Голосование за ходы

Ричард хотел трость. Нет, он страстно желал получить этот атрибут уважаемого джентльмена. А как иначе? Не спроста несколько недель Рик собирался с духом (или набирался наглости), чтобы озвучить просьбу отцу, а выдал её совершенно спонтанно. Эта была его меча, такая наивная детская страсть. Но когда отец, на удивление легко, дал согласие и привел в магазин – юный Мур растерялся как юноша с фермы, в жизни не видевший свет, впервые оказавшийся на балу. Кстати, на балах все было сильно проще и понятнее, а здесь, в лавке, средь всего многообразия молодой человек выглядел потерянным и ошеломленным. Он так и не решил какой именно набалдашник хочет, наивно полагая, что в магазине сможет выбрать из имеющегося ассортимента.

Но все было несколько сложнее.

Ричард еще не понимал, что владеть тростью – его Мечта. А мечта должна оставаться мечтой. Когда она воплощается в жизнь – это конец, её смерть. Неминуемая и неотвратимая. Что люди чувствуют, когда умирает мечта? Рик застыл в одном шаге от края, чего-то необратимого, хоть и не осознавал чего именно. В одном шаге. Одно решение, одно слово и он сам бросит последнюю горсть земли на могилу своей мечты. И он не мог найти в себе сил, чтобы сделать это. Рассеянно рассматривая трости, юный Мур не понимал, что именно с ним происходит. Черные и серые, с набалдашниками в виде птиц и животных, изогнутые, причудливые – все они были прекрасны, многие нравились, несколько он хотел взять в руки, но Ричард повернулся к отцу, посмотрел на него с печалью и несвязно пробормотал:

- Сэр, вы были правы. Мне еще рано владеть тростью. Может быть, после колледжа?

Но все же, все же… Когда-то Рик мечтал о трости. И тот момент наступил, когда мечта почти сбылась. Вот она – протяни руку и возьми, воплоти её в жизнь. Не оказалась ли она уже тогда в сырой земле, пусть и без последней горсти на могиле?

***

О, Ричард пытался стать достойным трости. Может быть он и не взрослел стремительно, но старался. И как старался! У Рика по-настоящему раскрылся талант к образованию, помноженный на невероятное усердие и фантастическую память. Выучив один язык, юный Мур глотал второй, потом следующий. Это оказалось не так сложно, ведь многие слова означали одно и то же, предложения строились схожим образом. Или Рику это только казалось? Освоив клавишные инструменты, Рик попросил у отца скрипку. И получил её! Потертую, старенькую, какого-то мастера прошлого или позапрошлого столетия из Кремоны, но для начинающего – именно то что нужно! Знание музыкальной грамоты и весьма неплохой слух позволили быстро овладеть новым инструментом, и хоть мастерства в его возрасте достичь уже было вряд ли возможно, Ричард без устали работал над плавным ходом руки и кисти, которой удерживал смычок. Занятия музыкой перемешивались разговорами с Бассом. Ричард жадно хватал каждое слово, принесенное братом из колледжа, и записывал, записывал, записывал, словно боялся, что память его подведет в самый неподходящий момент. И, как впоследствии оказалось, делал совершенно правильно, потому что посещения суда с отцом случались совсем не так часто, как хотелось бы юному Муру, и каждый такой визит был полон волнений и эмоций. К мистеру Росселини присоединился еще один учитель: вечно надушенный француз средних лет, со свисающим животом и ухоженными усами. Мсье Дюваль. Он время от времени надевал причудливую шляпу с пером и тогда неизбежно приковывал к себе всеобщее внимание. В искусстве танцев француз заметно уступал коротышке, но когда речь заходила о стойках, о выходе на исходные позиции или о том, как правильно пригласить даму на танец, о чем с ней говорить на балу или о том как себя вести в свете, – толстячка было не остановить. Десятки и сотни деталей, о которых он мог говорить бесконечно, попадали на благодатную почву в доме на Хьюгер-стрит. Миссис и мистер Мур, видя, как команда их только что спущенного со стапелей новенького брига, усердно чистит палубу, поднимает паруса и основательно готовится к плаванию, должно быть, пребывали в неописуемом восторге. По крайней мере какое-то время, до тех пор, пока Рик не начал становиться мужчиной. А это, будем честны, случилось несколько позже.

Все началось с любви, любови с первого взгляда, с первого шага, с первого па. Едва оказавшись на балу, Рик уже не представлял как можно жить без этого великолепия. Была ли причиной тому молодость или горячая юношеская кровь – кто знает, но после своего первого бала Ричард лишь удвоил усердие в занятиях с мистером Росселини и мсье Дювалем, лишь больше начал общаться с Фредериком Шоу и Эшли Хотторном, пытаясь разобраться как все устроено в высшем свете. Вся эта помпезность, общение и женское внимание. Да, он желал этого и усердно занимался, чтобы добиться успеха. Рик даже попытался опустить усы, но редкая юношеская поросль над губой выглядела нелепо, даже смешнее, чем шляпа мсье Дюваля. Через несколько месяцев после своего первого выхода в свет, на одном из балов, оставляя позади парочку юных леди в пышных платьях, пахнущих жасмином и лавандой, он услышал женское перешептывание за спиной: «Это же юный мистер Мур, лучший танцор Чарльстона». Насчет «лучшего» многие, конечно, могли бы поспорить, но Ричард все чаще начал чувствовать направленные на него безразличные взгляды юных и не очень (юных) леди(и не очень), в которых чувствовались то нотки заинтересованности, то ароматы желания. Для него и раньше получить отказ в танце было редкостью, но в какой-то момент Рик отметил для себя, что уже не помнил, когда ему отказывали в танце последний раз. И чем больше внимания ему доставалось – тем усерднее юный мистер Мур работал над собой. Раньше зацепка или соринка на рукаве, торчащие волосы или резкий запах лошади не вызывали у него такого негодования как сейчас. Такая, своего рода, педантичность, внимание к внешнему виду.

Ричард органично влился в это общество, в этот свет Чарльстона, который старательно делал вид, что не замечает его. Но юный мистер Мур не сомневался, что это, по правде сказать, не совсем так.

***

Когда Ричарда в первый раз пригласили в салон Ирвинов, он уже догадывался, что его заметили, что он что-то да значит и, по меньшей мере, вызывает некоторый интерес для части высшего общества. Но все равно, в тот первый раз, - это было что-то особенное. Своего рода признание, приглашение стать частью кружка, частью клуба. Такой изящный комплимент: «Мистер Мур, мы восхищаемся вами и почтем за честь, если вы разделите с нами этот вечер». И это было чертовски приятно.

Но все же без танцев это было… как если с истинного южного джентльмена снять цилиндр. Он все равно останется джентльменом, но... Впрочем, и в такой ситуации Ричард сумел найти себя и проявить таланты, в первую очередь исполнения на фортепиано. И открыть для себя много нового и бесконечно интересного. Это были люди, общение. Не такое, как на балах. Здесь можно было иногда немного расслабиться, позволить себе чуть больше, чем в строгой помпезно-официозной обстановке парадного зала. А еще поведение. Рик научился обращать внимание на детали. Вот взять то же фортепиано. Если Ричарда просили сыграть на “фортепьяно” – можно было сходу понять, что человек далек от музыки и, скорее всего, не отличит си бемоль мажор от ре минора. Ведь название музыкального инструмента состоит из двух слов, знакомых каждому с первых уроков музыкальной грамоты. «Форте» - громко, “Пиано” - тихо. А слышать вместо “тихо” слово “пьяно”… публика в салоне Ирвинов нередко делилась рассказами, как какая-нибудь юная леди из Вудленда или Саммервиля, впервые оказавшись на балу, называла известный музыкальный инструмент “громко-пьяно”. Дальше, чаще всего, следовали обсуждения допустившей такую ошибку леди, платья, прически и поиск подходящей для нее партии, не менее колоритной. Впрочем, разговорами о “пьяно-леди” общение, к счастью, не ограничивалось. Ричарду больше нравилось говорить о литературе, музыке и обсуждать последние значимые судебные процессы (особенно, если в них успешно принимал участие отец). А еще о политике. О, политика затянула юного мистера Мура настолько, что лучше бы этого не случилось.

Все началось в глубоком детстве, с пяток старого Джоша. Точнее, явилось на свет. И если поведение Ричарда родителям удалось исправить, даже на какое-то время изменить его взгляды, то сейчас, когда юный мистер Мур почувствовал твердый паркет под ногами, все то над чем отчаянно работали родители и учителя, рухнуло.

Именно в салоне Ирвинов юный мистер Мур проникся идеями Брекенриджа. Он стал для Ричарда в каком-то смысле идеалом, образцом, к которому нужно стремиться, и по пути которого можно пройти. Впрочем, открыто демонстрируя свою политическую позицию, юный мистер Мур был сыном своего отца и не спешил навязывать взгляды окружающим. Рик мягко, но уверенно, говорил: «Джентльмены, рабство есть благо, в первую очередь для самих негров» или «Нам совершенно точно нужно отделиться от союза». А еще он любил повторять: «Джентльмены, почему закон о беглых рабах не исполняют на севере?» Ах, если бы только эти разговоры так и остались разговорами! Уже через две недели после первого посещения салона, Ричард признался отцу, что хочет учиться на офицера. И не где-нибудь, а в Вест Поинте! Или хотя бы в Цитадели, но лучше все таки в Вест Поинте. А потом добавил: «Сэр, посмотрите что пишут в газетах. Бостонцы в очередной раз не позволили отправить раба в Алабаму, которого по решению суда должны были вернуть хозяевам. Они снова нарушили конституцию и отобрали нашу собственность!». Прозвучало признание скомкано, но в голосе Рика можно было почувствовать твердость, какую-то внутреннюю уверенность. Это как небольшой причал для рыбацких судов: сверху несколько небрежно связанных шатких досок, а снизу, под водой, вколоченные на пару-тройку ярдов в дно опоры и укосы.

Решение учиться на офицера хоть и было принято осознанно, но ему предстояло выдержать несколько испытаний. Шутка ли, юный мистер Мур мало что смыслил в военной науке и готовился к совсем другой жизни. В первую очередь Ричард вспомнил о чете Дентонов. Раньше его визиты случались нечасто, но теперь, загоревшись новой идеей, Рик посещал их не реже чем раз в месяц. Он с интересом рассматривал охотничье ружье и его механизмы, спрашивал как им пользоваться и даже попросил пострелять вместе с Дональдом по мишеням. И, конечно же, Ричард попросил научить его ездить верхом. Но эти визиты, это общение, может, и выглядели как воссоединение семьи, но все было намного сложнее. Дело в том, что это общество тяготило Рика. На одной чаше весов лежали родственные узы, но на другой – разные политические взгляды, разный образ жизни и разные цели. Разве мог Ричард представить, что прибудет на бал в сопровождении сестры? Нет, он конечно с удовольствием станцевал бы с ней кадриль, когда-то она чудно танцевала, но, простите, это как посадить раба за общий стол на званном ужине для гостей. Посадить-то можно, но как это воспримут окружающие? С другой стороны вряд ли Дентоны разделяли взгляды Ричарда, а потому некоторых тем в этом доме юный Мур избегал, стараясь сохранить ту когда-то прочную семейную связь, от которой, в общем-то, уже не так много и осталось, но за которую Рик почему-то держался. Даже если бы не его новое увлечение и новая жизнь, полная ярких моментов и удивительных открытий, он не порвал бы эту связь насовсем.

Но это было далеко не главное. Мнение четы Дентонов в отношении планов Рика на жизнь не имело значения. Совсем иначе обстояли дела в семье.

Ричард загорелся идеей, о которой когда-то мечтал Басс. Но брат хоть и не скрывал зависти, но поддержал это решение. Отец же отнесся поначалу с сомнением. Возможно, он ждал, что Рик передумает, перегорит или же напротив, утвердится в принятом решении. Матери же было все равно. И здесь стоит остановиться чуть подробнее.

Только ближе к 19 годам Ричард осознал, как сильно ему нехватало внимания матери. Басском был её первенцем, любимым сыном. Потом любимцем стал Цезарь, которому она отдавалась полностью. А Рик… Рик был еще одним сыном, одним из сыновей. Других. Любимых. Нет, она, конечно, искренне радовалась успехам Ричарда и переживала, когда у него что-то не получалось, но внимания уделяла ему сильно меньше. Часто он слышал фразы, наподобие: «Не сейчас» или «Давай поговорим об этом позже». А Ричарду нужна была мать, вот здесь и сейчас. И её не было. А когда появился Цезарь, миссис Мур встречалась с Риком за семейным ужином, когда приходили гости и на лестнице. Не удивительно, что новую идею Ричарда встретила она без особого интереса.

И все таки, долгое время мать была для юного Мура образцом. Не принимать же всерьез Элизабет и её поступок? А других женщин в доме на Хьюггер-стрит не было. Все изменилось, когда Ричард вышел в свет, но появился он там уже с багажом, с мнением. И мнение это весьма отличалось от того, что он увидел. А потому Ричард с присущим ему любопытством и усердием принялся заново узнавать, что из себя представляют дамы. Как отреагируют на то или иное действие, и что будет, если улыбнуться чуть более отрыто и добродушно и что случится, если наградить юную леди прохладным взглядом. В разговоры начал вплетать иностранные слова. Он изучал реакции и последствия своих осторожных попыток, не ограничиваясь дебютантками. О, мисс Вудс была настоящей загадкой, которую юный мистер Мур пытался разгадать не один месяц! Это было что-то вроде игры, которая немало увлекла Рика. Не обошлось и без нескольких разбитых сердец, но, откровенно говоря, Ричарду было все равно. Он вырос таким же сдержанным как мистер Мур, и таким же прохладным как миссис Мур. И думал, что так будет всегда. Но все изменилось в салоне Ирвинов.

Это случилось за фортепьяно, произведенного никому неизвестным немцем из Нью-Йорка по фамилии Штайнвег, когда место за музыкальным инструментом заняла Джейн Колвил. Впервые Рику захотелось взять в руки топор и разрубить в щепы поделку, которая оказалась недостойна композитора. Он мог часами смотреть на её руки, которые становились словно продолжением клавиш, в её закрытые глаза, на тонкую линию талии. Когда она говорила, Рик слушал и на лице его, всегда строгом и сдержанном, то и дело уголки губ ползли вверх. Это была любовь с первого ре минора, с первой сюиты. Конечно, он согласился разучить Венгерское рондо, а потом сам нашел несколько партитур для дуэта. Он писал ей стихи. Нескладные, неказистые, а потому все чаще делал это на испанском и французском. Позже, когда в руках Ричарда совершенно случайно оказался ноктюрн номер 3, он разучил его до совершенства, думая только о мисс Колвил. Но так ни разу его не сыграл в салоне. Слишком много эмоций вызвала эта мелодия, слишком много чувств пробуждала и слишком много говорила окружающим.

А потом он сделал ей предложение, и была роскошная свадьба, на которую собрался весь свет Чарльстона. Мисс Элла Вудс смотрела с нескрываемой завистью, а отец держал за руку Бетти. Эш с важным видом кивал гостям, а Фред стоял с молчаливым одобрением. Потому кто-то крикнул: «А я ведь говорил!». Затем новобрачным дарили подарки и все желали счастья, ведь разве союз, рожденный в любви, может оказаться несчастливым?

Так Рик мечтал много раз. И тогда, когда Джейн призналась в любви, так и случилось бы, но она ушла, а юный мистер Мур не остановил её. Потерял ли дар речи или решил позволить леди уединиться, коль она того пожелала, – кто знает, но одно он знал точно: останься тогда Джейн Колвил за доской для шашек – Ричард сделал бы ей предложение. Джейн, а вовсе не её солидному приданному.

Потом еще несколько раз Рик собирался сделать Джейн предложение, борясь с самим собой. Со своими чувствами и эмоциями, но их откровенный разговор так и не случился. Наконец, юный мистер Мур нашел выход. Он написал письмо для Джейн, которое много дней носил при себе, прежде чем отдать возлюбленной.

  Рик любил смотреть в окно. Иногда он видел там призрак свободы, тень того – чего он был лишен. Да, юный Ричард был абсолютно убежден, что детство его – тягостно и полно страданий. Он, конечно, понимал, что отпрыски негров живут совсем иначе, но, упаси Господь, где негры и где чета Мур? Даже думать об этом вместе сродни святотатству. Но наблюдая за тем как ребятня кружит у дома на Хьюгер-стрит, как бегают друг за другом знакомые, бросают грязь и дурачатся, Рич ощущал себя обделенным, лишенным чего-то, что ему отчаянно необходимо, чтобы дышать полной грудью. Конечно, прогулки на свежем воздухе входили в распорядок дня юного Мура… в котором родители уже видели подрастающего джентльмена, но, черт подери, а можно хотя бы не сразу, не в десять лет? Оказалось, что нельзя.

  Нравственность, стиль, манеры – они были во всем. Ими околотили Рика со всех сторон и сверху водрузили огромное ДОСТОИНСТВО. Прижали, придавили. Словно маяк, который указывает путь к гавани, родители видели в детях, в будущем, образец для общества. Но не только видели, они усердно работали над этим и делали все и даже больше, чтобы вырастить настоящих леди и джентльменов. Не удивительно, что у них получилось. А еще получилось сломать Ричарда, его мечты, желания и выбросить счастливое детство в залив. Почти удалось. Но… любовь к родителям не утонула, не опустилась на илистое дно. По всей видимости, сэр Юджин Мур и миссис Кристина Мур приложили достаточно усилий. У них был план и следовало его придерживаться. Тогда он, Ричард, придет к успеху. А если не верить собственным родителям – тогда кому верить?

  И взрослеющий джентльмен верил. Как верили Бас и Элизабет. В ежедневный распорядок дня входили занятия танцами и музыкой, правилам этикета, точные и гуманитарные науки. В еще совсем юном возрасте Рич любил шутить над старым Джошем: грязью в него кинуть, то облить ледяной водой, а как-то раз он поднес к пяткам спящего добряка тлеющую лучину. Ору было на весь дом. И орали все: Рик, Юджин, Джош. Юный Ричард никогда не видел отца таким… несдержанным. С тех пор занятиям по праву в семье Муров выделялось особое место. Решили ли родители обучить детей обращению с рабами, или приняли тот самый план – кто знает, но времени свободного с того случая у детей почти не стало.

  С рассветом в дом на Хьюгер-стрит приходил Луиджи Росселини, весьма скромного роста итальянский эмигрант, которого дети в семье между собой прозвали коротышкой. Никто не знает, чем он очаровал мистера Мура, но выглядел этот человечек весьма непрезентабельно. В странного покроя сюртуке с затяжками и в неизменно грязных штанах, ходил он в дом Муров пешком. А что творилось с его волосами! Рик и Бас не раз спорили, какого зверька коротышка носит под жесткой шляпой. Единственно достойным восхищения в его образе был изумрудно-зеленый шейный платок, небрежно повязанный вокруг шеи. Но стоило ему снять верхнюю одежду, привести себя в порядок и выйти в колонный зал первого этажа, насквозь пронзаемый лучами утреннего солнца, как этот человек преображался. Быть может, учителем он и был посредственным, но искусством танцев владел как никто другой в Чарльстоне. Луи знал все па и щедро приправлял речь французскими и итальянскими словечками. Дети Муров, попеременно, ходили меж колонн в Сицилийский Круг и гранд-марше, подпрыгивали в лансье и польке, кружились в вальсе и котильоне, ставили бесконечные кадрили и контрдансы, не упуская вирджинский рилл. Но все это, конечно, случилось много позже, после нескольких лет бесконечных утомительных занятий, изучения движений, шагов, прыжков и стоек.

  После 11 начиналось обучение наукам. Именно обучение, потому что учителя садили детей за стол, часто по очереди, потому что занятия чередовались, а материал для изучения был разный, открывали книги и объясняли каждый параграф, каждую теорему и каждый закон, чтобы на следующий день спросить и выяснить насколько материал усвоен. И если не усвоен – процесс повторялся. Танцы хоть немного позволяли Ричарду развлечься, но науки тяготили его не меньше чем Баса, особенно каллиграфия. Единственное, к чему питал хоть какой-то интерес Рик, было правоведение. Да и то потому лишь, что… ну не поймет же отец. И Ричард старался, и даже достиг в нем некоторых успехов. Чего не скажешь о музыке.

  О, в музыке юные леди и джентльмены блистали. И причина тому была проста. Бёзендо́рфер. Он был едва ли не самостоятельным членом семьи, угольно-черный, лакированный, на толстых резных ножках с колесиками, обитыми войлоком. И обращались с ним много лучше чем с неграми. В семье звали его сэр Бёзендо́рфер, но это было неправильно! Людвиг всегда поправлял: “Не «ё», дети. «ö». Как öстеррайх.” В английском языке не было ни такой буквы, ни такого звука, поэтому если запомнить звучание у детей еще кое-как получилось, то с написанием его имени частенько случалось даже не ошибки, а недопонимание. И никогда его не называли просто “рояль”.

  Им расплатился с мистером Муром один торговец, который ввозил предметы искусства и оказался главным героем весьма нелицеприятной истории в порту Чарльстона, из которой, не без деятельной помощи Юджина, выпутался. Детали тех событий, как и многих других, остались мало кому известны, отец редко рассказывал о своих клиентах, но со дня триумфального прибытия в дом Муров Бёзендо́рфер стал больше чем просто музыкальным инструментом или предметом интерьера. Еще бы! Мало того, что вносили его в дом исключительно белые наемные рабочие, но и к прибытию специально разобрали часть стены, ни в дверной, ни в оконный проемы этот исполин ручной сборки не помещался. Ломать стену все же доверили неграм, но и только. Рик даже поставил синяк под глазом Баса, а тот в свою очередь разбил губу Ричарду – дети не поделили кто первый займет место композитора. Ах, если бы они тогда знали! С тех пор этот джентльмен в идеальном иссиня-черном фраке прочно занял главенствующее место в колонном зале дома Муров. Но каким бы совершенным ни был сэр Бёзендо́рфер, обучить детей музыке он бы не смог. Если бы не Людвиг Нойманн.

  Этот респектабельный джентльмен был эмигрантом в первом поколении из Ёстеррайхской империи. Он называл себя последователем классической венской школы, что бы это ни значило, и давал уроки высшему свету Чарльстона, за что брал просто немыслимые деньги. Но он был лучшим, это признавали все в городе, и мог диктовать свою цену. Цена его услуг для четы Муров была символической. Каждый раз, приходя в дом Хьюгер-стрит, Людвиг снимал фрак, подходил к сэру Бёзендо́рферу, брал в руки цилиндр и несколько минут крепко держался за него, уперев взгляд в позолоченную надпись.



  Затем он садился и начинал играть. Нет, не так. Он не играл. Он растворялся в музыке. Пальцы его легко срастались с клавишами, становясь их продолжением, а затем также легко разделялись. В те минуты, ожидая учеников, Людвиг уносился куда-то далеко. Австриец закрывал глаза и немного покачивался в такт мелодии. Его никто не видел таким, а если и видели – то случайно. Зато слышали, и еще как! Нередко прохожие на улице останавливались, чтобы дослушать очередную сонату или симфонию. А то и послушать следующую! Но все они спешили разойтись, когда начинались занятия с детьми. Может быть кто-то из них и думал, что боль в ушах – это единственное, что может быть неприятного в обучении искусству музыки, но большинство, пожалуй, вовсе о том не думало, полагая, что вот сел композитор за фортепиано, или пианино, или рояль (прохожим же все одно, без разницы на слух), и либо у него все получается и все такие “ва-а-ах”, либо не получается и все думают “фи-и-и”. А между этими “ва-а-ах” и “фи-и-и” разверзся настоящий ад и в нем не было чертей. Только один дьявол и имя ему - Людвиг Нойманн с небольшой тростью в руках, почти такой же элегантной как отцовская, но с блестящим шаром на навершии, в котором можно было увидеть свое отражение. А еще в этом аду был сэр Бёзендо́рфер. И в него падали дети Муров каждый день.

  Вообще-то в доме на Хьюгер-стрит не принято было бить детей. Конечно, им иногда доставалось. Реже – доставалось крепко, когда, например, малолетний Ричард подпалил пятку старому Джошу. Но никогда, никогда детей не били по пальцам и по тому месту, через которое вообще-то и принято вдалбливать любую науку. Но музыка – совсем другое. Мистер Нойманн имел некоторые «привилегии» и пользовался ими в полной мере. Наверное, многие из случайных прохожих думали, что играть на музыкальном инструменте – это “вооружиться” им, то есть сесть или взять его, и “играть”, то есть нажимать на клавиши, перебирать струны, водить смычком или дуть, зажимая пальцами нужные отверстия или придавливая рычаги. Мистер Нойманн имел совершенно иное мнение на этот счет!

  Занятие начиналось с того, как правильно подходить к сэру Бёзендо́рферу. И с этим-то не было никаких проблем. Затем нужно было правильно сесть на стул, пододвинуть его, поставить правую ногу на педаль, и, казалось бы, что может быть проще? Но плотный удар тростью по руке между плечом и локтем или по ноге выше колена каждый раз указывал на ошибки. Нельзя просто выбросить ногу вперед, нельзя нажимать на педаль и, упаси Боже, двигать, левой стопой. Нужно плавно вынести правую вперед так, чтобы она нежно опустилась на лапку, при этом не задирая ногу слишком высоко. Руки – о, это не кнут скотовода и не половая тряпка. Когда композитор готов начать - они должны описать ровную арку и замереть над вступительными аккордами так, чтобы подушечки едва касались клавиш. Голову нужно держать прямо, смотреть ровно перед собой. Ерзать, трясти ногами, чесаться, кашлять и еще несколько десятков естественных вещей – нельзя. Напоминание об этом стремительно следовало при каждой оплошности. И лишь затем, выдержав несколько секунд, композитор начинал исполнять шедевры мировой культуры. Но дети Муров не были композиторами, они были учениками. Да и выдающимися талантами не обладали. Так, способности, в большей или в меньшей степени. Но это и не было столь важно. Талантлив ты или нет – каждый композитор начинает с гамм. На самом деле нет, все начинается с музыкальной грамоты, но этой науке детей Муров обучили еще до появления дьявола во фраке. Так вот, после того как Рик научился правильно подходить к сэру Бёзендо́рферу, занимать место композитора и готовиться к исполнению, в аду начинало припекать по-настоящему. Гаммы на три октавы вверх и вниз, токкаты, этюды, циклы этюдов. Особенно нравилась мистеру дьяволу Железная дорога. Не та, которая в Бостоне или Нью-Йорке, а которая в ре миноре. Её Ричард научился исполнять поистине виртуозно. Но чего это стоило! Синяки на руках не проходили несколько недель. Если играть нужно в миноре - значит в ми…но…ре... Если форте - значит ФОРТЕ. Если легато - значит легато, если стаккато - значит ста! кка! то! И никак иначе. Холодная трость раз за разом напоминала о том, что сделано и сыграно неправильно, а мистер Нойманн объяснял как играть правильно, но делал это очень редко. И не от большой лени или самодурства, а потому что и так все было понятно. Искусство, настоящее искусство, требует усидчивости, предельной концентрации, усердия и упорного труда, труда и еще раз труда. И если с последним у Ричи все было ок’ей, то с остальным… Не редко юный Ричард представлял, как берет в обе руки отцовскую трость, с широкого замаха опускает её на спину Людвига, а затем плавно, почти грациозно ставит правую ногу на спину поверженного дьявола и взымает руки вверх в победном жесте. Насладиться победой, даже в мечтах, ему не давала все та же холодная трость с шаром и следовавшая затем боль в предплечье. А затем… сюиты, кантаты, сонаты, симфонии, а когда заканчивалось занятие… Все, конечная таковая черта! На следующий день - тушите свечи. Реприза.

  Но музыка занимала в доме Муров хоть и важное, но не главенствующее место. По меньшей мере у юного Ричарда. Вечерами он пропадал в книгах, у отца была богатая библиотека, а когда попадалась такая возможность – проводил время с Басом на улице, на набережной, на площади, и это были лучшие моменты в жизни! Брат рассказывал о войнах и оружии, а Рик - о пиратах и древних греках, которые уже тогда знали рабов-негров. Оба делились тем, что почерпнули из книг, что видели и услышали. Иногда братья спорили, иногда даже дрались, но оба ценили друг друга и знали, что они – самые близкие люди. И даже Элизабет не разрушила эти узы, хоть и бросила зловещую тень и развела на какое-то время братьев в стороны. Но это случилось не сразу.

  Поступок Элизабет Мур... это трудно описать словами. Это был удар, который, вольно или невольно, изменил жизнь в доме на Хьюгер-стрит, сломил спину уже немолодому льву, который когда-то лишил детства Рика. Но если отец действовал во благо, то Бет-Ли не думала ни о ком, кроме себя. И это было самое мерзкое. Семья отвернулась от нее, вычеркнула из жизни Муров. И Ричи, видя, как постарела мать, каким рассеянным стал отец, искренне считал, что этого мало. Еще бы!

  Мать всегда занимала особое место в жизни Рика. И времени, проведенного с матерью, ему остро нехватало. Кристина следила за хозяйством, за рабами, за мужем, за учителями. Конечно, за детьми тоже. И она их любила! Поправляла шейные платки, гладила по волосам и целовала перед уходом, но, Господи, эти мгновения… Она не могла дать больше. Или могла? Пока не родился Цезарь, ведь могла? Или до поступка Элизабет? После побега дочери мать перестала следить за собой. Нет, конечно, она одевалась соразмерно своему положению, мыла руки, укладывала волосы и умывалась. Но сначала на ней перестали появляться изумительные броши и заколки, которые придавали её образу невообразимый чарующий шарм. Потом она начала оставлять в шкатулке серьги и кольца, а дальше… Кристина часто запиралась в комнате и плакала. Она не рассказывала, что творилось у нее в душе. Вначале Ричи был уверен, что виной тому предательство. Но потом все стало несколько сложнее.

  Отец напротив, всегда готов был провести время с детьми. Да, его было мало. Но вечерами он часто сидел в кресле, курил, читал газеты и разговаривал с сыновьями. И чем старше они становились – тем душевнее проходили те часы. Рик обожал отца, видел в нем образец джентльмена, свет, на который нужно лететь и к которому нужно стремиться. А еще он был добр. Не то что Людвиг, которому, конечно же, попустительствовала мать. Теми вечерами Юджин рассказывал удивительные истории о дальних странах, о торговцах, о кораблях и о промышленности. На самом деле Рику было все равно что слушать. Лишь бы этот голос не прерывался, лишь бы снисходительная улыбка не покидала его лицо. Время в кабинете с отцом было незабываемым. Его хотелось провести снова и снова.

  Предательство Элизабет все изменило.

  Юные Ричард и Баском задумали убийство. Дональд должен был умереть, тогда Бет-Ли вернется в семью и все будет как прежде. Так они считали. И подошли к задуманному со всей обстоятельностью, со всем усердием и знаниями, которые в них вложили учителя. Браться сразу сошлись, что оружием убийства должен стать пистолет. Он небольшой и его легко спрятать, но долго не могли определиться с типом. Они несколько раз ходили в оружейный магазин. Брали в руки разные модели, примеряли, расспрашивали про каждый, и Дуглас, старый шотландец с большим пятном у левого глаза, тряся морщинами, охотно рассказывал юным Мурам про каждый заинтересовавший братьев пистолет. Он был словоохотливым дядькой, а поговорить доводилось редко. Бас считал лучшим выбором кольт Уокер, за счет большого калибра. Рик настаивал на деринджере, кольт для него был тяжеловат. В итоге каждый остался при своем, вопрос с оружием отложили. Убить Дональда должен был Ричард, а Баском – подтвердить, где Ричи был во время убийства, если дело пойдет плохо. Он был старше и ему должны были поверить. Потом Баском напросился на собрание милиции Чарльстона. И, конечно же, взял с собой Рика, посмотреть как взрослые мужчины проводят время. Но суровые дядьки с усами и бородами и солидные джентльмены стреляли в основном из ружей, ходили строем и готовились в общем-то совсем не к тому, что задумали братья. Но в первый раз уши у Ричи заложило от выстрела именно там. А еще ему дали подержать настоящее двуствольное ружье. Заряженное! В общем приключение вышло знатное, но то зачем братья шли они не получили. Какое убийство может быть без разведки? Было решено, что Рик съездит на ферму к Дональду и узнает обстановку. И тут-то случилось сразу несколько событий.

  Сначала Ричард случайно увидел, как горничная Мэри плакала на груди у Джоша. Не то чтобы ему было дело до отношений рабов, но Рик никогда не был обделен некой долей любопытства. Он несколько раз подслушал разговоры негров и выяснил, что все они, кроме кучера, весьма расстроены бегством малышки Бет-Ли, как они её называли между собой. Но именно что расстроены. По какой-то причине рабы любили сестру. Своенравная и импульсивная, она никогда не относилась к прислуге как-то особенно. Скорее наоборот! Свысока, подчеркнуто высокомерно, но сдержанно. Она была холодна, всегда. Возможно ли, Элизабет стала для непутевых домовых работников символом, за которым они хотели следовать? Стала тем, кем стал отец для Рика? Кто его знает. Почти сразу после этого Ричард имел долгую, обстоятельную и откровенную беседу в комнате матери, из которой вышел в состоянии подавленном, если не сказать больше. Тот разговор он оставил в себе, но от задуманного не отказался.

  О поездке к сестре он никому, кроме Баса, не сказал. Не то чтобы Рик собирался делать из этого секрет. Если бы его спросили за семейным ужином где он был – Ричард дал бы прямой и честный ответ. Но сам рассказывать о том не желал.

  Это случилось в воскресный день, после службы в церкви. Родители отлучились по делам, а Ричард нанял багги и отправился на крошечную ферму с двумя рабами и лохматой собакой, как он думал. На ней еще, должно быть, жили Дональд и когда-то любимая сестра Лизи. О, сколько мыслей обернулось в голове Рика за время поездки! Первоначальный план узнать обстановку на месте оказался позабыт. Гнев вытеснил все чувства. Ричард в свои неполные 15 жаждал заглянуть в глаза Дентона и обвинить его в… в том что он вор, разбойник, негодяй, который не думает ни о ком кроме себя! Что он обманщик, обольститель и лжец. Сжимая кулаки до побеления, юный Мур представлял, как обвиняет сестру в том, что она уничтожила их жизнь, что погубила родителей, измарала честь семьи и не будет ей прощения ни на земле, ни на небе. Но все они испарились, стоило Ричи увидеть Бетти и счастливую улыбку на её лице. Взгляд сразу скользнул вниз, на живот. Вроде бы, нет, талия на месте. Его пригласили отужинать. Элизабет интересовалась как живет семья. Рик отвечал на неудобные вопросы кратко, нехотя. Не врал, и выходило неловко. О себе говорил охотнее. Брат осторожно интересовался жизнью Дентонов. Беседа получилась скомканной. Было и несколько теплых слов, воспоминаний о детстве. Ричард своими глазами увидел, что так жить тоже можно. Так люди живут. И, вроде бы, счастливо. Стоило ли это счастье всего того, что случилось с семьей Муров после? Рик не переменил мнение, не стоило. Но выбор был сделан, и его мнения не спросили. Прощание получилось таким же, как и ужин. Неловкое. Нелепое. Странное. Дональд проводил Ричи до багги. Попрощался. Ричард пробормотал благодарность за ужин и пообещал застрелить мистера Дентона, если тот причинит боль Лизи. Должно быть, угроза прозвучала забавно из уст четырнадцатилетнего юноши, но Дональд отлично владел собой. Еще Рик ввернул какую-то любезность на прощание и уехал.

  Идея убийства Дональда выгорела сама собой. Толи вопросы отца про визиты в оружейный магазин насторожили братьев, толи поездка к Дентонам, а может оба о повзрослели наблюдая как на глазах стареют родители. Кто знает. Много лет спустя, если бы Рика спросили что он думает о той затее, он отшутится бы. Как мальчишки, вооружившись палками и воображая себя пиратами, бегут на абордаж брошенного дома - испанского галеона. Но кто знает что на самом деле случилось в те дни после поездки. С уверенность можно сказать лишь то – что место в сердце Ричарда для Элизабет осталось. И что-то там теплилось, упрямо тлело и не угасало.

  Еще дважды Рик ездил к Дентонам. Он хотел убедиться, что с Лизи все хорошо. О Дональде же он старался не думать. Ну живет и живет. И пусть его. Господь осудит по делам. Да и о сестре со временем вспоминал все реже. Тем более в доме появились совсем другие заботы. Баском, после неудачи с поступлением, окунулся с головой в учебу. Его было не узнать! Детские мечты о военной карьере не прошли, но говорить о них брат не желал. Его интересовало правоведение и будущее. Должно быть, так он хотел поддержать родителей, а может себя, ведь благополучие семьи дало трещины не только в отношениях. И Рич следовал примеру старшего брата. Идея поступить на один курс виделась ему великолепной, восхитительной. Они могли бы помогать друг другу, делиться опытом, а потом организовать какое-нибудь юридическое бюро братьев Мур или R&B Company. А потом… потом можно было взять в компанию Цезаря и стать лучшими во всем Чарльстоне. Во всей Южной Каролине! Выглядело как план, причем неплохой.

  Но разговор с отцом разрушил планы. Вернее, заставил их пересмотреть. Все еще было не так плохо. Родители разве что сильно сдали, да судьба младшего брата вызывала беспокойство. Нужно было всего лишь немного подождать, приложить еще немного усилий. Двум уже почти мужчинам под силу спасти положение семьи.

  Ричард предложил как поступить, и Баском согласился. Братья пришли к отцу в кабинет. Говорить должен был Рич.

  - Сэр, мы приняли решение. – официозно начал Рик и сразу смутился. Говорить почему-то было трудно, не смотря на то что все решено и никто из братьев не остался обижен. – Мы будем поступать оба, и если у Баскома получится – я буду готовиться еще год. Но у меня есть просьба, если позволите, сэр! – Рик посмотрел на носки ботинок, а затем продолжил смущенно. - Я усердно учился. Не могли бы вы начать брать меня на заседания? Практика стала бы отличным продолжением моего образования и с ней я смогу стать лучшим на потоке. Мне этого нехватает, сэр. – на этот раз Рик замолчал надолго. И только когда Юджин открыл рот, выпалил, словно опаздывая на поезд. – А еще я хочу трость. Как у вас, только не со львом, а… вы можете выбрать сами, сэр. Ну пожалуйста, па…

Получатели:

Много крови утекло с тех пор, как юноша стал мужем. А муж стал Гейром. Борода загустела, а новые шрамы украсили лицо Тингиза. И он познал силу страха. Страх - то, что правит миром. То - что творит мир. Из страха аланы, готы, рабы подчиняются гунну. Из страха жители равнин несут Булюмару дары. Из страха рабы из последних сил стараются угодить гунну. Из страха половина войска врага бежит без оглядки при виде войска гунну. Страх - еще одна тайна, которую познал Тингиз. Страх рушит стены и приносит победы. Страх - тот материал, который соткал царство гунну в Закатных землях. Страх и ужас.

Рим заинтересовал Тингиза. И римское воинство. Хотя бы тем, что оно не бежало. Конечно, нацепив на себя столько железа - им не убежать от стрел, но страх не работал на них. Но они казались Тингизу достойным противником. Почти как проклятые. Ведь им удалось усмирить духов воздуха и духов земли. Значит они принесли достаточно жертв. Значит они смогли запугать этих духов. Что ж! Когда-нибудь, Тингиз с воинством встанет напротив воинства Римского, и станет ясно, кого духи воды испугаются сильнее! И Тингиз жаждал этого момента.

А еще он жаждал покорить Рим. Услышав первые рассказы об этом городе, Тингиз не поверил своим ушам. Он приказа закопать живьем в землю первого раба, который вещал такие чудеса. Второго, который рассказывал про Рим, Тингиз привязал к лошади и дал коню волю. К урту вернул он одни кости. Третий, новый, лишился от крепкого удара челюсти, а затем и жизни. Слишком громко скулил. Когда отец вмешался, Тингиз уже понял, что рабы, похоже, не врали. Что ж. Он добился своего и узнал правду. А рабы про Рим больше не упоминали.

Решение Булюмара Тингиз принял спокойно, но внутри воодушевился. Наконец-то соперник, который устрашил духов воздуха, земли и воды! Теперь Тингиз Гейр принесет месть на концах стрел людям равнин в красных плащах. Духи не помогут им. Аранак’Зур - опытный вождь. Он принесет победу. А если падет - Тингиз Гейр поведет гунну вперед и тогда Рим падет. Падет империя, о которой столько говорят, но в которой нет ничего особенного, кроме богатств. Тингиз знал, что все гадят в штаны, когда страх выдавливает дерьмо из их кишок. И не сомневался, что римляне тоже будут гадить, когда Аранак’Зур и Тингиз Гейр явятся к ним.

Но Тингиз не был бы Гейром, если бы опрометью бросился в атаку. Он использовал время с пользой. Собирая людей под свои знамена, сведения о землях и римлянах. Что-то казалось ему враньем. Тогда он пускал в ход плеть. С рабами это работало. Потом Тингиз спрашивал у вождей готов и аланов, и если рабы говорили другое - он больше не церемонился. Со временем Тингиз заметил, что слова Кальвина и вождей готов и аланов совпадают часто. Он стал иногда принимать на веру слова этого раба, но когда тот заговорил про бога и любовь к ближнему - сначала рассмеялся, а затем объяснил на сломанных пальцах, что такие речи вести не нужно. Речи вести нужно только когда спрашивают. Большой пользы от него не было, но рассказы о землях казались полезными, а рассказы о людях и их привычках нередко заставляли Тингиза хвататься за живот от смеха. В целом же этот раб был ничем не лучше и не хуже остальных. Хотя... он напоминал Фейрузу.

Безумная женщина, которую отец незаслуженно выделял среди остальных рабов. Тингиз невзлюбил её и нередко искал возможность наказать эту женщину. Из уважения к отцу, он не уродовал ни тело, ни разум Фейрузы по одной лишь прихоти. Она была его рабыней - и сын чтил вещь отца. Но когда выдавался редкий случай, Тингиз охотно брал наказание в свои руки, и эта женщина получала все, чем обделил её отец ранее. А иногда и на будущее, ведь рабыня оказалась смышленой, и после первого же наказания Тингиза поняла как нужно себя вести в отсутствие Аранак’Зура.

Тингиз не желал, чтобы Кальвин стал Фейрузой. Он так и не стал особенным среди остальных рабов. Хоть и выделялся познаниями и осведомленностью. Ему не было позволено больше, чем другим.

Руис был подобен Фейрузе. Отец становился стар и слаб, раз начал окружать себя странными людьми. Странными и непонятными. Он стал слишком мягок. Нужно было... Тингиз знал, что именно нужно было делать, но он был Тингиз Гейр, а отец был Аранак’Зур. И поэтому Тингиз молчал и слушался отца. Когда-нибудь духи земли захлебнутся от пролитой крови и будут молить Тингиза остановиться, а пока - нужно было готовить войско.

Эохар сопровождал Тингиза начиная с первого набега. Он был если не гунну по крови, то всеми силами старался стать гунну по духу. Это было весьма необычно для землекопа, но он старался, и за многие годы доказал, что не бесполезен. Что достоин какого-то доверия. И он его получил от Тингиза. Получил не просто так. Эохар его заслужил в боях. Ливигильд же напротив, едва пройдя обряд посвящения, был всего лишь стрелой в колчане. Он был жив то только потому, что убедил что может быть полезен. И ему слишком великодушно дали это право. Доказать что он может принести пользу гунну. Доказать, что он чего-то стоит. У него был шанс стать чем-то большим, и Ливигильд хорошо знал это. Он не мог этого не понимать.

Рожденный где-то в бескрайней степи. Седло стало его родиной. Орда - семьей. Весь мир под Кюк-Тенгри - домом. Или не весь? Дом там, куда ступает верный конь. Где земля бьется из-под копыт. Дом - там где орда. И целый мир - там же.

Тингиз Ойлан’Зур не жаловался.
С самого детства — никогда.
Ибо он есть хунну.
И хунну есть Тингиз Ойлан’Зур.

И сейчас, стоя напротив, трех юношей из проклятых, Тингиз не потупил взгляд, не отвел его. Он ровно смотрел на беглецов, и синее небо степенно проплывало в его глазах. В них не было страха и робости. Ровно как не было ненависти и презрения. Подобно бескрайней степи Тингиз смотрел на проклятых, будто и не грозили они ему смертью мгновение назад. Так смотрят на угасающее пламя костра запоздавшим вечером. Так смотрят в бескрайнюю даль, вслед за ушедшими на войну мужчинами. С налетом печали, но твердо и ясно.

Много лун назад отец сказал: «Ты носишь золотую тамгу. Сейчас даже последний из чёрного люда выше тебя. Потому что он воин. Он укротил жеребца плетью, а людей стрелами, он приручил женщину и поднял меч к вечному синему небу. Так почему ты носишь золотую тамгу? Потому что если ты окажешься недостоин, то тебя просто зарежут за эту тамгу. И это будет значить, что ты не мой сын. Что ты не гунну».

И отец был прав. Как и всегда. Вот они, последние из черного люда, стоят напротив и жаждут заполучить золотую тамгу. И если Тингиз отдаст то, что они просят, - окажется не достоин своего отца, своего имени. Он больше не будет хунну. Но он это не сделает, потому что он - Тингиз Ойлан’Зур, Тингиз Сын Вождя, старший из сыновей Аранак’Зура. Он скорее умрет, чем опозорит отца и свое племя. Но их было трое, и они были старше. А Тингиз не хотел умирать. Он еще не убивал людей равнин, не познал три тайны мужчины и не отомстил за мертвых. Вся жизнь была впереди, но он не знал жизни без орды. И не желал знать.

Когда-то отец произнес: «Мертвых кладут под камень, и небо не видит их. Небо видит только победителей. Иногда чтобы победить нужно бежать. Иногда прятаться. Хитрый победит свирепого, свирепый победит прозорливого, прозорливый победит хитрого. Сочетай в себе все три доблести — и никто, никогда не справится с тобой».

И эту мудрость Тингиз носил в себе много лун. И когда духи воды испугались его - сын Вождя лишь сильнее уверовал в правдивость слов. И сейчас, стоя напротив трех беглецов, он чувствовал уверенность. Уверенность в том, что задумал осуществить через два удара сердца.

Раз. Рука ложится на золотую тамгу. Хитрость.

Два. И конь несется на всем скаку вперед. Свирепо и неотвратимо.

Три...

Три?

Маркус плелся в конце отряда, попинывая мелкие камушки и наблюдая, как они скатываются вниз. Безучастное созерцание сил природы действовало на руада успокаивающе, но не дарило облегчения. Монументальность и красота маяка не трогала Маркуса. Казалось, его вообще ничего не заботило, кроме собственного полета мыслей. И тому была вполне конкретная причина.

Оказавшись в главной зале Восточной башни, Маркус увидел гобелены с вышитой символикой гвардейцев Ллевелина. И перед глазами всплыл образ Сейвада. И тогда пиромант решился.

- Возможно, мы сможем спросить у него об этом. - ответил пиромант волшебнику, и тут же поспешил продолжить, вливая в каждое слово лавину противоречивых эмоций: - Я должен вам кое-что рассказать. Это важно. И нет, я не сошел с ума, и теперь я смогу это доказать! Той ночью, в Уайт Пике, я отправился искать проход в земли малого народца. Я пошел по следам Шширка. В сокровищнице мне удалось нащупать нажимную панель, которая приподнимала одну из плит в дальнем углу. Под ней я увидел длинный спуск вниз. Звук брошенной монетки так и не долетел до моего слуха. Лестница, если её можно так назвать, уходила глубоко под землю. Стенки выглядели не очень надежными, но я решил спуститься и посмотреть что там внизу. Я думал пламя позволит мне увидеть все опасности и избежать их, но я ошибался. Почти сразу ладонь предательски соскользнула с уступа, разодрав кожу до крови, а затем я рухнул вниз. Боль была, но исчезла быстро, так что воспоминания о ней начинали казаться наваждением. А затем меня поглотила тьма. Вскоре зрение привыкло к темноте. Все вокруг казалось нереальным, кроме тусклого огонька вдалеке. Я пошел на него и очень скоро словно вышел из пещеры. Я вышел к костру в деревне около Уайт Пика. И я снова оказался вместе с вами, словно ничего и не произошло.

На мгновение Маркус задумался, а затем добавил.

- Хотя нет. Что-то внутри меня опустело. Словно я потерял часть себя. Совсем не помню свое детство, хотя еще недавно хорошо знал имена своих родителей, а сейчас... Я надеюсь, Сейварду тоже удастся выйти к костру и мы встретим его там.

Маркус пожал неопределенно пожал плечами, а затем расплылся в привычной улыбке, словно у него камень с плеч свалился.

- Все это звучит как полнейшая чушь.

Пиромант взглянул на озадаченного Рейнольда и поспешил сменить тему.

- Кстати, Керидвен, хотел с тобой поделиться. Женщина, что изображена на твоем кинжале, она обращается к силе. И это не волшба, не пиромантия и не первородная сила, которой повелевают служители Враски. Это что-то совсем другое, другого плана. То, с чем нам не приходилось иметь дело.

Странный корабль нес руадов в неизвестность. Корабль без капитана и команды. Он был загадкой. Подобен стихии, в которую окунулся отряд, доверившись неизвестности. Как можно было доверить судьбу отряда этому... Маркус припоминал, как он с трудом заставил себя пройти по трапу, и как все время оборачивался назад, с тоской глядя на утопающий в тумане островок суши. Но время шло, а таинственный корабль все нес и нес руадов вперед. Вот появился на горизонте мыс Уайт Пика, который венчали таинственные леса, отмеченные тенью Первой Ведьмы. Невольно пиромант помянул первого учителя, и чувства сплелись в один клубок. Была в нем и тоска, и гнев, и печаль и даже тоска. Но корабль умчал вперед и знакомые тени погрузились обратно в туман.

Выслушав Керидвен, Маркус внимательно осмотрел изображение на кинжале.

- С твоей стороны было бы справедливым поделиться с нами видением. - Маркус безразлично пожал плечами и добавил. - Я бы хотел изучить этот предмет во время плавания, если позволишь. После этого я расскажу тебе все что мне удастся узнать. Верну его как только мы ступим на землю и... - пиромант замолчал. Вид его казался растерянным. - Ты словно сама не своя, я тебя не узнаю. Как будто бы ты утратила часть себя. Скажи мне, если я могу тебе чем-то помочь.

Пока Рейнольд сосредоточенно чертил карту, а спутники предавались воспоминаниям, Маркус исследовал кинжал, вертел его в руках и пытался определиться со своими чувствами. Что-то неуловимо знакомое одновременно бесконечно далекое, чуждое, пробуждал этот предмет в повелителе пламени. Но чувства свои и знания он держал в себе.

Маяк возник внезапно, но видение это заставило Маркуса сжаться. Он вернул кинжал жрице, а затем с тревогой наблюдал как корабль лавирует между рифами. Повинуясь безвольной волшбе, судно пришвартовалось у цели и услужливо опустило трапы. Пропустив воинов вперед, пиромант собрался спуститься на берег и поговорить со жрицей, но в этот момент к немалому удивлению оказался ловко перехвачен волшебником. Он спокойно отошел с ним к фальшборту и также отстраненно устремил взор в сторону горизонта, укрытого туманом. Но с каждой фразой, с каждым словом Рейнольда, уголки губ Маркуса тянулись вверх, рисуя на отмеченном ритуальными шрамами лице развеселую юношескую улыбку.

- Так, так, так... Значит так мистер Угрюмость проявляет заботу?

Маркус напрягся, пытаясь сдержать добродушную усмешку, но не смог пересилить себя. А вот пересилить последовавший за этом взгляд волшебника пироманту пришлось. То ли последовавший ответ Рейнольда, то ли давно спустившиеся на берег спутники вернули Маркусу сосредоточенность, серьезность и в некотором роде поспешность.

- Я, кажется, понял, какое действо изображено на кинжале, и, боюсь, тебе это не понравится. Давай я расскажу об этом вам вместе. А сам кинжал - может быть это он так действует на Керидвен? - Маркус перевел взгляд на водную гладь и сложил руки на груди. - Я сделаю то, что ты просишь, но ты должен мне помочь. Скажи ей доброе слово. Любое. Одно. Я верю, у тебя получится.

Маркус в привычной ему манере иронизировал, но голос был тверд и серьезен. Трудно было понять шутит ли пироман либо говорит всерьез. Казалось, мыслями он был совсем в другом месте. А затем Маркус, выдавливая из себя каждое слово, произнес:

- Знаешь, я должен тебе кое-что сказать. Той ночью, в Уайт-Пике. Я умер. Я хочу с тобой об этом поговорить, но давай не сейчас. Там, на берегу, какие-то звуки. Нам нельзя разделяться надолго. Идем.

Чуть помедлив, пиромант поспешил на берег, оставляя позади волшебника с его теориями, умозаключениями и вопросами.

Ворота дома Будикидовичей были распахнуты настежь. Несколько разномастных солдат со свежими боевыми отметинами несли службу у въезда. За теремом подымался к облакам столб дыма, а Рута суетилась на заднем дворе то с дровами, то с ведрами, командуя парой ребятишек. Там же ошалевший от нежданной свободы петух гонял кур от дома к бане и обратно. И только застывший под навесом Германн смотрел на происходящее большими глазами, полными печали, то и дело ударяя копытом в землю. Уж третью неделю славный конь не подпускал никого к себе.

Пан ждал гостей. Облаченный в отцовский кафтан, одевал который лишь по большим праздникам, Казимир с юношеской удалью сновал по двору, проверяя, чтобы приготовления шли ладно. День предстоял долгий, а вечер - славный. И все должно было быть как надо.

Минуло уж седьмицы две как пан воском свечным руки марал в церкви. Но стоял стойко подле убитой горем Николетты, крепко держа под руку беременную сноху. Не мог Казимир отказать матери внучки единственной и похоронах по её обряду. Да и сам он не то чтобы плохо относился к церкви, просто епископ какой-то дурной попался. Неправильный. Не так он вещал как отец Олаф, крест которого Казимир целовал. И, стоя под сводами церкви, смотря на гроб с сыном, поминал слова друга своего старого, который о вере своей вещал. Что конец света вскорости грядет. И выйдет архангел Гавриил и будет демонов кромсать мечом горящим. Что Христос явится на землю вновь, который в рог дул и стены Иерихона рухнули. Тот самый, который победил в поединке самого Тора, коленопреклонного после того боя. Христа, который берсерк и за паству свою всех порвать готовый! Где тот Христос? Смотрел пан Казимир то на Гжеся, то на свечу догорающую и не слушал святого отца подвывавшего что-то. Искал он ответы на вопросы свои: где тот бог, который из семьи Будикидовичей забрал к себе того, кто веровал в него более всего? Где пил горилку этот конунг евреев, когда люд гроднецкий под мечами Орденскими стенал? На чьей стороне этот воспетый божок? Не было веры в него у Казимира, да и быть после случившегося не могло. Только крепче сжимал он зубы и руку Николетты, да ярость свою унимал, веруя, что те молодчики, что золотом от Янека вперед платы половину получили, вызнают кто сделал то с Гжегожем, а уж потом... Не веровал Казимир, что Господь сына его убийцам воздаст по заслугам. Скорее небеса разверзнутся... Впрочем, небеса еще разверзнуться, но то будет потом.

Минули дни горечи и печали. Когда оплакивал город сынов и дочерей своих. Когда поняли горожане, что несет с собой орден и слуги Христа. А те кто не понял - ну и пусть их. Дурь! Что с них взять? Не пороть же каждого, кто хороняя друзей своих не памятует о том, чьих то рук дело. Но... минули дни те, а сегодня день другой случился. Намедни новым князем Гродненским стал славный Болеслав из рода Вилковских. И дело это пан Казимир не отметить никак не мог!

Длинные столы в светлице ломились от яств. Кувшинов было не меньше чем кубков, и с половину чарок. Сало стекало с подносов, на которых возлежала свинья с яблоком во рту и петухи, зажаренные до черной корочки. Репы, лучку и солений было столько, что упиться можно было не раз и не два, а доброй закуси запас не иссякнет. Свечей на столе не было, дабы гости добрые ненароком не устроили беды. Но стол столом, а время и гостей перечесть. По правую руку от пана восседал в роскошном кафтане Ян, за ним сидели сразу две девицы фон Гриффина, а по левую руку от Казимира стул пустовал. Дальше на скамьях разместились гости, коих желал видеть пан Будикидович и коих зазвал заранее. Подле дочерей восседал весьма поникший будущий сват фон Гриффин, печали которого пан Казимир никак не мог выпытать, а подле стула пустого, вцепившись в нож, восседал Джургис с детьми (вернее сказать детинами), подарок которого спас жизнь пану в день роковой. Кожевник недобро поглядывал на собравшихся, но, встретившись с укоризненным взглядом хозяина, поглядывать злобно начал на еду. За ним развалился на два места пан Юзефович. Довольный и добродушный с виду, он перебирал пальцами по столку в такт собственным мыслям. За дорогими гостями разместились капитан Анджей Щестный, несколько татарченков, Агнешка из Тышкевичей, осиротевшие Волковичи да пара друзей Гжеся из немецкой слободы. Стул же в конце длинного стола, ровно против хозяйского, приготовлен был для князя Гроднецкого, пана Вилковского.

- Ну-с... - начал Казимир, возвышаясь над столом с доверху наполненным кубком. - ...спасибо что пришли, стало быть. Рад видеть вас в этом доме, и буде нужда случится - знайте, что покуда жив хоть один Будикидович, всегда найдете вы здесь поддержку и защиту. Ну а первый тост поднимаю я за князя Гроднецкого, пана Вилковского. Долгие лета и славного правления ему от нас! И за нас с вами, ведь должно стать нам Болеславу первыми помощниками и верными советчиками.

Не лукавил Казмир. От чистого сердца говорил. Улыбка разве что вышла у него чуть вымученной, но не от зависти и не от злобных мыслей. Жаль ему было Болеслава. Смотрел он на него, потерявшего всю родню, и слезы наворачивались. Вот взять Казимира. Ян в самом расцвете сил, свадьба на носу да и гулянья свои, похоже, забросил. В невестке души не чает. От Гжегожа внучка осталась, да Премысл намедни шепнут, что Николетта в чреве сына носит, на роду которому начертано прославить род Будикидовичей. Да и сам он еще о-го-го! Поминая Динару, храбрился Казимир. А что у Болеслава осталось, кроме Гродно? Вот и улыбался, пан Будикидович, не открытой добродушной улыбкой, к которой привыкли едва ли не все, а тоскливой и чужой.

Впрочем, после звона кубков дело пошло на лад.

- Будем! - громыхнул пан вместе с друзьями.

И небо за окном, вторя доброму тосту, разразилось рокотом и крупными каплями дождя.

Пиромант, следуя примеру угрюмого волшебника, взял из сокровищцы один из драгоценных камней. Стоя на передней линии и превозмогая удары пусть и крошечных, но от того не менее смертельных мечей и копий, лишь благодаря поддержке Кридвен, Маркус никак не желал отдать душу Изиль в следующем бою. Напротив, он страстно желал жить!

На пути к поселению руадов он спрашивал себя: от чего Шширк и его возлюбленная не изменились? И этот вопрос немало беспокоил одаренного. Весь город подвергся трансформации, утрате плоти, но эти два мыша остались вполне себе материальными и разумными. Время от времени в голову проникало единственное объяснение - любовь, но пиромант вновь и вновь отмахивался от него, как от не стоящего внимания. Но чем больше думал он об этом - тем чаще единственное объяснение возвращалось...

Слова жрицы для утомленного безрезультатными поисками ответов стали для Маркуса настоящей усладой.

- Давайте осмотрим деревню. Здесь должны быть следы, подсказки, записи - хоть что-то, что сможет пролить свет на произошедшее! И... я согласен с Рейнольдом. Стоит осмотреть Уайт Пик. Ключ, который мы нашли в Последнем Страже, он что-то открывает. Что-то важное. И если мы не найдем это здесь - не думаю, что мы найдем это где-то еще.

Речи Люсиль и Керидвен привлекли внимание Маркуса. Дождавшись удобного случая, он тоже решил поинтересоваться у жрицы, которая, казалось, имела ответы на все вопросы.

- Керидвен, скажи, почему Шширк и его возлюбленная не изменились? Что стало причиной этому: вера, волшебство, любовь?

Идешь по облакам,
И вдруг на горной тропке
Сквозь дождь – вишневый цвет!

Город шипел враждебностью, и от того Маркус, не опуская щит, настороженно оглядывался по сторонам, ожидая нового нападения. Однако, благодаря Сейварду, руадам удалось избежать еще одного обстрела. Нападение это говорило об одном: слова жрицы не возымели эффекта. Обитатели Уайт Пика либо не восприняли их, либо не смогли воспринять в принципе. После случившегося в Последнем страже, встречи с копейщиком, имя которого Маркус позабыл, он все больше и больше сомневался в разумности жителей Дал Фиатх. В способности их мыслить подобно руадам из Лосмора.

Когда отряд почти добрался до приметного дома, обитатели Уайт Пика вновь проявили себя. Две бочки неумолимо катились на руадов. Ввалившись в дом, Маркус услышал треск, и лишь затем почувствовал запах гари.

- Какое расточительство. - сухо прокомментировал пиромант устроенную ловушку.

Впрочем, мысли его тот час оказались направлены в иное русло. Горы разного скарба, разведенный точно в комнате костер, одоспешенный... гость. Да, именно гость. По всему выходило, что вряд ли это существо жило здесь. Скорее, оно устроило здесь нечто временного склада или хранилища для своей добычи. Впрочем, это ничего не меняло. Однако... Маркус приблизился к разгоряченной Керидвен, мягко опустил подогретую даром руку на плечо, приблизился, чтобы шепнуть что-то на ухо и замер. Покачал головой и отстранился, ничего не сказав. Меньше всего ему хотелось, чтобы существо услышало что-то, что могло разрушить контакт. Спугнуть, как то случилось с копейщиком. А мышиный слух чуток.

Пиромант дождался когда Каридвен закончит, а затем приблизился к замочной скважине и сел прямо на пол, рядом со жрицей, так, чтобы лицо его оказалось напротив замочной скважины.

- Я Маркус, отмеченный Изиль. - пиромант улыбнулся, как если бы он говорил с ребенком. - Мы можем заплатить. Вот, взгляни.

Топор, ведьмин огонь, синий огонек - все это Маркус показывает "замочной скважине", не особенно надеясь заинтересовать Шширка. Впрочем, он искренне верил, что нечто материальное маленькому мародеру покажется интереснее, чем пусть и дружелюбные, но пустые слова.

- И еще, скажи, тебе знаком этот язык?

Пока глаз не исчез, Маркус поспешил показать замочной скважине описание ключа, найденное в Последнем Страже.

Вдохнув пары распрекрасных растений, Маркус удержался на ногах только благодаря помощи Сейварда. В глазах накатились следы, лицо побледнело, а сам он залился кашлем. В какой-то момент ему показалось, что легкие вот-вот вылетят изо рта. Что-то оказалось в руке, и Маркус послушно одеревенелыми руками выполнил все, что говорила Люсиль, а затем рука почему-то поднялась ко рту. Похоже, её кто-то прижал. Во рту оказались твердые растения, а в голове звучали слова "Разжевать". И это было самое сложное! Работать челюстями, когда легкие пытаются вырваться наружу. А уж проглотить лекарство оказалось выше сил пироманта. Каким-то чудом Маркусу удалось выделить сок растений, который, оказавшись внутри, принес долгожданное облегчение. Лишь через несколько минут, разменяв десятки шагов, Маркус нашел в себе силы поблагодарить охотницу и гвардейца.

- Спасибо вам. Без вашей помощи я бы так и остался лежать в ядовитом разноцветье.

От слов извиняющейся жрицы Маркус несколько опешил, но почти сразу пришел в себя, а на лице его появилось слабое подобие вымученной улыбки.

- Ты ничего мне не должна, Керидвен. - Маркус виновато пожал плечами. - А я тебе должен одну жизнь. Поэтому, правда, не стоит так беспокоиться.

Разменяв около половины пути, Маркус выдернул куст травы, на который обратила внимание Люсиль. Отделив корни, он бережно убрал лекарство в сумку, с облегчением обнаружив, что больше не нуждается в помощи Седьмого. Еще раз благодарно кивнув гвардейцу, Маркус продолжил путь самостоятельно, с наслаждением вдыхая воздух полной грудью. Но яркое разноцветье ядовитых растений он запомнил надолго.

Когда стрелы попали в руадов, Маркус в возмущенных возгласах и пространных речах услышал команду Сейварда. Он пригнул голову и молча проследовал за гвардейцем в безопасное место. Но даже там старался не высовывать голову из-за щита. Эффект яда едва отступил, и пиромант меньше всего на свете хотел вновь прочувствовать весь букет ощущений от отравы. Выслушав речи спутников, Маркус нашел в себе силы высказаться:

- Не нравятся мне открытые пространства. Думаю, стоит начать с мест, где нас не смогут обстреливать. Корений не так много.

Нельзя сказать, что сражение со стражем далось Маркусу легко. И путь он, благодаря жрице, не получил сколь-нибудь серьезных повреждений, столь частое обращение к дару оставило свой след. Пиромант осунулся, кожа на его лице побледнела, от чего шрамы в форме колец набухли. От былого радушия не осталось и следа. Маркус замкнулся, время от времени поглядывая по сторонам. Нашел он в себе силы лишь кивнуть Сейварду в знак признательности. А в остальном, безучастно стоя в стороне, словно выпитый сосуд, он лишь изредка проявлял участие к происходящим событиям. По виду было понятно, что судьба меча его ничуть не беспокоит. И только когда фонарь оказался в руках руадов - с тенью любопытства взглянул огнепоклонник на магическое пламя.

Оказавшись же снаружи, Маркус вдохнул полной грудью, и щеки его порозовели, а на лице промелькнула улыбка. Он словно ребенок задрал голову вверх, любуясь искаженным закатным небом Дал Фиатаха. Таким уродливым в тумане и таким желанным одновременно.

Костер приковал взгляд Маркуса надолго. Он вглядывался в него, изучал, вновь и вновь касался недоступных остальным струн дар в попытке понять природу этого места, от которого веяло теплом и безмятежностью.

Маркус не сразу заметил одноглазого копейщика. По праве сказать, обратил внимание он на путника после того как тот заговорил. Первоначальная настороженность оказалась подавлена чарами волшебного места, и Маркус, представившись, отдал инициативу разговора Керидвен, позволяя магическому пламени костра вновь завладеть всем вниманием пироманта. И как-то в процессе, как должное, принял он весьма странное по его мнению назначение костровым. Но ничего не сказал. Ведь если магическому пламени не нужно топливно, то любоваться и изучать его можно бесконечно... И только заслышав про ужин Маркус отвлекся.

- Проведя в заточении много дней, я заметил одну особенность зелья. Оно способно утолять голод и жажду. Но... - губы Маркуса расплылись в лисьей улыбке. - я бы не отказался от сочного, прожаренного куска мяса.

Еще один огненный вар возникает перед пиромантов и устремляется на этот раз в грудь исполину, подальше от гвардейца. А затем, видя разъяренного стража и то, как Сейвад, принявший на себя разрушительный удар, в отчаянной попытке вцепился в застрявший в исполине меч, Маркус вновь воззвал к своему дару, расточительно расходуя последние силы. Но в этот раз пламя не появилось под големом, не устремилось от пироманта, обжигая все вокруг, нет. Оно возникло прямо вокруг головы хранителя, скрывая за языками пламени то, что можно назвать щелями для глаз. Их было так много, что все что было выше плеч стража обратилось в огромный пылающий факел. Увы, столь яркое воплощение стихии вряд ли могло нанести вред противнику, ведь на создание достаточного разрушительного эффекта у Маркуса уже нехватило сил.

- Давай, Сейвад, сделай что должно! - крикнул Маркус гвардейцу прерывисто, стараясь не потерять связи с источником.

Он надеялся, что сможет дезориентировать голема и дать шанс гвардейцу завершить начатое. А потому старался удержать пламя так долго, как сможет.

Так долго Маркус не слышал человеческой речи, что смысл слов доходит до него не сразу. И не весь. Но кое-что пробивается сквозь пелену эмоций и... новых ощущений. Между угрюмым волшебником, который, по всей видимости, заинтересовался библиотекой больше чем пленником, и заботливой жрицей Маркус делает свой выбор, отвечая женщине первой.

- Кажется, он не в духе с тех пор как прибыл в Лосмор. - улыбнулся Маркус. - Но ничего, у меня есть кое-что, что сможет развеять его тоску. А мне бы не помешала прогулка на свежем воздухе и... да! Я так давно ни с кем не разговаривал. Может быть ты можешь поговорить со мной? Расскажи что-нибудь. Не важно что. Просто одиночество там... - Маркус боязливо покосился в сторону подвала. - ...оно много дней сводило меня с ума. И если бы не книги, не записи из форта - я бы точно тронулся умом. Но на мое счастье мне удалось захватить немало рукописей, да и в подземном хранилище нашлось что почитать.

Вывалив скороговоркой на жрицу поток эмоций, Маркус прерывисто задышал. Ему потребовалось время, чтобы придти в себя.

- Я буду рад пойти с вами. - легко согласился пиромант. - Тем более, кажется, я обязан кому-то жизнью. Но где остальные?

Получив ответ, Маркус крикнул негромко:

- Рейнольд! Подойди, пожалуйста. У меня есть кое-что интересное. - Дождавшись когда волшебник приблизиться, Маркус продолжил. - Раз мы будем путешествовать вместе - я хотел бы поделиться с вами кое-чем любопытным и важным. Когда я пришел в библиотеку впервые - здесь уже кто-то побывал до меня. И отнюдь не с благими намерениями. Самые ценные рукописи были уничтожены. В библиотеке я провел несколько дней, изучая записи. Но когда солдаты начали вести себя агрессивно, я укрылся в подземном архиве, забрав с собой те рукописи, которые мог унести. Жаль, что во многом они были бесполезны: это были записи о том, сколько запасов было сделано в крепости, сколько камня было выделено на укрепление стены и сколько денег стоит заплатить солдатам в следующем месяце. Но были и любопытные находки! Я точно узнал, что если идти на север от последнего стража - мы попадем в Долину Веторов, миновав которую мы сможем оказаться в Ульде, столице Северных Земель. Мне также удалось найти записи о том, что подле Исхалаима расположен Кристальный Оазис, по легенде наделяющий испившего из него необычными силами. Еще я нашел переписанную легенду о трёх Пустынных Королях. Похоже, они обладали божественной силой, а их государство расположено на Востоке. Сколько правды в этой легенде мы можем только гадать. И самое интересное! Вот. - Маркус явил на свет небольшой сверток. А развернув его сделал пламя в ладони сильнее.



- Обратите внимание какой он странный формы. Без привычной бородки, но с ветвящейся шейкой – будто множество щупальцев. И хотя на ручке красуется голова дракона - похоже, добавили её уже значительно позже. И в сундучке с ним я нашел записи, но разобрать не смог. Может быть у вас получится? И расскажите что вам удалось узнать во время путешествия?

Ян:

Ян расплылся в улыбке, и в этот момент черты лица Казимира просматривались в нем как никогда прежде. Внешне он сильно походил на отца. Что, конечно, нельзя было сказать о нем в целом. Нетерпение и непосредственностью юности - вот то, чем встретили его юные пани. И наблюдать за ними, общаться и подыгрывать их во многом детским замашкам доставляло Янеку немало приятных ощущений.

- А у меня ответ для пани... - отозвался Ян нетерпеливо. - ...но не сейчас. Теперь моя очередь тайну подержать, красавицы.

Янек наивно, по-детски улыбнулся девушкам и подарил обещающий взгляд обеим сразу.

- Ну полно. - заключил Ян. - Показали вы себя прелестницы. Оставили довольным пана. Показали и рассказали о себе, за что вам моя благодарность.

Ян учтиво поклонился. Хотел было поцеловать ручки девочкам, но оставил эту затею. Ведь тогда пришлось бы выбирать чью ручку целовать первой, а он не спешил давать намеки на свой выбор. Или делать его, неопределившись.

- Примите же и вы от меня ответную любезность: приглашение в дом Будикидовичей. Посмотреть как живем мы, потомки Будикида. С батюшкой познакомитесь, да с братом, да с женой его с Силезии. Может и не люб вам окажется дом наш.

Ян еще раз позволил себе многообещающе улыбнуться, но пришло время вернуться к фон Гриффину и поблагодарить его за встречу и прием. Да и спроситься он хотел забыл про Джургиса. Мало ли не сдюжит отец, не решит по-хорошему с ним, по-старинке. Тогда надо бы иметь и запасной план. А суконщик, должно быть, вхож в цех ремесленный. Может что и расскажет полезного.


Казимир:

- Да полно те. - отмахнулся от, должно быть, приличствующих на востоке извинений Казимир. - Я же от чистого сердца. А ну не любо вам - так ладно. Так оно бывает. Видать, у богов для вас другой путь. И не держим мы обиду, коль гость иначе мыслит на столь вопрос серьезный.

Пан опустился на стул и подлил себе еще пива. Слушая слова Динары, он не забывал и размышлять о сказанном. Речь девушки журчала ручьем и услаждала слух, но слова не нравились Казимиру. Но на этот раз приветливая улыбка - вот все, что высокородная татарка могла видеть на лице хозяина.

- Я подумаю что можно сделать с пошлинами. - уклончиво ответил Казимир, прервав на мгновение размышления.

На этот раз девушка говорила о дарах хану и, вероятно, «прощении». Эта переменчивость и то, как Динара пыталась подстроиться под ситуацию, настораживало. А еще Казимир понял, что вряд ли что-то знает о гостях по-настоящему, взаправду. Они могли рассказывать что угодно и, как смог убедиться пан Будикидович, - весьма правдоподобно. Но если им будет нужно сунуть нож дамасской стали под ребро кому-то из дома - задержат ли они руку или даже не помедлят? Казимир не сомневался. Но все же, прямо сейчас, гости не замышляли недоброго. Однако с какой целью они приняли приглашение явиться в гости, храня под мужским платьем ТАКУЮ тайну, - вот тот вопрос, на который у Казимира не было ответа. И ему казалось, что ответ на этот вопрос он не найдет сегодня. Да и найдет ли вообще когда-нибудь? Тем не менее он пан отдавал себе отчет, что все что хотел предложить татарам - было предложено. Все что хотел сказать - сказано. А потому говорить о делах далее он не намеревался. Пришло время и расслабиться. Поспрашивать о востоке, о жизни при дворе хана. О том как там все устроено и какие обычаи и законы в ходу. До тех пор, пока гости не решат откланяться. Впрочем, предложить кров и постели он также собрался. Вдруг Илдиз не сможет добраться до дома сам. Да и родное литовское гостеприимство обязывало Казимира.

Но одна мысль все таки беспокоила Казимира. «Илдиз» немало удивил его, и это не заметил бы только слепец. Пану было любопытно как поведут себя гости, как поведет себя Динара? Сделает ли вид, что ничего не произошло? Или попытается получить от Казимира заверения, что это останется тайной? И если последнее - то как она будет себя вести при этом? И эта мысль подогревала интерес Казимира к застолью и не оставляла во время рассказов Динары о дивной империи.

Что плохого может случится с человеком, запертым подвале? Любой другой блуждал бы по темному сырому помещению словно слепой котенок, натыкаясь на мебель и разбросанные вещи, но Маркус имел дар повелевать огнем. И от того ни темнота, ни холод, ни сырость не были страшны ему. Несколько глотков зелья утоляли жажду и голод. Или, по крайней мере, притупляли чувства. Книги и обрывки рукописей стали его друзьями на протяжении... Единственными друзьями. Сколько он провел под сводами - сказать было сложно. Короткие промежутки сна стали его единственным мерилом времени. Но то чувство, что пришло к руадам в Лосморе, во много раз сильнее придавило Маркуса, запертого в этой странной крепости. И чувство то безысходность. Нет, не такой жизни искал пиромант, отправляясь в туман. Все чаще и чаще его посещала мысль: что за существование он ведет? Не лучше ли смерть, чем такая жизнь? И каждый раз Маркус искал ответ на этот вопрос и не находил. Звуки давно оставили его. Безмятежная тишина, изредка нарушаемая лишь им самим.

Раздавшиеся сверху шаги прозвучали для руада раскатами грома. Сначала он не поверил своим ушам, решив что сходит с ума. Но шаги неотвратимо приближались. Сколько он не слышал звуков с поверхности? День? Два? Неделю? Месяц? Встряхнув головой и крепко прижав теплые пальцы к ушам, он прислушался вновь. Треск за дверью показался Маркусу раскатами грома. И он с трудом выдавил из себя:

- Спасите...

Уже через мгновение пиромант почувствовал то, что теплилось внутри него, не в силах вспыхнуть пламенем. Не в силах до этого момента. И это была надежда. И она придала ему сил.

- Спасите! - закричал Маркус изо всех сил.

Ему было все равно кто на обратной стороне двери. Долгие дни ожидания, бесцельного существования и наконец ответ пришел к нему. Нет, лучше уж выбраться наружу и умереть, чем провести жизнь в темном сыром подвале подобно крысе.

Дверь распахнулась и тонкая полоска света осветила бледное исхудалое лицо. Вместе с этим пламя в ладони пироманта угасло. В нем уже не было надобности.

- М-Маркус!? – с недоверием тянет Керидвен, отступив на всякий случай на шаг назад. Обернувшись вполоборота, она зовет волшебника. – Мастер Рейнольд, здесь лосморец! Живой! – снова оборот к пироманту. – Сын пламени, поведай, как ты здесь оказался? – вопрос задан доброжелательно, но оружие жрица убирать не спешит.

Жрица ночи. «Какая ирония. Проводница тьмы проливает свет» - мелькнула мимолетная мысль, но все это имело такое же значение, какое значение имеет сухая травинка для пламени пожара. Маркус вылетел из подвала словно выпущенная из тугого лука стрела. Кажется, он задел Керидвен. Затравленно заозирался по сторонам. Он искал солдат, призраков, монстров, но никого вокруг не было. Никого, кроме Рейнольда и Керидвен. Немного отдышавшись, Маркус приблизился к жрице. Осторожно протянул руку и прикоснулся к её плечу. Ощутив теплую плоть, он сжал её сильнее. И лишь тогда, убедившись, что перед ним не призрак, шумно выдохнул и позволил себе немного немного расслабиться. Он поискал обломки стула и, проверив крепость ножек, с облегчением уселся напротив жрицы. В этот миг он почувствовал, чего ему нехватало. Нормального стула. Вечность сидеть на пусть и прогретом сухом каменном поле хранилища - порядком надоело. Хотелось набрать полную грудь свежего воздуха. Пробежаться по зеленой траве. Услышать звуки журчащей воды. Но... все это могло немного подождать.

- А... - начал Маркус, но слова так и остались в горле.

За то время, что он провел в подвале, тысячи раз он думал о том, как выберется наружу, но ни разу ему не приходила в голову мысль о том, что придется рассказывать эту историю. И как он будет это делать. Еще раз набрал полную грудь воздуха, который, казалось, отдавал свежестью полевых цветов.

- Меня заперли. - ответил пиромант жрице и улыбнулся тому, насколько банальным и очевидным прозвучал ответ. - Должно быть, это были солдаты крепости, но я не уверен.

Удивленные взгляды Керидвен и Рейнольда подсказали Маркусу, что, судя по всему, защитников они не встречали. И он решил уточнить.

- Я отправился по стопам Мерехайна и оказался в Последнем Страже много дней назад. Я не знаю сколько лун прошло с тех пор. Здесь были солдаты. Их лица были отмечены смертью: мертвецки бледные, безразличные ко всему. Они не разговаривали со мной и словно не замечали. Тогда я решил поискать документы и записи внутри о том, что произошло. Какое-то время мне удавалось исследовать крепость, но затем солдаты начали проявлять враждебность. Мне удалось спрятаться в хранилище, а затем кто-то задвинул засов с внешней стороны.

Маркус оперся локтями на колени, призвал крохотное пламя в ладонь и задержал взгляд на отбрасывающем гротескные тени огоньке. Пламя всегда успокаивало его и навевало мысли о доме, которого он был лишен.

- Так я оказался здесь. А что привело вас сюда?

Ян:

«Стало быть и считать умеют» - прикинул в уме Ян. Это хорошо. Ибо ни он сам, ни батюшка этим весьма скучным занятием себя не утруждали. Может, хоть кто-то в семье начнет вести счет дохода и расхода. А то после смерти матушки как-то оно так... как есть, повелось. В общем польза от затеи выходила и так, и этак. Как ни крути.

Толи от мыслей, толи от радостного щебетания девиц Янек расплылся в улыбке и сам. Не такой широкой и добродушной, какой известен пан Казимир, но все ж одной кровинушки. Хоть в чем-то по батюшке вышел... А тем временем девицы лепетали наперебой, стараясь угодить толи паничу. Так разволновались, что даже подзабыли, что Ян спрашивал. Но то не сильно беспокоило юного шляхтича.

- Подержите. - легко согласился Ян, и тут же добавил. - Но недолго. Ой как не люблю ждать!

Интерес панича начал подниматься в другой области, и он игриво подмигнул девицам.

- А коль затянете - и я буду просить вас. Настойчиво!


Казимир:

- Я... - Казимир вновь начал наливаться краской.

Но в этот раз причиной тому стали не столько слова гостьи, сколько весьма внушительный кувшин самогонки, стоявший на столе пустым, несколько боченков пива и бутыли с вином. Содержимое всех этих сосудов в разном количестве оказалось внутри пана. И сколь бы ни был крепок телом и духом Казимир - все таки и у него был свой предел. И теперь он, возвысившись над столом, громыхнул:

- Я... жизнь свою ни русича не боялся, ни немца, ни татарина. - покачнулся, припав на поврежденную ногу, но выпрямился крепко. Взгляд хозяина оставался ясным. - Ни чеха. А потому от слов своих не откажусь. Коль передумаешь - двери моего дома всегда открыты и для тебя, и для тех кто придет с тобой.

Казимир удостоил «Илдиза» недовольным взглядом, а затем подлил ему самогонки вперемешку с пивом.

- В доме Будикидовичей - как у Бога за пазухой! - прогремел пан, подняв кубок. - В каких бы богов вы ни верили. Но это твой выбор, прекрасная Деянира. И я буду его уважать, каким бы оно ни было.

Казимир попытался выдавить улыбку и, глядя на гостью, получилось у него это легко и естественно. Опрокинув кубок, пан Будикидович опустился на стул. Вытянул ноги и впился глазами в потолок, погружаясь в размышления.

- А ведь и правда, клянусь Перкунасом! Зачем ходить к каждому, если можно собрать всех в одном месте и спросить?! Но не прямо «Брат ты мне, или не брат», а вот так хитро. - Казимир шлепнул рукой по протертости на столешнице и посмотрел на Динару с чем-то вроде уважения. - Мысль твоя мне по душе пришлась. Спасибо тебе за это. Вопрос я, конечно, какой-нибудь другой вынесу. Который будет никому не интересен. А про пошлины... Думаю, это мне под силу. Скажи только сначала, о прекрасная Динара, ведь по стопам ваших друзей в Гродно направятся и твои недруги. А то и с вашими друзьями. И весть о том где вы укрылись разлетится по всей империи. Что ты задумала?

Ян:

С каждым словом немок Ян ободрялся и чувствовал себя увереннее. Покорность и послушание отцовской воле, которые девицы явили на свет, немало порадовали юного панича. А просьба и несколько детские препирания вызвали невольную улыбку на лице. Марта и Магда казались покладистыми. Впрочем, как оно на самом деле Янеку еще предстояло выяснить. А пока юный пан почувствовал уверенность и, дослушав девиц, ответил:

- Мужем обеспечу. - затянул панич протяжно и задумчиво. - И не кем попало, а достойного человека найду. Младого и красивого. Только и у меня условие будет. Если уж я озабочусь судьбой своячицы - стало быть отец ваш всем женихам отказом должен отвечать. Иначе никак. А как же? Вот найду я жениха - а он найдет другого вперед. И кем меня выставит? Нет, так дело не пойдет. Так что соглашусь я охотно просьбу вашу исполнить, но отец ваш вперед должен на мое условие согласиться и никак иначе. - Ян помялся немного, но затем смягчился. - Но если найдет кого достойного и вам по душе - то пусть меня вперед спросит, не договорился ли я с кем-то. Так и передайте батюшке мое слово.

Закончив с делом сурьезным, Ян расслабился и пал жертвой девичих взглядов.

- Какие вы интересные, аж дух захватывает! - увлеченно начал панич. - Расскажите же мне скорее при каких обстоятельствах вы научились с арбалета стрелять; чем занимались пока папенька в разъездах был; кто вас наукам и грамоте учил; кто учил хозяйство вести да вышивку плести; кто сватался к вам и отчего отказы получали; к кому в гости в Гродно ходите.

- Ну а попортили-непопортили - это обряд известный. - словно невзначай бросил панич, не отрывая взгляда от девиц. Но в этот раз, перед тем как сказать, он переместился так, чтобы видеть и старушку.


Казимир:

Почувствовав грудью под туникой Илдиза упругие груди, захмелевший пан не пытался скрыть своего удивления. Он оказал почести Динаре еще по наитию, выслушал слова гостей не слушая, а затем остолбенел. До сих пор пан не придавал значения женственности названного юношей, считая это чем-то диковинным. Мало ли какие мужики там в степях?! Но нет! Теперь же вся правда накрыла юстициария, и побелевшее лицо его начало краснеть, наливаясь яростью от раскрытого обмана. Обмана, который гости внесли в его дом. Впрочем, отдышавшись и глотнув еще самогонки уже вперемешку с холодным пивом, Казимир, немного отдышавшись, начал приходить в себя. Еще одна пелена спала. Илдиз сразу казался нерешительным и... словно Динара в этой семье решения принимает. Теперь же, когда стало ясно, что "юноша" совсем не тот за кого себя выдает - перво наперво пан Будикидович хватился нагайки, да быстро осадил себя. И дело было не в случившемся с епископом, а в законах гостеприимства. Если уж гости и внесли обман в дом - то Казимир навлекать на себя гнев предков, нарушив обычай что много старше свода законов города Магдебурга, не решился. На Илдиза он больше не смотрел. Совсем. Выждав еще несколько ударов сердца, Казимир пристально посмотрел на Динару. Не было в этом взгляде ни угрозы, ни опасности для гостьи. Лишь горечь и разочарование.

- Сам я дела не веду, да родня моя занимается. Тканью какой-то. - довольно безразлично ответил пан. - Можно и свести друзей твоих с моей родней, коль выгода будет.

Сказав это, Казимир несколько оживился и, залив разочарование очередным кувшином холодного пива, сменил тему. Взгляда его был направлен на Динару.

- Я и не боюсь. - резковато ответил Казимир. - Ежели за вами придут и потребуют выдать - в отсутствие князя, буде созван городской совет. И он решит что делать с требованиями прибывших. Но я тебе так скажу. Хотел вам защиту предложить. И предлагаю. Живите в моем доме. Светлица женушки моей давно пустует, там вам и разместиться можно. - чуть выждал. Посмотрел как моргает Динара. В глаза её и на уголки губ. - Так вы и от решений совета защиту обретете, и от напастей кого угодно в Гродно.

Казимир еще немного пожевал губы, размышляя добавить еще что-то или закончить на этом, но все таки смолчал. Этот обман немало озадачил пана, но... в целом его план как и прежде был осуществим. А быть может стал еще ближе к осуществлению. Как знать. Сумей Казимир скрыть чувства - все было бы как и прежде, как пан и задумывал, но есть у людей недостатки. И честность Казимира была одним из них.

Ян:

Голос немецкой слободы Янек действительно не рассматривал в качестве приданного. Это была та самая причина, по которой разговор о женитьбе вообще возник. Не было был у фон Гриффина влияния на немецкое население Гродно - выбор Яна пал бы на Эгле Волковича или кого другого. А приданное... это же совсем другое! Где это видано, чтобы дефку в одном платье замуж выдавали?! Таких дураков в княжестве литовском Янек не знал, да и знать не хотел.

Но фон Гриффин, по всей видимости, это также понимал, а от того завел речи о злотых. Говорил немец много, витиевато, но суммы молодой пан считать умел. По всему выходило, что за дочку свою Норберт готов предложить был 50 злотых сразу и еще 4 раза по 20 каждую неделю. Выходило не то чтобы много, но для дочки гроднецкого суконщика - весьма и весьма недурно. В целом Ян остался доволен предложением немца и лишь кивнул в знак согласия, когда фон Гриффин закончил. Средства на еще один городской праздник были найдены, как и поддержка немецкой слободы, считай, была в кармане у Будикидовичей. По всему сделка выходила удачной.

Слова Норберта о том, что младшую брать в жены первее старшей - дело дурное, немало удивили Яна. По юности своей гульной ни в жизнь не думал о том, и с пониманием согласился с немцем большее внимание уделить старшенькой. Все таки вертеть можно и так и сяк, но надобно и честь знать. С этими словами Ян погрузился в томительное безделье ожидания.

Отныне придется ему заботу являть о ней, и в Сладкие Бедра хоть окольной тропой, чтобы молва дурная о роде Будикидовичей не разнеслась. И без того епископ после встречи с батюшкой старается что есть мочи. Надо будет... что надо будет? Ну жена и жена, а что с ней делать Ян представлял плохо. Подарки иногда дарить, наверное? Махнул рукой да с Гжесем посоветоваться решил. А там видно будет.

Позднее, оказавшись в светлой горнице с дочерьми фон Гриффина, Янек ничуть не удивился присутствию старухи. Батюшка заботился о благочестии семьи, и то делало ему честь. Панич повернулся спиной к женщине и приковал взгляд к Магде и Марте. Поклон, изящные движения рук, сопровождающиеся взлетевшими на миг рукавами, озорные очи, посмотревшие на пана лишь миг и вновь склоненные долу… Девочки вели себя как и подобает. Лишнего не болтали да в пол смотрели. Младшенькая оказалась попышнее, а стало быть ела лучше. А еда - всему голова. И деток, говорят, больше принесет. Впрочем, и Марта на крестьянку не походила, и все что нужно было откормить деве на выданье - все было на месте. А от того по первости Ян не видел разницы которую брать. А что говорить... Янек хотел оказаться в присутствии Марты и Магды наедине, без отца. Но когда это случилось - ком встал в горле у младого пана. Вот о чем поговорить с двумя девочками? Отчего-то краска подступила к щекам. Душно, видать, в горнице стало. Не иначе. Выдохнул.

- Ну, здрасте-здрасте. Яном меня звать. Будикидовичем. Марта, Магда, вижу, отец воспитал вас как следует. И о судьбе вашей печется изо всех сил. Благодарите бога за такого отца.

Немного выждав, Ян продолжил:

- Герр Норберт речи с вами вел о замужестве, должно быть. Раз уж я здесь - расскажите и мне что думаете об этом. А после... расскажите как вы живете, о себе расскажите. А то ведь мы с вами совсем незнакомы.


Казимир:

Открытые ладони, показанные массивной двери, не ускользнули от взгляда Казимира. Но пан лишь ухмыльнулся в усы да довольно причмокнув, глотнув из кубка. Непростые люди эти, тататары, ой непростые. Подарок же принял охотно и с благодарностью. Дамасская сталь в землях литовских - большая редкость и стоила целое состояние. Такой подарок и великокняжичу преподнести не стыдно. Поблагодарил Казимир Илдиза душевно, от души сжал в медвежьих объятьях и... выпустил. Распахнул руки пред Динарой, но замер от взгляда девушки. Взял осторожно худую ручку, боясь расколоть словно горный хрусталь, приложил к губам и также нежно отпустил.

Засуетившиеся и побледневшие гости немало порадовали Казимира. Хоть и не пили они как хотел того пан, но в любимую ловушку угодили. А кто б не угодил? Или идти с паном в баню, что для неподготовленных людей дело такое... жаркое, или отказывать хозяину, что в свою очередь по законам гостеприимства нехорошо было. Но корить или обижаться пан не стал, а с пониманием выслушал слова Илдиза; смекнул, что сестру он во всем слушается, хоть голос и подает; да перевел все в шутку.

Песни и танцы дивные Динары приковали взгляд Казимира. С тоской он вспомнил о минувших летах, о несбывшихся мечтах да о юношеской удали. Вспомнил как скакал стремя к стремени с великокняжичем в бой, как ногу повредил в бою с татарами, как девку первую схватил да в кусты уволок. Мысли Казимира лились в тон голосу чужестранки-красавицы, изгибаясь в такт стуку браслетов. Оторваться от неземной красы не в моготу было пану. Да и не хотел он. И пусть Динара слишком худа была для литвинов, глаза её раскосые манили как море, наверное. И очнулся Казимир лишь от слов Илдиза, первые из которых он все равно не услышал.

- ... тороплив и слеп? Эм... Нет, не думаю. - пробормотал захмелевший пан. Потянулся к кувшину и, промочив горло, продолжил. - Напротив, вы немало порадовали пана Казимира своим присутствием. Это много для меня значит, так сказать.

Казимир на мгновение задумался какой тон ему выбрать, а затем разразился:

- Ваше желание для меня - закон! - пан с силой ударил ладонью по столу так как часто делал это по рукописи Магденбургской, заканчивая рассмотрение очередного дела. - Ты и твоя сестра можете спрашивать все что вам угодно! Я не хочу, чтобы между нами были непонимания, вот. Отвечу честно и прямо, как у нас заведено.

Впрочем, честный и прямой ответ от витиеватых оборотов пана не приближался, и эту коллизию хозяин отлично ощущал. А от того поспешил перейти к сути.

- Меня заботит два вопроса, Илдиз. - необыкновенно серьезно произнес Казимир, приблизившись к юноше и опахнув его ароматами пира. - Первый - есть ли опасность городу от вашего пребывания здесь. Как члену рады мне это не столько любопытно, сколько важно знать. Второй - вы, конечно, слышали волю великокняжича. Я собираюсь стать князем в этом городе, но пан Юхнович и пан Вилковский - достойные люди, и также хотят получить эту должность. Можете ли вы помочь мне в этом?

Казимир отставил кубок и, не дожидаясь ответа, добавил, явив немалое участие.

- Я вижу как люди косо на вас смотрят, на ваших солдат. Вас боятся, как и все неизведанное. Я бы на вашем месте более ясно очертил свои цели, чтобы люди поуспокоились. Скажитесь что мужа Динаре ищете, или землю купить хотите, или коней разводить собираетесь. Так оно попроще будет для всех.

Ян:

Метания немца немало озадачили Яна. Он с явным беспокойством следил за каждым движением, каждым вздохом суконщика не без причины опасаясь, что хозяин вот-вот отдаст концы наедине с Будикидовичем, а коль такое случится - не видать Янеку ни приданного, ни поддержки немецкой слободы. А уж что молва разнесет - одному богу известно. Но фон Гриффин мало помалу приходил в себя, и вместе с тем облегчение опускалось на гостя.

Слова фон Гриффина нашли понимание у Яна, однако торгашная душонка и тут дала о себе знать. Ни слова о приданном не прозвучало, и если до разговоров отеческих с дочерьми ему дела не было, то вопрос приданного он вознамерился решить здесь и сейчас. Впрочем, рубить словом сразу не решился, мало ли чего, а подошел издалека.

- Поплачут и перестанут - судьбинушка паничек такая. Да мы ведь, шляхта литовская, себе не принадлежим. И батюшка мой женился на кого отец его указал, и дед. А после свадьбы, как покойная матушка приговаривать любила - стерпится-слюбится.

Ян покивал сам себе сокрушенно без тени притворства и продолжил:

- Дом наш не заколочен. Будет хотеться - заходите в любое время. Так даже лучше ведь, что сестра рядом жить станет, а не уедет далече. Вот только за приданное я так ни слова и не услышал. Собрано ведь уж давно поди к шестнадцати-то годам? Земли может за городом или дело какое с которого доход идет или сундук? Это уж, будь добр, сразу озвучь как есть герр Норберт. Видишь ли время сейчас непростое, траты большие будут. Надобно знать... - «что к дефке прилагается» хотел закончить Ян, да осекся.

Задумался. Все таки больно уж он прямо действовал, грубо. От того лишь, что тема ему эта была тяжела. Но нашел таки в себе силы и решился.

- Да что ты, герр фон Гриффин, дочки твои - одно загляденье. Такие цветки срывать - даже жалко! Но я, с твоего дозволения, также хотел бы узнать дочек твоих получше. Может с Магодй мы сойдемся лучше. Но тянуть-то некуда, ждать до завтра - это ж ночь без сна!

Ян начал распыляться, а от того сделал паузу, выдохнул и степенно продолжил.

- Давай порешим так. Солнце еще высоко. Так что расскажи мне что до приданного, а после - ступай к дочерям и держи с ними беседу сколько надобно. А я погуляю по саду коль дозволишь, слугу отряди только, чтобы беседу держать мог. Подожду сколько нужно вам будет. А после - расскажешь чего поговорили, да с Мартой и Магдой познакомишь. Послушать бы да узнать как воспитаны да чему обучены. Как себя держат на людях да... - Ян не закончил. Ибо то что хотел сказать - мать делать должна была. Не полезет же он к дефкам под юбки выглядывать все ли у них там как надо.

В общем ситуация выходила так себе. Матушек в живых ни у Яна, ни у немок не было. И дела эти женские решить было некому. Нет, Ян конечно неплохо знал как там все устроено и как должно быть, но предложить такое будущему тестю язык не поворачивался. А потому решил Ян поговорить с братом, чтобы тот беременную Николетту попросил. Но это могло и подождать.

- ...да, держать на людях надобно себя уметь. Мы ведь не абы кто, а БУДИКИДОВИЧИ.


Казимир и Гжегож:

Казимир был весьма раздосадован, что гости его дорогие хоть были довольны, но держались умеренно и ясность ума бережно хранили. Впрочем, слова их говорили о благодарности, а вид источал благосклонность и радушие. А от того несколько озадаченный пан был весьма доволен, когда ему вручили письмо. Он извинился перед гостями и, сощурившись, внимательно прочитал текст.

Узнать что задумал Болеслав было интересно, но место встречи дурно пахло. А всем что дурно пахло в семье Будикидовичей занимался Ян. А потому без доли сомнений Казимир протянул письмо сыну.

- Гжесь, никому более доверить не могу. Передай Янеку, пущай он с этим разберется. Ступай.

Стоило Грегожу откланяться как Казимир осознал, что случай выдался подходящий, чтобы остаться с гостями наедине, дабы не смущали их люди хоть и близкие пану, да для татар посторонние.

- Анжей, проверь посты. Да дверь за собой прикрой.

Последнее означало, что пришло время оставить хозяина наедине и позаботиться, чтобы слуги убрались куда подальше. Но Анжей хорошо знал, что даже с прикрытыми дверьми должно было стеречь пана да время от времени поглядывать в щель.

Когда Анжей и Гжесь удалились, Казимир как ни в чем не бывало раскинул руки в добродушном открытом жесте.

- Почему бы и нет, если вам так угодно, гости дорогие?! А после я и сам станцевать могу! О, а может потом в баню? Рута напарит Динару, женушка моя покойная говорила что она знает в этом толк!

Казимир не больно надеялся, что гости примут приглашение, но уж если примут - то к разговору они готовы будут точно. А пока Казимир собирался насладиться диковинными талантами Дианры, подумать как подойти к гостям правильно да послушать, может чего сами важного скажут, оставшись наедине с паном.

Ян:

Янек едва не скривился от слов торгоша. Мудр и предусмотрителен оказался не по годам, но по делам своим. Письмо, собственноручно написанное, с, несомненно, подленькими намерениями, давать отказался. Опасный он, Юзефович, опасный. Может и не стоит его в суде-то прижимать. Деньги-то и у него имеются. И сильно поболе, нежели в семье Будикидовичей. Но, малек поразмыслив, порешал Ян, что ничего опасного не сотворит, если сведения какие-никакие соберет о цеховом голове. А уж что с ними делать - можно решить и позднее. А покамест...

- Ну, как знаешь, пан Юзефович, как знаешь. Я к добру твоему предложил. Чтобы дело твое быстрее сделалось. А то батюшка же - сам знаешь. Работа в раде, встречи, да и судебный день вскорости. Когда он вырваться сможет теперь? Но я передам слова твои, пан Юзефович, в точности. Не беспокойся.

Ян собрался уж распрощаться, но остановился. Не хотел он дар принимать, чтобы обязанным быть цеховому голове, но разве мог он отказать себе щегольнуть новым нарядом перед Лидкой?

- А от кафтана нового не откажусь, пан Юзефович. Благодарствую и до встречи.

"Заплатил отец уже и не за один кафтан тебе, шельма подприлавочная." - подумал Янек и направился к отцу за советом, чтобы воротиться к пану Юзефовичу и дела порешать попытаться "рядышком сидячи да беседу неспешно ведя".

...

Немец, как и ожидал Ян, позаботиться о судьбе своей семьи чаял. И нить разговора шла именно в том русле, в котором и ждал молодой пан. А от того чувствовал себя уверенно и твердо.

- Верно говоришь, герр Норберт, верно. Стало быть, не ошибся в тебе ни я, ни батюшка мой. Недурно было бы, коль в слободе народ возжелал пана Будикидовича во княжение. А на добро батюшка всегда отвечает добром. Не знала бы бед слобода немецкая. Да не только бы возжелал, но и показал это желание... деятельно. Что же до твоей проблемы - есть решение её. С золотой шляхтой подле Великого князя да крулевны Польской явится и шляхта иного рода, кто поздравить да развеяться явится ко двору. Будут там и польская знать, и литовская с земель дальних. Будете поде пана Будикидовича стоять. А там уж он представит кому нужно, и устроит судьбу дочерей твоих. Но и приданное должно быть достойно.

При словах о приданном Ян прикусил губу. Все таки род Будикидовичей хоть и не бедствовал, но определенную нужду испытывал во время это буйное. И тут Янека мысль посетила. Ведь с женой в светлице дорога в «Сладкие бедра» в другую сторону не повернется. А приданное оно вот - хватай да бери. Но с другой стороны - не одни эти немки в Гродно в невестах ходят. Та же Эгле Вилковских ничуть не хуже, а приданного с ней может и поболе пан Антанас даст. С другой стороны целая немецкая слобода... И родственные узы разрушить будет не так-то просто. А там целый цех ремесленников. Мысли метались в голове Яна и лицо его явило проблеск этих метаний.

- Норберт, - отбросил Ян приличствующие витиеватые обращения. - А ведь и я до сих пор не женат. Ежели не по нраву тебе ехать ко двору - сделай мне предложение. Вот здесь и сейчас.

Ян мотнул головой в поисках чего-нибудь покрепче. Больше всего ему хотелось сейчас оказаться в объятьях да хоть бы тех двух немок, что выставил он руками фон Гриффина с полу слова. Но и дела сами не делаются. У него был долг перед отцом, перед покойной матерью, и Янек намеревался выполнить его, возвысив род Будикидовичей. Даже ценой своей в некотором роде свободы.


Казимир, Гжегож:

Казимир Будикидович встречал гостей стоя на крыльце. Облаченный в отцовский кафтан, одевал который лишь по большим праздникам, улыбался свойственной только ему открытой добродушной улыбкой и хлопал в ладоши в такт служанке Руте, которая подле дороги звенела бубном для двух молодчиков, выплясывавших так лихо, что носки их сапогов то и дело вздымались над головой. С другой стороны дороги гостей встречала челядь. И лишь на воротах охрану несла пара хмурых солдат, так выделяющихся в общей атмосфере праздника и веселья. Подле Казимира возвышался Гжегож, что-то второпях растолковывая, как могло показаться, не обращавшему на то внимания отцу. По другую руку подле пана стоял Анджей Щестный, лицо которого было отмечено не только старыми шрамами, но и множеством зачерствелых оспин, капитан солдат и едва ли не член семьи. И только вечно где-то ошивающегося Яна в доме не было видно. Может и к лучшему.

Диковинная процессия столкнулась с не менее удивительным литовским колоритом. Две культуры спорикоснулись пред входом в ладный трехэтажный терем. Такие разные, и такие насыщенные.

Пока гости выбирались из паланкина, Казимир, а следом и Гжегож с Анджеем, приблизились к гостям.

- Добро пожаловать в дом Будикидовичей. - прогремел Казимир, в добродушном жесте расставив руки в стороны, от которых едва увернулись Гжегож и Анджей.

Но, как он обычно поступал с друзьями, заключать в медвежьи объятья ни Динару, ни Илдиза не стал. Слишком уж хрупкими показались ему оба.

Тут же из-за спин вынырнули служанки, одна из которых преградила путь гостям румяным караваем, а другая буквально всучила кубки с мутной жидкостью. Таким же кубком успели вооружиться и Казимир с сыном и капитаном.

- Добро пожаловать, гости дорогие! - прогремел вновь пан, поднимая кубок. - Специально для вас - только первые десять капель с каждого чана.

Одним махом он осушил кубок, отбросил на траву и, сделав шаг в сторону, приглашающим жестом указал в сторону крыльца. Но дожидаться не стал, а направился в дом первым, приглашая жестом и всю свиту Илдиза и Динары. Поднимаясь по ступеням и минуя сени, Казимир без устали оглушал дорогих гостей хвалебными речами, которые людей неподготовленных и незнакомых с паном Будикидовичем, могли немало озадачить. Но, будучи хозяином в собственном доме, Казимир не стеснялся и от всей своей широкой души приветствовал дорогих гостей.

В светлице стояли накрытыми составленные рядом два дубовых стола, ломившиеся от яств и кувшинов с самогонкой. Во главе стола располагался массивный деревянный резной стул, по обе стороны которого разместили два стула поменьше, но с подушками. Спинки их были укрыты расшитыми покрывалами. То были места для дорогих гостей. Дальше по обе стороны стояли скамьи для свиты гостей. Однако челядь и солдат Будикидовичей к званому обеду не позвали. Лишь Гжегож да Анжей заняли места рядом с высокородными татарами, отделив их от тех спутников Илдиза и Динары, которым было позволено присоединиться к трапезе. Челядь сновала тут и там, предлагая гостям покрывала, подушки, справляясь о чаяниях и выполняя просьбы. А несколько солдат Будикидовичей несли дежурство у входа, дабы никто не смел потревожить хозяев и гостей внезапно.

Когда отзвенели темные сапожки Илдлиза и все заняли положенные им места, Казимир поднялся, навис над столом как скала и обратился к присутствующим.

- Сей кубок подымаю я за здравие гостей дорогих, Илдиза и Динары!

Ударили кубками под дружеский гудеж Гжеся и Анжея. И лишь затем пан протянул руку, чтобы оторвать знатный кусок от утки, еще утром трепыхавшейся в силках. Но не долго Казимир услащал желудок. Не успел он обглодать и половину кости, как хозяину серебряный поднос поднесла Рута. А на нем две нагайки лежали. Но не простые. Ремни их отсвечивали оттенками багрового, а стало быть дубили их по-особенному. На рукоятях же шелковыми нитями
вышит бы причудливый орнамент, а навершие рукояти венчала белоснежная конская голова.

Казимир поднялся, взял в руки ценные дары и протянул сначала Илдизу, а затем взгляд его задержался на девушке. Что-то блеснуло глазах пана. Что-то совсем юношеское, по-детски наивное. И также быстро утонуло в добродушной улыбке и аромате самогона. Чуть помедлив, хозяин протянул Динаре такую же нагайку.

- Слышал я что на востоке люди рождаются в седле! Не знаю правда или нет, но в умении держаться в седле вам нет равных. А от того примите от меня этот дар. И когда будете скакать вы во весь опор, обгоняя ветер, - вспомните пана Будикидовича добрым словом! Так выпьем же за это.

Распыляясь, пан не считал опрокинутые кубки. Имея за плечами недюжий опыт и многие лета застолий, имел умение Казимир пить да не пьянеть долго. Полезное умение, надо сказать, ведь многие дела совершал он накормив да напоив гостей прежде. Многие вопросы решались так проще и много быстрее. И сейчас прежде чем об чем-то сурьезном говорить - должно было как следует гостей накормить да напоить. Чтоб откушали гостеприимства Будикидовичей сначала. А потом можно и слуг удалить, и разговор деловой держать.

Ян:

Дорохо-бохато в доме Юзефовича было все, и в первую очередь сам хозяин-глава цеха торговцев. Приторно-любезный, он произвел впечатление не самое лучшее на Яна, но Ян не был бы собой, если бы не умел подстраиваться и искать подход к каждому собеседнику. В том, и уж точно в таланте лицедейства, он немало превзошел отца. От яств и напитков Будикидович-младший вежливо отказался, не забыв приправить отказ хвалебными речами хозяину. Но то что дела пан Юзефович решил вести напрямую с отцом - никак не радовало Янека. Того и гляди облапошит торгаш добродушного и сердечного батюшку. А вот сам Ян немалое поле наметил, которое пахать-неперепахать. Но все это д'олжно было свершить потом, ибо сейчас внимание Янека требовалось в другом месте. А от того он держал ответ так:

- Рад видеть вас, пан Юзефович, в добром здравии и, так сказать, не бедствующим. И рдение ваше о торговцах лишь честь вам делает. Понимаю, что потери они снесут в деньгах и оттого вот вам две расписки, как и уговорились. Каждая на пятьдесят монет.

Янек дописал на бумаге два обязательства, капнул на каждую горячего сургуча и скрепил личной печатью. Но составил их так как и предложил глава цеха - без срока гашения. Негоже отказываться от такого широкого жеста торгаша, тем более бесплатного?! Такое, может, случается раз в жизни, чтобы Юзефович что-нибудь бесплатно предложил. Стало быть в нужде ощедрившийся пан, и дело его не так ладно как он воркует. Но все это потом, после праздника, должно будет обсудить и пересудить. Немалые планы на пана имел Будикидович-младший и... решил взять сего пана в оборот, в свои руки.

- Все в точности передам отцу, пан Юзефочив, но дело и у него к вам имелось, как вы могли догадаться. Вот только занятой он на этой неделе сверх всякой меры - заботами о гродненцах да по долгу службы. А потому наказ он дал мне явиться к вам позднее и слово держать от его имени. А потому, ежели не против вы да не заняты хлопотами многими, зайду я к вам через пару дней, наказы от батюшки получив. И чтоб скорее договориться - можете вы, пан Юзефович, письмо ему написать с вашей просьбой. А я передам его батюшке и ворочусь с ответом после гуляний городских, кои обещают стать заметным событием в нашем городе.

...

Сметливых хлопчиков, что нуждались в деньгах и могли потерпеть без веселящего напитка, Ян встречал немало. Вот только порода мужиков эта востребованная. Часть их в дружины панов нанялась, другая - мастеровыми устроилась, еще несколько к великокняжичу службу держать уехали. А кто остался - Войцех, что до одури в дефку Лидкину влюблен и почти год гроши собирает на что-то, да Антанас, что мать больную выхаживает которую годину, то у и берется за любую работу денежную. Еще несколько молодчиков знавал Янек, но всех дружков да подхалимов поминать панек не спешил. По первости зайти решил к этим двум. А уж они там сами дружков найдут, коль сговориться удастся.

А должно им было всего-то навсего не пить и смотреть в оба за гроднецкой шляхтой, что на праздник явится, но в первую очередь за Юзефовичем, чтобы порочащие на него углядеть. Да чтоб в судебный день жалобу подали. Да не одни, а сам-три по меньшей мере. А что углядят - то Янека не касалось. Чем больше будет - тем лучше. А коль скоро Юзефович не явится - тогда и с другой шляхотой то же самое сделать. Сначала углядеть - а там уж видно будет, идти с жалобой или нет.

Четвертак оговоренной суммы Янек дал сразу задатком. Остальное соглядатаям после положено было. А вот с теми кого они обещались найти, чтоб сказать что трэба - с теми расчет будет уж после того как скажут что трэба. И если нужно будет то сказать. Но найти таких работников Ян наказал.

...

Милые улыбки немок Янек ловил жадно, и отвечал поначалу охотно обещающими взглядами то одной, то другой. Но после, видя настрой батюшки, начал сдерживать себя. Позненько уже, ну да ладно. И девчины довольны, и отец уважен вниманием гостя к его безмолвному требованию остудить юношеский запал. Не мудрено, что немок удалил хозяин споро, словно белоснежных крольчат от голодного лиса. Веди себя Янек сдержаннее - может спели бы иль станцевали немки на свой манер. А может, дай боже, и слова в стихи сложили бы - дивная дивность. Ох, как хотелось сейчас молодому пану оказаться на месте слуги и удалиться вместе с дочками хозяина да вечер провести в саду под яблонями в цвету, но что случилось - то случилось, и, посерьезнев, Ян держал ответ Гриффину-старшему:

- Что ж, как верно вы заметили, герр Норберт, явился к вам по-делу. Известно вам конечно, что Батюшка мой, пан Казимир Будикидович, великокняжим доверием одарен был и предложен как один из кандидатов на княжение в Гродно. Мы оба понимаем, кого великокняжич хотел бы видеть князем, ведь доверие свое к Батюшке моему явил он уже, назначив юстициарием своим. И не назначил прямо пана Будикидовича лишь от того, что горожан мнение ему важно. И спрос такой стало быть: поддержишь ли ты, герр Норберт фон Гриффин, Батюшку моего в Раде? Поддержат ли земляки твои моего Батюшку от народа Гродно? Ты теперь самый родовитый немец в городе, считай, - тебе и ответ держать и за себя, и за слободу целую. И если ответы да - то не серчай, но на свадебку велкокняжича ехать предложено будет тебе с нами вместе. Батюшка знает Великого князя лично, сражался с ним стремя к стемени. Похлопотать о судьбе твоих дочерей у Ягелло рад он будет, коль воля будет на то твоя.

Немец казался если не слабым, то уязвимым. Ведь только став первым немцем в Гродно - немало и забот, должно быть, свалилось на Норберта. К кому простому немцу идти обиженному? К самому родовитому и богатому земляку, конечно же. И, как казалось Яну, Норберт, едва вступив на эту стезю, не успел еще обрасти нужными связями и друзьями. И Будикидович-младшой оказался здесь как нельзя кстати, избавив фон Гриффина от дум где можно таковые связи найти и где найти поддержку, случись какое неладное у него самого или у земляков его. И от того Ян выбрал прямую уверенную линию разговора. Пока не озвучивая возможные ответные услуги и действия, что, впрочем, и так было понятно. Ведь за услугу и поддержку полагалось отвечать либо тем же самым, либо стрелой в спину. Но в роду Будикидовичей последнее было не в моде. И от том всем гродненцам было хорошо известно. Впрочем, помимо дружбы княжей, мог предложить еще Ян и себя как мужа дочкам Гриффина. Но свою свободу задешево Янек отдавать не имел никакого желания, а от того берег это на самый крайний случай. Как и все остальные предложения. А пока ждал что ответит Норберт на прямой и вполне честный вопрос.


Гжегож:

Гжесь больше слушал да выспрашивал, но получалось у него не так ладно как у батюшки. Да и Янек сподобился бы на большее. Гжегож же больше по ратному делу мастер. А от того поблагодарил он сердечно Илдиза. И, на всякий случай, Динару за прием и распрощался:

- Спасибо за приглашение, но отец сказал ясно: отнесть приглашение в дом Будикидовичей и воротится с ответом. Мне довелось вкусить вашего гостеприимства, за которое благодарность моя вам, Илдиз, и вам, Динара, многая. Теперь же ваш черед отведать гостеприимства литвинов и пана Будикидовича в частности. Тайно или открыто явиться - дело ваше, Батюшке все одно, а как вам лучше - решайте сами. Но дайте знать за день хоть, чтобы угощения было приготовлены, а напитки холодны к вашему приходу.

В этом доме, пропитанной иноземщиной, Гжесь чувствовал себя скованно, не естественно. Может то отец и верно сделал, что сам пригласил татар в гости. В доме пана будет им, может, и не так вольно как здесь. Может и словоохотливее станут и отец найдет подход к иноземной знати. Как знать.

Ход 1 второй недели:

Казимир:
Гулянья - почти всегда к месту. Кто ж не захочет окунуться в атмосферу веселья и праздника, да к тому же еще и не за свой счет считай. Даже актеришки и музыкантишки, которым монетка перепала, - вряд ли останутся одиноки. Ведь сколько еще таких же набежит себя показать да монет по шапкам насобирать? Казимиру думалось что немало. Но на случай полагаться он не желал. А потому и отрядил Янчека, чтобы тот устроил все как должно. Чтоб все как по маслу случилось.

Размазывать торжества по городу Казимир не собирался. Должно было провести все напротив ратуши. Чтобы и гулянье было вот оно, рядом и видно, да чтоб и хулиганье какое ежели появится - так изловит его проще было. Пан Будикидович отдавал себе отчет, что солдат у него не то чтобы много, на весь город точно не хватит. Да чтоб впечатлений было поболе, конечно же. Они же, впечатления эти, передаются от одного к другому. Молва скоро разнесет слух о событии. А там глядишь, слово за слово, каждый год обещаться можно устраивать такие. И люду хорошо, и Казимир не прочь раскошелиться.

С паном Юзефовичем решить вопрос пан решил так. Все равно Ян должен был навестить его в середине недели. Оттого велено передать пану Юзефовичу, что денег он просит немало. А поскольку сейчас все Будикидовичи заняты - то Ян навестит пана после праздника и монеты принесет. На то можно и расписку дать, коль скоро слова пана Будикидовича мало окажется.

Но сговорчивость и щедрость хоть и свойственны Казимиру были от роду, но всему свой предел имелся. Негоже, чтобы на юстициарии княжьем наживались. Тем боле негоже, чтобы на людском счастье наживались. А потому дан был наказ Янчеку, чтобы приглядел он за паном Юзефовичем, коль навестить он гулянья изволит. А коль не навестит - чтоб слушал внимательно кто говорит что. Да чтоб нашел семь-восемь слухачей, кто слышал как пан Юзефович непотребно отзывается о княжиче. А уж девку какую найдет ежели обиженную - то помянет еще не раз пана Будикидовича неженатый Юзефович следующей же неделей. А там и поглядеть можно как это обернуть придется.

Ян:
Последние слова отца немало повеселили Янчека. Тотчас он смекнул и кому нашептать в пьяное ухо можно слова Юзефовича, и кто подтвердить готов что слышал то на суде, коль придется, и даже кто жалобу надиктовать готов. Но в мыслях всплыли сладкие бедра Лидки. Лысый круглый Юзефович не зря ходил неженатым. Сладкие бедра ммм... Поскольку возраст его был еще о-го-го - голову ему могли вскружить могла ... сладкие бедра... красивая дева. И тут Лидка становилась даже слишком... необходима молодому пану. Нет-нет! ... сладкие бедра... Он отдавал себе отчет в том, что слишком нужна она ему становится. И не только по отцовским поручениям. Жаждал юный пан вновь раствориться в её ...сладких бедрах... объятьях. Но ослушаться батюшку позволить себе все ж таки не мог. Нужно было поговорить с Лидкой как дело с Юзефовичем провернуть. Да чтоб сам-три видел кто непотребства. Хотя сойдет если и услышат под окнами. Почему бы и нет? А там принесут отцу и барнь пана Юзефовича на великокняжича, и жалобу от девки молодой и красивой - тут уж Ян и скрутит из торгаша такой узел, что не выкрутится. И деться ему будет некуда. А потом навестит Лидку, как дело справится, и... это будет потом...

...а пока Ян Будикидович решал дела насущные, вкушая яства немчуры местной. Весьма недурные яства, должно заметить! Да неприкрыто поглядывал то на одну дочь вдовца, то на вторую.

- Благодарю вас за столь радушный прием. Видит Бог, давно мне не оказывали столь теплый прием. - вежливо кивая каждому за столом, провозгласил не обделенный вежливостью и лицемерием Ян. - Эм...



- ... вы совершенно правы, герр Норберт! Ваша проницательность делает вам честь. Но мне бы не хотелось, чтобы умы ваших очаровательных дочерей стращали мы разговорами о делах. Вам и без того непросто, должно быть, воспитывать двух девочек одному. А пока вы могли бы представить нас и рассказать, как удалось вам воспитать этих прелестных созданий, и рассказать чему обучены они. И, если вы позволите, быть может продемонстрируют. Вы, должно быть, уже нашли женихов для них? Кстати, мой брат Гжегож весьма счастлив в браке. А женат он на немке из Силезии Николетте фон Фольч. Доводилось бывать вам в тех краях?

Гжегож:

Какого черта отец отправил Гжегожа к татарщине - ума приложить не мог младший сын. «Пригласить». Пригласить и письмом мог. Чтоб рассказал что за люди? Странные люди, чудные обычаи, дивные одежды и украшения. Но люди. Из плоти и крови. А ежели ткнуть ножом - то помрут как обычные, в том Гжесь не сомневался.

Требование придти к отцу с сестрой Гжегожа конечно удивило, но не стало чем-то выдающимся средь остальных диковинок, что увидел он ранее в доме вдовы Кшиштововны. Кто такая эта вдова молодой пан не помнил и решил при случае поинтересоваться, но не у арендаторов все таки. А потому согласился он на это легко, ведь знал, что пан Казимир знал как вести себя в любой ситуации, а потому чтобы удивить или тем более смутить батюшку потребуется что-то большее чем смуглолицая девка в волосах и с кольцами. Это Янчику такая дикая кобылица голову смутить, а то и сорвать, может, а пану Казимиру: что билом в колокол бей - по-новому звенеть не станет.

Рассуждения Илдиза о ценах Гжегож пропускал мимо ушей, а вот в планы вслушивался. Он так и не понял до конца что делали здесь Идлиз и Динара. Они конечно скрывались от хана, но отец упоминал что уверен, что это не вся история. В чем заключалось их богатство, сколько слуг с ними и охраны. Почему бежать им пришлось, в чем провинились перед ханом. Что интересно этим людям, чем живут они и что хотят от жизни. Но был таки один наказ Гжегожу тайный, о котором не знал даже Ян. Наказ, от которого плевался Гжегож, но все ж отца ослушаться не посмел и взялся выполнять порученное. А от того спрашивал он у Илдиза подробно и жизни их и все то что велено узнать было. Благо по обычаям татарским прием длился небыстро, и времени у Гжегожа было в достатке.

НЕДЕЛЯ ВТОРАЯ

Итоги недели должны были озадачить пана Будикидовича, поскольку сказать что продвинулся он сильно на пути к место княжьему - соврать пред людьми и богами. Тышкевич, хоть и был любезен и учтив, имел твердые взгляды и, конечно, еще не определился. А вот что с Джургисом, что уж тем более с епископом случились провалы. Поддержку первого заполучить покамест не удалось, а второй оказался такой скотиной, что лучше ему на дороге пану не попадаться, а то мало ли что может случиться недоброго. На фоне весьма скромных результатов работы Казимира достижения Яна выглядели намного более существенно. Ему удалось не только направить шпиона в постель пана Вилковского (да, пусть ей туда еще и предстоит проникнуть, но все что зависело от Яна было выполнено), но и заключить какое-то соглашение с Радковичем об информировании. А информация - вещь весьма ценная, в том Казимир не питал никаких сомнений.

Что делали конкуренты? Вилковский, по всей видимости, очаровал Боровца, и тот будет всеми своими членами поддерживать последнего. Пересказ восторженных излияний не оставлял сомнений в том. Визит Болеслава к городскому голове вряд ли закончился соглашением или чем-то вроде того. Слишком уж осторожен Тышкевич и... предан городу. Впрочем, последнего Казимир желал больше, чем верил. И отдавал себе в том отчет. Но меньше желать не переставал. Чем занимались Юхновичи понять было сложно, но раз слухи не ходили - стало быть и значимого и видного не совершили ничего. Так что по всему выходило, что Болеслав Вилковский покамест заимел влияние на Боровца и уже тем самым стал чуть влиятельнее остальных.

Впрочем, все это были мысли о высоком, а следующая неделя подступала и пришло время подумать о приземленном. В первую очередь нужно было объявить о близящемся судебном дне. А после заняться добрым именем своим и рода своего. А что лучше убедит простой народ, как не полный желудок и доброе настроение? А потому...

1. В первую очередь пан Казимир решил устроить широкие гулянья городские, чтобы почтить память предка своего Будикида и любовь народа снискать. Люди любят гулянья, а хорошие гулянья еще больше. А стало быть и пана Казимира любить будут, пока помнить будут. Но без помощи тут не обойтись. Гжегожу с солдатами помогать батюшке должно. Сын отправится по пекарям скупить весь хлеб что продать пекари готовы будут, пива доброго купит сколько нужно и питья иного, да привезет все это добро на площадь городскую, что с магистратом рядом да от паперти церкви недалече. Ян с Лидкой обговорит музыкантов да танцовщиц может. И три дня чтоб город гулял и пил сколько влезет люд. А коль денег нехватит - займ у жида взять можно. В первый день славить нужно предка Будикида, о делах его добрых горожанам рассказывать да о службе верной князю литовскому. О том как возносил Будикида сам княжич и как возвысил. Церковь же особо поминать нет нужды, а коль скоро зайдет речь - так говорить что время было темное, священников мало было в землях здешних. Но в целом же лучше вообще не замечать святош и не трогать. Так восхвалять нужно Будикида, чтоб злых языков не слышно стало вовсе. А кто злословить будет - на тех солдаты есть и Гжесь. Лицом в кучу да пинка под гузно, чтоб не поносили в впредь славный род Будикидовичей. Святоши злоязыких пинать не надобно, а лучше проводить куда-нибудь где видеть никто не будет. Тогда уж можно и в землю, и ногами, коль совсем сумасбродными окажутся. Но чтоб умы добрых горожан не стращал никто на празднике. Пущей На второй день славить нужно пана Казимира, но славить его справедливость и щедрость. Пусть тихо в уши горожан вкладывают люди знающие, что Казимир как князь хорош будет и лучше многих других. А в третий день гуляний славить должно великокняжича Ягелло, справедливого, мудрого заступника города. И на празднике том речь во славу Великокняжича Ягелло произнесет сам Казимир.

2. Нужно выждать вечер дождливый самый, чтоб ливень лил, небеса гремели и молнии сверкали. В такую ночь Ян с весточкой к Джургису идет и зовет его к реке, но не шелест листвы слушать и пение птиц. Скажет Ян, что пан потомок Будикида Перкунаса вопрошать будет о судьбе Гродно сей ночью, и ежели хочет Джургис присоединится - то Казимир рад будет вместе ответы Перкунаса услышать.
*а коль не будет такой ночи - то и заказ этот на следующую неделю перенесется. (тут видимо случайный порядок отыгрыша)
**Казимир идет с капитаном стражи и берет с собой черного петуха (которого достает Ян >_> ), если нет петуха - собаку, порося или кролика. Но исключительно черного. Перкунас других не жалует.

3. Встреча с Святополком Тыверским, поддержка в раде

В этот раз Казимир немало удивился речам Айвартса, поскольку мудростью они отмечены были ничуть не меньше, чем речи солтыса Гроднецкого. Что есть клятва, коль дана она негодяю - известная проблема многих мужей, и если панове не редко сталкивались с такими вопросами, к сожалению, то от Джургиса слышать такие речи было вдвойне дивно. Но одно дело думать да вопросы задавать самому себе. И совсем иное речи вести такие о Великокняжиче прилюдно. И раньше Айвартс не являл любви к великокняжичу, но сейчас голова цеховой всю меру перегнул. Видать, действительно дело за малым сталось. Нет страха у Джургиса, нет сомнений. Страшные это люди, что видят цель и не видят препятствий. Ой страшные...

Поначалу хотел возразить Казимир за великокняжича, про книгу в которой уложения города Магдебург записаны, про то как научился Перкунаса слышать, и про то что слышал от него раньше, но посмотрел беззлобно на жилистого мужика, да передумал. Толку-то? Раздобревший и довольный беседой Джургис - на том и должно было закончить, чтобы хуже только не сделать. А потому обвил длинными пальцами мозолистую руку Айвартса, сжал посильнее да тряхнул как следует.

- Добре, Айвартс, просьбы твои невеликие. - согласился Казимир со всем сразу и ни с чем конкретно. - И благодарю тебя за дар. Даст Перкунас - свидимся.

«Фанатик — это глухой как пень оратор» определил Казимир, и сокрушенно покачал бы головой, но сдержался, дабы не показывать собеседнику своего разочарования. Такому все одно, а от своего не отступит. И мог бы Казимир еще раз ткнуть носом Джургиса, что города Ганзейские все как один христианские, что покамест весть о помощи дойдет, пока войско соберут, да пока придет оно - не будет уж стоять Гродно: сожгут да разграбят русичи, литвины или тевтонцы - все одно. Да много чего еще мог разумного поставить на вид Айвартсу Казимир, но понимал что толку с того - чих. Отдал бы Джургис душу какому-нибудь богу - и всем жить стало бы легче. Но не было недобрых мыслей у Казимира к фанатику, сколь тот ни мешал бы его планам. И не желал тому смерти насильственной. Но что делать с Джургисом? Как устранить угрозу его и уж тем более как использовать - то Казимир не понимал. Стало быть нужно было посоветоваться с кем-то сведущим. Но прежде... Прежде нужно было еще живым выбраться из этой слободы, в котором в любой момент мог Айтварас пробудиться.

Принять предложение, конечно, Казимир не мог. Не того он был сорта человек, не той породы. Слово свое держал и метаться от одного господаря к другому было не в чести у всякого пана. А про честь пан Будикидович кое-что слышал, и немного заботился о том чтобы имя его было в почете и уважении. Но видно и то не понимал Джургис, начиная вербовку. А может и хотел лишь услышать отказ за закрыть разговор. Кто ж его знает-то? Он ведь, с одной стороны простой как молот, а с другой упертый как наковальня. И в нем словно два этих инструмента работают, а что выйдет на выходе - узнаешь только когда увидишь результат собственными глазами. А потому речи продолжил Казимир вести неспешно и аккуратно, дабы собеседник его за нож не хватился с горячки.

- Я тебе также скажу, Айвартс: чай и я не девка блудливая. Дал клятву княжичу - ему и служить буду. А ежели помрет он вперед меня - тогда... - Казимир замолк. Хотел сказать сначала что «поговорим», но понял вовремя, что понять могут не так как надо его. Что имя свое доброе может запятнать речами таким, а от того закончил расплывчато и всеобъемлюще, но все ж таки открыто: - тогда все иначе будет, Айвартс. Все иначе.

Склонил голову на бок, Казимир, почесал остатки волос на залысине, скривился. Жаль ему было, что человек такой энергии, такого напора во врагах окажется его. Его бы да в нужное русло... Ян, наверное, и нашел бы способ использовать Джургиса, подсказать ему что надо делать чтоб польза Будикидовичам была. А то и подыграл бы, включился бы в заговор, чтобы вызнать все про него да может раскрыть потом да прижать к сапогу. Но Казимир был других правил. Он уважал чего достиг этот простой работяга своим трудом, и не желал тому подлостей всяческих.

- Не такой ответ я ждал от тебя, Айвартс, ой не такой. Но я не из торопливых. Коль передумаешь - знай, что мое слово к тебе в силе останется. Поговори с работягами, поспрашивай чего люди хотят, посоветуйся. От того худо не будет. - Казимир приблизился и негромко добавил. - А я покамест попрошу Перкунаса, чтоб к разумению тебя обратил, по-свойски стало быть. Как он умеет.

Казимир улыбнулся полу шутке. Хотел бы он посмотреть как в задницу Джургиса молния треснет не меньше, чем чтоб тот переменился в разумении своем. Но время подходило к концу, и пора было уже и возвращаться, пока обстановка, вроде как, поуспокоилась.

- А самогонку я тебе оставлю, добрая она, сам гнал. Выпей с работягами за град наш да за благополучие его.

Хотел было добавить Казимир чтоб посоветовался с цеховыми да не стал. Сами спросят откуда самогонка пана да с чем приходил. А там и яазыками, глядишь, зацепятся. А может и не зацепятся, кто ж знает. Но эта небольшая хитрость - действовать на Джургиса через его окружение, чтобы друзья его убедить попытались - последнее что мог сделать пан юстициарий, не прибегая к методам подлым и бесчестным, коих всю жизнь сторонился как мог.

- Доброе пиво, Айтварс. Я, стало быть, сам за себя сказать могу. - строго ответил Казимир, не отвлекаясь от еды. Впрочем, на мгновение юстициарий все таки отвлекся, чтобы выставить на стол наполовину полную бутыль с самогонкой. - Вот, Айвартс, угощайся. Для аппетиту самое то.

Обгладывая кости и облизывая пальцы, пан слушал Джургиса, казалось, в пол уха. Но даже пол уха Казимира слышали не хуже, чем и оба у многих иных. Стало быть корчмарь здешний не последний человек в цеху Айтварса, раз хвалебные речи такие обычно скупой на слова голова вести порешил. Наигранное удивление не обмануло Будикидовича. Не все одно цеховому главе, не все одно... Заинтересован он, иначе развернулся бы да спину показал. А тут речи завел складные. Да и безразличие, не менее показное. Не хочет он упустить свою выгоду. И боится. Все боятся, но те кто город хочет вольным обернуть - боится во множестве, ведь без крови такое не дастся. А в Гродно - без многой крови.

- Ну раз все одно тебе - поддержи меня в Раде. Молвил же что разницы тебе нет кто шапку княжью напялит. - подыграл собеседнику пан Будикидович.

Подыграл, да налег на цыпленка, запивая добрым самогоном, не забывая поглядывать на собеседника, чтобы не решил тот что совсем дела нет юстициарию до него. Но игры играми, а желудок не бездонный. Вот последняя ножка оказалась во рту у Казимира. Обсосав остатки жира, пан с вытащил её изо рта, словно бутылку откупорил, и направил кость точно в лицо Джургису. Не только направил, но и взглядом серьезно уперся точно в собеседника.

- Брешишь, Айтварс, по глазам вижу! Не все одно тебе кто князем станет. А знаешь почему? - Казимир и не ждал ответа. - Хер тебе в дышло, чтоб из задницы вышло, а не вольный город, Джургис. Сам ведь знаешь. А почему? Так я скажу почему. Потому что Гродно - аки пирог что раздербанить готовы и русичи с востока, и тевтоны с севера, и великокняжич Ягелло вцепился в город наш крепко. Ну скинете вы одного князя - так придет другой с новой дружиной. И как ты после в глаза будешь вдовам и сиротам смотреть, если на виселице не окажешься, а?

Казимир опрокинул залпом стопку и продолжил.

- Но нет, на виселице ты не окажешься. И я тебе расскажу чуть опозжа где. Имел я намедни беседу с епископом нашим моложавым, прежде чем плетьми погнать погань эту. Пан Будикидович, знаешь ли, города родного благополучием не торгует. Так вот, у церкви из Рима на город наш славный, вольный которым ты сделать так жаждешь, планы немалые. И уж поверь, сил у них немало собрано. А когда и если обоснуется здесь церковь - то уж поверь, не на виселице ты окажешься, а на костре как смутьян главный. Не стать тебе ни новым дожем, ни патрицием, теперь уж репутация за тебя говорит громче слов.

Юстициарий покивал сам себе, посмотрел на дно кружки, да закончил в пустую её так что эхом отдались его слова.

- Не враг я тебе, Джургис. Многого добился ты, и уважение у людей заслужил не только цеховых не даром. Но время сейчас такое, что мечты твои - кровью обернутся для града нашего, да горя преумножат. Надо от других бед охраниться: от тевтонов, от Рима, от русичей; а не новые множить. И вот тебе мое слово. - Казимир опустил кулак на стол так, что тарелки подскочили. - Стану князем - будет вам вольница: кожедубная слобода; с законами и налогами обособленными. А коль мало этого - знаешь, большего тебе никто не предложит. И дорога твоя - реки крови и слез.

Цыпленок оказался весьма кстати, ведь хоть и мог Казимир пить самогонку не закусывая, но возраст не позволял ему таких лихих гульбищь. То и дело живот напоминал пану о возрасте. А от того перво наперво взял юстициарий жареного цыпленка руками, оторвал ногу с бедром и впился зубами в нежное белое мясо. От пива отказываться он также не стал, но и пить поостерегся. Пробу снял да отставил в сторону. В общем времени Казимир зря не терял. Налегал на угощение, но насладиться гостеприимством цеховым не успел, поскольку Джургис не заставил себя ждать. И может в другой случай Казимир бы и рад был тому, но сейчас его весьма заинтересовала курочка, от которой оторваться он мог лишь с большим трудом. Да и то ненадолго.

- И тебе не хворать, Айтварс. - пробубнил Казимир с набитым ртом, смачно причмокнув в конце.

В отличие от иных встреч, Казимир имел целый план разговора; цели, которых он хотел достичь; аргументы, которыми собирался убедить Джургиса поддержать его; несколько лесных оборотов, призванных растопить сурового лидера едва ли не мятежников; пара крепких словечек и угроз; и много чего еще хотел сказать пан Будикидович такому нужному ему сейчас человеку, о чем сам этот человек, судя по беззаботному виду юстициария, мог и не догадываться, но все эти сложные многоходовые комбинации были если не побеждены, то отодвинуты на задворки... куриной ножкой в золотой корочке, жир от которой обильно стекал по рукам пана.

- В князья Гроднецкие мечу. - незатейливо ответил пан Джургису, не переставая жевать и причмокивать. - Поддержишь меня в Раде?

- Джулио Полине в Шален Рок был устроен поистине королевский прием. Он не только получил церемониальную, инкрустированную аметистами и рубинами плеть с резной рукоятью, герцог устроил в его честь пир, на котором были замечены гостивший не первую неделю барон де Нарбон и, к неожиданности многих баронет, Ланзер де Валенсо, прибывший в свите барона Джулио. А после пира гости были приглашены на военный парад, на котором кроме традиционной тяжелой и стрелковой пехоты были представлены передвижные крытые фургоны, ощетинившиеся арбалетными болтами в бойницах. Новое достижение военной мысли получило название вагенбург и еще не было опробовано на поле боя, но как показало время найти подходящий полигон для испытаний для герцога Сатса никогда не составляло труда.

- В соборе Святого Франциска, не пострадавшем во время страшного пожара, отец-инквизио Иннокентий проводил поминальные службы до глубокой ночи. Среди прочих служба была проведена по погибшему в пожаре барону Жару де Присси.

- Победоносным маршем завершился поход армии Голдхорса на земли дома де Нарбонн. Солдаты последнего обратились в бегство и южная половина земель барона Викарио перешла под контроль барона Раймунда. Даже рынок рабов, являющийся собственностью дома Сатс, был оставлен солдатами великого дома, которые беспрепятственно покинули охваченные войной земли. В занятых землях барон Голдхорс великодушно распорядился организовать бесплатную раздачу еды, которой, если верить весьма противоречивым слухам, хватило едва ли половине населения.

- В Велирио, наконец, пришвартовался транспортный флот дома Сатс. Солдаты, почти неделю пережидавшие шторм в море, высыпали на берег и разгромили несколько портовых борделей и таверн. По заверениям владельцев заведений и баронета Гуерино Полине, вынужденному вмешаться в ситуацию лично, все счета солдатами и их командирами были оплачены полностью.

- Разразившийся на минувшей неделе шторм докатился и до земель баронов де Бри. Но в этот раз, во многом усилиями работников КСШС, ущерб от разлива Эльзы удалось практически удалось свести на нет.

- Приобретенные бароном Голдхорсом земли и земли его давнего друга барона де Порессо связала целая цепь невольников, уныло плетущихся из захваченных земель в сторону шахт и кузниц Гефесто. Ни для кого не секрет, что подобный отток населения был бы невозможен без личного одобрения барона Раймунда, ведь нарбонцев и их бывших рабов охраняют солдаты с желтой наковальней на доспехах, а солдаты Голдхорсов не препятствуют союзникам.

- В оружейной школе выразили обеспокоенность участившимися случаями смертей в графстве Грифон о объявили о введении преференций на свои услуги для лояльных владетелей этих земель.

Активирован модификатор: «Преференции оружейной школы де Лорж» - базовая цена найма специалистов этой организации уменьшена вдвое. Цена найма специалистов на контрактной основе ниже на 25%.

- Джулио Полине делом подтверждает отсутствие амбиций на титул графа и мирные намерения. На этой неделе часть регулярной армии дома Полине была распущена по домам с выплатой небольшой компенсации. Преимущественно это коснулось отрядов лучников. Он заявил, что искренняя дружба с соседями - это лучший щит и другого ему не нужно.

- солдаты дома де Веласко разграбили многие шахты в северных владениях дома Нарбон, получив десятки тысяч осори и лишив последнего основного источника дохода. Если верить слухам, многие обязательства по контрактам не были выполнены бароном Викарио, что поставило в весьма неловкое положение многих из его торговых партнеров, отношения с которыми складывались годами, если не десятилетиями.

- конклав благочестивых состоится на следующей неделе в соборе Святого Кирилла Основателя в Артее. Многие иерархи Единой церкви начали стекаться в столицу, чтобы принять участие в этом событии.
Готовится модификатор:
«???»

- капитан Джохри Шторм и Гуерино Полине с балкона замка Велирио приветствовали собравшихся горожан и сделали ряд объявлений, среди которых решение Джулио Полине не претендовать на титул графа, а также в связи с участившимися нападениями морских разбойников о принятом решении заключить договор о совместном патрулировании морских маршрутов в южной части моря Ветров. Торговцы уже приветствовали это решение и ожидают снижения цен, но некоторые из них недоумевают: с какой стати вольный город Геклен и дом Полине, еще недавно известные сомнительными торговыми сделками, откровенным грабежом и пиратством, взялись за обеспечение охраны?
Готовится модификатор:
«Патрулирование морских торговых путей»

- в порту Гнезда, расположенному за чертой города, с грехом пополам завершилось строительство части рыболовецких судов, причалов и складов для хранения свежей рыбы. Как только разразившийся на прошлой неделе шторм и разрушивший недельные старания строителей стих, рыбаки, не щадя себя, начали выходить в море и днем, и ночью, чтобы прокормить лишившихся в адовом пожарище крова родственников и сирот. А баронесса ван Хакстро тем временем распорядилась организовать в каждом крупном поселении приходские приюты, в которых обездоленные могли получить кров и пищу.

- Солдаты дома ван Хакстро на этой занялись разбоем торговых караванов не где-то в лесах, а в землях барона де Бри. Мало того, солдаты владетеля и охранителя торговых маршрутов не препятствовали иноземцам, ограничившись требованиями прекратить бесчинство, направленное, к слову, исключительно на торговцев из Красногорья и предгорий.

- В Оплоте и в Вереске на этой неделе установили памятные камни, которые некоторые называют Менгирами. Но если в Вересе объяснили это увековечиванием памяти о совместной с домом Голдхорс победы на домом Нарбон, то в Оплоте объяснили то «многочисленными чаяниями подданных».

Ставка Китахама. Дождь барабанит по тентам шатров. Высокий мускулистый воин сворачивает полотно, снятое с гонга. От дождя оно хиреет. Самураи освобождаются от тугих поясов, сигару занимаются убитыми, для ни бой еще не окончен. Никто не преследует отступающих, воители так и не получили такого приказа, ведь нет чести в том, чтобы разить спины. В вычурном шатре даймё Ёсинори Китахама промывает глубокую рану на ноге. Движения даются ему с большим трудом, но самурай не показывает ни боли, ни эмоций. Ёсинори-куфия изредка за глаза называют даймё самые смелые и глупые. Такаудзи в стороне, старается слиться с шелком шатра. Получается. Лишь газа-бусины бегают от одного брата к другому. Такими разными, и такими похожими одновременно. Мунэтака позволяет себя перевязать. Рана на спине не смертельна. Он мечтательно улыбается, но легкие нотки грусти не ускользают от присутствующих.

- Славная битва, жаль только... - попытался завязать разговор Такаудзи.

- Путь воина - смерть. Так рок начертал. - перебил Мунэтака.

- Ты найдешь её, брат. - заключил Ёсинори. - Обязательно. Ей от тебя не уйти.

- Казнить пленника? Нет. Я сам обезглавлю его перед трусливыми Хадзаки, укрывшимся от боя за заборами и средь рисовых побегов. А затем брошу голову на мост, чтобы она катилась к их ногам.

- Верно. - поддержал Мунэтака, приемный сын правящей семьи. - Честь самурая - на поле боя. Прятаться - удел трусов.

Но Такаудзи не разделял решительности даймё и воинственности более именитого тайсё. Будучи хоть и знатного, но весьма небогатого рода Асикага, Такаудзи познал и голод, и лишения отчего дома. И познал цену сытой жизни. Но, будучи младшим тайсё, нередко держал рот на замке, следуя путем чести. Но сейчас, когда хорошо укрепленные позиции Хадзаки были раскрыты, а до того как прольется первая кровь оставались считанные минуты, в еще юном Такаудзи пробудились сомнения. И он пред ликом возможной смерти позволил себе развеять их.

- Почему вы так презираете Хадзаки? Среди них было немало достойных воинов. - поинтересовался Такаудзи.

Первым отозвался Мунэтака в свойственной ему лаконичной манере.

- Теппо - оружие трусов. Катана несет смерть достойно.

- Видишь ли, - отозвался Ёсинори, который счел что необходимы дополнительные пояснения, - Хадзаки подобны увядающей ветви сакуры. Их время прошло. Их семья выродилась. Взгляни на них: во что они обратились? Где те славные самураи минувших времен? Они прячутся за заборами, под защитой склона реки и в зарослях риса. Они вооружили крестьян презренными теппо. Но мой брат не до конца прав. Не теппо убивает. Убивает чернь. Асигару, плоть от плоти земли, про которых сказано в речах о высоком: «Крестьяне - люди неразумные и недалекие». И эти крестьяне, вооруженные оружием трусов, несут достойнейшим сынам нашей земли бесчестную смерть. Десятки крестьян с мечами или копьями не остановят идущего путем бусидо. Воистину, мир перевернулся с ног наголову.

Такаудзи покачал головой. Он слышал и другие причины, но в нем текла благородная кровь, и верность традициям не была для него пустым звуком. В размышлениях он смотрел на Мунэтаку, который многие годы словно искал смерть в бою, но та снова и снова ускользала от него. Смотрел на Ёсинори, пытаясь понять его. И с каждым ударом сердца осознавал, что устремления и мысли принца сокрыты от него на дне океана.

- Сегодня великий день. День Великой битвы! Обнажите мечи, братья! Долгие годы клан Хадзаки удерживал эти земли, но солнце Хадзаки зашло! Сегодня взойдет солнце Китахама, и осенит нас всех своим теплом. Согреет эту землю, которая будет кормить наших детей! Дело за малым: прольем кровь трусов, что прячутся за заборами и трясутся от страха! Поднимите мечи, братья, и идите за мной!


Получатели:

Казимир не забыл об обещании Тышкевича. После визита к воеводе свита княжьего юстициария увеличилась едва ли не на дюжину человек. Весьма воинственного вида должно заметить. Но по правде сказать необходимости в охранении таком Казимир не видел. Более того, столько вооруженных людей было даже вредно для дела с которым он собирался явиться к Джугарису. А потому намеревался пан Будикидович оставить их хоть и на виду, но на почтительном расстоянии от вооруженных ремесленников Айтварса, як знамя. Чтобы иметь возможность в свойственной пану дружелюбной манере вести разговоры чинно и покойно. Хоть и сомнения брали Казимира в том что языками зацепиться с Джугарисом удастся, уж больно встреча с епископом в памяти осталась ярко, но выбора у судьи не было. Не Янчика посылать сюда в конце концов! А оттого собрал волю в кулак, терпение в мешок, оприходовал с пол бутыли самогонки дабы голова лучше работала, другую половину с собой ухватил, да отправился дела делать.

Что хотел Казимир от Джугариса? Поддержки в совете городском в первую очередь добиться. А для того готов был услужить Айтварсу в возможной мере. Но прежде требо узнать было что хочет он, услышать лично. Мало ли чего на улице вещают. А после содействия и поддержки среди ремесленников. В конце концов человек Джугарис публичный, и поддержкой средь люда ремесленного, судя по тому что на улицах творится да того что говорят, пользуется весомой. И эту-то поддержку людскую хотел обернуть во свою пользу пан Будикидович. Но не любой ценой. И предать княжича и город родной не готов был. И показал это епископу явно. Даже, пожалуй, слишком явно. Но сделанного не воротишь, а сожалеть о содеянном - пустая времени трата. Вот о несодеянном жалеть - это да... А тут чего говорить? Нужно было смотреть вперед. И смотрел Казимир в сторону одной из баррикад, явился к которой в одиночестве, оставив за спиной всю военную шоблу. Чтобы видели сам-дюжина солдат солтыса, что княжий человече не оружно в вотчину Джугариса входит. И что аки что приключится с ним - то голову с плеч смутьяну первому снимать должно. А с ним может еще и с сотни-другой смутьянов для острастки. Но то были, возможно, и излишние, но предосторожности, свойственные пану Будикидовичу не в последней мере. Но занимали они пана не сильно. А что было важно - так что сказать лучникам, чтобы разговор вообще состоялся. С одной стороны вес и влияние в городе имелись у Казимира, но идти с тараном таким ему не хотелось. Стоило сразу заинтересовать Джугариса, дать понят что пан Будикидович не враг ему, но и в то же время сказаться так, чтобы люд что попроще не смекнул сути слов, что Джугарису направить должно было. Конечно, Айтварс мог и не разгадать смысл того что будет сказано, но то уж не во сласти Казимира. А от того крикнуть оружным ремесленникам, что одну из улиц перекрыли, Казимир решил следующее: "Эй, люди добрые, скажитесь ка голове Айтварсу, что пан Будикидович к нему пришел по делу его давнему. Да проводите меня к нему поскорее. Негоже это княжьего человека ждать заставлять!".

- Добре, Доброгост, по рукам.

Ян скрепил уговор рукопожатием крепким, но не чрезмерно, дабы почувствовать силу, которую вложит в рукопожатие собеседник.

- Плату буде оставлять в условленном месте, чтобы ни сам-три, ни сам-десять не видели. А разговоры вести сам скажешь где лучше.

Ян сдержанно улыбнулся и собрался было попрощаться, но задержался в раздумьях. Помялся чуть, но добавил перед тем как оставить Радковича:

- Ты подумай, Доброгост, на досуге кто о чьем благополучии печётся, а кто навозом обмазывается. И кто тебе на месте князя костью в горле не станет. Можешь и в стороне отсидеться, но смотри как бы локти потом не пришлось кусать, когда без тебя все решится. Вдруг не в твою пользу все обернется. А в совете городском с тебя спросят за кого свой голос отдашь, и ответ держать придется. О! А кто из совета за кого держится - знание это мне также интересно будет. Подсобишь коль в этом вопросе - будут и монеты, и знание на чьей ты стороне.

Ласомбра, который не может держать в узде собственную тень? Константин задержался, чтобы воочию увидеть это редкое и весьма необычное для любого вампира зрелище. А Дионисий тем временем начал разговаривать с... тенью. Воистину этот мир полон загадок и сюрпризов. До сего дня... Нет, Константин, прозванный Ангелом, любил время от времени поговорить например с изображениями древних философов в книгах. Или с набросками древних богов. Что-то вроде: "Мадонна Афродита, чью кровь вы предпочтете сегодня: кровь овцы или козы?", или "Всеотец Посейдон, не стало ли вам тесно, когда Всевышний подвинул море перед Моисеем?". Но были вопросы важные и к открывшейся ситуации имели отношение почти никакое, ведь ни Афродита, ни Посейдон не отрывались от страниц древних текстов, не оживали, если угодно.

Константин поморщился. Собственных слуг, зверя и тень должно было держать в узде. Дионисию не стоит показываться в высшем свете до тех пор, пока он не подчинит свою... тень? полностью. Кто знает какой номер она выкинет в следующий раз, а насколько мнительны, обидчивы и... практичны бывают старейшины Лапакин знал. А оттого решил подсказать Дионисию как действовать, благо находился на достаточном расстоянии и чувствовал себя в безопасности.

- Дионисий, друг мой, вам следует примерно наказать вашу тень. Как на счет пары десятков плетей?

Затем последовала странная речь для струхнувших воинов. Еще одна неожиданность - видеть, как создание ночи пытается убедить червяков в чем-то, а уж объединяющие мотивы Константин никак не мог оценить. Что-то делать вместе, стравить каких-то «нас», что-то делать «вместе». Лапакин считал, что в клане судий, как и в клане патрициев, разделяют тех кто повелевает от тех кому повелевают. Что ж, Дионисий преподнес еще одну не самую приятную неожиданность. Но черви с оружием, что обратили его на тень сородича. Их следовало предупредить. Для этого Константин подошел к солдатам с обратной стороны от ласомбра и несколько дополнил речь лелейным голосом.

- Обратившие оружие на господина Мелиссино, самое время пасть в ноги и молить о пощаде, ибо власть императора крепка, а на здешних оливах достаточно мест для вас всех.

Константин не стал утруждать себя описанием грозящих смертоубийств, но у здешняя публика вряд ли успела забыть угрозы червяку-посланнику.

Гонки за фурорами - не так желал проводить ночи Конастантин. Однако Кай высказался однозначно. К тому же кто-то должен был присматривать за этим весьма и весьма подозрительным северянином. Дука, вне всяких сомнений, бросил вызов традициям, даровав становление и позволив возвыситься варвару с севера. И когда-нибудь время придет. Время собирать камни. А пока среди потомственных аристократов, ромеев, чьи предки веками творили историю, поднималась звезда какого-то Болли, сына безымянного дикаря с севера.

O tempora, o mores!

Много привычнее выглядел спор Констанция Тибериоса и Андрокла, последний из которых неприкрыто искал поддержку Конастантина. Не назначенного командующим Болли или Федроса. Об этом стоило помнить, но поддержать одного - означало выступить против другого. Лучшим решением стало бы предложить свой вариант и скорее всего получить поддержку Андрокла, который уже обозначил если не свою лояльность, то по меньшей мере решительность не капитулировать перед позицией Тибериоса. Последний же, будучи весьма близким по духу, но не по происхождению, стратегу Болсону, казался Константину излишне поспешным. Впрочем, у этой поспешности нашлись и свои сторонники.

- Дионисий, ваша поддержка и развитие предложения Андрокла не будут забыты, вы сделали правильный выбор. Но я слышал о тайных знаниях, что с трепетом охраняются в Крепости Ночи, когда смертные падают бездыханно, а самые стойкие из них разбегаются в ужасе. Сородичи же истощаются и становятся хилее. Могли бы вы применить эти знания сегодня? Тогда нам не понадобиться тратить время на поиски хвороста, Элий не окажется подвергнут опасности и мы сможем приступить к штурму не медля?

Под «мы» Константин, разумеется, понимал «вы», но все равно сказал так как сказал.

Он сделал вид что задумался. И действительно погрузился в мысли, но постарался, чтобы окружающие не питали никаких сомнений. Правда была в том, что победа уже была достигнута. Двое пленных. Фуроры изловлены. Уничтожить их не составляло никакого труда. Весь вопрос стоял в том как это будет сделано. Кому достанется триумф, а кто будет опозорен? Что ж... Болли Боллисон. Добро пожаловать в Константинополь!

- О, друг мой Поликарп, я полностью разделяю ваше беспокойство о достопочтенном Элии и непременно поддержал бы вас в этом вопросе, но решение как действовать могут принять лишь наши многомудрые стратеги. И только они наделены полномочиями говорить. Говорить же сейчас о монстыре... - Константин повернулся к Ливелию и виновато поклонился. - Мне не меньше чем вам любопытны подробности этого преступления, но, прошу меня извинить, ведь вынужден заметить, что сейчас не лучшее время для длинных рассказов.

- Что вы решили, Болли Боллисон? Я мог бы подготовить еще один сундук для вас.

- Разумеется желание молодой человек предполагает. - Ян улыбнулся в угольно-черные усы. - Всем известно же, что время обеда коль пропустишь - то на ужине переешь, а от того спится потом худо. Так что желание отобедать, пан Доброгост, разумеется. Разумеется.

Ян несколько скривился, прекратилась литься на мгновение лилейная речь. Младой пан и не пытался скрыть заминку. Напротив, муки выбора в продолжении разговора он старался явить напоказ, ведь Радкович хоть и двусмысленно, но вполне ясно дал понять, что в дом к Будикидовичам не пойдет. И не важно, что ему там являться наверное вредно. Важен был сам факт отказа. Но Ян в конце концов решил, что пользы от раздутого конфликта и обиды он никакой не сыщет, а от того решил пока не замечать отказ Доброгоста.

- Я передам пану Будикидовичу ваши слова в точности. - неопределенно ответил Ян, перекладывая ответственность на плечи батюшки. - Может и найдет время отобедать зайти в «Плот» пан Казимир. Знамо, муж он занятой, а в последнее время и вовсе времени у него не стало, уж мне-то поверьте. То дела в городской ратуше, то в суде, а то и епископов плетьми по городу гонять...

Брошенная словно невзначай фраза должна была явить на свет знает ли Радкович о случившемся. И для того Ян внимательно следил за реакцией владельца «Плота». Впрочем, служила лишь чтобы удовлетворить любопытство молодого пана об осведомленности собеседника.

- Ха! По что мне знание кому вы отказали, пан Радкович?! Это мне не интересно, извольте. Пусть грустят и огорчаются, мне до их печалей дела нет. А вот если с чем интересным придут - тут согласен с вами, предлагайте товар и назначайте цену, а я уж заплачу или не стану платить, сговоримся.

- А что до главного вопроса - то скажу вам пан Радкович без прикрас, что цену вы назначили непомерную. Особенно учитывая мое широкое любопытство. Это же пять коней купить можно за одно имя! Или же одоспешиться пану по-княжески. За что? За не очень-то по-вашему и безобидную информацию. А одоспешенный княжич совсем не безобидный, вы это отменно знаете. Ахм... Вот что я вам скажу, пан Доброгост. Чтобы и вы доход получали, и мне польза была, знать бы мне о всех перемещениях Вилковских обоих и Юхновичей обоих же. И платить за это по пять злотых каждую неделю, как донесения будут от вас поступать, готов я. А коль что интересное выведать удастся - тут покумекаем что да как, сойдемся обособленно. А пойдет дело ладно - там глядишь и расширимся к вящей пользе нас и вас. Что скажешь пан Радкович, сойдемся?

Разумная сеть поддерживает инициативу о введении шаблонного образования. Разумная сеть проанализировала образ мышления биологических видов и пришла к заключению, что всем без исключения приятнее получить 10 товаров вместо 3, поэтому предлагает ввести новые современные шаблоны в двоичной системе счисления вместо устаревших шаблонов десятичной системы.

Ход 1. Ян Будикидович, действие 2.
Встреча с Доброгостом Радковичем

Если Казимир проводил встречи в той или иной мере открыто, то Ян старался визиты свои наносить избегая лишних глаз, ушей и носов. И если в заведение сладкоустой Лидки пробраться тайком хоть и можно было, но казалось Яну совершенно ненужным, то визит к Доброгосту Радковичу пан постарался организовать так, чтобы никто не прознал. Капитан Анджей Щестный сам доставил письмо Доброгосту с просьбой о встрече в сумерках иль ближе к ночи в месте, угодном пану Радковичу, но не слишком приметном. И сам же вернул ответ. И сейчас Ян, будучи готовым спешно отступить в случае опасности, двигался в сторону места встречи, пребывая в добром расположении духа. Ведь снова он оказался оторван от бдительного и строгого ока батюшки, иначе говора был предоставлен сам себе. Но в большей части настроение его поднял визит в Сладкие Бедра, обществом обаятельной хозяйки которого Ян мог наслаждаться бесконечно, как ему казалось. Но все таки дела не терпели отлагательств. Батюшка не мог позволить себе вести дела с паном Радковичем открыто, а посему распорядился, чтобы Ян обеспечил его поддержку в магистрате и поддержку его друзей. За разумную цену. Но Ян, как и многие, мало что знал о Доброгосте. И времени узнавать не было. Более того, что можно узнать о человеке, который сам, вероятно, знает о других больше всех в городе и скрывает информацию о себе? И потому Ян не нашел ничего лучше, чем провести разведку боем, так сказать, явившись в Доброгосту и рассказав ему то что он и так прекрасно знает. То, что отцу нужна его поддержка, и что отец готов оказать встречную услуги. А еще Ян должен был напомнить, что вскорости состоится судебный день. С этими мыслями шляхтич и шел в назначенное место, осматриваясь по сторонам в поисках слежки да поглаживая по загривку верного пса.

Ход 4

Ходят слухи, что все началось с черной двухвостой кометы, пролетевшей в ночном небе над Гнездом в самом начале недели, но достоверных и заслуживающих доверия подтверждений этого явления до сих пор нет. Той же ночью из всех лавок и мастерских Зволле, одного из поселений владений ван Хакстро, более всего полыхала небезызвестная кожевенная мануфактура Франса ван Лейлдена, некогда самое крупное и самое вонючее место за много миль в округе. Полыхала так, что с невеликих стен частокола Гнезда в ночном небе отчетливо было видно зарево на горизонте. Было бы видно, если бы кто-то удосужился рассматривать окрестности. Солдаты, которым должно было нести службу на стене, скопились близь каждых из четырех ворот Гнезда в безуспешных попытках если не сдержать, то хотя бы внести подобие порядка в бурлящий поток людей, спешащих, не смотря на глубокую ночь, покинуть город. Похватав пожитки, люди заполнили узкие проходы ворот так, что ни всадник, ни уж тем более телега не могли протиснуться сквозь живую массу людей, и будь ты хоть дворянин, да хоть сам король!, и пожелай покинуть город - тебе неволей пришлось бы влиться в этот дикий людской поток.

Солдаты в коттах с красным львом не пытались остановить людей. Они лишь кричали, призывая к спокойствию и порядку, но их никто не слушал. Лишь изредка они, стоя плечом к плечу, врывались в толпу людей, чтобы оттащить в сторону споткнувшихся, сбитых с ног, поскользнувшихся, словом всех оказавшихся на земле бедолаг. И если у северных портовых ворот людям удавалось покинуть город и сделать это более менее организованно, не мешая друг другу, то западные и восточные утопали в криках, стенаниях и молитвах. Южные же, подветренные, обернулись настоящим адом. Подступающее пламя гнало людей вперед. Многие, отчаявшись, забирались на стены и прыгали вниз. И хоть высота стен и была небольшой, снизу образовалась мешанина из сбитой в грязь земли, брошенных вещей, камней и людей, а сзади бежали все новые и новые люди, пытаясь спастись от буйства огненной стихии.

Но полыхал не только южный район города. Сразу несколько пожаров охватило столицу дома ван Хакстро. Словно повинуясь воле неведомого божества, они возникли одновременно. А самые крупные бушевали в замке, на масляных складах в портом квартале и в районе южных зернохранилищ. На город опустился зловещий смог, дьявольский туман стелился по улицам. Снующие по городу солдаты то и дело натыкались друг на друга, разливая воду и рассыпая песок. Многие, не в силах дышать, ложились на землю и готовились умереть в опустившемся аду. Лишенные воздуха, горожане замертво падали наземь, не сумев выбежать из облаков едкого дьявольского дыма. Крики, мольбы о помощи, проклятья и богохульства звучали сразу отовсюду и одновременно, и лишь там куда опускался зловещий дым, лишь там становилось тихо... Некогда шумный торговый город погрузился в стоны и вопли отчаяния, превратился в чадящую язву на теле земли, в течение едва ли часа стал средоточением боли и страданий. И крошечные фигурки людей, бессильно пытаясь справиться со стихией, растворялись в алом зареве навсегда. И лишь с рассветом, когда небеса разразились крупными гроздьями слез, дым над Гнездом начал рассеиваться, являя на свет Божий остывающий Ад.

Ход 1. Казимир Будикидович, действие 2.
Встреча с Епископом

Важно!




Разместившись за массивным дубовым столом, Казимир вытянул ноги и недовольно щурился в сторону окна, из которого недружелюбно лились лучи рассветного утра. Пан Будикидовчи питал теплые чувства к приятному полумраку, а яркие лучи утреннего солнца заставляли его щуриться и воротить взгляд. А потому поднялся пан Казимир и затворил ставни. Расточительно зажег свечу на столе, налил пол кубка да плюхнулся обратно на стул, слушая перезвон колоколов, возвещавший о завершении утрени, да голоса певцов из храма Божьего. Все таки христианство имело свою силу, и игнорировать её было смерти подобно. Но на всякий случай Казимир не забывал и о старых богах. Мало ли их бог с крестом отступит и власть захватят старые боги? Мало ли что может случится в битве при небесах. Нередко поминал он Бежлею (Bezleja), госпожу ночи, а по воскресениям исправно стоял службу, как добрых католик.

Сейчас епископ вряд ли явится в магистрат. Дела Божие держат его крепко - оно и понятно. Но и Казимир особо не торопился. Он подошел к грубо сколоченному стеллажу и среди множества рукописей, преимущественно правового толка, нашел евангелие от Матфея, очень кстати оказавшееся в шкафу. Евангелие от Матфея - первое, символ начала. Удача, что именно оно оказалось, да. Дары ходоков случались самые удивительные и эта рукопись, несомненно, была одним из таковых. Казимир положил Евангелие на стол, но почти сразу убрал, переложив на полку стеллажа так, чтобы его было видно, но чтобы оно не бросалось в глаза. На столе же оно лежало слишком открыто, слишком вульгарно для священного текста. Епископ, разумеется, мог проигнорировать приглашение, но к чему тогда было отправлять монашка-врачевателя? Ведь то был знак внимания и предложение к разговору, не иначе! А стало быть Бенедикт должен был явиться, иначе Казимиру пришлось бы признаться - что он ничего не смыслит в людях. Ну либо признать, что епископ не что иное как феномен. Если не сегодня явиться - то завтра. Если не завтра - то послезавтра! А если нет... что ж. Казимир после воскресной молитвы и причастия явится к нему сам. А приняв непростое решение, он подошел к столу и с мыслями «За Господа и епископа, мать его!» опустошил кубок!

Отзвенели уже колокола, зовущие весь честной народ на вечерю, вызолотило последний раз солнце покатые городские крыши и опустилось, отдав город во власть ночной тьмы. Легли в свои (а некоторые – и в чужие) постели крестьяне и купцы, ремесленники и шляхтичи, и только лишь городская стража продолжала свой недреманый обход, да «ночные цирюльники» вышли на работу. А еще не до сна было тем, у кого каждый день, каждый час был на счету. И если бы случайный любопытствующий сейчас бы шел мимо магистрата, он бы не удивился единственному освещенному мягким пламенем камина окошку: горожане знали, что пан Будикидович мог и допоздна засидеться за делами.
Но если бы этот ночной странник задержался бы у обиталища городской власти, он бы подивился странному зрелищу: с Гончарной улицы на площади под цокот копыт показался молодой жеребчик, чей всадник, опасаясь холодного ночного ветра, не иначе, прятал лицо свое под капюшоном. Но вот диво, из тьмы у стены магистрата отделилась невысокая фигура, поспешившая ко въехавшему на площадь верховому, и принадлежала она, как можно было бы предположить, ни стражу покоя горожан, и не разбойнику – а монаху. Перекинувшись о чем-то парой слов со всадником, служитель церкви поспешил к паре городских стражей, охранявших магистрат, и после очередного недлинного разговора махнул уже спешившемуся рукой.
Тот медлить не стал, и, проведя коня в поводу, кинул монашку поводья и скрылся за стенами магистрата. А уже через несколько минут в кабинет юстициария уверенно постучали, после чего гость, не дожидаясь ответа, вошел в кабинет. Добротный темный хуст скрывал фигуру гостя, плащ с глубоким капюшоном – лицо, тонкие перчатки – пальцы. Можно было сказать лишь, что визитер высокорослый и изящный, но юноша ли это или девушка – то было загадкой. Которая, впрочем, сразу же разрешилась.
Откинув капюшон с лица, перед Казимиром предстал сам епископ Гродненский, мягко улыбнувшийся хозяину кабинета.
- Доброй ночи, пан Будкидович, и простите меня и за столь поздний визит, и за то, что предстал перед вами в наряде мирянина. Я могу совершить маленькое преступление перед городом и украсть час драгоценного времени его судьи?

Казимир расплылся в добродушной улыбке, коей почивал каждого дорогого гостя.

- Добре, ваше Преосвященство. Как у нас говорят: рад видеть вас в добром здравии. Распологайтесь в моем скромном кабинете.

Пан Будикидович подвинул второй стул к рабочему столу для гостя. Казимир, конечно, лукавил, называя убранство кабинета скромным. Не каждый пан мог позволить себе работать в такой роскоши. Но интерес что ответит епископ на эту нарочито скромную фразу не оставлял каняжьего юстициария. Он пробовал что перед ним за человек, прежде чем начать знакомство. Он наблюдал за движениями, за взглядом, за чертами лица, за тем как гость опускается на стул и где держит руки. Все это могла рассказать о человеке целую историю. А могло и не рассказть.

- В том нет ничего преступного. Мой кабинет открыт для каждого, чтобы великокняжеское правосудие доступно было всем. В этом мы в некотором роде близки, не правда ли? - Казимир ушел от ответа на вопрос о прощении "преступления", одновременно делая шаг навстречу в тоне разговора. - Я целиком и полностью в вашем распоряжении, святой отец, но перед этим...

Казимир посмотрел под стол, где нашли место сразу несколько бутылок с мутной жидкостью и... остановил в себе порыв поднять одну из них на стол.

- ... но перед этим позвольте выразить вам мою признательность за направленного ко мне в помощь брата Павла. Это знак большого внимания. Ммкх... - в горле Казимира пересохло. Так всегда случалось, когда ему приходилось говорить много, не запивая слова. - ...да. Большой знак. Божья помощь будет весьма кстати, как и покровительство великокняжича, с которым я, как вы знаете, имел честь сражаться стремя в стремя и весьма дружен... Но простите мое многословие, я совсем не дал вам сказать. Брат Павел упомянул о том, что вы желаете обсудить волю Его Высокопреосвященства и дела мирские. Я - весь внимание.

Казимир перестал расхаживать по комнате и в ожидании ответа опустился в кресло напротив церковника. Лицо его источало добродушие и радость. Чего нельзя было сказать о других частях тела.

Епископ только улыбнулся мягко и плавным, текучим движением осенил крестом попервой помещение, потом хозяина его, а потом и себя, после чего ответил Казимиру тон в тон.
- И да останется это здравие и у тех, кто в таблинии сием, и у всех прочих, кому оно может потребоваться в сию годину.
Изобразив вполне светский поклон, молодой чех неторопливо опустился на приставленный стул, положив перед собой на столешницу не сомкнутые руки. Поза служителя церкви была спокойной и даже несколько расслабленной, чураясь, впрочем, той широкой вальяжности, что свойственна многим панам. Это могло говорить о многом – а могло и ни о чем, потому что добродушное, излишне мягкое и умное лицо епископа не выражало ничего, кроме доброжелательного и вежливого интереса. Комментарий же юстициария о скромности убранства без ответа не остался – с мягким укором Бенедикт попенял Казимиру:
- Пану юстициарию негоже называть бело черным, а черное - белым. И стыдиться того, что таблиний его нельзя назвать обителью смиренного христианина не след. Ведь показная скромность есть добродетель нищенствующих да фарисеев. Тем же, кому много дано, не грех и показать его: ведь с них и спрос больше, и богатство это есть не самоцель, но лишь инструмент благодеяний для тех, кому нужна поддержка. И демонстрация его лишь есть равно и то открытое забрало, что носит рыцарь, и знамение тому, кто приходит, что перед ним человек, наделенный более прочих.
К тому же, - тягучий, медовый голос епископа так и лился, - скромность часто идет об руку со смирением, а то близко с покорностью, которая, будучи благом, столь же часто становится грехом.

А вот на вопрос о близости стража законов светских и уложений духовных уклонился уже Бенедикт, только прикрыв на несколько секунд глаза. Благодарности же за своего эмиссара он принял спокойно и даже как что-то само собой разумеющееся, продолжая следить одними глазами за расхаживающим из угла в угол паном Будикидовичем. И только когда тот занял свое место, священник ответил:
- Брат Павел пришел не к пану Будикидовичу, и даже не к княжескому юстициарию. Он передал благоволение церкви тому человеку, кто воспримет его боле прочих и сумеет узреть невысказанные слова не только сердцем, но и разумом. К тому же ныне тому, кто ищет защиты правосудия, может потребоваться и защита здоровья, а брат Павел, хотя и соответствует своему прозвищу во всем остальном, в лекарских талантах достоин имени Магн.
А вы, пан Казимир, - епископ, в очередной раз избегнувший называть собеседника «сыном своим», улыбнулся, - можете не отказывать себе в удовольствиях малых, ежели они вам потребны, пока я постараюсь поведать вам о мыслях своих. А пока что, видя, что вы ожидаете меня, дозвольте спросить: ужели вы не думаете, что дела духовные мои не могут заключаться в простом вопросе «сколь близки вам Бог и Церковь», когда вокруг немало язычников, скрытых и явных, что, в свою очередь, будет лишь прелюдией к самому мирскому из вопросов наделенных саном – просьбой о пожертвовании?

Чем дольше тягучий, медовый голос епископа лился - тем хуже становилось настроение Казимира. Мало того что этот щенок удумал поучать пана в его же обители, так делал это так витиевато, так занудно и так приторно, что захотелось шляхтичу дать кулаком в ту самую таблиню епископскую, что бы это ни значило. Пан изменился в лице. Он не скрывал эмоции и, в отличие от епископа, не ограничивал себя в жестах и движениях. Небрежно поставил два кубка на стол, наполнил наполовину. Двинул к гостью.

- Пей. - недовольно бросил пан, приглашая Бенедикта разделить древний обычай гостеприимства.

Одним махом осушил кубок, далеко не первый в этот день. И внимательно посмотрел на епископа. Посмотрел устало и с некоторой долей раздражения. С усилием подавил гневный порыв.

- Брат Павел как есть сказал, что дело у тебя ко мне от князя церкви (Его Высокопреосвященство=кардинал). Мне весьма любопытно в чем оно заключается, Бенедикт.

Чем сильнее раздражался пан Будикидович, тем мягче и податливей становился голос епископа. И даже когда тот бросил раздраженное «пей», священник ответил с легким придыханием, молитвенно сложив руки:
- Ах! Для меня честь разделить с вами вино! А ежели еще в милости своей вы не откажетесь преломить со мной хлеб, то восторг мой откроет новые пределы!

Изящным жестом отсалютовав бокалом хозяину кабинета, юноша аккуратно выпил его, вежливо не оставив ни капли, что можно было бы истолковать, как наличие у него злого умысла. Продолжил он речь свою только после гневного, и в чем-то даже оскорбительного высказывания юстициария.
Но сколь разительно теперь отличался его голос! Словно за раздвинувшимися тканями, за елеем и патокой показался клинок строгости, доселе прикрытый этим нежным и беззащитным покровом. Теперь Бенедикт не играл в мягкого и слабого монашка, позволив Казимиру увидеть и услышать ранее сокрытое:
- А вот теперь мы закончили играть словами и перейдем к делу. Церкви нужны эти земли как плацдарм для наступления на восток и как противовес тевтонцам, с которыми у нас есть некоторые, скажем так, идеологические и политические разногласия. Пока они не доктринальны, мы с ними соблюдаем паритет, но влияния их допускать не собираемся.
Не без намека подвинув свой бокал к Будикидовичу, епископ продолжил:
- А для этого нам нужна сильная христианская Литва. И, в первую очередь, Гродно как форпост. А чтобы наши желания стали реальными, нам нужен князь, который готов поддерживать наши стремления. Князь, которого будем поддерживать и мы – людно, оружно и финансово. Твоя кандидатура, пан Казимир, из всех наиболее привлекательна, потому что Церкви нужны не просто сильные союзники, а те, у кого голова на плечах не только для того, чтобы на ней шлем носить и в нее есть.
Так вот: мы хотим поддержать тебя, а в замен получить всемирную поддержку наших действий на твоих землях. На светскую власть, опережая возможный вопрос, мы покушаться не будем. Нам нужны христианское княжество, стойкое в вере, и христианский князь, прислушивающийся к Церкви не аеньше, чем к Великому князю. Нам нужна опора наших действий на востоке – и поэтому я здесь. Нам нужен союзник – и поэтому я в этом кабинете.

Отодвинувшись на стуле так, чтоб иметь возможность обозреть всего сидящего за столом пана, Бенедкт серьезно спросил:
- Твое мнение, пан Казимир, и, вероятно, твои условия?

Лицо Казимира побагровело. Он медленно поднялся из-за стола и размеренно, чеканя каждый шаг, вышел на середину кабинета. Повернулся к гостю, уперев большие пальцы в пояс. Туда, где висели кошель и нагайка.

- То есть ты, собака сутулая, решил, что можешь явиться ко мне и подкупить пана Будикидовича? - вопросил Казимир, чтобы через мгновение зареветь словно пробудившийся от спячки медведь: - То есть ты, сучье отродье, решил купить юстициария, что суд вершит от имени великокняжича земель Литовских Ягайло?!!

Пан разъярился так, что схватился за нагайку и от непоправимого его отделяло лишь что-то неуловимое.

- Отвечай! Отвечай, блядь в платье, почему я не должен вышвырнуть тебя на улицу как последнюю шлюху?!! Агрррх!

Бенедикт смотрел за метаниями пана Будикидовича все с тем же спокойным видом, словно бы и не метался княжий юстициарий в ярости. Только поморщился немного на грозные слова и ругань пана, и все. Не похоже было, что гнев Казимира и его грубые, злые слова как-то задели или испугали епископа. Подняв недавно отодвинутый бокал, он посмотрел в него п, убедившись, что на дне еще что-то осталось, допил остатки, после чего неторопливо ответил:

- Мне прискорбно наблюдать, что мои речи привели к таким, - он сакцентировал внимание на следующем слове, - речам. Власти духовной нет необходимости кого-либо покупать либо подкупать, и уж тем паче так унижать княжьего юстициария. У Церкви есть союзники, есть прихожане, и есть враги. Но наемников – нет, ибо ввергать своими руками человека в Геенну Огненную распалением в нем сребролюбия грешно. Но мнение ваше, пан Казимир, ясно и светло, как божий день. А посему я, - священник склонил голову, - не буду больше утомлять пана разговорами и вводить его во грех гневливости. Оставляя мирское мирянам, я покину обитель правосудия, в чье честности я не испытывал сомнений, вынося самые приятные впечатления и добрую память, - он сделал паузу, - о вашем превосходном вине.

- В-в-вон! - проревел Казимир и, не дожидаясь пока священник покинет кабинет, от всей души прошелся нагайкой по спине Бенедикта. - Вон отсюда! - ревел пан, подгоняя гостя словами и плетьми до самого выхода.

Возможно, со стороны могло показаться, что епископа вовсе не трогают злые слова юстициария. Но это было не так – вернее, не совсем так. Конечно же, прежде чем направить пану Будикидовичу письмо, Бенедикт собрал все имеющиеся сведения о нем, и счел своего собеседника достаточно разумным и взвешенным. И когда Казимир стал демонстрировать свой гнев и перестал следить за языком, священник удивился, хотя виду и не подал. Поразмыслив, чех пришел к выводу, что юстициарий хочет проверить серьезность его намерений и готовность идти сотрудничать до конца, а заодно хочет получить от испуганного собеседника некоторые преференции.
Решив так, епископ счел за лучшее спокойствием и выдержкой напомнить своему визави, что Церковь ему нужна больше, чем он – Церкви. И каково же было его изумление, когда он понял, что перемудрил. Негодяй-литвин, вместо того, чтобы пойти на попятный, не просто схватился за нагайку, а принялся в дикой сатанинской ярости охаживать ей служителя Церкви! Безоружный Бенедикт и не мыслил о сопротивлении, только прикрыв голову руками и ругаясь, на чем свет стоит (правда, к чести его, от богохульств воздерживаясь) бросился вон из кабинета пана. Скатившись вниз по лестнице, злой как сто чертей священник гневно бросил подбежавшему отцу Павлу: «Прочь! Прочь от дома этого христопродавца!», - и, перекошенный на один бок и сгорбившийся, вскоре скрылся в ночной темноте.

Lor connect... cancel
Arnor connect... cancel

loading... please wait

Константин хотел было поспорить с Федросом. Хотел было подсказать михаэлиту, что вентру, а в этот раз Болли Болсон оказался именно вентру и, как ни парадоксально, держался одной стороны с Константином. Что он, потомок Дуки, может сам говорить за себя. И не требуется ему для того ни дворецкий, ни смотритель, ни Федрос, ни глашатай. Что он, кровь от крови самого префекта дворца, уже сказался и слово его нерушимо как скандинавская сталь, заколенная в ледяном пламени фьердов. Но тут Болли Болсон просто и незатейливо, пусть и наполовину, ( но на значительную половину!) согласился с Федросом, от чего Константин едва не фыркнул, презрительно и сокрушенно. Такой позор... Так низко пасть... Варвар... Что с них ещё ждать?

- Весьма разумно с вашей стороны, Болли Болсон. - отозвался евнух, желая немного поддержать вентру и тем самым добавить ему уверенности. - Я, разумеется, исполню вашу просьбу с радостью и восторгом. И мы получим... знания.

Выпады Ливелия и Федроса, пируэты гесианца, интересовали Константина ещё и с эстетической точки зрения. Как один ставит вопрос и как другой вывертывается из положения, а посмотреть там действительно было на что! Не то чтобы содержание не интересовало евнуха, вовсе нет!, но встревать в разговор столь жаркий он не имел ни малейшего желания. Много полезнее было сохранить флёр беспристрастного нейтралитета и безучастия в этом уже всамделишнем допросе, озадачив излишне поспешного Андрокла и дав двусмысленный сигнал Поликарпу. Но то не означало вовсе, что Константин не слушал. Напротив! Собратья по котерии вопросами своими били столь метко, что евнух обратился в слух, стараясь не упустить ни звука, ни оттенка эмоций.

- А куда ты спешишь, пан Антанас? Ворота заперты, под охранением. Пан Тышкевич не отозвался покамест. Чем ты так занят, что и разговор держать нет мочи в ожидании солтыса? А, впрочем, пусть тебя. Не хочешь говорить - дело твое. Насильно спрашивать тебя не стану, не на чем. А с паном Тышкевичем вперед ступай говорить, коль пригласит. А то рвешься вперед, а хозяина спросить позабыл. Может он иначе задумал чем ты? Мне же до разговора твоего с Ольгердом дела нет, как тебе до моих с тобой разговоров. Но раз уж обещался немного - будь добр слово сдержать, чтоб обиду мне на тебя не держать после. А чтобы мне не скучно было, стало быть Линас покамест развлечет меня разговором, а ты, пан Антанас, дела будешь вести. Или вновь станешь обижать меня отказом?

Казимир нахмурился. В уголках глаз его появились «гусиные лапки», а взгляд сделался внимательным, хищным, как у куницы. Но то длилось едва ли мгновение. Пан Будикидович, как могло показаться, потерял интерес к Антанасу, повернулся к наследнику Волковичей и вновь расплылся в добродушной улыбке.

- И тебе не хворать, Линас. Виделись, как не видеться. Город-от наш невелик. А по рабочей нужде и впрямь лучше не видаться, ведь дело оно такое. Если уж ты ко мне пришел - значит либо с тобой нечестно поступили, либо ты нечестно поступил. И того, и другого добрым панам должно избегать. Ну а коль не свидывались мы по рабочей нужде - стало быть уважаемые горожане предо мной стоят. Пусть так оно и остается. Как поживает пани Эгле? Не нашел еще отец жениха ей?

Сильно ниже всадников, меж копытами крутилась рыжая бестия одной из бесчисленных пород гончих. Но если бы попался кто сведущий в охоте - без труда узнал бы модного нынче не только при высокородных особах, но и у священнослужителей, бладхаунда. Псина, ничуть не смущаясь, обнюхивала нос волкодава.

Было бы странно, если бы великокняжич лично написал о решении Казимиру, явив тому свою милость и выставив в каком-то роде избранным. Нет, должно правителю блюсти приличия и не возвеличивать никого из тех, кого поименовал он равными меж собой. Все ясно было Казимиру как день, и вести о воле монаршей принял он как должно. А вот к «дару» Казимир отнесся с осторожностью вящей, ведь заведено в городе Магдебурге, что высший судья здесь заседает 3 раза в году. Одно судебное заседание проводится в день святой Агаты, другое — в день святого Иоанна Пресветлого, третье — в восьмой день святого Мартина. А если эти дни приходятся на праздник или на запрещенные дни, то он пропускает судебный день. Княжичу, верно, не ведомы многие обычаи, но раз заведено в Гродно суд вершить как в граде Магдебурге, то и вмешиваться в обычаи эти княжич не должен и не может. Но кто скажет светлейшему Ягайло, что он «не может»? Городской совет? Епископ? Горожане? Паны Гродно? Все они скажут то, что выгодно будет избранному ими претенденту, а посему вступать в спор с великокняжичем не станут они. Но потом могут и припомнить Казимиру о «злоуптореблениях» правом, или сыновьям его. И не вспомнит никто что сам Ягайло разрешил. Не вспомнит ибо разрешил то что не должен был. А про Будикидовичей вспомнят. Не высокого полета птицы. Таких можно и приспустить. А посему решил пан Казимир правом своим не злоупотреблять без крайней на то нужды. Ведь лучше, так сказать, натягивать право на судебник, ведь никто, акромя пана Будикидовича, толком и без толку не знает как заведено в Магдебурге, но про три судебных дня высшего юстициария знамо многим. Благо, вскорости день заседаний наступит, и день тот не на запрещенный выпадает. А там видно будет. Можно и дополнительный день судебный устроить, ведь кто будет против верховенства закона? А последствия если и случатся - то после. А пока нужно было сосредоточиться на делах первостепенных...

Пан Боровец, конечно, грубоват по натуре, но разошелся он зазря, а уж об оскорблении княжьего юстициария ему предстоит напомнить. И попытаться склонить покладности, а еще лучше - к дружбе. Как добиться последнего, учитывая буйный норов городского маршалека, пан Казимир плохо себе представлял, но попробовать стоило, ведь доселе он как-то и не пытался, ограничиваясь отношениями по долгу службы. Штраф наложить было много проще. А вот как применить шантаж к простоватому Боровец - должен был знать Ян. А припугнуть - Гжегож. Боровец хоть и самоуверен, но когда его самоуверенность наткнется на такую же стену - может и сдаться.

С паном Тыверским предстояло поговорить. Русичей не стоило упускать из виду, ведь хоть они и заявили что не станут участвовать, Казимир отлично понимал что Святополк хотел этим сказать. «Мы за того кто предложит лучшую цену». А посему привязать русичей следовало как можно скорее. И договариваться с ними предстояло честно и открыто.

События в квартале кожевенников больше походили на бунт, но покамест мало заботили пана Будикидовича. Дело сейчас за паном Боровец, а лезть в чужие дела определенно не стоило. Да и не знал Казимир как обернуть то к своей выгоде. Да и рискованно все же соваться к простому разгоряченному народу. Пусть совет решает как с тем быть.

С епископом нужно было поговорить. Но с этим было сразу несколько весьма интересных обстоятельств. С одной стороны монашек-врачеватель - это не только знак внимания и весьма полезный слуга, но и глаза и уши в доме Будикидовичей. В любом случае отказываться Казимир не собирался. А вот визит к епископу нанести пан хоть и хотел, но будучи наделенным общественными обязанностями, не мог себе позволить в такой момент. Это могло быть воспринято как знак внимания и расположения со стороны православных и язычников, которых Казимир в общем-то еще собирался... если по-простому - использовать, а по умному - договариваться, к собственной выгоде. Лучше было пригласить епископа в магистрат. Казимир так и сделал бы, если бы не монашек. Но теперь приглашение могло быть воспринято как если не оскорбление, то по меньшей мере неучтивость, а Казимиру не хотелось портить отношения с Его Преосвященством в первый же день. Лучшим решением стало бы отправить к епископу одно из сыновей, но говорить и договариваться Казимир предпочитал сам. Не только от того что умел это делать, но и, по правде говоря, любил. И, учитывая тот факт, что католическая церковь, по всей видимости, находилась в нужде, принял непростое решение.

Стоило также озаботиться бандой, что обосновалась за городом. По этому случаю были мысли у пана Будикидовича, но мысли те сильно зависели от действий городской шляхты, и прежде чем претворять их в жизнь - требо было обождать и оглядеть как события развиваться станут.

Среди прочих нужных и полезных горожан и панов Казимир выделял Моше, который мог бы стать источником монет; Лидку, кладезь слухов и сплетен; и, конечно, велкокняжича Ягайло, которому необходимо было сообщить как в Гродно все плохо и что без именно пана Будикидовича все пойдет, как в народе хлестко говаривают, по месту откуда рождается жизнь. Но все это «потом». А пока Казимир подозвал монашка поближе так, чтобы его не слышал никто кроме разве что сыновей.

- Его Преосвященство верно полагает нас верными слугами князя и Церкви. Мне любо сердцу его приглашение и я непременно прибыл бы по зову Его Преосвященства, но, будучи наделенным общественными обязанностями и долгом, не могу позволить себе явиться на зов его, касательно дел мирских, в такой непростой для города момент, что может быть воспринято привратно горожанами. Мы с семьей явимся в храм божий в день воскресный, и отстоим службу как добрые католики, но для мирских дел есть магистрат. Туда я и прошу пригласить от моего имени Его Преосвященство сегодня же, в мой кабинет, где мы и обсудим дела мирские. Тогда когда Его Преосвященству будет угодно.

Монашек покинул дом Будикидовичей почти сразу. Казимир же, прежде чем отправиться на рабочее место в городском совете, поделился мыслями с сыновьями и сказал им, что будет рад если они займутся одной из обозначенных задач. А Яну наказ дал - ночи проводить не дома, а в местах таких, где часто блудник и ошивается. Вот в том же борделе «Сладкие Бедра», например, можно и интересного немало узнать. Капитану стражи, Анджею, Казимир поручил отрядить по паре солдат, чтобы за домами претендентов днем присматривали. Куда солдаты ходят, что делают - вот их основная задача. Солдаты - это не монета, чай не спрячешь. А еще по одному - к магистрату и к собору где епископа кельи. Чтобы смотрели и докладывали кто из названных Ягайло панов или сыновей их куда пришел. И особо сказал, что ежели Гжегож солдат забрать пожелает - то его слово поверх слова пана Казимира ляжет в этот раз. Младшему же, особливо любившему Господа, предложил ночи проводить в стенах храма.

Направившись к Лидке, Ян в чаяниях своих мечтал стать владельцем сего заведения. Но свято место пусто не бывает. Лидка крепко держала хозяйство, и еще крепче держала за яйца неугодных клиентов. Но Ян не был обременен ни женой, ни должностью. Он мог позволить себе жить как ему вздумается. Чем и не брезговал. Пан Ян был знатным клиентом и... желанным, ведь платил серебром и норова был не буйного. А коль драка или ссора какая - умел в шутку все обернуть. К Лидке Сладенькой шел Ян с вполне конкретной целью и имея в кармане несколько монет для пущей убедительности. Памятуя о словах отца, собирался Ян подскать девку, что сможет приглядеть за кем нужно, а если потребуется - и ложе разделить. И чтоб пана заинтересовать могла. Ян понимал, что такую верно из другого города выписывать придется, но был готов подождать. Да и просто находясь в заведении можно было узнать немало. Возлежишь с девой услужливой, а уши твои никто не затыкает. Но то было мало. Лучше было бы наладить сбор слухов через Лидию Сладкую, дабы получать уже готовую информацию. Этим-то и собирался заняться Ян. А потом... потом можно было и новую девочку Лидки попробовать.

Казимир же в ожидании вестей от его преосвященства вооружился пером и бумагой и принялся чертить извилистые буквы на плотном листе бумаги:

Великокняжичу Литовскому Ягелло, сыну Ольгерда.

Благодарю за добрые слова, мой княже, за право вершить правосудие и за доверие, оказанное служивому Казимиру Будикидовичу, что слово твое и правосудие несет в славном граде Гродно. И доложить тебе должен, что люд в городе темный во многом. Нет мочи в нем оценить всю любовь и щедрость, которой облагородил ты Гродно. Меньше крови было бы, если бы указал перстом на избранника твоего. А кровь прольется, нет сомнений у меня в том, мой княже. И лучше бы на войне с русинами и тевтонами, нежели с горожанами. Но покамест служивый пан я - клянусь сделать все, чтобы закон хранить да оберегать, да чтобы горячие головы шляхов наших гроднецки остужать на благо княжеству нашему славному и ради мира, ведь кто ж еще о благополучии государства печься станет из поименованных тобой шляхов? Как пить дать вгрызутся в горло они друг другу и служивому твоему пану Будикидовичу, а рдея о чем? Рдея о власти личной и выгоде собственной, но не ради державы нашей, княже. А посему прими мое предупреждение, что пишу я ради княжества твоего, малодушие и корысть царят средь панов Гроднецких, и нужен за ними глаз да глаз.

С почтением, великокняжеский юстициарий и член рады Гроднецкой, пан Казимир Будикидович
А покамест монашек не вернулся, у Казимира оказалось некоторое количество времени, свободного от работы, которое требовало быть потраченным с пользой для дела и семьи. В ратуше людей знатных и не очень было много. Например тот же Боровец, вроде, появлялся не так давно у входа в Ратушу. Можно было бы с ним обсудить его если не поведение, то взгляды на сложившееся положение дел. Но располагать к себе маршалека прямо в управе, на людях, Казимиру хотелось меньше всего. А вот со Святополком обсудить будущее Гродно стоило и даже было нужно. Особенно учитывая его дружбу с казаками. Но ровно напротив двери, за которой должен был находиться Тыверский, пан Будикидович неожиданно развернулся и направился ровно к Ольгерду Тышкевичу, главе совета и городскому солтысу. Памятуя о воле княжей, головой Гродно станет тот кого поддержит великокняжич, архиепископ, большинство из народа и... городской совет. И вот поддержку совета Казимир и решил получить, так сказать, начав с головы. Работая вместе и вместе являясь назначенцами князя, пан Будикидович считал, что он и городской солтыс - одного поля ягоды. Слишком похожи они было, и слишком общие у них были чаяния, дабы видеть будущее Гродно врознь. А посему Казимир не имел намерений юлить в разговоре с паном Тышкевичем и впрямую спросить кого он намерен поддержать и, если это окажется не пан Будикидович, по какой причине. И только затем начать убеждать, что самые верные слуги великокняжие - это Казимир и Ольгерд, ведь милостью великокняжей оба отмечены, и держаться должно им вместе и поддержать пан Тышкевич в городском совете должен именно ставленника Ягелло, потому что более никому великокняжич милости и доверия такого не оказывал, а посему и выбирать более не из кого. Ну а коль скоро появятся причины, по которым нет возможности у пана Тышкевича поддержать в совете пана Будикидовича - то тут уж придется разбираться и убеждать, а если придется и помогать, дабы мнение господаря солтыса переменить в пользу Казимира.

Но не только разговоры разговаривать пришел Казимир Будикидович к солтысу городскому. Разговорами он многого добиваться мог, но пан Тышкевич все ж таки не глуп был и пустыми словами добиться его расположения было бы непросто. А кроме прошлых заслуг в катомке принес Казимир к городскому голове и предложение о решении проблемы атамана разбойников. Да и о спокойствии городском в немалой степени. За городом Шляпа, стало быть, обосновался, но у панов добрых сил по одиночке маловато. Нужно их, стало быть, организовать. Под начальством городской управы, так сказать, назначить день недели следующей и объявить сбор солдат в поход на Шляпу. Стражников отрядить немного, а воеводой назначить того кто больше остальных солдат пришлет. Ну и отправить их на разбойников всех организованно. Вместе, оно и сдюжат панове. И Казимир готов был солдат отправить, отчего бы и нет. Дело то это нужное для города. А награду разделить меж теми кто солдат пришел по головам. А за потерянные головы солдат своих - двойную долю определить. А тому кто атамана голову с плеч снимет - десять долей дать определить. Вот при таком раскладе можно и извести атамана. Объявить только надо, и сделать это должно ему, голове. А Казимиру так делать не можно, ибо его тот час заподозрят в чем-нибудь и дело это угодное городу погубить могут. Не можно пану Будикидовичу выставить с предложением таковым открыто, не можно...

А затем... заручившись поддержкой солтыса, можно будет его и порасспросить о других членах городского совета: что у них на уме да как или за сколько из можно привлечь на свою сторону. А там уже, глядишь, и городской совет за Казимира выступит.

Ход 3

Активный эффекты
Казна = +4769 осори -1500(свадьба) -1000(литургия) -1600(найм персонажей) 600(де Бри)= 69 осори +8327 осори(доход в ход) = +8396 осори
Влияние: 12/14
Частная инициатива: 6/10 (-4 в ход) -

0) Действующие контракты (Баланс контрактов= +8030 осори +190 осори = +8220 осори)
1) Экономика
2) Строительство
3) Исследование
4) Вооруженные силы
5) Разведка/Контрразведка
6) Найм
7) Резерв

дипломатия

10) Доклад кастеляна Гнезда
11) Письмо от кардинала Рё
12) Письмо от канцлера
13) Зеленый лекарь
14) Вечерние процедуры. У каждого свои...

15) Письмо от Коля де Брастон
16) Письмо от Дирка ван дер Стеена
17) Письмо от барона Викарио де Нарбон
18) Письмо от Жара де Присси
19) Письмо от Джулио Полине
20) Письмо от Симона де Ваала
21) Письмо от Николааса Бесте
22) Письмо Гебхарда ван Лоона
23) Письмо от герцога Сатса
24) Письмо Адриане ван Хакстро (без подписи)
25) Письмо от Герцога Верджи
26) Письмо от Луи Верджи
27) Письмо от графа де Блуа
28) Письмо от Константина ле Буржа

Ход 3

Активные эффекты
Глобальное правило «Интенсивные тренировки» - 3/5
Глобальное правило «Дружба с ловцами» - 1/3

Казна = -3345 осори! +900 осори (доход в ход) +8100(продана добыча) = +5655 осори
Влияние: 3/16
Частная инициатива: 9/10 (-3 в ход) -

0) Действующие контракты (Баланс контрактов= +4800 осори +600= +5400 осори)
1) Экономика
2) Строительство
3) Исследование
4) Вооруженные силы
5) Разведка
6) Найм не осуществляется

7) Улучшения не устанавливаются

8) Резервы

дипломатия

10) Письмо от Влади Луавье
11) Праздник цветущей листвы
12) Письмо от координатора южных земель КСШС Кассия де Болуа
13) Доклад кастеляна Вереска
14) Письмо от Алистера де Порессо
15) Письмо от канцлера
16) Письмо от Генриха Верджи
17) Письмо от Дино Ортона
18) Письмо от Дейниче Дройзе
19) Переписанное письмо от ловцов

Гнездо в тот день разубрали на диво;
Застлали полы и стены обили
Дорогими коврами, парчой, аксамитом.
Счастлив, кто зван в хоромы такие!

Все ратники Саха на свадьбу явились.
За челядью тотчас гонцов отрядили.
Едут Присси в Гнездо к баронессе
В одежде богатой, с оружьем отличным.

Но входят пешком со смиреннейшим видом.
Встречать Вильгельмина с дворянами вышла.
Пред бледной вдовою гости склонились.
На резную скамью жениха усадили.

Все Жаровы люди отменно учтивы -
Подражают тому, кто в час добрый родился.
Клеменс от ван Хакстро громко воскликнул:
"Раз всё мы решили, мешкать нет смысла.

Бесценный мой друг, Жар, приблизьтесь скорее!
Вручаю вам Рину, дочь Аларда ван Хакстро,
Как обещал своему властелину,
А слово мое вовек нерушимо.

Вы в свой черед жениху передайте,
И в церковь пускай идут молодые".
Де Присси ответил: "Рад вам подчиниться".
Вот за руки взял он девицу и сына.

Бручующим молвит слова он такие:
"Друг другу вручаю здесь и поныне,
Как велел нам Господь, мой и ваш владыка,
Ван Хакстро вы детки, семьи именитой."

С радостью руки принять согласились.
Затем сэр Клеменс своих ближних окликнул,
Повел всех в церковь святого Франциска,
Где уж давно Иннокентий томился.

У входа в собор их встретил епископ,
Благословил, обвенчал по чину.
Отслушав мессу, все на конь вскочили,
За городом начали ратные игры.

Клеменс с ближними в них отличился!
Коня под собою менял он трижды.
Лишь Вильгельмина бледною тенью
Скользнула в покои, там и укрылась.

Ратники Саха прыгали лихо.
Через костер, по друг дружке и в мыло.
Позже в Гнездо отвез всех ван Хакстро,
Где в залах свадьбу отпраздновал пышно.

Прибить семь мишеней велел он с денницей -
Еще до обеда их изрешетили.
Больше недели свадьба продлилась,
И ко второй гости домой запросились.

Рожденный в час добрый,
Сах, ныне ван Хакстро,
Лишь мулов одних и свинок ретивых
Приезжим гостям роздал сотенку с лишним.

Раздарил он цветов, корнеплодов, кореньев,
Голдхорсу - пряник, Валенсо - печенье,
Джулио выдал он он банку варенья,
Ну а невесте - букет. Загляденье!

Не поскупилась Сахова свита -
Каждый принес от себя угощенье.
Все, кто хотели, дары получили.
Струны порвали, но счастливы были.

В гостевой комнате Гнезда было не протолкнуться. Больше полутора джин дворян из числа тех кто не покинул гостеприимные покои или из тех, кому это по тем или иным причинам не позволили сделать, стояли, прислонившись спинами к развешанным на стенах гобеленам, словно в шутку расшитыми сценами всевозможных видов охоты. В противоположной от двери стороне стояла широкая кровать с шелковым балдахином, на которой лежал человек. Живот его представлял настоящее месиво из вывороченных наружу внутренностей, ребер, свежей и засохшей крови и Бог знает чего еще. Тем не менее грудь поднималась и опускалась, а изо рта сыпалась брань в несметных количествах, свидетельствующая о том, что Его Высочество все еще жив. На свисающей с кровати простыни остались отметины кровостоков. Рядом с принцем на коленях сидел монах в серой рясе и боязливо обтирал Алексея Осорио влажной тряпкой, стараясь не трогать вывороченные наизнанку части тела.

Дверь распахнулась и в комнату вошла в парадном платье Адриана ван Хакстро в сопровождении священника и нескольких вооруженных телохранителей. Следом вошел диковатого вида мужчина в зеленом плаще. Длинные волосы его, казалось, вечность не знали мыла и воды. Последним внутрь помещения зашел барон Игницио де Валенсо.

Взглянув на распростертое тело принца едва ли не все прибывшие отшатнулись, но барон де Валенсо нашел в себе силы натужно улыбнуться баронессе.

- Это он? - осторожно поинтересовался Игницио.

- Да. - коротко отозвалась баронесса.

Барон перевел взгляд на своего спутника.

- Знатно его выпотрошили. Что скажете, Гунтер? Сможете ему помочь?

Изумрудные глаза мужчины в зеленом плаще, который, казалось, вот-вот перешагнет черту того возраста, который называют старостью, внимательно смотрел на пострадавшего. В какое-то мгновение могло показаться, что он не слышит слов. Но через несколько бесконечных секунд неторопливо повернулся к Игницио.

- Я чувствую в нем буйство жизни... - перебивая брань принца начал лекарь. - ... а значит его круг еще не завершен. Ему можно помочь.

- Тогда приступайте. - распорядился барон де Валенсо.

- Действуйте. - чуть помедлив, добавила Адриана ван Хакстро.

Гунтер подошел к кровати, выдавливая своей близостью попятившегося монашека, который открыл рот в немом возгласе, когда из сумки незнакомца появились садовые ножницы, пила, несколько флаконов с жидкостями, коробочки и... кактус. Но если монах и не издал ни звука, то сопровождающие принца дворяне удивления скрывать не пытались.

«Какое богомерзкие представление. В своем ли вы уме, Адриана ван Хакстро, доверяя жизнь принца этому чучелу?», «Я всенепременно останусь здесь, чтобы в подробностях рассказать его Величеству обо всем случившемся.», «Кто-нибудь, позовите священника, прошу вас великодушно.», «И речи быть не может оставить Его Высочество с нехристью наедине!», «Что это за гадости? Уж не попытку ли отравления мы с вами наблюдаем, господа?», «Его высочество еще жив, в священника пока нет нужды, ваша милость», «Ужасно...», «Я требую объяснить, что собирается предпринять этот самозванец!», «Его высочество одной ногой в могиле! Какое отравление? Что вы, ваше сиятельство?»

Телохранители госпожи Адрианы ван Хакстро, на всякий случай вытащили за дверь, но с разгалдевшейся сварой внучатых племянников благородных отпрысков не менее благородных фамилий так поступать не стали.

- Господа, прошу вас, успокойтесь. Не все сразу. - попыталась осадить дворян баронесса. - Прошу вас, тишину.

Несколько минут прошло прежде чем Адриана ван Хакстро смогла слышать свой голос. И она не медля воспользовалась моментом.

- Гунтер, расскажите, что за вещества вы достали и что собираетесь сделать. Эти достойные господа питают живейшее беспокойство судьбой Его Высочества.

Лекарь как раз закончил извлекать материалы. Тяжело вздохнув, он поднялся на ноги и посмотрел на баронессу усталыми глазами.

- Это голубиный помет, там - цикута с маковым молоком, тут - дробленые ногти летучей мыши, вот в этой бутыли - чистейший абрахазский спирт и... так далее.

- Вы уверены, что это поможет? - с сомнением уточнила баронесса.

- Конечно, поможет. - уверенно ответил старик, поднимая бутыль со спитом и скальпель. - Нужны люди, которые будут держать его высочество, и можно начинать. Хотя нет, еще минутку.

Гунтер приложился к бутыли со спиртом и, причмокивая, опустошил ей почти наполовину.

- Вот теперь можно начинать.

Ход 3

Штаб барона раймунда Голдхорса занял позицию на ближайшем холме, где заряжали в ковш снаряд для катапульты. Гвардейцы и солдаты личного полка разместились на флангах штаба. С возвышенности открывался отличный вид на поле предстоящего сражения. Впереди на ровной местности стоял небольшой деревянный форт, ворота которого спешно закрывали после возвращения парламентеров. На стенах лежали громоздкие арбалеты, из-за которых опасливо выглядывали солдаты в вороненых кольчугах и койфах. По обе стороны от форта разместились две армии, которые людским потоком соединялись позади форта. Именно там, за фортом, блестели на солнце тяжелые доспехи гвардейцев под серо-коричневым штандартами. Перед войском расположилась людская масса, лишенная не то что доспехов, но даже чего-то более менее похожего на оружие. Вооруженные чем попало - кто палками, кто черенками от лопат и лишь единицы держали в руках вилы и плотницкие топоры - они затравленно оборачивались за спины, но неизменно встречали взглядами надзирателей. Время от времени свистели хлысты. Кто-то падал, редко - кричал. Живая масса людей, удержать которую даже перед боем стоило усилий.

Армия барона Голдхорса, напротив, выпустив вперед цвет рыцарства, выстроилась для атаки. Едва ли не каждый младший дом прислал своих сыновей. Кавалькада знамен, вымпелов и орифлам украшала грозное воинство, впереди которого замерли легендарные жандармы герцога Генриха. Были среди знамен и знаменитые мечники Роберта де Морло, занявшие оборонительные позиции на холме рядом со штабом Не было среди солдат разве что прославленых охотников Ловерхорса.

Раздался звук рога и легкие всадники двинулись на правый фланг, по широкой дуге стараясь обойти построение и зайти в тыл. В то же время рыцари Голдохрса шагом пустили коней вперед в сторону того же крыла армии Нарбонна, но не по дуге, а равно на солдат. Высоко подняв копья, они неспешно приближались, давая время всадникам завершить маневр и зайти в тыл к противнику. Но армия барона Викарио не замерла, не обратилась в бегство от вида закованных в броню рыцарей. Защелкали хлысты, разнеслись над лагерем резкие отрывистые приказы и людская масса фланга, который проигнорировали рыцари Голдхорса, начала откатываться назад. Протяжно завыл рог. Рыцари синхронно опустили копья, оставляя над головами гордо рдеющие знамена, пустили коней сначала в галоп, а затем в карьер. Одного вида несущихся во весь опор рыцарей оказалось достаточно, чтобы бурлящая масса невольников развернулась и попятилась назад, но там, за спинами их уже ждали. Солдаты в вороненых кольчугах так рьяно хлестали голых людей кнутами с стальными вставками, что некоторые из них падали на землю без чувство, сверкая белыми костьми, а брызги крови вздымались над головами, окропляя руки, лица и волосы выживших. Смерть ждала с обеих сторон, и большинство выбрало отдаленную, повернувшись к карателям спинами, рабы в страхе бежали вперед точно на несущуюся навстречу смерть в образе блистательных рыцарей. Кони не замедлили ход, когда десятки из них сбили тела тех, кто мгновение назад был человеком. Копьями и лошадьми отшвыривая невольников как нечто совершенно несущественное, рыцари мчались вперед. Зазвенели тетивы арбалетов со стен форта, но стальные болты отскакивали от фамильных щитов и доспехов жандармов как детские мячики от стены. Редкие стрелы взмыли ввысь, но опустившись на землю - стали лишь досадной помехой мчащимся во весь опор аристократам. Дрогнули ряды надсмотрщиков. Длинные копья ломались о вороненые кольчуги, падали вместе с телами пронзенных врагов, а с тыла и фланга уже гремели тяжелыми доспехами гвардейцы. И если первая волна рыцарей успела прорвать строй и вырваться, не завязнув в кровавом месиве тел, поломанного оружия и разбитых доспехов, сдобренном нечеловеческими криками умирающих, то лошади тех кто следовал позади то и дело спотыкались, падали и роняли всадников. И рядом исправно оказывались гвардейцы в червленых доспехах. Не давая подняться на ноги, они словно палачи смертоносными алебардами собирали жизни дворян...

Опустошительной волной пронеслась конная армия через ряды защитников форта, оставив позади неисчислимое число убитых и раненых. Но не успев закончить перестроение для повторной атаки, с востока раздался тревожный звук рога, а спустя несколько секунд на горизонте появились всадники с коричнево-серыми знаменами. Через удар сердца они неслись с тыла в сторону штаба Раймунда Голдхорса, где мужественно готовились принять смерть измотанные телохранители барона...

Ход 2

Активные эффекты
Глобальное правило «Дружба с ловцами» - 0/3
Глобальное правило «Кредит дому Паре» - 1/4 (12500 осори)

Казна = +16894 осори -1500(покупка комплекта) -1000(де Влеаско) -3360(строительство) -300(найм войск) -2100(найм персонажей) +950(от Нарбона)= +9584 осори -5000 (чрезвычайная королевская подать) -2601 осори (доход в ход) = +1983 осори
Влияние: 5/9
Частная инициатива: 6/10 (-6 в ход) -


0) Действующие контракты (Баланс контрактов= -3020 осори +365 = -2655 осори)
1) Экономика
2) Строительство
3) Исследование
4) Вооруженные силы
5) Разведка
6) Найм
7) Резервы

дипломатия

11) Доклад кастеляна Оплота
12) Торговец и воин
13) Трудный путь
15) Письмо от платинового министра дома Паре Ги Фелаеса
16) Письмо от Алистера де Порессо
17) Письмо от Делоне Абиагля (торговец 3 ур)
18) Письмо от Викарио де Нарбон
19) Письмо от Жара де Присси
20) Письмо от Джулио Полине
21) Письмо от Хорька 1
22) Доклад от командира гарнизона Б11

Ход 2

Активный эффекты
Казна = +5573 осори -400(литургия) -4000(строительство) -1200(найм) = -27 осори +6796(доход в ход) -2000 (особый королевский налог) = +4769 осори
Влияние: 10/10
Частная инициатива: 0/10 (-4 в ход)

0) Действующие контракты (Баланс контрактов= +6530 осори +190 осори = +6720 осори)
1) Экономика
2) Строительство
3) Исследование
4) Вооруженные силы
5) Разведка
6) Найм
7) Резерв

дипломатия

10) Доклад брата Коэнраад
11) Доклад Клеменса ван Хакстро
12) Доклад кастеляна Гнезда
13) Письмо Марии ван Эперкум
14) Письмо от Дирка ван дер Стеена
15) Письмо от Симона де Ваала
16) Письмо от Николааса Бесте
17) Письмо от Жара де Присси
18) Письмо от Джулио Полине
19) Письмо от Викарио де Наробн
20) Письмо Гебхарда ван Лоона
21) Письмо от кардинала Рё
22) Кровь-любовь, а гортензии в цвету

В те часы, когда на Гнездо опустилась ночь, кутая замок в свои ласковые объятия, а шум накатывающихся волн убаюкивал горожан после тяжелого дня, на восточных городских воротах усиленный караул нес службу. Четверо стражников в крепких кольчугах и при оружии бдительно следили за окрестностями, чтобы в случае опасности поднять по тревоге солдат и встретить неприятеля во всеоружии. Полная луна освещала дорогу и спрятаться или укрыться на ней было едва ли возможно. Лучшие условия для ночного дозора. Время от времени с юга, из глубин Шееффенского леса, доносилось уханье совы и волчий вой.

Привычное течение времени нарушило появление скачущего во весь опор всадника. Ночные гонцы не были чем-то особенным, но когда он покрыл половину расстояния до городских ворот, за ним появилось еще несколько если не солдат, то людей вооруженных и весьма грозного вида. Могло показаться, что несколько рыцарей гнали всадника, который пытался укрыться за городской стеной. В весьма тревожной ситуации командир караула поднял по тревоге солдат, и когда всадник достиг ворот его встретили несколько десятков пехотинцев. Прибывший к воротам аристократ, некогда изящные одежды которого превратились в лохмотья, но на которой еще можно было рассмотреть очертания герба графского дома северных земель, тяжело дышал и, казалось, вот-вот свалится на землю с взмыленной лошади. Он задержался лишь на мгновение:

- Лекаря! Лекаря, сукины дети! - крикнул дворянин, срываясь на хрип.

- Это... К леди Вильгельмине, ваша милсть. - ошарашенно ответит капитан.

Едва начальник караула закончил, как гость пришпорил коня и пустил его прямо в ворота так споро, что привратники едва успели приоткрыть створки, в небольшую щель которых и протиснулся дворянин. А тем временем к воротам приблизилась группа всадников. Вид у них был потрепанный, но прямую осанку и аристократические черты лица спрятать было невозможно. Да никто из них и не пытался. Вот первый дворянин молча пустил коня в город. В багряно-золотой котте, поперек седла его было перекинуто обмякшее тело человека. Следом за ним въехал всадник в серо-лазурном, держащий руками падающего с коня принца и вожжи одновременно. За ними в город последовали и остальные, потрепанные и обессиленные графы, бароны, маркизы, собранные, казалось, со всех уголков королевства. Был среди них и Матикас ван Буркхард. Поперек лошади его лежало тело, на обвисшей руке которого лишь с большим трудом можно было разглядеть печать с червонным львом. Но некоторым привратникам это удалось.

- Господи помилуй. - шепотом выдавил один из них, рухнувшему в обморок капитану.

Ход 2

Торговый тракт между Близнецами и Велирио не пустел даже ночью. Бессчетное число купцов, разменяв переправы, двигалось в порт, живительную артерию графства и всего великого торгового пути. И не меньшее число торгового люда, сошедших с кораблей, шло на юг в земли баронов Формор и де Вали. Вырубленная в чаще древнего леса, эта дорога являла собой превосходство человека над природой. Здесь свободно разъезжались две повозки навстречу, а по обочинам в широком строю могли маршировать солдаты в две шеренги, не мешая друг другу. Но когда у повозок лопала ось или ломалось колесо - тогда часто можно было видеть сцены, когда не поделившие дорогу важные служащие благородных домов на повышенных тонах решали кто должен ехать первым, и споры такие зачастую затягивались, создавая внушительную очередь. Впрочем, до кровопролития дело доходило нечасто, зато потасовки не являлись редкостью, некоторые из которых заканчивались не только синяками, но и сваленными на обочину телегами с товарами, а то и с деньгами.

Далеко не все торговцы, служащие и охрана несли на себе гербы своего дома. По одеяниям и снаряжению охраны в них довольно легко можно было определить людей приближенных, а к кому приближенных - дело десятое. И не стоит знать об этом каждому встречному-поперечному. Так считали многие из тех, кто изо дня в день гнули спины на торговом пути на благо небогатых баронов и графов. Также, по всей видимости, считал и торговец, что восседал на крыше первого фургона. Его богатые расшитые шелковыми нитями одеяния подчеркивали статус, а случайный прохожий всегда знал к кому идти на поклон. Возница же в дорожной одежде казался бледной тенью на фоне господина, но тенью чистой и аккуратной.

- Жак, сколько нам еще трястись?

- Не больше полутора часов, почтенный мэтр.

- Вот и славно. Жду не дождусь, когда смогу опустить себя в горячую ванну и смыть дорожную грязь.

- Да... - устало протянул возница. - Прополоскаться в реке, нехудо бы. Али из ключа омыться.

- Мы хорошо поработали, Жак. Его милость будет доволен. Я испрошу день отдыха вам. Но если опять напьетесь и по утру ходить не сможете - плетьми дурь выбивать буду.

- Благодарю вас, милостивый мэтр!

После слов о дне отдыха Жак оживился, а в глазах его появился если не огонек, то какой-то интерес. Он выпрямил спину, дважды приложил плетью лошадей и начал смотреть по сторонам, отрабатывая жалование.

- Так-то лучше! - похвалил Жака торговец. - Охрану его милость нам не дал, так что смотри лучше по сторонам.

- Полно вам, почтенный мэтр, между Близнецами и Велирио - самая спокойная дорога. И четверти часа не проходит, как кто-то мимо проезжает. Вон впереди повозка, глядите.

- И правда, Жак. Сколько нам еще?

- Так с час, не более, почтенный мэтр. А там уж и до дома рукой подать. Мы ж налегке идем, без груза. А золото, оно вес имеет невеликий.

- Это если золота мало. - заметил торговец, которому доводилось видеть заполненные монетами сундуки, что переносили не меньше чем вчетвером.

- А так бывает? - удивился возница. - Это ж сколько пить можно!

- Все бы тебе пить, Жак. Дай сюда плеть. Ступай, глянь, что там в повозке. Стоит на дороге без лошадей. Может добро какое осталось.

- Ладно.

Жак натянул вожжи, остановил ведущую телегу и спешился рядом с одиноким фургоном. Привычным движением он согнулся до земли, но в этот раз это был не жест почтения пред благородной особой. Обычное дело, Жак первым делом осмотрел колеса и оси.

- Похоже целые. Мож заберем, почтенный мэтр? Денег стоит.

- Я тебе заберу, внутрь загляни, дурень.

Жак подошел к фургону, открыл дверцы и из спины возницы вылез длинный окровавленный нож. Тело его не успело осесть на землю, как в тело почтенного мэтра воткнулось сразу несколько стрел, а из раскинувшегося по краям леса на дорогу с гиканьем начали высыпать диковатого вида люди с ножами, топорами дубинами и еще бог знает чем в руках.

Ход 1

Активный эффекты
Казна = 5000 осори -1000(де Веласко) -2800(найм персонажей) =+1200 осори + 4373(доход в ход) = +5573 осори
Влияние: 10/10
Частная инициатива: 4/10 (-4 в ход)


0) Действующие контракты (Баланс контрактов= +3700 осори)

1) Экономика
2) Строительство не ведется

3) Исследование
4) Вооруженные силы
5) Разведка
6) Найм
7) Резерв

дипломатия

10) Доклад кастеляна Гнезда
11) Разговор с Алексеем Осорио
12) Налогообложение по-королевски
13) Письмо от кардинала Рё
14) Письмо от Жара де Присси
15) Письмо от Джулио Полине
16) Письмо от платинового министра дома Паре Ги Фелаеса
17) Письмо Гебхарда ван Лоона
18) Письмо от епископа Корнелия ван де Гуса
19) Письмо от Дирка ван дер Стеена

Ход 1.

Де Латат бурлил. На деревянные распахнутые настежь ворота были накинуты полотна с гербами домов де Присси и Верджи, а вдоль дороги выстроилась толпа горожан, служащих барона Жара и простых зевак, пришедших поглазеть на высокородных гостей. Среди собравшихся лишь с большим трудом можно было рассмотреть трубачей. Редкие гвардейцы с опаской глазели по сторонам. Не часто им доводилось встречать столь знатных особ. Многие из них так и не смогли справиться с собой и разинули рты в удивлении. Внутри замка точно напротив ворот была установлена трибуна, где собралась весьма представительная делегация во главе с бароном Жаром, который по случаю торжества облачился в парадный перламутровый кафтан и подаренную покойным графом Г рифоном баронскую цепь. Люди то и дело перебегали с одной стороны дороги на другую, разговаривали, невольно создавая атмосферу сельской ярмарки, очередным подтверждением чему стала выбежавшая прямо перед воротами свинья, которую гвардейцы под дикие визги никак не могли изловить на только что вычищенной дороге. Едва они справились с непокорным животным, как вдалеке раздался звук охотничьего рога, а уже через несколько минут под нестройный стон трубачей барона Жара в распахнутые ворота вслед за знаменосцем начали въезжать тяжеловооруженные рыцари с зеленой виноградной лозой на голубых попонах в парадном строю. Нескольким смекалистым зевакам‚ забравшимся на редкие деревья и тайком пробравшимся на стены частокола, открылись десятки ровных рядов вымпелов, развевавшихся на поднятых смертоносными концами вверх копьях. За ними параллельно друг другу скакали две группы рыцарей, каждая из которых держала в охранении несколько аристократов. А за ними следовал настоящий карнавал знамен. Кони всех мастей и расцветок меняли друг друга, соревнуясь на ткани в изяществе и прыти. Были там и золотистые колосья, и драконы на пестром фоне, и деревья на багряном, и золотой жеребец на черном, и даже пегас с распростертыми в стороны крыльями. Процессия растянулась на несколько сотен шагов, но движение её нельзя было назвать медленным. Очень скоро редкие в землях барона Жара рыцари скрылись за деревянными воротами, оставив после себя вытоптанную на несколько сантиметров вглубь землю.

Но не только в де Латате царило цветопредставпение. Небольпюй промысловый порт в тысяче шагов на север от столицы баронов ван Хакстро, обросший несколькими рядами невзрачных хижин и насквозь пропахший рыбой, бурлил с рассвета. На берегу уютной гавани собрался весь цвет местной аристократии, за исключением разве что самого барона Аларда. Леди Вильгельмина в шелковом белоснежно-золотом платье с тесьмой, Адриана в длинном в землю подчеркнуто скромном сарафане; окруженные неисчислимыми взмокшими рыцарями, смотрепи в сторону синевы моря. Там, на почтительном расстоянии от пирсов, неторопливо крутилась исполинская туша громадного корабля с слившимися воедино желтыми лилиями на синем флаге, разгоняя поднимавшимися от борта волнами крошечные рыболовецкие посудины и грозя опрокинуть незадачливых ловцов. Больше дюжины матросов бегали вдоль борта, опускали в воду и поднимали лоты, сопровождая каждое погружение взмахами рук и криками. Но через две четверти часа громоздкое трехмачтовое судно так и не приблизилось к берегу, и встречающей стороне не осталось иного выхода, как отправить навстречу стоявший на якоре небольшой шлюп, с которого поспешно спустили флаг с лиловым лотосом и также поспешно подняли восстающего из лазоревых и серебристых вод красного льва. Меньше чем через час манёвренный шлюп пристал бортом к исполину, недолго простоял там, а затем вернулся к широкому пирсу. Едва со шлюпа спустили трапы,с борта на берег высыпали аристократы и служащие королевского дома всех мастей с многочисленной свитой. В отличие от столицы барона Жара, солдаты дома ван Хакстро позаботились о том, чтобы освободить проезд от зевак, пьяниц, бездельников и рыбьих потрохов. До самого замка по краям широкой вычищенной дороги выстроились в шеренги солдаты, которые не только несли на себе начищенные до блеска оружие и доспехи, но и стояли застывшими истуканами, почти не моргая и не позволяя ни малейшего лишнего движения. По этой приготовленной дороге и пронеслись его Высочество Алексей Осорио и леди Вильгельмина с дочерью, а за ними, едва поспевая, проскакали два десятка рыцарей и аристократов, оставляя в свою очередь за спинами многочисленных сопровождающих, челядь и рабов разбираться с обозами.

Благородный дом де Бри
Глава дома - Лорас де Бри
Наследники - Дорас де Бри
Герб - Красный петух на золотом поле
Девиз - Жизнь на грани игральных костей!
Замок - Близнецы

Около четырех сотен лет назад его Величество повелел отправить в покрытые сплошными лесами южные земли несколько славных рыцарей, чтобы те окончательно установили королевскую власть там, где правили разбойники, самозваные бароны, дикие племена и даже несколько ведьм. Очередной виток конкисты, очередная попытка подчинить вольницу. Никто тогда всерьез не рассчитывал, что немногочисленным отрядам рыцарей, которых удалили подальше от двора, удастся решить проблему, гнойником цветущую на границе королевства многие десятилетия. Несколько лет продолжалось завоевание окрестностей Блайвери, а началось с основания поселения на месте, где сейчас возвышается замок Велирио. Красное дерево стало основным товаром неудержимо развивавшегося порта. А чуть позже отряды исследователей и рыцарей направились вглубь Блайвери, вдоль Эльзы, где и встретили первое крупной племя. Сражение было не долгим. Деревянные копья и костяные стрелы не могли пробить тяжелые доспехи спешившихся рыцарей. На остатках поселения и был устроен второй лагерь в будущем графстве, рядом с местом, где Эльза сужалась и течение её становилось размеренным и спокойным. Деревню назвали Бри, а смотрителем будущей твердыни стал один из слуг шевалье де Шато, Корас Жадный. Некогда помощник кастеляна, он был сведущ в хозяйстве и расчетах, и под его управлением лагерь начал стремительно разрастаться. Сгинул в лесах шевалье де Шато, как и десятки других славных рыцарей королевства, а Бри все разрастался и разрастался. Имущество дворян то и дело всплывало в центральных землях королевства, караваны с деревом следовали вдоль Эльзы в Велирио, бескрайние леса стремительно сокращались, а Корас Жадный богател и обзаводился завистниками. Через два десятка лет от основания Велиро и прибытия славных рыцарей в окрестности Блайвери, немало поселений появилось будущем графстве. И все товары шли через Бри. Влияние Кораса росло, а вместе с ним множились завистники. Первое же покушение перевернуло жизнь смотрителя. Всем его существом завладела навязчивая идея, оградить себя от врагов. В следующие несколько лет большая часть несметных богатств была потрачена на строительство и укрепление поселения. И эта стройка стала поистине выдающимся событием. Каменные блоки свозили со всего королевства. Корас лично проверял грузы, отсеивая не меньше половины как недостаточно надежные и крепкие. Лучшие строители стекались в новые земли, и на все это с недоумением смотрела столичная древняя аристократия. Знаменитым на все королевство сооружением стали две башни, Близнецы, откуда, по слухам, можно было увидеть край лесов и южное море. Когда же пришло время делить владения - было уже слишком поздно. Достойнейшие из выживших рыцарей выбрали себе графа. Оставшиеся - по совести и заслугам разделили земли меж собой, но словно гнойник раздулся в месте единственной переправы в графстве замок Бри с её кастеляном Корасом Жадным. Он отказался сдать город рыцарям, которые в мучительных препирательствах все таки решили кому из достойнейших её передать. Без участия кастеляна Кораса, разумеется. Честь не терпела подобных оскорблений, и через несколько недель под стенами Бри, на месте старых вырубок, показалась внушительная армия. Но с чудовищных бастионов и многоуровневых укреплений на осадивших замок полетели камни, бревна и мешки с навозом. Точные снаряды разрушили нехитрые стенобитные орудия на подходе, и штурм закончился не начавшись. Несколько месяцев бароны графства пытались изжить непокорного Кораса всевозможными способами, в том числе и далекими от рыцарских, но что бы они ни делали - неприступная крепость Бри так и осталась непокоренной. Графу, взявшему имя по форме напоминавшего мифического грифона леса, не осталось иного выбора, кроме как посвятить в рыцари и принять вассальную присягу у Кораса Жадного. И случилось это... в Бри. Окончательно уверивший в то что его собираются извести всеми правдами и неправдами, Корас Жадный отказался покидать город. Владения его оказались более чем скромны. Замок и все на расстоянии полета камней со стен, но более Корасу де Бри было и не нужно. Живительная торговая артерия. Нескончаемый поток торговых людей наполнял казну барона де Бри. Уже при его сыне в графстве начались работы по укреплению переправы и строительстве полноценного моста. Но былые обиды не остались забыты. Они словно угли тлели в памяти потомков тех славных рыцарей, что кровью взяли эти земли. Минули десятки лет прежде чем граф Грифон собрал средства и специалистов и начал строительство второй переправы, и сколь не противились этому бароны де Бри, но сделать с этим ничего не могли. Золотая река нашла еще одно русло. Звон монет раздавался вдалеке от Близнецов, и сколь ни пытались бароны де Бри вернуть былое влияние и богатство - сделать им это не удалось.

Десятки лет спустя граф Грифон произнес фуа пред герцогом Болеро, Гэбриель де Лорж едва не заколол барона Хуана де Бри между Близнецами, в очередной раз были проведены строительные работы на переправе, которая обросла двумя башнями-крепостями с обеих сторон, а затем пришла война. Великие герцоги вновь что-то не поделили между собой. Рассказывали, что в этот раз причиной раздора стала корона. Воды Эльзы зарделись от пролитой крови, а течение её обратилось вспять. Резня в Муфтулесе, сражения при Велирио и при Гнезде, после которых маркиз де Бюсси, ближайший родственник светлейшего герцога Болеро, с мастерами отступил вглубь Блайвери, но спасения найти так и не смог. Врата переправы оказались закрыты, и пехота герцога Сатс настигла мятежников уже под стенами Близнецов. Без всякой пощады клинки обрывали жизни слуг, челяди, воспитанников школы и аристократов с вековой историей, а за ними шла тяжелая пехота, добивая оставшихся на поле бойни людей. А затем случилось невероятное. Одни говорят, что гостивший в то время у барона де Бри мастер над оружием имел серьезный разговор с бароном. Другие рассказывают, что горожане, которые со времен основания города имеют широкие вольности и влияние на правителей, ввалились во дворец. Третьи утверждают, что сам барон де Бри не вынес случившегося под стенами. Так или иначе, но как один вновь заскрипели, заскрежетали катапульты на стенах, запели охотничьи рога боевые трели, за зубьями стен рассыпались солдаты, занимая позиции, а затем с бастионов твердыни полетели сначала россыпью камни, а затем и стрелы, и арбалетные болты. Спустя мгновение ворота Близнецов поднялись, и замок выплюнул из своего чрева... не больше двух сотен легких всадников, на которых не было даже доспехов. Воспользовавшись замешательством, они и успели только схватить оставшихся выживших солдат, воспитанников школы и тело убитого маркиза де Бюсси, чтобы также быстро укрыться от не имеющих осадного снаряжения армии за бастионами Близнецов. Никто точно не знает что стало причиной такого решения барона де Бри, но в школе это запомнили. Не забыл и герцог Сатс, уже через три недели взявший Близнец в кольцо. Из росших в изобилии деревьев собирались лестницы, метательные машины, башни, навесы для солдат. Время от времени в защитников замка летели снаряды из катапульт, но то были толи тренировки, толи пробы новых машин. Очень скоро ни у кого не осталось сомнений, что Близнецы падут, стоит скопившимся силам пойти на штурм, но солдаты Сатсов все прибывали и прибывали, словно командующий решил не оставить ни единого шанса защитникам. Словно собрался срыть крепость до основания. Но все приготовления оказались тщетны. Как стало известно чуть позже, в Атрее великие герцоги пришли к соглашению и графство Грифон отошло одному из вассалов дома Верджи. Говорят, ярости командиров армии осаждающих не было предела. Но хоть штурм и не случился, окрестностям Близнецов могли позавидовать мертвые. Земля в округе была не просто вытоптана. Все что могло гореть было сожжено, засыпано солью, а затем на это место свезли тела павших солдат. С тех пор в землях де Бри не растет ничего. Абсолютно. За исключением, разве что, деревьев Блайвери, которым, похоже, все нипочем.

Много десятков лет минуло с тех пор, и сейчас владения де Бри преобразились. Были присоединены к королевству южные графства Формор и де Вали. Конксита завершилась много лет назад. С юга на север и с севера на юг графство разрезал Великий Торговый Путь, а вокруг переправы россыпью возникли дорожные дома, предприимчивые торговцы, менялы, фокусники и все те, кто пытается урвать свой кусок пирога с золотоносной артерии южных земель. Вольница в землях де Бри никуда не делась. Древнее право Кораса Жадного существовало как встарь, когда любой рожденный в Близнецах становился вольным человеком. Пусть даже дитя беглой рабыни. Но все это было лишь тенью могущественного замка, который за несколько столетий так и не был взят. Чего в нем только не было! Амбары, наблюдательные башни, бастионы, целые кварталы торговцев, лепрозорий, а подземные хранилища, выстроенные еще Корасом Жадным, по слухам таили несметные сокровища и предметы древности. Но даже если не верить россказням проходимцев, любой, единожды побывавший в Близнецах, всю оставшуюся жизнь помнит исполинские башни-близнецы, безмолвными стражами застывшие над просторами графства Грифон.

Благородный дом Голдхорс
Глава дома - Раймунд Голдхорс
Наследники - Готфрид Голдхорс «Пегас»
Герб - на черном щите вставший на дыбы золотой конь
Девиз - Рай в тени моего копья
Замок - Лорд

Вряд ли можно найти в южных землях королевства род более дерзкий, вспыльчивый и высокомерный. Род, в котором столь сильно превозносят традиции рыцарства и чести. Но если обернуться к истокам, вряд ли в этом можно найти хоть что-то удивительное. Без малого два столетия назад Гримгро Длиннорукий обул шпоры и более с ними не расставался. Никогда. Начав службу в числе благородных оруженосцев герцога Верджи, уже через два года он был посвящен в рыцари, а через шесть лет немало проявил себя на восточным фронтире, где земли герцогов Верджи подвергались нескончаемым набегам кочевых племен. Там закалилась сталь Гримгро, в нескончаемых сражениях. Именно там за мастерский копейный удар он получил свое прозвище. Мало кто мог тягаться со славным рыцарем в поединке, ведь всегда на доли секунды его копье опережало сначала противников, а много позже и соперников на турнирах. Именно на восточном фронтире он, в числе других феодальных рыцарей герцога, завоевал и присоединил обширные владения, бароном части которых, земель Голдхорс, себя и провозгласил. Но то было уже слишком. Даже весьма терпеливые герцоги Верджи не могли позволить такого самоуправства, ведь конкиста завершилась много столетий назад с основанием южных графств Формон и де Вали. Графом Грифоном, вассалом герцога Верджи, рыцарю Гримгро был пожалован баронский титул. И сколь бы ни был горд и вспыльчив новиспеченный барон, а отказать сюзерену в просьбе он не мог. Фуа прозвучало. А после, вместе с графом Грифоном, Гримгро отправился в земли разоренного графства. Единственное что он категорически отказался возвращать - это имя. Имя, завоеванное в честном бою. Голдхорс. Получив в феод обширные опустошенные войной юго-восточные владения, Гримгро первым делом занялся наведением порядка. Разгулявшаяся во время безвластия вольница завершилась в течение нескольких недель, а затем... у барона не осталось врагов. Здоровье его пошатнулось, какие-то несколько месяцев вне седла и прославленный воин угас, однако кровь его не иссякла. Она бурным горячим потоком струилась в венах потомков. Генрих Голдхорс во многом походил на основателя рода, но даже самый искусный воин не в состоянии сражаться, если на него некому надеть отцовские доспехи и некому вложить четырехметровую пику в руку. Нехотя, ему пришлось озаботиться низкими для дворянина вещами. Больше полагаясь на талантливых советников и администраторов, приглашаемых от герцогов Верджи, он позволял делать в своих землях все необходимое, оплачивая счета в ущерб новому снаряжению рыцарей. Голдхорсу даже пришлось практически полностью отказаться от тяжело бронированных всадников, чтобы восстановить сожженные и вытоптанные поля и в очередной раз отстроить древние укрепления не единожды срытой до основания крепости Лорд. Но то что не удалось достичь в полях, Голдхорсы наверстали в столице земель. Первым новым сооружением в замке стал грандиозный ипподром, на котором могли найти применение своему мастерству многочисленные рыцари, нескончаемым потоком стекающиеся по знамя Голдхорсов. Больше сотни лет благородные воины устраивают состязания в конном бою, сформировав тем самым славные традиции уникального конного боя, которые ушли в сторону от классических техник дома Верджи. Блеск рыцарского зала ослепляет любого ступившего в него. Всегда тщательно натертые оружие и щиты на стенах, замершие изваяния-доспехи, словно готовые в любую секунду опустить смертоносное оружие, сотни вымпелов всех цветов и оттенков и, конечно, фамильные доспехи Гримгро, которые, когда приходит война, одевает на себя барон Голдхорс и ведет верных рыцарей к триумфу. Ведь нет в южных землях такой силы, которая смогла бы остановить сокрушительную атаку рыцарей Голдхорсов.

Спустя сто с лишним лет со дня смерти Великого Гримгро, домом правит Раймунд Голдхорс. Такой же дерзкий, вспыльчивый и наглый, как и его прадед. Он также презрительно относится ко всем занятиям, за исключением войны и охоты, но голодные годы научили Голдхорсов ценить труд крестьян, и Раймунд стал своего рода реформатором этой отрасли. По крайней мере ему об этом время от времени докладывали многочисленные советники. Несколько лет как крестьян в землях Голдхорсов запрещено продавать без земли, облагать чрезвычайными податями, а по воскресеньям, под страхом плетей, введен строжайшей запрет на работы в полях. Последнее нововведение стало причиной многочисленных челобитных с просьбами возвести во владении хотя бы часовню. И это в свою очередь повлекло очередной виток обсуждений о целесообразности таких вольностей крестьянам. Того и гляди свободу попросят, а там и, упаси боже, до самоуправления не далеко. Но, сравнив доклады о полученных урожаях, Раймунд остался непреклонен. Воскресенье остался днём без работы в полях. И это была единственная хозяйственная деятельность, который барон уделял хоть какое-то внимание. Все остальное время он проводил в охоте, турнирах и конечно же на войне. Он ждал, когда герцог Верджи кинет клич, и стоял с верными рыцарями под стенами твердыни Грифон ещё до того, как сам граф кинет клич своим вассалам. И мастерство всадников Голдхорсов не иссякло, не разжижела кровь Гримгро. Голдхорсы раз за разом доказывали мастерство в боях, раз за разом закрывая своими щитами, а иногда и телами, сюзеренов. За сражение при Атрее герцог Генрих в знак признательности отправил в Лорд знаменитых жандармов дома Верджи нести почетную службу, и то был лишь один из множества примеров безудержной решимости Голдхорсов и верности данному слову, граничащей с безумием. И когда граф Грифон почил с миром, ни для кого не стали неожиданностью слухи, что Раймунд Голдхорс облачился в доспехи Гримгро и повязал на пику черный вымпел со вставшим на дыбы золотым конём.

Благородный дом де Валенсо
Глава дома - Игницио де Валенсо
Наследники - Ланзер де Валенсо, Солье де Валенсо
Герб - белый лебедь на красном фоне
Девиз - Сильные крылья!
Замок - Оплот

Много лет назад на небе взошла звезда баронов де... Так можно сказать практически про любой род в королевстве, но только не про де Валенсо. Звезда этого рода рождалась в муках, в страданиях, в сомнительных сделках, в крови и только Господь знает в чем еще.

Роже Эсклависта прибыл в порт графства Формор около двухсот лет назад, и за какую-то дюжину лет умудрился сколотить на торговле рабами внушительное состояние. А затем, как часто случается, он оказался замечен. Не сильными мира сего, а многочисленными торговыми гильдиями, контрабандистами, купцами, моряками, грузчиками и портовыми шлюхами, у которых он своей деятельностью отнял кусок пирога под названием "торговля рабами с Фаргассовыми островами".

Роже поймали в порту, крепко отходили дубинами и выбросили в море на корм рыбам-мясоедам, но каким-то чудом ему удалось выжить. Вылез на берег и добрался до дома. Несколько недель лучшие священники и цирюльники графства за щедрую плату пытались поставить торговца на ноги, но до конца вылечить дорогого клиента так и не удалось. Как Роже впоследствии уверился - слишком щедро платил он лекарям всех мастей. На всю оставшуюся жизнь на лице Эсклависты осталась глубокая вмятина, а за ним прочно закрепилось прозвище Кривой. Но то было лишь начало. Предприимчивый торговец сделал выводы и больше не позволял себе такой беспечности. Обзаведясь хорошей охраной, он направил свои усилия и немалые деньги, чтобы договориться с гильдиями. И это отчасти удалось! Вместе они начали выдавливать конкунетов, чтобы через пару лет "партнеры" Роже сменились, и те кто некогда выдавливал конкурентов вместе с Эсклавистой сами оказывались на мели, а то и на дне морском. Роже Кривой любил сводить счеты с недругами, отправляя их на корм рыбам. Говорят, чувствовал должок перед этими созданиям, что некогда побрезговали или не захотели его есть. Злые языки говорили, что Роже просто напросто откупился от рыб и до конца жизни подкармливал их, выплачивая тем самым долг. Но сказок, слухов и небылиц ходило великое множество, а пока кто-то говорил - Роже Кривой зарабатывал звонкий осори. К сорока пяти годам он контролировал все процессы, происходящие в важнейшем порту графства. В его и только в его руках оказался несметный поток рабов с Фаргассовых островов, и богатство простолюдина сравнилось с графами Формор.

Так долго продолжаться не могло.

Роже это прекрасно понимал. Наученный жизнью, он отправился с щедрыми дарами к графам и после приема ему был пожалован дворянский титул и крохотный надел земли рядом с портом. Никто не знает какую цену пришлось заплатить Роже Эсклависте, чтобы стать бароном де Валенсо, по имени крошечного надела земли, но то было не главное. Он продолжил контролировать торговлю и щедро платить графам, которых вполне устраивал сложившийся порядок.

Сын Роже Кривого, Ферсане де Валенсо, не имел того дара, благодаря которому отец построил головокружительную карьеру. Год за годом дела семьи шли все хуже, отчисления графам де Формор становились все меньше и все сильнее чувствовалось их неудовольствие. Тучи сгустились над баронами де Валенсо, и тогда Ферсане предпринял судьбоносное решение. Заключив крупную сделку сразу с несколькими вассалами дома Осорио, де Валенсо выкупил у графа Грифона, отчаянно нуждавшегося в средствах, огромные, плодородные, но опустошенные войной, земли в юго-западной части графства. А после этого сделка с вассалами дома Осорио сорвалась. Несколько лет де Валенсо при посредничестве герцога Эндрю вел переговоры с королевским домом и графоми Формор, пока, наконец, разногласия не были улажены. Вновь блестящие переговорщики де Валенсо, при поддержке тяжелого осори герцога Эндрю, смогли остаться на плаву, но впереди предстояло много работы. Новые земли требовали чудовищных вложений, и Ферсане принялся за новое для себя ремесло. Первые партии рабов, отправленные на вырубки леса, сгинули вместе с надзирателями. То же случилось и со следующей партией. И следующей за ней.

Не сразу Ферсане де Валено узнал о Блайвери.

С начала времен в южных землях графства Грифон рос этот лес. В бесконечном противостоянии с человеком, он то отвоевывал клочки земли для буйной растительности, то сдавал позиции настойчивым лесорубам, собирая кровавую плату когтями диких животных, спорами ядовитых растений и жалами смертельно опасных насекомых. Временами лес становился настолько диким и недружелюбным, что людям приходилось отступать на многие мили, оставляя обжитые места и распаханную землю только для того, чтобы спасти собственные жизни. Он как дитя, вспыльчивое, ранимое и такое чувственное, что местным жителям неволей приходилось обращаться с Блайвери как с капризной девой. Но с девой, буйство которой способно снести все в округе. И только чужаки не знают, что нарушив сложившийся порядок вещей, возмездие непременно придет. Через год, два, десять лет. А может и пол века пройдет перед страшной бурей, которая сметет все вокруг, ведь что для тысячелетних деревьев несколько десятков лет? Лес живет своей размеренной жизнью, а люди в нем всего лишь гости, которым он позволяет пользоваться своими дарами. В легендах земель де Валенсо воспеты ожившие деревья, разметавшие ветвями и кронами целую армию; вырвавшиеся из земли корни, что утащили в почву беспечных мародеров; сама земля, распахнувшая бедонный зев точно под ногами врагов, которые немедля провалились в пучину неизвестности. Всем подобным легендам больше пяти сотен лет, но они бережно передаются людьми, что живут на границе с Блайвери, из поколения в поколение. И никто не знает как оно было на самом деле, кроме вечных безмолвных деревьев, что растут в самом сердце Блайвери.

Ферсане де Валено отказался от использования рабской силы, и постепенно начал обустраивать новые земли в попытках найти согласие с его новыми подданными, что давалось ему с немалым трудом. Повсюду он встречал сопротивление патриархов, в удаленных уголках баронства часто орудовали разбойники, и немало в борьбе с ними способствовали специалисты оружейной школы. Соседи владели еще более опустошенными землями, и торговля практически не велась. Жизнь налаживалась медленно, а патриархальные взгляды населения откровенно препятствовали развитию. И только когда баронский скипитр принял Игницио де Валенсо дела быстро пошли на лад. Первым делом барон пригласил многочисленных торговцев дома Паре в свои земли, а после нескольких недель совещаний и переговоров, у совсем небогатого дома появились деньги, которые предприимчивый Игницио направил на развитие земель. В холмах были построены шахты, а в предгорьях начали трудиться ремесленники. Даже непокорный Блайвери, казалось, удалось укротить. Вымученные лесные вырубки заработали в полную силу, а мед с знаменитых пасек Блайвери стал известен далеко за пределами графства. Большая часть плодородных земель была распахана, и дом де Валенсо в обозримом будущем мог стать крупнейшим экспортером пищи, оправдывая вложения дом Паре.

Но несомненно главным местом во всем баронстве был серьезно поврежденный военными действиями замок Оплот. Игницио бережно восстановил что было можно, не жалея сносил разрушенные здания. Перестроил и немало обновил город, тем не менее, внемля просьбам горожан, оставив в центре небольшую дубовую рощу в память о наследии этих земель. Надежные каменные укрепления могли остановить вражескую армию надолго, а дисциплинированная и прекрасно обученная пехота на стенах делала эту крепость неприступной, без длительной осады. Усилия Игницио были направлены на наведение порядка в своих непростых землях и он настойчиво и целенаправленно шел к этой цели все время своего правления...

Ход 0

Активные эффекты
Казна =5000 осори
Доход в ход= +5733 осори/ход
Влияние - 10/10
Частная инициатива - 8/10

1) Строительство не ведется

2) Исследование не ведется

3) Вооруженные силы
4) Разведка
5) Найм не осуществляется


дипломатия


10) Письмо от кардинала Рё
11) Письмо от Жара де Присси
12) Письмо от канцлера
13) Письмо от Джулио Полине
14) Божественное право. Разговор с Луи Верджи
15) Кабинет лорда. Размышления

16) Письмо от Алистера де Порессо

Зал совета в королевском дворце был переполнен. Палата пэров впервые за несколько лет собралась хоть и не в в полном составе, но практически в полном представительстве. Немногие герцоги смогли приехать лично, но все направили весьма полномочных делегатов, которые словно зеркало отражали процессы, что происходили в королевстве.

Невозмутимая ложа канцлера королевства Николая Осорио с изваяниями-советниками в строгих мантиях цвета меди. Могущественный дядя монаршей особы неотрывно писал, даже на заседании совета не прекращая работать, изредка отрывая голову от документов, чтобы в очередной раз убедиться, что ничего важного за время его отсутствия не случилось.

Возбужденный, с взъерошенными волосами представитель герцога Эндрю де Паре, окруженный целым ворохом советников. За последний год он объездил едва ли не все герцогства королевства, где и обзавелся армией необычайных помощников, часть из которых, по мнению злопыхателей, стоило бы держать на порядочном расстоянии от достойных людей.

Холодный Карлос ле Ноир, на зависть заполнившим зал изваяниям-стариканам, щеголял солдатской выправкой, выработанной за годы многомесячных военных походов. В сопровождении отборных рубак, они казались чем-то чуждым, чем-то противоестественным в обществе разномастных дворян и рассеянных советников.

Бледной тенью оцепенения застыл в одиночестве немолодой маркиз Верджи. Такой же гордый и влиятельный, он все же чувствовал себя неуютно, плохо скрывая волнение. Посматривал на Карлоса ле Ноир уже не со злобой, а с опаской, ведь его дом не приобрел влияния и новых вассалов за последние годы. Более того, череда неурожаев грозила древнейшему роду займами под немыслимые проценты. Выразив крайне принципиальную позицию по нескольким вопросам, этот дом теперь пожинал плоды принятых решений. Многие в роду признавали, что стоило быть более гибкими, но ошибки свершены и, как сказали бы в школе, пришло время собирать камни.

Наконец, голос сенешаля королевства огласил заявленные вопросы…

1 – вопрос особой подати на содержание королевского двора
Поддерживают - дом Осорио
Против - дом Верджи, дом Паре

2 – вопрос расширения поставок рабов с Фаргассовых островов
Поддерживают - дом Сатс, дом Роган
Против - дом де Ланель, дом Верджи

3 – вопрос освоения островов Бладели
Поддерживают - дом Осорио, дом Паре
Против - дом Роган, дом Верджи

4 – вопрос об особой подати на строительства базилики Единой Церкви в Норли
Поддерживают - дом Верджи, дом де Лара
Против - дом Сатс, дом Паре

5 – вопрос открытия банка Паре в Атрее
Поддерживают - дом Паре, дом Рё
Против - дом Осорио

6 - вопрос о наследовании в графстве Грифон
Поддерживают – дом Паре, дом де Лара, дом Верджи
Против - не заявлено

…

- Сегодня у нас много вопросов …. - Эрнст Осорио, примеривший пост сенешаля сразу после коронации его Величества, все еще нервничал и путал слова. - Я предоставляю слово канцлеру королевства. Он все объяснит. Пожалуйста, ваше превосходительство.

- Светлейшие герцоги, - монотонный голос могущественного канцлера привлек всеобщее внимание. - многие из вас не представляют какие расходы берет на себя казна королевского двора. Мною подготовлен по этому случаю сто двадцати страничный документ, с которым все вы можете ознакомиться. Содержание королевского двора должно быть расширено, в разумных пределах. Наш король, его Величество, не какой-нибудь провинциальный барон. Как вы прекрасно знаете, содержание короны не увеличивалось больше двух лет, и я выношу на обсуждение проект особого королевского собра, который позволит покрыть дефицит казны.

- Пробуйте сокращать расходы! - маркиз Верджи с трудом сдерживал гнев. – О вояже его светлости Алексея к герцогу Рудольфу Бабенберг говорит половина королевства.

- Мы уже это делаем. - холодно отозвался канцлер.

- Кто-нибудь еще желает высказаться? Нет? - поспешил закончить Эрнст. - Тогда перейдем к голосованию. Кто против? Верджи, конечно. Кто еще? Де Ланель? Хорошо. Что скажет его светлость де Паре? Хммм… Нет? Хорошо. Итого Восемь за, два против. Закон принят.

«Дополнительная королевская подать» - все вассалы его величества на этой неделе обязаны перечислить дополнительную подать.


- Переходим к следующему вопросу. Маркиз Филипп? Вижу, вы сгораете от нетерпения.

- Я хочу... - багровея, начал маркиз. ...прошу обратить внимание на ситуацию с работорговлей в южных землях. Графы Формон и де Вали ввозят тысячи невольников с Фаргасовых островов. Они потоком идут в центральные земли, но большая часть оседает на юге. Еще год-два и свободных людей там останется меньше чем невольников. Да посмотрите хотя бы на вассалов покойного графа Грифона. У баронов де Нарбонн, и де Брастон большая часть населения - это рабы, которые гибнут в шахтах, не видя белого света. А сколько невольников у Полине и Порессо? Я прошу совет ввести временные запрет на торговлю рабами в южных землях!

- Невозможно! Немыслимо! - раздался хор голосов.

- Ваша светлость, - вмешался Эрнст Осорио. - Подумайте о тысячах людей, чьи жизни тесно связаны с этой кхм... важной частью жизни тысяч людей. И кто в конце концов будет трудиться в шахтах? Может быть вы отзовете ваше предложение? Нет? Хорошо, начнем голосование. Кто за? Верджи, де Ланель. Де Лара нет? Хорошо. Подводим итоги. Два за. Восемь против. Отклонено.

- Минуточку, - вмешался Филипп. - В таком случае у меня есть заявление. Дом Верджи в ближайшее время намерен заключить контракт с южными графами и баронами, такими как Гегенберг, Делине, де Роксо, де Шомон, де Нофль, ван Хакстро, Голдхорс и другими; и выкупить у них свободные объемы пищи. Как вы знаете, в наших землях неурожай и компенсировать его решительно необходимо.

- Но это же приведет к резкому росту цен на еду на юге! - воскликнул сенешаль.

- Или в южных землях, или в центральных.

- Значит кто-то будут меньше есть. - усмехнулся Карлос ле Ноир.

Готовится модификатор:
«Оптовые закупки еды в графстве Грифон» - после активации цена на пищу возрастет


- Так, переходим к следующему вопрос. - поспешил перевести тему Эрнст Осорио. - Ваша светлость де Паре, вам слово.

- Я готов, да. - пробормотал косматый герцог. - Господин сенешаль, его превосходительство канцлер уже поддержал наше предложение, вы уверены что это необходимо?

- Да, наверное… да. – простонал растерявшийся сенешаль. - Прошу вас, давайте закончим с этим побыстрее.

- Дом Паре имеет намерения профинансировать строительство поселений на северных островах Блавери, от имени королевства. Неплодородные, почти необитаемые, местами сильно заснеженные земли много лет оставались вне внимания его Величества, и теперь мы изыскали средства. При королевском дворе уже поддержали нашу инициативу.

- Да. - не отрываясь от пера подтвердил канцлер.

- Здесь нечего обсуждать. Де Паре могут сорить деньгами как им заблагорассудится. – недовольно пробасил герцог Бабенберг.

- Превосходно! Тогда переходим к голосованию. Все за? Отлично. Принято!

...

- А теперь у нас вопрос о наследии графа Грифона. У нас сразу три заявителя. Господа, кто из вас выступит? Фидель де Лара? Пожалуйста.

- Как мы знаем из прошения кастеляна замка Грифон, покойный граф не представил ни наследника, ни приемника. А король не имеет власти назначать вассалов своих вассалов.

- Не в вашей власти запрещать королю! - злобно крикнул Карлос ле Ноир.

- Но во власти совета. - ледяным тоном отозвался Фидель. - Даровав графство единожды, второй раз даровать его невозможно!

- Но теперь все бароны земель Грифона - королевские вассалы. И даже почетную подать платят напрямую в королевскую казну. - с гортанным восточным акцентом заметил герцог Бабенберг.

- Но его величество не может получить титул графа Грифона обратно, поскольку уже даровал его единожды. - Фидель настойчиво следовал выбранной линии. – Фуа произнесено.

- Допустим, но что вы предлагаете? – неуверенно вопросил сенешаль.

- Пусть равные выберут первого сами, как наши предки когда-то выбрали Кирилла Осорио, чтобы править, первого среди равных, так и бароны графства Грифон пусть выберут себе достойнейшего.

- Хорошо, начинаем голосование. - поспешил закончить словоохотливого маркиза де Лара Эрнст.

- Верджи, де Лара, де Ланель? За. Рё, Бабендебрг, Осорио? Против. Роган? Против. Де Паре, Гонзаго? За. Ле Ноир?

- А пусть будет за. - кровожадно улыбнулся смуглолицый герцог.

- Итого шесть За, четыре против. Принято.

«Выборное наследование» - в конце 10ого хода в замке Грифон состоится голосование, на котором вассалы покойного графа изберут нового графа Грифона простым большинством голосов.

Массивный, украшенный резьбой трон, без малого четыре века назад расправивший крылья грифона, пустовал. По обе стороны от него стояли гвардейцы покойного графа в церемониальных доспехах. В руках они держали алебарды и были готовы принести кару любому, кто осмелится самовольно занять место сюзерена. Трон был виден далеко не всем собравшимся в зале, прямо перед ним словно изваяние застыла хоть и иссохшая от времени, но все еще весьма широкая фигура кастеляна твердыни Августо Пелаеса. И лишь взгляд его скользил по собравшимся, коих собралась представительная делегация.

Раймунд Голдхорс изрезанным рубцами лицом отпугивал немногочисленных дам. Он по привычке держал руку на поясе, готовый, при необходимости, в любой момент схватиться за оружие, в чем ему не уступал Хосе де Брастон. Последний, время от времени, одаривал прижавшегося к ледяному камню стены Саха де Присси то гневным, то презрительным взглядом. В нескольких шагах от рубак застыла леди Вильгельмина. Не отрывая взгляд от кастеляна замка, одной рукой она крепко держала простенький нательный крестик из дерева, а другой, под руку, - Аларда ван Хакстро, скалой разделившим жену и вспыльчивых и во многом чуждых тонкостям этикета аристократов. Лорас де Бри держался позади всех, поближе к выходу. И хоть красному петуху положено было место ближе к трону, он не спешил двигаться вперед. Ждал ли неприятностей или не начавшееся действо ему успело опостылеть – кто знает, но места в конце зала оказались весьма популярны. Там же глазами-пуговками выглядывал из-за спин на завернутую в алый атлас шкатулку Джулио Полине. Отдельно ото всех, облокотившись спиной на колонну и скрестив руки на груди, расположился Андреас де Веласко. Отпрыск одного из древнейших родов в королевстве, нажив немалое число врагов, он так и не изменил себе, щедро раздаривая то высокомерные, то снисходительные приветствия. Ближе всего к одинокому барону стоял Фергюс де Порессо, сверкая в свете факелов переливающейся вороненой кольчугой. Седовласый Игницио де Валенсо медленно шагал по залу, не находя себе места. В отличие от многих, закаленной, вороненой, травленой и всем иным видам стали на теле, он предпочел новенькую рубаху и плащ Гонзагийского сукна. Был здесь и Викарио де Нарбон, но будучи с рождения роста незавидного, фигура его затерялась среди настоящих рыцарей и широкоплечих рубак.

- Давай, старик, не тяни! - нетерпеливо махнул рукой Хосе де Брастон. - Кого наш всеми любимый граф назначил на свое место?

- В таких случаях его светлость не имеет власти назначать наследника. Его светлость предлагает его Величеству достойнейшего. - заученным десятилетиями безразличным тоном ответил кастелян, что служил и отцу Андрея Грифона, и отцу его отца.

- Брось! Ты не хуже всех нас знаешь, что за последние тридцать лет Его Величество всегда принимал решение в пользу названного в завещаниях кандидата.

- Потому что дворяне не принимают решения, неугодные его Величеству. - возразил опершийся на трость Фергюс де Порессо.

- Спешка не делает вам чести, мой друг. - отозвался загорелый Агустин де Нарбон, сделав шаг вперед.

- Я отработаю в бою! - крикнул Хосе и повернулся к Саху де Присси…

Но зазвонил колокольчик, заставивший всех собравшихся замереть. Августо Пелаес снял с шеи ключ и подошел к поставленной на подушку драгоценной шкатулке. Два десятка пар глаз неотрывно следили за стариком, чтобы тот не смог осуществить подлог, но кастелян остановился на почтенном расстоянии от шкатулки, вытянул руку, отпер один замок и, не приближаясь ни на шаг, попытался приоткрыть крышку, но крышка так и не поддалась.

- Мсье Пелаес, - подал голос косматый Сах, делая шаг вперед. - Его светлость передал отцу на хранение второй ключ. Возьмите, прошу.

Де Присси младший протянул мозолистую ладонь, на которой лежал ключ.

- Этим крестьянам? - воскликнул Хосе, закрывая ладонями лицо.

- Отец не мог претендовать на титул. - ответил Сах, словно оправдывался.

- Что ж. Попробуем теперь.

Августо вставил ключ, провернул механизм и крышка шкатулки сама отворилась, а затем кастелян, стоя на почтительном расстоянии, вытянул руку и приподнял дальний край шкатулки, показывая собравшимся... атласное дно.

- Там ничего нет! - воскликнул Пелаес.

- Ах ты мерзкая змея! - вспылил Хосе и бросился на Саха, который поспешил выбежать из зала с остолбеневшими дворянами, едва не налетев на оторопевшего Лораса . Но между крестьянином и вопросом наследства графства, Хосе выбрал второе.

- Кхм... Прошу вас, приблизьтесь, чтобы убедиться, что в шкатулке пусто. - запоздало объявил потрясенный кастелян. - Вы сами все видели, благородные лорды. В ближайшее время я напишу ко двору Его Величества о случившемся. Теперь судьба графства во власти Короля.

С этими словами Августо Пелаес, которому перевалило за седьмой десяток лет, развернулся и поплелся в кабинет. Собравшиеся же аристократы не побрезговали несколько раз перевернуть шкатулку, вырвать атласную подкладку, выбить дно, разобрать по досочкам стенки, но все усилия оказались без толку. Рукописный текст, что граф некогда оставил, так и не был найден. А вот несколько драгоценных камней с крышки шкатулки исчезло. Но на это никто не обратил ровным счетом никакого внимания.

По вымощенной камнем дороге Оплота уверенно шагал мужчина в годах в длинном в землю золоченном кафтане с платиновым шитьём. Шагал, словно замок баронов де Валенсо принадлежал ему и ему одному. Рядом с ним семенил юноша благородных кровей, стараясь не вырваться вперед и не отстать. Жадно ловя каждое слово, он время от времени задавал то осторожные, то чопорные вопросы.

- Мьсе министр, но почему его светлость не купит всех баронов в графстве? Мой дядя отплатит вам сполна, обещаю!

Брови министра коснулись модного колпака с пёстрым узором.

- Его светлость имеет довести, что инвестиции в вашего родственника неоправданно рискованны.

- Но...

- Его светлость также сообщил, что добившись успеха исключительно собственными силами, вы покажете его светлости, что хоть на что-то способны.

- Да, мьсе министр... - побледнел юноша и посмотрел словно сквозь крепостную стену.

- Ваши стены надежды, а всадники ещё не научились взбираться на укрепления. Не беспокойтесь зря.

- А я так не думаю! Мне довелось видеть твердыню баронов де Бри. Наши стены ниже вчетверо и тоньше втрое! - взволнованно заголосил юноша.

- Ну что вы, это, пожалуй, единственная по-настоящему неприступная крепость, после бастионов графского гнезда, разумеется. И хотя чиновники картеля давно не появлялись в землях графства и не проводили классификацию замковых укреплений, сомнений в этом быть не может. Близнецы владеют замком не ниже пятого уровня по классификации картеля.

- А остальные... приступные?

Волнение юноши усилилось.

- Это непростой вопрос. Предположим, в вашем замке отстроены стены, соответстввующие третьему уровню по классификации картеля, трое ворот, соответствующих 2,3 и 5 уровням, дальнобойные метательные машины и несколько дополнительных котлов с маслом. Как определить класс вашего замка?

- Простите! Откуда мне знать?

- А если построены дополнительные казармы для стражи? Правильно. И я не знаю. Остальные владетели графства обладают замками третьего или четвертого уровня, точнее не специалисту определить невозможно. За исключением баронов де Присси и ван Хакстро. С ними все ясно как аверс золотой монеты.

Словно стремясь предоставить дополнительное подтверждение своих слов, министр выудил из складок кафтана золотой осорио, подбросил его вверх и поймал одной рукой. Разжав ладонь, он с любопытством посмотрел на содержимое. Аверс.

- Стены их укреплений деревянные, юноша. Даже мне известно, что это определяющий фактор.

- Мы... Вы могли бы предложить им услуги, мсье министр.

- Это монополия КСШС, юноша. Я, признаюсь, был о вас более высокого мнения. Очень скоро барон Алард и мсье Прыщ начнут оббивать пороги картеля. Если они, разумеется, не желают увидеть как их городища полыхают словно залежавшийся стог сена.

- Вы думаете все так серьезно, мсье министр?

- Серьезнее чем вы думаете, юноша. Скоро в ваших землях... впрочем, я собираюсь выловить немало золотых рыб в вашей мутной воде.

Репутация у Великих и малых фракций

Благородные герцогские дома

Королевский дом Осорио 30% 40%
Великий дом Верджи 55% 59% 57%
Великий дом Паре 24%
24% Чиновники Паре серьезно не довольны вами, так что все товары вам поставляются по завышенным ценам.

Великий дом Сатс 10% («Низвергнутые» - рост репутации замедлен в 2 раза)
10% Налеты, сожженные деревни, вытоптанные посевы и появление в ваших землях отлично вооруженных разбойников свидетельствует о неудовольствии вам герцога Карлоса.

Независимые организации:

Единая церковь 40% 50%
Пепельные священники 22%
22% Вы слишком превозносите Папу, забывая в своей гордыне о судьбах наиболее уязвимых подданных. Пепельные священники стараются избегать ваших владений, а если и окажутся там - то вряд ли это окажется в ваших интересах. Тем не менее они готовы предоставлять ограниченный ряд услуг и по завышенным ценам.

Лесные братья 12% («Низвергнутые» - рост репутации замедлен в 2 раза)
12% Похоже, сама природа недовольна вашим фрондерством по отношению к лесным братьям. Затяжные ливни сменяются не менее затяжной жарой, что приводит к гибели урожаев, а леса и болота становятся гибельным местом для ваших подданных. Вам не стоит лишний раз покидать обжитые земли.

Картель свободных шахтеров и строителей 20%
20% В ваших землях то и дело случаются задержки при строительстве зданий и сооружений, а время от времени происходят несчастные случаи на производстве. Все от того что картель отказывается предоставлять вам архитекторов, строителей, а про инженеров чиновники даже слушать не хотят. Цены на строительные материалы увеличены.

Оружейная школа де Лорж 25%
25% Вы достойный дом и вашим детям дан шанс попытаться стать оружейным мастером.

Вольные торговцы 24%
24% Может кто-то из ваших предков не оплатил поставленный товар, может вы ревнитель королевских законов, но вольные торговцы не подойдут к вам и на пушечный выстрел.

Малые фракции графства Андрея Грифона

«Благородный дом де Присс'и - 45% 55% 85%

«Благородный дом Браст'он» - 25%

«Благородный дом Полин'е» - 25% 45%

«Благородный дом Нарбон» - 25%

«Благородный дом Пор'ессо» - 25%

«Ложа хасанитов» - 25%

«Вольный город Геклен» -25%

Налоги.
Налоги крайне зависят от многих факторов, как то общественное и политическое устройство общества, богатство населения и отношения его к своим владетелям. Понятно, что свободное население с развитым частным предпринимательством и многочисленными торговыми предприятиями принесет гораздо больше налогов, чем рабовладельческое владение, где подавляющее большинство населения вкалывает в шахтах (хотя прямой доход от таких ресурсов может и компенсировать эту разницу).
Средние налоги, которые будут модифицироваться особенностями дома и владения – это 10 осорио от 1 ед. населения.

Наука.
При наличие соответствующего сектора или улучшения в замке, вы можете проводить исследования в различных отраслях, улучшая уже имеющееся вещи или изобретая новые. Однако рассчитывать на многое вам не приходиться. Отдельные научные прорывы случаются раз в десятилетие. Алхимия может дать новый яд. Строительство поможет удешевить строительство зданий или освоить новые быстрые способы их возведения, а медицина снизит вероятность эпидемии.
Вы можете вести столько исследований сколько у вас есть соответствующих улучшений в замке или от секторов, а можете направить все очки исследований на один проект. При достижении 40 ед. исследования вы получаете какое то открытие. (Внимание- часто для получения конкретного результата требуется сделать несколько открытий). Многие владетели вообще не занимаются исследованиями, считая эту стезю недостойной благородного.

Частная инициатива.
При огромной роли Дома в жизни ваших подданных не у всех они забитые рабы, а частенько богатые и успешные люди которые сами ищут, где бы заработать а то и принести пользу отечеству. Если у вас высокая Частная инициатива, можете ожидать иногда рисковых, но зачастую прибыльных действий своих подданных, от научных открытий до создании факторий на неосвоенных землях и получения уникальных улучшений или дополнительных финансовых поступлений или предложений найма высококвалифицированных специалистов. Частная инициатива в этой игре - конкретный параметр. Он имеет открытую шкалу, при заполнении которой произойдет событие. Чем больше значение чи - тем быстрее будет заполняться шкала и тем значительнее будет событие.

Религия.
Вы, как и ваше население, верите в бога, антибога, богов или не богов. Правители чаще всего опираются на религиозное большинство. Ориентировочное распространение каждой религии в ваших землях будет отражено в игре и может меняться в зависимости от действий и решений правителя.

Ресурсы.
Что бы строить какие либо войска необходим доступ к определенным ремесленным ресурсам. 1 ресурс достаточно для постройки любого количества войск одного типа, нельзя имея например 1 ресурс древесина производить луки и копья одновременно. Также нельзя имея 1 ресурс луки обучать лучников и конных лучников одновременно.

Таблица ресурсов.

Узнать о происходящих событиях в деревне. Казалось бы, что может быть проще? Крестьянам сподручнее общаться с себе подобными, чем благородному дону добиваться ответов от черни. И все они, паломники, прислуга, конюшие и охрана принялись исполнять распоряжения Исидоро-Роланда. Но уже после первого часа стало понятно, что люди – создания слишком нежные, слишком слабые и беспомощные, когда от них требуется предельное напряжение и самоотдача. Сколь сильно не была их преданность благодетелю, они были не в силах противиться своей природе. К закату, обессиленные и изможденные, все они попадали рядом с телегами, не в силах подняться, а один из четырех всадников не удержался в седле и так крепко приложился спиной о землю, что не мог подняться на ноги. Но прежде чем это случилось, стадо рассыпалось по Флавиобриге, изучило её сонными взглядами и вернулось с сообщениями об увиденном к Хосе, расходилось снова и возвращалось. И так до самого вечера, в то время как Хосе собирал бессвязные рассказы, пытался их хоть как-то структурировать и докладывать Исидоро Фернандезу.

Через час после рассвета около трех дюжин лодок ушло в море. В нескольких из них видели набитые чем-то мешки. Оставшиеся деревенские жители заливали горячее пепелище морской водой. Как позже узнал Исидоро, без помощи его стада. Хоть он и посулил помощь Домингесу, но, по всей видимости, рассвет все таки оказался для него проклятьем, по крайней мере в этот раз, и соответствующие распоряжения стаду ласомбра отдать позабыл. Примерно в это же время со стороны моря донесся стук молотков, скрежет пил, а через пол часа им начали вторить удары металла об металл. И эта какофония не прекращалась практически до самого заката.

Ближе к полудню снаружи раздались стенания и женские крики, но неведение длилось недолго. Исидоро доложили, что под пепелищем обнаружили обгорелые кости, рядом с которыми нашлось кадило на железной цепи, по которому местные и опознали остатки священника Иакова. Больше обгорелых останков на пожарище не нашли, как не обнаружилось и потерянных людей в деревне. Пламя поглотило одну лишь деревянную церковь. Она стояла на окраине деревни, а ветер в сторону моря. Еще через час отец Кастелло доложился, что похороны состоятся через два часа за околицей. Местные горячо благодарили Бога за то, что он послал им священника, ведь иначе божьего человека и отпеть было бы некому. А еще рассказал, что селяне не просят, конечно же, но перешептываются между собой, судачат и спорят, выйдут ли благородные сэр Роланд и его рыцарь проститься со святым отцом.

Выйти на свет божий, конечно, было бы смерти подобно.

За целый день музыканты не устроили ни одного представления. Что в общем-то было вполне объяснимо и понятно. А вот то, что с корабля на берег сошло всего лишь несколько матросов, которые зашли в таверну Ганса, справились о новостях, купили еду и питье и ушли обратно на борт, могло показаться странным.

А в остальном деревня жила своей жизнью, в тени настигшего её бедствия. Бабы ходили к морю стирать белье. Выставляли на улицу деревянные сушилки для рыбы, на которых вывешивали недавний улов вперемешку с бельем. Ребятня крутилась вокруг свалившегося как снег на голову колесного дворца, показывала пальцами, дивилась. Кто-то даже бросил камень в расписную деревянную стену, но быстро получил палкой по спине от одного из селян и больше сорванца не видели до самого вечера. На берегу начал вырастать небольшой замок из соломы и валежника, отдаленно похожий на дворец Исидоро. Прибывшие в свите мужики глазели на деревенских баб, чьи мужья либо ушли в море, либо были заняты разбором пожарища. Сельские мужики украдкой глазели на прислужниц Исидоро. Рыбакам, конечно, было сложнее, ведь сельские бабы были тут же, рядом, и строго следили за своими мужиками. Одному даже прилетело кочергой вдоль спины, после чего пострадавший схватил брыкающуюся жену под мышку и унес в дом.

Ближе к полудню, по призыву Исидоро, Домингес явился в его покои. Рассказ о Санчо Ариасе повторял и подтверждал полученную ранее информацию. Это был одинокий уставший от жизни мужчина, который затемно уходил в лес проверять капканы и ставить новые. Возвращался он после заката. Время от времени появлялся в таверне Ганса, чтобы продать ему мясо. Захаживал к Большому и Малому Торо, чтобы продать шкуры, зубы животных, починить инструменты, заточить ножи да подлатать ловушки. Когда Домингес услышал историю о случившемся безумии – перекрестился и забормотал слова, чем-то напоминающие начало Pater noster. Отошел селянин споро, но спокойствия ему поднятая тема определенно не добавила. Тем не менее староста рассказал, что Санчо Ариас жил в деревне больше шести лет и был очень странным и подозрительным человеком, чего остальные селяне если и замечали, то предпочитали не говорить об этом, ведь охотник был полезен, отзывчив и добр к ним. У него не было врагов ни среди местных, ни среди приезжих. Даже покойный Иаков не замечал ничего необычного, но именно Домингес сразу рассмотрел ту диавольскую метку, которая ввела охотника в безумный кровожадный припадок. На вопрос почему староста не предпринял ничего раньше, он ответил, что начал понимать все это только сейчас, а до того он, должно быть, оказался под действием каких-то чар.

Восприятие + Эмпатия: 3 успеха
Как бы Домингес ни старался, у него не получалось скрыть сквозящую в словах фальш. Вряд ли Санчо Ариас допустил бы даже тень сомнений, даже намек на подозрение в глазах деревенского старосты, который являлся каким-никаким, но авторитетом в деревне. Скорее всего Домингес, оказавшийся у ног благородного сэра Ролнада, боялся. Боялся за свою жизнь. Боялся за то, что его обвинят в соучастии, дружбе или даже симпатии к обезумевшему диавольскому отродью, и пытался, достаточно неплохо для деревенского жителя, отстраниться от охотника как можно дальше.

А вот рассказ о смерти Санчо казался вполне искренним. В тот вечер в таверне было многолюдно. Больше двух десятков матросов, деревенские относились к ним еще радушно, наслаждались твердой землей под ногами и выпивали, почти столько же рыбаков, что собрались вокруг Педро и слушали очередной рассказ о невиданном морском чудище, от которого матерый рыбак вновь увел свою лодку. Малый Торо о чем-то спорил с Хосе, местным плотником. Эльвира, в красном платье и с подведенными углем глазами, танцевала под гитару Диаса, то и дело ловя на себе похотливые взгляды. Сам Домингес слушал мальчишеские откровения монаха Анри, который грезил служением Господу и сетовал, что Иаков рассказывает ему о Боге не так как ему рассказывали на родине, у фарнков. Санчо пришел к Гансу в тот вечер и принес освежеванные и со спущенной кровью туши четырех зайцев и одного кабана. Они перекинулись несколькими фразами, после чего Ариас приблизился к матросам, справился о том кто такие и откуда явились, надолго ли. Представился. Познакомились. Затем немного посмотрел на выступление. Подошел к Малому Торо и Хосе. Спросил есть у кузнеца про гвозди, которые он попросил сделать еще вчера. Подошел к Эльвире, но ту уже обступили с пол дюжины матросов с предложениями непристойного характера. Он развернулся и вновь подошел к Гансу. Справился о здоровье деток, о том досаждают ли новые гости. Выслушал ответ. А затем, ни с того ни с сего, схватил Ганса за шею и начал бить головой об стол. На счастье последнего, рыбаки сидели рядом и вступились за германца. В ход пошли кулаки, ноги, глиняные кувшины, но свались невероятно выносливого охотника удалось только после того как Педро разбил об него в щепу деревянную скамью. Матросы, надо сказать, тоже бросились помогать успокаивать безумца, но рыбаков было слишком много и пробиться к буяну им не дали. Деревенские потом обвиняли их в трусости, малодушии, да и в целом с этого началось с приезжими… недопонимание. Сано не реагировал на слова и как будто бы не чувствовал боли. Он шипел и грозился убить кого-того. “Убью тебя. Ненавижу” – изрыгал он со невероятной ненавистью. А еще у него во рту видели рыбаки клыки, как у настоящего кровопийцы. Впрочем, после упокоения клыков этих уже не обнаружили, и староста счел, что привирают, наверное, селяне. А может и действительно дьявольская природа наружу полезла. Не знает он наверняка, но словам пьяных драчунов особо не верит. С другой стороны он сам видел, как яростно дрался Санчо Ариас и как четверых рыбаков уложил своими руками. Один до сих пор встать не может с кровати. Укусил его сволочь, в шею вцепился зубами и разодрал мясо до костей. Дальнейшие события слово в слово повторили уже известный Исидоро рассказ.

Отпустив Старосту на похороны, Исидоро послал Хосе за Педро-пьяницей. Чтобы тот явился после погребения Иакова к нему. А сам погрузился в размышления. Но находясь в особой “кондиции”, голова его сделалась тяжелой, а мысли отказывались складываться во что-то единое. Отдельные факты так и оставались разорванными кусками гобелена, которые не складывались даже в фрагменты рисунка.

Через несколько часов страданий, в покои Исидоро ввели дрожащего Педро-пьяницу. Хосе доложил, что как и было приказано, его трижды облили из ведер морской водой, посадили на коня и галопом гоняли две четверти часа, чтобы Педро просох, собрался с мыслями и ощутил ту высокую честь, которая ему была оказана. Пьяница бессвязно рассказал об увиденном. С его слов выходило, что минувшей ночью он задержался в трактире Ганса и отказывался покидать заведение даже после закрытия. Германец не стал упорствовать, оставил два кувшина орухи и ушел спать, а сам пьяница остался предаваться безудержной грусти и поиску смысла жизни. Когда первый кувшин был прикончен, а с второго только-только снята проба, природа позвала рыбака к себе. Он вышел на улицу, спустил штаны и увидел перед над крышками домов, загораживающих собой церковь, проблески пламени у основания церкви. Он хотел было побежать, чтобы не тратить ценную во время любого пожара жидкость попусту, но голову его повело в сторону и Педро побоялся, что не сможет подоспеть вовремя. Вместо этого он начал голосить: “Пожар, Пожар!”. Почти сразу он увидел одну или две зловещие фигуры, бегущие в сторону пирса, а вместе с ними, окружив чертей, бежали пляшущие оранжевые исчадия ада, которые очень быстро скрылись под морской водой близь пирса.

После этого Исидоро вновь призвал к себе Домингеса и подробно расспросил о Жименьесе Аньесе. Староста немало удивился, узнав, что сеньор Аньес пропал. После этого он поведал, что рыцарь со слугами был у него, спрашивал про Санчо Ариаса, Большого Торо, отца Иакова, моряков, а затем отправился к Большому Торо. После этого сеньора Аньеса Домингес не видел.

Тем временем солнечный диск скрылся за горизонтом и Исидоро, наконец, почувствовал облегчение. А в широкой прямоугольной скамье, отдаленно напоминавшей гроб и накрытой гобеленом, зашевелился Симон Беласко. В скамье, на которой восседал Исидоро Фернандез, пред которым стоял согнуты вполовину Домингес.

Стаду не нужно повторять дважды. Стадо идёт туда, куда направит господин. И они пошли. Колеса скрипели по мощеной дороге, и этот звук приятным эхом гудел голове Исидоро Фернандеза. Он понял это чуть позже.

Беласко, как и подобает рыцарю, скакал впереди отряда. Когда караван добрался до моря и повернул на запад, он первым увидел последствия оподзня, вызванного землекопами. И рваную колею от телег сеньора Феба. Но там где пройдет лёгкий всадник - тяжеловооруженный рыцарь уйдёт под землю. Стоило дворцу Исидоро Фернандеза въехать в разбитую землю, что толстым слоем накрыла отполированные временем и трудолюбивыми руками рабов камни, как чудесный замок накренился, чистокровные животные вздыбились, будучи не в силах вытащить массивную конструкцию, а стадо зароптало, подобно узрившим нового надсмотрщика рабам. Но это досадное препятствие не могло остановить двух магистров. Точнее, одного из них. Для второго препятствием оно и не было. Десятки рук вцепились в края дворца. Взбивая ногами грязь, они громко хрипели и едва слышно бранились, опасаясь гнева могущественной особы, но изо всех сил толкали то, что служило домом, каретой и обозом служителю клана ласомбра. Не больше четверти часа понадобилось стаду, чтобы сделать то что им было приказано. Всего лишь грязь во весь рост - не великая плата для грязи, под ногами царствующих особ. Но то было лишь первая неприятность. Ещё не единожды заваленная разбитой землёй и камнями дорога мешала движению дворца. Но каждый раз, словно муравьи, паломники облепляли конструкцию и едва ли не на себе тащили, толкали и волокли дворец вместе с Исидоро Фернандезом к цели.

Сначала впереди показалась мачта корабля, и лишь затем, спустя половину часа, крыши приземистых домов. Один из них был двух этажей. Должно быть тот самый трактир. И около трёх десятков покатых крыш укрывали жилища тех, кого ласомбра, в ином случае, могли бы счесть чем-то вроде сомнительной дорожной закуски. Впереди и чуть слева, над крышами домов, виднелись кроны деревьев. А справа, в нескольких минутах ходьбы, море раз за разом накатывалось на берег.

Когда до рассвета оставалось меньше трети ночи, а паломники едва волочили ноги, больш'ую часть пути преодолев с дворцом на руках, за церковью появились отблески света. Всенощная прошла. Заутреня, должно быть. Заспанный святой отец волочил ноги, чтобы вознести молитву кресту. Но нет. Не прошло и минуты, как церковь отволокли ласковые языки пламени, чтобы ещё через минуту она вспыхнула как стог сухого сена. В свете пожара забегали силуэты людей, но тщетные попытки сбить пламя были обречены. Меньше тем через час все было кончено. От пепелища на краю деревни поднимался столб дыма, а вокруг столпились люди, которые толи были слишком заняты, толи не видели в свете огня, но не видели вашу процессию. Не видели, пока огонь не стих, а за вашими спинами небо не украсила светлая полоса близящегося рассвета. Но ещё не меньше часа потребовалось отряду, чтобы добраться до нехитрых жилищ. Деревенские же собрались перед деревней и... смотрели. Смотрели, как приближается чудо из чудес. Рыцарское копьё, остриём которого был сеньор Симон Беласко. Впрочем, толпу нельзя было назвать монолитной. Кто-то приходил, кто-то уходил, но большая часть ее все таки смиренно лицезрела, как ОН, в доспехах и на боевом коне движется вперёд. На них. И когда первый всадник приблизился на расстояние метания копья - несколько женщин спрятали детей за спины, некоторые попрятались за стены ближайших домов. Не было ни цветов, ни хлеба, ни рыбы. Лишь взгляды, скользящие с Симона на колесный дворец и обратно.

Симон Беласко

Попрощавшись с Исидоро Фернандесом, твоим спутником на ближайшие пару недель, ты покинул общество этого ласомбра, чтобы оказаться в обществе одного из прислужников примогена. Тебя проводили к выходу и со всем почтением и учтивостью откланялись, несколько раз принеся извинения за то, что сеньор де Лара не имеет возможности проводить тебя лично. Но эти твои мысли не были озабочены. У тебя уже была новая цель.

Поиски сеньора де ла Корунья заняли намного больше времени, нежели ты рассчитывал. Добравшись до Бургоса и попав в него через северные ворота, ты первым делом поинтересовался у Этьена Геррадо, неоната и смотрителя ворот, местонахождением его патрона, но тот лишь развел ледяные руки в стороны. Следуя чутью, ты зашел к в убежище Маурегато(2), но и там престарелая Баветта, служка, следящая за домом шерифа, лишь покачала головой и сообщила, что сеньор де ла Корунья отбыл с закатом и более не возвращался. Ты вышел под луну ни с чем. Над невысокими городскими постройками возвышалась пожарная башня(56), на которой скучал одинокий городской стражник. Если бы он бил тревогу – можно было бы определить где находится шериф, но человек то и дело опускал голову, рывком поднимая её в вертикальное положение и настороженно осматриваясь по сторонам. Еще одна спокойная ночь в безвременье, как тебе казалось. Следующей твоей целью в поисках шерифа стали, конечно, элизиумы. Дом с красными фонарями(3) располагался ближе и ты решил начать с него. Но Маргарита де Нери, встретив тебя в ослепительном платье цвета крови с подолом в пол, не оправдала твоих надежд. Такая же судьба постигла тебя и в Большой Норе (4). Гальяна Каро, распространяя стойкое зловоние, сокрушенно покачала головой. Затем ты отправился в дом князя (1). И тот факт, что падре Кано также не оказалось на месте, не помешал тебе иметь некоторый успех. Потомок князя и сенешаль Бургоса Мартин Фернандес сообщил, что сеньор де ла Корунья имел визит в этот дом в начале ночи и имел намерения пообщаться и получше узнать двух недавно прибывших из Толедо Ласомбра, Корреро дель Пасто и Рено Галучеса, до рассвета. Но и добравшись до их временного места обитания(52), любезно предоставленного Пересом Кано на весьма необременительных условиях, сеньора де ла Корунья обнаружить не удалось. Он до сих пор не нанес визит в дом, которому могли позавидовать жители соседних лачуг.

Рассудив, что ждать либо искать дальше шерифа можно и до рассвета, ты отправился домой(58, расположен под 57, такое же обозначение), чтобы отдать распоряжения о сборах и лично их проконтролировать, заблаговременно отрядив слугу к дель Пасто и Галучесу, дабы тот дал знать, когда искомый ласомбра окажется в нужном месте и где он может быть обнаружен тобой. И этот момент настал.

За два с небольшим часа до рассвета ты уже закончил беседу со своим сиром и ментором.

Недавно назначенный шерифом города сеньор де ла Корунья имел неподобающий для таковой должности статус и всеми силами пытался проявить себя. Не удивительно, что внушительная свита из смертных приспешников самого разного толка если не всегда окружала шерифа, то по меньшей мере была готова встать под копье по первому зову. Среди них особо стоит отметить двух мужчин, латинской и франкской внешности, которые сопровождали шерифа и закрывали щитами с двух сторон. Ты знал, что обоих Маурегато приобрел у Себастиана Рамоса, и назвать оных людей именно людьми было вряд ли возможно. Почти все человеческое в них было подавлено силой крови и безграничной волей созданий ночи. Они были инструментом, безмолвным и исполнительным. И свою задачу они выполняли, как им и было заложено властью, данной избранным праотцами. Этих безмолвных громил ты даже не просил. К числу вооруженной силы шерифа можно отнести и всю городскую стражу. Четыре-пять дюжин горожан, следящих за порядком в городе в дневное время, а ночью организующих патрули по трем маршрутам. И хоть вооружение их и навыки казались весьма внушительными, выделить тебе часть из них сеньор де ла Корунья отказался наотрез. Они были недостаточно преданы и достаточно нужны в городе. И слишком… местные, чтобы отрывать их от земли в путешествие, которое, по мнению Маурегато, имело высокие риски для жизни. Почему-то он в этом не сомневался, хоть и не спрашивал у тебя подробностей беседы с мессиром де Ларой. Еще в числе слуг шерифа ты знавал нескольких профессий мирного толка, и к концу беседы готов был принять неизбежность в виде закономерного фиаско, начавшегося со столь неудачных поисков ментора, как твой патрон предложил тебе нескольких солдат. Не самых умелых, но знающих с какой стороны держать копье и как правильно наносить удары. Шесть кастильских копейщиков Маурегато нанял несколько месяцев назад, а их сержанта Лопе и того раньше, еще в Сеговии. И считал их достаточно надежными для твоей миссии и недостаточно ценными, чтобы сокрушаться в случае их утраты, если ты возместишь расходы, конечно. Впрочем, это было еще не все. Услуга, оказанная тебе сейчас, должна быть возвращена в виде ответной услуги. Небольшой долг, не более того.

Исидоро Фернандес

Оставшись в одиночестве, ты неторопливо сделал глоток из кубка, на котором всадник поражал копьем диковинного мохнатого зверя. Не в твоих привычках торопиться. Затем ты сообщил слуге, что собираешься покинуть этот гостеприимный дом, сделал еще несколько глотков, погружаясь все глубже в пучину размышлений. И лишь когда мысли в голове сформировались в единое целое, в единое копье, направленное вглубь Бургоса, поднялся и со всей присущим тебе достоинством направился к выходу. И ты не ошибся. Винтики в этом доме работали исправно, ночь от ночи, и, ровно как ты и предполагал, встретил мессира де Лару в коридоре. Он поблагодарил тебя за готовность оказать ему эту услугу, на незначительность которой обращал внимание слишком часто, что, как ты предполагал, могло свидетельствовать как об обратном, так и о том неудобстве, которое примоген мог испытывать, обращаясь к тебе с таким необычный просьбой. А может в этом было что-то еще. Что-то недоступное даже приближенному кругу, в число которых входил и ты. Но в чем тебе не приходилось сомневаться, так это в том, что мессир де Лара действительно нуждался в тебе. И это уже была хорошая новость, не правда ли?

Вы попрощались у ворот. Ты распорядился провести приготовления, а сам направился на поиски святилища знаний, чтобы во всеоружии подойти к предстоящему испытанию, детали которого были сокрыты во мраке. Пока что.

Первой твоей целью стал дом принца. Перес Кано являл собой весьма необычную смесь ласомбра и приходского священника. Будучи добродушным и открытым, он отстранился от так любимых в клане политических дрязг и сосредоточил свои усилия на правлении в Бургосе. И на поисках просветления. В первом он достиг немалых успехов. О втором же известно было лишь то, что Перес Кано, в отличие от подавляющего большинства ласомбра, не утратил веру во всевышнего и продолжал совершать бесполезные ритуалы кресту. Впрочем, Перес Кано был достаточно умен, чтобы не выставлять на всеобщее обозрение избранный им необычный путь, и к увлечению его относились скорее с легкой иронией, не придавая сколь-нибудь серьезного значения. Не удивительно, что к своей брутальной противоположности, Исидоро Фернандезу, принц питал смешанные чувства. Однако, любой достойный член клана мог найти в его доме совет и поддержку. Может и к лучшему, что этот в высшей степени необычный иерарх ко времени твоего визита отсутствовал. Мартин Фернандес, сенешаль города, был много моложе сира, и всем своим видом источал преданность традициям. Не только праотцов, но и старцев клана. Это был в достаточной степени исполнительный, ответственный и начитанный ласомбра, без которого Бургос имел бы сейчас совершенно иной вид. Именно он принял тебя, выслушал и счел необходимым поделиться той частью информации, которая, вероятно, могла в твоих руках принести сенешалю какую-то выгоду. Впрочем, он так и не открыл тебе новых деталей о случившемся, повторяя слово в слово те крохи, которые и так были известны. Не знал или не хотел? А может быть не смог? Наверняка узнать было вряд ли возможно. Таким образом все что удалось узнать о Флавиобриге – было получено из голов двух напившихся рыбаков. Причем их состояние ничуть не мешало получению информации. Напротив, скорее помогало. Иных источников информации о последних событиях в этой отдаленной и весьма труднодоступной деревне не было. Зато как о личности Санчо Ариаса, так и о самой деревне сенешаль был неплохо осведомлен. Флавиобриге смертными владыками был дарован fuero. Привилегия быть подвластным только королевской короне, что было весьма распространено на юге Кастилии, но являлось редкостью в северных владениях, а в целом же это обстоятельство нельзя было назвать чем-то исключительным для королевства. Что же касается самой личности Санчо Ариаса, Мартин Фернандес делился с тобой сведениями нехотя и скорее по необходимости. Рассказывать о том, что хоть как-то касается принцев клана, в этом доме не имело табу, но определенно было не принято. Санчо Ариас являл собой обыденный пример уставшего от войны и вечной жизни солдата. Он было дальним потомком Аориха Гонсалеса, потомка сеньориты Гонсалес, чей сир и сир его сира пали много десятков лет назад, деды которого если не отвернулись от своего дальнего потомка, то по меньшей мере не являли свою милость, а по большей – не желали его видеть при дворе. Мартин поделился, что ему не известно о каких-то серьезных недостатках и врожденных особенностях, которые могли бы спровоцировать внезапный приступ безумия. Также при работе с рыбаками особенно изучался вопрос, имел ли место контакт Санчо с открытым огнем, и ответ на него был получен. Получен со слов тех кто видел. Но этот ответ “Нет”. Таким образом Мартин поделился с тобой, что считает вероятность случайной утраты контроля Санчо над зверем ничтожной. Версия спровоцированного безумия, с его точки зрения, является приоритетной, но причин таковых может быть немало, и шутка одного из внуков Малкава – наиболее очевидная из них. Кроме гениев и безумцев, властью над зверем обладают наиболее дикие и отщепенцы из клана гангрел. Впрочем, о подробностях и особенностях их власти сенешалю почти ничего не известно. Он знал о двух задокументированных случаях спровоцированного безумства представителями этого клана и только. Кроме того он читал, что древние изверги могли одним лишь словом заставить других вампиров впасть в бешенство. Читал он и о таинственных колдунах ассамитах, которые способны были вызывать схожее с безумством состояние. Но могло случиться и еще одно. Презираемые всеми достойными кланами тремеры, что рыщут в поисках чего-то по всей Европе, могли спровоцировать безумство отвратительной тауматургией, о природе которой практически ничего не известно. Последнее является всего лишь предположением, но Мартин Фернандес, питающий, как и очень многие, ненависть к некогда смертным, извратившим природу и суть священного витэ, счел уместным поделиться и им. О мессире де Лара сенешаль не обмолвился ни словом. За сим вы попрощались и ты направился в Элизиум Большая Нора.

Этот дом являлся пристанищем для смертных торговцев и странников, кои делились своей кровью, и домом сразу двух вампиров. Гальяна Каро по прозвищу Дважды обращенная имела весьма специфический недостаток. Открытая незаживающая рана, на ее теле источала жуткое зловоние, и дама эта всячески старалась скрыть его, поливая себя безмерным количеством ароматной воды и используя многочисленные душистые травы, в свойствах которых разбиралась очень и очень неплохо. Говорят, её сир, как и многие воины клана павший в вечности, сумел дать становление ей лишь со второго раза, и после первого укуса образовалась чудовищная рана. Но эту тему не стоило поднимать в присутствии Гальяны, её потомка, да и вообще обсуждали её чаще приватно, нежели во время собраний либо приемов. При всем при этом Гальяна носила маску добродушной и открытой женщины, которой привлечь гостей не только бесплатной кровью и содержательным разговором, но и весьма необычным жильцом, достоинства которого трудно переоценить. То был вампир из клана Носферату, Вамба, с разрешения принца поселившийся в то ли катакомбах, то ли в канализации, стремительно построенной по образу и подобию Римской и также стремительно переставшей работать и канувшей в вечность. Существо это было своенравным, но не покидало пределы отведенной ему территории под землей и за последний век не доставило проблем ни городу, ни клану. А также чтило традиции Каина, состояло в некоторой дружбе с принцем города и готово было оказать услуги тем ласомбра, которые готовы были щедро платить. Зачем носферату золото до конца оставалось не ясным. Некоторые говорили, что он возомнил себя древним крылатым змеем и в дреме возлежает на груде сокровищ, охраняя их от безымянных воров. Тем не менее тебе удалось пообщаться с обоими из них. Гальяна встретила тебя радушно и открыто изъявила желание помочь, но, как быстро выяснилось, оказалась совершенно не осведомленной об упомянутой деревне, Санчо Ариасе и случившихся там событиях, за исключением того что тебе и так было известно. Вамба же не явился на твой зов. Что в общем-то тоже не было редкостью. Механизм, уходящий в глубины катакомб работал исправно, в этом не было никаких сомнений, но, видимо, Вамба был чем-то занят. Быть может возлежал на горе золотых динаров и хранил свое богатство. Ты ушел ни с чем, но к концу ночи крыса принесла тебе кусок бычьей кожи. На нем рукой Гальяны было написано, что она имела короткую беседу с Вамбой, и он поделился, что в Флавиобриге, глубоко под землей, имеется древняя римская канализация, как и в любой некогда крупной колонии латинян, и добавил, что она не обитаема, а после нескольких оползней не имеет выходов на поверхность. Письмо отправилось в камин. Туда же, где находят место жалобы и прошения к аббату твоего монастыря.

20 ноября 1086 года от Рождества Христова. После заката. Скотская площадь в Бургосе

Отправление небольшого торгового каравана должно было состояться со Скотской площади. Все так и случилось бы. И событие это осталось бы незамеченным в городской жизни. Всего на площади находилось дюжина телег, половина из которых была укрыта полотном дешевой ткани на ночь. Вокруг другой половины суетились люди в железе, весьма опасного вида. Звон кольчуг разносился по площади, то и дело привлекал внимание конюших, расседлывающих последних лошадей в стойлах, выходящих распахнутыми воротами на площадь и источающих характерный запах. Ночь устилала город и люди закрывали ставни, заканчивали работу, чтобы скрыться от чертей, ведьм и иных приспешников Диавола в теплых и, как им беспечно казалось, безопасных жилищах. Однако прежде чем Скотская площадь погрузилась в сон и караван сеньора Феба отправился в путь, на площади появился Симон Беласко с небольшой свитой. А затем вечернюю угасающую суету сотрясло явление самого Исидоро Фернандеса с полной походной свитой; чудной телегой о шестнадцати колесах; с дивными расписными панелями, подобающим местом которых стали бы гробницы богоподобных фараонов; самой настоящей башней, на которой восседала пара мужчин с луками. Восьмерка меринов, каждый из которых стоил не меньше чем все остальные кобылы на площади, привлекала не меньшее внимание, чем паланкин, украшенный золотой резьбой и росписью, который четверо монахов-бенедиктинцев вытаскивали из одной из телег и несли к дворцу на колесах. Что заставляло служителей общины святого Бенедикта, отличавшихся строгими обетами и аскетизмом, прикасаться к такой роскоши, оставалось до конца не ясным, но в следующие несколько дней аббату монастыря вновь поступит несколько доносов на неподобающее поведение его паствы. В голове аббата на какое-то мгновение мелькнет мысль, что когда-нибудь капитул ордена низложит его в сане, а затем эти уродливые закорючки на деревянных досках и кусках кожи отправятся пекло.

Сеньор Феб являл собой если не образец рыцарского достоинства, то по меньшей мере вряд ли мог уронить честь своего сеньора. Ладно сложенный и в надежном доспехе, он лично и уже не в первый раз проверял содержимое повозок, когда на площади появилась по большей части весьма необычная процессия. И к чести сеньора Феба стоит отметить, что не явил он тусклому свету факелов ни удивления, ни иных эмоций, коие в большом количестве можно было разглядеть на лицах потрясенных солдат. С подобающим почтением, но без ущерба чести, он приблизился к вам первым, по-военному поприветствовал высокородных особ и сообщил, что сочтет за честь принять вас в вверенную ему торговую экспедицию и обеспечивать вашу охрану на протяжении всего маршрута, если на то будет ваша воля.

Расправил крылья и... не получилось. Крыльев не было. Только соколиная голова. Ну, тоже не плохо. Нехватало только колесницы. Но и без нее тоже можно было править Египтом. Клюв несколько мешал грамотно и красиво объясняться. То и дело изо рта вылетал зловещий птичий крик, но, слава Ра, Хат-Х☼р уже позаботился о письменности и каллиграфии и мог без ущерба собственному чувству прекрасного издавать документы.

А тем временем из моря крови и огня родился Атум. Вот, оказывается, как добываются великие люди. И это было, несомненно, дар Ра. Нужно было использовать этот дар. Но чуть позже. Сначала хадж к месту падения метеорита вместе с Атумом. Чтобы прочувствовал весь сакральный смысл идеи. А затем... затем Атум должен был восстановить Великий Крематорий. И немного осовременнить его. Метаес, конечно же, не знал Ра. И поклонялся ему в виде огня, как умел. Восстановленная гробница должна была устранить эту неизбежную историческую несправедливость и быть посвящена Ра. Как и дары, приносимые в ней.

Александрия опустела и пришло время подумать о материальном. Первым делом нужно было конфисковано имущество изменников, раздать часть старой гвардии и жрецам Ра. Остальное - продать. Казна опустела и средства предателей должны были её наполнить. Вспомнились тут и германские торговцы. Тот час к ним была отправлена дюжина гонцов с одним и тем же письмом. Половина сбежит, половина половины не доберется, оставшиеся останутся у германцев, но письма отдаст. Давайте торговать. p.s.: в Александрии небывалое падение цен на недвижимость. Хат-Х☼р

А затем пришло время заняться неверными. Забрался на жарящего слона, указал направление номархов-предателей и под гул боевых животных повел армию на врагов. Восстанию должен был положен конец. И так разорили страну до края.

Смятение царило в Большой Норе и Доме с красными фонарями, элизиумах Бургоса. Две недели назад кланом ласомбра были оставлены Толедо, Мадрид, Кориа и Талавера, а страсти все не утихали. Еще бы! Не каждое десятилетие жгучий яд с лезвий убийц настигает князей христианских городов. За минувший месяц на месте двух государей – Толедо и Коиры – обнаружили лишь россыпь пепла. В недавно возвращенном под власть ласомбра Мадриде отправился в вечность первый служитель Аццо д’Эсти, не прожив в Иберии и десятка лет своей двухвековой нежизни. На этом фоне в Галиссии, давних владениях дома де Кастро, убийство нескольких десятков мавров казалось чем-то вполне естественным, рядовым. Зато не рядовым оказалось назначение на должность шерифа служителя Маурегато де ла Корунья, сира Симона Беласко. Будучи родом с северо-западной окраины Иберии, он некогда успел уронить честь потомка. Опозорившись, он впал в торпор, и несколько лет назад пробудился, чтобы восстановить имя, но первое что сделал – сбежал из Мадрида, оставив князя города, де Лару, без своей помощи. Впрочем, ему удалось проявить себя уже в предместьях Сеговии. В историю об истреблении целой стаи гангрелов невозможно было не поверить, ибо несколько дней назад в крепости ночи состоялось торжественное сожжение двух диких тварей, тела которых удалось захватить относительно целыми. Теперь же сеньор де ла Корунья весьма деятельно насаждает порядок в Бургосе, а Симон старается оказывать ему посильную помощь. Впрочем, большую часть времени город погружен в тень Крепости ночи, которая словно оберегает Бургос от потрясений и катаклизмов. Близость могущественных ласомбра из Совета Ночи, которые часто пребывают в сердце клана в Иберии, оказывает отрезвляющее действие на горячие головы. Да и влияние князя города, Переса Кано, трудно переоценить. Будучи из священников, этот блестящий дипломат выстроил взаимоотношения городских вампиров без единого удара кнута, находя лишь точки общих интересов и искусно расставляя акценты, ему удалось сгладить противоречия и объединить городских ласомбра вокруг своей персоны. И вокруг сеньора Фернандеса, потомка и сенешаля Бургоса. Безмятежность на поверхности. Бурлящие тени в нутре. И когда они выплеснутся на поверхность – вопрос лишь времени.

Мессир де Лара же стройно и последовательно выстилал дорогу к власти. На его пути были блестящие победы и незначительные поражения. Часть последних подстроили его недруги, другую часть – он сам. Исход из Мадрида сложно отнести как к победе, так и к поражению. Решение принято в тени совета. О нем не сообщено. Но оно – наиболее выгодное для клана. Или для большинства совета. Традиции власти в клане непоколебимы уже много веков, и про объективность вспоминают лишь не так давно пробудившиеся в ночи ласомбра. Однако, совет уже нашел применение способностям этого весьма честолюбивого вампира. Немногие приближенные, в число которых входил и известный в Бургосе Исидоро Фернандес, знали, что мессир де Лара в ближайшее время отправится в Париж, где ему предстоит представлять клан и выстраивать отношения от имени клана в первую очередь с вентру, влияние которых в землях франков если не подавляющее, то по меньшей мере без малого определяющее. По крайней мере пока они пользуются поддержкой дворов Парижа.

Случались и менее заметные сражения на просторах Иберийского полуострова. Так сеньор Роберт Арагонский уже почти год не посещал советы ночи. Поклявшись очистить христианские земли от неверных, он отдавал предпочтение войне на востоке, в землях арагонских тореодоров. Злые языки поговаривали, что соперники его в виде правителей обрюзгших тайф не стоят его внимания, и лучше бы ему направить свой меч на воинство берберов. Так или иначе, этот могущественный и влиятельный князь клана большую часть времени проводил в Арагоне, неукротимо двигая границу этого королевства на юг. Силами сеньора Бренгера в графстве Португальском войскам христианских графов удалось занять несколько городов. В Сеговии князю Города было любезно предложено… отойти от дел и посвятить вечное время отдыху. И ведь не отказался, освободив место для одного из потомков Родриго Бренгера, Рамиро Лопеса, которому предстояло подготовить Сеговию к грядущему визиту короля Кастилии и Леона Альфонсо VI.
На фоне этих событий случай убийства одного из младших ласомбра в отдаленной северной деревушке в Астурии, возможно, так и остался был незамеченным. Однако, по воле судьбы или её тени, в деревне, возникшей сравнительно недавно на месте некогда сожженной Флавиобриги, процветало весьма востребованное ремесло, в результатах которого были заинтересованы слишком многие влиятельные представители клана. В этой прибрежной деревне, расположенной на склоне холма, было лишь несколько десятков рубленых домов, простецкая деревянная церковь да причал, который правильнее было бы назвать пирсом, уходящим далеко в море и который мог принять за раз всего лишь пару кораблей. Но и этого было более чем достаточно для поселения, которое насчитывало едва ли больше сотни душ. Ну и, конечно, большой дом, который гордо именовался портовой таверной, где собирались местные рыбаки, время от времени заглядывали землекопы, которых местные тайком недолюбливали, да моряки с редких кораблей. И деревня навсегда и осталась бы безымянным пятном на карте Иберии со скромным стадом, если бы рядом с ней обнаружились легко доступные залежи железа, которые вскорости поспешили прибрать к рукам заинтересованные лица. Не секрет, что сеньорита Гонсалес владела частью тех земель. А в самой новой Флавиобриге обосновались сразу два кузнеца, один из которых успел прославиться своими изделиями и получить весьма широкий и влиятельный круг покупателей, многие из которых, судя по щедрой оплате поступавшей от третьих лиц, предпочитали хранить инкогнито. По этой же причине к пирсу Флавиобриги причаливали корабли: забрать груз железа, заключить сделку с Большим Торо да попутно продать что-нибудь из съестных припасов, ведь поселение хоть и находилось сравнительно недалеко от Бругоса, но расположено было на скалистой местности, а прямой путь к столице преграждали горы. Путешествие же по любой же из двух вытоптанных дорог требовало по меньшей мере пять дней.

В Флавиобриге последние несколько лет под видом охотника жил один-единственный ласомбра, Санчо Ариас. Устав от вековой реконкисты и не добившись ничего существенного, он вместо добровольного торпора выбрал стезю отшельника и, с дозволения старейшин, обосновался среди людей. Смотреть какие корабли встают на якорь, кто заходит в деревню да приглядывать за стадом. Но две недели назад на постоялый двор Гордый петух пришли два рыбака из Флавиобриги. Они наперебой начали рассказывать, будто бы в Санчо вселился демон, глаза его горели яростью и он начал нападать на рыбаков прямо в деревенской таверне. На счастье мужиков тем вечером пришло выпить немало и одержимого удалось забить тем что под руки попало. Но прежде тот успел перебить и покалечить с пол дюжины рыбаков. Тело его выбросили в одну из сушильных ям в земле, а на утро оно пропало. Рассказ этот прозвучал для избранных из уст Переса Кано, князя Бургоса, вне всяких сомнений после тщательной проверки, в результатах которой сомневаться не приходилось.

Случай этот не остался незамеченным и мессир де Лара поспешил использовать возможность проявить себя. В Флавиобригу отправился один из его потомков. Меч клана и верная гончая клана: Жименес Аньес. Достойный воин, неплохо проявивший себя на турнирах и меч которого не раз был окроплен кровью отступников. Его сопровождали два гуля-оруженосца. Но вестей от него не было подозрительно долго…

Симон Беласко.

Ты нашел свое призвание в служении порядку. Бургос стал твоим домом. Городские вампиры, по большей части, - твоей семьей. Безмятежность не то слово, которое можно отнести к столице Кастильского королевства, но в сравнении с приграничными городами жизнь здесь текла вполне размеренно и без страшных катаклизмов. Лишь беженцы прибывали все чаще и чаще из южных земель. Часть из которых была частью клана. Ты стал мечом шерифа, его карающей рукой. Причем удар твой был даже сильнее чем у сира. Впрочем, он мог похвастаться и иными достоинствами, чем тебе еще предстояло научиться. На фоне размеренной жизни твой сир, шериф Бургоса и знаменитое копьё севера, обратился к тебе с необычной просьбой, которая не могла исходить от него напрямую. Ты неплохо знал как работает вертикаль клана. Она поступила напрямую от князя, не иначе. Другим шериф Бургоса не подчиняется напрямую. А кто из Совета озадачил отца Кано – можно было долго гадать и все равно не попасть в цель. Но ты точно понял одну из причин, по которой выбор пал на тебя. Нужно было прибыть на обед к мессиру де Лара и оказать ему помощь в мелком деле, которое займет не более трех недель. Согласие сира было получено. Почему сеньор де ла Корунья сам не вызвался поучаствовать в этом деле? Городские дела или незначительность задачи его положению и статусу? Возможно и то, и другое вместе. Но лишь от части. Ты знал, что основной причиной была личная неприязнь шерифа и примогена клана. Если бы Маурегато вызвался сам, мессир де Лара не упустил бы возможность воспользоваться случаем и устроить интригу, которая могла бы больно ударить по положению недавно назначенного шерифа. Все таки у этих двух вампиров имелись свежие счеты со времени исхода из Мадрида. И они были слишком разные, чтобы ладить друг с другом. А лично к тебе мессир де Лара не питал ничего, кроме, разве что, безмерного безразличия. Это был неплохой шанс повернуть отношение весьма влиятельного ласомбра в нужное тебе русло. И ты решил им воспользоваться, дав согласие сиру прибыть на обед и выполнить маленькую просьбу.

Исидоро Фернандес.

Второй месяц ты в тоске менял ночи одну за другой, упиваясь собственной власть в вверенном тебе владении. Представления успели утомить твою ненастную натуру. Время от времени ты навещал дом милосердия в Бургосе (51), где монахи из твоего, аббатства оказывали помощь брошенным и никому не нужным солдатам-калекам, чьи жизни были изуродованы копьем ли, стрелой, не так важно. Берберские дикари кромсали и голыми руками. Никому ненужные. За исключением тебя. Это был хороший материал и доступная не самая плохая кровь. Время от времени ты ловил нотки дворянских бастардов, но иногда попадались действительно стоящие сосуды. Ты их уже не ненавидел. Падшие, изувеченные, безземельные дворяне. Они годились на продажу Августу Амброссию, единственному представителю клана вентру в Бургосе.

Война пришла с берберами и затмила собой внутреннюю борьбу в клане. Нет, грызнья продолжалась, но вектор интересов князей, примогенов и старейшин сильно сместился в другую сторону. И ты оказался весьма… не занят. Нет, мессир де Лара обращался к тебе по незначительным вопросам. Он даже пригласил тебя посетить его поместье в Мадриде. Незадолго до отъезда. Но все это казалось тенью минувших интриг, участие в которых доставляло тебе столько удовольствия. Во время войны больше ценились солдаты, облаченные в черные как смола доспехи. Ты чувствовал себя не у дел, но знал: ничто не вечно под луной. Твое время придет. Но оно все не приходило, и ты тешил свое самолюбие, расширяя влияние вверенного тебе аббатства. Упиваясь представлениями и новыми постановками, которые могли посоперничать с вдохновленной натурой Андони, потомка Малкава в Бургосе и нескромного любителя античного театра, который он во многом преобразил и осовременнил. И если бы он знал о них. Впрочем, об этой стороне его натуры известно было лишь узкому кругу вовлеченных.

19 ноября, в пятницу, или, как сказали бы оступившиеся братья по крови, 19 Зу-л-каада, 1086 года от Рождества Христва вы прибыли в поместье мессира де Лара в предместьях Бургоса, которое являлось лишь тенью тех вилл, в которых проводили вечность латинские вентру во времена рассвета империи Рима. И тенью тени тех шато, в которых спустя половину тысячелетия будут скрываться ваши потомки во время великого французского смертоубийства. Однако, оно имело внушительную каменную стену и достаточное число леонских наемников, чтобы вы могли чувствовать себя если не в безопасности, то, по меньшей мере, вне досягаемости кого-либо, кроме упомянутого выше примогена клана. Подчеркнуто вежливый прием, соответствующий вашему положению и статусу в приличном обществе; не изысканное, но вполне достойное питание, которым не стыдно было бы угостить и Эда Паскуаля из клана тореодор, близкого и едва ли не неразлучного друга сеньориты Гонсалес; все то, что отличало застывших в вечности созданий ночи – вы получили это. Как и несвойственную старейшинам поспешность. Обед продлился чуть больше часа. Непринужденная светская беседа вчетвером, во время которой потомок мессира де Лары, Раймунд Ги, не потрудился стянуть звенящий и громоздкий ламелляр, на экваторе приема сменилась деловой. В вашем присутствии было упомянуто, что мессир де Лара был бы весьма признателен, если бы вы оказали ему незначительную услугу. Получив сведения о событиях в Флавиобриге, вам стали известны и другие подробности, деликатные. Все дело в том, что Жименес Аньес оказался ни кем иным, как одним из потомков мессира де Лары. А вчера произошло событие, которое оставляет бередящие раны в сердцах даже давно умерших созданий. Большинства из них. Оборвалась та нить, что связывает единокровных вампиров. Да что там вампиров. Многие живые создания чувствуют, когда смерть настигает их близких родственников. Впрочем, приближенные к примогену существа, в число которых входил и Исидоро, или чувствительные натуры, могли догадаться или прочувствовать, что утрата потомка волнует господина примогена заметно меньше, чем положение, в котором оказался он сам. Он ошибся, и замок его если не зашатался, то дал весьма неприятную трещину. И можно было бы оставить все как есть и забыть, но к на трещину это уже готовы слететься многочисленные завистники, чтобы расширить её и, наконец, обрушить тот замок, который мессир де Лара строил несколько десятков, если не сотен, лет. Нет ничего удивительного в том, что примоген желал исправить совершенную ошибку: отправить меч клана туда, где должен был оказаться острый ум. Этой иглой, этим невесомым лезвием на чаше Фемиды должен был стать Исидоро. А от порывов ветра его закрыть - Симон. План был изложен. Вам надлежало отправиться в Флавиобригу, выяснить обстоятельства смерти Жименеса Аньеса, если удастся - судьбу двух его оруженосцев, проверить обстоятельства смерти Санчо Ариаса у местных жителей и вернуться с докладом к мессиру де Лара. Если же вы обнаружите причину смерти ваших братьев по крови – её нужно устранить. При этом особо было отмечено, что привычная сложившаяся жизнь стада в Флавиобриге не должна пострадать. Как не должна остановиться работа Большого Торо, местного кузнеца, которому благоволят старые боги.

На закономерный вопрос почему выбор пал на вас, а не на кого-то из близлежащих городов, мессир де Лара лишь улыбнулся и сделал вам комплименты. Политика отношений старейшин – запутанный клубок интересов, помноженных на влияние и ресурсы. На восток от Флавиобриги раскинулись земли, в которых сильно было влияние наваррских малкавиан, и ласмобр там было не так много. А те кто жили там – вряд ли их можно было назвать достаточно способными и надежными. На западе находился населенный Ларедо, на юге – Оруднаро. В первом в княжьем доме жил один из потомков сеньора Бренгера. На второй относительно недавно пал взгляд бенедиктинской общины. Не той в которой царствовал Исидоро Фернандес, нет. Многие монахи, делившие обеты и молитвы с Робертом Молемским, приняли участие в строительстве будущего аббатства и монастыря. Непростое испытание для каинитов, когда истово верующие монахи и священники, способные противостоять силам доминирования, заполняют сравнительно небольшой город.

Примогену нужен был кто-то по-настоящему надежный. Кому можно было доверить этот секрет. И если Исидоро был из их числа, то Симон… Симон забудет лишнее. Вернее, потом никогда не узнает о нем. А пока – почему бы и нет? Впрочем, разве кому-то известно как оно будет выгоднее через две недели? Но вам обоим была обещана достойная награда. В средствах вы не нуждались, но какова цена золота, если все что есть в округе вы можете себе позволить? Мессир де Лара имел доступ к тому, чего не было в Кастилии и Леоне, что позже назовут эксклюзивом.

Но почему выбор все таки пал на Исидоро? Ты это и сам знал. Или догадывался. Ты мог контролировать Симона. Он не такой опытный и его волю можно направлять. И ты решишь эту проблему мессира де Лары, что дала трещину в его замке. А если умрешь – что ж. Еще одним потомком Манрике рисковать не стал, а Исидоро - хоть и достаточно ценный ресурс, но все таки не потомок. Значимый, значительный, но, наверное, не незаменимый. Но ты можешь им стать, если окажешь примогену эту услугу. В один из секретов Манрике тебя уже посвятили. Возможно, ты о нем не забудешь. Мессир де Лара был известен верными, лояльными только ему слугами. Симон же многое почерпнул у сеньора де ла Корунья. Его щит и копье защитят хрупкого даже в сравнении с совсем юными ласомбра Исидоро.

Следующей ночью, с закатом, от Бургоса в Флавиобригу отправиться обоз о пяти повозок с почти двумя дюжинами слуг и солдат. Сеньор Феб, достойный и преданный рыцарь, снова поведет торговый караван на север, чтобы забрать изделия у Большого Торо. Они прибудут в Флавиобригу через пять дней, после заката, и следующим утром отправится обратно. Вы можете безопасно добраться до деревни вместе с этими людьми. Кроме того в дороге Сеньор Феб может рассказать о поселении, бывать там ему случалось. Впрочем, вы были вольны выбрать и иной способ одолеть пятидневный переход и оказаться в нужном месте.

В начале второго часа трапезы мессир де Лара поднялся из-за стола, откланялся и, сославшись на срочные дела, удалился. Но перед этим учтиво поинтересовался у вас, не желаете ли вы сопровождать его в поездке в Париж. Увидеть новые земли, сородичей. И получить возможности. Если, конечно, вопрос в Флавиобриге будет решен положительно. Он отправится не позднее чем через месяц и дождется результатов вашего мероприятия. После этого он удалился. Следом за ним громыхающей тенью скользнул Ги Фелаес. Вы остались одни, и вам предстояло решить немало вопросов.

Жизнь в огне Ра - прекрасна! Хат-Х☼Ра переполняла энергия, которой его наградил Ра. Предстояло сделать еще так много. Пролить свет Ра на неверных, навести порядок в стране, родить наследника, построить гробницу, а всякая чернь смеет требовать от него постр... что-то требвать! От него. От Бога. Жесть как она есть. Так и до либерализма не далеко, а там глядишь и не дай Ра до демократии. Спасибо предкам за то, что изобрели право. Теперь можно писать законы. И почему предки этого не делали? Итак... Аккуратно выводя буквы, Хат-Х☼р написал первый в истории Египта закон:

Уложение о порядке в Египте, Епитских землях, водах, воздухе, небе, присоединенных владениях и долговременно оккупированных заморских территориальных образованиях.
1. Фараон - Царь и наместник Ра в песках, на земле и в воде. Слово его - закон.
2. Кто против - тому пизда.

Первый закон в истории Египта был принят единогласно сразу в трех чтениях, без затяжных дискуссий, поправок и филибастера. Первый и главный шаг был сделан. Теперь Хат-Х☼Ру предстояло применить п.2 этого закона на практике. Сразу поступило несколько предложений о различных способах умерщвления лидеров цветных революций, но... Что мы, Сеттиты что ли какие? Ра даст шанс решить дело миром и преклониться пред Хат-Х☼ром, он ведь добрый Бог. И только потом начнет метать фаерболы с катапульт.

Протокол разногласий к открытой оферте организации "Кошки Бастет":
- "Кошки Бастет" публично признают Ра - единственным божеством. Кошек могут оставить себе.
- "Кошки Бастет" начинают терзать мужей из секты "Псы Анубиса" дабы они уверовали в Ра. Листовки в санузлах, агитация на кухне и любовь после совместных молитв Ра.
- "Кошки Бастет" начинают терзать мужей из секты "Сетославие", дабы они уверовали в Ра. Впрочем, с этими дело обстоит сложнее, поэтому допустимо просто нашпионить 2+ успеха и сдать мерзких сетопоклонников властям.
- В Египте учреждается на 1 апреля официальный праздник - Всеегипетский женский день.
- Следующий фараон будет женщиной.
- переименование организации "Кошки Бастет" в "Наложницы Ра" с ритуальным приношением даров Ра совместно с фараоном.
Хат-Х☼Р

Совсем ошерстели. Требуют и требуют. Фараон тоже может требовать. Но еще и предлагать мирные решения. Вот.

УЛЬТИМАТУМ ПСАМ ИЗ ФИВ!
- произносить имя фара☼на через "☼"
- скандировать Хат-Х☼Р - Б☼Г
- отказаться от Анубиса и принять Ра
- избавлю народ Египта от нищеты. Слово фара☼на!
- трудоустройство для охраны порядка и защиты вчерашних нищих с полным соцпакетом, погребением за счет казны и интересной работой.

Послание секте Сетославие:
- Вологодский ОМОН - руки на коп☼т! Хотя, все равно вам ☼☼☼.

Далее в порядке дел следовала внешнияя политика. Бро с Крита сделал подгон. Нужно было ответить.
Я, Хат-Х☼Р Солнцеликий, благодарю тебя и твой народ, о Форшмак II, царь Крита, Властелин Средиземных Морей, Хозяин Бури, Князь Пепла, Покоритель 1000 берегов за щедрые дары и отправляю тебе ответный дар. Уложение о порядке в Египте и оду Ра. А еще у меня к тебе просьба. Там твои соседи, греки, рамсы попутали. Приплыли в мои земли. Ты бы поскреб по сусекам где их армия, а то ведь придется в Афины плыть если не найду. А это через Крит как раз. Так что если не получится у тебя - мы к тебе заедем в погостить. Оказия такая не часто случается.

Ну вот. С внешней политикой было покончено. Теперь пришло время заняться внутренними делами. Во-первых - обучить новых слонов. Все равно старые с татуировками Сета были. Как-то не догадался сразу на кебаб пустить. Сельское хозяйство... Не решился в прошлый раз реформу затять Хат-Х☼р, слишком радикальные перемены в стране. Слишком много всего для потемкинских египтян. А сейчас... подумал-подумал, да и отдал распоряжение. Вдруг прокатит? В стране такой хаос твориться, что любая дичь зайдет. А тут хоть какая-то еда.

И конечно главное. Собрал кучу даров Хат-Х☼р, да и принес в дар Ра. Вместе с Одой и Уложением о порядке в Египте (запасным экземпляром!) на утверждение. Просить в общем-то ни о чем не просил. Хат-Х☼р знал что нужно делать. А вот от помощи какой не отказался бы. Но просить тоже не стал. Ра - мудрый. Ра сам знает как лучше.

Ну вот. Стоило немного расслабиться, как навалилась целая пирамида дел. И Хат-Хор принялся за работу. Гепатит В, привезенный с Мадагаскара, конечно, неприятен. Но медицина давно успешно работает в Египте. Спасибо отцу, что лекарей не извел во славу сета. И, конечно, железное здоровье египтян позволяло не очень беспокоиться о таком вопросе. А вот животные заинтересовали Хат-Хора. Выделил смотрителей, чтоб не сдохли. Животные. Пока других для коллекции добывают. А сдохнут, животные, - то вместе со смотрителями. И название придумал для такого тандема: кооперация.

Гемрманцы отчалили. Жаль. Надо было наладить с ними таки торговлю. Но было как-то не до сук. Вот приехали бы с дарами - был бы другой разговор. А без даров и говорить не о чем. Надо будет - приедут еще раз. Греков там привезут, например. Или овец. Овец даже лучше. С них хоть польза есть, а греки только жрут да гадят.

А вот явление Ра навсегда изменило жизнь Хат-Хора и всего Египта. Спалить храмы сета, флот, разобрать монументы, жрецов - хорошо прожарить на солнце. В алфавите око сета - заменить на солнечный диск ☼. Да, письменность 1.0 нужно пропатчить до письменности 2.0. Писцам техническое задание выдано, осталось дождаться результатов. И пусть пишут кра-си-в☼. Чтобы глаз радовал☼. А то рубленные, резкие символы. Фу, гадость какая.

Давно Хат-Х☼р понял, что плясать под хотелки множества богов - всю жизнь потратить на них и все равно кого-то оставить недовольным. Египту нужен Главный Б☼г. ☼дин. И Ра подоспел как раз вовремя. ☼н хотя бы добрый. Одного писца прожарил, а не попросил погружать любимый Египт в хаос и разрушение. Кстати, на радостях можно волю писца и исполнить. Добрую весть принес же. ☼. Искоренить зло... Хат-Х☼р всегда за добро. И станет ☼н воплощением воли Ра на земле. Инкарнацией Ра. А если кто против будет - тому ☼☼☼!

Батюшка упокоился, и Хат-Хор облачил себя в регалии фараона. "Ну а что, неплохо сидит прикид." - подумал уже не юный (но спасибо что живой!) фараон, смотря на свое отражение в воде. Почет, уважение, власть. Все gut! Но в памяти народа египта свежи еще воспоминания о великом Шиш-Кебабе. И их было так много, что пиктограммы заполонили все. Их было так много... они были повсюду... и все они не могли описать свершения, содеянные покойным батюшкой. И это стало серьезной проблемой. Малые дети чертили на песке колючками кактусов рисунки деяний Шиш-Кебаба, в Александрии элегично вздохнуть и вспомнить очередной подвиг отца - давно стало мейнстримом. Хат-Хор же чувствовал себя несколько оторванным от модных веяний. Самозабвенно заглядывая на Солнце, он подолгу погружался в размышления как на холодец избавить Александрию от этой болезни. В голову приходили самые разные мысли: от постройки новой столицы до выселения всех жителей и заменой их новыми. Благо, отец своевременно ублажил Бастат. Опять отец. Без поминания его - никуда. В общем, к радикальным мерам Хат-Хор решил пока не прибегать, воспользовавшись давно проверенным и надежным методом: запрет на иероглифы. Совсем. Если хотят писать - пустить пишут нормально: коротко, емко и красиво. Благо, военных свершений на счету Шиш-Кебаба немало. Вот их-то и нужно записать в первую очередь. Для потомков. Пусть помнят.

В детстве жрецы рассказывали Хат-Хору сказки про Сраку его отпрыска Тотепа, как те смотрели на Солнце и называли его Огненной колесницей. И Хат-Хор с детсва был зачарован этими историями. Он вставал затемно, чтобы увидеть рассвет, а вечерами завороженно наблюдал за закатами. На всю жизнь он уяснил, что не бывает одинаковых рассветов и закатов. Каждый из них особенный. Каждый из них уникальный. Как и он. И смотря на Солнце, Хат-Хор чувствовал в себе... силу. И власть. Власть повелевать этим мирозданием. Двигать пески, горы, моря... и людей, да. Чуть про людей не забыл.

Хат-Хор рос в лучах славы отца, которого при жизни называли Великим. Казалось, в Египте настал золотой век. Век Шиш-Кебаба. Улицы Александрии спешно переименовывали в Шишки, Кебабы, торговую площадь - в Шишел-Вышел, а центральную с позорным столбом - в Люля-Кебаб. Каждый старался увековечить память о великом фараоне, величие которого далеко не ограничивалось тем что он был великим. То есть первым. Вообще-то Хат-Хор считал, что слишком много великого для одного человека. Все величие себе забрал. Но мало ли что считал Хат-Хор, он все равно любил отца и прилежно учился, наблюдая и делая выводы. И время пришло.

Хат-Хор стал вторым фараоном. Ну ничего, вторым быть тоже неплохо. Всяко лучше, чем появиться на свет напрямую от Сраки. Нет, это конечно тоже очень почетно: стать одним из первых в великой династии; но древние Сраканиды вели аскетичный и большинством мест примитивный образ жизни. Теперь же, в эпоху Богов, - ух! Торговля процветала, соседи дрожали от мысли о войске Египта, кошки стояли на страже амбаров, а Бастет наградила мужчин народа пустыни эм... мужской силой. А женщин - женской силой. Анубис... был слишком благосклонен, но и ему спасибо. Хат-Хор еще не помер от старости. Сетоголовые исправно несли волю фараона. Им всегда нужно было что-то кому-то нести. А вот когда к отцу пришел Тот - тут-то и понял Хат-Хор, что отец немного тронулся. Как говорили приезжие германцы: "Something is rotten in the state of denmark". И не мудрено тут тронуться. Богов много, а батюшка был один. Всем пытался угодить. Всю жизнь угождал. Да вот так и не успел всем угодить. Наставил просьбу Тота выполнить. А как её выполнишь, если народ скорее головы друг другу сломает, чем читать по пиктограммам научится? Да и что потом? Придет какой-нибудь Кетцалькоатль после Тота? Нетушки. Вся эта система конвейерного ублажения богов казалась Хат-Хору хм... "is rotten". Но что с ней делать ему еще предстояло решить.

Иберия разделена по центру на христианский отсталый север и ласомбра, и переживающий каталклизм в виде альморавидов развитый и просвещенный юг арабских тайф, где обосновались отступники ласомбра и ассамиты. Мейн конфликт теневой реконкисты. Мы играем зна стороне свободногг севера.

Ласомбра в Иберии управляет совет ночи из 6 князей клана. Центр - крепость чуть севернее Бургоса. Князья там не живут постоянно, но собираются. Башня теней на Сицилии имеет место быть и она играет главенствующую роль в клане, но ласомбра Иберии в условиях постоянной войны имеют весьма широкую автономию.

Кроме того иберийские ласомбра делятся на радикальных арабофобов (жечь исламистов), тех кто считает что их можно интегрировать и приезжих, в основном с Сицилии и Италии кака раз. Между ними тоже имеются разные противоречия.

В северной части Иберии ласомбра доминирующий клан. Кроме них представлены торики с центром в Арагоне, вентру с центром в Овьедо и далее Париже, малки - Наварра. Сильно меньше бруджа. В лесах встречаются дикие гангрелы. Ну и единичные вампиры разных кланов. Ах, да. Тремеры ещё носятся по Европе и ищут Саулота.

И да, мир - кроссовер с магами, но в нашей игре эта часть не будет являться определяющей. Не про магов глава.

1. Иньес Гонсалес «Королева»
Восхитительной внешности ласомбра 6 поколения с пронзительным властным взглядом и длинными черными как ночь волосами до талии. Один из наиболее авторитетных членов Amici Noctis. Отстранилась от конфликта между поддерживающими интеграцию арабского населения ласомбра и сторонников чистоты христианских королевств. Является вторым непререкаемым авторитетом в клане в кастильских городах после Констанции Флавий «Жестокой». Владеет огромным состоянием, которым управляют ее потомки. Ведет королевский образ жизни. Статус 6.

2. Диего де Кастро “Буйный”
Несдержанный и даже вспыльчивый ласомбра 6ого поколения галиссийского происхождения. Один из двух лидеров партии сторонников чистоты христианских королевств. По слухам устроил массовую казнь арабов в Галиссии в местечке Ирии, когда были заживо сожжены около десяти дюжин арабов. Не стесняясь других вампиров пользуется Эгидой Теней и в любой момент готов схватиться за двуручный топор… Является одним из авторитетных членов Amici Noctis. Статус 6.

3. Родриго Бренгер “Кабальеро”
Полная противоположность Диего де Кастро. Холодный, расчетливый и невозмутимый ласомбра 6ого поколения родом из Леона. Еще один лидер сторонников чистоты харистианских королевств, как никто другой дополняющий Диего де Кастро. Старается держаться на расстоянии от бурно развивающихся событий, однако мало кто сомневается, что едва ли не каждая облава на арабов – дело рук Бренгера. Не стеснен в средствах и в сторонниках… Обладает удивительной способностью заводить друзей и склонять собеседников принимать его точку зрения. Является одним из наиболее авторитетных членов Amici Noctis. Статус 6

4. Констанция Флавия “Жестокая”
Сдержанная, немногословная ласомбра 6 поколения родом с Сицилии с угольно-черными глазами без белков… По слухам её поглотила тьма и где бы она не появилась, тени вокруг начинают плясать в безумном танце. Возможно по этой причине она почти не покидает Крепость Теней в предместьях Бургоса. Мало кому удавалось увидеть её лично, а те кому удавалось зачастую путаются в описаниях. Является одним из наиболее авторитетных членов Amici Noctis. Статус 7

5. Октавия Клавдия Марцелл
В отличие от других членов Amici Noctis, Октавия Клавдия прибыла в Иберию относительно недавно, но всего за несколько десятилетий сумела сплотить вокруг себя ласомбра, симпатизирующих и сочувствующих арабам. Она первый ласомбра 6ого поколения в новейшей истории, давший становление арабу без дозволения на то Amici Noctis. Однако наказания за это явное нарушение не последовало… По слухам Октавия имеет серьезную поддержку из Замка Теней на Сицилии. По другим источникам она сумела толи подкупить, толи договориться с другими членами совета. Так или иначе, Октавия все равно является одним из наиболее авторитетных членов Amici Noctis. Статус 6

6. Роберт Арагонский “Храбрый”
Ласомбра 6 поколения, поклявшийся освободить Каталонию и Валенсию от арабского владычества. Он посвятил своей цели уже больше века и многого добился на этом поприще. Пользуется авторитетом у Арагонских тореодоров, однако постоянно участвуя в военных действиях на востоке Иберии, крайне редко участвует в Amici Noctis. Но не смотря на это, является одним из наиболее авторитетных членов совета. Статус 6

Дуртуса тоже посещали видения. В основном по ночам. Вскакивая с койки, он в начале ночи чертыхался, а к концу брань его приобретала поистине дворфские масштабы. Еще бы! Слухи о приближении армии орков никого не оставили равнодушным. Первой мыслью дворфа было бежать. Он ничего не должен был местному барону, а ворота, к счастью, днем еще были открыты. Да и корабли то и дело уходили в море. Но успокоившись, Дуртус рассудил, что вся его жизнь прошла в Галибаре, и места свое вдали от обустроенных мест и налаженных связей он не видел. Он мог бы зарабатывать на хлеб с пивом в других землях, спрос на его ремесло только возрастал, а специалисты переводились. Конец метаниям положил Лэйн, который предложил присоединиться к его отряду ополчения. “Должен будешь” – усмехнулся Дуртус и легко согласился. Задание же от самого властителя этих земель. А вдруг получится отличиться? Тогда если кто-то не к месту вспомнит про не совсем законные дела в прошлом – можно будет чувствовать себя в безопасности. И заживем! Дело было за малым, отстоять город.

И Дуртус с присущей всем дворфам обстоятельностью занялся тем, что умел лучше всего. Вряд ли это можно было назвать инспекцией. Скорее прогулкой с осмотром примечательных укреплений. А посмотреть было на что. Высокая каменная стена могла остановить целую армию, пока та не возьмется за лестницы или не построит осадные машины. Вот только гарнизон сверху вооружен был не пойми как. Дворф ругнулся. Ни единой рогатины, чтобы отталкивать лестницы. Ни одной бочки с маслом. Солдаты с детскими лицами. Ну хоть копья им выдали. Копья на стене – они же посподручнее топоров и мечей. Длинные и можно вниз колоть тех, кто забирается на стену. Луки и арбалеты Дуртус тоже приметил. Покивал сам себе и направился к воротам.
Строили фортификационные сооружения, определенно, не местные. Местные умели торговать, считать деньги и скупо платить. Это Дуртус хорошо уяснил. А вот строить… Нет, строить – это не про Галибар. Местные вполне ладно сооружали домики, сараи и хлевы, хоть и предпочитая заплатить за это кому-нибудь другому, но когда дело доходило до по-настоящему серьезных сооружений – приглашали кого-нибудь издалека. Так случилось и с городской линией обороны. И нужно отметить, что строители отработали свои деньги. Даже два котла для масла Дуртус обнаружил на каждых воротах. С трудом забравшись наверх, заглянув внутрь емкостей и осмотревшись – дфорв с привычным разочарованием покачал головой. Масла запасено не было. Не вспомнили или денег нехватило. “Хорошему механизму нужны хорошие руки” – буркнул мехник. А ведь можно было обойтись и дешевыми приемами. Поднять на стену бревен, больших и тяжелых. И сбрасывать их со стены, когда орки подступят к стене. Со склона покатятся, да сомнут несколько врагов, а то и несколько десятков. А если бревна обмотать промасленными тряпками…

Самым слабым местом города был, несомненно, порт. Мало того что там не было и быть не могло стены, только что-то отдаленно похожее не два бастиона, но единственная пушка на памяти мехника не выстрелила ни разу. По всей видимости барон купил её больше чтобы подчеркнуть статус. На страже города огромный пороховой изрыгатель огня! Как звучит! Но… не стреляет. Скорее всего. Дуртуса к этому агрегату не подпускали, но на пушку механик не рассчитывал. И готов был поставить горсть монет, что она так и не выстрелит. А вот катапульты в порту вполне могли затопить несколько кораблей. Особенно если в них класть не камни, а бочки с маслом. Но с маслом в этом городе была какая-то беда… Война близилась. Нехватало, наверное. Но с этим обстоятельный дворф никак не мог мириться. Раз война – изъять все масло у населения.

Закончив осмотр, Дуртус больше часа сокрушался. Как-то не серьезно барон относился к защите города. А может быть просто не обращал внимание на те вещи, на которые обращал механик. Так или иначе, но прогулка-инспекция закончилась выставлением обороне города слабенькой троечки по шести с половиной бальной шкале с последующим заливанием результатов пивом в таверне…

Таким и должен быть вождь. Сильным как лев, гибким как гепард и выносливым как верблюд. Только такой может повести племя за собой. И Срака повел. Голодных и злых, готовых убивать за кусок мяса в земли изобилия, о которых слышал от пленников . Но встреченные и разграбленные в пути слабые люди все чаще и чаще говорили о бескрайних водах реки и невиданной еде. О людях Нила, что стучат палками по земле и в тех местах появляется еда. Эти люди преклонялись перед богами, которые, со слов пленников, одаривали людей едой из земли. Цель была все ближе. И племя шло к этой цели за вождем.

С каждым переходом Срака все больше задумывался о людях, чье богатство его немало поразило. Он не ведал их богов, но каждый день наблюдал, как Огненная колесница катится по небу, освещая все под собой, а за ней гонится Серебряная колесница и колесо её то сверкало полностью, то видно было лишь от части, а то и вовсе скрывалось из виду и земля погружалась во тьму. И Срака догадался, что Серебряный охотник – слаб, но хитер. Он все время пытался спрятать свою колесницу, но это не помогает ему догнать Огненного. Иногда Срака думал, что это Огненный возница гонится за Серебряным, а последний лишь убегает и прячется, но ответа не было. И каждый день продолжалась небесная охота, без устали и не зная конца. И никто из стариков не помнил, чтобы один возничий догнал другого. Мало кто сомневался, что управляли ими Боги, но как обратить внимание столь могучих охотников и, конечно же, воинов на ничтожную группу людей – никто в племени не знал. Сколько ни говорили в племени об этом… И этот секрет тоже нужно было добыть у слабых людей. Во что бы то ни стало! Срака мечтал когда-нибудь прокатиться на одной из этих колесниц рядом с великими воинами…

Однажды Срака почувствовал как воздух изменился. Прохладный порыв ветра ударил в лицо, волосы, много дней не знавшие воды оазиса, всколыхнулись, а на улице вождя появилась улыбка. Один из пленников-проводников сказал, что цель близка. Слабые и сытые люди рядом. Теперь сильное племя Сраки тоже будет сытым, но долго оставаться на одном месте нельзя. Сытый зверь – ленив, легкая добыча для охотника. Племени нужно досыта поесть, захватить женщин слабых людей, чтобы они родили племени Сраки сильных воинов, оружие, приспособления, которые подарили слабым людям боги, и двигаться дальше. А постоянное логово рано или поздно найдет охотник.

Срака не думал о смерти. Придет время, и новый сильный вождь возглавит племя, а его тело захоронят в одной из гробниц, что недостроили слабые люди. Но если такой не окажется – племя построит скромную усыпальницу. Люди пустыни мало что знали о строительстве гробниц, но захваченные слабые люди умели строить, и умели не только это. Нужно было дать им немного объедков и острых камней, которые должны были в изобилии оказаться у добрых людей Нила.

- Как нам к ним обращаться?

- Уважаемые сетевеки?

- Нет! Что вы?! Термин сетевики с высокой степенью вероятности имеет прямое отношение непосредственно к мыслящим биологическим примитивным существам, которые были обнаружены нам на Сол много циклов назад. Я предлагаю обращаться к ним Достойный лидер!

- Какой в бездну лидер? Это же разумная сеть. Кто из них лидер? Самый отрицательно заряженный электрон?

- Почему бы и нет, магистр Пао. Вы уже слышали новую теорию о квазирегуляции позитронов и электронов при активной бомбардировке нейтрино в условно-замкнутой системе первичных атамаров?

- Давайте обсудим позже ваши теории, магистр Клоо. Я прошу вернуться к первичному вопросу сегодняшних переговоров.

- Кстати, у вас включен миркофон и связь по всей видимости уже работает.

- Буль!

- Да начинайте уже, на дно формальности!

- Кхм-кхм.

- Включите закрытый канал связи, магистр!

- О, и правда. Передаем суботрицальный заряд электронам станции связи...


Получатели: 1.1.1..


Получатели: Куиэрон Хазра.

      — А причем здесь проклятие реки? - спросил мистер Паркер, под недоуменным взглядом мистера Уотсона.

      — Дело в том, — пространно начал сэр Ковентри, — что за несколько недель до исчезновения Ричард посетил родное поместье. Он посетил часовую мануфактуру, где и сделал последний заказ на эти часы с изображением старшей дочери Джинни Леджер. Остальными гравюрами он уже успел обзавестись, а эта девушка так и оставалась незапечетлена. А еще он поделился с родными, что в последнее время начал чахнуть. Не иначе как женушка навела на него порчу или проклятье. Говорят след его теряется на этих самых болтах, однако черное колдовство так просто не уходит. Источник его должен быть где-то здесь.

      Вскоре нос лодки с усилием заскрежетал по песку. Лодка уткнулась в заросли камышей, с треском проламывая хрупкие стебли. Мистер Пиль разразился довольным лаем и, к ужасу сидящих, встряхнулся, обдав их лица фонтаном брызг.

      — Вы поторопились, мистер Пиль! — крикнул Паркер, втягивая вёсла в уключины. — Вам предстоит высад... а. Вы уже сообразили.
      Мистер Пиль уже прыгнул через борт в тёмную воду, с плеском продираясь через тину и лаем показывая, в каком направлении находится берег.

      — Ну что же, господа, — Бенджамин расшнуровывал туфли. — Рекомендую закатать брюки и надеть обувь уже на берегу. Нам предстоит несколько затруднительное путешествие сквозь прибрежную траву. И, мистер Уотсон, не были бы вы так любезны зажечь ваш фонарь?

      Неловко перебравшись через борт лодки, мистер Уотсон выудил светильник из второго ялика и повернул винт, от чего пламя в стеклянном плафоне заиграло тусклым бархатным светом, который, впрочем, не мог рассеять опустившиеся на болотину густые клубы тумана настолько влажного тумана, что дышать можно было прилагая изрядные усилия.

      Выбравшись из лодки, три мистера, не считая отлучившегося по своим собачьим делам мистера Пиля, выволокли лодки на мель, когда в зарослях раздалось шевеление и почти сразу перед остолбеневшими джентльменами из трясины явилось водянистое чудище, сопровождаемое целой свитой прихвостней, которых сравнить с людьми могли лишь люди, обладающие незаурядной фантазией.


      — Сдавайтесь, сэр Ричард! Ваше время вышло! — выкрикнул вооруженный тростью сэр Ковентри, занимая фехтовальную стойку.

      Мистер Уотсон обескураженно попятился назад, а водяные существа начали приближаться. Сначала молча, а затем старший из них открыл пасть и из нее раздался нарастающий и весьма недовольный звук:

      — Ууу!

      — Часы! — воскликнул Бенджамин, чьим щитом от возмутительного колдовства стал старый добрый сидр. — Подайте ваши часы!

      Седоусый сэр замешкался, покосился на неожиданного возмутителя, а затем неуверенно потянулся к карману сюртука, выудил оттуда недремлющий брегет и, одной рукой отстегнув цепочку, осторожно потянул его вперед, не опуская занесенную над непокорным цилиндром трость! Но существо, казалось, не обратило внимания на заманчивое предложение. Приминая заросли, оно приблизилось почти вплотную, и Бенджамин увидел на лице сэра Ковентри выступившую испарину. Казалось, седоусый неунывающий старик застыл в оцепенении, и словно в подтверждении догадки мистера Паркера, жилистая, изрытая морщинами рука выпустила единственное оружие и трость булькнулась в воду, оставляя отважного сэра лицом к лицу с ожившим колдовством прошлых веков. Где-то позади раздался еще один плюх и тусклый свет фонаря мистера Уотсона потух. Бенджамин попытался повернуть голову, но она отказывалась подчиняться! Тело не слушалось лодочника с Темзы, и лишь колени предательски тряслись, делая угрозу повторить судьбу несчастных трости и фонаря весьма вероятной. Где-то вдали раздался скулеж мистера Пиля, и мистер Паркер готов был поддержать верного пса, но губы не слушались его.

      Крохотные существа, по размеру сравнимые с двухгодовалыми детьми, кружили вокруг рослой фигуры, игриво поднимая снопы брызг, но по всей видимости у чудовища были совсем иные намерения. Оно медленно занесло бурлящую руку. Словно застывшая в вечности струя грязной маслянистой воды застыла она над беззащитным цилиндром. А спустя мгновение опустилась на сэра Ковентри, окатив того облаком миазм и болотной водой. Но седоустый сэр так и остался стоять, словно королевский офицер под вражеским пушечным залпом, вытянув опустевшую ладонь вперед. Усы его под тяжестью воды недовольно опустились вниз, а одежда... больше всего он был похож на мистера Пиля, отважно бросившегося в воду несколько минут назад. А чудовище, повторяя движение конечности, окунулось в воду и растворилось в трясине. Куда пропали три его крошечных спутника Бенджамин не видел, потому что ноги его стали ватными, горизонт начал давать крен, позади раздались шаги, а затем он почувствовал, как водяное чудовище возникло за его спиной и яростно обрушило ворох миазмов и воды вперемешку с грязью и травой на голову несчастного Бенджамина Паркера...

И мистер Уотсон повернулся в указанном направлении, внимательно изучил линию горизонта и, не обнаружив ничего необычного, повернулся обратно к с высокой степенью вероятности преступникам. Бенджамину оставалось только сокрушаться, что мираж рассеялся прежде, чем им успел насладиться мистер Уотсон.

- Призрак 👻 юной девушки? По всей видимости, вы не совсем здоровы, мистер Паркер. Мне вполне известно когда приходят призраки, и лекарство от этого недуга известно - поменьше времени проводить в Трёх Коронах, ведь ваш сидр чувствуется даже в моей лодке.

Настроение мистера Уотсона оказалось окончательно испорчено, и скрыть это кожаный джентльмен уже не мог. А может быть в разговоре с мистером Паркером и не пытался. А вот мистер Пиль охотно прильнул к руке Бенджамина, подставил голову и даже начал качать ей в такт почесываниям, а к концу отповеди даже довольно заурчал, что не укрылось от все ещё меткого глаза седоусого мистера лжеПаркера, который, по всей видимости, не был отягощен обязательствами, деловыми и дружескими отношениями с мистером Уотсоном. А кроме того, как выяснилось, обладал удивительной для своего возраста решительностью. Видя как мистер Пиль прильнул к ноге мистера Паркера и начал тереться спиной, не прекращая при этом получать щедрые порции ухочеса, сэр Ковентри выпрямился и азартно заявил:

- К сожалению нет, мистер Уотсон! В силу чрезвычайных обстоятельств и раз вы все таки настаиваете на моем лордстве, мы реквизируем вашу лодку! Вы в меньшинстве, мистер Уотсон. Нас трое.

Мистер Пиль, не открывая глаз, громко заурчал, словно подтверждая слова мистера лжеПаркера, а лицо мистера Уотсона побагровело. Однако, мистер Уотсон, будучи по природе своей добродушным и отзывчивым человеком, не был готов бросаться в бой против численного превосходящего противника.

- Нет, вы не лорд, сэр Ковентри, вы самый настоящий пират! Господь всемогущий, не думал я что доживу до того дня, когда пираты объявятся в самом Лондоне! Делайте что хотите, но я напишу заявление на ваши действия как только доберусь до станции.

- Для начала передайте весла моему первому помощнику мистеру Паркеру! - победоносно распорядился мистер лжеПаркер, в то время как уголки седых усов его поползли вверх.

И мистер Уотсон покорно протянул весла.

      — Конечно с вами, мистер Паркер! — воскликнул мистер лжеПаркер, радостно всплеснув руками и чуть вновь не повалившись, на этот раз за борт. На мистера Пиля мистер лжеПаркер, казалось, не обращал никакого внимания. — Но, видите ли, наш поход должен начаться в строго отведенное время, под красной луной, когда тень мисс Леджер...

      Сюртук сэра Ковентри на месте внутреннего кармана зашевелился, словно там оказался заперт хорек, который отчаянно искал спасительный выход из темницы, но белоусый мистер, ничем не выдавая удивления, уверенным движением запустил руку в складки одежды и шевеление закончилось также быстро как и началось, а спустя мгновение под рдеющей алыми оттенками луной на свет появились... те же самые часы, которые мистер лодочник имел удовольствие видеть некоторое время назад. Мистер лжеПаркер открыл крышку и не удержался от того, чтобы вновь вскинуть руки в восторженном жесте. На этот раз без риска очутиться в крепких объятьях Темзы.

      — Мистер Паркер, время пришло! Без четверти полночь!

      "Но без четверти полночь было в прошлый раз. И в позапрошлый" — хотел возразить мало что понимающий Бенджамин, но не успел, потому что в этот момент случилось сразу два очень важных события. Позади лодки мистера Уотсона прямо на поверхности реки возник женский силуэт, черты которого кого-то неуловимо напоминали мистеру Паркеру. Не ослабляя хватки, Бенджамин мотнул головой так резко, что мистер Пиль на мгновение замолчал, толи изучая новую для себя технику, толи дивясь способностям двуногого существа. Однако привидение никуда не делось. Оно игриво поманило мистера Паркера за собой и поплыло над маслянистой водой в противоположную сторону. Сэр Ковентри сидел на скамье напротив Бенджамина и беззвучно открывал рот, то и дело поучительно поднимая указательный палец вверх. Мистер Пиль открывал и закрывал пасть на носу отстающей лодки. Мистер Уотсон из последних сил налегал на весла. И никто из них не смотрел в сторону видения, настигшего Бенджамина и погрузившего его в пучину безмолвия, из которого лодочника вывели только округлившиеся глаза седоуслого пассажира, и лишь после этого мистера Паркера настиг треск ломающегося дерева. А затем он почувствовал странную легкость в руках и, оторвавшись от наваждения, которое, казалось, не собиралось никуда уходить, посмотрел на весла. Руки его сжимали два обрубка весел, обломившихся в районе креплений, а за кормой мерно покачивались, сверкая лопастями, еще два обломка.

      — Господь всемогущий! — взмолился мистер лжеПаркер, сжимая цилиндр. — Теперь мы плывем как дерьмо в Темзе! Ой, простите меня, мистер Паркер. Это было очень грубо. Непозволительно грубо для джентльмена! Но что же нам теперь делать?

      А лодка мистера Уотсона тем временем неотвратимо приближалась, и воспрепятствовать хищно оскалившемуся мистеру Пилю настигнуть беглецов могло помешать лишь чудо.

      — Именно так все и было, мистер Паркер. Мистер Кроуфорд собирался взять образцы речной воды в разных частях реки. Не имею понятия для чего ему это понадобилось, но я порекомендовал именно вас, как хорошо знакомого с навигацией и умелого лодочника. И конечно же, я не стал бы рекомендовать вас мистеру Кроуфорду, если бы вы не были добропорядочным гражданином, мистер Паркер.

      Мистер Уотсон улыбнулся и прикоснулся к цилиндру в знак уважения, и этой едва возникшей паузой сразу же попытался воспользоваться лжеБенджамин.

      — Но позвольте, я не крал ваше имя!..

      — Сэр Ковентри, сбегая из дома, — голос мистера Уотсона излучал довольство и уверенность. — Называется чужими именами, ведь сэра Ковентри многие хорошо знают и, повстречав этого уважаемого джентльмена, предложат ему вернуться к родным, чего сэр Ковентри, к сожалению, не желает делать по причине усугубляющейся болезни.

      — Послушайте, прошу вас, вы не понимаете... — взмолился старичок, прижимая цилиндр к груди о жалобно смотря снизу вверх на инспектора как провинившееся дитя смотрит на родителя.

      — Мне жаль, сэр Ковентри, но я вынужден вас задержать. Пожалуйста, следуйте за нами. Если мы поторопимся, то успеем на Олд-Джури до десяти часов.

      — Хорошо, мистер Уотсон. — лжеБенджамин принялся изучать носки ботинок, которые оказались отмечены полосками грязи от собственных подошв. — Ох, но я, кажется, оставил зонт в кэбе, который привез нас с мистером Паркером сюда и который ожидает нас до сих пор. Вы позволите мне забрать его, мистер Уотсон?

      — К сожалению нет, сэр Ковентри. Не утруждайте себя, я принесу ваш зонт. — мистер Уотсон повернулся к лодочнику и вновь прикоснулся к цилиндру. По всей видимости этим вечером у него были все основания излучать высшую степень дружелюбия и благодарности в адрес настоящего Бенджамина. — Мистер Паркер, посмотрите пожалуйста за сэром Ковентри, а я в это время принесу оставленный зонт.

      — Благодарю вас... — растерянно пробормотал лжеБенджамин Паркер.

      Мистер Уотсон развернулся и степенно направился на свет керосинового фонаря, закрепленного на кэбе и призванного освещать дорогу там, где уличное освещение отсутствовало или его было недостаточно. То есть повсюду. Но даже там где остались Бенджамин Паркер и лжеБенджамин лжеПаркер, а именно как раз под фонарем, что ярко сиял над воротами станции речной полиции, разглядеть что-то дальше чем падал свет было решительно невозможно, и если бы Бенджамин Паркер не наносил ежедневные визиты мистеру Уотсону и не знал, что там, в глубине станции, отстаиваются катера, частные яхты и даже несколько крошечных яликов, рваные штрихи их силуэтов, мелькнувшие в кромешной тьме, можно было бы списать на видение, о которых неустанно твердил сэр Ковентри.

      — Вы правда считаете, мистер Паркер, что не должны опасаться? — Бенджамин-усы прищурился и огромным расплывшемся с потрескавшимися сосудами глазом посмотрел через увеличительное стекло монокля на Бенджамина-лодочника. — И кто же, кроме Господа Бога, защитит вас от проказы, проклятья и мужской слабости, которые насылают ведьмы? Или вы думаете, что можно остановить ворожбу с помощью констеблей, билем в Парламенте или решением Канцелярского суда? Нам остается молить Господа дать нам сил разрушить чары, которые насланы на нашу Темзу.

      Мистер Паркер крепко приложился к кружке и пиво с его усов потекло прямо на стол. Впрочем, эта неловкая ситуация была споро разрешена с помощью появившегося на свет широкого белоснежного платка, который также быстро исчез в одном из карманов сюртука юриста.

      — Но мой добрый знакомый порекомендовал мне уважаемого человека... - начал Бенджамин-лодочник, но тот час осекся, размышляя стоит ли беспокоить уважаемого человека в не слишком поздний для нанесения визита и в то же время достаточно поздний для того, чтобы счесть этот визит неприличным, час.

      — Если вы хотите спросить вашего знакомого - почему бы и нет? Но у нас не так много времени, готовы ли вы пойти прямо сейчас? Иначе, боюсь, мне придется действовать в одиночку.

      Кружка Бенджамина-джентльмена неприлично быстро опустела и опустилась на стол, а сам старичок вопросительно посмотрел на Бенджамина лодочника, и было в этом взгляде что-то одухотворенное, что-то необъяснимое. Но в чем не было никаких сомнений, так это в том что мистер Паркер сейчас являл собой образец откровенности. Не имея за плечами злого умысла, он всей душой искренне желал развязать этот узел.

      Империя, над которой никогда не заходит Солнце.

      Даже у самого могучего мастодонта есть сердце, которое гонит кровь по артериям в таинственные уголки организма, о существовании которых многие даже не догадываются. Бессчетные депеши и письма разлетаются из Лондона во все уголки земного шара, а обратно идут корабли, груженые диковинными товарами и людьми, которым удалось прикоснуться к древним тайнам, побывать в удивительных местах и увидеть необычайных животных. Но под броней величия Британию разрывают внутренние катаклизмы. Империя неуклонно расширяется, присоединяя новые и новые территории. Трещит, извивается и воет в агонии, впитывая новый клочок земли, но словно болезнь продолжает разрастаться и разрастаться, низвергая врагов в пучины вечности и пируя на залитом бурлящей кровью поле боя. И сердце этого удивительного организма - Лондон, чадящий и загадочно живой, рассеченный бесчисленными узкими улочками, где едва ли могут разъехаться два экипажа, с запруженными переулками и купающийся в тусклом свете керосиновых фонарей, что с трудом разгоняют опускающийся на город туман и прижавшиеся к земле под крупными каплями дождя клубы дыма. Город, где сплелись поражающая воображение роскошь и крайняя нищета, рождающая голод, болезни и повсеместное уныние, порой принимающее форму отчаяния. Недаром почти ежедневно находятся те, кто сводит счеты с жизнь, оканчивая земное существование в мутных водах Темзы. Громыхающий и тошнотворно воняющий едва ли не в каждом дворе настолько, что ни духи, ни ароматная вода не могут заглушить изрыгаемые на улицы запахи, и лишь с приходом холодных ветров зловоние немного отпускает жителей города. Но ничто не может остановить тут коммерческую жилку, что пульсирует в каждом рожденном в Старой Англии. В городском порту исправно швартуются корабли, а Коммершл-стрит не усыпает даже ночью. Бесконечные вереницы повозок курсируют от одного склада к другому, а в кофейнях и офисах предприимчивые джентльмены направляют финансовые потоки в нужное русло. Весьма благоухающее, нужно сказать. С Флит-стрит, порой пробираясь через толпу зевак, во все концы Лондона отправляются экипажи с прессой, а некоторые кучеры не церемонясь на ходу продают свежие газеты и журналы. Городские рынки живут свой отдельной жизнью, впуская ненадолго к себе в гости горожан, желающих оставить несколько пенни, а затем выплевывают наружу. Многогранный, кипящий и местами монолитный как здание парламента на Уайтхолл, он, несомненно, достоин целого романа пера мэтра-современника.

      Лето 1858 выдалось жарким. Весь август температура воздуха не опускалась ниже тридцати градусов, не зря в народе его прозвали Великое зловоние, и это сказалось на состоянии мистера Бенджамина Паркера. Кстати о мистере Паркере. Это был тот человек, который отличался удивительной способностью оказавшись в самой глубокой заднице не только непременно находить спасительное отверстие и выбираться наружу, но и сохранять расположение духа и чувство истинно-английского юмора. Однако, лето 1858ого года даже на мистере Паркере оставило свой отпечаток. Число желающих покататься на лодке по живописным берегам Темзы едва не приняло отрицательную величину, и это обстоятельство ударило еще и по желудку, только что пережившему не лучшие времена. Но это можно было еще певарить и сохранить присутствие духа, но взлетевшие цены на белильный порошок оказали поистине разрушительный эффект, заставивший потратить значительную часть сбережений. Четыре пенса за небольшую коробочку, которой не всегда хватало на рабочий день, в итоге выходило в пол фунта в месяц. Это был настоящий грабеж, но более действенных способов защититься от рвотных позывов и болезней, вызываемых городским смрадом, не существовало. И если бы не мистер Уотсон с Кэнари-Уорф, то мистеру Паркеру пришлось бы не только ограничивать себя в пропитании, но и искать другие возможности сократить расходы. Мистеру констеблю речной полиции едва ли не каждый день, а то и несколько раз в день, было решительно необходимо выловить из реки несчастных. Не то чтобы это была завидная работа, но она приносила стабильный доход, а мистер Уотсон исправно платил по пенсу за каждого утопленника. Приложить к лицу кусок ткани, пропитанной белильным порошком, вдохнуть поглубже, несколько гребков и снова вдох через спасительную ветошь. Доплыть, зацепить крюком и обратно. Четверть часа умеренных страданий, зато в кармане холщовых штанов, принявших необычные сменяющие друг друга оттенки коричнево-серого, звенит заветная монетка. С другой же стороны если бы не несколько весьма доходных и не менее опасных ночных прогулок по реке, то мистеру Паркеру можно было бы искать новое место жительство где-нибудь на южной окраине Лондона или даже подумать составить компанию кому-то из своих клиентов. Точнее клиентов мистера Уотсона с Кэнари-Уорф.

      С приходом осени пришли дожди и холодные северо-восточные ветра. Они заставили лондонцев переодеться, затянуть пояса потуже, вооружиться зонтиками и прятаться в бесконечной веренице пабов, кофеен, чайных домов и самых необычных клубов. А вместе с тем уносили с собой зловоние и грязь, даря обессиленным жителям глоток свежего воздуха и вселяя какую-то своеобразную надежду, которую могут прочувствовать только настоящие горожане, вкусившие столичную жизнь сполна. Мистеру Паркеру осенняя пора принесла новую надежду. В первый же октябрьский день, когда моросящий сэр дождь соизволил прекратить надоедать прохожим, не расстающимся с зонтами оттенков серого и черного, мистер Кроуфорд, весьма обеспеченный врач с Харли-стрит, пожелал показать молчаливой и застенчивой мисс Кроуфорд знаменитые насосные станции, и нашел через мистера к Уотсона, как он надеялся, такого же молчаливого как его дочь и такого же исполнительного как мистер констебль лодочника. Мистера Бенджамина Паркера.

- А я чо? - отозвался Кран, поймав испытующий взгляд Агапова. - Все так как говорят товарищи. Про предсказания ничего не знаю, но крышу у товарища Самойлова сорвало там. Подтверждаю. Заперся в кладовке, а потом заорал как резаный, выскочил и глазищи по пять копеек. Взгляд бешеный. Но на меня посмотрел и успокоился, кажись.

Анатолий прервал доклад, почесал затылок и повернулся к Дмитрию.

- Вы как, товарищ Самойлов, уже лучше себя чувствуете?

А затем вновь повернулся к Агапову:

- Ну там это, аппаратуры технической у соседей сверху и снизу не обнаружено. Соседка напротив опрошена. Валерия Ильинична. Видела письма иностранные, те о которых товарищи доложили уже. Огурчики у нее ладные, хрустящие и само...

Карпов замялся, пожевал губами воздух и а затем высказался таки:

- ... самое-то что хотел сказать, товарищ Агапов. Девку-то выручать надо. Пропадет же в этом лесу. Неможно ночь терпеть. Мало ли что с ней станется там, если одна она. Волнуюсь я. Вот.

Анатолий даже не взглянул на сушки и колбасу. Сразу потянулся за огурчиком, занюхнул, как дед учил, опрокинул угощение и лишь затем аккуратно откусил маленький кусочек солененького.

- Мм... Вкусно. У вас огурцы большие, нажористые, не то что у нас на севере. Грунтовые ведь? У нас такие только в теплице вырастают. Да и то год от года не приходится. Ну да ладно.

Карпов откусил ещё кусочек и продолжил, не переставая жевать угощение. Достал только свободной рукой блокнот и карандаш и приготовился записывать.

- Да, с этой Светкой без стакана не разберёшься. Итак, расскажите пожалуйста Валерия Ильинишна, кто и как часто носил Светлане иностранные письма? Может быть вам известно содержание? Что вы знаете о странных книгах Светланы? И что можете рассказать об Игоре?

Кран смачно хрустнул огурцом и приготовился слушать.

Бюджет штаба: 80000$
*это целевые деньги, которые вам выделены на подкупы и взятки. Оплата за задания также берется из этой суммы.
**очень многие задания можно решить с помощью денег, но бюджет слишком мал, чтобы купить всё и всех.

22 ноября, пятница. Ожидаемые мероприятия:

ОКРУГ КЛЕАРИНГ
1. Митинг сторонников Хейла Томпсона

2. Конфликт руководства завода Пепси-Кола и работниками предприятия
3. Непыльная работенка
4. Крупная рыба
5. Deus vult
6. И снова биты

ОКРУГ ВЕСТ ЛОУН
1. Работать, негры!
2. Милосердие от Хейла Томпсона!
3. Время действовать
4. Защита агитаторов
5. Удар в самое сердце
6. Полиция округа

ОКРУГ ЧИКАГО ЛОУН

Анджело "Ветер" Раппи родился в королевстве обеих Сицилий и стоял у истоков зарождения неаполитанской Каморры в нынешнем её виде. В виде, в котором она существовала во время своего расцвета, до прихода к власти фашистов. Будучи одним из исполнителей низшего звена, солдатом, он быстро зарекомендовал себя как грамотный специалист и опытный медвежатник. "Замки слетали с дверей, стоило Анджело подойти к двери" - говори о нем напарники. И прозвали "Ветр, который сдувает запоры". Но, как часто и случалось в таких случаях, настоящий профессионал нужен на своем месте. Один из капо семьи Торезе крепко прибрал к рукам Анджело и не отпускал от себя до конца. К всеобщему счастью Анджело не отличался честолюбием. Ему было достаточно простых вещей. Раз-два в неделю он ходил на дело, а затем спускал деньги на женщин и вино. Так продолжалось, пока в поле интереса семьи Торезе не появился уединенный дом на берегу моря, принадлежащий древнему аристократическому роду Аньелли. Там он впервые в жизни познакомился со взрывчаткой, которая отняла у него ногу и часть руки. Благо, людей внутри оказалось не много, и группе почти без труда удалось уйти, но о дальнейшей работе в коске, казалось, можно было забыть. Но жизнь, порой, превносит неожиданности.

Семья несколько лет выхаживала Анджело, оплачивая лечение, а когда тот поправился - семья начала выплачивать ему не очень большую сумму денег, но вполне достойную. С которой не стыдно было встретить старость. Но оставшись без левой руки и с обрубком руки на четвертом десятке лет Ветер не собирался доживать дни, передвигаясь на костылях и хлебая суп одной рукой. Он быстро освоил непростое ремесло часовщика и открыл небольшой бизнес. Через год он смог нанять помощницу, Виолетту, и с благодарностью отказался от пенсии семьи, назначенной семьей Торезе.

Следующие несколько лет были самыми счастливыми в его жизни. Уже через пол года он женился на своей помощнице, и в первый раз за пол года увиделся с товарищами. Друзья подарили ему великолепный автомобиль, переработанный и приспособленный для управления одной рукой и одной ногой. Это был Фиат... Гордость и самые большие надежды итальянского автопрома на тот момент. Еще через год часовая компания Раппи насчитывала дюжину человек. Никто не беспокоил отошедшего от дел Ветра. Дела фирмы шли в гору. Анджело читал механизмы как открытую книгу и внедрял наиболее рациональные инженерные решения. Месячной выручке часовой компании Анджело только дивился и с легкой улыбкой вспоминал разнузданную молодость. А еще через год у Анджело и Виолетты родился первенец, его назвали в честь дона семьи Торезе, Джованни. Супруги души друг в друге не чаяли. Они были по-настоящему счастливы. Но в первый день рождения Джованни в двери постучался старый друг. Капо семьи Торезе, с которым Ветер провернул больше сотни дел. В строгом костюме, с букетом цветов в руках, он сиял белоснежной улыбкой, но сердце Анджело бешено колотилось. Он знал, что ничего хорошего этот визит не несет...

"Из семьи дорога только в один конец" - сказал он с порога и вручил цветы. Анжело начал платить. Немного, но и не мало. Впрочем, оставалось у него достаточно. Ветер знал порядки и не собирался плыть против течения. Он умел делиться и не стыдился этого. Для него это было нормальным, ведь семья выходила его. Кормила. Подарила ему вторую жизнь, в которой он встретил Виолетту и в которой у него родился сын. Но это оказалось не все...

Через некоторое время у него начали появляться ученики от дона. Мальчики и молодые мужчины, которых интересовали далеко не часовые механизмы. И круг замкнулся. Они приносили Анджело замки новых конструкций и все вместе разбирали их до винтиков. Раппи спокойно объяснял как они устроены, в каком случае какую отмычку лучше использовать, а когда проще выстрелить из пистолета. Впрочем, безнадежных запоров Ветру не попадалось уже очень давно. На практических занятиях Анджело щедро делился опытом, отдавая дань уважения семье Торезе. Но сын...

Раппи старший всей душой хотел, чтобы Джованни унаследовал его ремесло. "Это хорошее дело для честное человека" - говорил он. И Джованни с детства начал оправдывать надежды. Он играл отвертками и шестеренками, навесными замками и щеколдами целыми днями. Сначала ломал, а затем ремонтировал циферблаты настенных часов, и это продолжалось часами. Но как-то раз Джованни случайно зашел на "занятие" и все потеряло смысл. Никто не могу удержать его от нового увлечения. Анджело оставалось лишь делиться опытом, который сын сначала впитывал, а затем начал приумножать и подсказывать необычные решения. Такой талант не мог оставаться незамеченным. Один из учеников поделился с человеком чести, тот рассказал капо, от него дошло до дона... Семья Раппи была на хорошем счету у Торрезе и визит вежливости оставался делом времени. "Ты хочешь стать настоящим мужчиной" - спросили Джованни и тот быстро закивал головой. Воля отца не имела никакого значения. На следующий день Джованни стал юношей чести.

В семье заметили выдающуюся ловкость Джованни и светлую голову. Все это позволяло без труда незаметно проникать в нужные места, забирать то что плохо лежит и незаметно уходить обратно. Сначала несколько квартирных краж. Скорее для развлечения и проверки способностей Джованни. Все было выполнено безупречно. Затем автомобили, склады. Иногда Раппи-младшего брали на серьезные дела. Снять замок или постоять на дежурстве. Известность отца служила ему отличным подспорьем. Очень быстро он стал полноправным членом семьи. В свои восемнадцать на крутой тачке с бутылкой кьянтни рассекал Джванни по улицам Неаполя в поисках красивых девочек, не стесняясь и не опасаясь никого и ничего. Конечно, в районах семьи Торрезе. На него написали несколько обращений в полицию, но дела быстро замяли. Заявления то терялись, то оказывались заполнены не по форме, а то и вообще оказывались без подписи. Случалось, что Джованни вызывали в полицию. И он приезжал на дорогом автомобиле, в строгом костюме и с тяжелой поясной сумкой. В семье Торрезе знали, кому нужно заплатить, чтобы людей чести оставили в покое. В Неаполе не любили шумиху, поэтому решали проблемы с властью по-своему. Мирно. По возможности.

Все развернувшиеся в Совете события Боджинг встретил спокойно, сидя в углу и делая пометки на листах. Можно было подумать, что его не касалось происходящее. А может так оно и было на самом деле, однако когда Луис оказал честь рядовому вампиру из клана Тремер, Боджинг вновь степенно поднялся.

- Ваш носитель информации - ассамит, убийца, палач и дьяблерист, мсье Луис. Он на моих глазах сжег регента тремер Люсьена Леруа, опалил меня и пытался совершить дьяблери над леди О'Двайер. Что сделаете Вы, мсье Луис, с таким вампиром. Думаю, именно от вашего ответа будет зависеть решение Примогена клана Тремер.

Ляовей слушал вентру, ковыляя к Филиппу. Он шел с трудом, опираясь то на одну спинку стула, то на другую. С трудом и болью во взгляде, устремленном на князя. Боджинг был одним из немногих, кто не боялся прямо смотреть на Кордоби. Не боялся его способностей к насаждению своей воли на окружающих. Приблизившись почти вплотную, тремер произнес:

А затем наступит время, когда Сир изгонит своих Потомков,
когда Сир бросит своих Потомков на милость солнца.

И тогда не будет милосердия для Лишенных Клана.
Не будет милосердия для Лишенных Дома

Для дворняг, которыми они станут.

И на их забытых Сиров ляжет проклятье Уриэля.
И на их ненавистных Сиров ляжет проклятье, вызванное нарушением заветов Каина.

- Это время пришло, мсье Кордоби. Как и начертано в Хронике Тайн. Вы отвернулись от клана Тремер. Вы бросили нас, Филипп. Лишили нас милосердия Отца, своего милосердия. Смерть двух старейшин Тремер в вашем городе, мсье Кордоби. Смерть четырех аколитов... Вы вознеслись и возомнили себя самим Отцом. Но вы ослепли в своем величии. Память крови взывает об отмщении.

Ляовей резко развернулся и с удивительным безразличием к происходящему побрел в свой угол, по-пути завершая историю, описанную в Хронике:

И на их ленивых Сиров ляжет проклятье охотников, которые становятся добычей.

Не привык Анатолий к неожиданным вызовам в главк. Не ждал. И даже не догадывался. Поэтому вечер субботы он провел обстоятельно, отдавая дань уважения родителям, друзьям и безвременно ушедшим парням. Загодя привезенный от деда самогон был употреблен почтительно, с должными церемониями. Вот только по утру ветер никак не мог проветрить мозги. Поэтому на Лубянку Анатолий спешил налегке, стараясь придти в себя и освежить голову.

Получилось.

Блеснув удостоверением, Анатолий почти вбежал в широкий дверной проем, но на этом его забегу пришел конец. Многочисленные коридоры, двери с номерами, лестницы и полное отсутствие людей... Карпов безрезультатно дернулся в два кабинета каких-то генералов, чтобы спросить куда ему идти, прежде чем в коридоре появился безымянный сотрудник, который и указал где находится нужный кабинет. Со вздохом облегчения Анатолий легкой трусцой направился к лестнице, размышляя правильно ли он сделал, попытавшись побеспокоить высокопоставленное начальство. И лишь когда впереди показалась заветная табличка, Карпов все таки пришел к выводу, что ради дела "государственной важности" можно и к генералу зайти. Они же советские мужики! Помогут!

...

В коридоре раздался накатывающийся топот ног, словно советский солдат в полном боевом обмундировании шел в наступление. Впрочем, он был один и опасаться опытным оперативникам в главке было совершенно нечего. Уж если здесь появились проклятые капиталистические свиньи - то миру пришел конец. Да, управление на Лубянке накрыли бы массированным ракетным ударом.

Дверь резко распахнулась, своротила стоявший на пути стул и подалась обратно, когда появившийся в дверном проеме Анатолий аккуратно оттолкнул её и переступил через порог, едва не своротив головой дверной косяк. Его берет каким-то чудом удержался на голове. Строили на Лубянке на советь, поэтому верхний наличник вздрогнул, трепыхнулся, но все таки остался на положенном месте.

Анатолий Мэлсович Карпов. Это был высокий, атлетичный, широкоплечий мужчина в самом расцвете сил. С карими глубокими глазами, узким подбородком, грубой щетиной и резкими чертами лица. Простые солдатские штаны, тельняшка и берет десантника.

- Раз-шите войти! - громыхнул Анатолий, от чего в комнате стало заметно меньше свободного пространства.

Отдал честь. Посмотрел под ноги. Сообразил, что разрешение войти спрашивать нужно перед порогом. Сделал шаг назад и, снова ударившись головой об косяк, снес таки несчастный наличник.

Получить в ответ на вопрос...

- Простите, мсье ди Рейм, но раньше на совет Примоген допускались лишь... Примогены клана. Скажите, что от меня требуется сегодня? Я не уверен что справлюсь, но постараюсь.

...ответ...
-Мсье Боджинг, я не уверен, будет ли на Совете так безопасно, как хотелось бы, но ваше присутствие нам бы очень помогло. Да и с учётом угрозы охотников, отбиться общими силами будет куда проще. Вы с нами?

...оказалось весьма странно. Микаэль вроде бы и сообщил что-то в ответ на вопрос, но ничего по сути, за исключением совершенно недоступной для понимания Боджинга некоей "пользы" от его присутствия. Тибетец не понимал чем оно, его присутствие, могло помочь клану. Разве что он мог стать еще одной жертвой или, если угодно, целью, очень хрупкой целью, для выдуманных убийц. Или не совсем выдуманных. Но на собрании могущественнейших вампиров города опасаться нападения внешних сил казалось абсурдным в степени, граничащей с абсолютом. Примогены клана и их боевые сородичи сделают все что нужно, иначе сама суть Камарильи становится бессмысленной. На фоне этого роль Ляовея в запланированном мероприятии так и оставалась не ясна.

Что же до возможных столкновений с вампирами... Убийство целого клана на совете Примоген Нанта... Это выглядело еще более невероятным, чем предыдущая теория. Если у кого-то хотя бы возникнет мысль об этом, он должен понимать, что последствия будут катастрофическими. Лондонский пожар 1666 до сих пор служил одним из лучших напоминаний об этом простом аспекте. Впрочем, Нанту будет достаточно и одного Пирсона. Глубокий внутренний мир, порой, творит чудеса.

Но и отказывать Микаэлю Ляовей не спешил. Хм... старший в капелле попросил его присутствовать. Хоть ход мыслей этого тремера и не был доступен восточному образу мышления, но и отказывать тремеру Боджинг не видел причин. Разве что заняться другим его же поручением: помощью Люсии. Слишком уж нервничала девушка. Или это всего лишь казалось тибетцу? Сложив несколько пазлов простой головоломки в единую картину, Ляовей ответил:

- Мсье ди Рейм, я не вижу в моем присутствии необходимости, а вы даже не попытались ответить на мой вопрос, к сожалению. Но раз вы просите, я, конечно, приеду. Мне только нужно поговорить с Люсией и собраться. Это не займет много времени. В ближайшее время я к вам присоединюсь.

Быстрый Хвост оказался парень не промах. Он привез кучу полезный безделушек, но самое ценное - это, несомненно, оказалась длинная трубка. Она быстро перекочевала к Адли Рагузе. Теперь она покачивалась на новеньком байке и пыталась раскурить трофей. Той штуки, которую туда забивал один из старейшин племени, в деревне Пожирателей Ящериц не оказалась, поэтому Адли забила туда этого самого старейшину, вяленого. Но дыма было мало, а по телу не растекалось то спокойствие и умиротворение, а скорее наоборот: жажда крови подступала все ближе, и нетерпение от длительного отсутствия исследователей нарастало. Уже пора было принести Кровавому Геккону новые жертвы! Хотя... та новость, которую принес Быстрый Хвост, оказалась весьма ценна! Жертвы сами придут к идолу Кровавого Геккона, и это хорошо! Адли сделала еще одну крепкую затяжку и... кажется, этот старый шаман начал раскуриваться.

- What is dead may never die... - ответил Ляовей, согнувшись еще глубже.

Дворянин должен был знать английский, предположил Ляовей. Особенно учитывая... возраст призрака.

- Если на то ваша воля, то мы просто уйдем, ваша милость. Но вы многие годы искали ученых, алхимиков и оккультистов. Сейчас перед вами один из тех, кто действительно сведущ в этой науке. И один из немногих, кто готов разделить с вами знания. Если вас все еще интересует то что находится за гранью понимания как людей, так и... вас.

Боджинг хотел было повторить просьбу про доступ к библиотеке, но посчитал это невежливым и решил держать язык за зубами. Дворянин, взрощенный много сотен лет назад, должен был пронести через века всю надменность, высокомерие и предвзятость к черни, коей он наверняка и считал прибывших к нему вампиров. Стоило проявить уважение и почтение к порядкам, которые призраку были когда-то близки.