Голосование пользователя

Честно говоря, после этой всей истории я чувствую себя не очень. Задание Завулона, скажем прямо, провалено. Вроде бы, я всё правильно делал. И противник, надо полагать, побеждён. Но по факту-то, я просто путался у всех под ногами. Все те выводы, которые я успел сделать, либо были ещё слишком сырыми, чтобы доносить их до начальства, либо сделаны были слишком поздно. Что полезного я сделал? Напомнил светлым про их товарищей, которых надо было спасать? Сомнительный поступок для тёмного. Да и, опять же, опоздал. Понятно, что раньше просто не мог. Что ещё? Поучаствовал в битве у холма? Но там мой вклад был просто неоценим. В смысле, настолько мал, что дать ему оценку невозможно. Ну, и доверие оборотней Славика я тоже не оправдал. Понятно, что и не мог. Я оборотень Завулона, я не жру человечину, я против опасных игр с убийствами и серьёзным нарушением Договора. Но, всё равно, как-то неприятно.
Но мне очень повезло. Очень. Случайно (или нет) я оказался там и тогда, где всё произошло. И достиг третьего уровня! А что это означает? А то, что сэкономлена масса времени. Ещё недавно был пятым, и вот уже третий! Впрочем, это не повод почивать на лаврах. Я оборотень, и у мне отпущено не так много времени на то, чтобы достичь необходимых для выживания высот.

Идти ли в инквизицию? Их предложение абсолютно нелепо. В смысле силы оборотень третьего уровня - ничто. В смысле знаний, я тоже далёк от необходимого. В смысле заслуг - и вовсе смешно, я смог провалить всё. А это говорит о том, что зовут не просто так. Точно так же, как меня не просто так взяли в Дозор. Что делать? Конечно, соглашаться! Дважды такое не предлагают. Второй раз за меня могут и не попросить. В целом-то я довольно равнодушен к "делу Тьмы", хоть и убеждённый тёмный. И равнодушен к Договору, хоть и понимаю, что не дураками и не от хорошей жизни он заключен. Меня интересует только рост уровня, знаний и навыков. Именно за этим я был в Дозоре. Именно за этим иду в Инквизицию. По идее, более подходящего места и не найти.

С Чувасиком, конечно, забавно вышло. Он и тёмным-то был странным. Наверное, стал бы светлым изначально, если бы не Косматый. И тут Косматый, конечно, сам себя обыграл. Не будь Чувасик тёмным, не смог бы нанести свой удар. Ну, что же. Любовь им да морковь, как говорится. Интересно, что там с первой спасённой им барышней?

– Мне не нужно время на размышления. Я согласен.

***

Я не пожалел о своём решении.
Та бюрократическая беспристрастность, которой была пропитана Инквизиции, вызывала у меня чувство комфорта и приятного спокойствия. Былой садизм я оставил в прошлом, уступив место глубокому хладнокровию.

И даже учитывая то, что моё желание обладать властью было глубоко эгоистичным, оно было сбалансированно намерением действовать согласно протоколу, игнорируя взятки... или что там может попытаться сбить Инквизитора с пути.
А Свет и Тьма... мне, честно, всегда было плевать что на первых, что на вторых.

Моё обучение началось. Надеюсь, можно будет вместо балахона носить строгий костюм в черно-красных тонах.

Пожалуй, я могу назвать себя счастливым. Однако, один вопрос остался неотвеченным.
...
Было ли всё произошедшее, как и моё попадание в инквизицию, случайностью?

Тяжеловато пришлось. Наверное даже тяжелее чем с двуединым. Тогда что, держи щит сколько есть сил и не отвлекайся. Здесь пришлось тяжелее. Богатырь хоть и не на острие был, но работал аккумулятором. Собирал энергию с остальных и направлял комендантом. Сначала он почувствовал, что дает коменданту меньше чем тот тратит, затем, что отдает больше чем ему направляют. В самом апогее схватки пришло понимание, что остаться без сил это будет лучшим выходом. И тут пришли люди. Радостные, веселые люди. Откуда в Подмосковье можно найти столько радостных людей Богатырь предпочел не задумываться. Но это оказалось той соломинкой, что сломало хребет слону. Славик таял не быстро. Когда он уже понял, что все, уходит, и уже не спасти такая тоска в глазах появилась. Долго еще во сне Богатырю снились эти глаза. Не сам Славик, а только его глаза и застывшая в них тоска.

От должности главы Дозора Деревенский отказался сразу. Нет, ну то есть на время пока не подберут он конечно останется, приведет тут дела в порядок, Танечку дождется, Чувасику объяснит, чем его прежнее от нынешнего отличается. Напоминал он ему Ласа чем-то. Не худший надо признать вариант. Да и по городу придется рысью метаться. Теперь, когда Косматого нет, обстановка в городе поменяется только успевай инициировать. Не все в Дозор конечно пойдут, но равновесие восстановится. Скорее поздно чем рано, но все-таки. Ну и дядя Вася конечно оказался не при чем, но его прежнее прикрытие Дозора уже больше не сработает. Одно дело когда в Дозоре один-два человека и другое когда 5-10. С помощью аналитиков открыл фирму по ремонту световых приборов. Заключил с городом контракт на обслуживание уличных светильников, набрал туда людей. Хороших, честных, порядочных, но обычных. Вообщем вернуться дядя Вася должен будет не на пустое место.

С Инквизицией пришлось задуматься. Голова говорила да, а душа кричала нет. Не один ящик был выпит с Семеном. Не один час проведен в разговорах с Гесером. Даже смотался, чтобы со Зверем словом перемолвиться. И все-же отказался. Не по его нутру это было. Хитрости всякие, тайны, решения принимать, командовать. Нет, он конечно мог людей на бой поднять и первым повести, чтобы все за ним ринулись. Но сидеть в кабинете и людьми как пешками. Не по душе и все тут. Так что ни Инквизиция, ни должность его не прельстили. А еще Семен подарок получил. Радужную радость с холма, пригодится или нет, а такую и раз в сто лет бывает не соберешь.

«Наивный, это верно сказано. Но, я-то оказалась ничуть не лучше. Тоже попалась, как наивная дурочка. Избранная, блин. Доверили задание. Лучшая из лучших…», - Аглая слушала молча, не проявляя эмоций, а в мыслях металась по комнате, как разъяренный тигр в клетке. Так попасться могла только она, жаждущая чего-то нового. А от заданного вопроса про брата, её и вовсе разрывало от негодования. И, прорвало:
- Не думала, что у вас такие методы работы. Можно представить, как тут происходит отбор кадров. Не хуже, чем в шоу бизнес пробиться к вам на службу. Вы, наверняка, мечтаете, чтобы я промолчала и дала вам в волю поиздеваться…, - Аглаю спасло то, что их прервали, иначе, в гневе, она могла «наломать дров», наговорить целую «поленницу», сделав хуже себе и брату.

Как ни странно, вживую пришельца она видела впервые. Осознала Солонтай это только сейчас. Казалось, вот с ними рядом, на их территории ходят, работают, живут инопланетные существа. И даже начинаешь понимать и принимать эту информацию, как должное. Но не задумываешься, что на самом деле никогда их не видел. Поэтому смотрела Аглая на него с любопытством, на некоторое время забыв об офицере и своём положении. Пришелец умел расположить к себе и сделать внушение на откровенный разговор.
Солонтай не стесняясь рассматривала длинные конечности и необыкновенную кожу. Сразу даже не поймёшь, почему его невозможно спутать с просто высоким человеком. Он был совершенно другой, будто его прогнали через красный фильтр, оставив синеву и неестественные оттенки.

- А вы знаете…, - она склонила голову на бок. – Я вдруг поняла, что никогда не видела живого слона. Даже не знаю, испугалась ли я его, если бы увидела в живой природе.
Странно работал инстинкт сохранения у девушки. Вызвано ли это свойством характера или тем, что всё итак летит в тартарары, так к чему же страдать и дёргаться, может, пришелец обладал каким-то гипнотическим действием, но она успокоилась.
- Хорошо, что он ушёл, - она посмотрела на дверь, имея в виду офицера. – Мне кажется, что он маньяк. Или у вас все такие? Раз уж вы всё обо мне знаете, то должны понимать, что я мало знаю. Сопротивление имело на меня какие-то виды и питало надежды, но они не оправдались. Я не успела доехать до Москвы и получить задание. Так что теперь я освобождена от каких-либо обязанностей и насилие над мои братом не поможет. Если только он не знает больше, чем я сама. Знаете, Горгий, а вас боятся. Вы получаете от этого некую подзарядку?

Девушке пришлось задрать голову вверх, чтобы смотреть в глаза пришельцу. Даже сидя, он не мог сравняться с ней взглядом. Если кто-то думает, что смотря снизу в верх ты ощущаешь себя ничтожней собеседника, то могу вас заверить, говорить с высоко поднятой головой, даёт совсем другой эффект. Всё относительно.
- Надеюсь, я вас не оскорбляю вопросами?

Они пройдут — расплавленные годы
Народных бурь и мятежей:
Вчерашний раб, усталый от свободы,
Возропщет, требуя цепей.
Построит вновь казармы и остроги,
Воздвигнет сломанный престол,
А сам уйдет молчать в свои берлоги,
Работать на полях, как вол.
И, отрезвясь от крови и угара,
Цареву радуясь бичу,
От угольев погасшего пожара
Затеплит ярую свечу.
Молитесь же, терпите же, примите ж
На плечи крест, на выю трон.
На дне души гудит подводный Китеж —
Наш неосуществимый сон!

М. Волошин

Часть I.
Архангельск. Эклипсис левого пути, рассвет диктатуры

  К восьмому сентября тысяча девятьсот восемнадцатого года политические волнения в Архангельске совершенно прекратились: эсеры, частично кооптированные в правительство, предпочли худой мир доброй гражданской войне внутри гражданской войны, меньшевики из профсоюзных лидеров, пытающиеся устроить массовые забастовки, были на недолгое время не без помощи британцев арестованы, а оставшиеся большевистские подпольщики предпочли выждать и нанести удар тогда, когда это будет выгоднее, пока что сосредоточившись на том, чтобы не дать тлеющим огонькам народного недовольства потухнуть.

  Новосформированному белому правительству, консолидировавшему правые и левые антисоветсткие силы, пришлось с переменным успехом учиться компромиссам, чтобы не погрязнуть в бесконечных дебатах. Во многом соглашения достигались за счет разумной позиции Николая Васильевича Чайковского, «дедушки русской революции», и текущего председателя Временного правительства Северной области. С одной стороны, он сдерживал своих однопартийцев от слишком резких попыток контролировать дела внутренней безопасности и, в первую очередь, армию: так, например, была отклонена весьма спорная идея ввести в войсках новую должность, калькированную у идеологических противников – военных комиссаров. С другой стороны, Николай Васильевич стеной встал на пути попыток «армейской» партии пересмотреть вопросы перераспределения частной собственности, понимая, что люди ни за что не вернутся к довоенным порядкам.
  Стоит заметить, что и внутри самого эсеровского лагеря оказалось немало противоречий: большая часть министров принадлежала к левой ветви партии, но оставшиеся в меньшинстве правые эсеры, поддерживаемые кадетами и военными, явно не собирались останавливаться на достигнутом. Их лидер – беспринципный и самоуверенный Максимилиан Максимилианович Филоненко, бывший офицер, бывший комиссар Временного правительства и хороший знакомый Керенского, был твердо намерен шаг за шагом отвоевывать власть для себя, любимого. В этом ему помогал Степан Яковлевич Миллер, который, хоть и был недоволен своим лидером, но был вынужден следовать его политической канве, потому что без поддержки Филоненко быстро бы распрощался с министерской должностью и не смог бы никаким образом своей Родине, погрязшей в кровавом вальсе.

  Лидер мятежников, капитан второго ранга Георгий Ермолаевич Чаплин, стал главнокомандующим всеми русскими белыми войсками северного фронта, с энтузиазмом приступив к формированию трех пехотных полков. Не без помощи правых эсеров и англичан он смог договориться и с Мурманским краевым Советом во главе с бывшим большевиком Алексеем Михайловичем Юрьевым, после чего Муранский край официально вошел в состав Северной области, а из краевых войск, возглавляемых бывшим штабс-капитаном Александром Васильевичем Гапоновым, было образован второй Мурманский пехотный полк.
  Отныне на фронте вместе с солдатами союзников сражались не только немногочисленные русские добровольцы, но и кадровые части Северной области, что позволило сместить фронт несколько южнее, чем это произошло в реальной истории. Кроме того, белые части сразу начали формироваться на принципах армейской дисциплины, а все нелояльные и проблемные кадры отсеивались. Так как сам Север был небогат на людские ресурсы, основным источником пополнения стали пленные большевики – и не в последнюю очередь те, кто был захвачен в плен под Обозерской англо-американо-французскими силами под началом локал-лейтенант-полковника У. Поллока.

  Однако же, не смотря на ряд успехов, общая картина продолжала оставаться нерадостной. Главнокомандующий Чаплин, ставший ведущей персоной Северной области, определенных политических взглядов не имел, придерживаясь позиций абстрактного монархизма. На вопросы о том, что будет дальше, когда красные будут изгнаны, он отвечал: «Час пробьет, светлое будущее наступит и, как встарь, в сердце Страны, в освобожденной Москве, свободный Русский Народ изберет себе достойное правительство». Такое «непредрешенчество» устраивало далеко не всех как во властных эшелонах, так и в народе, и добиться внутренней стабильности и сплоченности белым не удалось.
  Но это было только одной проблемой, хотя и весомой. Главной неприятностью стала полная политическая зависимость Георгия Ермолаевича от его английских союзников, которые теперь опосредованно стали управлять архангельским осколком прежней России. Британцы во главе с генералом Пулем и полковником-контрразведчиком Торнхиллом смогли оттеснить на второй план дипломатический корпус Антанты, и теперь послы, склонные поддерживать скорее эсеров, чем монархистов, уже не имели прежней силы и возможностей.
  Как следствие, британцы смогли навязать новой пока-еще-не-колонии достаточно неприятные договоры, выступив заимодавцем для Правительства и получив контроль над перевозками из Архангельского порта, после чего принялись беззастенчиво заниматься лесодобычей прямо-таки в промышленных масштабах. Неприятно, конечно, но все могло бы быть гораздо хуже, если бы не успех одного из адъютантов Чаплина – ротмистра Рауш фон Траубенберга, сумевшего сохранить похищенный мятежным Беломорским конно-горским отрядом золотой запас губернии и советских органов власти. За счет возвращенных денежных средств правительство смогло не только чуть улучшить условия жизни чиновников и рабочих, в основном портовиков и железнодорожников, но и заняться торговлей не в кредит, а за твердую валюту.

  Власть в Северной области поменялась, и белая армия стала более крепким противником, чем была раньше. Но угли недовольства в тылу как тлели, так и продолжают тлеть, причем их стало даже больше. К тому же теперь свою волю правительству Области навязывают англичане, у которых, как известно, «нет постоянных союзников, а есть постоянные интересы». К чему это приведет? Покажет только время…



А что же наши герои?

Белая гвардия, путь твой высок...

Константин Александрович Рауш фон Траубенберг

  Ярко проявивший себя в день бескровного переворота ротмистр Константин Александрович Рауш фон Траубенберг был произведен в подполковники и назначен офицером для особых поручений при персоне главнокомандующего: должность ни капли не синекура, но зато дающая немало автономности по сравнению с обычными штабными должностями. Вот только к этой ложке меда была подана и здоровая такая бочка дегтя под названием «бывший Беломорский конно-горский дивизион» - орава диких кавказских горцев, о дисциплине и чинопочитании имеющих весьма смутное представление. Убив на дуэли их командира ротмистра Берса, прирожденного авантюриста, Константин Александрович «наследовал» у него командование этой беспокойной и склонной к самоуправству частью.
  Держать кавказцев в городе было опасно, и Чаплин благоразумно решил направить их с глаз долой, из сердца вот – на фронт, в Шенкурский уезд. Как командир, подполковник Рауш фон Траубенберг был направлен с ними, однако при этом, за счет своей второй, штабной должности, имел полное право по необходимости появляться в Архангельске, взваливая командование своими разудалыми подчиненными на заместителя. Статус человека, близкого к Чаплину, позволял ему опосредованно влиять на политику, но зато ожидаемо привел к ссоре с эсерами – те видели в молодом бароне идейного монархиста и опасались, что он вместе с Чаплиным может устроить новый заговор, на сей раз уже чисто монархический.
  Частная же жизнь гвардейца стала жертвой слухов: чей-то злой язык начал распространяться о том, что Константин Александрович-де, ухлестывают за баронессой Мёдем, персоной падшей и предосудительной. Одни поговаривали, что офицер взял ее силой, как трофей, прикончив ради этого на дуэли Берса, другие же утверждали, что барон настолько потерял голову от этой m-dame, что даже собирается взять ее в жены. Что из этого правда, и правда ли хоть что-то, знали только жертвы сплетен.
  Бывший лейб-кавалерист выбрал себе непростой и тернистый путь, на котором ждет множество трудностей и искушений, и одному Богу ведомо, как он закончится.

Мария Карловна Иессен

  Волею коллежского асессора Михаила Константиновича Рындина, начальника контрразведки Северной области, Мария Карловна Иессен и ее подруга, Вера Антоновна Данилевич, занялись расследованием действий спекулянтов, подозреваемых в большевизме. Пока они собирали информацию, задержанных перевели из контрразведки в губернскую тюрьму, куда вскоре заявились и девушки для повторного допроса одного из задержанных – латыша-кочегара Петра Ансовича Балдориса.
  Главный следователь тюрьмы, Иван Филиппович Судаков, бывший начальник Нерчинской каторги, почти неприкрыто предлагал применить пытки к арестанту, но барышни отстояли несчастного. В итоге стороны сошлись на необходимости обыскав доме Балдориса, который не выявил никакой связи латыша с красным подпольем. Тюремщик был явно раздосадован, злился, но был вынужден согласиться, что Петр Ансович и другие спекулянты не являются большевиками, и, следовательно, выходят не только из ведения контрразведки, но и из его, Судакова, цепких лап.
  Доложившись начальству, что дело закрыто, контрразведчицы убыли в уездный город Онега, где неумелые действия центральных властей по мобилизации чуть не привели к восстанию. Но это уже совершенно другая история…
  К чему же привело первое дело двух барышень? Балдориса и других спекулянтов освободили из-под стражи, назначив штраф и приговорив к исправительным работам, которые те благополучно и отбыли. А по городу прошел слушок, что военный контроль не лютует, отправляя в Мудьюгский концлагерь всех подряд, а работает избирательно и четко, не трогая тех, кто не замечен в большевизме или шпионаже. Как итог, число недовольных не возросло, и красные подпольщики лишились быстрого и простого способа пополнить свои ряды. Казалось бы, незначительный момент, не приведший, по итогу, ни к какому результату – а последствия оказались весьма значимыми.
  Рындин же запомнил активных и деятельных барышень и, дав им возможность побольше попрактиковаться «в поле», то есть в тылу, планировал использовать их таланты на передовой, куда красные активно засылали своих шпионов и агитаторов. Справятся ли они там, где частенько сначала стреляют, а потом спрашивают? Грядущая зима покажет.

Николай Борисович Рощин

  Неумолимая история закрутила военврача, словно осенний палый лист, побросав из тюремной камеры на свободу, от русских солдат к британским контрразведчикам, от прогулки по набережной к совещанию в общежитии правительства. Николай Борисович, не смотря на все перипетии, не только не растерялся, но и смог зацепиться за шанс покинуть раздираемую смутой страну, сменив белый халат врача на френч с погонами британского офицера. Мало того, за счет своего знания языков и отсутствия всякой личной заинтересованности он стал фактическим посредником между английской контрразведкой и ссорящейся опереткой сводного русского правительства.
  Именно разумность и осторожность Рощина привели к тому, что ни одна из сторон не восприняла британцев, как врагов, предпочитая с ними сотрудничать, а не противостоять. И именно Рощин же организовал проправительственные митинги как перед казармами флотского полуэкипажа, заподозренного в симпатиях к красным, так и на городском собрании профсоюзов, где по его указке были арестованы Диатолович, Бечин и прочие лидеры, пытавшиеся заткнуть представителя правительства Зубова и поднять народные массы на всегородскую стачку.
  В итоге сколь либо сильных волнений не произошло, что, с одной стороны, уверило обывателей в том, что власть крепка, а с другой – заставила Чайковского и Чаплина пренебречь опасностью, исходящей от профсоюзников. Вскоре освобожденные, краснобаи продолжили антиправительственную агитацию, только гораздо тише и осторожнее.
  Сам же военврач после переворота вознесся чуть ли не до третьего человека в Союзном военном контроле (или, говоря попросту, контрразведке), заняв должность начальника гражданской канцелярии, которую в истории занял уже упомянутый выше Филоненко.
  В отличие от большинства других участников этой истории, Николай Борисович стал сам хозяин своей судьбы. Он мог уехать в эмиграцию и даже получить британское гражданство, мог остаться служить Короне, как единственной силе, цементирующей Северную Область, а мог начать свою игру. О том, что решил отчаянный военврач, стало известно позже…

Степан Яковлевич Миллер

  Иногда случается так, что даже сильные люди становятся заложниками обстоятельств. Степан Яковлевич, бывший офицер и правый эсер, поддался на уговоры своего приятеля Филоненко и присоединился к мятежу правых сил. Более опытные в искусстве конспирации и, соответственно, поимке скрывающихся от закона, эсеры помогли задержать большую часть министров Верховного Управления, одновременно склонив Чаплина к формированию кабинета не только из беспартийных (читай, настроенных промонархически) офицеров и правых кадетов, но из лояльной части эсеров.
  Задумка увенчалась успехом, хотя попытка надавать на обе стороны угрозой шашек освобожденных из заключения горцев и провалилась. Миллер получил должность управляющего отделом почти и телеграфов и, внезапно, осознал, что в глазах прочих стал тенью Филоненко, «свадебным генералом», нужным лишь для того, чтобы держать место в интересах своего покровителя. Эсерам теперь он, как «предатель партии», был даром не нужен, офицеры за своего не считали, и мужчине оставалось или уйти, наплевав на мечты о спасении страны, или пытаться сделать хоть что-то в текущих условиях.
  Он выбрал второе. А вот чем окончится этот выбор – зависит от действий других. От политических дрязг Степан Яковлевич предпочел дистанцироваться, решив, что лучшее, что он может – это обеспечить работу своего весьма немаловажного министерства.


Наталья Григорьевна Симонова

  Жизнь, отняв у Ласточки небо, упорно не хотело его возвращать, настоятельно предлагая высоты политического Олимпа: редко кого выбирают министром без его на то согласия. Пускай даже должность управляющей отделом образования и была во многом фиктивной, но это были и статус, и влияние. Наталье Григорьевне они и даром были не нужны – именно поэтому она вняла просьбе Чайковского и отправилась поднимать железнодорожников, предводительствуемых убежденным эсером Петром Петровичем Кмпустэном. К сожалению, девушка и сама задержалась, и Капустэна долго не могли найти, да и потом «защитники интересов Родины и Революции» собирались весьма неспешно и по-северному обстоятельно.
  К тому времени, когда толпа прибыла к общежитию правительства, Чайковский уже был вынужден согласиться на компромисс, выторговав себе далеко не худшие условия. При такой картине агрессивно настроенные массы были излишни, так что железнодорожники после пламенной речи своего идеолога были вынуждены разойтись, хотя и затаили обиду на «продавшихся офицерью» однопартийцах. Зато политические акции Ласточки среди радикальной части эсеров взлетели до небес – авиатрисса показала себя женщиной правильной, политически грамотной и бесстрашной.
  Спустя пару недель после переворота англичане начали формирование СБАК – Славяно-Британского авиакорпуса, первой воздушной части Севера на английских аэропланах с русскими пилотами при британском начальстве. Естественно, свежеиспеченная управляющая отделом образования всю душу вынула из Чайковского, Чаплина и английского генерала Пуля, прямо-таки требуя зачислить ее в часть. Противиться бешенной и упрямой девице ни политик, ни военные не смогли, и Симонова получила назначение в единственную из эскадрилий СБАК с русским командиром – самым знаменитым русским асом Великой Войны Александром Александровичем Казаковым.
  Ласточка наконец расправила крылья. Но вот где сейчас нужнее ее талант: в небе или в политике, где монархисты стремятся урезать все больше свобод? На этот вопрос Наташе еще предстояло ответить.

Павел Николаевич Грушин

  Иногда бывает и так, что немаловажные действия человека остаются никем не замеченными, даже им самим. Выполняя свой долг, Павел Николаевич не только случайно запустил цепочку событий, существенно повлиявшую на народное отношение к белой контрразведке, но и неглупыми речами подготовил флотский полуэкипаж к тому, чтобы не поднимать мятежа против правительства. К сожалению, никто не разобрался в том, кто стал причиной упомянутых последствий, и жизнь старшего лейтенанта после той знаменательной ночи ни капли не изменилась: все также будучи инспектором формирующихся частей при начальнике штаба ФСЛО, он исправно нес службу на берегу, мечтая однажды снова вернуться в море.
  С учетом его опыта и избытка флотских кадров, явно превышающих потребность Северной области в офицерах, вероятность того, что удастся скоро выйти в плавание, была невысока. Но вот если фронт выйдет на оперативный простор к Онежскому озеру, или, как его называли местные, Онего, тогда, может, и получится выйти если не в океан, так хоть на широкие просторы озера. Но будет ли это, нет ли, от Павла Николаевича совершенно не зависело.

Свергнем могучей рукою гнет роковой навсегда...

Виктория Натановна Владимирова (Аралович)

  Люди поверхностные считают, что надо действовать, как только представляется возможность. Люди рассудительные взвешивают все pro e contra, выискивая наиболее оптимальные возможность – и теряют момент. А вот люди умные понимают, когда необходимо бездействовать и ждать – и терпят до того момента, когда эффект от их действий будет максимальный, старательно подготавливая почву для сокрушительного успеха. Виктория Натановна относилась как раз к последней, весьма немногочисленной плеяде.
  Подпольщица понимала, что оставшиеся в Архангельске товарищи мало того, что немногочисленны, так еще и представляют собой не самый лучший человеческий материал – поднимать через них обывателей на восстания было слишком рискованно, на грани с преступлением – если подполье ликвидируют с корнем, то к возвращению своих некому будет помочь наступающим красногвардейцам. Приходилось ждать и тормозить горячие головы: раз уж эсеры решили предать идеи революции и слиться в экстазе с самой оголтелой реакцией, то нечего и пытаться использовать их вслепую. Даже если настроить всех против чаплинцев, то появятся новые кандидаты, к которым Чайковский со своей кликой, радостно повизгивая, прибежит.
  Офицеры и буржуи своим переворотом сделали подполью царский, простите за каламбур, подарок, вся ценность которого проявится со временем. Пускай закручивают гайки, пускай ложатся под англичан ради победы – народ будет роптать все громче и громче, и вскоре по головам безо всякой посторонней помощи начнет ходить мысль о том, что «при Советах было лучше». И вот тогда-то эту мысль-скакуна и можно будет «оседлать» и направить в нужном направлении. Главное – неспешно раскидывать свои сети и искать людей в самых разных сферах и на самых разных предприятиях. И, когда будет нужда и подготовлена благоприятная почва, именно эти незаметные «пташки» начнут «чирикать» в уши коллегам нужные слова – тогда-то и будут всходы.
  А что момент настанет, можно было не сомневаться. Собственно, как и в том, что его не упустят – товарищи прислушивались к словам Владимировой, и та, хотя формально и не была лидером, de facto держала все нити управления в своих руках.
  Остается добавить пару слов о главном трофее подпольщиков – Якове Тимофеевиче Дедусенко, опальном генерал-губернаторе и управляющем отдела продовольствия, торговли и промышленности. Не сообщить о таком ценном кадре подпольщики не могли, поэтому через третьи руки отправили весточку товарищу Кедрову в штаб Северо-Восточного участка отрядов завесы (будущей 6-й армии РККА). Оттуда ответили, что счастливы узнать, что в Архангельске еще остались партийцы, и приказали одновременно не привлекать внимания и стараться подорвать боеспособность беляков и интервентов, действуя на свое усмотрение. А вот насчет Дедусенки указания были самые недвусмысленные – переправить его через линию фронта и сдать в особый отдел. Эту задачу возложили на одного из немногих оставшихся в Архангельске «старых» партийцев – Макара Матвеевича Баева (партийный псевдоним – Боев), который, хоть и не без труда, ее выполнил, вернувшись в город с целой стопкой агитматериалов.
  Красное подполье готово было действовать – вот только не ошибется ли Виктория Натановна с моментом, найдет ли, куда нужно приложить силы, сумеет ли обмануть контрразведку? Ответ может дать только время…

Родион Егорович Войлоков

  Родиону Егоровичу приходилось ничуть не легче, чем Виктории Натановне: с одной стороны, у него не было безответственных соратников, своей глупостью могущих все испортить, с другой – полагаться приходилось только на себя. К тому же парой ног и одним голосом много не сделаешь – просто не успеешь быть в десятке мест одновременно. Поэтому большевику пришлось действовать осторожно и поэтапно, сконцентрировавшись на том, что ему казалось важнее всего – разложении интервентов. А чтобы объяснить «двунадесяти языкам» политический момент и то, что их просто погнали на защиту не своей страны, а интересов капиталистов, требовалось наладить если не дружбу, то хотя бы приятельство хоть с кем-то из «союзничков».
  Для Войлокова таким пропуском послужил Джейкоб Гольдман, рядовой транспортного корпуса. Большевику удалось неплохо пообщаться с молодым человеком, и с тех пор Гольдман, а потом и некоторые из его сослуживцев, в свободное время не гнушались посидеть в пивной вместе с железнодорожником, общаясь, что называется, за жизнь. Родион Егорович был осторожен, не предлагая в лоб новым знакомым поднять мятеж, но осторожненько вкладывал в их головы идею, что русский Север – не то место, где должны служить бравые парни из Мичигана. Да и вообще, причем здесь Россия, если немцы, с которыми Америка воюет, где-то там?
  За несколько месяцев таких бесед Войлоков научился неплохо разговаривать на английском – в этом ему помог не только Гольдман, но и Агнесса Федоровна Ротт – убежденная эсерка и, волею случая, управляющая отделом труда нового белого правительства. Дав обещание наставлять Родиона в английском, ответственная женщина не отказалась от своих слов и после получения высокой должности, а подпольщик получил знакомства среди нынешних власть имущих в Архангельске. Это были очень полезные связи – если с толком их применять. Тем более, что и сама Агнесса Федоровна была не слишком-то довольна, что ее однопартийцев отодвинули на второй план.
  Стоит еще упомянуть, что среди железнодорожников, по большей части эсеров, Родион Егорович считался за своего и был на хорошем счету, что позволяло ему вместе с бригадами выезжать на разные станции, в том числе и прифронтовые. Как итог, после нового визита в Кандалакшу Войлоков мог здесь рассчитывать на нескольких проверенных парней, готовых во имя защиты Первого Государства рабочих и крестьян если не на все, то на многое. А вот в самом Архангельске, к сожалению, надежными товарищами обзавестись не удалось – слишком уж сильным было влияние эсерья и местного Искагорского царька Капустэна.
  Однако же и имеющихся достижений было достаточно для результативной работы – а вот как их использовал Родион Егорович, и как расставил акценты, стало известно далеко не сразу.

Часть II.
Обозерская. Кровавая осень

  В жестоком бою, где большевики пытались отбить захваченную интервентами станцию Обозерскую, порядка с обеих сторон было не больше, чем в охваченном пожаром борделе. Отдельные лица пытались как-то упорядочить ситуацию, и даже умудрялись добиться слаженности действий, но все это было на одном небольшом участке – в прочих местах царили разброд и шатание. Тем не менее, действия этих самоотверженных людей смогли изменить ход истории, хотя и не столь радикально.
  Что же происходило на самом деле? Красные, несколько дней назад выбитые из Обозерской и в панике отступившие, перегруппировались и решили взять реванш. Идея была стара, как мир: зажать противника в клещи, окружить и уничтожить. Лобовой атакой командовал бывший поручик Михаил Сергеевич Филипповский, чьи войска численностью до двух кадровых батальонов собирались отвлечь все внимание союзников на себя, позволив обходному отряду – Онежской боевой колонне под командованием некого товарища Баранова, численностью около кадрового батальона, обойти Обозеро по противоположному берегу и выйти в тыл к ничего не подозревающим союзникам.
  К сожалению, отряд Баранова заблудился впотьмах, и задержался где-то на час, что позволило гарнизону серьезно проредить наступающих с юга, вдоль железной дороги, красноармейцев Филипповского. К тому же французский капитан Мишле организовал оборону на подходах к станции, что не позволило красным связать боем все части обороняющихся. Когда опоздавшая колонна Баранова все-таки начала нескоординированную и беспорядочную атаку по мосту через реку Ваймуга, она была встречена англо-американскими войсками, руководимыми лично комендантом локал-лейтенант-полковником У. Поллоком. Пьяный Баранов полностью утратил контроль над частями, и, если бы не усилия командиров одного из разбитых в предыдущем бою за станцию отрядов – В.Д. Фрайденфельса и И.П. Мухина, был бы разбит на голову.
  Как итог, поле боя осталось за союзниками, нанесшими своим противникам более чем существенные потери и взявшими несколько сот пленных. Потери солдат Антанты составили около трех десятков – из них добрая половина на счету отряда Фрайденфельса. Большевики же, хотя и понесли безвозвратные потери примерно такие же, как в реальной истории, оставили на поле боя куда меньше пленных, а значит, белогвардейцы получили меньше потенциальных солдат.
  Баранов, на которого была возложена вся вина за поражение, в этой реальности расстался со своей должностью на два месяца раньше, но с той же восхитительной формулировкой, как и в реальности: «за измену делу Революции через женщину». Командование Онежской боевой колонной принял товарищ Фрайденфельс, комиссаром стал товарищ Мухин. За несколько месяцев им удалось сколотить из боевитых, но совершенно недисциплинированных онежан достаточно боеспособное подразделение и, главное, сохранить ценные кадры, из которых впоследствии был укомплектован младший комначсостав ряда новых полков.
  Таким образом, большевики, хоть и потерпели поражение, смогли усилиться в перспективе.
  Союзники тоже смогли сохранить status quo, удержав важнейший транспортный узел, с которого можно продолжать наступление вдоль железной дороги: в боевых действиях на Севере линия фронта шла практически исключительно вдоль железных дорог и рек. Благодаря действиям гарнизона белые войска смогли продвинуться дальше на юг, как это и было по истории, выдавливая отдельные красноармейские части и освобождая от красных все большую территорию. «Крепость Обозерская» стала одним из узлов снабжения наступающих войск, и гарантией того, что парни на передовой без боеприпасов, продовольствия и снаряжения не останутся.
  В нашей свами истории союзники предпочли не встречать красных на подступах к деревне и станции, а распределили свои силы по домам. Ночью на узких улочках красногвардейцы ничего не могли противопоставить обученным солдатам, и были разбиты, оставив около тысячи пленных. Подозреваю, что небольшие потери союзников подобный формат защиты компенсировал значительными потерями гражданского населения, чьи дома стали полем боя, что тоже не добавило хорошего отношения к «камонам», как прозвали англичан архангелогородцы. Поллок же, приказавший сдерживать большевиков на окраинах, смог свести потери среди деревенских к минимуму, что, в свою очередь, не могло не сказаться положительно на отношении к интервентам, а, следовательно, и снизило количество возможных неприятностей в тылу.

It’s a long way to Tipperary, it’s a long way to go

Уиллем Поллок

  Кадровый рядовой, бревет-лейтенант, локал-лейтенант-полковник Поллок сумел защитить честь британской короны и отстоять вверенный ему участок фронта. Его исторический визави (мне, увы, неизвестный), кстати, после боя за Обозерскую был снят с должности: судя по всему, формат обороны был совершенно не его заслугой. Уиллем же показал себя хорошим интуитивным офицером, был произведен в кадровые сержанты, награжден орденом «За выдающиеся заслуги» (Distinguished Service Order), и был отмечен в приказе, что в Королевской армии тоже считалось формой награды. Ясное дело, после того, как на Обозерскую прибыли другие британские офицеры, комендант лишился локального звания, вернувшись к командованию родным взводом, потерявшим за время боя троих человек. Сильно ли все это беспокоило Уиллема, знает только он.
  Где-то спустя месяц Королевские шотландцы были возвращены в Архангельск, где смогли отдохнуть и восстановить силы. Но командование не собиралось долго держать успешное подразделение в тылу, тем паче, когда каждый штык был на счету. Пополненный несколькими резервистами, взвод лейтенанта Поллока снова был переброшен на фронт. Пока что начальство планировало, что в зимнее время войска будут держать оборону, а с началом весны продолжат наступление на Котлас, Вятку и Петрозаводск.
  Но то – дела служебные, а свежеиспеченному орденоносцу, к тому же за свое двухнедельное командование, как лейтенант-полковника, получившего неплохую денежную сумму, не помешало бы разобраться в делах сердечных. К Марии Князевой, дочери раненного старосты малых Озерков, юноша испытывал весьма трепетные чувства, да и та, кажется, отвечала взаимностью. Но стоит получить приказ и покинуть Озерки – свидятся ли они вновь? Уиллем слыхал, что кто-то из соседнего батальона йоркширцев, не желая расставаться с полюбившейся ему русской девицей, женился на ней – и теперь, что бы не случилось, девушка оказалась под защитой Короны и получила право на выезд в Англию. Поллок мог последовать этому примеру, или же решить ситуацию по-своему, поняв, например, что все его чувства – это только трансформировавшийся в привязанность мандраж от назначения и близкой войны. Все было в руках мужчины, и выбор предстояло сделать ему: хотя бы в чувства высокое начальство не вмешивалось.

Эжен Мари Мишле

  Капитан Мишле смог не только удержать фронт против превосходящего противника, но еще и грамотно представить это командованию, как свою заслугу: дескать, именно его рота и спасла станцию от атаки, нанеся коммунистам значительные потери в живой силе. Командующий союзными силами генерал Пуль предпочел проигнорировать данный факт, отделавшись вручением храброму капитану «Военного Креста» (Military Cross) – ведь это бы значило, что основная заслуга в победе – не британская. Зато собственное начальство – лейтенант-полковник Доноп, не оставило без внимания героя, сделав его кавалером Ордена Почетного Легиона и назначив представителем Франции в Управлении командующего войсками Северной области.

По военной дороге шел в борьбе и тревоге боевой восемнадцатый год...

Вацлавс Дзинтарсович Фрайденфельдс

  Будучи неглупым командиром, «товарищ Фрайден» не стал бросать свой отряд на ощетинившийся пулеметами бронепоезд, тем, более, что разбитый в деревне барановский Железный отряд начал отступление, вскоре переросшее в повальное бегство. Понимая, что после такого поражения людей не соберешь, латыш решил помешать бесконтрольной ретираде, пулеметным огнем заставив немало красноармейцев остановиться. Матом, угрозами и напористостью он предотвратил разложение боевой колонны, собрав большинство уцелевших в единый кулак, и интервенты, видя это, не решились переходить в контратаку, удовольствовавшись теми пленными, которые не смогли покинуть Озерки.
  Появившегося Баранова латыш чуть ли не под дулом пистолета заставил принять командование и выводить красноармейцев обратной дорогой по дальнему берегу Обозера. Барановское стадо роптало, страдало, норовило отстать, но фрайденовцы бдили – маршевые «потери» оказались минимальными. Спустя двое суток Онежская боевая колонна вернулась в распоряжение штаба Северо-Восточного участка отрядов завесы, где ее уже не чаяли увидеть. Всем воздалось по заслугам – Баранов и его помощник Водовозов были арестованы, а Фрайденфельс, раз уж вывел колонну к своим, ее и возглавил.
  Добровольцы настоящие и добровольцы принудительные, разбитные интернационалисты и хмурые онежские партизаны быстро ощутили на себе всю прелесть дисциплины по-латышски, и взвыли дурным голосом. Но перед Фрайденфельсом была поставлена задача сформировать боеспособное подразделение – а разумным приказам пулеметчик следовал неукоснительно. Вместе со своими «окруженцами» он драконовскими методами, заставлявшими ветеранов с тоской вспоминать о царской армии, навел порядок, превратив толпу вооруженных людей в спаянную воинскую часть. Бойцы пытались устроить командиру «тёмную» - не вышло, зачинщиков повязали и перед строем отправили в расход. С дезертирами поступали также. И, как ни странно, это помогло, хотя стопка жалоб на начкола выросла до неимоверных размеров – бумагам хода не давали.
  Какая судьба ждет краскома и его людей, как они покажут себя в первом полноценном бою, станет известно после того, как командующий товарищ Самойло отдаст приказ. А пока что – никаких послаблений бойцам.

Иван Петрович Мухин

  Комиссару Мухину, ворвавшемуся в деревню вместе с барановцами, попросту не повезло – отступая из ненадежного пристанища деревенского дома, он и разведчик Расческин наткнулись на отряд настороженных янки, прибывших выручать замолчавший было пулемет, досель весело строчивший по мосту и дальнему берегу. Красногвардейцам пришлось поднимать руки в гору, пополнив собой немалый список военнопленных. Раненного моряка поместили в лазарет, наспех переделанный из одной из изб, вместе с остальными неудачниками.
  Британцы оказались не худшими тюремщиками – хотя они по большей части относились к пленникам, как к диковинным зверушкам, но лечить и кормить, хоть не от пуза, но весьма сытно, не забывали. Даже сигаретами делились, особо не чинясь – английский табачок по сравнению с привычной махрой был квинтэссенцией подлинного наслаждения. Пару раз в лазарет заходил поп – с матерком и отеческими увещеваниями уверявший, что краснюки суть бесы, иуды и антихристы, а те, кто им прислуживает, слепцы и филистимляне окаянные. Некоторые даже прислушивались, на ус мотали.
  Через неделю Мухина перевели в барак, где ждали отправки в Архангельск пленники. А пока эшелон не прибыл, красногвардейцев использовали на разных работах, в том числе по устранению следов боя и по разгрузке вагонов – станция была просто забита составами, многие из которых стояли на приколе уже второй год. Охрану рабочих несли в основном деревенские ополченцы – простые мужики, получившие от англичан винтовку и пайку. Они без зазрения совести отбирали выдаваемые пленникам консервы и сигареты, а на любую попытку выразить несогласие отвечали ударами прикладов. Отыгрывались, в общем, за то, пока Обозерскую занимали красные, сами с местным населением не считающиеся.
  Еще неделю Иван Петрович так отработал, а потом, собрав группку единомышленников из тех, кто никак не хотел к белякам, вроде того же Расческина, дал деру, когда ополченцы отвлеклись. Одного парнишку из питерских подстрелили, но прочие – без малого три десятка, ускользнули. Две недели они блуждали по лесу, питаясь, чем Бог послал, прежде, чем вышли к своим. Мухина чествовали как героя, в пример ставили, заставили перед батальонами речь толкать. А потом назначили в часть – комиссаром к старому знакомому Фрайденфельсу, ставшему начальником боевой колонны.
  Работы с идеологически близоруким личным составом, недисциплинированном к тому же, был непочатый край, но новоназначенное начальство смогло справиться со стойким нежеланием бойцов иметь какую-то дисциплину, помимо революционной. С Мухина семь потов сошло, прежде чем у красноармейцев появились хоть какие-то зачатки сознательности – но дело того стоило.
А вот к чему это привело, и как сложилась судьба отчаянного моряка, стало ясно позже. Но всему свое время.

Григорий Смирнов

  Рязанцы не успели добраться до Обозерской, когда закипел бой, но быстро поняли, что что-то неладно. Соваться в перестрелку, практически не имея патронов и не зная, откуда идут красные, они не стали, выбрав вместо этого укрепиться на охотничьей заимке неподалеку. Наверное, это их и спасло – присоединись они к филипповцам, пришлось бы познакомится сначала с крепкой французской обороной, а потом бы спасаться от артобстрела, и мало бы кто уцелел.
  Когда бой начал стихать, бойцы попробовали высунуться, но увидели, что лес впереди кишит интервентами, сгоняющими в одну толпу пленных и деловито обирающих трупы. Пришлось отступить и затаиться – и это промедление не позволило им догнать отступающих красногвардейцев. Когда опустилась ночь, рязанцы сами вышли на поиск оружия и припасов, и немного прибарахлились за счет того, что проглядели французы с американцами.
  Было принято решение идти к своим кружной дорогой. Правильное ли оно было, нет ли – остается только догадываться, но блуждали они почти месяц, прежде чем вышли к передовым пикетам 2-го Петроградского полка. Дезертиры или нет – никого не интересовало, когда вышедшие из лесу измученные, серые с недосыпу рязанцы, заросшие бородами, как старообрядцы, плакали, как дети, обнимаясь с другими красногвардейцами. После сытного ужина, баньки и сна они были отправлены в тыл, на переформирование и пополнение иных частей. Григорий Смирнов был назначен в 1-й отряд VIII особого полка железнодорожной охраны, стоящий на станции Шексна Череповецкого уезда Вологодской железной дороги.
  Как вскоре оказалось, в тылу было ничуть не менее спокойно, чем на фронте. Но это совсем другая история...

Часть III.
Шенкурск. Жестокая бескомпромиссность или бескомпромиссная жестокость?

  Силы красногвардейцев, вышедших из Шенкурска на одноименном пароходе, и отступающих к селу Благовещенское на пароходе “Мобиль” местных белопартизан Максим Ракитина были примерно равны, и сторонам в грядущем противостоянии следовало полагаться на расчет и толику удачи, чем на численное превосходство. За красными было превосходство в скорости корабля и наличие пулемета, у белых – знание местности и разногласия в стане противника. Карты могли упасть по-разному, но случилось вот что.
  Когда “Шенкурск”, проходя пороги, сбавил обороты, чтобы не налететь на мель, с обеих берегов реки послышался сухой винтовочный треск, разорвавший важскую тишь. Погиб от него всего один красноармеец, но зато паника поднялась нешуточная. Красные палили в ночь, не видя ничего, суетились и перекрикивались. А пока был шум да гам, невидимые стрелки скрылись... только для того, чтобы на ближайшей излучине снова открыть огонь. И снова, когда “Шенкурск” нагнал брошенный “Мобиль”. Не смотря на то, что потери составили всего два человека, боевой дух у большинства архангелогородцев плескался теперь в районе трюма.
  На подходах к Благовещенскому была отправлена разведка, подтвердившая, что село занято ракитинцами. Было принято решение атаковать – без этого дни советской власти в уезде будут сочтены: все сомневпющиеся увидят слабость красных, и наверняка переметнутся к повстанцам. Да и уездному съезду Советов после такого навязать свою волю вряд ли получится.
  Вооруженные только стрелковым оружием, мятежники заняли дома на окраине Благовещенского – крепкие срубы, которые не пробивал пулемет. К тому же, когда оба взвода красногвардейцев перешли в наступление, по ним дали нестройный залп затаившиеся в подлеске партизаны, свалив несколько фланговых бойцов. Этого оказалось достаточно, чтобы атакующие цепи откатились. Уездвоенком Романов пытался поднять их в атаку, но один из взводных, Андрей Падалка, и раньше не выказывавший желания сражаться, попросту застрелил не ожидавшего такой подлости командира.
  Угрожая оружием чекистам и небольшому количеству оставшихся верными красноармейцев, бунтовщики скрылись в лесу. Как выбирались они – неизвестно, но их вожак, тот самый Падалка, через какое-то время появился среди махновской вольницы, заняв должность полкового командира.
  Чекист Бессонов, возглавивший жалкие остатки экспедиции, приказал отступать, чему партизаны, не знающие о конфликте в стане врага, помешать на смогли. Вернувшись на пароход, красные прорвались мимо Благовещенской пристани в Вельск, где и доложили о случившемся. У обеспокоенного переворотом в Архангельске местного руководства никакой возможности исправить ситуацию не было, и вскоре в Шенкурск вошли сначала канадцы, а затем и белогвардейцы. В городе установилась власть Верховного управления Северной Области.

Андрей Романов, Андрей Вячеславович Бессонов

  Шенкурский уездный военком Андрей Романов был убит восставшими красноармейцами. Полагаю, не будет преувеличением, что, если красные победят, в Благовещенском, а, может, и в Шенкурске его именем назовут улицу, а история его гибели будет отредактирована и облагорожена.
  Андрей Бессонов же был временно инкорпорирован в Вельское ЧК, приняв самое деятельное участие в массовых чистках антисоветчиков. Когда же ситуация на фронте стала более определенной, его умения потребовались на передовой. Он был включен в состав особого отдела 6-й армии, вначале занимаясь борьбой с дезертирами и бандитами, а потом переброшен на противодействие белогвардейской контрразведке. Работать в условиях непрекращающегося хаоса было непросто, но твердый внутренний стержень и упрямство позволили ему сформировать, хотя бы в зачаточном состоянии, сеть осведомителей как в воинских частях на подшефном участке, так и большинстве волисполкомов.
  За эти месяцы в Андрея Вячеславовича дважды стреляли, единожды пытались банально подкупить и черт знает сколько раз угрожали. Он относился к этому с философским спокойствием, понимая, что работа чекиста в зоне боевых действий в разы более рискованна, чем у коллег в тылу, и даже чем у солдат в окопах. Удастся ли кому-то прервать жизнь этого, безусловно, опасного противника, или Бессонов сможет организовать свою работу так, что любая контра будет схвачена при первой же попытке что-то натворить – покажет все продолжающаяся война.

Такова первая часть этой истории. Кто-то считает, что историю творят люди, кто-то говорит, что они лишь винтики, а бал правят смесь случайностей и закономерностей. Мы же просто рассказали о том, как могло бы быть, если бы кто-то принимал немного другие решения, делал отличные от исторических выводы. А изменили ли они историю – решать вам, дорогие игроки и читатели.

На этом я не прощаюсь, но говорю “до встречи”, оставляя желающим возможность в течение нескольких дней оставить последний пост в модуле. Если будут вопросы, что еще случилось с персонажем до января грядущего 1919 года – пишите, я отвечу.
И мое огромное спасибо всем, то, какой получилась эта игра – ваша заслуга!

— Йобушки-воробушки! — вырвалось у Агаты, которая никогда не материлась даже мысленно. Не то чтобы она была против мата, просто поводов как таковых не было. А эта чертова Черная школа своей халатностью вытаскивала наружу всех демонов наружу. Если бы Таюрина считала, что магическое заведение подчиняется хоть каким-то известным девушке инстанциям, она бы не замедлительно по возвращении написала бы жалобы во все. В каждую, в абсолютно каждую забытую богом конторку, которая могла бы повлиять на происходящее и заступиться за учеников. Но Агата была уверена, что из известных ей инстанций, про это место не знает никто.

Подумать только, БОЛЬШЕ СОТНИ потоков учеников не выжили. Как объяснилась пропажа такого количества людей? Как можно безнаказанно творить такое со студентами? Притащить их принудительно под страхом смерти... и всё равно убить. Сколько человек погибло в первый же день?

Всё это ужасало девушку. Но еще больше вызывало гнев. Гнев, которого до селе Агата не чувствовала внутри себя. Как проснувшийся вулкан. Нервы ее были раскалены, как потоки извергающейся лавы. Она ощущала внутри себя что-то новое, непохожее на все прежние чувства. Такого не было даже тогда... в тот самый день, когда ей велели носить кольцо.

Кстати, о кольце.

— ​Быстрее, — скомандовал внезапно фамилиар, — Руки в ноги и дуй в сторону огня. Живее!
— Какой огонь? — не поняла Агата.

Гнев не давал девушке сосредоточиться. И, что хорошо, прочувствовать ненавистный холод. Впрочем, после слов Воланда, который внезапно решил проснуться, Тая огляделась. Огляделась и поняла, что ей кранты. Вообще-то, она редко слушала советы своего фамилиара, но сейчас в его словах определенно присутствовал здравый смысл.
Агата выбралась из сугроба, и начиная дрожать от холода, как можно скорее направилась в сторону источника света.

— Нет пророков в своём отечестве,— философски заключил Алексей, наполняя свою кружку травяным отваром.

— Сколько раз уже людям приходили откровения и предупреждения, да только всё бестолку. Пока гром не грянет, то и мужик не перекрестится. Пытаться предупредить дело хорошее, хотя бы для успокоения собственной души и совести. Но я так думаю, что людям деваться особо некуда. Покрутят пальцем у виска, скажут мол очередной полоумный сыскался, очередной апокалипсис и судный день пророчит. Да и серым, что в Москве заправляют, подобная смута и раскачивание лодки социального спокойствия не понравится. Даже если прислушаются… Ну загонят в Московские подземелья тех, кто нужен и лоялен, в бункера да метро, а остальные что? Вряд ли найдётся Брюс Уиллис, который полетит к этому обьекту верхом на ракете, чтобы взорвать. Да и где ракеты взять, если на войну всё израсходовали или после Сверхновы неисправны?

Много слов сказал Леший, устал. Отвык общаться с людьми, одичал. Умолк, попивая чай да слушая, как ходики на стене тикают. Думу думает, да прикидывает что-то, на телескоп поглядывая.

— Нет. Так не пойдёт. Дорогой подарок, не могу принять. Если бы бинокль или монокль, так ещё в хозяйстве бы сгодился. А Телескоп… К чему мне звёзды, когда на земле проблем хватает? Так что, Звездочёт, забирай свою аппаратуру, она тебе нужнее будет, если хочешь людей и нелюдей предупредить. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать… Быстрее поверят. А я не ради оплаты живу, а ради совести.

И правда, спокоен Лешин, в дела чужие нос не суёт, с советами не лезет, даже имени у гостя не спросил, а всё равно помогает посильно. Вот и сейчас задумался, а достаточно ли он сделал для людей? Ну приютил и обогрел гонца с дурными вестями, так дойдёт ли тот гонец, найдёт ли уши верные, которые его услышат? Или в лесу потеряется да замерзнет? На чьей совести жизни будут, которым не дал шанс на спасение?

— По лесу, даже если напрямки, много времени потеряешь пока до Москвы доберешься. — Задумчиво пробормотал Леший, переведя взгляд с телескопа на гостя, а потом в окно. — Ещё неизвестно, как скоро удастся найти того с кем обсудить ситуацию. Тебе бы сразу к кому-то из ответственных лиц с подобным донесением обратиться, чтобы на улицах не проповедовать…

Оторвавшись от созерцания заснеженных красот за окном, егерь выдвинул небольшой ящик стола и достал общую тетрадь в красной обложке. Раскрыл, перелистнул несколько страниц и стал пристально изучать записи и нарисованные от руки таблички.

Большие города лесничий не любил, даже матушка в шутку говаривала, что “Сколько Алёшку не корми, а он всё равно в лес смотрит”. Вот и сейчас, размышляя, егерь думал, что наведываться в город рано, по весне хотел закупится свинцом, порохом, да сдать изьятые орудия незаконного лова в управление лесного хозяйства или полицию. Впрочем, повидать родителей и привезти им немного гостинцев, было явно не лишним. Телефон-телефоном, а живое общение с родителями в разы приятнее, да и матушка не так переживать будет. Впрочем, если и ехать, то нужно и на торг взять результаты промысловой деятельности, что хранились в леднике да в сарае. Заскочить к Димке, пусть торгует. Мясо дичи, грибы, ягоды, шкурки, рога… Да и отчитаться можно о проделанной работе.

Мужчина тихонечко вздохнул. Суета и бюрократия навевала на него тоску, но с другой стороны, зимой не так много дел в лесу и за несколько дней он вполне успеет решить все дела в городе и вернуться.

— В общем так, — подвёл итог своим мыслям Леший и закрыл тетрадь. — Ты пока тут сиди, отогревайся и отдыхай, а я вещи соберу. Подвезу тебя до Москвы. На четырёх колёсах всё же быстрее будет, чем на своих двоих.

Убрав тетрадь в нагрудный карман, принялся собирать со стола инструменты и не снаряженные пули, прикидывая, что ещё предстоит взять с собой в Москву, чтобы потом второй раз не ездить.

“I'm gonna tell you a big fat story, baby;
Aw, it's all about my town;
Yeah, down by the river;
Down by the banks of the river Charles;
Aw, that's what's happenin' baby;
That's where you'll find me;
Along with lovers, muggers, and thieves;
Aw, but they're cool people;
Well I love that dirty water;
Oh, Boston, you're my home;
Oh, you're the number one place”
  —Ed Cobb, from the song "Dirty Water" by The Standells (1966)

      ВВЕДЕНИЕ: Серая Зона

Норт-Энд, Бостон, Массачусетс
Где-то 2021 год, вечер



– Луис, Луис, – в небольшую квартирку на втором этаже старинного кирпичного дома на Норт-Гудзон-Стрит в районе Норт-Энд колыбели свободы Америки, иногда называемой городом Бостон, с сумасшедшим взглядом ворвался тощий чернокожий парень в сильно поношенной кожаной куртке и оборванных ниже колена рваных джинсах. Он звал высокого мужчину средних лет латиноамериканской наружности, черная бородка и небольшие усы завершали его образ бизнес-мачо, обрамленный внешне дорогим синим костюмом, галстуком и ботинками, на вид из натуральной кожи, тот сидел в кресле, задумчиво упершись взглядом в телевизор, подпирая голову правой рукой и закинув ногу на ногу. Рядом расположился диван, занятый молодой девушкой и ее десятилетней дочерью, увлеченно наблюдающими за каким-то новым анимационным фильмом. На крик они никак не отреагировали, буквально никак.

– Чего тебе, Джим? Чего орёшь? – всё также задумчиво и не поворачивая головы спросил Луис, невидящим взглядом наблюдая за экраном: – Разве я не говорил, что в это время меня не надо трогать?

– А, да-да, говорил. Но тут такое дело, – Джим замялся, встав перед диваном. Он внимательно оглядел девушку, затем переведя взгляд на тот же телевизор: – И что они в нём нашли-и.. а.. кх-кх, точно! Новости, я ведь с новостями пришёл!
– Да? – безрадостно дав понять, чтобы Джим не останавливался, Луис оторвался от экрана, когда он повернулся стало заметно, что правой стороне черепа когда-то очень серьезно досталось, когда она словила пару случайных пуль.
Чернокожий парень не в силах подобрать слова, отчаянно зажестикулировал, шевеля пальцами и вскидывая руки.
– Это.. это. Я был в гостях у Роквелла, ну помнишь того помешанного парня, который так и не смог покинуть свою квартиру? Так вот! Он наблюдал за округой. Хороший, кстати, часовой. Пока в своём уме. Это ведь он увидел, когда легионеры прихватили Робертсона. И сил хватило рассказать. Хороший парень.
– Не тяни, Джим, – устало произнес Луис, возвращая взгляд к экрану.

– Да.. верно, – чернокожий опять смутился, потупив взгляд. Он почесал затылок в только ему известной точке, которую он всегда чесал, когда почувствовал легкую обиду. Хотя иногда это чувство он смешивал с замешательством.
– Тот парень.. он увидел немного странное, в переулке. Там такой стрёмный переулок, помнишь. Весь в мусоре и всяком таком. Говорит мужик полуголый ходит, глазенями сверкает и.. ну будто ошпаренный. Ну я и подумал.. может это то, ну знаешь, то.., – Джим закончил шепотом, шевеля губами и бровями, пытаясь намекнуть на что-то: – Ну я и решил проверить.

– Не тяни, Джим, – Луис, наконец, полностью повернул голову. В его глазах читался страх и ярость: – Только этого нам не хватало.
– А, да-да, – чернокожий мотнул головой: – Я сходил. Блять, я сходил и сразу сюда мотнулся! Там была черная дыра в куче мусора. Мужика я не видел, но дыра была, почему не быть мужику?
– Блять! – с чувством повторил за Джимом призрак латиноамериканца: – Оповести наших, тут небезопасно! Этот.. Роквелл, еще чего видел? Может там есть еще какой окованный?
– Думаю нет! Хотя видел я одну свежую рядом. Улицы две разница. А побежал! – Джим развернулся.
– С-стой! Подожди, – Луис вскочил с кресла: – Я с тобой. Патруль еще в нашем районе?
– Да, думаю да! – уже уходя, послышался приглушенный ответ. Чернокожий парень просочился сквозь дверь. За ним, пройдя едва ли не насквозь девушки на диване, проник и латиноамериканец. В комнате осталась только молодая мать и ее малолетняя дочь, увлеченно смотрящие телевизор. Они и не подозревали, что прямо над их ухом, два призрака всего минуту назад ругались и решали свои проблемы.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

В жизни так не бегала. Я не вижу, куда лечу, несусь, не разбирая дороги, не думаю. Только свист ветра в ушах, бешено трепыхающееся сердце и страх. Он подстёгивает продолжать бороться и рваться из последних сил, вопреки усталости за единственным ориентиром — мелькающей среди деревьев спиной Паши. Вперёд, только вперёд, не оглядываясь, потому что позади — клетка, что хуже смерти.

«Спаси меня, спаси, спаси!» — зову я Великую Мать. Больше нет мыслей, только эта бьётся в лихорадке.

Низко растущие ветки кустов так и норовят уцепиться за полол, будто мертвецы, тянущие скрюченные пальцы из своих могил. Несколько раз я получаю по лицу — влетаю в молодую поросль, продираюсь сквозь неё, не замечая, как на щеках остаются алые росчерки.

Конец! Вон, засветлело впереди. Лес кончается, и на открытом пространстве мне не совладать с гончими. Пашу бьют. Вот-вот схватят и меня. Кричу, закрыв голову руками. Это конец...

И вдруг выстрелы. Один, второй. Преследователи падают как подкошенные, так и не успев дотянуться до меня своими лапищами.

— Не стреляй! Не стреляй, мы безоружные!

Поднимаю руки и верчусь на месте, ошалело озираясь по сторонам, не зная, в какую сторону смотреть. Кто? Откуда? Почему?

Когда я спасалась от погони, совсем не чувствовала усталости. Но сейчас она навалилась разом, словно тяжёлой пято́й придавила грудь до саднящей боли. До тёмных мух перед глазами и мокрых волос, прилипших ко лбу. До вырывающегося со свистом дыхания. Тело трясёт мелкая дрожь. Мне холодно, хоть кожа влажная от пота.

Взгляд выхватывает из сумрака высокую фигуру, направляющуюся к нам. Женщина?.. Женщина! Это знак. Знак от Неё. Выдыхаю с облегчением.

— Я... Я Алтея, — говорю сбивчиво. — Меня похитили во время травосбора в лесу, связали, куда-то повезли... А потом Паша спас меня. И ты... Спасибо вам, не знаю, как благодарить.

Меня всё ещё лихорадит. Это видно по руке, теребящей волосы.

— А далеко здесь до поселения? — спрашиваю у Ртути.

Об обратной дороге сейчас и помышлять не стоит — ночью одной слишком опасно. И холодно. И я вообще не знаю, где нахожусь и сколько часов пути до дома.

Отмахнулся от унизительного похлопывания по щеке, дождался когда быки ушли, сплюнул и выругался тихо:
- Ебанные макаронники.

Кажется Дон стал забывать кто спас его тощую белую задницу, когда по ней уже водили толстым фараонским дубиналом. Еврейские шекели предпочел значит. Что ж, выводы будут сделаны.
Но дерьмовая жизнь, только что стала ещё дерьмовее. Теперь без хорошего рычага давления на засранца Захера не хер к нему суваться толкать товар, заплатит меньше чем конкистадор индейцу. Не нужно быть гением, что бы понять последовательность: Путин настучал Захеру, а Захер наныл Дону.
- Дерьмо! - пнутая жестяная банка отправилась в полет, такой же недолгий, какой будет моя жизнь, если не смогу вырваться с раена.

Что же теперь делать? По хорошему бы вломить пизды одному ненадежному еврею, а затем пойти выкручивать яица другому ублюдочному жиду, только вот Путин не пальцем деланный, а до Захера так просто не добраться. Да и с людьми Дона потом проблем не избежать. Значит нужно заполучить козырь, который развяжет руки. Что то такое, что вынудит Дона не просто усмирить своих псов, но и натравить на евреев. Но как это сделать и при этом не оказаться в ситуации, когда эти две силы захотят похоронить одного маленького чернокожего паренька?

  Ерничанье офицера, копирующего говорок мест и местечек за чертой оседлости, явно покоробил капрала – в неровном свете фонариков было видно, как лицо Абрама скривилось, словно он уксуса глотнул. Его спутник в чине стафф-сержанта явно не понимал, о чем идет речь, а посему стоял рядышком, скрестив перед собой руки и виновато улыбаясь: точь-в-точь как гимназист, пойманный за кражей яблок в соседском саду. Весь вид Джонсона демонстрировал смущение и деятельное раскаяние, умудряясь оставаться при этом дружелюбным и самую чуточку растерянным.
  - Господин офицер! – убедительно и немножко деланно-обиженно начал капрал, постукивая в такт своим словам добротным кожаным ботинком по сыроватой и комковатой земле. О такой обуви, как у союзников, как рассказывали те, кто вернулся с фронта, войскам молодого Северного Правительства оставалось только мечтать: большинство солдат было обуто или в старые, еще из окопов Великой войны сапоги, или в британский «подарочек» - абсолютное негодные в условиях архангельской мокрой осени ботинки с картонной подошвой.
  Я таки совершенно увэрен! Шэб я так жил, как ви до минэ зовете! Я таки натурально американец – с самого девятьсот шестого году! Еще крошкой моя мами перевезла меня от народной русской забавы – погромов – до славной мичиганщины, у Детройт, гидэ я воспитался и делал свой гельт, пока минэ не позвали на погулять до армии, переводить слов на слов! Вот, - он показал рукой на напарника, - Роб, например, не мает знания до русский рэчь, поэтому я за него и пою, як умэю. Так что господин офицер делает минэ больно своим подозрэнием! Ви говорите, а я перевожу мистеру сержанту – он здесь за самого большого начальника – а потом делаю наоборот. Ми же с вами найдем общий язык, клянусь фарфоровым блюдцем тети Руфь, единственным, что она спасла от погрома и увезла в Америку?

  Изогнувшись в неком подобии знака вопроса, русско-американский еврей смотрел на Павла Николаевича снизу вверх, угодливо и чуть заискивающе улыбаясь. По всему его виду, по немножко дерганным движениям было видно, что он здорово опасается офицера, который может не пожелать вникать во все трудности, проблемы и ошибки американской экспедиции и, сбрасывая со своих плеч ненужный груз, передаст задержанных в руки архангельского право-маршала: союзного офицера, занимающегося расследованием дисциплинарных, уголовных и иных нарушений, допущенных скопившимися в чинном купеческом городе новыми «двунадесятью языками».

  Чертовски бодрит.
  Не попадая зубами на зуб, раскрасневшаяся и подгоняемая не сплошными, но мощными завихрениями ветра (ощущалось как будто кто-то с комплекцией Касла „Моржа” периодически хлопает тебя по спине, но при этом у него на руке перчатка болельщика*), я топала по направлению к посёлку, напрягая зрение — выискивая ориентиры. Блуждать дольше необходимого на этом перекрестье ветров было неблагоприятно для здоровья и рискованно для жизни. Вот зря у меня лыж нет, надо было уже двадцать раз подумать на этот счёт, да-да точно. Хотя меня бы сдуло нафиг, здесь на Море алеутские снегоступы нужны.

Ближе к вечеру. Квартира Лилит.


Купив в ближайшем магазине небольшой букет цветов, бутылку «Кьянти» и коробку конфет, Дон вернулся в дом и, поднявшись к квартире Лилит, позвонил в дверь.

Звонок вызвал внутри недовольное ворчание, а через некоторое время — шлёпанье босых ног по полу. Изначально Грета не собиралась спать, несмотря на то что сочла совет Матео благоразумным, но как-то само собой, незаметно «прилягу на 5 минут» перетекло в дрёму, а затем и в сон. Сладкий и безмятежный до момента, пока его не потревожили.

Глянув в глазок, женщина тихо выругалась. Дон. Опять. Следит он теперь за ней, что ли? Но притвориться отсутствующей дома уже вряд ли получится, так что Грета открыла, представ посетителю во всей расхристанно-неопрятной красе.

— Не прошло и года, — пробурчала она вместо приветствия.

Дон молча протянул Грете цветы, совершенно спокойно отреагировав на отсутствие причёсанности. В конце концов, это было не главное.

При виде букета первой реакцией женщины было отступить на шаг. Наставленная на неё пушка и то вызвала бы меньше вопросов, но цветы... Сегодня не её день рождения. Вроде. И даже никакой другой праздник. Или это такая попытка сказать «Извини, что прищемил тебе хвост недавно»? А может, это вообще безотносительно утренних событий, и повод иной?

— Как это понимать?
— Возьми, — улыбнулся Дон. — Это просто цветы, купленные в обычной цветочной лавке. Обычные полевые цветы, которые тебе бы подошли. Мой подарок от чистого сердца.

Немка ощупала фигуру посетителя настороженным взглядом, но после некоторых колебаний букет всё же приняла, рассудив, что довольный мафиози без цветов всяко лучше обиженного мафиози с цветами. В конце концов, может, он по делу пришёл. С новым заказом, например. А букет так, для вежливости.

«Или это тонкий намёк, что такие же цветочки будут расти на твоей могиле, если ещё раз накосячишь», — подтрунил внутренний голос, но Грета усилием воли велела параноику заткнуться.

— Благодарю. Довольно неожиданно.

Дон лишь улыбнулся. Вполне искренне.

— Ты... позволишь пройти? Неудобно говорить на пороге...

Грета отступила в сторону, пропуская гостя внутрь. Сделав пригласительный жест в сторону одного из барных стульев, женщина зашарила по кухонным шкафам в поисках какой-нибудь ёмкости, подходящей на роль вазы — самой вазы в доме не водилось.

— Что ты хотел обсудить? — спросила она, не прерывая поисков.

Антонио сел и аккуратно распаковал пакеты в своих руках, достав небольшую вазочку. Простую и дешёвую, но довольно добротную и функциональную.

— Держи! У меня были сомнения, что ты держишь вазы... поэтому захватил вот такую. Минималистично, зато крайне прочно и функционально. Так просто такую не разобьёшь — ну, если молотком по ней не стучать, конечно.
— Весьма предусмотрительно, — усмехнулась Грета. — Признаться, я заинтригована: кому же на этот раз ты решил выдать чёрную метку, если начинаешь свой визит с этого?

Она указала на букет в вазе и уселась напротив гостя. Подалась вперёд, заговорщицки понизив голос.

— Теперь наверняка рыбка покрупнее Рыжего, м?
— О, да, — кивнул Дон. — В немного другом масштабе, правда.

Он достал из пакетов бутылку «Кьянти», два бокала и коробку конфет.

— Ты будешь?..

При виде стартового набора для романтического ужина брови Греты недоумённо поползли вверх, но быстро вернулись на место.

— «Кьянти» — в другой раз. Мне сегодня на дежурство, помнишь? Если, конечно, ты бутылку принёс не для помина души усопшего Матео, и моё ночное бдение отменяется.
— А. Ты про этого Матео, — хмыкнул Дон.

Лилит встала и взяла с полки кухонного шкафа две чайных пары.

— А вот конфеты, пожалуй, буду. Напополам.

Как говорится, чаи с мафиози ты гоняй, да проверяй.

— Вместо вина могу предложить зелёный с жасмином. Ну, или кофе по немецкому рецепту. Но сразу предупрежу: напиток на специфического ценителя.
— Кофе хочу, конечно.
— И чем ты так застращал этого латиноса? При твоём появлении он был рад сквозь землю провалиться.
— На самом деле когда Матео позвонил с твоего телефона, я было подумал, что этот тип взял тебя в заложники. Поэтому мне... правда стало слегка страшно за тебя. Так как был рядом, решил сразу и зайти. Видишь ли, мне известно, что Матео торгует оружием, поэтому я сообразил, что уж вряд ли ты заглянула для покупки пиротехники. С учётом твоих слов про прожектор и его слов о том, что нужна кое-какая работка, я подумал было, что ты там кого-то отстреливать будешь. Раён мне платит, Лилит. И платит за безопасность. За то, чтобы никто внезапно не сдох и не лёг. Кроме как по моему указанию, правда. Поэтому буде там обнаружатся внеплановые трупы или подранки — я, возможно, сяду на мель. И Матео знает, что предъява будет к нему, в первую очередь. Как ты думаешь, латинос этот хочет жить и успешно торговать стволами или нет? То-то и оно.

«А вообще, с чего ему беспокоиться — ты-то, в отличие от большинства, ему не платишь. Уберут тебя — ему же легче».

— Он поначалу подумал, что я коп. Чтобы доказать обратное, пришлось немного избавиться от одежды... под прицелом его дробовика, — лукаво улыбнулась Лилит. — Надо будет подкинуть ему идею сдавать подвал для сессий БДСМщиков. Хорошая у него там звукоизоляция.

На столе появилась небольшая стеклянная банка, содержимое которой походило на мелко смолотый кофе, однако запах отличался.

— Да не прессуй ты его, он и так нервнобольной: на каждый шорох включает ахтунг, — в заварочный чайник отправилось две ложки с горкой. — Поставщик оружия никогда лишним не бывает. Живым он тебе выгоднее, чем трупом. А ремесло моё — один сплошной риск. Не стоило так волноваться.

Дон слегка виновато улыбнулся.

— Не буду врать и скажу прямо, что мы обсуждали твою деятельность со своими. Другие бы решили иначе, но ты... в чём-то мне близка по духу. Как ты думаешь насчёт того, что присоединиться к нам? Своё ремесло бросать тебе не обязательно-можешь также и дальше убирать ненужных людей за донат. Правда, это будет выглядеть как смерть с моего позволения — но что с того? Какая разница тебе что кто скажет, если тебе за это будут также хорошо платить. Плюс, опять-таки... я дам тебе в полной мере защиту. Чтобы такие казусы, как с Матео, не случались. Оружием и работой тебя обеспечу. Есть даже кое-кто на перспективу, но об этом потом. И да. Я не хочу, чтобы это выглядело как угроза или предложение, от которого не отказываются. Я пришёл к тебе как друг и прошу — именно прошу — работать со мной в одной команде.

Пространное предложение-рассуждение Грета слушала молча, помешивая ложечкой горячий напиток и не спуская с собеседника пристального взгляда.

— Мы с тобой работали один раз, а ты уже проанализировал мой дух на совместимость? — иронично заметила она, но продолжила уже серьёзно: — Членство в ОПГ — это отягчающее. А для тебя отягчающим будет ещё и позиция лидера этой группировки. Если лидер ОПГ берёт в её ряды киллера, которому раздаёт указания, кого убирать, это ещё несколько лет тюрьмы. Отсюда вопрос: зачем тебе это? И потом, мои услуги стоят недёшево, какая тебе выгода от лишних расходов на «зарплату»?

На словах от членства в ОПГ итальянец равнодушно пожал плечами.

— Если бы ты просто грабила дома или тырила бумажники, то да, я бы согласился, что членство в ОПГ было бы отягчающим. А так... Ну, формально как бы да, отягчающее. С другой стороны, даже одного преднамеренного убийства по найму достаточно для того, чтобы отправить в газовую камеру. А у тебя их как минимум два. Так что не переживай, вряд ли это прям таки сильно тебе подпортит репутацию. Что же касается именно меня, то я отношусь к этому философски. Живи бурно, умри молодым. Я или вообще не попадусь, а когда-нибудь в будущем отойду от дел, куплю себе асьенду где-нибудь в Бразилии и буду жить тихо и мирно до старости... либо меня кто-нибудь просто убьёт. Или всё же попадусь к федералам. И тогда уже плевать, был у меня «официальный» киллер или не было. Ну, добавят лет пять к пожизненному сроку, в лучшем случае... Если что, возьму всю вину на себя, может быть, тогда, если накроют всех, то хоть кому-то из моих ребят не придётся смотреть на небо в полосочку вечность.
— Весьма благородно.

Лилит выудила из коробки конфету и протянула Дону.

— Напополам?

И вновь перешла к делу:
— Я усмотрела некоторое логическое противоречие. Ты сказал, раён платит тебе за спокойствие. Вместе с тем, если я приму твоё предложение, по-прежнему буду вольна брать заказы со стороны. Правильно ли я поняла, прежде чем кого-то грохнуть, надо будет предупреждать тебя и получать санкцию?

Мужчина спокойно взял конфету и отправил её в рот.

— Что касается твоего ремесла, то дело вот в чём. Если ты работаешь где-нибудь вне раёна, то можешь убивать кого угодно в разумных пределах. Ну, то есть своих только не мочи, а на остальное пофиг. Раёну нет дела до того, что происходит за его пределами. Не моя сфера ответственности. А вот внутри раёна — да, так и есть.... Но деньги за заказ — твои, можешь особо не делиться.
— Киллер — профессия нейтралитета, Тони. У киллера нет «своих», потому что иметь близкие контакты, а тем более привязанности — большой риск и большая глупость. Так что никого крупнее хомяка лучше не заводить.

Ох и припомнит же ей потом за это сравнение Герр Кёзе! Придётся заглаживать вину дополнительной порцией вкусностей.

— Не делиться? Не думаю, что твоя… команда расценит благосклонно такое привилегированное положение. Судя по твоим словам, они уже не в восторге, и кое-кто даже предлагал меня устранить, — голос Лилит был абсолютно ровен, словно она вела бессодержательную светскую беседу о погоде за чашкой чая, а не рассуждала о собственной смерти. — Насколько я знаю, в группах подобных вашей существует бюджет на общественные нужды под названием «общак». Какой процент ты удерживаешь с членов твоей Коза Ностра?

После того, как Дон съел конфету, взяла свою и Лилит.

— Да, кстати, о делах раённых, — продолжила она, жуя и говоря одновременно. — 69-я улица — тоже зона твоей ответственности, ведь так? В таком случае почему ты до сих пор не дал пинка этим чёрным задницам? Они вконец оборзели, тебе не кажется? Раён платит тебе за спокойствие, но если люди почувствуют, что улицы стали небезопасными, платить они перестанут, и в конечном счёте ударит это по твоему авторитету. Может, пора показать, кто в доме хозяин, м?

Женщина откинулась на спинку стула, с интересом ожидая ответа собеседника.

— Я лучше тебя сразу предупрежу: если в один прекрасный вечер по пути домой из бара Змея кто-то из них попытается испортить мне прогулку, я приложу все свои усилия, чтобы этот кто-то не только лёг, но и сдох в мучениях.

Дон взял вторую конфету и улыбнулся.

— Вопрос о том, зачем ты мне в банде, интересный. Конечно, можно сказать, что мне так спокойнее: ты остаёшься на раёне и продолжаешь работу, я не сажусь на мель в случае, если тут будут трупы... Плюс, зарплата тебе, опять-таки. Но это лишь часть медали. Ты мне нравишься, Грета. Конечно, ты можешь не верить в любовь-морковь, но у меня к тебе большая симпатия. Можешь не верить, но что есть то есть.

И тут конфета у Лилит встала поперёк горла.

«Это всё из-за внешности. Наверняка из-за неё, чёрт. Все эти разговоры про общность духа — ерунда. Мужики всегда смотрят на чёртову внешность», — подумалось с досадой.

Довольно долго Грета молчала. Будь под рукой сигарета, закурила бы. Но не было — её заменил стынущий кофе.

— То есть ты сейчас говоришь, что страдаешь психической болезнью, причём в острой её стадии, и объектом этого недуга, к моему большому сожалению, являюсь я, — поставив чашку на стол, констатировала немка. — Хреново…

И даже не столько хреново то, что её ждёт мешанина из рабочего и личного (а они непременно смешаются, к гадалке не ходи, да ещё в не пойми каких пропорциях), а то, что снова это поганое чувство дежавю мерзко заскреблось из своего угла, в который его с таким трудом загнали.

— Я уже участвовала в одной истории, которая начиналась точно так же и хеппи-эндом не закончилась. Думаю, ты как смотрящий знаком с версией, почему меня называют Лилит, — утвердительно спросила Грета. — Так вот это правда.

Надо ведь было сбежать через половину земного шара на другой материк, чтобы здесь наткнуться на точно те же грабли! Но второй раз она на них не наступит, ну уж нет.

— Хорошая новость в том, что твоё… состояние пройдёт. Через сколько, не знаю, у всех по-разному. Но пройдёт точно. Химию мозга не обманешь. Плохая новость — придётся некоторое время помучиться от «побочек».

А всё-таки, по-хорошему, закурить бы сейчас. Может, ну его к чёрту этот ЗОЖ? Всё равно до старости дожить не светит.

— Но почему я? Ты вроде… — она прошлась по мужчине оценивающим взглядом сверху вниз и обратно, — на дефицит женского внимания жаловаться не должен.
— Не надо экстраполировать свой дурной опыт на меня. И, тем более, в целом на всё человечество не нужно, — спокойно ответил Дон, покачав головой. — Есть любовь, есть влюблённость, есть симпатия. А есть страсть. Последняя и является той самой болезнью. Химия мозга начинается и заканчивается страстью, которая почти всегда замешана на похоти. А дружба и любовь это другое. Мне жаль, что ты видишь всё слишком плоско... но, впрочем, кто я чтобы осуждать тебя? Хорошо.

Дон подумал немного, затем взял ещё конфету.

— Честно говоря, я не знаю, с чего у тебя такая осторожность. Ты правда считаешь, что я притащил сюда конфеты тебя травить? Как нелепо... Кстати, о твоей ликвидации речь не шла. У меня-то с головой всё в порядке. С чего бы мне тебя ликвидировать? И даже выгонять с раёна вроде не за что даже чисто теоретически.
— Нужно учитывать все варианты, Тони. Половина района не отказалась бы от меня избавиться. Другой половине безразлично, как и когда я сдохну. И, честно говоря, ты первый, кто угощает меня конфетами просто так. Непривычно, — улыбнулась Лилит, ответив сразу на оба вопроса. — А на раёне мне и самой не хотелось бы задерживаться. Никель хороший коп. Рано или поздно наши пути пересекутся.
— Сочувствую, — вздохнул Кардано. — Никогда не иметь настоящей дружбы... Что же касается раена... Это мой дом. И стоять я буду до конца. А если Никель придёт по мою и твою душу... ну, я постараюсь проломить ему череп.
— Убивать копа? При исполнении?

Похоже, после этих слов Антонио был окончательно записан в ряды неизлечимых сумасшедших, но вслух Лилит ничего не сказала. Как ни странно, она не желала Никелю смерти. Этот полицейский воплощал в себе те качества, которыми обладала когда-то давно и она там, в лучшей жизни. Жаль, они не могут быть коллегами, а вынуждены быть врагами.

— Даже не думай сцепляться с Никелем, если он меня прижмёт. Таких жертв я точно не стою, — сказала Грета уверенно.
— Только не говори, что ты сама в него влюбилась, — спокойно ответил Кардано. — Хотя... может, есть смысл сказать? Я верю в любовь. Но ты точно стоишь таких жертв.

Начинается.

«Ты влюбилась в другого? А чем он лучше? Почему не я?»
«Он тоже коп — поэтому, да? Я так и знал, что это всё твоя работа, ты ж сутками в участке, а на меня времени нет!»
«Ну чего тебе не хватает, скажи, я всё сделаю!»
«Бесит твоя работа. Когда ты уже уволишься?»
«Я взял нам билеты. Улетаем завтра. Да плевать, пусть кто-то другой подежурит. Что значит «тебя не спросили» — это же был сюрприз!»
«Я старался, а ты... Неблагодарная дрянь!»

Всё начинается с этой безобидной, казалось бы, фразы. «Ты мне нравишься». А дальше как по накатанной со скоростью снежного кома всё летит к чертям: бешеная, изматывающая обоих ревность, отчаянные попытки склеить изначально разбитое, отчаяние после серии неудач, обида, злость, ненависть и наконец...

Лилит тронула щёку, проверяя несуществующую, давно зажившую трещину под синяком на скуле. Моргнула, прогоняя воспоминания.

— У меня стойкий пожизненный иммунитет к этой гадости, не волнуйся, — сыронизировала она в ответ. — Никеля я уважаю, хоть никогда не видела. Ровно по той же причине, за что остальные на раёне его ненавидят: он хороший коп.

Женщина прошлась пальцами по запотевшей бутылке Кьянти.

— Когда созрею с решением, загляну к тебе с этим. Не пропадать же добру. С итальянским потомственным мафиози я ещё не пила.

Она снова улыбнулась и глянула на часы. Пора было собираться.

— Насчёт твоего предложения... Я могу подумать или обязательно давать ответ сейчас?

Дон пожал плечами.

— Добро. Ты на это... дежурство?
— Да, скоро на дежурство.
— Если не секрет, что тебе надо сделать?
— Да я уже говорила, Матео попросил поохранять его собственность.
— Я могу помочь?

Грета помолчала, что-то прикидывая.

— А знаешь, мы могли бы подежурить вместе, раз уж ты смотрящий. Какие у тебя планы на эту ночь?

Кардано пожал плечами.

— Пока никаких. Есть ещё кое-что, но, думаю, можно потом обсудить. Пойдём?
— Сейчас ещё рано. Давай через, — ещё один взгляд на часы, — полтора часа. Встретимся внизу. И это, утеплиться хорошенько не забудь — полночи гулять придётся.

***

I'm going under
Drowning in you
I'm falling forever
I've got to break through*

Из динамиков телевизора надрывалась о нелёгкой женской судьбе солистка Evanescence. На секунду оторвавшись от чистки пистолета и бросив взгляд на экран, Лилит дёрнула уголком рта в скептической усмешке.

— Автобиографическая песенка, да? — обратилась она к крысу, сидящему на столешнице. — Вот скажи мне, ты когда-нибудь видел итальянца-мафиози, дарящего цветы без последствий? Вот и я не видела, то-то и оно. Мда…

Она вернулась к прерванному занятию, в задумчивости склонившись к лампе.

По крайней мере, их сегодняшняя «прогулка под луной» даст ответы на многие вопросы. Должна дать.

Джессика сидела в терпеливом ожидании, когда всё это к чему-то придёт. Надо сказать, что чёрная скатерть скорее раздражала. Почему не белая, не праздничная? Ладно бы если чёрная ткань была покрыта какими-нибудь богатыми узорами, а так было ощущение угольной черноты, на которой белели блюда и стаканы.
Когда с ней неожиданно решил пошептаться Ульрих девушка этому хоть и не обрадовалась, но препятствовать не стала. Ну мало ли что человеку в голов пришло? Но по мере того, как он говорил губы её сжимались, а в прищурившихся глаза мелькнула злость. Какого чёрта творится у него в голове!
Не успел он ещё договорить, как не сдержавшись Джесс подняла руку и врезала ему от души хлёсткую пощёчину, во взгляде же её плеснула раздражение.
— Идите к чёртям! — выдохнула она хрипло.

— Scheisse... Verdammte Scheisse...¹ — шипела я, пока одевалась, вымещая раздражение на ни в чём не повинной водолазке.

Терпеть не могу надевать одежду с узким, высоким воротом после того, как сделала причёску. Сейчас из туго затянутого конского хвоста начнут вылезать прядки, и вместо аккуратной головы получится сплошное недоразумение. Так и придётся идти с распущенными.

— Scheissdreck...²

Смотрящий замолвил за меня слово, надо же. Я польщена, блядь. На седьмом, сука, небе от оказанной мне чести. Я даже с пьяных глаз бывшим не звоню — а тут надо же так неудачно сойтись звёздам. Старалась же, всеми правдами и неправдами пыталась достать пушку, не вовлекая в это Дона — нет, надо было этому мудачине ему растрезвонить!

— Arsch!³ — на этот раз досталось столу, на который приземлился мой кулак.

Итальянец теперь наверняка заявится с видом главного героя в истории с сюжетом, как это тут говорится, «damsel in distress». И плевать, что ни в каком дистрессе я не пребывала — просто, мать его, у меня отжали мобильник. Дон, конечно, воспользуется поводом, чтобы выставить мне счёт с долгом. Как же я ненавижу долги...

Голову Матео хотелось познакомить с бетонной стеной. Предварительно оторвав от тела. Не то что вести с ним дела.

«Только вот зовут тебя Грета Рейнольдс, подруга. И ты не психуешь на работе, не забывай».

К моменту, когда я поднялась из подвала и прошествовала обратно к стойке, ярость улеглась, спрятавшись за привычной маской хладнокровия.

— У нас на раёне все принципиальные. Про твоё условие меня тоже предупреждали. Что за работа?

— Говорил мне Змей, проще на e-bay пушку купить...

Я обречённо вздохнула и полезла в карман за правами. До чего же нервный мужик. И нелогичный.

— Сначала подозревать во мне копа, а следом валить из дробаша несколько... опрометчиво, не находишь?

На языке крутилось другое, более крепкое словцо, но я благоразумно не стала дразнить гусей. Равно как и шутить, что если Никель и правда засел в кустах с прослушкой, то при виде моего исчезновения он уже явно вызывает подкрепление.

Рядом с ID на стол лёг мобильный, а потом и одежда, аккуратно сложенная с поистине немецкой педантичностью. Оставшись в одном белье и обуви, я подняла руки и сделала медленный оборот.

— Как видишь, ни проводов, ни табельного. Довольны, мистер Скептик, или будете продолжать параноить?

К стене, впрочем подошла.

- Хм... Душа отца колдуна, заранее заключённая в сосуд. Таинственный наниматель, заставивший тролля совершить то, что тот не должен обычно делать. Жнец, не знающий, что с душой, исчезнувшей из тела. Демоны, непричастные к очевидно злодейскому плану.

Вампир скептически посмотрел на новую потасовку, практически проигнорировав её. Он обращался только к колдуну - и ни к кому одновременно.

- Если б я хоть что-то понимал в происходящем, я бы искал, кому это выгодно. Это выглядит, как одна большая паутина, словно кто-то сплёл всё воедино. Но я здесь, по сути, лишний. Эта история меня касается лишь краем - меня просили разобраться, хоть как-то помочь...

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вито сидел на соломенной подстилке и пытался понять, как это обычный вечер мог привести его в сырую камеру темницы. А так все хорошо начиналось: он сидел в "Мутном глазе" и показывал карточные фокусы за деньги - между прочим, неплохие - уже к полуночи Вито нормально так поднял. Потом появились эти два стражника (чтоб им черти ночью приснились) и тоже предложили показать фокус. "Почему бы и нет?" - подумал Вито - со стражниками он тоже периодически играл, но без фанатизма - законники ведь. Диалог шел примерно следующий (С - стражник, В - Вито):

С: Достань карту из колоды.
В: *Достает туза пик*
С: Запомни.
В: *Запоминает*
С: Покажи окружающим, чтоб все было честно.
В: *Показывает*
С: Теперь положи обратно в колоду.
В: *Кладет*
С: *Тасует колоду* Посмотри в правом кармане...
В: *Достает из кармана туза пик*... Пффф, ничего удивительного - стражники мне постоянно что - нибудь в карман подкидывают...

После этих слов стражи порядка вдруг поменялись в лице, скрутили (и обобрали) Вито и уволокли в темницу - якобы за оскорбление представителя власти... ага блин, представители власти - на этих двух так клейма ставить негде: то у приезжего кошелек подрежут - типа въездная пошлина, то пьяному карманы вывернут - мол на всякий случай у себя подержим, а то вдруг тебя по дороге ограбят, то вот как сейчас, что - нибудь подкинут в карман - и это будет явно не туз пик. Вито один раз даже наркотики подкинули, чтобы потом найти (план у них горел чтоли?) и посадить. Ага, щщаааасссс - шулера тоже не пальцем деланы. Легким движением руки Вито прямо при обыске поменял мешочек с наркотиком на такой же мешочек со стиральной содой. Ох и рожа была у стражника, который решил провести экспертизу изъятого порошка на месте, а проще говоря, немного снюхал и еще немного оставил в качестве вещдока. Вот только результат был далек от ожидаемого... ))) В общем ну их этих стражников с их шутками и фокусами - впредь буду десятой дорогой обходить...

***

  Берс и Рауш, один – своим нахальством, второй – нетерпимостью, спутали англичанам все карты. Теперь компромиссный путь, самый удобный для них, становился еще более зыбким и неверным, как полузатопленная гать сквозь топь: а это значило, что неуступчивый американский посол Фрэнсис, чье личное мнение полностью совпадало с позицией президента Вильсона, наверняка предпримет ответные демарши против резко поправевшего правительства, попутно обвиняя заодно еще и офицеров Его Величества в колониализме, попытке установления диктатуры и политической близорукости. Но слова – это еще полбеды: за Фрэнсисом стояло четыре американских батальона, три пехотных и один инженерный, и несмотря на то, что укомплектованы они были плохо обученными новобранцами, это была сила, с которой в Архангельске приходилось считаться.
  Ведь победи адъютант Чаплина – за офицерами будет сила диктовать эсерам свои условия, победи Берс – состав правительства станет вообще непредсказуемым, но вряд ли сбалансированным. И то, и то послов априори не устроит, а британские офицеры, поддержавшие переворот, будут выглядеть бледно. Даже те послы, кто был настроен против эсеровского правительства, вроде французского посла Нуланса, при таких грязных методах попросту не рискнут высказываться за пребывание у власти Чаплина, Старцева, Филоненко и компании. А что еще хуже лично для Торнхилла, так это то, что он даже не мог обратиться к вышестоящему командованию: Пуль был высокомерным снобом даже по меркам англичан, и его скотское отношение к русским разрушило бы даже тот шаткий мостик взаимопонимания, что стороны еще могли навести.

  Примерно такие соображения Катберт Торнхилл и озвучил Нику, пока секунданты выясняли условия дуэли. Хотя лейтенант-полковник и провел в России четыре года, вращаясь в кругах, приближенных к армейскому командованию, и немало пообщался с щепетильными к вопросам чести гвардейскими офицерами, такая неожиданная и странная дуэль для него была в новинку. А самое главное, он не мог до конца просчитать всех ее последствий. А посему от Ника снова требовалась помощь: пообщаться с нервно почесывающим подбородок Филоненко и усталым, нелюбящим «славяно-британцев» Чайковским и постараться убедить их, пока идет перестрелка и подготовка к ней, достигнуть хоть какого-то компромисса, чтобы противопоставить самоуверенности Чаплина некое соглашение левых, пускай даже весьма условно, сил, уравновешивающих его притязания на самовластие. Сам же контрразведчик собирался после дуэли приступить к «обработке» Главнокомандующего, и по возможности выбить из него бравурные, шапкозакидательские настроения.

  Так против своей воли Николай Рощин, столь активно пытавшийся бежать от такой мутной и вонючей ямы, как политика, оказался против своей воли втянут в нее по уши. Будущее Области и, как следствие, самого доктора, зависело теперь от его сообразительности и умения убеждать и находить компромисс. Конечно, не только он становился на час вершителем истории – таких здесь было немало, но роль его здесь была далеко не последняя. Можно было высоко взлететь здесь, можно было заручиться благосклонностью англичан для комфортной жизни там… А можно было, пока все отвлекутся на дуэль, позвонить в американское посольство и ввести в игру нового участника.

***

  А пока один англичанин убеждал своего русского компаньона, а второй смолил вонючую сигару, с немалым любопытством наблюдая за «ритуальными плясками» русских дикарей, Чайковский, чья судьба как политика висела на волоске, подсел поближе к Наташе. Хотя он был и недоволен ее молчанием в самые ответственные моменты, другого близкого сторонника у него здесь попросту не было. К тому же сторонника столь активного и не боящегося действовать, а не говорить: по крайней мере, так полагал Старик.
  - Что же они творят, ну что же они творят, - совершенно по-стариковски сетовал председатель правительства. – Вместо того, чтобы думать о том, как спасать Россию, погрязли в своих мелких склоках, борьбе за власть. И при этом уверены, что эта власть нужна и мне тоже, как золотой телец. Охохохохонюшки…
  Да я бы от всего этого с радостью отказался бы, если бы знал, что Север в надежных руках. Хоть КОМУЧу передал бы, став только его представителем в Архангельске, хоть еще кому-то, кто печется о стране, а не о себе и не о восстановлении старых порядков. Так нет же, считают, что если кругом псы и псарня, то лаять и грызться должны все и каждый. Вот скажите мне, Наташенька, ну почему они считают, что спор можно решить только оружием? Почему тот, у кого есть винтовка, мнит себя властью? Почему слово и дело стоит меньше красивого и невыполнимого балабольства большевиков и непробиваемого упрямства цепляющихся за свои чины и старые порядки реакции? Что можно сделать, чтобы их образумить? Пускай они меня расстреляют, но будут потом идти вместе и до конца не за офицерство и не за купечество, не за фабрикантов и аристократов, а за всех русских людей: рабочих и работодателей, крестьян и помещиков, офицеров и солдат! Как, как же их этому научить… Почему все хотят убеждать только силой?

  Старика перебил шутливый вопрос Рауша. В ответ тот лишь сокрушенно помотал головой, но пытаться разубедить молодого офицера не стал: понимал, что это попросту бесполезно. Усталый, старый, надломленный, нелепый в своем халате среди одетых людей, он прихлебывал чай, сугубо по-мещански отставив сухощавый палец с пергаментной кожей, и всем становилось ясно: нет у него никакого влияния на тех людей, кем он должен был руководить, ни на события. Из первого лица он превратился всего лишь в молчаливого свидетеля. И вся его несгибаемая гордость старого революционера была попросту бессмысленна.

***

  - Милостивые государыни, прошу следовать за мной! – напустив на себя важный вид человека, которому поручено ответственное задание, попросил молодой юнкер звонким ломким голосом. Ему еще двадцати не было: он, по-видимому, был из тех ребят, кто на начало войны учился в средних классах кадетских корпусов, и кто изо всех сил духа, изо дня в день мечтал окончить ненавистную учебу в корпусе и, пройдя трехмесячные курсы училища, получить заветные погоны прапорщика и попасть наконец на фронт. Мечта сбылась, но не так, как хотели эти почти дети: война пришла к ним раньше, вломилась в двери жизни, как вахлак в трактир, поставив крест на учебе и Высочайшем Повелении о присвоении первого офицерского чина – война самая страшная, война гражданская.
  Сквозь мокрый сад, мимо плачущих ветвей, под неумолчный бой траурных барабанчиков капель они обходили лужи, несколько раз попав под маленький дополнительный дождик, когда колышущийся штык юнкера задевал ветки. По палой листве уходящего лета, по густой каше земли до заскрипевшей зеленой калитки и в обход. Сосредоточенный, гордый, с прямой спиной, Веня, будто кол проглотивший, ведет девушек за собой.

  Сбоку прошелестел негромкий голос Веры, протиравшей стекла очков – занятие, абсолютно бесполезное в дождь.
  - Я… Я даже не знаю, что сказать. Правда, мне со стороны просто говорить… Отпустить или убить… Душа вопиет об отмщении, а разум не уверен. Вот только не в моей руке был пистолет – а он меняет ощущения. Я их, - голос дрогнул, - всем сердцем ненавижу, демонов в обличье людей, и или умру, или увижу, как их царство антихристово падет. Прости за такие излишне религиозные сравнения… Но стрелять вот так того, кто не сопротивляется… Не знаю. Прости за молчание, прости за бездействие. Я слишком слабая, куда слабее, чем представлялась самой себе.

  Поворот, еще один. До дома уже недалеко, и Осипов прибавляет шаг, уверенно меся сапогами жидкую грязь архангельских дорог, за это время еще сильнее размокших. Но дорогу ему преграждает ражий рыжий англичанин с унылым селедочным лицом. «Камон», - подзывает он юнкера к себе, а его напарники держат женщин на мушке: просто так положено. Короткий разговор: британскому сержанту плевать, кто перед ним и где живет, сказано, что никого не пущать, значит не пущать. Куда там городовым, этим царским «держимордам»! Они еще могли понять ситуацию, решить по сердцу, а не по уставу. Этим же все равно: проблемы аборигенов колонизатора не волнуют. Бессильный что-то изменить, с недовольным перекошенным лицом Венечка отошел к девушкам:
  - Милостивые государыни, прошу простить. Этот «камон» ну никак не хочет нас пропускать. У него, дескать, приказ, и ему проще нас застрелить, чем выяснять, что да как. И откуда они только находят таких! – Осипов за возмущением своим нечаянно пустил петуха и тут же стушевался. – Нам придется ждать, пока все закончится, или идти еще куда-то, где работают круглые сутки. В «Париж» или в баню, например. - юноша при этих словах покраснел, как маков цвет.

  - Кажется, - задумчиво протянула Вера, - я знаю, как пройти до дома в обход. Если мы через Садовую выйдем на Петроградский, а потом свернем на Финляндскую, то оттуда до нашего дома по Троицкому рукой подать. В крайнем случае, там уже дворами пройдем. Я, - она смущенно опустила глаза вниз, - на всякий случай искала пути отхода, если большевики решат поднять в городе бунт.

***

  Секунданты скрылись на кухне, обсуждать условия дуэли. Первоначальная беседа длилась недолго: Берс только успел развязным тоном записного бандита стрельнуть у англичанина сигару и закурить ее, как показался Хетагуров, объявивший:
  - Произведенное оскорбление квалифицировано секундантами как оскорбление второй степени, нанесенное равным равному. Посему ищущий сатисфакции офицер, изъявив право выбора оружия – пистолеты, имеет также право на выбор одного из шести законных родов дуэли на пистолетах. Какой вид дуэли требует лейб-гвардии штабс-ротмистр барон Рауш фон Траубенберг?
  - Дуэль с приближением. – раздумье Константина Александровича было недолгим.
  - Ваши слова услышаны и будут внесены в протокол встречи. – кавказец церемонно и даже несколько старомодно поклонился, ничуть не напоминая былого абрека.

  Вскоре появились уже оба офицера: застегнутые под горло, чинные и строгие. Хорошо поставленным голосом Чаплин огласил условия дуэли:
  - Господа, нами определены следующие условия дуэли на пистолетах с приближением: дистанция в тридцать пять шагов, место проведения – Троицкий проспект напротив общежития, на равном удалении от фонаря, определяемого секундантами на месте. Второй выстрел должен последовать в течение тридцати секунд с момента первого выстрела, по истечении тридцати секунд с момента первого выстрела противник, стреляющий вторым, теряет право на выстрел. Если после обмена выстрелами не будет определено о повторении того же вида дуэли, дуэль состоится из обмена противниками двумя выстрелами. Руководителем дуэли определен капитан второго ранга Чаплин Георгий Ермолаевич. Помощником руководителя дуэли прошу выступить штабс-капитана в отставке Миллера Степана Яковлевича. Прошу стороны подписать оба экземпляра протокола условий дуэли.
  - Почту за честь. – отозвался немало удивленный таким выбором эсер.

На бумаге рядом с подписями Чаплина и Хетагурова легли размашистая подпись Миллера и витиеватая роспись Рауша. Эсер подошел к Берсу:
  - Подпишите.
  - Щ-щас! – атаман поднялся, покачнулся и поставил свой автограф.
  - Вы пьяны! – поморщился Степан Яковлевич. – А ведь могли спасти ситуацию, вместо того, чтобы так бездарно…
  - Иди н-на… - огрызнулся «кавказец».
  - Оскорбление словом. – меланхолично заметил Степан.
  - Могу и действием!
  - Подписи сторон получены! – проигнорировав слова задиристого, как галльский петух, ротмистра, громко объявил помощник секунданта.

  Всей гурьбой участники дуэли и зрители вышли на улицу, где майор Мур быстро разогнал британских стрелков и передвинул на новую пулеметный расчет. Английский солдаты, впрочем, вовсе забыли о службе: такое представление они пропускать не хотели, а разгонять их было некому – офицеры и сами во все глаза наблюдали за приготовлениями к поединку.
  Секунданты начертили на земле две линии, определяющие, где становиться стрелкам, потом рассчитали расчертили барьеры: так как на грязи в темноте их видно не было, пришлось на их место вертикально втыкать отобранные тут же винтовки. Оба поединщика были вооружены «Наганами»: их Чаплин и освидетельствовал со всей пристальностью. Участники дуэли заняли свои места, секунданты развели противников по местам. Теперь, в неровном тифозном свете фонарей, очертания стрелков смазывались и почти терялись. Главнокомандующий вторично осмотрел револьверы, показал их синхронно кивнувшим секундантам, после чего церемонно огласил давнюю формулу:
  - Господа, вам известны условия дуэли, вы их подписали и одобрили. Я напоминаю вам, что, когда я отдам вам пистолеты, честь обязывает вас не делать никаких движений до моей команды «начинайте». Точно так же вы должны немедленно опустить пистолеты по команде «стой».

  Отдав пистолеты противникам, он поднял ворот шинели, выждал с десяток секунд и, спросив, все ли готовы, и получив утвердительные ответы, резко и отрывисто, так, как на эсминце отдавал приказ об открытии огня, скомандовал:
  - Сближаться!

  Несколько шагов барона и громкое: бан-нг! – вспышка выстрела на миг разогнала ночную тьму. Берс не стал ждать и первым открыл огонь. Лейб-гвардеец, строгий и собранный, даже не шелохнулся, кавказец же негромко выругался словами, с которых бы умилился и просоленный пятью океанами боцман. Не желая рисковать понапрасну, или еще по каким-то причинам, барон сделал еще несколько шагов и вскинул руку. Снова ночную тишь разорвал похожий на гром выстрела. Где-то зашлась лаем собака, захлопнулись чьи-то ставни. Горец под всеобщий «ах!» покачнулся, но не упал, а только шире расставил по-кавалерийски кривоватые ноги да хмыкнул в ответ: еще одна пуля пошла мимо.
  - Я тебя и отсюда достану! – прозвучала гордая похвальба и… очередная пуля ушла в молоко. Вторая. Ротмистр-полковник, самозваный атаман и князь снова выругался и опустил руки с уже бесполезным «Наганом». Теперь ему только оставалось ждать, промажет ли его оппонент, которого он сверлил ненавидящим взором, или нет. К чести Андрея Александровича, страха в нем не было – только ярость и гордыня.
  - Ну давай! – скомандовал он конногвардейцу.
  А тот, невозмутимый с виду, достиг барьера и снова поднял руку, в которой блеснул темный жестокий металл. Фонари словно загорелись чуть ярче – а может, просто короткое расстояние позволяло увидеть соперника получше? Короткая задержка на прицеливание – выстрел! Поначалу, первые несколько секунд, показалось, что ничего не случилось, но к неожиданности всех присутствующих, кавказец покачнулся, как попавшая под горный сель чинара, захрипел, забулькал, заклокотал, ноги его подогнулись, и, он рухнул на колени, а потом завалился на спину.

  Время ускорилось, послышался невнятный глухой гомон. Первым к поверженному атаману бросился его секундант, рухнул в грязь рядом со своим командиром, взрывающим каблуками грязь, склонился к самому лицу бледного как мел Берса, и бросил в никуда голосом, исполненным слез:
  - В шею! Артерия перебита! Доктора! Доктора, Аллахом молю!
  Рядом на одно колено опустился Чаплин, наплевав на свою любовь к внешнему лоску и чистоте. Одного взгляда ему хватило, чтобы сказать максимально нейтральным тоном, как подобает руководителю дуэли:
  - Он не жилец, господин полковник. Слишком сильная рана – тут нужен не доктор, а священник. Так что нам остается только составить протокол…
  Говоря все это, кавторанг прятал в глубине глаз радость: одним камнем на пути стало меньше.

  Глаза бедового «князя Эристова» закатились, он захрипел, выкашливая сгустки крови, судорожно дернулся и… затих. А в равнодушное низкое северное небо взлетел истошный вой, больше присталый волку, а не человеку – то Хетагуров оплакивал своего вождя.

***

  С опаской слушали матросы первые слова Грушина. Кириллов был им зло известное, привычное, и вот что посоветует ему инспектор, оставалось загадкой. Вроде бы он «ахфицер» нормальный, ровный, но кто же ведает, какая вожжа ему под хвост попадет? Но сказанное в итоге опасения развеяло, хотя довольства и не вызвало: все понимали, что проштрафились и что наказать их могли куда как жестче, но надеялись на милость судьбы, которая убережет их, таких бравых парней, от лишних тягот.
  Устроило сказанное и командира. Огладив лысину, он крякнул, почесал подбородок и с расстановочкой так, неторопливо и весомо постановил:
  - Ну что, братцы? Инспектор вот один в один мои мысли озвучил. Ну так быть по сему, орлы вы мои… водоплавающие. Тяга к знаниям – это, конечно, похвально, но не в ущерб же службе. А ну как случись что в городе, забастовка али бунт какой, а вы тут уши развесили! То-то же!
  Я, стало быть, вызову дежурного офицера – он тоже свое получит, индюк перепончатый, а он вами уж займется. Сейчас – проштрафившимся караульным, кстати кто это из вас, родные? А с утреца – всеми прочими.

  - Я это был, да. - понуро повесил голову один из моряков, один в один крестьянский паренек, от сохи вчера оторванный.
  - Балда! – в тон ему ответил капитан и с грузно поднялся. Нависнув над склонившим голову подчиненным, он отвесил ему по-отечески крепкую затрещину и поинтересовался:
  - Понял, за что, олух царя небесного.
  - Да, господин капитан.
  - «Да» будешь дома говорить, когда тебя будут спрашивать, в гальюне ли ты. Как отвечают командиру?
  - Так точно, господин капитан!
  - Вот так бы сразу, родной! Ну что, братцы, осознали?
  - Осознали, ваш б-родь!

  - А ты, - сарделькообразный палец уткнулся в спокойно наблюдающего за воспитательным процессом Бустрема, - пойдешь с нами. Беленькой попьем, о грехах наших тяжких поговорим. – Не откажешь? – тон офицера, хоть и не угрожающий, альтернативы не подразумевал.
  - А у меня есть варианты? – философски спросил меньшевик. – Бывайте, братцы! – попрощался он с матросами.
  - Павел Николаевич, дорогой, пойдем.

  Забрав из коридора недовольного и мрачного Мальчиковского, офицеры поднялись наверх по широкой – впору дворцу - лестнице. Коридоры, которыми они следовали, оставляли гнетущее впечатление: грязноватые стены с обвалившейся штукатуркой, горки мусора то тут, то там, порскнувшее из-под ног мышиное семейство… По дороге командир полуэкипажа отлучился ненадолго в одну из тускло освещенных комнатушек, где с матами разбудил какого-то заспанного, взъерошенного мужчину, отправив его вниз, к матросам.
  Наконец все достигли покоев Кириллова, узких и тесных, пустотой своей напоминающих самые дешевые доходные дома. Покосившийся шкаф – грубое произведение местного мастера, да смятая койка: вот и вся обстановка. Ни занавесей, ни фотокарточек, ничего. Покопавшись, капитан выставил на подоконник мутноватую бутылку еще царской «монопольки» и несколько металлических стаканов, один из которых был погнут так, что казалось, что хозяин им разгонял чертей в углу.
  - Ну, - задорно гаркнул комполэк, - будем, господа!? А потом господин эсер поведает нам, за каким лешим он приперся, заставил нарушить порядок службы нижних чинов и что им втирал. А мы послушаем да вопросы позадаем.
  - Да я в принципе уже все рассказал.
  - Э-э-э, нет, господин хороший, - погрозил пальцем политику Кириллов, - чую я, что не все. Ты за программу свою расскажи, чтобы мы тоже знали-ведали. Павел Николаевич, родненький, вот ты, например, человек умный, в Английском клубе сидел. А я всю службу был, куда Макар телят не гонял: последний десяток лет туточки, в Архангельске. О чем бы ты спросил нашего гостя?

  - А мои вопросы вас не интересуют? – Мальчиковский не мог удержаться от шпильки.
  - И вас выслушаем, не извольте сомневаться! – отмахнулся было капитан, но внезапно замер, словно ему было Откровение. В прежде доброжелательном тоне его скользнули нотки подозрительности. – Кста-ати, господа, а позвольте поинтересоваться, а что принесло вас в казармы в столь поздний час?
  Грушин не стал ждать, что придет в голову обиженному, словно гимназистка, на некорректного адмиралтейца «варяжцу», и пояснил, что это всего лишь внеплановая проверка, а все остальное – следствие отсутствия часового. Версия была шита белыми нитками и не объясняла, например, присутствия Мальчиковского, но Кириллова устроила. А вот Бустрема, судя по подозрительному взгляду, которым он наградил старшего лейтенанта, нет.
  - Па-анятно. – с тоской протянул капитан. – Павел Николаевич, будь ласков, ты уведомляй меня заранее о внеплановых проверках, а я уж сам к ним все стадо разгоню и напомню, что сапоги они должны надевать на свежую голову, и никак иначе. Ладно? Так что давайте выпьем, господа, и вернемся к нашим делам грешным.

Простят ли чистые герои?
Мы их завет не сберегли.
Мы потеряли все святое:
И стыд души, и честь земли.

Мы были с ними, были вместе,
Когда надвинулась гроза.
Пришла Невеста. И невесте
Солдатский штык проткнул глаза.

Мы утопили, с визгом споря,
Ее в чану Дворца, на дне,
В незабываемом позоре
И в наворованном вине.

Ночная стая свищет, рыщет,
Лед по Неве кровав и пьян...
О, петля Николая чище,
Чем пальцы серых обезьян!

З. Гиппиус

  - Деше-евые? – издевательски протянул Берс, - А что, Жорж, ты теперь в евреи из черносотенцев заделался? Все решил оценивать? Так сколько ты мне за залог…
  - Ротмистр, ты что, контуженный!? – перебил его Чаплин, аж привстав со стула.
  - О-о-о! — весело выкрикнул Берс, азартно засверкав глазами. Было видно, что он только того и ждал, чтобы спровоцировать Чаплина на подобную реакцию, и сейчас был чрезвычайно доволен собой.
  — Со мной так разговаривать никто не будет! — уже не сдерживаясь, закричал Чаплин, и тут дверь открылась, и на пороге показались Торнхилл с Рощиным.
   — Георгий Ермолаевич, — сходу вмешался Торнхилл. — Давайте полегче. И вы, господин Берс…
   — Действительно, Георгий Ермолаевич… — шутовски-укоризненно подхватил Берс. — Вы же Главнокомандующий, какие выражансы вы используете! Дискредитируете нас перед союзниками, нашей надежей и опорой! Ай-яй, вон, легионер что-то хочет сказать. Давайте послушаем его, а не вашу ругань.

  Кавторанг только скрипнул зубами, обжегши говорливого «горца» ненавидящим взглядом, и сел обратно, скрестив перед собой руки и тяжело, с раздражением дыша. «Отец русской демократии» Чайковский, только сейчас, кажется, начавший понимать, как он влип, с недоумением переводил взгляд то на вальяжно раскинувшегося Берса, спокойно оглаживающего бороду, то на похожего на закипающий чайник Чаплина, то на спокойного и деловитого Ника. Сейчас Старик полностью соответствовал своему прозвищу: одинокий и потерянный, он казался даже старше своего возраста лет на десять: все морщины, испещрившие лицо сеточкой старости, стали глубже и даже темнее в неверном освещении. Руки Чайковского старчески дрожали, когда он поднимал чай и блюдце, и слышно было, как донышко стакана стеклянно звенит о блюдце, нервируя и без того взведенное общество. Он даже не стал кривиться на слова Ника – так ему давил на плечи груз этих переговоров.
  Пока доктор держал слово, ротмистр выудил из-под черкески блеснувшую металлом флягу, потряс ее, довольно вслушиваясь в греющий душу плеск, и, отвинтив крышку, лихо приложился – только кадык заходил. Вытерев губы тыльной стороной ладони, он не глядя передал флягу назад, двум своим офицерам: те сжимали шашки, враждебно глядя на публику.

  - Добивайте! – щедро предложил атаман, а сам подался вперед, навалившись на стол и буравя Ника ехидным, оценивающим взглядом. Негромко, но вполне отчетливо он комментировал слова доктора презрительным, издевательским тоном:
  - А какое тогда предпочтение имеет политика в тебе? «Доверием вышеупомянутой персоны» - это о кремлевской сволочи, что ли? Оно и видно! Интересно, а кому люди должны-то? Нашему чаплинистому оценщику? Ага, щаз-з-з-з… Что полная ерунда – оно и видно! Такое ощущение, что я попал в клуб политических онанистов! Во-во, пускай господа Че оба работают на общее благо… на каторге. Пускай на радость…
  - Андрей Александрович, ну успокойтесь, прошу Вас! — не выдержал Миллер. — Давайте проявим выдержку и постараемся достичь компромисса! Это ради нашего общего блага!
  Прозвучало это веско – эсер хорошо умел играть интонациями. Да и взгляд его, строгий и требовательный, производил впечатление. Правда, так обычно смотрят не на малознакомых буянов, а на приятелей, перешедших черту дозволенного. Подозрительно, не так ли?
  - Хорошо-хорошо-хорошо, я постараюсь, ради общего блага – это я завсегда! – жизнерадостно, словно строевой жеребец при звоне литавр, заржал Берс, удостоившись осуждающих взглядов от большей части присутствующих, а от Чаплина – всем понятного кручения пальцем у виска.

  На шум выглянул с кухни английский солдат с вопросом: «Anything else?», и мигом скрылся, увидев, что обществу не до него. Вдруг в наступившей короткой паузе один раз пробили настенные часы: половина четвертого. Раскрылись дверцы над циферблатом, вышли казачок и барыня, крутясь под незамысловатую мелодию. Внезапно все стало так спокойно, так по-домашнему, будто компания собралась здесь отметить какое-то празднество. Горячий чай в стаканах, мерный шум дождя за окнами, нарядная скатерка на столе, ветерок, шуршащий листами бумаги, исписанными убористым женским почерком… Картины на стенах, чистые и не порванные обои, дрожащий огонек лампы, негромкие голоса с кухни… Так могло бы быть лет десять назад, когда никто из здесь присутствующих даже не ведал, как повернется не только их жизнь, но и судьба всей России. Да что там – всего мира!
  Закончилась музыка, спрятались фигурки. Тяжело и по-старчески закашлялся Чайковский, вздохнул украдкой Чаплин. Раздался негромкий мечтательный голос одного из горцев, чьи мысли о прошлом, видимо, были в унисон с воспоминаниями других – пускай и с некоторой спецификой:
  - Тры часа ночи… А в Петербурге в это врэмя в «Медвэде» цыганэ пэли. Прочувствованно так, так за душу брали, что хотэлос пить и плакат…
  - Как Панина пела… - поддержал его второй офицер. – Сердце заходилось!
  - А «Не уходы, пабуд со мною»?
  - Да-а…

  …Когда легкая суета улеглась, он откинулся на стул, вытянув вперед ноги, и закурил. Его примеру последовали взведенный Чаплин и недоуменно взирающий на весь этот русский бардак Мур. Последний, кстати, предпочел папиросе длинную и толстую сигару, немедленно начавшую удушающе чадить. Воспользовавшись паузой, слово взял было Рауш, но снова заскрипела дверь, снова порыв ветра всколыхнул занавески на окне, вновь затрепетало птицей в клетке пламя за стеклом керосинки, а в комнате появился Максимилиан Максимилианович:
  - Господа, - кивнул он присутствующим, - прошу прощения за задержку.

  - Ну как, Максимильяныч? Отдохул от вылизывания черносотенных задниц? Свои-то, эсеровские, годик назад небось поприятнее были? Или тебе без разницы? – участливо и донельзя оскорбительно поинтересовался Берс.
  - Мечты, мечты… Это тебя за время службы красной тряпке так приучили. Ах, ротмистр, тяжело, наверное, было! Ну ничего, и это пройдет. Не бойтесь, что вы один здесь такой – память милосердна, забудете! - отмахнулся эсер от хамства, возвращаясь на свое место.
  - С-сука ты! Я тебе это припомню!
  - Договорились. Но кажется, господин барон желает высказаться. Давайте послушаем.

  Говорил офицер по существу, и на короткое время накал дискуссии спал. Торнхилл, к которому были обращены слова, кивнул, подтверждая. Что понял слова Рауша, и также молча посмотрел на Чайковского. Председатель, уловив этот взгляд, неуверенно кивнул:
  - Так оно и есть. Ведь народ устал от войны, и его мобилизация всколыхнет народные волнения. К тому же осень, время уборки урожая… Нет, господа, мы получим новых солдат, но потеряем поддержку населения. Да-с, именно так. Поэтому, господа, мы просто видим немного дольше… ведь добровольцы, они все поднимутся…
  - Где? – резко и даже грубовато спросил Чаплин.
  - К-кто где, простите? – председатель удивленно посмотрел на своего Главнокомандующего и даже отставил чай.
  - Где эти добровольцы? Народные дружины, эсеровские боевые отряды, антибольшевистски настроенные толпы крестьян? На фронте почти исключительно одни мои офицеры!
  - Ну-у-у-у… - на это Чайковскому крыть было нечем: приток добровольцев был невелик. – Мы работаем в этом направлении, убеждаем…
  - Прошел месяц. Результат?
  - Всего месяц, если позволите.
  - Вот и ответ. – Чаплин скрестил руки на груди.

  Компромисс, за который ратовали и лейб-гвардеец, и «славяно-британец», кажется, начал вырисовываться. По крайней мере, никто не стал немедленно возмущаться или пытаться отстоять свои права, мнимо или реально попранные. Добавлять к сказанному Григорий Ермолаевич не стал ничего, а взамен предложил высказаться Старику.
  - Компромисс… - протянул Чайковский. – Видится мне, иного варианта у нас все равно нет, верно? Будь моя на то воля, я бы не согласился на ваши предложения, господа, но обстоятельства сильнее. Мне придется поступиться принципами и качнуться вправо, чтобы сформировать коалиционное правительство, учитывающее интересы всех сил.
  - Николай Васильевич, не переживайте вы так. – подал голос Филоненко, - Новый состав будет правым лишь по сравнению с нынешним, но будет не правее Временного Правительства. Как я уже говорил, немалая часть социалистов-революционеров тоже считает, что сейчас требуется диктатура власти и жесткие решения.
  - Эх, Максимилиан Максимилианович, не вы ли год назад кляли Корнилова с его выступлением?
  - Я. – не стал отпираться мужчина. – Но я был неправ, и сейчас хочу это исправить. Протянуть мостик понимания между политиками и воинами, направить интересы в единое русло!
  - Я вас понял, не продолжайте. Я готов к уступкам, но не согласен с тем, чтобы новые управляющие определялись Главнокомандующим без моего на то ведома. Я председатель правительства, и мне с ними работать! Давайте обсудим компромиссные персоны и должности тех товарищей, которых вы убираете. Ведь именно состав кабинета – наш главный камень преткновения?
  - Да, пожалуй. – кивнул уже спокойный Чаплин. – Но военный отдел должен работать не с вами в первую очередь, а на нужды армии. А значит, его должен определять именно я. Я им напрямую не подчиняюсь, только вам. Так что…

  Что хотел сказать дальше Григорий Ермолаевич, осталось неизвестным. Берс, которого утомили все эти переговоры, сначала держался, потом, все более раздражаясь, постукивал в раздражении нагайкой по сапогу, пока наконец не нанес мощный пинок по низу крышки стола, заставив затрястись стаканы и лампу. Грохнув кулаком по столу, он гаркнул:
  - ЗАЕБАЛИ!!! Управляющие то, а мы се, ах извините… Вы че там, на балу друг друга танцуете!? Вам всему нужны солдаты – их есть у меня. Так что, бля, полная амнистия мне и моим людям, свобода передвижений, право формировать свои части и подчиняться Главкому только оперативно. Ну и утвердить меня в должности атамана. А если не согласитесь… - он зло прищурился.
  - Берс, засуньте свой поганый язык к себе в корму! Вы бандит! Что с вами делать, мы потом разберемся: а пока радуйтесь, что не казнили! – снова вспыхнул Чаплин.
  - Да-да, вы не правы, юноша, будьте спокойнее! – Чайковский тоже попытался внести свою лепту, но был перебит рявканьем:
  - А ты вообще молчи, обмудок старый! У меня здесь полсотни бойцов, и я в состоянии порезать вас, как курей, и сам взять всю власть. Радуйтесь, бля, что я этого не сделал! Ну! Не слышу согласия на мое предложение!

***

«Брали на мушку», «ставили к стенке»,
«Списывали в расход» —
Так изменялись из года в год
Речи и быта оттенки.
«Хлопнуть», «угробить», «отправить на шлёпку»,
«К Духонину в штаб», «разменять» —
Проще и хлеще нельзя передать
Нашу кровавую трепку.

М. Волошин


  Ток-ток-ток – отбивают уверенный шаг сапоги. Офицер впереди – уверенный, пальцы на шашке то сжимаются, то снова расслабляются. Позади – двое в партикулярном, решившие, что маленькая домашняя революция важнее спокойного тихого сна. Рядом – суетливый юнкер, молодой и еще задорный, еще не хлебнувший на фронте того варева, что огрубляет душу, еще считающий все это увлекательным приключением в духе Буссенара или Мая. Совсем чистая душа, но уже с темной меткой: не противящаяся жестокости, а воспринимающая ее как должное. Как, как так быстро люди забыли все старое, все правильное и пристойное? Почему эта кровавая вакханалия разлилась по венам даже тех, кто готов был встать стеной на пути разнузданного царства насилия и комиссародержавия?
  Разве видано было, разве можно себе представить, чтобы вел офицер за собою двух дам на полевую казнь? Не сомневаясь, не пытаясь их отговорить: «Хотите? Правда? – Правда. – Готовы? – Да. – Тогда извольте». Не было такого никогда – а теперь что-то незаметное в мире сломалось.

  Снова темный коридор, мрачный и давящий. Все чувствуют, как накаляется обстановка, нутром понимают, что дождь скоро может пролиться свинцом. Гнет спины потолок, кажущийся удивительно низким, мажет по ноге Маши невысокая черная тень, пропавшая тут же, словно ее и не было. Ток-ток-ток – отсчитывают ритм загнанного сердца офицерские сапоги, а чуть сбоку шуршит платье молчаливой и сосредоточенной Веры.
  - Смотри же ты, и сюда пробрались, - негромко бубнит под нос себе офицер, почти лишившись внезапно всякого акцента. – Как сор-трава, ей-Богу. Ну ничего, выкорчуем…
  - В смысле в расход, ваше сиятельство? – уточняет заинтересованно юнкер.
  - Посмотрим. На месте решим.
  - А трибунал? Суд как же? Это неправильно! Сначала суд, а потом уже расстрел.
  - Умничаете больно, Венечка. Доумничались уже те, кто поумней нас с тобой. А сейчас пора действовать и бить так, чтоб они, гады, носа боялись показать, или на коленях приползали, слезы с соплями размазывая.
  - Но…
  - Отставить!

  Ток-ток-ток – отмеряют сапоги секунды, сколько еще осталось жить на земле человеку, еще знать не знающему от том, что его приговорили. Серой тенью, серой сталью проносится безымянный офицер, не сбавляя шага, распахивает калитку. Давешний солдат, еще недавний убийца поворачивается спокойно, в развалочку. При виде погон мигом выпрямляется, винтовку на караул перехватывает. И видно в неверном лунном свете, как глаза его искренне и преданно, с собачьей верностью пожирают командира. Бравый с вида, добрый служака – а внутри с гнильцой.
  - Ты! – обвиняющий оклик, - Сдать оружие!
  - З-зач…
  - Исполнять приказ!

Передал винтовку дрожащими руками, в глазах – непонимание. «Осипов!» - юнкер принимает оружие солдата. Офицер продолжает, выплевывая каждое слово как яд:
  - Не строй из себя оскорбленную невинность! Эта девушка, - короткий кивок на Машеньку, - видела, как ты в Петрограде принимал участие в расстрелах невинных! Твю битую рожу она хорошо запомнила! Так это? Отвечай, пес, не юли!

  - Простите Христа ради, милая барышня! – с воем белужьим мужик рухнул на колени, руки молитвенно сложил. В огромных дрожащих блюдцах глаз – дикий, животный трепет. Все тело бьет дрожь, потряхивает и гнет, как осину на ветру. Плачет!
  - Я это был, верно! Но не виноватый я, добрая барыня! Бес попутал! Да и не мог я иначе, все же такие кругом! Пощадите, барышня! А я за вас да за покойников свечку еженедельно в церкви ставить буду, да молиться о долгих летах вам и деткам вашим! Только не губите бедную душу! Бесы окаянные, то все они! А у меня семья, дети малы-ые!!! Пощади-ите!

  Здоровый мужик причитает бабьим голосом, слезы по щекам ручьем бегут. А Маша чувствует тепло чужой ладони: недолго, на миг. И вслед за тем – холод металла. У нее в пальцах оказался пистолет, а рядом стоит черная тень офицера:
  - Вы его раскрыли, и вы потрэбовали мести. Вам с нэго жизнь и забирать. Кровь за кровь.
  - Как можно! Она же девушка! – взвился юнкер.
  - У нас на Кавказе справедливость нэ дэлает различий мэжду мужчиной и женщиной. Ее правда, ее слово, ее месть. Не мэшай!
  - Но трибунал…
  - Помолчи. Рэшайтэсь, барышня.

  Дождь льет. Холодно. Сопит обиженно юноша, испытующе смотрит офицер. Вера стоит рядом, так что чувствуется ее тепло. Жалко хнычет стоящий на коленях в грязи убийца. И никому нет дела до того, что творится на заднем дворе дома, где решается судьба Северной Области…

Вы не можете просматривать этот пост!

Певунья согласно кивнула:

Врата могли открыться, верно,
Но как, скажите, объяснить
Такую силу этой скверны,
Что девочек взялась изжить?

А если б вышел кто-то нынче,
Чтоб поживиться, из тех врат,
Уверена я, что с добычей
Он воротился бы назад...

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Дверца за шкафом. Тара и Джуз

К сожалению, Нарния в данном конкретном шкафу не существовала. Напротив, зловоние, вдруг раздавшееся спустя первые десять шагов в кромешной тьме, ясно давало понять, что жители Нарнии, скорее всего, давно сгнили прямо здесь, не добежав до шкафа.
А если серьезно, то ни Тара, ни Джузеппе не смогли понять, что это так сильно и мерзко воняло всего в нескольких метров от благоухающих покоев. Соберись они вернуться, и это бы не получилось. Проход обратно словно бы исчез, растворился, хотя по всем известным физическим законам сквозь него должен был проникать свет из покоев, а также доноситься голоса. Было тихо, темно и воняло. Так продолжалось долго, слишком долго...

О таинственном проходе
Знают только эти двое.
Но из тех, кто знать захочет,
Да полезет внутрь тоже,
Ни один вам не расскажет то,
Что видел он впотьмах.

Вы не можете просматривать этот пост!

– Что за херня? Позвольте мне спросить
Сейчас со мною тут происходила.
Меня вы не держите за дебила!
Такого ну никак не может быть... – Фальк тупо уставился перед собой. Рука медленно потянулась к лицу. Коснувшись лба, парень перевёл подозрительный взгляд на алкоголь. Потом оглядел всех присутствующих, остановив взгляд на Лоренцо. –
Не чувствую я боли, нет ушиба...
Могу теперь поднять с кровати зад
За это говорю я вам спасибо.
А за другое, в морду дать бы рад! – Фальк приподнялся на локтях, ощупывая свою грудь. Потом, под протестующим взглядом лекаря, схватил бутылку и махнул пару капель из горлышка. Скривив губы и выдохнув градусное амбре, он продолжил:
Не надо тормозить мои порывы! – Парень сделал предупреждающий жест рукой –
Я за спасенье выпью сотню раз
Но блядь, шагну сейчас с обрыва
Коль в этом духе я продолжу сказ. –
Парень попытался подняться, но в ногах лежала выпившая Маришка. –
Маришка, ты жива пока? – Фальк потеребил девушку за плечо. –
Давай вставай, тебе ведь до могилы
Коль пить не будешь с лошадиной силы.
Ещё коптить несчетные века.
Фальк поднатужился, вытащил ноги из под девушки и сел на кровать.
"Вроде только прилёг, а конечности уже затекли" – подумал он, и сразу встрепенулся. Мысль текла спокойно и размеренно, без литературного колорита. Что же собственно происходит? Может, кто в курсе?" – Фальк решил обратиться к Лоренцо:
– Скажи мне, мед работник, что за хрень?
Нет сил произнести нормально слово!
Иль после процедур я стал олень? – Фальк задумался, прикидывая в голове варианты. И нехотя пробубнил –
На трассе схоронил уже такого... –
После нескольких попыток, парень всё-таки встал. Ноги постепенно приходили в норму. Из распахнутого окна подул лёгкий сквозняк, принеся с улицы запах луговых трав. Огонь весело трещал в камине, а самодовольный лекарь продолжал посматривать на всех своими невероятно голубыми глазами.
– Вы к наркоте попались на крючок? – Парень пригляделся к Лоренцо. –
А может это линзы голубые?
Короче, вам поможет коньячок
И шашлычок, пожаренный на гриле.
Фальк пошёл вдоль комнаты, но чуть не упал, удержавшись за массивную арфу. – Здарова Паста. Как ты там братан?
Узнал людей солидных нам на радость? – Борзой глянул на товарища.
Надеюсь, не достанет ятаган
Твой новый друг.
Чтоб всем нам сделать гадость? – Борзой провел пальцами по струнам, всё ещё находясь в состоянии прострации. По комнате потекло мелодичное звучание порядкового перебора. –
Тара, а что мне скажешь ты?
Есть вариант нам короля растрогать?
Ведь может он засунуть нам по локоть.
Буээ... – Фальк поморщился, представив эту картину. –
Сейчас сблюю от этой "милоты"
День обещал быть погожим. Солнечный свет проникал сквозь лёгкую кисею тюли, озаряя хаотичный танец пылинок.
– Кирпич, постой. Давай не горячиться!
Ходить по замку не хер одному
Сейчас приду в себя, и облегчиться
Пойдём вдвоём! Отказа не приму. – Фальк посмотрел на Фрэнки, в надежде что тот поймёт его толстый намёк.

Идея устраивать тайные переговоры перед этими хмырями в латах Кирпичу показалась крайне галимой. Причём не особо важно, у носа ли его трепаться или в углу "тайно" шушукаться. И так и этак выглядело бы крайне отсосно. Как собрание клуба плаща и кинжала среди детей даунов. Поэтому на Белку парень посмотрел, как на идиотку и подходить ближе не стал. Однако, это не помешало ей что-то там нашептать Пасте. Впрочем, судя по абсолютно нулевой реакции он то ли оглохнуть успел, то ли сам где-то упоролся в зюзю. Ещё и остальным что-то высказывает!

Тем временем, добрый доктор активно лапал Фалька за его накаченный грудак. Видать мужик был каким-то мастером массажистом, ибо на лицо футболиста налезла такая умиротворенная физиономия, будто он тайку на эротических массаж развёл. Аж смотреть противно.

Опять завибрировала труба. Кирпич с раздражением глянул на дисплей. Ну, конечно, кто же это ещё мог быть? Бля, донимала бы его звонками какая-нибудь няша с четвёртым размером груди и ногами от ушей, Фрэнк может проявлял бы поболее энтузиазма. Отсосали бы ему хотя бы за спасение. А со Скелета взять то и нехер.

С огромным нехотением, чувствуя будто какая-то невидимая сила его толкает на геройство, которое ему и нахер не впёрлось, Фрэнк таки прошествовал к двери со словами:
- Лан, вы это, репетируйте пока, а мне чёт… эээ… посрать приспичело. Пойду кустаны какие-нибудь найду.

Вопрос колдуна достаточно сильно удивил Аластора. Недоумение явно отразилось на его лице. Впрочем через пару минут он пришёл в себя и спокойно ответил.
-Ранее этим не занимался. Впрочем при моих навыках такая задача не слишком сложна. Включая варианты с участием защитной магии. Обучение о котором вы наверное слышали хоть и направлено на другое вполне позволяет и такое..
Ответив стал ждать пояснений. Хотя шанс на интересный контракт стал достаточно призрачным. Варианты конечно возможны разные но будь чтото более привычное врятли спрашивали о таком. Дальнейшие слова колдуна лишь подтвердили первоначальный вывод. Скорее всего колдун и так понял всё по лицу тролля. Но правила приличия требовали озвучить его.
-Это ни к чему. Такое хоть и возможно но несколько не стандартно. Потому ответ отрицательный. У меня нет нужды в таком. Прощайте.
Договорив Аластор повернулся и направился к дому. Надежда на интересный контракт не оправдалась. Зря выбирался из постели.

А почему бы и не согласиться ? Артефакты на тракте не валяются, а от Арвана избавиться я всегда успею, хотя давно стоило бы это сделать, больно он уж многое себе позволяет - промелькнуло в голове Августа.

Немного помедлив, Флавий сказал- хорошо, я согласен отправится хоть сейчас, чистых договор и чернильницы с пером не найдется ? Хочу заключить пару тройку контрактов . Ах да, надеюсь ты уже придумал, как мы попадаем в мир смертных ? Добавил Август

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Ада нахмурилась и, закусив губу, отвернулась. Синяя лента наводила на догадку, что действо на экране происходит с ведома и позволения Великого Герцога. А возможно, и ради его услаждения. Аду нельзя было назвать искушённой в такого рода эротических навыках, но разве нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять азы?

Эта мысль — внезапное осознание, что какая-то другая женщина доставляет Повелителю удовольствие прямо сейчас, у неё на глазах — подкралась предательски, словно змея больно ужалив чувство самолюбия. Конечно, Ада знала, что не одна в своём роде, у Астарота хватало подчинённых-женщин. А всё же всякий раз ревновала — мучительно, яро. Она не знала служительницу с экрана, видела впервые — и не хотела знать. Достаточно было факта самого существования где-то там той, другой, чтобы ненавидеть её и желать уничтожить. Ненавидеть их обоих.

Только что Повелитель дал понять, что ему безразличны её отношения с кем бы то ни было: дружба это или нечто большее, идёт ли речь о смертном или Инаком, окажется на месте Германа другой мужчина или женщина — так ли уж важно, покуда эта связь не мешает делам домена? Разницы никакой, её просто не существует. В такие моменты она совершенно не понимала его — ни мыслей, ни чувств — он становился чужим, далёким, недосягаемым, будто и не было их знакомства длиной в 8 лет.

Возможно, приди она в мир демоном изначально, то поняла бы это холодное равнодушие. Но, видимо, слишком сильно было в меченой то человеческое, от обычной смертной женщины, способной любить. Живучее и неистребимое, оно раз за разом возрождалось из тлеющей искры после безуспешной попытки задушить это пламя, жгло и рвалось наружу.

С годами Ада понемногу научилась совладать с деструктивной страстью, натягивать узду в последнюю секунду, когда та уже готова сорваться и ринуться нести разрушение. Нет, она не станет устраивать сцен и сейчас. Будущей Королеве такое не пристало. Но она убьёт любую, расчётливо и безжалостно — лишь только появится такая возможность. Она не смирится. Никогда.

То была уже не простая ревность, но сопряжённая с гордым достоинством. Достоинством Тёмной избранницы.

Некоторое время Ада молчала, сосредоточенно изучая лицо Повелителя. Оно всегда было разным, за исключением визитов в среду, и к нему нельзя было привыкнуть. Да и к чему? Ада не цеплялась за внешность, любя душой душу. Тем более не ассоциировала Великого Герцога с его аватаром — то, что так сложно было понять Герману.

Кажется, он волновался. За неё или из-за неё — вот что имело значение, но так и повисло невысказанным вопросом. Вся эта вальяжность позы и небрежность костюма с расстёгнутой верхней пуговицей рубашки, лишённой галстука, — была обманчива и могла ввести в заблуждение лишь неопытного наблюдателя. Но не Аду. В глазах Повелителя — всегда чёрных независимо от облика — мелькало и пряталось нечто пугливое, словно он стыдился проявления эмоций, непозволительных для демона, неприличных.

Удивительно, почему даже на своём родном плане он предпочитал антропоморфный образ. Астарот охотнее других обитателей Инферно шёл на контакт с людьми и принимал их подобие — об этом свидетельствовали все гримуары. Но зачем соблюдать «маскарад» у себя дома? Лучше бы он предстал её глазам в истинном облике — вступая в «тронный зал» владений Великого Герцога, Ада втайне, с замиранием сердца надеялась на это. Она любила смотреть на его огромные крылья и их роскошный размах, любовалась каждым пёрышком — и каждое хранила бережно, словно маленькую драгоценность, случись ему осыпаться наземь в стенах её дома.

Значит, таковы последствия таинственного ритуала той ночи? Если раньше принадлежать демону значило быть подотчётной в каждом действии на словах, то теперь Повелитель мог осведомиться о самом сокровенном — заглянуть ей прямо в душу, узнать о мечтах и надеждах. Просто пожелав этого. Связующая их нить не просто обрела крепость — неужели она превратилась в какой-то псионический канал, когда общаться можно беззвучно, мыслеформами? Разве такое возможно? Походило на реальность, иначе откуда бы ему знать?

— Ты мне глаза направил прямо в душу, и в ней я вижу столько чёрных пятен, что их ничем не вывести...* Вас удивляет моя мечта?

Улыбка. Лёгкая и неопределённая, как мимолётный взмах крыльев колибри, оставляющий после себя шлейф грусти.

— Вы не одно тысячелетие наслаждаетесь женским обществом — и так плохо знаете женщин. По крайней мере, меня.

Ада поднялась и прошлась по ложе. Ещё мгновение назад улыбавшееся лицо её посерьёзнело, но когда она повернулась, обращённый на Повелителя взгляд был исполнен бесконечной теплоты.

— Когда при женщине упоминают иную, она желает лишь одного: быть единственной, достойной внимания. Когда женщине настоятельно советуют не ссориться с какой-то сильной соперницей, она загорится идеей сделать ровно наоборот — просто, чтобы доказать, что сильнее и умнее. Я не зря сказала Вам тогда, что в Вашем домене может быть только одна Королева. Это не пустые слова. Хотелось бы мне уничтожить фею? Безусловно. По двум вышеозвученным причинам — но на этом не всё. Есть и главная: мне бы хотелось этого ради Вас.

Она подошла и села на край тахты Повелителя.

— Минувшим вечером ко мне приходил один мужчина, адвокат из юридической конторы Струвинского, — доверительно, вполголоса начала Ада свой рассказ. — Он устроился к вампиру недавно, но привело его в город не желание карьерного роста. Павел рассказал, что искал своего друга и наставника, который в посмертии обратился призраком и продолжал принимать участие в его судьбе. Однако его след терялся здесь, в Новосибирске. Иосиф — так его звали — перестал выходить с моим посетителем на связь, и позже выяснилось почему. Беднягу похитила Глайстиг.

Подбородок девушки видимо потяжелел от сжавшихся челюстей.

— По имеющейся также от других лиц информации у меня есть основания полагать, что фея решила подчинить себе весь город путём «военизированного» переворота. Я не могу допустить этого на Вашей территории. Но памятуя о предостережении про превосходящую силу противника, пока не провоцирую конфликт первой.

Досадное, неприятное чувство — признаваться в собственной слабости: как все меченые, Ада была горда. Но какой смысл лгать тому, кто читает тебя, как раскрытую книгу?

— Я лучше умру, чем позволю этой лицемерке посягнуть на Ваши владения, Повелитель, — сверкнула глазами полудемоница.

И была совершенно искренна в своём порыве.

  Стив неторопливо подошёл к складу. Не показывая этого открыто, внутри он ликовал:
- Доступ к складу с оружием? БОЕВОМУ ОРУЖИЮ?! Какой чудесный день!!!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

  - Ох, всего лишь синдикат - глупые бандиты или разборки профсоюзов, какое счастье, что не чужие! - прошептал себе под нос Альфред.
  Дважды доктор попадал в передряги с чужими. Однажды космический ветер принёс цисты насекомоподобных созданий, которые попали на станцию во время ремонта обшивки. В благоприятных условиях чужие стали вылупляться и жрать органику, успели уничтожить всю гидропонику. Так что станция осталась без биомассы для пищевых комбайнов. Приходилось всем составом ловить эту космическую саранчу и перерабатывать на еду. Вкус ужасный, даже тройная переработка не могла его убрать...
  Карантин. Воздух заканчивался, вода и еда - тоже, всё из-за нарушения гидропоники.
  Второй раз - на планете, поселенцы были атакованы медузами, у тех начался период размножения и в воздух выбрасывался особый наркотик-феромон... Тот случай ещё назвали "Кризис Гомосексуализма". Женщины впадали в сонное оцепенение, а мужчины начинали сношать друг-друга, а после прыгать в воду, где их ели медузы. Конечно, воздушные фильтры справлялись с психотропными веществами в воздухе, да и быстро во всём разобрались. Но сколько пришлось провести однотипных сеансов с мужиками, которые не могли забыть своих действий... сколько семей тогда развалилось!

  Включив камеры, доктор обратился к ИИ:
  - ПОЛ, у меня помощник глючит - всё время ушами голограмма дёргает, ну, если без твоего прямого управления. Может надо обновления какие скачать? А то клиенты ржут и не могут сконцентрироваться на лечении!

  В коридоре было суетно, все как-то настороженно поглядывали друг на друга. Врачи снова таскали лекарства. Журнал дежурств на стене показывал только одну надпись: "Идёт изменение порядка смен в связи с синей тревогой! Ожидайте."

  Перед дверью главврача стояла грозная дама в защитном снаряжении и с карабином в руках - служба безопасности. Типа охрана? Или хочет поработать секретаршей? Альфред мило улыбнулся женщине, пригладил волосы и постарался изобразить походку бывалого солдата. Надо же заводить знакомства с прекрасной половиной, а то после воспоминания о медузах...

  - Ещё раз здравствуйте! Таки я пришёл - вот мой комм и карта допуска. Что за переполох на станции? Что-то украли? Ещё же первый день смены не закончился! - Кемпбелл плюхнулся в кресло перед столом начальника, изображая недоумение и стараясь сильно не дышать на собеседника - вдруг алкоголь ещё не выветрился?

СООБЩЕНИЕ ДЛЯ  411 - CA(TM) (СТИВ).
ОТ: МЕДИЦИНСКОЕ ПЛАНОВОЕ ТЕСТИРОВАНИЕ

Здравствуйте, мой металлический друг Стив! Не сочтите за труд пройти тестирование. Ваше здоровье - в ваших руках.

Тест конфиденциальный, ваша зарплата никак не будет зависеть от ответов, также здесь нет правильных и неправильных ответов!!!

Просто напишите ваши первые ассоциации с картинками:
1.

Показать содержимое

2.

Показать содержимое

3.

Показать содержимое

4.

Показать содержимое

5.

Показать содержимое

6.

Показать содержимое

7.

Показать содержимое

8.

Показать содержимое

9.

Показать содержимое

10.

Показать содержимое

И отправьте на общую почту в "Медбэй", с пометкой для: Альфреда Густава Кемпбелла,
(вашего психиатра)

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

— Что это вы говорите, молодой человек? — приподнял брови Сент-Клер. — Вы утверждаете, что вы некоего рода месмерист?

Похоже, решил профессор, у него сейчас не оставалось иного выбора, кроме блюсти верность учению Стои. Он может следовать туда, куда влекла его слепая сила судьбы добровольно или полудобровольно, как та эпиктетова собака, бегущая вслед за груженной повозкой. Он может сопротивляться и брыкаться — и итог все равно будет тем же самым, повозка лишь только поволочет его за собой на веревке. Обстоятельства вне его контроля подчинили сейчас себе его жизнь. Как кажется, у него остался лишь один единственный выбор: насколько болезненным для себя самого он желает сделать это путешествие на встречу со своим похитителем.

Мемном Сент-Клер нахмурился. Не трудно догадаться, что это внезапное ощущение беспомощности не пришлось ему по душе.

- О боги! - химерка закрыла глаза лапками. - Да ты нокер! В самом худшем понимании этого слова. Ладно-ладно, что-нибудь придумаем, не ворчи. Леди... - мышекрыска, проворно перебирая лапками, добралась до решетки, разделявшей узников, и глянула на девушку. - Хм... ну... даже не знаю...

- ДА! - пропищали лезущие со стен, из пола, буквально отовсюду разношерстные создания, в основном серые, облезлые, тощие и несчастные, но очень воодушевленные открывающимися перспективами. - ЕДА!!! КАЖДЫЙ ДЕНЬ!!! ЭТО ОБЕЩАНИЕ!!! - У Ганса возникло ощущение, что его не дослушали или вообще не услышали, но прежде чем он успел что-то пояснить разноголосому хору, в камере ши раздался глухой хлопок, появился тонкая золотая дужка открывающегося портала, тут ж схлопнувшаяся. Ромуальда дернулась на звук, нахмурилась, но тоже не успела ничего прокомментировать, потому что в ту же секунду до нее добрались мохнатые лапки химер и девушка исчезла.

Если Ганс и хотел запротестовать, из горла вырвался всего лишь тонкий писк, а все вокруг внезапно увеличилось в размерах и стало темным, далеким и туманным, в отличие от придвинувшихся плит пола, в которых он теперь мог разглядеть каждую маленькую трещинку, каждую щербинку и неровность. Руки сморщились до тоненьких когтистых лапок, покрытых шерстью, одежда втянулась в тело, для равновесия появился длинный лысый хвост...

- Хихикс! У тебя рога, - пискнул кто-то рядом, обнюхивая боггана.
- Побежали! - пискнули с другой стороны. - ЕДА!!! БЕЖИМ!!! НАС КОРМЯТ!!! - и давка и толчея со всех сторон, сопротивляться которым совершенно невозможно. И вот уже над головой не тусклый свет неизведанного пространства, но низкий каменный потолок, придающий спокойствия и уверенности, и все целеустремленно бегут вперед, не разбирая дороги.

Вы не можете просматривать этот пост!

Катюша была девочкой очень необычной. аленький цветочек с черным поясом. Метр пятьдесят пять сантиметров стальных мышц и ангельской внешности. Самый идеальный администратор для фитнес-клуба для очень непростых клиентов. Вот к ней Николай и отправился. Тут он решил подстраховаться и пожелал, чтобы у Катюши было хорошее настроение.

Встретив укоризненный взгляд Николай в примиряющем жесте поднял руки.
- В этот раз все наоборот, клиентка прости другого тренера, профессионала, но не меня. Я б на твоем месте поторопился Катюша. Не знаю чего там у нее случилось, но еще минут пятнадцать такой тренировки и придется ее в травмпункт везти.

Пока Верина читала книгу перед взглядом её будто вживую разворачивались события прошлого. Образ вазы, что было уничтожена больше года назад сменился образом вазы, стоящей на выступе в пещере. Читая о синих линиях-узорах девушка думала о том, что никогда у неё весь этот расписанный фаянс не будет вызывать доверия. Сколько проблем он только приносит! Сколько же мерзких экспериментов им пришлось провести, чтобы добиться таких стабильных результатов от описанных в книге ритуалов и заклинаний. Прочитала про отправку в Дуат, заглянула чуть дальше и не без дрожи закрыла книгу. Всё её содержание отнюдь не добавляло её благодушного настроения от нахождения в замке сеттитов. Не хотелось ей испытывать на себе магию этих с позволения сказать сородичей. Совсем не хотелось. Ей и видений с головой хватало.

И всё же Верина не могла не оценить красоту идеи о создании картины, в которой будет целый отдельный мир. Впрочем и без картины... она неожиданно поняла, что была бы совсем не против приобрести этот замок, то есть не этот вот именно, а настоящий, по ту сторону. Городок не большой, тремеров тут ещё нет, доменов враждебных сородичей тоже нет, по крайней мере явных. И заполучить свой домен, да ещё такой, она была бы не против. Это позволило бы ей чем-то по-настоящему заняться, а не размениваться на разные мелочи. Да и иметь свою территорию, обустроенную на свой лади со своими порядками было заманчиво. Если всё получится с проклятием, то репутацию она себе заработает. Да и Джимм поможет в случае чего. Наивно надеяться, что он неожиданно пропадёт из её жизни. Слишком много он в неё вложил. Да ещё с учётом того, что она его единственное дитя. Осталось лишь не попасться сеттитам, найти в замке нужного не-человека и не-сородича, снять проклятье и выбраться из картины. Ну и где-то в перспективе доказать своё право на владение доменом. Сущие мелочи, не так ли?

Конечно все эти размышления были чем-то пока далёким, но ей нужно было что-то, помимо висящего на ней проклятья, что придало бы ей дополнительный стимул и силы. Что-то хорошее и более эгоистичное, для себя, а не только лишь хлещущий за спиной кнут проклятия и необходимость выполнить поручение Джека.

Прочитав кстати написанное во второй книге она сперва понадеялась, что подойдёт кровь Шекби, тот ведь не был в полном смысле человеком. Но вот сородичем он не был ни в одном из вариантов, если только она конечно не попробует обратить, но впрочем это явно не то. А значит ей нужен загадочный пленник, о котором упоминал Бруха. Прислушиваясь к творящемуся за стеной, она попыталась найти в кабинете хоть какую-то информацию о нём и как к есу незаметно попасть. С огнём проблем не должно быть, всё же призвать его она может, лишь бы этот неизвестный не испытывал перед ним неконтролируемый ужас.

Судорожно переводя взгляд с парня на девушку, Иван никак не мог взять в толк. "Если это осознанное сновидение, значит эти двое - плоды моего мозга, продукты воображения, сублимация чего-нибудь там... Мальчикоподобная девочка и мускулистый парень в стрингах... Это что же, моё подсознание пытается намекнуть, что я гей что ли??? Твою ж мать, да с какого икса, никогда же не было никаких подвижек! Что за дела!?! Блин, и это сейчас напоминает первую стадию - отрицание. Дурдом! Ладно, если эти два глюка беседуют, посмотрим, о чём будут говорить, может, это даст какой-нибудь ключик. По крайней мере, теперь просыпаться точно не стоит, а то ж я от любопытства потом помру".

Верина на какое-то время просто застыла на месте, тупо глядя на Шекби. Сперва никаких мыслей в голове просто не было, лишь звенящая пустота. Затем как-то качнулась пошевелилась и как-то ломано повернулась в сторону стола с лежащими на нём... книгами? Если это и впрямь был Джинн, то это вполне объясняло откуда взялся сородич, ухитрившийся посреди дня загипнотизировать гуля. Опытный в этом деле сородич.
Не особо осознано она подошла к столу какими-то через чур резкими и ломаны движениями принялась открывать свёрток.
У неё, мать его, самый ненормальный и странный Сир из только возможных! Был и страх, что он обратно примется контролировать. И понимание того, что если бы хотел он бы вмешался бы раньше. И какое-то облегчение от того, что он всё и правда выжил. Самая разнообразная смесь из самых противоположных эмоций.
Одно ясно - в свёртке явно что-то очень важное. И, скорее всего, для текущего её дела.
Чёртов, мать его, Джимм!

Михаил сосредотачивается на воспоминании из детства - ему 4 года, день рождения и дедушка дарит ему огромный железный грузовик ЗИЛ. Пытается следовать советам и проснуться.

Михаил пытается поднять девушку на ноги. "Надо сваливать пока они не опомнились!" Помогает девушке идти, если она начнет спрашивать - прервет: "все вопросы в безопасном месте. Считай, что мы герои фильма ужасов и сейчас нам надо сбежать от маньяков!"
Заходит в дверь (с девушкой) и пропускает вперед Стража.
"Нам надо где-то переждать погоню и подождать помощи, да?"
На всякий случай, ничего из комнаты не берет и следит, что бы и девушка не взяла.

Михаил всерьёз задумался....
«Знаешь, вот из детства я помню - это когда я нашёл на свалке абсолютно рабочий велосипед, у меня тогда не было своего...
В студенческие годы, наверное когда впервые выиграл грант на поездку на международную конференцию, во Франции была...
А после института как-то так затянуло - работа-дом, еда-сон...
Звучит тоскливо, а на деле - привычно. Вот больше мне даже и сказать не знаю что» Михаил смутился, от мысли что так сходу уже жалуется на жизнь едва знакомой девушке.

Ваймс оглянулся.
Отец не сильно изменился, но словно ещё немного постарел. Его голос был таким же, как и всегда, хотя говорил он совсем не то, что Алан хотел услышать. На Алана накатила волна безраздельной скорби, которая ещё несколько мучительно долгих секунд не давала ему открыть рот. Ваймс с трудом сдержал слёзы.
- О...отец, - наконец смог разомкнуть рот Алан, - позволь мне объяснить.
Он сделал два шага, а потом упал на колени перед этой тенью, которую Диктор вернул сюда для того, чтобы... Всё исправить.
И Ваймс начал объяснять. Он рассказывал, как вышел на след преступников, что когда очередной раз не рассказал отцу правду, куда направляется, он ехал в отдел, чтобы передать всю имеющуюся ему информацию начальству, надеясь, что его поймут правильно. Он рассказывал, и заплакав посреди рассказа, клялся, что те наркотики, которые нашли в его служебном автомобиле, он никогда не видел, что их подбросили, наверняка чтобы заставить его замолчать, как он хотел приехать к отцу в больницу, но не смог, так как в тот день его постановили взять под арест, как вышел, как потерял цель.
Ваймс говорил, и слёзы душили его, что он не хотел, не хотел спиваться, что он исправится, что он обязательно выйдет из всего этого, выберется, выкарабкается...
Но главное, что отец должен знать: Алан Рихард Ваймс не преступник, он не предал свою присягу и свой значок. На этом моменте Алан вытер слёзы, и хотя лицо всё ещё было мокрым, они уже не струились по нему.
- Я обещаю, обещаю тебе, отец. Я никогда, даже с этой силой, - он кивнул на Диктора, - не стану подобен им. Я буду достойным тебя, отец. Я буду, - он вздохнул, как бы ожидая ответа после этой фразы, - достойным.

Для внешнего мира ничего не произошло. Просто человек одел странного вида шляпу и застыл на месте. Впрочем на него некому было обращать внимание: прохожих не было, а с окрестных камер точка, где стоял Александр, не просматривалась.

Но для самого Александра все поменялось разительно. Он оказался в какой-то библиотеке. Длинные ряды полок, заставленные книгами. Библиотека выглядела очень-очень знакомо, но вместе с тем, очевидно он никогда здесь не был. Понятно это было хотя бы потому, что уж висящий в воздухе серый кристалл он бы запомнил. Кристалл был определенно чужд этому месту. Более того, он был чужд всему человеческому естеству Александра.

В разуме Александра возникла мысль. Так-то это было не странно, вот только это была не его мысль. Да и не мысль даже, а скорее образ:
- Желание/требуемое действие исполнено/выполнено. Пространство для общения/взаимодействия сформировано/создано/сотворено. Перемещение в пространстве - не требуется/0/не выполнено. Перемещение во времени - не требуется/0/не выполнено. Перемещение в разуме хозяина - выполнено/глубоко/безопасно. Хозяин/Александр сформировать/сотворить желание/мысль/действие. Вопрос? Шляпа/кристалл необходимость служить/повиноваться/работать.

Александру стало понятно, что во-первых кристалл перед ним - это воплощение шляпы, во-вторых они в глубинах разума Александра, и в-третьих разум шляпы явно не был человеческим.

Из динамика прозвучало последнее слово, но Гарольд продолжал сверлить невидящим взглядом кнопку. У него не было сомнений, о ком сейчас говорил голос. Да, это Гарольд Дженкинс, недоделанный гений химии и чертов неудачник, который не сумел добиться в жизни ничего.

В голове не было ни одной мысли. Только пустота. Простояв так секунд десять, Гарольд сделал несколько шагов назад. Поиск ответов как-то отодвинулся на второй план.

В ушах все еще звучал отголосок речи таинственного голоса:

Вскоре парня поглотит тьма.

Что это значит, можно только догадываться. Но ничего хорошего это не сулит.

Мельком, как будто виновато, Гарольд посмотрел на Киару, заметил заинтересованный взгляд Мистера-панды. И через мгновение отвел глаза и уставился в пол. Эмоций не осталось. Его как будто выпили досуха и оставили пустой сосуд сохнуть на солнце.

Верина, что характерно, не оценила её акта самопожертвования. Несмотря на то, что он мог спасти им жизнь, будь мужик настроен хоть сколько-нибудь враждебно. А друзей в этом месте у них быть не могло. Девушка понятия не имела, кто перед ней, но ничего хорошего от него ждать не приходилось. Она даже не успела испугаться, хотя незнакомец мог раскатать её мозги по асфальту. Почему-то в данный момент отвлечь внимание от домитора казалось важнее, чем целость собственной тушки. Ну и пусть доминирует, лишь бы её, а не Верину...
Элис знала, что против вампирского обаяния сложно устоять. Испытала на себе. Она и не старалась, лишь отчаянно цеплялась за немногие светлые воспоминания, которых после службы у вампиров осталось не так много. Прежняя жизнь потускнела, да и не было в ней ничего столь яркого, как... как волшебное пламя, в котором сгорела книга, например. Как многоцветье подпространства, сквозь которое она летела, держась за руку Чакки... Элис захлопала глазами, стряхивая морок. Подавила искушение продемонстрировать гаду язык. Видал? Нас так просто не возьмёшь, мы не пальцем деланы!
Тут подвалила группа поддержки, и девушка сочла за благо отодвинуться со сцены в тень, подальше от высокопоставленных лиц. За свою короткую гульскую жизнь она ещё не наблюдала столько важных шишек в одном месте одновременно.

Прелестно. Было бы просто "замечательно" взбреди ей в голову такая дурость, как попытка задоминировать Примогена Брухов. На её взгляд весь этот так называемый конфликт не стоит и выеденного яйца, а потому эта было едва не возникшая свара на пустом месте, когда явно есть куда большие проблемы, вызывала лушь явное раздражение.
Она было собралась ждать, пока Чарльз позвонит князю, но ждать не пришлось. Когда-то она не восприняла Джека по-настоящему всерьёз, но его слова, а главное реакция на них Примогена заставили на миг удивлённо приподнять бровь. Серьёзная личность однако, а так не скажешь ведь. Вид же Примогена Носферату и вовсе вызывал спокойствие за всю эту чехарду с автомастерской. Не смотря на устроенной ей как-то Эмили обиды никакой она на ту не держала и тоже весьма высоко оценивала. Хотя что уж тут говорить, Примоген как никак! Может отдать ей на недельку Элис? Верина слегка задумалась от идеи, но отказалась. Нет, не совсем тот эффект будет.
Лезть вперёд она пока тоже не стала. Не того полёта птица ещё. Лишь повернув голову к Элис, негромко равнодушно произнесла:
— В следующий раз, захочешь сдохнуть, скажи, я тебе сама шею откручу. Проблем меньше будет, — слегка помолчав, добавила. — Молчи и не лезь вперёд пока тебе того не скажут. Если действительно хочешь помочь.
Да, слишком она по-доброму к Элис отнеслась. Надо будет заняться ею серьёзно.

Элис выразительно промолчала в ответ, делая вид, что разглядывает тётку за спиной Джека. Окей, в следующий раз она пальцем не шевельнёт без прямого приказа, даже если Верину убивать будут. Особенно если начнут убивать. Вот ещё, спасать эту кралю! Пусть сама разбирается.

Внезапно с заднего двора автомастерской стали раздаваться странные громкие возгласы:
-Сэр товарищ адмирал!
-Так точно сэр!
-Матросы Майкл и Маркус! На нашу территорию втрогся неприятель! Ваша задача нейтрализовать его!
-Да, сэр! Нет, сэр! Три полных мешка, сэр!
-Выполняяяять!
-Ай ай, сэр!
Раздался звук, похожий на летящий тяжёлый предмет и-звук падения тела.
-Урра!!! Мы победили!!!
Секунду спустя раздался лёгкий хлопок и рядом с Элис материализовалась весёлая компания Подменышей. Чакки прятал в рюкзак громадную рогатку, а Майкл с Маркусом держали вырывающегося охранника. Увидев всех прочих, он слегка притих.
Джек влепил Чакки пощёчину:
-Ты охренел? Маскарад соблюдай. Твои фокусы могли увидеть левые люди!
Что странно, но Чакки, кажется, ничуть не обиделся:
-Ты посмотри лучше, кого мы откопали! Пытался сбежать!
Джек на минуту задумался.
-Элис. Он тебе знаком? Вроде охранник, да?
Элис пожала плечами.
- Ну видела я его здесь, но лично не знакома.

Появившиеся Подменыши дали ответ на вопрос о том, что за звуки раздавались с заднего двора. Удивительно, но присутствие этих внешне раздолбаев кажется просто не могло не влиять на Верину положительно. Интересно было бы заснять на камеру, как они этого мужика мутного ловили.
Элис ксати кажется решила обидеться. Но Верине было пока не до её чувств. Так как это товарищ кажется явно не простой, она решила глянуть на него магически. Но из этого ничего не получилось.

Решение было найдено мгновенно...или почти мгновенно. Джек секунду подумал и дал указания:
-Так. Этого мутного типа проведите в здание и как раз допросим его. А допрашивать будешь ты, Верина. Кажется, это наша зацепка, и он может вывести нас на тех, кто ему поручил... Верина, узнай всё о нём, начиная с того, где он родился.
Охранник что-то попытался возразить, но получил несильный, но весьма болезненный удар "поддых" от феечек и предпочёл заткнуться. Вся компания двинулась внутрь автомастерской.

Сначала Элис не собиралась идти внутрь, но ночной холод уже давно пробирался под пижаму, а остаточное волшебство костра улетучилось, как дым от него же. Догнали, схватили за плечо усталость и безразличие. Знакомые лица на поверку оказались масками. Стоило подковырнуть ногтем, и с Верины мгновенно слетела напускная доброжелательность. Проглянула та же сучность, что у всех вампиров. Да и Подменыши хороши: втроём на одного, ещё хвастаются, что поймали. В их рыжие головы не пришло, что это, возможно, обычный человек, нелегал с просроченной визой. Заметил кучу бобби возле мастерской, отложил кирпичей, решил по-тихому слинять огородами - да не вышло. Сейчас его начнут допрашивать, мучить, выворачивать наизнанку память без суда и следствия. Становиться свидетелем не хотелось, а прийти на помощь никто не даст.
Элис накрыло отвращение ко всем сразу. Чтобы не пялиться на бледные рожи, она пропустила всех вперёд, тихо прикрыла за собой дверь, устроилась прямо на полу возле выхода и закрыла глаза. На всякий случай девушка усилила слух, чтобы быть в курсе, что происходит, но особо не усердствовала. Она явно лишняя на этом празднике не-жизни.

Сновидение под воздействием "грязного" траума начиналось будто бы почти так, как и с легальным, очищенным препаратом. Почти так. Несмотря на то, что каждый атом этого мраморного зала был создан по воле Рэми, её с момента погружения в сон не покидало смутное чувство беспокойства, будто бы в любой момент что-то может выйти из-под контроля. Это чувство не покидало Рэми, когда она шла по бархатному ковру, прикасалась пальцами к блюдам с изысканными лакомствами. Все будто бы как всегда, но что-то не так.

Рэми взяла одно из яблок с серебряного блюда - большое, спелое и очень аппетитное на вид. Но прежде чем откусить, она случайно обратила внимание на маленький, едва заметный дефект. В яблоке была черная точка. Наверное, червяк "попробовал" яблоко до Рэми...

"Но это невозможно..." - холодея изнутри и чувствуя подступающий к горлу комок, подумала Рэми. Она почувствовала, что внутри яблока что-то шевелится и выронила его. Впервые созданный ею маленький мир оказался... несовершенным. "Заново!". Она решила создать этот зал снова, просто чтобы убедиться, что это нелепая случайность. Все вокруг померкло и зал перестал существовать, Рэми будто повисла в кромешной тьме. Так всегда было в момент создания или радикального изменения сна.

Но когда Рэми снова "включила свет", то ее сковал ужас. То, что она видела внутри СВОЕГО сна, и близко не было похоже на то, что она хотела создать. Это было... завораживающе и омерзительно одновременно. То, что должно было стать прекрасным мраморным залом для пиршеств, оказалось грязным и клаустрофобически-тесным нагромождением коридоров и комнат, в каждой из которых совершались отвратительные и непонятные сцены с участием существ, больше похожих на мерзкую пародию на людей. Раскачиваясь и сотрясаясь мелкой дрожью, странные твари что-то поглощали из тарелок или извергали поглощенное ранее обратно. Под "обеденным столом" в это время скорчилось еще одно существо, никак не реагируя на остальных - и, казалось, даже не подавая признаков жизни. Где-то рядом одна тварь безмолвно избивала другую, извивающуюся на некоем подобии кровати. Третья просто стояла без движения и, кажется, слепо таращилась в темный дверной проем перед собой. Похоже, Рэми они не замечали. Пока еще не замечали...

Что-то пошло не так… Совсем не так. Её оттеснили от пульта управления собственным телом! Что всегда казалось её неотъемлемым правом, экспроприировали и использовали по своему разумению. Элис будто в дурном сне наблюдала, как её руки и ноги действуют отдельно от её воли. Она теперь сторонний наблюдатель, не имеющий права голоса.

«Вот мудак! Убирайся из моей головы!» - она проорала ещё парочку менее цензурных эпитетов в сторону наглого захватчика, но быстро притихла. Иллюзия оборачивалась ужасающей реальностью. Неужели это всё на самом деле? Не сон, не морок, не проверка со стороны Тремер? Этот «ёжик» теперь будет в ней жить, всегда? Элис чуть не взвыла от отчаяния. Ну почему это случилось именно с ней?!

Она едва обратила внимание на смену декораций, мелькание статистов, слова, вылетавшие из собственного рта. «Палишься, чувак! Я так не улыбаюсь» - девушка храбрилась, понимая, что сегодня не её день. Определённо. Когда ниточки, дёргавшие живую марионетку, исчезли и она вновь обрела контроль над телом, то несколько минут просидела, не веря своему счастью.

Знаешь что… Я передумала насчёт убивать. Мы, девушки, такие непостоянные! Жизнь всё же не такая плохая штука. Пока в ней нет тебя.

Она завела мотор и поехала строго домой, как велели. Испытывать судьбу и демонстрировать отчаянную храбрость почему-то расхотелось. Элис понятия не имела, что теперь будет, но интуиция мрачно пророчила, что ничего хорошего.

Бинго! В яблочко с первого выстрела. Совпадения всегда подозрительны, к тому же с памятного бала Элис стала немножко параноиком. Ну не может быть, чтобы артефакты хранились без палева в коробке с хламом. Не может быть, чтоб ей дали задание на поиск магических книг, и она в первые полчаса работы под прикрытием откопала одну из. Дело отчётливо пахло керосином, и Элис это отчаянно не нравилось. Она без колебаний отложила книгу на пол, не желая даже притрагиваться к ней. Чёрная обложка не содержала никаких опознавательных знаков, что само по себе намекало «Открой меня!». Некогда в Капелле, изучая те немногие издания, которые ей доверяли Тремер, девушка мечтала выкрасть самую настоящую магическую книгу, с настоящими ритуалами, мрачными тайнами и всяческими древностями, чтобы дух захватывало и мурашки по спине. Ну вот перед ней то самое «настоящее магическое», судя по цветовой истерике у кольца, а желание познакомиться с ним поближе трусливо забилось подальше. Здравый смысл настойчиво советовал не связываться, и Элис была склонна с ним согласиться. Надо звонить куратору, и пусть сами разбираются в своих артефактах.

Внезапно абонент оказался не абонент. Элис почувствовала лёгкую панику. Что теперь делать? Сунуть книгу в рюкзак, сделать покерфейс и валить, как предписано? Ну нет! А вдруг на выходе у них датчики артефактов, поймают с поличным, котлету сделают… Отбивную с кровью. Так, спокойно. Есть ещё варианты. Дрожащими руками девушка попыталась сфотографировать объект. Получилось, мягко говоря, так себе: некая чёрная книга, которая сама по себе ничего не доказывает. Книг такого формата по всему Лондону вагон и маленькая тележка. И даже отослать фотографию кому надо не получилось: телефон ушёл в отказ, не отправляя ни смс, ни ммс, и сам интернет оказался заблокирован. Подскочив к компьютерам, Элис убедилась, что и там сети нет. Дьявол, но она ведь видела, что ещё недавно сеть была!

Паника росла. Девушка навернула несколько кругов по комнате, разглядывая потолок, полки, углы в поисках камер. То ли их не было по каким-то соображениям, то ли их прятали. И если они были, то охранник уже в курсе, что новенькая запустила свои шаловливые ручонки куда не надо. Или изображение тоже вырубилось, и охранник прибежит узнать, что происходит. Элис даже приложила ухо к двери, но услышала только заполошный стук собственного сердца да ровный гул компьютеров. Хотела бы она уметь сохранять спокойствие, как искусственный интеллект!

Проклятая книга лежала на полу возле коробки и насмешливо пялилась. Элис уставилась на неё, раздумывая. Ясно ведь, кто виновник спектакля. Амулет снял защиту вокруг книги, та в ответ начала действовать на полную катушку, связь накрылась медным тазиком. Странно, что компы ещё работают. Похоже, других выходов нет, надо хоть проверить, за что её будут убивать. Но аккуратно. Она достала набор инструментов, подхватила роутер, подошла к книге, подняла её и положила в коробку на тряпки. Села рядом с коробкой спиной к двери, разложила рядом инструменты, положила роутер на колени, чтобы если вдруг кто войдёт, сделать вид, что она просто копается с девайсом, пытаясь наладить интернет. И осторожно потянулась к книге, чтобы открыть и полистать, готовая при малейшем шухере захлопнуть книгу и отдёрнуть руку.

Как часто бывает, желание, которое сбылось, не принесло особой радости. Нет, Элис, конечно, радовалась, что её выперли из Капеллы – это снимало большую часть проблем и необходимость делать хорошую мину при плохой игре. С другой стороны – её выперли из Капеллы, просто потому, что домитор попал в опалу. Верина не распространялась, что конкретно произошло, лишь сообщила, что она поругалась с сиром. Или сир поругался с Вериной. Результат одинаков: их предали анафеме. Ну и отличненько, и не очень-то хотелось! Элис точно страдать не станет от того, что у неё перестали пить кровь, гонять по ночам, а также указывать, что делать.

Она занялась фрилансом, трижды в неделю ходила в тренажёрный зал, уделяя большое внимание силовым упражнениям. Имея возможность понаблюдать за тренировками вампиров в капелле, она пришла к неутешительному выводу, что с её физической подготовкой любой представитель ночного мира просто закатает её в асфальт, и это было бы весьма прискорбно.

Тренировки не прошли даром. Про опального гуля внезапно вспомнили, поманили пальцем и скомандовали «Фас!». Слушая инструкции, Элис еле удерживала на лице маску непроницаемого спокойствия. Она для них собачка, которую можно прогнать, потом вспомнить про её существование, позвать, дать приказ? Может, вампиры и не воспринимают людей иначе, чем корм и слуг, но у Элис на сей счёт своё мнение. Она не собирается рвать задницу, чтобы угодить этим товарищам. Да, она пойдёт, куда велено, и начнёт типа работать, но делать будет необходимый минимум.

С таким настроем Элис не напрягаясь прошла собеседование, с ним же приехала на рабочее место. Она, без пяти минут PhD, должна работать в какой-то дыре вместе с чавами и выходцами из стран третьего мира! Замечательная шутка. Знай своё место, девочка. Что ж, сейчас она проглотит. Потом припомнит. Обязательно.
Девушка зашла в серверную, бросила рюкзак на свободное место, огляделась не без брезгливости. Вздохнула, запустила рабочие машинки и полезла проверять, что там имеется.

Девушку слегка потряхивало. Джим может вылакать десяток смертоносных коктейлей без особого вреда, мёртвому всё равно. Но на его месте могла оказаться Элис, если б не обострённый нюх. И всё, привет. Она безропотно дала себя увести. В комнате, куда её привели, Элис буквально упала на ближайший стул. Да уж, вечер быстро перестал быть томным.
- Я в порядке, спасибо. – Она отвечала медленно, дышала глубоко, стараясь успокоить бешено скачущее сердце. – Не Джима, Верины. Гуль, да. Свеженький.
От шока она совсем забыла, в чьём обществе находится. Встревоженная хозяйка напоминала обычного человека, в чьём дома случилась досадная неприятность, доставившая гостям неудобства.
- Не надо еды, всё равно в меня сейчас ничего не влезет. Скажите, у вас в том зале случайно не было видеонаблюдения? Или перед входом. Видите ли, я заметила, как какие-то типы вертелись возле стола с бокалами. Теоретически, на камерах их можно увидеть.
Паника постепенно сдавала позиции под натиском желания выяснить, что на самом деле тут творится.

- Блядь, - сказал Макс. Именно это слово пришло ему в голову и прыгнуло на язык. Пациенты в реанимации должны быть под наблюдением и, если какой-то не в меру прыткий ублюдок сбежал, то во-первых, ему, Максу, придется писать кучу объяснительных. Во-вторых, дежурная сестра, скорее всего, вылетит с работы с волчьим билетом, а ,в третьих, сбежавший кретин мог вполне окочуриться где-нибудь по дороге, или у себя дома, или просто натворить дел, поскольку нормальные люди с интоксикацией в реанимацию не попадают, а те, кто попадает, еще неизвестно, чем наширялись.
- Вера! - позвал Макс во всю мощь своих легких, - ты где шляешься?
У него еще осталась надежда, что беглый пациент просто вышел покурить и скоро вернется.

Услышав про "дядю Васю" Таня не удержалась от улыбки. В своих мыслях она тут же окрестила его Оби Ваном Кеноби.

- Но эта убийца ведь вроде Фреди Крюгера, может убивать только во сне? На фестивале явно никто не будет спать. И как затмение влияет на сны?

Идеи? Какие могут быть идеи, когда ещё вчера ты спокойно заснул, а сегодня ты, видите ли, избранный? Уж если Оби Ван не знает что делать, куда же им...

То, что Джимм насильно повернул её голову в сторону побоища не удивляло. Тот считал естественными распоряжаться её жизнью. Но вот от последовавших ударов и их неожиданности она вздрогнула. Они не были особо болезненными, но всё же столь ощутимые удары, да и ещё по таким местам, заставили напрягаться девушку в ожидании каждого очередного удара, выбивая из головы все лишние мысли и нагоняя адреналина. Не в силах того изменить, она расширенными от неожиданности глазами внимательно оббегала взглядом поле зрения, пытаясь понять, чего от неё хочет Джимм.
Так или иначе, но стимулирование в виде оплеух возымело своё действие и она наконец увидела:
— Вижу! — поспешила произнести Верина, дабы остановить собственное избиение. При этом внимательно и удивлённо вглядываясь в окружающих, замечая то, что ей раньше не было доступно. То, что это ауры, догадаться было не сложно, но вот увидеть их, да ещё так ярко и отчётливо не ожидала. Она внимательно и удивлённо смотрела по сторонам, примечая тут и там различные цвета. О значении некоторых можно было догадаться. Чёрный, обладателей которых так яростно топчут деревья, явно принадлежали связавшим свою жизнь с демонами. Да и сами их ауры были будто запятнаны. Фиолетовое волнение, лавандовое постоянство... многие из цветов понимались как-то интуитивно, на уровне чувств, и это было явным наследием Джимма. Также особое внимание привлекли сгруппировавшиеся под машинами оранжевые, тревожные цвета аур. Сперва она не поняла чем они отличаются, помимо отсутствия черноты конечно, но потом поняла, что большинство их выглядят слишком яркими, не свойственными вампирам.
— Там люди? И... вампиры? — произнесла она неуверенно, поворачиваясь к Джимму... и удивлённо моргая. Серебряное сияние, каким светилась аура Джимма, она не видела ни у кого, и интуиция на это раз тоже молчала, не давая ответов. С трудом отвлёкшись от этого поразительного зрелища, она вновь глянула на поле боя. — Они.. чистые и не запятнанные. В отличии от них, — кивнула она на инферналистов.

Дима присвистнул и покачал головой:

- Воу, мужик. Я вот щас вообще нихрена не понял. Силы Света, хранители, дядя Вася Дон Кихот... Если б я не видел все это своими глазами, щас бы скорую вызвал и поехал с тобой в психдиспансер. Ты помедленнее, пожалуйста, мы тут все новички! Кто такие Хранители? Чего он хранят и почему они плохие, если хранители? Если избранных мало, как оказалось, что нас тут целая толпа в одном маленьком городке сразу?

Дима открыл дверь и впустил Татьяну.

- Добрый день, Татьяна. Я Дмитрий, можете называть Димой, если хотите. Проходите, присаживайтесь, - он улыбнулся и указал на диван.

Сам психолог сел на кресло напротив. Быстро окинул взглядом клиентку. Она явно не понимала зачем пришла и сомневалась до последнего. Это было нормально, большинство людей не доверяли психологам. Примерно 8 из 10 позвонивших не назначали встречу. 8 из 10 назначивших, не приходили. Большая часть при этом даже не считала нужной позвонить и сказать, что не придут. Они просто не приходили и сбрасывали, когда Дима звонил им. Он провел бессчетные часы в кабинете, ожидая клиентов, которые просто исчезли. И 8 из 10 пришедших в первый раз, не приходили во второй. Когда-то его это расстраивало и злило, потом он привык. Люди в этой стране еще не привыкли к его профессии, даже его близкие не понимала чем он занимается, принимая его то за психиатра, то за экстрасенса, то не пойми за кого. Это все было привычно и Дима научился радоваться тому, что хотя бы некоторые доходят и получают помощь.

Он снова улыбнулся Татьяне. Дима заметил, что улыбка была его самым лучшим инструментом в том, чтобы успокоить нервничающего клиента и расположить себе. Улыбка и взгляд - мягкий, сочувственный, принимающий, в меру любопытный, но терпеливый.

- Я рад, что вы пришли, Татьяна. Я так понимаю, вы впервые? Волнуетесь? Это нормально. Я объясню как проходят сессии. Наши встречи длятся 50 минут. Я предупрежу за 5 минут до конца. Если по прошествию первой встречи вы решите продолжать, мы договоримся о прследующих встречах и правилах, связанных с ними. Все, что здесь происходит - полностью конфиденциально. Я могу нарушить конфиденциальность только в случае, если увижу риск причинения вреда вам или кому-то другому. Тогда я обязан принять меры. Но я предупрежу в этом случае. Такое случается редко. Вы можете не рассказывать мне того, что не хотите, не отвечать на вопросы, которые я задаю и не выполнять то, что я предлагаю. Будет эффективнее, если вы мне доверитесь, но я понимаю, что вы меня видите впервые и причин доверять мне у вас мало, - он еще раз улыбнулся, - Первая встреча это знакомство, мы с вами узнаем друг друга получше, вы сможете понять хотите ли продолжать. Если что, я могу направить вас к коллеге, если вам покажется, что вы хотите чего-то другого. Вы можете задавать мне вопросы и я постараюсь ответить на них как можно более полно. В любом случае, это время ваше и я здесь для того, чтобы вам помочь. Как-то так.

Дима сделал небольшую паузу, давая возможность девушке впитать информацию. Обычно он не выкладывал все так сразу, но некоторых клиентов это успокаивало.

- Я вижу, что вы взволнованы и подавлены. Расскажете, что вас привело? - голос психолога стал мягче и чуть тише.

Девушка мысленно покачала головой. Явно у них тут налажено дело уже. А с учётом того, как он говорил по телефон, то там явно не простой шериф. Возможно как раз та полиция вампирская, о которой Джимм как-то говорил. А может и не только вампирская, а официально и простая самая. Хм, вот интересно, а среди полицейских её знакомых и вообще, среди знаком, нет ли вампиров случайно?
Когда тот потащил её в канализацию хотелось съехидничать, что нормальные мужчины в канализацию девушек не приглашают. Только вот мужчина с ней явно не нормальный, а вампир.
— Ну и ночь... — только вздохнула она, спускаясь вниз и надеясь, что вампирское зрение таки существует и она сможет видеть в темноте. Вляпаться тоже куда-нибудь не хотелось. И обратно порадовалась отсутствию необходимости дышать. — Я так понимаю мы до Носферату по канализации и дойдём?

Дима приветственно помахал администратору и улыбнулся:

- Мы ж трудоголики, Наталья Михайловна! Как будто не знаете меня, - он лукаво подмигнул женщине. Все в клинике прекрасно знали, что Дима может и хороший терапевт и любит свою работу, но он также был страшным лентяем и обычно в воскресенье до него не дозвониться по крайней мере часов до двух дня.

Взяв ключ от кабинета, Дима зашел, проветрил помещение. Поправил подушки на диване и кресле. Проверил достаточно ли песка в песочнице. Не то чтобы он собирался использовать сэндплей сегодня, обычно на первом сеансе это излишне, приходилось просто выслушивать, порой Дима вообще молчал все 50 минут. Но это был своего рода ритуал, ему нравилось приводить в порядок помещение, это помогало настроиться. Дима ненавидел приходить на работу одовременно с клиентами.

Потом он заварил себе чаю и сел в кресло, ожидая, когда в дверь постучат... Все мысли о сне покинули его, он был настроен на работу, как и всегда, когда ждал клиента. Не важно в каком он был состоянии, о чем думал, о чем переживал - все это оставалось за дверьми кабинета.

- Что?- Только и смогла сказать в растерянности Таня. В первую минуту она даже подумала, что он шутит. Сейчас они вместе посмеются, а потом пойдут готовить завтрак.

Но дверь захлопнулась и она осталась одна в пустой квартире. Как же так?

Она с трудом встала, надела тапочки и накинула халат. Потом подошла к закрытой двери - будто собака, которую оставил хозяин, в ожидании, что дверь вот-вот откроется, он вернётся и можно будет порадоваться, виляя хвостом. Она бы, наверно, заплакала, но не плакала только потому, что все ещё не могла поверить в случившееся.

Пошла на кухню, сделала себе кофе. Блин. Как же неудобно готовить кофе на одну чашку - ведь турка на две. Перелила воды... Какая-то муть вместо кофе получилась. Попробовала и вылила.

Уселась в любимое кресло-грушу, взяла блокнот, думая порисовать что-нибудь. Рисование всегда приносило ей радость, но, кажется не в этот раз.

Ричи запрыгнул на колени, видимо сочувствуя хозяйке, а быть может просто жрать захотел. Она почесала его за ухом и только сейчас заплакала, уткнувшись лицом в кошачью шерсть.

Вы не можете просматривать этот пост!

Ещё одно утро.
Ещё один прекрасный сон, где два тела крепко прижались, слились в одно существо: грудью к спине, бёдра к бёдрам, сцепив руки вокруг сильного торса, ощущая плотную кожу куртки. Каждое движение, каждый прыжок на кочке или стремительное вхождение в поворот, совершалось в согласии мышц двух тел. Каждый мускул был синхронен с мускулом второй половины Ничего не могло заставить отцепить руки, сдвинуть хоть на дюйм ногу и потерять эту тесную связь, это чувство защищённости и единства. Когда говорят, быть, как за каменной стеной, это говорится не о надёжном убежище, это говорится о твоём мужчине с которым легко, свободно и...не страшно. Не страшно нестись навстречу заре, разрезая воздух телами, легко быть счастливой и свободной в своих мечтаниях...
Треньк...Вдребезги сон. Противный звон домашнего телефона, медленное осознание реальности, горькая обида, безнадёжность нового дня, беспомощность и отчаяние... Это приносит ей Утро...каждое утро.

Незнакомый голос, нервно сообщил о встрече. Тон не предполагал приятных новостей.
Подозрение, что это начсёт её вчерашнего договора, появилось сразу. "Что-то не так с документами, не то подписала. Они не могут помочь и расторгают контракт. Появились новые условия.Что-то случилось. Не забирайте надежду, рождённую вчера!" Мысли вихрем проносились в голове, выплёскиваясь потоком вопросов:
- Да, я слушаю вас. Кто вы? Куда я должна явиться? Какую контору? О чём вы?

Приветствие осталось без ответа. Англичане, видимо, не особо были склонны к общению с незнакомыми людьми, особенно если внешне одежда выдавала их скромное социальное сословие. Этот снобизм вызывал у испанца кучу неприятных ощущений и негодования. Не удивительно, что Испания постоянно воевала с Англией.
В прочем, Кортес решил не опускаться до уровня англичан и сохранить собственные честь и достоинство, отдав дань уважения капитану за приглашение. В конечном счёте с этими людьми ему не крестить детей и после официальной части можно будет спокойно удалиться.

Место себе Де'Сильва выбрал подальше от снобов, заняв дальний крайний стул, что располагался ближе всего к двери. От еды деликатно отказался, сославшись на недомогание, а "поганое английское вино" даже пробовать не стал, лишь для виду с дружелюбной улыбкой отсалютовал им капитану, поддержав тост и чуть смочив губы.
Идея с гаданиями и предсказаниями ему не очень понравилась, поскольку Кортес был воинствующим католиком и все в мире происходило по велению и задумке господа, а всякие гадания и попытки познать его замысел исходили от нечестивого. Становиться участником нечестивых ритуалов совершенно не хотелось. За подобное следовало предать грешника огню, воде или виселице, чтобы очистить и спасти душу. Но если спасти души, то кто же поведёт корабль? Неужели таков замысел всевышнего, решившего пожертвовать одним своим верным воителем, чтобы спасти десятки душ от козней Диавола?

Испанец сидел с задумчивым видом, пытаясь решить возникшую сложную дилемму. Когда же очередь дошла до него, он вежливо улыбнулся и проговорил:
- Всё в этом мире происходит по замыслу божьему. Будет то, что должно быть. И какие бы будущее не приготовил для меня небесный отец, я покорно приму его... Знать же о нём я не хочу. - Кортес с трудом подавил в себе гнев и отсалютовал Якобу.
- Прошу меня простить, благородные сеньоры и сеньориты. Вынужден покинуть вас. Из-за волнения вод мне что-то нездоровиться.
Поднявшись из-за стола, испанец учтиво поклонился гостям и покинул кают капанию.

Вики неторопливо поднялась на палубу и поискала взглядом Лэми. Как она и осмелилась предположить, девушку обуревали чувства, которым не стоило мешать. А потому выбрала место у борта поодаль, чтобы не бросаться ей в глаза. Скрываясь за силуэтами других людей, Виктория устремила взгляд на бурлящий своей жизнью порт. Практически всю жизнь она провела в своем поместье, которое теперь уже отнято и едва ли вернется. Городская жизнь была чужда ей... Непонятна... Непривычна. Она знала, что прошлая жизнь захлопнула дверь в то самое мгновение, как родственники объявили, что сосватали ее. Все прочее стало лишь дополнением, продолжением этого грустного театра. Декорации сменялись, уступая место все более удивительным и необычным, невообразимым... Впервые она уходила в плавание и стояла на воде, чувствуя всем телом мерное покачивание судна. Не менялось только одно - сырость и ветер...
Из плавных и печальных размышлений Викторию выдернуло происходящее на земле. Кто-то пытался пробиться на корабль. Внутри все съежилось от страха. Одновременно хотелось убежать и спрятаться в каюте, но это травило бы еще более мучительно ядом неизвестности, в сравнении со вторым желанием - остаться и смотреть, быть свидетелем до конца. Страшно. Безумно страшно. Опасно. Однако же, в неизвестности так легко навоображать нечто еще более жуткое.
Все обошлось. Вот только флер меланхолии, в котором она собиралась прожить отплытие, куда-то испарился, оставив лишь неистово колотящееся сердце и мысли о настоящем. Ничто так не горячит кровь, как реальная угроза. И ничто так не отрезвляет.
Девушка взглянула еще раз на порт... Другим взглядом. Это не прощание. Это ее начало. Начало новой жизни. Стоило понять, каково же оно на вкус это ее настоящее.
Вики оглянулась, оглядела внимательно палубу, присутствующих. Так ли ей в самом деле жаль уплывать сейчас отсюда? Кто знает.
И все же была маленькая робкая надежда, что вот-вот среди многообразия лиц в толпе она увидит два таких до боли родных, обеспокоенных и радостных... Они вернутся. Ее родители. Они отменят все, что успело произойти за это время. И ей не придется продолжать жить в разлуке...
Но никто не приходил... И вот уже судно стало медленно уходить от причала...
Было холодно. Она так продрогла, что пора бы возвращаться в каюту. Но нет.. Девушка, как завороженная смотрела на увеличивающуюся полоску воды, на глубокие воды... Так странно вдруг понять, что ты оказываешься посреди них и теперь твоя жизнь во власти совсем другой стихии.
Все внутри трепетало и сердце колотилось в волнении. От переизбытка чувств она сама не заметила, как вцепилась пальцами в край борта. До побелевших костяшек, что были не видны через плотную ткань перчаток.
Так можно стоять бесконечно...

-Тпрууу.. Осади коней, мертвяк. То что ты жив, это лишь моя прихоть и она будет исполнятся только здесь. Не важно что тебе тут сделаю, но живым ты тут будешь, это факт. Тиана, тасс в призрака!- На последнюю фразу, в Джона прилетел столовый нож и воткнулся прямо в сердце.... Точнее, попытался воткнуться, но попросту отскочил от "реального" тела, будто то было сделано из орихалка. -Так вот. Ты мне ничего не должен. Да и "покатайку" мы тебе устроим, не боись. У меня много мест, которые можно приспособить под телепорт... Да хоть Эта тарелка!- Возле Броди появилась нефритовая тарелка со сложной гексограммой, в которой просматривались скопления затвердевших манакристалов... Возможно, для "иномирцев" это слово было неизвестно, но пара новичков-постояльцев в сторонке нервно сглотнули и округлили глаза на столько, что они стали походить на блюдца. Завсегдатаи только слегка посмеялись с лиц новичков. На руке у Ивана появилась такая же метка.
-И раз...- На тарелке появилась чашка с чаем, в котором были дольки лимона, измельченная мякоть малины и плавал мёд. -И два...- Чашка переместилась на руку Ивана. Чашка была тёплой, а её содержимое пахло чертовски вкусно. Перед Иваном появилась тарелка с отбивной из мраморной говядины, жареная картошечка, маринованные грибочки и крынка сметаны. Ложка торчала в сметане и не падала.
-Так пойдёт? Или мне всё же сделать кашу с мясо? Просто если это не вкусно, то я скажу Тольду о том, что его назвали плохим пооооваром...- На кухне сердито засопел дворф и послышалось звучное -КТО ТАМ НАГОВАРИВАЕТ НА МОЮ СТРЯПНЮ? УШИ ПО ОТРЫВАЮ ЗАСРАНЦАМ!-
-Ну, как то так....- Мирно развел руками Броди и на желание поговорить отреагировал крайне оживленно.- О! Говорить я люблю! Прям жуть как люблю! Спрашивай. Или рассказывай. Не принципиально.- Хозяин таверны улыбался во все 32 белых и полировал хрустальный бокал, который и так был чист на столько, что через него можно было, не то что свет разделять на полутона, а даже грани миров увидеть!-

Вы не можете просматривать этот пост!

- Понимаю. И в ваших познаниях не сомневаюсь. - Грин примирительно кивнул головой и приподнял руки в соответствующем жесте. - Но лучше начинать искать другого одноглазого, этого уже обработал Алессандро, и, судя по воплям, обработал качественно. Если уж он ничего не смог вытянуть, то может этот хрен и впрямь ничего никому не делал. К слову об одноглазых, здесь же таких больше нет?
Параллельно ведя беседу, детектив уже начинал шевелить мозгами. Так, разборки в этом городе уже переходят всякие границы. Бьют и своих, и чужих. Мелкие группки уже недовольны и начинают вершить самосуд над всеми, кто хоть как-то подходит под подозрения. К слову о подозрениях... Расспросить бы ту дурочку-свидетельницу, явно что-то не договаривает... Да и место осмотреть стоит.
Вспомнив о выводе байкеров, Грин посмотрел на побитого уже второй раз за вечер бедолагу. Не твоя ночка, а?..

Тут одна из статуй, обрамлявших коридор, шевельнулась, с постамента сошла девушка. Чёрный плащ её был украшен всплохами искр. Глаза прикрывала железная маска, длинные волосы рассыпались по плечам, как язычки пламени. В руках она держала что-то небольшое, но яркое, меняющее цвет от белого до пурпурного. Она молча подошла к присутствующим. Протянула руки к середине костра и развела ладошки, выпуская содержимое на свободу.
На мгновение всех ослепил яркий свет и снова костер стал обычным, но что-то странное осталось в воздухе. Тишина?
Костёр не потрескивал, как обычно, тишина была могильной...

Биорка спрыгнула с качели, продолжая бубнить под нос песенку, прошла мимо всех пациентов к лежащему на спите мужчине. Она присела возле напряженного Солера. Провела ладошкой по взмокшему лбу. Песенка всё тише и тише продолжалась:
...Увидеть свет среди долгих мучений,
Какой выбрать среди многих решений?...

Она продолжала его гладить по голове, по щекам, по глазам. Едва касаясь, остужая пот прохладными ладонями.
- А знаешь, рыцарь Солнца, я тоже иногда вижу тьму. Её не каждый может увидеть, а вот мы с тобой можем! А Солнце оно большое и мудрое. Оно появится, когда будут нужно. Хочешь, я помогу тебе его снова увидеть? Только ты глаза не открывай и... вставай. Ну, вставай, здесь пыльно.

Биорки, катаясь на качелях, не вникала в дальнейше действо на площадке. Но услышала призывы к Слонцу, кто-то отчаяно его звал. Она подняла взгляд к небу, солнца действительно не было, хотя было тепло и светло.
Медсестра, появившаяся во дворе, явно была недовольна и рассержена. Биорке очень захотелось провалиться сквозь землю и просто "не быть здесь".
Она закрыла глаза, тихо покачиваясь, стала напевать в такт качелям, кач-кач...

Свет, тьма, (кач) ты здесь не одна (кач)
Вокруг мрак, (кач) поверь, это не так (кач)
Тишина и пустота, (кач)и мир разрушен(кач)
Среди осколков сердца (кач) так равнодушен (кач)...

Уилл, под дружеские шутки от товарища, драил палубу. Свежий морской воздух, простая и нужная работа, компания хороших людей... Что еще нужно, чтобы настроение плотника поднялось? Не удивительно, что после очередной шутки от матроса Уилл, не прекращая работу, начал напевать веселую песню. ссылка

Узнав от мисс де Фуа о ситуации с соклановцами в этом городе, Фокс мыслями ушёл в себя, вполуха слушая последующий разговор. В силу своего состояния, клан Носферату всегда являлся одним из самых сплоченных - так, во всяком случае, было в тех городах, где Джеймс и Вильям задерживались. Впрочем, ситуация неудивительна. Общество Сородичей само по себе является бурлящим котлом интриг, тайной вражды и козней и, несмотря на то, что Крыс ценят везде за определенный способности к поиску информации, даже в Элизиумах на Носферату зачастую смотрят косо. Понять это легко - мало кто может действительно в открытую смотреть на наши изуродованные морды без отвращения.
Поэтому в тёмных глубинах канализации, там, где Носферату устраивают нередко общие Убежища, такие как Фокс находят определённый покой. Можно спокойно скинуть все маски и не опасаться услышать стон ужаса от того, что с тебя всего лишь слезла кожа. Среди соклановцев ты всегда можешь найти собеседника, полезный контакт или просто помощь. Нет, конечно ни о каком гуманизме и, хм, сородичелюбии речи не идёт - редкий Носферату окажет услугу соклановцу действительно не требуя в ответ никакой оплаты. Но цены, как правило, ниже.

Слова гуля отозвались смутным подозрением. Если Князь так сглупил, что оскорбил клан Канализационных Крыс, то они вполне могли попытаться отомстить. Не факт, что напрямую, но слухи ходят разные - в том числе и о том, что многие Носферату Камарильи не гнушаются связями со своими собратьями из - как там его? - Меча Каина? За свою пока недолгую не-жизнь, Фокс еще не успел узнать достаточно много о Шабаше - но их религиозный фанатизм и жестокость неизвестны в Камарилье разве что совсем глухому птенцу. Правда, показывать излишнюю осведомленность действительно опасно, так что большинство старательно притворяется, что вообще ничего не слышали про этих психопатов.

- Мистер Хогарт, вы могли бы сказать, кто пострадал? Были ли у них враги, недоброжелатели? Что-то общее? И, самое главное, почему Князь подозревает, что нападающих могли координировать местные?

Биорки услышав сопричастность к её проблеме, решила, что, может и не так всё плохо.
"Ты когда-нибудь вляпаешься в такое дерьмище из которого нет выхода! И никто, слышишь, никто не придёт тебе на помощь. Сдохнешь где-нибудь на очередном переезде из Луево в Кукуево!" - очередные напутствия матери, после очередного побега Биорки из дома, глубоко застряли в её сознании. Она подспудно ждала этого дерьмового случая. И была готова сражаться и доказать матери обратное.

"Нет, это ещё не тот случай. Здесь хорошие странные люди. Они помогут, они найдут выход." - она глубоко вздохнула, улыбнувшись Люку. Потом вздрогнула, когда на спортивной площадке начались споры за её обладание. Явно не проявляя дружелюбие, они отстаивали своё место под этим квадратным клочком неба.

"Кажется, не все тут хорошие странные люди. Есть и обычные."

Биорки стала закипать, гнев рождался мгновенно. А когда маленький чёрный толкнул Томаса, она вскочила со скамейки и с разбегу врезалась в этого обидчика, потом развернулась к нему и шмякнула слоном по голове.
- Только попробуй отобрать у нас свободу передвижения, даже по этому грёбанному полю! Я знаю методы, как тебе этот мячик засунуть в одно место!! Быстро разбились на команды и стали играть с новенькими!!! Ну что, мячик используем по назначению или поэксперементируем? - последние слова Биорки говорила уже прямо в лицо коротышу, едва не касаясь его носом.

Благоразумно решив не комментировать услышанное, носферату присоединился к товарищам по несчастью и проследовал в автомобиль Мишель.

- Не сочтите меня грубым, мисс де Фуа, но у меня есть вопросы, которые я просто не могу не задать в такой ситуации. - Фокс сел в машину. Отчасти чтобы не задерживать остальных, отчасти чтобы самому поскорее убраться от убежища Князя. Так или иначе, вслух носферату никакого согласия не озвучивал и мысленно оставил за собой моральное право просто попросить его высадить, если ответы на вопросы будут звучать подозрительно. Конечно, сама Мишель может не согласиться с этим моральным правом, но эту проблему имеет смысл решать тогда, когда она появится.

- Во-первых, мне хотелось бы узнать, почему выбор пал на нас. Учитывая запрет Князя на выезд из города, можно сказать, что подозрения с нас еще не сняты. Вы же говорите о неких полномочиях. Не слишком ли рискованно давать полномочия тем, кто теоретически может быть замешан в случившемся преступлении? - вновь носферату говорит так, что похоже, скорее, что он просто рассуждает вслух, а не расспрашивает собеседника. - Во-вторых, не разозлит ли это Князя? Он выглядит и без того достаточно нервным и мне бы не хотелось почувствовать на своей шкуре его гнев, тем более, наверняка у него есть гораздо более доверенные Сородичи. Ну и в-третьих, каковы выгоды? Наши, само собой, и ваши.

Биорке снились удивительные вещи, но проснуться не было сил.

Вы не можете просматривать этот пост!

Прусское войско, не зная поражений, на протяжения сотен лет вгрызалось в неожидавших такой наглости территории Хеттов. Вскоре вся Турция покорилась Прусским всадникам, но этого Карлу показалось мало. Он верил, что нельзя оставлять за спиной раненого врага - если бьёшь, то бей наверняка! И вот снова Пруссы разбивают войска Хеттов и казалось бы те вот-вот окончательно падут пред величайшими воинами, а племя их станет частью молодой империи, забыв через пару поколений про то, что когда-то они были Хеттами.

Но познал Карл, что сила государства, не только в скорости твоей конницы, остроты твоих мечей, и меткости твоих лучников, но и в умении заключать союзы. Пока Прусская армия связала себя боями на землях Хеттов, готовая уже вот-вот объявить о свой победе, как на Прусские земли напали союзники врага. Пруссия познала горечь поражения. Лишь чудом оставленным на родине ошмёткам армии удалось удержать за собой запад. Кроме того в спину ударили Эллины, до этого занятые лишь грызнёй с соседями. Почуял подлый император лёгкую добычу и откусил свой кусок от ослабленной, терпящей поражение в оборонительной войне Пруссии.

Как победоносный поход мог окончится так? Пруссы отправились в поход завоёвывать, а в итоге почти всё потеряли. Что толку сильной армии без родины? Куда возвращаться? Осесть на чужбине в Турции? Да, тут тепло, море...
В пекло Турцию! Тяжело признавать, но похоже время варваров прошло. Пришлось Карлу убрать в ножны меч, закинуть лук за спину и поменять костюм из шкур из скальпов на вычурную парадную форму с лампасами и пуговками...фу какая мерзость.

Узнал Карл, что враги его были так сильны и действовали, как одно большое племя, т.к. были в союзе, объедененном одной философией - Коммунизм. Вот оно, вот то, к чему всю жизнь стремился Карл, вот то, к чему он вел свою страну. Объединить все племена в одно большое племя. Не он один шёл по этому пути, и похоже, что безнадежно отстал.
Великий дух красный дух овладел разумом Карла, и провозгласил, что отныне Пруссия будет строить светлое будущее совместно с красным братьями. Пруссия объявила о своём перерождении из пепла невежества и варварства в пламя светлой, красной, великой, бла-бла-бла ПСР (Прусская Социалистическая Республика).

Да здравствует Коммунистический Мир! Ура Интернационалу!

Пришло время подтвердить слова делом. Бывшие враги стали братьями, а у братьев Родину не отбирают, да и Родина теперь у всех одна - Союз Социалистических Республик.
С новыми друзьями ПСР заключила мир, на условиях:

Карелия, Русь, Молдавия, Валахия - Братьям Ариям, то, что западнее - Пруссам.
Все что севернее главного кавказского хребта, в том числе и Крым - Пруссам, что южнее - Хеттам.

Конечно, это всё формальности и циферки на картах, все мы будем одним великим племенем, когда весь мир окрасим в красный!

Империя Инков расцветала под солнцем новой эпохи. Богатство и процветание пришло в эти земли. Защищенные от многих болезней и имеющие вдоволь пищи люди основывали десятки новых поселений. Теперь можно было путешествовать целую неделю к ряду, двигаясь с севера на юг, и каждый день ночевать в хижинах людей, всегда готовых принять путешественника. Особенно, когда тому было чем заплатить за постой.
Деньги стали мерилом успеха. Плохо ли это? Сразу стало понятно, кто старается больше остальных на благо общества. Ведь кто как ни странствующий лекарь достоин полновесной золотой монеты? Или солдат, что будет рисковать своей жизнью, защищая крестьян от вражеской напасти?
Вместе с тем - вокруг были обширные богатые места. Кукуруза на западе росла сама по себе - успевай только урожаи собирать. Золото в горах можно было найти большими чистыми самородками - достаточно забраться чуть дальше, где еще не успели собрать самые большие булыжники.
Но ярче всех блистала столица. Центр Мира. Куско.
Устремились ввысь блистательные золотые шпили банков (часовень для жертвоприношений Капиталисту, верховному богу Империи). Улицы наполнились шумом и голосами. Десятки мастерских и сотни торговых лавок. Десятки тысяч человек, сосуществующих в одном, огромном городе. Кто бы мог предположить, что такое вообще возможно? А благодаря тщательному планированию и новейшим достижениям науки - каждый оказался обеспечен едой, водой и медицинскими услугами...
Там, где тысячу лет назад держали встречу шестеро Просвященных теперь раскинулся большой и богатый дворец, сердце города. Сюда шли люди за правосудием, решением деловых вопросов. Значительная часть дня Ванакаури была посвященна именно этому - решению вопросов простых горожан. Каждое решение входило в историю - в будущем они послужат основой для решения подобных вопросов.
Отсюда же на восток отправилось трое Избранных. Время шло и горы переставали быть защитой, они становились лишь помехой. Пришло время нести свет Капитализма на восток, силой и убеждением расширяя территорию Империи. Кто не хочет красиво одеваться и вкусно есть? Что бы вступить в эти чертоги изобилия для полудиких племен и маленьких государств было достаточно заключить бессрочное торговое соглашение аренды их земель, наняться работниками на богатые предприятия Империи или пасть жертвами могучей армии.