Голосование пользователя

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Пятнадцатый Век Эпохи Королей

Аниильский Сёгунат. Империя Дракона.
Пятнадцатый век открыл новый, кровавый период в истории Теи, период, который справедливо было бы назвать Мировой Войной. Возглавив военный союз, включавший в себя Объединенные Хансарские племена, Ашнисарат и остатки Сенгорда, Аниильский Сёгунат, ставший в последствии центром Империей Дракона, вторгся на территорию Фортрана в районе Раш-Мор. Бесчисленные орды захватчиков на плавающих крепостях* высадились в окрестностях Ирпалато и, после продолжительной осады, взяли город.
Восточная армия альвов, высадившись в районе Монкавус, на территории союзного Ашнисарата, легко преодолела и неорганизованное сопротивление разрозненных импов и сами горы, и перешла границу с Великим Шейлифатом. Морской десант расчистил дорогу сухопутным войскам и континентальные силы альвов осадили столицу аэмнгай. Канпокхонг пал, а в охватившем город пожаре, под обрушившимися сводами Хонгсамуда, вместе с разрушенными метательными машинами альвов стенами Фифи-Тофан, все последующие поколения всех народов Теи, потеряли многочисленные шедевры мудрости и красоты, что веками копили терпеливые, умные и миролюбивые аэмнгай.
Но дракон был ненасытен.
За пятнадцатым веком последовал шестнадцатый и семнадцатый. Смертельно раненый, но не сломленный Миласурейский союз оборонялся, теряя рубеж за рубежом, город за городом. Последним пал сам священный Город, обзаведшийся к тому времени гигантским и хитроумным комплексом оборонительных сооружений, включавших в себя как взмывавшие к небесам стены с осадными орудиями, так и сложную систему туннелей, позволявших защитникам города совершать безнаказанные вылазки в лагерь осаждающих.
Что было после? Никто не знает. Стала ли Империя Дракона разваливаться, раздираемая внутренними противоречиями и проклятиями своих небесных врагов? Сохранили ли союзники Сёгуната верность своему земному покровителю? Или может быть, Тея наконец получила себе действительно мудрых правителей из числа смертных, ведь какой из народов может быть более достоин для правления миром, чем созерцательные, смелые и бесконечно любопытные альвы? Кто еще даровал миру так много технических чудес и совершил открытий? Кто, так по детски искренне и беззастенчиво исследовал мир, помогал соседям и делился всем что у них было? Кто еще из народов так изменился, так повзрослел за прошедшие века?

Миласурейский Союз
Черные времена настали для многих народов Теи. Дымом и гарью наполнился воздух от Морвленда до Вакх-Калана. От крови покраснели Вирна и Сикгарна. Ядом жужж сочатся думы тех, кто верил в Пятерых. Великий Ящер предал Миласуреи, что еще было ожидать от покровителя хаоса? Мохнатый бог вторичности, занял место Йешу среди Пяти, но и это не обещало исполнения молитв окруженных народов. Пылает запад. Пылает восток. Что будет с нами? Что будет после нас? Разве все случившееся раньше, было напрасно?
А Таламах? Что задумала Великая Тень. Почему осталась в стороне, лишив своих соседей и древних союзников своей помощи, а с тем и последней надежды? Чем закончится нейтралитет доимор? Станут ли они в будущем добрыми друзьями нарождающийся Империи? Или вассалами? А может - рабами? Или исчезнут совсем, поглощенные или стертые с лица Теи неумеренными амбициями Тиавеля? Кто - те, что избежали всех войн? Трусы или мудрецы, предатели старых друзей или спасители их наследия? Для кого же на самом деле ковали бронзовые клинки Таламахские мастера?
В любом случае - в пятнадцатом веке, на фоне упадка и угасания Фортрана и Шейлифата, Таламах процветал, осваивая новые источники прибыли и процветания.

Сенгорд
После достижения своего расцвета в виде, огромного по территории, единого государства, Сенгрод еще не раз преображался. Начавшийся еще в XI веке, распад завершился в XIV образованием рада, сложно связанных между собой политически, городов-государств, из которых в XV веке сформировалось два более или менее крупных объединения - Нового Сенгорда, управлявшегося династией Орфанитов, и Сенгордского Тинга, управляемого кланами моколе и принявшими новую власть импами. Сохранившие верность Орфанитам, моколе Тинга объявили в XV веке войну Миласурейскому союзу, и вместе с сенгодскими импами приняли участие в разделе земель издыхающего врага. Тем самым эти новые участники на политической арене обеспечили себе на некоторое время безопасное расширение и, возможно, некоторые права в будущем.
Однако, несомненно, поддержав в Великой Войне Сёгунат, Инк-Сербонские государства обрекли себя в будущем на жизнь в однополюсном мире, под тотальной политической, культурной и военной доминацией Империи Дракона.

Хансар Йох Акатты - Объединенные Хансарские Племена
Подобно снежным лавинам, что скатываются порой с верхушек Лукум, хансарские воины однажды обрушились на Фортран и Шейлифат. Уже не было среди наступающих простых охотников, привыкших брать монква с луками и рогатинами. Ряды настоящих войнов, подпоясанных мечами, и одетых в добротные доспехи вторглись в израненные страны. И не знали дети бога смерти ни пощады, ни сострадания. И ни кто не мог устоять на их пути. Огромные клыкастые вохсары своим лаем и рычанием вселяли в сердца врагов страх. Отряды шагающих мертвецов в костяных доспехах повергали непокорных в ужас. Опрокинуты были враги. Сломлены шеи надменных. Вывернуты суставы ловких. Вырваны языки лживых.
Хансар Йох Акатты за два века войн выросли вдвое, усложнились, отяжелели. Поделив земли Миласурейского союза с теми, с кем стояли плечом к плечу у стен святого города они, как и все остальные победители, остались наедине с Империей Дракона, взирая на ее мощь и трепеща перед ней.

Ашнисарат
О, Ашнисарат!
Ребенок рожденный от Аниил и Етхирншасса. Дитя двух двух богов-родителей и одного врага. Надломленный еще до рождения, ты не стал владыкой мира, как было предначертано. Но, подобно найденному заботливой семьей и выхоженному в любви ребенку, ты вырос крепким и отомстил своему обидчику. Теперь его земли - твои земли. Его народы - в руках твоих союзников. А названные им леса и горы, переименованы тобой.
Когда ящеры ударили, всем было уже ясно, что исход предрешен и нужно было лишь успеть урвать кусок побольше. Расширив свои границы на запад и юг, парвсианское государство застыло, осваиваясь в новом, истекающем свежей кровью мире. Возможно, однажды, оно, вместе с другими бывшими союзниками Империи вступит в борьбу уже с новым порядком под тенью Тиавеля. А может быть и нет. В любом случае - это будет уже другая история.

*Вся остальная Тея еще пользовалась вязаными плотами и долблеными лодками из одного ствола. На фоне этих плавсредств аниильские джонки казались настоящими громадинами.


******************Немного общих слов*********************
*******************В игре участвовали************************

- Эй, ты, подвинься... - Тант обогнул стоящего в проеме двунога, который, похоже, брезговал с ними разговаривать. Даже имя не назвал. Значит, будет "Эй, ты".
Ну так вот, Тант обогнул двунога и подъехал к стойке. Первым делом он тщательно ее осмотрел, но не нашел такой важной штуки, как круглый металлический звонок. Странно. Каждое уважающее себя заведение должно иметь такой звоночек, по которому можно сверху стукать манипулятором. Да, бедновато живут на этом "фабрика корпорации". Даже плату за помощь с таких оборванцев брать совестно. Совсем чуть-чуть совестно.
Опершись на стойку локтем и привалившись боком, Тант знаком показал остальным "щас все будет" и, прочистил горло.
- Кхе-кхе... Мадмуазель, вуле ву куше авек муа?
Тант не знал, что значат эти слова - его им научил один давний знакомый, и рассказывал, что работают они безотказно. Правда, до этого испытать их в деле не получалось. Да и что они должны делать, знакомый тоже не сказал...

      Холодные ветра дули все сильнее, но Вестеросу они были не страшны, потому что достойнейший занял Железный Трон. Каждый готов был если не склонить голову, то преклонить колено перед сильнейшим. Большинство замков перешли во владения Роберта, огромные налоги стекались в Драконий Камень. Ничьи силы не могли сравниться с войском яростного оленя. По крайней мере ни чьи войска не угрожали Баратеонам. А если таковые и объявятся - то Король сможет дать им отпор!

- Жгуты? Это как? - Сэн задумалась, косясь куда-то вверх и почёсывая макушку, а затем резко раскрыла глаза, знаменуя тем самым осенение. - Это было бы как-то так!
И Сэн начала извиваться словно лоза, ходя туда сюда и норовя упасть. Было скучно, потому Сэн захотелось покривляться.
- И била бы я так. - Добравшись таким вот жутким способом до Манэуля, Сэн провела ему по лицу ладонью, словно корова облизывала языком. И ещё раз, только другой рукой. - Грозно, да? - Начав легонько шлёпать его по макушке расслабленными кистями.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Убедительная просьба, не надо делать разные посты с технической частью или бросками. Или, если вы делаете это из принципа, то пишите, сколько у вас выпало в технической.
Северная Морская Уния
Телемарк (Небольшой городок, Посты на основных трактах, Сеть школ): 10ОБ инвестировано; УБ0; население 3 -- флот
Нурланн (Небольшой городок, Сеть школ): 10ОБ инвестировано; УБ0; население 3 -- флот, профессиональная армия
Хуринганн (Небольшой городок): 10ОБ инвестировано; УБ0; население 3 -- флот, профессиональная армия
Мербургманн (Деревеньки): (10ОБ + 20ОБ от Мерберга) инвестировано; УБ5; население 1
Доходы от вложений: 5*1/3*0,25=0ОБ <- стабильность – залог успеха
Доходы от налогов: 44ОБ
Стало: 2ОВ, 0ОН, 0ОБ

Вольный Меерштадт
Меерштадт (средний город, профессиональная городская стража, церковные школы, мощеные дороги и сточные каналы в городах, крепость): инвестировано 57ОБ (40 Меерштадт + 7 от Гвента + 1 от Иннерсберга + 10 от Кубочников); Затраты: 0ОБ; УБ7; население 9
Доходы от вложений: 0,5*1,25*(9*7*40/57)=27ОБ
Доходы от налогов: 9ОБ
Стало: 0ОВ, 0ОН, 47ОБ

Тиамия
Млехет: (Средний город, Инфраструктура 3, церковные школы, профессиональная армия, крестьянская милиция): Инвестировано 10ОБ; УБ5; население 9
Земли Хабебов: (Инфраструктура 2, средний город, крестьянская милиция) Инвестировано 10ОБ; УБ5; население 6)
Лантания: (Инфраструктура 2 и небольшой городок, крестьянская милиция) Инвестировано 10ОБ; УБ5; население 3)
Бекейское Ханство: (Инфраструктура 2 и небольшой городок, крестьянская милиция) Инвестировано 10ОБ; УБ5; население 3
Шедрах: (редкие деревеньки, крестьянская милиция) Инвестировано 10ОБ; УБ4; население 1
Аскония: (редкие деревеньки, крестьянская милиция) Инвестировано 10ОБ; УБ4; население 1
Доходы от вложений: (9*5+6*5+5*3+5*3+8)*2=226ОБ
Доходы от налогов: 0ОБ
Стало: 0ОВ, 0ОН, 227ОБ

Султанат Хашура
Хафан-Шарх (Редкие деревеньки, сельские дороги): 10 ОБ инвестировано; УБ4; население 1
Дильян-Зун (Небольшой городок, Сеть трактов, Частокол): 35 ОБ инвестировано; УБ5; население 3
Имракан (Средний город, сеть трактов, Частокол): 10 ОБ инвестировано; УБ4; население 7
Урд-Немейен (Небольшой городок, сельские дороги): 10 ОБ инвестировано; УБ3; население 3
Доходы от вложений: 2*(4*1+5*3+4*7+3*3)=112
Доходы от налогов: 7+3+3+1=14ОБ
Есть: 126ОБ, 0ОН, 1ОВ

Солитаний
Сан-Маринер (Небольшой городок, Сеть трактов, Посты на трактах): 12ОБ инвестировано; УБ4; население 3
Салладорий (Небольшой городок, Сеть трактов, Посты на трактах): 10ОБ инвестировано; УБ4; население 3
Бенерис (Деревеньки): (12ОБ + 3ОБ от Тиамии) инвестировано; УБ3; население 1 -- Профессиональная армия
Оренторо (городок, церковные школы и посты стражи): 10ОБ инвестировано; УБ3; население 3
Доходы от вложений: (4*3*0,5+4*3*0,5+1*3*4/5*0,5*1,1+3*3*0,5)*1,25
Доходы от налогов: 10
Есть: 0ОБ, 0ОВ, 0ОН

Арконская теократия
Ратакеш (Небольшой городок, частокол, Сеть трактов, Крестьянская милиция): 10ОБ инвестировано; УБ4; население 3
Сентилион (Небольшой городок, частокол, Сеть школ, Сеть трактов, Крестьянская милиция): 20ОБ инвестировано; УБ4; население 3
Нояград (Небольшой городок, частокол, Сеть трактов, Крестьянская милиция): 16ОБ инвестировано; УБ4; население 3
Декалион (Небольшой городок, частокол, Крестьянская милиция, Сеть трактов): 10ОБ инвестировано; УБ4; население 3
Кеш (Небольшой городок, Крестьянская милиция): 10ОБ инвестировано; УБ3; население 3
Коргалит (Деревеньки): 10ОБ инвестировано; УБ3; население 3
Доходы от вложений: 4*4*3*0,5+18=42ОБ
Доходы от налогов: 12ОБ
Стало: 0ОН, 54ОБ, 0ОВ

Иннерсберг
Штирмарк (Средний город, Невысокая каменная стена, Сеть школ, Крестьянское ополчение, Сеть трактов): инвестировано 20ОБ; 4УБ; население 5
Боггемен (Городок, Частокол, Церковные школы, Сеть трактов): инвестировано (10ОБ + 5ОБ от Мерберга); 4УБ; население 3
Кроатия (Городок, Частокол, Церковные школы, Сеть трактов, Крестьянское ополчение): инвестировано 10ОБ; 4УБ; население 3
Трелленмарк (Городок, Частокол, Церковные школы, Сеть трактов): инвестировано 10ОБ; 3УБ; население 3
Нордбау (Городок): инвестировано 10ОБ; 4УБ; население 3
Чегенланд (Крестьянская милиция): инвестировано 10ОБ; -1УБ; население 1
Доходы от вложений: 4*5*2+4*3*2*2/3+4*3*2+3*3*2+4*3*2-2=120ОБ
Доходы от налогов: 1+3+3+3+3+5=18ОБ
Стало: 0ОН, 133ОБ, 0ОВ

Транскрония
Артина (Небольшой городок, Церковные школы, Крестьянская милиция, Сеть трактов): 14ОБ инвестировано; УБ4; население 3;
Итаврох (Небольшой городок, Церковные школы, Крестьянская милиция, Сеть трактов): 10ОБ инвестировано; УБ4; население 3;
Танаб (Небольшой городок, Церковные школы, Крестьянская милиция, Сеть трактов): 12ОБ инвестировано; УБ4; население 3;
Яваром (Небольшой городок, Церковные школы, Крестьянская милиция, Сеть трактов): 10ОБ инвестировано; УБ4; население 3;
Доходы от вложений: 2*4*3+5/6*4*3+6/7*4*3=44ОБ
Доходы от налогов: 12ОБ
Стало: 0ОН, 56ОБ, 3ОВ

Картахен
Картахеника (небольшой городок, сеть трактов, Невысокая каменная стена, Сеть Школ): 10ОБ инвестировано; УБ4; население 3
Иданьика (небольшой городок, сеть трактов, Невысокая каменная стена, Школы): 10ОБ инвестировано; УБ4; население 3
Гальегассия (небольшой городок, Невысокая каменная стена, Сеть трактов, Школы):10ОБ инвестировано; УБ5; население 3
Арденте (Невысокая каменная стена, Школы): (10ОБ+5ОБ от Мерберга) инвестировано; УБ5; население 1
Доходы от вложений: (5*1*2/3+15+12+12)*1,25=52ОБ
Доходы от налогов: 6ОБ
Стало: 0ОН, 58ОБ, 0ОВ

Мерберг
Кантон Васерфеллеберг (Небольшой городок, Церковные школы): 10ОБ инвестировано; УБ4; население 3
Кантон Вульфберг (Небольшой городок, Церковные школы): 10ОБ инвестировано; УБ4; население 3
Кантон Зюйдмер (Небольшой городок, Церковные школы): 20ОБ инвестировано; УБ4; население 3
Кантон Эйсфельд (Небольшой городок, Церковные школы): 22ОБ инвестировано; УБ4; население 2
Доходы от вложений: 4*3*2*2/3*1,2+5*1*1/3*1,2+5*2/3*0,25*1,2+4*3*2+4*2*2+4*3*2+4*2*2=102ОБ
Доходы от налогов: 0ОБ
Стало: 0ОВ, 0ОН, 145ОБ

Mundus ardescit
Мир в огне
1370-79 Anno Salvator

Многое написано о Великом походе. Труды тысяч схоластов повествуют о тех далеких временах, когда Верховный Иерарх повел армию верных Спасителю воинов на юг. Правда, впрочем, давно потеряна - века медленно искажают содержания книг. Иногда происходят какие-то досадные ошибки, иногда переписчики специально добавляют новые детали просто чтобы сделать историю интереснее или чтобы выставить чьего-то предка в выгодном свете.

Впрочем, если это кого-то и волнует, то только чрезмерно любопытных школяров из Лейденской академии. Мирских владык не беспокоят детали - их больше интересуют новые земли и военные победы. Духовным пастырям же достаточно веры в собственную правоту. Бог с нами и поэтому мы правы.

А что же народ? Народу не нужен повод, чтобы ненавидеть. Простой землепашец впитывает ненависть к соседям с молоком матери. Те, кто живут за рекой - враги. Так было всегда и будет всегда.

Многие десятилетия между Султанатом и королевством Солитаний царил хрупкий мир. Вечно так продолжатся не могло. Пролились первые капли крови. И сразу за ними последовали целые реки...

Две армии вышли навстречу друг другу. Солитанский стальной кулак был направлен в сердце Имракана. На первых порах удача сопутствовала королевским войскам. Они без особых потерь сумели разбить присутствующие в регионе силы Султаната и взять в осаду город Зардарум. К несчастью, сам король Борнел погиб от шальной стрелы. Город был взят, но в солитанской ставке на некоторое время воцарился хаос.


Полководцы султана поспешили воспользоваться замешательством противника. Они отправили свои в обход солитанской армии и ударили по внутренним областям королевства.

Войскам Султаната удалось захватить Бенерис. Иноземные орды уже были на подступах к Сан-Маринеру, когда подоспела нежданная помощь. Сам Верховный Иерарх, презрев опасность, собрал армию и отправился на войну с захватчиками. Святое воинство разбило врага и спасло город.

Стоя под стенами спасенного Сан-Маринера Иерарх объявил о создании ордена Святого Копья и даровал всем, кто сражался под его знаменем, титул рыцаря-ланцеанина. Любой продемонстрировший достаточно высокий уровень владения мечем и абсолютную верность Церкви мог вступить в новый орден (даже простолюдин, что было совершенно неслыханно). Народ ликовал и лишь некоторые задавались вопросом: а не обрел ли Иерарх слишком большую власть? Ведь теперь его влияние может сравнится с королевским... Впрочем, панические настроения, которые начались в некоторых регионах после первых поражений королевской армии быстро потонули во всеобщей эйфории. Разве может что-то остановить армию Спасителя теперь?

***

Пройдут века и историки будут удивляться: почему тиамского хана Року XII прозвали Мечтателем? Разве был он всего лишь мечтателем? О нет. Он был великим ханом. В начале его правления Тиамия была лишь союзом полудиких племён. Рока же возвёл города и написал первые настоящие законы. Лишь немногие дряхлые старейшины ворчали: словно какой-то иноземный король, Рока ставит свои законы выше вековых традиций. Мало кого, впрочем, беспокоил этот скулёж. В конце концов, страна процветала, а степи стали куда безопаснее. Впрочем, даже ханы смертны. Правление Роки не могло продолжаться вечно.

Быть может, то была лишь ужасная случайность, а может быть злые духи степи решили отмстить Роке за верность Спасителю: однажды во время очередной конной поездки по государственным делам Рока упал с лошади. Когда слуги и телохранители подбежали к хану, то обнаружили, что он более не дышит. Так умер Рока XII, прозванный Мечтателем.

Вожди сорока кланов подбрасывают старого хана на белом войлоке. Слава великому хану! Вся Тиамия замерла в ожидание. Что будет? Продолжатся ли реформы или степной народ вернётся к старым порядкам? Как будет править новый хан? Справится ли он с испытаниями, что готовит будущее или уйдёт в небытие вместе со своим народом? Слава великому хану!

***

Отрывок из книги "Чудеса и диковинки славной провинции Чжей" достопочтимого Нихай Тзи Минга:

... И в 3958 году правления Золотого государя подошли наши славные армии к границам великой закатной провинции Чжей, что была населена дикими и кровожадными племенами варваров. Те дикари поклонялись некому "Спасителю", что было совершенно незаконно, ибо бога такого не было в священных реестрах Небесной канцелярии. Забавно было то, что года они отсчитывали не от начала правления Золотого государя, как делают это все цивилизованные люди, а от рождения их незаконного бога. Например 3958 год правления нашего Государя для них был 1379 годом "эры Спасителя"...

***

Шло заседание транскронского сейма. Выступал один из послов танабской торговой гильдии:

- ...я лишь хотел подчеркнуть, что предложение пана Чернинского было несколько неуместным в данных условиях. Будучи импульсивным человеком, пан Чернински...

Закончить послу не дал сам Чернинский, вскочивший со своего места и завопивший:

- Курвин сын! Как ты меня назвал?! Ипу... Импу... Импусивным?! Да я тебя!..

Королеве пришлось повысить голос, чтобы призвать дебошира к порядку. Чернинский был ярым сторонником палатина Льва Собенского, выступавшего за выборную монархию, однако авторитет королевы был достаточно велик для того, чтобы ее прямые приказания все же выполнялись.

Заседание продолжилось. Медленно тянулись бесконечные дебаты. Каждая сторона крепко держалась за свою точку зрения и не собиралась идти на компромисс. К счастью, начинать гражданскую войну прямо сейчас никто не собирался. Или все же собирался?

К королеве подошел слуга, прошептал ей что-то на ухо и протянул небольшую стопку бумаг. Кристенн быстро просмотрела документ. А затем совершила поступок, который некоторые историки впоследствии назовут крайне поспешным и, возможно, неразумным: Ее Величество поднялась с трона и заговорила, прервав речь очередного посла:

- Благородные члены сейма, у меня хорошие новости: заказчик убийства моего августейшего мужа наконец найден! У меня есть неоспоримые доказательства, подтверждающие его вину. - регентша подняла вверх стопку бумаг и указала пальцем на палатина - Этот человек убил нашего короля! Стража, арестуйте его.


- Клевета! - заорал Собенский - Проклятая ведьма лжет! Неужели благородные члены сейма послушают эту жадную до власти бабу?! Я здесь палатин и я приказываю: немедленно возьмите королеву под арест!

На несколько мгновений в зале воцарилась тишина, а затем вся история Транскронии изменила свой ход...

***

Банды, недавно наводнившие арконские леса, постепенно исчезают. При таинственных обстоятельствах гибнут их лидеры. Любой, кто осмелится занять вакантное место, ставит себя в крайне опасное положение. Нет спасения от таинственных убийц и зачастую куда проще захватить с собой награбленное и просто убраться из Арконии от греха подальше.

Арконские крестьяне вздыхают с облегчением. Возвращается тихая и спокойная жизнь. Такая, как текла здесь сотню лет назад, и будет течь еще сотню. Арконские власти могут опасаться еретиков и вольнодумцев, однако их опасения совершенно беспочвенны. В лесных деревнях не рождаются мечтатели и новаторы, желающие изменить мир. А если и рождаются, то сельская жизнь быстро ломает их. В Арконии все спокойно. Настолько спокойно, насколько это может быть только в Арконии.



***

Шли годы, а война в Чегенланде не прекращалась. Тут и там происходили мелкие стычки. Ни одна из сторон, впрочем, долго не могла одержать верх.

Больше всего, разумеется, страдали крестьяне. Солдаты обеих армий грабили деревни, насиловали девок и убивали тех храбрецов, что пытались этому помешать. Поддержка народа, главная сила таситов, оказалось их же главной слабостью. Простых землепашцев мало волнуют высокие материи. Их куда больше беспокоит затянувшаяся война и сопутствующий ей голод. Мятежники начали терять поддержку крестьян, а вместе с тем и деревни, а затем и города. Армия кайзера была лучше вооружена и имела численное превосходство, а у таситов оставалась только слабеющая вера в собственную правоту.

Финальная битва этой долгой войны произошла в местечке Ротвальд, где армия эрцгерцога фок Деннентау встретилась с последними осколками сил таситов. Командующий войском кайзера не стал повторять ошибок своего предшественника и бросаться в бой очертя голову. Еще до начала сражения он подкупил капитанов наемных отрядов на службе мятежников. Когда началось сражение, наемники ударили по своим бывшим нанимателем. Таситы оказались зажаты между панцирной пехотой кайзера и собственными наемниками.



Битва быстро превратилась в резню. Практически без потерь лоялистам удалось перебить треть вражеской армии. Оставшиеся либо сдались на милость победителей, либо были вынуждены спасаться бегством. Среди пленников оказался сам Абель Тас, барон Каспар фок Трай и прочие лидеры восстания.

В столице с восторгом восприняли весть о чегенландском триумфе. Молодой кайзер обрел огромную популярность во всех трех сословиях. Впрочем, многие горячие головы требовали не останавливаться на достигнутом, а продолжить поход против врагов Веры. На западе, в Мерберге, распространялась зараза гелтианства; у самых границ Иннерсберга гвентские зодчепоклонники сжигали церкви и преследовали правоверных, а на далеком юге орды варваров бесчинствовали на землях Солитания. Разве может быть закончен Поход, пока на земле остаются враги Его?

***

Coming soon...

Deus vult
Так хочет Бог
1360-69 Anno Salvator


Внутренний двор замка Гратия, официально именуемый площадью Святого Северина, был заполнен людьми. Сегодня был день Пришествия и сам Верховный Иерарх вышел на балкон своего замка, чтобы произнести проповедь перед народом. Здесь были нищие пилигримы и высокородные рыцари, солидные городские купцы и священнослужители в красно-белых одеждах. Тысячи людей хранили почтительное молчание и лишь голос Иерарха гремел над площадью:
-…ибо сказано в Писание: «И будет проклят тот, кто отречется от имени Моего и от Церкви Моей»! Разве имеем мы право противится воле Создателя!? Разве можем мы позволить проклятым еретикам-таситам осквернять Его мир своим существованием!? Нет! Как в древние времена, мы должны взяться за мечи и подняться на борьбу против безбожников! Я объявляю о начале Священного Похода против таситов, захвативших земли Нижнего Чегена! Пусть каждый правоверный присоединится к нему, дабы покарать отступников! И пусть будут прощены все его грехи! Ибо так хочет Бог! Deus vult!

- Deus vult! Deus vult! – взревела толпа. Площадь словно взорвалась. В едином порыве слились тысячи голосов. Начинается Священный поход. Пусть трепещут еретики и безбожники, ибо не будет им пощады.

***

Королевство Иннерсберг, Восстание кубочников

Примерно в это же время за тысячи миль от Солитания произошло другое не менее важное событие, которое историки потом назовут «битвой за Куценбах» в честь стоящего неподалеку замка. На самом деле, ближайшем поселением к месту сражения была деревня Малые Блошки, но летописцы по какой-то причине всегда стараются избегать этого названия.

За два дня до летнего солнцестояния армия кайзера наконец сумела дать долгожданный бой силам таситов. Иннерсбергские рыцари были абсолютно уверены в своей победе. В конце концов, что может сделать закованному в латы всаднику какой-нибудь крестьянин с вилами или вооруженный цепом городской босяк? У повстанцев, правда, было некоторое численное превосходство (лидеры кубочников сумели как-то оплатить услуги нескольких отрядов наемников), но разве могут какие-то наймиты справится со славной армией кайзера?

С самого начала кубочники сумели занять выгодную позицию на вершине холма, в склоны которого они воткнули множество заостренных кольев, призванных остановить натиск кавалерии иннерсбергцев. Командир ландскнехтов, Йорг фок Фрундсберг из Мерберга, попытался убедить командующего армией кайзера, графа Эрхарда, дождаться более подходящего времени для атаки, но все было тщетно. Промедление могло бы показаться признаком трусости, а граф не хотел, чтобы все решили, будто он испугался каких-то крестьян. Командующий приказал начать атаку.

Рыцарская кавалерия Иннерсберга ринулась в атаку. Эта железная лавина смела бы любое препятствие на открытой местности, но на усеянных кольями склонах холма рыцари завязли и оказались под градом таситских стрел и болтов. Теперь, когда лошади потеряли скорость, кубочники начали контратаку. Паника охватила рыцарей. Многие из них погибли, многие попали в плен, и лишь немногим удалось сбежать. Сам граф Фюрсте Эрхард пал в той схватке.



Когда подоспела пехота кайзера было уже поздно. Завязалась жестокая сеча между таситами и иннерсбергцами, которая продолжалась до самого заката. В конце концов, повстанцы одержали верх. Армия кайзера была разбита и молодая чегенландская теократия смогла сохранить свою независимость. Но надолго ли?

***

В 1361 году в 26 день второго месяца лета скончался в своей постели Его Величество кайзер Иннерсбергский Франц III, прозванный Старым. В иной мир он отошел после периода тяжелой болезни в окружение докторов и членов августейшего семейства. Кайзер умер! Да здравствует кайзер!

***

Королевство Мерберг и снова Иннерсберг

Каждому известно, что Святое Писание состоит из двух частей: Старого и Нового Писания. Первое было записано в дни незапамятной древности. Считается, что оно было подарено человечеству самими Зодчими еще тогда, когда они были верны Богу. Новое Писание же было составлено семью Святыми летописцами сразу после смерти Спасителя. Любой достаточно циничный (и храбрый) школяр может заметить, что Новое Писание достаточно сильно отличается по духу от Старого. Один из таких школяров, монах-себастианец Авраам Гелт, живший в то время в Карлсберге, оказался достаточно бесстрашен, чтобы изложить свои выводы на бумаге. Его труд, названный "Десятью тезисами", когда-нибудь, вероятно, перевернет весь мир. Впрочем, сейчас у Гелта есть лишь небольшой круг сторонников.





Такая ересь не могла укрыться от глаз Святой Церкви и Авраам Гелт был немедленно арестован. Впрочем, у него были могущественные последователи: сам Альрик фон Фрундсберг, второй в мербержской линии престолонаследия, заступился за богослова. Церковники были вынуждены выпустить Авраама из тюрьмы.

Популярность Гелта растет с каждым днем. Впрочем, его сторонники не слишком агрессивны. В основном они происходят из купеческого сословия и аристократии. Мербержские власти могут не боятся повторения чегенландского восстания. Но они все равно должны как-то отреагировать на появление нового учения. Отправят ли они Авраама на костер или же сами признают его выводы правильными?

***

Новая эпоха наступила в области науки и образования. Жителям Альвена было трудно этого не заметить: всего за пару лет существования Лейденской академии бюргеры уже успели возненавидеть шумных и драчливых студентов. Впрочем, истинный городской житель знает, как набить карман на чем угодно: студиозам нужны места, где они смогут пить дешевое пиво и горланить похабные песни на полузабытых языках, нужно им и где-то жить, где-то покупать еду и одежду. Наверное, только появление множества таверн, лавок и доходных домов, полностью зависящих от студентов, спасло Лейден от народного гнева.



Впрочем, академия заслужила не только вполне объяснимую антипатию горожан. Она вызвала самые оживленные дискуссии в залах Гроссенрате (настолько оживленные, что только вооруженная охрана останавливала благородных представителей от откровенного мордобоя) и в кулуарах дворца кайзера. Многих раздражало то, что Лейден стал самым настоящим оплотом свободомыслия. Зачастую там можно было услышать речи, за которые в любом другом месте давно отправили бы на плаху. Больше всего были недовольны церковники: академия может превратиться в рассадник ереси. Там можно проповедовать, что угодно и не боятся костра и гнева праведников. Разве не грозит это повторением чегенландского восстания? Неужели кайзер не пожелает защитить своих верных подданных от разлагающего влияния демагогов?

***

Вольный Меерштадт, Королевство Гвент

Меерштадт всегда славился своими традициями. Возможно, они могли бы показаться суровыми для изнеженных иностранцев, но именно традиции делали Морской город* самим собой. Но что происходит сейчас? Главы кланов решили дать людям право собственности. Но нужно ли оно народу Меерштадта? Или может быть собственность нужна только зажравшимся торгашам, которых не интересует ничего, кроме презренного золота? Может быть основатели города, Клагон и Валтур, были мудрее своих непутевых наследников?

Многие в Меерштадте недовольны новым законом, согласно которому теперь каждый может владеть собственностью. Особенно рьяно свое недовольство выражают младшие члены клана Рамеро (это вообще им свойственно). Проявляется это в грабежах и убийствах внезапно разбогатевших купцов, поджогах их лавок и кораблей. Бунтари пока не решаются на открытое противостояние с властями города, но, если ничего не предпринять, на улицах Меерштадта может начаться кровопролитная гражданская война.

***

Проклятый язычник, король Робб, запретил проповедовать учение Спасителя в Гвенте. Словно подлый царь Иеремех, преследует он правоверных, бросает их в тюрьмы и изгоняет из своего государства. Лишь в отдаленных деревнях на границах с Иннерсбергом и Арконией остаются церкви, лишь у немногих жителей Гвента остается надежда на спасение души.

В лесу, неподалеку от деревеньки под названием Норвик, уже многие годы стоит небольшая деревянная кирха. Примерно треть всего населения деревни регулярно посещает ее. Остальные селяне всегда с недоверием смотрели на последователей Спасителя, однако никто никогда и не думал применять силу против заблудших душ. Все изменилось после коронации короля Робба и появления его закона о запрете иностранных религий.

В день Святого Кристофа все верующие собираются в церкви на особую мессу, которая проходит после заката. Так было и в деревне Норвик в 1361 году от Рождения Спасителя. Горели свечи, священник нараспев читал Святое Писание, а прихожане тихо повторяли его слова. Внезапно в дверь храма требовательно постучали:

- Откройте именем короля! - закричали снаружи.

Испуганный шепот прошелся по рядам верующих. Стоявшие снаружи устали ждать и послышались гулкие удары в дубовые двери. Вскоре двери не выдержали и слетели с петель. В церковь ворвались солдаты с королевскими гербами на форменных камзолах. Они принялись выгонять людей из храма древками алебард и щитами.

- Это святое место! Вы не посме... - попытался возразить священник. Предводитель солдат с нашивками сержанта быстро заткнул его ударом латной перчатки в живот и выволок на улицу.

Когда последний из прихожан был изгнан из церкви, солдаты кинули на крышу храма несколько факелов.

- И где теперь твой Спаситель? - издевательски спросил сержант трясущегося священника - И как же он тебе теперь поможет?



Арконская теократия, Королевство Транскрония

Идут года, сменяются поколения. Где-то далеко гремят войны и бушуют страсти. Спорят ученые и теологи, из рук в руки переходят состояния. Лишь Аркония веками остается неизменной. Жизнь местных деревень течет медленно и размеренно. Лишь изредка можно увидеть здесь солдат из столицы, приехавших казнить какого-нибудь преступника. В отличие от людей более просвещенных, мужичье не видят в писанных законах никакой ценности. Для них это нечто сродни суевериям, столь популярным в этом крае: перейдешь реку в полнолуние - к неурожаю, обманешь сборщика податей - к повешению. Наверное, именно поэтому в здешних лесах столько разбойничьих банд.

Впрочем, это не единственная причина. С давних пор Аркония славилась благородными металлами и самоцветами, в изобилие добываемыми в ее недрах. Множество авантюристов и искателей быстрой наживы стекались сюда со всего мира. И многие действительно возвращались домой с несметными богатствами. Впрочем, продолжаться вечно такое не могло. Арконские власти и Церковь решили получить свою долю от подземных сокровищ. Солдаты входили в лагеря шахтеров и изымали 50 процентов золота и драгоценных камней в пользу Церкви. Впрочем, этим они обычно не ограничивались. Обычно им удавалось "убедить" старателей поделиться и большей частью добычи. В конце концов, у кого меч, тот и прав.

Многие смирились, но нашлись и те, кто был готов дать отпор жадным церковникам и их слугам. Многие старатели объединялись в крупные группы и защищали свое добро с оружием в руках. Некоторые вообще забросили честный труд и стали простыми разбойниками. Арконцы пытались ограбить нас? Ха! Да мы сами будем их грабить!

***

По улицам транскронской столицы тянется длинная процессия. В окружение рыцарей, герольдов и знаменосцев едет сам король со своим наследником.
Щелк! - арбалетный болт отправляется в полет.
Мгновение и он торчит из шеи Его Величества Збажина II, чье лицо приобретает выражение крайнего удивление.
Рука стрелка хватает другой арбалет. Нет времени перезаряжать старый.
Крон-принц Лойко инстинктивно дергает за поводья своего коня. Конь встает на дыбы.
Щелк! - принц хватается за болт, торчащий у него из груди. Его лицо навеки замирает в гримасе страха, ярости и боли. Бездыханное тело падает с коня на грязную мостовую.
Дело сделано. Пора уходить.

***



Трагическая смерть короля разделила Транскронию. По закону следующим королем должен стать юный крон-принц Карл, однако он еще не достиг совершеннолетия. Обычно в таких случаях назначают регента, но в этот раз группа представителей сената во главе с самим палатином выступили с предложением реформы: страна в опасности и ей нужен сильный правитель, а не сопливый мальчишка на троне. Следует выбрать нового короля из числа магнатериев. Только так можно навести порядок в стране!

Впрочем, есть и те, кто считает, что королевская власть и вовсе не нужна. Представители джентри, купцы, члены гильдий и торговые магнаты были бы счастливы получить немного власти в свои руки. Разве не справедливо, что страной должен управлять ее народ? Транскронией должен править сейм!

***

Тиамское ханство, Королевство Солитаний, Султанат Хашура

Посреди бескрайней степи на глазах одного поколения был воздвигнут огромный город, Млехет. Никогда в Тиамии не было городов. Гордые кочевники не привыкли к оседлому образу жизни. Тем не менее, жизнь в городе по своему привлекательна. По меркам степи, даже роскошна. Крепкие каменные стены вместо полотняных стен юрт и шатров. Достаток и безопасность. Горожанину не нужно днями скакать через бескрайнюю степь и перегонять скот на многие мили. Горожанин работает в лавке или мастерской, а чтобы продать свои товары ему не нужно месяцами ехать до базара - млехетский рынок открыт каждый день, а торговцев на нем собирается больше, чем в любом другом месте Тиамии. Городская жизнь полна развлечений и удовольствий: таверны, бордели, театры и ярмарки. Город манит, предлагает испытать все удовольствия этого мира.

Но остается ли городской житель истинным тиамитом? Жители Млехета с каждым днем все больше и больше напоминают транскронцев или солитанцев. Во всем они стараются подражать иностранцам: носят северную одежду, употребляют новомодные чужеземные словечки (не "торговец", а "mercator". не "воин", а "soldat"), ходят на воскресные мессы et cetera... Тьфу! Ну и привязчивые же словечки у этих северян!

***

Они пришли ночью. Варвары из Султаната тайком пересекли реку и высадились на берегах Солитания. Никто не ожидал нападения и кровожадным бедуинам удалось застать солитанцев врасплох. Воины Хашура врывались в деревни, поджигали дома и убивали без разбору. Некоторых они связывали и забирали с собой. Только к рассвету пришло спасение. Подоспела королевская армия и завязался бой.



Как оказалось, отряды варваров были не слишком многочисленны. Стоило королевским солдатам вступить в бой, как бедуины немедленно обращались в бегство. Легкой кавалерии Султаната было нечего противопоставить хорошо обученным и дисциплинированным войскам Солитания. Впрочем, бедуины и не собирались сражаться с армией - они были лишь рейдерами. Их целью было посеять ужас в сердцах солитанцев и захватить ценных пленников. Со своей задачей они справились. Налетчики вернулись к спрятанным в прибрежных зарослях лодках и переправились на другой берег реки, где оказались в полной безопасности. Оставит ли король Борнель это варварское нападение безнаказанным? Или же справедливая кара скоро обрушится на головы язычников?

***

В отличие от жителей Султанат, солитанцы не шли к своим соседям с огнем и мечом. Напротив, они старались нести им свет истинной веры. К сожалению, солитанских проповедников встретили не слишком радушно. Народ Султаната ненавидит пришельцев с севера и не верит их лживому Спасителю. Часть священнослужителей сумела сбежать, однако многие нашли мученическую смерть в песках Султаната. Нет, эту варварскую землю нельзя обратить к свету добром. Варвары понимают только язык меча.

***

Картахенская республика, Королевство Арентер, Северная Морская Уния

Выдержки из дневника Альберто Марецци, картахенского ученого, сопровождавшего экспедицию Виктора Санчеса вглубь материка:



***

Где-то далеко идет война. Где-то далеко бравые солдаты Унии проливают свою кровь за свободу, равенство и прочая, и прочая. Обычно людей, пожелавших перебраться в Унию, трудно назвать миролюбивыми агнцами. Это самые отъявленные головорезы, которых только можно найти на свете. Они приезжают сюда в поисках того, что они называют "свободой" или "волей". То есть, вседозволенности и безнаказанности. Это не покорные крестьяне, готовые покорно умирать за своего сеньора и платить огромные военные налоги. Этим людям вообще плевать на всех, кроме них самих. И особенно им плевать на свободу, равенство и патриотический долг перед Родиной.

Некоторые буйные головы уже говорят о необходимости "переизбрания" Совета Свободы. Лозунги разнятся от самых гуманных, вроде "Да прирезать этих *униатское браное слово* по быстрому и дело с концом", до "Да, *униатское браное слово*, на кол всех этих *униатское браное слово* *униатское браное слово* посадить, *униатское браное слово*!".

***

В течение всей своей истории королевство Арентер находилось вдали от других цивилизованных государств. Впрочем, это никогда не мешало арентерским пиратам ("рыцарям моря" или "свободным капитанам") грабить суда и прибрежные селения соседей. Особенно от нападений страдает близлежащая Картахенская республика, чье процветание во многом зависит от моря, а также западные земли султаната Хашура. Может быть арентерские морские разбойники и не отличаются той чудовищной жестокостью, свойственной униатам, однако это не делает их меньшей проблемой для ближайших государств. Зачастую арентерцы даже захватывают жителей разоренных селений в рабство, чтобы потом продать их на невольничьих рынках Арденте.

Впрочем, члены Общества свободных капитанов могут быть угрозой и для безопасности самого Арентера. Эти люди привыкли сами устанавливать правила и не считаться с интересами окружающих и писанными законами. Разве что, кодекс чести важен для капитанов. Такие люди могут представлять немалую опасность, особенно если учесть их немалые материальные и людские ресурсы.

Начертание стран и земель.

ссылка на полноформатное изображение

"Война - это та же дуэль, но в глобальном масштабе"
Карл фон Клаузевиц

Интерлюдия первая. Иннерсрат.

...Нынешнее заседание Иннерсрата проходило на весьма повышенных тонах, чему способствовала и острота рассматриваемого вопроса, и отсутствие Божьей милостью Его королевского величества кайзера Иннерсбергского Франца III, чья болезнь не позволила присутствовать на судьбоносном для его владений совещании. Заседание открыл Его высочество Наследник фюрст* Карл II граф Альвен, но сейчас слово держал не он.
Дородный и крепкий мужчина, заросший клочковатой рыжей бородой, действительно соответствовал и своему гербу, и своей фамилии**, тяжело оперевшись на стол, вещал гулким басом:
- Да чего медлить! Мы одной левой раздавим этих лапотников! Вчерашние кметы и лавочники воевать не умеют, да и трусливы они, как зайцы! Клянусь кровью Спасителя, мы должны утопить Чеген в крови, заживо сжечь ерисархов и распять сотню-другую их клевретов! Карл, медлить нельзя, Карл, а то бунтовщики, почувствовав нашу слабость, вцепятся нам в глотку!
Эрцгерцога Нордбау поддержал и кардинал Конрад Иннерсбергский, досель невозмутимо перебиравший четки:
- Дети мои, Рупрехт абсолютно прав. Нельзя дать волкам долгое время кружить вкруг овчарни, иначе они оголодают и набросятся на овец. Наше же дело, как смиренных пастырей, помешать этому и перебить волкам хребет, ибо негоже дать им возможность хозяйничать где-то еще. Как завещал Спаситель, что умер за грехи наши, ....

Договорить клирику не дали. Сухожавый жилистый мужчина с легкой проседью в волосах, что сидел во главе стола, выразительно побарабанил пальцами по столу, привлекая к себе внимание:
- Рупрехт, отец Конрад, вы, конечно, правы. Но предложенное вами - не выход, а лишь способ затянуть вооруженное противостояние в Чегенланде на много лет. Вы уже знаете, что бунтовщиков из-за границы подпитывают денежным потоком, да и простецы, вкусившие крови и беззакония, не пожелают останавливаться. Плюс ко всему, затяжная война приветет к тому, что они будут считать нас оккупантами на их родной земле - а значит, все эрцгерцогство поднимется против нас.
Мы должны быть умнее. Выждем, пускай между радикальными и умеренными таситами начнутся противоречия. Мы в это время создадим на политической арене статус нашему противостоянию мятежникам как святому делу, и постараемся получить поддержку соседей и одобрение Святого Престола. Кроме того, за это время мы усилим нашу армию, чтобы разбить противника одной молниеносной кампанией за летний сезон - просто и прямо массированным ударом по всем направлениям выбьем повстанцев с занятых ими позиций, и постараемся взять в окружение тех, кто будет противостоять нам с оружием в руках: при численном превосходстве это должно быть более чем реально.
Впрочем, планирование кампании - дело не сегодняшнего совещания. Есть и еще одна проблема, требующая решения и также косвенно связаная с кубочниками...

Не выдержав, эрцгерцог фок Гроссе снова вскочил, возмущенно пробасив:
- Карл, это трусость! Мы...
Наследник, ранее говоривший спокойным и даже тихим тоном, перевел тяжелый взгляд на возмущающегося дворянина и резко прервал его:
- Эрцгерцог, заткнитесь и не перебивайте. Пока отец болен - я, фактически, регент, так что извольте слушать и слушаться. Понял, Руппи?
Пристыженный владетель Нордбау склонил рыжую голову:
- Простите, мой фюрст. Не удержался.

- Так вот, - продолжил Карл фок Лихтенфельс, - есть, как я сказал, еще одна проблема. Герцог цу Кассель?
Вернер цу Кассель, генеральный казначей Иннерсберга, неспешно допил вина и, отставив бокал, задумчиво и даже несколько отрешенно проговорил:
- Беженцы. Беженцы из Чегенланда, среди которых наверняка есть агенты кубочников и просто недовольные. Люди, утратившие если не все, то многое. Люди обнищавшие и озлобленные. Состояние нашей казны позволяет нам оказать им государственную поддержку.
Зачем, спросите вы? А чтоб они и не смотрели в сторону мучающихся и голодающих еретиков: если им будет хорошо и они будут чувствовать помощь со стороны короля, они и не подумают разжигать ересь за пределами Чегенланда - дестабилизация не нужна тем, кому есть, что терять. Еще мы сможем с их помощью выполнить и ряд государственных работ: централизация свободной рабочей силы позволит нам выполнить более глобальные проблемы при меньших тратах, при этом дав беженцам и работу, и деньги.

Снова отпив вина, казначей кивнул, давая понять, что закончил речь. Фюрст Карл, оглядев собравшихся и не увидев у сторонников немедленной войны прежнего пыла, решил нанести им coup de grâce, дав слово барону Ангильберту фок Байерну, главе коллегиума внешних сношений.
Розовощекий и пухлый, одетый с иголочки барон ни в коей мере не походил на изощренного дипломата, создавая обманчивое впечатление гурмана и бонвивана, не интересующегося ничем, кроме собственных удовольствий. Однако люди, хорошо знавшие фок Байерна, могли бы высказать о нем совршенно противоположное мнение: умный, спокойный и хитрый, он только играл роль светского повесы, на деле же будучи одним из лучших политиков и дипломатов кайзера.
Подарив присутствующим очаровательную улыбку, Ангильберт вальяжно откинулся в мягком кресле и усмехнулся:
- Сейчас мои птенчики работают как над поисками тех, кто помогает Тасу и его присным, так и над тем, чтобы найти поддержку и союзников за границей. И поверьте, господа, у меня уже есть некоторые успехи на данном поприще. Впрочем, пока не буду раскрывать карты - скоро вы сами все узнаете, а пока - поверьте на слово.

- Что же, - подвел итог наследник престола, - раз возражений нет, то будем следовать данному варианту. А теперь перейдем к предложению фрау фок Эдлер и заслушаем доклад тайного советника фок Потоцки...


Интерлюдия вторая. Великое королевство Мерберг.

- Наш спасителеугодный кайзер выражает безмернейшее уважение к своему царственному собрату, давнему другу и союзнику, государю великого королевства Мерберг, и шлет свои наилучшие пожелания ему самому, родичам и землям его. Прошу досточтимого господина принять мои вверительные грамоты, - барон Зигмунт фок Лей, посол Иннерсберга в землях северного соседа, учтиво поклонился своему визави, передавая свернутые ало-белой лентой и запечатанные тяжелым сургучом бумаги.

- В безмерной любви к своему державному брату кайзер Франц III послал меня принести вам слово предупреждения об опасной ереси кубочников, следующих за лже-пророком ерисархом Тасом, что ныне угрожают безопасности и стабильности в эрцгерцогстве Чегенланд. Радея всем сердцем за своего любезного друга и союзника, кайзер просил меня сообщить, сколь опасны эти богоотступники и бунтовщики, что клянутся на крови детей Спасителя, что распространят свое учение по всей Ойкумене, свергнув всех государей и уничтожив церковь. Мой государь заклинает своего брата короля Мержбергского запретить своим верным подданым всяко сношение с предателями и еретиками, дабы скверна сия не проникла в благословенный Мерберг, и не стала подтачивать его изнутри, как язва.
Кроме того, владетельный кайзер будет счастлив приветствовать на землях иннерсбергских любого мербержца, что будет готов с оружием в руках стать на защиту нашей общей веры, тех, кто выступит против сих злокозненных повстанцев, что угрожают и торговым связям наших королевств, пытаясь подорвать их изнутри и нарушить наше вековое душевное согласие.

Интерлюдия третья. Вольный город Меерштадт.

...Очередной прием шел своим чередом. Видные купцы и аристократы поднимали кубки за здравие Рамено и Клагонов, за процветание славного Вольного Города и его жителей. Не оставались в стороне и иностранные послы, чествовавшие достойнейших устроителей приема. Слово взял и посол Иннерсберга граф Бертольд цу Фрайберг - статный седовласый мужчина с изящными манерами и безупречным воспитанием. Завершив официальную часть поздравлений, он позволил себе некоторую вольность, испросив разрешения вспомнить одну притчу:
- Жыл во времена Создателевы некий богатый купец, именем Аврелий. Был он человеком добрым и честным, хотя и несколько слабовольным. И пришли однажды к Аврелию разбойники, предложив продать награбленное. Не в силах отказать им, купец стал скупщиком краденного и невольным помощником головорезов. Он надеялся, что все это останется незамеченным для городской стражи, и на то, что преступники, коим он помогал, его не тронут.
Увы, но Спасителю нашему подобное не угодно, и злокозненные разбойники, алчащие больших богатств, в одну из безлунных ночей пришли к Аврелию, ограбив его самого и убив сына и наследника купца. Безутешный торговец рыдал над телом покойного, когда к нему пришли градоохранители, задержавшие эту шайку. К прискорбию Аврелия, то, что он сам стал жертвой, его не спасло - за скупку краденных товаров он был брошен в темницу вместе с убийцами его сына.
Мораль сей притчи проста и понятна: добрые сыны Спасителевы ни при каких условиях не должны иметь даже косвенных сношений с теми, кто преступили законы божьи и человеческик, ибо жизнь покарает их за сие неразумие. Благодарю, что дали мне поведать владетелям Меерштадта эту притчу, я боле не смею отнимать ваше время. Я все сказал. Dixi.

Интерлюдия четвертая. Солитаний, замок Гратия.

Епископ Вацлав фок Нагель, полномочный легат кардинала Иннерсбергского при Святом Престоле, всегда был уверен, что должность его - еще та синекура, и что кайзеру и кардиналу от него в жизни ничего не потребуется. Теперь же, когда в родном Чегене подняла голову ересь злокозненных таситов, его донельзя формальный пост оказался архиважен настолько, что теперь епископа ожидал прием у самого Его Святейшества Верховного Иерарха Святой Церкви Спасителя Клемента XIII. Единственное, что во всем этом напрягало видного церковника, так это то, что из Иннерсберга к нему в помощь при ведении переговоров приставили некого советника Беттихера - молчаливого и поразительно спокойного мужчину с невыразительно блеклой внешностью, чья роль в грядущих переговорах оставалась загадкой и для его преосвященства Вацлава.

...Поцеловав перстень Его Святейшества и преклонив главу, иннерсбержец вознес мольбу к престолу Иерарха:
- Вашему Святейшеству Верховному Иерарху Святой матери нашей Церкви Спасителя ведомо о той скверне ереси, что охватили земли иннерсбергские. Мой кайзер и кардинал, как люди праведные и благочестивые, обеспокоены сим прискорбным проишествием, и заклинают Ваше Святейшество поддержать их блогородные стремления раздавить тех, кто поднялся против Церкви и Вас лично.
Мои доверители смиренно припадают к Вашим стопам и нижайше просят опубликовать иерархову буллу о запрете ереси Кубочников, а такожде отлучить от святой матери нашей спасителевой церкви тех, кто следует ей, а равно и тех, кто вступает с безбожниками в те або иные сношения.
Ибо, как написано в Писании, любой, кто помогает еретику словом или делом, есть сам еретик и вероотступник, и кара ему на земле и на небе будет равноцена каре спасителепротивных богоборцев.

К вящему шоку епископа, в его монолог бесцеремонно вклинился советник Беттихер:
- Ваше Святейшество, несомненно, ознакомилось с копиями тех документов, что были посланы Вам. Оригиналы их, поверьте, хранятся в надежном месте, и вы без моих слов поймете, к чему может привести их рассылка к тронам других королей.
Мы полагаем, что Ваше благословение на войну с таситами, равно как и созыв всех добрых верующих на священный поход и финансовая поддержка Престолом святого предприятия Кайзера - достойное Вашего сана дело. И, само собой, повод передать Вам оригиналы всех бумаг - после совершения всего вышеперечисленного и устранения тех обстоятельств, что в сих бумагах изложены.
Святой Престол согласен на мое предложение?

...Через три дня советник Беттихер, на сей раз уже без своего спутника, вновь стоял перед Его Святейшеством. Передав открытый деревянный ларец, украшенный резьбой, посвященной мучениям первых Отцов Церкви, он вежливо, хотя и несколько скупо, поклонился:
- Передаем Вам оригинальные документы в полном объеме, Ваше Святейшество, и надеемся, что впредь ничто подобное не сможет заинтересовать Иннерсберг, остающийся верноподанным Святому Престолу королевством, благодарным Вам за защиту сынов спасителевых от ереси, а Господом данных властей - от мятежников. Сим надеемся на дальнейшее плодотворное содрудничество в целях защиты обоюдных интересов.

Интерлюдия пятая. Альвен.

Иоганн Лейден из Альвена, не один год обивавший пороги дворов владетельных синьоров и самого кайзера, ликовал: наследник престола родписал разрешение на открытие в столице светского учебного заведнеия. Ученый муж был счастлив - сбылась его многолетняя мечта по просвещению родной страны!
Счасливы были и первые студиозусы, начавшие узнавать много нового, о чем прежде даже мыслить не могли. Кроме того, дарованный им широкий круг прав и свобод поддерживал горячее стремление молодых людей к учебе. Правда, помимо образованности, школярская братия прославилась и своими кутежами, и вскоре во многих кабаках Альвена посетители могли услышать такую песенку:
Сеньор надутый город держит в страхе,
На кайзера косой бросает взор.
Ему отрубят голову на плахе,
Тогда школяр запишет: «Умер вор».
Ну а школяр, он не велик, не знатен -
Всевышний пожелал ему добра.
Кто будет крив в веках, кто будет статен,
Лишь он решает росчерком пера.
За кайзера, за Иерарха и за Лейден***,
Что не подвластен светскому суду,
Мы сдвинем чаши пенные со звоном,
А кто не с нами – пусть горит в аду!

Интерлюдия шестая. Верхний Чеген.

Авангардом наступающей армии командовали два рыцаря из местных: Густав фок Кобылки, более известный как "Боров", и Хрочишко Куммерц, никак более по младости лет не известный. Уже вторые суткм бравые рыцари скучно тряслись в седле под шарким летним солнышком, так ни разу и не обнажив свои мечи для битвы - подлые мятежные простецы наверняка издевались над благородными господами, лишая их сладости битвы.
Молодой Хрочишко-Карл, изнывающий от вынужденного безделья, в очередной раз доставал старшего товарища:
- Дядьку Боров, а, дядьку Боров? А может, все-таки, заедем вона в ту дяревеньку, да поразвлечемси мальца? А то тоска такая зялена, хучь волком вой! Ну дядьку, ну давай, а?
- Нет, скокка раз те г'рить, - рявкнул знатный владетель Кобылок, - наш сиятельный генеральный подскарбий армии****, Ласло Мекчеи, язви его холера, прямо сказал: баб не хендожить, кметей не резать, красного петуха во дворы не пускать - коли супротивленнья не будет. А нарушим приказ, Малой, нас не к ордалии приговорят, шоб их всех несваренье жалудков хватило, а просто бошки отрубят, и поминай, как звали. Наш Наследник прямо ж г'рил - Чеген, шоб яго, наш дом, а срать в своем доме могут тока на голову того, скорбныя. От як ентих таситов, Антонов огонь на них, перережем, так будя Чеген отстраиватти - а честный грабеж в ентом деле будить преступлением против Короны. Так што клянуся двенадцатью перстами кишки Спасителя - первого же мародера або насильника зарублю собственноручно. Так што, Малой, не ерепенься - от побядим, да получим золотишка как с мятежных и непокорных городов и весей, такмо и от кайзера, так и заживем, як богатеи. А пока-день, лушше внямательней пяль своими буркалами по сторонам - не ровен час, кубошники ряшат подлянку сотворить, да засаду организуют, ага?


*fürst (иннерс.) - князь, лицо королевской крови до третьего колена
**Герб Нордбау - воставший на задние лапы черный медведь на червонном фоне, сжимающий секиру. Род фок Гроссе от Grosse (иннерс.) - большой, великий
***Первое и лучшее из подобных учебных учебных заведений было поименовано в честь его создателя
****Здесь - верховный казначей

Видимо мысли Ерики там, на верхних слоях атмосферы, где среди облаков сидят боги и смотрят вниз на возню разумных рас, словно телевизор, были услышаны. И Кореллон (или один из его операторов) несколько обиделся на то, что его жрица считает три попадания подряд чем-то особо выдающимся. И, пока остальные дырявили шкуру аберации своими острыми железками, божество щедро плеснуло мощи через Ерику.
Обычный лазерный луч (рубиновый, из камушка в святом символе), который должен был быть не толще карандаша, вдруг полыхнул ярким светом, расширяясь до целого фута! Этот лазер легко прошил и тварь, и стену башни, позади ее, и, похоже, еще несколько домов дальше.
Но и этого оказалось мало - святая земля чуть светящаяся под ногами Эша и под хренью, тоже полыхнула так, что Эш почувствовал, как у него не только затягиваются раны, но и проходит кариес, выходят камни из почек и рассасывается язва желудка. Даже волосы как-то по-здоровому заколосились. Причем по всему телу.
Ну а твари досталось чуть по другому - половина ее тела была буквально дизинтегрирована в пыль. Что совсем отрицательно сказалось на ее здоровье - уцелевшие глазки вытаращились в недоумении, и так и застыли. Щупальца, до этого хлеставшие в стороны, поникли и опали безжизненными плетьми. Готова...
А внутри нее, так удачно вскрытой, засверкали и заискрились драгоценности. Золото, каменья, артефакты. Эш, стоящий рядом, успел заметить как минимум три Холи Эвенджера. Похоже, что в свое время эта шняга успела сожрать немало приключенцев вместе со всем их снаряжением, но благородные металлы переварить не смогла.

      Обычное утро в типичной американской семье. Двухэтажный дом просто пронизан светом, льющимся из множества окон. Солнце на улице добролюбиво греет всех существ, решивших прогуляться, заняться пробежкой, сходить на работу и получить максимум удовольствия от начинающегося дня.
      За большим столом на просторной кухне собираются все домочадцы: мама, папа, сын и дочка. Все как один — голубоглазые и с каштановыми волосами. Сын носил лохматые патлы снаружи и глубокие моральные проблемы непринятия обществом яркой индивидуальности внутри, а отец же был коротко пострижен, аккуратно причёсан и готов к серьезным разговорам с читкой множества нотаций в качестве подготовки к дебатам на работе. Дочка завязала свои волосы с помощью розовых резинок в два хвостика, но совсем не завязала с общением по мобильнику через фейсбук с парнями, неодобренными родителями, а мама позволила своим волосам лежать ниже плеч свободно, но мысли ее были при этом полны как раз-таки видами ограничений свободы, описанных в книжке-бестселлере с серым галстуком на обложке. Выбор одежды также стандартен: молодое поколение одето в джинсы и майки, правда дочка еще поверх надела легкую кофточку, призванную защитить от прохлады утра и придать невинный образ; на маме сегодня было бледно-оранжевое платье, спускающееся до колен, а папа надел строгий деловой костюм, ибо совсем скоро ему нужно было спешить на строгую деловую работу. А детям — в школу. А матери… А она, как и прежде, останется дома домохозяйничать и просматривать сериалы.
      Сам стол был прямоугольным и выполнен в цветах светлого дуба. Такого же цветового решения придерживалась и вся кухня с обилием шкафчиков, стеллажей, панелей, заполненных кухонной утварью. На завтрак, обед и ужин стол просто заваливался предметами и съестным. Можно было на нем найти все, что душе угодно, если это также входило в бюджет семьи и вкусовые предпочтения старшего поколения. Сок апельсиновый, свежевыжатый (измученная ежедневной каторгой соковыжималка обязательно подтвердит это). Йогурт обезжиренный в стаканчиках, к удовольствию дам и кривым лицам мужчин. Бекон, свежий на тарелочке и поджаристый на сковородке. Сыр плавленый, ассорти. Молоко и хлопья к нему в двух вариантах: опять-таки диетический для решивших придерживаться питания с мизерным содержанием жира и сладкий для тех, кому еще далеко до двадцати пяти и пофиг на свою фигуру в бесформенной майке с принтом каких-то совсем обезбашенных скинхедов на ней. Присутствовала и еще одна пара обязательных гостей программы завтрака — масло и шоколадная паста. Желтое и черная, они были предназначены для истинного короля стола. Для тебя, мистер Белый.
      Впрочем, если надеть на себя маску ложной скромности, придется признать, что не ты один являешься звездой сегодняшнего завтрака. Помимо тебя были еще и твои собратья по батону. Вы были единым целым в виде муки, единым целым в печи, в магазине и дальше до того момента, как безжалостные руки человека мамы схватились за нож, разорвали полиэтиленовую упаковку и начали принудительно отделять собратьев, ритмичными движениями острого металла, друг от друга, превращая единый в своих стремлениях батон в сборище сильных и независимых тостов. Сразу вскрылась ужасная правда и развеялось несколько слухов, циркулировавших в печи: люди — не каннибалы, а очень даже хлеболюбы, готовые каждый прием пищи жадно запихивать себе в рот тосты один за другим! И не поперхнутся ведь. М-м-м, разве что в крайнем случае. Тут, блин, даже дискриминация нигерского хлеба работает против тебя. Черных ведь мало кто ест, а вот белые, оказывается, присутствуют в обязательном рационе своих создателей. Одни продолжают пылиться на полках магазинов и имеют все шансы заплесневеть и быть выброшенными в мусор, других расхватывают, как горячие… Мда, неудачно удачное сравнение.
      Помимо этого люди не убивают хлебцы сразу, а зачастую заставляют их томиться в мучительном ожидании, наблюдая, как товарищи гибнут, заживо распадаясь на части в белоснежных и не очень зубах. Вдобавок, человеки очень любят поиздеваться над тостами напоследок, засунув их в свои орудия пыток. Таких орудий было несколько. Объединяло их одно: они все стремились дать хлебцам зыбкую надежду, обогревая их почти также, как и в печи при рождении в едином батоне, и заставляя думать, что они возвращаются в исходное состояние. А потом люди жестоко вырывали тосты оттуда и без промедления вгрызались в них, разрывая на части. Будучи буквально вырванными из своих блаженных воспоминаний, куски хлеба погружались в пучины отчаяния и уже не могли сопротивляться, пока человеки, причмокивая, пожирали свои беззащитные творения.
      Тост могли обмазать в яйце и положить жариться на сковородку. Это был, наверно, один из самых гуманных методов пыток, потому что достоверности ощущений по сравнению с печью было никакой. Уже хуже было, если на тебя клали бекон и плавленый сыр, а дальше посылали в микроволновку. Совсем близко, но там тепло не окружало вокруг, как в обычной духовой печи, а наоборот распирало изнутри. Самым худшим орудием пыток перед съедением был тостер, дающий абсолютно достоверные и идентичные духовке ощущения. В нем тост чувствует себя, словно он пребывает в раю, и тем горше для него затем будет оказаться в аду пищеварительной системы создателя. Но в качестве плюса можно заметить, что в обычный тостер кусок хлеба попадает чистым, а не испачкавшись о презренную компанию сыра и колбасы. Увы, в этой типичной американской семье это орудие пыток было усовершенствовано и звалось «сендвич-тостер». Он принимал до четырех хлебцев за раз, плотно прижимая их к вонючим и жирным бекону и сыру, что не могло не вселять ужас в тебя.
      Ты и семеро твоих собратьев, разложенные на широком блюде, ждали наступления своей участи. Совсем рядышком лежала тарелка с дебильно ухмылявшимися кусками бекона. Придурки. Им была безразлична их судьба, а вот чужую испоганить — всегда пожалуйста. Обычно отец-человек ел сэндвичи с беконом. Уплетал как минимум две штуки, а это — четыре тоста. Сын-человек любил намазывать на хлеб шоколадную пасту. Для этих целей он использовал один кусок хлеба, иногда два. Вы достаточно насмотрелись на это за пару дней, наблюдая за трагической кончиной другой буханки. К сожалению, сбежать из полиэтиленовой упаковки было невозможно, а сейчас были все возможности уползти, но… Слишком медленно. Семья людей постоянно смотрела на вас, буравила глазами, и незаметно доползти до края стола и упасть было невозможно. Один хлебец вроде бы так смог сделать, но его папа-человек сразу же поднял и, отряхнув, положил обратно на место, несмотря на все протесты мамы- и дочки-людей. Вот они едят свои обезжиренные йогурты и диетические хлопья и практически не заглядываются на тосты. Но иногда в их глазах ясно читалось желание сомкнуть зубы на белоснежном тельце куска хлеба, упиваясь его вкусом.
      А ведь ты и твои братья больше всего на свете хотели бы еще раз посмотреть на солнце, выбравшись на улицу. Вспомнить, каково это было, когда теплые лучи ласково грели колоски, прося подрасти и подрумяниться еще чуть-чуть. Вы сейчас стали совсем другими, но это желание осталось. К сожалению, льющийся из окон свет был совсем не таким, как надо, преломившимся и обнажившим рой пылинок, заточенных в доме. Вон там, снаружи, солнце грело по-настоящему, излучая свою материнскую доброту на всех. Здесь его лучи принадлежали только семье людей и не было видно самого солнечного диска. Ах, если бы…
      Отец-человек схватил тебя и твоего собрата и приподнял вас над столом. Ну все, пришла твоя очередь вспомнить о теплом солнце в сэндвич-тостере.
— Милый, нет времени на сэндвичи. У тебя осталось только пять минут, — посмотрев на настенные часы, сказала мама-человек.
— Документы в моем кейсе?
— Прости, что?
— Ты собрала мне, говорю, документы?! — затряс вами в воздухе папа-человек. Мама-человек вскинула руки.
— Откуда мне знать, где они у тебя лежат и что именно нужно было собрать?
— У меня же важная встреча! — отец-человек рывком поднялся, выронил вас на краешек стола и помчался из кухни.
— Джонни, сделай папе сэндвич. Видишь, он торопится. — мама-человек обратилась к сыну-человеку.
— Угу, — ответил он, хотя торопиться, судя по его виду, совсем не собирался как минимум до того, как выпьет свой апельсиновый сок. Дочка-человек вроде бы даже и не заметила инцидента, углубившись в ленту новостей фейсбука на своем айфоне и поглощая диетические хлопья ложку за ложкой.

Пока в одной части комнаты последний гнолл сопротивлялся попыткам содрать с него шкуру заживо, а Ерика никак не могла решить, в сознании она или все же нет, в другой части разгорелся жестокий бой.
Фаргрим с Илсой подгадали момент и одновременно рубанули... точнее шмякнули своим совсем не рубящим оружием по щупальцам грелла. Вы когда-нибудь попадали себе по пальцу молотком, когда забивали гвоздь? Боль жуткая. А тут и молоток в руках гнома явно побольше был, да и цеп в руках дэвушки тоже маленьким мог бы назвать только какой-нибудь титан тридцати футов росту. Поэтому и неудивительно, что когда слитным шмяком оружие вдарило по самому кончику щупальцев, грел завизжал словно девчонка, тут же вобрав в себя свои тентакли. Освобожденная Илса вздохнула свободно - слава Ракоту, что хваталки у этой клювастой жопы были не склизкие, а то бы еще одежду стирать пришлось бы. Это в песках-то...
Продолжать драку грелл больше не хотел, но воля темного властелина толкала его в атаку. Выпростав непострадавшие тентакли (благо у него их было много), он не долго думая подхватил ими гнома и поднял вверх. Ошарашеный такой наглостью Фаргрим даже сопротивиться не успел, как массивный клюв звонко долбанул его в лоб, отчего все сразу же поплыло перед глазами. После чего грелл совершил самое подлое, на что был способен - он просто взял гнома... и швырнул его в колодец.

Саундтрек: ссылка




Some of them want to use you,
Some of them want to get used by you.

   Аманда ответила очень быстро. Быстрее, чем того ожидал Шон. А уже через пять дней его выписывали из больницы. Никаких агентов больше не провожало раненого героя Моста Двух Америк. Никто не дежурил в коридорах, и улыбки персонала стали не такими замороженными. Шон чувствовал облегчение, когда положил прямоугольник коммуникатора MHQ в тонкую перчатку Марии Савонарола: более ничто не связывало его с тем жутким миром, который он оставлял позади. Шон не был уверен, что сможет жить как раньше, позабыв про тайные общества и правительственные ковенанты, но, как и всегда, был только один способ выяснить, так ли это. А потом...
   А потом он увидел стоящую возле приземистого седана Аманду Картер. Выбившиеся из причёски волосы трепал озорной утренний ветер. Она улыбалась, пытаясь сдерживать не то слёзы, не то крики гнева – но в итоге получились только жаркие, продолжительные объятия.
   – Урод! – пробормотала Картер, схватив Шона не хуже профессионального рестлера. – Урод... ты мог хотя бы позвонить мне, придурок!!!
   Не составило труда понять, что в далласском управлении DEA Вудсон появился только через несколько дней. Чисто выбритый, свежий, в новом костюме с небрежно полуразвязанным галстуком, он шёл по знакомым коридорам, провожаемый удивлёнными возгласами и взглядами. Старые, давно забытые коллеги подходили к нему, жали руки и заботливо хлопали по плечу – удивительное дело, но сегодня (видимо, ещё не привык) Вудсон не чувствовал привычного раздражения. Плотина, забетонированная именами погибших по его вине, была прорвана, и новая жизнь неудержимым потоком вливалась в пустыню его души. Новые впечатления, вынужденное алкогольное воздержание и, чего греха таить, подозрительное внимание к нему штатного больничного психотерапевта, постепенно заставляли знакомые лица растворяться в воде памяти. Шона больше не тянуло к бутылке. Он не бормотал их имена по ночам, просыпаясь на пахнущей свежестью постели вместо продавленной лежанки дешёвого мотеля. Только сейчас Шон Вудсон начинал понимать, что почти сорвался туда, откуда уже не возвращаются.

   Директор техасского отделения DEA Малкольм Тач поднялся из-за широкого стола, застёгивая на животе просторный серый пиджак. На его тяжёлом бульдожьем лице появилась улыбка:
   – Святые угодники, кто к нам пожаловал! Вудсон! Чёртову прорву времени ты пропадаешь хрен знает где, а потом скидываешь наводку века. Знаешь, это я называю «прирождённый охотник», – директор Тач расхохотался, захлопывая лежащее на столе личное дело Шона. Смущённо улыбаясь, Аманда притворила дверь в кабинет. Она знала, что Тач – хороший человек, но начисто лишённый умения радоваться. Хотя сегодня, кажется, директор превзошёл сам себя, с заговорщическим видом открывая дверцу сейфа.
   – Малкольм! Я и не знала, что вы...
   – Обо мне много чего не знают, – фыркнул директор, выставляя на стол бутылку «Хеннеси» и пузатые хрустальные бокалы. – Господа и дама... сегодня у нас Событие.
   – Ну-ну. Будто я из могилы вернулся, – пробормотал Вудсон, крепко пожимая директорскую руку.
   – Ещё успеется. Думал, я не приберёг для вас двоих особый подарок?
   – Твою мать... – хором застонали Вудсон и Картер. Похоже, директорский коньяк светило отрабатывать по полной. Но – потом, очень-очень потом.

* * *

   Вудсон сидел на скамье в пятом ряду, уже порядком утомлённый непрекращающимся гомоном многочисленных студентов. Их лица давно слились в какой-то маловразумительный хоровод – похоже, в большой конференц-зал набилась пара факультетов в полном составе. Юноши и девушки сидели прямо в проходах, на рюкзаках вдоль стен, на партах в дальнем конце аудитории и подоконниках. Вудсон уже не был уверен, что пришёл сюда не напрасно: как выискивать в такой толпе незнакомого ему человека, он не знал. Хотя было у него подозрение... очень, очень серьёзное подозрение... и оно оправдалось, когда шум внезапно стих. Профессор Альфонсо Габороно уверенным шагом поднялся на трибуну, щедро демонстрируя многочисленным телефонам благообразное правильное лицо с окладистой седеющей бородкой. Широкоплечему, стройному профессору было уже за пятьдесят, но здоровый цвет смуглой кожи и пружинистая походка говорили, что он вовсе не собирается ставить на себе крест. Альфонсо просительно поднял руки, улыбаясь:
   – Ого! Я и не знал, что феномен вождизма в странах Латинской Америки будет кому-то интересен. Рассчитывал на парочку человек... которые заблудились...
   Аудитория рассмеялась. А Вудсон даже привстал, в мельчайших чертах стараясь запомнить это лицо. Он знал этот голос. Он помнил этот грустный, всепонимающий взгляд в полутьме гостиничного номера. Он знал этого профессора задолго до того, как ступил в кампус Далласского университета.
   – Что ж, очень тронут. Даже польщён! Ещё немного, и лопну от гордости, – смеялся Либертад, настраивая микрофон. А потом он заговорил.
   И речь его, как помнила Таня Каррерас, была написана на небесах.

   – Оставьте его себе, – покачал головой профессор Габороно, некоторое время глядя в свёрток.
   Он и Шон сидели в ирландском баре где-то между деловым кварталом и скукой, отчего в зале было в меру тихо, спокойно и уютно. Никто не беспокоил двух ничем не примечательных посетителей, а пиво было довольно терпимым. Либертад передвинул свёрток с «Кольтом» обратно к Шону.
   – Я всё равно не провезу его через таможню. Сегодня мой визит в вашу страну носит вполне официальный характер. К тому же... зная вас, сеньор Вудсон... уверен, что вам он пригодится больше. Храните его с гордостью.
   Они ещё долго говорили за столом. Либертад рассказывал о Красной Фракции, о своей борьбе и том, как он, университетский профессор, был вынужден ступить на скользкую дорожку революции. Рассказывал о трудах Льва Троцкого и Владимира Ленина, Бернштейна и Спилимберго, Борхеса и Альенде, оставив Вудсону целый список книг, которые, по его мнению, американцу следовало прочитать. С этим человеком было приятно беседовать, ибо он владел тем почти позабытым искусством степенного ведения разговора, не торопясь и не сбиваясь в сторону. В цивильной жизни заместитель командующего повстанцами был в высшей степени эрудированным человеком.
   – Признаюсь, – сказал он на прощание, снимая со спинки стула пиджак, – я хотел бы, чтобы вы уехали со мной. Но человек должен выбирать то, что ему по сердцу. А я, – тут Либертад хитро улыбнулся, – хорошо понимаю, что ваше отдано совсем не моей маленькой стране. Желаю вам счастья, сеньор Вудсон. И, если будете на Санта-Кларе когда-нибудь, сделайте милость. Передайте тому очаровательному юноше, что искали меня. Он поможет нам встретиться снова.

* * *

   Ночь спускалась на фавелу Мадана. Дети уже не гоняли мяч на улицах, и усталые креолки постепенно расходились в веранд, обсудив все дневные сплетни. Красные плакаты с вскинувшим кулак Либертадом уже были неразличимы в сумерках... и только в одной хижине ещё горел свет. Генеральская Дочь обнажённой сидела перед своим костром, на вытянутой руке держа тяжёлый шар из мутного хрусталя. Свет играл на грубо обработанных гранях, но ведьма смотрела в него с таким вниманием, словно внутри ей открывались истинные тайны Вселенной. Наконец она резко отдёрнула голову и положила шар на циновку из сена и тростника.
   – Джейми... Джейми... на этот раз тебе удалось победить... – ямайская ведьма засмеялась пьяным, лихорадочным смехом. Запрокинула голову, отдаваясь на волю дыма-дурмана, и деревянные маски хохотали вместе с ней.

* * *

   Санта-Клара возвращалась в привычный ритм жизни. Катались на волнах загорелые серферы, выпивали в барах туристы и авантюристы. Мрачные картельеро заключали свои сделки, а мясники из 41-ого стерегли закон и порядок единственным действенным в разнузданном тропическом раю образом. Контрабандисты из банды Вильянова сбывали краденный товар, а сеньора Бланка, добавившая к своему имиджу траурную перевязь для руки, активно вернулась в бизнес. Вскоре она переехала на самый верх президентского центра, обзавелась коллекцией дорогих гоночных машин и уже всерьёз обсуждала с Эль Президенте – а не устроить ли нам выборы из двух кандидатов, дабы соблюсти видимость демократии. Всё равно и сама Бланка, и почтенный президент Санта-Клары давно забыли, у кого из них лежат чьи деньги, и пребывали в полном согласии и консорциуме. Беззаботный Паоло продолжал развлекаться на светских вечеринках со своими разбитными приятелями. Мрачный Макс всё так же охранял его, всё больше привязываясь к инфантильному непоседливому ребёнку, а консул Уругвая Рауль, перестроив поместье, начал устраивать там ежегодные праздничные регаты. Мигель Вобо погиб при очередном рейде «чёрных солдат». Говорили, что местная сумасшедшая плясала ночью над его могилой, а утром пропала навсегда, рассеявшись дымом над перекрёстком трёх дорог. Глупости какие. Проститутка Луиса из «Сан Сальвадора» всё так же ругалась с барменом, а бармен – с проституткой. В «Люсьенаге» после одного из ливней обрушился зонт, отдавив старому негру-бармену мизинец.
   Экю хоронили без почестей.

* * *

   На табло в Международном аэропорту Панамы вспыхнули зелёные цифры нужного ему рейса. Следуя указаниям громкоговорителей и загорающимся путеводным стрелкам, малоприметный небритый мужчина в серой толстовке шагал в толпе других людей, спешащих в Аргентину. Кричали дети, сталкивались чемоданы на колёсиках, а утомлённые взрослые почём зря срывались друг на друга. Только он, одинокий путник с рюкзаком в виде ручной клади, шёл сквозь этот кипящий людской поток спокойно и невозмутимо. Спокойно выпил чашечку кофе. Спокойно съел треугольный сэндвич с тунцом. Он никогда никуда не торопился. Поэтому, возможно, командир наёмников до сих пор был жив.
   – Посадочный талон, por favor.
   Мужчина вскинул на девушку за стойкой по-юношески яркие зелёные глаза. И улыбнулся, протягивая талон.

THE END

Красная пелена стала перед глазами. Кровавая пелена ярости, которой была уже не одна сотня лет, магия Генеральской Дочки! Впрочем, о подобном Шон Вудсон сейчас не думал, совсем. Всё лицо горело, кровь попадала в рот, так что Шон наклонил подбородок, следя за Кауфманном исподлобья. Старый вояка и не думал сдаваться...что ж, тем хуже для него! Вудсон напал вновь, пробуя защиту немца, намереваясь снова оттеснить его к самым перилам. Нужно было вымотать его, чтобы в решающий момент Кауфманн уже не успел отклониться!
И схватка разгорелась с новой силой. Как взбешённые звери, запертые в одной клетке, Кауфманн и Вудсон кружили по площадке – немец легко понял замысел Вудсона, всякий раз вырываясь из угла. Гремя подошвами по решётке, то один, то другой делали неожиданные выпады. Никто не лез на рожон. Но дыхание Кауфманна становилось всё тяжелее. Он допускал новые и новые ошибки: вот Вудсон достал его с левой. Вот вогнал щедрый хук в печень. Вот, схватив за плечо, ударил коленом в живот, грубо отшвырнув поднятые для защиты руки. Кровь пузырилась на губах Кауфманна, а Шон, будто остервенелый, продолжал избивать его.
Внезапно, не обращая внимания на удары, немец сорвался вперёд и схватил Вудсона за горло. Он повалил его на землю, стальными пальцами вдавливая кадык. Американец захрипел. Бросив попытки оторвать от себя руки-клещи, он резко ударил альбиноса кулаком в глаза.
– So Fotze, – сквозь зубы выругался Кауфманн, продолжая сжимать хватку.
Изогнувшись, Вудсон вскинул ноги и захватил его голову меж ботинок. Рывок – и с хриплым криком боли Кауфманн скатился с него. Оба вскочили, но... но Шон оказался чуть быстрее. Не дав немцу подняться, он изо всех сил всадил колено в его лицо. Кауфманн рухнул на пол, почти тут же получив удар ногой. Он попытался встать, но Вудсон вновь ударил его кулаком.
И снова.
И снова.
На четвёртый раз Кауфманн не поднялся. Его тело лежало перед Вудсоном безжизненным памятником жестокому террористу Гансу Анхелю Кауфманну.
Это был конец.
В висках стучало отбойным молотком, а сердце норовило выпрыгнуть из груди, вместо дыхания из глотки вырывалось подобие тяжелого сипа. Шон победно вскричал, но ликование вышло не долгим - кровь норовила попасть в глотку, так что пришлось её сплевывать. Да и было последнее дело. Вудсон как мог резко развернулся и зашагал к темному проему технической рубки. Вернее захромал - удар коленом вышел на славу, настолько, что американец теперь с трудом ощущал ногу ниже бедра. Скорее, только бы не опоздать! В такт волнению, пуль с висках начал стремительно нарастать, ускоряясь, так что Шону показалась, будто голова вот-вот взорвется! Его качнуло в сторону, но он удержался, движимый силой воли добраться до бомбы, иначе поражение Кауфманна могло обернуться его же победой...Вудсон не стал подбирать пистолет Кастро, не стал делать контрольный выстрел, хотя сейчас это могло быть кстати. Он просто направил последние свои силы на то, чтобы добраться до бомбы.
А зря.
– Эй... Американец... – раздался позади тихий голос.
Шон медленно обернулся, покачиваясь на не держащих ногах, не веря своим ушам.
Кауфманн сумел перевернуться на спину и теперь лежал навзничь, невидящим взглядом уставившись на сталь и бетон под сводами моста. Казалось, что эта безрадостная индустриальная панорама несёт ему успокоение; что он не может смотреть на отвратительно-яркие и чужие солнце и море. Он шевельнул рукой, подняв её перед грудью... и тут же уронил её обратно.
– Спасибо... Американец. Как... тебя зовут?
- Шон...Шон Вудсон...- Немного помедлив, Вудсон всё-таки добавил.- УБН. Игра окончена, приятель...
Американец всё таки наклонился, чтобы подобрать трофейный пистолет.
- Что с бомбой?
– С бомбой? – едва слышно засмеялся Кауфманн, но тут же подавился кровью. – Шон Вудсон... остался... последний штрих.
Кауфманн прикрыл глаза. Прерывистое дыхание едва слышно вырывалось из горла альбиноса. И тут Вудсон понял, что почти мертвец улыбается. Озарение поразило его будто молния: Кауфманн вовсе не хотел остановить его! Кауфманн желал, жаждал их встречи, но по совсем другой причине. Он хотел найти в нём достойного соперника; равного себе. Идеал воина – вот к чему стремился альбинос, и был только один способ или доказать своё превосходство или встретить смерть. Вот о чём говорил немец! Поэтому он так разозлился, посчитав, что Вудсон не способен ему противостоять. Уйти, погибнув в отчаянном бою. Его битва господ... Его мечта из огня. Годами Кауфманн выполнял порученную работу, не зная азарта и не испытывая радости. Горы трупов не были самоцелью, не были ею и таинственные интересы мифического Общества. Кауфманн не был маньяком, не был алчным дельцом. Да, перед Шоном лежал фанатик, но совсем в другом ключе. И сегодня его путь окончился. Всё, что хотел найти Кауфманн, он нашёл сегодня, на этом самом мосту. Он сам подписал себе приговор и поставил печать. И в лице Вудсона, в неотступно преследующем его Американце, хладнокровный Ганс Кауфманн наконец увидел своего палача.
Собравшись с силами, Кауфманн тихо договорил, немощной рукою поднимая над собой пульт детонатора с красной кнопкой в торце:
– Последний штрих... Хайль... Гитлер...
Вместо полного драмы "Неееееееет!", Вудсон выдал не менее весомое, пусть и коротко "Блядь!". Ещё до того как мозг успел осознать и отдать нужную команду, рука с пистолетом Фиделя Кастро взметнулась вверх. Для Шона это движение заняло должно быть полжизни - именно сейчас, самое время для небольшого слайд шоу из прошлой жизни. Юность, колледж, армия...всё пролетело слишком быстро. Конечно, Вудсон жалел о много: о том что сделал, о том чего не успел сделать и о том, виной чему он стал. Практически год он изнурял себя мыслью о том что не достоин жить. И только сейчас, перед лицом дезинтеграции он вдруг понял, что жизнь - это всё что у него осталось и что он вовсе не готов сейчас с ней расстаться. Хотя бы ради того, чтобы снова сказать "привет" Картер. "Господи, в жизни больше не буду пить, займусь спортом, всё что угодно, только, пожалуйста!!!". Палец Вудсона надавил на триггер.

- Я, пожалуй, тоже подлечусь, - заявил полуорк, обращающийся к ароматной бараньей отбивной, лежащей на столе.
Ну, то есть, он думал, что этот кусок обугленного на огне мяса и есть баранья отбивная. Ну и что, что на кости? Так держать удобнее. Ну и что, что с другой стороны все еще латная рукавица надета? Может это был специальный тяжелый латный баран. Вон, под столом и остальные куски его лат валяются...

Война

…На острове Джамаш погасили огни. Город оделся холодом и сырой прохладой, люди готовили лодки собирая своих мертвых. Гордая флотилия кораблей погибла, ушла ко дну развеявшись утренним туманом. Почти в каждой семье на острове был свой покойник. Только блеск приглушенных лунами звезд царил в этом мире, только пустота Шагашши не ведающая жалости к живым рассматривала черный город.
Шикхкурлакхан взмахнул своим крюком. Больно. Страшно!
Но никто не оплакивал покойных, не оглашал ночь траурными криками – плач лишь веселит жестокого демона, злит его еще сильнее - Шикхкурлакхан как это известно, не любит слабости. За слезные мольбы и стенания он отомстит вдвойне.
Шагашши-Целый глух к молитвам слабых, небесный волк любит только волчат. Лишь умеющий терпеть боль достоин божьего сострадания. Только тот, кто оскалится, глядя в лицо своей черной судьбе – достоин называться волчьим детенышем.

В злой тишине под мерцающими фонарями холодных лун, собирали своих мертвецов. Море рыдало накатывая на каменистые берега, рассыпалось пеной, обещало отомстить за убитых воинов. Сетовало. Негодовало! Город Удаганьё притих.
…С темных лет своего зарождения на Окуми, ши не выносят горя на люди. Жизнь в социуме подчинена строгим правилам. Шийский этикет строг и беспощаден, сотни условностей, сотни традиций. Потеря общественного лица – самый большой удар для шинмы. Для твоей чести и гордости, - «ведь жизнь твоя шиец, лишь отражение в глазах народа; Не будет в твоем теле жизни, не будет в венах твоих огня, если общество скажет – ты мертвец…» Говорит ШиоХасд да Кчель.

Большое неизбывное горе осталось в кругу семьи за тонкими стенами родовой хижины: «Все тайны умирают за порогом родного дома». Гласит народная мудрость.
Какие бы клятвы не раздавались у алтарей, какие бы горькие укоры не услышали боги в свой адрес, несчастье не покинуло родного порога. Люди были суровы, сдержанны, не по шийски многословны, - блеск желтых глаз во тьме, нарочитое спокойствие. Отвлеченные темы. О погоде. О кораблях, об императорской семье, о торговле. Но губы припухли от укусов, тонкой струйкой текла по подбородку кровь - след выбитых зубов и порезанных десен…
Здесь, посреди вечно беспокойных вод, между двумя мирами, на одиноком острове Джамаш пошел свой собственный обычай огненного захоронения.
Мертвецов укладывали на дровяное ложе и отправляли на лодке по волнам. Зажженная стрела – шанс душе найти свою дорогу. Там, в мире мертвых, где властвуют кошмары и духи зла, совсем нет огня. Там только смертный холод и мучения. Поэтому издревле волки сжигали своих мертвецов, чтобы у души был шанс забрать огонь с собой и спастись.
Самую красивую ладью приготовили для погибших членов семьи Джамаш. Вырезанного на носу тигра-Сарагалтана щедро украсили золотом и жемчугом, - глаза его рубины, клыки серебро. Возложили ткани, оружие, драгоценности. Все, что потребуется душе для загробных сражений.
На огненное погребение пригласили даэров, что было невиданной редкостью и отступлением от правил. Волки не делят своего горя с чужаками, показать слабость - значит унизиться в чужих глазах, значит показать уязвимость, значит быть уничтоженным. Это правило жизни пошло с древнейших эпох. Стая сильна всегда.
У горного народа свои похоронные обычаи, но только так шийцы могли воздать благодарность солдатам Ушкушкхаль сражавшимся бок о бок с императорскими людьми. Много крови пролилось на каменных стенах, даэры умирали вместе с ши.
В назначенный час «сочной ночи», как называли такое время волки, лодки пустили по волнам, - мерцающими искрами пронзили ночь зажженные стрелы. Шепот моря. Блеск глаз. Снова и снова пускали лучники яркие стрелы, загорались маленькие лодки, но драгоценная ладья Джамашей удалялась все дальше. Стрелы не могли ее тронуть, снова и снова и снова, лучники целили мимо, а ладья неспешно погружалась во мрак...
Тогда вышел вперед Оорьё Лучник. Самый высокий из Джамашей, самый сильный. Издали его можно принять за штейшина, - рука его крепка, лук его в полный рост. Волосы черны словно уголь, а глаза цвета расплавленной жаркой меди. Тогда натянул Оорьё свой лук и пустил длинную стрелу в ночь. Мимо! И во второй раз снова пошла стрела мимо. Налетел ветер, словно издеваясь над жителями острова, плеснул нарождающимся штормом в лицо. В третий раз стрельнул Оорьё, - ярким огнем вспыхнули паруса драгоценной ладьи, факелом обратились пропитанные бандерложьим маслом паруса. Правильные похороны. Огненная дорога! Тогда ударили барабаны и вспыхнули факелы, тогда закружились чилихасхэ в яростном танце, гибкими движениями оплакивая погибших. Изображая сцены загробного боя и жутких сражений с Тварями из страны Снов. Тогда ударили люди камнем о камень, как в древние времена, оглашая мрачным темным ритмом штормовые окрестности. Снова. Снова. И снова.

…Прошли года. С тех пор в штормовых водах Пасти Хааша бродит легенда о призрачной ладье. Многие моряки и торговцы клянутся своей честью, что видели проклятый корабль на яву. Рубинами блестят красные глаза носового монстра, золото освещает ночь своим блеском. Несметными сокровищами наполнена ладья до краев, самыми прекрасными тканями, самыми дорогими изделиями подгорной страны. Жемчугами. Серебром! Корабль так сильно нагружен – что своими бортами зачерпывает воду. Но горе тому, кто пожелает взять черные сокровища. Корабль этот стерегут обгоревшие мертвецы, и вечно обречены тлеть углями их кости. Охраняет Призрачная ладья свои секреты, а на Джамаше говорят, что проклятый корабль этот мстит всем чужакам осмелившимся приплыть с войной к берегам Империи...

И мир.

...Высоки пирамиды. Мрачны. В совершенстве своем подтверждают силу Империи, - гордым и всесильным демонам молятся в них. Золотом мерцают алтари, благовонья услаждают душу, прекраснейшие из тканей тихо шелестят во тьме.
Здесь молятся Шикхкурлакхану-Царственому. И Кукулькану-Солнечному, божественному брату самого Императора. Молятся Ушкушкхалю-Медному и Хааши-Темному отдают порцию почтения. Но никогда когда не отыщете вы на мрачных барельефах изображения маленького бога Чоколько, никогда не услышите молитв в его честь.
Чоколько это деревенский дух, он слишком мал и ничтожен для столичным храмов. Ему не принято воздавать почестей, и даже в лесу тотемов, - маленький тотем Чоколько занимает очень скромное место.
Однако спроси любого ши о Празднике Чоколько и увидишь страх на его лице. Не боятся волки самой страшной боли, на войну идут как на праздник. Огонь. Ярость. Смерть и лишения, жуткие шторма и завывающие вихри! Этим шийца не испугать, лишь горячее становится его кровь в бесконечных битвах. Но напомните ему о пире Чоколько, о неутомимых детях Чо в года Пробуждения, и вы повергнете шийца в суеверный ужас. Вы увидите настоящий страх.

Так кто же такой Чоколько, маленький и незаметный божок?
Детей его отыскать очень просто, достаточно забраться на дерево и увидишь этих неутомимых тружеников желудка. На Окуми, чо процветают и существуют практически везде. На первый взгляд абсолютно безобидные, жирные и уязвимые. Маленькие бедняги чо. У них нет яда хелесиков, нет когтей и силы тигранов. Даже котовушка легко убьет пяток этих созданий, чтобы быстренько съесть и даже самый слабый из ши, забравшись на дерево, легко наберет себе детей Чоколько на хороший ужин. Чо – создания сытные и калорийные, обладают отвратительным запахом, но на вкус весьма недурственны. Издавна детей Чоколько едят в Империи и нахваливают, существуют сотни рецептов чтобы отбить запах и подчеркнуть вкус этой своеобразной пищи. Даже благородный к'чхе, - не обходится без добавки в виде чо, ибо традиции это душа Волков.
Само собой, чо – это жирные гусеницы шестикрылых бабочек, а Чоколько – бог этих маленьких обжор. В года, когда бог Чоколько спит и видит хорошие сны, дети его живут в лесах и кормят собой насекомоядных животных, а также весьма практичных шийцев. О шестикрылых бабочках сочиняют красивые и пространные песни чилихаласхэ, но слушая возвышенные поэмы о прекрасных крылатых духах, зрители с удовольствием закусывают жирными извивающимися чо. Ведь бабочка конечно существо красивое, но было бы глупо разбрасываться такой питательной пищей как гусеницы-чоколько.
Ши предпочитают объединять. Полетом бабочки не грех насладиться, - ах как они великолепны! Ах, как грациозны их движения! Но знаете ли, поджаренные по хорошему рецепту своего дальнего предка, шестикрылые бабочки еще и довольно таки недурственны на вкус. Не говоря уж о жирных гусеницах…

Но то в года мира, когда Чоколько спит и видит хорошие сны. Однако. Рано или поздно, Чоколько просыпается, и тогда в одной из провинций начинается Праздник-Чо. Тысячи и тысячи бабочек кружатся в воздухе, котовушки и лисы толстеют, падают замертво обжираясь до смерти такой питательной едой. Но бабочки меньшее из зол, а вот нашествие орд чо это уже трагедия. Даже самой сильной армии императора не сравниться с этим врагом, и уж точно, ни одной армии в мире не удастся сломить такого мелкого но беспощадного противника.
Миллионы гусениц облепляют деревья пожирая любую зелень. Со скоростью морового поветрия распространяются армады чо, по заветным рощам и лесам. Пачкают деревья клейкой паутиной, съедают все, что могут съесть. Бесконечно прожорливые полчища паразитов, обрекают на голодовку бумодавов и варинэлл, ибо только мертвые рощи остаются после нашествия чо. Голые деревья и разоренные леса жалуются во тьме на свою участь.
С горьким сердцем пускают тогда животноводы- варинэласхэ свои стада на убой, задешево продавая шкуры и мясо в Ушкушкхаль, либо в Айэньо. Занимают у соседей в долг чтобы сохранить жизнь разводным эдескам. Терпят и ограничивают свои семьи во всем, покуда длится Праздник Чоколько. Ждут. И молятся прожорливому богу чтобы он поскорее уснул.

До недавнего времени так всё и шло: Чоколько подобно Шикхкурлакхану, бог двоякий и опасный. Отдает и берет одновременно; годами позволяет есть своих беззащитных детей, но однажды, обрушивает страшную месть на все живое и зеленое.
…Шийский ум, как это известно, пытлив и практичен. Волки живут неторопливо, степенно. Перенимать и учиться, гнаться за новшествами – не в чести у этого народа. Это на войне ши подобны огню, воины порывисты и страшны в своем гневе. Но у себя в Империи, волки традиционны и покойны. Медлительны, неспешны. «Семнадцать веков живут ши на Окуми – так куда нам торопиться? Само время боится пирамид. Бессмертен Народ и его долгая память. Неторопливая капля точит даже самые высокие горы, лишь упорство имеет значение...»
Так говорят в Империи, так мыслят на землях Союза, из года в год, из века в век, наслаждаясь своей неспешной дремучей жизнью. Издалека, кто-то может подумать что ши глупы. Но опасно ошибется незнакомец. Как самая покойная речка в года весенних ливней обращается кипящим монстром, способным сносить деревни и крушить вековые паламнэры, так и шийский методичный ум, рано или поздно взрывается новой идеей. Однажды, пришло время для детей Чоколько…

…Во тьме прохладного зала, во дворце Шикхкурлакхана, тонкие фигурки ткачей распростерлись на полу.
Многое изменилось здесь за годы правления, - богаче и тоньше стали украшения поступающие со всего мира благодаря торговле. Гобелены теперь рассказывают не только об охотах и войнах на Окуми, но о морских сражениях, о горячих битвах на далеких берегах повествуют яркие картины: Шийские фаланги и оскаленные энерегали с луками; горящие корабли и огонь. История новых войн, поражений и побед.
Мерцает драгоценными камнями выложенная на полу карта Союзных Земель. Лучшие мастера из Ушкушкхаль были приглашены чтобы поработать над мраморным рисунком. Не скупился император оплачивая труд умелых союзников, глубокими сочными красками переливаются моря и горы. С высоты птичьего полета открывают мир.
Благородной костью земли выложены очертания шийской империи, мрамором, изумрудом и перламутром. Три провинции на Окуми: Древние, Мокрые Хвосты, Земля Т’Цхэйлахов. Бесконечная синь моря. Флотилия гордых кораблей на острове Джамаш, четвертая провинция под управлением клана Йогаш.
Водный змей Хааша. И белые колонии перечеркнутые изящным знаменем червя. Белые Черви. Пятая провинция, пятая земля рождающаяся в огне.
Тонкий ткач, оглядев с почтением карту мира, выпрямился перед Императором.
- О Великий! Известно царство Ушкушкхаль своим умением добывать Кровь Земли. Но теперь и мы можем сравниться с костяными людьми даэра, ибо добыли мы для тебя Кровь Неба! Сила нашей страны и ее богатство! Золото Шикхкурлакхана и дар всех голосов Мира для нашего Союза!
Тогда взмахнули ткачи руками, являя самую драгоценную на земле ткань. Мягко переливаясь, упала она на прохладный камень мировой карты.
- Каждый властитель пожелает для себя такой, каждый богач возжелает украсить возлюбленных орашей подобной диковинкой! В самую жару – дарует эта ткань прохладу, на самом жарком ложе будет она невесома словно пушинка. Одевший ее – почувствует себя богом на земле. О Властитель. О великий! О Царственный брат Шикулькана. Даже самые лучшие наши ткани ничто по сравнению с эти. Грубы они и ничтожны. Ибо это Шелк! Кровь небес!!! Залог нашего величия.

Получатели: Шагашши.

Кирай и слепой

Кшатрии


Рàджаны


Кастовое устройство Югорзорсага


Жизнь юдиар


Есть время для мира и есть для войны.

Тэрим

- Братья, разве не видите вы что страна наша сошла с пути Пироса? Что Стиллы погрязли в гордыне, а лорды в скупости, а эрлы в алчности? Что керры стонут под гнётом налогов, но и сами опускаются до грабежей и бунтов. Что гизиты воруют, анты же готовы продать детей своих в рабство за мешок зерна. Что говорить о том что каждый из вас видел! Зачем мне повторять то что каждый из вас многажды слышал?

- Некогда была Забрия благословенной странной, прежде были забраки народом избранным. Но те времена прошли. Грязь грехой разьела всё вокруг. Продали наши сородичи первородство за мешок зерна и кусок меди. Даже нас, древнейший орден что служил стране с самого момента создания прогнали со двора. Не нужны больше Стиллам древние добродетели, не нужны наши доблесть и служба. Что ж, не они создали Искр, а Пирры. И я скажу вам братья, что пора вернуться на службу к Пиррам.

- Да, я говорю о Кзабракшахре. О стране что испорченой гнилью роскоши, о народе сохранившем древнюю суровую простоту нравов, о правителях из рода Пиррова.


***

Энэрегали не собирались сходится с пришельцами в рукопашную. Нет, они слава Воспитателю не безумцы. Пускай юнцы распаляются выкрикивая угрозы и храбрясь собираясь в поход, опытные же воины лишь промолчат не пытаясь одёрнуть глупцов. Те кто не видел врагов не поймут, тем кто видел ничего говорить и не надо.

Войско ши выглядело страшно, страшно и необычайно красиво. Сверкали на красной медью доспехи, яркими красками рассыпались плюмажи из перьев неведомых южных птиц, невиданные узоры украшали плащи офицеров и вымпелы отрядов, мерно поблёскивали каменные ожерелья и подвески. Ши одевались на войну как на праздник. Как молодая гаргутовая поросль на пожарище возвышались над их строем копья. Блестели гранённые медные острия, скользили лучи Яры по красновато-чёрным обсидиановым лезвиям зажатым в металлических пазах. Издали это всё выглядело восхитительно. А когда строй приходил в движение. когда опускались копья и под мерный рокот барабанов и бубнов отряды начинали двигаться вперёд, тогда в душе сам собой зарождался страх, трепет, ужас.

Не раз и не два энэрегали бежали даже не выпустив ни одной стрелы. Позже они приспособились. Главно было в том что бы не встречать врага на открытом месте и в строю, главное не подпускать на расстояние удара. Засады и внезапные удары, стрелы и дротики не ближе чем с полусотни шагов. Конечно с такого расстояния надо ещё попасть, причём не в центр медной пластины на груди, но рано или поздно это случалось. И тогда из под плащей и перьев текла кровь. Тогда спотыкались раненные и ломался строй. Тогда пальцехвостые радостными криками выгоняли из себя страх. Можно ведь, можно воевать с ши. Главное не вступать в рукопашную, главное не стоять на месте, отступать и метать, бить и бежать. Так они и делали. И лилась на землю кровь ши и спотыкались раненные и падали мёртвые. Но всё дальше и дальше двигались окумийские шикипилли. На место убитых становились уцелевшие, раненные шли дальше, а сломавшись строй сразу же восстанавливался. Ши воевали будто работали. Не обращая внимания на стрелы и дротики. Мерной поступью шли копьеносцы, заставляя энэрегалей и токов пятится всё дальше и дальше. А ведь отступая оставляли энэрегали врагу всё новые и новые деревни. Малой кровью давалась война корахотцам, но зато дорогой ценой. И тогда решено было дать врагу сражение, но разбили окумийцы врага в поле, а на побережье одно за одним падали укреплённые селения.

Тогда корахотцы решили поднять восстание в тылу врага. Не большим войском, а множеством мелких отрядов ударить по южанам. И вначале это принесло некоторый упех, но тогда отлижили ши копья и доспехи и лишь со щитами, макуавитлями и охотничьими дротиками вышли на тропы лесной охоты, на путь древней войны. Откуда же было энэрегалям знать о памяти кровавых дней зари Юны? О древних стычках в бумидорниках с даэрами и йонгами. О тех сражениях тени которых жили в шийских снах. Гаргутовая пуща не сэльва, но есть в них что-то общее и в лесной войне мелких отрядов ши оказались лучше и энэрегалей и токов.

***

- Благословенна ты, Забрия, среди земель поднебесных, славна ты среди стран людских. От Селемы на западе, до Зубастых гор на востоке раскинулась ты. Растянулась нефритом вдоль лазури Талласы. Нету земель плодороднее твоего приморья, нету пастбищ лучше твоих степей. Чист воздух и сладки воды твои Забрия. Подобна ты прекраснейшей из корхакорн – стройны ноги твои и крепка спина, молоком же твоим кормятся первейшие из людей. Нету равных тебе красотой и силой, совершеннейшее из творений Пироса. И пришло время твоё. Время жертвоприношения…

***

Мужчины рассмеялись удачной шутке. Великий кзабракшах редко мог позволить себе расслабится и общество Даджаша приносило ему истинное удовольствие. Старый воин, весь покрытый шрамами, герой эллинских походов трижды мывшийся в солёной воде северного моря, удачливый полководец и остроумный собеседник, заядлый охотник и хороший поэт. Мало было людей чьей верностью шах так дорожил, а ещё меньше тех чью дружбу ценил. Лишь один недостаток был у великого витязя – страсть к вину. Всю добычу, все дары шахов спускал он на покупку заморского напитка и пиры что славились на весь Ушур своим весельем и буйствами. Правитель закрывал глаза на жалобы жрецов и ревнителей порядка, но всё это беспокоило Пирха. Его друг отсупал от законов богов и подрывал своё здоровье.

- Даджаш. Ты же знаешь, я могу приказать тебе, но я попрошу тебя. Ради нашей дружбы, ради всех даров что я делал тебе, ради меня – общей не пить более вина.

Помрачнел воитель от неожиданной просьбы. Видно было что не ожидал такого от носителя хавара.

- О великий, я не отказался от вина ради Ушура и Пируша. Бич покарает меня и огонь сожжёт, но так тому и быть. Не проси же меня о том чего я не сделал ради богов.

***

Старый Александрос всегда ходил с копьём. Конечно опираться хромой мог и на простую палку, но разве есть для воина что-то лучше копья? Тем более что длинное, сверкающее остриё привлекало внимание. Дети просили показать его, юноши попробовать в руке, мужчины постарше вежливо вспоминали что это за оружие, такие же старики как он сам пускались в воспоминания о походах. Повод для разговора, для того что бы рассказть ещё одну из множества историй. Что бы не надоедать собственными подвигами и не прослыть хвастуном Александрос пересказывал услышанные от других байки, вспоминал древние истории, пересыпал свою речь шутками и удачными словечками. Речь его была гладкой и красивой, а истори интересными. Сам Александрос уже и не помнил что правда, а что он добавил для красоты. Когда-то он чуть привирал что бы показать себя героем, теперь подправлял истории что бы они звучали ярче и красивее.

Сам сказитель, из чьих рассказов через век вырастет целый жанр саг, удивился бы узнав историю своего копья. Сто семнадцать лет назад гальеги отлили из бронзы меч. Через четырнадцать лет как трофей он попал к судемоагам переделавшим «длинный нож» в наконечник копья. Сменив семь владельцев это оружие уплыло с беженцами на Тэрим. Там было поднесено в дар одному из нойонов, а тот подарил его своему дружиннику. Воин проиграл копьё в азар одному сомнешцу. Сын удачливого купца пошёл войной на помощь инферанцам. После кровавой битвы он в знак побратимства обменялся оружием со спасшим его жизнь местным. Через два года тот воин попал в засаду, но смог вырваться хотя и оставил оружие схваченное каким-то эллином. Молодой и болтливый фалангит очень переживал, что в первой схватке не убил ни одного кзабрака. Хоть трофей взял. Он переставил роскошный наконечник на своё древко, а во время маршей придумал семь историй о том как оно к нему попала. Конечно же ни в одной из них дело не сводилось к тому что он случайно выпустил копьё, а затем с перепугу схватился за чужое оружие.

*** * ***

В шестнадцатом веке не было на Юне места кровавее Тэрима, на самом же северном континенте без сомнения ни одна земля не страдала более Забрии. На востоке и западе полыхали войны, а внутри страну раздирали голод и восстания.

Начало новой войны с гитами ознаменовано было победами, но первая осада Ногода затянулась и окончилась неудачей. Год за годом ходили забраки опустошать вражеские земли и осаждать ненавистый город. Время побед и добычи сменилось потерями и лишениями войны в разорённой стране. А ведь дома тоже беда – небывалый неурожай из года в год преследовал страну, особенно её центральные районы. Керры стонали под бременем налогов и повинностей. Первые годы монарх мог отменить сборы и приказывал выдавать голодающим зерно из амбаров, но время шло. Ненасытная война требовала всё новых средств, а неурожаи не позволяли пополнять житницы. И когда ямах для зерна стало пусто пришлось отбирать последнее и отказывать просящим. А беды не унимали, на каждый урожайный год приходилось по два, по три плохих. Война с гитами шла не только на востоке, но и на Селеме где аксосцы и их мохнатые союзники перешли в наступления разоряя земли до самого Ричмонда. Так и получалось что центральная Забрия не могла прокормиться, в восточной все уходило на войско, а западная была разорена войной. Такой ноши держава не выдержала и если в полном воинов приграничье хотя бы сохранился старый порядок, то внутренние, центральные земли поглотили мятежи, бунты, а затем и восстания.

Не раз и не два выбирал Майрон Стилл, а затем и его внук* между войной и миром, между победой над врагами внешними или же внутренними. Больно было смотреть на то что творится в государстве, но отступить когда за победу над гитами уже заплачено столькими жизнями? Уже целые поколения эрлов выросли на этой войне. Поредевшие воинские семейства пополнялись приёмышами и выходцами из других сословий, но что новые, что старые эрлы не знали другой жизни и не видели другой цели кроме войны с гитами. И монархи не знали поймёт ли войско приказ уйти из под стен Ногода. Забраки остались и вражеская твердыня пала. Удалось отстоять и земли на Селеме, но самая серцевина Забрии была потеряна. Ашбор и все земли к востоку от Стиллтона и к Западу от Пирстенда оказались в руках восставших. И зря надеялись многие, что бунтовщики перегрызуться между собой и станет село против села, а кочевье против кочевья. Не случилось. Много было междоусобиц и крови пролилось много, но посреди древней страны родилась новая Забрия. И это новое считало себя старым. Как в древние времена не было там ни эрлов ни лордов ни ронов. Как в древности владели забраки всем имуществом сообща**. Как в древности каждый мужчина был воином. И пускай не сравниться мятежникам с эрлами, но их сила в числе и ярости. Хорошо хоть, большую часть своих сил тратят бунтовщики на отражение набегов кзабраков. В разорённой стране нечем платить наёмникам, зато ослабевшая Забрия приманивала налётчиков. К концу века кзабраки из союзников вновь ревратились в большую беду, и пускай от их вторжения страдала прежде всего центральная Забрия, но случалось всадников на корхакорнах видеть прямо со стен Стиллтона и Пиррстенда.

* Вообще-то после действительно длинных царствований трон переходит уже не детям, а внукам, а то и правнукам. Да и века у нас куда длиннее правления одного монарха.
** Это представление о древности у них такое.

***

В шестнадцатом веке шахам удалось вновь объединить под своей властью все южные племена кзабраков. Правда ни в Езде ни тем более в Гирштане их слово не было законом, приходилось тщательно выбирать что и как приказывать что бы не вызвать открытого недовольства и неподчинения. Как и прежде езды и гиршты больше думали о том как бы пограбить забраков чем про войну с эллинами. Но всё же отряды воинов шли на далёкий для них север, да и шахские стада пополнялись южной данью. С плохой каукорны хоть молока каплю.

Великое войско из ушурийцев, пилошцев, усиленное отрядами ездов и гирштов обрушилось на пределы Эллики. Под их неистовым натиском пал Таврос и опустели южные предгорья. До самого Колпоса доходили ватаги всадников всюду неся смерть и разрушения. Тысячи пленников угнали в Кор-Хак, множество добычи увезли, скота угнали без числа поскольку даже юдьяры и те не знали счёта таким количествам.

Добившись успехов на юге и востоке, Кзабракшахр был неудачлив на севере и западе. Возрождённый Тэримбек стал пограничным хаджем, поскольку земли за ним уже не признавали власти шахов даже номинально.

Изменялись не только границы странны, понемногу менялся и сам Кзабракшахр. Усилилась власть шахов. Не потому что сами Пирхи стали другими, вовсем нет, просто теперь слово их несли не только гонцы, но и бичи и серые святые. Больше стало ртов что говорят волю шахов, больше стало глаз что следят за её исполнением, больше ушей слушающих разговоры среди людей, больше рук способных сражаться и наказывать.

А еще больше стало в Кзабракшахре чужаков. И это не только писцы юдьяры, незаменимые, но немногочисленные, но и лунные люди. Множество их приплывало из-за горизонта прося у места для поселения. Что ж, ни шахи, ни нойоны не были против – селитесь, платите оброк и признавайте наши законы. Синекожие скрипели зубами, но соглашались. Не по нраву было им подчинятся, но видно было что возврата назад им нет. То что прогнало их с далёких островов было страшнее пустынного берег Кор-Хака и дани сушёной трескоселёдкой. К концу века почти что всё побережье было усеяно селениями синекожих. Рыба и прочие морские твари стали привычной едой для кзабраков живущих вдоль моря, да что там – размоченная в кислом молоке тарань теперь одно из традиционных блюд по всей стране. Судемоагов же мало интересовало молоко, мясо или кожа, но зато им полюбился кофей, а за лодкам они плавали на Селему.

Тамошние кзабраки раньше других сами научились их строить. Целые селения теперь жили там морским промыслом и продажей пирог судемоагам. И не только. Гальеги привозили с запада чудесный напиток – вино. Кзабраки очень быстр пристрастились к нему, но стоил он дорого и быстр окончался. К счастью мелкие торгаши проговорились что вино делается из аливсов и вскоре после этого местные кзабраки сами научились его делать. Конечно с настоящим осколочным не сравнить, но краснокожим и селемское пришлось по вкусу*. Так теперь гончары из Ричмонда половину своих амфор продают варварам соседям.

Надо сказать, что вино сего расслабляющим действием, столь не похожим на кумыш, хаш или кофей многие традиционалисты восприняли весьма враждемно. Более того серые святые проповедовали что напиток этот противен великому Ушуру и что недостойно кзабрака пить эту заморскую отраву. Многие жрецы поддержали эти проповеди и к концу века уже официально считалось что пить вино грешно. Что ж, кзабраки знали толк в грехах и покаяниях.

В шестнадцатом веке расцвела торговля. Вожди и нойоны прибрежных племён получали в виде дани столько рыбы что оставалось на продажу. В северных походах была захвачена огромная добыча. Селемские вина пили на пирах и свадьбах по всей стране. А главное наконец-то в Кзабракшахре появился товар для торговли с гальегами. Теперь купцы с запада в обмен на бронзу и керамику брали кожаные мешки с кофеем.

* Аливсовое вино по вкусу что-то среднее между сидром и красным вином. Градус там 10-12. Осколочное сухое и богатое, селемское попроще и полусухое, даже порой почти что полусладкое.

***

В шестнадцатом веке сельты освоили лодки. Великими мореплавателями они за один век не стали, но зато научились извлекать из воды куда как больше пользы. К концу века на южном побережье амонитов и креветок ели не меньше чем мяса, а на северном сломос вообще стал основной пищей. Купцы же начали осваивать воды Внутреннего и Узкого морей. Плавали они правда в основном на судах штэйвитов, шийцев или энэрегалей, но зато теперь сельтов можно было встретить на рынках Рила'н'эры, Унамакалли, Удаганьё и Моранэры. Сама Сельтуссия мало что могла предложить богатым странам, но зато ловкие сельты легко включались в торговлю чужими товарами. Тут купишь, там продашь, а там гляди и есть с чем домой возвращаться.

Сама страна жила в мире, но в помощи лучшим своим соседям и союзникам гитам не отказала. Отряды свирепых воинов переправились на Селему и отправились на восток. Правда воевали коты неудачно. Селемский поход обернулся большими потерями, а до восточных границ Аксоса большинство воинов просто не доходило. На западе тоже было много охочих вернуться с чужой войны, только вот между аливсаром и родной пущей плескались волны Талласы. Но как бы там ни было, а сказания о Джахре ибн Фаруде пополнились новыми историями.

Благодаря торговле в жизнь страны всё больше входит металл. Правда гальежская бронза редкость. А вот меди довольно много. Каждый год прибывали с юга шийские корабли с даэрскими купцами что меняли медь на кожи.

***

Шестнадцатый век стал для Аксоса временем тяжёлых испытаний. С севера и востока обрушились на страну захватчики. Вдоль берега накатывались волна за волной огненосные отряд ярлов, с Зубастых волн скатывали орды штиров. И не сказать даже кто был опаснее. Искусны забраки в битвах и страшен их огонь, но пожалуй ещё страшнее неистовые штирские колесничие. Кто не стоял на их пути тот не ведал настоящего ужаса, кто не выстоял, то не знает что такое истинное мужество.

В войнах с тяжёлой вражеской пехотой и колесницами гиты менялись. Пельты и дротики оказались не лучшим оружием. Им на смену пришли огромные, от подбородка до колена щиты и ударные копья. Вместо прежнего рассыпного строя пришла привычка сражаться плечом к плечу. Теперь колдовское пламя било в кожаную стену, а колесницы носились вдоль окованного медью частокола. Новой силой страны стали аксоские щитоносцы. Но за эту силу пришлось заплатить дорогую цену, новой войне научились гиты после тяжёлых поражения. Полегли старые костяки защищая стены Ногода, колесницы втоптали в землю воинов из Телефа и Вомоса под валами Корифи. Аксос потерял не только земли завоёванные уже века назад, но и священные истоки Потами, край искони бывший родиной гитов.

***

В шестнадцатом веке в Шатире досталось два больш8их блага. Первое – военная победа, а второе юдьяры. Хотя это ещё вопрос что из них важнее. Гиперсикер давно уже нуждался в помощниках. Нет, не в тех кто будет править на месте как ему вздумается прикрываясь золотыми рогами, а внастоящих проводниках своей воли. Или уж прямо скажем воли Фия, поскольку в делах государственных бог аватаре самовольничать не давал. И тут юдьяры! Умные, послушные, дисциплинированные, грамотные, кумыш не пьют, хаш не курят, воруют в меру и по чину. Воистину чудо! Впервые в Шатире появилось чиновничество и при том подчинённое центральной власти. Да что там, скажем прямо – именно юдьяры и стали центральной властью. Конечно во главе всего этого стоял Гиперсикер, конечно же на местах было полным-полно полунезависимых крутяков, но всё равно приказы и распоряжения, списки налогов и учёт стад, прошения и постановления о присвоении титулов, всё это вращалось, текло, создавалось внутри замкнутой корпорации четырёхруких чиновников. Корпорации которая была вне шатирского общества и над ним, в которую не было доступа и которая подчинялась напрямую только самому Златорогу.

Конечно же сами штиры видели главным событием того времени вовсе не в появлении четырёхруких чинуш, а в громких победах над гитами. О как наши коелсницы их раскатали! О скольких мы убили! Среди тех кто присоединялся к этим восторгам мало было владельцев колесниц или сражавшихся на лугах у Потами. Оно и понятно – крутяков колесничих едва ли по одному несколько сот простых штиров, а среди тех кто ушёл воевать на с гитами большинство не вернулось назад. За победы надо платить. Впрочем сколько бы ни погибло черных и копытных, а им на смену из Кор-Хака приходили новые. Особенно после падения Корифи когда стало ясно чья взяла. Охочим пасти корхакорн на зелёной траве и чесать брюхо в тени гаргут конца и краю не было. Правда делать это приходилось на земле того или иного крутяка. Это в Кор-Хаке только скот чей-то, а тут и земля вся поделена до последнего холмика. И не между простыми штирами поделена. Там живёт Гикар Трехколесничий, а там Гурапаг Сломаное колесо, а вот этот луг принадлежит Бубару Пальцелому, а ты чьих будешь козёл?

***

Цвергардум разжирел. Разжирел и загнил. Когда с юга приплыло посольство хторров с просьбой взять под свою руку ещё и Корахот Дариды конечно же не отказались. Да разве от такого отказываются? Случись такое в правящем клане быстро бы позаботились о смене главы. Новые земли, новые рынки, новые подданные, новые дани и подарки, новая власть. Правда Корахот воевал с какими-то совсем уж южными варварами, но самой славы Цвергардума хватит что бы прогнать их прочь.

Цвергардум прирос Корахотом и надорвался. На новые земли хлынули спесивые вельможи и жидные купцы, началось грызня за чины и налоги в которую втянулись не только пришельцы, но и местные хторры. Борьба гильдий вскоре перешла к открытому противостоянию, корахотские интриги достигли двора. Произошёл переворот, затем ещё один. На море один купцы топили и грабили других. Лесные цверги восстали. Племена как в древние времена в спорах за угодья стали доходить до кровопролития. Власть быстро сменяющихся царей становилась всё призрачней, а вражда фракций всё кровавее. Неудачники в борьбе за престол бежали из столицы в дальние города где объявляли себя единственными истинными правителями.

К началу семнадцатого века единый Цвергардум не существовал более. Когда чехарда двух- и трёхлетних царствований наконец прекратилась держава сократилась до трёх городов у Амдарского залива. Только там по прежнему крепка была власть правителей. На севере же и на юге каждый город, да что там часто каждое племя жило само по себе. Тут и там между ними вспыхивали стычки, а порой и целые сражения, хотя общая рассудительность цвергов уберегала их от всеобщей большой войны.

***

Тяжёлые беды обрушились на Эллику. Кор-Хак был будто море, а орды кзабраков будто волны. И как мере без устали швыряет волны о берег так и яростные краснокожие дикари раз за разом накатывались на страну. После того как пал Таврос варвары как потом разлились по равнинам степи грабя и убивая. Не раз и не два доходили они до самого Колпоса и омывали в его водах своё оружие.

Эллины из тех народов что получив удар по правой щеке в ответ бьют в левую. Покуда один эхекатль вцепился каукорне в подбрюшье, сама она подняла на роги второго. Войска эллинов во главе с самим царём пошло отвоёвывать священные руины Акриноса. Зубами, ногтями дерржались кзабраки за эти земли. Ведь тут жили уже те кто и не помнил Кор-Хака, кто привык к яблочному вину и мягкому мясу выросших на асими корхакорн. Эти забраки были выше ростом, мускулистее и шире в кости чем их пустынные родичи. Может не такие выносливые и отчаянные, но зато сильнее. Но сила ломает силу. Эллины победили. Большинство кзабраков погибло под копьями ,немногие уцелевшие бежали в Кор-Хак, на родину предков.

Тяжела паладинская доля. Инициатива маленькая, а кодекс заставляет идти впереди всех. Вот и приходится ловить на себя все первые тумаки.
Большой орк, с огромным жирным пузом, развернулся к набижавшим "гостям".
- А... Свежее мясо! - прогудел он, и тут же поймал в пузяку магический снаряд и арбалетный болт. Но остановить жирдяя это не могло. Перехватив поудобнее огромный тесак, он прыгнул вперед, врубая свое тяжелое оружие в броню паладина. Остальные орки тоже повскакивали со своих мест, похватав все что под руки попадется: кто обглоданую кость, кто тут же вырванную ножку стула, а один даже с вилкой наперевес бросился. И по броне Невана снова забарабанили удары. Еще парочка орков попыталась было прошмыгнуть мимо вглубь вражеских рядов, но Неван показал, что паладины не только грушей для битья служить могут, но и знают, что меч надо брать со стороны рукояти. Или... Нет, точно со стороны рукояти. Быстренько пырнув своей длинной заточкой парочку самых шустрых, паладин сразу же охладил пыл остальных, которые решили так нагло больше вперед не лезть.
Но тут себя показал и одноглазый. Шагнув вперед (предусмотрительно спрятавшись за огромным котлом) он затряс над головой своим коротким копьем:
- О великие Кхорн, Тзинч, Нургл и Слаанеш! Покарайте отступников! Ввергните их в ХАОС!!!
И, хоть в этой вселенной никогда и не существовало таких богов, что-то вдруг неожиданно и незримо обрушилось прямо на Турза, вминая его в пол и задевая краем также и всех остальных...
Гонсалес понял - дело плохо. И одним движением вырвал из колчана три стрелы. Раз! Два! Три!.. Три пятерки! Под потолком вдруг замигали разноцветные лампочки, и на пол посыпались золотые монетки. Правда стрелы все в молоко ушли, но, похоже, что очень удачно в молоко...

* * *


* * *

Варуна четырехликий явился юдиарам и благословил их народ своим вниманием. Он выбрал род Кираев чтобы нести свои Волю и Слово, вершить справидливый суд Его именем – карать и прощать, и Батьяни, как первого из пророков своих.

Кирай Батьяни заносит Волю и Слово всезнающего Варуны в Книгу Законов. Он сам и священнослужители Веруны карающего следят за их исполнением.

На месте явления Варуны четырехликого Кирай повелел построить Великий храм в Аавенаше. Он лично следил за его возведением, вместе со священнослужителями и измерже освящал его. Стоит он на восточном мысе Авенаннмы, обращенный алтарем в сторону потерянного Бискериара.


В этом веке для развития торговли в Аавенаше и Кара-Азаке улучшаются порты. Юдиары принимают в них приплывающие торговые суда и сами плавают для торговли к соседям. Особенное внимание в этом веке Кирай уделил развитию торговли с Гальегией (юдиары хотели покупать изделия из металлов и медь с оловом в виде сырья).

При Кирае Батьяни гальежских мастеров и мореплавотелей, а также потомков доблестных аскаскатов приглашали обосноваться в юдиарских землях. Фарфалем же наоборот доступ на юдиарские острова был закрыт.

Уже давно торговля с гальегами приоткрыла для юдиар тайну глиноделия. В этом веке юдиарские мастера, повторяя гальежский опыт, учатся делать из глины различные изделия, посуду, глинобитные печи. Также начинается использование глиняных кирпичей для строительства.

Лично Кирай Батьяни собирает флот и армии и ведет их для нападения на остров Невизения и его покорения. Юдиары с уверенностью в сердцах следуют за своим Кираем, сыном Варуна на Юне.


Получатели: Урсу, Сондельмар.

Волны облизывают каменистый берег ласково и неторопливо. Оглушительно пахнет солью, рыбой и вечерней грозой. Вольным ветром, опасностями, что скрываются в стылых глубинах. Горький запах крови и горечи, - горький аромат вечного моря царит над миром.
Тревожный запах этот въедается в алые корабли с резными носами, въедается в плоть, в кости, в душу. Медленно и необоримо. Для того кто живет в пасти Хааша, земля становится чужой и странной, море же рано или поздно подчиняет себе плывущего на корабле волка. Душа у него становится ветреной словно у Джамаша из Удаганьё. Для такого человека на земле уже не будет покоя, ступая на твердый камень, будет ощущать моряк покачивающуюся под собой почву. Будет он жить на земле словно в полудреме ощущая себя остро чужим. Будет выполнять положенные обряды и наслаждаться общением со своей семьей. Поползут гусеницами неторопливые дни на Окуми, но корабль с мрачной физиономией демона на носу, всё равно станет манить за собой.
…Тогда, морской человек станет вспоминать своих мертвых товарищей, станет вспоминать губительные шторма и кровь щедро проливаемую для Хааша, чтобы он пощадил плывущих по воде. Морской человек увидит на своих руках болезненные мозоли, вспомнит бесконечную усталость – когда приходится сидеть за веслами в мокрой тьме. День за днем. Ночь за ночью. Запах блевоты и плесневелая пища, один вид которой выворачивает нутро наизнанку
Морской человек припомнит разорванные паруса, припомнит пиратское нападение в одну из ночей Ц’Йоль. Припомнит истошные крики молодого энерегаля, которого добивали долго и мучительно а он всё никак не умирал; припомнит императорского солдата, захлебнувшегося своей кровью когда случайная стрела пробила ему глотку. Припомнит посиневшую ступню молодого Ойцхэйя и меч корабельного жреца, занесенный над зловонной конечностью. Припомнит раскаленную медь в своих руках, чтобы прижечь рану, и одуряющее отвратительный запах жареного человеческого мяса, смешанный с ароматом гнилой воды.
Морской ши припомнит свою клятву, - когда прокляв волны он отправился на Окуми. Когда возненавидев море и исстрадавшись по земле, спрыгнул на родную почву. Дав себе зарок никогда более не возвращаться в воды Хааши и не мочить свой хвост в соленых волнах.

…Дождь будет шуметь за стенами родовой хижины-мазанки, будет выбивать барабанную дробь и деревья будут тихонечко перешептываться между собой.
Рано или поздно, волк подчиненный морем не сможет противиться грозному зову Стихии. Пасть Хааша станет взывать к нему ночью и днем. Засыпая, будет слышать морской человек грозный рокот серых волн, будет чувствовать пену на своем лице, будет слышать мягкий скрип усталого корабля. Раз за разом будут сниться ему созвездия Шагашши ведущие ладьи небесной тропой. Когда море успокаивается, и в целом мире остается только бездна. Пылающие в небе огоньки. «Красный глаз», «Четыре варинэлы», «Большой паук». Божественные вехи для одиноких странников.
Тоскуя о море, такой ши не сумеет найти утешение в объятиях озера Ховодэру, - священный водоем покажется ему всего лишь мелкой лужей, и даже великие пирамиды предков не смогут облегчить тоски. Морской человек рано или поздно, простившись с семьей и оставив старшему из орашей свой деревянный амулет для молитвы, отправится в Айэньо. И еще дальше, в скалистое местечко Т’Кхцхъём, откуда уходят большие корабли на север. Ступит на борт, и первым делом отдаст почести вырезанному на носу демону. Щедро натрет оскаленную пасть Сарагалтана своей кровью здороваясь с деревянной ладьёй словно с родным приорашем.

Ветра наполнят паруса и понесут судно в сторону грозного Удаганьё. А затем отнесут еще дальше, в те заколдованные места где воды неизведанны и опасны, где чуждые вихри сражаются с моряками насмерть, и самый светлый день по воле Шагашши, в одно мгновение, превращается в жестокую бурю.
Нос корабля врезается в волны, дерево кричит человеческим голосом, а моряки привязывают себя веревками, чтобы не унесло в ночь. Демон охраняющий корабль радостно скалится со своего носа, и ши скалятся в месте с ним. Смеются и поют боевые песни. Горячат кровь чтобы прогнать страх:
- Шикулькаааан! – Разносится над волнами. – Шикулькааан! Сарагалтан! Ятцмукан!!!
И чем страшнее буря, тем более яростной становится песня. Ради таких мгновений стоит жить! Токи-гребцы бросают весла и падают на пол цепенея от ужаса; ши гребут сами стирая кожу в кровь. А там наверху, демоны сражаются друг с другом, убивают друг друга и разрывают на части. Сизые молнии вспарывают мир, накатывает гром и холодные волны окатывают всех кто находится на корабле. Ради этого живёт каждый волк порабощенный морем, такие бури украшают его жизнь.
...
А когда море успокоится и Хааши выдохнется, корабль достигнет берегов Северной земли. Белых колоний Императора, новых охотничьих угодий для Союза.
...
Столетия назад здесь содержали несколько временных гарнизонов и воины сменяя друг друга несли постоянное дежурство. Земля эта была чуждой, и волки не слишком доверяли новым просторам. Только Окуми был их родиной, только отчий материк владел сердцем. Прошли годы. Теперь здесь живут поселенцы, и появились дети, видевшие Окуми только в памяти глазами своего родителя. Дикие места облагораживаются, прокладываются шийские дороги, - армии теперь двигаются не поразбитой земле, но по императорским трактам. Все больше становится «рончу» - семейных деревень, ощерившихся частоколами и заборами. В диких местах не зевай! Рончу круглосуточно охраняют сами поселенцы. Места здесь все ж неспокойные. Война бродит рядом.
Местные ши в большинстве своем пошли от Огненных червей и называют себя Белыми Червями, под волчьим знаменем Императора, развиваются флаги Северного Дома. Большая часть поселенцев состоит из Огненных червей, вторую же половину составляют выходцы с острова Джамаш и различные мелкие рода, мечтающие о славе в новом мире. Там на Окуми – всё уже давным-давно разделено между семьями; охотничьи угодья поделены и внимательнейшим образом посчитаны. Здесь, на новой земле – даже малый дом может стать Великим. Империя войдет войну - тот, кто первым займет новые просторы, возвысится.
От первых годов поселения, шийцы на Тэриме живут морем – торговля, промыслы, само существование зависит от кораблей. Это на Окуми большинство волков относятся к соленым водам пренебрежительно отдавая всю свою любовь озеру Ховодэру. Море для них красивая сказка, но не более, - леса и рощи, горы, храмы и варинэлы занимают волков на Отчей земле много больше.
Клан Джамаш из Удуганьё называет себя по настоящему морским, но с детства окружены. Джамаши роскошью: веселое щегольство в их одеждах и повадках. Любимцы императора, пираты и верные друзья штейшинов-высоколюдов; жители двух миров вольготно проживающие на острове в лучших условиях! Нет, даже Джамашам не понять Тэримцев.

Для Белых Червей море не роскошь, и не залог веселого удальства, - море это залог выживания. Кормитель, даритель. Опасный противник и единственная защита. По волнам может придти друг, а может подкрасться враг. Места близкие к морю щерятся заградительными крепостями. Народ здесь обитает суровый, недоверчивый, словно в первые годы первых волков, ши, проживающие на Тэриме не ожидают от жизни каких-либо приятностей. Готовятся к войне ежедневно. Простейшая лодка – лучший друг, меч у пояса да лук на спине – лучшие защитники.
Одеты местные люди неброско и даже тускло – ибо ткут сами. Разноцветные ткани с Окуми пройдя пастью Хааши стоят слишком дорого, - редкой роскошью становятся драгоценные камни, медные украшения и яркие перья. К рабам токам здесь относятся более сурово, - бесполезный тлакотли это линий рот, слишком глупый ток лишняя обуза для семьи. От такого избавляются без всякой нежности. Это на Окуми своих тлакотли балуют и лелеют, Белые Семьи не могут позволить себе такой расточительности.

Выходца с Тэрима приехавшего для молитв на Окуми, узнать очень легко. Наряд у него неяркий и даже грубый, пирсинг и украшения из простых костей и деревяшек. Желая же показать свою значимость – тэримский шиец собирает свои волосы в высокий роскошный хвост, щедро используя накладные пряди и самодельные украшения. Волки на Окуми расплетают свои хвосты в мирной жизни, волки на Тэриме вкладывают в прическу всю душу. Не имея возможности украсить как следует тело, носят сами удивительные головные уборы.
Оружие почитается особо – это для каждого ши свято, и на Окуми и на Тэриме. Ты – это твой меч; твоя честь - умение убивать. Количество черепов у семейного алтаря – престиж семьи. На Окуми оружие более дорогое и замысловатое, - здесь во всю ходит медь, здесь народ развращен роскошью - искусство порой ценится больше чем функциональность. На Тэриме оружие простое и надежное. Семьи живут войной и охотой. Охота на Тэриме это настоящее сокровище! Каждый ши мечтает поучаствовать в такой. Родовая память обесцвечивает это древнее искусство. Накопленный столетиями опыт делает леса Окуми слишком известными, слишком предсказуемы стали повадки местной дичи. Даже тиграновые охоты, теперь лишь дань традициям, нежели настоящий риск. Другое дело Тэрим! Здесь нет родительских знаний, - предки никогда не ходили этими тропами. Здесь сражаешься с дичью как в древние времена, инстинктами, умением. Здесь кроется настоящая опасность ибо животные не изучены, а любая ошибка может стать роковой!

…Страшна шийская родовая память – дарит и отбирает одновременно. С каждым веком становясь все более крепкой, вбирая в себя все больше опыта – память эта отнимает у шийца самое главное – возможность удивляться. Блаженны токские дети с улыбкой сующие пальцы в огонь. Каждый ши узнает об огне задолго до своего рождения. Сейчас, в шестнадцатом веке, впервые, перед нацией встал странный вопрос – что такое родовая память? Благословление Шикхкурлакхана или жуткое проклятие Хааша? Радость народа или беспощадная пустота Шагашши выедающая нутро?

Идут года. Новая земля манит людей своей неизвестностью. Аристократы с Окуми готовы дорого платить за возможность удивляться на чужой земле. Охотиться и покорять чуждые леса, ведь для ши это Святое. Даже война вторична, ибо Охота зародилась первой! Для тех кто ведет происхождение от Великого Охотника, возможность убивать новую, непонятную для себя дичь является ценнейшей. В Айэньо и Шио-Кадаме ходит поговорка: «Ты не видел настоящей охоты, если не бывал на Северном материке! Чего стоит твой тусклый алтарь, если на нем нет черепов сарколаншей и прочих диковинных тварей?»

Получатели: Шагашши.

Терим. Кзабрашахр XVI век.

Что в сущности жизнь кзабрака? Брести по бескрайним просторам прожженного солнцем и иссохшим огневиком Кор-Хаку. Пить вечно теплый кумыш из мягкого упругого как молодой сыр бурдюка. Спать под открытым небом, наблюдая как сменяют друг друга одна луна за другой. Высматривать подкрадывающегося к табуну экхекатля. И сражаться.
Сражаться, так же привычно и сноровисто как и все, что приходится делать живущему здесь. Сражаться друг с другом - за стада, за кочевья, за хорошие стоянки, за воду, за женщин. Сражаться со зверем, что движимый голодом и жаждой, жаждой которую в этих безводных просторах может утолить только кровь, подстерегает все что есть у кзабрака - его скот, его родных. Сражаться с чужаками, с теми что бесконечно давно напали на рожденный от огня народ, народ вобравший в себя всю жестокость и жар этих земель.
Вот жизнь кзабрака - кочевье между небом и землей. Скрипящий на зубах песок. Запах запотевшей от полуденного зноя корхакорны. Плохо разведенный кофей с молоком и сыром, твердым как камень у Пирушевого Престола. А потом переход. Переход и сыр с мясом на обед. Кумыш тонкой тугой струйкой. А потом снова переход. От огневища к огневищу.
Бредут так стада, чтобы урадились новые корхи, чтобы было что доить и из чего делать новый сыр. Эти бредут шумно, объедая своими мягкими сдвоенными губами все на своем пути - все эти жалкие иссушенные, и казалось бы - совсем безжизненные, колючки.
Бредут караваны, везя в одну сторону - ракушки, жемчуг, вяленую, сушеную, соленую рыбу и таких диковинных гадов, при виде которых кзабракские дети визжат наслаждаясь своими испугом и удивлением. А в другую, в другую сторону караваны везут кожи, горькие курительные травы, и головы. Головы, отрубленные, вымоченные в соках, высушенные в тени, зашитые жилами, страшные, вечные. Тсантсы - головы, лица на которых не стареют.
Бредут армии. Джагуны. Минганы. Тумены. Тьмы и тьмы рогатых воинов пересекают пустыни чтобы обресть славу, стада, власть и смерть.
И так - ото дня в день. Из года в год. От хаджа к хаджу. Лишь изредка - серую (а точнее - песчаного цвета) размеренность разрывается грохотом праздника или боя.
Праздника с его яркими красками и восхитительными, невозможными, неземными танцами и молитвами одетых в человеческую кожу жрецов. Боя - с его вторящем сердцу перестуком барабанов, заглушающим вопли раненых вое рогов и бесконечно острым, перекрывающим все на свете, и обращающим поле битвы в тишину, чувстве опасности. Чувстве, от которого в душах кзабраков просыпаются древние демоны, зовущие, воющие, скалящие зубы, просящие, требующие отбросить все то что за последние века стало сутью кзабрачьей жизни - всё, всё говорило о достатке и культуре. все эти стада, сыры, ракушки - все это следовало отбросить. Отбросить и признать свою истинную природу. Природу хищников и убийц.

Торговля. Запад.
- Тьфу... - Юдьяр выплюнул струю густого темного напитка и сморщился. - Помои. Горечь то какая. Буээ...
С лица старика кзабрака не слезала хитрая улыбка.
- Это ничего. Это бывает. Всем поначалу слишком горько.
- Да брось ты это, я этой дряни больше и глотка не сделаю. Она же чуть ли не скрепит на зубах. Уэээ...
Юдьяр гримасничал, словно пережевывая невидимую жвачку и пытаясь прогнать перебивающий все вкус жженого корня. Господи-боже, эти рогатые бедолаги жарят все, даже огневик. Совсем спятили от своих курений.
- Ну не сделаешь - не надо. Арпад, ты же знаешь - насильничать не в моих правилах.
Горечь медленно отступало и дошедшее послевкусие навело торговца-юдьяра на какую-то мысль. Мысль тоже неуловимо отступала, как призрак или видение. Этот особый тонкий запах, нет не запах - аромат, тонко-тонко истаивал на самом кончике языка, в небе, где-то... где-то там. Юдьяр на секунду замер, прислушиваясь к ощущениям. Нет, вкус не изменился, горечь огневика не может перестать быть горечью, но послевкусие было как минимум новым и необычным.
Кзабрак хихикнул. Нет, не каждому он предлагал попробовать это. Эти четырехрукие в большинстве своем бездушные умники, даром только что четыре руки. Тут ведь не ум нужен, тут душа нужна, чувство, страсть. Да, думал Касаф, у этого Арпада есть душа, есть вкус, есть фантазия. Этот сможет оценить. А потом раскрутимся, старик Молох здорово это придумал.
Лицо юдьяра в это время вытянулось и он, в задумчивости, потянулся за теплым еще бурдюком Касафа.
- Чегой-то, передумал? - Поддразнивая торговца-приятеля старый кзабрак поспешно подал бурдюк.
Арпад зделал еще один мелкий глоток. Вкус был все тот же но уже не казался таким ужасным. Зато голове как то сразу прояснилось. Эта бесконечная жара отошла на второй план и отчего-то захотелось встать и пройтись. Пройтись вот так вот значит туда. А потом сюда.
Юдьяр нервно забарабанил пальцами на трех руках. В четвертой он сжимал бурдюк.
- Так ты это... кофей... говоришь?
- Ага, кофей, кофей.
- Ну и дрянь твой кофей, Касаф. Дрянь редкостная.
- Ага, дрянь. Дрянь, тьфу...
- Ну так и горький он...
- Ага, горький, гадость.
- И ты я так понимаю, хочешь его мне продать.
- Ага, ага, продать значит...
Арпад задумался на мгновение, но вскоре его голос приобрел привычные нотки бывалого дельца.
- Послушай, Касаф, ты же понимаешь что это не может стоить много, да и я не могу много за это заплатить, но только ради тебя, Касаф, только ради нашей с тобой старой дружбы...
И двое таких разных по своей природе человека - старый, сгорбленый сухой старичек кзабрак и крепкий, толстошеий великан юдьяр пошли вместе вдоль берега, как двое влюбленных, о чем то оживленно беседуя, страстно споря, увлеченно размахивая руками...

В Кор-Хаке, в Минасе, в Ирассии - всего что так нужно для жизни и цивилизации очень мало. Мало воды. Мало еды. Мало зелени. Мало, пригодной к обработке земли. Много только солнца, песка и огневика. Огневика, который издревле употреблялся кзабраками в самых разных формах. Чего только не проделывали с ним народные умельцы в периоды особого голода, когда стада корхакорн редели и лишь голодные худые экхекатли рыскали среди огневищ. Листья и стебли огневика сухи, жестки и мало питательны. Зато корень может быть довольно крупным и сочным. Но корень таит в себе другую опасность. Безумие. Ярость, неконтролируем всплеск энергии и прилив сил, опустошающий до конца и разрушающий в своей слепоте все вокруг. Но народ мудр. Не в смысле - один народ мудрее другого, а в смысле - много простых людей за много веков сделают то, что не удастся ни какому умнику в одиночку. Кзабраки искали способы применения огневика и находили.
Одним был хаш, тот самый курительных хаш что от начала времен шаманы и жрецы употребляют для вызова видений и общения с миром беспокойных духов. Да, духи, если прийти к ним с хашем, становятся беспокойны. А что еще можно ожидать от огневика? Только нет этой ярости, нет силы буйства, хаш дарует расслабленную истому в которой мелькают картины из других миров.
Другим был кумыш. О, этот славный напиток воинов пьянил головы и веселил сердца. Воистину то был дар богов и радость кзабраков.
Третьим способом употребления корня был кофей. Все сводилось к перемалыванию между плоских каменных жерновов в пыль, высушиванию этой муки в тени, а затем очень осторожному обжариванию на плоском камне. Измельченный корень темнел, терял маслянистый блеск, менялся на вкус и запах. Но главное - он переставал теребить душу и беспокоить ум. Кофей вселял лишь бодрость, дававшую жизни особую ценность. Если ты богат, знатен, здоров - что еще тебе хочется? Бодрость, ясность ума, энергия. И не важно на что - пить со знатными друзьями, любить женщин, драться или охотится - выбор за тобой.

Кожаные мешки с густо-коричневым кофеём заполнили все свободное место на лодке Арпада. Тот помахал рукой, все так-же хитро улыбающемуся Касафу, и отчалил.

Культура. Восток.
- Ай, да мать вашу на кол, - злобно ворчали застрявшие в Шатире послы.
Вокруг был отвратительный мир внешне и внутренне мерзких существ. Похотливые, склочные, уродливые, жадные... У кзабраков не хватало слов, чтобы описать все богатство душевного склада своих восточных соседей. Их привычка трахаться со всем что двигалось, теряя драгоценную энергию и влагу, казалось ущербной тем, кто от сотворения мира подчинял себе пустыни. И как только эти мохнозадые дожили до сих пор? Ответом было "пищевое поведение" штиров - жадное, неумеренное, до состояния "ща лопну" когда еда была, и столь не притязательное, до приступов тошноты у стороннего наблюдателя, низкое - когда еды уже не было.
В результате "культурного обмена" в среде кзабраков не могло не возникнуть реакционного движения, призванное защитить исконно кзабракский, подлинный образ жизни, то здоровое отношение к себе и своему телу, что помогала выжить этому народу на протяжении стольких веков и которое было бы полностью противоположно всему природно-штирскому, что могло бы дурно повлиять на краснокожий народ.
Когда, проведшие не один год на чужбине, послы вернулись, а между государствами потянулись в обе стороны груженные караваны, посол Сенекай бросился своего повелителя и попросил разрешение снять с себя знаки власти шахин шаха и уйти в храм. Став жрецом Сенекай пошел проповедовать по хаджам и кочевьям учение о стойкости духа, бравшее начало во вдохновленном Уршуром учении Уфира, и подкрепленное неприятием увиденного в Шатире. Сенекай клеймил теперь не только трусость, жадность и неподчинение, теперь небрежность, лень, похоть и расхлябанность стали объектами пламенных проповедей и клеймления. И как он это делал! Впервые перед народом выступал не только опытный воин и вождь, не только жрец облаченный ореолом божественной власти, но и образованный искусный в ведении беседы кзабрак, из чьих уст не выходило не слова лукавства, лжи и притворства.
Сенекай учил уважать и ценить свою первозданную природу, оберегать и укреплять ее умеренностью и физическим трудом. Кзабрак не должен быть празден или ненасытен в еде и питие, кзабрак не должен искать утех и услад там, где их не давала пустыня его предкам. Даже этой их пресловутой "демократии" досталось, и каждому становилось ясно, что нет более глупой, более нелепой и менее эффективной формы правления.

А между Кзабрашахром и Шатирой одна за другой появлялись прочные цепкие связи караванных путей. Из одной стороны в другую они везли товары с запада на восток и с востока на запад. Груженные вереницы корхакорн с восседающими на горбах краснокожими караванщиками. И не менее груженные вереницы арб, с позевывающими чернокожими штирами на верхах. Арб, появление которых непременно вызывало интерес в каждом встреченного племени. Дети обступали причудливые конструкции из дерева, женщины смотрели издали с любопытством, а старики, думая о чем-то своем, лишь цокали языком.

Сердце Кзабрашахра. Ушур.
- Нет, ты мне объясни все-же, люди они или демоны! Кого убивают бичи вдоль берегов?
- Демонов. И людей.
- Ну вот, ты опять за свое, Кайам, ты утомляешь меня.
Кайам, не старый еще но уже занимавший пост советника при молодом господине кзабрак, терпеливо ждал, пока нетерпеливый шахин шах успокоится и сможет слушать.
- Мой повелитель, с лунными людьми на наши берега прибывает множество других народов - желтые чешуйчатые существа, белокожие безрогие коротышки...
- Демоны, это все я знаю.
- Не только. Желтокожие совсем безобидны, они уродливы, глупы и бесконечно послушны. А белокожие... белокожие бывают разные - и демоны и люди...
- Так как же их отличить? Как, я спрашиваю? А, Кайам?
- Я не знаю.
- Так зачем ты опять начал этот разговор?! Зачем, Кайам, зачеееем?
- Чтобы просить вашего заступления за токов, мой господин. Они могут пригодиться и не причинят вреда.
- Токов? Это которые желтые? Ну пусть. Да? Ну пусть. Пусть, Кайам. Эй! Писарь! Иди скорей сюда!

***

Безвременная кончина, постигнувшая молодого правителя через несколько лет, открыла путь к престолу и хавару его ближайшему родственнику Лерайе Пирху, при котором к созданным его предшественниками официальным силам с помощью которых управлялось государство добавились еще и тайные.
Кзабрашахр все больше усложнялся. Новые народы, новые концепции и учения, новые пороки и соблазны, новые товары. Война и голод на юге. Отголоски страшных проклятий далеких богов. Новые страны на востоке - штиры, цверги. Новые земли на западе - пока еще незримые, но такие близкие со слов беженцев. Кзабрашахр бурлил и рос. И в этом хаосе становления, в этом бесконечном развитии и росте должна была появиться сила, способная направить умы вольных кзабраков в нужную сторону. Кзабраков, привычных к свободе, кзабраков привыкших жить своим умом. И именно на эту их последнюю особенность решил сделать ставку многомудрый Лерай. То что пришло в голову кзабраку уже не выбить оттуда бичами, так пусть в головы его верноподданных (наиболее ценных из них, если быть точным), приходят только нужные Ему мысли.
Серые Святые стали новым и по структуре и по методам оружием в руках правителя. Хитрые, незаметные, умелые - они заполняли собой все щели, все трещинки огромного государства и связывали его, объединяли своими незримыми клейкими нитями.
Получатели: Урсу.

Тэрим

- …тем же кто говорит что гиршты стоят слишком дорого я отвечу следующее. Да, цена которую запросили в Грестане за одного воина велика. Но разве одного воина мы обретём? Нет, не одного а троих! Ведь каждый дикарь что пойдёт воевать вместе с нами не придёт воевать против нас, а значит у нас станет на одного врага меньше. Что бы отразить набеги нам пришлось бы держать эрлов на границе и отрывать гизитов от стад, а значит мы не смогли бы отправить этих бойцов на Селему. И наконец заплатив кзабракам мы пополним ими своё войско. Каждый умный витан поразмыслив над моими доводами согласится с ними, не одного, а трёх воинов покупаем мы в Грестане! Не только война на Селеме, но и спокойствие наших границ зависит от этого! Потому призываю я вас, отцы народа, проголосовать за введение сбора с полей и стад на оплату наёмников…

***

Корхакорна хрипела, глаза её были налиты кровью, а из раскрытой пасти текла вязкая слюна. Гугур с нетерпением смотрел как один из его слуг доит связанную скотину. Крепкие ремни глубоко врезались в ноги животного. Четыре дня корхакорну кормили только корнями огневика, а поили отваром из них же. Жадные кзабраки, обходились двумя днями, но крутым штирам было плевать на скот. Когда у тебя сотни, а то и тысячи корхакорн одной можно и пожертвовать ради того что бы напиток был настоящим. Краснокожие делали кумыш, но чёрные предпочитали огненное молоко сырым.

Гугур смотрел как в кожанное ведро перестало лится молоко. Раз за разом дергали пальцы соски, но из них не лилось более ни капли. Пора. Острый обсидиан вскрыл яремную вену и кровь ярко-алой струй полилась в кожаную посудину. Сома готова. Слуги наполнили священным напитком изукрашенный кожаными апликациями толстостенный бурдюк. Нельзя что бы шальная стрела пробила вместилище святой влаги. Покуда возница возился с кожаной посудиной сам Гугур жадно припал к на треть полному ещё ведру. Пил он жадно, большими глотками. когда на донышке осталось чуть-чуть вылил остатки на землю.

- Это твоё Фий!

Отбросив ведро Гугур пошёл туда где ждала его колесница. Хрупкая и лёгкая конструкция жалобно заскрипела когда огромный штир взошёл на неё. Небольшой и худощавый возница был на две головы ниже и вполовину легче.

- Езжай.

Послушные поводьям и бичу скакуны сошли с места выезжая из лагеря. Вокруг кишели штиры, блеяли корхакорны, скрипели колёса. Вот и товарищи. Не слуги, а такие же крутяки как он сам, на колесницах. Не друзья, нет. Сотрапезники. Соратники. Соперники. Те кого надо превзойти и чьё уважение, а ещё лучше зависть надо заслужить. Позади же шумела неспокойна толпа пехоты. Гугур презирал их. Он приветствовал и колесничих и смотрел как на другом конце долины строятся к бою гиты.

Хороший сегодня день. Яра палила как всегда, но ветерок с гор приносил прохладу. Хорошо. Гугур чувствовал как огненная сома расползается из живота по телу. Ждать становилось всё труднее. Небо поменяло цвет став куда глубже и темнее, свет Яры теперь ярче, а тени резче. Тело то бросало в жар, то охватывала дрожь. а главное Гугура переполняла сила. И ярость. Хотелось сжать зубы так что бы они треснули, впиться кому-то в горло, что-то сломать, орать и смеяться. По соседству раздался хохот. Не он один причастился сомы. Когда же? Когда? Гугура охватила дикая похоть. Он хотел трахаться, драться и жрать, двигаться и сражаться. Член стоял так что поднял повязку, а мышцы буквально болели от неподвижности. Штир покачнулся на ногах. Как можно упасть? Ха, колёса теперь его копыта, а ноги корхакорн он чувствовал почти как свои. Вся колесницы теперь лишь продолжение его тела.

Кто начал первым? Кто-то справа? Или слева? Или это был сам Гугур? Какая разница. Стоило первой колеснице сдвинуться с места, как все они сорвались будто эхекатли почуявшие кровь. Вперёд! Вперёд! Гугур ревел и кричал, он пел и плевался. Глаза его были налиты кровью, а из пасти струйками текла вязкая слюна. Земля не стала ровнее и колесница подскакивала на каждом камне, но Гугура казалось что он несётся над равниной. Ряды врагов становились всё ближе, он видел их всё чётче, гиты сбились друг к другу закрываясь щитами и выстаив копья. Он видел из напуганные глаза, их открытые в криках рты. Они двигались медленно, будто застыли от страха. Гугур расхохотался. И вскинул огромный лук из ветвей гаргуты и корхакорньих рогов. Обычно даже ему было тяжело натянуть его. Обычно но не сейчас. Под покрытой липким потом чёрной кожей плавно перекатывались могучие мышцы. Колесница подпругнув на очередной кочке кажется застыла в воздухе. Гугур словил глазами цель и отпустил тетиву. Огромная стрела, побольше иного дротика, рванулась вперёд, скользнула между щитами и остановилась глубоко встряв во что-то.

Крики, стук копыт, свист стрел и бичей. В тот момент когда колесница чуть не перевернулась разворачиваясь перед вражеским строем Гугур пустил вторую стрелу прошив навылет гитский щит. Он занл что попал. Не мог не попасть! Перед глазами у него промелькнула картинка как падает на колени и харкает кровью раненный гит. Восторг!

Покуда возница отводил колесницу на второй заход воин орал похвалы сам себе. Тело его содрогалось от сладкой дрожи. Похоть битвы слаще той что вызывают женщины. Гугур открыл бурдюк и сжав его с двух сторон выдавил себе в глотку струю сомы. Хорошее начало! Хорошая битва!

*** * ***

Постоянные войны вместе с изменением социальной структуры существенно повлияли на воинов Забрии. Теперь эрлы составляли не просто главную силу, а основу войска. Хотя рядом с беспокойными соседями из Кор-Хака ополчение пастухов просто не могло отмереть, но она потеряло былую славу и заметно уступало тому что было во времена Пирров. Оно было полезно, даже незаменимо против подвижных налётчиков из Кор-Хака, но не более. Эрлы вот кто воевал теперь на суше и на море. Тяжеловооружённые воины готовые к прямой рукопашной – слава страны, страх соседей. Не раз и не два монархи пытались организовать специализированные отряды, как то лучников или легких пехотинцев, но те неизменно получались менее престижными да и менее эффективными обычных эрлов, а потому такие инициативы не переживали своего создателя. Так что в пятнадцатом веке Забрия воевала войском состоявшим из эрлов и огненных магов. Хотя последних было немного, едва ли в одну двадцатую от прочих воинов, но их влияние было весьма велико, а вклад подчас решал исход битв. Именно наличие огненных магов позволяла эрлам не обзаводится дротиками и прочим оружием метательного боя.

Имея хорошее войско состоящее из потомственных воинов Забрия просто не могла не найти ему применения, тем более что Аксос из мимолётного союзника вновь стал старым врагом. Были собраны дружины лордов и наняты дикари из Кор-Хака. Гиты не посмели даже выйти в поле против такого войска отдав центральную Селему на разграбление краснокожим. Но удачи начала войны сменились трудностями – осада Пилтипаласа была тяжёлой. Еды в разорённой стране не хватало, в лесах вокруг лагерей кишели отряды гитов, а на помощь осаждённому городу приплывали корабли привозя припасы, а главное отряды сельтов. Подлые кошки лицемерно заявляли что не вооют с Забрией, а лишь помогают союзнику, но как бы там ни было, а сражались они хорошо. Несмотря та тяжёлые потери с обеих сторон Пилтипалас устоял.

Очередная* Селемская война дала занятие буйной и честолюбивой молодёжи и обеспечила кроме дополнительных налогов и смертей большой кусок благодатной земли, приток рабов и добычи. Среди прочей были и карликовые безрогие корхакорны или как говорили гиты, авусы. Гизиты откровенно презирали эти жалкие подобия нормального скота, но вот керры, особенно самые бедные из них быстро оценили животное едящее в десять раз меньше корхакорны. Так что к концу века авусов разводили даже рядом с Пирстенндом. Правда лишь земледельцы. Скотоводы как и прежде пасли исключительно корхакорн**.

Кроме авусов среди черни распространялся также куль Фата Флоре. Пускай пироманы клеймили его как вредное и бесплодное суеверие, но это мало помогало. Как и авусов разводили те кому не хватало пастбищ завести корхакорн, так и в Богиню верили те чью мысли были об урожае и поном желудке, а не о долге, власти или законе.

* Юя честно признаётся, что лень поднимать какая по счёту.
** Кроме всего прочего корхакорна куда менее требовательна к водопою, более подвижна и не так уязвима для эхекатлей. А надо учитывать что самые влажные области в Забрии уже давным-давно распаханы и стада гизитов пасутся вдоль границы Кор-Хака.

***

Кзабракшахр воевал. Впрочем разве был хотя бы век когда он не вовевал? Воины шахин-шаха покорили мятежный Ездберек и прогнали эллинов из Кор-Хака. Год за годом ходили они походами на север разоряя Полемеи и пригоняя с севера стада гигантских корхакорн и пленников. Вещи оседали в стойбищах, вражеский непривычный к огнёвищам скот резался на пирах, а эллинов приносили в жертву или продавали файрбрингерам. Война шла удачно, если в предыдущем веке всё чаще кзабракам приходилось оборонятся, то сейчас они сами перешли в наступление. Но шахин-шахам было о чём задуматься. Века северяне признавали их власть, но века же жили без прямого управления. И сейчас они внимали приказам с юга, но лишь в делах войны, а в делах мира не обращали на них никакого внимания. Более того посланцы говорили, что ещё немного и дойдёт до прямого неповиновения. Иноферан и Холивар смотрят на Сомнеш и замышляют последовать за ним.

Кзабракшахр развивался, усложнялся, всё более превращался из союза племён во главе с полубожественными шахами в настоящее государство. А что за государство без письменности? Надо ведь вести списки дани и воинов. Без учёта и записи вся стройная система туменов, минганов и джагунов превращалась в фикцию. И выход был найден. Юдьяры, вот кто вел всю необходимую Кзабракшахру документацию. Писали они правда югзорулостом и по юдьярски. Со временем что бы не зависить полностью от хитрых четырёхруких, их письмо и язык стала учить кзабракская знать. К концу века ставке каждого из нойонов было парочку жёлтых юрт – жилище писцов юдьяр. Сооружённая же при Саошьянт-Хане громада Юдьяр-Сарая стала чем-то вроде школы для знати где старые опытные секретари не только учили молодых кзабраков премудрости письма, но и делились своим опытом. А тем кто десятилетиями слушал всё что говорили правителям и записывал все приказы было о чём поведать.

Кроме юдьяр, появились в Кзабракшахре и другие чужаки. Толи прослышав о приказе шахов, толи прост гонимые бедой прогнавшей их с родины приплыли к пустынным берегам синекожие люди. Немногого просили они – места для поселения у источников. Не нужен им был Кор-Хак и даже воду они могли пить настолько солёную какой не всяких краснокожий не побрезгует. Не собирали они молюсков и водоросли на побережье, а добывали себе пропитание в море ныряя на дно или забрасывая сети. Обильную добычу развешивали они на берегу и было её столько что хватало затем сушеной рыбы и щупалец и заплатить оброк и торговать. Те из старйшин кто прогнал чужаков позже с завистью смотрели на то как богатеют соседи на синекожих. Кзабраки прозвали их лунным народом поскольку те не переносили света Яры и днём отлёживались в своих тёмных хижинах, а делами занимались лишь после захода светила при свете лун*.

Среди первых пришельцев были не только синекожие, но случались и белые недоростки**, но предостережённые пророчеством кзабраки перебили их. Белых по завету, жёлтых ради предосторожности. Многие из лунного народа плакали и горевали над трупами. Некоторые даже умерли с горя, другие бросили побережье, но большинство осталось и смирилось. Так и жили судемоаги отсыпаясь в сырых постелях в день и выходя в море ночью.

* В Кор-Хаке жарко. Очень жарко. Тени нет, а вода в дефиците. Так что ночной способ жизни для судемоагов предпочтительнее.
** Среди рабов были не только фарфали, но и гальеги и токи, однако кзабраки на всякий случай убили / прогнали всех.

***

В пятнадцатом веке в жизнь Шатиры буквально ворвались колесницы. На первый взгляд это были нелепые двуколки, ненадёжные и подскакивающие на каждой неровности из коих буквально состоит Кор-Хак. Но такой могли бы увидеть колесницу лишь рациональные циники коими штиры не были. В глазах рогатого и копытного народа колесницы стали воплощением идеи понтов. Нестись на колеснице запряженой корхакорнами, изукрашенной ленточками и обвешанной бубенцами, под рёв рогов, под гиканье и завистливые взгляды, когда позади бегут обливаясь потом твои шестёрки. может ли быть что-то круче? Нет. А ведь колесница дорого стоит, поскольку сделать такое мало какой штир сможет – приходится заказывать колёса и оси у цвергов. А ведь гончую корхакорну еще вырастить надо и натренировать. И пускай впряжено их только две, но над оведть иметь заводных что-бы менять одуревшую от перегрева скотину, а значит надо шестёрки.

В общем колесница это не просто понты, а дорогие понты. Причём самого богатства мало – надо ведь ещё меть ездить что бы не упасть, не откусить язык от тряски, а даже умудрятся получать удовольствие от процесса. А дальше больше. Надо уметь стрелять на скаку, причём не просто пускать стрелы, а даже в кого-то попадать. А потом надо показать всем соперникам, тоже колесничим разумеется, у кого повозка круче, стрелы острее и вообще кто тут второй после Гиперсикера.

Вообще-то без поддержки старой доброй пехоты, отрядов тех же самых быстроногих грабителей колесницы малоэффективны*, но впервые за всё время существования Шатира обрела настоящую ударную силу. И не замедлила её воспользоваться. Зубастые горы не лучшее место для колесниц, а всё же их натиска хватило что бы разбить гитские войска из Телефа, Корифи и Вомоса. Отвовевав свои древние угодья штиры спустили на равнину, но повернули не к Телефу, а к Потами опустошив и разорив тот край.

Кроме колесниц колесо мало что поменяло в жизни штиров. Разве что появились массивные арбы. Строить дороги ведь коукорнорогим лень, менять же сломанные колёса дорого, потому делают они их сплошными. Грубо конечно, но зато надёжно.

* На будущее – чисто колесничие армии делать нельзя, обязательно должна быть ещё одна специализация, проще и массовее.

***

В пятнадцатом веке Сельтуссия вела две войны. Во-первых, коты решили положить край постоянным набегам цыков, что и было сделано. Зеленокожих варваров перебили всех до одного – ни в степи, ни в рощах, ни в плавнях мелких рек не было им спасения. К концу века последние из ыцыуугов погибли под копьями и стрелами сельтов. Второй же войной стала Селемская. Коты согласились помочь защитить Пилтипилас. Мало кто думал тогда что означают подобные клятвы. Когда приплыли гитские лодки что бы перевезти воинов через море те готовились к путешествию, пирам и охоте. Они ждали схваток на границе и мелких стычек, а попали на войну подобной какой никогда не вели сельты. Рассказы вернувшихся были полны ужаса, крови и огня. Огня пожаров и разящего пламени забракских магов. Вообще-то гиты просили помощи и на востоке, но это было слишком далеко для ополчение сельтов, а в западный Аксос враг не вторгался. Лишь отдельные смельчаки соблазнившись богатыми дарами ушли к предгорьям Зубастых гор и поучаствовали в сражениях со штирами.

В том же веке сельты окончательно освоили степь. Вдоль рек были разбросаны постоянные деревни с огородами морквы. Тут коты жили в сухой сезон, а во время дождей большинство жителей вместе со стадами бросало луга и окочёвывало в глубь степи. Когда же трава там начинала выгорять сельты возвращались к лучам и рощам у водоёмов. И теперь уже не древние леса, а именно степь считалась лучшим угодьем. Тем более что мегалокатлей там почти что не было. На очищенные от грязных цыков земли хлынули поселенцы.

***

В пятнадцатом веке как и в древности гиты вовевали на западе и на востоке, воевали с забраками и штирами, воевали в Аксосе и на Селеме. Обе войны были тяжёлыми и обе войны закончились поражениями. Не большими, нет. Пилтипалас устоял и не один из городов Аксоса не захвачен, но и краснокожие и чёрные отхватили по жирному куску. Страна была как раненная каукорна – может убежать разметав эхекатлей, а может эти раны начало конца.

***

У юго-восточных берегов Тэрима неспокойно. Дуют там злые ветры, пенятся воды под веслами, летят брызги от разбивающихся о борта волн. Длинные узкие корахотские пироги стаями плавают вдоль берегов перехватывая высокие южные корабли. Не раз и не два случались морские битвы, в одних побеждал искусный манёвр и меткие стрелы, в других же размер кораблей и свирепая ярость. Была великая битва у Гульих островов когда джамаши разгромили флот корахота, но было и побоище у Черного мыса когда уцелела лишь малая часть из посланных к берегам Корахота алых зубов. Но хотя в целом море оставалось за северянамИ, остановить южан они не смогли. Армия из копейщиков ши и закованных в медь даэр высадилась на побережье и довольно быстро покорила энэрегалей что в прошлом веке пошли под руку хторров. враг дошёл до древних пределов страны и остановить его можно теперь лишь на суше. Проливы между Окуми и Дапомопотом и между последним и Тэримом слишком далеки от баз корахотцев что бы они могли мешать имперцам переправлять свои войска с одного континента на другой. Берега мыса Ветров флот защитить может, а вот берега Тэрима – нет. Многочисленные команды нуждаются в воде и пище, а где их взять если всё побережье контролируют враги?

***

Цвергардум как и прежде существует себе на окраине мира, пребывая как будто во сне.

Забраки
- Братья, вижу трудные настали у нас времена - Лоу изобразил на татуированной рогатой роже нечто что должно было обозначать сочувствие и обвел толпу собравшихся вокруг керров взглядом в котором читалась вся многовековая скорбь забракского народа.
- Гиты проклятые выгнали наших с честно обещанных нам земель, эрлы лютуют, кочевники шалят, да и Пирос отец наш немилостив к народу своему - Лоу сокрушенно покачал головой, а в толпе еще помнившей прошлую засуху, погубившую урожай и протесты эрлов о снижении продуктового сбора, послышался неразборчивый, но судя по всему одобрительный ропот
- Молим, молим пироманов о заступничестве, но видать чем-то сильно прогневили мы Огнекрылого. Да и то сказать - грозен Пирос и страшен, но не от огня же урожай родится. Но послушайте братья и сестры, вы же знаете о Фата Флоре*, богине земли и урожаев? Той что поклоняются заморские фарфали? - Упоминание фарфалей вызвало волну смешков у мужской части аудитории и отчетливый скрежет зубов у женской, потому Лоу поспешил развить мысль
- Мудрые пироманы верно говорят, фарфали в хозяйстве бесполезны. За плуг не встанут, поля не вспашут - да они и слов то таких не знают. Ежели кто из вас говорил с файрбрингерами, которые с гальежскими купцами торгуют... нет? Ну так вот, те говорят что земли на которых фарфали у себя живут пусты и совершенно непригодны к земледелию - живут они на островах посреди океана. А плодятся фарфали при том если кто не знает, как кроли - Тут Лоу уже не удержался и похабно подкинул толпе, вызвав новый шквал смешков
- Так почему народ этот так ленив и не склонен к работе, но при том не страдает у себя от голода? А я отвечу вам - потому что богиня их любит и опекает! Фарфалям и делать ничего не надо - помолился Фата Флоре и вон уже дает ситари по десять урожаев в год! - Лоу запнулся поняв что слегка заврался. Откуда на островах посреди океана ситари то? Впрочем керры кажется оплошности проповедника не заметили, слушали со вниманием и воодушевленный проповедник продолжил.
- ...все чем они у себя на островах занимаются - лежат под деревьями, да друг с другом любятся, а ежели проголодаются - срывают с эйрового дерева вкусный плод, ежели он сам им на голову не упадет - Гремел Лоу все увереннее, мешая в одну кашу все свои скудные знания об островах - Потому они и стали таким ленивым народом и ни в чем кроме любви не искусны, что богиня их и так все дает. Что поделать, бабье сердце жалоснее мужского. То Пирос, отец наш суровый, нас по отечески воспитывает и испытаниям подвергает, а где вы видели чтобы мать свое дите голодом морила? Однако есть в сердце богини земли и место для жалости ко всем народам и если хорошо попросить...
Продолжая в том же духе Лоу еще несколько раз повторил какие фарфали ленивые, потому что живут на всем готовом и каких бы высот достигли трудолюбивые забраки, имей они такую заступу (в основном повторяя одно тоже, просто переставляя слова), пока наконец-то не добился нужной реакции. Стоило Лоу замолчать, чтобы набрать воздуха в рот, как из толпы послышался чей-то голос
- Прости божий забрак, но мы то тоже Фату Флоре об урожае молим - и без толку!
- Ха! Все потому что вы это не так делаете! - Тут же отозвался Лоу - Слушайте братья, мне довелось говорить с фарфалью, которая до того как поймали её штейвиты была жрицей Фата Флоре у себя на островах! И она разъяснила мне как там на островах к богине обращаются, чтобы точно до её слуха достигло!
Над толпой повисло молчание, которое наконец прервал голос, кажется даже тот же
- Так может расскажешь, божий забрак?
Лоу не смог сдержать мимолетной ухмылки, которая впрочем тут же сменилась выражением искренней озабоченности судьбами несчастных керров
- Конечно расскажу братья. Вот только... путь долгий был, да и устал я и проголодался. Не предложит ли кто по законам гостеприимства хоть сухую корку и плошку воды?
- Конечно божий забрак! Нешто мы своего собрата в беде бросим! - Взорвалась толпа - Ты главное расскажи как за урожай молить нужно!
- А как же, братья, а как же. Непременно покажу чему меня та фарфалька научила - Довольно улыбнулся Лоу, подмечая взглядом в первых рядах грудастую деваху, с открытым ртом слушавшим его проповедь. Кажется сегодня он будет спать не только сытым, но и в приятной компании. "Проповедник" в очередной раз похвалил себя за отличную идею, которая и правда пришла ему в голову после посещения фарделя.
Как вложил кто-то.

Фарфали

Диктатура отпраздновав славную победу готовилась к новым завоеваниям. Как военным так и дипломатическим. Победа на Трифорсе вернула диктадоро и народу веру в силу фарфальского оружия, да приток гальежской бронзы в которую облачались фарфальские воины, серьезно подогревал уверенность в успехе восточного похода. "Рассчитаться с судемоажскими грабителями и освободить своих собратьев!" - Звучало над островами Альворады. "Успеть захватить острова раньше проклятого Кутуулу!" - пряталось в эхе этих громких слов.

В тоже время хотя первая победа после долгих лет апатии и была значимой, Диктатура не забывала и о мире. Захват Трифорса означал доступ к Одинокому и Коморрату - а значит открытую торговлю с судемоагами и с Дэлладуром. А также культурные заимствования. 15 век отметился в истории знаменитым "Спором на корабле" названным так, потому что начался он с того как на одном корабле следовавшем из Коморры на Трифорс оказались жрицы всех трех культов Виэли. Спор поставил вопрос ставший ключевым для всей фарфальской теологии до конца века.
Вопрос, который по сути звучал как "С кем же все-таки спит Виэль?"

Да, столкновение культов Виэли с островов, культа Виэли Коморрата и культа Виэли Дэлладура не могло не вызывать вопроса "так все таки за кем конкретно замужем наша богиня?", даже у имевших крайнюю широту взглядов фарфалей. Пускай даже стороны смогли примирится с тем, что Фата Фиоре совершенно необязательно ограничиваться одним мужчиной, однако здорово перемешавшиеся с гальегами фарфали Альворады, не могли не думать, что Покровитель Удачи в постели может куда больше, нежели какой-то черный монстр с континента, на которого по хорошему смотреть страшно, не то что спать. В свою же очередь Дэлладурские фарфали, пускай и не были страстными поклонниками Нэроса (они и правда скорее боялись его нежели уважали), все же не могли позволить какому-то островному хлюпику оттеснить самого Владыку Ночи с его ложа. Коморратские же фарфали, которые одинаково были равнодушны и к гальегскому богу и к домовскому, взяли нейтральную позицию, отстаивая право Виэли иметь такой гарем, какой она пожелает, не выделяя любимого мужа (несмотря на популярность в Коморрате культа Глаблали, крайние взгляды жрицы Тины, утверждавшей о том что любовью всей Виэлиной жизни является Богиня Вод, не сыскали популярности и тинтализм остался в истории лишь как малозаметная секта)

Впрочем за этим простым и довольно глупым на первый взгляд спором скрывалось очень многое. Поведение богини должно определять поведение народа и за спорами о браке Фата Фиоре скрывались обсуждения судьбы фарфалей и веры в Виэль.
НэроВиэлиты утверждали, что это Бог Тьмы добивался Матери Цветов, он заботится о ней и ведет её за собой, оберегая от опасностей. Подобно этому и остальным фарфалям стоит не бежать от предлагаемой им заботы других народов, а принять её и служить украшением их жизни, в обмен на защиту и любовь. Излишнее стремление к свободе вредоносно, а гордыня и самонадеянность - самый тяжкий грех, но стоя за плечом сильных, фарфали могут направлять их и указывать путь. Сила фарфалей - в их любви и мягкости, ведь порой одно слово может быть сильнее сотен клинков. Когда-то прибывшие на берега Хеи в нескольких лодках теперь фарфали заселили все земли Дэлладура - притом никогда и ни с кем не воевали - это ли не доказательство, что мягкость, мир, любовь и смирение - порой могут отказаться куда сильнее чем ярость, жестокость и гордость?

Противоположную им позицию выражали СонВиэлиты. В их представлении Фата Фиоре сама взяла Сондельмара, покорив его с помощью магии любви. Это она сделала первый шаг, забрав понравившегося ей мужчину, свободная и сильная - и такими же должны быть и фарфали. Фарфали быть может меньше и слабее остальных народов, но их дух ничуть не слабее духа аскаскатов, судемоагов или домов. Жизнь фарфаля слишком коротка, а значит - стоит прожить её стоит весело, срывая те цветы что тебе нравятся и делая то что ты хочешь. И это фарфали должны править другими народами, а не склонятся перед ними - для того Мать Цветов и дала своим детям прекрасную внешность, заставляющую остальных смотреть на них с восхищением и завистью, магию любви и неукротимую душу, стремящуюся вперед! От паццо сангуа и до войн на Трифорсе фарфали сражались за свою свободу, гальеги и судемоаги склонялись перед ними признавая их власть - это ли не доказательство того, что фарфали рождены ведущими, а не ведомыми?

Последнюю точку зрения представляли Либериты (от фарфальского слова означающего "свобода"). Коморрские фарфали, знакомые с принципами коморрских судемоагов "уступи немного, сохрани большую часть", утверждали, что Виэль все равно - идет ли она к мужчине или мужчина к ней, пока это приносит удовольствие. Иногда она желает быть сильной и решительной, а иногда - слабой и покорной, позволяя другим заступаться и защищать себя. Без разницы что ты делаешь, пока это приносит тебе выгоду. Сегодня правильно атаковать - завтра отступить. Сегодня ты принимаешь решения, а завтра следуешь чужим. Разве не такова жизнь? Разве не бываем ли мы и ведущими и ведомыми в одно и то же время? Когда то фарфали жили в Коморре как приживалки, затем пришли туда как завоеватели, ныне живут как виноделы, а завтра... как знать, быть может отрастят крылья и научаться летать. Жизнь меняется и ты меняйся вместе с ней.

Таким образом "Спор на Корабле" поставил основной вопрос фарфальской теологии в 15 веке и дал на него три разных ответа, к концу века окончательно оформившихся как философские учения, так или иначе представленные среди всех фарфалей Хеи и островов.

Гиты
За великие победы прошлого века последовала тяжелая расплата в веке нынешнем. Вновь разорваны отношения с забраками, вновь идут в наступление штирры, снова Аксос в конце врагов - пускай и силы его ныне таковы, что он способен выстоять против любого из своих врагов в одиночку, их совместный удар - все же представляет проблему. В этой ситуации гитам как никогда были нужны новые и старые союзники и решением рода Аксос было принято расширять дружбу с сельтами и налаживать дружеские отношения с народом ши, недавно пришедшим на Тэрим. Хотя главным бесспорно было не это. И не начавшееся приручение тнагов.
Аксос готовился к войне


Получатели: Виэль, .


Получатели: Виэль, Довгар.


Получатели: Виэль.

Острова

- ¡Patria ou Morte!
За спиной раздавались недружные крики стражей. Сыны Удачи ответили во всю мощь аскаскатских глоток и все как один, а не в разнобой. Пора!
- ¡Patria ou Morte!
Куулау, прорычал это на выдохе. И полез вперёд. Сердце бешенно колотилорсь, а в голове крутилась подленькая мысль о том что повезло, он всё же не первый и даже не второй. Теперь главное не споткнуться, не…
- ¡Patria ou Morte!
В щит ударилось что-то тяжёлое да так, что Куулау едва удержался. А затем страшно хрипящий товарищ соскользнул дальше. Второй. Вперёд. Аскаскат уже не лез, а буквально взбегал по лестнице. Отбил рукоятью копья направленный в него гарпун.
- ¡Patria ou Morte!
Благословенная тень сменилась свирепым блеском Ярры. То кто шёл впереди с рёвом прыгнул вперёд через колья стены. Прыгнул на копья. Куулау видел как синекожие словили его на свои гарпуны и трезубцы, на острия из шипов и костей морских тварей. Как волна копий напрягласб, а потом буквально выбросили окровавленное тело за стену. Первый.
- ¡Patria ou Morte!
Он был наверху. Лестница торчала над краем частокола на добрых два локтя. Теперь надо было боятся ударов не сверху, а снизу, с платформы заполненной судемоагами. От них можно было закрыться щитом, да и верное копьё… Простые воины так бы и застряли на стене, играя с врагом в кровавые салочки, но Сынов Удачи учили другому. Аску и Сондельмар…
- ¡Patria ou Morte!
Куулау прыгнул. Прямо на копья. Кость и хитин ударили в щит, скользнули по меди доспехов, нашли щели, впились, закрепились… На мгновение ему показалось что он тоже попался. Нет, Сондельмар уберёг и Аску сохранил. Слишком мало попало, слишком крепок и тяжял оказался аскаскат. С треском сломался один наконечник, потом второй. И лишь на мгновение застыв в воздухе Куулау обрушился на судемоагов. Он чувствовал как под ногами дёргаются тела и прежде чем враги успели прийти в себя вонзил копьё в шею одному из лежащих.
- ¡Patria ou Morte!
Воин вскочил и выставив овальный щит вдоль земли навалился на него всем тело отодвигая синекожих. В спину что-то ударило. Ещё раз и ещё. А затем сверху посыпались Сыновья как креветки из сетей. Куулау сбили с ног и он бы погиб раздавленный под кучей тел, но сделанная из плавника платформа не выдержала и сломалась. Мешанина из брёвен и человеческих тел рухнула на добрых пять локтей вниз.
- ¡Patria ou Morte!
Куулау не помнил как спасся, как выбрался, как достал меч. Помнил только как распадались под его ударами синие тела, как брызгала кровь и летели прочь отсечённые руки и ноги. Аску хранил его, Сондельмар спас его, теперь же пришло время Хелшша.

*** * ***

В четырнадцатом веке штэйвиты не вели большой войны – её заменило множество малых. Ведь никуда не делись рохо и не счесть было набегов. Пускай с шарншагоголовым был заключен мир, но какое это дело чёрным дикарям. Даже их деды и прадеды не видели Марзуха. Если раньше опасность приходила в Рейн с Хеи, то теперь с Окуми. А народ великой воли не привык терпеть такое. Как встарь забили барабаны и запели флейты, сплетены были новые паруса и зарезаны лонгосы на мясо в путь и шкуру для доспехов. Южные дикари дёргали шинхофу за хвост, что ж теперь он повернётся к ним пастью.

Год за годом ходили штэйвиты походами на энэрегальское побережье, били чёрных, защищали цветношкурых, селились на освобождённом побережье. Энэрегальские племена, давно уже отрезанные от Энэргальеры легко подчинялись власти фюреров. В конце концов лучше иметь дело с теми кто тебя не ест. Да и селились штэйвиты не в сэльве, а на побережье откуда вытеснили рохо. Окумийские энэрегали и забыли уже как по морю плавать так что от смены соседей с врагов на союзников только выиграли. Да и торговля была хорошая. Штэйвиты же не только уничтожили самых свирепых налётчиков и уберегали родные острова, но и получали место для поселений. Вновь были у Штэйнрейна собственные паламнэры на лодки. А ещё своё вино. Ну то есть не своё, но кроме вина энэрегалям то и предложить нечего было в обмен на все те богатства что привозили купцы из-за моря.

Пока ополчение и таафейры завоевывали место для жизни и мир для родных островов швардвасс искал на войне добычу. Отряды по нескольку, а порой и по паре десятков пирог плыли на северо-запад или же на восток – грабить домов или же корахотцев. Эти штэвиты видят в добыче не меньше славы чем в отрубленых головах. Впрочем и головы режут умело. Чёрным конечно – глупо хвастаться энэрегальскими или токскими. Хотя на востоке иногда и сельты попадаются. Причём крупнее и сильнее обычных. Черепа таких очень ценятся, некоторые их отвозят на юг и там заказывают даэрам украсить их камнями и золотом. Такой череп настоящее сокровище.

В походах на север швардвассы встретили много удивительного. Например им попались синекожие люди живущие морем и меднокожие крепыши у которых каждая жинщина имеет пять мужей и недомерки ростом с мелкого подростка. Бывало что штэйвиты грабили чужаков, особенно синекожих оказавшихся вассалами чёрных. Но случалось и торговать. Тем более что союзниками хилых гальегов оказались аскаскаты. А с этими лучше дружить. Да и купить есть что – вещи не уступающие изделиям даэр.

***

Четырнадцатый век стал для Гальегии веком крови и бронзы, веком поражения и победы. На далёком юге пала под натиском чёрных Ватиилана и не осталось более аскаскатов на древней их родине. Многие погибли или попали в плен, но немало было и таких кто спасся за морем. И было куда. Ведь пока одни аскаскаты помогали сородичам или защищали свои дома, другие во главе войска гальегов обрушились на Южный Зубец. Первых же боёв было достаточно что бы стало ясно – не устоять синекожим под градом пуль, не сдержать натиск сыновей удачи не убежать от керраскатов. Мясом судемоагов кормили всадники своих ящеров, скальпами седемоагов укращали щиты свои аскаскаты, из синей кожи делали ловкие на рукоделье гальеги плащи.

У берегов равнинной страны не было мелких островкав и негде было укрыться детям Глаблали. Строили они стены и заставляли токов копать землю роя рвы и насыпая валы, но это не спасало, а лишь оттягивало гибель. Мелкие поселения пали под набегами керраскатов и гальежских пращников. Судемоаги стянулись в крупные, окруженные валами и стенами, но враги брали их одно за одним штурмом или измором. Таких городков было много, а потому война растянулась почти что на век, но судьба судемоагов была одна – смерть в бою или на рудниках. Гальеги освободили не одну тысячу сородичей и те быстро объяснили им что и как надо делать с захваченными в плен синекожими.

Даже после Корасона Южный зубец оказался благодатным краем. Пускай тут не было лесов, но зато не счесть эйровых рощ и бумидорников. На земле полно жирных варинэл и лонгосов, в небе летают вкусные тафити и гули, а море кишит рыбой. Сюда потянулись галежские переселенцы с Лекатана и Корасона, они быстро смешались с освобождёнными из рабства соплеменниками и фарфалями. Последних сперва недолюбливали как судемоажских подстилок, но среди поселенцев было слишком много молодых парней и мало женщин, а потому к концу века почти что у всех местных гальегов фарфали числились если не среди предков то уж точно среди родственников. Второй большой групой поселенцев стали беженцы с Хеи. Впрочем аскаскаты ветераны тоже нередко оседали на новозавоёваны землях, но как ни странно не среди сородичей с Хеи, а среди гальегов. Вообще же хотя гальегов было больше в западной части острова, а аскаскатов на востоке, но в целом селения и тех и других стояли вперемешку. И те и другие промышляли в море, собирали эйру и бумидоры, пасли авусов.

Впрочем новые земли принесли и новые, точнее старые опасности. Судемоаги соседних островов, среди которых было немало беженцев с Южного Зубца регулярно набегали на побережье. Не зря поэтому новые поселенцы обосновывались в руинах старых судемоажских городищ всё ещё окружённых осунувшимися рвами и валами.

Что касается токов, то жизнь их очень и очень изменилась. В старые времена судемоаги мало интересовались тем что происходит в глубине острова теперь же пришли новые хозяева. Они забрали у токов землю превратив плоскоголовых в пастухов своих стад и подёнщиков в своих рощах, но главное они наложили на желтокожих миту – трудовую повинность. Каждый год несколько тысяч токов отправлялись на работу в рудники Лекатана и Корасона, но лишь десятки из них возвращались назад годы спустя.

***

Сотни лет Гальегия была лишь жертвой для судемоагов. Трусливые наземники только отбивались и прятались за своими деревьями вдали от моря. Так было всегда. Ну кроме того чёрного часа когда ведомые злым проклятием обрушились они на Сонеарл. Но это было давно. Слишком давно и судемоаги забыли что нападать могут не только они.

Когда пришли вести о поражении под Корунией архагент метался по дворцу и не раз и не два видели как бился он головой о деревянные колоны восклицая:
- Куутулу! Куутулу! Верни мне моих воинов!
Он не прожил долго. И вскоре его сменил другой избранный, но доля доставшаяся новому правителю была столь же сладка. Неисчислимые орды гальегов обрушились на Южный зубец, а вместе с ними шли свирепые сухопутные шинхофу и отряды закованный в звонкий камень аскаскатов. И сколько не плыло с Фаримей отрядов на юг, а города и селения судемогов гибли один за другим. К чести этого архагента он не вопил и бился головой хотя приближённые не раз и не два видели как смотрит он на колонны дворца явно вспоминая предшественника.
- Куутулу! Куутулу! Верни мне мой остров!
Несказанные слова эти звенели в ушах. Потеря Южного Зубца была началом конца. Судемоаги не могут жить без моря, но где взять льну и дерево? Даже экспедиции на Осколок превратились в отчаянные походы, а уж про Яулу теперь только в песнях пелось. Набеги на соседей шли уже не ради богатства или славы, а ради лодок и сетей. Ради жизни, ведь без них море прокормит едва ли треть теперешнего населения побережья.

***

Долгие века жила Энэргальера спокойно. Жила как будто во сне. Вял и апатичен стал Великий Воспитатель, не учил ничему новому, да и старое повторял без былой страсти. Энэрегали жили как привыкли – собирали эйру, ловили амонитов и креветок, торговали с соседями. Даже в порты Раматы не заходили не столько из старой ненависти как по привычке. Нельзя туда и всё. Единственное что изменилось за века – появилась в столице стража из поселенцев аскаскатов что спаслись из гибнущей Ватиилы. Не несколько тысяч чужаков не изменили жизни миллионов пальцехвостых. Штэйвиты вновь стали друзьями, рохол так и не напали, с эльтами, ши и далёкими даэрами торговля. Судемогаи как и раньше приплывают за льной, пускай их и в разы меньше. На громадном рынке Рила'н'эры толкутся рогатые краснокожие незнакомцы предлагая непривыные товары и скупая даэрские диковинки. Ну и что. Всё равно завтрашний день будет такой же как и сегодняшний.

Но и в сонном мире пальцехвостых появилось новое. Когда Великий Воспитатель спит на яву, когда молитвы в громадном храме остаются без ответа, когда дорога повторённая тысячи раз становится рвом появляется желание странного. Возникает ощущение, что всё.. всё идёт как-то не так. Нужен другой, правильный путь. Нужен тот кто укажет его. И Указующий путь пришёл и пришли пророки его и молва о них ширилась по всей стране.

***

Победа! Победа! О как давно Альворада не чувствовала её вкус! Вкус мяса и крови, вкус когда проводишь языком по раскрошенным зубам и смеёшся. Долгой и кровавой была война на Трифорсе, но Аэсим пал и не осталось больше на острове непокорных судемоагов. Кто не склонился перед пинкааном те погибли или бежали. Всюду у моря живут теперь мирные синекожие под управлением капого. Тут и там разбросаны городки гальежских ремесленников что делают своими ловкими пальцами прекрасные вещи. Топоры валят столь нужную на Луго и Суэньосе гаргуту. Разве что племена в гуще лесов не проявляют должного почтения к альгвалисам из столицы. Впрочем что с них взять с дикарей этаких. На них как гляднешь так и не поймешь издали это фарфали или асккаскаты какие-то настолько грубы и свирепы. Впрочем воины они хорошие и сражаться за Альвораду не прочь. За соответствующее вознаграждение разумеется. Хорошо хоть дикаря можно купить за сущую безделицу.

Мир с Гальегией принёс свои плоды. Прежде всего расцвела торговля. Как бы ни хвалились мастера из Баргансы, а повторить изделия гончаров из Альворады им было не под силу. Но и во владения диктадоро не было ничего подобного меди, олову и бронзе. Потому плавали туда и сюда лодки полные товаров. Альворадская посуда стала знаком зажиточности в гальегии, а конквистадоры и легионеры одоспешились бронёй на гальежский манер, сменили каменные топоры и ножи из раковин на сверкающую бронзу. Впрочем металл не остался уделом знати – плотники и каменотёсы работали теперь бронзовыми топорами и зубилами, даже в деревнях во многих домах были привозные ножи.

***

Югра собиралась воевать Невимол, но судьба распорядилась иначе и вместо похода на запад пришлось раз за разом отбиваться от нашествия с юга. Казалось сама столица падёт, но в битве под стенами Аавенаша юдьяры разбили врагов. Однако до самого конца века не утихали большие и малые набеги. В пожаре войны сгорели селения судемоагов на Северном зубце, на Авенанме же они уцелели. Это не удивительно, ведь благодаря скотоводству и земледелию население Зубца увеличилось в несколько раз, а на засушливой Авенанме как и прежде югру кормило в основном море.

Сильное влияние на Югорзорсаго оказало завоевание Гальегие Южного Зубца. Раньше торговлю между двумя народами сдерживали судемоажские пираты, теперь же лодки могли плавать почти что свободно – лишь самые отчаянные из синекожих осмеливались заплывать в пролив между Зубцами. И как оказалось у двух народов есть множество интересного друг для друга. Главной приманкой для четырёхруких был конечно же металл. Он попадал к ним и раньше, но в мизерных количествах, а теперь изделия из меди и бронзы стали предметом вожделения всей югры. Они были крепки, удобны, красивы, богаты. Странно как раньше юдьяры обходились без них!

Ощущения впервые в жизни не обманули Невана. И, да, ему было больно. Забавный факт: когда паладина со всей дури лупил огромный монстр и лишал при этом сознания, мысли служителя света были отнюдь не… о чём там вообще думают перед смертью? Но точно не о том, насколько было разбавлено вчерашнее виски и насколько была хороша официантка… Кхм, в общем, доблестный воин света, выйдя на неравный бой с ужасным созданием, почти что испустил дух. В голове раздался звон тысячи колоколен, сознание перестало нормально функционировать, и тогда он услышал:

- Помолись же защитнику и отцу нашему, платиновому дракону, послушник.
Яркий свет ударил в глаза, что Неван невольно сощурился. Ненормальное чувство дежавю зародилось где-то в уголке сознания, и юноша понял почему. Перед ним возвышалась огромная деревянная дверь, касающаяся высокого потолка. Он помнит её. Помнит, как шёл сюда по холодному коридору старого храма. Помнит монахов, что сложили руки в молитвенной позе и сейчас выжидающе смотрели на него. Невана словно поразил заряд молнии.
- Воу-воу, дедуля, ты же уже выдавал мне эту фразу. Я прошёл обряд инициации! Я полноценный паладин! – возразил юноша, но монахи, которые, к слову, казались совершенно одинаковыми, его не слушали.
- Ох, Неван, - один из наставников покачал головой. – Иди уже, во имя Бахамута, и опозорься, э-э, то есть… - монах не дал Невану возразить во второй раз, толкнув того к входу, который уже открыли его святые коллеги, - низвергни ужасного демона и оградись от его грехов!

Послушник влетел в огромный зал-святилище, чуть было не протаранив носом каменный пол. Двери за спиной громко захлопнулись. Неван завертел головой, осматривая многочисленные свечи, гобелены, шёлковые полотна, которые, демон бы их побрал, и стали результатом его первого паладинского триумфа. Оставался только один вопрос: сделать всё по правилам или повторить историю с «очищением огнём» вновь? Но для начала нужно было снова увидеть демона. Послушник прошёл в зал, завернул к углу со статуями и святыми символами, да так и застыл на месте.
- Миледи!?
- Я напугала тебя? Неужели то, что ты видишь настолько отвратительно? – протянула игривым голосом, в котором промелькнули нотки печали, Ликет.
Не было ни магической клетки, ни самого демона, зато был маленький бассейн. С Ликет. В сливках. Без одежды. Неван, как бы невзначай, поднял глаза в потолок и нервно сглотнул.
- Хей! Э-м, отлично выглядишь.
К такому академия его совсем не готовила.

- Виэль!? Не хочет исполнять подписанный договор!? То есть она... она... Обманывает других богов? Но ведь я... Мы все...
ТАК ВЕРИЛИ ЕЙ!!!

Имитируя рыдания, больше, правда, похожие на гадливый смех, Хелшш убежал в свой темный угол и там затаился. Наблюдает, что дальше будет, тихонько чем-то закидываемым в рот похрустывая.

Острова

Самимаи на мгновение замер, пристально взглянул на собеседника.
- Да, я остаюсь. Мариуча она… она не сможет жить в другом месте. Да и недомеркам нужна будет помощь. Пока что синие к ним сюда не суются, но это пока. С меня одного толку будет больше чем с половины мужчин её рода. Уважают. Места тут хорошие, дичи полно, вина опять же. Так что не пропаду. Лет за десять наверное уже вождём рода буду, а то всей Валье. Научу гальегов этих диких авусов пасти, не одной ведь охотой жить. На побережье набегать будем что бы синие не забывали на чьей земле живут. Так что за меня не волнуйся. Жаль что расходятся пути наши навсегда, да видать Аску так велел.
Друг детства, старый боевой товарищ замолчал на мгновение. Облизал губы. Видно было что сейчас он думает что же сказать ещё, какие слова подобрать.
- Если будет на то воля Сондельмара встретимся ещё. Обязательно встретимся. Если не мы, то дети наши. Или внуки. Мои правда ростом будет помельче, но всё равно знай - на Одиноком аскаскатов будут ждать братья. Запомнил? Детям раскажешь!

*** * ***

Века мира не могли не сказаться на боеспособности армий Альворады. Они и сказались. Победоносное наступление на синекожих варваров и освобождение несчастных фарфалей обернулось длительной, кровавой войной на Трифорсе. Уже после первых стычек стало ясно что победа не будет лёгкой, потом поняли что не будет она и быстрой, но отступать было уже поздно. Слишком много младших сынов воевало за морем, слишком многие добились славы и почёта, слишком многие вздохнули свободно сплавив братьев или нелюбимых детей.

Постепенно выучка брала своё. Пускай опыт приходилось оплачивать кровью, но и коквистадоры и легион потихоньку возвращали себе былую славу. К концу века Альворада контролировала уже добрую треть побережья. Правда на заросшие лесом внутренние районы власть диктадоро не распространялась. Влияние было – дикие охотничьи племена охотно брали подарки, заключали союзы против судемоагов, говорили длинные и пышные речи, соглашались признать диктадоро далёким Великим Заморским Отцом. Но влияние это не власть. Впрочем пока шла война с судемоагами сорится даже с таким союзником было бы непозволительной роскошью.

Покорить судемоагов не удавалось. Свирепых пиратов Трифорса можно было разбить или изгнать, но не заставить подчинятся, а потому захваченные берега понемногу заселялись своими синекожими. Целые деревни капого отправляли на юг колонистов. Понемногу селились на новых землях и выходцы из внутренних районов Луго и даже некоторые гальеги с Суэньоса. Но всё же основное население новозавоёванных земель составляли жители приморских посёлков – как судемоаги так и фарфали.

***

После страшных поражений прошлого казалось пробил последний час Штейрена, но Ажандаатис миловал. Четырнадцатый век прошёл для державы в мире. Ну насколько могут быть мирными воды между Хеей и Окуми. Набеги не прекратились, но стали куда как меньше, а уж о большой войне даже забывать стали. Только песни поют да старые байки рассказывают.

Не найдя выхода своему стремлению к славе и свершениям в войне множество штэйвитов обратилось к другому занятию – торговле. Тем более что это на Хее все старые друзья и союзники, а на Тэриме при случае можно и разграбить деревеньку-другую. Но как бы там ни было, а тяжёлые ладьи штэйвитов доходили не только до Селемы, но и заплывали в саму Талассу на севере и достигали Мыса Ветров на востоке.

***

Ты пошёл и выбрал сети врага, враг пришёл и забрал добычу из твоих сетей.
Судемоажская пословица.

Три больших войны и без числа набегов – вот история Пиры в четырнадцатом веке. Первая война гальежская – самая главная, самая короткая. Славно началась она – переступая через побитых стрелами с рёвом ворвались погонщики в Асторгу. Казалось нету разницы им что гальегов бить что аскаскатов. Чем больше рыбина тем жирнее. Но затем с севера подтянулись орды гальегов, вышли из лесов аскаскаты, а главное появились они – мелкие двуногие шинхофу. То есть это по сравнению с морскими мелкими, а когда на строй бежит хотя бы пол десятка таких тварей, то ноги дрожат, а щит и копьё сами выпадают из рук. И не помогают тут боевые кнуты и токи в ужасе бегут не обращая внимания на приказы. Войну на Корасоне Пира проиграла.

Вторая война судемоажская. В поход на Калаэн отправились воины Джеалласуса, что бы покорить мятежников и расширить державу. Не сложилось. Щит на щит и копьё на копьё сошлись гарпунщики. Равны они были доблестью, но числом «невезучие» одолели. Ведь тех кто будет сражаться за свой дом больше чем тех кто ради драки поплывёт за море.

Третья война – югорская. Напали подлые четырёхрукие на Невимол, разрушили древний город. Долго ещё воевали судемоаги с захватчиками, но в конце-концов прогнали их с Фаримей. Так что пожалуй в самой трудной и сложной войне Пира всё же выиграла.

***

Война не покидала берегов Гальегии, но её дети, что родные что приёмные, не только защищали свои земли, но и нападали сами.

Лишь с помощью сородичей с островов устояла Ватиилана. Возблагодарили хеянские аскаскаты гальежских и признали над собой власть великого Кутуулу. Далеко новый город и по пути к нему часто приходится пробиваться сквозь коморских пиратов так что лишь храбрейшие из купцов отваживаются туда плавать, но крепко держится Кутулу за место где родился и верны хейцы покуда со всех сторон лезут чёрные.

Пака корасонские стрелки защищали последний кусок аскаскатской земли на Хее Сыновья Удачи под предводительством самого Кутулу воевали на Одиноком. И как будто злой рок преследовал правителя уже второй век подряд. Разбить чёрных вознамерившихся выкурить галегов с заросших лозой холмов оказалось не так уж и сложно, но вот выгнать с побережья судемоагов… вначале это удавалось, но к середине века все селения переместились на мелкие прибрежные островки или же обросли стенами. Понфераду, некогда поставлявшую Старой Республике лучших воинов, штурмовали трижды и каждый рез без толку. Походы на Одинокий стали для традиционными и за восемдесят лет их набралось почти два десятка, но всё равно к концу века ситуация была той же что и в начале – холмы принадлежали гальегам, а побережье судемоагам. Правда эти войны не прошли незаметно ни для местных охотников среди которых осела часть ветеранов-союзников принеся с собой умение приручать авусов, ни для Сынов Удачи что состояли теперь почти исключительно из аскаскатов, ни для судемоагов для которых далёкие и чужие в общем-то дэлладурцы стали за это время привычными союзниками.

Но враг не только отбивалсЯ, но и атаковал. Юг Корасона пережил два вторжения – в начале века судемоажское, в середине дэлладурское. Синекожэие согли Асторгу, но вскоре были разбиты в сражении не устояв перед градом стрел, а главное яростью керраскатов. Совсем по другом пошла война с чёрными. Этих ящерами не запугать и вместо одного сражения была долгая и кровавая война в которой огромные аскаскаты уцелели лишь благодаря помощи отрядов северян-пращников. К концу века юг Корасона хотя и оправился немного от этого нашествия, но Асторгу население бросило и решено было, что город на берегу моря возрождать не будут.

Аскаскаты быстро освоились с медью. Более того именно они теперь добывают её под Коруннией. И хотя лучшие мастера как и прежде гальеги из Брагансы, но понемногу уже и сами аскаскаты берутся плавить медь. Именно они начали делать доспехи для своих сородичей ставших Сыновьями Удачи. Если гальежская броня состояла из отдельных крупных пластин геометрической формы прикрывавших лишь некоторые места, то аскаскаты старались повторить в металле привычные кожанные доспехи. Результат получался красивым, тяжёлым и надёжным.А ещё очень дороги – никто кроме вождей не мог себе позволить подобного. Даже сыновьям удачи броню покупал сам Кутулу. Но зато не было на всех Островах воинов что могли бы соперничать в рукопашной с ними. Разве что некоторые из дэлладурских судемоагов*.

* В подражание аскаскатам среди благодарных стали распостранятся тяжёлые медные доспехи.

***

Так уж сложилось, что сложно преуспеть одновременно в делах войны и мира. Югра за век сделала то на что другие народы тратили столетия – освоила земледелие и скотоводство. Пускай и то и другое уже не впервые, но зато крепко. Тем более что самую трудную и неприятную часть и того и другого можно было спихнуть на токов. За ними конечно глаз да глаз, но вот следить, проверять, следить и думать юдьяры никогда не ленились. Это руки пачкать зазорно, а смотреть как другие работают и говорить им что и как делать – достойное детей Техути занятие.

Но открыв для себя новые богатства уже вроде бы освоенных земель югра как будто потеряла пыл к завоеваниям. Пускай сгорел Невимол однако укрепится на западе Фаримей не удалось. Правда многие говорили что виной тому ошибка в планах. Пускай враг не ожидал нападения на дальний от Югозорсага город, но зато и плавать туда приходилось мимо противника. Ухватить добычу оказалось легко, а вот удержать никак.

На Фаримеях к своему удивлению юдьяры нашли далеко не одних судемоагов и их рабов. Как оказалось в глубине острова живут гальеги, причём во множестве! Они удивлялись полнорукости югры, но были рады встретить врагов судемоагов и предлагали Югорзорсагу мир или даже союз против пиратов «захватывайте побережье, мы будем рады сменить синекожих на таких соседей как вы».

К западу от Кара-Азака находилось большая держава Кутулу. В ней жило два народа – галегуши и аскатуши. Первые были малы ростом и умелы в ремёслах, так что сами юдьяры завидовали их искусству, особенно умению делать сосуды из мягкого камня и из яркого и звонкого камня. Вторые же чем-то напоминали югре эллинов, а чем-то и кзабраков. Как бы там ни было, но именно западная торговля стала главной в четырнадцатом веке. Богатые острова могли предложить куда больше чем Кор-Хак. Правда несмотря на всю выгодность торговля оставалась очень опасной из-за множества пиратов.

Тэрим

Фаланга дергалась под его пламенем, Каяраш слышал крики, ругань конечно, но сквозь ярость проступала боль. Только вот всё равно вражеский строй держался. Изогнутый, неровный, а всё равно неразрывный. Щит к щиту, плечо к плечу. Копья торчат наружу скалясь кремнем или обсидианом вкладышей. То что враги стоят так плотно было пожалуй хорошо. В бою с нормальным противником удача попасть в самую гущу, как правило пламя пропадало зря, тут же промахнуться было почти невозможно. Чернели щиты, пахло палёной кожей и волосом, но боевой огонь, этот дар Пируша находил самые малые щели и куски голой кожи. И тогда эллины ревели как раненные быки. Но фаланга держалась. Случалось что кто-то из воинов подавался назад, иногда даже бросая щит, но его место сразу же занимал другой.

Каярашу казалось он сражается не с людьми, а с огромным тысяченогим многоголовым чудищем покрытым броней из щитов и наставившим на кзабраков бесчисленные рога-копья. Он знал что ему не убить его. Что ж, не один эхекатля валик корхакорну, а стая. Покоритель собрал остатки пирушевого огня и сам удивился мощи что покинув его вырвалась в мир.

- У-у-ш-ш-ш-у-у-у-р-р-р!

Саошьянитам не надо приказывать. Как эхекатли на охоте, без знака, ведомые лишь чутьём и жаждой крови бросились они в атаку. Туда где пламя пробилось сквозь броню фаланги. Туда где билось в судоргах чёрный, но всё ещё живой кусок плоти.

- Хо! Хо! Хо!

Фаланга дрогнула и двинулась навстречу выставляя бесчисленные копья. Удар. Крики. Треск ломающихся древков и скрип сухой кожи. Вопли и кличи. Ноги вминающие асими в землю, пыль и кровь перемешанные в грязь и густо-голубое горное небо над тысячами сражающихся.

***

Тактика старых костяков была опробована веками – сперва на врага обрушивался град стрел, а затем, если противник каким-то чудом устоял воины отложив луки бросались в яростную атаку размахивая палицами. Так было раньше, так случилось и сейчас.

Гиты не ожидали нападения высадившись на берегу уже под вечер, но всё же выставили охрану. Не зря. Утром, еще до восхода Яры по тревоге подняли часовы спящих прямо на песчаном пляже бойцов. Первые лучи заискрились на морской ряби, осветили берег, уткнувшиеся в него лодки, неровную линию стрелков, а дальше приближающий строй щитоносцев.

Как и многие века до того били боевые бубны и стрелы стаями срывались с тетив. Густым дождём сыпались они на врагов. Но эрлов это не остановило. Как мегалокатль сквозь молодые деревья шли они вперёд. В этом бою всё решила рукопашная. Бой был недолгим, но кровавым. Едва ли половине старых костяков удалось спустить на воду лодки. Они сражались храбро, но сила ломает силу. Огнём и щитами столкнули забраки врагов в море.

***

Гимн оберег против игральных костей

Дрожащие ветви гаргуты опьяняют меня,
Рожденные на ветру, перекатывающиеся в углублении.
Как глоток воды в степи,
Показалась мне бодрствующая игральная кость.

Не бранила меня, не сердилась она.
Благосклонна к друзьям и ко мне была.
Из-за одной лишней игральной кости
Оттолкнул я преданную жену.

Ненавидит свекровь, отталкивает жена.
Несчастный не находит сочувствующего.
Как в старой каукорне на продажу,
Не вижу я пользы в игроке.

Другие ласкают жену того,
На чей разум накинулась игральная кость.
Отец, мать, братья говорят о нем:
Не наш он! Уведите его с глаз долой!

Когда я решаю: Я не буду играть с ними,
Отстану от уходящих товарищей, -
То стоит брошенным коричневым подать голос,
Как я спешу к ним истосковавшейся любовницей

В собрание идет игрок, спрашивая себя:
Я выиграю? (и) подбадривая себя.
Игральные кости рушат надежды, пресекают желания,
Отдают они счастливые броски сопернику.

Ведь игральные кости - цепляющие крючьями, колющие,
Порабощающие, мучающие, испепеляющие,
Дающие мимолетние дары, вновь поражающие победителя.
Пропитанные жиром, они мощно держат игрока.

Резвится их стая числом трижды пятьдесят -
Каждая кость голодный эхекатль,
Стая же подобна мегалокатлю
Даже вожди им кланяются и еле сдерживают дрожь.

Они катятся вниз, прыгают вверх.
Без рук они одолевают того, у кого есть руки.
Небесные уголья, брошенные в углубление,
Они сжигают сердце, хотя и холодные.

Страдает брошенная жена игрока
Мать сына, бродящего неизвестно где.
Обремененный долгами, испуганно ищущий у кого бы занять,
Идет он ночью в дом других.

Игрок стал мучиться, увидев женщину -
Жену других и уютный домашний очаг.
Но ведь он с раннего утра навьючил гаргутовых каукорн,
Вечером лег он перед огнем, как приёмыш.

Кто есть полководец вашей великой армии,
Вождб, первый в содружестве,
Ему я протягиваю десять (пальцев)
При нём произношу эту клятву: Я не удерживаю богатства!

Не играй с костями, охоться в пуще!
Наслаждайся имуществом, ценя его высоко!
Вот каукорны, о игрок, вот жена, -
На это указывает мне Кинаахи’сини.

Помириться с нами! Помилуйте нас!
Не привораживайте нас дерзко ужасным колдовством!
Да уляжется ваша ярость и гнев!
Пусть другой будет теперь на вашем крючке!

*** * ***

На севере Тэрима сцепились два мегалокатля. Но если в прошлом веке наступал молодой и голодный пустынный хищник, то в этом Эллика показала противнику всю свою мощь. Яростные атаки кзабраков разбились о стену щитов. Даже огонь и тот не сломил стойкость эллинов. Множество воинов полегло с обеих сторон, но земля вокруг руин Иллидора осталась за прежними обитателями. Эллины не только смогли удержать её, но вновь заселили. Как в прежние времена прошла граница по предгорьям Полемей.

Если на юге горцы только защищалит свои земли, то на севере сами перешли в наступление. В жестоких схватках разбили они кзабраков и спустились на равнины. Вновь, как и век назад пришли эллины под стены Теримбека. Долгой и кровавой была осада, но в конце концов пал Тэримбек и от гор до самого моря не осталось в той земле ни одного краснокожего. Не посрамил Неокл Кор-Хакский своего имени и омыл оружие своё в соленых волнах как некогда Неокл Древний в свежих водах Каулерпоса.

Но все воины знают, что судьба переменчива и кто сегодня радуется победе завтра будет горевать от поражения. Горькой вестью встретила царя-победителя Эллика по возвращении – пока воевал он Кор-Хак, дикари из Сомнеша захватили и сожгли древнюю столицу – Акринос. Где стояли дворцы и храмы ныне среди руин стоят шатры варваров, пасут кзабраки корхакорн на горных склонах и собирают пумилы в долинах.

***

Кроме войны важнейшим событием тринадцатого века стало для Эллики распространение гончарства. За одно поколение керамика из привозной роскоши стала обыкновением. Впрочем это касается лишь горшков эллинской работы, а вот изделия цвергов и дальше ценились высоко. Кувшины и кубки работы местных карлов были признаком достатка, керамика же привезённая из-за моря означала богатство и знатность владельца.

Вместе с керамикой обычными стали запасы оливкового масла, а главное мелитиса. Напиток этот настолько пришёлся по душе эллинам что скоро не представляли они уже жизни без него. Особенно любили его воины. Скоро уже по всей стране не только делали пумиловое вино, но и знали разные его виды. В одних краях мелитиса была крепче, в других вкуснее, в третьих слаще или кислее обычной. Торговля её процветала – по всей стране из конца в конец двигались караваны гружённые мехами с вином. Впрочем маслом, сыром, мясом и оливами тоже торговали весьма бойко.

Осевшие в больших прибрежных городах цверги сперва занимались лишь торговлей. Они брали товар у приезжавших с родины купцов, а затем продавали его. Позже среди них стали оседать ремесленники. К концу же тринадцатого века многие из местных цвергов взялись за вёсла. Ведь одна большая лодка повезёт товара не меньше чем целая вереница каукорн.

***

Тяжёла была война с Элликой, подалась она под напором Кзабракшаха в прошлом веке, а в этом же сама навалилась на него всей тяжестью своих фаланг и опыта бесконечных войн. Храбро сражались саошьяниты, не ослабли чары покорителей, но не осталось у сынов Алея былого страха перед огнём. Изгнали кабраков с гор, пал Теримбек. Удар этот рассёк страну на двое и весь север был потерян для шахов. Их там и дальше признавали верховными правителями, но о реальной власти говорить не приходилось. И как будто что бы посеять сомнения и проверить веру даровали боги глупым мятежникам из Сомнеша великую победу над эллинами. Когда весть о том достигла Ушура и Пилоша, где оплакивали как раз падение Теримбека лишь саошьяниты не усомнились в богоизбранности шахов. Пускай краток был час сомнений, но почувствовали Пирхи дрожание хавара. Ведь без побед и подвигов затухает святое его сияние.

Были трудности и на юге. В мятежной Гирштане те кто вырос в Кзабракшахре не прислушалась к послам, а уж дети их и подавно не покорятся власти шахов иначе как под принуждением. Непокорный Езд крепко держали Пирхи своей рукой, но война требовал их присутствия на севере. Сложно воевать у предгорьях Полемей живя на границе приталасских степей. И так шахи больше времени проводят в Ушуре и Пилеше чем в Езде. Оставаться на юге нельзя, но если покинуть Езд, не присоединится ли он к Гирштане?

Несмотря на войну, южный Кзабракшахр зстал куда многолюднее. Охота окончательно стала уделом самых бесплотных участков Кор-Хака, в остальных же местах паслись стада корхакорн. Кроме больхих жаджевых городов в оазисах возникло множество мелких постоянных поселений в которых регулярно останавливались племена при перекочёвках. Если бы война не забирала большую часть буйной молодёжи не миновать больших междуусобиц, а так жизнь текла относительно мирно. Впрочем схватки за пастбища и колодцы случались всё равно. Прежде пыстынное морское побережье стало заселятся. Появились так называемые водяные кочевники – кзабраки что жили кочуя вдоль моря, собирая выброшенное на берег волнами и то до чего можно было дотянуться не умея плавать. Корхакорн у солёных кзабраков было немного – не так для пропитания как для перевозки вещей, да и те кормились наполовину огневиком, а наполовину выброшенными на пляжи водорослями. И только на плодородном побережье северной Селемы возникали первые постоянные деревни.

***

Долгие века воевали забраки с гитами, случалось им сражаться с штирами или родичами кзабраками. Разве что с сельтами никогда не доходило до большой крови. Теперь же биться приходилось против всех. С востока надвигались бесконечные орды черных*, с юго-востока шли охристые гиты, с севера красные кзабраки, с юга же мохнатые сельты. Забрия сразилась со всеми ими.

Проще всего оказалось с сородичами. Сложнее всего было выдержать их набеги не отражая со всей мощью. Безнаказанными уходили разбойники с богатой добычей, а вслед их монархи слали ещё большую в подарок. И не прогадали. Богатсвами и грубой лестью купили они щиты и дротики варваров из Гирштаны и повернули те оружие своё на восток.

Со штирами договориться не удалось. Да и что с этими скотами разговаривать. Без боя отдали забраки крайние земли на востоке. Пылали покинутые ими селения и поля, гнали огромные стада корхакорн, спины людей и животных гнулись под тяжёстью вещей и припасов, но нельзя было унести и трети. Монарх приказал отдать мягкое что бы защитить твёрдое. Пирстед должен был стать камнем о который враги сломают зубы. Так и случилось. За тринадцатый век случилось семь осад города, сперва пять штирских, затем две гитские и все они окончились одинаково – залитыми кровью стенами и трупами во рвах. Древняя столица устояла.

С гитами воевали забраки не только на суше, но и на море перехватывая их суда что плыли к далёкой Селеме. Тех же кого не удавалось словить в море встречали уже на твёрдой земле. Лодки, щиты эрлов и огонь Пироса уберегли берега Талассы от вторжения.

Из всех врагов меньше всего боялись забраки сельтов и лишь им они проиграли. Неудачной была первая осада Элсвейра, позорным поражением для котов окончилась вторая. Нельзя было уморить его голодом, а брать стены сельты как следует не умели. Они учились, но каждый такой урок стоил большой крови. Удача или опыт тому причина, но на третий раз после кровавого штурма пал Элсвейр. Озверевшие от потерь и ненависти котолюды перебили всех его жителей не разбирая ни пола ни возраста ни народа. Своих сородичей убивали едва ли не быстрее чем нанависных забраков.

* Я надеюсь все помнят, что штиры чернокожие?

***

Как бы не расписывал Гиперсикер благостное сосуществование гитов и штиров назвать его безоблачным можно было только с большой натяжкой. Штиры всегда были и остались для гитов грязными скотоподобными чужаками обделёнными Мировой Справедливостью. С ними можно было иметь дело, порой это было выгодно, порой необходимо, но частенько опасно и всегда неприятно. Омовение после разговора со штиром считалось крайне желательным, а есть со штиром из одной посуды или отрывая мясо с одного куска прямо запрещалось ввиду их нечистоты. Те же из младших сыновй кто в погоне за мирским богатством брался работать на штиров по возвращении должны были пройти месячное покаяние постом и молитвой дабы вернутся в лоно Мировой Справедливости.

Впрочем нельзя сказать что гиты в тринадцатом веке относились к штирам хуже чем в двенадцатом. Нет. И уж без сомнения лучше чем в те века когда воевали с ними от самой Талласы до Зубатых гор.

P.S. Жить свободным штирам у себя гиты никогда не давали. О продаже земли и речи быть не может хотя бы потому что гитам она вообще в принципе неизвестна. А воспитанники из рогатых были такой редкостью что умирали так и не найдя себе пары.

***

Рынок в Акитосе был и остаётся крупнейшим местом торговли между разными народами Талассы. По хорошему внутренняя торговля Забрии ещё больше, но в тринадцатом веке, когда война разорвала веоквые связи рынки Стилтона или Ашбора для Сельтов и гитов доступны не более чем торжища в Гизе или Унамакалли. Акитос стал основным местом торговли сельтов с гитами, а также перевалочным пунктом в торговле Селемы и коренного Аксоса.

***

Война, торговля и дипломатия вот то чем занимался в посление века Гиперсикер. И надо сказать довольно удачно. Точнее хотя бы что-то из этой троицы у него получалось. В двенадцатом веке успех был полный. В тринадцатом… хм, пожалуй получилось с торговлей и дипломатией. Всё таки мир с эллинами дорогого стоит. И торговля что с цвергами что с гитами шла явно хорошо.

Подвела война. Всё таки не зря Фий бог удовольствий, а не этого опасного занятия. Среди извращений были и такие где удовольствие получалось через боль, но война… нет, пожалуй это уже слишком. Хотя Фий любил повещать через Гиперсикера про опьянение в бою, но ни он сам ни его аватара лично к такому не стремились. Наверное это чувствовалось. Или может дело в том что враги попались законченные извращенцы отдающиеся кровпролитию без малейшей задней мысли и при том искренне считающие убийства и причинение боли другим достойным делом. Как бы там ни было, а с войной не сложилось. Покуда штиры заполняли своими телами рвы Пирстеда или гибли от голода в его разорённой округе забраки из Гирштаны сожгли и разграбили Кол-Дур, да так основательно что не только сам город, но и его округа совсем запустели.

***

Цвергардум процветает и нечего к этому добавить. Нету в нём войн, не случилось землетрясений, великих извержений вулканов и огромных вол с моря. Не о чем складывать эпос. Время это затеряется среди других веков. Но пожалуй большинство цвергов живших в те времена были ими вполне довольны.

***

В тринадцатом веке Корахот защищался и нападал. Стали стеной лодки между Дамопотом и Корахотом и не пустили врага на берег. Не помогли ши ни доспехи из сверкающей и звонкой красной кожи, ни многочисленность, ни свирепость. Энэрегали и цверги покрыли себя славой в морских сражениях. Совсем по другомус сложилась судьба токи что отправились к берегам Сельтусии грабить кошек. Флот их попал в шторм и был выброшен на незнакомый берег. Большинство плоскоголовых утонуло, из хторров же вообще никто не уцелел. Остатки войска легко добили свирепые сельты.

Коморрат
Представление подходило к своей кульминации - отважный фарфаль Джованни только что спасся из плена лекатанцев, благодаря влюбленной в него прекрасной гальежке и сейчас в компании оной пытался убежать от погони. Однако Таасо, амант вольной Коморры, а значит и правитель всего Коморрата не слишком следил за сюжетом. Пусть и был старый Таасо судемоагом тертым, на солнце сушеным и сохранившим до старых лет ту удалую молодецкую дурь, что заставляет бросаться навстречу любой опасности не думая о выгоде и уж вовсе позабыв о страхе, однако признать надо было хотя бы самому себе - перед таким гостем робел и он.
Как ни крути, не каждый день приходится видеть посланника бога на земле. Вернее посланницу. Старый Таасо знал что рискует, но наотрез отказался вести переговоры с кем-либо еще, кроме самой наместницы Нэроса и правительницы Дэлладура. Пускай видят жители Коморры, какое к ним явили уважение дэллы и домы. Спесивы судемоаги, спесивы и горды - по себе знал Таасо.

Впрочем гордость гордостью, а саму встречу старый амант предпочел обставить без помпы - пригласив Великую Тень на представление арлекинов. Да, к коморрским фарфалям тоже пришла традиция театрализованных представлений (ясное дело, после краткого периода лужанского владычества), да пошли они столько бойко, что иные из фарфалей ничем более и не занимались, показывая представления и в Коморре и в землях домов (а иные доходили и до дэллов), получив среди своих собратьев прозвание "арлекины".
Да и свиты со старым Таасо было немного, два его взрослых сына, да жрица культа Виэли и Нэроса. Сам Таасо как и полагается морскому разбойнику, больше верил в щупальценогую (о чем свидетельствовал деревянный оберег с нарисованным на нем трезубцем висящий у аманта на шее), но фарфали в Коморре имели такой вес, что без их присутствия принимать важные решения было рискованно. Дело ведь уже не только в постельных утехах и гневе богини жизни, а в том что фарфальские охотники в бою с гальегами порой были ценнее судемоагов - ну с того момента когда бой уходил от морского побережья.
Сам амант в молодости тоже успел поучаствовать в боях с гальегами на море и на суше. Доводилось Таасо грабить и домов с фарфалями ради авусов, и торговать с дэллами, меняя гальежских пленников на красный металл и даже схватываться порой с островными судемоагами за добычу. Много повидал старик, а потому был сейчас почти спокоен и волнение его выдавала только старая привычка - то и дело оглаживал лысую голову, пальцами касаясь медной серьги в левом ухе. Ну так дело все же предстояло серьезное, хотя для Коморры и привычное. Отдать немного свободы, чтобы сохранить большую её часть.

Фарфали
В далекой же Альвораде, совсем иной правитель, великий диктадоро Адольфо напротив вовсе не скрывал своего раздражения перед предстоящими переговорами. И дело было не столько в том, что правитель Суэньоса и Луго был намного моложе старого Таасо, а скорее в том что править ему приходилось в годы тучные и беспечальные - во всяком случае для власть предержащих. Запуганное население дрожало в страхе перед легионерами и конкистадорами, послушно платя подати, судемоаги и Гальегия вцепились друг другу в глотки, совсем забыв про Альвораду и даже ставшая уже привычной тайная грызня за власть, несколько поутихла (последняя впрочем в силу специфики фарфальской магии всегда была уделом скорее женщин, оставаясь вне внимания мужчин). Великий диктадоро вырос на древних трактатах прославляющих величие старой Альворады и современных рукописях, подробно объясняющих почему именно держава Луго и Суэньоса является её прямой преемницей, а населенная преимущественно гальегами держава-соседка - прибежищем отколовшихся бунтарей.
- Мир? С этими дикарями?! С этими варварами?! Уму непостижимо! Они почти забыли чтение и письмо! Им неизвестно благородное искусство театра! Они живут войной и только войной! А их правитель? Омерзительный, грязный варвар с Хеи. С ХЕИ! И говорят что он дал приют на островах еще большему количеству этих омерзительных, грязных варваров и их скоту. И их мерзким ящерам! А ведь это те самые дикари, против которых наши предки отважно бились в прошлом! Говорю тебе, скоро они полностью населят Лекатан и Корасон, начисто вытеснив гальегов! В конце концов острова слишком малы для этих верзил, их рогатых созданий и уж тем более их огромных ящеров! А что этот вонючий дикарь говорит о фарфалях? Он их ненавидит! Это же дикость! Ведь сам благородный Фредерико Лужанский в своем трактате "Так говорила Виэль" пишет о том, что из всех живых существ фарфали ближе всего к физическому совершенству! Посмотри на меня например!
На этом месте слушавшая излияния великого диктадоро первая советница Грация, с трудом сдержалась от того чтобы не прыснуть от смеха, поскольку Адольфо был не только щуплым и тщедушным, но к тому же и не слишком похожим на фарфаля - голову его покрывали темные волосы, а под носом даже чернели тоненькие усики.
- Но это ваш долг перед народом о великий. Народу не нужна война. Мы окружены врагами со всех сторон, да и внутри державы есть те глупцы, кому не по нраву ваше благословенное богами правление. Мир с Гальегией и восточными судемоагами обезопасит границы и успокоит смутьянов внутри страны, дав им понять, что воины государства готовы усмирить внутренний мятеж. Это суровая необходимость, мой диктадоро. Это ваш долг. Хотя разумеется ваш народ поддержит любое ваше решение и с готовностью вступит в бой не только с закаленными войной гальегами, но даже и с этими хейскими великанами с их незнающими промаха луками и огромными клыкастыми ящерами. Если вы возглавите наши армии, ваши верные воины сразятся и с самим бессмертным Кутуулу!
- Если я... возглавлю.... - Адольфо сглотнул - Ладно... пожалуй ты права. Великая власть налагает на меня великую ответственность! Если мой народ желает мира - я подарю ему мир! Кхм... когда прибудут их послы?
- Уже совсем скоро, о великий.

Аксос
Переход Аксоса под власть богини жизни ознаменовался рождением двух близняшек-девочек в роду Аксос - по меркам гитов событие не столь уж частое. Поначалу были споры не вызовет ли это ненужных проблем с наследованием власти, но сестры Дана и Фрона жили душа в душу, сходясь во вкусах и взглядах буквально во всем - в том числе как неудивительно в том, что Дана из них двоих будет старшей, а Фрона - младшей. В противовес своей предшественнице, словно бы боявшейся взять бразды правления и безропотно принимавшей самоуправство иных племен, заключавших перемирия и сдававших земли, новые правительницы показали себя гитами решительными и энергичными, в первые же годы своего правления пересмотрев решения предыдущих веков. Очевидно, что отдать земли гитов в руки рогатых было непростительным расточительством, тем более что теперь очевиден был план штирров - втянуть их в войну против Забрии, пользуясь старыми распрями, а самим тем временем расширять земли далеко на севере. И пускай сама идея новой войны против старого врага не вызывала среди гитов возражений, но то что за эту новую войну была просто так отдана земля за которую было пролито столько гитской крови было неприемлемо. Сестрами было отправлено два посольства - одно в землю забраков, говорить о временном перемирии, другое к штиррам, с требованиям пересмотра союзных договоров. Здесь впрочем не обошлось без некоторой хитрости (хотя разумеется о неугодных Мировой Справедливости лжи и обмане и речи быть не могло), поскольку посольство ко штиррам возглавляла Фрона, которой было поручено решить все вопросы быстро, а посольство к забракам должно было только пригласить правителя Забрии в земли гитов, при этом с соблюдением всех необходимых дипломатических условностей. Сестры предполагали что к тому моменту когда забраки придут в Аксос вопрос со штиррами (от которого и зависит решение о войне с забраками) уже будет решен и в тоже время зная о посольстве отправленном к забракам Гиперсикер будет думать над словами Фроны тщательнее, чем это обычно свойственно штиррам.
Прибыв в Шатиру гита сообщила правителю рогатых, что принятое вождями местных племен соглашение о передаче земли, не было согласовано с Аксосом, что неугодно Мировой Справедливости, а потому если штирры действительно желают помощи гитов в войне - им следует вернуть город назад.

Об аватаре.

– Привет, Йик.
Йик чуть не подавился ножкой бумодава, когда услышал голос бога. Судорожно проглотив еду, он заискивающе улыбнулся, наскоро вытер рот и принялся озираться в поисках божественного воплощения. Но комната была пуста – никто не смел мешать пророку, пока тот трапезничает. Кроме бога, конечно.
– Не вертись, – одернул его голос. – Сегодня являться не буду, мироздание против частых воплощений. Я чего пришел, собственно... Ты у меня старый уже, жить тебе осталось вроде лет восемь...
Йик бухнулся на колени и воздел все четыре руки в молитвенном жесте.
– Смилуйся, о Великий Геф! Не убивай самого верного раба твоего! – Йик немного подумал и добавил: – И самого первого.
– Очень надо! Сам помрешь, своей смертью. В сытости и достатке. Но на райские кущи не рассчитывай.
Коленопреклонный Йик сложился пополам и уткнулся лбом в землю.
– Смилуйся, о Кузнец Бесконечного Счастья! Я служил тебе верой и правдой всю жизнь, и надеялся на достойную награду после смерти...
– Да подожди ты! Во-первых, служишь ты мне не всю жизнь, не надо тут привирать. Я тебе не в младенчестве явился. Во-вторых, достойная тебе награда – нести Слово мое. Это вместо смерти, если ты вдруг не понял.
Йик непонимающе захлопал глазами.
– Вижу, что не понял. Короче, после того как твое нынешнее тело одряхлеет и двинет копыта, ты переселишься в первого родившегося после твоей смерти младенца-йонга. И будешь дальше помогать мне поднимать цивилизацию. Понял?
Йик сел, поджав ноги, и почесал рукой затылок. Затем второй и третьей. Четвертая в это время подпирала бороду, что свидетельствовало о крайне напряженном мыслительном процессе. Бог не торопил, памятуя о том, насколько труден этот процесс для йонгов. Наконец, Йик поднялся с колен и задумчиво сказал, глядя на свое тело:
– То есть я умру? Всмысле, все вот это, да? – он развел в стороны огромные ручищи, похлопал себя по гигантским бицепсам, по колонноподобным ногам и плотному упитанному брюху. – Я же столько ел, чтобы таким вырасти! И что теперь, все сначала начинать? – Огромный йонг с по-детски обиженным выражением лица обвел взглядом окружающее пространство. – Может ты мне просто бессмертие даруешь, о Неутомимый Молотобоец?
– Бессмертие слишком дорого обходится, – отрезал бог. – А каждый раз нового пророка выбирать я задолбаюсь, будто дел других нет. Вообще, ты чего, жалуешься, что ли?
– Я не жалуюсь! – тут же воскликнул Йик, примирительно поднимая руки. – Просто... в младенца, это ж... ну, совсем... опять ходить учиться, охотиться учиться, говорить... – на этом слове Йик запнулся, задумался на мгновение, а затем просиял. – О, точно, говорить! Как я смогу нести твое Слово, если не смогу говорить первые годы жизни после рождения?
По молчанию бога было заметно, что слова пророка поставили его в тупик.
– Может, все-таки бессмертие? – осторожно предложил Йик.
– Нет, бессмертие реально дорого, – вздохнул бог. – Если тебя все-таки грохнут, я потом разорюсь нового пророка воплощать. Но насчет Слова ты прав. А говорят еще, что йонги тупые... – последние слова бог произнес с некоторым восхищением. Йик, довоый собой, только что изнутри не светился.
– Ладно, есть компромисс, – наконец сказал бог. – Будешь воплощаться во взрослого. Совершеннолетие у йонгов в двенадцать лет наступает, так? Вот и воплотишься в первого же подростка, которому двенадцать стукнет после твоей смерти. Правда там сознание сформированное уже... ну ничего, сольетесь как-нибудь.
На это Йик не нашелся, что возразить, и бог удовлетворенно закончил:
– Ну, значит вот, такова моя воля. Все, мне пора.
Оставшись в одиночестве, Йик задумчиво дожевывал ножку бумодава, а тремя руками чесал объемистый затылок. Что-то его смущало в окончательной формулировке божественной воли, но вот что...
И тут его осенило.
– О Могучий Геф! Светоч Прогресса, молю тебя, ответь!.. А что если подросток окажется девочкой?.. Великий!!! Я не хочу в девочку!!!
----------


*****

О культе.

– Слушай, Йик, что это за эпитеты, которыми вы меня наделяете? С Чой все понятно, вот он, молот, всегда со мной. А остальное – например, Кузнец Бесконечного Счастья, Неутомимый Молотобоец, Светоч Прогресса – это все откуда?
– Ну как же, о Великий Геф! Кузнец Бесконечного Счастья, ты трудишься в своей божественной кузне, создавая вселенское счастье. Для йонгов, разумеется. Неутомимый Молотобоец, ты сокрушаешь без устали своих врагов веры. Светоч Прогресса...
– Со Светочем Прогресса тоже понятно. Слово же нашли такое, философы ножа и топора... Ладно, объяснил. Вот только врагов веры я не сокрушаю. Хотя... Пусть будет, все равно придется сокрушать. А что там еще за фигня, которую вы творите во имя мое? Например этот Ньен Линг – это что?
– Ньен Линг, Ритуал Взросления. Случается раз в год, летом – это когда подростки, которые хотят стать взрослыми, сходятся в схватке один на один без оружия, и ведут бой на кулаках, до тех пор, пока они оба не прольют свою кровь во имя Твое...
– Ну да, ну да. Частенько бывает правда, что проливает кровь только один, причем всю. Вот так и сокращается численность населения. Моего, между прочим. Прекратить немедленно!
– С-совсем?
– Ну зачем совсем. Я все понимаю, кровь молодая, хочется кому-то морду набить. Но надо упорядочивать это дело. В общем, с Ритуалом Взросления давай так. Двое подростков становятся друг напротив друга и бьют друг друга кулаками. Но! Во-первых, бьют строго по очереди, символизируя удары кузнечным молотом по заготовке. Во-вторых, стоя на месте. Ну то есть пригибаться и уворачиваться можно, а вот отходить – нельзя. Кузнец со своего места не сходит. В-третьих, если один из них упадет до того, как разобьет второму морду в кровь, он считается недостаточно отъевшимся для взросления, и будет взрослеть в следующем году. А разбитое лицо будет считаться символом прикосновения божественного молота. Ну как, пойдет?
– Великолепно, о Горнило Разума!
– Это еще что? А, это типа я самый умный? Ну тоже пусть будет... Слушай, Йик, я так понимаю, народу нравится на этот Ритуал смотреть?
– Конечно, о Великий! Там очень весело, много еды и крови! Вся округа собирается!
– Отлично. Есть у меня одна идея...
----------


*****

О еде.

– Привет, Йик, тут такой вопро... Ты что творишь?!!
Девочка-йонг, только-только достигшая совершеннолетия, вздрогнула, выпустила руку, которую самозабвенно жевала, и обернулась, вытирая с губ кровь. Выпущенная рука, принадлежавшая здоровенному мертвому йонгу, со звучным шлепком упала на каменную плиту, на которой этот самый йонг испустил последний вздох. Было заметно, что тело мертво уже пару дней, но это не мешало девочке наслаждаться трапезой, пока ее столь грубо не прервали.
От открывшейся его взору картины бог на мгновение потерял дар речи, поэтому материализовался молча.
– Привет, – сказала девочка.
Бог ошалело переводил взгляд с надкушенной руки на окровавленный рот девочки, и наконец божественным усилием вернул себе дар речи.
– Ты кто!? – громыхнуло в усыпальнице.
– Я – Йика. Новое воплощение твоего пророка, – девочка застенчиво улыбнулась и поковыряла ножкой земляной пол.
– А... Ы... – казалось, будто у бога закончились слова, и он на ходу придумывал новые. – А... зачем... ты его... ешь?
– Как это "зачем"? Чтобы жить!
Бог не нашелся, что возразить, поэтому девочка вежливо пояснила:
– Это Цуджинг Ши, Ритуал Уважения. То есть я из уважения к старому Йику поглощаю его, чтобы он воплотился в новом. То есть во мне. Ну и вообще-то, еды у нас не слишком много, а тут такая туша пропадает.
Бог вздохнул и взглянул на тело по-новому. На этот раз в его взгляде сквозила легкая брезгливость.
– Ты б его посолила хоть, что ли...
----------


*****

О бумодавах.

– ...и потом, Йика, тебе не нужно на них охотиться. Они всегда будут у тебя под рукой, бери и ешь! Главное, оставлять достаточное количество, чтобы они размножались.
– То есть их будет становиться все больше?
– Ну да. Больше прирученных бумодавов – больше вкусной еды для йонгов.
– А где брать еду для бумодавов?
– Да они сами себе еду найдут! Вы их, главное, от тигров и тигранов охраняйте, ну и перегонять их надо будет на новые пастбища иногда. А потом, глядишь, земледелие освоите, будете бумидоры выращивать...
– Что-то ты, Геф, размечтался. Йонги - не бандерлоги, чтобы бумидоры растить...
– А ты, Йика, что-то обнаглела. Тоже мне, пророк. Я твой бог или тряпка половая? Где пиетет? Где уважение? Где благоговение, в конце концов?! Ща как шандарахну молотом!
– Ой, прости меня, неразумную, о Великий Геф, Светоч Прогресса, Кузнец Бесконечного Счастья! Присутствие твоего величия лишило меня рассудка, о Горнило Разума!..
– То-то же.
–...и все равно ты размечтался.
----------


*****

О копьеметании.

– Привет, Йика. Смотри, какую я занятную штуку принес.
– Что это, о Великий?
– Я смотрю, ты быстро вежливости учишься. Молодец, дольше проживешь. Так вот, это – атлатль.
– Ат...что?
– Не забивай голову терминами. Это штука для метания копий. Смотри. Держишь ее вот так. Сюда ставишь копье, придерживаешь его рукой, размахиваешься вот так, и... хха! Вот.
– Ну и что?
– Что значит "ну и что"? Смотри, как далеко улетело! И в дерево я попал.
– Ну так ты же бог.
– А это здесь при чем? Я... А, ладно. Чего я распинаться тут буду, на лучше, сама попробуй.
– Ну давай... Значит, держать вот так?.. Копье сюда... ага... и... Ххааа!!! Ого!
– Вот тебе и "ого". Иди теперь копье ищи, и практикуйся в точности. Силушкой-то бог... то есть, я, не обидел. Куда оно хоть улетело?
----------

Дверь с хлопком открылась и колдун тут же выпалил магический снаряд. Вот только цезаревской многозадачностью Натаниель не страдал, поэтому хорошо он мог делать только одно дело одновременно - так вот, дверь открылась просто великолепно. Чего, разумеется, нельзя было сказать о выстреле. К тому же дроу еще и очень неудачно застрял в проеме, полностью загораживая обзор. Ликет попыталась было пальнуть из арбалета из-под мышки колдуна, но ничего не вышло. И только Турз с непонятным криком, наверное обозначающим на хобгоблинском "Посторонись! Зашибу!" чуть не снес нерасторопного Натаниеля и вырвался на простор атриума, раздавая огненные плюхи направо и налево, легко втоптав в пол сразу трех огоньков и кинувшись к магу по лестнице.
Ледяной маг очень обрадовался, когда незваные гости толпой полезли наружу из кухни - ведь у него как раз закончился кулдаун на его снежный шар. И теперь уже ничто не могло остановить его от убийства!
Ничто, кроме Невана. А если быть точнее, то тяжелой стеклянной бутыли, найденной в далеком казино, наполненной отварами ромашки, мяты и валерианы, забродившими в зобу мантикоры и потом три дня выдержанными в ... в одном месте у ленивца. В общем, зелье было убойным. Вот и сейчас, не успел маг скастовать свой фростболл, как в воздухе сверкнула склянка, брошенная сильной рукой, и с размаху впечаталась в лоб элементала. Лоб оказался тверже, и бутыль разлетелась на осколки, окутав ледяного мага веером брызг своего содержимого. И магу вдруг стало та-а-ак лениво-о-о... Всякое желание атаковать пропало сразу. Мазнув по вам безразличным взглядом, он развернулся и потопал куда-то за угол на втором этаже.
И только огоньки продолжали свою непонятную суету у ног. Правда один-таки умудрился плюнуть какой-то очень холодной гадостью в грудь дроу. Но это были мелочи...

Острова

- …нету нам спасения от чёрных кроме как за морем. У тебя, великий Кутулу просим мы убежища. При нас и детей наших на островах. Не будет у тебя воинов вернее, ни мы, ни дети наши не предадут спасителя. Выдели нам землю и не попросим мы большего. Не посягнём на угодья гальегов. Будь милосерден и мудр и боги наградят тебя.
Кутулу думал. Он всё ещё помнил кем некогда родлся. Он хотел быть милосердным. Желал помочь тем в ком текла та же кровь что и в нём. Но он должен быть мудр. А ещё он ведь уже не человек. Он видел скрытое от людского взора. Видел знак пылающий на душах послов. Слышал как звучат их мечты. То знак был алым как кровь и звенел щитовой медью. Ваанавэра. Он знал, что воинов равных аскаскатам нету на островах. Привычный глаз вычленил среди послов керраскатов. Пускай взрослого ящера на лодке не перевезти, но знающему человеку не составит труда сделать это с несколькими корзинами яиц. Что перед такой мощью конквистадоры или гарпунщики? Никто не сможет противостоять этим воинам на суше. Только вот… Ваанавэра. Аскаскатов нельзя спасти не приняв её вместе с ними. А Кутулу нутром чувствовал силу этой судьбы. Этого проклятия. Возьми силу и оно прилипнет к Гальегии навеки. Отказаться? Но ведь страна окружена врагами, а южные чтасти Корасона и Лекатана опустошёны пиратами…

Два пути стояли перед глазами правителя и он знал что от слов его зависит судьба тех кто был некогда его народом, судьба его народа теперь и судьба нерождённых. Корасон и Лкатан, Суэньос и Зубцы, Одинокий и Хея, волны и суша. Люди и животные, черные и белые. Кровь. Всюду свои страхи, всюду свои надежды. Может ещё подумать? Нет. Кутулу не любил размышлять более чем надо. Вставая он почувствовал привычное уже присутствие божества.

Могучая фигура поднялась во весь исполинский рост. Блестели полированной медью украшения, шелестел за спиной пинкааний плащ, громко ударил золотой трезубец о полированный хархутовый пол.
- Повелеваю…

***

Кривой почерк на альвоне выдавал непривычную к перу руку. Слова же нескладные, цепляющиеся друг-за друга в цепкие и хотя и четкие фразы выдавали разум непривычный к благородной риторике. Страницы были потрёпаны, а поля испещрены пометками, написанными почерками ещё хуже основного – эту книгу читали, много раз и внимательно. На странице посвящённой описанию боевых повадо судемоагов на привале среди заметок на полях есть и такая.
- …если надрезать мертвому лицо, помочится на него, а через некоторое время потоптаться ногами, то кожа сойдет легко. Такое не каждый знает. Такими премудростями надо дорожить.

*******

Ветры веют над островами разбитого трезубца. Сильные ветры. Не раз налетали они на Северный Зубец, поднимали пыль и обрывки травы, уносили их далеко. Порой очень далеко. Так ситари некогда росшая только на Северном Зубце оказалась на Авенанме, Фаримеях и Корасоне.

***

Исход аскаскатов с Хеи не был ни одномоментным ни однонаправленным. Часть увезли с собой штэйвиты и в большинстве то были роды особо почитающие Ажандаатиса. Поклонники Виэли бежали на восток в легендарную Селему, хотя говорили что тамошние обитатели вовсе не рады тысячам незваных гостей. Но большинство выбирало между югом и севером. Между Энэргальерой и Гальегией. Первая была ближе, но слишком чужда, а правитель её выставил непомерные требования. В Гальегии же правил аскаскат, а с купцами оттуда народ Ватиилы был давно знаком. Тем более что после длительного перерыва они вновь стали приплывать к берегам Хеи. Но путь туда далёк и без помощи туда не добраться. Да и не известно насколько рады там будут чужакам. Впрочем чем дольше длилась война, чем сильнее напирали чернокожие тем больше лодок выходило в море. Потому что лишь дурак сменяет неопределённость на верную смерть или рабство.

***

В древних преданиях таится старинная мудрость, в песнях предков до сих пор живёт их дух и отвага. Не раз и не два черпали штэйвиты силу в словах, опирались на прошлое что бы идти в будущее. Но в сказаниях древности есть не только доблесть, там нередко таятся старые ошибки.

Пожалуй не было у штэйвитов эпоса важнее «Песни об Ингваре» и не было сказания нанёсшего больший вред. Совратило оно штэйвитов на новый халтарский поход. Лучшие из лучших собрались. сильнейшие из сильнейшихз отплыли, доблестнеших повели вожли на запад. Пал Халтар и множество черных на его руинах и в его окрестностях. Славная то была победа. славная и бесполезная. Потому что без копий таафейра и стрел швардвасса устоял проклятый Даму и не возродился Вестен Пла, оставшись нечестивым Васети. Орды же чёрных ударили на юг – на Леттэранд. И никто из тамошних штэйвитов не спасся, потому что вокруг было лишь бескрайнее море и населённые чёрными берега.

Вместе с аскаскатами пришло в Рейн два умения – искусство стрельбы из длинного лука и разведение авусов. Первое быстро нашло применение – потому что не счесть гулей и пинкаанов в небе и рохо в море. Есть на кого охотится, есть кого стрельть. Второе же осталось скорее забавой. Мясо авусов было вкусно, но они паслись на тех же бумидорах* что и лоногосы, а потому привыкшие за века к своим ящерам штэйвиты не спешили менять яйца на мясо. Хотя понемногу авусов держали на всём Штейнрейне и зажаренный целиком авус стал символом богатсва и обязательным блюдом на богатом пиру – что на застолье у фюреров, что на свадьбах или тризне у простых штэйвитов.

***

Знали кара-кираи ради чего доплачивали купцам торговавшим с кзабраки, ради чего засылали послов к дикарям. Волею своей направили они народ к своему замыслу. Да только не хватило той воли перебороть нежелание югры. Многие наслушавшись вдохновенных речей плыли на восток, но мало кто там оставался. Испепеляющая жара, пыльный восточный ветер, солоноватая грязная вода. По сравнению с Ирасией, даже пустынная Авенанма казалась прекрасной землей. Ради чего жить в этом пекле? Ради чего гибнуть в войнах ненавистных эллинов и чужаков кзабраков? Старая ненависть объясняла зачем воевать, но присущий юдьярам разум подсказывал что гибнуть в Кор-Хаке не лучший способ отомстить вековечным врагам.

А ведь пока югорские стрелы летали в пустине, враги нападали на сам Югорзорсаг. Судемоаги с соселних островов опустошали берега Авенанмы и Кара-Азака пиратскими набегами грабя селения и угоняя в рабство и токов и юдьяр. Отплавленные на восток воины куда нужней дома – таково было общее мнение с каким к концу века не мог не считаться Кара-Кирай. Острова оказались весьма враждебным местом – берега их обсели агрессивные синекожие не знающие иного языка кроме силы и обмена отличного от грабежа. Если селения на Авенанме и Кара-Азаке были ещё относительно смирными из-за боязни удара с суши, то судемоаги с Невезения, Южного Зубца или Фаримей совсем распоясались. Так что к концу века единственным местом югорской торговли и относительно безопасного морепалвания оставался Кор-Хак. Пускай негостеприимная земля эта не смогла стать юдьярам домом, но торговля постепенно развилась и стала довольно прибыльной. В конце-концов кзабраки ценили хорошие вещи, а платить могли не только сущённым мясом, но и эллинскими трофеями.

***

Элисион держался Сеяналой, а Пира пиратством. Архагенты не были совсем уж обычными людьми и без них держава судемоагов долго бы не продержалась вместе, но всё равно не они были её килем. Элисион плыл куда направляла его Сеянала, Пиру же архагенты вели за пиратской звездой. Добычей ей стала Гальегия. Целый век терзали синекожие лесную страну своими нашествиями. Не счесть бед и смертей что принесли они в тот край, не счесть добычи и пленников. Но не зря говорят, что сколько касатку не корми, а ей всё мало. К концу века все громче звучали разговоры о том, что хватит гонять гальегов по лесам, пора бы взяться за разжиревших китов – за Суэньос и Луго Фарфали. Впрочем перед великой охотой можно было и размяться – пограбить четырёхруких.

Надо сказать что как Леклас объединил Фаримеи в Пиру, а затем подчинил своему влиянию Южный Зубец, так и Калаэн смог подчинить себе Ханераал образовав второе судемоажское государство. И как водится у синекожих оно сразу же бросило вызов Пире.

***

Двенадцатый век стал для Гальегии временем поражений и бед. Его так и назвали – Великое Опустошение. Море раз за разом выплёвывало на берег челны полные кровожадных судемоагов, порождений зла, что умеют лишь грабить, насиловать и убивать. Стоило разбить одну орду, а на песок соседнего пляжа уже сходила другая. Не сработала и попытка бить врага в его логове. Поход на Одинокий закончился неудачей. После почти двух лет войны, осад и стычек и потеряв добрую половину воинов Великий Кутулу вынужден был вернутся. Глупо завоевывать чужие острова когда враг хозяйничает на твоих. Одна беда сменялась другой – с юга приплыли свирепые фарфали и если от судемоагов спасали густые леса, но эти отродья были столь же легки на ногу и ловки в с пращёй как сами гальеги.

И всё же Гальегия выстояла. В какой уже раз обломали судемоаги зубы о Брагансу. Уступая побережье гальеги скрывались в густых чащах и оттуда донимали постоянными нападениями захватчиков. Пускай пиарты жгли и убивали, но стоило им самим остановится на берегу хотя бы на два-три дня как пули днём, ножи и дротики ночью находили их. Кровь за кровь. Но особой ожесточённость отличалась война на Лекатане когда там высадились коморские охотники. Эти могли найти спрятанные в лесу селения или подловить в засаде отряд партизан. Эти знали как воевать. Знали толк в охоте и войне. Они любили убивать. Гальеги быстро это почувствовали, поняли и научились сами. В конце концов их перебили. Выловили всех кто не сбежал с Лекатана. И в жестокостях своих гальеги сравнялись с фарфалями и долго ещё весели на гаргутах костя распятых и нанизанных на ветви. «Они хотели нашей земли, что ж пускай умирают видя что им не досталось». Сам не зная того творил тогда народ Сондельмара требу Хелшшу. Впрочем как и судемоаги и фарфали до него. Потому что время было такое. Час кровавых убийств.

Выстояла Гальеги, но что осталось от неё? Пала Коруния и Асторга. Заброшены плавильни, пустуют рудные ямы, большинство медников мертвы или проданы в Дэлладур. Юг Лекатана и Корасона почти обезлюдел, да и на севере население меньше того что было век назад. Сами гальеги изменились. На лесных островах нету более народа мирных эйроедов боящихся темноты – населяют его суровые охотники, мало книг пишут теперь те чьи предки изобрели письменность, да и те о войне. Трактаты о дротиках и ножах, о том как лучше метать камни вскакивая с земли и как резать глотки.

***

Двенадцатый век стал для Альворады эпохой мира и относительного спокойствия. Тревожного спокойствия. К концу века стало на Суэньосе стало назревать новое восстание. Ходили туманные слухи о готовящемся вторжении пиратов, и куда более ясные донесения своих судемоагов о планах сородичей с Трифорса покорить Луго Фарфали. Когда твоя лодка трещит не время думать о плавающей рядом добыче. Диктадоро с сожалением смотрели на ослабленную войной Гальегию, но прекрасно понимали, что попытка покорить её скорее всего станет для Альворады началом конца.

***

Пожалуй если бы Леесо Мудрый увидел последствия своих решений, он бы усомнился в собственном прозвище. Северная война была тяжёлой, кровавой и бесплодной. Она забирала молодых и крепких воинов, а возвращала вести о смерти, ветеранов и добычу. Вещи оседали у родичей воинов, пленников продавали в Дэлладур, а вот ветераны… Те кто воевал год или два возвращались к прежней жизни, но многие провели на Лекатане куда больше. Они вернулись домой, они вновь взялись за сети или пращу… но зачем ловить рыбу когда в море полно дэлладурских кораблей? Зачем охотиться на диких авусов, когда дальше к югу глупые рабы глупых домов пасут стада домашних?

Окуми

– Мда...
Короткое и емкое слово, последовавшее за междометием, очень точно отражало мнение новоявленного бога о народе, который своими молитвами его вызвал. Здоровенные, четырехрукие, тупые, злобные, прожорливые. Добавив еще пару крепких выражений к пяти словам описания расы, он вздохнул.
– Ладно. Пойдем знакомиться, что ли... Эй, ты! Отшельник! Привет. Я твой новый бог. Звать Геф. Ты у нас кто?
Абориген, весьма тучный даже для своего вида, пребывавший в мечтаниях о еде на вершине холма, вздрогнул и принялся озираться.
– А, ну да, забыл материализоваться, – обозвавший себя Гефом бог явился позади аборигена в своей рабочей одежде кузнеца и с неизменным молотом в руках. – Хватит вертеться, я тут.
Абориген превосходил ростом божественный образ раза в два, поэтому, обернувшись, не заорал в ужасе, а только вытаращился на это двурукое низкорослое чудо природы и удивленно икнул.
– Очень приятно, Йик. Нарекаю тебя своим пророком. Значит, с формальностями разобрались... Давай, излагай ситуацию. Какие беды у моего народа? – Геф лениво махнул молотом.
Абориген почесал репу, затем тщательно ею потряс. Народная мудрость йонгов гласила: "Если чего-то не понимаешь, попробуй это съесть." Нареченный Йик, которого вообще-то звали И Бань, решил воспользоваться мудростью предков и протянул вперед огромную лапищу, но несильно получил молотом по пальцам и отдернул руку.
– Грабли убери, родной, и соображай быстрее. Нам с тобой еще цивилизацию с колен поднимать.
Однако удар по пальцам соображалки И Баню не прибавил. Взревев от злости, он растопырил все четыре ручищи и кинулся на обидчика. Но человек растворился прямо в смертельных объятиях, и материализовался вновь на некотором отдалении.
– Да что ж ты тупой-то такой... – образ бога вздохнул и в мгновение ока прибавил в размерах, раз эдак в десять превзойдя самого высокого йонга. Над головой у него образовалась небольшая туча, пускавшая маленькие молнии, а громоподобный голос впечатался прямо в мозг И Баня.
– Узри же божественный образ мой! Узнай, что имя мне – Геф, я бог прогресса и технологий, и я откликнулся на молитвы твоего народа! Нарекаю тебя пророком моим, и новое имя твое – Йик!
Закончив речь, бог уменьшился до обычных размеров, почесал бороду и вздохнул.
– Вот никто на слово не верит. Обязательно демонстрировать надо... – он взглянул на аборигена, павшего ниц и закрывшего голову руками.
– Ну, хорошо хоть не обделался. Нервы крепкие, значит. Все, хватит валяться, вставай давай. У нас работы невпроворот.
– Чо?.. – выдавил из себя абориген, подняв голову. Он неотрывно смотрел на молот в руках бога и не торопился подниматься.
– Чо-чо, вставай, говорю!
– Чой! – благоговейно выкрикнул Йик и снова уткнулся лицом в землю.

Так Геф получил себе народное прозвище Чой* среди йонгов.

* Chuí - китайск. молоток, молот
** Этот отрывок написан Азом Китой.

******

Трудно жить народу божество которого лениво, злобно, подло, жадно и брехливо. Но ещё труднее тем чей покровитель молчит. Причём молчит настолько безнадёжно, что сами собой закрадываются мысли, о том есть ли оно вообще. Подобная беда поразила йонгов. Ву Ши молчала. А ведь четырёхрукие истово молились ей. Сложно было не поминать богиню когда бескрайняя прежде империя распалась осколками. Когда леса заполонили бутовщики и богохульники, а слабые бандерлоги повсюду теснили могучих йонгов. воистину последние времена настали. Как пережить такие без божества? Даже достойно помереть трудно когда не знаешь что смотрит за тобой извечная мать и что ждёт она тебя по ту сторону тьмы.

Йонги молились истово, а в мире малых богов такое не проходит зря. Не найдя той кому предназначались порыв веры приманил на Юну новичка. Не сразу нашёл Геф кто именно на Юне звал его. Прошёлся сперва по северным островам и Тэриму прежде чем нашёл свой народ. Присмотрелся. Почесал затылок. Народ то ему попался твердолобый и крепкоголовый. Впрочем пожалуй было что-то вселенски правильное в том, что бы развивать технологии именно у тех кто обделён способность изучить их самостоятельно. Да и не привык он отступать перед трудностями. Вспомнил Геф города забраков и лодки судемоагов, вспомнил стада на Селеме и плавильни на Лекатане. Да, нагонять надо и побыстрее.

С каждым днём труднее становилось являться смертным, а потому сделал новый бог йонгов самое большее что смог покуда тело его ещё не подчинялось полностью законам Юны. Слетал он на Южный Зубец и обойдя пару токских стойбищ набрал пару десятков яиц. Явившись же на Окуми велел ученикам и первым делом Йик смотреть за ними и кормить тех кто вылупится. потому что это младшие братья йонгов, что даны им в услужение. И если кто убьёт или съест или покалечит их, то Йик должен покарать наглеца. Например убить и съесть, ну или просто сломать что-то.

Так в жизнь йонгов пришли токи. Число их быстро росло и к началу тринадцатого века вокруг Чи Фана их было уже больше чем йонгов, а уж в соседних с городо племенах так на каждого йонга их приходилось добрых пол десятка на брата, сестру или малое дитя. Надо сказать, что относились четырёхрукие к плоскоголовым не хуже чем к родичам слабакам собственной крови. Только вот таких слабаков среди них не было, а потому некоторая покровительственность мешалась у них с лютым угнетением. Слабый должен слушаться сильного который мог тебя съесть, а поди же терпит дурака и ничтожество.

Надо сказать, что токи оказались просто таки подарком для йонгов. Во-первых, их не надо было кормить. Потому что бумидоров в сэльве полно и токам их хватает. Ну вместе с грибами, мокрицами и хелесиками. А после хорошей охоты йонги не жалеют своим младшим родичам кишок, очисток от шкур, или даже сухожилий с кусочками настоящего мяса! Во-вторых, токи могут работать. И что удивительно им это даже нравится! В-третьих, когда у тебя есть кто-то маленький, слабый и покорный становишься как-то сильнее, большее и смелее.

***

Вэй распалась и со смертью великих аватар правивших страной одинадцать веков не осталось ничего что связывало бы страну даже символически. Новый бог – Геф пришёл в центральную, самую большую часть возле Чи Фана, однако судьба двух других осколков страны сложилась по своему.

Провинция Ба И распалась на отдельные племена, объединявшиеся лишь во время ежегодного фестиваля в общем святилище. Да и то добрая половина йонгов их избегала считая ненастоящими. Племена местных четырёхруких были невелики, но крайне свирепы и воинственны. Вот уже два века как нанимают их для своих войн чернокожие с побережья расплачиваясь едой и разным и хитрыми вещами. Потому что нельзя ни завоевать вождество ни удержать власть не имея среди воинов своих йонгов. Давно рошли те времена когда четырёхрукие с подозрением смотрели на трилобитов и амониов. Ненасытные утробы йонгов давно уже привыкли к морской пище и требовали ещё и ещё. Обтеревшись среди более развитых рохо наёмники научились языку и некоторым обычаям чернокожих, переняли щит и даже понемногу начали поклонятся Атуму.

Вокруг Шенг Хуо, первограда йонгов, народ этот восстал на себя сам и переродился в свою противоположность. Стеснённые с двух сторон бандерлогами не имели четырёхрукие ни места для расселения ни достойного врага, а потому молодёжь их тратила себя в нескончаемых межусобицах. И столь свирепое братоубийство царило в сэльве, что оказавшиеся в тех грешных местах бандерлоги без чувств падали с паламнэр. И даже некоторых из йонгов охватило отвращение к крови. И появились чётырёхрукие отдавшие сержца свои миру и вещавшие что грех проливать кровь. И что нельзя поддаваться злу и что надо жисть в кротости и смирении и придерживаться великого принципа бухай* – ненанесения вреда ни одному живому существу. Ведь всё зло мира идёт от нарушения бухая. Если бы живые существа лишь бухали, что тигран пасся бы рядом с варинэлой, а бумидавы обрели бы чудесный нежноалый цвет и летали бы подобно поугерам. Тут правда были расхождения. Некоторые учили что в царстве бухая бумидавы будут уже жаренные и что можно будет отрывать от них куски без малейшего вреда.

Как бы там ни было, а таки нашлись, и не немало, йонгов принявшие бухай в своё сердце. И стали они питаться одними бумидорами. И дело это было трудное даже для четырёхруких. Но ничего – приспособились. Изо дня в день бродили бухайцы по бумидорникам собирая и поедая плоды без устали. Со временем пришли они к выводу, что бухай не распространяется на мокриц и червей – потому что эти безмозглые твари всё равно что растения. Позже снят был запрет на мертвечину – поскольку не мясо греховно, а убийство. Ещё позже признали, что самооборона есть священно право каждого, а трупы убитых в таком случае приравниваются к мертвечине. Так и жили бухайцы. Жили и множились в числе потому что бумидорники сами по себе могли прокормить куда как больше йонгов чем охота. Стали бухайцы пухаты, грузны и медлительны, но сила их не покинула, а уж числом они скоро далеко превзошли своих плотоядных родичей.

* Это не Юя придумала! Это всё китайцы!

***

Множество странных вещей видят бумипалати хранители пределов Раматы. Каждый день поднимаются в воздух десятки лис хе унося намотанные на ноги кехалаты с донесениями. И не покидая стольного Камалаплути знает хилихалати, что пальцехвостые совсем затихли поскольку вторглись в их земли чернокожие великаны. Знает что появились среди западный йонгов мелкие и двурукие. И уж конечно давно известно ему что стали южные дикари подобно ужасным варинжлам питаться бумидорами. Но все знаю, что главная весть прилетит не на крыльях. Главная весть прибудет вместе с лодками к пристаням Унамакалли*.

* О войне см. отчёт по островам.

***

Как другие правители волнуются о войсках и купцах так волновались Кардары о судьбе порожённых даэрским гением вещей. Особенно много думали они о рукотворном свете и деньгах. Надо признать, что первое за пределами Кзардолма не прижилось – необходимость регулярно перезаряжать светильники делала их бесполезными вдали от светоносных жил. Лишь шийские императоры могли позволить себе не только лучшие образцы, но и оплачивать их регулярную перезардку. Вернее будет признать что лишь для дворца и храмов Айэньо даэры брались за малую плату возить светильники в родные подземелья и обратно.

Совсем другая судьба была у денег. Маленькие металлические кружочки проникли если не во все дыры на Окуми, то уже во всяком случае их знал весь восток континента. У ши даже в законах упоминались ликли и дирими и не найти на торжищах и площадях мохнохвостого не державшего бы на поясе или за щекой хотя бы пол десятка харов.

***

Привычно для ши снить наяву бытием родителей. видят потомки глазами пращуров. А если бы достойные предки увидели родной край глазами потомков? Без сомнения они удивились бы. Поразили бы их пирамиды Айэньо, общение с бандерлогами, бесчисленные плоскоголовые тлакотли, которых в сэльве даже больше чем ши, огромные эдэски, что напоминают уже скорее маленьких бумодавов чем больших варинэл, они даже листья порой елдят, а не только плоды. Удивились бы предки одежде из тканей и немыслимо было для них сияние доспехов. Окрыли бы рот древние волки узрев лодки и вёсла.

Но было и то что они бы поняли – стук камней и танцы, жертвоприношения и приорашей. А ещё войну. Потому что война… война не меняется. За плеском волн и сиянием доспехов всё равно видно оскал клыков и вздыбленные на загривке волосы. Убей или умри – в этом суть. Так было и так будет.

Тяжело шла для империи война с Корахотом. Мечтали многие о покорении земель на Тэриме, а едва удалось удержать Джамапути. Не устояли джамаши перед ордами боевых тлкаотлей Корахота понукаемых к бою бичами хторров*. Едва удержали они Дагхасшд**. Флот корахотских энэрегалей атаковали все корабли что пытались доплыть к Джамапути. В схватке с ним погиб отряд из столицы и лишь жалкие остатки его спаслись. Клыков же уцелело так мало что велись разговоры о роспуске их отряда. Узнали тогда ши, что хороши тяжёлые доспехи в ближнем бою, но неудобны на море. Но в конце-концов судьба смилостивилась над ши – отступили энэрегали пред тяжёлыми потерями, удалось выгнать врагов и с Джамапути. Но о наступлении на север и речи тогда быть не могло.

* Прошу прощения за подобное самоуправство.
** А может переименовать город? А то название совсем выбивается из ряда прочих и очень неудобное.

АКТ III: ТЕОРИЯ ЗАГОВОРА

Панама, республика Панама.
8 апреля 2014 года, 10:24.



Жизнь Джозефа Аройо имела все шансы попасть в Парижскую палату мер и весов как эталон Жизни Успешного Руководителя. Джозеф Аройо был человеком средних лет, в меру упитанным и в меру набожным, носил приличествующие случаю рубашки-поло с символикой яхт-клуба, к которому принадлежал, и умеренной строгости тёмные усы, как нельзя лучше подходившие к некогда пышной шевелюре. У Джозефа была обеспеченная семья, причём он не забывал ни своих родителей, ни родителей жены, подрастал сын, он водил немецкие автомобили и приходил на работу ровно в десять часов утра. Жизнь сеньора Аройо была размеренной, упорядоченной и благодушной как швейцарские часы. Довольно примечательное исключение для Панамы, объяснявшееся тем, что инженерное образование сеньор Аройо получил в Соединённых Штатах и там же приучил себя к порядку. Но были и у этого идеального сеньора секреты, о которых, хотя и не любил их, Джозеф помнил постоянно, со скупой тревогой ожидая часа, когда придёт его время.
Утро восьмого апреля не стало исключением в выверенном двумя секретаршами распорядке дня. Джозеф прибыл на работу, мимоходом поздоровавшись с охранником, сбросил неформальную куртку из седьмой коллекции «Эмпорио Армани» на вешалку и принялся за просмотр ночной отчётности. Поднявшееся над Атлантикой солнце било в окна кабинета на восьмом этаже белоснежного офисного комплекса, с улицы доносились привычное гудение машин и ритмы сальсы из кафе напротив. Только ветерок, шевеливший листки отрывного календарика над рабочим столом, вносил нотку хаоса в геометрический мир Джозефа Аройо. Даже мокрые следы от швабры уборщицы в вестибюле, казалось, подчинялись сложной математической модели.
Так продолжалось около получаса. Из сонной неги ежедневности хозяина офиса вырвал телефонный звонок. Рука Аройо по привычке потянулась к «Самсунгу» – подарку от жены и сына на сорокалетие – и с удивлением остановилась. Звук шёл из нижнего ящика рабочего стола. Кадык сеньора Аройо пришёл в движение. Он нервно вытер пот, выступивший в толстых лобных складках, и, едва не уронив разложенные на столе бумаги, выхватил из-под канцелярских мелочей дешёвую «Моторолу». Номер не определялся, но, не смущаясь этого, сеньор Аройо прижал телефон к уху.
– Ох… это… это вы? Такая честь, доктор М... – здесь его перебили. Больше мужчина не проронил ни слова, слушая собеседника с болезненным вниманием. А потом, когда на том конце зазвучали гудки, Джозеф пригладил волосы, ножницами разрезал сим-карту на четыре части, сломал «раскладушку» и завернул останки телефона в газету. Когда, спешно собрав нужные документы, идеальный сеньор Аройо выскочил из кабинета, одна из визиток, сложенных аккуратным столбиком у монитора, слетела на пол. В солнечном луче мелькнул машинописный текст: «Государственное агентство Панамы по дорожно-техническому надзору».

Закрытый на реконструкцию кампус университета, Нова-Кордоба.
8 апреля 2014 года, 01:50.



Таня Каррерас слушала его речь, находясь в маленькой комнатке технического оператора (по понятным причинам сейчас отсутствовавшего). Она сидела в полной темноте, приникнув к окошку под потолком, и одними губами повторяла его слова. Таня беззаветно верила в них и, хотя её образования хватало, чтобы распознать в них заимствования, а то и прямые цитаты, ощущения вторичности не возникало.
Субкоманданте Либертад говорил яростно, страстно: с огнём, горящим в глазах за чёрной шерстяной маской, и в сердце под простецким костюмом. Его голос гремел, раскатываясь под сводами актового зала одного из университетских кампусов, и не было, не было в нём даже нотки фальши! Таня бы почувствовала её. Годы назад, когда её революционный путь только начинался, она со смесью обречённости и страха ждала, когда легендарный ореол Либертада рассыплется под натиском бытовых проблем и простой житейской данности, которой никакой революции (и даже Революции) не изменить. Но до сих пор, едва лишь Либертад поднимался на высокую трибуну, дыхание её перехватывало, и Таня вновь становилась той юной нескладной девочкой, что бросилась когда-то к нему, окружённому сурово-романтичными мужчинами в зелёных рубашках. Бросилась – и окунулась в новую жизнь. Вблизи Либертад оказался не хуже, чем на плакатах её, Таниного, сочинения.
– Итак, суммируем. Не в том вопрос, случится ли революция, – рокотал хорошо поставленный голос того, кто в далёком прошлом был обыкновенным профессором во второсортном мексиканском университете. – Вопрос в том, будет ли исход её мирным или кровавым. Когда-то эти слова произнёс Михаил Бакунин, отвергнутый временем философ-освободитель, но теперь…
Казалось, что речи Либертада не пишутся на бумаге, а рождаются где-то в небесах. Человек неспособен говорить так гладко, приятно и правильно, так точно выбирать слова и пробуждать саму душу испанского языка. Какими бы ни были его выступления, длинными или короткими, политическими или просто «по случаю», они приковывали внимание к персоне говорящего как кандалы – пленников османских галер. И требовательная, суровая правда, которую Либертад никогда не трудился маскировать, красила его пуще всех остальных. Среди серых канцеляристов, продажных чиновников и отожранных придворных крыс он был Прометеем, несущим людям огонь завтрашнего дня. Его правда была порождена отчаянием, порождена голодом, порождена безмолвным протестом рабочих районов и захолустных деревень. Либертад сражался не за Санта-Клару, не за Нова-Кордобу, а за весь континент, и апломб его максимализма был неколебим как спартанские щиты. И Таня, пусть ясно представляла себе схему работы революционной пропаганды, иногда ловила себя на мысли, что почти фанатично верит в его идеалы. Верит в него самого, вскинувшего кулак под аплодисменты студентов, малочисленных журналистов и преподавателей-социалистов, втайне пришедших сюда, на одну из его нечастых лекций.
– Народ и партия едины! – шёпотом повторила Таня всегдашний финальный пассаж и смущённо прикусила язык. По счастью, в темноте никто не видел заигравшего на щеках девушки румянца. Но уже через минуту её лицо помрачнело: она принесла плохие новости и, когда выступление закончилось, а Либертад жал руки и с досадой отмахивался от слишком уж восхищённой части публики, так и не сняв берет и маску, откладывать их было нельзя.
Придуманная ей операция становилась слишком глобальной, чтобы держать её нового отца в неизвестности. Только уж очень хорошо Таня Каррерас знала, с какой нелюбовью относится этот очаровательный идеалист к договорам и полумерам. Но знала также, что её приземлённая практичность дополнит хрустальную мечту Либертада. Вместе они придут к победе.

Мотель в трущобах, Нова-Кордоба.
8 апреля 2014 года, 13:30.

Вудсона разбудил уже начинавший становиться привычным стук в дверь. Новая жизнь приглашённой звезды вынуждала на время отложить в шкаф костюм профессионального затворника и просыпаться. Герой-любовник чувствовал себя на удивление выспавшимся и бодрым, хотя дневная жара по обыкновению пыталась задушить его прямо в постели. Американец давно уже удивлялся, почему жители Санта-Клары так опасаются попасть в ад, ведь там для местных ничего не изменится.
Мрачным глазом Вудсон глянул на прикроватные часы. Те были в полном порядке, благо Пино не заглядывал в его номер, а ночью свет не отключался, и показывали половину второго. Был во всём этом определённый плюс: Шон благополучно проспал самое пекло сиесты, и остаток дня обещал пройти не под знаком курицы-гриль.
– ¡Señor Woodson! ¡Abre, por favor! – по голосу Вудсон узнал Экю.
– О, вы можете так не стучать! – раздался сварливый голос уборщицы. – Сеньор – большой любитель спать до вечера и вряд ли вам откроет, молодой человек. Вы заходите часиков в пять… или шесть…
– Всё настолько плохо? – Экю перестал стучать, но, благодаря отличной шумоизоляции, Вудсон слышал весь их разговор.
– Ещё как, молодой человек, ещё как. Сеньор въехал сюда семь месяцев назад, эх… такой красивый сеньор, но так себя не любит. Когда он здесь, только спит или пьёт. А когда не здесь – только пьёт. Эх… не моё это дело, молодой человек, но мне его очень жалко. У него, наверное, случилось горе, но это ведь не повод похоронить себя таким молодым.
– Конечно нет, – дверь вздрогнула от пинка. – Вудсон, откройте уже!
– Эх… ну удачи вам, молодой человек, – голос женщины стал удаляться, и ему вторил скрип ведра по полу, – знаете, а хорошо, что вы пришли. Никто к нему не приходит, совсем никто.
Шевельнув кистью, Вудсон почувствовал под пальцами пустую бутылку, немое подтверждение слов пожилой уборщицы.

Век двенадцатый эпохи второй.
XI.I. 'Время пришло'

XI.II. 'Эллика и Ирассия'


XI.III. 'Сыны бога войны'


XI.IV. 'Ремесла и торговля'



Получатели: Пирос, Гротедарум.

– Боюсь? – Генеральская Дочь аккуратно загнула поля шляпки-панамки на кукле. – Боюсь ли... Не знаю-знаю, старый друг. Я слушаю и я отвечаю. Когда Они говорят, нельзя бояться. Иначе Барон придёт за тобой.
«Бояться нельзя», инстинктивно это понимал и Вудсон. Он мог буквально ощущать это давление, или ауру, как угодно. Как будто ты вошел в клетку со львом и, стоит сделать один неверный шаг, король зверей растерзает тебя.
– Почему же ты называешь меня «старый друг»? Я впервые вижу тебя и никогда прежде не слышал... – Вудсон неспешно вел беседу. Несмотря на то, что вопросов было хоть жопой жуй, ему казалось, что спешить нельзя, никак.
– Духи знают тебя. Кружат-кружат вокруг, хотя ты не можешь их видеть. Они окружают тебя. Узнают тебя. Шепчут откровения, – образ ведьмы на мгновение подёрнулся в клубах дыма, – и я знаю тебя, как знают они. Я помню тебя. Или того, кто был тобой. Людям из другой земли это трудно понять. Но духов не обманешь.
Ведьма улыбнулась.
– Не обманешь и меня.
– А я... я здесь не за этим, – с небольшой паузой ответил Шон после короткого раздумья. Он чувствовал, что ему становится всё сложнее сконцентрировать взгляд на лице ведьмы: мешали то ли отблески огня на влажной груди девушки, то ли ещё что-то. К тому же эта витиеватая речь про духов, из которой американец понял чуть больше, чем ничего…
– Если духи такие всезнайки, значит, ты знаешь, зачем я пришел, – негромко констатировал Вудсон, заканчивая ходить вокруг да около. – Ты дашь мне то, что я хочу?
– А ты сам знаешь, чего хочешь, Шон Вудсон? – Генеральская Дочь резко придвинулась к огню, невыносимо гибким движением опустившись на колени.
Сверкнуло золото украшений, последние тени сгинули прочь, больше не укрывая первобытную красоту ямайской ведьмы, а угли ярко вспыхнули, сделав мрак за пределами освещённой зоны вдвое гуще. Ведьма буквально всем своим естеством, своим телом будила животные инстинкты, и речь сейчас шла отнюдь не о самосохранении. Дыхание Вудсона участилось, стало глубоким, взгляд не мог оторваться от женщины, а Шон и не думал это скрывать. Может, об этом она и говорила: «Не обманешь и меня»? Странное ощущение примешивалось к похотливой части американца, вышедшей из дрёмы: ведьма играет им. И это... будоражило ещё больше! Спецагент чувствовал, что наконец-то просыпается после алкогольного сна – ни дать ни взять спящая красавица, которую поцелуй превращает в Джеймса Бонда.
– Да, ведьма, я знаю, – твердо заявил Вудсон, всеми силами стараясь не показать удивления, когда она произнесла его имя. Позже он будет охуевать, но сейчас нужно шагать дальше, только вперед. Не меняя позы и лишь немного подавшись ей навстречу, Шон продолжил:
– Если у тебя или твоих чертовых духов есть цена – назови её, и перейдем к делу...
Зель-Шанх ласково щёлкнула куклу по носу.
– Сколько упорства! Цена, дела… А ведь ещё прошлым утром ты едва мог заставить себя встать на ноги. Давай проверим, как далеко ты способен зайти, чтобы вернуть уважение к себе, – повисла пауза. Колдунья смотрела в угли так долго и пристально, словно видела там совсем не умирающее дерево. Вудсон уже открыл рот, но ведьма заговорила вновь:
– Да, проверим. Я расскажу тебе. Расскажу по старой памяти, о которой ты не помнишь. Расскажу, что несчастный человек, которого ты преследуешь, запутался в себе. Он сломлен, напуган, его снедает отчаяние.

Магнетический тембр её голоса дразнил уже проснувшиеся в Вудсоне глубинные тёмные порывы. Он, измотанный внутренней борьбой, с трудом фокусировался на смысле слов, представляя себе, как бросается на неё, вжимая в земляной пол. В сладких дрёмах вставали всё новые образы, и вот ведьма уже не сидит перед ним, а танцует, извиваясь у огня. Движениям её по-змеиному гибкого тела вторит звон бубенцов на ногах. Уже и не хотелось слушать: встать, схватить её за горло, когда в хрупком жесте она запрокинет руки к потолку! Сломать её, раздавить, изнасиловать.
– Мигель Вобо живёт в страхе. Он выбрал друзей, которые опаснее ядовитых пауков. Он выбрал не ту дорогу, хотя я советовала ему, отговаривала его. Он связался с «Ла Сомбра», не зная о тенях, что стоят за их спинами.
Сердце билось в оглушительном ритме, щёки побагровели и Вудсон не замечал, как нещадно сминает в пальцах свою шляпу. Он мечтал, чтобы ведьма закричала.
– И теперь его дни полнит тягучий ужас! – хриплый голос Генеральской Дочери надломился в экстазе, котёл изверг брызги и пар. – Он ждёт смерти! И я не могу его уберечь от того, кого он боится. Кауфманн! Запомни имя! Бойся его, как боишься своего прошлого...
- Вобо... «Ла Сомбра...» страх... – как завороженный шептал американец, а сам думал лишь о том, как силой овладевает этой смуглой ведьмой: самец, который берет то, что хочет
Огромные глаза остановились на нём, остекленев. Среди дыма и огня иллюзии и реальность смешались воедино. Ноги Вудсона свело от напряжения. Шляпа в правой руке окончательно превратилась в скомканный кусок ткани, рот чуть приоткрылся… он не моргая следил за движениями гибкого тела перед собой, а желание достигло пика. Во рту пересохло, но он ничего этого не замечал – её голос остался единственным, что мог слышать Шон.
– Кауфманн! – с низким рыком выдохнул Вудсон и начал подниматься. Неторопливо, хоть и желал накинуться на женщину прямо с места, предчувствуя скорое удовольствие.
– Теперь иди ко мне, отдай мою плату. Или убирайся прочь.
В этой провокации Шон уже не нуждался.
Не церемонясь, он резко, с силой, притянул её к себе. Она хотела этого? О да, сейчас она получит своё сполна. Генеральская Дочь застонала, пытаясь вырваться, но это только разожгло ярость Вудсона. В этом мире естественным, само собой разумеющимся было лишь одно. Шон схватил её за смуглые руки и бросил на землю, без стеснений срывая последние клочья одежды. Соломенная кукла, забытая, покатилась в сторону. Не заботясь о пуговицах, Шон почти содрал с себя рубашку, не давая ведьме подняться. Он почувствовал, как её руки тянут вниз шорты и движением ног помог освободить себя. И вот Вудсон навис над ней, озаряемый сиянием углей: словно бы огромная тень, исходящая неистовой страстью. Мускусный запах её тела перемешивался с травяным дымом, застилая взор. Шон не хотел и не собирался быть нежным любовником, его почти лихорадило.
И, наконец, эта тварь закричала. Она билась под ним, пытаясь вырваться, но куда там – Шон упёрся коленом в нежную кожу бёдер, оставляя синяки на память, раздвинул её ноги в стороны, и с силой опустился сверху. Он вошёл в девушку со всей жестокостью, вогнав напряжённый почти до боли член как можно глубже. Ногти колдуньи оставляли кровавые борозды, полосуя спину и ягодицы, а крик захлебнулся в полном мазохистского наслаждения стоне. Они слились переходящем в укус злобном поцелуе, затем ещё одном. Потом Шону стало плевать на поцелуи. Полностью открывшись ему, распластанная на земле, Генеральская Дочь не могла сопротивляться: ей оставалось только кричать от томительной боли, вознося Шона Вудсона к вершинам победоносного наслаждения.
А услужливое подсознание бывшего специального агента заботливо расставляло важные слова ведьмы по полочкам, чтобы мистер Животное потом вспомнил, зачем посетил дом Генеральской Дочери. Но даже подсознание вскоре поглотил красный туман слившихся в неистовой агонии тел.

Шон не помнил, когда он выбрался на подгибающихся ногах из дома колдуньи. Он чувствовал себя выжатой тряпкой, выжатой в самом буквальном смысле. По ощущениям, он только что оправился от тяжёлой, выматывающей, но приносящей невыносимое удовольствие болезни. Даже руки дрожали, а идти было положительно невозможно. Он не мог вспомнить, как же ему удалось с трудом, кое-как, натянуть на себя шорты, оставив Генеральскую Дочь безжизненно валяться у огня, едва дыша.
Улица встретила его первыми признаками прохлады и катящимся к горизонту солнцем: стали длиннее тени, и предзакатный рыжий свет не так резал глаз. Пытаясь вздохнуть полной грудью, Вудсон не смог – и без сил рухнул прямо в пыль, не обращая внимания, что рубашка даже не может сойтись на груди. Плевать. Его мотель располагался в районе немногим лучше, там – да и вообще на жаркой Санта-Кларе – никого этим не удивишь.
«Плевать».
Как выброшенная на берег рыба он хватал ртом воздух, потом привалился спиной к стене чьей-то хижины, запрокинув голову. На его счастье, улица была пуста и Вудсон мог, в тишине и покое, чувствовать, как по спине и бёдрам прокатываются волны саднящей боли: кожа превратилась в одну большую царапину. Нижняя губа распухла от варварских поцелуев, а мысли и вовсе мутились.
Безумно хотелось рома, но на сей раз не маниакальным желанием алкоголика. Просто хотелось выпить и выпить много.
На прощание ведьма с трудом прошептала ему вслед, что не забудет его подарок. О чём бы она ни говорила, но Мигеля Вобо так и не удалось найти. Зато у него была фамилия. Ничего не говорящая ему немецкая фамилия.
На этом Шон Вудсон провалился в глубокий и спокойный сон прямо там, где лежал.

А Зель-Шанх, ведьма, лесной демон, отрешённо глядела в потолок и глаза её были глазами глубокой старухи. Она давно не чувствовала себя настолько счастливой.

Тэрим

Кавад Пирх улыбнулся и едва сдержался что бы не рассмеяться от радости. Боги любят его! Огненнокрылый Пируш и Рогатый Ушур одарили его от щедрот своих. А ведь он дурак сомневался. Он глупец злился на брата, отправившего его на север, а своего сына с войском на юг. Покорить Гирштану честь куда большая чем проповедовать северным дикарям и разбирать споры о набегах и украденных дочерях между племенами. Но теперь… ха, великая слава выпадает лишь за великие подвиги, а великие подвиги не совершить случайному человеку. Он Кавад докажет что по праву является носителем хавара Пирхов. Его брат стар, даже племянник и тот старше дяди. Ещё пять или десять лет и придёт время решать кто станет шахин шахом. И тогда сила и слава ему понадобятся.

***

Война! Война! Клич этот летел по Эллике вместе с гонцами на каукорнах*. Лишь немного отставали от них слухи о новом ужасном враге и страшном поражении. Вести неслыханные в Эллике уже несколько веков. Бурлили собрания, гул стоял над народом что собирался на торжище или у святилищ и не слышно было в том шуме ни страха ни тревоги. Только возбуждение и радость. Потому что разве может эллинов огорчить известие о начале великой войны?

* Верховая езда известна в Эллике, но осталась уделом умельцев. Нет, просто прокатится на спине животного может любой пастух, но вот выдержать скачку могут немногие.

*******

Кавад Огненосный объединил всех кзабраков в единой державе и при нём впервые Кзабракшахр простёрся от Ворейского моря до Селемы. Младший брат правящего шаха он прославился в северной войне когда пришёл на помощь независимым тогда ещё племенам и сразился с огромным войском эллинов что спустилось с Полемейских гор. Ни численность, ни крепкие щиты и доспехи, ни умение не смогли устоять против ярости саошьянитов и огня покорителей. Четыре крупных сражения и множество мелких стычек выиграл Кавад и к тому времени как последние из эллинов бежали в горы войско его не только не уменьшилось, но и многократно увеличилось за счёт ополчения северян. Одни племена с радостью признали его власть, другие же скрепя зубами, но никто не посмел выступить против победителя.

Когда умер старый шахин шаг Кавад со своими ветеранами и огромным ополчение прибыл в столицу. И Ушур предпочёл его слабому племяннику. Потому что по праву наследует среди Пирхов сильнейший. Тот вокруг чьей головы горит огонь хавара. Как шахин шах двинулся Кавад на Гирштану под которой годами стояли без толку езды. И приветствовал его древний город как господина и повелителя. И открылись двери святилища и был высечен из красного камня идол Уруша и поставлен меж святых огней.

Объединение кзабраков совпало с другим поворотным событием в их жизни – приручением корхакорн. Буквально за жизнь одного поколения из диковинки это занятие стало основным для них. Огромным подспорьем в этом деле стали соседи. Ушурийцы и гирши ходили за скотом к штирам, езды грабили забраков, северные племена – эллинов. Правда каукорны в Кор-Хаке приживались плохо, но это не останавливало налётчиков. Захваченный скот быстро шёл под нож, а вместо него пригонялся новый. К концу века набеги на соседей стали уже традицией, а для многих и образом жизни. Их масштаб был таков, что целые районы Шатиры опустели и были заселены краснокожими.

***

Вновь Корахот воевал за Джамапути, но на этот раз не с бандерлогами, а с ши. Пенились волны под вёслами, наполнял ветер эйровые паруса, стрелы и дротики летали от лодки к лодки, ударялись они бортами и сходились бойцы в абордажных схватках. Сошли на берег воины из Айэньо в сверкающих красных доспехах и не было никого кто смог бы остановить их. Бежали с Корахота немногие хторры и куда более многочисленные энэрегали, токи же приняли новую власть как всегда принимают токи – без ропота и возражений.

***

В одиннадцатом веке Эллика напоминала мегалокатля задравшего тнага и обожравшегося мясом. Эллины добили последних юдьяр и умолкла югорская речь в лесах Бескериара. Мир казалось пришёл в страну воинов. Ненадолго. Нашёлся соперник что не побоялся дёрнуть мегалокатля за хвост. Разгромом окончился поход западных Эллинов в Кор-Хак. Огнём и копьями прогнали их кзабраки и едва ли один из десяти тех кто спустился с гор вновь поднялся к на зелёные склоны Полемей. От сотворения эллинов был Кор-Хак прибежищем разрозненных и малочисленных племен, но сейчас там возникла настоящая держава. Набеги же кзабраков превратились в настоящий бич пограничья. Матёрый, покрытый шрамами мегалокатль смотрел на своего соперника. Тот был младше, меньше, костлявее и голоднее.

***

На руинах Хоротыыса поставили селты свой город… хотя это неправда. Врёт легенда. Хоротыыс стоял посреди степи и до сих пор остались там громадные камни древнего святилища. Нявк же город приморский. Хотя какой же это город – торжище на берегу удобной бухты куда приплывают торговать купцы со всей Талассы – в основном конечно же забраки и гиты, но иногда бывают и пальцехвостые энэрегали и даже высокие штэйвиты из далёких морей. Удобно место Нявк – это не Аксос, но и не Забрия. Старые враги могут тут встретится не приглашая противника в гости. Мрачно смотрят на рогатых гиты, презрительно кривят губы забраки, но торговле это мешает мало потому что покупают и продают между ними сельты. И своего коты не упускают.

***

В одиннадцатом веке земледелие Забрии стало по настоящему развитым. Население выросло и теперь обычным расстоянием между соседними селениями стало не пол дня пути а всего лишь час или немногим больше. И это там где не слышно плеска волн, а в прибрежных районах и того больше. Но всё же в степи земледлие не продвинулось и остановила его та же сила что сделала возможным плуг и ярмо. Там где раньше гезиты охотились на дикие каукорн теперь паслись громадные стада домашних корхакорн. И владельцы этих стад не спешили уступать пастбища земледельцам. За век население побережья выросло в двое, а внутренних районов вчетверо. И жители этих земель уже не просто заметно отличались, фактически по лини полей и кочевий пролегала граница между двумя близкими, но уже разными народами. К югу было сложное иерархическое общество оседлых земледельцев, к северу же племена кочевников. Гезиты не любили эрлов, а керров откровенно презирали. После того как основу войска стали набирать из эрлов скотоводы уже не участвовали в общегосударственных делах, их мир – был мир кочевий, набегов и стычек с кзабраками или штирами. Кор-Хак был им понятнее чем поля и торговые приморские города.

В свою очередь не любили буйных и непокорных гезитов ни лорды которым те вроде как должны были подчиняться, ни эрлы презиравшие этих дикарей что кичились своей свободой и оружием, ни тем более керры которых кочевники нередко грабили и которым нередко травили поля перегоняя свои стада*.

Труд на земле тяжёл и утомителен, а потому много веков уже процветало в Забрии рабство. Одна беда – мало было рабов и негде было добыть больше. Гитов ещё мальчика забирали у матерей и задорого продавали тем кто хотел вырастить себе трудолюбивого и верного работника. Только вот число рабов гитов росло медленнее чем число тех кто мог и хотел ими владеть. Пиратство дело хорошее, да только когда ты гита, а когда и гиты тебя. Поэтому многие довольствовались штирами, хотя за теми нужен был постоянный надзор и палка, и всё равно работали они куда хуже. Так что не смотря на спрос рабы составляли лишь небольшую часть населения Забрии.

* Само собой это касается в основном тех кто живёт на границе кочевий

***

Для Цвергардума кончилась эпоха войн и началась эра торговли. С эллинами бойкая торговля шла не только в старых торжищах на западной границе, но основаны были и новые на Бескериаре. Более того моряники возили товары в обход полуострова причём доплывали до самой коренной Эллики, так что центр цвергской торговли переместился с Аколпоса в Лимани.

С юго-запда вдоль отрогов Диакоп приходили к цвергам странные рогатые чужаки, что молились старому богу огня и привозили с собой чудесные диковинки. Были они умны и хорошо разбирались в том что покупать, а что продавать. Рады были цверги таким гостям.

Не отставала и южная торговля. Ловкие энэрегали покупали вещи не только себе, но и что бы отвезти на токах в Корифи. Но такова уж натура моряников что всего и всегда им мало. Прослышали они что до Аксоса можно добраться морем, а также что на юге от Корахота есть остров Дамапот за который воюют сейчас корахотцы с южанами. А южане те пришли с огромной земли не меньше Тэрима и говорят есть там товары невиданные.

***

Век за веком воевал Аксос с забраками, с штирами, опять с забраками. Победы сменялись поражения, а те вновь победами. Флот из Элкоса разбил элсвейрцев и впервые за века плавали гиты между Селемой и Потами не опасаясь забраков. Но победив на волнах проиграли аскосоцы в поле. Не устояли они против орд штиров и степь вокруг руин Телефа сменила хозяев.

Война началась давно и не скоро кончится. Данность мира, была она и будет. И затра будет таким же как вчера. За свистом стрел и плеском вёсел в Аксосе не заметили событий коим суждено было изменить жизнь страны куда более чем победы и поражения одиннадцатого века. С далёкой Хеи прибыли на Селему чужаки о которых вещал устами номиксистес сам Рогар. Немного их было, едва ли несколько сотен чужаков. Но странное дело среди всех народов известных гитам больше всего напоминали они их самих. Мировая Справедливость велела помочь беженцам от великой беды и гиты действовали согласно её воле. Тем более что после прошлых войн население на Селеме всё ещё полностью не восстановилось. Небольшими общинами расселились чужаки между коренными насельниками. Сперва держались они отдельно, да и местные особо не лезли в их дела. Только вот было у чужаков то что манило гитов. Женщины. Их было много. Очень много. Половина. Как-то само собой получалось что множество молодых парней заходило к аскаскатам* в гости, задерживалось подолгу, а то и вообще переселялось к ним жить. Многим удавалось жениться.

Не прошло и пол века, как чужаки перешли на местный язык и приняли большинство обычаев гитов. Они и не удивительно, ведь теперь среди них не меньше трети полукровки. В свою очередь общины гитов не могли держаться столь замкнуто как раньше по отношению к внукам своих матриархов. Да и поселки где женщин было почти половина неудержимо манили женихов со всей округи. Поскольку по гитским обычаям мужья переходят в род жён, то к концу века мелкие группки переселенцев стали большими гитскими родами.

Чужаки быстро растворялись в гитах, но нельзя сказать что бы совсем без остатка. Множество слов, особой формы луки, большая доля женщин среди новорожденных, поклонение Виэли как аспекту плодородия Мировой Справедливости, вот что досталось гитам. А ещё авусы. Буквально пару десятков перевезли с собой поселенцы, а теперь даже во многих чисто гитских селениях держат их целыми стадами.

* В реальности больше половины из них это не аскаскато-фарфальские полукровки. Побуждаемые пророчествами и видениями Виэли продали они стада свои и наняв штэйвитов отправились на восток.

***

Никогда не знаешь, где найдешь где потеряешь. Штиры сами на себя не были похожи во время войны за Телеф так храбро и умело они сражались с гитами. Не спасли вражеский город ни валы, ни частокол. Вновь принадлежат каукорнорогим богатые пастбища на пологих холмах. На сочной ситари набирают жирок корхакорны. А тем временем в Кор-Хаке грабят штиров кзабраки, горят стойбища, сотнями, тысячами каждый месяц угоняют на запад скот. За век на пять дней пути сдвинулась на восток граница между краснокожими и каукорноногими. Только Кол-Дур и земли вокруг него ещё держатся, но без подмоги их судьба предрешена.

Острова

Крепко слово штэйвита – всегда делает он то что обещал. Если конечно это настоящий штэйвит. Не знает народ большой воли другого причины невыполнения объявленного кроме смерти. Слово как тот камень – упустишь в море и не поймать уже. Не раз и не два и надрывались храбрецы в попытках осуществить то что пообещать заставила горячность или ярость. Но слово штэйвита крепко – слово клятва, слово обет, слово приказ. На том и стоит Рейн.

Весь Штэйнрейн собрался посмотреть на исполнение слова данного Ройму Кригу фюреру. На свершение слова что дал Ройм Криг народу. На тех кто прошёл под парусами и на вёсла неисчислимые месяцы пути. На их их лица и стан, их щиты и копья, на шкуры и головы шинхофу, на трофеи похода, на богатые дары чужеземцев. Поражались штэйвиты роскоши шийских тканей, восхищались блеску и мощи медного оружия.

***

Нос первой ладьи упёрся с песок. Потом второй, третьей. Скоро что направо что налево куда ни глянь вдоль пляжа теснили суда, а ведь позади их оставалось ещё больше. Люди столпились у бортов, те кто мог свешивались что бы дотронуться до песка пальцами. Другие же всматривались в берег где за полосой ослепительно белого пляжа зеленела эйра. Лица путешественников потемнели от солнца и заострились от постоянной нехватки воды и пищи. Глаза их горели надеждой, но никто не смел сойти на берег прежеде чем жрецы закончать петь священные песни. Наконец смолкли голоса и мужчина в высокой шапке с длинным пером спрыгнул на песок. После долгого плаванья земля под ним шаталась как море в бурюне устоял и упал на колени. Опустил руки в горячий песок, пальцы жгло, но это была приятная боль. Кара-Кирай поднялся, повернулся к своим. Песок тек у него сквозь пальцы всех четырёх ладоней.

- Вот земля обетованная Техути! Тут завоюем мы себе родину взамен утерянной! Тут обретём мы Югорзорсаг.

******

Ненадолго распался Элисион, волею Глаблали создано было это государство вновь. Собрал его Неалнам, собрал ради войны. Были собраны армии, полные священного гнева, жажды мести и добычи. Густые леса и верные пращи не спасли Новый Каштел и дымом ушёл в небо город гальегов. Не устояла и Корунния перед натиском судемоагов. Богатую добычу взяли там синекожие – множество рабов и без счёта изделий из странного вещества что тяжёлее камня и начищенное сияет подобно Яре, а со временем зеленет как камень обрастающий водорослями. Копьём и огнём прошлись судемоаги по восточному берегу Лекатана до самой Брагансы. Казалось ничто не остановит их. Корону старого Элисиона готовился примерить новый. Но крепко стали на защиту своей столицы гальеги. Метки были руки стражей, сияли оббитые медью щиты сынов удачи, а там где жарче всего шла битва сверкал трезубец Великого Кутулу. Семь раз шли на приступ судемоаги, семь раз были отброшены. Всех амонитов вокруг они выловили, все ракушки собрали, всех ракоскорпионов и трилобитов перебили. Не было чем кормить рабов и пленников топили в море принося жертвы Глаблали. Голод и стойкость гальегов одолели судемоагов.

Многие ушли в поход, но немногие вернулись. Были лодки их полны добычей, а души разочарованием. Воссоздан был Элисион волею Глаблали, разрушен был поражением под Брагансой. Недолгим было объединение Фаримей и Северного Зубца вокруг Асленланана. До самой смерти пользовался Неалнам почётом и уважением, но старость свою провёл он в печали видя как разрушается дело его жизни – ведь его власть не распространялась далее Корасона, а приказы его на других островах воспринимали не более чем советы.

***

Десятый век диктадоро провели подавляя бесконечные восстания причём бунтовал не только неверный, хотя и столичный, Суэньос, но даже и Луго. Конквистадоры с традиционной сноровкой и жестокостью. Нечестивого главаря мерзких рахбойников привели в Риссо где казнили сняв кожу в назидание другим. На какое-то время всё успокоилось. но затем опять появились какие-то бунтовщики причём главный среди них назвался Джузеппе и объявил что чудом спасся от казни. Самозванца поймали и казнили. И второго тоже. И третьего. Именем Джухеппе ерестали назвать матери своих детей, потому что лишь один мог носить его и всё Луго знало, что всегда будет на острове кто-то с таким именем. Стоит убить одного и кто-то другой берёт его. И говорят что рано или поздно, но случится среди эти самозванцев истинный и тогда на зов его спустится сама Фата Фиоре на землю и осыплет детей своих милостями.

На Суэньосе элита столкнулась с противодействием куда более сильным чем на Луго. Пускай легионеры не уступали конквистадорам в умении и жестокости, но их противники были куда умелее, а главное многочисленнее*. Фарфали давно уже воспринимали цивитас как природных господ. Рассказы об их гальежском происхождении стали часть истории, совсем другое дело на Суэньосе. Пускай потомки переженившихся с местными конквистадоров мало отличались от гальегов, но для жителей бесчисленных сёл и городков они так и остались чужаками. Детьми предателей и шлюх. Редкие периоды спокойствия сменялись восстаниями. Купленный кровью мир оборачивался вспышками недовольства и почти каждая из них была сильнее предыдущих. К концу века Альворада уже не контролировала восток Суэньоса которые прямо просил Гальегию принять его под свою защиту. Ненадёжной была власть и на севере острова где подати Альвораде платили лишь благодаря регулярным обходам легионеров. Только вокруг столицы ситуация была относительно спокойна. Относительно поскольку регулярно полыхало и тут, но легионеры вовремя гасили все попытки неповиновения или тем более бунта.

Надо сказать, что при внешнем сходстве порядков столичная знать совсем не та что в Риссо. Пускай пишут и говорят между собой на одном языке, но как ни крути нобили из Риссо это те же цивитасы, это фарфали, а вот нобили Альворады гальеги. Пускай среди них много светлоглазых, но в быту они продолжение Старой Республики. Даже жрицы Фата Фиоре не имеют среди них той власти что на Луго. Всё просто, к магии любви полукровки не способны, только среди квартеронок встречаются имеющие дар, да и то не очень часто. В своё время на первое поколение жриц захватив власть над первейшими среди цивитас родили дочерей оттеснённых второй волной выходцев из храмовых школ. Но от браков эьтх провинциалок с сыновьями предшественниц родилось поколение представительницы которого смогли удержаться на вершине. Сосвем другая ситуация была на Суэньосе – большинсвто браков делалось с гальегами и с каждый следующим поколение среди знати число способных к магии любви падало. Матери прекрасно понимали, чего нету у их дочерей и что будет у тех кто приплывёт с запада. И они противодействовали. На Луго поток был слишком силён и смёл подобные попытки, но на Суэньосе всё сложилось по другому. Семьи жёстко контролировали связи своих детей, все браки тщательно выверялись, а убийство родственниками неугодной любовницы воспринималось как неприятная необходимость. Конечно же в открытую на жриц самой Фата Фиоре никто не посягал – в дело шли кости шуго смоченные их же ядом. Были и другие, более сложные способы позволяющие сохранить лицо и внешнюю благопристойность. Убийство стало наукой, а отравление искусством.

* Имеется в виду количество повстанцев, а не население всего.

***

С радостью слушали в Гальегии вести с севера. На Суэньосе разгорелось великое восстания против узурпатора и его прихвостней. Уже освобождён восток, идут бои на севере острова. В самой Альвораде захватчики еле сдерживают народный гнев. Время! Время вмешаться и помочь братьям! Взять их под свою защиту. Флот с ополчением и сыновьями удачи отплыл на север.

Великие надежды и ожидания ослепили гальегов. Приковав свой взгляд к северу они упустили из виду восток. Нашествие судемоагов стало для них неожиданность. Пала Коруния и синекожие двигались на север грабя, убивая и пленяя всех на своём пути опустошая самые населённые прежде области. Эйра в руках ценнее пинкаана в небе. Кутулу отозвал флот и тот успелд таки вернуться до начала осады Брагансы. Вновь как и за век до того сражались седумоаги и гальеги, вновь блистали медью щиты сыновей удачи и сверкал золотой трезубец. И опять удача была на стороне своих детей. Отброшены были судемоаги и уплыли они прочь увозя добычу и горечь поражения.

В одинадцатом веке участились набеги судемоагов Трифорса на Одинокий, однако в большинстве их успешно отбивали.

***

Как и многие сотни лет до того пенили воды Чёрного моря пироги. Меньше теперь текло воды с вёсел, но зато эйровые паруса надувались на мачтах. Щитами были обвешаны борта и копьями щетинились лодки. Война за Васети продолжалась. То был век силы Штейнрейна. Неудержимы были таафейры и не только отбросили врагов от родных берегов, но и высадились по Даму. Долгие годы шла осада, не раз и не два опустошали штэвиты Васети и пытались взять город. Множество подвигов было совершено и не раз казалось что до победы лишь шаг, но с далёкой Хеи раз за разом приплывали отряды чёрных копьеносцев в коже мелких шинхофу. Много славы добыли штэйвиты, но ни клочка земли. Вестен Пла так и остался Васети.

Путешествие Крига стало не просто подвигом, оно кроме всего прочего открыло штэйвитам восток Окуми. С того времени они стали регулярно посещать берега ши что бы торговать с мохнохвостыми. Ещё дальше, за длинной полосой берега где лишь волны бились о скалы гор, оказалась земля заселённая карликами обладающими несметными богатствами (9.22).

Вместе с открытиями на востоке в Штэйнрейн приходили всё новые и новые товары в дополнение к лодкам, топорам, клею и маслу из Раматы можно было теперь достать роскошные шийские ткани, великолепное медное оружие и прекрасные украшения. Лодки и топоры были необходимы, масло и клей полезны, новые же товары вызывали в душах народа великой воли жажду обладания. Плох был тот фюрере чей щит не блестит полированной медью, чья жена не одета в ткань, кто не украшает себя восточными камнями и сверкающим серебром и не ест из каменной посуды*. Беда лишь в том что многого хотели штэвиты, но возможности их не отвечали желаниям. Дороги были медь и ткани, мало что мог народ с островов предложить сверх того что тратил на лодки и топоры.

Кроме связей с востоком блгодаря миру с Энэргальерой восстановились и связи с западом, с беловолосыми аскаскатами. Правда край тот был бедный на прекрасные вещи, а потом туда не плавало и одной двадцатой лодок устремлявшихся к Окуми.

В Рамате штэйвиты познакомились с паламнэровым вином. И оказалось что напиток этот как быдто специально создан был для народа воинов. Велика была страсть их к нему. Не упускали возможности купцы и моряки отведать чудесного напитка бывая в Рамате. Некоторые даже пытались захватить бочки** с сосбой в Рейн. К сожалению большая часть напитка не переносила длинного плаванья, а потому мало кто кроме высших фюреров мог позволить себе пить его. Но народ великой воли не привык отступать. Увидев как просто делают вино бандерлоги они попытались повторить это у себя дома. Получилось. Беда только что паламнэр даже на Моэре то немного. Многие пробовали делать вино из бумидоров, но выходила редкостная гадость. Зато вполне успешной была попытка с недозревшей и ещё сочной эйрой. Правда вино получалось не сладкое и не такое крепкое, но зато приятное и тоже веселило голову. Теперь роды из внутрених районов занялись не только лонгосоводством, но и виноделием. На Моэре же в добавок к дани яйцами*** добавился налог вином. Энэрегалям и раньше приходилось исхитрятся чем же кормить лонгосов что бы не тратит на них эйры, но теперь хочешь не хочешь, а часть урожая уходила на утоления штэйвитской жажды. Усиление податей привело к заметному обеднению пальцехвостых. Многие покидали родные места – одни уплывали к сородичам на северо-запад, другие же, пройдя взятие, так и не возвращались домой оставаясь на Штейрейне где жили при домах богатых штэйвитов.

* Дорогая посуда даэрской работы, в основном керамика, но есть и каменная – настоящая роскошь.
** Вообще-то это не бочки, а такие себе посудины из коры паламнэр промазанные жорэхэровым клеем для водонепронизаемости.
*** Да, Юя читала заявку, но я как-то не вижу почему это штэйвиты Моэры откажутся от халявы. Как раз особой нужды в рабочих руках у них нету. Разве что прислуга, но это одно, я яйца лонгосов к завтраку – другое.

***

Мирной была жизнь на островах. Энжэрегали ловили амонитов и собирали эйру. Беженцы с Мор’а’нэры научили остальных пальцехвостых делать вино и теперь в каждом селении был амбарчик или даже два полные огромных целых панцирей в которых пузырилось прекрасный напиток. Воистину великое открытие и дар Локрэна. Когда пьёшь вино чувствуешь как энэргия разбегается по жилам.

Из-за неизбывной вражды к Рамате торговля энэрегалей была направлена не столько на юг Внутреннего моря как на север. Лодки с ловкими пальцехвостыми бороздили воды от Ватиилы до Корахоты и перевозя как свой товар так и купленный в других местах. Впрочем благодаря миру возобновились и связи со Штэйнрейном, а вновь стали плавать мохнатые и на восток к страым союзникам. Могучие аскаскаты, сильные штэйвиты, дикие сельты, молчаливые и основательные гиты, мудрые хторры, свирепые ши – никто из них не мог состязаться с ушлыми энэрегалями в умении торговаться и выбирать что где и почём купить или продать.

Мирной была жизнь на островах, но зато на Окуми шла война*.

* Будет в соответствующем отчёте.

***

Долгим и страшным было плаванье югры по морю. Слишком незнакома была синяя гладь, слишком неопытны они в этом деле. Благоприятны были ветра, нослишком часто неумение и незнание убивало так же надёжно как гнев богов. Особенно страдали изгнанники от нехватки еды, а ещё более воды. Покуда плыли они вдоль побережья Колпоса было где пополнить долблёные бочки и бурдюки, было где утолить свою месть к ненавистным эллинам. А затем плодородная степь сменилась сухой и полной огнёвищ, реки стали редки и малы. Ужасалась югра столь негостеприимной местности, но впереди её ждали края ещё хуже. Мертвым и сухим было побережье Ирасии, не было там ни рек ни ручьёв, ни больших ни маленьких, а свирепые краснокожие туземцы не на просьбы указать источники отвечали стрелами и дротиками.

Но всему есть конец и обетованной сбылось. Приплыла югра на Авенанму и прогнала судемоагов с побережья и заселила эйран вытесняя желтокожих токи. А другие отправились ещё дальше и высадились на Северном зубце. Пали Итинова и Кралалан и потеснили юдьяры судемоагов.

В новом краю пришлось привыкать югре к новой жизни. Выходцы с берегов Каулерпы поселились на берегу ловя аммонитов и рыбу, выходцы из лесов наполнили эйран. Вместо каукорнятины ели они теперь орехи эйры, а мясо лонгоса стало для них роскошь. На Северном же Зубце нашли юдьяры страну хотя и не похожую на их прежнюю родину, но тоже благословенную – карликовые каукорны ведь тоже кукорны, а уж количеству их могли бы позавидовать даже косяки трескоселёдки. В редких рощах росла знакомая ягодная гаргута и под её сенью легко прижилась моркварность. Обитатели же этих мест – невысокие, желтокожие и неимоверно тупые были неспособны устоять перед пришельцами которых гнали отчаянье и жажда обетования.

Как ни в чём не бывало, Экю вернулся к клавиатуре, но на его губах мелькнула довольная улыбка. Сукин сын отлично знал, что Вудсон согласится. Недаром проходил какие-то свои долбаные курсы.
– Итак, досье. Двумя вашими приоритетными целями должны стать, – его палец стукнул по тачпаду, – она и он.
Одна за другой на экране возникли фотографии в хорошем разрешении: на первой была вполоборота к камере запечатлена поистине роскошная женщина в вечернем платье, облокотившаяся на балюстраду. В её руке поблескивал бокал шампанского, а на фоне виднелись огни выходящего на террасу бального зала. Видимо, её сфотографировали на каком-то из бесчисленных частных вечеров. Горделивая осанка, чеканный профиль лица и уязвимый ореол декольте, обнажавший загорелые плечи до самой границы приличий, сразу давали понять, что дама знает себе цену или накручивает её, силясь скрыть внутреннюю пустоту.
– Она. Сесиллия Орейра Бланка. Сестра Констанции Девора, урождённой Бланка – и жены Рауля Девора. Уругвайского консула на Санта-Кларе, собственно говоря. Кстати, вот он, – движением руки Экю вывел рядом с женщиной довольно представительного и непомерно откормленного мужчину с иссиня-чёрной подковой бороды и лаконичной до аскетизма шевелюрой, зализанной лаком к затылку. Фотография посла, видимо, была официальной и постановочной – он был облачён в смокинг, а фон ему составляло белое панно с небольшими гербами Нова-Кордобы по всей ширине. – На инаугурации президента несколько лет назад. С тех пор он не похудел, я гарантирую.
Вудсон едва сдержал хмыканье. Поверить в это и без комментариев Экю было бы сложновато.
– Весьма респектабельная партия. Не смотрите на его вид, он блестяще воспитан и образован, – полицейский вернул обратно фотографию черноволосой фурии. – К сожалению, Сесиллия беззастенчиво пользуется положением своих новых родственников, едва ли не монопольно получая контракты на грузоперевозки благодаря связям Рауля в администрации президента. Она – деловой человек и к ней потребуется деловой подход. Просто так вы в её круг не попадёте. Я подготовил вам небольшую легенду, представляющую вас одним серьёзным дельцом из Гватемалы. Вам требуется надёжный перевозчик, и хорошие люди порекомендовали её. Уточнений не понадобится, она сразу поймёт, что речь идёт о не совсем законных делах и не станет совать нос дальше положенного. Заодно это неплохой повод познакомиться.
Курсор мыши указал на папку, озаглавленную соответствующей фамилией.
– Здесь немного. Я очень спешил и успел выяснить совсем мало. Пара заметок о её биографии, не больше. Момент. Ознакомитесь чуть позже, потому что вот вторая цель – это так называемый портовый инспектор Мигель Вобо. Совсем другой коленкор.
На сей раз с фотографии дохнуло вовсе не великосветским лоском, благо изображён был на ней тощий, неопрятно одетый негр, чёрный как подвалы Министерства Любви. Его сфотографировали из окна машины идущим по улице с засунутыми в карманы руками. За ним следовали ещё несколько чернокожих довольно громоздкого вида, а вся процессия напоминала выехавшее на разборки стадо шимпанзе. По виду, средневзвешенный интеллект фотомоделей приближался к рубежу Кельвина.
– Начинал как профсоюзный деятель, когда их легализовали в девяностых. Закончил как средней руки бандит, надзирающий, чтобы портовые заправилы всегда помнили о том, почему в их доках спокойно, а пассажиров грабят по божеским пропорциям. Поэтому и инспектор. Здесь, к сожалению, я не придумал обходного манёвра – может быть, идеи будут у вас. Работать придётся на свой страх и риск. Я укажу вам бар – нечто наподобие штаб-квартиры его братии, где вам придётся аккуратно поспрашивать о нём. Аккуратно, сеньор Вудсон, потому что это не турзона, и хорошо, если отделаетесь парой синяков, если станете слишком уж назойливы. Разве... разве что... слышал только… – замялся Экю, – … будто есть у него какая-то тёлка. В трущобах шутят, будто ведьма. Не смотрите на меня так, будто не знаете дурацкие аборигенские поверья! Всё это вуду и прочие соломенные куклы... находятся идиоты, которые до сих пор в это верят. Местную экзотику не спрячешь. В общем, быть может, стоит поспрашивать и на её счёт. Хотя я не уверен, что даже кретин вроде Вобо станет посвящать настолько сумасшедшую особу в свои дела.
От обилия инструкций у Вудсона начинала кружиться голова, но Экю, словно почувствовав необходимость прерваться, выудил из сумки бутылку апельсинового сока.
– Не желаете? Здорово тонизирует, особенно если добавить парочку травок.

Р'нукха мучили неприятные предчувствия. Все сильнее становились чужаки из темных зарослей, все многочисленнее. А ньяронги оставались прежними. И Вождь не понимал, что нужно делать для того, чтобы народ его побеждал всегда, как прежде. Не было свежих идей в его голове, и мудрость прошедших веков не помогала в придумывании чего-то совершенно нового.
Сидел Р'нукх на своем троне в Ронгаше, тяжкими думами одержимый, пока кипела повсюду война. Разрушен Тукхриик, сгинули армии в зарослях, где живут черные. Захлебываются в крови неисчислимые орды зеленокожих баб, захватывая с собой жизни лучших из Нижних ньярглотищ. Щедро удобряется пограничная земля мертвой плотью, быстро зарастают ньярглотиками белые кости. Полнятся жертвенные ямы, увешиваются трофеями памятные столбы. Пустеют семьи.
В общем, все как обычно. Робкие мирные контакты с двуглазыми и нарастающая дружба с хэйше не в счет.
Но однажды случилась мелочь, которая все перевернула.

_________

- Итак, наша сегодняшняя тема - ранняя Ньяронга. Как мы уже знаем с прошлой лекции, период Дикости продлился вплоть до Х века, несмотря на рассуждения некоторых эксцентричных историков о том, что длится он до сих пор. - Учительница улыбнулась зубастой улыбкой. - Не будем принимать это во внимание.
Класс захихикал.
- Но вначале проверим, как вы усвоили предыдущий материал. Так вот - что же случилось в Х веке? Что послужило переломным моментом для всей нашей страны? Что так сильно изменило жизнь наших предков? М, П'тров?
Молодой ньяронг с выкрашенными в оранжевый иглами и сложным объемистым пирсингом в носу отвлекся от предыдущего занятия (он пытался вырвать сережку из уха впереди сидящего) и поднял наглый глаз на учительницу. Неспешно встал и с нахальным видом заявил:
- Ой, да мне насрать. Эта ваша история, да и вы сами - полный отстой.
Класс замер. Кажется, в этот раз П'тров перегнул палку. Понял это и он. Сжался, побледнел, когда глаз учительницы налился кровью, а рука ее потянулась за клинком. Дело запахло дуэлью чести, и все знали, что шансы П'трова невелики.

__________

Кхм-кхм, так вот. Ответ на вопрос - ньяронги додумались разводить злобусов.
Как уже случалось, многие молодые охотники ушли на войну, оставив в селениях лишь тех, кто не способен сражаться. Как уже случалось, немногие вернулись. Когда охотиться некому, возникает голод. Тоже обычное явление. Досыта едят лишь те, кто охотится и беременные. Старики же и дети кое-как перебиваются объедками, костями и растениями. Многие умирают, истощенные. Обычное дело.
Но голодающие, само собой, умирать не хотят. Старики, бывшие охотники, утратили быстроту рук, но не потеряли остроты разума. И он стал их орудием для добычи пропитания, как уже бывало. Кто-то делал ловушки, кто-то доедал за хищниками, спугивая их огнем; кто-то тайком ел детей. Но все это хоть и помогало выжить, но от голода все равно не спасало.
И вот однажды в Верхних ньярглотищах один старичок-ньяронг (никогда, кстати, хорошим охотником не бывший, он всю жизнь претворялся, будто слышит Хелшша. Успешно, раз дожил до своих лет) увидел, как детишки вынули из только принесенной туши злобуса маленького осклизлого визжащего злобусенка и собираются его сожрать, сорванцы. Видимо, злобус был беременной женщиной.
И внезапно старичок (имя его, к сожалению, не сохранилось) почувствовал то, в чем всегда всех уверял. Он услышал Его. Он сказал:
- Привет. Нет-нет, не умирай от ссстраха, ты мне пока нушшжен. Прогони их и спасси тварюшшку. Корми ее, пока не вырасстет. И не шшжри. И другим не давай. Потом...
- Потом... - Еле шевелящимся от страха беззубым ртом прошамкал старичок, осененный догадкой. - Потом мы найдем ей другого злобуса и они сделают детей? И я их съем?
- Ух ты. Да. Неплохо, хшшш. И чего они все говорят, что вы тупые...
На этом Голос Его исчез. Простояв мгновение в ступоре, старичок схватил копье и древком разогнал детишек. С благоговением подошел к злобусенку. Он чувствовал, что стоит немного потерпеть - и голода больше не будет. А терпеть он умел.
Прошло время. Питомец подрос, а другие старики, покрепче, убежденные горячностью речей Услышавшего, поймали для злобуса самку. Появилось потомство, и пусть плоть его, добытая не охотой, была не так сладка, но насыщала неплохо.
Но случилась проблема. Вернулись с войны охотники и охотницы. Немного их осталось, но дух их закалился, копья оросились кровью, а пояса узнали вес трофеев. С ними пришли и пленные, связанные колючим ньярглотиком, истекающие кровью.
И, увидев, как старики с детьми копаются в дерьме, выращивая себе злобусов, молодые ньяронги обозлились. "Разве вы достойны теперь называться охотниками, мерзкие твари?" - Кричали они, потрясая копьями. Начали они, полные отвращения, убивать стариков и их злобусов. Ибо не пристало ньяронгу добывать себе пищу без охоты; и если он не может больше охотиться и некому с ним делиться, то лучше умереть, чем заниматься... таким вот.
Но вновь случилось неожиданное. Вышли из леса Ненавидящие. Отшельники, живущие на краю деревень, а то и в зарослях, их видели только на войне и только поодиночке. Здесь же шли они слаженной группой, как другие охотники, и красными, как кровь, были их сильные тела. И сказали они, что слышат голос Хелшша, и ясно слышат, что он говорит пощадить злобусоводов.
Не поверили им молодые охотники и погибли под шипастыми палицами. А старики принялись благодарить Ненавидящих и дарить им своих питомцев.

Прошло время. Повсеместно теперь распространено злобусоводство среди одноглазых. Где-то это занятие считается зазорным, им занимаются лишь слабаки, старики и рабы. В Верхних Ньярглотищах так.
А в Нижних, особенно в Хр-шуухе, издавна славного небоевитым нравом тамошних ньяронгов, и молодняк, в один поход сходивши, с удовольствием занимается выращиванием злобусов, на охоту теперь выходя лишь по праздникам, а на войну - по принуждению.
А Ненавидящие, как оказалось, сильно изменились. Уже долгое время они - не разрозненные одиночки, а будто бы даже отдельная семья. Оказалось, места есть, где небольшие их группы живут, тренируются, охотятся вместе, жертвы Хелшшу возносят. И от обычных ньяронгов они теперь отличаются даже внешне - кожа почти каждого их них полностью красная. Как у самого Р'нукха. И оказалось, что, пусть и странные они, но зато Хелшша слышат все как один и куда лучше, чем разношерстные прежние жрецы. А потому уже через пару десятков лет везде вместо местного охотника у жертвенных ям принимал ритуал суровый краснокожий Ненавидящий, потрясающий огромной дубиной. И удачи, приносимой Хелшшем, стало намного больше, ибо не найти было лучших жрецов для такого бога.



- ...И говорил со мной Татуированный! И открыл мне глаза, что нет у нашего народа друзей, и злые чужие боги шлют аскаскатам лишь врагов! Не смогли они убить нас черными тварями и их копьями, обломали зубы, потому что Хелшш дал нам силу победить! И тогда послали они злую пародию на нас - богомерзких фарфалей! И приказали разбавить сильное семя аскаската слабым фарфальским! И пожрать наши души, и сделать нас слабаками, сделать уязвимыми перед черными!
"Уууууу!" - Зло закричали высокие аскаскаты, потрясая луками, копьями и факелами. Одноглазый старик, пусть и был полной развалиной, но вещал складно и говорил то, о чем думали многие. Впрочем, они это уже слышали. Сегодня ночью в каменном круге все эти воины собрались не для того.
- Так пойдем же! Очистим наши земли от этой заразы! Стряхни пелену с глаз, брат аскаскат! Бери нож, бери копье, убивай врагов! Ха-ха-ха!
А вот для этого. Ревущая толпа хлынула в город. Метались непримиримые в масках, поджигая хижины фарфалеложцев; вытаскивали на улицу низкорослых и, оглушив, волокли к храму, чтобы там подарить их жалкие жизни Татуированному.
Славная была резня. После этого жрецы сказали, что Хелшш подарит удачу в войну. Еще бы.
Уже утром все еще пьяные от крови воины пошли за добавкой в земли черных. И чувство было у них, что ничто на свете остановить такую силу, как они, не сможет.




Получатели:

Острова

Про себя Рикардо вздохнул, но со стороны был сама уверенность – кривая чуть презрительная улыбка и холодный взгляд. Надо сказать что давалось ему это тяжело. Он давно уже привык не боятся ни гальега ни судемоага, но этот собеседник… он… он был другой. Аскаскат был огромен. На голову выше своих соотечественников он возвышался над капитаном каонахтом над эйрой. На три головы минимум. И весил наверное как трое гальегов, или четверо. Да что там говорить плечи самого Рикардо едва бы закрыли половину широкой груди. А ведь сотник сыновей удачи так гордился крепким сложением. Но рядом с этим светловолосым гигантом… те кто шутил, что на Хее живут те же фарфали только большие никогда не видели аскаскатов. Дело не в размерах, не в светлых волосах и голубых глазах. Нет. Дело в том что отличает желтого от пуха птенца от взрослого пинкаана.

- Нам не нужны дармоеды. Плаванье долгое и тяжёлое. Когда нету ветра мы садимся на вёсла. Сладкую воду приходится разбавлять на треть морской и часто нету другой еды кроме сушёных щупальцев и трухлявой эйры. А главное мы плывём воевать. Это не твоя война аскаскат.

Дикарь ухмыльнулся своей широкой варварской улыбкой обнажая крупные жёлтые зубы. Рикадро в очередной раз поразился густой растительно покрывавшей это подобие нормального человека. Густые волосы росли у него не только на макушке, но и на щеках и подбородке, более того кучерявая, хотя и не очень густая шерсть покрывала даже грудь и живот аскаската.

- Да мне всё равно кого убивать. Возврата мне нету. Один день на то что бы покинуть Ватиилу. Это как правило хватает. Но мои братья керраскаты злы на меня. И я их понимаю.

Аскаскат вновь улыбнулся виновато и как-то весело. Его гальежский был просто ужасен, особенно произношение, но говорил он на удивление сложна как для иностранца. От того же как вспыхнули его глаза Рикардол вновь стало не по себе. Глаза как небо. Да. Только фарфальские как небо на Суэньосом после дождя. а у этого как посреди моря в штиль когда кончилась пресная вода…

- Не бойся начальник. Я буду хорошим. Я не обижу твоих воинов. Я буду грести. Я буду есть всего лишь за двоих. Но в бою убью за десять, нет, за двадцать. Мне всё равно кого убивать. Люблю это дело. Но ты не бойся. Я хороший с друзьями. Клянусь Аску! И кровью своей.

Рикардо колебался. Чужак на корабле? В военном походе? Нет, нет и ещё раз нет. Но почему же как будто кто-то стоит у него за спиной, почему чувство удачи столь часто спасавшее его в прошлом говорит согласится. О, Сондельмар, ты видишь, не я решил это! Да будет воля твоя! Капитан сыновей удачи постарался вспомнить тягучее аскаскатское имя.

- Хорошо, Кутуулу, я беру тебя. Делай что я скажу и будет тебе пища и место на моём корабле.

***

Чезаре плеснул себе вина. В последнее время он всё чаще позволял эту недоступную на Луго роскошь. Удивительный напиток делался и сока недозревшей эйры. Дома и помыслить нельзя было о такой расточительности на переводить эйру. Даже цивитасы не позволил бы себе такого, а тут, на Суэньосе… впрочем надо признать, что тут тоже вино пили лишь люди не из последних. Чезаре уже изучил всё коварство этого напитка и знал чем обернётся для него завтрашним утром лишняя чаша. Но что поделать. Он всемогущий диктадоро, отец народа, спаситель державы, защитник Альворады и Фарфали старел. Ему уже двадцать два. Вряд ли он протянет ещё хотя бы три года. Его отец дожил до двадцати восьми, но на сына давили заботы и ужасающая ответственность за страну. Захватить власть оказалось самым лёгким, а вот удержать… Раньше он находил успокоение в объятиях красавиц, но в последнее время Чезаре охладел к женщинам. Огонь внутри него уже не горел, а лишь тлел и только вино позволяло иногда почувствовать себя вновь полным сил.

***

Суулика ещё раз посмотрела на чащу из неведомого камня. Её форма, цвета, рисунки на гладкой поверхности – ничего подобного она не видела. Воистину кем бы не были эти гальеги, их руки делали чудеса подобных которым её сородичам не создать. Жаль что эти малыши более не приплывают сюда. Дед их ещё помнит, говорит что она была на пол головы выше большинства их мужчин. Совсем как фарфали. Правда другого цвета. Суулике тяжело было представить человека другого цвета. В конце концов фарфали были просто меньше и вообще слабаки, а те были как настоящие люди только с тёмными волосами. Слабые, но храбрые и умелые в ремёслах и торговле.

***

Удача давно покинула свой народ, надежда умерла. Нет числа синекожим. Пал Каштел. Предатели фарфали захватили Суэньос и узурпатор овладел Альворадой. Низкие фарфали бунтуют на юге Лекатана и говорят их банды кишат вокруг Корунии. Два дня тому съедены были последние крохи эйры. Ещё один, два, три штурма и Браганса падёт. Так зачем же ждать? Разве не лучше быстрая смерть в бою медленному умиранию от голода и отчаянья? Так выйдем же на берег! Выйдем туда где стоят тысячи врежеских лодок, где за синими телами не видно белого песка пляжей! Выйдем в полдень! Умрём в час сияния Яры!

День был выбран. Оружие наточено. Требы совершены. молитвы пропеты. Не молили галеги удачи – лишь благодарили Сондельмара за прежние милости и просили встретить их. А враги не ждали. Ближе к полудню море вновь покрылось парусами – то плыли новые отряды судемоагов. Но это не смутила лекатанцев. Даже то что половина кораблей были явно альворадскими, а значит трофейными не могло погасить их решимости.

Гальеги атаковали с отчаяньем обречённых. Всю ночь они незаметно разбирали баррикады, что до того намертво перекрывали ворота и в полдень подрубленные створки с грохотом упали на землю и сквозь тучи пыли хлынул настоящий поток воинов. В этот день альворадцы отложили верные пращи, сегодня не время бою на расстоянии, нет острая медь и крепкие древки были в их руках. Копья, топорики и кинжалы. Позади поднимались языки пламени от подожженных домов. Огонь жадно пожирала гаргутовые столбы и эйровые крыши. То сгорала старая Альворада.

Яростного натиска хватило что бы смять не ожидавших такого напора врагов, отбросить судемоагов до кораблей, а затем пробиться через весь лагерь* до самого моря. К тому времени элисионцы оправились от удара и навалились справа и слева окружая гальегов. Потрясение и страх прошли сменившись ожесточением. Бой был упорный и кровавый, но исход у нег омог быть только один. Брагансцы были окружены с трёх сторон и даже с моря приближались корабли.

Пращевые пули и блеск меди бежали впереди флота. Корабли ещё не коснулись днищами песка, а сражающиеся на берегу уже поняли что подмога пришла вовсе не к элисионцам. Крики ярости и восторга встретили их. За пол сотни шагов от берега мель перекрыла путь лодкам и сыновья удачи и понферадцы бросились в воду. Но первым шёл он. И вода что гальегам достигала до плеч, а судмоагам до груди была ему лишь по пояс. Алые рога венчали его голову, светлые волосы и борода были заплетены в косу, что щупальцами падали на плечи и широкую грудь, пинкааньи крыла плаща колыхались на его спине, медный гальежский щит в левой руке казался игрушечным, а в правой… в правой ярче Яры сверкал трезубец. И не знала та рука ни усталости ни промаха.

Так случилось Чудо на Лекатане и Великий Кутулу, Пожравший**, Вечноживущий, владыка глубин и островов явился Альвораде и сокрушил элисионцев. И первый из Вещателей, Рикардо Астуто, шёл одесную него оглашая славу Великому и сообщая гальегам его волю.

* Лагерь собственно это вытянутые на берег корабли стоящие во много рядов.
** Сокращение от «Пожравший сердце Сенаялы»,

******

Невиданная война разгорелась на северных островах. Девять веков сосуществовали в мире Элисион и Альворада, и вот на десятом они сцепились между собой. За восемьдесят лет произошло не меньше великих событий чем от начала времён и великие морские державы не выдержали таких потрясений.

Беда обрушилась на Альвораду с двух сторон. С востока плыли неисчислимые флоты элисионцев и море казалось поросло эйровыми парусами. Под яростным напором пал Каштэл, а орды синекожих и не думали останавливаться на этом. Судемоаги пошли на запад и взяли в осаду Брагансу. Но прежде чем враги высадились на Лекатане пала Альворада и не чужаки захватили великую столицу, а свои же – командир лужанских цивитасов Чезаре поднял мятеж и высадился на Суэньосе со своими кокнвистадорами. Неожиданность, удача и свирепость светловолосых полу варваров склонили удачу на сторону предателя. Альворада пала, Великое Собрание было разогнано, а Совет Тринадцати распущен. Более того, святотатец поднял руку на установление самого Сондельмара и уничтожил сам пост эсколидо! Конечно же слова наглеца не стоили ничего, но вот дела его были страшны ведь нигде кроме альворады нельзя созывать Великое Собрание, нигде кроме как там нельзя избрать нового эсколидо!

А бедам не было конца – с юга пришла весть о бунте Коморры. От недавно великой ещё Альворады осталось лишь два острова – Лекатан да Понферада. Причём в Корунии бушевали фарфальские бунты. Вернувшийся с Тэрима эсколидо не был готов к таким потрясениям, слёг и после недолгой постели умер. Остатки республики остались без правителя в момент когда Браганса едва держалась в осаде и вот-вот должна была пасть.

Спасение пришло с востока. Флоты из Понферады и лояльной тогда ещё Коморры с верными судемоагами и сыновьями удачи на борту отплылы к берегам Тэрима. Пройдя вдоль берегов дружественной Ватиилы альворадца повернули на северо-восток. Как пинкаан на ленивого краба упали они на Сонеарл. Саму зачинательницу войн застали они в логове. Не знали альворадцы ни страха ни жалости. Пали защитники столицы Элисиона. Погибла и сама Сенаяла. И смерть её стала концом старого мира на островах. Потому что умер с нею Элисион. Родилась из её смерти новая Альворада.

Копьём и огнём прошлись гальеги вдоль берегов Южного Зубца и Корасона что бы обрушиться на осаждавших Брагансу. Неравные силы были в той битве – втрое, вчетверо больше было элисионцев чем альворадцев, но удача была на стороне своих сыновей, а весть о смерти Вечноживущей подорвал дух судемоагов. Чудом на Лекатане закончилась великая война. Меньше года она длилась, а последствия её будут сказываться веками. Пал Элисион и разлетелся на множество осколков. Альворада же распалась натрое. На юге самостоятельной стала Коморра. На севере соперничали между собою две страны равно претендуя на наследие Старой Республики. Альворадо и Фарфали, Луго и Суэньос, держава диктадоро на северо-западе. Великая Альворада, Лекатан и Поферада, государство Великого Кутулу, на юго-востоке.

Кончилась великая война, но войны малые лишь начинались. Ушли в прошло времена мирной торговли и далеких плаваний. В начале десятого века закатилось солнце великих держав. Море теперь принадлежало пиратам и волны его тут и там окрашивались кровью. Днём поднимался в небо дым сжигаемых селений, ночью кострами пылали они в ночи. Тьма опустилась на северные острова. И даже боги не знают сколько веков придётся ждать рассвета.

***

Альворада и Фарфали, так называлась Старая Республика. И до сих пор есть странас таким названием, хотя пожалуй надо бы поменять слова местами. Ведь в столице правит сейчас диктадоро и все знают что власть его держится прежде всего на пращах конквистадоров. На этом и хрупком союзе со старыми родами гальежской знати. Недовольные погибли или бежали с Суэньоса, но большая часть прежней верхушки нашла компромис с новой властью. В конце концов надо было лишь признать кто тут главный и всё. Конечно пришлось поделится властью и богатствами, но потерянное сверху можно было компенсировать отобрав снизу.

Привыкшие к порядкам родного Луго цивитасы где невольно, а где сознательно внедряди на Суэньосе порядки родного острова. Обычные гальеги по своему положение все больше загоняются в состояние лужанских фарфалей. Многочисленные восстания безжалостно топятся в крови и после каждого из них гальеги теряют в правах и обрастают повинностями превращаясь в податное население, а что половина господ их соотечественники то от этого не легче.

Альворада и Фарфали претендует на объединение всех земель бывшей республики, но в реальности диктадоро почти век тратят на то что бы отбиться от южного соседа и укрепиться на Суэньосе. В процессе последнего с восточного берега Суэньоса изгоняются судемоаги.

***

Великая Альворада хотя и не страдает от внутренних потрясений*, но центром культуры Старой Республики был Суэньос. Кроме того именно Понферада и Лекатан стали главным объектом набегов пиратов-судемоагов как с запада так и с востока. Все это вместе приводит к заметной примитивизации, огрублению и милитаризации культуры. Хотя древние школы сохранились, но хорошее образование удел немногих и большинство гальегов теперь едва умеют читать и писать. Секреты древней керамики потеряны и посуда стала куда проще и грубее. Красноречие в упадке. Жизнь высшей знати сейчас немногим отличается от быта средних слоёв, а былую изысканность сменила агрессивная простота.

Вместо прежних эсколидо, во главе страны становится Великий Кутулу. Впрочем хотя последнее слово за ним, но фактически правят так называемые Вещатели, узкий круг высших сановников, говорящие от его имени. В значительной мере ситуация повторяет прежнюю когда при эсколидо был совет тринадцати, но несмотря на непоколебимый авторитет и несменяемость Кутулу, его власть заметно уступает той что была у многих энергичных и сильных эсколидо.

* Мятежи в Корунии были безжалостно подавлены, а сами «фарфали» в большинстве своём перебиты.

***

Десятый век стал для Штейнрейна веком войны. Нельзя сказать, что предыдущий был мирным, но в этот раз война пришла к домам штэйвитов. Вновь как века назад орды чёрных волнами обрушились на берега Вестен Пла. В том шторме погиб и сам фюрер и большая часть таафейров. Затопили чёрные остров и пал город Яры. Тысячи беженцев спасались на лодках, кто на ближайший Штейнрейн, кто на далёкий Леттэранд, ну а многие на Мор'пхэр. Потому что проиграв свои земли рохо штэйвиты покорили чужие. Ожесточённые и голодные они прогоняли пальцехвостых с побережья оттеснив их от моря и рощ паламнэр.

Веками штэйвиты приручали лонгосов. Отбирали самых смирных, послушных, тех кто не боялся людей и не бросался биться за территорию с соседями. Изменения шли медленно и плавно. За всеми этими войнами и переселениями штэйвиты и не заметили как потихоньку менялась их жизнь. Пускай на побережье всё оставалось по прежнему, но зато во внутренних районах Штейнрейна жизнь стала другой. Вместо редких поселений охотников теперь куда ни глянь хутора. Не мясом живут в них, это лишь нечасто лакомство, а бумидорами, эйрой, но главное яйцами. Каждый день обходят штэйвиты свои угодья следя за животными и собирая яйца. Оставшись без кладки самки вскоре вновь беременеют и через месяц вновь приносят шесть-восемь десятков, больших, продолговатых яиц. Не желая расходовать пастбища зря хозяева следят за тем что бы на каждый пять шесть самок приходился лишь один самец, но что бы его участок находился в центре.

Надо сказать, что лонгосов сейчас разводят не только на Штейнрейне и Леттэранд. Беженцы принесли с собой яйца* на Мор'пхэр. Правда пастбища там были по их меркам совсем негодные – не было бумидоров, орехи ели сами пальцехвостые, а взрослые листья эйры были слишком жёсткой пищей. Но это не стало проблемой для завоевателей. Это стало бедой для покорённых. Эйра не интересовала штэйвитов, а потому они обложили энэрегалей данью яйцами и лонгосами. Пальцехвостым приходилось собирать свежие молодые побеги, корни, водоросли, грибы и прочий корм для вечно голодных ящеров.

* Запросто хранятся свежими и способными к вызреванию около месяца.

***

Просчитался Великий воспитатель начав войну со штэйвитами. Недооценил он бывших своих союзников. Пускай враги потеряли родной остров, но не энэрегали стали тому причиной, а рохо. Сами же пальцехвостые узнали горечь поражений. Был потерян Мор'пхэр и вонств Энер'лок'эра и Рила'н'эры не хватило что бы отбить его. Отряды же Уна'н'эры сгинули, в попытках захватить Штэйнрейн. Война на Окуми осталась в прошлом. Призрак Лэн'эра что стоял было уже перед глазами вновь рассеялся. Прикоснулись энэрегали к мечте кончиком хвоста, но не смогли схватить. Горек оказался конец тысячелетия для народа Локрэна.

Кзабракшахр

Михра чувствовала как он поднялся с ложа и вышел их шатра. Когда-то её обижало что всех неистовств ночи у него оставалось желание делать хоть что-то кроме как лежать. Она давно уже смирилась с тем, что ни её ласк, ни ласк двух младших жён, даже всех вместе не хватало что бы истощить его полностью. И это не потому что он столь силён, хотя мало мужчин в Кор-Хаке могли бы сравниться с ним. Просто их муж никогда не тратил себя всего, не отдавался им полностью. Ни на ложе с ними, ни на охоте, ни играя с детьми. Михра не видела его в бою, но слышала из разговоров воинов, что и там он никогда не терял головы. Соратники считают что его спокойствие как горы, младшие жёны что ему мало их троих, дети что отец их не любит. Михра знала в чём дело и было то знание горько как корень огневика и вызывала в ней когда такую же ярость. Смирилась. Он любит, он боится и горит, он радуется и наслаждается, но есть то чего он хочет больше тел жён и крови врагов, похвал товарищей и улыбок детей. Есть то чего жаждет его душа больше всего, то чего не могут дать ни она, ни дети, ни друзья ни враги. Михра не хотела даже знать что это. Она надеялась что он забудет. И знала что этому не бывать. Никогда.

***

Его звали Соашьянт Пирх и его имя было его судьбой, а его судьба была его проклятием. В Кор-Хаке не так уж мало родов ведущих своё происхождение от Абахля Пирха, но мало для кого это повод к чему-то большему чем похвальба предком. Для Соашьянта то был не повод, а причина. Потому что в детстве было ему видение о том что среди всех те в ком текут капли огненной крови он и есть истинный Пирх, наследник древнего хавара Пирхов. И знание это гнало его по Кор-Хаку и за его пределы. Не было племени кзабраков где бы он не бывал. Видел воды всех трёх морей*. Юношей отличился он в набегах на мерзких штиров. Молодость провёл он на берегах Талласы учась великому исскуству владения огнём. Удивлялись искры его великому таланту и безмерному честолюбию. Последнее и подвело его. Однажды он открылся учителю и поведал свою мечту – отобрать хавар которым завладели узурпаторы Стилхи. Тяжёл был разговор с наставником. Перешёл он сперва в сору, а затем в поединок. И тогда доказал Соашьянт что научился всему чему мог. Пеплом стал учитель, а ученик бежал из Пирштедха где прокляли самое его имя.

Опьяненный силой огня пришёл Соашьянт в Грестану и столь горячи были слова его, столько силы и уверенности было в них что пустили его в святая святых. И тогда вспыхнули священные огни и громовым голосом просил Соашьянт Пирх у самого Пируша передать ему хавар. Ему истинному потомку древних Пирхов и по правде наследнику их. Обещал сокрушить безрогих и нести славу божию во все стороны до самых солёных вод покуда вся твердь не запоёт хвалу Пирушу, сильнейшему среди богов. Но молчал Пируш, лишь вспыхнувшие силой огненного колдоовства языки пламени опустились до самых углей. И в гнетущей полутьме слышалось как потрескивают тяжёлые своды. Казалось ещё мгновение и обрушатся священные пещеры на святотатца. Но камень устоял. А вот от разгневанных жрецов он еле ушёл.

Потемнел Соашьянт лицом. Огонь в душе его сменился пеплом. Жизнь для него сравнялась смерти. Ушёл он на север, где шла жестокая война за северные предгорья с безрогими илликхами. И вскоре прославился он среди других. Силой своей, умом, выдержкой и свирепым огнём которым повелевал. И стал Сояшьянт завсегдатаем на советах. И стали прислушиваться к нему и молодые воины и зрелые. И даже вожди в летах спрашивали его совета. Долгие годы воевал он покуда не изгнали кзабраки врагов из Кор-Хака. И странное дело, покрылось тело Соашьянта шрамами, но лицо осталось без морщин. Мужами в летах выглядели его ровестники, почти что юношей он сам. Легок был на ногу и не знал усталости. Рады были ему в кочёвищах. Слушали его мудрые, уважали сильные, заглядывались женщины. Ушла боль из души Соашьянта. Женился на дочерях вождей. Многим детям стал отцом. Богатую добычу приносил с охоты. Был счастлив. Почти. Потому что там откуда ушла боль осталась пустота. И холод. Потому что даже пепел стремлений грел. Но всё равно жилось ему хорошо.

Однажды на охоте склонился он в ущелье над крохотным озерцом что бы напиться. И увидел своё отражение. И понял года стали догонять его. Морщинки появились у глаз. Раздаваться вширь стал удачливый охотник. Матереть как говорят. И нестерпимым холодом обожгла вода нутро Соашьянта. И почувствовал он вновь как пустота чернотой своей зияет в душе. Не выдержал больше Пирх и вновь вспухнули в его душе неутолимая гордыня и бескрайнее честолюбие, да так как не горели никогда в юности.

* Северного, западного и южного (Талассы).

***

На севере Минуша, в трёх днях пути от моря есть место священное для всех кзабраков не менее Грестаны. Нету города тут и не поднимаются к небу дымы. Пусто тут, лишь редкие корхакорны да эхекатли появляются иногда на горизонте.

Па-и-Пируш, Престол Пируша, зовётся то место. Священная гора. Место силы. Где боги близки к миру и могут услышать смертных.

На вершину святого Па-и-Пируша взобрался Соашьянт. Семь дней постился он и ни крошки еды не бывало у него во рту. Два дня воздерживался он от воды. А в ночь третьего поднялся ветер и тычи пыли. Темные облака укрывая Юну от света всех шести лун что сияли в небе. Тьма закрыла всё вокруг. Тьма и предчувствие бури. А потом стало светло от сотен молний.


Время пришло. Вспыхнули вокруг Соашьянта огни в три человеческих роста. Нанёс он себе раны на руках и ногах щедро поливая священный камень своей кровью. И вновь прозвучал его голос, как некогда в Грестане, только ещё сильнее, ещё громче. Казалось молнии вторят ему и даже гром не может заглушить слова.

- Боже мой! Боже великий! Смотри! Вот он я пред тобою! Соашьянт Пирх из рода Пирхов! Приди ко мне. Приди и дай мне хавар Пирхов. И создам я державу великую Кзарбракшахр которой границей станут солёные воды. И будешь Ты богом её! И будут чтить тебя впереди самого Пируша! В том клянусь я, Соашьянт Пирх из рода Пирхов. Дай мне моё – хавар Пирхов и до во веки веков будут петь тебе хвалу и приносить жертвы. Боже мой! Боже великий! Вот он я! Видишь ты меня и огонь души моей! Что могу я и на что способен! Дай мне и потомкам моим хавар и будет Кзабракшахр во век твой. Заключим же о том завет! Буду я шахом на земле, а ты на небе!

От зова того содрогнулась Юна. Волны пошли морями, зашумели леса, сотряслись горы. Шерсть дыбом стала на загривке у Волка, клацнули Черепа зубы, развернула тентакли царица морская, перо выпало из крыла Феникса… Как эхекатли на кровь сбежались боги, как фолко над трупом каукорны кружатся. Воздух дрожит от великой силы. Граница между мирами тает.

Не успели боги Юны. Из края пришёл гость незванный. В языках пламени Пирхом зажженных на зов явился.

АКТ I: ЕСТЬ ОДНО ДЕЛО

Остров Санта-Клара.
2013-2014 годы.



За семь с половиной месяцев, что Шон Вудсон провёл в Нова-Кордобе, лучше не стало. Ни ему, ни городу. Вставая по утрам (или дням, или вечерам), он смотрел в зеркало и видел перед собой лицо мертвеца: сперва бледное, потом безнадёжно-загорелое. Щёки, некогда румяные, запали в тенях многодневной щетины, и далеко не всегда у него хватало решительности кое-как отскоблить их бритвой. Однажды Вудсон даже посетил цирюльника.
Но ни цирюльник, ни бритьё не могли скрыть от него самого загнанный взгляд подёрнутых красной сеткой глаз. Снулый, равнодушный, он как пластиковый стек утыкался в мутное зеркало с плевками зубной пасты и бессильно соскальзывал в фаянсовый слив раковины. Это был взгляд конченого человека, расписавшегося в своём поражении и подписавшего капитуляцию. Не генералу Эйзенхауэру или ещё кому-нибудь, а самому себе. В эти первые, самые тяжёлые минуты нового дня, Шон Вудсон ненавидел себя, а потом ненависть уступала место тяжёлой чёрной апатии. Услужливо подставлялась под жадный глоток бутылка и ощущение никчёмности пропадало вместе с не нужной ему памятью. К дьяволу, блядь! Уж лучше пусть горло жжёт чистый кубинский ром полугодовой выдержки, чем пялиться в зеркало, жалея самого себя. Нет уж, до такой степени отупелого фатализма Шон ещё не дошёл, хотя уверенно выбрал правильный курс. Как «Титаник» прозрачной апрельской ночью, тело, которое некогда принадлежало специальному агенту Управления по борьбе с оборотом наркотиков Шону Вудсону, погружалось в пучину самодеструкции.
А почему бы, скажите на милость, и нет?

Нова-Кордоба была отличным с точки зрения бессмысленного существования городом, если знать верные места. Вокруг толстощёкой, нарядной шапки делового центра грудились, становясь всё рахитичнее и рахитичнее по мере отдаления, безвестные районы из глинобитных халуп, фанерных трущоб и смешных домиков-этажерок, где новые этажи возводились прямо на вчерашних крышах старых. Какая культура жизни, о чём вы говорите?
Конечно, на севере, где располагались порт (железные дылды башенных кранов были видны из любой точки столицы) и туристическая зона, всё было совсем иначе, совсем по-другому. Вудсон не любил те края. Там Нова-Кордоба враз становилась подтянутой, здоровой и жизнерадостной как дорогая шлюха, схватившая премиальные за отличный минет. Минет, кстати, здесь делали с огоньком, совсем не как в Штатах: Вудсон однажды внял уговорам девушки не то чересчур честной, не то просто приёбнутой, и позволил ей сделать свою работу в закутке дешёвого бара. Двести песо, милое личико, четыре с половиной минуты удовольствия. Потом, дома, ему стало плохо. Зеркало, бессловесный судья, всегда знало, о чём напомнить утром.

Вот уже семь долгих месяцев он снимал эту комнату с видом на океан. Дешёвый мотель на окраине, продолговатое и плохо выкрашенное белой краской здание, похожее на загон для двуногого скота, сразу пришлось ему по душе. Долгоносый портье выдал ему крайнюю комнату на втором этаже с закрывавшейся складной решёткой дверью и небольшим балкончиком, а вернее просто чуть выступающими за пределы комнаты перильцами у незастеклённого окна высотой в человеческий рост. Справа от входа была ванная, где поддон душевой кабинки проржавел как душа коронера, а телевизор напротив кровати показывал аж три канала. По двум круглосуточно демонстрировали непреходящий шедевр современности – белый шум, а третий чередовал спорт, новости, викторину для умственно отсталых и ночные эротические фильмы, от которых стошнило бы даже четырнадцатилетнего подростка. Поэтому Вудсон разрешил телевизору отдыхать, выдернув обмотанный скотчем шнур из розетки.
Он много выпивал – иногда в номере, иногда в барах. Выходил на вечерние прогулки. Сперва местные с недоверием и недоумением относились к день ото дня становящемуся всё неряшливее гринго, а потом перестали его замечать. Только уборщица-креолка, с неизменно доброй улыбкой заглядывавшая к нему дважды в неделю, иногда шевелила в глубине его души что-то… что-то… что-то… кажется, когда-то это звалось совестью, а? Тогда Вудсон брился, шёл в душ, выносил собранный натруженными темнокожими руками мусор и смущённо вкладывал в широкие ладони пару долларов.
Чтобы никто не звонил ему, он вытащил из телефона аккумулятор и вместе с паспортом, кредиткой и всеми документами убрал его на дно прикроватной тумбочки, накрыв сверху фальш-панелью. Здесь ему не нужен был телефон.
Только раз в месяц Вудсон позволял себе вспомнить о когда-то существовавшей у него жизни – в тот день, когда шёл в местный банк и делал очередной перевод из Америки. Средств на его счёте хватило бы надолго, благо ром стоил недорого, но он брал лишь небольшую пачку долларов, аккуратно оборачивал её в шуршащий пакет и возвращался в провонявший табаком полумрак своего логова. Некоторые сказали бы, что Вудсон сломался, и Вудсон сломал бы говорунам нос. Его мышцы одрябли, осанка ссутулилась, но кулак и глаз всё ещё были крепки. Тело, отлично натренированное тело развитого тридцатилетнего мужчины, до последнего отказывалось предавать хозяина.

6 апреля 2014 года, 17:15.

На этот раз Вудсон проснулся от бьющего в глаза солнца и заворочался в никогда не убираемой скрипучей койке. Начинало смеркаться, клонящийся к закату шар ударял всей своей нерастраченной мощью прямо в деревянные створки-жалюзи единственного окна, нарезая пол и кровать ломтиками светотени. Один из этих лучей пришёлся ровно в глаза Вудсону, превращая комнатные интерьеры в пылающий жёлтым ад. Недовольно заворчав, Вудсон вжал сизую щёку глубже в лежалую подушку и накрылся рукой. Потом перевернулся на другой бок. Но солнце не успокаивалось, знай себе сияло на наливающемся оранжевой палитрой небосклоне. Сведённый к тонкой щели в ставнях, неповторимый морской закат мстил агенту за беспробудный дневной сон. Откуда-то доносилась крикливая ругань, а сквозь не знающие звукоизоляции двери просачивались со двора звуки шаркающей метлы. Вот в оркестр живущего своей жизнью мира вплелись далёкие клаксоны и слышимый на самой периферии слуха низкий гул, означающий присутствие за уютными стенами комнаты огромного мегаполиса, не оставляющего несчастного гринго в покое. В симфонию жизни вплетался и стук вентилятора на потолке, безуспешно сражающегося с комнатной жарой.
Электронные часы рядом с неработающей лампой лениво мигали, а цифры на них обретали всё большую чёткость. Расфокусированный взгляд Шона мизантропично проследил путь от них к мятой рубашке, накинутой на спинку стула. Полагалось вставать, швырнув в лицо горсть воды, надевать её, искать где-то на полу шорты и ботинки с въевшейся в подошвы местной красноватой пылью... Вудсон балансировал в опасной близости от пробуждения. Впереди с неизбежностью смерти его ждали восемь грёбаных часов бодрствования, вынужденная, но совсем нежеланная дань физиологии человека. О, как в этот момент Вудсон завидовал кошкам, способным дрыхнуть сутками напролёт! Может, ну его? Или же старой рухляди всё-таки пора вставать?..

Хея

Война на Хее не утихает никогда. Так было и так будет. Такова уж эта земля.

***

Великую Гизу облетела весть. Небывалое случилось! С гор спустились одноглазые демоны! Правда! Всё правда говорят о чудищах живущих на высоте! Они пришли! Их посольство пришло! Быстрее! Быстрее собирайтесь на улицах! Толпитесь на площадях! Об этом будут рассказывать внукам! Лишь дурак пропустит такое зрелище! Говорят пришли чудища искать дружбу с рохо!

Волновалась великая Гиза город на трёх островах. Кишели народом её улицы! полно людей было на дамбе между Курумбой и Нвагизой, с дальнего Нгабэ плили полные лодки. День был яркий и лучи играли на новых бамбуковых крышах*, скользили по желтоватой серости старых. Рохо заполнили улицы и проулки где как ожидалось пройдут к Ономбэ, дому старейшин, послы. Они смазали свои темные тела шаршажьим жиром, состоятельные натёрлсиь смесью с красной глиной. Яркая то была толпа и глаз радовался переходя с мускулистых воинов, на фигуристых женщин. Все весело болтали и возбуждённо смеялись любой шутке. Но вот оно!

Тишина. Удивление. Интерес. Чуточку страха. Идут они. Не выше рохо. Не больше. Но страшные, шитпастые, зубастые, одноглазые. Сильные, опасные, покрытые шрамами – уж воины это видят. Мужчины, бойцы, отцы многих – уж женщины в том не сомневаются. Мало одежды на них, но много оружия, спины их сгибаются под тяжёлым грузом. Как шарншаги через плес двигаются гости через толпу. И тихо, лишь шепотом переговариваясь расступаются рохо.

* Хижины рохо крыты бамбуковым гонтом.

***

- Хуан! Но ведь это же я, Альмира! Неужели ты не помнишь меня!

- Я всё помню предательница! Я помню как Косма корчился и плевался кровью пронзённые гарпуном! Я помню как мне и моим товарищам пришлось лезть на валы из-за таких как ты! Пока вы тут трахались с судемоагами мы умирали на стенах! Но ваше время вышло! Пора отвечать за преступления!

- Хуан, я всё объясню! Хуан, это было веление самой Фата Фиоре! Хуана… неужели ты ударишь рукой на ту что сделала тебя мужчиной!

- Нет! Я не буду марать руки дотрагиваясь до такой мрази как ты!

Хуан резко оттолкнул жрицу ногой так что та упала и растянулась в уличной пыли. Привычным движением вложил камень в пращу. Альмира вскочила.

- Хуан, это сама Фата…

Что-то ударило её в ногу. Фарфалька рефлекторно прервалась и глянула вниз. Увидела раздробленное колено и тут боль поглотила её. Она умирала долго. Сердца цивитас требовали мести за погибших, а горячка боя уже давно прошла.

***

Ункар был не из тех кто бросает дела на пол пути. Когда на месте торжища не оказалось остроухих, он пару дней ждал вместе со всеми, но вот когда другие собрались идти назад, он пошёл вперёд. Если надо – дойду до самого Лансура! А что? Не зря же он тащил целый мешок товара! Стыдно возвращаться, не с ничем даже, а со своим же товаром. И тяжёло к тому же. Нет, он не сдастся просто так. Мало ли что случилось с этими зелёнками? Может забыли или ещё чего.

Конечно же Ункар не думал что эльфийки просто забыли явится на место привычного торга. Мысли о том что же в действительности случилось забивали ему голову пока он шёл по тропинке на северо-восток. Говорят что когда-то вся эта земля принадлежала хэйше, но они отказались от неё в обмен на помощь пришелиц. Странно, неужели действительно предки были настолько слабы? Впрочем не зря же старики говорят, что раньше жизнь была совсем иначе. Впрочем что их слушать – они даже рассказам молодёжи о подвигах на границе лишь смеются и говорят что раньше о таком бы даже не упоминали, мол не война сейчас, а баловство одно. Вот в их то времена…

Ункар увидел их. Причину по которой не пришли эльфийки. А они увидели его. Они узнали друг друга хотя никогда не видели прежде. Тяжело спутать того с кем воевали десятки поколений предков. О войне с кем поются песни. Вот они – шипастые, зубастые, одноглазые. С покрытыми зарубками щитами, страшного вида дубинками и окровавленными головами на поясах. Кожаный мехок упал в кусты, а руки перехватили копьё. Хэйшэ знал что ему не устоять против троих, но умирать за просто так не собирался.

Ньяронги что-то прорычали в его сторону, а потом левый из троих махнул дубинкой. Не угрожал, нет. Ункар понял этот жест. Уходи. Иди прочь. Мы тебя отпускаем. И он ушёл. Пятился не поворачиваясь к ним спиной и крепко держа копьё. Когда шипастые фигуры давно уже было не рассмотреть за ньярглотиками он вдруг вспомнил о мешке с вещами. Обидно было терять столько хороших вещей. Но возвращаться хэйшэ не собирался.

***

Звон от пощечины казалось раздался на всю улицу. Впрочем звуки ударов быстро потонули в рёве и мольбах фарфалей.

- Не бейте нас господин! Мы вас не заметили! Не бейте! Это не по наглости! Мы не заметили!

Фарфали упали на колени и обхватив ноги конквистатодора умоляли прекратить наказание. Мурати с ужасом смотрел на происходящее. Их, судемоагов, новые хозяева Коморры почти что не трогали, но видеть такое! Раскрасневшийся воин заметил наконец зрителя. Повернулся к нему и буквальн овыплюнул несколько фраз на плохом элисионском.

- Совсем вы своих фарфалей распустили! Порядка никакого! Они даже цивитаса не привествовали как полагается! Пара брошенных сквозь зубы слов и деланные улыбки. Никто даже не поклонился! Как вы это терпите! Вы их что совсем не учите? Ничего! Мы исправим!

Мурати молчал. Он знал что сейчас лучше ничего не говорить. Это опасно. Когда-то он думал, что эти из-за моря тоже фарфали. Даже называл их так. С тех пор у него прибавилось ума и не стало двух зубов. Он уже давно понял кто они. С альворадцами приплыли совсем не фарфали. Нет. Это аскаскаты. Только маленькие.

*******

Великая волна что накатилась на северное побережье Хеи опустошила деревни судемоагов. Добрая шестая часть из них погибла, а уж фарфалей так редко в какой приморской деревне хотя бы половина выжила. Велико было горе и многие вопрошали небо чем они разгневали богов. А потом пришли посланцы от Сенаялы и вещали что это гнев самой Глаблали и кара за позорное сожительство с мерзкими паразитами. И тогда были среди народа те кто раскаялся и отрёкся от фарфалей, но большинство народа разгневалось смертью близких и убило красноглазых. Так не вошла Коморра в Элисион.

От цунами пострадали берега заселённые проватиильскими судемоагами, а потому большую силу взяла тогда продэлладурская партия. И подговариваемые её вожаками собрали судемоаги войско и пошли воевать аскаскатов. Но на битву двинулись те кто хотел, а потому мало осталось воинов что поддерживали бы возвращение чёрных. И тогда альворадцы прослышав об этом приплыли вновь большим войском и постарались войти в город. Но хотя им и обещали открыть ворота, но кто-то их предал и случилась стычка. Однако пришельцы не оступились, а взяли город в осаду. И судемоаги сражалис с судемоагами* на стенах Коморры. И хотя мало было защитников, но стены спасли их. Только вновь пожелтело** море от парусов и отряды конквистадоров пошли на приступ. Город был взят и много жестокостей сотворили захватчики. Сторонники проальворадской партии указывали им на своих противников и говорят многие воспользовались этим что бы вести счёты со старыми врагами или же поживиться добром соседа. Но не только к врагам жестоки были свирепые лужане. Жриц из своих соотечественниц что остались в городе обвинили они в предательстве и жестоко казнили.

Недолго просуществовала независимая Коморра. Была она подобна авусу, а рядом броди керр рыкающий Ватиилы, следил пристально за добычей ночной дьявол из зарослей, резвился на волнах элисионский шинхофу. Но молнией упал с небес альворадский пинкаан и выхватил добычу из под носа прочих хищников. Грустен крик пинкааний и печальны их песни, но своего эти птицы не упустят.

* Отряд с Одинокого.
** Эйровые паруса зеленовато-жёлтые, старые выцветают до бледно-жёлтого цвета.

P.S. Судемоаги которые пошли воевать с аскаскатами не вернулись. И до Саамии не дошли – стрелы проросли в их телах гораздо раньше.

***

Невиданным дело занялся знахарский круг. Раньше изменяли атаквири лишь зверей неразумных вроде сетуса или же растения, вот как сейчас. Но этого мало оказалось дочерям Великой Матери и теперь принялись они за самих эльфиек. Пускай не за всех, а лишь за некоторых девочек из которых решено было вырастить сильных и крепких воительниц.

Впрочем надо сказать, что ветви матери пока добились куда больших успехов формируя сознание народа чем знахарский круг изменяя тела. Салика оказалась действеннее магии жизни.


***

Вновь змеились по ньярглотищам отряды шипастых воинов. Лучи Яры играли на гладкой коже, блестели на обсидиановых лезвиях оружия. Никогда не прекращалась для ньяронгов война, но сейчас они шли не в мелкий набег и не никчемная стычка их ждала. Вновь пришло время большой войны. Ньяронга выдежала удар с трёх сторон и теперь била в ответ.

На севере ньяронги вторглись в хрусовник. В песнях пелось о тёмном пустынном крае ужасном в своей убогости где не на кого охотится и нечего есть. Но то было века назад. Теперь же ньяронги застали край покрытый множеством селений и огромные заросли тэдо. Мысом двуглазок, что отвратительно чёрных что мерзко белых*, и грибами утоляли свой голод храбрые воины. А затем нашли они логово врагов, там где аж кишело хвостатыми, и сокрушили его. И то было время славы, но только некому рассказать о нём. Потому что со всех сторон окружили ньяронгов в том мрачном лесу неисчислимые чёрные орды. И по пальцам можно пересчитать тех кто вновь увидел родные ньярглотища.

На юге же война шла для няронгов удачнее. Не помогли атаквирям ни стетусы ни луки. Горным потоком после трёхдневного ливня шли ньяронги сметая всех на своём пути что бы потом разлиться по завоёваным лесам и зарослям. Не устоял перед ними и Лансу. И окрестностях его теперь стойбища острозубых варваров.

Но сколько не пытались ньяронги вторгнуться в соседний хрусовник возвращались несолоно хлебавши. Острые стрелы из крон деревьев встречали их там, тёмный лес и никакой добычи. Только смерть для тех кто упорствовал, только бегство для тех кто хотел спастись.

* В тени хрусовников загар с фарфалек сходит.

***

Странные времена наступили в Хэйшуре. Нигде кроме как на границе не убивали. Да и там стычек если верить старикам не было и в половину прежнего. Не покидали более воины свои селения на года. Не приходилось их ждать и плакать по не вернувшимся. Необычно много стало доживать до старости и число мужчин почти что сравнялось с количеством женщин. И половина из тех на чьих тела оставили ньяронги следы своей ярости радовалась миру, а другая половина сетовала на упадок доблести и размягчение нравов. И те у кого были уже дети прислушивались первых, а молодёжь жадная до славы к вторым.

***

Дэлладур не только отбил вторжение ньяронгов на юге, но даже утвердился в ньярглотищах. Такую резню устроили врагу дэлы, что обескровленная Ньяронга не смогла помешать отдельным родам охотников осваивать красновато-зелёные леса. Этот край сперва поражал своей дикостью и жестокостью, а затем своим богатством. После убогой охоты в хрусовнике ньярглотища просто таки кишели добычей. Слух об этом прошёл по всей стране и последние кочевые роды и большая часть охотников кинув старые земли двинулись на юг. Никакие набеги не отпугнут тех кто гордится добычей злобуса пару раз в год от земель где мясо можно есть каждый день.

После победы на юге Дэлладур повернул полки свои на север. В саванне к отрядам присоединились новые, невиданные прежде, воины верхом на ужасных кузьках. И не устояли аскаскаты перед напором чёрных и те кто выжил бежали с земель захвачённых в предыдущем веке.

***

За век в Амок приходили разные вести.

Из Гизы сообщали что с гор спустились одноглазые чудища и поднеся дары искали дружбы рохо.

Из дельты пришла весть о свирепых битвах с островными варварами что после прошлых побед обнаглели до того что осмелились напасть на коренную Занзару. Много лодок с врагами приплыло к берегам Хеи, но мало вернулось назад.

С севера вести разные. Множество воинов полегло там под стрелами линяловолосых. Столько вдов на берегах Куанзы что кажется от их слёз она стала полноводнее. Но вцепились рохо в чужую землю, кровью и выбитыми зубами плюются, а вырвали из рук врага кусок саванны. И в землях тех, не нужных самим чёрным, расселились союзные эльты. И как говорят всё это храбрые воины поклоняющиеся Атуму. Правда в хрусовниках новая вера приживается плохо.

***

Тяжёл был восьмой век для аскаскатов. Вновь окружили враги Ватиилу со всех сторон. Разграблена синекожими святая Саамия, потеряны с таким трудом завоёванны земли на востоке, наступают черные и мохнатые на юге. А боги молчат. Нету ответа от бога радости, нету ответа от бога разума. Покинули Ватиилу веселье и мудрость. Но Аску творец и создатель, Техути же так и не завоевал сердца пастухов и воинов.

И тогда те кому мало было молитв без ответа стали почитать новых богов. Одни просили силы на войне и помыслы их были полны крови и убиств. Другие молились о защите от недругов. Третьи надеялись на удачу. Четвёртые же пытались забыться в любви и радостях жизни.

Через два века после разрушения Старой Ватииланы забылись старые обиды и вновь ожила торговля между гальегами и аскаскатами. Особенно после того как Коморра была покорена Альворадой. Не на поле брани, а в мирном торге встречались теперь люди с Хеи и островов.

Сколько стоит победа?
А сколько стоит мир?
(с)

Тишину ночи нарушали лишь вскрики носящихся в воздухе хе да шорох листвы паламер. Тихо и спокойно житие бандерлогское, но тяжесть на сердце у их правителя и мысли его темны словно ночь, едва разгоняемая светом факела.

Много лет прошло с тех пор как обернулись бандерлоги против гнусных предателей и покарали пальцехвосттых вторгшихся в их земли. Но зерна обиды давно проросли и переспели в сердце их бессмертного правителя. И гниль источаемая этим плодом толкает их на все новые нападения.

Немало лет прошло и с того дня, когда двенадцатый Шестирукий отказался от войны во имя мира. Пресытившись кровью не стал он добивать раненного тиграна и царство ши раздираемое гражданской войной смогло окрепнуть. Чтобы снова показать старым врагам свои мерзкий звериный оскал. Не совершил ли он тогда ошибки? Кто знает. Негоже осуждать предков.

Стоило ли сомневаться, что в тяжелое для небесного народа время враги вернутся, чтобы потребовать зарплаты по старым счетам?
За победу. И за мир.

Седой Хилихалати потушил факел деревянным гасилом и вернулся на свою плетенку. Старые кости отозвались ноющей болью.

Что же, однажды этот день должен был наступить. Кто виноват, что время войны ляжем на тебя старика? Кто виноват, что свои сын вырастет тем, кто отправит на смерть тысячи, а не накормит всех голодных?

Но никто не скажет, что ты не был готов.
Пускай те кто хочет войны приходят и получат ее.
У бандерлогов найдется чем расплатиться за старые обиды.

И да поможет нам Хелес.

Огненный корень

По прибытии на Юну Фий между делом налаживал отношения с местными богами. Отношения налаживались тяжко. Не получалось просто сидеть вместе, выпивать, расслабляться и болтать за жизнь. Всех, в том числе и Фия, волновали их народы, а штиры, как известно, были теми еще варварами, похлеще эллинов или кзабраков. Никто не хотел с такими иметь дел. Но разговоры таки приносили плоды. Приятные и не очень.
Весь прошлый век проломал юный бог голову над тем, чтобы помочь козлорогам найти на своих землях какой-нибудь сладостный наркотик, что позволит им видеть мир в разных цветах, раскроет их душу и укажет путь в яркое будущее. Все его потуги казались тщетны. Но вдруг новый друг открыл ему маленький секрет. То был бог огня, предусмотрительнейший искусник Пирос, который претерпевал сейчас не лучшие времена, в том числе и из-за Фия. Секрет был в том, что добавил он на заре времен в корень огневика интересные ингредиенты.
Что ж тут говорить, конечно, обрадовался Фий и тут же послал своих миньонов накопать ему корневищ, высушить их. Затем сам ловкими отработанными движениями размельчил это дело в порошок, смешал пригоршню с водой и выпил. Да, разумеется, он испытывал эти ощущения раньше. Энергия вливалась в тело, кровь ускорялась, сердце горело, мозг накручивал обороты, а руки чесались кого-нибудь слегка придушить или даже пустить немного крови. Все это сопровождалось сексуальным возбуждением, еще более сильным чем обычно. Приятно потратив следующие несколько часов, участвуя в оргии, бог уединился в горячей мраморной ванне, расслабился, обволакиваемый паром, и глубоко задумался.
Эффект от этого огненного корня вполне может оказаться губительным для самих козлорогов, а также для их нового государства, Шатиры. И так злонравные твари, становясь еще более агрессивными, никогда не найдут общего языка ни с соседними народами, ни друг с другом. Такие существа, как и их культура, обречены на забвение. Эти здравые и логичные рассуждения не оставляли Фию иного выхода, кроме как скрыть находку от штиров, по крайней мере до поры до времени.
Но черт его дери, для чего он все это делает? Ответ ясен: для себя, для своего развлечения. Но как же штиры? Что же делать с этими слегка туповатыми козлорогами со вздорным от рождения характером? Разве получит бог полную долю удовольствия, если будет лишать удовольствий народ, за который он взялся? Эх, да не будь он богом разврата после этого.
На следующий день шальной штир выкопал из высушенной Ярой земли корень огневика, обмыл его в горной речушке и с жадностью, смакуя, принялся жевать его. А следующим вечером он уже был в Трах-Торском храме, с сотнями корневищ, завернутых в корхакорнью шкуру. Он подходил к отдыхающим штирам, вручал им корень и, гордо, с достоинством глядя в глаза, вещал: "Жуй это перед молитвой и думай о Фие. Он передал это для тебя. Я видел его сегодня!"


Семья и дети

Годам к двадцати, как правило, штиры заводили детей. Это было смесью инстинкта и традиции. До этого возраста юные, но уже достаточно взрослые козлороги всячески не желали делать потомство и "залетный" штир считался большим неудачником, чем тот, что случайно оступившись сломал себе обе ноги. Но в какой-то момент юноша четко чувствовал, что он готов, искал приглянувшуюся самку (как правило это была первая, встреченная после момента 'икс') и заделывал с ней нового маленького штира.


Конечно же, сексом они занимались с гораздо более раннего возраста, в том числе и с самками. Чтобы избежать зачатия, козлороги с давних времен освоили технику 'высунуть и кончить на живот или на спину'. Периодически случалось так, что самки, чувствуя близость оргазма партнера, старались удержать его в себе. Но если такая попытка имела место, женщина была серьезно бита и другие штиры были уже более осторожны при половом контакте с ней.
К слову, если самка все таки забеременела и штир знает, что это его ребенок, он не откажется от него и будет растить как обычно, это был тоже такой обусловленный инстинктами кодекс чести. В итоге матерей-одиночек было мало, но не значит, что было совсем. Случалось, что партнер пропадал сразу после соития, и найти его уже не представлялось возможным. Порою партнеров было очень много и совершенно не ясно было, кто отец. А зачастую штир просто убеждал сам себя, что ребенок не его, и с чистой совестью сваливал подальше от новоиспеченной мамаши.

Пока плод созревал, штир жил вместе со своей самкой, помогал ей охотиться, собирать еду, строить хижину, защищаться от врагов, согреваться по ночам. Не сказать, что очень уж активно помогал, но заметный вклад вносил. Рождение ребенка было праздником. Пели много песен, жирно ели, хохотали. После родов штир больше не спит с его матерью, это даже считается чем-то аморальным, зато к ней приходят спать другие штиры. Тем не менее, далеко он не уходит и о ребенке заботится до трех-пяти лет и только потом у него снова что-то щелкает, и в один прекрасный день он просто исчезает, коротко простившись с чадом и его матерью. Еще лет через пять он снова захочет вырастить малыша, тут же найдет самку, и все сначала.
Ребенок же, после того как отец ушел, становится сыном полка, с которым общаются и обучают тому, что умеют, все "осевшие" штиры, что живут рядом. Ну и конечно у него есть мать. За свою жизнь самка выращивает трех-пятерых детей и старается не отпускать их от себя до последнего, одинаково заботясь и о годовалом, и о пятнадцатилетнем сынуле или дочуре. Братья и сестры имеют разных отцов, но взрослеют вместе и часто близки.

Женщины как правило жили и передвигались по пустыне вместе, большими группами-родами, а мужчины "кочевали", прибиваясь время от времени к одной из групп, просто хорошо проводя с ними время или "оседая" с оплодотворенной самкой на долгие лет пять.
Конечно же с возникновением городов все поменялось. Городища были всегда полны незанятых штиров, и чтобы первой оказаться под тем, что хочет стать отцом, все самки стремились пробыть там как можно дольше. А то, что лабиринт Трах-Тора был их излюбленным местом, и говорить нечего.
Причем тем матерям, что еще не рожали, приехать и какое-то время прожить в городе было не так уж проблематично. А как же те, у которых уже есть дети? Оставаться в пустыне - мужика век ждать будешь. Деток на произвол судьбы тоже кидать нельзя. В итоге все это образовалось таким образом, что в города ездили "на каникулы". Двое штиров растят малыша, которому года два. Самке надо найти нового мужика. Штиру просто хочется в город наконец то. Они полгода активно охотятся, собирательствуют, заготавливают заготовки и на несколько недель приезжают в городище и занимают хижину. Штир при этом может на какое-то время беззаботно окунуться в холостяцкую жизнь, а самка активно блядствует, ищет отца своим будущим детям. Малыш при этом жрет заготовленную еду, спит и потихоньку социализируется. Когда самка таки находит мужика или когда еда кончается, семья едет обратно в пустыню.




Социальные потрясения

Давайте восстановим последовательно, что случилось со штирами после того, как по воле Фия появились в Кор-Хаке города.
Сначала туда просто на время заезжали "рода", состоящие из путешествующих вместе самок и прибившимся к ним штирам. После, стойбища стали очень быстро наполняться одинокими штирами, которые раньше без дела бродили по пустыне или объединялись в банды для набегов на всех подряд. Сейчас им было чем заняться в городе. Сидеть и подрачивать посреди площади гораздо веселее и интереснее, чем делать это под гаргуртой. Банды свои тоже в городе были, но не такие кровавые и отмороженные, так как народу было много и от таких психов быстро избавлялись (то же, кстати, касалось сильно обдолбанных огневиком). Но по большей части холостяков занимала невинная активность типа пения, потрахушек или болтовни.
Образовавшееся скопление свободных мужчин через какое-то время стало привлекать самок. "Созревших" штиров просто перехватывали на лету, пока те еще не успевали покинуть город. У остальных самок просто не было другого выхода, кроме как делать так же, иначе до них просто никто не доходил. В итоге, если раньше путешествующее по Кор-Хаку сборище самок привлекало к себе самцов, сейчас города - места сосредоточения штиров - привлекают к себе самок.
"Родов", в том виде, в котором они были раньше, больше нет. Рожать детей по прежнему едут в пустыню, часто при этом сбиваясь в группы. Но в этих группах больше нет того постоянного костяка из самок, что был раньше. Теперь состав групп безостановочно меняется. Группы часто и без потрясений разваливаются, а потом собираются новые. Накопив достаточно запасов, "семьи" отделялись от группы, ехали в город, а потом прибивались уже к другой. Иногда молодые родители даже просто селились вдвоем где-нибудь у подножья гор.
Пустыня оставила за собой в основном статус ресурсной базы. Здесь охотились, добывали еду и необходимые для быта предметы, такие как шкуры и оружие, а также рожали и детей. Все остальные функции перешли в города.


Креативные классы

Что ж, посмотрим чем была примечательна и как менялась жизнь козлоногих варваров в городах.

Оказалось, что многие из штиров невероятно изобретательны. Страшно представить, сколько прорывных идей родилось, а потом зачахло в их мозгах за все те долгие часы, что век за веком проводили они наедине с высокими гаргуртами, молча жуя какую-нибудь гадость. Теперь же города стали площадкой, где можно было всем, всем, всем поведать о том, что у тебя на уме. На каждую из площадей, которых в городах образовалось великое множество (стойбища в общем и состояли из хижин да из площадей), каждый день приходили козлороги и говорили, как можно сделать этот мир еще лучше. Кто-то представлял, что штиры будут летать как эхекатли, если перестать есть траву и с детства очень быстро бегать. Кто-то предлагал поймать корхакорну, потом кормить ее, чтоб она выросла размером с гору, потом убить ее и жить в гигантской туше. Кто-то хотел корхакорну поймать, но не кормить, а трахать, чтобы она рожала больших и могучих штиров. Но другие ему отвечали, что сколько корхакорну ни трахай, ничего не родится.
Нет, конечно же были идеи не такие безумные и вполне осуществимые. Они составляли небольшую часть всего рожденного креатива, но их все равно было достаточно много. Тут проблем не было. Основная трудность для технологического взлета была в том, что идеи эти некому было реализовывать. Сами авторы перед тем, как донести мысль до публики, даже не пытались претворить ее в жизнь. Правда потом, если штир обладал достаточной харизмой, вокруг него собиралось с десяток последователей, с которыми вместе они обычно пытались что-то из этого сделать. Но как правило этот раж длился не больше нескольких суток, а то и меньше, и энтузиасты снова разбредались, кто в пустыню, за свежим мясцом, а кто обратно в город, культурно обогащаться. Те, кто культивировал особенно много идей, становились кем-то вроде странствующих философов, которые, как и златорог, ходили из города в город, развлекая народ.

Была и другая часть штиров, сумевшая реализовать себя в городах. Самые хваткие из них видели весь тот ажиотаж, что возник в городах. Видели, как другие штиры приспосабливаются к этой жизни, постепенно формируя новый уклад. И в этом меняющемся мире они видели свою выгоду.
В городах не было нехватки только разве что голодных козлорогов. Все остальное было в дефиците: еда, материалы, свободное место. Новый зародившийся в Шатире в седьмом-восьмом веке класс - это менялы.
Тому красавчику лень идти снова в пустыню искать что пожрать? Что ж, он может помочь подлатать хижину, за это получит горстку шишек. А меняла объявит хижину своей, так как он ее чинил.
Штир с самкой и ребенком выбрались наконец в город. Что им надо? Место где ночевать с малышом? А привезли что-нибудь с собой? Веток, шкур? Хорошо, давайте сюда, домик ваш на месяц. Удачи.
Ох, другой меняла притащил шишек и свежего мяса. Давай, меняю на шкуру. Что мало? Мало тебе? Да я б меньше предложил за это тухлое мясо если б шкуру поделить делить можно было! Ты не знаешь, кто за еду чего путного даст, а я знаю.
Как уже говорилось, штиры саморегулированием внутри общества устраняли особенно агрессивных, не допуская террора и жертв по беспределу. Так вот, к менялам, к сожалению, это не относилось. За них никто не заступался. Более того, все очень быстро стали, мягко говоря, недолюбливать их. Их резали и забивали насмерть, иногда чтобы отобрать накопленное добро, иногда просто так, из-за вздорного характера и варварских традиций, а иногда и по заслугам.
Но все равно дело менял было очень выгодное. Буквально за несколько месяцев можно было наторговать столько добра, что потом работать всю жизнь не надо: знай шкуры из заначки доставай, самка довольна. Растущие города открывали великие возможности. А лень была двигателем прогресса.


Угодья

Это слово получило к восьмому веку небывалое распространение в Шатире. Угодья. Пожив какое-то время в условиях новоиспеченных городов, штиры познали нехватку ресурсов так, как не было никогда раньше, ни при какой засухе. И земли стали прочно ассоциироваться с ресурсами, с едой, с пасущимися стадами корхакорн. Весь Кор-Хак был большим угодьем штиров. Сами козлоноги уже не проводили на границах столько времени, как раньше, концентрируя свою энергию в городах. Но у всех поголовно был интуитивный запрос на защиту территорий.
Кроме того, штиры вкусили южных земель, которые гораздо богаче благословенного Кор-Хака. Хотели козлоноги себе новых пастбищ.
Фактом однако являлось то, что штирам было совершенно по барабану на геополитику, и за прошлый век создали они Фию, да и самим себе, много проблем. А за божеством стояла задача придумывать действенные рецепты.


Кол-Дур

Обычно Гиперсикер ни на секунду не рефлексировал, прежде чем пойти исполнять волю бога. Но в этот раз он впал в настоящий ступор, настолько странным и небывалым казалось ему это решение. Тем не менее, через пару минут раздумий он решил, что из этого даже может выйти что-то интересное. С улыбкой на губах и с оставшимся легким недоумением он пошел исполнять поручение и смотреть, что получится.
Итак, златорог пошел по городам да по пустыне, и искал он самок. Многие самки в Шатире были недовольны. Жаловались на трудную жизнь, на недостаток места, тосковали по былому порядку. Ну что с самок взять? Они всегда чем-то недовольны. Пошли б лучше поохотились лишний раз, чем возмущаться. Но в этот раз Гиперсикер был относительно вежлив и по-своему мил. Он рассказал им о желании Фия, выслушал их, взял самых активных и увел за собой. Много женщин набрал златорогий аватар и привел их всех на запад, где собирались они построить новый город.
Кол-Дур появился в самом сердце жгучих плоскогорий, не далеко от границ с Кзабракстаном (22.09). И по всему своему укладу он разительно отличался от других городов Шатиры. Штиров там поначалу не было совсем. Самки сами расчищали местность, возводили хижины, обустраивали быт. Все это время ежедневно их развлекал и подбадривал веселой беседой обходительный златорог. Он наблюдал, как бабы строили город - одну из дверей в будущее, прибежище великих умов и страстей! Это было забавно. Нельзя сказать что этот город получился более цивильным, чем остальные. Все таки штиры женского пола были теми же штирами, ленивыми и злонравными. Но стойбище получилось более приземистым и функциональным. На этой стройке не чувствовалось того полета фантазии, что в других городах. Никто не возводил безумных трехъярусных конструкций, совершенно непригодных к нормальному использованию. Жилища были по большей части одинаковые, вместительные и относительно надежные.
Конечно же, новые обитательницы не могли не построить храм для своих нужд. Он также был более прочным и структурированным, так как планировался заранее, а не разрастался по мере необходимости, как Трах-Торский. В нем даже было предусмотрено что-то вроде закрывающихся кабинок, где можно было уединиться. Открытие его было достаточно крупным событием, хотя в городе пока еще совсем не было мужчин. Златорога хватало на всех, а многие самки были не прочь помолиться и друг с другом.
Город ожил очень быстро. Женщины штиров во все века в основном молчали и не думали. Вся жизнь их была занята охотой, половыми контактами со всеми подряд и воспитанием детей. В Кол-Дуре, почувствовав свою значимость и уникальность, они перестали молчать. На площади выплеснулось множество житейских проблем, от мандавошек до быстро тухнущего мяса. Здесь не было бурлений мысли (песен, кстати, тоже почти не было), редко кто вылезал на трибуну. Но со всех уголков несся непрекращающийся яростный треп, похожий на кудахтанье. Гиперсикер в Кол-Дуре всегда половину времени выступал, а половину слушал, окруженный взволнованными самками. Ну, или делал вид, что слушал. Его, кстати, тут любили как нигде в другом месте: лучшая хавка, лучшее обхождение, ненасытный секс.
В течение следующего года город до какого-то предела наполнился мужчинами. Так же, как самки ехали в любой другой город, чтобы зачать ребенка, штиры ехали в Кол-Дур, чтобы вволю потрахаться. Все хижины здесь были заняты самками и они селили с собой любого желающего. Правда, если ты ее разочаруешь, тебя могли вытурить через день, чтобы уступить место другому. Но достаточно было немного прогуляться, чтобы найти новую свободную самочку с крышей над головой. Более того, штиров часто еще и прикармливали, поэтому, хоть ехать и далеко, да и климат не самый приятный, мужчины стали там периодически бывать. Правда им очень быстро становилось скучно. С площади, например, бабы выдавливали всех, кроме немногих, что пели им оды или по-иному хвалили их. Подавляющее большинство штиров, любящих городскую жизнь, от этого всего тянуло блевать.
На удивление, этот совершенно революционный и нетипичный для шовинистов-штиров город стал популярен среди самого консервативного населения пустыни с севера и запада. Они помнили старые порядки, когда у самок был свой караван, путешествующий по плоскогорьям, к которому можно было прибиться. Таким стоячим караваном теперь казался Кол-Дур. Хотя, конечно, раньше женщины не пытались устраивать свои порядки, но все равно тут было гораздо комфортнее, чем на других стойбищах, смысл которых этим местным реднекам понятен совсем уж не был.
Ополчение здесь, кстати, тоже набиралось из женщин. Те, что порастеряли своих детей, или слишком уж страшные бабищи, или просто долбанутые (каких было достаточно много, они все таки съезжались в этот город со всей Шатиры) с удовольствием брали в руки дротики, щиты и шли воевать.
Да уж, чудные дела творились в том краю.


Бесполые уродцы

Самым главным ресурсом после еды, которого не хватало в городах Шатиры, была древесина. Все гаргурты в радиусе километра были повалены. Да и дальше рощицы были жиденькими и даже тени нормальной не давали. Штиры это прекрасно знали. И еще раз об этом не приминул им напомнить Гиперсикер. Направил он их внимание на Кор-Хакские нагорья, на которых вольничали цыки. Трах-Тор, столица, в которой страсти кипели волнительней всего, находился непосредственно рядышком с этими землями и все понимали, о чем идет речь. Широкие склоны, устланные раргуртовыми зарослями, мммм, что может быть желаннее. К тому же это, как никак, Кор-Хак, наш святая святых. Златорогий штир в красках всё это обсуждал.
Но по-настоящему он разошелся тогда, когда стал говорить о цыках. Их, в общем то, всегда считали за мелких недоношенных ушлепков (культурно выражаясь). А тут уж Гиперсикер раскочегарил все нелестные сужденья и стереотипы об этих существах.

- У них и яиц то нету! Яйца лопаются, они из них вылезают, как эхекатли. Как это себе представить, ни мужик, ни баба, что это за бесполая хрень, объясните мне? Глазенки-пуговки, вылупились, зырят, все на одно лицо. Их таких прибить - милость, да они "спасибо" не скажут, до того мерзкие твари.

Да, обычнейшая военная пропаганда ненависти к врагам. Разница была в том, что Фий действительно считал цыков ущербными.

А штиры тем временем собираются на новую, уже другую войну. Войну, чтобы завоевывать новые угодья.



P.S. Как же у штиров сложились отношения с корнем огневика?

С самого начала о нем с ходу узнали все штиры во всех уголках Кор-Хака. Весть о всех модных прорывных новинках разлетается быстро в тех краях, а выкопать корень и на себе ощутить его эффект мог каждый. Результат после первых недель применения оставил штирам тяжелое ощущение. Нет, никто этого вслух не произносил и даже себе четко в этом не признавался. Всем как бы все нравилось. Но учащающиеся драки, в том числе кровавые, да больная голова порождали неприятные чувства на интуитивном уровне. От корня не отказались, но постоянно и в больших количествах его не употребляли. Традиционным он стал только в храмах и на войне. Многие брали кусочки в рот прямо во время битвы. Но в быту было по-другому. Считалось, что если штир просто так жует корень, то у него проблемы с потенцией, раз ему постоянно нужен дополнительный стимулятор. После этого статус парня резко падал. Тех же, кто вел в себя в городах чересчур агрессивно (особенно если они обдолбаны) жестоко избивали толпой, иногда до смерти. С другой стороны, в совсем диких местах, в основном на севере, такого сдерживающего фактора не было, и для многих корневище плотно вошло в рацион.


Получатели: Фий.

VIII.I. 'Дела воинские'

VIII.II. 'Дела государственные'


VIII.III. 'Эллинская культура'



Получатели: Пирос, Гротедарум.

Он бежал со всех ног. Когда битва превратилась в разгром, юнец-хэйше оставил своих товарищей перед лицом смерти, пытаясь спасти свою жалкую жизнь. Теперь он мчался среди ньярглотищ, обезумев от ужаса, не разбирая дороги и оставляя на длинных колючках свою плоть и кровь.
Тхан'чак жил долго и прослыл опытным воином, а также хорошим жрецом. Множество заслуженных украшающих шрамов вилось вокруг шрамов боевых. Вязь татуировки, покрывающая больше половины его тела, рассказывала о его славной жизни с помощью незамысловатых, но искусно выведенных картинок. Бывал он во многих походах, сразил много врагов и не раз сам слышал голос Хелшша, шепчущий приказы ему и другим.
Сейчас Тхан'чак преследовал добычу. Спокойным размеренным бегом, не сбивая дыхания, шел он по следу, что оставлял испуганный глупец в наивной надежде ускользнуть. Скоро он запыхается, не сможет больше бежать. И попытается спрятаться. Тогда Тхан'чак возьмет его жизнь.
След изменился. Вместо вмятин от бегущих вовсю ног стал аккуратными, уходящими в сторону и пытающимися быть незаметными ямочками. Все как и ожидалось.
Прикинув путь беглеца, Тхан'чак пошел дальше и вышел на небольшую полянку. Неподалеку шевельнулись кусты и он посмотрел в их сторону. Из них просто повеяло страхом. Добыча здесь.
Стремительный рывок, сдавленный крик - и визжащий дергающийся хэйше выдернут из жалкого укрытия на середину поляны. Миг - и обсидиановый нож перерезал его горло, превратив вопли в затихающий хрип.
Тхан'чак поднялся, брезгливо глядя на дергающийся труп. Подобрал копье и замер. Чутье кричало, что сзади кто-то есть.
Моментально обернувшись, ньяронг увидел врага. Невысокий, плотный хэйше стоял всего в нескольких шагах и смотрел прямо на него. Был он покрыт шрамами, а на поясе его висело несколько свежих одноглазых голов. Рука его держала копье вверх острием, а во взгляде не было страха. А еще Тхан'чак понял, что тот видел смерть юнца, но не пытался вмешаться. Просто смотрел.
Ньяронг перехватил копье в боевую стойку, то же сделал и враг. Но что-то сдерживало обоих от атаки. Что-то. Недаром Тхан'чак был жрецом. "Что-то" оказалось совершенно неожиданной вещью. В хэйше чувствовалось прикосновение Хелшша. Как, почему, откуда?
Неважно. Все это неважно. Важно то, что теперь будет.
Пасть Тхан'чака растянулась в улыбке. Оскалился и хэйше, уважительно кивнув противнику. То же сделал ньяронг.
А затем два воина молча бросились друг на друга. Синхронно руки выбросили копья вперед. Противники были бывалыми бойцами, и никто из них не промахнулся. Два бездыханных тела упали на землю. Бой был быстрым.

Несколько минут спустя на поляне появилась низкая сутулая фигура. Бесшумно она нагнулась над обоими мертвецами для того, чтобы опустить веки павших. Прошипела тихо:
- Ссспассибо.
И исчезла.

Хея

Тэнэгир скользнул между ньярглотиками. Тень среди теней, свет трёх лун пронизывал этот странный лес множеством тусколых лучей. Это не был слепящий блеск яры, но это и не настоящая тьма. Предвестник Смерти прислушался. Ему показалось что где-то рядом что-то… опять… пискнул шмикт. Маленькие острые челюсти сомкнулись на мокрице, хитиновый панцирь треснул под натиском множества острых зубов. Дэл не видел этого, только услышал. Он ухмыльнулся. Не только народы ведут свою войну в этом лесу, но и мелкие твари копошащиеся в грязи и трухе. Но некогда расслабляться, надо идти.

Тэнэгир перехватил дротик поудобнее что бы не задеть им ньярглотиковый кустарник и плавным стелющимся шагом двинулся вперёд. И тут вдруг одна из теней высоко на дереве ожила и бросилась вниз. В последний момент дэл почувствовал опасность и рванулся в сторону. Когти на ногах ньяронга без толку рассекли воздух прежде чем врезаться в землю проминая труху и гниль. Тэнэгиризловчился и ткнул врага дротиком, но легкое копьё буквально разлетелось на куски от мощного удара, а когтистые лапы ухватили его за плечи. Два тела сплелись в яростной борьбе и повалились оземь. А потом ньяронг вскочил. Проглотил вырванный из вражеского горла кусок плоти, провёл длинным гибким языком по окровавленным зубам. Ха, эти чужаки решили поохотится в ньярглотищах. Что ж тот кто преследует хешшмикта должен быть готов к тому что сам станет добычей.

***

Секетур был трус и должен был умереть. Он едва не выл от стыда, но страх надёжно закрыл ему рот. Как это могло случиться? Как? Он не был раньше слабаком и на охоте доблесть и азарт всегда побеждали вполне понятную робость перед опасным зверем. В походе он тоже проявил себя не плохо. Он не герой, но в двух схватках с ньяронгами показал себя воином. Почему же сейчас он бежал? Неужели все дело в этой ране? Или в сломанном копье? Или в ужасных врагах, их шипастых палицах и острах зубах? Секетур знал только что сламался и побежал. Бросил своих товарищей и друзей. А сейчас когда враги рыщут тут и там он прячется в кустарнике и молится Сетсубо.

Боже мой, боже народа моего, спаси меня и сохрани. Вся надежда моя на тебя и ты моё спасение… Они возвращаются. Пять няронгов вышли на поляну. Подошли к телам погибших хэйше. Нагнулись перевернули трпы, стянули их вместе. С каким-то сладостастным ужасом смотрел на всё это Секетур. Сейчас, сайчас начнётся ужасное пиршество. Будут вспороты животы и эти чудища погрузят свои морды во внутренности убитых, выдернут кишки и будут сожрут сердце и печень…

Ньяронги выстроились перед телами поверженных, но вместо того что бы жрать их огласили пущу своими криками. Они махали когтистыми лапами и топали ногами так яростно что Секетур едва мог дышать от страха. А потом они ушли и хэйше долго не смел высовываться из кустов. Он уже знал что выживет и что Сетсубо не зря уберёг его от смерти. Он увидел танец врагов. Танец вражды и ярости. Танец презрения к живым и уважения к павшим. ссылка

*******

Славная война разгорелась в ньярглотищах, впрочем когда это за последние семь веков она не была славно или затухала бы? Не бывать такому. Не зря же даже в самих ньярглотиках зелень перемешалась с красным. Таков уж это край – убить или пасть убитым. Охота и война это жизнь местных народов, их песни и мечты. То чему в других местах ужасаются тут радуются, то чего боятся тут приветствуют. И чем дольше льют ньяронги и хэйшэ кровь друг друга тем чище и жарче их ярость и в этом огне сгорает низкая злоба, но сияет праведный гнев.

Под Хэйшшерком опять столкнулись отряды вековечных врагов. Все силы бросили сюда хэйшэ, почти все воинов направили сюда и ньяронги им сила сломила силу. Полегли дети Сетсубо и погибли Прирожденные все до единого. И как потоп затопили одноглазщые земли вокруг Строгара и множество хэйше погибло и ни счесть сгоревших стойбищ. Но сам город устоял и отбился от свирепых орд. Но теперь с двух сторон окружён он землями ньяронгов что каждый год ходят опустолшительными походами на юг.

В горах к югу от Тургаша воевали ньяронги с эльфийками и множество воительниц и сетусов погибло в засадах на горных дорогах и под камнепадами. Но на вместо погибших приходили новые зеленокожие и к концу века захватили кусок горных ньярглотищ.

На севере же в пределы Ньяронги вторглись неисчислимые орды чёрнокожих. Волна за волной накатывались они на Тукхриик, но устоял город потому что присла Р’нукх на помощь ополченцам самих Первых. И дети его покрыли себя великой славой отбив врагов от города. Но так много было дэлов и столи жестоки битвы, что земли от Тукхриик и до самых хрусовников совершенно обезлюдели.

Рассказывают что во время войны к западному побережью приплывали странные синекожие чужаки. А может врут только. Потому что иные говорят мол ждали их, а нету. Или были, но съели няронги гостей? Трудно сказать. В конце-концов синекожие на северном побережье не такая уж и редкость и ньяронгам не привыкать на них охотится.

***

Отозвался на мольбы аскаскатов новый бог – Техути. Был он в отличие от Аску строг и суров, но разумен и справедлив. И приняли его аскаскаты всем сердцем и по велению его возродили Ватиилану, но не на месте старой, а севернее. И был построен новый великий храм и поселились в городе братья Ватиилы и купцы и ремесленники, но главное керраскаты. И множество стад авусом пригоняли туда что бы кормить людей и керров.

И не зря, потому что вышло оттуда великое войско и двинулось на запад и чем дальше шло тем сильнее обростало отрядами лучников что спешили присоединиться к походу. И когда вышли на встречу им судемоаги из комморы то как дождём засыпали синекожих стрелами, как авусов разогнали их керраскаты по саванне. А затем обрушились они на домов и дошли до самого моря. И остатки чёрных бежали на юг и прижались к лесам и множество их оставляло светлые равнины что бы скрыться во тьме хрусовника.

***

Кровь, вот на чем стоит Занзара, вот чем питаются её корни, вот чем она крепка. Фарфали были слабостью что могла подобно личинкам хрусовки подточить могучее дерево, но вместо этого лишь усилили державу своей кровью. Многие жалели их, покорных, ласковых и приятных, но не нашлось тех кто поднялся бы на их защиту. Воля Марзуха закон для рохо. И жрецы из Старой крови прошлись по всей Куанзе выискивая по сёлам и городам не припрятал ли кто хоть пару фарфалей для своих нужд. Воля Марзуха должна быть исполнена полностью. И не зря, не зря показал ставленик Атума свою силу, не зря неумолима была Старая кровь. потому что пришли в Занзару тяжкие вести с востока. Разгромили демонским наваждением ненависные штэйвиты чёрных воинов. Но не плакали дети, не рыдали вдовы, юноши не уклонялись от службы, а под суровым взором жрецов весь народ был готов бороться до последнего. Потому что воля Марзуха закон для рохо. И все знают что будет с теми кто его нарушает.

***

Дэлы окончательно становятся оседлыми земледельцами. Кочевых родов уже не осталось почти, разве что отдельные охотники на редких злобусов, да и тех немного. Большинство хвостатых работают на тэдовых полях, собирают по ночам хрусы и ставят силки на цаплянок. Мясо теперь редкость на их столах, рыба или трилобиты из лесных рек и то чаще попадают на огонь. Но зато число дэлов теперь несравнимо с тем что было прежде. Пускай стали они тоньше в кости и не такие крепкие как когда-то, но зато вокруг каждого из городов их куда больше чем некогда жило в всех хрусовниках. Прежде не смотря на название, основным населением были домы, а теперь вновь больше всего делов. Хотя по правде сказать может быть и не больше. Наверное фарфалей не меньше, но кто же их считает?

После аскаскатского погрома некогда обширные владения домов сократились до юго-западного угла саванны. Множество беженцев спасалось там от стрел и факелов бледноволосых. От их ужасных керров. Но не мог тот край прокормить такое множество народа и потому разгорелась вражда между исконными насельниками, теми кто бежал сюда в предыдущее столетие и теми кто только нашёл тут убежище. И много крови пролилось между братьями. И проигравшие бежали в глубь хрусовников. И просили дэлов дать им убежище и пропитание и шли к хвостатым в услужение. Но и те кто остался в саванне знали что не надолго это, что вскоре обрушаться на них ужасные враги. И печаль и грусть проникла в сердца чёрных и пели они грустные песни и луны плакали слушая их.

***

Трудные времена настали в Коморре. Да оно и понятно, ведь город как стадо авусов между трёх хищников. На юге ревёт аскаскатский керр раззевая страшную пасть, на севере в водах плещется элисионский шинхофу, в хрусовниках прячется дэлладурский ночной дьявол. И у каждого из этих хищников есть свои сторонники среди судемоагов. Ну и среди фарфалей тоже, да только кто же их спрашивает? Сперва казалось что первое слово за сторонниками аскаскатов, их в округе больше всего, но именно дэлладурцы основали город и держали власть. Вершиной того влияния был амантат Лилии и поход на Саамию. Но разметали керраскаты то воинство по саванне и лишь старая ненависть к чёрным отвела гнев аскаскатов от Коморры. Потому что нельзя быть в двух местах сразу и убивать и домов и синекожих одновременно. Тогда пала власть проделлалурской партии и саму Лилиу нашли пронзённую гарпунами. Ведь у тех кто погиб в походе остались друзья и родственники и они не забыли кто организовал его. После того держали Коморру сторонники союза с Элисионом, но к концу века их влияние ослабло и вновь схватились все три стороны за власть. И слали они послов к соседям прийти и помочь установить истинное правление, потому что никто не мог победить сам и все надеялись на помошь чужеземцев.

***

Хотя девятнадцать из двадцати эльфиек жили в хрусовниках или эйране, но и восточные провинции в ньярглотищах тоже были важны для Атаквиирии. От туда пригоняли огромные стада сетусов на убой, оттуда привозили шкуры злобусов. С гор спускались карваны нагружённые обсидианом* и прочим рабочим камнем. И надо сказать что добрых полторы-две сотни сетусов надо было что бы перевезти годовую добычу приисков. И хотя не счесть камней в горах, но все больше выбирали эльфийки те что лежали на поверхности и всё чаще приходилось искать новые россыпи.

* Юя посчитала численность эльфиек и чуточку удивилась. Даже если менять по каменному ножу раз в несколько лет, то с учётом топоров, украшений из камня, ступок и прочего это получается сотни (!) тон камней в год.

Окуми

Проповедник перевёл дыхание. Он окинул взглядом зрителей что полукругом сидели вокруг на корточках, им крепкие мосластые фигуры и горящие глаза. Глаза полные ненависти и голода.

- Вы голодные и тощие. Я голодный и тощий. А почему? Потому что другие сытые и жирные. Ваши животы запали, а у Фанг Сенг выпирают как барабан. Вы гоняете костлявых бумодавов, а тучным монах подносят бандерлоги гуринэр и котовушек. Вы с голоду жрёте неспелые бумидоры, а они сладкие паламнэры от бандерлогов. Вы воевали со штэйвитами, отцы ваши воевали с ши, а монахи прятались за вашими спинами. Вэй победила, но кто живёт хорошо? Не вы. Вы голодаете. Хорошо живут тучные монахи и лжежрецы. Потому что не будут истинные жрецы Ву Ши запрещать йонгам есть бандерлогов. И не могла Голодная Богиня вырвав кусок изо рта своих детей дать его мерзким уродцам. Не радует её голод народа и жирность предателей. Но Ву Ши не кормит слабаков. Она не благоволит терпилам. Хватит терпеть голод и Фанг Сенг. Йонг, бери оружие! Рази тучных рогатиной своего гнева! Убей фанг сенга и съешь его! Убей бандерлога и съешь его! Пусти тощих бумодавов откормиться в бандерложьих бумидорниках! Верни правду на землю! Сними её с ветвей куда утянули мерзкие бандерлоги и наймиты их монахи! Да, продались они этим карликам. Не жрецы они Ву Ши. Тайно поклоняются они Хе Ле Ши. Йонг спаси себя! Спаси веру Ву Ши и верни её к истинному поклонению! Сделай себе бумидорную повязку! По ней отличишь ты своих братьев и сестёр от предателей!

***

Восстание бумидорных повязок (ВБП) – крупное восстание предположительно в VII-IX веках Первой эпохи. Было вызвано конфликтом между отсталой присваивающей культурой йонгов и бандерлогами перешедшими уже к прогрессивным производящим способам хозяйствования. Верхушка общества йонгов в целом была благожелательно настроена к процессу экономического освоения сэльвы поскольку получала выгоды от обложения бандерлогов податями, но простые общинники лишь теряли свои угодья. Проблема усиливалась также ростом населения и подрывом популяции бумодавов. Старое, примитивное охотничье хозяйство подорвало само себя и Вэй остро нуждалась в переходе на более прогрессивную экономическую основу. В этот сложный момент неизбежна была консервативная реакция что и привело к ВБП. Надо понимать что несмотря на свою уравнительную и эгалитарную риторику это было исключительно реакционное явление…

*******

Хотя война с врагом внешним закончилась для йонгов вполне успешно и последние штэйнвиты были сброшены перебиты или же бежали за море, но Вэй сотрясло великое восстание. Уже несколько поколений наростало напряжение между йонгами и бандерлогами. Если раньше они жили по сути в разных мирах, то земледелие столкнула их в неразрешимом противоречии. Бандерлогам не только нужны были площади под бумидорные плантации, занимавшие сперва не так уж и много места, они вынуждены были защищать их от потравы бумодавами и самими йонгами. Система бандерложьих полей подрывала и так обедневшие охотничьи угодья йонгов. Прекращение внешних войн и значительное снижение внутренних конфликтов вследствиии усилий центральной власти вызвали небывалый рост населения. Йонгов стало слишком много. Голодных, злых и привычных к насилию.

Попытка властей Вэй взять бандерлогов под свою защиту лишь повысила напряжения вбив клин между народом и правительством. Противоречия стали неразрешимыми – йонгам не хватало угодий и всё чаще среди них доходило до откровенного голода. Бандерлоги уже слишком зависили от бумидорников и отказ от них оставлял многочисленный слой бумипалати без средств к существованию, а остальным грозил голодом. Конфликт вылился в востание бумидорных повязок. Повстанцы убивали представителей власти и бандерлогов, превращали плантации в охотничьи угодья. В свою очередь бандерлоги во многих местах сами брались за оружие что бы прогнать погромщиков со своих земель. Как оказалось могучие йонги во многом беспомощны против этих малюток. В отличие от ши йонги были слишком велики и тяжелы для того что бы подниматься на деревья, а их ставка на рукопашную не давала им оружия которым можно было бы дотянуться до ловких врагов. Сыграло свою роль и подавляющее численно превосходство бандерлогов.

***

Седьмой век был эпохой мира и процветания для Раматы. Но не был веком спокойствия. Слишком много событий гремело на запд от Кукамакуки. Слишком много слухов приходило оттуда, слишком многое рассказывали торговцы с запада. Слова о насилиях и притеснениях четырёхруких, о праведной войне с мерзкими йонгами будоражили Рамату и не давали ей наслаждаться миром в полной мере.

***

Временем мира был этот век и для ши. Охота, выращивание варинэл и морские промыслы, вот чем занимались теперь ши. А ещё торговля. Потому что рады были дети Ушкушкхаля купить шкуры и кости зверей или живых варинэл, а уж у самих то было не счесть красивых вещей. Кто обойдется без их горшков, кто сможет лучше сделать нож или топор? А на северном побережье появились и другие торговцы. Приплывали издали цветастошерстые и пальцехвостые. Те с кем века назад заключали ши союз. И теперь вновь вспомнили былое, но пока не воют ши с энэрегалями вместе, но зато трутся на торжищах и обмениваются товарами.

Меняется по немногу жизнь ши. Кочевой образ жизни всё больше сменяется полукочевым или вообще оседлым. Всё чаще жарится на вертеле не дичь, а сладкое мясо ручных варинэл. Вмест оузких троп для пешеходов возникают широкие дороги пригодные для перегонки стад скота. Всё больше народу живёт теперь в городах питаясь варинэлами. Ши при дворе кормятся теми что дарит им император, жрецы частью тех жертв что приносят в храмах, а ремесленники тем что купят на рынках.

***

Кзардом Даэрит вырос. Пускай не стало больше земель и открыли новые пещеры, но появился под землёй второй город – Эргунад. Быстро он рос и стал центром торговли державы с поверхностью. А торговать было чем – искусны ремесленники даэр и нету равных им в работе с камнем. Да и сами подземные жители давно привыкли уже к дереву и шкурам с поверхности. Но главным товаром стала посуда. Великое умение освоили даэры – как огнём делать из мягкой глины прочный камень. И лучше всего делались так горшки и чашки. Быстро оценили это чудо сами даэры, охотно покупают этот товар что ши, что бандерлоги. Правда много дерева сжирают ненастыные печи, много дыма и копоти дают, а потому лишь на поверхности можно месить и обжигать глину.

Занзара

Васети

Северный Халатран

Только Кодо хотел уже объявить бой завершенным после мастерского укола Бориса, как свершилось внезапное. Вчерашняя союзница (и даже более того, союзница несколько секунд тому назад), решила, что единственная достойна выживания.
Пара пассов руками, и расслабившийся Борис падает на землю в глубоком сне, после чего оказывается с перерезанным горлом.

- Кодо, блестяще, - раздался громогласный голос, - поздравляю, ты прошел испытание.

Император доволен. Да, он добился этого. Он справился с этим сраным испытанием и провел турнир, не облажался. На какой-то момент ему казалось, что бой уже затягивается, и он рискует заслужить немилость, думал уже выпустить каких-нибудь существ на поле. Но нет, спасибо этому рыцарю и его точному удару шпагой.

Жалко, конечно, немного, что не все фишки этой арены раскрылись. Он там и магическую комнату готовил, и специальный раствор, образующий броню на теле, и мощное стрелковое оружие, и возможность управлять боевыми лошадьми, и аптечки, и драгоценности, приносящие удачу, ничего из этого не пригодилось. Ну да ладно, главное, что император доволен.

Кодо выдохнул. Хорошо. Публика ревела.

Маркиза стояла одна посреди залитой кровью арены и слушала овации публики. Да, это был ее день. Да, это была ее удача. Сначала она вздрогнула, увидев выступающего через портал четырехрукого, но потом расслабилась. Нет, он шел без оружия, нес какой-то приз, правда, никто, кроме нее и не должен был узнать, что внутри. Приз определяется Богами и несет смысл только для того мира, откуда пришел победитель.

Бой закончился. Турнир получился даже более кровавым, чем предыдущий. Шутка ли, из десяти участников выжил только один.

Хея

- …вот даже не верится что раньше всё это пришлось бы на вёслах пройти. А сейчас лежи себе да бока на солнышке грей.

Назвать изнурительную скуку под немилосердно жаркой Ярой отдыхом мог только такой болтун как Педоро. Но никто его даже не перебил. Пускай щебечет как гуля. Хоть какое-то развлечение.

- Я вот как вспомню дорогу на Лекатан так и вздрогну. Четыре дня на вёслах! Четыре дня с утра до ночи! Вечером первого дня думал умру. На второй жалел, что не умер вчера, на третий рад был бы умереть. На четвёртый я уже даже и думать не мог. Вот, следы от крови. Нет, не этот. Это я и сам не знаю от чего, вот тут на рукояти…

Жара, плеск волн, надутые попутным ветром эйровые паруса, твёрдые лавки и борта, набитые до синяков зады и спины, стёртые в кровь руки, загрубевший и покрывшиеся мозолями ладони. Войско Альворады плывёт на юг. Плывёт завоёвывать новые земли.

- …говорят они совсем здоровенные. Даже выше судемоагов! На голову!

- Педоро, ври да не завирайся. Разве можно с такими чудищами воевать? Мы плывём бить нормальных людей, а не монстров каких-то. Или ты думаешь у эсколлидо совсем ума нету?

- Сондельмаром клянусь что не вру! Я сам их не видел конечно, но говорил с купцами которые к ним плавали. Они сами говорили, что мол пока не увидишь не поверишь какие громадные! А еще они говорили что у этих аскагалей волосы светлые совсем как у фарфалей.

- Ха, так что Педоро, получается мы плывём воевать с фарфалями только очень большими? Так что ли? Ребята вы слышали?

- Слышали, слышали. Я уже представил себя с такой фарфалькой. А какие сиськи там должны быть! Ладонью не схватить! А задница!

- Хуан, тебя на такую фарфалю не хватит. Ты уже еле живой будешь, а её ещё подавай.

- Ничего, ребята. Я не жадный. Поделюсь…

***

Веками шла война вокруг Саамии. Века набегов, боёв и стычек по стенами, десятки осад и штурмов. Из тел погибших можно было бы сложить холм, да только керры и ночные дьяволы растаскали по саванне кости, а сейчас на лугу перед городом стоит живое войско. В этом веке не буду аскаскаты отсиживаться за стенами, а вновь как в древние времена встретят врага в поле. Собрался народ Аску тучей и молнии его гнева поразят врагов. Толпами стоят стрелки и поставленные на землю луки возвышаются кончиками над их головами. Переговариваются между собой копьеносцы. Тут и там видно непримиримых с задвинутыми на макушку масками. Но есть те на кого сами аскаскаты смотрят со страхом.

Керраскаты. Они и их воспитанники. Огромные хищные ящеры, гроза авусовых стад. Керры. Отогнать такого втроём или убить десяти охотникам подвиг. А тут они рядышком. Со всеми своими острыми зубами и длинными когтями. А между ужасными тварями ходят те кто их вырастил из яйца, кто кормил и холил. Кому целые роды приводили стада авусов на пропитание. Для кого лучшие охотники искали лежбища злобусов. Говорят, что все керраскаты мастера своего дела, потому что другие быстро кончают в желудках хищников.

***

Тирамол сложил руки на груди и приподнял подбородок. Вся его поза демонстрировала упрямство. Он бул хорошим купцом и знал когда надо быть мягким, а когда жёстким. Эти рохо народ упрямый и уважают силу, а потому с им надо показывать характер. Иногда. Тут тоже нельзя перегибать палку, а то закончишь на вертеле.

- Но купец, мне не нужны ни её племянники, ни муж. Почему я должен буду кормить целую ораву нахлебников? Ну фарфалька твоя хороша в постели, но я не из тех кто интересуется мальчиками или детьми. Она и сама едва ли больше моей дочери, а уж те последыши которых я в твоей лодке видел совсем крохотные.

- Во-первых, фарфали продаются только семьями. Во-вторых, я ведь не говорю что именно ты должен всех их кормить. Думай только о своей новой наложнице, а остальные сами позаботятся о тебе. Всё что надо это пристроить ещё одну хижину. У тебя во дворе их и так двадцать.

- Двадцать три.

- Вот-вот. С каких это пор в Занзаре не хватает бамбука и алемы? Прикажи и твои сыновья с невестками сделают ещё одну маленькую хижину за день. Ты платил выкуп за каждую из своих жён и строил им дома. Тут тоже самое.

- Но эта бледная малявка не жена! Рохо не хенятся на недомерках!

- Нет конечно. Но она будет радовать тебя по ночам и помогать старшим жёнам с домашними делами. Да и мужу её дело найдётся. Например носить воду или ещё что.

- Ну ладно, ты сказал что они не ревнивые. Да и ясно что такого слабака боятся нечего, но носить воду? Это женская работа!

- Ой, все фарфали как бабы. У нас дома даже шутят, что если закрыть глаза, то не сразу разбершь кто там у тебя в постели…

По тому как сошлись над переносицей брови старейшины Тирамол понял что кажется сболтнул лишнего, а потому постарался быстренько перевести разговор на новую тему.

- В общем или плати или завтра я уеду и увезу с собой моих фарфалей. И твою сладкую Лауру тоже.

Рохо тяжёло вздохнул.

- Хорошо. Я согласен. Но мне надо время что бы собрать обещанное, так что приходи под вечер.

Тирамол вежливо попрощался стараясь не улыбаться и не показывать своей радости. Трудная, но выгодная сделка наконец-то заключена. От волнения у него аж вся спина потом покрылась. Почти что подпрыгивая он пошёл по извилистой улочке селения к своим лодкам. Ха! Все купцы только и жалуются что на поборы которые установил сам великий Марзух на них. И на то что рохо всё чаще торгуют сами. И на то как упали цены из-за этого. Жалуются на Яру днём, на луны ночью, на то что течение сильное когда поднимаются по рекам и на то что она слабое когда спускаются. Слабаки. Вот он ничего не теряет. Когда в Занзаре появились свои горшки и тут стали куда меньше покупать альворадских он не горевал как некоторые, а вёз новый товар в родные леса. Грубая посуда рохо конечно и рядом не валялась с альворадской расписной керамикой, но зато дешёвая. А кому охота дрожать над котелком в котором варятся тэдо? А сейчас он первый догадался торговать фарфалями.

- Лаура! Лаура! Манкузо! Я нашёл вам новый дом! Старейшина согласился взять вас на поселение. И Морену с детьми тоже. Умничка, Лаура, после того что ты с ним сделала, он не смог устоять.

Женщины с радостным визгом бросились обнимать купца. Мужчина был не столь весел.

- Уважаемый Тирамол, а мне то что делать? Я пробовал говорить с рохо, но хотя плохо знаю их язык мне показалось они очень враждебно на меня смотрели. Я спрашивал чем им помочь, а они дёргались вроде я им в горшки мочусь.

- Не волнуйся, Манкузо. Такой уж рохо народ. Они довольно неприветливы к чужакам. В начале местные мальчишки наверное несколько раз поколотят тебя, но потом все привыкнут. А когда на тебя перестанут обращать внимание… Ты заметил как мало в таком большом селении взрослых мужчин? Это потому что они сейчас далеко отсюда. На войне. Уже годы как они там. Каждый год многие плывут вниз по Куанзе, но мало кто возвращается. Тут полно женщин которые только и ждут того кто скрасит их одиночество…

***

Матео медленно вылез на вал. Потом неспешно спустился вниз. Смотрел по ноги что бы не споткнуться и не упасть. Внутри была просто поляна, круглый плац и намертво утрамбованной земли из которой только по краям кое-где торчали молодые ростки льны и сестубо. Матео вышел на самую середину. Медленно огляделся, хотя ничего нового тут не увидеть. Только склоны поросшие зеленью. Вал был сложен из разных камней, где просто булыжников, но много было и таких что одному конквистадору не поднять. Вот она какая – Ватиила. Великое святилище свирепого народа.

Конквистадор слышал эту глупую шутку про то что аскагали это фарфали только большие. Ухмыльнулся. Глупость гальежская конечно, но пожалуй не худшее родство. Только они, лужане*, смогли после всех этих войн захватить Ватиилану. Только они, цивитасы, среди которых темноволосые и кареглазые уже редкость взяли стены. Большие фарфали не устояли перд маленькими. И теперь он, простой конквистадор, стоит в святая святых. Стоит в последний раз. Потому что завтра они уходят.

* Жители Луго Фарфали.

*******

Пять веков сражались аскаскаты с Дэлладуром. Пять веков еле сдерживали напор чёрных. И близка к гибели была Ватиила. И окружили её со всех сторон враги. С юга шарншагом выпозла на берег Занзара, с севера пинкааном над падалью кружила Альворада. И наступил в той войне перелом. Потому что лопнуло яйцо терпения и вылупился керр гнева Ватиилы.

После того как обезлюдели окресности Саамии стало ясно, что мало защищаться. Если аскаскаты хотят выжить они должны атаковать. И тогда собралось великое воинство и были среди них и лучшие в мире лучники и свирепые копьеносцы и ужас всему живому керраскаты. И двинулся народ копья на запад в силах тяжких. И смели они домов из Йендена и разметали судемоагов из Семхана и делов из Ульвэ втоптали в землю. Проросли чёрные тела стрелами, усыпали синие трупы саванну. И сбегались кузьки на пиршество и вылазили ночные дьяволы из зарослей лозы на трапезу. Потому что керры из Ватииланы не могли съесть всех мёртвых врагов.

Горела саванна перед воиноство востока, пылали стойбища там где проходили непримиримые. Далеко на запад продвинулись аскаскаты и пал Семхан. Тогда вышли к народу копья судемоаги и сказали что не враги они аскаскатам. Что лишь самые безумные из них ушли воевать против хозяев саванны, а сами они народ мирный хотя многочисленные и хорошо вооружённый. И пока их не трогают всё равно им кто пасёт авусов там где не слышно плеска волн. И надоели им посланцы из Ульвэ что заставляют отречься от великой Глаблали и могучей Фата Фиоре и проповедуют о своём мерзком тёмном демоне и творят всякие бесчинство. И если аскаскаты не поднимут копий своих на мирные рыбацие села и не будут заставлять судемоагов и их фарфалей жить по новому, то синекожие севера тоже хотят стать братьями Ватиилы.

Тогда принесли аскаскаты и судемоаги клятву друг-другу и оставив за спиной новых братьев ушли аскаскаты на запад. Ушли что бы разбить воинство рохо посмевших вторгнуться в пределы Ватиилы и что бы изгнать мерзких мохнатых полузверей что охотились в землях истинных людей. И не знали усталости руки аскаскатов и не могли керры съест всех рохо и помёт их был полон шерсти эльтов.

Не кончилась на этом война. С моря вышли неисчислимые орды гальегов что затопили саванну как разлившаяся река. И скольких бы не убивали аскаскаты на завтра море полнилось парусами. И скольких бы не съелаои керры, а и сами гибли от ран. И к концу века смогли конквистадоры из Риссо смогли захватить Ватиилу. Но то была лишь пена на волне. Не приплывали более с севера новые воинства. Недолго продержались островитяне посреди саванны окружённые враждебными племенами. Они не умели охотится на авусов, а самими ягодами лозы сыт не будешь.

И когда ушли захватчики вновь собрались аскаскаты в священном кругу Ватиилы и принесли в жертву Аску сотни авусов и домов и молили его прийти на помощь своему народу и явить знак и помочь возродить святой город. И молчал Аску и пророчествовали жрецы что бог создатель покинул Юну. И велико было горе аскаскатов и рыдали они и рвали на себе волосы. И взмолились они к небесам прося себе защитника. И этот зов был услышан.

***

Нельзя ослаблять хватку на ещё живой добыче потому что рискуешь сам стать ею. Страшное опустошение прокатилось по землям домов. Кто не погиб, те были угнаны в рабство или бежали в страхе. Земли у хрусовников были полны беженцев. Стад авусов на всех не хватало. Бедность и голод пришли в эти земли. Вспыхнули свары между местными и беженцами. Доходило до копий и кровь братьев лилась на землю.

На юге неудачной оказалась война с ньяронгами. Черному колдовству и стрелам противопоставили одноглазы невиданную свирепость. Разбили они войско Алтока. Воины из Бэлтана смогли прорваться вглубь ньярглотищ и дойти до самой вражеской столицы что стояла в долине между гор. Но эти храбрецы погибли в ловушках вокруг Ронгаша и под копьями и палицами ньяронгов. Будь дэллов больше они бы победили, да только ушли воины из Ульве на север – белеть костями в саванне.

Пускай войны были для державы неудачны, но сердце Дэлладура – хрусовники процветали. Деллы в большинстве своём из охотников стали земледельцами тэдоводами и число их множилось. Правда из-за нехватки мяса стали они чуть меньше ростом и заметнее тоньше в кости, но дэлы они всегда дэлы. Вместе с ними росло и число фарфалей. Вновь заполнились дэльские селения этим народцем и было их не меньше, а то и больше чем самих хвостатых*.

Из-за того что число домов после аскаскатского погрома сократилось почти что вдвое, судемоагов несмотря на предательство части племён осталось не меньше прежнего, а фарфали чрезвычайно размножились всё большую роль в государстве играют культы Фата Фиоре и Глаблали.

* Фарфали занимают нишу примерно соотвествующую низшим кастам в сельской Индии. Ну, а дэлы соотвественно аналог воинско-сельских каст.

***

Для Хэйшура новая война с ньяронгами до ужаса напомнила предыдущую. Вновь Хэйшшрек оправдал своё имя. Пускай Сетсубо явил чудо и сетусы разрушили стены вражеского города, сломали и заполнили своими телами ловушки. Но не частоколом держаться города, не кольями и ямами, а щитами и копьями защитников. В тяжёлых боях вокруг Хэйшшрека раз за разом терпели хэйше поражения. И вновь столько прирождённых погибли в боях, что не кому было учить молодых воинов.

Правда своей смертью купили храбрые хэйше спокойствие для своих близких потому что не посмели ньяронги вторгнуться на юг. Лишь один набег на строгар был, но и тот лишь окрасил частокол красным и заполнил рвы одноглазыми трупами. Обломав зубы ушли враги на север.

С западными союзницами отношения складывались сложно. С одной стороны торговля процветала, а с другой множились стычки на границах и ссоры из-за охотничьих угодий. И немногие «подлинные» вернувшиеся с войны подбрасывали дров в костёр рассказами о том что остроухие думают лишь о своей выгоде. Что отдав из земли ничего не получили хэйшэ взамен. Что даже с врагами воюют они лишь думаю о себе и ничем не помогают союзникам.

***

Тяжела была война для хэйшэ, но и эльфийкам далась она не легко. Потому что свирепы одноглазые демоны и лишь сетусы могут поставить предел их ярости. С трудом пробились войска из Тарии и Этельпы к Тургашу. И завалив ловушки трупами сетусов взяли его остроухие. И сами ньяронги удивлялись неистовости своих противниц. Но разрушив город не смогли эльфийки его удержать. Потому что тяжёлые бои шли на юге. После того как ньяронги отогнали врагов от Хэйшшрека они ударили на восток (5.22) и смогли изгнать атаквирей из своих земель.

Не так уж и много урона нанесли деть Великой Матери диким одноглазым, но Нгику была довольна. Потому что не для вреда ведут атаквири войны, а для пользы и вящей славы Матери. Земли вокруг Лансура заселили они, кусок хрусовника на севере тоже. На десятки дней пути, через равнины и холмы, между горами и по долинам проложена была велика тропа через ньярглотища. Тропа Нгику. И название это останется в веках.

***

Ньяронга – см. описания для Дэлладура, Хэйшура и Атаквирии. ^-^ И вообще надо писать не только про войны.

***

Седьмой век стал для Занзары веком побед и поражений. Но успехов было всё же куда больше и горечь неудач лишь оттеняла их.

Великое войско завоевало остров Вестен Пла, или как говорили сами рохо Васети. Флот неведомых голубокожих стал на пути, но рохо смели его и съели врагов. Те были восхитительны на вкус, хотя мясо их и было похоже на рыбу. Не устояли и лодки самих восточных варваров. Хотя враг попался достойный, но селения его было сожжены годами охотились чёрные за беглецами во внутренние районы острова. У этих врагов мясо было жёсткое и солоноватое. Пища для настоящих воинов.

На далеком юге всё дальше и дальше за край мира продвигались рохо вдоль побережья. И то что всюду они встречали лесных ведьм свидетельствовало о том насколько могучий сосед у Занзары с юга. А ещё говорят, что как будто далеко на востоке, за Васети есть большая земля. И некоторые говорят что это не остров даже, а великая суша подобная той что на западе.

На Куанзе не стало меньше лодок с дэлами, но зато куда больше стали сами рохо плавать с товарами. Все чаще собирают они караваны и не редкость на торжищах Квула люди с побережья, а в дельте торговцы с верховьев. Горшки что лепят женщины из спиралей глины ест ьтеперь не только в каждом доме страны – во множестве продают их атаквирям и дэлам. Впрочем и у хвостатых торгашей появился новый товар. Привозят они с севера странных существ – маленьких как подростки людей. Светлые они с кожей как у плода хруса, со светлыми мягкими волосами похожими на шерсть цаплянок и разноцветными глазами. Говорят нету наложниц лучше чем из них, нету слуг покорней. Дорого за них платят и каждый старейшина или просто богатый рохо хочет завести семью таких у себя на подворье.

И только вести с севера не радуют Марзуха. Аскаскаты разбили воинов из Мвати и загнали его эльтов обратно в леса.

Рейтинговое агенство "Жар Юны" представляет вашему вниманию рейтинг государств, которые сложились на середину VI века II эры.

Рейтинг считался на основе того, сколько в государство было вложено БС (и не потеряно). Отдельно считались города, инфраструктура (храмы, стены, порты и т.п.), организации (кроме культов), технологии (по цене создания, без скидок). Государствам расколотым делались минусы на стоимость того, чего они не контролируют.

Объявляю пятерку лидеров:
5 место: Ватиила. небольшое государство с очень хорошими технологиями!
4 место: Элисион. Крупнейшее островное государство, средне развитое, с хорошими технологиями.
3 место: Альворада. Не такое крупное островное государство, но очень хорошо развитое и очень технологичное.
2 место: Югразорсаг:  С читом югры на технологии непросто оказаться вторым в технологиях, и ему это не удалось! В остальном все чуть выше среднего.
И первое место: Дэлладур. Ни в какой области не являясь лидером, по всем показателям государство держит параметры сильно выше среднего и по общей сумме обходит всех!

Полный рейтинг под спойлером

Острова

- …и вновь обращаюсь я к тебе о Эсколлидо, и к вам, верные его помощники, мудрейшие из совета тринадцати и говорю я всему Великому Собранию хватит править Луго Фарфали как завоеватели, примите нас как братьев. Разве не посылаем в Альвораду богатые дары? Разве не подчиняемся вашим приказам? Разве не одним богам молимся и почитаем? Разве предки цивитас пришли не с Суэньоса и Лекатана? Разве не жили прежде лужанские судемоаги на Одиноком? На одном языке говорим мы и одной правдой живём. Были прежде наши фарфали дикарями, однако сейчас они приобщились альворадской цивилизации и окультурились. Разве можем мы, гуманные гальеги, держать младших братьев наших в таком же ничтожестве как хторры токов? Разве может Великое Собрание сохранять своё имя хотя самый населённый остров государства не присылает в него не одного представителя?

Глава лужанской делегации на мгновение перевёл дыхание. Пора продолжать, начало речи он провёл прекрасно, но сейчас дело дошло до сути – надо было уговорить всех этих прирождённых гальегов признать Луго Фарфали равноправной частью государства. Учитывая размер острова это означало большие, очень большие изменения. Сейчас главное успокоить их, умерить страх перед переменами.

- Конечно же не фарфали будут представлять наш остров в Великом Собрании, а их энкомьедеро из цивитас, такие же гальеги как и вы.

Эти слова вызвали легкое волнение среди делегатов ведь «такие же гальеги» через одного выглядели вылитыми фарфалями, а уж дейтсвительно черноволосых среди них надо было искать.

- Не претендует наш остров и на пост Эсколидо – само собой, что место это предназачено самим Сондельмаром уроженцам первых островов. Но должность инспектора колонии должна быть упразднена поскольку надобность в ней отпала.

***

Отплывающих провожали всей деревней. Соплеменники помогли спустить лодку на воду так что не пришлось ни надрываться ни загружать судно перенося товары с берега. Десятки сильных рук уперлись в гаргутовую долблёнку, даятки ног по щиколотки вошли в мокрый песок и вот уже тяжёло гружённая пирога скользит по волнам. Ладони моряков привычно легли на старые, отполированные долгим употреблением рукояти весел. Мачту и парус они поставят потом. Сейчас надо отплыть от берега. Пора возвращаться на родной северный Трифорс.

Укулеа не выдержала и повернувшись к провожающим помахала рукой. Альберто и Цицильо что-то кричали и махали в ответ. Маленький Цицильо кажется даже плакал. Судемоагу на мгновение охватила сладкая грусть. Но не время отвлекаться, надо грести. Раз за разом привычно опуская и поднимая весло мысленно она вспоминала время проведённое на Хее. Время с Альберто и Цицильо. Надо признаться самой себе, что именно фарфали были причиной её любви к южным рейсам. Восточные были немногим длиннее и явно прибыльнее, но там не было фарфалей и даже прелести столицы не могли перевесить для неё этого. Укулеа в какой уже раз пожалела что им запрещено держать фарфалей у себя. И почему великая Сенаяла гневается на этих жирных* милашек.

* Выросшим на морепродуктах судемоагам сладкий вкус непонятен и неприятен, а вот жирное они любят.

*******

Развитие магии любви сильно повлияло на общество Луго Фарфали хотя изменения на первый взгляд были не так уж и велики. Буквально за полтора поколения жрицы Фата Фиоре с помощью магии подчинили себе цивитас. Но оказавшись в положении тех кто приказывает чужеземным правителям острова они получили то чего у них никогда не было прежде – власть и особое, привилегированное положение. И они не хотели от него отказываться. Первые из овладевших любовных порабощением занимали место наложниц и правили из тени. Но своим детям они хотели другой жизни и уже во втором поколении многие становились жёнами цивитас. К третьему поколению это стало нормой. Потомки гальежских завоевателей стали даже не полукровками, а фарфалями, пускай и с заметной примесью восточной крови. Вместе с тёмным цветом волос они потеряли в продолжительности жизни, но зато приобрели некоторую устойчивость к магии любви так что к концу пятого века власть жриц Фата Фиоре значительно ослабла. Старая аристократия плавно переродилась в новую. За два века фарфали привыкли к порядкам и теперь жители Риссо из ненавидимых завоевателей превратились в их восприятии в природных господ, тем более что именно так утверждали жрицы Фата Фиоре. Не опасаясь бунта эта старая новая аристократия постепенно всё чаще переселялась из столицы в свои энкомьенды перехватывая власть над повседневной жизнью и превращая деревенских старост в исполнителей своей воли. Жестокие, но нечастые визиты конквистадоров из столицы сменились постоянным надзором. Хотя по сравнению с прошлым нравы весьма смягчились, но конквистадоры, пускай и существенно посветлев остались всё теми же свирепыми бойцами быстрыми на расправу.

Культура Риссо стремительно фарфализировалась – даже губернатор и коррехидоры в быту разговаривали на фарфальском. Храм Фата Фиоре был явно популярнее святилище Сондельмара. Возродился даже обычай показывать театрализированные представления на фестивали пускай и без прежнего кровопролития. В то время как паццо сангуа все больше уходили в легенды конквистадоры помалу начинали напоминать их.

Впрочем были сферы где альворадское влияние было непоколебимо – гальежский был и оставался единственным языком деловодства, высокой культуры и писбменности вообще. Цивитас в огромных количествах закупали изделия Суэньоских гончаров и эйроделов. Гальежское оставалось синонимом престижного, а фарфальское – простецкого. Не забывали и о почитании Сондельмара. И пускай первое место в сердцах народа занимала Фата Фиоре, но часовни бога Удачи теперь были в каждой деревеньке. Не собирались цивитас и обосабливаться от Альворады, наоборот они хотели получить возможность влиять на политику всего государства и получить представительство в Великом Собрании, что давало возможность влиять на выбор Эсколлидо и совета тринадцати.

Надо отметить, что судемоаги заселили всё побережье Луго Фарфали. Из привелигированной прослойки они превратились в низшее сословие. Детей у фарфалей с синекожих не бывает, а потому не произошло слияния обществ. Жрицы Фата Фиоре просто подчинили себе судемоагов. А поскольку самим жить скучно, то перетянули к себе и многочисленных родственников. Так образовалась вторая по влиятельности и богатству прослойка лужанского общества – капо ди судемоаго или капого, фарфальские семейства владевшие рыбацкими деревнями. Надо сказать, что хотя к власти вне побережья цивитасы этих выскочек не допускали и всячески презирали их, однако в быту и повадках капого во всём старались следовать модам из Риссо. Даже в свою речь вставляли они гальежские словечки.

Что касается жизни основной массы фарфалей, то их быт мало отличался от того что был ещё до Конкисты. Единственным исключением стала гальежская привычка к острому и керамические горшки. Даже в беднейших семьях есть в чём варить эйровый суп, а в еду по возможности добавляют перейру. Впрочем последняя многим фарфалям доступна лишь по праздникам.

***

Парусные лодки и захват Элисионом Корасона подорвали собственное торговое мореходство Альворады. Даже между островами внутри государства большую часть товаров перевозят чужеземные судемоаги. И хотя нельзя сказать что торговля окончательно пришла в упадок, но всё же для жителей городов на первое место вышли ремёсла. Керамику и эйровые плетения масово скупали элисионцы что бы потом отвезти домой, продать на Луго Фарфали или в далёких землях за морем.

***

Четвёртый век был для Элисиона веком триумфа, результаты же пятого не столь однозначны. С одной стороны не осталось в западных морях Юны места куда не доплывали бы судемоаги. Даже пронырливых гальегов смогли вытеснить они из торговли между островами. Полны были судемоажские корабли товаров. До самого севера Хеи доплывали они торгуя как с чёрными и коричневыми аборигенам, так и с ренегатами фарфалеложцами. С далекого юго-востока, из земель пальцехвостых мохнатых уродцев привозилась необходимая для сетей льна.

Величайшим успехом стало окончательно очищение Корасона от мерзких хторров. И хотя где-то в глубинах острова иногда встречалиь отдельные выводки этих монстров, но молодёжь с берегов каждый год делала вылазки в густые леса ища вековечных врагов так что не было у тех даже шанса расплодиться до прежнего количества. Все богатства этого прекраснейшего из островов достались судемоагам. Разве есть материал для луков лучше хархуты? Разве есть древисина лучше? Стволы ларгуты с мягкой серцевиной будто специально созданы для строительства лодок. А светящаяся смола широко используется в строительстве и для законопачивания трещин в лодках.

Но были у Элисиона и поражения. Одно. На Северном зубце под стенами Токахота* погибло три армии синекожих. Не выдержали гарпунщики молниц с неба и натиска свирепых хосдумаров. Сама Сеянала едва спаслась позорным бегством и многие её приблежённые собственной жизнью заплатили за то что бы задержать лютых хторров.

* Судемоаги не знают ещё о переименовании города.

***

Корахот отбился от нашествия судемоагов. То была славная победа, чего нельзя сказать о прочем. Корасон потерян. На самом Северном зубце судемоаги прочно контролируют побережье.

***

Падение Лэн'эры
Велика и тяжела была битва. Но недостаточно сильны и умелы были Энерегали, дабы предстоять хоть и глупым, но умелым в военных делах бандерлогам. Море позволяло городу держаться долго, но всё рано или поздно заканчивается. Даже несмотря на всю свою глупость, они таки своими луками догадались отстреливать все отплывающие от города лодки, что отчаянно пытались добыть хоть какой-то провиант.
Ситуация в городе оказалась критической. Жители Лэн'эры оказались в безвыходном положении... Великий Воспитатель не мог смотреть на то, как они мучаются. Всё-таки Локрэн передал вместе с пониманием Энергии ещё и любовь ко всем Энерегалям - свою собственную отцовскую любовь.
Да и прислушивание к Энергии говорило - бандерлоги слишком сильны. И Великий Воспитатель принял волевое решение - покинуть Окуми. Битва была проиграна задолго до начала, и он это понимал, но... Совсем ничего не делать - было немыслимо.
Великая Стена была прорвана, просто потому что защитники были слишком ослаблены этой осады. Конечно, Великий Воспитатель мог уничтожить тысячу, может быть даже две бандерлогов. Но толку, если вместо них придёт один-два десятка? Потому он принял решение покинуть умирающий город. Вот только... Не всё прошло удачно. Да разве вообще что-то может пройти удачно во время войны? Слишком много сил потратил Воспитатель на спасение своих уплывающих на острова Энерегалей. И бандерлоги жестоко отплатили ему за это. Множество стрел пронзили его тело. И умер бы он, но был он наделён силой самого Локрэна, потому впал в бесконечный сон.

Полвека Отчаяния
Великая скорбь началась после падения столицы. И даже беда была не в потере территорий, а в беспробудном сне своего Воспитателя. Внезапно, Энерегали оказались совсем одни против всео мира, и никто не мог подсказать им, что делать дальше. Они следовали заветам Великого Воспитателя и истово молились Локрэну, но они не могли столь же чётко "слышать" Энергию окружающего их мира. И последовала расплата. Начались Полвека Отчаяния.
Не удалось заселить остров Равэ'Пхэр - он оказался заселён штейвитами, столь быстро освоившими лодки. Не удалось и заселить Новую Землю - Нува'роэ - внезапно ушастые твари, что жили в лесах, вышли из леса, и просто их всех перебили. Откуда-то с запада приплыли какие-то чернокожие существа и грабили поселения Энерегалей, после чего один их представитель, что представился послом, вообще пожелал их присоединения к ним в качестве их рабов - именно так поняли Энерегали его слова.
И, самое главное, Энерегали просто не знали что делать. Фактически, всё просто текло своим чередом, но опасались Энерегали принимать решения. Потому-то и уплыл тот самый посол этих существ, что называли себя "рохо", ни с чем.
Локрэн молчал, и казалось, что надежда потеряна. Тучи сгущались над Энерегалями всё чернее и чернее. Ведь пока был Великий Воспитатель с ними, они ничего не боялись и знали, что он всегда найдёт выход из любой проблемы...

Возрождение Надежды
Но всё-таки неустанны были молитвы. Однажды, одним солнечным днём, случилось то, чего давно ждали все Энерегали - от мала, до велика. Внезапно, прямо с небес, в здание, где располагалось тело Великого Воспитателя, ударил огромный столб чистой Энергии. Даже самые неумелые в Слушании Энергии буквально зажали уши - такой могучий поток низвергс с небес - прямо в тело их Великого Воспитателя. И раны от стрел, что не заживали, но и не ухудшались, мгновенно закрылись, а глаза же Великого Воспитателя, за долгие 50 лет остававшиеся сомкнутыми, наконец-то открылись! Этот день в будущем стал праздником для всех Энерегалей - День Возрождения Надежды, 250-ый день в году.
Отныне глаза Великого Воспитателя сверкали великой Энергией, коей напитал его тело сам Локрэн. И вновь обрели все Энерегали Отца.
Однако то было время скорби для самого Великого Воспитателя. Увидел он, насколько несамостоятельны его воспитуемые... И огорчился он. Но то не была их ошибка - то была его ошибка. И, возможно, это стало следствием всех неудач последних веков - кто знает. Но ясно было одно, это надо было менять.

Перемена жизненного пути
Энерегали понимали, что теперь, когда они отрезаны от родных земель, им придётся жить совсем по другому. И Великий Воспитатель ясно дал им это понять. Рила'н'эра была объявлена новой столицей Энерегалей - Городом Новой Жизни. Однако Великий Воспитатель запретил строить там храм - сказал, не время для подобных вещей. Прежде всего, необходимо было твёрдо обосноваться на островах. До сих пор Рила'н'эра оставалась лишь малым городом, но всё изменилось, после того, как она стала столицей. В ней возвели порт, в котором появилось множество лодок и лодэр.
Кроме того, появился и новый город Мор'ан'эра на острове Мор'пхэр. Пока небольшой, но он обещал стать залогом крепкого будущего.
Но главное было не это. Великий Воспитатель решил, что необходимо изменить восприятие Энерегалей - они должны были стать независимыми. Поэтому он отобрал самых мудрых своих учеников - и отправил их решать дела каждого конкретного острова. По его замыслу, каждый из них должен был освоить великое искусство управления и Воспитания остальных. Если бы произошло бы что-то подобное ему длительному сну, Энерегали не должны были остаться одни. И постановил он, что на смену ему придёт тот, что остался на Рила'пхэр-е. Если же и с ним что-то случилось - тогда тот, что на Мор'пхэр-е. И разделил каждый остров по старшинству. И постановил, что должны они сами искать себе преемников и обучать их всему, что знали сами.
И отправил он Энерегалей к Большим Землям, где живут самые разные существа - дабы жить с ними в мире и обмениваться самыми различными вещами.

Предложение о союзе судеомагам
Но знал Воспитатель, что весьма уязвимы против окружающих Энерегали, и лучшим знаком было то посольство, что направили рохо. Энерегали ещё не оправились от предыдущей войны и были не готовы воевать и дальше. Однако остров Рила'пхэр уже долгое время посещали странные синекожие существа, что весьма дружелюбно общались с Энерегалями и крайне интересовались льной, что произрастала на острове Рила'пхэр. Самим Энерегалям она пока была без надобности, а потому они охотно с ними делились ей. Потому Великий Воспитатель направил посольство с просьбой о защите и предложением занять небольшое количество земель на острове Оди'Пхэр дабы смогли столь сильные существа помочь против тех, кто разоряет селения Энерегалей. Конечно же, Энерегали обещали давать льну в обмен на подобную защиту. Не сразу согласились Энерегали с таким положением дел, но выбирать не приходилось - это стало первым серьёзным испытанием для Наместника Оди'Пхэра. И ждал Великий Воспитатель ответа от Сенаялы, повелительницы судеомагов.

Острова

Носилки мерно покачивались во время движения. От быстрой ходьбы с таким грузом дышали фарфали часто, а светлые волосы потемнели от пота. Альворадец с тревогой поглядывал на них, но коррехидор не обращал на это ни малейшего внимания время от времени покрикивая.

- Прибавить шагу, ублюдки! Совсем разленились! Получите по десять розог каждый, а если не станете двигать своими ногами быстрее то и тридцать! И хватит сопеть! Бастардос!

Затем коррехидор откинулся на сиденье устало вздохнул и повернулся к инспектору из самой столичной Альворады.

- Вы видите как нам с ними тяжело. Эти ублюдки ничего не понимают без палки. Может быть это и жестоко, но по иному с ними нельзя. Это на Суэньосе и Лекатане фарфали научены должному поведению, а тут они совсем дикие. Только силой мы можем обеспечить мир и процветание. Вот увидите когда мы прибудем на место старосты будут врать и всячески уклонятся. Нет что бы просто честно заплатить налоги. Натура фарфалей подла и невоисприимчива к доводам разума. Палка, насилие, вот всё что они понимают, всё что они любят. Да, да, любят. Вы увидите как они будут смотреть на нас потом. Эти дурачки каждый раз думают нас обмануть. Да так нагло! И ведь брешут совершенно неловко, не от умения, а от лживой своей природы. Этим дикарям невдомёк что такое письмо и перечень налогов. Они считают что это такая магия. Подумать только…

На месте инспектор увидел и толпу перепуганных фарфалей и перепуганных старост неловко пытающихся соврать по поводу налогов. Но опытного коррехидора не проведёшь. Тот быстро дал команду и конквистадорос повалили виновных на землю и приступили к порке. Пороли долго. Старост особенно сильно за ложь, немного носильщиков за лень, выборочно каждого десятого фарфаля за попытки уклоннения от налогов. Пороли бы и других, да рук столько нету. К вечеру вся деревня валялась в ногах у сборщиков податей вымаливая прощения. Недостача в налогах была найдена, на селение был наложен штраф и обязательство доставить в Сьедад де Санта-Дивина-Сондельмар дель Риссо семьсот сорок больших корзин эйровых орехов, шестьсот эйровых циновок, тысячу эйровых сандалий, три шкуры корунн или десять шкур лонгосов, а также две тысячи гульих и пятьсот пинкааньих яиц. Кроме того как штраф за недоимки сборщики забирали 7 девушек и 5 юношей не младше 8 и не старше 10 лет на 7 лет пеонажа. Когда дело было решено, по приказу коррехидора фарфали станцевали в честь гостей и поставили им угощение. В конце, уже в темноте гальеги отобрали себе женщин на ночь после чего толпе позволено было разойтись.

Инспектор замялся и коррехидор сам отобрал для него двух фарфалек. Сперва альворадец чувствовал себя несколько неловко, но в постели быстро обрёл уверенность и вошёл во вкус. Фарфали были такие страстные, такие поддатливые и покорные. Он осмелел и приказал им то о чём никогда не осмеливался просить любовниц из своего народа. Они сразу сделали как было велено. Уже засыпая инспектор решил что в сущности коррехидор был прав. Фарфалям нравится. Палка и насилие вот всё что надо что бы принести свет цивилизации этим дикарям…

*******

Великий праздник устроили фарфали по случаю вхождения в Альвораду. Гальегам что вошли в город вешали они на шеи венки из эйры и подносили свежие орухи и жаренных амонитов. Были танцы и песни, были жертвоприношения и моления богам. Объявлено было что Фата Фиоре и Сондельмар стали парой и подобно богам объединяются их народы. Пир был горой. И каждого гальега обнимали две фарфали. Вокргу каждой гальеги увивалось по трое фарфалей. И во время торжества напали внезапно паццо сангуа на пирующих и множество их перебили. Но были среди гальегов те кто не отяжелел от еды, были те кто не истощился в забавах с фарфалями, были воины набранные на Одиноком из привычных к этому народу судемоагов. И сразили они предателей и покарали тех кто презрел договор, клятвы и законы гостепреимства. И была жестокая резня в Риссо.

Мало гальегов пережило ту ночь и ещё меньше судемоагов, но были они полны решимости и не ведали сомнений и жалости. И за долгие десятилетия Луго Фарфали был покорён. С Суэньоса, с Лекатана, с Одинокого плыли себя те кто не хотел ждать, те кто не боялся смерти и жаждал быстрого обогащения. Те кто не желал собирать эйру или охотится в лесу, но кому милее было держать в руках дротик или палку. По всей стране шныряли шайки паццо сангуа, но гальеги из Риссо не боялись их. Поколения войны в стране где они лишь небольшое меньшинство воспитало новых воинов – конквистадров. Сильных, храбрых, безжалостно жестоких, считавших что лишь силой можно управлять фарфалями и лишь страхом держать их в повиновении. Так создавалось новое общество Луго Фарфали, колонии Альворады.

Во главе иерархии стояли цивитасы – граждане Риссо. Формально они считались чистокровными гальегами, хотя светлоглазых и даже блондинов было среди них немало. Именно и них набирались отряды конквистадоров, именно они были сборщиками податей, судьями и наместниками. Был то народ храбрый, свирепый и независимый. Даже эсколидо из Альворады правили ими более уважением чем силой и назначали губернаторов Луго Фарфали лишь из их числа. Ниже цивитасов стояли полукровки, что жили в Риссо и были прислугой и помощниками цивитас. В самом же низу находились толпы фарфалей коим запрещено было даже появлятся в Риссо иначе как на праздники для паломничества в храм Фата Фиоре. Исключение составляли лишь пеоны принадлежавшие гальегам. Отдельной групой были судемоаги с Одинокого что поселились на восточном побережье острова. Каждый год им посылались из Риссо подарки, а прибрежные деревни были обложены данью в их пользу. И не раз во время восстаний становились они той силой что усмиряла бессмысленный и беспощадный фарфальский бунт.

***

Если третий век стал восьмидесятилетием позора для Элиссиона, то четвёртый эпохой триумфа. Ханеррал был отстроен. Сети и парусные лодки дали доступ к новым ресурсам вызвав бурный роста населения, прежде всего на восточных островах. В торговле парусные лодки судемоагов стали оттеснять гребные суда гальегов. Они свободно плавали не только по Гальего и Разбитому трезубцу, но и на Селему торговать с западными гитами, на север Хеи к домами и аскаскатам, заплывали в Талассу. К концу века достигли велению пророчества Яулу где пальцехвостые радо продавали ненужную им льну.

Не только море дарило Элисиону победы, но и суша. Воинство синекожих вторглось на Корасон, очистило от хторров всю южную оконечность острова, захватило и уничтожило столицу этих варваров. Не помогли мохнатым ни дикарская свирепость ни даже молнии бьющие с неба. Перебили очищающие охрану на стенах и ворвались внутрь гарпунщики. Осквернили они Пик Молний и перебили Громословов. Бежали хторры на свою прародну на севере острова и там отбились от судемоагов. А позже прийдя в себя совершали вылазки в окресности бывшей столицы. К концу века север Корасона заселён хторрами, юг судемоагами, а холмистый центр пустынен и лишь зверьё плодится там без помех. Едва не повторил судьбу Корахота и второй город – Токахот. Но хотя и ворвались уже судемоаги за стены но смогли хторры вытеснить их наружу. Но дорогой ценой досталась та победа и перестали хторры атаковать побережье дабы не обрушился на них гнев народа Глаблали.

Захват земель на Корасоне заметно подорвал торговлю гальегов что с выгодой раньше перепродавали множество вещей из местного сырья судемоагам. Теперь то что раньше покупалось можно было просто взять в лесу.

Окуми

В небе созданном Локрэном
сияет Яра им сотворённая

Посылает Яра на землю Локрэном сделанную
свет свой как было им задумано

Таков путь энергии Локрэно измышленный
таков его божественный замысел

На земле растут паламнэры величайшее Локрэна изделие
высятся жорэхэры прекраснейшее его создание

Под деревями теми живут дети Локрэна
энэрегали венец его творения

Многочислены они по воле Локрэна
умны и разноцветные его милостью

Жили энэрегали слушая Великого Воспитателя
множились прославляя бога своего Локрэна

Увидал злой ничтожный Хелес великое творение
изошёл злобой от ненависти

Не умел создавать ничтожный Хелес ничего хорошего
умел извращать и портить замыслы Локрэна

Создал ничтожный Хелес насмешку над народом избранным
извращённое подобие детей Локрэна

Расплодились бандерлоги в своей мерзости
предавались они пороку и разложению

Дикие и грязные хелесопоклонники творят гадости
чистые и яркие локрэнопочитатели живут праведно

Гадят с веток бандерлоги друг дружке на головы
внимают энэрегали благой энэргии

Увидали бадерлоги народ избранный
возрыдали о своём ничтожестве

Сердца их гнилые заполнил Хелес жгучей ненавистью
печень их вонючая течёт лютой злобою

Головы их плоские болят от зависти
глаза у бандерлогов горят ненавистью

Мысли энеэгалей о мире и энэргии
дети Хелеса же измышляют вредоносное оружие

Напросились бандерлоги в гости к локрэнопочитателям
замыслили совершить мерзейшее предательство

В руках хозяев цветы и паламнэры не умещаются
лапы подлецов полны луками и кусалками

Напали бандерлоги на мирных энэрегалей праведных
убивали их не в силах смириться со своей убогостью

Заняли всю страну благословенную Локрэном
захватили все земли энэрегалям обетованные

Всюду бандерлоги творили злодеяния и мерзости
везде тешили жестокостями ничтожнейшего Хелеса

Лишь Лэн'эра светлая осталась незапятнанной
только город этот опора народа Локрэна

Окружили её орды бандерлогов презренные
куда ни глянь вокруг шайки мерзких хелесопоклонников

Не одолеть трусам стен созданых по велениб самого Локрэна
Десять грязных бандерлогов одолевает один энэрегаль праведный

Но огорчали Великого воспитателя смерти праведных и грешников
гибель энэрегалей и бандерлогов его печалила

Хотя мог сокрушить врага своим воинством
пошёл говорить с бандерлогами посланец Локрэна

Но не знают чести вонючие животные
не известно благо подлецам ничтожнейшим

Подняли лапы свои они на Великого Воспитателя
метнули кусалки свои в избранника божьего

Взмолился тогда Великий воспитатель к Локрэну
воззвал он к своему создателю…

*******

Война бандерлогов и энэрегалей быстро превратилась в избиение последних. Не знали бадерлоги ни жилости ни усталости. Неисчислимы были их воинства и поднаторели они в войне и свирепости. Не мирным энэрегалям было тягаться с теми кто воевал с ши. В ужасе бежали энэрегали в столицу и заполнилась Лэн'эра народом так что ступить нельзя было не задев никого. Спать же можно было только в повалку. Город окружили бандерлоги и много месяцев держали в осаде. От голода энэрегали дошли до крайности. Множество их умерло, а выжившие вынужденны были питаться их трупами. И когда пошли бандерлоги на штурм не устоли защитники, не остановила Великая стена захватчиков. Страшная резня и убийства были в городе. Сам Великий Воспитатель попал под град стрел и дротиков. Мало было выживших, ещё меньше было спасшихся. Не осталось к концу века энэрегалей на родине. Не живут они более на Окуми.

***

После победы на энэрегалями завоёванные земли были быстро заселены как выходцами из Раматы так и семьями добровольцев. Те же кто решил вернуться на родину несли с собой множество подарков и были встречены как герои. Отныне в час опасности Рамата может рассчитывать на помощь диаспоры.

***

Энерегали потеряли родину, но уцелела Энэргальера. Теперь она вся на островах. И надо сказать что приспособились хвостатые к новой жизни. Пускай рощи паламнэр на берегах невелики и лишь место поклонения, но и без сладких плодов есть чем жить. Главной едой стали плоды эйры. Множество селений на берегах живут ловлей морских тварей. Во многих местах море прямо таки кишит креветками. Так что хотя в песнях всячески прославляется утерянная земля полная паламнэр, но в действительности энэрегалей к концу века не меньше, а то и больше чем жило когда-то на Окуми.

Оставив Окуми оставили энэрегали и страх перед бандерлогами, но море полно своих опасностей. Шторма и шинхофу губят лодки, ураганы ломают хижины, а к концу века на побережье Рила'пхэра (Яулу) высаживались несколько раз ужасные незнакомцы. Были они высоки, черны и свирепы и похожи на штэйвитов. Но с теми хоть можно было говорить эти же нападали сразу, сжигали селения и убивали оставляя после себя пепелища и оглоданные кости энэрегалей.

***

Штэйвиты с помощью энэрегалей заселили Вестен Пла, а потом уже без их помощи Штэйнрейн. Там уже были кое-где посёлки пальцехвостых, но как-то два народа не ужились и к концу века на Штэйнрейне энэрегалей не осталось. Но в целом отношение штэйвитов к мохнатым вполне дружественное и традиционно хорошее. А что бы кое-какие конфликты по поводу острова, так что поделать. У вас вон на севере сколько их, а нам земля нужнее.

После того как сотни, даже тысячи штэйвитов пересекли морские просторы на лодках союзников они и сами усвоили что это такое и успешно повторили из найденного на побережье плавника.

Острова лишь сперва казались бедными и негостеприимными. И хотя беженцы с востока Рейха до конца жизни вздыхали о мясе бумодавов, но уже их дети не понимали этого. Ведь эйран полон лонгусов! Орехи эйры вкусны, а в море множество добычи. Может тиграны действительно так страшны как описывают, но сразится с молодым шинхофу подвиг, а со взрослым – невиданное деяние. Вместо добычи бумодавов хвалятся теперь тем как взяли ракоскорпиона или огромного амонита.

После первых десятилетий счастливой охоты поголовье лонгусов сильно поредело и штэйвиты до того уходившие вглубь островов вернулись к побережьям. Но постепенно эйран заростал неясно откуда взявшимися бумидорами. Особенно густо вокруг стоянок. В этих новых зарослях лонгусы могли прятаться да и пищи для них стало куда больше так что численность их вновь росла, хотя охота и не позволяла ей достичь прежнего максимума.

На равнинных островах было плохо с деревом и камнем, не было и костей и шкур бумодавов. Штэйвиты перешли на кости лонгусов, широко используют ракушки, панцыри и прочее морских тварей. А за деревом для лодок, гарпунов и столбов жилищ плавают на Окуми. Пока что пироги выжигают из молодых паламнэр, но постепенно подбирают деревья побольше. Не редкаость уже лодки на 20-30 гребцов. Некоторые говорят о том что будет если сделать лодку из взрослой паламнэры. Пока что над таким смеются. Пока что.

К концу века на сотровах выросли поколения штэйнвитов чьи родители уже родились здесь. Они знают местную жизнь, для них уже сэльва чужой мир. Но они помнят что являются частью Штэйнрейха. Они знают что их враги – четырёхрукие варвары. Впрочем появились и новые соперники. В море к западу от Вестен Пла видели штэйвиты лодки людей похожих отчасти на них самих, но чёрных и уродливых. Кто-то сжёг несколько селений на берегу и следы врагов было трудно отличить от штэйвитских. Рэйнкнехты словили несколько банд чёрных на берегу и перебили их, а потом носили по сёлам уродливые головы и показывали всем хвастаясь подвигами.

***

Вэй после блестящей победы над Рейхом развернулась на восток, против возомнивших о себе хвостатых. Могучее войско йонгов прогнало хвостатых с земель между Говодэрой и морем и вернуло руины Яо Сая. Впрочем это не более чем оборот речи. В действительность эти руины так плотно заросли что обнаружить их не удалось.

***

Недолго ши жили раздельно. Не в природе этого народа существовать в одиночку. Новая стая-над-стаей образовалась на севере и звалась она Союз Истинных Волков. В Айэньо зародилась она и мудрые Т'Цхэйлахи-Эрешененавистники стоят во главе ей. В середине века они покорили также Тысячу слёз и поставили ультиматум Исфериару. И поняли тамошние ши что не устоять им против такой силы и позвали на помощь южан и признали верховенство ШиоДао.

***

Псоле веков под землёй вышли наконец даэры на поверхность. Вышли что бы остаться. К востоку от Фалических гор тоже есть плодородные земли. Холмы покрытые серпентисовым лесом и эйран. И там и там расслелялись помалу даэры. Собирали они плоды и орехи, охотились на местную живность. Правда непривычен был им новый мир. Местные грибы были не вкусны, зато на деревьям росли странные плоды, отвратительно приторными казались они тем кто впервые их попробовал, восхитительно сладкими их детям. Наземные даргимы были меньше, мягче и быстрее. Вкусные, но с ужасающим укусом. Мелкие дору жили на листве высоко и собирать их было почти невозможно. Юркие звери были так быстры что и не словить. По ночам выходили на охоту полосатые чудища и узнали даэры что такое страх темноты. И жались друг к другу. И позже научились делать крепкие жилища что защищали жителей от тигров. И долго не умели делать крыши и лишь к концу века придумали как защитится от падающей с неба воды. На равнинах же было проще. И хотя страшно смотреть на невообразимо высокий свод голубой днём и чёрный ночью и не закрытый кронами серпентисов, но зато полно в той земле лонгосов что бегают медленнее даэр. Множество вкусных орехов растёт на эйре. Понятна даэрам пища которая прячется в скорлупе подобно даргимам.

И хотя много даэр живёт теперь на поверхности, но всё равно то лишь мала толика всего народа. Мелкими общинами приходится жить тем кто привык к крупным родам. Много жилого пространства там, но бедно оно по сравнению с жаркими, влажными и всегда светлыми пещерами. За привычными вещами ходят колонисты под землю неся с собою наземные диковинки. На есть товар коему нету замены и без которого не мыслят уже жизнь свою даэры. Древесина. Не понятно уже им как обходились предки без рукоятей из серпентисовых веток. Неужели и вправду делали их из хуршрума?

Вылазки воинства на западе особы резльтатов не давали. Ловкие и быстрые хвостатые враги всегда успевали убежать, пускай и бросив ветхие свои жилища из коры. А зато назад даэрам потом приходилось идти под градом дротиков. Не понятна была подземному народу сама идея воевать на расстоянии, но в честной рукопашной ши как правило избегали.

Вероятно, к четвертому веку Эпохи Народов следует относить зарождение и развитие концепции Воспитания Мировой Справедливости. Гиты, как народ, всегда с известным принебрежением воспринимали культуры, отличные от их собственной, ведь раз сами гиты следуют Мировой Справедливости, значит они живут единственно правильным порядком. Отсюда же появилось допущение, что агрессивность и неуступчивость соседей вызвана, в первую очередь, их неверной культурой и незнанием концепции Мировой Справедливости. Так как сами соседи, а в первую очередь дикие племена цыков, с которыми гиты имели перманентные военные столкновения в течение четырех веков, не спешили приобщаться к гитской культуре добровольно, руководящая прослойка гитского протогосударства, а именно сообщество номиниктес и династия Аксос, пришли к решению о принудительном насаждении своей культуры, которое в поздних источниках упоминается как Воспитание Мировой Справедливости.
О начале процесса Воспитания именно в период четвертого века говорят первые находки предметов цыкской материальной культуры на территории городищ гитов в культурных напластованиях, относящихся к этому периоду, количество которых неуклонно возрастает ближе к границе четвертого и пятого веков.
Сейчас трудно сказать, в чем заключалось «воспитание» в тот период, в силу отсутствия достоверных исторических источников, за исключением много более поздних. Предположительно, это было банальное рабство, возможно, с некоторыми элементами психологической обработки и обучения. Впрочем, говорить о чем-то уверенно здесь мы не можем…

Аркх’с Кх’Скетх «Древнейшая история народов Юны», том IV «Тэримиты», стр. 104


***


Посмотри на город славный, над Талассой сребротканой,
Что припал всем телом к морю, как к любимой первый муж!

Посмотри на порт богатый, что с рассвета до заката,
Привечает, провожает, кормит сотни гитских душ!

Погляди на Дом Закона, что раскинулся на склонах,
Где великий вечный Рогар смотрит в души своих чад.

Посмотри в глаза героям, что идут единым строем,
Дабы злобных краснолицых снова повернуть назад!

Город, что стоит скалою, город, что летит стрелою,
Пилтиталас – в целом мире нет прекрасней городов!

Нет богаче и свободней, нет сильней и благородней,
Нет мудрее трех великих, мирно правящих родов.

Полны мощи и отваги, не трепещут доброй драки,
Громогласные Совари, что натягивают лук.

Зорко в даль глядят Айтуны. Что им волны и буруны?
Их пироги бороздили запад, и восток, и юг.

МУдры и твердЫ Апофас, те, кто слышит Бога голос,
Рогар разум в них вливает, чтоб народом управлять.

И священный Город Моря, своих недругов позоря,
В мире или при раздоре, будет сто веков стоять!


«Сказ о Пилтиталасе», поздняя редакция, отрывок.


***

Бульк… бульк… бульк…
Едва слышно деревянные весла мерно опускаются в тугую, словно рыбьим пузырем по поверхности перетянутую, поверхность моря.
В ранний предрассветный час туман с Талассы ползет на близкий берег. А за туманом, словно жуки-многоножки, на берег ползут боевые пироги. Одна, другая, третья… Рука, полная рука, гит. Много.
Шкуры, в которые облачены воины, зачернены копотью, как и их лица. Сильные руки сжимают тугие луки с наложенными стрелами. Спины гребцов мерно сгибаются и разгибаются в такт гребле – осторожной, без плеска воды под веслом.
Больше – ни звука. Ни голоса, ни скрипа, ни живота бурчания, ни ветров пускания. Самый важный момент, ответственный.
И вот нос головной пироги плавно вспарывает прибрежный песок. Воины, кто был вооружен, высыпают на берег и расходятся полукольцом, вглядываясь в предрассветный сумрак. Гребцы аккуратно складывают весла на дно лодки и тоже берутся за оружие - кто за лук, кто за дубинку и щит.
Пироги стремительно причаливают к берегу одна за другой, вонзаясь в пляж, как стрелы в деревянную мишень с нарисованным силуэтом каукорны во время состязаний охотников.
Все больше воинов на берегу.
Никто не заметил, как флотилия, накрывшись туманом будто старик шкурой в холодную ночь, пристала к берегу. Никто не подал сигнала об опасности. Пол дела сделано.
Все так же молча гитские лучники уходят от побережья, зыбкими утренними тенями растворяясь в прибрежных зарослях. У них осталась вторая половина дела.

Фарфали
- Просыпайся, просыпайся! Открывай глазки и встреть чудесный новый день... хм... то есть уже почти ночь... без разницы, приходи уже в себя! Неужели лежать без сознания и истекать кровью так интересно? Я вот пробовал, мне ни капельки не понравилось.
Гальега с трудом открыла глаза... глаз, левый наотрез отказался открываться, да и вообще Изабелла чувствовала, что её голова превратилась в один огромный, пульсирующий сгусток боли, источник которой располагался где-то в левом виске. Сфокусировав взгляд единственного взгляда на таинственном собеседнике, женщина увидела перед собой высокого и очень красивого, но очень бледного юношу, с ярко-красными губами, которые сейчас застыли в глумливой усмешке, обнажая белые зубы, поблескивающие от слюны. Из-за игры света, гальеге на секунду показалось что волосы незнакомца зеленоватого оттенка, но в этот момент он опустился на колени, так что их лица оказались на одном уровне и женщина поняла что они просто очень-светлые. Нахальная улыбка незнакомца стала еще шире и он насмешливо заявил
- О, наконец-то ты проснулась! Добро пожаловать на Луго Фарфали эксолидо (я правильно произнес? А не важно)! -
Бледный всплеснул руками разводя их в стороны, но тут же осекся и добавил извиняющимся тоном
- Ну... вообще ты тут уже целый день и мне стоило сказать это раньше, но до этого ты пыталась меня убить, а поскольку это сложное дело я старался тебя ничем не отвлекать...
Бледнокожий продолжал говорить, но Изабелла его уже не слышала. Теперь когда боль разрывающая на части её голову немного утихла, она начала вспоминать. Эсколидо... фарфали... неудачный поход... значит она в плену! Изабелла попыталась пошевелиться, но это оказалось весьма непросто, она стояла на коленях, её руки кто-то удерживал за спиной, а что-то весьма твердое больно упиралось в спину. Гальега попыталась повернуть голову и вроде бы различила стоящую за ней высокую фигуру, но тут её щеку обожгла сильная пощечина
- СМОТРИ НА МЕНЯ, КОГДА Я С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЮ!
Ухватив женщину за волосы, фарфаль в миг утративший всю свою притворную доброжелательность развернул Изабеллу к себе лицом, глядя ей прямо в глаза и от этого взгляда, гальега покрылась холодным потом. Незнакомец был безумен. Совсем безумен. И ему это нравилось
- Это очень некрасиво, эксолидо! - Бледнокожий все еще тяжело дыша после своей недавней вспышки поправил левой рукой волосы и Изабелла заметила зажатый в ней костяной нож - Ты потратила столько времени и убила столько народу чтобы прибыть сюда, а теперь когда ты здесь, ты кажется только и ищешь момента отсюда сбежать! Гальеги странные создания, верно? Знаешь - моя маленькая сестра была на Альвораде. Она слышала о том почему ты объявила фарфали войну. Это потому что мы "разрушаем семьи". Забавно верно? Вы, как и судемоаги ненавидите нас за то, что мы пытались вас полюбить! Кажется по жилам Юны течет больше дурной крови чем наберется если пустить её у каждого из паццо сангуа, ихихихихи! - Безумец взахлеб захохотал, хлопая себя ладонью по колену и задыхаясь, до тех пор пока смех не перешел в слезы
- А какой твой интерес эксолидо? Не поверю что ты делала это ради блага Альворадо, для этого ты слишком уж легко распоряжаешься жизнями своих поданных, должно быть что-то личное. Неужели какая-то фарфалька увела у тебя мужика, а? О! Угадал! - Бледнокожий торжествующе расхохотался - По глазам вижу - угадал! О, это становится все лучше и лучше! Столько погибло, столько разрушено, столько крови пролито на берегах Луго Фарфали... и все из-за бабы которая просто хотела чтобы её хорошенько трахнули! Виэль*, я люблю этот мир! - Безумец снова разразился хохотом - Но не волнуйся эксолидо! - Он взял Изабеллу за подбородок и подняв её голову наклонился к её лицу
- Я это исправлю!
В следующий миг алые губы незнакомца коснулись губ Изабеллы и гальега почувствовала солоноватый вкус, а затем к её горлу подкатила тошнота. Кровь. Губы сумасшедшего были покрыты кровью. В этот момент острые зубы вцепились в губу самой Изабеллы и паццо резко отдернул голову, по подбородку женщины потекла кровь, но бледнокожий только вновь улыбнулся демонстрируя окровавленные зубы
- Сейчас великий Джотто, спасет тысячи жизней, удовлетворив невиданную похоть правительницы всех гальег! А потом это наверняка сделает кто-нибудь другой, потому что даже величайший из героев кажется не справится здесь в одиночку. Пожалуй я даже начну брать за это плату. Конечно ты довольно уродлива, но я уверен желающие найдутся. Не бойся эксолидо - скоро ты поймешь что чувствовал твой муж и полюбишь фарфали.

С криками ужаса толпа фарфалей убегает преследуемая по пятам бесчисленным гальегским войском. Одна из бегущих, молодая девушка, спотыкается и падает и в ту же секунду на ней уже занесено грозное копье воина-гальег. Он застывает на миг над свой жертвой, готовясь нанести последний удар и пронзить беспомощную фарфальку, но в этот момент над полем битвы слышен дикий крик переходящий в хохот. Боевой клич паццо сангуа. Сотни хохочущих безумцев, подобно волнам Фата Фиоре обрушиваются на войско галег, убивая, калеча, причиняя боль - и беспрерывно хохоча. Войско гальег дрогнув отступает перед этой волной безумия и лишь отдельные воины продолжают сопротивление и среди них сама эсколидо, но вот её настигает мощный удар и торжествующий фарфаль, поднимает над головой сорванные с тела символы власти и...
Представление заканчивается.
Стена Риссо возле которой происходил бой снова становится стеной храма Фата Фиоре. Поле боя - центральной площадью Риссо. Воины изображавшие армию гальег - герромаррами. А лежащая на земле девушка из эсколидо превращается в обычную фарфалю, не так давно позволившую себе грубость в отношении кого-то из безумцев.
И только паццо сангуа остаются паццо сангуа. Только уже другими.
Тогда они пришли в час когда они были нужны. В час когда никто уже не сомневался в поражении детей Богини, из их рядов вышли смеющиеся безумцы взявшие в руки оружие и вставшие на защиту родного острова... и утопившие захватчиков в крови, подобно тому как богиня утопила города судемоагов. И тогда фарфали смеялись видя как паццо ломают кости, насаживают головы на копья и свежуют врагов заживо, слишком сильна была боль от потери близких, слишком велика была ненависть. Но затем они стали забывать. А паццо не хотели чтобы фарфали забыли дни когда они спасли их. И они решили напомнить им. С тех пор каждый год на площади рядом с храмом паццо устраивают представление в котором те из фарфалей что играют роль врагов гибнут. Раньше гибли многие, но теперь умирает только те что играют роли Сенаялы и Изабеллы. Того или ту кто провинится перед паццо наряжают в одежды гальеги, дают символы власти над Альворадой принадлежавшие Изабелле и заставляют играть её роль. Раньше на несчастного еще и надевали маску из срезанной с лица кожи Изабеллы, но к счастью с годами она сгнила. Альтернатива этому - смерть медленная и мучительная. Паццо знают толк в пытках.
И так продолжается уже многие годы. Но будет ли так дальше? Когда-то давно паццо спасли Луго Фарфали от гальегов. Может теперь гальегам пора спасти Луго Фарфали от паццо?



Йонг-ши
Между тем на Окуми решительно сокрушившее штейвитов войско йонг-ши готовилось покарать недостойных ши за предательство. Доверившись хвостатым варварам великой царство Вэй получило столь мощный удар в спину, что едва не потеряло свою столицу! Такого оскорбления нельзя стерпеть! Тем более что теперь Хонг Шуо расколото, потому что презрев все законы земли и небес, хвостатые дикари убили посланника своего бога. Эта непростительная дерзость заслуживала наказания. Мерзкие ши откусили от великого царства Вэй кусок больше того что они смогут проглотить. Теперь великое царство Вэй поглотит их целиком.


Получатели: Виэль.

Ликет размялась после долгой поездки. В тесноте дилижанса она даже умудрилась кое-чем себя занять. И сейчас вытащила из рюкзака результат своих занятий. Немного помялся, но не беда.
- О, новичок, - озорно поприветствовала воровка хобгоблина и обратилась уже ко всем остальным, - У меня кое-что для вас есть.
С этими словами наделенная не только воровскими талантами девушка развернула небольшой свиток и заулыбалась на все тридцать два.

Тэрим

Кто и когда придумал боевые бубны? Гиты не знали. Его имени не упоминали в легендах, о нём не пели песен. Лук, тот был всегда, или почти всегда. А бубен. Во времена падения Кариадима он был ещё неизвестна, а вот сейчас…

Бум. Бум. Бум. Бубняры стояли позади прочих воинов отбивая медленный, неспешный ритм. Их было не много – по одному на человека * воинов. Удары одного бубна смешивались со звуками другого и вскоре привыкшие к слаженому труду гиты уже били в ритм от одного края войска до другого. Этот ритм пробивался сквозь шорох оружия, крики и ругань воинов, скрип тетив. Неспешно бьют бубны, мерно, спокойно. А руки сами тянутся ударить быстрее. Когда воздух разрывают боевые кричи забраков, когда волны свирепых рогатых воинов рвутся вперёд хочется превратит мерный топот в быструю дробь. Нельзя. Нельзя быстрее. И потому бубнярами становятся опытные пождилые воины чья рука уже не так сильна, чьи глаза теряют былую зоркость, но чьё сердце не знает страха, а разум сомнений.

Бум. Достать стрелу из колчана.

Бум. Наложить на тетиву и оттянуть её за ухо кольцом из корхакорньего рога. Выбрать цель.

Бум. Замереть между небом и землёй и не дыша пустить стрелу.

Лязгают тетивы и дружной стаей срываются стрелы. Смерть и страх забраков. Рогатые замерил припадая к земле и закрываясь щитами. Стонут и сыплют проклятиями раненные. Падают в траву мертвые.

Бум.

Забраки вновь здвигаются с места.

Бум.

Толпа свирепых огнепоклонников несётся вперёд и от самого их вида, от диких их криков хочется бежать.

Бум.

Лязг сотен тетив.


* Человек тут в значении двадцать – количество пальцев на руках и ногах.


***

… мы прослушали прекрасный, я даже не побоюсь сказать вдохновенный доклад моей оппонентки. Она нарисовала яркое и воистину эпичное полотно.
пауза
К сожалению эта картина имеет мало общего с реальностью. Увлечение древнеэллинским эпосом в наше время критического подхода к источникам пристало писателям фэтези, а не историкам.
редкие смешки в зале
История уже давно не перепевки старых сказаний, а наука! И нашим источником вдохновения должны быть тяга к истине, к фактам, к правдивому описанию жизни древних народов. Конечно, можно вдохновляться и кое чем другим – низкопробным чтивом или фильмами с мускулистыми актёрами в кожаных трусах. Нет, я учитывая мою ориентацию, вполне понимаю что там привлекательного.
смех в зале
Но давайте не смешивать яркую и лживую картинку с суровой правдой жизни. О каком вообще Первом Эллинском царстве может идти речь в начале Второй эпохи? Кто поверит что всё пространство Полемейских гор и Приколпоской степи было объединено в одну державу? Лишь человек крайне несведущий. Археология неоспоримо свидетельствует о присваивающем характере тогдашней экономики. Что могло связать все эти сотни, тысячи крохотных колективов охотников и собирателей вместе? Где экономическая основа такого союза? Её не было, а значит не было и единой Эллики.
выкрик из зала
Юноша, ваша реплика была бы уместна лет сто назад во времена пещерного национализма. Народы как известно не существуют изначально. Нации надо создавать! Это продукт индустриализации и модернизации. Ни о каком едином эллинском народе не то что в начале, а во всю Вторую эпоху вообще речи быть не может!
пауза
Но я отвлёкся. Мы современные историки имеем чудесное увеличительное стекло позволяющее взглянуть на события тех времён. И называется оно – критический подход! Стоит только задаться вопросом о том могло ли существовать в те времена государство и сразу же стройная картина древнего эпоса рассыпается как карточный домик. Все факты которые моя оппонентка столь яро записывала в поддержку своих устаревших взглядов легко находят другие объяснения. Да, они не столь яркие, не столь брутальные, но что нам надо – очередное фэнтези или истина? Тезис о якобы существовавшем Первом Эллинском царстве я уже отбросил. Точно также я отброшу и тезис о Первом Междуцарствии. То что не существовало распасться не может!
пауза, негустые аплодисменты
Прослеживаемая по археологическим находка регионализация это естественный процесс развития локальных культур и не более того, чему есть множество исторических параллелей. Смена колпоского материального комплекса полемейским в Кадотасте имеют экологические и технологические объяснения. Более развитая культура западных охотников постепенно замещала архаичную культуру восточных рыбаков. Наивно объяснять столь сложный процесс войной. О какой войне вообще может идти речь в те времена. Мне самому грустно признавать, но весь этот элинско-юдьярский эпос это не более чем осмысление мифологических представлений. Если он и имеет какую-то подоплеку то не больше ссоры двух соседних стойбищ за остатки убитого мегалокатлем тнаги. Поэтому…
быстрые шаги, стук каблуков, пощёчина

******

Несмотря на укрепления, знание местности и подготовку югра не устояла против эллинов. В этот раз вместо неистового напора была неспешное, неотвратимое наступление. Кадотат пал и все армии Югразорсага были разбиты. На завоёванные земли пришли роды эллинов. Пришли не гостями, а на поселение. Не устоял и Эстерхаж. Но там, на залитом кровью частоколе стрела оборвала жизнь величайшего полководца Юны третьего века. Погиб Никиас Катактитис. И с ним погибло Первое Эллинское царство.

Не слабость как во времена его деда, а сила стали тому причиной. Шесть городов было у эллинов, восемь союзов племён. Всеми ими правили цари уважаемые и признаваемые. Трое из них вели род свой прямо от Эллея. Слишком юн был царевич в Докими что бы ветераны югорских войн признали его власть. Слишком горды и честолюбивы они были что бы признать верховенство другого. И Эллика распалась.

И было пророчества придёт новый объединитель, что сплотит страну щитом и копьём. И сам Эллей увенчает его на царство, а до того будет взирать на детей своих радуясь их подвигам и выбирая достойного. И не нашлось среди царей ни одного кто не считал бы что пророчество было о нём или его потомках.

За бурными событиями тех времён забылся неуспешный поход эллинов против штиров.

***

Дари I Камнеголовый основывает Дарумнек – первый город цвергов. Власть правителя пока что не распространяется далее его окрестностей.

***

Восточные гиты основывают Корифи в верховьях Потами и воюют с циками. Несмотря на победы им не удаётся захватить земли ни на потами ни в степи ни в холмах.

***

Западные гиты отражают вторжение забраков. Их города процветают, а торговцы плавают по всей Талласе. Торгуя даже с циками, а в к концу века даже с забраками из Кириадима, как по традиции гиты продолжают называть Ашбор. На западе же крепла торговля с судемоагами, хотя её рост был временно остановлен рядом катаклизмов.

***

Основав Ашбор забраки двинулись дальше на запад, но война с гитами была для них неудачной. Сперва на силы отвлекли переселяющиеся роды кзабраков. Затем армии краснокожих были разбиты в серии тяжёлых битв. Согнанные с насиженных мест цики обрушились на Ларпирон и хотя ополчение смогло защитить святыню, но этот факт вместе с неудачей западной войны привёл к упадку воинственных настроений. Между собой забраки всё чаще говорили что Пирры выбрали не того противника. С гитами лучше торговать, а воевать с циками и прочими варварами.

Роды забраков продвинулись в Кор-Хак до самого побережья (18.09). Правда там они смешались с остатками кзабраков, и вообще нрвом, повадками и даже внешностью стали походить на этих дикарей едва ли не больше чем на сородичей.

***

На полуострове что обрамляет с Юга пролив между Внутренним морем и Таласой у самой воды выросло первое большое поселение сельтов – Элсвейр.

Марзух одиноко бродил по бесконечным подземным лабиринтам гигантского храма Атума, в котором до сих пор ещё кое-где велись работы. Лишь он один да самые сообразительные жрецы знали эти лабиринты, как свои пять пальцев. Несчастные пленники, которых сбрасывали в колодец за алтарём, блуждали здесь много дней и умирали даже не догадываясь, что много раз проходили мимо спасительных потайных ходов.
Но в последние годы лабиринты пустовали. Всё больше жертв приносились на алтаре, стоящем почти на самой вершине пирамиды. Атум был недоволен и требовал горячей крови.
Марзух знал, что рохо прогневили божество. Они отвергли джунгли, которые так любил Атум и всё больше тяготели к морским побережьям. Но таково было положение вещей. Многие месяцы Марзух провёл в раздумьях, но дилемма казалась ему неразрешимой.
* * *
Грызла царя и другая напасть. Скука и одиночество. Уже больше сотни лет он не брал себе жён из смертных. Даже лучшие дочери вождей рохо казались ему глупыми и пугливыми. И очень, очень недолговечными. Любимые его жёны вскоре становились беззубыми старухами. Всё чаще возвращался он в думах к Великой Тени. Их встречи были очень редкими, ведь на обоих лежал груз управления огромными народами. Часто Марзух лично привечал маленьких хвостатых купцов из земель дэлов, расспрашивал их о своей супруге и положении дел на севере. Часто посылал он собственные посольства с богатыми дарами. Но Тень отвечала реже, чем ему хотелось бы.
* * *
Мрачные размышления Марзуха были потревожены низким гулом, донёсшимя сверху. Воины дули в морские раковины. Вскоре над нестройным тревожным гудением начал подниматься слаженный, твёрдый ритм там-тамов. Вести из дальних земель.
Шелестя плащом из перьев тафити, Марзух покинул лабиринт и явился своим поданным в большом зале храма. Воины и женщины пали ниц. Лишь мужчина и женщина, стоящие в центре зала в окружении детишек, замешкались. Детям, ошарашенно пялящимся на царя, понадобился удар древком копья, чтобы они опомнились и оказали правителю подобающую честь. Несомненно это семейство прибыло издалека.
Развалившись на троне, Марзух махнул рукой, позволяя просителям говорить.
- О, великий! - Начал молодой мужчина, - Моё имя Суди, моя жизнь принадлежит тебе. Я поднялся вверх по реке, чтобы просить о помощи. Мои предки много лет живут на берегах Внутреннего моря и эльты редко осмеливались приближаться к нашим поселениям. Но теперь они словно сошли с ума, с юга движется огромное войско лесных ведьм, уничтожая эльтов на своём пути. Мы полны страха, о великий! Что будет с нами, когда они придут?
Марзух задумчиво поглядел на своих приближённых.
- Все земли, где живут рохо, находятся под защитой несокрушимого Атума. Лишь его должны вы бояться. Запомни это, Суди, и детям своим закажи.
Затем что-то будто кольнуло сознание.
- Постой, ты сказал "поднялся по реке"? Но ведь ты прибыл с юга, не так ли?
* * *
На мутной речной воде, омывающей подножие храма, покачивалась странная конструкция. То ли полый ствол дерева, то ли перевёрнутая крыша маленькой хижины. Присмотревшись Марзух заметил, что конструкция грубо размалёвана. Нечто вроде ощеренной пасти шарншага с одного конца и его же хвоста - с другого. Движением своей мощной руки и взглядом Марзух приказал Суди объяснить.
Рыбак скользнул к воде и ловко запрыгнул в лодку. Заработал веслом, подобрастно глядя на своего правителя. Наконец, Марзух всё понял. Теперь у царя не осталось сомнений. Великий Атум сменит гнев на милость, когда узрит этих рукотворных шарншагов.
- Сделай такую же для меня. Только больше. Много больше.

Фарфали
Фарфали не умеют воевать, потому что они не умеют ненавидеть. Дети цветов не способны на то чувство, что взращивает в своей душе воин идущий убивать - медленную, тягучую ненависть, годами тлеющую в душе, порой вспыхивающую яростным пожаром, но никогда не затухающую. Жизнь сыновей и дочерей Фата Фиоре слишком скоротечна, чтобы они могли позволить себе тратить её на гнев, скорбь и страх, а потому чувства фарфалей - ослепительно яркая вспышка, меркнущая спустя мгновение. Мало что способно оставить глубокий след в душе детей цветов. Раны в их душе зарастают не успев появится и сколь бы ни были сильны удары судьбы, дети Веселой Богини всегда встречают новые с улыбкой и открытым сердцем. Жизнь слишком коротка чтобы тратить её на боль и сожаления.
Но хотя фарфали не могут ненавидеть так, как это делают воины, никто в мире не может ненавидеть так как фарфали.


Чиэра была одной из юных детей цветов, пришедших на Трифорс вместе с плотами судемоагов. Юная зеленоглазая фарфалька с золотистыми волосами, мягкими словно шелк. Она и её сестра Фина жили в хижине одного из рыбаков, по имени Келео, следили за домом пока он был в море, готовили еду и да, часто спали в одной постели. Они были счастливы и не сделали никому ничего плохого, как и остальные фарфали на острове. Но однажды на остров приплыли другие судемоаги, с далеких островов. Их привела жестокая и сумасшедшая тиранка, которая приказала прогнать всех детей цветов с острова. А когда жители Трифорса не согласились выгонять тех с кем прожили всю жизнь, она приказала убивать их и тех фарфалей что жили с ними. Просто жили, никому не желая зла.

Рыбак был одним из тех кто не подчинился приказу. Он пытался заступиться за сестер, но элисионцы не знали жалости. Острый наконечник гарпуна вонзается в живот, разрывая плоть и мышцы. Подавившись криком, рыбак рухнул на землю, зажимая сочащуюся кровью рану. Фина бросается к нему, навстречу элисионцам, пытаясь закрыть собой.
- Не надо! Пожалуйста! Пощадите его! Что мы вам сделали?!
Вместо ответа девушка получает сильный удар копьем и давясь собственной кровью, падает на колени, держась за древко оружия проткнувшего её тело, нанизанная на него словно бабочка на булавку. Убийца с руганью вырывает оружие из еще живой фарфали, отшвырнув её ногой. Чиэра дрожа бросается бежать, но убийцы быстрее. Их больше. Она спотыкается и падает, слыша приближающиеся шаги тех, кто только что на её глазах убил её младшую сестру. Чиэра поворачивается и вскидывает руку в умоляющем жесте.
- Хватит! Хватит! Я ничего не сделала! Мы ничего не сделали! Прошу, оставьте меня в покое!
Пожалуйста, Фата Фиоре, пусть это все будет только сном. Пусть я сейчас проснусь, потому что солнечный луч щекочет мне щеку, а Фина будет жива. Пусть она даже снова скажет мне что я лентяйка и что снова все проспала и что Келео скоро вернется с уловом, а она еще ничего не успела, я только рассмеюсь и обниму её. Пожалуйста пусть это все будет только сон, глупый страшный сон, который исчезнет с первыми лучами Яры.

Но это все реальность. Реальность в холодном морском ветре, который треплет её волосы, реальность в еще теплом теле её мертвой сестры, лежащей на земле, реальность в высоком синекожем с пустыми глазами, который идет к ней сжимая в руках гарпун. И тогда ненависть ярко вспыхивает в сердце Чиэры, ненависть бессильная, а от того еще более жгучая, и мольбы о пощаде превращаются в проклятия.
- Ты сдохнешь! Вы все сдохнете! Пусть Фата Фиоре покарает вас! Вас и эту мерзкую тварь Сенаялу! Пусть вы и ваши жены умрете бесплодными, пусть земля разверзнется и поглотит вас, пусть города элисионцев уйдут на дно океанское, к их безжалостной кровожадной богине! БУДЬТЕ ВЫ ПРОКЛЯТЫ!
Удар судемоага заставляет Чиэру замолчать. Дочь цветов падает на землю, алая кровь течет по золотистым волосам и безжизненно смотрят в небо ярко-зеленые глаза.

На Луго Фарфали и в городе Риссо больше нет веселья и смеха. Теперь там поселился ужас, столь сильный что нашел путь даже в сердца неунывающих детей веселой богини. Сюда плывут изгнанные злой богиней с островов фарфали, рассказывая страшные истории, в которые не хочется верить, но невозможно не верить. Сюда плывут фарфали с островов Альворады и говорят о том что и бог гальего не желает видеть их. Говорят что сюда уже собираются армии и скоро война придет на Луго Фарфали, к детям цветов, которые не сделали ничего гальего и судемоагам и лишь желали жить с ними в мире. И дети Прекраснейшей готовятся к войне и укрепляют стены города Риссо, но как воевать со всем морем? Как воевать со всем миром? Как воевать тем кто не умеет ненавидеть?
Есть те из детей цветов, которые знают ответ. В которых до сих пор играет безумие рожденное нектаром Фата Фиоре, давшим им жизнь. Они готовят клинки из камня и наконечники копий из костей лонгосов. Они всегда рождались среди фарфалей и всегда чувствовали себя среди них чужими... но вот наконец настал тот день, когда они пригодились и они смеются слыша разговоры о войне. Они Паццо Сангуа - Дурная Кровь, дети безумия Виэль, что видят красоту в смерти и наслаждение в кровопролитии.
Фарфали не умеют воевать, потому что они не умеют ненавидеть. Но среди них есть те, что любят убивать.

Я была добра к тебе Морская Владычица. Я думала меж нами нет вражды. Я думала ты будешь добра к детям моим. Но ты предала мое доверие и ударила в спину, приказав своим детям убивать тех кто не желал им ничего плохого. Ты заплатишь за это. В оплату за жизни моих сыновей и дочерей я заберу твоих. Я сделаю так, что океан поглотит твоих детей и принесет в те темные глубины, где ты обитаешь, их бездыханные тела. Я сделаю так, что сама земля восстанет против твоих созданий и поглотит их. Я сделаю так, что даже сами твои дети будут убивать друг друга, с моим именем на устах. И однажды я заберу твою любимую дочь, которую ты считаешь бессмертной.

Йонг-ши
Шен И, третий правитель царства Вэй, внук великого Шен Лю и сын могучего Шен Сунга, пребывал в тяжелых раздумьях. Третьему среди правителей народа йонг-ши, волею Ву Ши было суждено принять тяжелые решения в судьбоносный момент. Древние враги, дикие хвостатые варвары, народ ши, пришел просить о мире. О мире за который ши готовы были щедро платить. Земли сэльвы, за которые погибло столько могучих воинов народа йонг-ши, за которые отдал жизнь сам великий Чжу Фэй, теперь будут переданы царству Вэй просто так. Ни один йонг-ши не погибнет, а царство станет сильнее. Это хитрость? Ловушка? Но муши в один голос утверждали, что знамения самые благие и Ву Ши выражает свою волю ясно и прямо. Да и на западе великого царства было беспокойно, гонцы от Сянь У, сообщали что западные варвары готовятся к походу на земли йонг-ши и собрали армию равной которой еще не было! Воин следящий лишь за верхними руками противника, рискует пропустить удар снизу, правитель чей взгляд устремлен на восток, может потерять земли на западе. Шен И принял решение.

- А с чего костры то развели? А не опасно? А если весь город запалим?
- Хвостатых жечь будут. Великий Шен И, милостью Голодной Богини Тонг Ши царства Вэй, лично приказал! Более не будет войны между йонг-ши и восточными варварами, а потому тела павших будут с почестями преданы огню.
- А чего сразу огню то? Разве не честь для воина, если твой враг в бою съест твое сердце и печень?
- У хвостатых свои понятия о почестях! Одно слово - дикари!
Командир отряда, грозный Люй Бу одарил не в меру разговорившихся вояк грозным взглядом и вновь обернулся к центральной площади. Здесь в городе-крепости Яо Сай, выросшем на границе, тоже гремят барабаны и пылают погребальные костры. Йонг-ши не видят ничего зазорного, в поедании трупов своих врагов, но Тонг Ши лично прибыл в город, чтобы следить за погребальной церемонией. Здесь же собрана новая армия, которая уже готова к тому чтобы отправится на западную границу. Война на востоке кончается. Начнется война на западе.

Получатели: Виэль.

III.I. Закат Андроника, восход Никиаса

III.II. Немного скучной родословной


III.III. Укрепление государственности.


III.IV. Создание ‘кровавых щитов’


III.V. Большой поход.



Получатели: Алей.

Получатели: Алей.