Голосование за ходы

  Весь мир пылал. Пламя жадно вгрызалось в плоть Скёгги. Огонь, бушевавший снаружи, стремился поглотить пламя, беснующееся в груди воина. Сквозь алые всполохи Скёгги отчётливо видел погребальные костры. Все его близкие и далёкие, знакомые и незнакомцы лежали на этих кострах... и не было ничего кроме тех костров и пепла, устилавшего землю. От горизонта и до горизонта. Огонь плясал на просмоленных поленьях, раздуваемый истошными криками погребаемых заживо. Крики эти метались над пустошью, вздымая клубы пепла, пока не слились в единый поток. Бурный поток человеческих страданий устремился к небу и прорвал пелену свинцовых туч. И Скёгги увидел в бреши небесной... пустоту.

  Сигбьёрн сбил соратника с ног. Факел из плоти рухнул в снег и тут же попытался подняться. Когда же Конь стал забрасывать его снегом, Скёгги вцепился в его одежду и вот спустя мгновенье они уже катались по взрыхлённому насту, сцепившись не на жизнь, а насмерть. Подоспевшая Ревдис накинула плащ и тот сырой сетью опутал обоих, погасив то, что ещё осталось.

  Скёгги замер. В темноте под покровом из шерсти Сигбьёрн слышал его тяжёлое дыхание. Когда же сдёрнули с них тяжёлый саван, то все увидели раны Хравнсона. Волчий огонь обглодал его плоть, что пятнами чернела на животе и груди. Тут же подоспел и Гудгерд. Спешно жуя свой небогатый улов из едва живых трав и раскупоривая баночку жира, старик склонился над соратником. Блеклые глаза старца уже видели подобные раны. Память подсказала, что мал шанс на спасенье.

  Скёгги же лежал, устремив взор на небо. И там, сквозь брешь тяжёлых туч, он смотрел на пустоту. Это всё, что сейчас наполняло его мир: запах палёной плоти и пустота.

  Алые огни скользили в темноте. Они мелькали меж искорёженных стволов, перепрыгивали с одного камня на другой. Кружили. Заключали в кольцо вставших вкруг героев. И кольцо этих огней не спешило смыкаться... до времени.

  Сван видел, как во мраке проступают очертания тварей. Они двигались к нему, стараясь замкнуть кольцо. Одни замирали, стоило им только дойти до незримой черты, тогда как другие продолжали идти. Все твари останавливались на одинаковом расстоянии друг от друга, словно точно вымеряли шаги. Все, кроме последних двух, что шли по обе руки Свана... но вот остановились и они.

  Твари стояли недвижно, взглядами алого пламени пожирая героев. Всё стихло. В ночи было слышно лишь тяжёлое дыхание соратников, да скрип тетивы. Ничто больше не нарушало покой ночного леса. Весь мир будто умер. Остались лишь они. Восемь последних людей замерзающего мира. Они ещё были живы. Надолго ли?

  Скрип снега. Волки сорвались, словно по команде. Шелест чёрной чешуи заглушил все прочие звуки. Шипением тысячи змей он ударил в уши соратников. Стрела сорвалась с тетивы, прошила ночную мглу и ткнула в глазницу волка. Железо наконечника сдуло пламя в его глазах. Тварь замерла, словно вмёрзла в камень под её лапами... Одной меньше. Но от того не легче.

  Гудгерд, воздев камень к небу, беззвучно взывал к среброликому Мани. Но небеса не разверзлись прорубью среди свинцовых туч. Лишь слабую алую точку увидели старые глаза. Но света от неё было не достаточно даже для того, чтобы осветить и краешек туч, не то что на целую свору волков из Хель. А камень меж тем всё нагревался на сморщенной ладони. По его бледной скорлупе поползли паутиной древние символы, а сам он стал источать тусклый призрачный свет.

  Со скоростью летящей стрелы волки неслись к соратникам. Не успела проворная Ревдис накинуть новую стрелу на тетиву, как почуяла смрадное дыхание тварей. Они были слишком проворными. Их было слишком много. Стальные клыки и занимающееся в глотке пламя – так выглядела их смерть...

  Всполохи пламени плясали на снегу. Столб всё ширился и становился выше. Вскоре весь фьорд окрасился алым. Казалось, Змей поджёг всё море и пламя вот-вот растопит льды и поглотит бегущих героев... а за ними и весь мир.

  Чёрные грузные тучи заволокли небо, погрузив Бифрост в серый мрак. И в этом мраке ещё ярче полыхало пламя, вырвавшееся из пролома.

  Морской Змей преследовал их. То тут то там, в редких проплешинах синего льда они видели огромную тень. Змей кружил. Будто выбирал время для нового броска... но так и не решался. Он не бил больше в толщу, но по льду и без того расходились паутины трещин. Потревоженный лёд с грохотом раскалывался и вздыбливался, иногда преграждая путь.

  Рокот взбунтовавшихся льдин перекрывало лишь дикое ржание лошадей. Их не нужно было подгонять, с пеной на удилах они месили снег и крошили лёд. Животные чуяли смерть. Погибель, что кружила под толщами льда. Лошади несли так, словно сам Фенрир гнался за ними. Герои с трудом догнали сани и запрыгнули в них. Всё, что им оставалось – вцепиться в брусья и молить всех богов, чтобы кони не врезались в ледяной гребень. Чтобы они дотянули до берега. А берег был так далеко...

  Но вот на башнях Лейкангера вспыхнули костры, а к подножию крепости вылетели две дюжины светляков. Хускарлы ярла стояли с факелами, доверяя им едва ли не больше, чем верной стали – всякая тварь, живая и мёртвая, боится огня. Кони всё несли, и берег становился всё ближе. И вот уже одна из лошадей пала. Сани затрещали, оглобля преломилась и её туша взрыхлила снег. Её предсмертные крики ещё эхом метались над фьордом, когда сани выскочили на берег. Уцелевшая лошадь в панике и не думала останавливаться.

  Узкий берег у подножия Лейкангера упирался в отвесный утёс. Там и вторая лошадь нашла свою смерть.

  Хускарлы освободили героев из снежного плена, не без труда вытащив их из сугробов. Они узнали каждого, ибо Длинный фьорд полнился слухами о каждом из них. Хускарлы дивились такой компании, но больше всех той, что провожала их.

  – Хильд, доченька! – взревел Кнут – старший из сыновей Стура. – За кем вы так мчитесь или от кого убегаете, что несётесь прямо в объятия Хель?

  Затем ярл взглянул в сторону пламени, что не желало гаснуть, нахмурился и дал знак всем, сказав:

  – Потом! Всё потом! За каменными стенами Лейкангера.

  Их поспешно проводили за крепкие ворота и усадили у очага. Их кормили, поили и укутывали в шкуры, покуда тепло не вернулось в их тела и их души. Тогда ярл спросил, сидя посреди гостей возле очага и передавая им братину с белым элем:

  – Так что же за лихо вас привело под мои стены? И что заставило таких прославленных карлов держать путь вместе?

  Герои того не ведали, но никто в Лейкангере в ту ночь не мог уснуть: все до рези в глазах вглядывались во фьорд и столб огня, что не думал гаснуть.

  Лицо конунга светлело тем сильнее, чем больше мужчин поднималось из-за стола. Для многих жителей Бифроста вёльвы были куда страшнее Йотунов. Возможно потому, что старухи терзали своих жертв и в посмертии. Хранители Эрве-​Ордал нехотя рассказывали о жутком вое мертвецов, что каждую ночь приносило с холодным ветром от Вёльвбринна. И в том вое они явственно различали родные голоса.

  Торугв Стурсон выслушал каждого. С тёплой улыбкой и благодарностью во взгляде принял он дары и слова. Когда же те были сказаны, а скамьи тихо поскрипывали под теми, кто прятал свой взор, Конунг снова окинул своды Длинного Дома и молвил:

  – Благодарю тебя, Сигбьёрн Сигурдсон. За злато с южных берегов и за жемчуг твоих слов. Славного сына взрастил Щитоед, многия драпы мы сложим о вас. Иные споём мы с вами в Вальхалле. – Конунг отстегнул от пояса длинный нож в ножнах из морского камня, и протянул его Сигбьёрну. – Плох тот хозяин, что не найдёт отдарка на достойный подарок. Прими же нож этот славный*. Пусть тебе он службу cослужит, как и меня он выручал в дальних походах.

  Когда же Сигбьёрн отступил от конунга, сжимая подарок в руках, тот взглянул на Гудгерда.

  – Гудгерд Славный, что ходит за Хель, но никак её не догонит. – С лёгким поклоном сказал конунг. – Я не мог сомневаться, что откликнешься ты на мой зов. Мёд твоих слов согревает мне сердце. Прими же и ты мой подарок за верность.

  Торугв протянул руку и хускарл, стоящий одесную, протянул ему копьё. Стурсон же передал его Гудгерду с такими словами:

  – Клинок этого славного копья пронзил ни одно сердце медведо-людей. Пусть теперь и тебе оно службу сослужит.

  Когда и Гудгерд отступил со своим даром, настала очередь Бёльверка.

  – Медведя сын, что Бёльверком зовётся. – Начал конунг. – Тем слаще будет мой мёд, что пью из достойного рога. – В подтверждении этих слов Торугв протянул подарок Бьёрсона и хускарл тут же наполнил его мёдом. Стурсон в несколько глотков осушил рог и перевернул его, показав, что там не осталось ни капли. А после продолжил: – Благодарю я тебя и за дивные висы. А паче их всех, за то, что принял мой зов. От Медвежьего сына не ждал я иного. Прими же и ты мою благодарность.

  Конунг показал хускарлу и тот снял со стены щит, украшенный чешуёй из морского камня. Хускарл передал его Торугву, а тот подал Бёльверку с такими словами:

  – Пусть он хранит тебя от стального копья и недоброго слова, как хранил всё это время меня.

  Бёльверк принял щит, что оказался намного легче, чем выглядел, и тогда настал и черёд Ингвара.

  – Ингвар, сын Торсбарда. Слышал я о горе, что тебя настигло. И рад я, что враги твои мёрзнут во льдах. Не печалься, что нет у тебя ни дара, ни висы. Ты с собою принёс горячее сердце – это больше, чем есть у иных, что сидят за столами. Из тех, кто о себе говорит, что он – викинг. – Сказав это, Торугв окинул взглядом сидящих за столами, а те стыдливо опустили свои взоры.

  Никто не спешил отправиться к вёльвам – пасть от их козней не значило то же, что сложить голову в честном бою. Наконец конунг снова обратил свой взор на Ингвара. Он окинул взглядом могучую фигуру бонда, и на миг показалось, что конунг пришёл в замешательство, не зная чем одарить своего гостя. Вдруг лёгкая улыбка показалась на губах Торугва Стурсона. Конунг наклонился и шепнул что-то своему хускарлу и тот тут же чинно покинул Длинный Дом, а вернулся уже с небольшим свёртком в руках. Он передал его конунгу, а тот – Ингвару, сказав такие слова:

  – Слышал я, что в огне почили и твои домашние боги. Прими же моих. Пусть хранят тебя в пути и дают дельный совет. И пусть найдут свой угол в том доме, что ты снова отстроишь с приходом тёплого лета.

  Когда же все откликнувшиеся на зов были одарены, конунг вновь окинул всех взглядом и сказал уже обращаясь к прочим, собравшимся в Доме:

  – Эти славные мужи сегодня сядут за моим столом, и я буду поить, и кормить их. Вы же, пейте и висы слагайте в честь смельчаков. Сегодня они мои ближние гости. Завтра с рассветом отправятся в путь. Я молвил.

  И конунг усадил за стол подле себя Сигбьёрна и Гудгерда, Бёльверка и Ингвара. И лично подносил им мясо и мёд. А остальные поднимали рога, полные браги, за здоровье героев. И слагали разные висы. Над иными смеялись, после других же поднимали рога.

  Потом настал черёд шуточных поединков на щитах. И бились гости, смеясь и оскальзываясь на браге. Тогда насмерть разбился Сигни Ульвсон и его отнесли в гостевые покои, а затем продолжили пир. Лилась в ту ночь брага и мёд, и ели все так, словно навёрстывали за прошедшие долгие зимы и запасались перед зимами грядущими.

  Когда же настала полночь, конунг проводил смельчаков в дом для гостей, где их лично устроил. И спали они на шкурах возле горячего очага, сытые и хмельные. И не было в ту ночь тревог и печали. Лишь вдалеке выли голодные волки. Дурная примета.

  Утро встретило смельчаков первым рассветом. Первым за эту длинную зиму. Солнце, прорвавшись сквозь тучи, на миг осветило своими лучами их лица, едва те показались из дома. Увидев это, возликовал Торугв Стурсон и сказал, что это благое знаменье.

  Всем альтингом собрали героев. Посадили в просторные сани. Мёда туда положили, сверху укрыли мешками с вяленым мясом и кашей. И с миром отправили в путь.

  Солнце ещё пару раз подсмотрело за ними, превращая наст в искрящиеся алмазы. Обернувшись назад, герои увидели, как вспыхивают всеми цветами стены домов Радужного города. А народ Бифроста, что вывалил за ворота, ещё долго кричал им вслед. И даже когда город скрылся за скалами фьорда, эхо их голосов догоняло героев. Впереди лежала ледяная дорога. Там был Лейкангер, а под ним перекрёсток. И одна из дорог, что приведёт их к чёрному лесу – Вёльвбринн.

      Шкафчики и стулья с грохотом отлетали назад, ударяясь о звенящие прутья. Столы и тумбы с оглушительным громом падали сверху баррикады, чудом не задевая яростно бросившегося на приступ Леонарда. Нагромождение мебели таяло на глазах - Безье уже отчётливо видел ведущий дальше во тьму коридор.

      Дверь отворилась с тихим скрипом заржавевших петель. Через открывшийся проём упали бледные лучи, образовав узкую дорожку на каменном полу. Полоса света, миновав несколько метров холодного булыжника, утыкалась в письменный стол с разбросанными на нём принадлежностями и стоящей в стороне свечой.



      Сквозь прутья, перекрыв грохот мебели, раздался протяжный крик потревоженной твари. Спустя несколько мгновений, в наступившей тишине раздалось частое шлёпанье маленьких ножек, а через ещё пару секунд до беглецов долетело эхо:

      - Раз, два, три, четыре, пять,
      Я сошла с ума опять.
      Скоро буду убивать,
      Скорей ты прячься под кровать.

      Дверь, визжа словно припадочная полоумная, тяжело поддалась открывая проход. Элис вывалилась в залитый лунным светом коридор. Из разинутой пасти дверного проёма ей в спину ударил истеричный детский хохот.

      - Эй! Какого хера?! - раздался из дальнего конца коридора хриплый оклик и следом ему вторил другой:

      - Лови её, Гюнтер!

      Шлёпанье босых детских ножек вторило ритму бьющегося в ужасе сердца, чередуясь с тяжелыми ударами мужских сапог. Санитары, бросившиеся за беглянкой, крикнули что-то ещё, но голос потонул в их собственном вопле боли и отчаяния. Элис видела, как перед мужчинами возникла крохотная фигурка черноволосой девочки в белоснежном платье, залитом потёками крови. Они успели лишь удивлённо вскрикнуть. Исчадие в облике малышки лёгким взмахом тоненькой ручки вырвало одному из здоровяков кадык, а второму вспороло брюхо, уцепившись когтистой лапой за ворох выпавших кишок. Кровь горячими струями ударила в потолок и стены каменных сводов и стала растекаться по полу. В спину Элис ударил смрад вывороченных внутренностей и задорный детский смех, отдающий нотками звенящего фарфора.

      Гул нарастал. Топот копыт эхом метался меж замшелых стволов, то взлетая под раскидистые кроны, то пикируя в овраги. Казалось, тысячи всадников мчатся во весь опор сквозь сказочный лес, неудержимой лавиной сметая всё на своём пути. Всё замерло, стихло. Лес, будто испугавшись приближения всадников, затаил дыхание, пытаясь не проронить ни звука. Даже весело журчащий ручей, по которому ещё десяток секунд тому назад резво улепётывал всполошенный сатир, вдруг замолчал, услышав приближающийся гул. И рог. Зычный, раскатистый рёв могучего зверя, пробирающий своей несокрушимой мощью до самого нутра. Голос властителя, хозяина, горделивого и надменного владыки с непоколебимой верой в собственное неоспоримое величие. Рёв, вещающий: "Прочь с дороги! Бегите, жалкие создания! Это я - Властелин всего, что вы видите! Прочь из-под копыт моего коня!"

      Они хлынули из леса белоснежной волной. Дюжина всадников, лихо гикая и посвистывая, принялась кружить по поляне. Белые кони с хрустом втаптывали в землю сочную зелень, вспахивая копытами мягкий податливый дёрн, а всадники рвали уздцы, побуждая их подниматься на дыбы, гарцуя друг перед другом. Наездники смеялись, чувствуя свою силу и будоражащий сердце азарт. Чёрная ткань их одежд переливалась серебром тончайшего орнамента, сплетавшегося на полотнах камзолов в замысловатые картины со сказочными животными и необычайными растениями. Бледные, словно молоко, локоны наездников взметали порывы принесённого ими ветра и лишь серебряные обручи, опоясывавшие их головы, не давали нитям волос выбиться из ровного водопада причёски.



      Рёв, донёсшийся совсем близко, едва охладил пыл бледноликих юнцов. На поляну мерно, не спеша выступил огромный лось с ветвистыми крыльями рогов, раскинувшимися на добрых пять футов в каждую сторону. На спине могучего животного восседал величественный владыка, облачённый в просторные белые одежды. Следом за ним показался и глашатай - могучий светловолосый воин в тёмных одеждах, оседлавший вороного коня. Горнист сжимал в руке огромную лазурную раковину, с помощью которой, по всей видимости, и давал знать всей округе о появлении властелина.

       - спокойно произнёс наездник в белом одеянии, надменно взглянув на юнцов.

      Двое из свиты ловко спешились и побежали, огибая полянку по кругу и всматриваясь в землю под ногами. Один из следопытов почти сразу наткнулся на цепочку ямок, уходящую в сторону ручья и, поклонившись владыке, степенно произнёс, указывая в ту сторону:

      

      Властелин лишь коротко кивнул в ответ и вся дюжина сорвалась с места, посылая коней в галоп к ручью.

      Их хохот и гиканье были ещё хорошо различимы в тиши замершего леса, когда владыка повернулся в сторону притаившихся за кустом спутников и, надменно взглянув на них, словно и не существовало между ними густой зелёной преграды, произнёс:

      

      Тьма обступала прямоугольник света, падающего из проёма двери, сгущалась у его границы, будто собирая силы для броска. Чёрная, словно душа грешника, она превратилась в непроглядную пелену, поглотившую весь остальной дом... весь мир. Посреди бескрайнего океана мрака осталась только крохотная комнатушка Лии, залитая спасительным светом тусклой лампочки, свисающей на подгоревшей жиле провода прямо с растрескавшегося потолка. Тьма была там, за тонкой чертой бледного света. Она наблюдала за девушкой. Она ждала.

      Жуткий скрип проржавевших петель взорвался в безмолвии самой тёмной ночи, резанув слух, отдавшись нестерпимой зубной болью. Гулкие удары тяжелых ботинок снизу сбили ритм перепуганного девичьего сердца. Под подошвами натужно заскрипела ступень, другая, третья... рассохшееся дерево выло при каждом шаге поднимавшегося ночного гостя. В рваную мелодию скрипов вплёлся протяжный хрип неровного дыхания, доносившегося из тьмы. Он замер и звуки оборвались, оставив только эхо тяжелого дыхания, наполнившего звенящую тишину. Огромное неповоротливое нечто с трудом взбиравшееся по крутой лестнице, замерло, схватившись за застонавшие перила. Лия слышала, как заплывшие жиром лёгкие со свистом втягивают смердящий потом воздух и с болезненным хрипом исторгают зловоние.

      Перила обречённо хрустнули, словно сломанная огромной лапой кость, и дом снова наполнился стенаниями вопиющего дерева. Треск и хрипы становились всё громче, а вонь отчётливее. Оно приближалось.

      А затем опять наступила тишина. Огромная тень повисла во тьме напротив проёма. Тень настолько чёрная, что очертания её без труда угадывались в сгустившемся на границе света мраке. В лицо Лии ударил непереносимый смрад. Она знала эту вонь, помнила её. Запах потного жирного тела, сальных волос, дешёвого табака и дрянного пойла. ЕГО запах.

      - Lea, la mia ragazza ... - прохрипела Тень, - Venite a papà.


Граница света задрожала и со звоном лопнула. Клубы тьмы устремились к проёму, заползая на пол и стены, пожирая остатки спасительного света.

Жара донимала мужчину с самого утра. Едва только макушка алого шара показалась из-за крыши соседнего домика, бросив первые раскалённые лучи в окно крохотной комнатушки Родиона, как в спальне, бывшей по совместительству гостиной, в которой мужчина, к слову, ещё ни разу не принимал, так как и приём-то устраивать было толком не для кого, и кухней, где он готовил обеды, а иногда и ужины, моментально раскалило ещё мгновение назад бывший прохладным воздух. Он проснулся от мерзкого ощущения прилипшей к телу простыни, мокрой насквозь от его же собственного пота. Постельное, и без того не блиставшее свежестью, теперь и вовсе не было пригодным, а перестелить лежавший в углу старый матрац было особенно нечем.

Так, с неприятного момента, начался обычный день полной невзгод и лишений жизни беженца. Мужчина, позавтракав ароматами консерв, которые употребил ещё вчера на обед, не теряя времени, отправился на работу. Впереди предстояло несколько, чаще всего, весьма не приятных дел, среди которых была прочистка канализации у мистера Портер, уборка в доме четы МакОуэнов, а так же, весьма не пыльная стрижка газона у дома мисс Жак. Работа, на которую мог рассчитывать нелегальный эмигрант, была, мягко говоря, не престижной и за неё платили гроши, которых едва хватало чтобы снимать комнату и питаться хотя бы раз в день, лишь изредка, по воскресеньям, балуя себя ужином. Всё же, не смотря на те крохи, что перепадали Родиону, он умудрялся, по необъяснимой русской традиции, откладывать кое-что про запас.

Довольно быстро справившись с напрочь забившейся канализацией, мужчина получил причитающиеся гроши, а так же благодарность хозяина в виде недопитой на одну треть бутылки скотча, которую тот, судя по всему, всё равно собирался выбросить. Уборка в доме уехавшей на пикник четы должна была занять довольно много времени, потому мужчина решил оставить её на потом. тем более, что семейство должно было вернуться поздним вечером, а значит, насколько бы быстро Радион не справился, денег раньше положенного времени он не получил бы. Потому, уже около половины девятого он не спеша прогуливался под изнуряюще пекущим солнцем, толкая впереди себя тарахтящую газонокосилку. Старуха Жак, будучи удивительной скрягой, прохлаждалась в тени террасы, внимательно следя за тем, чтобы "этот русский" не пропустил ни единого дюйма на её "самом зелёном в Балласалла" газоне. В один прекрасный момент, когда Родион уже проходил прямоугольник зелёного ковра на второй раз, газонокосилка внезапно заглохла и уже не откликалась на старания крутящегося над ней русского. Старуха, не заставив себя ждать, тут же подняла вой, привлёкший внимание всех соседей и прохожих. С поразительной лёгкостью взвившись на ноги, она методично работая клюкой доковыляла до Родиона и, потрясая палкой, принялась обвинять его в том, что он сломал её "новенькую" газонокосилку, которая стоит "бешеных" денег. Брызжа слюной, старуха угрожала вызвать полицию, ели Родион сей же час не возместит ей весь ущерб...


Паук, лениво перебирая лапками, полз к всё ещё пытавшейся вырваться из сети жирной мухе. Хищник не торопился - то ли был слишком уверен в прочности расставленной ловушки, то ли изнывал от жары куда больше, чем от голода. Добравшись до замершей жертвы, он неспешно набросил на неё ещё пару нитей. Для пущей уверенности. Зафиксировав тельце, он пропорол мохнатую шкурку и принялся вливать в трепетавшее в агонии тело крылатой твари едкий желудочный сок. Занятый обыденной скучной процедурой, хозяин юго-восточного угла, от нечего делать, уставился на лежащего в ЕГО углу двуногого. Тот, разместившись на ворохе мокрых простыней, безучастно глядел в потолок, видимо, пересчитывая трещины в штукатурке. Паука не слишком заботило такое соседство - двуногий, как правило, пропадал где-то целыми днями и появлялся только к вечеру, да забегал ненадолго в полдень, чтобы поспешно поглотить отвратно пахнущую пищу и тут же поспешно ретироваться. Незнакомец не лез в его охотничьи угодья и не пытался сам устроить на него охоту. Паука это вполне устраивало, а потому он и сам не беспокоил двуногого.

Но сегодня всё было иначе. Двуногий пришёл куда раньше обычного, с грохотом, спугнув крутящуюся около сети небольшую бабочку, влетел в комнату и, покопавшись под матрацем, достал оттуда бутылку и носок. В носке том сосед паука хранил разноцветные бумажки и железные кругляшки, по мнению самого хозяина угла, не представлявших никакой ценности. Однако, именно над ними-то двуногий и трясся больше всего. Сегодня он дрожащими руками достал всё и тут же, быстро покрутив бумажки и кругляшки в руках, убежал прочь.

Во второй раз сосед вернулся чуть позже. Все его движения были какими-то заторможенными. Увидев его, паук сразу же подумал, что, должно быть, дело было в ужасающей жаре, начавшейся с самого утра. Он и сам чувствовал себя не особенно хорошо, фильтруя скудный на кислород воздух, что уж было говорить о бедняге, вынужденном жить в таком уродливом громоздком теле. Только стоило пауку пожалеть несчастного двуногого, над которым природа так ужасно подшутила, как тот свалился на своё лежбище и обнял бутылку, с которой валялся вот уже несколько часов к ряду...

Джон

Продираться сквозь весело пляшущую толпу было делом не таким простым, как казалось мужчине на первый взгляд. На Джона, совершенно не вписывавшегося в общий ритм танца, то и дело натыкались пары, едва не сбивая его с ног, весело смеясь или что-то громко выкрикивая на незнакомом языке, что-то, судя по следующим тут же взрывам всеобщего смеха, очень язвительное или остроумное. Мужчина тонул в оглушительном шуме топота десятков каблуков, криках и визгах женщин, возгласов их партнёров, в музыке, с каждым мгновением всё ускорявшей темп. Гостиная постепенно погружалась в темноту - свечи, задетые полами чересчур длинных платьев, сбитые ногами не самых расторопных и опытных танцоров, облитые выплёскивавшимся из бокалов спиртным, тут же тухли, ускоряя наступление поджидавшего за окнами мрака.

Двигаясь сквозь заколдованный круг кружащихся в хороводе дикой пляски гостей, мужчина совершенно не заметил выросшую в проёме фигуру великана, без труда заполнившего собой весь этот самый проём без остатка. Джон влетел в облачённого в кожу незнакомца, едва не рухнув на зад, отпружинив от горы мышц. Бритоголовый мужчина, взглянув на него с высоты своего роста, добродушно и открыто улыбнулся. Глядя на Джона глазами изрядно выпившего человека, он стоял на месте, даже не подумав, что банально загородил проход стремящемуся покинуть здание человеку.

Через несколько секунд Джон услышал глухой бой старинных напольных часов. В тот же миг гостиная погрузилась в оглушительную тишину. Громогласный звон разрываемых от натуги струн пианино, смех, крики, топот, даже треск пламени свечей, словно бы кто-то в одночасье выключил. Мужчина, обернувшись, увидел замерших гостей, девушку, занёсшую, но так и не опустившую руку над клавишами. Все взгляды собравшихся смотрели на потёртые часы, спрятавшиеся от кутежа в самом углу гостиной. Бронзовые стрелки замерли, отмечая наступление полночи. Джон видел застывшее во взглядах собравшихся непонимание, сменившееся грустью и отрешенностью.

Первой пошевелилась юная хозяйка дома. Она встала, закрыла крышку пианино и, с любовью прикоснувшись тонкими пальчиками к инструменту, словно прощаясь с ним, направилась в сторону противоположной от входа в гостиную стены. Девушка приблизилась к расположившейся меж двух окон двери. Джон мог бы поклясться, что не видел её раньше - ещё секунду назад в стене не было окованного толстыми бронзовыми полосами дубового полотна. Хозяйка коснулась латунной ручки, изображавшей львиную голову с пышной гривой и, повернув её, распахнула дверь.

В гостиную тут же ворвался яркий солнечный свет полуденного солнца. Через проём мужчина увидел устланную цветами поляну, по которой, весело резвясь, бегали лисы, игравшие в салки с задорно пищащими зайцами. Серые, плюхаясь на брюхо в цветы, поднимали в воздух тучи пыльцы и, засаленные огненно-рыжими зверьками, подскакивали, уносясь вслед за ними. С цветка на цветок, чинно и благородно, порхали огромные бабочки, переливавшиеся удивительными цветами. Вдали, на окружённом озером холме, Джон увидел возвышающийся замок. На шпилях башен развевались флажки. Возможно мужчине почудилось, но с той стороны как будто доносились звуки труб герольдов. Гостиная наполнилась ароматом цветов и мелодичным щебетанием невидимых птиц.

Гости медленно двинулись в сторону выхода. Перед тем, как шагнуть на разноцветный ковёр поляны, они оборачивались, с тихой грустью оглядывали погружённое в полумрак помещение, бросали взгляд за окно. Они прощались с этим миром. Джон чувствовал, что прощались навсегда. Гости степенно кланялись девушке. Та отвечала улыбкой и слегка наклоняла голову.

Она шагнула в проём последней. Задержалась там вполоборота, бросила взгляд на Джона... нет, мимо него. Её наполненный грустью взор был предназначен возвышавшемуся за ним великану. Незнакомка поднесла к алым губам тонкие пальчики и послала великану воздушный поцелуй, тот поймал его, осторожно заключив в огромную пятерню, и приложил к своим губам. Девушка резко обернулась и быстрым шагом направилась вслед за преобразившимися гостями. В последний момент, перед тем, как дверь с громким хлопком закрылась, девушка расправила полупрозрачные лёгкие крылья из разноцветной слюды и, взмахнув ими, воспарила над долиной цветов.

Дверь, резко захлопнувшись, оборвала поток необычайных запахов и звуков. Стоило только Джону моргнуть, как окованная медью створка испарилась - на её месте была ничем не примечательная стена.

- Нужно напиться... - пробасил позади Джона великан, с трудом разлепив высохшие губы, - Пойдём, дружище... Я угощаю. Одному предаваться возлияниям - последнее дело.

Эйра

Из распахнутых окон гремела музыка, был слышен топот кружащихся в бешеной пляске незнакомцев и громкий женский смех. Судя по нарастающему гулу, веселье быстро перерастало в самую настоящую вакханалию, чем-то напоминавшую обыкновенный шабаш из второсортных фильмов ужасов. Джон всё не появлялся...

В один миг всё стихло. Эйра услышала лишь бой часов. Она насчитала ровно двенадцать ударов. Несколько секунд через изрядно потускневшие проёмы не доносилось ни звука, а потом помещение наполнилось пением целого хора птиц. В ноздри сидящей в полутьме женщины ударил приятный аромат незнакомых цветов...

Одинокая женская фигура медленно пробиралась сквозь клубящееся над раскалённым асфальтом марево. Жара, какой на памяти Натали ещё не было, донимала и без того ноющее от боли тело, ломая женщину едва ли не после каждого десятка шагов, давя непосильной ношей на хрупкие плечи, заставляя опускаться на подгибающиеся колени и подолгу стоять на четвереньках, опираясь на дрожащие руки. Время от времени мир перед глазами Браунинг начинал бешено крутиться, его краски то тускнели, сливаясь в сплошное тёмно-серое марево, то приобретали настолько яркие ядовитые оттенки, что женщине приходилось закрыть глаза, чтобы унять вызванную буйством красок резкую боль. В её голове время от времени раздавались громкие хлопки, эхом надолго застывавшие в ушах и отдающие нестерпимой резью впивающихся в мозг раскалённых гвоздей. Она буквально слышала, как лопаются сосуды, щедро обагряя внутренности черепной коробки кровью. А может ей только это казалось. В один миг в её мозгу что-то взорвалось особенно громко, словно бы весь мозг враз разлетелся на куски. Эхо прогремевшего взрыва заставило в страхе сняться с насиженных ветвей притаившихся в тени крон птиц, с гвалтом унесшихся чёрной тучей в сторону солнца. Только благодаря птицам, угасающим сознанием, она поняла, что взрыв шёл откуда-то извне. Натали, подняв взгляд, увидела возвышающийся над кронами чёрный столб дыма. Она медленно шагала прямо к нему, обратно, к тому месту, где блестящую на солнце цистерну теперь пожирало ревущее пламя. Натали почувствовала, что силы её на исходе, и в тот же миг провалилась во тьму.

Очнулась Натали от ощущения влаги на лбу. Компресс, заботливо уложенный на глаза женщины, дарил приятную прохладу. Мысли уже не ползали, словно ленивые сонные удавы, но ещё и не носились вихрем в голове. Она услышала рядом тихий треск пламени, прекратившийся ещё до того, как женщина осознала что это за звук. Рядом кто-то храпел. С другого бока некто тихо постанывал. Женщина стянула компресс, чувствуя упирающуюся в вену иглу. Она лежала на мокрой от её собственного пота постели в самой обычной палате. На белом потолке плясали тени, отбрасываемые двумя стоящими на прикроватных тумбочках свечами. Слева от неё, на окровавленных простынях, лежал человек с умело перебинтованной культёй правой ноги. Он тихо стонал сквозь забытьё. По правую руку, привязанная ремнями к кровати, спала светловолосая женщина. Она тихо похрапывала и изредка что-то говорила сквозь сон.

- Милочка, как хорошо, что Вы очнулись... - раздался шёпот со стороны ног Натали.

Около изголовья женщины, с несвойственной её тучному телосложению прытью, тут же возникла медсестра. Смочив компресс в стоящей рядом миске, она тут же заботливо уложила его обратно на лоб, на этот раз не покрывая глаз.

- Всё хорошо, милочка... - по-доброму улыбнувшись, произнесла женщина, подкручивая вентиль капельницы, - Небольшое сотрясение. Ничего страшного.

Джон
Яркий свет ударил в глаза Джону, на миг лишая мужчину зрения, в одно мгновение превращая его в лёгкую беспомощную мишень. Белая пелена перед глазами повисла на секунду, а затем начала постепенно таять, вычерчивая сквозь разгоняемое марево сначала силуэты убранства дома, а затем и их фактуры и цвета. Спустя каких-то десять секунд, мужчина уже смотрел на длинный коридор, залитый светом десятков, если не сотен свечей. Восковые постепенно тающие столбики стояли везде, где можно было найти хоть сколь-либо ровную поверхность: на столешнице старинного трюмо с огромным, отражающим танцующие на стенах тени, зеркалом, наверху высокого, под потолок, шкафа, на макушке мраморного бюста, кажется, Наполеона, даже прямо на полу. Единственным местом, где свечей не было видно, были чашечки бронзовых бра.

Юноша, которого доктор видел ещё снаружи, выскочил с охапкой позвякивающих бутылок шампанского из тёмного прямоугольника двери слева и, выкрикнув нечто задорное на неизвестном Джону певучем языке, умчался в залитый светом проём по правую руку от мужчины, из которого тут же донеслись радостны возгласы. Заглянув за угол, Джон увидел большую гостиную, нашпигованную горящими свечами в ещё большем количестве, нежели тёмный, по сравнению с ней, коридор. В просторной комнате гуляла разношёрстная толпа людей разного возраста и достатка. Банкиры чокались фужерами о рюмки с попрошайками, светские львицы обнимались и лобызались прямо в губы с домработницами, студенты весело смеялись над шутками подвыпившего профессора. В центре зала, в окружении сотен свечей и десятков лиц, подле пианино, сидела невысокая худенькая девушка. Нежно касаясь клавиш, она извлекала льющуюся из инструмента жизнерадостную мелодию, но на прелестном, обрамлённом каре рыжих вьющихся волос, бледном лице её застыла грустная улыбка...

Эйра

Джон, открыв дверь, постоял немного на пороге, словно увидев нечто, что требовало длительного осмысления, а затем, шагнув, скрылся в проёме, из которого на крыльцо дома вывалился сноп яркого света и ещё громче полилась весёлая, даже несколько разухабистая мелодия. Из окон, вторя музыке, продолжали доноситься голоса и смех, звон бокалов и выстрелы пробок шампанского. Похоже, никто не обратил внимания на примкнувшего к всеобщему веселью доктора, продолжая полночный кутёж.

Внезапно, позади притаившейся в тени Эйры раздалось журчание воды и последовавшее за ним тут же тихое посвистывание.

- О! Простите, мисс... Я Вас не заметил... - раздался из-за её спины бас подвыпившего мужчины.

Не смотря на неожиданную встречу, судя по продолжавшему звенеть в ушах женщины весёлому журчанию и ударившему ей в ноздри специфическому запаху, незнакомец, нисколько не смутившись, не перестал справлять столь внезапно обрушившуюся на него нужду...

Её голос, тихий, робкий, неверящий, Её голос обжёг разум мужчины, прокатился сладкой волной по всему телу, свежим бризом разогнал застывший в сердце хлад склепа, раздувая слабую искру. Вспыхнув, она обратилась слабым язычком пламени, совсем не похожего на тот ревущий Ад, что буйствовал, когда Хансель рвал плоть тех, кто стоял у него на дороге... на пути к Ней. Голос... это был ЕЁ голос. Он столько раз пытался вспомнить его, мучимый бессонницей, пытался воспроизвести его, но в памяти всплывала лишь искажённая, тающая с каждым днём мелодия. И вот, теперь, его слуха снова коснулся Её голос. Она произнесла имя. Так, как не произносил никто другой. В этом имени не было кровожадного зверя. В нём не было хладнокровного убийцы. Только юноша, ещё не познавший горечи реального мира. Юноша, ещё не проливший кровь подобравшихся к одиноко стоящему в лесу домику охотников. В этом имени был прежний Хансель.

- Гретель... Моя милая Гретель... - зашептал он, жадно вдыхая аромат Её волос и покрывая Её щёки и шею горячими поцелуями, - Моя Гретель...

Он был счастлив. Наверное, никогда в жизни ещё не было столько счастья. Он тонул в нём. Захлёбывался накатывающими волнами эйфории, радостно погружался на самое дно их Эдема, их маленького кусочка Рая, в комнате, полной обдолбанных шлюх, на полу, заляпанной жиром, кровью и спермой. Посреди всей этой мерзости он нашёл своё счастье.

Настойчивое, подтачивающее, словно камень воду, чувство, тихо скребущееся на грани объятого эйфорией сознания, заставило Ханселя вернуться к реальности. Мужчина взял на руки Гретель и, прижав к себе, словно самое ценное в жизни сокровище, лёгким шагом поспешил к выходу. Им нужно было срочно выбираться отсюда.

- Виллиам! Жги всё к чертям! - бросил Хансель во тьму прохода.

На Натали смотрели два остекленевших карих глаза. Вылетев от удара, они повисли на ниточках жил, касаясь стального листа смятой двери. Сквозь щель того, что осталось от оконного проёма, она увидела женщину в изодранном и окровавленном тряпье, в котором с трудом удалось распознать некогда пышное свадебное платье. Лицо незнакомки застыло восковой маской, запечатлевшей ужас последнего мгновения жизни женщины. Пустые глазницы её были обращены в сторону, туда, где в кровавом месиве Натали увидела осколки пластика - всё, что осталось от небольшого детского кресла.

- Кто-то выжил… - раздался холодный голос у неё за спиной.

Чёрная невеста стояла над ней, вперив в Натали взгляд остекленевших карих глаз. Женщина не слышала шагов незнакомки, да и та не могла преодолеть расстояние между ними настолько быстро. Она стояла, нависнув над Натали чёрной тенью с ярко выделяющимся на этом фоне бледным лицом… бледной восковой безжизненной маской.

- Кто-то выжил… - повторила женщина.

В её голосе чувствовалась нараставшая злоба. Она бросила завядший букет и тот, ударившись об асфальт, рассыпался прахом. Женщина смотрела на Натали с яростью, сквозь безжизненность стеклянных глаз она видела полыхавший в Чёрной Невесте огонь ненависти.

- Ты выжила! - внезапно вскрикнула невеста, ткнув в сторону сидящей у изуродованного кузова автомобиля женщину зазвеневшей погремушкой.

- Гори в Аду! - пронзительно взвизгнула незнакомка, швырнув в Натали пластиковой игрушкой.

Женщина машинально заслонилась рукой, почувствовала как пластик легонько ткнул её в предплечье, услышала тихий звон. Когда она вновь посмотрела вперёд, то Невесты уже не было. На том месте, где она только что стояла, лежала небольшая простая пластмассовая погремушка.

Парень недовольно одёрнул руку, без труда вырывая её из слабой хватки Гиля. Его ещё мгновение назад сияющее надменной кровожадной ухмылкой лицо перекосила гримаса искреннего неудовольствия. Он искоса, с высоты своего могучего роста, взглянул на младшего Хастли, а затем, бросил взгляд на второго магика, почитая, что те как минимум знакомы, и не то задал вопрос, не то проконстатировал:

- Он чё... из "этих" чтоль...

- Ты, давай, ручонки при себе держи, заморыш... - буркнул Мясник, недовольно зыркая из-под густых чёрных бровей, - Мне девки любы... Вы, магики, промеж собой можете потрахиваться как угодно... А нормальных мужиков не трожь! Усёк?

Вопрос, заданный тоном, явно не приемлющим отрицательного ответа, парень подкрепил, тряхнув перед лицом магика тяжёлым набалдашником не весть когда успевшей нырнуть в огроменную ладонь булавы.

- Меня Мясником кличат... Объяснять надо? - недовольно выпалил раздражённый парень, уже обращаясь ко всем, ласково поглаживая бронзовое оголовье дубины, - Правила простые: надоешь - проломлю голову, подойдёшь слишком близко - проломлю голову, потянешься к жратве моей или скарбу... ну, думаю, понятно...

Обрушившаяся на землю тишина оглушала, давила огромной стальной плитой на плечи, стараясь подмять под себя волю и сокрушить разум. Воспоминания внезапно ожившими картинами вереницей мелькали перед глазами, будоража и без того балансирующее на грани срыва сознание. Из тумана выплывали знакомые лица людей, оставшихся где-то там, за пределами этого нового мира ужаса и боли, лица людей, которых они видели впервые и в последний раз, лица, обезображенные болью и мукой, тонущие в языках пламени и сминаемые бетонными обломками, лица светящиеся блаженством...

Тишину нарушил тихий хруст. Зажатая в руках мужчины веточка оказалась куда прочнее серого покрытия парковки. Небольшой осколок асфальта, надломившись, отлетел в сторону, движимый силой выпрямляющейся ветки молодого дерева, и с нестерпимым грохотом рухнул на камень бордюра. В образовавшейся язве, среди острых углов утрамбованной щебёнки, зеленел небольшой росток. Стебель, освобождённый от гнёта асфальтовой надгробной плиты, выпрямился, жадно впитывая бледные лучи ночного светила.

Через секунду раздался новый стук. Гул рассыпающихся мелкими лавинами камней доносился с развалин аэропорта. Разрушенное здание наполнилось шорохами и скрипами, словно все погребённые под грудами бетона и металла люди стали разом выбираться из-под завалов. А ещё через мгновение послышался первый крик... Полный боли и отчаяния, он повторился вновь, едва освободившийся из-под завала обгоревший человек смог набрать полные лёгкие воздуха. К нему тут же присоединился новый вопль. Потом ещё. И ещё. И ещё. Вопли сплелись в многоголосый хор. Ужас и боль волной обдали единственных слушателей пения, казалось, исходившего из самого Ада.

Первая вспышка появилась совсем рядом с краем стены. Они видели, как поднявшийся на ноги обугленный мертвец неуверенной походкой шагнул в их сторону и в тот самый миг, как его раздробленная ступня коснулась растрескавшейся плиты пола, земля под ним разверзлась. Из раны на теле земли хлынул поток раскалённого гноя, разом поглотивший жертву. Дико вопя, несчастный рухнул в Бездну и рваные края тут же захлопнулись за ним. Затем тёмное небо разразилось новыми всполохами, за которыми последовали новые крики. Снова и снова Бездна раскрывала свою пасть, проглатывая обречённых на вечные муки людей.

Всё стихло так же внезапно, как и началось. Лишь тихий бриз, несущий прохладу неразличимого отсюда моря, шумел в кронах низких деревьев, не давая миру вновь погрузиться в оглушительную тишину тёмного склепа.

Кровь из располосованной спины веером освобождённо рванулась наружу, щедро окрашивая погружённый в серый полумрак мир затхлого борделя алыми красками. Горячие струи коснулись лица Ханселя, в ноздри ударил аромат самого приятного и опьяняющего нектара. Мужчина зло оскалился, жадно скользнув языком по окровавленным губам. Его правая рука уже скользила к обнажённому столбу из белой кости, покрытой алой паутиной капилляров. Стальной коготь вонзился в щель, Хансель почти тут же резко крутанул кистью. Уха мужчины коснулся звук, вызвавший волну небывалого наслаждения, горячей волной прокатившейся по всему телу. Он, словно обезумевший от счастья наркоман, загнавший в вену дозу самой великолепной дури, забился мелкой дрожью в приступе экстаза. Перед его глазами пульсировали синие трубочки вен, несших самый сладкий и желанный нектар. Он едва сдерживал позыв вонзиться в них клыками, чтобы ещё горячая кровь жертвы брызнула в рот. Едва сдерживался, чтобы то, что пришло на его место, почти заполнило его разум, практически подавило его сущность, не принялось рвать плоть, вгрызаясь в неё подобно дикому зверю...

Вспышка боли вернула Ханселя из мира блаженства и грёз. Его личный наркотик ослабил хватку и блаженство стало постепенно таять вместе с исчезающим на губах привкусом крови. Вновь рёбра мужчины прорезала резкая боль. Ему показалось, что он вновь услышал хруст, но на этот раз звук не нёс ни каких приятных ощущений. Напротив, он лишь подбросил масла в пламя клокотавшей в груди ярости. Мерзкий горячий мокрый червь скользнул по шее Ханселя, обвивая её подобно удаву, с которого заживо стянули шкуру. Мужчина едва не резанул по языку твари оставшимся в руках ножом, но вовремя вспомнил, что без языка ублюдок не представлял никакого интереса. Потому он коротко ударил левой, метя клинком в нос монстра, а свободной правой ухватился за жгут его языка и с силой рванул его на себя.

- Где Гретель, сучёнышь? - зло прохрипел мужчина сквозь стиснутые зубы.

Джон
В уши Джона ударил резкий хохот с бульканьем вырывавшийся из глотки мертвеца. Он что было сил саданул мужчину в лицо. Коротко. Без замаха. Тяжёлый кулак с силой врезался в скулу Джона, высекая перед глазами мужчины тысячи искр. Гулкий истеричный хохот вмиг сменился воплем ужаса. Пробирающий до самого нутра крик поглотил все остальные звуки, грозя вот-вот разорвать голову Джона на части. А после. После позади хлопнула крыльями огромная хищная птица. Порыв ветра сорвал мужчину и отбросил на несколько ярдов. И вновь уши Джона заложило от истошного вопля, полного боли и ужаса.

Повернув голову, он увидел фигуру в чёрном изодранном балахоне, держащего на вытянутой руке болтающего в воздухе ногами мертвеца. Вопль, стиснутый стальной хваткой бледных пальцев, превратился в хрип. Ещё мгновение и мертвец вспыхнул ярким пламенем, на глазах превращаясь в обугленный труп. Когда же языки огня потухли, так и не довершив своё дело, незнакомец в балахоне отшвырнул обгоревший труп в сторону, словно ненужную куклу, и взглянул в сторону мужчины. Из-под глубокого капюшона на Джона смотрела сама Тьма.

Он шагнул в сторону застывшего Сергея, потеряв всякий интерес к Джону. Он медленно двигался в сторону склонившегося над девушкой мужчины. Сергей, при виде создания, поднялся, заслоняя собой Нежу. Он лишь вскинул руку, указав на поднявшегося человека. Через мгновение всё вокруг того места, где ещё только что стоял русский, осыпало кровавыми ошмётками и кусками разорванных внутренностей. Лицо Нежи белело даже через слой стекающей к подбородку крови. Девушка лишь открыла глаза, но не смогла закричать - страх сковал не только её тело, но и лишил её голоса.

За Его спиной складки балахона внезапно взлетели вверх, расправляясь огромными израненными чёрными крыльями. Они резко ударили о воздух и, подняв тучу пыли, подбросили тело незнакомца в воздух. Он, набрав высоту по широкой дуге, бросился вниз, хищной птицей устремляясь в сторону разрушенного здания магазинчика.

Эйра
Первым, что она услышала, был звон бляшки ремня, которую мертвец теребил в руке, видимо не решаясь, стоит ли ему застегнуть штаны, чтобы сподручнее было догонять жертву, или же оставить как есть, чтобы, настигнув беглянку, скорее приступить к делу. Мертвец остановился в дверях, вглядываясь в разрушенное помещение. Входить внутрь он не торопился.

- Кис-кис-кис... - раздался нахальный голос, - Выходи, папочка угостит тебя вкусненьким...

Не дожидаясь ответа, мертвец перешагнул порог. Сквозь щель между журналов, она видела нахальную улыбку, игравшую на его побледневших губах. Ворвавшийся в развороченные проёмы вопль сорвал эту ухмылочку. Он обернулся и застыл, вглядываясь в сторону, где ещё недавно стоял Ричард.

Она уже была готова вдавить крючок, когда из бреши в стене послышался тихий свист рассекаемого крыльями хищной птицы воздуха. Мертвец не успел ничего сделать - клуб тьмы, ворвавшись в помещение, свалил его с ног, откинул к дальней стене. Мертвец врезался в обрубок крыла самолёта и повис на пронзивших его грудь металлических прутьях. Он не мог пошевелиться от ужаса, читавшегося в его широко раскрытых глазах. Он смотрел на оставшуюся в проёме фигуру в чёрном истлевшем балахоне. Фигура беззвучно двинулась вперёд, ступая по битому стеклу, даже не пытавшемуся отозваться хрустом под его ступнями. Незнакомец подошёл к подвешенному мертвецу и Эйра увидела, как того забила крупная дрожь. Создание в балахоне подняло руку и коснулось лба трупа. Слух женщины резануло ужасающим визгом, усиливавшимся с каждым мгновением. Череп трупа стал странным образом деформироваться, словно комочек глины в руках неумелого скульптора. Части костяных пластин то сильно выпирали наружу, грозя прорвать натянувшуюся кожу, то ныряли в голову мертвеца, раздирая острыми краями мозг.

Визг сменился жутким треском ломающихся костей. В один миг голову мертвеца смяло так, словно она была из бумаги. Создание в балахоне, отступив назад, хотело было покинуть разрушенное здание, но обернулось и посмотрело из тьмы глубокого капюшона в сторону стеллажа, за которым скрылась Эйра.

- Гниль... - услышала женщина леденящий душу голос, - Твоя душа гниёт... Она не нужна Ему.

Создание шагнуло за порог. Через миг Эйра услышала хлопки мощных крыльев удаляющейся огромной птицы.

Джон

Мёртвый полицейский хотел было бросить что-то в ответ на слова Джона. Судя по искривившемуся изуродованному рту в мерзкой ухмылке, он подготовил для доктора что-то весьма дерзкое. Он не успел. Джон увидел, как с развороченного лица мертвеца в один миг слетела ухмылка, а остатки губ исказились от ярости. Итальянец попытался отскочить, но было слишком поздно. Явно привыкшая к подчинению тварь просто не ожидала такого хода от человека.

Мертвец рухнул под натиском Джона, орошая землю выплеснувшимися из дыры в голове ошмётками мозгов. В ноздри доктора ударил смрад свежей крови, развороченных внутренностей и разложения, вылетевший из раскрытой пасти твари вместе с выбитым из груди воздухом. Итальянец пришёл в себя почти сразу. Уже через пару мгновений он активно пытался скинуть с себя мужчину, впрочем не особенно достигая успеха.

- Gospod, Gospod, pomagaj nam, Gospod ... - долетало до слуха с трудом удерживающего труп на земле Джона

- Сука! Заткнись, безмозглая тварь! - тут же злобно завопил в ответ итальянец, схватив Джона за грудки, - Заткнись, или я заставлю тебя сожрать твой поганый язык!

Лежащая на земле Нежа не слышала мертвеца. Скованная охватившим её ужасом, девушка раз за разом повторяла непонятную фразу, постепенно вгоняя себя в транс.

Эйра
Песок мерзко скрипел под ногами женщины, ехидно посмеиваясь над её жалкой попыткой скрыться. Чёрная полоса асфальта нестерпимо обжигала, стоило только женщине ступить на неё. Идущий от подошв жар мигом прогнал начинавшее было подкрадываться желание остановиться и сдаться. Здание полуразрушенного магазина, покачиваясь, постепенно приближалось. Медленно. Слишком медленно. Она уже слышала позади дыхание нагонявшего мужчины. Чувствовала его холодные руки у себя на плече. Ещё мгновение, и он схватит её, повалит на землю, стянет с неё узкие рваные джинсы и, злобно гогоча, возьмёт её. И нет никого, кто мог бы вступиться за неё. Нет никого, кто бросится ей на помощь. Никого. Все умерли... Спасительное здание покачивалось в такт движениям Эйры. Постепенно приближалось. Медленно. Слишком медленно.

Женщина не видела, как запутавшийся в спущенных штанах рыжеволосый мертвец пытался её преследовать, неловко переминаясь с ноги на ногу. Она не видела, как, не справившись со сползшей штаниной, труп рухнул наземь, поливая Эйру и всех её родственников помоями отборной брани.

Женщина впорхнула под свод разрушенного здания заправки. Никто так её и не остановил.

Откуда-то тянуло гнилой древесиной и сыростью. Пред взглядом Ханселя предстал небольшой домик, построенный прямо посреди леса. Из единственного оконца домика лил тёплый свет, а из трубы клубился удивительно ровный столб серого дыма. В доме, не смотря на царящую в окружавшем единственную постройку лесу жутковатую тьму, было тепло и уютно. В спальне витал запах сушёного разнотравья, а с кухни доносился аромат томящейся на печи наваристой похлёбки, подслащённый привкусом принесённого утром мёда, добытого в неравной схватке у диких пчёл. А ещё пахло Ею. Хансель жадно втянул воздух, пытаясь среди других запахов уловить аромат Её волос. Поперхнулся вонью гнилой древесины и сырости. Так тянуло из сеней. Обозлённый неудачей, он слушал как скрипит дверь. Нет, не дверь. Это был голос ненастоящего мальчика, который пытался ему что-то сказать, доказать, вразумить. В домике погас свет. Из трубы уже не шёл дым. Стало темно и холодно. В доме царило запустение. Сырость медленно перебралась из тёмных сеней, заползла в покосившуюся дверь и принялась пировать в покинутом жилище. Не было теперь привкуса мёда, запаха похлёбки, улетучился аромат Её волос - только удушливый смрад сырости и до отвращения сладкий запах гниения.

Хансель открыл глаза. Видение разваливающегося домика ещё стояло перед ним, никак не желая уступать не менее трагичному видению реальности - внешности разевающего рот ненастоящего мальчика, изуродованной настолько, что она казалась злой насмешкой над работами десятков и сотен иллюстраторов. Он видел как-то книжицу, в которой, среди описаний, были рисунки некоторых личностей, что он не раз встречал по работе - мужчина закапывал её вместе с одним заплутавшим, которому не посчастливилось заблудиться в его лесу. Хансель помнил, как сидя на корточках у неглубокой могилы, пролистал красочную книжицу, даже не силясь вчитываться в текст, лишь с трудом разобрав названия сказок. Он бросил книжицу на грудь синего от удушья незнакомца и бросил на неё первую лопату песка. Хансель никогда не слышал сказок, он и тогда не особенно хотел разбираться в многочисленных значках на страницах, чтобы пытаться понять выдуманные истории, которых им с Гретель никто никогда не читал.

Теперь, в очередной раз вспоминая смазавшиеся, но всё же вполне ещё различимые в памяти изображения со страниц, Хансель едва сдержал усмешку, подумав что было бы забавно посмотреть на реакцию тех самых иллюстраторов, сведи он их с натурой их творений. Усмешку мужчина сдержал лишь потому, что сидящий напротив ненастоящий мальчик, судя по плохо различимому сквозь скрип тону, пытался его не то отчитать, не то упросить. Ханселю было всё равно на то, что говорил Пиннокио, хотя бы потому, что дела Хартии, их идеалы и стремления, совершенно не волновали мужчину. Нет, он сдержал ухмылку не потому, что боялся обидеть или озлобить своего "начальника". Напротив, Хансель всегда натягивал непроницаемую, ничего не выражавшую мину, с интересом наблюдая за реакцией ненастоящего мальчика, которая под час весьма забавляла.

Мужчина бросил взгляд в сторону всё ещё скрипящего Пиннокио и тут же, поняв, что монолог не окончен, вернулся к своему делу. Желтоватый тонкий, словно шило, клык залез под кожу прямо возле косточки указательного пальца и никак не хотел даваться малой кровью. Хансель про себя отметил, что не знал что предки забавных эльфиков не брезговали мясом, выхватил из-за полы тренча нож. Под руку попалась Люсиль... точнее, мужчина, совершенно чётко знавший расположение каждого из своих ножей, специально выбрал именно её. Люсиль, изготовленная специально для вырезания потрохов из тушек, выглядела эффектно, хоть совсем и не подходила для того, чтобы извлечь застрявший в кулаке трофей. Хансель коснулся лезвием кисти, надавил, коротко дёрнул на себя. В небольшом кабинете послышался звук ударившей несколько раз по столешнице кости. Мужчина ловким движением извлёк из кармана зажигалку и, подержав сталь клинка несколько секунд над пламенем, коснулся ею разреза. На пару мгновений едкий запах гнилой древесины сменился ароматом палёной плоти. Удовлетворённый результатом, он убрал Люсиль обратно и поднял взгляд на Пиннокио.

Ненастоящий мальчик уже спешил к двери, ринувшись на долетавший оттуда шум. Хансель не без облегчения вздохнул - нудный монолог главы Хартии был наконец окончен. Мужчина прислушался к крикам. Уголки его губ чуть вздёрнулись. Фортуна, похоже, наконец повернулась к нему своим прекрасным личиком. Это было мило с её стороны. Особенно теперь, когда у него было всё готово.

Хансель поднялся с края стола, на котором восседал с момента прибытия, игнорируя стоящий рядом стул, и вышел из кабинета, проскользнув мимо застрявшего в проёме Пиннокио. В офисе царил сумбур, предвещавший в скором времени ещё больший хаос. Это нравилось мужчине, рассчитывавшим остаться незамеченным, пока этот хаос обрушится на Фею. Хансель примостился к столу поросёнка, сев на освободившееся место и, откинувшись на спинку, обратился во слух. Судьба третьего поросёнка его не очень-то... да что там, нисколько не волновала, а вот полезная информация в разговоре сотрудников и братцев-мстителей могла проскочить.

Сквозь тьму прорезался отдалённый то нарастающий, то постепенно угасающий гул. Снова и снова. Звук не давал покоя, навязчиво вырывая её из блаженства небытия. В один момент, оказавшись особенно близко, гул наконец коснулся пелены, разделявшей грань её реальности и реальности настоящей, и в тот же миг тонкая преграда лопнула, отдавшись в голове женщины резкой болью.

Она открыла глаза. Перед ней, за треснувшим стеклом, располагалось месиво из искорёженного металла, угрожающе наставившего на женщину свои острые когти, и повисших на них обрывках ткани, кожи и... плоти. Чуть левее лежало изуродованное тело таксиста. В кровавом месиве она признала его лишь по измятой фуражке, пришпиленной стальным обломком прямо к его голове.

Женщина почувствовала, как по её лицу, стекая со лба, текут капли. Горячие капли. Она отёрла тыльной стороной ладони лоб и взглянула на руку. Они были в крови. Её крови. Алые капли выступали на ране в рассечённом лбе и, собираясь в небольшие ручейки, стекали по лицу женщины. Сквозь шум в голове доносился всё тот же, то затихающий, то вновь нарастающий гул. Наверное единственным, что уцелело при столкновении, был датчик открытия двери. Именно он теперь требовательно и возвещал об отсутствующей дверце справа от женщины. Именно он и вырвал её из забвения, запоздало предупреждая о возможной опасности.

В терзаемой болью голове вяло ползли мысли, воспоминания. Кажется, она попросила водителя ехать быстрее. Она опаздывала. Он попросил её пристегнуться. Стал обгонять фургон. Автомобиль на встречной. Ужас в глазах молодой пары в автомобиле... удар. Тьма.

Надоедавший всё это время сигнал внезапно умолк.

Подёрнутые инеем черепичные крыши искрились, переливаясь оттенками алого, занимаясь от света выглянувшего из-за башни солнца. Свежесть, остававшаяся после морозной ночи, уже отдавала привкусом сточных вод, поднимавшимся вместе с клубами пара из забитых желобов, обрамлявших погружённую в дрёму площадь. Пустынная, покрытая тонким белоснежным ковром, проплешина стала постепенно заполняться людьми, стоило только солнечным лучам заиграть на ставнях нижних окон домов, стоящих прямо напротив Западных ворот. Лавочники устало плелись, таща позади себя тоскливо поскрипывающие тележки с товаром, нехотя пререкались друг с другом, споря за место и, зябко кутаясь в облезлые тулупы из собак, кошек, крыс и чёрт знает ещё какой мрази, даже не торопились разрешать вялые споры мордобоем. Те, что пришли пораньше, уже отряхивали прилавки от скудно выпавшего за ночь снега и натягивали тенты, постоянно оглядываясь на уложенные в телегах товары. Рыночная площадь начинала оживать.

Подле ворот, не доходя до то и дело сладко зевавшего стражника всего каких-то несколько шагов, стоял огромный мужчина, облачённый в чёрную шелковую мантию, довольно необычно смотрящуюся на его фигуре, скорее подошедшей бы деревенскому пахарю или заправскому кузнецу. Солидности и значимости магу (а не было сомнений, что великан являлся именно им) придавал посох цвета слоновой кости, украшенный бронзовым набалдашником, по виду, куда более подходившим для палицы. Подле мага стоял ученик, на которого великан старательно не обращал внимания, с любопытством рассматривая одну из многочисленных засечек в бронзе шипастого навершия, словно пытаясь вспомнить где и обо что (или об кого) она была оставлена.

Когда треть прилавков уже заполнилась разнообразными, чаще почти никчёмными, товарами, на площадь выступили ещё четыре фигуры. Фигуры эти, впрочем, были мало чем примечательны, мало кому и чем известны, а потому их появление не обратило ни чьего внимания. В конце концов, едва ли не каждая собака в Оксинфорде знала что сейчас за время, а потому сборища учеников Гильдии, Академии и других, менее известных, но не менее увлекательных заведений, около одних из городских ворот не вызывало ни у кого не то что удивления, но даже интереса. Четверо мальчиков подошли к воротам, двинулись к приметному человеку в мантии и остановились около него в ожидании.

Позже всех, широко зевая и постоянно недовольно бурча себе что-то под нос и то и дело почёсываясь в совершенно разных, подчас весьма не этичных местах, на площадь вывалился парень, явно могучего не по годам сложения, но при этом, что было видно с первого взгляда, совершенно не обременённого интеллектом. Подобравшись к группе, он оглядел всех, смачно высморкался, отёр остатки соплей о штаны, посмотрел на второго юного гильдейца и зло, совершенно неприятно, осклабился, потирая исцарапанную бритую голову.

- Все в сборе. - пробасил великан, оглядев детей с тенью сожаления в глазах и, спустя мгновение, добавил, хлопнув стоявшего вместе с ним с самого начала стузиозуса по плечу, - Приступай.

Словно не желая дольше задерживаться в их обществе, маг зашагал прочь, направляясь в сторону Академии.

Эйнар, Эда
Тьма, уже совершенно точно, сгущавшаяся непроглядным чёрным туманом за областью круга света, начала медленное наступление, постепенно отодвигая слабую, дрожащую от страха границу. Тварь, наблюдавшая за братом и сестрой из мрака, не торопилась показываться. Словно сытый хищник, она игралась со своей жертвой, будто специально громко рыча, то вновь затихая, то скрежеча когтями по камню, высекая из него сотни ярких искр, лишь на короткий миг выхватывавших силуэт её огромных лап. Создание, совершенно не походившее на какого бы то ни было духа, скользило во тьме, приближаясь по мере того, как та сокращала круг, в котором ожидали своей участи брат с сестрой. Эхо его рыка, раненной птицей бьющееся о камни шахты, то скрывалось вдалеке, то вновь ударяло в уши детей Олафа, не давая и малейшей возможности вычислить тварь.

В один миг оба они увидели скользнувшую сбоку тень, настолько быструю, что едва они успели осознать о приближающейся опасности, было уже поздно. Тварь ударила в стоящего на готове мужчину и тут же скрылась из освещённого круга, словно её никогда тут и не было.

Эйнар почувствовал сильный толчёк в грудь. Не удар. Его именно толкнули. Словно кот, забавляющийся с мышью, не выпуская когтей, прихлопывающий её мягкими лапами. Сын кирда почувствовал как земля исчезла у него из-под ног. В следующий момент в спину его ударил камень и мужчина сполз по холодной стене. Тьма обступила его, вязким холодным варевом заползая через ноздри, запуская липкие щупальца в раскрытый рот, ныряя за ворот и впитываясь в кожу. Сквозь пелену балансирующего на грани с бездной беспамятства сознания, мужчина увидел оставшуюся в круге света сестру. Совершенно одна. Хрупкая. Толком не умевшая за себя никогда постоять девочка. И где-то рядом был он - кровожадный, забавляющийся их беззащитностью монстр...

Ильва, Ива

Стоило только девушкам ступить на опушку леса, ознаменовывавшего границу мира естественного с миром не настоящим, созданным руками людей, как до их слуха донёсся многоголосый шум толпы. Люди кричали и бранились. Были слышны такие слова, что девушкам никогда ещё не доводилось слышать. Слышно было, казалось, гораздо больше глоток, нежели людей, живших в Краю. Ярость, исходившая от этих криков, злоба и жестокость касались девушек даже здесь, на удалении от места в добрые две сотни футов.

Как оказалось, все эти выкрики предназначались одному единственному слушателю. Толпа, не прекращающая браниться и потрясать в воздухе кулаками, собралась на берегу возле столба с билом, к которому был привязан ублюдок Вельги. Черноволосый мужчина выглядел плачевно. Через дыры изодраной грязной рубахи алели наливавшиеся кровью следы побоев. Затравленным зверем он смотрел на собравшийся вокруг него народ, щуря единственный глаз - второй уже успел совсем заплыть начинавшим наливаться синевой мешком. Из-под врезавшихся в кисти верёвок сочилась кровь, медленно стекавшая по рукам мужчины и пропадавшая под твканью чудом держащихся на последних нитках рукавов.

- Да чего с ним церемониться?! - раздался громче всех голос из толпы, - Молотом по голове и в воду ублюдка!

Рёв, как оказалось, принадлежал Тормиру, потрясшему в знак решительности в своих словах зажатым в руках кузнечным молотом. Сам мужчина, судя по изодраному вороту и двум начинавшим наливаться синякам: под правым глазом и на скуле, принимал активное участие в поимке своего сводного брата.

- Спокойнее! - разразился криком чёрный, как туча, Олаф, стоявший подше столба и удерживавший толпу на расстоянии.

- Ты в своём праве, Тормир, сын Готфрида. - когда гомон чуть стих, продолжил кирд, - По законам Севера ты в праве делать с ним всё, что захочешь... С ними обоими. - последнюю фразу Олаф добавил с тяжелым вздохом.

- Но! Как кирд Края, я прошу тебя повременить до вечера. - Олаф воздел руки, предупреждая недовольные возгласы толпы и продолжил, - До вечера прошу тебя прислушаться к голосу разума и уже тогда принять решение...

- Да что тут думать?! - вновь воскликнул стискивавший в ладонях рукоять кузнец, - Ты сам сказал, я в своём праве! Отдай мне ублюдка!

- Да что же ты?! Родного брата?! - раздался крик рядом.

К Тормиру подбежала с невероятной для её грузного тела прытью ткачиха и, уцепившись тучными пальцами за кувалду, повисла на ней, притягивая тяжелую железную болванку к земле.

- Какой он мне брат?! Этот выблядок?! Пойди прочь, шлюха!

Тормир в ярости рванул молот и Вельга, не смогшая его удержать, что есть сил грохнулась на землю и тут же забилась в истошном вое...

Ричард, раскинувшись на асфальте в быстро растушей луже собственной крови, лежал на спине почти неподвижно. Лишь глаза мужчины медленно, словно тот уже находился в бреду, шарили угасающим взглядом по лицам окруживших его людей. Из единственной раны, прикрытой лоскутами разорванной свинцом рубахи, пульсируя, бил небольшой алый фонтанчик, заливая безупречно белую рубаху мужчины горячей кровью. Пальцы, стиснувшие рукоять пистолета мёртвой хваткой, расжались, стоило только женщине их коснуться и Ричард буквально сам вложил пистолет ей в ладонь. На краткий миг, пока он смотрел на Эйру, сознание его прояснилось и женщина смогла прочесть в них страх. Но страх этот не был вызван осознанием приближающейся смерти или терзающей заполнявшиеся кровью лёгкие болью. Ричард с ужасом ждал чего-то иного.

Стоило только доктору коснуться груди мужчины, как тот, рывком повернув голову и вцепившись в Джона своим холодным взглядом, резко и несколько неверно вскинул руку, словно бы уже почти переставшую слушаться его, и, схватив мужчину за ворот сорочки, притянул к себе. Растрескавшиеся от жары губы мужчины дрожа от напряжения раздвинулись и он что-то прошептал Джону, но, не смотря на окружавшую их мертвецкую тишину, стоящим рядом людям не удалось разобрать в надсадном бульканьи ни солова.



Словно потратив последние силы на эти слова, Ричард разжал пальцы и его рука безвольной плетью рухнула на серый камень асфальта, щедро окрашенный плёнкой алой крови. Он с долю секунды напряжённо смотрел на нависшенго над ним доктора, словно ожидая от него чего-то, а затем взгляд мужчины затуманился и он провалился в небытие. Лишь только фонтанчик резко пахнущей ржавчиной крови, всё ещё время от времени поднимавшийся из раны, напоминал о том, что жизнь ещё не покинула тело мужчины.

Сергей
В салоне, не смотря на то, что дверь со стороны водителя была открыта, стояла невыносимая духота. Раскалённый металл, выкрашенный в чёрный глянец, превратил автомобиль в настоящую духовку и стоило только Сергею забраться внутрь, как в ноздри ему тут же ударила вонь расплавленного пластика и вываренного кожзаменителя. Как и стоило того ожидать. все стрелки на приборной панели иправно лежали в горизонтальном положении, терпеливо ожидая пуска двигателя. Стоило только мужчине, обжигая пальцы, повернуть предусмотрительно оставленный в зажигании ключ, как повисшую тишину разорвал истошный женский крик:

- Серж!

Вскинув голову, мужчина увидел через окно пассажирской двери вжавшуюся в спинку сиденья Нежу, с ужасом глядящую в сторону раскинувшихся на земле тел.
Автомобиль же, застыв грудой умело сочленённых частей, не подал ни малейшего признака жизни.

Дмитрий
То ли из-за внезапно перевернувших всё с ног на голову событий, то ли из-за случившейся суматохи, мысли в голове мужчины путались и он, шаря взглядом по сторонам, никак не мог обнаружить лежащую на земле аптечку, если она вообще когда-то и была рядом. Взгляд Дмитрия то и дела сам собой цеплялся за лежащих в паре шагов полицейских, не подающих никаких признаков жизни. Особенно долго, сам того не желая, мужчина задерживался на голове итальянца, правую сторону которой украшала страшная дыра из которой, с обратной стороны, щедро оросив асфальт, вырвались ошмётки мозга полицейского. Смутное ощущение, что с их телами что-то не так не давало Дмитрию покоя, пока, спустя пару секунд, бросив взгляд на умирающего в его ногах Ричарда, а затем, переведя его обратно на полицейских, он наконец не понял - из их ран не вытекло ни капли крови. И тут же, словно дождавшись пока осознание этого начнёт заползать в сердце мужчины липким ужасом, итальянец открыл глаза...

Эда, Эйнар
Тонкий язычёк пламени, закрытый в коробке, обтянутой бычьим пузырём, то смирно тянулся кверху, то начинал судорожно метаться от стенки к стенке, дрожа словно под ураганным ветром, при этом отбрасывая на стены узкой пещеры пляшущие огромные тени, от чего начинало казаться, что весь лаз начинает вертеться с бешенной скоростью, стараясь опрокинуть путников на холодный камень.

В пещере было на удивление тихо, особенно после звеневших совсем недавно над головой птичьих трелей, и куда холоднее, чем снаружи. Уже через несколько десятков шагов путники наткнулись на лежащую прямо под ногами кирку, затем им попалось ещё несколько. Создавалось такое впечатление, что кто-то просто избавлялся от них, спасаясь бегством от чего-то неизведанного. Ещё через пару десятков шагов Эйнар приметил большие рыжие пятна, искрящиеся в свете лампы тысячами мелких брызг и стоящие тут же тележки с насыпанными, но так и не увезёнными валунами руды. А ещё от его взгляда не укрылись и широкие полосы когтей, исполасовавших одно из рыжих пятен.

Спустя ещё сотню шагов всё ещё идущий впереди Эйнар наткнулся на обглоданные человеческие кости, кучкой сложенные прямо посреди узкой пещеры, словно в предупреждение тем, кто соберётся идти дальше. Пятно плясавшего по неровностям стен жёлтого света вычленило обрывавший шахту завал.

Ива
Девушка отступала до тех пор, пока, завороженная взглядом надвигавшегося Хайнриха, такого знакомого и привычного, теперь больше походившего на огромного тёмного духа, вырвавшегося прямиком из её детских кошмаров, не почувствовала ткнувший её в щиколотку высокий порог. Не успев замедлить шаг и вовремя остановиться, Ива лишь увидела свои собственные ноги, внезапно взметнувшиеся вверх и мгновением позже почувствовала резкую боль, выбившую воздух из её лёгких, которая, засев меж рёбер, никак не давала снова вдохнуть.

В окружившем её полумраке девушка различила стоящий рядом стол, сплошь заваленный книгами и свитками. По другую сторону от Ивы был утверждён точно такой же стол, но на этот раз она на нём увидела разбросанные инструменты, один вид которых мог ввергнуть в ужас даже бывалого палача. Девушке, начинавшей уже кое-как отходить от внезапного приземления, так и не удалось внимательно разглядеть холодно поблёскивающие инструменты - над ней навис огромный великан.

- И сколько можно с тобой возиться? - обыденным тоном недовольно пробурчал Хайнрих, - Ещё несколько раз и твой мозг окончательно сварится...

Стоило только могучему старику закончить последнюю фразу, как сознание девушки погрузилось во тьму...

...Она стояла перед пещерой так и не решаясь войти, хотя старшие дети Олафа уже давно скрылись в темноте каменного лаза. Что-то пугало Иву в этой тьме. Она точно не могла понять что именно, но ощущение холодного липкого ужаса всё время тут же возникало у неё в груди, стоило только девушке посмотреть в сторону пещеры. А ещё она помнила, что хотела что-то сделать... Вот буквально только что. Но никак не могла вспомнить что именно... и когда она успела подойти так близко к лазу?

Ильва
Брат, сестра и мать, словно не зная что сказать и без того, ещё в прошлой семейной жизни, не особо разговорчивой Ильве, просто сидели с ней рядом. Все, конечно понимали, что девушка так или иначе рано или поздно поднимется и уйдёт... возможно, на всегда. Что бы там ни говорили обычаи, а семья не могла просто так взять и вычеркнуть человека только потому, что кто-то вытащил на берегу не тот камень. Траурное молчание, уже оставлявшее след на лицах матери и сестры в виде появившихся двух мокрых дорожек на щеках, затянулось настолько, что каогда Ильва задала вопрос, брат, уже не смотревший в её сторону, лишь коротко мотнул головой.

Стоило только юной охотнице встать из-за стола на этот раз всерьёз намереваясь покинуть отчий дом, оставшаяся родня тут же обступила её и заключила в крепкие объятия. Запах волос матери, терпкого пота брата и уже полакомившейся где-то мёдом сестры, коснулись обоняния Ильвы знакомым ароматом родного дома. Девушка не слышала ни звука, но, судя по тому, как намокла рубаха на плече, мать снова беззвучно плакала, прощаясь со своей дочерью. На ладонь Ильвы, сорввшись с тонкого подбородка девочки, капали тяжёлые для совсем ещё малышки слёзы. Один лишь мужчина, сурово хмурясь, чтобы не показать проскакивающей мгновениями в его глазах тревоги и печали, смотрел прямо на свою сестру. Наконец, чтобы не терзать сердце оставшихся дома женщин, Сигни увлёк их за собой, привычно потрепав сестру по голове...

... Спустя некоторое время коротких разговоров с бывшими соседями Ильва уже шагала между двух разбитых колей, направляясь к шахтам, куда, судя по коротким рассказам, отправились остальные изгои. лес, продолжавший жить своей жизнью не обращая внимания на невзгоды присоседевшихся к нему людей, был полон жизни, как всегда, не обращая внимания на погоду и время года. Пение птиц сопровождало Ильву всю дорогу и стихло лишь только тогда, когда она шагнула на просторную поляну на другой стороне которой было видно чёрное жерло пещеры и стоящую около неё девушку.

Мягкие подошвы кед, куда более подходящие для того, чтобы красться по готовому в любой момент предательски скрипнуть полу, мягко шуршали по полированной древесине досок. Доносившиеся снизу голоса переходящих уже на крик мужчин позволили женщине двигаться куда более свободно, не опасаясь, что её услышат за творящимся внизу гомоном.

Заколка, нырнувшая в щель врезного дверного замка, после нескольких секунд сбивчивого скользящего изучения внутренностей личинки, нащупала необходимые язычки. Несколько коротких и уверенных движений и вот замок, не в силах устоять перед профессиональным деловитым натиском Эйры, тихо щёлкнул и дверь тут же отошла от косяка, словно приглашая поскорее зайти внутрь. Женщина приоткрыла дверь и заглянула за полотно.

По обитым чёрной тканью стенам среди цепей висели деревянные массивные шлёпалки с металлическими шипами, многохвостые плети и наборы кандалов, на полках шкафов женщина разглядела дилдо всевозможных форм и размеров, брошенные кучей крюки, иглы и зажимы. Прямо напротив входа, перед огромной кроватью, был утверждён внушительных размеров станок из застаренного дерева, в колодках которого, яростно мыча через зажавший её рот кляп, истекая срывающейся из исполосованной спины кровью, на Эйру смотрела черноволосая с розовыми прядками девушка.

Первый месяц морозов.
Из стоящей в углу двора кузни доносились редкие неуверенные удары молота о сталь, чередовавшиеся с то и дело взрывавшим и без того не ровную мелодию неумелого мастера громом раскатистого стука промазавшего мимо заготовки молота о наковальню. Гул, разносясь в морозном воздухе по всей округе, эхом скользя меж стен соседних домов, нещадно бил по ушам направлявшегося к кузне по поскрипывающему под ногами первому снегу юноши, которому менее минуты тому назад и указала на кузню зарёванная девушка, теперь провожающая юнца, стоя в дверном проёме, взглядом полным слёз.

Звон, бивший в уши юного путника, терзал сердце куда больше, чем слух. В нём слышалась бессильная ярость скованного хищника, осуждённого какими-то безумными богами на медленную смерть в тепле неживого огня и сытости добытой другими дичи. Неверная мелодия звона металла походила на отчаянный крик гордого сокола, чьи крыла переломал внезапно обрушившийся порыв ветра, швырнув его искать смерти среди прибрежных камней.

Облачённый в серую котту из грубой шерсти с не самой умелой вышивкой в виде замка на груди, юноша, придержав пристёгнутый у бедра меч, чтобы тот не ударил о косяк узкой двери, шагнул внутрь кузни. Пред ним, сгорбившись и ссутулившись подобно битому жизнью старцу стоял ещё совсем недавно могучий муж Севера - почётный гражданин Оксинфорда, Первый Мечник... Теперь он, в один миг потерявший прежнюю стать, едва сдерживая бессильную злобу, молотил по остывшей уже заготовке клинка, всё чаще попадая мимо. Наконец, не выдержав насмешки лязгающей наковальни, Тилль из последних сил зашвырнул жалобно звякнувшую железяку в дальний угол кузни и рухнул на стоящий позади стул. Мужчина запустил чёрные от копоти руки в ворох сальных давно не чёсаных волос и некоторое время сидел недвижно. Лишь спустя время, заметив что в помещении ещё кто-то есть, Тилль поднял голову и, невидящим взором окинув пространство перед собой, хрипло произнёс: - Йож... Это ты? Мне сказали, что ты зайдёшь... Подойди поближе, дай старику на тебя посмотреть.

Слепой кузнец вытянул руки на встречу юному храмовнику.

Первый месяц морозов.
Первый снег, мелкой трухой опадая с неба, тут же таял, едва успевая коснуться перемешенной десятками грязных ног жижи, заполнившей переулки торгового района. Морозы, которые должны были принести свежесть, разбивались о жар и смрад куч вываленных прямо на улицу гниющих помоев. Грязные, подобно окружавшим их невзрачным покосившимся домам, нахохлившиеся не от холода, но от постоянного ожидания какого-либо лиха, обычно случавшегося с людьми в узких улочках части города, в котором лишний раз не показывалась даже стража, прохожие поспешно перебегали от одного здания к другому, часто ныряя в приветливо распахивающиеся проёмы трактиров, потонув в вырывавшихся оттуда запахах дешевого пойла и перекисшей еды. К одному из таких заведений шел и юноша, облачённый во невзрачную не единожды штопаную одежду. Остановившись около вывески, смутно похожей на крысу, нанизанную на вертел, юноша с секунду задумался и всё же нырнул в гам пивного зала.

Никто не обратил внимания на нового, не вполне приличного к любимому месту всех местных пропойц посетителя. Трактир продолжал шуметь хохотом, пьяными возгласами и неверными голосами, пытающимися вывести нечто подобное на мелодию песни. Душный смрадный запах прокисшего пива и крепкого мужского пота ворвался в лёгкие на несколько секунд сковав дыхание юноши. Откашливаясь с непривычки, он почти сразу же обнаружил того, кого искал. Не в меру низкорослый для своего возраста воришка сидел за одним из крайних столов, то и дело поглядывая по сторонам, словно ожидая кого-то.

Ива
Старик, выслушав скорую и сбивчивую речь дочери, долгое время только кивал, то ли соглашаясь с её словами, то ли содрогаясь в попытке подавить приступ подкатывающих горьких слёз. Он уже совершенно не скрывал - видно было что Ивар прямо сейчас готов был подняться и в чём есть предстать пред Олафом, чтобы отбить у кирда и у самой Судьбы свою дочь... однако, что-то по прежнему удерживало старика от этого шага и это было отнюдь ни стеснением перед судьбой старших детей кирда, ни страхом потерять своё лицо и безукоризненный авторитет перед жителями Края. Было ему начхать и на жребий и на гнев любых духов и богов, но было нечто большее, что заставляло старика оторвать от сердца последнее, ради чего тот ещё жил.

- Значит, пришло время... - наконец выдавил из себя шепотом старик, глядя себе под ноги: - Права была рыжая, когда брала с меня слово, что от Рока всё одно не уйдёшь... Пусть видит, что я оттянул насколько мог. - старик тяжело вздохнул и, взяв руку Ивы в свои горячие сухие ладони, посмотрел на дочь своими белёсыми незрячими глазами и закончил: - Я поклялся, что ты никогда не узнаешь этого от меня и так оно и будет... Но у богов, видно, своё видение на этот счёт. К югу от Хребта, в трёх днях от Тангарда вслед за солнцем, посреди Лихого леса стоит дом. В том доме стережёт тебя твоё прошлое и там же ждёт тебя только горе...

Старик выпустил ладони Ивы из своих рук и направился в свой угол, сильно припадая на обе ноги. Ивар теперь казался куда старше и немощнее, словно враз постарел ещё на четверть века. В движениях его уже не было той уверенности, руки его постоянно тряслись, а ноги неуверенно шаркали по полу, будто старик проверял дорогу, прежде чем ступить, словно только сейчас потеряв зрение. Остановившись у своей лавки, он устало завалился на неё и, сложив руки на груди, устало закрыл глаза.

- Иди, Руда, иди... - донёсся дрожащий шепот старика: - Пора. Теперь уже пора.

Эйнар, Эда
Обросшие белым мхом изморози камни алмазными сопками искрились в лучах неуклонно поднимавшегося к зениту солнца. Вокруг, из-под колючих шапок елей, то тут то там начинали доносится незатейливые трели осмелевших птиц, начавших привыкать к обрушившимся внезапно морозам. Вопреки холодам и белому покрывалу, тонкой, местами совершенно прозрачной тканью укутавшему землю, лес продолжал жить и радоваться тяжёлой северной жизни.

Тьму жерла сопки пробил яркий луч света фонаря. По серым стенам заплясали огромные тени, отбрасываемые крохотным язычком пламени светильника. Очертания бледного жёлтого свечения, упавшие на стены сопки, постепенно гасли в лучах заглядывающего в пещеру солнца. Вскоре под свет солнечных лучей шагнул одетый в шкуры могучий Хайнрих. Шахтёр, вскинув лицо к небу, тихо улыбаясь щурился на солнце, словно приветствуя его, как старого друга. Мужчина, стянув тёплую шапку с бритой головы, подставил лоснящуюся от пота макушку пока ещё тёплым лучам.

- А! Гости! - увидев изгоев, приветливо улыбнувшись, воскликнул Хайнрих: - Правильно, правильно! Доброе дело лучше начинать с лучами солнца!

Ильва
Ублюдок, глядя из-под густых, чёрных, как смоль, бровей недобрым колючим взглядом карих, почти что таких же чёрных глаз на застывшую пред ним юную охотницу лишь молча раздувал ноздри, постепенно алея от бурлящего в груди гнева. Он то сжимал, то разжимал кулаки, в то же время играя желваками, словно пережевывая подбираемые слова и так и не находя нужных.

- Тебе какое дело? - наконец бросил, скрипя зубами, бастард, отвечая вопросом сразу на все вопросы Ильвы: - Скажи "спасибо", да носи... А мои дела, то только мои... И дорогу сюда забудь... Не для тебя тот дом.

Гест, не зная куда себя деть, лишь насупился ещё сильнее, став темнее тучи. Друзей у него в Краю не было и что делать с юной охотницей, которая могла разболтать о его секретах, он совершенно не знал, от того и стоял недвижно играя мускулами, при том явно совершенно обескураженный.

Кайонаодх, стойко выдержавший атаку догнавшей его женщины, обернулся и, боясь шелохнуться смотрел на маленькие кулачки Эйры, судорожно сжимавшие сырую ткань мятой футболки на его разительно контрастировавшей с этими самыми кулачками широкой груди. После, где-то на середине сбивчивой речи женщины, ирландец перевёл взгляд на лицо незнакомки и, увидев скапливавшиеся в её глазах слёзы страха, недобро нахмурился и глянул той через плечо, словно уже желая встреттиться наконец с тем обидчиком, который причинил столько хлопот его, совершенно точно, ни в чём неповинной гостье.

Довольно легко, но нежно, избавившись от хватки Эйры, с неспешностью и неудержимостью тура, идущего по своей земле, двинулся вниз по лестнице, направляясь к входной двери. Попытки хоть сколько-либо удержать могучего ирландца, вознамерившегося восстанвливать справедливость и нести в свет добро, были абсолютно тщетны, буйвол в человеческом обличье просто не замечал их или старательно не желал замечать. Проходя мимо стены, он снял с подставки потёртый молоток от крикета с переломленной посредине ручкой, Кай, взвесив аргумент в своей огромной лапе, подошёл к двери.

- Чо нада? - послышался после короткого скрипа голос мужчины, старательно налегавшего на ирландский акцент, отчего, в купе с его внешностью, фраза должна была выйти крайне бандитской.

- Я ищу одну женщину... - раздался было знакомый голос.

- Нет тута никаво. - отрезал Кай, легонько стукнув внушительным молотком по косяку, как бы подводя итог беседе.

- У меня другие сведения... - явно, судя по интонации, ухмыляясь, заявил Ричард.

На миг всё стихло, а после, спустя секунду, послышался звук упавшей на доски мокрой тряпки. Женщине почему-то сразу представилась груда окровавленного чёрного тряпья, ещё недавно бывшего прекрасным вечерним платьем.

- Ты, эта... - после секундного замешательства, старательно подбирая слова, продолжил пытаться строить из себя ирландское быдло Кай: - Вали давай отсюда, пока кости целы...

- Да, конечно... - послышался голос Ричарда: - Вот только заберу то, за что пока отвечаю. Эйра, выходи! Давай решим вопрос по-хорошему!

Эда, Эйнар
Грета, наспех утерев слёзы мокрым уже рукавом, посмотрела на дочь. В глазах женщины Эда без труда поймала тень плохо скрываемого недовольства. Мать протянула намозоленную трудами по хозяйству руку, едва заметно дрожащую от разрываемых её сердце злобы и обиды.

- Нечего тебе с ней возиться. Никто она тебе! Давай, что хотела и иди. - глотая ярость и обиду, выпалила женщина, не опуская руки: - И не возвращайся, доченька. Лучше не возвращайтесь оба. Живите с миром там. Здесь вас никто не ждёт. Никто. только я.

Грета застыла, с трудом сдерживая наполнявшие её красные глаза слёзы и едва удерживая себя от того, чтобы не броситься в объятия детей, с которыми, как она считала, сейчас прощалась навсегда.

Ильва
Шло время. Солнце, поднявшееся уже над верхушками деревьев, начинало постепенно согревать воздух, словно пытаясь насколько это возможно отсрочить наступление зимы. Постепенно кровь в жилах висящей сбоку на поясе добыче стала нагреваться и тонкими струйками собираться на полу в крохотную лужицу, примешивая к запахам жилища ещё и аромат свежей крови.

Хозяин домика на дереве всё никак не желал появляться, словно бы в его планы и не входило посещение своего укрытия. Оглядевшись по сторонам, Ильва так толком не смогла определить, кому же принадлежал дом: женщине или мужчине. На шкурах она нашла костяной гребень, украшенный хитрой вязью, на котором осталось два длинных бледных, почти белых волоса, в противоположном от шкур углу стояло копьё, с которым в пору было бы ходить на горных великанов, и тут же, почти у самых ног, лежало небольшое зеркальце из полированного металла с изящно выкованным обрамлением и ручкой, а рядом стояли баночки с косметикой, которой изредка пользовались некоторые деревенские женщины и девушки.

Наконец, когда притомившаяся от пережитого стресса, начинавшего напоминать о себе голода и длительного ожидания, Ильва уже начинала откровенно задрёмывать, крышка люка приоткрылась и в образовавшемся проёме показалась чёрная, как смоль шевелюра, за ней карие, почти чёрные, подчёркнутые угольно-чёрными бровями, глаза заглянули внутрь, почти тут же увидев гостью и округлившись от удивления.

- Проклятье! - только и успел бросить громким шепотом бастард.

Крышка люка тут же захлопнулась и Ильва услышала треск ломающихся ветвей. Когда она выглянула в проём окна, то увидела спешно удиравшего Геста.

Первый месяц морозов.
Белые снежинки, плавно, словно в неспешном чинном танце, кружась, опускались огромными хлопьями, то и дело цепляясь друг за друга. С терассы открывался прекрасный вид на вечнозелёный сад Академии, ветви которого клонились от внушительных белых шапок, а трава лишь изредка небольшими островками проглядывала через пушистое покрывало, от белезны которого нестерпимо резало глаза.

С большой лужайки были слышны крики первокурсников, вдоволь резвящихся в рыхлом пуху. Весёлые возгласы дружной гурьбы эхом отражались от стен Академии и, ударившись о внутреннюю крепостную стену, метались по площадке, только усиливая ощущение творящегося там сумбурного веселья. Мальчишки и девчонки, обряженные в неудобные мантии невзрачного цвета, старательно пытались лепить комки, чтобы за салить друг друга, но рыхлый снег, едва только выпущенный их рукой, разлетался в воздухе сотнями искрящихся в лучах выглянувшего из-за края тучи солнца брызг, порой, даже не долетая до цели или осыпая её сказочным, похожим на блестящую алмазную пыль, конфети.

Студиозусы постарше чинно скользили по застывшей водной глади пруда, неспешно переставляя полозья коньков и о чём-то важно беседуя, время от времени недовольно и несколько снисходительно поглядывая в сторону резвящейся детворы.

Единственный мальчик, не участвовавший во всеобщем веселье, наблюдал за садом со скамьи в углу террассы. Его бледно-серая кожа и красные слезящиеся глаза придавали мальчику вид крайне болезненный и смертельно усталый. Грудь его медленно поднималась, словно с трудом вдыхая морозный воздух, и опускалась уже с едва различимым хриплым звуком, казалось, выходящим из самих лёгких. Мальчик, не смотря на то, что был укутан в тёплый плащ, подбитый заячьим мехом, постоянно вздрагивал, будто бы на несколько мгновений пронизваемый жестокой стужей, а после вновь замирал почти, казалось, не дыша.

Мальчик услышал знакомое шуршание мантии, но не нашёл в себе и доли сил или желания, чтобы посмотреть на того, кто к нему приближался. Да он и без того прекрасно знал этот звук и одетого в эти одежды человека. Торавильон подсел сбоку, прижавшись к младшему брату и обняв его за плечи, словно желая передать тому хоть толику своего тепла.

- Ну как? Ты готов отправиться в путь? - спустя несколько мучительно длинных минут затянувшегося молчания, спросил наконец Тор.

Джон, Сергей, Дмитрий
Несколько обрывочных фраз, произнесённых мужчинами, казалось, заполнили образовавшуюся из тишины пустоту. Ровно на это время им показалось, что всё не так уж плохо. Даже стало чудится отдалённое эхо сирен... Но всё это прошло вместе с тем, как смолкли их собственные голоса. Теперь ничто, даже безмолвно дожирающие останки здания языки пламени, не нарушали абсолютной звенящей тишины.

От здания впереди пахло бензином и свежим хорошо прожаренным стейком. Изредка доносился хруст раздавленных тяжёлыми ботинками Сергея осколков стекла, да тихий шорох одежды трупа, в которой копался Дмитрий. Только из-за этих мимолётных обрывков шумов мужчины и понимали, что не оглохли.

Джон
Телефон, равно как светофор около шлагбаума на въезде к парковке, вывеска на здании автозаправки с ценами на бензин, по прежнему не работали. В очередной раз убедившись в том, что электроника дала сбой и пока не намерена восстанавливаться, мужчина убрал мобильник обратно в карман и, опустив взгляд, увидел, что лежащая на траве девушка открыла глаза и непонимающе смотрит на него.

- Я... Где мы? - с едва уловимым акцентом, тихо, словно боясь что её услышит кто-то ещё, спросила девушка и, почти тут же сморщившись, прошипела что-то на родном языке.

Сергей
Первым делом, заглянув внутрь небольшого здания, мужчина увидел лежащую на полу голову, стеклянным безжизненным взглядом смотрящую прямо ему в глаза. Голова принадлежала седовласому мужчине лет пятидесяти-пятидесяти пяти от роду. На лице, словно вырезанном искусным мастером из воска, застыло выражение удивления, будто бы, потеряв тело, он ещё некоторое время наблюдал за тем, как мир вокруг бешенно вращается, осыпая его лицо брызгами его же собственной крови.

Вторым, что почти сразу же бросилось в глаза, была внушительная конструкция из висящих на стальном каркасе лоскутов алюминиевого листа, служившая когда-то куском крыла самолёта. Алюминиевая плита, воравшись в витрину, смела все стеллажи, припечатав их к дальней стене помещения, где, судя по торчащим из-под неё конечностям, раньше распологалась касса. Пол здания был усеян различными сладостями, снеками и автомобильной продукцией.

Дмитрий
Перевернув тело мужчины, сергей обнаружил на месте, где должна была начинаться шея, залитый кровью воротничёк католического священника, пребывавшего, судя по комплекции, в летах. Пошарив по карманам, мужчина нашёл бумажник с несколькими купюрами, документами на имя Джонатана Бранна и визиткой Церкви Спасения, судя по указанному адресу, располагавшейся тут же на острове.

В кармане брюк, кроме простенького мобильного телефона, которые Дмитрий уже давно не видел даже в России, мужчина нашёл небольшое письмо. В тексте, если опустить все эпитеты, указывалось, что Церковь разрешает священнику миссию в Афганистан с целью спасения душ местного населения.

Сергей
Яркие лучи восходящего солнца липли к коже и одежде мужчины, обжигая ничуть не хуже жара пламени, из которого ему совсем недавно посчастливилось выйти. Казалось, взбирающееся на небосклон солнце издевается над выжившими, не давая им забыть о том Аде, через который они только что прошли.

Чёрный столб дыма, поднимаясь от развалин здания, ставшего одной огромной братской могилой, уходил далеко в безмятежное лазурное небо, огромной тенью нависая над свежим склепом. Он с укором глядел на тех, кто избежал участи слиться с ним в едином порыве бесконечной агонии, подобно сгоревшим за живо и погребённым под грудами обломков несчастным.

Огромный сигнал бедствия, послание другим, ещё не осознавшим свою беспомощность, людям, был виден, казалось, за много миль в округе. Но почему-то звенящую тишину до сих пор не разрезал визгливый звук сирен пожарных расчётов. Спасатели не спешили прибыть к месту трагедии, чтобы извлечь из-под завалов всех тех, кому не удалось выбраться из смертельной ловушки случайностей. Автомобили, словно опасаясь, что их коснётся чёрное пятно несчастья, не приближались к тому, что осталось от аэропорта. Даже птицы, испуганно замолкли пред видом чудовищного демонического алтаря, на котором только что были принесены на закланье десятки человеческих душ, ушедших прахом в угоду чьих-то кровожадных безумных богов...

Но и тем немногим, что уцелели во всепожирающем пламени, не было покоя. Сергей, сначала услышав крик, повернулся и увидел двоих мужчин, преследовавших женщину в вечернем платье, что, подобно нимфе из древнегреческого мифа, юркнула меж толстых стволов деревьев, тут же скрывшись под их сенью.

День первый

Аэропорт о.Мэн
10.07.2009 10:30

Пронзительно-зелёные диоды электронного циферблата термометра, висящего прямо над стойкой регистрации, давно уже потухли. Видимо, администратор решил отключить устройство от греха подальше, чтобы не накалять и до того напряжённую атмосферу. Впрочем, вряд ли это возымело эффект, по крайней мере на длительное время.

Уже несколько часов в зале ожидания стоял смрад, от которого, пожалуй, и самый привычный к своему делу конюх упал бы в обморок. Сотни оттенков вони человеческого пота, казалось, напрочь вытеснили все остальные запахи, а несколько десятков глоток давно выжгли почти весь кислород. Последней каплей для столпившихся пассажиров стал автомат с прохладительными напитками, напрочь отказавшийся выдавать последние три бутылки с колой, но при этом исправно всасывающий купюры с жадностью промышленного пылесоса.

Люди стали роптать. Громче всех недовольно шептались те пассажиры, которые прибыли позже счастливчиков, успевших занять место на жутко неудобных скамьях. Увидев, что ситуация близка к критической, стоявшая у стойки девушка с выбеленным испугом лицом, нашарив пульт, поспешно включила висящие под потолком плазменные телевизоры. С экрана на пассажиров смотрел улыбающийся седовласый мужчина лет пятидесяти пяти с забирающейся на темя залысиной.

- И это все новости спорта на сегодня - мило улыбаясь, подытожил мужчина, тут же, добавив: - Да, не пропустите прямую трансляцию матча "Ливерпуль - Манчестер"! Обещаем, будет жарко!

Камера переключается на улыбающуюся рыжеволосую женщину в строгом деловом костюме, смотрящую в сторону на оказавшегося за кадром комментатора.

- Но, не так жарко, как у нас. - произнесла женщина в сторону и повернулась к зрителям: - Здравствуйте. А сейчас немного о погоде. Прогнозы метеорологов далеко не утешительны - учёные считают, что выдавшееся лето будет самым жарким за последние сто шестьдесят лет! Так же, сегодня обещают вспышки на солнце, которые приведут к сильным магнитным бурям...

- Да мне насрать, что думают эти ёбаные узкоглазые! - внезапно взорвался голос от огромной витрины, выходящей прямо на взлётно-посадочную площадку - Я застрял в этой грёбаной глуши с толпой потных макак! Я в сраном Аду, а ты, сидя под грёбаным кондиционером говоришь, что мне нужно успокоиться?! Иди ты в жопу! Если эти сраные япошки соскочат, то я тебя своими руками...

Голос мужчины, сорвавшего душащий его галстук, потонул в мелодичном звоне, донёсшемся из динамиков. Тут же, после мелодии, из мембран полился не менее мелодичный женский голос: - Дамы и господа, администрация аэропорта приносит глубочайшие извинения за сбой в системе кондиционирования. Уверяем вас, в кратчайшие сроки неисправность будет устранена...

Ильва


Эхо шагов в тишине леса разносилось, казалось, на несколько миль вокруг, выдавая присутсвие юной охотницы. Даже когда Ильва замерла, вслушиваясь в звуки замолчавшего в преддверии зимы леса, ей казалось, что она слишком шумит, нарушая повисшую в чаще пелену спокойствия своим громким неровным дыханием.

Оглядевшись, она увидела цепочку следов, оставленных оленем. Судя по размеру копыт - это был молодой, но уже успевший окрепнуть самец. Чёрные пятна вспаханной копытами земли разительно выделялись на тонком покрывале пушистого белого до рези в глазах снега. Проследить за такой добычей не составляло труда, если только олень не прошёл здесь ещё ночью.

Нагнувшись над одной из лунок, девушка взяла горсть земли и растёрла их меж тонких пальцев. Она не успела ещё смёрзнуться, а значит, зверь не успел уйти далеко. Поспешив по следу, Ильва уже через пять десятков шагов услышала тихое журчание воды и едва слышные всхрапывания. Оказавшись около густой высокой травы, что обычно растёт по берегам в заводях Быстрой, и взглянув сквозь сеть пожухлых, покрытых инеем стеблей, девушка увидела годовалого оленя, мирно вьющего из реки.


Ива, Эда, Эйнар

До слуха стоящих в стороне от деревни изгоев донёсся сиплый крик проспавшего и вконец обленившегося петуха. Там, совсем неподалёку от них, мир продолжал жить своей жизнью. Детвора, не особенно понимая что только что произошло на берегу, снова резвилась, опрометью бегая меж домов и осыпая друг друга комками из снега и грязи, старшие жители приступили к своим привычным ежедневным делам. Жизнь в Крае вновь шла своим чередом. Разве что на лицах людей появился отпечаток угрюмой задумчивости, да в сторону оставшихся на берегу избранных никто не смотрел, иной раз даже специально обходя их по большой дуге.

Постояв ещё немного у воды, изгои разошлись по своим делам...

Эда, Эйнар

Брат с сестрой довольно быстро оказались на полянке, где ещё вчера Эйнар растянул силки. Ещё издалека они заметили, что натянутой меж кустарников сети не видно на месте, а когда приблизились, то обнаружили вместо неё сбившийся ком верёвок, в центре которого лежала окоченевшая куропатка, видимо, ещё на исходе дня залетевшая меж кустов в поисках укрытия от бушевавшего ночью пронизывающего ветра.

Ива

Девушка довольно быстро оказалась около небольшой, но ладной избушки, стоящей наполовину на помосте из брёвен, под которыми плескалась резвясь речка Быстрая. Единственная лодка, качаясь на привязи, то и дело билась бортом о брёвна, сиротливо поглядывая кормой на свою подругу, снующую на другой стороне реки по гладкому зеркалу тихой заводи. Гарод, которому Ивар давно уже отдал обе ладьи за ненадобностью, сновал по воде, проверяя сети. Старик работал один, как, впрочем, и всегда.

Едва открыв двери избы, Ива услышала тихий скрипучий голос своего отца. Старик что-то едва слышно напевал себе под нос. Прислушавшись, девушка угадала мелодию колыбельной, под которую засыпала ещё будучи совсем крохой. тогда, когда Ивар ещё не повстречался в лесу с медведем и мог видеть свою приёмную дочь... С какой нежностью и тоской он смотрел на неё каждый раз... Как давно это было...

Глава I
О большой роли маленьких людей



Зима пришла внезапно, как и всегда бывало в этих краях. Она не сразу набросилась на притаившуюся в долине деревушку, а, словно хитрый хищник, стала медленно красться к теплу людских домов. В одно прекрасное утро жители Края вышли из своих домов и окунулись в морозную свежесть колючего воздуха. Сразу же за старшими на улицу вывалила и детвора. Радостно визжа и лепя снежки на половину из первого, тонким покрывалом укрывшим землю снега, на половину из жёлтых листьев, они носились друг за другом по всей деревне, то и дело норовя сбить с ног прохожих.

На лицах старших напротив не было ни тени радости. Все понимали, что следует за первым снегом, подёрнутыми тонкой коркой льда лужицами и потянувшими с Севера ветрами. Но больше всего, всех их беспокоило то, что люди тана, обычно привозившие зерно, крупы и вести, к этому времени должны были уже вернуться к себе. И, если без новостей из внешнего мира жители Края, привыкшие к уединению, вполне могли существовать, то без каш и хлеба пришлось бы здорово подтянуть пояса, да и то при условии хорошей охоты и того, что Гарод позволит забить всё стадо...

Солнце, с трудом вздымавшееся в это время года по небесной тверди, ещё едва показалось из-за острых шпилей восточной части Хребта, когда разбредшиеся по своим делам жители услышали звонкие удары била, специально повешенного Олафом у причала, чтобы возвещать о приходе людей тана. Как и раньше, все жители бросили свои дела и поспешили к берегу. По сложившейся уже традиции, гостей встречали всей деревней. Каждодневная рутина всегда могла подождать, а такое событие случалось всего дважды в год.

Однако, оказавшись на берегу, жители увидели лишь троих стариков и девушку, стоящих около бревна с привязанным к нему билом. Кирд хмуро посмотрел на каждого и, убедившись, что все собрались на призыв, начал свою речь.

- Жители Края. Друзья. Ни для кого не секрет, что люди тана так и не явились. Уже больше года прошло с тех пор, как мытари тана останавливались под нашим кровом. Ни для кого не секрет, чем это грозит. Ивар... - Олаф бросил взгляд в сторону стоящего подле него с небольшим мешочком в иссушенных старостью руках старика и продолжил: - Ивар сегодня ночью общался с духами. Кости сказали ему, что четверо должны отправиться в путь...

Олаф выдержал паузу, оценивая реакцию каждого из стоящих перед ним людей, а затем вновь держал слово: - По обычаю Предков, мы предоставляем им выбрать четырёх смельчаков...

Ивар, совершенно не слушавший речи кирда, повернулся к стоявшей рядом дочери и шёпотом произнёс: - Ивушка, доченька, старый чёрт мешок завязал... чтоб ему так завязки в портах стягивали, когда тому приспичит... Растяни узелок, доченька...

Старик передал увесистый кожаный мешочек Иве. Девушка отчётливо услышала звук ударившихся друг о друга камней. Развязав узел, она было потянулась отдать жребий обратно, но на её запястье легли пальцы Ивара. Старик посмотрел на неё бледными невидящими глазами и тихо улыбнулся.

- Нельзя, доченька, нельзя мне... Я ведь все камни там знаю. - прошептал он: - Ты уж сама, давай. Да читай погромче, чтоб все слышали.

Ива запустила руку и вытащила первый жребий - небольшой, гладко полированный малахит с вычерченными на нём рунами.

- Ильва Хельгидоттир... - как можно громче, произнесла Ива.

Не сразу, от толпы отделилась невысокая фигура юной охотницы. Девушка подошла и, забрав камень, вернулась к своим родным. С той стороны тут же послышался сдавленный женский плачь.

Следующим камнем был чёрный, как смола, гранит.

- Эйнар Олафсон - вновь прорезав абсолютную тишину, возвестила жребий Ива.

Вряд ли кто-то из жителей заметил, но Ива краем глаза увидела, как напряглись скулы кирда, когда она произнесла имя его сына. Юноша вышел из толпы и, забрав камень, вернулся обратно.

За черным гранитом шёл белый, подобный лежащему у ног Ивы снегу.

- Эда Олафдоттир - чуть запнувшись, произнесла девушка тише.

Все взгляды устремились на заметно побледневшего кирда. Мужчина лишь зло оглядел всех собравшихся и опустил взгляд в землю, подчиняясь судьбе. От толпы отделилась девушка, забрала свой жребий и вернулась обратно.

Тем временем, рука Ивы нащупала в мешочке следующий камень. Едва она потянула его, как на её запястье легла горячая ладонь старика. Девушка обернулась к отцу и прочла на нём неподдельный ужас. Из незрячих глаз Ивара текли слёзы. Ива вытащила из мешка янтарную пластинку и прочла на ней своё имя...

- Ага, хромай давай отсюда, "добералку" по дороге не потеряй. - зло бросил амбалу Батлер, на нелепую угрозу.

Ричард был более чем разочарован. Он был просто взбешён таким свинским поведением со стороны ничего не смыслившей в том, что происходило на поле, женщины. Бросив полный негодования взгляд на трибуну и отыскав виновников столь внезапного окончания поединка, Ричард несколько секунд стоял буравя то девчонку, то сидящего рядом с ней старика, пошедшего на поводу у дочери. Он не стал дослушивать ряженых, упражнявшихся в красноречии. Собственно, мужчина и не начинал вникать в то, что за чушь они несут. Батлер бросил меч в ножны и направился в сторону своей палатки, не забыв прихватить по дороге и своего коня.

Подскочивший мальчишка заметно сгладил неприятный осадок. Было в нём что-то неуловимо знакомое, напоминавшее Батлеру о тех временах, когда он доставал из-под кровати фонарик и втихомолку, пока не застукал отец, до самого утра под одеялом зачитывался сагами о великих героях. Улыбнувшись и стянув тяжёлую перчатку, Ричард потрепал мальчишку по голове.

- Победил - это если бы тот чурбан валялся сейчас в пыли... А так, только перья помять успел. - тихо улыбнувшись, сказал Ричард, - Что там у нас дальше по плану?

Батлер принялся помогать мальчишке поскорее стянуть с себя железо, уже поняв, что если сегодня и будут ещё его поединки, то случатся они не скоро. Да и откровенно хотелось уже избавиться поскорее от этого хлама и пойти искать Элли, пока давешний павлин не захотел уделить ей ещё немного своего внимания.

- Напыщенная сволочь... - подумал Ричард в наступившей после их кратенького диалога тишине, - Впрочем, чего ещё ожидать от кровососа фраке?

Едва успев толком закончить мысль, Ричард зажмурился от ударившего в глаза ослепительного света. Охотник было подумал, что к замусоленным диалогам "Гринч" решил прибавить ещё и коронную фишку при допросах - тыкать лампой в лицо пленника, и, представив эту картину, негромко хохотнул... Однако, открыв глаза, он моментально стал серьёзен, как никогда прежде. С высоты своего огромного роста на него смотрела тварь, от одного взгляда которого внезапно захотелось бежать сломя голову, чтобы зарыться в какой-нибудь грязной норе на краю Вселенной. Сердце Ричарда бешено забилось, остервенело бросаясь на прутья грудной клетки, а глаза начали было предательски косить в сторону... И всё же Батлер нашёл в себе силы не отвести взгляда от глаз твари. Даже когда сталь с силой врезалась в кисть мужчины, он лишь с силой стиснул зубы, чтобы не доставлять монстру удовольствия своим криком, но всё так же продолжал смотреть кровососу в глаза.

Только когда тот отступил обратно в свою тень, Батлер нашёл в себе силы осмотреться и осознать полноту той жопы, в которую он попал. Впрочем, охотник и не ожидал что его будут допрашивать с глазу на глаз, а кровососом больше или меньше, ему было уже всё равно. Что-то внутри подсказывало, что его песенка спета и остался лишь финальный аккорд. И Ричард хотел, чтобы он прозвучал из стона хотя бы одной твари в этой комнате.

- Фу... Как ты эту мерзость пьёшь? - скривился Батлер, увидев как вампир лакает его кровь, - В этом вискаре же совершенно нет крови...

Мужчина краем глаза наблюдал за тем, как алая струйка резво срывается с его ладони на пол, образуя на ней всё увеличивающуюся лужицу. Он чуть приподнял кисть так, чтобы его кровь скользила по запястью и заливала путы, напитывая из влагой... Он понимал, что теперь время работает как "за", так и "против" него. Нужно было лишь немного... не слишком много, чтобы не сдохнуть, не слишком мало, чтобы не сдохнуть ещё быстрее.

- И это... Тот качёк у двери... Ну. Ты и он - нигеры... пардон, афросаксы. - беспардонно начал выигрывать время Батлер, - Надеюсь он не был твоим родственником? Хотя... Выж, как ёбаные Баптисты, все - братья и сёстры...

Рик опять краем глаза посмотрел на налившиеся его кровью верёвки и тихо ухмыльнулся - время пришло. Он глянул вниз, осматривая то, на чём сидел.

- Чудесный стул ручной работы... - протянул Батлер не спеша, а затем резко дёрнулся назад и вверх, помогая себе оттолкнуться носками...

Начало первого дня в роли телохранителя испорченной девчонки было не плохим... По крайней мере, оно было интересным - куда интереснее, чем последующие четыре дня. Всё это время Рик, по началу даже порадовавшийся внезапному спокойствию, умирал от скуки. Привыкший к постоянному движению и внезапно угодивший в капкан однообразия, мужчина не находил себе места. От навалившейся тоски он стал каждое утро до одурения упражняться, ко всему прочему ещё и выбегая на длительные пробежки. Нарезая в предрассветной дымке круги неподалёку от дома, Батлер то и дело поглядывал на вход, в тайне лелея надежду, что девчонка захочет улучить момент и всё же куда-нибудь сбежит. После, днём, когда она заседала в беседке, Ричард старательно надраивал своего блэкхорса, успев за несколько дней едва ли не перебрать его по частям, промаслив и начистив всё, что только было можно. Вечером же, после того как Джейн угощала его десертом и своей сладкой милой улыбкой, Рик отправлялся к себе и, врубив в наушниках музыку погромче, чистил свои пистолеты, то и дело выдирая из ушей крохотные динамики и вслушиваясь в тишину погружённого в сон дома... На четвёртый день, едва проснувшись, мужчина понял, что ещё пара дней в таком режиме окончательно сведёт его с ума. Но свихнуться ему помешала очередная выходка сумасшедшей...

От первого окрика Ричард, уже поотвыкший от выходок своего "объекта", даже вздрогнул, едва не расплескав горячий кофе. Он хмуро взглянул в сторону появившегося монстра и поставил чашку на блюдце - от греха подальше. Краем глаза следя за тем, как оторопевшая Джейн садится на своё место, играя желваками, он буравил взглядом бледную девчонку. Едва только она вновь разорвала наступившую тишину своим визгом, Батлер с силой сдавил кулаки и в обрушившейся на гостиную тишине послышался тихий треск фарфора. Натужно сипя, Ричард стиснул челюсти и, отбросив ненужную уже ручку от чашки на середину стола, поднялся со своего места. Это была уже не просто работа. Белоснежка была, без сомнения, хорошим человеком и такого поведения по отношению к ней он уже стерпеть не смог.

- Не знаю что ты там о себе надумала, юная леди. - тихо зарычал Батлер, старательно сдавливая закипавшую в груди ярость, - Но я настоятельно рекомендую тебе сейчас же задуматься над своим поведением...

Батлер знал, что, возможно, эти слова послужат поводом для его увольнения, но сейчас ему было абсолютно наплевать. Может он и был сволочью, но не настолько, чтобы позволить унижать избалованной стерве ни в чём не повинных людей.

- Спасибо, парень! - только и успел бросить вслед припустившему пацану Ричард.

- Саксы, такие саксы... - подумал мужчина, глядя вслед удаляющейся сухонькой фигуре старика, - И как они только умудрились завоевать Шотландию?

Батлер вновь пустил своего вороного жеребца с места в галоп, спеша в указанном мальчуганом направлении. Слегка осадив ревущего зверя на повороте, Ричард почти тут же резко надавил на тормоза, чуть дёрнувшись вперёд, привычно привстав на подножках, сохраняя равновесие. Завидев автомобиль, он куда более степенно проехал мимо него, заглядывая в окна, а затем припарковал свою тёмную лошадку так перед самой мордой печальной красной немецкой черепахи, постаравшись сделать выезд для его владельца максимально неудобным.

Придирчиво оглядев место стоянки, Рик положил ладонь на припрятанный в заплечной кобуре пистолет, проверяя на месте ли он и направился к воротам торгового центра.

- Пойдём искать к тем витринам, где самые безобразные наряды... - тихо усмехнувшись, подумал Рик, ступая внутрь.

Ричард зло сдавил поводья, провожая взглядом покидающего поле рыцаря. Он не скрывая своего негодования буравил сталь, скрывающую спину победителя поединка, напряжённо играя желваками.

- Какая схема? - совершенно забыв об осторожности, бросил мужчина стоящему внизу оруженосцу, - Победители встречаются во втором круге?

- Ааааа... к бесам! - процедил Ричард, торопливо понукая коня идти вперёд, не желая больше тратить времени на рассуждения, - Проклятый павлин... Подожди, доберусь я ещё до тебя...

Бормоча бессвязные проклятья в адрес скрывшегося с турнирного поля противника, Батлер продолжал двигаться к барьеру. Сейчас перед ним возникло препятствие - человек, который мешал ему расквитаться с посягнувшим на внимание его возлюбленной. Груда из мышц и металла, которую нужно было сразить, чтобы добраться до врага и, обрушив того в пыль, сорвать проклятую ленточку, по глупой ошибке оказавшуюся не на его копье...

Батлер почувствовал, как знакомый холодок волной пробежал по спине, сознание помутилось и голос разума, вопящий о том, чтобы Ричард образумился и не лез на рожон, потонул в грохоте боевых барабанов, гулко стучащих у него в голове. В груди каскадёра заклокотал вулкан злобы, грозящий через пару мгновений взорваться всепожирающим пламенем гнева, а глаза застлала полупрозрачная алая пелена... Пусть сталь горжета не давала противнику видеть, как он хищно улыбается, словно зверь, почуявший добычу, зато в глазах его плясали огни кровожадного задора хищника, уже почти нагнавшего жертву. Всё естество мужчины просило крови или смерти...

Побрезговав ведром саледа, сквозь щель которого невозможно было рассмотреть ничего дальше собственного носа, не то что поймать тупой наконечник непривычного копья, Батлер закинул руку за спину и, нащупав застёжку, сорвал душащий горжет, на ходу отбрасывая его в сторону. Освободившись, всё ещё хищно скалясь, он направил своего коня в сторону противника, сначала заставляя его спешно рысить, а затем и понуждая сорваться в галоп.

ПОБЕДА-ИЛИ-СМЕРТЬ - надрывно грохотали в голове боевые барабаны.

Заслышав лязг железа, Рик подступил к шатру, тут же подхватив часть доспехов из рук мальчишки - не дай бог ещё рухнет с ними впопыхах. Батлер споро облачился, привычно застёгивая ремешки там, где мог достать сам, без помощи своего (теперь уже своего) юного оруженосца. Доспехи тут же налили тело приятной знакомой тяжестью. Сталь, скрывавшая его тело, успокаивала - панцирь защищал не только от вражеского оружия, но и от дурных взглядов.

Ричард, ещё не надев перчаток, провёл подушечками пальцев по поверхности панциря. Он чувствовал как паутинки царапин то разбегаются в разные стороны, то переплетаются в один клубок, выводя хитрый витиеватый узор. Ощущал небольшие провалы вмятин - следов прежних сражений; выбоины - отметины молота починявшего доспех кузнеца. Матовая поверхность с трудом отражала силуэт скользящей по ней руки, но от того сталь нравилась Ричарду ещё больше - это был настоящий доспех, не та отполированная до зеркального блеска бутафория, с которой ему приходилось иметь дело на съёмках.

- Молодец, отличная работа. - опомнившись, похвалил он своего оруженосца, слегка улыбаясь - на душе становилось спокойнее.

Батлер, наконец, поднял голову, как только герольд начал представлять новых участников. Ричард недовольно поморщился, выслушивая витиеватую речь и списки титулов, надеясь лишь на то, что, когда дойдёт черёд до него, то глашатай будет более краток. Он, механически, заученными движениями цеплял горжет, наблюдая за тем, как на поляну выезжают соперники... И тут его накрыло. В тот самый момент, когда он увидел что один из облачённых воинов приблизился к Элизе, увидел как она повязывает ему на копьё свою ленту... Волна ярости захлестнула Ричарда. Всё вокруг поплыло, а глаза разъярённого мужчины налились кровью.

Батлер быстро вскочил на коня и буквально вырвал тяжёлое копьё из рук оруженосца. Тяжелый шест, оставшись без какой-либо поддержки снизу, едва было не потянул Ричарда вниз, но Батлер вовремя выровнял его мощным рывком, отправив хвост копья себе подмышку.

- Никогда не любил эту палку... - процедил Рик сквозь зубы, чувствуя как тихо заныло потревоженное плечо.

Батлер дёрнул поводьями и двинулся в сторону турнирной площадки, моля бога о том, чтобы ему попался этот шрамированный самодовольный петух...

Данко шагал по серой тропинке ещё прохладного асфальта. Мужчина был погружен в сладостное состояние отсутствия каких-либо мыслей. Это тоже стало уже своеобразным продолжением странного и неизвестно зачем нужного ритуала посещения "Невесты". Вместе с опустошением, наваливавшимся на него после "свидания", приходила и леность вначале тягуче перетекающих в черепной коробке, а затем и вовсе застывающих мыслей. Ему нравилось это состояние, когда можно просто идти вперёд и не думать ни о чём...

Из блаженства следователя выдернуло пиликанье скрипки, грянувшее из внутреннего кармана серого плаща. Несколько фальшививший динамик старого телефона яростно выводил стремительный "Полёт шмеля", при этом всё настойчивее прибавляя в громкости. Цимбал, не сразу вернувшийся в мир привычный, не слушающейся рукой только что проснувшегося человека выудил вибрирующую серую коробку и поднёс мобильник к уху. В трубке раздался знакомый спокойный голос экстрасенса, убаюкивающе-безмятежным голосом сообщившего о настойчивом посетителе.

- Скоро буду... - бросил коротко Данко и, прежде чем надавить на красную клавишу, добавил, - Приглядывай за ней...

Последнее, в прочем, было лишним. Но паранойя мужчины, доставшаяся наследственной болезнью прежней работы, давала о себе знать.

Едва Данко потянулся, чтобы бросить мобильник в карман, как он тут же снова протестующе завибрировал, на этот раз беснуясь "Пещерой горного короля". Цимбал, не сбавляя хода, непонимающе уставился на крохотный дисплей, всё ещё не придя в себя, пытаясь понять чего от него хочет настырная коробуха. Всё же, осознав что необходимо ответить, следователь поднёс к уху трубку и надавил на зелёную клавишу. Из динамика полился задорный голос доктора. Губы Данко тут же чуть расползлись в едва различимой улыбке. Перед глазами навязчиво маячила картинка Айболита, говорившего по старинному аппарату с барабаном вместо клавиш. Выслушав краткий отчёт, Данко нахмурился и спокойным тоном произнёс:

- Детали, Моисей Львович... Детали. Пусть Володя приготовится дать развёрнутый отчёт о посещении, когда я прибуду в офис.

Он положил наконец успокоившуюся трубку во внутренний карман и продолжил свой путь не прибавляя ходу - во-первых, Данко шёл и без того быстро, если не сказать спешно, а во-вторых, мужчине хотелось насладиться последними минутами своего ритуала...

* * *

Дверь офиса частного детективного агентства "Белый ферзь" распахнулась и в образовавшийся проём шагнул хмурый небритый мужчина, которого, судя по всему, начинали одолевать последствия затянувшейся бессонницы. Он остановился у самого порога и бросил холодный взгляд на сидящую в кресле женщину, цепко пробежавшийся по облику посетителя, словно пытаясь выудить одному ему известные фрагменты. Детектив, коротко кивнув своему сотруднику, стянул с себя серый плащ и повесил его на крючок покоящейся с боку от входа вешалки, а через мгновение на центральную штангу проследовала и его фетровая шляпа.
Разоблачившись, мужчина направился в сторону своего кабинета, коротко произнеся вместо приветствия: - Прошу за мной.

Не дожидаясь ответной реакции женщины, то и дело прикладывавшей безупречно чистый лоскуток ткани платка к уголкам глаз, детектив направился в свой кабинет, где, не тратя времени на то, чтобы раздвинуть для посетителя жалюзи, сел за свой стол, ожидая когда же наконец в проёме покажется потенциальный наниматель.

- Рассказывайте. - спокойным голосом сказал мужчина, как только в помещение шагнула незнакомка, жестом предложив ей присесть на стул по другую сторону стола.

Данко не спеша шёл по тротуару в сторону кладбища. Признаться, эта самая неспешность давалась мужчине с большим трудом - следователя так и тянуло ринуться в бой. За последние несколько недель Визит был единственным стоящим внимания делом. Да и, положа руку на сердце, Данко ждал двадцать третьего, словно очередного свидания. Рядом с могилой неизвестной девушки он чувствовал себя легче. Видимо, общение с мёртвыми ему давалось куда проще, чем с живыми.

Следователь, облачённый в свой привычный плащ и фетровую шляпу, с наслаждением вдыхал свежий, пока ещё не отравленный угарным газом выхлопа автомобилей. На улицах уже было относительно пусто - лишь немногие счастливчики спокойно шли по своим делам, суетливая толпа уже давно ввалилась кучей в жерло метрополитена или скрылась за прозрачными створками ворот общественного транспорта. За это Данко и любил утро понедельника. Тишина и спокойствие.

Прогулка мужчины длилась относительно не долго - всего через каких-то сорок минут он уже стоял перед небольшим киоском с наклеенными на витрине затейливо вырезанными алыми буквами, складывающимися в слово "Цветы". Сквозь заросли букетов, расставленных вдоль всей витрины, мужчина увидел знакомое лицо. Девушка как обычно сидела с головой погружённая в какой-то роман. Судя по обложке, на этот раз это было приключение рыцаря, спасавшего прекрасную даму из лап злого волшебника. Данко, несколько мгновений любовавшийся тем, как она от волнения закусывает нижнюю губу и теребит меж пальцев выбившийся из причёски русый локон, улыбнулся и негромко постучал.

Девушка, вскинув взгляд, непонимающе посмотрела на стоящего за стеклом мужчину, ещё не вынырнув из сказочной страны выдуманного писателем мира.

- Ааа... "Белые лилии". - со смущённой улыбкой на губах, протянула мечтательница, тут же поднявшись на ноги и отложив книгу.

Данко, тепло улыбаясь, лишь легко кивнул, доставая кошелёк из внутреннего кармана. С мгновение подумав, мужчина улыбнулся чуть шире и добавил: - И одну розу, пожалуйста...

- Вам желтую, белую или алую? - заметно погрустнев, без особого интереса спросила девушка.

- Алую... - негромко ответил Данко, по прежнему легко улыбаясь, - Разве розы бывают других цветов?

Мечтательница, упрямо отводя взгляд от следователя, протянула ему три белых лилии, а розу, показавшуюся мужчине безупречной, просто положила на тонкую стойку.

- А это Вам... - по прежнему улыбаясь, произнёс Цимбал, пододвинув одними кончиками пальцев алый цветок в сторону девушки.

Он с секунду подождал, наблюдая за тем, как в глазах мечтательницы появились задорные искорки, а на бледных щеках проступил робкий румянец, после чего расплатился "без сдачи" и, тронув края фетровой шляпы, одарив девушку улыбкой, направился к воротам кладбища.

Яркий луч прожектора утверждённой на вилке фары огромным бледным пятном высвечивал идеально гладкое полотно асфальта, бегущего под горячую резину колёс, нагло наползая на скелеты растущего по обе стороны дороги кустарника. Из динамика рвался скрежет электрогитар и визгливый голос, что-то вещавший о дороге в Ад. Музыка, перекрывавшая даже рёв чёрного чудовища, била в уши наездника. Вывернутый в крайнее положение переключатель громкости был, пожалуй, последней мерой Батлера в попытке не заснуть за рулём. Тянущая боль в онемевших ногах, получивших краткую передышку в доме вдовы, уже давно прошла. Теперь Ричард просто не чувствовал конечностей, ровно как и своей задницы. Не смотря на то, что тело уже даже позабыло молить о пощаде и отдыхе, Батлер упрямо выдавливал из своего чёрного жеребца всё, на что тот был способен...

Прежде чем на поляну перед домом влетел чёрный, как ночь, стальной конь, из-за крон деревьев, вспугнув мирно перекрикивавшихся ночных птиц, раздался громогласный вой "металла". Уже через мгновение на освещённый пятачок света прямо из тьмы вынырнул всадник на стальном коне и резко затормозил едва ли не перед главным входом, внезапно для себя осознав, что впереди появилось препятствие.

Рик повернул ключ зажигания. Тут же вокруг стало нестерпимо тихо. Только где-то испуганно кудахтали местные пернатые. Батлер, на не слушающихся ногах, слез с даркхорса и огляделся вокруг.

- Как-то скучновато тут... - протянул Рик, разглядывая лужайку возле поместья, - Какой-то не правильный тин тут обитает... Где тупое музло, разбитые окна, горы пустых банок пива? Где пьяные шлюхи, валяющиеся на газоне, наконец? - Ричард ещё раз невидящим взором окинул поместье и, махнув рукой, заключил, - Скукота...

Батлер, слегка пошатываясь, поднялся по ступеням и, рванув дверь на себя, шагнул внутрь.

"убили человека" - Ричард, всё это время сидящий напротив дамочки, ничуть не стесняясь нагло рассматривавший собеседницу, заочно лапая все её прелести, ехидно улыбнулся, нисколько не скрывая от неё своей кривой усмешки.

Кого она имела ввиду? Нет, конечно Рик понимал о каком "недоразумении" говорила эта по-кошачьи растягивающая звуки дамочка. Она конечно же навела справки о прошлом Батлера, благо, судя по всему, финансы позволяли богатенькой вдове залезть в его "послужной список" глубже, чем это позволил бы сдержанный рассказ не любившего раскрывать секреты друзей Джонатана. Но вот почему, говоря об убийстве, те, кто его знал, имели ввиду именно сопливого засранца с перерезанной глоткой? Чем он был хуже или лучше того чумазого басранского мальчишки, которому Рик самолично выпустил кишки в далёком девяносто первом? Или чем его убийство отличалось от резни, устроенной Ричардом с неделю тому в тёмном переулке недалеко от "Анрин Паси"? Только лишь тем, что оно было освещено прессой и осталось чёрным пятном на его "безупречно белой биографии"?

Рик молча наблюдал за тем, как двигаются губы женщины, совершенно не разбирая что она там говорит. Батлеру было известно и то, что за работу она хочет предложить, и то, почему выбор пал именно на него - старина Джо довольно подробно обрисовал бывшему боевому товарищу всю ситуацию. Сейчас он думал только о двух вещах:

- соглашаться ли на работу "цепного пса" в услужении у придурковатой нимфетки, а именно такой себе и представлял "объект" Батлер, так как ничто так не портит людей, как обилие денег... Ничто, кроме, пожалуй, их полного отсутствия... Так вот, продавать ли свою шкуру, пусть, возможно, не на долго или же ограничится дармовым виски, который Рик глушил большими глотками, смачно прикладываясь донышком опустевшего стакана о столешницу, и убраться отсюда куда глаза глядят?

- если прямо сейчас эта сучка предложила бы пойти в дальнюю кабинку уборной, трахнул бы он её?

Ричард, которому довольно быстро наскучило беспрестанное бубнение истории, которую Батлер уже слышал, пусть и из других уст, отодвинул от себя стакан с недопитым виски как раз в тот момент, когда слух к нему наконец-то вернулся. Как раз во-время, чтобы услышать последнюю фразу. Мужчина ещё раз взглянул на собеседницу и сразу ответил на оба своих вопроса:

- нет, он ни за что не стал бы спать с этой шлюхой. Хотя бы потому, что, когда он смотрит на эту пытающуюся играть с ним блядь, то видит не весёлую вдову, а удивлённое, ещё не успевшее исказиться в гримасе ужаса, личико, щедро окроплённое каплями ещё горячей крови...

- да. Пара лишних фунтов, или на что там в этой стране покупают выпивку, ему придётся сейчас как раз к стати.

- Сорок фунтов в час. - спокойным голосом произнёс Ричард, теперь уже глядя не на прелести "мачехи", а прямо ей в глаза, - За первую неделю деньги вперёд.

- Это если на коне... - негромко пробормотала Мила, глядя на противоположную стену, черным прямоугольным пятном проступавшую сквозь густую пелену мглы, - то, да... Дня за три доехать можно...

Девочка, едва подавив новый подкатывающий к горлу всхлип, глянула на тёмный силуэт присевшего рядом мальчишки и, изумлённо изогнув брови, посмотрела вниз. Девичья ладошка пару раз шлёпнула по растекающейся из-под зада бродяжки луже, разбрызгивая вырывавшиеся из-под тонких пальчиков мелкие капли.

- Надеюсь, это не то, о чём я думаю... - тихо улыбнувшись, произнесла Мила.

Вновь над детьми повисло тяжёлое гнетущее молчание. Ночь, поглотившая просторные комнаты дома Тилля, казалось проникала в сердца его обитателей, погружая их в уныние и апатию.

- Хм... Как много яда умещается в таком малом сосуде... - задумчиво произнёс Хиберт, без каких-либо эмоций выслушавших гневную тираду мальчишки, оценивающе глядя на стоящего перед ним щупловатого ребёнка, словно уже намечая линии реза для вскрытия и последующего изучения необычной особи, - Давно, видать, твоя задница не видала розг. - всё тем же спокойным, лишённым каких-либо сильных эмоций голосом, добавил Злой, - Впрочем, теперь детство закончилось и такое мелкое наказание за проступки тебе уже не грозит. - слегка пожав плечами, закончил старший Хастли.

Мужчина с неспешностью власть имущего человека подошёл к одному из стеллажей и, практически не глядя, взял с полки один из томов, выглядевших по сравнению с остальными фолиантами сущей безделицей. Пройдя обратно к столу, Хиберт, открыв тонкую книжицу на одной из страниц, положив её перед Гилем, спокойно посмотрел на него и, внезапно произнёс пару слов на непонятном Гилю языке.

- Тогда учись сам. - спокойно произнёс маг, пользуясь уже распространённым диалектом.

Хиберт небрежно ткнул в желтизну испещрённых привычными символами страниц, кроме текста, содержащих ещё изображения и схемы. Заглавие, выведенное аккуратным почерком, гласило "Движение малого".

- Надеюсь, хотя бы грамоте ты обучен... - небрежно бросил Хастли, поворачиваясь к мальчику спиной и направляясь к выходу, - Хотя, в прочем, это твои проблемы.

Маг неспешным шагом добрался до двери и, открыв её, произнёс, не оборачиваясь: - Дверь откроется, когда книга окажется на месте..., а затем, уже почти выйдя из комнаты, добавил уже чуть более тихо: - И я не советую тебе ползать по полкам... Ну ты знаешь.

Хиберт Хастли, больше известный среди учеников Академии Таинств не иначе как Хиберт Злой, затворил за собой дверь, оставив своего младшего родственника в полумраке кабинета.

Хиберт, всё это время изучавший записи, занесённые в толстенный том неизвестным созданием, складывающиеся из странных символов в длинные дёрганые, как пульс испуганного зайчишки, строчки, отрывавшийся от чтения только для того, чтобы сделать какие-то заметки в тонком обшитом кожей блокноте, наконец поднял взор и удостоил взгляда подошедшего Гиля.

Щелчком указательного пальца послав упавший на древний пергамент кусочек мякоти фрукта в полёт, окончившийся в углу комнаты, Хиберт одновременно отложил перо, аккуратно положив его на открытое жерло горлышка чернильницы. Маг, выпрямившись, с некоторое время наблюдал с высоты своего роста за протягивавшим ему яблоко мальчишкой, после чего, негромко произнёс: - Тебе следует кое-что понять, маленький спиногрыз. Исключительно по просьбе моего брата, порядком завалившего меня посланиями с прошениями, мольбами, а в последнее время иногда даже угрозами о помощи, я взял вас двоих на поруки. Твой отец дал мне чётко понять, что я имею право применять к вам двоим любые воспитательные меры. - Хиберт чуть наклонился вперёд, приблизившись к Гилю, чтобы посмотреть ему прямо в глаза, - И я не обременён чувством жалости к тем, кто близок мне по крови. - Злой вновь выпрямился и, взирая на мальчишку сверху вниз, продолжил, - Тебе следует смириться с тем, что от вас избавились, так как не смогли совладать с собственноручно созданными существами, и с тем что тебе придётся вести себя в этих стенах подобающе... В противном случае, ты вполне рискуешь оказаться в не очень приятном положении. Как морально, так и физически...

Хиберт Хастли положил свою здоровую, усеянную пятнышками застывших чернил, лапищу на тонкое плечико мальчишки, вынуждая его идти вместе с ним. Сам же он, следуя за толкаемым вперёд родственником, прошёл к одному из стеллажей, заставленному какими-то склянками, и продолжил: - Я хочу тебя кое с кем познакомить...

Хиберт подложил указательный палец под подбородок мальчика, слегка надавив, заставляя его посмотреть вверх. Там, на гладкой поверхности серого камня, высвеченный неверным светом двух свечей, отбрасывавших на стены и потолок переплетения танцующих теней, чернело пятно выжженного камня, оплавившегося в чёрном круге от нестерпимого жара некогда ударившего туда пламени. Посреди чёрного пятна явственно угадывался человеческий силуэт, судя по размеру, когда-то принадлежавший мальчишке не многим старше Гиля.

- Это Алан... - спокойным голосом произнёс Хиберт, разглядывая вместе с юным Хастли бледный силуэт, - Алан не уважал магию - он всегда считал что сильнее и мудрее её... Когда я вернулся, он ещё корчился на полу. Как раз в том самом месте, где сейчас стоишь ты. На нём не было и кусочка кожи - всё тело было покрыто обожжённым кровоточащим мясом... Слуги потом весь месяц оттирали получившуюся лужу из крови, мочи, блевотины и кала... Он не кричал - огонь выжег его язык и горло. Просто судорожно дёргался, пытаясь подняться на оторвавшиеся ноги... Они лежали вон тут. Рядом. Я стоял тут ещё некоторое время, наблюдая за тем, как он проступающими из-под разорвавшихся жил, бледными костяшками пальцев скребёт пол, оставляя в щелях осколки своих ногтей. Он затих только когда нашёл и обнял валяющиеся рядом ноги. Магия не убила его. Не сразу.

Деревянный клинок не отпружинил от гладкой поверхности кожаных чешуек ламеллярной юбки, защищавшей бёдра стражника. Точнее сказать, грань тяжёлого тренировочного меча, с глухим стуком врезавшаяся в ногу Брана, на несколько мгновений продолжила путь, словно желая прогрызть появившуюся пред ней жалкую преграду, чтобы полакомиться свежей, напитанной горячей кровью, плотью юноши. В тот же миг, перекрывая глухой удар древесины о защищённую кожаными листьями плоть, раздался оглушительный хруст...

Бран, словно ещё не осознавая того, что для него бой уже был закончен, с каменным выражением лица ничего не почувствовавшего человека, сделал шаг на встречу Йонгену, словно бы желая нагнать ускользнувшего противника, но, едва его правая нога коснулась земли, как юноша оступился на неестественно выгнувшейся конечности и моментально рухнул вниз, словно подкошенный серпом лист.

- Да! - разорвав гробовое молчание, заорал с интересом наблюдавший до этого из своего загона Мясник, - Добей сукина сына!

Здоровяк, явно не желая дожидаться решительных действий от мальчишки с деревянным двуручником, перемахнул две ограды, и, оказавшись в одном загоне с Йонгеном, кровожадно ухмыльнувшись, бросил ему: - А впрочем, я сам! Только сначала покажу тебе сосунок, как бьются настоящие мужчины!

Мужчина спокойно взирал сверху вниз, наблюдая за прибывшим мальчишкой с неизменно хмурым выражением лица, выдающим в нём нисколько не скрывавшего усталости от общей мирской суеты человека.

"Дары" преподаватель Академии перенимал из рук мальчишки по одному, тут же, тем же неторопливым жестом, что и брал их в руки, отсылая в чудную вазу из мрамора, на деле выполнявшую роль мусорной корзины. Лишь на бумажке, служившей долговой распиской, Хиберт задержался чуть дольше, разглядывая отнюдь не количество нулей, выведенное на пергаменте аккуратной женской рукой, а размазанное по нему пятно помёта. Совершенно, казалось, не вслушиваясь в речь, слетавшую с губ прибывшего родича, маг тихо улыбнулся (что само по себе, судя по слухам, было событием особо значимым и выдающимся, случавшимся почти с той же периодичностью, с какой Аладель* и Митриэль** встречались*** на небосводе, а может быть и реже) своим мыслям, неспешным, но довольно ловким движением прилепил листок на лоб мальчишки, в качестве скрепления используя всё то же пятно серовато-белого помёта.

- Молчание - золото. - коротко произнёс облачённые в фиолетовую холодно поблескивающую в полумраке, искрящуюся голубым робу маг, неспешным пассом указав на Гиля.

В тот же момент, младший Хастли почувствовал, как его губы словно бы стали жалить одновременно сотни пчёл, а язык будто бы бросили на раскалённый песок. Во рту стало неимоверно сухо, а щель, из которой всего секунду назад лилась язвительная речь, пропала, как и не было её вообще...

- Бери пожитки и следуй за мной... - произнёс мэтр, как ни в чём не бывало и, повернувшись, неспешно зашагал в сторону одной из лестниц...

Самой крутой, как могло бы показаться любому взглянувшему на неё.

- Э, парниша, ты с какого района? - отвлёк мальчишку от созерцания своих стоп неприятный чуть гнусавый голос.

Повернувшись в сторону звука, юный акробат увидел стоящую неподалёку пару оборванцев. Один из них, лет одиннадцати от роду, весьма невысокого роста беспризорник в ни раз перештопанной одежде, уперев руки в худые бока, с презрением и вызовом глядел на облокотившегося на покосившуюся стену Курта. Второй же, детина лет семнадцати, по виду не особо обременённый интеллектом, выпятив челюсть вперёд, следил за движениями юного акробата, поигрывая небольшой дубинкой.

- Чёта я тя тут не помню... - пропищал вновь невысоклик, направляясь в сторону Курта.

Луна, как ни старалась, так и не смогла заглянуть в узкий переулочек. И даже добравшись в полночь до верхушки небосклона, казалось застыв прямо над узким промежутком меж покосившимися хибарами, не сумела бросить сноп мертвых лучей в окутавшую его тьму. И дело было даже не в старых покосившихся крышах,сошедшихся настолько близко друг к другу, что и комару не возможно бы было пролететь в образовавшуюся щель не ободрав себе бока - просто само расстояние между обветшалых стен было столь мало, что только дворняге протиснуться.
Именно по этой причине Тилль, с трудом взобравшийся по выпрыгивающим из под его ног ступенькам таверны, направился к темному проулку, по непредсказуемой даже для него самого траектории, явно торопясь изо всех оставшихся сил скорее достигнуть цели. Кое как добравшись до переулка, даже ни разу не промахнувшись мимо черного проема меж домами, чему, судя по расплывшейся в идиотской улыбке физиономии, мужчина был несказанно рад. Кое как протиснувшись внутрь переулка, тихо бурча себе что-то под нос, Тилль спешно сбросил портки и дал свободу рвавшемуся наружу пиву, направив зловонную струю прямиком на невесть откуда взявшуюся там здоровую кучу драного тряпья... Внезапно ворох зашевелился и, на глазах у изумленного мужчины, стал подниматься вверх, постепенно приобретая очертания человеческой фигуры и уже вскоре опешивший и вмиг протрезвевший мужчина, пускал струю рядом с ногами неведомого существа. Взглянув в ярко выделявшиеся на фоне черного лица красные глаза чудовища он дернулся было назад, но тут же запутался в спущенных портках и рухнул наземь, неловко задев головой торчащий из стены камень, тут же окрасившийся в алый...

Хватка ловко скрутившая руку парня до лёгкой, но вполне ощутимой боли, чуть ослабла, как только напарник Бада понял, что Йонген не собирается сопротивляться, но и совсем отпускать нарушителя юный стражник не стал.
К тому времени, как путник закончил свой поспешный рассказ о причине своего столь безрассудного поступка, воительница уже добралась до внешних ворот, остановившись прямо перед вставшим на её пути Бадом. От взгляда Йонгена не укрылось то, что юный страж, при виде женщины, заметно занервничал, плечи его, до этого момента решительно расправленные, чуть ссутулились, а левая нога предательски отступила на пол шага назад, словно понуждая парня зайти под спасительную тень стены. Однако Бад, на удивление быстро оправившись, громким спокойным ровным голосом заявил: - Извольте предъявить Ваше приглашение, милсдарыня...
Женщина, казалось прогуливавшаяся до этого момента, а не нёсшаяся опрометью через толпу за своей жертвой, сверкнула хищным взглядом, поймав взор Йонгена, а затем уставилась на преградившего ей путь юнца, пробежав по нему надменным взглядом.
- Ты знаешь кто я... - тихо произнесла она, губами, чуть растянувшимися в презрительной усмешке.
- При всём уважении, нет грамоты, нет прохода... - заметно напрягшись, всё тем же спокойным тоном ответил Бад, сильнее стиснув копьё в руке, - Вы же знаете правила... И наказание за неподчинение тоже.
Последнюю фразу парень бросил, словно прыгнул в бездну, тут же немного повернув корпус, словно уже готовясь перейти в стойку и начать отражать атаку.
Но воительница, вопреки ожиданиям юного стражника, лишь смерила его пристальным взглядом, будто старательно запоминая его, а затем резко повернулась на каблуках и тяжёлой поступью зашагала прочь.

Бад, ещё несколько секунд стоявший неподвижно и наблюдавший за удаляющейся фигурой, вскоре повернулся и, едва сдерживая накатившую дрожь, заметно забившую всё его тело, выпалил пересохшими губами: - Ты мне теперь должен... Охренеть как должен. - после чего юный стражник повернулся в сторону города и бросил через плечо напарнику: - Отведи его к сотнику, пусть решит что с нарушителем делать...

Хватка на запястье Йонгена ослабла окончательно и крепыш, бледный как мел, кивнул ему в сторону коридора, указывая дорогу.

Небольшой газончик, отделявший дом сказочницы от забора, спешивший изо всех сил Ричард миновал в несколько коротких мгновений, прямо на ходу перемахнув и саму изгородь, не желая тратить драгоценное время на возню с щеколдой на калитке. Как только подошвы лёгких кед коснулись асфальта, сразу же ударившего через тонкую резину холодом остывшего за ночь камня, ноги каскадёра привычно спружинили, гася удар, и тут же выбросили его из мёртвой точки дальше. Рик, уже мысленно наметив оптимальную траекторию, что есть мочи понёсся вперёд. Тело, заработавшее в усиленном режиме, но при этом находясь в куда более спокойной ситуации, нежели та, в которой мужчине довелось побывать каких-то несколько минут назад, уступило место разуму, тут же забросавшего словно бы заранее подготовленными вопросами освободившийся от безраздельной власти инстинктов мозг мужчины.

Какого чёрта? Внезапное осознание того, что произошло пару минут тому, ударило в мозг Батлера. Он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО побежал выручать знакомую незнакомку с мечом? Нет, ну бейсбольная бита, монтировка, даже небольшой шотган - это ещё куда ни шло... Но МЕЧ?! Боже, о чём только он думал... Начинающий пробуждаться стыд, сродный тому, что чувствуют подросшие уже мальчики, пришедшие в школу в натянутых их заботливыми мамочками тёплых рейтузах, тут же убрался в тёмный угол, из которого и высунул свой нос, стоило только сознанию Рику услужливо напомнить, что в тот момент он не думал вовсе.

Батлер отмахнулся от навязчивых глупых мыслей, забивавших голову мужчины, кружащихся там нестерпимо громко жужжащими роями, сосредоточившись на беге и конечной цели, которой нужно было достигнуть как можно быстрее. Ещё немного времени, проведённого в гонке с невидимым противником, и Рик уже стоял перед дверью женщины, чьё имя назвал не знакомый медик. Батлер, пытаясь привести дыхание в порядок, надавил на кнопку дверного звонка, одновременно из-за внезапно проснувшегося такта, надеясь что соседка не спит, ожидая возвращения своего гостя.

Батлер, несколько секунд вслушивавшийся в тишину, ожидая когда же наконец из-за двери послышатся приглушённые звуки мелодии, льющейся из динамика звонка, решил что не расслышал его из-за ухающих в ушах молотов и вновь вдавил белый пластик кнопки. На этот раз в ночном воздухе тихо скрипнула трущаяся друг о друга пластмасса, оказавшаяся единственным звуком, который смог выдавить из непослушного изобретения Рик. Недовольно поморщившись и чертыхнувшись сквозь зубы, Ричард несколько раз уверенно но сдержано ударил в дверь.

- Мисс Лара! - достаточно громко, чтоб его услышали, наконец догадался произнести Ричард, во время сообразив что девушка может в свете последних событий вообще даже не подойти к двери, - Это Ричард Батлер... - продолжал Рик, то и дело оглядываясь по сторонам, беспокоясь о возможный неприятных сюрпризах, которые могли внезапно появиться у него прямо за спиной, - Ваш сосед, который всех достал своей волынкой... - решил на всякий случай уточнить мужчина, памятуя, что они с девушкой общались не особо часто, - Меня прислал Теодор, ему нужен его докторский саквояж - у Энджи... - Батлер немного замялся, вспоминая образ страдающей от боли девушки, - небольшие проблемы со здоровьем.

Последнюю фразу Рик произнёс уже куда тише, высказав её скорее для себя, пытаясь заставить поверить своё сознание, что травмы девушки и впрямь были чуть более чем мелким пустяком. Батлер недвижно застыл у двери, напряжённо вслушиваясь в тишину.

Рик чуть поморщился от резко ударившего по глазам яркого света, исходящего от тонкого язычка, пляшущего в хромированном овале зажигалки, хотя и был предупреждён этим слишком уж спокойным на взгляд Батлера Теодором. Оставив на время постель девушки в покое, Ричард вперил свой взгляд в раны, зияющие на теле Энджи, которые оказались не столь уж страшными. Не такими страшными, будь на месте бедняжки сам Рик, но эти ссадины и царапины на теле мечтательной милашки выглядели более чем ужасающе. Батлер, зло скрипнув зубами, бросил быстрый взгляд на сидящего с другой стороны постели соседа. В наступившей тишине раздавалось лишь дыхание девушки. Ричард ничего не понимал в медицине, но точно знал, что оно не должно быть таким. Однажды ему доводилось слышать нечто отдалённо напоминавшее этот звук - в тот день он тоже не успел сгруппироваться. Это было чертовски больно...

- Ага, поможет ей твой слюнявчик... - чуть было зло не выпалил Батлер, но, сдержавшись, вместо этого произнёс, - Ей нужно что-нибудь...
Так и не закончив фразы, Батлер поднялся на ноги и, по прежнему сжимая бесполезный теперь уже меч, цепляясь за него, словно утопающий за единственную соломинку, быстрым шагом направился в сторону, в которой по его мнению должна была находиться кухня, а в одном из ящиков, на что мужчина очень надеялся, должна была покоиться аптечка. Проходя по коридору мимо парадной двери, Ричард зло пнул её на встречу ещё недавно барабанившему по полотну Патрику, вымещая на ни в чём не повинной древесине свою злобу.

Ричард сидел чуть покачиваясь из стороны в сторону в удобном кресле. Довольно большое количество собравшихся в одном зале людей ничуть не смущало мужчину, напротив, он мило улыбался каждому, кто смотрел на него дольше одного мгновения, стоило только Блэку перехватить заинтересованный, откровенно скучающий или абсолютно безразличный взгляд незнакомца. Странная форма собеседования не вызывала никаких негативных чувств. Напротив, не смотря на то, что Рик ни разу в жизни не был на собеседованиях по приёму на работу, из-за специфичности его профессии, ему нравилась идея открытого соревнования, когда ты видишь своего противника и из-за одинаковых условий, должен реагировать быстрее чем он, обязан отвечать на вопросы быстрее и точнее, чем оппонент... По крайней мере, Ричард думал что именно так и нужно было вести себя на собеседованиях.
В прочем, из-за внешнего вида некоторых присутствующих, Рик с трудом допускал мысль, что все здесь собравшиеся претендуют на то же вакантное место, что и он. Хотя, ему ли было не знать насколько внешность может быть обманчивой. Потому, сидящий в угловом кресле Блэк, расположившийся так, чтобы можно было видеть всех присутствующих, старался прямо-таки источать добродушие и приветливость, что, за годы тренировок в лицемерии, у него вполне неплохо получалось.
Когда в зале появился новый человек, Ричард быстрым взглядом пробежался по его фигуре, лишь слегка мазнув взором по лицу, которое обычно мало говорило мужчине о собеседнике, но цепко вычленяя из общей картины образа незнакомца мельчайшие детали.
В первую очередь костюм. Одежда человека может многое сказать о своём хозяине. И дело не в её стоимости или соответствии последнему веянию моды. Даже самые дорогие шмотки могут висеть на обычном бродяге ворохом тряпья. С новеньким всё было не так. Дорогой, но вместе с тем не вычурный костюм, прекрасно сидел на фигуре незнакомца, что говорило о том, что вещь, скорее всего, была сшита на заказ, причём довольно грамотным портным... настоящим художником. Туфли, на которых не было ни пылинки, просто кричали, холодно поблёскивая в блёклых лучах ламп лакированной поверхностью, о том, что их хозяин весьма редко перемещается по улице на своих двоих - Ричард не мог припомнить, чтобы видел автомат для чистки обуви в холле здания.
Блэк невольно бросил взгляд на свои, немного поношенные, успевшие затянуться тонкими нитями паутины в местах сгибов, ботинки и, узрев на носке левого неприметных размеров пятнышко, тихо хмыкнул, улыбнувшись краешком губ, и, заведя одну ногу за другую, вытер носок злополучной туфли о свою штанину.
Закончив с пятнышком и, повертев ступню из стороны в сторону, убеждаясь в отсутствии мелкой коричневой кляксы, Рик вновь бросил взгляд на вошедшего, уже размещающегося напротив сидящих в зале. Наконец, очередь дошла и до украшений, которые, как и следовало ожидать, не осыпали в большом количестве образ незнакомца. Всего одна безделушка выделялась на костюме мужчины. Зато какая... Блэксворд, затаив дыхание, наблюдал за мерным блеском идеально выполненного украшения всего несколько секунд, прежде чем его разум пошёл по давно проторенной привычной тропе, начиная прикидывать сколько можно бы было выручить за подобную безделушку.
Кейс. Конечно и он не укрылся от любопытного взгляда Блэка, обожавшего замки, каждый из которых, вне зависимости от искусности исполнения, был вызовом его умениям. Ричард любил препятствия - они делали обыденную жизнь куда интереснее. Рик пробежался взглядом по едва различимой отсюда замочной скважине и пяти роликам с насечёнными на них цифрами, лишь позже оценив и саму коробку кейса, за одним вспоминая подходящую модель замка и время, которое предположительно требуется ему для вскрытия оного... Впрочем, последнее Блэк сделал исключительно с целью развлечь себя, уже изрядно заскучав от затянувшегося молчания...
Которое уже через мгновение разрушил приятный голос незнакомца, первым делом представившегося. Стоило столько Меркурио произнести своё имя, как Рик тут же произнёс его про себя три раза, старательно запоминая - с именами у мужчины довольно часто случались весьма неприятные казусы. В ответ Ричард приветливо улыбнулся и чуть кивнул, стоило ему только поймать на себе взгляд человека, который в следующие несколько минут решит, останется ли Рик в этом здании в качестве нового сотрудника, или пойдет обратно в свою конуру пытать счастья выискивая самую грязную и низкооплачиваемую работу.
Дальше пошли извинения... Наверняка обычный блеф. Рик был уверен, что этому самому Меркурио глубоко и надолго на проблемы людишек, пытающихся заполучить тёплое местечко в "его" компании. Тем не менее, Ричард постарался выразить истинное понимание спешки руководителя отдела на своём лице, стоило тому вновь посмотреть в его сторону. На замечание о том, что кто-то из присутствующих в зале может быть против быстрого опроса, носившего, безусловно, ничем не оттенённый риторический характер, Рик вновь лишь слегка улыбнулся, укорив себя за то, что раньше никогда не участвовал в подобных развлечениях, буквально одержимых духом лжи и безразличия.
На град вопросов, посыпавшихся на головы сидящих в зале, Блэксворд не ответил. Не потому, что ему было лень, а потому, что не собирался участвовать во всеобщем хаосе перекрикивавших друг друга людей, который по его мнению должен был наступить, стоило только всем присутствующим наперебой заголосить, стараясь выделиться на общем фоне пожирающего их слова гомона. Право, хоть Блэк и мало знал о собеседованиях, но он точно знал, что они не должны походить на базар в Чайна-Тауне. Да и некоторые вопросы откровенно вводили его в ступор.
- Почему пришёл? Что за глупость? Была вакансия, было желание заработать. Разве кто-то ищет место в компаниях по другой причине? - не уставая поражаться абсурдности вопросов, подумал про себя Блэк, оглядывая присутствующих.
- Что хочу получить? - едва сдерживаясь, чтобы не закатить глаза к небу, продолжил мысленно рассуждать Рик, - Кейс хрустящих стодолларовых банкнот. Но кто же мне его здесь даст? - Рик вновь позволил себе чуть улыбнуться собственным мыслям, - Добровольно, конечно же.
- Два года? - на этот раз Ричард всё же не удержался и чуть заметно хмыкнул, - Интересно, кто составлял этот дурацкий список? Я себя тут и через год уже не вижу...
- Где я работал? - Блэк доброжелательно улыбнулся, вновь поймав взгляд Меркурио, - Ага, щас, буду я облегчать жизнь федералам, рассказывая тебе в красках обо всех своих похождениях...
Следующий вопрос Рик вообще предпочёл пропустить мимо ушей, не желая вспоминать сколько раз и в каких замшелых дырах ему давали отказ ещё по телефону, стоило только канцелярской крысе на другом конце провода пробить его личность по своей базе. Впрочем, и остальные вопросы Блэк проигнорировал, уверившись в том, что это всего-лишь какая-то не то глупая проверка на "вшивость", не то просто набор стандартных вопросов, задаваемых в каждой фирме в начале каждого собеседования.
Следующие вопросы, представлявшие из себя набор только что выдуманных из головы, как казалось Рику, ситуаций, немало порадовал Блэксворда. Не их содержанием или жизнеспособностью, а тем, что, как оказалось, не все из присутствующих пришли на ту же должность, что и он сам. Хотя, через мгновение, в сознании Ричарда поселилась тень изумления. К чему было тогда собирать их всех вместе? Отмазки вроде напутавших что-то там сотрудников не удовлетворяли Блэксворда и казались полнейшей чушью - такие проколы в столь крупной корпорации были просто невозможны.
Рик, так и не дождавшись модели ситуации для себя, вновь откинулся в кресле и стал покачиваться в нём из стороны в сторону, чуть отталкиваясь носками туфель от вылизанного до блеска пола, придавая удобному креслу вращательные движения, то и дело поглядывая на остальных собравшихся и бросая взор на Меркурио...

Из-за поворота показалась старая давно, скорее всего ещё до Последнего Дня, заброшенная автозаправка. Большая вывеска, на которой солнце не успело ещё стереть выведенные по трафарету символы, гласившие о смехотворной цене за галлон, составлявшей каких-то 99 центов, ровно как и стальные столбы, удерживавшие её на весу и стоящие под ней коробки заправочных автоматов, пестрили рыжими пятнами ржи, в некоторых местах проевшей сталь до зияющих пустотой неизвестных параллельных миров дыр. Около одной из колонок стоял на удивление хорошо сохранившийся Volkswagen Camper, разукрашенный в лучших традициях хиппи. Пёстрый мир, отображённый неизвестным художником на холодной стали корпуса, медленно уничтожался пожирающим его пламенем, выжигающим пёстрые цветки и оранжевый блин улыбающегося солнца, превращая всё в чёрную копоть бесконечной тьмы и забвения.
Mornie utulie...
Дивный голос вновь наполнил опустившуюся на лес тишину, исходя откуда-то из-за разбитого и искорёженного пулями и снарядами, порвавшими в куски стальную плоть, фургончика.
Ещё несколько шагов и Блейз наконец увидел певицу, обладавшую столь восхитительным голосом. Посреди ковра из лепестков роз, устилавших посеревший от старости, выжженный солнцем бетон, словно океаном Рутины подступавшего к последнему островку Гламура, раскинув тонкие руки, будто раненная птица, никогда уже не способная больше полететь, но страстно этого желающая, лежала девушка лет двадцати. Огненно-рыжие волосы её казалось бы хаотично разбросанные по алому ковру, словно сплетались в лучи, отходившие от чуть склонённой на бок головы, из уголка пухленьких алых губок, застывших в слабой печальной улыбке, стекала тоненькая струйка крови, падая меж лепестков роз, сокрывавших уже приличных размеров бурую лужицу. На коротком белом в чёрный горошек платье ужастным алым пауком, осевшим на груди девушки, медленно обхватывающим её тело сотнями тонких ножек, застыло кровавое пятно.
Внезапно, всё же почувствовав присутствие кого-то рядом, девушка подняла взор своих лазурных глаз и, увидев Блейза, улыбнулась чуть шире.
- Какой чудной... - хрипловатым голосом едва слышно прошептала она.

Стоило только мальчику шагнуть внутрь пивного зала, как ему в нос ударил уже знакомый запах перебродившего сусла и впитавшуюся в стены и наудивление чистую мебель вонь пота сотен тел.
День был в самом разгаре, а это означало, что трактир, как ему и следовало в это время суток, пустовал. Ещё несколько часов и уставшие горожане начнут стекаться в подобные заведения, желая после тяжёлого рабочего дня под палящим солнцем вкусить простых прелестей в виде отвратного разбавленного пива, подгоревшего недоперчёного мяса и дешёвой любви ничем непримечательных женщин. А сейчас столики пивной оставались пустыми. Лишь за одним из тех, что ближе всех стоял к стойке, сидела разглядывая со скучающим видом, судя по всему, опустевший уже кубок женщина, возраст которой уже давно перевалил за три десятка. Стоило только двери таверны чуть скрипнуть, впуская внутрь мальчика, как незнакомка бросила в его сторону цепкий взгляд, через мгновение уже потеряв к Йонгену всякий интерес.
Что до самой женщины, то эта особа явно выдавалась среди представительниц своего пола. Широкие, даже по меркам некоторых мужчин, плечи и скованные, но чёткие и выверенные движения выдавали в ней воина, причём такого, который скорости и манёвренности предпочитает тяжелое облачение из толстой стали. Красота её лица, безусловно затмевавшая в своё время всех сверстниц какую-то дюжину лет назад, со временем поблекшая, была изуродована страшным шрамом, сизым налившимся кровью толстым червём пересекавшим всю её правую щёку. А кожа, выдубленная холодными ветрами, была удивительно бледна, будто бы и вовсе никогда солнечные лучи не падали на неё. Одежды, покрывавшие тело незнакомки, под которыми безусловно перекатывались при каждом её движении тугие валики мышц, были не броскими, наделёнными лишь несколькими украшениями в виде золотых пряжек и пуговиц, в целом представляя собой явно походный вариант мужского платья. А около правой ноги, облокочённый на край столешницы, стоял тяжёлый бастард с перекрестием и навершием украшенными золочёной филигранью, подтверждающий в женщине статус воина...
Трактирщик, взглянув на нового посетителя, вновь опустил взор в стойку, продолжив то, чем по всей видимости он занимался до прихода Йонгена, расковыривая ему одному только видимое пятно краем грязного ногтя большого пальца.

Слова бродяжки, казалось, пронесоись мимо ушей не отступавшей от своего решения девочки, растворившись в царящем в маленьком коридоре полумраке. Мила уверенно тянула мальчишку за собой, крепко сжимая его ладонь, будто беспокоясь что тот вот-вот сбежит. Мимо только что не бегущего Ёжика чередой смутных образов пронеслись гобелены и картины неизвестных личностей, впрочем, при первом взгляде, выглядевших куда более чем достойно, и всего через каких-то пару дюжин шагов коридор закончился, уперевшись в массивную дверь, которая не смотря на всю свою кажущуюся мощь, легко отворилась под натиском тоненькой испачканной в грязи ладошки девочки.
Ещё мгновение и дети вынырнули из-под сводов дома на простор улицы внутреннего дворика, состоявшего из небольшого пятна зелёного яблоневого садика, притаившегося за высоким забором от грязи и холодного камня подкарауливавшего его за стенами города. Пара босых ног промчалась по выстланной каменными плитами с рваными краями тропке, петляющей меж стройных деревьев, сгибающихся под тяжестью висящих на них красных плодов, и расставленных меж ними скамеек и гладких зеркал прудиков, перемежавшихся узкими тихо звенящими ручейками. Вскоре девочка уже затягивала Ёжика в небольшой складный одноэтажный бревенчатый домик, залитый мерным светом двух масляных ламп.
- Вот тут таз, там мыло и мочало... - затараторила Мила, внезапно остановившись по среди небольшой комнатушки, имевшей всего две довольно узких двери и одно смехотворное оконце, проходящего света через которое не хватало бы даже ясным днём, не говоря уже о глубокой беззвёздной ночи, указывая на единственное убранство комнаты - широкую лавку, вырастающую прямо из противоположной входу бревенчатой стены.
- Полотенце я принесу. - бросила девочка, уже выскакивая обратно, напоследок бросив скрываясь в проёме, - Поторопись, я скоро!

В глазах Акселя девушка смогла увидеть лишь на мгновение промелькнувшую бурю снедающих обескураженного байкера чувств, как в них вновь застыло обычное напускное спокойствие с проступающими бесовскими искорками. Желаемого результата она добилась. Видно это было не только по мимолётному замешательству, лишь на долю секунды проступившему через облик брутального самца, но и в том, что в спину Кей не полетела ни одна фраза, ни единого слова не сорвалось с уст ошарашенного мужчины. Впрочем, стоило ли его винить? Джей всегда умела обескураживать людей. Любых. Даже самых непрошибаемых или самых непревзойдённых актёров, что уж говорить о попавшемся в её сети мужчине. Попавшимся ли?
- Лучший. - наконец долетел из-за спины Кей голос байкера, заставивший захлопнуть рот едва только разверзшего пасть бармена, - Я плачу.
Вторая фраза прозвучала с каким-то едва различимым оттенком двусмысленности. Впрочем, возможно Джей это и показалось.
Бармен, лишь безразлично пожав плечами, вытащил из-под стойки небольшой поблёкший от старости и давно не полированный ни чьими пальцами ключ с привязанным к нему на цепочке брелком в виде сердечка с красующейся на нём надписью "Just married", и положил его на полированную поверхность стойки рядом с Кей.
- Наверх, последняя направо... - сухо произнёс бармен, добавив, - Постельное поменяют через десять минут.

Старый Тэд вздрогнул, стоило только первым звукам сорваться с уст мальчика. Забыв о выволоченной из тьмы ящика бутыли с ромом, одноглазый обернулся на голос. Весь вид его выражал крайнюю степень удивления, судя по всему, старик считал что Курта давно и след простыл, от того и, не ожидая за спиной присутствия лишней пары глаз, достал початую бутыль рома.
- Говорила... - негромко произнёс Тэд, явно недовольный тем, что юный акробат, пусть и не вольно, сумел его напугать, - Рыжего дружка твоего найти не можем. Совсем все с ног сбились. Да и эта егоза куда-то запропастилась...
Тэд, сев вполоборота, бросил взгляд на сиротливо стоящую в гордом одиночестве бутылку и непроизвольно облизнул губы. Старый метатель ножей, явно желая как можно скорее отвязаться от мальчишки, добавил:
- Матушка даже в город к Совету пошла. - Тэд, всё же не выдержав мучительной пытки, откупорил вылетевшую с характерным хлопком, и тут же пригубил из помутневшего горлышка, давая понять Курту, что время для разговоров подошло к концу.

Монтировка, выскользнув из крепкой ладони дюжего байкера, пролетев по широкой дуге, позорно шлёпнулась в песок подохшей на излёте птицей, не достигнув цели каких-то пару десятков метров, едва ли не угодив Чуваку на ногу. Впрочем, ноги Чувака уже несли его к спасительному белоснежному харлею, с красовавшимися на баке золотыми крыльями, из-за бока которого торчал тёмно-рыжий приклад старенького винчестера.
- Да ладно вам, парни... - довольно осклабившись в подтверждение догадки Джо, произнёс Ирландец, - Разве это не весело?
Рыжебородый мужик, по прежнему самодовольно улыбаясь, перевёл вороной ствол в сторону скрывшегося из круга света техно-самурая и, осклабившись ещё шире, рванул спуск. В то же мгновение из чёрной трубы вырвался сноп искр и облако сизого дыма, за которыми последовал оглушительный грохот.
Долей секунды позже Ворга почувствовал сильный удар по пальцам, едва не вырвавшимся вслед за улетевшей в темноту раскуроченной любимицей, на последок оросившей хозяина своей едко пахнущей маслянистой кровью.

Рик окинул беглым взглядом всех собравшихся за столом, а затем оглянулся на лестницу, у которой стоял чернокожий верзила.
- Боже, черножопый бугай в бодигардах... - послав "дружескую" ухмылку амбалу, подумал Ричард, - Хозяин этой тошниловки явно пересмотрел дешёвых боевиков...
Впрочем, как думалось Батлеру, охраннику было абсолютно наплевать на целостность костей сидящих за столиками обдолбышей. Скорее всего он даже пальцем не пошевелит, если охотник решит разукрасить стены пивнушки кровушкой нескольких ушлёпков, что, безусловно, Ричарда вполне устраивало.
Наконец, вернувшись взором к кучке панкующих тинов, мужчина, с перекошенным от омерзения лицом, неспешно зашёл за спину "отрешённого" главаря придурков и, с той же неторопливостью достав пачку сигарет, медленно затянулся, с наслаждением выпустив приличных размеров клуб дыма в сторону сидящих, после чего резким движением выбросил вперёд левую руку, впечатывая лицо самодовольного ушлёпка в грязную, покрытую маслянистыми разводами столешницу.
- Сидеть. - холодно бросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Рик наклонился к самому уху гота, поднеся раскалённый уголёк сигареты к бледной щеке придурка, задержав его всего в миллиметре от покрытой слоями мела, или чем там мажутся эти дибилы, кожи, ровно настолько, чтобы он хорошо почувствовал нестерпимый жар, исходящий от алой точки сигареты, но не настолько, чтобы начать выжигать на его лице свои метки.
- Ты кажется меня не понял, мудак размалёванный... - достаточно громко, чтоб его услышали товарищи прижатого к столешнице, произнёс Рик, - Я хочу чтобы ты и остальное унылое говно, сидящее с тобой за одним столом, подробно рассказали мне о том, что знают об этой девочке.
- Иначе... - Ричард лишь на мгновение коснулся сигаретой щеки гота и тут же вновь отодвинул её на исходную, - Я запихну эту сраную сигарету в твой грёбаный глаз а потом, когда он лопнет, забрызгав всех твоих ублюдошных дружков, я отправлю тебя в обезьянник, обязательно проследив, чтоб тебя подселили к огроменному негру, сидящему за изнасилование. Уверен он оценит такую разукрашенную шлюшку.
Рик ещё раз бросил беглый взгляд на сидящих за столом, не забыв посмотреть и в сторону охранника.

Бессчётные страницы небольшой книжицы порхали под пальцами юного магика, впрочем, не открывая ему никаких таких особых тайн. Он нашёл всего лишь по одной формуле, старательно выведенной ровным убористым почерком его брата, для каждого из существующих разделов. Остальные листки жёлтого пергамента зияли девственной пустотой, с трепетом ожидая начертания на них тайных знаний.
Сорванная резким движением с ярлычка чёрная роза прокатилась по заглавной странице раздела алхимии, упав ровно по середине названия и лишь через несколько секунд вернувшись на нужное место, несомая невидимым порывом несуществующего ветра. За титульным листом Лаара обнаружил формулу эликсира, превращавшего сталь в олово.
Тонкие пальчики мальчишки вновь быстро пробежались по уголкам страниц, заставляя их шелестеть раскинувшимся веером, предоставляя возможность глазам студиозуса убедиться в том, что в данной главе не осталось больше никакой информации. На следующем язычке, вода в котле, от нетерпеливых манипуляций, выплеснулась наружу, заставив беззвучно зареветь взбудораженное пламя. На следующей странице мальчик нашёл другую формулу, повествующую о том, как приготовить зелье, заставляющее моментально заживать раны.
Вновь последовала череда пустых страниц и снова изображение на ярлычке, обозначавшим раздел, возмущённо отозвалось на торопливость Лаара. Медленно пляшущее пламя внезапно бесшумно взревело от порыва ветра, вызванного быстро перевёрнутой предыдущей страницей, грозя подпалить всю книгу, но вскоре утихло, исчезнув из поля зрения продолжившего поиски магика, обнаружившего красочное описание жестов и необходимую формулу для воспламенения предмета.
Ещё чистые жёлтые листы и ещё одна глава с дернувшейся, на этот раз, воронкой смерча, тут же скрывшегося с глаз нетерпеливого мальчишки. Новая формула, на этот раз даже с изображением руки, пальцами сплетающей необходимый для вызова порыва ветра жест.
И вновь пустота на страницах и опять следующий раздел, вовсе пропущенный и оставшийся без внимания ярлык. И опять описание жестов и формулы, необходимые для превращения ровной воды в лёд.
Дальше заклятие, образующее землю. Небольшая заметка о зачаровании малых предметов. Формулировка, вызывающая иллюзорный недвижный молчаливый образ произнёсшего её мага...
Последний раздел принёс искомый результат. Конечно же, о ком ещё мог упомянуть посвятивший всю свою жизнь изучению различных магических тварей Торавильон, как не любимому питомицу? Целых два листа были исписаны безупречным почерком, и повествовали о том, что требуется для распознания и поимки бехтереца. Как оказалось, Тором была выведена довольно простая, по его же словам, формула поимки, заключавшаяся из нескольких шагов: испитии зелья изменения зрения, позволяющего видеть истинную суть предметов, зелья поиска полиморфов, специально разработанное Тором для охоты за бехтерецом, добычи пары замаринованных в яде гадюки тушек крыс и создании специальной клети, конструкция и необходимые для нанесения символы которой были указаны тут же. В маленькой приписке в конце главы значилось, что тушки стоит поместить внутрь клети. Это единственное лакомство, перед которой птица не может устоять и готова идти на любой риск, лишь бы заполучить его.

Мальчишка никак не отреагировал ни на тон Цимисха ни на его взгляд, продолжая с холодной улыбкой смотреть в глаза врага, будто торжествуя какой-то ему одному ведомой победе, будто зная что-то, о чём тот даже не догадывался. Лицо его застыло недвижной маской, лишь глаза медленно следили за вампиром, всё удалявшимся от гроба.
Клаус, с ужасом в глазах перенявший из рук изверга пустой шприц, неуверенно посмотрел на него, затем опустил взгляд на свои ладони, а после перевёл на мальчишку, подвешенного на цепях в тесной будке контейнера. Он с силой сжал в руке крест, подвешенный на шнурке чёток, и, резко повернувшись к мальчишке, зашагал в направлении гроба.
Исиф слышал как пластик полой трубки шпица ударился о кафель пола и медленно покатился по направлению одной из сливных воронок, предназначенных для сбора и отвода последствий эксперимента Регру. Края его чуткого слуха коснулось тихое позвякивание цепей и пыхтение, через несколько секунд сменившееся гулким ударом ступни о кафель и бессвязным нечеловеческим рыком.
Когда же он обернулся, то увидел, что заточённый мальчишка как и прежде недвижно висит в кандалах, с тихой улыбкой наблюдая за действиями Геростона, а вот приставленный к нему монах, с побагровевшим от ярости лицом, стоит спиной к гробу с мальчишкой, чуть склонив голову и сведя ладони с зажатым меж ним крестом у груди, беззвучно шепча яростную молитву.
- Десять... - внезапно разорвал тишину подземелья ровный мальчишеский голос и парень, подбодривший, как он считал, интерес вампира, улыбнулся ещё шире.

Мексиканец, как оказалось, видимо, неожиданно для самого себя, угодивший своей предводительнице, тут же воспылал необычайной для него работоспособностью и желанием выделится среди прочей, медленно сбредающейся к месту события, стаи, воодушевлённо пнув, скорее для порядка, замычавшего в ответ смертного и, подхватив его под руки, не обращая внимания на тихие стоны, льющиеся меж растрескавшихся и скукожившихся от запёкшейся крови губ охотника, тут же поволок находку в центр небольшого подвала.
Негр, невольно дёрнувшийся и потупившийся под взглядом Арабеллы, наконец, осознав что от него требуют, поспешил реабилитироваться, успев, пока мексиканец волок тихо воющего и мычащего мужчину, сбегать в тёмный угол и вернутся с видавшим и лучшие дни стулом, водрузив его почти в центре подполья, на шатающиеся, но всё ещё держащиеся ножки, опасно треснувшие под грузом тела взваленного на седуху охотника. Негр и мексиканец, стоило только грязному заду охотника приземлится на стул, не сговариваясь, зашли к нему за спину и стали усердно связывать по рукам и ногам не весть откуда взявшимся широким скотчем.
До музыкального слуха Беллы, сквозь треск отрываемых от мотка серебристых полос, донеслась ещё одна, лишенная, казалось бы, какого-либо такта мелодия, столь тихая, что её практически невозможно было услышать. Тихий, но пронзительный, писк, то едва пробивавшийся сквозь шум шепота стаи, то вновь тонущий в нём и затихавший вовсе.

Стражник, чьи доспехи, как успел заметить мальчишка, пока они стояли в кругу неверного света, отбрасываемого пламенем факела, немного отличались от тех, которые он видел на охранявших заключённых мужчинах, спокойно слушал сбивчивую и довольно короткую речь Ёжика, лишь изредка бросая на него строгие напряжённые взгляды, в принципе, не приносящие никакого результата из-за окутавшей мир тьмы.
Несколько раз покачнувшись под весьма нелёгким грузом мэтра и довольно витиевато выругавшись сквозь зубы, зацепившись носком сапога за край попавшегося на пути камня, Добромир наконец добрался до мерцающего слабым светом проёма и, довольно прытко взбежав по ступеням короткой лестницы, огласив ночную тьму немелодичным бряцанием металла, ввалился в дом, со всей осторожностью пронося перевязанную голову Тилля мимо косяка. Стоявший чуть позади стражника мальчик смог рассмотреть в тусклом свете вырывавшегося откуда-то из соседней двери ослабшую, местами съехавшую на лицо пропитавшуюся потом и почерневшую от спёкшейся крови повязку, выглядевшую довольно неприятно, если не сказать ужасающе. От взгляда маленького побирушки не укрылась и тоненькая алая струйка, сочащаяся из-под грязной тряпицы прямо на руки спешащего на свет стража.
Переступив невысокий порог дома, Ёжик, всё же не удержавшись от снедающего его любопытства, бегло окинул помещение, в котором находился, пытливым взглядом. И не обнаружил в недлинном, всего с дюжину шагов, коридоре, заканчивавшегося неширокой лестницей, ничего знаменательного - только голый камень стен и несколько дверей, молчаливо взирающих на него. Поспешив за скрывшимся в следующем проёме стражником, мальчик оказался в более просторном помещении, судя по большому столу, за которым могло бы уместиться до восьми человек или шестнадцати таких щуплых мальчишек, как он, предназначавшейся для приёма пищи. Здесь ровно уложенные булыжники проглядывали лишь неширокими полосами, зияющими меж свисающих с потолка гобеленов с изображёнными на них людьми, преимущественно мужчинами, каждый из которых был в своём облачении - кто-то, снаряжённый в броню, гордо вскинув голову бросался с оголённым клинком на невидимого врага, кто-то, одетый в длинные серые одеяния, вдумчиво вглядывался в распахнутую перед ним толстенную книгу, другой, почти весь сокрытый под белой мантией, воздев длани к небу, молил о чём-то... Меж вышитых на полотне картин прямо из стены торчали причудливо извивавшиеся драконы со множеством голов, из которых торчали тоненькие недлинные фитильки.
По другую сторону от занятой полотнищами стены красовался большой, безжизненный сейчас, камин, на грубо отёсанной плите которого стояло несколько начищенных до блеска бронзовых фигурок людей, застывших в различных позах - кто в бесконечном беге, кто с гордо поднятым над головой клинком, кто с луком, судя по всему, только что выпустившим стрелу в свой смертельный полёт, кто с копьём, занесённым для мощного броска. В центре стояла превышавшая все остальные размерами и блеском фигурка снаряжённого рыцаря, поправшего остриём длинного меча землю под своими ногами. У дальней от входа стены расположились два больших шкафа с дверцами из дорогого огромного стекла, лишь чуть обрамлённого деревом, пестрящим затейливой резьбой. Внутри них отбрасывали тусклые блики различные тарелки, миски, плошки, графины, большие и малые, выполненные из белого, как снег, фарфора и отполированного донельзя серебра. Меж шкафов находилась маленькая дверца за которой, судя по не улёгшемуся ещё запаху сдобренного пряностями мяса, располагалась кухня.
- Эй, парень, - окликнул Ёжика, не оборачиваясь, водрузивший недвижное тело на стол стражник, - Возьми свечу и разожги жирандоли. Нам нужно будет больше света.
Стражник что-то тихо недовольно пробурчав, склонившись над телом мэтра и достав хищно блеснувший в свете единственной свечи нож, добавил: - А потом дуй на кухню и поставь на огонь чан с водой.

Потерянные мгновения, когда мальчик отпрянул в сторону от клетки с внезапно бросившейся на него птицей, дали о себе знать. Детские пальцы слишком поздно коснулись заговорённых прутьев, в тщетной попытке захлопнуть маленькую дверцу, распахнувшуюся от удара прыгнувшего на неё бехтереца. Любимец Торавильона, вырвавшись из заточения, и, описав под потолком круг победителя, ликующе гаркнув напоследок, устремился в открытое окно.
Лаара остался стоять около пустой клетки, выслушивая нестерпимый гомон множества животных, всполошившихся от такого развития событий ещё больше, чем прежде.

Twenty-seven, everyone was nice.
Чёрный, как сама Тьма, Darkhorse мчался по узким улочкам медленно просыпавшегося городка, пребывавшего в блаженной дрёме последних часов сна, извещая о своём приближении грозным рёвом дикого зверя и несмолкающим гомоном, доносившегося из натужно дребезжащего на пределе возможностей динамика, Металла, в купе с оглушительным рыком стального хищника бесцеремонно срывающим тонкое покрывало блаженной неги с жителей провинциального захолустья и изливая на них потоки ледяной отвратно пахнущей воды.
Gotta see'em make'em pay the price.
Батлеру было плевать на то, что он мог ненароком потревожить чей-то мирный сон, потому что он желал чтобы это произошло нарочно. Мужчина не ненавидел ленивых и заплывших жиром обывателей, просиживающих свои потные задницы на мягких диванах, впитывая дерьмо, удачно сервированное и подаваемое им из зомбоящиков по бесконечно длинному шлакопроводу, и рассуждающих о том, какая отстойная у них жизнь и что Вашингтон нихрена не хочет с этим делать, пока сам Рик, купаясь во внутренностях и кровище упырей вырезает очередное гнездо, находящееся под тем самым потным задом ленивых ушлёпков. За что ему было ненавидеть природой обиженных дебилов?
See their bodies out on the ice.
Нет, Ричард просто хотел, чтобы о его прибытии знали. Чтобы упыри, тырящие обрюзгших засранцев на тёмных улицах поняли, что настало их время. Время с большой буквы "П".
"Предупреждён - значит вооружён", процитировал бы какой-нибудь придурошный охотник с черепушкой в виде яйца или фолианта, а может монитора - что там принято сейчас говорить про этих "умников". Батлеру было откровенно плевать. Он не собирался прятаться по углам, выслеживая кровососов по одному, словно зашуганный школьник. Чёрта с два.
Take my time.
Ричард привык сразу же расставлять все точки над "i", ещё даже не увидев цель в лицо. Он был охотником, а они - его дичью. Он - грёбаный Царь Зверей, а они - всего-лишь ошибка природы, взращивающая украшения для его чудесного ожерелья. Знают? Пусть дрожат. Вооружены? У него есть винчестер.
Рик затормозил прямо у лестницы, ведущей к парадной чёрного здания, остановившись на середине расчищенной от мусора дорожки, брезгуя оставлять свою лошадку около завалов смердящих на все лады пакетов. Он подождал, пока голос взорвёт динамик его любимой частью песни, во всю глотку проорав, перекрикивая даже подвывание солиста:
- Am I evil? Yes I am! - слезая с рычащего ещё зверя, с сожалением протягивая руку к ключу зажигания, добавил, нисколько не изменив интонации, - Am I evil? I am man, yes I am.
И вновь Батлер быстро повернул ключ, обрубив зазвучавшую дальше музыку, не желая слышать нового куплета, соблазнившего бы мужчины бросить бесполезное сопротивление и продолжить подпевать солисту, повторяя пробирающий до мозга костей текст. Страшный рёв мотора и завывание музыкальных инструментов, заполнявшие утренние сумерки улочки, враз смолкли, уступая место нахлынувшей на одиноко стоящего посреди куч с мусором мужчину оглушительной тишине, через несколько мгновений всё же наполнившейся звуками медленно пробуждающегося городка. Рик, привычным движением выхватив чехол с гитарой и накинув брезентовую перевязь на плечо, быстро взбежал по короткой лестнице и занёс уже было правую ногу для своего коронного пинка, открывающего любые двери, как краем глаза заметил наскальную живопись местных австралопитеков, или, если быть точнее, Ричард, как дипломированный специалист в области истории, отнёс бы их, исходя из интеллектуальных показателей имбицилов, наваявших такое, к роду деятельности рамапитеков. Охотник, недовольно поморщившись, зашагал к торцу ближайшего здания, на котором красовались шедевры псевдосатанинской живописи, и, перекинув чехол за спину, обнаружив единственно похожее на настоящее изображение, являвшее миру провонявшего отбросами захолустья лик Зверя, встал около заинтересовавшей его мазни.
- Дебилы грёбаные... - пробурчал Батлер, зло сплюнув на землю, впрочем, из-за сложности вообще найти таковую под здоровым слоем мусора, угодив в проржавевшую консервную банку, - Тупые тины...
Рик, не мудрствуя лукаво, неспешно расстегнул ширинку и стал справлять малую нужду, стараясь попасть прямо в алчущую до людских душ распахнутую пасть рогатой твари. Хоть весь запас переработанной жидкости Ричард благополучно слил в туалете зачуханного бара, всё же, поднатужившись для благого дела, мужчина смог выжать из себя последние капли, под звучащую из его уст на этот раз мелодию "Moon river".
Выказав окружающему миру своё отношение, касательно тупых подростков в целом и сатанистов в частности, Батлер пошёл в обратном направлении, то и дело перешагивая словно бы разраставшиеся на его пути кучи хлама, по дороге рассуждая, разглядывая чёрное строение клуба: - Может подпереть дверь и поджечь этот гадюшник к чёртовой матери? И плевать, что там упырей нет, зато избавлю мир от приличной кучки долбанутых на всю голову мудаков... Всех спалить, а Господь пусть разбирается...
Вновь взойдя по ступеням лестницы, охотник на мгновение остановился, всерьёз размышляя не воплотить ли ему свой план в жизнь, а затем, махнув рукой и решив что есть сейчас дела поважнее, нежели носиться вокруг здания с факелом и канистрами бензина, Рик, со всей дури саданув ногой по дверному полотну, сделал шаг вперёд, приняв свой обычный в такие моменты "нучтонеждалисуки" вид.

- Да... - проговорил глядя на пока что светящийся после прерванного вызова прямоугольник монитора Батлер, - Нормальные люди ещё спят... - Ричард хмыкнул, переведя взгляд на другой мобильник, второй рукой усердно клацая по маленьким клавишам, скачивая фото пропавших и статьи о них на карту памяти телефона, продолжая бурчать себе под нос, по-привычке, свойственной людям, подолгу находящимся в одиночестве, разговаривая с самим собой, - Один я - ненормальный придурок, сижу посреди ночи в какой-то богом позабытой заднице и пытаюсь вычислить кучку упырей для шинкования... - Рик. продолжая жонглировать обоими телефонами, зашёл на свободной от поисков в интернете N95 в раздел GPS-навигации и в появившейся строке вбил полученный у несчастного выпивохи адрес, пару раз тихо чертыхнувшись, стирая символы случайно задетых клавиш, мысленно пообещав себе при первом же случае прикупит netbook, - Двести сорок шесть человек... - тихо произнёс охотник, чеканя каждое слово, вглядываясь на выведенные на экране результаты поиска и выбирая наиболее подходящий, - Чтож ты, старый ворчун, сразу-то не сказал, что тут такая жопа творится? - Рик быстро пробежался большим пальцем правой руки по клавиатуре зажатого в деснице мобильника, повелевая волшебному коробку проложить наиболее удобный маршрут до искомого строения, - Что нафиг за привычка-то у тебя такая? - продолжал свой монолог, посвящённый старому другу, мужчина, устанавливая Нокию в специально предназначенную для этого подставку в виде руки скелета, прикреплённой к рулю, - Вечно вот так. Сначала "вали туда, там для тебя есть работёнка, парень", а потом "знаешь, там до тебя побывало уже с десяток охотников... но ты ведь на голову больной, так что тебе-то бояться нечего"... - Ричард, наконец, убрал второй, уже бесполезный, телефон во внутренний карман потёртой куртки и, извлекая из него же убранные давеча ключи и вставляя плоский стальной палец в скважину зажигания, продолжил, - Дьявол. Порой у меня создаётся впечатление, что старик пытается меня поскорее со свету сжить... Может я ему задолжал бабла когда?
Пытаясь припомнить свои должки перед Бобби, Батлер повернул ключ зажигания, пробуждая к жизни своего стального зверя. Погружённая в предрассветные сумерки улочка вновь наполнилась взревевшим мотором и ударившим из динамика металлом. Ричард, не откладывая дольше, резко дёрнул руль влево и надавил на гашетку, срываясь с места в галоп.

- Эта, погодь... - резко выпалил мальчишка тут же тихо выругавшись сквозь зубы, запоздало поняв как легко он купился, - Эта, я на посидеть согласен... - шмыгнув носом и утерев разорванным в клочья рукавом потерявшей цвет рубахи нос, продолжил он, обиженно глядя на девушку, - Только чур посигналить разок дашь... - парень бросил взгляд в сторону стоящей в нерешительности в отдалении стайки сверстников, со злостью в голосе тихо процедив сквозь зубы, - Хочу чтоб все видели...
Вернувшись взором карих глаз к девушке, оборванец, со вздохом, видимо, не особо надеясь даже и на малую награду, всё же начал рассказ, видимо, мечтая получить хоть что-то взамен или, хотя бы, попросту похвастаться после перед другими мальчишками своей храбростью в разговоре с "настоящим байкером": - Эта... На ночь, значит, тут двое из Псов останавливались. Проездом, значит, проезжали. - парень мямлил, то и дело останавливаясь и переводя дух, чтобы подобрать новые слова, - Ну и, вроде, кровососка на одного напала. Так взрослые говорят. - мальчишка неуверенно кивнул косматой головой в сторону разбредавшейся толпы поселенцев, - Они, значит, Дядюшке Джо отель спалили. Упырицу заковали и волоком увели дальше... - мальчишка неопределённо махнул в сторону, сам того не понимая, указав в противоположном кровавой полосе направлении, - Так-то...
- Так что там с посидеть-то? - неуверенно произнёс с несколько мгновений позже оборванец, вновь заискивающе посмотрев на девушку щенячьими глазами.

Птица, восседая на своём небольшом деревянном насесте, с интересом склонив голову на бок, наблюдала за действиями незнакомого двуногого, изредка издавая гортанные звуки, заглушавшие стоящий в зале гомон, будто бы делая замечания орудующему веником мальчику, движения которого были неуклюжими и довольно закрепощёнными, отнюдь не по причине незнания "тонкой" науки наведения порядка, а из-за ужасно неудобной и сковывающей движения мантии, словно бы нарочно скроенной так, дабы ещё более усугубить и без того не простую жизнь первокурсника Академии. В конце-концов, когда из ящика под мусор уже выглядывала верхушка нелицеприятного айсберга откровенно дурно пахнущей мешанины из прелого сена, сырых опилок и растёкшихся по всему этому испражнений, а веник и совок заняли своё почётное место, бехтерец, придирчиво осмотревший поле деятельности мальчика, что-то гаркнул, видимо выставив его трудам определённую оценку, бывшую, судя по взгляду лиловых глаз, не самой высокой в истории его судейства.
На слова мальчика, обращённые к нему, бехтерец ответил лишь скептическим взглядом, принявшись тут же, будто подчёркивая своё безразличие к происходящему, начищать перья. Но стоило только пальцам Лаара подтолкнуть вверх запор, открывающий маленькую дверцу клетки, как птица, довольно карнув, бросилась вперёд, вышибая головой ослабшую преграду, стоящую между ней и свободой.

Мрак недовольно одёрнул руку, услышав позади себя чей-то бесцеремонный оклик. Ну конечно. Два полудремлющих кмета, которых он принял вначале за побирушек, оказались стражами. А если была стража, значит хозяин дома был не так прост. Мракфорд не стал пытаться припомнить кто из его знакомцев мог осесть в этих землях, попросту из-за злости, закипавшей в груди от бесцеремонного обращения мерзких людишек. Он нехотя и довольно медленно повернулся к грубиянам, дабы те во всей красе смогли оценить его величественное облачение, переливавшееся отблесками серебристых нитей лучей холодного света неполной луны. Пред кметами предстал преподаватель Академии, известный своими садистскими наклонностями маг, о котором слава о его хладнокровных расправах неслась на несколько лиг впереди почёта за его заслуги в области науки... И он улыбался. Своей годами оттачиваемой перед зеркалом улыбкой хладнокровного маньяка, обещающей больше чем просто смерть в ужасных муках. Отрепетированная для единственного только мгновения, когда маг подойдя к распятому лжекнязю должен был погрузить в его распоротое брюхо свои обожжённые руки, дабы успокоить дикую боль и охладить раны в крови и месиве внутренностей поганого допплера, вытащить длинный сизый канат его кишки и заставить медленно жевать собственные потроха ту тварь, что лишила его всего. Но настолько часто Мрак репетировал именно её, что привыкшие к движению губы, казалось, совершенно не умели улыбаться иначе. Зато этот оскал теперь выходил у мага безупречно.
Мракфорд театральным жестом воздел вверх свою десницу и щёлкнул пальцами, тут же опустив длань и скрестив обе руки на груди.
- А теперь проверяйте свои портки, недотёпы. - продолжая ухмыляться, произнёс маг, - Не потеряли ли вы чего часом...
Сорвавшееся с ладони заклинание, впрочем, совершенно не лишало жертву "лишних" отростков - на этот случай у мага было другое заклятие, зато создавало прекрасную иллюзию и полное ощущение отсутствия очень нужной детали обихода любого мужчины. Единожды придуманное Мракфордом с целью проучить одного из старшекурсников, оно так и не было использовано и именно сейчас оно от чего-то первым делом всплыло в трепещущем в предвкушении расправы над грязным кметьём сознании мага.
- И не смейте более отвлекать меня от важного дела, которое я имею к вашему хозяину. - зло нахмурив брови, заключил маг, уже, по обыденности, готовя защитное заклинание.

Где-то в Пустоши. Тридцатью минутами ранее.

Чёрное полотно дороги бежало под колёса несущегося по пустынной трассе Gunfire, изредка ударяясь о резину мелкими впадинами исчертивших проезжую часть трещин, в которых, словно мясо сквозь израненную плоть, проглядывали серые жилки щебня. Глухой звук удара, выпрыгивающий после столкновения из-под колеса и устремляющийся с потоком несущегося на встречу байку воздуху, тут же тонул в кровожадном рёве мотора и кричащей из динамика музыке, громогласным потоком распространявшейся по пустынной глади жёлтого песка, уходящего за горизонт от обеих сторон дороги.
Ветер, несущийся на встречу занявшей место в кожаном седле девушке, яростно трепал одежду, словно желая сорвать её с красотки, прохладными лентами вплетаясь в её трепетавшие от ласк локоны, совершенно не тревожа привыкшие к потоку воздуха глаза, взгляд которых был устремлён за горизонт.
Байк, отражающий лучи утреннего, но уже старательно поджаривавшего пустыню, солнца, пробегающие по чёрным бокам и хрому, не принадлежал ей. Завывание электрогитар, рёв баса и грохот ударных, кричащих на всю округу, тоже нельзя было причислить к её любимой музыке, как и пошарпанный, то и дело дающий сбои и внезапно перескакивающий с дорожки на дорожку диск коллекционного издания, нельзя было бы причислить к её собственности. Всё это были не просто вещи. Это было напоминанием о человеке, тенью его жизни, его частью. Возможно именно по этому Gunfire по прежнему сиял чистотой, не смотря на общую засуху, царившую вокруг, на его металлической шкуре не было ни одной вмятины, а на хроме и краске невозможно было увидеть даже самого мельчайшего скола, а из старой магнитолы никогда не извлекался его любимый диск.
Выбранный ею путь лежал через Ранчо дель Панса, стоящее чуть в стороне от трассы, дальше на север до развилки, где девушке наконец и предстояло решить каким же путём она всё же направится: дальше по 963-ей, которая в конечном итоге приведёт её к границе самопровозглашённой Республики, или свернуть на Юго-Восток по 1174-й, уходящей к побережью с раскинувшимися на нём кровавым ожерельем Свободными Городами.
Ещё через десяток минут пути на горизонте появились очертания построек небольшой деревушки, жители которой, преимущественно, занимались скотоводством, продажей лёгких наркотиков и добытого в Мёртвых Городах оружия. А, спустя ещё некоторое время девушка смогла разглядеть и столб чёрного дыма, клубами уходящего в безоблачное лазурное небо.

Где-то на территории Республики. Часом ранее.

Царящую в обедне тишину нарушало лишь тихое потрескивание свечей, установленных на бронзовых лилиях развешанных по стенам жирандолей. Тёплое свечение пляшущих язычков огня растекалось по зале, предоставляя достаточно света, чтобы видеть сияющие серебром приборы и посуду с находящимися в них яствами, которыми был искусно сервирован украшенный богатой витиеватой резьбой большой дубовый стол, но не настолько много, чтобы слепить восседавшего в главе мужчину. Он спокойно сидел на резном стуле, выполненном в стиле, бытовавшем во времена Людовика XVI, не притрагиваясь ни к одному из представленных яств, лишь изредка отпивая из фужера венецианского стекла густую алую жидкость - это и была вся его трапеза. Единственное живое существо во всём огромном зале, наполненным полумраком и танцующими тенями, являлся стоящий за спиной мужчины монах, облачённый в серое, не произнёсший за время обеда ни единого слова и выдававший своё присутствие лишь тихим шелестом мантии, в те моменты, когда он оставлял недвижную стойку, в которой более походил на статую, и подливал в опустевший бокал из стеклянного графина, если судить по стилю, входившего некогда в один набор с кубком, тоненькую ножку которого обхватывали смертельно холодные тонкие пальцы, новую порцию жидкой руды.
Насколько помнил сам мужчина, этого молчаливого слугу звали Клаус. Если верить рассказам Его Сиятельства Кардинала Иосифа I, а если говорить по-простому - Серого Кардинала, бедному монаху вырвали язык в одной из Миссий "подлые язычники", после чего тот и был приставлен на важное и почётноё место для помощи и, чего не скрывал и сам Кардинал, наблюдения за самим необычным "гостем". Сам же, на первый взгляд совершенно обычный священнослужитель, казалось, сиял, будто елка в канун Рождества, от намоленности его бренного тела. Видимо, всё же, Серый Кардинал хоть и принимал Договор, охотно соглашаясь с пользой, которую приносил Цимисх их делу, но до конца не мог вверить одного из своих людей "монстру", проводившему в застенках своих "палат" довольно извращённые опыты.
От узорчатой дубовой двери - единственной достопримечательности по ту сторону стола, впрочем, бывшей лишь муляжом и не выполнявшим свои функции, так как за тонкая древесина лишь прикрывала стоящий далее по коридору щит десятидюймовой стали, служившей истинной оградой Цимисха от запутанных коридоров подземелья, ведущих на поверхность, раздался тихий, но уверенный стук. Тут же, не дожидаясь, как это было и всегда, разрешения, в открывшийся проём вошёл человек в серой мантии, отличавшейся от той, что носил слуга Собрата, только кроем и не выделявшейся никакими украшениями.
- Прошу прощения, Магистр Исиф. - произнес спокойным ровным голосом старик, о количестве прожитых лет которого можно было лишь предполагать, - Не знал, что могу помешать Вашей трапезе. - не дрогнув, соврал всеведающий Кардинал, разведя в стороны сморщенные и иссушенные старостью руки.

18 июля 2011. 19:44.
Дан старт (просрочено из-за того, что DM вчера "упал"), комнаты созданы.
Сегодня буду заниматься написанием вводных.

P.S. Из-за того, что количество игроков пришлось "несколько" расширить, увеличиваю deadline своих сообщений до одного в два дня.

P.P.S. Неожиданно даже для себя, срываюсь на фестиваль в Тверской области. Меня не будет с 20-го по 24-е включительно.

Белоснежный конь неспешно вышагивал в сторону ворот, везя на себе задумчиво улыбавшегося своим мыслям седока. Подкованные копытца поднимали в воздух маленькие облачка пыли, тонким слоем покрывавшей дорогу. Маг давно уже бросил поводья, предоставляя возможность смышлёному животному самому выбирать дорогу обратно и конь, чуя спокойную отчуждённость седока, неспешно брёл к городу. Ещё из далека можно было наблюдать за двумя пыльными облаками, тянувшимися следом. На и без того изувеченных телах поверженных рубак прибавилось глубоких царапин и ссадин, оставленных встречающимися на пути камнями, пропитавшаяся кровью одежда превратилась в лохмотья, сквозь дыры которых проглядывали участки с содранной до мяса кожей, лоскутами переплётшейся с обрывками ткани. Привязанные за ноги к луке искусно изукрашенного вышивкой серебряной нити седла, они волочились следом, неестественно вывернув руки и то и дело переворачиваясь на встречающихся кочках, оставляя за собой две тонких полоски быстро впитывающейся в землю руды. Мелкий песок, тонким ковром устилавший иссушенную жарким солнцем дорогу, уже давно содрал кожу с лиц падших противников мага, превратив их в безобразное кровавое месиво, в котором теперь даже родная мать вряд ли смогла бы узнать черты своих сыновей.
Маг медленно покачивал в воздухе обретённым трофеем, дарующим ему пропуск в новое приключение, вычерчивая различные фигуры, словно дирижируя невидимым оркестром, играющим спокойную, чуть печальную мелодию. Мрак изредка отвлекался на беспрестанно крутящегося вокруг его шеи мыша, нашёптывавшего в его уши самые крепкие ругательства и требующего прекратить всё это безобразие, лишь хитро улыбаясь ему и с наглой ухмылкой, читавшейся в изумрудных глазах мага, смотрел в чёрные бусинки Совести, попросту игнорируя все его угрозы, заканчивавшиеся на страшных карах быть загрызенным ночью или обнаружить что в его любимые сапоги сходили по большому. Наконец, мыш полностью отчаявшись воззвать к чувству, которого у мага не было уже с дюжину месяцев, досадливо фыркнул и убрался в карман седельной сумки, который давно уже успел облюбовать для уединения после таких вот неудач с бессовестным магом.
Мракфорд же, тем временем оказавшись подле ворот, остановился в пяти шагах от выстроившейся делегации и слегка улыбнулся советнику, сбросив верёвки с луки седла на землю. Мага ничуть не волновали взгляды стражников, устремлённые на него, как и не заботили возможные последствия, за их невозможностью. Он всего лишь приволок тушки разбойников, тем самым сэкономив время местных стражей.
Мрак едва заметно ухмыльнулся, спокойно глядя в глаза Ленца, своей знаменитой в узких кругах "улыбкой маньяка", от которой, по чистосердечному признанию оных, у многих кровь стыла в жилах, предвкушая слухи, которые поползут среди кметов, а может и меж господ тоже, как только обнаружится каким образом умерли двое из напавших на мага и его друга. Новая победа должна была чуть больше нагнать страху на люд, прибавляя к правдивым и выдуманным сплетням об извращённых расправах мага из Скалля над дерзнувшими выступить против него людишками.
- Милсдарь, люди зовут меня Мракфорд из Скалля. - спокойным голосом произнёс Мрак, продолжая смотреть в глаза Кестера, приподняв стрелу, дабы любой желающий из сгрудившейся свиты мог увидеть её, - Действующий преподаватель Академии. Моего друга зовут Богданом из Збышковца и... - маг пробежался взглядом по толпе а затем, с ухмылкой повернувшись в седле и бросив взгляд назад, обернулся к Ленцу вновь и продолжил, - Благородный рыцарь присоединиться к нам чуть позже. Мы будем рады принять предложение Вашего господина.
Маг вновь холодно улыбнулся Кестеру, бросив стрелу одному из свиты, стоящему ближе всех остальных к нему.

Мракфорд внимал каждому слову старого знакомого, легко, как он и ожидал, перенявшего привычный между ними стиль общения, по-прежнему довольно широко улыбаясь, что позволял себе крайне редко, не скрывая своей радости по встрече с рыцарем, которого не видел уже добрую дюжину месяцев. Неожиданно растроганный приятной встречей, маг даже, ненадолго забывшись, взял в руки скользнувшего было в располагавшийся за пазухой карман Совесть и стал легонько поглаживать мышонка кончиками пальцев, отчего серый спутник, не привыкший к подобным нежностям, несколько мгновений старательно пытался ускользнуть из ловких рук мага, но, в конце концов, сдавшись, бросил эту бесполезную затею, а через некоторое время и вовсе подставил украшенную белой полоской спинку, млея от удовольствия, выпустив тоненькие коготки, впившиеся в мягкую кожу перчаток мага, которые тот снимал лишь на ночь.
- Я смотрю, ты удачно распоряжаешься своими средствами, пуская их на нужные цели, а не спуская на баб и выпивку... - стоило только закончить Богдану, произнёс маг из Скалля, тут же, хитро улыбнувшись, добавив, - Впрочем, уверен что у славного воина из Збышковца находится всё же некоторые гроши и на подобные приятные мелочи...
Взгляд любопытного мага упал на потертый корешок отложенной в сторону книги, на исцарапанной коже которого местами помятое, но всё ещё вполне читаемое тиснение гласило: "Скромный труд Аридена, по разумению своему составленный, о мироустройстве, его начале и конце". Пробежав взглядом по выдавленным в коже буквицам, маг перевёл полный уважения взор на своего товарища и хотел было сделать пару лестных замечаний в его адрес и, возможно, начать дружеский диспут касательно некоторых весьма спорных, но всё же весьма интересных, теорий автора, как позади раздался грохот распахнувшейся двери и характерный металлический лязг от вваливающихся в тесное и душное помещение трактира громил, отвлёкший Мракфорда от витиеватой речи, уже готовой сорваться с его бледных, расплывшихся в лёгком подобии улыбки, уст.
Маг недовольно оглянулся, чтобы посмотреть в глаза тем наглецам, которые посмели прервать ход его мысли, но, заслышав голос советника, так, по крайней мере, он сам уверял, местного владыки, повернулся обратно и, пожав плечами, стоило только ему встретиться взглядом с Богданом, убрал задремавшего мыша за пазуху. Мракфорд безучастно выслушал все слова, долетающие из-за спины, впрочем, внимательно обдумывая каждое из них, и, стоило только раздаться звуку удаляющихся шагов алебардщиков, поднялся и, бросив ироничный взгляд в сторону своего товарища, впрочем, нисколько не относившийся к нему, но только к ситуации в целом, спокойным тоном, в котором всё же можно было уловить нотки сатиры, произнёс:
- Ну что, милсдарь рыцарь, пройдёмте за достопочтенным гласом местной власти и узнаем, что же такого интересного она самая нам предлагает? - с секунду помолчав, ожидая ответа воина, он тут же меланхолично добавил, - Надеюсь это будет что-то поинтереснее, чем погоня за сбежавшим отпрыском местного вельможи. Вы ведь, доблестный милсдарь, помните дельце годовалой давности о сынке барона, или кто он там был, из не славного Маррибора?
Мракфорд недовольно поморщился, припомнив давнее приключение, в ходе которого между магом и рыцарем и завязалась дружба - слишком уж много неприятностей пришлось тогда пережить из-за какого-то сопляка, да ещё и терпеть всё это время компанию несносных фурий - его коллег по цеху.
Внезапно подскочивший и выпаливший в спину уходящему советнику длинную и, как могло бы показаться незнакомому с рыцарем человеку, нечленораздельную и лишённую всякого смысла речь, Богдан, ничуть не удивил даже не поведшего бровью мага, лишь чуть шире расплывшегося в уже умилительной улыбке.

Выслушав довольно краткое, но, как понял сам Вольф, заключающее в себя всю суть пространных речей старика, изложение полученной информации, следопыт в задумчивости щёлкнул языком, тут же осклабившись в хитрой улыбке.
- Да, братишка... - протянул охотник, повернувшись к парню и приноравливаясь к выдерживаемому им темпу шагов, - Похоже план придётся пересмотреть...
Вольф слегка прищурился, на несколько мгновений задумавшись над тем, какие поправки следует внести в идею поимки столь, как оказалось, обезображенной влиянием цивилизации, боевой единицы. Но, почти сразу же, махнул рукой своим собственным мыслям, как-то само собой переключившимся с обдумывания плана действий по поимке безобразного создания на составление стратегии по совращению юной прелестной особы, тихо шагающей следом.
- Будет весьма неприятно, если этот обученный амбал уже нашёл себе хозяина среди шайки разбойников... - всё ещё задорно улыбаясь, произнёс Вольф обращаясь к Рунольву, пытаясь тем самым не столько донести до спутника свои опасения, сколько избавиться от тени навязчиво сгущающихся в красках довольно непристойных видений, - Как бы хитроумный план старика не вышел нам боком...
Возникшая с боку Софи заставила охотника расплыться в приветливой улыбке, впрочем, ничуть не скрывающей его отношения, явственно читаемого в хищном взгляде следопыта. Вмиг губы его плотно сжались, почти превратившись в две узкие, бледные из-за отхлынувшей крови, полоски. Охотник невольно стиснул челюсти, заиграв под вспыхнувшей алым кожей желваками, и, до хруста в суставах, сжал кулаки, чувствуя как ногти впиваются в шероховатую кожу ладоней. Она смотрела не на него. Говорила не с сильным и способным дать более здоровое потомство самцом, а с неопытным щенком! Глаза Вольфа стала застилать мутная пелена, разгорячённая клокочущей в груди яростью кровь с силой ударила в голову, сотнями ухающих молотов отдаваясь в ушах...
- Мальчишка... Просто мальчишка. Он здесь ни при чём. И она тоже... - издалека, словно за сотню перелётов, донёсся до слуха охотника тихий настойчивый шепот разума, с трудом прорвавшийся сквозь окутавшую сознание следопыта пелену ярости.
Вольф сделал глубокий вздох, усмиряя нахлынувший и поглотивший его с головой гнев, и уже спокойнее посмотрел на обоих, переведя взгляд с Рунольва на Софи. Охотник нашёл в себе силы улыбнуться, но улыбка эта получилась весьма натянутой и вряд ли смогла бы отвлечь от пляшущих в глазах огней.
- Через несколько часов привал. - тихо произнёс охотник, обращаясь к парню, - Софи уснула за полночь и я разбудил её рано утром, чтобы мы успели вас нагнать. Да и Мелис в дороге с рассвета, как я понимаю.
Вольф бросил взгляд назад, почти что в отчаянии пытаясь найти поддержки в тёплых глазах сестрицы. Но ловить взор травницы не было времени, охотник опасался новой вспышки неконтролируемого гнева, потому тут же повернулся к Рунольву и всё тем же тихим голосом произнёс: - А я пока попытаю удачи в лесу...
Не дожидаясь ответа, Вольф повернул вправо и стал углубляться в чащу, по пути вытаскивая оружие из налуча и накладывая стрелу на тетиву.
- Слишком долго... Природа начинает брать своё...

- О, милашка... - произнёс Вольф, закатив глаза, стоило только девушке закончить свою сбивчивую речь, - Ты хоть сама-то себе веришь?
Следопыт шагнул чуть ближе, уже не до конца осознавая что делает. Момент, когда он мог отступить, похоже, был окончательно упущен, и теперь охотник действовал ведомый лишь обуревавшими всё его естество чувствами. Он сделал ещё один лёгкий шаг, подобно крадущемуся к ничего не подозревающей жертве хищнику, мягко, но вместе с тем уверенно приближаясь к цели. Она стояла перед ним. Прекрасная. Юная. Невинная.
- Красавица, ты ведь понимаешь, что уже сделала шаг с обрыва и омут, принявший твоё прелестное тело, увлекает теперь тебя всё глубже... - почти переходя на шепот, говорил следопыт, всё ещё медленно приближаясь к девушке, казалось бы, завороженный ею, словно мотылёк, потерявший покой, летящий прямо в губительное пламя, на самом деле лишь расчётливо нарочито медленно, дабы не спугнуть, приближавшийся к своей жертве, - Ты сама избрала путь, полный опасности. - Вольф на несколько мгновений остановился, продолжая глядеть прямо в безумно прекрасные глаза девушки, словно голодный зверь, почуявший запах отбившейся от стада юной лани, - Одна... - следопыт печально улыбнулся, от части искренне соболезнуя девушки, от части расчётливо желая подчеркнуть всю трагичность выбранного девушкой пути, - Совсем одна, в жестоком, безразличном к чужим страданиям мире. - ещё один шаг, - Ты действительно хочешь этого? - и вот он уже совсем близко, лишь несколько футов отделяет охотника от юной обворожительной красавицы, - Я смогу защитить тебя, милая...

Он слышал тихие шаги мягко ступавших по лишённой какой-либо растительности земле аккуратных девичьих ножек, сопровождавших его весь не столь долгий путь до другого края проплешины, зияющей среди уютных деревенских домиков, и едва заметно улыбался своим мыслям. Вольф слушал эти звуки, раздающиеся за его спиной, весь вчерашний вечер и часть нынешнего утра и находил в этом какое-то странное удовольствие. Впервые за долгие годы странствий он путешествовал не один и чувства, связанные с этим, приятно будоражили всю его суть.
Охотник наконец остановился напротив невысокого, разве что козе не перепрыгнуть, заборчика и обернулся к шагающей вслед за ним девушке. Несколько долгих мгновений следопыт позволил себе полюбоваться плавностью движений подходящей к нему Софи, про себя подметив, что годы, проведённые в подношении полных кружек эля и до краёв наполненных похлёбкой мисок, предназначенных гостям старого трактирщика, всё же дали свои результаты, сделав движения девушки плавными и осторожными, тем самым предавая ей, возможно и самой не подозревавшей об этом, некий шарм, исходящий от благородных девиц, сутками напролёт таскавших на макушке огромные толмуты, только этим и находившие применение у никогда не утруждавших себя разглядыванием хитросплетений закорючек чернил особ.
Вольф, наконец, улыбнулся, осознав что любовался девушкой чуть больше чем сам того хотел, и делал это слишком уж неприкрыто. Следопыт хотел было опереться о заборчик, но жалобный скрип тоненьких дощечек заставил изменить его замысел, и охотник попросту скрестил руки на груди, широко расставив ноги.
- Ну что, златовласка, какие планы? - хитро улыбнувшись, наконец произнёс Вольф, разорвав становящееся уже неловким повисшее над парой молчание.
- Из города ты сбежала, что намереваешься делать дальше? - опережая возможные недоуменные вопросы, продолжил охотник, - Каков план? - спросил следопыт чуть нагло улыбнувшись, предполагая что весь план девушки и заканчивался на том моменте, когда она выходила за городские ворота, - На огра охотиться - не самое лучшее развлечение для девушки вроде тебя. - по-прежнему едва заметно улыбаясь, продолжал охотник, - Но и одной отправляться в дорогу только затем чтобы окончить свою жизнь в качестве лакомства... - следопыт на мгновение замешкался, сам слегка поплыв от подобной ассоциации с юным стройным девичьим телом, - ... в пасти какого-нибудь чудища. Или, что ещё ужаснее, попасться в грязные лапы шастающих по лесам разбойников... - Вольф не стал продолжать свою мысль, потому что его самого передёрнуло от внезапно всплывшей довольно красочной и от того ещё более мерзкой картины такого исхода неудачного путешествия одинокой красавицы, впрочем, он через несколько мгновений вновь слегка улыбнулся, так как на смену этого образа пришёл новый, куда более приятный - память услужливо подкинула видение валяющегося в луже собственной, медленно пропитывающей землю, крови татя.
- В общем-то, решать, конечно, тебе... - не моргнув и глазом, соврал охотник, прервав свою речь на полуслове, с интересом глядя в глаза девушки, ожидая её слов.

- Привет, подопытный. - раздался позади ехидный голос.
Тут же слева появился облачённый в дорогой итальянский тёмно-синий с белой прострочкой костюм мужчина лет тридцати от роду. На его гладко выбритом лице сияла лучезарная улыбка, а изумрудные глаза в хитром прищуре смотрели на сидящего у клетки ангела. Впрочем, Тому, в отличие от остальных присутствующих в погружённом в полумрак помещении, были видны и более заметные атрибуты незнакомца, нежели стоящий баснословные деньги костюм или не менее дорогущие лакированные туфли, явно сделанные на заказ. За спиной мужчины покачивались при каждом движении сложенные белоснежные крылья, а над головой висел, обжигающий взгляд нестерпимым сиянием, небольшой нимб.
- Развлекаешься? - довольно улыбаясь, спросил незнакомец, бросив хитрый взгляд на извивающуюся танцовщицу.
- Понимаю. - кивнув, продолжил ангел, садясь рядом с Фунтом, - Помню как впервые пришёл сюда после длительного пребывания на верху... Ты не поверишь, но там такая скука. Все эти крылатые Братья и Сёстры, восхваляющие Отца...
Незнакомец взял в руку висящий над головой нимб и, поднеся ко рту, дыхнул на светящуюся ярко-белым светом поверхность, через мгновение вытерев несуществующее пятно о рукав и утвердив плоский тор, обозначавший его Святость, на место.
- Не пойми меня превратно, - продолжил свою речь ангел, - я люблю Отца. Но от слащавых речей нашей братии меня просто выворачивает на изнанку... Ты не против? - незнакомец протянул руку к бутылке виски и приложился к горлышку, сделав небольшой глоток, чуть закашлявшись и недовольно поморщившись, - Дружище, что за пойло? Мог бы себя побаловать чем-то и получше...
- Впрочем, я по делу... - вздохнув, прервал поток, казалось бы нескончаемой речи, ангел, добавив с мгновение позже, чуть улыбнувшись, - А вот, кстати и оно...
Сидящий через несколько столов от них грузчик внезапно схватился за грудь и, дёргаясь в судорогах, стал медленно заваливаться под стол. Зал разразился женским визгом, в котором потонули звуки негромкой музыки, наполнявшей помещение, принадлежавшим находившейся в клетке перед пьяницей пышногрудой танцовщице. К её крику тут же присоединилось ещё несколько глоток, наполняя бар закладывающим уши верещанием. К столику, под которым уже затих выпивоха, стали поспешно сбегаться работники стрип-бара.
- Бракованного подсунули... - заключил незнакомый ангел, вновь отпив из горла.

- Благородный дон сокольничий и впрямь не желает повторять своего предложения... - холодно ухмыльнувшись, ответил Вольф в конец заезженному речами эльфа нанимателю.
- Нашла коса на камень... - всё с той же тенью издёвки на улыбке подумал охотник.
Вольф не без интереса наблюдал за тихой перепалкой между Джулианом и перебившим его ставку эльфом, пусть и не охотно, но признаваясь себе в том, что он хоть и немного, но всё же злорадствует.
- При всём уважении к благородной персоне благородного дона Джулиана, благородный дон сокольничий слышал слишком много угроз из благородных уст благородного дона, столь несовместимых с благородностью благородных нанимателей, и столь мало дельной информации, что благородный дон сокольничий считает что сие, безусловно, благородное предприятие может дурно сказаться на его благородном имени... - едва сдерживая расплывающуюся на губах улыбку, произнёс Вольф, смакуя каждое "благородное".
Вольф, еле давя пытавшийся вырваться хохот, вновь повернулся к Мелис и, расплывшись в самой широкой, наверное, за его жизнь улыбке, едва не прыснув смехом, произнёс: - Пойдём, сестрица, я уже больше не могу находиться в этом благородном заведении, среди сих, безусловно, благородных людей...

Задумчивость бродяжки прервал тяжёлый лязг кованых сапог, перекрикиваемый зычным голосом. Судя по частоте ухающего об каменный пол металла, к камере быстро, скорее всего бегом, приближались минимум трое стражников. Кто-то постоянно кричал, судя по всему подгоняя их, а может ещё по какой причине - звуки таяли, проходя через плотную древесину окованной двери, так что никто из присутствующих не мог разобрать ни единого слова.
Наконец, раздался приглушённый лязг отодвигаемого затвора и дверь настеж распахнулась, с силой ударившись о стену. В камеру тут же влетели трое стражников, в сверкающей в свете коридорных факелов чешуе доспехов. Встав полукругом, они пристально смотрели на всполошившихся заключённых, сжимая небольшие, но от того не менее опасные, шестопёры. Только было подскочившие узники, тут же притихли, привычно замерев при виде вооружённой стражи, не желая лишним движением дать повод находящимся на взводе воинам к немедленной расправе.
- Вы с ума сошли! - раздался из коридора голос, по тембру, похожий на тот, что подгонял стражей - Садить ребёнка в одну камеру с убийцами!
Спустя мгновение в дверном проёме показался запыхавшийся мужчина. Чёрная борода его, всё ещё завязанная в косу, была покрыта грязью и из неё то тут, то там торчали нитки перепревшей соломы, куски засохшей грязи и даже пара недлинных веточек, голова мужчины, наспех перевязанная некогда чистой, а теперь уже напитавшейся кровью, тканью судорожно подрагивала то ли от ярости, то ли от полученной травмы. Сам мужчина еле держался на ногах, утомлённый длительным бегом в не подходящем для таких бросков состоянии.
- Завтра же Советники получат от меня письмо! - вновь крикнул Тилль появившемуся следом за ним начальнику стражи, опустившему глаза в пол, вместо того, чтобы послать куда подальше орущего на него мужчину, что бы он непременно и сделал, окажись на месте Тилля простой горожанин.
Мужчина сощурился, судорожно выхватывая из полу-мрака каждое встреченное им лицо и, наконец заметив Ежа, уже более спокойным тоном произнёс: - Слава Ольфириону,с тобой всё в порядке.
Тилль сделал шаг вперёд, не обращая внимания на распластавшееся под его ногами тело и укоризненные взгляды стражников, оставшихся чуть позади, и, протянув руку, так же спокойно сказал: - Пойдём, мальчик, я уведу тебя отсюда подальше...

Вольф вновь просиял, когда, вначале высказавшийся орк, а затем и подтвердивший согласие молчанием трактирщик, решили принять его сторону, впрочем никто из сидящих в зале не мог увидеть победную улыбку стоящего к ним спиной южанина. Он, конечно, искренне полагал, что опытные наёмники будут достаточно мудры, чтобы не отмахиваться от задумки охотника сразу, но даже в самых смелых ожиданиях не мог предположить, что двое судей единогласно выберут предлагаемое решение, стоит только следопыту умолкнуть.
Впрочем, не тратя времени даром, Вольф повернулся и хотел было начать свою речь, но взгляд следопыта выхватил фигуру спокойно ожидающего приговора берсерка, и охотник осёкся. Решив не рисковать, сын Степи уверенным, лишённым излишней, в данной ситуации, спешки, шагом подошёл к Грому и встал с ним рядом, взглянув в глаза воина, прежде чем начать говорить.
- Достопочтенные коллеги и граждане, не относящиеся к наёмничьему ремеслу! - начал Вольф довольно громко, чтобы его могли расслышать все присутствующие, взглянув на каждого находящегося в пивном зале в отдельности - Согласно закона Аксии, мною, почтенным Улафом и... - следопыт на мгновение замолчав, опустив глаза на сидящего рядом Бьёрна - уважаемым Дамагом, был вынесен приговор славному воину с юга, Бьёрнгерду, так же известному, как Южный Гром, по его же собственным словам, не отрицающего того, что им были высказаны угрозы в адрес присутствующего за этим столом представителя филморских торговцев лесом, известного присутствующим, как метр Кромбл де ла Фонтен...
Вольф сделал небольшую паузу, но не с целью заинтриговать окружающих его людей или подольше погреться в лучах славы глашатая наёмничьего суда, а с банальной надобностью перевести дух. Вдохнув побольше воздуха, следопыт продолжил:
- Исходя из заявления истца, суд постановил что тот не считает преступление Бьёрнгерда тяжким, так же, суд принял во внимание, что действия Южного Грома не привели к каким-либо событиям, которые могли бы стать отягчающим обстоятельством...
Вольф вновь перевёл дух, немного волнуясь - как-никак это был первый в его жизни суд, где он участвовал не просто как судья, но как голос Закона.
- Однако, суд принял во внимание, что противоправное действие, выраженное в виде угрозой расправой, что можно считать как оскорбление, было совершено Южным Громом в отношении истца...
Вольф ещё раз взглянул на сидящего рядом берсерка и, мысленно воззвав к присутствовавшим на священном действе духам, пожелав чтобы Бьёрн не впал в ярость до того, как следопыт закончит оглашать приговор, продолжил:
- Считая всё вышеизложенное более чем очевидным и учитывая согласие обеих сторон с фактом содеянного, суд приговаривает Бьёргерда Южного Грома выплатить штраф мэтру Кромблу де ла Фонтену в размере трёх серебряных монет... - Вольф быстро наполнил лёгкие воздухом, опасаясь не успеть закончить фразу, и, положив ладонь на плечо сидящего рядом берсерка, желая тем самым немного отвлечь его и удержать от неминуемой в этот момент агрессии, быстро, но чётко выпалил окончание приговора - ... посредством вручения последнему векселя на означенную сумму, на который почтенный мэтр может выкупить всё, что ему заблагорассудится в пределах означенной суммы, в любой лавке по эту сторону городской стены... Монеты же, означенные в векселе, суд обязывает Бьёргерда Южного Грома передать во хранение любезно согласившегося на это ответственное мероприятие почтенному хозяину сего заведения, доброму Улафу...
Вольф вновь глубоко вздохнул и чётко произнёс, глядя в лицо купца, последнюю фразу:
- Следует заметить, что обмен векселя на деньги, хранимые Улафом противоправны и не возможны... - Вольф сделал паузу, на этот раз намеренно, продолжая беспристрастно смотреть в глаза купцу, через несколько мгновений нарушив повисшее в трактире молчание, закончил фразой, которую слышал до этого несколько раз, означавшую что приговор окончателен и не подлежит обсуждению: - Так решил суд...

Вольф не без интереса слушал отложившего трубку с вонючим дымом эльфа и когда тот начал повествование о вражде южан и "диких" орков, то, сразу смекнув чем это может кончиться, ближе подступил к грубоватому наёмнику, готовясь в любой момент пытаться вновь вразумить его. Когда под крышей трактира вновь прогрохотал знакомый басистый рёв и берсерк было вскочил с места, едва не опрокинув табурет, упираясь с силой сжатыми кулаками в столешницу, Вольф вновь положил ладонь на плечо берсерка, тихо произнеся: - Тихо, дружище, не стоит начинать всё заново...
Следопыт хмуро взглянул в зелёное лицо шамана, пытаясь понять, не движет ли тем желание мести за убиенных этим воинов соплеменников. Впрочем, не слишком разбиравшийся в выражениях эмоций этого народа, охотник не смог прочесть ни единой мысли этого создания. Ему не хотелось чтобы суд превратился в вымещение собственных обид и стал орудием для выплеснувшейся затаённой злобы. Может он сам не испытывал большой любви к напавшему на него берсерку, впрочем понимая что сам был причастен к действиям, пробудившим в нём ярость, но охотник не мог потерпеть чтобы суд - священное действо разрешающее любой спор, был пристрастным, нарушая тем самым заветы Предков.
Слова орка о разделении кланов нисколько не поколебали мнения следопыта о том, что тот мог таить злобу на подсудимого мужа, нисколько не уменьшив смятения, поселившегося в сердце охотника. Конечно Улаф высказался за честь этого шамана, что было значительным преимуществом в его сторону, в растущем в сознании следопыта споре, но как давно он видел своего прежнего соратника... Может месяц назад, а может и с тех пор, как трактирщик повесил своё оружие на гвоздь. Время меняет людей. Точно так же его влияние неуклонно распространяется и на орков, как, впрочем, и на все остальные расы. Кто знает, во что это создание могла превратиться за несколько десятков лет...
Его размышления прервал неприятный голос купца, предложивший великолепный выход из ситуации. Просиявший было Улаф в момент сник, ещё до грозной реплики, брошенной купцу берсерком, поняв что подсудимый воин ни за что не пойдёт на подобное. Хоть их с Вольфом знакомство было и не столь продолжительным, но следопыту не требовалось много времени чтобы понять прямолинейность и упёртость южанина. Охотник лишь чуть сильнее сжал пальцы на плече подавшегося вперёд Грома, напоминая подтвердившему тут же его догадки мужчине, чтобы тот не начинал распаляться.
- Досточтимый Улаф, почтенный Дамаг, не можем ли мы посоветоваться наедине? - почти с умоляющим взглядом спросил Вольф, взглянув сначала на трактирщика, а затем и на шамана.
В его голове возникла идея, с помощью которой можно было разрешить затянувшийся спор так, чтобы все остались довольны или, по крайней мере, не были задеты настолько, чтобы вновь устраивать свару и он стремился претворить её в жизнь как можно скорее, пока закипающий в груди берсерка вулкан вновь не взорвался.

В ответ на пьяный рёв, Вольф лишь спокойно улыбнулся, даже не глянув в сторону горлопана. Такую реакцию он тоже предвидел, в случае если ума у мужлана хватит, чтобы разобрать недвусмысленные и весьма чётко произнесённые замечания о бесполезности подобного "разведчика". Охотник облокотился на край столешницы и развёл руки, слегка пожимая плечами, глядя прямо в глаза потенциального работодателя.
- Что и требовалось доказать... - всё тем же спокойным тоном произнёс Вольф, не обращая внимания на замечания сидящего рядом эльфа о возможности вливания в их ещё не сформировавшуюся команду этого накачанного элем тела, увенчанного пустым бочонком.
- Теперь Вам, уважаемый мэтр, выбирать, стоит ли всё сделать по-тихому или Вы предпочитаете слышать о каждом шаге нанятых вами людей по рассказам негодующих добропорядочных граждан, потерпевших те или иные убытки от несдержанности и недальновидности некоторых наёмников...
Закончив свою речь, следопыт вновь положил ладонь на голову кречета, показывая её тем самым что всё под контролем.

Вольф неторопливо хлебал похлёбку надгрызенной кем-то ложкой, смакуя редкие кусочки попадавшихся овощей, прекрасно зная, что до следующей трапезы может пройти ещё довольно продолжительное время. В лесу следопыт нисколько не опасался за свой желудок - тенистые рощи всегда были полны дичи а в это время года, кроме того, усыпаны ковром ягод и кустами выглядывавших из травы грибов. Покончив с похлёбкой, Вольф перевернул тарелку вверх дном и положил сверху перевёрнутую ложку, согласно обычаям далёких предков благодаря приютивший его (пусть даже за плату) дом за сытный ужин и не давая злым духам полакомиться остатками тепла от пищи (так как на большее в начисто выскребенной тарелке им рассчитывать не приходилось).
Потягивая квас из добротной глиняной кружки, следопыт вновь обвёл взглядом зал, в который раз начав со всё ещё пустующего большого стола. Внимание Вольфа привлекла одинокая фигура сидящей в тени девушки. Лишь скользнувший взглядом по ней мужчина было продолжил разглядывать присутствующих, как какое-то неясное предчувствие заставило его направить всё своё внимание в тень, слегка прищурившись, разглядывая лицо державшейся в отдалении незнакомки. Внезапно в сознании следопыта стали мелькать одна за другой красочные образы, связанные с этой девушкой, подбрасываемые услужливой памятью...

Белый кречет торопливо ковылял средь травы, подволакивая левое крыло, то и дело останавливаясь и наблюдая за идущим следом человеком. Девушка, конечно же, сразу разгадала "хитроумную" уловку самки, уводящей самого страшного хищника от своего гнезда, лишь слегка удивившись столь необычному поведению птицы, в правилах которой было нападать на всякого, кто приблизится к выводку. Однако, чтобы успокоить "мамашу", Мелиса спокойно следовала за пробирающимся сквозь густую траву поля кречетом, надеясь что та вскоре устанет и вспорхнёт ввысь, оставляя "в дураках" столь опасного противника. Вопреки её ожиданиям, изрядно уставшая птица с завидным упорством продиралась всё дальше от опушки леса, то и дело запутываясь короткими лапками в широких сочных стеблях каждый раз с надсадным криком вырываясь из очередного "капкана". Наконец, измученный кречет ударил по земле крыльями и взлетел вверх на несколько метров, но, не оправдав чаяний девушки, не взвился в лазурь безоблачного неба, а рухнул в паре шагов, скрывшись в густой поросли.
Мелиса с интересом шагнула в том же направлении. Прямо перед ней на небольшом клочке примятой травы лежал мужчина в изодранной одежде, на которой отчетливо проступали пятна запёкшейся крови, всё ещё сочащейся из наспех перевязанных ран...
Сам Вольф, естественно, не помнил всего этого, но выходившая его травница неоднократно рассказывала эту историю, каждый раз восхищаясь находчивости верного крылатого спутника Вольфа. Следопыт множество раз, погружённый в свои воспоминания в тихом свете ночного костра, вызывал образы тех нескольких месяцев покоя в стенах дома семьи Мелисы, гостеприимно позволившей ему остановиться у них до тех пор, пока раны мужчины полностью не заживут...

Бледные губы мужчины расплылись в широкой улыбке и Вольф, позабыв кружку с недопитым квасом, быстро, всполошив мирно сидящую на плече Скриву, громко хлопнувшую крыльями, дабы удержаться на излюбленном месте. Следопыт, не обращая ни на кого внимания, прошёл к стоящему в тени столику и восторженно произнёс:
- Мелис, сестрица, ты ли это? - Вольф, обуреваемый радостью встречи со столь много значащим для него человеком, распахнул широкие руки для дружеских объятий, выказывая тем самым ликование по случаю их нечаянного свидания.

Данко медленно потягивал свой гляссе, оказавшийся вопреки ожиданиям мужчины, довольно противным пойлом из "как бы" заварного кофе с плюхнутым в него шариком, не имеющим ничего общего с формой шара, пломбира. Сказать, что он был разочарован - ни сказать ровным счетом ничего. Подобная бурда невольно навевала воспоминания о первой встрече с бывшей женой на Казанском, когда, в ту пору еще только приехавший покорять столицу юноша, вылил себе на брюки порцию точно таких же помоев, в те года казавшихся вечно голодному еще со студенческих лет выпускнику, божественным напитком... и все это по вине прелестной девушки, на которую совсем еще молодой мальчишка имел неосторожность засмотреться, не обратив внимания на ее внушительных размеров спутника... Гребаный кофе. Если бы не тот дурацкий случай, возможно бы жизнь юного дарования пошла совсем по другому пути... Данко перевел взгляд на висящие над холодильником часы. Еще шесть часов ожидания. Триста шестьдесят мучительно долгих минут наедине с едва ли не леденеющей уже кружкой самого отвратительного в его жизни пойла. Двадцать одну тысячу шестьсот секунд под кокетливыми взглядами официантки, никак не желающей принимать очевидное - он не желает заговаривать с ней, даже смотреть в ее сторону не желает, ибо женщины - самые коварные и жестокие твари на этой погрязшей в грехе земле...
Вой практически тут же смолкшей сирены оборвал тяжелый размышления Данко, побудив мужчину оторваться от разглядывания таящего в коричневой жижице плевка мороженого. Он хмуро оглянулся через плечо, чтобы посмотреть что творится за его спиной... но толком рассмотреть ничего так и не успел - проклятая электрика, видимо того же качества, что и разливаемые здесь напитки, не выдержала напряжения и закоротила, оставив зал ожидания в сумеречном свечении вывесок и холодильников. В полумраке ломанувшаяся к выходам толпа выглядела сплошной серой массой, похожей скорее на многоликое чудище с сотнями пар рук и ног, созданное из спевшихся меж собой человеческих тел, нежели на стадо испуганных людей...
И плевать... Данко поудобнее устроился на высоком стульчике, мельком взглянув на перепуганную зажавшуюся в угол официантку, вперил свой взгляд в медленно движущуюся прерывистыми шажками по кругу секундную стрелку - на сегодня свой "лимит суицида" он уже выполнил, и если Она решила прийти именно сейчас, то Ей придется подождать пока Данко не допьет то, что здесь называют кофе за пять евро...
Не весть откуда взявшийся мужик вновь прервал "ритуал" умеренного поглощения гадости, что-то задорно воскликнувший - что точно, все еще погруженный в созерцание утекающего времени, Данко не разобрал. Физическое взаимодействие, которое мужчина позволял не всякому знакомому, и вовсе едва не вызвало приступ спонтанного гнева, столь часто и неконтролируемо появлявшегося в лишенной радостей жизни мужчины, в добавок ко всему качнув держащую кружку с опасно покачнувшемся между "бортиков" кофе руку. Данко холодно посмотрел на незнакомца, а затем перевел взгляд в указанном им направлении. В полумраке помещения он не без труда разглядел парочку, в руках у которой холодно поблескивали, отражая голубоватый свет неоновых вывесок, пара стволов.
- Вот дерьмо... - сквозь зубы выругался мужчина, тут же залпом опрокинув в глотку остатки варева - нужно было торопиться, судя по такому раскладу Она была уже рядом и не желала ждать...
- Итак, захват значит... - слегка щурясь, чтобы лучше разглядеть вооруженную парочку, произнес про себя Данко.
Он быстро пробежался взглядом по помещению, оценивая каждое свое дальнейшее движение и прикидывая маршрут.
- Женщины... - зацепившись взглядом за перепуганную девушку в углу, подумал мужчина, и, чертыхнувшись при виде держащего на руках девчонку парня, добавил: - И дети...

Неудачно опорожнивший мочевой пузырь мужик не был стар... По крайней мере лицо его, довольно чистое и лишенное даже мелких морщин, по крайней мере та часть, что не скрывалась под густой бородой, принадлежало человеку лет тридцати трех - тридцати пяти от роду. По холеной бороде, заплетенной в чуть растрепавшуюся косу, и блестящих от чистоты, по крайней мере в тех местах, на которых не успела налипнуть растекавшаяся с затылка кровь и синеватое желеобразное нечто, неизвестного происхождения, перехваченных шнуром в хвост волос как и справная, хоть и простая на вид, одежда говорили если не о богатстве, то уж точно о состоятельности мужчины...
Скромный улов поберушки, составивший какие-то две жалких медных монетки, со следами уже трудно различимой из-за долго кочевавших из рук в руки чеканки - очевидно более удачливые их "сестры" болтались уже в мошне трактирщика, да небольшой железный ключик довольно сложной формы дюжины зубьев, теперь покоились в бесформенной куче грязного тряпья. Тем временем сам он уже во всю старался перекричать орущую пьяные, под час состоящие лишь из одних матов с короткой связкой из пары слов между ними, песни многоголосую толпу, чей гортанный рев едва не оглушил мальчишку, вырвавшись на пару с ядреным перегаром и запахом поджаренного мяса из-за открытой им двери и освобожденно принявшись метаться эхом вдоль ночных улочек. С третей попытки Ёж смог таки докричаться до стоящего неподалеку вышибалы и тот все же решил выйти... скорее за тем, чтобы выкинуть мальчишку в ближайший переулок. Но, оказавшись вне заполненного ором помещения, все же услышал что тараторит босоногий оборванец и, взглянув в указанном грязным пальцем направлении, пошел к темному переулку, стальной хваткой вцепившись в худенькое запястье мальчишки, увлекая того следом. Тоненькая чумазая ручка исхудавшего бродяжки терялась на фоне схватившего ее огромного, что пивная кружка, кулака бритого на голо мордоворота.
- Эй! Стража! - после нескольких секунд разглядывания темного переулка и лежащего там в вонючей луже давешнего посетителя с проломленной головой, возопил наконец вышибала и нехорошо покосился на удерживаемого мальчишку...

Заслышав неуверенный голос своего младшего брата, робко произнесшего его имя, молодой лектор обернулся и перехватил несмелый взгляд мальчика. В несколько коротких мгновений окутавшего дворик молчания по лицу Торавильона успел пробежать целый хоровод чувств, от отчаяния и обреченности до надежды и облегчения...
Он продолжал безмолвно глядеть в глаза своего младшего брата, будто бы и не услышав его вопроса, лишь тихая улыбка, едва заметно проявившаяся на его спокойном лице, выдавала что последняя фраза Лаара все же была воспринята его братом.
- Я рад что ты сделал именно этот выбор. - Торавильон положил заключенные в расшитые серебром перчатки из тонкой кожи ладони на плечи мальчика - Поверь мне, это твой Путь. Судьбой уготованы тебе не меч и не паства, но книги и зелья...
Мужчина улыбнулся на этот раз чуть шире и, легонько встряхнув брата за плечи, произнес:
- Завтра же отведу тебя в Академию!
Затем он бросил взгляд на сумерки, сгустившиеся под кронами сада, перевел взгляд на дверь особняка, а затем вновь посмотрел на Лаара, так, как смотрел на него только старший брат. Было в этом взгляде что-то непередаваемое. Никто не смотрел на мальчишку с такой теплотой и любовью, даже его мать, безусловно безумно любившая своего младшего сына, никогда не дарила своим взглядом столько света и спокойствия... И было во взгляде Тора что-то завораживающее, заставляющее вознестись к небесам и утонуть в блаженной неге. И это замечал не только Лаара, все окружающие, а особо соседские девчонки, перешептывались о чарующем взоре Тора. Возможно все дело было в его необыкновенно чистых лазурных глазах?..
Торавильон внезапно заговорщицки подмигнул и, хитро улыбнувшись, потрепав своего брата по макушке, развернулся и спешным шагом направился к лестнице.
- Я приду за тобой до обеда, собери все необходимое... - бросил он, сбегая по каменным ступеням лестницы - Приготовься, с завтрашнего дня для тебя наступает новая жизнь!
Голос его был довольным и торжественным, с ясно различимыми нотками не весть откуда взявшегося задора - видимо новость порадовала Тора настолько, что сгладила неприятные чувства от семейного ужина, который, как он сам однажды признался Лаара, молодой преподаватель терпеть не мог, и судя по всему соблюдал "традицию" чтобы повидаться со своим братом и из уважения к настоявшей на еженедельно совместном пребывании всей семьи под одной крышей матери.
Вскоре фигура в расшитой фиолетовой мантии скрылась в сером мареве, отбрасываемых кронами деревьев, теней и Лаара остался один...

Эллана осторожно поставила на белоснежную скатерть серебряную тарелку с отрезанным ломтем фаршированного поросенка с заключившим его в круг гарниром и скрылась из виду. Впрочем, юноша буквально ощущал горячее дыхание юной служанки стоящей позади спинки его стула. Сидящий по другую сторону дубового резного стола молодой мужчина, не дожидаясь остальных, ловко отрезал кусочек от своей порции и послал истекающее соком мясо в рот, тут же блаженно зажмурившись он выдержал паузу, смакуя блюдо, а затем всерьез взялся за содержимое тарелки, торопливо глотая пищу, практически не прожевывая ее. Не старый еще купец, восседающий на обитом красном бархатом стуле, больше походившем на скромную версию трона, лишь нахмурил тронутые серебром густые черные брови, искоса наблюдая за спешной трапезой своего старшего сына, но ничего не сказал. Что, впрочем, было совсем не похоже на отца семейства довольно строгих взглядов. Карие цепкие глаза скрылись в тени сошедшихся на переносице вороновых крыльях, но по не сходящему с его лица напряжению, можно было с точностью сказать, что мужчина по прежнему с укором смотрит на сына, не обращающего ни малейшего внимания на испепеляющий его взгляд ни малейшего внимания и продолжающего яростно опустошать свою тарелку.
Наконец купец откинулся на спинку стула, так и не притронувшись к еде, и, все еще хмурясь, взглянул на своего младшего сына, а затем медленно перевел тяжелый взгляд на слегка покачавшую головой жену. Женщина лишь потупила взор и принялась неохотно копаться в куске мяса.
- Сынок, я хотел бы с тобой поговорить... - тяжело вздохнув, вновь взглянув на Лаара, произнес мужчина.
- Эдгар, может не стоит... - раздался с другого конца стола жалобный тихий голос.
- Нет, почему же... - хмыкнул Торавильон, отвлекшийся от остатков гарнира, размазанных по полированной серебряной поверхности - Самое время испортить субботний семейный ужин...
Мужчина небрежным жестом взялся за стоящий справа бокал и махом осушил его, пытаясь погасить пряное жжение во рту, после махом поставив его на прежнее место, так, что почудилось будто пропитанный специями и плавленным воском свечей воздух трапезной зазвенел вторя треску тонкой ножки дварфского стекла. Не обращая внимания на разъяренный взгляд побагровевшего отца, мужчина ободряюще подмигнул сидящему напротив него брату, и облокотился локтями на столешницу, едва не смахнув многострадальный бокал широким рукавом узорчатой фиолетовой мантии преподавателя Академии Таинств, положив гладко выбритый подбородок на подставленные ладони, испещренные пятнами въевшихся в кожу чернил.
- Лаара... - отец вновь взглянул на младшего сына, едва сдерживая нотки сильного раздражения в своем голосе - Сынок, ты уже взрослый. Я хотел бы поговорить с тобой об ответственности...
Наблюдающий за купцом Торавильон театрально закатил глаза и слегка покачал головой. Впрочем, похоже отец не заметил этого и продолжил:
- Ты же понимаешь что тебе все равно придется делать выбор... - красные пятна стали постепенно сходить с его лица и голос теперь звучал более ровно и спокойно - Ты уже должен наконец решить - какой путь тебе больше подходит. Знай, что мы с мамой поддержим любой твой выбор...