Голосование пользователя

Память основательно засвечена чем-то, словно сетчатка фотовспышкой. Нечто выжгло нам мозги. Вероятно, мы попали в самый его эпицентр. Было ли оно на самом Таурмане или где-то рядом, среди нас или явилось извне, за чем охотилось и достигло ли цели — мне одному не ответить на эти вопросы. Вот электромагнитное поле представляю себе, псионическое — не очень. Главное, кто или что может выступать в роли генераторов? Занятная штука.

Едем дальше. Летим просто. Мафусаилов смотрит на меня уныло и внимательно — на свои ногти. Да уж, без зеркала марафет не тот. И видок такой, что хоть на парад. Перед мидмирским представительством. Или рейдерской малиной. С федератскими татухами и красивыми рожами.

— Дарфар, Таурман, Балка — прими, как свершившийся факт. А с ними и то, что теперь мы не в армии. Солдаты и офицеры, они решают задачи командования. Даже местные, и те стоят за свой Дом, каким бы хуевым он не выглядел. Мы же с тобой сейчас ничем не заняты, кроме спасения собственных шкур. Или я что-то пропустил? Вполне мог, с того момента, когда нас миды из броневика крупным калибром покосили.

— В цивилизацию едем, надо полагать. — заметил после паузы. Достал один из заткнутых за пояс ИПП, кинул ему. — На твоем месте, я замотал бы себе, где что можно. Обилие невесть как зарубцевавшихся шрамов — отличная реклама для напичканного регенераторами военврача-федерата. Если местным и не придет в голову расковырять тебя на запчасти, оно уж явно не встретит у них понимания. С бинтами тоже палевно, но выглядит ординарно. Дело твоё, короче.

С головой нырнув в рафинированную прохладу лимузина и опустившись на чуть слышно скрипнувшее мягкое кожаное сиденье, Венг с удовольствием вытянул ноги. При длительных перелетах и поездках, когда приходилось долго держать ноги согнутыми, левое колено, свернутое еще четыре года назад берновской алебардой, начинало нещадно ныть. А сейчас просто сказка. С таким комфортом он ездил впервые и это начинало ему нравиться. Постепенно из памяти стиралась суматошная, заваленная грязным снегом Москва, серое низкое небо, все проблемы почти уже закончившегося года... Чуть улыбнувшись, Максим снял кепку и натянул ее на колено. Теперь осталось только расслабляться. Благо в магазины ему было не нужно — сувениры могли погодить, шмотки уже лежали собранные в рюкзаке, спасибо фирме 5.11, а роуминг на телефоне по привычке оплачивался уже лет пять как без перебоев. Чисто на всякий случай, лучше перебдеть, чем потом перебздеть, как говаривал клинический пулеметчик Майки.
— Он сказал поехали и махнул рукой. — Усмехнулся Венг, поворачиваясь к окну и готовясь запоминать пейзажи незалежной южной африканщины.

Дорога прошла просто отлично. Ну хренли, кожаное кресло лимо это вам не самопальная турель за "люстрой" джипа "Урал-Патриот", а юарский асфальт и даже грунтовка — не целинное заснеженное поле под Калугой. Тогда от полета в снег при прыжке на очередном ухабе Макса спасла только привычка найтоваться карабинами ко всему торчащему и Яр, вовремя поймавший за эвакпетлю. А появившиеся вскоре в руках пиво так вообще сделало мир более чем уютным. А от вида затриксовой фермы Максим на пару секунд впал в самый настоящий, годный для палаты мер и весов, охуй.
— Ну ты, блин, Затря... рабовладелец. Себастьян Перейра, торговец черным деревом, мать твою. Надо было купить в магазине пробковый шлем или, на крайняк, соломенную шляпу. — Забросив рюкзак на плечо, Венг потопал к примеченному малому дому, намереваясь расположиться там, по здравому рассуждению решив, что чем меньше народа и чем дальше спальное место от бассейна, тем будет тише. Выбрал подходящую спальню, кое-как разобрал вещи, попутно сменив штаны на шорты, водрузил на стол ноут. Скребанув в затылке, не удержался, проверил ДМчик. Залицезрев на глагне очередной тучепост с +1488 и "зубами-в-асфальт", ухмыльнулся — приятно, что в этом мире, похожем на трепещущий под ветром лепесток сакуры, хоть что-то остается неизменным. Отписав родным-знакомым-подругам что все нормик, он добрался и переходит в готовность №1 к употреблению и от греха подальше закрыв ДМ-чатик, Макс вырубил ноут. Все, нахрен-нахрен, цивилизация. Только африка, только алкоголь и сочне мясо. "Вернем ненависть в хардкор!" — как говорил все тот же Майки. С этими мыслями Макс и отбыл в зону упарывания, то бишь к бассейну.

Упоролись на отличненько. Последний раз такое было если не на Закрытии, то где-то в "Бундоке". Начав достаточно мощно и выкушав разом граммов стописят виски и залакировав темным пивом, Венг ощутил, как живительное тепло Энергии Упарывания начало растекаться по телу. Усевшись на один из шезлонгов, он вгрызся зубами в сочный кусок баранины. Свинятина или коровятина, конечно, кошернее, но в таком варианте — с маринадом и специями — да бара-а-а-ашек зашел очень бодро. Отправившись за второй порцией, он заодно прихватил пару бутылок пива и облюбованный им вискарь. При грамотном подходе вечерок обещал стать на диво ебанутым в хорошем смысле. А ведь это еще разговоры не начались...

— ... Да бля, Фридя, ну вот хренли ты упертый как поляк? Я говорю, там уже ничего не исправишь, Господь, жги! — Активно жестикулируя пивной бутылкой, втолковывал непреложную истину Алексею. Тот понимал с трудом и желание вмазать ему по иичкам для ускорения когнитивного процесса было сильно. Но нет, с друзьями так не поступают. Даже если они упертые почище тех баранов, которых насаживают на вертела. — Ну давай я тебе еще раз по порядку объясню...

— ... Не, ну там фишка в чем. Она ж это, мо-о-одульная. Плюс рельсы. Сам понимаешь, какой из этой масады можно бластир собрать при желании-то... — Присевший на уши с ваффен-дрочем Сумасшедший Алексашка отвлек Венга от второго литра темного. Ну захотелось чулавеку поговорить за железяки, почему бы и нет. — Я бы вот себе взял гражданскую с std-стволом, только кто ж ее привезет в Ту Страну...

— ... Во бля. Каж... кажется, вечерок перестает быть томным. — Слегка запинаясь, пробормотал Макс, наблюдая как Мортец, чего-то не поделивший с Вылегом, начал прессовать последнего. — Эй, Морт, оставь ты его. Ну бля, солдат котенка не обидит, хули? Мужики, кто ваще понял, что тут стряслось?..

... И все в таком духе. С какого-то момента наступило затемнение, благоразумно отключив память. Проснулся Максим на то же шезлонге у бассейна, изрядно промокший и с шумящей головой.
— Эй, есть кто живой? — Негромко позвал Венг, тут же закашлявшись. Пошатнувшись, привел себя в вертикальное положение. Огляделся в поисках лекарства. Рюкзак с аптечкой остался в комнате.
— Значит лечиться будем подручными средствами. — пробормотал фошшыст, нацеливаясь на початую бутылку темного. Нужно было сделать зарядочку, разогнать вчерашний градус...

-Ну это же отлично!- усмехнулась Алина на слова Затрикса и наблюдая за движениями огромного сильного негра, переливающего своими напряженными шоколадными мышцами блестящими от пота. Девушке вдруг стало знойно, может от красивого тела, а может быть просто жара, но так или иначе, находиться на улице становилось невозможно. Услышав разговоры ДМ-цев, Алина решила сесть во второй лимузин. *Пусть теснятся как шпроты в банке, а я поеду как королевна*- ехидно подумала она.

Уоллес

Скинув вещи в каюте номер восемь, которая выглядела пустой и необитаемой, если бы только не комплект спального белья в стерильных пакетах на столе, девушка потопала в оранжерею. Благо, идти было не далеко. Дверь в оранжерею номер один - прямо напротив двери восьмой каюты. Повезло, ага.

Оранжерея - достаточно милое местечко, если подумать. Высокий потолок с квадратными окнами, сквозь которые просачивается тёплый свет двух местных солнц. Кругом зелень - травы, кусты, даже пара деревьев - яблоня настоящая в дальнем углу, несколько пальм. Оранжерея на "Клаудсдейле" - это не только место для выращивания пищи, но ещё и место для психологической разрядки и релаксации. Прямо за дверью начинается небольшая терраса, идущая дугой через все помещение оранжереи - вдоль нее кое-где поставлены металлические скамейки для отдыха, мусорные урны. Помимо окон в потолке, через которые помещение освещается солнечным светом, окнами были усеяны ещё и стены - видно столовую, со столиками в полумраке. А с другой стороны - опять небо и солнечный свет.

Растения расфасованы по небольшим фермерским конструкциям - квадратным кусочкам почвы с невысокой, сантиметров в десять, оградой. Ширина у каждого - метра два, каждый оборудован собственной системой жизнеобеспечения и небольшим терминалом, на котором, помимо всего прочего, даже и название растения написано. Несколько таких квадратиков почвы, ближе к дальнему краю оранжереи, накрыты прозрачной конструкцией - не иначе как теплица. Помимо чисто декоративных кустов, в оранжереи выращивается ещё и пища. Уоллес бегло осмотрела "ассортимент" - в основном растут растения, пошедшие ещё с легендарной Терры. Внутри теплицы видны помидоры, не зрелые ещё, зелёные. Рядом - огурцы, лук, сладкий перец. В стороне, на отдельной площадке - несколько клумб клубники, каких-то ещё ягод. На отдельной ферме растет одинокий арбуз, размером с теннисный мячик. Кроме терранских овощей и фруктов есть немного растений с Догмы. Отдельная "ферма" под Угольный Батат - серый овощ, размером с дыню, который ещё дикари до прихода туда эвакуационного флота землян выращивали. Как картофель по вкусу. Эриданская Кукуруза есть - дома, на Риверсайд, треть планеты отдана под поля этой кукурузы. А тут, вот, на пару квадратных метров всего пара початков. На нескольких "фермах", похожих на болото и накрытых колпаком, растет Догманский Морской Рис.

Признаки "бардака" обнаруживается не сразу - да и бардак слово слишком громкое. Просто ощущение, будто целую клумбу в самом углу оранжереи выжгли напалмом. А потом ещё ядерными бомбами закидали. Разворошенная земля, следы обработки огнем. Чуть ниже, на дисплее терминала, вместо названия растения, с ошибками написано: "Не трогать, Мидже обижаться!".

Открылась входная дверь и мимо Хизер, над террасой, с шумом вентилятора пролетает пара дронов. Оба, уставившись на девушку в оранжерее, застыли на месте. Один из них помигал красной лампочкой и сфотографировал Хизер на закрепленную под корпусом фотокамеру. Радостно что-то улюлюкая, дрон-фотограф полетел дальше, его товарищ погнал следом.

Молотов. Костяшки ударом проломил скорлупы шершавой броню, сковырнул осколки ногтем. Откусил, пожевал. Яйцо как яйцо. Прям, вот, если глаза закрыть, то что это, что корабельный сублимат, со вкусом "Яичница", что приготовленный "Холодильником" омлет из трофейных куриных хреней этих, на Ицхамаре-2 – один к одному. "+1" к рейтингу химической промышленности Федерации, "-1" к оценке кулинарных способностей Нортона. Нортон. Который Сет. Не друг он тебе, знакомый. А Василевский – тот вообще. Ну, мутный какой-то. Был мутным. Поначалу, прям, душа компании, бывалый боец и крутой перец. Такой, знаешь, "Всякому брат и каждому сват". Шуточки мощные, попытки завести беседы "за жизнь" на пятнадцатой минуте знакомства, постоянное упоминание о том, как хорошо было "Там и Тогда" и о том, как херово "Здесь и Сейчас". Понты безмерные. Алкоголик еще. Нет, конечно, выпить и ты можешь. Даже любишь, вероятней всего. Но – не систематически, с оглядкой на будущее и со здравой, ну, почти здравой оценкой возможных последствий. А этот – нажирался как тварь, "Багровым Сердцем", которое ему за ранения какие-то адские выдали, прикрываясь. "Гниды, я - ветеран!". Даже погонялово было: "Гяв". В пьяном угаре пацаненку, из вашего отделения, челюсть сломал. Потом – еще одному руку вывернул так, что связки полопались. Крушил и ломал, ага. Не всех, правда. Выборочно. На офицеров, вот, никогда не быковал. Или - на тебя, допустим. На Ромбу, из КП. На тех, кто большой. Или засадить может. Короче, песок ему пухом. Не жаль. ФНД-шка, на ладони райдерской. Туфта полная и пережиток давних времен, которую только в армаде еще и используют, а нормальные люди давно на нейроимплантах информацию хранят. Или еще как-нибудь, ага. Ни паролей, ни узоры разблокировки, ни тайных шифров к этой фигне ты не знаешь и знать не можешь, однозначно. Зато помнишь код на дверь в кают-компанию офицеров, которым ремонтники даже без ключ-карты замок вскрывают. Резервный пароль на активацию и перевод в режим ручного управления правобортной магнитно-рельсовой турели еще. Логин запуска бортовых систем всесредного челнока "Искра-06". Информация из разряда "Знаю потому, что знаю". Корабль. Большой и Десантный. Много палуб. Ярусы, сектора. Даже монорельс свой. Гондолы, в хорошем смысле этого слова. Свежие ребята – тоже с него. Не помнишь девчонку, но лицо знакомое. А, вот, "Колбасных дел мастер" – летчик, офицер. "Гермес", вроде бы. Стоп. Тэндри. Все умерли. А он – нет. Ну, на раз меньше, чем ты, получается. И она. Все там были. Древо Жизни. Смерти. Служба. Пришлось повоевать. Убить пару-тройку других ребят. Послушников. Двоих на гранате в Триумвират их отправил, беспосадочным перелетом, пару застрелил, еще одного – порезал из окна девятого этажа выкинул. В один день всё было, операция "Медный рассвет". Почему именно медный, не пояснили. Кинули с орбиты, в торпедах десантных. А потом, что потом? Сначала – ПВО и ковровые бомбардировки зоны высадки. Потом – болота, БОВ и агрессивные представители местной фауны. Странно, но не получается воедино все картины прошлого связать. Набор образов. Как джет-пак кнехта мертвого с Тим-Йонг разбирали, трубки пытаясь найти, которые к системе охлаждения брошенного турбоцикла шерифского могли бы подойти. Как "Призрака" хуйня, на помесь удава и аллигатора похожая, почти загрызла. Как Жрице "Матадор" башню из винтаря трофейного прострелил. Как прятались в развалинах от дронов этих ебучих. Писк. Гул. Потом - раз. И нет больше "Кисы". "Вервольфа" помнишь. Другой прыг-скок-команды командир. Руку кнехт ему отпилил посохом циркулярным. И Мафусаилов, белый как мел. Кинули, блять, медика, в составе роты десантной. "Вы в ответе за этих обезьян, товарищ капитан". Пиздецы. Потом КоПы прилетели, "Мулами" гудя. Потом - еще миды. И еще. И еще. Потом - новая волна десанта. А потом ты карабин свой в канаве нашел, среди отвалов грязи красной. Война. Амнезия. Нет тоски. Забыл о потрохах товарищей, по бетону горелому рассыпанным. Забыл лицо мальчишки, которое под дыхательной маской послушника нашел. Забыл "Ноль-Пять". "Матадора". "Призрака". Всех. Других. Мафусаилова помнишь. Тоже - не друг. Офицер. Ему нельзя. Статус, наверно. Здоровяк тот, который дикарей ломал. Геверро, ВПК. Нет. Не друг. Знакомый. Знакомые. Всюду они. А друзей, считай, и нет. Девчонки. Красивые до неприличия. Хотя. Нет. "Матадор" - друг. После всего, что было. Вроде бы, обычный латинос. Мелкий, молчаливый, по-своему "мутный". Но, друг. И пили вместе, и чик бахали, и мидов стреляли, и тюбик сублимата в окопе жрали, один на двоих. Странный он, если так-то. Сам с собой разговаривает, молится какой-то "Madre de Dios", уши дохлым имперцам отрезает. А жизнь спасал, пару раз. Кнехта еще убил. Ест, спит, убивает. С тобой дружит. Рассказывал про жену свою, которую звали странным именем "Ауркена". Бросила его, когда он во второй раз сел, за тяжкие телесные. Про сына, Диего. Как тот Диего, который "Паладин", из КП, только мелкий. Когда миды с Новой Каледонии атмосферу сдернули, они там были. Беженцы или что-то такое. Не успели их эвакуировать ВТО-шники, начали отгрузку тяжелого вооружения. И делов. Все виноваты, если так рассуждать. Они, мы. Вообще, правота - понятие субъективное и прав тот, чаще всего, кто победил. Да. Наверно. Андрей, между тем, перемежающуюся шепотом новых гостей и чавканьем Гаруна тишину нарушил: - И не говори. То пусто, то, блять, получи-распишись... (помолчал чуть) Ладно, солдат, хрен с ним... (флешку в карман убрал) Отдохни пока, с мыслями соберись. Буря стихнет - двинем к людям

Я пришел в себя и первое, что я почувствовал: боль. Эта боль, она сжигала каждый нерв в моем теле и каждую мышцу, и я чувствовал, что этому не будет конца, страдания убивали, на меня давили стенки моей тюрьмы. Кто то маленький и живой бился внизу и это пугало и успокаивало одновременно, почему то я знал, что это друг, да друг. Друзья, я помнил их, ведь мы через столько всего прошли вместе и где вы сейчас, когда мне так больно, когда я умираю, когда выхода нет, когда единственное, что остается человеку: страдать. Был шум, потом я услышал голоса. Ветеринар, друг ты пришел чтобы спасти меня, чтобы забрать и вытащить отсюда? Как же я сейчас хочу закричать и позвать на помощь, но мне не хватает сил чтобы сделать это и я просто беспомощно бьюсь о решетки своей клетки, я тону в боли и своем страхе, я чувствую, что смерть рядом. Дробовик, я чувствую в руке дробовик и мне от этого не спокойней, ведь оружие оно может убить, а не только убивать, но вот наверху: движение. Я чувствую холод и вижу темный зал, я вижу кресла и людей в комбинезонах цвета хаки, я не знаю ничего и я их не помню. Шесть человек и столько же, шесть патронов в магазине моего оружия. Я начинаю понимать, что это: судьба, это: твоя судьба Чак без прошлого, который не помнил ничего только двоих призраков и очнулся только для того чтобы жить в муках, а потом был освобожден для того, чтобы умереть в еще больших страданиях. Огромный негр который пришел, он вырвал кусок решетки и он был похож на вестника Смерти, и я начал понимать что эта гигантская фигура солдата не человек, а ангел Смерти. Я посмотрел выше и увидел красные фонари двух глаз мужчины который стоял на лестнице, он смотрел в пустоту и еще я понял, что одна из девушек которая была в этом странном месте, она уже погибла. И получилось: пять убийц и шесть патронов, а монстр стоял надо мной как палач. Он огромный как кошмары которые приходят самой жаркой ночью и его кожа похожа на уголь который добывают каторжники-рабы в самых глубоких шахтах где лежат кости мертвецов и он пришел чтобы убить меня, но я не дам ему сделать этого. Я разлепил губы и сказал: - Ты меня живым не возьмешь.

-Не текла кровь… Еще одна нежить на нашу голову? – Гуалхъейм расчесал волосы пятерней, задумчиво хмыкнув:
-Ладно, я спать. Ночи. – А Родга тем временем погрузилась в чтение дневника. Буквы были выведены аккуратно, не было ни одного лишнего пятнышка чернил. Вскоре орка сама не заметила, как потеряла счет времени, читая и читая:

«Тр. Д. Дев. М. 529»
«Сегодня я решил вести дневник, и вот сейчас, пока никого нет – решил написать первые строки. Чистые страницы для прибежища моих мыслей мне подарил отец-настоятель третьего отряда, сказав, что эти чистые страницы со временем смогут многому научить того, кто прочтет написанное на них. Я в это слабо верю, но, возможно.
Даже не знаю о чем написать. Юному рыцарю Гиллиаврея мало о чем можно думать. Тренировки. Утром, днем, вечером. Часто – ночью. Молитвы. Тренировки. Молитвы. Это очищение, которое мне столь необходимо. Оно позволяет забыться, никогда не вспоминать о том, что иначе стальными клещами обхватывает тебя.»

«Пт. Д. Дев. М 529»
«Сегодня герцог неофициально объявил поход на Кетред. Собрал наемников, предложил им плату. Грабеж, все как всегда, информатор сообщил вовремя. Отряд хорошо вооружен, отец-настоятель приказал остановить их. Таково веление Гиллиаврея, и мы как его слуги должны подчинится. Уже в походе, пишу под луной, поэтому может выйти плохо. Одно хорошо – тренировок стало меньше. Можно выспаться. Погода хорошая. Зато мыслей на открытом воздухе стало больше.»

«П. Д. Дес. М. 529»
«Поход окончился и враг разгромлен. Я видел смерть, которая стояла рядом со мной ухмыляясь костистой ухмылкой, воняя гнилью меча бившего меня. Этого не должно было быть. Не могло было быть. В тот самый миг, когда я должен был прикрыться щитом я вспомнил о Элизабет… О том что не смог защитить ее… О крови, которой обагрил свои руки. Что я мог? Я, простой сын кузнеца, любивший дворянскую дочку? Как я жалею том единственном шансе, что мог поженить нас. Как я жалел о своем решении, как я жалел о своих словах. Я два проклятых года странствовал по империи, Нарнанду, Кетреду дабы выследить того кто был ЕМУ нужен. Я три проклятых года всегда был на волосок от цели, десятки раз думал что вон ОНА, цель моя в моих руках – но нет. Все снова и снова шло прахом. А что вспоминать о былом? Теперь я тут. Теперь храм – мой дом, мои соратники – моя семья, мой меч – моя жена.»

«Од. Д. Дес. М. 529»
«Мы вернулись в храм. Меня назначили сотником. Я не чувствую радости. По сути это для меня ничего не значит. Всего-то звание. Есть множество послушников более достойных этой чести. Но что есть – то есть. Стало меньше тренировок. Больше времени. Больше мыслей. Да будут они прокляты, и никогда больше ко мне не вернутся! Сколько должно пройти лет, чтобы я забыл это? Сколько дней, сколько ночей без сна, сколько недель и месяцев?»

«Дв. Д. Дв М. 529»
«Уже неделю пребываем в Карнгарде – выслеживаем ведьму Адду Виндс которая одурманила Альвинса Эддарда. Ловкая женщина. Скрывается ловко. У нее много друзей. Много любовников. Много укрытий, много денег. Мы не видели ее в лицо. Но у нее много слабостей. Много сильных сторон значит и то, что много слабых. Она он от нас не уйдет. Мы найдем и убьем ее. Я странно чувствую себя – меня оставляют те мысли, которые так мучили меня. Засыпая, я не чувствую многофунтового груза который висит у меня на плечах, не чувствую неумолимых ударов молота вины.»

«Дв. Шт. Д. Дв. М. 529.»
«Святой Гиллиаврей, что же я наделал! Господи боже, я только сейчас начинаю приходить в себя. Хорошо. Надо попробовать выложить все аккуратно, чтобы самому понять.
Мы сделали это. Загнали ее в ловушку. Она не могла от нас уйти, я потерял половину своего отряда но сделал это и она была в моих руках.
Черт. Черт! Чертчертчерт. Зачем только я одернул ее рубашку, оголив по старой привычки плечо. Ромб. Родимое пятно в виде ромба, тот самый знак, о котором говорил монстр! Это она. Прошло шесть лет с того времени как в ЕГО лапы попала Элизабет. Три года я искал ее, три года пытался отречься от нее, уйдя в храм. По ночам я слышал его голос, который говорил, что когда семь раз произойдет равноденствие – она погибнет. Святой Гиллиаврей, я правда ждал этого, правда! Я ждал, когда она, наконец, умрет, втайне молился, чтобы поскорее она умерла, чтобы я поскорее забыл ее! Чтобы голос, наконец, умолк! Но вот – я нашел ее. Я не мог ее убить. Она нужна мне. Она нужна Элизабет. Я убил своих соратников, Гиллиаврей, я убил твоих слуг ради любви, которую так долго не видел. Осталось немного. Я должен найти ее. Должен. Я забрал ведьму с собой. Усыпил. Я должен поторопиться, осталось лишь несколько месяцев.»

«Од. Д. П. М. 530»
Будь проклята эти северяне! Гиллиаврей, почему им было надо было набежать на Империю именно сейчас, когда я по распутице, отбиваясь от них и от ведьмы, прорываюсь к священной роще? За что мне такое наказание, неужели, будучи так близко к цели я не смогу ее достичь? Неужели все рухнет? Я все чаще ночью слышу его голос. Все чаще меня бьет в лихорадке. А эта ведьма… она странная. Очень. Я чувствую себя странно. У меня есть к ней жалость, ненависть, презрение, страх. Я пока что отговариваюсь, но что будет потом? Что будет, если она догадается?

«Ше. Д. Вт. М. 530»
«Я был ранен в битве с бандой северян, и она меня выходила. Не бросила, выходила. Не ушла, а осталась. Она сказала, что мне больше не надо ее вести. Она сама пойдет. Что она чувствует, что так должно. Что же – да будет так. Тем лучше. Я волнуюсь, спешу, еще толком не выздоровев.»

«Тр. Д. Тр. М. 530»
«Я у цели. И вот, после всего что произошло, я пишу, склонив голову под деревьями священной рощи. Я привел Адду к нему. Я видел ураган, смерч, настоящую бурю и одинокую фигуру, стоящую перед этим воплощением ненависти и злобы к той, которая предала его любовь. Когда-то давно, она предала его, и он превратился в отвратительное, ужасное чудовище, которое жило лишь желанием мести. А потом все прекратилось. Смерч успокоился, так и не поглотив фигуру. Они помирились. Простили друг друга. После стольких лет, после стольких слез, прожитых мыслей… Простили.
А я? Ну, а что я? Я увидел Элизабет, а она увидела меня. Я шагнул ей навстречу и уже тогда знал что она мне чужая. Все, нет чувств, она был символом для меня, символом которому не суждено сбыться. Я проводил ее до города. И наши пути разошлись. О, как же мне горько, что шесть лет прошли так глупо. Эти года я прожил ради иллюзий, которые поглощали меня. Теперь я вижу, что это была глупая, мальчишеская любовь в юное тело, которого я желал в первую очередь. Как же я был глуп тогда, как глуп, что позволил себя обвести, как глуп, что страдал все эти года!
Одно хорошо – они снова вместе. Хоть кому-то принесли счастье мои злоключения. А что теперь – вернусь в храм. Скажу правду. А там – будет что будет.»

«Пят. Д. Пят. М. 530»
«Снова пишу. Удивительные дела порой случаются! Меня оправдали, понизили в простые воины, но простили… Теперь наконец-то я смогу жить спокойно, но в храме что-то измени

Ох, будь проклято все Мурхагом! Предательство! И тут оно! Какова же шутница судьба, упаси Тоуруни, забавно ведь это все, просто сил нет… Смерть уже близко, я знаю. Пишу из последних сил. Может время убережет этот дневник, а может нет. Я спокоен. Мне уже все равно. Уже – все равно. Уже. Но я услышал место куда унесли основную часть сокровищ – Карргхан. Там они. Прости меня Гиллиаврей… С твоим именем на устах, умираю я…» - Пятна, словно чернила разлили. И конец текста. Кончился дневник, лишь полдесятка маленьких страничек заняв.

Холод сковывает все тело. Холодно, лишь холод, нет даже боли. Иногда слышались голоса, всплывали странные образы, все стремительно изменялось, цвета сменяли друг друга, серые силуэты людей превращались в демонов, а затем в обугленные скелеты. А потом – лишь мрак. Тьма накрывает плотным покровом мрака, которой окончательно погружает Ганса в сон.

-Восстань! – Громом отдается приказ в ушах, и Экхорн не может, не подчинится. Веки медленно поднимаются, открывая вид на прямоугольное каменное помещение, стены которого были усеяны рунами. На человека укутанного в белые одеяния, с плеч которого спускаются тканевые полосы, на которых были переплетены красные драконы. Его тело окутывает зеленый кокон, крепко держащий его в воздухе, и медленно двигающий к человеку. Кокон рассеивается и Экхорн опускается на ноги. Смотрит на человека, который держит в руке посох с набалдашников в виде головы дракона. Его лицо было обезображено шрамом оставшимся, похоже, от когтей прошедших по лицу, оставив шрам идущий ото лба, пересекая линию глаз, опускаясь на левую щеку, заканчиваясь у уха. Правого глаза не было. Мгновение прошло во взаимном разглядывании друг друга. А потом… Ганс осознал, что он не дышит. Вовсе. И ему это было не нужно. Взглянул на свои бледные руки. Ощупал холодную кожу. Мертв. Одновременно живя. Нежить.
-Приветствую тебя в новом качестве. Паладин.

-Виконт Вильгельм Освальд, к вашим услугам. - Снова очаровательно улыбнулся мужчина, без тени улыбки в глазах.
-Простите мне мою невежливость, я вижу, что вы очень серьезно относитесь к своему делу, мне приятно видеть такую черту среди бардов. Поистине вы украсите состязание своей красотой. Надеюсь, что ваша игра будет так же обворожительна, как и ваш голос и желаю вам победы. Вы этого стоите. Но меня ждут дела, простите, я вынужден откланяться. - И снова улыбнувшись, "виконт" встал, поклонился и стремительно вышел из трактира, словно и не было его. Трактирщик, задумчиво поглядев ему вслед поставил на стол тарелку с сытной едой и графин явно разбавленного вина.

Тэндри

-Ладно, котятки, нам налево, за мной. Беккет, Мюррей, следите за тылом.

Проверка длинных коридоров и огромных складов - весьма захватывающее мероприятие. Нет, серьезно. На самом деле, если быть до конца честным, Дерек немного дрейфовал. Совсем немного, со стороны не видно, наверное. А внутри есть.

Что-то тут не складывалось. ВЮ - серьезные ребята, которые делают серьезный бизнес. Если этот пакистанец не врал (а он, вроде, не врал, по крайней мере, Дерек поставил бы на это пол-сотни баксов), то повстанцы не проникли внутрь этого здания. И где же тогда все? Что за чертовщина тут происходит? Вообщем, какое-то дерьмо. И они в этом дерьме копаются. Космические ассенизаторы. А если дерьмо их проглотит со звуком "БУЛЬК" - то никто не удивится. Черт. Хорошо Наци - у него в фаертиме большие спецы по сортирной части. А ему что делать? Очень хотелось спеть песенку Пинки Пай про то, что со страхами надо бороться смехом. Но окружающие могут не понять.

Обнаруженный завал подействовал противоречиво - с одной стороны, свидетельство человеческого присутствия. С другой - частично подтверждал подозрения. Уж очень странный это завал. А точнее, и вовсе не завал.

-Сикс, это Роач. Обнаружили поперек дороги брошенный погрузчик и коробки. Это похоже на....баррикаду. Да. Как будто кто-то пытался перегородить дорогу к складу. Нам придется свернуть, чтобы дойти до грузового лифта.

Фаертима повернула направо. Еще один длинный коридор. Сквозняки здесь. Дует. Наверное, если долго тут работать, можно простудиться. Периодически он посматривал на детектор. Но толку с него было мало. Все равно кого-угодно, кроме крысы, сначала заметишь своими глазами. Тут водятся крысы? Хотя детектор, кажется, в этом режиме крысу бы не поймал.

Привычное ритмичное "постукивание", издаваемое детектором, прервал писк сигнала. Дерек мгновенно перевел взгляд на панель, потом на коридор впереди.

-Контакт! Стоять! Сорок семь метров!

Отряд замер. Впереди было пусто. Роач ощутил, как, несмотря на сквозняк, пот бежит по лбу.

-Нет визуального подтверждения. Сорок три метра. Проклятье.

Он сглотнул.

-Продолжаем движение! Все ищите цель! При обнаружении огонь не открывать до моей команды.

Они снова продолжили движение. Вперед. В неизвестность.

When I was a little filly and the sun was going down.
The darkness and the shadows they would always make me frown.
I'd hide under my pillow from what I thought I saw, but Granny Pie said that wasn't the way to deal with fears at all.
She said, Pinkie you gotta stand up tall, learn to face your fears, you'll see that they can't hurt you just laugh to make them disappear.

HA HA HA!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Практически беззвучно трясется в руках Мюррей её "Армат". Молча плюётся лёгкий пулемёт капрала Миллса, обильно поливая огнём коммунистов.

Совместный огонь Миллса и Мюррей рвёт беловолосого в клочья. С брызгами летящих во все стороны шариков крови, левая нога того отделяется от тела, оставаясь примагниченной к полу. Правая рука, которой тот сжимал пистолет и хотел, наверно, отстреливаться - с брызгами крови во все стороны улетает прочь, продолжая сжимать оружие. Чёткая, профессиональная очередь Мюррей проходится по торсу и другой ноге, закручивая частично лишившегося опоры русского. Оставляя за собой бесформенный кровяной шлейф из отстрелянной ноги, тот отправляется в свободный полёт, с застывшей под забралом гримасой беззвучного крика.

Дерек проходится по двум остальным длинной очередью. Патроны шлёпаются в стены вне и внутрь шлюза, разрываясь множеством едва заметных на глаз, крохотных осколков, разлетающихся во все стороны. Достаётся и стоящим в проходе русским. Боец в тяжёлом скафандре переносит несколько LAPов без особого вреда здоровью, только забрало резко покрылось трещинами. А вот второй, не успев нажать на спусковой крючок своего ПП, превращается в фарш. Целая стая патронов падает ему в торс, по ногам, и в голову. Стеклянное забрало словно взрывается изнутри, всюду стекляшки, клубами белого пара в космос уходит воздух. Кровь красными точечками разносится по округе.

Иван Звезда открывает огонь очередью по Коэну. Смартганщик, уже наставивший на того пулемёт, чувствует, как что-то толкнуло его прямо в грудь. Одна пуля угодила прямо в жилет смартганщика, оставив на нём неглубокую вмятину. Однако - хер с ней, с вмятиной, цель захвачена, нажатие на спусковую клавишу - и короткая очередь по оппоненту. Молчаливая вспышка на кончике пулемёта, и противник валится в бок - отталкиваясь в невесомости от пола боком, и устремляясь в высь. Из дыр на ногах скафандра струей бьёт, вперемешку с кровью, воздух.

Чисто. Никого. Медленно летят в сторону Миллса кусочки окровавленного стекла. Где-то вдали за башней "С", одна из очень уж больших и толстых звёзд, тихо ярко сверкнула оранжевым, и исчезла.

Пёрсон, благополучно пропустив окончившийся в несколько секунд бой, прыгает и отправляется в полёт до башни "А". Примагничивается, почти достигая воздушного шлюза. Жмёт кнопку. Проникает внутрь...

Дерек лениво зевнул. Осторожно, лениво потянулся. Глаза пока не открывал. После заморозки всегда капитально сводило мышцы, поэтому лучше сначала резво не дергаться. По началу всегда было это мерзкое, тошнотворное ощущение, как будто тебе в глотку пару килограмм битого льда впихали через воронку. Но потом - ничего. Приятно. Гудит вентиляция. Хочется прилечь на бок и вздремнуть еще полчасика. Что самое поганое в этом анабиозе - даже снов нет. Каждый раз просыпаешься, как будто лег в капсулу пять минут назад. Это паршиво. Нет ощущения отдыха. Вот бы еще чуть-чу...

Бодрый командирский голос Сикса и сигнал тревоги окончательно разогнали сонливость. Кажется, стряслась какая-то хуйня. И это было плохо. Но что в Корпусе хорошо - всегда найдется, кому за тебя подумать. Тем более, что Смитту и каста в этом нелегком деле способствует. А мы просто делаем, что сказано.

Роач поднялся, еще раз хорошенько, старательно потянулся, разминая мышцы спины, руки. Потом ноги. Осторожно встал на холодный пол, покрутил головой, разминая шею. Кашлянул разок. Связки, вроде, в порядке.

-Слышали сержанта! Подъем, подъем, толерантные мои! Либеральные ценности зовут! Беккет, Мюррей, Коэн, бегом, бегом! Шевелите вашими милыми разноцветными попками, потому что мы спросонья вляпались в какое-то дерьмо!

Теперь точно все, Василевский для надежности даже головой в гандбол сыграл.
А вся слава досталась мне, как главному рубящему лицу. Любимец многих женщин, лейтенант Тэндри. В Мидмире не сгинул, в Эдеме не пропал. Веревочку обмотал вокруг пальцев, а сам амулет в кулаке сжал. Все-таки надевать на шею слишком, слишком демонстративно будет. Объявится ревнивый мужик и будет пытаться превратить неугодного меня в котлету. А женщины будут хлопать и визжать, подбадривая.
Ну, или кидаться камнями в лишних. Обидно, конечно, казалось с основной частью проблем разобрались, а их, внезапно, еще приговор. Вот и сейчас, наблюдая за гиперактивной, что в воду спрыгнула, убедился в верности принципа.
- Они не убивали женщин, даже когда могли.
А значит, и нам нельзя. Кто знает, как отреагируют на убийство женщины мужчиной? Может еще одно правило, равные борются с равными? Мальчики отдельно, девочки отдельно. Посмотрел в сторону негра окруженного толпой. Скала человек добился своего, а мне от орудия избавляться не хочется. Что я без него делать буду? Бегать снова.
- Мисс Мейсон, боюсь, вам это необходимо, - древком вперед протянул светловолосой капралу топор.

Всем.

Вы вышли из домика, приняли позы, как сумели. Прямой, как кряжистый дуб, Иофаныч с рюкзаком в руке. Лариса, изображающая улыбку, с зажатой между пальцами "искрой". Ван Бурен деловито захлопотал вокруг с фотоаппаратом, стараясь поймать удачно в кадр.

Щёлк - готово.



Мгновенье остановилось, застыло негативом на пленке. Запечатлилось на века - или на несколько минут, зависит от того, как судьба повернется, от того, какой сюрприз преподнесёт вам Зона.

Каким останется в памяти этот поход? Вспышкой ярких впечатлений, уроком на остаток жизни, горечью разочарования? просто одним из заурядных моментов? Или сотрется за ненадобностью, погребенный более важными событиями? Или это будет последнее, что вам, кому-то из вас, как Виктории, доведется пережить?
Есть ли смысл загадывать наперёд, задумываться о вечном, о будущем? А может, лучше плыть по течению, расслабившись, в надежде что кривая вывезет?


А Зона не спит - она лишь затаилась ненадолго, замерла. Насытилась жертвой или готовит западню?

Дождь понемногу стихает, будто устав проливать бесполезные слёзы. И ваш путь ведёт вас дальше - мимо домиков, по узкой деревенской улочке. Вы заглядываете через заборы и видите - не все дома выглядят такими тёплыми и гостеприимными. Некоторые - пусты и заброшены, полуразвалились от времени и неухоженности. Другие мрачны и суровы, отпугивают чем-то неопределенно недоброжелательным.

Дальше, дальше - вот, впереди, невысокий косогор, засаженный акациями, за которым школьный стадион.

Закрыла глаза, чтобы не видеть тела упавшего. Лишь плеск воды рядом. Споткнулась, на колени рухнула. Лицо в руки уронила, под пальцами слизь скатывая, будто в темноте секундной пытаясь найти укрытие. Душа Христа, освяти меня. Тело Христа, спаси меня. Исполин мимо прошёл, просто переступив через рыжую. Схватил другого. Причудливые красные завитки обвились вокруг ног. Вокруг хлюпанье жижи, голоса. Все к дереву бегут, карабкаются. Что-то внутри тянет к этому странному дереву, но нет. Не нужно туда. Вряд ли удастся забраться так высоко, чтобы эти не достали. Надо двигаться, хоть куда-нибудь. К камням. Да. Сначала туда, а дальше видно будет. Всё равно варианта лучше пока нет. Ведь не через исполина к дереву рваться? Хотя так хочется, что не по себе даже. Зачерпнув немного воды, на лицо плеснула, протирая слипшиеся веки. Кровь Христа, опьяни меня. Вода Христова, омой меня. На ноги неуверенно встала. Страсти Христовы, укрепите меня. О добрый Иисусе, услышь меня. Не очень быстро в сторону валунов двинулась. Руки перед собой сложила, по сторонам смотрит ошалело, будто не веря до конца в происходящее. Губы беззвучно двигаются: Погрузи меня в Свои раны. He позволяй отделиться от Тебя. С каждым шагом всё быстрее. По щекам горючие слёзы потекли. Может, она бы хотела что-то сделать. Остановить это всё. Но как - понятия не имеет. От злого врага защити нас. В час смерти призови нас. Прикажи, чтобы мы пришли к Тебе, и с твоими Святыми пели хвалу Тебе во веки веков. Сердце уже где-то в горле тяжело ударяя вторит: услышь. защити. Господи, помоги.. Спаси... Аминь.

Джон. Джон Котёнок-младший. Нормально. Хорошее имя, да еще традиция семейная. Честно говоря, все это время его мучала мысль, что имя может каким-нибудь адом оказаться. Себастиан Котёнок. Максимилиан Котёнок. Васисуалий Котёнок. Якобиан Котёнок. В конце концов, если религиозная движуха, какой-нибудь Енох Котёнок. Или, прости Господи, Мафусаил Котёнок. Родители часто бывают большими шутниками. В конце концов, что может быть веселее, чем ребенку имя ебическое. И потом смотреть, как он с ним будет жить. Даже песня про это была. "A Boy Named Sue".

Котёнок начал насвистывать себе под нос. Оглянулся на ворота. Конечно, каждый раз, когда человек в жизни своей выбор делает, он испытывает определенные сомнения по этому поводу. "А, может, надо было сделать это...". Ну, может, отморозки какие-нибудь не испытывают. Но решение есть решение. Принял - живи с ним. Всю эту хуйню через голову прогонял уже не раз и не два. В конце концов, было у него подозрение, что уйдя, возможно, услугу он своим товарищам оказал. Ибо мудак этот, судя по реакции его, явно присутствие не одобрил. Возможно, в будущем, проблемы были бы с ним серьезные. Так что все нормально. Чотко. Заебись.

В конце концов, вот он, сырой, с гнильцой, воздух свободы. Ебанный климат. Как они вообще живут тут? Неужто не могли место получше найти. Тут же всякая ебанная лихорадка будет в больших количествах. И прочие радости сомнительные. Разве что на гирудотерапию надеются. Или на мидмирцев, которые танков хиляют. Хуй знает. Пусть остальные проверяют.

В конце концов, есть все же определенное удовольствие в такой вот свободе. Никакой ответственности, кроме как перед собой. Никаких обязанностей, кроме как перед собой. К опасностям начинаешь относиться проще, когда знаешь про фокус, типа срока этого механского. Нет, конечно, в берсерка, которому похуй на все, ибо умрет он, не превратишься. Просто жизнь и смерть - они вещи такие. Вот они умерли разок. Без дураков. По-настоящему. Просто взяли и сдохли. Двинули кони. Все, привет. Пизда, березки. Их оживили. Кто знал? Никто. Абсолютно. Но оживили же. Судьба. Теперь эту хуйню навалили. Тоже судьба. Суждено выжить - выживем. Нет - тогда какие проблемы? Такие вот дела.

Так что будь свободным, дружище. Будь смелым. И радуйся, что тебя не зовут Сью Котёнок.

Определившись с этим, он, напевая, уверенно зашагал по дороге.

Потирая пострадавший орган Филипп отошел подальше от эльфийки, к стеночке. Царапается как зверь дикий, ругается как сапожник, и это при всем при том что только очнулась и должна быть ослабевшей. Какова же она в обычной жизни? В общем нафиг не надо с такой бестией рядом стоять. Мало ли еще чего мерзкого сделать попытается? Кто их разберет, этих чертовых эльфов. Может у них нормой жизни считается во время половых актов партнеров съедать. Как у паучих. Да уж, это та еще паучиха. Неееет уж. На век Филиппа и нормальных человеческих женщин хватит. Тем более что секс с эльфами это же почти что зоофилия. Они же не люди. Это же почти как мартышек ебать, может быть лишь чуточку нормальней.
В общей неразберихе, сопровождавшей перемещения гномов, Филипп осторожно, по стеночке, подошел к Умнику. Какой-никакой, а все же знакомый. Может быть в случае чего хоть он от эльфийки спасти сможет, хотя бы из солидарности? Эта эльфийка же наверное их уже сколько лет под каблуком держит? Да и в конце то концов что еще можно сделать в такой ситуации? Разве что только сбежать в случае необходимости. Семеро гномов не догонят, а эльфийка по улицам города голой бегать не будет. Наверное. Да, так и поступим. Главное через все это здание суметь как-то пробежать, а дальше хорошо все будет.

- Три сотни, - Мироненко запустил руку во внутренний карман куртки и, мгновение спустя, уже передавал сталкеру необходимую сумму. Уверенно. Без спешки, но и без промедления. Три новые хрустящие купюры. Большие деньги. Память тем временем выводила картинку из детства. - Три сотни. Всегда так было. Не триста, нет. Триста - отсоси у тракториста. Пацаны во дворе ржали бы долго. - По сути - одна из тех мелочей, которые могут охарактеризовать общество, атмосферу, в которых вырос Андрей. Одна из многих. Все эти маленькие правила для своих. Так не говори, этого не делай, это делай только так. - Наверное все эти мелочи и делают людей уникальными, если есть они вообще, уникальные. Вот например этот сталкер. Хорхой. Человек, который раз побывал в Зоне. Затем еще раз. И еще. Так и ходит до сих пор. А ведь там небезопасно, говорят. Весьма небезопасно. И незаконно. Уникален? - Мироненко, прищурившись, вгляделся в своего будущего провожатого. - Сомнительно. Почему идет на это раз за разом? Деньги. Но не только, наверняка не только. Вполне может быть что-то еще. - Впрочем, не его Андрея это, собственно, дело. Мироненко отвернулся от сталкера и уставился в приоткрытое окно. От Хорхоя требовалось только одно - безопасно провести их по Зоне. И все. Андрей стряхнул пепел с дотлевающей сигареты. Затянулся раз. Другой. Выбросил окурок в окно.

Вальтерз. 25. 49. 67. Каждому. Схватил оружие мужчина. В парня дула провалом ткнул. Щелчок сухой. В сторону девчонки дернул ствол. Еще щелчок. Нет патронов. Разряжен пистолет. Хлопнул в ладоши послушник. Тот, что с полоской красной на рукаве. Раз. Другой. Явно внимание привлекая общее. Глухо: - Солдаты Федерации. Посмотрите. Это - старший прапорщик. Военно-Космические Силы. Командир... (тем, что внутри) Из фургона выйдут трое. Или не выйдет никто. Минута

Челюсть у девушки была сломана, лицо – изуродовано. От такого удара скорее всего пострадал мозг. Не скоро сможет служить источником информации. Хорошо хоть язык не откусила. Хотя нет, плохо – тогда бы уже умерла, кровью захлебнувшись, и вопросов перед старшим сержантом бы не стояло неприятных. Убить или не убить, вот в чем вопрос? Пленного, не в бою противника, а вот именно так, беспомощного, на полу жалко лежащего, одним ударом в основание черепа казнить… неприятный вопрос.

Рука потянулась к торчащему из левого кармана пакетику. И тут трактор рвануло. Первая мысль – взрыв. Обшивка, может быть и выдержит, но кинутые тряской на металл тела – нет. И потому до мысли еще, инстинктами, крик:

- ДЕРЖА-А-АТЬСЯ!!!

Вцепившись рукой в кресло, Ним попытался придержать девчонку, но следующий рывок поставил мир с ног на голову. Точнее, раком. Пришлось вцепиться в кресло второй рукой. А потом из бойниц и амбразур хлынула вода. Тягач начал погружаться в воду. Это был не взрыв. Даже с затопленным прицепом машина должна была сохранить плавучесть. Что-то схватило прицеп и начало утягивать "Клеща" и его груз вниз.

Взгляд на пулемет. Даже не взгляд. Фиксация мозгом части картины. Патрон 14.5 пробивает полметра стали. Вот только не успеть – под водой стандартное огнестрельное оружие бесполезно. Специальное нужно. Специального нет. Не вариант.

Воды капли, медленно сливаясь в струйки, летят вниз, на превратившуюся в пол заднюю стенку. Панель. Если зальет ее, конец всем. Неподвижный тягач – легкая добыча. Кому угодно и чему угодно. Хотя бы направление к берегу известно теперь – оттуда на лодке бандиты приплыли. Но вряд ли им дадут добраться до него вплавь – что бы ни схватило тягач, против него обычный человек что креветка против Хо. Без шансов.

Еще рывок. Пальцы проминают обивку кресла. Метал вжимается в метал. Кровь стекает по руке. На крыше рана – забыл про нее или вовсе не почувствовал. Вздох. И рывок вверх. Подтянуться. Закрепиться. Экран перед глазами. Красные буквы на черном фоне.

ВНИМАНИЕ! КРИТИЧЕСКАЯ ПЕРЕГРУЗКА СИСТЕМЫ СЦЕПКИ КОНТЕЙНЕРА! ОТСТРЕЛИТЬ ГРУЗ: (>@<)

Груз. Для машины там груз. А для Нима – люди. Время, казалось, остановилось, позволяя старшему сержанту сделать выбор. В груди, слева – удар. Сердце. Простой – нажать или не нажать. Непростой – кому жить, а кому умереть.

Опять слова прадеда вспомнились, второй раз уже за день. Только тогда они его от убийства зряшного остановили, а сейчас… нет на свете абсолютной истины. Нет идеального, в любой ситуации работающего и потому мозг заменяющего принципа. Что делать, когда сердце говорит одно, а разум – совершенно противоположное?

Там – пять человек. Живых. Возможно. Пять человек, которые поверили ему, доверили ему свои жизни. Лейтенант, приказавший жить за него. Которого капралом еще помнил. Спасенный удивительным совпадением, почти что чудом. И вот, снова. У тебя длинные руки, а, старая карга? Не хочешь отпускать свою добычу?

Еще четверо. Большинство из них Ним в первый раз видел. Но каждый из них принял его право командовать. Даже капитан. А долг командира – сохранить своих бойцов. Как можно больше из них. Но было ли кого спасать? Альфаров не знал даже этого. Их всех могло убить при первом же рывке. А могло и не убить. Они могли застрять в обломках прицепа. Им могло заблокировать выход. И тогда, отстрелив груз, сержант обрек бы их на смерть…

Или на жизнь. Надеяться на то, что тягач отпустят глупо. Надеяться на то, что тягач надоест существу или покажется невкусным глупо. Надеяться на то, что выход придет сам собой глупо. Глупая штука эта надежда. А убийство своих – подлая.

Удар…

Затылок "Мозга" в дисплей уткнувшийся. Смятое в сторону лицо "звездного генерала". Крови шарик в невесомости. Неизвестный прапорщик. Пистолет дымящийся в руках Сосновской. Ее же голова проломленная, и окровавленный гаечный ключ с налипшими волосами и кости осколками. Креветки, в массе кровавой копошащиеся. Скрывающаяся в желтоватом тумане Реддс. Попытки почти безнадежные код подобрать. Удача. Люди в десантных торпедах. Снаряжение. Станция связи – надежда всех выживших в крушении "Таурмана". Регенератор. Секунды мучительные ожидания – есть шанс у Кроули или нет. Выжившие. Дурак среди них. Ветеран среди них. Рядовой отделения своего среди них. Объяснения. Работа сержантская. Создал иллюзию надежности. Поверили.

Удар…

Окровавленные губы, кровью булькающий шепот. Бледное лицо Кроули.

- Аль... фаров. Пош-шиви за меня... мушик...

- Так точно, товарищ лейтенант. Простите, товарищ лейтенант. Прости, Лев…

Дисплей. Палец. Соленый вкус во рту. Глаза щиплет.

Чудес не бывает.

Постоял немного Йошимо, ответа ожидая, потом плечами безразлично пожал, одеваться продолжил. Молчит Инвертон. То ли игнорирует, то ли вспомнить пытается судорожно, то ли в альфа-самца решил поиграть. Что бы там ни было, с ножами он определенно на «вы», иначе уже высказался бы. Плохо это. Оружие должно быть у того, кто им пользоваться умеет.

Рукава закатал до запястья, штаны подвернул, берцы зашнуровал так, чтобы на ноге не болтались. Удобная обувь, но если будет натирать, все равно придется футболку на портянки рвать. На «Мусорщика» и «Фрица», планы на будущее обсуждающих, через плечо посмотрел. Прислушался. Обернулся.

— Вы тех крестоносцев искать решили, что федератов, то есть нас, мидмирцам продают, вешают людей «на манер чучел» и скармливают пленных какому-то там оракулу? Я уже дважды в клетке сидел с того момента как в себя пришел, больше не хочу. Идти же наобум к каким-то холмам через степь — это неоправданный риск. У нас нет еды, минимум воды, а из средств для выживания только тесак. Даже огонь нечем развести. Сгинем же.

— Вот дорога. Пойдем вдоль нее в любую сторону — встретим людей. А там где люди — там пища, вода и информация. В том числе и об этих ваших крестоносных бандитах и капитане Мафусаилове.

— Что же касается конспирации, то я с Витторио согласен, но тут важно не столько скрывать нашу принадлежность к федерации, сколько какую-то объясняющую наше появление историю придумать, так как за местных мы явно не сойдем. Да и китель тебе, Итан, лучше снять.

Согласился страж ворот отворить калитку, впустить путников, алчущих пищи и крова, в свою обитель. Да и не только согласился, но и встречать вышел, даже не один - привел с собой обмундированного бойца в мотоциклетном шлеме с пулеметом здоровенным в руках. Шагнул им навстречу Ильхам, на оружие расчехленное, готовое к использованию стараясь не глядеть. Незачем это. Не нужно оно. Заговорил первым:
- Доброй ночи. Меня зовут Ильхам, за моей спиной Мария и Джейкоб. Мы искали ночлег и наткнулись на ваш славный, - пробежался взглядом по мелкой сетке проволочной, окружающей поселение, - городок. Как уже сказала моя спутница, взамен за спальные места мы можем помочь вам с ранеными и больными, если есть такая нужда. Вы согласны? - в глаза посмотрел старику, что являлся шерифом Балки и охранял свой дом от грязных проходимцев. Давай, дядька. Решайся. Мы не убийцы, не воры. Мы просто голодные солдаты на чужой войне, на незнакомой планете. И мы бы с радостью покинули её, будь у нас такая возможность, но будем рады отдохнуть даже под дырявой крышей, лежа в стоге сена.
Просто отдохнуть, не боясь открыть глаза и увидеть озлобленные лица и стволы винтовок, хищные лезвия острых ножей и немые мутные глазки головорезов, прячущих свою суть за крестами и верой.

Наверное, нечто подобное чувствовали первые люди, не так давно эволюционировавшие, как учил старик Дарвин, из обезьян. Страх перед природой, перед неизвестным. Прогресс отучил человека бояться природы, а научный атеизм развеял суеверия и страх перед неведомым. Но в Зоне этот страх очень быстро возвращался, словно напоминание, что сапиенсом человек был куда меньше, чем обезьяном.

И еще одно. Напряженное до предела Чувство, тоже, видимо, оставшееся в наследство от недавно потерявших хвост предков. Это не так называемое шестое чувство, интуиция — практически у всех сталкеров она развита сильнее, чем у большинства обычных людей и к ней вскоре привыкаешь. Скорее, это некое слияние всех шести чувств в одно. Наверное, так было у людей до того, как их разум достаточно эволюционировал, чтобы испугаться ощущений, даруемых этим чувством. Осознав всю глубину и сложность окружающего мира умненький разум быстро разбил так испугавшее его Чувство на шесть ущербных, а потом подумав, еще и обрубил шестое и большинства человеков.

Иногда Александр задумывался, так ли это хорошо — иметь развитую интуицию и чувствовать то, что не чувствуют другие. Как правило, после второй бутылки. То, что подобные мысли посетили его на трезвую голову и в самом начале маршрута, было, наверное, к этому самому. Не к добру. Как и то, что он ощущал. Словно кто-то смотрит в затылок. И это явно был не Олег. Как там называют тот меч, клинок которого чувствуется шеей? Кажется, дамоклов...

А вот и она. Поляна. Время от времени Саня пытался загадывать, какого цвета будут цветы на ней при его новом посещении Зоны. Угадать никогда не получилось. Но вот черные... Сталкер прикрыл глаза ладонью. Постоял так несколько секунд. Осторожно выглянул из-под пальцев. Картина не изменилась.
— Ну хоть не тюльпаны... — пробормотал Александр, качая головой. Рукой дал знак остальным подойти к нему. — Первый привет от Зоны. — Произнес он, кивая на поляну. — Здесь даже зимой зеленеет трава и цветут цветы. Потом покажу фотографии. Вот только они постоянно меняют цвет. В смысле... Ну, каждый раз входя в Зону, я вижу другой цвет у лепестков. Может он для каждого свой. Не знаю. В этот раз черный. Наводит на размышления?

Рывок из пустоты. Предел. Словно бездонный колодец с непроницаемой чернотой внутри. Чьё-то прикосновение вырывает оттуда. Темнота отступает. Всё это мгновенно, как при монтаже киноплёнки. Мерзкий свист, свинцовый ветер, терзающий плоть. Стих. Нет больше боли. Звёзды на небе. Ты. Они. Она.

Кровь на её лице, платье, на когтистых пальцах. Эти руки способны не только карать. Почему она воскресила меня? Трудно понять мотивы сверхсущества. Оракул словно сама природа: стремится сохранить благодатное, вырезает гнилое. Но природа беспристрастна, а ей не чуждо человеческое — гнев, сострадание, беспокойство. Поразительное создание. Мировая душа.

Находясь под гнётом законов этого сурового мира, она всё равно стремится помочь нам. И помогает, несмотря ни на что. Мне так хочется всё это высказать, благодарить. Но я молчу. Слова жалки, они излишни для того, кто видит мысли. Я всегда буду помнить о чуде, которое ты совершила. Даре, которому невозможно подыскать эквивалент. Жизнь бесценна. Спасибо тебе за неё.

Пророчество. Иносказательное, мрачное. Ассоциации почему-то со «Смертью Артура»* возникают. Но более всего странно, что Эдем, где люди гибнут как мухи, погубит человек. Не гога и магога, не легионы мидмирские или полчища перерожденцев. Человек! Что же в нём такого особенного? Ответить некому. Лишь огоньки искрятся. Гаснут.

Этот глаз я уже где-то видел. Марии определённо что-то известно о его обладателе. Судя по её реакции, ничего хорошего. Ильхам жаждой измучился, бедняга. Ты этих глотков, наверное, как Бога ждал. Эх, помоги нам всем, Господи. Направь.

— Теперь в порядке, Мария. Последнее что я помню: ползу в траве под огнём, мясо кусками отваливается, свет меркнет. И вот я здесь. Спасён. Жив и невредим. Всё благодаря ей. Оракулу.

— Как же славно видеть вас с Ильхамом живыми. Но расслабляться нельзя. Кресты своих недосчитаются, начнут местность прочёсывать. Или с мидмирцами опять столкнёмся на этом шоссе. Да и похуже того, говорят, тут дрянь водится (надеюсь, кэп, ты неплохо стреляешь из этой штуки?). Так что выдвигаемся. Только приодеться бы немного, и в путь. Кстати, куда?

Каждому. Вдоль по обочине бредете. Фигуры тонкой силуэт хрупкий. Оракул. Там. В степи. Скачет наперерез точно. Волочит за собой что-то. И кого-то. Странная ноша. Мешок холщевой. Человек. Миг. Другой. На шоссе выпрыгнула. Ошейника обод. Обрывки цепей, что по земле следом волочатся. Кровью заляпано платье. Пальцев крючья длинных. Ткани липкой обрывки, волос клочья - под когтями. Лицо багрянцем густо измазано. У рта - особенно. Свисают с подбородка сосульками темно-вишневыми капли студенистые. Мур - в руках. Под ноги вам его бросила. Дернул ногой левой сержант старший конвульсивно. Глаза открыл. Лежит. Цел. Жив. Заурчала звонко: - Электрик-епископ... (хлопнула в ладоши, сгустки сукровицы липкие по пыли разбрызгав) Смотрите... Смотрите... Подарки... Их много... И каждый - желанный... (порылась в торбы недрах. Глаза овал влажный вытянула. Радужка цвета кофе жженого, нерва оборванного нить осклизлая. Протянула Иленсол его) Не грусти!.. (Мафусаилову фляги жестянку кинула, в чехле тканевом. Болтается на ремня обрывке. Не сняли с пояса. Сорвали просто, судя по всему. Поймал. Тяжелая. Плещется внутри что-то. Под горлышко) И ты, капитан!.. Ты тоже - не грусти!.. (пистолет полуавтоматический. Следом за флягой передала) Где один... Там десять... Где десять... Там сто... (вытряхнула оставшиеся вещи прямо на трассы полотно. Штанов пара, рубашки, сапоги, сандалии, тельняшка-длиннорукавка, индивидуальных перевязочных пакетов десяток, хлеба кирпичик) Понимаете... Чувствуете... (раскинула в стороны рук тонких плети) Сейчас... Слушайте... Пустые слова... Слова... Не более... (оскалилась) Человек... Он спит... Не видя снов... Не чувствуя боли... Он проснется... И погубит... Погубит нас всех... Нет... (тряхнула головой. К неба куполу лицо задрала) Нет... (со звезд на капитана взгляд глаз мутных перевела. Слеза дорожку вниз по щеке грязной прочертила) Я всё испортила, Ильхам... Я пришла... Нельзя вмешиваться... Нельзя... Нельзя говорить... Нельзя помогать... Но я... Я не могла не прийти... (лязгнули зубья чуть слышно) В Пустошах - Весна... В Пустоте - Герой... На Пороге - Смерть...

Не будет, значит, завтрака. Не заслужили. Человеческого в душе мало оказалось. Жрицу Йошимо выслушал как обычно безучастно, только в конце чуть усмехнулся. Мораль, гниль, звериная смерть для зверей — патетика сплошная. Как будто для того, чтобы пленного врага убить повод нужен. Как будто не режут мидмирцы и федераты друг друга в эту самую минуту под светом других звезд. Как будто то, что у них в душах что-то не так, должно сделать казнь беспомощных, потерявших память людей неким восстановлением справедливости.

Ему то долгая жизнь теперь точно не грозит. Какими бы мерками жрица не меряла эту самую «гниль», он Сайто Икенага — воин, убийца и бандит, и душа у него явно чернее, чем у большинства «подсудимых». Но это все не важно. Смерть рано или поздно настигнет каждого, и единственное, что может сделать мужчина, — это достойно ее встретить.

Люди вокруг каждый по-своему примиряются с возможной скорой кончиной, что-то вещает Марцинкези, пытаясь жизнь выторговать, а Йошимо смотрит на пляшущие в свете двух солнц песчинки и умиротворенно улыбается. Красиво. Рассвет. Первый рассвет в его жизни. И, по всей видимости, последний. Ну что, не так уж и плохо все было.

Поспать особо не получилось. Шумно, неудобно, тесно. Да и самочувствие не ахти. Впрочем, за прошедшие пару часов пламя в голове слегка приутихло.

Завтрак объявили? Хорошо, покормят. Надеюсь, чем-нибудь съедобным.

А вообще, раз завтрак - значит утро на улице? Часов вокруг не наблюдалось как-то.
Утро - это хорошо. Лучшее время суток. Может, что-нибудь хорошее случится.

- Благодарю, весьма любезно с вашей сторона, - кивнул Джеймс Ирине. - Я подожду.

Он повернулся к молоденькой незнакомке, которая предложила ему помощь. Окинул взглядом фигурку, оценил улыбку и улыбнулся в ответ. - Благодарю, мисс, но я предпочитаю заполнять свои контракты сам. К тому же, - он повертел кольцо на безымянном пальце, - я женат, увы. - Обозначил короткий поклон и отошел к своему стулу.

Уже почти отчаялась и забила на потуги вспомнить чего-нибудь Пуля, досадливо поморщилась в сторону — Цезарь опять что-то вещал рядом, мешал собраться с мыслями, как... стоп. Хм. Ну да — Цезарь.
Тут же разное всплыло в памяти: война Галльская, Рубикон, даты всякие, никакого отношения, конечно, к Торрадо не имеющие... Вообще, странно, что сразу же никаких ассоциаций не нарисовалось с позывным. Крепко мозги выполоскало, ничего не скажешь.
А ещё Пуля подивилась про себя тому, как фрагменты утерянных воспоминаний возвращаются на свои места. Причудливо. Резко, кажется, чуть ли не со слышимым щелчком, выскакивает какая-нибудь мелкая хрень незначительная из беспамятного тумана. И опомниться не успеваешь, как она за собой целый пласт тащит, и вот уже всё на месте, будто и не девалось никуда. Ощущение такое — типа, разыграли тебя: только что на пустое место смотрел, отвернулся на секунду, глядь обратно — а там уже толпяк шумный. Все ручками машут приветливо, улыбаются и подмигивают.
Н-да. История. Вспомнила, как «разочаровывалась в науке», набираясь ума. Сперва пришло понимание, что, изучая цепочки событий и анализируя закономерности исторические, найти способ человекам мир и счастье обеспечить не получится (блядь, да оборжаться!). Ибо абзац глобальный с глобальным же Исходом все эти закономерности обрушили к хуям. Дальше она ещё немного поумнела, и оказалось, что всё на самом деле ещё более мрачно. Грабли — это да, грабли у человечества те же, что и раньше. Закономерности те же, что и всегда. Всё на месте. Только вот из параллелей проводимых выводы получались исключительно самые унылые. Проще говоря — довыёбывались человеки. «Всё говорит о том, что мы находимся в глубочайшей из жоп...» — море подобной фигни старательно и малодушно вытиралось из диплома перед самой сдачей. В общем, не сложилось беззаветной любви у них с историей. Не с её, Анны, нервной организацией.
Вторая специальность. Ну... не то чтобы по призванию. Скорее, так — узаконивание внутреннего своего граммар-наци. С утра до вечера и день за днём чего-то вычитывающей, правящей, редактирующей она себя тоже слабо представляла. Не с её, Анны, нервной организацией, ха-ха.
Музыка вот ещё... Всё искала себя Стокс и искала. Ничего хорошего особенно не нашлось, правда. Ну да ладно.
Зато строчка в списке вакансий немного приободрила. «Художник-оформитель». Значит, тянутся к прекрасному на Эдеме. Духовность проявляют... Пуля задумалась, насколько высокодуховное она могла бы чего-нибудь изобразить, но другая мысль тут же увела в сторону: оформлять капеллу — это же, значит, натуральными материалами работать. Не стилусом по «вечной бумаге» водить, не в графредакторе играться. Что-то подозрение, что фресочник-то из неё никакой... Ну ладно, там видно будет. Ещё бы добраться.
А, может, и впрямь — в расширенной базе что-то ещё будет?..

Инвертон впервые за разговор слегка улыбнулся. Имя всплыло в его памяти, как это обычно бывает. Глаз чуть блеснул едва заметной безуменкой.

- Твой позывной "Рипли", боец.

Абисмал среагировал на шутку относительно недоверия кратко - показал редактору средний палец. Пока Тьяго вещал, Кеннард раздобыл на столе открытую и уже давно выдохшуюся бутылку пива, принюхался, пытаясь определить, не нассал ли он туда (от себя он ожидал любого гадства), так и не смог разобраться и отхлебнул, не вынимая сигареты изо рта.
- Знаешь, Тьяго, - внезапно сказал он, - когда я получу свои три сотни, - Кеннард еще раз напомнил про деньги, но в случае с жадным редактором это не было лишним, - я серьезно подумаю о том, чтобы снять шлюху подешевле и выебать её в жопу без смазки, называя её при этом твоим полным именем с указанием должности и места работы.
Кажется, в бутылке была все-таки не моча, так что Абисмал откопал на столе стакан и налил пива в него, после чего продолжил:
- И я буду думать эту мысль не потому, что я злобный урод, который хочет воплотить фантазии доминирования над тем, на кого он работает. Хотя, и поэтому тоже, но это не главное. Я буду думать эту мысль в основном потому, что ты сейчас думаешь о том, чтобы выебать таким образом меня, - Кеннард, вытащил сигарету изо рта, выдул небольшое облако дыма и укоризненно покачал сигаретой перед лицом редактора на мониторе, - грязный извращенец ты, но я тебя прощаю - криво ухмыльнувшись, Абисмал снова затянулся. - Знаешь, не всех читателей интересуют ебля в туалетах или невинные трупы. Хотя нет, забудь, что я это сказал, ебля невинных трупов интересует положительно всех. Но, кроме того, есть прослойка людей, которая, прости мне эти слова, хочет еще и почитать что-нибудь. Желательно, на ту же тему. Этим эстетствующим педерастам мало видеть, как полиция убивает каких-то неудачливых долбоебов. Они хотят знать, зачем их убивают, кто эти долбоебы и кто отдал приказ полиции. Понимаешь? Их, этих подонков, интересует суть, - Абисмал опять ухмыльнулся, - но самое интересное, что среди этих подонков самый большой процент важных людей, - теперь Кеннард стал вдруг серьезен. - Если в этой истории окажется настоящая, интересная суть, то рейтинг может подняться не на те сраные двести, которыми ты уже пытаешься меня поиметь в жопу, а на все пятьсот. Так что готовься заплатить соответственно.
Не то, чтобы Кеннард действительно ожидал, что он сможет вытянуть из полицейского рейда в фавеллы что-то действительно сенсационное. Нет, здраво оценивая предстоящую работу, он мог ожидать разве что какую-нибудь человеческую трагедию крупным планом, которую можно будет бросить в общий котел репортажа, чтобы дотянуть до четырехсот пунктов рейтинга. Но редактору тоже нельзя было давать спуску, пусть попотеет, высчитывая, сколько Кеннард захочет за репортаж, который мог бы поднять рейтинг издания на полтысячи пунктов.
- Короче, - сказал он редактору, - считай, что я в игре. Мне нужна вся информация, какая известна: где, что, когда, кто и как? И все источники информации тоже.
Докурив сигарету, он затушил её в уже полной пепельнице, отхлебнул пива и тут же принялся закуривать новую сигарету, нетерпеливо глядя на редактора, который был уже должен не только деньги, но и целый ворох информации.

Анджела Доурадо
13 мая 2035 г. 19:52
Гавеа, ул. Маркуса де Сао Виценте, 220

Вечер складывался удачным. Позвонил синьор Риккардо, один из «близких друзей» Анджелы, договорился о встрече. Пришлось спешно корректировать планы – синьор Риккардо звонил редко, но его посещения не только солидно увеличивали месячный доход Анджелы, но и являлись гарантией спокойного существования ее маленького предприятия – во всяком случае, со стороны закона. Дело в том, что этот пожилой, похожий на птицу мужчина, с узким, морщинистым лицом, длинным носом и пронзительным взглядом темно-серых глаз, всегда немногословный и, несмотря на возраст, прекрасно сложенный и находящийся в отличной физической форме – он был начальником Policia Militar Рио де Жанейро. Казалось бы, такие люди должны были находится явно за пределами досягаемости синьоры Доурадо, но судьба и не в последнюю очередь, полезные знакомства, однажды связали обстоятельства нужным образом. Это случилось больше года назад – с того времени синьор Риккардо посещал Анджелу не реже раза в месяц.. Платил хорошо, никогда не разговаривал о работе – то, какую должность он занимает Анджела узнала много позже их знакомства и из стороннего источника. Изначально, синьор Риккардо обратился к ней, сославшись на рекомендацию другого ее высокопоставленного клиента – чиновника администрации штата. Синьоре хватило ума не расспрашивать нового клиента о его прошлом. Самой по себе, такой рекомендации было достаточно. Но позже, женское любопытство (а вместе с ним и деловой интерес) Анджелы были удовлетворены.
Не было прямых подтверждений, что синьор Риккардо оказывал Доурадо протекцию, но она была умной девушкой, здраво предполагая, что такой человек не позволит случайному полицейскому рейду вскрыть такой специфический участок его личной жизни.
Женщина подходит к окну, осторожно отодвигая штору. С высоты тринадцатого этажа двор внизу виден как на ладони. Вот из-за угла выезжает машина – ничего примечательного, синяя тойота с тонированными стеклами.
- Как всегда вовремя, - тихо улыбается себе она. Все просто – эта машина никогда раньше не появлялась здесь – за автовладельцами дома в котором она жила Аннджела предпочитает следить. К тому же, синьор Риккардо всегда приезжает к восьми часам вечера.
Машина останавливается на стоянке, водитель выходит и открывает заднюю дверцу. Сухощавая фигурка, с высоты кажущаяся игрушечной не спеша выходит из машины и отправляется к дверям дома. Терпеливо дождавшись пока прозвонит сигнал домофона, Анджела привычным жестом поправляет прическу и нажимает сигнал приема. Знакомое худое лицо появляется на экране.
- Bom tarde, sinyora, - стандартное приветствие, никогда вне безликой вежливости.
- Bom tarde, - кивает Анджела и нажимает кнопку открытия. Лицо на экране исчезает.
Через несколько минут он уже в квартире. В руке букет цветов, будто он пришел на свидание, а не к проститутке. Это тоже привычно – возможно, за таким отношением кроется какая-то история? Кто знает. Синьор Риккардо много разговаривает, но никогда не говорит лишнего.
Все происходящее возведено им в некий ритуал, протекающий при этом просто и естественно. Они садятся на небольшой кожаный диван, на стеклянном столике рядом с которым уже ждет разлитое по фужерам вино и фрукты. Разговор как всегда начинает он, легко, непринужденно, словно со старой подругой. Анджела много сил потратила на то, чтобы клиенты могли так разговаривать с ней – и этот труд окупился стократ.
Разговор неспешно перетекает к делу. Сначала руки, потом губы… Процесс давно не вызывает в синьоре никакого душевного трепета – его заменяет мастерская игра чувственности, которой дышит ее тело, но только тело – послушный инструмент, хорошо тренированный и послушный.
Они переходят в спальню. Приглушенный свет, щекочущий ноздри дым ароматических палочек – без наркотиков, синьор этого не любит. Шелковая простынь, приятно холодящая кожу… Сейчас начнется.
Это спектакль – хорошо поставленный тщательно отрепетированный. Здесь, как и в профессиональном театре, талант и квалификация актрисы играют важную роль, создавая неумолимую градацию. Анджела считала себя талантливой актрисой – список ее клиентов мог бы однозначно подтвердить это мнение. Если бы она кому-то его предоставила. Но молчание – еще одна благодетель ее профессии. Молчание – золото, но слово – бриллиант, если оно произнесено в нужное время и в нудном месте.
В зеркале на потолке – причудливая игра света и тени, созданная мягкими светильниками. Блики на шелке, мягкое свечение кожи, замысловатые полутени создаваемые движением. Каждый раз должен быть произведением искусства – если более не дано получать от этого плотское удовольствие, то пускай его заменит удовольствие эстетическое. Теперь синьора Доурадо может себе это позволить.
Когда мягко щелкает замок, она не реагирует – квартира на сигнализации, скорее всего за тонкой стеной излишне резко повернул ключ кто-то из соседей. Непрошенный звук сменяется тишиной и все продолжается. Только когда ноздрей касается посторонний запах – едва уловимый, женщина вздрагивает, напрягается. Клиент не замечает этого. Она открывает глаза, глядя через его плечо. В проеме комнаты – мужская фигура, контрастно очерченная электрическим светом гостиной. Поза трактуема однозначно.
Выстрелы звучат оглушающее громко. В такт каждому из них тело синьора Риккардо конвульсивно вздрагивает, будто продолжая любовный акт. Раз, два, три… Незнакомец опускает руку, резко разворачивается и исчезает из поля зрения. Тело клиента, внезапно ставшее непереносимо тяжелым, словно припечатывает Анджелу к кровати.
А ведь все начиналось так хорошо.

Эрнст Иоганн Нагель
14 мая 2035 г., 00:00
Гавеа, Муниципальный госпиталь Мигеля Коуто, rua Mário Ribeiro, 117

Ночные дежурства в госпитале Коуто – не самое приятное времяпровождение, которое можно себе представить. Особенно, если ты хирург. Редкая ночь обходится без двух-трех пуль которые нужно вытащить из тел местных жителей – и очень хорошо, если тела эти переживут момент извлечения. Случалось всякое – неделю назад привезли начальника местной пожарной охраны – молодого парня, ему еще не исполнилось тридцати. Его беременной жене ночью захотелось клубники. Как настоящий мужчина, он сел в машину и отправился в ближайший супермаркет. Когда клубника была уже куплена, а он садился в машину, подошли двое кариока, накачанные наркотиками так, что они просто сочились из вен. Один из них достал пистолет и выстрелил мужчине в голову прямо сквозь боковое стекло. Слабая броня не выдержала выстрела в упор, но достаточно ослабила его. Пуля срикошетила от черепа, сильно раскроив кожу и сняв кусок скальпа. Крови было достаточно, к тому же мужчина потерял сознание. Отморозки выкинули его из машины, в которой тут же и уехали. Их остановил ближайший патруль – простреленное стекло, забрызганный кровью салон. Они даже не сопротивлялись, не смогли и толком ответить, зачем это сделали – ведь достаточно было просто пригрозить пистолетом, чтобы им отдали машину. Тот же патруль нашел мужчину и доставил его в госпиталь – к Эрнсту.
Этот случай не был самым мерзким в его практике.
Резкий свет ртутной лампы отгонял мысли о сне. Да спать было и не с руки – накопилось много работы в частном кабинете. Противной работы, бумажной. Нужно было подбить месячный баланс, прикинуть закупки на следующий, проверить, всем ли уплачено за молчание и безопасность. Такой бизнес, как у Эрнста был важной составляющей жизни фавел, ведь официальная медицина стоила дорого и задавала слишком много вопросов. Те кто предпочитал оперативность, конфиденциальность и испытывал стеснение в средствах – обращались в черные клиники. Заведение Нагеля, хоть и небольшое, все же выглядело крайне выгодно, во всяком случае по сравнению с тем, что ему довелось видеть. С немецкой основательностью, он поддерживал у себя идеальные санитарные условия, скрупулезно относился к качеству материала и никогда не соглашался на невыполнимые условия. Это несколько снижало поток клиентуры, но отсеявшуюся часть Эрнст и сам бы не хотел видеть в списке своих клиентов: искалеченные в войнах банд кариока, одаренные венерическим букетом проститутки, жаждущие превращения в боевых киборгов лейтенанты местных трафиканте.
Лежащий рядом с лаптопом телефон беззвучно вибрирует. «Ленардо Фирмину», - подсказывает экран. Один из клиентов Нагеля, кариока, вожак небольшой банды из Росиньи – самой крупной фавелы в Zona Sul, которая граничит с кварталом Гавеа на юго-западе. Не самый приятный клиент, но довольно спокойный и надежный.
- Я слушаю, - прикладывает аппарат к уху Нагель. В голосе Фирмину чувствуется некоторая неровзность.
- Ola, alemão, - этим словом, «немец», нагеля называло большинство кариока. Не то чтобы это стало его прозвищем, но все же успело порядком закрепиться за молодым врачом, - Узнал?
- Узнал. Говори, что нужно.
- Ты сегодня дежуришь в клинике? Скажи что «да», alemão, давай же.
- Да, Ленардо, - поколебавшись немного, ответил Нагель. Вопрос был неожиданным и странным.
- Отлично! Иисус не оставил нас! – в трубке раздается нервный смешок, - слушай меня и слушай внимательно. У тебя появился шанс заработать. Хорошо заработать, слышишь? Сейчас патрульные привезут в твой госпиталь раненного. Кариока. Его зовут Мигель, это мой человек. Ему долго не протянуть – поганцы прострелили ему легкое, кажется. Лишь бы только дожил, пока они везут его – чтобы к тебе, а не в морг, в участок, слышишь?
- Слышу, Ленардо.
- Так вот, слушай дальше. В голове у него чип. Несколько чипов, на самом деле, но важен только один – чип памяти. Ты должен его забрать. Или стереть. Что сможешь. Короче, он не должен попасть к копам. Пароль на удаление – «туннель». Запомнил? «Туннель». Если сделаешь – тысяча реалов. Скажи, что услышал?
Ситуация была сложная: с одной стороны, тысяча реалов не были достаточной компенсацией риска. Если копы уже проверили его голову, то они наверняка знают, что чип там есть – а значит украсть его будет делом опасным. Стереть его проще, но тоже дело неприятное – если рядом посадят одного из них, то сделать это на глазах полицейского… С другой стороны, отказывать Фирмину было не менее рискованно – кариока – люди злопамятные и мситетльные.
- Не молчи, alemão, скажи что-нибудь! – сипел в трубку Ленардо.
Аппарат внутренней связи уже сигнализировал о прибытии нового пациента в приемный покой.

Выражение лица Альфарова все вопросы желание задавать напрочь отбивало. Втянул он Реддс в кабину трактора, захлопнул люк, рефлекторно ручки повернув, и только потом обернулся. Метнулся взгляд от крови на полу к склонившейся над телом лейтенанта Сосновской. От нее к панели приборной, сизым дымком исходящей. Рванулся к дисплею, с таким трудом установленному, а ныне померкшему. От него – к пистолету и на нем застыл. Кровавой пеленой мир заслонять начало...

-Т-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы!

Шаг вперед. Пошатнулся сержант. Вены на висках вздулись, на руках, на ногах даже. Пальцы сами в кулаки стиснулись, крепко впились в ладони, кожу пропороли – но боль все равно сейчас не чувствуется. А кровь… каплей больше, каплей меньше. Теперь все равно.

-Т-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы!

Не человеческий голос. Звериный. Стаи вожака, который, вернувшись с охоты, перебитой ее обнаружил. Ненависть, отчаянье, ярость. Слишком многое, чудом практически обретенное, в небытие уходило. Здесь. На глазах. И мог, мог Ним Альфаров это предотвратить. Ударом одним из руки пистолет выбив. Но нет. Поверил, что настоящий солдат приказам подчиняется. Что мозги солдат в голове имеет. Или инстинкт подчиняться, коли мозгов нет.

Еще шаг. Под ноги что-то подвернулось. Мягкое. Ударил. Со всех сил ударил. Отлетел труп к стенке. Гул в ушах. Ярость. Лейтенант – мертв. Или мгновения последние доживает: количество крови, цвет ее – все указывало на то, что артерии разорваны. Тягач – бесполезен. Второго дисплея нет, а даже если бы и был – пуля угодила в приборную панель. Все, кому они могли бы помочь, запеленговать, вытащить – лишены надежды на спасение. Из-за того, что одной дуре вздумалось прогуляться, а другой – пострелять. Откуда их взяли? Клонировали? Такие не рождаются. Таких создают. В лабораториях. Ученые-извращенцы. Как в армию они попали? Как из учебки вышли? Кто их, бля, сержантом был, что командам подчинения рефлекс не вбил?

- Ы-Ы-Ы-Ы!

Третий шаг. Вплотную почти. Спасти пытается лейтенанта младшего "Комета". Метеор ебаный. Или недоебаный. Непонятно. Сперва палим, потом думаем. А потом пытаемся исправить наделанное. Не жилец Кроули – ран разных навидался старший сержант за жизнь свою, и видно было – без имплантов регенерационных или операционной оснащенной не жилец он. Один удар – и, по меньшей мере, лицо своей убийцы не будет последним, что "Лев" увидит в своей жизни.

Сердце драура - огонь. Разум драура - лед. Душа драура - свет. Так и живи

Слова прадеда сквозь пелену ярости прорвались. Когда сердца огонь в разум пускаешь, пламя его пожирает, лед его в воду превращая. А вода – слаба. Свет преломляет. В ярости звериной душу свою теряешь. Удар в стену кулаком. Зубы стиснутые. Глаза, яростью полыхающие. Зрачки в зрачки смотрят. Но – подчиняюсь. Если есть шанс, и гордость, и ненависть, и ярость смирить надо. И в чудо верить, если шансов нет. "Дизель" – верил. Не хотел, чтобы так глупо история их закончилась.

- Аль... фаров. Пош-шиви за меня... мушик...

Шепот кровавый. Губ еле заметное шевеленье. Видел уже такое. Где, когда… не важно. Видел. И примириться не мог никогда с смертью такой вот. На руках когда товарищ отходит. Слова последние шепчет. А потом взгляд мутнеет или глаза закрываются. Стиснул зубы.

- Нет, "Лев", за себя ты жить сам будешь. Не сдавайся.

Как можно в слова вложить то, что в такой момент чувствуешь? Неужто духи войны дадут еще одному солдату уйти вот так? Глупо уйти. Бессмысленно. Не должен воин так умирать. НЕ ДОЛЖЕН.

Вроде, всё нормально было. По-началу. Альфров спокойно выслушал. Эдвард легко нашёл нужный пункт меню, и уже собирался расширенный список отобразить на экране. Как вдруг. Ним заревел резко, кому-то сзади. Кроули развернулся, глядя внутрь десантного отсека "Клеща". По потолку резко застучало что-то. Внутри лейтенант насчитал там ровно трёх человек. Реддс не было.

Слова "Что за хуйня?!" встали комом поперёк горла, когда какие-то моллюски начали вползать, а Альфаров её затаскивать обратно полез. Реддс походу ушла в самоволку. Охуеть. И тут Сосновская хватается за пистолет. Всполыхнуло в груди "Льва" возмущение. Резкое и острое. И страх ещё, чуть меньше. Женщина за рулём - это обезьяна с гранатой. Женщина с оружием - обезьяна с термоядерной торпедой класса "Расхуяриватель Планет 9000".

- Не стрелять! Не ст...

То, что происходило дальше, больше всего было похоже на малобюджетный подростковый фильм ужасов. Настолько убогий, что просмотр вызывает скорее дикие приступы смеха, чем страх и ужас. Если бы не одно "Но". Эдвард не сидел в кресле кинотеатра с банкой пива и попкорном в руках - а, к сожалению, был одним из главных действующих лиц.

Хлопок выстрела. Визг. Выстрел ещё. Свист. Хруст. Гарью пахнет. Части приборной панели, похоже, конец. Мало было дисплея, так ещё работы привалило. Эдвард впал в такой дикий шок от этого, что даже сказать ничего не смог, впав в каталитический ступор на несколько мгновений. Лишь мысли в панике по голове проносились.

"Ну всё, пиздец." - подумал Эдвард.
"Йоу, привет Э-эдди!" - подумал Пиздец.

Вспышка. Непонятно, что присходит. Даже боли нет. Только тело почему-то. Как-то обессилило резко. Дышать стало трудно. Руки сами к шее потянулись. Кровь течёт. Тёплая такая. Фонтаном, даже сквозь пальцы. Хех. Интересно. То, что она - собственная, понятно стало не сразу. Ну вот. Дожил. Бабой застрелен, чо! Круто. Силы поддерживать корпус в сидении как-то резко не стало. Эдвард Завалился в бок, на спину. Тут и девушки эти подскочили. Сосновская с аптечкой носится. Делает там что-то. Вторая тоже рядом носится. "Малаца. Всё пральна сделали". Хрипя, и чувствуя как силы покидают его с каждым стуком сердца, "Лев" уставился на Нима. Глазами рожу его поймал.

- Аль... фаров. Пош-шиви за меня... мушик...

"И подумай за этих двоих" - хотел было сказать, но вместо этого улыбнулся сам себе, и нехотя закрыл глаза. Подумает. Он ему в отцы годится, разберётся как-нибудь. Эдварду же главное только не напрягаться сейчас. Боль - это ничто. Раз в жизни можно и потерпеть. Раз в жизни.

"Всё понятно теперь.
Жизнь - это просто сон, от которого нельзя проснуться..."

Реддс. Каждому. Радиостанции коробка. Хлыст антенны вытянула ступенчатой. В потолок уперлась она. Включила аппарат. Откинула клавиатуры пластину. Нашла пункт "ШИРОКОПОЛОСНОЕ СКАНИРОВАНИЕ". Щелкнула "ВВОД"-ом. Затрещал динамик. Символы на дисплее. Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-01". Голос мужской. Прокуренный, хриплый: - ...удет с вами благословение Небес, братва! Или чего там еще... Короче, кто во что верит - с тем пусть то и пребудет! Бля. Короче, новости дня. Я их уже читал сегодня... (шелест бумаг) Вроде... А и хуй с ним, послушаете опять. Та-ак... Температура за бортом - сорок один по Цельцеру. В тени?.. Охуеть, я чё, на Жемчужину Сидониса попал? Курорт, детка... Сладкая конфетка... Ту-ру-рум... Бум-бум... Ёбаный курорт. Хм... Короче, с неба чё-то падает там. Метеориты, может? Пиздоастероиды. Самое время собирать, братья. Чем жить потом будем? Что жрать? Кого ебать? Да. Точно. Собирайте. Охуевайте. Йо! Йо! Хуё! Эй, не нравится мат в эфире? Петицию в ФСКМК напиши! Жи-ши, на хер мой не дыши! Я вымочил его в кефире, очко твое утопил в свинячьем жире! Блять... Так. Повторяю. Все охуенные, сочные, горячие чики. Вам - прямая дорога в Нью-Грем, сучечки. Мистер Пенетратор. Жесток. Но справедлив, мать твою! Пиздос. Ты против? Жуй волчий понос! Йоу, бля... Короче... Или не короче? Вообще, мне никогда не нравилось это слово. Короче. Есть в нем что-то упадническое. Что-то - от проигравших. Пидористическое. Длинее, ёба! Эй, сладкая киска, соси мой хуй как ириску! О, сука... (звон стекла) Точно... От же ж... Так. Всем реальным пацанам. Всем моим братанам. Всем тем, кто с нами. Всем, кого мы доим. Всем, кого мы ебём. Всем, за чей счет живем. Шакалы. Братва. Сегодня, в этот самый день, охуенный день, правильный день, ровно тридцать семь стандлет назад родился наш бригадир второго отряда - Кроха. Кроха, брат, с праздником тебя. Шмали пожестче, чик помягче, тачилу побыстрей, стволов подлинней. Живи долго. Умри за рулем. Всё охуенно, пацаны. Пока мы вместе - нам всё до пизды. Аминь! Чё там еще...;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-02". Старик явно: - ...им образом, мы можем получить обычную поваренную соль, друзья мои. Да-да, такие опасные, токсичные элементы как натрий и хлор, взаимодействуя, образуют всем известную соль. Забавно, не правда ли? Кхм... Так... Продолжим наш урок. Таким образом, На-Хло - это молекула, состоящая из одного атома На, натрия, и Хло, хлора...;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-03". Звенящий, с металлическими нотками, мужской голос. Рычит почти: - ...атор ресс демар!.. Цедар иром ат тун, маарден!.. Девос!.. Таар унн вард?!?.. Даммерхард семхар!.. (щелчок. Другой голос. Мужчина тоже. Дышит тяжело. Заикается почти. Тараторит. Словно оправдывается) Хадар-инхат!.. Зиммермар ут зайн ино таарвард мегрес!.. Нерро таар дресс заммер!.. Ино таарвард, Хадар-иром!.. Ино таарвард!.. (щелчок. Первый голос. Спокойней уже) Раар, маддрос... Раар...;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-04". Девушка: - ...емар... Земар, слышишь?.. Кресты одних перехватили... Сейчас тут Твинкер потрещал... Типа... Еще видел... Короче... Собирай всех... Валите к Скале Зеленой... По Северному Тракту лучше... Там чисто сейчас... (щелчок. Мужской голос) Принято, сестра...;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-05". Мужчина. Похоже, сквозь ткань говорит: - ...ны... Пацаны... Короче... Это Плотник... Тут уебалась хуйня... С неба... Короче... Если что... К Маяку подтягивайтесь...;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-06". Сухой, явно эмулированный женский голос. Циклично: -...як... Борт "Искра-ноль-девять". ВКС Федерации... Аварийный маяк... Борт...;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-07". Хор детских голосов: -...ую погоду, и в стужу, и в зной! Лишь Бог тебе поможет! Ведь Бог - он всегда с тобой! Верь! Ибо в вере - спасение! Грехов искупление! К жизни вечной путь! Помолиться перед сном, друг, не забудь!..;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-08". Хриплый, со свистами странными голос. Женщина. Может, девушка. Или девочка: -...гатор, это Доска... Заебок всё... Ты как, брат?.. (мужчина. Явно афрофедерат) Доска!.. Чё-как, сучка?.. Жива пока, хэй?.. Я - ничотак, охуенно всё... Вечером подтянетесь, чо?.. (женщина та же) А чё мутить думаешь вообще?.. (афрофедерат) Я думал взять грибов... К Химику новых каких-то кинули... Раскумаримся... Поебемся, чо... (женщина) Сука, ты умеешь уговаривать... (афрофедерат) Хэй!..;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-09". Мужчина. В противогазе, судя по всему: -...ать, Робертс, сука, в горах опять буран!.. Опять этот долбанный буран!.. Какого хуя этому песку не лежится на земле?.. Это пиздос, блять!.. (свист. Мужчина второй) Заебал пиздеть... Чего там?.. (мужчина-в-противогазе) Чего тут?.. Песок, Робби!.. (второй) Конкретней... (противогаз) Конкретней - накачало почти семьсот двадцать литров... Тягач нужен...;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-10". Ритмичный писк кодированного сигнала;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-11". Девушка: -...у... Мне скучно!.. Всё!.. Еще!.. Сука!.. Скучно!.. (щелчок. Мужчина) Хорошо... Я медленно хуй вытаскиваю из штанов... Начинаю им по пизде твоей хлопать...;

Размер. Да. Конечно. Какой размер. Вспомнить бы. Всплывает в памяти. Другое совсем. Кабинки теснота. Ладоней узких от плеч по спине вниз движение. Руки. Майку вверх тянут. Уверенно. Вниз. Танцуют. К животу. Где тепла лучи длинные в стороны растекаются. Как от солнца проглоченного. Ремня пряжки звон короткий. Молнии всхлип. Из-за плеча шёпот. «Открой глаза. Смотри». Смотрит. Во весь рост в зеркале отражается. Она. И ладони две. Она. Цвета кофе чёрного. И руки. Кофе с молоком. Скользят. Ниже.
На выходе – лица вокруг. Взгляды. Осуждающие. Удивлённые. Улыбается кто-то. Понимающе. Подмигивает даже. Бывает и так. «Вот это заверните. И это. Это вот ещё… Тебе же понравилось?» Ей понравилось. А, шмотки? Тоже ничего, да. Одежду ей Марта выбирала. Не сама. Какой размер? Откуда ей знать?
- Да йопт… - тряхнула косичками, воспоминания прогнала от себя непрошенные. Взяла фонарь, майки край наружу вывернула – на ярлычок посмотреть: - Тридцать шесть, вроде как. Я в ваших путаюсь ещё, ага. Ну это, чо-нибудь такое, - на себя показала, усмехнулась криво, - Только не такое засранное.
Чу. Арестант их недавний. Голос подал. Херь понёс нездоровую. Насторожилась охотница. Подобралась. И таких видали. Всяких. Не первый на её памяти сгнил. Много не надо таким. Один раз копам прижать. И спёкся чушок. Хотя. Стоп. Может, перетрухал просто. И раньше ни выдержкой, ни умом не блистал. А тут совсем повредился. Бывает.
Вздохнула Никки немного печально. Жалость даже какую-то почувствовала. Сострадание. Глянула на бедолагу по-доброму:
- Слышь, ты это. Давай-ка рассказывай, что ты там копам про нас наложил, что они нам обыск устроили и всё вынесли, а потом тебя отпустили так запросто? А? Не подстава ли ваще – твоя к полицаям поездочка? Чем докажешь, что не засланный казачок? Смотри мне, чудо. Чтоб правдоподобно было.

Трудный выдался день у майора Танка. Падал, крался, бежал. Прошел долгий путь от почти сперматозоида бессознательного до офицера спецназа. Меньше, чем за 24 часа. Потерял почти весь отряд. Оказался в жопе вселенной. И теперь, блядь, какие – то сраные, первобытные гопники пытаются тормознуть его экипаж! Мир просто сошел с ума. Порвало майора. Красная пелена перед глазами. Сжал винтовку до хруста. Скинул предохранителя рычажок.
- Какая, нахуй, организация! – зарычал Танк. – Я, блядь, боевой офицер! Совсем охуели, твари! Зеллер, готовься! Покажем аборигенам, как бахчу делят!
Извернувшись на жестком сидении, высунул рожу, злобой перекошенную, на улицу. Посмотреть, оценить гамадрилов, что сейчас пытаются прессовать его боевую колесницу. План хитрый составить. Ненависть лютую выплеснуть…
- Мария! Дави пидоров, что слева! И сразу газу давай. Зеллер, как сближаться начнем, попробуй бабу с сидушки выдернуть. На правило поставим. А я, - Исайя вытянул наружу артиллерию. – Я их пугану чутка…

Сердце ёкнуло от неожиданности. Откуда он взялся, этот амбал с лицом неандертальца, будто ждал её? Ждал?

Потоцкая всмотрелась в его одежду, украшенную крысиными черепами, потом в свою - с такими же подвесками. Да, он ждал меня, ту меня, которую он знает. Ту, которая жила в этом теле до меня. Сказать ему? Не поймёт, а если поймёт - может напасть. Драться с этим огром ей не хотелось, тем более, что сейчас он вполне мирно и дружелюбно просит кушать.

Чем его кормить? Она глянула туда, куда указывала огромная лапа и почувствовала себя очень нехорошо. Мысль о том, что придётся скормить голодному гиганту тело капрала, вызвала волну тошноты. Ольга по привычке провела рукой по голове, пытаясь взъерошить волосы и внезапно натолкнулась на гладкую кожу. Это открытие было чуть ли не самым неприятным из всех предыдущих. Возможно, бритый череп - это оправдано с точки зрения гигиены, но отсутствие волос покоробило её.

Но большой парень явно ждёт её, Потоцкой, указаний. Может быть это даже её телохранитель или как там у них это называется. О, дьявол.

- Хорошо, Гарун, - обречённо сказала Ольга. - Ты можешь отдохнуть... И поесть, если не можешь потерпеть. Но мне.., - нет, неправильно. Он, видимо, собирается сопровождать её. Интересно, как он её называет? - ... но нам надо засветло успеть дойти в одно место.


"Какие у них обычаи, хотела бы я знать? - мысли лихорадочно скакали, пытаясь найти выход. - Если у них принято пожирать тела, это ужасно, но мне придётся стерпеть это. "

- Да, выстрел неплох, - Потоцкая кивнула и указала на труп. - Я собиралась увековечить его памятником из камней. Красиво будет. И все поймут, какие мы крутые.

Вдруг это сработает, и он обойдется без пожирания? Она вспомнила первую атаку гвеллеров и то странное чувство, которое возникло у неё тогда - чувство единства со всей планетой. Интересно, сработает ли это? Гарун с виду был совершенно непробиваемым, но она и не собиралась взрывать ему мозг - только немного убедить.

Потоцкая

Рванулся в сторону, в грязь прямо. Ужом, змеей, червяком земляным пополз. Только быстрее гораздо. Трава. Грязь. Руками только перед собой перебираешь. Кровь в висках стучит. Выстрелы. Гремят выстрелы, взрывы. Язык чужой. Не язык даже. Рычание злобное.
Ползти только. Ползти подальше от бойни этой. И карабин. Карабин беречь. Стокс карабин. Цела она? Выживет? Почему зенитки не стреляют? Не о том думаешь! Ползи! Ползи же!
В травы куст уткнулся. Трава. Трава везде. Укроет она. Лишь бы дыхание не выдало. Предательски из груди рывками рвется. Громко слишком. Пот по лицу. Ручьями. Реками целыми. И страшно. Действительно страшно. Ничего не можешь. Ни помочь солдатам своим. Даже карабин сейчас бесполезен. Что ты можешь, Вилларсон? Что?! Убьешь одного. Если попадешь. Нет, ранишь только. Не сможешь отомстить скотам мидмирским. Беспомощен! Слаб слишком!
Обидно вдруг стало. Страшно обидно. Стыдно. Что не погиб с Цезарем вместе. Что отпор дать не попытался. Трус! Трус жалкий! Тварь ты, Норман! Дрожащая тварь! Сдох бы лучше!
Вдруг слезы из глаз брызнули. Непрошеные. За трусость свою стыдно. Невыносимо стыдно. Что не знаешь, жив ли кто еще. Нельзя так, Норман. Человек ты. Не тварь трусливая. Сержант. Пусть и погибшего отделения. Десантник. Пусть и не нужен Федерации ты больше. Посмотрел на карабин. Решительно. Отхлынуло вдруг все. Стыд весь. Эмоции все. Слезы больше не бегут по щекам грязным.
- Прости, мама. – Одними губами прошептал. Развернулся. Пополз камышами. Прости, мам. Что не вернусь, прости. Что не помню тебя. Прости.
Прости.

С Ильхамом простился. На душе тяжко. Теперь на мои плечи груз ляжет. Вести их. Даже сейчас, когда я распинаюсь о нуждах товарищей с комендантом, беспокойство не покидает. Я отвечаю за них и должен использовать любой шанс, чтобы добыть им еду и одежду. Наивно было бы полагать, что эти крестоносцы помогут нам, как люди с нормальными человеческими устоями. Азур ещё достаточно адекватен, гуманен даже, насколько служба позволяет, но остальные либо просто бандиты, либо садюги. Но и они по своему религиозны. На уровне атрибутики, в основном. Испытывают мистических страх перед всем, что связано с высшими силами. И сейчас я использую это, цитируя Библию как аргумент в нашу защиту.

Мария с капитаном попрощалась. Тот даже в такую минуту нашёл слова утешения для неё. Вернуться обещал. Настоящий мужчина. Эх, Ильхам, будь твоя воля, ты бы нас не оставил. Горько осознавать своё бессилие помочь тебе. У меня нехорошее предчувствие насчёт этих мидмирцев. С ними шутки плохи, раз крестоносцы платят им дань пленными офицерами.

Вито тоже к Мафусаилову подошёл. Шепчет ему чего-то. Что он ему такое сказал, что тот аж в лице изменился?

Шептун наш к Азуру направился. Встал, подождал, пока я с петицией закончу. Заговорил. Мне послышалось? Он капитаном Ильхамом Мафусаиловым представился? О медицине трандит, словно заправский врач. В кузове долбанулся, или это девчонка ему так башку просветила? Или… да, именно так. За капитана себя выдать решил! Безумец. Идиот. Герой. Настоящий солдат. И всё это про Виторрио Марцинкези. Я так шокирован, даже имя его нелепое вспомнил полностью и без ошибок. Ну, дал слово, держись, парень. Что тебя ждёт в плену, одному Богу известно. Жаль, пропадёт ведь артист наш.

Самое удивительное, что получилось ведь! Увёл его комендант, а Мафусаилова оставил. Ну тут остаётся руками развести. Актёр он и есть актёр. Так сыграть, чтобы поверили — быть гением надо.

Пьесса в новый акт вступает. Явился к нам колоритного вида провожатый, обращается на удивление ласково, на ворота указывает. Может быть это ловушка такая, и за воротами нас ожидает лютый цугундер? Вряд ли. Не деликатных манер крестоносцы. Скорее уж, действительно за братьев и сестёр теперь почитают. Во всяком случае те, что верят искренне, а не ханжески. Сейчас проверим степень твоей наивности, Джейкоб.

Кэп идти приказал. Стоп, то есть какой кэп? Теперь рядовой конечно. И не приказал, а попросил. Пока от надзора не отделаемся, Боже упаси Ильхама вновь капитаном назвать. Не зря ж Вито старался. Всю жизнь отныне молиться за него буду. Помоги Господи человеку, мучения за ближнего своего принявшему. Укрепи дух его и милостью не оставь.

Сложно назвать увиденное правосудием. Паренька, молодого и бестолкового, в расход пустили у всех на глазах, а Черныша помиловали. Нет. Не питаю я злобы к 28-му, только... Только сомнения меня насчёт добра и зла в этом мире одолевают. Особенного после увиденного. Как сейчас помню:
Трещат кости, словно поленья при пожарище и тело страдальческое к земле клонится. Последние остатки тепла отдаёт. Кадык колобком от хозяина скачет. Ещё удар. И в кашу багряную пацан упал. Умывается в реках своей крови, куда ручейки мочи журча впадают. Татуировка на дергающейся руке: ГОДЕН. А на что ты теперь годен? Сердце колит. Губу зажевал.
Опомниться не успел, как град кирпича крошённого в грудь ударил. Пыли облако поднялось. Глаза режет. Понимаю только, что не падает на меня тень от Харольда больше. Улетел здоровяк прямым рейсом в ад. Прощай товарищ! Там тебе спокойнее будет. А мы ещё пострадаем чуток и тебя нагоним. До встречи, значит... Жжёт сердце. Кто там следующий? Глаза слезятся. Не вижу ничего.
Кое-как проморгался. Разверзлась смерти пасть разявая передо мной. Ручонки холодное прикосновение. Готов. Всегда готов. Замаячил туннель до Чистилища...

Очнулся. Уверен, что за время "путешествия" в очередной раз поседел. А вот мир вокруг, со всей своей жестокостью и болью, ещё более реалистичней стал. Выкрутила девочка регулятор чёткости до предела. Может, чтобы я свою смерть во всей красе разглядел? Нет. Вижу отчётливо "похорошевшего" Профессора. Осанку ему, что ли Оракул задарила? А вот и Мур весь такой ухоженный стал. Исключил из своего имиджа лицо унылое. Да и травм прежних не наблюдается. Чудеса. Оставшиеся соратники живы. Капитан. Крис. Мария. Шрам. Черныш. Радость зарождается. Целоваться полезть позыв сдерживаю. Даже Оракула хочется в обе щёчки чмокнуть.
- Grazie ragazza! - кричу вслед удаляющейся стихии в теле девочки. - Grazie [голову в поклоне склонил].

А что дальше? Смотрю, с Капитошкой все прощаются. В конец очереди пристроился и когда мой черёд подошёл, лбом в лоб Мафусаилова упёрся. Жест вроде объятия, когда руки за спиной связаны. Братаемся, а сам шепчу:
- Знаешь, что кэп... Забавная эта тату у нас всех. Годен [дёргает руками за плечами]. Когда наших ребят у стенки потрошили - я всё думал, а на что я годен? [улыбается] Что я умею? Что могу сделать для своих? И знаешь что... Нет у меня твоих навыков врачевателя. Нет у обыкновенного рядового в башке знаний неприятелю необходимых. Нет, думаю, и того рядового [тихо засмеялся]. А ты лидер [серьёзное лицо сделал]. Ты за ребят в ответе. Верят они в тебя. И я тебе верю. [вновь засмеялся] Не поминай лихом, если что... [подумал] Берегите себя!

Подождал пока обращение Мура силу свою возымеет. Следом несколько шагов вперёд навстречу Азуру сделал. Выпрямился во весь свой рост. Гляжу прямо перед собой.
- Товарищ комендант! Капитан Ильхам Мафусаилов прибыл с повинной! После всего случившегося, не могу больше этот спектакль разыгрывать. Этот человек [киваю в сторону кэпа], рядовой Витторио Марцинкези. Не должен он ради меня себя подставлять. И какой из него врач? Сержанта Мура я в капсуле выхаживал. Здоровяка, что под машиной сейчас киснет, я лично оперировал. Да и самого Витто разок реанимировал. Бинты на нём видите? Тоже моя работа. Каюсь [падаю на колени]. Трус. Ублюдок. Заслуживаю, чтобы меня выдали мидмирцам.

На Азура смотрю. Помню обещал он помочь капитану. Давай, не подведи.

Иленсол

Ты умрешь. Тебя смерть спасет. Тебя унесет, по ветру прах твой беззвучно рассеет, словно семя - Новому Миру дань. Энтропию не преодолеешь, не осилишь, не победишь. Ничем. Никогда. Порядок вещей. Бог дал - Бог взял. Или как там..
Сморгнул капитан. Застыл взгляд на ней. Не на взвеси розовато-кровавых капель, что от здоровяка лысого остались. Не на пробитом, вырванном кадыке паренька молодого. На лице её бледном. На глазах этих мутно-голубых. Окунулся в них. Без надежды вынырнуть обратно, в мир этот жестокий, чужой. Небо голубое. Солнц здоровенные блюдца. Она проходит. Слова не значат ничего. Ты будешь жить, Мафусаилов. Пока что. Ей жаль..
Чего жаль? Жизнь еще одного человека? Грешника очередного. Не бывает людей непорочных, чистых. Будешь ты жить. Заслужил, наверное. Никто не знает, кем ты был. Даже ты сам не знаешь. Но кем ты станешь - только тебе решать. И точка.
Песок времени в часах стеклянных есть, для тебя отведенный. Успей сделать еще хоть что-то. Помоги им, пока ты здесь. Напутствия дать? Не поможет. Ты ведь просто капитан. Медицинской службы представитель..
Рядом с Муром стоит. Вслед Ей смотрит. Провожает её. Отец решил. Папа.
Голову опустил. Взглянул на Джейкоба. Порозовел даже. Слез счастья дорожки. Вылечила. Оракул. Спасла человека. Жизнь вернула. Иленсол. Плачет. Живые они. Здоровые. Есть у них шанс. А ты.
Ну.
Может быть..
Может быть, и у тебя он еще будет?

- Не поняла!.. - Стокс тряхнуло даже: андроид троих назвал. Котёнок застрелил, товарищ сержант расспрашивал, ну про странного понятно тоже, кто таков... А, значит - Мельник или Нортон?!
- Кого он застрелил-то? - уточнила осипло. Ну пиздец. Точно, озверели. А самых морально устойчивых выпиливают. Но, в общем, всё равно своими глазами придётся смотреть в итоге. И вообще, надо верить в лучшее. Вон, как Марк.
Маникюрщик маленький на время внимание на себя оттянул. Хм. Четыреста. Так говорит механ, будто сумма увесистая. Но Стокс озвучивать этого не стала. Только брови изогнула и губы в удивлённом жесте трубочкой сложила, глядя, как МТ по ладони её дроида гоняет. Играется. Надо же. Такая железяка, а от умиления чуть не расплылся.
- Так нахваливаешь - мне сейчас самой его продавать расхочется, - не удержалась, прокомментировала.
Интересно, что можно на эти деньги купить? Ну ладно - чего им, отделению, необходимо в первую очередь? Еда - это понятно. Оружие - наверняка. Видали мы, что там бегает и ползает на каждом шагу. Ну его нах. А ещё?.. А, стоп!
- Эм-Тэ, а транспортом вы каким-нибудь помочь можете? Нам же куда-нибудь попасть нужно поскорее. В обитаемые места, я имею ввиду. Или... - Пуля глянула на ладонь, опять на андроида, - А может, вы нас сами, ну, подбросите? Вот за эту штучку. Ну... не хотите с ними дел вести теперь - и не надо. Не ведите, пусть себе сядут и едут тихо. А? - Стокс на механа с такой надеждой поглядела, что чуть сама от себя не растрогалась. Шибко уж в грязь эту и в туман глухой возвращаться не хотелось.

Герхард прошипел сквозь зубы что-то невнятное на тему сексуальных предпочтений аборигенов и их родственников. Покачал головой. Хрень какая-то. Всего оружия — штык, нож из какого-то говна слепленный, его клинок. Карабин у Молота. И зенитка эта, для сшибания низко летящих бегемотов. Интересно, как девчонку отдачей не ломало надвое, нахрен. Настроение из охерительного резко стало херовым.

— Вас понял. — коротко ответил он на приказ майора. Интересно, а какого хрена он вообще ему подчиняется? А то, кажется, трибуналы и гауптвахты остались где-то далеко. Хотя. Танку трибунал не понадобиться, самостоятельно глаз на жопу натянет и моргать заставит. И будешь бродить по этим долбаным камням с глазом на полужопии, пугая аборигенов. И почему он не стал прапорщиком на каком-нибудь складе? Сидел бы сейчас под кондиционером, холодное пивко бы попивал...
— Какой пассаж.

Герхард двинулся к выбранной майором позиции, на ходу осматриваясь.

- Благодарю.

Темнокожему, который помог пришвартоваться к стене, благодарность выразил - теперь упасть никуда не получится. Девяносто Девятый он. "А я, в таком случае Шестьдесят Шесть" - подумалось при взгляде на собственную татуировку. Хотя, всплывшие из подсознания сухие обрывки прошлой памяти дали другое имя: "Эдвард Кроули". И оно нравилось больше.

- Не помнит он, ишь. - Эдвард выслушал второго представившегося у приборной панели, и решил представится сам, чтобы за одно внести ясность. - А я младший лейтенант Эдвард Кроули. Вэ-Ка-Эс. Похоже, нам всем отрубило память. Есть среди присутствующих кто-то званием выше? А?

Риторический был вопрос. Понятно что нет. А если и будут - то нет ничего преступного в том чтобы чуть-чуть покомандовать и навести хоть какой-то порядок и субординацию, и затем передать управление в чужие руки.

- Ну раз нет, беру командование на себя. Хм... Внимание, мадемуазель! - После короткой паузы он резко обратился к той, что зависла у смотрового щитка. - У нас тут не бордель, а доблестные, мать, Вооружённые Силы. Грудь куда-нибудь свою спрячьте, рядового Мезгоева отвлекаете. - И, уже понизив тон, обратился к нему, назвавшемуся Виктором Мезгоевым и сидящему перед штурвалом, - Шофёр, что происходит? Где мы?

Дожидаясь ответа, Эдвард, пока ещё не двигаясь с места, завертел головой по сторонам и сосредоточился на осмотре интерьера десантного отсека (кабины?) транспортного средства, в которое его занесло.

99. 66

Тяжела голова. Гирей в мешке на кочке какой-то скакнула. Морщусь. Болит. Проснулся от "колыбельной". На досках каких-то лежу. На голове мешок. Руки за спиной что-то режет. Хрен тут гадать - везут меня в плен. И грузовик дальней дорогой скачет на колдобинах. Как-то уже приходила мне эта мысль. Совсем недавно. В капсуле. Мир прост. Мир прост...

Перевернулся с больного плеча на живот. Руки насколько мог безболезненно устроил. Голову на бок. Ноги раскинул чуть, площадь опоры увеличивая, чтоб не мотало по кузову. Не для того сквозь атмосферу я живым прошёл, чтоб сейчас на каком-нибудь резком повороте мозги расплескать, покатившись. И, кстати, о мыслях по поводу "для того" и "не для того". Успел я тут недавно заметить у себя ГОДЕН на предплечье. Кого-то, может, это, конечно, и угнетает. Но на моих весах ГОДЕН - это хорошо. По смутным ощущениям даже. Повёл плечами, в тряске этой устраиваясь. Вздохнул. Человек, который из космоса на планету падает, - явно к чему-то готовился до этого. Орбитальный десант я. Точно же помню. Сверхпрочный человеческий материал. Тише воды ниже травы сейчас. Острый предмет в часового потом. И жизнь покажет, что дальше. Нехитрые планы в моей голове. Но радостней от того, что они вообще есть.

Кто-то пнул, по доскам катаясь. Голос знакомый. Мафусаилов. В капсуле тогда. Думал, умрёт он. Но жив. Капитан.

"...Есть кто живой?"

- Есть... Рядовой второго класса Миренко.

Негромко отвечаю. Ещё кто-то из наших откликнулся. Молния. Узнал её голос. Второй слышал тоже. А чей он - не помню, хоть головой ты бейся... Что ж с нами было? Куда всё исчезло из памяти?

Лежу. Что ещё делать с головой в мешке. Вспоминаю. Кем я был? Откуда? Как мы здесь? Меня же учили, что делать? Как действовать, если такое? Хоть что-то. Бит информации - патрон в умелых руках. Если не больше. Один терранский художник считал, что точка - меняет смысл картины. Я помню откуда-то. Важной в своё время эта мысль показалась. Так и мне. Пару б точек доставить. К пустому пока холсту "Явление Миренко Владислава". Может тогда и изменилось бы что.

Здоровяк. Одноглазый. В дырке под дугой надбровной - лёд розоватый, кровь застывшая. Смотрит хладнокровно. Бинт у девушки забрал нагло выдернув. Зря. Нехорошо так делать. Капитан разберется, кто и кому бинты должен. Кто тут врач, раз уж на то пошло?
Мужик этот. Неизвестный. Интересуется самочувствием. Отвечает ему капитан тихо:
- Чувствую себя.. хреново, - сощурившись от боли, попытался подняться на локоть, дабы осмотреть всех и вся, - передвигаться не пробовал, - и тут же попробовал, напрягая мышц жгуты. Сознание иглой боли укололо, окунуло в море её, вытянуло в светлый коридор и озарило прохладой. Вспомнил вдруг, как лечить, как жизнь даровать людям хрупким. Руки, ноги. Вправлять вывихи, перевязывать колотые раны. Пневмотораксы предотвращать. Пункции делать, нервы наращивать порванные, гипофизы восстанавливать, мышцы создавать на основе останков полученных. Сморгнул наваждение, сглотнул громко.
- Насчет открытия люка.. думаю, нужно сначала здесь в ситуации разобраться, - замолчал, в лицо девушки вглядываясь. Раз уж никого старше по званию нет, командование на себя придется взять, товарищ врач-капитан. Такой рок, судьба такая. Прими как должное.
- Вроде не жмет, - покосившись на сахарно-белую повязку, вымолвил, - хорошо получилось.
Представилась. Иленсол, Мария. Маша, получается? Маруся.
- Приятно очень. И.. Ильхам. Мафусаилов. Капитан. Наверное. Позвольте, - встать попытался. Шатко пройтись, придерживаясь за руку Марии, если нужно. В сторону дядьки с ногой вывернутой. Помочь ему нужно. И этому. Одноглазому. Даже если он мудло поганое, это еще ничего не означает. Всем нужно помочь.
Всем.

Нортон дернул плечом.
- Тут наверняка полно зверья, - сказал он, - и они все точно могут нас учуять. Так или иначе. Смысла стоять нет. Лучше выбраться быстрее.
Нортон опять чуть отстал. Потенциальная опасность уползла куда-то назад, так что теперь он держался позади и чуть-чуть левее остальных.
- Помочь с Торрадо? - предложил он, - Если устанете, я могу его потащить.
При этом Нортон сделал такое движение правой рукой, в которой все еще держал штык, будто поддевал чью-то тушу мясницким крюком.

Танк. Прихватила тебя девчонка за плечо. Шипит: - Гвелы, блять! Надеюсь, на снимках спутниковых видели тварей этих?.. У-у... С-сука... Где?.. (всматривается в пыльную дымку вокруг) Пиздос... Нашли... Надо когти рвать! (потянула тебя к спуску с утеса) Скорей!.. (явно заметила что-то) Сука-сука-сука! Всё! Так! Товарищ майор! Рация есть?!? Прикажите всем не боятся! Блять! Злитесь! (ткнула тебя в грудь кулаком ощутимо) Я серьезно! Нет страха! Какой там страх?!? Не люди это! Черви песочные! Вон вы здоровенный какой! Думайте! Мышцы ваши стальные, блять! (тряхнула за плечи) Вы - Бог Войны, блять! Я таких охуенно здоровых людей не видела тут еще! Да вы, блять, не просто гигант! Вы - машина, блять! Танк, блять! Думайте! Как ноги им выдергиваете! Шлюхам этим конченным! Как руками голыми башни им лысые ломаете! Вы один их сотню разорвете! Давайте! (трясет тебя) У вас винтовка в руках! Да она с сотни метров надвое разорвет одним выстрелом любого из них! Из пиздогрызов этих! А если ближе подойдут, так им же хуже! Хуле они вам?!? Раз кулаком всадить! И пизда любой этой залупе с ножками! Давай, сука! Гигант! Бог Войны! Танк! Ты убьешь их всех! Давай! Давай! (трясет снова) Да я год у тебя сосать буду, не вынимая! Я, блять, детей хочу от тебя уже! Ты, сука, монстр тестостероновый! Убийца, блять! (за руку прихватила) Это разве руки, блять?!? Это - кулаки?!? Это кувалды, сука! Ты - доминант! Ты понимаешь это?!? Нет тебе равных в этой пустыне конченной! Ты всех разъебешь! Всех выебешь! Знаешь, почему?!? Да потому, что ты самый сильный! Ты - самый, блять, быстрый! Самый злой! Самый лучший! Нет равных! Пох на всех! Кто против? Да и в рот их всех ебать! Ты - Альфа! Ты, блять, убьешь любого! Ты - лучший! Сука, лучший! Я уже тебя люблю! Понимаешь?!? Потому, что ты - мужик! Реальный мужик! Не соска чёрная, в тряпочки кутающаяся! А мужик, блять! Танк! Пизда рулю! Ломай всех! Убивай! Это твоя планета! Твой Мир! Твои правила! Хозяин! Танк!

Снаряд ужасный, что капитана пробил, теперь на полу рядом со мной валяется. Кость неизвестного бедолаги. Злой рок так пошутил над твоим бывшим хозяином, что даже останки его приносят смерть. А Мафусаилов на этот раз смерть обманул. Вижу, полегчало ему, кровь прилила к лицу, дыхание вернулось. Но ведь не любит костлявая, когда её дурят. За всё приходится платить. Кто знает, какие кошмары наготове. Осторожность. Взаимопомощь. И здравый смысл, как это ни бально. Иначе смерть.

С одной стороны сидеть бы нам потише. С другой негра полоумного позарез наверх спровадить надо. Тем более, что тот, видать, люком заинтересовался. Спасенье от кошмаров видит там, снаружи. Пусть вылезет. А первопроходец наш проследит тихонько за ним. И сам наготове будет, а то мало ли что оттуда поналезет.

Долговязый пошушукался со здоровяком, повозился с глазом, отвёртку выдернул. Но одноглазый трусы армейские в качестве перевязки отверг. Генеральские манеры, я гляжу. Этикет, понимаешь. Ну с его ли живучестью боятся инфекции? Стоп, да он кажись решил битны у медсестрички захапать. Деловой какой.

— Товарищ, от отвёртки пострадавший! Ты чего это перевязочный материал приватизируешь самовольно? Я вон похуже твоего ранен, а своей очереди жду без возражений. Номер-то набит на руке, а? А может быть ещё и звание помнишь? Не генерал ли ты часом? Дисциплина ведь ни для кого не отменялась.

Длинный меж тем что-то объясняет ему, на меня указывает. Добро бы внял. Выжить ведь всем охота, дело понятное. Да только самоуправством хрен чего добьёшься.

- Кхм. Старший. По званию кто? - кашлянув тяжко, содрогнувшись от боли мерзкой, булькающей в груди, спросил негромко.
— Единственный офицер, которого узнаю, Вы, товарищ капитан. Десанта старший сержант Джейкоб Мур. В вашем распоряжении. По мере сил. Остатков. Как видите, приложило меня неслабо.

— Эк Вас пробило той хреновиной. Не надеялись уж больше живым увидеть. Чтобы ни оживило Вас, спасибо этому чуду.

- Кирррн? - резкий голос Кагга разнёсся над волнами, как звук скользнувшего по камню железа, - Иду. Иду. Да не торрропи.

Заковыляв к другу, Старый Мусорщик являл собой жалкое зрелище. Как и обычно. Мокрая птица - зрелище не горделивое. Каггу было наплевать. Сегодня море ему не принесло никакой удачи, сегодня Кагг может остаться без рыбной похлёбки. Да даже без червивого сухаря. Глупый, глупый птиц, глупая ворона. Сунул сухарь за пазуху, да забыл, в море полез. Рукой час назад пошарил - всё. Размок. Нет обеда.

Однако нашёл Грубиян штуку какую-то. Лишь бы ценной оказалась. Он грубый и злой, а едой поделится. А если много выручить удастся, то выпросит Кагг тритоний глаз да пошаманит малость, чтобы язвы от морской воды появившиеся залечить. Эх, оказаться бы снова на песке. И чтобы солнце грело, хоть такой прок от бесполезного кругляша в небе. Звезда, говорят. Извечная. А почему тогда в Висельных Свитках нету ничего про неё? Если чему и доверял полностью Кагг, так это им. "Вот интересно, - думал он, - почему с других мест что-то сюда попадает, а с Извечной Звезды - нет? Жадное, жадное солнце. Старый, больной Кагг".

- Кагг пришёл. Что нашёл? - склонив голову набок поинтересовался человек-ворона.

Сила ведьмы в волосах. И те, кто убил её, об этом знали. Они срезали длинные пряди, скрутили их узлами и этими жуткими шнурами связали своей жертве руки и ноги. Мёртвая, обнажённая, она лежала неподвижно, обратив застывшее лицо к тёмному ночному небу. В чёрных зрачках отражались звезды, яркие спирали света, по которым мы оба спускались к ней из темноты небес. Бесшумные, как свет, неотвратимые, как боль, мы мчались к ней так быстро, как только могли, и осколки звёздного света сверкали в вихре наших волос. Но её уже не было.

Убийцы сделали своё дело. Ведьма погибла. Её искалеченное тело, над которым мы так долго трудились, валялось на лесной подстилке, словно выброшенное старое платье.

Склонившись над телом, мы услышали слабый отголосок жизни — еле слышное пение, угасающее в черноте смерти и отчаяния. Тень смерти.

Я отпрянул. Мы не должны были этого слушать. Ещё немного — и вместо того чтобы найти её душу, мы потеряли бы свои.

Но где же искать её? Конечно, в том мире, где она обитала. В лесу. И наверняка неподалёку отсюда.

Ты склонился над ней и замер в неподвижности. «Пойдём, — позвал я тебя. — Тень смерти очаровывает, но она жестока. Волки воют даже от эха её мелодии. Это плач исчезающей души».

Но ты не слушал и не шевелился. И тогда я отправился на поиски в одиночестве.

Даже ночью я видел следы ног убийц на мягкой лесной подстилке. Они вели на запад, к мрачной стене холмов. Тёмные, неуютные тропы, скрытые в чаще дубов и орешника, вывели меня к вершине. Отсюда открывался вид на реку и город. Я огляделся.

В свете луны серебристой змеёй извивалась река. Именно туда захотят попасть убийцы, чтобы утопить душу ведьмы. В воде душа должна съёжиться и испариться — но убийцы не хотят, чтобы это произошло рядом с городом. Они боятся, что ядовитые испарения повредят их семьям. А значит, душа ещё не потеряна…

Но у реки следы убийц терялись. Вероятно, они зашли в воду, и я не знал, куда теперь идти — вверх по течению или вниз.

Я опустился на колени у самого берега. Вязкая грязь вздрогнула, как лягушачья кожа. Протянув руки, я коснулся воды ладонями. Теперь я знал все об этой реке, извивающейся чёрной лентой между холмами и огнями города. Несущая Тени, Травяные Плечи, Шаги Ветра — все это были имена, которые давали реке давно исчезнувшие местные племена. Названия, которые помнили лишь бродившие в лесах призраки.

В ответ на моё прикосновение духи леса собрались у воды, пытаясь вместе со мной почуять тонущую душу и её убийц. Я легонько погладил воду, отправляя призраков в погоню.

Фонари городской пристани отражались в тёмной воде излучины, делая её похожей на сверкающую руку ангела, прорвавшую ткань ночной тишины, чтобы передать мне крик горя. Вернувшиеся призраки принесли слабый стон — последнее биение жизни ведьмы.

Этого мне было достаточно. Теперь я легко определил местонахождение жертвы — там, выше по течению.

Я неслышно продвигался вдоль галечных пляжей и ивовых зарослей, оставляя позади призрачные отражения берёзовых островов. Вот он — слабый запах бессильной ярости. Убийцы завершили свою работу. Ночь вокруг них расплескалась тошнотворным запахом тонущей души. Под сводами леса злыми красными глазками мерцали сигареты — убийцы табачным дымом пытались отогнать зловонные испарения смерти.

В лунном свете я поднялся из нависшего над рекой тумана. Убийцы с воплями побросали свои сигареты. Они были уверены, что я пришёл по их души. Но они были мне не нужны. Я даже не стал их преследовать. Я пришёл за душой ведьмы и нашёл её на илистом дне реки, дрожащую, полуразрушенную, полную страха и боли — но ещё живую.

В стеклянной сфере умирающего сознания метались странные тени — как будто новая жизнь пыталась слепить себя из осколков старой. Но такое, увы, невозможно. Душа уже разрушена. Никогда больше она не сможет принять человеческий облик. Никогда не будет трудиться для нас среди полей и холмов этого маленького мирка. Мы больше не увидим её весенних танцев при луне и буйных плясок в цветочной пыльце лета, не услышим весёлых песенок, которые она распевала на закате.

Ведьма мертва. Часть её души погибла, и Анимула, этот астральный падальщик, уже разросся на омертвевшей ткани. Я дотронулся до неё и не почувствовал ничего — только холод и одиночество. И тогда я опустил её в воду.

Она закричала — как она закричала! И в ответ на её вопль внутри меня разверзлась пустота. Жизненная сила умирающей души взметнулась в последнем крике, а потом рассыпалась в прах и исчезла, как несбывшееся желание.

Но осталась тёмная сущность свершившегося, тень исчезнувшей души — Тень Смерти. Та сила, что заставила тебя застыть возле мёртвого тела ведьмы, теперь не выпускала меня из реки, в тёмных водах которой растаяла её душа. Я не мог противиться этим чарам. В них была вся притягательность жизни далёких предков и густая, чувственная темнота глубокого сна.

Я не мог шевельнуться. Пустота, возникшая на месте погибшей души, сковала меня своей чёрной музыкой. Струйки воды крутились вокруг моих ног, побуждая двигаться хотя бы по течению, но я оставался неподвижным. Мы оба попали в эту ловушку — я здесь, а ты там, в лесу, возле мёртвого тела ведьмы, от окровавленного лица которой ты не в силах оторвать взгляда.

Мне ещё долго придётся слушать эхо её предсмертного крика. Ничего, я подожду. Подожду, когда убийцы вернутся на место своего преступления — только вкус их горячей крови освободит меня из холодного плена мелодии смерти.

Но пока я жду, я обречён слушать эту музыку. Как будто душа — это просто мелодия, которую кто-то сыграл. Просто мелодия. А теперь осталась только тень музыки — тихая, едва различимая, — но я слышу её, несмотря ни на что. Я слышу её сквозь плеск солнечных лучей на поверхности воды, сквозь шум ночной темноты и звон разбивающегося звёздного света — тихая, как смерть, она разлита везде.


Пробудил меня зимний холод. Солнце ещё не встало, и над замёрзшей рекой поднимались струйки тумана. В своём оцепенении я едва заметил, как прошло время — я мог лишь безучастно наблюдать яркие краски осени, течение реки, течение дней…

Убийцы так и не вернулись. Только холод вывел меня из скорбного транса. Снега и льды покрывали землю, скованную песней смерти погибшей ведьмы…

Белые горы тонули в зимнем тумане. Я вернулся туда, где оставил тело, но оно исчезло. И тебя тоже не было. Солнце пробиралось по холодному небу в ореоле замёрзшего света.

Не найдя тебя внизу, я перенёс поиски на небо. Но твой огромный дом в облаках был пуст, и голубые стены отражали лишь синеву прозрачных небес. Пустой оказалась и алхимическая лаборатория. Все твои реторты, перегонные кубы, горны и извивающиеся кольца змеевиков исчезли. Вероятно, ты теперь там, откуда когда-то пришёл к нам, в том сверкающем мире, где пылает Начало Вселенной. В мире Светлого Берега. И ты забрал туда все своё алхимическое золото, весь запас магического вещества, ради сотворения которого поселился когда-то в моём мире. Здесь остались лишь те несколько крупиц, что поблёскивают сейчас в моей ладони, багряные, как клочья заката.

Для такого, как ты, создания света эти крохи ничего не значат. Вероятно, ты просто не заметил их на полу своей огромной лаборатории. Но для нашего холодного мира эти крупицы чуда станут семенем, из которого прорастёт магия. Крупицы чистой энергии. Когда они лежали на моей ладони, я чувствовал, будто нахожусь в двух мирах сразу. Я оставался созданием тьмы и вместе с тем видел невообразимо яркий свет твоего пламенного мира.

Бродя по гулким коридорам твоей покинутой лаборатории, по холодным пустым залам, заполненным лишь твоим отсутствием, я принял решение. Я снова спущусь вниз, вернусь в лес и опущу семена твоей магии в плодородную почву Тёмного Берега.

Если я правильно возделаю почву и сумею применить те таинства, которым ты меня учил, посеянная энергия постепенно взрастёт. И когда-нибудь у меня достанет магии, чтобы последовать за тобой.

Я знаю, куда приведёт меня твой след. Туда, куда ты забрал дух ведьмы, свободный от разрушенного тела и раздавленной души. На Светлый Берег. К источнику Созидающего Света.


Её звали Лара. Мы подобрали её ребёнком в лесу. Мы спасли девочку от диких зверей и даровали ей власть над всем лесом.

И когда она танцевала для нас, под кожей её переливалось голубое пламя.

Она плыла по миру, словно облачко тумана, светлая, как капелька росы. Она исцеляла больных и кормила голодных — все, кто нуждался в её милосердии, обретали его. Лара помогала им даже больше, чем нам с тобой. У неё было доброе сердце. А магию свою она применяла так легко и бесхитростно, что я не мог не влюбиться. Ты тоже любил её — по крайней мере мне так казалось. Разве не наша любовь превратила её из одичавшего зверёныша в прекраснейшую танцовщицу во вселенной?

С тех пор как она умерла, её благоухание разлито повсюду.


Теперь, после смерти Лары, меня ничто больше не привязывает к этому миру. Ничто, кроме несокрушимых цепей времени. Но я не сижу сложа руки и скоро сумею разбить их.

Это я виноват, что она погибла. Ты выбрал меня из многих, чтобы я помогал тебе. Ты считал меня достаточно сильным, чтобы поддерживать порядок среди моих соплеменников. Ты доверял мне. Хуже того, она мне тоже доверяла.

Я потерпел неудачу, потому что недооценил опасность. Я так сильно любил Лару, что не замечал, как боялись её в округе.

Ещё бы она их не пугала! Ветер разговаривает с небом, деревья — с ветром, а Лара говорила с деревьями и рассказывала их тайны любому, кто спрашивал. В лунные ночи она собирала звёздное молоко и могла одним только пением отогнать боль и вылечить рану. Как бы она ни старалась помочь, они не могли не бояться её.

Но я не оправдал надежд Лары. Я убил её своей любовью. Надо было быть внимательнее. Да и ты мог бы приглядывать за Ларой — но тебя интересовала только твоя алхимия. Только золото.

Да и потом, как я мог заметить, что кто-то боится Лару, если меня все боялись гораздо сильнее? Ты ведь сам этого хотел, верно? Ты искал сильного помощника, который собирал бы алхимические ингредиенты и держал всех подальше от твоей тёмной магии.

Ты — как ветер. Пришёл и ушёл.

Страсть, сон, смерть — вот что видели в Ларе окружающие. Я должен был раньше обратить внимание на их испуганные взгляды. Но я не замечал очевидного, поскольку привык видеть то, что невидимо другим.


Море одряхлело в своей каменной постели — но меня уже не волнуют подобные мелочи. Я сбросил оковы времени и вознёсся выше самих небес.

Те крохи алхимического золота, что ты позабыл когда-то в нашем мире, дали хорошие всходы. Теперь у меня достаточно магии, чтобы превратиться в такого, как ты, — в создание света. И я уже достаточно силён, чтобы покинуть Тёмный Берег и подняться по звёздной лестнице в твой блистающий мир.

Дух Лары ведёт меня за собой, и я не тоскую по тому тёмному миру, что остался позади. Я отбросил тоску, как огородник выбрасывает выполотый сорняк. И теперь я поднимаюсь все выше и выше, туда, где льются потоки яркого света. Передо мной — новый мир, мир за краем смерти.

Рынок на территории «Синих Светил»

Когда кварианец все-таки пробился к Хэл’Фассе тот неподвижно лежал на боку выгнув под неестественным углом левую ногу. Над ним уже навис какой-то ворча, явно собираясь помародерствовать, но завидев Валена и наставленные на него пушки мерзкий падальщик ретировался.
Присев рядом с собратом, юноша первым делом просканировал его. Жизненные показатели были в норме. Похоже, он просто потерял сознание.

Съемная квартира в одном из жилых блоков

Пока девушки были в ванной Шорак перенес сумки в спальню и принялся аккуратно раскладывать сценические костюмы на кровати. Честно говоря, они скорее напоминали наряды женских компьютерных персонажей, из игр нацеленных исключительно на мужскую аудиторию. Здесь были и бронелифы с бронестрингами, сетчатые колготки и маечки с крошечными эмиттерами, скрывающими наготу за полупрозрачной имитацией техноброни, туфли на платформе для стриптиза и просто стикини.

"ПОДЪЁМ! КОНЕЧНАЯ, БЛЯДЬ!!!"

Остановилось движение. Сердце колотится тяжело. Разлепляю глаза. Один. Второй. Лицо судорогой сведено. Челюсти. Орёт кто-то из наших. С ума сходит. Пальцы во что-то вморозившиеся - усилием воли не разжать. На себя смотрю. Дрожь. Колотит. Боль от ударов - с мышечным спазмом смешивается. Поднимаю взгляд. С потолка на лицо тёплый ошмёток упал мягкий. Не с первого раза, но руку от скобы отцепил непослушную. Смахнул безразлично. Дрожу мелко. Вырвет сейчас...

Нет. Позыв тела испуганного. Удержался. Плывёт всё. Мутит. Но думаю ясно. Снова капсулу оглядел. Картина достойная терранских художников-инферналистов Золотого века. Насыщеный багрянец. Богатый чёрный. Жемчужно-сизые кишок переходы. Лица живых - всем, что может человек пережить, искажены. Смотрю. И ничего. Наверно, не самым эмоциональным человеком в прошлой жизни я был. Не помню. Не помню...

Вторую кисть изломанную - разгибаю освободившейся рукой. Рядом ребята приходят в себя. Говорят. "Ребята". Такие родные мне сразу. Все, кто выжил. А я и не помню из них никого. Ничего не помню. Гул в голове. Ветер крутит винты энергетических вышек. Электричество мысли бежит. А всё в пустоту. Всё в никуда. Нянчу пальцы. Боялся, что их оторвёт. С болью дышу. Кровь на губах. Плохо. Мог рёбер осколок лёгкое мне просадить.

Встаю. Мир качнулся. Раскинул руки широко, равновесие удержать. Не сумел. Кружится всё. Низ и верх - потерял я. Ткнулась в стену ладонь. Заскользила. Чуть не упал. Алый след на руке. По полу ноги скользят. По полу? Да. Сели мы. Нет невесомости.

Ногами негнущимися - к живым иду. К тем, кто пошевелился. Вытаскиваю. Помогаю. Ничего не говорю. Наверно, плюс к отмороженности моей. Был я ещё и молчалив. Женщину ту ищу, что в кресло мы усадили. Мужика того, с кем перед атмосферой поцапались. Родные лица они мне. Остальные - как и не знал никогда их.

Девушка. Очнулась. Непонимающим взглядом смотрит. Парень какой-то и ему кричал, и ей. На пол, мол. Собирайтесь горочкой – авось, кто и выживет. Черт.
Оно. Началось. Страх, гложущий мозг призрачный силуэт, посасывающий в животе скользким ужом кошмар, сотрясающий кости и мускульную структуру, заставляющий зрачки расширяться, пульс – учащаться, а голос – вообще терять.
Скованный ужасом, дернулся вперед. Подхватил блондинку, уронил, в угол бросился. Прижался сильно, обнял сверху своим телом, схватился руками за что-то холодное, металлическое.
Кричал, кричал изо всех сил: «ДЕРЖИСЬ!», но не слышно было ничего. Молился. Наверное. Не зная, что такое Бог, трудно подобрать правильные слова. Мысли-песчинки, круговорот их – словно песчаная буря. Сложно вычленить их, сформировать в правильные слова – так же, как и построить дом из песка. Не догадался. Бросил затею. Страх прогнал всё, стёр.
Меня спасли. Живой. Я спасу её. Отдам долг. Кому? Бытию в целом.
А дальше. Дальше будет что-то. Или ничего.
Зажмурился, вжавшись щекой ледяной в её бледное, хрупкое плечо.
Угасающий свет. Наступающая тьма. Холод.
Держись..

Тэндри

Вдох. И еще один — морозный, холодящий трахею, легкие, словно вымораживая все естество внутри тебя. Пробирающийся все дальше внутрь, глубже, туда — где ты сам, где ты есть. И вот холод уже на сердце, цепляет его, дергает — и останавливает своими белыми руками, сжав, и не дав пропихнуть кровь еще раз. Ну, еще хотя бы одни вдо...

Закат. Ярко-алое солнце почти касается своим краем горизонта, окрашивая окружающий пейзаж в кроваво-красные оттенки, бликуя на металлическом доспехе, щите, и полуторном мече. Позади — медленно догорает старый каменный замок, и твой окровавленный сабатон вдавливает в грязную слякоть чью-то отрубленную голову...

Закат. Красный, как и цифры на табло — счетчике патронов. Число, банальное до очевидности — 1. Это значит, что с черного дула смертоносной штуки в твоих руках сорвется сугубо одни выстрел — и лишь тебе решать, в чью же голову он полетит. Дрожит оружие, перенимая дрожь со слабеющих рук. Страшно. Осторожно высовываешся из-за укрытия, пытаясь оценить окружение...

Закат. Маленький мальчик бежит по полю, покрытому цветами, размахивая тонким деревянным прутиком и сшибая соцветия, поднимая каждым взмахом в воздух тонны лепестков. Звонкий смех летит над полем, наполняя сердце счастьем. Кто же он? Взгляд задорных глаз в твою сторону: «Пап, пошли со мной!» Тянешь руку... Но черная рука с силой вдавливается в твою грудную клетку, откидыая тебя назад... В глазах мутнеет, и снова — рыцарь и разрешенный замок. Пытаешься поднять свой меч — и снова черная рука, несущая в себе неземной холод, врезается в грудь... Открыл глаза. За укрытием — двое, и одни уже заметил тебя. Вскинул оружие и с криком нажимает на спусковой крючок... У тебя есть считанные доли секунд, чтоб отпрянуть обратно... Но нет! Снова эта рука!

Открываешь глаза еще раз. Красный, как закатное солнце, луч бьет по широко распахнутым глазам. Мужик какой-то — обнимает и сильно сдавливает грудь. Смотрю на него непонимающим взглядом. Я спал? Спрашиваю: «Эй, ты чего делаешь, а?» Голос — словно не мой, хриплый, тихий. Как будто гортань говорить не хочет. Язык не слушается, словно подменили его. Ответ расслышать не успел — вздрогнула капсула, затряслась... Где я? Сознание словно нехотя восстанавливало последние события — черте-где, черте-что, но тут было холодно, и я предложил согреться... И да — тогда это было в космосе. А значит....

- НАРОД! - пытаюсь кричать, хотя получается не ахти, - мы либо падаем, либо у этой хрени есть двигатели! Если первое — то скоро гравитацию включат! Спасайся!

Отталкиваюсь от кучи, в которой и предложил согреваться, и лечу к углу капсулы. Сажусь прямо на холодный пол, прислоняясь спиной к стене и вытягивая ноги вперед. Жду, думаю — летим мы, или падаем.

Стокс только зубами скрипнула и засопела в маску. Ну почему, сука, почему, если находится поблизости такой... подкожный, то, без вариантов, докопается он именно до неё? Ни одного случая она вспомнить не могла бы. Да. Но думалось отчего-то уверенно - льнут, как мухи к дерьму.
А мужики - свои. Почувствовала. Почти расчувствовалась. Глянула на Котёнка благодарно, потом на Хомяка... на сержанта Вилларсона, то есть. Надо же - вовсе, оказывается, не такая сволочь. Сам своих подчинённых задрочит, а другим не даст. Нормально.
Жаль только - она тут уже дзен почти постигла. Всё заново начинать. Попыталась вспомнить, что она там про себя повторяла успокоительное такое. Вспомнила, только уже не помогло. Зато поняла, что мысли о том, во что эта байда со старлеем выльется по приземлении, почти вытеснили собой страх перед приземлением этим самым.
И продолжила падать вместе со всеми. Злая. Благодарная. И в дерьмовых мыслях вся.

30

Маргарета
Поправив слегка размазавшийся вокруг глаз макияж и нанеся на губы новый слой блеска взамен «съеденного», Маргарета подставила кисти рук под струю холодной воды и замерла на какое-то время. Хорошо бы плеснуть немного себе на лицо – но в результате этого кощунственного акта пострадала бы тщательно наведённая сестрёнкой «красота». Приходилось бодриться так.
Вопрос Тарины застал девушку врасплох – хотя, если подумать, ничего неожиданного в нём не было.
- М-м? Да я как-то не оцениваю парней по шкале…
Мар вздохнула – кого она обманывает? С её явной страстью всё систематизировать (которую применять на практике мешала Аннеке, что являлась на их совместной территории полномочным представителем и преданным последователем сил хаоса и разрушения), сказанное прозвучало совсем неубедительно.
- Ну… он ничего, - девушка улыбнулась своему отражению, - Массаж, по крайней мере, делает преотлично. И работает очень… гм… с энтузиазмом. Даже, может, немного чересчур. Но это временно, я думаю… Пока молодой. В общем, пройдёт какое-то время, он заматереет, - Мар хихикнула, - и будет ого-го, какой мужик.
Получилось немного уклончиво, но, может, и этого хватит, чтобы удовлетворить любознательность батарианки?.. Маргарета выключила воду, стряхнула с рук ледяные капли и стала ждать Тарину из кабинки.

Аннеке
Младшенькая ван Гирсберген тем временем расправлялась с вопросами Ларана. Сперва она, отставив в сторону выпивку и отпустив подушку, чтобы опереться ладонью на пол и приподняться повыше (ах-ах, в мысленном споре Дюка с самим собой не оказалось победителей!..), задумчиво побулькала кальяном. Затем, опустившись обратно, так же глубокомысленно пригубила из бокала. И только после этого подняла на турианца неожиданно ясный взгляд.
- Хм… в Жнецов и всё такое верю, наверное. Если говорят, то, наверняка ведь, не зря? – просто предположила она, пожав плечами, - А вот что бы я делала… Ну, с Мар вдвоём мы бы надрали им злобные задницы!
Девушка засмеялась, но по глазам, по-прежнему устремлённым на Крендо, было видно, что меньше всего ей хочется сейчас всерьёз отвечать на этот вопрос. А тем более – представлять, что она останется одна, без близняшки. Кажется, теперь становилась понятна причина, заставившая Анни так помрачнеть: она готова воображать себе что угодно, только не этот ужас.
К третьему пункту она перешла чуть ли не с облегчением – всё же это куда более приятная тема для разговора:
- Вообще это у нас случилось одновременно, - Анни весело усмехнулась и подмигнула, снова отпивая из бокала, - Ожидаемо, ага? Прикол в том, что в тот момент мы с ней об этом даже не догадывались. Каждая попыталась смотаться под удобным предлогом так, чтобы побыть с бойфрендом без компании. Ну и… проявили смекалку, «сбросили», что называется, друг дружку «с хвоста». А на следующий день каждая «поделилась секретом». Так и выяснилось.
Отсмеявшись, девушка повернулась к Дюку:
- Так. Твоя очередь. М-м… Первое: скажи, что тебе нравится на Омеге. Если оно вообще существует, конечно… - Анни, смутившись, осеклась. Всё же для Дюка Омега была родным домом, а не просто летающей помойкой. Тем не менее, она продолжила:
- Второе: что тебе больше всего не нравится в твоей работе? Ну и третье. Должен же быть хоть один «нормальный» вопрос, ага?.. Раз уж заговорили о межрасовых отношениях. Было ли у тебя что-нибудь с… «нечеловеческими» девушками? И как оно тебе понравилось?

Вален искренне рассмеялся.
-Это Омега. Здесь нет правительства, нет органов власти, нет... нет ничего, что принято считать нормальным обществом. Если Флот одобряет паломничества на эту станцию, там явно понимают, что мы здесь не руду будем добывать. Тяжелая и опасная работа... на батарианца? В закусочной, да? Раненые? Сегодня к вам отправили одного "бандита". Я лично вытащил его из под огня. Ворча разбили ему голову прикладом.Ты отказала бы ему, зная что он бандит?

Вален не оправдывался. Это была очередная, которая по счету? Попытка объяснить этим наивным детям, где они оказались. И это его сверстники.
Он мог бы быть таким же... Если бы не геты. Если бы не реактор. Если бы что-то сложилось иначе. Он тоже мечтал бы привести на Флотилию маленький кораблик и заваривал бы травяной чай.
Этих идиотов необходимо защищать. Иначе эта станция сожрет их. какими бы храбрыми и смелыми они не были. Это механизм, перемалывающий жизни и они не понимают принципов его работы.

-Я знаю, что мое Паломничество не защитают, если я облажаюсь. Я знаю, чего я хочу. Свою цель. И с того дня, что я здесь, я ни разу не отклонился от проложенного курса. Не было ни одного поступка, который заставит меня опустить глаза перед Адмиралами, когда я вернусь.

Валену пришлось прерваться, что бы промочить горло. Чай на самом деле был хорош. С первого дня Паломничества Вапен пил лишь фильтрованную Н2О.

-Это Омега.

Таундшенд, Уиндхем, Вермонт,
6 мая 1927.

г-ну Адальберту Левандовскому
Нью-Джерси, ..., ...

ஜ═════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ

Уважаемый сэр!

В связи с безвременной кончиной моего несчастного двоюродного брата, с которым вы некоторое время состояли в переписке, я пишу вам это письмо, в конверт с которым вкладываю адресованную вам небольшую запечатанную записку, в точном соответствии с последней волей усопшего.
В том случае, если вы еще ничего не знаете, с прискорбием сообщаю, что поздним вечером 28-ого апреля Эдвард выбросился из окна мансарды своего дома, сломав себе шею. Смерть наступила мгновенно.
Я живу в Нью-Йорке, и посему все подробности узнал лишь на следующий день по приезду. Тогда же я узнал, что у него уже было готово завещание, словно мой бедный брат предчувствовал свою смерть и готовился к ней. В это просто невозможно поверить - Эдвард был порядочнейшим и добрейшим человеком, и, насколько я знаю, у него не было врагов или каких-либо причин самому покончить с жизнью. Тем не менее, официальная версия следствия касательно причины смерти - самоубийство. Версия абсолютно нелепая, учитывая тот факт, что на следующей неделе он собирался приехать ко мне погостить, а затем отправится в длительную поездку с тем, чтобы навестить некоторых своих корреспондентов, с которыми, как я понял из его частых писем, он в последнее время весьма тесно общался посредством переписки. Среди них он довольно тепло упоминал и о вас, из чего я сделал вывод, что вы с братом были в дружеских отношениях, и потому с пониманием отнесетесь к моему горю. Если у вас есть какие-либо информация, которая могла бы пролить свет на обстоятельства загадочной смерти Эдварда, я умоляю изложить их в ответном письме и отправить его по адресу, указанному на конверте.

Искренне Ваш
Р. Коул
ஜ═════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ

.........................................................
.........................................................

Дорогой друг мой
Если вы читаете эту записку, то меня, скорее всего, уже нет в живых. И это означает, что я избавился от того кошмара, что нависает надо мной последние два месяца, и наконец обрел долгожданный покой.
Почти никто не знает о том, что сейчас, на свою беду, знаю я, и это не должно быть открыто. То, что поначалу я играл с этими вещами, использовал это чудовищное знание в своих рассказах - большая ошибка. Даже они от соприкосновения с этой невыразимой мерзостью несут на себе ее тлетворную печать. Помнишь те черновики, что я высылал тебе месяц назад ? Я думаю, помнишь. Видит бог, Адальберт, такое невозможно забыть. И дело тут не в том, что я неплохой писатель, вовсе нет. Ты не поверишь, да и никто не поверит, но кое-что тогда я писал с натуры. Я сам видел это.!Они показали мне.
Они сами не знают, с чем столкнулись. Насколько я понял, некоторые даже не подозревают, чем занимаются иные. Они думают, это всего лишь прикрытие для их грязных дел. Глупцы!
Я был в прибежище, я взял некоторые бумаги, пока никто не видел. Несмотря на все мои скромные познания в криптографии, мне так и не удалось разгадать шифр. Этого было и ненужно - я сжег все бумаги, оставил лишь Черную Книгу. Я не смог причинить ей вреда, Адальберт, что-то остановило меня. О, Magnum Innominandum! Но она надежно спрятана, им до нее не добраться.
Как же все-таки я был глуп, использовав это в своих жалких графоманских опусах. Два моих знакомых редактора самиздата, которые специализируются на самых черных и извращенных проявлениях неведомого, с ужасом отвергли те вещи, которые я им послал. Даже Тауэр! Это настолько мерзко, что изводит меня самого, мне кажется, что я постепенно истончаюсь, медленно таю, превращаясь в бесплотного призрака. Сначала я думал, что у меня началась паранойя, но теперь я окончательно убедился, что они следят за мной. Видимо, догадались, что это я украл бумаги. И это значит, что мне недолго осталось.
Я пишу тебе с единственной целью - предупредить, чтобы ты сжег те черновики, что я тебе высылал. И забудь обо всем, что я здесь написал, сожги записку. Никто не знает больше, и уже никогда не узнает. Помня нашу старую дружбу и литературные увлечения (и ту занятную идею с соавторством, о которой ты писал мне в марте), я с удовольствием даю тебе право использовать мой образ в каком-нибудь очередном твоем пустяке. Думаю, это будет забавно.
На этом прощайте, друг мой.

Остаюсь искренне Ваш
Эдвард Шерман Коул.

.........................................................
.........................................................

- О, это будет интересно! – отозвался турианец, заерзав, когда девушка обратилась к нему в преддверии своих каверзных вопросов, но первый же из них заметно убавил его энтузиазм
- Если в нескольких словах, то я был в бегах. Убийства, грабежи – в общем, ничего интересного… Потом, я пересекся с Вальшарой. Она тогда как раз подыскивала бойцов для своей будущей банды – впрочем, следующий вопрос Мар заставил Крендо немного повеселеть и ответить уже со сдавленным смешком – Так же как и дреллы умеют квакать. Кстати, я слышал что то и другое заводит человеческих женщин…
А когда речь затем зашла о его сексуальных предпочтениях, Ларан кажется и забыл неприятную ему первоначальную тему.
- Я все же предпочитаю женщин, которые не могут прочертить борозды на моем экзоскелете или вовсе прокусить его в порыве страсти. Да и жестковаты турианки …в самых интересных местах. В отличие от землянок, азари и батарианок – ухмыльнулся Крендо
В это время вернулась официантка и соблазнительно наклонившись поставила перед ними большое блюдо с кальяном и напитками.
- И мой первый вопрос Тарине – изрек турианец проводив девушку недвусмысленным взглядом – Ты когда-нибудь спала с женщиной?
- Кажется – пожала плечами четырехглазая весьма безразлично
- Кажется? – но Крендо явно не ожидал такого ответа
- Я в молодости чего только не делала. Всего и не упомнишь.
- Хорошо… - протянул Ларан, раздумывая над следующим вопросом - Сколько тебе было когда ты впервые убила?
- Пятнадцать. Вроде. Это был полицейский. Он поймал меня с пакетиком «пыли». В Гегемонии тогда с этим было строго. Я могла загреметь в «исправительный» рабочий лагерь на пару лет. Но ублюдок сглупил и решил развлечься. Сказал что отпустит меня если я ему отсосу... – Тарина недобро улыбнулась – Если вкратце, то если бы тогда меня поймали мне бы наверняка еще пришили и каннибализм.
- И последний вопрос: если все эти слухи о Жнецах правда и завтра и вправду настал бы конец всего сущего о чем бы ты жалела сильнее всего в свои последние минуты?
- О том что избавилась от ребенка. В четырнадцать я случайно «залетела» после одной из вечеринок с незнакомыми парнями и сделала аборт, чтобы скрыть беременность от родителей. Они бы меня выставили на улицу, если бы узнали… – батарианка задумчиво нахмурила лоб – Ей или ему было бы сейчас столько же как и мне тогда. Ирония заключается в том что я всего год спустя сама ушла из дома…
Отпив из одного из коктейлей, инопланетянка с веселым прищуром посмотрела на Анни:
- Скажи, Аннеке, какого цвета сейчас на тебе белье?

Аннеке с готовностью забралась на подставленную спину бандита и немного поёрзала на месте, устраиваясь поудобнее. Обнаружив, что исполнять свой сидячий танец ей будет далеко не так комфортно, как на Маване (хотя мужчина и казался достаточно устойчивым, в отличие от неё самой, например), Анни с наигранным сожалением заключила:
- Да. Не ханар.
На прозвучавший призыв скидываться девушка стала привычно искать глазами сестру. Резко обернувшись назад и едва не сверзившись с плеч Дюка, она позвала близняшку:
- Ма-ар, добавь за меня, ага? - затем приняла прежнее положение и въехала в VIP уже выпрямив спину и взирая на обстановку вокруг со смесью гордости и восторга.
Когда они прибыли на место, Анни, довольно пискнула и сползла вниз. Звонко похлопав Дюка по плечу со словами: "Спасибо, что подбросил!", она принялась отыскивать себе среди подушек самое уютное местечко.

Турианец чуть опустил голову, будто задумался. Он действительно размышлял. Теперь было понятно, чем эта сделка была интересна волусу, и почему капитан не хотел этим заниматься. А еще Ренс отметил, что капитан, похоже, не воспринял всерьез его предупреждение. Значит, нужно было продемонстрировать, что он не шутит. И капитан сам помог турианцу, закурив. Когда тебе угрожают, не стоит занимать руки сторонними делами... курением, например.
Когда мужчина с винтовкой повернулся к капитану, Ренс резко шагнул вперед, левой рукой нанося удар по лицу женщины. Она единственная сейчас готовилась хвататься за оружие, и потому была первой мишенью. Правая же рука турианца уже тянулась за его собственным пистолетом, который он собирался направить или на капитана, или на его второго подчиненного. В зависимости от их действий, кого-то из них вполне можно было подстрелить.

Проводила Веню взглядом.
Подперла щеку кулачком, вздохнула.

Со свиданьицем, дорогая. Вот сейчас поднимайся и уходи. Просто уходи. И он не будет тебя догонять. Искать не будет. Все будет так, как было до этого. Как прежде.
Хочешь?
Но ты всегда будешь помнить этот разговор. И никогда не узнаешь, что было бы, если бы ты согласилась...
Никогда.

Инга встала, перекинула через плечо сумку. Прошла между столиками. Зашла в дамскую комнату. Остановилась у зеркала, большого, во всю стену. Посмотрела на себя.

Уходи. Забей! Ну, чего ты еще ждешь? Откровения свыше не будет.
Будешь все так же искать лекарство от скуки. Еще год, два, три... замуж выйдешь, наверное, будешь потом вспоминать смешного и немного сумасшедшего препода истории... будешь мужу изменять, тоже от скуки.
Отчего муторно так внутри? Брось, глупости все... сказки, бредни, чушь!

Подошла к раковине, плюхнула сумку на пол у ног, пустила холодную воду, подставила ладони. Долго держала, пока вода не потекла совсем уж ледяная. Наклонилась, плеснула себе в лицо, размывая косметику, потекли ресницы черными разводами. Еще, и еще, лицо онемело от холодной воды. Взглянула снова в зеркало, под глазами остались серые разводы. Потерла их пальцами, вроде оттерлись. Руки покраснели от воды и на щеках румянец появился. Закрыла кран. Вытерла руки об джинсы, не заботясь тем, что на ткани остались мокрые отпечатки ладоней. Подхватила сумку, вышла в зал.
Постояла пару минут бездумно глядя себе под ноги. Развернулась и пошла обратно к столику, к Венечке.

Аннеке обнаружилась растерянно замершей посередине комнаты. На всех свободных поверхностях в самых непринуждённых позах раскинулись шмотки сестричек. Каждый предмет имел свою точную копию, но определить её местоположение в этом хаосе было не так-то просто. Вообще вся комната ужасно напоминала детские загадки, где нужно найти на картинке пары одинаковых предметов. Анни и Мар в детстве такие ребусы давались легче всех. Проблемой, вставшей перед девушкой, было не это.
Анни подняла на сестру взгляд, в котором угадывалась тихая паника:
- А какая форма одежды в "самом злачном ночном клубе"?.. - по голосу также явственно чувствовалось, что Анни находится на грани отчаяния. Ещё бы! Ведь, если одеться чересчур легкомысленно, есть риск обеспечить себе неприятные приключения на девичьи прелести. Но если, наоборот, явиться туда в слишком строгих нарядах, кто-то может подумать, что они - какие-нибудь унылые зануды... Анни, открытая душа, считала, что это ещё хуже.
- Знаешь, что - ты пока иди в душ, - Аннеке выговаривала слова медленно, так и не выходя из напряжённой задумчивости, - А я тут ещё... побуду.
В общем, было понятно - пока Анни не найдёт, что им обеим надеть, ни о чём ином помышлять она не сможет.

Надпись на равнодушном стекле сотового, закрывающем хрупкие светодиоды: «Любимая». Только услышать ее голос — и это уже хорошее утро. Автоматом. Что бы не произошло в добавок к этому звонку, плохим оно уже точно не будет. Ее голос... Такой разный. И с ним, и с другими. И вообще... Интересно, Она не пыталась стать певицей? Актрисой? Наверняка у Неё это бы получилось, с такими-то вокальными данными... А если еще сделать группу — он, Она, и пара гитаристов (этих-то всегда навалом)... Стоп. Хватит мечтать. У тебя ведь есть цель на сегодня? Есть, размазня, есть?! Да! Тогда вперед — выполнять!

«...Да, Дима...» Блин! Какой бы интонацией это не было бы сказано — звучит все равно прекрасно! Что там дальше? Заехать? На работу? Да просто шикарно! Пара лишних минут с Ней, вместе, в одной машине... Эх... Так, стоп, опять?! А ну отбрось все лишнее. Что там Она еще сказала? Мозг думал отдельно над каждым словом, что было произнесено только что, а ноги уже сами, автоматом, вдавили педаль газа в пол. Успеть! 20 минут! Каким он будет кавалером, если будет опаздывать на просьбы своей леди? И уже в пути, за очередным поворотом, дошло — кофе! В кафе! 15 минут, а может и полчаса на то, чтоб налюбоваться Ее милыми глазками за завесой из пара от кофе; крохотными губками, потягивающими черный напиток, острыми кончиками волос, красиво проходящими вокруг белой кружки, будто обхватывая ее черными ангельскими крыльями...

Резкий cкрип тормозов: «Фуф, чуть не влетел! Все цело? Да... Чего гудеть! На свидание опаздываю! На свидание с лучшей девушкой Земли! Не заметно как будто...» Громче металл из дребезжащих колонок! Сильнее вдавить педаль! Вперед — к Ней! И пусть боги любви хранят эту повозку мечты от вражеских попыток мне помешать!

Знакомый дом — суровое, громоздкое здание в центре города. Рядом с таким чувствуешь себя, как на собеседовании в какой-нибудь Газпром — словно подачку пришел просить, а не на работу устраиваться. Громкий скрип старых тормозов — руки все никак не доходят поменять тормозные колодки, да и денег шибко не водится в карманах — и остановка рядом со входом. Как всегда, нет свободных мест — да и к черту! Мы во второй ряд! Пускай паркуюсь как мудак — зато, как влюбленный мудак! Это ведь совсем другое дело, так ведь? Если бы все были такими, как он — влюбленными мудаками — каким светлым, чистым и радостным стал бы этот мир! Помял в руках скрипнувший пластиком телефон... Позвонить? Или не надо?.. 20 минут еще не прошли... Позвонишь — и вроде напрашиваешься, отвлекаешь от чего-нибудь... Обидется, психанёт и поедет домой на такси... А этого нельзя допустить, не сегодня! Так что стоим и ждем. Терпеливо ждем. 14 минут... 15 минут... 16 минут...

Раньше в этой комнатушке на цокольном этаже, окна которой лишь узкими щелями-бойницами смотрели наружу, на солнечный свет да на ботинки проходящих мимо людей, повсюду можно было найти следы легкого помутнения рассудка. Помешательства одного индивидуума человеческой расы — другим.

«Ее глаза... Ее взгляд... Он смотрел на меня со всех стен. Со всех сторон. Маленькие фотографии, большие постеры, даже вылепленный из гипса барельеф — она никогда о них не знала. «Еще чего — в гости в твою каморку, где сидеть можно лишь на пыльных колонках!». Чтож, теперь она о них не узнает точно. Больше никогда не узнает. Да и нет их теперь тут — когда эту реп.точку обнаружат, все ее изображения уже давно прогорят на свалке за городом... Нет, я не псих, нет. Я давно готов. Очень давно....»

Брюки и рубашка. Что же нам понадобится сегодня? Может быть... Это? Шелковая лента, подозрительной длины — на пару обхватов человеческой шеи — осторожно сложена и вставлена в карман рубашки. Красный шелковый платок — со стороны смотрится именно так. И так оно и есть для все вокруг. Лишь для нее он будет значить кое-что другое. «Лишь для нее — для моей куколки...»

Кружка, вечно не мытая, с переведенным на наружную поверхность автографом Кирка Хэммета, залпом лишилась своего содержимого — горячего растворимого дешевого кофе (как его.. Тестер'c чойз, вроде. Димка уже точно не помнил, что в последний раз засыпал в старую стеклянную банку из под Максима). Молодой драммер поморщился от обжигающей верхнее небо жидкости, и шумно сглотнул...

Блестящий одноразовый шприц с каким-то прозрачным содержимым, с закрытой пластиковой крышечкой иглой, нырнул со стола в барсетку. «Если мне из нее улыбку не вытянуть и клещами, то у меня они — клещи — как раз есть. Как раз с собой. Как раз для нее — для моей милой игрушки...»

Рука, убрав шприц, задела маленький шуршащий пакетик. Достал и, улыбнувшись, вскрыл презерватив. Молодой человек натянул податливую резину на палец, а затем, смеясь, стал надувать из резинового изделия воздушный шарик. Закончив, затянул открытый кончик и повесил под потолок. «Нет, сегодня он мне не понадобиться. Зачем? И о ком заботиться? О ней? К концу дня Ей будет уже все равно. О себе? Мне будет уже не важно... Символично — его я купил сразу после того, как познакомился с ней. Сколько лет прошло — а он мне так ни разу и не пригодился. Чтож, я отпускаю тебя!», - Дмитрий схватил надутый презерватив и выставил того в окно, развязал узел, а затем разжал ладонь. Со свистом из кондома вырвался воздух, и бесцветный кусок резины взмыл вверх, уносясь куда-то к небу. А может, и просто на балкон этажом выше — это было уже не важно.

«Так.. а что еще? Да вроде все. Если что, я все равно сильнее. Последний день, до отъезда в Швейцарию — никто и искать ее не будет. Этот, очередной, как его...» Взгляд побродил по помещению, затем Дмитрий щелкнул мышкой, и в вечно не выключаемом компе открылся файл Excel... “Алексей. Можно подумать, ему до нее есть дело. Хотя... Мне тоже до нее нет никакого дела. Кроме одного. Которое я сегодня и сделаю. Ведь такой удачный день сегодня — как раз под мои планы... Правда, пупсик?»

Сотовый. Смс: «Встретимся? Я заеду.» Ctrl+A, Shift+Del. “Что еще я знаю о ней? Кажется, лишь то, что у меня в голове. Пока хоть она еще со мной...» Хлопок дверью. Сиденье старой короллы...

Диана поддернула костюм, повертелась в нем еще немного, глянула на капитана спокойно так, уверенно:

- Да плевать я хотела на радиацию. Связи есть, деньги тоже найдутся. Прорвемся. Сказала - рожу ребенка, значит рожу. Здорового, ясно? - бросила едкий взгляд на лысого, упаковываясь окончательно в плотный термопластик. - Не ссы, пацан, я догоню тебя, за уши вытащу. Главное, не дергайся, просто виси в воде, - крикнула в шлюз вслед растерянному малому.

- Готова, можешь запускать, - это снова капитану. - Учти, я не просто языком трепала. Догоняй, я жду. Меня Дианой зовут. Никакой не Жанной. Жанной, небось, звали воспитательницу в младшей группе у этого слизня.

Она наклонилась к самому уху кэпа и прошептала, обдавая его жарким дыханием:

- Кончай их нахер, и выходи. Не жалей мусор. Не хочешь стрелять - оставь пушку деду, и всё равно выходи.

Сперва улыбка и мягкость исчезают из его глаз, оставляя золотое безумие под белесой пленкой боли. Затем, приподнятые уголки губ превращают улыбку в застывший оскал. Миша молчит. Ты молчишь. Рев мотора и стук капель по крыше исчезают, только стук сердца – как метроном в тишине.
Мужчина резко выдыхает, что-то грубое, резкое, на том же незнакомом языке, что и в самый первый раз. И с неприятным, чавкающим звуком, выдергивает из раны то, что пыталось его убить.
Мелькает в свете лампы неприятного вида обломок, длиной в твою ладонь, измазанный кровью. Иззубренные края, несколько изогнут. Не нож, однозначно, но рассмотреть подробнее не удается.
Пациент выгибается дугой, удерживаясь на пятках и голове, глаза его закатываются. Из горла вырывается полурык-полустон. Боль и торжество в нем. И вдруг напряжение уходит из его тела. Еще миг он остается застывшим в этой безумной позе. Затем – валится на кушетку. Рука мужчины ослабевает и бессильно падает, но добыча по-прежнему крепко зажата в кулаке. Дыхание становится ровным. Глубоким и спокойным. А лицо - вновь безмятеженым. Похоже, он вырубился.
Миша дергается зажать рану, но вместо ожидаемого ручейка крови, дыра в боку вяло выплевывает багровый сгусток, и чуть-чуть алой сукровицы. Края упруго подтягиваются, закрывая раневый канал.
Смотришь на Мишу. Он смотрит на тебя. Тишину можно резать ножом. И взрезает ее визг тормозов. Приехали. Сквозь окна видны знакомые стены больницы.

Вы не можете просматривать этот пост!

Когда снаряд безоткатки снова поразил пиббер, на глазах у Карла выступили слезы.

Он бормотал под нос, постепенно увеличивая громкость, по мере того, как они уходили по реке.

-Иисус. Иисус, я говно. Я сраное говно, Иисус. Иисус, прости меня! Прости меня, Иисус! Я исправлюсь! Я изменюсь! Изменюсь! Иисус! Аааа!!! Я говно, Иисус! Говно!!! Прости меня!!! Мудилища пиздоглазые, съели, да? Съели? Иисус простит, Иисус любит СиДжея! Иисус любит ниггеров!! ИИСУС ЛЮБИТ МОРСКУЮ ПЕХОТУ, СУКИНЫ ДЕТИ!!! ВО ВСЕ ЩЕЛИ!!!! АААА!!!!!!