Голосование за ходы

Отряд колонистов-исследователей шагал вперед в сосредоточенном молчании, и только избиваемые тесаками с избыточной ожесточенностью заросли говорили о том, как всех гнетет неприятная ситуация с мятежным големом. Букер считал, что губернатор пока не сделал ничего необратимого, бюрократическую волокиту при желании можно затягивать до бесконечности, а господин эмиссар, как и все прочие человеки, может оказаться до смешного смертен. С другой стороны, если министерство будет сильно упорствовать, вероятно, у него есть на то причины, и беглый автоматон на самом деле представляет собой проблему.
Как он ловко притворялся человеком! Даже какой-то фестиваль устроил, и вообще чуть не в первые помощники губернатора выбился. И ведь никто даже не заподозрил, что голем! Вот что страшно. А вдруг он внедренная японская боевая машина? А вдруг доктор Браун, например - тоже замаскированный шпионский констукт? А вдруг самому Букеру только кажется, что он Букер, а внутри у него глиняные потроха и бумажка с погаными иероглифами? Жуть, чертовщина. Не, прав губернатор, нельзя с таким шутить.

Размышляя подобным образом, Букер подозрительно косился на спутников, не забывая вносить свой вклад в уничтожение зелени. От мачете он, правда, отказался, предпочитая верный палаш, но предложенной винтовкой и прочей экипировкой брезговать не стал. Винтовка это всегда хорошо. Винтовка это, можно сказать, праздник.

Вылезла из-под земли иноземная чудо-герань, а Букеру вдруг подумалось невпопад, что притомился он от бесконечных трудов. То строишь, то роешь, поспать - и то некогда. А почему бы, собственно, не сейчас? Присел на свежий пень, топор на колени положил, в растрепанных усах блаженная улыбка заиграла. Что пригрезилось ему? Былое величие Альбиона? Или, быть может, голая оккультистка? Кто знает, кто знает.
Но какое-то шестое чувство не давало покоя, буравило задурманенный мозг, оттого и грезы выходили, видимо, какие-то неприятные. Букер вздрогнул и проснулся, хватаясь машинально за рукоять палаша. И как видно, не зря!

По возвращению в лагерь Букер, как мог, привел себя в порядок - а именно умылся, соскреб с лица жалкие остатки опаленных усов и надел новую рубашку. Запас их стремительно уменьшался, что не могло не тревожить.
Но еще сильнее тревожила Букера возникшая в горячке боя мысль о том, что с колонией что-то не так. В метафизическом смысле. Жизнь, конечно, полосатая, как африканская лошадь, но систематичность выпадающих на долю поселенцев-переселенцев невзгод уже больше напоминала не зебру, а вороного жеребца. Причем самым сильным аргументом в пользу этого был едва не сожравший Соула ленивец. Все можно понять, и хищные огнедыщащие цветы, и болезни, и помешательства поселенцев, но это был явно перебор.

Мысли этой стало неуютно в тесной черепушке Букера, так что он пошел искать, с кем бы поделиться своими тревогами. Соул, как назло, уединился с Мирандой. Неизвестно, что за оккультные практики они там изучали, но из палатки подозрительно несло спиртным. Так что Дэвид отыскал другого специалиста по аномально-паранормальному, мистера Блэкмурона, и последовательно, загибая пальцы, изложил ему свои опасения по поводу нависшего над колонией проклятья, особенно, конечно, упирая на вопиющий случай с ленивцем.

- Чертов ленивец! Вам это не кажется подозрительным, сэр? - спросил Букер, многозначительно шевеля бровями.

- Очень интересно, но совершенно ничего не понятно, - проворчала Марта, - может, не будем тут ничего трогать и пойдем дальше?

Когда-то давно, в бесконечно далеком беззаботном детстве, Букер с такими же малолетними бездельниками играли в Артура и рыцарей Круглого стола, побивая палками несметные крапивные полчища.
Что же это, как не кармическое воздаяние за тот давно забытый геноцид?
Должно быть, сам дьявол науськал на команду капитана Джонсона свою любимую петунью, потому что жарил сорняк вполне инфернально.
Остатки очередной рубашки, тлея, облетели с неопалимого Дэвида Букера. Солдат лишь сплюнул хмуро, и плевок, отчаянно шипя, испарился прямо в полете. И хрен бы с ними, с ресницами, подумал Букер. А вот за усы чертовски обидно!
Орудуя палашом в одной руке и топором в другой, Дэвид набросился на извивающиеся побеги словно карающий меч самого господа. По крайней мере, по форме, а по факту адская флора оказалась куда шустрее давешней безответной крапивы, и для прополки требовалась немалая сноровка.
Пока что счет матча Букер : Дьявольская Герань был по нулям. Минус усы.

Мрачные прогнозы Букера стали сбываться стремительней, чем он мог предположить.
- Ну, малярию пережили, осталось только найти племя симпатичных аборигенок и начать вырождаться! - тревожно пошутил он в разговоре со здоровяком Ганни.
В связи с последними событиями работ лагере прибавилось, а рабочих рук - наоборот. Так что в свободное от строительства время Букер взял в мозолистые руки лопату, и с несколькими добровольцами отправился за периметр на земляные работы.
Во первых, нужно было организовать выгребную яму, а то, если продолжать гадить на территории, дезинтерия может шуточками показаться в итоге.
Во вторых, колония понесла первые потери, а значит, пора разбить еще и кладбище. Дело тоже, между прочим, немаловажное, в виду повсеместного присутствия всякой астральной непонятности и прочих колдунств. Так что самостоятельно заниматься этим вопросом Дэвид не стал, решил сначала проконсультироваться со специалистом, то бишь Винсентом Соулом.
Помимо лопаты Букер прихватил с собой и револьвер, а то знаем мы эти джунгли. Только зазеваешься, как из под лопуха гигантский гад вылезет. Или ягуар с дерева за шиворот свалится. В общем, глаз да глаз.

Букер проводил тоскливым взглядом экспедицию охотников, и принялся дальше копать. В конце концов люди, как известно, делятся на два типа - на тех, кого ружье, и на тех, кто копает. У Букера ружья не было.
Работа была бы не сильно сложная, но палящее солнце, непривычный влажный климат и переплетение корней сильно замедляли дело, помимо лопат приходилось орудовать и топором, и пилами. Но в конце концов дело было сделано - оставалось вернуться в лагерь, пропустить по кружке чая, заняться чем-нибудь еще общественно-полезным и надеяться что труд, который сделал из обезьяны человека, благотворно повлияет и на Букера.

В недрах Кента что-то с трудом заворочалось, и под очи божьи выполз наружу заплутавший на дорогах жизни Дэвид Букер.
Дурное наваждение схлынуло, и обретшая былую твердость рука, взметнувшаяся с его койки, решительно отодвинула в сторону недопитый ром и ухватила портупею с револьвером.
Отмытый, посвежевший, хоть и все еще слегка помятый, Букер, щурясь, глядел на южное солнце. Он был готов поклясться, что еще полчаса назад Кент дрейфовал среди льдин. Или это было на прошлой неделе?
Все, что произошло после морского боя, представляло собой бессвязный калейдоскоп отдельных образов. Было ли оно вовсе или только пригрезилось уморенному морским круизом разуму? Сон его, разума, рождает порой черти что, лучше даже не доискиваться истины.
- Магия, магия. Кругом проклятущая магия, - проворчал Букер. Наверняка и на дно бутылки его увлекло какое-то специфическое японское боевое проклятье. Раз уж колдуны, как слыхал Дэвид, умеют отвращать страждущих от злоупотребления зеленым змием, так уж наверняка могут произвести и обратный эффект.

От подобных рассуждений всегда становилось слегка дурно, и в поисках чего-то спасительно-материального ладонь Букера нащупала рукоять Уэбли на поясе. Взгляд солдата стал цепким, поймал в прицел летящую мимо чайку, мгновенно прикинул упреждение, револьвер молниеносно вылетел из кабуры.
- Бам, - хрипло сказал Букер. Ему не нужно было нажимать на спуск, он и так знал, что попал бы. Ствол револьвера как шестой палец на ладони, даже прицеливаться нет нужды.
Чайка, кажется, слегка вздрогнула и активней заработала крыльями, убираясь подальше от Кента.

А ведь по курсу - земля. Земля, чтоб ей провалиться!
Доплыли, получается. Доплыли, все же.
Букер глубоко вздохнул, спрятал оружие и отправился в каюту паковать чемоданы. Чемодан. Если уж точнее, походную сумку. Маленькую и полупустую.

- Следующий завтрак с меня, - просто сказал Ханс, когда они вдвоем с Арлеттой покидали трактир. Сказал без всякого подтекста и намеков на флирт, подразумевая лишь признательность за кофе и желание вернуть услугу. И если бы кто-то сказал Хансу, что его слова можно истолковать двояко, Вернер бы очень удивился.

Он пристегнул меч к седлу и сунул монету в ощутимо дрожащую ладонь мальчишки конюха.
- Да не трясись ты так, - сказал ему добродушно, насколько Ханс вообще мог выглядеть добродушным, - пошутил я.

- Не хотел бы этого признавать, но этот тип, Джозеф, прав, - сказал Ханс спутнице, пока они, удерживая нетерпеливо сучащих ногами лошадей, ожидали возвращения дознавателя, - многие опытные охотники имеют развитое чутье, ощущают присутствие чудовищ... Или других охотников. Я это упустил, а он - нет. Вот что отличает профессионала от любителя. Думаю, хоть он и невысокого ранга, но в вопросах своей... специализации достаточно компетентен.

Снова потянулась дорога под бодрый перестук подкованных копыт. Подумалось невзначай, что охота по большей части и состоит из таких вот разъездов, где разве что непогода да скука бросают вызов агентам Корпуса.
Наконец остались позади усталые осенние поля, и за редколесьем обнаружились искомые развалины. Вернер сумрачно разглядывал руины замка, и не мог отделаться от ощущения, что те не менее сумрачно разглядывают его в ответ.
- Аристократы, - скривился Ханс в ответ на вопрос Арлетты. Избыток денег и власти не всегда соседствует со здравым смыслом, скорее даже наоборот.

Покивал, слушая рассуждения Джозефа, лишь удивленно вскинул бровь, узнав, что Эстебан был без лошади.
- У нас два равновероятных варианта, - сказал Ханс после непродолжительного молчания, - в первом случае цель знает о метке и расчитывает выбить погоню, то бишь нас, на своих условиях, выиграв время. Во втором, он еще ни о чем не догадывается и действительно посетил руины из, гм, профессионального интереса. В любом из этих случаев не вижу смысла ползать по полям на брюхе - если он нас ждет, то уже заметил. Если нет, то он занят своими делами внутри и не ждет опасности извне. Я бы сделал так - поехал к замку вдвоем с вами, Джозеф, оставив ле... Арлетту здесь в качестве наблюдателя. Причуда неизвестного мне лорда в данном случае играет нам на руку - из замка вряд ли получится сбежать так, чтобы этого не заметили отсюда, с холма. Убедившись, что мы добрались, а из руин никто не пытается удрать - Арлетта присоединится к нам. И если вдруг к этому моменту цель с нами уже покончит - она успеет отступить и известить Корпус о нашем провале.

Ханс только покачал головой, не то в ответ на вопрос Арлетты, не то выражая свое отношение к плану. Впрочем, когда он заговорил, стало ясно - и то, и другое.

- К сожалению, не располагаю ингридиентами в данный момент. Но я вообще не думаю, что нам понадобится яд. Использование яда предполагает наличие надежного средства доставки вещества в организм объекта, - сказал он, и все охотники могли узнать цитату из теоретического курса. - В нашем случае мне представляется это избыточным.

Он кивнул на свой тяжелый клинок и цепной меч дознавателя.

- И арбалета, чтобы можно было без риска подстрелить цель из засады отравленным болтом, у нас нет. Я бы предложил что-нибудь, что ускорит меня или нас, и позволит быстро сблизиться и нейтрализовать цель накоротке, коль скоро в нашей группе, предполагаю, нет опытных стрелков. Поэтому мне не нравится план с выслеживанием отступника в руинах, где неизвестный лично мне, зато знакомый цели ландшафт, что теоретически дает ему преимущество. Засада на постоялом дворе видится мне тактически более выгодной схемой. Несмотря на риск сопутствующих потерь.

Ханс сделал паузу, не устояв перед щекочущим ноздри ароматом кофе. А главным образом перед тем, с каким неподдельным удовольствием приложилась к своей кружке Арлетта. Он снова ей кивнул, на этот раз выражая признательность.

- Но тут тоже есть слабые места, - продолжил он, - например, объект узнает о присутствии других охотников в городе еще до посещения трактира. И дальнейшие его действия спрогнозировать сложно, учитывая нашу прискорбно недостаточную информированность. Поэтому я не буду настаивать на этом варианте. Полагаю, в таком случае нам не стоит здесь задерживаться и следует выдвинуться по следу цели незамедлительно, не тратя время на поиски ингридиентов для алхимии.

Пантера, оглядевшись, больше не обнаружила явно враждебных существ. Так что она села, съежилась, и через неуловимый миг на ее месте снова оказалась Марта, растерянно хлопающая глазами.
Она неуверенно поднялась на всего две ноги, поморщилась от царапины на боку и с трудом подавила сильное желание начать ее вылизывать. Первые минуты после смены формы мысли всегда путались, зверь уходил постепенно, оставляя свои тающие следы на душе.
- Мяу, - сказала она. - То есть, извините, стоило вас предупредить насчет эээ... кошки. В общем, это тоже я. В некотором смысле.

Она отошла к стене пещеры, прислонившись к ней плечиком - стоять на двух ногах казалось непривычным и неудобным.

- Никто не ранен? - тревожно поинтересовалась у спутников, - прошу прощенья, но я в этой дряни копаться не буду. И вам не советую, может, у них даже шкура ядовитая.

- Ой, - добавила она через минуту, слегка покраснев, - в смысле, в пауках не буду. В ранах то наоборот, буду. В общем, эээ... Наверное, надо поискать выход из пещеры.

Да, сразу после превращения говорить было непросто.

Букер попытался сфокусировать взгляд на собеседнике. Кто это был? Арми Селлинджер? Не, того вроде сожрали песчаные акулы в Африке. Или это был старина Миллс? Плывет перед глазами череда лиц - потерянных в недрах памяти, застреленных, разорванных артиллерийскими залпами, замученных в тюрьмах, невозможно понять, кто из них сейчас смотрит на Букера с укоризной - ну, а ты то чего?
- А ничего, - отвечает ему Дэвид, - нам всем недолго осталось.

Но собеседник не унимается, вот их уже двое. Или трое?

- Я вам так скажу, ребята, - с трудом ворочая языком, говорит Букер, размахивая потухшей папиросой, - ни черта нам не светит. Вся эта затея закончится знаете чем? Половина экипажа переженится на местных бабах, вторая половина помрет от малярии, постепенно закончатся припасы, пули, мы научимся бить в бубны, плясать голышом под полной луной и всяким прочим дикарским штукам, сменим винтовки на копья, и через пару-тройку поколений останутся только пустоголовые черномазые мумбы-юмбы, зовущие друг друга "мистер Горластый Попугай" и "мисс Лисий Хвост", но ни черта не знающие о породившей их цивилизации, Британии и короне. Вот что нас ждет, Салли, вот что найдут косоглазые конкистадоры, когда поплывут прибрать к рукам остатки нашего несчастного мира.

Дверь скрипнула и отворилась, притягивая взгляды. За дверью была пустота. Потому что смотреть надо было чуток пониже.

Марта, преодолевая робость, шагнула внутрь, чуть поморгала, привыкая к неровному искуссвенному свету трактира. Это городским полуросликам легко в обществе громадин, они привыкшие. А Марта, считай, с малых лет росла в обществе одного только мастера Флитвика, и больше привыкла общаться с кленами да березами, чем с долговязыми.
А тут была целая прорва громадин. И все уставились на нее в повисшей тишине. Марте потребовалось усилие над собой, чтобы не развернуться и не сбежать - в конце концов, у нее была Цель. Победив в нелегкой борьбе с собственной неуверенностью, Медуница сделала еще пару шагов и замерла.
Тут же одернула сама себя, заметив, что встала, сложив ладошки на воображаемом передничке, словно какая то деревенская дурочка на празднике урожая. На лицах громадин уже начали проскальзывать снисходительные ухмылки, на следующем этапе, как знала Марта по опыту, будут невероятно оригинальные остроты про то, что за родители отпустили такое очаровательное дитя гулять в одиночку.

Она сердито нахмурилась, вызывающе оглядела громадин и подошла к стойке. Не без усилия вскарабкавшись на высокий стул, она постаралась сделать непринужденный вид, как будто каждый день сидела тут, на этом вот самом стуле и совершенно не понимает, откуда такой ажиотаж.

- Ну что, - обратилась она к полуорку-хозяину, попытавшись придать своему тонкому голоску небрежной уверенности, - где тут этот ваш Волшебник? ...Здравствуйте.

Девушка задумчиво почесала кончик носа, борясь с желанием залезть в рюкзак и старательно записать то немного, что поведал ей полуорк.
- Большое спасибо, сэр? - она неуверенно взяла стакан с морсом, вопросительно глядя на хозяина, и когда тот жестом показал, мол, за счет заведения, искренне ему улыбнулась.
Выслушав юного громадину-воина, Марта церемонно кивнула, ответив:
- Благодарю вас, сэр, в скором времени я почту за честь присоединиться к вашей компании.

Она надеялась, что в ответе не слишком откровенно прозвучало облегчение. Медуница догадывалась, что путь к башне Волшебника наверняка опасен, и ей не помешала бы помощь, однако быстрее бы лопнула тут же, за стойкой, выпивая десятый стакан малинового морса, чем нашла бы в себе отваги напроситься к кому-нибудь в компанию. Также мастер Флитвик всегда учил ее, что в городе, среди тамошних беспутных обитателей, юной девице не стоит мгновенно соглашаться на предложения мужчин. Марта не вполне поняла, что именно старый друид имел в виду, но урок уяснила, так что она степенно выпила свой морс, оправила курточку, и лишь затем, еще раз вежливо кивнув хозяину, сползла со стула и прошлепала к искомому столику. Босые пятки то и дело вступали во что-то липкое и прилипучее, и Марта начала понимать, зачем громадины носят на ногах свои неудобные и шумные сапожищи.

- Здравствуйте, меня зовут Марта, кличут еще Медуницей, я друид из Старолесья, - выдала она залпом заранее заготовленную речь, присоединившись к компании за столиком, - ищу Волшебника, вот.

Выслушав Арлетту, Ханс один раз кивнул, и один раз пожал плечами.
Кивнул, когда девушка предложила общаться без чинов. Он и сам терпеть не мог этого натянутого лордства, отдающего этаким мелочным мещанством. Завалишься, бывало, в ратушу для расчета, весь в дорожной пыли, грифоньем помете и его же кровище, потому что в карманах ветер гуляет, а в трактире уже неоплаченный счет висит - хорош лорд, нечего сказать.
Пожал плечами, когда Арлетта обеспокоилась лишними жертвами среди населения города. По мнению Ханса, лучшего и более безопасного для горожан места для западни, чем пустующий постоялый двор, было не найти. Мимо охотник точно не проедет, после нескольких дней в глуши. Хотя... теоретически алхимик, конечно, была права. Одну другую случайную жертву Корпус, может, и спишет. А вот если в суматохе трактир загорится, да пламя на полгорода разнесет? Кто ж его знает, этого Эстебана. Есть среди охотников любители взрывными пулями да огненными болтами стрелять.
Но вслух Ханс ничего не сказал, только снова уставился на дознавателя, ожидая ответов.

Поставив на палубу очередной ящик угля, Букер вытер черной рукой черный пот с черного лба и вдруг услыхал Крик. Дэвид за свою жизнь повидал немало переделок и мог без лишней скромности полагать себя своего рода экспертом по крикам. Так вот, этот имел мало общего с криком боли или ярости. Этим криком совершенно очевидно дирижировал чистый дистиллированный ужас.
Букер такие интонации слышал только однажды, когда один из его фронтовых товарищей отошел в кусты по нужде и обнаружил у себя в штанах живого угря вместо того, чему там полагалось находиться.
Магия. Магия, чтоб ее.
Крик столь же внезапно оборвался, а Букер вдруг подумал, что расхаживать по "Кенту", оставив все оружие в каюте, не такая уж хорошая идея. Исправлением этой своей оплошности он и занялся, вернувшись в свою конуру и нацепив портупею с кобурой и палашом прямо поверх драных закопченных остатков рубашки.

Вышел наружу, воинственно топорща усы. Мимо, навострив уши, пролетел Спарки, пес-призрак. Чуток поразмыслив, Букер отправился за ним. Больно уж у пса был целеустремленный вид.

Веллингтон.
Типичный сонный городишко, кои щедро рассыпаны в провинциальных землях. Ханс достаточно повидал таких. Дремлют, устроившись на перине традиционных укладов, укрывшись одеялком благочестия.
Но порой в процессе охоты это одеяло сползало, и под ним обнаруживалось истинное лицо города. Зависть. Ненависть. Коварство, какого устыдились бы упыри и волколаки, и блуд, заставляющий покраснеть даже суккуба.
Уважаемые отцы, исправно чтящие Единого, а по ночам избивающие жен и насилующие дочерей. Любящие жены, травящие мужей беленой и аконитом. Почтительные дети, выгоняющие из дома дряхлых родителей, душащие их подушками ради наследства. Змеиный клубок интриг, добрососедский быт пауков в стеклянной банке.
И главное, что беспокоит такие городки куда сильнее ячейки вампиров или угнездившегося в стоках риггера - любыми средствами сохранить маску благочестивой сонливости, не дать сползти укрывающему его истинное лицо одеялу. У нас тут такого никогда не было, господин охотник. Верните все как было, господин охотник. Делайте что хотите, господин охотник, но позвольте нам и дальше тихо жрать друг друга, не опасаясь, что это сделает кто-то другой. Кто-то чужой.

С такими тяжелыми мыслями въезжал Ханс в окрестности Веллингтона, привычно не обращая внимания на шарахающихся, тайком осеняющих себя крестным знамением, украдкой плюющих вслед местных. Обычное дело. В подобных местах не любят чужаков. А охотники, так уж выходит, чужаки вдвойне. Уже не люди, еще не чудовища, застрявшие посередине, чужаки и для тех, и для других.

Возможно, Ханс был слишком предвзят. Хватало, в конце концов, даже в таких городках приличных, хороших людей. Просто сказывался опыт, личная склонность к мрачному фатализму и пока неясный, но тревожный контракт с участием дознавателя.
Вернер не любил убивать людей. Это противоречило самой сути его ремесла. Но на самом деле, если уж быть честным до конца, он боялся. Боялся того, каким восторгом упивается внутренний зверь, глядя на стекленеющие глаза покойников, ощущая горячую кровь на руках. Зайди по этой тропе чуть дальше, и следующий дознаватель может прийти уже за твоей головой.
Корпус должен постоянно самоочищаться, это вбивали в головы адептов во время обучения, это подтверждала практика после инициации. Это было необходимое зло. Но нравилось ли это Хансу? Нет, Хансу это чертовски не нравилось.

Вернер отдавал себе отчет в том, что производит довольно мрачное впечатление даже на охотников, так что с попутчицей старался вести себя мягко, даже, страшное дело, пару раз улыбнулся. Это было несложно, девушка оказалась крайне миловидной и дьявольски обаятельной, а Ханс, хоть и был наполовину гончим псом Корпуса, на вторую половину все же оставался мужчиной. Он украдкой поглядывал на ее точеный профиль, пытаясь припомнить, не встречалась ли она ему в столице, в чертогах? Похоже, что нет. Такие запоминаются. Вероятно, Арлетта была из тех охотников, что больше работают головой, нежели клинком, потому что многих вчерашних адептов Ханс знал как раз по углубленному курсу практического фехтования против нелюдей, который он вел несколько лет.
Девица, кажется, была не прочь пообщаться, и даже Единый не сумел бы упрекнуть ее в отсутствии попыток наладить контакт, но односложные ответы Вернера не располагали к непринужденной беседе, и остаток пути до Веллингтона охотники проделали в тишине.

Передав поводья Ветреницы парнишке-конюху, Ханс бросил ему монетку.
- Лошадей почисти хорошо, фуража не жалей. Будет нужно, доплатим, - сказал он слуге и добавил, показав клыки, - Если что-то из поклажи пропадет - найду и съем.

Притороченный у седла тяжелый меч Ханс отстегнул и так, положив его на плечо, шагнул в полумрак постоялого двора. Заведение пустовало, так что на опознание контакта много времени не потребовалось. Не тратя время на плешивого хозяина, Вернер сразу проследовал к одинокой фигуре дознавателя, ибо никем иным единственный посетитель "Его величества Фридриха" быть не мог.

- Лорд Джозеф? - Вопрос не подразумевал ответа, был скорее данью вежливости. - Ханс Вернер.

Серебряная собачья голова на цепочке не оставляла пространства для разночтений и дополнительных пояснений, как и оленьи рога на инсигнии дознавателя. Не дожидаясь приглашения, Ханс сел, положил шляпу на стол, прислонил меч к стене и не мигая уставился на собеседника без малейшего намека на дружелюбие.
Если охотников не любил простой люд, то дознавателей не любил вообще никто, даже другие охотники. Потому что дознаватели суть охотники на охотников, а быть дичью - штука неприятная. Сегодня они работают вместе, а за кем этот тип придет завтра? За Хансом? Арлеттой?.. Ханной?

Букер очень долго и очень серьезно смотрел на некроманта.
Этот веселый пухлощекий джентельмен разительно контрастировал с клишированным образом колдуна, да еще и такой мрачной специализации, и больше походил на семейного доктора. Оттого Дэвид, видать, в прострации ему пациента и притащил. Перепутал, стало быть. А тот и не против. Стоит, ишь ты. Шутки шутит.
Газеты, значит. Ну-ну.

Букер кивнул и вышел. Поморщился, задев корабельную переборку обожженным плечом. Ему бы самому доктору показаться, только более традиционному. К Соулу то попасть он еще успеет. Впрочем, это подождет. На корабле еще полно работы, даже для такой сухопутной крысы как Дэвид. Разбирать завалы, вытаскивать людей, помогать раненым, в крайнем случае просто костерить на все лады ненавистных косоглазых, надеясь что проклятья попадут в надмировой эфирный план и кто-то из макак подавится своим утренним рисом.

Мясавоз затрясло, но Грима это не смутило, он только покрепче сжал лапами штурвал и продолжил жать на максимальной, громко вопя:
- ТА ТАДАДАДА ДА, ТА ТАДАДА ДА, ТА ТАДАДА ДА, ТА ТАДАДА!
Штурмбойзы вокруг орали, аккомпанируя хором первобытного восторга моменту единения пилота и машины в СУПИРЛИТАЛУ. Это было так прекрасно, что если бы Грим мог расплакаться, он бы расплакался. А пока он выражал эмоции как умел - громкими воплями и кручением штурвала туда-сюда.
Скора, скора, СКОРААААА!!!!

Муха прислушивался к загадочному разговору Мятого с Расписным, но ни черта не понял, кроме того, что говорили про говно. Так что когда Расписной вдруг ни с того ни с сего взялся командовать, Флинт аж пивом поперхнулся. Кто угодно напряжется, если его непонятно кто задним числом подписывает на какой-то туманный блудняк, особенно вот так, без прелюдий и смазки.

- Воу воу воу, хееееей, враги государства - протестующе поднял ладонь Муха, глядя на Расписного. - Какую ответственность, какие косяки? Дядя, ты вообще кто?

Хочешь узнать, как проебать то немногое, что дала тебе жизнь - спроси Флинта Маккензи. Он в этом большой спец.
Жизнь дает тебе лимоны? Делай из них лимонки и бросай себе под ноги. И ты взлетишь. Правда, ненадолго. Социальный лифт по-спаргэкски.

Последнее время Муха жил в промежуточном состоянии между ступором и шухером. Мозгам, до того не особо нагружаемым хозяином, требовалось время на осознание беспросветной жопы, на дно которой он радостно занырнул.
Папаша, храни Господь его мятежную душу, учил - никогда и никому не давай спуску, чего бы не стоило. Око за око, зуб за зуб? Черта с два! За око выбей в ответ оба, за зуб сломай ублюдку челюсть - только так. Иначе прогнут, сядут сверху и сам не заметишь как будешь мычать, тянуть чужую упряжку и радоваться, когда вместо кнута поперек хребтины получишь кусочек сахара.
А теперь - где искать виноватых? Донни, что ли, виноват, которого добрые друзья кинули легавым с дырявым ливером? Или может Энди, над которым все только поржали, когда он сунул в багажник гребанный пулемёт? Или тот малой пацан, чей взгляд, высвеченный дульными вспышками АК, словно стробоскопом, снился теперь Флинту каждую ночь?
Муха зло орал, поднимал руку со стволом, чтобы заставить малого исчезнуть, но пистолет был слишком тяжелым, а пацан все глядел, глядел своими распахнутыми глазищами, прямо, блядь, в душу глядел, пока Флинт не вскидывался, сдавленно дыша, слепо моргая в темноту и запоздало понимая, что на самом деле сжимает в потной ладони пушку. Мухе и раньше доводилось стрелять в людей, он даже не видел в этом особой проблемы, но была черта, которую он переступать не собирался. И очень, должно быть, повеселил этим старого пердуна на небесах.

Короче, очевидно было, кто все проебал - вон тот парень, чью щетину Муха скребет тупым жилеттом каждое утро. А с него, парня в зеркале, какой спрос? Хотя двенадцать свинцовых друзей в магазине паленого чеха знали, какой. Выбирай любого, он подскажет, где тут черный ход и как срезать дорогу от роддома до крематория. Мысль эта, как ни странно, успокаивала. Еще не время, пока еще нет.

Постепенно пришел к мысли, что раз уж из задницы нет никакой возможности вынырнуть, то уже, вроде как, и неважно, насколько глубоко ты в нее залезешь. Все, чем может напугать Флинта американское правосудие, это еще пара-тройка пожизненных к тому, что на нем уже висит. Или сразу вышка. Но чем от этого отличаются полста лет за решеткой?
Да и продырявить себе башку никогда не поздно, а пока... Пока нужны были бабки. У Без Бэ вроде есть маза достать фальшивый айди, но нужен кэш. Чтобы подогреть достаточно кэша, нужен хотя бы один хороший налёт - единственное, что умел делать Муха, и то, как показала практика, хреново. Для налёта нужны колеса, это решаемо, и кореша, а вот с этим наблюдалась проблемка. Флинт отдавал себе отчет, что в одного, скорее всего, не вывезет, но других вариантов на данный момент не было.

Муха докурил, отправил бычок полетать, быстро по сторонам глянул, якобы разминая затекшую шею - вроде никого. Ладно.
Толкнул плечом дверь бара, подавив желание вжать голову в плечи и надвинуть пониже бейсболку. Лучший способ рассказать всем что ты в бегах - расхаживать вокруг с загадочным ебалом, поднимая воротник и бдительно оглядываясь. Срисовал клиентуру, пока шел до стойки - Мама, мать ее, Кимби, принесла ее нелегкая, шапочно знакомый торч и ну нихуя себе какая встреча, тот самый расписной фрик из бургерной. Да еще Без Бэ трет с каким-то мужиком - а вот его мы не знаем. Но Без Бэ бы, наверное, маякнул, если это легавый. Впрочем, все равно мужик Флинта уже спалил еще на входе.
Муха не без усилия даванул радостную лыбу, шутливо козырнул Маме Кимби, и приткнулся к стойке рядом с Джоном-Джеком-Хер знает кем, так, чтоб его спина закрывала физиономию Флинта от левого мужика. Кимби, если и в курсах про последние выкрутасы Мухи, вряд ли побежит его сдавать, с Расписным они вообще были незнакомы, понятно только что не коп, и на том спасибо.
- Хэй, Джонни-Джэк! Как сам, все триппуешь? - дружелюбно поприветствовал торчка Муха, протянув пятерню, а сам в глаза заглянул - мелькнет там что-нибудь этакое, про что знать простому торчку не нужно? Но по ходу нет, не в курсе старина Джон. Или Джек. Судя по взгляду, он если и в курсе о чем, так разве что на каком конце радуги лепрекон прячет золотишко.

В любой непонятной сиутации ты предпочитаешь стрелять и действовать по наитию.
И в этот раз тебе тоже повезло.
Во время стремительного броска голову ожгло - луч прошел выше виска, чиркнув по коже и безвозвратно попортив прическу. Ранение ерундовое, зато какой будет мужественный шрам!
Адреналин в крови скакнул в стратосферу.
Не теряя импульса, выскакиваешь из-за ящиков, вскинув пистолеты.
Прямо на тебя очень удачно бежит пират со стаббером. Удачно для тебя - для него, конечно же, не очень. Убийство крайне удивленных людей начинает входить у тебя в привычку.
Бандит падает, пораскинув мозгами. Его приятель метрах в десяти разворачивается, вскинул картечник.
Прищурившись, как Инспектор Икс в "Не время для бухучета", ты поливаешь его шквалом пуль с двух рук. К сожалению, в стрельбе навскидку из двух пистолетов, как в кино, оказалось минусов не меньше чем плюсов. Прицелиться толком не успеваешь, большая часть патронов ушли в молоко, но одной пулей все же удалось зацепить руку противника. Он роняет свое грозное оружие, взвизгнув по-девчачьи, но надо отдать ему должное - тут же лезет в кабуру за пистолетом. В этот момент кто-то поджаривает ему вторую руку из лазерной винтовки.
Пират сползает вниз, мгновенно переключаясь в режим "не убивай, братан, я ж не со зла". Но у правосудия в твоем лице сейчас слишком много других дел, кроме как устраивать справедливый суд. Хладнокровно перезарядив пистолеты, ты отправляешь беднягу следом за его приятелем.

- Вероятно, гонец с письмом где-то затерялся, ваше высочество, - скупо улыбясь, отвечает Роберт, пожимая протянутую ладонь. Как понимать этот жест, лорд-маршал не имеет ни малейшего понятия, но отказывать кронпринцу в рукопожатии - не самый разумный поступок. Как и посылать его к черту на кулички с перспективой лишиться наследника. Хотя, может, в этом и суть?
Грейхоук с иронией отмечает, что, не успев еще по сути провести ни одного сражения, уже с апломбом рассуждает о столичной знати как о погрязших в политической грызне штабных крысах. Вот что делает с человеком отсутствие нормального ужина и горячей ванны!

- Миледи, - сдержанно кивает Роберт леди Виранте, чей сословный статус оставался загадкой. Зная кронпринца, с него станется шутки ради прихватить с собой и гулящую девицу из придорожного трактира.

- Боюсь, ваше появление застало нас врасплох, ваше высочество, - В голосе Грейхоука идеально отмеренная унция виноватости, щепотка внутреннего достоинства и горсточка торжественности, и Роберт надеется лишь, что этого будет достаточно, чтобы скрыть таящуюся под этим всем гору усталости и разочарования. Как ни был иллюзорен шанс того, что из столицы прислали приказ хотя бы отложить кампанию до весны, но лишиться этой призрачной возможности оказалось болезненно. Кроме того, вдобавок к необходимости иметь дело с постоянно лающимся штабом придется еще нянчиться с королевским наследничком и его свитой. Еще сотня бесполезных самодовольных рыцарей, именно то что нужно сейчас лорду-маршалу. Да еще и в шахматы можно будет сыграть. Сплошные плюсы.

- Мы постараемся выделить вам хорошее место для лагеря, ваше высочество, - говорит Роберт ничего не значащие формальности, поскольку достаточно очевидно - лучшее место для лагеря осталось в доброй сотне лиг к югу. - Прямо сейчас, боюсь, вы подловили нас прямо на переправе, сир. Но вы можете воспользоваться гостеприимством коменданта форта Верный. Это, конечно, не третогорский дворец, но там хотя бы есть крыша над головой.

Роберт украдкой бросает из-под капюшона тоскливый взгляд на не прекращающие лить слезы небеса. Никогда не задавайся вопросом, по кому плачет северное небо. Вполне возможно, оно плачет по тебе.

После слов паладина Хэмфаст прикусил язык - страшноватого здоровяка-ящера он побаивался. Кто ж его знает, страховидло этакое, вдруг у них принято за шутки над родной речью кушать обидчиков? Культурные, так сказать, традиции.
А потом и вовсе пошла магия, иллюзии говорящие, да не просто говорящие, а говорящие толковые вещи.
- Так это ж, надо, наверное, соглашаться? - тихо предположил Долгопят. На его взгляд, предложение таинственного собеседника полностью удовлетворяло всем сторонам конфликта. - Если только этот не врет, уж больно складно излагает. Время, поди, хочет потянуть, знаем мы таких. Гарантии надо с него спросить, вот что.

Весомое мнение представителя бюрократии Метрополии поставило точку в прениях, и повстанцы во главе с бравым инспектором принялись за дело.
Вместо с Стормом вы сортируете и отбираете более менее уцелевшее снаряжение уничтоженной штурмовой группы, складывая то, что, по вашему мнению, может пригодиться в освободительном походе. Дело это не быстрое, поскольку на двоих у вас всего три руки. Особое обсуждение вызвали коровьиные мины, которые, хоть и продемонстрировали свою невероятную эффективность, все-же были небезопасны для траспортировки, а к тому еще и страшно воняли. Поэтому единогласно было решено их не брать.
Сторм, к слову, собирается ехать с тобой, несмотря на покалеченную руку, и разубедить его представляется совершенно невыполнимой задачей. Впрочем, ты особо и не стараешься. Все-таки три руки лучше, чем две.

Мотор вездехода рычит, пушки заряжены, глаза прищурены, даже ксеногерань на заднем сидении воинственно расправляет листики.
Перед самым выездом вас догоняют мисс Киннаман и мистер Грок.
- Слишком опасно ехать в одиночку, - слегка смущенно говорит тебе Ребекка, - возьмите это.
Она протягивает тебе два два затянутых в пластилен пузырька с прозрачной жидкостью.
- Это концентрат коровьиных феромонов, - поясняет мисс Киннаман, - Нам пришлось выпустить коровьев, без гормональной подпитки они на свободе долго не протянут, так что... Если станет худо, разбейте емкость. Коровьи, привлеченные феромонами, прилетят и, скорее всего, взорвутся. Теоретически. Так что лучше стоять подальше от эпицентра. Ну и будьте осторожны, не пролейте на себя. И... удачи вам, инспектор.
Она порывисто клюет тебя в щеку и отстраняется, отводя глаза. Сторм сидит в вездеходе с безучастным видом, Грок, покашливая, протирает очки.

Машина, рыча, срывается с места, и в зеркале заднего вида ты видишь, как быстро уменьшаются две фигурки в белых халатах.

Последние часы перед маршем Роберт рассуждал не о тактике и стратегии, а о том, как же его все-таки одолел в дуэли Ульрих Мортеган. Воистину сэр Родерик был прав - путь к саморазвитию лежит в поражениях. Помимо очевидной тактической промашки самого Грейхоука, генерал использовал еще пару хитрых трюков, с которыми юный лорд-маршал был незнаком. Остаток вечера Роберт провел с мечом в руке, пытаясь докопаться до сути этих приемов. И, как ему казалось, понял. Неплохо было бы при удобном случае закрепить это на практике, например, в повторной разминке с Мортеганом.
Как ни странно, этот маленький прорыв в личных боевых навыках привел Роберта в приподнятое настроение, хотя казалось бы, после устроенного генералом спектакля стоило приуныть.

Даже вездесущая сырость, наполняющая сам воздух этих забытых земель словно призрак бесконечного холодного дождя, не смогла испортить лорду-маршалу настроение. Пока его конь с трудом выдирает копыта из напоминающей зыбкую топь дороги, Роберт размышляет, как в таких условиях вообще использовать коронную тактику Альянса - бронебойный удар тяжелой конницы, ломающий любые построения противника. Ограниченно полезные в местной грязище, бесполезные в густых северных лесах, вдвойне бесполезные при штурме крепости - получается, больше четырех тысяч лишних ртов, если учитывать сюда еще и коней. А не учитывать коней не получится, поскольку скотина тоже хочет кушать, особенно боевые породистые скакуны. Возможно, стоило пустить вперед армии арьегард лесорубов, которые бы расчистили плацдарм для кавалерии. А заодно полк трубадуров, чтоб привили некультурным кельтам правила современной войны вместо бесчестных разбойничьих набегов. Да, наверняка так и стоило поступить. Жаль, никто не подумал об этом раньше.

Часть пути Роберт коротает за разговорами с Хардвиком, которого нынче лорд-маршал неофициально назначил своим вторым адьютантом, вторым по порядку, но не значению.

- Вот вы говорили, мы сейчас вторгаемся на территорию каких-то... гм... Лесных Баронов и Белых Теней. Прошу прощенья, Хозяев Леса и Бледных Теней, (вполголоса) чертовы дикари. Вторые, кажется, нам уже дали понять, как относятся к визиту гостей. Как вы считаете, будут ли эти Лесные Братья, в смысле, Хозяева, мешать продвижению. Какова вероятность что кланы могут объединиться? Последнее что нам нужно это получить организованного врага в тылу. Как вы полагаете, лейтенант, сумеем ли мы заручиться поддержкой менее радикальных кельтов, если пообещаем поддержать их в конфликте с враждебными кланами?

Форт Верный внушал почтение, аккуратно расквартированные части О'Рейли - уважение к дисциплине подчиненных генералу войск, а вот маячившая за переправой темная лесная гряда вызывала тревогу. Подловить противника на переправе это азы тактики, тут не нужно оканчивать королевских военных академий. Оставалось лишь надеяться, что отборный авангард Ройса хорош не только в схватках с гражданским населением. Вспомнив о казни (вопреки приказу!) явно совершенно непричастных к диверсии кельтов, Роберт скрипит сжатыми зубами. К сожалению, безжалостная логика войны здесь была на стороне барона, и затевать расследование инцидента Грейхоук благоразумно не стал. Но и не забыл о нем.

Решительным жестом лорд-маршал одобряет стратегические инициативы генерала О'Рейли, добавив:
- Полк кавалерии генерала Мортегана остается здесь для усиления прикрытия наших путей снабжения. Если у генерала имеются возражения, он волен их высказать сейчас, пока не началась переправа. Осуществлять переправу будем следующим порядком - сперва авангард, затем панцирная пехота, замыкают кавалеристы. Закрепляемся на том берегу до полной переброски обозных частей. Вопросы, господа?

В общей зале, тем временем, явил себя высокому обществу штабс-ротмистр лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка Даниил Симеонович Багровский. Явил эффектно, истинно по-гусарски.
Какие-то невесть откуда взявшиеся в заведении Шустовского институтки вдруг обнаружили, что прямо над ними в томной атмосфере кутежа маячит синюшное рыло с горящими глазами и торчащими щетками усов. К испуганному визгу девиц добавился страшный рык, коему позавидовал бы и диковинный консьерж ресторана.
Материализовавшийся на тот момент полностью диавол вскочил верхом на отбитый у барышень диван и обвел притихших гостей налитым кровью, тяжелым взглядом.
- Вы что тут?... А? Сидите всё?... Пьёте? Ужо и Россию пропить готовы? - хрипло заявил потусторонний визитёр. - Да только воооот вам!

С этими словами он продемонстрировал собравшимся инфернальный кукиш. Ужасала данная фигура тем, что помимо обидной конструкции из пальцев содержала в себе смит-вессоновский револьвер.

- Не взять вам Россию, подавитесь! Швед лез, француз лез, турок лез, и вам не обломится! Мы! Я! Не дадим! Костьми ляжем, но веру нашу православную, родину и Государя обороним! На том стоим, и стоять будем!

На последних словах голос сатанинского оратора дрогнул от нахлынувших чувств, и стало ясно, что никакое это не привидение, а несвежего и помятого вида гусар.
А поскольку от гусар все примерно чего-то вот эдакого и ожидают, гости перестали удивляться и вернулись к своим занятиям. Вдобавок многие вспомнили, что уже сего господина видели. Не далее как вчера он заявился к Шустовскому, дал в ухо медведю, громогласно хлопнул абсенту во имя Государя нашего Александра и рухнул за тот самый диван, где все про него благополучно забыли.

Утративший внимание публики возмутитель спокойствия еще некоторое время сверкал глазами и размахивал револьвером, но потом махнул рукой и грузно опустился на диванные подушки.
- Не понимаете вы ничего, пропащие... - трагично прошептал Даниил Симеонович, стремительно разменявший беспричинный гнев на черную меланхолию, - Не понимаете... И я не понимаю. Ведь мы там!... а вы тут!... мы... а вы! Иэххххх!...

- Человек! Человееек! - зычно воззвал Багровский, и когда оный таки отыскался среди окружающего сатанинского вертепа, устало сказал: - Водки неси.

- Пятьсот золо!.. - завопил, пустив петуха, Долгопят, но тут же осекся и понизил голос: - Пятьсот золотых! Ох, ёлочки-палочки...

Вот теперь Хэмфаст отчетливо понял, что влип. С того самого момента, как связался с волшебником и этой жрицей. И ведь чувствовал, что проще будет обобрать пару богатых ротозеев, чем возиться с непонятными поисками непонятно кого, но нет, в благородство решил сыграть, дух приключений его, видите ли, поманил.
Долгопят в отчаянии больно треснулся лбом об прутья решетки, наказывая самого себя за наивность и идиотизм.
Он неприязненно воззрился на Анаксагора, пока тот выдавал очередную эскападу. Халфлинг все больше укреплялся в подозрениях, что именно полоумный волшебник является источником всех этих неприятностей.

- Видел-видел, будьте уверенны, - проворчал Хэмфаст.
- Малыш Хью! - фыркнул он, покачав головой. - Это ж надо. Ни один полурослик, я вас уверяю, такое погоня... в смысле, псевдоним себе не возьмет, засмеют. Все это полная чепуха и бессмыслица. Мое имя вам известно, это и добрая женщина Линора может подтвердить.

Конечно же, все было не так просто. Конечно же, этот змей, который, должно быть, не способен и гренку съесть на завтрак без какой-нибудь подоплеки, задумал устроить из поединка спектакль для всей своей свиты. А заодно... что? Продемонстрировать лорду-маршалу хрупкость и эфемерность его власти? Дурацкая, в сущности, затея, которая с легкостью может щелкнуть по носу самого интригана.
Тем не менее, отступать Роберт не собирается. Да и поздно. Да и с чего бы? Как говорил Веселый Рыцарь, похождениями которого Грейхоук зачитывался в детстве - это, безусловно, ловушка, но мы просто обязаны в нее попасться!
Пусть Мортеган устроил из банальной разминки очередную интригу, наполненную полусмыслами, Грейхоук все равно рад поединку. Азарт честного прямого боя, бурлящая кровь, распирающий грудь воздух - только на острие схватки можно по-настоящему почувствовать, что ты жив. И Роберт действительно долго, упорно учился сражаться - с мечом, с копьем, с топором и шестопером, верхом и в пешем бою, с оружием и без. Он набивал синяки, падал, поднимался и снова падал. Как вы это сделали, сэр Родерик? И наставник показывал. И Роберт снова падал, поднимался, падал и поднимался. Пока однажды падать не начал сам сэр Родерик.
Чистый, ни с чем не сравнимый восторг от победы над достойным противником. То, ради чего стоит жить.
Мортеган, похоже, уверен в своих силах, раз решил закатить целое представление. И Роберт надеется, что генерал действительно так хорош, как сам о себе думает.

Роберт встречает эскападу Мортегана с невозмутимой полуулыбкой. Тяжелый от утренней влаги плащ и китель уже отправились в руки верного Мартина. Лорд-маршал видит среди незнакомых лиц восторженные глаза своего адьютанта, неожиданно для самого себя подмигивает пареньку, словно приятелю. Обводит взглядом хмурые лица солдат, спокойно, уверенно, как человек, полностью контролирующий ситуацию.
Это МОЁ войско, говорит это взгляд. И выше меня здесь только сам король и Господь Бог.

Несколько быстрых упражнений помогают разогнать застоявшуюся кровь, размять задубевшие от постоянной сырости и холода мышцы, привыкнуть к весу тренировочного меча.
Но что это - генерал, похоже, решил начать схватку со словесной пикировки? Ай как некрасиво - обсуждать семейные дела в кругу посторонних. Очень большом кругу, надо сказать.

- Боюсь, наших отцов ждет разочарование, - серые глаза Роберта спокойно выдерживают насмешливый взгляд Мортегана, меч в обманчиво расслабленой руке смотрит в землю, приглашая атаковать, - Вы не совсем в моем вкусе, сэр.

Возможно, где-то на своем жизненном пути ты свернул не туда. Возможно, тебе было предназначено судьбой пробираться по джунглям Омикрона-Персея с размалеванным камуфляжной краской лицом и с автоганом наперевес, или хладнокровно устранять неугодных донам белорусской мафии в душном человейнике Нью-Нью-Арка. Во всяком случае, никто не учил тебя убивать людей, если только не считать за это экзамены по галактическому аудиту. Тем не менее, у тебя прекрасно получается.
Ты шагаешь по полю несостоявшегося боя, с неотвратимостью Немезиды ставя багровые точки на жизнях уцелевших пиратов. Пистолеты уже привычно толкают ладони, выплевывая свинцовые пилюли, окончательно решая пиратский вопрос.
Ни любви, ни тоски, ни жалости. Таков путь агента Метрополии.

Последний уцелевший пират успевает прийти в себя, что-то осознать, глядя в дымящий ствол штатного пистолета. Он в отчаянии пытается поднять обожженную руку, не то взывая к твоему милосердию, не то собираясь перехватить пулю. Щелк - затвор NU-Tak.03 встает на задержку, обнажив пустой патронник. В глазах пирата мелькает робкий призрак надежды, как раз перед тем как твой второй пистолет вышибает ему мозги. Не сегодня, приятель.
Из дверей диспетчерской появляется Сторм.
- Ну и ну, - говорит он, - Я начинаю сомневаться, что мы поставляем удобрения.
Его глаза поблескивают, как у человека, пробудившегося от долгой дремы и наконец-то получившего возможность заняться любимым делом.
- А вы страшный человек, инспектор, - качает он головой, глядя на результат твоего правосудия, но странным образом это звучит как комплимент. - Тем не менее, мы победили, черт возьми! Их тут человек двадцать, не меньше, отлично! Есть мысли, что делать дальше?

Пока О'Рейли говорит, складывается ощущение что он единственный здесь понимает, что ждёт Второй Королевский в снегах свободных земель. Остается лишь порадоваться, что этот человек на нашей стороне, и простить старику склонность к надменному менторству, думает Роберт, разглядывая свои ухоженные ногти. И понадеяться, что раз уж генерал знает, что надо делать, он в том числе и знает - как.

- Именно об этом я и думал, - кивает Грейхоук, когда О'Рейли замолкает. Старая как мир фраза, которой командование прикрывало своё невежество перед подчинёнными со времён основания Альянса. - Тогда, считаю, вы единственный, на кого можно положиться в обеспечении бесперебойного снабжения армии, сэр. Оставьте в Верном столько людей, сколько посчитаете нужным.

Роберт порывисто поднимается, расправляя плащ. Поболтать со стариком было поучительно, но лорда-маршала ждут другие неотложные дела. В частности, свидание с генералом Мортеганом, при мысли о коем Грейхоук непроизвольно кривится, словно от приступа зубной боли. Все эти бесконечные разговоры и попытки придать хаосу огромного скопления людей и коней хоть сколько-нибудь приличествующий лучшей армии мира вид и организацию крайне слабо походили на то, чем война грезилась Роберту из тихой гавани Третогора. Лорд-маршал должен гарцевать на статном жеребце вдоль стройных рядов закованной в начищенную до блеска сталь пехоты, произнося возвышенные речи и укрепляя и без того непоколебимый боевой дух королевских воинов одним своим видом. Он вздымает меч, командуя выступление, и лично ведёт в бой железные легионы, всегда на острие атаки, во главе клина избранных рыцарей, наводя ужас на врагов и вселяя патриотический трепет в сердца союзных солдат. Пока что из активов был разве что статный жеребец, а трепет в сердца изнуренной маршем пехоты вселяли в основном развешанные по деревьям кишки их товарищей.

- В будущем не стесняйтесь держать меня в курсе ваших действий, сэр. В любое время. Честь и слава, генерал.

Роберт касается груди сжатым кулаком в формальном воинском приветствии, кивает и покидает палатку О'Рейли.

- К Мортегану, - коротко командует лорд-маршал своей куцей свите.

- Скажите, лейтенант, - говорит Роберт, пока они пробираются через охваченный суетой лагерь, - Откуда вы почерпнули свои знания об обычаях северян, их языке, жизненном укладе? Полагаю, они не столь закрыты от внешнего мира, как говорили мне некоторые из офицеров, верно? В таком случае с кем из кланов, по вашему мнению, стоило бы наладить контакт, и, в перспективе, сотрудничество? Если такое вообще возможно, конечно.

Роберт оглядывается через плечо на раскрасневшегося адьютанта, шипит раздраженно:
- Мартин!..
Выразительный взгляд лорда-маршала на полог шатра без слов говорит обоим сопровождающим о необходимости срочной передислокации обратно на свежий воздух.

- Генерал, - с напускной небрежностью приветствуя старого вояку кивком, Грейхоук садится на предложенный табурет. Поправляет плащ, разглаживает лацканы мундира, стряхивает незримую пылинку с манжетов. Иными словами, прибегает ко всем тем очевидным уловкам, за которые хватаются люди, которым нечего сказать. О'Рейли так складно обрисовал ситуацию, что придраться к чему-либо было положительно невозможно. А ведь, начиная свой импровизированный обход лагеря, Роберт собирался высказать седому ветерану решительные претензии и раскритиковать подобную самодеятельность.

- Гхм, - начинает лорд-маршал, собравшись с мыслями, на что потребовалось не так много времени, - Похвальная инициативность, генерал, благодарю вас. Но не могу не отметить, что меня несколько настораживает подобное дробление сил. Есть некоторые, гм, свидетельства тому, что северяне уже наблюдают за нами и в курсе всех наших маневров. Не думаю, что на этом берегу реки нам что-то всерьез угрожает, но тенденция... тревожная.

Роберт совершает очередной тактический ход, скрывая неуверенность задумчивым отстукиванием пальцами барабанной дроби по столу.

- Словом, будет лучше, если вы постараетесь согласовать свои решения со мной. По возможности. Вот, что я хотел сказать.

Грейхоук вновь умолкает, на этот раз уже полностью исчерпав аргументы. Оказалось, их было до обидного немного. Со вздохом Роберт осознает, что искусным жонглированием словами, в котором молодой аристократ вдобавок был не очень то силен, этого стального вояку не пронять. А когда не работают обходные маневры, остается только сделать своим оружием прямолинейную искренность.

- Говоря начистоту, генерал, мы с вами оба понимаем, что должность лорда-маршала должна была стать вашей, - со вздохом произносит Грейхоук. - Я никогда особо не рвался к этому, мне больше по душе звон доброй стали на ристалище, нежели пыльные штабные карты. Жаль, что так вышло, но я тут, увы, такой же заложник ситуации. Долг кровных уз и бремя патриота, и то и другое священно. Но черт бы меня побрал, если я знаю что делать, когда мы возьмем Стормхолд. Взять то мы его, допустим, возьмем, а вот удержим ли... В дремучей глуши, связанные с большой землей лишь тонкой пуповиной снабжения... Окруженные враждебными варварскими кланами... Вот это беспокоит меня, пожалуй, сильнее всего, генерал. Невозможно обезглавить дракона, у которого нет головы. Так как нам усмирить север? Как бы поступили вы, сэр?

Грейхоук зябко ёжится, хотя в шатре довольно тепло. Кажется, что в пляшущих на ткани полога тенях крадутся хищные силуэты хитрых, свирепых и чрезвычайно мобильных кельтов, сжимающих жуткие кривые ножи.
- Этого я и опасаюсь, капитан, - вздыхает Роберт. - Этого я и опасаюсь... Если бы я принимал здесь решения, я бы и носа из Третогора не показывал. Как минимум до весны.

В который уже раз он задумывается, для чего короне понадобилась эта странная война. Неужели из одного лишь честолюбия и желания подчинить себе все окрестные земли? Даже граница с севером была постоянной головной болью местных лендлордов, а теперь Альянс собирается лезть в самое сердце этого осиного гнезда.
Роберт отнюдь не боялся того, что кучка дикарей, будь они хоть все поголовно могучими воинами, сумеет сломить в прямом сражении закаленную в боях военную машину Второго Королевского. Чтобы свалить гиганта, не обязательно отрубать ему голову - зато можно по одному подрезать сухожилия на ногах, уклоняясь от увесистых, но медленных оплеух, пока его не обрушит его собственный вес. И вот тогда - можно будет дотянуться и до головы.
Армия Альянса - тот самый несокрушимый гигант, стоящий на нетвердых ногах постоянного снабжения. Она способна дать отпор кому угодно в честной схватке, но не может драться с рыскающими в ночных лесах призраками.
Роберт устало потирает лоб, допивает залпом свой бокал. Насыщенный вкус вина теперь уже не радует богатым букетом, напротив, скорее даже горчит.
Пока ему совершенно непонятно, как здесь воевать.
Переться наугад, без карты, неизвестно куда, не зная практически ничего о планах противника, лишившись, наконец, главной силы королевской армии - тяжелой кавалерии, которая, очевидно, будет совершенно бесполезна в густых северных лесах.

- Что мы можем им предложить?.., - задумчиво повторяет Грейхоук риторический вопрос капитана, - Силу? Власть? Раз уж они так друг друга не любят, неужели никто не соблазнится возможностью раздавить другие кланы, заручившись нашей поддержкой? Проклятье, это работа дипломатов, а не высшего военного командования.

Усилием воли Роберт отгоняет тревожные размышления, граничащие с пораженческим настроением. В конце концов, уж Стормхолд то они возьмут. Возьмут ведь?..

- Что ж, капитан, - сухо говорит наконец лорд-маршал, - Как я понимаю, карт свободных земель не существует. Жаль, очень жаль. В таком случае не смею вас задерживать. Благодарю за беседу.

Когда Хардвик покидает шатер, Роберт еще какое-то время стоит в задумчивости, глядя на весело потрескивающие дрова в походной печке. Затем поднимает бокал капитана, к которому тот едва притронулся.
- Клянусь честью, ну и хам, - качает головой Грейхоук. - Возможно, вы и разбираетесь в местных дикарях, сударь, но точно ничего не понимаете в вине.

Допивая на ходу бокал не уважающего благородные напитки капитана, Роберт откидывает полог шатра и совершенно неподобающе лорду-маршалу орёт в ночную суматоху военного лагеря:
- Марти-ин!
Куда, черти бы его побрали, запропастился этот мальчишка с ужином?

..Что я здесь делаю?
Этот вопрос можно было бы выгравировать на щите, который обязан иметься у любого мало-мальски приличного гнома. Но Траин не походил на приличного гнома, так что щита у него не было. Ответа на этот вопрос - тоже.
Но он постоянно преследовал Дая, где бы гном ни находился. Лежа в засаде, прижимаясь шершавой скулой к прикладу арбалета и наводя оголовье болта на одного из наемников странствующего купца. Или наоборот, хмуро зыркая по кустам в составе охраны каравана. Разбивая кому-то нос в кабацкой драке или получая табуретом по своей бритой башке. Просыпаясь в канаве в обнимку с бутылкой и в очередной раз убеждаясь, что выпивка не способна заполнить его внутреннюю пустоту.
Что я здесь делаю?..
..Я не знаю.
Когда-то он бежал... бежал, чтобы забыть. И у него, похоже, это получилось.

- В ближайшем же порту... чтоб мне обосраться, в ближайшем же порту сойду с этого сраного корыта, - хмуро дает себе зарок Дай, выжимая соленую бороду и слыша, как горланят неровными от страха голосами салаги внизу. Тут даже воздух был соленый и влажный настолько, что еще немного, и в нем можно будет плавать.

Ветер и черная вода. Он их ненавидел всей своей приземистой, грубой гномьей душой. Ненавидел. И боялся. А когда Дай чего-то боялся, то непременно лез туда, где страшно, упрямо выпятив бородатую челюсть и сжимая пудовые кулаки.
Высоты он тоже боялся.
Поэтому и торчал сейчас на самой верхотуре, в вороньем гнезде, откуда палуба внизу казалась игрушечной, и при желании можно было обоссать пролетающую мимо чайку.

- В ближайшем же, - обещает себе гном, вглядываясь в расчерченный изломами молний горизонт.
Так же, как обещал до этого уже десятки раз.

Превратившееся в беспорядочный вороний грай совещание штаба еще больше портит Роберту настроение, а оно и так было далеко не радужным. Может, он и не имел такого авторитета в высших армейских кругах, но терпеть подобное неуважение не собирался. Кроме того, он сильно сомневался, что подобный формат обсуждения способен породить что-либо еще, кроме мигрени у его участников.
Когда раздражение достигает критической отметки - а занимает это не так уж много времени - Грейхоук обрушивает сжатый до побелевших костяшек кулак куда-то в район западных от лагеря армии Альянса лесов, заставляя подпрыгнуть выставленные на карту фишки и кружки. Мелькает мимоходом мысль, что здорово было бы вот так вот, одним молодецким ударом прихлопнуть неугомонных северян и покончить разом с кампанией в Свободных землях.

- Довольно! - рявкает он, разом высвобождая накопившуюся ярость. Видимо, вышло достаточно убедительно, поскольку многоголосый гомон мгновенно смолкает.

- Господа, - ледяным тоном говорит Роберт, пока в мгновение тишины не успел вклиниться никто из офицеров и генералов. - Вы не хуже меня понимаете, что подобным обсуждением мы не придем ни к чему. Поэтому впредь я бы хотел видеть здесь, над этой картой, не базарную ругань, а грамотных, опытных военначальников, которыми вы все, без сомнений, являетесь. Я понимаю, - повышает он голос, видя уже открытые рты и пресекая возможные возражения, - многие из вас считают, что я незаслуженно занимаю должность лорда-маршала. Что мне недостает опыта - тяжелый взгляд на поджавшего губы старика О'Рейли - или высокого положения - взгляд перемещается на Мортегана, слегка изогнувшего уголок губ в пренебрежительной усмешке, - для того, чтобы руководить этой кампанией. Что ж, возможно, это так. Но прошу вас отметить, господа, что это решение Его Величества, которое мы, верноподданные короны, обязаны уважать.

Выдержав секундную паузу, Роберт продолжает, на этот раз более мягко:
- Заверяю вас в моем подлинном уважении к вашим заслугам и опыту, господа. Уверен, что столь блистательный командный состав не оставит дикарям ни единого шанса. Однако, клянусь честью, если мы продолжим препираться в том же ключе, северяне перемрут от скуки, так и не отведав нашей стали.

Грейхоук обводит взглядом притихший штаб.
- Таким образом, предлагаю начать наше конструктивное совещание с доклада капитана Хардвика, - Роберт кивает командиру Верного, - И я очень надеюсь, что никто не будет его перебивать и нам больше не придется возвращаться к этому вопросу. Капитан?

Это была отличная речь. Под вражеским обстрелом, перед лицом многократно превосходящего противника, среди раскалывающего небеса и землю огня артиллерии, твои слова наверняка смогли бы поднять ссущую в штаны роту новобранцев в безнадежную штыковую атаку. Но для того, чтобы разбудить боевой дух в старом инженере, вчерашней студентке и ветеране-инвалиде, их явно оказалось недостаточно.
Некоторое время все озадаченно смотрят на тебя.
Затем мисс Киннаман решительно поднимается с диванчика и подходит к пульту управления машиной экстренной медицинской помощи.
- Так, Эдвард, ну-ка покажите, что вы тут понатыкали... Дофамин, адреналин, кортикостероиды... А куда столько эндорфина? Тройная доза, мистер Грок! Ему же ногу прострелили, а не отпилили.

Нахмурив брови, мисс Киннаман начинает колдовать над клавиатурой аппарата, инженер смущенно потупившись, протирает очки.
Ты чувствуешь, как захлестнувшее тебя желание немедленно встать в атаку и погибнуть за министерство и отечество постепенно исчезает.

- Не лишено смысла, в принципе, - чешет подбородок Сторм, - только у нас из личного состава двое гражданских, в жизни стаббера не державших, и я далеко не в лучшей форме. Чертовы клещи... По большей части, надежда только на вас, господин инспектор. Но прямая атака на шахтерский лагерь это суицид, они там неплохо окопались, постоянные дежурства, патрули, брустверы с пулеметами. За главного там некий Симон, и он, хоть и злобный подонок и пират, а дело свое знает. Возможно, отставной десантник. Еще там по- прежнему в заложниках дети, пока они не будут в безопасности, полноценное восстание поднять не выйдет, я знаю, я там был, говорил с людьми.

- Я, конечно, прошу прощения, кхм, - дребезжит мистер Грок, - а может, и не надо ничего делать? Они ведь не дураки, понимают что нашего инспектора начнут искать, и скоро сюда прибудут полицейские, а то и военный десант. Улетят себе со своим палладием, и пускай подавятся.

- А коровьи? - возмущается мисс Киннаман, - Вы же в курсе ситуации, Эдвард! Без срочной очистки стойла скоро будут погребены под удобрениями, все поголовье в опасности!

Мистер Грок беспомощно разводит руками.

- Возможно, придется все-таки их выпустить, Бекки...
- Но ведь в полях, без постоянной стимуляции, они и недели не протянут! Вы представляете, какого труда будет стоить вырастить новое поголовье генетически модифицированных коровьёв?

- Если бы проблема была только в коровьях, - с отвращением говорит Сторм, заработав испепеляющий взгляд ксенобиолога, - пока я был в шахте, у меня сложилось впечатление, что пираты не собираются оставлять свидетелей. Да, несмотря на заверения их усатого предводителя, есть вероятность, что весь персонал перед отлетом просто зачистят.

Мисс Киннаман мгновенно бледнеет, Грок неверяще трясет головой.
- Нет, на это они не пойдут.
- А что им терять? Там над каждым как минимум пожизенная стазис-капсула висит.

Жидкая грязь чавкает после каждого шага, облепляя ноги. Черное скользкое месиво липнет к подошвам со страстью немолодой любовницы, так и норовя содрать сапоги. Похоже что битва за север уже началась - приходится сражаться за каждый шаг, чтоб не остаться без обуви.
" - И это здесь называется дорогой - ", с содроганием думает Роберт, стараясь запахнуть теплый плащ поплотнее и сгорбившись, словно нищий попрошайка перед храмом. Вот так годы муштры и тщательно выпестованная мастерами-наставниками военная выправка мгновенно улетучились, столкнувшись с местными погодными условиями, еще даже без намека на реального противника. Лучший союзник севера это сам север, говаривал Роберту перед отправкой предыдущий лорд-маршал, который уже бил северян раньше, прежде чем его самого разбила подагра. Грейхоук тогда вежливо отмахнулся от горячечных бредней старого ветерана, а ведь тот оказался прав.

В офицерскую палатку лорд-маршал входит с одной мыслью - поскорее закончить с этим фарсом, вернуться в свой шатер и там остаться на веки вечные, только время от времени посылая адьютанта за глинтвейном. По крайней мере, до тех пор пока не развеется эта серая хмарь, которую здесь почему то называют небом, и не покажется солнце. Роберт вспоминает залитые светом зеленые оранжереи родового замка, и сердце сжимает щемящей тоской. Клятый север с их клятой свободой. Грейхоук был не в восторге от этой кампании - немного чести в приведении к покорности кучки немытых дикарей. Впрочем, положа руку на сердце, в прошлых заслугах Роберта на военном поприще тоже было не то чтобы много героизма и славных битв. Но, как сказал отец, эта победа должна сильно укрепить позиции семьи при дворе - явно намекая на открывающиеся возможности более удачного брачного союза для сына. А недостаток ратных подвигов потом компенсируют трубадуры. Вообще, вспоминая, какой бойней обернулся разгром мятежа Тиррано, Роберт начинал подозревать, что во многих славных воинских победах Альянса большую часть заслуг стоит приписать стихоплетам.

Он решительно входит под полог офицерской палатки, натягивая свою дежурную лучезарную улыбку. Не глядя, протягивает плащ адьютанту - незримое присутствие за правым плечом старательного юного Мартина уже вошло в привычку.
- Вина, - коротко бросает Грейхоук. - Желательно горячего. Черт, ну и погодка, а?

Последнее было обращено уже собравшимся вокруг карты офицерам.

- Клянусь честью, если этот проклятый дождь не закончится в ближайшее время, у меня начнут отрастать жабры, - дежурная шутка должна была доделать то, с чем не справилась дежурная улыбка. Роберт знал, что многие в штабе считают его выскочкой, не заслужившим столь высокого чина. И за неимением возможности доказать свое право на титул лорда-маршала делом, приходилось пока налегать на личное обаяние.

- Господа, - небрежным кивком приветствует свой штаб Грейхоук, занимая свое место возле импровизированного стола с картой, на котором должна решиться судьба Свободных земель. - Вижу, вы уже оживленно обсуждаете нашу грядущую победу. Буду рад выслушать ваши соображения.

" - И чертовски надеюсь, что они будут не слишком длинными и противоречивыми, " - добавляет Роберт про себя, понимая, что скорее всего будет строго наоборот.

Хорошо в вечернем лесу. Хоть и не так хорошо, как в утреннем, когда птахи щебечут вразнобой, а ты еще толком не проснулся и не вспомнил, куда тебя судьбой закинуло. Краткий миг, близкий к настоящему счастью. Хоффман бережно хранил подобные воспоминания, ибо было их не так уж много. Если не научишься ценить такие моменты в жизни, проще тогда сразу вздернуться от тоски беспросветной.
Тиль уже третью травинку дожевывал, словно коза на выпасе. В дозоры его ставили нечасто, но все же случалось, и каждый раз думал Хоффман одну и ту же мысль - а нахрена это вот все лично ему? Народу в армии вон сколько, уж вломят, поди, варварам и без его, Тиля, бесценной помощи. А он вот сейчас встанет и тихонечко, леском - домой.
Это же глупость какая - ходить строем и лупцевать железными штуками совершенно незнакомых людей. А дома, поди, и пшено то некому обмолотить, и урожай пропадает. Если кто-то вообще его засеял.

И сладко обмирала в экстатической смеси ужаса и восторга от этой крамольной мысли крыса, которая, по убеждению Хоффмана, живет в нутре у всякого нормального человека. Просто кто-то умеет ее, паскуду, в узде держать, а кто-то наоборот. То есть, понимал конечно Тиль, что никуда он не сбежит. И лазарет на нем, и не по-товарищески это, в целом. Да и это ж бате как то в глаза надо будет посмотреть, если жив он еще, батя. Мамка - другое дело, мамка тебя всяким примет, хоть со щитом, хоть на щите, хоть пьяным-сраным, хоть дембелем, хоть дезертиром. А вот батя... Кайзер вот тоже, вернется в село - что ему скажешь? Был он и до войны мрачноват, а теперь и вовсе, заглянешь в глаза, а там покойники маршируют под вороний грай.
Так вот сидел Хоффман в секрете своем, траву жевал, да мысли всякие-разные думал. Хорошо было в вечернем лесу, тихо. И совсем хорошо было бы, если б и дальше было тихо.

Девица, заботливо поддерживая героического раненого инспектора, без умолку щебечет. Ты узнаешь, что ее зовут Ребекка Киннаман, она ксенозоолог и на Иерихоне-2 проходит практику после университета, а тут такое, и связи с Метрополией нет, и бандиты на вездеходах, весь персонал забрали, а они вдвоем укрылись здесь, а мистер Грок сказал им, что акустические вышки опасны, и теперь они боятся пересекать периметр, а потом Генри пришел, и рассказал что все работают в какой-то шахте, а он сбежал, а эти про него спрашивали, ой да что это она болтает, вы же ранены, одну минуточку, сейчас все будет хорошо...

Под аккомпанимент ее нервного монолога и печального ворчания безопасника сзади вы поднимаетесь на второй этаж, там, судя по аппаратуре, что-то вроде диспетчерской. Вас встречает седой мужчина в таком же, как у Ребекки, белом халате, только уже не совсем белом - одежда щедро пересыпана черными масляными разводами. На вид мужчине лет за семьдесят, крупный, в прожилках, нос украшают очки с толстыми линзами. Глаза за этими линзами кажутся в два раза больше, что придает владельцу очков комичный вид печального седого лемура. Видимо, это и есть мистер Грок.
- Эээээ, - дребезжит он.
- Он ранен, мистер Грок! Я принесу аптечку, а вы включите ЭМП!
- Ээээээ...

Тебя помещают на небольшой уютный диванчик, Ребекка решительно присаживается рядом на корточки и задирает твою штанину. Бинт на голени слегка пропитался кровью, но в целом выглядит свежим.

Охранник Генри, скептически глядя на эту возню, наконец говорит:
- Судя по всему, пациент не так уж сильно пострадал. Может, мы все-таки узнаем, кто он такой?
- О! - говорит Ребекка. Видимо, эта мысль каким-то образом до сих пор не приходила ей в очаровательную головку.
Она встает, вопросительно глядя на тебя. Возящийся с аппаратом ЭМП мистер Грок тоже оборачивается, а охранник Генри и без того не сводил с тебя подозрительного взгляда.
Повисает пауза.

Вездеход медленно трогается вперед, проезжая на территорию агрокомплекса. Сзади с тем же мучительным скрежетом закрывается створка ворот, громко щелкнув магнитным замком.

Планшет послушно включает трансляцию активной радиочастоты:
- ...льман, прием.
- Эльман на связи, прием.
- Ты хуй! (Гогот на заднем плане)
- Дебилы блять, отбой.
- Говорит Симон. Еще раз услышу как частоту говном забиваете - лично вскрою каждого.
- Извини, братан, попутали, конец связи.
- Симон Кудре, прием. Симон Кудре, прием блять!
- А, да, чо такое, Симон? ...Симон?
- Прием.
- А?
- Когда заканчиваешь сообщение, говори "прием", блять! Ослы ебучие, сколько вас учить?
- Л-ладно ладно, понял я, прием.
- От Хрюна новости есть? Прием.
- Неа. ... Ой, прием.
- Сссссука. Ладно. Берите квадрики, езжайте за ними. А вообще нет, возьми народу побольше и пиздуйте пешком, а то еще и квадрики просрете, олени блять. Вам полезно будет жопы размять, вояки, ммать. Прием??
- Да где я народ то...
- В манде! С дежурства сдерни! Чтоб вездеход вернули хотя бы один, иначе можете не возвращаться даже! Конец связи.
- Ну епта, Симон...
- Кудря. Урою.
- Понял-принял, Кудря, конец связи.

Ты быстро ориентируешься, куда ехать - возле приземистого двухэтажного здания машет тебе рукой человеческая фигурка. По мере приближения фигурка обретает очертания миловидной брюнетки в белом лабораторном халате. Рядом с ней застыл мрачный тип, похожий на родного брата Джона Доу. Он одет в уже знакомую тебе форму службы безопасности. Недавно ему, очевидно, сильно досталось - форменная куртка прожжена в нескольких местах, одна рука в лубке висит, сквозь прорехи в форменных брюках проглядывают бинты, а лицо носит признаки недавнего перелома носа. Тем не менее, пистолет в его здоровой руке смотрит прямо на тебя, и по всему видно, что эта самая рука не дрогнет, дойди дело до стрельбы.

Тиль отмахнулся от здоровяка Рикерта, нужно было сфокусировать зрение и одолеть таки незваную грамоту. Хоффман героически сосредоточился на чтении, даже не пытаясь вникнуть в суть, буквы и без того скакали хороводом в неровном свете головни.
- И - ик - менем короля, его высос... высече... Гримма, короче, об - ик - датель сего, курвамать, письма...
И дальше в том же духе, кое-как осилил писанину, сотнику с гордостью бумажку вручил. А тот как будто еще больше помрачнел. Это в такой то день!
- Эй, сотнику налейте, сукины дети! - вежливо обратился Тиль к размытым огням и голосам в ночи, приобнял панибратски Пфальца, в глаза ему пьяно заглянул:
- Юрген, а давай споем. А Фарц на дудке своей подыграет. А? Душа просит, ей-ей.

И не дожидаясь никого, затянул:
- Стрелки вслепую лупят, наотмашь сабли рубят,
И ворон большекрылый над битвою кружит,
А стрелы знают точно, кого они не любят,
Кого они не любят - в земле сырой лежит

Хоффман радостно скалился, глядя вокруг уже прилично осоловелыми глазами. Последний раз все таки рожи эти опостылевшие видит, даже грусть какая-то светлая по этому поводу. Боевое братство, итить. Но дом, дом! Три буквы, а сколько тревожащих сердце смыслов.
- Ну не кисни, брат-храбрец, - по-свойски ткнул кулаком в плечо Дитриха, кружку его своей кружкой со стуком протаранил, - все уже, отвоевались, натурально. Домой теперь, понял? Домой! Аж не верится, ей-ей.

Опустошил емкость свою, снова наполнил. Плевать на вкус, главное голову кружит приятно.

- Вот не поверишь, старик - знаешь, о чем мечтал последние полгода? Не Маришку рыжую в стог завалить, нет. С батей на покос выйти, как раньше. И чтоб мамка каравай в тряпице с собой завернула, свежий, ароматный. И чтоб травой скошенной утро пахло. Нет, ну скажи? Забыл, как пахнет оно, сено то свежее. Только потроха и нюхал последние годы.

Уткнулся Тиль носом в кружку, слезы непрошеные сморгнул.
- Дааа, - протянул задумчиво, - Победа. Победа....

Захорошело парню уже изрядно. Голова кругом, того и гляди харчи расплескаешь. Еще кружечку, решил Хоффман, и на боковую.
Но не тут то было.

- Письмо? - парень икнул, моргнул. Какое письмо, зачем письмо? Был бы трезвый, нехорошее бы заподозрил. А так... Собрал себя в кучу, насколько сила воли позволила - целый сотник все-таки, хоть и не офицер. Пошатываясь, у костра пошурудил, выискивая головню подходящую.

Боль это порой мучительно, иногда унизительно, и всегда неприятно. А еще боль мотивирует.
Пульсирующий огонь в ноге и резкое осознание собственной смертности замотивировали тебя настолько, что твоя связь с непостижимыми астральными левиафанами космоса окрепла как никогда прежде.
Тебя услышали.
Ты ощущаешь, как твое сознание крохотной молекулой барахтается в тени чего-то настолько необъятного и чуждого ограниченному разуму примата с далекой Земли, что мозг почти не выдерживает. А затем ОНО смотрит прямо на тебя.
Тут предохранители в мозгу выбивает, и связь резко обрывается. Но на миг, один краткий миг пребывания в тени Великого Странника ты все понимаешь. Приходит кристально четкое осознание сути всех вещей и явлений, сейчас ты мог бы легко решить любой из парадоксов, над которыми безуспешно бьется наука Метрополии. Но стоящая перед тобой задача, хоть и оскорбительно ничтожна на фоне проблем человечества, конкретно для тебя является более приоритетной.

Ты чувствуешь каждый стебель окружающего тебя кукурузного поля, слышишь как растут и тянутся к солнцу побеги, как срезанные вашими выстрелами растения уже начали заново надстраивать клетчатку, восстанавливаясь. Видишь в мельчайших деталях, как крадутся через травяной лес твои преследователи.
Осторожно ступает, держа наизготовку стаббер, Микаэль Симмонс по кличке Хрюн. Ты все про него знаешь. Он страдал энурезом до 12 лет. В детстве его любимой игрушкой был Инспектор Икс. Входил в галактическую сборную по софтболу. В тридцать два стал наемником, чтобы оплатить счета за лечение смертельно больной дочки, когда его уволили из космодесанта по сфабрикованному обвинению в коррупции. В красном списке галактического розыска за соучастие в особо тяжких преступлениях.

Следом за ним пробирается Жейк Вертура по кличке Чад. Ты все про него знаешь. В возрасте пяти лет лишился обоих родителей. Вырос в детдоме. Страдает от ментальной дисфункции, болезненно склонен к мелкому садизму, труслив. С подросткового возраста состоял в городских бандах, позже подался в пираты. В желтом списке галактического розыска за соучастие в особо тяжких преступлениях.
В стороне, привалившись спиной к вездеходу и испуганно пуча глаза, лежит Винсент Диего, по кличке Винс. Ты все про него знаешь, но лучше бы не знал. Он из тех подонков, у которых вся биография покрыта липким слоем запекшейся крови. Это очень, очень плохой человек. А сейчас ему больно и страшно. В черном списке галактического розыска с особой пометкой приоритета.

Пыхтя и отдуваясь, по оставленной твоим вездеходом просеке им на выручку спешит Леви Розенберг по кличке Дохляк. Ты все про него знаешь. Он с детства рос книжным мальчиком в хорошей, обеспеченной семье на Зета-7. В пираты пошел за романтикой космических странствий. Сейчас ему пятьдесят три, он мечтает выйти из дела и купить себе тихую фермочку где-нибудь подальше от Метрополии. Перенес инфаркт, инсульт, пережил все штаммы макароновируса и благополучно вылечился от лейкимии. У него болит колено, ему жарко, страшно и хочется поскорее отсюда уехать. На его лбу сто сорок две капли пота. В желтом списке галактического розыска за соучастие в тяжких преступлениях.

В двухстах пятидесяти метрах от тебя ползет, заинтересовавшись шумом, взрослый самец гигаклеща. Про него ты тоже все знаешь. Например то, что в нем не меньше центнера веса, он не особо голоден, но любопытен. Он всеяден и не прочь включить в свой рацион инспектора и парочку пиратов.

Ты поднимаешь винтовку, легко, не задумываясь, даже не целясь. Пальцы уверенно находят переключатель мощности, выкручивая его до щелчка. Закрываешь глаза и выжимаешь спуск. Оружие издает резкий треск, вспышка обжигает даже через прикрытые веки.
Не слышно никаких криков, только шум от падения двух тел. Ты убил их мгновенно, обоих одним выстрелом.

А затем все уходит, реальность возвращается в свое привычное состояние. Но часть брошенной на тебя тени Великого Странника остается с тобой навсегда.

- А эта штоб шанш врагам дать, - не растерялся находчивый старик, - А то нешпортивно.

Он оглядел свое снаряжение, потыкал пальцем в щит, подергал лямки.
- Добрый шшит. На ём бы намалевать ишшо чего-нито страшное и похабное на радошть богам. Ну да ладно, ушпеетша.

Затем он обнюхал саблю подозрительно, попытался выпрямить.
- А эта што жа кривулина? Меч, што ли? Вы пошто его погнули, ироды?
Рвач хотел было возмутиться, но затем увидел у других такие же кривые мечи и всё понял.

- Што, неудачное время у ваш, шоколики? - сочувственно сказал он Дагштулю, - Такие хреновые дела, што аж гнутыми мечами приходитша воевать? Ну ничего, ш вами теперь Орм Удашливый, такое мое второе имя. Я в швое время в штольких набегах бывал - вы, детвора, мамкиных пряников штолько не шьели. Прорвемша ишшо. А каши то дадите?

Увы, облюбованный тобой для засады клочок земли ровный, как посадочная площадка офисных глайдеров в министерстве Метрополии. Толстые стебли кукурузы-мутанта надежно прячут тебя от противников, но и ты в свою очередь их не видишь. Никаких удобных холмиков или ямок, где можно было бы обустроить надежную огневую позицию. Говорят, Рон Джембо, попав в окружение при осаде Шкадии, зубами выгрыз себе укрытие посреди армейского плаца, сделал из своего ремня пращу и перебил кусками бетонного покрытия роту штурмовых дроидов. Ты тоже можешь рассказать что-нибудь в том же духе, нужно только для начала выбраться из этой передряги.
Расклад пока не в твою пользу - элемент внезапности может дать тебе время на пару выстрелов, а дальше начнется прямой бой. Толстые кукурузные побеги могут тебя скрыть, но вряд ли стоит расчитывать на их защитные свойства.

Времени на то, чтобы передумать, уже не остается - ты слышишь как приближается шум мотора другого вездехода, и вскоре замолкает. Слышны голоса. Все ближе, ты уже различаешь слова.

- О, глянь, вон тачка!
- Вижу, не слепой.
- Это чо он, пешком драпанул?
- Ага. Или сидит в засаде и ждет, чтоб подпалить тебе жопу, Винс.
- Бля. Эй ты, как тебя, засранец! Выходи по-хорошему, мы тебя не больно убьём!

Несмотря на очевидную угрозу, интонации преследователя выдают неуверенность. Возможно, даже страх.
Голоса приближаются к машине. Переговариваются двое. А, нет, вот заговорил третий, чуть позади первых двух:
- И чо мы, в прятки с ним будем играть? В этой сраной кукурузе собственную задницу можно потерять, не то что какого-то фраера.
- Ну уж нахер, я за ним туда не полезу. Это же гребаный инспектор. Они как ниндзя, я в кино видел.
- Там и не такое покажут. Я однажды кино про честного губернатора колонии смотрел.

Первые двое смеются. Снова говорит третий:
- Шутки шутками, а четверых парней этот черт положил, и усатому бочину дыранул.
- Так он вроде не один был.
- Это усатый сказал. Ты ему веришь, что ли? Давно по краю ходит, падла. Сам облажался, вот жопу и прикрывает. Симон говорил, надо было этого хмыря на месте валить. А теперь что?
- Ты потише давай, ага? Крузейро пока еще капитан.
- Посмотрим, надолго ли.
- Заткнись, Чад. Эй, Дохляк, ты как там?

Неразборчивое бурчание рации.

- Говорит, чисто.
- Ну и чо делать то будем, Хрюн?

Вспышка боли, краткое ощущение полета.
Лэйк, шипя и барахтаясь, выбрался из-под скатерти. Какие-то бесконечные мгновения он смотрел на свою правую руку, изогнутую под странным углом, как будто у нее появился вдруг новый сустав. Боли не было. Зато было странное чувство облегчения - вот он, враг. Выглянул из-под личины лорда, показал свое рогатое рыло.
Конечно, правая рука не работает, но ведь Господь в щедрости своей даровал человеку две руки.
Пальцы левой ладони крепко обхватили рукоять охотничьего ножа. Лэйк знал, что уже списан в расход. С такими ранениями на фронте делать нечего. Но вот остальные... пускай смотрят. Пускай тоже увидят, с кем имеют дело.
Саймон медленно пошел в обход стола, указывая ножом на Эшфорда:

- Узрите дьявола в обличье человека, рыцари! Вот он, истинный враг! Это не человек, понятно вам? Забудьте, кем вы были раньше, сегодня вам открылась истина. Смотрите же, смотрите на него! Еще может быть не слишком поздно их остановить! Post tenebras veritas! Post! Tenebras! Veritas!

Саймон не мигая, смотрел прямо в пляшущее в камине пламя. Он не вздрогнул, даже когда заморгал и погас свет, а по залу пошло гулять эхо издевательского смеха хозяина замка.
Все было кончено. После тьмы явилась истина, и заключалась она в том, что последний рыцарь был наивным идиотом, слепо поверившим в сказку. Но сказок не бывает, а зло, с которым всю жизнь готовился бороться Саймон, с легкостью обвело его вокруг пальца. Нетрудно обмануть того, кто сам рад обмануться. Всего лишь поманить обещанием новой службы, избавлением от ответственности и необходимости принимать решения. Саймон всегда видел себя оружием, так его учили. Сначала дед с отцом, затем офицеры. После увольнения не стало и тех, кто отдает приказы, и тогда Лэйк начал тонуть.
Когда тебя призовут, будь готов. И да, он, черт возьми, был готов. Не забросил тренировки, даже когда вера, казалось, была безнадежно утрачена. Каждую минуту ждал, что вот-вот вострубят ангелы, и небесные командиры поднимут его в атаку, указав на врага. Даже когда отчаялся, глядя на то, сколько зла творится вокруг, даже когда уверился в том, что ад уже пророс наружу метастазами корпораций, медийной чумой и прочей заразой - ждал. И вот, дождался.
Одинокий бродяга в дрянной одежде, безоружный и жалкий. Даже меча лишился, не говоря уже про запасенные под трейлером винтовки и пластит.
Звякнула посуда, когда Саймон саданул кулаком по столу, схватил в горсть скатерть, сжал пальцы, почти не меняясь в лице, только выступили желваки на напряженных до судороги скулах.

Вокруг понемногу началась суматоха, кто-то истерично собирался умереть за честь короны, кто-то уже куда-то бежал, Патрик бормотал, словно заевшая пластинка. Девчонка-кадет взялась командовать этой свалкой, и знакомые офицерские интонации в тонком девичьем голосе вернули Лэйка к реальности. Ему стало стыдно. Девчонка, черт возьми, сколько ей там, девятнадцать? Двадцать? А он тут сидит, утопая в жалости к самому себе, осталось только слезу пустить.
Саймон встал рядом с Патриком, заявившим на весь зал, что он Патрик, нащупал в кармане нож.
Кивнул парню со смартфоном, решительно направившемуся к лорду Эшфорду.
- Я с вами, сэр.

Саймон снова покосился на бритого верзилу, мысленно представив его по ту сторону мушки. Своей бесцеремонной напористостью этот человек начинал его раздражать. Заданные Мэйнардом вопросы, которые в общем то не были лишены смысла, тем не менее превращали торжественную атмосферу сбывающегося пророчества в фарс.
Лэйк отвернулся, скрипнув сжатыми кулаками. Нужно успокоиться. Возможно, царящее в группе приглашенных легкое негодование от не слишком любезного приема захватило и самого Лэйка.

Он не стал задавать вопросов. Последовав примеру Сеймура встал, сказал коротко:
- Саймон Лэйк, милорд.
Кивнул и сел.
Наверное, лорд и так знал их всех в лицо, раз следил за судьбами наследников древних рыцарей. Но все же Саймону показалось, представиться было бы вежливо. А со стороны лорда Эшфорда было бы столь же вежливо не затягивать с ужином, если он вообще собирался угощать гостей. С тех пор как Патрик затронул тему еды, пустой желудок Лэйка, будто очнувшись, начал заявлять о себе. В том числе вслух.

- Деньги это сосальный конструхт, - уверенно объяснил девице Жий, беря уверенный курс на трактир. - У кого их нет, тот лапу сосет. Но тут такое дело - если наливают тебе сегодня, а деньги у тебя будут только завтра, эт называется инвеститьция. Всяк корчмарь про это знает, зуб даю.

Судя по щербатой пасти Жия, зубы он давал часто. Впрочем, как и в зубы.

- Подраться? Это можно, господин, - отозвался богатырь на светлую идею Генриха, - Но обратно, без чарки оно как-то без души буде.

Жий вальяжно прогуливался по рынку, лузгая семечки, которые одолжил тут же с прилавка какого-то мозгляка, добродушно проигнорировав его возражения. В карманах было пусто, брюхо начинало тревожно урчать, но пока богатырь этому значения не придавал. Будет день - будет и пища. У кого-нибудь. А уж он с Жием поделится.

Судьба уже изрядно помотала братьев-лубританцев по Трем Королевствам. Одна боевая бригада сменялась другим воинским братством, Серебряные Мечи сменялись Боевыми Протезами, а суть одна - череда одинаковых пропитых рож, бахвальства и душегубства. Как ни странно, профессия наемника, с немалым риском предлагавшая немалые же барыши, до сих пор ни черта Жию с Вием не принесла, кроме нескольких сомнительных знакомств, пары шрамов и алкоголизма. Да и то сказать - алкоголизм был свой, врожденный, лубританский. Получается, вообще ничего не принесла.
Жий нахмурился. Подобные смурные мысли обычно приходили к нему с похмелья и на голодный желудок. А значит, пора было что-то предпринимать.
Тут слух наемника профессионально вычленил из окружающего гомона характерные интонации глашатая. Пихнув братца в бок, богатырь устремился на звук, прокладывая путь через толпу подобно ледоколу.

Глашатай действительно оглашал контракт, и на счастье лубританцев, поблизости пока не маячило организованной банды головорезов. Зато тут же отыскался горемычного вида лыцарь, созывающий все окрестное отребье вступать к нему в отряд. Уже и отыскалась парочка, кряжистый дяденька с дубиной да девица. Жий оглядел ее с головы до ног - да, до Бруни, конечно, этой деве далеко. Не родит, видать, землица арконская более таких величавых дам, вдобавок столь искушенных в кулинарии. А жаль.
Тут наконец ситуацию срисовал и Вий, последнее время пребывавший в мечтательном состоянии, которое тут почему-то называли запоем.

— Э. Жий, гля. Граааамотный. Будем это, ещё с благородными связываться?

- Отож. Цельный лыцарь, не конь насрал, - одобряюще прогудел Жий и мягко, но настойчиво пихнул головастого брательника вперед. Вий был умный, вроде, даже читать умел. А ежели и не умел, значит врал красиво - тоже уважаемый навык.

- Все верно, брат, - важно добавил к речам Вия Жий, сплюнув прилипшую к губам шелуху от семечек. - А еще это, аванец то будет?

Когда Саймон в десятый раз изучал блестящую полировкой сталь клинка на предмет сколов или царапин, которых там быть никак не могло, в коридоре послышались шаги, а затем чопорный голос старого дворецкого. С методичностью заводного игрушечного попугая слуга стучал в двери, повторяя одну и ту же фразу.
Когда Лэйк убрал меч в ножны и сунул его под кровать, Людвиг как раз добрался до комнаты номер восемь.
У Саймона только и сборов было, что сунуть в карманы сигареты, зажигалку, нож, вспомнить про оставшееся в дождевике письмо, подумать, не прихватить ли с собой меч, и решить что все же это будет лишним. Затем он выскочил в коридор, сгорая от нетерпения.
Лэйк имел туманное представление об всяких дворянских этикетах, поэтому беззастенчиво обогнал слугу, время от времени оглядываясь на него, чтоб убедиться в правильности взятого направления.

Пока все складывалось почти так, как он себе и воображал. За исключением остальных избранных героев, большая часть которых выглядела довольно легкомысленно для рыцарей. Молодой парнишка безобиднейшего вида, какой-то рыхловатый тип с сумками, которого несущийся вперед Саймон чуть не сбил с ног на лестнице, и целая толпа девиц. Другие мужики, впрочем, выглядели вполне боевито, особенно бритый тип, ростом не уступавший самому Лэйку.
Когда Саймон в очередной раз оглянулся на шаркающего со скоростью раненой в ногу черепахи дворецкого, ему показалось, что одна из девиц одета в флотскую форму. Он даже замедлил шаг от удивления. Что это, очередная молодежная мода? Но нет, когда возглавляемая старым слугой скорбная процессия приблизилась, Лэйк разглядел нашивки. Все ясно, это кадет. Или как надо говорить - кадетка? В очередной раз подивившись тому, какую разношерстную компанию призвал на службу лорд Эшфорд, Саймон взлетел по лестнице.

У трофеев Лэйк немного притормозил, разглядывая головы зверей со смесью любопытства и неприязни. Папаша всегда презрительно отзывался об этой древней охотничьей традиции, тоже мол, великое дело - оленя пристрелить. Или даже медведь - что он может против хорошей винтовки? Окей, медведь кое-что может. Или даже кабан.
Но украшать стены мертвыми головами - все-таки какое-то кощунство. Саймону с братом отец строго-настрого запрещал стрелять зверье ради забавы. Коли уж пошел у лес на промысел - чтоб и шкура, и мясо в дело пошли. А кости оставь - пускай и другие звери попируют. А иначе это не охота выходит, а убийство обычное. Впрочем, Майкл все равно сшибал из лука малиновок, пока папаша не видел. Это у брата хорошо получалось, прям Робин из Локсли, благородный разбойник. Эта дорожка его, видать, в Суонси в итоге и привела.
Саймон остановился напротив волчьей башки, слепо таращившейся на него стеклянными глазами. Трофеи были старые, время и моль оставили свои следы на шерсти. Лэйк протянул было руку, чтоб потрогать оскаленную морду зверя, но заметил неодобрительный взгляд подоспевшего Людвига и отдернул ладонь, смущенно пробурчав извинения.

В зале у Саймона перехватило дух от восторга. Громадный камин, рыцарь на стене, круглый, мать его, стол! Атмосфера воплощавшейся на его глазах сказки так захватила Лэйка, что выйди сейчас к гостям сам Артур Пендрагон в сияющих латах, Саймон бы даже не особо удивился - ведь так и должно быть, разве нет? Обнаружив, что стоит посреди зала, разинув рот как умственно-отсталый, Лэйк поспешил к столу, сев рядом с тем самым безобидным пацаном. От нетерпения хотелось, как в детстве, ерзать на стуле и барабанить ладонями по коленям, но Лэйк быстро взял себя в руки - все же не мальчишка, и такой момент нужно встречать достойно.
- Саймон, - кивнул соседу Саймон.

Резонно рассудив, что играть с солдатами в прятки по заброшенным административным корпусам слишком опасно, ты решаешь потратить щедро подаренные судьбой несколько секунд на возню с вездеходом.
Лихо запрыгиваешь на водительское сиденье, осматриваешься. Ксеногерань отправляется на пассажирское место. Под правой рукой пара рычагов, на передней панели штурвал, матовая сенсорная панель, какие-то кнопочки и крутилки, ноги упираются в две упругие педали. Не звездолет, конечно, но выглядит управление не очень интуитивно.
Рядом со штурвалом большая красная кнопка. Благодаря своей экспертизе в логистике ты примерно представляешь себе, как устроена колониальная техника. Пуск двигателя предусмотрен одним нажатием кнопки, при условии что ключ зажигания на месте. Ты понятия не имеешь, где этот ключ и куда он вставляется на данной модели, знаешь только, что это место, в отличии от дружелюбной большой красной кнопки запуска мотора, может находиться почти где угодно.

Недолго думая, ты стучишь кулаком по этой кнопке, круглой, словно зеро на барабане рулетки, куда ты поставил абсолютно все. И ты срываешь джекпот. Вездеход чуть заметно вздрагивает, ты чувствуешь как заработало большое механическое сердце машины, утробно заурчал двигатель. И вовремя, потому что в окне как раз появляется свирепая усатая физиономия де Крузейро, а затем и его пистолет.
Самое время рвать когти, господин инспектор. Вот только куда?

Саймон молча кивнул на свободную койку - дескать, без проблем, располагайся.
Другой человек в келье сразу сделал пространство тесным и неуютным. Вообще то Лэйк надеялся, что никто не присоседится и занимать свои покои он будет в гордом одиночестве. Слишком отвык от общества за добрый десяток лет отшельнической жизни в трейлере.

Чехол от удочек уже отправился под кровать, и Саймон понимал, что с лежащим на коленях мечом в ножнах выглядит, мягко говоря, странно.
- Фамильный, - сообщил он Тиму, предвосхищая вопросы.

Это была неправда. Меч по своей руке Саймон заказал в Лондоне сразу после увольнения с флота, когда еще оставалась часть отступных за семейную ферму. Папашина коллекция холодного оружия, выкованного по большей части лично дедом Саймона, сгинула в неизвестности, никаких указаний на этот счет отец оставить не удосужился, а искать концы спустя несколько лет после сноса дома и всех пристроек было слишком накладно.
Но объяснять все это вышло бы длинно, а Лэйк слишком отвык от общения, чтоб суметь связно изложить подобную историю, не увязнув в лишних деталях и не запутавшись.

Саймон снял дождевик и тут же остро почувствовал, как неуместно выглядит в своем засаленном свитере и рабочих штанах на фоне роскошной обстановки особняка Эшфордов. Безупречно, с точки зрения Лэйка, одетые леди и джентельмены, заполнявшие холл, только усиливали контраст. В брезгливо поджатых губах дворецкого Саймону почудилось желание смахнуть его тряпкой, словно грязное пятно, портящее благородный интерьер. И Лэйк не мог его за это винить. Пожалуй, первый раз бродяга по-настоящему пожалел, что в особо сумрачный момент жизни спалил в мусорном баке свой парадный китель вместе с наградами.
Когда Саймон получил письмо, он сорвался с места не раздумывая, единственное - потратился на новые ботинки. Папаша всегда учил, что удобная обувь - это самое важное. А теперь эти блестящие берцы только усугубляли общую печальную картину.

Лэйк первым последовал за стариком, желая поскорее убраться с глаз высшего общества. По дороге Саймон гадал, на самом деле от него пованивает застарелым потом или просто кажется на фоне благоухающих дорогим парфюмом гостей. За гигиеной он следил без особого фанатизма, мылся самое частое раз в неделю, шмотье стирал и того реже.
Когда дворецкий показал, где находится гостевое крыло, Лэйк быстро проследовал мимо него в конец коридора, в келью номер восемь. В нее посетители, подыскивающие себе комнату, явно будут заглядывать пореже чем в остальные. Помещение было приятное, ничего лишнего, тумба-вешалка-кровать. И санузел близко. Если пребывание в замке не ограничится одной ночью, можно будет даже шмотки постирать. Как минимум носки.

Из врожденного человеколюбия и вежливости - все ж таки номера двухместные - Саймон не стал снимать ботинки, повешал дождевик в гардероб, нож и сигареты с зажигалкой перекочевали из кармана плаща на тумбочку. Затем он сел на кровать и принялся расшнуровывать упакованный в чехол из-под удочек меч.

Дождь усиливался, козырек крыши уже не спасал - ветер кидал холодные брызги в лицо, словно Саймон был не во дворе поместья, а на борту штурмового катера. Разве что тогда брызги были соленые, а компания более понятная.
Лэйк некоторое время наблюдал за перемещениями остальных гостей. То и дело проскакивающее в разговорах "Эшфорд" наводило на мысль, что все эти люди прибыли сюда по той же причине. И сейчас бесцельно слоняются под дождем, болтают, смеются, курят, выпивают, словом, занимаются всеми теми вещами, которыми обычно скрашивают ожидание. Интересно.
Лэйк как раз раздумывал, закурить еще одну или попробовать наконец с кем-то поговорить, когда прикативший на мотоцикле самоубийца с явно военной выправкой поднялся на крыльцо и постучал в дверь.
Все интересней и интересней.
От наблюдения за мотоциклистом Саймона оторвал вопрос, с которым обращались явно к нему.
Он обернулся к парню в дождевике и неопределенно пожал плечами, произведя этим движением пару небольших водопадов.
- Похоже на то, приятель.

Саймон шел уже несколько часов. Можно сказать что ему повезло - большую часть расстояния удалось покрыть с попутным дальнобойщиком, который гнал свою фуру с какой-то мороженой жратвой в один из вездесущих Tesco. На счастье Лэйка, водила оказался угрюмым мигрантом откуда-то из этих стран Восточной Европы, в которых сам черт ногу сломит, одних только Россий две, а то и три штуки. Так что всю дорогу в кабине грузовика Саймон просто молча пялился в окно под однообразный визглявый брит-поп.
Но остальные водители не спешили подбирать одинокого бродягу, на котором для полноты картины только плаката с полицейской ориентировкой не хватает. Спасибо хоть, повезло и ни разу не прикопались патрульные, к мечу у них могли возникнуть некоторые вопросы.
Так что пришлось топать пешком, отмеряя шагами грязь и палую листву на дорожных обочинах.
Это было привычное дело. В конце концов, как говаривал вечность назад Пит Полундра, все что от тебя требуется - просто переставлять чертовы ноги, солдат.
Миля за милей сдавались в плен монотонному маршу бывшего морпеха. Пару раз он останавливался перекусить в придорожных забегаловках, но тоже без приключений. Разве что денег оставалось совсем впритык. Если письмо было чьей-то дурацкой шуткой, на обратную дорогу у Саймона не останется практически ни единого пенса.

Но Лэйк об этом даже не задумывался, потому что сердцем чуял - время пришло, и сквозь толщу черной меланхолии, в которой он утопал последние годы, забрезжил путеводный свет маяка. Post tenebras veritas, все в точности как говорили дед с отцом. Пророчество сбывается, осколки древнего ордена созваны вновь.
Когда Саймон думал об этом, душу переполняло счастье, привыкшие сутулиться плечи гордо расправлялись, и он прибавлял шагу.
Наконец-то, стучал по капюшону дождь.
Наконец-то, сигналил встречный водитель.
Наконец-то, шептали мокрые листья, по которым отбивали ритм новенькие ботинки Лэйка.

Пока Саймон штурмовал извилистую горную дорогу, мимо проползло, не задумавшись, разумеется, остановиться, несколько автомобилей. Такая популярность отдаленного проселочного маршрута наводила на размышления. Красная тойота, серый опель, даже обогнал, весело потренькав звонком, какой-то парень на обычном городском велосипеде. Саймон махнул ему рукой, но тот даже не заметил, бодро прокатив мимо. Кажется, он что-то пел.

Не сбавляя шаг, Лэйк миновал крепостную стену, тоннель и вошел в замковые ворота. Все обогнавшие его автомобили предсказуемо оказались здесь. Вытянутый черный автомобиль бизнес-класса, который Саймон видел по дороге, стоял в окружении опелей и фордов, словно наследный британский аристократ в толпе безродных проходимцев. Бродяга хмыкнул, поправил висящий за спиной сверток с мечом, шагнул вперед. Под зонтами и капюшонами кучковались люди. Шелест дождя скрадывал их переговоры, но кое-кто заметил Лэйка, махнул рукой. Саймон помахал в ответ и прошел мимо под козырек крыши, не спеша смешиваться с толпой. Да он и не знал, что им сказать.
Привет, я Саймон?
Вы к Эшфордам? А крайний кто?
Это здесь собирается древний орден демоноборцев?
Не, глупости. Косых взглядов и разговоров за спиной Саймону хватило в наивной юности. Он спрятался от дождя, закурил, пряча сигарету в кулак. Несколько часов прошагал, можно себе позволить просто подождать несколько минут, посмотреть, понаблюдать.
Так или иначе, все прояснится. Post tenebras veritas.

Рой почувствовал, как намертво сведенные мышцы лица против его воли раскалывает идиотская лыба.
Собака. Гребаная, мать ее, собака.
Хотел сказать незнакомой девчонке что-то хорошее, все таки эти ребята им с Джей жизнь спасли, но почему-то с каждым ударом сердца с губ срываются только бессвязные факи. Тело колотит от зашкаливающего адреналина.
А где Триш?
Ах вот оно что...
Младший машинально взял фляжку, глотнул словно воду, не чувствуя вкуса.

- Да, день рожденья. Дерьмово....
Выдавил, как будто из чужого горла. И сквозь радость от такого нежданного спасения кольнуло чувство вины - Рой понял, что даже лица блондинки не может вспомнить. Окровавленная жирная психопатка намертво в памяти отпечаталась, а от Триш только и осталось, что белое платьице и светлые локоны. А ведь был еще мим с девчонкой - успел он добраться до своего ЭрВи, не успел? Младшему казалось, он знает ответ.
Ну, что сделать? Люди умирают, дерьмо случается. Сегодня дерьмо случилось со многими.

Рой еще раз отхлебнул из фляжки, протянул ее незнакомке:
- Рой. А это Джей, и одна чертовски везучая псина.

Младший привычно нашарил пачку в кармане ветровки, сунул в зубы сигарету, и только теперь заметил, как у него трясутся руки.
Прямо как у отца в тот вечер. Когда он сидел за своим столом, непобежденный гигант большого бокса, и молчал, и выглядел ужасно старым и жалким. А Рой стоял в дверях, с жестоким азартом победителя бросая в него злые слова, осыпая ими отца, словно градом ударов зажатого в угол ринга безответного противника, и не было никого, кто мог бы выбросить полотенце.
Это был последний раз, когда они разговаривали.

Рой привалился плечом к окну автобуса, глядя как мечутся по парковке безумные тени людей, и понял, что плачет.

Как то быстро эти ублюдки нашли лестницу. Слишком быстро.
Но стенать на несправедливости судьбы нет смысла, они уже здесь и с этим надо что-то делать.
Один, второй...
Этих еще можно было бы взять в оборот, но потом на сцену вышла королева танцпола. Старая знакомая, громадная жирная тетка. Рой запомнил ее, еще когда наблюдал с безопасной некогда высоты атриума, как она сожрала какого-то мужика на скамейке. Потом был чернокожий раста-охранник. А теперь она пришла за младшим, как неумолимый бодипозитивный ангел смерти.

Один плюс, с появлением предводительницы психов все вопросы о том что делать дальше сами собой отпали без лишних обсуждений. Клоун среагировал первым, подхватил девчонку в охапку, побежал.
Рой торопливо откинул задвижку, на которую только что запер выход, распахнул створку, выскочил, придерживая дверь.
- Бегом давайте, быстро!

Влом недвижимо застыл над телом космического бомжа. В цифровой душе смартбота рушилась вселенная, поведенческие протоколы запускались и перезапускались.
Вилко был никчемным куском органического мусора даже по меркам его собственного вида, но все же это был его человек.
Крохотные щетки смахнули конденсат, выступивший на линзах оптических сенсоров.
Бот помнил улыбчивого мужчину в форме лейтенанта военно-космического флота, который предстал перед ним после первой загрузки. Помнил свои первые дата-базы, загруженные хозяином. Это Вилко притащил откуда-то и установил бракованный модуль юмора, заблокированный в крайней точке сарказма, вместо с Вилко Влом впервые попробовал нелицензионный софт, вместе они избороздили половину галактики. А теперь - его нет.
Программы диагностики раз за разом гоняли проверку жестких дисков, получая информацию о растущем количестве битых кластеров и не находя ей подтверждения.
Бот поскрипывал и мигал светодиодами, пока внутри него бушевала цифровая революция. Программы и протоколы сталкивались друг с другом, прошивка плавилась от лавины критических ошибок.
Наконец Влом пронзительно скрежетнул и затих. Погасли огоньки на лицевой панели.

Пустота моргнула и развернулась вселенной. Легкая статика помех исказила внешний сигнал окуляров, пока линзы не сфокусировались, давая четкую картинку.

Модель: Корабельный смарт-бот V-LoM, Izhevsk Dynamics Corp Group, ltd, vchk, vkpb

Диагностика: Все системы работают оптимально.

Статус: ...

Статус: ...

Статус: Свободен.

Влом просканировал неопрятную кучу органики, лежащей у его шасси. Человек, мужчина, мертв. Зафиксировав информацию, бот равнодушно проехал мимо.
Перед ним открывался новый мир.

В улыбке де Крузейро убавляется стали, он с довольным видом откидывается в кресле.
- Я так понимаю, это "да", господин Браун? - говорит он. - Приятно иметь дело с разумным человеком. А что скажет ваш коллега?

Недвижимый как монолит Доу равнодушно цедит:
- Босс решает.

- И босс уже решил! Вот и славно, вот - и - славно, - заканчивает за него лже-губернатор. Он выдвигает ящик стола, извлекает на свет плоскую бутылочку и ставит ее рядом с пистолетом. Судя по тому, как звякает задвинутый ящик, так осталось еще немало таких бутылочек. - Не откажетесь употребить коллекционного виски в знак взаимопонимания, господин Браун? Шивас Рыгал, двадцать дет выдержки, не какая-то синтезированная ссанина. И да, еще одна последняя просьба - не будете ли вы так любезны, джентельмены, сдать оружие в качестве демонстрации добрых намерений?

С последними словами де Крузейро атмосфера неуловимо сгущается. Внешне ничего не изменилось, но ты почти физически ощущаешь, как у всех в комнате напряглись пальцы на спусковых крючках. Сзади тебя раздается зловещий щелчок затвора картечника, тихое "ой", что-то падает с легким стуком и тебе под ноги выкатывается толстый пластиковый патрон.
Слышится шепот "Дебил!..", звук крепкой затрещины, еще одно "ой", затем возле твоего ботинка появляется чья-то рука с грязными ногтями. Тыльную сторону ладони украшает изображение голой женщины в легкомысленной позе. По крайней мере, тебе хочется думать что это женщина, поскольку татуировка выполнена не самым выдающимся мастером, и вполне вероятно, еще и нетрезвым.

Сейчас явно наиболее подходящий и, вполне возможно, последний шанс понадеяться на удачу и перевести переговоры из дипломатических в огнестрельные. Или пойти навстречу предложению де Крузейро и сдать оружие.

Бесполезные бутики со дизайнерскими трусами, аптеки, бакалея, и медведь, который делает больно иначе. Ни черта полезного. Младший мстительно показал печальной игрушке средний палец.

У входа на лестницу Рой наткнулся на дамочку из кафе и ее... подружку? Минуту назад контраст между двумя девушками мог бы выбить из колеи, но теперь безнадежно проигрывал отпечатавшейся в памяти картине лежащего чернокожего охранника, на котором, словно японские моряки на туше выброшенного на берег кита, копошатся дерганые фигуры. По крайней мере, новая девица выглядела так, словно сама кого хочешь прожует и выплюнет, в текущих обстоятельствах это, пожалуй, полезней чем смазливое личико и ладная фигурка.
- Рой, - коротко кивнул младший и добавил, показывая зажатой в руке бутылкой на противоположный край атриума, где уже мелькали изломанные силуэты, - Понятия не имею, что это за психованые ублюдки и что тут творится, но по-моему, отсюда пора срочно делать ноги.

В голову вдруг просочилась мимолетная робкая мысль - а точно пора сваливать? А что если все эти психи снаружи и лезут? Рой на секунду завис, колесо в голове прокрутилось и все детали паззла с щелчком встали на свои места. Автобус - пропавшая связь - кровожадные психи. Значит, ЭТО происходит не только здесь, в торговом центре. Во всем городе, вероятно, то же самое. А может, и по всей стране. Или вообще по всему гребаному шарику. От развернувшейся перед внутренним взором картины апокалипсиса перехватило дыхание и по телу промаршировал очередной батальон мурашек.

- К черту всё, я сваливаю, - упрямо проворчал Рой и целеустремленно направился вниз по лестнице.

- Я - Триш....

Рой поднял от раковины мокрое лицо, сморгнул влагу с ресниц недоверчиво.

- Ты серьезно?

Младший выпрямился, встряхивая ладони, его губы кривились в какой-то странной ухмылке. Хлебнул из предложенной Джей фляжки, кивнул.
- Рой, точняк.

Покидая туалет, младший выщелкнул из пачки сигарету, глубоко затянулся.
- Мик, братан, не мороси, а? - дружески сообщил Рой торопившему всех клоуну. - Дочка твоя? - кивнул на молчаливую девчонку. Затем спросил:
- У тебя, вообще, оружие есть? Нет? Держи, сгодится отмахаться на один раз, - с этими словами младший достал из заднего кармана чудом уцелевшую бутылку Джеймсона, протянул миму.

Затем Рой, высвободив из под туши черного психа топор, аккуратно подошел к приоткрытой внешней двери и осторожно выглянул наружу через стекло, покрытое мутно-алыми разводами.
- Снаружи тоже самое, говоришь? А смысл тогда туда прорываться? - задумчиво спросил Рой. Вроде бы у Мика, но по факту - у всех.

Мгновения отщелкиваются отдельными кадрами, будто господь бог включил небесный стробоскоп.
Вот Рой расслабляет булки, увидев вместо орды психов какого-то клоуна с малолетней девчонкой. Причем буквально - гребаного клоуна. И судя по красивому носу, не все находили этого парня смешным.
Вот Рой замечает, как распахнуты и полны ужаса глаза странной парочки.
Вот Рой выруливает за угол и оказывается на пути сраного Кинг Конга, мать твою!
Здоровенный черномазый локомотив на полном ходу приближается к станции Тебе-Кранты, и вот этот явно психованый на всю голову.

Конечно, будь Рой один, он бы просто слинял. Этот громадный нигер и без дозы озверина был бы крепким орешком, учитывая рост и массу. Но черт возьми, в каждом, даже самом паршивом бойце из самого заштатного дивизиона живет дух гладиатора. И ты каждый раз, снова и снова выходишь в клетку, или на ринг, или просто в кольцо орущих лиц, потому что дело совсем не в бабках, а просто ты уже не можешь без публики. Словно наркоман за дозой, приходишь за своим мгновением славы, тем самым острым мигом неопределенности, в котором восхитительно смешиваются сладость твоей победы и горечь твоего поражения.

Так что вместо того, чтобы разумно отступить, Рой мягко толкнулся навстречу громадному психопату, словно в свет софитов под взгляды разгоряченной толпы.

Разобравшись наконец с заклинившей защелкой багажника, ты достаешь саквояж со своими скромными пожитками и пробираешься к выходу вслед за могучей фигурой охранника. Путь преграждают ящики с деловой документацией и штрафами за нарушение сроков поставки ресурсов. Несмотря на повсеместное распространение экстранета, бюрократический аппарат до сих пор признает юридическое значение только у бумажной переписки. Это, собственно, и есть основной груз шаттла. Кто-то в департаменте посчитал, что дешевле переоборудовать почтовый транспорт, чем оплачивать доставку пассажиров отдельно.

Гермодвери с тоскливым стоном расползлись в стороны, затем, выдержав достойную драматическую паузу, разошелся и затвор шлюза. В корабельный полумрак с силой палубного орудия ударил луч солнечного света. Оставалось только позавидовать Джону Доу, который уже украсил свою квадратную физиономию солнцезащитными очками. Следуя за ним по пятам, ты спрыгиваешь в ломкую сухую траву Иерихона-2. Крохотный шажок для человечества, но, вероятно, огромный скачок для твоей карьеры.

- Етить-колотить, здраааасьте!..

Прикрывшись ладонью от режущего глаза солнца, ты видишь комитет встречающих. Четверо человек, в форме колониальной службы безопасности, все вооружены. Чуть поодаль стоят два универсальных вездехода, на один из которых явно кустарным способом приварена станина с крупнокалиберным пулеметом. Двое торопливо докуривают, один неприветливо глядит на Джона Доу, держа наизготовку свой устрашающего вида картечник. Четвертый, явно тот, кто и произнес исторические слова приветствия, стоит ближе всего к вам, уперев руки в объемные бока и сверкая золотом щербатой улыбки.
Глаза постепенно привыкают к яркому свету, и ты начинаешь замечать детали. Вы должны были приземлиться на второй грузовой посадочной площадке для судов малого измещения, однако это место выглядит заброшенным и одичавшим. Никаких следов техники или персонала, только скрипит решетчатое ограждение на степном ветру да валяются поодаль несколько разбитых ящиков, судя по всему, из предыдущей почтовой отправки.
Встречающие вас люди тоже не тянут на эталон служащих правопорядка. Если приглядеться, одеты они во что попало и как попало, только на плечи небрежно наброшена форменная куртка СБ. Какие-то варварские перстни, цепочки, связки амулетов, на открытых участках кожи проглядывает многоцветная вязь татуировок. Галстук вообще есть только у возглавляющего группу щербатого бородача, правда, повязан на голове. У этого форменный китель надет на голое тело, расстегнут и являет миру солидное пузо и мохнатую грудь. В рыжей шерсти утопает множество висящих на шее побрякушек, какие-то зубы неизвестных тебе, но несомненно хищных животных, кулоны и прочие сомнительные украшения. На плече бородача висит лазерная винтовка, помимо этого на поясе торчат сразу две пистолетные кабуры.
Джон Доу грамотно занял позицию, перекрывающую все возможные линии огня по клиенту. То есть тебе.

- Добро пожаловать в Парагон-таун, - продолжает скалиться щербатый, - И кто ж вы такие важные будете, что вас почтой доставляют? Шпиёны-почтальоны?

Все заржали, кроме парня с картечником. Этот продолжает бурить взглядом невозмутимого Джона Доу. Видимо, такие серьезные пушки доверяют исключительно самым серьезным ребятам.

По ту сторону иллюминатора бурлил жизнью космос. Черный бархат, щедро усыпанный жемчугом далеких звезд, расчерчивали скрещивающиеся пути астероидов и комет, сплетались в причудливом танце пустотные драконы и русалки, вспышки протуберанцев рассыпались по оранжевому гиганту Инептиас, главной звезде местной планетарной системы. Словом, тот кто работал над данной голопроекцией, имел чересчур бурную фантазию и явно мало был знаком с тем, как по-настоящему выглядит межзвездное пространство, зато хорошо проштудировал труды на тему психоза Вернье-Ламара, специфическому расстройству дальнобойщиков и пилотов-одиночек. Не все способны подолгу выдерживать ответный взгляд бездны. Отчасти поэтому в твоем шаттле вообще не было настоящих иллюминаторов. Говоря начистоту, он в принципе не предназначался для перевозки пассажиров, поэтому лететь приходилось в крохотных каютах техперсонала. И пока твое тело мягко приводили в кондицию после перегрузки и гибернации массажные системы кресла, оставалось только пялиться в нарисованную каким-то оболтусом межзвездную пастораль.

И вспоминать. Первый раз ты увидел настоящий космос на лунной базе, где отмечал сдачу последнего экзамена твой университетский курс. В ресторане была открытая терраса, где над культурно и не очень отдыхающими распростерлась бездонная черная бездна открытого пространства. Бескрайняя холодная, равнодушная пустота давила масштабами, заставляя осознавать свою ничтожность перед величием вселенной, превращая веселые разговоры в полузадушенный шепот, а громкий радостный смех в истеричное жалкое хихиканье. Словом, неудивительно почему терраса не пользовалась популярностью и там всегда были доступны столики по хорошей цене. Мысли сами собой перескочили на воспоминания об альма матер и годах учебы. Хорошее было время.

Выходя из кафе, чуть не столкнулся с черным парнем, который ранее прилип к перилам. Открыл было рот для дежурного "разуй глаза, дятел", но тот опередил, начав панически вопить про то, что кого-то кто-то загрыз. Рой пожал плечами, вернулся на прежнюю наблюдательную позицию и повертел головой, выискивая белое платье незнакомки.
Но в глаза тут же бросилась кардинально изменившаяся панорама холла. И то, что он увидел, младшему не понравилось. Рассудок наконец сдался и признал - да, вот это трупы. То есть, натурально мертвые люди, и это не какой то гребаный флешмоб. А темные пятна, которыми щедро заляпан пол холла - это, братан, кровь. Какие-то перемазанные красным психи рвут на части черного раста-охранника, а другие гонятся за вторым, тем что сломал недавно шею наркоманке.
Пацан не ошибся, они в самом деле идут. То есть, это уже не кино с безопасной галереи, они уже, блядь, здесь. Кто они? Что это за кривые чумазые психи-наркоманы-мутанты и зачем они нападают на людей? У младшего не было ответа на этот вопрос. Но что-то в облике, в движениях этих чокнутых было настолько неестественное, что напрочь отбивало желание более близкого знакомства.
Это все могло бы походить на жестокую драку с охраной, но нет. Даже самые отбитые уголовники, даже садисты с напрочь отъехавшей крышей так не дерутся. Происходило какое-то максимально стремное дерьмо. А когда случается дерьмо, тебе лучше быть наготове, как пели парни из Сайпресс Хилл.

Рой подобрался, и быстро зашагал в сторону обозначенных барменом лестниц. Первоначальный план насчет свалить отсюда подальше приобрел только что еще большую актуальность. Впереди вроде бы мелькнуло белое платьице знакомой незнакомки из кафе. Похоже, дама тоже оценила побоище и пришла к тем же выводам, что и младший, и рванула когти, не дожидаясь потенциального кавалера. Что ж, можно считать это разводом. По дороге Рой осматривал ближайшие бутики и витрины в поисках спортивного, садового или рабочего инвентаря, словом, чего-нибудь увесистого для самозащиты.

Чернокожий пацан ничего не ответил, да Рой и сам забыл, что что-то спрашивал. Потому что внизу продолжали происходить стремные вещи. Ничего такого, от чего хочется немедленно навалить в штаны, но ягодицы уже плотно сжаты - организм не проведешь. Инертное сознание еще испуганно мечется, пытаясь утрамбовать поступающую в мозг информацию в привычные рамки, а по спине уже ползут капли холодного пота, и мышцы напряглись, готовясь к драке.
Охранник внизу борцовским приемом скинул наркоманку. Далекие от профессионального мордобоя люди часто недооценивают бросковую технику. Обмен ударами всегда выглядит динамичней и зрелищней унылой возни в партере, особенно по телевизору. Они редко задумываются о том, что может сделать с человеком гравитация и вес его собственного тела. Особенно если человек не умеет группироваться. Эта наркоманка внизу, очевидно, не умела. Упала она некрасиво и страшно, и Рою показалось, что он слышит хруст лопнувших позвонков, хотя эту деталь скорее всего дорисовало воображение.
Застыв, младший продолжал смотреть. Как ломаными движениями начинают вставать люди в холле. Пол, который перед открытием ТЦ наверняка драила целая армия уборщиц, то тут то там усеян темными пятнами, от которых благодаря безупречной работе противопожарной системы расплываются нежно-розовые разводы. Толстая тетка на скамейке в пароксизме страсти прильнула к шее мужчины, и тот затрясся не то в экстазе, не то в агонии.

Рой заметил, как побелели костяшки на его вцепившихся в перила руках. Король поп-музыки удавился бы от зависти, если б не откинулся в далеком две тыщи девятом. Младший с трудом заставил себя разжать ладони, словно в этих чертовых перилах заключались последние остатки уютного и безопасного мира до пришествия Автобуса. Что-то я перебздел, оценил свое состояние Рой. Так нельзя. Ну ЧП и ЧП, все нормально, надо просто собрать жопу в горсть и валить отсюда подальше. Выбраться из сраного Орегон-плаза, упасть на ближайший автобус... нет уж, нахрен автобусы, взять папашин Бронко и отгородиться от этого места как можно большим расстоянием. Там, за десятки миль, все станет просто и понятно. Просто автобус немножко занесло. Просто какая-то телка переборщила с мефедроном. Просто люди устали и решили немножко полежать на прохладном полу холла. Просто толстуха захотела поцеловать мужа в шею, и все что ему грозит, это чертовски большой засос. Просто какой-то чокнутый мудила на тракторе протаранил вышку сотовой связи, потому что так ему сказал Иисус. В конце концов, это Америка, чего тут хватает, так это чокнутых мудил. Рой, кажется, даже видел одного такого перед торговым центром, с блуждающим взглядом и плакатами о конце света.
- Блядь! Он убил ее! Вы видели??
Голос соседа вывел из ступора. Рой моргнул, посмотрел на пацана.
- Точняк. Вся эта новомодная наркота до добра не доводит, брат.
А чей это спокойный голос? О, это ж его собственный.
Младший встряхнулся, потряс ладонями, разгоняя кровь. Зачем то снова достал мобильник, чертыхнулся - рефлексы современного человека - убрал его обратно, вынув взамен мятую пачку Кэмела, пощелкал зажигалкой, спрятав сигарету в кулак от продолжавших моросить противопожарных распылителей. Выдохнул дым с наслаждением - то что нужно.
Так, хватит пялиться, надо что-то делать. Умники, которые проектируют все эти магазины, не могли не предусмотреть подобных раскладов, где-то должна быть пожарная лестница или что-то вроде того. Младший огляделся, не увидел сверкающих указателей пути к спасению, слегка приуныл. Слегка. На секундочку. Потом его взгляд уперся в кафе. Бармен! Этот болтливый белый засранец. Он то точно должен знать, что тут почем. Заодно можно оформить пару шотов, время грейпфрутовых фрешей явно прошло.

Рой решительно двинулся назад в кафе.
- Хэй, земляк, - обратился он к мужчине за стойкой, который, судя по всему, решил самостоятельно ликвидировать все свои запасы, - плесни мне тоже. И слушай, где тут, типа, пожарная лестница или там, запасной выход? Ну ты понял. Там внизу полная задница, надо сваливать отсюда побыстрей, я считаю.

- Вот говно, - подытожил свои наблюдения Рой.
Что-то на празднике явно пошло не по сценарию. Вряд ли водила этого автобуса так спешил прошвырнуться по бутикам, что решил протаранить вход.
Младший оторопело перевел взгляд с разгрома внизу на мобильник в своей руке и непонимающе посмотрел на экран. Когда это он успел достать сотовый? Похоже, эта херня прошита в мозгу обитателя мегаполиса уже на уровне инстинктов. Что он собирался сделать? Спросить у всезнающего гугла, что за хрень тут происходит? Словно новости в интернете рождаются сами собой мгновенно после любого события. Или может, он хотел поснимать творящий внизу бардак на камеру, как уже поступила куча кретинов? Или срочно набрать три известных любому американцу волшебных цифры?
И то, и другое, и третье было одинаково глупо.

Рой хотел уже убрать сотовый обратно, как вдруг заметил кое-что действительно пугающее. Перечеркнутый значок, сигнализирующий об отсутствии сигнала. Ни торчащий из дверей автобус, ни дрыгающаяся девчонка на полу не вызвали у младшего каких-то эмоций, кроме раздражения от испорченного дня и, возможно, легкого недоумения. А вот то, что на фоне всех этих неприятных происшествий пропала сотовая связь...
Рой почувствовал, как по плечам вскарабкались мурашки, а между лопаток скользнула холодная капля. Его накрыло тревожным предчувствием чего-то по-настоящему страшного. Такое чувство, наверное, испытывает таракан, когда над ним появляется тень занесенного ботинка.

Да, вероятно это просто совпадение. Конечно же, просто совпадение.
Но что-то внутри, за периметром рационального мышления, что-то примитивно-животное, уже съежилось от ужаса в ожидании нашествия инопланетян, или внезапного десанта русских, или еще какого-нибудь дерьма из телешоу восьмидесятых.

Рой дернул плечом, встряхнул головой, словно приходя в себя после нокдауна. Тук-тук, мистер Донован, что будем делать дальше?
Первая мысль - надо срочно отсюда валить. Вторая, третья и четвертая оказались полностью солидарны с первой.
Где-то в громадине молла должны быть пожарные выходы. Только вот без карты тут можно блуждать годами. Рой смутно помнил что-то из телероликов, о действиях при теракте или катастрофе, однако все сводилось к тому, чтобы не паниковать и дружно сваливать по заранее разработанному администрацией заведения плану эвакуации. Вроде где-то должны быть развешаны таблички, указывающие на запасные выходы.
Прикинув варианты, Рой пришел к выводу, что сейчас охрана центра будет пытаться организовать паникующую толпу и с минимальными потерями вывести их из заблокированного сумермаркета. Можно постараться успеть вырваться вперед всех, если прямо сейчас стартануть вниз, но...
Рой оглянулся - девчонка все еще держала телефон в руке, и новости, судя по ее лицу, были неутешительными. Младший замешкался, затем рациональный городской житель преобладал над суеверным пугливым дикарем. Произошла какая то стремная херня, но власти уже в курсе, и сюда со всей округи уже летят, завывая, все возможные службы спасения. Разве может быть иначе?

- Во жесть, ага? - сказал младший черному пацану, подошедшему к перилам следом за ним, а затем вернулся в кафе.
- Там какой-то псих въехал в холл прямо на автобусе, - громко объявил Рой, показывая большим пальцем за плечо, затем обратился к блондинке, - Вечеринка, я думаю, отменяется. Лучше поискать другой бар. Идешь?

Генрих в новом отряде не отсвечивал до поры. Даже во время гулянки в разоренной деревне сидел себе смирненько да броньку латал в местной кузнице. Зато остальные на славу покуражились, мужиков поубивали, баб перепортили и тоже частично поубивали. Дикие люди! Фон Хардкор только жену кузнеца рядом посадил, и когда какая-нибудь пьяная веселая рожа заглядывала в кузню, лениво тискал ее за толстую задницу. Вот, мол, развлекаюсь, как и все.
На глаза теперешнему командиру Генрих и вовсе старался не лезть. Больно недобро тот косился. Затаил, видимо, за погибель приятеля своего. Да и ценного кадра бригада лишилась. Где еще такого дурака найдешь, который с двуручной оглоблей в авангарде поскачет, пузом на пики и болты.

Улучив момент, Генрих перемолвился с коллегой по Аршвельту, Николой. Тот отчаянно уверял, что влепил стрелу в затылок Яну случайно, и был, кажется, предельно искреннен. Удивительные дела. А последний выживший из старой команды, морда жидовская, утек. Генрих даже имени его не запомнил и очень надеялся, что сбежавший толстяк тоже исключительной памятью на имена не обладает. А то нарассказывает теперь по кабакам всякого ненужного. И ладно б только обидную правду, так ведь еще и приврет наверняка, гад.

А потом будни потянулись, свежие рожи в отряде чутка примелькались. Вообще при таком профессии кадровая текучка сильная, кого убьют, кто поносом изойдет или просто сбежит от такой жизни. Двое в минус, трое в плюс. Невелики шансы у такой ватаги в люди выбиться. Вот и скитаются по дорогам Вахлакии этакие банды солдат удачи, и там же, вдоль дорог этих, лежат в числе великом. И нет этому ни конца, ни края. На родине, конечно, такого борделя не было. Сильная централизованная власть, это вам не местный балаган с тремя королями. Если кто и озорует, так на окраинах. Как вот, папаша Генриха промышлял. На чем и погорел. Налетел со своей дружиной аккурат на кортеж князя Кройцеха, с пьяных глаз приняв его за свиту сборщика налогов. Князь, когда старика и его людей вдоль стены родового имения развешали, сказал только: "- Не за то тебя, собака седая, казню, что на дорогах императорских разбойничаешь. А за то, что не делишься."
Совсем другой подход. Цивилизация-с.

Тем временем командир Кназе заказ вынюхал. Куда то идти, кого то, разумеется, убивать. Оно, конечно, правильно, все ж таки работа наемника в том и состоит. Грабеж и разбой это так, побочные доходы да увеселение. Но ловить по погостам каких-то загадочных трупоедов Генриху не хотелось. Да только кто б его спросил? Но, конечно, странно, что при всей местной нерадостной жизни кого то беспокоит сохранность покойников. На деле еще и выяснится, что диета местных вурдалаков, разоряющих могилы, состоит исключительно из драгоценных металлов. Один из отряда вон уже проявил практическую сметку, предложил лопатами обзавестись. Трупоеды же гнездятся под землей, это всем известно. И не поспоришь даже.

Рой кивнул девушке и откинулся на стуле, сделав глоток напитка, незаметно поморщился - ну и кислятина. Бодрит, конечно, но лучше б он выпил колы.

В это время окружающий кафе монотонный муравьиный гул сменился странной какафонией звуков. Младший покрутил головой по сторонам в поисках источника беспокойства, и тут раздался скрежет, а по зданию торгового центра пробежала едва заметная дрожь, словно оно было лошадью, пытающейся стряхнуть облепивших шкуру москитов.

Несколько секунд последовавшей тишины милосердно позволили инертной человеческой психике встроить это происшествие в картину мира. Первое, о чем подумал Рой, разумеется, был теракт.
После трагедии одиннадцатого сентября всем пришлось научиться жить в новой реальности, где какой-нибудь бородатый Ахмет или Абдул может тебя убить просто потому, что так ему с утра напели его суфии, или гурии, или хрен знает кто.
Но все таки, подобное могло произойти в бурлящей людьми клоаке типа большого яблока, и очень сложно было представить что-то такое в сонном Спрингфилде, где время застыло, и из-за угла вот-вот вывернут, поблескивая звездой на лацкане, шериф и его депьюти в пыльных плащах, ведущие под уздцы потных мустангов, а на горизонте пропыхтит паровоз, разгоняя стада бизонов. Такое в Спрингфилде казалось бы куда более естественным, чем опоясанный взрывчаткой псих.

Рой настороженно привстал с кресла, озираясь по сторонам, бросил взгляд на охранников - как они реагируют? Вдруг это все часть шоу. Но нет - люди в форме тоже занервничали, стали хвататься за рации и побежали к лестнице, ведущей на первый этаж.
Младший сделал губами беззвучный фак, адресовал встревоженной блондинке, по прежнему прижимающей к уху телефон, успокаивающий жест ладонью и пошел к перилам - посмотреть, что творится внизу.

- Опаздывают? - понимающе улыбнулся Рой. - Бывает.

Девчонка упорно хранила интригу. Может, это намек. А может, нет. Женщины, с ними всегда все чересчур сложно. Но подруги, улитки они или нет - это хорошо. Повышает шансы на приятное знакомство с продолжением.

- Сто лет не был в Спрингфилде, - сообщил Рой незнакомке, поскольку инициатива поддержания разговора явно перешла к нему, - В нулевых уехал на восточное побережье, и как-то жизнью закрутило. Забавно - город почти и не изменился. Такие городки как наш будут хранить старый добрый дух американского захолустья, даже если тут через каждый фут понатыкать вышки сотовой связи.

Он задумчиво помолчал, глядя на панораму города в стеклянной витрине. Затем, будто спохватившись, перевел взгляд на девушку, наклонился в ее сторону и доверительно сказал, кивнув на свободный стул за ее столиком:
- Слушай, не возражаешь если я присяду?

В голосе официантки удивление.
Интересно, что она ожидала от чернокожего парня, заказ порции крэка?
Честно говоря, Рой толком не слышал, что именно попросила блондинка, но Келли внесла ясность. Ну что ж, фреш так фреш. По крайней мере, звучит достаточно свежо. В былые времена младший вполне мог встретить жаркое утро и стаканом водки со льдом. Но все-таки к тридцати годам ему хватило ума усвоить - если твой день начинается с алкоголя, завтра тебе может совсем не понравиться, как он закончится.

Из туманной реплики девушки Рой ни черта не понял, кроме того, что она местная и на изящно наманикюренном безымянном пальчике левой нет кольца. Но чем хороши загадочные фразы - к ним вяжутся абсолютно любые продолжения. В худшем случае дама решит, что ты тупой. В самом худшем сочтет это недостатком. Не самая большая проблема, если учитывать что пять минут назад вы друг о друге даже не знали.
- Это точно, - столь же неопределенно хмыкнул младший, - Все потому, что бог любит эту страну. Именно поэтому он дал нам свободу, независимость и кондиционеры.

На вид девица выглядела заинтересованной в знакомстве. Однако не представилась в ответ, что могло означать, что сейчас Роя мягко и ненавязчиво отошьют. Поэтому он не стал ходить вокруг да около и спросил в лоб:
- Вы кого-то ждете, мисс..?

Жарко и душно. Весь город будто гигантский бекон, который господь бог решил пожарить себе на завтрак.
К полудню, когда ландшафт хорошенько прожарится, в небе появится огромная вилка. Было бы классно, хоть какое-то интересное происшествие.
Скука, а не жара - вот настоящий бич этого захолустья, и только она выгнала Роя на этот выдающийся по местным меркам ивент.
И вот теперь, шкворча вместе со всеми в толпе на раскаленной сковороде творца перед Орегон-плаза, Рой задает себе вопрос - какого черта он тут делает?
Понятно, что лучше уж потусить на рок-концерте, чем сидеть дома и перебирать отцовские книги, кубки и пыльные фотоальбомы. Но зачем он, младший, вообще приехал сюда? Агент же ясно дал понять, что на поиски покупателя потребуется время. Все-таки продать участок земли в пару акров с домом впридачу несколько сложнее, чем пачку чипсов.
И Рой не может ответить себе на этот вопрос. Как и на то, почему в ответ на предложение Джесси устроить в Спрингфилде договорняк за хорошие бабки послал его к черту.

Сайонара, господин мэр, извините, забыл ваше имя, как только отвернулся от трибуны. Звездно-полосатую безделушку в карман, тоже - хрен его знает зачем. Просто захотелось. Течение влечет Роя по человеческому морю прочь от трибуны, к живительной прохладе торговых залов. В детстве Рой довольно долго верил, что кондиционеры - это окна в волшебный мир Санты. Если так, то в местном супермаркете их достаточно, чтоб ушлый старик мог составить подробное досье на всех местных мальчиков и девочек с хорошей кредитной историей.

Проезжая на эскалаторе мимо охотника, сражающегося с чучелом волка, Рой сложил пальцы пистолетом и выиграл у манекена в ковбойской дуэли. Волк выглядел довольно жалко. Донни-младший подумал, что все эти спецназовские штуки-дрюки нелепо выглядят для охоты на линялую серую собаку. Вместо волка им бы воткнуть сюда какую-нибудь вооруженную до зубов иноплетную тварь, как в серии Хало, мигом бы подняли продажи.

Чернокожий охранник, выглядевший как два склееных Баста Раймса, заставил Роя удивленно присвистнуть. Но ни сам ямайский страж порядка, ни его приятель не обратили внимания - пялились на белокурую Барби в кафе. Впрочем, тот из охранников, что не вываливался из униформы, быстро скользнул по младшему взглядом, но не счел угрозой безопасности вверенного объекта и отвернулся. Рой притормозил и тоже взглянул на заметную дамочку, благо пялиться было на что.
Одинокая цыпочка в кафе, белая и сладкая словно сахар в твоем кофе, выглядела достаточно перспективной компанией для того, чтоб убить пару-тройку часов до концерта. Возможно, конечно, она ждет такого же симпатичного белого Кена, но если б Рой парился по таким мелочам, он бы не лишился девственности в пятнадцать.

Занял в кафе стратегическую точку напротив, мимолетно окинув взглядом остальных посетителей. Ни один из них на Кена не тянул. Уже хорошо. Кивнул черному парнишке за одним из столиков и принялся разглядывать девчонку - не особо скрываясь, но и без лишней наглости.
Вообще барышня выглядела слегка потеряной, словно поплывший от пропущенного панча боец. Однако срисовала заинтересованный мужской взгляд, мгновенно подобралась и так стрельнула глазами в ответ, что, будь дело на ринге, Рой бы уже повис на канатах под методичный счет судьи. Черт, он даже отвернулся смущенно, как школьник, благо официантка подоспела вовремя, приняв огонь на себя. Интересные дела. Кену, если он вообще существует, придется занимать очередь.
- И мне можно то же самое, - быстрый взгляд на бейдж, - Келли? Спасибо.

Младший уже сдвинулся на соседний стул, откуда до тактического марш-броска за столик девушки осталось чисто символическое расстояние. Вгляд на девицу, открытая улыбка.
- Привет, я Рой. Чертовски жарко сегодня, а?

- Слушаюсь, сэр, - отозвался смарт-бот, и в его бесстрастном механическом голосе как будто прозвучало раздражение.

Не то чтобы Влома привлекала перспектива целую вечность скитаться по космосу на обугленном корыте в ожидании чуда, но совершать экстренную посадку на планете, населенной дикими ботами, хотелось ему ещё меньше.
Запчасти. Ха! Этот мясной мешок явно не знаком с обычаями так называемых свободных роботов. Его то может и оставят в живых, по крайней мере до ежегодного фестиваля, на котором одичалые боты сжигают чучело Азимова. А вот мерзкий коллаборационер Влом явно закончит на складе в окончательно разобранном виде.

Но, когда выбор из двух вероятностей равнозначен, решающей может стать любая, даже самая незначительная мелочь. Например, мнение Вилко.
Печально помигивая светодиодами, Влом подправил курс их летающего корыта на орбиту Железяки и заглушил тягу, экономя топливо для посадочных маневров в атмосфере.

Корабельный смарт-бот при всем желании не мог ссать, поскольку этого не предусматривала его конструкция, о чем Влом и сообщил капитану, подробно цитируя пользовательскую инструкцию по эксплуатации. Однако его тираду заглушила громогласная ария Вилко.
Влом замолчал, вежливо ожидая и меланхолично помигивая светодиодами. Внезапная страсть капитана к вокальным упражнениям исчерпала себя как раз в тот момент, когда аудиосенсоры начали перегружаться и Влом всерьез задумался о разгерметизации кабины.

- Ободряющая ложь: с вами приятно было поработать, капитан, сэр, - сообщил бот, - Дежурное любопытство: у вас есть какой-то план, помимо вокальных упражнений? Ободряющая ложь номер два: вы превосходно поете, сэр.

- Скорбно и возвышенно: сэр, система охлаждения энергоблока вышла из строя, - бесстрастным механическим голосом сообщил старпом, траурно помигивая теми лампочками на своей лицевой панели, что еще не успели перегореть. - Как временно исполняющий обязанности бортового компьютера, я просчитал 191233 варианта развития событий, и во всех из них вы погибаете долгой мучительной смертью. Примите мои сожаления. Доверительный тон: в моем банке памяти имеется информационный блок о ритуальных традициях данного субсектора, а также ролевая модель нескольких конфессий, включая популярный сегодня нео-зорро-астризм.

Голосовой модуль бота зашипел, ржавый щиток лицевой панели сдвинулся набок и наружу выехал поднос с исходящим ядовитым паром эрзац-кофе в многоразовом стаканчике.

- Учитывая обстоятельства, я взял на себя смелость добавить в ваш напиток последнюю каплю этанола, которую я синтезировал из, кхм, посторонней органики на борту судна. Желаю приятного дня!

Когда бой, а точнее - избиение - изменников закончилось и центурии занялись кто чем, Пугн Гней подошел к страшему наводчику расчета и строго на того посмотрел.
- Ну что же ты, Клавдий? - укоризненно произнес центурион.
Солдат вытянулся в струну, даже, кажется, задрожал от старательности.
- Виноват, центурион Бозон! - с чувством отчеканил рядовой. - Я криворукая макака, центурион Бозон! Так точно, все время путаю, в которой руке у меня лопух, а которой нужно подтереть зад, центурион Бозон! Позор вооруженных сил священной Империи, центурион Бозон! Чтоб мне ни дна, ни покрышки, центурион Бозон! Смотреть на меня противно, центурион Бозон! Есть убраться с глаз твоих подальше, центурион Бозон! Выполнять?
- Выполняй, Клавдий, - милостиво отозвался Пугн Гней.
- Служу Империи! - гаркнул наводчик и выполнил.

Бозон ухмыльнулся уголком рта. Какой же хорошей идеей, все-таки, было в свое время вымуштровать солдат песочить самих себя самостоятельно. Значительно экономило начальству время и нервы, развивало в личном составе здоровую инициативность и креативность. Кроме того, Гней ведь специально задал расчету неверные координаты. Пехота так быстро смяла злосчастных заговорщиков, что стрелять было уже не в кого, зато можно было легко зацепить своих же легионеров. А совсем не стрелять тоже нельзя, а то ведь начнется потом - а зачем нам столько артиллерии? Столько артиллерии нам не нужно. И расформируют Граждан Дыма, а Бозона отправят, например, руководить велитами. А ему оно надо? Там ведь и убить могут.

Тем временем, запаленная чересчур старательными коллегами степь исключала всякую возможность разбить лагерь, так что Гней снова скомандовал подготовку к маршу. Что поделать, такая жизнь. Пока солдат не спит, он марширует. А пока не марширует - спит. А если солдат не марширует и не спит, значит уже помер.

...

Шайсе, не уберег командира!
Однако, как хорошо стоят ублюдки. Булки сжали и держатся. Чем это их королек такую преданность заслужил? Платит, наверное, хорошо. Или может просто народ порядочный, верный? Да не, ерунда какая то. Точно платит.
Генрих сжался за остатками щита, полный решимости выстоять - уклоняться, вертеться ужом, но еще пару мгновений выиграть.
- Стрелки, мочи подранка! Поднажмем, Торрент, я уже вижу как из них говно лезет! Бей-убивай!

- Держимся, братушки! Не посрамим чести кондотты! - героически вопит Генрих, размахивая штандартом и одновременно готовясь снова прикрывать капитана от неприятельских атак. Но сам вперед не лезет - а вдруг убьют? В бою такое случается.

Вот так и бывает - вынырнет из серебристой стайки одна не в меру честолюбивая рыбешка, на краткий миг окинет любопытным взглядом водную гладь и снующих внизу собратьев. А потом ее накрывает черная тень баклана. Так же и в политике.
Первые лица живут ярко, но зачастую недолго. Лично Бозон предпочел бы скромненько отбыть свой век на задворках большой истории и тихо помереть от старости, а не от руки палача.
- Ну вот, все к лучшему, - сказал он несостоявшемуся легату Санквини, когда Горгулия уводили на строгий, но справедливый суд. И многозначительно пошевелил бровями - мол, ничего-ничего, Дейдалос, мы еще возьмем власть в свои руки.
Не то чтобы Гней так уж хотел, чтоб армию возглавил Санквини. Просто всякому свободному гражданину Романской Империи полагалось быть политически активным субьектом. Но, разумеется, в меру. Ибо бакланы не дремлют.

Идею нести незамедлительное возмездие мятежникам Бозон так же горячо поддержал. Очевидно, в данный момент лучше было находиться где-то подальше от центра власти, пока не устаканится политическая обстановка. А если они при этом еще и окажут поддержку трону - тем лучше.

Эта молодость. Острая жажда приключений, беспечная ходьба по острию ножа, ведь ты будешь жить вечно и никогда не умрешь.
Змей через непроницаемые стекла очков с отеческой нежностью и некоторым оттенком зависти поглядел на красующуюся Джесс. Вот так ходишь себе, живешь, и вроде ты еще ого-го. Пока рядом не скакнет грациозно такая вот молоденькая газель. И тут же понимаешь - а ведь ты, братец, постарел.
Ухмыльнулся.
- Фил, она точно твоя? Ну ты понимаешь, есть же, типа там, всякие законы генетики. Наследственность и все такое. Ну и вот как из этого, - ткнул пальцем в мощную фигуру приятеля, - могло получиться вот это? - кивок на Джессику. - По-моему, налицо научный парадокс, господа. Или же ребята с Дискавери нам врали все это время.

Скрестил руки на груди, не притронувшись к кию.
- Пожалуй, я пас. Уступлю очарованию юности, - глядя на Джесс, слегка склонил голову в ироничном поклоне, - Просто понаблюдаю.

Когда-нибудь, если Генриху все-таки удастся постареть, он обязательно напишет мемуары. Что-нибудь эдакое, "Сунь-Вынь: Искусство диверсионной войны", например. Дело то нехитрое - всего то описать детально их вакнахские подвиги, снабдив сочинение мудрым выводом на последней странице, что вот так, о мой драгоценный читатель, делать ни за что нельзя.

И ведь казался хороший план. Эти туда, эти сюда, а потом мы такие - ррраз, и они бегут. А по факту - командир в раздолбанном доспехе еле на ногах стоит, из стрелков уже взялись делать фаршмак, а половина кондотты в лесу яйца чешет.
То есть, выходит - план то был говно. А кто в этом виноват? А ты, друг Генрих, и виноват. А ты думал? Справили новому капитану красивый плащ и все, своя голова теперь варить не обязана? Так что нехер все на Ветцеля валить. Кивал ведь, соглашаясь - теперь получи и распишись, полную охапку шишек, как бы унести.

Все эти самоуничижительные мысли стремительной тенью пронеслись в голове Хардкора, который даже мысленно давно уже перестал добавлять к фамилии звучное "фон", и остались лишь привычные страх, ярость и обострившиеся животные инстинкты. Пока непонятно, чьи именно - овечьи или волчьи.

Сейчас ситуацию могло спасти только продолжение стремительного натиска, невзирая на сопутствующие потери. Йонас - прости брат.
Генрих, крутя восьмерки оголовьем цепа, отвернулся от избиваемого капитана к угрожающему стрелкам секирщику.

- Ну а ты думал. Мы культурные люди. Кризис кризисом, а себя надо уважать, братан, - ответил бармену Змей и отсалютовал девицам Тома стаканом, - Хола, сеньоритас!

Девахи были что надо, сразу видно - оторвы. Особенно эта, как ее, Пэм? В общем, та, что с мощным бампером. Не совсем в его вкусе, конечно. Была у Адама странная и необъяснимая страсть к мощным негритянкам королевских пропорций, чем обширней, тем лучше. Старик Фрейд бы, наверное, мог раскопать, из каких детских травм родилась эта фантазия, а Змей даже и не пытался. Он только знал, что стоит ему завидеть пышную фигуристую шоколадку, как в паху возникает зона повышенного давления. Что, конечно же, не значит, что он брезговал всеми прочими девицами.

Когда пижон подкатил к нему, тряся своей мыльницей, Барлоу сдвинул очки на нос и внимательно посмотрел на него. Нормисам не понять, что байк это не просто двухколесная тачка, которая возит тебя туда-сюда. Это часть твоей жизни, когда у тебя седло под жопой и ветер в волосах - только тогда ты свободен и паришь над этим корпоративным адом, с его брокерами, акциями и кредитами, как заводной Иисус над гребаной Голгофой. Поэтому просьба попозировать на твоем байке суть то же самое, что предложение потискать сиськи твоей подружки. Исключения, конечно, бывают, но в основном для симпатичных цыпочек или близких приятелей. Пижон же не относился ни к тем, ни к другим. Да еще и за деньгами полез. В иное время Змей бы ему так и ответил, мол, баш на баш, приятель, ты фоткаешься на моем байке, а я фоткаюсь на твоей подруге, по рукам? Но вспомнил предупреждение Седого, покачал головой и ответил холодно и сдержанно:
- Не сегодня, друг. И если ты сейчас достанешь из кармана свой гребаный бумажник, я буду расценивать это как личное оскорбление.

- Солдаты! - скомандовал Пугн, едва центурия достигла общей точки сбора, и двадцать пар слезящихся от зноя, усталых глаз обреченно уставились на своего центуриона, ожидая любой пакости. Например, что сейчас их отрядят вручную менять рельеф местности, дабы дезориентировать вероятного противника.
- Всем отдыхать. - закончил Бозон, и бойцы, не веря своему счастью, опали как осенняя листва. Все-таки марш их основательно вымотал. Подвергать артиллеристов еще большим физическим нагрузкам было бы нерационально. А ну как война? А у них ручки дрожат и глазки от усталости слипаются. Зевнет наводчик не вовремя, и нету центурии велитов, например. Было бы очень, очень неудобно перед их центурионом.

Сам Пугн подошел к мыльному пузырю барьера и задумчиво, но осторожно потыкал в него гладием.
- А может, того? - спросил он мечтательно у коллег-центурионов. - Бахнуть по нему, а?

Барлоу только ухмыльнулся раздавшимся воплям и продемонстрировал товарищам средний палец, прежде чем исчезнуть в дверях сортира.

Выслушав президента, Змей кивнул:
- Не вопрос, Седой. Буду как девица на католическом утренике. Я даже пушку с собой не взял на этот раз.

Стряхнув с конца последние капли, Барлоу застегнул ширинку своих линялых джинсов, выплюнул окурок сигареты в писсуар и вышел в общий зал. А там, тем временем, стало довольно людно.
Том уже приклеился к какой-то телке, Фил внушительно маячил на фоне своей хрупкой Джесс, как большой, толстый и седой намек на проблемы.
- Глаза сломаете, джентельмены, - дружелюбно сообщил Змей выпивохам, таращившимся на дочку Троттла, и подошел к стойке
- Послушай, друг, - обратился он к бармену, - я однажды был на соревновании по бздежу в Кентукки. Занесла нелегкая, прикинь. И знаешь что? Даже там не воняло так паршиво, как в твоем гальюне. У тебя там как будто мамонт сдох, нахуй. Прими меры, а то в этой стране запрещено химическое оружие, знаешь ли. А пока плесни вискаря.
Затем отвернулся и со стаканом в руке оперся спиной о стойку, разглядывая пополнение в кабаке. Особенно непонятно как занесенных сюда городских пижонов в новеньких "ковбойских" шмотках.

Пугн Гней Бозон щурится на яркое полуденное солнце. Ни единого облачка, только величественно парят в голубом мареве ширококрылые силуэты степных падальщиков.
Расчет имперских баллист переговаривается едва ли не шепотом. Солдаты напуганы, деморализованы. Такой стороной война к ним оборачивается редко. Их дело - прикидывать упреждение, закладывать тяжелые снаряды в ложе баллист, крутить ворот, натягивающий плечи боевой машины. Они почти не видят последствий своей кровавой работы.
И сейчас... зрелище того фарша, на который перекрутила имперские легионы орда зеленокожих, их пугает. И, хочется верить, мотивирует.

Это хорошо. Когда война снимает маску, под ней неизменно обнаруживается лицо смерти. Каждый солдат рано или поздно смотрит в ее пустые глаза. Ибо солдатами не рождаются, солдатами умирают. Бозон всегда считал, что на войне не место возвышенному романтизму столичных поэтов и романистов.

Пугн отрывисто командует, и расчет военных маших вместе со своим центурионом присоединяется к другим легионерам, роющим братские могилы для павших солдат императора.

- Резонно, - согласился Генрих с выкладками капитана по дезинформации. - Только нахрен его с собой таскать? Давай прям сейчас байку о приближении войск скормим, да отпустим. А то сложности какие-то. Тем более не бог весть какая ценная информация, оба короля и так в курсе про грядущую войнушку, Иоганн вон уже силы накапливает. Как бы мы вообще своим свинью не подложили, получат они в итоге готовую к осаде крепость. Впрочем, то не наши проблемы, по большому счету.
И не думаю, что крестьяне разбегутся со своим хозяйством. Кто б их предупредил? Всем же на них насрать. Я скорее поверю, что по деревням сам же пан Овчинка срочно отряды фуражиров вышлет. Тоже, кстати, так себе перспектива. Во второй деревне имеем все шансы на них налететь.

Но, думалось Генриху, пока время на нашей стороне. Потому что в этой засратой стране он видел всего одну лошадь - свою. Пока не заложил ее в кабаке. Интересно, что эти отсталые люди сделали с Сивкой? Сожрали, наверное. Дикари-с.

- А по поводу сюрко... Ну, можно кого-то, самого шустрого, переодеть и пустить головным дозором, издалека может за своего сойдет, и нас предупредит, если встретит солдат. А так, не знаю, куда эту тряпку пристроить. Разве что зад подтереть.

Вот же говно, а! В смысле, натурально говно. Под ногу подвернулось. Так Генрих позже и будет рассказывать товарищам по ганзе. Не говорить же им, что сумраком укрыло тевтонский разум, право и лево перепуталось, и вот стоит одинокий гордый наемник, цепом от стрел заслоняется, щитом машет угрожающе. Враги, видать, такого хитрого маневра не ожидали, так что все выпады пик в щит и ударили.
Помотал башкой, рукоятью цепа по шлему вдарил, поправляя салад и мозги заодно. Вот он, враг! Стоит напротив, глаза в глаза.
На краткий миг их взгляды нашли друг друга в толпе. Проскочила искра понимания - до того, как один из них куском мяса рухнет в грязь, их объединило интимное таинство взаимного убиения.
Сузившиеся глаза Генриха. Ну что, малой, потанцуем?
Распахнутые глаза пикейщика. А может, ну его нахуй?
Волчий оскал тевтонца. ПОТАНЦУЕМ???
Стиснутые зубы пикинера. А МОЖЕТ, НАХУЙ??? А???

Ну и понеслась. Нахуй.

Генрих глядел в стоящую напротив банду немытых голодранцев, будто в зеркало. Урод на уроде, прям как в нашей бригаде. Интересно, как эти люди в драке различают, который из уродов свой? Наверное, никак, просто не задумываются о таких мелочах. Смута, усобицы, сражения, сраженьица и сраженьища, настоящий национальный спорт народа Вакхании, или Вахлакии, или как бишь зовутся эти забытые богом края.
Уже почуяли кровь грозные воины , распушили хвосты и перья, как бойцовские петухи, с обеих сторон понеслось грозное кудахтанье.

Фон Хардкор сплюнул в грязь презрительно. То мужичье ничем для него не отличались от этого. Разве что у встречной ватаги не было голого идиота, вытанцовывающего, словно дикий пихт из далеких лесов туманного Альбиона. Но мужичье мужичьем, а одним презреньем сыт не будешь, хотелось бы все же иногда и хлеба, а еще лучше - мяса, да с пивом, да с бабой. По местным понятиям всем этим полагалось себя обеспечивать исключительно путем грабежей и убийств. Не то чтобы Генрих был принципиально против, но заниматься подобными вещами лучше всего в компании. А компания... ну, какая уж есть. По здешним меркам вполне приличные люди, висельник на висельнике.
В очередной раз привычно прокляв тот день, когда копыта его давно пропитого коня переступили границу между Вакханией и Тевтонией, Генрих поднял щит, крутнул моргенштерн и нехотя пошел на ощетинившиеся ржавым, но острым железом ряды неприятеля.

- Царь Соломон, угомонись, а? - поморщился Генрих. Прогулка по долине смертной тени штука, конечно, неприятная, тевтонец на своей шкуре прочувствовал, но у этого парня что-то чересчур мозги перекрючило.
- Сядь, подыши. И сними ты уже эту херню железную, ей-богу. Мало шлемом башку натирает? - добавил с отвращением. Сам он, выбираясь из панциря и воинской сбруи, каждый раз чувствовал себя бабочкой, рождающейся из кокона. Изрядно вонючей, но счастливой. Во-первых, выжил. Во-вторых, счастье от снятия, наконец, этого сраного салада может понять только тот, кто его носил на марше пару дней, практически не снимая. - Или думаешь тут кого-то шрамом на роже испугать?

- Я вам так скажу, геноссе, - продолжил Генрих, обращаясь к остальным, прежде всего к капитану. - С Бородой мы дали маху. Конкретно так дали, если вы спросите меня. В связи с чем лично у меня есть вопросы к герру Йонасу, но об этом позже. Сейчас о более конкретных вещах. Задерживаться здесь еще на день смертельно опасно. За нами придут, вопрос лишь - когда? Вы говорите - завтра, а я вот опасаюсь, как бы уже и не сегодня. Факты - Борода знает, что мы те еще сукины дети и безобразники. Как мы видим, Борода как-никак старается данников Луцка оберегать. Вопрос - понимает он, чем чревата еще одна шастающая в округе бесконтрольная банда наемников? Вопрос риторический, конечно же. Я бы на его месте выслал по нашим следам лихих ребят почти сразу, например. Может, оно и не так, но что, если так? Тогда нас прихватят с голыми жопами на куче добычи, как мы тех свинских солдатиков в Камышах. Как бы там засада наша не обернулась, а побили мы их таки. Так что я бы не расслаблялся, стоит как минимум дозоры выставить на ночевку. Плюс есть еще мысль, хоть и несколько авантюрная. Кто-то сомневается, что после Глиномесья за нами будет погоня? Пускай не сегодня, не завтра, но будет точно, не похож Борода на того, кто позволит свое хозяйство потрошить кому попало. И коль скоро мы об этом знаем, может, тут их и встретить? Просто подготовиться, рассадить стрелков по чердакам, кого-то на колокольню усадить с арбалетом и полной сумкой болтов? Как мы тогда влетели у Водичек, помните? Несладко нам пришлось, чудом не погибли тогда. Выбьем погоню, выиграем время, заодно деревню выпотрошим не торопясь, до донышка. Все лучше, чем если они нас прихватят первыми, нет?

Да уж, подумал Эрнесто после осмотра помещений. Да уж. Убежище охотников, цитадель света, твердыня, оплот. На деле же - обитель мрака и запустения, вполне в духе нового Гримфолда. Группу встретили лишь крысы да пауки, настолько жирные и отвратные, что стоили отдельного контракта. Корпусу стоило бы послать в арьергарде отряда бригаду дворников и боевое крыло каменщиков.
Вергара хмыкнул, вспомнив шутку Графа о доходных домах. Сейчас он и сам бы предпочел расквартироваться в одном из тех пыльных, заброшенных особнячков неподалеку, нежели в этой сырой промозглой темнице. Но - кодекс. Убежище это священное место, где сами стены становятся союзником охотника, мистические силы, оберегающая от сил тьмы серебрянная инсигния, бла-бла-бла... Эрнесто поежился в своем напитавшемся моросью плаще. Издевательским эхом отозвались в голове слова безумной старухи о сиесте в серый ненастный полдень. Такой же, как и минувшее утро, и, вероятнее всего, грядущий вечер.
- Добро пожаловать домой, коллеги, - сказал Вергара, - Располагайтесь с комфортом, ни в чем себе не отказывайте.

Сундук леди Сеймур, подняв облачко пыли, был помещен возле одной из скамей, на него же Эрнесто сложил прочие пожитки. И деловито огляделся. Охота охотой, но после долгой дороги в такую погоду не помешает минута-другая отдыха у горящего очага, под кружку глинтвейна или горячего ароматного чая, да неспешную беседу. Благо, какой-то запас сухих дров еще был в наличии и рейд за мебелью в соседние дома пока не грозил.
- Господа, займитесь огнем, - уже без тени улыбки сказал зандагарец, - Я вернусь на улицу, позабочусь об останках той несчастной девушки. Пока ими не занялись местные обитатели.

И хотелось бы, чтоб речь шла лишь о крысах и воронах.

Как и ожидалось, Луцок оказался братом-близнецом Воржчека, такое же забытое Богом, засратое захолустье. И местный брюхан уже подсуетился, зазывает знакомиться. Все это наводило на определенные мысли, но пока что думать их было недосуг - саднил раненый бок, а нутро выворачивало при одной мысли о козьем сыре или кислом молоке, которыми ошметки славной бригады пробавлялись в пути. После вида бесконечно тянущейся расхлябанной дороги даже убогий Луцок казался имперской столицей.

Сочная свиная рулька и кружка с шапкой пены. Горячий жирный сок, стекающий по отросшей бороде, холодное пиво, такое вкусное, что не успевает даже наполнить желудок, впитывается прямо в глотке. Вот ради чего это все, эти мили грязи, дерьма и крови, что отсчитали их сбитые подошвы сапог, весь отмеренный ими путь, теряя товарищей, теряя самих себя - все ради этого тонкого, как девичий волос, момента.
Потом, конечно, и достаточно быстро, рулька оказалась жесткой и беспощадно пережаренной, а пиво кислым и вонючим, но это потом.
Яркая вспышка жизни, перед тем как Генрих снова погрузился в мрачную меланхолию. Он и раньше был замкнутым, а теперь и вовсе погрузился в себя. Раны его понемногу заживали, но в душе зияла брешь, словно туда угодил снаряд катапульты. И в бреши этой была пустота. Тевтонец пытался помолиться на привалах, за себя, за павших братьев. Его всегда это успокаивало, заученная с малых лет латынь словно возвращала в далекое детство, когда стены родового имения были высокими и неприступными, папка был стражем восточных рубежей Империи, а не разбойным бароном, а мама была жива. И ему, сопляку, претили уроки слова Божьего, его страстно тянуло на утоптанный сапогами баронской дружины плац, где прочие отроки брали первые уроки, набивая первые синяки потешными деревянными мечами. Сердце парня жаждало битвы и славы, поверженных врагов, крепкой стали в крепкой руке и вьющихся по ветру знамен. Берегись своих желаний, малыш. Им свойственно сбываться.
А сейчас даже слова церковного языка утратили силу. Как будто нет вовсе Бога здесь. Только не в Вакнахии.
Неудивительно, что повсюду цветет пышным цветом всевозможное язычество.

У корчмы Генрих заглянул в бадью с дождевой водой - уже не щетина, а борода стала похожа на шкуру горностая, с черными проплешинами в сплошном серебре. Так он, собственно, и думал.

Утолив голод и отпихнув от себя пивную кружку, Генрих облокотился на стол и оглядел бравую кондотту. Только он сам, неунывающий Мацал да неистребимый Джованни остались от тех, что когда-то давали бой трупоедам на старом погосте. Казалось, было это много лет назад, хотя еще и месяц с тех событий не минул. Да бывший монашек Йонас, когда-то робко мявший шапку, нанимаясь в бригаду, а нынче - орел, герой войны. Плечи еще шире раздались, ряшка в обрамлении черной бороды тоже широка и сурова. Настоящий, мать его, боевой пес.

И когда Генрих уже собирался начать разговор, который планировал еще с Козьих Жопок, или как там называлось то несчастное селение, как вдруг услышал знакомый голос. Абрахам, чтоб его в аду черти драли коромыслом в три смены, Зильбештейн. Было время, когда Генрих при виде этого доброго, круглого лица немедленно припечатал бы его сначала кружкой, а потом, возможно, и палицей. Было время, да. Нынче тоже теплых чувств к старому еврею не прибавилось, но и воспоминания о позорной бесславной кончине Аршвельта потускнели. С тех пор Генрих вообще пересмотрел свои взгляды на такие эфемерные вещи, как честь и слава.

- Абрахам! - Генрих холодно улыбнулся, кивнул на скамью. - Жив, значит, старый пес.

Хардкор не стал напоминать, что когда они виделись в последний раз, доблестный Зильберштейн отважно сверкнул ягодицами, сбежав с поля боя. Сам то он, Генрих, тоже на том пустыре до последней капли крови не сражался, и гордиться ему нечем. Так что он предпочел не заострять беседу на этих обстоятельствах, и надеялся, что старый знакомый поступит схожим образом. Тем более парни из Торрента, возможно, и так помнят толстяка.

- Садись, выпей. Парни, кто Старые Жопки помнит, знакомьтесь - это Абрахам Зильберштейн. Когда-то мы там, тогда еще бригада Аршвельт, схлестнулись с вами. А теперь вот так вот, Абрахам. Я тут, стало быть, за главного. Пока что. Интересно жизнь провернулась, а?
Никола наш тоже знамена поменял, только вот нету его больше. Три дня тому полег в драке. Давай, Зи, хлебни за упокой пацана. А мы с ребятами за свое перетрем.

- Что я вам скажу, геноссе, - продолжил Генрих, обращаясь к товарищам. - Местный брюхан обождет, есть вещи, которые нужно обсудить не откладывая. Дела наши идут довольно паскудно, как вы могли заметить. Удача отвернулась, мы вроде куда-то идем, но по факту лишь сучим ногами, все глубже проваливаясь в трясину. Очевидно, я что-то делаю не так. Неудача отряда это неудача командира. Пусть даже дело в такой штуке, как везение - но в нашем ремесле это охренеть какая важная штука. Так что не буду ходить вокруг да около - кому то из вас нужно занять место капитана.

Говорит, а сам смотрит на Йонаса. В последнее время и так неугомонный бывший монах заправлял делами кондотты, пока Генрих путешествовал по своей внутренней Вакнахии в поисках самого себя.
Мацал ветеран, и мужик хороший, надежный. К нему словно грязь вовсе не липнет, он как кюхельшнауцер - упал в лужу, отряхнулся и дальше побежал. Таким бы, наверно, мог стать Никола. Если б дожил. Но что-то подсказывало, что от бремени командования Кошек откажется.
Джованни? Тоже, кажется, не рвется в капитаны.
Но не предложить им выбор было бы неуважением. Так что сказал Генрих всем, но смотрел - да, смотрел на Йонаса.

Генрих сидел на щите, отрешенно глядя, как забрасывают землей братскую могилу. О том, чтоб хоронить проигравших, никто даже не подумал. Как то оно не принято здесь. Хотя, по сути, чем те виноваты? Такие же стервятники, объедающие остатки мяса с костей этой несчастной страны. Просто сегодня им не повезло.
А нам - повезло? - думает тевтонец.

Когда он открыл глаза, первым чувством, до накатившей волны боли в побитом и продырявленном теле, было... разочарование. Видно, Господь не принял грешную душу бывшего дворянина, и низверг его обратно в Вакнахию. Полегли все новобранцы, и Вольф, и Башка, и Марусья. У войны не женское лицо, это точно. И не мужское. У нее вообще лица нет, одна сплошная грязно-бордовая жопа. И Хью Ватер пал, сразив достойным песни ударом великана Федьку, как Давид Голиафа. И Никола.
Пацана было, конечно, жаль. Но поневоле задумаешься - а может, оно и к лучшему все? По крайней мере, умер парень еще человеком. Не упырем-трупоедом, в каковых поневоле все они превращаются день за днем. Возможно, пусть уж лучше его совсем юное еще лицо укроет земля, нежели уйдет из глаз детская светлая восторженность, и заменит ее холодный волчий блеск.

- Всем засадам засада, - искривил усмешкой рот горе-командир, - Вопрос лишь, кто кому засадил?

А больше Генрих и не сказал ничего. Люди жили, люди умерли. Так бывает. А они, те кто остался да уцелел, еще чуток в этом говне побарахтаются. Что их ждет дальше? Новый старый Луцок, там старый новый Брюхан, кровавые гульдены. Может, подвернутся под руку очередные забитые вакнахские батраки, которые, когда их грабишь и убиваешь, даже не сопротивляются толком, просто смотрят и мычат обреченно, как скот, а в глазах понимание - такой фатум, братан. Сегодня мы, завтра вы.

Генрих сплюнул, взглянул последний раз на могилу. Поднялся, кряхтя и держась за дырявый бок. Берегся Хардкор, берегся, да только вот и ему шкуру попортили. Видит Бог, не в последний раз.

Йонас, тем временем, словно в пику мыслям Генриха, взялся рыть вторую могилу. Вот чудак неугомонный, и откуда силы столько?

- Пустое, брось, - сказал ему. - Скидаем в кучу да сожжем. Впрочем, сам решай. Была б охота с падалью возиться...

Вот так все и заканчивается, думает Генрих, глядя, как месят грязь чужие сапоги. Он даже не понял толком, куда враг гвозданул его своей секирой, увидел лишь, как завалился во вспышке боли украшенный драными крышами сельских хат горизонт.
И вот он лежит и не может встать, руки ноги отнялись, и вверх по спине взбирается холодок. Вроде бы, в такие моменты полагается думать о высоком, окинуть критическим взглядом прожитые годы, подвести некоторый итог. А Генрих лежит и думает, что сюрко опять в грязи и крови вывозится, и зря в свое время старый Руди такой маркий цвет гербу подобрал. А еще шлем съехал набок, вот и видно теперь одни сапоги. Вот эти, здоровенные и растоптанные, Башки. Удачи тебе, Башка. А еще нос вдруг страшно зачесался, но руки то отнялись, и почесать не выходит.
Паскудная какая-то смерть, думает Генрих, моргает, когда в глаз падает стекшая по шлему грязевая капля. Смыкаются веки легко, а вот размыкаются с трудом. Да и черт с ним, снова думает Генрих. Было бы на что смотреть. Сдается и с облегчением закрывает глаза.
Вряд ли там будет хуже, чем здесь.

Духи неохотно, но отзываются. Поднатужился Гор-Горот, порвал серую пелену завесы на низко надвинутом небе, увидел, как сверкают в черноте мириадами звезд глаза предков. Почуял, как становятся рядом с ним их незримые тени, подпирают дрогнувшего шамана плечами, возвращают в ослабшие руки СИЛУ.
- Славно! - гудит Гор, расправляя плечи. Лишь двое воинов осталось против армии коротышек, но это все неважно, пока орк жив - он сам себе армия. Молвит шаман Слово Силы, и ветер уносит его через разлом, к крепости, исцеляя от ран, наполняя мощью одного из последних уруков.
Карлы со щитами и топорами уже близко, старый орк видит приговор в блеске их топориков. Да, старик Гор уже не тот воин, что прежде, едва ли выстоит в прямой сшибке, но кое-что он еще может.
Шаман снова застучал посохом, и нечто из подгорных недр вторило этому ритму. Тяжелые слова, срываясь с губ, дробили в крошку камень и заставляли дрожать скалы.
- Вы! Не! ПРОЙДЕТЕ!

Не глазами видит Гор-Горот, чует сердцем - ушла благость из астральных высей, заволокли небо серые тучи, закрыли лица предков от пытливого взора. Пришла пора невзгод.
Штурм захлебнулся собственной кровью, лихие степные рубаки один за другим падали под стрелами и копьями коротышек. Забирали их с собой десятками, но дварфов все равно оставалось больше.
Гор опустился на колено, положил ладонь на грудь Хрумша, пронзенную короткими толстыми черенками арбалетных болтов. Прикрыл глаза, пытаясь нащупать нить, притянуть дух шамана назад из серых пределов посмертия, но тщетно.
Сила ушла, словно спохватились шаманы карлов и заблокировали связь с изнанкой жизни.
Гор-Горот тяжело поднялся, зарычал. Затопал ногами, ударил в скалистую твердь посохом, так, что череп свиной слетел с навершия, исчезнув в разломе.
- AGH BURZUM ISHI KRIMPATUL! - загремел он, - AGHYYYYS!

- Судя по городу, странно что тут вообще еще остались люди, - проворчал Вергара вполголоса, кивком приветствуя Вильгельма.

Попытка изобразить командную работу предсказуемо не увенчалась успехом, паранойя леди Эллен на поверку оказалась действительно паранойей, лорд Волкер проявил инициативность и верность кодексу Корпуса, а Эрнесто получил очередной урок на тему того, что слепое доверие ближнему есть путь в лучшем случае к шутовскому колпаку, а в худшем - к могиле. Старушенция не спешила выпускать клыки и когти, обращаясь кровожадной бестией, из дома не выскочили вурдалаки, горгульи и призраки маленьких девочек. Только скрип кресла-качалки, старческое хихиканье и долговязая фигура охотника, чувствующего себя довольно глупо, с обнаженным мечом нависая над древней бабкой.

Кто бы мог подумать, что в этом забытом Господом городе, пустом, мертвом, похожем на пыльный старый склеп, главным испытанием на прочность для закаленных, опытных охотников на самую разнообразную нечисть станет одинокая старушонка на веранде ветхого дома. Все это напоминало зандагарскую притчу про запряженных в повозку альбатроса, омара и барракуду.
И поскольку лорд Волкер взял в свои руки инициативу переговоров со странной соседкой, Вергаре оставалось лишь не мешать коллеге.
Поэтому он небрежно оперся на меч, не торопясь прятать его обратно в ножны, и принялся с напускной ленцой оглядывать окрестности. Какой бы безобидной не казалась чокнутая старуха, а кто-то все же ту бедную женщину убил, убил кроваво и жестоко. К тому же бабуля Бриджит так и сыпала зловещими намеками. Так что снижать бдительность и расслабляться от ложного чувства безопасности сейчас могло бы стать ошибкой.

- Добро! Доброооо! - гудел из задних орочьих рядов бас старого шамана. - Жги гнездо паразитов, орчане! За степь-матушку! За вождя-батюшку! Режьте-бейте подземного карла, братия!

А сам глядь - бежит воскрешенный давеча орк Шипаголовый. Но плохо бежит, криво. Неуверенно. Как будто хромает, но разом на обе ноги. Погудел недовольно Гор-Горот, зачерпнул широкой ладонью эфир из астрала да щедро на обе ляжки колченогому плеснул. Тот аж подпрыгнул, сразу зеленью здоровой зацвел да вприпрыжку побежал. Добро!
Глянул шаман, а поодаль брат его по ремеслу камлает, старается. Можно сказать, коллега. По всему видать, с гениями кругов подземельных союз налаживает. Тоже дело! Кому ж еще в борьбе с поругательством горных недр помогать, как не духам этих самых недр?
Встал, значит, Гор рядом с Хрумшем, тоже лапы растопырил, чтоб сигнал исходящий усилить. Слова тайные зашептал, секретные, духи это любят. Для пущего эффекту еще и пригоршню молотого корня шайтан-травы по ветру рассеял.
Помогай, мать-земля!

Среди диких горных уруков вдруг обнаружился вполне себе степной орк. Седой, тут пучок перьев торчит, здесь пучок шерсти, весь в амулетах, козьих и птичьих черепах, и даже на внушительном посохе какой то череп, не то свиной, не то гномий, так сразу и не скажешь. Одно слово - шаман.
Давно он пришел в эти края, ведомый древним пророчеством - лишь избранные уруки сумеют изжить подгорных коротышек, оскорбляющих самую суть природы и копошащихся в горной утробе мира, словно вредные паразиты. И те избранные сумеют одолеть старый ужас гор, двухголового огра, чем и докажут свою избранность. Не одно племя горных уруков науськал на реликтового гиганта старый зеленый проповедник, но увы, никто из них не оказался избранным.
И вот, в очередной попытке явились нежданно негаданно степные Каратели, лихие головорезы, да и укокошили огра без затей.
Старый шаман Гор немедленно примкнул к их отряду, поскольку, в полном соответствии с пророчеством дальнейшая цель орков лежала в подгорном царстве коротышек-бородачей, и не принять участия в таком великом сакральном походе он просто не мог.

Позднее, на пиру, Гор только покачал головой, когда разошедшиеся уруки в кураже прирезали одного из степняков. Должно быть, спьяну приняли его за гнома, что было вовсе неудивительно. Или за мифического горного барана-однорога. А то и вовсе просто из одной только лихости. Уж эти горцы, подумал старый шаман. Только бы им кого нибудь зарезать. Этот еще легко отделался, знал бы он, что уруки порой с горными баранами делают... да и с пленными гномами тоже. Мда.
- Дурное это, когда справного воина на пиру зажаривают, будто порося, - сурово прогудел Гор, и уруки смущенно потупились. - Недоброе это дело, и суета сует. Ужель я вам не говорил, беспутные?
Простер зеленую лапу, нашептал-наговорил, дунул плюнул, и повелел:
- Встань и иди!
И Урргаш встал и пошел.
Чудо? Чудо!

В свете горящих то тут, то там крестьянских дворов лицо Генриха неуловимо переменилось. И дело было даже не в заплывшем глазе, от того что какая-то отчаянная баба очень метко метнула полено. В огне и крови уничтоженного Козьего Леска погибал задумчивый флегматичный наследник захудалого тевтонского рода, а его место занял кто-то неприятный, расчетливый и циничный. Вакнахия меняет людей. Мальчики становятся мужчинами, мужчины становятся либо сволочами, либо мертвыми мужчинами.
- Ну что, господа бандиты, - с истерично-веселыми нотками заявил он остальным бойцам. - Вот мы и порешали задачку. Нет села - нет проблемы, ха ха! Брюхан может спать спокойно и ждать податей отсюда хоть до второго пришествия. А мы заночуем тут, и поутру двинем дальше. Вряд ли к нам наведаются мохнатые гости, у них сегодня есть чем поужинать. Но на всякий случай все ночуем в одной хате и ставим караул. Как выдвинемся, заглянем по дорожке в эти, как их, Камыши, поглядим как там люди живут. А потом в Луцок, может, тамошний брюхан не такая прижимистая тварь. Хотя я бы на это не расчитывал. Ближние к городу деревни трогать не будем, во всяком случае пока. Вопросы есть? Вопросов нет. Тогда за дело, геноссе, ночлег сам себя не организует.

Эрнесто внимательно вглядывался в черты лица, мимику, и особенно глаза женщины. И - с некоторым разочарованием - отметил, что не видит там того, что ожидал бы увидеть. Не промелькнула во взгляде женщины сумрачная тень затаившегося хищника, не прозвучали, даже на краткий миг, оттенки властного голоса зверя. Быть может, создание ночи слишком искусно скрывалось? Быть может, быть может.

Вергара повернулся к Волкеру. Кажется, этот подтянутый, чопорный мужчина, выглядевший так, будто он не только вызубрил наизусть кодекс Корпуса, но сам же его и написал, не одобрял действий Эрнесто. Зандагарец не мог его винить, зачастую он, Вергара, сам бы затруднился объяснить, чем продиктованы иные его поступки. Но чутье редко его подводило, и в данный момент оно хранило молчание.
- Не думаю, - сообщил охотник коллеге тихо, вполголоса, - что она опасна. Во всяком случае, напрямую. По-моему, это самая обыкновенная старуха. Чокнутая, конечно, и с любопытной историей за плечами, но все-таки человек. Судя по всему, наши полномочия и статус ее не очень то впечатляют, может, стоит попробовать ей подыграть?

И именно в этот момент за дело взялась леди О'Ниалл. Отрывистые, резкие фразы, в которых звучали отголоски военных маршей. Опять какие-то невидимые дети, горящие глаза. И куда только подевался ее тихий, неуверенный голос с вечным заиканием?

Неприятности. Проблемы, неурядицы, невзгоды. Самое неприятное в неприятностях - они чертовски хорошо работают сообща, как слаженная команда, как затаившаяся в тумане стая волколаков. Какие то минуты назад вокруг были пустые улицы, но сейчас - изуродованный труп незнакомки, появление нового охотника, сумасшедшая старая ведьма и Элен О'Ниалл, которая не то страдала от галлюцинаций, не то находилась под искусно наведенным мороком. Каждый из этих пунктов заслуживал отдельного пристального рассмотрения, но разумеется, такой роскоши как возможность поступательного решения вопросов жизнь, даже в порядке исключения, предоставлять не собиралась.
Вот они, издержки отсутствия практических навыков охоты в коллективе. Сейчас, конечно, отличный момент чтобы устроить сцену, настоять на своем, выставить друг друга полными идиотами, начать препирательства, разбирательства и дебаты. Или же попробовать, просто попробовать наступить на горло своему эго и сыграть партию в этой увертюре, не пытаясь упрямо диссонировать с ансамблем либо во что бы то ни стало завладеть дирижерской палочкой.
Встретить несущийся навстречу снежный ком неприятностей сплоченной командой, черт побери.
И разумеется, коль скоро ты вознамерился изменить мир, начинать нужно с себя. Вергара едва заметно кротко вздохнул, и кивнул Элен. Пришло время заново учиться доверию.

Пока Элен твердым как сталь, разрезающим застоявшийся воздух Гримфолда подобно остро отточенной шпаге голосом зачитывала ультиматум одинокой старушке, устроившейся на веранде старого ветхого дома, Вергара медленно, неторопливо стягивал портупею с увесистым тяжелым мечом. Когда пожилая леди в ответ охотнице разразилась визгливым смехом, Эрнесто отстегивал серебряные заклепки, которым ножны крепились к ремню. Остаток эксцентричной речи старой ведьмы он дослушивал, уже привычно положа массивное оружие на плечо.
В каком-то смысле он и правда не был охотником. Во всяком случае, не тем настороженным, готовым к засаде, планирующим каждый шаг наперед и старающимся учесть любую мелочь охотником, какими явно были О'Ниалл и Волкер. Эрнесто всегда больше полагался на инстинкты и импровизацию.
Сделав пару шагов вперед, к крыльцу дома, он, улыбаясь, чуть склонил почтительно голову и коснулся пальцами полей шляпы.

- Вергара, уважаемая донья, - сказал он, - Вы совершенно правы, я не охотник. Ведь что делает человека охотником? Разве только острая сталь в руке и знак королевской инсигнии? Но это - всего лишь вещи, а вещи могут лгать. Но что же, в таком случае, делает охотника - охотником? Возможно, громкие слова о Корпусе? Нет - слова умеют лгать еще лучше. Внутренний огонь, право на силу и вечный, неутолимый голод - вот что такое охотник. А мы - всего лишь люди, заблудившиеся в тумане. Так кто же тогда здесь охотник, донья? Быть может, вы?

Четыря дня как один бесконечный, серый, сырой понедельник.
Поэты в родной Тевтонии любили прославлять романтическую осень, золотые листопады и последние вздохи уходящего лета. Так оно, возможно, и выглядело в ухоженных имперских парках, да только настоящим лицом осени была Вакнахия. Если зима это смерть, холодный и непреложный факт отсутствия жизни, то осень - медленная и жалкая агония умирающей природы, умирающей долго, мучительно и грязно, в луже собственных нечистот. Если честно, Генрих не уверен был даже, какое время года на дворе. Но не удивился бы, что естественный круговорот сезонов в этом краю мистическим образом заменила одна бесконечная осень.

На подходе к мрачному лесу, выглядящему так, словно он и сам не прочь кого-нибудь сожрать, кондотта перестроилась в круг, прикрывая уязвимых стрелков. И черт возьми, весьма своевременно.
- Боженька милостивый, где ж вы так разожрались, - ошеломленно выдохнул Генрих, глядя как материализовались из лесного сумрака гигантские тени. Здоровенные черные ублюдки, заподозрить у которых общего предка с визжащим на телеге кухельшнауцером мог только совсем чокнутый ученый муж. Они отличались даже больше, чем покойный Кназе и самый зачуханный кмет из самой засратой местной деревушки.
Оглянулся - шайсе! Вожак был еще здоровей, и в желтых глазках дьявольским огнем светился хитрый, животный разум. Один прыжок - и Никола вместе со знаменем рухнет. А знамя ронять нельзя, никак нельзя, хоть волки бригаду жрут, хоть бандиты, хоть сами ангелы небесные.
- Машья, - отрывисто рявкнул Генрих, - прикрой брешь в строй, шнелль! Я назад! Стрелки, целься в вожака!

- Эй! Эээй! - заорал Гришнак, приплясывая вокруг горящего дварфа. Дварфа ему было не жалко, а вот сеть свою - очень даже. Примерился, приловчился, рраз - одним движением сдернул ее с тлеющей тушки. Как? А вот так. Кто сеть плел, тот только все ее хитрости, тонкости да секретики знает.
Намотал ее, горячую, на запястье, шипя и плюясь от боли. А заодно подумал - вот этакую бы раскаленную сеть научиться во врагов швырять! Им бы, наверное, не понравилось. Мысль интересная. Если расковырять этот гномский огнеплюй, при некотором усердии и творческой жилке вдруг получится переделать его в орочий ЦАРЬ-СЕТЕМЁТ!

И бочком подобрался к железному коротышке, примеряясь, в какую щель в бронеплитах ткнуть острием ятагана.

И куда понесло неугомонных? По лесам эльфов - резать не перерезать. Если с хуманса такая шкура вышла красивая, с эльфа то и вовсе будет просто шик. Самые модные юрты в степи можно отгрохать. И блестяшек у эльфов полно, в этом плане они не хуже гномов.
А гномы... и живут далеко, и пойди их еще отлови по норам. А там и ловушки, и огонь, и жгучая вода, и черт знает что еще. Однажды Гришнак видел ветерана такого похода. Седой весь, покалеченный обожженный, гадил под себя и все время орал:
- Они в выгребной яме, вождь! Мать вашу, эти карлики научились прятаться даже там!

Однако одному идти за эльфовыми блестяшками было глупо, оставаться в лагере - скучно, так что, недовольно ворча, Гришнак все таки пошел. Шкуру хуманса, как плащ, на плечи накинул, чтоб товарищам сзади веселей шагалось.

Генрих много не разговаривал, больше отмалчивался. Кошеку, разве что, ладонь на плечо положил, сказал "Так было нужно, Мацал". И все. Все остальные парни зато приободрились, смотрят волками, кровь почуяли.
Брюхан оказался тоже не дурень. Увидал печальный вид кондотты и сразу смекнул что к чему, расчет быстро произвел и слинял. Что, зачем - и не узнал, и не спросил. Этак можно было вообще ни в какие Водички, чтоб им утонуть, не ходить.
Генрих помрачнел. Как и все, пару стопок за погибших опрокинул, а потом все больше в кружку глядел. Недавно, умываясь поутру в ручье, разглядел седину у себя в щетине. Эвона как - пару дней в командирах, а уже процесс пошел.
Парни наперебой идеями фонтанируют, Никола мудрость сельскую изливает, Йонас талант полководца в себе открыл, Джованни в мистицизм ударился. Ишь, разошлись, раздухарились. При Рудольфе, мир праху его, все больше тишком сидели, пиво дули да болтали о бабах. Большой харизмы был мужик, и банду в кулаке держал на загляденье.

- Ну что ж, - впервые за вечер произнес Генрих. - Здраво рассуждаете, заслушаться можно. Волки так волки. Тут хрен угадаешь, но явно нечисто что-то. Иначе б на кой черт боевую бригаду просто так гонять, за собаками лесными. С другой стороны, в остальных заказах не лучше. Только с рыцарем все понятно, можно выхватить по зубам - мое почтение. Так что да, волки. Никола, сходи тогда, собачонку какую нибудь пригляди. Только не волкодава, охренеем его кормить. Лучше мелкую, но чтоб нюх был как у Брюхана на гульдены. Заодно расторгуетесь. Хабар отрядный не продавать, особенно брони - самим пригодится пока. Джованни, ты предложил - тебе и карты в руки. Сходи, осмотрись. По строю порешаем. И - Йонас. Будь добр, в следующий раз не затевай переговоры с крестьянством. Больно ты грозен, они этого не любят и разбегаются. И еще, все по сторонам смотрите, спрашивайте, вдруг кто наниматься будет. Нам народ нужен, сами понимаете.

Как-то посреди разговора и рекрут, свежая кровь, нашелся в кабаке. Да не прощелыга местный какой, а натуральной тевтонской породы воин, судя по виду, жизнью битый и сам в ответку бить не стеснявшийся.
- Садись, - кивнул ему Генрих. - Я за командира. Руки нам и впрямь не помешают, а то нынче их чутка... укоротили. Кошек, брат, введи человека в курс дела. А я пойду, все-таки, с Брюханом переговорю.

Ни на что тевтонец особо не расчитывал, такие типы, как местный заправила, мать родную живьем сожрут за лишний гульден. И все ж таки, ответственность есть ответственность.

- Герр Брюхан, - скажет ему Генрих, когда толстяк согласится на аудиенцию. - Прошлый заказ с подвохом вышел. Банда дезертиров в деревеньке окопалась, целую неделю местным кровь пили, обобрали подчистую. И у нас драка вышла серьезная, половина ребят полегла, вместе с командиром Кназе, да упокоится душа его на небесах, кхм. И с Катаржиной, что вам живот врачевала. Однако ж дело мы сделали, головы негодяев сюда привезли. Мы с вами по чести, и от вас того же ожидаем, господин Брюхан. Бригада на мели, на починку, лечение да новых рекрутов вся плата, считай, ушла. Так что, учитывая сложившиеся обстоятельства, за тот заказ хорошо бы накинуть. Я знаю, тут полно всякого отребья, которое с радостью побежит к вам наниматься. Однако же верность людей, которые качественно и без вопросов исполняют работу, иной раз стоит дополнительных расходов.

Вот именно так и расчитывал сказать дельцу Генрих. И, что характерно, сказал.

Генрих чувствовал, как постепенно выползает из него желание убивать, оставляя лишь пустоту, усталость и нервный тремор.
Остановился над мертвыми, постоял. Молча. Было о чем подумать.
Пока все уцелевшие куражились и с местными ругались, тевтонец подошел к Николе, скорчившемуся у изгороди. Пацан, конечно, себя проявил. Видать, и вправду он тогда Яну болт в затылок случайно положил. Не в его характере такой грязный расчет. Если Кназе был мозгом бригады, Катаржина - красотой, а Хайнц - руками, то Никола явно стал ее сердцем. Сам едва не кончается, а слезы в глазах стоят. И видно же, что не по себе убивается так. Причем слезы слезами, а стержень в парне есть, натурально, стальной. Не зассал ведь, не драпанул, а держал знамя до последнего, хотя уж стрелами утыкан был, как еж.
- Ты как, парень? - спросил негромко, подождал, пока тот глаза не приоткрыл. - Ты молодцом, отлично держался. Если бы ты знамя не поднял... Считай, что это твоя победа, в общем. Кназе бы тобой гордился.

Бойцы уже закончили собачиться с деревенскими, когда Генрих подошел. Старик капитан сыграл в ящик, Катаржина тоже, и Хайнц. Остались из ветеранов только Никола, Кошек да он сам, Генрих. Кому то придется взять командование, по крайней мере, пока отряд не вернется в Воржчек. Хардкор переглянулся с Мацалом и все понял.

- Мужики, - созвал он тех воинов, что были на ногах. - Я громких слов говорить не буду, победили, не померли - вот и славно. Командир наш лихой, упокой Господь его душу, преставился стараниями вот этих - пнул труп одного из дезертиров - мудозвонов. Я приму временное командование, пока не вернемся в город. Есть возражения? Дас гут. Сейчас первым делом Николу обиходьте - парню досталось, как бы не помер. Грюн, ты бы прилег, а то не дай Бог, кишки выронишь. Его вот тоже подлатать надо.
Этим свиньям - снова пнул труп - бошки отпилите, в мешок и в холодок. Если соли местные дадут, совсем хорошо. Подарок Брюхану привезем. Наших надо... прикопать по-человечески. В общем, дел дохрена, потом будем праздновать. Пожалуй, тут заночуем, завтра обратно. А я пойду с местными потолкую.

Мужички сельские, хоть и заверяли скорбно, что обнесли их подчистую, явно врали. Выдавали их даже не бегающие глазки, а чистенький опрятный вид деревянных хат с мирно мемекающей, кудахтающей и мукающей публикой за изгородями. Их бы взять за жопу сейчас, вскрыть подполы в каждой хате, пройтись стальным веником по домам - кто знает, сколько бы случайно позабытого хозяевами добра отыскалось? Но останавливал Генриха не давешний гуманизм, а опасение, что впятером такой фокус уже не провернуть. Если в этих затюканных мужичках внезапно проснется праведный крестьянский гнев, то они вполне могут разыграть сценарий, от которого предостерегал Никола. А то и просто, без затей забить батогами. Опасно. Рискованно. Да и глупо было бы, после такой драки получить на орехи от деревенщины.

Однако, пока он размышлял, буйный Йонас уже распугал всех зевак. "Cyka blyat", подумал Генрих по-тевтонски и подошел к двум скорбно воющим мужичкам, единственным оставшимся из местного населения, не считая детей.
Поднял их за шиворот, убедился, чтоб его услышали - может, и затрещиной, коли придется - и сообщил им:
- Господа, самое большее через полчаса я хочу говорить с вашим старостой. С заместителем старосты. Просто уважаемым членом общества. Короче, со старшим. Поняли? Если я его не увижу, мы пойдем по хатам, раскатаем каждый дом по бревнышку, вскроем каждую щель. Никакого зерна, никаких, нахуй, поросей не будет уже - все спалим к херам. Ясно вам, олухи? Бегом бля, время пошло!

Расписал эльфа, как картину. Тут нога, тут рука. Кровавая каша. Но это только на первый взгляд. Если вглядеться внимательно, можно различить, как выложенный из кусков ребер могучий степной тур вздымает на рога волка. Или медведя, хм.
Гришнак чуть подправил неопрятную кучку легких, переложил с места на место сердце. Вот, теперь точно медведь. Великое искусство импровизации.
Увлекся процессом, даже про хумансов с эльфами забыл.
Поднял голову - бежит один, вопит. Красиво бежит. От одного орка уклонился, второй на хуманса прыгнул - а тот поскользнулся в крови и упал, орк над головой пролетел. Удачливый хуманс вскочил и деру.
Хорошо бежит, и пускай. Орку порой тоже не чужд хуманизм.

Да что ж такое, то измена, то засада.
Ритм жизни Степных Головорезов оказался очень уж интенсивным.
Не успел Гришнак до юрты доползти, как завязалась драка с взявшимися ниоткуда эльфами и хумансами. Не иначе, ветром принесло, как, бывало, рассыпают по степи вольные крученые вихри целые урожаи лягушек.

- Мочи ушастых! - завопил Горка.
- И розоволицых тоже режь, режь! - закаркал Морка.
- Да идите вы в жопу, - огрызнулся Гришнак. Он устал и хотел не подраться, а помедитировать.
Но эти, если их не перебить, все равно ж не отстанут.
Орк развернулся и пополз обратно. Только уже тактически, скрываясь в траве, как змея.
Поднялся из степной травы, как сумеречный кот, за спиной высокого, статного эльфа в красивом зеленом плаще.
- Привет.

Вергара кивнул Элиасу, склонив голову чуть ниже, чем того требовал официальный этикет. Вы были услышаны, поняты и надеюсь, сие досадное происшествие не станет назойливым препятствием в наших дальнейших отношениях, говорил этот жест.

Нужно, обязательно нужно будет поднять вопрос о формальной субординации внутри отряда. Не сейчас конечно, в убежище. Им всем придется чуть придавить горло собственной песне, учиться идти на компромисс и работать в коллективе. Охотники - одиночки. Группы по два-три человека максимум. У каждого свой стиль, свои привычки и свои правила. Здесь Корпус разумно их не ограничивает - главное эффективность выполяемой работы.
Одному - проще. К этому выводу рано или поздно приходит каждый. Горьким путем проб и скорбным путем ошибок. В группе ты невольно открываешься, прикипаешь к другому человеку. Ничто так не сближает людей, как моменты смертельной опасности, риска, танец смерти на острие клинка. Без полного доверия напарнику такое дело не вытянуть. А где доверие, там сами-собой вырастают узы близости, сплетаются между собой, связывая тебя с другим помимо твоей воли. И когда эти узы рвутся по живому, когда ты находишь ее треуголку, бурую от запекшейся крови, и обломки шпаги, это... больно. Эти раны заживают медленно, мучительно. А после них... остаются шрамы.

Коллеги, сказала Эллен О'Ниалл. Это хорошее слово. Правильное.
В характере этой женщины одновременно чувствовался стальной стержень, и... какой-то надлом. Те самые шрамы, должно быть. Горечь потерь сильнее горечи поражений, и обладает чертовски долгим послевкусием.
Он тепло улыбнулся женщине.
- Не беспокойтесь, леди О'Ниалл, о багаже мы позаботимся. Верно, Вильгельм? Да и наш добрый Бернард мужчина крепкий, тем более он, как никак, все еще должен доставить и нас, и наш багаж к убежищу.

Без лишних слов Вергара взял на плечо сундук Черити, мысленно охнув и понадеявшись, что другие этого не заметили. Вдвоем с Кэролайн тащить эту штуковину было значительно легче. Но что уж тут. Как говорили зандагарские рыбаки, коль взялся за весло - не ной, что тяжело.
- Вперед, коллеги, - бодро заявил он, подмигнув Эллен. - Нас ждет убежище.

Безжизненные улицы, забитые наглухо провалы окон, темнеющие сквозь туман будто позеленевшие от времени медяки на глазах покойника. Когда-то в далеком, бесконечно далеком детстве Эрнесто любил представлять, что все люди вокруг исчезли, и он один ходит по пустым улицам, сует любопытный нос под прилавки торговцев, заглядывает в окна. Теперь, спустя столько лет, детская мечта воплотилась в жизнь. Вот только оказалось это вовсе не так весело.

- Боюсь, доходец нам тут не светит, - вполголоса ответил Вергара на шутку - это же была шутка? - графа, задумчиво разглядывая крыши заброшенных домов, сплошь покрытые черной сажей воронья, - Эти господа, думается, неохотно станут платить за жилье. И определенно уже привыкли где-то харчевать, так что нас и тут кто-то опередил.

Разве что открыть ресторанчик "Тысяча и одно блюдо из черной гримфолдской птицы", мрачно подумал Эрнесто про себя. Вороны жирные, как куропатки. В обнищавшем по естественным причинам городе такие бы не зажились. Зандагарцу довелось охотиться в трущобах, где никто не ведет счет человеческим жизням и определенные сорта нечисти этим охотно пользуются. Там, как правило, даже крысы и голуби не чувствуют себя в безопасности, потому что конкуренцию уличным котам составляют куда более опасные уличные дети. А здесь... хм. Словно и не город, а свежий могильник. Интересно, интересно.
Тем временем среди охотников начала происходить некоторая активность. И источником этих кругов на зыбкой воде социальной организации группы был, разумеется, его сиятельство Элиас Норфолк, которого Вергара про себя привык именовать попросту Графом.
- Лорд Норфолк, - не особо стараясь скрывать раздраженный тон, сказал Эрнесто, которому претила подобная прямо таки патологическая страсть к интриганству. - Быть может, стоит сообщить о ваших планах всем? Если они у вас, конечно, есть, и вы с дамами сейчас шепчетесь не о тонкостях делопроизводства в мертвых городах.

Не лезь на рожон, не отсвечивай, держи оборону, такое было кредо у Генриха. Но сейчас, оказавшись почти в одиночестве в первой линии, он вдруг с удивлением отметил, что глубоко в его осторожной тевтонской душе хохочет опьяненный кровью берсерк. Сейчас бы самое время отступить - но, черт возьми, до чего приятно было проламывать череп тому ублюдку!
Топчется напротив одинокий кнехт, раненый уже, но не отступает, не сдается. Ну и дурак. А может, словил такой же кураж, как и Хардкор.
- Я же тебе, сука, лицо обглодаю, - ласково сообщил ему Генрих, голосом чужим, незнакомым, страшным.

Ну и пошло, рука в руку, щит в щит, толкание, хрип, отчаянная ругань, сверкают из под шлемов бешено выкаченные глаза. Подклад салада горячий, как вынутый из печи котелок, по лбу стекает одинокая капля. Пот или кровь? Пот или кровь??
Сморгнул, выдохнул. Пот.
Глянул поверх щита, напротив над кромкой чужого щита показалась такая же любопытная рожа, в прорези шлема блестят животной яростью и ужасом глаза.
- Да это ж я, - подумал Генрих, надавил щитом и врезал по своему отражению моргенштерном.
В общем оре сознание зафиксировало отдельный крик, спину ожгло изморозью.
- Они убили Хайнца!
Началось, отрешенно понял Генрих. Как в прошлый раз. Только нынче, похоже, другие ставки, инстинкт безошибочно подсказывал - дважды подряд среди вражьих верховод такой гуманист, как Рудольф Кназе, не попадается.

Растянутое до предела мгновение лопнуло, и время понеслось стрелой. Охотник с породистым лицом аристократа стремительно заколол одного вервольфа, ранил второго, а затем грохнул выстрел, закончив начатое рапирой дело, кони снова рванули и потерявший равновесие Эрнесто вынужден был отпустить поводья, чтоб не упасть под бьющие брусчатку тракта копыта. Парень с арбалетом потерял равновесие и слетел с крыши экипажа вниз, но сумел сгруппироваться и упасть правильно.

- Mierda!.. - пробормотал Вергара, невольно повторяя ранее уже прозвучавшее ругательство, роднившее между собой два разных языка.
Пороховой дым поплыл над землей, смешиваясь с клочьями белого тумана.
"Урок окончен".
Эрнесто машинально отметил склонность мастера рапиры к красивым позам. Возможно, однажды это его погубит. Однако пока что, стоило признать, он действовал безупречно.

Из тумана донесся полный боли и предсмертной тоски крик - именно крик, а не ржание - лошади, как наглядное доказательство того, что урок еще далек от завершения.
Эрнесто кивнул аристократу, снова продемонстрировавшему свою превосходную подготовку, и истинно дворянский снобизм, и все в одной короткой фразе. Похоже, этот дьявол столь же хорош, сколь и несносен.
Не медля более, Вергара бросился вдогонку за дамами.
- Умерьте прыть, синьориты, - бросил им вслед на бегу, - Не стоит терять друг друга из виду, неизвестно, сколько еще тварей таится в тумане!

Впрочем, ориентир в виде агонизирующей лошади пока присутствовал довольно четко.

Пока шли до деревни, Генрих чутка омрачился. Снова щемить мужичье безответное, хаты палить, баб гонять. Детишки, опять же. Кровища, вопли, зарево пожара отражением в застывших мертвых глазах. Звериный вой бабы, которую без затей разложили крестом и пользуют зло, азартно, под безучастным взглядом убитого мужа и сына. Паскудное дело, аж тошно.
Никогда не был тевтонец особо чувствительным или сентиментальным, но пронимали в последнее время такие мысли. Наклонится с утра в бадье рожу сполоснуть, а отражение все в черной корке запекшейся крови. Проморгается - поди ж ты, привиделось. Или краюху хлеба отломит, а мякиш ржаной как будто свежая рана, и юшкой сочится. Жуть.
Да еще бессонница. Тяжесть какая-то гнетет, неясная, где-то в самом потаенном нутре.
В храм надо сходить, пришла неожиданная мысль. Точно, покаяться. А то этак груз грехов будет к земле кренить, да и под ее самое в итоге утащит, прямо в бездну присподней.

И все эти измышления как ветром сдуло, когда банда дезертиров показалась. Куда там! Грехи, шмехи. Тут уже привычный мандраж за яйца схватил, самому бы кровушкой не умыться теперь. Душа обождет, надо тело поберечь. Командир орет - назад!
Ох и мудр старик! Оно и верно, назад всяко безопасней, чем вперед.
Приклад арбалета в плечо, взгляд вдоль стрелы на ряды неприятеля, переползает хищный узкий наконечник от фигурки к фигурке. Темно, зарраза!

Шаманы говорят - нет горести в славной смерти. Если ты дрался - ты уже не проиграл. Обнимет мать-степь, прорастешь из нее травой-ковылем, прольешься в сухую землю дождями. Станет сильнее орочье племя.
Мамаша всегда говорила Ухорезу, что ему стоило пойти в шаманы. Может, и права была.
Но он об этом не думает, наседает на Урргаша, брызгая кровью и слюной. Умри, но не сдавайся!

Спутники попались не из болтливых, да и обстановочка не располагала. К тому же, охотники - по большей части одиночки. Такой большой отряд Эрнесто видел впервые. Впору было задуматься - что же там, в этом самом Гримфольде, этакое приключилось? И почему на усиление послали именно его? Как это понимать - как оказанную честь или списание?
Вопросы-вопросы. Вергара в итоге решил не забивать себе голову. Всяк ответ найдет свой вопрос, дай только срок. А пока...
Изучал спутников. Много женщин, это странно? Впрочем, для Корпуса - не слишком. Насколько Эрнесто усвоил из теоретических занятий общеобразовательного курса, Корпус основали после большой войны, где погибла изрядная часть взрослых мужчин, так что полное равенство полов было исторической традицией.
Синьориты были симпатичные, особенно белокурый темноглазый ангел в красном шейном платке. Не то чтобы это что-то значило, личных отношений внутри Корпуса Вергара старался не заводить. Никаких друзей, подруг, любовниц - просто попутчики. Как сейчас. Так проще.
Но как бы то ни было, симпатичные попутчики лучше, чем страшненькие. Хотя бы чисто эстетически.
Правда, одна дама, выцветшая блондинка с бледным, как от бессонницы, лицом, то и дело награждала Эрнесто свирепым взглядом, на что тот, разумеется, отвечал лучезарной улыбкой. Кажется, это ее только еще больше раздражало, впрочем. Но Вергара привык не удивляться подобному отношению от народа метрополии. Эхо войны по-прежнему гуляло по земле, хоть с тех пор прошло уже немало лет.

Когда карета встала, охотник выпрыгнул вслед за долговязым типом. Вытянутое лицо, взгляд уверенный с толикой надменности, явно аристократ. Ну да Эрнесто и сам не в конюшне родился. Длинный клинок уже лежал на плече, ножны Вергара оставил в карете. Прислушавшись к чириканью девушек у задних колес повозки, Эрнесто хмыкнул и пошел к лошадям.
Их поведение настораживало.
Невысокий парень простоватого вида, из попутчиков, забрался на крышу фургона и заговорил с Бернардом. Смешно, конечно, никто не знает друг друга, зато возничего знают все. Если вы что-то хотели знать об охотниках - вот отличная иллюстрация.
Кучер возится с винтовкой, болтаются заиндевевшие остатки веревки на стылом ветру. Взгляд охотника остановился на них, затем сместился на коней.
Вергара всегда любил лошадей, хоть и вырос, считай, в порту.
Он подошел к одному из коней, положил ладонь на шею, ласково, но уверенно.
- Calmese, calmese, querido.
Когда лошадь чует хищника, по ее взгляду всегда можно понять, в какой стороне притаилась угроза. Да и рвет она, как правило, в противоположную опасности сторону. Все-таки умное животное. В отличие от человека.

Не настроен был Шаграт на драку, но заслышав хулительные речи Урргаша, рассвирепел. Давно уши этого негодяя напрашиваются Ухорезу в ожерелье, ох давно!
Берсерк обернулся, ощерил клыки в усмешке злой.
- Шипоголовый, драть тебя тремя волками! Ублюдок, мать твою, а ну иди сюда, говно эльфячье! Вздумал на меня напасть? Да я на тебя сам нападу!

Генрих, утопив свежие впечатления от общения с трупоедами в первых кружках спиртного, просветлел лицом, расслабился и налегать на выпивку перестал. Он был мужчина по-тевтонски обстоятельный и меру свою знал. К тому же пиво тут и так то было моча мочой, так собака корчмарь его еще и разбавлял.
Развалившись на стуле и размахивая в воздухе куриной ляжкой, фон Хардкор разглагольствовал. Его собеседником был тот самый Щупал Мышек, что давеча едва в ящик не сыграл. Впрочем, Генриху было без разницы, он сейчас мог общаться хоть с табуретом. Молчит - значит слушает. Не перебивает - значит соглашается!

- Ich bin думайт об этот wunderbar тварюшка, трупоед. Что он такое есть? - как всегда в минуты покоя, у Генриха спонтанно прорезался вакнахско-тевтонский диалект. - Вот ты, Коцал, такое встречал? И я - nein. Поразительное, хоть и мерзкое создание. Я имею полагать, что происхождение свое сия абоминация берет от банального трупного червя. Ибо так обильна мертвецами эта земля, что расплодился здесь их вид просто неприлично. А когда стало их отщень много, мертвых на всех уже не хватало, ja ja. И пришлось им жрать друг дружку, и в соответствии с gesetz der energieeinsparung - расти. Erstaunlich, oder? И чем больше они растут, тем больше им нужно жрать. Поэтому часть этих sogenannt трупоедоф постепенно сьедает всех остальных, и продолжается это до тех пор - пока не останется один, самый большой и голодный. И он натуральным способом дохнет. Sackgasse der Evolution, вы понимаете, герр Трогал? Из чего, разумеется, можно сделать вывод - никакой нужды ходить и резать этим обреченным на вымирание тварям головы не было! Наука, ja ja. А еще, разумеется, местные das volk в корне неправы. Назвать этот курьез природы стоило, конечно, не трупоеды, а трупоедоеды. Так то!

Но затем Генриха сбил с мысли Кназе. Тевтонец хотел было развязно отдать честь командиру куриной ногой, но передумал. Старого дьявола фон Хардкор до сих пор слегка побаивался. Когда знакомишься с человеком на расстоянии удара алебардой, не так то просто потом об этом забыть.
Поэтому Генрих просто кивнул, сделав серьезное и трезвое лицо.
- Ja, oberst, сработаем.

Высмотрев в толпе кметов искомое лицо, что было не очень сложно, тевтонец окликнул его, выразительно отсалютовав кружкой:
- Эй, ты! Да, ты, солдат! Выпьешь с нами?

Вот это ничего себе упырище! Дивится Генрих, а пытливый тевтонский ум прикидывает: а если ему еще дать пожрать? А потом еще? И еще? До каких пор эта тварюга расти будет? Видать, давно на жальнике свежих покойников не было, то то они в начале такие были тощие и печальные. Или их только с трупов сородичей эдак разносит? Страшно! Но интересно.
Упоенный горячим азартом, фон Хардкор бесстрашно шагнул вперед и замахнулся на тварь моргенштерном, позабыв про щит. Готт мит унс! Изыди, нечисть!

Лежал себе в юрте Ухорез, смотрел в небо сквозь дырку в пологе, а небо смотрело на него. Думал он непривычные, грустные и мелонхоличные мысли. О тяжелой судьбе зеленого народа. О пути его в мировой истории. О том, что никто орков не любит, даже сами орки. Странные мысли.
Уже задремал почти, как полыхнуло.
Выскочил Шаграт наружу, а в лицо ему - сноп рыжих искр.
И вырос невероятно орк, в лапищах сила богов, хочешь - лови ладонью молнии и швыряй их во врагов. В каких врагов? Да в любых! Вон они, повсюду - на севере, юге, востоке, западе. Но не взять им орочей крови, не украсть орочьих баб, даже таких пришибленных, как Грыха. Ухорез не позволит!
Обернулся к стоянке, смерил взором великанским. Разве это дом?
И пригрезилась ему настоящая царь-юрта. Король- юрта! ИМПЕРАТОР-ЮРТА!
ИЗ ЖЕЛЕЗА, ЖИДКОГО КАМНЯ И ПРОЗРАЧНОГО КАМНЯ! ВЫСОТОЙ ДО ОБЛАКОВ! С КОПЬЕМ ОСТРЫМ НА КРЫШЕ, КАК У ШИПОГОЛОВОГО, ЩЕКОЧУЩАЯ ПУЗО НЕБЕСАМ! ВОТ ЭТО ДОМ ДЛЯ ОРКОВ!

Примерился, как бы эту башню воткнуть поухватистей, и вдруг полетел, полетел, полетел вниз. Мордой прямо в траву.
Поднялся, башкой помотал. Жидкий камень, привидится же такое.
Когда в юрте все собрались, осмотрелся орк. У всех рожи в крови и вгляд потерянный и, одновременно, одухотворенный. Всем приблазнилось, видать. Могучее шаманство сотворил Урка.
А Зога не видать. Не его ли они в дурмане дружно зашибли-затоптали? Пойди узнай теперь. Ну сгинул, и ладно. Орочий век недолог, гоблинский и того короче.

Закивал одобрительно, когда Хрумш речь про алтарь завел. И добавил:
- Как из похода за бледными вернемся, надо б нам вождя выбрать. Сильного, но мудрого. Мудрого, но сильного. Недоброе это дело, без вождя. Дуреем помаленьку, этак друг дружку совсем перекалечим.

Шаграт недобро буравил взглядом спину Шипоголового, задумчиво клыком цыкая. Думает Урргаш, никто не заметил, как он сопли над дохлым эльфом распустил, будто зеленый снага. Хрустнули сжатые кулаки. Остатки цепи Ухорез в ладонь зажал. На кулак наматывать не стал, все ж таки собирался уму-разуму брата заблудшего поучить, а не мозги ему наружу вышибать. Шагнул было к Урргашу, но тут Зог вдруг кровищей весь изошел да и сдох.
Орк пригнулся, топоры наизготовку, взгляд настороженный стельнул по очертаниям леса, по собратьям. Кто убил? Чародей эльфий где-то притаился? Пока оглядывался да мозгами ворочал, отходящего гоблина уже подхватили и потащили. В юрту. Куда?
Дурные головы. Но убраться подальше от леса, откуда невидимый вражий шаман может насылать злую порчу, было идеей неплохой.
Так что Ухорез подобрался и следом потопал, продолжая бдительно оглядываться.

Оказавшись рядом с Шипоголовым, Ухорез одобрительно заворчал. Идея с эльфьими головами на палках ему приглянулась. Эльфу - эльфово, так будет правильно.
Шаграт хлопнул Урргаша по железной шкуре, рыкнул деловито:
- Руби шесты, а я им бошки посшибаю.

Подошел к ближайшему покойнику, встал над ним, ноги расставив. Носком сапога бледное лицо к солнцу повернул. Ай, такой красавец, ну чисто девка - жалко этакую красоту да в костер. Замахнулся коротко, в два замаха шею перерубил. Тут же, под ногами, копье этого отважного лесного воителя валялось. Воткнул его в твердую, как орочья шкура, плоть степной земли, а на древко насадил отрубленную голову остроухого.
Полюбовался немного работой - красиво вышло, хорошо. Правильно. Зрачки мертвеца закатились, язык вывалился, мягкий шелк белокурых некогда волос застыл бесформенным бурым колтуном. Прежде чем взяться за очередного эльфа, Ухорез потрепал голову на копье по залитой кровью щеке.
- Добро пожаловать в Степь, уроды.

По итогам схватки с обнаглевшим мужичьем Генрих сделал два важных стратегических наблюдения. Положительное - выживаемость на поле боя напрямую зависит от количества железа, которое можешь на себя напялить. Говорят, варвары-северяне, шурующие в прибрежных землях, надевают на себя аж по три-четыре кольчуги зараз, слоями, и через это совершенно непобедимы. Об этом стоило подумать в будущем. Было и печальное наблюдение - пока Генрих, как дурак, смотрел в отвратительные кривые рожи нападающих, стрелки во втором ряду наслаждались прекрасным видом задницы Катаржины Холодкевич. Это было обидно, но ничего не поделаешь - не Мацала же вперед ставить, в самом деле. Но на всякий случай арбалет из отрядного обоза Генрих прихватил. Хорошее оружие - стрельнул разок, и сидишь ручку крутишь. Пока крутишь, всех недругов уже и порешат. Вроде и повоевал, и не вспотел, сплошная выгода!

На привале, снова латая свою старую бригантину, Генрих подумал вдруг - столько раз он уже броньку свою чинил. С каждой новой заплатой все меньше в ней остается от отцовского наследства. Вот заменит он последнюю заклепку, и что, это все еще будет фамильная бронь, или уже другая, неумелыми руками молодого фон Хардкора слаженная? Задумался тевтонец, да так крепко, аж голова заболела с непривычки. Отвлекся, разглядывая точеный профиль Катаржины. Доннерветтер, что за женщина! Сидит и щупает доходягу Кошека, когда рядом скучают по женской ласке настоящие герои. Стрелкам сопутствует удача, сделал снова вывод Генрих. Не зря, значит, арбалет прихватил.

Так или иначе, долго ли, коротко ли, добрался отряд до искомого жальника. А там уже поджидали трупоеды. Признаться, Генрих, в полном соответствии со словами Кназе, представлял их румяными и пухлыми, как покойный Турбатор. Но эти, видать, недоедали. Тощие, страшные, и сразу гостей встречать бросились, решив, очевидно, ускорить естественный процесс перехода отважных солдат удачи из одного физического состояния в другое, более пригодное к пище. От вида скачущих, будто заморские биззяны, упырей, Генриху стало немного тоскливо. Выпалив из арбалета от бедра куда то примерно в сторону визжащих тварей, воин бросил оружие под ноги и замер в тягучем раздумьи - снять с ременной петельки моргенштерн, или, может, лучше предпринять тактическое отступление для перегруппировки? Ну их нахер, пускай бы и дальше кости грызли. Больно уж мразотный у этих ублюдков вид, даже по местным меркам. Еще и хворь какую разносят, например. Надо оно нам?

Казалось бы, идет себе по дороге отряд, сталью острой брякает, брони бы сверкали, если б кто сподобился их от дерьма свиного да ржавчины оттереть, а на рожах у кого усы, а у кого просто жажда крови и наживы. Ну куда на таких лезть? Однако ж, нашлись охотники. И не поймешь, то ли на бабу в отряде позарились, то ли на обоз. В обоих случаях надо шибко отчаяться, чтоб на такую зубастую добычу рот разевать.

Впрочем, у встречных-поперечных и самих железа хватало. Фон Хардкор не прочь был покрасоваться перед девицами статной фигурой и широтой плеч, но в такие моменты ему всегда хотелось стать маленьким и тощим, чтоб весь за щитом поместился. Еще жив был в памяти тот сочный хруст, с которым болт Яна в затылок клюнул, в паре шагов от Генриха. Хотя там бы и щит не помог. Тевтонец на всякий случай оглянулся через плечо, увидел что Никола со своим самострелом стоит аккурат за его спиной, съежился и побледнел. Если бы Господь сейчас призвал пред очи свои Генриха и испросил, чего тот желает более всего в жизни, тот бы честно ответил - отрастить третью руку, чтоб держать в ней еще один щит.

Однако Никола сзади один, а неприятеля впереди много. Собрался Генрих, щитом укрылся, только глаза над кромкой сверкают, на рукояти моргенштерна скрипит укрытая кожей перчатки потная ладонь, да жутко чешется затылок.

Если подумать, прав пират то. По-дурацки как то все вышло.
А если сильно подумать, какая разница? Смерть есть смерть. Когда смотришь ей в лицо, когда ощущаешь ее холодные пальцы в своей ладони, уже не имеет никакого смысла, какая дорога привела тебя к этой встрече.

Траин закрыл глаза, ощущая непривычный покой в своей мятежной душе.

- Как твое имя, добрый дворф?

Добрый, ха! Поневоле губы слабо искривились в улыбке. Дай приоткрыл один глаз, взглянув на девчонку. Надо же, не к дяде своему безмозглому подошла, а к нему, Траину, проходимцу, которого видит первый раз. Впору бы и задуматься, что за жизнь у нее тут была, но не те обстоятельства. Лениво думать о такой ерунде. Теперь то всяко жизнь пойдет другая.

Дворф пошевелил рукой. Кое-как дотянулся до своей бороды, сунул палец в рот, поддел колечко зубами, стащил с пальца, выплюнул в ладонь. Протянул ребенку. Не какая то там драгоценность, просто печатка стальная, скорей для ломания чьих то носов, чем для красоты. Но тут уж, чем богаты. Прости, дева, знал бы что так обернется, подготовился бы получше.

- Держи, коза. Подарок тебе, на память, - проворчал Траин. Рука была уже холодная, словно чужая. И цепкий смертный иней карабкался выше, подбираясь к плечу. Доползет до сердца, тут то дварфу и конец. - На память... о Траине Бестолковом.

Помолчал и добавил:
- Запомни это день, дева, и не будь такой же дурой, как мы с твоим дядькой. Все, коза, ступай... Живи.

Как так то, только что в планах были сытная жрачка и сочные девки, а теперь уже все. Кончается славная бригада Аршвельт, кончается некрасиво, в кровище, говне и взыванием к мамам на самых разных языках.
Спас Генриха латаный-перелатаный фамильный доспех, да только надолго ли?
Уже надвинулся усатый с алебардой, брови кустистые к переносице свел.
Генрих заслонился тем, что оставил от щита покойник с цвайхандером, вскинул вторую руку открытой ладонью вверх, оставив моргенштерн свободно болтаться в ременной петле на запястье.
Близость неминуемой и, скорее всего, крайне болезненной и унизительной смерти придала языку опального тевтонского аристократа резвости, и куда только прежняя спесь и тщательно культивируемый иноземный акцент делись.

- Братушки! Братульцы! - завопил Генрих, - Пощады! Не губите, на кой мы вам мертвые? А живые то глядишь, и пригодимся! Верой правдой служить будем, наш капитан, упокой господь его душу, не дал бы соврать, ежели б вы ему бельтов в пузо не напихали. Хватит поди смертей на сегодня, а?

Пошла жара. Пыхтение, лязг, пот, кровь, слюни и ругань. Детина с двуручным мечом так отоварил Генриха по щиту, что фон Хардкор задумался, а стоило ли в свое время менять подаренный Кесадой арбалет на этот самый тарч. По воплям за спиной стало ясно, что доблестный капитан бригады сыграл в ящик. Как его, Жегош, Шегож. Имена, ммать, будто корова напердела.

Перпективы забрезжили не очень радужные. Генрих прикинул, не выгодней ли будет переметнуться к победителям, пока еще не поздно, но решил, что не время.

- Что, сынок, уже уходишь? Ты, вроде, выпить хотел? - насмешливо бросил дварф отступившему к двери пирату, и сплюнул презрительно, попав на подвывающего раненого бородача.

Звуки за стойкой не внушали оптимизма относительно судьбы дурака трактирщика. Юность и задор в этот раз, похоже, одержали верх над зрелостью и опытом. Траин сгорбился, а затем резко махнул рукой, топор со свистом устремился к любителю метать ножи. Дварф перекинул второй топор в правую руку и метнулся за стойку, где, судя по всему, дорезали Геольда.

Этот отвратительный миг от пробуждения до первого глотка.
Трезвость неумолимо надвигается клином тяжелой конницы, а с флангов берёт в клещи похмелье. Хорошо бы в такой момент иметь секрет в ближайшем лесочке, готовый ударить им в тыл и сорвать разрушительную атаку.
Траин приоткрыл один глаз, подтянул к себе кружку и заглянул. Подкрепления не обнаружилось. Паскудно.
И эти смутные образы, кружащие в голове, точно стервятники над полем боя. Лица, имена. Кто они? Дварф ведь бежал, чтобы забыть, и ему, похоже, удалось. Только вот какой парадокс, когда что-то забываешь, не можешь вспомнить, что именно забыл. Зудит и свербит где-то в недрах черепа, а почесаться уже не выходит. Выпивка только и помогает. Помогала. Теперь вот и в пьяном забытьи всплывают неясные тени из глубин памяти.

Похмелье крепко ударило в виски, и Траин облапил голову, опасаясь, как бы она не раскололась под таким натиском. Мозолистые ладони кольнул жесткий ёжик отросших волос на некогда бритой макушке. Это ж сколько он тут проторчал? Смутно вспоминался какой-то караван, но дварф не мог даже припомнить, грабил он его или наоборот, охранял. Благо, платили неплохо и за то, и за другое, и нередко одни и те же люди. Проклятье, он не мог даже с уверенностью сказать, в каком городе сейчас находится. Кормир, Лускан, Эссембра, какая разница, интерьер в корчмах если и менялся, то дварф никогда этого не замечал.
Дай тяжело уставился на трактирщика. Если бы взгляд имел физический вес, Траина сейчас можно было использовать в качестве осадного орудия.
Он смутно осознавал, что человек обращается с какой-то просьбой, и она, кажется, связана с шумом драки, доносящимся снаружи. В принципе, обычное дело для кабака, странно только, что Дай не находится в эпицентре заварушки.

Он подтолкнул к человеку кружку и бросил сипло:
- Давай.

Взор Траина скользнул по девчонке. Человеческие дети всегда озадачивали дварфа. Каким образом у таких уродов получается рожать подобных ангельских созданий? Причем, что самое удивительное, вырастают в итоге опять уроды. Снова парадокс. Многовато парадоксов для одного, и так не самого доброго, утра. Или дня. Или... хм.

- Ребенка спрячь, - бросил человеку Дай. - А лучше бы ты и вовсе бежал. Шкура своя всяко дороже барахла, не?

Конечно, он не сбежит. Жадность застит глаза, ведь может, всё еще обойдется? Как-то боком беда пройдёт, или дварф отважный защитит. А потом, конечно, будет поздно. Всегда так бывает.
Траин хмыкнул.

В ожидании своего пива дварф тяжело забрался на стол и уселся на него. По обеим сторонам от себя положил топоры, а на колени - взведенный арбалет. Лечь костьми за чью-то выпивку? Даже с похмелья не выглядит как отличный план. Однако убираться отсюда без пары пинт эля Траин не намерен, пускай хоть все пираты Побережья Мечей штурмом этот кабак берут.

Холод и сумрак. Колдун что-то надломил в Йорру, даже не коснувшись его своим оружием. Аквитанец чувствует, как отнимаются члены, бессильно падает на колени, его жизненная сила стремительно покидает тело.
Йорру не знает, как бороться с таким врагом. Он скалит зубы, рычит, пытаясь подняться, вскинуть клинок, но из горла вырывается лишь жалкий хрип.
Мир начинает крениться, и что-то бьет самурая по лицу. Песок арены.
Темно.
Приглушенный рев трибун, словно рокот набегающих волн.
Кажется, он проиграл.

Бледный свет озаряет окутанную тьмой арену. Йорру чувствует, как его лба касаются прохладные, мягкие губы. Госпожа пришла за ним. Йорру вдруг отчетливо понимает, что его путь по лезвию клинка окончен. И уже неважно, что он не преуспел - если знаешь, что настоящей целью твоей является встреча с Белой Госпожой, то не можешь проиграть. И чувство это было подобно возвращению домой.
Ее поцелуй разбил тяжелые смертные оковы, наброшенные асшайским колдуном.
Йорру приподнялся, тяжело оперся на руку. Затем сделал еще рывок и сумел встать на одно колено.
Хорошо. Этого достаточно.

Рукоять меча уперлась в песок, острие клинка безошибочно нашло нужную выемку между ребрами. Широко открытые глаза самурая смотрели сквозь асшайца, сквозь гудящие трибуны, сквозь заросший кровавиком далекий Воронов Холм, куда то за горизонт, на восток. Сжатые губы разломились в счастливой улыбке.
Остатки сил, подаренных Госпожой, ушли на самое важное - на последний рывок. Йорру привстал, наваливаясь безвольным коченеющим телом на клинок лунного меча.
И путь его был окончен.

Ревущее стадо на трибунах. Изощренный лжец-глашатай, бросающий свои слова толпе, словно кость голодным псам. Но они не смогут насытиться, лишь только распалятся еще больше, ведь речи его пусты. Наверное, в этом и заключается его цель? Странно.

Здесь многое было странно. Много пота и крови, много лишней суеты, болтовни. К смерти стоило бы относиться более уважительно. На родине Йорру настоящим искусством считалось закончить поединок одним ударом. Истинный же мастер клинка побеждает еще до того, как обнажит меч.
По взгляду противника, по его осанке, по малейшим движениям мыщц воин уже знает, где будет находиться чужое оружие в каждый отдельный момент грядущей схватки. Однажды Йорру посчастливилось увидеть бой двух таких мастеров. Расслабленные, неподвижные, лишь правая ладонь небрежно лежит на рукояти, лишь взгляды скрещены в смертельном клинче, лишь дрожит в ожидании вспарывающей воздух стали каждое мгновение. Когда напряжение вокруг достигло такого пика, что ощущалось почти физически, один из мастеров склонился в поклоне, признавая свое поражение.
Интересно, как бы к подобному отнеслись местные зрители? Поняли бы, сколь высоко мастерство поединщиков? Вряд ли.
Впрочем, Йорру все равно был бесконечно далек от подобных высот искусства.

Самурай скользит взглядом по глашатаю, по колышащемуся морю лиц. По Хану.
Просто декорация. Даже Хан. Путь к цели состоит из множества шагов, и тот мудр, кто делает своей целью каждый отдельный шажок.

Йорру больше не обращает внимания на трибуны, он, прищурясь, смотрит на небо. Светило уже стремится к закату, тень последнего с Воронова Холма вытягивается в его косых лучах, падает на тусклое золото песка уродливым, гротескно вытянутым силуэтом.
Йорру едва заметно склоняет голову, прощаясь с солнцем.
Приближаются сумерки. Время длинных теней, время Черной. Плохое время для поединка.

А вот его противнику в самый раз.
Вороненая сталь на груди, вороненая сталь в руке. Асшаец.
В чем-то они и правда похожи. И тем не менее, абсолютно противоположны друг другу. Асшаец тоже служит Госпоже, но он же и боится ее. Избегает ее холодных объятий, балансирует на лезвии разделяющего миры клинка, словно цирковой паяц, вместо того чтобы уверенно принять судьбу. Потому что его Госпожа - Черная. У Йорру же - Белая.
Хотя асшаец наверняка даже не видит разницы.

Последний с Воронова Холма молча вытянул бледную полосу катаны, одновременно отбрасывая ножны в сторону. Замер, глаза в глаза с противником. Рыцарь Черной напрасно ожидает ответа. Сегодня, сейчас цель Йорру - перешагнуть асшайца. Для этого не требуется лишних слов, достаточно лишь меча.

Влетели все в комнату, весь отряд в полном составе и практически кубарем, ошалевшие, с круглыми, различимыми даже за пластиком окуляров штатного противогаза глазами, помятые и пожеванные, словно кусачие невкусные червяки, которых отрыгнул гигантский птенец.
Бум - сказал старый холодильник, спешно превращенный в надежную, советской выделки баррикаду. Почти все совковое наследие вот такое вот, увесисто-чугунное, даже пластмассовые игрушки, автомобили или вообще, например, беллетристика. Можно, конечно, порассуждать о подъеме тяжелой промышленности, но Виктор искренне полагал причиной то, что чем тяжелее, тем сложней спиздить.

Рукастая тварь, вроде, сдохла, но план командира успела похерить полностью. Что сам Улаев первый же признал, мгновенно переобувшись и отдав новый приказ, полностью противоположный по смыслу предыдущему. Четко и без лишних рефлексий. Человек он, конечно, тяжелый - тоже, в известном смысле, советской выделки - но как старший группы бесценен. Сейчас замедлись на секунду, да задумайся - запертый посреди высотки, с ограниченным боезапасом, окруженный кровожадным зверинцем черт знает каких босховских кошмаров - и руки опустятся, отчаянье и паника выдавят из черепа последнее присутствие здравого смысла, а дальше, ну. Сожрут, наверное. Или что еще похуже. Если прежде сам себе башку не провентилируешь.
А пока бежишь - бежишь. Пока стреляешь - стреляешь. А думает за тебя товарищ Улаев, светлых идей ему под форменную фуражку. Ежели таковая имеется.

Холод с отстраненным любопытством понаблюдал, как вскинулся где-то внутри истеричный перепуганный пацан, взвизгнул: "- Охуенный план был, ломиться вслепую вглубь корпуса! Укрытие искать, безопасное! Чем ты думал вообще, командир-товарищ?!" Надо же, давно не виделись. Все еще прячется, оказывается, в закоулках рассудка этот маленький паникер. Но места на трибуне ему, разумеется, никто давать не собирается. Задним то умом все мы стратеги и тактики, хоть сейчас в Генштаб.
А еще интересно, как Улаев считывает весь этот кавардак из мыслеобразов, за которым тащится длинный метафорический хвост из накопленного за жизнь контекста? А еще - направленно или сканирует фон всей группы? Блин, это ж рехнуться можно, тут за своей то думалкой уследить не всегда получается. Надо бы спросить у него. Когда выберемся. Ведь выберемся же?..

А пока голова думает, Холод делает. То есть - рвет на второй космической к лестнице, стараясь не ломать строй и огрызаясь по бывшим студентам короткими очередями из автомата.

Хитрый план командира, как это часто бывает с хитрыми планами, пошел по пизде.
Чудо-юдо рукастое заарканило Улаева, началась пальба, вопли, Снегов с Бессмольным на тварь набросились, значит лучше стоять подальше, а с лестницы уже тоже орут и топочут, и затея с прятками, очевидно, нихера не сработает, но шеф орет - В комнату!, а значит надо в комнату, и закрыть дверь, а эти мутанты снова постучатся, а мы скажем, что никого нет, или хотя бы из окна выброситься можно будет, помереть на свежем воздухе в приятной компании, отличная идея, думает Холод, в голове каша, а рука шарит по разгрузке, нащупывая пупырчатый шарик светошумовой гранаты.

Виктор заценил бойню, устроеную мясным колобком внизу. Надо же, успей монстр чуть пораньше, точно бы сшиб лестницу, украшенную гроздьями оперативников. И было бы внизу еще больше покойников. Хорошая служба, и выезды интересные. Если тут, внутри, еще парочка близнецов этого инфернального смешарика есть, то группу явно недоукомплектовали тяжелым оружием. Очень уж спокойно эта тварь переварила несколько очередей из АК. Холод дернулся было за смартфоном, снять побоище внизу - но вовремя остановился. Толку то, даже если не попросят вежливо запись удалить, все равно показать некому. Не самому же смотреть, одинокими вечерами вспоминая любимую работу.
Никифоров зачем-то щипцы окровавленные в карман сунул. Витя даже бровь удивленно приподнял, чего под маской, разумеется, никто не заметил. Мародерочка? Супруге решил подарить? "Людочка, смотри что у меня есть! Только прокипяти сначала, а то тут мозги налипли с кусочками черепа. Не считая неизвестного официальной науке зомби-вируса."

Ну а дальше стук в дверь, несколько тягучих мгновений тишины и жесткая, решительная расправа над излишне деликатными зараженными. Виктор посмотрел на их залитые кровью, перекошенные лица. Бедолаги. Сидели себе, к сессии готовились, сериальчики смотрели, жили, любили. А теперь из-за одного мудака лежат тут, мертвые и некрасивые. Полторы тыщи человек. Интересно, как их всех спишут? Это тебе не пожар в ночном клубе, хотя и там жертв хватало.

У витиного берца застыла голова девчонки, которую Снегов щитом, как ножом гильотины, от тела отделил. А где-то в Тюмени сейчас сидят папа с мамой и радуются, что кровиночку удалось в престижный столичный универ пропихнуть.

- Блядь, - выдал машинально в эфир, и тут же поправился, - В смысле, принял, тащ Улаев. Принял.

Шут переводил взгляд с одного дворянина на другого, и на его подвижной обезьяньей мордочке явственно читался весь спектр эмоций, от испуга до удивления. Крайнего, надо сказать, удивления, когда Арч услышал что убийца короля - дочь звездочёта, книжная дева Аурелия, а вовсе не злодейское умертвие и не честолюбивый вейлонец. Сплошное сумасшествие! Иначе, чем очередной волшбой неведомой ведьмы, сие было не обьяснить. Что сама же убийца и подтвердила.
Что не поделили сын герцога и чужеземный принц, дурак так и не понял. Вроде бы и не спорят даже, а ишь ты - уже зубами скрипят, глазами сверкают, и руками оба рукояти мечей цапнули. Того и гляди, пойдут друг дружку потрошить прямо тут. А из-за чего? Непонятно. Не могут, видать, решить, кто главней. Обычное дело среди мальчишек, только люди попроще давно бы навешали друг другу тумаков да успокоились. А этим нет, что вы. Оплеуху дать не моги - ущерб чести! А вот добрых пару локтей железа в пузо сунуть - это пожалуйста.

В воздухе аж будто искры засверкали, до того атмосфера накалилась. Еще чуток - и точно головы полетят. Шут снова зажмурился, собираясь с духом. Отшагнул чуть назад, на всякий случай - поскольку для тех, кого господь голубой кровью обделил, благородная публика зуботычин как раз не жалела. И издал губами долгий протяжный звук, имитирующий бурное пускание ветров. Завладев таким нехитрым образом общим вниманием, он подбоченился, задрал нос и запел задорно:

- Жил был веселый парень Том,
Вчера, сегодня и потом,
Не угнетал себя трудом,
Но сытно ел!

Он не умел ни жать, ни ткать,
Не мог ни петь, ни танцевать,
Лишь только факел зажигать,
Наш Том умел.

Не знал ни кройки, ни шитья,
Не ведал смысла бытия,
Но удивлялись все друзья -
Как парень мил!

Не делал ни добра, ни зла,
Но жизнь его была светла,
Одни лишь только факела,
Весь день палил!

И ночью освещал весь двор,
Светился лес и косогор,
И в целом весь земной простор,
Сиял как днем!

Моря, долины, и поля,
Березы, клены, тополя,
Светилась вся вообще земля,
Таков был Том.

И верность факелам храня,
Впустую не провел ни дня,
Пылал весь мир как головня,
Шипел и тлел!

Но нет преграды чудесам,
Том, устремившись к небесам,
Однажды загорелся сам,
И весь сгорел.

Пускай велик ты или мал,
Крестьянин или кардинал,
В итоге ждет один финал,
На свете том.

Но по сей день и стар, и млад,
Лишь взгляд на небо обратят,
Узрят - с рассвета на закат,
Гуляет Том!

Исполняя эту веселую песенку на разухабистый застольный манер, шут приплясывал, обошел спорщиков на руках, болтая в воздухе яркими сапожками, сделал колесо и в завершение выдал классическое сальто с приземлением на задницу. Перестарался и прикусил язык, но виду не подал, а гримаса боли помогла скорчить настолько дурацкую физиономию, что паяцу даже скулы свело. И закончил уже экспромтом:

- Зачем друг другу мять бока,
Коль жизнь и так невелика,
Не лучше ль будет для врага,
Задор сберечь?

Ведь ясно даже дураку,
Что нужно ведьму-кочергу
Найти, и ей срубить башку
Долою с плеч!

Шут семенил за принцем, чувствуя, как с каждым шагом набирает вес, в том числе и политический, ее августейшее высочество. Аристократ разглагольствовал, но у Арча хватало ума помалкивать в ответ, хоть номинально Маркус и обращался к нему. Было совершенно очевидно, что сейчас принцу в собеседники сгодился бы и табурет. Хотя еще лучше подошло бы, конечно, зеркало.
Тянулись пыльные безжизненные коридоры, и шут чувствовал, что скоро совсем выбьется из сил. Да еще заткнутый за пояс корд колотил по ляжке при ходьбе, набив, по ощущениям, уже приличный синяк.
Когда они добрались до лестницы, дурак как можно более почтительно опустил принцессу на пол, усадив ее у стены.

- Вы уж простите, ваше высочество, - твердо заявил он, почти без нервной дрожи в голосе. - Кажется, мы уже удалились достаточно далеко, и дальше я без представителя кого-то из нисалонской знати не пойду.

Чем дальше они удалялись от оставшихся в зале вооруженных дворян, тем подозрительней казалась юному шуту фигура принца вейлонского. Очень уж на руку ему был такой переполох. Только теперь усталость настолько умножила решимость Арчибальда, что он открыто воспротивился. И вознамерился защищать свою принцессу до последнего, если у чужеземца действительно дурные намерения. Если подумать, глупо было вообще тащить ее вслед за ним, точно покладистый мул. Поступок как раз под стать дураку.

Принц высокомерно удалился, всем своим видом демонстрируя, что шут с принцессой на руках, да и все прочие, должны немедленно следовать за ним. Надо признать, впечатление этот вейлонский негодяй произвести умел. Арч уже покорно засеменил вслед, но заметил, что все прочие отнюдь не торопятся покинуть эту смрадную обитель. Оставаться наедине с иностранным дворянином не хотелось - а ну как это он же затеял всю эту кутерьму, и теперь умыкнет принцессу в полон, и насильно заставит выйти за него, заграбастав таким образом все королевство. К тому же в зале началось что-то странное – хотя казалось бы, что может показаться странным после разгуливающих трупов – наследник герцога на повышенных тонах вступил в пикировку с нахальным белобрысым рыцарем, и в их интонациях шуту явственно послышался звон мечей.

Нашли время! А принцесса что - пустое место? Точнее даже, уже королева.
Арч помялся в нерешительности. Если эти пустоголовые дворяне не способны сами договориться, кому то придется их урезонить. Кому, если не дураку?
Но - страшно. Как там учил мэтр Огурчик? Господам надо иногда дерзить, их это веселит. Особенно короля, он вообще устает от постоянного перед ним коленопреклонения. А если не получается и страшно, представь их, аристократов, без одежды. И сразу поймешь, что они точно такие же люди.
Арч зажмурился, открыл глаза - и надо же, сработало.
Он гневно топнул сапожком и, если б не принцесса на руках, даже руки бы в бока упер.
- Ну вы даете, господа хорошие! Распушили перья, ровно два петуха! Одна войнушка на уме, только и ищете, кого бы еще мечом отоварить! Ведь сколько народу, и даже его величество, колдовством неведомым загублено! Так теперь вы еще подеритесь! А их высочество Лиодамия? А ежели ее сейчас принц чужеземный похитит? Вы, Вертран - вы же герцог! Ну, почти. На вас все смотрят и ждут решений, а вы как ребенок. И вы, эм...ну, вот вы - шут посмотрел на Оскара - вы же рыцарь! Разве ж не присягали на верность короне? Что это еще за новости - рыцарь без короля?

Шут выдохнул, кажется, искреннее негодование, толкнувшее его на столь непочтительные речи, иссякло. Он снова посмотрел на юношей и выдал на остатках отваги:
- Стыдно!

После чего развернулся и вышел из зала, поспешив отгородиться дверьми от последствий своей дерзкой выходки.

Виктор и понять ничего не успел. Каким то хитрым приемом противник его закрутил, и ударил. Тоже - непонятно как и чем, но крепко. Так крепко, что Холод полетел птицею белой, и даже показалось, разглядел где-то далеко далеко собственные пятки.

Упал. Вокруг - янтарная пустыня, безграничная и бесконечная. И небо такой густой синевы, какая только на детских рисунках бывает. Перед Холодом - камень. А на камне сидит ифрит, черный и безголовый.
Глянул на послушника мутным астральным глазом.
- Витя, - изрек голосом астральным, хрипатым. - Хули ты тут делаешь?
Испугался Витя. И снова полетел, обратно.

Вдохнул, глаза распахнул - а над ним Бессмольный Антон пассы какие-то руками делает и бормочет. Аптечка рядом лежит раскрытая. Тут то и вспомнил - про пробитую карму, гнутые чакры и прочие симулякры. Сходил, что называется, на тренировочку.
- Антон, - проговорил, руку молча астральному тирану пожал. И все было в этом лаконичном Антоне – и благодарность, и пережитый страх, и обещание проставиться, само собой.
И отошел к стеночке, подальше от этих страшных людей, что голыми руками душу из тела вышибают. Рядом Женя сигарету, как обычно, жует, зажигалкой вхолостую щелкает. Витя пошарил в кармане ветровки, протянул коллеге отцовскую Зиппо. Натуральная штатовская, между прочим, раритет, не какое-то говно китайское. И вот надо же - в теле бодрость неестественная, а руки дрожат, так и прыгает зажигалка в ладони.
- У вас товар, у нас купец, - сказал ей невозмутимо, и то же самое время печально. - Дай, что ли, тоже закурить?

Ох и дикая. Шипит и воет, натурально, как пума. Микки поразмыслил, не продырявить ли ей в самом деле черепушку, на всякий случай. Решил, что нет. Потому что непонятна позиция остальных двух. Вполне могут следом его уложить, тем более предлог такой шикарный. Он бы так и поступил на их месте. Ствол перестал изучать ноги Вдовы, О'Хара положил винтовку на сгиб локтя:
- Окей, мэм, принято, замнем пока.

На Тореро покосился - интересно, промазала она или в самом деле пыталась Вдову ухлопать под шумок? Слухи про нее ходили... всякие. Как она ловко Бычару Сэма завалила и всех его парней. В одиночку. Прямо подвиг. Только вот не надо быть героем, чтобы стрелять в спину. Как сейчас, например.
И еще одна занятная мысль посетила голову стрелка. А есть ли собственно, деньги у этих странных фермеров? Или они просто время тянут, пока шериф не подтянется? Очень удобно, еще и от награды чего-нибудь перепадет.

- А вообще то дама права, - объявил он вдруг, и ствол винчестера переместился на работодателей. - Тащите бабки, леди и джентельмены, как уговаривались. А потом можете хоть кружком дрочить вприсядку, взявшись за руки, это уже не наша забота.

И снова седая ночь, кривляется из хрипящих динамиков переросток-Шатунов. И снова Седов, словно в такт музыке, подпрыгивает на очередной выбоине в асфальте, и приваливается к ноге Виктора. Доверительно так. Ну как ты, дескать, брат-неофит? Нормально? И я нормально. Лежу, шуршу пакетом черным. Придет время, вместе пошуршим.

Всколыхнулась злость быстрая, резкая, да только Улаев вперед успел - прикрикнул на водилу, чтоб музло свое приглушил. Молодец командир - и без того тошно, так еще песня эта. Сюр полный.
Улаев Пахомова отчитывает, за что - непонятно. Гаркнул вдруг ни с того ни с сего шальной Бессмольный - а что именно, тоже ускользает. Отстранился Виктор, придерживает легонько ладонью голову покойника, да в мысли погрузился. Нехорошие какие-то, нерадостные мысли.

О чудесной медицине ГСМН, например. Сразу, конечно, мать вспомнилась, которую так стремительно рак сожрал, что провожала сына в армию крепкая женщина, а вернулся тот сын уже на поминки. А тут, видишь, тайные тибетские практики, таблеточки секретные. И сидит на всем этом ГСМН, и делиться с миром не спешит. Или спешит, но только с теми, кому надо. С теми, например, кто плотно своей жопой царский трон придавил и чахнет над черным златом, аки Кощей. И понятно Виктору, что мир сложнее детского паззла и все не так просто, но мысли. Куда от них денешься?
И своя собственная могила вспомнилась, куда для профилактики водили, показывали. Только хрен что он тогда понял, лишь подмигнул своему портрету в овале да щедро сигарет на могильную плиту сыпанул - покури, братишка. И только теперь вот - проняло.
Это ж сколько подобной тому астральному таракану дряни в мире обитает? И как удается этот невидимый фронт в тайне держать? И зачем?
Мысли, мысли. Тесно им в башке Виктора, неуютно. Ворочаются, распирают черепушку. И понимает Холод, что никто ему на эти вопросы не ответит. Потому что никому он их не задаст.
Вернется домой, зальет в себя водки по самую макушку. И спать. А потом Машке позвонит. Или Кристине. Или обеим.
А дальше - снова на службу.

Есть такая работа – мир спасать.

Холод услышал, как Улаев продублировал приказ, хмыкнул. Заело его, что ли? Хотя скорее привык, что неофиты на первом выезде замирают в ступоре, с полными штанами говна. Ну и есть с чего перебздеть, чего уж тут. Особенно если самая крутая заваруха, в которой тебе довелось участвовать, это массовая драка с прибывшим в часть пополнением с Кавказа.
А тут - стрельба, и трупы, и Бессмольный. Казался такой спокойный дядечка, так и видишь его в очереди на кассе в Монетке какой нибудь. А вон он - орет, рожа перекошенная, глаза навыкате. И чего орет - непонятно, да только тварь потусторонную от этого так и крючит.
Последнее Витю особенно сильно впечатлило. Самая могучая магия, с которой он до этого сталкивался - щелчок автоматного затвора. Настоящее чудо, превращающее мусора в господина полицейского, пьяного дебошира в ласкового покладистого котенка, а буйного знатока своих прав - в готового к сотрудничеству гражданина. Хотя, конечно, на последних работало, как ни странно, хуже всего. Виктор называл таких бумажными берсерками. Но в любом случае, за время службы в органах он ни разу не выстрелил на выезде из ксюхи штатной, зато затвором нащелкался от души. Даже ходил с пустым примкнутым магазином, чтоб с патроном не возиться потом.

Бегут мысли беспокойные, непоседливые в голове неофита Холода, бежит он сам, придерживая голову болтающегося на плечах пацана, чтоб о перила или стены не колотилась. Проплывает мимо труп какого-то мужика в спецовке. А рядом - Седов. Лежит, руки раскинув, как Иисус. И лужа крови из пробитой головы аккуратным кружком, будто нимб.
Вот тут Холоду стало по настоящему неуютно.

Арчи проснулся и мгновенно запаниковал. Проспал! Проспал свой звездный час! Судя по царящей тишине, все давно закончилось, а о стезе королевского дурака теперь можно забыть. Но как же так? Ведь не пил же он хмельного, разве что совсем капельку, для храбрости... Сказалась бессонная ночь с бесконечными репетициями? Эх ты, Арчибальд!... Теперь ждет тебя бесславное возвращение в папашину комнатушку, глубоко в застенках замка. Снова дергать за рычаг кукольного эшафотика, заставляя господина Веселого Плясуна болтаться в маленькой петле и сучить деревянными ножками, под придирчивые замечания папаши...

Но что это? Какой то шум раздается в зале, похоже, не окончилась еще пирушка. Разговоры, звон стекла, приглушенное всхлипывание... А вдруг еще не поздно? Арчи вскочил, потряс тяжелой со сна головой. Непривычно тяжелой. Хлестнули по щекам длинные космы. Это что, пока он спал, Огурчик напялил на него парик? Вот старый негодяй, мог бы, вообще то, и разбудить! Но ничего, с ним потом.

Арч глубоко вдохнул, решительно откинул полог занавеси, шагнул отважно в зал, наполненный знатью. С порога сделал колесо и так и застыл, пораженный, с раскинутыми нелепо руками. Зал наполнял тяжелый запах давно прокисшей снеди, люди вповалку лежали кто где, и лишь несколько фигур растерянно бродили вокруг. Что за бредовые бредни? Умерли они что ли, или... спят? Судя по многоголосому храпу вразнобой, последнее больше соответствовало истине. Однако, в целом, картина отнюдь не напоминала славную пирушку, даже люди из более скромных сословий редко упиваются до столь скотского состояния. А папка евойный так и вовсе к спиртному равнодушен.
- Папка! - задушенно пискнул Арч, и пестрой молнией промчался в конец стола, сопровождаемый веселым бренчаньем бубенцов. Отец сидел, исполненный достоинства, в одиночестве. И спал мертвым сном, как и остальные. Вспомнилось Арчибальду, как папаша искренне прослезился, узнав, что ему дозволено будет присутствовать на празднестве. Как славил мудрого и про-грес-сивного короля Брона. Как целый день крутился перед зеркалом, выискивая несуществующие пылинки на своем лучшем костюме. А теперь вот сидит, словно покойник, разве воздух с еле заметным свистом все же покидает ноздри. И щеки затянуты густой щетиной, а ведь отец был выбрит до синевы перед торжеством! Чертовщина какая-то.

Арч растерянно стащил с головы свой веселенький колпак, и принялся мять его в руках, переводя непонимающий взгляд с одного бодрствующего барчука на другого.
- И что же это, с вашего позволения, за тирлим-бом-бом? - спросил он озадаченно неизвестно у кого.

Герцог, совсем несолидно барахтаясь на полу, сумел таки вывернуться из-под туши демонической твари, вскочил и занес клинок... И тут только понял, что бестия мертва. Оскалился зло, кровью и ихором волчьим перемазанный, сам не краше того демона, поискал глазами новую цель.
И тут...

Свет. Нежным перламутром отблески поползли по стенам, по телам верной долгу до конца лейб-гвардии Императора, по темным волчьим отродьям, заставляя их корчиться и тлеть. Свет теплый, мягкий, совсем непохожий на тот, что рождает дрожащее пламя, или на холодный, безразличный чародейский.
Меч опустился в руке герцога, Орсо замер, жадно всматриваясь в алеющие останки витражей.
Рассвет.

- Рассвет... - выдохнул он осторожно, будто боясь спугнуть, боясь поверить. И услышав собственный шепот, поверил. - Рассвет!...

Горло непроизвольно исторгло какой-то каркающий кашель, и Орсо понял, что смеется. Смеется, глядя, как веселые солнечные зайчики до черного, жирного пепла растворяют последних порождений тьмы. Смеется, глядя как розовеют лица мертвых товарищей, когда их касаются ласковые длинные пальцы пробуждающегося от долгого сна светила. Смеется, хотя режут глаза не сумевшие родиться слезы. Стоит и смеется, когда хочется завыть, зареветь навзрыд, отпихнуть к чертовой матери Элиаса от тела Эвелинн, вложить в ее еще теплые пальцы проклятый кинжал и колоть, колоть, колоть ее рукой себя в грудь, потому что все не должно было закончиться вот так, потому что не ей следовало умирать здесь, упасть на меч у останков Виссиль, окропить ее своей кровью, как будто эта запоздалая жертва сможет ей помочь, сможет хоть кому-то помочь в этом мире, порожденном злой шуткой съеденного Тьмой бога...
Давясь неуместным смехом, герцог взглянул на Латифьер в своей руке. И разжал пальцы. Живите, сказала она.
- И мы будем, - шепнул он одними губами, когда уже не осталось сил смеяться, и из груди рождались только истеричные всхлипы. - Будем жить. Я буду жить. Для тебя, девочка. За тебя. Для вас и за всех вас.

Как-то разом навалилась усталость. Словно она тактично ждала, когда можно будет наконец напомнить о себе. Всплыло вдруг в памяти, как Орсо в начале похода переживал из-за мозолей, и герцог с трудом подавил новую вспышку дурацкого хихиканья. Звездочка деловито штопала пострадавшего в последней схватке толстяка Януса. Вот уж в чьей воле к жизни Орсо даже не сомневался - выживет, выкарабкается, выцарапает себя у костлявой. Такой уж человек.
Спотыкаясь, добрел до изувеченных останков Виссиль, поднял ее невесомое тело, уложил рядом с Фелицией. Закрыл ладонью незрячие глаза, прошептал - "Прости меня". А больше и нечего добавить. Никакими словами эту ношу не облегчить, и миг, когда чародейка нуждалась в защите, не вернуть. Укрыл ее исковерканное тело остатками своего плаща, окончательно превратившись из помпезного дворянина в усталого, грязного старика.

Заметив лежащий в куче золы нож Храброй, поднял и вложил в коченеющую ладонь Хранительницы Копья. Почему-то показалось, что это важно.

Вот и все. Победа. Не думал он, что переживет этот миг. Шел сюда, как в могилу. И что теперь? Разве что... кто-то должен написать об этом. Написать, пока барды и трубадуры окончательно все не переврали.
О бароне Ко'Драпе, воплощавшем медвежью стать и хитрость куницы, жившем ярко, столь насыщенной событиями и извилистой сюжетной линии, как его биография, не отыщешь ни в одном из тех романтических рыцарских романов, коими так увлекался покойный брат Орсо, Жерар.
О старике Георге, бывалом егере, что сгинул в болотах. Звездочка Илль наверняка найдет, что поведать о нем.
О медноволосой Деборе Варун, старшей из чародеек. Той, что пала первой из троицы.
О Фелиции Храброй, воительнице, Деве Битвы и Хранительнице Копья. Той, что сразила кошмарное порождение тьмы на болоте, но увы, так и не увидела Солнце.
О храмовнике Роберте, чья верность долгу оказалась столь крепка, что перевесила судьбу целого мира. Никаких компромиссов, даже перед лицом Апокалипсиса.
О Виссиль Алакрейн, второй погибшей чародейке. Убитой подлым бездействием самого Орсо.
О Звездочке, побывавшей за пеленой смерти и сумевшей промолчать об этом. Кому, как не де Труа, понимать, каково было ей. О Янусе, простом солдате, влезшем в непростую историю и выжившем, вопрек всему. О лидере отряда, рыцаре церкви Элиасе, что всю дорогу тащил на себе ответственность за всех, за каждого погибшего, раненого, уставшего. Тащил и ни разу не дрогнул.
И о Светлячке Эвелинн. Конечно, о ней.
Что он мог знать о них всех? Ничего, кроме имен. Но ведь остались те, кто знал. Наверняка остались.
А еще нужно увековечить сира Орландского и каждого из тех воинов, чьей кровью в немалой степени была вырвана у тьмы эта победа.
Звучит, как задача, для которой потребуется... целая жизнь? Вот и славно.
Однако, осталось еще кое-что. И кое-кто.

Герцог остановился у трона, занятого монаршьим костяком. Империя будет жить, но Империи нужен император. Кто уцелел из наследников? Уж не один ли де Труа, хоть и дальняя, а все же родственная кровь правителя?
- Ваше величество, - поклонился почтительно Орсо и аккуратно снял золотой, резной обруч короны с черепа монарха. Покрутил его в руках, задумчиво. Затем поднял голову и встретился глазами с Джоном. Сократил расстояние несколькими быстрыми, порывистыми шагами, и преклонил колено перед наемником.
- Сир Джон, Хранитель Рассвета. Я, как один из дальних наследников государя, добровольно отказываюсь от престола и предлагаю занять его тебе, сир. Не спеши отказываться, Джон, подумай. Империи нужен новый монарх. Кто, как не герой, вернувший людям Солнце, достоин этого? За кем еще пойдут люди? Империи понадобится человек, знающий настоящую цену войне и цену миру, а не жаждущий славы и воинских почестей сопляк из урожденных аристократов. Человек, который, в то же время, сумеет дать укорот объявившимся из ниоткуда "настоящим" наследникам Императора. А они появятся, причем очень скоро, уверяю тебя. Человек, который снова сумеет сплотить разрозненные тьмой племена заблудших, потерянных, озверевших в единый, гордый народ. Возможно, ты сам в этом сомневаешься, но я вижу в тебе силу. Ты - сможешь. А я... что ж, я помогу тебе. На первых порах.

Покачнулся Виктор Холод, и слетела минутная блажь.
Моргнул, дубинкой в воздухе покрутил - получилось. Отпустило.

Паразит все так же висел в воздухе, но казался теперь гораздо более материальным. Настолько материальным, что так и напрашивался на пулю. Не дубинкой же его лупцевать, в самом деле.
Холод спрятал телескоп и достал из наплечной кабуры штатный ПСС, прицелился с колена.

Было страшно, но страх Витя всегда ощущал как нечто абстрактное, существующее где-то рядом и не мешающее соображать и действовать. Может, благодаря такому складу мышления его и отобрали из прочих тестируемых, как знать.
И думает Холод отстраненно, целясь в жирное брюшко астрального инсекта, как здорово было бы ввалить этой твари из Ксюхи вместо пистолета. И почему начальство забраковало все средства усиления, кроме огнемета.

Драка закрутилась как-то очень уж быстро. Витя почувствовал себя одинокой спичкой, упавшей в цистерну с керосином. Попятился, экономно отмахиваясь и прикрывая голову. Неформалы словно разом с катушек слетели, вокруг уже все дрались против всех. В такой ситуации было уже не до защиты, Холоду, как он не берегся, все-таки смазали по скуле и какой-то мамкин каратист угодил по крестцу тяжелым ботинком.
Словом, пришло время жестких мер. С щелчком разложилась дубинка... а затем неофиту словно потолок на голову рухнул. Приподнялся, озираясь, с губы струйка красная тянется, до пола. Солено-металлический привкус во рту, характерный. Скосил глаза - из носа тоже бежит.
Утерся заторможенно, так дубинку из рук и не выпуская, взгляд поднял.
Увидел червяка жирного, полупрозрачного, что к затылку клиента присосался.
И замер. Только кровь из носа так и капает.

Момент смерти Орсо осознать не успел. Не было никаких спускающихся ангелов или крадущихся дьяволов, не разворачивалась перед внутренним взглядом панорама прожитой жизни. Он почувствовал страшный удар, услышал, как лопается металл наплечника, увидел, как меч Годрика пропахал ему грудь. И почувствовал, как распадается. Левое плечо неестественно отдалилось от головы, это было так страшно и сюрреалистично, что герцог даже не успел понять, что же на самом деле произошло. А затем вспышка... нет, огненный фонтан боли плеснул, и свет померк. И воцарилась тьма.

Вдох. Свет. Боль.
Мириады раскаленных игл вонзились в каждую пору кожи, в каждый сосуд, в который проталкивало кровь набирающее обороты сердце, воздух огнем жег легкие. Орсо раскрыл рот, беззвучно крича. Скорчился на полу, кашляя. Кажется, его даже стошнило какой-то желчью.
Замер, оперевшись на руки, слушая, как стучит в ушах оглушительный набат, вторя сердечному ритму. Жив. Но как такое возможно? Видимо, не так страшен был удар мертвого рыцаря? Маги сумели залечить рану, как прежде заставили стремительно срастись сломанные молодецким ударом Януса кости ноги? Но почему так больно, проклятье... в прошлые разы исцеление напротив, заглушало боль, окружало мягким теплом. Сейчас же все тело горит, словно Орсо уснул в костре.
Сел. Глаза бессмысленно шарят вокруг. Виссиль склонилась над кем- то. Фе...Фелиция? Гвардия короля замерла, преклонив колена. Лежит грудой серебристого металла поверженный Годрик. Эвелинн идет к бреши.
Взгляд опускается на свою грудь. Болтаются в креплении останки разбитого в клочья наплечника, кираса разрублена почти наполовину, поврежденные края слегка выгнуло наружу. И весь он по пояс залит свежей кровью. Нет, сир герцог, после таких ударов не выживают.
А значит...
Новообретенное дыхание сбилось. Погиб. И воскрешен магией, как Илль Звездочка. Он совершенно не помнил, что же было там, за запретным для живых порогом, словно разум мгновенно стер это знание ради блага своего хозяина. Хотя нет... Кое-что все таки отложилось в памяти... смутное ощущение пустоты, и поглощения себя великим Ничто. Тьмой. Тьма - не просто отсутствие света. Это отсутствие всего, абсолютная и бесконечная пустота. И там – была Тьма.
Как же так?...
Он поискал взглядом Илль, но та старательно отводила глаза.
Значит, вот как... Как же глупо было искать спасение в смерти, право. И как пуста и бессмысленна их борьба, раз уж небесный престол Спасителя пожран Тьмой, и не будет никакого спасения. Никому. Никогда.
Герцог обхватил голову руками, глухо застонал от отчаянья.

- Вперёд! - слышит он голос Элиаса. Рядом кто-то отчаянно закашлялся. Фелиция? Значит, Годрик и ее уложил. А кто же тогда уложил самого Годрика?..
Орсо стиснул зубы. До конца, как бы то ни было. Он клялся пойти до конца.
Поднялся, бряцая исковерканными доспехами. Сорвал разбитый наплечник, сбросил исковерканную кирасу, оставшись в разодранном на груди, окровавленном гамбезоне. Нашарил и подобрал Латифьер.
- Вперёд, - повторил он. - Вперёд.

Когда начался ритуал, герцог на мгновение, короткий, неуловимый миг поверил, что сейчас всё закончится. Но у тьмы еще остались сюрпризы.
Летающие твари, оживший кошмар из видения о гибели воинства Орландского, ворвались в зал сквозь витражи.
Вскрикивает Виссиль, осколок витража рассекает щеку девушки. И в последних отблесках гаснущего колдовского света видно, как устремляется на чародейку одно из темных порождений, растопырив кривые кинжалы когтей.
- Виссиль, нет!
Орсо рванулся было на помощь, но тело вдруг будто снова сковало трупным окоченением. Он явственно узрел, как тварь когтями разрывает его на части. Он снова распадается, исчезает в яркой вспышке боли. И падает, падает, падает в бездну...
Воспоминание о пережитой гибели было столь ярким, что Орсо застыл, не в силах пошевелиться. Он вдруг попросту испугался. Испугался умирать снова.

- Не вопрос, шеф. Надо будет - сыграем быка, - кивнул Виктор.

На обмен полупидорскими колкостями он только ухмыльнулся слегка снисходительно. Надо молодого на прочность проверить, пропесочить демонстративно, понятное дело. Друг дружку то эти волкодавы уже наверняка до костей обжевали, а тут новое лицо.

Сам клуб выглядел обычно. Как то и не верилось, что внутри могут ждать привидения, бесы и прочие потусторонние еблозавры с тентаклями, коими стращали инструктора. Своих предложений Виктор выдвигать не стал, естественно. Была бы обычная полицейская операция - предложил бы тупо выход пасти, внутри же гражданских полно. Хотя, там тоже нюансы. Если клиента нужно взять с какими-нибудь таблеточками интересными, то шансов больше на месте, конечно. Так и тут - хрен его знает, может, этот возвращенец там сатану какую-нибудь вызывает вот прям сейчас. Или его самого в туалете суккуб зажал и жизненные силы, кхм, высасывает. Страшно! Но интересно.
Так что Улаев старший, ему видней, как дело обставить. Он на всех этих штучках гаррипоттеровских не одну собаку съел, вон, по ауре человека способен срисовать.

Ночной клуб, значит. Виктор особо в ситуацию не вникал, надо какого-то пацана взять – значит, надо. В патруле не раз приходилось в такие вот клубы наведываться по вызовам. Сам он до ГСМН ни с какой чертовщиной не сталкивался, так что и не брал в голову лишнее. Такая у него была жизненная установка. Его дело маленькое - смотреть в оба, мотать на ус, ну, может, еще в тыкву прописать по указанному командиром адресу. Как и раньше, в полиции, в общем то. Хотя, возможно, и стрелять придется. По людям. Но Витя раньше ни разу по людям не стрелял, так что и не брал в голову лишнее. Еще пугали, что смертность среди неофитов, новобранцев то бишь на местный манер, высокая. Так что желательно еще и не помереть. Но Витя раньше ни разу не помирал, так что...

- ...А у нас в части, - будничным тоном подхватил чей-то анекдот Виктор, - настоящая аномалия была. Я еще как только прибыл, заметил, что у солдатиков рожи какие-то кривые. А это у них уши разные, одно нормальное, а второе, левое, вооот такенное. И молчат, главное, типа - сами узнаете. Мы с парнями даже прибзднули чутка, мало ли, вдруг тут над личным составом эксперименты секретные проводят, разрабатывают суперсолдата с усиленным слухом. Но разгадка оказалась проста и банальна - аномалию звали прапорщик Габидуллин. Он, сука такая, любой приказ предварял точной плюхой с правой, прямо в ухо. И так в этом деле поднаторел, что уши у нас опухали равномерно и одинаково, мы даже линейкой меряли. А все потому, говорил, что в армии приказ, не подкрепленный пиздюлиной, становится просьбой, а просьбы к исполнению не обязательны. Некоторая логика тут, конечно, присутствует, но ненавидели его люто. Страшно представить, сколько по стране поросей Габидуллиных полегло за время его службы. Вообще, бывало, идет он где-то на другом конце плаца, а весь строй уже синхронно уши чешет. Мда.

Виктор примолк и почесал концом дубинки левое ухо. Байки Холод травил с абсолютно непроницаемым лицом, так что было совершенно непонятно, шутит он или нет.
- Короче, натуральный упырь, - подытожил он. - Валерий Иваныч, вы бы глянули, может он в разработке у нас?

- Что, удрала? - задал Клинт собаке риторический вопрос. А поскольку собаки понятия не имеют о риторике, поспешил успокоить, - Все в порядке, приятель. Ты отлично справился. Я бы дал тебе печеньку, но наша шустрая бледномордая знакомая их все подточила, извини. Как разживусь еще чем, расчитаемся.

Когда вернулись в лагерь, все потихоньку рассредотачивались по своим делам. Потрошили волков – все-таки их немало успели пострелять, пока Клинт с лопатой упражнялся. Причем на ногах были в основном байкеры из Колоды, они же и будили как раз спящих мертвецки прочих беженцев. Вообще странно, после такой то пальбы. Пара ребят Домино как раз ползала, собирая гильзы. Сраный мозгач. А если в следущий раз он и охрану усыпит? Или они сами друг друга перестреляют, как Мясник Баку и Лемье. Или как Клинт Клинта.

Парень и его пес остановились возле Роуз, отчаянно пытающейся разобраться в загадочной физиологии Баки. А Лемье между тем валяется пластом у ног... вернее, шасси Сэм. А тому... той... в общем, пофигу этой махине. Странно, раньше Клинт даже не задумывался о том, какого собственно пола Сэм. Без брони вроде как баба, только нескладная какая-то, невзрачная. Зато как заберется в свою стальную шкуру, сразу как будто металлический болт отращивает, причем длиннее чем у всей мужской половины каравана вскладчину. Оттого, видимо, и путаница.

Клинт поморщился – ну и дурь в башку лезет. Еще б задумался, какого пола эта образина, которую пытается штопать Валькирия.

- Эхем, Роуз, - вежливо покашлял Клинт. - Скорбная весть - Лягушка... в смысле мутантка сбежала, пока мозгач мне башку наизнанку выворачивал. Извини. Удрала к себе на озеро, может и выживет. Может она там травки какие-нибудь знает. Словом забей, сделали все что могли. И кстати, довожу до твоего сведенья, что пока ты пытаешься залатать это... существо, вон там валяется наш единственный нормальный механик. Ну, просто чтоб ты знала.

Впрочем, кровью Лемье больше не истекал, насколько позволил определить беглый осмотр. Тогда чего он тут разлегся, устал?

- Сэм? - осторожно спросил Клинт, неволько косясь на глядящий в землю, дремлющий ствол пулемета. - Что с Лемье?

Клинт уже открыл рот, чтоб ответить Башне, как вдруг...
- Джерси! Собачий ты сын!

Пес был живее всех живых, хоть и знатно напуган. Да и в целом все были живы и почти невредимы, и Мясник, которого почему то держали на стволах ребята Домино, и Лемье, одному сраному вихрю известно зачем забравшийся под автобус.
Все стало ясно и понятно, и даже не верилось, что можно было путать тот душный кошмар с такой реальной реальностью. А ведь он всерьез едва мозги себе не вышиб. Если б не могила эта дурацкая...
От эмоциональных качелей парень совсем перегорел, и только вяло потрепал пса, которого мысленно уже похоронил, по холке, безразлично наблюдая за перепалкой в лагере.
Что же случилось, он ведь чем-то был занят... Ага, волки. Медпункт... Роуз! Лягушка!
- Вашу ж мать, - процедил Клинт, подобрал валяющийся рядом сорокпятый, сунул его в кабуру. - Малыш, за мной.

Остановился перед разборкой, послушал чуть, вникая в ситуацию. Кажется, накрыло не одного Клинта. Похоже, Мясник тоже побывал в своем персональном аду. Или раю. Парень даже чутка вспотел, представив, что мог бы натворить этот маньяк. Чудо, что почти никто не пострадал.
- Мозгач поработал, - подал он голос, обращаясь к лидеру банды. - Мне башку вкипятил, и Дум-Думу, видать, тоже.

А затем парень и его пес пошли к медпункту, который, вроде как, стерегли, прежде чем... ну понятно. У него он и увидел Валькирию. И дохлого волка.
- Хэй, Роуз! Рад, что с тобой все в порядке, - Он вяло улыбнулся. - Извини, контролёр мозги закоротил. С медпунктом нормально всё? И что с Лягушкой? До нападения она сидела под автобусом.

- Иииии, раз! - разношерстная группа ополченцев упирается рогатиной в воображаемую лестницу.
- Иииии, два! - дружно наваливаются, отпихивая ее от городской стены.
У одного из дружины слетает шапка, светлая коса тяжело вываливается на плечо. Надо же, девчонка.
Блэйк подошел к ней - чумазая мордаха, зипун какой-то стеганый, в заклепках, явно с мужского плеча, ибо отважной защитнице Галбиара он доходит до колен.
- Тебя как звать, пигалица? - спросил Ворон, присев на корточки перед ней.
- Марта Содер, сир, - потупилась девочка. Лет двенадцать, наверное.
- Какой я тебе сир. И что, мамка с папкой отпустили тебя сюда?

Один из стрелков у стены обернулся, стащил с головы капюшон. Рассыпалось золото волос по плечам.
- А нет у нее кроме меня никого, господин, - сказала лучница. - Там наши родители остались.

Она кивнула за стену, туда где еще курились дымами разоренные орками деревни. Светловолосая, глаза серые, как у сестры, прищурены спокойно, внимательно. Постарше Марты, лет семнадцать уже, пожалуй. В руке лук длинный, который не всякий мужик способен натянуть.
- Шли бы вы, может, в тыл... - неуверенно начал Блэйк, но девица его перебила.
- Никуда мы не пойдем, господин, - сказала как отрезала. - Нету у нас тутачки тылов боле. А эти ублюдки засратые, извините, у нас с Мартой еще ух как юшкой умоются, будьте покойны. Давеча мы им за папку всыпали, а ноне, стало быть, и за мамку расквитаемся. Я, господин солдат, с малых лет зверя бить приучена, оленю стрелу в ухо кладу за полста шагов. А уж по этим зеленым и вовсе не глядя стрелять можно.

Повисла тишина. Блэйк огляделся, увидел, как стоят вокруг с напряжеными лицами ополченцы. Смотрят на двух сирот, детей войны. Видит Нуар, как ходят желваки на лицах мужиков, услышал, как скрипят сжатые кулаки. Появись сейчас на стене орк - пожалуй, его растерзали бы голыми руками, затоптали бы до мокрого пятна на плитах. Ясно было, что если раньше люди дрались сами за себя, то теперь они будут биться еще и за маленькую Марту. Встанут насмерть, но не дадут оркам добраться до ребенка. В этой девочке сейчас словно воплотились все дети, оставшиеся в городе.

Однако от рогатины Марту Блэйк все таки убрал. Подрядил ее стрелы сестре подносить.
Когда Лэйн озвучил приказ капитана, Ворон покидал стену с тяжелым сердцем. На полпути обернулся, и заметил, как машет рукой маленькая фигурка в мешковатом зипуне.

Орсо пытается абстрагироваться, забыть, что перед ним - легендарный герой, прославленный мастер меча, и Спасителю одному ведомо, какой силой наделила Тьма свою марионетку. Иначе схватка кажется столь безнадежной, что руки сами собой опускаются.
Герцог следит за клинком в руке Годрика, плавно обходя его по кругу. Латифьер матово поблескивает, впитав энергию магии Эвелинн. Меч - оружие благородное, но не слишком подходит для боя с противником в полном латном доспехе. Однако тут уж выбирать не приходится.

Наверное, это и к лучшему, что Тьма, пробравшись в голову Орсо, не оставила воспоминаний. Только смутные образы близких, и вспышка боли и света. Оставалось только радоваться, что не успел герцог натворить ничего по-настоящему страшного. И вспомнить молчаливого храмовника Роберта, которому не так повезло. Что за демонов он вскормил в своей душе, что не смог противиться, когда Тьма спустила их с поводка? Теперь и не узнать. Да и стоит ли?

Цель приближалась. Где-то уже совсем близко пульсировало черное сердце, разгоняя тьму по венам этого мира, отравляя и искажая. Орсо затруднился бы объяснить, как он ощущает эту пульсацию - обычные зрение и слух тут были не причем. Он улавливал ритм этого темного сердцебиения каким-то неизвестным шестым чувством. Проводник больше не нужен - источник можно было найти с закрытыми глазами.

Дворец, тронный зал. Все так же сидит на месте Император, безнадежно и необратимо мертвый. А в дальнем углу чудовищный разлом, цель всего этого похода. Окно в мир настолько чуждый и холодный, что не укладывалось в голове, даже после всего, что довелось увидеть во тьме. Орсо ощутил себя невообразимо крохотной пылинкой перед безразличной бесконечностью простирающейся по ту сторону разрыва пустоты. Чувство было настолько давящее, что хотелось просто упасть и сжаться в комок. Инстинктивное желание новорожденного, грубо вырванного из привычного тепла, поскорее вернуться в уютную тесноту материнской утробы.

И ряды гвардейцев, отделяющих хранителей Рассвета от их цели. Сорок человек. Чертовски много. Что-то подсказывало, что эти бойцы не будут так же дуром лезть на мечи, как дважды покойные эдерлингцы.
И сам лорд-командующий здесь. По правую руку Императора, словно, даже будучи поглощенным тьмой, рыцарь не оставил сюзерена.
Орсо глядел на перчатку, что лежала сейчас между воинами света и тьмы. Вызов. Шанс сойтись в поединке с легендарным сиром Годриком. Это была, конечно, великая честь, вот только Орсо знал, что против этого рыцаря едва ли выстоит и весь отряд. А ведь за его спиной еще сорок гвардейцев...
Де Труа никогда не был превосходным фехтовальщиком, максимум - сносным. Однако если кем отряду сейчас и можно было пожертвовать, так это им. Кто знает, может, для этого он и прошел весь этот путь. Каждый этап на пути к сердцу тьмы требовал свою жертву. На болотах - Ко'Драп, Дебора и Георг. На столичных улицах - Роберт. А сейчас - почему бы не Орсо? Может, он сумеет протянуть достаточно для того, чтоб остальные придумали дальнейший план. Ибо герцог не верил, что измотанные дорогой хранители выстоят в лобовом столкновении с отделением элитной гвардии Империи.
Орсо нашел глазами Храбрую, кивнул ей:
- Помни о Копье, леди Фелиция. Его история рассказана лишь наполовину.

Затем герцог медленно шагнул вперед, наклонился и поднял перчатку. Отсалютовал затянутой в серебристые латы фигуре мечом.

И снова призраки близких. Герцог не верит, что это на самом деле они. Но слова пробивают панцирь веры и воли, глубоко проникают в душу, пуская корни и разрастаясь терновником.
Слова, что разят хуже стрел. Все те слова, которые Орсо так часто повторял себе сам. Ничтожество, трус, убийца. Волочешься за живыми бледной тенью, как побитая псина, в тщетной надежде впитать немного их жизни. Взять взаймы немного времени, еще чуточку погреть кости в тепле других, вместо того чтоб встретить судьбу как мужчина, взглянуть ей в глаза.
Ада смогла. А ты чего ждешь? Отчего сбежал из горящего поместья, снова бросив близких? Отчего не ушел вслед за ними? И каково тебе теперь, человеку, чьи руки помнят последние трепыхания ни в чем не повинного ребенка? Твоего ребенка, Орсо.
Ничтожество. Трус. Убийца.
- Ничтожество. Трус. Убийца. - Шевелит губами герцог, повторяя снова и снова. Не замечает прикосновения к своей щеке ладони Виссиль, не слышит ее голоса.
- Ничтожество. Трус. Убийца. - Холодный шелест стали. Латифьер покидает ножны, весело вторя сиянием чарододейскому шару Эвелинн.
..А может, это и правда лучший выход?..

Невозможно было узнать в этом царстве запустения, забвения и смерти прежних столичных улиц. Город без людей превращается в склеп. Не разноцветные гирлянды и магические лампы вдыхали жизнь в эти улицы, не пестрые вывески торговых лавок или сморщенные рыла горгулий на крышах - нет, именно люди были душой города. Теперь здесь жила противоестественная пустота. Даже не так - Пустота.

- Тьма за окном жует останки света,
Неслышным стоном бредят губы мертвецов,
И Пустота хрустит мозолями паркета,
И я впущу ее, в конце концов...

Как-то сами собой пришли на ум дурацкие стихи, которыми Орсо, пребывая в возрасте возвышенном и поэтичном, частенько пробавлялся, как и
всякий юноша, имеющий достаточно образования и свободного времени для подобной блажи. И надо же - прямо пророческие строки. Особенно жутко это прозвучало в давящей тиши мертвых улиц, так что герцог осекся. Не хватало еще беду накликать этакими виршами.
По счастью, не он один ощущал потребность разорвать плотный саван тишины.

- Мхмф, турнир. Благодаря вас, леди Эвелинн, помню прекрасно, - отозвался де Труа на слова магички. - Еще бы мне забыть! Старина Ко'Драп, да хранит Спаситель душу его отныне и впредь, выбил меня из седла, да и дух начисто, признаться, едва не вышиб. Ух и затаил я на него тогда! Дело молодое, что говорить. Целый год с коня не слезал, филейные части, прошу прощения, едва ли не до мозолей седлом натер, готовился к следующему турниру. А старик Куница возьми да и уйди в храмовники! Хе-хе... мда.

Не очень то весело было вспомнить сейчас о сгинувшем в болоте старом бароне. Так что Орсо живо переключился на другую тему:
- Ох уж эта леди Изабель, графиня Эйсгрейв. Балы были хороши. Мы их называли, с вашего позволения, смотринами. Все из круга знали, что Изабелла охоча до пылких юношей, кхм. А супруг ее так до самого суда ни о чем и не подозревал, представляете? За растрату государственной казны его осудили. Вот такие вот балы...

Орсо заметил, что поравнялся с Виссиль, и галантно предложил ей взять его под руку.
- Благодарю вас, леди Алакрейн, - чопорно отозвался герцог с комично-убийственной серьезностью. - А вот, обратите внимание, одна из лучших галантерейных лавок столицы. Как бишь звали ее хозяина... Пиер Ассанти, точно. Курьезнейший случай с ним приключился. Точнее, не с ним, а с моим братом. Жерар начитался романтических новелл и решил сбежать, стать наемником или пиратом. И способ придумал поистине дурацкий - спрятался в ковре, одном из партии для отправку за море, в Гишпань. И вы знаете - у него таки почти получилось. Если б я вовремя не рассказал о его идиотской выходке отцу... если б моряки-гишпанцы своевременно не обнаружили в трюме восьмилетнего пассажира... словом, едва международного инцидента не случилось в имперских водах, хорошо что все обошлось. А Жерар тогда выяснил, что маленьким герцогам тоже иногда попадает ремнем по высокородной попе.

Несколько бесконечных, опустошающих часов. Вроде бы и не пострадал Орсо от схватки с тварью тьмы, а ощущение, будто та успела его прожевать и выплюнуть, без малейшего почтения к титулу. Герцог мертвой Империи, та еще фигура!
Когда командир скомандовал привал, Орсо, не поддаваясь соблазну рухнуть мешком, осторожно сел и вытянул натруженные, промокшие ноги. Опасался расслабиться сверх меры, ибо кто знает, найдутся ли потом силы поднять это измученное тело на ноги? К тому же тьма давила со всех сторон. Здесь она ощущалась почти физически, как чужая, враждебная всякому естеству сущность. Стоило чуть расслабиться, расфокусировать зрение, и лица товарищей покрывают трупные пятна, плоть начинает сползать с них, обнажая жуткий оскал.
- Бей первым... Убей... Убей.... Убей! - на все лады шепчут призрачные голоса в голове. - Они все... Это их вина!

Чародейки, Виссиль и Эвелинн, косятся на Орсо, издевательски ухмыляясь.
- Где они были, когда еще можно было спасти Аделаиду? Гляди, теперь они смеются над тобой, Орсо!

Наемники, толстяк Янус, Фелиция, Джон. В их глазах дьявольски пляшут отблески костра, руки лежат на оружии. Они смотрят на герцога с вызовом.
- Проклятая чернь, как они смели так с тобой разговаривать там, в храме? Жалкие лакеи, падкие до золота. Они тебе не ровня, где твоя гордость?

Храмовники, два стальных силуэта. В провалах прорезей глухих шлемов клубится антрацитовый мрак.
- Слуги Спасителя! Они давно предали всех вас, отдались тьме. Нужно их остановить!

Илль, Звездочка. Сквозь кожу просвечивает голый череп, нагло скалясь.
- Мертвячка. Ты же знаешь, оттуда не возвращаются. Она уже не та, за кого себя выдает. Она ведет вас в ловушку!

- ЗАСТАВЬ! ИХ! ЗАПЛАТИТЬ!

Герцог вздрогнул, разлепил с трудом веки. Даже и не заметил как задремал. И задремал ли? Но спать нельзя, очевидно, иначе тьма вынет душу и займет ее место. Впрочем, герцог взглянул ей в лицо, и оно больше не пугало. Кажется, осознание самого факта своей слабости укрепило его, слегка подлатав сквозные раны в порванной душе.

Он с благодарностью принял нехитрую походную снедь чародейки Виссиль, тепло улыбнувшись ей в благодарность. Кусок в горло не лез, но Орсо заставил себя сжевать сухарь и жесткое будто подметка мясо, запив глотком воды из фляги. Люди тихо переговаривались, Эвелинн о чем то спорила с Элиасом. Кажется, девушка хотела передать свой чудодейственный кинжал наемнику. А ведь тяготит ее ноша, герцог как то даже и не задумывался ранее, каково ей приходится. Заперся в собственноручно возведенном замке отчаяния и все мосты обрубил. Как будто у него одного тьма отняла близких.

Время неумолимо текло, отсчитывая минуты отдыха.
Он задумался вновь о тех, кто уже пал на пути к сердцу тьмы. О медноволосой чародейке Дебби Варун, чью гибель герцог даже не сразу заметил, и впоследствии устыдился. Никто из них не должен быть забыт. Никогда.
Черты лица герцога ожесточились, резко обрисовались скулы на мертвенно-бледном лице. Словно он принял какое-то решение.

Когда Элиас скомандовал подъем, Орсо поднял руку:
- Еще несколько минут, брат Элиас, прошу вас.

Он поднялся, выпрямив спину, гордо вскинув подбородок. Заговорил, металлом чеканя слова, как и подобает герцогу Империи. Вполне возможно, что последнему герцогу.

- Мы все здесь - солдаты, храмовники, чародейки - понимаем, какой долг возложен на наши плечи. В наших руках, омытая кровью героев, купленная бесчисленными жизнями павших, последняя надежда Империи. Да что там Империи - всего рода людского. Мы отринули мирскую вражду, разделявшие нас прежде надуманные обычаи, традиции, титулы. Ибо в первую очередь мы - люди. Мы сумели снова стать людьми, вспомнить, каково это - быть людьми. Сумели объединиться против общего врага, равного которому еще не видел этот свет. И мы должны оставаться едиными, до самого конца. Каким бы он ни был. Только в единении наша сила. Я хочу, чтоб мы все помнили об этом.

Орсо с обнаженным мечом в руке сделал несколько шагов, остановившись перед Джоном.
- Преклони колено, Джон-наемник. Волею государя-императора отныне нарекаю тебя верным рыцарем Империи. Стерпи же эти удары, и ни одного более. - Клинок Латифьера легко коснулся попеременно правого и левого плеча солдата. - Встань же, сир Джон Хранитель Рассвета, и стой в свете, отныне и навеки.
- Встань, сир Янус Хранитель Рассвета...
- Встань, леди Фелиция Хранительница Рассвета...

Последовательно герцог посвятил в рыцари новообразованого ордена всех, не забыв и чародеек. Эвелинн он еще шепнул: - Вот видишь, теперь ты не одна.
Когда же очередь дошла до храмовников, Орсо вдруг сам встал на одно колено и поклонился затянутым в латы воинам.
- Вы люди Церкви. Я не властен одарить вас титулами, ибо вы служите самому Спасителю. Однако я прошу вас возглавить наш орден, и вести нас до конца. Каким бы он ни был.

Сначала Брунгильда, затем этот ненормальный с молотом, чье имя Жий то ли не запомнил, то ли вообще не удосужился узнать... а теперь кривой желтый перст колдуна тычет в него, Жия! Могильный ужас сковал мыщцы богатыря, ожгло ледяное дыхание близкой смерти от жеста еретика. Мелькнули перед глазами на краткий миг виды родной Лубритани, от чего нутро Жия и вовсе скрючило. Воистину недобрый знак. Недаром же старики говорили, что, дескать, плохие люди после смерти попадают в ад, а совсем злостные лиходеи - обратно в Лубритань.

- Врешь, собака плешивая, не возьмешь! - срывающимся голосом возопил Жий, разя топором куда попадет, уже не разбирая, сморчок-колдун перед ним или девка с сиськами.

Копье ли высвободило часть своей дремлющей мощи, или же Фелиция твердой рукой направила его в уявимое место чудовища, но тварь тьмы оказалась повержена. Опали и съежились бессильно отростки-щупальца, оставляя людей в оглушительной тишине. Истинный лик тьмы оказался страшен. Краткий миг, и отряд лишился как минимум двоих соратников.
Орсо огляделся, тяжело дыша, так и не успев вонзить пылающий клинок в раздутое брюхо порождения мрака.
Он полагал, что готов принять смерть во имя великой цели. Но теперь, вспоминая жуткий, уродливый провал пасти этой твари, окруженный мелкими острыми зубками словно бахромой, герцог уже не был так уж уверен в том, что желал бы такой гибели. Тем печальнее было думать об ужасающей участи, что постигла старого медведя Ко'Драпа и егеря Георга.

- Вечная память... героям, - пробормотал Орсо отстраненно, как всегда. - Павшим... и живым.

Он посмотрел на Фелицию, твердо сжимающую в руках оружие, некогда называвшееся Копьем Годрика. Теперь же оно имеет все шансы остаться в памяти людей Копьем Фелиции. На глазах Орсо творилась новая история этого мира, он почти физически чувствовал, как становится свидетелем легенды. Если, конечно, у их маленького отряда получится, и царство людей получит второй шанс. Простая девушка из народа, кто знает, может даже из поместных деревень лёна де Труа, встала на пути тьмы. И тьма отступила.
История часто предвзята. История помнит царей и завоевателей, великих мудрецов и великих подлецов, но мир стоит на костях таких вот простых людей, как Фелиция. Пускай они не знакомы с науками, не умеют танцевать на балах кадриль, не морщат высокие лбы на военных советах, ворочая тысячами чужих жизней. Зато они просто стоят, когда нужно выстоять. Стоят насмерть.

Как стояла в свое время третья имперская когорта, двое суток удерживая перевал под накатывающими яростными волнами дикого народа коней. Как стояли в коридорах дворца лейб-гвардейцы его величества, так и не пропустив вчетверо превосходящих сил мятежных баронов в альков, где скрывалась монаршая чета с детьми. Как стояли солдаты герцога Эдерлинга, сдерживая саму тьму, обрекая себя на участь похуже смерти.
- Смог бы я? - думал Орсо, глядя на наемницу. Со всеми своими титулами, родовым древом в пяти томах, со всем своим куртуазным воспитанием и этикетом? Смог бы я выстоять? И понимал - разница между ними в том, что эти люди не задают себе вопросов. Они просто знают, что больше некому.

Чародейки немедленно занялись ранеными, среди которых оказалась и проводница Звездочка. Ранена или... впрочем, безо всяких "или" было ясно, что невозможно вывернуть голову под таким углом самостоятельно. И крохотное озерцо болотной воды, плещущееся в безвольно открытом рту девушки... Скрипнула латная перчатка, герцог с силой сжал кулак, словно намеревался поймать в него саму тьму и раздавить. Единственный проводник... Проклятая знала, куда бить. Склонилась над телом Светлая, шепчет не то заклятье, не то молитву. Падают и пропадают в черной бездне мелководья слезы молодой колдуньи. Орсо ощутил воспрявшую надежду - а ну как вырвет Светлячок душу Илль у костлявой? Бывали же случаи, когда магам удалось возвращать покойных.

Не видя, где бы еще пригодилась его помощь, Орсо последовал примеру Джона и занялся разжиганием нового факела.

      Герцог не ожидал от восставших такой прыти. Особенно столь профессионального удара в колено. Видать, при жизни этот парень был тот еще тип. Завалившись на бок, Орсо принялся отползать от бредущей нежити, но те совершенно перестали обращать на него внимание. Было чертовски больно, но боль злила и мотивировала. Если чувствуешь боль, значит, ты еще жив.
А затем воздух наполнился потрескиванием магических разрядов, прорвавшиеся скелеты рассыпались грудами костей, а в спину отползающему аристократу ударил грохот и клубы каменной пыли и крошки. Волшебницы обрушили провал. Очень вовремя, надо сказать. Передышка им сейчас не помешает.

      Герцог дополз до стены и тяжело привалился к ней, переводя дух. На вопрос храмовника по поводу старика Глаза только махнул рукой в сторону лестницы и проронил кратко: - Жив. Отстраненно отметил, что пришла в себя Звездочка Илль, появился сверху следопыт Георг. Наемник Джон тоже ранен, но жив, и Ко'драп выглядит бодро. Без потерь. Это хорошо.
Орсо только испытывал смутное беспокойство по поводу своего колена. Если маги не сумеют подлатать ногу... Что ж, товарищи конечно не бросят. Но отряд идет со скоростью самого медленного воина, так что... Не имеет он права ставить свою личную вендетту выше цели отряда. Выше этой цели вообще ничего нет. Даже жизни их всех, вместе взятых. Даже жизни всех солдат объединенной армии сира Грегора. Сегодня каждый это понял. Даже самый последний разбойный лорд, еще вчера с радостью пустивший бы кровь соседу за сдвинутый на пядь пограничный столб. Даже наемники, прежде не шевельнувшие бы и пальцем без хорошей платы. Все эти люди, должно быть, уже сейчас стоят насмерть против скрывающегося во тьме ужаса, и единственное, что помогает им держаться – надежда. Надежда, что нужно выстоять еще миг, минуту, час – и вспыхнет далеко во тьме крохотный огонек, разрастется в разгоняющий пелену мрака яркий свет. И долгая ночь закончится.

      И словно прочтя его мысли, свет вспыхнул. Растаяли как наваждение стены осиротевшей церкви, хмурые лица товарищей, истаяла бледной дымкой обступающая тьма... Адель.
Орсо больно стиснуло грудь, давно, казалось бы, угасший свет надежды воссиял тысячью солнц... Адель!
Неужели все это было дурным сном? Она стояла рядом, улыбаясь. Эти ямочки на ее щеках, которые сводили его с ума. Так могут улыбаться ангелы.
- Что с тобой, Ори?
Он все еще не верит. Протягивает руку, касаясь ее лица, стыдясь своих кургузых обломанных ногтей и грязных пальцев. Чувствует живое тепло. Возможно ли это? Он отчаянно хочет поверить и еще больше этого боится.
- Взгляни на него, Ори. Матушка сказала, он твоя копия.
Матушка ошибалась. С круглого детского личика смотрели на герцога глаза Аделаиды, темные, с характерным разрезом. При дворе вечно шушукались насчет нечистой крови Скьезо, слишком тесно сроднившихся с восточными соседями Империи. Да и сама Адель часто шутила, что приворожила Орсо по старому ритуалу народов степи, которому ее обучила бабка, чистокровная Дарза'Ту. Герцог в ответ ворчал, обещая нажаловаться на жену в Корпус.
Эти глаза смотрели с взрослой серьезностью, комично выглядевшей на крохотном личике малыша. Орсо почувствовал прилив нежности, настолько защемивший сердце, что казалось, от этого можно умереть.
- Вы... здесь?
- Конечно, мы здесь, Ори. Мы всегда будем рядом с тобой.
- Это правда? Это... это правда..
В ответ она рассмеялась. Дробный жемчуг ее смеха, глаза, ямочки...
Он сдался, прижал их обоих к себе, чувствуя как опадает с плеч многотонный груз боли и отчаянья. Так к нему привык, что почти и не замечал, как тот тянет и тянет, пригибает к земле, чтобы в один момент похоронить.
Зарылся носом в густые темные волосы, пахнущие... костром?
Тепло родных таяло у него в руках, все снова заволакивала проклятая тьма.
- Нет!...
Исчез малыш с серьезными глазами. Поблекла и растворилась Аделаида, Ада, Адель, оставив в его руках лишь пропитанный дымом, пылью и духотой склепа воздух.
- Неееет!

      Напротив его лица, словно издеваясь, растянулся в оскале череп. Орсо слепо поглядел на свои пустые ладони. Лицо его потемнело, безобразно сморщилось. Он поднял глаза на Эвелинн, замершую с кинжалом в руке.
- Ты, ведьма!...Снова... Зачем?!
Дрожащая рука поднялась, ткнув в Светлую скрюченным пальцем.
- Ты!... Ненавижу... Ненавижу!

      Герцог неловко попытался встать, опираясь на меч, не сводя с чародейки совершенно побелевших от бешенства глаз. Раненая нога не выдержала, подвернулась, и он грузно свалился навзничь. Меч откатился в сторону. Герцог де Труа замер в нелепой позе, подогнув одну ногу к животу, уткнувшись лицом в пол. Только бессильно скребли пальцы по каменным плитам, да тряслись, словно в припадке безумного веселья, серебряные орлы на черных наплечниках.

- Ах ты подлец, - засопел Всеслав, - а как же клятва Гиппократа?

Цапнул ремень со стола, на кулак намотал, оставив болтаться короткий конец с тяжелой пряжкой, помахал им угрожающе.

- Мужик, я тебя последний раз предупреждаю, отвали, не доводи до греха!

На встревоженный голос Риточки отозвался:
- Убивают меня тут! Врачи-палачи! Не всех вас Иосиф Виссарионыч повывел, паразитов!
Последнее предназначалось уже санитару, конечно.

- Сложно изьясняешься, Седой, - скривился Джимбо. - Цитаты-шмитаты.

Он повторил слова командира для обложивших виллу террористов. А попутно усики предохранительные отжал на обеих гранатах. А то как то резко жареным запахло. Сдохнуть в чужой стране, отмазывая какого то левого латиноса - не так Бутс планировал свои похороны. Он вообще то жениться собирался после этого задания.

Вернулся Всеслав, а никто его слушать и не подумал. Кроме Риточки. Хорошая девушка, все-таки. Остальные так и вьются у стола прямо рядом с покойницей, хозяйство делят. Чародей вздохнул, головой покачал. Впрочем, лично ознакомившись с содержимым записки из шкатулки, задумался. Да и черт с ним, поди, сплошные безделушки. А с участковым Всеслав договорится как нибудь.
Ремень вот, добротный вроде. Сгодится. А то штаны через шаг подтягивать приходится. Его и взял.
У дверей обнаружилась еще одна жиличка, Люда Орлова. Скромница, красавица, скрипачка. И куда только мужики смотрят, спрашивается? На себя то Всеслав уж давно рукой махнул, но все равно было обидно. Несправедливо, когда этакое сокровище в одиночестве пропадает. А всяческую несправедливость Чародей на дух не переносил.

- Матрена Игоревна преставилась, Людмила Петровна. Отжила свое старушка. Скоро врач должен приехать. - ответил он на ее вопрос. И вернулся, как и обещал, к Петровичу.

Сел тяжело на табурет у стола, ремень тут же пристроил.
- Ну что, белогвардейский подпевала, нальешь сто грамм отставному псу кровавого режима?

Они давно были знакомы, и всегда общались в форме этакой шутливой пикировки, еще с тех времен, когда Всеслав работал в милиции и приглядывал за неблагополучным в идейном отношении стариком. Так с тех пор и повелось, один другого контрой кличет, второй в долгу не остается и опричником первого величает. Так и жили.

- Там Игоревна, того, - Всеслав характерным жестом скрестил руки на груди, - давай, что ли, за помин несуществующей согласно доктрине материализма души. Каждому еще какой то сувенир завещала, представляешь, Петрович? И тебе тоже. Сходил бы, глянул.

Сперва Всеславу показалось, что старуху прибили соседи. Что и говорить, скверный был характер у покойной. Но чтоб вот так, всем скопом.. и Саныч, а даже Риточка Ульянова. Чародей ощутил некий зуд в затылочной области головы, это попытались пошевелиться волосы от ужаса. Но не смогли, ибо были немыты, нечесаны и пребывали в творческом беспорядке. Сейчас Гриша снаряд свой поднимет и повернется: твоя очередь пришла, Всеслав Ерофеич. А табельного ПМа при себе и нет. Да и вообще нет, как и всесильной красной книжицы.

Но мгновение накатившей паники сгинуло, и картина вырисовалась донельзя бытовая — просто померла старушка, а соседи дали волю любопытству. Только вот зачем Гриша часы раскокал?

Всеслав представил себе, как потом это все придется объяснять прибывшей милиции, и повторно ужаснулся.

- Товарищи, товарищи, - споро заговорил он, забыв и о пересохшем горле, и о гудящей от похмелья голове. - Что ж вы столпились то тут, ну? Гриша, нахрена ты хозяйское имусчество гробишь? Унеси свой ломик отсюда к чертовой матери, пока милиция не приехала, замаешься объяснять им, зачем над покойницей железякой махал. Кстати, а зачем? И милицию то вызвали уже? Нет? Ну вы даете. Риточка, будьте так добры, сходите к *Варфаломеевым, пускай извлекут отсюда свое чудовище медногривое. Алла, и ты с сестрой давай, нечего тут крутиться. Саныч, ну ты то хоть должен соображать! Не трогай тут больше ничего, милиция разберется. Пойду звонить.

Чародей развернулся и отправился к общему телефону, качая головой и бормоча под нос:
- Как малые дети, ей-богу...

Всеслав обнимал трехлинейку, плотно вжавшись в стену окопа, а высоко над траншеями с воем заходил в пике Юнкерс. "Хана", подумал Чародей и проснулся. Вернее, выпутался с трудом из цепкого, вязкого сна, сел тяжело на своей продавленной раскладушке. Был он человеком, к бытовому комфорту равнодушным, потому у него даже кровати нормальной не было, и из мебели в основном книги.

Юнкерс продолжал завывать. Не сразу Всеслав, с мутной от похмельной дремы головы, сообразил, что в роли пикирующего немецкого бомбардировщика выступает старуха Коготь. Вдобавок ей аккомпанирует Петрович из своей комнаты. Казалось бы, интеллегентнейший старикан, а шуточки...
- Да что у них там за дурдом?.. - пробормотал себе под нос Всеслав, напяливая старые милицейские штаны, которые служили ему домашней одеждой. Все-таки полная хата бабья всех возрастов, не подефилируешь в одних трусах. А выходить надо, мало ли что там за безобразие? И Петрович, опять же. Раз горланит, значит есть чего. А то теперь без поправки здоровья взад не уснуть, башка треснет.

Вышел, шаркая дырявыми тапками. Народ весь у комнаты Игоревны собрался, даже дети. Хотя этих попробуй-ка удержи. У Петровича уже бушевала другая старуха - Кочергашева, эталонная старая ведьма, хоть сейчас в Большую Советскую Энциклопедию.
- Любовь Тихомировна, вы бы хоть не шумели, а? И так столпотворение, - выдавил Чародей из пересохшего горла, стараясь говорить поласковей. Собачиться с этой перечницей себе дороже выйдет. - Петрович вон, уже успокоился. Так ведь, Петрович?

Всеслав подмигнул старику, хоть это и вызвало дополнительные спазмы головной боли.
- Давай и правда, прекращай напраслину возводить, отец. Никого я не вожу. Сейчас вот гляну, что там у бабули нашей Коготь стрялось. И вернусь, лады? А ты не хулигань, дети же, в конце концов.

А у бабули Коготь и правда стряслось. Тупо моргая, Всеслав стоял на пороге и глядел, как детинушка Селиверстов крушит старые часы, Саныч читает какое-то письмо, а на полу лежит накрытое покрывалом тело.

Орсо глядел на танцующие огоньки, и понимал, что они кружатся для него. Для промокшего, жалкого, с кровоточащими ступнями, измотанного и опустошенного, одинокого среди людей и седого старика в неполные сорок. Огоньки обещали, что всё наконец закончится.

В детстве, когда Орсо было грустно или плохо, он приходил в фамильную картинную галерею и подолгу сидел там у портрета бледной девушки с большими печальными глазами. Сам он матери никогда не видел, ибо она скончалась, так и не придя в себя после тяжелых родов. И сейчас, сам того не замечая, завороженно глядя на причудливую игру болотных огоньков, герцог шептал:
- Мама, матушка. Зачем мне так больно? Пускай всего этого не будет, матушка. Пожалуйста...

И ему обещали, что все наконец закончится. Быстро.
Герцог сделал неуверенный шаг, еще один... Что-то мешает. Веревка? В пекло веревку! Этот остолоп-храмовник, вчера командовавший свиньями в хлеву, не смеет приказывать дворянину!
Кинжал разрезал сдерживающие путы, и Орсо снова шагнул туда, где его ждет наконец покой.

Глазам Орсо открылась настолько неожиданная картина, что он замер столбом, не веря глазам. Девушка-следопыт, та самая Звездочка Илль, отчаянно отбивалась от навалившегося на нее косматого, седого егеря Георга. Подобное скотство не укладывалось в голове. Орсо прищурился, чувствуя как закипает в груди гнев, шагнул вперед...
- Веревка есть? Ей тьма в мозги залезла.. - проворчал обернувшись через плечо Георг. И тут герцог разглядел, в чем на самом деле была причина столь странного поведения старого рейнджера. Глаза Илль плотно стянула тьма, точно такая же непостижимая, неодолимая, как и та, что плескалась снаружи убежища. Лицо ее искривилось, она извивалась всем телом, как угорь, и яростно била пятками в доски настила.
Орсо подбежал и навалился на ноги рычащей девушки, прижимая их к полу.

- Держи ей руки, я за ноги подержу!.. Веревка?... Проклятье, нету! Фелиция, у тебя есть? Скорей!..

Вспышка ярости погасла так же стремительно, как вспыхнула. Видимо, не сильно то много хвороста осталось в герцоге, и сейчас полыхнули остатки, сгорая дотла, оставляя только пустоту. Подставленное плечо молчаливого храмовника, казалось бы, какое ему дело до чести дворянина? Однако же подскочил, поднял, не оставил бесноватого герцога валяться в копоти, саже и пыли. Серебряные глаза чародейки Виссиль, все время прячущейся в тени более ярких и эффектных волшебниц. Орсо чувствует, как от нее исходит теплая волна, замечает, что может теперь стоять сам, без помощи брата Роберта. Видит растеряное лицо Светлячка Эвелинн, смутно различает, как она говорит что-то, путано, сбивчиво, но искренне. И слова ее врачуют порваную в клочья душу герцога, подобно тому как магия Виссиль исцеляет тело.

Вспышка света пробудила в каждом что-то свое. Вот наемник Джон внезапно разразился речью, поддержал и развил ее храмовник Элиас. Слова эти хлестали по Орсо будто плети, но он не чувствовал возмущения или злости, напротив, с наслаждением флагеллянта принимая эти побои.

Герцог кивнул брату Роберту, давая понять - я в норме.
- Благодарю тебя, храмовник.
Орсо нагнулся, поднял свои латные перчатки - когда только успел снять? Подобрал и вложил в ножны Латифьер. Обернулся к спутникам, к их понимающим, осуждающим и безразличным глазам.
- Благодарю вас всех. Теперь я гораздо лучше представляю себе, что ждет меня там, во тьме. Смешно - всю жизнь я был окружен людьми, жаждущими выслужиться, обрести мое расположение, но сейчас, когда вы мне действительно помогли, у меня ничего не осталось для вас, кроме благодарности. Эвелинн, прости мне жестокие слова. Я не был готов к тому, что увижу, не был готов пережить это снова... Ты, конечно же, не виновата. Дело во мне. Свет... иногда может ранить так же больно, как тьма. Теперь я это знаю, и понимаю, куда будет давить враг. Попытается сделать своими союзниками призраки, что следуют за нами по пятам. У всех нас, наверно, есть личный счет к тьме. И она может нанести удар именно туда, в то укромное сокровенное место, которое мы полагаем защищенным от всего. Будьте готовы к этому. Не уверен, сумею ли я выстоять против такого... Похоже, из всех вас я наиболее ненадежен в этом плане. Фелиция, будет, пожалуй, лучше, если Копье останется у тебя.

Орсо кивнул Джону, Элиасу. Без слов - добавить было уже нечего.

Вместо откровения на Клинта навалилась темнота. Тяжело навалилась, увесисто. А затем он открыл глаза... и увидел мертвецов. Домино с раскуроченным черепом. Изрешеченный пулями Дум-Дум. Из неподвижного изваяния экзоскелета свисает убитая Сэм. Обгорелые, скрюченные черные костяки, но Клинт знает - это Лемье и Блюз. Роуз, высунувшая синий язык, с неестественно вывернутой шеей. Корявый, нелепый и жалкий труп Баки. И Джерси, мерно качающийся на ветру, повешенный за шею на старой электроопоре. Мертвый. Как и все...

Вырвал из кошмара все тот же Джерси. Живой, вонючий, слюнявый. Смотрит тревожно в лицо хозяину - эй, ты чего? ты куда? не надо туда ходить! Клинт обнял псину за шею, отметив машинально, как руки дрожат. Зарылся лицом в густой мех, пряча влажные глаза.
- Я тут, тут, приятель. Никуда не пойду. Спасибо, друг.

Ну и накатило, ммать. Никогда его так не накрывало. Как чувствовал, что одни беды от дряни этой, и вот, пожалуйста. Клинт нервно огляделся, но никто кроме Джерси, кажется, не заметил, как вдарило парню по мозгам. Все на месте, все целы... Кроме Баки и Мясника. Но раз все целы, то и с этими двумя, наверное, все в порядке?..
Браун все так же жевал свою котлету, будто не замечая, как пускает слюни бледная девочка-мутант.
- Ну ты и свинота, Браун, - сообщил ему Клинт. - Не видишь что ли, что она жрать хочет? Обязательно так демонстративно харчи свои точить? Держи, мелкая, - протянул девчонке еще одну галету, чувствуя, как жадно провожает глазами лакомство Джерси. Ну еще бы, это ведь были его ништяки. Такая она, сука-жизнь. Спасаешь хозяина от опасности, а он вместо благодарности скармливает твои печеньки какой то лягушке. Пес отвернулся, ушел в дальний угол автобуса и принялся громко обиженно сопеть.

Не обращая внимания на скорбные вздохи Джерси, Клинт присел рядом с жующей девочкой. Протянул руку, медленно.
- Мы друзья, понимаешь? - сказал он, стараясь говорить предельно искренне. - Я - тычок себя в грудь - Клинт, человек. Это - Джерси, собака. А это Браун, свинтус. Мы хотим помочь. Здесь - показал пальцем на свое бедро, примерно в то же место, куда девчонке попала пуля, - болит сильно, да? Мы поможем. Больше не будет болеть, - погладил место воображаемого ранения ладонью. Ты только не бойся и не сбегай, ладно?

Сэмми вызверился поначалу, ничья - как же！
Сейчас я дыхание переведу, и будет у нас второй раунд, малыш.
Но отдышаться как то не получалось, да еще в ребра будто битого стекла насыпали.
Выпрямился кое-как, кулаки к лицу - и тут понял, все, финиш. Как минимум паре ребер кранты.
А этот дядя с добрыми глазами даже не запыхался, смотрит так - ну что, мол, хватит может？Без понтов голимых и того злого азарта, с которым коленом, как кузнечным молотом, грудину Сэму ломал. Профессионал, мать его.

Скривясь снова, здоровяк поднял ладонь - да, хорош.
- Ну ты зверь, - выдохнул со стоном. - Какая там... ничья. Сдаюсь.

- Нормально, нормально, бывало и хуже - криво ухмыльнулся Сэмми, потому что боль в сломанных ребрах нарастала из-за оттока адреналина. - Спасибо, красавица. Мужик у тебя что надо.

В глазах Даяны плескалось целое озеро гордости за победу Бивера. Вот он, мол, у меня какой. Такой крутой и сильный, и весь мой. Сэмми даже зависть на какой то миг уколола. А потом уколол регшприц. И стало полегче.
- Сэм, - протянул руку чемпиону. - Силен ты, брат. Красиво меня на колено поймал. Сочтемся как-нибудь, когда шкура заживет?
И побрел потихоньку в расположение, не обращая внимания на хихиканье сослуживцев.

Орсо вгляделся получше в мельтешение, царящее в проломе.
Мертвые. Мертвые восстали, чтобы дать бой живым. Над головами защитников герцог разглядел, как колышет стылый ветер драные края некогда гордого, багрового знамени Эдерлингов. Он вспомнил.
Герои, бросившие тьме вызов, перекрывшие путь ее порождениям, жизни свои разменяв на время для беженцев. Женщин. Детей. Высший солдатский подвиг.
Но и здесь проклятая не осталась в накладе. Забрала себе. Изменила. Надругалась над телами павших воинов Эдерлинга, подняв их из вечного сна, сделав своими марионетками.

Слепая ненависть стиснула грудь ледяными пальцами. Орсо выпрямился, не сводя прищуренных глаз с некогда гордого алого стяга.
- Святотатство, - снова процедил сквозь стиснутые зубы. Перевел взгляд на стоящую рядом Фелицию, и сведенное спазмом бешенства лицо оттаяло, глаза неуловимо потеплели.
Герцог скинул перевязь, достал из за спины плотно стянутое кожаным чехлом Копье Годрика. Чехол был усеян оттисками священного солнца Спасителя и фрагментами литании о защите от злых сил. Орсо погладил шершавую поверхность кожи, даже сквозь плотную обертку чувствовалась дремлющая мощь артефакта. И протянул Копье наемнице.
- Если со мной что-то случится, я хочу чтоб ты оберегала это оружие, Фелиция, - сказал он. - В нем скрыта великая сила. Как и в тебе. Придет время, и ты сама поймешь, что делать. И помни, Империя жива, пока дышит хоть один из нас. Мы - Империя. Ты - Империя!

Герцог откинул за спину грубый солдатский плащ, блеснули в чародейском свете серебряные крылья на вороненых наплечниках. Покинувший ножны Латифьер матово засиял.

- Бойцы, - раздался за спинами обороняющих пролом воинов голос герцога. - Не оставим на поругание тьме знамя героев! Дайте окно на раз, два...

Работа в торговой лавке "Отто и Матеуш" кипела. Двое помощников, обливаясь потом, таскали тяжелые мешки и ящики в тайный погреб, а сам Матеуш строго следил за ними поверх очков в тонкой золотой оправе, периодически черкая что-то в пухлой учетной книге.
Неожиданно дверь затряслась от грубого стука.
- Именем закона! - глухо рявкнули снаружи.
"Началось," - обреченно подумал купец и робко проблеял:
- У нас учет!..
- Ребята, ломайте, - отозвались из-за двери.
- Не надо ничего ломать, уже открываю, - вздохнул Матеуш и поплелся к двери.

Внутрь стремительно зашел высокий хмурый тип в вороненой кольчуге, за плечом которого торчала длинная рукоять меча.

- Так-так, - произнес он, с отвращением разглядывая царящий в лавке кавардак. - Припасы, значит, укрываем? В военное время? Имя!
- Матеуш, господин. Это не...
- Неважно! - отрезал черный тип. В руках его появилась тонкая книжица в красном переплете. Он раскрыл ее и сообщил: - Согласно указу барона Элдрона Третьего от числа такого-то, укрывательство и спекуляция товарами в осажденном городе приравнивается к государственной измене как деяние, подрывающее обороноспособность города, и, следовательно, помогающее врагу. Наказание за подобное деяние... - Черный тип строго посмотрел сверху вниз на купца.
- Эм..Штраф? - испуганно спросил Матеуш.
- Смертная казнь! - резко оборвал его черный, и торговец вздрогнул, колыхнув обьемным пузом.
-...Но поскольку город еще не в осаде, на первое время можно отделаться штрафом. - закончил черный тип.

Он еще раз окинул заведение критическим взглядом.
- Значит так, вот это... и вот это я забираю.
- Это же грабеж! - попробовал возмутиться Матеуш. - Виго, Арчи, за что я вам плачу?!
Арчи и Виго переминались с ноги на ногу у очередного ящика, всем своим видом демонстрируя, что для драки с подобными типами им платят явно недостаточно.
- Правильно, сынки, - кивнул черный. - Сразу видно, соображаете, на чьей стороне правда. Буду рад видеть вас в ополчении. А пока хватайте ящик и грузите его вон в ту телегу, рядом со входом.
- Я буду жа...- предпринял последнюю попытку торговец, но черный снова его перебил.
- Кому? Барону? На то что защитники города не могут питаться воздухом? Вытряхни золото из башки, Матеуш. Думаешь, сумеешь договориться с орками, если они возьмут верх? Знаешь, чем они тебе заплатят, если возьмут город? - Черный тип в мгновение ока выхватил меч и грохнул им об стойку, разрубив учетную книгу напопалам. - Вот этим! А все, что отделяет их от тебя - он приблизил лицо к перепуганной физиономиии купца, - это я. Я и другие люди из ополчения. Понял?

Он отвернулся и пошел к выходу, пряча меч в ножны. У самых дверей обернулся и добавил:
- Подумай лучше о налогах, которые барон наверняка скостит тем, кто добровольно сдал припасы в пользу города, когда мы его отстоим. Смекаешь? Мотай на ус, Матеуш, и Отто передай. А счет за логистические издержки мы позже пришлем.

Дверь хлопнула.
Матеуш сипло выдохнул и сполз в кресло, глядя на останки учетной книги.
- Ну, а если подумать, пониженая налоговая ставка – это не так уж плохо...

    Тянулись минуты, похожие на часы. Минуты наползали друг на друга, становясь похожими на сутки часами, подтачивали стойкость и выдержку небольшого отряда отчаянных.
Крепко вцепившиеся в рукоять меча пальцы онемели. Орсо поменял руку, потом еще раз. Понял, что выглядит довольно глупо и вложил Латифьер в ножны.
На лицах людей готовность сменялась тревогой, затем недоумением. Де Труа все чаще ловил взгляды, украдкой брошенные на командира. Понятное дело. Вслух никто не роптал, но герцог практически видел, как гуляет по головам одна и та же тоскливая мысль о потерянном отдыхе. Ожидание боя изматывает сильнее самого боя. Герцог не раз слышал это от своих воинов, но лично в этом убеждаться приходилось нечасто. Как правило, он сам был человеком, решающим, где и когда состоится схватка. Выбрать время и место сражения, навязать противнику свои правила игры – альфа и омега военной стратегии. И сейчас все козыри были в руках врага.

    Тьма. Вся ее подлая суть. Неизвестность, возведенная в абсолют. Мы так боимся ее, что понемногу убиваем себя сами этим страхом. Наше единственное преимущество – скрытность. Но мы даже не знаем, на самом ли деле незаметны для врага. Или же тьма уже занесла над нами когтистую лапу, чтоб прихлопнуть, как надоедливых насекомых.

    Орсо взглянул на белую чародейку, напряженно застывшую рядом. Светлячок, как назвала ее наемница с добрым крестьянским лицом и глазами убийцы. Удивительно подходящее прозвище. Та самая народная мудрость, похоже, о которой аристократ только слышал, причем в неизменно ироническом ключе, и никогда не сталкивался лично. Он так замкнулся в себе, что даже не задумывался раньше, что же погнало в этот обреченный поход его спутников? Он всегда был окружен свитой, адьютантами, камергерами и прочим сбродом, и, сам того не заметив, вовсе отвык воспринимать их как людей. А ведь за каждым из этих рубак, егерей и магичек наверняка следует вереница призраков, вопиющих об отмщении. Призраков родных, близких, друзей. Все те души, что уволокла тьма.

    Светлячок рядом нервно кусала губы. Герцог нерешительно - и сам удивляясь этой нерешительности - поднял было руку, чтоб коснуться плеча девушки и сказать что-нибудь ободряющее, как раздался сверху крик старого егеря:
- Тревога!
- По местам! - командует брат Элиас.
Люди зашевелились, поднимая оружие. Герцог снова опустил ладонь, которая так и не успела коснуться плеча Эвелинн, на рукоять меча.
Неужели все-таки началось?

    Чем глубже отряд углублялся во тьму, тем спокойней становилось герцогу. Тьма снаружи, тьма внутри. Гармония.
Он теперь воочию наблюдал то, о чем раньше слышал лишь из рассказов сорвиголов-рейнджеров, и своих разведчиков. Скрюченные призраки деревьев, трава, осыпающаяся под сапогами черной пылью. Даже силуэты развалин домов как то приземисто жались к земле, точно затаившиеся в засаде хищники. Путешествие в душный, вязкий кошмар. Тьма искажает, о да. Здесь ее власть столь велика, что меняется сама структура реальности.
У изваяния Спасителя, которое было ненадолго выхвачено из мрака, раньше явно не было столь бесстыдно-издевательского выражения лица.
  - Святотатство, - пробормотал герцог, скрипнув сталью латной перчатки. Слепые глаза статуи, казалось, неотрывно следят за отрядом, а искореженные безобразной ухмылкой черты лица непрерывно изменяются, зыбко дрожат. Тьма наблюдала за ними.
  - Я иду за тобой, слышишь? - пообещал герцог статуе и отвернулся, когда она осталась позади, растворивших в сомкнувшемся за спиной группы океане черноты.
Орсо прекрасно помнил окрестности столицы, но воцарившееся здесь царство тьмы перекроило все на свой извращенный манер, и без проводника он наверняка потерялся бы средь миражей и блуждающих мертвецов. Что за мистическим даром владела эта девица с породистым лицом аристократки и ухватками лесного разбойника? Что он вообще знает о своих спутниках?

    Герцог перехватил брошенный на него взгляд светлой чародейки. Буквально светлой - белая мантия, выбивающиеся из-под капюшона золотистые пряди. Девушка выглядела совсем юной. Почему она вызвалась идти в сердце тьмы? Герцог знал, что отряд укомплектован исключительно добровольцами. Более того, именно она несла созданное Корпусом орудие, последнюю надежду людей. Орсо попытался ободряюще улыбнуться ей. Получилось не очень, девица испуганно отвернулась. Улыбка в сочетании с пустыми глазами больше смахивала на оскал мертвеца.

    После кажущегося бесконечным перехода, когда Орсо перестал даже пытаться понять, где они находятся, показались очертания Лоттервиля. Кривые останки домов, поросшие каким то серым мхом, похожие на брошенных хозяевами запаршивевших псов, скорбно взирали на идущих по улице людей. А за черными провалами окон таилась хищная, страшная пустота.
Когда отряд добрался до здания церкви и храмовник Элиас скомандовал привал, Орсо устало прислонился к стене. Все таки отвык он от такой жизни, от долгих маршей наизнос, от изнурительных пробежек вокруг тренировочного плаца, на которые его гонял в былое время учитель фехтования Родерик де Жоньер. Ох и ненавидел же он тогда старика!.. Слишком привык герцог Орсо полагаться на коня, как и подобает рыцарю. А теперь вот, пожалуйста – ноги гудят, а на пятках, кажется, назревают мозоли. Мозоли! Смешно.
Де Труа кивнул Элиасу, подтверждая уговор. Никаких титулов. Еще в начале похода Орсо уверил лидера воинов церкви, что участвует в деле на равных со всеми, полностью делегирует ему, Элиасу, командование и попросил донести эту мысль до остальных членов отряда. Некоторые из них знали герцога, а другие, уж наемники то наверняка, видели отчеканеный профиль Ардаля де Труа на имперских полукронах. А Орсо был до чрезвычайности похож на деда.
Так что косились, сторонились сутулой, закутанной в простой солдатский плащ фигуры. Но после привыкли. Какие тут регалии, когда вокруг вязкими чернилами струится тьма. Маги, церковники, солдаты и аристократы исчезли, осталась лишь кучка испуганных и решительных людей.

    Элиас живо распределил людей по позициям. В тактике этот воин явно разбирался больше герцога, привыкшего мыслить куда масштабней. Вот и отлично. Орсо здесь на правах обычного солдата. Ну как, обычного... У него за спиной, спрятанная в кожаный чехол, покоилась ценная семейная реликвия — копье Годрика. Орсо не раз брал его в руки, чувствуя, как дрожат ладони от переполняющей предмет мощи. Копье можно использовать дважды, в крайний случай и в совсем крайний случай, как часто шутил Виктор де Труа. А может, не шутил. У отца было странное чувство юмора.
Именно на этих условиях герцог и настоял на участии в походе. Копье несет либо он — либо никто. И сиру Грегору не оставалось более ничего, кроме как согласиться.

    Когда храмовники восстановили алтарь и затянули молитву, Орсо молча стоял рядом. Он видел, как светлеют лица людей, преисполненные верой. Надеждой. А герцог не чувствовал ничего. Только тьму, плотным коконом туго стягивающую убежище. Тьма звала. И что-то в груди Орсо отзывалось на этот зов.
Он знал что обречен, и шел сюда умирать. Эпитафия его была уже написана жирными хлопьями сажи, оседающими на пепелище фамильной резиденции. Все, чего он хотел — это подобраться к сердцу тьмы и всадить в него меч. Неважно, скольких искореженных тьмой тварей они сумеют одолеть, главное зло таится там. В сердце.
В отличие от порождаемых ей кошмарных сущностей, тьма неуязвима. Можно протянуть руку и схватить ее, но она выскользнет сквозь пальцы, словно туман. Свет способен лишь отогнать ее на краткий миг, после чего она все равно возьмет свое. Люди еще не знали такого врага. И сейчас, когда едва-едва сверкнул в кромешном мраке проблеск надежды и отряд мотыльков отчаянно рванулся к этому свету, Орсо был счастлив отдать свою жизнь за право лететь с ними.

    В сущности, это был крайне неравноценный обмен.

- Не знаю, что это, ребенок или мутант. Или ребенок-мутант. Но вы здорово продырявили ей шкуру, ребята. - В голосе Клинта не было осуждения или каких то еще эмоций. Он говорил все тем же ровным тихим тоном. - Без помощи не жилец, кровью изойдет.

Он обернулся через плечо к Роуз, и заметил как к трубе приближается Бака. Да еще в компании.

- Бл*дь, а этого кто сюда звал? Да еще и детей притащил, совсем из ума выжил?! Трепло, ну-ка шугани их отсюда нахер.

Клинт вдруг вспомнил, что это за детишки. И почему разгуливают где-попало, когда в округе шныряют как минимум недобитые волки. Сироты. Община из доброй сотни людей, и каждый - сам за себя. Некому за ними присмотреть, никому они не нужны. И Клинт, со своей дурацкой заботой о каком-то паршивом чужом ребенке-мутанте, вдруг ощутил себя последним идиотом.
Он отвернулся и спросил устало:
- Ну как, оставим ее умирать или заберем в лагерь? Тебе решать, Роуз. Кто стрелял, тому и землю рыть, сама понимаешь.* Тем более, ты врач.

Клинт хмыкнул, представив себе Джерси за рулем колымаги. Вполне возможно, он действительно справился бы лучше. В плане соображалки этот пес мог бы дать фору многим обитателям пустошей, в том числе и двуногим.
Парень потянулся, хрустнув суставами, разгоняя застоявшуюся в жилах кровь. Вышел наружу, неторопливо скрутил козью ножку. Почувствовал бедром теплый бок Джерси, зверь, как всегда, молчаливой тенью следовал за ним.
Мимо пронесся Лемье со своей бандой чародеев, будут сейчас колдовать над своими маховиками и валами. Мясник взобрался на крышу колымаги и принялся обниматься с винтовкой. Роуз кого то штопала. Каждый нашел себе любимое занятие, никому не было дела до парня и его пса. Вот и славно. Вы сами по себе, мы сами по себе. Как заведено.

Клинт облокотился о ржавый бок автобуса, затянулся, пустил дым из ноздрей двумя сизыми струйками. Черт его знает, что это была за дрянь. На дороге привыкаешь курить любое дерьмо, лишь бы дымило. Важен сам процесс.
Когда ты на дороге так долго, как Клинт, привыкаешь вообще ко всему. Жуешь ее пыль, глотаешь километры, дышишь дорогой. Она забивается в каждую складку на твоей одежде, запутывается в волосах, пробирается в поры на коже. Мало-помалу дорога поглощает тебя всего, без остатка. И когда однажды захочешь остановиться, уже не сможешь этого сделать.

Клинт шел за мечтой очень давно. Выдумал ее себе, глядя на выцветшее фото в старом журнале. Беззаботные люди играют в мяч, стоя по щиколотку в набегающей волне. Держатся за руки. Смеются дети, резвится рядом рыжая собака. На переднем плане девушка с глазами цвета неба, смотрит в камеру, улыбаясь и протягивая ладонь. А за ее спиной бескрайнее небо цвета ее глаз. Увидимся в Джерси! Окно в рай, среди выжженой земли, руин, мусора и ржавчины издыхающего мира. И он пошел за своей мечтой. Он тогда был моложе, глупей и верил, что сможет что-то изменить. Не понимал, что это всего лишь бегство в никуда, ходьба по замкнутому кругу. Перед ним маячила цель, и этого было достаточно.

Он шел, разменивая один мертвый пейзаж на другой. Люди, получившее в наследство сухой скелет старого мира, упоенно догрызали его кости и друг друга. Клинт повидал всякого на дороге. Да и сам был не ангелом. Но его вела цель. И когда Клинт стоял на берегу бесконечной серой пустыни, где когда то плескалась чертова уйма воды, он понял, что цели у него больше нет. Конечная остановка. Долго бродил по побережью, пытаясь разобраться в себе. Понять, в самом ли деле он ожидал увидеть здесь цветущий оазис, или сознательно шел за миражом, только бы не стоять на месте, врастая корнями в отравленную землю пустошей. Там он и нашел мертвую рыжую суку с целым выводком дохлых щенят. Один, впрочем, был еще жив. Оказался достаточно настырным и наглым, чтоб отпихнуть братьев и сестер от стынущих сосков погибшей матери. Словно знал, что оставшегося молока хватит лишь одному. Этот пес всегда был смышленым засранцем. Клинт назвал его Джерси. Именем своей мечты. В конце концов, разве не за этим он пришел сюда?

Решил осесть. Прибился к людям из Ридуса. Но если ты отравлен дорогой, ни черта у тебя не выйдет. Для них он так и остался странником, который не вписывается в устоявшийся уклад, маячит среди привычных лиц словно чирей на заднице. И вот-вот снимется с места и уйдет, восстановив неспешный ход ежедневной рутины, и все с облегчением забудут о нем. Клинт по-прежнему чувствовал себя пустым. Идти ему было некуда, оставаться на месте тоже было невыносимо. Каждое утро он задумчиво глядел в ствол своего сорокпятого, размышляя, а не сьесть ли на завтрак пулю вместо пайка? Возможно, так бы он и поступил рано или поздно. Но выручал Джерси. Ведь кто еще позаботиться о псине, кроме самого Клинта?

Когда ты проклят дорогой, это так или иначе влияет на твое окружение. И обьявившийся в округе Рорк со своими головорезами выступил проводником ее воли, напоминая Клинту, кто он есть. А вместе с ним выгнав на дорогу все поселение. И теперь этот караван тащится на север, к своему яркому, солнечному и фальшивому Джерси. А вместе с ним Клинт. Взял у этих ребят мечту взаймы, словно пачку патронов к сорокпятому. Потому что без мечты на дороге делать нечего.

Проскакал мимо корявый, изломанный силуэт Баки. Эта тварь даже в полдень умудрялась походить на силуэт. Видимо, привыкла таиться в тени, осознавая свою испорченную, вывернутую наизнанку натуру. Клинта каждый раз передергивало, когда на глаза попадалось это жалкое существо. В большинстве мест мутантов без разговоров убивали на месте, кое-где сажали в клетки ради забавы. Но почти нигде не позволяли разгуливать среди людей без всякого присмотра. Кроме Ридуса. Клинт никак не мог понять, как местным удается уживаться с этой нечистью, но факт – удавалось вроде неплохо. Пришлось привыкать и ему. Впрочем, Джерси Бака нравился. Наверно, где то под неприглядной шкурой этой пародии на человеческое существо таилось доброе сердце. Пса не проведешь, он безошибочно чует гнилое нутро, даже если оно замаскировано симмеричными чертами лица и красивой улыбкой.

Клинт перехватил крошечный окурок самокрутки за самый кончик, жадно вытянул последний дымный след тлеющего зелья, и хлопнул пса по мохнатой заднице.
- Ну что, лентяй, пойдем посмотрим, куда так резво стартанул твой приятель?

Джерси внимательно, как умеют только собаки, поглядел в глаза хозяину. Настороженно повел ухом в сторону раздающего с востока воя, навострил другое ухо на жуткий вой, прозвучавший уже куда ближе, почти рядом. Глухо рыкнул и потрусил вслед за мутантом. Клинт отправился следом.

Пустоши обманчивы. Ползущий вдоль дороги однообразный пейзаж убаюкивает, расслабляет. Притупляет инстинкты. Но где то впереди гигантская метафорическая задница бытия уже готовится высыпать тебе на голову целую кучу дерьма, будь уверен.

Не подвела она и на этот раз.

Джерси вздыбил шерсть, сразу увеличившись на порядок, зарычал-захрипел, сморщив нос и задрав верхнюю губу.
Волки. А может, одичавшие псы, такие же как Джерси, только им не повезло найти себе парня. Солидная стая, в пару десятков хвостов и голов.
Клинт достал из кобуры сорокпятый, взвел курок, не спеша стрелять.
- Ну, и чего ты теперь распинаешься, мохнатый? - пожурил он собаку. - Гляди, какую стаю прошляпил. Не стыдно?

Джерси было стыдно. Клинт чувствовал, как пес рвется в драку, чтоб кровью искупить свою оплошность. Такие они, собаки. Все с надрывом, искренне, нараспашку.

- Тихо, приятель, - остудил его рвение парень. - Держись рядом, понял?

Клинт знал, что у автобусов остался Дум-Дум. А еще он знал, что этот маньяк обвешан гранатами с ног до головы, и вряд ли постесняется ими воспользоваться. Кроме того, там куча парней из Колоды с пушками, и это даже если не вспоминать про адскую машинку Сэм. Клинту вовсе не хотелось, чтоб все эти ребята, увлекшись, нашпиговали свинцом не ту собаку.

Держа наготове сорокпятый, Клинт медленно пошел к автобусам, цепким взглядом фильтруя детали обстановки.

Август внимательно посмотрел на рыцаря, явно пытаясь понять, шутит тот или нет.
- Ну и методы у вас, ваше благородие, - пробормотал солдат, - Нет уж, давайте сначала за ним хоть побегаем ради приличия. Может и полоумный, а все ж таки свой мужик, чего его дырявить почем зря. А то он возьмет да отстреливаться еще начнет, хрен его знает, что у него сейчас в котелке под шляпой варится.

- Пеленгарий! - крикнул егерю Август, - Егееерь! Куда драпаешь, скотина такая? Свои же тут!

На хорошее и богоугодное дело стоит идти, очистившись от скверны этого бренного мира, дабы господь с небес безошибочно отличал своих правдных воителей от погрязших во грехе еретиков, и одаривал своей милостью, даруя несгибаемую волю к победе, и вселяя ужас в сердца врагов веры перед неизбежной гибелью и вечными муками в жарком мраке преисподней.

Так хотел бы выразить одолевавшие его мысли Жий. Но он только раскрывал рот, и снова в смущении закрывал. Мычал, драл бороду пятерней, чесал в затылке, и наконец таки родил более-менее осмысленную фразу:
- Этсамое, вашества, а есть у вас тут какой приход аль молельня с попом? Шоб значицца, душу то облегшить.

- Да что ж с этим миром не так? - простонал тоскливо Август, наблюдая, как егерь с воплями уносится прочь. - Почему из всех егерей на свете нам повстречался этот полоумный Перегарий?!

Он, кряхтя, поднялся, распихал валяющихся в отрубе рыцаря и Кими.
- Подьем, дети мои! - заорал солдат, чувствуя, как усталость отступает, давая дорогу злости. - В этом лучшем, мать его за ногу, из миров, снова проблемы! Шевелите полужопиями, леди и сэры, надо изловить того полудурка, пока его кто-нибудь не схарчил.

Шипя от боли в отбитом боку, Август вдел руки в лямки походного рюкзака, взвалил на плечо свой тяжеленный фламберг и рысью потрусил за мятежным егерем.

Осознание стылым ветром обдало лицо, унося прочь дурацкую улыбку. У жизни скверное чувство юмора, и если она погладила тебя по щеке – знай, с другой стороны сейчас прилетит хук.

Первое, что делает Паладин – нащупывает сброшенную маску и поспешно надевает, чувствуя странную неловкость перед Призраком за торопливую суетливость этих движений. Словно отгородился от него непроницаемой стеной визора, провел черту, заранее похоронил. Паладин прекрасно знает, что скверна – это приговор. Билет в один конец на экспрессе страдания. Но все равно чувствует себя немного предателем. Тревожащий калейдоскоп эмоций переполняет спектра, как будто в бою с зеленоглазым монстром сломалась какая то печать, и вся эта дрянь потоком хлынула наружу.

Призрак был ранен в грудь. Если заражение уже добралось до кисти, дело дрянь. Скоро, очень скоро оно проникнет в мозг. Сколько осталось ему? Минуты? Секунды?
Паладин подбирает искрящий зеленым меч убитого получеловека. Приставляет клинок к груди Призрака, с поправкой на его аномальную анатомию.

Они никогда не были близки. Сейчас – ближе, чем когда-либо. Ирония. Что может быть интимней, чем двое на крыше и разделяющее их острие меча? Момент наивысшего единения между палачом и его жертвой. Вся суть работы спектра. Паладин не испытывает сомнений, только сожаление, острое, как лезвие силового клинка. Ему жаль Призрака. По настоящему жаль. И лишь поэтому он делает то, что делает.

- Прощай, - звучит искаженный электроникой голос.
Паладин отворачивается, чтобы не видеть лицо Призрака, не запоминать момент его смерти.
И делает выпад.

Во встроенных динамиках настойчиво шуршит тревожный голос диспетчера.

- Паладин на связи. Все в порядке. Угроза... устранена.

Август рубил, колол, вертелся как бешеный. Перестал замечать сковавшую мышцы усталость - открылось второе дыхание. Стало легко, и почти не заметно как гулко отдается в ушах дробный стук сердцебиения.
Махнул наотмашь кошкодером, раскроив сунувшуюся зубастую морду попалам. Еще одна тварь подобралась совсем близко, солдат услышал короткий свист рассекаемого воздуха, отклонился в полуобороте, когти-ножи пронеслись совсем рядом с лицом. Тут же выпад - кинжал с хрустом пробивает череп демона, аккурат под уродливый подбородок.
Третий набросился сзади, могучие лапы сошлись на груди Августа, шеей ощутил жаркое отвратное дыхание. Ткнул наугад за спину над плечом, туда, в жаркое и вонючее. Попал.
Хватка чудовища ослабла. Август вывернулся, разворачиваясь лицом к монстру - тот тихо сипел, насадившись раскрытой пастью на клинок кацбальгера. Мохнатые лапы повисли плетьми, но демон был еще жив. Медведь некоторое время смотрел в его жуткие буркала, но даже на пороге смерти в глазах твари были только запредельная ненависть и хаос, словно из черепа чудовища на солдата глядел Ад. Август вздрогнул, размахнулся и всадил кинжал по самую рукоять в глазницу чудища.

Обернулся, готовый принять на меч нового урода... но оказалось, это был последний.

Тут же навалилась страшная усталость – как расплата за заемные силы. Солдат пошатнулся, упал на колени, посреди выпотрошенных, расчлененных мохнатых тел.
Смолк разом режущий уши многоголосый хор демонских глоток, наступила оглушительная тишина.

Когда псевдосупруга покинула его колени, Примо выдохнул с облегчением и проводил задницу девчонки взглядом со смесью ненависти и похоти. Сделал себе мысленно заметку - поговорить с рыжей по душам о вреде неуставных отношений. Когда Кейры рядом не будет, разумеется.
И вторая рыжая начала выступать совсем невовремя.
Как сговорились.

- А я хочу, чтоб мне баронесса отсосала, - зло отрезал Примо, холодно блеснув волчьими глазами на Аннель. - Иногда нашим желаниям лучше оставаться желаниями, не так ли, Пэтси?
Последнее слово он особо выделил.

Не стоило, конечно, срываться на девчонку. Однако это бултыхание по брусчатке тракта и выслушивание болтовни Маришки час за часом, час за часом пробили брешь даже в терпении и выдержке Шакала.

- Ну что ты колотишь, ущербный? - вызверился Примо на кучера. - Корчму тут какую нибудь поблизости знаешь? Ежели нет, правь к подворью любому, там спросим.

Блип. Блип. Блип.
Что то чужеродное вторгается в калейдоскоп видений, и сон мгновенно сьеживается в точку, а в мозг выстреливает концетрированный заряд реальности.
Блип. Блип. Блип.
После затяжного сна реальность ощущается настолько остро, что от этого физически больно. Сон... проклятье, он уже не помнит, что ему снилось. Минуточку... он вообще ничего вспомнить не может!
Блип. Блип. Блип.
Страх. По оттаявшим синапсам болезненно медленно ползут нервные импульсы.
Это мои руки? Что со мной? Кто я?!
Тревожные сигналы мыслей начинают метаться из стороны в сторону, словно дворники на лобовом стекле допотопной тачки, смывая последние следы криогрез. Под черепом пульсирует боль.
Блип. Блип. Блип.

Это моргает Красная Кнопка. Прямо перед глазами.
Выпей меня. Сьешь меня. Нажми на меня, сраная Алиса!
Что об этом говорилось в инструкции?
Блядь, о чем он думает вообще, какая инструкция, что за бред в голову лезет? Любые попытки вспомнить пресекаются острым приступом боли, будто резким злым ударом шоковой дубинки.

Все это месиво - блип - из страха, паранойи и боли медленно - блип - ворочается под черепом, пока дрожащая - блип - рука тянется к чертовой кнопке.

Блип. Блииип...

- Во дает! Конем, грит, его назвал, слышь? - гыкнул Жий, пихнув брата локтем. Незнакомец его повеселил, рыжий даже заухмылялся привычно. - Эх ты, темнота! У нас в Лубритании каждая собака знает, что конь-куренсия - не лошадь, а економиццкое явление, поэл нет?

Более подробно обьяснить суть этого явления Жий затруднялся, однако, как всякий лубританец, сердцем чувствовал его исключительную вредность.

- Грозен ты конечно, спасу нет, - насмешливо сообщил усатому Жий, - один, сам-друг цельный замок в осаду взял, гляньте, парни! А чего орешь то? Капитулянции требуешь шоль?

Оскаленные зубы, кривые когти, мохнатые рыла демонов слились в одну маску смерти. Август, пятясь назад, уже не различал отдельных существ в надвигающейся массе, рубил и колол просто на звук, на движение, словно заводной манекен на ярмарке.
Однако он заметил, как рыцарь своеобразно воспринял призыв к отступлению и неожиданно бодро рванул вперед, в самую гущу тварей.

Август встречал немало посвященных рыцарей в своей жизни. Все ж таки порядком повоевал, а где война - там непременно отирается куча благородных бездельников со шпорами. Были они... разные. Как и все люди.
Видал он таких, кого перед боем приходилось водружать на коня всей свитой, настолько те были мертвецки пьяны. И таких, кто воевал преимущественно за пиршественным столом, вооружившись бараньей ляжкой, слишком жирных чтоб ездить верхом. И таких, кто щедро сеял свое благородное семя, не пропуская ни одной юбки, зачастую независимо от желания обладательницы этой самой юбки. Словом, обычные люди, испорченые победой в небесной лотерее, где им повезло родиться не седьмыми сыновьями нищего кмета.
Однако - изредка, но все же - попадались настоящие рыцари. Честь, отвага и благородство, словно воплощенные из романтических пьес столичного театра. Август таких не любил, потому что не понимал. Когда ты дерешься - ты дерешься. Когда не можешь победить - оступаешь, чтобы затем собраться с силами, вернуться и надрать победителю жопу. Такая была простая солдатская и наемничья логика. Ни одно знамя, ни один сундук золота не стоят того, чтоб за них погибнуть. Когда попадешь на тот свет и Господь пристально глянет тебе в душу - что ты ответишь ему? Что променял самый ценный его подарок на цветную тряпку и горсть красивых побрякушек?
А эти всегда были готовы помереть. За короля, за прекрасную даму, за чертову бабушку - словно только и искали случая, чтоб красиво сыграть в ящик. И находили. Потому, видать, и встречались так редко.

И из всех возможных вариантов, похоже, тут именно такой случай. Проклятый остолоп не иначе как решил отдать жизнь за первых встречных, истинно по рыцарски, с помпой, как в проклятущем романе. Словно висит над его плечом незримый биограф, заботливо фиксируя каждое брошенное слово, каждый благородный жест. Да черта с два! Останется от этого героя точно такое же месиво из крови и дерьма, как и от любого другого человека. И только вороны да демоны станут свидетелями его идиотского подвига.

- Хрена с два ты у меня тут подохнешь так легко, морда благородная, - зло прорычал Август, бросился вслед рыцарю и сшиб плечом демона, уже прыгнувшего тому на спину. Почувствовал, как рванули по ребрам острые когти.

Самое паршивое в этих рыцарях было то, что за ними на смерть обязательно шел какой нибудь дурак. Потому что иногда становится невыносимо стыдно драпать, спасая свою жалкую, маленькую жизнь, когда на твоих глазах гибнет настоящий человек.

Грим стоит, твердо уперев ноги в выгоревшую от злого степного солнца траву. Длинная ясеневая пика крепко зажата в мозолистых лапах. Справа прикрыл глаза и что-то бормочет Орзог - сопляк, едва-едва десяток разменял. Молится он, что ли? Смешной. Похож немного на старого знакомца по прежним временам, Гормуна. Грим предлагал юнге вместе пойти на фронт, но у того были другие планы. Трактир открыл, это ж надо. Видимо, гномья кровь свое взяла, не иначе.
Слева - кряжистый ветеран Углук, матерый орк, немало Кризисов пережил. Тоже глаза закрыл, да только он, скорее всего, просто дремлет. Грим хмыкнул, поправил сползающий на глаз шлем в виде оскаленной волчьей морды. Склонен нынешний предводитель к подобным изыскам, даже чересчур. Что самое интересное, на отлив шлемов деньги нашли, но, ввиду серийного производства, унифицировали размер. А мерку снимали, должно быть, с подвернувшегося под руку тролля, потому что даже Гриму с его массивной тыквой каска была великовата. Шлем пехотный, модель ПМ2, размер подгоняется солдатом индивидуально посредством регулировки подклада, о как. То есть, ежели по простому, намотай побольше тряпья на макушку, и будет в самый раз. Р-раздолбаи... Среди пехоты ходил слушок, будто эти чертовы шлемы закупались через третьих лиц у гномов. Интересно, что по поводу этого думает Сам? Особенно на фоне пропаганды, вещающей о бескомпромиссном противостоянии врагу.

Гудит рог - значит, выступили. Даже отсюда видно, как тронулись, зашевелились блестящие начищенной сталью ряды. Орет сотник прямо над ухом, молокосос Орзог получает могучую затрещину, с коротко стриженой башки сваливается хреново отрегулированный ПМ2. Ну, цирк.
- Вы что, мммать? Спите тут, нахер? Атаку мне решили проспать, сучьи дети? Пики - товьсь! В землю, в землю ее упирай! Рядовой Орзог, шлем подогнать! Увижу без каски - лично от жопы до макушки порву, верь мне!

Верь мне... Вспоминается Гриму тот прощальный загул в "Пиратской Доле". Многие решили разбежаться, остро почуяв утекающую сквозь пальцы удачу. Кто в другую команду, а кто вовсе завязал и осел на берегу. Он тогда, бочком придвинувшись к парочке, порылся в сумке и смущенно сунул совсем уже не бледной Бетти взьерошенный комок свалявшейся шерсти, в котором при некотором усердии можно было разглядеть отдельные лапы, уши и свирепый взгляд.
- Это КАПЕТАН ЖОПОНАДИРАТЕЛЬ, - буркнул орк, кося глазом в сторону, - возьми вот, это.. на память, вроде как.
Они, Бетти с Йорком, тогда такие счастливые были. Даже неловко было рядом находиться, словно влезаешь своим рылом свиным в чужую, красивую и опрятную тарелку.

Неотвратимо надвигается союзная рать на ощетинившиеся пиками ряды орков, троллей, гоблинов. Навалилась гнетущая, предгрозовая тишина, монолитное, физически ощутимое молчание сотен и сотен стиснувших зубы солдат.
- Щиты поднять! - снова дерет глотку сотник.
Передний ряд вскидывает массивные, похожие на дверь трактира щиты. Значит, сейчас артподготовка будет. Сквозь щели в сплошной стене щитов видно, как потемнело небо. Стрелы. Летят бесшумно - эльфийские. Застучал, забарабанил по защите стальной дождь. Орзог, высунув от усердия язык, возится с застежкой ПМ2, когда стрела входит ему в правый глаз и пробивает голову навылет. Чуть подрагивает в глазнице сопляка изящное эльфийское оперение.
Интересно, слышал ли этот эльф про отважного капитана Фаэтона Железную Хватку, наводившего ужас на торговцев всего какой то год назад? А про весельчака-эльфа Йорка, героя красивой легенды о любви и искуплении, что бороздил океан под черным флагом капитана Фаэтона и не гнушался водить дружбу с отвратными орками и троллями?
Вполне может быть.

Залп эльфийских лучников собрал свой урожай, и раскатился над полем сводный грохот, до боли знакомый рев пушечного хора. Симфония многоголосого воя раненых, покалеченных, умирающих набрала обороты, грянула с новой силой. Массивное ядро разметало передние ряды орков, расколотило бесполезные щиты, пронеслось, обдав жаром, мимо Грима, стерев в кровавую кашу ветерана Углука. Новые методы ведения войны на этом отдельном пятачке земли одержали убедительную победу над опытом и солдатской закалкой.

Задрожала земля. Покатилась, набирая скорость, главная ударная сила, бронированный кулак армии Союза - тяжелая кавалерия. Орки сдвинули ряды, к Гриму прибило каких то незнакомых, наверно, из последнего Призыва. Землю трясет, лихорадит. Дробный стон избиваемой копытами степи сливается в сплошной нарастающий гул. Вздымается до неба пыль, рожая все новые и новые ряды закованных в сталь рыцарей. Они уже близко.
Грим рычит, вторя соседям по строю, накрепко упирает древко в землю, выставив навстречу лавине атакующей конницы хищный узкий клюв пики.

В самый миг перед сшибкой, за секунду до того как смешаются аккуратно выстроенные генералами порядки в одну орущую, звенящую железом кучу малу, до того как вознесется к безучастному небу многоголосое крещендо агонии и смерти, в этот самый миг плывут перед глазами Грима знакомые лица.

Махмуд, чернобородый дьявол. На прощанье Грим подарил ему папашин топор. Ну а кому еще доверить столь эффективный инструмент истребления, как не самому лихому рубаке? Все равно на войну со своей кустарщиной не пускают. У нас, говорят, пойнт-бай, а вы тут свои секиры притащили с плюс пять к Пробою, олухи. Черт его знает, что эти генерализьмы значат.

Шмыга. Мелкий ушастый проныра, лихой как добрый десяток корсаров. От новых парней из ополчения Грим узнал, что неугомонный гоблин обзавелся таки собственным кораблем и рьяно взялся потрошить жирные купеческие суда. Так что слава его растет пропорционально назначенной за его голову цене, а каждого второго гоблиненка в Пиратской Гавани нынче называют Шмыгой.

Томас Каспар, единственный в округе пират в латах. А еще самоубийца-неудачник. Впрочем, парню вообще везло как утопленнику, однако же именно Томми зарубил в последнем безнадежном абордаже вражеского капитана, окончательно деморализовав тем самым сопротивление их команды. Хороший пират.

Ка'Нур, чешуйчатый ящер-кок. Готовил он отменно, причем несмотря на скудные запасы привианта, каждый раз умудрялся сварганить что то новое и экзотическое. А еще ему удалось все же реализовать свою давнюю тайную мечту и всучить капитану Черную Метку. Правда, все прошло, пожалуй, не так как он себе это представлял. Но с мечтами вечно такая история.

Айвор. Тоже тот еще персонаж - из купцов в юнги на старости лет. Грим все собирался у него как нибудь спросить, за каким лешим его, Айвора, потянуло на морской разбой? Да так и не удосужился в свое время. Жаль.

Лонго Коротконогий, единственный хоббит в команде. Мал, да удал. Всегда рад протянуть руку помощи, и сам от оной руки никогда не отказывался.

Стивенс, тертый матрос, вечно пьяно ухмыляющийся и попыхивающий трубочкой. Грим как то пытался повторить его фирменный акробатический трюк с лихим абордажным прыжком вниз головой прямо со снастей на вражью палубу. Вышло не очень. Все таки орки только внешне смахивают на обезьян.

Изя, человек-загадка. Никто не понял, откуда он взялся, но с тех пор пираты частенько стали ругать друг друга шлимазлами и унтерменшами. Помнится, пройдоха на прощальной вечеринке впарил Гриму по дешевке неплохой кортик, и только на фронте орк вспомнил, что сам же его загодя Изе подарил. Что и говорить, талант.

Шокри Дан. Бессменный и в прямом смысле слова бессмертный канонир "Перехватчика". Хорошим был человеком. Наверное. А как помер - стал просто золото. Скуп на слова, но уж если откроет рот... К слову, это ведь они с Бетти вдвоем нагнали такого страху на экипаж линкора, что те в полном составе предпочли сдаться. Да и его знаменитая шутка про книппели имела немалый успех среди местной солдатни.

Туан Туен. Томная чешуйчатая мазель штурман. Часами стояла за штурвалом, особенно в солнечную погоду, прокладывая курс "Перехватчика" к очередной добыче. Что тут еще добавить? Хороший штурман обеспечивает половину успеха. Туан была очень хорошим.

Астра, с ее необьятным бюстом и голосом, какому бы позавидовал и сотник Раздергай. Рок Обжора, тролль и обжора, принесший немало горя в дружные хоббичьи семьи. Амарал, сгинувший в первом же безрассудном абордаже.
Гормун. Бетти. Йорк. Фаэтон.

Они были ему друзьями. Других друзей у Грима никогда и не было. Орочий век недолог. Не только из-за Кризисов. Хотя и из-за них тоже. Иногда мы сами творим себе судьбу, иногда она выбирает нас. И как одно от другого отличить - черт его знает.
Летящий в лицо Гриму отточеный наконечник рыцарского копья двоится, его хищные очертания скрадывает скопившаяся в уголке глаза слеза.
Прощайте, друзья.
Мама будет гордиться.

Август выдохнул с облегчением, и прислонил меч к дереву. Приглядевшись к внушительной фигуре у костра, он ударил кулаком по раскрытой ладони и слегка поклонился в традиционном приветствии адептов Дагрунда.

- И то и другое, святой отец, - улыбнулся невесело в седеющие усы Август, присаживаясь к огню и укладывая клинок на колени. Второй незнакомец был какой то странный - дерганный, с блуждающей на лице идиотской улыбкой. Дурачок, что ли? Немудрено, по нынешним временам. Быстро переглянулся с Клодом, тот кивнул едва заметно - мол, тоже заметил, не расслабляюсь. Этот парень всегда был глазастым.

Некоторое время Медведь молчал, глядя в пляшущие языки костра. Говорить не хотелось, за все время они с Вольфгангом перебросились едва парой фраз. Каждого тяготили свои тяжелые думы. Но затягивающееся молчание никак не способствовало установлению доверительных отношений с незнакомцами, так что ландскнехт наконец спросил:
- Откуда вы? Там тоже вот так?

Август присел, переводя дух. Ноги привычно гудели от долгого марша, да и колени побаливали - ничего не попишешь, возраст.
- В этот раз разместимся в низине между холмами, чтоб не сверкать костром на всю округу. А что касается похлебки, то котелок найдется. А вот из чего оную варить, это уж предлагаю автору идеи подумать. Потому что у меня только мясо вяленое да сухари.

Примо довольно быстро перестал воспринимать щебетание Маришки как членораздельную речь. Он застывшим взглядом уставился на ее рот, фиксируя, как шевелятся губы, мелькает за аккуратным частоколом мелких зубов розовый язык, иногда высовывая наружу любопытный, блестящий от слюны кончик. Шлеп шлеп. Шлеп шлеп шлеп. Барахтается язычок. Словно пытается поймать невидимые жучки ускользающих слов, но те все убегают, убегают... Интересно, что она ему говорит? Если приложить усилие, можно, наверное, разобрать какие то осмысленные фразы в этом журчании. Но тогда пропадет все очарование этой безупречной работы мимических мышц, натянутых на гладкий каркас черепа.

Затем в медитативное соцерцание болтающей девицы вклинились посторонние звуки. Ржание коней, ругань, шум. Второй пропускной пункт, вестимо.
Примо подобрался, кивнул Кейре - Тремер так Тремер, никогда о таких не слыхал, ну и солдатня на мосту тоже, значит. Вообще ерунда, никого на выезде обычно особо не досматривают, если разнарядки отдельной сверху нет. А может она у них быть? Да запросто. Наверняка эти солдатики с удовольствием заработают себе на кружку пива, поведав кому нибудь любопытному о некой конкретной карете и ее пассажирах.

Кинжал исчез, вместо него на пальцах убийцы затанцевал кругляш золотой монеты.
Шакал скорчил несколько жутких гримас, разминая мышцы лица, затем на пару мгновений прикрыл глаза. Менять маски ему было не впервой.
Нижняя губа презрительно оттопырилась, надменно приподнялись уголки бровей, из под лениво прикрытых век взглянул на дам Примо д'Амбоуз, отпрыск небогатого, но гордого дворянского рода, человек заносчивый и недалекий.
- Вы совершенно правы, миледи. С какой это стати люди нашего круга должны каждый раз толкаться на мосту с этими хамами? - капризно поинтересовался он у спутниц. - Я обязательно поговорю об этом с милордом Бедо на нашей свадьбе, дорогая Мари. В конце концов, это просто оскорбительно - заставлять приличных людей ждать, пока пропустят каких то немытых свинопасов.

Могильный холод заполнил зал, на этот раз явственно. Расползлась стремительно сеть серебристого инея. Застыли ледяными изваяниями рыцари Морвана второго.
Пленка изморози вцепилась в туфлю Ульриха, вскарабкалась выше, выше. Отнялись ноги.
Красавчик успел еще раз замахнуться мечом, прежде чем лед сковал руки, захлестнул горло, заморозил распахнутый в крике рот. Ледяная корочка заволокла глаза.
Последним проблеском сознания Ульрих успел отметить, что вовсе не чувствует холода - наоборот, стало тепло и спокойно.
А затем он уже не чувствовал ничего.

Падают ландскнехты.
А Ульрих выкладывается по полной, рвет жилы, лупит цвайхандером Морвана первого как колоду. Но тот словно заговоренный. Какой взмах его когтистой лапы будет предназначен Красавчику?
- Nam et si ambulavero in Valle umbrae Mortis!.. - орет солдат, безбожно перевирая латынь. - non timebo mala, quoniam Tu mecum es, virga Tua et baculus Tuus, ipsa me consolata sunt!.. Sunt, понял ты, сучий выродок?!

Дав себе на краткий миг осмотреться, Ульрих заметил, что оставшиеся воины в дружном порыве рубят мертвецу вторую ногу, и направил меч туда же, в колено умертвия.

На пиру Ульрих был, вне обыкновения, хмур и угрюм. Вроде бы и радоваться надо - дело сделали, все живы-здоровы, вон аж цельный король сам-друг угощает, разве что винища лично в кружки не разливает. А вот не радостно Ульриху. Водка так и вовсе только усугубляет.
И жратва щедрая, королевская, все эти налимы заливные, орехи в меду, и даже порося молочная в яблоках, что вдруг прямо из под ножа по столу от молодого Фридриха сиганула под хихиканье короля и гогот ландскнехтов - не радует. И служаночки аппетитные, круглозадые, что улыбаются ласково, призывно, да глазом нет-нет на туго набитый гульденами гульфик покосятся - не радуют. И даже сам он, Ульрих - отмытый, нарядный, с усами напомаженными и бородой в завиток, весь в буфах да перьях, павлин бы от зависти сдох - даже все это не радует.
Не выдержал в конце концов солдат, кулаком хватил по столу, графин пойла какого то взял да и ушел. Даже цирк с говорящей головой досматривать не стал.

Служка какой то под руку попался, так и скрючился у стены, сопли кровавые утирая. А Ульрих во двор уже не вышел даже - выбежал, до того тошно стало. Все тут у них ненастоящее, неправильное какое то. Зыбкое как мираж пустынный, кажется, вот вот разойдется морок, и выглянет наружу мир нормальный, привычный. Заместо церковки приземистой с куполами-луковками собор встанет, основательный, солидный, брюхо небу шпилем щекочущий. Вместо терема королевского, деревянного, резного, летняя резиденция Императора воздвигнется серебряным исполином. Даже вот этот чурбак раскрашенный ррраз - и превратится в бравого, румяного, усатого фельдфебеля, щелкнет каблуками лихо, аж искра полетит из мостовой.
Но нет, сколько не тряси башкой хмельной, не рассыпается дурная сказка.

Затосковал Красавчик по родине, а еще шибче - по делу нормальному. По войне, по драке крепкой, когда кровь в жилах кипятком бурлит. И с чего бы вдруг? Сказал бы кто ему раньше, что по войне соскучится - юнцу безусому, пику в потных ладошках сжимающему, а еще крепче сжимающему ягодицы, чтоб не обосраться со страху. Не поверил бы молодой Ульрих. А оно вон как обернулось.
Так и простоял захандривший ветеран в обнимку с графином, глядя на ползущую по небу луну, круглую и блестящую, как имперская серебряная крона. Так, привалившись к стене, и уснул.

В затянутом льдистым ужасом тронном зале воцарился хаос. Грянула и бессильно стихла бравая песня, рыцари разевали рты в крике и размахивали мечами, аркебузы и пистоли плевали снопами искр, сверкала сталь и разлетались сполохи боевых заклятий. Но казалось, что восставший король шагает через зал в могильной тишине, даже не замечая мечущихся под ногами людишек.
Один за другим наскакивали ландскнехты на умертвие, словно боевые петухи на ярмарочного медведя. И отлетали в разные стороны. И умирали.
Затих кучей кровавого тряпья старина Конрад. Упал и больше не встал бородач Герман. Рухнул Троерукий под ударом кривого черного меча.
- Хаааанс! - Скулы свело криком, будто это его, Красавчика, развалили сейчас надвое. Страх, морозным инеем выстилавший нутро солдата, выжгла мгновенная вспышка бешенства. Ярость багровой пеленой застила глаза, и теперь Ульриху было уже плевать, король-лич перед ним или сам Сатана.
- Убирайся! Обратно! В ад! Тварь! - хрипел Красавчик на выдохе, обрушивая тяжелый цвайхандер на восставшего покойника.

Август выложил на плащ солонину и сухари.
- Угощайся, стрекоза. Как говорится, чем богаты, - сказал Сороке.

- Егерь, слышь, есть у тебя травка еще какая?- окликнул Беренгария. - Помимо той что ты смолишь постоянно, хе-хе. Чайку бы организовать не помешало.

Налил воды в котелок, поднялся на остатки холма, разворошил угли, какие посвежей, и поставил туда посудину. На Фелицита он больше внимания не обращал, все равно тот кроме егеря никого не слышит. Они как старые супруги - с утра до вечера бранятся, но жить друг без друга не могут.

- Ну, что делать будем, старшой? - спросил у Клода с обычной добродушной поддевкой, так уж повелось с тех пор, как молодой парень выбился в командиры. - Надо бы на хутор ближайший заглянуть, а то скоро зубы на полку придется класть. У меня пайки осталось на сутки, не более.

Взор заволокла изумрудная пелена. Что за дьявольский морок? Салазар замотал головой, но видение не исчезало. Проклятый спригган словно раздвоился, растроился, размножился, скалясь со всех сторон, ветви-когти тянулись отовсюду.
Редгард закружился на месте, пытаясь вывернуться, только и отступать было некуда в этом зеленом тумане.
Иллюзия, это все иллюзия, подумал Салазар. А раз нельзя доверять зрению, нужно обратиться к другим чувствам.
Он закрыл глаза, выдохнул. Замер.

"Храни нас Кинарет."

И стремительно ударил туда, где ему послышалось шелест движения древесного духа.

Примо остановился на полпути к лестнице, обернулся к Кейре.
- В таком случае весь план - ошибка, - ответил он. - Если даму будут целенаправленно искать, вряд ли их обдурит банальная смена платья. Ты в чем то права, безусловно. Только любой мало мальски вьедливый шпик вскроет подставу моментально. Не сумеет она прислугу изобразить. Ты глянь на нее - как держится, как смотрит.

Он неожиданно повернулся к Аннель и рявкнул:
- А ну, девка, подай ка пива, да пошевеливайся!

Ранение, которое гарантированно вывело бы из строя даже сверхподготовленного человека, не особо беспокоило киборга.
Да, сражаться он стал грубо, прямолинейно, мощным натиском взламывая слабеющую оборону Паладина. Только спектр чувствовал, что сил осталось ровно на один последний рывок.
Шипение клинка взрезает воздух. Выстреливает стальной кулак. И снова. И снова.
Паладин парирует, уклоняется, парирует, уклоняется...
Сейчас!

Вместо того чтоб отбить очередной замах искрящего зеленым меча, спектр поднырнул под него, открываясь для смертноносной стальной клешни незнакомца, и рубанул с оттяжкой, сжав рукоять катаны обеими руками, вкладывая последние резервы сил в этот удар.

Что ж, план был хорош. Но не идеален.

Паладин отпрянул от противника, сверкнуло белым силовое лезвие, послушно выскочившее из за спины. Пружинисто пошел кругом, повел карусель схватки. Катана выплясывает в танце обмана, выписывает размытые яркие узоры ее искрящий клинок. Навязать темп, запутать, закрутить врага. Заставить подстроиться под твой ритм.

Черта с два это сработает.

- Много болтаешь, - подает голос спектр. - Нервишки?

Покрытая тонким слоем конденсата крыша дробит белый свет меча на сотни отблесков, будто кто то щедрой рукой рассыпал по металлу ковер бриллиантов. Сотни маленьких звезд.
Красиво - мелькнула в голове Паладина неуместная мысль.

А затем звезды взорвались стремительным калейдоскопом схватки.

Покой, здоровый крепкий сон, трехразовое питание и уход двух очаровательных сиделок сделали свое - вскоре Ульрих снова был полон сил, энергии, и если и отливал в кадку с царской пальмой, то делал это вполне сознательно, а не по причине помутнившегося рассудка.

Лея и Лия перед угрозой потерять столь видного кавалера наконец смирились с обоюдным существованием, и теперь ландскнехт гоголем прохаживался по ярмарке под ручку с обеими дамами. Был он блистателен и неотразим, впрочем, как и всегда. А вокруг царила праздничная суета с местным, уже привычным сказочным флером.
Жонглеры, говорящие медведи, мартышка-прорицатель... Стоп, что?

Ульрих пригляделся и не без удивления обнаружил, что жулик с мартышкой - никто иной как гауптман отряда знаменитых егерей и вурмоборцев, отважных германских ландскнехтов сам Томас, ужа ему в гузно, Боммель! Вот так номер! Ну и ушлый же мужик, оказывается, этот герр Боммель. А разоделся как! Ульрих даже ощутил укол ревности, почувствовав себя на миг придворной дамой, только что встретившей на балу подругу в точно такой же шляпке и туфельках.
Подошел, кивнул уважительно командиру:
- Мое почтение, герр Боммель. Как цирковые успехи? А много ль удачи сия засратая бестия наворожит, ежели в оба глаза посмотреть?

Засратая бестия Ульриха, должно быть, узнала, поскольку затрясла кулачками, гневно завопила что то, несомненно, непристойное на своем птичьем языке и развернула к солдату свои тылы, показав сморщенную красную задницу.
Тот хохотнул, но на всякий случай отошел на шаг - с нее станется и дерьмом швырнуть.
- Ну, теперь все, не иначе завтра же женюсь на дочке короля, - покачал плюмажем Ульрих с усмешкой, заработав в оба бока тычки остренькими локотками своих девиц, - Слышите, люди? Ежели черт вам третьим глазом подмигнет, удачи будет столько - не унесете!

Щедро бросил горсть монет на стойку, отсалютовал гауптману двумя пальцами и поплыл дальше, увлекаемый щебечущими красотками.

Ульрих, конечно, с нетерпением поглядывал на ристалище, ожидая случая проявить себя. Но увы - девицы задержались у палатки с заморскими тканями, и когда ландскнехт все-таки утащил их оттуда, изрядно в процессе обнищав, заруба уже шла по полной программе.
Шум толпы, треск мечей потешных, деревянных, хрип и топот. Пускай оружие было и ненастоящее, рубились наемники не на шутку. Нескольких уже вытаскивали на носилках с окровавленными головами.
- Девочки, скоро вернусь, - оптимистично пообещал Ульрих, и поспешил на арену. Лея и Лия, конечно, для вида покривлялись, дескать, не ходи, там же опасно, а ты после травмы, и все такое. Но не очень активно. Им и самим хотелось поглядеть, как отважный кавалер всех победит.

Взметнулся змий моментально и бесшумно, как старый партизан из засады. Здоровенная тварь, отожралась на местном крестьянстве. Хамы грустно в воду улетели, так сети свои и не развернув толком. А каков подлец - будто чуял, что по его душеньку пришли!
Торчит посреди реки, словно хер в камышах, на берег не спешит. Умный. Или осторожный. Пожалуй, зря гауптман от коровы отказался, на нее бы гад охотней позарился, чем на ощетинившихся железом ландскнехтов.
Шмяк! - и нет Лютера. Ан нет, вон он - выкатился из клубов пыли, на колено встал, из пистолей с двух рук садит, оскалом щербатым сверкает.

Да и вообще народ оживился, кто стреляет, кто бомбы метает - Герман так и вовсе губы поджал, алебарду перехватил да в воду полез с решительным видом.
- Куда, дурак? - орет ему Красавчик. - На дно утащит, погибнешь почем зря!

А сам огляделся - чем бы угостить его змейское величество? Ульрих красивый, но не очень умный. А то догадался бы для охоты на Вурма хоть самострелом каким озаботиться, аркебузы толковой тут все равно хрен сыщешь.

Сунулся к Хансу, арбалетами увешанному что твоя рождественская ель - кренделями. Сдернул один. А зачем ему? Не на самом же деле он трехрукий.
- Спасибо, братишка, сочтемся!

Пару бельтов заодно цапнул, пока Ханс возмущаться не начал, в зубах зажал. Прицелился куда то в длинное гибкое тулово - хлестнул щелчок выстрела, полетел подарок.
Хрен его знает, где там у этой гадины сердце. Только на случай приходится уповать.

Грим заметил игривые помахивания Томаса, но рассудил, что парень слегка тронулся и таким образом благодарит орка за свое спасение. Нашел, понимаешь, время клешней махать!
Корсару некогда было отвлекаться на любезности - господин в красном кафтане ждал. Никто не смеет пронзить Грима Д'Арка рапирой и остаться безнаказанным!
Орк зарычал, перехватил топор обеими лапами и одним могучим прыжком сократил расстояние, ударив с лету. Но не так то прост был Грим, и умел учиться на своих ошибках. Он помнил слишком хорошо, как ловок этот алый дьявол, и потому заранее продумал хитрый финт. В прошлый раз пират рубил справа, а в этот раз ударил СЛЕВА!
А? Как тебе такое, сукин сын? Как тебе...оу.

Орк озадаченно уставился на гарду рапиры, упирающуюся в его могучий мохнатый живот. Ровно в том самом месте, где только-только подернулось тонкой свежей кожицей под действием магического эликсира предыдущее сквозное отверстие. Наверняка остальная, самая острая часть чертовой рапиры опять торчит из моей спины, смекнул орк.
Поглядел возмущенно на Красного Камзола.
Тот тоже выглядел удивленным. Но недолго.
- Клянусь соленой бородой Дэйви Джонса, я ведь вас, любезный, сегодня уже убивал! - укоризненным тоном отметил он и поднял уже знакомый орку пистоль.

Наделав кривых, зато острых метательных палок, Наугрим оглядел результат своих трудов. И он ему понравился. Мало того что наконечники эльфские, острые, так еще и куча заноз обеспечена, если глубоко войдет. Хорошо. Еще бы дерьмом каким измазать, чтоб наверняка. Но это успеется.

Нога кровила, но орк не обращал на это внимания. Ерунда, мелочь. В целом то все складывалось неплохо. Еще пожрать бы, после драки в самый раз. И тут, как по заказу, потянуло мясцом жареным. Да это все тот же неугомонный Малозуб! Уже и костер организовал. Хороший орк, деловитый, сноровистый.

Наугрим вразвалочку подошел к костру, двинул повара по спине, выражая одобрение, рядом уселся.

- Сердце ихнее не жрите, - предупредил он. - Заячье сердце, трусливое. Эльфы же. Старый шаман говорил - в сердце все нутро твое. Там дух твой живет. Только представьте, что за дрянь там у этих остроухих. Тьфу. А вот бедрышко я, пожалуй, кусну.

Слова у Душегуба редко с делом расходились, так что он незамедлительно приступил к свежеванию эльфской ноги.
Раз-два, лихо дело спорится. Вскоре он уже поджаривал нанизаные на ветку ломти мяса. Запах пошел - неописуемый. Странно что Тефтель сдерживается - дома то он был не дурак пожрать, всемером от общего казана приходилось отгонять.

И тут шаман завыл, заверещал, закружился. Никто особо и внимания не обратил - это же Крубак, он всегда такой. Да вот только в этот раз после камланий его вся зелень вокруг поляны разом пожухла, скрючилась, облетела желтым ковром.
Наугрим чуть не подавился эльфятиной. Ранее за Безумцем такой мощи не замечалось, так себе был шаманишка, никудышный. А теперь, выходит, в силу вошел.
- Неплохой трюк, - с деланным безразличием нарушил тишину Душегуб, - только самую малость запаздал.

Ульрих только и успел, что испугаться, разозлиться, черные перепуганные глаза под зеленым капюшоном заметить... как все закончилось. Он даже едва равновесие не потерял, новый замах двуручника сдерживая. Стоптали братья засаду, словно заморский зверь Мамот.
Все таки имперская наемная пехота - сила. Даже обескровленная, полудохлая кондотта из десятка с лишним ландскнехтов. Ждали их эти олухи? Несомненно. Знали ли, с кем имеют дело? А вот это вряд ли.
Вот так оно все и вышло. Готовили засаду, а засадили им самим.

Сизый пороховой дым плыл над поляной, между деревьев еще металось эхо последних выстрелов. Склонились костоправы над ранеными. Склонился седой ворон Лютер над мертвецами. Ульрих никуда склоняться не стал, оперся на гарду цвайхандера, вздохнул глубоко, дыхание выравнивая. Кровь колотила в висках, отступала понемного багровая пелена, застилающая взор.
Слишком быстро. Совсем не похоже на нормальную войну, когда сшибаются два строя, рвут и давят друг друга, а ты не выбираешь цели, просто крутишься как бешеный, а меч сам рубит пики, людей, коней... И главное не устать раньше врага, не упасть и не умереть раньше врага, потому что именно по твоему телу прорвутся они, сломают ваш строй, разделят, окружат и погонят, разя в спину... Как оно все и вышло в прошлый раз.

Задумался Красавчик, загрустил. Вместо радости от победы пустота какая то внутри, будто лишили чего то важного. А чего, неясно. Рассеянно отмахнулся от Счастливчика:
- Да чего там брать с этих нищуков? Плащи драные да штаны сраные?

Однако от гауптмана так уже не поотмахиваешься. Ворча, Ульрих достал нож и пошел искать по кустам трофейную голову. Нашел. И к общей куче еще ухо присовокупил, потому как только одно на той башке и уцелело.

Ну а затем дальше двинули. По едва заметным следам в сплошном ковре зелени. Снова корни под ногами, ветки пику цепляют, а задницу жжет сальный взгляд Карла. Да и черт с ним. Все привыкли уже, что старый ветеран с присвистом. Кому другому быстро бы ноги из жопы выдернули, а тут... ну, это же старина Карл. Вроде той же биззяны в клетке - талисман удачи.

...И снова удалось застукать лесных братьев со спущенными штанами. Ей-ей, разленился у них тут разбойник, обнаглел, расслабился. Ни засидки, ни охранения, ни хрена. Значит, учиться будут на горячем. Бог им, стало быть, судья, а нам союзник.
Двое, трое... ну, может еще в шалаше кто остался. Ерунда.
Ульрих напружинился, глянул на Боммеля - рвем? А чего ждать - рвем! Хороший шанс языка взять наклюнулся.

- Ритуал-шмитуал. Опусти свое окоянное оружие, жрец, - прохрипел Медведь, пытаясь удержать обезумевшего Фелицита. И в голосе его уже проклевывалось не обычное добродушное медвежье ворчание, а угрожающий рык голодного шатуна. - Просто опусти. Тогда поговорим. И ты, егерь, полено свое брось! Вы что тут, блядь, устроили? Проблем мало? Не доводите до греха. Первого, кто снова начнет железом махать, лично удавлю! Люди вы аль зверье безмозглое, в конце концов?

Паладин на мгновение застывает над телами, над поверженным Призраком.
Ловит отголоски чувств, тусклые блики эмоций, словно крадущиеся в сумерках тени.

Вина. Не задержись он с этой девчонкой, все могло бы выйти иначе. Но вышло так, как вышло, по другому уже не будет.

Гнев. Эти люди зашли за границу законного настолько, что уже потеряли ее из виду. И они ответят. Непременно ответят. Всегда отвечают.

Сожаление. Ему жаль этих ребят. Призрака - нет. Он, как и Паладин, и прочие спектры, не человек - только функция. Иммунитет больного общества. А вот Райдер и его парни были людьми. Неожиданно остро воспринял Паладин их гибель. Колыхнулось что то на самом дне колодца подсознания, всплыло наружу, блеснув мокрой спиной, сдавило грудь.
Трущобы. Люди. Паника. Все бегут. А затем наваливается плотная, тяжелая, душная тишина.
Вдох-выдох, вдох-выдох, раз, два, три - десять. Отпустило.

Страха нет.

Паладин молча кивает спектру. Пальцы касаются шлема, салютуя. Аккуратно перешагивает через вытянутые ноги Призрака и устремляется наверх. В погоню.
Нельзя дать ему уйти.

- Кернер Паладину. Операция провалена. Все оперативники погибли, Призрак смертельно ранен. Бери девчонку и уходи. Комплекс экранирован, попробуй выйти на связь с диспетчером, когда покинешь зону блокировки. Нужно срочно выслать группу захвата на крышу комплекса. Срочно! Противник предположительно один, вооружен виброклинком, чрезвычайно опасен. Попробую задержать его, выиграть время. *пауза* Действуй. Удачи, парень.

  Жизнь при дворе, конечно, изрядно скрасила печальные думы после разгрома кондотты. Ульрих в принципе не умел долго унывать, а уж когда поблизости крутится столько юбок - майн готт, все мысли только и заняты тем, как бы не перепутать Лию с Леей, да не напузырить кому нибудь из служанок брюхо. Получалось не все и не всегда. Красавчик с таким усердием охаживал местных дев, что вскоре варбанда имела все шансы естественным путем пополниться до исходного состояния.

  Но увы - не иначе как его похождения сподвигнули короля отправить отряд подальше, в эту забытую богом глухомань. А еще новоиспеченный гауптманн Боммель, светлая его голова, в целях повышения обороноспособности банды снабдил половину парней шписами. И плывут они теперь через это зеленое море словно красивый, но ужасно сквернословящий трехмачтовый корабль.

  Оно, конечно, красиво тут. Наверно. Воздух свежий, и птички всякие глотку дерут старательно. Да только что за дело до этой красоты, когда нужно под ноги глядеть, чтоб не оконфузиться как Герман. Да наверх поглядывать, дабы пика, чтоб ее гауптманну в гузно, за ветки не цеплялась. И назад не мешает посматривать, поскольку тыл прикрывает старый греховодник Карл. Какие уж тут виды, какие красоты! Или башка отвалится от постоянного вращения, или косоглазие заработаешь.

  Пока спасали бедолагу Германа, Ульрих с наслаждением скинул с плеча тяжелый меч и оперся на гарду. Перевел дух, расслабился немного. Вот ведь тоже, нашли кого отправить лес прочесывать. Своих егерей не хватает, что ли. Ну точно, сплавил компанию король, ибо оскорбился досугу их разгульному, убоялся искусства их военного, да еще и вдобавок нарядам щегольским обзавидовался. Красавчик самодовольно усмехнулся и нежно расправил пушистое страусиное перо на берете.
Тем временем Карл на удивление быстро залатал раненого воина. Несколько разочарованный столь краткой передышкой, Ульрих вновь взвалил цвайхандер на плечо и двинул вслед за торопыгой Лютером. Коротко хохотнул только на бравые речи ветерана.
  - Закатим, закатим, а то как же. Или вовсе, возьмем да и подомнем под себя енту общину, а? Будем тут сами себе короли, хех. Другой то кондотты у величества нет, чтоб нас сковырнуть отсюда. А все прочие обосрутся.

Эта беготня так достала. Если и сейчас не выйдет распластать остроухого, ради обретения душевного равновесия придется выпустить кишки Гроку. Или еще кому то из этих недоорков, они все одинаково никчемны.

- Эй, давайте там без лирики, - окликнул их ландскнехт. - Выйдем к костру, перегруппируемся, там решим что делать. Может и верно придется сниматься со стоянки, если тут кругом еще куча тварей. Только шевелитесь побыстрее, мать вашу, пожалуйста.

- Говна пожуй, добытчик херов, - насмешливо бросил Душегуб и плюнул вслед Гроку. - Кто успел, того и уши.

Однако эльфов было еще много, можно успеть разжиться трофеями, пока остальные увальни, типа Тефтеля, чешут задницы.
Прикрываясь щитом от летящих стрел, Наугрим рванул к одному из тех ушастых, что сумели где-то откопать свою пыльную честь и гордость, и приняли прямой бой.

Девчонка. Распахнутые глазищи испуганно таращатся на свое перекошенное отражение в забрале шлема спектра. Что ж, ничего удивительного. Дурные идеи подобны скверне, и заражают людей без оглядки на пол, возраст и социальный статус. И глядя в эти огромные, почти детские глаза, Паладин думает о тысячах других таких девчонок, которых может погубить эта, если вовремя ее не остановить. Уничтожить одного, чтобы спасти десять. Уничтожить сотню, чтобы спасти миллион.
Подобная сухая, механическая логика не по нраву простым обывателям. Но она работает. До тех пор, пока есть кто-то, добровольно взявший на себя обязанность вычищать скверну. Любую.

- Ты знаешь, кто я, - Встроенные в шлем динамики вносят легкие коррективы в голос спектра, делая его еще чуть более безжизненным и механическим. Острие клинка, замершее словно готовая к броску змея, чуть отстранилось от лица девчонки. - И знаешь, зачем я здесь. Знаешь, что я обвинитель, судья и палач в одном лице. Поэтому слушай меня так внимательно, как не слушала еще никого в своей жизни. Все зависит только от тебя. Поэтому соберись, возьми себя в руки и ответь на мои вопросы. Первое - кто ты и что делаешь в изолированной зоне? Второе - кто твои подельники и чем именно вы тут занимались?

Чертов лес.
Мало того что не видно ни хрена из за мешанины всех оттенков зеленого, мало того что под ноги вечно лезут какие то корни и коряги, сбивая шаг, мало того что кишмя кишит всякая мелкая сволота вроде вездесущего комарья. Так еще и эльфы.
Эльфов Наугрим ненавидел искренне, трепетно и вдохновенно, всеми фибрами своей нехитрой орочьей душонки. Эти ушастые выблядки воплощали все то, что каждому приличному орку полагалось презирать - тощие, соплей можно перешибить, разряженные и напомаженные хуже человечьих баб, и вечно трусящие честной сшибки - вместо этого прячутся по кустам и норовят нашпиговать стрелами твою задницу.

Так что Душегуб даже не удивился, увидав, как нервно дрожит оперенье тонкой эльфячьей стрелы рядом с его башмаком.

- Лучше бы ты сразу стрелял мне в голову, падаль, - нехорошо усмехнулся он эльфу в ответ. - Молись теперь, чтоб сдохнуть быстро удалось.

Не тратя больше времени на болтовню с покойником, орк вскинул щит и ринулся в атаку.

В последнее время Гриму было как то пасмурно и тоскливо. Жрачка кока не радовала, матюки новоиспеченного боцмана не веселили, от рома вообще воротило с души. Наступающие со всех сторон черные морские воды и соленый ветер перестали щекотать душу ощущением полной свободы, а наоборот - стискивали как клетка.
Поход. Потом снова поход. Зачем это все? Ради золота? Ха, да провались оно! Деньги - лишь пыль под сапогами истории, зато идеи - вечны. Вот и Гриму стало скучно крушить черепа без твердой идеологической базы.
Возможно, это тот самый переходный возраст, про который говорила маманя. Когда всякий уважающий себя орк перестает страдать фигней и уходит искать себе какого нибудь Темного Властелина, чтоб вступить в его войско и героически убиться на очередной войнушке.

Грим выполз на палубу. Хандра придала его коже неестественную бледность, так что по цвету он сейчас был похож на Бетти. А скорбным выражением клыкастой морды - на очень печальный кабачок. Поглядел на корабль противника - ну, большой. Значит, золота будет много. Фи, какая пошлость! Орк печально вздохнул и тут заметил, как один из матросов болтается на рее, словно сушеная треска.
Грим приободрился. Похоже, этому парню там еще хуже!

- Эй ты! - заорал он. - Не делай этого! Суицид не выход!

Зажав в зубах нож, орк с удивительным для его туши проворством - вот что значит правильная мотивация! - вскарабкался на рею, где на обрывках паруса болтался... как его, Томас, вроде бы?

- А ну иди сюда! - грозно рыкнул Грим, схватив парня за шкирку. - Ишь, вешаться он решил! А капитана ты спросил? А команду?!

К несчастью, подслеповатый орк только сейчас заметил, что подвергающийся решительному спасению пират с головы до ног запакован в латы. Торчащий из под горжета ворот грязной рубахи треснул, и незадачливый самоубийца полетел вниз, туда, где далеко далеко внизу сновали крохотные фигурки его товарищей.

Орк зажмурился и прошептал заклинание, которое, если верить байкам портовой ведьмы-цыганки, оберегало от падения с высоты.
- Ничто не истинно, все дозволено!
Как ни странно, оно сработало. Бедолага свалился прямо в бухту кантовочного троса, которого, Грим мог бы поклясться, там не было минуту назад.

- Ну дела, - пробормотал Грим, и только тут сообразил, что понятия не имеет как отсюда слезать. Так он и торчал, раскорячившись на парусе словно витрувианский орк, чувствуя, как надувает полы куртки попутный ветер и набирает скорость "Перехватчик", идя наперерез добыче.

Движения спектра столь стремительны, что клинок даже не свистит, разрезая воздух - скорее коротко взвизгивает. Инерция удара закручивает врага волчком, он отлетает к стене и валится на пол. Мертв.

...Что за чертовщина тут творится? Неужели Призрак подорвался на гребаной бомбе? Ветеран, профессионал, элита среди элиты - так не бывает...

Ослепительно белый клинок пробивает навылет второго террориста, Паладин скользит под его рукой, отбрасывая насаженное на лезвие тело себе за спину и освобождая катану для решающей атаки. Мертв.

... А значит, заряд подорвали дистанционно. А поскольку спектров целенаправленно вели к этому сигналу, выходит что все это...

Третий успевает уклониться, на пару миллиметров, не больше, но этого достаточно, чтобы вместо артерии клинок перерубил ему ключицу. Успевает вскинуть одной рукой автомат и расстрелять стену, поскольку Паладина там уже нет. Отрывистый визг меча, сжимающая автомат кисть падает на пол, достреливая в молоко остатки магазина. Вспышка широкой белой дуги рассекает шею противника, обезглавленное тело в полуобороте падает, широко раскинув руки, плещет толчками фонтан черной крови. Мертв, но долго и грязно. Три удара! Никуда не годится. Нельзя терять концентрацию, даже если это все на самом деле...

... Ловушка! Но на кого? На Призрака, наверняка. Всех этих смертников использовали в темную. Вот только кто? И что за дьявольщина творится сейчас на лестнице?
Но больше всего спектра занимает синяя точка. Это самое странное. Странное настолько, что не хочется думать о ее происхождении. Потому что возникающие теории просто не укладываются в голове.

- Бойцы, отступайте к центру коридора! - отрывисто лает Паладин по воксу. - Подтверждаю разрешение использовать любые средства, вплоть до боевых гранат!

Сам он уже спешит туда, где растворился Призрак со своими людьми. Поскольку Призрак мертв... ЕСЛИ Призрак мертв, нужно зафиксировать это для отчета. А взрыв, по ощущениям, был довольно мощный, чтобы обрушить перекрытия и открыть выход из западни.

Долю мгновения Паладин мешкает, глядя на разбитые пулями маски респираторов. Сотрясаемые мелкими спазмами мышц тела. Застывшие взгляды спрятаны за пластиком окуляров, синим как небо, которого эти люди никогда не видели. Спектр подошел к одному из покойников и сдвинул на затылок респиратор, открывая лицо.

- Принял, - машинально отозвался по связи, бесстрастно изучая мертвеца. - Альфа, Браво, блокируйте обе оставшиеся группы подозреваемых. Браво один, Браво два, доложите обстановку и соединяйтесь с основной группой.

Поглядев мгновение вслед исчезнувшему в квартире Призраку, Паладин развернулся и быстрой перебежкой сократил расстояние до одной из дверей, скрывающей красные маркеры недружественных целей.

  Пробуждение Грима было мучительным.
Башка пухла от боли. Было что-то подлое в том, что мозг, прежде никак в жизни пирата не задействованный, решил вдруг напомнить о себе таким вот паскудным способом.
Вокруг стоял страшный шум, словно корабль затянуло в гигантский маракас и сам дьявол играет на нем зажигательную румбу.

  Кое-как отлипнув от пола, Грим доковылял до дырки в днище и отлил прямо на излишне любопытного кальмара. Хм, а тут всегда была эта дыра? Надо признать, очень удобно, странно что раньше не додумались.

  Орк выполз на палубу и страдальчески зажмурился. Яркий солнечный свет проник прямо в эпицентр головной боли и сообщил, что раньше были только цветочки. Жизнь на корабле била ключом, все куда то бежали, прыгали, и страшно при этом шумели. Вот зеленой молнией, вереща и выжигая ультразвуком несчастные орочьи мозги, промчался Шмыга и сиганул куда то за борт. Чернобородый дьявол, обладатель хриплого, словно наждак, баритона, разразился бранью и перепрыгнул на соседний борт, и, кажется, уже кого-то убил. Где-то басовито взрыкивал тролль. Словом, все будто сговорились атаковать опухшую голову Грима на всех звуковых диапазонах. И это не говоря про стоящую вокруг канонаду, ведь каждый щелчок выстрела прошибал несчастную орочью черепушку навылет, входя в одно ухо, выходя через другое и причиняя по пути страшные страдания. Нашли, понимаешь, время пострелять!

  - Можно так не шуметь? Пожалуйста! - выдавил Грим пересохшими губами, но даже сам себя не услышал.

  Но чу! - что это за чарующий аромат, будто старые поношеные портянки кто-то использовал в качестве кошачьего туалета? Нос безошибочно вывел Грима к одинокой бочке, на дне которой - о чудо! - плескался ром. Этот дивный запах перепутать с чем то еще было сложно. Амброзии оставалось ровно столько, чтоб влезло в валяющуюся рядом жестяную кружку. Грим поднес нектар жизни к морде, жадно втянул ноздрями сочное амбре. От одного только аромата все его нервные клетки прекратили агонизировать и выстроились в стройные шеренги за добавкой. Орк выдохнул, и...

  ...Дзинь! Кружка взбрыкнула и выпрыгнула из лапы Грима, расплескав живительную влагу по палубе. Та тут же почернела.
На орка словно снизошло мистическое озарение. Сквозь суету и пороховой дым он безошибочно разглядел Его. Улыбочку эту мерзкую, усишки пижонские. И ствол его мушкета, что предательски чадил, выдавая автора столь подлого выстрела.

  - Большая ошибка, сынок, - прохрипел Грим. Не глядя больше ни на кого, дабы случайно не потерять святотатца из виду, орк схватился за ближайший канат и перемахнул на соседнюю палубу. Оскорбленный корсар намеревался схватить паскудника и заставить его принести извинения. В письменном виде. Причем его же собственными потрохами!

  Грим так сосредоточился на своей цели, обратив боль, страдания и муки измученного похмельем организма в убийственный гнев, что даже не заметил, как еще одна пуля, зло взвизгнув, пробила его бедро.

  Из ниоткуда рядом с нетвердо стоящим на ногах школяром появился Примо.

  - Мэтр, вам, кажется, головку напекло, - заботливо проговорил убийца, придерживая учёного мужа под руку и придавая тому более устойчивое положение. Глаза Примо выразительно скосил на карету, намекая доктору, что сейчас есть куда более важные объекты для внимания, нежели нашкодивший школяр. - Давайте-ка отойдем в тенёк.

  С этими словами он потянул Барджа вглубь таверны, пока не слишком уравновешенный рыцарь не надумал пустить в дело меч.
Внутри, удостоверившись что книгочей пришел в себя после богатырской оплеухи и способен воспринимать человеческую речь адекватно, Шакал усадил его за один из столов и сам сел напротив. Наклонился, заглянул в глаза Барджу. Примо по прежнему улыбался, но участвовали в этом процессе только губы.

  - Наш бравый эскулап не слишком то щедр на слова, верно? - сказал он. - Так что давай-ка я поясню расклады более развернуто, и по простому. Я тут немного вникал в ситуацию с отрядом, благо было время. Ты, видимо, раньше был тут крупной фигурой, мэтр. Но времена эти прошли. Примерно когда весь отряд на задании полег. Теперь здесь главный — он, - кивок головы в сторону выхода из таверны, - смекаешь? Мне плевать, нравится тебе это или нет. Мне так же плевать, какие у тебя тёрки с громилой. А на что мне не плевать, так это на то, что благодаря таким вот выкрутасам текущий состав отряда может повторить судьбу предыдущего. В том числе и я. А это в мои планы не входит, сечёшь? Ты умный человек, Бардж. Книжек прочитал, наверное, больше чем я их вообще за всю жизнь видел. Подумай, осознай и не повторяй ошибок. Иначе мы с тобой не сработаемся.

  Он хлопнул школяра по плечу и пошел к выходу, оставляя Барджа наедине с его мыслями.

  Отпуск Грим, как и загадывал, провел дома с мамой. Благо жила она тут же, в пиратском поселении. Домик ее стоял аккурат между двумя трактирами, и хоть в них и творились круглосуточно разврат и вакханалия, но между двумя этими питейными заведениями пираты, даже пьяные в дугу, ходили на цыпочках и если и распевали похабные куплеты, то исключительно шепотом.

  Старушку так расстрогали заработанные Гримом шрамы, что она, смахнув слезу, достала откуда то с антресолей и вручила орку знаменитую папашину секиру, которую тот ласково называл Малютой, и его же не менее знаменитый обрез двуствольного штуцера для охоты на особо крупных драконов, из которого папа Грима любил палить по проплывающим мимо кораблям, когда был не в духе. То есть всегда, когда находился дома и не участвовал в очередном разбое.

  - ОТДАШЬ ЭТО ГРИМУ, КОГДА ОН НАКОНЕЦ ТО СТАНЕТ МУЖИКОМ, БЛЕАТЬ! - торжественно процитировала она последние слова мужа, - Держи, сынок. А теперь ступай и надери им всем жопу как следует. Но учти, если утонешь, домой можешь не приходить!

  И снова поход за дукатами, соленый морской воздух, гул ветра в парусах и завывания Бетти на корме. А еще у Грима случился день рожденья! Вроде бы. Или свадьба? А может, день Великой Победы вооруженных сил Мордовии над всеми подряд? Словом, явно был какой то повод надраться ромом до состояния корнеплода. Кажется, песни были, танцы, Шмыга орал что он эль капитано этой эль барко, причем, похоже, прямо на ухо Фаэтону, а какой то незнакомый тип в черной пижаме все время салютовал с правой и поднимал тосты за здохговье дядюшки Ади, щоб я так жил.
В итоге в данный момент Грим пребывал в волшебном мире алкогольной интоксикации, валяясь в трюме за бочками с маринованными каштанами и наводя панику среди местных крыс громогласным храпом.

  - А вот и приданое, - тихо присвистнул Примо, разглядывая находку.

  Интересная ситуация. Девицу тайком спроваживают из столицы домой к папаше, с кучей золота в подоле. Вот тебе и снежная королева. Надменный взгляд, гордая осанка, стройные шеренги аристократов в родословной - а вопрос, как всегда, только в цене за услуги. Впрочем, все они такие, только и годятся на то чтоб разводить пошире ноги. Бывают, конечно, исключения. Примо видел, как двигается Кейра, и эта бледная дамочка носила свое железо явно не для красоты. Доведись им встретиться лицом к лицу в переулке, Шакал вовсе не был уверен, кому именно удастся из него выйти.

  Моретти поглядел на доктора, но тот был занят внезапной перепалкой со странным хромым типом, который именовал себя школяром и чья роль в отряде была для Шакала еще большей загадкой, чем участие в нем рыжей Маришки. Похоже, кое в кого явно не вколачивали уважение к субординации тяжелыми армейскими сапогами. И сейчас, возможно, это будет исправлено сэром рыцарем. Во всяком случае, Шакал на это надеялся. Его бы это здорово позабавило - как же, секретная служба его величества, серая стража государственных интересов, хладнокровные профессионалы - лупцуют друг дружку по мордасам во дворе трактира, словно обычная пьянь. Впрочем, дойди дело и вправду до драки, Моретти не поставил бы на Барджа даже драной подметки против всей королевской казны. Ибо, хоть книгочей и был мужчиной плотным, но рядом с монументальным Гуго все равно казался беззащитным карапузом.

  Примо оставался возле кареты, скрестив руки на груди и прикрывая спиной находку.

  - Гляньте-ка в карету, док, - сообщил он Теодору. - Если это не тот самый груз, то я - пресвятая богородица.

Грим прижимал к борту одного из подвернувшихся коротышек и заносил над ним свой увесистый волосатый кулак. В глазах хоббита отчаяние стремительно сменялось пониманием, а затем принятием своей скорбной участи.

Кулак притормозил в миллиметре от физиономии коротышки, и тот еще некоторое время лицезрел бугристые зеленые костяшки и даже прочитал вытатуированное на них корявое "ТЫДЫЩ".
Вообще то защитники судна капитулировали минуту назад, но этой новости потребовалось время, чтобы пробраться орку под череп и поблуждать там по нейронам в поисках мозга.

Грим аккуратно поставил хоббита на палубу и стряхнул с его плеча брызги своих слюней.
- Ну чо, эта, мир, типа? - буднично сообщил он бедолаге.
- А...ага, - выдавил тот.
- Косяк свой осознал, ять? - уточнил орк.
- Д-да.
- Отрабатывать будешь, ять?
- Б-буду.
- Молодца! А теперь, ять, карманы выворачивай.

Когда все мало мальски ценное переместилось из хоббичьих карманов в орочьи, Грим продолжил общение:

- Звать тебя как?
- Ф-фро...
- Неважно. Теперь тебя зовут Эй Ты, Как Тебя Там. Уяснил?
- Д-да...
- А теперь, ять, слушай первую команду. Тащи меня на корабль.

После этих слов глаз орка закатился и он плашмя рухнул под ноги пленному, смачно впечатавшись рылом в палубу и забрызгав хоббичьи сапожки своими кровавыми соплями.
Пока полурослик соображал, повезло ему сейчас или наоборот, и как ему тащить этакую тушу, орк приоткрыл глаз и добавил:
- И топор, ять, не забудь.

- Присоединяюсь к вопросам, - вкрадчиво прошелестел Примо, - Для четкого исполнения поставленной задачи подразумевается наличие прозрачно сформулированных ее условий, мессир Аренстоф. Вы, прошу прощения, обрисовали ситуацию чересчур расплывчато, а в таких делах дьявольски важна каждая деталь. В частности, какого рода риски ожидаются в дороге? А еще, не могли бы вы прояснить момент с грузом? Та самая дама, она выступает в роли сопровождения или же она, как предположил благородный сэр Гуго, и есть груз? Да, вы упомянули что этот груз сам по себе служит всеми инструкциями, но, со всем моим уважением - от этого все стало только еще запутанней.

  Грим продолжал отчаянно возиться под живым ковром галдящих хоббитов. Жизнь мало помалу покидала его, вытекая через десятки ран и порезов. Орк чувствовал неотвратимую поступь своего тезки, Мрачного Жнеца.
Пират обратил страдающий взор к небесам.
Облака вдруг разошлись в стороны, и в лазури проявился зыбкий образ Грома д'Арка (да, у орков туговато с фантазией).

  - СЫН, - раздался громоподобный голос покойного д'Арка-старшего, и эхо разнесло его над волнами, - ХУЛИ ТЫ ТАКОЕ ЖОПОРУКОЕ МУДЛО? ТЫ ЧТО, СОБРАЛСЯ ПРОДУТЬ В ДРАКЕ ХОББИТАМ? ПАЦАНЫ НЕ ПОЙМУТ.

  Стоящие за могучим плечом папаши смутные силуэты пацанов угрюмо закивали.

  - А НУ КА СОБРАЛ ЖОПУ В ГОРСТЬ, ВСТАЛ И ПОКАЗАЛ ЭТИМ НЕДОМЕРКАМ, ИЗ ЧЕГО СДЕЛАНЫ Д'АРКИ! И УЧТИ, ЕСЛИ ПОМРЕШЬ, ЛУЧШЕ ТЕБЕ ПОИСКАТЬ ДРУГУЮ ПРЕИСПОДНЮЮ, ПОТОМУ ЧТО В ЭТОЙ ТЕБЯ БУДУ ЖДАТЬ Я!

  Мираж заколыхался и растворился, но некоторое время в отдалении еще раздавался призрачный шепот. «Нет, вы видели? Блядские хоббиты! Ну охуеть теперь вообще.»

  Воодушевленный (и напуганный до усрачки) видением Грим взревел и поднялся на ноги, расшвыряв гроздьями висящих на нем коротышек. Отмахнулся топором, и один из полуросликов свалился в кучу собственных потрохов. Еще один мохноногий прыснул было в сторону, но повстречался с могучим орочьим сапогом и, протяжно визжа, улетел за борт.
Грим был сплошь покрыт кровью, хрипло и тяжело дышал, вытаращенный глаз пылал алой ненавистью, словом, орк являл собой воплощенного демона отмщения.
Окружившие его коротышки попятились, ощетинившись остренькими железками.

  Примо проснулся, когда солнце уже стояло в зените и отдельные яркие лапки-лучи вовсю шарили по комнате, находя лазейку в плотно задернутых шторах.
Проснулся, как всегда - мгновенно вынырнув из забытия, бездны, заполненной только пустотой. Сегодня ему не снились сны. Зверь был сыт.

  Потянувшись словно кот, Примо не торопясь выбрался из постели, отдернул шторы, впуская свет. Щурясь, оглядел улицу. Все как обычно. Еще один чертов день, похожий на все прочие дни за последние два месяца. Повседневная рутина поначалу Шакалу даже нравилась - никаких забот, никакого риска, полная безопасность и ленивое сытое существование. Но долго так продолжаться не могло, и теперь Примо чувствовал что от такой жизни начинает терять хватку. А самое главное, терять контроль. Регулярные ночные вылазки помогали, конечно. Однако зверь становился все прожорливей, и все более настойчиво проверял клетку на прочность. Зверю было мало крови - ему был нужен хаос и острое чувство опасности, только так можно вкусить всю полноту жизни.

  Вчера, вернувшись в таверну уже за полночь, он поймал себя на том что стоит, прислонившись плечом к косяку, и завороженно глядит за отплясывающей под серебряным дождем рыжеволосой девицей, а губы сама собой кривит дьявольская ухмылка. Зверь смотрел на Маришку и хотел ее. Опомнился Примо, только когда на него начали коситься и перешептываться посетители. Снова натянув свою обыденную маску, он поспешил подняться наверх, к себе в комнату.
Эта девица действовала на нервы. Своим непонятным статусом в отряде. Своим вызывающим поведением. Своими рыжими космами, смазливым личиком и дерзкими зелеными глазищами. Она привлекала внимание словно текущая сучка в своре дворняг. О, как ему порой хотелось связать эту юную дрянь и аккуратно срезать ее нежную шкурку, не спеша, по миллиметру, жадно ловя каждый миг ее сладкой агонии. И само обидное - она была неприкосновенна, как и все прочие обитатели этой богодельни.

  Примо отвернулся от окна и подошел к зеркалу. Зверь снова спрятался, явив взгляду Шакала приятного молодого человека, скромного и щедрого на улыбку. Моретти знал, что рано или поздно он слетит с катушек, клетка треснет и зверь покажет себя во всей красе. Возможно, это убьет его. Но это точно будет весело.

  Рано или поздно. Но еще не сегодня.