Голосование пользователя

Тагил хитрым глазом покосился на пленников, усмехнулся и потер руки.

- Вы мне, братцы, обоих минут на пять оставьте. А потом одного можете забирать. Я вам его сам приведу. Так оно и вас, и у меня веселее пойдет... - он о чем-то задумался, пошевелил губами, загибая пальцы и обернулся к Олегу. - Слышь, хозяин, подмога твоя нужна. Пива имбирного у тебя тут поди нету, но кочерга-то сыщется? Жира барсучьего плошка, молоток, гвоздей несколько, мешок старый, да мяска кусок сырого, не все поди вчера подъели? А главное, угольков...

***

Сначала пленные разбойники услышали стук. Стук доносился из-за угла дворовой постройки, в тени которой их оставили победители. Стук был равномерный и не торопливый. Тук-тук-тук... тук-тук-тук... тук!

Затем, из-за угла вышел рыжий парень, добрую сажень ростом. Вид его, сразу же объяснил причину недавних звуков. В зубах у рыжего было зажата пара здоровых гвоздей, в одной ручище он сжимал молоток, а другой удерживал на плече обыкновенную деревянную лавку. Лавка покачивалась, разыскивая баланс.

Поставил лавку он прямо напротив пленников, бросил на нее молоток, вздохнул печально и, вроде как даже сочувственно и снова скрылся за углом. Вернулся он с новой декорацией. На этот раз, верзила тащил чадящую жаровенку на высоких ножках, в углях которой уже наливалась малиновым цветом кочерга. С третьей ходки возвратился он с небольшой плошкой, из которой несло барсучьим салом, пояснив зачем-то: "что ж мы, звери что ли?" и памятным всем членом шайки кинжалом, который принадлежал старшому лучнику. Огляделся по сторонам, будто припоминая, не забыл ли чего и уселся на лавку.

- Ну вот, братцы, давайте знакомиться. Меня Тагилом кличут. А вона там, видали вышагивает, щеголь такой - это наш набольший. Хотен, по-батюшке Блудович. Велел языки вам развязать. Дело грязное, сами понимаете, никому не охота. Эльф только рвался, ему там для опытов колдунских, чего-то там в человечьих кишках поглядеть надо. Вон тот, с бородой предлагал с вас шкуру драть, тот вон - кошкой своей вас травить собирался, а этот вон, видели пошел, невзрачный такой, в Рестове вообще первый душегуб. Но, соломинку короткую я вытянул... - тут он переворошил угли, и критически осмотрел кончик кочерги.- Накалилась вроде. Ладно, кто первый-то из вас?

Он сунул кинжал за пояс, рывком вытащил из углей кочергу, от чего в небо поднялся столб искр-светлячков, и свободной рукой ухватив разбойника за шкирку потащил его за угол.

***

За углом, Тагил передал бившегося, как свежая рыбина, пленника с рук на руки Хотену и компании. Бедолагу тут же потащили дальше. А Тагил оставшись в одиночестве, споро принялся за дело. Следующие несколько действий, которые он предпринял, произошли быстро, не сказать одновременно. Размахнувшись кинжалом, Тагил, с характерным треском, распорол прибитый к стене драный ветхий мешок. Опустил раскаленную кочергу в ведро с холодным, из погреба куском свинины -зашипело, завоняло паленым на всю округу. Но еще громче шипения, страшнее вони, не своим голосом заорал Тагил. Аж себя напугал.

Вернувшись к лавке, бросил он кочергу на угли, огляделся по сторонам и, в сердцах, всплеснул руками.

- Жир-то я забыл. Вот ведь... не хорошо получилось. Думаю еще, чего это он сразу отрубился. Ну, пока он в себя приходит, мы с тобой пообщаемся. Сейчас только кочерга обратно нагреется. Да чего ты мычишь там? Чего-то сказать хочешь? Я ж и не спрашивал еще ничего...

Впечатлительный жрец Патревен только немного успокоился и стал наслаждаться по истине королевским угощением, как вдруг Тагил ни с того ни с сего помянул Маншуна. Бедный жрец аж вином поперхнулся. Сессибиль же и глазом не повёл.

– Увы, Маншуна среди сих достойных господ не имеется, – спокойно ответил старший жрец, улучшив момент между поеданием горбушки чёрного хлеба, который он почему-то выбрал среди всех блюд. – Хотя ему недолго уже осталось, нет смысла приближать радостный момент его кончины. На случай, если из хозяев рун имеется какой-то из ваших знакомцев, я всё же перечислю их владельцев. Мой добрый друг Партевен, вам, пожалуй, будет лучше не слушать наш разговор. Итак, череп со свечой – символ Гваты, могущественной некромантки в недавнем прошлом, работавшей на Жентарим. Слыхал она неплохо устроилась в Даггердейле. Пламя – личная руна безумного лича Азимера, обитающего в руинах Миф Драннора. Драконий череп, скорее всего, принадлежит жрецу Бэйна по имени Ксарт Кистар. Ходили слухи, что он погиб при разрушении Жентил-Кипа, но не удивлюсь, если этот мерзавец ухитрился выжить. Ну, и четвёртый символ, тот, что похож на голову демона, означает Харбета Галла, архижреца Малара. Как я слышал, он развязал целую войну далеко на востоке, в Великой Долине. А что обозначает эта башня, мне, увы, не известно.

Пока шло перечисление отвратительных личностей, с которыми ни у кого из присутствующих не было желания встречаться, на другом конце стола началась великая баталия между жрицей Тиной и чародеем Вельмотом за право называться чемпионом Севера по поеданию оладушков. Зрители и болельщики с живейшим интересом наблюдали за эпической схваткой, Диллед забавлял товарищей игрой на флейте, а Весельчак на радостях притопывал ему в такт своими козлиными ногами.

- Ну все, хватит уже! - не выдержал Тагил.

С тех пор, как они ввалились с мороза, Вельмот так рьяно взялся за переговоры, что и слово вставить возможности не было. Тагил пару раз хотел вмешаться, даже рот разевал - да все без толку. А ведь выходило, что они и не представились вовсе.
Сперва-то он вообще прослушал, что дед в доспехах тот самый Сессибль. Потом спохватился, чуть было не гаркнул - мол, хватай его ребята, вот же он. Но, тут на него Диллед зашикал. Ладно, подумал, и вправду, пускай волшебники между собой разбираются. Но когда окончательно стояло ясно, что никакой этот Сессибль не волшебник и даже не прикидывается, Тагилово терпение окончательно закончилось.

Он решительно шагнул вперед, влезая между чемпионом и чародеем, оттесняя последнего широким плечом. На ходу, Тагил, закатывал рукав, будто готовясь к очередному кулачному поединку.

- Во! - выставил он перед стариком покрытое рунами предплечье. - Дракон привет передает.

Тут он буркнул в сторону Вельмота:

- И не в "Хер да Лани" это было, а до того, в пещере. Перед самым почитай входом. Ворота-то позже были. - а затем снова повернулся к Сессиблю. - Наш корабль змеюка речная сожрала, а "Небесные пони", будь они не ладны, под землю загнали. Аккурат к орочьему селению. Ну и, стали мы между молотом и наковальней лазейку искать. Озеро там было подземное. А в нем кости драконьи лежат. Вот и оставили нам по метке. А уж в Сильверимуне, это он все правило сказал, леди Аластриэль сказала, мол вот эта закарюка на Вас указывает. Или эта... какая-то из них. Ну и вот они мы. Пришли узнать, чего с этой штукой делать. Хотя, не шибко-то она нам пока и мешает.

- Да и это, совсем не хорошо выходит. Вы-то представились. Меня Тагилом звать. Этот говорун - Вельмот. Там, значит, Диллед, Лантир, Габриэль... и Арастиния где-то тут была. Она по вашей части - жра... жреческой, то есть. Может крысу свою выгуливает?

- Выпить – это очень здравая идея, - поддержал Весельчак. – Сразу видно, коллега, что ты опытный путешественник и музыкант. На трезвую голову хороших решений выхода из ситуаций вроде нашей придумать не выйдет. Но попробуем. Так, значит, мы сейчас у южной границы леса Друар. Ближайший город это Сильверимун, в трёх днях пути, не меньше. Но поселения, где можно остановиться на отдых, и без него хватает. Только меня-то тут каждая собака знает и без разговоров пустит, а вот подозрительная команда иноземцев, без обид, ребята, вызовет у местных массу вопросов.

Тут сатир увидел вельмотовскую бутылку вина и прямо изошёл слюной, руки его потянулись к сосуду с этим дивным нектаром, бедняга потерял дар речи. И, пока ему не дали сделать хороший такой глоток из бутылки, после которого Весельчак блаженно закатил глаза, продолжать он не мог.
- - Совсем другое дело. Итак, навскидку есть три варианта. Ближайшее отсюда поселение - деревушка Фрострилл, где живут пришедшие с Великого ледника дворфы. Странный, я вам скажу, народ, но нуждающимся никогда не откажут. Имеется у них недурственное пиво и тёплые постели. Вот только – это путь дальше на север, за них тундра, а ещё дальше за ней Толварр, страна морозных великанов. Отправившись на север, мы весьма рискуем забрести в их охотничьи угодья. Вы, конечно, большие молодцы, но все эти эттины и половины великана не стоят.
Весельчак призадумался. Начертил что-то в пыли, быстро стёр, посмотрел на колышущиеся от ветра верхушки огромный елей.
- Можно пойти на восток, в Холодны лес. Там находятся племенные земли варваров Красного Тигра. У них суровый нрав и к чужакам они любви никакой не питают, но не нападают без разбору как Небесные кони, например. Их вожак Традульф Длинный Клык захочет вас испытать, вызовет на бой вашего лучшего бойца. Вот тут даже не знаю – либо Традульф победит, а вас всех принесут в жертву Утгару, либо ваш человек победит и станет новым вождём племени. Мне вот очень интересно было бы взглянуть, что из этого выйдет. Впрочем, шкурой своей вы рисковать будете, не я.

Весельчак ещё раз промочил горло невервинтерским вином и даже поинтересовался у чародея, где он раздобыл это чудо. Удовлетворившись ответом, сатир продолжил:
- И наконец третий путь – на юг. Там на равнине между тремя лесами находится Колодец Беорунны, что-то вроде деревни по вашим меркам. Его обитатели - варвары из племени Чёрного льва, отказавшиеся от диких обычаев предков. Вместо набегов и убийств они решили заниматься ремёслами и торговать с цивилизованными соседями. Там, конечно, можно будет отдохнуть, причём недурственно, если готовы с золотишком расстаться, но это, наверное, самое малоинтересное из всех возможных мест, куда можно отправиться. Никаких тебе, понимаешь, опасностей и испытаний, один, мать его, покой и уют. Хотя… недалеко от Колодца находится Одинокая башня, где вконец рехнувшийся нелюдимый маг обитает, а вокруг башни полчища орков. Вот туда можно потом пойти и еловыми шишками в зеленокожих покидаться.

Весельчак заулыбался, видимо, вспомнив о чём-то приятном, и выжидающе уставился на своих спасителей, перед которыми теперь было три пути. Вельмот не был большим спецом по картам, но перед уходом из Сильверимуна успел взглянуть на одну пару раз. В общем-то всё сходилось. Если это действительно был лес Друар (в этом предстояло довериться сатиру, потому как для чужака все четыре леса севернее Сильверимуна были совершенно одинаковыми), то именно перечисленные поселения находились поблизости, до каждого быстрым шагом можно было дойти к вечеру. Впрочем, Весельчак всё-таки был не совсем точен, когда говорил о ближайшем городе. Немного ближе чем Сильверимун был Сундабарр, до которого можно было добраться, если двигаться в юго-восточном, а не в юго-западном направлении.

Тагил, пока Весельчак рассказывал об округе, а Вельмот помогал Габриэлю с чисткой, заглянул в свой вещевой мешок, чтобы узнать судьбу награбленных, вернее честно заработанных сокровищ, из эльфийских могильников. Исходящий из него знакомый писк сразу заставил варвара насторожиться. Едва развязав мешок, он сразу отпрыгнул от него в сторону, поскольку в тот же миг из него хлынуло поток из чёрных мерзких крыс, коих можно было насчитать десятка два. Паникующие грызуны мчались, не разбирая дороги, прямо под ноги ничего не подозревающим и занимающимся своими делами искателям приключений, а затем растворились в груде наваленных камней.

Увы, мешок, полный золота, после бегства выглядел совершенно пустым. Что же до Тины, которая нацепила на свою рогатую голову самую роскошную корону из всех, что были в сокровищницы, то теперь голову жрицы венчал не приятно тяжёлый кусок драгоценного металла, а движущийся комок чёрного меха. Крупная крыса на голове Тины никуда и не пыталась бежать – она нагло сидела, вцепившись когтистыми лапками в волосы девушки, и с полным важности видов взирала на присутствующих.

- Полегче, родственник! - Бадди смерил Реваса холодным взглядом.

В этот момент в его лице и вправду проступило что-то крысиное. А то, что этих зверей лучше не загонять в угол - факт широко известный. Впрочем, в следующую секунду он уже повернулся к женщине, демонстративно игнорируя "кузена".

- А зачем мне что-то придумывать? Математика здесь простая. Церковь платит по тысяче золотых за ребенка. Предположим даже, что мы бы их нашли. Живыми и здоровыми, что тоже не факт. И сколько времени это займет, не понятно. Но, предположим. Тогда выходит золотых по пятьсот пятьдесят на нос. Следите за мыслью? Ну, здесь они мне и заявляют: ты, мол, "полу_рослик", так что, тебе и половины доли хватит. Еды, говорят, тебе много не надо. Одежда, да снаряжение там всякое, тоже дешевле выходит. А обувь вообще можно не покупать. Козлы! - Бадди сплюнул под ноги, чуть не попав на носок собственного сапога. - Так что, когда я смекнул, что здесь я за один вечер сотню поднимаю, я этих бездельников с хвоста скинул - и вот я здесь. Один - Ревас проверил. Так ведь, Ревас? Ну и теперь я вас спрошу: какой мне смысл на церковь по таким расценкам вкалывать? Чтобы на мои кровные какая-нибудь каланча себе новые ботинки справила?

Тяжело вздохнув, Тагил поднял секиру на плечо, и шагнул к мертвяку, готовясь снести тому голову, одним выверенным ударом.
Сколькие пытались их убить до того? Орки, бандиты, опять орки, дикари... много всяких. Но этот был самым занудным. Тагил устал от этого разговора, он чуть было не задремал, но балаган определенно затянулся.

- Покойся с миром, - объявил Тагил, добавив сердито себе под нос. - Упыря он из меня сделает...

И нанес удар.

...ну, вот короче, продали они этот дом. Смотрю, через несколько дней - новые хозяева заезжают. Ну как хозяева... хозяйка. Обалденная девица, вот с такими... да-да, глазами, иди отсюда мальчик. Футболка на ней была с коалой. И эта самая коала, своими маленькими лапками держится за... мальчик, я же сказал, иди отсюда. А ниже такие шортики, короткие... вообще-то прохладно было, а коала на ней в обтяжку. Ну вы понимаете, мужики.

Короче, я, не теряя времени, подкатываю к ней, чисто по соседски помогаю таскать ящики. Выясняю диспозицию. Зовут ее Кони. Вдова. В нашу глушь, натурально из Австралии. Страны непуганных кенурей и другой сумчатой нечисти. Типа недавно похоронила мужа, решила сменить обстановку. Мол, "какой вы сильный", "какой у вас интересный акцент", "а это не сюда, это несите в спальню". Не успеваю я щелкнуть клювом, как наши отношения стремительно переходят в горизонтальную плоскость. Натурально швыряет она меня на кровать, запрыгивает сверху... Я малость офигел от такого напора и такой: чуть помедленнее, Кони, чуть помедленнее... куда там.

Короче, рубашка моя на люстре, килт вообще непонятно где. Я, значит, защищаю перед иностранцами честь шотландского флага, как могу. И судя по ее комментариям неплохо так справляюсь. Все движется к развязке... и тут я отчетливо слышу, как на первом этаже хлопает дверь. Громко так хлопает.
А моя Кони выдает:
- Прячься, это муж.
Опа! Я, естественно малость офигел.
- Если я ничего, - говорю, - не путаю, вуду вроде не в Австралии. Какой, нафиг, муж?! Ты ж вдова!
Ну, она такая, типа нет времени объяснять, то се. Но куда я прятаться-то буду? Я беру полотенце, обматываю им самое дорогое, что у меня есть и иду на лестницу встречать этого самого "мужа". Чувствую себя, самое меньшее национальным героем. Открываю дверь...

...и получаю в ухо. С правой. Пролетаю через всю комнату и падаю обратно на кровать.

Короче, как я потом выяснил, моя Кони, на протяжении нескольких лет, в этой своей Австралии, наставляла своему благоверному рога с кем только могла. А население там, не считая утконосов, кенгуру и диких собак, реально небольшое. Ну и какая-то собака ее мужу на нее накапала. Кони оказалась девочкой сообразительно и свалила из страны раньше, чем он пустил ее на ремни.
Ну, потом он, типа остыл, успокоился, разыскал ее и полетел мириться. А тут я. В полотенце... да... И, да, это тоже важный факт - муженек у нее был боксер. Узнал я это потом, но понял, уже в тот момент, когда пролетал над зеленым прикроватным ковриком, теряя на ходу полотенце и национальную гордость.

Эта горилла, два на два, ломится за мной, путается в мебели. Я, как был, не будь дурак, прыгаю в окно. Кони по тихому сваливает через дверь.

Вот...

Чего? Чем кончилось? Ну, как вам сказать, мужики. Гонял он меня по горам часов шесть. У него в тачке было ружье - он же мириться ехал. И собака, которую, судя по тому, что это была помесь крокодила с кенгуру, он приволок из самой Австралии. А у меня не было даже полотенца. Так что я решил, что соотношение какое-то не очень честное. Спокойно вернулся к себе... ну, он то наши горы первый раз видит, а я там, как бы вырос... так что, да... на чем мы? Я спокойно вернулся к себе, переоделся. Нашел Кони, успокоил, напоил виски. Мы с ней закончили то, на чем, собственно, остановились. Потом я посадил ее на пятичасовой автобус... что? Муж? Нет, там все нормально было... он все еще гонял "меня" по горам. Потом я снова заскочил к себе, взял оленьи рога, прибил прямо на его тачку. И на шестичасовом автобусе поехал к кузену в Глазго.

Он говоря, когда тачку увидел, чуть пса своего не пристрелил. Но крокодильи гены взяли свое и псина профессионально залегла на дно, пока он не свалил. Живет теперь у нас в городке, обогащает генофонд местных дворняг. Редкостный кобель, кстати. Мы его кормим все по очереди. А откликается он на Макса.

Вот, так как-то...

В Новый Год в новом составе:

Габриэль Вюрц, добро пожаловать!

Действие наложенного Лантиром заклинания внезапно сошло на нет, и Тагил вновь принял свой прежний облик, а вместе с тем вернулось к прежнему размеру его снаряжение и оружие.

Вельмот, осматривая руины, пришёл к выводу, что место это заброшено уже не меньше нескольких столетий. По архитектурному стилю можно было смело утверждать, что и покосившаяся башня на скале, под которой был проход в подземный Хизар-Далан, относилась к тому же периоду и к той же культуре. Но нигде чародей не встречал сведений о заселении Троллиных пустошей людьми или другими цивилизованными народами. В последнюю тысячу лет это место неизменно оставалось диким краем, полным опасностей, главной из которых было обилие мерзких зловонных троллей. Несколько раз собирались альянсы соседних городов, и одному даже удалось перебить всех троллей, но мистическим образом их популяция вскоре восстановилась до прежнего размера. В последние годы всадники Несме постоянно совершали вылазки в болота и уничтожали троллей десятками или даже сотнями, но значительных успехов это не приносило. А при наличии троллей заселить и без того мало пригодные для жизни болота не представлялось возможным.

И всё-таки какая-то цивилизация построила этот храм и ту башню. И тогда Вельмот вспомнил историю Незерила, могущественной империи магов, лежавшее немного восточнее этого места, там, где ныне разрослась пустыня Анаурох. Могущество незерильских архимагов было столь велико, что они создавали себе небесные города, парящие высоко над землёй. Но великая сила привела эту империю к краху. Один из магов по имени Карсус пожелал стать богом и забрать у богини магии её силы. Но из-за его манипуляций все магические чары перестали действовать. Летающие города обрушились на землю, а величайшие заклинания стали более недоступны смертным. То, что видел перед собой сейчас Вельмот, вполне могло быть останками такого летающего города, рухнувшего с небес. Что же касается предмета поклонения, то чародей узнал символ – открытую ладонь с зубастой пастью – древнего тёмного божества – Моандера, Приносящего Тьму. Культ его давно прекратил своё существование.

- О! Мы - чрезвычайные добровольные помощники шерифа Хэмлока. Особый констебль Флэскуистелс к Вашим услугам. А эти господа. - Бадди окинул своих товарищей по несчастью оценивающим взглядом, явно выбирая жертву. - Лантир Сольто из Бельгамо, Ахар Забуэ...ыл, как у него фамилия, потом значит, эти двое Бадди и Хемуль, а это... констебль, Гуля, присядте пожалуйста, сейчас мы опросим свидетеля и все вместе приступим к осмотру места. Так о чем я? А... да! Как чрезвычайные добровольные помощники шерифа, мы никак не можем допустить сокрытия улик, связанных с гоблинским нападением. В этом письме ведь говорилось о гоблинах, верно?

Бадди со всей возможной вежливостью протянул руку ладонью верх, как бы приглашая Мышь вернуть письмо. Понизив голос он перешел на более доверительный тон.

- Не беспокойтесь, мы работаем строго конфиденциально. - он недовольно покосился на громкую полуорку, минуту назад гремевшую на всю таверну воинственными призывами, но, тем не менее, с каменной решимостью закончил. - Слухи не пойдут.

-Назад! - крикнул Константин Евгеньевич законнику.
Но, позади уже бесчинствовала другая кошка. Инстинкты сработали быстрее разума и рука потянулась в пустоту, туда, где...

***
...темно, хоть глаз выколи. Где-то негромко играет пианино. Чайковский, из ненаписанного... пока. Но здесь, не принципиально.

-Милости просим, гость дорогой! Добро пожаловать, Константин свет Евгеньевич, давно-с к нам не захаживали, давно-с!

Луч света выхватывает из темноты ломберный столик. То справа, то слева шелестит, словно мотылек переросток назойливый голос, поддерживает под локоть, направляет.

-А не угодно ли в дурачка? В подкидного, а? Ну, что вы все с этим похером басурманским...
-Покером... - поправляет его густой бас со стороны пианино. - Тебе не все равно ли?
-А и то верно, соглашается шелестящий. - Похер, так похер...

Дальше игра продолжается без слов. Карты сдаются, карты сбрасываются... Полный Дом Оледеча украшает собой зеленое сукно. Больше, чем он рассчитывал, многим больше.

-Вот ведь шельма, - комментатор за пианино оборвал "Пиковую даму". - Паскуда... опять вывернулся.
-И то верно, - соглашается шелестящий. - Да только, сколько веревочке не виться... не правда ли, mon sсer?

И в этот момент из под Оледеча с треском вышибают стул.

***
А мерцающая, острая как бритва карта, летит тем временем, прямиком в оскаленную кошачью пасть.

Добро пожаловать на Ночной Экспресс, дамы и господа! Всего десятка за билет!
А с вами едут:

Константин Евгеньевич Оледеч. Русский картежник на просторах Дикого Запада.

Мурху «Deatach» О’Лоркейн. Ирландский патриот и борец за независимость, что б ее!


Джед Мортон. Охотник за головами с маршальской звездой на лацкане.


Роберт Марсельер. Безумный ученый в безумном мире.


Сунг Хер Чан. Наполняющий сердца врагов ужасом, а сердца женщин обожанием.


Элизабет "Лисичка" Мосс. Козырная дама, которой сам маниту не брат.


В добрый путь! Поезд отправляется!

"Портреты героев в начале пути"

По порядку: Вельмот Эстодар, Лантир Сольто Эбельгамо, Арастиния Дретчстикер, Тагил, Соггрин, Аластайр Лесной Орех и Диллед.







А все вместе по ссылке: ссылка

Даже Тагил, который никогда не блистал таким интеллектом, как у Аластайра, и не знал такого количества историй о драконах, как Диллед, смекнул, что дело дрянь. Подсказка Соггрин здесь была явно излишней.

Отчего-то возникла в голове оригинальная мысль, проорать Маншуну, а даже ежику было понятно, что это он, мол у них с Соггрин контракт, а они с драконом пускай ищут себе другого проводника. Но мысль эта быстро куда-то потерялась. А еще подумалось, что самое время было Вельмоту призывать дельфина. Дельфинов видеть Тагилу раньше не доводилось, так хоть перед смертью поглазеть, все вперед.

В данной ситуации он был вполне солидарен со своим конем, который при наличии большой головы уже разобрался, что нужно щемиться в ужасе, и уже предпринимал попытки, впрочем, пока несколько лихорадочные. Скакать куда-то на Олли, пока он пребывал в таком состоянии, было занятием не менее опасным, чем поединок с драконом - чего доброго уронит, да затопчет.
Так что, решив, что принять смерть от дракона будет героичней, рыжий верзила натянул удила, надеясь, если не успокоить Олли, то хотя бы не дать ему слинять куда подальше.

- Смотри-ка, Дерброш, эта рогатая тоже будет биться, - со смешком сказал один из варваров, седовласый ветеран со множеством шрамов на лице, своему вождю. – Неужели их мужчины так трусливы, что готовы прятаться в бою за спинами своих женщин?

- Такова суть большей части чужеземцев, - отвечал Дерброш, глядя на Тину с выражением брезгливости на лице. – Трусость и слабость течёт у них в крови с тех самых пор, когда их пращуры отказались от почитания Темпоса. А чья кровь течёт в жилах этого дьявольского отродья, я даже представить себе не могу. Вот что. Надо её взять живой и продать на невольничьем рынке в Лускане. Тамошние колдуны любят подобную мерзость.

- Тогда надо поставить против неё юнца, ведь любой из наших воинов перешибёт её одним ударом. Эй, Кармат, пойди сюда, будешь драться с рогатой и постарайся не зашибить её насмерть.

Юноша лет пятнадцати подошёл к старшим воинам и кивнул. Он, как и все варвары, был крепок, широкоплеч и почти не уступал остальным в росте, вот только лицо его было совершенно юное, не успевшее покрыться буйной растительностью и боевыми шрамами. Кармат скинул с себя тёплую одежду из чёрных шкур, обнажив мускулистый торс, и схватился двумя руками за боевой топор. Он стал прямо перед Тиной и смотрел на неё грозно, хотя и была в его взгляде некоторая неуверенность.

- Тогда я возьму это рыжего здоровяка, - хищно посмотрел седовласый на Тагила и сплюнул на землю.

- Нет уж, он мой, - возразил Дерброш. – Его череп станет хорошим трофеем. Ты, Ульрик, будешь драться вот с тем тощим парнем. Знаю-знаю, он кажется хлюпиком, но смотри, как он похож на того южанина, который наградил тебя десятком шрамов.

- ОН ДРАЛСЯ НЕЧЕСТНО, - взревел Ульрик, вспоминания неприятный инцидент из прошлого, а затем крикнул Аластайру. – Раздавлю как букашку.

- Ну, а для меня кого приготовил, Дерброш? - вперёд вышла Соггрин, заняв место в одном ряду с тремя своими товарищами.

- Что? Ты в своём уме, женщина? – закричал вождь варваров. – Ты будешь проливать кровь сородичей ради кучки жалких южан?

- Ты не оставляешь мне другого выхода, - усмехнулась северянка, разминаясь с секирой. – Да и лить родную кровь – это одна из любимейших забав нашего народа. Или я не права?

- Ладно, как хочешь, Соггрин, - сквозь зубы произнёс Дерброш. – Против тебя я поставлю Курдарра. Только дерись так, дочь вождя, чтобы парню не пришлось сдерживать удары.

Северянка кивнула сначала вождю, а затем молодому безбородому варвару, который встал перед ней. Он был немного старше Кармата и явно не был новичком в сражениях, но остальным варварам явно уступал как в габаритах. Как можно было заметить, с луком он смотрелся более уверенно, чем с громоздким двуручным мечом. К тому же парень сильно хромал. Соггрин сморщилась и гневно посмотрела на Дерброша, поняв, что против неё поставили едва ли не самого слабого бойца.

Торговцы и их охранники, успевшие уже вооружиться, столпились позади Тагила, Тины, Аластайра и Соггрин. Варвары столпились за спинами четырёх своих бойцов. Первые заметно нервничали и явно не возлагали больших надежд на четырёх незнакомцев, от которых теперь зависела их судьба. Варвары тоже считали итог схватки очевидным и насмехались над жителями цивилизованных земель, у которых не хватило мужества встретиться с ними в бою.

- Уговор таков, - объявил Дерброш. – Если чужаки победят нас в схватке, они могут ехать, куда пожелают, и ни один представитель народа Чёрного Ворона не станет им мешать. Но если они проиграют или опозорят себя перед ликом Небесного Отца, мы сделаем с ними и их добром всё, что захотим. А теперь покажите, как умеете драться, чтобы позабавить Темпоса.

- И про туман и про Таймору, и непременно под аккомпанемент! - горячо поддержал Тагила бард, - Только я это, если по струнам вдарю, то насчет драки - пас: за меч держаться неудобно. Но, думаю, польза от этого в бою всё же будет: мораль там, боевой дух, всё такое...
Подмигнув своим товарищам, Диллед вооружился лютней и вышел навстречу певшим варварам, встав, однако чуть в стороне, чтобы не мешать своим товарищам сходиться с ними, но и так, чтобы друзья могли его расслышать. В тайне даже немного радуясь тому, что представился неплохой шанс испытать новый инструмент в деле, бард провел пальцем по струнам, подобно тому как воины проверяют остроту клинка перед боем. Удовлетворившись услышанным переливом Диллед откашлялся и запел как можно более раскатисто, стараясь заглушить хор варваров:

Хобс, для которого всё происходящее тоже было сопряжено с нервными переживаниями, ухватился за возможность поскорее покинуть это недоброе место. Заходя в дом, Десмонд заметил, как кэб уезжал. Но теперь всё его и его спутников внимание было приковано к внутренней обстановке здания, в котором их ожидал финал этого затянувшегося ночного кошмара. Тельман дрожал всем телом, то ли от страха, распространению которого теперь не препятствовало алкогольное забытье, то ли от нахлынувших воспоминаний. Эбигейл то и дело замечала, как старый доктор проводил рукой по остаткам мебели или стенам, словно пробуждая былые ощущения, и морщился при этом, будто ощущения эти сопровождались горьким осадком.

Внутри старой клиники Тельмана царило запустение. Здание давно было заброшено и, вероятно, на какое-то время его облюбовали бездомные. По углам были разбросаны мусорные кучи из явно нанесённых с улицы вещей. После пожара, уничтожившего почти весь интерьер, никто ничего не вывозил - разрушенная мебель позволяла догадываться о назначении тех или иных помещений. Наконец, троица добралась до той самой комнаты, где закончилось видение Эбигейл - в медицинском кабинете. Это единственное помещение, где не было следов запустения. Конечно, оно тоже выглядело отчасти заброшенным, не очень чистым из-за толстого слоя пыли, но мебель здесь была ещё в приличном состоянии, а следов пожара не виднелось вовсе.

На одном из двух рабочих столов стояла газовая лампа, проливавшая свет только на центр комнаты и оставляя пугающе тёмными её углы. На Тельмана вновь нахлынули воспоминания, о чём свидетельствовала побежавшая по его щеке слеза, которую он поспешно смахнул рукавом. В комнате никого не было, окна и две другие двери были заколочены досками, однако каждый ощутил чьё-то присутствие, для чего не надо было обладать способностями Эбигейл. Концентрированное зло находилось в этом кабинете, столь сильное, что пронзало незримую ткань между мирами и проливалось во всей своей отвратительной мерзости из Царства мёртвых, Лабиринта, Бледного Эфира или ещё откуда в мир смертных.

- Ты пришёл, мой старый враг, - зазвучал гневный женский голос из пустоты. - Там, где всё началось, сегодня всё и закончится.

- Кто ты? Покажись, исчадие, - прокричал Тельман, теряя самообладание.

- Я Майлз Смит, опустившийся на самое дно композитор, умерший в осознании, что ещё не создал своё величайшее творение, - произнёс уже другой, мужской, голос из другой точки комнаты.

- Я Барнабас Корда, борец за свободу Венгрии, так и не увидевший воплощения в жизнь своей мечты, - голос принадлежал пожилому человеку и вновь исходил из нового места.

- Я Лоретта Пикетт, которая неделю не дожила до своей свадьбы, - раздался звонкий голос молодой девушки, едва не сбивавшийся на плач.

- Ты отобрал множество невинных жизней, разрушил надежды множества людей, - раздался низкий мужской голос. - Ты предал одну из величайших клятв, что может дать человек. Ты забирал жизни, когда должен был их спасать. И в этом обвиняю тебя я, Джеймс Андерсон.

Из темноты, где ещё мгновение назад ничего не было, вышел человек, тот самый джентльмен, которого Эбигейл видела в своём мистическом видении. Лицо его скривилось в гневной гримасе. Десмонд смутно припоминал этого человека - он иногда появлялся в их общей с Тельманом клинике, когда молодой доктор только начинал свою работу. Рассмотрев Андерсона внимательнее, Эбигейл и Десмонд увидели свежее пулевое отверстие на его виске. С такой раной совершенно точно нельзя было ходить, а тем более говорить.

- Там, где всё началось, всё и закончится, - мрачно проговорил Андерсон. - Лишь одна жертва удовлетворит Лобаласа, повелителя гнева, и эту жертву должен принести ты, Эдвард.

А вот Тагилу у Харпеллов понравилось. А чего? Красиво же... Он раньше-то в таких богатых местах не особо бывал. То есть, вообще не бывал - все больше на стреме стоял, на улице. А теперь вона как подфартило.
Хотя тому Разжувальда действительно хотелось съездить по уху. Тут он с Тиной был солидарен. А вот парня, который превратился в статую было жалко. Стоишь как дурак, глядишь в стенку, мух считаешь. И ни носа не почесать, ни отлить отойти. Еще и ходят всякие - высказываются.
Кстати, о высказываниях. Когда Вельмот, до того не замолкавший, вдруг объявил, что будет играть в молчанку, пока перед ним не извинятся, то есть как смекал Тагил, до конца жизни, рыжий чуть обниматься к нему на радостях не полез.
Но у этой молчанки имелась и обратная сторона. Историю их невероятных похождений, похоже, опять предстояло рассказывать городскому варвару.

-Ну, чего значит, самого начала? Когда мне было годика три где-то, мамка с папкой меня на базаре потеряли... что? Сами же сказали: подробностев не упускать. Ну ладно, ладно... сейчас. Ага.
Было нас шесть человек, да. Я, Аластайр, Диллед, Джейнард, Нольвен и Олли. Олли, кстати, во-первых не человек, а этот - аасимар. А во-вторых при храме Тира обучался, и потому был страшный зануда и важный, как индюк. Мы с детства дружили. Ну, как дружили? Вот мы с Орехом... с Аластайром то есть. Потом с Диллом повстречались, там и Джей к нам прибился. А Нольвен, она его родственница была, Джеева. Ну и Олли... мне кажется, он вообще из-за нее с нами таскался. В смысле за ней. Ладно, это вам не интересно поди. А можно попить чего-нибудь? Нам там у вас в Мантии между прочим, обещали изысканный ужин! Так... чего там дальше-то... ага.
Короче, решили мы в авантюристы податься. Ну, чего нам в Невервинтере-то светило? Я вот тяжести за медяки таскал, Диллед по кабакам песни пел, Аластайр книжки переписывал. Скучно... а есть там у нас в Невервинтере старичок один, из тех которые все про всех знают. Он нам и шепнул, мол архимаг этот, который помер... нет, тогда еще не помер, но вы ж сами говорите... не путайте меня! Архимаг ищет посыльных, какую-то пустяковину в Сильверимун передать. Вот мы к нему и пошли, ага. Слуга у него был, кстати. Вот, навроде Вашего дяди, тоже каменный. Добро, говорит, пожаловать в Невервинтер, будто мы откуда еще приехали. А сам дед мировой оказался. Дал нам вот таких камушков, сто золотых задатку и лошадками обеспечил. Скачите, говорит, к моей старой подружке Аластриэль в Сильверимун, отвезите ей этих камушков. А она вам еще приплатит. Он, кстати, говорил, что кроме нас еще две группы с такими же камушками отправил, но шибко переживал, что не довезут они их. Нас у него вся надежда и была. Вот, тогда мы его в последний раз и видели. Был он живой и никто из него кровь не сосал.
Ну, потом мы денек пособирались. Карту купили, снаряжение какое... хмырь один нам посох липовый всучил, вот типо ваших, но далеко не уехали. Орки нас в плен взяли, возле самого Невервинтера, в лесу. За главного у них огер был, Средом звали. Там у них вон Соггрин уже сидела, , мировая девчонка, не то, что некоторые купцовы дочки, и два хмыря, которые вроде как раньше орков ее похитить пытались. Вот с ней-то вместе мы из плена и вырвались. Хотели еще Среду этому бошку оторвать, но до него Агата, ага, та самая, раньше добралась.
После той заварухи, Олли с Нольвен решили, что они уже нагеройствовались и домой к мамочкам засобирались. Ну, правильно... им-то есть к кому. А мы дальше двинулись. Те два хмыря, что на Соггрин покушались, оказались взаправдашними жентами. Но не бросать же людей в лесу волкам на съедение, правильно? Не по геройски это. Вышли к Конибери, там вот Тину встретили. Тин, как тебя полностью звать, я ни в жисть не выговорю! Она у нас жрица Тайморы и вообще умница. Вы не смотрите, что у нее рога.
В Конибери мы жентов на новых лошадок сменяли. И дальше двинули в Трибоар. По дороге, рыцарей из Невервинтера от орков отбили. Они к Совиному колодцу путь держали. То ли застава у них там, то еще чего? У них и спросите, если надо. А еще по дороге Джей заболел. Он у нас, кстати, не рыжий, а такой... ну, вроде как солома. Желтый, короче. Его такая маленькая паскудина укусила, вроде клопа и от того у него лихорадка сделалась. Мы его в таверне оставили, еду-ночлег оплатили. Там, прямо в таверне, на нас снова женты выскочили. Вернее калимшанцы, но командовал ими тот самый хмырь, что до орков Соггрин похищал. Ну, чего непонятного-то? Жент ими командовал - Фон Крендель. Калишитов мы успокоили, а вот крыса эта опять сбежала. Зато вот с этими ребятами познакомились. Вы не смотрите, что они себя ведут как му... как дураки, то есть. В бою-то они оба не трусили, хотя один в чулане закрылся, а другой под столом сидел. Вот...
В общем, в Трибоаре мы теперь герои. Лорд протектор нас лично награждал. Мне вот секиру подарил, гляньте какая! И с нами потом праздновал... вроде... А потом мы к вам поехали. Там варги еще были по-дороге, которые обозника с девочкой убили. Не успели мы... но похоронили честь по чести. Людей в смысле. Хотя, варга тоже похоронили. А дальше к вам приехали... ну, и тут уже вы сами все знаете.

Тагил перевел дух и откинулся на спинку стула, весьма довольный рассказом. Но вовремя спохватился:

-А, вот еще! Женты эти хотят нашу Соггрин за своего Маншуна замуж отдать. Один теперь везде за ней охотится, а второй смекнул, что мы ее в обиду не дадим, и от своего начальства в Невервинтер двинул. Вроде как исправляться собрался, хотя кто их жентов знает? Но, это недавно было, несколько дней тому. Он-то нам и сказал, что Фон Крендель нас тут поджидать будет. Во-о-от... теперь точно все.

- Да уж, сударь, вы полегче с обвинениями! - присоединил свой голос к возмущенному хору Диллед, - Ибо, да будет вам известно, что ими вы оскорбляете не кого-нибудь, а победителей злобного колдуна-огра Ксреда, спасителей рыцарей гвардии лорда Нашера и героев Трибоара! Наш доблестный отряд уже успел снискать себе репутацию поборников добра и справедливости, и мы не потерпим такого обращения! В особенности от человека, который запросто может оказаться жентаримским агентом - да-да, не стройте такую физиономию, будто проглотили рашеменский лимон! Мы были предупреждены о вашем присутсвии заранее! Поэтому, предлагаю вам отказаться от вашей гнусной затеи и поворачивать по добру по здорову! Мы уже одолели одного из ваших высших жрецов, и сможем повторить то же самое с вами!
Поняв, что возможно наговорил лишнего, бард поспешил добавить:
- Впрочем, если вы не работаете на Жентарим, то давайте попробуем спокойно обсудить ситуацию, возможно имело место банальное недоразумение. Надеюсь, что по здравому размышлению вы возьмете назад свои слова и все эти нелепые обвинения.

Вы прошли по левой дороге.

На вашем пути выглянула вполне себе милая поляна, лунный свет тускло падал на ней, а на ней...
Была пентаграмма, и кости высохшего трупа который еще довольно злорадно благоухал, это все произвело довольно сильно впечатление.
И тут слабый ветерок, и еле слышимый голосок "Что труднее всех найти? Если это ты нашел у давно оно в тебе?"
Потом голосок закончил: "Отгадай загадку ты мою мальчик мой родной"

Голос призрака обращался в Вуди, и только к нему, маг же спокойно осматривал кости... кости были изглоданы и давно белесые, а пентаграмма была наведенная ярко-белой краской, или мелом, может даже и соль.

Что же делать? Призрак не отпустит мальчика если он не отгадает... занятная история.
У Вуди губы отвисли он не мог проговорить ни слова, оставалось только подумать... заветное слово.

Тагил покачивался в седле. Вправо, влево... вправо, влево. Впереди покачивался подернутый снежной дымкой горизонт. Вокруг раскачивались какие-то сухие хворостины торчавшие из промерзлой земли. И Оливера, который время от времени как-то совсем не по-конски вздыхал, тоже поматывало.
Хотелось вывалиться из седла, прижаться лбом к холодненьким... какая прелесть! камням, и не дышать. Потому что, с каждым вдохом в нос бил мерзкий сивушный запах, а с каждым выдохом просилось наружу содержимое Тагилова брюха.
Впрочем, оно того стоило.

Большую часть из того, что рассказывала Тина Тагил не помнил. И как у нее сил на разговоры хватало?
Вот халфлинг точно был. И на люстру эта паскуда таки забралась, с руками там, или без рук, Тагил бы не поручился. Но то, что полурослик с люстры свалился прямо на Тагила был факт.
Лорда-протектора, танцующего на стойке Тагил проглядел - вот ведь досада! Зато помнил дворфа, который отплясывал на столе имея из одежды только богатую кучерявую бороду и красные подштанники. Лучше бы забыл... Еще помнил, как стол этот на спор рубил своей новенькой секирой. Причем, противником в споре выступал сам трактирщик и отвалившейся ножкой ему прилетело точнехонько в глаз.
Было еще двое спорщиков, но те мерялись между собой в меткости. Один с тонкими усиками швырял ножики, а второй - маленький и раскосый, стрелял из диковинного арбалета. Но кто из них победил парень вспомнить не мог. Кажется, он не досмотрел. Где-то в этом месте дворфа согнали со стола (или он сам свалился?) и туда влезло пятеро эльфиек.
Последнее, что помнил Тагил, был волшебник в смешной оранжевой мантии, который маленьким мелком рисовал на стене таверны всякие непотребства.
"Ты это брось, дядя!" хотел устыдить его Тагил, но понял что храпит, и перевернулся на другой бок.

Так что, появление Блонданга городской варвар сперва воспринял, как продолжение вчерашних приключений. Однако, реплика Тины заставила поверить в реальность жента. Что одновременно и взбодрило Тагила, и возмутило.

- Нет, ребята, это уже наглость. Давайтея ему вломлю, а?

Ланиру было совестно. Его мало того, что как-то сразу приняли в отряд, так еще и денег отсыпали столько, сколько он в жизни за раз не получал. Не разобравшись толком, что его "доля" составила почему-то едва ли не половину награды, выданной лордом-протектором, эльф сгреб деньги и со слезами счастья на глазах заявил, что вот прямо сейчас он пойдет и купит всем палатки. Всякие, какие-там-надо. Вернее какие скажут, такие и купит.

Разделавшись с палатками, Лантир довольный убежал за покупками. Кое-какие накопления, да новые камушки, цепочки, колечки и нитка жемчуга. Все надо было оценить, потом обменять, потом еще по торговатся. Что купить чародей не знал, да и не задумывался. Какая разница что покупать? Ведь сам процесс куда интереснее и насыщеннее результата.

Перчатки это скучно, шляпы не интересно, кольчужки - это для забияк, книжки для зануд. Чего там еще? Попугай?

Эльф завис возле клетки с попугаем. Экзотическая для этих мест птичка выглядела слегка нездоровой и подозрительно смотрела на Лантира. Рука сама тянулась к кошельку. В груди теснился вопрос "что стоит это Чудо?". Фантазия рисовала как Лантир научит попугая говорить (повторять заклинания?), как то в благодарность будет гадить сидеть у него на плече.... Но жадность и благоразумие все-таки взяли вверх и эльф вприпрыжку убежал подальше от соблазнительной лавки.

Через пару часов, уже совершенно отчаявшись, найти что-то достойное и даже всерьез думая о покупке шубы по теплее, или даже солидном пожертвовании на храм Тайморы, несчастный потребитель случайно набрел на незамеченную ранее лавку всяких диковинок. Там, в глубине полутемной комнаты, пропахшей не особо свежими благовониями и пылью волшебных свитков, хозяин лавки показал то самое, что стоило всех попугаев на свете (ну или как минимум всех попугаев города, не в обиду им будет сказано) - кольцо Заклинанознайка.

- Что?! - Лантир от удивления даже сел на кресло-качалку (сделанное из моренного дуба с наложенными против ревматизма заклинаниями), - А... еще более дурацкое название вы придумать не могли?

- Оно не дурацкое, - возмутился хозяин лавки, - Оно передает суть! Оно изящно отражает смысл существования вещи в одном слове.

- Это два слова, просто вы говорите их подряд, - заметил эльф.

- Нет, одно! Если говорить подряд, то слово одно.

- Если да ударения в слове - то слова два.

- Навуходоносор! Съел? - лавочник выглядел не меньше чем тем самым "на ухо доносором", по крайней мере просто лучился от осознания собственного лингвистического превосходства. Не конфликтный от природы Лантир растерялся. Бедняга разевал рот, то начина считать ударения, то пытаясь оправдаться, но в конце концов просто махнул рукой.

- Сколько?

- Две тыщи!

И спор начался по новой.

Очень умело заболтал своих новых товарищей Вельмот Эстодар. История его походила на правду с сочным привкусом напыщенности и бахвальства. Главное, что чародей был именно тем, за кого себя выдавал, хотя, пожалуй, и не тем, кем он себя мнил. Пока асимар пускался в пространные рассуждения, Соггрин слушала его с таким выражением лица, будто она выбирает – задушить болтуна или забить его насмерть стулом, но, видимо, здравый смысл пересилил. К тому, никто не мог отрицать необходимость наличия в отряде специалиста (или даже двух) в области магии, учитывая болезнь Джейнарда. Если Вон Федель, Блонданг или другие приспешники Маншуна вздумают вновь нанести подленький удар чародей и колдун очень пригодятся. С такими мыслями отряд из семи человек покинул гостеприимную таверну и направился за наградой под восторженные крики увеличившейся толпы мальчишек, увидевших перед собой настоящих героев.

Денёк выдался морозный, снега выпало на четыре пальца. Детвора радовалась, кидала друг в друга снежками (дети Невервинтера и не знали, какое это удовольствие), лепила снеговиков, сбивала и самодельных рогаток свисавшие с крыш и деревьев сосульки. А вот заезжие торговцы и караванщики, размещавшиеся на постой в местных тавернах, брюзжали, что дороги опять занесло снегом и на восток вообще незачем теперь соваться. Резиденция лорда-протектора Трибоара представляла собой двухэтажную башню, стоявшую на возвышенности посреди города. Наверняка с её вершины, стоя под развевающимся на ветру знаменем с тремя кабанами, можно было рассмотреть весь город и даже соседние фермы вместе с рощей Гваэрона.

Джалимин Фриндос с задумчивым видом сидел в кресле у камина, покуривая трубку и глядя в окно, за которым шёл снег и двое стражников. На столе перед ним лежали какие-то бумаги, письма, открытые книги. В целом обстановка в кабинете самого главного человека в городе больше походила на канцелярию, хотя лорд Фриндос, несомненно, был человеком военным. Однако на его плечи ложились непростые вопросы сбора налогов и пошлин со всех, а это, как прекрасно знал Аластайр, требовало чертовски большого количества бумажной работы. Увидев перед собой вошедших героев «Смеющейся виверны», Джалимин поднялся с места и бросил в камин письмо, на котором можно было разглядеть печать лорда Нашэра. Огонь немедленно сожрал белоснежную бумагу.

- Ага, вот и наши отважные парни и девушки, - с широкой улыбкой произнёс лорд-протектор. –К сожалению, беглецы ушли от погони, как я и предполагал, но будьте уверены, в Лонгсэддле их уже ждут. Вчера у меня было желание допросить вас относительно личностей тех бандитов, ведь как я слышал, они охотились на одну из вас. Но, поразмыслив этой ночью, я решил оставить это дело как есть. Южане ушли и больше не являются моей проблемой, а вы не в ответе за их преступления. Напротив, вы те, кто предотвратили ещё большие жертвы. В городе вас запомнят героями, это я вам обещаю. И, конечно, награда.

Улыбка лорда-протектора стала ещё шире. Он подошёл к сундуку, стоявшему под зарешёченным окном, и извлёк оттуда шкатулку из красного дерева с узором из золотых нитей. Но это был не единственный подарок. Следом из сундука появилась большая секира с древними рунами на рукояти, сразу вспыхнувшими мистическим серебряным цветом.

- Я заметил вчера, что ваш парень орудует орочьей секирой, - объяснил лорд Фриндос. – В оружии зеленокожих нет благородства, присущего лучшим из наших воинов. Наверняка это хороший топор, но вот этот куда лучше. Он принадлежал моему предшественнику, Фараэлю Блэкхаммеру, который на протяжении сорока лет хранил этот город от орков, разбойников и северных дикарей. Среди моих людей нет такого силача, кто мог бы орудовать этим топором, поэтому я дарю его тебе, надеясь, что использоваться он будет для благих дел.

А потом все закончилось. Последнего паскудника со стекляшкой в глазу, прикончил Орех и рубить стало некого. Первым делом парень бросился к Дилледу. Ну, как бросился? Ноги были как тряпичные, а привкус во рту стоял такой, будто Тагил гоблинскими портянками закусывал, хоть к передвижению это особого отношения не имело.
Однако, когда обнаружилось, что бард несмотря на курившийся от его одежды дымок, был живой и даже глазами лупал, радости Тагиловой не было предела. Жрицу Тайморы он в этот момент готов был на руках носить, но рогатая ворчунья куда-то уковыляла. Похоже и ей в этой потасовке досталось не слабо.

Потом набежала стража и Тагил решил, что их будут вязать. Уже и топор поближе подвинул, но авантюристы вместо сырых казематов внезапно получили благодарность, да еще и обещание какой-то награды. Хорошо быть авантюристом, однако!
Веселье омрачала только мертвая официантка, да еще пара неудачливых посетителей, угодивших на нож калишитам, но и такое в трущобах Тагилу видеть уже доводилось.
Оставив зажаристого барда на попечение Аластайра, здоровяк отловил помощника трактирщика, стребовал с того крынку молока и, раскачиваясь как при сильном ветре, направился туда, где устроилась на отдых тифлинг. Молоко он поставил на лавку, рядом с девушкой.

- Я это... у нас в Гнезде... ну, в Невервинтере... если кто так зажаривался, на пожаре там, или кипятком, - Тагил замолчал, вспоминая не самые веселые мгновения своей беспризорной жизни. - Мы обычно хоронили. Я уж думал и тут. Вот...

Невервинтерец неуверенно переминаясь с ноги на ногу, постоял еще немного , незаметно придерживаясь за край стола. Голова ненавязчиво кружилась, мешая сосредоточиться. Таверна плыла перед глазами, как корабль в качку. Плавать на кораблях Тагилу не доводилось, а вот наразгружался он их досыта. И сейчас было такое ощущение, что в порту он сделал три нормы.
Аластайр завел беседу с каким-то в пух и прах разряженным типом, которого, вкупе с рыжим эльфом, стража благодарила наравне с ними. Сам Тагил во время боя этого парня особо не приметил, но он и без того во время драки мало что замечал. По разговору выходило, что тот - волшебник. И когда речь зашла о его собственной персоне, рыжий рассеянно кивнул. Поздоровался вроде как.
Городской варвар был почти уверен, что кто-то из местной публики, кроме двух волшебных чудиков, которые о чем-то трепались с Орехом, кто-то еще выступил на их стороне и прикрыл ему, Тагилу, спину. Но, саму драку, он, как это всегда и бывало помнил только в общих чертах. Вот и разглядывал зал, надеясь отыскать какую-то подсказку.

- Друзей-то у меня и раньше не шибко много было. Не знаю, как-то... побаиваются меня что ли? Или потому что рыжий...- он усмехнулся, снова обращаясь к Арастинии. -А с тех пор как из Невервинтера вышли... в общем, спасибо тебе за Дилледа.

... Рана саднила и тихонько кровоточила, ожоги ныли и напоминали о своем существовании при каждом резком движении, а настроение уплыло к Морю Мечей по городской канализации Невервинтера вместе со своими зловонными коричневыми собратьями.

Снова неудачный выпад, после которого калимшанца прикончила Соггрин - у Ореха возникло было желание попросить ее сделать тоже для него, но очередная вспышка огня, окутавшая пламенным коконом Дилледа, привела Аластайра в чувство. Решив заняться жалостью к себе и нытьем позже, сейчас же сознанием вора управляла лишь слепая жажда мести и ярость. Ничего не видя перед собой, Орех бросился к алхимику-южанину и, отшвырнув так и не пригодившийся кинжал, обеими руками схватился за гарду своего эльфийского клинка и рубанул по противнику. Потом еще раз.

Почувствовав себя настолько подготовленным к возможным столкновениям насколько это было возможно, Вельмот вполуприсядку перебежал за более близкий к сражению стол, откуда и приказал вызванному орлу атаковать соседнего неприятеля, раз уж колдун оказался занят так вовремя подвернувшимся юношей с мечом и ужасным южным акцентом. Сам Вельмот, по-калимшански понимающий практически никак, всё же мнил себя великим полиглотом, и поэтому не удержался чтобы поправить столь вопиющую ошибку.

- Не "кырдык", а "ун-кырдык"! - Крикнул он из-за своего нового защитного стола, продолжая взглядом выискивать потенциально невидимых врагов. - Это же повелительное наклонение! Ты же не в любви ему признаёшься. Я надеюсь что нет, по крайней мере!

У него в запасе оставалось ещё одно заклинание, действительно мощное, но увы, не отличающее врагов от союзников, и в этой мешанине Вельмот посчитал тактически несообразным вносить дополнительную путаницу.

Лантир тердо решил напроситься в компанию к этим крутым ребятам. Беда в том, что ребята казались даже немного слишком крутыми, опасными и весьма опытными. Шутка ли - орков порубили. Или это орки кого-то? Ну не их и ладно. В общем, что если посмеются и прогонят? Нет, так дело не пойдет - ни один Эбельгамо еще не боялся простого разговора!

Лантир встал и решительно направился к компании авантюристов. Но по пути свернул к стойке, купил кружку эля и вернулся на свое место. Страшно. Стоит выпить для храбрости. Кружка наполовину опустела, когда Лантир с грустью подумал, что если они посмеялись (никто еще не смеялся, но для эльфа, прокрутившего в голое десяток неудачных вариантов разговора это было все равно что сверившийся факт) над трезвым Лантиром, то с пьяным точно даже говорить не станут.

Потому он встал (не просто так меня зовут Лантир Сольто Эбельгамо!) и твердым шагом направился... Нет, он и правда направлялся изначально к столику с авантюристами, но по пути решил сперва взять немного закуски. Чисто чтобы запах отбить, ну и чтобы точно быть уверенным, что не пьян. Ну то есть он никогда просто не был раньше пьян и потому не был уверен, что дрожащие коленки не признак серьезного опьянения.

За своими душевными терзаниями Лантир не заметил как накалилась обстановка в таверне и среагировал только когда какой-то мужик просто и недвусмысленно приказал убить тут всех.

- Это мой шанс! - кричал разум.
- Прячься, идиот! - тянули в сторону ноги.

Ну а пальцы сами собой сложились в защитный символ, и не оставалось Лантиру ничего иного, как произнести заклинание.

- Вот это номер, - проворчал бард, словно нехотя вставая с лавки и запуская руку за пазуху, вместо того, чтобы схватиться за меч. Вместо этого, Диллед напевным голосом стал выводить какой-то нелепый мотив:
- Спи, калимшанец, усни, в доме погасли огни, даже горящий ифрит светится меньше... и спит!
С этим последним словом напева бард вытащил что-то в горсти из-за пазухи и что было сил швырнул в сторону калимшанцев.
Из ладони Дилледа вырвалось облачко бледно светящихся мелких частиц, устремившееся прямиком в центр толпы южан, становясь всё шире и норовя окружить их, забиться в ноздри или рот, или запорошить глаза.

Вельмот

Стремление к всё новым и новым магическим знаниям заставляли Вельмота всё время идти вперёд, нигде подолгу не задерживаясь. Он попытал счастья в Невервинтере с группой сильно переоценивших свои возможности авантюристов и едва не лишился жизни. Неудача, однако, не сломила боевой дух юного чародея. Теперь он лучше представлял, как следует выбирать себе попутчиков на пути к безграничной мощи. Они должны были обладать высоким мастерством и ставить перед собой амбициозные, но решаемые задачи. Но к удивлению аасимара таких компаний ему всё не встречалось. В Невервинтере сейчас было спокойно, так что серьёзные искатели приключений там подолгу не задерживались, предпочитая менее спокойные и исследованные регионы, где ждали их героические свершения и несметные сокровища. Прослышав, что в Серебряных пределах можно найти и то, и другое, Вельмот не стал долго раздумывать. Примкнув к каравану, он отправился на восток. Но, не пройдя и половины пути, чародей столкнулся с жестоким разочарованием - Эвермурский путь, ведущий к Сильверимун замело снегом настолько, что любое движение по нему невозможно.

Так и застрял Вельмот в городке Трибоар. Караванщики двинулись дальше на север в надежде хотя бы за полцены продать свой товар в Лонгсэддле, но аасимару было с ними не по пути. В таверну "Дом смеющейся виверны", где чародей остановился, иногда заходили люди, пришедшие с востока. Они рассказывали, что небольшой, но хорошо экипированный отряд сможет пройти северным путём через земли, где полно троллей. Это была возможность, за которую нужно было хвататься. Оставалось только найти смельчаков, кто решится на такое. И вот этот день настал. В трактир заявилась компания очередных искателей приключений с тяжело больным мальчишкой на руках. Когда эти пятеро расположились в зале и стали обсуждать дальнейшие планы, Вельмот занял место за соседним столиком и внимательно слушал. Они говорили о серьёзной стычке с орками, некой Агате (уж не знаменитой ли баньши из Невервинтерского леса), о некой важной миссии. Кроме того, они, похоже, лишились своего больного товарища, а, значит, им не помешал бы ещё компаньон. Эта возможность продолжения своей карьеры искателя приключений была лучшей (а, откровенно говоря, единственной), что выпадали аасимару в последние дни.

Лантир

Вчера Лантир с группой авантюристов добрался до Трибоара. Они выполнили простенькое задание своего нанимателя, а теперь решили разбежаться. Оно было и к лучшему, компания тучного Джореда, Милка Полукровки и Хохотуна явно не отвечала высоким требованиям молодого эльфа к соратникам. Эти трое не имели ни капли профессиональных навыков, нужных для такой работы. Лантир-то рассчитывал на опасность, на приключения, на хоть какое-то лекарство от скуки, но обернулось всё простым курьерским поручением. Его компаньоны старательно избегали опасных дорог, прибивались к караванщикам и даже, когда драка напрашивалась, предпочитали её избегать. Словом, ничегошеньки героического в этой троице не было. Получив обещанные за доставку деньги, вся компания засела в лучшем трактире Трибоара "на дорожку". Хохотун и Джоред сразу принялись играть в кости на только что обретённые золотые, а Милк тратил свой гонорар на выпивку в пугающих количествах. Лантиру было неуютно здесь, но у него пока не сложилось представления о своей дальнейшей карьере искателя приключений, так что он держался с этими ребятами напоследок, а назавтра планировал занять поиском новых соратников.

Интересная компашка объявилась в трактире через час после прихода Лантира, принеся с собой болезненного паренька. Они пропадали наверху больше часа, а затем спустились невесёлые и заняли места за дальним столиком. Юный эльф не слышал в точности о чём там говорили, но его острый слух то и дело улавливал занятные словечки про орков, разрубленных рыцарей и какую-то миссию. Эти пятеро казались бывалыми искателями приключений, были экипированы неплохо и производили куда лучшее впечатление, чем прежняя команда Лантира. К тому же, как понял колдун, они только что потеряли заболевшего товарища. Чем не шанс?

Остальные

Вопрос решили. Джейнард остаётся в городке, лечится и набирается сил. О его безбедном существовании товарищи, конечно, позаботятся, а сами двинутся дальше на север-восток, где лежит прекрасный Сильверимун. Как ни жаль было оставлять дорогого товарища одного, обстоятельства оказались сильнее. Разобравшись с одним вопросом, можно было переходить к другому. На повестке встал выбор дальнейшего маршрута. Соггрин настаивала о северном пути, вдоль реки и троллиных пустошей, что, конечно, было опасной авантюрой. С другой стороны имелся вариант с проходом через лес, по которому ранее прошли полуэльфы, встреченные в Кониберри. Искатели приключений так и не поняли, были ли их истории страшилкой для новичков, или же действительно неизвестное зло объявилось в тех краях. Путь был, естественно, короче, но в том, что по нему можно пройти живыми, не будучи обладателями эльфийской крови, были большие сомнения.

Все

Компания калишитов у барной стойки вела себя шумно и вызывающе. Они грубили трактирщику, неприлично хватали молоденькую официантку, едва не устроили драку с посетителем, сделавшим им замечание. Их было много и они были хорошо вооружены. То и дело некоторые из южан покидали таверну, а потом возвращались в неё. Соседство с такой компанией уже начинало надоедать. Даже дворфы перестали петь свои пьяные песни и с недовольством посматривали на шумных соседей. Внезапно калишиты замолчали. Причиной тому стало появление в дверях трактира высокого бледного человека средних в чёрных как ночь металлических доспехах со зловещими шипами. Он не принадлежал к южной народности, скорее был выходцем с побережья Лунного моря.



Незнакомец в чёрном по-хозяйски обвёл взглядом таверну, остановив свой взгляд на северянке в одежде из белых волчьих шкур. Рукой он поманил одного из калишитов, и тот покорно подошёл. Остальные тоже пришли в движение, достали оружие, столпились у входа, перекрывая путь к отступлению. Посетители не знали, как это понимать. Некоторые встали со своих мест, прижались к стене, предчувствуя беду. В этом холодном краю не принято было делать окна в домах, так что кроме двери никаких выходов не было. Человек в чёрном указал на дикарку и скомандовал калишитам:

- Эту девку взять живой, всех остальных убить и сжечь тут всё.

Подобно спущенным с цепи псам южные бандиты двинулись к своей добыче...

Карта: ссылка

Те, кто был так или иначе знаком с Карминским знали, что у русского на все случаи жизни (если говорить о жизни обыденной) имелось два настроения. Шутили даже, что Карминских на самом деле двое. Правда, те, кто знал его поближе, от шуток все таки воздерживались. Тем более, а вдруг правда?

Итак, Александр Сергеевич либо скучал, пребывая в депрессии и апатии, либо сиял, как начищенный кремлевский унитаз. Сегодня он работал во втором режиме.
Отсутствию встречающей стороны он ничуть не огорчился. Выглянул в окошко, оценил загорающих барышень, одобрительно кивнул и, ознакомившись с запиской, свернул к минибару. Распахнув дверцы, русский с улыбкой поинтересовался у батареи многочисленных бутылок:
- Соскучились по мне?

Похоронили хитрого дельца и проныру Дети Койота, спел ему Слепой Брамин грустную песню. Потом, когда уже на пороге у себя сидел, крепко задумался шаман. Выходило, что никак он разобрать не может, кого он на другой конец пустоши проводил, а кто новой гром-палкой завладел.
Вроде двое их всегда было. Один костяшками гремит, второй по сторонам смотрит. Один хвосты Злого Зверя Кротокрыса узелками завязывает, другой покупателей на ходит. Всегда двое, да всегда как один.
И ведь каждый вечер криками своими спать Слепому Брамину мешали... а теперь пойди, разбери.
Кто из них Чонг-то? А кто тогда Мухожук... и самое странное, кто тогда такой Ползучий Гекко, про которого все забыли? Кто с Детьми Койота остался, а кто на другую сторону амулеты от мужского бессилия продавать понес?

То ли совсем старый Слепой Брамин, то была у деляг какая-то своя, особая магия, шаману непонятная. Не зря же Дети Койота, кто весь тот сыр бор своими глазами видели, говорили, что когда у Чонга (или Гекко? Или Мухожука?) живота совсем не стало, выпал у него из руки шарик красный, попрыгучий да запрыгал в пыли. И сказал он еще чего-то успел. То ли "абра", то ли "кабра"... а может даже "кабара".
Точно магия...
Хотя, когда однажды поймали Дети Койота злого человека, который племени хотел светящуюся воду продавать, да самого его напоили, тот еще и не такие песни пел. Кто ж знает-то?

Разведчики опять было засобирались. Хотели пойти, да на месте глянуть, что там за люди такие страшные, что их брата обидеть хотели, да вождь не пустил. Мало воинов у Детей Койота, каждый на счету. Велел селение охранять, пока новые дома строиться будут. Лишь на на юг прогуляться разрешил, мимо злого Зверя Кротокрыса, да мимо тех земель, где дикие псы стаями бегают. Вдруг и для Детей Койота в той земле что-то ценное найдется.
А одному и вовсе наказал в селении быть, да врагов высматривать.

История, рассказанная у костра Слепым Брамином, шаманом Детей Койота.
О том, как Койот нашел Черную Кровь, Первые Люди отдали своих детей, а Большой Мир стал Малым.

Давно, когда мир был большим его населяли племена Первых Людей. В большом мире было много, и Первым Людям всего хватало с избытком. Первые Люди привыкли брать то что им нравится, ведь вещей всегда оставалось много. И Первые Люди не знали цены вещам.

Еще в Большом Мире жил Койот. Он много путешествовал по всему Большому Миру. Но нигде не оставался надолго. Койот всюду совал свой нос, желая разнюхать, как устроены разные вещи. Почему светит солнце, почему идет дождь, почему растут кактусы. Солнце обжигало его, дождь мочил, а кактусы кололи любопытный нос Койота. Койот был веселый зверь, но с каждым разом смех его становился все злее.
Он спускался под землю и нырял в море. Там он нашел черную кровь, которая питала Большой Мир. Койот попробовал Черную Кровь и решил что она вкусная. От черной крови стал он большим и сильным. Высоко прыгал Койот и далеко мог бежать не зная отдыха.
Так пробегал он по городам Первых Людей, смеясь и похваляясь своей силой. Тогда зависть вошла в сердца Первых Людей. Стали приносить они Койоту разные дары. Но ничто не грело сердце Койота, так как Черная Кровь, а того что могли дать ему Первые Люди и так было полно вокруг.
Тогда Первые Люди предложили Койту своих детей. И взял Койот детей Первых Людей, и открыл Первым Людям как добывать у Земли Черную Кровь.

И стали с тех пор Первые Люди сильными и смелыми, как Койот. И стали он прыгать до неба, и спускаться под землю. Но смех Первых Людей стал таким же невеселым, как у Койота. Потому, что Черной Крови не хватало на всех. У одних ее было больше, у других меньше.
Радость покинула Первых Людей.

Брали они у Земли все больше Крови. Все меньше Крови оставалось в Большом Мире. Все меньше делался Мир. Стали делать они новые раны в его теле. Забивать в Землю железные гвозди и пить Кровь из ее ран. Но ослабла Земля и все меньше вытекало из нее Крови. И все меньше делался Мир, все теснее становилось в нем Первым Людям.

За последние капли стали Первые Люди драться между собой. И повернули они силу Койота друг против друга. И пролился на Землю огненный дождь и сжег первых. И черный ветер сдул города вторых. Из моря вышла Слепая рыба и поглотила последних.
Большой Мир горел и пламя его плясало в глазах Койота, но Койот не смеялся. А когда отбушевало пламя, Койот помочился на угли, и угли остыли.

Из обожженной глины, из остывших углей вышли дети, которых Койот взял у Первых Людей. Но опаленные пламенем, овеянные черным ветром, омытые пеной Слепой Рыбы, те дети не были больше их потомками. Маленький Мир достался им. Мало в нем вещей. И Каждая вещь имеет высокую цену. Но Черная Кровь - самая дорогая из вещей, что остались в Мире течет теперь в жилах тех, чье имя - Дети Койота!

Джейнард, всласть отоспавшийся, ещё долго просто лежал под одеялом, свернувшись калачиком. Он наслаждался негой в тепле и уюте (а даже самая простая постель после трудного пути покажется царской периной), и в дрёме ему виделись зыбкие сны, в которых он, подобно великим пиромантам прошлого, шагал прямо по раскалённым добела камням, среди бушующего пламени, а в руках его, покорные его воле, танцевали шипящие плети из разноцветных языков пламени. И так сладки были эти грёзы, что чародей бы наверняка проспал завтрак, кабы не нос, учуявший запах каши, да желудок, тут же заворчавший от голода. Пришлось вставать, вылазить из-под прогретого одеяла. Впрочем, стоило Маллису покинуть объятия постели, как сонливость словно рукой сняло.
Он озорным мальчишкой (которым, по сути, и являлся) слетел длинными прыжками с лестницы и с размаху бухнулся рядом с Тагилом, с весёлым смешком врезавшись боком в рыжего детину, который даже и не шелохнулся. Не тот размер был у Джейнарда, чтобы такого силача хоть на дюйм пошатнуть.

Уплетая за обе щеки вкусную домашнюю кашу с маслом и заедая её свеженькой булкой, чародей только кивал в поддержку Тагила, не мешая себе жевать, а когда мешочек тифлинга лёг на стол, он не глядя полез в свой поясной кошель, достал привычным движением пять монет и ссыпал их в мешочек жрицы, прошамкав с набитым ртом:
- Жа вшех,- и вновь принялся жевать, поглядывая горящим энтузиазмом взором то на рыжего, то на беловолосую. Он вновь предвкушал путешествие, словно позабыв, сколько всего натерпелся до этого.

Дались ему эти грибы...
Глеб сердился на себя за наивные романтические мысли. За то, что представлял себе как тысячи глаз смотрят сейчас им в спину, заставляя несмотря на груз заплечного мешка гордо разводить плечи. Сердился, но прогнать из головы эти мысли не мог, и уголки губ упрямо ползли вверх.

Он знал, что, как только ворота разойдутся в стороны, впуская в шлюз залетный ветер с поверхности, он моментально соберется. Станет серьезным и ответственным. Знал, что товарищи смогут на него рассчитывать. И они это знали - в этом Соколов не сомневался. Пол года даром не прошли. Ничего не проходит даром.
В эти последние минуты детства не грех было и улыбнуться. Не его, Соколова детства, нет - всего человечества Ковчега, которое в их лице сегодня выйдет из колыбели. Сделает первые шаги, поднимет голову к солнцу. А ему все грибы в голову лезут, вот незадача!

Но, лучше про грибы, чем терзаться совсем уж ненужными мыслями. Родители... Бледный, неестественно прямой отец. Гордость с горечью пополам. Мать, которая все пытается начать фразу и срывается на всхлип. Нет, не думать. Сейчас не думать. Ни об этом, ни о грибах этих дурацких: подосиновики, подберезовики, подрейтузовики... что же они все в голову лезут?!

Когда Глеб выгнал из головы все ненужные мысли, в голове наступила тишина. А сквозь эту тишину, на самом краю сознания уже не мешая и не отвлекая, но помогая настроится на нужный лад, заиграла знакомая песня:

Не верь разлукам старина их круг
Лишь сон ей-богу
Придут другие времена мой друг
Ты верь в дорогу.

И Глеб Соколов, младший сержант ГСН, позывной "Хок" снова улыбнулся. Это было уже совсем другое дело.

Ганс, видимо, старался следить за стремительной пикировкой обсуждения, но, кажется, с юмором у него было туговато, да и кое-какие запросы пропускал и приходилось повторять просьбу.

три гражданских коротковолновых рации "уоки-токи" - 15
фляги - 1 (каждая)
презервативы - 1 за упаковку (3 штуки)
ласты - 2 (за комплект)
танк - от 425

Только было зашла речь о кулачных боях. Только Тагил собрался выразить самое горячее желание поучаствовать. Только обрадовался возможности кровь разогнать, да себя показать. На тебе, старикан наступил песне на горло. Старость надо было уважать, особенно если от нее зависит твой сегодняшний харч и ночлег. Тем не менее, Тагил обернулся к говорившему и показав в широкой улыбке крепкие зубы, заговорщически ему подмигнул и кивнул аж целых два раза.

Однако, старикан им попался неугомонный. Рассказывать, что есть? Парень покосился на товарищей: жрут. За обе щеки уплетают. Значит опять ему отдуваться. Тагилу-то эта плошка, что орку ложкой по лбу. Он уж через край все выхлебал, ложкой гущу подобрал.

-Ну, даже не знаю, батя, с чего тебе начать. - Тагил, с задумчивым выражением на лице облизал ложку и аппетитно причмокнул, поискав глазами добавку. - Путешественники мы. Искатели, вроде как, приключениев. Сами из Невервинтера, топаем в Сильвермун. Начиналось то все хорошо, ну там снег, мороз, белки на привалах еду тырят... это ерунда. А дня где-то в двух от вас, меньше даже, нас орки подстерегли. Да не какая-нибудь там шайка, фига с два. У них прямвзаправдашняя армия была.

Он сделал попытку прикинуть, сколько же имелось орков в лагере, но пальцы быстро подошли к концу, да и гиблое это было дело, на сытый живот орков считать. Так и уснуть не долго. Подобрав куском хлеба остатки похлебки, он угостил крутившегося под столом пса и продолжил.

-Лагерь, значит. Башня каменная, мельница... до сих пор в толк не возьму чего они там мололи. А командовал какой-то Сред. Не орк даже, а целый огрище, вот такой здоровенный. - разведя руки в стороны, Тагил чуть было не снес с лавки сидевших рядом товарищей, но вовремя спохватился. В итоге Ксред у него вышел не очень большой, но дюже страшный. - Сперва орки до нашей чести домогались. Думали раздеть, да непотребства всякие чинить, но тут у них ничего не вышло. Тогда они нас под замок бросили. А там уже вот эти ребята сидели. Они то им раньше еще попались. Переночевали мы, значит, а по утру Агата ваша пожаловала. Не понравилось ей, видать, что по ее лесам всякое орочье шатается. Ох, и наваляла же она этому Среду. Мы не будь дураки наружу - скок, где чего было похватали и давай, значит, Агате помогать. Туда махнем - улица, сюда - переулочек, опять сюда - парк с фонтанами. Благоустроили оркам лагерь в лучшем виде. Ну, Агата поглядела что нам помощь не нужна, да и улетела куда-то видать дела у нее поважнее были, чем орков гонять. Ну, а мы вещи свои обратно нашли... лошадок правда, зеленомордые все таки сожрать успели. И потопали в вашу сторону. Вот, Соггрин вывела. Там, в лесу еще мелочь какую-то разогнали. Ну и к Вам пришли. А тут уж нас Тина ваша встретила. Милости, говорит прошу, к нашему шалашу... ну, и вот они мы. Как-то так.

Довольный собой, Тагил пошарил на столе и запил длинную историю из какой-то кружки.

Закончив славное знакомство, отряд из семи человек потопал следом за Тиной в сторону не слишком гостеприимной деревушки Кониберри. Соггрин не слишком-то напрягалась от необычной проводницы, только при её появлении схватилась за секиру, но отложила её в сторону, когда осознала, что не только у демонов есть рога. Женты же были более подозрительны, особенно Блонданг, который что-то всё нашёптывал старшему товарищу, не спуская глаз с тифлинга. Стоявшим рядом с ним спутникам были слышны только отдельные слова и фразы из его параноидальных измышлений: «ловушка», «демоны», «лучше бы в Невервинтер пошли», но даже Вон Федель не стал слушать трусливого мага.

Через несколько миль отряд, оставив ферму Барнса позади, подошёл к самой деревеньке. Здесь было почти два десятка домов, в большинстве из них жители мирно спали. Тусклый свет пробивался через несколько окон, среди которых выделялись окна постоялого двора и по совместительству деревенской ратуши, словом, центра местной общественной жизни. Но не успели отважные путешественники переступить условную границу деревни, как в ночной темноте раздался щелчок какого-то механизма, затем свист как от выпущенной стрелы (или скорее арбалетного болта), после чего в двух шагах перед Тагилом в землю воткнулся какой-то предмет.

- Твою мать, Джонни, я же велел не стрелять раньше времени, - раздался грубый голос, принадлежавший, как поняла Тина, Мартину фон Меншу.

- Простите, мастер, - промычал молодой парень, явно очень нервничавший. – Палец дёрнулся.

Наступила недолгая тишина, послышался неразборчивый шёпот, шуршание. Тина хорошо видела в темноте и разглядела силуэты восьми человек, разместившихся на крышах двух домов, за телегой и за плетнем. Она увидела, как Менш встал в полный рост из-за телеги и, не выпуская арбалета из рук, приблизился.

- Эй, вы там, чего вам здесь надо? – Менш попытался играть голосом, изображая будто он не старый плешивый коротышка, а могучий великан. – И стойте на месте, пока не ответите, не то я за своих парней не ручаюсь.

Тине была хорошо заметна нервозность старика, который видел лишь неразборчивые силуэты восьми человек и наверняка не мог разобрать среди них свою посланницу. Хотя он и храбрился, руки его дрожали, причем в них было помещено весьма опасное оружие, обращённое в её, Тины, сторону и сторону её спутников.

-Ничего страшного, мистер Тилленгаст. - Мортимер уже присаживался над телом Коула, закатывая рукава. - Мозг не задет... впрочем, я не возьмусь утверждать, что он там был, без дополнительного обсл... что?

За время знакомства с мисс Хейз доктор не был склонен относить ее к числу истеричных особ, а следовательно у того факта, что она только что пронеслась мимо него, как очаровательный и изящный почтовый экспресс должна была быть причина. Приличия и собственные душевные позывы Десмонда однозначно требовали, чтобы он последовал за ней. Врожденное любопытство и интуиция напоминали доктору о расширенных зрачках виновника торжества, что в сочетании с туманными намеками доктора Холлингворта также нельзя было оставлять без внимания. Но, сейчас у него был истекающий кровью пациент, и медицинская этика, будь она не ладна, не говоря уже о его, Мортимера, жизненных принципах требовали его присутствия. По крайней мере, на стадии осмотра.

Твердо решив, что как только убедится в том, что жизни дебошира ничего не угрожает, он сразу же перепоручит Коула другим специалистам и догонит Эбигейл, доктор Мортимер приступил к спешному осмотру.
А нож, тем временем, нужно прибрать. Не ровен час "пациент" придет в себя...

Мистер Коул вопреки неоспоримым аргументам Десмонда в виде револьвера в его руке продолжал угрожающе копаться у себя за ремнём. То ли был он настолько пьян, что потерял всякую связь с реальностью, то ли угольщикам из Ньюкасла неведомо было, что такое огнестрельное оружие. Доктор Мортимер увидел в глазах своего оппонента не ярость и не безумие, а пустоту - его взгляд был направлен в одну точку, мимо Десмонда и мисс Хейз.

Здоровяк всё-таки извлёк то, что намеревался, а именно старый армейский нож. Но не успел он его занести, как Питер Тилленгаст со всей силы опустил на голову мистера Коула бутылку из-под шампанского. Прочная бутылка не выдержала и разлетелась на осколки. Череп дебошира оказался прочнее, по крайней мере, на множество частей он не раскололся. Коул подобно срубленному дереву рухнул с грохотом на пол и лишился сознания, из раны на его голове обильно вытекала кровь. В глазах гостей и особенно Питера был ужас.

- Нам лучше немедленно уйти, - к брату подбежала Стефани и схватила его за руку, а он не мог оторвать взгляд от лежавшего на полу Коула.

- Доктор, он мёртв? - неуверенно спросил Питер у Десмонда.

В комнате вдруг появился хозяин дома, доктор Тельман. Бледный вид, трясущиеся руки, расширенные зрачки, пот на лбу, которых всего пять минут не было и в помине, сразу дал понять Десмонду, что перед ним наркоман, только что принявший дозу. Тельман как и остальные застыл на месте, увидев массивного Коула на полу с пробитой головой.

Эбигейл обладала природным даром замечать странные вещи. Вот и, глядя на неадекватного мистера Коула, она поняла, что здесь что-то не так. Её талант видеть объекты из другого мира проявился как раз в тот момент, как мистер Коул рухнул на пол. И Эбби увидела как чёрная дымчатая тень отрывается от тела и становится самостоятельной тёмной сущностью, похожей на гончего пса, который поджав хвост поспешно скрылся за дверью. Ничего похожего юная леди никогда ранее не видела.

Осень в буйном 18-м году обрушилась на N-скую волость M-ского уезда внезапно и резко, как Брусиловское наступление - без раскачки, без долгих листопадов под мелкий сентиментальный дождик, без чередования пасмурных деньков с солнечными. Сначала ударили холодные ливни, в считанные дни вымочившие леса так, что невозможно стало найти хоть сухую щепочку и превратившие дороги в раскисшее месиво, затем зарядили унылые обложные дожди, не прекращавшиеся целыми сутками. На полях гнили недосушенные стога отавы, одежда не грела и висела на теле влажным мешком, вооруженные отряды, вынужденные рыскать по полям и дорогам в такую пакостную погоду сатанели и лютовали как никогда. Казалось, что даже в только что протопленной избе и то сыровато.
Надо сказать, что природа звучала в унисон с жизнью Орловской губернии, такой же серой, унылой и беспросветной, как промозглая водяная пелена за порогами домов. «Народная власть», не сумевшая наладить товарно-продовольственный обмен с освобожденным крестьянством, еще летом двинулась в деревню за хлебом с винтовками и пулеметами. Завертелось. «Комбеды», продразверстка, принудительный призыв в Красную Армию на борьбу с контрреволюцией. В ответ – ожесточенное сопротивление, «кулацкие обрезы», восстания и бунты разной степени интенсивности, и, конечно, кровь. Много крови, перемешанной с вязкой, пузырящейся грязью.
Отчаянные и злые взялись за оружие, слабые прятались. Нерешительные терпели, ждали, что будет дальше и молились. Многие пытались бежать - неважно куда.
Привлекательной идеей стал выглядеть исход в новообразованные на оккупированных территориях австро-германскими силами национальные государства: Украинскую державу и Белорусскую народную республику. Чаяния были разные. Кто-то надеялся добраться до черноморских портов и уплыть подальше от гибнущей России, кто-то полагал проскочить окольными путями к Деникину на Дон, а кто-то думал и просто осесть в самостийных и незалежных землях, не осознавая до конца, что все эти независимые державы стоят только на прусских штыках. А может и осознавая, но полагая, что при оккупации жить будет и то полегче, чем под «диктатурой пролетариата»…
Однако, пересечь границу было не так-то просто. На трактах и железных дорогах стояли многочисленные красные, «самостийные» и германские пикеты и патрули, и порой даже имперского паспорта с указанием места постоянного проживания на территории новых республик было недостаточно – мели всех «подозрительных». О том же, чтобы пронести через кордоны хоть медный грошик и мечтать не приходилось. А потому многие уходили лесами, надеясь на проводников, а то и простой русский «авось».

Фрол Кузьмич Егоров, бывший егерь и лесничий помещика Сизова, на паях с Селиваном Петровичем Гороховым, браконьером, промышлял в этих местах нарушением границы. Они знали леса как свои пять пальцев, и охотно продавали свои знания всем желающим за вечные ценности вроде золотых и серебряных монет, брегетов, портсигаров и прочих сокровищ, коих так не хватало простому человеку в период классового неравенства. У Фрола Кузьмича с женой было крепкое хозяйство – большой, еще и двадцати лет не отстоявший дом-пятистенок с обширной конюшней и дворовыми постройками, скотина, птица. Все это возводилось в свое время для помещичьих нужд – Александр Андреевич Сизов любил охоту, и проводил с друзьями на подворье Егорова чуть не по пол лета и осени, постоянно выбираясь на зверя. Однако, после октябрьского переворота Сизов к ловитвам как-то охладел, и в 18 году егерь оказался предоставлен сам себе. Тогда-то и обьявился у его ворот Селиван Горохов, злостный браконьер и идейный враг Фрол Кузьмича в дореволюционную эпоху. Посидели, выпили – чего теперь делить то? Тогда Горохов и предложил улучшить свое материальное положение – дескать, люди из России бегут, и с собой много чего хорошего несут. Почему не помочь соотечественникам за звонкое «спасибо»? Егоров почесал в затылке, и подельники ударили по рукам.
Ушлый Селиван быстро наладил связи с «хорошими людьми», которые за малую мзду подбирали предприятию клиентуру. Так мужики принялись водить через лес небольшие караваны за границу, а то, бывало, нет-нет и в Советскую Россию с «той стороны» кого-то черти несли. Подворье Егорова стало чем-то вроде постоялого двора, перевалочным пунктом, где можно было переночевать перед долгим дневным переходом или после такового.
Предприятие имело финансовый успех. Каждый новый виток классовой борьбы в центральной России выплескивал свежий поток отчаявшихся беженцев, которые охотно отдавали часть своего добра, чтобы сохранить хоть что-то. Шли все – зажиточные крестьяне с семейством, нагруженным скарбом, прижимающие к груди завернутые в тряпицы образа, купчишки с бегающими глазами и туго набитыми чемоданами, отдувающиеся распаренные барья, позвякивающие под долгополыми бобровыми шубами столовым серебром, а порой попадались такие путники, что не приведи Господь! Подельники лишних вопросов не задавали. Платят, и ладно.
Как и следовало ожидать, объявленный большевиками «красный террор» этой осенью заставил сняться с места очередную волну беженцев, до этого полагавших, что ещё «все как-нибудь образуется», что не могло не порадовать Егорова. Судьбы отчизны Фрол Кузьмича не беспокоили. Его лично классовая борьба до сей поры не коснулась ни в каком виде, кроме прибыли, и все эти произносимые шепотом «комбеды», «продотряды», и «ЧеКи» были для егеря пустым звуком. Вот только плещущийся в глазах беженцев животный ужас то и дело заставлял внутренности сжиматься от щемящего чувства надвигающейся беды, и просыпаться ночью в холодном поту под набатный грохот собственного сердца…


Уже двое суток лило без передыху. Низкие свинцовые облака то сеяли меленький дождик-бусинец, то прорывались злыми косыми ливнями, но на совсем осадки не прекращались ни на минуту. Однако, даже буйство стихии не пресекло поток желающих уйти за границу большевистской России. Фрол Кузьмич поглядывал на расположившихся в передней комнате его дома людей и прикидывал, не подождать ли с выходом, пока не наберется народу поболе, да и погода устаканится? Сама мысль о том, что назавтра придется тащиться сорок с лишком верст по волглому лесу, вызывала озноб и ломоту в коленях. С другой стороны, ватажка на этот раз подобралась удачная, без баб и тяжелой поклажи, можно было надеяться обернуться быстро…
Всего на постое у Фрол Кузьмича в этот вечер собралось восемь душ, но идти собирались только трое. Егоров снова пригляделся к попутчикам, прикидывая что-то про себя.
Первым к нему на подворье заявился здоровенный, как ярмарочный борец, жидок в поношенной одежке с видавшим виды сидором за плечами. Сверкая нагловатыми, на выкате, глазами затребовал хозяина. Фрол хотел его гнать, а то и с ружья пугануть, но незваный гость назвал условленное слово, каким снабжали беженцев Селивановские «хорошие люди», и уплатил задаток – позолоченные часы и изрядный серебряный канделябр. Назвался Иваном. Ага, как же! Видали таких Иванов. Фрол Кузьмич специально велел жене приготовить на вечерю кулеша на сале – пущай нехристь голодным спать ложится!
Вторым подтянулся налегке прилично одетый господин средних лет, явно барского племени – светлая, недубленая ветрами кожа, аккуратная прическа и усики, «баронский» выговор с тягучим жеманным «а-а-а». Предъявил записку от брянских посредников, чтобы его провели без платы. Назвался Мстиславом Карловичем. Молчит, чирикает что-то куцым грифельным карандашиком в небольшой книжице.
Третий беженец оказался молодым человеком, едва ли не вчерашним гимназистом. Звонкий голос, гладкие, покрытые юношеским пухом щеки, вихор из под фуражки… Но взгляд твердый, решительный. Тоже, видать из благородных – под статской шинелью сюртучная пара, выговор как у того Мстислава Карловича, да еще и словами мудреными бросается. С собой притащил изрядных размеров, да, видать, и веса саквояж. Задаток выдал полновесными царскими червонцами. Звали парня Арсений Ипатьевич.
Четвертый постоялец выглядел куда как примечательно. Это был натуральный казак со всеми полагающимися атрибутами – аршинными усами, саблей, знаками различия на форменной «кавказской» одёже. Этот человек вышел на дом Егорова из леса, увешанный оружием с ног до головы и волоча через плечо седельную суму, и попросился на ночлег. Фрол Кузьмич сперва стерегся гостя, но разглядев царские еще значки на форме казачка, подуспокоился (поди, раз носит такое на большевистской земле, вряд ли душегуб, уж скорее с понятием человек, старых правил), дал добро и пригласил к столу. Казак назвался Остапом.
Еще двое гостей Кузьмича путешествовали в обратном направлении. Селиван Петрович привел их нынче с германской стороны, и теперь они отдыхали перед тем, как двинуться дальше в Россию. Тут было все ясно и без слов – типичное «ихнее благородие» со своим денщиком топали с фронта. Подтянутое «благородие» щеголяло статской одеждой, но офицерскую выправку было видно за версту, да и суетящийся вокруг него хохловатый мужик лет сорокА, пытающийся выдавать завернутую в мешок винтовку не то за удочку, не то за весло, то и дело титуловал своего молодого спутника «вашбродем». Ох и припозднились что-то служивые, армию-то уж чуть не пол года как демобилизовали. Да и что они через границу тропами пошли? Уж, поди, германцы им документ должны были оформить как полагается. Или несут с собой ценного чего? Денщик звал офицера Сан Михалычем, а тот его – Семеном.
Ну а последних двух гостей Фрол Кузьмич и так хорошо знал. Простоватый долговязый пацан по имени Миколка был из местных, с сизовских деревень. Папка его был добрый охотник, звали его частенько и на помещичьи ловитвы «нумером», и самому промышлять дозволяли, да вот беда – загинул на войне. Миколка сам за ружье взялся, да пропитал себя с сестренкой малой тем же промыслом, пока и малАя Олеся Богу душу не отдала. Пропал потом куда-то парень, а по весне вернулся, да не один – с дружком Васькой. Васька тот был, кажется, постарше, и явным заводилой в компании. С разрешения Фрол Кузьмича (а чего не разрешить, раз и барину уже все равно, и, люди говорят, в Рассее теперь все обчее?) пострелята все лето шныряли по пуще, промышляя зверя, птицу и рыбу, и частенько захаживали к Егорову. Меняли добычу на соль, спички и огнеприпас, а порой Фрол и деньгой их не обижал. Вот и теперь пацаны выползли из какого-то дальнего уголка леса, мокрые, тощие, как мартовские коты, но бодрые. А как повзрослели-то за пол года, уж мужики почитай!
Подумал Фрол Кузьмич, подумал, да ничего не решил. Утро вечера мудренее. Постояльцев накормить надобно, да спать уложить, а на утро уж и решать – сразу выходить, или обождать день-другой. На том и успокоился.

"Иван Максимович Карпов" (Изя Моишевич Кацман)
Повезло. Что говорить, повезло. Что до ветру пошел, когда красноперые налетели. Что сидор собранный подальше от костра, под елкой лежал. Что револьверт в кармане был, что рука не дрогнула, когда двоих караульных у коновязи кончил. В одном только не повезло. Когда уже Изя в седло вскочил, то налетел на него самый главный краснюк из карательного отряда, и хотел его шашкой перетянуть поперек шнобеля. Изя не растерялся, навел ствол ему точно в лоб, но клацнул боек шпалера по пустой гильзе: кончились патроны в барабане. И понял Кацман, что запомнил его краснюк крепко. И Изя его запомнил – прямые и ломкие соломенные волосы, рубленый шрам через худощавую физиономию, холодные немигающие серые глаза, плотно сжатые тонкие губы, худое поджарое тело, затянутое в черную кожу тужурки и туго утянутое портупеей. Волчище, да и только. Ну, зато Изя и от удара ушел, и от погони – грех жаловаться. Много ли надо бедному еврею?
А еще в том повезло, что главарь их ватажки, Яшка-сапожник, как чувствовал недоброе, и заранее подготовился мазать салом (тьфу три раза на этот нечистый продукт!) пятки, если припечет. Проведал, что дядьки какие-то лесом людей водят за кордоны, а там иди хоть на Киев, хоть на Минск. Яшке не пригодилось, а Изе – в самый раз. Шестое чувство лихого человека нашептывало, что погоня на плечах висит. Там не достанут. Можно будет двинуть на Гомель или Могилев, там евреев много и их пока, кажется, еще не кушают. Переждать, осмотреться. А чтобы не с пустыми руками идти (проводник, гнида, забрал задатком последнюю заначку) можно будет гусей этих пощипать, что ему в попутчики назначены. Только границу перейти…

Васька Босой
А хорошо это Миколка придумал – в лес на лето податься. Сытно, привольно. Хочешь – охоться, хочешь – рыбу лови, хочешь – просто валяйся кверху брюхом, ловя солнечные блики в просветах листвы. Охотился, правда, все больше Миколка, у Васьки сноровки нужной не было. По Васькиной части другое было. Раз в две седмицы собирал он котомку, набивал солониной, и пробирался окольными путями в уезд, провиантом мешошничать. Дело опасное, но выгодное – страсть. Тем летом в Брянске серьезно голодали (а в Москве и Петрограде, народ баял, и того хуже было), и за фунт просоленной дичины можно было выторговать хоть патронов, хоть мануфактуры, хоть монет. Конечно, если бы поймали, могли и к стенке сразу приставить, но Богородица хранила.
Кой-чего по мелочи меняли и у дядьки Фрола. Хоть и был он изрядным скрягой, но человеком оказался добрым, и сирот не обижал, а жена его тетка Агафья, так и вовсе баловала, как зайдут, то пирогами, то еще чем вкусным.
Но лето кончилось, и надо было думать о зимовке. Куда податься? В город? Там с голоду и кишки недолго склеить. В деревню? А там, говорят, большевики коммунизм строят – только щепки летят. Боязно.
Правда, тут Фрол Кузьмич намекал к делу их с Миколкой пристроить. Знали они его дела – контру через границу водить. Сам, видать, староват стал, а может тетка Агафья плешь проела, чтобы пригрел беспризорных. А что, подумать можно… И перезимовать в тепле да уюте, и, глядишь, какую-никакую деньгу зашибить. Так и жить можно!

Остап Денисович Прокопенко
Вот и кончился поход есаула Черных, не начавшись толком. Говорили многие, что нагайкой полена не перешибить, что до дому, на Терек надо идти, да там уже сходом судить да рядить, как быть с большевиками. Другие так и вовсе о царе-самодержце не кручинились, да большевика хвалили за мир и свободу для народа. Насмотрелся за пол годика Остап на эту свободу – чуть очи не вытекли. Ну да не о том сейчас речь.
Черных никого не слушал, а одно твердил: «Пойдем, братцы, дружно на Москву! Бить будем сволочь, где увидим, а за нами народ-богоносец поднимется с иконами да хоругвями. Натерпелись ужо от энтих комиссаров и ангитанторов! Фронт своими Советами развалили, пол Руси немцу отдали!»
Добровольцев набралось с пол сотни, тех, кто помоложе и поглупее. И Остап пошел. То ли и вправду поверил, что народ сам большевизм скинет, то ли не хотел мамке на глаза показываться один, без братьев…
Поначалу все шло как по писанному. Разгоняли отряды Красной Гвардии где шашками, а где и нагайками. Народ спины казачков крестил, но за полусотней с хоругвями почему-то никто не шел. А под Брянском напоролись терцы на сводный карательный отряд сабель в четыреста, да видать под командованием не вчерашнего рабочего, а боевого офицера…
Почти все лето казачий отряд травили как волков, гоняя по всей губернии. Казаки огрызались как могли, хоронились в дальних селах и на хуторах, призывали крестьян браться за оружие, порой небезрезультатно. Отряд то разрастался, то снова таял, к боевым потерям прибавлялось дезертирство – казачки и крестьяне возвращались до дому, пока не поздно.
А потом стало поздно. Оставшийся от боевого отряда жалкий десяток умело взяли в полукольцо и погнали на засаду – два припрятанных у опушки леса «максима». Первым погиб есаул Черных, а за ним легли и все остальные хлопцы. Как уцелел Остап, он и сам не понял, видать, Господь уберег. Почти сутки тащился терец по мокрому осеннему лесу, уходя от места разгрома его отряда, пока ноги не вывели его к дому доброго человека, впустившего на ночлег, где, как оказалось, собралась и без того подозрительная и пестрая компания…

Стива Карлович Зарецкий
С поезда сошел, до Брянска добрался пешком. Голод. Даже не верится, но – настоящий голод. Базар как вымер, никто не торгует. Хлеб выдают с телеги по карточкам, охраняют человек десять, при пулемете. Много вооруженных людей. Много пьяных.
На окраине по звукам и запаху нашел что-то вроде кабака. Судя по всему, нелегального. Снова метал на спор – давно не ел. Выиграл обед и десять рублей. Суп чудовищный, хлеб еще хуже. Получил два рубля царским серебром, остальное, сказали, отдадут завтра. Снова пришлось настаивать на немедленной расплате. Мотивировал тем, что нынче же надо ехать в Киев. Почему Киев? Трудно сказать, первое, что на ум пришло. Только не здесь, не с этими… Вместо денег получил рекомендацию к некоему господину, который проводит нелегальных эмигрантов через границу. Сказали, дело надежное, и обошлось бы дороже восьми целковых.
Остановился на ночь у этого самого господина. Впервые за много дней увидел нормальные человеческие лица. Похоже, и впрямь пойдем на Украину. Неужели все, кто остался людьми, покидают эту страну? Абсурд, бред…
Что там делать? Добраться до Одессы, с контрабандистами в Царьград, а оттуда – Франция, Италия, САСШ? Возможно. Надо обдумать…

Александр Михайлович Лисицкий
Война для Александра закончилась как-то неожиданно. Он был авиатором, элитой войск, рыцарем среди рыцарей, и его авиаотряд не подвергся революционному разложению армии 17-го года ни на йоту. Даже унтера и бойцы аэродромного охранения агитаторов за солдатские комитеты встречали насмешками, а особо настырных и поколачивали. Пилоты и летнабы жаловались только на плохое снабжение, но продолжали сражаться за небо, как ни в чем не бывало. Конечно, личный состав читал газеты, и тихо сходил с ума от всего происходящего. Им, кадровым военным и патриотам, многое было не понятно. Революция-революцией, но нельзя же вот так просто сдать войну! Лозунги «главноуговаривающего» Керенского о «борьбе до победного конца» как-то не вязались с отказом пехоты идти в атаку, увольнением комсостава и массовым дезертирством с фронта. И все же паническое отступление в восемнадцатом году, а затем и сепаратный мир, скорее похожий на капитуляцию, стал для летчиков как удар поленом по голове. Командир авиаотряда полковник князь Васильчиков застрелился, многие разъехались по домам, не дожидаясь расформирования. Верный долгу и букве устава Лисицкий остался при авиаотряде исполняющим обязанности командира и ответственным за передачу материальной части авиаотряда германской стороне. Немцы очень оперативно приняли аэропланы, и угнали их на запад, а вот с приемкой остального хозяйства они не спешили – теперь аэродром, ставший последним пристанищем авиаотряда, оказался в глубоком тылу, германцам было не до него. Почти три месяца Лисицкий проторчал на аэродроме под охраной взвода ландвера, совершенно оторванный от мира пока, наконец, все формальности не были улажены, и его не отпустили восвояси, снабдив соответствующими бумагами на переход границы. И вот Александр отправился на свою новую, теперь уже советско-большевистскую родину. С ним возвращался и верный друг – механик Семен Петренко. Когда в войска поступил приказ о демобилизации и роспуске армии, Семен не покинул расположение авиаотряда, как сделали это девяносто пять процентов личного состава. На вопрос Лисицкого, почему солдат не уходит, Петренко степенно отвечал, что родители его давно уже умерли, про братьев-сестер ему ничего не ведомо, жены-детишек он не нажил, и армия была его единственной семьей. А раз уж он теперь, выходит, сирота, то останется с командиром на семейных поминках. Так и пошли домой вместе.
Уже на границе германских и большевистских территорий сослуживцы с содроганием услышали первые за три месяца новости с родины: междоусобная резня, голод, безвременье и беспредел. Осторожный и битый жизнью Петренко предложил Александру осесть на Украине и снова поступить на военную службу, хотя бы и к украинскому гетману Скоропадскому, но Лисицкий стремился попасть домой – армии и державы не стало, но осталась Родина и семья…
Тогда Семен развернул бурную экономическую деятельность. Ушлый механик продал их с Александром легальные бумаги на переход границы, и вместе с ними и кое-какие «сувениры» из своего вещмешка, а на вырученные средства раздобыл оружие для себя и командира взамен конфискованного победившей стороной, а так же нанял проводника, который благополучно доставил сослуживцев в обход всех пикетов на большевистскую сторону. Теперь бывшим военным предстояло самолично убедиться, так ли страшен большевистский черт, как его малюют…


Арсений Ипатьевич Недосыпов
До Брянска добрался без приключений, проверок документов и обыска удалось избежать. В город вошел ночью. Не без труда, хоронясь от патрулей, сумел разыскать явочную квартиру местной партийной ячейки - адресом Арсения снабдили еще в Москве, но улицы большевики уже успели переименовать. Председатель ячейки товарищ Сергеев выслушал молодого человека, и согласился помочь в переходе границы. Обьяснил, как выйти на контакт с человеком, промышляющим нарушением границы, сообщил пароль и выдал немного денег. Кроме того, написал рекомендательное письмо к товарищам из Гомеля, которые смогут пристроить Недосыпова к борьбе в Белоруссии. Письмо по совету опытного товарища Арсений зашил под подкладку сюртука. Утром пламенный революционер покинул Брянск в крестьянской телеге, накрытый мешковиной, а ужинал он уже в доме "ходока" в разношерстной компании по всей видимости таких же беженцев от большевизма, как и он сам...

В тень большой двуствольной пушки
Ворка тихо вполз с катушкой,
Разворачивает снасть, -
Приказали делать связь.

Рембригада приуныла.
Под огнем трещит броня.
Ворка крутит; -Ай, постылый...
-Кроган? Кроган? Слышь, меня?

Подмигнул азари лихо:
Мол, забудет, не найдет,-
Гарнитуру связи тихо
Кварианцу подает.

Кварианцу все в привычку, -
Шнур сюда, туда затычку.
Подключился, лег бочком,
-Мы на месте!
Первый... Вейрлок!
Помогите огоньком...

Не расскажешь, не опишешь,
Что за жизнь, когда в бою
За чужим огнем расслышишь
Артиллерию свою.

Воздух начисто сжигая,
С недалекой огневой
Жахнет плазмой сто седьмая,
Свет моргнет над головой.

А с позиций отдаленных,
Сразу будто бы не в лад,
Ухнет-хлопнет бронебойный
Биотический заряд.

Ворка выпустя в облаву,
С огнеметов жаром дуть,
С воем, с визгом шепелявым
Расчищать пехоте путь,

Бить, ломать и жечь в окружку.
Комнатушка? - Комнатушку.
Бокс - так бокс. Блиндаж - блиндаж.
Врешь, не высидишь - отдашь!

А еще остались твари,
Из под пепла кажут нос?
Электроникой прожарим,
Дуговыми? Не вопрос!

Вслед за ротою стрелковой
Той где кроган, той, где док
Рембригада тянет провод,
Гибкий омни-проводок.

Взвод - за валом огневым,
Кварианец - вслед за взводом,
Тянет по воздуховоду,
Жив-здоров и невредим.

Ребята! Жнецы у Наших Ворот!
Кругом всё горит!
Бьёт!
Рвёт! Ухает.
Справа толпа,
Слева народ,
У кого голодное брюхо?

А ну – становись,
И ни шагу назад!
Что, заплелись?
Что, дрожат?
А ты навались,
Чтоб еле дыша!

Эй!
Слышишь, ты!
Ты! Родня на Омеге?
Вставай за них,
Вставай, если нет!
А вы что притихли,
Слушай меня!
Теперь вся Омега –
Наша родня!

Сверкает!
Темнеет!
Орёт!
Каменеет!
Война – убирайся,
Мы дома!
Бегу!
Вперёд!
Разум мутнеет!
Что не удар – кома!

Ком в горле – земля!
Всё дрожит – дыши!
Дальше
Врагу не ступить!
Команда дана –
Умереть не зря,
А совесть – не зря прожить!

Мы им переломим
К чёрту
Хребты,
Души
Обратно
В ад!
Зря, что ли,
Братцы
Мы с пулей на ты?
За мной!
Дружнее!
Подряд!

Трус!
Ну-ка в сторону,
В драку пусти!
Давай криводушный!
В тыл!
Никто ведь не должен
Здесь дальше пройти!
Пока
в наших жилах
пыл!

И вот мы во славу
В пепел
В кровь,
Рвёмся
За шагом шаг!
Какая тут братская
К чёрту
Любовь!?
Они – враг живого,
Наш враг!

И снова удар,
Аварийка
В цвет крови
Проход залила,
До потолка…
Кто выжил?
Кто нет?
Кто убит?
Кто убил?
Ни что не известно пока.
Средь ночи
Как днём!
Всё горит –
Беги!
Но только беги
Вперед!
Ну, как вам
Омежские пироги?
С огнём биотики лёд!

А ну-ка
Закусывай
крепче губу,
Не жалуйся
Прочь поспеши!
Когда-то
Ты
Выбрал
Такую судьбу!
Теперь
На неё не греши!

И чтобы в печенку
Тебе каждый крик
Загубленной
Нашей
Души!
И чтобы ты понял
хотя бы на миг –
Что же
Такое
ЖИТЬ!



Решил поддержать тему раунда. Почти не менял стихи Дмитрия Руматы.

Горит Омега, погибая.
На баррикадах, блокпостах,
Стволы грохочут. Вражья стая
Грозит прорвать во всех местах
В сердца вселяя смертный страх.
Бойцы ряды свои сомкнули.
Полны решимости стрелки.
Гранаты рвутся, свищут пули;
КосЯт врага дробовики.
Совсем не ведая опаски,
На пулемёты щемят хаски;
Воняя, каннибалы прут;
Налётчики идут за ними
И автоматами своими
Приносят смерть и там, и тут.
И битвы поле роковое
Гремит, пылает и дымит,
Но явно счастье боевое
Увы, не нам благоволит.
Похоже, злобные вражины,
Вошли, как говорится, в раж.
Как крестоносцы Палестину;
Сдаем за этажом этаж.
Теснят нас хаски рать за ратью;
Всё хуже у бойцов дела,
И как бутылки под кроватью
Убитых грудятся тела.
Когда пришлось совсем хреново,
Раздался звучный, злобный рык:
«Какого хера?!» Напрямик,
В горнило боя в латах новых,
Ворвался Дредд. Его глаза
Пылают. Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он опасен –
Бьёт, как по заднице лоза.
Идет вперёд неустрашимо,
Без счёта валятся враги,
Кто без башки, кто без ноги!
В него стреляют. Тщетно – мимо!
Он мчится в прахе боевом,
Разя огнём и кулаком.


Уж близок полдень. Жар пылает.
А битва всё не утихает.
Жнецы в атаку прут и прут,
И передышек не дают.
Вдруг издалЁка, нарастая,
Помчалось по передовой:
«Смотрите - Дредд! Живой? Живой!»
Неслось, шум рати заглушая…
То не видение, не бред:
Полкам явился Вейрлок Дредд!


И он промчался пред полками,
Могуч и радостен, как бой.
А прямо за его плечами,
За ним вослед неслись гурьбой
Сии защитники Омеги,
Забывшие о сне и неге,
В преддверии большой войны
Его дружищи, братаны;
И Лекро Дорус худосочный,
И Вален Кора… А за ним,
Незримым строем шли поротно,
Все, кто погибли – как один.


За черно-синими рядами
Своих воинственных дружин,
Накрытый мощными щитами,
Завис, суров и недвижим,
Неуязвим, непоражаем,
Огромный Жнец – глава вражин.
О чем он думал, мы не знаем.
Возможно: «Как не перебил
Я до сих пор их ополченье?»
Жнеца, казалось, приводил
Желанный бой в недоуменье…
И смертоносною толпой
Он снова бросил хасков в бой.


И словно штормовое море
Взбурлило в каждом коридоре:
И грянул бой, Омежский бой!
В огне, под градом раскаленным,
С животным взглядом отрешённым,
Идут вперёд за строем строй
Отряды хасков. Жуткий вой,
Гуляет по передовой,
А пулемёты, грохоча,
С ног валят лучше первача.
Бросая груды тел на груду,
Там баньши, бестии повсюду
Меж ними мечутся, разят,
На части рвут, в крови шипят.
Живой, синтетик – бьёт, стреляет.
И смертью за версту воняет,
Команды, взрывы, маты, стон,
И сущий ад со всех сторон…


Весь текст от первой до последней строчки нагло украден у талантливого лётчика-писателя, творившего под псевдонимом "ас Пушкин". =)

"Хаски! у-у-у..."

Вален снова принялся что-то напевать, как и всегда за сложной ответственной работой. А работать приходилось практически воркой. Искать в дерме по колено нужный поворот, выбирать направление и вести товарищей туда, где их не сожрут.

Это же потом, в легендах которые будут сложены обитателями Омеги о Первых Защитниках, расскажут, как они верхом на варренах (а Вален на ФЕНРИСе) зашли во фланг противнику и пошли мочить неприятеля направо и налево. Мол Дредд огромадным молотком забивал Баньшей, что твои гвозди, прямо в пол, укрепляя броню Омеги, кварианец косил зверюг помельче лучами смерти прямо из скафандра, а саларианец, скакавший последним, походя воскрешал мертвых и раздавал конфетки, но когда конфетки кончались, сам превращался в жуткого зеленого монстра и откусывал всем головы.

Это расскажут потом. А пока, дерьмо, хаски и узкие извилистые катакомбы. Когда впереди наконец-то показалась лесенка, а с потолка после очередного взрыва осыпалась обшивка (рвались какие-то странные хаски, замеченные доктором), кроган скомандовал "ВПЕРЕД!" и зашвырнул любопытного саларианца, который всерьез рвался изучить необычный феномен, наверх.
Сам Дредд и Вален оставалась под лестницей, а с обоих концов туннеля сдвигалась завывающая масса.

-Ноги! - как заправская уборщица с сорокалетним стажем, рявкнул паломник и подпрыгнул, ухватившись за лестницу. С другой стороны повис кроган, а вниз, из уни-инструмента хакера, ударил разряд электричества.
Хаски хором исполнили пронзительную коду и попадали в кипяток, вдалеке что-то взорвались и обрушило еще одну секцию туннеля. А сам Вален'Кора не удержавшись чуть было не соскользнул в воду, да удержали в четыре руки товарищи. Только ногой заехал.
Впрочем, вытащенный наружу кваринец, хоть и подавал признаки жизни, заметно дымился и говорил с заиканием:
-М-м-мать моя, ми-ми-мигрирующая флотилия!

Десмонд принял карточку, кивком поблагодарив Ману и, коротко откашлявшись, прочел вслух содержание как лицевой, так и оборотной стороны.

-Доктор Кантуэлл? Лейб-медик Королевской Семьи очень уважаемый человек, инспектор Филд. Осмелюсь предположить, что нам потребуется рекомендательное письмо от Вашего имени, чтобы он не счел наш визит... оскорбительным.

"А особенно мой..." додумал Мортимер уже про себя. Репутация его в медицинских кругах с некоторых пор оставляла желать лучшего. Благо он никого не зарезал на операционном столе и не спутался с революционерами, тогда бы уж точно путь в дома, подобные этому был бы для него заказан. И тем не менее, репутация наглого выскочки, с сомнительными идеями... может сыграть дурную службу их маленькому предприятию.

Доктору не потребовалось смотреть других членов клуба, он прекрасно помнил кто из них сидит и где. Вернее, Ману, слуга и ассистент, не сидел, а стоял рядом с его диваном. У рептилоида может быть и имелись проблемы с памятью, но строгую модель поведения, очевидно, впитанную с молоком матери, он соблюдал неукоснительно.
Есть здесь хоть один любитель детективного чтива?
Гном - мистер Маклафлин, темная лошадка. К чему ему клуб, из любви к науке? Или хочет испытать в деле свои странноватые изобретения? По крайней мере он вряд ли читает что-то кроме специальных изданий.
Лорд Диллинджер и его "компаньон" Мик. Первый здесь явно от скуки, второй вряд ли умеет читать вообще.
Ну, и конечно, мисс Хейз. Существо воздушное и непосредственное. Если бы Мортимер не разгадывал головоломки мистера Филда вместе с ней за кружечкой чая, он бы искренне удивился, что такая юная и очаровательная леди забыла в этом месте.
Ну, и конечно он сам. Что для него это место? Вызов его аналитическому уму? Возможность вернуть свою репутацию и профессиональную честь? Или перспектива улучшения финансового положения? Он и сам не мог сказать точно.

-Как я понимаю, версию с "Розыгрышем" мы можем отмести сразу, иначе бы Вы нам этого не предложили. В таком случае, что от нас требуется? Предотвратить хищение некоего Египетского артефакта?

12 октября 1867 года, суббота, пять часов вечера. Ковент-Гарден, Центральный Лондон.

Лондон. Оплот британского могущества и важнейший город мира. Только в таком месте могла произойти история подобная нашей. Сейчас это зазвучит смешно, но толчком к столь важным событиям дала толчок скука. Да-да, всё началось с группы лондонцев, у которых скука объединилась с новомодным увлечением детективным жанром, что, в свою очередь, имело неожиданные, прежде всего для самих героев этой истории, последствия.

В том далёком 1867 году жанр детективного романа переживал свой первый бум. Экспериментальные произведения Чарльза Диккенса и американского автора По стали катализатором для целой плеяды писателей-детективщиков, важнейшим из которых в тот период был Уилки Коллинз. Его роман "Лунный камень", появившийся на прилавках книжных лавок за год до описываемых событий, заставлял впечатлительных читателей перед сном обходить со свечой все закоулки своих домов и проверять, не притаились ли там во тьме мстительные жрецы-индусы.

Популярность детективного жанра оказалась на руку тем, кто в те годы открывал первые частные конторы, работавшие в данной сфере. Одним из таких людей был Чарльз Фредерик Филд, ранее работавший в Скотланд-Ярде, но затем благодаря дружбе с Диккенсом и собственным публикациям в его литературном журнале, открывшим успешную частную практику. К 1867 году мистер Филд был уже давно на пенсии, но читательский интерес к его профессии не иссякал, поэтому накануне описываемых событий старый джентльмен затеял на страницах газеты "Гардиан" игру с читателями. Те, кому удавалось дать правильные ответы на все загадки, получали письмо с адресом и временем.

Так на первое заседание закрытого клуба любителей детективов по адресу Флорал-стрит 37 явилось две дюжины человек. Это было тихое спокойное место в относительно благополучном районе Лондона, когда-то там располагалась контора Филда, а сейчас он превратил её в своего рода музей. Пожалуй, теперь уже можно смело заявить, что на первых двух заседаниях своего новоявленного клуба Филд излишне углубился в собственные воспоминания, повторив для многих уже давно известные по публикациям в газетах истории. Потому на второе заседание пришло куда меньше людей, но и там история с длиннейшим монологом мистера Филда повторилась. Большинство ожидало чего-то другого.

Тем не менее, приглашение на третью встречу пришло раньше на неделю. Оно было написано от руки, а не напечатано, как первые два. Пожилой детектив подчёркивал безотлагательность новой встречи и сообщал, что она будет весьма небезынтересной. Субботним вечером хозяин лично выходил встречать гостей, был заметно возбуждён. В тот необычно холодный осенний вечер явилось только шестеро членов клуба. Мистер Филд был несколько расстроен этим и на протяжении первого получаса встречи, пока не стемнело, с надеждой поглядывал в окно.

Тут уместно дать описания мистера Филда и его скромного жилища и по совместительству конторы. В 1867 году Чарльзу Филду было 62 года и он давно уже вышел на заслуженную пенсию. Это был низкорослый джентльмен, который вполне мог сойти за гнома-переростка, особенно сходство прибавлял упитанный живот и чрезвычайно густые седые бакенбарды, часто наблюдаемые у пожилых представителей это расы. Хотя зрение его явно ухудшилось в последние годы, мистер Филд принципиально не носил очков, а потому постоянно щурился. То ли простуда, то ли более серьёзная болезнь регулярно вызывала у него приступы кашля, которые он прерывал глотком ароматного горячего чая.

Комната для встреч располагалась на первом этаже здания, а на втором находилась квартира мистера Филда и комната его слуги. Свою старую контру бывший детектив заставил стеллажами с книгами, по стенам развесил вырезки из газет, посвящённые в первую очередь собственным делам, а также портреты известных преступников. Напротив камина полукругом были расставлены удобные диванчики, перед которым располагалось высокое хозяйское кресло-постамент. Гостей обслуживал неповоротливый слуга-огр по имени Сэм. Уже первая встреча показала его тупость и неуклюжесть, из-за которых эта детина умудрилась пролить горячий чай на одного из джентльменов.

Поняв, что больше гостей ждать не стоит, после затянувшейся паузы бывший инспектор повернулся к тем шести, что почтили его визитом, и выудил из внутреннего кармана пиджака открытку. Мистер Филд преобразился в лице и с заговорщической улыбкой протянул карточку ближайшему из детективов-любителей, чтобы тот, ознакомившись с её содержимым, передал открытку дальше. На передней стороне карточки типографским шрифтом было напечатано приглашение:

Доктор Реджинальд Кантуэлл,
вернувшийся недавно из поездки по Египту,
просит Вас оказать ему честь и стать его гостем
на званом ужине и демонстрации его находок
из раскопок в Фивах и базаров Каира,
включающих доселе невиданную мумию из Нового Царства.

На оборотной стороне было вручную приписано "Берегитесь! Воры что-то затевают".

- Вот, что я получил два дня назад, - с улыбкой сообщил мистер Филд. - Думаю, эта маленькая открытка может стать ключом к интересному делу. Хотя приглашение очевидно адресовано мне, я принял решение отойти в сторону и позволить вам самостоятельно этим заняться.

Раздался свист спущенной тетивы, и мелодичное пение летящей стрелы, возникшей, казалось, из самой тьмы.
- А я убил тебя, - сразу после выстрела произнес эльф, накладывая вторую стрелу на тетиву. Тихими, едва слышимыми шагами эльф выходил в свет факелов. Простить Рихардис смерть соплеменника он не мог, да и не хотел. Хоть Эруанталион был дурак, он был свой дурак, а Фехкин был не из тех, кто бросает своих.

Вален пересек гараж, пинком отдав команду на открытие двери. И... а что еще? Больше за такой короткий промежуток времени он ничего сделать не успел.
Только погрязшие в своем невежестве немытые ворка считают, что кварианцы по дороге от кровати до туалета решают пару теорем, изобретают новую разумную синтетическую форму жизни и гонят сивушную выпивку из ракетного топлива. А вот ничего подобного, даже мыслей умных в этот момент не было. Хотя... откуда ворка могут знать слово "теорема"?

Через несколько минут после старта, Сакамура обернулся и совершенно бессмысленно помахал рукой глухой и непрозрачной стене технического отсека. И, какая разница, что иллюминаторов им не полагалось? Старшему Сакамуре будет что рассказать приятелям-собутыльникам, за чашкой горячего саке - внук, покидая нежные объятия земного притяжения, помахал ему рукой с орбиты. Если бы на Мстителе и имелись окна, смысла в этом жесте было бы ровно столько же. Но, Иори был по-азиатски невозмутим.
Шесть часов? Шесть минут? Не существенно. Привычный ритуал по осмотру оптики лазерного комплекса.
В голову прокралась любопытная мысль. Когда с Х-СОМ снимут гриф секретности, на Родине про них нарисуют мангу, а потом снимут аниме. Берунадоту и Михайлов там, конечно, останутся живы - весельчак и добродушный здоровяк - отличные персонажи, такие просто не должны гибнуть. А вот Вано сделают японцем. Нечего гайдзину командовать отрядом, подберут фамилию по аналогии и вперед. Вообще, отряд скорее всего будет один, против всех пришельцев на свете, следовательно, О'Тула никуда не переведут. Корабль тоже будет один и лететь будет со страшными перегрузками. И нигуро, вероятно, будет один, чтобы не смущать зрителей, значит Векесу и Рэндала как-нибудь совместят. Крауфа пересадят в шагающего робота, это уж как пить дать, а Бернини выдадут очки. Круглые с толстыми стеклами и плевать на инопланетные технологии. Интересно, найдется ли место для новеньких, вроде Мусы? А еще в отряде обязательно будут девушки, это же фансервис...
Избавиться от подозрения, что сам он - один из первых кандидатов в женские персонажи (кстати, наравне с Крауфом (девушка-техник), Амаралем (знойная брюнетка) и телепатом Сандерсом (болезненная ученая)), помогла только медитация. Еще и прозвище какое-нибудь дурацкое придумают. "Лунная пуля", например.
А потом был Марс...
И Марс просил хайку. Сакамура улыбнулся своей широкой азиатской улыбкой пока его товарищи гулко топали к выходу. Пропустив всех желающих, он уже привычно замер у выхода с винтовкой наперевес и продекламировал:

С друзьями пошел по грибы
Красный ветер смеется:
Далеко забрались, чудаки!

Сказать, что до Гнезда Бадди добрался в подавленном состоянии духа, значит не сказать ничего. И пустеющая фляга, вопреки своему обыкновению не добавляла легкости на душе. Пребывая в прострации по поводу близящейся неминуемой кончины, которую он характеризовал кратким, емким, но непечатным словом, халфлинг допустил одну серьезную стратегическую ошибку - заявил, что поселится на чердаке, поближе к звездам.

Когда, вместе с первыми лучами солнца, на новом месте Бадди встретило похмелье оно сопровождалось самыми жуткими ощущениями. К обычной дряни скопившейся во рту и головной боли, прибавилось ощущение, словно кто-то колотил молотом о наковальню, причем над самым Флэустеловским ухом.
Священник... Гад! нет... Гард. Хотя, первый вариант определенно был ближе к истине. Такого ужасного пробуждения у Бадди еще не было. То, что часть чердачных помещений уже была кем-то занята он, вчера просто выпустил из виду.
Теперь, держась за стену, халфлинг прошествовал к источнику звука, пробурчал что-то неразборчивое в спину святоше-трудоголику, окунул голову в бочку с холодной водой и прошествовал к лестнице, оставляя за собой следы мокрых ног.
Таким было его первое утро в Гнезде Ворона. А потом понеслась...

Ворум прятался от Бадди в библиотеке, сочувственно провожая фляжку в руках халфлинга долгим взглядом. С гноллом поговорить было особо не о чем, как и с угрюмым мужиком в доспехах, который держался так, словно отродясь не знал всеобщего. На барда он даже смотреть не мог. И что характерно, рожа у него такая... добрая. Ну, а Гард день за днем колотился на чердаке, так что подремать днем часок другой, как это привык делать Бадди, возможным не представлялось.
Нужно было чем-то себя занять, кроме того, перспектива встречи с армией мертвяков не прибавляла легкомысленности и оптимизма. Первым делом Бадди, что называется "вырвав у ворона из когтей" часть причитавшихся ему золотых, подновил снаряжение. А затем, наведался по прежнему месту жительства. Стащил пару ложек по старой памяти и разыскал одного хорошего знакомого, уже не первый год квартировавшего в таверне, чудаковатого фехтовальщика по прозвищу Лосось. Сам себя Лосось именовал не иначе, как "учитель танцев" и задолжал Бадди за одну небольшую услугу, так что несколько бесплатных уроков обращения с рапирой Бадди были обеспечены.

В последствии Когти не раз могли заметить нового товарища, "танцующим" то на заднем дворе, а то и вовсе на крыше Гнезда (откуда его, впрочем, быстро согнали, пояснив, что черепица не казенная), со своей Мойрой. Так что на встречу с представителями Министерства, он явился босиком и голый до пояса, зато во всеоружии и с полотенцем на шее, и, подпирая дверной косяк, поинтересовался:

-Просто, если теперь они у вас, возможно вы захотите, что бы кто-то нашел остальные? Ну, для вашей коллекции...

- Лаймвуд! Брого Лаймвуд! - не задумываясь представился Бадди и крепко пожал протянутую руку.

Ну, не называть же свое имя потенциальным конкурентам? А кем еще мог быть дварф, сидящий с тобой в одной очереди к потенциальному работодателю. Когда ты на мели, средства выбирать не приходится. Назваться именно "Брого" так же имелось сразу несколько причин. Во-первых, кузену, пока он не превратился в молочного поросенка со своими скалками и поварешками, требовалась небольшая безобидная встряска. Во-вторых, уж очень бадди не жаловал таскавшую его в детстве за уши тетушку Лаймвуд. Ну и вообще, по его меркам шалость являлся абсолютно невинной и не стоящей внимания. В отличие от того, что он понес дальше.

-Только между нами, приятель... тссс! Эксперементы! Да, я говорю: "эксперементы". Говорят, за морем авантюристы надыбали каких-то редких ящериц, у которых не только хвост, а любые причиндалы обратно отрастают. Да не у авантюристов, у ящериц, но суть ты уловил. Теперь Гильдия набирает добровольцев. Будут переливать им кровь яшериц, а потом ставить опыты. Рубить пальцы и ждать пока отрастут. Гарантий никаких, и я бы ни за что не согласился, но уж очень деньги нужны. И вот я просыпаюсь и говорю: "Бадди..." эхм... то есть... это мой сосед по комнате "Бадди, говорю я ему, это же верный способ заработать" Они же платят по пятьсот золотых за палец!

В подтверждение своих слов, он продемонстрировал дварфу свою перчатку, в которую он все это время старательно прятал пальцы, так что б не торчали в отверстия.

Вы не можете просматривать этот пост!

В детстве Сакамуре часто снился один и тот же кошмар.

Он просыпался в своей комнате, в своей постели. Было темно и тихо. Так тихо, что кровь оглушающе шумела в ушах, не позволяя расслышать ничего кроме ее нарастающего рокота. И было что-то еще. Он никогда не мог разглядеть, что именно - оно всегда находилось на краю поля зрения. Нечто размытое, колючее, хаотично шевелящееся, словно насекомое-переросток или чудовищный механизм. Сакамура точно знал, оно хочет причинить ему зло.
Он хотел вскочить, закрыться руками, сделать хоть что-то, но не мог даже скосить глаза, что бы рассмотреть то, что приближалось к нему со стороны окна. Тело, несмотря на приближающуюся опасность, отказывалось подчиняться.

А потом Иори просыпался по настоящему. В такие ночи он всегда звал мать.
Неизвестно, что именно мешало ей расслышать крик мальчика спавшего на втором этаже. Храп деда? Шум океана? Или шум большого американского города, в котором она вместе с отцом мальчика жила уже много лет?
Мать никогда не приходила.

С возрастом кошмары стали посещать Сакамуру реже. Он вообще стал реже видеть сны, или, по крайней мере перестал их запоминать. Он больше никого не звал, даже когда просыпался по ночам.
В одной умной книжке, уже в армии, он прочитал о сходной практике осознанных сновидений, позволявшей входить в измененное состояние сознания и управлять снами. В книге все было очень просто, но снайпер почему-то не заинтересовался. Даже пробовать не стал.

Когда холодные чужие пальцы коснулись мозга, первым чувством японца был ужас. Короткая вспышка паники - как выстрел: дыхание перехватывает, мышцы сокращаются, сердечный ритм... но ничего этого не было. Тело больше не слушалось его и не реагировало на команды.

Но страшно было только первые несколько мгновений. Мы это уже проходили.
Сакамура глубоко вдохнул несуществующими легкими воображаемый воздух. Во время медитаций на базе "Европа" он иногда рисовал несколько иероглифов, содержание которых воспитанный научник из хорошей семьи отказался переводить его товарищам. И правильно сделал. Хотя, сейчас их содержание пришлось бы кстати.

Сакамура, несуществующими пальцами смял воображаемый листок бумаги, поднялся со своей детской постели, и медленно обернулся. позади него в темноту уходил узкий каменный мост без перил. И на другом конце его...

...нечто размытое, колючее, хаотично шевелящееся, словно насекомое-переросток или чудовищный механизм...

Сейчас оно улыбалось его губами, смотрело его глазами, приближалось к нему. Оно хотело причинить ему вред. Оно не учло, что мальчик вырос. Мальчик прочитал много книг, потерял много друзей, он уже однажды почти умер. И он не будет больше звать маму.

-Ты не пройдешь! - отчетливо произнес капитан Х-СОМ Иори Сакамура, вскидывая к плечу лазерную винтовку.

Наверное Воронцов удивится. И очень хотелось надеяться, что не только он.

Этот запах - старый знакомый, постоянный спутник перевязочных, запах, словно говорящий: "Герр Тышлер, срочно проследуйте в операционную №1..."
Этот вкус - забытый вкус детства, вкус школьной драки, родительских упреков и саднящих губ...
Кровь - она на вкус и запах одинаковая, твоя она или чужая.

Оторвавшись от раны шотландца, Йенс сплюнул на пол библиотеки. Хорошо хоть не стошнило - ведь был момент... но судьба милостива, бог счастлив и так далее. Что там Джошуа? Вроде лучше - пульс увереннее, медленнее... на луче вон тоже уже появился. Бледность смертная проходить стала, дышит... Раны кстати нет как не было - этого немец даже не ожидал. Надо было все проверить, при первой же возможности на МРТ, или УЗИ брюшной полости... Только Йенсу ясно вдруг стало, что все сделал он правильно. Что к МакКалоха все срастется - без операций и обследований. И призрак девушки освободится. И город вздохнет теперь легче без незримых пут, что сковывали пол тысячелетия его ум и душу. А это ведь самое главное - когда все правильно..
Скрипнула дверь, заставив обернуться. Глаза Нильса стали большими и удивленными - Йенс машинально провел рукавом пиджака по подбородку, чтобы убрать "кровавые слюни" - а нет. Кровь почему-то очень уж быстро свернулась, сразу стереть приклеившийся к губам и щекам кровяной порошок не получалось никак.
- Гм... Тышлер смущенно пытался подобрать слова, чтобы поянить суть ситуации поёмче. - Мы... Все. То есть мы победили. Совсем. По крайней мере, очень на то похоже. Конечно, для полной уверенности.... - что нужно для этой самой уверенности немец не сказал, только глубоко вздохнул, тут же скривился, зашипев сквозь зубы и полез в сумку - если не шприц омнопона, то таблетку трамадола принять было просто необходимо. ...

--Могилы? - Джошуа отступил на шаг, собираясь с силами. Слова его были наполнены пафосом и выспренностью, хотя здесь и сейчас звучало все это вполне уместно. --Мы здесь для того чтобы защищать живых и мстить за тех кто жил ещё недавно, и мог бы жить дальше - если бы не твои злодейства. Был ты крестоносцем или нет, верил ты в свое знамя или нет - но ты предал его, предал, совершив первое убийство и все последующие лишь дальше уводили тебя от Бога, туда, где тебе самое место - в Ад. Ты порождение смерти и в могиле твое место - и мы тебя туда отправим! - выкрикнув последние слова, воздев меч, запылавший - на солнце, или сам по себе? - шотландец бросился на Дагмара вновь нанося удар за ударом с невиданной до этого яростью.

Та капля жалости, которая было появилась в нем при речах призрака-крестоносца исчезла без следа, перед ним была обычная нежить, и жизнь Джошуа была давно уже посвящена борьбе с такой нежитью, выслеживанием её и уничтожением. Здесь и сейчас, в двадцать первом ли веке или в десятом, в холодной северной Дании или в горячих южных песках - он был в своем праве уничтожать несущих смерти во имя жизни, которая была, есть и будет.

Робин О'Брайан возвращался домой.

Хорошо, он возвращался домой от Эйприл, жившей на другом конце городка, потому, что ее старшая сестра вернулась несколько раньше, чем ожидалось. Ну ладно, не заладилось у нее что-то с парнем... О'Брайан не вникал в тонкости доносившихся с первого этажа жалоб, так как стоя на подоконнике проводил рекогносцировку и заранее готовил собственные. Так вот, не заладилось что-то с бойфрендом у сестрицы Эйприл, но зачем же подрастающему поколению кайф ломать, правда?

-Только не бросай меня не в терновый куст, братец Лис. -ни к кому конкретно не обращаясь пробормотал он, и сиганул в полынь.

Это было немного раньше, а сейчас Робин просто возвращался домой. И никого не трогал, честное слово.
А дальше все было очень быстро и совсем непонятно. Что-то мелькнуло, ударило и вскрикнуло (последним пунктом вполне мог проходить сам О'Брайан). Мопед, прервав свой бесконечный бег клюнул носом, одновременно ощутимо пихнув седока пониже спины.
"Поехали!"
Путь Робина, после столкновения с неизвестным предметом был долог и тернист, впрочем, не лишен увлекательности для стороннего наблюдателя. Несколько шагов он, перемахнув через руль пробежал на своих двоих беспорядочно размахивая руками. Затем, не удержавшись, покатился кубарем, выправился, пронесся еще несколько шагов гася скорость. И, окончательно запутавшись в ногах, совершил немыслимый кульбит (в результате которого оказался на спине, ногами к мопеду) и затих.

"Жив! Цел! Вервольф!"
"Что-о-о-о?!" хотя нет, эта эмоция оформленная в текстовом виде звучала скорее как "Крут-я-а-як!!!"
Мудрость предков, если, конечно, у Паков бывают мудрые предки, подсказала Робину, что прикинуться шлангом в этой ситуации самая правильная тактика.
Во-первых, все увиденное им из под полуприкрытых век подсказывало, что головой он стукнулся сильнее чем ему показалось на первый взгляд. Особую пикантность происходящему придавала девица в неглиже, лупцевавшая лохматую тушу его мопедом.
Во-вторых, если все это не посттравматическая... посттравматические... ту серию "Скорой помощи" он не досмотрел. В общем, если это были не глюк, выходило только хуже. А девица-тяжелоатлет приобретала вместо эротического, весьма угрожающий оттенок.
"Это неправильные химеры и они делают неправильный гламур!"

Услышав приближающиеся голоса Робин еще тщательнее изобразил дохлую тушку. Это впрочем, не помешало ему отталкиваясь пятками начать уползать на газон. Мало ли, какие идиоты тут гоняют?

Густой пар валил от земли извиваясь клубком червей могильных, белый снег кружился вокруг. Равнодушный такой.
Снежинки хоровод водили. Ветер вскрикивал нервливо, предчувствуя недобрую ночь. Иногда замолкал и тогда падала тишина благоговейная, пушистая и хрупкая вокруг, как в стеклянном шаре где пребывает в сладких грезах игрушечный городок. Млеет. Хорошее время для смерти, а может и нет...

Ледяные капли переливались в воздухе, яркие бисеринки от земли к небу кружевной мост протягивали словно. Порхали крылатыми птицами льдинки. Железнодорожная колея убегала в ночь, - чуть впереди, там где глазам не видно – расходились рельсы, спешили в разные миры. Ветвился путь теряясь во мгле.
Рельсы сплошь мерцающего серебра бегут в разные места – где-то солнце, где-то жара, а где и зима вечная, тихо спит, укрытая светом чуждо-фиолетовых звезд полыхающих на небе равнодушно. Одни тропинки в пустые миры шагают навроде Терранора, где только гниль радиоактивная и призраки разлагаются тоскуя о безвозвратном прошлом своем.
Другие дорожки дальше забираются, стремятся в необъятную широкую синь, дерзнув за горизонт заглянуть. А одна самая гиблая никуда не ведет, и не куда не заглядывает. Это тупиковая ветка. Рельсы там черные, заросшие бурым плотоядным мхом и выстроенные на костях, шпалы сукровицей преют, деревья мрачные подступают вплотную к насыпи. Белая поросль выросшая на мертвых могилах, трупные семена. На таких деревьях никогда листья не ростут, не шепчут, не поют свои зеленые песни, такие леса полнятся тишиной а отломишь сучок случайно и выступит черная кровь. Этот путь особый, он в темноту ведет а может и в ад прямиком, по нему только в одну сторону идти можно, только вперед. Назад не возвращается никто, таковы правила. Места дикие запретные, лес густой и тихий. Уродливый. Корявый. Стоят ржавые ворота перекрывая путь, автоматные башенки, крепости брошенные и поломанные железные стены, пытаются остановить надвигающийся мрак. Раньше здесь прожектора горели и люди служили, умирали повинуясь страшному своему долгу, преграждали темноте дорогу. Но это раньше. А теперь пусто совсем, теперь только волки друг другу глотки рвут и мрачные создания из бездны подглядывают. Даже электрическая линия обрушилась уже давно и ничто больше не охраняет. Не преграждает дорогу. Там-то....

А здесь. Вблизи мост чуть накренившийся, Экспресс неуверенно застыл на нем, раскорячился словно акробат потерявший равновесие свое вдруг. Белый луч попортил железо и сооружение накренилось слегка, исказилось в своих пропорциях.
Он еще стоит этот безымянный мост, держится ха мохнатые тучи. Нависает изящно выгнувшись над пропастью кружевной сказкой, - где-то внизу шумит вода и земля, порезанная бритвой словно, грудой камней падает в темноту. Как бы и Поезд не обрушился тоже…Опоры держат и железо еще не верит что поломано оно, но луч прошел сквозь мост, прошив крепкие восьмигранные болты и терранорскую сталь без сожаления. Так что. Стойкость иллюзорна.
В хвосте люди, а впереди затаились акционеры клопами, какие-то планы вынашивают свои. Ча под землей. И зверь на земле. А над всем этим проливает слезы угольно-черное небо оплакивая мертвецов своих, мир остывает словно провалившись с головой в прорубь, дрожит на ветру и, кажется солнце никогда не взойдет больше.

Нож вошел с хрустом под ребра, не слишком легко с сопротивлением даже металл пробил живое тело. Провернулся там кромсая плоть. Хрустнуло что-то, влажно чавкнуло под черным лезвием. Синий бархат алым окропился, расцвела ядовито-красная роза погубив дорогую ткань. Костю забрызгало кровью.
Удар в глаз. Агриил в темноту отлетел, невесомо скользнув на землю. Кровь мешалась с грязью обильно, Костя отошел. Агриил бился на земле открывая судорожно рот, глотал грязную воду, пытаясь перевернуться на спину, задыхался и хрипел.
Кровь изо рта хлынула, из носа, из раны под ребрами. Много ее было и выглядело все это скверно, Влад почувствовал дурноту когда к нему потянулась бурая грязь, чавкающая и жирная, наполненная красными пузырями. Человек этот на земле бьющийся в агонии, походил на пса, которого переехал грузовик. Только не скулил. В Зеленом свете телефонной будки, все это выглядело страшно. Люди казались трупами гнилыми в грустно-салатовых сумерках. В нос ударил запах смерти густой, горячий на этом холоде. Владу захотелось броситься к телефону и позвать милицию, пожарных, кого угодно. На помощь! Только не одному...Но он заледенел кажется, скованный смертной стынью. Оскальзываясь на мокром, балансируя с трудом подальше отошел официант, потом не выдержал, вместо того чтобы Элле помочь, согнулся напополам. Рвать его начало обильно. Он тоже открывал рот пытаясь что-то сказать, моргал бесцветными ресничками и его тошнило.
- Кккровь – только и смог выдохнуть. Нитка слюны повисла на дрожащей губе, Влад подскользнулся упал в свою же рвоту, но кажется не заметил даже этого,- того что повязка сползла, что он снова голый на ветру. Смерть. Костя. Кровь. Смерть. Все это околдовало его. И мерещился Владу пес с перебитым хребтом на асфальтой дороге, одинокий воющий пес среди целой кучи людей. Загребающий лапами инстинктивно рыжий боксер, пытающий отстраниться упрямо. Но уже... Уже все кончено. Пес воет, кусается, пучит глаз призывая на помощь. Но он и сам уже понимает, это конец.
Крови в Агриэле и правда много оказалось, она мешалась с дождем, пузыри лопались под ногами ярко алые и грязные. Пена изо рта. Сползало что-то с восточного человека, уходило вместе с кровью. Но еще бился, пытаясь встать глотал грязь, наконец перевернулся, упорно высматривая что-то в небе. Весь перепачканный в красном и черном. Кажется все силы ушли на то, чтобы перевернуться. Глаз заплыл, второй синий удивленно смотрел, порхая длинными ресницами, какие-то фразы проталкивал сквозь себя бессмысленные.
- Аче. Аче! – упорно повторял одно слово. Еще что-то говорил, фразы мешались, становились все более несвязным набором слов. Левая рука пыталась достать нож из под плаща, но путалась в мокрых складках
– Не так, все не так. Добей Аче. Добей! Отец где ты? …Аче? Почему вы все оставили меня? Нет…ссааа нет…? Добейте кто-нибудь, аче прошу…Потерян...Братья, где вы…Добейте…Савлашар…Аче…Ашаир, май вла…Араил…? Намараил? Почему один, почему всегда один...Аче...
Бился как рыба об лед. Уже глуше, уже не пытался встать, только слезы ползли из глаз, крупные капли дождя слизывали их, а слезы ползли соленые и горькие. Фразы. Упрямые фразы, жалобные, вопрошающие, требующие ответ... Кровь потемневшими сгустками хлюпала на губах. Упрямая рука билась судорожно пытаясь достать собственный нож, рука еще жила своей жизнью, рука была частью Агриила. Во всем остальном казалось другой человек умирает, все меньше оставалось в нем от привычного знакомца. Только моргал удивленно и плакал этот человек захлебываясь соленой влагой Большой Ча потянулся своими отросками к Ассасину, почуяв живое, металлические щупальца ожили. Агриэль косился, пытался отстраниться отползти, левая рука бессмысленно шарила по земле, скользила, марая грязью шелковую накидку. Длинные пальцы в грязи. Но он так и не мог достать не один из ножей. Даже найти не мог, только моргал подбитым глазом. Уже сдался, наверное сдался...Совсем побелел, и облачка пара все меньше становились вырываясь из носа. Ча был доволен предчувствуя пищу, которую не так-то легко найти в этих краях...

25 июня.

Утреннее солнце довольно быстро карабкалось по небу вверх, но по-настоящему жарить ещё не начало, и легкий ветерок нес прохладу и свежий запах влажного от росы разнотравья. На прокошенном пятачке в некотором удалении от ВПП и ангаров собрался почти весь персонал базы, за исключением дежурных смен. Хоронили Жана – первую жертву скрытой от глаза большинства обитателей войны из рядов Х-COM.
Похороны назначили лишь через три дня после гибели француза, всё это время упакованное в черный пластик тело скрывалось где-то внутри исследовательских лабораторий. В сам же роковой день бойцы справили тихие импровизированные поминки в столовой базы. Русские выкатили склянку медицинского спирта (Патрик ещё удивился такой оперативности, но позже узнал, что спирт был затихарён заранее именно к этому дню – годовщине какой-то памятной для русской армии даты), которая была тихо распита прямо в месте общего пользования, невзирая на запреты. Даже дисциплинированный американец, хоть сам и не пил, возмущен нарушением режима не был. Помянуть первые потери – армейская традиция, ничего не попишешь. Менее опытная часть сводного отряда, до этого пороху не нюхавшая, была несколько подавлена. Все знали, что рано или поздно кого-то убьют, но одно дело понимать эту истину умом, а другое – сталкиваться со смертью соратника. Тем более, список потерь открыл жизнелюбивый весельчак Бернадотте, который, казалось, собирался жить вечно. Сам Пэдди был спокоен, ему было не впервой хоронить тиммейтов. Осталось только отдать последние воинские почести солдату.
И вот в это тихое летнее утро Патрик вместе с товарищами по оружию, входившими в штурмовую группу на последнем для Жана выходе, медленно несли простой пластиковый гроб к темному зеву свежей могилы. Щуплый Сакамура, которому места у гроба не хватило, почтительно нес перед процессией на вытянутых руках аккуратно сложеный французский флаг. По уровню торжественности церемония явно не дотягивала до армейских почетных похорон. Участники процессии были облачены в обычную utility uniform, парадной формы для бойцов X-COM разработано не было. Пока что это была не армия со своими традициями, а всего лишь наспех собранное ополчение человечества против угрозы из космоса. По тем же причинам не было белых перчаток и военного оркестра.
Пока МакКаверти толкал положенные в таких случаях речи о выполненном долге и том, как страна (в данном случае – всё человечество) гордится своим павшим героем, рейнджеру в голову нет-нет, да и лезли нехорошие мысли о том, сколько простых белых столбиков-памятников над солдатскими могилами вырастет на этом поле в течение ближайшего, скажем, года. Всем павшим предстоит упокоиться именно тут. Даже если у кого осталась на гражданке родня, не пришлют ей ни тела, ни похоронки. Секретность! Пэдди старался выбить из черепушки этот вредный для боевого духа бред, вслушиваясь в казенный отходняк генерала.
МакКаверти закончил, гроб накрыли флагом. Икс-комовцы из зелёных, еще не прошедших боевого крещения парней вскинули карабины и дали троекратный салют. Вскинутые руки устремились под разными углами к вискам и козырькам головных уборов, демонстрируя всё мировое разнообразие воинских приветствий. Из толпы стоящего чуть поодаль гражданского персонала базы неожиданно громко раздался женский всхлип. Тут же по всей шеренге гражданских зашмыгали носами, и эти звуки грозили в самое ближайшее время перейти в рыдание. Из вынесенного репродуктора негромко, но торжественно заиграла «Марсельеза», гроб аккуратно опустили на тросах в чрево земли.
И всё. Рабочие из обслуги остались закапывать могилу, а население базы поспешило приступить к текущим делам. Война с захватчиками разгоралась, времени на скорбь не было…

И в путь дорогу дальнюю, следуя зову cердца своего. Надежду искать? Счастье ли, потерянное? Средь обломков гнилых, руин мертвых. Городов. Кто знает...



Гудят провода в небе, тропинка вьется под ногами пыльная. Вытянувшийся струнами бордовый мир, солнце сквозь опоры стрельчатые, зайчиком скачет. Колючей искоркой слепит. Тени палками. Размеренный шаг. Рыжий песок шуршит под ногами, электричество в воздухе, ржавчины кисловатый привкус во рту ощутимо медный – потрескивают волосы статикой, пахнет озоном приятно так. Шаг и еще шаг, поезд тает за спиной, серебристым миражом исчезает уплывая куда-то далеко. А потом оглядываешься...Раз! И нет его, словно со школьной доски, зарисовку мелом стерли. Небрежную. Ползет лениво звезда, - ноздреватый толстый мандарин, нехотя взбирается на небосклон в ореоле пронзительно желтых лучей. Перезревший плод. А шагать приятно так, чувствуя свободу собственную – лететь на крыльях в большой мир, ощущая как поздний этот, томный вечер. Ползет к своему полдню. Возвращаться назад. Как там бывалыче говорят?
Всегда...

Песок под ногами, споро меняет цвет свой: сначала красный, щедро кровью умытый словно. Переливается лениво в вечернем свете уставшей звезды, острые стекляшки блестят таинственно. Привлекают внимание к себе, рубинами словно. Манят. В воздухе пыль танцует, россыпью галактик. Разомлевшая за день земля, отдает тепло. Щедро.
Потом бежевый песок начинается, чахлый, в цвет листвы опавшей выкрашенный - грустной, что ранним утречком сентябрьским облетает, когла приморозит. Листвы-то. А здесь жарко, здесь мороз нереальным кажется, окрестности барханами вздыхают и никакой осени. Здесь ноги вязнут, потеет спина. Солце лампадой. Сухой день занимается, разгорается бенгальским огоньком, все более явно вступая в свои права. Ощущение волшебства ломит зубы, жаркий ветерок пылью слепит. Дальше-дальше, несет Тай.
Плещется ковыль степной, время волной убегает, речкой.
Вот уж и опоры электрические вытянулись, постройнели красавицы, вознесли высоко вверх свои провода. И земля взволновалась холмами, травкой принарядилась изумрудной. Одуванчиками, пронзительно желтыми свечками. Робкими изломанными деревцами, печально вздыхающими тусклой листвой. Бедна земля. А все ж быстро здесь картины меняются - в обычном-то мире шагай да шагай днями, и будут тянуться унылые пейзажи стеной. Однообразные. А сейчас калейдоскоп, ярмарка впечатлений – Тай ведет.

Чуть левее, темный край начинается, болотный да сырой. Леса корабельные. Леса буреломные. Недобрые, хмурые, туманами влажными вздыхающие, сладковатым запахом мертвечины обдающие. Терпким. Кто-то бродит там, валит деревья. Вот и просека, жирная зарубка– горелая земля, дурной запах. Угольно черные тени пугливыми мазками в лужах дрожат, ботся чего-то. Трансформаторная будка, гул электричества ровный - восклицательный знак ярко красный - Осторожно. Убьёт! Сетчатый забор порван кое-где. Разветвляются провода, убегают в лес. Гарри, облизываясь, указывает пальцем вдаль:
- А вот там котятки, старый Эбенорр лежит. Занятное местечко. Вот уж где не надо гулять с мамкой по воскресеньям…

Но прочь лес. Остался за спиной дурным сном, а дорога уж с холма бежит. Облака перистые, воздушными кораблями текут себе неторопливо по синему небу, гордые. Большие. Как на картинке, любуйся ими, красота ведь! Прокладывают дальний курс флотилией белых линкоров, вечные странники, острые крыши домиков на горизонте задевают. Человеческих жилищ сказочных, издалека к себе взор притягивающих, рыжей свежестью черепичных крыш. Облака и деревенька под ними. Пахнет дымком, жизнью пахнет, неторопливым сельским бытием.
Настороженный Хизз трогает Эллу за руку, ускоряет шаг. Ему не до сказок как будто.
Забор серый справа, кукурузы тяжелые стебли дремлют. Валуны мшистые знаменуют дрогу, аккуратно по сторонам стоят. Хранят забытое знание, рисунками, рельефами полуистершимися. Разглядывают путников.
Боги…Люди ли? Крылатые олени, вороны в профиль похожие на Гарри, насекомые с туловищами людей, черви с людскими головами. Все какие-то недобрые, все неуловимо мерзкие. Хизз молчит, и машинист сдавленно ругается себе по нос. Зачем-то пошел он в путь, пернатый этот злодей. И Ник пошел, счастливый радостный такой Ник. Он щебечет, он глупости несет. Ничего не замечает вокруг, мальчишка. Он землю жирную зачерпывает и к небу лицо поднимает, словно здороваясь с облаками. Пышными пирожными. А Хизз торопится, и Гарри ругается зло.
- Сукины дети…
Кукурузное поле обрывается резко, в глаза чучело бросается из обломков железного мусора воздвигнутое. Споро. Под проводами. Ржавое, рогатое. Неуспокоенному божеству памятник…
Связки черепов на шее, подобие бус изображают, костей обломки возле чучела лежат. Почерневшие. Наверное алтарь местный. Початки гнилые кукурузные, дохлые тушки неудачливых крыс, птиц. Другого-то зверья здесь поди, отыщи…И пахнет кровью остро, какая-то дрянь в глиняных кувшинах плесневеет. Еда, перья, веревки. Яма большая чуть подальше, густым зловоньем привлекает к себе внимание, среди углей что-то блестит там, цепляет взор. Золото кажется, обломки микросхем и снова черепа, снова кости. Мухи зудят, пахнет отвратительно, черви дергаются судорожно…
Видать не только кости валяются там. Что-то чудится белесое, фрагмент ступни кажется. Так и не сгоревшей до конца. Плоти.

Гарри, что-то высмотрев среди мусора блескучего на «алтаре», сует в карман проворно, Хизз ускоряет шаг. Чучело скрипит протяжно, словно почуяв ущерб сокровищам своим. Злобно каркает ворон где-то. Колдовство уводит. Вперед! Вперед увлекает Тай, не время отвлекаться. А поле кукурузное еще долго синеет за спиной, шелестит зеленым морем. Мерещится. И домики уютные подмигивают янтарными огнями своими, сберегая редкую в этих краях жизнь. Острые крыши, идиллические замки – их еще долго видно, рыжие башенки и острые деревянные кровли с коньками. А чучело рогатое протягивает железные руки в ночь, и надпись перед глазами все еще стоит, выбитая на мшистом камне. Яркая такая. Запоминающаяся. «Слава Тебе, Зверь!


...Странное время, странная дорога. Вот уж и вечер вылинял, бордовыми перьями разлетелся в клочья, превратился в желтый насыщенный день. Выцвел. Бросился под ноги пурпурными кляксами. И небо уж бездонным колодцем нависает над головой, синее-синее, стерильное. Глубокое такое что и смотреть страшно. Не единого облака нет. Бездна. И Часа два тянется под ногами унылое шоссе, привычное Элле. Теперь уже усталость кости ломит, и идти тяжеловато. Ступни свинцом налились. Ярко желтеет осевая линия, порой знаки в насмешку попадаются, ржавые, но все еще живые. Предостерегающие.
"Снизь скорость», «Соблюдай осторожность», «Уступи дорогу королевскому…»
А вообще хорошо это, что асфальт появился, пыли меньше. Вынырнуло шоссе откуда-то изза поворота и потекло себе, асфальтированной черной речкой. Ленивой такой. И день загустел, словно крахмала щедро в желе плеснули – приуныл, высветлился. Это конечно плохо. Белым-бело вокруг, ясно и прозрачно до звона в ушах. Оттого и зябко, будто мухами осенними по праздничному столу шагают на всеобщем обозрении. И ни звука. Только жар волнуется под ногами ложным морем, сухими лужицами. Обманывает. Только синее небо над головой куполом, от края до края мира простирается. Да изредка озерца попадаются, наполненные голубой-голубой, яркой до ломоты в глазах водой, словно небом этим пролитые. Слезы.
Красивые озерца. А цвет какой! Мечта живописца. Но чутье шепчет упрямо, нельзя из таких пить да и подходить близко не стоит, предостерегает, заливается тревогой. Плохо! Плохие места, дурные, грязные вопреки белому этому стерильному песку. Бежать нужно отсюда, уносить ноги поскорее -подальше, как можно дальше от этих живописных озер.
Гарри хрустит жестяной банкой, кушает значит, а больше все таки жрет. Подумав, людям вторую протягивает. С чего-то..., впрочем, устыдившись поступка своего доброго, спешит исправиться.

- Слышь, барби! - То ли Хиззу адресовано, то ли Элле…-Если бля не поторопимся, к вечеру светиться почище рождественской елки начнем. Шашлыком поджаримся. Это мля гарантирую, я. Шамуна екнутого среди нас нет, а делать что-то надо. Котята вы мои. Трупу похрен конечно, а Гарри жопой пернатой чует, моровый ветер здесь трещит во всю мочь. Жаль, магической кошелки нет с нами, может наколдовала бы глядишь чего. Ну хоть на что-то сгодилась, бабенка драная, гнид вот извела. Подсобила. Хе-хе! Надо бы отблагодарить её, да?
Рассмеялся зло, выковыривая острыми когтями плотные нити консервированного мяса. Уже не человек. Здоровый, черный, перьями блестящи покрытый монстр. Настоящий Гарри – шагает к своей цели. А зачем…
«Паёк №2. Подлежит распространению среди гражданского населения.»
Зачитал в слух Хизз, передавая банку Элле. Облизал губы пересохшие.
- Мэй ва, попить бы…
Гарри достал из кармана брюк флягу, забулькал нарочито счастливо. Не предлагая никому.

А день распластался, приуныл день, и волшебство кажется иссякло местным зноем утомленное. Двенадцать часов! Хизз присел на растрескавшийся асфальт, жадно хватая ртом воздух. Поплохело ему. Даже Ник погрустнел, осунулся как-то. И Джек жалостливо язык высунул, принявшись дышать часто часто.
Машинист весел напротив:
- Может добрый дядя Гарри конечно видит как-то иначе, может бля у него глаза на жопе. Кто знает? Да только красавчики вы мои, задницы толстые, греть не надо бы нам здесь. Часовни херовой я здесь не наблюдаю, положим. Так же как и Ворот Терранора. И волшба ваша кажется истощилась, тююю, слабенькое колдовство-то. А между тем хорошая сказка есть, про людей которые слишком долго в гиблых краях задерживаются. Ну-ка ну-ка...как же бысь оно там? Ну, ядово «жили были» мы опустим, цыплятки вы мои. А вот то, что у птенчиков незадачливых, волосы выпадали да нарывы кожу разъедали. Это птичка хорошо помнит. Обжигало их крепко черной смолой. Кровью харкали неудачники, слепли бывало. Сами понимаете, болели долго, умирали медленно. Так вот о чем Гарри сказать хочет? А говорит наш Гарри, старый он дурак, что если не уберемся мы отсюда поживее, думаю, скоро сами в добрую эту сказку попадем Хе-хе.

И продекламировал вдруг, примерным школьником

Над погибшей страной лежит тень, воет ветер
И к закату ползет серый день, на рассвете
Я увижу врата Эбенора. Башню кости, края раздора
Моря шум. И простор Терранора.
Соль вдохну. Закричу – я Дома !Это кров мой
Содом, Гоморра…

А потом рассмеялся, хрюкая: - Дерьмовые вирши котятки, но настрой я думаю, вы уловили.

Желтые искры на ресницах. Бликами. Отражается это солнечный свет, густой словно мед липовый. Теплом обнимает напоследок истомившаяся звезда, падая на землю. Шлет воздушный поцелуй. Уже не зеленая, ближе к горизонту очищенная словно от грехов своих, яркой медалью. Блестит. В короне платиновой. Пробиваясь сквозь тучи, устраивает на небе пожар. И облака тяжелые кажутся замками и крепостями небесными в этот час, зубцы башен и стен мерещатся. Разводные мосты. Оборонительные валы, щели бойниц и вязь охранных узоров. Грядет война. Красные флаги трепещут, предвестники бури. Тревожный свет, тревожное время – сменяет поспешная ночь, уставший этот день. Короткий, слишком короткий – вот вроде и утро было недавно, а уже поздние, томатами вызревшие сгущаются сумерки. И темные силы голову поднимают, празднуя смерть солнца.

Но ничего этого не видит Шес. Не ощущает. Мир наполняют слепящие мошки и перед глазами черный вакуум бездушного космоса. Лежит. Кажется, Козлик, лениво дохнул спертой гнилью парню в нос, зудящая муха пролетела, лапками пощекотав ухо. Поползла по щеке. Боль, проснулась на миг, тонкой иголочкой раскаленной, вонзилась в позвоночник. Судорогой выкрутив левую ногу, неторопливо. Муха поползла к нижней губе…
« У девчонки волшебная сила есть, она в бееееееезопасности, дорогой ты наш телок. Другое дело ваша пееееерсона. Призови мееееня мальчишка, призови, говорим. Бе-е-е-ееессмыслено сопротивление твое. Бе-е-е-езнадежна ситуация. Бе-е-е-еспощаден мрак!»

Хизз, Эллу за руку тронул. От мальчика пахнуло мятой и карамелью, неожиданно. Кай зашевелился в груди. Даже сквозь темноту, Элла ощущала этот мир, предельно ясно. Быть может даже ярче сейчас, когда не было зрения. Когда не отвлекало пустое, когда можно было сосредоточиться. Отдаться своему чувству новому без остатка, пропустить вселенную сквозь себя. Горький ветер вдыхая.
…Вот безлюдная платформа по правую руку, старенькая скамейка с расписание электричек – желтой краской потрескавшийся прямоугольничек, урна завалившаяся набок. Разруха. Тяжелые опоры чуть дальше, тянутся в небо. Несут на себе гудящие током провода. Если вдоль высоковольтной линии идти на Восток, рано или поздно в Терранор придешь – долго-долго придется шагать, в пыли, но однажды увидишь города разрушенные и скалы белые, похожие на обглоданных костей обломки. Это Ворота. Там колокольня стоит, одинокая такая среди ничто - службы нет, свечей тоже - колокол треснут, но золото на маковке все так же ярко блестит. Веха Наблюдателя. Значит близок Дом. Вдохни этот воздух чуждый, собери волю в кулак и отдайся во власть интуиции, -значит, занес тебя егерей в края чужедальние, там где жизни нет, но чудеса все еще борются за существование свое. Где земля костями неупокоенными полнится. И былинами старыми дышит.

…И пахнет уже морем для Эллы, ракушечный пляж мерещится и тревожный луч маяка, пронзающий фиолетовую ночь. Серые волны вздыхают, выбрасывая охапки водорослей на берег. Серыми тенями тяжелые чайки в небе порхают, кричат тревожно и ссорятся между собой. И Горан кажется так близко. Не наблюдатель. Не проводник. Не интриган. Домашний и теплый человек, бредет понурив голову. Быть может. Ожидает напрасно вглядываясь в темноту, хватает камни сырые, и бросает в море. Одинокий совсем.
А здесь рельсы ржавые. Они только разок старую линию пересекают, дальше на север убегают, подальше от Терранора и чумных краёв. Бегут далеко, мостами перекидываясь через реки, тоннелями вгрызаясь в землю. Стремятся куда-то. А одна колея бежит в мир Эллы. Вышли из последнего вагона. Значит, нужно первый искать, там где купе Горана. Пробираться к нему. В этом месте все перепутано, найти не так-то просто будет. Но там выход скрывается.
Выход для Эллы и Хизза, откроют дверь и покинут навсегда поезд, шагнув в настоящее. Ощутят первый снег на зубах. Вдохнут железную московскую ночь. Элла точно знает. Только Шесс не пройдет, ему путь заказан, можно с собой его взять. Войти и постараться защитить даже, оберечь как-нибудь музыканта. Только парень зайдет комнату, но обратно уже не выйдет. Крепко к нему Экспресс прикипел, так просто не отпустит. Отплясывает рогатый козлик. Увивается...

По левую руку телефонного аппарата огрызок, будка одинокая и мотки провода горелого. Там застыл Гарри изваянием, на четвереньках так и оставшись. Там Костя упал, только тела нет. Брызги крови торопливо песок пожирает, впитывает внутрь себя. А тела и нет. За спиной поезд, вагон и детина в окне. Перепуган не на шутку, Тай Свла для него враг извечный. Он хныкает.
- Не хотел большака убивать! То случайно вышло, курок бац и взрыв! Это не я виноват. Железная палка виновата, сама огнем плюнула. Истинный крест. А Старшой не виноват, он плохого никому не хотел. Пы-роль верный. Правда-правда. Он людишек не убивает, он честно великой Бездне служит. Высокая морда дала огневую палку, с нее и спрос…

Причитания в сторону. Огонь завладел вниманием, в темноте ощущался цветком. Ершистым, колючим и прекрасным тоже. Растеньицем. Нельзя было его тронуть и не обжечься. А Тай в ответ глядел. Рассматривал. Белое-белое пламя, наполненное отчего-то еловым духом и ароматами леса дальнего. Этот аромат звал Эллу отправиться в путь, найти Терранор и тропу забытую, обжигал ноздри запахом соли…
- Слушаем, знаем, принимает твой ответ. И отвергаем его. Ибо люди лгут. Обманщица! Недостойна ты веры сейчас. Мы Тай. Не жалеем, не обвиняем. Нет кары. Нет прощения. Великий огонь. Древнее пламя первой звезды. Прими свой рок, наказание и свободу. Лишаем выбора тебя. Даруем выбор тебе. Куда пойдешь, сама решай. Дорога под ногами твоими начинается. Кай ждет тебя в Доме Урмиила. Путь домой, за спиной прячется. Мертвый маг под землей. Спасешь смертного, что рядом с тобой. Или бросишь. Есть выбор для тебя. Одна тропа верная, все остальные во тьму Кумы ведут. Опасность летит к тебе на железных крыльях, роем мух прожорливых приближается. Докажешь правдивость желания своего. Получишь желаемое и много больше. Если солгала ты, пеняй на себя! А теперь смотри.
На горизонте объемнее стала туча, темная, даже на фоне наступающей ночи. Вернулось зрение. Против ветра летело облако к ним, отдаваясь головной болью в голове у Эллы…

-Ты лжец! – зарычал Тай. – Но ответил правдиво. И солгал нам. Играть хочешь. Получишь игру для себя. Больше чем взять сможешь, дадим тебе.
Под ноги Шессу игральные кости упали. Горячие. Тяжелые.
- Захочешь выиграть, жертву предложишь. Проиграешь-отдашь. Выиграешь получишь. Все просто у нас. Играй. Если не будешь бросать умрешь. Правила простые. Чума на тебе. Жертва сообразно Дару. За зрение правую руку поставь. За здоровье, отдай зрение. За выход плати жизнью своей. Каждому дару – кровь твоя ценой будет.

- Черт бы вас побрал МакКалох! - немец распинался на чем свет стоит, отряхивая с одежды осыпавшийся грунт. - Ну как можно быть таким.... неосторожным! Это же проклятие! Настоящее! Вам жить надоело? Все нормально!.. Да, нормально! Очень повезло нам, я бы сказал.... Герр МакКалох... очень прошу вас, будте поаккуратнее. Мы сейчас работаем с силами... С очень серьезными силами. С силами, ментально подавляющими весь этот городок десяток столетий. Да еще и блокирующими бессмертую душу в этой ловушке. Согласитесь - это.. это довольно внушающе звучит...вы только подумайте, что они могут сделать с неосторожным человеком.
Тышлер постепенно успокаивался. Вот он уже вытер испарину со лба, вот пропала легкая одышка и румянец, говорившие что сердечко у доктора уже не то...
- Эти силы - это и есть тот паук. Точнее паук - это их источник и сосредоточие. - продолжил Йенс. - Видимо он носил когда-то имя Дагмара. Не знаю, сам ли Дагмар из-за неразделенной любви обратился к путям темных заклятий и стал им или какая-то паранормальная тварь завладела его телом... а может то и другое. Суть в том, что мы с вами слышали - в той песне, что пел дух девушки. Источник всего - одно существо. Правда наделенное большой властью над умами в этом городе... это кстати совпадает с тем, что говорил отец Гербер, помните? Нас оно тоже пробовало на зуб - но почему-то не смогло ничего сделать. Вероятнее из-за... из-за того, что открыто нам, из-за способностей... Уничтожив... или обезвредив его как-то еще мы сможем снять проклятие с девушки и с города. Знать бы...

Немец замолк на пару мгновений, а затем произнес отчетливо и громко:
- Дева Бригитта, во имя спасения своей души и душ других девушек, что еще живы, говори: Где можно найти паука? Где его логово?

Последняя газета перекочевала из левой стопки в правую. Очередная сигарета отправилась в пепельницу. Эллер задумался.
Где-то среди густого табачного дыма витала правильная мысль.
Никаких свидетельств указывающих на третьего ястреба о котором упоминал Денни не нашлось. Значит не будем плодить сущности. Старина Оккам в таких делах еще никогда не подводил.
Итак...

Версия один. Два ястреба - фанат и бессмертный. Не объясняет прекращение первым своей деятельности. Полиции его отдавать нельзя. Значит, он мертв... или будет мертв к тому моменту, когда бессмертный закончит свои дела. Не густо.

Версия вторая. Ястреб - старый и новый... одно лицо. Фанат, допрыгался и получил приглашение в Большую Игру. Неприязнь к бессмертным в такой ситуации легко объяснима. Кто-то прикончил этого парня, а возможно кого-то из его близких. Парень ожил, а семья, девушка, любимая собака, или кто там у него был? - нет. Начнешь тут головы на право и налево рубить.
Хоть кино снимай... только мистики добавить. Что-нибудь мрачное, готичное... и черную птицу для колорита. Ворона, например! Хм.... нужно толкнуть кому-нибудь идею.
Но! Что бы сообразить, что нужно делать, у него должен был быть наставник. Значит, тут все равно должен быть замешан кто-то из стариков.

Все имеет свой конец, а сосиска даже два. Вот с двух концов и будем заходить.
Первое - поиски фаната. Полиция в свое время с этим не справилась, но наработки у них должны быть. Можно озадачить этим квинта, можно сделать еще пару звонков. Можно пообщаться с тем философом Денни.
Второе - поиски наставника. Тут не годится ни полиция, ни обычные информаторы. Нужно порасспрашивать своих. Кто у нас нынче в городе?
Браун... его смена была прошлой ночью, значит он сейчас отсыпается.
Френки. Эмансипе-террибль! Девушка странная и замысловатая... но смышленая, правда, по телефону с ней не пообщаешься, придется тащиться лично.

Значит, начнем с Квинта. Впрочем, такие звонки лучше делать из автомата. А значит придется прогуляться.

-Жив-жив, Кхгаррии... кккхаааак...по мне, так даже чересчур. Соберись! Соберись, пингвин плешивый, ну!

Старые шрамы, ожоги, переломы, выбитые зубы, сорванные ногти - ноет, тянет, жжет... особенно жжет. И сильнее всего - внутри. Бесит, злит... Но, терпимо - голова ясная.
Константин Евгеньевич обернулся к Рачевскому и коротко двинул воспитанника в ухо:

- Крепись Петька, вон лифт едет!

Еще и телефон этот разрывается. Слышим-слышим, как же его не слышать-то. Телефон...
Те-ле-фон...
Т_е_л_е_ф_о_н...

-Ну, пропустите-пропустите, пацаны… вольно. Это одноклассник мой. Заходи, Костян.

Дверь кабинета захлопывается за спиной. Владлен, он не такой. «Пацаны», «Костян», это все для персонала. Иначе свои не поймут. Время такое.
А в школе был отличником. Тихий, скромный парнишка в очках. Больная сестра, пьющая мать… и никаких перспектив. Армия, рынок –семью надо кормить… потом, внезапно. Собственный офис, просторный кабинет. На столе ЭВМ, дорогая игрушка. На стене календарь с голой девицей. Под рукой телефон. Крутой аппарат – не что старые вертушки. Кнопочки, огоньки какие-то… только что ТВ не показывает. Прямая линия в приемную.

Телефон…

-Мариночка, принеси нам кофе.

-Книга…

-Слушай, я тебе уже говорил, больше ничего не получишь. Это бизнес, понял? Дружба дружбой, а… мы же все решили уже? Ты и так заломил, между прочим.

-Владлен, Книга…

-Да пошел ты в жопу, Костя. – он рывком встает из-за стола. –Бабла тебе мало? Книгу тебе вернуть, да? Да ты хоть помнишь кто я был? Конечно, ты же нас крутой… оккультист, мля. А я носками торговал… трусами, лифонами, как… я на своем горбу все это вывез! Забыл? Ты сестру мою забыл? Ты думаешь, р-раз, в ладоши хлопнул и у него все наладилось? Это у тебя так, да? Десять операций надо… десять!

-Ты мог попросить.

-Мог. – падает обратно в кресло, плечи опущены, волосы растрепались. – Мог. Мог, мог, мог… а потом что, а? Ну вылечу я ее… куда она такая? Она же с самого… за ней же глаз да глаз. Не умеет же ничего. А тетя Люба? Нинка же ее мамой зовет. Где бы мы сейчас… а… ты думаешь, я для себя только? Воспитатель херов. Смотри, на смотри… школу нашу… евроремонт, понял? Полностью, спортзал, мля, что бы не то, что у нас. Все как у людей было. Здесь, смотри… церковь будет. Я забашлял! Они бы с бабусек по 10 до самого ихнего этого второго пришествия сшибали. На следующий год уже строить начнут! А в доме пионеров… а ты думаешь, я для себя все, да? Нихуя! Вот… нихуя я тебе не отдам. Мне Она не для себя нужна… спасибо, Мариночка. Все. Пей кофе и уматывай. Хороший кофе, штатовский.

Волшебник лезет рукой за пазуху кожаной куртки, заставляя Владлена напрячься. Нет, не ствол – просто конверт. Обычный почтовый конверт с картинкой про то, что «Первое сентября – день знаний» ложится на стол перед бизнесменом.
Все происходит без слов. Сигаретный дым повисает в воздухе. Шуршание бумаги, звук отстающего клея. Внутри фотокарточки. Черно-белые снимки подписаны фломастером. Сначала не совсем понятно, что на них, потому, что кровь сливается в одно черное пятно, а тела изувечены так, что не сразу понимаешь – вот это рука, вон там пальцы.
А потом бросается в глаза: бант, сандалии в траве, учебник русского языка за 3 класс. И снова кровь, кровь, кровь… Черные пятна на каждой. Кроваво-белые фотографии.

-Какого… - Владлен медленно зеленеет, роняя карточки на стол. – Ты чего притащил, сука?!

-Газеты читаешь? Приреченский маньяк, все дела…

-Читаю. Сука. Я задание дал, мои его по всему району… носом землю роют…

-Пошли еще че покажу. Тут рядышком.

-Фотки свои забери, придурок – голос у Владлена злой, так прячут сильный испуг.

-Пошли, пошли, пока успеваем.

Больше их никто не задерживает. Выходят из офиса, наискосок через сквер, пешком мимо аптеки, там еще сто метров склады, потом пустырь.
На тело Владлен не смотрит. Кровь еще не впиталась и ботинки предательски хлюпают на влажной земле. Даже если не смотреть – рвотные позывы сдержать все равно. Ночи уже холодные, под утро подмерзает, но над теплым все равно вьются с монотонным жужжанием зеленобрюхие паскудные ухи.
Щелкает зажигалка - это блондин прикуривает очередную сигарету.

-Менты только через час приедут, любуйся.

-Кха… кха! Кххыыыыы? Это ыыыы?

-Нет, солнышко, не я. Это ты.

-Что?!?! Да как ты… ыыыыы… - когда нечем, особенно тяжело.

-Книга. У тебя было три желания. – Молчание. -Ты нарушил правила.

-Ты не… не докажешь…

-И никто не докажет, но тебе-то с этим жить.

-Подожди, подожди, стой! Забери ее, забери, пойдем в офис, она.. я тебе все… забери ее… Костя, пожалуйста…

-Поздно. Теперь он сам не уйдет.

-Но ты же… ты же знаешь, что делать? Ты же его, как это у вас называется, мля… мля… млять! Давай отойдем… как это называется… изгонишь?

-Ты его вызвал.

-Ну… эээ… мы изгоним, да? Что тебе нужно? Бабки? Люди? Эээ… ну как там у вас это делается, как? Может кровь мою надо… Костя, мы же с тобой…

-Кровь. Не совсем. Ты нарушил правила, Владлен. У тебя было три желания – ты захотел еще. Теперь у вас контракт. Я не могу его изгнать, я не могу его убить. Он будет возвращаться, каждый раз будет возвращаться сюда. Как видишь, у него весьма специфические вкусы. Нина, конечно не в том возрасте…

-Не трогай…

-Не перебивай. Но, вот если у тебя будут дети.

-Боже!

-Вспомнил, да? Поздновато как-то…

-И… что… теперь? Сколько… сколько он здесь… о Боже… сколько?

-У вас контракт. Так что… пока здесь будешь ты.

Из за пазухи появляется второй конверт, гораздо массивнее первого. Он сделан вручную, обернут клейкой бумагой. Тяжелый. Потому, что на этот раз там действительно пистолет.

-А как же… как же… Нина?

-Я тебя не тороплю. Но не забывай – он здесь каждую ночь. -Костя поднимает воротник куртки. -Прощай, Владлен.

Где-то за мостом слышна милицейская сирена. Рановато они. Константин знал, что Влад не выстрелит ему в спину.
Они же друзья.


Блондин шагает, прямо из пустыря, вперед по вагону. Из тягостных воспоминаний, в не менее суровую реальность. Выставив перед собой руку, в другой фонарь, отведенный в сторону, словно оружие, пробирается вперед - к трубке.
Шаг из вагона к будке. Внутри или снаружи - не принципиально уже. Бросает на ходу:

-Держись, умная девочка, держись... Собрались все! - и не сбавляя шага, сплевывая на пол кровь, срывает трубку, прикладывает к уху. - Х...ячечная! У аппарата!

Ядовито рыжий день млел на рельсах облезшим котом, неспешно. Дышал жаром загустевший воздух, тягучий как вчерашний кисель. Пыль шуршала печально, алые песчинки блестели отражая колючий солнечный свет. Провода на металлической ноте гудели тонко, серебряным таким, потрескивающим звуком – «Ууууух» Протяжным. Пропускали сквозь себя ветер, нашинковывали.

Дымка серая наползает со стороны болот, горизонта выпуклого линия вибрирует, на жаркой сковороде неторопливо спекается земля. Трещинами огрызается. Теряются ржавые пути в мареве знойном – плевками плесени черной, растительность нехитрая обозначена. Такое вот место.
Гарри ссутулился отвернувшись к окну, выматерился, прочувствовав атмосферу эту порченую. Тяжкий груз кирпичей на спине, словно. Вздрогнул, глаза прищурил. Подкинул фонарь в руке, на Костю направил с улыбочкой ехидной, узловатым пальцем двинул переключатель. Сухой щелчок выстрелом пушки, резкое «клац» надрывным кашлем…и...никакого эффекта. Мертвой лампочки глазок, блеск хромированного корпуса – серое стекло, трещина поперек. Кажется сломано.
Влад хихикнул несмело:
- П-промашечка…

Дернул шнурок золотой, рассмеялся парень. За стеклами россыпью чернильных клякс подробности – покрышка автомобильная, холодильник без дверцы на боку валяется, скалится сетчатыми полками распотрошенное нутро. Названьице сбоку притулилось даже - «Морозко 74» Если кто особо глазастый, сумеет разглядеть. Явственно виднеется гнилая будка телефонная, каким ветром сюда занесло? Неизвестно. Телефонный аппарат, циферок россыпь, ножом старательно нацарапан номер и даже надпись «Анюта», накарябана трепетной рукой. Из поезда конечно не видно, тут нужно ближе подойти, сухую пыль приминая подошвами ботинок…Кожей ощущая желтое, приторно желтое это царство потерянных вещей, разрухи очевидной такой. Подробности впитывая. Платформа щербатая, сигарет мятая пачка, урна перевернутая да щит с надписью -«Петуховка 40» Брошюрка яркая на земле подбитой птицей: «Общество Сторожевой Башни. Иисус Христос пастырь наш…» Бутылка Кока-Колы, объявление на английском языке: «and you love your dog?»

- Хитрожопое дерьмо..- Это Гарри. Пожимает плечами, адресовывая неизвестно кому даже, оскорбление своё. Лениво осаживает Влада. -Ты смейся, смейся поросеночек жир-жир, пока на шкварки бля не порезали. Свинью драную!
Дальше хаос. Теплая волна швыряет Костю на пол, что-то взрывается неподалеку в купе, мелодичной капелью хрустальной наполняет воздух. Бьются стекла, витражи, все то, что еще способно биться. Дзынь-дзынь-дзынь, всхлипывая каплями дождя майского, вздорного ливня. Дзынь-дзынь-дзынь, березовый лес в свете нарождающегося солнышка, огуречный аромат в разрывах туч пляшут радуги. Дзынь-дзынь-дзынь, колючий свет преломляется на ресницах, кажется можно ощутить на вкус. Как в том стихотворении:

…Удивительно вкусно, искристо и остро

Или не так? Острые градины секут кожу, капельки крови на лице. Показались.
Дракон хлопая крыльями рванулся в проход, паутина замерцала, пахнуло апельсинами отчего-то, резко до тошноты. Приторный, фальшивый аромат в дыму. Песчинки скрипят на зубах, губы разбитые ноют. Снова почувствовал себя пьяным вдрызг. Трезвым. Как на качелях, балансирует на тонком канате маг – але ап! Двоится в глазах. Удушливый дым набивается в легкие клочьями пакли – захлебывается сердце в груди, барабаном задает марш в ушах. Что-то упало с потолка, треснуло по голове, блескучей стаей искр взрываясь перед глазами. Алыми созвездиями ночного неба. Время кажется застыло, время сонной мухой неторопливо двигается – комариным писком заливается тишина, неспешно тянется к человеку пламя. Неспешно. Кажется жив, кажется что-то слышит еще. Гарри.
- Ты смейся, смейся поросеночек жирненький, пока на шкварки бля не порезали. Свинью! -Впрочем тоже осклабился машинист, указывая в проход пальцем. Здесь в купе, тонет Костя в холодце застывшего времени. Барахтается муравьем угодившим в манную кашу. Ненароком. А там никто ничего не замечает кажется, Гарри продолжает –Такие штучки против мудачья волшебного создавались, всякое дерьмо мистическое чтобы жечь. Волшебников херовых, проповедников мать их, бюрократов, ментов…Хотя эту заразу так просто не сковырнешь…Ха! Под корочкой винной, бля! Гарри жопой чувствует, полезно бабьё встряхнуть. Но вот беда, хрен знает как включить…а может свет невидимый просто, откуда мне нах знать? Я же не драная девочка, магистр мистических наук, ха! Снежку вроде ничего, хотя может и сдохнет еще, крыса. Кто знает. Ну и дерьмо, верно, пацаненок? А вот и неверно, заткни пасть! Какая бля душа? Вот трепятся твари драные, языки бы этим сказочникам пооборвать, да в седушку задом наоборот вставить...а все ж говорят, есть хрень и есть хрень. А некоторые вещицы прокляты заранее, от такого дерьмища подальше держаться нужно. Мы на Снежка посветим, а потом поглядим, сдохнет скотина или нет. Гарри жопой своей поклясться может, штучка наверняка полезная, а раз хреновых инициалов нет, значит сильная…

-Я ухожу! – Подал голос Ник - Если у вас есть мозги, поторапливайте. Это час. Час! Боже упаси идти внутри…Они ведь не спят никогда. А снаружи им трудно искать, там ведь ничего нет…Но иногда есть – Проводник достал сигарету дрожащей рукой, зажигалкой чиркнул. Обжегся, зашипел встряхнув ладонью. - Лучше всего когда люди что-то теряют, для них пачка сигарет ничего не стоит, недоеденный кусок пирога, мороженое…выбрасывают под ноги мусор. Я помню вкус черники….А здесь это везение большое, что-то свежее найти. Иногда еще попадаются кошельки, деньги. Однажды я сережку нашел, в форме оленя. Вы слышали. Оленя?! Предсказано..рогатый выйдет из бездны. Ах, вы про поезд? Поезд обычно недолго стоит, нам обязательно внутри нужно быть, когда он уйдет. У нас Час времени. Час времени в безвремении, смешно правда? Сплошные ведь парадоксы. Но я слышал, кто-то из нижних оставаться пытался…Что с ними случилось? Последнего размазало по рельсам, жаль их вообще-то, они же пленники…Говорят дверь наружу открывается когда поезд уходит, вот низкие и пытались в щель проскользнуть. Что-то не заладилось у них…То ли замочная скважина слишком мала, толи еще что. Говорят можно идти вдоль проводов и отыскать жилые места, но кто его знает…мне не довелось видеть тех, кто обратно воротился. Я видел серую будку со скрещенными костями, видел аккуратные кресты в землю вбитые. Но провода несут электричество куда-то. Вы послушайте, они ведь поют…Я поведу вас снаружи…Да-да, только не внутри…Я забыл, там что-то плохое очень, то, чему нельзя на глаза попадаться…


Ветер стаей воронья вскрикивает – К-арркак! Элла вздрагивает. Ржавое небо цвета крови в вышине, одинокий шар с солнца хмурого, гвоздем острым завесу туч протыкает. В дымке гнилостной гроза занимается, тревога пространство наполняет. Кривая загогулина молнии к земле протягивается костлявой рукой, пять фиолетовых пальцев – пахнет озоном и гнилью. Дурной день. Каррр. Оранжевый, карминовый, сизый – обливается потом градусник, наверное за тридцать градусов, если по цельсию, а в купе и того жарче, бисеринку пота вытирает Хизз тыльной стороной дрожащей руки. Чумазый, растрепанный мальчуган, закусил губу нижнюю, дернув себя за косичку. На Эллу пристально поглядел, кивнув самому себе. Нахмурился:

- Твоэ раны сашели, значит, Кай всё еще при тебе. Эа. Не надо оэставаться. Так и есть, хотя и странно... – Мальчик вытянул ладонь, приказывая огню отступить, черт улыбнулся злорадно, осколками звезд блеснула битая посуда. Красное пламя не желало слушаться, тело проводника в огне скрылось, стекла трещинами пошли. Проворными паутинками. Впоследний раз, увидела Элла Горана на полу, бледного призрака – растрепанные волосы, робкая улыбка на лице – нечто скандинавское, огненное ложе для Мельхиора, конунга павшего. Возможно. Затем всё потонуло в дыму, бедовое купе огласил пронзительный звон. Вылетели стекла, жадно заревев, пламя рванулось к потолку. Хизз схватил Эллу за руку. Прошептал что-то – Я не умею остэанавливайть вриемя надолго, нет, но Хурмиил сказэал что выход находиться там, где лежит Начало. Выходить одниэм сподручнее, лучше идти вдвоём, оставив за спиной мертвецов. Они все мертвы, мертвы. Та. Те кто рядом, мертвы!
Детская ладошка воздух вспорола воинственно, оранжевые глаза гневом наполнились.
- Я увидиел этой сейчас, нэа, это не мой дар. Не Далия Хизраэль хозяэн виденй. Однако. Мне был знакэ .Малахийя. Мало вреймя, скажу коротко, тейбе Хээйла. Слушай. Ты должна знать.

Был свет, помещение напоминающее египетский храм, много света источали лампы в форме лотоса, тонкие лучи вытянулись спицами, причиняли боль, резали по живому. Всё закончится так, как началось, придет к началу. Это круг. Махвла. Я вижу дерево Энагрия,- много его веток мертво, гниль тянется по стволу, трещины на коре, всюду плесень. Растение едва живое – это ваше дерево. Урмиила, Хисальхриила, Захарии. Даши-сья. Моё. Корни мертвы, но часть еще жива, новые росткитянутся оттуда. Листья падают, новый росток слаб, ему трудно противостоять холодному ветру. Чуть оступись и всё кончено. Я видел наименование «М» а может «Мф», цифры, они перед глазами до сих пор. Полыхают -252-254-252…2513...Мудрые буквы. Человечий колдун -мертв, лежит на полу в луже собственной крови - выстрел неожиданный, кляксы внутренностей, костей хрупкие осколки под ногами и много-много густой крови. Нет зуба во рту, шрам на лице, дааа это определенно он. Я знаю. Эйла. Предательство в воздухе, горький вкус. Или Урмиил знал что так будет? Эээй-ей, Я не понимаю ….они все мертвы. А кто-то пропал бесследно, запутавшись в паутине….и пауки тянутся к своей добыче, разная падаль чует кровь. Нам нужен червь, его нельзя упускать. Егерей дует, люди умирают. Постаревшая до срока женщина ждет своего сына у памятника – цветы из бумаги, мертвая ель..не знаю …вижу целый сад наполненный растенями которые не растут. Вблизи яркие тряпки, издалека цветы. Имя Влад и мокрая фотография. Он пропал, я не вижу его судьбу – хмурый человек собирает хирургические инструменты, от него веет смертью, он идет, следы от его шагов на песке наполнены кровью. Любит беззащитных. Любил…. Но это дальше будет...или раньше было. Ты еще жива и бежишь в мутном коридоре, зимний пес бросается на кого-то, рычит. Ты что-то говоришь низкому, он поможет. Низкий!? И Далия Хизраэль слушает его, но разве этому бывать?…Дааа, если мы сумеем понять, что сказать. Мудрые буквы – свет истины…Часы останавливаются на значении «13» Рядом стоит лев с головой орла...это непонятно…на меня смотрит бык, человеческое тело, острые рога. Ждет…Смотритель с фонарем, мертвый Николай…все ждут. Это конец. Дерево умирает, я вижу что оно мертво, и вижу что оно живое. Люди без лиц вокруг пляшут, у одних много личин, у других слишком мало. Ты тоже скрываешь свой облик, чтобы укрыть себя от тех, кто не должен видеть. Там дальше Город цветных огней и свежий воздух, кто-то ищет нас. Он уже близко, подбирается, рядом. Пробует воздух на язык, мечтает разделаться со мной, Хурмиилом.
Агриил…

На мгновение зажмурился Хизз, закусив ноготь большого пальца зубами.
- Тэальше тебе не нужно знать, это всео что касается вас – Мальчик дернул Эллу за собой к двери. – Трудно зачаровывать время, не под силу мне. У нас в раэспоряжении только пару горстей. Мнеа кажется лучший выход бежать одним, твой мир совсем рядом. Хурмиил собрал всех, кто хотел спастись. Но его планы эа не знайть до конца. Мертв ли, жив. Горе махвла грэйзет меняя. Выбирай, пойдем вдвоём или с этими? Скорее!
Потянул Эллу за собой к выходу. Смерил равнодушным взглядом, растянувшегося волшебника на полу. Шесса.
- Идиэти, или оставайтесь. Я боюсь того, что прячется снаружи. Я поведу вас через территорию низких, мы пройдём внутри.

Фриидом! Вот он, меч моей мечты!
Аккуратно, осторожно держа оружие, будто баюкая, Джошуа начала перемещение обратно к машине. Главное, не потерять осторожность и не вляпаться на обратном пути.

Nowhere. Это. Нигде.

Над платформой сияло оранжевое солнце, переспевшим апельсином неторопливо катилось к смерти своей. Издыхало. Наполняя окружающее безлюдье тягучим жаром. Лиловые тени стелились под ногами, сухой воздух дрожал, изнывая в бесконечно сизом этом мареве вечного полдня. Полуночи. Или бог весть знает чего еще. Охапка тусклых звезд в вышине, дремотными светляками уныло пульсировала на небосклоне. Ядовито зеленом в цвет выгоревшей травы под ногами. Ползли облака, размазанные шпателем слишком тонко, мазки светло- серой краски. Щербатая платформа и разбитая скамейка, покосившийся лист с расписанием электричек никому не нужных более в этом месте, да ржавая пара рельс. Цементные шпалы, щебенка украшенная кляксами ядовито черного, смолянистого мха. Гудящая линия электропередачи, обвисшие провода и кружевные опоры, обильно тронутые ржавчиной. В цвет крови. За горизонт убегают. Как и колея. А. Поезд растянулся на путях, вещественно синий зверь морозцем попахивающий такой. Над ним провода, гроздья звезд одиноких и солнце увечное. Под колесами рельсы и жаркий ветер изнемогающий от жажды, порой вздыхает. Поднимает пыль, кружит желтые песчинки смерчем.
Все вместе это конечная, вокзал и недолгая стоянка. Добро пожаловать! Здесь нет жизни, ветка отрезана давным-давно и на карте машиниста Гарри стоит пометка «Не используется. В связи с…Инцидент!» Место. В которое так отчаянно стремился Наблюдатель Горан, укрытое от Бога, дьявола, кажется всех живых. Место. Для тех несчастных пассажиров, кто входит в список «уже не мертв».

Одинокий веснушчатый парень на скамеечке, жадно смолил сигаретку. Порой встряхивал головой нервно, прогонял докучливые мысли. Курил. Бормотал вслух и сам же перечил себе безумец. Грязные волосы слипшиеся сальными прядям, хриплый голос. Помятая пачка сигарет в руках, от которых уже нет проку, но надпись «Парламент» упрямо синеет, передавая привет из мира людей. А в этом месте…В этом месте все очень быстро сдыхает: сигареты бесконечны, а проку от них нет. Хоть сотню разом выкури все равно не помрешь, пробовали мы уже. И все же по привычке…Затянулся в последний раз, жадно, до фильтра выкуривая сигарету. Затушил бычок о скамейку с надписью - "Хер соси", сделанной неизвестно кем и когда. Вздрогнул. Собаку перед собой разглядев.
Свистнул подзывая пса, еще помнил как это делается, - сложил трубочкой растрескавшиеся, обильно болячками украшенные губы. И посвистел:
- Ну-ну хороший, иди сюда! Откуда ты здесь, ай-яй, признавайся…- Что-то. Кто-то. Мысли одинокого странника пусты, хаотичны, калейдоскопом в голове расцветают серией бессвязных картинок. Между собой. Молодой человек: бледно серая кожа на лице, глубоко запавшие глаза, пакля свалявшихся светлых волос. Глаза примечательнее всего: карие или желтые быть может, пристальные, живые…горят внутренним огнем словно, все еще полнятся силой. Он долго ждал. Чего-то. Кого-то. Собака означала шанс, жизнь и конец. Пошел, как слепой выставив руки вперед, пловец под водой, у которого почти не осталось воздуха. Ему уже не всплыть.


Nothingness. Это. Ничто.

Звонкий удар. Хлесткая пощечина. Обида раздражение и горечь, накопившаяся разом. Голова дяди Кости дернулась нелепо, небритая щека покраснела. Элла ощутила боль в руке. Победную и приятную себе такую. Блондин не свалился в нокдаун, не отлетел в дальний угол конечно, но Кай приумножил девьчью силу как мог, а потому удар все же заставил Костю замолчать. Прикусить язык от неожиданности, нелепо дернув головой.
- Вы ять еще подеритесь, любовнички хреновы! – Фыркнул Гарри, поглядвая на Эллу с уважением – А вообще молодец девчонка, драная нах дырка…Но…Бля…Среди этих баб - мужик!
Машинист утер пот. Сально улыбнувшись к Костику подошел, руку на плечо ободряюще положил. Мол. « Ну-ну, неудачный день миленькая моя. Понимаю. У всех бывает»
Лихорадочный блеск красных глаз. Зубастая улыбка птичьего машиниста, испуганная и наглая одновременно - замечательно желтые зубы, острые, крепкие, вопреки кариесу-то. Клыки внушают уважение.
- Ну давай бля облобызаемся чтоли, перед смертью драный нах Снежок – Гарри кивнул. – Туда сюда. Любовь морковь. Ты была верной девочкой, но вот засада же…(томно вздохнул, издевательски бровки сдвинув) не любит старина Гарри слишком доступных-то шлюшек…

И удар. Абсолютно недостойный зато уж наверняка, - коленом в пах, крепким кулаком в зубы. Просто и надежно. А Гарри никогда и не обучался в пансионе для благородных девиц вообще-то. Простая жизненная истина, - либо ты бьёшь, либо тебя. На счастье будущих потомков магического К.Е. Гарри бил в обличии человека, утешение маленькое, но все же…..
- Сууууука. Изза тебя! Сдохнем все!!! Ну бля, держись девочка…- Блеснул надфиль в ладони, замечательно острая заточка. Гарри зарычал. Огонь полыхнул сильнее. Когда дверь открылась, надфиль шмякнулся об пол в лужицу варенья прямиком. Умный дракон железячку дернул под шумок, он хоть и ящер а все ж мужик. Свойский к тому же. С понятиями.
Больная голова Кости подробностями взорвалась, воспоминаниями, до поры до времени упрятанными тщательно. Удар пришелся кстати.



Never. Это. Никогда.

Элла произнесла слова. Дверь открылась, впустив глоток свежего воздуха, пропахшего отчего-то металлом и ржавчиной воздуха, зубной болью отзывающегося в теле. Пламя боязливо отступило, Джек радостно залаял, не смея впрочем пересечь порог, задрыгал хвостом переминаясь с лапы на лапу. На пороге искрится радужная паутинка, старательно вытянутая поперек прохода. Рядом с собакой человек в форме проводника, на полу сидит выжидая. Курит.
Светлые волосы грязными прядями, средний рост. Поднялся. Карие глаза, пронзительный взгляд наполненный силой и добротой. Тонкой иголочкой пронзили эти глаза сердце Эллы, шевельнулся Кай - права была Даша. Можно было с Наблюдателем спутать ненароком, а можно с Владом, только вот, что-то иное в чертах пришельца сквозит …У Влада не хватает силы, он нытик и слюнтяй, и лицо детское совсем у официанта. У Горана напротив, слишком много силы, насмешки в глазах, презрения. Боли терзающей, которую так остро ощущала порой Элла. Так похож на этих двоих, и в то же время…роднее, человечнее друг. И это слово "друг" - он не может быть врагом, вызывает доверие отчего-то. Глаза не врут ведь, душа в них просвечивает - хорошая душа. Обилие веснушек на сероватой коже, улыбчивые губы. Надежда.
- Вы пришли чтобы меня спасти, верно? Собака…Ведь здесь не бывает собак, значит это мой знак. Я Прощен – указал пальцем на паутину, смакуя слово – Про-щен…Так они питаются, берут ваши воспоминания. Лучше думайте о хорошем, тогда не сразу забудете. Я помогу вам, всегда знал что Бог со мной. Я Николай. Ник. Так проще…зовите Ником. Да. Это правильное имя. Я видел Ликвидаторов, значит времени мало, все ждал и ждал. Все время ждал вас, ведь так не может быть, чтобы человека бросили как потерянную игрушку...

Енот поймал пробегавшего по полям шляпы паучка и поднес к глазам с таким видом, словно намеревался рассмотреть его с гастрономической точки зрения.

При том обилии гусей, кроликов и прочей пернатой живности куриного сословия, путь проделанный пауком вызывал уважение. Отправить его за борт, при таком стечении обстоятельств, было бы не по-джентльменски. Оставлять лазутчика на своей территории в планы Енота тоже не входило.
По возможности незаметно он депортировал паука на шляпу одного из своих соседей и попытался устроиться на решетчатом сидении поудобнее.

Злоключения паука напомнили Еноту события сегодняшнего утра, когда он (Енот, а не паук) обуреваемый жаждой действий, подстегиваемый алкоголем и побуждаемый братьями Клеменс сиганул из окна борделя на предусмотрительно оставленную возле указанного заведения лошадь.
Лошадь оказалась еще предусмотрительнее. Под окном ее не оказалось. Если на Вас время от времени прыгают из окна второго этажа, со временем начинаешь подумывать о плане "Б". У Енота тоже был план "Б", о чем он и сообщил Клеменсам, не в самой вежливой форме, на ходу подтягивая штаны.

От ворвавшихся в номер Енот выгодно отличался тем, что расплачивался щедро и своевременно. Общественность была на его стороне: сверху раздалась еще более замысловатая брань и звон разбитой бутылки, вероятно об голову.
Пожалев, что не захватил указанную тару с собой, Енот отправился на поиски лошади, но очень скоро понял, что отвязалось животное не без посторонней помощи. Пока он развлекался до города дошла информация о военных действиях и кобылу вульгарно реквизировал кто-то, решивший, что мародерствовать никогда не рано.

Легко пришло, легко ушло, рассудил Енот, сам бывший хозяином лошади от силы дня два. Еще он рассудил, что найти попутный транспорт сейчас важнее, чем повесить себе на шею уши конокрада и через несколько часов расстаться с собственными.
Впрочем, благодаря старику Декстеру это проблема была решена в кратчайший срок.

Падающими звездами разбивались о стекла капли дождя. Дзынннь! И вдребезги! Быть может со звоном даже, крупицы небесной влаги прекращали существование своё, однако поезд гремел консервной банкой на путях, усталым зверем рычал. Пожирал звуки. Томились рахитичные березы выгибаясь мучительно, протягивали сучья изломанные ввысь цеплялись за рыхлые тучи. Напрасно. Плакало беспомощное небо, содрогаясь от жалости к самому себе, корчилось - словно тот малыш, самозабвенно на публику ревущий в ожидании игрушки. Игрушек однако не было в этих краях. Да и с помощью вот тоже, тотальный дефицит. Лишь бродяга-ветер одиноким волком выл, преследуя убегающий Экспресс.

-----------------------------------------------------------------

Лохматый Джек рассеянно поглядел в окно, отразилось в собачьих глазах, нечто…
Шумел ветер, всхлипывал, звал за собой на крыльях широких паря – «Вперед. Ууу, вперед! Даааальше…»
Пожалуй, первая тоска, где очень уместно слово «собачья». Разочарование быть может робкими ростками в душе проклевывающееся: разум не был счастьем, разум означал ответственность тяжелую и не вкусную совсем. Горькую такую. Зарычав на дверь, поглядел на мага пес. На людей. Пытаясь что-то им объяснить…Гавкнул. Дракон лениво средний палец показал.
«Неужели не понимаете!» Заскулил тяжко.
Джек знал. Чуял подвох. Коричневые глаза подернулись дымкой, хвост яростно дергался пушистой метелкой, ретривер родом из Малой Вишеры пытался думать. Как помочь людям и сказать…



Рванулся Шесс в туалет, захлопнув дверь за собой с глухим щелчком, словно крышку гроба. Хрясь! Сухой звук выстрелом помещение огласил. Персональная могила четырехугольная: подмигивает зудящая лампа под потолком зелеными сумерками прея, блестят унылые ромашки со своего кафеля. А парень склонился над унитазом и не нет ему дела до местных красот.
Рвет.
Среди футуристических цветов и ароматных отдушечек, блеска хрустальных скляночек, шампуней и жидкого мыла. Полотенец вальяжных бабочек.
Рвет.
Средь синих птиц порхающих на картине, среди чертей и ангелов идиллических, толстеньких херувимчиков да греческих наяд. Долго и мучительно выворачивает наизнанку музыканта. Захлебывается Шесс сначала желчью харкая, потом мутью и снова ядовито горькой желчью. Вонючей, грязной жижей изо рта, червями… Так было. Казалось. Словно
Голова раскалывалась, перезрившим шариком на ниточке грозила лопнуть. Злорадно булькала вода в унитазе, насмешничая, содрогались в зеленой корче бра в форме лотоса, по стеночкам. Текли слезы из покрасневших глаз, знобило. Никто не спешил помогать, спорить или вступать с Шессом в диалог. Ничего сверхъестественного, магического такого, позорное отсутствие каких бы то ни было призраков: не блеяли козлы, не реяли под потолком крикливые привидения цепями брякающие, не пытались затащить Шесса в зеркало бледные осклизлые руки...Даже стены, и то не кровоточили.

Позорище.


---------------------------------------------------------------

Зашумел дождь, по крыше вагона проворными пальцами принявшись барабанить, оптимистичное солнышко поспешило укрыться за пеленой зловеще серых туч. Погрустнело утро ощутимо. На смену болотам да березам печальным курочкам, пришли серые домики поникшие, пустые села и скобочившиеся ветхие сараюшки. Все грустное такое, брошенное давным-давно людьми, разворованное, да и прозябающее себе одиноко в глуши. Ржавея за ненадобностью. Проносились кресты и разбитые полотнища серых дорог, шлагбаумы огрызками, ощерившиеся осколками стекол кирпичные будки. Рыжие стрелки, ручейками ответвляющиеся от основной коллеи, брошенные вагоны, паровозы гниющие на запасных путях…Ни волшебных городов, ни дальних стран, - серая пакость и дерьмо только. Даже странно.

Элла рассеянно прикоснулась ко лбу, ощутив порыв внезапный – можно было зевнуть, чихнуть там или зябко поежиться, но сейчас требовалось потрогать лоб, зачесавшийся вдруг. Легкое жжение и чистая кожа под пальцами, на месте царапин оставленных Костей Младшим, теперь аккуратные шрамы, затянувшиеся почти и не заметные себе красуются. Наверное и на коленях, тоже самое…Сердце бьется часто-часто, испуганной пичугой в груди, но на кончиках пальцев ощущается приятный жар. Пройдет немного времени и возможно, к добру или к худу, эти отметины и вовсе исчезнут навсегда. Излечится плоть, останется лишь рубец где-то в душе мерзкий, уродливый, дряблый. Но сероватое зеркало отразит вполне себе чистую кожу. Кай выполнил своё дело.
Детская ладонь легла на плечо. Хизз пристроился рядом. Теплый неуловимый Хизз, мальчик с оранжевыми глазами, предпочитающий хранить молчание. Сейчас впрочем молчание было преравно. Кошачьи глаза полыхали гневом, вызов читался, брошенный Агриилу. Открытый вызов и давняя неприязнь. Однако.
«Ассасин» расслабившись насмешкой отвечал, снова на кресле угнездился, демонстративно вытянув ноги в золотых ботиночках. Скрестил руки на груди, бросив несколько обрывочных, шипящих фраз. Так и мерились взглядами эти двое, аки ковбои на западе, только заместо пыли рыжей и раскаленной сковороды жгучего солнца, позвякивали бра, да холод крепчал.

Девушка выдохнула мерцающее облако пара, частица души истаяла в холодной, зловонной пасти мертворожденного купе. Заиндевели витражи, кончики пальцев замерзли. Бросилось в глаза посиневшее лицо Горана, клочья пены в уголках губ, хриплое дыхание. Все же …то ли не рассчитал чего проводник, то ли напротив, тщательно спланировал. Но мучился.
Хизз, первый сделал ход конем, подумав немного, протянул конверт - аккуратный запечатанный конвертик для Эллы, помеченный инициалами «У. Г. М. для Эллы» дрожащий в ладошке грустного мальчика. Прописными буквами, украшала конвертик надпись:





И рисуночек довольно милый прилагался, – похабного вида испитая рожа со шрамом, рядом красивый ангелочек стройный курит. Типа. Обаяшка с улыбкой до ушей. Над головой ангела послание облачком: «Женщины ему никогда не дают». Вот и все.

---------------------------------------------------------------

Агриэль насторожился:
- Шшштобы там не пряталоссссь, это все лошшшь скашшем мы! Хиссраэль модол, глуп, порывист. Вей ла. Братессс сам попросил насс сделать это. Вах сья. Ссссамолично. – Синие глаза блеснули, поглядев на Эллу в упор – Верь нам, это (палец на точку указывает) нэи влах. Верь, клупая! Не самодовольному Червю, не туписсе Карри, не Хиссраэлю молотому такому. Верь Нам. Тааа, вы все слушайте топрого Агриила, та-та, это выход. Сссса дверью выхот! Тссссс. Сдесь мошшно покинуть поессд, мошшно уйти и никогда не воссвращаться. Ахшшш. Брат говорил так. Путь Ника. Окольный путь к вам томой, в ваш маленький тусклый мир. Никто не входит, никто не выходит на поессде черес одну тверь. Сдессь мошно сойти, но…Он скасссал что из купе смогут выйти не все. Егерей. Кто-то долшшен остаться сдесь, шшш, одному не сушшшдено выйти, потому што карта лшет. Тас вла. Маленькая ошшипка допущена там…Ох сссья, всего лишь одна опечатка чтобы ловить мухх в красную комнату. Но другого пути нет. Сссаи. Брат обжегся, не смог залечиться как следует, он сказал, что будет рад остаться и избавиться от опостылевщего ему тела. Крязного тела. Наблюдателю ничего не будет, ему не могут причинить на поессде вред. Аххш нееет. Мы не сслодеи. И не предатели. А Хиссраэль обвиняет нас! Мы сами помогли брату, чтобы вам не надо было выбирать, вы ше хотите выйти отсюда? Кого вы оссставите сдесь?

Бросил презрительно, поглядев под ноги себе.
-Вы. Трусы. Никчемные крысы вссе. Братесс снает шшто телает…
Нахмурившись, мальчик протестующее покачал замотанной в бинты головой, достал приснопамятную бумагу с шифром, ветхий пожелтевший листок найденный на полу в грязном купе. Заботливо сберегаемый. Позабытая абракадабра. Откашлявшись, ладошкой нос заслоняя, тихонько произнес неуверенно и робко. Голосок у Хизза был мелодичный, а вот акцент чудовищный:
- Неа, ньеа оставлиаять. Нейя. Это выход споастись всем, выити и неакому не аостаться. Осйся плохо, неися. Приасывная умага. – Сосредоточившись, произнес несколько певучих фраз. Потом пояснил на ломаном русском, пытаясь жестами помочь себе. Очертил круг, изобразил взрыв, помахал ладонями – Сдеась коорить, как призуать тоа, ша не надо призуать, Хесаалькрихэйль врай! Кай Хээйла виейрь нам, как нааш Каи. Мои Кай! Заоклятие Присыэва!

--------------------------------------------------------------

И был свет. Много света, пожалуй даже слишком в этой вселенной неторопливо обугливающейся. Когда невидимый взрыв оглушил блондина заставив треснуться носом о ковер, свет, тонкими мерцающими пиками преломлялся перед глазами, вгрызаясь раскаленными спицами в череп. Вычурными наркотическими картинками, яркими мультиками под ЛСД. Образами. На миг ослеп. Минута…две… Только царство деталей и фонарик в руке, требующий очередной жертвы. Царапающее дыхание…Кривляются козлы, проводники рогатые вытанцовывают, бабы…


- С*ка! Сигарет мне нах гони и тело верни, шамун! Сигарет я сказал, девочка. Где моё тело, мля !? Где Гарри находится, тыыы твааарь блохастая, говори ять мне, что это!? Плевать на звездочку, пусть подыхает нах. Гарри насрать. Но Ты! Ты выжрал напиток! Отдавай-ка обратно, то что причитается, птенчик!
Фонарик уточнил: Гарри на взводе, как та граната без чеки, любая неосторожная фраза вызовет необратимый взрыв. У Гарри в грязных карманах отвисших брюк, костет прячется и ржавый надфиль, как раз, чтобы в печень бить. И машинист Гарри даже на секунду, о моральной стороне вопроса не подумает, ибо он как снежок с горы…все больше лавиной себя ощущает. И падает вниз.
Злорадно. Фонарик-то сообщил.

Элла.
Мягкая постелька, холод простыней шелковых, легкая тень пушистая на ресничках и тихое движение. Как в колыбельке. Покой, расслабленность во всем теле, тишина и умиротворенность наполняют. В такт позвякивающей люстре хрустальной, в такт колыхающейся синеве небес и лучам солнышка рассеянного, сквозь витраж сочный преломляющийся кружевами. Разноцветными каплями на разрумянившейся щеке, азартными брызгами, спросонья, моргнув пару раз ресницами девушка видит картину – поэтический ангел, грустный до боли черт увековечены в стекле. Красное дерево, витражи, ароматная тишина, легким шепотом прерывающаяся. Медью топленой. Но это после...
А сейчас только сон бархатными лапами обнимает, чудодейник пушистый, все прекрасно в этот момент, тихое счастье серый полдень согревает. Суровый бог смилостивился к смертным своим, улыбнулся даже, неожиданный весь такой. Ведь. Элла не лежит без сознания, она не умерла и не оглушена силой Кай. Элла спит. Спит в настоящей постели, по-настоящему спокойно и хорошо отдыхает. Мягкий матрас, чистые простыни, упругая подушка под головой, перья и аромат мяты. Елки и кровь, легкой тревогой вторгаются. Запахом гари, пожарища, углей. На переферии...
…Бабочками пестрыми воспоминания, свечи и коридор. Мимолетный сон, скорое пробуждение, но не сейчас, еще чуть-чуть понежиться в объятиях Морфея…Элла пробирается сквозь лес, важно идти вдоль факелов, рекламный щит гласит «Сельва Перу 666 км.» Нужно двигаться вперед, все дальше и дальше в глушь забираясь, вопреки боли в костях и стонам измученного тела бежать. Позади пожар полыхает, а может леопард рычит или медведь или стая волков. Настигают. Неясно, но боязно все равно… Элла бежит. Туда где высокие деревья шумят кронами, и пантеры прячутся в густых ветвях, туда где кров последний и очаг спасительный... Ведь к девушке тянется зло, первобытное холодное и мрачное, тихой змеей. Тенью. Удавом скользким, все ближе. Обезьяны визгливо кричат, царапают ели рыжими иглами, умирают. Тропинка становится круче, под ногами чавкает грязь, острые камни ранят ладони, колено, щеку болью обжигают кусты, глаза норовят выколоть, нападают крапивой. Но необходимо бежать…

- А потом он поцеловал её трепещущие уста, тело ее изогнулось со стоном и его большой, налитый кровью…- Мягкий бархатный смех знакомый - …И еще пятнадцать страниц любовных описаний, я даже не думал, что ангелы настолько подкованы в этих делах…
Снова смех. Прогоняет тревогу. Мир дробится каплями света на ресницах, но сон не желает отпускать. - Черные джунгли. Наполненный запахами гнилой листвы стелется туман под ногами, сизый. Скрипят сосны, переговариваются меж собой, а Элла стоит на рельсах одинокая фигурка в зареве красного заката. Паровоз приближается. Костик младший заколдовал девушку, она не в силах двинуться - зло впереди, черное необъятное, протягивает бледные пальцы свои, ищет, сопит. Все ближе, все осязаемее… вибрируют стылые рельсы, дрожат испуганно, хохочут вековые сосны, заливается дьявольским смехом тайга.
-Тебе вперед нужно идти. – Колея карабкается в воздух штопором завиваясь, гнилые шпалы занозят руки, необходимо лезть выше…- Даша улыбается, новый Кай-Даша, приговаривает ласково:
- А я многих убила, егерей, пропали люди и никто их больше не найдет. Все в аду давно сгорели, даже пепла нынче нет. А косточки всегда правдой прорастают, и не спрячешься от неё. Тебе выше. Я теперь Кай, не заслужила ничего да все получила. Здорово правда!
И хриплый вопль паровоза, оглашает окрестности агонизирующим криком.

- Эгей, ну вы и спать. Двенадцать часов уже прошло! - Горан пошевелился, закутанный в одеяло, нелепо скрючившийся на полу проводник. Пошелестел книжкой, пытаясь принять более удобное положение, чихнул. Обгоревший такой, помятый, рыжеволосый Горан, – лицо украшали кровоподтеки, корки спекшейся крови, синяки многочисленные. Рядом сидел Хизз, настоящий и живой Хизз на полу, заметив что Элла проснулась, мальчик кивнул головой. Спокойно и уверенно. Как равный равной, улыбнулся легко. Что-то не впорядке было с лицом у него, левый глаз заплыл, здоровенный фиолетово-синий фингал украшал физиономию, голова была перехвачена повязкой, платиновые волосы слегка отливали бордовым, на бинте растеклось красное пятно. Сойчной такой кляксой. И эта улыбка на лице, спокойная улыбка взрослого ребенка. Что-то роднило их с Гораном, отдаляло от всех прочих, отблески пережитой боли в желтых глазах – у наблюдателя золотых, у Хизза пронзительно оранжевых. Что-то очень плохое случилось с ними недавно, ощутимо нехорошее, пока люди спали.

Элла почувствовала отголоски чужой боли, приятные мурашки потихоньку начали сходить на нет. Тухлый луч безрадостного солнца холодил лицо, люстра обожгла равнодушным белым светом, увековеченный в витраже ангел, походил на надгробье – прекрасный, но тупой камень. И храп, громкий, заливистый такой нарушил идиллию. На соседней койке заливался руладами плешивый мужиченка лет сорока, волосатая рука безвольно свисала с кроватки, открывая татушку синюю на запястье - "Север" И восход фиолетовый. Засаленная тельняшка, босые ноги, нос с горбинкой, курчавые волосы на груди – пахло от мужичка перегаром, луком и нестиранными носками. Довольно мерзок был. Да еще и храпел во всю мочь
- «…Ах дорогая моя, если ты умрешь, я тоже умру! Ведь даже будучи ангелом, я не могу исправить несовершенство этого мира, жизнь моя. Оооо будь проклят жестокий Бог, но в сей печальный час, я говорю, ты будешь жить любовь моя, ты родишь мне сына!
И с этими словами его белоснежные, могучие крылья обняли ее умирающее тело. Поцелуем бархатным отметив её чело, он погрузился в ее лоно…
- Все, я больше не могу! – Хрюкнув, Горан заржал во всю мочь – Бл*ть, он же целиком туда прыгнул! Его крылья же…крылья! Эх влай, член ему наверное за красоту выдали, второе поколение малец заделать решил, ха-ха-ха…
Агриэль демонстративно цокнул.
- Ссссавсем не смешно, та-та-та, не шутят с таким, вай слааа. Только клупые человечешки. Сумвла, ссссамка свиньи…
- Да ладно, смотри – Горан пошелестел обложкой. Той самой где изображена была роза и слащавый мачо в рваных джинсах с крыльями – Хорошая книга же! А человек на нашего волшебника похож! Только красивее, моложе и…(поглядел на обложку, прищурившись) и пожалуй ещё раз красивее.
Проводник ойкнул, прикусив губы, пересел поудобнее. Еще сильнее скрючившись и глядя на часы, книжку отдал Хиззу, прикрыв глаза.

Вот Косте сны не снились, если уж о волшебнике - натренированный годами организм, четко сумел выделить главное и второстепенное. Главным был отдых. Охи, ахи, слезы ужаса и визгливые воспоминания о пережитых страстях, отошли на второй план. А потому Костя спал, самым отвратительными, непоэтичным даже образом, цветные видения мимо себя пропустив. Уже перед самым пробуждением, в голове пронеслось что-то эротическое, - была там женщина и свечки, и что-то еще….неуловимо хорошее да романтическое. Однако в тот самый момент, когда красавица поманив волшебника тонким пальчиком, предложила ванную на двоих принять, приспустив лямку кружевного лифчика, сон выцвел, а вместо загорелого женского тела под боком обнаружился скрутившийся калачиком Влад. Никаких девочек, только вспотевший в грязной рубашке официант спал, замерзнув, прижимался к Косте доверительным щенком. Сам блондин обнаружил себя валяющимся на полу возле туалета, под головой улыбался коврик «Пожалуйста, вытирайте ноги!» Где-то неподалеку был брошен мел в угол, грязные ботинки Влада возле самого лица, что-то больно ткнулось в спину, очевидно четки. Рассыпавшиеся бусинами... Мятый пиджак, оказавшийся почему-то под задницей, жаркий Крокорупудра, устроившийся на груди тихо посапывал.
С бархатного кресла, на блондина глядел счастливый Джек влажными сливами темных глаз, сверху вниз, поскуливал радостно. Пес часто дышал, капельки слюны капали на Костю.
Доброе утро!

- Скажите Агриилу спасибо! Ему пришлось потрудиться, видите, как удобно он устроил вас всех! – Усмехнулся Горан.

Пространство вагона конвульсивно дернулось, словно птица хлопнула крыльями, тряхнула головой лошадь, вздрогнуло не желая выпускать волшебника.
Ноги ударили в пол, по ковру пошли круги, словно сухощавый маг весил, куда там вашему слону. И хотя величины эти измерялись не в килограммах, а к Ньютоновской механике отношение имели такое же, как сам Константин Евгеньевич к стюардессе международных авиалиний Нинель… Иными словами имели эти величины Ньютоновскую физику и так и эдак… блондину было сейчас от этого не легче.
-Снова между нами города… взлетные огни аэродромааа…
Шаг за шагом - между полом и узкими ботинками сверкают разряды статического электричества. В руку проводнику отправляются четки и мелок. Короткий кивок в сторону Рачевского, остальное, мол, в пиджаке.
Рачевский с пиджаком в руках. Мерно качается вагон... и тянет так, словно следом за блондином выворачивается все купе. И страшно хочется курить. И Агриэль этот... скалапендроморф... дурак.


-Константин, спешу Вам сообщить, что Вы - дурак. Ясно тебе? Ду-рак ты…
-А ты - сколопендроморф, -осадил друга Костя. Новое словечко, он подцепил в одной из тех редких, малопонятных книг, уже некоторое время копившихся у мальчишки дома, чем теперь несказанно гордился.
Книги были старые, пыльные и вели себя непорядочно. Некоторые перед грозой, часа за два, начинали пахнуть озоном. Другие самым беспардонным образом, ползали с одной полки на другую, стоило лишь отвернуться, третьи…
-Чего? –Вилкин даже опешил. –это кто выпендривается? Сам-то..
-Ой, слушай… иди уже отсюда… -Костя от самой электрички терпел без сигарет и раздражение постепенно начинало накапливаться.
-Ну знаешь! – белобрысый Вилкин подскочил, собираясь бросится на друга с кулаками, но тут же был сбит на землю
-Совсем сдурел?! –зашипел Костя, зажимая другу рот рукой – все испортишь, скалапендроморф.
Мальчишки устроились за здоровенным, с хорошего быка размером, валуном. Камень был густо покрыт лишайниками и забавно похрустывал, если на него навалиться. Вокруг морем разливались цветущие луга. Из высокой травы чуть подальше - на 10 и 15 часов, как провозгласил важничавший Костя, торчали еще две горбатых каменных спины. В центре треугольника, образованного камнями покачивалась Бурая Твирь. Так эти заросли гордо поименовал инициатор этого похода. По мнению Вилкина это была просто конопля. Действительно бурая какая-то, но вполне себе конопля. Целая поляна.
Только где-то очень далеко справа квакали лягушки. Испуганно захлопав крыльями, сорвался с гнезда какой-то степной птиц. Что бы сюда добраться Костя с Вилкиным, вышли еще с вечера и всю ночь, сначала тряслись в электричке, а потом по горло в траве брели через поля, до нитки вымокнув в росе. На дальней станции сойду… Солнце должно было показаться уже совсем скоро, но сдавать позиции ночь совершенно не спешила.
-Видал? – уже в третий раз восхищенно прошептал Костя, высунувшись из-за камня. – Ветра нет, а она шевелится!
-Не видал и видеть не хочу! Кость, ну сам подумай! Ее же даже наркоманы здесь не собирают! Видал сколько наросло? Ууу… и то стороной обходят. Пошли домой, я всем скажу, что ты до самого «Быка» дошел и не струсил.
-И что? Я ей по твоему «Быка» дарить должен? У нее папа Влад, И булыжник ей этот даром не нужен. У нее камней небось… и вообще все есть!
Влад Ольгимский , был в городе фигурой, в представлениях, да, по большому счету и в фамилии, не нуждавшейся. "Большой Влад" - этим все было сказано.
-Вот и я о том, что у нее «Папа Влад» и все есть! – передразнил друга Вилкин. – И, вообще не знаю, чего тебе в голову взбрело! Я вот ей пластинку подарю. Мне брат отдал. Ван Клиберн, между прочим! Брат из-за него к аглофабрике к фарцовщикам ходил… такой же дурак, как и ты… вот. И хватит с нее, а ты заладил…
-Да! Да заладил! Я тебе, Вилкин, сейчас в глаз дам, что бы ты не квакал… это же...
-Девчонка…
-Вилкин, извинись. Она… -Костя насупился, в круглых, пронзительно голубых глазах заплясали нехорошие искорки.
-Что она?! – белобрысого прорвало – мальчишка? Да? Да?! Девчонка она! Простая девчонка! А когда вырастет, на ней Жан женится, понятно тебе? Жан, а ты ей ни к чему не нужен, и не смотрит она на тебя, и смотреть не будет! И никакого папоротника тут нет, одна конопля бурая! Папоротник он в лесу растет, а не в поле… И вообще!!! ОН НЕ ЦВЕТЕТ!!! Понял? По…
Захлебнувшись последней фразой, Вилкин покатился по земле, зажимая рукой разбитый нос.
-Ах так? Ах-х-х… Ах ты так, да? Так? Ну и лезь туда один, а еще друг называется, что бы там… там… что б тебя….
-Проваливай – Костя снова обернулся к колышущимся стеблям.
Шаги за спиной удалялись – Вилкин шел, раздвигая высокую траву обратно в город, о чем то причитая и шмыгая носом.
-Проваливай…. Проваливай – снова повторил Костя сосредотачиваясь - а я ей его подарю… подарю… Ей.
Ужом выскользнув из-за камня, синеглазый Костя на локтях пополз к бурым стеблям.
-Все равно… все равно…
Пряный запах ударил в нос, голова предательски закружилась.
-Что бы с ног не навернуться,
Лег наш Костя на живот
Ведь не может поскользнуться,
Кто не ходит, а ползет.
Что-то больно надавило на уши, в голову ворвался недобрый хриплый шепот. Как Дедушка Сидор, подумал Костя, только злой… а дедушка Сидор был не злой…. Дедушка был…
Впереди, замаячило что-то зеленое, глаза слезись, дышать стало почти невозможно, но мальчик упрямо полз вперед. Острая боль пронзила ногу, словно кто-то когтистый со всей силы схватил за лодыжку, а потом дернул за шиворот, не давая дышать.
Сил крикнуть уже не было, из последних сил он бросил вперед руку, пытаясь нащупать, дотянуться. Черная пыль, взметнулась с земли, меж темных стеблей, вдруг ставших деревьями и опрокинувшихся набок.

***
Костю трясло. Что-то больно било его позатылку. Лицо пекло. Неприятно было чувствовать себя печеный яблоком, которое еще и куда-то катится. И курить хотелось страшно. Голос продолжал что-то бубнить, но был уже совсем не страшный. Даже противный. И этот противный писклявый голос Костю воспитывал.
-Идиот ты, Костя… и Дурак! И этот… Скалапендромофр! – Голос шмыгнул носом. – Из-за девчонки…. Мало ли у кого день рожденья, что ж теперь помирать? Вот и тащи тебя теперь по полям, да оврагам на горбу. Мама моя, мама…. Они же там, наверное, с ног сбились. А пока я тебя дотащу -вообще. Ты про тетю Наташу подумал? У нее сердце слабое, ты знаешь… ты знаешь, и все равно, лезешь непонятно куда. Вот помрешь, если? Что я ей скажу. «Здравствуйте теть Наташ, Ваш Костя помер!» Просто чудесно… замечательно просто…
Костя разлепил глаза, головой вертеть было больно, но он себя все-таки пересилил. Оказалось, что печет его, стоявшее уже в зените яркое, летнее солнце. А лежит он на куртке Вилкина, который топал впереди, тянул за собой куртку, пыхтел, причитал и шмыгал носом.
-Вилкин…. Вилкин…. –собственный голос показался чужим, и каким-то треснувшим – Вилкин.
-Чего тебе? – не оборачиваясь буркнул Вилкин, а секунду спустя, подпрыгнув, бросил куртку, отчего Костя больно стукнулся затылком о землю,– Живой? Живой?! Вот сейчас-то я тебя и убъю!!!
На глазах у белобрысого Вилкина играли солнечными бликами блестючие злые слезы.
-Вилкин… Ви-и-илкин… - Костя, слабо улыбнулся старому другу и разжал кулак – Смотри, Вилкин! Вместе подарим!

Констатинтин Евгеньевич бросает взгляд на последнюю свечку и разжимает кулак. Поехали...

It's a kind of magic,
It's a kind of magic...

Очко, Кай, лифчик... Действительно цирк. Смехопанорама... могли бы хоть минутку помолчать?
Константин Евгеньевич и сам собственным мыслям очень удивился. Сволочной характер уже перерыл архив, загрузил отдел импровизации, сверстал, распечатал и выложил начальству на стол подобный план действий.
Но, нежелательный пассажир почему-то зажал пасть Крокопудре, прищелкнул пальцами, в так беззвучно игравшей где-то поблизости музыке, и...

It's a kind of magic,
It's a kind of magic...

...И стало тихо. По крайней мере, для тех, двоих, что стояли сейчас в обнимку, посреди проклятого вагона, проклятого поезда, проклятой... немного романтики. И немного магии.

One dream, one soul, one prize,
One goal, one golden glance of what should be,
It's a kind of magic,

-Берег на "для поспать". - пояснил Константин Евгеньевич и метко послал бычок за спину Рачевскому, туда, где плохо смывает. -Хм... действительно. Попробуй еще раз.

Снял новенький пиджак, не хватало только, что бы опять чем-то забрызгало. Ядом например. Спугнул с насиженного плеча дракона.
-Тссс...Полетай пока...

One shaft of light that shows the way,
No mortal man can win this day

-Захлопнись, Герда, мля... требовать будешь справку в бухгалтерии. Хм... Гарри... ты тоже помолчи. Агриил... -ассасин удостоился осуждающего взгляда. - Влад, дуй сюда. Тебе партийное задание... держи.

Блондин уже закатывал рукава. Ослабил галстук, поправил челку.

-Повесь где-нибудь снаружи. На бра, что ли... и дуй на кухню за свечками. Серьезно-серьезно... свечки тащи, ножик какой-нибудь... лучше без символики - одна нога здесь, другая там. Да, и коньяку захвати.

It's a kind of magic,
It's a kind of magic...

-Ну-с... приступим.

Первые аккорды, разминка для пальцев. Мелок из кармана - в воздух и поймать за спиной. Достать из-за уха у ассасина монетку и бросить ее в фонтан в Новой Голландии. Место силы, сияющая дельта.
Константин Евгеньевич проводит первую линию. Верная Машенька не смущается даже тем, что ей чертят прямо по воздуху. Линия в рисунке должна состоять из нескольких линий.

The bell that rings inside your mind,
Is challenging the doors of time,
It's a kind of magic...

Третья линия Лондонского метро, ложится справа от изящного ботинка Агриэля, упираясь в подножие Столовой Горы. Звон колоколов Нью-Гемпширского аббатства спорит с благовестом Василия Блаженного. Воды Ганга стекают по отпотевшему стеклу купейного окна.

The waiting seems eternity,
The day will dawn of sanity,
Is this a kind of magic?
It's a kind of magic,
There can be only one,
This rage that lasts a thousand years
Will soon be done

Тэнгу опускается на свой насест, только что нарисованный на правой стене, белым мелом, по красному бархату папской мантии. Между когтистых лап Гарри пробегает, забавно пыхтя маленький ежик с огромным грибом на спине. Тир'нан-Ногт'х парит над градом Китежем и греческий корабли приближаются к берегам трои.
Свечи вспыхивают сами. На могиле Неизвестного Солдата, возле стены Плача, у подножия Каабы, на вершине Чичен Ицы, в глубине подземных залов, запечатанных многотонной тушей Сфинкса.

This flame that burns inside of me,
I'm hearing secret harmonies
It's a kind of magic,
The bell that rings inside your mind,
Is challenging the doors of time,
It's a kind of magic,
It's a kind of magic...

Блондин проводит линию, в то время как слева ведет по холсту кистью веселый и пьяный фламандец, а справа касается влажной штукатурки строгий византиец. Яблоко начинает паденье, ванна наполняется, меч взлетает над путаницей канатов, молоток вбивает первый гвоздь в щит, над воротами очередного вечного града, рубанок скользит по кресту, воды расступаются...
Коньяк обжигает. Вода превращается в вино, в тот самый момент, как горячий пепел накрывает город, лед ломается под тяжелыми копытами, строгие башни скрывает пучина океана и последний кирпич занимает своей место на лестнице.

This rage that lasts a thousand years,
Will soon be will soon be,
Will soon be done,
This is a kind of magic,
There can be only one,
This rage that lasts a thousand years,
Will soon be done, done
Magic - it's a kind of magic,
It's a kind of magic,
Magic, magic, magic, magic,
Ha ha ha it's magic,
It's a kind of magic.

Тихие шаги... по улицам Вены, Кракова, Токио, Екатеринбурга, Толедо, Бостона, Тихуаны, Хайдарабада, Уханя, Припяти, Грозного, Стамбула, Аделаиды... тихий шорох в лесах Сибири, на склонах хребта Брукса, в песках Гоби... плеск Моря Лаптевых, вой ветра в Гранд Каньоне.

Щелчки пальцев.

It's a kind of magic....
.... It's a kind of magic
It's a kind of magic....
...magic

Брошенный камень застывает в воздухе, где-то замирает бабочка, ждет своего часа ураган, ложка не долетает до рта младенца... один шаг... один вздох... один удар сердца....
Когда стоишь на краю... так нестерпимо хочется, сделать последний шаг.
И тем не менее.
Щелчок пальцев, как метроном. Щелкочк пальцев как таймер. Как обратный отсчет до старта...

...magic

- Я... да, наверное счастливчик. - Тышлер рефлекторно коснулся повязки, словно проверяя, действительно ли голова на месте. Он глянул на скорчившегося священника и представил себе как Джошуа будет с ним общаться... внутренне содрогнулся:
- Герр, МакКалох, я сам лучше... Он просто перенервничал, видимо напуган кем-то до смерти. Святой отец, все в порядке, успокойтесь бога ради! - произнес он погромче. - Все в порядке...

Тышлер подошел поближе и присел на корточки около "стрелка":
- Все живы, даже почти невредимы. Ничего страшного. Давайте попробум немного успокоиться... Я понимаю, что вы сейчас испытываете... сам струхнул, знаете ли. Садитесь, святой отец. Может воды?

Тышлер сделал паузу, прикидывая состояние священника - стресс мог быть очень сильным, не исключено, что помимо слов ему потребуется немного реланиума...

-Гарри, солнышко, ты чего? Если бы я хотел работать...

Константин Евгеньевич развел руками, прищелкнув пальцами, широко улыбнулся щербатым ртом.

-...Меня бы тут не было. Работал бы я вот этими руками. Вкалывал. Взъ*бывал... на Ордена Ленина замечательном заводе "Красная... ммм.... звезда" -название завода блондин произнес с чувством, от сердца, никаких сомнений в своем намеренении не оставляя. -Не учился, так ворочай, в жопу *банный рабочий! Это тебя, Гарри в первую очередь касается.

Затянулся сладко, сладко. Ведь сколько К. Е. без сигаретки на рельсах маялся. Мок, мерз, хлюпал носом. Можно теперь пофорсить немножко? Можно? Нужно! От отморожения здорово помогает, ибо душу греет.

-И ведь тут какое дело? Я бы рад тебе помочь, чесслово. Засунуть тебя в твою кочегарку, да поглубже, поглубже... к топке поближе. Горан, подтверди, я для Гарри все что хочешь... на край света. Но... - блондин снова развел руками, на этот раз горестно.-...динамит, печать, кирпич - ничего не устоит перед магией любви.... хе-хе... но вот перед китайским скотчем я бессилен. Все, без вариантов.

Тяжело вздохнул нежелательный пассажир. Виски помассировал. Виски... ну или коньячку еще рюмочку. Обернулся к проводнику.

-А ты не напомнишь, зачем мы его спасали тогда? Если только из-за моей кармы, то нафига мне карма без зубов? Ладно пристроим птичку куда-нибудь. К кухне поближе... излагай пока план свой, о великий дух мятежный! Заодно Влада проводим... мне тоже надо!

Геология для Влада.

Давным-давно жил был на белом свете мальчик Влад. Болтал ногами босыми под столом, глобус пузатый разглядывал вечерами, скрипучими фломастерами карты дальних стран рисовал, а ещё мечтал вырасти геологом. Папа у Влада горы покорял, странствовал тропинками запутанными, мерз в снегах, звездами колючими любуясь, в тайге дремучей плутал от медведей злых спасаясь, а ещё жил на улице Белозерной 4 вместе с новой семьей, и работал бухгалтером. От геологии, был далек честный труженик Семен Рачевский примерно так же, как далек полярный медведь от слона, лечил трудовую язву честно нажитую, и смотрел по телевизору передачу «В мире животных», подсчитывая дни до зарплаты…
Восьмилетний Владушка, пускающий мыльные пузыри и "выгуливающий" золотую рыбку в ржавом корытце ядовито салатовой ванны, об этом впрочем не знал. Рисовал картинки, выдумывая страшнючих монстров, из темноты за живыми подглядывающих, сам пугался этих сказок, засыпал, в постели потея, и представлял себе отца, с которым непременно однажды отправится в Большое путешествие. Ведь мама сказала, что он в горах, но когда-нибудь вернётся, устав от бездомной жизни, придет домой, снимет шляпу пыльную и подарит мальчику компас, тысячу дорог прошедший. А потому. Писал Влад тайные письма, отмечал маршрут, которым двигается экспедиция на Север красной ручкой, изучал полезные ископаемые и точно знал – Жизнь, прекрасная штука, дорога под звёздами к счастью ведущая, печенюшками сладкими вымощена обильно, и нужно только вырости поскорее, чтобы кем-то значительным и расчудесным стать. Миллионы профессий открыты!

Официант вздрогнул. Что-то неприятное припомнилось, наморщив лоб, поглядел на блондина, пытаясь расслышать ускользающий разговор.
«- И то, полтора моих…»
Одинокий фонарь за шторками промелькнул, глаза обжигая оранжевым светом, нахохлившийся сумрак прогнал ненадолго. Ангелы, черти, геология. Что-то вырисовывалось в голове, радужным облаком несмелым…Бальхезред, фотографии, Даша. Влад тяжко зевнул, усталость ощущая на сердце. Самоуверенный тип этот блондин….все они здесь самоуверенные. Через чур.

-А чезанахрен спешка такая? Думаете вы тут самый умный да, мозговитый мужиченка и все дела, батенька? – Приподнял бровь проводник, рассмеявшись - Ни-ни, катитесь вы к черту со свей человечьей магией, Константин Евгеньевич! Никуда вы птичку Гарри уже не проведете, забыли моих пафосных братиков и собственные фокусы? Эта дверь закрыта, запечатана и кирпичной стеной заложена. А ещё динамитом взорвана, и китайским скотчем для верности запечатана. И если у вас нет в кармане персонального льва, или пары Джокеров скажем, то…Кхххрр!!!! (озвучил громко, разводя в сторону руки ) Унитаз уже смыли. Однако, к слову о туалетах, вернуться к тому купе нам придется, разнесчастный Ник заварил кашу. Ну так пойдемте…навстречу моему Каю и слезливой истории рассказанной доброй госпожой Дашей. У меня есть прекрасный план, как Госплан на двадцать лет вперед, вот такой прекрасный…план-то у меня есть!
- А если наша драная девочка расстарается, ась? – рыкнул Гарри, посылая Косте воздушный поцелуй. – Если с мотивацией, бля, к делу подойти? Цветы, шоколадные конфеты, подзатыльник крепкий, коли не впечатлится. Бабы они ведь народ такой, ломучие, но сметливые сучки. У красивых девочек логики нет, чтобы планы строить Снежок. Так что не раззевай особо клюв, Гарри любит горяченьких, но обидиться не приведи Бог, ох как может…
Слабо встрял Влад. Снова ляпнув, первую попавшуюся глупость:
- А я в ту-туалет кстати хочу…только боюсь один…м мм-может кто п-подождет меня? - На самом деле, очень хотелось ему чтобы прекратили они все ссориться. Но в качестсве плана…подходило.- Му-мужики, ааа?

...И Припомнилась Владу школа, темная, сумеречная, в памяти среди желтых ив. И мрачный туалет, гордость всея третьего этажа. Уголок взрослости, ГКЧП, как его ещё называли! Почему именно так прозывался вонючий и зассанный толчок на три очка, Влад точно не знал. Но старшеклассники очень уважали это место. Зеленый кафель, мутное зеркало трещинами улыбающееся, ржавые потеки на потолке, а между тем, пещера Аладдина: там можно было курить, неумело зажимая сигаретку в зубах, опасливо выдыхать табачный дым в гнилую пасть форточки старой, рассуждая о буферах Таньки с первой парты, или скажем, отобрать деньги у какого-нибудь первоклашки, предварительно вытряхнув содержимое портфеля в ближайшее мусорное ведро. В ГКЧП взрослели. Рассказывали пошлые истории вдыхая хлорки ядовитой порывы, матерились, корябали на свежей штукатурке философские надписи «У Косого маленький член» Смеялись. Харкали под ноги. Списывали потихоньку. Ссали конечно. В общем, всего по чуть-чуть. Владу тоже довелось там бывать. Дважды.
В-первый раз, когда его заперли старшеклассники в ГКЧП на два урока. Математику и географию. Второй раз, когда эти же старшеклассники, пытались заставить Влада Рачевкого вытащить из унитаза свой дневник. Впрочем, паренек не собирался этого делать в любом случае, старшеклассники здесь явно ошиблись, геология геологией но не такая уж драгоценность, ученический дневник с двойками. Вместо этого он разбил главарю нос, и бил бит. Чувства нахлынули в тот момент странные, саднил подбитый глаз, чужая моча смешанная с хлоркой на полу, пропитывала штанину обильно, а на душе цвела гордость. Болезненная, вонючая гордость, писсуары подмигивали ободряюще, и даже вода в сливе шумела весело. Обещая новую жизнь. Влада и в самом деле больше не трогали, считали больным, возле виска крутили, но не трогали, разбитая коленка, синяк на пол-лица – пошли в оплату собственной свободы. Горький у этой свободы был вкус,..и прекрасный.

…- Даже если бы дядя Костя был нормальным магом, а не вечно унылым двоешником- второгодником которого выперли из Хогвартса за хроническую пьянку. Даже тогда, он не открыл бы тебе проход! – Пояснил Горан, заглядывая в бутылку и допивая остатки коньяка – А он дерьмовый маг. Хрен ли ты к нему пристал?…Ну рыцарь, супергерой, мать его так, думал нормального кого пришлют! А неее, к чертовой матери! Посылка не дошла до места назначения, хорошего по дороге украли. А прислали этого…шутника с сырками. И марки нет, чтобы назад отправить…черт. Дайте кто-нибудь опохмелиться, нечем дышать. Слишком здесь темно, ничего не вижу. Дети…но кто берет фотографии чужих детей в дорогу?
Закашлялся Горан согнувшись в три погибели, нехорошо закашлялся. Надолго. Кровь текла из разбитой головы, глаза блестели слезами. Дрожал осиновым листом, по осеннему бледным. Пугал видно Наблюдателя Тот-Самый вагон и ковер ярко алый цветочками, и купе, раззявленным ртом в крике открытое, зубом больным наспех запломбированным. Когда копится гной, распирает агонизирующее мясо нечистотами, вызывая муку, а пломба упорно держит дрянь, заражение заставляя вгрызаться в живую кость глубже…Темнота здесь была иного сорта, колючая, подозрительная. Горели золотом охранные надписи на стенах, тускло тлели лампы, почуяв Горана, мутью рыжей старательно коридор заливали. Моток проводков на месте бра, Косте ухмыльнулся.
- Да вышвырнуть гниду с поезда и всего делов, если работать не хочет! – Звключил машинист, извлекая из кармана брюк, мокрую пачку презервативов (впрочем не то) Обрадованно курлыкнул, найдя то что требуется – Бери маленькая моя драная девочка и делай свое дело. Ириска. «Кыс-Кыс» Погань! Доставь Гарри в кабину, или не хочешь? С*кА, трудиться!!!
Сорвался в крик…

В тот раз, когда Влад вляпался в дерьмо, он тоже сосал ириску. Правда не кис-кис, а что-то там импортное, с шоколадкой внутри и вишенкой алой. Размалывая зубами, слюняво коричневую массу, В Тот-День, Влад обнаружил что купе старца Ворона, неприлично открыто. Заходить конечно не стоило, ужасно глупые суеверия пропитывали местный коллектив, Влад уже понял. Тем сильнее был интерес…Ворох бумаг на столе, селектор старенький, книги в кожаных переплётах, папки. Влад даже не понял, как оказался здесь грызло его любопытство нехорошее. Сладенькое такое, липкой конфеткой во рту. Некоторые вещицы были неприлично антуражными, как той звезды пятиугольной рисунок на стене, обломок рога неизвестной корове принадлежавший. И старенькая бумага коричневая, плесенью покрытая с надписью латинской «Cavit.VI Balhezred. diabolicae concordia N-N-N». Красочка яркая, длинные буквы изящные пером выведенные, рука машинально сунула бумажку в карман…
Влад потрогал песочные часы, постучал пальцем по стеклу, перевернув зачем-то. Открыл толстую книгу, украшенную рисунком шестиголового козла. Еще раз рог потрогал мизинцем – теплый на ощупь, неприятно «живой», словно кожа а не кость под пальцами. И греет…А потом ойкнул, когда селектор ожил. Чей-то холодный голос произнес чушь. Для кого? Зачем?...Ворона-то все равно не было.
- От Бальхезреда лично через Сапфира-Варфаломея. Заверено. Тринадцать- Десять. Пункт второй недопустимое нарушение. Подлежит срочной ликвидации. По случаю Николая Рощина. Недопустимо. Прибыть в депо 12. Немедленно связаться. Согласно договору от года 66. Для дальнейшего расследования, есть все основания считать, что в этом деле замешаны…
Влад не дослушал. Но сделать очередную глупость успел, всплыла таки в голове смешная картинка из фильма «12 мгновений весны». Склонившись над микрофоном Владислав Семенович Штирлиц прогнусавил, зажав пальцами нос.
-Агг-га. Дда. Это «Геолог» (хрюкнул рассмеявшись) Пароль принят. Есть!

…

- Ох сья, мы за тебя глупую боимся. Не за себя. И не сса Дашу чья судьба решена.- Агриэль указал рукой в сторону официантки. Веселой и счастливой официантки, которая шла себе вперед, не прислушиваясь особо к беседе в мини-юбочке своей. Кажется, даже напевала песенку какую-то под нос, кивая головой в такт мелодии. Луч фонаря метался по коридорам, обнажая раскрытые внутренности купе, а Даша напевала себе беззаботно, высокая, крашеная блондинка. Кобылка статная.

«Там где рассветы. Там меня сегодня нету. Солнышко греет. И я напрасно ищу. Вечерами грущу. О своем потерянном рае. Оооо мой рай..ла-ла-ла»

Раздавались ликующие строчки в темноте. И вовсе не монстр: обычная женщина, ямочки даже на губах, локоны завиваются, заколка с сердечком смешная в волосах, капелька пота на лбу, помада полустершаяся. Нищенская квартирка, больная мама. Несчастливая Даша, на несчастливом поезде. Хрустальные бра, шаловницы тонкоголосые, переливались в лучах фонаря топленым золотом вспыхивая, жуть колыхалась под ногами, порой обдавая могильной стынью. Раз. Элле показалось что в купе кто-то сидит, осклизло черный силуэт сгорбившийся – жирные бока, огнем опаленные блестели мокро, жареным мясом пахнуло вдруг… Агриэль напрягся. Наваждение исчезло. Не было там никого. Только две полки, мягкое купе.
- Не понимаешь ты сья, ничего, а квохчешь. Тумаешь осадишь нассс и будешь счассстлива? Ох сья…Братесс боится. Не за сссебя. Боится что у него сссил не хватет, зло тебе причинить. А ему придесса. Или Экспресс тебя не отпустит. Ихла. Только жертвой выкупишь свою шизнь, или сдохнешь. Та-та, или ссдохнешь. Егерей – судьба сначит. Лучше сдохнуть, чем здесь остаться. Мы говорим. Ой сссаааа, лучше сдохуть. Поезд прогнил, его надлежит сжешь до основания, тай свла, ибо он ссарашает лютей. Он ссарасен и дрянь тянется за ними. Даше в Компании это поняли, и испугались саметь. Братесс должен будет предать тебя, чтобы ты вышла шшивойю. Только так сья…И никак иначе. Он Наблюдательсь. В самый слой твой момент, он сссмотреть будет. И не смошет отвернуться. Судьба такая.

"...О мой рай. Я твоя Герда а ты мой Кай. Сердце ледяное. И такое чужое…Но приезжай в мой рай, оттай дорогой мой Кай…»

Раз, только Даша обернулась, указав лакированным пальчиком в окно. Россия. В других окнах отражалась зима, бесконечные равнины снежные под чужими звездами мерцающие, а здесь в сумерках блестели кособокие домики и пыхтели дымом печные трубы. Какой-то вокзал, кажется, миновали. Рельсы, поезда грузовые, электрички бледно-зеленые. В ближайшую садились люди, спящие на ходу. Толстый мужчина с портфелем, на Эллу кажется поглядел – в слезливых глазах зависть отразилась, фирменный поезд, бордовые шторки, а ему вкалывать весь день, и на электричке трястись, черт знает сколько ещё.
Огрызки домов, огрызки жизней. Карандашами. Длинными тенями. Экспресс замедлился, тонкий свисток даже послышался, пение локомотива.
Обожгло колено разодранное, мимолетной болью. Прикосновением словно. Где-то неподалеку Костик- Младший пропозл, сообщив девушке, о местоположении своем - вытянулся коридор темной кишкой, проводов мотки, червям, мрачные уголки, плесень темная – и Костик, сосредоточенно к своей цели ползущий.
- И это мой рай…- Улыбнулась официантка. – Экспресс чудо. А господин Ворон нынче не у дел. Но с помощью Кай, я сумею его заменить…возможно сумею. Вы ведь должны понимать, такое сокровище нельзя уничтожать. Если у меня будет сила, Компания возможно найдет для меня настоящую службу. Поезд страшный, но уверена, если проветрить как следует, все удастся. Лоск, шик…атмосфера девятнадцатого века, люди будут платить большие деньги, знаете ли дорогие мои, чтобы прокатиться. А мы..мы их обслуживать будем, как следует. И подороже…
- Нееееет, то нееееет. – Прошептал Агриэль – Люди будут платить большие деньги чтобы ссабыть о поессде и никогда не помнить. Ведь это болесснь. Сссарасная болесснь…И ее нельссся излечить. Идемте, благородные куриссы. Брат сдесь. Он принял решение.

Итак. Собственно прообраз состава. Знаменитый поезд Orient Express.
.......

Небольшая предыстория в Вики гласит: "Компания Orient-Express Hotels Ltd. была основана в 1976 году....первое приобретение отель..." бла-бла-бла, немного пропущу ненужную информацию, остановившись на: "был куплен и реставрирован поезд Venice Simplon-Orient-Express, который после долгого перерыва, совершил свой исторический маршрут из Лондона в Венецию в 1982 году"



Venice Simplon-Orient-Express - тот самый знаменитый Восточный Экспресс совершавший легендарный маршрут из Парижа в Стамбул, начиная с 1883 года. Аристократ среди поездов, лучший из лучших, и все в этом роде. Добрый интернет говорит:

"Восточный Экспресс отличает внимание к каждой детали. Состав состоит из тщательно восстановленных вагонов 20-30 годов. Интерьер разработан знаменитыми дизайнерами, работавшими в стиле ар-деко, в том числе Рене Лаликом. Сервировка в ресторанах тоже на высочайшем уровне – льняные скатерти, серебро, хрусталь. Вы словно возвращаетесь в золотой век путешественника. И как всякая классика, это неизменно актуально."

И да, конечно же поезд был описан в романе Агаты Кристи "Убийство в "Восточном Экспрессе"



Эркюль Пуаро собственной персоной. Ему не удалось как следует отдохнуть, зато он нашел убийцу:)



Так что же имеется на сегодняшний день.

"Гости путешествуют в подлинных винтажных (антикварных) вагонах, каждый из которых может рассказать свою историю о мире интриг, богатства и гламура, являвшихся неотъемлемой частью железнодорожных путешествий по Европе в 1920-х и 30-х годах. Все вагоны отличаются искусной работой декораторов, включая инкрустацию по дереву в стиле арт-деко и витражи от Рене Лалике.


Поезд Venice Simplon-Orient-Express славится не только своим историческим прошлым, но и настоящим, в котором гости со всех концов света движутся навстречу новым открытиям.



Путешественники завязывают непринужденные беседы в вагоне-баре, пробуют гастрономические блюда, приготовленные на кухнях-галереях, и отдыхают в отдельных купе. И все это время они наслаждаются проплывающим мимо пейзажем, который принадлежит только им…





Легендарный поезд Venice Simplon-Orient-Express доставляет путешественников в самые прекрасные города Европы.



Пункты отправления и прибытия поезда Venice Simplon Orient-Express расположены в ослепляющих своим великолепием европейских городах: Венеции, Вене, Риме, Праге, Париже, Лондоне, Кракове, Стамбуле, Будапеште."



И ещё немного истории, почерпнутой на просторах интернета. Убрала под спойлер.

Показать содержимое

История Orient-Express и легендарна, и красива – Восточный экспресс испытал взрывы, стрельбу, застревал в снежных заносах…

Каждый из вагонов, который входит сегодня в состав знаменитого поезда, находился в эксплуатации различных железнодорожных компаний и имеет свою долгую историю путешествий по всем уголкам Европы.

История фешенебельных железнодорожных путешествий началась в 1864 году, когда новатор в строительстве железнодорожных вагонов, Джордж Мортимер Пульман, создал в Великобритании самый совершенный в Европе девятнадцатого века поезд, применив все передовые на тот момент технологии и элементы роскоши.

В 1870-х годах в Британии были введены в эксплуатацию первые спальные вагоны и вагоны-салоны, в которых впервые было организовано питание на борту. Первый в Европе поезд, полностью состоявший из пульмановских вагонов – Pullman Limited Express,– был введен в эксплуатацию в 1881 году.

Он совершал рейсы между Лондоном и Брайтоном и был первым поездом, имевшим электрическое освещение. Немного позже, организовав взаимодействие между поездами и паромами, Джордж Мортимер Пульман воплотил в реальность мечту о безопасных и комфортабельных железнодорожных путешествиях между Лондоном и Парижем.

Жорж Нагельмакерс, молодой бельгийский энтузиаст железнодорожного дела, также принялся за строительство железнодорожных вагонов класса “люкс” и сделал для континентальных железнодорожных путешествий то же, что Пульман – для Британии. В 1881 году после ряда экспериментов Нагельмакерс впервые ввел в состав континентального поезда вагон-ресторан.

Включив в состав спальные вагоны и вагоны-рестораны, Нагельмакерс в конце концов смог осуществить свою мечту, и 4 октября 1883 года состоялся первый рейс Восточного экспресса. Первоначальный маршрут пролегал из Парижа в город Джурджу (на реке Дунай в Румынии) через Страсбург, Вену, Будапешт и Бухарест.

К началу XX века великая эпоха железнодорожных путешествий была в полном разгаре. Туннель Симплон (протяженностью 12,5 миль, самый длинный в мире на тот момент) был построен в 1906 году и значительно сократил время путешествия от Парижа до Венеции, и к 1921 году компания Orient-Express продлила маршрут поезда Simplon-Orient-Express до Стамбула. 1920-е и 1930-е годы стали периодом расцвета легендарного поезда, пока Вторая мировая война не положила этому конец. Паромные переправы были отменены, а путешествия между государствами стали невозможными. Также быстро развивалось и становилось дешевле воздушное сообщение, и хотя Orient-Express продолжал совершать рейсы до мая 1977 года, в состав его последнего рейса вошли только три сидячих вагона и один обветшалый спальный вагон.

Тайны и интриги
Поезд Orient-Express всегда был окутан покровом тайн и интриг, как вымышленных, так и реальных. Самым известным романом Агаты Кристи является роман “Убийство в Восточном экспрессе”, в котором детектив Эркюль Пуаро расследует убийство пассажира. Голливудский кинофильм с участием Альберта Финни в роли Пуаро частично был снят в том самом поезде, а частично – в точных копиях вагонов, воссозданных в съемочном павильоне. Поучаствовав в шести кинокартинах, совсем недавно поезд Venice Simplon-Orient-Express помог Круэлле де Виль совершить бегство в Париж в фильме "102 далматинца".
Об этом поезде было написано большое число книг и даже музыкальное произведение под названием “Orient-Express Variations” (“Вариации на тему Восточного Экспресса”).

Возрождение легенды
Однако легендарный поезд был спасен предпринимателем и энтузиастом Джеймсом Б. Шервудом. В 1977 году он купил два вагона этого поезда на аукционе "Сотбис” в Монте-Карло.
В течение последующих нескольких лет 16 млн. долларов США были потрачены им на обнаружение местонахождения, покупку и реставрацию примерно 35 винтажных (антикварных) спальных вагонов, пульмановских вагонов и вагонов-ресторанов.
25 мая 1982 года состоялось возрождение легенды, когда поезд Venice Simplon-Orient-Express совершил свой первый после долгого перерыва рейс из Лондона в Венецию.
Сегодня сверкающие на солнце вагоны Venice Simplon-Orient-Express продолжают перевозить пассажиров по всей Европе в изысканной обстановке поезда, доставляя каждому несравнимое удовольствие от одного из самых романтических путешествий в мире.

В объятиях ветра студеного, Жозефина де Марлоу, породистая кошечка шестнадцатилетняя, встречала печальный рассвет сей, мстительно прищурив веки.
«Ты ещё пожалеешь об этом, старый сундук!» Воинственно сжатые кулаки, пухлые губки, шепчущее злое обещание своё и ярко рыжие пряди на ветру, топленым золотом блестящие. Соль на языке, обидная гримаска на лице – Бедняжка Жозе, одинокая скиталица Жозе отправленная на эту распроклятую лодку, своим жестокосердным отцом. (Девушке нравилось думать о себе в третьем лице)
…Одинокая душа, печатью забвения отмеченная, где никто, решительно Ни-Кто не обращает на неё внимания. Только утлая посудина, да мужчины зудящие скучными мухами, болтают о какой-то бесконечно глупой ерунде.
Жозе хотелось капризничать, отдавать приказания, поверять задушевным тоном девичьи тайны свои и конечно же получать, бесконечные комплименты и подарки. На грязном корабле воняло рыбой, тухлятиной и гниющим деревом, а вот подарками, комплиментами, вкусными обедами, да благовоньями Высшего света, здесь не пахло вовсе
- Эй, человек! – Принялась щелкать пальцами, желая привлечь к себе внимание – Эй…кто-нибудь, мне нужны мои вещи. Ступайте да принести…
Проказливый ветерок подхватил окончание фразы, белокурый шпиц в руках девушки, подобострастно гавкнул, блеснув бессмысленно выпуклыми пуговицами черных глаз. Опустив на палубу верного любимца, девочка фыркнула. Нарочито громко и театрально, так, чтобы даже галерка поняла, как Жозефина сейчас недовольна.
...Гнилая распроклятая лодка, заранее обещавшая бесконечную качку, липкую тошноту ежедневную, горечь во рту, да осторожный шорох по ночам, сопровождаемый не менее осторожным писком (Крысы! Ох какая мерзость, Жозефине уже приходилось путешествовать на кораблях, поэтому она точно знала, каково это – засыпать на бархатной подушечке, пытаясь представить себе шуршащих за стенками котят, в то время как глупый щенок рычит и нервирует свою хозяйку, заливаясь утробным: Нгрррав-Нгрррр-а-аав, там крысы, там крысы! Сигнализирует балбес)

И все-таки...Жозе, томно вздохнула, невольно залюбовавшись великолепием моря, бесконечного властного зверя этого, не устающего рычать, мяукать, топить корабли и демонстрировать людям черное превосходство свое, беспощадное и прекрасное одновременно. Стихия, наделенная типично женскими чертами к слову сказать. Ах! Взгляд упал на кружевные туфельки и отвратительно обляпанные грязью носки. Ойкнув, девушка встряхнула рукой, - кровь отлила от лица - бесценнейший гипюр на рукаве, был испачкан какой-то темной мерзостью, желтовато-гнойными разводами, неясного происхождения. О боги! Скрипнула зубами, - вот тебе и Море!
«…Ах папенька-папенька, добросердечный хряк папА , будьте вы прокляты, старый индюк похотливый уготовивший мне роль никчемной содержанки нычне»
Девушка схватила колечко, отцовский подарок, желая эффекто бросить украшение прямо в воду, миг!...и колечко снова оказалось на безымянном пальце левой руки, бриллианты блестели слишком ярко, для того, чтобы вот так бездарно ими разбрасываться. Подмигивали живыми звёздами, заманчиво, вселяя веру в наступающий день, улыбались лучшими друзьями. Жозе выдохнула - Ну нет, покуда у неё не объявился богатый муженек, не следует столь бездумно разбрасываться папенькиными подарочками.
НО мужчину, искать необходимо – года идут, Жозе уже шестнадцать! Раннее утро медленно перетекающее в зрелый полдень. И полный штиль на горизонте...

-Тогда нам не стоит задерживаться... меня влечет шум "Прибоя"!

Мысли она читает, что ли?
А с другой стороны, возможно она просто ищет того же. По крайней мере, на человека, который сегодня твердо решил напиться до треска оснаски и порванных парусов (Марко даже сбился с шага, удивившись непрошенному морскому сравнению... и когда успел нахвататься?) она ничуть не походила.

-Сеньорите известно, куда "Попутный ветер" подует, когда капитан закончит свои дела на этом славном острове?

Когда Вы идете под руку с дамой, этикет предписывает вести светскую беседу. Например, о погоде. И тот факт, что в порту висит одуряюще пронзительный запах рыбы и какой-то морской травы, а на тротуаре вульгарно разлагается фиолетовая каракатица, Вас не извиняет.

...



Буран под дождём. Шаг первый.

На выходе станции метро «К…ская», есть две достопримечательности, серый обшарпанный вестибюль, Ленин как водится в профиль мозаикой, желтая краска на стенах кляксами, гул эскалаторов. Это проза. Лирикой же парк. Густой, меланхоличный, царапает небо узловатыми сучьями желтых клёнов, протягивается к людям изломанными тенями своими бархатно-синими. Сквозь натужный лязг трамваев, студентов смех серебряный стайками порхающих, шумит листва настоящим лесом заливается , в объятиях сырой осени. Оазис городской, танцует под сводом серых туч вдохновенно укрывая эту улицу ароматами нездешнего лета. Того самого, что ушло в прошлое безвозвратно, и с фотографии потемневшей передаёт грустный привет, оказываясь странным образом много лучще настояшего. Вздыхают постаревшие вязы, тополи шумят ревматическими кронами, роняют ажурные листья клены, прогоняя снулых голубей, томятся в любое время года. В ритме вальса к слову сказать. …

Вторая достопримечательность. Буран.

Буран. Это пес. Помесь эрделя с дворнягой, седьмая кровь на молоке, потомственный «аристократ». Жизнь Бурана подходит к концу, он прожил на улице восемь лет, что весьма немалый срок для бездомного пса, и сегодня должен умереть. Раньше, частенько можно было видеть Бурана недалеко от летнего кафе «Рапсодия», деловито выпрашивающим у посетителей, очередную порцию объедков из серии «чего помясистее», - такая вот работа, составлять компанию сторожу да заигрывать с прохожими, кувыркаясь радостным щенком в грязи, благодарственно улыбаться в своей собачьей манере всем тем самаритянам, что одаривают страждущую душу внезапными деликатесами. Перепадали блины, пельмени и даже объедки сочных шашлыков. Бывало.
Под сенью разлапистых кленов, любуюсь льдистыми лужицами, мозаикой неба раздробленной, под аккомпанемент печальных воробьёв, попсовые вскрики музыки, собака мечтательно поедала человечью еду и чувствовала себя хорошо.
Вздыхая…
Сегодня пес лежит недалеко от кафе, под прикрытием строительного мусора глядит воспаленными глазами, растворяясь в прохладе серых корпусов, дожидается кончины, облизывая сухой горячий нос. Проносятся сотни ног по мокрым дорожкам, спешат, куда-то убегая ботинки, шпильки, кроссовки и сапоги. Одни пахнут пирогами, доброты сдобой, от вторых пованивает агрессией крепким ударом тяжелого носка. Сторож Сидорович потерялся, а пес не успевает за событиями, прилег в тени отдохнуть ибо болен. Все спешат. Деревья роняют желтые слезы, вздыхают под дождем почуяв близкие холода, томятся. Работяги укладывают бордовые зонтики в грузовик, стулья, пластмассовые столы, швыряют. Кафе «Рапсодия» закрывается по случаю зимы.
Пес многое повидал в своей жизни, смерть его не пугает, но мучают душу воспоминания. Непривычные. О собственной кличке например, овеянной славой звездных полетов. Судьбе собачей, весьма неплохой по уличным меркам – отмороженный хвост, сломанная лапа, подбитый глаз, плешивый бок. Это нормально. Бывает и хуже, прожил восемь лет, для бездомного пса на улице…Одна беда, воспоминания, сырыми каплями, из глаз просачиваются, жирными слепнями вьются. Донимают.

Припоминаются люди, имена, названия, коричневые ботинки, и звонкий мальчик, растворившийся в никогда. А ещё Большая ошибка, которую не дано псу не понять, а человеку уже не исправить. Проносится правительственная волга черного цвета, и коричневые ботинки снова , поставленные каблуками друг к другу, веером.. Буран рычит, роняя злые слезы, судорожно дергает со свистом, облезшим боком, пытается укусить собственную память, прогоняя образ жгучего мальчика, зовет на помощь. Скулит. Мужчина, материализовавшийся из воздуха, приносит облегчение.
Грязный блондин из ниоткуда, сальные волосы, кровь на лице, помятый жизнью, послюнявленный судьбы пастью. Как сказал бы Буран сметливый. На мгновения, сияющая полоса света под ногами. Поскуливая, пес поднялся, неуверенно прыгая на трех лапах, подбежал к прохожему. Обнюхал, как водится, изумился: «Значит всё?!» Почуял. Запах чуда ломит клыки, так не бывает, и это хорошо, Буран чихнул подавая лапу, грязную мокрую, почти по человечьи. Припомнил. В объятиях желтых кленов плакала женщина в платочек, давно…
- Уже всё, - ответом. Наблюдатель рядом, высокий, спокойный. Протянул полупрозрачную ладонь, желтая тень, погладил собаку по голове, кивнул. Пахло от Наблюдателя елками, зимой и чем-то до боли знакомым мокрому псу, инстинкты молчали убаюканные этим ненастоящим запахом, а на душе было хорошо. Отрадно. Повеяло домом, колбасой пахучей, ютом ласковым, ботинками приснопамятными и смешливым мальчиком, который донимал в мыслях, Бурана сильнее всего
«-А мы увидимся?» – последний вопрос, жар поднялся в груди, выгибая тушку, но это уже не имело смысла. Смысл имел только мальчик, тот самый.
- Я не смерть – спокойный ответ – Но всё может быть. Знаешь, ребенок вырос, а ботинки ставит точно так же как его отец, веером. Не вижу смерти, не знаю дня, не буду наблюдать, значит, у него все закончится хорошо. Утешься и передавай привет Косте, ему идти дальше, твой путь завершен…А может наоборот. Прощай, теперь уже навсегда.
«- Привет!» - тявкнул Буран, засыпая. – «И прощай...»
А потом ухмыльнулся про себя: «…Ну надо же, как отец!»
Дождь усилился, линия исчезла. В сером сумраке, серые люди перемалывали ногами серые дни. Парк грустил и томился, падали с неба снежинки, замечательно белые, звонкие, обещание хорошей чистой зимы в себе таящие. Первые. Буран впрочем уже издох, выдохнув напоследок: «Гвыыиии- митюша….»

И вот теперь они на остановке, грязно-серая будка, выщербленная дорога убегающая за горизонт, колышется лист объявления: «Сдаю квартиру». Скукоженной бахромой. На ржавом железе, синяя надпись баллончиком: «ХРЕН» и рисунок соотвествующий. Ниже нацарапано - «Томка шалава дает всем!»
Стучит дождь по железу. Это шаг второй, за ним темнота. Ещё не время, необходимо ждать. В воздухе нависают плаксивые тучи, Урмиил Мельхиор, поправив тунику свою белоснежную присел на скамеечку. Воняет мочой, аммиаком, дерьмом и пивом, и елочками конечно, куда же без них! На земле валяется пьянчужка. Сизое лицо, ухмылка в три зуба:
- А…ё...че...бляааа… - Встрепенулся. Мутными глазами блондина посверлил, хохотнул, и снова спать улегся.
Рядом с «телом» чуть в стороне примостился проводник, поманил Костю в густую вонь. Поглядел сквозь правую руку лукаво, полупрозрачную ладонь разорванную пятнами черноты.
- Скоро приедет в автобус, полпятого. Вы войдете в него, и вернетесь туда, куда пожелаете. Сядете возле окна, расслабитесь и будете дома к вечеру, покормите рыбок, согреете себе чай – Желтый глаз на Костика глядит – Сможете жечь людей, привлекать самок, альфа-обезьян в стаде берет себе все бананы. Или отправитесь со мной дальше, посмотрим…Я задам только один вопрос, и на один вопрос отвечу. Всё просто.
Кивнул, выпрямляясь. Похрустел суставами, ненастоящий человек, пошевелил пальцами на ноге поправляя лямку сандалии. Перевязь меча, рыжие кудри, бомж принялся тихонько ямщика напевать, дрыгая в так песни ляжкой.
- Вам здесь нравится? Хорошее место, правда, я специально его выбрал. Для Вас. Его кстати Костей зовут – указал на певца тонким пальцем – ...Тоже. Но вас я помню, давно это было…
Засмеялся.
- Мы посреди дороги. В дождь. Мне хорошо. Нам хорошо. Дайте ладонь, я вытащу стекло – Протянул руку – Все думал о чем вас спросить, долго думал было время, хотел задать вопрос о том, кто же вы: позер, шут, дурак, боец, одиночка? Или все сразу? Но решил иначе. Позади вас боль, впереди неизвестность, болезненная, быть может, однако Гарри нельзя изменить даже при помощи смерти. У него больше нет шанса, он сдохнет черной кучей перьев там, на своей дрезине. Или…
- Иииили чЁ? – продрал глаза третий Костя, осклабился, пустив слюну – Ааа я сцать хочу между прочим! Пацсаны…У вас опохмелиться нннетт…Ну и лааадно, тут говорят тарелки, ииик, летают. ШпЫонские!
Снова захрапел. Наблюдатель продолжил.
- Я хочу видеть вас своими глазами, и услышать ответ, находясь не в форме проводника. Это важно. – Прикрыл веки отрешившись - Гарри хочет вас убить. Он остался в Малой Вишере сейчас. Если вы скажете вернуться за ним, я вернусь. Скажете не возвращаться, он останется там и скорее всего погибнет, ибо использовал свой второй шанс. Я в своем праве, вы своём, так как же мне поступить, маг? Бросить или спасти? Ваше слово решающее.
- Клаааавка, кошка драннааая…ик…нести опохмелиться! Поцсаны, позовите Клавку, а…?

Элла.

Дверь захлопнулась, словно почуяв эмоции Эллы, вырвалась из ладони, треснув по ушам одиночным выстрелом. Колыхались тени впереди, расстилаясь жирными кошками на ковре. За окнами неслась зима, в объятиях бесконечно белых равнин, полз сияющий шар Луны. Не прогоркший блин чахоточно желтый. Не мутный глаз позеленевшего трупа. Не пародия. Но Полновесная царица в полнеба шириной, гордо шествовала среди зимы, в ореоле солнечного света. Золотом топленым умывая окрестности.
Девушка могла узнать эту зиму, он её уже видела. Там в окне, и сейчас в салатовом полумраке пустующего вагона. Валялся пепел на ковре, никотин колечками колыхался Снежные барханы текли за окнами, долгим-долгим морем, стремились. В никуда….
Снулая атмосфера поезда, пропитанная запахом гнили, прислушивалась к девушке внимательным злым ухом. Что-то шевельнулось, отголоски шепота….Бордовая тень, отделившись от ковра, мягко поблескивая жирными боками направилось следом за Эллой, дожидаясь, когда девушка уйдет от живых подальше. Хихикнули черти. Переглянулись ангелы. Задрожали бра. Курицами. Впрочем…Разгневанный Агриэль, швырнув горсть песка под ноги, с силой дернул Эллу в ближайшее купе.
- Ты что себе позволяешь, свла?! Глупая!!! – бесцеремонно толкнул девушку на полку, да так, что та ударилась локтем. -Азшшшх. Забыла где находишшся? Неужто плевать на братса, он тебя защищал, куриные твои мозги. Саи! Что ты себе позволяешь, отребье Евы, клупая ты самка!?
Подошел к двери, щелкнув замком. Аккуратно положил карту на соседнюю полку, присел сам, скрестив руки на груди.
- Зачем ты слишшшь женщину? Хочешь быть как Влад, тааа? Кататься на этом расчудесном поезде всегда, вместе с доброй коспошшой Дашей по кругу? Клупая самка! Живо бери, дурная:
Протянул зажатый в руке нож. Кривой. Костяной.
- Ты ссслабая дурная никчемная жженщина и нам не научить тебя за одну ночь. Даже за тысячу ночей, в твоей дырявой голове, знания не поместить! Жаба…Но этот ношшь особый, он сссам шелает крови обидчика. Скоро твой Кай истощится, и ты останешься ни с чем, если продолшишшь телать клупости так быстро. Тумаешь, это Кай тебя предал? Ты сама предаешь силу, которой не умеешь пользоваться. Совсем! Даша научится быстрее тебя, намного быстрее.
Встал, поглядев в окно, надолго замолчал. Тихо прошептал:
- Ты нам противна и нет ссслов, чтобы описать, насколько насс тошнит от таких как вы. Ничтошшные псы…Но это вопрос чести…- поглядел на Эллу – Нападай сья, покашши что ты мошшешь. Вай. У тебя есть наше Имя. Наш гнев. Ношшь, который желает крови. И Кай. Сссделай нам больно, дай хоть одну царапину. Сья! Воссненавидь и пожелай зла. Нападай! При помощи Кай. И не позорь насс своими сопливыми воспоминаниями, хейла, напротив, ссаставь нас испугаться. Сделай больно. Нападай!... Или сдохнешшь тут, мы ссакроем тебя в этой комнате и подоштем низких. Братса здесь нет. Твоими эмоциями воняет всё вокруг. Низкие это любят. Они придут бысстро.

-П-прафта?... с...снаруши? тьфу... - усмехнулся сквозь слезы из под волос. -Кфуто... пля! Офигеть!

Покачнулся, встал. Как на палубе в шторм. Гламурный пират Константин Евгеньевич, Почти Джек Воробей, капитан Джек Воробей, и его ручной попугай Крокопудра. И не ручной попугай Гарри, совсем не ручной.

-Гаффи? Я уже один фаз тебя .... сука!-С усмешкой, зло. Очень веселый блондин, смешливый. - Я тебя снофа туда отправлю. Плять!

Снова качнулся, взмахнув руками, вылив изо рта струйку крови в грязь. Поднял с земли зуб. Заметил стекло в ладошке. Выдернул скупым движением и прибрал в карман. Очень запасливый блондин.

-Кфокопудфа! Дуй сюта... - махнул дракону. - Не обижай собака... он не наф. Его фернуть надо... Двек! К ноге... нефуй жфать всякую двянь! Фам тепя хозяйка покормит... мля... Фачевский? Ну ты то мог бы сам догадафся... Строимфя, детки!

Продолжая раскачиваться - весь мир, одна сколькая палуба - направился к Горану.

-Нафяльник, ты меня на треффоть проферяешь? Ха... - и внезапно очень серьезно. - Я понял. И говорили женщины: благословен Господь, что Он не оставил тебя ныне без наследника!

Сказал чисто, без пришепетывания. Посмотрел на Гарри расталкивающего дрезину. Спрятал перо в карман. Не пригодится стало быть. Что ж... Подкинул на ладони, поймал, протянул проводнику... зуб.

-Вещь... лифная. От сепя отфываю! Ты только фуй за нами? Понял? Сфазу! -Крепко сжал плечо.

Оторвал кусок от рубашки. Подвязал волосы, подставляя шторму лицо. Нехорошее лицо - совершенно невменяемого человека. Или пьяного в хлам. глаза горят, рот перекошен недоброй усмешкой.
Тест на трезвость, как и сказал: пройти по рее в 9 баллов.
Подошел к линии.

-Ну... поехали!

Услышав скорбные вести о соотечественнике, Тышлер нахмурился. Жаль было коллегу, хоть он и знал-то его пару часов. Впрочем, помолчав недолго, он вспомнил о том, что разводить траур аболютно не к месту. После чего он решил относится этой смерти как к тем, что случались в госпитале: просто работа. Вздохнув, он произнес.
- Кто его знает, фрау Плателл. Сейчас ничего определенного не нужно. Что может понадобиться позже - не угадаешь. Возьмите антибиотики - что-нибудь широкого спектра. Пару-тройку пакетов физиологического раствора и систему для инфузий. И новый скальпель.
После этого Йенс обратился к остальным:
- Взаимные нападки - безблагодатная вещь на мой взгляд. Но Никки, в самом деле, права кое в чем. Обычно, насколько я в курсе, за нападение на полицейского не учиняют обыск просто так. Иначе пришлось бы устраивать погром у каждого пъянчужки, потерявшего способность адекватно воспринимать свои шансы и пытающего расквасить нос патрульному. У копов были мотивы - только неизвестно какие. Что они искали? Почему вообще они пришли именно за Карлом? Вы не в курсе, Джошуа? Не отвечайте. Давайте так: вы кратко - но не упуская существенных подробностей - расскажете обо всем, что происходило в участке. Это сэкономит кучу времени и избавит от кучи вопросов. Что случилось с Карлом и причем тут вампир - про это тоже не забудьте. А после мы расскажем о том, что узнали. А потом уж будем упрекать друг друга и бить молотками по головам - фигурально выражаясь.

...

- Не смей со мной шутить, девочка – разъяренной кошкой прошипела Даша. – Ты не знаешь с кем связалась…

Ничего не изменилось в этот момент. Изменилось решительно всё…Мягкое биение сердца в груди, теплый ручеек распространяющийся от желудка к кончикам пальцев. Серебряный звон колокольчиков в ушах, распирает черепную коробку крикливой сиреной. Рассеянная улыбка Хизза, блеск нездешнего солнца на ресницах. Преломление... Захлебываются цветным пламенем витражи, ток крови, кузнечным молотом в голове, гулкие взрывы. Ещё раз, и ещё, больнее! Череда мурашек нежной волной, наэлектризованные волосы, ароматный полумрак, вспыхивает каплями топленного перламутра. Тягучие сумерки долгой ночи, скукожились угольком, исчезли, огонь пожрал. Бордовые занавески, эхо вскрикнуло. Длинным гудком, оцарапало горло. Боль.
Широкий готический шрифт, прихотливые узоры в виде оленей и райских птиц, запах благовоний, красное дерево, трепетные огоньки свечей, мерцают – одни ярче, другие тусклей. Ряды скамеек. В темноте. Мрачная фреска под потолком, сумрачные краски: ровное пламя привычного апокалипсиса, трагический конец света во всей красе – возносятся праведники на небо, падают в жаркое пекло грешники. Архангел Гавриил трубит в рог во всю мочь, легионы ада идут на штурм. Бьются ангелы, бьются демоны. На смерть. Какая-то рогатая тварь пожирает младенца, похотливый старик с длинными седыми лохмами, преследует молодую девушку. Вакханалия. Царит. Блестят жирно яркие капли крови, растекаются бордовыми лужицами в грязи. Краснота. Мертвые тела гниют неуспокоенными, уже стекаются крысы в смердящие ямы. Человек, рвёт ногтями кожу на собственном лице. Хохочет. Широкие мазки. Далее. Ангелы с надменными лицами, смешливые черти, и в центре бойни, веселый залихватский пир. Перья. Кто-то пьёт, поднимая золотые кубки, уходит с поля боя, бросая под ноги оружие, отворачивается. И тут же слова, непонятные чуждые, перепутанные буквы, запретные знаки. Как мозаика:
«Нет прощения Миром Проклятым изменникам … в свой черед свершится чёрный рок, настигнет судьба горькая…ни в небе, ни под землёй...Было Сказано…N-N-N. Нет покоя, спасения. Никто не оспорит. Закон человеков…»
Кровью оплавляются старинные знаки, начертания, шрифты, искажаются. Букашкой несчастливой угодившей в воск, чернеют. Горьким угольком. Туманится разум, жаркое тепло распирает грудную клетку, приятно, и больно одновременно. Царапающая мука. Как на качелях. Тошно и хорошо. Мелькает солнце пол ногами, путаются мысли в вышине.
Это Кай. Ввверх и вниз. Волнами. Девятыми валами. Бурей. Наваливается. Даёт правду. И ложь тоже.

Холодный мир Даши. Открывается, обдавая непрошенного гостя волной колючих льдинок, тонкими иглами проникая под ногти, выворачивая. Добро пожаловать! Густо-серые сумерки, однокомнатная квартирка, пыльные фотографии на кухонной стене, больная мама, неудачный аборт, череда воспоминаний. Тени. Однообразно бесцветное горе, пожелтевшие объявления о найме на работу, вой собак, глупая кличка «Лайки», означает счастье. Только счастья и в помине нет. Миловидное лицо искажается гневом, жгучей ненавистью, злобой.
…Даша на поезде, в первом вагоне возле телефона, глядит в мутное зеркало, боится. Ей никогда не нравились эти черти и ангелы, они смотрят на неё, улыбаются, проникают. В сердце, в нос, гнилым запахом пропавших апельсинов, вызывают тошноту. Дарья ненавидит апельсины, отвратительный запах мерещится ей везде, клейкой оранжевой патокой, набиваясь в горло. Тяготит ладонь пудовой гирей трубка, кажется, раскалена до красна. Девушка сообщает хриплым шепотом:
- Степан…Он хочет уволиться…Господин Ворон сказал…Да, вы должны знать, это недопустимо, он сказал…
На том конце провода довольны, серая квартирка прибавляется мебелью. Даша с остервенением рвет газету, некто Степан…овский пропал без вести, родные и близкие просят сообщить хоть какую-нибудь информацию, обещают премию, награду, что угодно, за горсть надежды. Заплаканное окно, отражает измученное бессонницей лицо официантки, там за стеклом бушует непогода, сосредоточенно рвёт тучи июльская гроза. Рык грузовиков, индустриальный район, однокомнатная квартирка…а Даша всегда боялась грозы, нервы на пределе, продирает болью, острые ногти, оставляют на коже ладони алые полукружия. Месяцем луны. Обрывки, прах, пепел. В свой черед. Сигарета выгоревшая до фильтра, пузырек ожога на руке. Гной.
Человек в синем, обращается к Даше персонально. Он даже обозначает это слово интонацией:
- Персссонально. Конфиденссиально. Они придут. Скажешшшь где искать. Получишшшь награду. Шшшшизнь. И кое шшшто ещё.
Разноцветные брызги крови, красные витражи, череда узоров. Елочный запах, блеск ресниц. Кай. Им невозможно управлять, подобен омуту в котором позволено лишь тонуть, пропадать в оглушающей стихии, и карабкаться наверх, пытаясь дотянуться до солнца. Глотать собственную боль, и чужую, пить до дна. Кай. Предает…

Взлетают морозные снежинки, облачками пара, истаивают слова. Жёлтые глаза, недавний разговор, сотню лет назад, или вчера: «Кто я такой чтобы просить у тебя о помощи? Мастер Ворон-то поумнее будет, эту херню даже в руки не захотел взять. Любому можно причинить боль…»
Любому...Тайны, обреченые быть преданными. Чужие. Родители-археологи, одиночество, пустота, отражается в глазах Даши. Пляж, Джек, Гарри, суицид, открытое окно, подружка… Она запомнит, иначе её бы не стали звать Тенью. Даша всё запоминает. Такая родная и близкая, человечная Даша, наполненная жизнью и живейшим участием. Рыдает в темноте: я не хочу! Назавтра, она повторит весь цикл заново, но сегодня, она не хочет принадлежать теням. Зеленый абажур, седенькая, неуклюжая старушка:
- Мама, ты считаешь, а я…хорошая…?
Капли дождя умирают на стекле, плачут. Трещина в стене расширяется, влага просачивается, превращаясь в плесень. Грибок разъедает штукатурку, лет через десять в этом доме невозможно будет жить. Мерзнет одинокий плакат, улыбающаяся пара на солнечном пляже. Пальмы. Ядовито-голубой океан. Насмешничает, среди убогой нищеты. Колченогий стул, обои букетиками, излохматившаяся пленка на столе. Каждый хочет быть хорошим. Жить хорошо. Как надо. Но как?
Снова телефон зажатый в руке, белая трубка, царапающий голос:
- Даша извини, тут меня работой привалило…я не смогу завтра приехать. В общем не смогу. Я тебе перезвоню, солнышко. То, что ты рассказала…удивительно. Но в общем, скоро перезвоню, уезжать мне надо. Увидимся. Скоро увидимся. Целую.
Девушка знает, никто не перезвонит, аппарат будет насмехаться тишиной, а однажды, разразившись противным звонком, поздно ночью, прокричит:
-Немедленно!!!
Проклятое купе, высокая фигура уводит сопротивляющегося мальчика туда. Красная надпись на стене, соломенная кукла. Больше всего Даша боится ходить именно здесь, боится что однажды, дверь распахнётся и бледная рука затащит её внутрь. Как в детских кошмарах, заберет в обитель грязи и пыли. Под кровать. Где никто не найдет. Так однажды, пропал Ник…Это как плесень. Разъедает понемногу и штукатурка осыпается, расплываясь гнойными пузырями.
- Ты сссскашшешь им!
Кай…

Расширившиеся зрачки официантки набрякли паникой, вскочила, прохрипела:
- Не смей со мной шутить, девочка!...-Вспленула руками, и вазочку с печеньем на пол... в грязь, на алые ковры. Наступила ногой, хруст крошек. Чай расплескался, мутной лужей на столе. Приуныл. Топчет хлеб под ногами, осколки изящного фарфора. Долой. Потеряла равновесие. Взяла себя в руки. Попыталась. Подбежала к удаляющемуся Паше, схватила за локоть, потянув за собой:
- Постойте, есть разговор. …Семен..- Даша ещё не верит, что всё осталось как прежде. В голове кавардак, кажется, минула вечность, чужие воспоминания теснят голову. Мысли…
- Семен оставь нас, нам нужно поговорить…С Наблюдателем..
Семен уходит, расшаркиваясь, глядит на Пашу. Что-то в глазах мрачного мужчины меняется, как будто неуверенное солнце на мгновение, проглянуло сквозь тучи.
Потерянная официантка не отпускает Павла, держится как за спасательный круг, поясняет.
Запинается. Глядит на Эллу с ненавистью, утирает выступившие слёзы. Кавардак….
Понимаете…тут такие дела…ходят слухи…присядьте пожалуйста – отстраняется, разве слова могут иметь значение. Чужая сила, сила отобранная у Даши. – В общем, вы должны притвориться Наблюдателем, для них…Понимаете, всё очень быстро меняется. Связи нет, Господин Ворон больше не показывается…ходят слухи что его отстранили. Люди боятся. А когда они боятся, то делают глупости чаще всего. Я прошу вас…подумайте…Говорят Компания закрывает филиал, говорят что все мы скоро умрем, много чего говорят, глупого и умного. Им нужно знать, что хотя бы Наблюдатель здесь. Спокойствие.. Никто не знает как он выглядит, почти никто…а люди склонны делать глупости, вы молоды, красивы…хм…а значит вполне сойдете. Пожалуйста, вы должны…дорогой мой друг, прошу вас!
Слёзы на глазах Даши, текут горькой рекой, дрожат посиневшие губы. Игра в гляделки. Игра.
-Подумайте, пойдемте со мной…Ты…Вы – персонально к Элле, обратилась – Тоже!




***
Лживая ночь укрыла долину фиолетовыми сумерками, сбрызнула землю прихотливыми каплями пурпурных теней. Небо слегка посветлело на востоке, серой неуверенной зарей, занимался призрак болезненного утра. Отсыревший воздух пах простудой, кровью, каленым железом и мокрым камнем.

Что-то неуловимо изменилось, в этом шепчущем, тревожном мире подступающей воды: отдаленное чавканье, тонкое журчание невидимых ручейков, сосредоточенный гул проводов, мягкий звон капель, переливчатый смех и нечто, до боли напоминающее одинокий женский плач. Где-то там, в глубине болот, разверстой пасти неизвестного хищника, рождался звук, голос, вой, отчаянный долгий, звенящий гласными буквами, беспросветно унылый крик потерявшейся души. Казалось. Мучился неизвестный зверь, быть может гигантский щенок, или полутораметровый котёнок, кто угодно, тюлень, морж, гремел металлическим хламом, булькал, всхлипывая, просил о помощи, привлекал внимание, продираясь сквозь плотные заросли жёлтого камыша, поближе…возможно, не желая даже напасть, быть может, желая всего лишь погреться, быть рядом с живыми людьми, сейчас. Здесь, а не в темноте, оказаться в кругу мыслящих созданий, оставив одинокую, неправильную эту зиму за своей спиной, сидеть и слушать, впитывая разговоры, непонятные чужие, но от этого не менее родные. Существовать. Не одному.
Звуки, свет, осторожный шорох трав, холодное дыхание болот, изморозь …неприятно мокрая одежда, порывы резкого ветра, отбирающего жадно, крупицы сбереженного тепла. Выцвели звёзды в вышине, битым стеклом осыпались на землю. Свежевыпавший снег, бриллиантами блестел под ногами, искрился, отражая чахлый лунный свет – мнимые сокровища, мнимая станция, даже попутчики и те…мнимые, непохожие друг на друга, чуждые, остро противоположенные…И звезды под ногами, грязные, слюнявые – мять их подошвами, марать грязью, куда приятнее, чем тянуться к равнодушному небу, слышать хруст озябшего снега, хруст стекла. Посвежевшая темнота тоже хрустела, шептала бескровными губами: «Мои-и-и. Совсем мои-и-и. Мои-и-и-…»
Влад, обиженно поглядев на Костю, демонстративно отстранился, почесывая живот, принялся спускаться:
- Говнюк! – пробубнил себе под нос зло, скомкав бумажку, зашвырнул негодующим мячиком куда-то вдаль. – Ну и пожалуйста урод, зас-сунь свою магию, обер-регщик хренов…

Печально вздыхая, шуршала щебенка под ногами, - здесь уже кончалась изъеденная запустением платформа, пути вырывались на свободу, желая отыскать единственный верный путь, бежали в темноту без оглядки – Влад поскользнувшись упал, ойкнув, прикусил язык, сминая тяжестью тела равнодушный снег, покатился вниз, обманутый иллюзорной плотностью насыпи. Серебристым облаком в воздух взвилась едкая пыль, камни ломались, бесстыже осыпаясь прахом в ладони, оборачивались острым пеплом, вызывая судорожный кашель. Жирная луна на небе, чахоточно рыжая, перезревшая, смеялась безгубым ртом, наблюдая со своей высоты как изменяется станция, превращаясь в ничто. Бдила. Колдовство, как это известно, рассеивается с двенадцатым ударом часов, кому как ни луне, было об этом знать.
Влад поднял камень, раздавив без труда, тяжелый кусок породы рукой. Присел на землю, вздрогнув в очередной раз, когда над болотами раздался тягостный вопль. Блестели во мраке чугунные рельсы, отражали мокрый свет оранжевых фонарей, подрагивали, словно бы ожидая возвращения поезда, - крепкие болты, цементные шпалы, заводская марка обманчивой цивилизации, но чудо уже рассыпалось в хлам, и где-то в темноте, протяжным скрежетом оглашая окрестности, что-то грузно рушилось, ломалось, исчезало, заставляя испуганное эхо метаться в воздухе, выкрикивая обиженные ругательства в эту глухую ночь.

- З-з-здесь и впрямь становится неуютно – пробормотал официант, неизвестно для кого. Уже уловив общее настроение, и в общем- то привычно снисходительное отношение к собственной персоне, замолчал, принявшись дуть на озябшие ладони. В груди рос гнев, непонятный, жгучий, жаркий, захотелось дать Косте в морду, захотелось послать всех к чёрту, сделать что-то решительное, быть может даже уйти, громко, скандально, уверенно. И ушел бы наверное, но куда… А потом отчего-то, и вовсе замкнувшись, задумался о книжках, и той неизвестной судьбе, которая постигает героев повести, если отвлекшийся вдруг читатель, решит бросить чтение на самом интересном месте.
… Закрытая обложка, запечатанная история, позабытая книга пылится на полке, ожидая преданно возвращения своего человека, в ряду десятков таких же, ненужных. Наступает ли для книжных персонажей темнота, бессмыслица-смерть, кома? Если они сражаются на Венере, скажем, с одноглазыми мутантами-слизняками, или в составе гордой Федерации покоряют галактику, где-то в пучине созвездий Альфа-Центавра, - размышлял Влад,- если испуганный герой страшилки, лезет в погреб чтобы столкнуться с ожившим мертвецом; или два пылких любовника, клянутся друг другу в вечной любви на фоне пылающего заката. Что произойдет с ними дальше, когда интерес читателя, персонального бога, творца этой маленькой вселенной, наполнявшего историю жизнью и крошечными мечтами, вдруг улетучится в самый важный момент…? Будет ли это темнота, небытие, или исправное ожидание джина, томящегося в заколдованной лампе, или…

- Баранкин, будь человеком – тихонько подсказал Горан – Ну конечно! Поезд уже уехал, мы с Эллой не на той остановке просто вышли, пропустили свою станцию. Неправильно это, слишком хорошо, как будто река наполненная карамелью в стране вечного шоколада...и несет…Только от сладкого рано или поздно заболят зубы, и я не знаю что делать. Надо было лучше исполнять свою роль, а теперь…Да уж, теперь только Пикник на обочине, бесплатное счастье для всех, читать и осмысливать буквы. Красный океан, спящая планета…
- Жрать охота – Кивнул Гарри, тяжело поднимаясь. – То верно, от пикника пузо бы не отказалось, гниды толстолапые! Но мы не спасемся теперь, ха-ха, Светложопый испачкался, разве ты не видишь? Он весь в грязи и никуда не попадет больше. Ррразве только Гарри-уродец, способен ещё замечать хоть что-то?
Зашумел ветер, пушистыми крыльями захлопав, пропищал: «Не спасетесь! Не попадете! Не найдете!» Констатировал.
Снова что-то обрушилось под прикрытием тумана, огласив окрестности резким воплем. Невидимые пальцы отбили дробь, выкручивая с наслаждением железо. Снова пошел мелкий дождь, принявшись вздыхать протяжно над землей. Тонко ныть. Устало. Тем более упрямо, протыкали колючие звезды завесу туч, показываясь ненадолго, обжигали лица равнодушным холодом неторопливой вечности, плыли в вышине, такие себе гордые и омерзительные.
Цепочка пузырьков пробежала по воде, теперь уже совсем близко было видно, эту тягучую, маслянисто-блестящую жижу, протягивающую стылые свои объятия к людям. Случайная волна, выплеснула немного светящихся червей на берег, живность задергалась, принялась извиваться, жадно пожирая друг друга. Промелькнула в мусоре смятая пачка сигарет: «…одоппи», и обрывки карты исчезнувшей империи на изъеденном плесенью картоне. Полиэтиленовый пакет сиротливо зашуршал под ногами, выпотрошенной медузой. Какая длинная пиявка, поврежденная ударом, бессмысленно выгибаясь в этом самом пакете, блестящей спагеттиной, пытаясь покинуть прозрачный плен.
- Ты о дяде Косте что ли волнуешься? Ну да. Подожди немного, я хочу вспомнить как же там было...Увечный Бог…который желает всегда больше, чем может, и не сразу это осознает. Он сконструировал часы, но не время, которое они измеряют….
- Кстати о времени. И? – Гарри сверкнул круглым глазом. Поднялся грузно, с кряхтением достал пакет, вызволив пиявку из плена. В темноте раздалось аппетитное чавканье.
- И дальше я не помню – улыбнулся проводник, повернувшись к Косте– Совет за совет как говорится, у Агриэля есть бумага с некоторым заклинанием дл вас, он хочет пошутить, смешно и обидно. А я не хочу, чтобы братец-кролик оказался в опасности. Иногда, он конечно бывает тяжелее всякого домашнего питомца, но заклинание изменяет внешность, а у некоторых здесь, совершенно нет чувства юмора. Вован уже не сможет предупредить братца о вреде курения. А я очень расстроюсь, если Агриэля кто-нибудь обидит. Желтый огонь, дааа, возможно грязь ему не понравится. Метка хозяина…Но ради того, чтобы вы, старые лучшие друзья встретились, я думаю стоит постараться…
Отошел в темноту.
- Кы-кы-какого Вована? – переспросил нехотя, скорее для галочки, отчаянно мерзнущий Влад. Прохладный, измученный в своей мокрой одежде, замерзший, температурящий – Какой огонь?...

Сорвался ящер с плеча, принёс себе на ужин длинного, извивающегося гада, спросил на всякий случай:
-Евгеньич, хочешь? – Потом сожрал, обдав Костю смачной вонью. Утешил – Не боись хозяин, если сдохнешь, о могилке-то я позабочусь…ну цветочки там китайские, белые тапочки, фото, конфетки "Барбарис" на памятничек…
Пожаловался Микериил: «Позёр! Желтый огонь…Скажи ему что я тоже могу управлять желтым огнём! Хочешь продемонстрирую?»
Вспыхнуло крошечное пламя, принялось несмело облизывать ботинки хмурого блондина. Одинокая искра взмыла ввысь, дракон высморкался в лапу, огонёк погас. Ящер попытался прикурить отсыревший бычок, пламя исчезло без следа…
- Берегите природу нашу, мать вашу! – Задрав заднюю лапку, ящерица мерзко хохотнула – Евгеньич, двигай копыта, струя у меня, чистый напалм!

- Хотите прокатиться на дрезине, будет вам дрезина! – Вернулся Горан, указывая рукой куда-то вдаль. Глаза полыхнули в темноте, глядя мимо Константина Евгеньевича, мимо Гарри, опадающих декораций, и всей этой ненастоящей станции, представленной лишь набросками, художника вора, создающего усердно свою картину из мусора – Я не зря вспомнил Солярис, помните, Ущербный Бог? Здешний вивисектор мало тянет на что-то большее, чем насекомое, привыкшее завлекать беспечных мух в ловушку. Он хочет желания, будет ему Желание. Он не привык отпускать своих жертв, привык только жрать наверное…хотя всё же это другое.. Жрут Низкие, а Он, питается, держит, коллекционирует. Огонь Тай’Свла не примет грязи, так и есть. Но обмануть его можно
- Желание, мать твою, ну конечно. Желание!!! – выдохнул Гарри, щелкнув клювом. Выругался для порядку, прикрыв круглые глаза. Подождал немного, и снова выругался. Ещё громче и злее, когда на земле появился гранённый стакан, бутылка водки, банка консервов, с надписью: «Килька в томате» и краюха черного хлеба.
Разрезав жестянку кривым когтем, машинист тревожно принюхался:
- Что б я сдох…. – Осторожно прихлебнул водки, нахмурился, затем принялся чавкать, деятельно облизывая пальцы.
Кошачьими коготками, впился Косте в плечо, отчаянно изнывающий дракончик, вертикальные зрачки наполнились нечеловеческой тоской. Микериил встрепенулся, пискнув что-то, о необычном вкусе и новых впечатлениях:
«Я тоже хочу! Ты меня обманул человечек, нет вкусов. Мало ощущений. А желание я уже вместо тебя загадал. Я не виноват, что загадал настоящее желание, хорошее!Ты должен слушаться меня, ведь я спасу всех нас»

Горан, присев на рельсы, принялся возиться с бинтом на руке.
-У меня нет маяка, зато есть Агриил, что гораздо лучше. И потом, насколько я знаю Экспресс, труднее покинуть, чем попасть на него. Будет сложно, но вполне по силам, Кай-Айвлайши поможет. Есть ещё вариант, - мы с Эллой были на берегу моря, это третья дорога: долгая, безжизненная пустая, протекает вдоль брошенных городов, забытых стран. Мёртвые боги, пыльные алтари, старые идолы… прекраснейшие реки и пейзажи, мечта художника, невоспетые горы до небес, живописные развалины. Тропинки, пути запретные. Для мертвых. Куда нельзя. Это увы не всё. Есть ещё дикие звери, опасные попутчики… гиблые места расположенные на окраинах Терранора, один Палый Лес чего стоит, железные своды… территория Зверя конечно, но туда не обязательно соваться, хотя негодный всё же выход… - Бледное лицо просветлело - Хорошая прогулка для тех кто молод, и полон амбиций покорить мир, я думаю Владу, полезно было бы прогуляться там, - моря и реки, черные как смоль ночи, душные, звенящие от запаха трав, пронзительно синие. Бездонный колодец неба над головой, горящие пламенем созвездия в вышине: Алый глаз, Три-Волхва, Эррея-Вдовья мать…а на рассвете можно увидеть вторую луну, она ещё иногда появляется там, с вересковой пустоши видно лучше всего. Великий Север! Настоящие приключения, настоящие сокровища, ночевки, хорошее и плохое, то, что стоит пережить, запомнить, узнать…но это привилегия молодости, увы. Нам однако будет сложнее, ворчливым пердунам (усмехнулся), хотя я слышал старый тракт сохранился, он значительно срезает Путь…
- И кто им пользуется? – хмыкнул машинист, подчищая банку корочкой хлеба – Гарри бывал там, дерьмо и дерьмо, нечего в тех местах делать, грязь, всё сгнило, черное дело. Я видел колею, видел что кто-то вырубил лес вдоль железной дороги, но к чёртовой матери такого добродетеля! Он устанавливает запрещающие знаки, и подвешивает выпотрошенные тела своих жертв к деревьям, извращенец драный! Гнида!!! К чертовой бабушке я говорю….Надписи курам на смех: «Не сходить с тропы», «Закрыть глаза»
- Была ещё надпись, требующая не смотреть на гору, я помню, хотя никакой горы, не было и в помине…
-Так какого лешего, нам туда соваться, малохольным индюкам? Уродам!!! Рельсы пока ещё держатся, дрезина глупость, но Светложопый прав, проще надо быть! Ботинки на реактивной тяге, ять, мистические порталы, ты ешё сенокосилку на жидкокристаллическом урании наколдуй, дибил! Поезд замедлится перед мостом, голубкам придется нажать на тормоз, значит мы успеем проскочить, хотя бы и на ё..ой дрезине, Гарри может поклясться, что поезд остановится перед семофором. Всегда так было, и вообще... Снежок, гнилая рожа, знает правду, - свой зад находится ближе, не стоит усложнять. У тебя баба на борту, сестренка опять же, мелкий клоп, ну и хрен ли было, все это бросать? Воспользуйся порталом и вали в конце-концов! Гарри никогда, ради вас засранцев, не станет рисковать своей блохастой шкурой, и не будет говорить спасибо, за спасение дранной души. А ты не можешь…ничтожество. Потому и не уважаю вас гнид.
Выругался. Швырнул стакан со злостью в темноту. Допил содержимое бутылки одним глотком. Высморкался в ладонь.
- Вам решать. – Горан пожал плечами – Рачевский не выдержит дорогу, дядя Поттер в своей мокрой одежде, скорее всего тоже. Рельсы ещё стоят, но насыпь разрушается, как долго мы сможем ехать, бежать или идти, никто не скажет. Хизз и я сумеем потерпеть, вы нет, скорее всего. На поезде тепло, портал это хороший путь, не безопасный, но хороший. Там дальше, кстати, опасностей будет гораздо больше. Гарри видно забыл, что одно дело направляться к мосту внутри Экспресса, другое снаружи…
- А мне плевать на Рачевского и любую никчемную тварь, которая встанет на пути. Проклятый клоп, кого он волнует?! Хренов шаман в грязи! Изза него не пройдем, все сдохнем, огонь обглодает нас живыми. И этот неудачливый прыщ для порядку, кому он нужен, Гарри знает, от него только дерьмо. Разве не слышал? Тот, кто нужен Компании, всегда исчезает. Компания – человечья шарашка, а что научились люди, за всю историю делать лучше всего? Правильно. Убивать друг друга! И Снежок это может подтвердить, дай ему свой вшивый нож, пусть убьёт Рачевского и смоет с себя грязь. Называй это прозрением гребанного умирающего, но вонючий урод Гарри, точно знает что надо делать…
Погасли фонари, спряталась луна. Послышался хриплый смех издалека, а затем пронзительный крик, уже гораздо ближе. Возникла на путях дрезина, черная, грязная, покрытая каплями влаги, испачканная дерьмом, дрянью. Такая как есть. В подарок.

…

Усталый свет тускло зеленых ламп, нехотя освещает тесную комнату. Вялый блеск хрусталя, скольжение теней. Свет путается по углам, теплое сияние несмелое, застревает в обилии вещей. Вычурная обстановка, мягкое мерцание желтой бронзы на ресницах. Задумчивае цветы в кашпо, картины в пышных рамах, бесконечные сувениры,- изящные негритянки, деревянные слоны, горделиво вытянувшиеся вазы, мудрые карты древних морей. Стопки книг на полу, пожелтевшие газеты, павлиньи перья, костяные шкатулки…Много вещей, россыпь вещей, целое царство хлама как будто. Гробница Тутанхамона неожиданная, находка археолога, драгоценная мечта.

Пыльное зеркало, голубоватыми разводами мути, отмеченное, отражает бледное лицо задумчивого человека.

Путается рассеянный свет в бархатных портьерах, превращая физиономию в гипсовую маску, застывшую, надменную, неправдоподобно белокожую. Тонкая переносица, миловидные женственные черты. Легкие, и в тоже время тяжелые, спорные. Хмурые брови, волевой подбородок, агрессия.
Глубоко посаженные глаза, прорезь улыбки на губах, недружелюбной, откровенно злой, кусачей. Странное лицо, по-своему красивое даже, неистовое, как у знаменитого демона на полотне Врубеля, постановочно хмурое, гордое. Застывший вихрь, меланхоличная агрессия, вдумчивая красота. Нечто кошачье, осязаемо хищное прослеживается в чертах, дикое, первобытное. Скулы, разрез глаз. Навевают ассоциации. Насупленный кот, хмурый, мягкий, притворно мурчащий сейчас, возляжет на бархатную подушку, глядя на человека исподлобья, нахмурится обидившись вдруг. Распустит когти вмиг, воплем боевым оглашая окрестности. Хищник, неторопливо дожидающийся своего часа в засаде: африканский лев, южноамериканская пантера, обыкновенный полосатый боец, ветеран дворовый, украшенный медалью порванного уха. Человек угрюм, напружинен, натянут острой струной до предела. Ррраз и взорвется, кажется...
Падают ниже плеч черные волосы, иссиня чёрные, густые, блестящие, напоминающие о ранней грозе июньской, - стремительной, беспощадной, фиолетово-вспыльчивой, мгновенно злой. Вспенивающей реки, ломающей деревья с грозным рыком, прочерчивающей ветвистой молнией измученные небеса. Незнакомец тоже похож на молнию, а может быть на молниеносную стихию, сменяющей гнев на милость в течении секунды. Непокорный нрав валит деревья, заливает изумрудный луг тёплым солнышком, сносит дома, меняется настроение, флюгером поворачиваясь из стороны в сторону. От расслабленного благодушия к ненависти жгучей, и ещё раз, и ещё..
Человек хмурится, человек улыбается, театрально задирая подбородок, обнажает белые зубы, более похожие на клыки. Проводит языком по губам, увлажняя мягкую кожу. Повязывает кружевной галстук на шею. Ещё раз улыбается, на сей раз демонстрируя зеркалу свою неприязнь - надменный оскал сытой змеи, холодный, расчётливый.
Аншлаг. Премьера. Где-то за дверью, слышатся апплодисменты, шелестящие, опадающие листвой, гремящие, лёгкие. Волнами обнимают комнату, раз за разом накатывают пенными валами. Театр. Вся жизнь театр. На столе валяются парики, скомканные программки, деньги. Большой белый конверт, в шёлковой бумаге, изящный росчерк пера. В руках у незнакомца книга, Ашборнский пастор. Истёршееся золото ярких букв, битая временем обложка, растительный орнамент пышных цветов.
Фотография на стене – тучный мужчина, яркий румянец, внушителная фигура, довольный взгляд, наполненный самоуважением, уверенностью в своих силах. Осознанием таланта, ответственностью быть может, перед собственной публикой. Король Ричард. Король Лир. Предатель Макбет. Шотландская пьеса, в ореоле мрачной магии, изнывающий под лучами бледной луны-интриганки,- ведьмовство, проклятье, темный шлейф смертей, роковая цепочка…Один человек, собравший в себя множество образов, множество ролей. Человек загадка. Человек стихия.

Незнакомец возится с галстуком, бросая мимолётный взгляд к двери:
- Ах-ах-ах! Загадки, роли, дешевый фарс, насмешки, театр.. (задумчиво перекатывает последнее слово во рту, словно бы наслаждаясь гадостным вкусом)…ну почему бы и нет? Согласиться можно, только ведь…
Словосочетание «только ведь» повисает в воздухе. Недолгая, напряженная тишина. Снова взрываются где-то за стеной апплодисменты, слышна музыка, прорываясь словно бы издалёка, нехотя, через силу, минуя кажется километры и столетия дальние, заполняет эту душную, противящуюся вторжению комнату, чуждыми звуками. Человек примеряет один из париков, порывисто встряхивая длинными волосами, втыкает павлинье перо за ухо, запрыгивая на стул, шутливо кланяется:
- Актёрство. И при чём второго плана. Гнусная, завалящая роль второго плана, извлеченная из пыльного кармана, заботливым хозяином, решившим вдруг покормить свою преданную собачонку. Псину, которая ни на что иное, как мы все знаем и не сгодится даже. Конечно шутка, не принимай всерьёз, всего лишь чуток трусливого сарказма, сдобренного повидлом дешевой юморины. Ах-Ах!Стало быть высшие сущности, большие свершения, куда уж тут простым смертным со своими маленькими обидками? А если ещё и маги пожалуют, что тогда? Как там бывалыче говорят: « Я не трус, но я боюсь». Вот-вот. Силёнки не те, и никогда Теми, не были. «Никогда, нигде, никто». Ах это правило, ах эта свора надменных уродцев, разве могут старые, битые молью волки, угнаться за такими сытыми, прекрасными овцами. Или быть может не так? Быть может это волкам, придется бежать от охотников? Но…
Ловко спрыгивает, театрально раскланиваясь, отставив руки в стороны, смеётся. Вынимает бутафорскую шпагу из пыльного угла.
- Защищайся, каналья!
Заливается смехом, подбрасывая шпагу в руке, - блестит синеватое лезвие, раскачивается шарик закрепленный на конце лезвия. Не оружие, всего лишь реквизит, подделка. Человек обрывает себя резко. Вот только что хохотал заливистым ручейком, и вдруг притих, мрачно насупившись.
- Да.
Приподнимает бровь, указывая пальцем на шпагу.
- Да- да-да-да-да, и с благодарностью заметь! Ну что за время, сначала ломается, потом согласен, да? Вот уж штучка вредная. Ха! А это пригодится в качестве сувенира, ага? Маленький кусочек прошлого, ещё одна песчинка, которую нужно суметь отпустить, и которую никто не в силах, оставить в покое.
Нюхает шёлковый конверт, любуясь надписью. Духи, дальний шлейф сладковатых грёз, прибоя солёного, солнечных лучей. Несмелые детские буквы: «Моему любимому, родному господину…»
- Прошлое-прошлое-прошлое, всего лишь прошлое. Но как отвязаться от него, да? Передай ему, что письмо было решающим, да! А книжечка так, для общего развития сгодится.

…

Гарри Был зол.

Гарри был зол. Безумные глаза горели в темноте, тлея ярко-красными углями, встопорщенные перья мелко дрожали, воздух тяжело вырывался из пробитой груди, просачиваясь капельками тягучей крови. Взгляд источал ненависть, в тёмных глубинах зрачков застыла насмешка, может быть даже жалкая тоска, притаившаяся испуганным зверьком в глубинах сознания, робко выглядывающая из своего угла, робко надеющаяся. Обманщик- ветер визжал, насмехаясь над поверженным созданием, швырялся льдом, угрожая превратить Гарри в снеговика. Непогода свирепствовала, тягучий трудный скрип оглашал окрестности, завывал поезд, ругался локомотив. Рычал машинист, обжигая зиму собственным гневом:
- Тварь, поганец, ха-ха-ха, пришёл спасать птичку наш маленький говнюк! Мешки с дерьмом, изза вас…Меня!
Сплюнув кровь, попытался освободиться, попутно желая треснуть Горана ржавым прутом. Свистнул воздух, нехотя вспороло железо туман, подрагивая в слабой ладони. Проводник, уклонился, вытащив из кармана нож,
- Ахахаха, золотой мальчик решил напугать глупую ворону Гарри. Ах-ах, испугался прямо. Ну давай погань, давай, покажи когти чучело! Будь мужиком, наконец-то! Я жду, гнида. Используй свою магию херов шамун, урод, магическая отрыжка, тварь, баба желтоклювая! Гарри ждёт, Гарри готов. Маааг, ха-ха-ха, мааааг дранный маг!

Тёмно бордовая кровь, била из груди фонтанчиком, окрашивая грязную лужу, в поэтически красные, трагические тона, различимые даже в этом чахлом сумраке. Кровь вырывалась из глотки, лопаясь алыми пузырями в уголках клюва, клокотала, в так ударам сердца, разрывая плоть мучительной болью. Трещали ребра, задыхалось агонией сердце.. Вода поднималась, ласково обнимая изуродованное создание, обещала скорое утешение. Хриплые ругательства продолжали опадать бесконечным водопадом, ветер продолжал насмехаться, попугаем повторяя фразы, передёргивая, коверкая смысл: «Гниды-гнидыыы, ых выы, все гниды. Гнием. Гниль. Сгнииии-и-и-и»
Нагоняя тоску сгущался вокруг непроглядный мрак. Горан ждал. Молчаливо шевелил губами, отчитывая про себя минуты, потирал висок, сморщившись.

Гарри всё ещё елозил, упрямо не сдаваясь смерти, постанывал, пытался покинуть свою неожиданную ловушку. Трепыхался в мотках проволоки, бился аки рыба на крючке, пытаясь разорвать когтями ржавую бочку. Неподатливое железо вопило обиженно, упиралось, раздражаясь жалобным криком. Намокший свитер обмотавшись вокруг горла удавкой, неторопливо душил. Душил со смаком, удовольствием затаённым, по чуть-чуть лишая Гарри воздуха. Сломанная нога щерилась костью, на грудь давил кусок арматуры. Из кармана брюк выпали игральные карты, насмешливо улыбаясь обнаженными девочками. Ветер смеялся, ерничал, перевирая слова, пышногрудые девочки хихикали, посылая воздушные поцелуи, исчезали в темноте. Машинист хрипел, дёргался среди обломков, увязнув в грязи, захлебывался мутными фекалиями гиблого болота, и между тем, не замолкая ни на секунду, продолжал извергать из себя оскорбления.
- Ну что, (кхр-кхр) твоя подружка наконец, бросила прыщавую девчоночку? Ой-ой-ой, любовь-морковь совсем не удалась. А ха-ха-ха хр-хха-хря, брак распался. Вшивый жирный женишок даже не чмокнул в губки нашу невесту, предатель! Твааарь!.. Что ты там считаешь, гнида? Чего считаешь, маленький ублюд…

Проводник смачно зевнул, отвлекаясь от надоедливой болтовни, встряхнул головой. Напрягся, услышав осторожный тихий скрип, раздающийся в тумане. Зачерпнул воды, умываясь грязью. Кожа лица горела, сильно хотелось пить, рядом поскуливал едва слышно Джек. Воняло. Выловив одну из карт, проводник залюбовался блондинистой барышней, с неправдоподобно арбузным размером груди. Впрочем, подделка, конечно подделка, - достаточно заметить жёсткие морщины в уголках глаз, и становится очевидным, жалкое положение "знойной красавицы"..
- Поезд сейчас уедет – Наконец проронил тихим голосом, отпуская эротический кораблик одинокой глянцевой мечты , бороздить просторы лужи. – Ну, ты продолжай-продолжай, просто так информирую, чтобы не пугался когда начнет грохотать. Экспресс сейчас уедет, а потом мы наверное оба сдохнем. Хотя ты всё же помрёшь первым, и в согласии с контрактом 66, будешь выписан из Компании, получив свободу. Я жду, когда ты умрёшь Гарри, сейчас я Твой Наблюдатель, а значит в согласии с Договором, имею полное право исключить тебя из игры. Определенно я это сделаю, к добру или к худу. А затем отправлюсь дальше, чтобы разыскать Хизраэль и Эллу (взгляд потеплел, смягчился, весной апрельской) Вот так думаю всё и будет, а считаю я время. Время, которое у нас осталось, твоё время, своё, Эллы, Хизза.…
Замолкнув, ещё раз вздохнул, присаживаясь на кучку шлакобоков.
Поглядел на Гарри, вытянув из воды ногу, попытался подцепить браслет на лодыжке, с тоской констатируя, что острый нож, магический даже нож, неспособен взять золотой обруч.
- И какого же хрена, наша милая девочка сообщает эту чушь Гарри? Неужто она решила спасти тощую задницу вшивого уродца. Аггхххр-хххрарр. Выключить из игры… Ой-ой уморил, - расхохотался машинист пытаясь вытянуть шею подальше от воды, тараща круглые глаза, захлёбываясь - Меня спасают, поганого уродца, блохастое посмешище, кто-то спасает, ой-ой, как мы все добры, маленький мир, нетр*ханных красножопых херувимчиков. Да пошли вы все! Маленькая волшебная девочка пришла на помощь бедняжке Гарри.Ох-Охрр... Готовьте котят, машинист будет выражать свою благодарность пуховыми комочками…Хххррра...
- Я устал вообще-то. Только и всего. Очень устал. Что на поезде, что здесь, толку от меня примерно одинаково, почти никакого. Бл*ть! Как от дяди Кости примерно, ёлки дожил, старый алкаш… Ну и плюс данное слово, не привык трепаться как ты. Если всё же сдохнешь вопреки плану, то я как Наблюдатель скрашу последние секунды твоего херового существования, зафиксировав ещё одну…
Резко замолчал, зашипев от боли когда неожиданно дернувшийся Гарри, оставил на щеке проводника, четыре алых полосы. Послышался лязг, хищно замурлыкавший машинист, довольно оскалился, сдёрнув проводника в воду.
- Не говори что думаешь, и не думай о том, о чём говоришь, сладенький мой.Так-то устроен наш охрррхрененный мир, кра-кхррр....Теперь ты действительно похож на свою светленькую подружку, вшивое убожество, аха-ха-ха, властью данной мне всеми тварями адовыми, можете обвенчаться….

Раздался металлический грохот, ударив по ушам тревожным набатом. Заливая болота стальным воплем, прерывая ветер, вопреки снегу, туману, методично отбивая по рельсам, сосредоточенно отстукивая железный ритм, мимо, проследовал Экспресс. Неторопливо покидая проклятую станцию, чихнул, хриплым свистом оглашая окрестности. Резанул по глазам яркий свет фар, ослепив двух живых, промчался, ускоряясь синий гусеницей вдаль. Миг. Скрежет, гул, тумана блеск рассеянный, ветер, и биение снега в воздухе агонизирующее. А затем тишина. Противоестественная, липкая, властная. Даже вихрь утих, унесшись следом за поездом, как бывалыче собака, следует за колесом, желая нагнать подлую шину. Два красных огня остались гореть впереди, подмигнув на прощание, погасли. Тишину огласил лишь хриплый смех пернатого водителя, мрачный крик, вырвавшийся из горла машиниста.
- Они нас бросили. Аааа! Они нас бросили, аха-ха-ха, старого поганца и маленькую девочку. Бросили-бросили-бросили… – Заливаясь лающим, больше похожим на рыдания истеричным смехом, Гарри ронял крупные злые слёзы. Швырнул осколком кирпича в проводника, захлёбываясь водой, задёргался, скрываясь в толще воды, засучил руками, продолжая хохотать.

Утерев кровь с лица, некоторое время Горан просто глядел на умирающую птицу. Выплюнув грязную воду изо рта, снова присел неподалеку, отрешенно дожидаясь того момента, когда силы наконец оставят живучее создание. И ведь силен! Другой бы и руки не смог бы поднять, а этот ещё ударил вдобавок. И поделом!
Ждал, вперевшись жёлтыми глазами во мрак. Без гнева, без интереса, без жалости. Впрочем жалость была, но скорее не к смерти, а к жизни прожитой этим пернатым. Действительно поганой жизни, заполненной мелкими унижениями, крошечными обидами, и всепоглощающей ненавистью к человеческому счастью. Исковерканная душа, изуродованное тело, неправильная судьба брошенная в топку Компании. Жаль…Наблюдатель смотрел, провожая Гарри в темноту, сосредоточенно грустно. Долго. Ведь паршиво это, когда кто-то умирает так, проклиная людей и посылая весь мир в зад, в одиночестве, без друзей, без родных, без...Неправильно. Наверное обидно. По всякому конечно бывает. Дождался пока машинист окончательно затих. Наконец кивнул самому себе прыгая в воду. Ругаясь, принялся распутывать проволоку, желая освободить искалеченное тело. Делать это одной рукой было не так-то легко, впрочем нож пригодился.
- Режет конечно херово…- бормотал уставший проводник, распутывая проволоку – А что делать? «Гроза стали. Боль железа», какое прекрасное название, надо испробовать его на том сукином сыне, который выдумал эту чушь. Тоже мне! Столько мусора, и ничего полезного вокруг. Ну и на кой хрен мне всё это нужно? Никогда, никогда больше…чтобы ещё раз ввязаться добровольно в этот цирк. Клоун чертов..
Замолкнул, потянув обмякшее тело машиниста на себя. Скрипнул зубами, взваливая тяжелую тушу на плечи.
- И какой из меня маг? Оскорбления, вот ещё терпеть приходится от всяких. Ведь маги они по своей природе что? - Ответил самому себе, сплёвывая горечь - Маги это самодовольное дерьмо, которое всегда мешается под ногами, желая урвать кусочек силы. Настоящей, природной силы, к которой эти вислоухие болваны, не имеют никакого отношения. Совершенно! А ты братец конченный мудак, если не понимаешь простых вещей. Мы делаем это не ради золотой медальки, и не чтобы дипломчик на стеночку повесить, или благодарность там получить. Это вообще неплохо было бы, хотя и дрянь грошовая. Это жизнь, это долг. И кто ещё поможет, если всем до лампочки? Нытики чертовы, родственнички, сосредоточенно греющие жопами свои стулья, в ожидании прощения…Даже блондинчик понимает, этот херов маг знает простые истины, догадывается…и делает, пусть плохо, сражаясь за что-то своё. Идти всегда нужно вперед, только вперед. Ступая голыми ногами по битому стеклу. Как в той человечьей книжке, где бежать нужно только для того, чтобы оставаться на месте….

Замолчал, устраивая Гарри повыше. Капала кровь, мутными ручейками заливая смерзшуюся землю, марала руки алым, пятнала душу смертью. Смертью Гарри, пахучей, железно-сладковатой, терпкой, собачьи-мускусной, плохой.. И в тоже время рассеянный свет звезд в вышине царил. С большой буквы - Ц-А-Р-И-Л, украшая вселенную своим размеренным печальным светом. Насыпь. Рельсы. Туман исчез, обнажив пронзительно синие небо. Далекое. Хмурое. Недосягаемое. Горан кивнул жадно хватая воздух.
- Я делаю это, не потому что герой. Я трус братец, и ты это прекрасно знаешь. Но если никто не помогает, если всем вокруг наплевать, то пошли они все! Жить в таком мире, всё равно, что укрываться чертовым одеялом, с надписью «Ноги» по краю. Я вычеркиваю Гарри из этого списка, вычеркиваю согласно своему праву, и пусть делает что хочет. Каждый заслуживает второй шанс, и кому нужен мир, где нет прощения?..
Вздрогнул, останавливаясь. Уродливая гусеница застывшего поезда исчезла, открыв широкую панораму, состоящую из тысячи рельс. Перспектива. Россыпь путей, исчезающих в кружении снега на горизонте, далекие чистые глаза случайных огней. Блеск синего света на лице, молчаливая вечность. Затейливый узор серебрянный, по сути дела паутина, чтобы задерживать случайных мух, но паутина необыкновенная, мерцающая таинственно в ночи текучей сталью, живым веером, робкой снежинкой тающей на руке. Много-много рельс, и лишь одни ведут прочь, все остальные…

Положил на землю Гарри, прикоснувшись на миг к груди машиниста, присаживаясь на землю, аккуратно погладил большую голову, заглядевшись на хмурую птицу. Залюбовавшись. Кивнул.
"Ну вот, сейчас определенно скажут. Гомик"
Отвернулся. По-идее, нужно было срочно догонять состав, покуда ловушка не захлопнулась. Делать хоть что-то, и как можно скорее. Хватать себя за задницу, кричать караул! Но звезды горели в вышине так соблазнительно, звенели, чуть слышно, выводя мелодию хрустальными колокольчиками, так очаровательно, так грустно и так лирично, обещая спасение. Нежданное чудо. Посылая всех суетных людей куда подальше…Так очаровательно, пронзительно плакала ночь, умывая сумрак горючими слезами. Вдобавок Гарри требовалось время, а значит дёргаться сейчас не имело смысла. Оглядев машиниста, полюбовался уродливыми ранами, неторопливо затягивающимися. Присвистнул, поразившись скорости регенерации. Позавидовал даже, пощупав собственную руку, и четыре уродливых полосы, вздувшихся на щеке, уродливыми царапинами. Хмыкнул. Присаживаясь на пути. Потом лёг, любуясь звёздами. Перебирая воспоминания в голове, тёплыми бусинами, наслаждаясь яркими образами. Прогулкой с Эллой. Берегом моря. И снова Эллой. Девушкой, умеющей видеть лучще наблюдателя. Пар поднимался клубами, от просыхающей рубашки, Горан дрожал, отбивая зубами чечётку, загорал в свете тысяч солнц.


Впрочем отдых не удался, разорвав тишину обидным воплем, заявился Влад. Потный, задыхающийся, потерянный…


Костя.

Платформа резко взмыла вверх, отрывая блондина от земли.
Так же резко замедлилась вдруг, принявшись отплясывать пьяной собачкой, желающей встряхнуть надоедливую блоху. Туда-сюда, как будто маятник, вперед и назад.
Сломанные, сумасшедшие часы. Ветвистой молнией вспыхнуло небо, озаряя тёмные облака, ярким огнём. Океан вспучился беспокойными волнами где-то внизу, голосом Гарри выкрикивая:
-Твааарь!

Снова появился дракон, на сей раз вырвавшись из арбалета, изящно отрыгнул чахлое пламя, материализовал из воздуха бутылку водки, протягивая Косте гранённый стакан.
- Вздрогнем! – Бутылка скрылась в недрах зубастой пасти, - Так чё делать-та?
Крылатый ящер моргнул, хватая блондина цепкими когтями. Старательно подмигнул красным глазом, прочерченным вертикальной щелью зрачка, устраивая пассажира поудобнее.
- Меня послал Эона Микериил Изумруд. На помощь, версия 2.0. Совместное творчество, так что не напрягай мозги, всё равно ничего путного не придумаешь своей жидкой думалкой. И зачем тебе столько хрени, чудесник? ...Силовые поля, титановые ширинки, ты бы ещё термоядерную боеголовку выдумал и маленькую нефтяную страну, для правдоподобности. Если справлюсь, Изумруд сказал…
Выматерился, зажмурившись, нервно встряхнул болезной конечностью, невольно выпуская своего пассажира из рук, оставшись махать крыльями в воздухе, поковырял лениво в носу.
- Ох же с*.ка!
Ринулся вниз, хватая Костика на лету.
- ...Извини Хозяин, подагра, болезнь королей чтоб её! Может ещё водки? И учти, ты меня сам придумываешь, таким, каким видеть хочешь, ..омик. Я сказал комик, так что не обижайся, не нужно выдумывать всякого такого, я парень умный, за базар отвечаю. Изумруд Эона Микериил сказал, Если буду хорошо себя вести, Он и Ты, сделаете меня живым. Вот так-то, торчок стоеросовый,Т.е. хозяин, хватай себя за жопу, сейчас будет трясти.

Едва сказал, сразу начало трясти. Сильно трясти, так что зуб на зуб не попадал. Клубились зловещие тучи, падал град. Сначала град падал ввиде ледяного гороха, потом последовал раскалённый дождь, затем дождик из тухлой рыбы, раз даже пронеслась мычащая корова, на крейсерской скорости, улетев к земле.
- Ох ты ж и больной засранец, такой хери навыдумывать, чудила! – Рогатый ящер восхищенно облизнулся, провожая тоскливым взглядом ноющее парнокопытное, и отчаянно представляя себе в этот момент колбасу, подмигивающую блестящими кружочками жира. – Осталось недолго, потерпи красавица.
Выгибая радужные крылья, воспарил выше туч. Выпустив струю раскалённого пламени, с наслаждение принялся выжигать крошечную дыру в небе.
- И учти, все претензии, можешь смело засунуть себе в…-За рёвом пламени, концовку было не расслышать, впрочем смысл как ни странно, оказался вполне понятен…- очу ещё тебе сказать, мозги вообще-то твои горят, так что, если что, мне плевать заранее. Может шестеркой у Хозяина будешь, может тупым совсем станешь, может ещё чего, мне вообще-то до лампочки. Но Хризопрас дел натворил, говорит, хотел как лучше, а вышло как всегда, т.е. через естественные отверстия в теле. Ну бывай придурок! И помни, я был бы не прочь ожыыы….

Последнее слово сложилось в тоскливый вопль, озябшего ветра. Впрочем Костя ещё успел заметить радужного дракона, с гадкой ухмылкой, демонстрирующему блондину средний палец. Вот идиотизм же пригрезиться, особенно если за баранкой экскурсионного автобуса, оказалось одновременно двое водителей. Пьяный ящер, попытался сделать сальто, рыгнул, падая к поверхности с криком: "....яяяять!"
В голове вяло осела фраза: «....И где же у них там бабы…». А потом всё смешалось. Вой, свист, лязг. Кто-то действительно кричал, хныкал, завывая вполне по человечески:

- Эй выыыы! Остановитесь. Эй, мы здеееесь! Эй выыыы!!!

Сознание возвращалось постепенно. Как в лексиконе питекантропа, складываясь отдельными словами-предложениями, радостно констатируя невеселую реальность.
Холодно. Мокро. На земле. В грязи. Валяется. Кучкой. Гуано. Болит. Голова. Сильно. Поезд. Рядом. Уехал. Орёт. Влад.
- Остановитесь. – Видимо Влад ещё верил, что ему аки Индиане Джонсу, удастся запрыгнуть в поезд на ходу. Впрочем не удалось, крови супермена, в венах парня не оказалось, и только бок с готовностью взрываясь болью, поведал о предках-ботаниках нудным голоском. Печально моргнув, красные огни истаяли в тумане, ласково махая Владу, обещали прислать открытку из более теплых, радостных краёв.
- Мы здеееесь. – Донёс ветер. Здесь и останетесь. Констатировал.
Однако.

-Заткнись. – Вроде бы послышалось издалека, голосом Горана. – Имбицил, я же сказал лезть на поезд, какого хрена ты тут остался, чудище? Неужели этот магический придурок тоже здесь!? Твою мать!
«- Ой-ой, не говорите про Меня, Константин Евгеньевич, любезненький мой заклинаю, ой-ой-ой…»
Пискнул испуганной мышкой Микериил.


Элла.

Запрыгнул Паша, устроившись в углу со своей сумкой. Изящным взмахом руки, отрешившийся Агриэль вытащил карту, эффектно взмахнул, разворачивая в воздухе широкое полотно. Нахмурился, синими глазами вперившись в ряды математических символов. Кивнул головой, замер.
...Пересыпалось песком, тихое осторожное дыхание «ассасина», вытянутая нога заканчивающаяся эффектно загнутым носком, слегка подрагивала, выдавая напряжение этого человека. Мрачное изваяние всё же умело чувствовать эмоции, нервно дрожал золотой ботиночек, талая вода капала на ковры, нога дёргалась, нервничала, испуганной осиной, убивала напрочь камуфляж.

Торжественное молчание воцарилось в вагоне, упругое, похоронное, объёмное кажется, обволакивающие воздух неторопливым удавом. Долгое. Звучное. Про такое обычно говорят: Слышно как иголка упадёт. Начинало казаться, что уже и сердце в собственной груди слышно, не то что иголку, скрип мыслей тревожных!
Снаружи звуки существовали, определенно был скрежет железных колёс за стеной, пронзительный вой, страдающих рельс. Подрагивал тревожно пол, задыхающийся поезд пытался выбраться из капкана, а распоясавшаяся тишина, устроилась вольготно внутри вагона, кажется кричала во всю мочь. Не в прошедшем времени, в настоящем, ударяя по ушам спекшимся безмолвием. Ударяет. Бродит довольная, трогает людей своим дремотным спокойствием, прикасается к душам, убаюкивает…

Элла смотрит в окно, широкий синий прямоугольник бархатной темноты. Там за стеклом, отражается другая Элла, бледная, задумчивая. Там что-то переливается, и сквозь плотную занавеску, украшенную золотым шитьем, нехотя плетутся изломанные силуэты деревьев, фонарей, заборов. Отстают, нагоняют, пытаясь остановить удаляющийся состав, жалуются белым снегом, тянут стылые ладони покосившихся опор, обвисших проводов, разрухи. Поезд едет медленно и тяжело покидая станцию, скользит, набирая ход. Полупустой, странно опустевший, наполненный призраками, тенями, воспоминаниями.

В комнате жарко, липкими пальцами духота трогает кожу, капелькой солоноватого пота, стекает по лбу. А может быть Эллу мучает жар, и тело специально повышает температуру, борясь с невидимой заразой...Застыло время, липкой ириской вытягиваясь в длину. Застыл Агриэль. Задумалась Даша, отправившаяся за кипятком и печеньем. Всё вокруг замерло, продираясь сквозь жирную смолу. Зазеркальная Элла хмурится, глядя из своей темной клетки, прикладывая палец к губам, желая что-то показать, подмигивает, растворяясь в ночи.
Шепчет.
На грани сна и яви. Быть может это взаправду, а может иллюзия. Минуты осыпаются железной дробью, секунды. Уставший пейзаж, ржавой каруселью кружится где-то там.
Элла-в-Зазеркалье рисует на стекле звёзды, белый луч маяка торжественно пронзает морскую тишину. Указывает путь кораблям, сияющей дорожкой, веля держаться подальше от обманчивых скал. Неспокойные места, опасные, подстерегающие неосторожные корабли предательскими мелями. Тенями. Пучиной. Быть может выводком осклизлых чудищ, мерзнущих на глубине.
Лучом маяка вздрагивает рыжая звезда за окном. Пульсирует. Впрочем не звезда, охристо желтый фонарь всего лишь, быть может они проезжали его, быть может это другой, кто знает... Серебристый, высокий столб, украшенный ржавчинной. Туман следует за поездом неотступно, оранжевая сфера фонаря превращается в мягкий шар вечернего солнца.

…Опадающий осенний парк, багряные узоры под ногами, царство красного, царство бордового, - скользят алыми лодочками, прокладывая свой ветреный курс, лиственные кораблики в лужах. Одинокая Элла бредёт туманной тропинкой, минуя скучные, нахохлившиеся скамейки. Капельки инея на земле, редкие снежинки путаются в волосах. Время ускорилось, достаточно всего лишь моргнуть, чтобы осень сменилась зимой. И снова пустынный парк, в центре клумбы догорающих шафранов, валяется банка пива, пустая пачка сигарет, мятые листья клёна. Напоминают…
Зазеркальная девушка, старательно пишет на стекле надпись, буквы складываются в понятное слово – «одиночество». Зубастые тени многоэтажных домов, клетки квартир, темницы жизней. Элла бредёт одна сквозь осенний парк, покинутым кораблём, разыскивая в этой грустной гавани, что-то очень нужное только ей одной, этой далекой, повзрослевшей зазеркальной Элле, которая не собирается, делиться своим будущем с настоящей
Настоящее.
Ещё один фонарь ударяет по глазам, оставляя жгучий отпечаток, разграбленной электрической будки на сетчатке. Кирпич, фонари, корявая надпись баллончиком: «Ангелы все уже мервы», иголками, вгрызаются в память. Гримасы тумана, оборачивающего сонмом уродливых, тупоносых чудищ. Сказочных мурен, фольклорных гидр. Проезжали, или нет…? Зазеркальная Элла идет под руку с Гораном по пляжу, вдвоем, собирая ракушки. Как в известных голливудских фильмах, ветер живописно играет волосами, освежая горящие лица, капельками дождя. Впрочем, совершенство далеко не идеально. Элла ранит ногу, наступив на острый осколок камня. Проводник что-то шепчет, другая Элла смеётся. Они уходят. Девушка хромает, в фильме наверное в этот грустный момент, бойфренд должен был неизбежно схватить свою подружку на руки, поцеловать, на крыльях любви... Но, отчего-то не торопится Горан схватить Эллу. Идут вдвоём. Реальность. Вспышками. Ударами сердца, наступает.
И снова темнота, пропасть пустого коридора, истошный вой саксофона, хриплое дыхание за углом, капельки разноцветного конфетти на плечах. Взрывы хлопушек, бой часов, рассеянный смех. Крик:
- Беги!
И она бежит, со всех ног, надеясь спрятаться от того страшного, что преследует по пятам. Это как-то связано с купе, с пропавшим пассажиром, фотографиями детьми, безжизненными изуродованными телами, что никогда не были найдены. Грязным купе, махровыми наростами плесени на стенах, красной надписью, хирургическими инструментами, жёлтыми исписанными листами.
«Милочка, ай-яй-яй, делу время, потехе час, я умею ждаааать!» Голос смеётся, железными когтями, вспарывая кожу, нагоняет. Мурашек строй. Бежит Элла со всех ног, глотая слезы, надеясь спрятаться. Не Кай, всего лишь испуганная женщина, что-то страшное случилось там, что-то такое, о чём хочется забыть. Что –то, о чём она со временем, всё же забудет, приучив себя не помнить. Что-то…

Поезд снова замедляется, еле плетётся, замученным скакуном, пытаясь выбрать правильный путь. Терятся. Темнота за окном летит синей птицей, порхает крыльями, разливается в крике, препарированная лучем фонаря, плачет слезами дождя. Скрежет рельс, множество железных дорог, сияющими ветвями гигантского дерева, расходятся в сторону. Варианты. Зазеркальная Элла, всего лишь оражение настоящей девушки, замолкла, вновь превратившись в бесцветную картинку.
«Ты можешь выбрать. Анхнуанхнукл хозяин даёт тебе выбор» Капли дождя склыдаваются словами, предложениями, и тут же снова оборачиваются грустной влагой.
«Не дай ему уехать, ещё есть время, останови поезд. Отдай Нам. Со всеми грешниками, всей дрянью, подари Хозяину. Помешай. Останови. Сделай! И сможешь спасти, того кто дорог. Решай!»
Отражается картина на стене, паровоз, пересекающий широкую реку. Ажурный мост, адское пламя плотоядного жара, жирная пена, алыми потёками, застревающая на опорах, мотки колючей проволоки, вместо ограждения. Отчаяние плещется. Зловоние царит. Шевелящаяся темная плесень, оскаленная пасть дожидающегося тоннеля, ждет впереди.

Синий взгляд Агриэля останавливается на Элле. Заинтересованный, жадный. Как будто знает сейчас, ждет, желая проникнуть в душу.

Йенс вздохнул... Видимо убедить Никки в том, что перезахоронение черепа из музея в склепе без должного обдумывания и взвешивания является преждевременным, было чем-то недостижимым для него.
Собственно Йенс и сам не был уверен, что возвращение черепа на кладбище было бы ошибкой, но тем не менее он не любил действовать наобум.. Он кивнул головой, соглашаясь с тем, что пора покинуть гостеприимно тенистое кладбище, и двинулся к выходу, стараясь не особо показывать, что притомился за время прогулки. Следуя бок о бок с девушкой, он снова пустился в рассуждения:
- Эээ.. Как я понимаю, фрау Никки, вы хотите похитить череп Готфрида и перезахоронить его здесь сегодня ночью? Нуууу.... Я не знаю, возможно это что-то даст. В принципе, это может утихомирить призрак крестоносца - существует масса мифов со схожим сюжетом. Правда во-первых, неизвестно, действительно ли надпись на табличке экспоната в музее истинна... Я имею в виду - может тот череп тоже не Готфрида? Говорят, например, что если собрать со всех храмов Европы "щепки креста, на котором распяли Иисуса", выйдят, что его распинали на заборе. Поддельные экспонаты к сожалению не редкость... Во-вторых, может оказаться, что призрак совсем не причем... точнее, например, что не он, а что-то связанное с ним убивает девушек. Тогда его упокоение может ничего не изменить или навредить... но конечно может и помочь...

Когда буря кончилась, мы подняли якорь и недели через две благополучно прибыли на остров Цейлон.
Как Вы думаете, что читают в детстве будущие волшебники? Гарри Поттера? Боюсь, поколение волшебников выросших на этой книге нам еще предстоит пережить.
Дядя Костя в детстве читал другие книжки.
Старший сын цейлонского губернатора предложил мне пойти вместе с ним на охоту.
Разные. Дядя Костя, вернее Костик, вообще очень много читал. Друзей-то у мальчика тогда особо не было. И что, многое с тех пор изменилось?
Я с большим удовольствием согласился. Мы отправились в ближайший лесок. Жара стояла страшная, и я должен сознаться, что с непривычки очень скоро устал.
С удовольствием, ага. Кстати, спрашивал же его Горан: за каким... вот этим самым, который теперь мимо проплывает, понесло Константина Евгеньевича на этот позд. Это он так от проблем сбежал? Ну-ну...
Приезжай в Калифорнию, отдохнем, развлечемся... нет, стоп! Это откуда-то совсем не отсюда.
Голова болит. Рожа болит, отдельно от головы. Гордая. Требует суверенитета. Палец, опять же... и спина. И голова. И рожа. И снова спина. И вообще...
А сын губернатора, сильный молодой человек, чувствовал себя на этой жаре превосходно. Он жил на Цейлоне с детства.
Цейлонское солнце было ему нипочём, и он бодро шагал по раскалённым пескам.
Бл*... А чего, правда, Рачевский такой здоровый?.. сын г... убернатора, блин. Вот только его сейчас не хватало. И М*дозвона Идиота Имбицила, так-то тоже...
Я отстал от него и вскоре заблудился в чаще незнакомого леса. Иду и слышу шорох. Оглядываюсь: передо мною громаднейший лев, который разинул пасть и хочет меня растерзать.
-Туки-туки... -сказал Гарри.
-Ну, бл*..... -ответил ему Костя.
Вроде поговорили.
Что тут делать? Ружьё моё было заряжено мелкой дробью, которой не убьёшь и куропатки. Я выстрелил, но дробь только раздразнила свирепого зверя, и он накинулся на меня с удвоенной яростью.
Тут, вообще, без комментариев.
В ужасе я бросился бежать, зная, что это напрасно, что чудовище одним прыжком настигнет меня и растерзает.
Ну как бросился? то есть, бросился, конечно. Но перед этим... важный штрих к психологическому портрету Константина Евгеньевича, таинственного К. Е., нежелательной персоны №2 (а, кто, кстати, №1?).
Оттолкнувшись от макушки докучливого товарища по несчастью, и тем самым легонько притопив его в лужу, что бы поменьше брыкался, дядя Костя, с грациозностью косатки Вилли (об которую уревелись миллионы семей по всему миру) воспарил над гнилой водной гладью, развернувшись в полете спиной, и, приспустив модные брючки, с клепками и колечками, звонко шлепнул себя пониже спины.
Вот как тут поймешь? То ли жизнь все таки справедлива в основе своей, и все гадости происходящие с магом, им заслужены. То ли бытие определяет сознание и Костя охренел до такой непозволительной степени уже в процессе своих долгих приключений.
А потом, конечно, в ужасе бежать.
Но куда я бегу? Впереди передо мною разинул пасть огромный крокодил, готовый проглотить меня в ту же минуту.
Крокодил, это кстати, хорошо. По крайней мере, Изумруду удалось втолковать что бежим мы к "крокодилу". А то бы перехватила управление бл*дская сверх"сучность", пришлось бы с Гарри дружить. Организмами.
А теперь мы вроде как наступаем. шашки наголо.
Что делать? Что делать?
Хороший вопрос, правда? А главное, своевременный...
Сзади — лев, впереди — крокодил, слева — озеро, справа — болото, кишащее ядовитыми змеями.
Спасибо, Кэп!
В смертельном страхе я упал на траву и, закрыв глаза, приготовился к неминуемой гибели.
Тут была самая приятная часть. Ибо, весело вопящий какую-то несуразицу Константин Евгеньевич, очень живописно... нырнул.
Следом за ним, увлекаемый инерцией, силой тяжжести и другими умными вещами, пошел на дно Рачевский. Когда тебя мокают в болото, а потом тащат за шиворот, спорить то особенно некогда.
оставалось надеяться, что момент был выбран правильно.
По плану теперь следовали "грохот над головой" и "изумительное зрелище, доставляющее великую радость", но до него еще предстояло дожить.
Лежит на грунте наша субмарина
Зарывшись в ил по самый перескоп...
Так... это тоже откуда-то не отсюда.

Аннеке с готовностью забралась на подставленную спину бандита и немного поёрзала на месте, устраиваясь поудобнее. Обнаружив, что исполнять свой сидячий танец ей будет далеко не так комфортно, как на Маване (хотя мужчина и казался достаточно устойчивым, в отличие от неё самой, например), Анни с наигранным сожалением заключила:
- Да. Не ханар.
На прозвучавший призыв скидываться девушка стала привычно искать глазами сестру. Резко обернувшись назад и едва не сверзившись с плеч Дюка, она позвала близняшку:
- Ма-ар, добавь за меня, ага? - затем приняла прежнее положение и въехала в VIP уже выпрямив спину и взирая на обстановку вокруг со смесью гордости и восторга.
Когда они прибыли на место, Анни, довольно пискнула и сползла вниз. Звонко похлопав Дюка по плечу со словами: "Спасибо, что подбросил!", она принялась отыскивать себе среди подушек самое уютное местечко.

Элла и Горан.

Пред взором пристальным, ночи бесконечно синей, чаровницы улыбчивой в одеяния кобальтовые нежнейшей лазури облачённой, сквозь тумана полог загадочный, под звуки дождя шуршащего, ощущая кожей собственной разгоряченной танец воды небесной, в ледяном царстве капель жемчужных, двигаются к поезду.

Уже недалеко осталось, виднеются слабые лучи фонарей, далекие опоры ажурные, ввысь возносящиеся, расплывчатые. Лужа чавкает под ногами, разливаясь маленькими волнами крошечного моря, но межу «до» и «после», не хватает нескольких бесценных мгновений, как будто слово пропущено в предложении, или одна буква в слове…
Они придут к поезду, обязательно придут, отдаваясь во власть рока, шагнут прямо в пасть уснувшему зверю. Уже совсем скоро, счёт идёт на минуты, и мгновения убегают, горстью песка рассыпаясь сквозь пальцы.
Горан чувствует это, - томящее, печальное, ощущение схожее с зубной или скажем, с головной болью, - он знает, что поезд вот-вот отправиться в путь, устремляясь на всех парах к конечной станции своей, покинет холодную ночь на веки, оставив далеко позади это маленькое скорбное кладбище потерянных вещей, эту осень стылую скованную объятиями зимы намертво, этот бесприютный остров, теплым вокзалом солнечным, возвышающимся в пурге.
Состав отправится вперед, всё дальше и дальше убегая по начертанному пути, уводя по нему смертных за собой, и не только смертных, ну и всю живность, приютившуюся на борту Экспресса. Всю оставшуюся в живых…И возможно в последний раз.
Они прибудут в Москву. Или в тоннель. Может это будет конец. Смерть и жирная точка финальная. Бордовый Экспресс от того и бордовый внутри, что крови здесь пролилось более чем достаточно, а поезд по прежнему голодный, синей гусеницей дрожащей, ждёт продолжения пиршества, готовясь тронуться в путь. Быть может поэтому и торопится проводник, ощущая как время его убегает поспешно, как уходят из мира ожидания спокойного минуты, как подрагивающие колёса состава, вот –вот, готовы вступить в борьбу чуждой магии назло, перемалывая пыль и судьбы, желая вырваться из капкана, на встречу собственной кончине двигаясь. Ибо столкнулись здесь два хищника ненасытных, равнодушных, неумолимых, привыкших брать, не задумываясь, не печалясь, и ни один из них, не собирается, стать добычей другого.

А потому…

Резко останавливается проводник, глядя на Эллу.
Нахмурившись, слушает про Хизза, вздохнув тяжело, погрустнев:
- Знаешь. Экспресс это как корабль, думаю, что некто «добрый», справедливо опасается, как бы мы не воспользовались запасной шлюпкой, решив послать Титаник ко всем чертям собачьим… Даа…Но не волнуйся, Хизз умный, и уж точно много умнее меня. Мы обязательно его найдём, ведь он не будет делать глупостей! Я его отыщу!
Нахмурившись, со злостью швырнул льдину в воду, рассмеявшись недобро.
- Всего лишь жалкая марионетка, забавно да? Похитили Хизза, самого чистого из всех. Можно было иметь дело со мной, но подлецы не любят связываться себе подобными к сожалению, а вот поступить так с Хиззом…Нда. Наверное речь Костика, не смотря на то, что оратор он хреновый вообще-то, кое на кого, впечатление всё же произвела, недаром же нас зашвырнули так показательно, в самое дерьмо. Чёрт! Но ничего, у меня тоже есть пара козырей в рукаве…а вообще смешно…
Расхохотался, утирая струйку крови из уха сочащуюся, поудобнее руку правую перехватил:
- Ты бы нас видела, двух идиотов, среди сборища этих покойных мудаков! И вот значит сидят они наглые задницы в своём уютненьком кружке, типа все такие одухотворённые старые пердуны, в сложных думах о высоких материях смертным недоступных, Араил раздутый индюк, наверное, неторопливо задницу почёсывает, размышляя по привычке что раньше появилось, чёртово яйцо или курица, и можно ли рыжего верблюда сквозь ушко игольное протащить, или только белого, скажем. На задних рядах в крестики нолики играют в морской бой там…А бедный дядя Костя что-то пытается до них донести, но слушает его только шестёрка Бальхезреда, хотя он-то как раз вообще ни при чём, и делает всё назло. Ты бы видела, форменный цирк! Наш развесёлый волшебник втолковывает им про то, что не нужно увольнять Гарри, а Потный говорит, хорошо уволим, дядя Костя попросил дать ему на поезде закончить уборку, а Потный вместо этого толкует о наблюдателе и нарушениях правил. Но Потный, как и бедняга Костик, увы не знает о том, что родственнички не пошевелится, даже если им на голову метеорит упадёт, да что там метеорит…целая гребанная планета! Араил вон задницей с креслом сросся, ещё пару веков назад, и с тех пор активным остаётся только его раздутое эго и самомнение. Ха-ха, даааа это было очень забавно. Особенно слушать наших низких друзей. Хотя…
Полыхнул сердито жёлтыми глазами в темноте, скрипнув зубами.
- Это было по-меньшей мере неуважительно. Они сломали Костику палец, и дёрнули меня за шкирку, как нашкодившего котёнка. Твою мать, не люблю когда со мной так обращаются! Но вы всё равно сойдёте с поезда, так или иначе...высокопарно, да, для такого дешёвого клоуна тем более… Но вы сойдете, обязательно. Как там говорят ковбои, только через мой труп? Дааа….
Примолк. Хватая ртом воздух
Сердце стучит в груди, отбивает жаркий, страстный ритм, ударяя кровью в ушах. Злость перемешивается с нежностью, дождь падает с неба, оборачиваясь пушистыми крупными снежинками. Россыпью снежинок. Белых перьев, ледяных мух. Наверное холодает, но Горану жарко. Ему слишком жарко, как будто в пустыне горячей, полыхающим песком изнывающей под взглядом солнца шара палящего, превратился в тлеющий уголь ненароком. Рыжим огнём вспыхивающий, и алым, готовый вот-вот разгореться костром. Что чувствует полено, искрами к облакам возносясь?
Тревогу...и счастье...и облегчение...и страх...
Горану тоскливо, грустно, противно, и одновременно весело, вопреки всему, жарко и залихватски весело. Не выдержав, целует Эллу в щёку. Как школьник-первоклассник, неловко зажмурив глаза, сухо, невесомо, испуганно.
-Нет, это никуда не годится…правда не умею…Там откуда я родом, симпатию выражают иначе. Сейчас!
Обнимает девушку, крепко и нежно.
Пробегают по коже мурашки, мягкие, щекочущие тёплые. Мгновение, времени танец. Свободный полёт. Падение. Много дальше болота и железной дороги. Много дальше целого мира, путей, поезда. Волшебный полёт, прыжок с парашютом, шаг в бездну. Сейчас

Только шум моря, только плеск волн неумолчный. Одинокий берег галечный, греется под светом лапмпад ночных, солнц далёких, теряется в ночи, изгибаясь полумесяцем
Траурно-черные волны увенчанные пенными гребешками, разбиваются о берег. Мерцает в вышине расчерченное дальними созвездиями небо. Незнакомыми созвездиями, яркими, неизвестными. Розовый цвет, и нежнейший голубой, жидкая лазурь, мягкие краски пурпурной дымки. Живописное полотно. Далёкое свечение потерянных галактик, морская гладь в бархате ночи изнывающая, за горизонтом соединяется с просторами небес, в страстном поцелуе. Вода и небо, перетекают друг в друга, кажется. Бездна над головой, тысяча звёзд под ногами.
И не отличить. Лишь заблудиться. Хочется.
Горан рядом. Жёлтые глаза, не карие, не оранжевые, а именно золотые. Тонкая радужка и тёмные зрачки расширившиеся. Чистая кожа вблизи, слишком чистая, аккуратная, как у куклы,- ни шрамов, ни рубцов, ни прыщиков. Ни одной родинки, ни одного изъяна. Болезненная бледность, лихорадочный румянец, воспалённые круги под глазами. На подбородке нет волос, нежный овал лица, обрамлён рыжими прядями пламенными, развевающимися свободно на ветру. Мерный плеск волн убаюкивающих. Свежесть.
Шепчет.
- Это как с Владом, не бойся, только чуть-чуть иначе, это одно из моих любимых мест, у меня даже карта была, да. Море и лес, вплотную к воде подходящий, голубые ели, сосны, а запах какой...! Днём этот пляж тоже ничего, но сильнее всего я люблю его ночью. Смотри, сейчас будет настоящий фокус.
Улыбнулся, приложив палец к губам. Подошёл к воде, задумавшись.
- Я оставил её когда-то здесь, представляешь, сколько времени прошло, но всё ещё помню. Полезно иногда дать мозгам подышать, редкая вещица…
Присел на корточки, зашуршав галькой.
Только тишина, и солёный ветер бьющий в лицо, шёпот камней, тихими голосами секреты нездешние людям поверяющие. Шепот ветра. Рокот волн властный.
Покой. Неторопливой, размеренной вечности сон, которая никуда не спешит, и совершенно никуда не торопиться.
Усмехнувшись, проводник распрямился, протягивая Элле раковину на ладони.
- Чтобы выразить своё восхищение, заботу, почтение я дарю подарки. Возьми, пожалуйста, забавная вещица, похожа на рог единорога между прочим, однажды, когда тебе станет плохо или грустно, мое воспоминание об этом месте оживёт для тебя. Кай поможет. Ракушка ключ, ну и к тому же, ведь в ней живёт океан…

Рассмеялся, задумчиво поглядев на тёмную, беспокойную гладь моря. Бросил камешек, подставляя изуродованную кисть волнам. Сморщился, закашлявшись.
Бесприютные скалы позади, серая кромка соснового леса неподалёку, и тысячи созвездий в вышине.
Где-то за гранью видимости, блеснул маяк, белым, беспокойным лучём прорезая колючую мглу.
- Знаешь, даже если мне никогда больше, не представится шанс сюда вернуться, я буду счастлив знать, что это место принадлежит тебе. И оно не канет в забвение, рассыпаясь в прах, прошлогодними листьями. Если однажды представится свободная минутка, искупайся обязательно в море, оно очень холодное, почти ледяное, и страшно солёное, до горечи! Но в старину люди верили что купание в этой воде, избавляет от всех болезней и недугов, делает красивее, здоровее. Думаю после болота в Малой Вишере, купаться здесь тебе будет легко. А теперь пойдём скорее, нужно найти Костю пока ему Гарри руку не сломал, ведь насколько я помню, у машиниста целая программа развлечений для блондина запланирована. И в качестве первого блюда, - заставить мучиться его так же, как Костя заставил мучиться Гарри. Идём! Надо попробовать переубедить птичку, а то с талантом нашего юморного друга злить людей, Гарри ему ещё и язык оторвет для порядку, …хотя, может это и не помешало бы...Чёртов дядя Костя, странный человек, вот уж точно, как кость в горле, зачем спрашивается, нужно было обижать машиниста? Не знаешь случайно, как нам его унять? Их?

И снова болото. Станция. Поезд. Карабкается обледеневшей горкой земля вверх, рядом бегает Джек в камышах, выдыхая облачка студеного пара. Волнуется. Переступает с ноги на ногу пёс, на воду грязную с беспокойством смотрит, поскуливает неслышно.



"Уй" для Дяди Кости.

- Дайте! Дайте мне! – голосит Влад – Скорее, мне нужно оружие, быстрее…
Цепляется за Костю, кричит в ухо, окатывая грязной водой, волнуется, дёргая руками бессмысленно, кажется ещё чуть-чуть и начнётся истерика:
- Б-б-быстрее, д-дайте мне оружие, вы хотите чтобы меня съели!? Д-да, этого хо-т-тите? Чтобы меня съели, агаааа, все здесь против меня. Под-донок, негодяй! Оно же сейчас нас съест, скорее!!! Меня с-съест! Я не хочу умирать, дайте мне! Быстро! Дааайте!!!
Размахивает руками, вопит, пытаясь выдрать у блондина нож из руки, пистолет, хоть что-нибудь. Пинается, дёргает за волосы, воет, брызгает слюной, не переставая кричит.

Мешок тем временем, медленно расползается, лопается, выпуская неохотно из себя нечто светлое, гадкое, очевидно органическое, но явно уже мертвое давно. Как будто личинка выбирается из яйца, мертворожденный ребенок из утробы старухи-матери, приходят на ум малоприятные ассоциации. Останки кого-то или чего-то, бледная кожа, поза зародыша, грязные волосы слипшиеся клочьями, лепёшка уродливая, на месте лица.
Падает в воду белесое тело, изуродованное, полуразложившееся. Выскальзывает, в зловонную лужу. Исчезает. Рождается рябь, долгая беспокойная. Чтобы ни выпало из мешка, это только катализатор, а вот центр беспокойства где-то там, посередине грязного болотца, в том месте, где ещё недавно Костик отдыхал, сигаретку посмаливая, вспухает жирный, осклизлый бугорок в тумане жирно блестящий.
Шелестят испуганно камыши. Поднимается вода, сначала к лодыжкам протягиваясь, потом всё выше. Плеск волн, что-то там скользит в центре, неясными силуэтами под водой. Грязными пузырями лужа закипает, нарывами пахучими, сочно лопающимися грязью. Вода беспокоится, вода крошечными водоворотами завивается, как будто сотни невидимых рыбок скользят где-то в омуте.
«- Скорее в бой человечек! Как любопытно, ого!!! Скорее-скорее-скорее. Во имя света, давай посмотрим что там, – пассажиру в голове дяди Кости, очевидно не терпится, настолько не терпится, что голова начинает болеть, а глаза слезиться. – Ты же не трус какой-то, человечек. Что там, скорее туда! Та-тарара-тата, скорее скорее сэр Константин Евгеньевич туда!»

В голове появляются образы героические, слащаво прекрасные. Стада лошадей, рыцари выезжающие на бой, розы под ногами скакунов благородных, императорские стяги, боевые знамёна, замки, бедуины в пустыне, и грозные корабли деревянные, распушившиеся парусами, бьют изо всех пушек, разражаясь громом.
Удары сердца, пламенная музыка. Костю охватывает желание действовать, Костю охватывает боевой запал, противоестественный, неумолимый. Охота всё бросить и бежать, двигаться, плыть в самый центр пруда устремляясь, тайн мечтая причаститься. С одухотворенным лицом, нечестии грязной бой давая. На мечах, ржавым прутом фехтуя, как угодно, лишь бы показать свою стать удалую, запевая песенки и погибая во имя добра. Боевой азарт по костям жидким пламенем распространяется. И в тоже время, болью вгрызается в череп, тупым, ноющим зудом, устремляется к переносице.
Невидимый горн в голове заливается, конница сияющая, копытами хрустальный ритм отбивая, на бой спешит, с копьями на перевес.
« - Давай маг, покажи что ты можешь, человечек! Пошли туда!»
Руки дрожат, нога уже готова дёрнуться, первый шаг совершая героический, когда сзади появляется Гарри.

Тяжело рычит машинист, зубастым клювом изображая нечто вроде улыбки, настолько, насколько она вообще возможна, с физиономией Гарри. Перья встопорщены, шерсть дыбом, острые уши плотно к голове прижаты, капелька слюны сочится из пасти. Стоит на четвереньках, подобно диковинному зверю, блестит алыми глазами:
- Приветик моя радость, туки-туки-тук, я нашёл маленькую заблудившуюся девочку, нашу беглянку жирненькую нашёл глупый Гарри, ха-ха-ха…
Глухо рычит, заливаясь смехом, бывший машинист. Глядя на Костю, не замечает того, что творится с лужей, и лишь мурлыкает счастливо глядя на человека, тем довольным котом, которому удалось наконец загнать мышь в угол. Когтистая лапа, как бы невзначай, сгибает шутливо железный прут по соседству.
Где-то позади, исчезает целлофановый пакет под водой с громким плеском, затем следует удар глухой в бочку, разражающуюся обиженно, железным лязгом. Вода прибывает, уже по пояс колыхаясь коричневой мутью. Влад снова орёт, требуя что-то ему дать, а настырный голос Микериила Изумруда в голове призывает к действию.
«-Вперед на бой рыцарь, покажи этой зверюшке кто здесь главнее человечек. Покажи-покажи-покажи, славный, умелый, добрый, прекрасный, и храбрый маг, боевой волшебник, нечестии победитель!!!»
Словно бы в насмешку, вопреки боли и раздражителям, бросается в глаза Косте газетный листочек под ногами, жёлтым полотнищем, колыхающийся в неспокойной воде. Полуистёршийся заголовок, три жирные чёрные буквы. Ответом на все мысли, является одно единственное слово.
…х*й!.....
Раньше должно быть, надпись призывала застраховать свои вклады или здоровье. Ныне, грозным посланием с небес, улыбается Константину Евгеньевичу, подобно числу 42, отвечая на все вопросы вселенной разом.



Паша.

Только когда Павел подошёл чуть ближе к машинисту, стало очевидно, что это далеко не человек. Лоснящиеся черные перья, иссиня-фиолетовые клочья тёмной шерсти, злобные глаза красным огнём горящие, острые уши. Нелепо смотрятся на этой уродливой фигуре синие брюки, а также часы на левой руке, циферблатом поблёскивающие. Гарри зарычал, осклабившись.
- Ну что гнида вылупился, думаешь наверное погань недоросшая, что Гарри страшный, да? Думаешь наверное своими драными мозгами, какой машинист урод, какое дерьмо вонючее, никто не уважает, с работы выгнали чёртова дурака? Я ведь прав! Прав!!! Недомерок, тварь недобитая, опарыш поганый…- Рёзко дёрнулся, хватая Пашу когтистой лапой за руку. Поднялся с кряхтением – Пикнешь, ладошка останется мне на память. Живо снимай эти обноски крысёныш блохастый, Гарри холодно, Гарри не привык ходить голым!
Рычит, отвешивая Пашке смачную болезненную оплеуху, затем ударяет ещё разок, под дых, заливаясь булькающим смехом. Чешется, нервно принюхиваясь.
- Наша девочка где-то рядом. Даааа, уже чую.
Поглядел на локомотив недобро, услышав сиплый гудок. Пинком ноги, отшвырнул Пашу в сторону, силой сдёргивая свитер. Легкий взмах когтя, звук рвущейся ткани, и машинист ругается в ночь:
- Уууу тварь вшивая, это дерьмо мне не по размеру, гнида малорослая, что за тряпки бабские. Издеваешься надо мной, чтоли? Даааа, издеваешься, ты погань никчёмная, надо мной смеешь извеваться?! Конечно, ведь Гарри дерьмо, Гарри недостоин уважения больше. Ну ничегооо…я вам ещё покажу, Гарри всем покажет, тварям никчёмным…Следи за моей сумкой недоделок, ведь если что-нибудь пропадёт сопля, следующей сниму твою шкуру. Дерьмо сортирное, недоросшее, чтоб ты сдох поганки кусок…
Слишком малой свитер, повязал на манер плаща, узелком на горле скрутив рукава. Какая никакая, а всё же накидка. Шагнул в туман, отправляясь на поиски дяди Кости.

- Это не братишка, это, прикинь, доктор, - чувак её! - Никки глядела с совершенно растерянным и несчастным видом, - Не, народ, я не в курсах, как с ним базарить. Видите же - я по-хорошему пыталась, у меня что-то ни хрена не выходит. Может, вы сами как-нибудь, а?.. Я детей как-то ни разу не воспитывала, откуда я знаю, чо им говорить? У меня один вариант остался... - Рэй глянула вниз, перегнувшись через перила, и пожав плечами, повернулась обратно к коллегам.
- Я могу только ещё одну лепёшку тут обеспечить. Под балконом прямо. Так что...
Девушка виновато улыбнулась и двинулась в свой номер. В следующую секунду с грохотом врезался в стену некстати подвернувшийся на дороге плетёный стул. Неизвестно, стало ли охотнице меньше хотеться отвесить пинка по другому адресу - она продолжила путь, не остановившись и даже не оглянувшись.

А я продолжаю самым бессовестным образом черкаться в Книге Жалоб.

Замок фон Бордов

Замок заложили в IX веке. Потом пару раз перестраивали. Участвовали в крестовых походах. Даже в самом первом, когда христианство в Дании еще только набирало свой будущий вес. К XVI веку как-то незаметно сошли на нет, оставив лишь руины замка и несколько очень дальних родственников среди мелких шведских и голландских дворян.

Внутрь можно было попасть всего двумя способами: через хорошо укрытый в расселине скалы главный вход либо по узкой крутой тропинке, которая вела через пещеры к потайному входу.

Девушки

Эльза Йохансон (5 дней назад)и Сигне Бьерндален (позавчера). Сегодня утром прибавилась еще одна жертва. Для собравшихся на балконе - пока безымянная (Аника)

За короткий промежуток времени заграждения ставились как минимум дважды именно на этом участке утеса...(неизвестно для Лоры и Йенса).


Эльза Йохансен

Листок. Большой, белый, обычно такие используют для принтера, посередине крест из складок. Наверху черными чернилами написан текст. Почерк ровный, разборчивый. "Я лучше умру, чем буду твоей". Мать утверждает, что почерк вроде как Эльсы. Она говорит, что её дочь приснилось ей и просила "помочь, но не ей".
Один парень встречался с Эльзой. Девушка им описывалась как «тихая, но в целом клевая, без шизы», отношения влюбленных, как «нормик все у них так шло, блин».


Сигна Бъерндаллен

Родители мисс Бьерндален, так же как и её молодой человек покинули город. Она тоже оставила своеобразную записку. По словам местного священника на её теле были обнаружены порезы в форме букв, сделанные, вероятно, ей самой. Разобрать удалось немногое, распознанные слова - "Я лучше".

Аника
Записка на датском, в точности повторяющая ту, что была на снимке, сделанном Джо: "Я лучше умру, чем буду твоей".


Видение Карла
- В общем, есть шар, черный, и с восьмеркой, но все покинули это, прямо сейчас или... Черт, сейчас, секунду... Недавно, то есть немного времени назад. Бильярдный, именно! Бильярд, да! Ну в общем, там есть такая... комната с открытым окном, с пустотой внутри, только чайник кипит. Отсюда ушли ненадолго. А шар трясется, то есть не трясется, а... Вибрирует, во! Затем офис с пустотой, но внутри есть свет и звенящий телефон, а снаружи - тьма. Телефон звенит и звенит, звенит и звенит, но
никто не отвечает, потому что надо спросить позже. И тут шар -
бильярдный! И волшебный.

Тышлер поморщился:
- Дамы, будьте терпимее друг к другу... Да и к нам грешным пожалуй. Не то вся наша славная затея может закончиться фиаско из-за внутренних междуусобиц.
Затем он ответил а вопрос МакКалоха:
- Проблема в том, что в архив нас не пустили - все вышеизложенное было выписано из газет сто-с-лишним-летней давности из библиотеки плюс немного логики. Если кто хочет изучить детально на предмет сверки дат и мест... Здесь, в блокноте по сути все зафиксировано, что было в тех газетах... Правда насчет предсмертных записок - ни полслова нет. 113 - это простое число. каких то других особенностей, известных мне, оно не имеет. Но с фрау Плателл я не могу не согласится - эти серии с интервалом в век с гаком не могут не иметь сверхъестественной подоплеки. Да еще и этот призрак... Я считаю, что первостепенным, чем нужно заняться - это получить доступ в архив... Либо с помощью герра Хайдегера, либо, что лично мне правда претит, с использованием незаконных методов проникновения..

*Три одинаковые стрелки,

Три одинаковых пути.

И что, скакали мы как белки,

Чтобы не знать, куда идти?

Известно то, что за спиною.

Понять ли, что перед тобою?

...

А время текло себе неторопливой рекой, песчинками звонкими падало, опадало, низвергалось…
Как в том пошлом романчике значит, где автор не умеющий как следует писать, нагоняет и нагоняет прилагательных, превращая текст медленно, но верно в цветастое болото развесистой клю…хм…малины, вынуждая одинокого странника-читателя, подобно кораблю несчастливому, пробираться сквозь мели песчаные, путаясь в липких дебрях тёмно-зеленых водорослей, псевдо-сочинительства грошового.
Так примерно думал Горан, занимаясь своим узлом на бинте.
Может мысли у проводника были бы более радужными, чувствуй он себя чуть получше. Но...морозило, знобило, болела безжалостно правая рука, поднывая на разные лады и левая тоже болела, сочувствуя по всей видимости, подруге своей боевой в беду попавшей, а главное, не было подходящего журнала в пределах видимости, а потому, запас сегодняшних шуток таял катастрофически. На шкале настроения, спиртовой столбик «веселья-измерителя» был близок к нулевому значению.
«Надо у дяди Кости, если что, анекдотов одолжить, вот у кого позитива на троих хватит»
Мысленно хохотнул проводник. Значит ещё не время для сигнала SOS, и маленькие воображаемые люди, на маленьком воображаемом «Титанике» могли выдохнуть спокойно, возвращаясь к своим маленьким незначительным делам, как-то прогулки по палубе, чаепитие и…
«И дался же чёрт, этот корабль! А всё опять же дяде Косте спасибо, артист… больших и малых театров. Какой к дьяволу Титаник, причём он здесь вообще? »
Тут. Необходимо что-то вроде…

У зайца были нынче гости.

Мы, приглашённые за стол,

Нашли обглоданные кости,

Иссохший хлеб, пустой котёл.

А заяц разводил руками

И не знакомил нас с гостями

«Садитесь здесь, садитесь там,

Садитесь всюду, где хотите.

Садитесь в общем по местам,

Но место сами поищите.

Здесь занято, сюда никак,

А там сидит любой дурак».

Дальше мысль нечаянно сорвалась вслух.
- Что-то Гарри задерживается. Где его носит, вместе с сигаретами обещанными? Гости, гостями но должен же...– Вздохнул. И выдохнул шумно, Эллу заприметив. Пододвинулся, закашлявшись нервно. А впрочем, обрадовался, расплывшись в улыбке счастливой и суетливых фразах, ненужных:
- Привет Элла, хочешь расчёску? Т.е. не в том плане, что ты плохо выглядишь, а потому что…Ну расчёска. Да. Вот. Волосы расчёсывать. Ты и так хорошо выглядишь, но у меня гребешок есть, если что. Поверь, это не чтобы обидеть… Но наверное хотелось бы воспользоваться…А бинт просто можно повязать, без всяких мудрствований. Или соль нужна? – Тряхнул полупустой солонкой, стараясь достоинства голосу предать. – Да, Заколдованная Элла, Кай…
Охрип внезапно, на сиплое шипение срываясь. Решил заткнуться наконец-то, запирая властным жестом, глупый язык между зубами, следуя мудрой поговорке «Молчи, умнее покажешься…»

Бинтик тем временем, аккуратно соскользнув шёлковой лентой, оказался у Эллы в руках. Да и не бинт вовсе, а полоска ткани полупрозрачной, знаками и символами изящными испещрённая. Вытянув левую кисть покрасневшую, Горан молча кивнул Элле, стараясь сосредоточенно, до ломоты в глазах и косоглазия, глядеть на Костика-Младшего, тихонечко в своей бутылке ворочающегося.
Как-то там дальше было...

Пошло примерно в этом духе.

Алиса села у окна.

Вокруг неё жужжали мухи,

И ей пустой бокал вина

Любезно предложили гости,

Его придвинув длинной тростью

«Придворный шляпник я. А Вы?

А вы – Алиса. Как не кстати,

Что нет изюма и халвы».

«Я не люблю их». «Так оставьте,

Не ешьте их. Возьмите торт,

На нём английский натюрморт».

Однако. Торты, тортами.
Другое дело Влад. Как будто шарик гелевый, объёмный и цветной, так и распирало парня действиями, казалось, что если он сейчас немедленно что-нибудь не предпримет, не выскажется и не попытается поправить своё положение, столь незавидное нынче и глупое, то не выдержав давления внутреннего, лопнет прямо здесь. Официант уже ощущал приторный душок снисхождения и нежнейший флёр, томного презрения. Ещё чуть, и Влад Рачевский окончательно и бесповоротно превратится для этих людей в жалкого клоуна и неудачника. Такое уже происходило с Владом не раз, а потому, подобно псу, умеющему учуять колбасу, Рачевский очень хорошо умел чувствовать ту хрупкую черту, отделяющего «просто чудика» от несерьёзного, комичного даже, полудурка, с вечным клёймом на лбу: «Здравствуйте. Я Дурак. Очень приятно!
А спрашивается, почему? Он что ли в ресторане позорился?
Нет, не он!
Он по морде, людей честных бил?
Опять же не он! Тогда откуда эти ухмылки и шуточки? Нужно было показать свою серьёзность, немедленно и по-мужски.
Кивнул самому себе, хмыкнул, высказываясь.
- Ну значит так…уважаемые. Хотел бы я знать. Вот вы меня сюда приволокли, так и говорите, что дальше делать будем. Хватит уже пить водку! И смеяться надо мной не нужно, я вам не мурзилка, барышня. А смех без причины, признак сами знаете чего. Вот! У вас есть вообще какой-нибудь план?
- Ага, - не сдержался Горан хохотнув, - План Барбаросса называется, или нет подожди, План Эвакуации, при пожаре, звонить 01…
Ойкнул, пальцы сломанные потревожив.

Агриэль очнулся, к прежней теме радостно возвращаясь:
- У насс есть план, та-та, есссть, ай валай тса! А тавайте Шраму глазки ясные савяшем, помидорку на голову поставим и будем ношши метать по очереди. А если случано в глотку воткнётся или в пузо, то ушшше не специально будет, ссса ошшшибка маленькая всего-то лишь. Весело время проведём, ахха, с польсссой…

- Свистать всех наверх, дери вас дьявол морской во все дыры! Заткнуть грязные глотки, капитан на палубе!!!
Вернулся Гарри, вновь возникая из некой несуществующей дверцы, довольный и сияющий, что новая монетка серебряная.
И Было отчего, во-первых машинист принарядился, по случаю гостей неожиданных, жалким старикашкой прикидываясь. Лысым, горбатым, уродцем, с большой бородавкой тёмно-коричневой носу, гнилыми зубами, и зачёсанными поперёк лысины, сальными прядками жиденьких волос. Гарри новому маскараду радовался, примерно так же, как ребёнок может радоваться долгожданному подарку на День Рождения, он был весел, благодушен, и едва ли не посвистывал, размахивая длинными как у гориллы сухонькими руками
Во-вторых, у Гарри действительно имелся подарок, приготовленный для Дяди Кости, а потому, по птичьи глянув сбоку на блондина, протянул мужчине листочек
- Держи Снежок, на память от доброго старичка, хе-хе, девоньке нашей помятой сувенирчик! Вот рожица-то, можешь в свой альбом с сердечками занести. Смотри какая красота Белоснежка, К-ра-со-та!
Выговорил для пущего эффекта по слогам.

В руках у Кости пожелтевший листочек, грязный, помятый, рваными краями пушистой бахромой скалящийся и черно-белой фотографией Константина Евгеньевича же украшенный, - неприятной, бугрящейся опухолями, нарочито изуродованной неизвестным художником-шаржистом физиономией, зловредно глядящей поверх логотипа «N». Внизу только надписи не хватает, из серии «Внимание. Разыскивает милиция!»
Вместо этого, изящным шрифтом, чуть пониже то ли снимка, то ли рисунка, так искусно уродующего блондина Костика, было написано. «Всему персоналу! Предписывается! Нежелательное лицо № 2. Согласно договору 1-1, проявлять особую бдительность. Может быть опасен. Психически неуравновешен. Эмоционально не стабилен. Обладает…», далее уже к сожалению было не прочесть, ибо чернильные буквы, нещадно марало сальное пятно и дырка от когтя, пробитая в бумаге
Машинист, радостно расхохотавшись, треснул мужчину по плечу, вроде по дружески, а вроде чуть с подоконника человека не сбросил. Водрузил на пол острожненько пыльную сумку, покрасовался перед Гораном, предлагая оценить собственное тело.
- Да Мельхеор, мать его так дери, видишь как Гари машинист лопоухий умеет, не хуже наших-ваших! Самородок твою же дери в душу, грёбанный, вот сейчас доктор дойдёт до кондикции, и будет ваши задницы глупые лечить! – выудил из сумки новую бутылку, почёсываясь нервно – Как знал же, что уже выжрали, наглые рожи, чтоб вас молнией прибило. Ха-ха-ха-ха.
Настроение у Гарри было чудесное.

...

«Но торта нет». «Так не берите.

Взять то, чего в помине нет,

Нельзя. Поймите вы, поймите.

Мы тортик съели на обед.

Коль нет его, что говорить?

Зачем, зачем людей смешить?».

- Нуууу…- разочаровано покачал головой Горан, отворачиваясь от Влада – А ты однако хам, ну тебя в баню. Видишь, как дядю Костю расстроил, нехорошо так пенсионеров волновать!
Указал рукой на веселого блондина:
- Слёзки капают от обиды за меня, ягодицы сжимаются от острого сочувствия, ещё немного и сердечный приступ, боюсь одолеет. Но вы не расстраивайтесь Константин Евгеньевич, я парень необидчивый, переживу!
Сдув сердито, упорно падающие на глаза длинные пряди, отошёл чуть ближе к поезду, расплывшись в фальшивой улыбке. Там в тенях и продолжил свой путь. Бормоча себе под нос, тихо и обиженно:
- Прямо фильм ужасов воплощённый, ещё немного и на высокую поэзию боюсь пробьёт. – Скрипнул зубами, согнувшись вдвое и выплёвывая на обледеневшую платформу, горький сгусток вязкой желчи. Утёр губы порцией снега, пробуя искрящиеся льдинки на вкус. Сморщившись, покачал головой. – Нет. Без поэзии тут уже определённо не обойтись.
Зашептал проникновенно, рассказывая стих благодарному слушателю, Костику младшему, который хоть наверное и долго жил на этом свете, а куплеты Алексея Толстого, слышал наврятли:

Когда в селах пустеет,
Смолкнут песни селян
И седой забелеет
Над болотом туман,
Из лесов тихомолком
По полям волк за волком
Отправляются все на добычу…

Волков здесь конечно не было, зато ветер кружился, злобно подпевая в такт рифмам. Завывал жалобно на высокой ноте, исполняя положенную роль зубастого зверя, и уносил слова обрадованного Влада в сапфирово-жемчужную даль. Старательным актёром рассыпался, силясь явить пред собственной публикой, колдовские недра сибирских лесов, заставив почувствовать этих людей, атмосферу полночного леса, голой поляны вокруг, сокрытой в чёрных объятиях долгой зимы и острозубого месяца, вспарывающего недобрым светилом проклятую ночь…

Семь волков идут смело.
Впереди их идет
Волк осьмой, шерсти белой;
А таинственный ход
Заключает девятый.
С окровавленной пятой
Он за ними идет и хромает.

Слегка прихрамывающий официант, в свою очередь, тоже рассмеялся счастливо и свободно, обрадовавшись поддержке угрюмого пассажира. Воспрял даже духом, обращаясь к мрачному дяденьке:
- Вот ж-ж-же урод, д-д-да? Муд-д-дила! – Выкрикнул показательно, бросая ругательную фразу этой холодной вселенной - А вы здесь умный, вож-ж-жак. Велите им м-м-меня отпустить. П-п-пожалуйста!

Пронырливый вихрь подхватил последнее слово, и понёс себе по платформе, швыряя долгий звук «а-а-а-а» из стороны в сторону. Завизжал, насмешничая, обидным гротеском превращая мольбы Влада, в детский плачь:
«Пожалуста! Пожалуйста-уа! Пожалуйстаааааа-уаааа-уааааа-!»

Их ничто не пугает:
На село ли им путь,
Пес на них и не лает,
А мужик и дохнуть,
Видя их, не посмеет,
Он от страху бледнеет
И читает тихонько молитву

- Да, - кивнул сам себе Горан, обращаясь к червю. – В былые-то времена Наблюдателей больше жаловали, а сейчас совсем дело плохо, не удивлён что перевелись. Вот и стихотворению середина. Далее следуёт самое лучшее, как в нашем маленьком приключении, знаешь, из той поговорки: чем дальше в лес, тем больше дров. Или по-сербски, Без муке нема науке. Тешка ствари живот. Хотя это и не из той оперы, немножко…

Волки церковь обходят
Осторожно кругом,
В двор поповский заходят
И шевелят хвостом,
Близ корчмы водят ухом
И внимают всем слухом:
Не ведутся ль там грешные речи?

Туман со словами проводника молчаливо согласился, и хищные тени, набрякшие тяжело под колёсами состава, кажется тоже. Жирно чавкнув, пульсирующими движениями ленивого слизня, переместилось вяло, нечто живое в недрах Экспресса, уставившись из потёмок, сосредоточенно на проводника.
Мука, мука, что есть вся наша жизнь, как не мука? - подствердили молчаливые тени, жадно слизывая бордовые капельки крови, остающиеся на снегу следом за Гораном.
«Уааааааа» - бессмысленно взвыл ветер, отчаявшись дозваться хоть кого-нибудь живого в этой безбрежной ночи – «Муууукаааааааа…аааааа» - прокричал обиженно.
Замедлил шаг проводник, с интересом заглядывая в чернильную густоту непроницаемых теней, устроившихся под вагонами поезда. Встал на колени, пытаясь заметить хоть что-нибудь интересное, в упрямом сумраке бездушной, испуганной темноты.

Их глаза словно свечи,
Зубы шила острей.
Ты тринадцать картечей
Козьей шерстью забей
И стреляй по ним смело!
Прежде рухнет волк белый,
А за ним упадут и другие

Владу до сего приключения дела не было, а потому, утерев хлюпающий нос бросил сердито:
- Не, ну если сд-д-дохнуть хотим, уп-п-пасть там, п-п-п-пропасть, т-т-тогда остановимся давайте. Харе уже идти! Д-д-д-а сдохнем из-з-з-а придурка л-л-лощённ-н-ного! Д-д-дальше нужно – обернулся к Косте в поисках поддержки – С-с-скажите им, х-х-холод-то какой, н-н-надо уже определиться. Ес-с-сли меня волокут куда-т-то, я не х-х-хочу сдыхать
Покачав головой, отстранился от Эллы, перемещаясь к блондину.
- Д-д-д-ураааа – Донёс предательский ветер до слуха девушки – Д-д-д-аша всё знает, она на этом поезд-д-де дурацком, наверное лет пятьсот работает. Д-д-да. Нн-н-ик эт-т-то всё бред. Дд-д-даша велела не слушать. Д-д-да, а я бы и так не стал подобной ерунде в-в-верить.
«Верить! Верить! Ерунде верить! – подхватило эхо, выкрикивая Элле в уше недовольно – Дурра! Дурра! Дууууррраа!

На селе ж, когда спящих
Всех разбудит петух,
Ты увидишь лежащих
Девять мертвых старух:
Впереди их седая,
Позади их хромая,
Все в крови... с нами сила господня!

Агриэль, отвлёкшись вдруг от созерцания Влада, резко остановился, вперившись тревожным взором в туманную даль. Идти дальше, было странно и страшно. Ведь там, мерцая россыпью колдовских снежинок, пролегала невидимая граница, чётко разделявшая бурю и безветренный штиль: здесь ещё снег кружился, самозабвенно исполняя замысловатый танец, под аккомпанемент вихря. А там дальше, опадал себе тяжело, укрывая притихшую платформу непроницаемым покровом колдовского морока. Яркий луч прожектора, разделённый пополам, наглядно демонстрировал эту черту, где в окружности розоватого света, нервно дёргающиеся снежинки, пересекая невидимый барьер, поспешно вдруг ложились на землю, потеряв всякую волю к полётам. Синяя вереница Экспресса, исчезала в этой плотной дымке застоявшегося тумана.

----


Получатели: Павел.

Выслушав немца, Никки первым делом закрыла рот, непроизвольно открывшийся ещё в начале рассказа и с глубокомысленным видом сделала глоток из чашки.
- Капец, - серьёзно и многозначительно заключила она. Помолчала ещё немного, соображая, с какой стороны подступиться к полученной информации.
- И чо он, сказал чего - призрак этот?.. Ну чо-нибудь сделал вообще? А девочка точно была настоящая, а?.. - анализировать и разбираться во всяких странностях у Никки получалось плохо. Сейчас она в растерянности думала, что надо, пожалуй, будить остальных, чтобы они уже соображали, что бы это всё могло значить. Но сперва она задала вопрос, который лично ей был более понятен, и волновал её сильнее, чем явившийся коллеге призрак:
- Слушай... погоди. Если настоящая девчонка, реально спрыгнула - чего ты светился там перед сторожем, а? Ты побежал за девахой, она со скалы навернулась, а после этого ты сходил перед дедушкой фейсом торганул?.. - вот теперь на лице Никки читался едва ли не ужас, - А прикинь, если он тебя копам сдаст? А он сдаст сразу же, как они там нарисуются, будь уверен. Вот блин...
Девушка сокрушённо покачала головой, снова отпивая кофе.
- Не, ну а швабра эта твоя, получается, по-умному сделала, ага? Увидела, какая хрень творится, и свалила быстренько. Только почему она без тебя свалила - я, убей, не понимаю. И почему она мне сразу не сказала, что у вас там эта девочка с обрыва сиганула...

-ВАААААААААААГГГХХХХРРРРРРР!!!!!!!!!!!!
Дядя Костя взбрыкивает всеми конечностями, выкатывая глаза и хватая ртом воздух. Не глядя, или вернее глядя вникуда, размахивая перед собой тростью, словно шпагой.
Не стар был этот почтальон
И не был болен почтальон
Жидкость неопределенного цвета и консистенции ручейками струится со слипшейся челки, чудом минуя страшный порез на щеке.
А вот свалился в лужу он
Свалился в лужу почтальон
-А ты ж, гребанный ты ...
Нет, это мертвые языки, на них уже не говорят. И Константин Евгеньевич их практически не знает. Зато умеет на них ругаться. Полезный навык.
Перу. Гора Nahui. 14° 24' 28S, 71° 17' 60W
Но сумку вовремя поднял
И над водою удержал
Несколько минут и немыслимых словосочетаний спустя, когда изумление и безотченная ярость отступают, а дыхание приходит в норму, до блондина доходит что он все еще прижимает к груди папку, спасая ее неожиданного стихийного бедствия.
Сам с головы до ног промок
А письма от воды сберег
В голову неожиданно, пробиваясь сквозь стихи Григорьева приходит картинка залитой непойми чем рубашки Горана, на станции отправления.
-Ну, бл... м*дила х*ев... хых... это у вас тут что, посвящение в поездатые?-усмешка, слишком нервная, но уже спокойнее.
Так и должен выглядеть настоящий панк. Видимо. Наверное.
Хороший парень, почтальон
Жаль, что свалился в лужу он.

Будет он стоять до последнего, или нет, - неизвестно.
Однако Агриэль явно нервничает, переминаясь с ноги на ногу и недовольно ругаясь себе под нос, выхватил нож-бабочку, нервно принявшись вертеть оружие в руках.
Туда-сюда, туда-сюда…Лязгающие раздражающие звуки.
Резко оглянулся в купе, просипел что-то неразборчивое, и снова в коридор. Оттуда и шипит, разочарованно- гнусавым голосом:
- Та-та. Яш влах, никто насс не слушает, ах са! Тааа, совсем- совсем вынуждены молчать, а што можем сделать, даа? Сейчас братцу руку отрежем, и что потом…Поссно - позно уже, больно сделаем, рад не будет. Всё поздно.

И снова, молчок.
Вжик-вжик, размеренные металлические звуки.
…Потом резкий взмах, удар, мимолётная вспышка брошенного клинка.

Громкий хлопок. Шелест рассыпавшихся бумаг.
- Дубина! – Раздаётся сердитый голос Захара – Смотри, что ты наделал!
Со стороны тамбура донёсся обиженный вздох. Тяжело наклонившись, грузный человек судя по гневному шороху листов и недовольному кряхтению, принялся собирать бумаги с пола.
- Ты чего, совсем сдурел что ли, башка?
- Ах сссса, червяк! Где так долго был? Почему? Мы устали ждать, ношшша не дали, яблока не помыли…Что делать, одни тупицы вокруг.
Возникнув в купе, Агриэль снова занял прежнее место, предоставив Захару разбираться с возникшим бардаком самому.
- Приснилось что ли? – мрачно доносится из коридора - Где уж долго-то? Сейчас вот ещё уйду, книжку только передам Константину Евгеньевичу, и того значит, побегу языком чесать с мертвечинами. Как он, кстати?
- Жжжив. В тряпки облачился, насссекомое. Языком чешет… змея. Наверное не ссдохнет. Да, не ссдохнет – Послышалось слегка разочарованное шипение из под шарфа.

Снова появляется в купе запыхавшийся Захар, проводит рукой по взмыленным волосам, утирает тоненькую струйку крови с порезанного лба.
Первым делом, оценил обстановку, задавая Павлу молчаливый вопрос «Ну как, в этот раз без ругани обошлось?»
Затем внимательный взгляд на Костю, - вроде ничего, и в самом деле жив курилка, - вид конечно нездоровый, но боевой
«Это хорошо, если боевой. Судя по новостям-то…»
- Ну как вы, Константин Евгеньевич, оклемались? Вижу что тяжко вам, но ничего-ничего, как говорится, Бог терпел и нам велел. Вот значит книжка-то, вы возьмите её, разглядите с Павлом значит, если конечно юноша в эзотерике и тайных начертаниях разбирается. Хотя…тут ведь процентов девяносто математика чистая, нумерология и того... Ну и вот вестимо, нет у нас времени рассусоливать, плохо дела складываются. Наблюдатель нужен.
Протянул Косте книжку, озабоченно поглядев на Горана. Слегка потряс за плечо, раздвинул волосы, заглядывая в лицо. Бледная кожа, прикрытые веки, воспалённые круги под глазами, заострившийся нос, посиневшие губы. Не очень так выглядит.
- Воды ему нужно дать, и переодеть бы, только как? Нельзя же вот так оставлять, без сознания, разбудить нужно…
- Аххх сааа, не уполномочены, не трошшь его тупитсааа!
.....

Тем временем, у Кости перед глазами красуется "книжка". Самое время рассмотреть её поближе.


-----------------

Элла. Прохладная тишина очищенного вагона, аккуратно колыхается елочным ароматом, кружа голову и напоминая о новогодних праздниках.
На минуту отстранившись от девушки, попросив знаком обождать, Хизз забегает в купе, принявшись рыться в оставленных вещах, и извлекая из общей кучи помятые бумаги и журнал. Довольной ойкнув, мальчишка нагоняет Эллу, демонстрируя извлечённые предметы.
…Пассажир Инкогнито. И исчезнувший Ник. Как бы то ни было, единственные следы их существования, кроются теперь в чемодане, и тех найденных вещицах, которые удалось вытащить из отравленной глотки проклятой комнаты. Теперь же, когда купе очищено, это и вовсе, единственные следы пребывания на земле, оставшиеся от тех двоих.
А может даже одного, ибо неизвестно, что принадлежало аморфному Нику, а что мистеру Икс…
Хизз с интересом уткнувшись в цифры и имена, медленно последовал за Эллой, казалось бы целиком и полностью, растворившись в интересной бумажке. Журнал сунул под мышку. Тот самый «Мир Путешествий» -хорошая некогда пресса, нынче превратившаяся в жалкие обрывки.
Зато найденные бумаги Компании, практически не пострадали,- слегка пообтёрлись, изъедены плесенью, но всё ещё свежи, читаемы, хотя и не вполне понятны. Впрочем, Хизза волную только цифры и буквы, это ведь головомка, а белокурый длинноволосый мальчик, очень любит головоломки.

Так и вернулись обратно к ресторану. Без лишних приключений и тайн. Впрочем, если уж говорить о тайнах, то в самом конце вагона (забавно, начало/конец, как оно всё абстрактно и зависит от направления движения), ближе к ресторану, обнаружилась кучка чёрных перьев. Интересно, какую птицу порезали?
В пустом, наполненном тенями помещении, присутствует только Даша. Вяло убирает со столов, оставив в прочем, столик с подсвечником не тронутым. Да. Вот здесь они совсем недавно и сидели, изящная медь витого канделябра и чаепитие полуночников.
Аккуратный ворох осенний листьев, оплывшие истомлённые свечи.
- Ну как, - без особого интереса спросила официантка - Вы помогли Владу? Успели?

Павел. Элла.
...
Неприятное, парализующее действие напитка. Разлетаются мысли, покидая захмелевшую голову стайкой потревоженных птиц. А собственно, почему птиц? Стайкой жирных зелёных мух, и не стайкой даже, а плотной зудящей тучей, зловредных насекомых.
В разгоряченной голове вспухают мысли, нехорошие мысли, подозрительные. А собственно, кто сказал, что Горан и Ко, друзья? Отбивает в голове чугунный маятник: ловушка-ловушка, вон и Константин Евгеньевич совсем слёг. Ловушка!
Качается пол под ногами, качаются мысли, перекатываясь тошнотворными волнами, в такт невесёлым размышлениям. Все исчезнут, никто не поможет, самый повод облиться горючими слезами.
«Каждая человеческая тварь, будет поглощена»
И неожиданная передышка, преодолев девятый вал травяного безумия, воспалённый рассудок, вдруг скатывается в блаженство.
Голова, распухнув лоснящимся гелевым шаром, устремляется куда-то к потолку. Короткий стремительный полёт. Расслабленность, ясность. Хорошее время..
Из горла просачивается дурацкий смех. Неуместный, весёлый…
И всё вдруг кажется дико смешным: Константин Евгеньевич валяющийся на полке, бряцающие бра и гротескная роскошь экспресса, фигура Захара, озабоченно глядящего на вас двоих.
- Слушай – раздаётся обеспокоенный голос проводника – А сколько лет этому дерьму? Я вот сейчас прикинул..
- Дааа – голос Захара уплывает в радужную даль – Это есть такое, немного передержан, но со временем, эффект должен только усиливаться.
- Это верно, заметно усилился. Надо было и мне хлебнуть, ..ять ступил, друзья-то молодые глюки ловят. Ай-яй-яй!
И верно, ловят. Прекрасные цветные галлюцинации, опадающие яркими конфетти сегодняшних событий: разлетается бабочками неутомимый Айзенхайм, орёт иностранные песенки бродяга с фонарём, гуляет по перрону ворон с палочкой, издавая хриплое карканье.
Впрочем острая фаза явно завершается. Иллюзии блекнут, но бодрость в теле остаётся.
Голова наполняется ясностью, тело энергией, хорошо. Вот действительно, хо-ро-шо.
Настолько хорошо, что даже прокричать в эту вселенную хочется, что-нибудь бессмысленное и до боли прекрасное. Возвестить снежным звёздам, о собственном, великолепном самочувствии.

-А я ножичек хочу. - в тон проводнику ответил Константин Евгеньевич.
Впрочем, когда он запихивал галстук в карман вид у него был немного смущенный. Ну, это если очень внимательно смотреть.
-Краска, ни краска... можно и мелом написать, так, что знаешь ли... Ладно, будем считать, комплиментом тот факт, что я не тварь.
Когда рука появилась обратно из кармана, ладонь действительно была белой. Просто штангист перед рывком.
-Кто Вытащит Меч Сей из Плесени Сей и из Вагона Сего, Тот Есть по Праву Рождения Король над Всей Землею Английской! Аминь и все такое...
С этими словами он присел на корточки, поудобнее пристроил ладонь на рукояти и плавно повел всем телом вверх, начиная движение ногами и не отрывая глаз от предмета усилий. Впрочем, взгляд получился отсутствующим, словно смотрел он, по меньшей мере, на рельсы.

Неспешно перелистывал страницы в книге. Медленно поднял голову вверх и земетил что люди стали прибывать. Положил закладку в книгу и убрал её в чемодан. Посмотрел на скучающих людей и сказал:
- Поезд опаздывает... Над станцией нависта тоска... Люди скучают... Надо что-то сделать.
С этими стовами он полез в чемодан и вытащил от туда несколько вещей. Он разложил столик посредине вокзала и поставил на него ведро. На лавочке неподалёку он оставил тарелку с ножиком. Он встал возле ведра и подкинул в небо чёрный платок. Но этот платок волшебным образом превратился в двух чёрных воронов. Вскоре он обратился к скучающим людям:
- Могу ли я одолжить у кого-нибудь платок?
- У вас мадам...
Айзенхайм подошёл к Дарье вместе со шкатулкой и аккуратно положил платок который протянула мадам в шкатулку. Он поблагодарил её и вручил шкатулку. Айзенхайм попросил её не открывать шкатулку пока он не скажет и подошёл к ведру. Он показал что ведро пустое и сказал:
- А теперь я бы хотел продолжить небольшим иследованием свойств времени...
- Мы плывём по реке времени с того момента как приходим в этот...
У Айзенхайма в руке появился маленький апельсин. Он начал искустно перекидывать его из руки в руку и продолжая манипуляции говорил:
- Мы способны его измерять, но не способны им управлять. Мы не можем его ни ускорить, не замедлить...
- Или можем?
- У каждого из нас бывали прекрасные минуты и нам казалось что они проносятся слишком стремительно...
Он перекинул апельсин в другую руку и он пролетел с очень быстрой скоростью. Айзенхайм продолжил:
- И нам бы очень хотелось замедлить ход времени...
Он снова перекинул апельсин в другую руку и он пролетел с очень медленной скоростью. Айзенхайм продолжал:
- А в ненастный день нам кажется что время идёт очень медленно и мы жалеем что не можем его ускорить...
Айзенхайм подошёл к скамейке и взял ножик. Он разрезал апельсин, вынул косточку и положил апельсин с ножём на тарелку. Он положил семечко в ведро и стал водить рукой над ним. Публика ахнула, произошло чудо. Из ведра появился росток, а в некогда пустом ведре была земля. Айзенхайм продолжал водить рукой над ведром пока росток не превратился в маленькое апельсиновое дерево. Публика заопладировала, а Айзенхайм сорвал два апельсина с дерева и сказал:
- Я уверяю вас они настоящие...
Он кинул зрителям два апельсина и сказал:
- Ну а теперь вы мадам. Где же ваш платок?
Она открыла шкатулку и там ничего не было. Вдруг изниоткуда появились бабочки, несущие тот самый платок. Публика заопладировала и Айзенхайм поклонился.