Голосование пользователя

Ослоп крепко задумался, поглядывая на Пучика, что стоял буквально на краю своей гибели. Закусил орк пухлую, толстенную губищу, облизнул старый потертый клык, размером с Ольфриков кулак.
Смерть гоблина сейчас или кутить потом? Непростой выбор.
В думах тяжких он даже слегка ткнул Пучика бревном своим - чай тот вскрикнет, испужается. А тот, молодец смекалистый, изобразил полнейшее безразличие: стоит такой, на пучину вонючую смотрит да на царя никакого внимания не обращает. Мол, да толкай уже, дай потопнуть наконец. Надоела мне вся эта кутерьма, плевать я на вас хотел, о царстве Бессмертных мечтаю, смирился с судьбиною горькой...
- Чёт я не понял, - сказал вдруг тролль Носрыч. - А че удивительного? Никоего удивления я и не испытал...
- Да! Ослоп, топи уродца!
- И люда тож!
- Херня какая-то! Нас дурят!
- Дык ты ж тупой! - рявкнул царь, заставляя всех мигом заткнуться. - Он не счас тя удивит, а потом - када пойло те сварит, игру покажет! Тада и удивимся, сечешь?!
- А-а-а... Ну да. От ты голова!
- Ну вот, - кивнул сам себе Ослоп и ударил кулаком по колену. - Пущай так и бут! Токмо без луков - эт ты остроухим впаривай, дерьмо такое, а нашим... этим... традицам оно перечит. Знач так. Приказываю! До заката завари нам жгучей, шоб на всю Подскалу. И якой, шоб мы все тут охерели. Бут готово - бум пить и в игру твою якшаться! А шоб ты поспел, те вся подскальная мелюзга бут поможать. Слышали?
Поднялся дикий шум. Гоблины были однозначно против, им еще столько дел сегодня предстояло, но Ослоп как хряпнул своей дубиной по земле! Комья грязи аж до Ольфрика через пруд долетели.
- Я сказал, выродки! Какая сука вякнуть хочт?! КТООО?!- заревел он во всю глотку так, что толпа от него отшатнулась в ужасе.
Все, конечно же, замолкли, озадаченно моргая.
- К закату шоб было, сучары! Не бут - нахер всех перебью! А ты! - царь обернулся к Ольфрику, указав на него бревном. - Бут пойло не ярое - тя самого заживо сварю, ублюдка такого! Усекли?!
Молчание, сопровождающееся многочисленными кивками. Ослоп слегка успокоился:
- Люд, гри, че те нада для варева и игры да сбродом этим распоряжайся, як хошь.

Глава Вторая

Второй день вторицы Грюна. Штультдорф.

Утро выдалось морозным. Ночи в Грюн были все еще длинными, и Линда встала чуть ли не затемно - может, оттого ее и знобило слегка.
А может, от того, что ей сегодня предстояло.
Это было совсем не как вчера: вчера она просто рванула, убежала без оглядки в какой-то суете и спешке. А сегодня уже было иначе - очень спокойно, мирно, тихо.
Большая часть гостей таверны (и, следовательно, почти всех присутствовавших в Штультдорф) все еще спала после вчерашней попойки. А попойка была знатная: они горланили там, внизу, свои песни без умолку, стучали по столам и скамьям, даже пару драк устроили.
Но, к счастью, как и обещал градоначальник, Иделинду никто не тронул. Ее вообще словно бы не заметили - местный сброд старательно отводил глаза, а трактирная девка мышкой принесла ей ужин да таз с чистой водой в комнату...

Теперь же рано поутру все спали. Даже привратный стражник. Девушку выпустил гоблин Куртц, за просто так помогший оседлать коня. Улыбнулся ей на прощание и молча закрыл ворота.
И все. Город будто ее и не заметил. Конечно, это и к лучшему, но просто... необычно. Во всяком случае, для человека такого статуса.
От ворот налево, вдоль стены вела небольшая тропка, огибавшая одну из башен. Оттуда должен был открыться вид на восток, на Даммию, и Линда решила сначала оглядеть дальнейший путь с этого высокого холма, а уже потом спуститься и... выбрать свою дорогу.
Сверху прекрасно была видна развилка - либо назад, в Остландскую Империю, домой, либо вперед, на восток, в Даммию. Однако положенного по закону указателя не стояло, как будто бы... Даммии и вовсе не было, и никому туда ехать не надо. Хотя дорога-то была.
Будь указатель, можно было б хоть узнать название ближайшего городка. Или деревни... или хутора какого-нибудь...

Обойдя, наконец, башню, Иделинда остановилась на небольшой вытоптанной площадочке - здесь явно часто бывали, чтобы просто полюбоваться на раскинувшуюся внизу красоту.
На эти пестрые, расцветшие всеми красками луга. На эти небольшие прилески, чащицы, окутанные утренней дымкой, на узенькую Штульту, виляющую сред холмов блистящим на солнце шнурочком.
Вид этот был хорош, но ничем не удивителен - такой в Грюн была и Империя. Обойди Штультдорф с другой стороны, и увидишь тоже самое, если не считать погорелой деревни внизу. А так... а так, та же страна. Только почему-то злая и жестокая, если верить всем имперцам поголовно.
Там водились орки, гоблины и тролли. Там убивали просто так, а если было за что - убивали просто более жестоко. Там было только зло, черное, страшное, лихое, но... ничего подобного отсюда сверху видно не было.
Вон, вдалеке на самом горазонте виднелись даже Брухи - горы, откуда в Даммию пришли зеленокожие. Но они не представляли из себя череду гигантских пепельно-серых вулканов, изрыгающих из своих расплавленных глоток удушающий смог. Нет, Брухи, оказывается, были приземистыми и сизо-голубыми. Очень даже симпатичными.

Единственное, что все-таки бросалось в глаза, и сильно отличало Даммию от Империи, было отсутствие пашен. В Райхе каждый такой вот уголочек сейчас был бы взъерошен плугом и засеян. А на востоке, судя по всему, земледелием никто не занимался - вместо полей цвели луга, что смотрелось куда интереснее...
- Вид тут хорош, согласна.
Линда аж дернулась от неожиданности. Слева от нее стояла зрелая женщина, пришедшая сюда совершенно бесшумно. Судя по скромной одежде и серому фартуку - местная служанка, кухарка какая-нибудь. Немолодая, но красивая, со строгим лицом и ровной, дворянской осанкой.
Стройная, с крепкими руками и длинными темно-русыми волосами, собранными в самую аккуратную косу, которую Иделинда когда-либо видела. Женщина пришла сюда ни с чем, что было удивительно для служанки - она должна была либо принести что-то, либо унести, но в чем-то.
Да и что она тут забыла?
Женщина смотрела вдаль, слегка прищуря от утреннего солнца свои серые, безразличные глаза.
- Ян просит Вас подняться к нему перед отъездом, - сказала она без какого-либо участия или интереса. - Там было еще много красивых и бесполезных слов, но лучше пущай сам их Вам говорит. А если не пойдете, то и вряд ли хотите их слышать.

Глава Первая

212г. Эльфийской Эпохи, первый день вторицы Грюна.
Священная Остландская Империя, Великое Герцогство Блауштадт, Маркграфство Хоф, близ города Штультдорф.

Когда дорога взобралась на очередной холм и пред Иделиндой вдалеке предстал долгожданный Штультдорф, девушка, наконец, позволила Сатиру сбавить ход.
Сатиром звали ее коня - маститого, сильного, вороного. Словом, это был настоящий имперский шварцпферд, который, как и положено имперцу, превозмог все тяготы сегодняшнего пути, не дав и намека на слабину.
А путь был непростым: два обозных рёста, да не по мощеной камнем ровной широкой дороге до столицы, а по всяким узеньким тропкам и кручам... Иделинда выбирала не самые людные пути, чтобы лишний раз не попадаться люду на глаза. Ведь это было тайное путешествие. Вернее, бегство, самое настоящее бегство.

И чтобы случайный читатель этого повествования понял, о чем идет речь, мне следует пояснить: Иделинда фон Кальтенберг, благородная дочь Империи, а в частности - Анхельма фон Кальтенберга, альтграфа Кальтенбергского, этим утром бежала из родного дома.
Более того, она собиралась бежать и из родного Райха.
И понудило ее к тому решение отца выдать Иделинду замуж за Вигберта фон Шедельбрехер, графа Фурхтнордского, чью руку и сердце она до того уже четырежды отвергла. Однако старого альтграфа девичьи чувства мало интересовали в сравнении с будущим их древнего рода, и в первый день Ругвога, всего через три седмицы, должна была состояться свадьба.
Переубеждать Анхельма - это многолетний труд, времени не было, а посему Иделинда собралась и уехала. Вернее, сбежала.

Путь молодой графини лежал далеко на юг, в Розихфельд, где она надеялась поступить в знаменитый Розихфельдский Схолум и учиться... но до этого момента еще необходимо было дожить.
А пока - Штультдорф.
Штультдорф представлял из себя незначительный маленький городок, расположенный на восточной границе Остландской Империи. Конечно, за ним официально лежали имперские земли - продолжалось маркграфство Хоф еще на рёст или два. Но на деле прямо вот за холмом, на котором расположился этот город, начинался "Унордланд". "Земля Беспорядка".
Страна, где не было Закона. Там не было городских шутцманнов, расследующих преступления, не было райхвахов, патрулирующих дороги, не было благородных риттеров, готовых встать на защиту слабых (особенно если речь шла об одинокой госпоже, попавшей в беду).
Там жили все беглые разбойники, а еще гоблины и орки, пришедшие с Брухов, восточных гор. Унордландом в Империи пугали детей. Так назывались все земли, неподконтрольные Императору, даже эльфийские и гномьи. Но если у нелюдей, по слухам, еще сохранялось некое подобие порядка, то здесь, на востоке, творился настоящий кошмар.
Жгли целые поселения, грабили и убивали абсолютно все и абсолютно всех. Каждый защищал себя самого и бросал ближнего, как только тот становился ему в тягость. И именно туда направлялась наша молодая героиня, впервые в жизни собираясь покинуть родную страну.

Только нужно было пережить Штультдорф. Иделинда надеялась заночевать в местной таверне или в случае, если Эрфольга от нее отвернется, где-нибудь поблизости, поскольку это была последняя имперская крепость на ее пути, предлагавшая защиту.
Это был последний рубеж.
Но не перед Даммией, как назывались эти земли на востоке, а перед сомнениями. И хотя решение было принято давно (а иначе что она делала на самой границе?) разум графини осознавал, что еще был шанс вернуться. Собрать Сатира поутру и рвануть обратно в Кальтенберг.
Конечно, альтграф будет в ярости, конечно, он ее сурово накажет. Но ее простят, она вернется в семью, свадьба состоится и Иделинда станет графиней Фурхтнордской.
Нужно будет только придумать какую-нибудь ерунду, мол, она просто уехала в ближайший лес развеяться. Растревожилась, надурила и поскакала гулять. Со всяким же бывает, верно?.. Ну да, дура, но уж какой вырастили.
И вот следующим утром, собрав Сатира, она либо двинется на восток, в Даммию, либо... на запад, домой. Это был последний рубеж. Потому что там, в Даммии, она подвергнет себя огромному риску, ее могут убить, да и вернуться уже вряд ли получится.
Такое ведь имперцы не прощают.
Сбежать в Унордланд значит предать Империю.


Грюн, Зеленый Месяц, полностью вступил в свои права - прохладный ветер рьяно трепал свежую листву, за ней пряталось птичье братство, восторженно воспевающее скорый приход лета, а от распустившихся цветов пестрели луга и воздух переполнялся счастливым благоуханием. Природа, не понимая происходящего, словно бы звала за собой, манила в далекий и, конечно же, прекрасный путь!
Хютерово Светило уже стремилось к своему закату. На молодую, зеленую придорожную траву, Сатир и его всадница отбрасывали длиннющую тень.
Дорога, извиваясь, спускалась с холма в ложбину, где текла река Штульта, в честь которой и был назван городишко. Название реке было дано в древние времена, и не на людском, а на первой аркане - магическом языке. Значило оно "Дура", и Линде оставалось только догадываться, кто, когда и почему так ее назвал.
Однако она служила отличным поводом для сотен хитрых пертиссимианских шуток.
С городом же была связана трагичная история... но о ней чуть позже. Читателю все станет и так ясно, если описать в полной мере вид, представший Иделинде.
Руины. Сгоревшие домики, стоящие милыми рядками вдоль берегов реки. Девушка уже подъехала к ним, и в вечерних сумерках подробно рассматривала остатки города: каменные фундаменты, обгорелые фахверковые каркасы, прогнившие и по большей части обвалившиеся. Где-то было видно, что здания не только сжигали, но еще и ломали. Громили, с остервенелой жестокостью разламывали уже никому ненужные обрушившиеся балки.
Догадаться об авторстве смог бы любой имперец - повсюду на бревнах и камнях были выцарапаны безграмотные и срамные надписи на орочьем. Кто-то просто признавался, что "был тута", кто-то обещал "лудам" вернуться и... осквернить их женщин, а кто-то прославлял Огневолка и прочих варварских Богов.
Вернее, орки поклонялись не Богам, а... Зверь-Знакам.
Одно слово - нелюди.

Через Штульту был перекинут свежий деревянный мостик, построенный на древних каменных опорах (старый мост тоже был разрушен), а затем дорога поднималась на ближайший холм, где и стоял сам "Штультдорф".
Мощная крепость с высокими стенами. Вот, что пережило набег орков из Даммии. Не будь ее, не было б и окрестной земли под Десницей Императора. Здесь бы тоже наступил Унордланд.
В узких бойницах круглых башен мерцал слабый свет ламп. Солнце багряным закатом подкрашивало старую, почти почерневшую с веками, массивную каменную кладь. Она была словно покрыта шрамами - издроблена, растрескана и избита врагами Империи. Но тщетно, эту крепость помогали строить цверги, она продержится еще много сотен лет...
Как и сама Империя. Скорее всего.

Ворота Штультдорфа были заперты, что неудивительно.

Там, за горами, за высокими снежными хребтами, изрезанными крутыми долинами, там, совсем недалеко, ежели ты птица, там была иная земля.
Спускаясь широкими терассами, чьи оголенные стены блистали белым мрамором в пурпурном закате, горы ниспадали до холмов, а холмы - до равнин. И вся эта земля была покрыта девственным лесом.
Зеленый, дремучий, густой, он пах цветущими березами. А там, где ловкими змейками спускались реки, сочным лиловым вереском пестрели заливные луга...
И не было там никого - ни людей, ни зеленокожих, ни гномов, и даже эльфы там не водились! Пустая, нетронутая разумными земля. В чащобах бродили поджарые олени, целыми стадами они спускались к рекам на водопой да луговую тувирку пожевать.
А птицы! Как же они там орали, бесстрашно и бессовестно. А медведи хапали мед у пчел. И никто все это зверье не трогал...
Но самое волшебное и сказочное открывалось дальше, еще дальше - там гигантскими каменными глыбами в небе висели острова. Немыслимых размеров, они... просто парили! И с их краев тонкими серебристыми ниточками вниз спускались сотни водопадов, тая на ходу и орошая луга мелким дождичком.
А солнце, спускаясь все ниже, вдруг подсвечивало их, порождая прелестную лучистую радугу и мириады мерцающих огоньков...
И на этих островах, перелетая с ветки на ветку, с острова на остров, жили белоснежные крылатые белки. И пышношубые бурые лисицы с крупными пушистыми ушами и такими же красивыми крыльями.
А на самом большом острове даже было озеро! Маленькое, конечно... Но озеро! И там водилась рыба, на которую эти летающие лисы охотились, зорким глазом выискивая пухлобокую форель под водной гладью.
И что эта форель делала в озере? А бес ее знает. Но была она на редкость вкусной - Ольфорк знал наверняка.
И почему Ольфорк? Почему он зовет Ольфорка?.. И кто он?..

Ольфрик аж дернулся и открыл глаза. Хватит спать. Голос-то орочий.
- Ольфорк, мать твою! - заорал зеленокожий где-то в лесу неподалеку.
Слышны даже были его шаги по трещащему хворосту. Крупный, грузный.
Уже наступило серое утро, а Пучик пропал вместе со своими пожитками. Вместо него приперся лоб - следопыт, наконец, разглядел его сквозь заросли можжевельника.
Четыре с небольшим альна высоты. Козьи изношенные шкуры, спертый у людей ржавый шлем, сильно погнутый, чтоб налез. И внушительный тесак в руке. Таким Ольфрика он за удар надвое разрубит... ну, может, если по хребту с шеи до копчика, то не за один, а за два.
Хотя если тесак не заточен, что часто бывает, то и вовсе не разрубит. А расквасит.
- Слыш, сукин сын! Я зна, чта ты тут! Ольфорк, сука!
Он топал мимо стоянки, даже не подозревая, что кто-то может прятаться в можжевеловых кустах. На его оголенном зеленом плече был набит кривой рисунок - череп с широкой челюстью, гора и что-то еще.
- У мня слово для тя, сука! Ольфорк!!! - снова проорал верзила.
Дозор, испугавшись, ударил копытом в землю и всхрапнул... но орк даже этого не расслышал за собственным топотом.

- Лофатак! - мгновенно отреагировал Пучик, казалось бы, совершенно не подумав. Правда, гоблинский лофатак был совсем не гномьим лофатаком. Как и все гоблинское.
- От такие сделки мне по душе, братец! Знач, завтра как к Гавнецам подгонять бум, я тя в кустах сховаю, а сам пойду один и по-грю с парнями. Глядишь и девку приведу, хаха!
Присев на землю у костра, он откупорил бутыль, полностью развеяв Ольфриковы сомнения насчет ее содержимого - это оказалась на редкость вонючая сивуха, почти сырец, будто ее вообще на дегте варили. Иной люд с нее б скончался, но оркам все было нипочем. Они и камни, как орехи, с голоду жрать могут.
- О! А за хавчик пасиб! - улыбнулся до самых своих длинных ушей кобольд, и охотно накинулся на мясо с сухарями. - Вафе, ефль чефн, т-ньпраф!
Прочавкав, запив горлодеркой и громко сглотнув, Пучик повторил:
- Ты не прав, Ольфорк.
Он снова взял кусман мяса, жадно уцепился губищами за горло бутыли и сделал еще несколько глотков. Конечно, это все уже в его рот не влезло, а потому сивуха потекла струйкой по подбородку.
Ловко утерев ее голым тощим предплечьем, Пучик затем слизнул это все дело длинным языком, с которого выпал кусок мякиша на его брэ. Но недолго он там пробыл! Кобольд и его вернул на место, после чего зловонно рыгнул.
- Блафэнфтво! - с восторгом воскликнул он, выплюнув изо рта половину его содержимого и не заметив этого. - Но ты не прав, када гришь, чта жизь твоя небогата, коли осмь злотых за девку добушь. Этж дохера, братец. Да я два года на эть деньги прожву.
Жрать при этом он, конечно, не прекращал.
- От ты знашь, че я на ползлотого сделаю? Смари, тут целая схема. Я паеду в Ротбрг и там на улице с кожемяками сниму се угол. Прям на улице, не в доме. И буд загонять дамские перчаточки из нежной телячьей кожицы, ы. Гномей причем работы!
Он посгибал свои пальчики для ясности. Нос его, наполняясь кровью, как это бывает у выпивших зеленокожих, начал стремительно буреть.
- И за полтора серого пара, братец! Полтора серого, ты прикинь?! Они ж такие по осмь, а то и все ннаццать серых там. А у мня полтора - оп. И как мне эт удасца? О, эт целая схема, я те грю. Кароч, есь тут один швалевый, в Хюгеле, он годную одежку из козьей кожи шьет для людов. Но для дамских пальчиков козья толстовата, да? Их делают из... эээ... шевра. Эльфское словечко, да. Кароч, эт шкурка с самого животика козленка. Нежная-нежная, ммм! И тонехонькая, як бумажка. Но козленка на шкуру забить - дорого. И обработка-фотцеротка всякая, да, вот и выходят осьм серых. Но швалевый-то знашь, че удумал? Он...
Гоблин попытался вдруг сдержать смех. Удивительное дело, но только за время своего рассказа он успел выдуть полбутыли и сожрать все выданные ему сухари с мясом.
- Он... Кхм. Ща. Подожи, эт сложн сказать, - Пучик попытался продышаться, теперь вся его мордаха уже стала бурой от смеха и сивухи. - Он, кароч... фух! Козловые штуцеры! Ахаха! Свежует! Ты прикинь?! Ахахаха! Боги меня в жопу дерите! Штуцеры свежует! Ты прикинь?!
Он попытался запить смех горючкой, поперхнулся, закашлялся, согнулся весь, чуть ли не пронзая кожицу на спине позвонками.
- Но вся умора не в этм, - продолжил он, продышавшись и подняв палец. - Кароч. Кароч... Шванец-то, он ж сморщенный. И хер ты эт хер расхерачишь, да? Никто ж их и не пользует! Так эт дурень их эт... эт самое... козлу-то... штуцер... Кхххх... Стращает яро! А потом хоп топором по шее!
И Пучика порвало. Он упал на землю от смеха, схватившись за живот, будто его ножом пырнули. Какое-то время кобольд беззвучно трясся, неспособный глотнуть воздуха, но вскоре к нему вернулось самообладание.
- Ну и эт... кожица-т растянутая. И прям как эта... шевра эльфская, ага! Но кусочки малонькие, ток на перчаточки и хватит, да? От он и шьет их. Такие дела. А загонять некому - какая дура ваще козлиный цвайхандер на руки натянет?! Я б сам побрезгвал, бррр. Да и нет в Хюгеле людинок богатых. Эт ток в Ротбрге они шарятся - от я их там и буд загонять!
Пучик резко сел обратно, глотнул пойла, и сосредоточенно продолжил:
- А дальш как. Кто бут орочью одежу носить? Никто. Но у мня есть клеймо одного помершего гномьего мастера. Оно ващет для щитов - выжигать в уголке, но я-т буду им на перчаточках, ага. И грить, мол, из Акроплаца самого! Там, мол, гном этот разорился и распродал товар за бесценок. От я и продаю тут. Я еще знаю один секрет, как они клейма эти ставят, чтоб орки какие не подделали, ага. Так что даж сами брадачи не отличат! Хаха! И заживу, дайте мне ток лисьей удачи. Шапирон се куплю хороший, шерстяной какой, а то в этом шея мерзнет...
Гоблин аж поморощился и поежился. Почему при этом его голая спина не мерзла - одному Пертиссимусу известно.
- Хотя, канешн, твое дело покруч бут. У тя оно как-т... с душой чтоль. По лесам бродить, головы резать, ы. Сказка.
Покивав, понимающе, напрочь обуревший Пучик достал из своего шапирона кривенькую осиновую трубку, постучал ею по ладони, вытряхивая пыль всякую, продул, огляделся... и...
И нарвал с можжевелого куста иголок, да затолкал в трубку. Взял горящую веточку из костерка и закурил, запыхтел, закашлялся.
- Эх, блаженство! Кх-кх! Фикенова природа, дааа...
Лег, подложив ладошки под затылок, протянул лапы, закинув одну на другую, и уставился на воцарившийся в небе мрак беззвездной ночи.
- А ты, Ольфорк, ты че потом хошь делать? Или до конца жизни - головорезом?.. Не, я не осуждаю - дело эт такое... Ну... Все друг друга режут, че грить, - неожиданно грустно признался Пучик. - А ты хоть за грехи. Но потом-то че? Вы ж, люды это... стареете.

Сплюнув, мол, что ведьмы, что срань зеленая - один бес хорошего от них не жди, из города гнать надо, стражник оставил Ольфрика наедине с Пучиком. К счастью, гоблин скоро трусить перестал, задышал часто, не открывая глаз, да пробормотал:
- Выгодное дельце! Золото не пахнет, братец...
Перевернулся на другой бок, да прям там на полу и захрапел мирным сном. Храп у него, правда, был противный, надсадно-пронзительный какой-то, но зато кобольд не мешал следопыту проверить всю хату.
К слову, хворый был неправ - золото пахло. Словно ржавчина железная, но со сладковато-приторным оттенком. Больше всего его аромат напоминал тот, что можно было учуять, если вскрыть свежую тушку крысы. Одновременно притягательный и неприятный...
Однако вряд ли кто, кроме йорднуров, его слышал. Может, еще те эльфы, что духи готовили, но Ольфрик о них мало чего знал.

Ива была неряхой. И хотя старалась она уют навести, да дом в чистоте содержать, много где она про это забывала. В самых темных углах и вовсе паутина висела.
Вальдегар наводил порядок по-своему: что-то где-то он чинил, по-простому и грубовато, но добротно. А на что-то плевал и оставлял, как есть.
Вещей осталось много. Видно было, что хозяйка собиралась в спешке, взяв все самое ценное и даже некоторые свои вещи. Но большая часть тряпок осталась. И многие перья свои она не забрала, несколько из них разлетелись по полу комнаты на втором этаже.
У нее была коллекция разных трав, полезных и бесполезных. И сколько Ольфрик ни пытался понять, для чего именно она их собирала, никоий смысл так и не нашелся. Что-то она забрала, а что-то - бросила.
Затем, судя по всему, в хате еще побывали воры, дополнительно все переворошив. А может, это стражники все обыскали. Хотя в чем здесь разница?..
Служка, как выяснилось, жил на чердаке, куда вела узенькая неудобная лесенка. Да и чердак представлял из себя невысокую кладь под самой крышей, где следопыт только ползать мог. Даже для кобольда местечко было некомфортное. Зимой, должно быть, тут мороз держался, да и окошка никакого не было, чтоб летом жару развеять.
Однако лежак у кобольда был мягким, с теплым одеялом, и не вонял. Значит, хозяева мыться часто заставляли, да заботились немного. Одежда всякая осталась - простая, залатанная по-гоблински неаккуратно, но чистая.
На полу валялись хлебные крошки. Видать, жратву воровал и наверху ховался.

Из вещей Вальдегаровых примечательны были только пыточные инструменты. У него все было своим - плети, кнуты, клещи, кандалы, пальцедавилки, череподавилки, топор с прямым лезвием, веревки хорошие. Кнут был несильно испачкан кровью, что уже давно запеклась.
Странно, все это не разворовали - палаческий инвентарь был дорог нынче. Может, из уважения к покойному?
В небольшом погребе нашлись заготовки на зиму - соленья, да маринады в бочках. Несколько мешков картошки. Все, что было проще унести, конечно, уже унесли.
В общем, если не считать множества мелочей, не сказавших Ольфрику ничего толкового, то на этом было все. Разбудив гоблина, следопыт выдал ему указания, да выяснил, где находится трактир.

Харчевни в Хюгельмёзе было две - орочья и людская. Йорднур, конечно же, на ночлег решил остановиться во второй. В первой бы пришлось ради этого устроить драку.
С мужиками пообщаться удалось. Полезного они говорили мало - все больше свои догадки, да злобу на орков высказывали. Дескать из-за них тут все проблемы: и денег гномы из Ротберга не дают, и по улицам ночью ходить опасно, и девки гарные бесследно исчезают, и неурожай случился, да пес недавно сдох. Излаялся на кобольдов уродских, старый.
И в смерти Вальдегара орки тоже были виноваты. Сомнений в этом быть не могло: он их люто бил, по справедливости всегда, а они на него злобу затаили.
Топором по затылку - так только зельнь поганая и может. У люда все-таки совесть, да честь была. А у орков подобного не водится: посреди белого дня в хату пробрались, хозяина убили, да ложки серебряные все сперли!
А Иву запугали, видать.
Но она сама виновата - якшалась с нелюдью часто. Песенки гоблинам свои пела. А те ее по ночам в Эрдберен водили, к орочьим лбам, которые девку-то трахали. По что ей шнидельвутц зеленый понадобился, только самой ведьме известно. Но потом признаться, известное дело, она боялась, что орчеложица, вот они и грозились мужу правду рассказать.
Да зря страшилась - Вальдегар бы ее, конечно, выпорол, но потом мужиков бы собрал, да в лес за орками этими сходил. Но что вышло, то вышло. И поделом ей, если фотцу изорвут. Сама с зельнью связалась, глупая... Из-за нее муж, поди, зазря погиб.
Наслушавшись всех этих речей, да поев печеной оленины с пшеничной кашей, Ольфрик пошел спать, ибо на утро предстояло ему в лес орочий идти. А там уж вряд ли удастся отдохнуть в таком уюте...


Глава Вторая

Следующий день был одним из тех, когда не удается понять, поднялось ли уже Хютерово Светило или до сих пор длилась предрассветная пора. А если солнце и встало, то где оно там за этим несконачаемым пологом дымных туч?
Время будто застревало в такие дни. Тело не чувствовало дневной бодрости, а продолжало существовать в некой посленочной дреме. Да и разум вел себя похоже - мысли текли медленным, ленивым мороком, душа не пробуждалась и оставалась бесстрастна ко всему происходящему.
День ненаступившего утра. Если тучи никуда не уйдут, то так он и закончится бестолково: просто неживой серый свет потускнеет, да затем вдруг наступит ночь. Будто и не было ничего.

Ольфрик ждал на каменном мосту через скромную речку, что протекала меж городом и Эрдбереном. Сам лес покачивался впереди худыми высокими елями, почти черными этим утром. А за ними - высился вдалеке белыми шапками Закатный Кряж, утыкаясь в стальную крышку скучного неба.
Было ой как зябко, ночной мороз пока не уходил, а слабый, равномерный ветер лишь надувал холоду.
Копфгельдъегерь ждал Пучика, который, кажется, опаздывал. Если довериться своему чутью, то рассвет уже давно наступил... а кобольд, наверное, даже с постели не встал. Или где он там спал этой ночью.
- Ну и дубарь! - воскликнул мелкий, выходя из ворот.
Еще бы дубарь - одет он был в один шапирон, пускай и шерстяной. Тощенькие ручки держали мелкий сверток с, наверное, едой. Быстрыми, продроглыми шажочками, гоблин подскочил к Ольфрику:
- А я вчера провернул выгодное дельце, головорез! Ох какое выгодное!
Лукавый хитрый взгляд и самодовольная улыбка.
- Всево серый, а какую инфорнацью вызнал! И не натупил, не стал тя туда вести, шоб ты серый отдал, а сам сраз-заплатил, хэй! Своим серым. Такшта с тя серый, с меня - инфорнацья.
Гоблин аж выпрямился от гордости, сложив руки на груди, что для его горбатой фигуры было весьма необычно.
- Головорез, мне шепнули. Мне шепнули, где твою шельму видели после... этого-того. Ага? Она прям щас там может сидеть и тя ждать. И я знаю, где. Но серый-таки эт, возмести, братец, я в твое дело вложился, ващет.

Как выяснилось после продолжительного рассказа, почти ничерта этот гоблин не знал про Штайнмаров. Хорошо хоть на условие Ольфрика согласился... но не просто так - пришлось дать ему серебряный рихт "прям ща". Дескать кушать ему не на что, да спать негде.
Причем хотел он вообще сначала пять зильбернов (а на них гоблин жрал бы с месяц в местной харчевне, да биром запивал), но все же удалось сторговаться только на одном.
Про самого убитого Вальдегара известно ему было лишь то, что вся хюгельмёзейская зельнь его не любила. Чувства эти были взаимны: палач орков никогда не жалел. Десять ударов плетью для двух осужденных только на бумаге были одним и тем же, а вот на шкуре они случались совсем различными.
Под рукой Вальдегара людская спина лишь красными полосами покрывалась, будто он ребенка какого ремнем по заду порол. А если же там оказывался гоблин, то рвал палач шкуру в клочья.
Объснял он это всегда тем, что зелнь - народ иной. У них все заживет через день, да и боль гораздо слабее. А орут и плачут они от нрава слабого, да насквозь поганого... Посему Пучик, как и все местные кобольды, дом Штайнмаров обходил стороной, в чем был весьма разумен.
К слову, реттовых гоблинов здесь было многовато для ротбергских земель - Ольфрик насчитал с дюжину их, пока шли к лекарскому дому. Что было странно, это ж не Гнилой Берег какой-нибудь, а Людской Угол: тут к оркам относились прескверно. Но, видать, так сказывалась близость Эрдберенского леса. Наверное, жизнь там для орочьей мелочи была еще хуже, чем под людским гнетом здесь.

Однако что оказалось наиболее удивительным, так это наличие у Штайнмаров гоблина-служки. Пучик про него ничего не знал, с зелеными он не водился, а все время сидел в хозяйской хате.
И многие поговаривали, что гоблина этого Вальдегар насильно держал, чтобы утолять свои изуверские желания. Ибо кто видел их служку, тот сказывал, что был тот страшен на вид. Даже для "мелюзги", то бишь совсем мелкого и уродливого орчонка.
Когда же Ольфрик захотел узнать, где бы этого кобольда найти, выяснилось, что он тоже пропал.
На этом полезное в некоротком пучиковском рассказе заканчивалось. К счастью, они достаточно быстро добрались до хаты Тиркч-Линни-как-там-его, а иначе Ольфрик слушал бы о злобности людов к оркам до самого заката...

Лекарем была, конечно же, белка. Нет, безусловно, случались в Винкеле и врачи-ретты, но уж точно не с таким именем. Жила эта молодая барышня в доме портного по имени Хельм, зажиточного (а как иначе) гнома, приехавшего сюда в Ротберг поднимать портняжное дело в глуши.
Как и любой лурик, Хельм принял гостей радушно, предложил отведать недурственных лепешек, потом пожаловался, что у него совсем нет времени, надо работать еще всю ночь, и оставил их со знахаркой.
Тиркч оказалась яффаркой, очень болтливой яффаркой, которую Ольфрик только благодаря каменному терпению смог все время удерживать в нужной теме. Пучика, к слову, она с негодованием выгнала из-за грязных ног. Охотнику же пришлось снять сапоги в ее маленькой чистенькой комнатке, и хотя аромат от ног пошел добротный, но хозяйка согласилась его терпеть, лишь бы только циновочку ее...
Ну да к делу!
Белка тоже немного полезного о трупе поведала. Только то, что раны были жуткие - глубокие и широкие. Кости с мозгами наружу, все в крови и запах тошнотный стоял: мертвецом воняло вперемешку с какими-то благовониями, отчего лекарю там стало дурно, и она поспешила удалиться.
Ударов нанесено было пять. Или шесть. А может быть и семь, ежели точно попадали. Все сзади, причем сверху - кто-то дюже высокий Вальдегара убил. Посему Линни (как она просила себя называть) долго жаловалась Шутцманну, мол, не Ива это была, она роста небольшого, но проклятый упрямец ее и слушать не желал.
Да и характером Ива была мягким и добрым. Веселая, ласковая, славная - такая и зельнь обидеть не могла. Убить любимого мужа! Этого Линни даже в самых кошмарных мыслях не придумала б! А старина Гус ее недолюбливал , поскольку та по ночам часто в лес ходила, что для людской девушки "неправильно".
Только чего в этом "неправильного" белка не понимала - сама с ней иногда хаживала, они травки разные собирали, которые лучше под звездами рвать. Видать, завидно было Шутцманну, что она Вальдегара ему предпочла, вот и наговаривал на нее всегда. А теперь от потери совсем обезумел и невинную хочет повесить!
И жаль белке было Иву, ой как жаль! И самого Валю тоже - хороший он был, хоть и на словах порою очень груб. Но то было понятно почему: бывалый солдат, командир и палач. Когда ж ему ласковым речам учиться? Да только с женой ему повезло, она его гнев своим нежным пением усмиряла, всегда ему была верна и все обиды мигом забывала.
А он для нее ничего не жалел - тряпки всякие покупал, в Ротберг на ярмарку возил и любил, как мало кто среди людей любит! Белке даже было завидно таким чувствам, хоть, конечно, то была хорошая зависть. Ибо она с людом - это в Хюгельмёзе не поймут. Да и не чаяла она большого интереса к крупным мужчинам. Вот такого же пушистого найти было б здорово.
Но Ольфрик, к сожалению, с хвостатыми юношами не был знаком, а потому помочь Линни не смог, да и на лепешки времени не оставалось: уже смеркалось на улице, а он еще в хате Штайнмаров не побывал.
Только на яблоко согласился. Ну, может быть, на два - иначе б белка точно не отстала.

К счастью, Штайнмары жили недалеко, в небольшой двухэтажной хате, втиснувшейся меж соседних домов. Пучик рассказал, как это у них делается: вроде тут одна улица в другую входит, перекресток, строить вовсе негде. Но если нужному приказному заплатить (а именно - Гансу Хегелькомпфу), то неожиданно мостовая продавалась.
И получался вместо перекрестка сплошной ряд домов на одной улице, и бесполезный тупик - на другой. Люди жалуются и ругаются, но что бюргермейстерам до их претензий? Никто ж не станет им платить, чтобы снова проезд тут был.
Только в последние годы в Ротберге на этот счет начали дела меняться. Его купили гномы, они стали наводить какие-то порядки, но до Хюгельмёзе внимание строительной гильдии еще нескоро доберется...
Хата была новая, лет десять здесь стоит. Значит, сам Вальдегар это все и проделал. Или тот, у кого он дом купил.

У входа стоял алебардист из городской стражи в округлом гномьем шлеме. Его толком уговаривать не пришлось - он тут же впустил. Только на Пучика недобро покосился.
Внутри действительно стоял странный запах. Здесь в свое время разлагался труп, было пролито много крови, а еще жгли травы.
Все произошло на первом же этаже, в единственной комнате. Вот огромное пятно запекшейся крови. Очень много, Вальдегар был крупным мужиком. Вот выставленные по кругу простенькие глиняные кадильницы, семь штук. В каждой была своя травка, истлевшая до пепла. Аромат уже начинал выветриваться, но Ольфрик все еще мог его услышать...
Вереск, розмарин, тимьян, береза, тувирка, лаванда и эдельвейс.
Это сочетание следопыту ровным счетом ничего ничего не говорило.
Также на полу аккуратно были разложены перья - меж курильницами, образуя слегка кривоватый круг. Ворон, сорока, голубь и грач. Всё черные перья, даже голубиные выбирались наиболее темные... И... И Ольфрик себя поймал на мысли, что весь этот ритуал мог бы ему показаться... красивым. Или хотя бы интересным: необычный рисунок перьев, отливавших синим и зеленоватым в свете зажженной свечки, странный набор трав, росших в совершенно разных местах - от низинных лугов до высокогорных круч. И аромат этот был... приятен.
Если, конечно, отделить его от вони разложения и железного привкуса крови, да и вообще забыть, что здесь произошло.

Справа находился очаг и была расположена кухня, несколько грязноватая. Медные и деревянные приборы с тарелками кто-то беспорядочно разбросал. У дальней стены стоял небольшой стол в двумя скамьями. На столе обнаружился незаконченный ужин на одну персону - деревянная тарелка с овощным рагу, раскиданным по столешнице.
Все в крови.
Она стекала вниз, на пол. Черные пятна от брызг виднелись повсюду, на стенах, на пыльных стеклах небольших окон, на периллах лестницы, что вела на второй этаж. Значит, здесь и были нанесены удары. И Вальдегар упал головой на стол - кровь долгое время хлестала из ран на пищу.
И только потом, обождав, убийца перетащил его ближе к входной двери, чтобы оставить на полу и разложить ритуал... А вот и запачканный топор на полу валяется. Не боевой, для рубки дров - такой у любого очага можно было найти.
- Ох, лисье злато, - пробормотал вдруг Пучик.
Голос у него был слабый и напуганный. Взгляд гоблина помутнел, он громко сглотнул, отступил на пару шагов, пошатываясь, оглядел пол.
- Не ссы, головорез, - сказал кобольд, взял шапирон за длинный кончик и зажал его в зубах.
А затем тело гоблина свело мощной резкой судорогой. Зеленый, жутко изогнувшись, рухнул на пол, прямо в пятно крови и принялся ошалело трястись, стуча по дощатому полу лицом, будто дятел. На поднявшийся шум в хату влетел стражник, втискивая алебарду и разевая от увиденного рот.
- Хютер меня огороди! - хлопнул он себя по шлему. - Злые чары-то остались!

Глава Первая

Хюгельмёзе.
История эта началась в Хюгельмёзе - небольшом городке в Людском Углу, который и не на каждой карте встретишь. Да и ежели он там будет, то лишь неаккуратной точкой отмеченным у самого края Эрдберенского Леса.
Правда, и сам лес, хоть он и был немалым, тоже редко кто рисовал на картах, ибо места эти были глухими и никому не нужными. Не эльфийский то был лес, полный жиробоких оленей и грациозных яблонь, о нет. Эрдберен представлял из себя высокие еловые чащобы, постепенно взбиравшиеся по склонам Закатного Кряжа, заполнявшие его мрачные узкие долины и таившие в себе угрозы, которые издавна не давали покоя людскому роду.
В первую очередь здесь жили дикие орки, беззастенчиво спускавшиеся с крутых склонов к подножьям гор, чтобы в жаркий Хас напасть на какую-нибудь Виссендом забытую людскую деревушку. Во вторую - всякая лесная погань, кою боялись и сами орки, не говоря уж о реттах. В третью же очередь в Эрдберенский Лес со всего южного Винкеля сбегались лиходеи разного рода, от разбойников до каких-нибудь полоумных колдунов, потому что искать их в этих ельниках себе дороже.
А посему слыли окрестные земли дурными.
Однако Ольфрику, сыну Ульфрика было не привыкать - родной Дихтенвальд, в котором он вырос и который располагался немного севернее, мало чем был лучше. Все одно: глушь, дикие орки, ночное отродье, да лихой народ.
И если простой люд это отпугивало, то такого, как герой нашей истории, только привлекало.


Итак, в третьей четверти дня прибыл он в Хюгельмёзе по дороге из Ротберга, в котором как раз и прознал, что местные законники ищут мужика его толка. Городок по виду оказался большим селом на невысоком холме, окруженным высоким частоколом, что почернел от старости.
А без стен здесь никуда - ведь прямо за Хюгельмёзе, буквально через речушку перейди, начинался мглистый Эрдберен. Как и полагалось в Людском Углу, средь прочих соломенных крыш издалека виднелась древняя каменная кирхе. Еще несколько богатых двухэтажных домов, крытых бурой черепицей, да десятка три простых крестьянских хат.
Обычная людская деревня, замученная орочьими набегами, коих в Винкеле было не сосчитать.
Полнеба заволокло густыми серыми тучами, обещавшими прохладную весеннюю грозу. Сквозь них пробивалось уже безвредное вечернее Хютерово Светило, блекло-желтым глазом насаживаясь на пики Закатного Кряжа...
И чувствовалось Ольфрику, что ждет его история печальная, как само это место.

Первым делом он поехал на центральную площадь, чтобы найти шутцманна, главного законника города, и договориться о заказе. Порасспрашивав народ, что как обычно с подозрением косился на его двуручный топор, Ольфрик быстро отыскал нужный дом, стоявший ровно напротив кирхе.
Все правильно, по обычаям: город держался на хютеранском и ордманнских культах. В кирхе славили Хютера и молились заурожай, а напротив стоял местный Кастеллум, где разбирались со всеми, кто захочет пойти лихой дорогой. Таков был устой. Так оно держалось многие века, если не тысячелетия.
Однако главное, что все-таки держалось.
И дом шутцманна всем своим видом демонстрировал, что простоит здесь еще до скончанья времен: фундамент и первый этаж из добротной каменной кладки. Фахверковый второй этаж из толстых дубовых балок. Настоящий Кастеллум - такому и огрин нипочем. Оплот Закона.
Только крыльцо вышло неудачное: нижние деревянные ступени не были прикрыты от дождя, а посему с годами прогнили до черноты. Того и гляди, что провалятся.

Ольфрик глухо постучал по толстой двери. Изнутри раздалось писклявое "Войдите!" и следопыт вошел, оказавшись в небольшой гостевой комнатке.
Справа уходила лестница наверх, слева - дверь, а по центру у стены стояла длинная скамья, на которой одиноко сидел мелкий зеленый гоблин в шерстяном шапироне и одних серых брэ.
- Тут очередь, - важно заявил он, скрестив лапки на груди.
И затем кивнул на место рядом с собой, мол, садись.
Однако не успел следопыт что-то сделать, как дверь раскрылась, явив ему самого шутцманна - рослого крепкого мужика лет сорока. Был он, как и полагается ордманну, в старой, но хорошей кирасе и с моргенштерном на боку. Законники всегда такими пользовались: ежели по черепу не бить, то руки-ноги переломает и в живых оставит.
Хотя коли надо - можно и по черепу.
Носил ордманн пышные угольно-черные усы, но был коротко стрижен головой, а еще явно норовист, судя по тому, как вспучились его глаза при виде гоблина.
- Ты какого хера тут уселся?! - рявкнул он на зеленокожего.
- Я в очереди! - огрызнулся гоблин.
На что шутцманн ответил молчаливым действием: отшагнул в комнату, взял оттуда длинную ореховую трость, да со всей дури хлестанул по кобольду. Тот взвизгнул, слетая со скамьи:
- Ты чё творишь?! Больно ж!
- Эта скамья для реттов! А ты его своим грязным задом мараешь, тварь.
Свист, удар, вопль. Гоблин попытался спастись в углу.
- Я ж местный, Гус! Ты чё?!
- Ты местный орк! - свист, удар, вопль. Мелкий шарахнулся в другой угол, но шутцманн достал его и там.
- Я тож свои права им... АЙ, сука!
- Нихера у тебя нет прав, поганый шойзаль! Пшел отсюда вон!
- У меня... АЙ! У меня ж де... АЙ! Да прекрати меня бить, мать твою!
- Встать смирно! - глаза ордманна полыхали. Казалось, он не замечал Ольфрика в этой тесной комнатке.
Гоблин, что был в два раза ниже люда, сгорбился в углу, пытаясь прикрыться ладошками. На одной уже проявился рдяной след.
- Никогда. Не садись. На реттову скамью. Запомнил? - процедил шутцманн, держа трость в замахе.
- Запомнил! - пискнул кобольд. - Гус, я ж за делом при...
Хтыщ!
- А!
Хтыщ!
- ДА ФИКЕНО ТВОЮ НАЛЕВО!
Пытаясь избежать гнева правосудия, мелкий вдруг потерял всякий страх и заскочил за Ольфрика, хватая его за ногу:
- Батька, защити! Гус совсем свихнулся!
Густав вдруг остановился, словно бы увидев, наконец, незнакомца в своем доме. Его взгляд был подобен стальной наковальне, легшей Ольфрику на плечи.
- Я с ним еще не закончил, - холодным тоном произнес он. - Мужик, будь добр, отдай Пучика.

Альтарина и Ольфрик

Тишина. Даже гроза на улице затихла.
Присутствующие смотрели на Палача, что продолжал держать в руке окровавленный нож... Ведь мгновения назад он обещал убить их всех.
И что дальше? Что теперь? Конфликт исчерпан? Разве?..
Безумец восторженно захлопал в ладоши, но затем резко осекся. Нет, невовремя, совсем невовремя.
- Нужно, - сказала вдруг Икхиэлла.
Снова тишина.
- Что нужно? - не понял Тронд.
- Неравнодушие нужно как-то доказать, Искатель, - Хозяйка Игры сделала шаг в сторону Ольфрика. - Боги могущественны, весьма. Но не всесильны. И в первую очередь им неподвластны ваши души. Они не могут в них заглянуть, как в открытый сундук, о, Синяя Птица.
Еще шаг, совсем небольшой.
- И в этом они очень похожи на смертных. Неравнодушие нужно доказать. Кому-то нужно в определенный момент улыбнуться. Кому-то - положить руку на плечо. Кто-то поклянется в вечной любви, а кто-то зарыдает, видя смерть близкого.
Она приблизилась к следопыту и ухмыльнулась.
- А кому-то нужно убить всех ради одного. О, Палач. Ради того, кто небезразличен. Поверь: Боги ничего не делают просто так. Ничего не происходит просто так - все к чему-то ведет. И вы пришли сюда по воле Рока. И здесь Мьелит, я уверена, хотела, чтобы ты доказал свое неравнодушие. Я прекрасно это понимаю: наши Богини в этом едины. Они не терпят... бесстрастие, Палач.
Хозяйка Игры ничуть не боялась его. Она смотрела на Ольфрика словно на какого-нибудь потерявшегося ребенка. С сочувствием и заботой.
- В этом смысл ритуала Мьелит - потеря. Потеря того, кто тебе дорог, покажет все, вывернет тебя наизнанку, раскрыв то, какой ты есть на деле. И ты, Палач, ты... таков. Игра Грозной Богини того же рода - не думайте, что надевая эти маски, вы прячете себя. Наоборот. Становится видно, кто вы такие, что вы чувствуете и чем дышите.
Квиллисхи заглянула в глаза следопыту, пронзая любую оболочку, проникая в его самое нутро - потому что теперь она знала, знала, каков он.
И такой... Палач ей определенно нравился.
- Не забудь эту ночь, мой друг. Не забудь те чувства, которые испытал - они истинны. Эти чувства и есть ты. И если хочешь познать себя, научись доказывать их... но не другим, а самому себе, Палач. Иначе ты так и не поймешь, кто ты есть на самом деле. И жизнь твоя будет серой, пустой, скучной.
Рогатая демонесса, мягко, словно по-матерински улыбаясь, протянула когтистую руку к Ольфрику.
- Отдай мне нож, пожалуйста. Правила Игры запрещают оружие. Королева их нарушила, за что будет наказана. А так - нам осталась завершающая часть Ночи. Последние Танцы. Но чтобы уже ни случилось, я думаю, Квиллисхи вами более, чем довольна.
К тому моменту все немного пришли в себя - слезы высохли, страсти поугасли. Королева с Мученицей сидели, обнявшись на шкуре, измазанные кровью. Феанор с гномом потирали ушибы после драки с Ольфриком, а Мирри подошла к Таре и просто встала рядом.
- Думаю, пришло самое время для моего Танца, - вступил Тайна. - Королева, милая, Искатель хотела у тебя поинтересоваться, знаешь ли ты некоего Бога по имени Крэй. Правда, я начинаю подозревать о его связи с Тристом, что наталкивает на определенные мысли...
- О да, конечно, - с охотой кивнула Мельнанет, дыхание которой только сейчас начало успокаиваться. - Про Триста я расскажу все, что знаю. Но перед тем я должна спросить: зачем это нужно Искателю? Просто так подобные вещи не рассказывают.
- И обязательно попробуйте яблоки! - вдруг поднялась Мученица, держа в руках блюдо, залитое... во время жертвоприношения. - Эта кровь теперь слаще меда! Поверьте, ничего вкуснее вы в жизни не попробуете - она благославлена Мьелит! И если вы их не вкусите, то она может обидеться... А вы теперь знаете, как может быть страшна обида Любящей. Сделайте это ради нас хотя бы.


Киор

Волк не мог понять по лицу Брунгильды, понравилось ей или нет. Но она не сопротивлялась, насколько он помнил...
Девушка поднялась с мокрой травы и отвернулась от него.
- Я выберу то, что люблю, - глухо сказала она в сторону рощи. - А мне не нравятся навязываемые условия. Мне жаль... мне жаль, что ты был мертв и ничего не видел.
Брунгильда обернулась к Волку с маской холодного безразличия на лице и стерла краску с его правого плеча, на котором уже не было никакого "знака Триста".
Затем, не сказав ни слова более, она ушла в сторону храма.

Киор только сейчас понял, что в порыве страсти, желая скрыться ото всех, привел Брунгильду в самый центр рощи, где обнаружился маленький пруд. В ночной мгле он светился крохотными огоньками - зелеными, синими и бирюзовыми. То были какие-то необычные цветы, плававшие в нем и напоминавшие либо кувшинки, либо фиалки. По бережкам пруда росло множество других цветов, но светились только эти.
А в глади, в зеркально ровной, нетревожной черной водной глади сияли яркие звезды. Буря прошла. Приближался Хас. Месяц жары и войны.

Киор намотал верёвку на руку, дождался пока следопыт займёт место, спокойно раскрутил её и... не добросил. Хмыкнув, снова подтянул её к себе и... добросил только с четвёртого раза. С самым что ни на есть спокойным выражением лица. Будто отдавая должное количеству (а тут можно сказать и про качество) качеству выпитого. Проверил узел. Сложил большой и указательный палец в кружочек, показав напарнику незамысловатый жест. Отошёл в сторонку продолжая бдительно охранять кого-то там по сценариуму, втайне мечтая, чтобы ночь закончилась.

С другой стороны, завтрашнее утро принесёт нелёгкий разговор с напарниками. Вернее, череду нелёгких признаний...

Киор

И стоило Волку опуститься на колени, как он услышал шум вдалеке. В лесу, что окружал это широкое поле. Топот ног. Грохот доспехов. Гортанные крики.
Снова орки. Много орков - вот они уже стали появляться на опушке. Их желтозубые рты скалились, когда маленькие злые глаза смотрели на оставшуюся в живых кучку людей.
Киор обернулся: по ландскнехтам пробежалось отчаяние... Вот только справились, победили, обрели надежду выжить, как появление каких-то уродов на горизонте тут же ее забрало.
Не получится. Не выжить.
Отчаяние чувствовалось в их движениях. Чувствовалось в криках Эридрут, пытавшейся привести роту в порядок. Сколько их здесь? Пара сотен людей, не более. А орков, наверное, было в разы больше...
- Пойдем скорее отсюда, Киор, - сказала Ребекка, обнимая его. - Пойдем. Это уже не наша война.
Она тянула направо, прочь от орков, но справа по дороге уверенной походкой шел воин. Шел великан. Гигант.
Это был человек, но огромных размеров - с руту высотой. Широкоплечий, могучий, мощный. Закованный по самый нос в латы, сверкающие на появившемся меж туч солнце. Гора стали и затаенной под ней силы. Но без шлема - чтобы прохладный свежий ветер обдувал щербатое лицо хольда.
Да, Киор был красавчиком, по нему так сразу не определишь, а вот этот дядя на лицо был истинным хольдом: широкая, крепкая морда с чернющей короткой бородой от уха до уха и такой же коротенькой стрижкой. Плотно сбитая рожа, прочная, будто булыжник, но с удивительно харизматичными глазами.
Они горели огнем.
Великан шел быстро, но не торопясь. Он был увешан оружием. В левой он держал цвайхандер Волка, в правой - старую алебарду Бекки. И, не собираясь служить оруженосцем, тут же бросил их в мокрую траву рядом с людьми.
- Вы кое-что потеряли, - улыбнулся он, вперив свой взгляд в Киора. - Чего раскис-то, как баба?
Гигант хохотнул. Голос его был громким, тяжелым, сильным. Это он сейчас говорил тихо, не напрягаясь... так что мурашки бегали по спине Волка.
- Думал, кончилась война? А-ха-ха! Пошли.
Он направился к людям все такой же уверенной, даже слегка расслабленной быстрой походкой. И он улыбался, широко улыбался.
- Хитциг! Хитциг на нашей стороне! - закричали ланцы.
- Ого он огромный!
- Бог, что сказать!
- А то! - поддержал их сам Хитциг. Нет, он не крикнул, просто сказал громко, отчего волосы на голове у Волка встали дыбом. - Ну что, братцы? Будем биться?
- Да нам их уже не одолеть!
- А мне насрать! - весело воскликнул Бог Войны. - Я хочу их крови! Я хочу славной драки, братцы! Устроите мне достойное зрелище?!
Многие в толпе вдруг одобрительно закричали. Но не все.
Хитциг встал прямо перед их строем:
- Вы все сегодня подохните! Так подохните с честью! Нахрена вы жили, если не можете помереть, как воины?!
Толпа громко его поддержала. Бог достал из-за спины огромную двуручную секиру, достойную какого-нибудь орочьего царя. Только слаженную гномами.
- Мы заберем их жизни, а-ха-ха! Мы втопчем их в грязь!
- ДА!!!
- Где ваша храбрость, ублюдки?!! - заорал он так, что земля затряслась.
Ответом ему был достойный рев двух сотен глоток.
- Порубим их на куски!!!
- ПОРУБИМ!!!
- А потом я заберу вас к себе! И вы будете пить со мной!
- ХИТЦИГ!!! ХИТЦИГ!!!
- И ты, мельтийская стерва, со мной выпьешь! А потом я тебя трахну!
Ланцы заржали. А гауптманша, не страшась, одиноко прокричала:
- Да пошел ты в жопу!
- Ну куда скажешь - туда и трахну! - развел руками Хитциг и захохотал.
Его поддержала толпа. Вся. Теперь точно вся. Великан начал раздавать команды:
- Построиться! Цвайхандеры во фланги! Не отступать - позади вас ждут вороны! Впереди - Вечная Слава!
А у опушки уже гремели орочьи барабаны. Зеленокожих собиралась целая орда, и то были отнюдь не мелкие гоблины. Медленным шагом они пошли на сближение.
- Слышишь, это моя рота! - проорала мельтийка, но Бог не обратил на нее внимания:
- Барабанщика сюда! И где знамя? Где ваш сраный знаменосец?!
- Он погиб!
- Дайте знамя другому! Живее! Он встанет позади меня. Не дайте ко мне зайти в тыл - и драка выйдет достойная царей, а-ха-ха-ха! И если кто из вас будет жить, когда знаменосец упадет, тому я руки переломаю, всем ясно?!
Одобрительный рев.
- Я встану в центре. Держитесь меня! Стойте в строю, и будет вам вечная битва!
Дисциплинированные ландскнехты уже построились нужным образом, ощетиниваясь швертами, албердами и цвайхандерами.
- А че этот ублюдок тут делает? - спросили Хитцига, указав на Киора. - Мы выгнали его!
- Он со мной. Он умеет драться, так что заткнитесь, - огрызнулся Огненный Великан и никто не посмел с ним спорить. - Он будет стоять справа - мне нужен хороший боец справа.
- Огнерык! - раздался вдруг орочий крик.
Это был их главарь - здоровенная зеленая животина, обвешанная стальными пластинами и с гигантским двуручным тесаком на плече. Орк этот был ничуть не меньше Хитцига, а на шлеме его красовались два мамонтовых бивня.
- Схренали ты не на моей стороне?! - возмутился он.
Орки встали напротив строя людей, всего в двух сотнях шагов. Зеленокожие рычали и переругивались, готовясь к хорошей битве. Да все здесь готовились к хорошей битве!
- Их меньше. Воевать за большинство - скучно, - пожал плечами Хитциг.
И... орк его понял. Закивал, оскалившись.
- Давно хотел надрать тебе зад, Огневолк.
- Давно хотел напомнить, кто из нас не терпел поражений! - весело ответил Бог Силы, переложив секиру поудобнее. Явно уязвленный орк лишь злобно зарычал - видимо, он-то терпел.
- Эй, людишки! - обратился орочий вожак к ланцам насмешливо. - А для вас у меня есть сюрприз!
Он показал рукой назад, на опушку леса, где, сотрясая землю тяжелыми шагами и раздвигая деревья руками, появились огрины - зеленокожие монстры-великаны. Их была дюжина. Нет, две дюжины!
Ох, над таким войском победу не одержать.
- У меня для вас тоже сюрприз! - ответил Хитциг и вдруг задрал свой стальной, излишне объемный гульфик вместе с поддоспешником.
Люди заржали, хотя им было не видно. А вот орки как-то опешили от этого зрелища. Даже их главарь удивленно расширил желтые глаза. Огрины же замешкались.
Хитциг громогласно захохотал, а затем воздел в небо секиру:
- Да будет кровавая рубка!!!
И армии с ревом и грохотом понеслись навстречу друг другу.

Волк

Киор убил гауптманна.
Они все смотрели на него, не понимая. Воины, настолько привыкшие к бойне, к смертям, к трупам, не понимали Волка.
Убил? Капитана? Зачем?..
А ведь правда убил. Не хотел, просто ломал его лицо кулаком. Удар за ударом. Жесткие кости под мягким месивом из кожи и мяса...
Все в крови.
Зачем, Киор? Кто ты?
Ланца подбежала, оттолкнула его. Проверила дыхание, послушала сердце... действительно, убил. Посмотрела на хольда с ненавистью, чуть ли не набросилась, но... испугалась.
Его, Киора испугалась.
Кто-то разорвал шею гауптманна. Зубами? И этот привкус. И кусочки во рту... кусочки плоти.
Убил, да, убил.
Они молчали все - а что им говорить? Бой на кулаках, зачем насмерть-то? Орк чтоль?
Теперь уже Бекка подскочила. Целовала его, обнимала. Трогала лицо, а оно болело, избитое... Гладила уши, дышала на щеку, говорила что-то.
И нисколечки не обращала внимания на Густава.
А Волку же ведь хотелось ему что-то сказать после победы, да? А что теперь говорить? Он же мертв - он не услышит.
- Валил бы ты отсюда со своей шлюхой, - решила родная рота.
Мгновения назад они поддерживали его, когда Киор получал снова удары, когда опять упал, когда зарычал и опрокинул старика навзничь...
Да не старика, мужика. Молод он еще был, если по-хорошему.
А теперь они его прогоняли. Орки бы его поздравили и приняли за нового капитана, но ландскнехты жили по другим правилам.
- Киор, пойдем, пойдем, милый! - тревожно шептала на ухо Бекка.
- Больше боев не будет, ублюдок, - твердо сказала гауптманша. Ее слова пылали злобой и укором. - Либо ты бежишь отсюда, либо мы тебя зарубим. За нашего брата.
- Эрида, а... Мельта не поможет? - спросил кто-то.
Ланца печально посмотрела на некрасиво лежащего Густава и покачала головой.
- Мельта возненавидела их обоих.


Ольфрик

Эльфийка была волшебна. Как она изгибилась, как звучала, как дрожала, а затем делала такой вдох... Такой вдох, от которого в Ольфрике вскипало желание жарким пламенем.
Как жаль, что нельзя было ее объять целиком. Поглотить. Вобрать все это совершенство, наполнить грудь этим запахом и никогда, никогда не выдыхать.
Она оказалась с ним лицом к лицу. Взгляд - опьяненный, потворствующий, жаждущий, любящий, горящий... Ее ноги обхватили его бедра. Она первая впилась поцелуем сквозь маску. Жарким, безумным, окончательно гово...
Вдруг чужая рукая схватила Ольфрика за горло. Сдавила слегка кадык, не давая вырваться. Коготочки неприятно впились в мокрую кожу - она забралась под капюшон.
Сзади прильнуло теплое стройное женское тело, а вторая ее рука поймала следопыта... внизу. И остановила его уверенной, твердой хваткой.
Послышался медленный, неторопливый цокот языком. Она прижалась щекой к шее мужчины.
- Это моё.
Моё - одно слово, но произнесенное так, что сразу все стало понятно. Нет, без агрессии, без недовольства, без ярости. Но тон говорил о том, что шевельнись Палач еще в направлении Мученицы, и его здесь разорвут на части. Потому что это чужое.
- Нет, мне понравилось... Но я хочу внести свои поправки.
Ее два последних пальца, оказавшиеся ниже всех, схватили Ольфрика так, что могли в любой момент причинить много боли. Вырываться из объятий не хотелось, рука Королевы словно бы обещала все эти неприятные ощущения, слегка поигрывая пальчиками. Отчего и так становилось... уязвимо. Но и волнительно в то же время.
Мученица же, с удивлением глядя на них, изящно встала на землю. Однако она продолжала оставаться... близкой. Настолько близкой, что тело Ольфрика невольно тянулось вперед, но рука Мельнанет все так же твердо удерживала его от этого.
Хотя и не отводила далеко...
Оставляла желаемое столь доступным, но запретным. Этот странный жар внутри, он полыхал все настойчивее - руки стискивали Мученицу сильнее, Палач жался ближе, но не мог. Не мог сопротивляться ни себе, ни Королеве. Разум помутило, она дышала в самое ухо, шепча свою волю:
- Ох, как я люблю это удерживаемое желание! Этого пса, запертого в клетке! Ммм!.. Дыши, Палач, дыши, это наслаждение - слышать, как ты дышишь и жаждешь. И жаждешь ее... Но я ее тебе не отдам! Ммм! Ох, Мьелит! Я понимаю, как ты ее хочешь, бой твоего сердца отдается в моих руках!
Она стиснула гортань чуть сильнее, вынуждая застывшего Ольфрика слегка хрипеть при вдохе. Чуть отпустила - Палач вдохнул полной грудью. Чуть сжала - и выдохнуть не смог.
- Но нет. Не отдам. Нет-нет, не дергайся.
Мельнанет прикусила его ухо сквозь мокрый капюшон, но не сильно. Слегка больно. Самую чуть. Будто попробовала, будто он был каким-нибудь запеченным поросенком.
- Ммм... Ты такой вкусный. Я хочу, чтобы ты взял ее. Но! Ты мне отдашь свой Танец, Палач. И я не буду строить интриги - суть Танца проста. Ты уже догадываешься, что это...
Такой игривый голос. Такой мягкий, чарующий, но сильный. Ее хватка не ослабевала ни на мгновение. Она прижала Ольфрика к себе, обняла покрепче, прильнула, как к какой-нибудь большой и послушной собаке.
- Горячий, словно этот дождь. Но весь огонь - внутри, спрятан, заперт, закрыт. Ммм! Какой ты мрачный. Суровый. И ласковый. Я хочу, чтобы ты был моим. Ты понимаешь? Моим. С этого мгновения. Будешь хорошеньким... И я дам тебе ее.
Неожиданно Королева подалась вперед, слегка убирая руку снизу, позволяя, и Ольфрик прижался к Мученице, отчего та с усладой вздохнула. А затем Мельнанет отодвинулась назад, возвращая и следопыта - Ливинн вздохнула снова.
Но на этом все. Снова пытка неисполнимым желанием.
- Танец закончится в любой момент. Когда ты захочешь прекратить. Ты будешь свободен... но тебе придется уйти от нас, - последнюю фразу она добавила с толикой грусти в голосе.
- Зачем это все, если оно не приносит удовольствия, да?
Тем временем, освободившиеся руки Мученицы забрались к Ольфрику под рубаху, делая невыносимой попытку отказаться.

Ольфрик

Ярый, бурный поток сели, пронесшийся по долине, подобно разозленному стаду быков, вырвался, наконец, к изножью гор. Здесь, внизу скалы расступились, высвобождая его, давая волю, давая нашуметь и поразрушать пологий склон всласть.
Срывая дерн, ломая одинокие деревца и пробиваясь дальше, дальше... К лесу.
К манящему эльфийскому лесу, робким пухом свежих зеленых крон ожидавшему это бушующую, грязную страсть гор.
И впуская его в себя.
Не сопротивляясь, не борясь, позволяя холодным потокам обтечь пухлые стволы дубов. Давая им залить ямки меж корней, затопить подножную зелень с шумом, с боем.
Но лес был так мил. Лес был столь приветлив и податлив к этому грохоту камней, что вся его стремительность постепенно, постепенно куда-то ушла.
Ярость смягчилась. Вода, не причиняя уже никакого вреда, растеклась среди деревьев на многие альны вокруг, впитываясь жадными, жаждавшими влаги корнями.
И корней этих было так много... что воды вскоре и вовсе не осталось. А шум весь утих, лишь тоненькие струи ручейков послушно зажурчали под стрекот перепуганных птиц...

Нет, мудрость гор не покинула Ольфрика. Йорд всегда был с ним, незыблим, будто сама твердь.
Но он решил не вмешиваться во все эти перепетии. Впрочем, как и всегда.

Она пахла, как луг. В конце весны, в Грюн, когда придет жара и все распустится, зацветет, запоет. Ее спина была подобна лесной полянке, залитой теплым дождем, но все еще пахнущей, дурманящей, делающей по-детски счастливым неизвестно отчего.
Она сначала была не против, вздрогнув от удара ладонью. А потом вдруг дернулась вперед, чуть сжалась:
- Я не... Ой... Я...
Но Ольфрик знал, что говорит тело, чего оно жаждет и как. И потому неожиданное смущение и нежелание сменилось на:
- Ох, Метрэ́с...
Она перешла на шепот, она будто бы танцевала, плавно переминаясь с ноги на ногу и... желая. Она была настолько нежной, что само ощущение от прикосновения к ней было приятно. Будто эльфийский шелк, а не кожа. Только теплый. Только такой желанный.
- Метрррэ́сс!..
Ольфрик и не заметил, как по его телу растеклось благостное тепло, делающее его таким счастливым и таким азартным. Лед с одиноких горных пиков растаял в теплых лесистых низовьях... совсем растаял.


Искатель

- Спасибо, - улыбнулась Хозяйка Игры, продемонстрировав клычки. - Я ж чего разозлилась - хотела тебя "коснуться", а оно никак. Я еще раз. Никак! Пришлось напрячься! Хорошая вещица - не раз такая жизнь спасет, если еще не спасла... Но сегодня она не понадобится.
И хищный, чуть ли не кровожадный оскал. Или наоборот такой радостный?
- Пойдем, тебя там ждут!
Неожиданно демонесса схватила Тару за руку. Прямо за ладонь, мягко обхватив холодными сухими пальчиками, как у трупа. И коготками.
Будто подружка какая!
- Пошли-пошли!
Да потащила Искателя за собой в Главный Зал - и ласково, и настойчиво.

К счастью, до него было недалеко. Но когда они явились, все вдруг прервали разговор и посмотрели на Тару. С таким... неоднозначным намерением.
Не "Хмм, это они...", а "О! А вот и наша жертва! Сейчас мы ее сожрем!" Правда, мгновением спустя все вдруг куда-то отвернулись. Совершенно в разные стороны, конечно же, и по разным делам.
Чтобы девушка ни до чего не догадалась, ага.
- Я ее привела! - воскликнула веселая Икхиэлла.
- О, ничего себе ты там вымокла! - удивился Любовник, протягивая Таре приготовленную чарку с терпкой бренной и кусочек сыра на лембасе для закуски.
- Мы просто боялись... ну... что там холодно... под дождем-то... - соврал Безумец.
- Ладно, на чем мы там остановились? - без особого интереса спросил гном.
- На песне! - слишком торжественно воскликнула Королева и все обратились к Тайне, который уже коснулся струн...
Но в этот момент снова раздался стук в дверь. Настойчивый, наглый.
- Да побори их Огнерык! - ругнулся Феанор.
- Слушай, что-то они не отстают, - проговорила Королева с тревогой. - Может, это городская стража? Опять Эгина нажаловалась, что слишком шумно на поляне?
Последнее явно было известной шуткой в этом обществе, поскольку все дружно засмеялись.
- Любовник, сходи на балкон - узнай, что за смертные, - добавила Королева. - А я, кстати, проверю шум на поляне.
И улыбка Мельнанет была настолько коварной, насколько вообще могла быть. Шум, ага, в такой-то дождь.
Два эльфа покинули Главный Зал, и наконец Тайна начал песню:

Я по свету бродил, смертным радость даря,
С верной лютней, пожалуй, весь Мир обошел.
И прекрасной мне участь казалась моя!
Быть свободным как ветер - всегда хорошо.

К задорной лютне присоединилась тихо дребезжащая гномья лира Охотницы.

За улыбки толпы или пару монет
Исполнял свои песни я в день изо дня.
Кружка бира в таверне и сытный обед
Так же просто могли осчастливить меня.

Менестрель-иянсар, беззаботный певец,
Я от города к городу шел наугад.
И дорога меня привела наконец
В славный... Хофтгор, чему бесконечно я рад.

Но никто не взглянул на Тару, никто, конечно... Инструменты притихли для следующего куплета:

Здесь... Поверьте, друзья, не солгу ни на рихт!
И клянусь Иянсой - пусть она подтвердит! -
Повстречал воплощенье мечтаний своих,
В сердце был поражен я стрелою Мьелит.

В Этом Мире видал я немало чудес,
И красавиц, поверьте, немало видал.
Я играл во дворцах для эльфийских принцесс!
Но не им я хочу посвятить мадригал.

Нет! На свете есть та, что любую затмит!
Кто был в Хофтгоре - спорить не станет со мной.
Пусть же песня моя на весь Мир прогремит!
С неких пор я мечтать смею лишь об одной...

И вдруг менестрель посмотрел прямо на Тару и припал на колено:

О, Искатель! Услышь, я пою о тебе!
Я пою для тебя! Вторит лютня словам...
Я за встречу с тобой благодарен судьбе.
Знай, за твой поцелуй что угодно отдам!..

Все засмеялись, апплодируя. А Мориэст добавил, обратившись к волшебнице:
- Только ты не обольщайся - я эту песню слышал уже дюжину дюжин раз...
- Гад! Как ты можешь!.. - запротестовал бард.
- Там нужно просто ловко подставить имя и родной город, - пожал плечами демон с хитрой улыбкой.
- Но ведь главное - это исполнение! Чего стоят строки без искренности в глазах!
- И это я тоже слышал дюжину дюжин раз...
- Я тебе лютню об голову разобью! - Тайна даже вскочил, потрясая ею в руках. Правда, при этом он смеялся, как и все.
- Она запутается в рогах, - парировал Безумец.
- На деле же, Искатель, мы хотели предложить тебе умную игру, - прервал их треп серьезный Судья.
- Да, тебе понадобятся знания истории Этого Мира, - подхватил менестрель. - Игра на Танец. Проиграешь - ты отдаешь Танец победителю. Выиграешь - он дарит тебе свой. И играть ты будешь с... с...
Орэлинд взял театральную паузу, полную таинственности, загадочности, даже мистики! Но ее сразу прервал Безумец, указав на него же:
- С этим балбесом и будешь. Не бойся, он не разбирается в истории...
- Ты! Ты..!
- Ну как там? - поинтересовалась Хозяйка Игры у вернувшегося Любовника. Тот пожал плечами:
- Да какие-то людские пьянчуги притащили на тележке своего друга. Тот, видно, перепил до беспамятства.
- А что им надо-то? - спросил Тронд, хмуро поправляя повязку на глазу.
- Излечить его. Помирает, мол. Так они еще и три мириана хотят за него!
- Чего?! - выпучила глаза Охотница. - Мы им еще и заплатить должны?!
Любовник усмехнулся.
- Говорят, мол, он из наших. И его крыса какая-то потравила. Брехня. Он люд - у нас нет люда, да и какая еще крыса с гоблина размером?
- С гноллом попутали, - решил Судья. Все согласились.
- Мы все равно закрыты, - очень равнодушно пожала плечами Икхиэлла.
- Ну да, Игра, - кивнул Любовник и направился обратно на второй этаж. - Пойду, скажу им искать лекаря...
- Так что? - обратился к Таре Безумец. - Соглашаешься на Танец за просто так?
- Это соревнование! Ей придется со мной сразиться вообще-то! - возмутился Тайна.
- Ну ты поняла - у него никаких шансов. Только если песней умаслит.

Звуки боя утихали, а вот градус криков и ругани наоборот - возрастал.
Рагнар, выкрикивая нехорошие слова, громыхнул остриём топора по боковой пластине андъярна. Суженное лезвие вспороло ее на всю свою ширину, глубоко засев в металлических потрохах. Последний из Духов сперва, казалось бы, не обратил на это внимание... Но тут рядом шарахнул сочный хлопок, и в андъярновом боку, чуть выше пробоины, оставленной Рагнаром, расцвела роскошная рваная дыра. Чудище покачнулось, внутри у него что-то печально скрежетнуло, и туша стального существа медленно завалилась на бок. Рагнар даже не сразу сообразил, что такие радикальные последствия повлек не его молодецкий удар - трэль Саймон, перезарядивший свой пистолет, точно и удачно выстрелил почти в упор. Выходило, что раб в этой схватке прикончил больше врагов, чем опытный хирдман Рагнар...
Ну а Эрик с Рагнвальдом, тем временем, совместными усилиями сбивали пламя с одежды и снаряжения последнего. Само собой, тоже не молча. В итоге им удалось потушить воина до того, как он получил какие-то серьёзные ожоги.

За этими занятиями воины сперва и не заметили, что схватка уже закончилась. Тяжело дыша, они озирались по сторонам, до белых костяшек сжимая древки топоров и копий. Саймон подхватил-таки с пола многострадальный фонарь, и осветил им тоннель, в одном и другом направлении.
Больше железных созданий, охочих до людской крови, не наблюдалось. Лишь валялись тут и там грудами покореженного железа сраженные андъярны. Немного в отдалении лежал и главный монстр, чья удача оказалась меньше удачи Эрика...
Он оказался похож на паука - четыре членистые лапы-ходули, расположенные вокруг обтекаемого металлического тела шага два на два в деаметре; сверху надстройка-торс, снабженная красным, погасшим ныне глазом, и двумя конечностями-руками, одна из которых заканчивалась дырчатым стволом пулемета, а другая - раструбом и горелкой-воспламенителем. Сейчас, пробитая в нескольких местах и недвижимая, древняя машина не вызывала страха - просто куча метеллолома. Но стоило представить этот механизм в движении - неестественном, хищном, точном, как по коже начинали маршировать батальоны мурашек...

Но все же они победили. Уложили полдюжины самых настоящих андъярнов, да еще и главного монстра заодно. И это втроем, из которых один - толком не вступал в бой; да в придачу жалкий трэль. А скажут - скажут, что их было четверо...

Тара, слегка смущенная тем, что ее мысль удалось так исковеркать, в замешательстве взглянула на Вдову и Короля. Не зная толком сюжета, оценить этот ход было... сложно. Угадала ли она с признанием или испортила все? И можно ли вообще что-то испортить в этой игре?
Всей кожей ощущая прикованные к ней взгляды, Альтарина лихорадочно подбирала ответ. Решение есть. Должно быть! Нужно только его найти.
Бросив взор на Мученицу, Тара закусила губу. Что говорить, ей не хотелось в колодки. Да и Эве-Люн, пожалуй, лезть туда не стоило - вряд ли пьеса должна закончиться ее гибелью.

Как же вовремя появился Любовник!
Воспользовавшись подаренной отсрочкой, ученица мага с надеждой заглянула в сценариум. Словно насмехаясь, неровные строки прыгали перед глазами, не спеша отдавать скрытую суть...

Еще больше выбил Альтарину из колеи вид Мирри, удирающей от совсем не бутафорских стрел. Она едва заставила себя промолчать, услышав неподдельный визг белки...
И окончательно растерялась, очутившись с ножом в руке над недвижным тельцем на блюде. Хотя... при ближайшем рассмотрении и оказалось, что стрелу невредимый Вепрь крепко прижимает к боку лапкой, да к тому же подсматривает за Тарой из-под смеженных век.

- За что же Вы собираетесь казнить меня, Ваше Величество? - Альтарина с размаху всадила лезвие в оленя. - Посудите сами. К чему мне отдавать приказы от Вашего имени? У меня для этого есть свое.
Шмат мяса лег на королевскую тарелку. Слуга тут же поставил рядом чарку, до краев полную бренны.
- Очевидно, Служанка неверно истолковала мои слова. Посылая ее в запретную комнату, я сказала, что этот поступок... сможет заинтересовать Ваше Величество. И пригрозила, что оклевещу ее перед Вами, если она ослушается меня...
Небрежно пожав плечами, Тара с полуулыбкой подала мясо и Вдове.
- По сути, я предоставила Служанке выбор: нарушить приказ Вашего Величества и уповать на Ваше милосердие... или нарушить мой приказ и уже не ждать пощады.

Появление на сцене Вдовы здорово пошатнуло надежды на счастливый исход. Помимо всего прочего, Безумец и со сценариумом явно был знаком куда лучше, чем Тара...
Ученица мага растерянно наблюдала за разворачивающимся действом. Стремительно крепли сомнения в том, что и сама она сумеет быть столь же убедительной.
Впрочем, подчиняться обстоятельствам Альтарина не собиралась - противостоять злорадно усмехающейся Вдове хотелось хотя бы из упрямства, не говоря уже о том, что Таре претила сама мысль об изобретении пытки.
А верный ответ был надежно скрыт за неразборчивыми строками.
Ну, что ж...

- Ваше Величество, нет нужды пытать Служанку. Это я отправила ее в запретную комнату, - Тара выдержала паузу, скорбно рассматривая мерцающий в лунном свете витраж... и вдруг заломила руки, вскинув взгляд на Короля: - Прошу, поймите меня! К этому решению меня подтолкнуло отчаяние! Я не видела иного выхода...
Альтарина кинула взор на сжавшуюся в колодках Мученицу, и голос ее невольно задрожал... играя теперь этим, впрочем, на руку.
- Во дворце невыносимо скучно! А мне... мне так хотелось посмотреть, что будет с тем, кто войдет в тайный покой!..
Горестно вздохнув, Тара пожала плечами:
- Ну и... Вот, я посмотрела. Всем спасибо. Думаю, Служанку за отсутствием вины можно отпустить. Как Вы изволили заметить, Ваше Величество, она всего лишь простоэльфинка. Ничто не угрожало Вашим секретам...
Взглянув на Вдову, судя по всему, не ожидавшую такого ответа, Альтарина продолжила, слегка улыбнувшись Королю:
- А если Вы имеете желание приобщить меня к государственным делам... Мы, к примеру, можем пересмотреть некоторые законы. Дюжина-другая правок им явно не повредит.

Нельзя было не признать, что мельтийцы показали себя превосходными кулинарами. Каждое из яств требовало высшей похвалы.
Тара понемногу привыкала к мысли, что никто из Младших не высказывал и намеками недовольства присутствием за праздничным столом людей. Справились ли со своим делом вино и бренна, или непринужденное поведение хозяев развеивало сомнения в их искренности... Все это казалось уже не столь важным.
Эта Ночь и вправду была особенной. Дух ее, очаровывающий и дурманящий, призван был заставить забыть о привычных условностях.
И все же увлеченную размышлениями Альтарину весьма удивляла тема, выбранная для застольной беседы. Ученица мага краем уха прислушивалась к дискуссии, вовсе не собираясь в нее вступать.
Тем неожиданнее оказалась просьба Королевы.

Тара замерла под десятком устремленных на нее взглядов. Что заставило эльфийку подумать, будто она знакома с историей?.. Кажется, предпосылок к этому не было...
Так почему Королева обратилась именно к ней? Действительно ли ей интересно... людское мнение?
А что, если это был вызов?
Медленно отложив вилку, Альтарина взглянула по очереди на каждого. Промолчать сейчас было решительно невозможно.
- Конечно. Я расскажу об этом, - вежливо улыбнулась она Королеве. - Орки изначально были восприняты людьми как... нечисть. С самого появления их старательно вырезали хютеранские и ордманнские ордена, с ними сражались отряды наемных воинов и просто объединившиеся жители городов и деревень, - несколько издалека начала Тара, собираясь с мыслями. Обо всем этом были написаны сотни трактатов, а ей предстояло пересказать историю людо-орочьих войн в двух словах.
- Орочья Эпоха продлилась два века. И если в первый век люди боролись с отдельными особями или небольшими группами зеленокожих, успешно справляясь с ними... то второй век начался с Первой Орочьей Войны.
Тара перевела дух. Младшие смотрели на нее с неподдельным интересом.
- Они тогда пришли с северо-северо-запада, из тундры и снежных пустошей, во Флахесфлахланд. И начали долгую кровопролитную войну. Атаковали год за годом, набегами, сжигая деревни и города. Уходили, а следующей осенью, когда людские амбары были вновь набиты зерном, возвращались.

Как ни старалась Альтарина повествовать беспристрастно, это не слишком хорошо ей удавалось. Сложно относиться равнодушно к истории собственного народа.
- Люди проигрывали битвы. Где-то удавалось одержать верх, но в основном это были кровавые поражения. Армии забивались в крепости и замки, держа оборону, но орки брали силой, выносливостью и числом. Одно за другим пали несколько людских королевств, и, по сути, лишь Махтфридская Империя, с одной стороны защищенная Гроссенвальдом, более-менее успешно держала оборону на перевалах Биргенских Гор. Однако это было... нелегко. С запада в то время пришли новые, только возникшие орки. Люди по всему Этому Миру терпели орочьи набеги, год за годом отдавая им свои территории по частям.
Тара знала, это было поистине страшное время. Недаром Орочью Эпоху называют не иначе как Темной или Мрачной. Даже в летописях, описывающих преувеличенные подвиги, чувствуется обреченность и ожидание неминуемого конца людей, когда орки попросту вырежут всех.
- Ну, а затем... пришли гномы и началась Гномья Эпоха. Разобравшись в том, что происходит, гномы предложили свою помощь людям и... И люди ее приняли.

Ученица мага недвижно смотрела прямо перед собой.
Да, люди приняли помощь цвергов, еще одной Младшей расы. Хотя Махтфрид и верил в исключительность людского рода, и внезапно появившихся гномов эта вера, по сути, тоже требовала уничтожать... Все же воевать еще и против них люди уже были не в силах, в битве с орками им нужна была помощь... от нелюдей.
Фанатизм дал трещину.

- А дальше... Были победы, одержанные в союзе с гномами. Но Махтфридская Империя быстро загнила. Раскололась.
Насколько Альтарине было известно, это событие до сих пор многим гелертерам кажется удивительным. Как гласят исторические трактаты, гномы первыми догадались убалтывать и подкупать орочьих главарей, убеждая их отделиться от своих. Орки же попытались сделать то же самое в отношении людей, и это им удалось. Герцоги предали императора.
- И тогда перед стенами Акерплатца встала многотысячная орочья армия, превышавшая по численности население города в несколько раз... Но штурм не состоялся. Император Руомбальд Третий вышел на бой с Транком Достойным и был сражен первым же ударом огромного молота, - Альтарина взяла небольшую паузу и посмотрела почему-то на Судью. - Город капитулировал. Транк принял титул императора Махтфрида и ушел, заставив выплатить ему горы золота и продолжать их отправлять целыми обозами в качестве дани еще многие десятилетия. Однако несмотря на это, Махтфрид продолжил существовать, называемый Герцогством Акерплатцским, а Руомбальду Третьему удалось избежать тысяч жертв и рек крови. Это случилось в пятьдесят пятом году Гномьей Эпохи.

Пригубив кубок с вином, Тара продолжила, чуть пожав плечами:
- После капитуляции Махтфрида отношение к оркам стало постепенно меняться. Поневоле им позволили жить в людских городах и даже деревнях. С ними начали торговать. А Акерплатц вплоть до сто четвертого года Гномьей Эпохи был защищен от набегов орков, поскольку находился под лапой Транка, жившего со своей ордой южнее и долгое время воевавшего с другими орками из земель, где сейчас расположен Каранхилл, и восточными территориями.

Да, история людо-орочьих войн плавно перешла в историю самого Акерплатца, но Тару никто не собирался перебивать...
- В сто четвертом же году Транк погиб в ходе междоусобицы. Орда раскололась и рассеялась, Акерплатц освободился от золотой повинности, сумев выстоять пару осад, объединившись со Свартхакком. Вскоре потомок Руомбальда провозгласил себя новым императором Махтфрида и принялся возрождать былое людское государство.

Может быть, людям тогда казалось, что о войнах с орками можно, наконец, забыть. К тому же, пришли эльфы, пытавшиеся навести в Этом Мире свои порядки...
- Все было бы неплохо, но в двадцать третьем году Эльфийской Эпохи, когда Махтфрид вновь обрел все свои исконные территории, не считая восточных провинций, появился Крагхраг. С огромным войском он взял Гномий Мост, который открыл ему путь в людскую Империю.
Альтарина вздохнула, задумчиво глядя на незнакомые плоды удивительного синеватого цвета, что устроились в хрустальной вазе между привычными персиками и яблоками.
- Вскоре Акерплатц после ожесточенного штурма был взят, а император Зигирих Первый - публично казнен на главной площади. С тех пор людям этот город уже никогда не принадлежал. Род правителей Махтфрида прервался, а первый тинг, собранный после окончательного освобождения от орков после падения империи Крагхрага, лишь на четверть состоял из людей.

- Я тоже признаюсь... Мы и сами не знаем, во что играем, - Гвил... нет, Сказка смотрела прямо в глаза Ольфрику. Именно что Сказка. Она задорно улыбалась. Пожала худыми плечами.
- Эта Игра о том, чтобы... - эльфийка задумчиво взглянула на первые звезды, зажав во рту вилку. - О том, чтобы прожить одну Ночь так, как никогда бы не прожил. Может показаться, что тут множество правил, но на самом деле, их здесь нет.
Она чем-то накрасила глаза. Очень аккуратно - это был темно-синий на верних веках, постепенно расплывающийся в нежно-голубой и улетающий куда-то под маску. И, казалось, вокруг глазниц поселились малюсенькие звездочки, загадочно блиставшие, благодаря светлячкам.
Странная штука, женская красота. Стоило надеть Сказке маску - небольшую, лишь на пол лица, голубую, с серебристыми узорами, да несколькими болтающимися штучками - как мельтийка стала еще привлекательнее. Но почему?.. Разве не нагой хотел ее увидеть Ольфрик?
Гвилвилет перестала быть Гвилвилет. Теперь это был... образ, персонаж. Она даже вела себя слегка по-другому - как будто бы впервые увидела Палача. Сказка была более искренней, хоть и под ложным именем, открытой, хоть и под маской на лице...
Она захихикала, увидев вилку и нож в руках гостя.
- Ты еще топором его разрубить попробуй. Смотри, сейчас я тебе покажу секретный способ поедания пуар. Это восточный фрукт - лесные эльфы их потчуют по-особому, ты такого точно не видел.
Ее глаза горели с какой-то искоркой, кою простоватый Ольфрик никак не мог понять. Нет, не про постель была эта искорка. Про что-то иное...
Ее тончайшая гибкая рука нежно сжимала плод. Сосредоточившись на "пуар", она попросту от него откусила, будто от яблока, шумно ссосав потекший сок. И захихикала в нос, прикрывая свободной рукой полный рот.
- Товко ферчевину не ешь - там фемечки, как у яблока.
Улыбаясь в свои раздутые от пуар щеки, на которые опускалась синяя невесомая вуаль маски, она протянула фрукт обратно Палачу.

- Ах, не говорят? - Чуть нахмурился и повысил голос Эрик. Не слышали в этой глуши про Эрика Веселое Копье, ты смотри! - Что ж, ну, про ярла Хельги Двенадцать Пуль ты слышал наверняка, раз ты старший сын Арнвира. Может, и про Бьорна Кнутсена слышал, это его большой друг. Если не ты, то твой отец его знает. Так вот, он нас и послал.
Помолчал немного, пристальным многозначительным взглядом одарив каждого из Арнвирсонов. Продолжил:
- Первым делом Бьорн хотел передать привет Арнвиру. Говорит, мол, погостит немного в этих краях. Рад будет встрече, ага.
К многозначительному взгляду добавилось еще более многозначительное шевеление бровями. Правда, вряд ли различимое в такой темени.
- Ну а во вторых, - Вдруг резче заговорил: - Мы ищем Торвальда. Который Бьярнисон. И пропал он ровнехонько там, откуда вы вот эту красоту утащили.
Головой дернул дерзко в сторону волокуш. Тут же, не менее внезапно, тон сбавил, продолжил куда мягче:
- На добычу вашу нам плевать, про нее нам ничего не говорили. А вот человека попросили найти, человек - не железа кусок. Расскажете, что поможет нам его отыскать - и разойдемся без обид.
Еще один проникновенный взгляд, уже на одного только Ульфа. Недолгий. Резко, без переходов, Эрик выпрямляет спину, топорщит бороду и цедит сквозь зубы:
- Или, если его кровь на твоих руках и ты считаешь себя мужчиной, признайся сразу!

Рагнар, Саймон

Меся ногами снежную целину и негромко переговариваясь, Рагнар с Саймоном пустились в обход комплекса руин. Судя по полузаметенной цепочке следов, кто-то предпринимал этот маневр до них. Но когда? Вопрос.
Впрочем, ничего примечательного люди Хельги не обнаружили - разве что старую дорогу Ушедших, что некогда вела к этому месту со стороны, аккурат противоположной той, с которой вышли на гравгаммаль они сами. То есть из глубины острова. Снег на ее поверхности был не потревожен, что, впрочем, и не удивительно. Прийти с того направления едва ли кто-нибудь мог - человеку там делать нечего, а для цвергов гравгаммаль располагался слишком близко к побережью.

Тогда мужчины направились вглубь руин, высоко держа над головами факел и лампу. Снегопад прекратился, видимость слегка улучшилась. Отзвуки скрипа снега под подошвами и людских голосов теперь далеко разносились в чистом, морозном воздухе, который и сам, казалось, едва слышно звенел - мелодично и тонко.
Здесь все выглядело так, как и должно было выглядеть. Холмы из битого кирпича и бетона, что некогда были зданиями, высящиеся тут и там погребальными курганами. Пустыри между ними - где то захламленные, где-то поросшие пробившимся через вскрывшуюся "дорожную смолу" кустарником.
Разумеется, старатели расчистили дорогу к местам своих работ, так что ломиться напрямик нужды, к счастью, не было - во всяком случае, пока.
Некоторые завалы оказались словно "погрызены" - в их склоны были сделаны врезки шириной шага по четыре. Стандартная тактика в таких ситуациях: проверить объект, пощупать его нутро. Более перспективные - разрабатывать сразу, менее - оставлять на закуску, а то и вовсе бросать.

Некоторое время побродив среди руин, Саймон с Рагнаром, наконец, обнаружили разработку, которую, по всей видимости, Торвальд со своими трэлями вёл ныне. Снежный покров здесь оказался изрядно утоптан, что не смог скрыть сегодняшний снегопад. Под небольшим, собранным на скорую руку навесиком, были аккуратно сложены инструменты - кирки, ломы, пара каких-то ящичков, ручная лебёдка. Неподалеку, под растянутым тентом, лежали и трофеи, уже отсортированные - металл, черный и цветной, проводка, целый кирпич, какая-то мелочевка...
Людей вот только не было. И свежих следов - тоже.
Рагнар и Саймон подошли поближе, осмотрелись. Ничего, и никого.
Как под землю провалились....

Тут-то Рагнар и заметил что-то примечательное в самом разрезе, который был сделан в склоне холма. В снежном покрове там темнела небольшая, ровная щель, как будто он трещину дал.
Воин подошел поближе, присел на корточки, факел поднёс. Так и есть. Щель эта образовалась между землёй и уложенным на неё прямоугольным щитом размерами приблизительно три на пять шагов, очертания которого едва просматривались под нападавшим сверху сугробом. Но почему тогда не замело щель?
Рагнар поднёс к ней руку, и почувствовал, как оттуда ощутимо тянет более теплым, чем на улице, воздухом. Неужели Торвальду посчастливилось наткнуться на уцелевший подвал?
Это случалось, не сказать, чтобы редко, но не так уж и часто. И найти подвал считалось удачей - там с хорошей вероятностью можно было обнаружить что-нибудь ценное.
Быть может, Торвальд и трэли там?

Рагнар поднес к щели ухо, прислушался. Тихо. Только вода где-то капает.
Принюхался. Пахло спертым воздухом, пылью и металлической окалиной.
Заглянуть в щель попытался. Кажется, там была лестница, ведущая вниз…


Эрик, Рагнвальд.

И воины устремились по следу, как волки, идущие «верхним чутьем» - хищные, быстрые. Двигались скорым, но экономным шагом, иногда ненадолго переходя на лёгкую трусцу. Охотничий азарт, свойственный всем мужчинам, а мужчинам островов – в особенности, будоражил кровь. След, конечно, начинал простывать, но при свете мощного фанаря держаться на нем не составляло большого труда. Теперь надо было просто двигаться быстрее тех, кто его оставил.
Спустя минут двадцать снег перестал, что, понятно, облегчило воинам путь. След становился всё свежее и четче. Воодушевленные, хирдманы наддали.

И вот, наконец, взобравшись в седловину меж двух холмов, переваливающую в неширокий распадок, они увидели, кого же все-таки преследуют. На дне распадка мелькали блики холодного электрического освещения. Эрик подумал было притушить свой фонарь, но его луч, судя по всему, тоже заметили. Снизу раздался невнятный окрик, и по склону холма скользнул широкий конус света, поднимаясь до их с Рагнвальдом позиции, вырывая из объятий темноты и освещая обоих.
Таиться не было смысла, и Эрик тоже направил фонарь в распадок.
Их было пятеро. Один сидел верхом на невысокой мохноногой лошадке, которая тянула за собой волокушу с каким-то грузом, которая, видимо, и оставила за собой столь приметный след. Именно всадник держал в руках фонарь.
Еще четверо шли пешком. Кажется, вооруженные – во всяком случае, двое точно несли закинутые за спину щиты.
Незнакомцы не паниковали, и не суетились. Даже за оружие не хватались, хотя и разошлись пошире, разворачиваясь во фронт перед незваными гостями.
Они разглядывали Эрика и Рагнвальда. Эрик и Рагнвальд разглядывали их…

Картина примерно такая (со скидкой на темноту, конечно). Вы – откуда съемка, они – в низине:

Волк долго сидел в самом тёмном углу дешёвой таверны, рассеянно выводя пальцем по написанному на столе бранному слову их трёх букв. Помимо воли его мысли возвращались к мрачному предсказанию эльфа в храме любви и хотя мужчина ограждал себя стеной неверия, с лёгкостью возводя это в разряд "чуши" и называя остроухого "балаганным шутом", избавиться от этого насовсем он не мог. Во всяком случае, не так - не сидя в углу в полном одиночестве.

Цепкий взгляд Волка обежал таверну и остановился на мужчине лет тридцати игравшем в карты с парой орков, эльфом и гоблином. Этот тип был профессиональным каталой - уж очень ловко он мошенничал. Чтобы раскусить его, Волку понадобилось несколько минут пристального наблюдения и в какой-то момент он заметил уголок карты торчащей из рукава. Один за другим его оппоненты вставали, ругаясь на чём свет стоит или побледнев и садились другие.

Волк похрустел шейными позвонками, повёл плечами и удовлетворённо откинулся на спинку стула. Кажется, он нашёл себе интересное занятие на вечер...

***
- Пошла вон. - Мужчина грубо убрал руки девицы, скользившие по его обнажённой груди и, встав, подошёл к окну. Бросив один-единственный взгляд через плечо, чтобы убедиться, что шлюха не унесла ничего из горки его вещей, Волк прислонил лицо к прохладному стеклу, глядя на улицу. Не просто так, разумеется - на лбу красовалась огромная лиловая шишка. А ещё кулаки были разбиты в кровь. А ещё правый уголок губы был рассечён. А ещё побаливала правая же коленка. А ещё было много царапин на плечах. А ещё он разбросал по залу шесть человек - каталу, четверых его дружков и попавшему под горячую руку здоровенного орка и был весьма доволен собой. Захватил девку как трофей, сгрёб в охапку несколько чудом не разбившихся бутылок с горяченьким и ворвался в один из номеров. Выставил из него испуганного торгаша, бросил девку на кровать и...
***

- Сыграем? - Почти ласково сбросил Волк садясь напротив каталы и высыпав на стол все свои монеты. Во второй руке он сжимал (кажется) четвёртую бутылку с благородной бренной, почти допитую и с силой брякнул ей по деревянной столешнице, отчего монеты издали протестующий "дзинь". Катала улыбнулся на менее ласково и коротко кивнул.
- На вылет. - Уточнил Волк, обводя взглядом остальных игроков и дождавшись кивков молодого орка (который ещё не представлял насколько это неудачный для него вечер), человека (одного из дружков каталы), эльфа и дамочки разбойничьего вида.

Дамочка покинула стол первой. Эльф проигрался вторым. На прощанье, он окатил игровой стол ненавистным взглядом и в нескольких словах столь красочно описал своё везение, что мог бы дать фору любому грузчику любого порта мира. А началось всё, когда Волк и орк совместными усилиями вытурили из игры последнего оппонента кроме каталы.
- Ты сжульничал. - Спокойно сказал Волк, только-только прикончивший пятую бутылку и сильно сжал руку каталы, лежавшую на монетах. Глаза последнего опасно сузились, однако тут выдавил из себя любезную улыбку:
- Херр воин изволит шутить? Я понимаю, что вы много выпили. Извольте меня отпустить и мы забудем ваши резкие слова.
- Угу. - Просто ответил Волк, притянул каталу к себе за руку и что есть силы впечатал его рожу в столешницу. Затем, оставив того лежать лицом вниз вытащил его его рукавов несколько тузов и червовую девятку - главный козырь в игре.
Вытянувшись во весь свой немалый рост, мужчина не менее спокойно стал прятать монеты в свой карман, при этом "изволив", как выразился катала, пошатнуть от выпитого.
- Эй! Здесь есть и мои. - Лучше бы глупый-глупый молодой-зелёный орк этого не говорил и не вставал, потому как с силой мысли отлетел на несколько метров и врезался в стену.
Потирая ушибленный кулак, Волк повернулся к наступавшим на него типам и окинул их мутноватым взглядом. Потеха начинается.

***
- Опыт предков подсказывает мне, что эту таверну лучше покинуть, пока тут ещё не пришли в себя. - Волк отстранился от стекла и стал неспешно одеваться. После чего спустился вниз, схватил из-за стойки бара бутылку жестом указав на всё ещё не пришедших в себя шулеров, мол, вот кто заплатит, довольным взглядом окинул бардак который самолично же и устроил и потянулся к выходу. Забрал своё оружие на выходе, зачем-то пожал плечами и вышел на улицу. Проветриться, значит. Спать-то совсем не хотелось. Да и праздник же в разгаре!!!

-И вот, значит, мы обдираем деревню. Гуси, бараны, девки – сами знаете. Волоку я, так скажем, за космы эдакую пышку-селянку. Ноги в навозе, зато на полной оснастке - от парусов до кормы! - Бьорн отпустил поводья, и характерными жестами наглядно продемонстрировал, в каких именно местах и насколько богато природа одарила запомнившуюся ему девушку с материка, - Одной рукой, в общем, держу ее за волосню, а другой отбиваюсь от родни. Настырные попались, клянусь бородой Одина! Так и лезли. Ну, зарубил я какую-то старую каргу – вроде отвязались…
И тут на двор залетает дозорный – борода клоками, глаза размером с твой умбон. Говорит – идут!

Рассказчик сделал паузу, чтобы промочить горло, и продолжил:

-Там город неподалеку был. Видать, упустили кого-то мы, когда налетели – утёк, и туда. Или дымы увидели со стен. В общем, гарнизон они подняли. Ну, я за ярлом, дозорный – хирд по дворам собирать. Вышли им навстречу. А там… Этих чуть не впятеро против нас, и КАЖДЫЙ с ружьём, Тюр мне свидетель! Тут другой вождь бы уже бросил всё – и к кораблям. Но не таков наш Хельги. Хельги люб богам, и удача его велика! Он сказал – поглядим.
Сошлись мы, в общем, шагов на сто. Мы – в руинах старых, они – в перелеске. Хирдманы, кто с винтовками, постреливать давай. А те по нам рваным залпом. Тут, конечно, полежать пришлось – густо причесали, как баба волосы частым гребнем. Кого-то и валькирии прибрали. Я голову поднимаю – а их лесок весь дымом затянут, будто йотун инеем пёрнул! Видно там – как ночью без глаз. Целей нет, мы не стреляем – патрон бережем. Так и они не стреляют. Секунд через десять только растащило немного, - Четырехтактный как бы невзначай тряхнул рукой. На левом запястье между браслетов красовался массивный золотой хронометр, - А все равно - мутно. Но наших асы когда лепили - глазами не обделили. А иные, вроде меня, и вовсе зоркие, как Хеймдаль, клянусь волосатой задницей турса! Дали по ним огня. А они – по нам. Еще секунд через десять только. И снова все в дыму…

Бьорн замолк, и, хитро улыбаясь, обвел взглядом своих молодых спутников:

-Поняли? – воскликнул он, - Эти недотепы с большой земли притащили с собой однозарядники на чернушке! Без патрона, такие, как у цвергов. Вот умора! Шли бы уж с луками – все толку больше! Словом, винтовки мы убрали - и за топоры. Дали им еще залп сделать, и пока всё под дымом – на них. Ха-ха! Побережники мамку позвать не успели, а мы их уже резали. Хельги сразу с обеих рук от бедра – пах-пах-пах! А я…


***


За приятной беседой - и путь короче. Солнце еще не перевалило за полдень, а путники уже свернули с прибрежного тракта на боковой съезд, и поскакали по более узкой и скромной дороге, подле которой и располагался Ильстедхем.
Некоторое время спустя показалось и само имение, уютно расположившееся в приятной глазу долине между высоких холмов, увенчанных мерно вращающими лопастями ветряками. Широкий двор, вмещавший, по всему видно, немало построек, опоясывали внушительные стены из тёсанных бревен; обломков тех самых придорожных столбов, некогда служивших Ушедшим подставками под электрические фонари; поржавевших остовов каких-то древних машин и другого подручного материала. Над крышами поднимались дымки, вьющиеся вокруг стройной мачты радиовышки.
Подле усадьбы оказалось довольно места для пашни и выпаса. Понятно, полевые работы уже давным-давно завершились, но трэли в мешковатой некрашеной одежке еще пасли на склонах холмов баранов и коз, легко выкапывающих из под неглубокого снега пожухлую и мерзлую, но все еще питательную траву.
Гостей заметили – маленькая, будто игрушечная фигурка на сторожевой вышке приветственно замахала руками. Так что когда всадники приблизились к массивным, обваренным листовым железом воротам, те гостеприимно распахнулись, и Бьорна с его храбрыми товарищами встречали улыбками и пивом.
На дворе перед большим длинным домом было многолюдно и пёстро от ярких праздничных нарядов.

Бьорн соскочил с лошади, которая, избавившись от эдакой ноши, явно вздохнула с облегчением, и сгреб в охапку своего родича, громогласно гогоча и восклицая. Ну а затем дело дошло и до знакомств.
Хардманы были представлены Бьярни, который под стать своему имени, явился несколько более молодой и скромной в габаритах копией Бьорна; его жене Астрид; трем сыновьям и двум дочерям (Ингрид оказалась и верно чудо как хороша, а пиво, что она, лукаво улыбаясь, подала воинам, было превосходным); семейству старшего сына; пятерым соседями-бондами, так же приглашенным в гости; их семействам…
В общем, представление несколько затянулось, но никто и глазом не моргнул – столь важный и почтенный ритуал следовало исполнять не торопясь.

Зато потом пришло время для веселья и забав.

Гостям показали, где можно сложить вещи и снять доспехи, подали умыться и перекусить с дороги. А дальше – что душе угодно. Отменная баня. Молодецкие потехи и игрища – борьба, перетягивание каната, метание копий и камней на дальность и точность, стрельба из лука, катание с гор. Игры, требующие концентрации, ясности ума, удачи, и серебряного звона в карманах – кости, шакк*, камушки и, конечно, всеми любимые загадки. Само собой, пиво, мёд, свартван и вино в достатке. Ну, а кому требовалось сбросить напряжение – всегда можно было присмотреть какую-нибудь тир помоложе, да и утащить в укромный уголок…
Словом, развлекались гости в доме Бьярни Кнутсена кто во что горазд.
Разве что трэлю Саймону было далеко не так весело. Ведь ему пришлось сперва расседлать и обиходить господских лошадей, а потом по поручению Четырехтактного перейти под управление некоего Дрыги – старшего раба в имении Ильстедхем, человека грубого и ограниченного. Который тут же припахал беднягу к черному неквалифицированному труду вопреки всем намекам на то, что таскать Саймоном воду и дрова – суть то же самое, что забивать Мьольниром гвозди. Словом, до вечера с лекаря семь потов сошло.

Ну а к сумеркам гости богатой усадьбы сели пировать.


***


В широком, но низком зале дома Бьярни было и светло, и чрезвычайно тепло. Электрические лампы давали более чем достаточно яркого, мягкого света. Тепло же обеспечивал охлаждающий контур парового электрогенератора, который проходил аккурат под настилом пола.
Такое небрежное, выставленное напоказ бравирование технологиями нетрудно было объяснить – ведь за столом на почетном месте сидел человек в характерном коричневом одеянии Железноруких. Этот молодой послушник ордена служил у Бьярни техником на постоянном контракте, что, вне всякого сомнения, в очередной раз подчеркивало богатство радушного хозяина. Бесспорно, это был один из самых состоятельных и уважаемых бондов в округе.
Столы ломились от обилия мяса и сыра, овощей и хлеба, напитков, и всего, что только может душа пожелать. Гул голосов пирующих не заглушал звуков музыки, доносившихся из чуть охрипших динамиков музыкальной машины, что стояла на почетном месте в углу – гости еще не набрали тот градус, когда каждый слышит преимущественно себя самого, и очень этим доволен. Лишь произносимые то и дело здравицы разрешались единодушными одобрительными возгласами. Действительно, даже самый взыскательный и непочтительный гость не нашел бы, в чем можно было бы упрекнуть сегодня гостеприимцев.

Ну а сам Бьярни сидел во главе стола, и негромко беседовал о чем-то со старшим братом. Их лица, казалось бы, были безмятежны. Но внимательный наблюдатель, хорошо знавший Четырехтактного Бьорна, мог заметить складки в углах его губ, заставлявшие усы воина топорщиться, и морщину, перечеркнувшую высокий лоб – явные признаки недовольства кормчего. Наконец, он оглядел трапезный зал, нашел глазами своих молодых товарищей из Хельгиного хирда, и сделал ясеням битвы знак приблизиться. Что хирдманы, разумеется, послушно и исполнили.

-Расскажи им то, что сказал мне, брат. – велел Бьорн родичу, когда мужи расселись по лавкам, а их рога оказались наполнены пивом.

И Бьярни поведал им, что он (а в особенности его жена Астрид), волнуется за своего среднего сына Торвальда. Дело в том, что он задержался на гравгаммале**, недавно заложенном семейством Бьярни.
Пару месяцев назад Торвальд, охотясь в окрестностях, наткнулся на подозрительные холмы, которые при ближайшем рассмотрении оказались одичавшими и заросшими руинами группы построек Ушедших. Юноша взял трэлей, инструменты и взрывчатку, и начал разрабатывать эти руины, которые по заверению послушника Джерарда (того самого контрактника-Железнорукого) были ничем иным, как останками древнего факториума. Что, разумеется, сулило очень и очень приятные финансовые перспективы. Никому не надо было объяснять, как высоко ценятся подобные находки. Ведь там, под битым кирпичом и бетоном, вполне могут сохраниться если не машины, то их детали, которые всегда найдут своего покупателя. И, надо сказать, раскопки уже начали давать довольно сочные плоды…
В общем, Торвальд стал сутками пропадать на гравгаммале, работая не покладая рук. В общем-то, его отсутствием родителей было не удивить. Но сегодня он знал, что Ильстедхем принимает гостей. Торвальд должен был объявиться ещё в полуденное время, но его до сих пор нет.
Казалось бы – эка невидаль? Послать за увлекшимся парнем трэля, чтобы поторопил, и вся недолга. Но, как оказалось, есть одна загвоздка.
Арнвир и Арнвирсоны.
Арнвир был соседом Бьярни. И соседом не самым приятным. Бывший викинг, не наживший большого богатства и славы – с не слишком удачливыми хёвдингами ходил дельфиньими тропами, - но все же скопивший на старость кое-какое состояние, он прикупил себе земли, и поселился в этих краях лет двадцать назад. Женился, состряпал целый хирд сыновей, здоровенных, наглых и глупых, и стал настоящей занозой в филейных частях соседей-бондов. Грубияны, наглецы, задиры – никто в округе не любил это семейство.
Так вот – стоило Арнвиру пронюхать про удачу Бьярни, как он принялся наезжать и к гравгаммалю, и сюда, в Ильстедхем, предъявляя претензии на землю, где случилась приятная находка. Справедливости ради стоит сказать, что эти претензии были не то, чтобы совсем пустыми. Земля была пограничной, и тут еще стоял вопрос, кто прав, а кто нет. Разумеется, обе стороны считали правыми именно себя. Ну а решить такой вопрос можно было только на тинге.
Но Арнвирсоны не хотели ждать тинга. Им надо было всё, и немедленно. Тем более кто даст гарантию, что до тинга Бьярнисоны не утащат с гравгаммаля все самое ценное до того, как произойдет высокое собрание? В общем, сыновья Арнвира зачастили в гости к Торвальду, досаждая ему плохо завуалированными угрозами.
Побаивался Бьярни. Парни молодые, кровь горячая – как бы до драки не дошло. Или еще хуже – крови…

-Значит так, воины. Прогулялись бы вы до гравгаммаля, мало-ли… - сказал Бьорн, когда его брат закончил рассказ, - Ну и пусть даже Торвальд жив-здоров - все равно к Арнвиру сходите. Поговорите. Объясните, что не тем он людям грозится. Ясно? И моего трэля с собой прихватите – может вам пригодиться.

Выходить в промозглый вечер из теплого дома, когда желудок отягощен съеденным и выпитым – кому такое пожелаешь? А никуда не денешься. Старший сказал – делай. Да и как гостеприимному хозяину в просьбе откажешь?
Надо было собираться…

Эрик ехать рядом с Бьорном не стеснялся. Эрик Веселое Копье не стеснялся никого и ничего, а потому пони своего пинками и руганью (не складывалось у него со зверьми) заставлял ехать по правую руку от старого кормчего, ноздря в ноздрю.
Четырехтактный Бьорн был одним из немногих людей, которых Эрик глубоко уважал. Может, потому, что себя в седых летах видел точно таким же. Впрочем, до седых лет Веселое Копье доживать не собирался. О чем сейчас залихватски кормчему рассказывал, то так, то эдак историю о своей будущей смерти поворачивая.
- Умру, - Говорит. - С копьем в руках!
И молчит секунд пять, блестящим взором сверля прозрачную зимнюю даль.
- Но на бабе.
Взрывается хохотом Бьорн, лишь на пару мгновений обгоняя в этом деле самого говоруна-хирдмана. Не станет обычный островитянин шутить так со смертью - рядом ходит, еще услышит. Но то Эрик, локин сын, ему и не такое с рук сходит. Вот и смеется Четырехтактный.
Отсмеявшись, свою историю начинает. А как закончит, так подоспеет Эрик с новой байкой. Бывалый Бьорн, есть ему, что порассказать. Но молодой хирдман не отстает - хоть опытом в подметки собеседнику не годится, так воображением берет. Про змеев морских заливает; про цвергов, что у берегов ходят и даже по воде за кораблями гонятся; про людей каких-то металлических.
Смеется Бьорн, за живот хватается аж с такого. Смеется и Эрик.
Так и едут, весело. Уже с дороги к празднику настроением готовятся.

Миралисса и Герион

- Да конечно, что вы! - воскликнул Мориэст. - Это была шутка - какая кровь? Ха!
Быстро заглядывая в каждую комнату, коих в Ланте на первом этаже было немало, он вел за собой трех эльфов и незатейливо болтал:
- Сегодня не должно быть крови - это совершенно... Фи, зеленый! Не пойдет!.. Это совершенно другой праздник. Не беспокойтесь. Этой ночью будет весело!.. Буэ, желтый. Зачем они вообще сделали желтую комнату?!.. Будет просто весело и все! Мы вообще давно хотели уже закатить пир у мельтийцев, а то как-то наши дела нам приелись и... Синяя! Это она!
Красивым, но слегка вычурным жестом, он пригласил гостей внутрь небольшой темной комнаты, освещенной лишь парой ламп с синим стеклом, что горели на черных витых чугунных подставках. Люд здесь ничего и не увидел бы, кроме двух тусклых шарообразных светильников.
По полу, покрытому темно-синим ковром, были разбросаны черные хлопковые подушки разных размеров, на чем и заканчивалась вся мебель. Для большего уединения (и мрака) вход в комнату демон закрыл плотной шторой.
- Вот это я называю уют! - заявил он, глядя на потолок. Как бесы видели в темноте эльфам было неизвестно, но сами они там могли разглядеть только абсолютное ничего.
Синие отсветы неестественно ровного пламени, идущие с пола, делали лицо черта воистину жутким. Но, может быть, при том красивым.
- Линди, сходишь за бренной и чарками? Только не бери медные! Ненавижу медные.
- А если я снова попаду на глаза Мельнанет? Мне нельзя... - вяло откликнулся Орэлинд, уже успевший усестся в дальнем от входа углу, положив лютню на колени.
- Да ничего она с тобой не сделает!
- Ты бы это потише говорил...
- Да прекрати! Давай. Только большую бутыль принеси, нас все-таки четверо. Ты же не хочешь обидеть гостей?
- Да сходи ты лучше... Ты вон, стоишь, а я сижу. Мне подниматься тяжело... Я устал...
- Линди! Неужели тебя нельзя попро... Аргх! И правда, проще самому! - вскинув руки, разозленный Мориэст выскочил из комнаты, махнув шторой, и громкими шагами направился по коридору.
- Сколько криков... - пожал плечами Орэлинд и провел руками по запевшим струнам.
Нахмурившись, он принялся меланхолично и молча настраивать свой инструмент, вызывая у Гериона неприятные воспоминания о запахе пыли и праха...


Альтарина

- А! Я тебя отведу, сама не найдешь, - ответила Гвилвилет с улыбкой и поманила Тару рукой. - Пойдем-пойдем.
Библиотека оказалась на втором этаже, куда вела витая, но довольно-таки пологая лестница. Здесь уже было совсем не так темно, как внизу - из множества высоких окон внутрь проникал вечерний свет, наполняя коридоры и комнаты золотом.
Второй уровень мельтийки украшали уже не с таким вниманием - скорее, они здесь оставили все то, что им понравилось, но на первый этаж ставить не хотелось. Диваны и комоды, оленьи чучела, рога, картины, какие-то кресла разных мастей, гобелены и ковры. Страшно было представить, что творилось в комнатах, если даже в коридоре практически не оставалось свободных стен...
- Это все Мельнанет. У нее страсть к красивой утвари, - объяснила эльфийка. - Хотя...
Она обернулась, несколько смущенная.
- Не только у нее. Но у меня стольких денег нет это все покупать!
Вскоре они нашли нужную дверь, и так уже распахнутую настежь. За ней оказалась... не такая уж и просторная комнатка, где с обеих сторон стояли всего два стеллажа для книг.
Стеллаж слева был ими заполнен наполовину, а правый же был пуст - все его содержимое валялось на полу в виде двух куч. Между ними одиноко и печально сидела низенькая эльфийка в зеленом платье и уныло разглядывала очередную книгу. В отличие от прочих мельтиек она была слегка пухловата. Но это ее только красило.
Как раз, когда подошли Тара и Гвил, она с тяжелым вздохом захлопнула книгу и добавила к одной из куч. К меньшей.
- Элечка, это Альтарина, наша сегодняшняя гостья! Она поможет тебе разобрать это все.
- Здорово! Привет, - улыбнулась та очаровательнейшей, но при этом скромной улыбкой.
- Мори и Линди уже пришли, ты представляешь? Мельнанет там когти рвет, да посуду мечет!
- Ух...
- Да вообще кошмар! Вечно они над ней издеваются! И как она терпит?..
Элечка пожала плечами, не понимая, как Мельнанет терпит, но продолжила дружелюбно улыбаться.
- Как ты видишь, Эленвэ - самая спокойная из нас. Потому мы ее и посадили за книги, я б тут уже взвыла и сожгла все!
Та согласно закивала с тоской глядя на рукописные горы. Видимо, ей тоже уже хотелось их сжечь. К слову, как успела заметить Тара, практически все книги были переплетены кожей и не имели каких-либо названий на обложках. Да и, судя по всему, действительно были рукописными, а не печатными. Зоркий взгляд книголюба уже насчитал около пятиста штук...
- В общем, удачи вам! Ах да, Мать разрешила Альтарине прочесть все, что она захочет - ей что-то было нужно. Но, умоляю! Постарайтесь сначала найти пьесу, она нам понадобится... прямо срочно!
- Ух... - согласилась Эленвэ и проводила взглядом Гвилвилет.
Затем ее взор устремился на Тару. У мельтийки были голубые глаза и светлые волосы. И миловидные щечки, становившиеся еще симпатичнее от ее улыбки. Она поджала губы, указывая руками на книги, мол: "Вот это вот все нам с тобой, да", и сказала:
- Нам нужна пьеса, которая называется... "Эве-Люн", Синяя Птица. А, ну ты, наверное, знаешь эльфийский.
Затем лицо Элечки стало совсем грустным, глаза пробежались по переплетам, будто это были горы немытой посуды, и добавила:
- Но проблема в том, что она входит в сборник пьес. А в какой - Мельнанет не помнит. И чья она - тоже не помнит... Я не уверена, что это вообще то название пьесы, так что еще придется проверить содержание... Вот.


Ольфрик

Феанор тоже ушел, сославшись на то, что нужно принести еще бренны из погреба, да заодно защитить ее от Мориэста. А потому Ольфрик остался один на целую кухню и поленницу дров. Однако, к счастью, приглядывать за этим всем было несложно.
Оленя пора было скоро снимать, да и суп, судя по всему, уже "доходил", но пока еще ничего не нужно было делать...
А потому в образовавшейся тишине (тишина - это когда мельтийцы молчат и становится слышно птиц, жаровню и шипение мяса на ней) Ольфрик без труда различил ее шаги.
Она аккуратно приоткрыла калитку и закрыла ее за собой. Бесшумно, по-эльфийски обошла стену Ланта и показалась из-за угла легкой тенью...
Рога. Два больших бычьих рога, торчащих прямо из головы. На какое-то мгновение, Ольфрик подумал, что ему просто показалось, но демоница (а кто еще ходит на двух ногах, но носит рога?) подошла к нему ближе, внимательно разглядывая люда из-под огромной причудливой челки.
У существа были светлая короткая стрижка на мужской манер, наползавшая на добрую половину лица. Заостренные уши и серая кожа - как у темных эльфов. Помимо челки лицо закрывала еще и темно-красная маска, а тело облегал дорогой элегантный костюм из какой-то плотной ткани того же, что и маска, цвета.
На ногах - высокие черные сапоги, на руках - черные кожаные перчатки, воротник - оторочен мехом. И все бы ничего в этой странной одежде, жарковатой для Гвитта, да вот только отделана она была золотом. Золотыми были и сережки в ушах...
Видимо, демонам золотая лихорадка была не страшна.
- Добрый вечер, - тихо произнесла незнакомка и продолжила все так же внимательно разглядывать Ольфрика, чуть скосив голову. Благодаря этому челка немного сползла, открыв правый глаз. - Я тебя здесь раньше не видела...
Губы ее (а следопыт только рот и видел из всего лица) не выражали абсолютно ничего. Ни дружелюбия, ни неприятия. Ольфрик почувствовал, как сгустился воздух. Душный, недвижный. Такой обычно бывал перед грозой, будто какой-то жаркой и пыльной подушкой осевшей на город. И ни единого ветерка - листья, до того хоть иногда шуршавшие, застыли, будто на картине какой. Птицы же умолкли. Мир замер. Только олень продолжал шипеть, истекая раскаленным жиром.

Альтарина заслушалась речью эльфа. Так горячо, так ярко он повествовал о той, кому служит! Он желал - в этом не было сомнений, - желал раскрыть истинную суть Мельты перед стремящимися познать ее. Он готов был поделиться этим… нет, не знанием. Чувством. Ощущением, жаром, что грел его изнутри…
Ученица мага внутренне соглашалась с каждым его словом - сложно было бы рассказать лучше о богине Страсти.
Феанор был прав.
Не только Мьелит… Любого бога - Тара была уверена в этом - нужно ощутить. Почувствовать, каков он. Понять, что является ценнейшим для него самого и, значит, для его последователей. Даже о Виссенде мало прочесть в пертиссимианских трактатах...
Феанор был прав.
И сейчас, глядя, как он искренне стремится донести до людей сокровенную суть, облечь в слова квинтэссенцию служения Мельте, Тара поймала себя на мысли, что растворяется в эльфийских эмоциях...
Феанор был прав. Даже больше, чем прав. Она почти признала это вслух…
Тара, завороженно наблюдая, как эльф широким жестом обводит ломящийся от угощений стол, невольно шагнула ближе, вновь поднося к губам чарку…

И вдруг одернула себя. Она пришла сюда не за этим.
Вряд ли, просто выпив бренны, удастся узнать, правда ли Мьелит под именем Тира была известна людям задолго до прихода эльфов, и кто противоположен ей в пантеоне. Вряд ли достанет ощутить тот самый внутренний жар… Знание о богине придется добывать иначе.

Так вовремя вернувшаяся Гвилвилет возвратила надежду, что оно все же будет найдено.
Пусть и вначале придется найти эту неизвестную пьесу.
Если праздник начнется на закате… С поисками стоит поспешить. Альтарина вежливо улыбнулась эльфу:
- Благодарю Вас, хир Феанор. Вы весьма доходчиво донесли свою мысль. Вашему совету я… последую на пиру.
Примостив почти нетронутую чарку на краю стола, Тара обернулась к эльфийке:
- Хэрин Гвилвилет, я готова помочь хэрин Эленвэ. Как мне попасть в библиотеку?

Миралисса и Герион

Сиреневые глаза, обрамленные кровавыми венцами после недавних слез, удивленно смотрели на Миралиссу. Туманная поволока окутывала их, будто бы эльф до сих пор пребывал в Том Мире, среди грез и колдовства, там, где он увидел судьбу Волка. И только тщедушная его оболочка, исполненная горести и сожаления пребывала здесь.
- Лишь вестник... - прошептал менестрель в ответ.
- Ой, да не прибедняйся! - воскликнул Мориэст, в момент оказавшись рядом с "лишь вестником". - Линди известен далеко за пределами Среднеполья! Его предсказанья - великолепны! И как метки!
Бес лихим движением обхватил по-дружески шею Орэлинда, неловко смахнув с него с шляпу. Однако менестрель и виду не подал, вовремя ее поймав и оставив в руках. Он лишь мягко и скромно улыбался.
- Чего только стоит его предвещанье четвертого чада для королевы Каранхилла - Илинлот. Линди пообещал ей долгожданного сына! И кто это был?
- Сын, - еле слышно молвил Орэлинд, еще сильнее засмущавшись.
Мориэст многозначительно воздел когтистый перст, мол: "Вот это он дал!"
- Только он погиб на третий год... - все с той же отрешенной улыбкой продолжил менестрель.
- Это да, обидно, - мгновенно переменившийся в лице черт печально посмотрел куда-то в сторону, будто бы знал этого ребенка лично.
- Ох, вот стоит вам прийти, как начинается! - вздохнула Мельнанет, закатив глаза. - Один помер в три года, другой - через три года помрет! Будто похороны пришли играть!
- Смерть и смертные неразлучны... - на лице Орэлинда, окончательно покрывшемся загаздкой, легкой тенью плавала еще более таинственная улыбка.
- О, Любящая, дай мне сил пережить это! - Мельнанет воздела ладони и взор к небу. Вернее, к потолку.
- Ты где, Мать? - раздался из глубин Ланта голос Гвилвилет. - У меня невероятно срочный вопрос!
- Мьелит не бывает равнодушна, - искренне обрадовалась хозяйка Храма столь скорой реакции богини, но перед тем, как уйти, обратилась к Миралиссе с Герионом: - Рада познакомиться, хэру. Мы встретимся на пиру. А до тех пор, думаю, два этих оборванца составят вам общество в одной из комнат.
Приятно улыбнувшись, она со всем придворным изяществом, поспешила прочь от гостей.

- Фу, - Мориэст поморщился, будто надкусил гнилого яблока. - Чем от тебя пахнет, Линди? Опять сельдью?
Столь неожиданно почуяв вроде бы приятные ароматы менестреля, смешивавшиеся с чарующими запахами Ланта, демон отпустил Орэлинда и отступил от него на шаг.
- А ты уверен, что остальные не будут против? - мимо колодца поинтересовался Вестник.
Черт, опасно махнув рогами, повернулся к новоявленным участникам праздника, и придирчиво их рассмотрел.
- Мы всегда можем благородных хэру принести в жертву, - бес дружелюбно улыбался, но в полутьме коридора его глаза казались пугающе черными.
- Завершится ли их судьба этой ночью?..
- Лишь Неспящая-Во-Снах знает, - кивнул своим мыслям демон.
- Но не всем она ведает...
- Шутка! - воскликнул Мориэст и весело расхохотался. Чуть ли не с хрипом. Легким смехом его поддержал и менестрель. - Простите нас, умоляю! Такая уж сегодня ночь - особенная. Настроение под стать. Конечно, мы вас не тронем, уж поверьте незнакомцам. Давайте отыщем комнату потемнее, благородные хэру? Мельтийские подготовки легко могут затянуться, но, думаю, пара хороших историй от меня, да тройка песен от Линди сумеют вас развлечь достойным образом!

Альтарина и Ольфрик

Феанор внимательно слушал рассуждения Тары, чему-то согласно кивая, а на что-то вдумчиво щуря взор. Вторую чарку, будто следуя совету Ольфрика, он лишь слегка пригубил, а по щекам его уже растекался праздничный румянец.
Дождавшись конца размышлений колдуньи, эльф по-доброму и с некоторым сожалением улыбнулся:
- Хэрин, я не знаю древнелюдского, и что "теория", что "деисс... энс..." мне не известны. Наверное, это огромный изъян Дома Любящей, но таков уж наш норов. Мы не живем знаниями, как живут пертиссимианцы, мы живем иначе...
Он посмотрел куда-то в глубь рощи, свободной рукой будто бы пытаясь нащупать мысль.
- Как бы тебе объяснить-то... Нет, можно попробовать спросить Мать Дома - она прибыла из Валамара, знакома с Мьелит, много знает. Но...
Он нахмурился.
- И ты прав, мужик. Может, "густое вино" и стоит пить по-маленьку - так приятнее вкус, я согласен, но...
Рука все никак не могла нащупать эту мысль. Слова не выставлялись в линию - может, от того, что эльфу орочий не был родным языком.
- Мьелит нельзя... нельзя записать в книжку, понимаете? Она не в словах жива, она живет... в бренне. Да, в бренне! - Феанор поднял свою медную чарку для наглядности. - И не только, конечно! Но если вы хотите понять что-то про Мьелит, вам не нужно читать книги, отнюдь. Пха! Какие слова могут запечатлеть Красоту таковой, какая она есть?
Эльф покачал головой - нет, никакие слова не могут.
- Вот, вот, где Любящая, - Феанор указал на стол с угощеньями, на жаровню с оленем, на котел с устричным супом, на рощу, из которой доносилось пение птиц. - Вот там она. А не в книгах.
Эльф оглядел всю эту благоухающую, звучащую красоту вокруг, а, признаться, несмотря на скромность этой поляны, она была... хороша. И невероятно уютна, будто сад за собственным домом. В деревьях начинала прятаться вечерняя мгла, на некоторых ветвях зоркий взгляд охотника выхватывал маленьких птах - синицу или соловья. А под огромными ветвистыми кронами стояли столы, один из которых уже наполовину загромоздила пища.
Вкусная, свежая пища, над которой орудовала пара жадных ос.
Лицо эльфа наполнилось искренним... светом. Он будто бы только сейчас ощутил все это и искренне ему улыбнулся.
- Вот, что такое жизнь, - Феанор вернул внимание к чарке, принюхался к ней, пригубил с довольной улыбкой. - Разве я могу тебе сказать словами, что это за бренна? А ведь это всего лишь "густая" брага, у меня ее несколько бочек! А что такое тогда Мьелит? Если гелертер хочет изучить мою богиню, то это делается совсем иначе.
Эльф быстро подошел к Таре, встав сбоку и протянув свою чарку, чтобы что-то показать.
- Смотри, первую чарку мы обычно пьем залпом. Ужасно, да? - он посмотрел на Ольфрика, кивая. - Ужасно. Но помимо вкуса во рту, у бренны есть вкус и внутри. И с маленьких глоточков она этот вкус тебе не даст. Первая чарка - она как фанфары перед турниром! Громкая, сильная, ясная! Прожигает там все внутри! А затем, - эльф страстным движением прошелся по своему животу, - греет. И нутру становится хорошо. А во рту, друг, - он глянул на Ольфрика, - твой вкус. Да, не весь, но бренны-то много! И вот вторую чарку надо пить, как ты - глоточками.
Феанор отпил, демонстрируя свою методику.
- И от этого вкуса разгораются уста, и запах дурманит ноздри... но внутри-то уже тепло! И сколь бы бренна терпкой ни была, сколь бы ни жестка была она на языке, ты уже тепла, Альтарина, тебе уже хорошо. Огонь внутри тебя, огонь - на лице, да хоть на ушах! Но ты уже танцуешь и поешь. И все уже идет своим чередом...
Эльф многозначительно посмотрел на гостей.
- Можно пить бренну как вкусное вино. А можно пить как снадобье Мьелит. Если вы хотите ее понять, то первую чарку - залпом. И закусить! Закусить - обязательно. Выбирайте, что хотите, со стола! Я угощаю, хаха! Давайте, раз уж вы в гостях, то не обижайте меня - я вас споить не спою, уж кто-кто, а Феанор в этом мастер. Нам нужно познать Мьелит.
- Вы уже пьете бренну? И почему я не удивлена? - во дворе появилась Гвилвилет. - Так, налей-ка и мне тогда. Я, может быть, тоже хочу познать Мьелит!
Задорная эльфийка подскочила к столу, наблюдая за тем, как наполняется четвертая чарка.
- Я с хорошими новостями - Мельнанет не против. Она там в бешенстве, Линди с Мори уже пришли!
- Уже?! Они же к закату обещали!
- Да ты им верь побольше!
- И то правда, хоть бы раз вовремя...
- Библиотекой можешь воспользоваться, когда захочешь, - продолжила мельтийка. - Но лучше это сделать сейчас - заодно помочь Эленвэ с поиском пьесы, а то ж ведь эти подлецы уже тут, а мы ее и вовсе не нашли!
Она подняла чарку, оглядела всех и сказала:
- Феанор прав. Первую лучше залпом.
- За всех сегодняшних гостей!

Волк

Запах. Наверное, это был именно запах - он пропал. Не сразу, но когда воин прошел дюжину рут прочь от Храма, ароматы этих эльфийских курений, наконец, развеялись. И вернулся запах улицы: деревьев, что росли здесь на каждом углу, лошадиного пота, травы, винограда, чьей-то курительной трубки, жареной баранины, цветов, навоза и еще множества других... естественных для города событий.
А не этих благовоний, искусственно накуренных в Ланте.
Чувства все еще обуревали Волком, пока он топал вон из эльфийских районов на северо-запад, к родной Трактирной Площади. Там человеку будет легко найти должную "всеяшную" таверну, где привечали бы любого. В таких заведениях в основном бывали именно люди, да орки, а гномы с эльфами шарились по своим. Правда, не все везде и всегда. По-всякому бывало, конечно.
Но главное - прочь от Ланта.
И чем дальше Волк от него уходил, тем меньше становилось... чего-то. Что-то пропадало, ускользало, и нельзя было сказать, что что-то действительно дурное. Он брел по улицам, обгоняя слегка пошатывающихся прохожих. И не удивительно - Последень, день, завершающий седмицу. В него многим укорачивали работу, чтобы смертные могли хоть отдохнуть и погулять.
Солнце медленно падало в закат, заливая багрянцем узкие улочки, сверкая золотом на сухой черепице домов. В прочих же местах ложились густые вечерние тени. День завершался, и сейчас либо в таверну на пол ночи, либо в свой постоялый двор - спать.
А вот и торговый квартал. Хозяева запирали свои лавки, последние покупатели спешили с добром или деньгами домой, минуя шатающихся работяг с какой-нибудь гномьей шахты, что уже никуда не торопились... Они вдыхали пыльный воздух, не такой жаркий, как в полдень, остывший, теплый. И зря не торопились - Волк знал, после заката даже ему не стоило много шататься по мостовым в Акерплатце...
Он шел дальше. Эльфийских деревьев уже почти не оставалось, все заполонили узкие многоэтажные всеяшные домики - бес разберет, кто их построил, и кто в них жил.
И совсем что-то пропало. Что-то ушло, что-то потерялось, какое-то чувство, но Волку было не до того - с верхнего этажа из окна ливанули грязной воды из медного таза. Сноровка воина не подвела: он легко увернулся от столь неожиданной атаки. Только подошвы сапог намочило.
- От придурок! Под са-ыми окнами йдет... - пробормотал пьяница, что лениво брел навстречу. И зачем пробормотал? Не видел, что ли, мощный стан, да кольчугу?
Волк бы его сшиб одним ударом. Это был человек в мятой льняной бежево-коричневой тунике, с рыжей короткой бородой и двумя глубокими залысинами, уходившими со лба к затылку.
Пьяный и вонючий. Пасло не только дешевой орочьей бренной...
- Так ведь и помереть можно, - добавил он, устремляя свой мутный взор отнюдь не на Волка, а куда-то... куда-то вникуда. Затем он икнул, подтверждая свои слова, и оперся плечом о каменную стену лавки портного.

- Что ты с ним делаешь? - Волк сжал пудовые кулаки и со злостью взглянул на статую. Впрочем, долго гневаться он не смог. Только не здесь и не сейчас. Ещё один барьер, который он так тщательно выстраивал, только что пропал. Слой за слоем сползали с него кожи перед статуей богини. Вот, обрушилась та стена, что зовётся скептицизмом и Волк по новому взглянул на статую Мьёлит. Незаметно исчезло равнодушие, с которым Волк заставлял смотреть себя на женщин - воин даже почувствовал как напрягается достоинство при одном лишь взгляде (страшно подумать) на кусок камня, изображавший прекраснейшую из прекраснейших. Бац - и нет больше затаённой злобы на себя и весь мир вокруг. Шлёп - и Волк высоко вскидывает подбородок а губы тщетно пытаются скривиться в неуверенной улыбке - Боги, как же давно он не улыбался. Ещё удар сердца - и лицо кривится от боли. От боли потери и предательства не смягчённых временем. Кажется, вот-вот появится первая в жизни слеза, которая скатится по щеке и обязательно, наверняка! заденет самый краешек разошедшихся в улыбке губ.

- Ложь. Всё ложь. - Несколько невпопад ответил Волк и, вздрогнув, отошёл на шаг назад. Расслабил руки и с недоумением взглянул на глубокие впадины на коже - кое-где даже появилась кровь от ногтей. А затем с пристальным вниманием оглядел девушку и коротко наклонил голову в знак приветствия. Выслушал её предельно внимательно, едва сдержался от того, чтобы не отпрянуть от её прикосновения и медленно покачал головой.

- Он не враг этому месту. Он не враг тебе. Он не враг ей. - Мужчина не глядя указал на статую и опустил взгляд.

Занятно. Этот шрам от удара молотом - ведь он, Волк, знал, что останется след но так даже ни разу не взглянул на ушибленные рёбра. А этот узкий длинный след на предплечье - след от поединка в Хёненвальде. Колотая рана на животе - удар клинка Штайнбрехера на празднике Болотных Огоньков. А эта ссадина... А эта отметина...

Наверное, Волк выглядел донельзя глупо, рассматривая себя словно увидел впервые. Наконец, он сконфуженно взглянул на девушку и слегка пожал плечами, как бы оправдываясь за предыдущее действо. Затем, повинуясь импульсу, предчувствую, тому самому которое позволило связать воедино услышанные слухи в тавернах и в городе и предложить спутникам остаться, он резко шагнул вперёд, к статуе и прикрыв ладонью знак Ворона на плече спросил, впервые почти за пол десятка лет не сказав о себе в третьем лице:
- Ты ведь знаешь, чего я от тебя хочу и что могу предложить?

Потрясенно глядя на мертвого короля, Тара медленно привыкала к мысли, что Инквизиция… вынесла оправдательный приговор.
Она еще не поверила. Не успела поверить. В то, что Великий Инквизитор отпустил ее с миром. В то, что под жестким от засохшей крови бинтом больше нет раны. В то, что спутники не оставили ее, когда этого решения требовал здравый смысл.

Альтарина кивнула, безмолвно благодаря Гангберта Храброго за исцеление... и за подаренный клинок. Последний она приняла лишь чтобы не оскорбить короля отказом, и с трудом подавив желание отбросить меч словно ядовитую змею.
Вздрогнув, она встретилась взглядом с эфесом. Да-да, именно так! Ей казалось, что меч наблюдает за нею с подозрительным прищуром Хютера. Что это? Игра воображения? Хорошо, если так.

Руки под тяжестью оружия начали подрагивать. Что ж… Напутствие Великого Инквизитора ясно намекало, что оставаться дольше здесь не стоит.
Продолжая удерживать меч в вытянутой руке подальше от себя, Тара направилась к двери. Раздумывая о загадке, ключ к которой милостью богини был теперь известен ей.
Однако Таре стоило определиться, открывать ли ответ королю Гангберту. Может, он и так его знает? А может, нет. А может, рассвирепеет от одного намека. Или будет благодарен. Или передумает...
Нет, головоломка не зря была дана ей Истой. Даже к хютерингу ее богиня проявляет участие.

Не сделав и трех шагов, Альтарина обернулась.
- Чтобы исполнить данную богам клятву, ты должен уничтожить всю нежить окрест себя. Всю, король.

Неимоверных усилий стоило Альтарине остаться на месте, не отступить перед мертвецом ни на шаг. Она лишь чуть отклонилась назад, стараясь не показать, насколько напугана. И наконец тихо выдохнула, когда король обернулся к Гериону.
Что у хютерингов получается действительно хорошо - так это обличать. Однако Тара не спешила верить ни единому слову Великого Инквизитора. Ей уже не раз доводилось сталкиваться с кособокой хютеранской правдой...
Как и с хютеранской категоричностью. Однако смиряться с решением инквизиции она не собиралась. Даже его можно изменить.

В речь Миралиссы Альтарина перестала вслушиваться после фразы об искренности клятвы.
Чтобы клятва была честна, слова должны быть не только искренни, но еще и правдивы. Хорошо, что эльфийка так уверена в своей правоте, однако решать все равно Хютеру.
Впрочем, если на Миралиссу и падет проклятие бога Солнца, то явно не из-за Тары. Кем-кем, а уж друзьями их назвать точно нельзя.

Странно, что эльфы вообще еще здесь. Сам Гангберт Пятый, можно сказать, благословил их дальнейший путь. Чего же они ждут? Шли бы... 
Да и людям здесь делать больше нечего, надо смотреть правде в глаза.
Тара бросила быстрый взгляд на герра Ольфрика. Когда же его успели задеть?..
Она опустила руку в сумку в поисках бинта для охотника... Однако пальцы наткнулись на острый угол чего-то холодного. 

И Альтарина отчетливо осознала... сдаваться рано. Если кто-то и может помочь ей - то лишь она сама. Выход есть. Есть! Истэбенель не дала бы ложной надежды. Все, что требуется - догадаться.

Миралисса продолжала говорить. Что-то про ошибки... Горячо, запальчиво... Сомнительно, чтобы эмоции помогли убедить хютеринга.
И все же, какой бы бессмысленной ни казалась Таре речь эльфийки, она предоставила драгоценные мгновения для раздумий.

Еще никогда Тара не выискивала ответ столь рьяно. Еще никогда от решения загадки не зависела ее жизнь.
Фрагменты головоломки были готовы с оглушительным щелчком сложиться в осмысленную картину... если бы Альтарина располагала ими всеми.
Не хватало ключевого фрагмента. Ключевого... А без него загадку можно было решить полудюжиной разных способов! Тара металась меж ними, не зная, какой предпочесть.

Заговорил герр Ольфрик. Его голос звучал на краю сознания - Альтарина лишь, криво усмехнувшись, отметила, что была права, не поверив Великому Инквизитору. Однако позволить себе поразмышлять об этом чуть дольше она не могла.

- Иста, хильф мир... - отчаянным шепотом Тара просила богиню о вразумлении. - Гиб мир ферштанд ум дас ретзель цу лёзен. Ви канн ихь им хельфен?
Она выхватила из сумки синий пузырек странной пирамидальной формы. И, не раздумывая больше, одним глотком осушила содержимое. А затем, сжав в руке астролябию, обернулась к Гангберту Храброму.
- Неведомое дороже познанного. Неузнанное важнее известного. Ничто и никогда не делается для того, что уже было найдено. В силах Истэбенель подарить тебе свободу, король.

Остановку гуара, каджит принял исключительно на свой счет. Довольный тем, что сумел проявить себя, кот завихватски подкрутил усики, и молвил:
- И чтоб вы делали, без своего прекрасного Джа'Луура?..
Вопрос был риторическим, и каджит поспешил убедить в этом саксхидку. Однако, для начала, стоило спуститься с телеги. Вцепившись в дерево когтями, кот завис на время, пытаясь свободной ногой нащупать землю. Лапка тронула воздух один раз, другой... Мимо. Каджит попробовал чуть опуститься, и в этом ему помогла сама повозка, резко накренившаяся от веса круглого кота в сторону.
Ноги нашли землю...
Победа!
Отпустив край телеги, Джа позволил той ухнуться на место, а сам отряхнулся. Не от грязи, скорее для того, чтобы шерсть поправить. Чуть запыхавшись подошел ближе к красавице, и приложил ей к губам свою пухлую волосатую сардельку (на всякий случай уточним, что этой метафорой, мы описали палец):
- Чшшш... Не надо. Ничего не говори... - кошачий голос мягко вибрировал, обретая неземную глубину, - Каджит все знает.
Короткая пауза, чтобы все осознать, томная улыбка... И вот уже кот идет к остальной компании, бодро вышагивая. Победы на личном фронте приподняли его самооценку, приготовив к шальным подвигам. Сейчас, он был прекрасен. Непобедим.
Олицетворение великолепия.
Кто, как не он должен был узнать, что произошло с Зимой?..
Все девушки смотрят, и Джа предвкушает их восторги. Он смело идет во тьму, он готов ко всему!..

На грешную землю его вернул грохот. Громкий, странный резкий!
- Пфпффффп!!! Фффффп! - зашипев с испугу, и распушив хвост, Джа подскочил, на высоту не доступную его пухлой туше, развернулся, теряя шерсть по пути, и, продолжая несвязно фырчать, бросился обратно к повозке, и тут поразив многих невозможной для его габаритов скоростью.
- Пффф! Пффф! - панический фыр повис в заглохшем от тишины воздухе, смешавшись с царапаньем когтей по дереву - результат неудачных попыток кота забраться в треклятую повозку.

Всю дорогу, от самой таверны, Шави пребывала в прекрасном расположении духа. Да, гуар с самого начала демонстрировал своенравный характер и глубину самодостаточной личности всеми доступными способами, но аргонианку это ничуть не беспокоило, по крайней мере, пока, по её подсчетам, они успевали добраться до места даже с остановками Ягуара. Правда, после задержки эдак шестнадцатой, во время которой эксплуатируемое животное захотело, видимо, полюбоваться лунами да звездами, Дар-Ма всё же предложила "сварить отвару Ягуарушке, с вынужденной заменой ингредиентов, конечно, но должно все равно сработать". Предложено это было исключительно из жалости к гуару: быстрее дойдет - быстрее освободится от тяжести пушистого каджита, пьяного Гаэнора и прочих путешественных прелестей. Да и жаль было девушке смотреть как после каждой остановки знакомят бедного Ягуара с увесистыми орочьими пинками. Однако предложение саксхилки не было встречено с должной теплотой (кажется, даже звучала фраза "уж лучше пусть тормозит, чем совсем без гуара идти", но да не суть важно).
В целом же, для Шави в дороге было два наиглавнейших удовольствия - природа и замечательные песнопения Кейты. Если во время сильного ветра Шави еще как-то старательно укутывалась в холщовую ткань рубашки, то во время дождей, коих за время пути было удивительно много, аргонианка и вовсе чуть ли не бегала вокруг повозки, расставив руки пошире и призывая своих союзников насладиться этим "без преувеличения, чудом природы". Но, судя по всему, не все были готовы насладиться - в особенности спящий в повозке Джа'Луур, чей пугающий хвост свисал с края его нового спального места, намок и выглядел уже далеко не так презентабельно (но всё еще довольно опасно).
К Кейте же саксхилка и вовсе прикипела душой, проникаясь каждой историей всё больше и больше, а иногда еще и дополняя их своими альтернативными финалами. Благодаря этой рыжей имперке, внутри аргонианки за время путешествия зародилось такой силы лиричное настроение, что как-то подавить его не представлялось возможным, пожалуй, еще в ближайшие пару дней.
Во время единственного за всё время пути завтракообедоужина, саксхилка добрых полдня с упоением благодарила всех на свете: Гаэнора за меткость, а убитую им крысу, видимо, за то, что та вообще родилась на свет. Крысе, конечно, уже было все равно, а вот охотнику возможно даже приятно. По крайней мере, Дар-Ма показалось что это было так.

И вот теперь они наконец здесь, на той самой заветной тропинке. Шави ощутила легкий ветерок и первым делом "нырнула" в грибную рощу, на пути заявляя:

- Туда, туда, Кейта.. Ох, как же здес-сь прекрасно. Пос-смотри на эти звезды. На эти луны. Неужто вы не ис-спытываете трепетного восторга, глядя на могущес-ство ночной природы? Оно так непоколебимо, невероятно.. нас-сладитесь же, друзья мои..

Затем, то и дело бормоча себе что-то неразборчивое под нос, она упорно старалась найти что-то среди грибов в этой непроглядной темноте.
Возможно, поиски и увенчались бы успехом, кто знает, однако Кейта озвучила столь прекрасную историю об этих грибах, а гуар столь сильно не разделил аргонианского восторга по поводу этого места, что Шави вынуждена была поскорей выпрыгнуть из рощи, в то время как Ягуар предпочел не останавливаться надолго и повез свою поистине тяжелую ношу вдаль по дороге в Балмору.
Постояв несколько секунд, с искренним удивлением наблюдая за уезжающей повозкой, аргонианка быстро переглянулась со стоящими около тропинки друзьями и бросилась ей вслед. Это, пожалуй, был один из немногих случаев, когда Шави так быстро приняла решение, да еще и сразу его реализовала.
Благо догнать Ягуара не составило особого труда и, поравнявшись с ним, сложив руки за спину, Дар-Ма могла начать беседу, многозначительно прокашлявшись. Впрочем, вместо беседы (вероятно, всему виной стало то самое лиричное настроение, которое взрастила в саксхилке девушка-бард), аргонианка помолчала с полминуты, раздумывая о чем-то, а затем принялась, видимо на ходу, сочинять стишок, произнося его с таким надрывом, будто это ода самой природе. А в какой-то момент в мягком голосе Шави даже могла послышаться некая простенькая мелодия:

- Лети, лети, наш ягуар,
к Силт страйдерам, в Балмору.
Лишь жесткий орочий удар
постигнет тебя скоро.

Ты вроде бы не так уж стар..
Коль повезешь нас в город,
там долго будешь перегар
вдыхать от Гаэнора.

И это, ох, нехорошо
гуарскому здоровью.
А мы радеем всей душой
за ваше поголовье.

Как повезешь нас по тропе
до данмерской гробницы,
Забудешь вскорь что Джа сопел
на нашей "колеснице".

Забудешь злобной птицы крик
и прочие невзгоды.
Давай же, экий бунтовщик,
успеем до восхода?

И будешь славно отдыхать
под сенью цвета меди.
Тем раньше будем уезжать,
чем ранее приедем.

Когда творческий прилив кончился, а стихоплетение не принесло своих плодов и никак не повлияло на ход событий (а точнее на ход гуара), девушка оббежала Ягуара и, принявшись идти у него перед носом и рефлекторно продолжая напевать что-то меж словами, выставила руки вперед в попытке успокоить полюбившееся животное.
- Пос-стой.. Там нет никаких опас-сностей, ну что же ты.. Пос-смотри, как тут хорошо - тишина, ветерок. О, так и знала, что отварчиков нужно было с-сварить.

Даже по аргонианским (самым оптимистичным, стало быть, в мире) подсчетам, бравая компания могла и не успеть, если Ягуар заартачится надолго, но использовать проверенный способ в виде орсимерского ботинка уж очень не хотелось, так что всей душой Дар-Ма жаждала понимания со стороны гуара.

И они чудом успели!
Ночь Дня Фестиваля Воинов выдалась холодной, но ясной - с неба, практически полная, светила основная Луна. А вторая, Кровавая Луна, старательно ей помогала своим алым сиянием, добавлявшим драматизма. Кроме них, за нашими героями с небосвода внимательно следили все звезды, что там могли сейчас быть, включая Созвездие Атронаха.
И это было плохо - каждый вор знал, что в безоблачную, да еще и полнолунную ночь, ни в чей дом лезть не стоит. Потому что все видно и ты как на ладони для любого стражника. А уж о том, что не стоит лезть в данмерскую родовую гробницу, и говорить не приходилось.
Да еще и с таким гуаром! За прошедшие два дня пути эта скотина порядком успела всех достать. Он останавливался, когда хотя бы немного уставал. Он останавливался, когда хотел есть. Он останавливался, когда хотел прилечь поспать (а это гуары могут делать и днем). Он останавливался, когда горка была крутая, но чаще всего он останавливался вообще просто так. Ну вот вздумалось гуару Ягуару здесь постоять - он и стоял.
Обычно, конечно, в таких вопросах данмеры пользовались специальной болючей палкой, потому что вожжами такую шкуру не пробьешь, но палки в телеге не оказалось, а бегать ее покупать времени не было. И потому пришлось приучать Ягуара к тяжелому сапогу Догронака, которому, к счастью, гуар волей-неволей подчинялся... на какое-то время.

Вообще, путешествие выдалось не из легких: то лил холодный дождь, то с севера дули сухие горячие пепельные ветра. Немыслимое сочетание погодных условий могло доканать кого угодно (и в Вварденфеле это было в порядке вещей), но когда к ним прибавлялся еще и голод, становилось совсем худо.
Однако к вечеру первого же дня Гаэнору удалось подстрелить пухлобокую пещерную крысу, которой весь отряд и поужинозавтракообедоужинал. Вернее, ею только поужинали, а в течение следующего дня путешественники попросту голодали. Но кто-то сказал, что в таком случае крыса была и ужином, и завтраком, и обедом... и снова ужином.
Кроме всего прочего, большинству пришлось идти пешком. Потому что бравый Гаэнор, подстрелив крысу, торжественно и героически тут же напился, и спал в телеге до следующего вечера. А каджит в принципе не собирался с этой повозки слезать, ратуя на ушибленные колени-лодыжки-хвост...
Конечно, хороший гуар утянул бы и не только кота с босмером, но гуар Ягуар не был хорошим. Он был лучшим. Потому даже многострадальному каджиту приходилось иногда идти на своих троих, особенно в горку.

К счастью, не все было так плохо. Кейта, рыжая болтливая имперка, оказалась бардом и нередко скрашивала дорогу веселыми песенками, да недурной игрой на лютне. А порой и вовсе просто интересными историями о том или о сем. К ней также присоединялся Гаэнор, честно рассказывая неправдоподобные эпизоды из своей насыщенной жизни, пока, конечно не наклюкался. Да и каджит с аргонианкой, как оказалось, были не прочь поболтать.
Орк дюже материл лучшего гуара на свете, а Зима после сказанного в таверне не произнес практически ни слова. Что, может быть, было хорошо, а не плохо.
Кроме всего прочего, полнолуние оказалось на руку ночным путешественникам, поскольку затянись небо тучами, они б ни увидели ни зги. А пока что зоркий каджит справлялся с этой задачей, уверенно поводя гуаром (ну, тому, по правде говоря, на этой горной тропе сворачивать было некуда), чем, конечно же, полностью оправдывал свое единственное сидячее место.
Единственным оно было потому, что Ягуар, неведомым образом поняв, что босмер частично протрезвел и может шататься сам, отказался тащить телегу, пока тот не слезет. Как же при этом Джа уговаривал его на свою не совсем тщетущную персону, одним Даэдра было известно. Ну и нашим путешественникам, наблюдавшим это зрелище, конечно.

Однако время поджимало. Камень необходимо было забрать ночью, то есть до первых лучей солнца, а закатилось оно уже давным давно. Дорога же в темноте, да еще и в горах не обещала ничего хорошего. Можно было и кагути встретить.
Хотя, благодаря вчерашней погоде, местное зверье попряталось по своим норам и пока что не спешило выходить...
И тут неожиданно гуар встал.
Ну как неожиданно. Вернее сказать, традиционно. И Догронак уже было по привычке отвел ногу на шаг назад, чтобы уговорить животное идти, но Шави его остановила. Как оказалось, это было то самое место.
Слева в небольшую грибную рощицу уходила кривая, практически заросшая сорной травой тропка. И, если верить аргонианке, именно она вела к родовой гробнице Ллеран...

Наступила тишина. Не скрипела больше несмазанная телега. Не матерился орк на гуара. Не выл гуар от гнета орсимерского народа. Не храпел верный сын Валленвуда. Даже листва не шумела на ветру. У грибов нет листвы.
Но птицы смолкли, да и ветер перестал завывать. И стало так тихо, что все услышали дыхание друг друга. Вернее, все услышали пыхтенье сидевшего каджита, которое могло и птиц заглушить.
Они были здесь одни. В холодной мрачной тиши, в горах, вдалеке и от Пелагиада, и от Балморы. Но если кто-то здесь был, если кто-то прятался среди грибных деревьев, то он их и слышал, и видел прекрасно. А они его - нет. Под шляпками лежали угольно черные тени. Черные, будто бы кто-то разлил на мир чернила. А по другую сторону от дороги на землю вообще упала огромная тень гор. Еще более черная и непроглядная...
И словно в подтверждение тому, что беда ждет того, кто ступит шаг с освещенной луной дороги, где-то вдалеке закаркал скальный наездник. Нет, конечно, обычно они издают звуки, больше похожие на крик чайки или альбатроса, но конкретно этот наездник каркал. Как зловещий ворон. Простыл, наверное.
А затем Ягуар вдруг пошел дальше, потянув телегу за собой. Не хотел он здесь оставаться, ой как не хотел.

Не нужно было знать орочий, чтобы понять Волка. Тот умер бы, но не сделал бы и шагу назад - это читалось в его взгляде ровно так же, как и желание перебить всех хютерингов, вставших на пути чемпиона.
Рихтер это видел, и знание древнелюдского Волку также не требовалось, чтобы поверить: его и всех остальных ждет пламя костра. Если они не смогут убежать... А воин и не собирался.
- Ди герехтихькайт коммт зофорт ин намен дес Хютерс! - словно сплюнул священник.
Казалось, решимость и отчаянность Волка не вызвали в нем ни капли уважения. Ни, тем более, желания встретиться с ним честном поединке. Не обращал он внимания и на сраженного рихтера, гневно шептавшего ему о том, что следует сделать.
- Ди зонне бёзе золь!.. - вскинул он молот.
- Ди зонне бёзе золь!.. - грянул жуткий хор мертвых глоток, напомнивший, скорее, грохот гвоздей в медной бочке.
И Хютер их услышал. Пышущие яростью пустые глазницы наполнились солнечным светом. Две дюжины пар глаз, устремивших свой яркий, обжигающий взор на Волка.
- ...Фёллихь, - мрачно заключил рихтер, и орден хютеранской инквизиции бросился в атаку.

Ольфрик никак не мог понять, в какой момент Мирри соскочила с его плеча. Дрожащий свет Тариного заклинания не мог заползти в каждый угол, чтобы найти там белку, но зоркий глаз следопыта говорил о том, что здесь ее нет.
Однако, наконец, маленький командир появился, спешно спускаясь по лестнице. Понимая, что сейчас нужно было принимать решение, Мирри спрыгивала по ступеням, с ужасом глядя на угол, за которым мертвецы орали на Волка.
Она посмотрела в глаза Ольфрику, и мордочка ее не выражала ни капли уверенности в чем-либо. Но эта белка, напуганная вусмерть, все же нашла в себе силы заглянуть в залу склепа, встав у ног следопыта...
Оценить опасность. Соориентироваться в боевой обстановке. Выбрать разумное решение, несмотря на мольбы сердца. Сосредоточиться на главной цели и отбросить все лишние мысли.
Принять решение.
Принять решение, она же ведь командир.
Собравшись со всем духом, который у нее был, а в маленьком теле такового уже почти не осталось, Крк-Миррритикити узрела Волка и два десятка мертвецов, исходивших ярким солнечным светом, что бросились на него...
И лишь разинула рот, да расширила глаза.

Волк опустил меч. Он не собирался защищаться. Он не собирался атаковать. Мгновения отделяли его от верной смерти, но то, что он чувствовал внутри себя, было сильнее него...
Жар, настоящее пекло, загорелось в груди. Будто бы он вдохнул горящей бренны. Нет, не выпил, вдохнул. От невыразимой боли Волк хотел бы заорать, но огонь внутри требовал наоборот - втянуть этот холодный затхлый воздух.
Человек вдохнул. Ему было жарко, очень жарко. Но еще жарче ему было от ненависти, захлестнувшей его естество. Мгновения он еще мог ее сдерживать, но затем, набрав полную грудь воздуха, с оглушительным ревом выдохнул алое горячее пламя.
Трещащий от жара поток огня снес хютерингов. Они завопили в бушующем аду, но сухие мертвые тела прогорали, словно щепки. В мгновение ока зал наполнился черным дымом, безумными криками и запахом жженой кости...
Выдохнув все до последнего, Волк мог лишь лицезреть, как гибнут его враги, охваченные пламенем цвета крови, как они падают на колени и рассыпаются на полу в черный пепел.
Однако один из них все же выжил. Рихтер, священник, упал на колено, охваченный огнем, но даже не подумал вскрикнуть. Он все так же смотрел на Волка и шептал что-то на своем ветхом древнелюдском.
Проклятья, не иначе.
Но через несколько мгновений красное пламя потухло, уступив место солнечному свету, забрезжившему из щелей доспеха. Какой огонь был сильнее?..
Рихтер не стал более бросаться грозными увещеваниями. Поднявшись и перехватив молот для атаки, он молча ринулся в бой.

Поздно, слишком поздно Тара осознала свой промах. Предотвратить его последствия она уже не смогла.
Однако теперь нужно было... исправить содеянное? Исправить, верно?
Альтарина прикинула свои возможности. От резерва осталось меньше половины...
Что она может?.. Что?!

Отчаяние завладело сознанием. Тара не привыкла отступать перед трудностями. Но вид грозного Волка, пропустившего сокрушительный удар и теперь беспомощно падающего, - по ее вине! - здорово подкосил ее надежды.
Как же она могла так ошибиться... Так глупо, так жестоко...
А если бы ее сейчас увидел мэтр Эстебар... Он, пожалуй, отрекся бы от такой ученицы. И был бы прав.

Взгляд в сторону Миралиссы подарил новый взрыв мук совести. Вышедшая из-под контроля магия безжалостна... Как и хютеринги, идущие к своей цели.

Можно ли что-то сделать?..
Тара попыталась было отлепиться от стены, и тут же ее повело куда-то в сторону, а в глазах начало темнеть. Она поспешно откинулась назад, стукнувшись затылком о неровную каменную кладку.
Подол рубахи успел пропитаться кровью - Таре не хватало сил зажимать рану.
А тем временем подбирающийся к ней мертвец, хищно скалясь, уже возносил проржавевший полэкс...

Похоже, это действительно... все.
Альтарина устало прикрыла глаза. Ее начало знобить - то ли от холода, то ли от кровопотери...
Будто сквозь пелену она слышала герра Ольфрика, однако следовать его совету казалось ей попросту бессмысленным.
Чувство вины захлестнуло ученицу мага сильнее, чем боль, пульсирующими волнами растекающаяся по животу. Ее оплошность может обойтись слишком дорого...
"Богиня, за что?.." - Тара едва не выкрикнула это вслух.

И, вздрогнув, замерла, внимая гласу, внезапно зазвучавшему в голове.
Не то чтобы раньше такого не случалось... но все же каждый раз эти ответы были для Тары неожиданнее грома в Ругвог.
Покровительница прекрасно услышала ее молитву. Однако она была недовольна. Очень недовольна.
Насколько Тара могла судить, все дело было в банальности ее задумки... Богиня желала чего-то более необычного.
Чего же? И... не ошибется ли Тара и на этот раз? Стоит ли начинать?

Да. Нужно попытаться.
Альтарина невольно остановила плавающий взгляд на Волке, успевшем встать.
Где-то внутри поднялась горячая волна воодушевления. Осталась еще почти половина резерва. Глупо прекращать бороться при таких шансах! И богиня поможет, нужно лишь поднести ей достойную жертву.

Тара, покопавшись в верной сумке, бросила в сторону ближайших хютерингов щепотку мелких семян, похожих на белые маковые зернышки. И, надеясь, что теперь все сделает правильно, вновь воззвала о помощи.
- Бешютцерин, ферласс михь нихьт. Хильф мир... битте.

Ахнув от боли, Тара попыталась перехватить пронзающий ее клинок рукой, однако пальцы лишь скользнули по воздуху. Целых два удара сердца она смотрела в пылающие ненавистью глазницы мертвеца, до сих пор продолжающего служить своему категоричному богу...
Впрочем, Альтарина не сомневалась, что ее взгляд был не менее ненавидящим. И эта ненависть воплотилась в яростно рычащем плоде ее заклинания.
Жаль только, что волк опоздал.

Тара, глянув на расплывающееся по рубахе алое пятно, очень осторожно прикоснулась к животу и тотчас отдернула руку, будто обжегшись.
Это... все? Финал?
В кровь, размазанную по ладони, капнула слезинка. И еще одна.
А время вдруг потекло медленно-медленно...

Ей пять. Или около того. Будущий наставник выцарапывает ее, чумазую и голодную, из-под прилавка на рыночной площади Хофтгора.
Ей все еще пять. Она знакомится с Дертвигом, а затем и с Эллертой, еще не зная, что боги подарили ей двух замечательных друзей.
Ей шесть. С помощью мэтра Эстебара она учится читать. Уже не на орочьем, а на древнелюдском, хихикая над написанием необычных букв.
Ей восемь. Немного смущаясь, она сообщает наставнику, что хотела бы избрать богиню. Маг улыбается. Он знает, кого же она выбрала.
Ей девять. Они с Дертвигом умудряются заблудиться в лесу. Это потом оба каждый раз смеются, вспоминая об этом. А тогда... хорошо, что их выручают местные белки.
Ей десять. Она едва не подрывает лабораторию, напутав с пропорциями в эксперименте с некой солью манганума. Правда, тогда еще никто не знает, что этот раз - не последний.
Ей двенадцать. Мэтр Эстебар берет ее с собой в гости к мэтру Кортениусу в Свартхакк. Тогда она впервые видит Хельнота... И узнает, что механическая магия - это не только скучные расчеты. С тех самых пор на окне в ее комнате стоит механическая роза, распускающаяся, едва на нее попадут первые лучи солнца, и складывающая лепестки на закате.
Ей скоро тринадцать. Вдохновленная воспоминаниями о поездке в Свартхакк, она начинает мастерить крылья... Она возится со столярными инструментами и изучает подходящие заклинания. И вот - она уже на крыше башни, готовая опробовать свое детище... Мэтр Эстебар, случайно увидевший ее там, громогласным приказом заставляет спуститься - по лестнице, а не по воздуху. Отнимает крылья и запирает ее в комнате на седмицу. Кажется, седых волос у него после этого случая прибавилось...
Ей исполняется четырнадцать. Наставник дарит ей символ богини и сообщает, что отныне она считается жрицей.
Ей пятнадцать. Эллерта задается целью научить ее печь пироги. Еще два дня после того в доме витает запах гари...
Ей шестнадцать. Она несколько месяцев изучала алхимические свойства золота. Мэтр Кортениус, восхищенный проделанной работой, оказывает ей невероятную для ученицы честь - предлагает написать главу для выпуска Свартхаккского алхимического альманаха.
Ей восемнадцать. Она начинает учиться работать с посохом - важная веха в обучении любого мага.
Ей...

Что толку вспоминать. Она успела до обидного мало...
Тара подняла голову. Прошло не больше мгновения. Огромный зверь перед ней пока еще сдерживал натиск мертвецов.
Но, кажется, противников она недооценила. Цойбервольф не справится даже с половиной из них. Только задержит. А потом...

Ей было жаль даже не столько собственной жизни... сколько труда мэтра Эстебара, вложившего так много времени и сил в ее обучение. Это очень страшно - не оправдать ожиданий наставника.
Но до чего же бездарная смерть... От рук давным-давно мертвых хютерингов. По вине эльфа!

Альтарина скрипнула зубами. Боги, почему же так больно?..
Дрожащие пальцы, измазанные в крови, потянули было вверх край рубахи... и тут же одернули обратно. Какая разница, как это выглядит? Лучше вообще не знать.
Тара как могла крепко прижала скомканную в кулаке ткань к ране, пытаясь хоть немного унять кровь, и прислонилась спиной к холодной стене.

Она глянула на Миралиссу, которой, похоже, сейчас придется не легче. На Волка, взявшего на себя самого опасного противника. Если Тару хютеринги хотят казнить за святотатство, то остальные пострадают только за то, что вступились за нее...
Нужно помочь им. Хотя бы немного.
Альтарина чувствовала, как вместе с горячими каплями крови сквозь пальцы утекают силы. И все же просто так стоять, ожидая смерти, она не собиралась. Кое-что она может даже сейчас.

Свободной рукой Тара потянулась к сумке. Рихтер очень вовремя решил подсветить ей, облегчая поиски...
Позвенев склянками, она наконец извлекла одну, внимательно изучила ярлычок в ярком свете, дарованном Хютером, и, стиснув зубы, медленно отняла руку от живота, дабы высыпать на ладонь темно-серый порошок. Пепел пепельных перьев флахесфлахландского сокола... должно подойти. Рискованно, но...
Позволив себе на несколько мгновений отвлечься от реальности, Тара горячо воззвала к богине, истово прося покровительницу благословить ее начинание.
- Иста, гнедихе фертайдигерин, зегнен дас майне унтернемен! Вир верден ди Хютерс экельхафте динер мит дайниге хильфе зиген.

Это конец. Теперь уже точно. Осталось совсем чуть-чуть. И все. Без почестей. Без славы. Без песен и слез. В темноте. В беззвестности. В одиночестве.

Превозмогая оцепенение, передвинул вперед тяжелую, будто гранит, руку. Вцепился в холодную землю скрюченными неслушащимися пальцами. Напрягся. Зубы стиснул. И потянул свое лежащее плашмя тело вперед. Медленно. Со скрипом. Со стоном из пересыхающей глотки. Дотащился. Уткнулся лбом в руку эту, до которой дополз с таким невероятным трудом. Задышал глубоко и часто, дух пееводя. Какой смысл? Сколько он еще преодолеет, прежде чем затихнет навечно? Метр? Два? К чему эти мучения? Не лучше ли признать уже, что облажался в последний раз? Сдаться этому яду, что бежит по венам и полностью лишает сил, прижимает к земле неодолимым весом огромной каменной глыбы, забивает суставы вязкой смолой, а мысли - густым маревом серого тумана. Просто бросить все, лечь спокойно, вспомнить что захочется из былого, улыбнуться и умереть...

Но как?
Как, если никогда не сдавался?
Очень трудно, почти невозможно, преодолеть мертвящее дейтвие яда. Но еще труднее преодолеть собственную природу. Изменить себе. Своей упрямой беспощадной сути, которая толкает тебя вперед не смотря ни на что. Ей плевать на преграды, на целесообразность, на твои жалобы и мольбы. Даже если откажут руки и ноги, закроются глаза, оглохнут уши, она будет биться за жизнь и переть вперед, покуда не угаснет в потемках засыпающего сознания последняя маленькая мысль - "Я еще жив".

Он тащил себя вперед, еле ворочая немеющими охладевающими конечностями. В ушах, то что-то шелестело, будто сыпался откуда-то сверху сухой шершавый песок, то ритмично ракатывалось ударами гонга, сперва будто издали, затем все громче, пока не оглушало грохотом до боли на несколько мгновений. И все начиналось заново.
А потом он услышал...

- Ты только глянь на него, - тоном полным восторженного злорадства произнес хрипатый грубый голос, - Это самый доверчивый дурак из всех, что рождались на этом свете. Да он наивнее той эльфийской девственницы!
- Какой еще девственницы? - спросил другой голос, столь же грубый, но более высокий и мерзкий.
- Ну той... Что впустила в дом двоих орков переночевать во время перемирия.
- Хрр-р... тха-кха-ха...

Герион поднял голову. Над ним кто-то стоял. Двое. Проморгавшись в мутном мареве, он словно бы разглядел их. И не поверил своим глазам. Гархат - один из вождей орочьего клана Красного камня. Но как это возможно? Ведь он много лет назад убил его! Второй - тоже знакомый. Урза. Гоблин-разведчик. Командир отряда диких наездников. И тоже покойник, вроде бы. Неужели эти гадкие рожи встречают его на входе в царство мертвых?

- Вот идиот, - продолжал Гархат, издевательски посмеиваясь, - Это ж надо, довериться скавену, обосраться и угодить в плен, а потом, как ни в чем не бывало, снова испытывать судьбу...

Герион в ответ сдавленно застонал. Заскрежетал зубами. Боже, до чего же он беспомощен сейчас!
Массивная зеленокожая морда приблизилась и повисла перед ним, дебело скалясь.

- Ой-ёй-ёй... Ты бедняжка... Какие же они монстры, эти скавены, какие обманщики... - гадко засюсюкал Гархат, - А ты у нас такой бла-ародный, ёпта, такой несчастный... Разве можно так с тобой поступать? Это невежливо, нечестно - нельзя! Фу-фу-фу...

Это был настоящий ад. Он не мог выбраться. Не мог это остановить. Не мог защищаться. Вынужден до конца испить ядовитую горечь поражения и унижения.
"Великий Орднунг, почему ты меня оставил?.."

- Жалкий выродок, ты еще сопротивляешься. Ползешь, - нашептывал ему Урза, - Не оставляешь надежды... А ну-ка, попробуй теперь так!

Выброшенная вперед рука полыхнула адским пламенем боли. Жуткий зазубренный ятаган обрушился на пальцы. Отсек их сразу несколько, оставив на земле, кроме одного, безымянного, что теперь волочился за рукой на привязи из окровавленной кожи.
В глазах потемнело.

Если бы только мог он встать и драться. Тогда б вскочил, легконогой ланью, взметнулся ввысь быстрокрылым ястребом, хлестнул бы точным ударом ноги с разворота. Свалил бы одного врага, тут же напал на другого.
Вот он парирует все атаки, ловко уворачивается от взмахов тяжелых ручищ орка, и наконец, словно ниоткуда вырастает прямо перед зеленокожим, сходу нанося один рассчитанный неотразимый апперкот прямо тому под подбородок. Трещат, ломаясь, шейные позвонки. Гархату уже не до драки.
Ах если бы все случилось именно так...

Кровавый след тянулся за раненым телом. Герион погибал. Старые враги глумились над ним, разили ятаганами, увечили. В конце-концов он не выдержал. Его дух - некая жизненная сила внутри, вобравшая в себя все эльфийское - красоту древних лесов, звонкое журчание ручьев, аромат трав и цветов, волшебство эльфийских песен и стихов - покидал бренное тело. Прежде чем умереть, он испустил долгий дикий вопль. Звезда Гериона Тилуриеля закатилась.

И вдруг очнулся. Замерзший, оголодавший, но живой. Он был один. Враги исчезли, а может их и не было вовсе. Впереди в неверном подрагивающем свете свечки поблескивали эфесы его мечей. Остальные вещи были тут же, аккуратно сложенные.
Доверие. Кирчфхесс не обманул.

Собравшись, Тилуриель всмотрелся в чернильную тьму перед собой. Она ждала. Ждала когда он сам шагнет ей в пасть.
Герион поднял свечу. С серебряным звоном извлек из ножен меч. И двинулся вперед, бесшумно, как привык уже давно.
Свеча почти догорела. Пора возвращаться.

В отблесках светлячков Тара пораженно рассматривала останки, по неясной причине лежащие вне гробов. Что с ними могло случиться? Неужели кому-то пришло в голову тревожить мертвецов?..
Ответ пришел неожиданно. И ничего хорошего он не сулил.

Когда выяснилось, что память у полуистлевших трупов ничуть не пострадала… Альтарина едва не закричала от ужаса, в последний момент зажав себе рот ладонью - вырвался лишь сдавленный писк. Наверное, ей еще никогда в жизни не было так страшно...
Хотелось не только кричать, хотелось исчезнуть, раствориться, не существовать. Лишь бы не слышать, как бесстрастно перебрасываются словами мертвые воины ордена Инквизиции.
Этот страх был за гранью здравого смысла. Нечто глубинное. Первобытное. С чем нельзя совладать. Этот страх порабощал естество, отнимал волю, лишал рассудка, накрывая ослепляющей волной.
Тару била дрожь - тем сильнее, чем больше голосов хрипели обвинения. Не в силах совладать с собой, она безмолвно вопила, вцепившись зубами в ладонь.

В чем-то они были правы - Альтарина действительно поступила не очень хорошо, создав магические источники света в этом... месте. Готтеслестерунг. Святотатство. Не поспоришь. Но разве был у нее выбор?

Какой же ненавистью горели их пустые глазницы… С какой же ненавистью они выкрикивали ее приговор… Похоже, последнего слова ей давать никто не собирался.
Помимо всего прочего, это было еще и обидно. Можно подумать, сами они сейчас двигаются не с помощью магии!
Но разве хютерингам что-то докажешь? Проще убедить эрфольгера выбросить в воду кошель с золотом... А ведь сами хютеринги могут и это. Пытаться договориться с ними бессмысленно... Ну, и что будет дальше? Они не отступят, это противоречит их сущности.
Инквизиция не меняет своих решений.

Пытаясь совладать со смятением, Альтарина принялась молиться. Вплоть до этого момента она не решалась обратиться к богине за помощью, дабы не гневить напоминанием о череде своих проступков, первым из которых стал поход в Гроссенвальд. Но теперь все несколько изменилось - ввиду угрозы жизни. Если кто и мог ей сейчас помочь - то лишь она. Тара, мысленно крича, просила покровительницу о защите от служителей Хютера.
И помощь пришла незамедлительно. Тара ощутила благоволение богини. Значит, та все же не отвернулась от нее... Сковывающий сознание ужас немного схлынул, теперь можно было думать не только о неминуемой гибели…

Интересно, а откуда мертвецам знаком орочий? Несмотря на продолжающую накаляться обстановку, Тара успела удивиться, поняв, что последняя фраза произнесена на языке, возникшем спустя тысячу лет после смерти короля Гангберта. А еще это натолкнуло ее на мысль, что среди спутников могут найтись не понимающие древнелюдского. 
- Если кратко... Они хотят меня сжечь, - пояснила Альтарина слегка срывающимся от страха голосом. - Успокою: про вас не было ни слова.

Кажется, кроме нее, здесь вообще никому ничего не грозит. И вряд ли кто-то захочет это менять.
Тара не питала иллюзий насчет отношения к ней попутчиков. Ясно было, что эльфийка на то и эльфийка, чтоб ее ненавидеть; Волку она успела пару раз нахамить; Мирри, конечно, не оставила бы без помощи... но нельзя ждать многого от маленькой белки. Так что надеяться Тара могла только на герра Ольфрика. Если могла.
Ну а если нет... 
Пусть эти реликты подойдут ближе. Ей есть что противопоставить ржавому металлу.

Альтарина глянула на мерцающих светлячков, жмущихся к потолку. Ну уж нет, они должны выдержать. Четверть часа, не меньше! Она рисковала не зря.
Сколько здесь этих поборников огненного искупления? Что, если ей не хватит сил?.. Она только разозлит их еще больше… Хотя куда уж больше.
Да, может быть, на всех сил не хватит. И что ей теперь, выйти вперед и сдаться?!
Тару вдруг разобрало зло.
- Я, ихь бин айне хексе, шойзаль, - с вызовом ответила она, глядя в глазницы рихтеру. - Ду бист рехт. Ферзухен михь цу немен.
Терять-то все равно уже нечего. 

Возле одного из рисунков, Волк ненадолго задержался. Мужчина, настоящий великан, отбивался огромным топором от десятка врагов. Волк на мгновение прикрыл глаза и представил себе как это всё было - битва отползла дальше, оставив после себя небольшой островок, где этот воин и может быть ещё несколько бойцов оказались окружены. Конечно же хютеринги, эти лицемерные ублюдки, предложили капитуляцию и были посланы далеко и прямо. И вот, разменяв четыре жизни товарищей на двадцать шесть вражеских душ, этот мужчина, израненный и истекающий кровью, остался один. Отчего-то Волк сжал меч в руке и тихо заурчал - наверное, эта картина ему что-то живо напомнила. Постояв немного, мужчина смачно харкнул прямо на барельеф и вызывающе огляделся по сторонам, будто представляя, что битва продолжится здесь и сейчас. Однако никто не спешил появляться и обнажать оружие. Хмыкнув, Волк быстро нагнал отряд и вернулся на своё место во главе.

- Он думает, что ждать нечего. - С этими словами мужчина сделал шаг вперёд и - ЦОК - с характерным звоном опустил лезвие меча прямо на камень перед собой, отколов маленький кусочек.

- Здесь и сейчас! - Раздался громкий голос Волка, заботливо подхваченный эхо. Расправив плечи, мужчина неспешно поворачивал голову из стороны в сторону, вглядываясь во тьму. Вызов брошен и если здесь есть эти ублюдки, последователи Хютера, то они не преминут отозваться. А если их здесь нет... Что ж, враг из плоти и крови всяко лучше запаха дурных предчувствий (дурного запаха предчувствий), витающих в воздухе.

Кирчфхесс кивнул. Он обошел Гериона с головы - так, чтобы тот не смог его пнуть. Чтобы крыс был в безопасности.
Он нагнулся к эльфу, спокойно глядя тому в глаза, но опытный разведчик по его позе понимал, насколько тот был напряжен. Сосредоточен. Сконцентрирован.
Острое изогнутое лезвие потянулось к лицу Гериона. Медленно, словно крыс сомневался. Пленник даже разглядел в тусклом свете факела чуть зеленоватую пленку яда на нем. До его узких ноздрей донесся легкий аромат - что-то терпкое, неприятное.
Одно движение - и нож легко перережет ему горло. Герион слишком хорошо знал, как это делается, чтобы равнодушно к этому отнестись...
А затем Кирчфхесс сделал неглубокий надрез на его скуле. И сразу отпрянул, убирая нож. Он назвал имя, как и обещал, после чего добавил, отвернувшись:
- Я оставлю твои вещи в коридоре. Ты сможешь доползти и разрезать ножом путы.
Забрав весь свой скарб, на прощание он бросил лишь "Не идите туда..." и ушел, так и не посмотрев Гериону в глаза.


Спустя пару минут бесплодных поисков кнопок, рычажков, потайных дверок и хоть чего-то неочевидного на фасаде склепа, Тара все-таки произнесла заклинание, махнув руками и пустила четыре огонька внутрь склепа.
Те даже слегка опешили, не решаясь залетать. Словно зашептались меж собой, через силу проникая в это мрачное место. Их свет, казавшийся таким ярким снаружи, внутри казался туслклым и... испуганным. Они жались друг к другу, робко заглядывая за угол.
Как будто пытаясь сказать остальным: "Нашли кого посылать первыми - самых маленьких!"
Однако они оказали неоценимую услугу для путников. При их свете была быстро обнаружена ступенька, слегка вдавленная относительно других, и более грязная. То есть если с остальных те немногие, кто здесь бывал, все-таки немного стирали пыль, то на этой уже давно рос бесстрашный лишайник.
Это знание дало возможность каждому перешагнуть через данную ступеньку и пойти дальше, внимательно оглядывая лестницу - почему-то казалось, что следующая ловушка не заставит себя долго ждать...


Герион полз по полу. Он уже разрезал веревки осколком керамики и мог бы легко добежать до собственного скарба, если бы не яд. Эльф чувствовал, как тот холодным, зыбким проклятием растекается по его жилам, лишая сил. Сейчас он мог только ползти...
Становилось сложнее дышать. В глазах начинало плыть, ровно как и затуманился разум. Герион уже толком не помнил, куда полз и зачем... Но его толкало вперед непередаваемое ощущение, что это была не сонная отрава. И это он сейчас умирал.
До вещей оставалось всего-то три шага! Он уже почти... почти дополз. Он не понимал, зачем ему эти вещи - ведь там не было противоядия. Он просто полз. Боролся. Он...


Это место пахло древностью. Воздух здесь словно бы застревал, сгущаясь так же, как и мрак. Глубже, еще глубже...
Мертвый холод. Как в погребе. Только еще холоднее. И уже не казалось, что на дворе лето, ведь здесь царила вечная осень. Увядающая, погибающая. Или, вернее, давно уже мертвая.
В склепе было очень темно. Несмелые светлячки, продолжая пытаться спрятаться друг за другом, еле освещали узкий коридор, по которому спускались Спасители Человечества. На стенах резцы древних каменотесов оставили нескончаемый барельефный рисунок. Сражения, в основном это были сражения. Суровые - рыцари в доспехах против нечисти, мрази и нелюди. Великие испытания и множество трупов. Хютеринги были слишком просты, чтобы придумывать сказки. Они изображали то, что творилось на самом деле: жестокую и мрачную войну.
Не было в этом ничего веселого. Лишь смерть и немыслимая воля к победе. И хмурое солнце, взирающее на своих благословенных воинов. Глубже, еще глубже...
Казалось, эта лестница не закончится никогда, уходя пологой спиралью в холодную землю. И берельефы - кошмары, монстры, сражения, смерть. Только след бессознательного тела, что тащили по этим грязным ступеням, заставлял путников спускаться все глубже в подземелье. Иначе бы их тут и в помине не было б - что здесь искать? Это не гробница зигерианта с позолоченными стенами и драгоценными камнями, как бы невзначай украшающими потолок. Это склеп хютеринга - такие места ничем не удивляют.
Хютеринги просто хоронят мертвых.
Но наконец, лестница закончилась, уперевшись в тяжелую бронзовую дверь, на которой был изображен огромный склеп, логически завершающий повесть, начертанную на стенах. Дверь не была заперта, несмотря на встроенный замок, и омерзительно заскрипела, когда Волк ее открыл.
Вела же эта дверь в просторную залу с высоким сводчатым потолком, до которого не дотягивал свет Тариного заклинания, с двумя рядами узких колонн ближе к стенам и с десятками одинаковых высоких каменных гробов, теряющихся где-то во мраке.
Здесь было очень холодно и темно. И волшебные светлячки, послушно полетевшие в глубь зала, выглядели так, будто бы их отправляли на верную смерть. Перепуганные, они дрожали, хотя Тара всегда была уверена, что данные магические огоньки вообще-то не обладают ни разумом, ни тем более какими-то чувствами.
Они продолжали, не торопясь, пробираться по сгущенному, затхлому, морозному воздуху, пока вдруг не выхватили из тьмы чей-то сгорбленный силуэт, опершийся о массивный саркофаг. Испугавшись, светлячки дернулись и исчезли раньше срока, погрузив склеп в его родную абсолютную тьму.


Эльф проснулся и понял, что окончательно околел, лежа на пыльном полу. Но зато не умер. Перед ним, аккуратно сложенные, спокойно ждали его вещи. Рядом - догорала толстая свечка, являвшаяся единственным источником света в этом узком коридоре.
Буквально через пять-семь шагов начиналась тьма, и все, что Герион сейчас мог обнаружить, был лишь дверной проем, из которого он и выполз. И еще давным давно потухший факел, воткнутый в ржавый держатель на стене.
Но кто-то о нем позаботился и оставил дорогую свечу. И все его вещи, включая оружие.

Выбирай.
Снова.
И никакой зацепки, никакого знака в непроницаемом взгляде скавена.
Зато есть опыт договоров с ему подобными.

- Однажды я уже доверился твоему соплеменнику. Мы с ним договорились, а затем я оказался здесь.

Герион явственно ощущал как врезается в задницу острая кромка глиняного осколка. Но боль его не волновала. Наоборот. Он радовался этому осколку, как величайшему дару небес. Еще бы. Ведь это был его шанс. Реальный шанс освободиться.

Еще раз вгляделся в черные бусины глаз крысогоблина. Вспомнил тень сочувствия, что появилась на его морде.
Доверие, о котором твердил Орднунг. Существует ли оно до сих пор в душе эльфа? Не тот ли это урок, что ему предназначено усвоить? Или наоборот, прямо противоположный?

- Я верю тебе, Кирчфхесс, - с мрачной решимостью произнес Герион, неотрывно глядя скавену прямо в глаза, - Режь.

Альтарина прибрала книги в фургон и устроилась на подножке козел с куском вяленого мяса в одной руке и большущим яблоком в другой. 
Она задумчиво жевала и слушала Мирри, вещающую как раз возле ее левого уха.

Пятьсот золотых... Тару фрау Генриетта нанимала вовсе не за деньги. А за сохранение дома мэтру Эстебару, если белка забыла. Деньги - это так, уравнивающее с остальными дополнение. Но, как бы то ни было, Мирри права. Тара нанята. И именно для подобных случаев... Сама же согласилась, выбор был. Да и... судя по всему, ее речь опять не возымела эффекта. Ничего удивительного в этом, в общем-то, не было, Мирри каким-то мистическим образом выходила победительницей из большинства их споров. Вот и в этот раз переубедить белку не удалось. Но как вновь отпустить ее в Гроссенвальд?
Тара поморщилась. Вот же упрямое существо. Дался ей этот эльф…
С другой стороны, правда ведь негоже бросать своих. А Герион… свой, как ни печально. Ну, считается своим. Если б это Мирри нужно было спасать, разве Тара раздумывала бы?
К тому же, караулить лагерь в одиночку… Известись же можно!
Нет, Альтарина не боялась скавенов. Она опасалась чуждого Гроссенвальда. Самого по себе. Хотя, конечно, интересно было бы глянуть, какой же он на самом деле. Потом можно статью написать… Если вернешься.
Догрызши яблоко, она приняла решение. И, наконец, ответила белке:
- Знаю. В Хофтгоре многие ее знают... Из людей, я имею в виду, - Тара протянула Мирри ладонь и, дождавшись, пока белка, вздохнув, положит на нее вылущенное ядрышко, продолжила: - В общем, если никто не против, я начну. А то вдруг вам и вправду неизвестно, почему этот лес... такой.

В Гроссенвальде, дремучем и страшном, близ Черной Реки,
Где лишь ели растут из воды ядовитых болот,
Там, где в сером тумане своей не увидишь руки,
В диком месте, где можно блуждать целый год напролет... 

Не услышишь где пения птиц, солнца луч не узришь,
Где и чудом не встретишь других на пути смельчаков...
Там, где жизнь сохранить сможет истинный хютеринг лишь,
Тайну сумрачную овевает дыханье веков.

Там под пологом темно-зеленых еловых ветвей
Сложен каменный склеп, где нашел свой последний приют
Древний Гангберт, бесстрашный и мудрый правитель людей.
Тот, кому по сей день посвященные славу поют.

Да, король Гангберт за давностью времени был не слишком известен за пределами Среднеполья. Пожалуй, помнили о нем действительно только посвященные.

Он могущественным был когда-то давно королем.
Махтфрид имя носила земля, коей Гангберт владел.
Гангберт Пятый мечтал навести в королевстве своем
Безупречный порядок. Король был достаточно смел.

Махтфрид в те времена был подобен обители зла.
Каждый житель страшился, что будет в ближайшую ночь.
Каждый ждал нападения нечисти из-за угла.
И, казалось, народу никто был не в силах помочь.

Гангберт Храбрый поклялся, в свидетели взяв пантеон,
Что от нечисти станет свободной родная земля.
Что безнравственных с трактов разбойников выживет он.
Что в веках сохранит Махтфрид имя его короля.

Основав Инквизиции орден для битвы со злом,
Солнцеликому Хютеру Гангберт его посвятил.
Лучших в Махтфриде воинов он собирал, а потом
Сам отряды вел в бой, не жалея ни жизни, ни сил.

Вот таким и должен быть настоящий герой. С детских лет Тара считала короля Гангберта образцом мужества. Эталоном стойкости. Она вспоминала о нем, когда опускались руки, когда бессмысленными казались стремления. И силы находились.

Год за годом сраженья вел орден в опасных местах,
В самых жутких чащобах, куда добрый люд не пойдет.
Истребил племена злобных троллей в Кровавых горах.
Головам мертвых монстров потерян был вскорости счет.

Орден Гангберта без сожаления с трактов убрал
Всех грабителей, махтфридский в страхе державших народ.
В битвах пел, не смолкая, мечей закаленный металл,
Приближая, пускай понемногу, победный исход.

Не один ковен ведьм был разбит королевским мечом.
Не один черной магии он оборвал ритуал.
Не один лиходей был на смерть королем обречен.
Не один чернокнижник от гнева его пострадал.

Кто скажет, что это было легко? И какой же должна была быть мотивация? Такой герой точно не отступил бы перед мифической опасностью.

Но, творя лишь добро, не нажить невозможно врагов.
Гангберт был ненавидим всей нечистью этой земли.
Гнет проклятий ее, павших на короля, был таков,
Что молитвы народа за Гангберта не помогли...

Хоть, как истинный хютеринг, жалоб он не возносил,
Хоть сам Хютер хранил от обрыва судьбы его нить,
Все ж от тяжких проклятий убавилось жизненных сил...
Только клятве король не желал все равно изменить!

Продолжал Гангберт Храбрый великую битву со злом.
И сойти не хотел он с тернистого слишком пути.
Махтфрид будет свободен! И думал король лишь о том,
Ведь поклялся богам благородное бремя нести!

Тара пела вдохновенно, позабыв о времени. Так хотелось ей донести до слушающих сокровенную суть баллады…

На глазах королевство его становилось сильней.
Не боялся народ выходить из домов по ночам.
Ждали в Махтфриде все наступления благостных дней,
Когда в схватке падет монстр последний, бессильно рыча.

Рад был Гангберт, что делу благому он может служить.
Но проклятия нечисти взяли с годами свое...
Хоть сложней из-за них было бравому Гангберту жить,
Продолжало выискивать цели меча острие.

Спать мешали осколки стрелы возле сердца в ребре.
И от боли сгибался король в день раз шесть или пять. 
Загноилась давнишняя рана на правом бедре
Так, что ногу пришлось для спасения жизни отнять.

Вся еда и вино превращались во рту его в кровь,
Холод вместо тепла все дарили ему очаги.
Только Гангберт в походы с отрядами шел вновь и вновь,
Невзирая на боли от новой железной ноги.

Здесь голос Тары чуть дрогнул. Ей всегда безмерно жаль было доблестного короля, пострадавшего из-за чужой озлобленности.

Двадцать лет и два года прошли незаметно совсем...
И, очистив от нечисти большую Махтфрида часть,
Гангберт выбрал полсотни отважнейших воинов с тем,
Чтоб вступить в Гроссенвальд, где доселе у зла была власть.

Гроссенвальд - самый жуткий и сумрачный в Махтфриде лес. 
С давних пор им пугали до слез непослушных детей.
И отряд храбрецов в Гроссенвальде бесследно исчез.
Долгих-долгих пять лет не давал о себе он вестей.

О любимом скорбел короле безутешный народ.
Да еще и престол его вздумал обманом занять
Дальний родич - старик Одельгар, злой толстяк-греховод,
Из дворца королевскую дерзко похитив печать!

Все же Хютер - всем бедам назло - жизнь монарха хранил. 
Гангберт из Гроссенвальда вернулся спустя столько лет,
Доказав, что не зря он потратил немерено сил,
Ведь исполнил им некогда данный священный обет.

О да. Цель определенно того стоила. Альтарина постаралась передать торжественность момента.

Гроссенвальд был очищен от нечисти полностью, весь!
От Безвестных на севере Гор и до Черной Реки.
Но народу несли с королем долгожданную весть
Из отряда лишь четверо... Были бои нелегки.

Только четверо из полусотни смогли уцелеть.
Да и тех, вместе с Гангбертом, было уже не узнать.
Их тела походили оттенком на старую медь,
И коростой покрыта была плотно каждая пядь.

Но, вернувшись с победой, недолго прожили они.
Через месяц сам Гангберт и воины - все, как один -
Ничего не сказав, на письмо не потратив чернил,
Ночью тайно казнили себя без понятных причин.

Благодарные жители освобожденной земли,
Королю своему отдавая последнюю честь,
В Гроссенвальде, в гранитовом склепе его погребли,
Возле Черной Реки, где и сам бы он мог предпочесть.

Одельгар стал наместником. И королем через год,
Так как Гангберт скончался бездетным по воле судьбы.
Хоть противился несправедливости этой народ,
За всем тем Одельгар занял махтфридский трон без борьбы.

Нет, это еще не все. Тара взглянула на Мирри. Вот теперь - самое главное.

А проклятья, что пали на Гангберта, гибель его
Не сумела разрушить, весьма они были сильны.
За пределы гробницы с годами - все до одного -
Расползлись, затаившись. Но мощности не лишены.

И легенда гласит, что проклятия не пощадят
Никого, в Гроссенвальд с той поры кто посмеет войти.
Так, веками отводят испуганно путники взгляд,
Выбирая, то если возможно, другие пути.

...Королевства с названием Махтфрид давно уже нет.
Да и Гангберта мало кто в памяти имя хранит.
Склеп его в Гроссенвальде стоит больше тысячи лет -
Сложен был он на совесть из крепких гранитовых плит.

И средь хютерингов храбрецов Мир немало узрел,
Кто осмелился, дав перед Хютером славный обет,
Чтоб почтить память Гангберта, страшный нарушить предел.
Но вестей никаких с тех времен ни о ком из них нет...

Альтарина грустно улыбнулась. Теперь кое-что изменилось. Похоже, в свете последних событий к балладе придется дописать по меньшей мере один куплет…
- Ну вот, если кто не знал, дело было так.

В груди еще клокотала обида, прорываясь наружу всхлипываниями и мешая трезво рассуждать. Спрятавшись за фургоном, Тара пыталась совладать с собой, но эмоции подчиняться ей не желали. Как же хотелось ей, чтобы Мирри внезапно передумала! Пусть боги образумили бы ее, пусть перед ней на дороге возник бы Орднунг, или Хютер, или Пертиссимус развернул бы перед ней свиток с доказательствами ее неправоты! Может, тогда бы она поверила…
Но вместо этого всего о своем желании сопроводить белку на смерть заявил герр Ольфрик… Альтарина, замерев, решила, что ослышалась. Либо мир сошел с ума. Герр Ольфрик, в их странноватой компании казавшийся ей оплотом разумности, вместо того, чтобы веским словом прекратить это безумие, поддержал его! Ему тоже надоело жить?..
Что за безудержное стремление рисковать собой? К тому же, ради Младшего… Даже уходом в Гроссенвальд эльф умудрился навредить! Когда он переступал черту, мог же предположить, что сердобольная белка отправится за ним вопреки здравому смыслу…
Впрочем, возможно, это Тара где-то ошиблась. Возможно, правы в своем решении именно герр Ольфрик и Мирри. Может быть, это она не способна верно рассудить из-за предвзятости. Ведь будь Герион человеком, Альтарина совсем по-другому смотрела бы на эту ситуацию. Это правда…

Тара была так поглощена горестными мыслями, что в первый момент приняла просьбу охотника развести костер за предсмертное желание. Даже не удивившись его необычности. У всех свои вкусы. Костер? Значит, будет костер. Последняя воля должна быть исполнена.
И лишь затем запоздалое озарение мгновенно высушило слезы. Может быть, герр Ольфрик знает, что делает?
Да, Тара не слишком-то верила, что Герион жив после целой ночи, проведенной в Гроссенвальде. Не все так просто, если нет упоминаний о вернувшихся из проклятого леса. И все же… может быть, и Мирри права? Легенды - это ведь не законы мироздания…
Во всяком случае, не стоит никого заранее хоронить. И костер… Костер будет! И дым будет тоже. Герру Ольфрику и Мирри… и, возможно, даже Гериону понадобится ориентир.

Только вот дрова, принесенные вчера охотником, успели закончиться. Тара всхлипнула последний раз и, отыскав в фургоне топор, направилась в Шварцгройен.
Вознося пантеону молитвы о чуде.

Когда ветка, последняя уже на пути к земле и такая, казалось, надежная, предательски сломалась, Герион еле успел превратить падение в неловкое приземление. Верно сгнила совсем в этом жутком лесу - предвидеть это было невозможно. Но все равно, Тилуриель досадливо закусил губу. Где же это видано, чтобы эльф свалился с дерева? Позор да и только. Злость придала ему сил и он быстро нагнал стремительно убегающего лазутчика. Взял на прицел - только дернись! И стрела вмиг прошпилит тебя к ближайшему стволу.
Лазутчик и не стал дергаться. Вместо этого он разинул уродливую пасть и исторг из нее вполне понятные слова, что было весьма странно для существа с отвратительным крысоподобным видом. Казалось он должен был лишь рычать или по крайней мере объясняться на каком-нибудь собственном мерзком диалекте.
Кто же он? Плод магических экспериментов со скрещиванием человека и крысы? Или представитель неизвестного лесного народа?
Так или иначе, урод предложил сделку. Надо было что-то решать, но, к сожалению, решение было не на поверхности. Герион задумался. Ясно, что он снова, словно по какому-то мрачному волшебству, не знает дороги к лагерю. И вполне возможно, так и не узнает без помощи этого гада. Но до чего же не хотелось ему доверяться! Наверняка планирует выкинуть какой-нибудь фортель! И кроме того, понятно, что отпускать страшилище никак нельзя - приведет еще сотню таких же и пиши пропало. Обязательно нужно что-то придумать. Но что..?

- Ладно, давай поговорим, - начал Герион, медленно опустив натянутый лук, но продолжая следить за каждым движением урода, - По-видимому, мне действительно нужна твоя помощь. Но сам понимаешь, отходить от тебя мне не с руки, ведь тогда ты запросто можешь скрыться в чаще и оставить меня блуждать тут до скончания веков. Так не пойдет. Я пойду за тобой. Достаточно близко. И буду держать на прицеле на случай если тебе взбредет в голову удрать. Годится?

Возможно кто-то, сидя ночью у костра посреди лесной чащи, станет тревожиться, вглядываясь в окружающую чернильную тьму, опасливо озираться на каждый шорох или еле слышный треск ломающейся ветки, будет из всех сил гнать подальше ползущие в голову жуткие фантазии о рыщущих в ночи чудовищах, и ненарочно подвигаясь все ближе к костру, примется окидывать придирчивым взглядом горку поленьев и хвороста, прикидывая, хватит ли топлива до рассвета... Кто-то, но только не Герион. Для него весь лес вокруг, и ночью, и днем, был местом, в котором он ощущал себя легко и привольно, как рыба в воде. Он знал лес. Чувствовал его. И сам был его частью, естественной и неотъемлемой.

Чуть только Тилуриель неслышным шагом эльфийского рейнджера двинулся от лагеря в чащу, его глаза моментально адаптировались к темноте. Еле пробивающегося сквозь густые кроны серебряного света восходящей луны ему вполне хватало, чтобы различить все подробности неторного лесного пути. Любое движение, малейшее колыхание листвы и кустарника или осторожный бег зверька, не скрывались от его внимания. Он вдыхал полной грудью здешний воздух, наполненный тонкими ароматами лесных растений, и чувствовал приятное волнение от возвращения в родную стихию. После удушливого пыльного смрада большого людского города, ему впервые за долгое время было по-настоящему хорошо. Поэтому он не торопился, уходя все дальше и дальше, забирая в сторону по широкой дуге вокруг стоянки.

Благостная атмосфера сильно переменилась с вхождением в пределы Гроссенвальда. Этот лес был совсем другим, явно чувствовалась его граница и разница в характере. Словно искривленный, изуродованный и, казалось, враждебный. Что-то злое таилось здесь и будто наблюдало из мрака, непроницаемого даже для острого взора Гериона.

Еще одна дорога. Очень старая, заброшенная уже не одно столетие. Но нет. Следы. Оказывается кто-то ходил по ней совсем недавно. Вот здесь проехали всадники. И не только.
Присел, изучая. Надолго задумался над отпечатками лап невиданных прямоходящих существ. Кто или что могло оставить такие? Неизвестный народ или искусственные креатуры темной магии?

А неподалеку нашелся древний знак солнечного божества. Откуда он тут? С тех времен, когда еще темные силы не обосновались в Гроссенвальде?
Сплошные вопросы и ни одного ответа. Но сейчас больше не узнать. Пора было возвращаться.
Попробовал сориентироваться и вдруг... Не смог. Словно наваждение какое-то. Без паники, сказал он себе. Сейчас все выяснится. Стоит просто залезть на ближайшее дерево, из тех, что повыше, и обозреть окрестности.
Закинув лук за спину, Тилуриель стал взбираться.

Магия впилась в черные палки. Охватила их с треском, сдавила и заставила загореться.
Это оказалось совсем не сложно: раз – и костер зашелся пламенем. Захрустел с некоторым недовольством полусырыми дровами, но принялся делать свое дело.
Правда, от его огня мир вокруг стал только мрачнее. С каждой минутой лесная дорога темнела. Лишалась красок, становилась серее. Слабый свет пытался пробиться сквозь тучи в тех местах, где они были тоньше всего, но они не пускали. Нет, наступала ночь – никто ему уже не даст проникнуть вниз.
Пепельные облака, сплошным пологом закрывшие небо, напоминали какое-то смазанное магическое полотно, переливающееся, движущееся, но постепенно, очень медленно затухающее… Ночь, близилась ночь.

Тени в корнях чернели. Врывавшийся порой холодный ветер сбрасывал с листьев капли на головы путникам, будто бы напоминая – сейчас вы отдыхаете, да, но пройдет немного времени, и Йафанна зальет вас ливнем снова. Воды в небесах предостаточно. Холода – еще больше. Грейтесь, сушитесь, пока есть время…

Герион сначала зашел в Шварцгройен, обходя лагерь по большому кругу. Становилось все темнее, но эльфийское зрение отлично чувствовало себя в сумерках. Вот следы зайца. Вот здесь пробежала лисица. А это – тетерев два дня назад нашел какие-то семена.
В ветвях он замечал птиц, которых умелый охотник не пугал своим бесшумным шагом. Их голоса становились все тише, уступая место соловьям и одной-единственной сове, зачем-то ухавшей в этот поздний час.
По дороге нашлась ежевика, но Герион не стал ее трогать – еды было предостаточно. Зачем же тогда тревожить лес? Зачем нарушать его вековечный порядок? Пускай их съест зверь. И никогда не узнает, что здесь прошел эльф.
Ну, именно Высший эльф. Темного-то уже весь местный люд услышал и разбежался. Дэвар, как оказалось, не отличался охотничьими навыками и походил больше на обычного человеческого крестьянина, что хрустел каждой веткой под ногами, которой было можно…




Огонь уединял. Скрадывал окружающий мир: он сужался над пламенем, заставляя ютиться поближе к костру. Ведь рядом было светло, а в пяти шагах – гораздо темнее, чем если бы огня и вовсе не было.
А еще он громко трещал, приглушая лес. Сядь рядом с ним, и тебе покажется, что ты в безопасности, но на самом деле, ты теперь ничего не услышишь и не увидишь. Иллюзия защиты.
Однако, судя по всему, именно этого белка и хотела. Немного расслабившись при виде разгоревшегося костра, Мирри сначала исчезла в фургоне, а потом появилась с огромной меховой шапкой в передних лапах и зубах (ну как огромной – на эльфийскую голову). Дотащив головной убор до костра, она аккуратно примостила его на четко выверенном расстоянии и мгновенно спряталась внутри.
Все, белка уже была готова к ужину.
В смысле, не как дичь, а как едок. Это варварство – есть белок!
Ольфрик тем временем ладил рогатины, чтобы повесить котелок. Уже пахло солоноватым мясом из холщового свертка. Вильварин искала в фургоне специи для вина. Альтарина контролировала результат своих магических изысканий, внимательно наблюдая за костром. Дэвар что-то напевал.
- Народ! – вдруг раздалось из шапки. – А вам… не кажется, что птицы с той стороны дороги поют как-то иначе?..

В версте от лагеря Герион, так и не обнаружив ничего неожиданного в Шварцгройене, вышел на тракт, прикинул, с какого расстояния будет заметен их фургон (с версты для эльфа, с трети версты – для человека), а затем, не дрогнув, вошел в Гроссенвальд. Его тоже стоило проверить.
То ли ночь уже была действительно совсем близка, то ли кроны здешних деревьев были гуще, то ли лес так был расположен, но в Гроссенвальде, казалось, было темнее. Тени практически угольными пятнами ложились на темно-синий мох. Эльф чуть напрягся, пытаясь различить для себя дорогу – свет сюда почти не проникал…
Здесь тоже бродил зверь. Волки, лисы. Даже медведь, но давно – дней пять или шесть назад. Арахнидов же вроде не было. Но что-то Гериона настораживало (конечно, помимо того, что это Гроссенвальд сам по себе). Пока он не мог понять, пытаясь внимательнее рассмотреть лесную подстилку.
Деревья? Да, их стволы нельзя было назвать прямыми. Но в этом не было ничего особенного – они не обязаны расти идеально вверх. Хотя эльфу они и казались… неприятными, однако это были обычные деревья. Дерн? Да, сорная лесная трава здесь была не такой, как в Шварцгройене. Низенькая, жухлая, черная-пречерная. Словно злобная какая-то…
Но тут и почва могла быть попросту иной. И действительно уже была почти ночь – ночью все становилось черным, особенно в таком густом лесу. Следы? Да, звери не ходили здесь изведанными тропами. Будто бы терялись, заходя сюда. Плутали, ходили кругами. А может, Гериону лишь казалось это? Не в каждом лесу бывали тропы, не каждый лес был для животного родным – он уже видал такое не раз.
Птицы! Точно, птицы. Вернее, соловьи. Они как-то странно пели… Обрывисто. Словно им не хватало дыхания. Словно кто-то их душил. Как-то… хрипло. Натужно, напряженно. А может, Гериону это причудилось?.. И все же, их пение было пугающим. И что эти соловьи здесь делали? Давно бы перелетели через дорогу в Шварцгройен и пели б там со своими сородичами в полный голос.
А здесь… словно житья им не было. Словно худо было им Гроссенвальде. И зверям – что они так плутали? Метались. Нерешительно топтались, пытаясь понять, куда идти им дальше. В какой-то момент Герион запутался в их следах – одна лисица оббежала каждое дерево в какой-то нелепой панике, и ее след смешался со следом куницы. Они гнались друг за другом? Или спасались от чего-то? Совсем не понять…
И вдруг эльф вышел на дорогу.
Нет, не на тракт. Это был еле заметный среди высокой травы извилистый путь. Вдавленный колесами грунт – здесь когда-то ходили телеги. По Гроссенвальду?! Зачем? Неужели здесь кто-то жил?..
Конечно, жил. Ведьмы. Разбойники. Некроманты.
Трава была чуть придавлена. Свежие следы двухдневной давности. Подкованные лошади, три штуки. И еще более старые следы, четырехдневные – странные, каких-то мелких существ с продолговатыми лапами. Это мог быть кой угодно зверь, но Герион не думал, что это было животное.
Ведь животные не ходят на двух лапах.

- Я слышала, где-то в этих краях в Гроссенвальде есть хютеранское захоронение, - пропищала Мирри, глядя на костер, словно самой себе, а не кому-то из присутствующих. – Проклятое место. Надеюсь, мы не встали возле него…
Белка посмотрела на Дэвара.
- Вообще, конечно, интересно. Кто-кто, а вот хютеринги бы вряд ли хоронили своих в этом лесу. Они же наоборот… вроде против подобных мест. Во всяком случае, мне так казалось. Да и странно, что о нем только дурные слухи. Это… это как если бы какого-нибудь великого зигерианта похоронили б на обычном кладбище для нищих.
Белка невесело хихикнула.
- И без надгробного дворца. Так, с дощечкой гниленькой…

Поднялся ветер. Черные деревья гулко затрещали, сбрасывая на Гериона остатки холодного дождя и обломанные веточки.
У дороги стоял древний камень, поросший черным мхом. Его поставили здесь настолько давно, что треть изображения на нем уже оказалась под землей. Однако эльфу не составило труда узнать его – лучистое солнце с очень серьезным лицом. Священный символ Хютера.
Что он здесь делал? Ведь где точно Бога Солнца не было, так это в Гроссенвальде. Здесь царила тьма. Но не время было искать ответы на все эти вопросы. Уже была почти ночь – пора было возвращаться назад.
Герион поднялся, снова оглядев дорогу. И вдруг понял, что полностью потерял направление. Он не знал, в какой стороне был тракт. И тем более, он не знал, где был лагерь. Это было немыслимо для опытнейшего эльфийского разведчика… но Герион потерялся.
В Гроссенвальде.

Бой. Кровь. Сталь. Вой.
Черный металл пахнет горячей серой. Мертвый солдат кричит - он знает, что он уже умер. Мой страх сгорел в этом бою, он испарился, и его больше нет - есть только тупая, бессмысленная усталость натруженных сотней ударов мышц, есть гудящие жилы, сухость во рту. Пот горячими ручьями струится по лицу, стекает по бровям, лезет в глаза. Урвав секунду, вытер тыльной стороной ладони лицо.
Не пот.
Плевать. Есть рука, что держит меч, есть глаза, что видят врага. Мы выстоим.
Но даэдрический механизм, словно червленый жук-великан, обращает мигом в пепел и своих, и чужих, озарив поле брани вспышкой.
И нет больше громадного черного наёмника. И полчищ даэдра, устремившихся к офицерам Легиона, тоже нет.
Альд-рун падёт, - кольнула больно мысль в самое сердце. Мы проиграем и поляжем все сегодня здесь, и нечего будет хоронить нашим матерям - всё пеплом и пылью обратится, и ветер разнесёт наши останки по буеракам и склонам Красной горы.
И мысль эта стирает вдруг последние границы. И окровавленный, разъяренный солдат, сын легиона устремляется в свой последний отчаянный бой. Не для того, чтобы мстить за погибшего генерала, которого едва знал, или офицеров, ставших старшими братьями.
Но для того, чтобы не дать себе шанса уйти отсюда, сбежать, поджав хвост.
Мой бой кончится здесь. Я не буду всю оставшуюся жизнь бегать, оглядываясь, не буду просыпаться от ночных кошмаров в холодном поту.
Здесь и сейчас.
- ЗА ИМПЕРАТОРА!

Он выжил. Он дышал. Он стоял, глядя на сотни тысяч орков, на Арену, забитую ими.
А они смотрели на него. С ужасом. С трепетным кошмаром на их уродливых лицах.
Они не боялись роты Храмовников. Не боялись массивных кораблей, с наросшими на них шпилями, что нависли на Брокхргом. И не боялись они Грозовых Ястребов, что уже заходили над городом в крутом вираже.
Они боялись Ульриха Крэгхрэга. Одного-единственного…
Внизу на ристалище разгорелась нешуточная драка, но ни Брата-Капеллана, ни остальных орков она не волновала. Они смотрели друг на друга, пытаясь понять, весь ужас ситуации.
Король Крагхраг мертв.
- Король Крагхраг мертв! – раздался визгливый вопль гретчина-глашатая, разнесшийся, благодаря динамикам, по всей Арене. – Да здрав…
Гретчин запнулся, с таким же ужасом глядя на Ульриха. Но он должен был это произнести.
- Да здравствует король Крэгхрэг!..
И орки закричали. Толи приветствуя своего нового варбосса, толи от ужаса происходящего. Их оставили без лидера, без этого гиганта, вселявшего веру в хорошую драку. Вместо него же подсунули какого-то мелкого выскочку, парни которого сейчас выкашивали их тяжелыми очередями…
И орки дрогнули. И побежали. Они пытались спастись под трибунами, они прыгали со стен Арены, они в панике носились среди собратьев, вопя что-то неразборчивое. Но они уже не представляли опасности, они уже были побеждены.

+++

”Окружи себя своими лучшими воинами, или забейся в самую глубокую и темную нору, которую найдешь. Не имеет значения. Я заберу твою голову для Великого Хана и Императора”

- Кор’Сарро-хан, Третья рота Белых Шрамов

+++

Блистательный штурм Брокхрга был увековечен в летописях Терзольского Крестового Похода Черных Храмовников как переломный момент в захвате всей этой системы. Всего за четыре часа яростного боя город был очищен от ксеносов и частично разрушен. Натиск космодесантников был настолько силен, что зеленокожие даже не смогли организовать отступление – почти двухмиллионная армия в панике бежала из города. За стенами, в бескрайних степях они были расстреляны с воздуха авиацией и добиты мобильными отрядами Черных Храмовников. Бои не прекращались еще почти около клойтского месяца, пока огромное войско не было окончательно разбито. Правда, многие десантники называли это бойней, а не сражением.
Ведь тогда, в момент высадки уже был сломлен дух орков, их хребет, их «Вааааргх!», благодаря убийству варбосса Крагхрага. В летописях этот подвиг был зачислен Брату Манфреду Леонхарту, Чемпиону Императора, совершившему настоящее Императорово Чудо и сразившему гиганта в неравном бою.
Он удостоился высочайших наград, включая Терминаторский Крест, и в его честь была установлена статуя в Зале Славы на флагмане «Черный Меч». Посмертно.
На самой же Клойте по несколько необычной просьбе Священной Инквизиции из орочьих голов была сложена гора высотой в двадцать шесть метров, которую венчал череп самого варбосса с выжженными глазницами…
Слухи об этом разлетелись по всей планете, а затем и по системе – огромные армии зеленокожих, узнав о гибели Крагхрага, пытались ретироваться, потеряв свой настрой на кровопролитную войну. Их захлестнули междоусобные стычки, которыми Терзольских Крестовый Поход не преминул воспользоваться.
Но так или иначе, эту систему нельзя было завоевать с легкостью. Имперские войска еще ждало несколько лет ожесточенных боев, в ходе которых они потеряют две трети своего личного состава. И все-таки в 116М42, через четыре терранских года, с приходом флота Новамаринов Терзола все-таки будет полностью захвачена и передана во власть Империума.

Что же касается нового короля орков, Ульриха Крэгхрэга, то его участи могли бы позавидовать большинство Астартес. Спустя час после начала высадки последнее работавшее сердце Волка остановилось на операционном столе в Апотекариуме «Безмолвной Ярости», Черного Корабля Инквизиции.
Посчитав Брата-Капеллана более чем достойным этого ритуала, Адептус Механикус Караула Смерти провели над ним соответствующие таинства, и Ульрих был заключен в Дредноута, чтобы и после смерти нести свой долг Императору. Всю оставшуюся вечность.

Промычал Молчун что-то, с Перцием прощаясь. Письмо, подумав чутка, за пазуху засунул. И, хотел было лечь спать таки, как в казарму эльф какой-то в мантии зашёл. Удивился редгард. Обычно, в мантиях маги ходят. Ну, или там монахи. В гильдии бойцов нечасто их увидишь. А тут - прям в казарме. Да ещё вышивка такая... Красивая. Завис Молчун. Раньше, до прибытия в эту гористую и пыльную местность, он часто видел рассвет. И хоть, понятное дело, рисунок не мог передать все нюансы, главное - красоту и свет он выражал прекрасно. По крайней мере, Молчун, думать не думавшему столь сложные мысли, вышивка понравилась. Он бы с удовольствием порассматривал её пару минут, если бы не одно "но".

- Должно быть, вы и есть... Эм, Молчун. У меня для вас весьма интересное предложение, друг мой, - обратился эльф к редгарду. Осознав это, Молчун заморгал часто-часто, прогоняя наваждение. И, расплывшись в широкой, во все свои зубы, улыбке, да мыча что-то приветственно-утвердительное, поднялся во весь рост. И плечи расправил, пошире. Как давно уже научили бугая сослуживцы - нанимателю надо показывать себя во всей красе, чтобы видел, за что деньги платит. Да платил побольше. Молчун ведь решил, что эльф был нанимателем.

- Тащите мину, черфи!!! – ревел ноб на трех гретчинов, что изо всех сил напрягали свои тощенькие ручки, волоча по земле жутковатого вида груду железа.
По сути это был металлический куб с торчащими из него во все стороны кусками арматуры. Они были заточены – не известно зачем, это лишь мешало гретчинам перетаскивать невыносимую ношу.
- Подорвем форота к чертям! Тащите! Тащите! – орал ноб, хлестая гретчинов хлыстом и даже не думая помогать.
Впереди разверзся ад. Нет, рай. В представлении орков это был рай – толпы зеленокожих, испуская непередаваемую смесь криков, агрессии, запахов пороха, пота и крови, пытались проломить ворота одним лишь своим натиском. Сверху их уже не поливали пушки – парни справились отлично. На крыше вовсю шла драка и ничто, ничто не могло помешать Жарг-Жаргу завершить свой безумный план!

Астартес действовали словно единое целое, не переговариваясь, не смотря друг на друга, но чувствуя то, что требовало от них поле боя.
Ульрих крутился с молотом, снося ксеноса за ксеносом. Кровь плотным потоком окатывала крышу.
Аргус жарил сгустками плазмы, Вивьен меткими одиночными выстрелами вскрывал маленькие зеленые черепушки, словно шарики в тире. Слаженность, четкость, скорость и молчаливость.
Это отличало Караул Смерти от многих и многих Орденов Астартес. Ни слава, ни подвиги, ни героизм – лишь сосредоточенная работа по целям. Концентрация и ненависть.
Орки кричали. Они вопили, брызгая слюной, но через секунды безмолвные воины раскидывали в стороны их беспомощные трупы. Это была не их война, не резня, учиненная ксеносами.
То было истребление. Уничтожение. Аннигиляция. Четкая, продуманная и молчаливая.

Тем временем на дороге остановилось время…
Даже молекулы, оказавшиеся в стазис-поле, замирали на секунды, остужая материалы, лишая их энергии и тепла. Воздух заискрился микроскопическими льдинками. Орки-байкеры, несшиеся мгновения назад на полной скорости, вдруг застыли, как вкопанные, будто кто-то прервал кадр.
Последующие не успевали среагировать и врезались один за другим, своей инерцией проталкивая собратьев внутрь невидимого стазис-поля. Началась свалка, застывавшая по пересечении определенной границы: окаменевшие раскрытые пасти, налитые яростью глаза, восковые фигуры, замершие на миг.
Даже сам варбосс невольно оказался в ловушке. Его огромный черный стяг завис в неестественном положении, сохранив рябь от ветра, словно знамя Ультрамаринов, в последнее мгновение опадавшее с колен Робаута Жиллимана… Но, увы, это стазис-поле не могло работать так же вечно.

Ульрих, расчистивший крышу за несколько секунд, уже бросал ящик с гранатами на площадку под воротами. Толпе было наплевать на пламя, толпе было наплевать абсолютно на все – в этот миг они разбегались для очередного удара…
Вивьен переключился на орков, с которыми отчаянно сражался Готлиб. Вот в его спину ударил топор – брызнули искры из батареи хеллгана, а касркин продолжал сражаться. Болт, еще болт… У него был шанс.
- Тащите мину, уроды!!!
Гретчины почти добрались, три метра, три метра до ворот!
Но сверху Волк уже бросал свой ящик.
Вивьен мгновенно переключился на него, вбивая болт еще в полете…
Готлиб сделал неожиданный кувырок, в глазах померкло от боли, но два ксеноса остались ни с чем, чуть не поубивав друг друга. Разворот, удар…
Бам-БАААМ!!!
Трактир трясануло, орки буквально испарились – в небо подкинуло трупы, ошметки тел и клубы дыма. Хана с Манфредом отбросило внутрь зала. Сквозь множество дыр в темноту помещения просачивалась подсвеченная солнцем пыль. Но ворота выдержали.
На какие-то мгновения повисла тишина.
Черная дымная завеса мешала обзору. Вивьен держал башню Готлиба на прицеле. Два мгновения – дым рассеется и Ворон поможет.
Но когда обзор вернулся, Вивьен увидел лишь одного орка. Упав на колени, тот рьяно добивал изуродованный труп гвардейца. Топор месил тело, словно тесак мясника. Все лицо ксеноса забрызгала кровь. Но он щерился, радовался, что достал-таки «фторженца»…
Один выстрел болтера. Один лишь выстрел.

Батько вскочил, подбежал к двери и глянул в одну из дыр, куда б поместилась его голова.
- Дюже вышло, хлопцы! – Белый Шрам оскалился, увидев лишь горы трупов, да горящие траки вдалеке, за которые прятались остатки орочьей колонны.
Но его кровожадная улыбка быстро прошла, когда он услышал доклад Аргуса и разглядел справа внушительную колонну техники… Пока что их останавливало стазис-поле, но это было пока.
Хан сощурился, раздумывая секунду. Бой замер, все ждали его приказов.
Он дернул усом по старой своей привычке, кивнул самому себе и усмехнулся.
- А перррвая пуля…
Голос Батьки был тихим, хрипловатым, глубоким.
- А перррвая пуля…
Он развернулся вглубь зала, задумчиво оглядывая столы и стулья.
- А перррвая пуля маго ранила коня…
Схватился за стол, поднял его и понес к дверям.
- А вторррая пуля… А вторррая пуля…
Подпер столом створки, ударом ладони вбил его поплотнее и отправился за следующим.
- А вторррая пуля в сердце ранила меня…


"Здесь нет героев. Их всех убили орки."

- сержант Челкар, 902ой Варданский полк Имперской Гвардии.

- Мелки твари!!! – взревел самый огромный ноб, ехавший первым. – Я – Аррргхаг! Вожак Красна-Черна Движков!!!
Его здоровенный, мощный байк, перекрикивавший мотором его самого, поравнялся с Ульрихом и Готлибом. Лицо, зажатое в тесный шлем, из которого торчали длинные черно-грязные перья, не выражало ни капли дружелюбия. Глаза сузились от злобы, и Аррргхаг прошипел следующее так громко, что это слышал даже Хан:
- И мы вас уделаем!
Байк вожака взревел. Размерами этот монстр напоминал, скорее, бронетранспортер. Внушительный двигатель, на боках которого ходили ходуном десятки неодинаковых поршней, снят был, наверное, с танка и оглушительно орал на всю округу. Мотор был настолько широк, что вожак Арррхаг, сидя на нем, демонстрировал недурственную растяжку, расставив ноги в разные стороны.
Позади ноба плясал в ажиотаже гретчин с пушкой в руке – и вот он уже показывал длинный мерзкий язык Ульриху, оставшемуся позади…
- Нэма выбору, братцы. Орки якое не стерпят, - бросил Хан и поддал газу. Он, казалось, только обрадовался представившейся возможности.

Ульриха обходили, как стоячего. Зеленокожие собирали свои байки из чего попало и как попало. Разной посадки, разной длины и с разными колесами – их объединяло лишь одно: большая скорость. И отсутствие глушителей.
Один за одним нобы обгоняли Волка и каждый, поравнявшись с ним, не удерживался от оскорбительной фразочки или даже смачного плевка в бородатую морду. Позади у большинства прыгали от счастья гроты, державшие какие-то пестрые стяги, словно герольды. Эти маленькие гады старались пуще своих старших сородичей, демонстрируя десантникам все самое оскорбительное, что могло прийти им в голову.
Но и имперцы не были так просты – все попытались выжать из своих байков максимум. Вскоре оба отряда смешались и растянулись в длинную цепочку. Штурм-байк потомков Дорна сильно отставал, он был гораздо тяжелее, но и ему нашлась компания из трех неудачников с дымящимися движками (нет, они не собирались останавливаться).
Крики орков становились все громче. Ехать рядом и не поливать противника грязью – это как-то глупо. Хан тоже не молчал, откликаясь на каждый выкрик смачными выражениями на родном языке Чогориса, вспоминая, судя по всему, свою лихую молодость.
Они вместе с вожаком ушли вперед. Неизвестно как, но Белый Шрам выжимал из стандартного байка космодесанта больше, чем кто бы то ни было. Но мотор Аррргхага был мощнее и тот постепенно обошел командира, чуть не выбив того из седла могучим плевком…

Растрепанные плюмажи на орочьих шлемах трепыхались на ветру, как чуб Гиртый-Хана и борода Ульриха. Дорога проносилась под колесами, бесконечная степь мелькала по сторонам. Рев движков и крики орков уносило ветром назад, гонка была в самом разгаре. И тут впереди показалась колонна грузовиков, идущих так же на полной скорости навстречу.
И у байкеров, и у транспорта было лишь полтора десятка секунд, чтобы разобраться, кому по какой стороне ехать. Они, конечно же, не успели, и две колонны встретились виляя друг от друга. Мотоциклы закладывали виражи, покрышки грузовиков визжали по рокриту – никто не думал притормаживать.
Несколько мгновений безумия на дороге, и обе колонны благополучно разъехались. Если не считать трех орочьих нобов, что уничтожили собой два грузовика – они теперь остались позади. Кроме того, Хан вдруг оказался далеко впереди Аррргхага, что потерял скорость на виражах.
Вожак взревел, грозя командиру зажатым в подмышке длинным кривоватым копьем, покрашенным в черно-красную полоску. Затем он стер с лица обжигающий кислотой плевок космодесантника, и его движок взревел громче Лемана Расса (танка, конечно).

Ветер свистел в ушах. Аррргхаг нагонял Белого Шрама, поршни визжали от натуги, а гретчина, попытавшегося пригрозить Хану кулаком, неожиданно снесло потоком воздуха. Его избитое рокритом тело вскоре размазал байк Вивьена с Аргусом за спиной. Ворон держался третьим - он оказался так же хорош в вождении на скорости…
И вот вожак уже почти поравнялся с командиром, как вдруг в его движке что-то вспыхнуло. Пошел дым и Аррргхаг начал терять скорость, безнадежно отставая от Батьки. Выкрикивая последние слова, которые можно было сказать, в адрес победителю, ноб ухватился поудобнее за свое копье. К этой огромной арматурине снизу был прикручен крупнокалиберный пулемет, и тот гулко затрещал, когда вожак открыл огонь по Хану. Началась драка.

Батько сморгнул. Все еще рев движков, свист ветра, но никакой пальбы. Снова видение от девки – та в ужасе прижималась к его заплечному ранцу.
И правильно: гретчина Аррргхага, что наоборот высунулся из-за его спины, вдруг снесло ветром прямо под колеса байка Вивьена.
Быстро сразумев, к чему приведет продолжение гонки, Гиртый-Хан начал постепенно сбавлять ход.
- Трэба проиграть, - сухо сказал он в вокс, видя, как обходит его радостный Аррргхаг, которому не пришлось ломать свой движок. Поймав плевок наплечником, Белый Шрам спокойно смотрел на удаляющегося вожака орков. Вскоре с ним поравнялись и другие нобы. Он пропустил и их, делая вид, что у него что-то с байком.
Позади уже ждали братья – они тоже постепенно отставали. Орки практически рыдали от счастья, словесно растаптывая десант за такой позорный проигрыш. Но их байки уносились вперед, гортанные крики стало почти не слышно…
Казалось, две группы уже расстались, когда вдруг нобы начали тоже сбавлять скорость, оборачиваясь на имперцев. Арррхаг что-то прокричал, его стая – заорала в ответ. Поднялись стволы-копья, гретчины с задних сидений открыли неточный огонь из своих пистолетов. И ветер принес обрывки слов вожака:
- Они не бахают нам в спину! Они не орки!!!

Батько сморгнул. Все еще рев движков, свист ветра, но никакой пальбы. Ох эта девка…
Гретчин погрозил кулаком – его сорвало, ударило об рокрит и раздавило в кровавые брызги байком Вивьена.
Но вожак нагонял Хана.
Ответ на вопрос, как же в результате поступить, был очевиден. Батько жал на газ, не подавая виду, как и все остальные.
Позади заливался мощностью агрегат Аррхага. Дорога впереди была чиста, лишь Брокхрг виднелся вдали.
Хан был спокоен, как степной черт. Он ждал момента, позволяя нобу нагнать себя.
Наконец, когда вожак с ним поравнялся, Батько мрачно прохрипел в вокс:
- Убить их всех.
Резко поднялся в седле, одним движением – выхватил саблю и срубил Арррхагу голову. Лишь сталь блеснула на солнце.


"У ксеносов есть лишь один вариант - умереть."

- Брат-капитан Вейро, Четвертая Рота Ультрадесанта.

Бигмек Нойрздрик уже предвкушал, как гадский вторженец разлетится на части, когда сработает его «Бальшая Рагатка». На его глазах эта пушка разносила в клочья целые отряды. Что ей какой-то наглый здоровяк?
Но тот вдруг улетел.
Моргнув, Нойрздрик решил забыть о нем и перевел кривоватый прицел своего орудия на ближайшую троицу. Его брат по кличке Орк смело дрался с двумя сразу. Один уже был повержен, но другой (однорукий) вдруг подскочил к нему, пихая в рот свой кулак.
Оба зарычали, сопротивляясь друг другу. И! Тот малявка оказался так силен, что Орк не сумел оттолкнуть его одним махом!
«Отлична цель!» - подумал Нойрздрик. Его пушка была уже почти готова: несчастного снаряда-снотлинга засосало из мешка в «коробку-переделывалку», где он должен был подготовиться для… полета. Бигмек точно не знал, как работает его «Бальшая Рагатка». Он не был в курсе, что та создает небольшой портал в варп между своим дулом и целью и пускает в него снотлинга, который, выходя в реальный мир, преобразуется в чистую кинетическую энергию, разрывающую все на части.
Нет, он не знал. Нойрздрик предполагал, что его пушка пускала снотлинга с такой скоростью, что он весь становился красным, прочным, как железо, и годным на взрыв, словно большая цистерна с орочьими газами…
Как бы то ни было, эффект был похожим. Снотлинг пробивал в лоб танки. И вот, пушка протяжно завыла, заискрила рыжими молниями, образуя прямо перед собой сгусток черной материи. «Мега-жвака» - так называл Нойрздрик этот сгусток.
По броне Бигмека били чьи-то снаряды, но тот не обращал внимания. Зарядившись, рагатка не могла не выстрелить, и орочий босс, прищурив один глаз, метил в цель сквозь толстое непрозрачное стекло боевой сварочной маски.

Тем временем, дела у его брата по кличке Орк складывались плохо. Александр таки сумел втиснуть свой силовой кулак ему в пасть, особенно когда Манфред вонзил клинок тому в брюхо и ноб взвыл от боли. Но вой тут же прекратился – оставив гранату где-то внутри, Кулак активировал свой кулак, и тот сделал рот Орка еще шире.
А затем с громким хлопком зеленая башка разлетелась на части, обдав окружающих костьми и кровью.
«Время пришло», - понял Нойрздрик и нажал на красную кнопку.
Через мгновение непредсказуемая природа орочьих технологий сыграла с ним злую шутку и пушка взорвалась вместе с Бигмеком, оставив после себя внушительный черный шар варпа.
И именно в него угодила вортекс-ракета.


Вивьен забрался под кусок металлического полотна от моста. На его поверхности была закреплена взрывчатка, способная взять Леман Русса. Может ли силовой доспех выдержать такое?..
Ауспекс показывал, как все четыре монстра устремились к плите, под которой, словно в могиле, таился Ворон…
Тьма, глубина и холод. Никто не станет его вызволять, они уедут, Вивьен прекрасно понимал это. Только он, чудовища, плита и взрывчатка.
Руна активации – тишина. Гласс не услышал ничего, аудио-система доспеха отключилась из-за перегрузки. Но зато он почувствовал, как на мгновение его вдавило в ил. Затрещал доспех, заскрежетали кости – лишь на долю секунды, но тело, весь организм отозвался болью, оказавшись в тисках меж взрывом и земной твердью.
Мгновение и Вивьен остался жив.
Открыв глаза, он увидел лишь чернь воды над собой – плиту уничтожило взрывом. Монстры на тактическом дисплее не подавали признаков жизни. То ли они были мертвы, то ли оглушены, как и сам Ворон, который только через несколько секунд сумел шевельнуться…

Ничего не происходило. Вортекс-ракета пропала в черном шаре, что искрился рыжими молниями. Но затем раздался адский скрежет. Орки похватались за головы, пространство над танком словно зажевало, стянуло, искажая и уничтожая.
Танк с жутким грохотом свернуло и засосало внутрь черного шара. Тот быстро превратился в вихрь, закручивающийся и втягивающий в себя все вокруг – орков, здания, грязь и дождь. Свист и вой стоял неимоверный. Казалось, все демоны варпа собрались по ту сторону имматериума, чтобы хором завопить о своем существовании…
А затем пошел дождь из битого стекла. Нет, не стекла – льда. Мир начал на глазах замерзать. Вода обратилась в лед, сковывая керамитовые сапоги. Дождь бил ледяными осколками, а пламя горевшего грузовика застыло угольной скульптурой, что через мгновение разлеталась пеплом на поднявшемся ветру.
И всю эту заледеневшую материю утягивало в варп – застывшие орки уносились внутрь один за одним. За ними полетели их здания. Вихрь сдвинулся на юго-запад, прочь от имперцев, принявшись пожирать орочью пристройку.
Те, кому повезло выжить, убегали от торнадо прочь, но таких было мало – большинство поймал черный лед, в который превратилась земля, и их ноги кровавыми обрубками оставались в нем, словно пеньки в свежесрубленном лесу.

А затем все вдруг прекратилось. Варп-вихрь исчез. Он оставил после себя лишь хаос разрушения – чистое поле замерзшей земли. С грохотом здание, которое он уничтожал, окончательно развалилось на части…
И наступила тишина.
Морозная, свежая. Лишь стеклянный дождь со звоном разбивался о затвердевшие лужи.
Орки перестали вопить. Последние скрылись где-то в глубине крепости. Больше не было выстрелов, больше не было взрывов… По другую сторону реки над лесом забрезжил тусклый рассвет. Лучи солнца засияли на ледяных каплях, падавших с небес.
Победа. Это была победа. Орочье войско было уничтожено. Крепость практически опустела.
- Хлопцы, по коням! - безэмоционально проскрипел Хан, с хрустом вырываясь из ледяных оков и оцепенения от увиденного. Половина его лица была залита кровью, вытекшей из глубокой раны на лбу. Седой чуб, брови, усы и борода заиндевели и заискрили на солнце. – Всем – доложиться о потерях, да ранениях. После стрыгаем на ту сторону реки. Юродивый – живо тащи Кулака в коляску. Разгоняетесь и стрыгаете первыми. Мамка, забери своих детишек, они верно послужили. Лекать раны будем по ту сторону. Шо там с бабой?..
Взор Хана обратился к маленькой, тщедушной фигурке, свернувшейся калачиком в самом углу площади, под стеной. Ее трясло. Одежда под доспехами, промокшая насквозь, теперь заледенела, но не это заставляло Шилари дрожать.
Она видела гораздо больше, чем остальные. Не просто черный шар, да жуткий вихрь. Ее разум только приходил в себя, перед глазами мелькали образы… Она не чувствовала свою правую руку, та была парализована, а правое бедро наоборот раздирало от жгучей боли.
Кроме всего прочего девушка поняла, что не сможет самостоятельно выбраться из ледяной могилы.

Помотав головой, Александр пришел в себя. Взрыв, действительно, это был взрыв, иначе непонятно было, отчего он лежал на куче мертвых орков, хотя должен был над ними стоять. И не в этом месте, а возле...
Грузовика не было. Не было байков, не было орков. Осталась воронка, покрытая копотью и две сражающихся фигуры. Вот только это не Манфред замахивался для последнего удара, а его противник - мерзкий ноб, непонятно как устоявший на ногах.
Александр не слишком долго думал, что ему надлежит сделать. Вскочил на ноги рывком, выпростал правую руку... Попытался, однако вместо нее был лишь кусок, та часть, что выше локтя. Кулак лишился своего кулака, в этом была ирония войны. Боли сержант не чувствовал и на миг пожалел об этом, как сожалеют о несостоявшемся очищении.
У него оставался только долг. И, примерно, две минуты. Более чем достаточно.
Одним движением он сорвал с пояса моношар, вдавливая руну активации и четким движением вбил ее в рычащую морду ноба, проталкивая кулак глубже и глубже.
- Дорн!.. - прошипел Александр сквозь шлем. Даже оставшись без конечностей десантник продолжает служение. А рука... Это всего лишь рука и она не сможет встать между ним и его долгом перед братьями и Императором!

-Байки, байки выгоняем!- Взревел Готлиб, выкручивая рукоятку газа и бросая тяжелую машину в проём кузова"баивого вагона" и отчаянно выворачивая руль. Заднее колесо с пробуксовкой прошло по размазанным орочьим внутренностям и касркин ощутил мгновенный укол страха, что теряет управление... Но благословенная машина каталась и не по такому безобразию, широкие "зубастые" протекторы подняли целую волну из ошметков плоти и байк выровнялся. Кулицкий помянул добрым словом инструктора Зима, вдалбливавшего в курсантов основы управления любым имперским транспортом, и направил агрегат поближе к Шилари и к мосту.
-Капитан, ну хоть вы им скажите! Потеряем байки - сами ковылять замучаемся!- в отчаянной попытке спасти хоть что-то орал касркин, разворачивая байк.
Сорвать с плеча хэллган и занять позицию - секундное дело для тренированного тела. Палец давит привычно-тугой спуск и наступающую волну ксено-мрази окатывает шквал лаз-болтов, испаряя металл и кожу, наполняя воздух грозовой свежестью озона и зловонием кипящего орочьего жира... Вы видели, как дождь кипит на лазерном луче? Это красиво. Это вызывает восторг и Готлиб готов делится своей радостью со всеми. "Тебе, тебе и тебе! А, еще и ты хочешь?! На! Радуйся!". Здоровенный орк продолжает рваться вперёд, несмотря на снесённую черепушку. Его тело еще не приняло тот факт, что пора умирать. Второй с рёвом хватается за выжженые глазницы, что примечательно - не отпуская гашетку. Ему больно, но больнее его товарищам, по которым в упор лупит крупнокалиберный стаббер слепца. Так много целей, так мало времени. Готлиб замирает на одну невыносимо долгую секунду и снайперским выстрелом вгоняет лаз-болт в жерло орудия одного из ракетчиков.

Грянул мощный взрыв. Земля содрогнулась, а вода, заливавшая улицы, разошлась волнами.
Ульрих попал из мортиры в тыл орочьей толпы, в самую гущу – пламя и дым скрыли тех из виду.
Оставались лишь передовые линии: их накрыли огнем Готлиб и Хан. Зеленая спесь и ярость сбивались широкими очередями. Повсюду разрывались гранаты, метая смертоносные осколки. Ревели орки, ревели болтеры, заливались лаем стабберы, да шумел непрекращающийся дождь…
Природная буря была ничем по сравнению с разразившимся боем. Молнии сверкали где-то в дали лишь жалкими вспышками, а раскаты грома терялись среди грохота стволов.

Дымовая граната спасла Аргуса – двуногие орочьи машины быстро потеряли его из виду. Впрочем, они вообще все потеряли из виду: Железо слышал, как, матюгаясь писклявым голосом, гретчины пытались найти выход из дворика, натыкаясь на стены, на друг друга, или же попросту падая в грязь.
Поняв, что можно выбираться из-под неподвижной консервной банки, Аргус попытался высвободить ноги, чтобы оттолкнуться ими, как вдруг дредноут ожил. В прорези брони, еле видной сквозь дым, появился один-единственный злобный глаз. Но этот глаз был гораздо злее каких-либо двух других!
- Яяяяяяяяяяяягрххх!!! – заверещал гретчин.
Левый его манипулятор по-прежнему сидел глубоко в наплечнике Аргуса. Им он удерживал десантника. Второй же, заведясь с еще большей скоростью и визгом, вонзился в нагрудник девастатора.
Посыпались яркие искры. Аргус пытался двинуться, но многотонная боевая машина накрыла его всем своим весом. Оркоид явно вознамерился распилить врага на части.
Плазма-пистолет был разряжен, ракетница осталась за спиной и лишь Воля Императора сейчас была на стороне Железной Руки. Вдавливая Аргуса в грязь, дредноут погружал пилу сантиметр за сантиметром в нагрудник. И лишь одно спасло десантника от неминуемой смерти – размер самой пилы. Войдя на половину, она не смогла погрузиться дальше, и, воспользовавшись замешательством врага, Аргус проревел что-то яростное, с силой отбросив дредноута от себя ногами. Тот же оперся на пораженную ранее конечность и завалился на спину, потерявшись в дыму…
Теперь их ничто не связывало. Кроме взаимных ран и ненависти.

Вивьен заложил мельта-бомбу и отскочил на безопасное расстояние.
Визг, грохот, клубы черного дыма и скрежет ломаемой конструкции. Подвесное полотно покачнулось и просело. Но нет, оно не опустилось. Если левая сторона уже ни за что не держалась, то правая продолжала опираться на единственный привод…
И в этот момент Гласс понял, что следующий взрыв попросту обвалит мост в воду – тот уже готов был развалиться на части. Но не опуститься, как надо.

А затем наступила тишина.
Нет, не реальная тишина. Иллюзорная, спущенная в этот бой очередным видением Шилари.
Утихли взрывы, утихли очереди лихие. Умолкли крики, да заткнулись орки.
Даже дождь, прислушавшись к этой тишине, перестал лить сплошным потоком, лишь накрапывал, моросил в кровавые лужи.
Все замерло и застыло, кроме пожирающего грузовик огня, что трепыхался и трещал, пуская черный дым. Все заволокло утренним туманом, сквозь который проникал серый, холодный свет наступающего утра… тихого утра. Мертвого.

Взгляд Хана застыл, а злорадный оскал сошел с его лица. Он не заметил подлетевшего Ульриха, который искал бигмека. Орочий босс исчез, а потому Волк повернулся к командиру, ожидая приказа…
Подоспевший вовремя Черный Храмовник отбросил последних орков, расправляясь с ними своим Черным Мечом, и давая Хану пару секунд для передышки. А тот лишь кивал своим собственным горьким мыслям.
- Знач, доля наша – тут остаться… Так? – тихо пробормотал он. Раскосые глаза уставились снизу-вверх на Ульриха. С изуродованного лица последнего дождь пытался смыть горячую кровь, но тщетно. Оставались разводы.
И увидел Волк в глазах Батьки то, что прощался с ним Гиртый. Их ждала смерть. Последний бой. Очередной последний бой. В который уже по счету? И, как и всегда, взгляд седого командира загорелся бесовским огоньком. Любил дед помирать, ой как любил.
- Ну и шо? Пущай!
Морщинистое лицо вновь ощерилось в веселом оскале. Руки Белого Шрама машинально перезарядили болтер, а глотка разразилась зычным криком:
- Кулак, отставить! Дуй сюды! Бледный – чини мост! Железо – херачь консервы! А ты, Волк, молви этой зеленой подрани, як мы их в могиле обкохаем, родимых!
И в этот момент, словно отозвавшись на команду Хана, из пелены дождя и дыма поднялся орочий ноб с щитом, переживший взрыв мортиры позади себя. Со спины его содрало доспех и кожу. Толстые мускулы сочились кровью, но это, кажется, только разъяряло его. Выдав могучий, чудовищный рев, орк махнул своим сородичам и пошел в атаку. И вслед ему пошло орочье войско – щитовики в доспехах, с рогами на шлемах, да пулеметчики, что застрочили по грузовикам и укрытиям десантников.
А слева из дыма, где прятался Аргус, появились, наконец, первые дредноуты, рассекая воздух своими пилами… но более всего угрожали отряду не они, и не армия бронированных, рослых, крепких орков…
Где-то за правым зданием, прочищая свое горло, завелся, заревел мощный двигатель. А по холодной, залитой водой земле пошла ощутимая вибрация.

"Жизнь — тюрьма, смерть — освобождение".

- Ахрененно... Пророкотал в темноте голос Макса, который собственно за свой громкий и хрипловато надрывный голос смеси Джигурды, Высоцкого и трансформаторной будки получил кликуху Дизель.
- Парни, мы что такое пили? Задал он риторический вопрос в пустоту, затем упёрся руками землю и уселся на задницу. Раздался громкий всплеск.
Дизель потряс головой, свора мелких брызг разлетелась в разные стороны.
- Уууухххх... Похлопав себя по карманам, рокер выудил сигарету из внутреннего кармана, следом зажигалку, чиркнул колёсиком и прикурил.

Зажав сигарету зубами и пыхтя словно паровоз он поднялся на ноги и торопливо ощупал свои вещи. К счастью, гитара была на месте. Смутный силуэт проступил из темноты и задал вопрос, на что незамедлительно получил ответ.
- А хрени ли мне будет? Но с понедельника я в завязке до вторника...
Прервав бурное словоизлияние, рокер вновь потряс головой.
- Да выключите вы этот чертов душ, я уже проснулся... И тут до угарного сознания дошло, что преббывает он далеко не в душе и даже не в помещении а на улице. Напрягая память, Дизель так и не смог вспомнить, что за фестиваль Опен-Эйр выпал из его памяти. Даже тех с кем он бухал и играл он не мог припомнить, ну совсем никого, ни одного лица.

"Пока живы твои братья - сражайся рядом с ними. Когда они погибнут - сражайся в память о них."

Олберик, Капеллан ордена Черных Храмовников.


Удар. Окутанный силовым полем клинок с легкостью пробил чешуйчатую броню и глубоко погрузился в тупоносую башку ящера. Черный меч передал конвульсии огромного агонизирующего тела, но Манфред крепко удерживал рукоять, смотря на то, как расстается с жизнью речной титан. Кончено. Ухмыльнулся под шлемом, чувствуя привычный и все равно сладостный миг торжества над сильным врагом. Сколько их уже повержено, но поединок с каждым из них несет свой урок... Отвернувшись от мертвого ящера, Манфред поискал взглядом пробирающихся где-то впереди соратников. И оцепенел.

Брат Торнвальд! Его силуэт накрыли две исполинские тени. Слаженно, с убийственной эффективностью охотничьих инстинктов, хищники набросились на караульного и теперь рвали его словно мягкий кусок мяса. Дракон уже почти не сопротивлялся, они делали с ним все что хотели - словно бы состязались между собой, кто быстрее и ловчее откусит очередной лакомый кусок. Благословенная кровь темными облаками распространилась в мутной воде. Плохая, кощунственная смерть для брата, чье генетическое семя будет потеряно для будущих поколений.

Ждать нельзя. Тяжело ступая по илистому дну, Манфред двинулся прямо к пирующим тварям. В душе его клокотал гнев, требуя отмщения, но разум подсказывал не ввязываться в бессмысленную схватку, если только ящеры, поглощенные сейчас своим занятием, не нападут сами.

В помятом доспехе, расправив руки, словно святой мученик, дергался под ударами тварей Торнвальд. Поравнявшись с ним, Храмовник вскинул меч в последнем салюте... Покойся с миром, брат. Твоя жизнь не прожита напрасно, а служба годами укрепляла Империум. Прими и сохрани Император твою душу.
И будто бы в ответ, приподнялась длань караульного. В ней, мертвой хваткой было сжато возмездие. Даже после своей гибели Торнвальд не собирался оставлять врагов без воздаяния...

На берегу уже стоял Вивьен. Манфред обменялся с ним взглядами и обернулся на реку как раз за несколько секунд перед тем, как под водой грянул взрыв, возвестив конец боевого пути Торнвальда из Черных Драконов. Вслед за Вивьеном Леонхарт сотворил знак аквилы. "Мир тебе, брат. Ты его заслужил."

Но не настанет мира для Чемпиона Императора, покуда бьются его сердца. Взором воина, обостренным и расширенным в разных спектрах авточувствами доспеха, он окинул поле бушующей вокруг битвы... Грохот выстрелов, канонада автопушек, уханье взрывов гранат, яркие вспышки плазменных разрядов и рев орков, целой орды их, наступающей на разрозненных бойцов Караула. Сетовать на очевидный провал скрытной операции было контрпродуктивно. Сейчас любыми средствами нужно опустить мост и выйти из боя. Наверняка кто-то из караульных уже занялся механизмом моста, но процесс займет какое-то время. И время это необходимо выиграть - столько, сколько потребуется.

Он идет, шагая широко и решительно, навстречу полчищам зеленокожих. Черный меч ждет своего часа. Сейчас в правой руке компактный, доказавший за столетия непрекращающихся войн свою смертоносную эффективность, болт-пистолет. Короткий ствол поднимается на вытянутой руке и выцеливает ближайшего орка. Гром выстрела. Разрывной болт безошибочно попадает в голову твари, разнося ее на куски. Он продолжает идти, продолжает стрелять. Следующий выстрел приходится в шею ревущего орка - его башка с раззяваной клыкастой пастью отлетает от тела, брызгая кровью. Толпа зеленокожих все ближе. Снова выстрел. Еще один. Каждый болт находит свою цель, но целей великое множество. Манфреда это не пугает. Единственное, о чем он тревожится, это о свершении Воли Императора. Рычащая толпа уже перед ним. Одним махом он возвращает болт-пистолет на пояс и быстрыми движениями кисти, будто карты из колоды, легко метает в наступающую на него орду две фраг-гранаты. И сразу же берется за рукоять меча. Подготовка окончена, начинается битва.
Воздетый к небу, сверкает разрядами разрушительной энергии Черный меч. Пусть видят враги свою скорую и неминуемую смерть. Пусть видят соратники, куда направить им свои болтеры и мечи.
И в общем эфире, перекрывая дикий вой и рев зеленокожих, раздается древний клич рыцарей-Храмовников.

"Без жалости! Без сожаления! Без страха!"

Подошвы наконец-то нащупали твердую поверхность. С изуродованного, пожеванного сапога на облицовку моста и далее, сквозь дырявый настил в реку стекала вода напополам с алой кровью десантника. Туда, вниз, чтоб смешаться с кровью павшего брата, да и с кровью поверженных воинством Астартес тварей. Позади на черной поверхности воды вздулся и гулко лопнул пузырь - по всей видимости взорванная последним усилием Торнвальда граната. Ворон сложил руки в аквиле.
И секундой спустя уже отрешился от случившегося, переключил свой разум на решение новых боевых задач, благо информация о них щедрым потоком лилась по поверхности тактического дисплея. Было что-то еще: постороннее вмешательство, ненавязчивое нашептывание, тонкий, предупреждающий образ. Вивьен узнал почерк отрядного псайкера. Не так давно он уже подвергался подобному воздействию, поэтому без сопротивления принял помощь Шилари.
А ситуация стремительно ухудшалась, зеленокожие действовали в своей излюбленной манере, лавинообразно наращивая мощь атаки. Караул Смерти оказался зажат между стеной форта и все прибывающими силами оркоидов. Отступление теперь было не просто тактической необходимостью, а условием выживания. Еще немного и грузовики захлестнет волна зеленых тел, килла-кэнов и еще не известно чего. Задрав ствол болтера вверх, Ворон двумя короткими очередями кракен-болтов разнес крепления ржавых цепей. Следом настала очередь примитивного поворотного механизма у основания подъемного моста, состоящего из массивных, кривых, никогда не знавших смазки шестеренок. Их оси были слишком толсты даже для адамантиевых сердечников, однако, проводив взглядом чреду из безобразно нагроможденных приводов и переходников, Гласс кажется нашел слабое место: еще пара цепей, уходящих своими длинными, змееобразными телами в толщу надвратных башен. Ворон перебил и их.
Замолк хэви-болтер - плохой знак. Стоящая перед воротами туша баивога вагона перекрывала космодесантнику весь сектор для стрельбы. Ориентируясь лишь по показаниям дружественных ауспексов, Бледный перекинул через грузовик фраг-гранату.

Космодесант обрушился на тихую и темную орочью ночь с грохотом боя и вспышками взрывов.
Первым застрочил хэви болтер кадианца. Затем прямым дымным трассером, рассекая ливень, устремилась ракета Аргуса через всю крепость.
Железная Рука все рассчитал точно. Железная Рука выцелил идеально. Железная Рука не изменился в лице – оно было железным. Но внутри его душа запела, ведь ракета полетела ровно туда, куда он и хотел. Но такого результата даже он не ожидал…
Пронесшись яростной стрелой по главной улице к самой большой и опасной башне форта, снаряд попал в небольшое окошко у ее основания. И там он нашел целый склад с боеприпасом. Грохнул мощный взрыв, сотрясший землю, а ночь на мгновение стала днем от пламени, вырвавшегося наружу.
Основание башни разлетелась в стороны. Верхняя ее часть – завалилась на соседнюю башню. Ближайшие здания – разрушились, ворота обратились в руины, а рухнувшие поверх всего этого башни окончательно уничтожили все, что находилось рядом.
Теперь в крепость могли смело въезжать три полка Имперской Гвардии. Сквозь пыль, дым и пламя.
Не обращая внимания на мощный взрыв, Готлиб продолжал вести огонь из хэви болтера, чувствуя, как трясется под ним байк. Дождь и дым от выстрелов закрывали почти весь обзор, но опытный боец умел видеть врагов сквозь помехи – орки потрошились один за другим, брызжа кровью и вопя от боли. И все же, это были орки: огонь «на подавление» их не подавлял.
Под боевые кличи они бросались вперед – из зданий выбегали десятки зеленокожих, уже вооруженных, уже полных желания уничтожить врага. Но их встречали крупнокалиберные болты, и ярость их разлеталась на окровавленные части.

Сменив позицию и засев у мусорной кучи, Аргус не обратил никакого внимания на несколько пуль, щелкнувших о его доспех: девастатор Астартес воевал на другом уровне.
Автоматический зарядчик уже выполнил свой долг, и Железо снова вскинул свою ракетницу. Зашипел реактивный движок и второй фугас пошел в цель. Грохнул взрыв, уже совсем рядом, и верхушка ближайшей башни разлеталась на осколки. Часть из них, прорвав кожаную крышу кузова, осыпались на Готлиба.
Но тот не прекращал свой огонь. «В бою с орками хэви болтер всегда должен стрелять, солдат» - так говорили в учебке.
Тем временем Александр уже нашел пульт управления подъемным мостом. Тот оказался в соседней башне за парой бронированных дверей, смятых в три движения силовым кулаком. Самый большой и потертый рычаг, конечно же, отвечал за самую главную функцию, и десантник незамедлительно его опустил вниз.
Зарычал где-то над его головой мощный мотор. Загрохотал огромный несмазанный механизм, и через бойницу, смотревшую на реку, Кулак увидел, как начал медленно опускаться мост.

Шилари быстро нашла место, где можно было спрятаться – у переднего бампера грузовика, в котором она ехала. Здесь не было орков, только грязь и дождь, гулко стучащий по доспеху. Где-то позади грянул мощный взрыв – через мгновение лобовое стекло тарантаса высыпалось на голову девушке…
А так здесь было относительно спокойно.
Неожиданно глаза девушки расширились от ужаса, и она, вскочив, отпрыгнула в сторону – к другому грузовику. В напряженном ожидании она уставилась наверх. И вот у самой крыши высокой башни вспыхнуло пламя, уши даже сквозь защиту шлема продрало от жуткого скрипа. А затем сверху из ночного полога дождя упало огромное многотонное дуло пушки. Вонзившись одним концом в землю, вторым оно рухнуло на бампер грузовика – прямо там, где только что была Шилари. Но ее лишь обдало грязью, чуть не опрокинув.

Разбуженный зовом сирены, массивный орочий ноб по имени Дарг-Кхарг уже поднимался на крышу своего барака. Дождь забарабанил по его шлему, из которого два злобных желтых глаза уставились на подъемный мост, где сражались вторженцы.
- Щас я вас познакомлю с моим братцем! – оскалился он, доставая из-за спины мортиру. О да, он так давно хотел ее опробовать на врагах! Настоящая гаубица! Огромная пушка!
Снаряд уже был в дуле, он всегда там был (а вдруг война?), нобу оставалось лишь навестись и спустить гашетку. Что он и сделал, аж упав назад от отдачи…
Грузовики разнесло мощным взрывом.
Готлиба уничтожило на месте. Гиртый-Хан с пробитым черепом проломил стену здания, потерявшись где-то в обломках.
Шилари отлетела к мосту, чувствуя, как трещат ее перемолотые кости. А на Аргуса сверху обрушился кузов тарантаса, своими тоннами вдавливая в грязь…
Что-то отчаянное закричал Волк.
Он звал командира.
Но на тактическом дисплее его имя стало серым. Хан был мертв.

Девушка моргнула, глядя на бесконечный ливень перед ней.
Капли били по жидкой грязи, разлетаясь тысячей брызг…
Били и били.
Она обернулась – позади нее стояли невредимые грузовики. Готлиб строчил из хэви болтера, Хан смотрел на Шилари изумленными глазами, говорящими «Шо за..?!» И тогда псайкер поняла, что нечаянно «транслировала» свое видение всему отряду. Никакого взрыва не было.
Но он должен был случиться…
Первым опомнился командир:
- Лева дальня крыша! Незабаром он там будет! Прикончить гада!


Вивьен яростно потрошил монстра. Он чувствовал, как тот вздрагивает от боли. Он чувствовал его мощные мускулы, напрягающиеся в отчаянной попытке избавиться от хватки Ворона. Он чувствовал, как струится горячая кровь твари. Он чувствовал ее смерть, чувствовал, как она умирала, и продолжал безжалостно впиваться ножом все глубже и глубже в живот существа…
Манфред знал, что делал: точный удар прямо в ноздрю – и Черный Меч впивается в череп монстра. Клинок, прожигающий тело, вошел в мозг словно по маслу. Храмовник провернул лезвие – тварь задергалась в конвульсиях, она умирала… Он чувствовал это, нанося второй сокрушительный удар ей в голову.
Торнвальд выставил вперед левую руку с зажатым в ней огнеметом. Тот завибрировал от активированного цепного штык-ножа. Врубил прожекторы и увидел перед собой монстра с двумя маленькими глазками и непропорционально огромной пастью. Слишком огромной…
Жадная тварь, раскрыв свой рот, проглотила флеймер, и Дракон почувствовал, как мощнейшие челюсти смыкаются на его предплечье. Зубы заскрежетали о доспех, Гром зажал курок, выпуская струю раскаленного прометиума прямо в глотку этой твари – ее рот рефлекторно сжался и Дракон понял, что остался без руки. Продолжая бой, он вонзил клинок в глаз крокодилу. Тот еще раз дернулся, отрывая космодесантнику конечность.
- Болт-пистолет… - слишком запоздало подумал Торнвальд.
Второй монстр, влекомый ярким прожектором, обхватил своей пастью торс Дракона. Тот отчаянно сопротивлялся. Его руки прижало к телу, он бил тварь ногами, пока их не поймали другие челюсти.
Мгновение жуткого напряжения. Мгновение боли. И два крокодила разорвали тело Торнвальда на части…


Счетверенная автопушка вырывалась из сильных рук Ульриха, разнося в щепки перекрытие за перекрытием. Вокруг летели осколки, Волк чувствовал, как они рассекали его лицо, кровь заливала глаза, он сглатывал ее, соленую и горячую, и продолжал крушить башню. За стабберами сидели гретчины – они в панике верещали, пытаясь сбежать от праведного гнева.
Но выхода из башни не было. Всех ждала жуткая смерть.
Наконец, гретчины закончились – Волк оказался в помещении, заполненным каким-то огромным двигателем, который, получив несколько нечаянных снарядов, захлебнулся. Задребезжал. А затем заглох.
Остановившись, Ульрих слишком поздно понял свою ошибку.
Понял ее и Александр, услышавший сначала пришествие всех примархов где-то в башне над собой, а затем заметивший, что мост перестал опускаться. Механизм ревел и грохотал – это был не единственный мотор, но теперь всю систему заклинило и со скрежетом и дрожью подъемная платформа начала перекашиваться, гнуться и ломаться…

Он смотрел в эту жуткую пасть, полную кинжалоподобных зубов, всем телом чувствовал как его, массивного воина в доспехе космодесанта, с бешеной силой мотает и дергает этот речной исполин, но даже выбирая из череды секунд ту, что будет уготована для одного точного удара Черным мечом, он восхищался чудовищной мощью и яростью, с которыми зверь боролся за свою территорию, свой дом.
"Но где же был ты, свирепый хищник - хозяин реки, древняя исконная сила этой планеты - когда твой родной мир захватывали полчища богомерзких ксеносов? Почему не растерзал с десяток их, прежде чем очереди свинцовых зарядов исполосовали бы твое тело? А ведь я сейчас на твоей стороне, хоть ты этого и не понимаешь..."

"Конечно не понимаешь!" - продолжал про себя Манфред, так и не выбрав момента для смертельной атаки. Слишком уж энергично дергал его под водой рептилоид, не давая возможности кончить все одним ударом, а царапаться Храмовник не любил. "Ни рожна не понимаешь, тупая тварь!" - восхищение размерами и силой быстро прошло, уступив место раздражению. Зверь, упрямо глодающий керамитовую броню, уже порядком надоел Манфреду - "Тебе бы только жрать и спать, как какому-нибудь тираниду из примитивных, и конечно же тебе начхать на то, что над твоим логовом теперь высится корявая крепость чужеродных орков..."

Почтение к ненасытной твари уже полностью улетучилось. Испепеляя рептилию пылающим гневом взглядом, Манфред нацелил острие меча в огромную морду...

Никому. Ни животному, ни ксеносу - будь-то хитроумный эльдар или прекраснодушный тау - не достичь высоты благородного духа Человека. Их идеалы убоги, а их лжебожества - не более чем злобные хищники варпа. Поклоняясь своим богам они могут лишь брать. Мечтают о дарах, могуществе, власти... И только Человек способен отдать, по-настоящему искренне и чистосердечно. Свое благополучие, свои силы, свою жизнь - всего себя. Ради победы. Ради тех, кого он защищает. Из любви к близким и к Спасителю-Императору. Многие во вселенной умеют яростно биться. Но лишь Человек может стать истинным героем. И святым.

Вспенив темную воду, метнулся к голове монстра черный клинок...

- Аналогично, брат. - Ворон кивнул Александру. - И я не до конца уверен.
- И тем не менее, мадам Ватано - оружие, средство данное Караулу для выполнения задания. Бесполезное же оружие превращается в обузу. Мы либо используем его, либо выбрасываем. Но последнее, мне кажется... преждевременно. - Вивьен обернулся и несколько секунд смотрел на псайкера, словно пытаясь удостовериться в правоте собственных рассуждений.
- Я с большим почтением отношусь к без сомнения огромному боевому опыту каждого из вас. Скажите, случалось ли вам видеть, как разъяренный дух плазмы выходит из под контроля, как в ослепительной вспышке погибают и враги и братья, как нестерпимый жар пожирает их могучие тела, испепеляет доспехи? Уверен, что случалось. Отказался ли после этого ваш Орден от использования плазмаганов? Нет. Потому что эффективность во много раз превышает риск. Так вот, относитесь к агенту Шилари как к плазмапистолю, разрешите ей доказать свою полезность. - Десантник говорил неторопливо, взвешивая каждое свое слово.

- А если оружие снова даст осечку, - в голосе Бледного прорезался металл, - то клянусь Когтями Коракса, я буду первым кто уничтожит его.

Все было как всегда. Ровно как и год, и десять, и сто лет назад. Враг перед тобой, он силен и многочислен. Но ты должен победить, во что бы то ни стало. Потому что в твоих руках судьба Империума Человека. Точнее, и в твоих тоже.
И с беспристанным усердием, с которым только и пристало Избранным Светоча во тьме бескрайней вселенной, нашего Благословенного Императора, мы должны сражаться каждый миг и устремлять свой пылающий праведным гневом взор на врагов человечества. Во имя победы. Во имя выживания.

Безмолвный и прямой, чемпион Черных Храмовников глядел на сотканную из частиц света модель уродливой крепости Зеленокожих. Он выслушивал мнения соратников. Не прерывая их, размышлял в поисках верного решения.
Превыше всего для него была воля Отца. Но на пути к ее испонению, мог ли он сейчас освященной сталью высечь с лица планеты всю погань ксеносов, не имея за спиной хотя бы сотню рыцарей-крестоносцев? Не мог. С этим следовало смириться. Да и не таков был замысел Императора. Главная цель - Варбосс. Без него полчища орков обратятся в неуправляемую массу. И тогда силы сектора одержат над ними верх.

Наконец, когда все высказались, он указал на Караульного из Гвардии Ворона.

- Твой план мне нравится. Открытый бой грозит стать слишком неравным, а у нас есть дело, не выполнить которое мы не имеем права, - затем решительно обратился к собравшимся вокруг голограммы, - Братья. Прежде чем определиться с выбором, мне неободимо уединиться и испросить совета и благословения. Время пока есть.

С этими словами, Манфред отошел от остальных и направился к припаркованным байкам. Скрывшись от любопытных взглядов, он извлек на свет древнее и драгоценное устройство, что получил из рук хранителя реликвий ордена. Аккуратными движеиями смахнул пыль с потертого корпуса, затем осторожно подключил устройство к разъему в доспехе. Опустился на колени и, сотворив знак аквилы, дотронулся до руны активации.
С благоговением глядя на то, как, мигая огоньками, оживает древний механизм, он зашептал слова молитвы.

- Благодарю Тебя, Отче, за Твой священный дар. Молю, обрати взор Свой на недостойного сына и ниспошли Свою помощь и благословение во исполнение Воли Твоей. Мудростью и провидением освяти путь к победе над богомерзкими врагами Твоими и помоги узреть истину...

Оставалось ждать пока все имеющиеся данные о крепости, а также варианты планов Караульных загрузятся в устройство с когитатора.

"Коофициентное прогнозирование..." - произнес про себя Манфред, - "Интересно, все-таки, как это работает?"

Готлиб ошалело наблюдал за молниеносно разыгравшейся сценой, выдавив непонятно к чему: -Сходили, блин, за хлебушком...- На надвинувшуюся громаду космодесантника и последовавший вопрос Кулицкий, впрочем, среагировал довольно быстро:
-Хочу напомнить, Брат Торнвальд, что все мы здесь - "человеки инквизитора", ну, за исключением благородного Манфреда.- Учтивый кивок в сторону Храмовника. -Ведь Караул Смерти, если Вы помните - ни что иное, как подразделение Его Священной Инквизиции.- Последовал плавный знак аквиллы. -Что же касается моих отношений с... покойным... Я, в некотором роде, был его "нянькой" - человеком, контролирующим его системы вооружения. Которые, к слову, были деактивированы в начале конфликта. - Торнвальду со-товарищи был плавно и аккуратно продемонстрирован "Флагеллум" с руной, застывшей в положении "Выкл." -Второстепенной же задачей имею охрану и сопровождение леди Ватано.- Касркин спокойно и твердо посмотрел в глаза Торнвальду. -И "камни за пазухой" таскать не привык.

...И будут их сердца правдивы и неистовы,
ибо нет ничего более неистового, чем правда,
и более правдивого, чем вера...

Старые, но не забытые, согретые ярым душевным огнем и запорошенные пеплом последующих войн, слова из проповедей капеллана Хелфрида, изреченные почти семь веков назад и дошедшие до нынешних дней на страницах окованного золотом, бережно хранимого Черными Храмовниками фолианта, теперь, глядя на спорящих Астартес, произнес про себя брат Манфред. Для него, вероятно, как когда-то и великого Хелфрида, была очевидна природа этих споров. Искренность и стремление к совершенству, бесхитростная простота и несгибаемое упрямство - таковы стороны духовного наследия Примархов, наследия Самого Императора. Сомнения, недовольство, что тревожили умы десантников, требовали выхода и находили его в резких, отточенных, как мономолекулярные лезвия их боевых кинжалов, словах. Но столь же очевидно, что покуда среди всех, ныне живущих Астартес, не смолкают споры о храбрости и трусости, о долге и предательстве, о вере и грехопадении - будут крепки их сердца и смертоносны мечи. Ибо в этом есть непобедимый дух Человечества.

Чемпион отошел от черного штурмового байка, возле которого, лишь только ступив на землю после окончания их бешеной гонки, он первым делом вознес благодарственные молитвы Императору, а потом молча наблюдал за своими спутниками, и приблизился к брату Ульриху.

- Я скорблю о твоей ране, Капеллан, и о ранах остальных тоже - с чувством произнес он, - Но радуюсь тому, что за каждую из них, зеленокожие твари платят своими жизнями. Думаю, при таком соотношении, прежде чем кто-то из нас падет в бою, миссия наша уже будет выполнена, - с этими словами Манфред снял шлем, чтобы Волк видел его улыбку, - Я заступлю в дозор сейчас же и простою в нем два часа, а потом разбужу тебя.

Пальцы Манфреда быстро сложились в знак Аквилы, которым он осенил себя, выказывая уважение собеседнику. Мудрым и твердым в наставлении братьев показывал себя этот славный Капеллан. А наставления его сейчас и вправду были необходимы. Пронизывающим, испытующим взглядом обвел Храмовник каждого из присутствующих. Брат Торнвальд выглядел хуже всех - потрепали его изрядно, но, судя по всему, достоинство и самообладание его были на высоте. Но и брата Аргуса было можно понять.

- Император смотрит на нас, братья. Мы Его дети. Путь наш и все, чем он ознаменован - и доблесть, и слабость - ведомо Ему. И тем, кто судит себя прежде других, дарует Он свою помощь.

Взгляд Чемпиона нашел выглядевшую такой хрупкой и тщедушной по сравнению с массивными Астартес фигурку ассасина.

- А ты, - закованный в броню перст указал на человека в маске, - Если еще раз позволишь себе помешать в бою космодесантнику - будешь немедленно и безжалостно уничтожен.

Лицо Торнвальда под шлемом выражало не больше эмоций, чем черты черепа дракона на лицевом щитке, когда брат Аргус сыпал упреками и оскорблениями.
Будь Гром моложе - на пять-шесть десятков лет, он, может быть, и ответил бы Аргусу в том же тоне - и покрыл бы себя позором, поступив так. С тех пор прошло много времени - по меркам обычных людей он уже был глубоким стариком, а по меркам своего племени - невероятной редкостью, прожившей гораздо больше отпущенного. И годы, десятилетия службы и войн погасили бестолковый юношеский гонор и задиристость, перековав их в беспощадную и неукротимую ярость на поле боя. Ярость, направленную на врагов.
На заре своей карьеры, только получив полный силовой доспех и пройдя посвящение в десантники, Торнвальд принял участие в затяжной гражданской войне и последующей зачистке подпольной сети заговорщиков, которыми были десантники-предатели Альфа-легиона и их приспешники. Худшего врага и представить трудно. Новообращенный гром вместе с группой таких же новичков был послан обеспечить охрану семей высокопоставленных чинов из числа планетарного правительства. Задача была проста - обеспечить сопровождение и охрану при эвакуации транспортом из засекреченного бункера в горах.
Но каким-то образом враги прознали об этом и атаковали. Следует признать, что засады Альфа-легион умеет делать мастерски. В первые секунды боя был выбит весь командный состав как у космодесантников, так и у прикрепленного отряда спецназа Гвардии, а так же почти все специалисты с тяжелым вооружением, техника и средства связи. А потом был настоящий ад, когда остатки боевого охранения, сумев отступить, отбивались от превосходящих сил противника. Раз за разом на приступ шли одержимые культисты, изуродованные демонопоклонники, одержимые мутанты и еретические техно-воины, в чудовищной мясорубке ближнего боя вытеснявших Имперцев из бункера в древние катакомбы, а потом гонявшие их по ним.
Проходили сутки, когда Астартес не смыкали глаз, охраняя женщин, стариков и детей, бесконечно перемещаясь и отбивая бесчисленные налеты рыщущих по тоннелям групп противника. И, имея возможность выходить на связь и получив приказ регулярно докладываться, делали это, запрашивая обещанный транспорт и подкрепление. И им обещали, раз за разом. Проходили дни, но подкрепления все не было. Гибли гражданские, не в силах выдержать тяжелых условий похода и постоянного стресса. Гибли десантники, от ран и от недостатка боеприпасов. То, что люди были живы, давно уже было за гранью возможного, Чудом Императора, не иначе.
И когда, наконец, ударный отряд на Громовых Воронах разогнал противника и подобрал немногих выживших, находящихся к тяжелом состоянии, Гром сорвался, увидев, что командовал вылазкой тот самый офицер, который во время сеансов связи обещал поддержку. Не смотря на ранения и усталость, он словно пушинку, смел с пути апотекария и схватил брата за края воротника, яростно рыча и осыпая того бранью и оскорблениями.
"Грязный ублюдок", "помойный выкидыш", "проклятый предатель", "трусливое дерьмо" - примерно такими словами называл Гром офицера Сержио. Своего боевого брата. А тот молчал, и в глазах его нельзя было ничего прочитать.
И в какой-то момент Торвальд почувствовал рывок и отлетел, грохнувшись на спину. Поднявшись, он увидел возвышающуюся над собой фигуру капеллана Гортара с потрескивающим крозиусом в руке. Голос капеллана грохотал и ревел, как шторм, а сам Гортар излучал такую ярость, что, без всяких иллюзий, было ясно - жизнь Грома висит на волоске. А может, уже и нет.

- сосунок! Жалкий щенок, недостойный называться космодесантником! Ты, возведенный из ничего и бывший никем, кому даровали великую силу и ответственность! Как ты смеешь судить действия своего брата?! Каждая наша операция, каждая война - это битва, на которую астартес идут, потому что никто, кроме них, не может сделать эту работу! Никто! И от действия каждого из нас зависят десятки миллионов жизней людей Империума. Людей, которых мы поклялись защищать.
И ты. Смеешь. Судить?
Судить своего брата? Судить своего командира? С чего в твою голову взбрело, что ты знаешь все обстоятельства, почему все произошло именно так? Как ты смеешь высказывать недоверие своему брату, который, если нужно, отдаст жизнь за тебя?
Теперь голос капеллана не гремел, а был спокойным, но полным ледяного презрения.
И что теперь, нам, братьям, нельзя доверять тебе? Нельзя надеяться на то, что ты прикроешь спину? Потому что ты решил, что вправе решать кто прав, а кто нет? Потому что ты считаешь себя умнее всех командиров? Поставить из-за тебя, ничтожества, под угрозу исход миссии, просто из-за твоей беспросветной глупости и эгоистичности?
Может, тебя лучше отправить в Кузню, чтоб в качестве боевого сервитора ты принес больше пользы Ордену, чем в качестве брата, на которого нельзя положиться?
Или мне прямо сейчас пристрелить тебя, избавив от позора?

Тогда Гром молчал, склоня голову и чувство вины тяготило его. Слова капеллана проникали в самую душу, в сердце космодесантника, горько раня. "Ты не один из нас", "брак", "не оправдал доверия". Его злость испарилась, а чувство неправоты жгло его в стократ сильнее раскаленного металла. Тогда он, подойдя к Сержио, сквозь стянутое спазмом горло выдавил: "Прости, брат" И бесконечно удивился, ощутив его руку на своем плече. Тогда Сержио сказал, что не держит зла, потому что помыслы Торвальда были чисты, а поступок продиктован болью за утрату братьев и людей, которых он должен был охранять. Но второго раза, когда подобный поступок останется безнаказанным, не будет.

Потом, сильно после окончания компании, после рассекречивания многих документов Торнвальд узнал, что все это было частью большой и многоходовой комбинации по выходу на командное звено "Гидры", и затягивание операции по спасению помогло выйти на связных, перехватывающих радиопереговоры, а затем и размотать цепочку дальше. И длительность действий была необходима для пеленга и вычисления дислокации радиоузла противника. В конечном итоге, это спасло очень много жизней. Тогда же практически никто не знал полной картины происходящего, кроме высшего командования Ордена - ибо Альфа-легион, как это у него заведено, всегда оказывался в курсе планов противника.

С тех пор прошло много лет, но память хранила события такими же четкими, как будто это было вчера. И с тех пор Торнвальд был образцовым десантником. Воином Императора. Тем, кто всю свою жизнь без остатка посвящает войне затем, чтобы граждане Империума, простые люди, могли жить. Просто жить, защищенные от бесчисленных угроз. И космодесантник был стражем этого покоя. Инструментом, отказавшимся от своих желаний ради других. Все служило этой цели - его тело, его разум, его умения, навыки, мысли и поступки.
И жизнь. Жизнь космодесантника тоже была инструментом, который в нужный момент нужно было использовать без колебаний и сомнений.

И Торнвальд это принял и помнил. В данный момент задачей, гораздо превосходящей по важности выживание любого из астартес, было выполнение задания. И, если другого выхода не будет, Гром был готов отдать свою жизнь, если это будет необходимо для успешного завершения задания.
Если для этого необходимо пожертвовать собой, чтоб спасти собрата - Манфреда, Ульриха, Аргуса, не суть важно, даже псайкера или ассасина - так тому и быть. Задание превыше всего, вне зависимости от личного к ним отношения.
Это не значило, что Гром искал геройской смерти, или ждал первой же возможности, чтоб загородить собой кого-нибудь. Просто - он был готов.

Проводив взглядом уходящего Аргуса, так и не проронив ни слова, он развернулся к парии и, призвав сервочереп, принялся за работу.

Грохнуло. Еще раз. Теперь совсем близко. Невольно он вскинулся и вперился взглядом в клепанный сегмент внутренней обшивки десантного отсека, за которым, там, снаружи, раскатисто разорвался очередной снаряд. Ожиданиям вопреки, листы металла не разошлись корявыми клочьями, в только лишь дрогнули подобно натянутой поверхности большого барабана под ударом неведомого барабанщика. Рядом прошло, значит.
И вот это тоже. И опять...
Манфред вздохнул. Перспектива разлететься на куски вместе с десантным катером его не ужасала - в конце концов, он уже давно привык смотреть в лицо смерти - но сейчас, когда от него, слабого, недостойного, и все же избранного свершить Его пресвятой замысел, зависело столь многое - он волновался. Без дрожи, без паники, тревожился за исход этого полета сквозь шквальный огонь орочьей артиллерии. А потому от души желал удачи отважным пилотам - направь их, Боже, по верному пути.

В руках он крутил снятую с шеи серебряную аквилу. Ее блестящие крылья отбрасывали на стены отсека световые зайчики - совсем как когда-то, на те - другие, что озарялись дрожащим пламенем свечей...

Он не помнил тех, кого уничтожал во имя Империума, не помнил и тех, кого выручал - в жестоких битвах на переднем крае боевые братья постоянно спасают друг-друга от смерти - но был один спасенный им человек, которого он запомнил на всю жизнь.

***

Вышедшие из варпа корабли Черных Храмовников перехватили сигнал бедствия с одной из лун необитаемого газового гиганта. Там, в отдалении от населенных планет системы, находился небольшой форпост-храм под надзором минимального гарнизона Адепта Сороритас. С давних пор, покорные воле Императора сестры возносили Ему молитвы и заодно несли боевую вахту на окраине системы, осуществляя дальнее эхо-сканирование. Однако в данный момент никаких свидетельств жизненной активности на луне, кроме автоматически передаваемого исходящего сигнала о помощи, не наблюдалось. Не смотря на это, Храмовники все же высадились на поверхность маленького сателлита. Вместо почетной встречи их ожидало зрелище, способное повергнуть в шок даже видавших виды суровых крестоносцев. Брат Манфред тоже был в составе десантного отряда. Когда он увидел следы того, что произошло, его душа содрогнулась от ужаса.
Храм оказался разрушен, его святыни - осквернены кровью. Обнаженные, окровавленные, изуверски обезображенные тела сестер валялись вокруг; насажены на торчащие прутья и на святые символы. Повсюду - начертанные на камне и коже кощунственные письмена Хаоса...
Висела гнетущая могильная тишина. Но сознание само по себе наполняло уши истошными воплями раздираемых живьем несчастных женщин.

Не выдержав, яростно взревел Кастеллян Гарольд. Его отчаянный крик выразил клокочущее в душах всех Храмовников горе и беспомощную ярость. Злодейство свершилось. Здесь больше некому было помогать.

Один за другим десантники выходили из храма, направляясь к ждущим их Тандерхокам, а Манфред все стоял, не в силах сдвинуться с места. Затем тихо прошел к лежащей на груде осколков каменной стены большой аквиле. Его желанием было поднять поверженный священный символ и помолиться за упокой мученически погибших сестер. Ухватившись за края массивного литого орла он с напряжением приподнял его и не поверил своим глазам. Между камнями виднелась закованная в латы рука со сломанными перебитыми пальцами. Манфред торопливо оттащил аквилу и бросился разбирать завал. Там, под гнетом камней, неподвижно лежала женщина в силовой броне, не подающая признаков жизни. Рядом с ней, выпущенный из рук, благословенный болтер, Медленно он снял с нее шлем и оторопело вгляделся в ее лицо - молодое, удивительно умиротворенное, освещенное пробившемся откуда-то сверху лучом. Казалось, она просто спит и видит во сне свой Рай, каким она себе его представляла...
Тишина разрушенного храма. Сквозь прорехи в расколотых стенах и стрельчатые окна струились в полумрак серебряные лучи света. И посреди всего - спящая Мадонна в искристом сиянии ночи. Нереальная возвышенная красота.

Тихонько, словно боясь потревожить ее сон, космодесантник снял свой шлем и нагнулся ухом ко рту девушки.
Благословенный Император, она дышала! Слабо, едва заметно. И все же была жива.
Вскочив, Манфред вызвал апотекария и подмогу. Радостная новость для братьев Храмовников. Идущие сквозь тьму космоса, противостоящие бесчисленным врагам, они как никто знали цену истинным чудесам - надеялись на них, ждали, и радовались каждому.

...В конце дня, после всех текущих обязанностей и тренировок, Манфред уединился в небольшой келье, каких много было на боевой барже Черных Храмовников. Встав на колени, он со словами молитвы обратился к Императору с просьбами о помощи в истреблении врагов Его; о прощении за нерадение; о праведном вразумлении...
Вдруг шаги за спиной. Он не обернулся - не хотелось прерывать молитву. Мало ли, кто из братьев зашел прочесть литании и гимны.
Но, пройдя к маленькому алтарю, рядом с ним опустилась на колени не громоздкая фигура брата крестоносца, а изящная фигурка сестры Адепта Сороритас.
Она была в своей, повторяющей изгибы женского тела, силовой броне без шлема. Ее лицо, еще тогда поразившее Манфреда своим покоем и красотой, сейчас, в свете пламени расставленных повсюду свечей, казалось необычайно прекрасным и одухотворенным, а в ясных изумрудных глазах блестели золотые искорки.

- Мне сказали, что тебя можно найти здесь, рыцарь, - почтительно приглушенным голосом объяснила она, после того, как они оба завершили молитву - Я пришла поблагодарить тебя. Если бы ты тогда не расчистил завал и не обнаружил меня... Не знаю, чем я могла заслужить такое, но кажется, в тот момент сам Император направлял тебя, - она посмотрела прямо на него и улыбнулась - Теперь, с этого дня и до тех пор, покуда будет биться мое сердце, я буду поминать тебя в своих молитвах, рыцарь. Где бы ты ни был - знай, что сестра Элейн помнит тебя и неустанно просит нашего Бога-Императора даровать тебе свое благословение в битвах и... просто сохранить.

Приблизившись, она легонько поцеловала его в лоб. Затем взяла его руку и положила на ладонь серебряную аквилу на цепочке.

- Пусть это всегда будет с тобой, рыцарь, и пусть Император поможет тебе так же, как и мне.

Еще несколько раз они встречались и вместе ходили по бесконечным коридорам корабля. То были для Манфреда поистине счастливые часы, во время которых Элейн рассказывала о своей жизни в ордене Белой Розы, о страшных битвах, что ей довелось пережить, о вере, о судьбе Империума, да и много еще о чем - он уже и не помнил. А потом присланный специально за ней катер умчал сестру Элейн в неизвестные дали и больше Манфред ее никогда не видел, кроме как в своих снах.

***

Спуск продолжался.
Когда, невзирая на тряску, посреди отсека встал командир отряда Караульных и тут же начал вводить всех в курс дела, всякую тревогу у Манфреда как ветром сдуло. Все внимание было поглощено этим монологом, выдававшем прямой, неистовый и несколько диковатый нрав Белого Шрама. Такой характер импонировал Леонхарту, привыкшему к горячности братьев своего ордена. Даже это неприкрытое недоверие к чужаку он принял вполне спокойно и с пониманием. Главное для Хана - выполнить свой долг. Он не потерпит ничего, что может ему в этом помешать. Тем более от того, по чьей инициативе они вступили в этот бой. И Манфред был с ним категорически согласен.

Зато на краткое слово Капеллана тотчас же отзывалось сердце. Пусть он немного другой, но мудрость и вера его - те же самые, что роднят Капелланов всех орденов. Так, по крайней мере, казалось брату Манфреду.

- Благодарю тебя, Наставник, твои слова вселяют радость в сердца праведников.

Почтительно склонив голову перед духовным лидером отряда караульных, Храмовник услышал высказывание Убийцы. С неявным сомнением посмотрел он на агента Официо Ассассинорум. Все в этом типе было ему чуждо, и облик, и методы... вообще все. Но тут же себе напомнил - всякий человек потребен Императору если верно служит Его делу, а дело это - постоянная война с врагами человечества.

- И тебе спасибо, Убийца. Еще ни разу не встречал подобных тебе, но слышать о вас доводилось. Рад такому союзнику, - сказал и про себя добавил - "...Уж все лучше, чем какой-нибудь псайкер."

Эх... А фильм всё не начинался, да не начинался. А я сижу, да по сторонам гляжу, свободные места высматриваю. А их с каждой секундой всё меньше и меньше остаётся. Школота какая-то зашла, потоком брани всё сопровождая, оставив после себя жгучее желание подняться и прочитать им нотацию на тему "Хуле вы материтесь, дети?!". Мамашка ребятёнка приволокла, тут же вой поднявшего. И какой-то унылый и прыщавый ботаник, кого-то весьма не слабо напоминающий, рядом место занял. Теперь не встанешь и не пересядешь даже, никого при этом не побеспокоив. Впечатление, будто окружили меня, специально. Зачем? Кто знает. Паранойя, ведь. Рациональных объяснений не требуется. Но настроение и без того долгим бегом, да странным соседством, испорченное, становится ещё хуже от этого воя за спиной, бессмысленного и несвязанного потока мата, произносимого ещё даже не начавшими ломаться голосами, да ещё одного странного соседа, появившегося по другую руку от меня.

Темнеет экран. Вновь крик сзади раздался. Реклама пошла, заглушила. А новый сосед, воспользовавшись моментом, наклонился ко мне в темноте. И сказал что-то дикое, смысл чего лишь через пару мгновений до меня дошёл. Да и то не весь.

Удивился я. И душа отчего-то в пятки ушла. Не каждый день случайный сосед хуйню какую-то нести начинает. Может это, он за мной гнался? А нахуя? Не ясно. Может, правда, по мобилке столь резко говорит. И тогда не моё это дело, какой бы он бред из уст своих не извергал. Может в ММО каком зависает, кольца, тавро какие-то. Или Властелина этого самый большой и главный фанат. Так его любит, что даже дядей Мишей называет. Ясно одно - я его не знаю, значит вряд ли ко мне обращается. Хоть чувствую, что именно ко мне. Может путает с кем-то, на крайняк. Узнать-то точно лишь одним способом можно. Спросил парня этого, стараясь максимально твёрдым тоном говорить:
- Ты это мне?

Девочка стояла и, задрав голову, смотрела вверх. На радужную точку, летящую в бледном небе, купающуюся в ослепительно-холодном свете. Шаровая радуга. Если есть шаровая молния, то почему бы не быть и радуге? Девочка стояла, открыв рот от удивления и восторга и из соображений удобства тоже. Время от времени она смыкала пересохшие губки и сухо сглатывала, а потом продолжала смотреть удивлённо и жадно, словно стараясь на всю жизнь запомнить удивительное зрелище.

Летит что-то разноцветное по небу, искрится, переливается. А хорошо бы так же вот… И она тянется лбом к небу, откидывает волосы, треплющиеся на ветру, с лица, обтирает мордашку мягкой ладошкой. Фу, в рот лезут.
Девочка отвлеклась на мгновение, чтобы заправить прядь волос за ухо, и только теперь заметила, что братья уже ушли далеко вперёд.

- Эй! Эй-эй!

Она побежала за мальчиками, пытаясь одновременно смотреть и на них, и на небо. А как только догнала, поняла, что вверху что-то поменялось. Не летела больше эта точка вдоль неба, а опускалась всё ниже и ниже. Да и точкой она не была больше, а птичкой с большими разноцветными крыльями. Вот здорово! Девочка чуть было не захлопала в ладоши.

Но это была и не птица. И не летела она вниз, а падала. Падать больно, девочка это знала. А с неба упасть, поди, не то, что со стула. «Нет! Нет! – хотела сказать девочка, - Лети! Что ты, махай крылышками!» Крикнуть хотела громко, мол, глупый ты, махай, больно падать будет…

Не успела. Вздрогнула только от разнёсшегося по миру хруста ломающегося тела и зажала ладошками рот, округлила широко враз заблестевшие слезами глаза. Застыла вместе с братьями, постигая величие смерти. Постигая, но не умея постигнуть. Никто этот человек-птица для неё. Жалко его, но не оставит его смерть страдания в детской душе. Потому что никто он. Не друг, не брат, не питомец даже, к которому привыкнуть успеваешь за несколько лет. Но сейчас девочке было жалко человека-птицу, красоты его жаль. Жалела она, что теперь останется он лежать здесь, проткнутый весь, и не сможет больше летать, радоваться не сможет, и они на него больше никогда не посмотрят.

А если помочь ему встать? Снять с железок… Полетит он тогда? Ведь плохо ему так лежать, плохо не вставать с места…

Слёзки вытекли на щёки, побежали вниз крупные, блестящие.

- Никки! Подожди, Никки! – захлёбываясь, крикнула Каролина, порываясь бежать следом за старшим, помочь ему, утешить мёртвого, но и Малого оставить одного она не могла. Осталась с ним всё-таки, обняла за плечики.

А крылатый улыбался. Не сразу Каролина это разглядела. А как разглядела, удивилась очень, нахмурилась. Значит, не страшно ему будет лежать здесь всегда? Ведь если улыбаются – хорошо, значит. Может быть, удобно ему. Может быть, когда-нибудь он согреется на солнышке.

И тогда девочка тоже улыбнулась, и вытерла кулаком мокрое лицо, прижимая другой рукой к себе братишку, не плачь, мол. Утёрла ему сопли, как могла, кончиком шали. И Никки уже вернулся. Осторожно взяла Каролина голубое пёрышко из его рук, рассмотрела внимательно разноцветные искорки, бегающие по голубым волокнам. Каждая крохотная искра была похожа на большого крылатого, когда он ещё точкой летел по голубому небу и сам сверкал, и переливался радугой.

- Спасибо, - сказала девочка старшему, подняв на него глаза. – Спасибо! – звонко крикнула она, обернувшись к человеку-птице, и помахав ему голубым пёрышком.

А братишка снова о маме начал… Плохо без мамы, даже плакать снова хочется. А вдруг человек-птица когда-нибудь и правда по маме скучать начнёт, совсем, как они сейчас? И мама его – по нему, а он встать не может… Но сумеют разве они оживить его сами? Это папа с мамой смогут, они ведь умные, они всегда знают, что делать нужно.

- Мы маму с папой найдём и тогда вернёмся сюда, приведём их, правда, Никки? Тогда крылатика поднимем, Малой, вот тогда точно оживим его! Ты ещё маленький совсем, ты не сможешь ещё, а папа и мама помогут, они всё на свете умеют!

Девочка засмеялась счастливо, вдохновлённая надеждой, но заметила, что старший не просто молчит, что больно ему отчего-то. Притихла она сразу, посмотрела на брата, не умея его понять, но желая разделить его печаль. Если что-то тяжёлое вместе нести, если тяжесть пополам поделить, то легче станет. Это Каролина тоже уже знала. Не знала только, как забрать у Никки половину его страданий. Это ведь не пакет с покупками, не ведро с водой. Поэтому девочка просто вложила свою ручку в ладонь брата, сжимая другой пёрышко-билетик, чтобы идти вперёд, к папе и маме.

…Лисица побежала в обход по степи, решив, что выйдет к железной дороге в таком месте, где не ходят поезда…
Поезда в этих краях шли с востока на запад и с запада на восток…
А по сторонам от железной дороги в этих краях лежали великие пустынные пространства — Серединные земли желтых степей.
В этих краях любые расстояния измерялись применительно к железной дороге, как от Гринвичского меридиана…
А поезда шли с востока на запад и с запада на восток…
Ч. Айтматов. И дольше века длится день

---------------

…А когда сил уже не осталось совсем, крылатый человек упал на землю и разбился насмерть. Вот был он, вот нет его. Грустная судьба. Никто не плакал над бездыханным телом, не приносил цветы на могилку, не жалел, не скучал и не вспоминал даже, - разве что ветер поскулил немного обиженным псом да солнышко погладило золотистым лучом бездыханную тушку. Вообще. Этот необычным был, Этот боролся до конца. Рвался куда-то, сражался, бессмысленно напрягая измученные мышцы свои, стремился улететь. Потом сдался, конечно, потом не выдержал, обмяк, надежду потерял, веру, отчаялся видимо - понесся стремительно навстречу земле, как и полагалось ему, стае его и всем родным его. Навстречу смерти своей понесся, оглашая окрестности горестным криком. Не рассчитал, правда, немного. Треснулся о рекламный щит сначала с громким хрустом, ломая собственные кости, потом уже сверзился прямиком на автостоянку, оскалившуюся гнилыми остовами изломанных, невидимым великаном закрученных в штопор, бесхозных автомобилей.

Кости не выдержали, ржавое хищное железо проткнуло живое тело без сожаления, кровавой шрапнелью брызнули внутренности. Большие широкие крылья остались, однако, целыми – разноцветные перья блестели на солнце, фиолетовые, зеленые, синие да красные капли. Волшебные мазки, сюрреалистические узоры. Таинственно мерцали, привлекая взгляды к себе. Прекрасные перья! Чудесные крылья! Озорной ветер подхватил и понес желтый пух по шоссе, котенком шаловливым подкидывая импровизированный мяч. Ветер не умел грустить долго, поломал пернатого, убил нечаянно, вздохнул печально, выдохнул да и новой игрушкой тут же увлекся. Позабыв о прошлом. Умный ветер.


Чуть ближе детки подошли, озябнув порядком. Странный мир, серый мир. Труднее всего было привыкнуть к новому солнцу – звезде красивой такой, сияющей такой, ярко-ярко рыжей и большой очень, раздувшейся мандарином перезревшим. Словно. Звезде прекрасной, звезде холодной, бездушной нынче и пустой.
Мертвое тело Крылатого совсем не страшным было вблизи - на изуродованном лице даже подобие блаженства застыло. У Них всегда так – крови много, а умирают, едва коснувшись земли. Умирают с улыбками на морщинистых своих физиономиях, между прочим. Вот и этот помер, изломанная рука ощерилась белоснежной костью, деформированная кисть походила на уродливую птичью лапку, украшенную неправдоподобно длинным указательным пальцем с загнутым тонким когтем.
Попугай. И, наверное, из последних, слишком уж много тел валялось в округе. Сходили они с ума потихоньку, вымирали пугающе быстро, наверное, скоро совсем не останется. Есть ли у них разум, нет ли? Остается загадкой, Попугаев и раньше редко встречали, кометами в небе проносившихся счастливых созданий. Теперь видели только мертвыми. Говорили что они младшие братья ангелов, говорили, что они тупые совсем, безмозглые и глупые создания, сродни голубям площадным. Разное всякое болтали, в общем. Но все равно жалко их было, радиация, ветер моровой сводили уродцев с ума, так похожих на людей отчего-то. Мозги у них выгорали, теряли направление свое крылатые люди, и убивали в конце концов себя. Девушка на плакате, рекламирующая губную помаду, опечалилась даже, кровавая клякса на месте столкновения расцветила потускневшую прическу алой розой. Но девушка все равно была печальна, прохладна была и грустила. Да и чего веселиться ей, спрашивается, красавице сказочной с фиолетовыми глазами? Помада есть, и личико прекрасное такое, бледное очень, щедро припудренное - а город мертв уже, остается только улыбаться театрально, до конца играя свою роль. Предлагать дешевую косметику.

Ветер снова вздохнул, потеребил кончики драгоценных перьев. Холодный бездушный вихрь. А ведь перышки, по слухам, удачу приносят! Только торопиться нужно. Поезд отправляется ровно в 10, последний поезд. Автомат. Уедет с Синей платформы и никого ждать не будет, - автоматы, они такие, никого не ждут - ровно в десять ноль-ноль отправится поезд в свое последнее путешествие, прокладывая верный курс к безопасному убежищу, а для этого надо еще до вокзала добраться. Отсюда шпили видны. Вон они, серебряные купола, обманчиво близкие на расстоянии. Но это вранье, мираж и иллюзия, топать добрых полчаса. А Малой совсем скуксился. Малой хнычет и растирает сопли по лицу, громко сморкаясь, снова зовет маму. Злость берет и жалость одновременно. Малой ноет по привычке:
- Маму, маму хотю! Потему мамы нет, потему…