько листков клена, ветер бросился на Фэй настойчивее. Будто не хотел, чтобы сказочница делила с ним затихший в благоговейном трепете сад.

Энджи устроилась поудобнее, даже взбила подпиравшую поясницу подушку, с вызовом поглядывая туда, где только что кружились беспомощные листья…

***

Терпение сошло на нет с третьей каплей, упавшей на ее рукопись. Крупная, она растопила почти целое слово, и Фэй дернулась к дому.
Ветер злорадно швырнул вдогонку ледяные капли – победитель на сей раз.

Фэй с блаженством вдела окоченевшие босые ноги в домашние тапки и скрылась за жалобно скрипнувшей дверью.

Остановилась почти сразу, у порога. Никогда еще она не бежала от грозы. Раскачивалась в беседке, легкомысленно доверяясь ее никчемной узенькой крыше, куталась в старый бабушкин вязаный палантин, пока не приходили к ней видения из еще ненаписанных сказок или не оживали сюжеты уже существующих, наполняя ее радостью свершившегося – детище увидело свет.

Но сейчас, застыв в нерешительности, Энджи чувствовала, как вползало к ней в сердце отчаяние – он не могла позволить этой сказке жить, но и оставить ее там, внутри, было сродни поеданию трупа. Чувствовать, как разлагается, гниет в тебе история… Фэй зябко повела плечами и, устроив листы с написанным поудобнее на камине, неслышно, словно боялась их разбудить, вышла на улицу.

В какой-то момент Энджи даже поймала себя на мысли, что находиться в одном доме с этой рукописью ей тяжко, невыносимо, не хочется.
Как в той истории о Джонатане Боро, боявшемся своей самой известной книги. Завидев ее в витрине магазина, он бежал, сломя голову , и больше там не появлялся, ровно как и в библиотеке, парке, кафе – везде, где кто-либо читал его творение. Тогда ей показалось это забавным, но, сейчас, сидя, прижав колени к подбородку, в хрустящем от каждого движения плетеном кресле, Энджи все сильнее осознавала неприязнь.

Можно ли не любить своего ребенка? Не желать его появления на свет? Фэй не знала, но чувство, ранее ей неведомое, пугало.

Она, пожалуй, посидит еще на террасе, позволит перестуку дождя по металлу крыши найти резонанс в ее взволнованном сознании, а затем продолжит писать. Чего бы ей это не стоило. Чего бы не стоило…

Мальчик замер на какое-то время у порога, вдыхая сразу и тепло, почти сразу же облепившее замерзшее тело со всех сторон подобно огромному пушистому хвосту невидимой кошки, и вкусные запахи скворчащего на плите мяса. Маленький островок домашнего тепла в холодном - и мокром - океане внешнего мира. "Как говорил как-то старый Лиус? Каждая дверь - как проход в другой мир, иногда как две капли воды похожий на предыдущий, а иногда бесконечно далекий от него, подобно земле и небесам," - вспомнилось Курту, настолько разительно отличались по ощущениям вот эти вот два мира, Внутри и Снаружи. "Правда, старик что-то еще рассказывал про голодных демонов и адских страшилищ, поджидающих глупых маленьких детей за такими дверьми, если они еще хоть раз сунутся без спросу в его каморку..." Выдумки все! Во-первых, брат с сестрой никак не считали себя ни маленькими, ни уж тем более глупыми, детьми. Во-вторых, гнева Матушки стоило опасаться куда больше всех адских чудовищ вместе взятых. Ну, а в-третьих, предупрежденные дети с тех пор всегда старались забираться к старому иллюзионисту через окна...

- Ро-оодди? - неуверенно позвал Курт клоуна, хотя уже стало ясно, что и здесь его нет. Искать в этой части лагеря - да и вообще во всем лагере - уже не было смысла, похоже, кроме маленького акробата никто больше его не видел. Мальчик, потоптавшись немного, сделал было пару шагов к маленькой печке, но замер, буквально ощущая отваливающуюся (или еще стекающую) с одежки грязь. "Я похож на огромного слизня", мрачно подумал Курт. "Если буду переодеваться здесь, только больше все угваздаю. Пойду лучше домой. Только..." Мальчик посмотрел на сковородку, потом обернулся к выходу. "Пока дядя Тэд вернется, у него не останется завтрака". Акробат осторожно приблизился к оставленному мясу и, осторожно подцепив его подвернувшимся ножиком, посмотрел, насколько оно успело поджариться. "Сгорит ведь!". Поискав глазами подходящую тряпочку, мальчик осторожно сдвинул сковородку с огня, обмотав руку краем курточки. Недожаренное мясо всегда можно дожарить, а вот с кучей углей уже ничего не сделаешь. Убедившись, что спасенному завтраку ничего не угрожает, Курт, вдохнув напоследок аромат горячего, но, увы (иначе бы дядюшка по возвращению точно не обнаружил ничего съедобного), еще не совсем готового мяса, выбрался наружу

Время идет а Тор не идет. Ждать своей печальной участи больше небыло ну никаких сил! Лаара собрался было идти в свою комнату, ну или может зайти в столовую, но что-то аппетит не разыгрывался сильно, хоть и время то было уже обеденное. И бехтерец вот уже обедал. Смачно так почавкивал, злорадно. Магик не выдержал и взгляну на птицу.
Много в тот момент мыслей было в голове мальчика в тот момент. Где-то с минуту он стоял вот так неподвижно, задумавшись и уставившись на птицу.
Развернувшись Лаара пошел вниз. Вроде бы и мысли путались в голове, а вроде как и пустота какая-то была. Магик действовал словно во сне, как будто кто-то другой управлял им, а он сам наблюдал за собой со стороны, словно он кукла в кукольном театре.

Ноги несли его в столовую. Он знал что сейчас там он возьмет порцию пищи и с ней направится в свою комнату, в которой скинет этот неудобный балахон, оставшись в своих привычных одеждах, далее, направится на выход, на улицу, где на ходу, подберет любой более-менее удобный для метания камень и пойдет вот так с тарелкой в одной руке и камнем в другой под то самое дерево. Расположится под ним (естественно так что бы бехтерец на голову не нагадил) и необращая никакого внимания ни на птицу, ни на людей, примется за трапезу.
Метод кнута и пряника. Либо бехтерец сам, добровольно сдасться в руки правосудия, либо правосудие придет за ним. У птицы есть шанс. Послдений.

Тупоносый карандаш в очередной раз замер над увитым замысловатыми завитушками заглавием. Это же ведь заглавие – оно должно быть красивым, вычурным, привлекающим взгляд. И даже не важно, что это будут за слова. Важен сам шрифт, важна аккуратность в ведении вон той петельки, что навесным мостиком соединит витые воздушные башенки букв… лёгким, плавным движением обводить по контуру, придавая этому замку объём и плотность, насыщая узор новым паутинным плетением…

И в очередной раз карандаш нервно крутанулся в пальцах и отчаянно заёрзал по замусоленной, истончившейся бумаге розовым огрызком ластика, оставляя от изящного, избыточно сказочного королевства совсем не сказочные серые катышки, что тут же были безжалостно сметены под ноги.

Чай в кружке на столике уже пару часов как остыл, даже замёрз, на поверхности напитка уже появилась омерзительная сизая плёнка, маслянисто отсвечивающая и оседающая на стенки тёмными пятнами. За те же пару часов скрюченный осенней хандрой старый клён потерял ещё четыре листа, два из которых мирно опустились на буро-жёлтое сырое кладбище, одного сцапал ветер и утащил в сторону спящего озера, а ещё один запутался в волосах девушки, сидящей на скамейке-качелях под простым деревянным настилом.

Сказочницу без сказки, Энджи Фэй в очередной раз тиранило собственное воображение. А оно ведь такое, ему не объяснишь ничего, не оправдаешься, не структурируешь никак. Оно жестоко и несправедливо, да и нетерпеливо, к тому же. Сядь, мол, и твори. Вот тебе карандаш и бумага – марай, страдай, мучайся теперь. И только непослушный крольчонок Питер в синей рубашке, чей портрет писательница подложила под бумагу на коленки и иногда посматривала в любопытные червленые пуговичные глаза, дарил какое-то чувство внутреннего покоя, какую-то тонкую, еле заметную путеводную ниточку, за которую Энджи тянула тяжеленный мешок задумок и идей. И так, поменяв добрый десяток разнообразных изящно декорированных, но пустых названий, слово за слово, буква за буквой, рождалась новая история. Сначала несмелыми, грубыми штрихами, что уже складывались в знакомое всем «once upon a time…». А потом Фэй и сама не заметила, как не поспевают за шальным, точно заряженным электризующей энергией карандашом её собственные мысли.

Было без двух минут седьмого вечера, тучи, как будто овцы, специально нагнанные пастухом со всех концов света, угрюмо обступили двор, веранду и беседку, залепив тоскующее без солнца небо своими жирными сизыми тушами. Благо, что старый китайский фонарь на железной цепи над головой исправно цедил свет сквозь резную решётку.

Надвигалась гроза, стелясь холодной призрачной дланью по земле, вползая под одежду, въедаясь в кожу стылой пиявкой.

Мила вошла в предбанник и увидев на лавке болтающего ногами мальчишку сразу же ткнула пальцем ему на одну из задних комнат, ту где стоял неимоверный жар. Глянув в непреклонное лицо Милы, бродяжка спрыгнул с лавки и торопливо скрылся в жаркой темноте комнаты, хотя судя по тому как он обогнул стоящую бадью с водой, темнота ему ничуть не мешала ориентироваться в комнате. Садиться на лавки поднимающиеся к потолку, мальчишка не стал. Дерево разогрелось довольно сильно, все равно что сидеть на камнях которые полуденное солнце разогревало так, что жгли даже сквозь толстую подошву башмаков, которых к слову у Ежа никогда и не было.
Он остановился у одной из стен, там где было не так жарко, если честно он не очень понимал как тут можно было мыться. В комнате стояла конечно бадья с ковшиком, но воды в ней было не так много, хватило бы только что бы ополоснуться немного. Зато комната напомнила бродяжке кухню, которые он иногда видел в приоткрывающуюся заднюю дверь трактиров, когда повара выносили объедки, большая печь и куча столов с едой.
От мыслей о еде, от которых рот сам наполнялся слюной, Ёжика отвлек голос Милы. Быть "таким насмышлёнышем" не хотелось и звучало это довольно обидно. Поэтому мальчишка сразу же набычился.
- Ничего я не несмышлёныш! Вот тебя сунь в незнакомое место, которое ты ни разу в жизни не видела, посмотрел бы я на тебя. Вместо того, что бы нормально ополоснутся в реке, приходится в по хороминам шататься и жару терпеть.
Вид хозяйки дома вызвал некоторое удивление у Ежика, он стоя голышом уже весь взмок от жара и исходил потом, будто из него собиралось вытечь все что могло течь, а она ещё и переоделась. Хотя веник тоже вызывал недоумение, подметать таким вряд ли было бы удобно, только листьев по всей горнице наметешь. В общем-то Ежик был нечастым гостем в доме у горожан... да вообще в любом доме, а пока его не выгоняют нечего и выкореживаться. Он немного потаскал воду, но зато он был покушамши и даже может быть потом ещё дадут. Так что бродяжка решил, что пока лучше делать что ему говорят, чтоб не выгнали и покормили.
Вздохнув он сначала осторожно встал на коленки и ладошки, над раскаленным деревом, а потом медленно опустился на него мокрым от пота пузом и грудью.
В голове почему то сразу на рисовалась картинка, как повар разделывает тушку на столе и тут же обжаривает мясо с косточек на углях.

Хартвин открыл, было, рот, чтобы протестовать, но за него все сказали глаза, в которых притаился то ли испуг за господина, то ли отчаяние из-за перспективы отсиживаться в замке, что недостойно воина, то ли смятение в поисках старшего, которого, конечно, он назначить не успел.

- Сталс за старшего, - кивнул он наконец в сторону угрюмого детины. Для таких дело было превыше слов, - С Богом, - добавил Харт и, резко развернувшись, зашагал в сторону замка.

***
Виг свое дело знал - это стало понятно особенно хорошо, когда отряд миновал сонные, уютно присоседившиеся друг к другу домики второй по счету от замка деревни, и в своем медлительном величии вступил в лес. Здесь лошадей пришлось оставить - в них не было проку среди обнявшихся корнями вековых елей и сосен.

Годами этот лес кормил обитателей замка и близлежащих поселений, но нынче, подпитанные сказками, оказавшимися, к превеликому ужасу, былью, люди все реже захаживали сюда - ковер из ягод да грибов, в подтверждение тому, начинался уже от окраины.

На дорогу и привал в последней деревне времени ушло ровно столько, чтобы и без того редкое среди густо сомкнувшихся верхушек деревьев солнце, медленно поплыло вниз.
Заночевать в лесу - сейчас эта затея могла напугать даже бывалых воинов барона, но неунывающий Виг, похоже, был осведомлен о предстоящем пути гораздо лучше, чем Край предполагал.

- Если привал делать не будем, к закату до ведьмы доберемся, ежели еще не заплутаем тут. Если отужинаем, то к полуночи только, а то и позже - в темноте сложнее путь держать.

- Я бы по утру пошел... - робко добавил он. - Луна нам не помошница...

Сказочница, тихо охнув, опустилась на землю и перестала дышать; Жюльен ударился в истерику и с криками помчался в сторону новоявленного леса. Все происходящее просто не укладывалось у Патрика в голове, и паника охватила его разум. Он поспешил к Энджи, схватил за плечи и стал отчаянно трясти, приговаривая: "Вставай, ну же, очнись! Нашему рыцарю нужна его дама сердца, а миру нужны сказки! Очнись! Очнись..." Но жизнь окончательно покинула девушку. Пытаясь сдержать бурю отчаяния и печали, Патрик, часто дыша, поднялся и, дико озираясь, спрашивал себя: за что? Почему все близкие ему люди страдают?! Сначала его друзья-музыканты - сколько дорог они прошли вместе, сколько пережили приключений, сколько прекрасных мелодий играли в пабах и придорожных кафе, соединяя музыкой сердца... Затем - Ричард с Энджи: Суини знал их не так давно, но был уверен, что впереди их всех ждала бы крепкая дружба. Три состоявшихся романтика вместе могли бы перевернуть мир! Но мир обошелся с ними со всей своей жестокостью. И Жюльен, этот неплохой парень, у которого все еще впереди... Жюльен!
Ирландец бросился вслед за студентом, выкрикивая его имя. Он бежал, сколько мог, а когда не мог больше бежать, бродил из стороны в сторону, спотыкаясь, шатаясь и продолжая звать юношу, но все безрезультатно. В конце концов обессилевший музыкант остановился и упал у корней большой, развесистой ивы. Здесь, среди торжествующей природы, он дал волю чувствам, и из глаз его потекли слезы. Так не должно быть, не может происходить столько зла сразу! С трудом переведя дыхание, Патрик медленно снял рюкзак и извлек из него флейту - единственного друга, который еще был с ним. Патрик поднес инструмент к губам и заиграл. Поначалу мелодия прерывалась из-за всхлипов, но вскоре набрала силу. Пальцы привычно плясали над отверстиями, изливая накопившуюся в душе боль. Грусть и безысходность наполнили пространство под ветвями ивы, и они зашевелились, словно от сильного ветра. Но ветра не было. Патрик почувствовал, как тонкие стебли вплетаются в его волосы, но не обратил на это внимания и продолжал играть. Тем временем дерево ощутимо подалось в его сторону, как будто желая утешить грустного человека, обнять его. Патрику было все равно: не прекращая играть свою оду отчаянию, он закрыл глаза. Последним, что он увидел, были корни ивы, которые с глухим треском вылезли из земли и обхватили его ноги, да древесная кора, смыкающаяся вокруг его торса. Через минуту музыка стихла. Все было кончено.

Восхищение, которое Патрик испытал при виде лошади, испарилось, когда животное превратилось в исчадие ада. В ужасе смотрел он, как зверь сломал такие сильные, такие необходимые сейчас руки Ричарда, как они безвольно повисли, а сам Рик рухнул на землю. Люди вокруг что-то кричали, но Патрик их не слышал; он стоял и смотрел, как чертовщина, захватывающая мир, забирает еще одного его друга. Кельтская кровь вскипела в жилах музыканта, и он, зарычав, выхватил из-за пояса топор и метнул его в бок бешеной твари.

- Жопа с ручкой, - огрызнулся Вилл, и повернулся к новому знакомому, - Ну что, мы едем?
Шуточка, брошенная в адрес виллового байка была низкая, но Мордехай не был в форме, необходимой для достойного ответа. Да и если кому и ломать лицо - так это тому, что изуродовал его транспорт.
"На кой ляд я вообще поперся в большой город?" - подумал байкер, с которым такой чертовщины раньше не происходило. Да что происходило? Про такое он даже не слышал.

Мэль примостилась в уголке, с ногами забравшись на стул и обхватив руками колени.
"Как хорошо не быть одной, - подумалось ей, - Хотя подвальчик, переоборудованный под келью, все же надежнее. Хорошие, все-таки у нее соседи. Ведь сразу девушке на выручку побежали. Все побежали. Не раздумывая. Молодцы. Остаться с ними? Да, на самостоятельное выживание шансов не много, - Мэль представила, как она скидывает в огромный мешок еду с прилавков полуразрушенного и полуразграбленного магазина, при помощи пистолета держа на расстоянии вдов и сирот, потом тащит этот мешок, волочет по земле, отстреливаясь от едва держащихся на ногах от усталости и голода людей.... - Бррр... Нет. Я так не хочу, - и следом представилась пасторальная картинка: миленький домик на лоне природы, окруженный полями и садами... С рассветом они выходят на работы, в поле. Этого вон - она глянула на Теодора, говорившего в этот момент что-то неопрятного вида мужчине - легко представить на стремянке, чинящим крышу. А та девушка подает ему молоток. На цыпочки встала, чтоб дотянуться. Улыбается. А этот неряшливый и не бритый, с воинственным выражением на лице и косой на плече всматривается в даль, оценивая проделанную за день работу, а перед ним поле скошенных трав, не убранное еще в стога, и закат ложится ему на плечи... - Мэль улыбнулась. Потом нахмурилась, - И ставни. Железные. Чтоб с закатом запирать. Оружие по стенам, чтоб легко выхватить в случае опасности. Неужели теперь придется всегда жить в страхе?
...О добрый Иисусе, услышь меня. Погрузи меня в свои раны.
He позволяй отделиться от тебя.
От злого врага защити меня.
В час смерти моей призови меня. Прикажи, чтобы я пришел к тебе,
и с твоими Святыми пел хвалу тебе
во веки веков...."

Джо слез со своего коня и облокотился на него. Хоть какая-то смена позы, ноги затекли и теперь, когда можно было "протянуть ноги" стало немного получше. Сказать прямо, уходить от байка не хотелось, деревня не внушала доверия. "Опять какие-нибудь каннибалы или культисты, нормальные люди на мой байк так смотреть не будут" - Подумал Джо. Поправил очки, закурил, поправил прическу. Хорошо выглядеть важно даже в любой дыре, должно же быть хоть что-то не покрытое дерьмом в любой ситуации.

-А это вы что, фейерверки пускаете? Обратился он к старикашке и указал на пожарище. Язык у Джо был распутный и порой после таких вот высказываний приходилось скорее седлаться и убираться, но лучше сразу выявить неуравновешенных садистов, чем быть убитым ночь ёжиком для унитаза. На национальный праздник похоже, или карнавал.

- Знала бы, обязательно одела бы свое лучшее вечернее платье, - за иронией Кей пыталась спрятать восторг, потому как радоваться, подобно школьнице, ей не пристало, но рот уже наполнился слюной - ягоды блестели призывно и полузабытый их вкус фантомной кисло-сладостью наполнил ее память.

- Но так как я не сообразила вовремя, придется тебе "приодеться" под стать даме, - бровь хитро изогнулась, намекая на неоднозначность сказанного.
Кей тем временем блуждала в сладком лабиринте своих желаний - прохлада простыни, ароматная мякоть ягод, шампанское, делающее эту поганую жизнь чуть веселей и близость, столь редкая и столь необходимая сейчас ее телу.

До часу ночи Энджи бродила по дому как неприкаянная.
Дело было в одиночестве, внезапно свалившемся на нее – вот уже сутки она не написала ни строчки. И сразу сквозь сознание проступил мир с его медленной мучительной агонией и закрыться от него было нечем.

Избродившись по пустым комнатам и даже предприняв попытку найти Кошку - ее кота, пропавшего еще с неделю назад, Энджи наконец легла. Прямо в одежде. Надеясь на озарение, что нередко возвещало о своем приходе в темноте и тишине, когда взгляд, за неимением лучшего, затаивался изнутри и ждал нужную мысль, чтобы незамедлительно поместить пленницу на страницах, откуда еще никто не сбегал.

Уснуть провалявшейся около часа Фэй снова помогло лишь проверенное средство – она вспомнила, что скоро Рождество – запах корицы и апельсинов, имбирного печенья и уют свечи наконец успокоил истерзанную Энджи.
Ровно на 11 минут...


Досада и раздражение – звон стекла. Рождественская елка с грохотом падает на пол – бабушкины игрушки, любимый заяц с марципаном в коротких лапах и старинные часы, застывшие на полночи – все уже не спасти… Никогда больше их не будет в ее жизни… Энджи закричала от жалости и вроде бы даже глазам сделалось горячо, а щеке мокро – только почему щемит лицо?…

Начало пришло к ней само. Оно было смертоносно и не желало укладываться в рамки, нечего и говорить о том, что бы оно позволило увидеть себя на страницах.
Но оно пришло! Страшно и восторженно, больно и неожиданно – Энджи была готова платить эту цену…

Жаль, что темно. Придется многое додумать – она жадно изучала чудовище. Наглядность… как же это облегчает жизнь, но как лишает ее свободы – ничего уже не исказить, не подстроить….

Однако, хватит! Тесак остался под подушкой, рядом с которой беспардонно топтался…медведь? волк? оборотень? оборотень… хоть бы он…
Ужас сковал внутренности Энджи – так и должно быть! Запомнить этот липкий страх, это омертвение тела, этот крик, что никак не желает покинуть горло. Все запомнить!

Нет, нет, я неприкасаема. Кто же будет это все рассказывать? Кто запомнит, что когда-то люди жили в ожидании новой сказки, затем решили без нее обойтись и сказка ожила, мстительно вторглась в их дома и …

Наконец прорезался крик

Энджи прыснула к выходу.
Умирать… - стучало в висках, - стать мертвым…и все эти картинки, мысли, все будущие ее «дети» застынут вместе с ней и им будет не выбраться – они станут кричать изнутри, пока тоже не охладеют, невысказанные.

Вторая волна ужаса прошла по телу. И вновь слезы жалости к этим беспомощным тысячам мыслей побежали по щекам, заставляя рану саднить.

Они все пили, один за другим. Одна из девушек подмигнула Натану, и мужчина растерялся. Презирая себя за трусость, он уже хотел было уподобиться присутствующим, как вдруг
- Значит, герои?.. - он сам не заметил, как нахлынувшие чувства, превратились в слова, - Геркулес был сыном Зевса. Он был рожден для великих свершений... А кто мы?!
Блэр резко вскочил, чуть не позабыв о трости.
- Взгляните на меня, и сознайтесь, что это все нелепый розыгрыш! Я калека, мать вашу! Во мне героизма, не больше, чем в Геркулесе вашем реалистичности! Я... я... я за жизнь без трости и ста метров пройти не смог! Как вы можете, здесь и сейчас...
В горле пересохло. Сглотнув, Натан чуть поправил воротник, и попытался продолжить:
- Вы... кхм!.. - еще раз сглотнул, - Вы просто...
Последние слова были слегка... визгливыми, отчего услышав себя, Блэр тут же умолк. Попытался еще раз откашляться, но не получилось. Позабыв, отчего весь сыр-бор, он взял бокал и сделал три жадных глотка, тем самым смочив горло. Еще раз кашлянув, он продолжил:
- Вы просто издеваетесь надо мной!

Мысль о том, что это была первая компания, проявившая интерес к полупустому резюме Энджелы, догнала ее, когда девушка осторожно, дабы не упасть на блестящей и наверняка скользкой лестнице, поднималась в здание Hermes Telecommunications.
Догадка эта, однако, не повлияла на уверенную походку, сопровождаемую дробным стуком высоких каблучков и сосредоточенно-торжественное выражение лица - лица человека, уже предвкушавшего победу.

Классически-черный атласный костюм и невинная блузка - боже, когда она в последний раз надевала блузку?! вроде бы.... да. точно. никогда! - создавали образ деловой и роковой, недоступный и вызывающий, что эффектно обозначалось большой сумкой и карминово-красной помадой, делающей губы Энджелы средоточием внимания. На случай, если ей все же придется убеждать собеседников в своей профпригодности...

Заветная дверь в конце коридора неотвратимо приближалась - туки-туки-туки-туки-туки-туки - лаковые туфельки стремительно несли свою владелицу к способной изменить ее образ жизни комнате.

Девушка воровато оглянулась - никого! - раскрыла зеркальце и, оглядев прическу и макияж, устремилась вперед еще увереннее.

Затем взглянула на часы - чуть опоздала, всего минутка - и расплылась в улыбке - отлично! У нее был свой взгляд насчет пунктуальности - если прийти чуть позже, внимание заранее приковано к тебе. Тебя ждут, ради тебя смотрят недовольно на часы. И тут - ТА-ДАМ!!! - дамы и господа! леди и джентльмены! Тот, кого вы так ждали - мииииисс.... Энджела Вильямс!!!

Она впорхнула в комнату, лишь на секунду остолбенев от неожиданного количества людей, но улыбку с губ не потеряла, и, потратив еще секунду, чтобы оглядеть всю честную компанию, хищно блеснула глазами - конкуренция возбуждала.

Мелкая дробь шагов достигла стола - Энджела присела в кресло. Движения выверены - не провалилась и не уселась на краешек - ровно настолько, чтобы чувствовать себя комфортно, а, значит, сосредоточиться на собеседовании.

Душка Меркурио ее порадовал - стремительный, пылкий - он знал, чего хотел. А Энджела знала, чего хотелось ей.
Едва дослушав до конца вопросов, она деловито кивнула и достала из сумки стильный черный блокнот и щелкнув появившейся оттуда же ручкой, приняла сосредоточенный вид.
Если наниматель хочет запомнить ее - тогда оптимальным способом ответа на поставленные вопросы был письменный.

Приготовления, однако, привели к досадным последствиям - вопросы один за другим покинули ее память, но Энджела, не долго думая, вывела на листе свое имя и крупно написала что-то, при этом довольно улыбаясь.
Поглощенная собственной находчивостью, она вовсе не слушала ответы остальных, ровно как и не разглядывала их - разве что перехватила пару раз нескрываемый интерес в глазах именовавшегося Риком... или Рейнольдом...или...

Затем она встала и, не глядя на продолжавших теперь уже дискутировать соискателей, отправилась на другой конец зала, чтобы лично передать сложенный пополам листок, где красовалось одно единственное выражение:

Так удачно, что потерялось противоречащее ее словам резюме. Лукавый взгляд на обратном пути вновь скользнул по...Ричарду?... и опять погрузился в совершенство своей обладательницы.

Натан пришел первым, и, не думая, что помимо него будут еще люди, на каждое открывание двери слегка подскакивал, ожидая, что сейчас войдет сотрудник компании. Но приходили все новые и новые соискатели... Когда их было уже пятеро, Блэра посетила мысль, что скорей всего он что-то напутал, и здесь скоро состоится какое-то совещание. Спросив у девушки, зачем она сюда пришла, и получив в ответ ту же причину, что у Натана, мужчина слегка успокоился.
Время шло, людей становилось все больше. Недовольно ерзая в кресле, Блэр постоянно поправлял одежду, ощущая себя не в своей тарелки. Наконец, в комнату зашел некий Меркурио. Не дав до конца понять, что здесь происходит, он начал устраивать блиц, состоящий из нескольких вопросов. На каждый из них Натан пытался ответить, но получалось как-то не внятно.
- А... или это... надо п-письменно отвечать? - он растерянно посмотрел на присутствующих, потирая бедра. Чувство неловкости нарастало с каждым новым вопросом. Прямо так, с лету, ему было трудно что-то сказать, не раздумывая. Да, скорее всего надо письменно ответить...
"Ох, боже, да я же уже забыл какой был первый вопрос..." - досадливо поморщился он, вновь обведя взором присутствующих, ища в их действиях какую-то подсказку. Никто ничего не писал, и многие уже успели ответить на поставленные вопросы. Четко. Ясно. Быстро.
"Мое самолюбие уже прячется под плинтусоооом..."
Далее пошли вопросы обращенные отдельно к каждому из присутствующих. Внимательно вслушиваясь, как отвечают другие, Натан слегка подскочил, выпрямив спину, когда Меркурио назвал его имя.
Глядя куда то мимо мужчины, Блэр внимательно слушал вопрос, боясь упустить что-то важное. Сильно сжимая рукоять трости, так, что даже костяшки побелели, Натан начал:
- Н-ну я думаююю... - он потер ладонью лоб, слегка насупившись...
Молчит...
-Нуу... - громкий выдох, - Это... вообщем...
Стыдно. Смущен. Кусает губу.
- Я-я думаю, что на данном этапе своего развития, Hermes Telecommunications вполне вписывается в понятие "преуспевающая компания", и мало кто способен составить ей достойную конкуренцию. Возможно, - я допускаю - все же имеются некие недостатки, но... в данный момент я... не могу дать какие либо рекомендации по улучшению работы...
Натан напряг шею, раздосадованный таким глупым и нелепым ответом на поставленный вопрос. Грустно вздохнув, он добавил:
- ... единственное что... все же основательный подход будет куда более продуктивным, нежели попытка обхватить все и сразу. Спешка никогда до добра не доводила...
Пробормотал он, обиженный таким скоростным подходом к собеседованию.

- Поставь там, - Кей неопределенно и нетерпеливо махнула - больше всего ей хотелось распластаться на широченной кровати, чистой и отдающей прошлым. Вообще вся комната была как вспышка из прошлого - неожиданная и неприятная. Впрочем перспектива понежиться под душем и лечь на свежие простыни... возможно, даже не одной... прогнали заставляющие ежиться мысли.

А сейчас, когда мальчишка свалит, просто лечь, ненадолго, на кровать, поддаваясь желанию уснуть, отпустить напряжение сразу же, мгновенно, из всех мышц разом...
Потому Кей бросила еще один - контрольный - взгляд на парня, наконец додумавшегося закрыть за собой дверь и оставившего ее в желанном одиночестве.

Рискованный прыжок в кажущиеся мягкими с виду объятия кровати и радость от не обманутых надежд - ее приняли с нежностью...

Еще через некоторое время Кей, мурлыча под нос песенку, забыв, что всего час назад ее тошнило от начальных ее аккордов, стояла под бьющими, словно маленькие рапирки, струями, поддаваясь пьянящему теплу давно забытого явления под названием "горячая вода".
Ее даже не хотелось убирать с тела - вдруг это последняя горячая вода в ее жизни... и Кей нагишом проследовала в спальню, полюбовавшись своим телом в высоком напольном зеркале и юркнув под одеяло, одновременно вдыхая аромат свежего белья.

Разглядела как следует потолок, перевернулась на живот и прошептала едва слышно "Славно, малыш, что ты не дожил до момента, когда горячая вода и чистые простыни стали гребаной роскошью"

       Сердечко мышонка ёкнуло и Йонген слегка побледнел. Голова стала кружиться, а в горле мгновенно пересохло. Разве что коленки не тряслись. Простой визит в таверну за работой и куском хлеба превратился в смертельную опасность.
       Мысли, словно осиновые листья под порывом ледяного ветра, взметнулись в голове и кружились беспорядочным вихрем, разум словно отключился, предательски оставив ребёнка один на один с угрозой. Животные инстинкты брали верх.
       — Нет... — промямлил он, чуть не плача. Мрачный, вызывающий парень куда-то исчез. Вместо него на стуле валялась испуганная мокрая тряпка.
       Внезапно перед глазами возникла тонкая добродушная улыбка Вереска. Он сидел на скамье, беспечно перебирая струны. Рядом допивал вино глава Гильдии.
       «Он... Как же я так могу?! Второй человек в жизни, кто не поленился оторвать свою сраку от стула и позаботиться обо мне, а я сейчас сдам его какой-то шалаве?!» — Йонген дрожал от страха, но одновременно глубоко в душе закипала ярость. Ярость на себя, на свою слабость, на эту уродину, на весь этот сраный мир, который дошёл в своих издевательствах до того, что заставлял предать по-доброму поступившего с сиротой человека. Йонген вспомнил Олафа, и на газа навернулись слёзы, — «Вот уж кто бы не одобрил это».
       Маленькие кулаки судорожно сжались, до боли, до белизны в костяшках. Мальчик внезапно вскочил, и с безрассудной отчаянностью загнанного зверька заорал на всю таверну срывающимся подростковым голосом:
       — ДА ХОТЬ УБЕЙ, СТРАХОЛЮДИНА! Я ТЕБЕ НИ СЛОВА НЕ СКАЖУ!
       Всё.
       Со злостью откинув ногой лавку, Йонген развернулся и пошёл прочь от стола. Наступил черёд «будь что будет». Он же сделал, что должен.

Ежик великолепно видел подошедшую к нему девочку, как и видел дорожки у неё на щеках. Наверное, рана Тилля заставляла её плакать, из боязни потерять его и оказаться на улице. Мыться не особенно хотелось, после этого обычно становилось холодно и все чесалось. С другой стороны из-за вони старый пердун выгнал его из комнаты, а если помыться значит можно вернутся. Правда одежда Ежика тоже воняла изрядно, придется её тоже помыть, вонять она правда не перестанет, но можно будет уже попробовать.
- Ладно, - согласился мальчишка, - пойдем. Я знаю место где можно пробраться ко рву сквозь стену. Или если не боишься в саду на юге города есть большой пруд. Правда там могут поймать и побить.
Ёжик встал с пола и взяв девочку за руку потянул её за собой, на улицу.
- Только не плачь. Тилль наверняка поправится вон его уже лечат...
На миг бродяжка замолчал и желая окончательно успокоить девочку добавил:
- Но если все же что-то случится, не бойся. Я помогу тебе. Я знаю, где достать еду. Когда в каких тавернах выбрасывают остатки. Где можно ночевать, не боясь что тебя прогонит стража. Где можно ходить и что нужно делать, чтоб тебя не били. Я тебя одну не оставлю.

- Ну, ма, - смущенно бормотал Курт, послушно позволяя Матушке обнять себя. - Ну ничегошеньки со мной не случилось же. Я вчера когда под этот ливень попал, еще-еле успел до лагеря добежать, пока меня не смыло! Забрался в повозку дядюшки Тэда, там и проспал все это время.
Мальчик, как и большинство его сверстников, еще слабо представлял, почему взрослые могут так волноваться из-за отсутствия своих чад в пределах видимости дольше нескольких часов. Матушка выглядела действительно напуганной, как будто на ее глазах Курт спрыгнул с городской стены в стог сена и каким-то чудом не промахнулся. - Со мной же ничего не могло произойти, правда!

- Если уж на то пошло, - отхлебнула виски Кей и с наслаждением почувствовав тепло в желудке, замерла на мгновении, прежде чем продолжить - маньяк никогда не скажет, что он маньяк, так? А ты так настойчиво предлагаешь свои услуги, что... либо ты берешь за них деньги, либо тебе, как и твоему напарнику, нечем заняться, либо... - она наклонилась чуть ближе, - ....так я и не отказывалась от третьего... "либо", - многозначительно подняв брови, Кей поискала осознания своих слов в глазах Акселя.
Затем отодвинулась, допила виски и, подойдя к бармену, нарочито громко спросила:
- Свободные номера имеются?

Случилось. Попался, спалился, застукан с поличным, как еще сказать? Тем не менее в это мнгновение, дверь еще и открытся не успела а юный маг уже в своем неугомонном разуме перебрал пару-тройку вариантов действий.
Можно было попытаться спрятаться, но в этой треклятой мантии это привратилось бы в... Даже и думать не хотелось. Можно было просто выложить все как есть. Но наш Лаара был не тот малой мальчуган что наматывает сопли на рукав. О нет! Лаара так просто не сдаётся. Никогда! Ну или по крайней мере не в этот раз уж точно! Единственно верное решение было принято и парень повернувшись к двери ожидал когда же войдет какой-нибудь преподователь, а может даже и брат, что бы сказать, что он просто напросто заплутал и не может комнату свою найти. Так-то! Да, плохая сторона юного Лаары сейчас радовалась и сияла, ведь хозяин за один вечер почти превратился из смеренного юноши в хитрого негодяя.

Одноглазый Тэд! Курт окончательно приуныл - до собственного угла в одной из повозок нужно было добираться почти через всю цирковую стоянку. Отправиться на поиски сейчас, сквозь темноту и ливень, казалось неслыханным подвигом и глупостью, а ни для того или другого у мальчика уже не хватило мужества.
Шкура была холодной на ощупь, еще жестковато-колючей, сохранившей в себе дух лесного зверя и кисло-соленый запах, оставшийся после выделки. Но в эту минуту сила ее притяжения была выше, гораздо выше чем у дощатого пола на котором она лежала. Возможно даже выше, чем у собственной постели Курта в ранние утренние часы, когда нужно было срочно куда-то вставать, а двигаться тааа-ак не хотелось... Остатки сил и терпения акробата ушли на то чтобы разложить свои вещи рядом в надежде, что до утра они хоть чуть-чуть подсохнут. Промерзшему до самых костей мальчишке сейчас хотелось лишь судорожно закутаться, зарыться в шкуры как можно глубже,высунув наружу лишь кончик носа, закрыть глаза и не открывать как можно дольше. "Только бы дождь закончился поскорее," - сонно подумал Курт и почти сразу же крепко уснул...

- Отец, добавь мне, пожалуйста, как обычно четыреста семнадцатый, - бросил я старику, проходя вовнутрь. Там на столе среди прочих уже лежала огромная сумка с моими вещами. – Четыре обоймы – обычных, четыре – зажигательных, и, если не жалко, по одному диску тех и других. Фонарик под цевье, оптический четырехкратный прицел. Ствол на 16 дюймов улучшенной обработки. Четыре осколочные гранаты, две – светошумовые. Боевой нож, аптечку и… баллончик с перечным газом.
Хорошим он был человеком, старик. Обычно нас все сторонились и боялись что-то не так сказать или сделать, а он был одним из немногих, кто знал нас. Знал, что мы, на самом деле, обычные парни – бойцы и солдаты – и деремся так же, и умираем так же. За это мы его всегда называли «отцом», хотя такое обращение и позволялось лишь в адрес священников.

Большинство же нас сторонилось, но ничего удивительного я в этом не видел. Примерно так же ко мне относились, еще когда я был в SWAT'е – горожане при виде бойцов в полной амуниции с винтовками и дробовиками обычно весьма оперативно уходили с нашей дороги. Немного проще было в незапамятные времена, когда я патрулировал в обычной полицейской форме – люди не разбегались, но все равно относились с опаской и внимательно следили за моими действиями.
И это нормально. Что полицейский, что боец спецназа или даже инквизитор – любой служитель закона, имеющий при себе оружие и право из него стрелять, представляет опасность для простого гражданина. Только если раньше нас весьма строго ограничивали законы, то сейчас прав у Инквизиторов было гораздо больше. Потому люди и боялись – при желании я мог пристрелить первого же встречного, объявив его еретиком. И никто бы мне ничего не сказал, а тем более, никто бы не узнал, что несчастный лишь нечаянно толкнул меня. Верховный Инквизитор лишь пожал бы плечами, когда к нему бы пришли убитые горем родственники…
Нет, я, конечно, никогда бы так не поступил. Но кто из прохожих об этом знает?

С другой стороны, в этом были и свои плюсы. Редкий смельчак начал бы перечить нам или путаться под ногами, что здорово помогало во время выполнения операций. Хотя, конечно, это было неправильно – служители Церкви и Закона не должны вызывать столько страха у прихожан. И не должны иметь такую власть. Но времена нынче были суровыми, доставку арестованного и полноценный суд над ним обеспечить было очень непросто, а потому проще было положиться на добропорядочность Инквизиторов и позволить им казнить еретиков на месте. И пока длилась эта ситуация, нам приходилось мириться с тем, что люди обходили Инквизицию на значительном расстоянии.
И правильно. Я бы тоже обходил.
Хотя некоторых из нас такое положение вещей устраивало – кто-то видел в этом уважение к власти, доверенной им. Я же лично старался не надевать униформу и, тем более, броню вне службы, чтобы лишний раз не распугивать людей. Да и как-то самому неудобно было…

- Я прямо здесь облачусь, ничего?
Складовщик кивнул и отвернулся, чтобы заполнить свои бумаги, а я, тем временем, принялся доставать из сумки свои черные бронепластины. Вернее, темно-серые. Нашел нагрудник, прошелся пальцами по трем дыркам в титане, заваренными, кажется, сталью… Странно, но раньше, еще до Апокалипсиса, к бронежилету я так не относился – да, он тоже меня пару раз спасал, но доспех почему-то вызывал у меня особые чувства.
Броня Воина Божьего. Что-то в этом было, на самом деле, – ведь, надевая ее, я принимал на себя соответствующие обязательства. Я становился Инквизитором, служителем Церкви, тем, кого многие боялись, обходя стороной, и тем, на кого многие надеялись, услышав про очередные жертвы вампиров.
Доспех надевался быстро и легко – это, конечно, были не средневековые латы, которые требовали трех оруженосцев и железное терпение. Выяснилось, что я заметно похудел после больницы, из-за чего пришлось некоторые ремешки затянуть потуже.
В доспехах я себя чувствовал по-другому. Ощущалась собственная мощь, некая неуязвимость. Можно было, не думая, ударить локтем о стену или выбить плечом дверь. Меня могли сколь угодно пытаться заколоть ножом или прокусить клыками, а еще я мог принять на себя какое-то количество свинца…
«Не такого калибра, конечно» - подумал я, посмотрев вниз, где красовались сверкающие заплатки.
На правом плече у меня уже красовался белый христианский крест, а движения сами по себе стали немного грубоватыми. Броня Воина Божьего. Готовый убивать. Убивать нелюдь, вампиров, оборотней, демонов. Убивать еретиков, карать за преступное неверие. Готовый пойти на смерть ради своей Веры и Господа Бога. Сами по себе эти латы уже говорили за меня об этой готовности, говорили каждому встречному, и не зря он станет опасливо на меня коситься и ускорит свой шаг.
Но я верил, что сумею различить Добро от Зла.

Последним, если не считать шлема, надевался ремень с ножнами. В них уже лежал мой верный меч – закаленный, заточенный, освященный. На всякий случай я вынул его, просто чтобы подержать в руке: приятная кожа на рукояти, тяжесть, означающая силу, и идеальная балансировка. Тренер по фехтованию говорил, что этот меч очень хорош, как, впрочем, и все инквизиторские мечи.
Мой был не самым большим – метр в длину – и предназначался сугубо для одной руки. Большие размеры нужны для преодоления доспехов противника или для получения преимущества за счет длины, но подобных боев у меня еще не было. Обычно использование клинка ограничивалось закалыванием и изрублением практически безоружного вампира или показательной казнью.
И все же, я любил этот меч. Для кого-то крест, носимый на груди, символизировал собой тот крест, на котором распяли Иисуса – символ мученичества, самопожертвования ради других. Но для меня этот крест был мечом. Он означал не смирение с выпавшей мне долей, а борьбу с ней. Бой. Войну. В этом был смысл моего служения Господу. И Он сам показал необходимость в борьбе, прислав рать ангелов во время Апокалипсиса.

Когда верующие были лишь рабами, простыми людьми, терпящими страдания и унижения – Он прислал того, кто выдержит мучения и смирится с ними. И это был правильный путь для них. Но теперь ситуация изменилась, христианами перестали быть только рабы. Теперь нас - целые государства, и мы должны были бороться, а не мириться. И Господь прислал воинов, одержавших победу.
А потому для меня крест перестал быть столбом, на котором казнили Иисуса. Для меня он стал клинком, которым я собирался защищать себя, свою Веру и свой народ.

Одним выученным движением я вогнал его обратно в ножны и обратился к старцу:
- Врачи сказали, что мне очень повезло – пули не задели крупных сосудов, легкие несильно пострадали. Быстро на ноги подняли, даже в часовню зайти не дали – сразу на Миссию. Видимо, случилось что-то…
Я задумчиво взял в руки шлем, нахмурившись.
- А ты, отец, ничего про эту операцию не знаешь? Я думаю, хватит ли четыреста семнадцатого - а то поди опять вампиры… Ой, прости, - поспешно извинился я при виде того, как набожно крестится старец, и, несмотря на все усилия, не смог сдержать улыбки. Хорошим он был все-таки.

И он шагает.
Шаг за шагом за шагом за шагом за шагом.
Следуя лорду Фриту, преследуемый быстрыми скачками Инлэ, он шагает по серой реке, неся на плечах закат, выстукивая ритм по деревянному брюху причудливой струнной рыбы, повязанной за леску через плечо.

Деревья по левую руку.
Деревья по правую руку.
Дорога собачьим хвостом виляет в сторону.

Вокруг стены травяного лабиринта, огромного травяного лабиринта, в котором идет он, Алисой в цепях пустых патронташей.
"Съешь меня," - говорит ему скелет Хардкупа, навеки потерянный у ручья, и машет рукой вслед ушедшему вперед отряду Доннера. Вокруг пальцев скелета стелется красная нить, дрожащая и извивающаяся в воздухе в тон прекрасной песни Ламии, в которой идущий не разбирает слов.

Заинтересованный, он останавливается, слушая.

Грязные рыжие патлы падают ему на лицо, и возраст тощего полуобоженного человека становится невозможным определить издалека. Он слышит дыхание Инлы у себя за спиной, стены карточного замка ночи начинают смыкаться, стуча крокетными молотками, но он стоит и слушает до тех пор, пока слова не начинают наново обретать смысл. Белое безмолвие, чьей спутник Большим Братом парит в высоте, отступает после четырех недель пути, и он узнает этот миф, эту сказку, этот язык, что никогда не существовал, но был чем-то таким за что люди упорно цеплялись.

Как за мечту. Как за сон о чем-то хорошем, что таял с каждым днем пока мир пробуждался к Полному П.

И кто-то другой, кроме него, помнил этот миф. Кто-то другой смотрел сейчас на медленно вечереющее небо - янтарь, карбункул, зелень стрекозиных крыльев, - и видел там Эарендила, наматывающего круги по стратосфере на своем небесном харлее.

Неупокоенные на время стали легче, красная нить растаяла в воздухе и даже скелет перестал улыбаться и замолчал, взамен вытянувшись молчаливым указателем на сокровища Флинта в сторону невидимой певицы с пороком легких. Рыжий по-собачьи встряхнулся, начиная вновь, пусть и частично, думать словами, но не в силах пока эти слова произносить, просто тронул струны на брюхе деревянной рыбы, и гитара отозвалась простым, негромким перебором.

Он был странен, этот тощий загорелый человек в розовом банном халате и с изрисованным маркером лицом торчащий посреди нигде-Оклахомы и нигде-Техаса. Но не более странен, возможно, чем некто, поющий почти-эльфийские песни посреди все того же безлюдья. Сам Блейз, - теперь он имел роскошь думать о себе как о Блейзе, и вообще роскошь думать - по крайней мере не видел в том ничего удивительного.

Мартин чувствовал, что вокруг него понемногу собирается толпа наблюдавших людей. Он на них не смотрел. Из реакция на него была разной, но всегда основывалась на одном и том же - его не могли считать человеком. Скорее всего, более половины из них сейчас ожидали, что он выхватит меч и отрубит мальчишке голову. А когда от тебя постоянно ожидают что-то, ты и сам начинаешь задумываться об этом. Только меч Мартин выхватывать не стал бы. Чтобы справиться с таким делом достаточно было просто протянуть руку и сломать мальчугану шею.
Мартин протянул руку вперед. Совсем чуть-чуть, всего на пару миллиметров, но это хватило, чтобы рукоять меча коснулась руки мальчишки. Лицо Мартина не изменилось, но взгляд стал все-таки чуть добрее, или хотя бы теперь он был не таким суровым.
- Ну вот, - сказал он, - теперь можно не бояться, - подумав, инквизитор сказал: - А другим скажи, что больше пусть никто не пытается ко мне подойти. Они свой шанс упустили.
Раз уж тут где-то шастала излишне любопытная группа детей, можно было поработать над тем, чтобы они его больше не беспокоили.

Магическая атмосфера помещения так и норовила затянуть Лаара в свои объятия. И мальчик, взяв книгу в руки, чуть не поддался искушению. Но нет, на кону стояло слишком многое, как казалось юному магику. Нахмурив брови Лаара двинулся к выходу, но в паре шагов от двери остановился. Глаза его тот час же округлились, а голову пронзила её величество мысль.
Развернувшись и кинувшись к столу, словно волк набрасывающийся на беспомощную жертву, Лаара с грохотом плюхнул книгу на его крышку и начал суматошно листать. Страницы сменяли друг-друга с поистенне магической скоростью, а глаза казалось скоро закрутятся по какой-то своей, кардинально отличающийся от человеческой физиологии, траектории.
Лаара, искал что-то что могло отвести вину, от любимого себя. Это могло быть и заклинание илюзии или что-то в этом роде. Парень был уверен что у магов должно быть что-то подобное. Ну а если и спасти свой зад от неминуймой кары не давалось воможным, пускай такой способ и не гарантирует спасение души (а обманывать так не хорошо, как говорила мама), то придется в любом случае отправляться на поиски и поимку бегуна. В таком же случае, пригодилось бы какое-нибудь иное заклинание. Телепорт? Ясновидение? Нет, это уже что-то из цыганских штучек.
А вот просто пойти и признаться во всем, Лаара даже и не думал. Он знал что брат, скорее всего даже не отругает его, но это ничего не меняло. Расстраивать Торавильона не хотелось совсем, а кашу что заварил Лаара придется расхлебывать самому, ведь помощи ждать неоткуда.

Ёжик совсем недолго постоял на пороге, после чего уверенно двинулся к большому котлу, с любопытством рассматривая медную и латунную утварь.
Она представлялась ему настоящим богатством и когда он разбогатеет, то на его кухне тоже обязательно будет куча такой же красивой и блестящей посуды. Мальчишка хотел прикоснутся к блестящей латунной тарелке, но в последний момент отдернул палец, все же он пришел сюда по делу.
Двинувшись снова к бочкам, заметил что непроизвольно крадется, после чего выпрямился и уже намеренно шлепая босыми ногами по каменной плитке пола, подошел к бочкам. Темнота ничуть не мешала бродяжке, бочка была ему примерно по грудь, мальчишка ухватился за край и привстав на цыпочках, прильнул губами к водной поверхности, жадно втягивая в себя влагу. Может если Ёжик заполнит желудок водой, тот перестанет бунтовать и подумает что сыт.
Вдоволь напившись, бродяжка вернулся к котлу, поставить его вертикально было не проблемой, но сначала стоило развести огонь.
Огниво и трут обнаружилось быстро, они хранились в небольшой коробочке, недалеко от очага. Несколько ударов и щедрый сноп искр просыпался на щепки и труху. Небольшой огонек ожил и стал быстро распространятся по древесине. Мальчишка подкинул дров и поставил котел вертикально, ещё несколько полешек и вскоре пламя уже жадно лизало закопченные бока. Черпак в бочке был знатный, но слишком маленький, пошарившись немного вокруг, Ёжик нашел более внушительное орудие. Набрав полную кастрюлю, он быстро метнулся к котлу, расплескав немного по дороге, и опрокинул её внутрь, вода зашипела, коснувшись раскаленного дна. Вскоре дорожка по которой он носил воду, чутко обозначилась небольшой лужецей из расплескавшейся воды.
Работа шла энергично, Ежик старался вовсю. Лишь один раз он остановился, не в силах больше терпеть и выловив грязными пальцами из одного из горшочков ароматный кусочек быстро сунул его в рот, не торопясь разжевать и проглотить, он долго его катал по языку. Пламя под котлом быстро нагревало не только воду, после ночной прохлады оно казалось особенно жарким и оборванцу, так что он скинул с худых плеч свои обноски и теперь они весели грязными лоскутами, вокруг худых бедер, держась лишь на одной веревочной опояске. Передачку от мистера Улыбки, мальчишка давно уже намотал на запястье, чтоб не потерять.
Через какое-то время котел был наполнен, подкинув щедрой рукой ещё дров, а чего жалеть, во-первых чужое, во-вторых такое дело, мальчишка не стал сидеть возле него и ждать, а направился в комнату, посмотреть как дела у стражника. Из-за активной беготни у жаркого очага, мальчишка немало взмок, но мокрые следы после него оставались ещё и потому, что грязные лохмотья вокруг пояса, тоже впитали в себя немало расплескавшейся воды.
Щурясь от яркого света драконоглавых жирандолей, Ёжик подошел к столу где лежал метр Тиль и посмотрел на его бледное лицо, после чего перевел взгляд на стражника.
Парнишка дернулся метнув молниеносный взгляд на окровавленную повязку и на кровь на столе, после чего снова убежал на кухню. Там он принялся распахивать шкафчики и прочие ящики, пока не отыскал чистые полотенца. Одно он бросил в кастрюлю с холодной водой, а второй взял в зубы и быстро притащил все к пострадавшему.
- Далеко там этот Боромир живет? Может мне лучше сбегать? Я не боюсь темноты и со мной на улице ничего не случится, я быстро бегаю.
Посмотрев на дверь поинтересовался он, его начинало беспокоить отсутствие рыжей и лекаря.

Ангел не очень нарвился Чуваку всегда, но это было по боку. Ангел был вожаком банды в которую он пусть от безысходности, но вступил. Это нужно было уважать.
В нем никогда не было ничего особо выдающегося, в меру жестокий, в меру крутой, в меру умный, это было хорошо. Оборзевший байкер - плохой ведущий, легко можно нарваться на то, что банде не по зубам и сдохнуть. Чуваку нравилось что Ангел не был долбанутым на голову мудаком который сбрендил после конца света. ...какая ирония....
- Бля... - сухо матюкнулся байкер выплюнув песок и поднявшись на колени за чьимто мотоциклом.
"Хорошая тачка, колеса свежие, воняет блевотиной...Ричердса значит....у него еще такая....а вот она..."Чувак аккуратно вытащил монтировку из под сиденья и вяглянул изза байка когда понял что стреляют не в его сторону. Не рискуя попасть под перекрестный огонь, он обошел Ангела со спины и не покидая укрытия из ряда мотоциклов приготовился напасть на него когда появится возможность.

Сказать, что дорога, однообразная и оглашаемая лишь звуками песен, выученных, казалось, наизусть, не измотала Кей до глубины ее стальных нервов, было сродни издевательскому смеху в лицо.
Пыль, фантомным зудом доставшая ее уже, похоже, везде.
Жара, заставляющая ее тело источать влагу, обезвоживая и без того высохшее от вынужденной жажды нутро.
Марево, нависшее над песочной пустыней вокруг, дрожащее словно пленка, сбивающее с толку, напрягало глаза, изнемогшие от одинаковой картинки за бортом.

Мысли, то и дело вертевшиеся как заезженная пластинка вокруг вампирши и утащивших ее Псов, отчаянно желали вернуться к теме пустого желудка и сухого горла, перемежаясь с картинами прошлого, разбавляясь иллюзорным, придуманным будущим и в конце этой части пути Кей уже готова была обнять столб, возвестивший о развилке.

О ней она, впрочем, забыла достаточно быстро, увидев тяжелую цепь, уходящую к байкам и сложив воедино кусочки головоломки, на что ей в данных обстоятельствах понадобилось чуть больше времени, чем обычно.

В посещении бара и паре часов живительного сна в мотеле она при всей своей воле отказаться не могла. К тому же любопытство жгло и подстегивало.

Возвестив о своем приезде ором из динамика, который она не торопилась прерывать – подкрадываться было не в ее стиле, он сунула за широкий борт правого сапога глок.
Закинув за плечо рюкзак, Кей, недолго думая, промочила горло драгоценными каплями виски и, ощутив приятное жжение в пустом желудке, толкнула покрытую истершейся бурой краской дверь бара.
Позволив находящимся внутри секунды три помучаться в предвкушении появления дерзкого пришельца, она вошла и, почти сразу остановившись у входа, мельком оглядела скромное, но казавшееся смутно родным убранство заведения, задержала взгляд чуть дольше на ожидаемых ею посетителях и бармене и громко возвестила о своем появлении, произнеся пресловутое:
- Привет, мальчики!

- Вас понял, - утвердительно кивнул я священнику и добавил: - Спасибо.
Тяжело вздохнул и нахмурился. Я уже не успевал на утреннюю службу – надо было еще идти на склад за снаряжением, да и с больничными делами разобраться.
Хотя, конечно, при желании можно было успеть быстренько смотаться отсюда, сбегать в местную часовню, отсидеть там минут пятнадцать и метнуться на склад, но этот вариант мне совсем не нравился. Во-первых, я мог и не успеть – а такое каралось весьма строго. Во-вторых, идти в часовню на пятнадцать минут, постоянно поглядывая на часы и в ускоренном темпе шепча молитвы, не имело никакого смысла. Потому что молитва… она ведь не для того. Она не ежедневный отчет и не обязанность. Это, скорее, для себя… чтобы, наоборот, успокоиться и привести мысли в порядок. А устраивать лишние проблемы себе из-за нее – глупость.
В общем, я решил никуда не торопиться, а помолиться уже в транспорте и спокойно пролежал в постели, ожидая, когда Маргарет вынет все катетеры и перевяжет уже воспалившуюся от них вену на сгибе локтя.
- Спасибо Вам, - искренне поблагодарил я ее, одеваясь, пока врач что-то там писала, отвернувшись. – Жалко я не знаю, куда мне сейчас. А то бы отвез что-нибудь Вашим родственникам или знакомым из другого города…
Сейчас было не до парадной формы, а потому я надевал свою черную потертую униформу с тремя зашитыми дырками на груди. Униформа практически всегда носилась под доспехом, а потому требования от ее внешнего вида были минимальны. Но кто-то ее мне выстирал и дырки зашил – наверное, медсестры.
Переодевшись, я попрощался с доктором и уже собирался было выходить, как неожиданно для самого себя остановился на пороге, задумчиво глядя в пол. Обернулся, посмотрел на нее.
- Маргарет, а у Вас есть дети? – зачем-то поинтересовался я, пребывая все в той же задумчивости.
- Да, есть… А что? – удивилась она вопросу.
Я помолчал пару секунд, хмуря брови, но затем добродушно улыбнулся:
- Да ничего. Берегите их. Храни вас Бог.

В общем и целом, для меня это было нормально: час на подготовку - и я уже трясусь в БТРе на очередной миссии. Так было и до Апокалипсиса, когда я еще работал в ФБР: сидел, жевал пончики и пил кофе до тех пор, пока неожиданно не приходил вызов на какую-нибудь очередную заваруху. Да и сама служба теперь не особо отличалась от прежней… Охрана, сопровождение, редкие перестрелки. Конечно, опасности, пальбы и просто смерти вокруг теперь было больше, но суть почти не изменилась: я был типичным военизированным полицейским.
Правда, всегда присутствовало это «почти». «Почти» - это был тяжеленный огнемет, что мы всегда возили с собой. «Почти» - это были безумные крики сжигаемых еретиков и душераздирающие вопли их родственников. «Почти» - это была та девочка, которая зачем-то затесалась в компанию вампиров и бросилась прямо под пули… Но сколь тяжелой ответственностью это «почти» не ложилось на наши плечи, я не собирался отказываться от того, что делал. Потому что теперь я служил не людям.
И требования к моей морали на этой службе были выше.

Склад с боеприпасами и вооружением находился в десяти минутах неспешной ходьбы от госпиталя, и это время я потратил на то, чтобы хоть немного размяться после больницы. Тело будто до сих пор спало – ноги плохо гнулись, плечи побаливали, а голова еле заметно кружилась. Но к счастью, это все было временно.
«Интересно, там до сих пор всем заведует этот чудак, что каждый раз крестится, стоит кому-то упомянуть вампиров?» - подумал я, уже заходя на склад.

- Никак не..., - кашлянул. Привычка, черт ее дери, никак не избавиться от нее, наверное. Священники, они не старше по званию, но все-таки в цепи командования присутствуют, вот и возникает это "никак нет" раз за разом. Солдафон, блин. Горбатого - только могила и исправит, все верно.
- Нет, отец, ничего более не омрачает мою душу, благодарю.
На душе у Энтони заметно полегчало. Что проще, чем отречься от злобы и предоставить ее дела другим не менее смертоносным и яростным порывам? В общем-то ничего сложного. Осталось только как-то отработать это на практике.
А священник-то ничего, языкастый. Знает как облечь мысль в правильные слова, да так, чтобы, в общем-то из плохого сделать хорошее. Но Энтони был тот еще боец, он прошел через слишком многое, чтобы вот так вот легко откинуть эту печаль в виде ярости и гнева. Все это - испытания для сердца воина и отрицать это - означало ступить на очень скользкую дорожку, оступиться на которой было бы просто непростительно.

Вы не можете просматривать этот пост!

- Да, мэтр, - Эва склонила голову, но лишь затем, чтобы спрятать лукавую удыбку и не прыснуть незначай от смеха - словно бы не прошло тех десяти лет.... Все как тогда...

С Мракфордом было надежно и разбушевавшийся пожар по-прежнему не внушал ей того животного страха, которому обычно подвержены все люди, стоит им увидеть, как огонь с легкостью поглощает все, что им дорого.

Юркнув вслед за мэтром в зиявший черный проем, Эва вздрогнула, услышав, как складывается словно бумажный, дом солтыса. На мгновение ей даже стало жалко пожилого управляющего - он потерял все.
Если у нее не получится, она тоже потеряет все, но ведь она рискует сознательно, а тут... Эва тряхнула головой, убирая ненужную сейчас жалость.
Ручка ее все еще покоилась в большой ладони Мракфорда и момент этот терять не хотелось.

Нежные губки девушки изогнулись в довольной усмешке. Она чувственным жестом откинула свои длинные волосы с плеч, медленно поднялась со своего, похожего на трон, возвышения, совершенно не заботясь о высоко задранной юбке, и подошла к негру вплотную.
- Знаешь,что мне больше всего нравиться в твоем клане, бруха? - проговорила она неожиданно низким бархатным голосом, нежно коснувшись щеки чернокожего и сверкнув на него черными глазами из под густых ресниц,-В вас есть страсть. А страсть я ценю. Это красиво. При этих словах пальцы Арабеллы с щеки медленно переместились на шею негра и угрожающе обхватили его горло в мертвой хватке.-А знаешь, что мне не нравиться лично в тебе, черный? Твой вид. Твой голос. Твои слова.-пальцы сжались на горле с такой силой, что негр захрипел. Голос Арабеллы становился все нежнее и бархатистее.-Это все просто отвратительно. За исключением твоего уха,-девушка перешла на интимный шепот и приблизила губки к уцелевшему уху негра.-Я считаю шедевром Красоты, видеть эту прекрасную рану, и даже подумываю над тем, чтобы сделать тебе с другой стороны такую же- и Белла нежно лизнула единственную ушную раковину бруха, потом колокольчиком рассмеялась и оттолкнула негра от себя, оставив на его горле следы от своих длинных белых пальчиков.
-Никогда не надо думать за меня, чернокожая задница, что мне понравиться, а что нет.-в ее голосе появился металл, теперь он звучал твердо и властно.-Приведите его в чувство-она кивнула на охотника. -Я хочу поговорить с ним.

- Даже в сраной пустыне может быть РАй, - Чувак лениво поднялся с какогото ящика на котором уже второй час отсиживал свои ляшки и потянулся, - к тому же щас там наверно бардак после всего того говна что нам устроило войско божие...
Он покосился на Паркинса, который до сих пор оставался жутко религиозным и которого упоминание имени господа в суе могло привести в бешенство, но лысый хер отключился гдето после четвертого литра.
Байкер только покачал головой. Взяв горящую палку из костра он отошел от от развалившейся толпы народа и бросил ее в сторону, после чего расстегнул ширинку. Майку откусили член когда он отошел поссать пару дней назад, с тех пор Чувак от греха всегда подсвечивал место в которую собирается пустить струю.
- Интересно... - со стороны огроменной фигуры послышалось громкое журчание, - а ангелы ссут? ну в смысле у них ведь наверное есть глаза, нос, сопли...както даже противно думать что они там в раю понастроили себе сортиров и гадят по очереди... Кстати Паркинс точно спит?

Раздумья о том, как мэтр Мракфорд оказался на том же месте в тот же час, Эва решила отложить на потом.
Она в неулыбчивом оцепенении наблюдала за поведением того, чье исчезновение из ее жизни, казалось, было навечно и совсем давно стало привычным. Привычной грустью, нежелательной темой для разговора, еле заметной тревогой, стоило услышать слова, созвучные имени мэтра.
Единственным утешением стало объяснение былых чувств обычной юношеской влюбленностью.

Что причинило ей больше боли тогда: стремительный, похожий на бегство, уход Мракфорда или отсутствие какого-либо напоминания о нем - письма, весточки, обрывка истории с его участием?
А сейчас, как будто он репетировал это годами, мэтр держал ее руку в своей ладони, одетой в такую знакомую перчатку, что внутри все болезненно сжалось.

Эва к тому же никак не могла определиться с линией поведения - было странно изображать восторг от встречи после всех тех переживаний, что испытала она, когда произошло расставание, но и не пощечину же ему давать!
Она замерла в нерешительности - мэтр, правда, дал ей фору, но, Великие Небеса, та же прическа, тот же наряд - мог бы хоть что-то поменять за эти годы и не заставлять ее мучиться воспоминаниями - когда-то приятными, но со временем принявшими оттенок грусти, уныния, чего-то несбывшегося.

Эва будто только сейчас вспомнила про находящегося с ними в одной комнате солтыса и Кестера, и, больше для них, чем для Мракфорда проговорила:
- Мэтр, - голос повеселел, только профессионал-эмпат разглядел бы в нем неестественные нотки, - неужели Вы тоже воспользуетесь гостеприимством пана Безенхофа? - Эва бросила испытующий вопросительный взгляд на солтыса, избегая, неожиданно для себя самой, смотреть на Мракфорда.
Прямо как юная студентка.

Эва чуть не поморщилась от досады и перевела взгляд на мэтра, без обиняков, прямо в изумрудные глаза. Нечеловеческой силой воли заставила она себя скрыть мысли, очистить сознание. Ничего нет, пустота. Все, что хотелось бы ей сказать, те слова, что она рисовала в воображении сейчас жили только в ее глазах. Она знала, что мэтр сможет понять и, даже если ее предположение относително остановки его в доме солтыса не оправдается, она успеет сказать все, что хотела все эти годы. Сейчас. В эту самую секунду. Своими глазами.

Золото? Кестер был удивлен. Его изначально удивиляло, что среди наемников оказались чародеи - уж у них-то проблем с деньгим никогда не было. Но он, опять же в силу своей практичности, привык действовать эффективно - не задавать лишних вопросах. Назвался груздем - полезай в кузов. Так рассуждал Ленц.
- О, разумеется.. Признаться, этим ребятам не помешало бы подразбваиться женским обществом. Да и мне было бы куда приятней путешествовать со знакомым лицом...
Тут внимание Ленца привлекла шумиха во внешнем дворе резиденции. Приглядевшись, советник рассмотрел в подступивших сумерках беловолосую шевелюру того чванливого колдуна. И двух стражников. Те целили в него из луков. А потом похватались за свои гениталии с дикими воплями.
- О, боги, за что вы мучаете меня.. - проворчал Ленц, круто разворачиваясь и припуская вон из комнаты колдуньи. Нужно было вмешаться, пока ситуация не приняла совсем крутой оборот.. Солтыс и так весь на нервах, а тут еще подумают невесть чего..
В попыхах Кестер даже не обратил внимание, последовала ли за ним чародейка.
Перемахивая через три ступеньки, Ленц, запыхавшийся, чуть ли не с ноги вынес дверь, в последний момент сообразив, что она открывается в другую сторону.
Очутившись на улице, первое, что узрел советник были бегающие и истошно вопящие стражники. И хотя заклинание вышло пустяковое, сыграла, в первую очередь, неожиданность. Наверху вновь послышался топот, и следом за Кестером спустился сам солтыс, а с ним пять человек личной охраны - мечи на- голо, на лицах окалы. Ситуация грозила принять нешуточный оборот, и советник поспешил вмешаться.
- Все впорядке, Отто. Это мой друг.. Я забыл тебя предупредить, что придубет. Прямиком из Академии! - и, чуть понизив голос, добавил, - эти магики такие вспыльчивые.. И ценят гостиприимство! так что это лишнее, Отто. Верь мне.
Последнее относилось к вооруженной охране. Солтыс прищурился, зыркнул на Кестера, затем на мага.
- Вы двое - успокойте этих, а то вся деревня на вопли сбежится. остальные - отбой. Ох, Кестер.. Ты же знаешь, в каком я положении. И не предупреждаешь о таких визитах. Хотя стоило бы догадаться, что где одна магичка, там вскоре будет и другой. - махнув рукой, солтыс добваил, - заходи, уважаемый, чего уж.. Только магию свою на крыльце оставь.

- А? Что? В порядке?..
Моя голова далеко не сразу сумела разобраться во всех красках и звуках этого мира, а потому я какое-то время беспомощно хлопал веками, вращал глазами и дышал-дышал-дышал, всеми силами пытаясь зацепиться за реальность. Слишком уж мне не хотелось возвращаться обратно…
- Наверное, да… - проговорил я, только когда суть ее вопроса дошла до меня. Благо, что Маргарет терпеливо ждала моего окончательного пробуждения. – Мне кажется, Вам лучше знать, - добавил я, попытавшись немного улыбнуться, и недвусмысленно посмотрел на тонометр.
Там, на этом небольшом черном мониторе, где сквозь тьму пробирался маленький зеленый огонек моей жизни, он уверенно рисовал линию постепенно успокаивавшегося сердца, казавшегося мне более-менее здоровым. Но врачам я, конечно, доверял больше…

Увлекшись этим зрелищем, я задумался о той девочке, что увидел во сне. И почему она вдруг вернулась спустя столько времени? Ведь я исповедался после той ошибки, ведь я замаливал тот грех, и моя душа успокоилась, приняв свершенное и смирившись. Такое случалось – в бою нередко погибали невинные, и груз ответственности за это ложился на обычного бойца, пытаясь сломать его дух.
Но неверным было бы решение сдаться и сложить оружие после этого. Бог все видел и Он все знал. Он знал, что я не хотел ее убивать, и Он знал, что это была лишь роковая ошибка. И, как и все встреченные мной преграды на пути, это было испытанием меня, моей веры. И я должен был верить в то, что так было нужно, что она умерла по Его воле. В этом был весь смысл – выдержать сей груз ответственности и продолжить служение Ему, приняв на себя грех и смирившись.
Но почему она тогда вернулась?..

Наверное, стоило еще раз помолиться за ее душу. Во всяком случае, это не могло быть лишнем, да и за молитвой всегда приходят светлые мысли в голову.
Мой взгляд сфокусировался, а брови нахмурились. Я посмотрел на врача:
- Я успею еще к утренней молитве? Вы отпустите меня, Маргарет?

Флин никак не отреагировал на ее приближение. Разве что его пальцы, затянутые в кожанные перчатки, чуть сильнее сдавили помутневшие от времени стенки бокала. Но не почуяв никакой опасности, Роршах мгновенно раслабился. От девушки исходил приятный тонкий аромат, выделяющийся в общем смраде притона и дразнящий его обостренное обоняние.
- Хочешь, чтобы я нашел твоего заблудшего щеночка, миси? - хриплым неприятным голосом сказал Флинн, - Думаю, упыри уже порвали его на тряпки. Нутро сожрали, а шкуркой подтерли свои зады. Так что смирись и заведи себе другого..
Роршах сделал смачный глоток. Хотел еще сплюнуть в придачу, но воздержался - как-никак дама потратила свое время, нашла его в этом гадюшнике. Но за последнее время к нему стали часто захаживать всякие пустозвоны и расфуфыренные шлюхи с грошевыми поручениями. От некоторых Флинн отмахиввался, но на большинство приходилось соглашаться - деньги они и в Техассе деньги. Но сейчас, когда в его карманах еще позвякивали монеты, оставшиеся от последнего заказа, рвать задницу он не спешил. А потому демонстративно продолжил пить...

В желудке с прошлого вечера был лишь глоток виски и потому пустыня, одним своим видом усиливающая жажду, уже начинала раздражать. Кей жила, однако, будущим и оно придавало сил. Настолько же, насколько отнимало прошлое. У них была своя договоренность, свой баланс. И сейчас столб дыма, зловеще уходящий в небеса, чуть было не пошатнул это хрупкое равновесие.

Кей не рискнула поднять тучу пыли и остановилась на дороге, раздумывая, ехать ли на огонек или не бередить воспоминания. Главный костер своей жизни она еще не забыла и не надеялась когда-либо забыть.

Стойко выдерживая едкий дым, окутавший все в радиусе нескольких метров, она каждую секунду ждала его - этот запах горящего мяса. Он, конечно, не был бы слышен на таком расстоянии, но каждый раз делая вдох, Кей напрягалась в ужасе, почти ощущая этот фантомный сладковатый запах. Все, что осталось от Джерри...

Ехать к пожарищу не хотелось, но дабы оттянуть судьбоносное решение - о собственном маршруте - Кей была готова даже вызвать своих спящих пока призраков.

На обратном пути Арч задержался на полянке, где случилась резня, сообщив ведьмаку что догонит его. Тому, впрочем, было судя по всему совершенно наплевать на маленького вора, так что он, даже не повернув головы, кивнул и отправился обратно в таверну.
Арч тем временем деловито обыскал трупы неудачливых рубайл, а особенно тщательно - нильфгаардского мага. Повздыхал над телом рыжеволосой магички, снимая с нее украшения и кошелек. Вернувшись в таверну, Рябой обнаружил что советника и след простыл, а из давешних гостей в зале остались только краснолюды, парочка кметов да сам пан Лосцык. Сумка вора, давеча брошенная под ноги советника, обнаружилась у корчмаря, за что Арч заочно проникся уважением к милсдарю Ленцу. Мог ведь и плюнуть, что ему поклажа какого то наемника? а там одни краснолюдские отмычки чего стоят...

Далее Рябой быстро столковался с кметами, отдав им украшения магички, обязал их схоронить рыжеволосую по человечьи на местном кладбище, и напоследок вусмерть застращал "своим другом ведьмаком", который де непременно вскорем вернется и проверит, по совести ли выполнили работу кметы.
После всех этих манипуляций Арч вскинул котомку на плечо и направился к воротам, где, по словам корчмаря, и ждал победителей советник. Совесть свою разыгравшуюся он как мог успокоил, а что до ведьмака.. нелюдь он нелюдь и есть. Что ему какая-то девка.

У ворот уже гарцевали самые-самые. Арч приметил того расфуфыренного типа с аристократскими замашками, рубаку с волчьими глазами, мага-любителя молний, прожорливого рыцаря, и ведьмака, со скучающим лицом стоящего чуть в стороне от общей компании.
К слову, Арч поспел как раз к горячему, и шестой мешочек, аппетитно набитый золотыми кругляшами, достался ему. Вовремя подоспел.
Выслушав инструктаж Ленца, он молча направился обратно к таверне. Первым делом нужно было выторговать какую-никакую клячу...

- Баронессу!.., - выдохнул-простонал рыцарь, досель немного внимания уделявший речи советника, увлеченный критическим обозреванием разбредшихся на группки отобранных наемников, больше напоминавших не профессионалов, а собравшихся на первый Бельтайн девственников и девственниц нескольких деревень, робко жмущихся своих и не способных раскрепоститься. Зрелище сие было настолько забавно и интересно, что он не замедлил поделиться своими наблюдениями с Мракфордом, оторвав того от созерцания сундука.

- Мрак, колдун проклятый, пророк-переучка! Воот такой бы тебе типун на язык, - тут Богдан свел запястья и пошире расставил ладони и растопырил пальцы, охватывая воображваемым чирьём словно маленькую тыквочку, - чтоб не пришаманивал всякое! Да только больно уж твой язык ценен, и от скуки спасает!

А вот и первые "везунчики". А барон не верил.. Селекция, мать их! Почище всяких смотров будет..
Ленц встретил каждого из подъхавших уверенно-равнодушным взглядом, абсолютно лишенным каких-либо эмоций. Разве что чуть кивнул ведьмаку. К уже полученной ранее характеристике, Кестер добавил свои личные моментные наблюдения. Аналитический ум советника отмечал незначительные детали во внешности каждого из наемников, в их манере говорить, в манере держать себя. В будущем любая информация может пригодиться...
Со всех сторон посыпались ожидаемые вопросы - об оплате, о сути дела, куда да зачем. Дождавшись тишины, Кестер подал жест солдатам. Те расступились, явив взору собрашимся кованный дорожный сундук. Стражник с летенансткими шевронами отпер увесистый замок, откинул крышку. Внутри сундука покоились шесть мешков из сыромятной ткани. Их содержимое было понятно с первого взгляда - полновесные темерские кроны новой чеканки.
- Вот. Это ваш аванс, господа. - коротко бросил Ленц, - И небольшая компенсация за предоставленные неудобства. Относительно павших не беспокойтесь. Они знали, на что идут. Ни я ни барон не несем ответственности за последствия их действий. В конце концов, вы все были на равных условиях в этом небольшом... соревновании, и такая печальная участь могла постигнуть любого. Естественный отбор. Без него никуда.
Пока Кестер говорил, стражники вручили каждому по мешку. Всем, кроме ведьмака - его жалование было заранее оговорено и уплачено. Советник тем временем продолжил.
- Его сиятельство благодарит вас за оказанное рвение и от обещает столько же по успешному завершению задания каждому, кто вернется в Эдинберг. - Ленц в своей обычной манере выдержал ораторскую паузу. - Не буду лукавить - поход предстоит малоприятный. Суть его заключается, как многие из вас догадались, в том, чтобы вырвать баронессу из лап коварных разбойников, ее похитивших, и возратить сюда, под эти стены, целой и невредимой. Пока это все, что вам нужно знать относительно цели вашего найма, господа. Детали я дополню по ходу продвижения..
Кестер замолчал, ожидая вопросов, если таковые возникнут.

Благородный рыцарь замешкался тем временем, отчаянно пытаясь разыскать в пожитках изничтоженных рубайл хоть чего-нито не тронутое кровью, грязью и колдовской мерзостью. Но тщетно.

Жаркое солнце припекало нещадно, вздымая горячий воздух маревом, тянущим с собой пыль. Жужжали слетевшиеся на поживу мухи, чирикали приманенные ими птицы и молчаливо пучил то один, то другой глаз, наклоняя лысую голову, усевшийся на кривом суку стервятник. В шелестящей траве завыл волк.

- Дичь какая-то!, - поплевав на руки и вытерев из о пристойно выглядящий отворот рубахи Вельса, Богдан взгромоздился на Лося и попылил в недалекий городок.

- Да-да, милсдарь Ленц, рады будем принять. Если только оплата будет сообразно тратам, а то вон уже исщербал на испытании и меч, и кинжал о каких-то якобы наемницких рож. Замашками бандиты, умением самоубийцы, но, главное, имуществом сущие голодранцы!

Вы не можете просматривать этот пост!

- Благодарствуйте, милсдарь Ленц, за возможность совершить так сказать моцион по владениям господина барона, чтоб после с большим удовольствием предаваться чревоугодию, прелюбодеянию и бычке в оных же владениях, ха!, - сладко потянувшийся на ветерке Богдан проследил за стрелами.

- Любезный Мракфорд, будь другом и обожди старика: я все-таки схожу за кой-каким железом, а то словно голый без него, да и кметы страх теряют, по дремучести своей не могя опознать, с кем говорят. Заодно присмотри, какую стрелу нам конкуренты оставят!, - гулко похлопав глубоко вдохнувшую грудь, рыцарь вернулся в корчму, шумно отдавая распоряжения седлать Лося.

Бардак с самого утра, етить твою налево.. Эти засратые властители, прости Господи, учудят себе чего, а простой люд потом расхлебывай. Корчмарь, тяжело пыхтя, носился вдоль стойки, то и дело покрикивая на девок, чтобы пошустрее подавали кушанье, коим барон приказал подчевать откликнувшихся на призыв рубак. Погреба, обычно на три четверти пустые, были забиты бочками с каким-то этранжерным вином с юга, амбары ломились от хлеба и лепешек, а задние помещения корчмы наполнял дух, шедший от валяных свиных колбас, развешанных под потолком словно белье на просушку.
Приказ был строгий - за баронский харч деньги не брать. Но Лосцык промышлял гостиничным ремеслом не первое лето, и верный барыш упускать не собирался. Шепнув Плашке, чтоб та втихомолку разбавляла этранжерное вино кислым местным, а пышные булки меняла на те, что пекла жена мельника, корчмарь рассчитывал слегонца поправить доходы, когда вся эта пестрая орава свалит по-доброму поздорову.
Среди харь, маячивших за стойкой, Лосцык углядел Богдана - погоревшего рыцарька, особо охотливого до баронских халявных угощений, пару-тройку местных рубайл, знахарей, следопытов, была здесь даже парочка краснолюдов, бородатых, как сам черт и с пузом поболее, чем пивной бочонок.
Но интересовали корчмаря другие, незнакомые лица. Ведь если б баронский советник хотел набрать местную шпану, то не стал бы организовывать таких благотворительных фуршетов и собирать сброд чуть ли не со всей Редании. Тут дело более хитрое.. Размышляя таким образом, корчмарь продолжал раздавать заказы. Внезапно его взгляд встретился со взглядом одного из наемников. Этот тип Лосцыку сразу не понравился.. Будучи еще армейским служакой, он таких парней научился распознавать за версту. Взгляд, рожа, манера говорить - все у них одинаковое. Однако личную неприязнь корчмаря сгладила горсть монет, высыпанная на стойку, которые он поспешно сгреб большой красной ладонью в карман фартука.
- Его сиятельство Зывик Эдинбергский собирает вольных наемников со всех концов Реданского Королевства, дабы отобрать лучших для одного дела, касаемого его сиятельства. - отчеканил корчмарь заученную с утра фразу. Затем слегка наклонился к наемнику, чтоб не перекрикивать общий шум. - Ежели по чеснаку, так это идея Ленца, советника егойного.. Испытывать вас, касатиков, планирует. Он у нас хитрый черт, кому попало баронскую казну разбазаривать не станет. Так что заостряй свою железяку и будь готов. - выдержав многозначительную паузу, корчмарь вернулся к своим прямым обязанностям, дав предварительно знак стоящим у входа мордоворотам, чтобы держали дубины наготове, абы че случится...
Хотя ваши дубины этим ребятам все равно, что зубочистки. Слава Богу, на заднем дворе отряд баронской стражи имеется. Уж они, в случае чего, не подкачают...

Мелиса уже несколько часов размышляла над сложившейся ситуацией.
Вольф, его мальчишеское поведение, она даже с умилением смотрела на его нервозность, хотя и с определенной толикой беспокойства, все-таки близкий человек и так неуравновешен, это может быть очень опасно для него, особенно когда команда окажется в области, где нужна сосредоточенность. Потому как охотники до чужого добра поблажек зазевавшимся наемникам не дадут.

— Через несколько часов привал, —

- Поддерживаю, самое время будет пополнить силы. Рунольф, как думаешь когда нужно начинать опасаться охотников? - вопрос прозвучал настороженно.

Глаза сестры настороженно провожали Вольфа исчезающего во все более сгущающемся подлеске.

- На привале, когда соберемся все, нужно будет обсудить наши потенциальные возможности, против этого необычного огра.


ГМ
Так близко от основной дороги, да еще в столь людном месте, рассчитывать на крупную дичь было бессмысленно, Вольфу досталась куропатка и заяц, каким образом он умудрился попасть в зайца Вольф не очень сообразил, по-видимому тут сработало его везение. Так что обед у команды был гарантирован.

Местность, по которой теперь шли наемники была холмистой, каждых холмик был очень пологим и в высоту не более половины человеческого роста от подножия до вершины можно было дойти шагов за пятнадцать-двадцать, между холмиками в низинах змеились маленькие ручейки. Это был полноводный край. Высокие лиственные могучие лесные исполины надежно укрывали путников от все сильнее припекающего солнца, до летнего зноя было еще далеко, но после полудня чувствовалось дыхание жаркого лета.
Подлесок был в основном их кустарников, но довольно редких, и просматривался надежно шагов на двадцать - тридцать.

Изумрудная молодая зелень дарило ощущение свежести и начала чего-то нового и прекрасного.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Полдень, в это время года, принес с собой тепло ласкового солнца и уютный и мягкий ветерок. Дорога полнилась путниками, их даже нельзя было пересчитать по пальцам двух рук. Четыре груженых телеги катились в сторону столицы.
Порыв ветра, все еще шалившего на дороге, поднял в воздух лепестки ромашки, на которой сегодня утром гадали. Как белые искорки они взвились на высоту человеческого роста. Быстро вращаясь, они начали опадать обратно к земле. Новый порыв ветра поднял вверх некоторые из них. И вновь они устремились вниз. Так продолжалось до тех пор, пока не остался последний лепесток. Он кружился и вращался, вновь и вновь дожидаясь следующего рывка ввысь. И вот подул сначала слабенький, еле ощутимый ветерок, а спустя мгновение все более и более набирая силу. Лепесток затрепетал, он развернулся последний раз, блеснув снежной белизной на фоне молодой зелени леса, и помчался вдаль, оседлав ветер.
Команде наемников, принявшей в свои ряды нового бойца, предстояло, как и этому лепестку, дорога в лес, который таил в себе: странного Огра, по-видимому жестоко потрепанного атамана и еще множество разных острых и волнительных предметов и существ.

Поблагодарив и попрощавшись с радушным старостой, Мелиса огляделась, снова отыскивая взглядом Софи. Неужели она ушла? Совсем одна?! Заметив ее, беседующую с Вольфом, в некотором отдалении, Мелиса успокоилась. Наверное, следопыт решил объяснить наивной Софи, что убежать - это далеко не самое сложное на том пути, который она избрала.
Однако последующие действия Вольфа заставили ее горестно вздохнуть. Проведенная наедине с молодой и столь привлекательной особой ночь не могла не повлиять на него, и он все-таки приступил к активным действиям по соблазнению наивной девушки. Правда, сама Софи не выглядела испуганной или недовольной, но Мелиса все же решила вмешаться В конце концов, она была в какой-то мере "виновата" в удавшемся побеге девушки.
Подойдя к Вольфу и Софи, Мелиса отметила, что последняя кажется совершенно очарованной и позабывшей все на свете, включая даже Рунольва. А ведь он, кажется, вначале приглянулся девушке больше, чем следопыт!
Бросив красноречивый взгляд на Вольфа, Мелиса обратилась к Софи:
- Как удачно вам вчера ночью удалось провести стражу! Дорога до деревни, кажется, тоже прошла благополучно? Надеюсь, ты оставила свою безрассудную мысль о путешествиях в одиночку и решила пойти с нами? Так было бы в гораздо большей безопасности, - договорив, Мелиса снова предостерегающе взглянула на следопыта.

Софи оцепенело смотрела, как Вольф, такой спокойный и сдержанный, крадучись, медленно, плавно и расчетливо приближался к ней.
Элементарное знание манер кричало в ней, что расстояние, преодолеваемое мягкими шагами Вольфа, слишком быстро сокращается, но она будто растворилась в его сладком шепоте.
Это было что-то новое, необычное - слова легко покидавшие его губы словно оседали где-то внизу ее живота, оставляя там приятное, немного мучительное тепло. Софи не знала, что это, но ей очень не хотелось, чтобы это заканчивалось и потому она испытала некоторое разочарование, когда шепот вдруг оборвался.
Предложение его граничило с чем-то запретным, в чем она пока не отдавала себе отчет. Губы ее приоткрылись - надо было дать ответ, как-то отреагировать на произошедшее в последние несколько секунд.
За "защитой" ее, Софи, стояло нечто большее, не особо тщательно прикрытое и этого хотелось, так мучительно хотелось, что она пересохшим от пережитого волнения голосом прошептала:
- Я... я думала об опасностях, нооо, - она сделала паузу и, смотря почти в упор на стоявшего чересчур близко охотника, словно затравленный зверь перед неизбежным исходом своего существования, добавила, - наверное все же недооценила свои возможности, - полностью противоречила она своим недавним словам и почему, спрашивается?!, - Спасибо, что будешь рядом, - финальный аккорд прозвучал.
Она сказала то, что подсказало ей ее естество, но не разум. Свое соласие она слышала будто со стороны и искренне ему изумилась, одновременно испытывая облегчение, что разговор не только закончился, но и принес какое-то плохо скрываемое удовольствие. Софи улыбнулась, глядя Вольфу прямо в глаза.

Софи была сбита с толку - Вольф ни сказал и половины этих слов за последние сутки, а этот взгляд...

Так смотрел на нее лишь Эрик - молодой наемник, живущий в доме ее отца весь "мертвый" для людей его профессии сезон. Пытаясь в очередной раз попасть ножом в нарисованную углем мишень, она иногда ловила на себе такой же взгляд - чуть хитроватый, не стесненный приличиями, свободный взгляд коллекционера, в руки которому попался интересный экземпляр.
Он позволял себе смотреть открыто, не отводя лукавых глаз даже когда был замечен.
Эрик научил ее обращаться с маленькими ножичками так же искусно, как ее соседка Веста орудовала иголкой, вышивая незабываемые картины для своих заказчиков. Но, похоже, делал он это не только из желания занять себя хоть чем-то долгими безработными днями. Софи до сих пор иногда ощущала его дыхание на своем затылке, когда стоя позади, он, легко придерживая ее руку, показывал, как стоит двигать кистью, чтобы бросок получился мягким, стремительным и точным.

Этот неразговорчивый, сильный охотник, в плечах превосходивший ее чуть ли не вдвое, казался ей суровым воином и потому подобное поведение изумило ее, а то, что Вольф, оказывается, умел улыбаться и делал это так...по-своему... по-другому.... как все-таки красила его улыбка...

Софи была поражена и его проницательностью - она все утро готовила прощальные слова и теперь речь свою придется подгонять под его вопросы.
- Я..., - начала она, - я... думала не мешать вам заниматься работой, в которой от меня проку не будет, - слова подбирались с трудом - перед этим высоким мужчиной Софи почему-то пасовала, - Я собиралась покинуть вас прямо сейчас и направиться в ...ближайший город, - в которой не знаю как идти, - Я смогу за себя постоять, - Софи отчего-то разозлилась - неприятно было, что Вольф разгадал все ее опасения и планы.
- Я очень благодарна за помощь, но ваши дела - это ...ваши дела..., - аргументированно объяснить не получалось. Софи так тушевалась перед охотником. Куда делись красноречие и острый язык, который отец всегда грозился отрезать?

       Йонген едва поспевал за шустрым пацанёнком, но всё же поспевал. Суета, снующие повозки, непонятной глубины лужи, гомон, ор, кидающиеся под ноги ошалелые курицы, скользящие на камнях мостовой куски мусора... Да, наёмник не часто бывал в городах, но всё же бывал, и потому привык довольно быстро. Впрочем в так нелюбимй Йонгеном кутерьме было и хорошее — ему некогда было думать о загадочном предстоящем испытании и он не забивал себе голову догадками.
       «Да чего же он так бежит-то?!» — недовольный паренёк с трудом увернулся от очередной несущейся навстречу дородной бабы с яйцами, — «вот бы она разоралась, если бы уронила и разбила».
       Но тут Йонген чуть не налетел на новое препятствие. С удивлением он уставился на вдруг замедлившего шаг мальчика с лазурными глазами. Глазами, полными ожидания и какого-то доверительного нетерпения.
       — Расскажешькакойон? — выпалил провожатый на одном дыхании.
       Надо было рассказать. Йонген сразу понял, о ком идёт речь. Понять было не сложно, если вспомнить, как восторженно смотрел ребёнок на Вереска — своего кумира. А что мог рассказать Йонген? Он знал Вереска меньше дня. Неизмеримо меньше, чем этот спрашивающий сорванец.
       «Ну, как говорят воины с юга», — Йонген открыл уже было рот, собираясь пересказать всё то, что он слышал о Серебряном Волке, но слова застряли в горле, — «Нет. Тут же половина враньё. Да и знает об этом каждая собака. А парень, похоже, спрашивает серьёзно, и ему это правда важно».
       Йонген задумался. Перед глазами проплывали все те минуты, когда он видел Вереска. Как они встретились. Как на него смотрели люди. Наёмник вспоминал, продолжая идти, каждую мелочь из тех, что он уже рефлекторно научился фиксировать в памяти. Улыбки, взгляды, движения бровей и век в ответ на действия окружающих. Он вспоминал, как себя вёл знаменитый Волк, как смотрел на других. Вспоминал свои мысли о нём, и Йонгену становилось почему-то стыдно. Он не смог сразу уловить то важное, что скрывалось за маской лёгкости и беспечности, и успел уже поставить в своём восприятии клеймо.
       Йонген вдруг остановился и посмотрел мальчишке прямо в глаза внимательным, долгим взглядом, хотя молчание уже и так затянулось.
       — Настоящий, — в голосе не было нажима, но был какой-то не слышимый ушами, а лишь воспринимавшийся духом вес этого слова.
       И Йонген пошёл дальше, оставив обескураженного и замешкавшегося ребёнка чуть позади. Но не слишком быстро. В конце-концов, он не знал, куда ему идти.
       «Вряд ли он понял. Хотя кто его знает, этого будущего воина».
       Кто знает. Иногда одно настоящее слово западает глубоко в душу и меняет всю судьбу человека. Сейчас, через год, или перед смертью. Тогда, когда он его поймёт.

Вы не можете просматривать этот пост!

Мальчишка щурился и старался не смотреть на факелы, потому разглядывал серые камни скачущие под его ноги. Останавливаться он вовсе не хотел, потому когда мужчина остановился все же поднял на него глаза и потянул за руку.
Слова Тиля были вполне разумны, но и Еж не собирался так легко сдаваться.
- Меня зовут Ёжом.
Глянув на бороду мужика, вытащил оттуда соломинку.
- Ты приведешь себя в порядок, а я подожду на улице. Хорошо?
После чего уперся пятками в пол и снова потянул мужчину за руку, предлагая продолжить путь.

Курт сидел на опушке, отдыхал и, от нечего делать, следил то за лагерем, то за сгущающимися на небе тучами. Возбуждение, нахлынувшее вечером, когда после бесконечной недели в пути караван встал у стен Оксинфорда, и переполнявшее его весь день, теперь сходило на нет, оставляя тихое предвкушение целой недели праздника, нелегкой работы, репетиций и выступлений.
Работа кипела с самого утра – всего за единственный предоставленный день циркачам предстояло с нуля возвести на пустыре праздничный шатер-шапито. Для детей тоже немедля находились поручения: подай-принеси, сбегай туда, постой здесь, замерь то и то, и не путайся наконец под ногами! Когда во второй половине дня вернулась Матушка, отправившейся утром в город улаживать какие-то дела, обе мачты, на которых должна держаться вся конструкция, уже были установлены и как следует закреплены – на время представления Семья полостью отвечала за безопасность зрителей, упасите Боги если хоть одна опора не выдержит нагрузки. Аделаида, впрочем, все равно осталась недовольна, словно за пять часов нужно было поставить не только основной (и единственный, кстати сказать) купол, но и, к примеру, возвести палаточный городок вокруг из шатров поменьше, организовать продажу сладостей и дать первые концерты. Работа пошла с удвоенными усилиями; и сейчас, услышав разрешение посидеть где-нибудь с часок, Курт по-простому устроился под ближайшим деревом на краю поля, прихватив с собой пару яблок, и смотрел, как люди стягивают, расправляют и накрепко привязывают к подпоркам тяжелое, сшитое из прочнейшей парусины красно-желтое полотнище. Мальчик вгляделся в толчею у шатра, пытаясь разглядеть в подступившей ночи сестру. Джез любила быть в самом центре событий, пусть даже для этого придется перенести этот центр на себя, потому-то Курту помимо прочего было велено краем глаза приглядывать за ней – просто на всякий случай. Естественно, он «потерял» её в окружавшей суматохе в первую же минуту, еще пару делал вид, что безуспешно занят поисками, и, дождавшись, пока взрослые окончательно о нем забудут, потихоньку исчез.

Мелиса была даже рада неожиданной паузе в разговоре, потому как просто не знала, как сказать Вольфу об обещании, данном ею Софи. Обсуждать это в непосредственной близости от Улафа казалось ей не меньшей глупостью, чем сама просьба, но делать было нечего: во-первых, Вольф уже собирался уходить, а Мелиса решила, что пойдет с ним, во-вторых, Рунольв, неизвестно зачем позвавший их наверх, вполне может упомянуть в разговоре о предстоящем побеге и было бы лучше, если бы Вольф уже был в курсе.
Подождав, пока Рунольв отойдет, и уверившись, что никто, кроме Вольфа, не слышит ее слов, Мелиса произнесла, стараясь, чтобы голос звучал убедительно и уверенно (хотя не чувствовала ни того, ни другого):
-Софи призналась мне, что собирается бежать сегодня ночью. Она попросила меня помочь ей присоединится к группе наемников, и я согласилась – тут Мелиса покаянно посмотрела на Вольфа, давая понять, что ей ясно, что она, вполне возможно, сделала большую глупость, - Я просто не смогла отказать ей! Я знаю, что это безумная затея, но раз уж Софи решила убежать, то она сделает это с чьей-то помощью или без нее. Шансов, что она одна куда-либо благополучно доберется, слишком мало. Единственная возможность, что для нее все сложится благополучно, насколько это вообще возможно, это пойти с нами. Если ты согласишься взять и ее с собой, конечно.
Мелиса замолчала было, но тут вспомнила о подходившем к ним только что Рунольве и добавила:
- Рунольв, кажется, тоже знает о том, что задумала Софи.
Потом, взглянув на спокойно сидевшего с Джулином за столом Миррика и стоящего неподалеку Рунольва, задумчиво добавила:
- Да и эти двое, кажется, еще не сказали всего, чего хотели.

Вы не можете просматривать этот пост!

Это было не то заведение, в которое грузчик может позволить себе ходить каждый день. Но вчера он оттарабанил ночную смену, отоспался днём, и теперь ночью не спалось. А ночные смены неплохо оплачивались.

Он с некоторых пор боялся напиваться ночью один. Ещё с тех пор, как он по дурости купил старенькую "Беретту" и держал её дома. Холодный, грозно пахнущий оружейной смазкой металл так и просил, чтобы его взяли в руки, сняли предохранитель, и засунули ствол в рот. Что бы сказал по этому поводу дедушка Фрейд?

Заигрывать со смертью было волнительно. Сама мысль о том, что одним движением пальца можно поставить точку, избавиться от этого невыносимого груза, от этого мерзкого клейма неудачника, завораживала. Мир прекрасно обойдётся и без него. Людей и так слишком много на этой планетке. Девять миллиардов. Или шесть - он не помнил. Вобщем, дохрена. И все, суки, рвуться размножаться, как кролики. Плюс-минус один кролик - никто не заметит.

- Ещё водки, - попросил он проходящую мимо официантку в кокетливом наряде. Взгляд его скользнул по официантке, по изгибавшимся в клетках танцовщицам, но возбуждения он не почувствовал. Он знал не понаслышке, как тяжело часами танцевать и изгибаться в ограниченном пространстве. Пожалуй, не легче, чем таскать ящики в доках. Дженнифер говорила, что единственный способ делать это достаточно долго - это заставить себя полюбить это занятие. Философия шлюхи, в самый раз для тебя, Янис. Ты уже полюбил перетаскивание своих ящиков? Пожалуй, что и полюбил. Дженнифер... Каждый раз, когда он думал о ней, в голове звучал её насмешливый голосок "Прощай, любымый!". А потом он подняла лесенку на борт яхты и снялась с якоря. Оставив Яниса посреди океана. Он вопил что-то, плыл за яхтой, пока она не скрылась из виду, наглотался солёной воды... Надо было не барахтаться, надо было...

Холодная водка обожгла пищевод, как жидкая пуля.

"Как обычно", - устало думала Софи, относя Джулиану его заказ, - "Кругом враги, ни с кем не говори, а то утащат, убьют, а хуже того, надругаются. Особенно этот сердцеед, конечно. Интересно, есть хоть кто-то в его понимании неспособный причинить мне вред?"
Сколько она помнила себя, ей был позволено общаться лишь с представительницами женского пола - "Это несправедливо!" - частенько срывалось с ее уст в очередной ссоре с отцом, но Улаф был непреклонен. Несгибаем как... как...
Софи чувствовала, что начинает закипать.
- Ты просил подойти на пару слов, - отнеся ветчину и вино ,сказала она Улафу, уже представляя эти "пару слов".
От ее взгляда, однако, не ускользнуло намерение воина с птицей покинуть их трактир. Вот и девушка встала ему навстречу. Еще чуть и она упустит то, о чем мечтала. Софи, конечно, могла, в случае чего, последовать за эльфом и этим воином с прекрасными глазами, но здравый смысл и сотни предупреждений отца подсказывали ей, что девушка в этой компании наиболее жалостливое создание и если что-то пойдет не так, Мелиса возможно и вступится за нее. К тому же, как она знала из прочитанных ею книг, животные обычно выбирают добрых людей себе в спутники и потому воин, именующий себя Вольфом, наверняка отвечает этим представлениям.
Что же делать?!

Слушая торговца, эльф сосредоточил свое внимание на орке. Хотел тот или нет, но он явно обозначил границу между собой и остальными присутствующими, предпочти сесть не что бы лучше видеть и слышать нанимателя, а подальше от остальных. Выпустив очередное облачко дыма, парень метнул взгляд на Улафа, отметив его реакцию, сосредоточился на речи нанимателя. Если он правильно понимал, предстояло немалое путешествие к южным лесам, а там по деревням. Много времени… Нужно было закупить не только нужное, но и про запас. Судя по виду, торговец был явно преуспевающ, интересно, чего стоят ему эти три деревни.
«Добывали в разумных пределах» Миррек понимал, что у людей разумные пределы, кончались там, где начинались большие деньги. Полтора месяца, это шесть недель, не пришли только вторые письма. Помогать разорителям лесов было неприятно эльфу, но сейчас и он и Руольв остро нуждались в деньгах.
Однако, помимо последнего, за поход так же говорило желание эльфа выбраться из душного, прокаленного северным солнцем, города. Может на севере не все так плохо, если эльф увидит следы нарушения договора, потом можно будет обратиться к властям или организациям желающим нажиться на промахах богатой гильдии. Миррек вынул трубку изо рта.
- Скорее всего, проблема с солнечными эльфами, - осторожно начал он, вертя в руках трубку. – Может ваши добытчики тронули их священное место или нарушили какое-нибудь табу. А может солнечники просто решили выгнать из своих лесов людей, наплевав на договор. Это самое реальное и… я думаю единственно верное предположение. Вряд ли в ваших деревнях остался хоть один живой человек.
Замолчав, Миррек снова пососал потухающую уже трубку. Снова вынув её изо рта, он обвел мундштуком присутствующих.
- Солнцепоклонники предпочитают не убивать своих врагов. Они нападают тихо, на рассвете, когда их божество только начинает рассеивать ночные тени. Лучи освещают землю, а из теней появляются вооруженные силуэты. Они тихо подобно теням несутся между домов, оглушая и обездвиживая всех кого встретят. Если кто-то оказывают сопротивление, они окружат его и будут ранить пока тот не упадет обессиленным. Когда сопротивление сломлено, они сгоняют всех в центр деревни, обирая, мертвым не нужна ни одежда, ни украшения, а кто попал к солнцепоклонникам - уже считай мертв. Утащив все, что можно поднять, они отбирают тех, кто может идти и тех, кто может нести награбленное. Тех же, кто идти не может, маленькие дети, старики, больные… их убивают тут же, на глазах у друзей и родственников. Их головы будут насажены на колья или сложены пирамидой в центре деревни. Если кто-то из эльфов был ранен или защитники разозлили их, то тела своих пленников они вымажут кровью их родственников, чтоб привлечь насекомых, которые будут терзать несчастных пленных всю дорогу.
После этого, связав их длинной цепью, они отведут их к своим пирамидам… Те, кто не дойдут, будут брошены в лесу, убиты или что хуже нет. Ибо солнцепоклонники просто перережут сухожилия и привяжут ослабевшего к дереву, оставив его на растерзание лесным зверям. Хорошо если первым его найдет крупный хищник, это даст ему быструю смерть в его зубах, в ином случае ему придется до последнего терпеть, как его заживо поедают насекомые и мелкие падальщики. Тех же, кто попадет на их пирамиду, ждет ещё худшая участь. Их тела выкрасят в синий цвет, под цвет неба, поднимут на самую вершину, откуда видно кроны деревьев от горизонта до горизонта. Пленные будут смотреть, как берут первого из них… он самый везучий… его положат спиной на камень. Жрец начнет читать молитву, а потом одним движением острого камня, черного от запекшийся крови, вскроет лежащему грудную клетку. Пока жертва захлебываясь кровью будет отходить в иной мир, солнцепоклонник засунет руку в свежую рану, его рука сожмется и вырвет из груди ещё живое бьющееся сердце даруя его Божеству Солнцу. А остальные будут смотреть как одно за другим, кровавые руки складывают их сердца на тарелку божества, а пустые тела скатываются по бесконечным ступеням...
Эльф замолчал и наколов на нож последний кусок мяса отправил его в рот. Дожевав мясо, Миррек принялся выбивать потухшую трубку. Он не мог сказать что из своего рассказа он слышал за время странствий, а что придумал за этим столом, для него это было рождением очередного мифа о северных племенах.
- В общем, думаю будет весело.
Закончил он раскурив трубку заново. Цель рассказа эльфа была нагнать страху на не нюхавшего крови торгаша.

Пива и мяса! - Снова громко повторил Бьёрнгерд, но затем наклонился поближе к девушке и прошептал. - Софи, тебе отец что нибудь рассказывал о том орке?
Воин в кои то веки казался таинственным, да и вообще Софи первый раз слышала, чтобы Бьёрнгерд говорил шепотом. Впрочем один из ножей Бьёрнгерда, которым он собирался есть мясо, уже был воткнут в столешницу и некоторая нервозность, выражающаяся в каждом движении берсерка выдавала все его чувства и намерения насчет этого орка с головой. Софи довольно давно знала этого мужчину, хорошо изучила его характер и ей был знаком этот взгляд, - направленные точь в точь ей в душу голубые глаза с зарождающимся оттенком безумия - который не предвещал ничего хорошего.

Что бы не стоять в расползающейся луже, мальчишка переступил на кожаную куртку обтянувшую широкую грудь пьянчужки. Он присел на корточки, чтоб загорелым пальцам было удобнее пробежаться по кошелям на поясе и карманам куртки.

С одной стороны, он знал что лучше не попадаться живущим в домах лишний раз на глаза, особенно стражникам. Если простые жители чаще всего просто проходят мимо, то последние, если уж ты окажешься в зоне их досягаемости, в лучшем случае наградят подзатыльником или пинком тяжелого сапога. Приди к ним сейчас Лохматый за помощью, они просто свалят это тело на него и тогда ему ничего хорошего уже не светит.
С другой стороны, ведь за то время, что помнил мальчишка люди делали ему и добро. Он помнил, как в первые дни нищий дед, с бородой как у этого обоссуна, поделился с ним куском черствого хлеба и дал мешок, который большей частью до сих пор служил одежкой. Именно тот бородач и дал ему его нынешнее имя - запустив руку в волосы усиленно жевавшего ребенка, он подивился, этим слипшимся от грязи перьям и назвал своего гостя «Ёжом». С тех пор прозвище закрепилось, другого имени мальчишка не знал. Это был не единственный случай. В другой раз, Ёж случайно забрел в более чистый район. Живот тогда подводило от голода, а найти что-нибудь никак не получалось. Сквозь живую изгородь он наблюдал, как группа богато одетых молодых людей смеялись в тени беседки и иногда кидали отдыхавшей в траве собаки ароматные кусочки. Та лениво пыталась поймать их пастью и неохотно вставала, если требовалось сделать для этого шаг другой. Один кусочек, неловко брошенный девушкой в персиковом платье, шлепнулся недалеко от укрытия бродяги. Мальчишке даже показалось, что он чует аромат коричневого комочка, лежащего в траве. Собака в очередной раз лениво поднялась с травы, а Ёж решившись, выскочил из укрытия. Грязные пальцы вцепились в еду перед самым носом большой собаки, которая от неожиданности отпрянула назад. Будь пес не так стар и не привычен к детям, грязному мальчишке пришлось бы не легко, но пес лишь удивленно сел на задницу, принюхиваясь к незнакомцу. Молодежь в беседке удивленно замолчала, пока одна из девушек не прыснула в ладошку смеясь над грязным оборванцем, спешно глотающего кусок пса. Когда он съел первый, кто-то кинул второй, который даже не успел упасть на землю. Пес поняв, что его лишают угощения, постарался отпихнуть мальчишку от третьего куска. Ёж понятное дело был против. Ребенок и собака старались подальше отпихнуть друг друга от еды. Собака была тяжелее и сильнее, но побродяжка куда проворнее и быстрее. Молодые люди в беседке веселились, делали ставки и кидали новые порции мальчишке и собаке. Ни до, ни после Ёж не ел так вкусно и так много.

Ребенок заворочался и развернулся на груди мужчины, чтоб вглядеться тому в лицо. Если раньше он собирался просто обчистить его карманы и смыться, но теперь уже не был так уверен в своем решении.
Он соскочил с груди и подхватив какую-то тряпку размазал грязные следы по коже куртки. Сунув тряпку обратно в кучу обоссаного тряпья, вместе с добычей. Он тут же сорвался с места, побежав в таверну. Распахнув дверь, он закричал в зал готовый тут же уклониться от удара или неизвестного летающего объекта, направленного ему в голову:
- Эй, там дядька бородатый, который от вас вышел, упал и голову себе разбил. Его сторожит его друг, но мы его не можем дотащить.

      Подлизывающийся старик оказался ещё более мерзким, чем его злой брат-близнец. От такой внезапной перемены я немного опешил, что внешне проявилось только во вздёрнувшейся на секунду левой брови. Теперь тёмную, душную каморку освещала не только старая, скатанная из многократно переплавлявшегося воска свеча, но и алчный, лживый огонь в глазах клерка.
      — Мне нужно самое простое место, где можно улечься спать. Чердак, но с кроватью и бельём. Расчёт на один день, — голос звучал тихо и ровно, как всегда. Но глаза смотрели прямо в лицо старику безгранично уверенно и чуть раздражённо. В их тёмно-зелёной пучине плясало отражение пламени свечи и смутной, воспринимаемой разве что чутьём, невольной угрозы. Взрослые обычно смущались моего взгляда: он был неожиданен на ещё детском лице и сильно сбивал с толку.
      Вытащив из мошны пять монет, я нехотя отдал их этому хищнику. Не много, но халяву не считают, тем более что номера, как выяснилось, у них всё-таки есть. Дождавшись, пока холодная тяжесть ключа опустится на мою ладонь, я перекинул мешок через плечо, взял свой бокен и направился уже было наверх, как вдруг что-то нежно коснулось моего сердца, и оно дрогнуло вторя нежданному в этой клоаке волшебному перебору. Это были струны чарующей мелодичной лютни.
      Я люблю музыку. Люблю и понимаю. Вероятно, если бы об этом узнал какой-нибудь случайный прохожий или, уж тем более, кто-то из моих бывших однополчан, он бы не поверил. Необразованный, угрюмый конюх и баллада? Да ну, бросьте! Но, тем не менее, это так. Пожалуй, музыка — это то единственное, что может ещё достучаться до глубин моей огрубевшей и покрывшейся тройным слоем стальной брони души, потому что это единственное, чему я сам позволяю туда проникнуть. Разумеется, всё это относится только к хорошей музыке, а не к изнасилованию мандалины пьяным кабацким запевалой. Но доносившиеся из вмиг притихшего зала нежные переборы были хорошей музыкой.
      На миг замерев в нерешительности, я развернулся и уверенно шагнул в общий пивной зал, словно крыса, не способная сопротивляться игре волшебного флейтиста.

Буря положительных эмоций захлестнула мальчишку с она до головы. Ночь не казалась ночью, и весь мир наполняли радужные краски, казалось нет в нем ничего темного, страшного и плохого. От радости хотелось просто кричать. Кричать так, что бы этот ликующий крик разнесся по всему ночному городу, пролетел над холодной черепицей домов, разрезая дым из дымоходных труб, пронесся над пустующей базарной площадью и вознесся вверх, к небесам так, что бы его услышали Всевышние и порадовались вместе с юношей. Пару раз подпрыгнув на месте, поднося ноги к груди, Лаара тихо, но очень эмоционально выдавил: - Да! - после чего бегом отправился в свои покои. Долго он не мог уснуть, предвкушая завтрашний день. Еще бы, ведь с этого дня начиналась новая жизнь Лаара. Утром встав немого раньше чем обычно, он начал сразу же собирать вещи. Парень еще не знал что именно нужно и взял с собой лишь пару запасных одежд, одна из которых была рабочая, и монеты, которые у него накопилсь в копилке. Надеясь на то, что брат, если что, принесет недостающие вещи либо иным способом решит данную проблему, Лаара побежал к родителям, ведь они до сих пор не осведомлены о его решений. Надо было скорее сообщить им это известиее, получить напутствие и позавтракать. Времени еще было с достатком, но не смотря на это, мальчуган носился как ошпаренный.

- Что? Уже? Вот дурак… - недовольно пробормотал себе под нос Жекар, вставая с пола и потягиваясь. Желудок возмущенно заурчал и хоббит поспешил задобрить его: из общака взял пару-тройку засохших сухарей и кусок вяленого мяса. Заодно прихватил порцию прыщавого и отдал её только что явившемуся Криссу. Не пропадать ведь добру, верно?...

Вновь устроившись на полу, Жека начал обдумывать сложившуюся ситуацию. Так уж повелось, что “головой” мелкой шайки оборванцев был именно он, как самый ловкий и удачливый из них. На рынке обычно он обчищал “лохов”, в то время как рыжий Крисс их отвлекал, а Сэм-прыщ стоял на стрёме... но сейчас они задумали кое-что по опаснее и выгодней, чем облапошивание прохожих и срез кошельков, и оплошка прыща была очень некстати…

Походу, Сэм сегодня в дозоре пробыл всего час-полтора, а уже успел и страже попасться. Врятли его отпустят, скорее-всего отправят в Гильдию Воинов учится на пехоту. На скорую руку обучат держать двумя руками клинок и выпустят как “мясо” на тренировку высокородных. Так что про него можно забыть, он теперь всё-равно что живой труп: вроде как и жив, а судьба предрешена… ех, жалко, у него плащик неплохой был, давно хотел затырить, а теперь уж и не получиться, обломали шлемники, Даниара им в панталоны… ладно, проехали, о деле надо думать, о деле…

Уже чуть ли не неделю они высматривали магазинчик для ночного налета, такой, где навар был бы хороший, но в то же время, охранялся слабее всего. На такую роль неплохо подошла “Лавка Хигенса”, где хозяин официально вел торговлю коврами, а на деле втихую от властей и криминальных авторитетов подторговывал травкой-красавкой. Крисс чисто случайно застукал Хегнса за этим делом, хорошо хоть тот не заметил ничего, и рыжик вернулся живёхоньким и с ценной информацией. Далее решили по очереди следить за лавкой и её хозяином, дабы в будущем попробовать её на зуб. По всему выходило, что охраны Хигенс не признавал, считал дешевых головорезов ненадежными, а нанимать дорогих жадность не позволяла. Зато в противовес этому снабдил свою хату решетками на окнах и крепкой дверью, да и сам не расстается с ятаганом… так что деньги у него крутятся приличные, можно было бы нужным людям настучать, но выгоднее самим попробовать обокрасть, а уж затем рассказать о барыге кому надо… И какой облом, что именно в последнюю ночь перед делом, Сэмми-прыщ попался взяточникам…

- Ну что, Крисс, давай, доедай, собирайся и погнали к лавке Хигенса. Если это он стражу на нашего Сэмми навёл – то теперь считает, что впредь никто и не подумает к нему сунуться, а если нет – то тем более надо поспешить, пока он не прознал, что кто-то возле его хаты шибко долго тёрся. Того гляди запаникует и начнет осторожничать… - принял решение Жека, направляясь к чердачному окошку. Вначале он выглянул и внимательно огляделся и лишь за тем начал спускаться вниз по дереву…

Кстати, странно, к нему самому еще никакое прозвище не прилипло, хотя Сэм в свое время, частенько старался выдумать что-нибудь наиболее подходящее ему, но в конце-концов махнул рукой, дескать само придумается когда надо…

Рынок Маррибора был не только шумным местом но и опасным. Вокруг крутились карманники и воры, в любой момент готовые срезать кошель у зазевавшигося путника и бросившись в ближайшую подворотню, пуститься на утёк по узким улочкам. А по этим улочкам сновали шайками, костоломы, ждущие очередного преследователя, что бы лишить его и одежды и всего того что представляло ценность.Конечно не все отдавали одежду добром, так что не редко люди так и пропадали в погони за кошельком. Власти скажете вы? А что власти, чиновники смотрели на всё сквозь пальцы и покупали себе очередную рабыню на рынке. Или запрещённый дурман. Вернее не покупали, а выбирали и брали что хотели, а в замен стражники проходили мимо избиваемого парня или маленькой девочки в рабском ошейнике. Что и говорить злачное и опасное место Рынок Трёх Змей. Именно так его называли в народе.
Хотя не смотря на славу самого отвратного места во всей Темери, на Рыноке Трёх Змей никогда не иссякал поток покупателей. Почему? Как почему, где вы ещё достанете шкуру василиска или вычурную одежду по цене обычной,может кое где и найдуться пятнашки крови, но разве это важно?. А наркотике от самых безобидных до самых убийственных? А если вам нужен яд?больше негде во всей Темерии вы не найдете такое разнообразие запрещённых товаров..
Наверное теперь понятно почему покупатели судя рекой стекались. У всех есть тайные желания, которые можно реализовать только тут. Вот и наш герой оказался здесь не случайно. Уверенно идя по очередной улице рынка он разглядывал товар и не находил то что нужно. Хотя от изобилия товаров могла закружиться голова, тут вам и мечи и броня(в основном Реданская) и камзолы и травы и породистые щенята и..... Вообще описать весь ассортимент предоставляемых товаров было просто не возможно. Но как назло нужного не было.
Не смотря на дорогую одежду и явно толстый кашель, парень держался уверенно, даже нагло.Карманники провожали его тоскливым взглядом, им так и хотелось поживится кошелёчком, но внутреннее чутьё подсказывало, что лучше оставить этого богатея в покое, а не то проблем не оберёшься.
Вот наконец путник заметил то что ему надо, над входом в одно из зданий, нагло переливаясь на солнце свежей краской, висела табличка: "Рабы на любой вкус".
Распахнув двери, путник оказался в набитом зале. Посреди этого зала красовался помост, на котором представляли свежее мясо на продажу. Сейчас на помосте, потупив взор и придерживая руками остатки платья, стояла молодая девушка, даже можно сказать девочка. Судя по истошным крикам гостей, которые всё время взвинчивали цены, стоять ей не долго.
Парня отвлёк мужичок подбежавший к нему. Мужичок был выхухольный, подстриженный и надушенный. В тёмной одежде купца. На широком лице расплылась жирная улыбка и мужичок затараторил:
-Здравствуйте я помощник хозяина. Меня зовут Бладерик. но вы можете называть меня Блад.Обращайтесь ко мне с любыми вопросами, я всегда готов помочь. Оформлю любые документы. Хотите вывести рабыню, за пределы города, оформим как жену. Если раба, то как беглого преступника, что бы если что, сбежать не мог. Хотите что по младше, оформим опекунство.- поймав тяжёлый взгляд гостя, помощник хозяина, мгновенно растворился в пространстве, будто его здесь и не было, правда на безопасном расстоянии выкрикнул:
-Я почти всё время у клеток, если что.
Клетки были у дальней стены. Разделены на три секции. В первой были женщины, разных возрастов и разных национальностей. Во второй мужики, в основном это были грязные создания с гнилыми зубами и уголовными замашками. В третьей то что попадало в категорию "что по младше", мальчики и девочки копошащиеся в грязи.
Наконец торги кончились и несчастную девчонку увели с помоста. Место неё вывели юношу в одной набедренной повязке,. Он был закован в кандалы, причём кандалы были полные, а те кто повнимательней сразу приметили звёздочку на лопатке.Хотя не смотря на это торги стартовали весьма бойко. Всё же парень внешне, выделялся среди товарищей по несчастью, был молод и не уродлив. То тут то там слышались женские голоса.....