Голосование за ходы

Скука была для Леви тяжким испытанием. Возможно, даже более тяжким, чем сражение с парочкой людоедов в их собственном логове. Леви был не из терпеливых личностей, ему было невыносимо днями напролёт медленно плестись верхом, когда окружающий пейзаж не меняется часами, а потом мёрзнуть в чистом поле, стуча зубами, кутаясь в спальник и пододвигаясь как можно ближе к разведённому костру. Редкие деревеньки, встречаемые на пути, путешествие тоже не скрашивали - местные пускали охотников на постой с неохотой, особенно узнавая, что взять с тех особенно и нечего. Если уж кто и позволял переночевать в сарае, то это был просто верх человеческой добродетели. Обычно люди вообще запирались на все замки, затворяли ставни и притворялись, что никого нет дома. Иди, говорят, отседова, приблуда, самим тесно и жрать нечего.

Разговоры в пути немного скрашивали нудный переход, но трепаться сутками напролёт было не под силу даже такому, как он. Тем более что Сания после боя с людоедами как-то совсем приуныла и расклеилась - или совсем не хотела разговаривать, или раз за разом сводила все разговоры к тому, как дала в тот раз маху, лишилась оружия и чуть не лишилась ноги. Леви, как мог, пытался утешать напарницу, напоминая о том, как и сам крепко дал маху, налопавшись "жаркого"(до сих пор тошнит от одного воспоминания!), и пропустил несколько ударов "Джека", но в конце-то концов они оба были живы, а те твари были мертвы. Но, похоже, у Сании был какой-то свой, особый бзик на неудачах, и любая из них немедля порождала тяжкие сомнения в собственной профпригодности. Со временем это постоянное нытьё про то, как тогда надо было сделать, уже начало утомлять. Слава Единому, что в какой-то момент Сания вновь переключилась на кипучую деятельность, и начала приставать к Леви, чтобы он немного обучил её драться.

Ага, обучил. Сам-то уже, со своими пулялками, забыл, за какой конец меч держать, только с армии остались основы штыкового боя пополам с собственными приёмчиками. Но это было лучше, чем выслушивать, как Сания распекает саму себя, так что Леви, поневоле, был вынужден на это согласиться. Помашешься, бывало, найденными где-нибудь удобными палками - вот тебе и развлечение, и согрев какой-никакой.

Кеттерхол поддерживал в Леви боевой дух все оставшиеся полторы недели пути. В его воспоминаниях тамошнее пиво с каждым новым днём становилось всё вкуснее, а рыжеволосая официанточка становилась всё красивее. Оплатить все эти маленькие жизненные радости Леви смог благодаря тому, в тот вечер в трактире обретался один подозрительный тип. Едва только он увидел, как Леви хмуро подсчитывает оставленные ему Санией гроши, как тут же подсел рядом, угостил Леви кружечкой пива за свой счёт, справился о здоровье и успехах в нелёгком ремесле, да и начал помалу выспрашивать, что да как.

Леви так и не понял, кто был этот тип. Может, алхимик, балующийся запретными экспериментами. Может, торгаш-перекупщик, промышляющий на чёрном рынке. А может, и вообще какой-нибудь оккультист-еретик, практикующий мрачные ритуалы. Но если даже за ним и водились какие-то грешки, охотников человеческая преступность не интересовала совсем. Для Леви важно было то, что в его пространных, полунамекающих фразах прозвучали слова "я бы хорошо заплатил".

Этого парня очень интересовали Королевские Охотники, а особенно интересовали чудовища, которых тем удавалось убить, и извлекаемые из них редкие ингредиенты. Леви пару раз сталкивался с такими людьми в своей практике. Продавать что-то таким людям было незаконно и в какой-то мере даже аморально, но Леви был практичным человеком, совершенно нещепетильным в вопросе соблюдения правил. Вспомнив, что Сания говорила о ценности людоедских сердец, он придвинулся к тому типу поближе, дал пару ответных намёков, а потом показал из-под полы окровавленную тряпку, в которую был завёрнут один из трофеев. Незнакомец, не моргнув глазом, предложил шесть сотен за штуку, и Леви аж пивом поперхнулся, услышав цену. На кураже попробовал поторговаться, но незнакомец пошел в отказ, говоря, что большего заплатить не может. Зато предложил в нагрузку к деньгам кое-какие полезные в хозяйстве вещи - фонарь, верёвку и порох с капсюлями, что позволило бы Леви снарядить немного патронов из старых гильз. Леви всё ещё продолжал торговаться, и в какой-то момент незнакомец намётанным глазом определил среди снаряжения охотника армейский "Вессли" калибра .445, рукоятка которого торчала у Леви из кобуры. Он заявил, что у него есть расширенный барабан для этого оружия, и Леви тут же ударил с таинственным покупателем по рукам, и сгрёб всё, что тот выложил на столик, когда два окровавленных свертка перекочевали тому в саквояж. Напоследок довольный сделкой незнакомец сделал ещё один широкий жест, и оплатил им с Санией всю их выпивку, ужин, помывку и корм для лошадей. Вырученный гонорар Леви, как честный человек и хороший друг, разделил с Санией поровну, не став даже слушать очередных её причитаний о незаслуженности награды.

Прибытия в Гримфолд Леви ждал с нетерпением, но разочаровался он ещё до того, как они вместе с Санией проехали через крепостные ворота. Издали он напоминал Леви родные и ненавистные трущобы, где сам он рос ещё ребёнком, и откуда его, по счастью, вытащили вербовщики Корпуса. Но когда они проехали через ворота, разочарование сменилось тревогой, подобной той, что он испытывал на подходе к людоедскому логову. Как и тогда, ещё не понял, откуда нужно ждать опасности, но уже не сомневался, что опасность была.

Гримфолд, может и был городом небольшим, но всё-таки был городом. Более того, это был торговый узел, что было вполне логично, если присутствует выход к морю. Через него наверняка шли всякого рода товары, которые отсюда уже растекались по всему остальному королевству, да и рыболовный промысел какой-то тоже мог быть. Город таки застроили, а кто будет строить дома в пару этажей, если в городе живёт не так уж и много людей. Маяк вот отгрохали, собор со шпилем, ратуша есть, трактир - значит, жизнь тут когда-то была. Был налаженный поток, был свой ритм, свой ход. И этот город теперь выглядел так, будто совершенно опустел.
Ну, подумаешь, опустел, думал Леви, пока вёл Полковника мимо очередной заколоченной лавки и пригибая голову под скрипящей на ветру вывеской. Это Север, здесь идёт война, и до линии фронта рукой подать, вот и нарушилась отлаженная система. Поток товаров через порт и другие логистические цепочки могли прерваться и того раньше, в силу экономических или политических причин - мятежные конфедератские лорды вечно то эмбарго объявляли, то торговую блокаду, а Его Величество, конечно же, в долгу не оставался. Война, безработица, может ещё и мор - конечно отсюда съедут все, а первыми будут кто позажиточнее, а это торговцы, лавочники, ростовщики да ремесленники. Вот потому всё и закрыто. Но где, черт побери, бродяги? Пьяницы? Чернорабочие? Бродячие собаки с кошками? Крикливые тётки с безразмерными задницами и бородавками на носах, которые выплёскивают из окон помои из ведра, а потом собачатся с прохожими? Город выглядел не просто опустевшим, а натурально вымершим.

Семеро. Сюда отправляют семерых охотников Корпуса. А это значит, что Корпус ожидает здесь нечто совершенно исключительное, чего раньше никогда не бывало. Но что? В этой лягушачьей бумаге, которую Леви всучил координатор больше двух недель назад, не написано практически ни черта конкретного. А означает всё это либо то, что в Совете Магистров и сами не знают, чего тут можно ждать, либо то, что Старикан(так Леви про себя называл Магистра Герхарда) ведёт какую-то свою игру, втёмную используя своих пешек. Он-то, из всех Охотников, наверняка самый худший, потому что он, в довесок, ещё и политикан.

- Мда. - Протянул Леви, безрадостно взирая на заколоченные дома и разбитую, ухабистую дорогу. - Похоже, что наши большие шишки слишком поздно спохватились с этим городком. Кажется, тут уже всех местных съели, и можно разворачиваться и ехать домой.
Но домой ехать было нельзя. Даже если всех уже съели, нужны были сведения, кто именно съел, и как его убивать. Инструкция предписывала первым делом получить эти самые сведения у мэра, и Сания до въезда в город тоже гнула эту линию, заставляя Леви закатывать глаза и изображать невозможные моральные терзания. Слава Единому, что она в конце концов одумалась.
- Вот это по-нашему! - Одобрил Леви, немедля пришпоривая приунывшего Полковника. - Надеюсь только, что трактир тут не закрыт, как всё остальное. Если по прошествии часа я всё ещё буду трезвый, я брошу всю эту затею нахрен, свалю отсюда, завербуюсь во флот и уплыву куда-нибудь ко всем херам. И пусть попробует меня потом какой дознаватель отыскать!

Этому трюку с быстрой стрельбой Леви научился в армии, от одного щёголя-лейтенанта из кавалеристов, в уплату долга чести за карточный проигрыш. Обычным солдатам револьверы были не положены, а вот у офицеров они были, и те изредка забавлялись пальбой по пустым бутылкам. Тут самое главное, учил тогда щёголь-лейтенант, понимать, как работает револьвер. Давя на спусковой крючок, ты всего лишь освобождаешь взведённый курок, который бьёт по капсюлю патрона и тем самым производит выстрел. Как ты быстро ни щёлкай указательным пальцем, быстрее механизма взвода курка ты всё равно стрелять не будешь. Ускорить надо взвод курка - а для этого нужно освободить его, вдавив спусковой крючок, и уже второй рукой, быстрыми и как можно более частыми движениями, бить по хвосту курка, отводя его назад. Дальше механизм всё сделает сам. После этого краткого теоретичекого курса нетрезвый щеголь-лейтенант резко развернулся, и зрелищно расстрелял пять стоящих в ряд бутылок, заставив восторженно визжать двух сидящих по бокам полуголых куртизанок. На то, чтобы у Леви это получилось, пришлось истратить почти весь боезапас, благо офицерик был пьян, беспечен и патронов не считал. Вот такие вот превратности судьбы - кто бы мог подумать, что случайное и легкомысленное решение ответить согласием на приглашение к карточной партии спустя несколько лет спасёт Леви жизнь.

Откатываясь в сторону, чтобы на него не шлёпнулся труп "Джека". Леви успел ещё и перезарядиться. В момент завершения переката револьвер открылся(переломный механизм зарядки был одним из основных требований Леви к оружию), и в воздух взлетели вытолкнутые экстрактором из барабана отстрелянные гильзы. Распрямляясь, Леви одновременно заталкивал в барабан следующие пять патронов, предусмотрительно засунутые в "пачку-клип" - одна такая штука шла с барабаном в комплекте. Вскинув руку с револьвером - тот, по инерции, захлопнулся вновь - он тут же поймал в прицел Берту, терзавшую ногу Сании.

- Эй, жирная сука! - Леви очень надеялся, что тварь отвлечётся на него и задерёт свою уродливую голову, облегчив задачу вышибить ей мозги. - Твой ёбарь зажмурился, а ты на очереди!

- Да будет вам, хозяюшка. Говорю же, не голодные мы. - Вновь попытался отказаться от еды недоверчивый Леви, так и прочёсывая взглядом обстановку дома. Этот отказ стоил Леви некоторых усилий, поскольку запах готовящейся еды дурманил и кружил голову, заставляя давно не наполнявшийся желудок жалобно урчать. - Открыли нам средь ночи, уж и за это спасибо огромное.
Но хозяйка была настойчива, и Леви всё-таки приземлился на стул. Оружие, однако же, не убирал, вопреки её словам - положил ружьё поперёк бёдер. Чувство близкой опасности никак не отпускало охотника, но его невероятно нервировало полное собственное непонимание, откуда эту опасность нужно ждать.

Леви внимательно следил за хозяйкой, пока она возилась со своими вкусно пахнущими горшочками и рассказывала, рассказывала о своей жизни. Слова лились рекой, складываясь в целую историю их с мужем и дочкой жизни. Слушая её, Леви с каждой секундой всё меньше верил в то, что от Берты исходит какая-либо угроза. Нет. Женщина совсем не была похожей на ведьму, людоедку или похитительницу детей. Она даже откровенно располагала его к себе. Простая, радушная, хозяйственная. Леви даже стало стыдно за все эти подозрения, нелестные слова и мысли, а особенно за то предложение просто застрелить женщину без разговоров. Черт возьми, он сам себя в тот момент вспоминал, и ужасался тому, каким больным психопатом он выглядит. А всё из-за чёртовой паранойи, разыгравшейся на фоне всех тех странностей, с которыми ему сегодня пришлось столкнуться. Что это с ним такое вообще? Последствия утраты человечности, которые настигают несмотря на все усилия? Деформация личности из-за войны, когда смерть таилась повсюду, где мог укрыться вражеский стрелок? Или обычный человеческий страх перед неизвестным, который и самого здравомыслящего человека делает напуганным животным и толкает на жестокие поступки?

А ещё Леви очень занимала история, рассказанная женщиной. Она вывалила её как-то сама собой - должно быть, испереживалась тут одна, когда дома только бесконечно молчащая дочь, а муж не вернулся из проклятого леса до наступления темноты. Если всё это было обманом и притворством, то невероятно мастерским и выверенным. Леви верил в эту историю. Пальцы руки, стискивающей приклад ружья, сами собой разжимались - но не до конца.
- Да. Лесок у вас ещё тот. - Согласился Леви, поддерживая разговор. - Мы шли как раз по той дороге, которую вы упоминали. И как раз из Остина. В деревеньку Остроги. Странно, что вы про неё не слыхали. Но хоть шли мы по дороге, всё равно заплутали. Пошли по развилке налево, мимо того расщеплённого дуба, а спустя часа три блужданий вернулись к нему же. Попробовали другую тропу, и вот, пришли к вам. Странное дело, да?

И тут перед носом Леви оказался ужин. Охотник страдальчески прикрыл глаза, чувствуя, как рот переполняется слюной, а желудок требовательно урчит. Как, как, во имя Короны, Единого и всего генерального штаба, тут сдержаться?! Со вчерашнего вечера в Леви не было толком ничего, кроме алкоголя и сомнительного бифштекса, а тут перед ним поставили настоящий кулинарный шедевр. Охотники сильные существа, но за эту силу приходилось платить в том числе повышенным аппетитом. Даже полковой повар ему говорил: "Мак, ты сражается за целое стрелковое отделение, но жрёшь как добрая пехотная дивизия, так что до ужина пошёл нахер с кухни, пока я тебе вот этой здоровенной деревянной ложкой не переебал".
- Да говорю же, не стоило... Ай, ладно. - Леви вздохнул. Ох, как он сейчас понимал лорда Хэнгри. Устоять было невозможно, и Леви отпустил ружьё, чтобы взять со стола ложку. - Вы, кстати, с мужем вашим, отчего так далеко в лес забрались? В деревне-то, поди, не хуже бы жилось. И люди другие, поговорить есть с кем И другие дети вот тоже, дочке вашей было с кем играть.

История, рассказанная дамой, наводила на нехорошие предположения. Неизвестное существо. Настораживающие изменения в лесу, сплошь некротического характера, как выразились бы корпусные яйцеголовые. Муж Берты, Джек, не вернувшийся в одну тёмную, безлунную ночь домой. И девочка, которая перестала разговаривать после того, как потерялась в лесу три месяца назад.

Девочка, которая странно себя ведёт. Напуганные лошади, которые страшатся близко подойти к дому. Таинственный амулет неподалёку, пугающе похожий на марионетку на ниточках. Уже почти поднеся покрытую мясным соусам картофелину ко рту, Леви вдруг опустил её обратно в тарелку, и как бы невзначай пристально уставился на ребёнка, прищурив глаза.
- Лихо это нехорошо. - Произнёс Леви медленно и задумчиво, внимательно отслеживая реакции девочки. - Мы и правда умеем пользоваться оружием, госпожа Берта. И всякие лиха, которые заводятся в лесах, как раз по нашей части. Мы с леди Санией представляем Корпус Королевских Охотников. - Леви говорил, говорил, а сам продолжал внимательно наблюдать за Клавдией. - Мы ищем чудовищ. Находим их. И истребляем их. Беспощадно.

А потом Леви взглянул на свою напарницу.
- По-моему, леди Сания, мы должны заняться этим делом.

Леви никогда не слыл большим интеллектуалом. Вполне заслуженно, как он сам признавал. Мозги его ещё с детства шевелились нехотя, с большим скрипом усваивая науки во времена обучения в Чертогах. Мальчишкой ещё, в те времена он невыносимо скучал на занудных уроках со строгими учителями, и ему не терпелось поскорее дорасти до отработки приёмов на манекенах, учебных спаррингов и прочих профильных занятий - уж там он себя покажет, ещё как! Большинство усвоенных знаний в его голове выветрилось, а остаток добила амнезия, так и не долеченная до конца. Но вообще-то, тупым он не был - скорее, недисциплинированным. Не умел он заставит себя думать и анализировать что-то, что ему совсем неинтересно. К чему, по мнению Леви, Королевскому Охотнику нужно учить, какой там по счёту Карл в каком бородатом году какой именно подписал Великий Статут? Ну, или там, в какой точке отрезка встретятся два летящих навстречу друг дружке с разной скоростью гуся? Или что надменный сальноволосый учитель получит, если смешает корень златоцветника и настойку полыни? Или что там на самом деле означает крылатая фраза "Aquĭla non captat muscas", и прочая такая чушь? Дело охотника - убивать всякую нечисть, дайте уже чертов меч, а лучше ружьё! А все эти знания лишь захламляют его голову, словно старый чердак. Вот и не задерживались в симпатичной ветреной голове Леви никакие ненужные, по его мнению, знания. Но, так-то, ум у него был, и даже воинская служба за полтора года не смогла ничегошеньки с этим поделать. И умом этим Леви пользовался. Он думал.

Да, думал. Всё это время, с самого начала думал, ещё когда только-только прибыл в Остин, дожидаться неведомую напарницу. Думал даже тогда, когда уместил у себя на коленях ладную девку, разносчицу в этом трактире, и шептал ей в самое ухо что-то такое, от чего она неприлично-громко хихикала и деланно, без всякого усилия, отпихивала бравого экс-карабинера от себя. Думал, даже несмотря на то, что в голове шумело от выпитого, а на столе перед ним, словно солдаты на смотре, выстроилась уже целая шеренга опустошённых деревянных кружек. А думал он вот о чём - уж до чего скорбная ситуация была с его памятью в последнее время, а всё ж не припомнил он такого случая, чтобы на дело отрядили сразу семерых охотников. Обыкновенно за глаза хватало двух-трёх - к чему больше-то? На четверых-пятерых и награда плохо делится, тем более что приходится отстёгивать половину Корпусу, так что чтобы послали больше трёх - это должно крепко запахнуть жареным. И что же такого случилось в этом их Гримфолде, что понадобилось сразу семеро? В подвале местной церкви завёлся сам Верховный Архидемон, повелитель Преисподней, и искушает местного священника злоупотреблять церковным вином? Шутки шутками, но рациональная сторона личности Леви вполне находила в таком раскладе повод для тревожного звоночка.

И всё же, Леви не тревожился - не имел такой привычки. Более того, даже предвкушал нечто интересное, что станет проверкой для его навыков. По правде говоря, руки-то у него чесались уже давно - всегда хотелось, фигурально выражаясь, прибить над камином башку какой-нибудь особо крупной дичи, чтоб было чем гордиться. Понадеялся вот недавно на вервольфа, про которого нарассказывали столько небылиц, а там... Эти волки лишь раздразнили впустую его адреналиновый голод. Суеверные селяне, по большому счёту, могли бы и сами справиться с десятком серых шавок, которые навели на них столько страху. Ну, зато они всё равно заплатили, хоть Леви и честно сказал, что никаким оборотнем там и не пахло - честные люди, и принципиальные, редкость в такое лихое время.
Пребывать подолгу в задумчивости Леви тоже привычки не имел. А зачем? Думай - не думай, бойся - не бойся, а приказ выполнять надо. В этом и у армии, и у Корпуса была полная моральная солидарность. А покуда его не погнали в очередную забытую Единым дыру, можно было развлекаться дальше. Времечко летело, как птичка, полученный гонорар стремительно таял, а Леви выигрывал уже пятое состязание в "кто кого перепьёт" с местным мужичьём. На выигранное - тут же покупал пива для всех посетителей таверны. Трактирщик-то, небось, будет этот день ещё долго вспоминать - обогатился как никогда.

Когда прибыла Сания, Леви уже был удручающе-трезв. Это было раннее утро, деревня по большей части ещё спала, Леви лечил утреннее похмелье, плавно переходящее в новый этап пьянки. От гонорара к утру остались лишь гроши, которые он уже обратил в холодный, только что из погреба, кувшин с элем. Санию он ждал давно, ещё с момента, как услышал от координатора слово "охотница" - уж больно любопытно ему было, а красивая ли. И да, красивая, просто-таки столичная леди из высшего света! Чистое личико, ухоженная кожа, большие голубые глаза, а фигурка... О, что за искушение! Ну Леви-то сразу перья распушил, как полагается - как привстал, как улыбнулся самой обворожительной из своих улыбочек, как приподнял свою карабинерскую треуголку в галантном жесте, мол, так и так, не иначе я умер и попал в рай, что передо мною предстало такое ангельское создание... А дальше было одно разочарование. Сидеть и пить с ним Сания(так охотница назвалась) отказалась наотрез - вот прям сейчас ей подымай задницу, ружьё под мышку, и бегом марш в седло. И ни лесть, ни комплименты не действуют - девица знай себе краснеет, отворачивает разрумянившееся личико, а потом берёт себя в руки, сдвигает свои ладные бровки к переносице, хмурит взор и строго так требует не тратить время. Это же надо - из всех девчонок, служащих в Корпусе, именно ему попалась такая зануда и такая недотрога!

Ну, делать нечего, пришлось собираться. Торопливо допив из кружки и ещё отхлебнув из кувшина, Леви был утащен прочь от стола, на улицу, где всё-таки пришлось лезть в седло, верхом на старину-Полковника. Как отъехали от Остина, Леви попробовал вновь начать непринуждённую беседу. Получилось неплохо, первоначальное впечатление о Сании немного выправилось. Всё-таки не зануда. Не затыкает Леви на каждом шагу, слушает, в нужных местах восхищается, в нужных смеётся. Только вот всё равно недотрога! Чуть только попробуешь "прощупать почву" - а она сразу дичится. Разговор прерывает, лошадку свою пёстренькую пришпоривает, и проезжает чуть вперёд, дескать, мне ваше общество более неинтересно. Леви какое-то время молчит, конечно, и позволяет обоим ехать в тишине, но потом всё равно становится слишком скучно, и он снова выдаёт нечто типа "а зябко сегодня, леди Сания, не находите?" - и светский разговор начинается вновь.

Так охотники и скоротали первые сутки пути. Когда к концу подходили вторые, Леви уже рассказал Сании примерно половину своих забавных армейских историй(в них частяком фигурировали всякие неприглядные стороны жизни), и в процессе успел выдать с два десятка комплиментов разной степени приличия. Он знал, какая будет реакция, но как раз это и находил забавным - уж очень потешно было выводить скаутку из душевного равновесия в те моменты, когда она совершенно этого не ожидает. Но когда начал наступать вечер, поводов для смеха становилось всё меньше, а всяческие разговоры как-то сошли на нет. Сания всё больше беспокоилась, всё чаще и внимательнее рассматривала карту, вертя её и так, и эдак. Леви поначалу тоже подшучивал, но постепенно и ему становилось не до смеха.

Когда же Леви увидел дерево... Он бы сам себе в этом никогда не признался, но ему стало не по себе. Сколько бы он там ни подшучивал над Санией последние пару часов, он отдавал себе отчёт в том, что скауты вот так вот просто не ошибаются. Если уж по непрофильным предметам посачковать было можно, то свою специальность охотники, хошь-не хошь, а изучали досконально. Леви ещё не понял, как именно и в какой момент, но уже чуял, что парочка охотников попала в какой-то переплёт, из которого совершенно неясно как выпутываться. Но именно поэтому Леви натянул на лицо свою извечную расслабленную улыбочку, чуть обгоняя остановившуюся на дороге Санию.
– Неужели, леди Сания, вам настолько понравились здешние красоты, что вы специально решили проехать в этом месте дважды, чтобы ещё раз увидеть сей прекрасный пейзаж? – С деланной чопорностью произнёс он, полуобернувшись к напарнице и придержав пальцами кончик треуголки. Слово "прекрасный" он прям выделил иронической интонацией. – Потому что, если мы не заблудились, больше у меня объяснений нет.
Однако, взглянув на Санию, Леви понял, что сейчас ей не до глупых и немного издевательских шуточек. Девушка уже в сердцах бросила свою карту в землю, хотя до этого очень ею дорожила, и даже не давала Леви держать её в руках дольше пары секунд.
– Спокойно. Не нервничай. – Леви попытался немного успокоить раздражённую охотницу. – Это же север, дьяволова задница как она есть. Когда тут последний раз был какой-нибудь картограф? Неудивительно, что карта устарела и по ней никуда толком не выедешь. Когда я служил в армии, у нас в штабе вообще все карты были устаревшие. Вот из-за этой чёртовой карты мы и заплутали. Но это же ерунда. Пустяки.

Леви подошёл поближе к охотнице, держа за поводья своего коня и поглаживая его по морде.
- Дороги тоже просто так не появляются. - Рассуждал он вслух. - Обычно они ведут к тем, кто их протоптал. Куда бы мы ни пошли, куда-нибудь всё равно придём, а там уж сориентируемся. Мы же в прошлый раз влево повернули, так? Ну в этот раз свернём вправо. Может, и правда спросим дорогу у местных.

Раскрытая задняя дверь захлопнулась сама, подчиняясь инерции движения вновь стартовавшего "Шевроле". Зеро беспокойно оглянулся назад, глядя в ту сторону, где скрылась в ночи похрамывающая женская фигурка. А потом плюхнулся обратно в кресло, и в сердцах врезал ногой прямо по бардачку.
- Твою мать! - Со злостью выругался он. - Ну и нахер мы её тогда спасали?! Чтобы бросить одну на дороге?! Говорил же тебе, не останавливайся! Фак!
Но он не потребовал остановиться. Не потребовал развернуть машину, нагнать Пенни и уговорить её не дурить и сесть в машину. Просто сидел, молчал и зло сопел, скрестив руки на груди. Примерно в этой позе он в конце концов и задремал беспокойным сном, осунувшись на бок и упершись плечом в дверцу.

Ближайшие несколько часов Артур видел перед собой только дорогу. Двойная желтая полоса разделительной разметки бесконечно выползала из тьмы за границей освещённого фарами конуса пространства перед автомобилем, и кидалась под мерно шуршащие по асфальтовому покрытию колёса. Мимо проносились нестройные ряды куцых хвойных деревьев. Ни встречных машин, ни людей, ни строений. Только изредка появлялись столбики с прибитыми на них белыми указателями с номером шоссе. Артур всё отчетливее понимал, как это случается так, что люди просто засыпают за рулём. Он сам начал неуклонно клевать носом. Моргание замедлялось, шея переставала держать голову, а пальцы, державшие руль, слабли. Вспоминая рекомендации по борьбе с сонливостью за рулём, Артур сначала включил кондиционер. Зашумел скрытый за пластиковыми решётками нагнетатель, задуло холодным воздухом, и кожа тут же покрылась гусиными пупырышками. Организм слегка взбодрился, но ненадолго. Продолжая борьбу со сном, Артур включил радио, предварительно понизив уровень громкости, и начал переключать каналы. Первые два встретили его лишь шипением статических помех, но другие работали вполне штатно, и просто транслировали музыку. И вот это было странно. Никаких срочных новостей. Никаких автоматизированных предупреждений о чрезвычайной ситуации. Это было странно.

Артур дошел до городской радиостанции Луисвилла, KnoxTalk, где сейчас был активен ночной эфир для неспящих. В эфире была "Ночь джаза". Ведущий Рэй Пратт был знаменит тем, что страдал бессонницей, и специально для таких же, как он сам, вёл свой эфир. Желающие могли даже звонить ему на студию. И сейчас ведущий очень увлечённо рассказывал о чём-то своим слушателям.
- ...свой путь к джазу Кэб Кэллоуэй начал с того, что в детстве пел в церковном хоре. А уже в 1927 году, окончив школу, Кэб присоединился к джаз-оркестру своей сестры Бланш, уже на тот момент довольно знаменитому. Его родители были против того, чтобы сын строил музыкальную карьеру его отец считал занятие музыкой глупостью, и настаивал на том, чтобы сын пошёл по его стопам и стал юристом. Но, как это часто бывает, занимаясь нелюбимым делом, ты не добьёшься ничего, и поэтому Кэб не захотел становиться посредственным юристом и лишать мир великого джаз-музыканта.

Луисвилл был всего в трех-четырёх часах езды от их с Зеро родного города. Всего в двух часах езды отсюда была совершенно нормальная жизнь. Никто и не подозревал, что совсем рядом с ними погружаются в хаос и ад целые города вместе с жителями, и по их улицам ходят ожившие мертвецы.

Радио помогло отвлечься, постоянный шумовой фон и необходимость порою отвлекаться переключение каналов помогали сосредоточиться и не заснуть. Но когда Артур прикоснулся к плечу Зеро, чтобы растолкать его, он ощутил, как от друга исходит заметный жар, а его футболка стала влажной от выступившего пота. Райан спал беспокойно, но тяжело, его не разбудило ни понижение температуры в салоне, ни радио. Он сопел через приоткрытый рот, и немного дрожал. С ним было что-то не так, и это тревожило. В любом случае, он вряд ли был бы хорошей заменой для водителя. Пусть отоспится.

Артуру пришлось просидеть за рулём до утра. Когда уже начинало светать, он свернул с одного шоссе на другое через просёлочную дорогу, и поехал обратно в сторону родного города. А когда уже совсем посветлело, он и добрался до той самой придорожной заправки. Она показалась впереди - совершенно пустынная, без малейших признаков чьего-либо присутствия. Ни машин, ни людей. Но дверь магазинчика у заправки открыта настежь, лениво болтаясь на сквозняке.

Выбрасывая свой самодельный трос из полотенец и халатов наружу, Артур успел оценить обстановку за окном. Улица, которая по пробуждению казалась Артуру такой пустынной и затихшей, сейчас выглядела весьма, уж извините за этот каламбур, оживлённо. Один беглый взгляд насчитал сразу семь пошатывающихся и вихляющихся силуэтов, торопливо ковыляющих к дому Эрнандезов с нескольких сторон. Они выходили из окрестных домов и дворов, брели по тротуару, переходили дорогу. Самые ближайшие уже перешагнули разделительную полосу на асфальте. Похоже, в этом районе уже не осталось незаражённых людей. Вдали, за крышами, соседских домов, над всем этим плясало огромное зарево буйного пламени, выбрасывающее в ночное небо густые клубы чёрного химозного дыма. Очевидно, рассчитывать на безопасность, оказавшись за порогом дома Эрнандезов, им с Зеро не придётся.

- Да иду я, иду! - Зеро прервал процесс дозарядки магазина, но коробку в окно бросать не стал, а сунул её в карман. Пистолет с вогнанным в него магазином Райан отправил за пазуху, забыв о том, как сам недавно упрекал в этом Артура. - Ты специально отправил первым самого жирного из нас, да? Чтобы убедиться, что под тобой верёвка точно не порвётся?
Он ещё находит время шутить! Но шутит, уже берясь за трос, и неловко, но торопливо карабкаясь через подоконник. Ругался он при этом постоянно и грязно.

Трос резко натянулся, когда Райан, пытаясь опереться ногами на стенку, резко соскользнул вниз. Громкий и крепкий "фак" был выкрикнут им на высокой ноте, но следом за ним из-за окна донёсся бодрый отклик: "Порядок, я в норме!" Зеро начал свой осторожный спуск.
Артур тем временем подскочил к прикроватной тумбочке, и рванул единственный выдвижной ящик в ней. По его дну по инерции проскользил миниатюрный короткоствольный револьверчик. Прорезиненная анатомическая накладка на рукоять, короткий курносый ствол, никелированный корпус, откидной барабан - он удобно лёг в руку, как влитой. Подсмотренным в кино и играх движением большого пальца Артур взвел курок - полный барабан провернулся при этом движении - и взял на прицел дверь.

Руки дрожали от нервов и избытка адреналина в крови. Мушка, помеченная зелёной фосфорной точкой, выплясывала перед глазами, её никак не получалось свести с верхней гранью целика. К тому же, Артур вздрагивал каждый раз, когда с той стороны двери раздавался очередной жесткий удар. Он буквально видел, как дверь прогибается внутрь от этих мощных ударов, в которые вложена вся мускульная сила и вес бьющего, которого больше не сдерживает боль и инстинкт самосохранения. Он слышал, как натужно ревут с той стороны хриплые голоса заражённых - нестройный хор и толкучка обещали, что когда дверь распахнётся, в комнату провалится сразу несколько тел, и другие пойдут прямо по ним. Но каким-то чудом вся эта масса тел ещё не снесла хлипкую фанерную дверку - она стоически сдерживала натиск, выигрывая Артуру драгоценные секунды, отделяющие его от страшной и болезненной смерти.

- Всё! Я внизу! - Услышал Артур крик Зеро из окна. - Давай быстрее, тут ещё идут! Я прикрываю!

- Пока ты будешь рисковать жизнью, блуждая по кишащему ходячими городу в поисках заправленной, неразбитой тачки с оставленными в замке ключами, я буду лежать здесь, как тюлень? И гадать, где ты, всё ли с тобой в порядке? - Кряхтя и шипя от боли, отец приподнялся, чтобы помочь Ракель стащить с себя мокрую форменную куртку. Как только это сделано - он с облегчением вновь ложится на кровать. - Это просто невыносимо.
Отец вновь накрывает локтем свои глаза, и с горькой усмешкой добавляет.
- Да, знаю. Никуда не поедешь. Я слишком хорошо воспитал тебя, милая. - И за этой фразой следует тяжелый, слегка хрипящий вздох. - Хорошим людям в такие времена втрое тяжелее выжить.

Но Ракель уже не слушает. Она полностью сосредоточена на задаче. Она уже обыскивает эту же комнату. Заглядывает в приоткрытый шкаф, чтобы обнаружить его полупустым, но всё же, в нижнем выдвижном ящике, обнаруживает нераспечатанный комплект чистого постельного белья, новенькую подушку и свёрнутый в рулон плед в красно-черную клетку. Обыскивает тумбочку - но там только бытовые мелочи, вроде расчёски, зеркала, початой пачки снотворного и шкатулки, куда перед сном складывали кольца, серьги и цепочки. На тумбочке - фотография в рамке, супружеская пара, одетая как туристы, на фоне пейзажа Скалистых Гор. Бывшие владельцы этого дома. Наверняка эти большие рюкзаки за их плечами очень им пригодились, когда они бежали из своего дома прочь.

Перед тем, как покинуть комнату, Ракель подошла к единственному окну, чтобы задёрнуть шторы. За окном уже начинало светать, а удары разбивающихся о стекло капель дождя стали совсем редкими и тихими. За окном Ракель увидела довольно широкий двор, огороженный деревянным забором, выставленный наружу пластмассовый столик с тремя стульями, качели, сдувающийся детский бассейн, барбекьюшница и, что более важно, небольшой сарайчик, где, очевидно, хранились инструменты. Наверное, туда стоит заглянуть, когда Ракель закончит с домом.

Задёрнув шторы поплотнее, чтобы свет ночной лампы не привлекал мертвяков, девушка покинула комнату, оставив отца отдыхать и приходить в себя. На этаже была ещё две комнаты, детская и ванная. Ракель начала с первой. Вполне типичная комната подростка - учебный стол с настольной лампой, маленькая кровать, шкафчик, лежащий у кровати школьный рюкзак с мордочкой мультяшного енота на нём(и нашивкой службы пожарной охраны округа), плакат с крутым мужиком в космическом экзоскелете. Из самого примечательного Ракель нашла только портативную приставку - что ж, будет чем убивать время ожидания, пока остаётся возможность зарядить эту милую штучку.
Соседнее - маленький совмещённый санузел. Внутри - душевая кабинка, сияющий фаянсом унитаз, чей бачок точно заполнен водой доверху, компактная стиральная машина, раковина, а над нею - небольшой шкафчик с зеркалом в мыльных разводах. Этот шкафчик тоже практически опустошили, забрав отсюда все лекарства и базовые гигиенические принадлежности, оставив только маникюрный набор, стаканчик с зубочистками, электробритву, пену для бритья и другую ерунду в этом духе. Никаких лекарств, как и обезболивающего. На всякий случай покрутив краны, Ракель обнаружила, что вода ещё идёт, только уже не подогревается.

Спустившись по лестнице на первый этаж(на ступенях так и блестели кровавые капли и темнели грязные отпечатки подошв), Ракель оказалась в небольшом коридорчике, и первым делом закрыла входную дверь, через которую и попала в этот дом. Дверка была хлипкая, а к тому же с окошком в ней, на которое можно было лишь опустить шторку. Яростного напора нескольких зомби она вполне может и не выдержать, случись им забрести сюда и обнаружить, что в доме есть живые. Изнутри запереть дверь без ключа было невозможно, и недолгие поиски дали понять, что ключа здесь тоже нет. Что ж, остаётся только глянуть на сиротливую вешалку, присмотреть возможную замену своим поизносившимся кроссовкам, с разочарованием обнаружить только валяющиеся в беспорядке туфли на каблуке и сандалии, и продолжить осмотр.

Гостинная была самой "опасной" комнатой. Здесь было сразу три окна, и ни на одном не предусматривалось штор. Даже жалюзи хозяева не повесили, очевидно, считая, что им нечего скрывать от соседей. По центру комнаты стоял выглядящий вполне удобным диван, напротив него, на подставке - широкоформатный телевизор(интересно, у них оформлена подписка на Нетфликс на этот месяц?). Ещё тут была парочка столиков с вазами(один повален, ваза разбита), лампа на длинной ноге(сбита собиравшимися в спешке хозяевами), пара шкафов для книг и DVD-дисков(ещё один устаревший носитель информации), и фотографии на полках. Вся семья, вместе и по одиночке. Их было всего трое - мать, отец, сын. Живы ли они сейчас? Добрались ли до безопасного места на своём семейном "Ленд-Ровере", который так идеально подходил для того, чтобы выбраться на озеро, порыбачить, искупаться и пожарить сосисок на открытом воздухе?

Последним пунктом назначения была кухня. Уютная, просторная, мечта хозяйки. На окнах - закрытые жалюзи. Дверь - тоже с окошком, оно прикрыто специальной опускающейся шторкой. В центре помещения, как и полагается, стол. Чист и убран - только салфетки да солонка с перечницей в специальных подставках в виде фарфоровых котиков. Плита. Электрическая, довольно навороченная, дополненная вытяжкой над ней. Раковина, в которой ещё осталась стопка невымытых тарелок - должно быть, решили оставить на завтра, ещё не зная, что завтра будут трястись в своём "Ровере" на пути в неизвестность. Микроволновка, пустая. Множество шкафчиков, внизу и вверху. В шкафчиках - кухонная утварь, вроде вилок, ложек, ножей, открывалок и штопоров. На месте и посуда, по прежнему стоит на полках. В одном из шкафчиков нашлись специи, приправы и ополовиненный мешочек муки. Бутылка уксуса чуть дальше, в глубине, рядом с кухонным таймером. Под раковиной - заполненное мусорное ведро и пустые упаковки от пиццы. И никакой, никакой, чёрт возьми, еды. Они забрали с собой всё, что можно съесть. На этих полках не нашлось ни тостового хлеба, ни консервов, ни пачки хлопьев, ни банки "нутеллы", ни завалявшейся жвачки. На холодильник особой надежды не было с самого начала - украшенный магнитами-буквами, старым детским рисунком и прочей ерундой белый дружище сходу встретил Ракель сиротливо приоткрытой дверцей и горящей внутри лампочкой. Проверив его в последнюю очередь, Ракель нашла только брикет маргарина. Наверное, она бы тоже поступила так на из месте - взяла бы вообще всю еду, чтобы первым делом съесть скоропортящиеся продукты, и оставить на подольше то, что может храниться без холодильника.

На холодильнике стоял всё ещё работающий радиоприёмник, работающий от батареек. Наверное, семья слушала по нему новости или музыку, собираясь вокруг стола каждое утро. Так и рисуется идиллическая картина - мама собирает сыну ланчбокс в школу, сам сын полной ложкой наворачивает хлопья, с молоком, отец не спеша уминает свои спагетти с тефтельками, покуда изучает пришедшие на почту счета за аренду, страховку и кредиты. Сейчас из динамиков доносится только шипение - местные радиостанции всё так же молчат,. Поймать можно только передачи из Луисвилла, ближайшего ещё "живого" города. При желании можно попробовать сделать это прямо сейчас.

Через кухню же можно выйти прямо во двор. Посидеть на лавочке под навесом над входом, проверить барбекьюшницу, есть ли ещё что-то в подключённом к ней пропановом баллоне, заглянуть в наполненный дождевой водой бассейн, покачаться на детской качельке, что сейчас позвякивает хромированными цепями на ветру. Ну и, конечно же, заглянуть в сарайчик. На многое, конечно, рассчитывать не придётся - судя по всему, хозяева забрали что-то и оттуда, прежде чем бежать прочь.

- Я там смотрел! Нету ничего! - Все ещё на повышенном тоне выкрикнул Хельги, но уже было заметно, что он остывает, и понимает, что хватил лишку. - Может, кто-то из наших уже нашёл... Спросить надобно.
Может, думал Хельги, они его и дурят, но по лицам видно, что не насмехаются. Они похожи на людей, которые верят, во что говорят. Да и какой им смысл раздражать и дальше людей, которые бросили им под ноги отрубленную человеческую голову. К слову о ней - господи, да она ж ещё страшней стала. Глаза жуткие, замутневшие, прямо по глазному яблоку ползает муха, рот открыт, челюсть набок, кожа вся будто сморщилась, усыхать начала, а на месте отреза так и запеклась кровавая корка. Самого замутило.
- Ладно, ладно, верю. - Проговорил Хельги "бурчащим" тоном, как будто бы родитель, который понял, что несправедливо наказал ребёнка, но не хочет это признавать, боясь проявить этим слабость и потерять сыновье почтение, которое наполовину строится на страхе. - Мартин, надо у наших спросить, не прибрали ли контрабанду. - А потом задумался. - Или не надо.

Подойдя ближе к товарищу, он отвернулся вместе с ним от пленников, и тихо, чтоб ни они, ни ещё кто не слышал, спросил у того.
- А ну как ежели это наш колдун прикарманил какую-то иеремитскую колдовскую штуковину? А командиру про то не сказал. Если мы его нечаянно сиру Уолтеру заложим, он же на нас может зуб затаить. Сир Уолтер с брата-то строго спрашивать не будет, если что, а вот у сира Эдриана с нас, с простых, спрос совсем другой будет. Как думаешь, что нам делать, докладывать или помолчать?

Разочарованию Рыбки не было предела. Он почувствовал себя примерно так, как чувствует себя маленький мальчик из благородной и зажиточной семьи, которому на пятнадцатый день рождения вместо собственного коня подарили толстенный свод правил хорошего поведения в обществе. Проклятый торговец его обманул и выставил дураком! Его! Хельги Эка! Подумал, небось, что будет весело заставить сопляка возиться в грязи под телегой впустую! Неверие, отрицание, а затем гнев, который надо было куда-то выплеснуть. Свой гнев Рыбка обратил как раз на торговца, к которому вернулся уже тогда, когда того крепко привязали к дереву.

- По твоему, это смешно?! - Красный от возмущения и негодования, Рыбка замахнулся было ногой, до смерти желая пнуть торговца под дых, но... Что-то в нём не позволяло бить связанного и раненого даже в таком состоянии. - Заставить меня лазать под вашей телегой, выставить меня дураком, это смешно, да?! Да ты знаешь вообще, с кем тут шутки шутишь?! Да вы знаете, что я... Что мы можем вас прямо тут порешить! Бошки вам всем оттяпать, как грёбаной индейке! Всё ещё охота шутить, да?! Мартин! Мартин!

Рыбка обернулся к Мартину, подзывая его.
- Покажи им! Покажи им Осу! Другого парня, который вздумал с нами дурить!

Крики разгневанного обманом мальчишки слышали все вокруг, не только Мартин. Признаться, посмотри на себя Хельги сейчас со стороны, сам бы решил, что этот малолетка какой-то придурочный, надрывается тут непойми почему. Просто парнишка сегодня натерпелся порядочно страху, и сейчас задавленные эмоции нашли свой выход в виде неоправданно-сильного гнева на мнимый обман. Наверное, стоило его успокоить и разобраться, в чем дело, пока он не натворил ничего дурного.

Хельги уже спрашивал у командира раньше, надо ли связывать выживших, но командир был слишком увлечён допросом Хагера, и не обратил на Рыбку никакого внимания. И вот так Рыбка впервые за время службы оказался перед необходимостью самолично принять какое-нибудь решение и что-нибудь сделать без приказа и под свою ответственность. И эта вот необходимость испугала Хельги сильнее, чем недавний бой, после которого ещё немного тряслись руки. Торговец-то что, лежит себе как куль, а второй... А ну как кинется, ножиком пырнёт? Далеко конечно после этого не убежит, но кто знает, на что там люди от страху горазды. Да и на что сам Хельги горазд? Не замешкается ли при случае? А потом, как свяжет, что с ними делать? Помогать? Допрашивать? Или вообще убивать без разговоров?

- Выкинь! - Согласился с предложением пленника Хельги, чей голос от страха звучал несколько выше. - Т-только медленно! Просто пояс отстегни, рукоятку не трогай!

Хорошо, что подоспел Мартин. С Мартином было гораздо спокойнее. Мартин внушал Рыбке уверенность одним своим присутствием, да и не имел родовитого происхождения, обязывающего Рыбку кланяться и называть его сиром, что делало общение намного комфортнее. К тому же, Мартин взял на себя ответственность за все дальнейшие разбирательства, и Рыбка испытал невероятное облегчение от этого факта. Всё, думать и сомневаться больше не надо - слушай, что сказали, кивай и иди выполнять.
- Это хорошо. - Кивнул деловито Рыбка, услышав от Мартина, что раны несерьёзные. Почему хорошо? А потому что Хельги до сих пор не слишком разобрался в этой ситуации, и при взгляде на бедолагу-торговца и испуганного возницу парня никаке не покидали сомнения, а правильно ли они вообще поступили? А вдруг они поторопились с нападением, и поубивали совершенно случайных людей, на которых им указал напыщенный студентик-еретик, который очевидно себе на уме. - Я мигом!

Он даже сподобился на улыбку, прежде чем повернулся спиной, и побежал к командиру, опять отвлекать его от его важных дел.
- Сир Уолтер! Сир Уолтер! - Совсем по-детски звал он его, приближаясь. - Там... Там эти, очнулись! Торгаш живой, но не рыпается, а второй уже оружие бросил! Мартин их выспрашивает про то-про это! Велите связать? Перевязать раны?
Этими вопрошаниями Рыбка как будто бы неосознанно пытался натолкнуть Уолтера на более милосердное решение. Перед глазами ещё стояло тело Осы с обрубком шеи. Но Оса-то был сволочь, убийца, а эти... Хотя, Оса ведь тоже выглядел вроде как нормальным парнем, а эвон как вышло.

И опять Рыбка пребывал в тревожном мандраже - впереди маячила самая настоящая схватка. Только теперь не предполагаемая, а совершенно неизбежная. Но теперь мандраж был уже не такой сильный(все же инициатива на их стороне, да и неясность не пугает), и мешался пополам с возбуждением, напоминающим охотничье - что-то вроде такого Хельги чувствовал, когда ходил с отцом на охоту и впервые стрелял из лука в живую дичь.

Тогда это был тетерев, токующий на ветке, и отец сначала хотел, как обычно, свалит его сам, но затем, убедившись, что добыча их не заметила и не поняла их намерений, вдруг повернулся к сыну и без слов передал свой лук ему в руки. И, чёрт возьми, Хельги отца не подвёл. Один меткий выстрел, и стрела пронзила грудь птицы, впившись в сердце и мгновенно её убив. Отцу оставалось лишь подойти к свалившейся с ветки тушке, поднять её, а затем одобрительно похлопать сына по плечу с негромким.
"Молодец. Хорошо попал."

В тот день отец им гордился. Он не говорил этого прямо, но Хельги видел отцовскую гордость в его глазах, в его улыбке, слышал в голосе и улавливал в каждом движении, когда папа связал тетереву лапы и передал сыну, как его законный охотничий трофей. Отец впервые увидел в своём мальчике мужчину. Увидел человека, на которого можно всё оставить, если вдруг что-то случится, и который не пропадёт, если останется без кормильца, и сможет прокормить и себя, и семью. Воспитание и обучение не пропали даром. Вспоминая об этом, Хельги вдруг понял, почему отец был так сильно против того, чтобы сын пошёл в Дозор. Но всё же, здесь было его призвание, и он был абсолютно уверен в этом. Помогать семье, быть опорой для стареющего отца - дело безусловно хорошее, но разве может быть дело лучше, чем беречь людей? Всех людей, которые живут рядом с этими лихими местами, таких же, каким был и его отец, и каким был сам Рыбка когда-то? Нет, лучше и полезней дела быть не может! А значит надо точно так же, как на той охоте, не сплоховать, и показать, что ты не даром пожрал столько казённых харчей. Всего-то делов, пустить стрелу да и шлёпнуть этого Иерима как того чёртова тетерева много лет назад. И - кто знает - может быть, сегодня им так же будет гордиться его командир, как гордился когда-то отец? Ну, может не так же, но хотя бы похлопает по плечу и назовёт наконец по имени, а не по этому дурацкому прозвищу, намертво прилипшему к парню?

Но страх всё равно был, куда тут денешься. Он даже усилился после того, как поворожил там по-своему брат сира Уолтера. Пока Хельги на это смотрел, он сжал в кулаке маленький железный ключик, висевший на его шее. Не молился правда - все молитвы из головы повыскочили. С одной-то стороны это впечатляло - камень светится, человек шепчет, а потом не моргнув глазом всё рассказывает, что нужно, как будто рядом с этими бандитами стоял. А с другой, колдуны эти все - еретики, от них чего хочешь можно ждать. А у Эдриана, вдобавок, и характер такой... противный. Смотрит на всех, как солдат на вошь, брезгливенько так, а сам весь такой манерный, спесивый, умными словечками сыплет, и в каждой фразе насмешка или издёвка. До этого всего Хельги вообще думал, что Эдриан никакой не колдун на самом деле, а просто заносчивый, но образованный балабол, которого более разумный брат держит при себе, чтобы не беспутничал по кабакам и не чинил семье убытка. Но видать, не зря его при отряде держат - и правда колдун. Только вот уважения к нему от этого у Хельги не прибавилось, а вот страха - да. Эдак ведь он может в свой кристалл глянуть, да и - чем Зверь не шутит - узнать, что сам Хельги про него тут втихомолку думает. Не спустит ведь, как пить дать. В лицо будет улыбаться, а потом поймает момент, да отомстит как-нибудь так, чтоб самому руки не марать. Благородные они все гордые крепко, они даже друг другу кишки выпускают за косой взгляд на дуэлях.

- Понял. - Коротко ответил командиру Рыбка, уже уводя лошадь с дороги и собираясь затаиться с луком наизготовку. А сам всё думал про себя - и как это у сэра Уолтера может быть такой непохожий на него брат? И как его до сих пор никто Инквизиции не заложил за все эти его ворожейские штучки? Сам-то Рыбка будет помалкивать - командиру-то виднее, кого в отряд взять, да и польза, как Рыбка убедился, немалая есть. Только вот всё равно нехорошо это, с еретиками якшаться, да на ворожбу нечистую полагаться. Не доведёт до добра. Особенно если этот сэр Эдриан сейчас хитро воспользовался тем, что никто всё равно ничего не понимает, да и насвистел им, простакам, про порчу на грузе, чтоб в телегу не лезли, а сам примеряется прикарманить оттуда что-нибудь запрещённое, и натворить потом делов. А что? Хорошему человеку колдовские знания и светящиеся каменья вообще были бы ни к чему.

А Рыбка опять остался лишь наблюдателем, молча переживающим свои противоречивые чувства. Пока он терялся в догадках, стрелять ему или не стрелять, Мартин уже настиг Осу, и отвесил ему такую оплеуху, что тот кувырком слетел с седла, и покатился по пыльной земле. Рыбка не сдержал краткого восторженного вскрика. Вот так тебе, бандюга, знай наших, думал он. И тут бы уж можно было расслабиться, показать большой палец Мартину, и скорей соскочить с седла, спеша принести верёвку и помочь связать прыткого разбойника, как вдруг сэр Эдриан предложил учинить жестокую расправу.

Тут-то у Рыбки и вновь всё похолодело внутри от такой перспективы. Он опять замер, как оглушённый, держа в руках ставшую уже вроде как ненужной верёвку. Он вглядывался в сира Эдриана, надеясь, что он как-нибудь даст знать тайным жестом или подмигиванием, что он не всерьёз, что он просто пугает беглеца, и с нарастающим страхом осознавал, что не видит в лице Эдриана ничего такого. Спокоен, расслаблен, и предвкушает кровавое зрелище, как будто барин на соколиной охоте, отпустивший своего любимого ястреба, чтобы тот настиг стремительно убегающего в лес зайца и растерзал его когтями и хищным клювом. Но ведь не кролик же, душа человечья! Хоть душегуб, лиходей, а всё ж человек! А самое главное - Мартин же не палач! Мартин, как и Рыбка, были людьми из простого народа, но даже таким людям противно было бы даже ходить с палачами по одной улице, а тут крестьянскому парню приказали самому руки казнью замарать.
Да и что уж там - не хотелось Рыбке видеть такую кровавую расправу. Корог вон сказал, что будет долго голову пилить ножиком, и Рыбке сразу аж поплохело от представления такой картины. Близко видеть смерть ему доводилось редко - пару раз только в детстве побыл на похоронах у соседей. Даже когда тот налёт, перевернувший его жизнь, случился, он отсиживался в подполе дома, а когда его с семьёй нашли и вызволили, с улиц уже убрали тела - осталась только кровь да пепелище. Впрочем, он видел, как инквизиторы прямо на месте сжигали пойманного друида - и даже не отвернулся тогда, хотя крики стояли страшные и запах был тошнотворный. Да, не отвернулся. Но тогда это выглядело как справедливое воздаяние за перенесённый Рыбкой ужас, а в том друиде он даже человека не видел, а видел какое-то чудовище. И ещё он был в толпе селян, никоим образом не относясь к исполнителям казни. Это совсем другое дело.

Честно говоря, Рыбка уже был близок к тому, чтобы - о, ужас! - начать перечить высокородному господину, просить за Мартина, приводить какие-то свои смешные доводы! Уже даже лицом стал краснеть заранее. Но положение спас сир Уолтер, человек намного более милосердный и здравомыслящий - по крайней мере пока его что-нибудь не разозлило. Уф, аж от сердца отлегло. С благодарностью кивнув сиру Уолтеру, Рыбка приблизился к Мартину, и протянул ему верёвку.
- В-вот. Чтоб связать его. - Проговорил он сбивчиво, передавая моток верёвки из рук в руки. - Т-только это, теперь вяжи так, чтобы он не освободился, л-ладно?
Натянуто пошутив, Рыбка натянуто посмеялся сам себе, и поспешил убраться обратно в хвост отряда, торопливо жуя свою солонину и набивая урчащий желудок.

Да, совсем не так он себе представлял свою важную и нужную службу. Совсем не так.

И как лихо всё завертелось-то! Рыбка отчаянно не поспевал за стремительно развивающимися событиями, а его эмоции походили на то, будто он сейчас скользил на санках вниз с очень холмистой ледяной горки. То сердце упало в похолодевший живот от того, что получил нагоняй, то резко выпрыгнуло оттуда и толкнулось в горло с испугу, когда Оса вдруг освободил руки и сорвался, и уже потом, немного запоздало, согрелось, ободрённое похвалой командира. Проявил себя всё-таки! Хорошо!

Вообще, если бы о судьбе Осы спрашивали Рыбку, он бы наверное не стал так ретиво высказываться за то, чтобы с ним покончить. Он бы, разумеется, непременно позубоскалил насчёт того, что вора и убийцу пристроят под топор или вздёрнут на ветке, и обязательно бы вставил свою неуклюжую шуточку невпопад в общий диалог, но тут ведь вот в чём штука - казнить-то его будут по приговору, что справедливо и как-то даже... по-человечески чтоли. Не знал Рыбка слова "цивилизованно", что тут поделать. А самое главное, что убивать-то будет не он и не его товарищи, они вообще в итоге этого не увидят! А тут... Как бы Рыбка ни храбрился и не ждал с нетерпением боя, а всё-таки он ещё не был уверен, что готов просто так взять и хлопнуть человека. И ладно бы в бою - так он ведь в верёвках! Был, по крайней мере. Теперь-то верёвок на нём нету, но всё равно ведь он не нападает, а удирает. Сказали бы догнать там, повалить, и Рыбка бы первый кинулся вперёд, так ведь сир Уолтер ясно сказал "завалить". Ясное ведь дело, что он его предлагает завалить не в том смысле, чтобы на сеновал. Хотя, про его странного братца ходят разные слухи, конечно...

Впрочем, Рыбка хоть и сомневался, что сможет вот так запросто шлёпнуть человека выстрелом в спину, но, даже сомневаясь всё равно стаскивал с плеча свой лук. Эх, и вроде уж сколько раз отрабатывал это движение, кажущееся непосвящённому таким простым, и на тренировках через секунду уже мог пустить стрелу в мишень, а сейчас вот на нервах замешкался. Слишком всё резко сделал, слишком торопливо, вот и пожалуйста, и тетива цепляется за что-то за спиной, и плечи лука упираются в поклажу за седлом. Пока Рыбка рывками стащил с себя лук и положил стрелу на тетиву, брат командира, сир Эдриан, уже взял беглеца на мушку своего арбалета. Рыбка опять замешкался, стрелять ему или подождать выстрела сира Эдриана - а тут ещё командир ему велел, следи мол, смотри по сторонам, хотя только что приказал всем стрелкам стрелять. Одуреть можно, как быстро всё меняется. А тут ещё и Мартин, леший его задери, за беглецом вдогонку кинулся поперёк приказа, прямо под прицел своих союзников. Рыбка окончательно потерялся в обилии событий, и только хапал беспомощно ртом воздух, оправдывая свою кличку. Рот-то он открыл вроде бы в порыве предупредить, а кого предупредить и о чём - сам уж запутался. То ли Мартина окликнуть, чтоб под болт сэра Эдриана не угодил, то ли самого господина де Мура-младшего остановить, пока в спину своему напарнику болт не залепил. Так ничего и не сказал, только стоял со своим луком как дурак оглоушенный.

Обычно Рыбка и в самом деле немного обижался, когда его ставили в самом хвосте отряда- ему всё время казалось, что командир их, сир Уолтер, несправедливо недооценивает такого крепкого молодого бойца, как он. Сир Уолтер, конечно, много раз говорил, что позиция замыкающего очень-очень важная и ответственная, и что нужно вовремя упредить удар с тыла, но Рыбка верил этому только первые раз тридцать. Потом уже стал сомневаться, всё думал, а не ставят ли его сюда, чтоб не мешался под руками у опытных вояк. Мальчишескому самолюбию эта мысль не льстила, но он старательно гнал её от себя, а на подколки не обращал внимания. Но сегодня он даже рад был плестись в хвосте - лишь бы более опытные его товарищи не видели его таким жалким, каким он был сейчас.

Вот если глянуть на всех остальных ребят, так им с виду все трудности нипочём, так и излучают спокойствие и уверенность. Корог с Мртином бодро переругиваются, а потом первый что-то шепчет командиру, и сир Уолтер тут же прямо на ходу принялся допрашивать пленника, которого им подсадили чуть ранее. Да и этот подозрительный, который сэр Эдриан, хоть и производит впечатление излишне манерного, избалованного роскошью панича, а всё равно скачет себе спокойно, и ворчит больше порядку ради, чтоб подчеркнуть лишний раз, что достоин большего А вот ежели на Рыбку посмотреть - так этот несчастный узник в верёвках выглядит бодрее него. Бедолага Рыбка совсем осунулся, согнулся крючком, как знак вопроса, а его голубые глаза глядели на мир страдальчески, исподлобья, как у побитой и голодной бродячей собаки. И прямо по лицу его видно, что и мозги в голове совсем растрясла эта скачка, и задница у него ноет от седла невыносимо, а живот голодный урчит так громко, что это замечает даже Трудяга, недоуменно дёргая ушами на непонятный звук. И на привал ведь даже не попросишься - стыдно! Столько раз всем пытался доказать, что не слабак, а потом взял и заскулил? Позор ведь! Особенно позор после того, как заныл обычно молчаливый оруженосец Тур. Ну неужели Рыбка такая же размазня, как и этот вот щегол, годный только носить за своими господами оружие? Нет, Хельги не такой, Хельги воин! Хельги столько всего вытерпел, чтобы сюда попасть, и сейчас он не сдатся! Не запросится на привал, не заноет, что жрать хочется и в седле сидеть уже невмоготу! Вытерпит! Выдержит! Главное в седле ровней держаться, чтобы с коня не упасть ненароком на всех этих кочках, а то точно слабаком будут считать. Или Рыбка себе при падении шею свернёт, чего доброго, и тогда его ещё и посмертно будут считать слабаком. Не хотелось бы остаться в воспоминаниях людей как "тот самый парень, что в последний день своего первого патруля грохнулся к коня насмерть".

А вот то, что ему вечно какое-то движение сбоку мерещится - это нехорошо. Но ещё не повод догонять сира Уолтера и сообщать ему. Раньше-то старательный Рыбка при любом подозрении ставил на уши весь отряд, чем преизрядно всем надоел. И всякий раз это оказывалась какая-то ерунда - то зверь лесной в высокой траве пробежал, то тень птицы мелькнула, то ещё что-то такое. Это научило Рыбку, что прежде чем нестись к командиру и сбивчиво тараторить, что видел что-то, но непонятно что, следует сначала самому понять, что ты там такое видишь. И поэтому Хельги, превозмогая усталость попробовал вглядеться в окружающий пейзаж

Поцелуй буквально захватил Артура, заставил сердце биться быстрее, заставил снова вспомнить, что он пока ещё живой. Он жив, чёрт возьми! Он всё ещё способен чувствовать, способен кого-то любить! Он не превратился в выжженную изнутри оболочку, в которой есть только горечь и сожаления! Пусть и не сразу, но он снова начнёт жить, а не существовать и цепляться за своё существование, научится этому заново. Вместе с ней, с Линой. Потому что такой уж Артур человек - ему нужно о ком-то заботиться, и ради кого-то продолжать бороться.

Кельт прерывает их с Линой, и Артур испытывает лёгкую досаду, что этот момент не продлился дольше. Успевает поймать улыбку Лины, и увериться в том, что этот момент ещё повторится в будущем. А потом ему приходится услышать плохие новости.

Падальщики. Снова. Голоса двух мертвецов - Преподобного и Рихтера - вновь звучат в его голове. Они предупреждают - падальщики не отступают. Они способны долго преследовать и ждать свою добычу. Ну и чёрт с ними, с этими тварями, думает Артур решительно. Они пережили такой ад, что десяток падальщиков в сравнении с этим ничто. Тут же упрекает себя за излишнюю самоуверенность - к ним нельзя относиться несерьёзно. Одна только рана - и всё, конец.

Похоже, твари пока не нашли их. Кельт молчаливо советует издавать поменьше шума, и Артуру кажется, что это неплохая идея. Артур повторяет жест Кельта для своих людей, пока второй рукой медленно тянется к своему двуручнику. Он не забыл свою верную железку, и уж в этот раз изрубит ею всю эту погань на мелкие кусочки. Это будет личное.

Наверное, у княжьего посыльного всё-таки было лицо, что бы там Василиса не говорила. Было где-то там, под железным шлемом с полумаской, да под чёрной тканью, что из-под шлема опускалась на это самое лицо, полностью закрывая его. Две прорези для глаз казались пустыми, когда всадник обратил их взгляд на Ловчего. Наверное, и за ними есть живые человечьи глаза - только скрадывает их сгущающаяся тьма. Не та, про которую с тревогой говорила Василиса, конечно же не та. Лучше наверное сказать, сумерки.

Кроме шлема всадник носил ещё кольчугу, укреплённую пластичнатым нагрудником и такой же защитой со спины. Пластины эти слегка бряцали, когда всадник сбрасывал с плеча свою суму. На плечах, к слову, были крепкие железные наплечники - по всему видать, озаботился он защитой. Ловчий в военном деле был не столь хорош, как в охоте, но знал, что такой доспех зовётся "бахретец". А вот из оружия у Посыльного был только нож с длинным лезвием, да палица, болтавшаяся на широком воинском поясе. Ну и ещё оружием можно было считать железный крюк на верёвке, висевший на перевязи через левое плечо к поясу. Закованная в латную перчатку рука вытащила из сумы небольшую деревянную трубку - такой же футляр, как у того мёртвого гонца - и Посыльный бросил её Ловчему в руки.
- Читай. Там немного.

Внутри трубки обнаружился такой же берестяной листок, свёрнутый в пару слоёв. Осторожно вытащив его, Ловчий обнаружил сургучную печать с оттиском, и, разумеется, узнал знак Возгаря. Тот, когда был жив, носил на пальце серебряное кольцо с печатью, и им же заверял свои указы. Только подпись была не его. Вместо размашистого, решительного росчерка - убористые, тесно жмущиеся друг к другу буковки, выведенные тем не менее со старательностью церковного послушника, переписывающего Евангелие. Почерк младшего сына Изборского князя. А читать там и правда было немного.

"Возвращайся. Есть работа."

Во всех воспоминаниях Ловчего о жизни при княжьем дворе младший из шести сыновей князя Возгаря Пересветовича всегда присутствовал где-то там, на окраине сознания, как дурное знамение. Князь пировал и сам наполнял для гостей чары с медами и вином, а Чахлик хмуро сидел хоть и вместе с отцом, у княжьего стола, но всё где-то на самом дальнем краю, выпадая из поля зрения. Князь с сыновьями решал, сколько людей отправить в Новгород на помощь со строительством - а младшенький или у окна, смотрит на лес, или на лавке, изучает носки своих красных сапожков. За двадцать лет службы Ловчий даже не мог вспомнить настоящее имя княжьего сына - Чахликом в глаза или за глаза его звали все, что братья, что девки сенные, прислуживающие при княжьем дворе, что даже сам родитель. Если нужно ему было позвать сына, так всегда звал его "Эй ты" или "Подойди", или в крайнем случае спрашивал у кого-нибудь - "а где там этот-то?" А вот где Ловчий не видел Чахлика - так это с ними на охоте. А потому и неудивительно, что в его памяти от младшего сына Возгаря остался столь незаметный след.
Впрочем - однажды он взял Чахлика с собою на охоту. И Ловчий тоже там был в тот день. К этому воспоминанию не особенно хотелось возвращаться. но Ловчий ничего не мог поделать - с минуты на минуту он вспомнит всё. От одной тени этого воспоминания оставалось чувство непонятного стыда - как будто увидел родного отца в непотребном виде, пьяного и без порток. Была вроде в любимой Возгарём Библии такая притча, про Ноя и трёх его сыновей.

- Мне же не понадобится волоком тебя тащить? - Голос Посыльного одним рывком выдернул Ловчего из омута воспоминаний. - Кобениться не станешь? А то я устал как собака, и мне бы хотелось покончить с этим поскорей. От твоего дома мурашки по коже.

Василиса могла видеть Ловчего и Посыльного, если бы поднялась на второй этаж большого терема. Было там удобное окошко, широкое и большое. Такое обычно зовут "красным окном", потому что через него больше всего солнышка в дом попадает. Она видела то окно, когда сама подъезжала к воротам терема. Впрочем, и без того речь мужчин была слышна отчётливо.

Ответ Ловчего был прост, точен, честен, и при всём при этом по прежнему не особенно понятен Полозу. Змею явно захотелось узнать подробности.
- А... - Начал было Полоз, подымая правую руку. Но Ловчий уже ушёл в сторону, думать свои тяжкие думы о бренном и вечном.

- А...
Хотел было Полоз обратиться к Василисе, да ту уже Ингьяльд в лес увлёк, по травы целебные. Ну, ничего не поделаешь, девице и впрямь крепко досталось в схватке с Кровавоглазом. Делать нечего, придётся ответов у других искать.

- Так это...
Полоз беспомощно заоглядывался в поисках Горыни с Варварою, но и те успели куда-то запропаститься. Горыня вот по хворост пошёл, даром что раненый, а Варвара исчезла так тихо, что никто и не понял, как это случилось. Остались на месте одни только привязанные лошади, которые мотали гривастыми головами да переминались с ноги на ногу, желая поскорее двинуться в путь. Настоялись они, натерпелись страху в болоте тёмном, и Полоз правда им сочувствовал, поэтому даже к лошадям лезть не стал.
- Да что ж такое с вами, с людьми. - Ворчливо произнёс он, вновь сворачивая кольцами хвост и усаживаясь на него со скрещёнными на груди руками. - Вечно куда-то метаетесь, как муравьи. Ну ладно, мне уже спешить некуда, я дождусь.

Вскоре спутники Ловчего собрались вновь. Василису, как и всегда, лес одарил, помогло и знание тайное, и дар провидения, подсказала куколка, где чудо-травки целебные прячутся, да какие слова над ними шептать надобно, чтоб усилить их свойства. Вскоре Василисино лицо и руки были облеплены небольшими самодельными примочками, что вытягивали и впитывали в себя яд, и охлаждали нанесённые парами желчи Кровавоглаза раны, принося облегчение и унимая жгучую боль. Помогла Василиса и Горыне,а заодно подивилась, каким здоровьем одарила молодого парня природа. Богатырь, как есть богатырь - другой бы на его месте от такой раны кровью бы изошёл, а и того раньше сознания лишился от страшной боли, а Горыня, если б даже ему и не помогли, сам бы со временем заживил на себе эту рану. Сила в нём была превеликая, и со временем обещала она стать ещё больше. Остальные же не были раненые настолько серьёзно, чтобы нуждаться в помощи целительной.

После того, как Василиса обработала всем раны, настало время немного подлатать пострадавшую одежду - у многих была она в пропалинах от желчи, да и в целом заметно потеряла в прочности. Наскоро подштопали, но то была мера временная, абы дотянуть до ближайшего села. А селом тем ближайшим как раз и будет Мормалево, последнее отслеженное Ягинею место, где от неё хоронился лихой разбойник Блуд. Там бы, может, и довелось бы и одежонку подновить, и на жизнь заработать, пока ищет Ловчий со спутниками следы одного из братьев-лиходеев.

Ловчий тем временем осмотрел свою кольчугу, с досадой констатируя, что той досталось крепко, но хоть в прочности своей она и потеряла, но службу добрую своему владельцу сослужить ещё может, выбрасывать рано. Правда переплести уже не выйдет - все кольца желчь поела, попортила, и долго службы ратной не выдержит - надо бы сменять. Ягиня Ловчего пока что тоже не тревожила, должно быть, решив, что не стоит так часто ему показываться. Оно и к лучшему.

У Полоза тоже было время всё обдумать, и оценить ту ситуацию, в какой он оказался. Уточняющих вопросов о службе у Ягини и о братьях-разбойниках он задавать не стал, отложил. Решил, что в пути ему всё расскажут по ходу дела. Вместо этого он задал другой вопрос.
- А я вот о чём думаю. - Полозу было немного неловко нарушать молчание, но вопрос его требовал ответа. - Вы-то, люди, все как один на лошадях, а я вот безлошадный. Ползать-то быстро я умею, но долго у меня так не выйдет, а влезть на одного из ваших скакунов и подавно не выйдет, у бедных животных от такого спина переломится. А я ведь не могу отходить от своей... хозяйки.
Тут он бросил беглый взгляд в сторону Василисы.
- Может, ваша княжна мне свою ступу летучую отдаст? А то иначе мне за вами не поспеть.

Полоз сжал зубы и зажмурился. Ловчий хоть и не был знатоком человеческих, а уж тем более получеловеческих душ, однако даже ему были очевидны те внутренние метания, что обуревали сейчас змеелюда. Его страшно пугала его неизвестная, но однозначно-безрадостная участь попадания в собственность задорно-жестокой дочери Возгаря, и его злила до зубовного скрежета непрошибаемая глупость сородичей, что пуще участи отдавать на съедение Кровавоглазу друг друга боялись неопределённости судьбы. Наверное, ему хотелось напоследок сказать Ловчему, мол, плюнь ты на этих дураков хвостатых, пусть они теперь сами выкарабкиваются, коль вот так просто меня на растерзание отдают. Они ведь даже сородича, которого предателем считают, сами убить не могут, вместо этого отдавая его, в сущности, другому чудищу на растерзание. Но когда Полоз заговорил, слова с его губ слетели совсем другие.
- Я не для того хотел змея убить, чтобы их на смерть обречь, охотник. - Тяжко, тяжко давались змею эти слова. - Я для них добра хотел, хоть они его и не понимают, так как же мне теперь их шанса на спасение лишить? Нет, не могу я о таком попросить. Проведи их через лес, охотник. Выполни уговор, который вы заключили. Про меня не тревожься.
Подняв взгляд на Ловчего, змеелюд натянул на лицо вымученную улыбку.
- И потом, что это ты меня хоронишь раньше времени. Неужто дочка Возгарёва прям уж смерти моей хочет? Может, обойдётся ещё.


Полоз явно сам не верил в то, что говорил, а если и надеялся на что-то, то надежда эта была в нём совсем слаба. Однако, тут в дело вступила Провидица. И разумеется, Ягиня слышала её. И разумеется, ни на секунду в этот её холодно-бесчувственный образ не поверила.
- Ой, ты посмотри, Ловчий, прелесть какая. - Заговорил морок Ягинин. Колдунья опять дурачилась, делая вид, будто бы секретниет с ним, боясь, что Василиса подслушает. Двумя руками опёршись на крепкое плечо охотника на чудовищ, она встала на носочки, и смешливо шептала ему на ухо. - Сестричка-то моя как пыжится, ну точно барыня-боярыня балованная. "Надоест, сама приведу." - Передразнив капризный говор Василисы, Ягиня тихо и коротко посмеялась. - Думает, будто я не помню, как ей от вида охотницкой дурно сделалось, и как меня упрашивала, чтоб я зверей-помощников за вами не гоняла. Интересно, это она опять живую тварь жалеет, или хвостатый ей статью мужеской глянулся? Я бы поняла.
Взглянув на связанного Полоза, Ягиня вздохнула и покачала головой.
- Ой, ну что с вами делать будешь. Ладно, будь по вашему. - Повернув голову к Старшему, она распорядилась. - Развяжите, чего уж там. Пусть сестрица моя с ним потешится. От меня всё равно не удерёт.

Старший согласился неожиданно-быстро, и как будто бы с облегчением. Не удивляясь ничему, не говоря ничего он бросил короткую команду двум соглядатаям Полоза.
- Развяжите. Он остаётся с людьми.
Те только удивлённо переглянулись, но приказ есть приказ. Один из стражей поддел верёвку наконечником копья, и срезал её, ослабив разом все путы. Полоз вскочил с земли, словно пружина, торопливо стряхивая с себя верёвку, и поспешно отполз к Ловчему и его спутникам, раздражённо и враждебно шипя на своих. Те ответили ему таким же шипением. Обмен любезностями был вновь прерван одним властным жестом Старшего.
- Следуйте за этим человеком. - Приказал он своим, указав на Ловчего. - Он проведёт нас через проклятые топи, и поможет отбиться от чудищ. А потом хозяйка людей укажет нам путь к новым землям и даст женщин.

Эта новость была встречена одобрительным шипением змеелюдов. Напряжение ситуации окончательно ушло. Все получили то, чего хотели.

А вот к слову-то о змеелюде. В горячке боя Ловчему было не до того, но коли вспомнить, то хоть Полоз и обещался подсобить в бою с Кровавоглазом, но с его стороны так и не прилетело ни одной стрелы. И теперь, когда Ловчий повернулся и посмотрел в сторону того дерева, на которое змеелюд взобрался, он понял, почему.

Как раз сейчас Полоз находился в окружении сородичей, которые и стянули его с того дерева, связали за спиною руки, и крепко стянули хвост, сложив его вдвое. Сейчас Полоз лежал в траве, едва-едва извиваясь, сгорбил спину, и смотрел на своих соплеменников затравленно-злобным взглядом. Только смотрел, потому что вздумай он сделать ещё что-нибудь, так его бы немедля проткнули копьями двое крепких змеев-молодцов, упиравших острые наконечники своего оружия в грудь смутьяну. Должно быть, на то, чтобы скрутить Полоза, у них ушло некоторое время, потому что красивое лицо их знакомого было испорчено синяками и потеряло симметрию, и точно такие же синяки красовались на лицах его соглядатаев и ещё нескольких представителей рода Велесова.

Надо сказать, змеелюды уже успели занять позиции, и взяли Ловчего и его компанию в полукольцо - за каждым кустом виднелись вставшие на хвост получеловеческие фигуры, и у каждого в руках было по самодельному луку и положенной на тетиву стреле. Случись это окружение хоть минутой раньше, и людям, захваченным боем с чудищем, было бы несдобровать под целым градом стрел. Только вот всё уже было кончено - Кровавоглаз уже испустил дух, и змеиный народ лишился своего защитника, оставшись наедине с целым лесом, полным отвратительных чудовищ. Теперь племя змеево явно было в смятении, собратья Полоза были растеряны, и не знали теперь, что им делать. Лица многих из них были исполнены страха, но вместе с тем и гнева праведного, направленного на людей. Было заметно, как они хотят расправиться с втоженцами в свой маленький мирок, но зрелище того, как легко и без потерь люди расправились с чудищем, которое казалось непобедимым, внушило им трепет и неуверенность в собственных силах.

- Что ты наделал?! - Донёсся вдруг крик откуда-то позади, за рядами змеелюдов, как раз там, где сейчас лежал ничком пленный Полоз.

Растолкав более молодых своих собратьев, на берег выполз старый-старый змей. В нём от человека осталось совсем мало - даже верхняя половина покрылась линялой, поблекшей и огрубевшей чешуёй, а лицо стало совсем плоским, безносым, с широченной пастью, которой можно было бы целиком заглотить грудного ребёнка. Старость этого существа выдавала и дряблая, траченная чешуя, и немощь в исхудавших руках, и затянутые бельмами, потускневшие глаза. И сейчас в этих глазах стояли вполне искренние слёзы, слёзы не гнева, но отчаяния. Казалось, что обращается этот старый змей к Ловчему, потому что смотрел он в этот момент на него, но через мгновение он повернул свою голову к Полозу, и в приступе бессильной ярости схватил того за длинные волосы, начав немилосердно за них трепать.
- Безмозглый, безмозглый сопляк! Подонок! - Кричал на Полоза старик-змей, пока тот, шипя от боли, пытался вырваться из цепких пальцев и ругался на своём языке. - Выродок! Что же ты наделал?! Ты всех нас предал, всех нас погубил! Братьев своих погубил! Как тебе только хватило подлости и глупости, провести сюда людей! Даже для тебя это... Это...
Задыхаясь от гнева, как впрочем и от обычной слабости старых, съёжившихся уже в груди лёгких, змей бросил Полоза обратно в траву. Тот съёжился ещё сильнее, шипя от боли, а старик-змей злобно уставился на Ловчего.
- Довольны наконец? Довольны, трупомольцы проклятые?! - Спрашивал он у Ловчего, каким-то образом почуяв в нём главного. - Извели наконец наш несчастный род?! Обрекли на гибель?! Что дальше?! Может, сам хочешь нас убить, а, человек?! Может, тебе будет мало просто обречь нас на гибель?! Давай! - Выкатив грудь, старик раскинул руки, как будто предлагая Ловчему ударить себя. - Окажи милость, кровопийца! Начни с меня! Избавь от мук, которые я буду испытывать, глядя как гибнет мой народ! Когда же вы уже насытитесь, когда напьётесь крови, безумцы?! Когда оставите нас в покое?!

- Нет уж! - Крикнул кто-то из змеелюдов из толпы. - Если нам всё равно подыхать, то этих мы заберём с собой!
По кустам пронёсся множественный скрип натянутой тетивы. Десятки наконечников стрел теперь только и ждали момента сорваться с места, пролететь ветром это не столь уж и большое расстояние, и разом впиться в человеческую плоть.

Уж на что, как все прочие убедились, была Варвара ловка да быстра, а такого и от неё не ждали. Говорят люди, выше головы не прыгнешь, но Варвара не то, что свою голову с запасом перескочила, но доскочила аж до самой головы Кровавоглаза-змея. Казавшийся с земли таким маленьким, теперь глаз чудища стал для неё прекрасной, крупной целью, в которую разбойница метко хлестнула своим хлыстом из косы девичьей. Привязанное к другому концу стальное жало копейного наконечника вонзилось прямиком в зрачок, заставляя его расплескаться чернильной кляксой по желтой радужке, и змей взревел, замотав головой, полностью ослеплённый и обезумевший от боли. Он ещё пытался сопротивляться - кусался, бил лапами и хвостом вслепую, плевал желчью и изрыгал ядовитые пары, но удары сыпались на него со всех сторон. Люди забили ослепшее чудовище всем скопом, не дав ему ни других ранить, ни самому убежать на дно ядовитого озера. Обессиленный, израненный, окровавленный, змей-Кровавоглаз пал на отвердевший, растрескавшийся берег, повалившись набок, и уронил свою массивную голову, шумно и хрипло дыша через кровоточащие узкие ноздри и истекающую ядовито-кровавой пеной пасть. Чудище будто приняло свою судьбу - оно не билось, не дёргалось, не противилось более людям. Оно лишь хрипло, с лёгким подвыванием дышало, смирно ожидая, когда кто-нибудь добьёт его.

Ягиня была права. Всё-таки это был по-своему величественный зверь. Чудо, какому место только в сказках. Пожалуй, к этому существу, страдающему и беспомощному перед неумолимой судьбой, было можно даже почувствовать жалость. Но жалости точно не чувствовали варяги. Хольте презрительно плюнул под ноги, глядя на корчащееся существо. Инга лишь на секунду удостоила его взглядом, прежде чем вновь приняться оказывать помощь бессознательному Ургену. Рагнар устало отдувался и утирал пот с раскрасшевшегося, вспотевшего лица, как будто бы не чудище помог победить, а тяжело и обстоятельно поработал на кузнице.

Ловчий одолжил у Горыни меч, а затем, встав напротив нанесённой осадным орудием варягов раны, прикинул нужное место, и с размаху всадил лезвие в бок чудища по самую рукоять. Ловчий метил в сердце - оно было скрыто глубоко в поломанной грудной клетке, отделённое покрывавшим кости мясом, а также внутренностями, жировой прослойкой и требухой. Нужно было действительно длинное лезвие, чтобы достать до бьющегося сердца, всё ещё качавшего убывающую в теле существа кровь, и двуручник Ургена как раз для этого подходил. Понадобилось ударить всего раз - существо вдрогнуло всем телом, дёрнулось последние несколько раз в остаточных конвульсиях, и хриплое, тяжёлое дыхание затихло.

Кровавоглаз был мёртв. Человек в очередной раз победил, доказав, что неспроста является любимейшим творением природы и богов - уж кто во что крепче верит. Ловчего же не покидало ощущение, что со смертью Кровавоглаза что-то в мире необратимо изменилось.

Хольте, к сожалению, не мог понять команды Ловчего, поскольку языком не владел, но как-то по интонации уразумел, что тот от него хочет. Да и как тут не догадаться, когда другие-то на змея ринулись, в крылья метя.

И вот тут-то и не заладилось. Уже начать с того, что ножи Варвары опять не достигли цели, застряв в плотной чешуе змеёвой морды. Да и Ингьяльду вот крепко не повезло. Должно быть, Кровавоглаз запомнил, как Ингьяльд в прошлый раз лихо на спину его заскочил, да крыло поранил. Ловким и своевременным движением змей увёл крыло от медвежьх когтей, Ингьяльд споткнулся, беспомощно ухватив один лишь отравленный воздух, а затем крыло змея раскрылось вновь, и сшибло отрока мощным ударом. Из лёгких разом вышибло весь воздух, когда его перешибло пополам ударом в живот и отбросило назад. Ингьяльд прокатился по пыльной, твёрдой, усеянной костями земле. Змей будто намеренно отпихнул Ингьяльда именно в этом направлении, потому что секунду спустя о него неловко споткнулся бегущий следом Урген.
- Смотри куда падаешь, щенок! - Услышал Ингьяльд, смутно видя, как бегущий дальше Урген пытается не запутаться в ногах. - Сейчас я...

Новый удар крыла змея просто снёс Ургена, отбросив его в сторону одного из больших камней. О него воин крепко приложился спиной и затылком, и сполз наземь, оглушённый этим ударом. Меч воина полетел в другую сторону.

А змей заметался, заизвивался всем своим огромным телом, запрыгал на коротких, мощных лапах, уводя от ударов свою рану, злобно шипя, хлопая пастью и брызгая ядом. Горыня промахнулся, не успев за змеем, и дубина с хрустом превратила в крошево чей-то пожелтевший и истончившийся череп. Хрустнула и сама дубина, грозя вскоре сломаться, но тут к ногам молодого воина упал замечательный варяжский меч Ургена. Промахнулась Инга, пытаясь разодрать крыло змею звериными лапами, ну совсем как у Ингьяльда. Рагнар и Хольте били змея с другой стороны, уже более успешно. Полыхнуло пламя Василисиной волшбы, и змей-Кровавоглаз взревел от боли, вытянув окровавленную морду вверх - шибко прижгло. И всё же, пока змею ничто не мешало взлететь, а нанести достаточно ударов по себе он не давал - так и молотил крыльями, так и кусал пастью, невозможно было задержаться возле него надолго.

И вот, дошла очередь бить и до Ловчего. Он ударил последним, когда все уже отступали, унося ноги от разбушевавшейся зверюги. Охотник на чудищ выбрал очень точное место удара, в плечо крыла, прямо в сочленение, где оно крепилось к телу. Лезвие топора с глухим ударом врубилось в чешую, пустив кровь, застряло в суставе, Ловчий резко нажал на рукоять, и послышался звучный хруст, а за ним рёв боли. Змей забесновался, забил поникшим крылом и лапами, и охотнику на чудищ оставалось только успеть выдернуть своё орудие и унести ноги самому, чтобы не быть раздавленным этой буйной тушей. Крыло было сломано безнадёжно, и теперь понуро тянулось по земле, еле дёргаясь, не в силах больше сложиться. Больше змей летать не станет. С людьми ему придётся драться на земле.

Шипя и рыча, змей начал остервенело кусать направо и налево. Только-только поднявшийся с земли Ингьяльд едва успел отпрыгнуть в сторону, спасаясь от зубов чудища. Василиса скорее инстинктивно бросилась в другую сторону, когда Кровавоглаз вдруг резко рванулся вперёд, пытаясь схватить пастью и её. В этот раз обошлось. Возможно, повезло, что змей лишился одного глаза. А змей, всё так же скалясь и рыча, отступил ещё ближе к воде. Из его пасти так и капала желчь, прожигая иссохшую почву и оставляя дымящиеся ямки.

Люди накинулись на чудище так, как накидываются мураши лесные на вторженца в их муравейник. Всем скопом, разом, безжалостно и бесстрашно, не трепеща перед тем, кто и больше, и сильнее. Так муравьи побеждали и выживали многие века. Так, возможно, выживали и люди, когда мир был полон таких чудовищ, как змей-Кровавоглаз.

Варвара успела не только отпрыгнуть в сторону от едва не сомкнувшейся на её хрупкой фигурке хищной пасти, но и бросила сразу два швырковых ножа прямиком в тварь. Змеиная голова была к ней боком, и Варвара видела только один её выкаченный глаз размером с самую большую тыкву, какую видела когда-либо в своей жизни злодейка. Большой, круглый, жёлтый и, в отличие от остального змеиного тела, очень мягкий и податливый - идеальная цель. И Варвара сумела её поразить - успела бросить ножи до того, как голова вновь поднялась на недосягаемую высоту. Маленькие железные "рыбки" вонзились в глаз зверя своими острыми, железными жалами, и Кровавоглаз взревел от боли, замотав головой. Кровавые слёзы, стекавшие по его морде, с одной стороны превратились в целый кровавый ручей. Вдобавок в морду прилетело две стрелы, от Полоза да от Инги, но те лишь застряли в плотной чешуе, а страдавший от ранения глаза огромный змей даже и не заметил этих стрел, торчащих из его морды занозами.

Сосновый лес оглашал рёв боли чудовища, несущийся из его раскрытой пасти. На землю из неётак и брызгала едкая желчь и ядовитая слюна, оставляя шипящие пропалины. Василиса выбрала нужный момент, взмахнула посохом, и из пустых глазниц черепа вырвался пылающий огненный шар. Пролетев над головами людей падающей зведой, он попал прямиком в раскрытую змеиную пасть, и змей подавился собственным рёвом. Наверное, в своей жизни Кровавоглаз ещё никогда не испытывал сразу столько боли, и в сердце чудовища поселился страх, заставивший его попятиться обратно в воду. Но то было только начало.

Ловчий выстрелил тоже, как и другие лучники, но в отличие от них метя уже не морду, как другие стрелки, а в нанесённую покойным Свенельдом рану. С первого разу не заладился выстрел - видать и правда состарился, нет былой силы в руках - сорвалась тетива, выскользнула из пальцев, да вонзила стрелу в землю под нервно пылящей змеиной лапою. С раздражением Ловчий вытащил новую стрелу, положил на тетиву, тем же движением натянул - и стрела полетела прямиком в звериный бок, вонзившись в кровоточащее мясо.

Подскочил к змею и Горыня, не расставшийся со своей могучей дубиной. Размахнулся ею, ударил - и захрустели под ударом сломанные кости. Плоть вмяло внутрь, а окровавленные обломки сломанных рёбер ещё сильнее вылезли наружу. Ослеплённый на один глаз, обезумевший от боли чудовищный змей не глядя брыкнул в ответ правой передней лапой - и молодого богатыря отбросило назад. Будь на месте Горыни кто другой, так может, звериные когти бы вскрыли его тело от ключицы до пупка, но Горыня остался жив - его торс перечеркнула ужасающая рана, а надвое распоротая, болтающаяся теперь на теле рубаха мгновенно пропиталась молодецкой кровушкой. Выглядело ужасно, а больно было и того сильнее, но Горыня, хоть и отброшенный назад, тут же твёрдо встал на ноги.

- Ого! Вот это мальчишка молодец! - Вдруг проревел Рагнар на своём языке, заметив, как на спину беснующегося змея резвой лаской вскочил Ингьяльд. - В крыло ему, в крыло! А вы, двое, помогите ему!
Но Ингьяльд и сам знал, что надо бить в крыло. Он пробежал прямо по хребту змея, прыгнул вперёд, и повис, зацепившись когтями за тонкую кожистую перепонку. Широкими замахами Ингьяльд остервенело полосовал перепонки крыла твари, и хищные когти лесного зверя распарывали сухую, тонкую кожу, оставляя ужасающие дыры. Ингьяльд буквальносъезжал по крылу змея, словно кот по шторе. Хольте и Урген, к которым Рагнар обращался, влезть на чудище не сумели, но один из них швырнул свой меч в крыло, и тот пропорол его насквозь, и перелетел на другую сторону, ударившись оземь.

Змей с большим трудом оправился от столь массивной и слаженной атаки. Но как только оправился - сразу же сложил крылья и всем телом совершил рывок влево, переворачиваясь на спину. Ингьяльд слетел со спины змея наземь, и всем телом шлёпнулся на твёрдую, иссохшую почву. Мальчишка едва успел унести ноги, чтобы змей ещё и не навалился на него сверху, перекатываясь на спину. Падение и перекат такого огромного тела подняли большое облако пыли, и покрыли серебристую чешую жёлтым песком. Чудище вновь лихо встало на лапы, завершая перекат, и тут же выдохнуло ядовитым дыханием по широкой дуге - благодаря длинной, гибкой шее он мог за раз накрыть большую площадь. Рагнар заорал от боли, когда кожа начала покрываться волдырями. Звериные шкуры, покрывавшие его крепкое тело, начали отваливаться кусками, падая на землю. Много хуже пришлось Горыне - концентрированные желчные пары не только жгли кожу, но и попадали в свежую открытую рану, сводя с ума своей болью. Обдало и Провидицу - та едва успела закрыть лицо чтобы не поразило глаза, а на коже расцвели белыми пузырями и сочащимися язвочками ожоги. Остальным повезло успеть укрыться за камнями.

Стороны обменялись ударами. Изнурительный бой продолжался.

Впитавшийся в кожу змеиный аромат действительно было бы трудно отмыть, даже будь тут нормальное озеро. А уж коли сунуться в эту едкую, отравленную лужу... Уж лучше как-нибудь так обойтись.

Лук из всех собравшихся был только у самого Ловчего, у Полоза да у Инги-варяжки.
- Я взберусь на то дерево. - Указал Полоз пальцем на одну из сосен. - Ухвачусь хвостом, и буду стрелять. Оттуда и обзор хороший.
Инга же предпочла более ближнюю дистанцию. Через Рагнара она сказала Ловчему, что предпочтёт занять укрытие за одним из тех больших, выше роста человечьего, камней, что торчат из рассохшегося берега. За ними змей сразу не увидит, а попасть отсюда верней верного. Рагнар это передал, а затем добавил.
- Крылья-то нам как приколоть? Молоток у меня при себе, как видишь, а вот гвоздей взять не подумал. - Взвесив своё орудие, Рагнар поразмыслил немного, и произнёс. - Если кто проворный есть, пусть бы на змея забрался. Поранил бы ему хоть одно крыло.

Обсудив ещё немного тактику грядущего сражения, спутники Ловчего разбрелись по своим позициям. Варвара прятаться за валунами не стала - вышла к воде, подойдя так близко, как только могла. Даже рядом с водой находиться было трудно - дышать приходилось через раз, да вполовину вдоха, чтоб не обжечь ноздри едким паром. Глаза слезились, приходилось часто моргать. Стоящая поодаль меж древесными стволами окрестного леса Провидица тем временем решила призвать на помощь ветер. Тут уж придётся поколдовать хорошенько, чтобы заставить ветер дуть вниз, да ещё и разом ударить в одну точку на водной поверхности. Взялась Василиса за посох свой, подняла его повыше, за закружила, нашёптывая просьбу к богам на одной ей известном языке. И подчиняясь этим круговым движениям закручивался вслед за посохом воздух, превращаясь во всё увеличивающийся вихрь. Вот уже втянуло в воздушный водоворот опавшие иголки и шишки, вот начали отрываться мелкие веточки. Василиса указала посохом на озеро - и вихрь направился туда, завывая всё громче. Прошёл вихрь через берег, обогнув Ловчего и спутников, и никого за собой не утянув, перебрался на водную поверхность, закручивая и её. А потом вихрь вдруг будто бы изогнулся змеёй - да и ударил прямо по воде.

Водная поверхность пошла большущими волнами - Варваре даже отпрянуть пришлось, чтобы едкая вода не окатила её ног. Кровавоглаз не мог такого не услышать, и потому всё-таки поднял голову, чтобы посмотреть, что же такое вторглось в его логово и навело такого переполоху. Над мутной рябью волнующегося озера прямо из его середины поднялась желтоглазая змеиная голова на длинной шее, и немедля растопорищила два колючих гребня по её бокам. Как и рассказывал Рагнар, из глазниц чудища действительно вытекало два кровавых ручья, окрашивая алым чешую цвета серебра. Узкие зрачки практически сразу сфокусировались на фигурке Варвары, стоящей на берегу. Послышалось утробное, злобное рычание - и голова мгновенно скрылась под водой. Стоящая на берегу Варвара успела увидеть, как большая, тёмная тень быстро проплыла где-то там, под самой поверхностью воды - и вновь едва успела отскочить в сторону. Кровавоглаз буквально выскочил на берег в своём хищном броске, взрыхляя иссохший берег когтями на своих коротких лапах. Он выскочил так стремительно, что во все стороны полетели брызги воды. Голова, вытянувшаяся вперёд на длинной шее, звучно щёлкнула мощными челюстями, смыкаясь на том месте, где мгновение назад стояла Варвара, а затем чудище резко подняло голову вверх, мотая башкой и разбрасывая комья земли, которой наглоталось. Два крыла на спине чуть затрепетали в намерении раскрыться на всю ширину взмаха. Короткие лапы загребли по берегу, сдирая высохшую корку поверхности, и с неожиданной быстротой вытащили длинное хвостатое тело на берег почти что полностью. Лес огласил злобный хищный рык.

Сколько ни глядела Варвара на Ягиню, сколько ни слала ей мысленно картинки с её убийствами, а та и ухом не вела. Должно быть, или мысли чужие всё-таки не подвластны ей, или ведьма опять хитрит. Кто её разберёт, в самом деле.

А тем временем, заканчивая уже свою речь, Ловчий вдруг увидел одно маленькое, но очень тревожное изменение в облике Ягини. Она больше не улыбалась. Её лицо вдруг стало совсем отстранённым, а глаза стали холодные, неживые, словно... Большинству, наверное, пришло бы на ум сравнение "словно у рыбы", но Провидице пришло в голову сравнение "как у утопленницы". У той, из её сна. Лицо у неё было, конечно, своё, но взгляд - просто один в один. И взгляд этот был устремлён просто вникуда. Вроде и на Ловчего, а вроде и как-то за его плечо смотрит, но спутников его за ним не видит..

Когда Ловчий закончил свою тираду, он мог ожидать, что Ягиня отшутится, или попытается его уговорить, может даже рассердится, начнёт на него кричать, запугивать, но она вдруг заговорила таким же, как и взгляд, неживым, монотонным голосом.
- Деревня эта звалась Залепнино. - Произнесла Ягиня. - Которая здесь стояла. Она погибла в один день, и никто про это не услыхал. Просто все забыли. А потом тут вырос этот лес. Но жители-то остались, не успели убежать. И знаешь, Ловчий, где они сейчас?

Вскинула Ягиня руку, и прыгнул в неё пест сам по себе, и как прыгнул - так и опустила она его с размаху, ударив нижним концом по земле. И тут же Ловчий провалился под землю по самый пояс, а ноги крепко сдавила возникшая прямо под ним трясина. Встрепенулись его спутники тут же - вскинул Полоз лук, натянув тетиву, задрожал кончик стрелы, нацеленный ведьме в голову. Встрепенулись и варяги - Хольте и Урген подняли мечи, Инга растопырила пальцы рук, стремительно обраставших когтями и медвежьей шерстью. Только Рагнар положил свою огромную лапишу на запястья Хольте и Инги, заставляя их опустить своё оружие, да покачал тихонько головой - нельзя. Другие спутники Ловчего, возможно, тоже изготовились защищать своего лидера. От внимания Ягини этого не укрылось, хотя она и смотрела всё ещё вникуда.
- Убить меня хотите? - Спросила она у всех. Она не шевелила губами, голос сам шёл откуда-то из её нутра, словно из длинной медной трубы, выходя через приоткрытый рот. - Вы в праве. Может, у вас даже получится. Только ведь тогда некому будет ИХ остановить!

А кого "их" - то Ловчий увидел раньше, чем прочие. Из-под земли потянулись мёртвые руки, обросшие илом зловонные останки, хватая его за одежду, вцепляясь в плечи, нащупывая влажными, вонючими и холодными ладонями небритое лицо. Из трясины выныривали мёртвые лица со слепыми, мутными глазами, выкаченными из орбит, раскрывались редкозубые пасти в протяжных, устрашающе-жалобных стонах. Мервецы были готовы утащить Ловчего с собой, но пока... Пока этого не делали.
- Не дёргайся, Ловчий. А то сильнее увязнешь, сам знаешь. - Ягиня опустила голову, и теперь её взгляд был ясен, а губы вновь растянулись в улыбке. Зловещей, хитрой, клыкастой. - Я вижу, ты забыл, с кем разговариваешь. Видимо, я слишком долго была с тобой милой.
Перевернув пест, Ягиня указала верхним концом на него, почти что уперев его Ловчему в лоб. Перед глазами Ловчего закачались отбелённые хорёчьи черепки, и один из них негромко щёлкнул челюстями с маленькими, острыми зубками.
- Ты можешь мне отказывать, Ловчий. Иногда. В некоторых вещах. - Произнесла Ягиня зловещим тоном. Её голос всё ещё звучал так, будто доносится из глубокого колодца, но по крайней мере, она уже шевелила губами. - Тебе можно, потому что я уважаю тебя. Но ты не смеешь мне дерзить. Никогда! Никогда ты не будешь говорить со мной так!

Мертвецы прекратили шевелиться, замерли и вновь начали медленно погружаться в трясину. Медленно - но всё же быстрее, чем Ловчий. Грязь словно сама выбирала, кого ей поглотить.
- А иначе я тебя накажу. - Услышал Ловчий над собой. Тот же девичий голосок, к которому он уже привык, только чуточку уставший. - Понял?

- А вот не знаю, отлежится или нет. - Пожал плечами Полоз, усмехнувшись. - На моей памяти, ему ещё никогда так крепко не доставалось.
Полоз глянул на встревоженных коней, которые в ответ недоверчиво глядели на него и фыркали, предупреждая змеелюда. Было заметно, как сильно тот не хочет возиться с людьми, но что-то мешает ему отказать.
- Ладно. Помогу вам. - Произнёс он наконец. - Если вы и впрямь надумали Кровавоглаза убить, то помочь вам обязательно надо. Только с дровами вы как-нибудь сами. И еды на всех тоже, у меня только это вот. - Змеелюд продемонстрировал тушку зайца, приподняв её за уши. - Ещё раз в другой лес ползти я не стану, тем более сам уж сколько не ел. А коней отведу. Есть тут одна укромная пещерка, совсем недалеко, там не достанут.

Рагнар коротко кивнул Провидице.
- Благодарю тебя, дева. - И уже своим приказал на наречьи варяжьем. - Она согласна. Хольте, Урген, сопроводите девушку к змеиной голове, и охраняйте, пока она будет делать дело. Я к вам скоро присоединюсь. Принесу Свенельда. Окажем последнюю почесть.
Оба младшеньких варяга кивнули с молчаливой скорбью, и приблизились к Провидице.

А дальше все по своим делам разбрелись. Ловчий с Варварою, да с Рагнаром и Ингой отправились обратно в проход подземный, организовывать привал. Полоз взял под уздцы противящихся ему лошадей(пришлось хозяевам успокоить и уговорить животных) бесшумно ускользнул в заросли, оставив пойманного на обед зайца. Провидица отправилась к той поляне вместе с варягами. А Ингьяльд и Горыня принялись искать сухие ветки, подходящие для костра - очень трудная задача в такой-то сырости.
-------------------------------------------
Рагнар, как и сказал, вернулся только за телом Свенельда, завёрнутым в пропитавшиеся кровью шкуры. Поднял его на руки, и ушёл. Безымянный датчанин с раненой ногой, когда понял, что спрашивают у него россы, указал в один из низких сводчатых проходов - там, дескать, было подземное озеро, про которое сказывал зверолюд. Ход этот уходил ещё глубже под землю, и действительно привёл в большой подземный зал, представлявший собою глубокую и широкую яму, заполненную ледяной, прозрачной водой. Зал был хорошо освещён благодаря в изобилии растущим на стенах грибам, каких Ловчий никогда раньше и не видывал - те излучали мягкий зелёный свет, и судя по свечению со дна подземного озера, росли даже там. Кроме грибов и мха стены зала были испещрены какими-то схематическими рисунками, изображавшими различных животных, среди которых наибольшее количество было змей. Вместе с ними, прямо поверх этих рисунков, желтой краской были нарисованы звенья длинных цепей, там и тут скрещивавшихся друг с другом, но все эти цепи так или иначе шли к озеру , переходя со стен на каменные берега. В центре озера торчал небольшой каменный островок, на который была водружена вполне себе рукотворная каменная плита, перед которой была выдолблена в камне ямка с желобом, уходящим к воде. Должно быть, алтарь жертвенный, некогда посвящённый Велесу - угадывались ещё полустёртые изображения на поверхности камня. Однако угадывались с трудом - чья-то рука опорочила алтарь, нарисовав на нём... у Ловчего неожиданно ёкнуло сердце, когда он понял, что там изображено.

Кот. Все эти нарисованные цепи сходились на алтаре, а в месте, где они сходились, был изображён возлежавший на этих цепях улыбающийся кот с завязанными глазами. Тело его было человечье, с длинными ногами и руками, уши были необычно-длинны, но в том, что это был кот, сомнений быть не могло - кошачьи черты морды были изображены художником с большим тщанием. Над одной из его расставленных в стороны(он будто бы разводил руками, говоря "ничего не поделаешь") лап было изображено парящее перо, сунутое в чернильницу, а над второй - несколько кубиков-костей наподобие тех, что бросают в корчмах азартные игроки. Ловчий однозначно понимал, что видит это изображение в первый раз, но испытывал острейшее чувство узнавания.
То же самое неожиданно испытал и Горыня, который вместе с Ингьяльдом появился здесь, лихо держа на плечах по огромной охапке дров. Надо сказать, дрова найти было действительно трудной задачей, и так бы и остаться героям мокрыми, кабы не додумался Ингьяльд не на земле болотной сухие ветки искать, а прямо с дерева взять. А что Горыне дерево свалить, коли силушкой богатырской не обделён? Выбрал какое поменьше да потоньше в стволе, вдарил раз-другой, и свалилась одна из мерзких чёрных коряг, что в этих местах деревьями звались, а там уж ломай ветви, какие повыше да посуше. Вот и набрали дров вдоволь. Да только как держал Горыня дрова, так и уронил все, заглядевшись на художество это. И ведь как будто видел уже раньше что-то вроде такого кота. Видел, или, может, во сне приснил, или вообразил случайно когда-то, в минуты мечтаний о подвигах будущих. Ничего такого не помнил богатырь, но чувство узнавания было сильно невероятно. Судя по всему, то же самое чувствовала и Варвара, но та даже слегка зашипела от боли, рефлекторно попытавшись завести руку за спину - дала вдруг о себе знать смертельная рана, от которой после Ягининого колдовства не осталось ни следа. А вот Ингьяльд, что следовал за Горыней, ничего такого не ощутил. Кот себе и кот. Подумаешь.

- Вот про то я и говорил. - Вдруг услышали герои голос Полоза, который приполз сюда через другой проход. - Это волхв нарисовал. С ума сошёл и нарисовал. Веру утратил в безумии своём, от отца-Велеса отказался. Изрисовал тут всё этой гадостью, сумасшедший старик. Куда теперь его душа попадёт? Так и будет по земле мыкаться всю вечность. Ладно, что у вас тут с огнём-то?
-------------------------------------------
Провидица вместе с варягами вернулась на ту самую злосчастную поляну. К обезображенным дыханием Кровавоглаза телам по прежнему было опасно прикасаться руками, а потому, когда Хольте с Ургеном подготовили и расчистили место для погребения, Василиса вновь призвала в помощь ветер. Силою ветра сложила она каждое из тел на кое-как сделанный из снесённых в центр поляны ветвей и брёвен погребальный лог. Некогда и на Руси покойников провожали так в последний путь - рассказывал о том Василисе и дед, и дядюшка Возгарь. Возгарь называл это нечистивым, безбожным ритуалом язычников, что не чтят Божий закон, сжигая в огне самое любимое творение Бога, созданное по образу и подобию Его, а потом по незнанию своему ещё и помещают кости в домовины на столбах придорожных. И надо же, как в жизни сложилось - вот сейчас она сама, руками своими проводит такой же ритуал. Что бы на это дядька Возгарь сказал?

Когда всё уже было почти готово, появился Рагнар с телом покойного Свенельда на руках. Он нес его, завёрнутое в шкуры, и бережно положил на свободное место. Урген и Хольте склонили свои головы в знак траура и уважения, Рагнар отошёл к ним и сделал то же самое, и Василиса поняла, что пора. Стукнула она посохом оземь - и вспыхнул яркий колдовской огонь, охватив дерево и сложенные сверху тела. Затрещало, зачадило, поднялся прямо к небу столб чёрного, коптящего дыма. Огонь уничтожил плоть, ничего не оставляя жадному чудовищному болоту, выросшему на этом месте.

Варяги всё ещё стояли, но уже подняв головы. Каждый из них отрешённо, с отстранённым выражением на лицах глядел в ревущее пламя. Только глаза Хольте слегка слезились, то ли от едкого дыма, то ли от чувств, которые он сейчас испытывал. Никто из них не проронил ни единого слова. Василиса могла последовать их примеру, присоединившись к этому скупому воинскому обряду проводов усопших. А могла и осмотреться на месте, пока не пришло время уходить.

- Эрл, не надо. - Как-то даже жалобно попросила Невеста, когда их машина резко остановилась, и Эрл начал опускать стекло.
Наверное, это должно было быть приятно, что твой парень за тебя заступается, но Невеста сейчас скорее чувствовала неловкость от всей этой ситуации. А тут ещё и Кастеллано всё это видит и откровенно тащится... Боже, как неудобно!

- Эрл, оставь их в покое, они того не стоят! - Уже намного более встревоженно произнесла Невеста, когда Эрл вступил в перепалку с мародёрами, и даже схватилась руками за спинку водительского кресла, не в силах усидеть на месте. - Просто поехали! О, нет...

Эрл, как видно, был серьёзно настроен надрать пару задниц. Причём, возможно, даже в слишком буквальном смысле. Невеста бросилась было к дверце, но замешкалась, пытаясь справиться с маленькой ручкой открывания двери - в такие моменты ей здорово мешали её огромные когти.
- Кого завербовать, этих? - Параллельно огрызнулась Невеста, не оборачиваясь на Энрике. - Какой от них толк? Ах, зараза!

Механизм дверцы наконец щелкнул, открываясь, и Невеста пулей выскочила наружу, бросив Энрике только "сиди в машине". Девушка-ящерица подскочила к Эрлу, и быстро, но без усилия прихватила его за плечи, мягко потягивая в сторону автомобиля.
- Эрл, не надо. Ну ты чего. - Увещевала его девушка. - Ну в самом деле, что ты собрался с ними сделать? Убить или покалечить их за то, что они посмеялись надо мной? Да мне на них плевать, я красивее половины из них. Я бы дае расправилась с ними и сама, если бы это так уж сильно меня задевало. Оставь их, просто поехали.
Одновременно с этим Невеста украдкой подала сигнал Биллу, жестом показывая, чтобы он и парни вернулись обратно в машины.

- А вы чего вылупились, человечишки?! - Рявкнула девушка тем временем на мародёров. - Так и будете стоять и пялиться, пока мы вас не разорвём?! Отвернули морды и вернулись к делу, магазин сам себя не ограбит!

Ловчий, Ингьяльд
- Рагнар. - Просто представился Ловчему рыжий громила, ничуть не оскорбляясь на неприветливый тон. - Ладно. Мы поможем тебе справиться с тварью. Я пойду с тобой и возьму одного или двух своих людей. Но пока присядь поближе к огню. И мальчишка, который всё тебе шепчет, пусть тоже присядет. Это кто, сын твой? - Рагнар сощурился, вглядываясь в лицо Ингьяльда. - Нет, вроде не похож. Гм.

Усевшись у огня, Рагнар начал рассказывать о чудовище.
- Оно отдалённо похоже на драконов. Как Фафнир, Нидхёгг или даже Ёрмунганд. Но в отличие от трех великих змеев этот болотный змей куда как меньше, но всё равно большой. У него длинное тело, как у ящерицы, и чешуя цвета серебра. От груди до хвоста шагов двадцать, а может и двадцать пять. Лапы короткие, когтистые, а брюхо тащится по земле. Бока большие. Шея длинная, доставала до самых ветвей здешних деревьев, и здоровенная башка с длинной пастью и зубищами, каждый из которых размером с небольшой меч. Его слюна и его кровь прожигает камни, и даже от дыхания прожигает кожу и одежду. А уж если он плюнет своей желчью...

- Ааа... - Простонал в этот момент умирающий Свенельд, живое пока ещё доказательство убийственной силы дыхания змея. Ухаживающая за ним женщина негромко произнесла на варяжьем наречии.
- Остатки яда просочились в кровь. Даже его кровь стала жгучей, она разъедает мне кожу. Его она тоже разъедает изнутри. Я ничего не могу сделать. Никто не может.
Хольте на это ничего не ответил, но его взгляд был исполнен такой боли, что никакого ответа и не требовалось.

- Из его глаз постоянно течёт кровь. - Продолжал свой рассказ Рагнар. - Змеелюд, который живёт в этих пещерах, рассказал, что его яд настолько едок, что даже сам змей этого не выдерживает и плачет кровавыми слезами. Он так и называл эту тварь, Змей-Кровоглаз. Ах да, у этой образины ещё и крылья есть, вдобавок. Оно подкрадывалось к нам по земле, до последнего таясь за деревьями, но когда ему вмазало камнем, улепётывало оно на крыльях. Наверное, змеелюд расскажет про него больше, когда вернётся.

Варвара, Василиса, Горыня
Ах, кабы ещё знать, где там ноги у этой образины! Варвара видела только ком грязи с выглядывающими из него мордами зверей, да какое-то шевеление у нижней части этого кома, когда он полз. Метательные ножи с чавкающим звуком вошли в грязь так же, как и стрела, ни на шаг не замедлив тварь.

У Василисы дела пошли не лучше - вспыхнули глаза черепа-посоха, полыхнуло пламя синее, ударило в грязевой ком. Раздалось шипение, поднялся пар, клочья мёртвой плоти и обгорелые кусочки дерева разлетелись в стороны, волной смрада обдало героев, а тварь как пёрла, так и прёт. Слой грязи просто затушил пламя, не дав ему ни за что зацепиться, а обожжённая область покрылась твёрдой корочкой, которая затем с треском отвалилась. Не помогла и стенка огня, выставленная перед собою - пламя послушно вспыхнуло, но с тем же шипением погасло, когда грязевой ком прополз прямиком по нему. А больше препятствий перед ним и не было

Внутри кома что-то заклокотало, зачавкало - и наружу вырвалось жуткое переплетение живых, пульсирующих, извивающихся змеями кореньев, что пронизывали мёртвые тела волков, переплетая их между собой и объединяя в единое, уродливое и противоестественное существо. Василиса почувствовала, как зубы мертвецов вцепились в её одежду, как корни оплели её руки, и как нечто внутри кома с силой потащило её к себе, намереваясь втянуть, всосать внутрь себя, поглотить в бесформенную массу, и сделать частью себя.

В этот-то момент Горыня вырвал из земли увесистое бревно, некогда бывшее частью частокола вокруг этого дома, уже практически поглощённого болотом. Из бесформенного куска замшелого, поломанного дерева, источенного паразитами, вышла неожиданно удобная дубина, заужающаяся к концу, чтоб её сподручно было держать и махать, а за обманчиво-трухлявым видом ещё чувствовалось, что сердцевина у этой дубины крепкая и сухая, способная выдержать не один удар. Тем более, что бить-то придётся нечто довольно мягкое.

Правда, врагов стало больше. Пока события развивались, из болота уже вылез ещё один бесформенный грязевой ком, а с другой стороны из воды поднялись человечьи кости, поверх которых наросло переплетение покрытых мхом и тиной корней. Кости эти, с виду, принадлежали человеку, который при жизни не уступал в росте и ширине плеч даже Горыне. А может, это был и не один человек, а сразу несколько покойников, сросшихся в единую тварь - уж слишком неправильной формой тела обладал ведомый чужой волей мертвец. Не издавая никакого звука, кроме влажного чавканья шагов, покойник уверенно и твёрдо пошёл на героев.

Когда Эрл вдруг разорвал путы Кастеллано, Невеста мрачно вздохнула. Она не одобряла этого решения. Если с Хаосом ещё могло обойтись без больших проблем, то вот об этом решении Эрл пожалеет тысячу раз, девушка-ящерица была практически уверена в этом. Но она молчала. Молчала, потому что признавала за Волком право на такие решения, и берегла его авторитет, не оспаривая этих решений публично. С глазу на глаз, когда они только вдвоём - да, может быть. Но последнее слово всегда было за ним. Да и что могла предложить Невеста вместо этого? Убить его? Это было бы лучшим решением, но кто из присутствующих достаточно хладнокровен и беспринципен, чтобы вот так просто взять и убить связанного и беспомощного человека после того, как пообещал оставить его в живых, и он принял твои условия. Кастеллано был мерзким, жестоким ублюдком с неоправданной гордостью и стремлением к величию, и предавал он чаще, чем чистил зубы, но даже такого типа убить вот так просто Невеста не могла. В бою за свою или чужую жизнь - да. Но не вот так, подло и хладнокровно.
А вот Хаос пожалуй смог бы. Легко, просто, по щелчку пальца, и даже трупа бы не осталось. Хаос бы даже не усомнился в правильности такого поступка, и сейчас Невеста к своему стыду подумала, что хотела бы, чтобы Хаос сейчас был здесь. Он бы сделал своё дело, а Невеста смогла бы и дальше высокомерно презирать этого беспринципного сукина сына без капли эмпатии, глядя на него как на букашку с высоты своих моральных принципов. Но Хаоса нет, а сама Невеста не хочет марать руки в столь бесчестном деле. А потому она молчит, просто принимая решение Эрла. Иногда принципы и внутренние барьеры сильно сковывают, о, да.

Мрачные мысли, как видно, одолевали и Эрла. Его можно было понять - парень едва выбрался из тюрьмы, и сразу по выходу столкнулся с расколом в своей команде, с тем, как изменилось всё и все в его Коммуне за его отсутствие, а заодно с огромной ответственностью спасителя города, что грузом легла на его плечи. Что ему какой-то там потенциальный предатель Кастеллано. Но весь этот ворох проблем не заслонил от него её саму. С присущей ему неуклюжестью Эрл попробовал утешить Невесту, беспокоясь за её моральное состояние, и у Невесты потеплело в сердце от этого знания. На крепкие волчьи объятия она ответила, мягко обвив руками его шею, и доверчиво прильнула щекой к его груди, прикрыв глаза.
- Ну, если тебе хотелось меня утешить, то сейчас ты на правильном пути, Эрл. - С улыбкой прошептала девушка-ящерица, чуть крепче сжав Эрла в объятиях. - Когда ты меня обнимаешь, мне всегда становится спокойнее. Ощущаю себя под защитой большого, крутого Уличного Волка.
Невеста подняла голову, доверительно глядя Эрлу в глаза.
- Если сделаем всё правильно, то останемся живы. Наша жизнь всегда была связана с риском её досрочного окончания, нам не привыкать к этому. Просто сейчас ставки ощутимо выросли. Помни о том, что на кону, и будь ещё решительнее, чем раньше. В прошлом, твоя решимость всегда вдохновляла меня. И, думаю, не меня одну.
Прохладная ладонь Невесты нежно погладила небритую щёку Эрла.
- Чтобы победить, нам нужна воля, хороший план и удача. Воля в тебе есть, я это знаю. План у нас есть тоже А удача... Вот тебе на удачу.
Девушка-ящерица вдруг ухватилась за воротник Эрла, встала на носочки, и коротко, но пылко поцеловала Эрла в губы. А потом с озорной улыбочкой отстранилась от него, задорно сверкая своими большими, желтыми глазами.
- Пошли скорее, а то сейчас без тебя ещё кто-нибудь захочет выяснить отношения.

Ловчий, Ингьяльд

Левый ход, выбранный Ловчим, спускался неглубоко под землю, и сразу же вёл в большой подземный зал. Буквально за первым же поворотом Ловчий и Ингьяльд начали слышать неразборчивые отзвуки встревоженных человеческих голосов, что доносились из небольшого, ниже роста человечьего, прохода. Оттуда же лился мерцающий оранжевый свет, который явно создавало пламя небольшого костра Прибрав до поры факел, Ловчий и Ингьяльд прижались к стене, и вдоль неё осторожно подобрались ближе, чтобы разведать, что ждёт их там.

Выходивший в этот зал ход находился на добрых три, а то и все четыре сажени выше уровня пола, и спуск был возможен только по узкому выступу вдоль полукруглой стенки. Там, внизу, было расчищено довольно большое пространство, в центре которого потрескивал сложенный из наскоро собранных сухих ветвей всё того же зверь-дерева костер. У зверь-дерева было лишь одно хорошее свойство - при высыхании оно хорошо горело благодаря содержавшейся в нём особой смоле. У костра собралось шестеро варягов, плюс один лежал ничком. Один варяг, старый и пузатый, на котором едва сходился ремень, молча следил за костром. Другой, молодой длинноволосый датчанин, перематывал крепко раненую ногу, сжав зубы от боли и глухо рычал. Помогал ему в этом третий варяг, обритый наполовину, и совсем невооружённый, а одежка его вся была в пропалинах от едкой желчи. Трое других доглядывали за тяжелораненым - один, рыжий космач, заплевший косу в своей бороде, скрестив могучие, волосатые руки, наблюдал за тем, как худосочная варяжская баба с луком прикладывает какие-то припарки к обезображенной коже, а другой, осторожно поддерживая бедолагу за затылок, поит его водой из фляги, да только большая её часть льётся мимо. Сам же раненый... Ловчему не надо было быть целителем, чтобы понять, что вся эта возня бесполезна, и лишь продлевает мучения несчастного. Тот выглядел почти как те трупы, которых Ловчий видел на поляне, только ещё вяло шевелился и слабо стонал. Кожа на лице, на груди, на животе, на руках и ногах превратилась в сплошные гноящиеся язвы, а где уцелела - там пошла водянистыми пузырями. Голова его была лысой, как яйцо, растворились и волосы, и брови, и ресницы. Глаза не уцелели тоже - кровь сочилась из-под обезображенных век. Едва ли раненый был хотя бы в сознании - должно быть, уже отходил, метаясь в бреду, но его товарищ, что продерживал его голову, всё ещё успокаивал его.
- ...потерпи ещё немного. - Ингьяльд понимал, что говорит своему товарищу варяг, и мог негромким шёпотом переводить Ловчему, или хотя бы рассказывать в общих чертах. - Ты славно сражался. Спас всех нас. Ты достойный сын своего отца. Что там, Альма?
- Делаю что могу. - Отвечала девушка немного звенящим голосом, сосредоточенно прижимая очередную тряпку, вымоченную в каком-то растворе, который дымился рядом в котелке. - Но всё, что тут можно сделать, это немного облегчить его боль. Такое не заживёт, Хольте. Он обречён.
- Должно зажить! - Настаивал названный Хольте варяг. - Он спас всех нас, дайте ему шанс хотя бы попробовать выкарабкаться! Мы же не можем просто дать ему умереть!
- Если бы он сейчас мог тебе ответить, он бы умолял тебя о смерти. - Сурово говорил рыжий верзила, с высоты своего роста наблюдавший всю эту сцену. - Посмотри на него. Если ты не даруешь ему смерть, у тебя просто нет сердца.
- Ты не понимаешь. Я обещал его матери. Обещал, что позабочусь о нём. И я забочусь. - Настаивал на своём Хольте, а потом вновь начал пробовать поить водой раненого. - Вот, попей ещё. Или, может, тебе на раны полить? Охлаждает.

Ловчий ещё тогда решил, что не станет таиться, и войдёт как гость. Так и вошёл. Его и заметили, как только он появился из проёма. Никто из варягов даже не стал хвататься за оружие - только рыжий космач посмотрел на всех, и хмуро спросил.
- А почему пост не выставлен? Почему охраны нет, щенки?
- Так... Ты же не приказал. - Пожал плечами тот, который помогал товарищу перематывать себе ногу.
- А с чего бы я должен? Я же простой рубака, как и вы. Ладно, хрен бы с с вами. - И уже на практически русском рыжий заговорил с Ловчим. - Что, тоже на большое чудовище напоролся, рус? Тебя змей привёл?


Горыня, Варвара, Василиса,

Оставшись снаружи, спутники Ловчего слушали тишину, царившую в проклятом лесу. Тишина это была зловещая, мёртвая, какая бывает разве что на кладбищах. Один только ветер гуляет среди скрипучих чёрных ветвей, да может булькнет чего-нибудь в жидкой грязи. Кони нервничали, чуя опасность, жались друг к другу, и противились Горыне, что пытался их привязать - знали, что тогда при случае не смогут убежать. Но тишина такая царила недолго. В какой-то момент замерший было лес мало-помалу вновь начал приходить в движение, и будто бы осознавал, чувствовал где-то в себе инородное, живое тепло человеческих тел. Вот пробежало что-то среди чёрных стволов - только бледный, нескладный силуэт успела разглядеть бдительная Варвара. А вот проползло что-то в жухлом рогозе, что таилось там всё это время, но было вспугнуто слишком резким движением Горыни. Затрещали сухие ветви где-то позади, в густом мраке под сросшимися кронами-зверь-деревьев. Кто-то будто кружил вокруг остатков разрушенной хаты, затерянной в лесной чаще, выбирая, когда и откуда напасть, на кого наброситься первым. Одно ли то было чудище? Два? Десять? Кто знает. Но что-то определённо было там, среди лесной чащи. Присматривалось к ним, и чего-то ждало.

- Эй!
Голос раздался откуда-то сверху. Молодой, человеческий голос, хотя и с примесью какого-то шипения. Задрав голову, спутники Ловчего увидели, что ствол одного из ближайших чёрных деревьев туго обвило длиннющим змеиным хвостом, совсем как у гадюки, если бы та была толщиною в обхват обеих рук. под чёрной ячеистой чешуёй с отливом так и перекатывались сильные мускулы, а на кончике хвоста хитрой системой ремней удерживался острый стальной клинок, будто взятый наизготовку и направленный кончиком на героев. Хвост обвивал дерево в три тугих кольца, но вовсе не переходил в огромную змеиную голову. Верхняя часть тела существа была бы совсем уж человеческая, кабы не светло-серый цвет кожи, переходящий в тёмную чешую на руках ниже локтя. А так, ниже поясу змей, а выше - вполне себе парень. Руки его, с заметными такими когтями, цепко держали лук, натягивая до звона тетиву из конской жилы, а дрожащий кончик стрелы был направлен аккурат на спутников Ловчего. Прищурив один желтый змеиный глаз, в них целился длинноволосый парень, оскаливший острые клыки. Наверное, его можно было назвать чудовищем, но он вовсе не выглядел уродливо - напротив, это было создание весьма гармоничное, удачно сочетавшее в своём облике и человечьи, и змеиные черты. За вычетом глаз, клыков и цвета кожи у существа было человеческое лицо вполне даже красивого парня с длинными, пепельными волосами, которые немного мешали ему сейчас целиться в людей. И сейчас красивое лицо этого парня выражало настороженность и подозрительность. Готовность убить тоже, но только готовность, а не желание. Да и, должно быть, он и вовсе не был только лишь убийцей, поскольку кроме лука и лезвия за плечами у него болтался на шлейках плетёный из лозы короб, наполненный хворостом, а сбоку на повязанном поперёк хвоста поясе висела туша мёртвого зайца. Откуда только взял он его в этом проклятом месте?

- Ещё люди! Да что за день такой сегодня?! - С легким шипением вопрошало существо, требовательно глядя на тех, кого считало вторженцами в свой мрачный мирок. - Времени мало, отвечайте быстро! Добрые вы люди, или худые?!

Отдав распоряжения, Ловчий принялся искать в грязи и помятой, пожухлой от испарений желчи траве нужные следы. Это было не так просто, как могло показаться, потому что следов было слишком много - бой с чудищем был хоть и быстрым, но очень жарким. И всё же, вскоре Ловчий обнаружил прерывистую цепочку отпечатков варяжьих ботинок, уходивших в сторону от широкой, сухой поляны глубже в заросли. Определившись с направлением, Ловчий отправился в ту сторону, ища остальные зацепки.

Ему не составило большого труда отыскивать следы уцелевших воинов даже в болоте, где жидкая грязь и вода мгновенно скрадывали чужие следы. Оставались ведь и другие. Вот например отломленная ветка у одной чахлой ёлочки - отломана только недавно. А вот примятая трава со следами крови на одной из кочек. А вот, например, дохлая пиявка - очень большая, надо сказать, пиявка, покрытая панцирной бронёй, которая, впрочем, не спасла её от прямого удара острием меча прямо в ту часть продолговатого тела, которая должна была быть головой(Ловчий судил по приоткрытой присоске с нижней стороны, с вывалившимся из неё шипом). Пока Ловчий шёл, он получал всё больше и больше сведений. Ещё на половине пути он знал, что отступивших воинов семеро, что как минимум один из них тяжело ранен, и его несут двое его приятелей, а другой заметно прихрамывает и припадает на правый бок, отчего след его правой ноги становится немного глубже. Следы даже поведали Ловчему неожиданную историю о том, как где-то среди этой чащи навстречу варягам выползло ещё одно чудище, оставлявшее за собой неглубокий, но длинный и извилистый след. Такой след могла бы оставить змея, будь она толщиною с человека, и длиною втрое больше. Но с этой змеёй варяги в бой не вступили - напротив, после этой встречи все они пошли вместе, а варяги резко сменили направление, отклонившись на северо-запад.

Когда же Ловчий пришёл на место - он обнаружил, что след варягов кончается в том, что раньше было большим-большим домом. От дома этого не осталось ничегошеньки, кроме двух полуразрушенных стен. Бревна потемнели от времени, разбухли и загнили от влаги, и покрылись мхом и грибами. Доски пола были едва видны под наносной грязью. А в центре пола был проделан лаз, раньше накрывавшийся крышкой, которая теперь была небрежно откинута в сторону, открывая путь вниз по гнилой насквозь деревянной лестнице. Варяги спустились туда, и Ловчий даже не понимал, каким только чудом гнилые ступени не провалились под ними. Там, внизу, Ловчий пока что не видел ничего, поскольку в погребе безраздельно царил сырой, ничем не освещённый мрак. Не слышно было и никаких звуков, кроме тихого гула сквозняка. Судя по всему, этот подпол либо был существенно углублён после того, как его оставили люди, или соединялся с какими-то подземными ходами там, внизу.

- Ты смотри. - Услышал вдруг Ловчий голос Ягини. Она уже будто бы стояла возле лаза, склонившись над ним и с интересом заглядывая внутрь. - Хорошее местечко нашли, чтобы схорониться. Если и захочет достать та тварь, то всё равно не пролезет туда. Правда, кони ваши туда тоже не пролезут. Жалко будет, если их чудище съест. Сестрица моя точно расстроится.
Подняв взгляд на Ловчего, Ягиня понимающе покивала.
- Вот что надо было тебе подарить вместо ножика. Коня волшебного. Чтоб можно было в карман убрать. - И тут же Ягиня перепрыгнула на другую тему. - Так что будешь делать, Ловчий? Как гость войдёшь к варягам в убежище, или подкрадёшься к ним, аки тать в ночи?

Умно поступила Василиса, что руки нежные защитила. Остатки едкой желчи на изуродованном теле хоть и потеряли изначальную свою жгучесть, всё ещё могли оставить на нежной девичьей коже болезненные, незаживающие язвы. А через краги так и ничего, только шипит там что-то при прикосновении. Жаль, что на нос ничего такого надеть нельзя- отвратительный запах имел сногсшибательную силу, и у Василисы невольно заслезились глаза. Пришлось сделать немалое усилие над собою, чтобы не отпрянуть от источавшего едкое зловоние тела.

И снова открылись Василисиному внутреннему взору последние мгновения жизни варягов. Она наблюдала их будто бы из глаз этого человека, на чело которого положила руку. Так же, как и Ловчий с компанией, варяги наткнулись на этот проклятый лес, когда искали кратчайший путь до Новгорода. Они спешили доставить орудие на позиции своих войск, а потому их командир приказал идти прямо через лес. Воины роптали, но скорее не из страха, а потому, что им придётся толкать тяжёлый камнемёт через топи, петляя меж деревьев. Впряжённые в камнемёт ломовые лошади, впрочем, нашли эту задачу посильной. Однако путь варягов до этого места не был столь же тих и спокоен, как у Ловчего и его спутников - на них постоянно нападали чудища, то по одному, то сразу по несколько. Они лезли из грязи, выныривали из воды, спрыгивали с деревьев, но бесстрашные и обученные сражаться северяне расправлялись с ними лихо и без потерь. Самоуверенность варягов росла с каждой победой, но они даже не понимали, что слишком шумят, и привлекают кое-кого значительно более опасного.

Когда они добрались до этой поляны, они оказались в окружении чудовищ, и уже заняли было круговую оборону - но атаки не последовало. Чудища неожиданно встрепенулись, а затем бросились бежать прочь, исчезая в зарослях и заныривая под воду. А прямо впереди затрещало ветвями и гулко зашлёпало по грязи что-то большое и хищное. Тот парень, через глаза которого смотрела на эту сцену Василиса, заметил среди тёмных деревьев движение чего-то большого и длинношеего, и хотел было крикнуть, указать товарищам, одновременно натягивая тетиву своего лука - как вдруг оно дохнуло во всю силу своих лёгких. Василиса успела увидеть, как исказился воздух от едких испарений, что изрыгнула из своего чрева тварь, как это марево накрыло варягов, которые стояли перед глядящим и те закричали от боли, падая и корчась на земле. Кожа отваливалась от них кусками, вместе с тлеющими клочьями одежды, волосы и бороды скручивались и съёживались, как от огня. Трава под их ногами жухла на глазах. Через миг едва видимое облако испарений накрыло и смотрящего. Василиса успела почувствовать лишь малую долю той боли, которую испытал несчастный воин - это было сравнимо разве что со страданиями изборских дружинников, сгоревших заживо в своей гриднице, но ещё больнее, ещё ужаснее. Всего миг, и Василиса не смогла больше - отдёрнула руку от покойника, едва сдержав крик.

И вот она снова видит вокруг себя только тела. Видит, и понимает, что их меньше, чем было варягов в воспоминаниях мертвеца.

А Ингьяльд тем временем успел заметить, что камнемёт, прежде чем что-то сломало его одним ударом и завалило набок, успел единожды метнуть свой снаряд. Снаряд этот улетел куда-то в сторону идолов, и тут-то Ингьяльд заметил, что часть из этих изваяний опрокинута и вдавлена в землю. На них упало что-то большое. В древесине остались глубокие полости от излившейся на них желчи, что прожгла её. Часть попала и на каменную голову змея, но оставила только небольшие чёрные точки - следы брызнувших капель. Похоже, выстреленный из огромной пращи снаряд удачно ранил тварь, которая расправилась с варягами.

А вот в пасть каменной змеиной головы заглядывать толку не было. В ней не было никаких полостей, то были просто выдолбленные в камне очертания.

Варвара после своего краткого забега удостоверилась лишь в том, что вокруг идола по прежнему никого нет - ни людей, ни чудищ. Видать, всё ещё боятся сюда сунуться.

Слышала ли Ягиня дерзкие слова Варвары, не слышала ли, а никак себя не проявила. Ловчий с Посыльным распрощались на первой же развилке, и Посыльный поехал в свою сторону, а Ловчий со спутниками - в свою.

И потянулись вёрсты одна за одной. И снова довелось Ловчему наблюдать за тем, как страдает родная земля под сапогом врага. Видел Ловчий, как где-то там, вдалеке, догорает небольшой город, отказавшийся, должно быть, платить дань варягам. Чёрные клубы дыма подымаются в небо от большого пепелища. Проезжал мимо деревеньки опустевшей, где увидел следы стычки между варягами и остатками русских отрядов, что тот город обороняли, да разбиты оказались. Ловчий понял, ребята пытались лесами уйти, пробиться к своим, к Новгороду, предупредить, что враг идёт лютый. В эту деревню, видать, зашли в надежде на помощь своих людей, пополнить оскудевшие припасы да дух перевести, да тут их варяжья стая и окружила.

Держались долго. Улочки были залиты кровью, истоптаны множеством сапог. Были и тела - но только тела русов. Варяги забрали своих, а чужих оставили падальщикам на поругание. В самом большом доме в деревне, как будто, целая осада была - передняя стена и крыши были так и истыканы застрявшими в древесине стрелами, а проходы были завалены остатками наскоро сделанных из чего попало баррикад. Дальше за домом этим рос большой, ухоженный яблоневый сад. Яблоньки были одна к одной, красивые, а ветви деревьев клонились к земле от тяжести сочных плодов. А среди той красоты снова торчали из земли и древесных стволов варяжские стрелы, валялись там-сям и ржавели шлема железные да отлетевшие от доспеха пластины, и лежали тела молодых воинов, погибших здесь в отчаянной попытке прорваться. Зелёная трава была густо обагрена их кровью, ею же пропиталась и земля. Среди всего этого Ловчий разглядел белый силуэт Ягини - та будто бы прислонилась к одному из древесных стволов, и ела красное яблочко, нанизанное на варяжскую стрелу. Почувствовав взгляд Ловчего, Ягиня повернулась к нему, помахала свободной рукой и подмигнула с обыкновенной своей улыбочкой.

Посыльный был прав, когда говорил о том, что варяги движутся к Новгороду. Следы их наступления, подобные этоим, встречались постоянно. Иногда Ловчий обгонял небольшие отряды, идущие этой же дорогой - северные воины провожали его мрачными взглядами. Один раз видел их походный лагерь в чистом поле - разноцветные треугольные шатры, выставленные кругом, костёр в центре и разобранное таранное орудие поодаль. Однажды Ловчий даже видел, как варяги волоком тянут по суше свой драккар, украшенный по бортам разноцветными щитами - не иначе, хотят дойти с ним до реки Шелонь, и по ней сплавиться до озера Ильменского, а там уж и к Новгороду подобраться. Варяги явно продвигались очень быстро - стекались к подступам Новгорода малыми отрядами, формируя мощный кулак атаки. Останавливать их было некому. И всё же, в одном из направлений атака варягов забуксовала.
----------------------------------------
Когда в сказках говорят про дремучий, тёмный лес, в виду имеется как раз такой лес, через который намеревался пройти Ловчий на пути в Мормалево. Деревья в этом лесу росли такие высокие и толстые, что обхватить их по кругу мог бы разве что хоровод из четверых человек(и это по меньшей мере), а чтобы свалить одно такое дерево, пришлось бы иступить не одну двуручную пилу с самым широким полотнищем. Прямой и толстый ствол с жесткой, словно железо, корой, уходил далеко ввысь, и ветвился жуткими толстыми лапами. На ветвях этих деревьев не росло ни единого листика, а ветви спутывались меж собой так сильно, что даже свет едва-едва пробивался через крошечные зазоры. Весь этот лес рос на труднопроходимой болотистой почве, деревья стояли прямо в мутной воде, затянутой зелёной ряской и тиной. Всё, что поднималось из этой воды - зелёные островки суши, покрытые илом и тиной брёвна да чахлый камыш. Эти огромные деревья вытеснили всю остальную растительность, оставив только уже упомянутый камыш, болотную траву, чертополох да редкие чахлые ёлочки, что удержались на островках твёрдой земли.

Ловчий знал, что это за деревья, хотя и никогда ещё не видел их такими большими и так много. Зверь-дерево - так его называли бывалые лесники. Изредка, в самых тёмных уголках лесов, из почвы порой пробивались невесть как сюда занесённые странные ростки. В бытность свою на службе княжеской, Ловчий тщательно выкорчёвывал каждый такой росток, который находил, и выкапывал вокруг него небольшой участок порченной земли, чтобы кинуть её в буйный костёр и выжечь всю заразу. Те ростки, что он всё же пропускал, вырастали до полноценного дерева за несколько месяцев, и сразу же начинали плодоносить независимо от сезона. Хоть и не было на ветвях этих деревьев ни листков, ни почек, но всё же какое-то семя падало с него в землю. Большая часть семени не приживалась в почве, но из того, что всё же прижилось, вырастало вовсе не новое дерево. После нескольких недель вызревания на свет Божий появлялись твари, которым нет даже названия. Разрывая узловатыми, непропорциональными лапищами грунт, они вылезали наружу, и несли только смерть всему живому(включая друг дружку), одержимые иррационально-тупой злобой и ненавистью ко всему миру. Всего одно такое зверь-дерево могло породить десятки тварей, и всех их надлежало переловить и убить, поэтому со зверь-деревьями Ловчий боролся беспощадно, высекая их под корень, корчуя пни и сжигая. А теперь он видел перед собою целый лес, сплошь состоящий из зверь-деревьев, которым по самым скромным подсчётам не меньше сотни лет.

Конечно, проклятый лес можно было и обойти. Но путь напрямик экономил несколько дней пути, даже с учётом того, что продвигаться придётся по голень в воде от островка до островка, спешившись с лошадей. Так и было решено поступить. Ловчий и спутники спешились, взяв коней под уздцы, и отправились вглубь проклятого леса.
По ходу пути стало ясно, что проклятый лес раньше был сильно меньше. То, что сейчас было отвоёвано зверь-деревьями, когда-то было заселено людьми. Среди болот догнивали остатки людских строений - охотничьи засидки, приземистые заброшенные домики на ножках-сваях, остатки обрушившихся мостов через глубокие овраги. Попалась даже старая водяная мельница, сложенная из камня. Она ушла в грязную воду больше, чем наполовину, а деревянное колесо было оторвано и лежало на боку неподалёку, так же увязнув в грязи и покрывшись тиной.

Ловчий и его спутники не были первыми, кто прошёл этим путём. Точно так же решили не обходить проклятый лес и варяги, шедшие к Новгороду. Небольшой отряд шел через этот лес, и тащил за собою осадное орудие на деревянных колёсах - что-то вроде большой пращи для метания круглых камней. Они как раз выбрались на просторный и широкий сухой участок, по какой-то причине не занятый чёрыми деревьями, но занятый старым капищем. До сих пор тут остались сложенные в несколько кругов гладкие отбелённые камни, покосившиеся деревянные идолы, и здоровенный валун в центре, который мог быть похож на змеиную голову с приоткрытой пастью, если бы время не сгладило, не стёрло все черты, оставив только подобие формы и смутные очертания. Теперь поодаль от этого старого святилища валялся на боку перевёрнутый камнемёт, а в траве лежало... Ловчий бегло подсчитал, и получилось, что здесь нашли последний покой пятнадцать варяжьих тел. Тел, страшно обезображенных чем-то очень едким, что заставило их плоть отстать от кожи полужидкими, зловонными кусками, а заодно превратило в водянистую слизь крупные участки травы.

Может, стоило бы осмотреться?

Невеста устало повела глазами к потолку. Опять эта шарманка про то, что быть рабом системы это позорно и ничтожно. Где-то она уже слышала такие речи.
- Так ты не просто громила, которому страшно хочется выбиться в тузы? Ты, оказывается, идейный нонконформист? Анархия, долой систему, сами себе хозяева? Слабо верится.
Невеста скрестила руки на груди.
- Лидерство это не только право отдавать приказы. Это ещё и готовность брать ответственность. Ответственность за других. Тебе такое слово, наверное, и незнакомо. Вот поэтому они и идут за "мальчиком-скаутом", а не за тобой - они чувствуют, кому могут доверить свои жизни. Этот идеологический бред про рабов системы ты можешь нести пубертатным подросткам-бунтарям, но будь тебе не насрать на всех тех детей, ради которых Эрл вообще создавал эту Коммуну, ты бы понял, что их жизни важнее дешевой гордости.

Телепатически переданное Бродягой сообщение Невеста приняла с хмурым молчанием. Мысленно она ответила только одно.
- "Может попробуешь ещё раз?"

- В любом случае, мы спрашивали не твоё мнение о лучшем варианте будущего. Не тяни время, Кастеллано. - Продолжила диалог Невеста. - Сейчас важнее другой вопрос. Ты ещё жив только потому, что мы думаем, будто ты можешь располагать какими-нибудь интересными сведениями. Если тебе нечего нам сказать, нам незачем оставлять тебя в живых. Руки марать тоже не хочется, но ты доставляешь много проблем. Если ты не пригодишься нам как информатор, ты пригодишься мне как долговременный запас мяса. О замолвленных словечках будем договариваться тогда, когда ты выторгуешь свою жизнь.

- Нет, Ловчий. Неинтересно.
Ловчий услышал голос Ягини не в мыслях своих, как ожидал, а со стороны, будто бы ведьма стояла неподалеку от него. Открыл глаза - и в самом деле увидел Ягиню. Стояла она перед ним как живая, стоя босыми ногами на траве, да наморщив свой миловидный носик, с выражением брезгливости оглядывая возвышавшееся над окоестностями ветхое строение.
- Где уж интересу взяться, коли ты пришел и сразу спать завалился. Герой называется. - Ворчала ведьма. Она ворчала, а Ловчий заметил, что под ступнями Ягини не приминается трава, и сарафан не мокнет от утреней росы. Морок все же. И должно быть, видит его один он. - И местечко-то какое выбрал, ты посмотри! Снаружи вороньё клювы точит об крышу, а внутри мыши и паутина! А ещё нос воротил, что у нас в дому не прибрано и крысы по тарелкам лазают. А я ведь и знать не знала, что тут мельница есть. Чудное место, Ловчий, ох чудное. Кто же это тут от меня хоронился?

Ягиня усмехнулась, как будто восприняла за похвалу слова Ловчего о том, что от неё не скрыться.

- Зачем? - Переспросила Ягиня. - Ради любви, Ловчий. Всё ради любви.
Так же задумчиво, как и сам прославленный охотник, она покручивает в руках чарку, наблюдая за тем, как плещется в ней ровная, блестящая поверхность алой жидкости, давая небольшие отблески в дрожащем свете свечей.
- Я люблю своего брата. И для него сделаю всё. - Это вот "всё" прозвучало так, будто она отрезала это слово, отсекла своим костяным ножиком. - Я, конечно, мыслей людских прочесть не могу - только не говори никому, это секрет. - Ягиня подмигнула Ловчему - Наверняка я не скажу, мог ли кто-то из братьев моих и правда решиться дурное свершить, Кощея моего погубить. Но у них была причина, была возможность, и была страшная нелюбовь к нему. Для меня этого было достаточно. Я не люблю ждать удара в спину, я его упреждаю.
В этих словах явно был намёк, который адресован был Ловчему.
- То же я скажу и о князьях новгородских да киевских. Слышал моё обещание? Будет Кощей не князем Изборским, но царём всей Руси. Сил у нас, конечно, меньше, но я ведь девица знающая, многие тайны мне открыты. Поборемся. И Сванн мне поможет, никуда не денется. Он в угол загнан, погнали его с родной земли, а люди его с ним вместе пошли, как верная стая. Я им новый дом дала, пусть живут, а Кощей разрешил им дань собирать в Изборске и других владениях, где мой брат править станет. Заключена у меня с ними кровная клятва, такая, какую не нарушить просто так. Отчаяние и тревога о людях своих толкают и не на такие соглашения.

Когда Ловчий задал последний вопрос, Ягиня долго молчала, прежде чем ответить.
- Я не делала ничего для того, чтобы батюшка умер. - Наконец сказала она. - Но и от смерти спасти его способа не искала. Другой у меня тогда поиск был. Хворь в нём зрела давно, может с тех самых пор, как он Белозара убил. Слыхал ту историю? Ну, кто не слыхал. - Снова короткая улыбка самой себе, снова зелёный блик в глазах красивых. - Опухоль у него была внутри, в печёнке в самой, меньше горошинки, и зрела она там многие года, не болела, не ныла, ждала своего часа. А потом... - Ягиня взмахнула рукой, свободной от чарки. - Съела болезнь сначала печёнку, а потом и всё остальное тело. Сгорел наш батюшка за три неполных дня. А я-то рассчитывала, что он подольше протянет, даст мне больше времени. Вот и пришлось готовиться к грядущему в большой спешке и суете. Оттого и вышло так... неаккуратно.

Ягиня вздохнула, а потом поднялась с места, держа чару в полусогнутой руке.
- Хороший человек был мой батюшка, Возгарь Пересветович. Всегда к добру стремился, и если и сбивался с пути того, то лишь потому, что он всего лишь человек, со всеми человеческими страстями и слабостями. Вот давай и выпьем за него. За него, да за упокой его души.

Подняла Ягиня чару, и вставший вслед за нею Ловчий поднял чару ей навстречу. Звякнуло негромко стекло друг о дружку, а затем Ловчий и Ягиня разом осушили каждый свой сосуд. Ягиня осушила его как ни в чём ни бывало, а вот Ловчий... Ох, не зря он не доверял Ягине, не зря. Он чувствовал ещё, как текло вино по горлу, а в живот так и не дотекло. Где-то на пути к нему вдруг всосалось оно прямо в стенки пищевода, а от него начало растекаться по всему телу жаркой лавой. Ловчего затрясло, бросило в пот, всё нутро загорелось огнём а ноги подкосились. Повело его в сторону, помутилось в глазах, а вены все вздулись синими корнями, вспучились под кожею. Опустевшая чарка упала на пол, разлетевшись на мелкие осколочки.
- Ну-ну-ну, Ловчий. Потерпи. Сейчас пройдёт. - Успокаивала Ягиня Ловчего, с улыбкой глядя на то, как борется он с немочью, тело сковавшей. - Не бойся, не яд тебе дала, как братьям. Кровь моя, с вином разбавленная. А у меня кровь особая, как и я сама. Сейчас усвоится, и всё пройдёт.

А Ловчему уже казалось, что головы мёртвых зверей глядят на него, и как и Ягиня ухмыляются, да перешептываются друг с другом злорадно.
- Гляди, гляди!
- Как корчится!
- Убийца поганый!
- Сожрём его!
- Сожрём его!
- Сожрём его!
Хор голосов, впрочем, быстро смолк, и Ловчего начало отпускать. Жар внутри ослабевал, отступала острая боль, превращаясь в тупую и ноющую, а зрению возвращалась былая острота.
- Не обессудь, что обманула тебя так. Зная твоё упрямство, сам бы ты не согласился. - Сказала Ягиня. - Я сестрице пообещала, что помощников своих отпущу, а приглядывать за вами мне, как ни крути, а надо. Вот и повязалась я с тобою, как с ними. Теперь смогу видеть глазами твоими, да слышать ушами, ну и с тобою говорить по душам, хоть за тысячу тысяч вёрст ты от меня будешь. А коли захочешь, так и вовсе призови меня, и прибуду я. Мы с тобой теперь как родные, как брат и сестра.
Ягиня поставила чарку на стол, и отодвинула от себя.
- А ещё, если голову вдруг сложишь в пути нелёгком, я про то узнаю вовремя, и смогу что-нибудь сделать, вот как с подругой твоей. Правда живая да мёртвая вода нынче у меня вся закончилась, но что-нибудь я изыщу. Для тебя уж постараюсь.

Хоть Невеста и не подавала виду, но вообще-то она довольно сильно занервничала, когда Эрл решил поболтать наедине с Хаосом. Разговор ему предстоит тяжёлый, это уж наверняка. Когда Невеста нервничала, ей трудно было усидеть на месте - она была из тех личностей, которые от нервов любят маячить по комнате туда-сюда, перебирать ногами на стуле, покусывать собственные губы, ковырять когтями столешницу, нервно постукивать по полу кончиком хвоста... В общем, всё в таком роде. Но сейчас-то делать этого было нельзя! Тут совещание, серьёзный вопрос, долговременное планирование, и будет неуместно начать сходить тут с ума. Ища, куда бы себя деть, Невеста вдруг заметила неподалёку от себя Флору, и подчинилась возникшему порыву подсесть прямо к ней.
- Эм... Флора? То есть... Роза, верно? - Многие отвыкли уже видеть Невесту такой. Сейчас она выглядела совсем как в первый раз, когда покинула свой подвал и влилась в общество Непокорных. Смущённая, скромная, немного неловкая, она сцепила ладони в замок, нервно перебирая когтями больших пальцев, и никак не могла направить на Флору прямой взгляд. - Я ведь так и не сказала... Ты... Вы, ребята, спасли меня. Вытащили из той жуткой лаборатории. Я тогда была слишком... - Невеста присвистнула, покрутив пальцем у виска. - Не в том состоянии, чтобы что-то понимать, но сейчас я вспомнила об этом, и хотела сказать вам спасибо, что освободили меня. Если бы не вы, я бы так и осталась там торчать. Я знаю, у вас довольно спорные идеи и методы, многие с ними не согласны, и я бы тоже могла во многом с вам не сойтись, но если бы вы не делали то, что делаете, меня бы не было сейчас на свободе. Спасибо. Правда.

Помолчав немного, и уделив время Флоре на ответ на все эти неловкие благодарности, Невеста осмелилась на новый вопрос.
- Знаешь, вечно ведь бороться не получится. Даже нам, в смысле Непокорным, пришлось это понять. Мир несправедлив, потому что правят им сверхбогатые ублюдки вроде этого Императора, но другого у нас нет. Мы просто бьёмся лбом о стену, сражаясь с ним, как за идею, так и просто за право жить. Но теперь, когда всё так повернулось, нам как бы выпал шанс. Возможность влиться в этот мир, жить как в той или иной мере нормальные люди. Ты никогда не думала об этом? Ну, и вообще о том, что будешь делать, если мы всё-таки победим Бёрджиса?

Ягиня нахмурилась, сдвинув чёрные брови, когда услышала слова Ловчего, но у Провидицы создалось ощущение, что ведьму злит вовсе не то, что именно говорит Ловчий, а то, что он вообще заговорил с Чахликом. Стало труднее дышать, затхлый воздух в давно не проветривавшихся покоях будто замедлился, стал тяжелее. Глаза колдуньи сверкнули зелёным огоньком, как порой сверкали и у самой Провидицы, и Ягиня сделала шаг навстречу Ловчему, как будто собиралась в следующую же минуту встать между ним и своим братом.
- Молодому князю нездоровится, Ловчий. - С нажимом произнесла она. - Ему нельзя волноваться. Не донимай его своими глупыми вопросами.

Но вдруг на плечо Ягини легла тонкая, худая рука - и ощущение угрозы мгновенно исчезло.
- Не надо, Ягиня.
За это малое мгновение, Чахлик успел подняться со своей постели, сам отодвинул сестру в сторонку, нетвёрдой походкой выступив к Ловчему навстречу. Ягиня была совершенно обескуражена этим фактом, настолько, что послушно отступила назад, лишь из-за плеча брата сверкая в сторону Ловчего недобрым взглядом.
- Я не знаю, что там творится, Ловчий. - Честно сказал молодой князь усталым голосом, будто каждое слово давалось ему через силу. - И не хочу знать. Я ничего этим людям не должен, и мне на них плевать, как и им всегда было плевать. Моей власти они не приняли бы никогда, даже если бы у меня не было Сванна и его людей. Большинство из них даже моего имени не знает, а если бы это я умирал там, они бы просто прошли мимо меня. - В голосе паренька начали появляться злые нотки, а его запавшие глаза, которые игра света и тени будто бы превращала в пустые глазницы черепа, заблестели от влаги. - Они все ненавидят меня, как отец и братья, за то, что умерла мама, а я остался жив! Я всегда был лишним. Все просто ждали, когда наконец до меня доберётся смерть, которая вечно дышит мне в затылок. А теперь, когда папа наконец умер, они решили поторопить смерть! И никто бы их не остановил! Никто бы не сказал, что это несправедливо и беззаконно, убивать брата! Только теперь я не позволю им просто запереть меня на чердаке и дождаться, пока я тихо подохну! Я не умру, Ловчий! И уж точно не дам себя убить!
И тут у Чахлика из носу хлынула кровь. Парнишка пошатнулся, и едва успел опереться на вовремя подставленное плечо сестры.
- Ох ты ж, горюшко моё луковое! - Зашептала встревоженная Ягиня, скорее подавая Чахлику платок. Вообще-то, она хотела закрыть им кровоточащий нос, но Чахлик сам взял у неё белую тряпицу и использовал её по назначению. - Давай, давай, обратно в кровать, потихонечку. Молодец.
Нараспев увещевая молодого князя, Ягиня мягко усадила его обратно на перину, а затем подняла укоряющий взгляд на Ловчего.
- Что, доволен теперь? - В голосе Ягини звучал отчётливый упрёк. - Говорила же, нельзя его волновать! Он ещё слаб после поминок! Нам сейчас не до этих твоих мелких страданий черни.

- Нет, он правильно говорит. - Всё ещё держа платок у носа, прогундосил молодой паренёк. - Да, я плохой князь, мне никогда не быть как отец. Я и не хотел никогда княжествовать, просто время такое настало, что или я буду князь, или мертвец. Дружина отцовская не захотела мне служить, мне нужны были люди. Сванн был подходящим человеком. Но ему нужно было заплатить. Это плата. Право собирать дань в моих землях. Мёртвые Волки убивают только тех, кто сопротивляется.
- Ой, ну перед кем ты оправдываешься. - Закатила глаза Ягиня. - Лежи уже смирно. А ты, Ловчий, совсем меня разочаровываешь. - Оставив князя в покое, Ягиня поднялась с постели, и Ловчий с Провидицей заметили, что на её руках так и осталась кровь брата. Но Ягиня не обращала на это никакого внимания. - Я-то думала, что уж ты-то поймёшь. А ты всё к людским законам обращаешься, но сам-то, помнится, их не больно чтил. Тяготился ими даже. Ты был близок к природе, тебе были ближе её законы, а то, что сильные берут у слабых, есть один из непреложных законов природы. Ты и правда изменился.

Безжалостные слова Ловчего о том, что смерть не остановить, заставили Чахлика сжаться от страха, съёжиться на своем болезном одре. Уж если чего и боялся юноша, так это умереть. А Ягиня... улыбнулась.

- Варяги от смерти не уберегут. Я уберегу. - С нежностью во взгляде Ягиня поглядела на брата, и страх покинул его. Тот улыбнулся ей, и наконец прикрыл глаза. - Я обещала, и я сделаю. Ловчий мою силу видел, но это всё так, игрушки. Для тебя я постараюсь по-настоящему. А пока что спи. Спи, молодой Кощей.
То, как Ягиня назвала своего брата, сразу же резануло молчащую в стороне Провидицу по ушам. Что-то в этом имени было такое... Такое, что больше не позволяло смотреть на Чахлика как и прежде. На одну небольшую секунду вместо лежавшего на перинах юноши она вдруг увидела живого мертвеца. Если раньше лишь игра света делала его глаза похожими на чёрные провалы глазниц, то теперь Василиса действительно видела вместо красивого лица уродливый череп под иссохшей, чёрной кожей, и череп этот венчала корона из кинжальных лезвий, а его тело, похожее на иссохшие мощи, было заковано в чёрно-золотой железный доспех.
Это он будет всему причиной. Это он принесёт в мир вечный сумрак безвременья, видения о котором тревожат Провидицу каждую ночь. Но это случится нескоро. Потом. А пока... Пока он оставался всего лишь испуганным мальчишкой, который совершает страшные злодеяния из одного лишь страха перед неотвратимостью своей кончины. Провидица узрела самого страшного врага Руси ещё до того, как этот враг родился из этого самого мальчишки. Но ведь и самому мальчишке помогла прийти в этот мир сестра.

- Есть для тебя работа. - Сказала Ягиня коротко в ответ на последний вопрос Ловчего. - Как раз изловить парочку людей, которые стали чудовищами. Но об этом мы с тобой поговорим внизу, чтоб не тревожить отдых князя молодого. Я сама накрою на стол, ведь ты мой гость. Ты и твоя... спутница.
Ягиня наконец по-настоящему посмотрела на Провидицу, и будто бы разглядела в ней что-то особое. Сначала она лишь мельком скользнула по ней своим жутковатым взглядом, но в следующий миг взгляд колдуньи был будто притянут обратно непреодолимой силой.
- Ой, Ловчий. - Ведьма снова заулыбалась своей белозубой улыбочкой, и подошла ближе к Василисе. - Это ты мне такой подарок принёс, и молчишь? Вот это да!
Остановившись в полшаге от Огнедевы, Ягиня наклонилась лицом ближе к ней, и несколько раз потянула носом воздух, словно почуявший знакомый запах зверь.
- Да, да, нет ошибки. Родную кровь я всегда узнаю. Но как? Откуда? - Подняв взгляд, Ягиня положила руки на плечи Василисе, и та почувствовала на себе абсолютно тот же взгляд, каким одаривала молодая княжна своего горячо любимого брата. - Не иначе сама судьба свела нас с тобою... сестра.

Ловчий и Василиса

Наказав своим спутникам подыскать себе пока что место на побывку, Изборский Ловчий отправился наверх по склону, по узкой тропинке, ведущей прямо к распахнутым крепостным воротам. Следом за ним, влекомая под уздцы, брела верная Сивка, доверчиво и бесстрашно, как и была приучена. За ними следовала Провидица на строптивом Нечуе, а уж Нечуй, хоть хозяйку и слушался, а всем видом показывал, что он думает о затее пойти к ведьме под порог. Фырчал он, копытами землю рыл, и шёл нехотя, вынуждая хозяйку снова и снова себя подгонять, будто надеялся, что рано или поздно она всё-таки передумает.

За крепостной стеной жил не только князь с дружиною, но и самые богатые горожане. Стояли тут большие да высокие терема с гульбищами, по ставням да конькам узорчатой резьбою украшенные, а ещё была тут церковь поставлена - куда ж без неё. Высокая, красивая, с куполами золочёными и звонницею, всё как полагается. Не было в Изборске больше таких мест, как здесь, внутри высоких крепостных стен - мест, которые полностью принадлежали человеку, были его миром, отделённым от всего остального. Да только когда Ловчий и Василиса поднялись к крепостной стене и прошли через ворота, у них появилось полное ощущение, что они снова в лесу. Это место больше не принадлежало людям. Улицы были пусты, как и дома, здесь не было ни единой живой души. Сады при теремах одичали и разрослись, и корни уже переполазали на улицу,, засыпанную опавшей листвой. Богатые терема были разграблены варягами, некоторые даже частично разрушены, а бревенчатые стены оплели какие-то толстые корни, лезущие из-под земли, и странный колючий вьюн. Храм, воздвигнутый здесь ещё Возгарём, оплело ветками невесть как выросшее по соседству с ним большое дерево. Всё вокруг выглядело так, будто пустовало многие года, а не несколько месяцев. Эта разруха, однако, обошла стороной одно место - княжье подворье.

А вон и гридница. Даже стен не осталось - одно пепелище. Варяги пробрались сюда под покровом ночи, через тайно открытые восточные ворота крепости, мимо уже убитых дозорных, подобрались к самой гриднице, и все входы подпёрли толстыми брёвнами, чтобы никто не вышел. А потом - подпалили при помощи смолы и факелов. Ловчий не мог знать всё это доподлинно, но Провидица могла. Она это видела как наяву - тёмную ночь, и цепь варяжьих силуэтов вокруг бушующего пламени. И она слышала крики - ужасные крики изнутри горящего строения. Объятые пламенем люди вырывались иногда через окна, и крича бежали прочь не видя куда, как живые факелы. Варяги добивали их, лениво, будто нехотя. Поистине страшная картина - а ночь только начиналась.

Пока Ловчий шёл к княжескому дому, он замечал, что сходство Изборска с лесом обеспечивается не едиными только буйными деревьями. Живности тут тоже хватало. Бывшие улицы стали волчьими тропами - серые хищники рыскали неподалёку, сверкая зелёными огоньками глаз, припадали к земле, распушив загривки, и злобно рычали на Ловчего и Василису. Сивка была привычна к лесу, и была приучена не бояться хищников куда страшнее волков, и шла спокойно, а вот Нечуй, ощущая близость щёлкающих зубами пастей, нервничал и тревожно ржал, желая поскорее удрать с проклятого места, но не желая оставить тут Василису. Глядя на волков, Ловчий заметил, насколько же они худы. Их место - не здесь, вот в чём дело. Нет им дичи за крепостными стенами, и они, может, давно убежали бы в лес, если бы не держала их силою их новая хозяйка. Кроме волков Ловчий заметил тут ещё нескольких сов, бесшумно пролетавших над их головами, и услышал их встревоженное уханье. Что и сказать, согнав со своего места людей, молодая княжна окружила себя свитой по душе.

Ворота на княжье подворье были едва приоткрыты, и уже понемногу врастали в землю. Неподалёку от ворот два волка рычали друг на друга, перетягивая пастями крупную белую кость, давно уже обглоданную их собратьями. Ловчий не хотел этого знать, но опыт и ум раньше подсказал - человеческая то кость, большая берцовая, сочленённая с бедренной иссохшими жилами и суставом. Услышав Ловчего, хищники бросили кость и разбежались в стороны. Ловчий же подошёл к воротам, налёг на них, потянул створку, и, сделав проход пошире, смог свободно пройти во двор вместе с конём. Провидица следовала за ним, и вместе они оказались перед княжьим теремом. Терем у Возгаря был большой, и не только над землёю - были ещё обширные подвалы и закрома, где хранились запасы на случай осады, и даже был прокопан собственный колодец прямиком под домом. А над землёю было три этажа, крыльцо с высокими столбами да гульбище большое. Первый этаж был нежилой, если конечно не считать девок сенных, а на втором и третьем уже жила княжья семья. Ловчий был в этом доме множество раз, мог пройти по нему с закрытыми глазами, и легко бы нашёл и Ягиню, и Чахлика. Но искать было не надобно - только в одном окошке он видал огонёк небольшой. Комнатка Чахлика, самая верхняя и самая малая из всех, которая должна была быть чердаком, но стала его укрытием от всего остального мира. Даже став князем он не покинул её, хотя теперь ему принадлежал весь терем и многое за его пределами.

Идя к крыльцу, Ловчий прошёл мимо вынесенных на улицу столов. Три длинных стола, поставленных буквой П, накрытые скатертью и заставленные посудой. Остатки с поминок Возгаря, так и не убранные отсюда. Скатерти истрепались на ветру, промокли под дождями, а в тарелках гнили залитые дождевой водой объедки, привлекающие не только мух, но и крыс с вороньём. Вся эта живность до сих пор лениво копошилась по тарелкам и кружкам, выискивая, не осталось ли чего поживиться. Крысы и вороны деловито расхаживали по столу, плюхаясь в миски и сбрасывая утварь со столов, иногда вступая в короткие стычки друг с другом. Провидице вновь поплохело, когда они проходили мимо этих столов. Она увидела всё. Живого Чахлика во главе стола, и всех его братьев в компании прочих высоких гостей. Все были и мёртвые и умирающие, с синими лицами, с выступившей пеной у искусанных в кровь губ, с выкаченными глазами, налившимися кровью, и с расцарапанной ногтями кожей на шее. Кто-то лежал на столе вповалку, кто-то свалился под него, а кто-то откинулся на стуле, бессмысленно таращась в небо. Они все пили из одного ковша, который разливала Ягиня. Пил даже Чахлик, но сестра позаботилась о том, чтобы редкий яд не убил его.
- Так надо. - Сказала тогда она брату. - Иначе было нельзя.

Внутри терема всё было почти что как прежде. Не было никаких следов разрухи, всё лежало на своих местах. Только толстые слои пыли выдавали, как давно не знал терем хорошей приборки, но убираться было некому. Сенных девок не было, как не было и других работников, как не было и охраны, и желающих встречи с князем гостей, званых и не очень. Терем был тих и пустынен, только скрипело всё что-то там и тут, и не горело ни единого огонька. Наощупь взяв попавшуюся под руку свечку, Ловчий запалил её, и отправился наверх.

Комнатку Чахлика они вдвоём нашли без труда. Ловчий был там всего лишь раз, вместе с Возгарём, когда тот зашёл сказать младшему сыну, что тот должен собираться и ехать с ним на охоту. Помнится, юноша был не шибко рад этому, но изо всех сил старался не показать того лицом. Сейчас, подходя к двери, он слышал из-за неё два приглушённых стенами голоса, как это тоже нередко бывало - Ягиня всегда проводила много времени с младшеньким, а сейчас им и вовсе ничего не мешало. Обычно на ночь Ягиня читала ему сказки, и похоже, что эта традиция дожила и до сегодняшних дней.
- ...и тогда взял Изборский Ловчий свой топор, взмахнул им, и отсёк буйну голову атаману Гуляй-Траве! - Слышал Ловчий мелодичный девичий голос, такой знакомый ему, пока открывал скрипучую дверь. - А голову ту за волосы с земли взметнул, кинул в мешок свой, подвязал к седлу, и отправился обратно в Изборск. А там уже ждал его возвращения князь Возгарь. Увидел он голову ту, и...
- Ну просил же таких ужасов не рассказывать. - Устало отвечал мальчишеский голос Чахлика. - А ты всё за своё. Про головы отрубленные да про мертвецов всяких. Думаешь, мне мертвецов мало было? Расскажи другую сказку.
- Расскажу. Но потом. Видишь, гости к нам пришли. Говорила же, русским духом пахнет.

Дверь распахнулась полностью, и перед глазами Ловчего и Провидицы предстала вся сцена целиком. Маленькая комнатка, скупо освещённая лучиной, была куда более прибрана, чем весь остальной терем, и вместе с тем была довольно скромна в обстановке. Молодой князь Чахлик уже готовился ко сну, и лежал на своей узкой кровати, подложив под спину и голову аж три мягких подушки. набитых перьями. Красивый голубоглазый юноша с закрывающими уши русыми волосами выглядел даже более болезненно, чем обычно - кожа его была мертвенно-бледна, а веки опухли, будто бедолага хронически недосыпал. Худое лицо сохраняло печальный и слегка отстранённый вид, а ладони лежали сложенными на едва вздымающейся груди. Чахлик выглядел словно приготовленный к погребению покойник, а игра света и тени только усугубляла это впечатление. Его дыхание было сиплым, а голос - тихим. Даже губы были какие-то обескровленные. И тем не менее, своя красота была юноше присуща. Однако увидев Ловчего, юноша заметно оживился, его глаза заблестели, щёки загорелись румянцем, и он даже привстал на постели, что далось ему с некоторым усилием.
- Ловчий! И правда ты! - Чахлик даже смог немного улыбнуться ему. Похоже, он и правда был рад его видеть. - А я думал, не придёшь.

- Ну как не прийти, когда князь велит!
Ягиня сидела неподалёку, на лавке у стены, расчёсывая свои длинные, волнистые волосы цвета воронова крыла. На Ловчего она не смотрела прямо, интригуя его взглядом с полуоборота и лёгкой улыбкой на чувственных алых губах цвета крови. Её глаза по прежнему сияли зелёным огнём, точь в точь как у волков в ночи, давая отсвет от лучины. Отложив гребень, Ягиня встала в полный рост - она была ненамного ниже Ловчего, а стройный, изящный стан затягивал белоснежный сарафан. А вот ноги были босые, как и всегда - по какой-то причине Ягиня никогда не носила обуви, но тем не менее кожа на её ногах всегда оставалась нежной, словно бархат. На её поясе висел небольшой костяной ножик и небольшая сума, где она хранила всевозможные нужные для колдовства вещи. Был у неё ещё браслетик из янтаря на запястье, который она иногда перебирала в своих тонких пальчиках с длинными ноготками. Она улыбнулась Ловчему, обнажив снежно-белые зубки, и эта улыбка была наполнена игривым лукавством. Да, она была красива. Красива настолько, что даже страшно. Слишком идеально, чтобы быть человеком.

- Наконец-то добрался. Здрав будь, Изборский Ловчий. - Ягиня благосклонно кивнула, подходя ближе к прославленному охотнику. И тут же прищурилась пытливо. - Что-то в тебе изменилось с нашей последней встречи. Что-то такое... - Сжав кулачок, княжна приложила его к тугой груди, ближе к сердцу. - Что-то внутри. Не могу понять. Но меняется всё, даже ты. Суть жизни такая. Ты присядь. И спутница твоя пусть присядет.
Одно движение ведьминой ладонью, и скамья сама придвинулась ближе к Ловчему и Провидице.
- Как добрался? Больше никто по дороге не помер?

То не хищный зверь рыщет по лесу
То не ворон летит, всех ночей черней
Скачет то сам посыльный княжеский
Скачет он да на вороном коне
Едет тропкою он да не прямоезжею
Едет тропкою он да окольною
Сквозь дремучий тёмный Изборский лес

Нет лица у него, нет и имени
Только конь вороной да сума на плече
Не боится Посыльный ни зверя голодного
Не боится Посыльный ни чудища лесного
Всякий зверь лесной слышит стук копыт
Да с дороги посыльного в лес бежит
В чаще тёмной от Посыльного хоронится
Да сверкает в ночи взглядом боязным

А откуда Посыльный выехал?
Скачет он из Изборска из города
Скачет день, скачет ночь без передыху
Везёт в суме от князя послание
А куда тот Посыльный да держит путь?
Держит путь да за деревню за Вешенку
В тёмный лес в стороне от больших дорог
Едет прямо к Изборскому Ловчему

Чтоб призвать его да на служение
На служение князю Чахлику
К чёрной тьме да ко злу на служение
-------------------------------------------------------
О том, что после смерти князя Возгаря Пересветовича, начало происходить что-то странное и страшное, Ловчий догадывался уже в первые дни. Но о том, что ему доведётся попасть в самый центр этого раскручивающегося водоворота, он стал догадываться только в последние несколько дней, когда сам лес начал вести себя странно. Но обо всём по порядку.

Мрачные предчувствия начались ещё тогда, когда о смерти Возгаря заговорили на ярмарке в Вешенках - большой деревне на окраинах Изборского княжества, куда Ловчий ходил менять добытую пушнину на хлеб, овощи и всякие нужные по хозяйству вещи. Поначалу люди боялись только "усобицы" - не одному Ловчему были известны нравы сыновей Возгаря. Это были люди честолюбивые, и каждый из них считал себя достойным владеть землями своего отца. Но Ловчий усобицы не боялся - несмотря на честолюбивость, братья были не таковы, чтобы вцепиться друг другу в глотки. Скорее всего, дело решит старшинство. Но недели шли, сменяясь месяцами, а о сыновьях князя, прибывших на похороны, всё ещё не было вестей. Это множило тревожные слухи, один неправдоподобнее другого.

Когда Ловчий снова пришёл в Вешенку, вроде бы как раз на Илью Пророка(в этот раз понадобилось отковать новое топорище для колуна), через деревню как раз проходила какая-то чумазая, оборванная бродяжка. Такое порой случалось - когда нищие ходят по дворам, когда бродячие музыканты с гуслями да гудком, когда монахи, несущие слово Христа, к такому все были привычны. Вот и на бедную бродяжку никто не обращал особенного внимания - некоторые сторонились, некоторые оглядывались, иные подзывали, делились едой. Бродяжка ничего не просила, но от помощи тоже не отказывалась. Не видя толком дарителя брала в руки хлеба кусок, кивала кротко, и будто в полусне продолжала идти дальше, по маленьким кусочкам отрывая от буханки и отправляя в рот. В дома её только не пускали, будто боялись чего. Ловчий тоже поддался порыву, захотел что-то дать бедной женщине, которую какая-то беда обрекла скитаться по свету - но едва встретились они взглядами, как бродяжка изменилась в лице. Отстранённое лицо и рассеянный взгляд превратились в гримасу искреннего ужаса. Она закричала, срывая голос, упала на пыльную дорогу, забилась в судорогах. Большинство людей от неё шарахнулось, но местный поп, один из всех, кинулся к ней, пытаясь успокоить, а на Ловчего рукой замахал, иди мол, куда шёл.
Только потом Ловчий понял, что узнал её. Белёна, внучка богатого изборского боярина, верного сподвижника Возгаря. Один из сыновей князя даже звал её замуж, а та всё игралась с ним в обычные эти женские игры, где и "да" - не "да", и "нет" - не "нет". В той легкомысленной красавице почти невозможно было узнать эту несчастную сумасшедшую, обречённую погибнуть где-нибудь на одной из множества дорог.

В Вешенку Ловчий с тех пор больше не ходил. Но дурные знамения никуда не делись. На бабье лето Ловчему довелось привычно обходить капканы, и когда он уже возвращался, из лесу вдруг показался всадник. Показался - и молча остановился напротив Ловчего, скрытый полутьмой, сгустившейся под густыми древесными кронами. Ловчий позвал его один раз, но всадник и не шелохнулся. Ловчий позвал снова, уже громче, но всадник снова промолчал. И тогда Ловчий догадался подозвать коня.
Уставшая, напуганная лошадь, загнанная настолько, что от её тела клубился пар, а под седлом было скользко от выступившей белой пены, сделала несколько робких, осторожных шагов навстречу Ловчему. Всадник медленно показался из лесного сумрака, выйдя на небольшую полоску света, и тогда Ловчий наконец увидел - у Всадника не было головы. Мёртвое и обезглавленное тело тело навалилось на шею лошади, шерсть на которой ссохлась от изобилия пролившейся на неё крови, а в спине мертвеца вдобавок торчало шесть стрел. Как этот несчастный лишился своей головы, и как он при этом не выпал из седла - осталось загадкой. Ранен был и сам конь - две стрелы впились в его круп, и рана уже начала гноиться, и наверное из-за них лошадь неслась во весь опор, пока не выбилась из сил.
В суме у человека нашлась небольшая трубка, а в ней лежала свёрнутая в рулон берестяная грамотка. Пустая, но связанная тесьмой и скреплённая сургучной печатью с оттиском. Знак, принадлежащий князю Псковскому. Стало быть, гонец княжий, которого перехватили в дороге. Вытащив одну из стрел из спины покойника, Ловчий оглядел её. Древесина, характерное оперение и форма наконечника указывали на то, что стрелы были не чьи-нибудь, а варяжские. Ловчий догадался, что те, кто убил гонца, всё ещё могут идти по его следу. Какое решение он при этом принял, что сделал с телом, с конём да с грамоткой - известно ему одному.

Тревожные слухи, таинственные встречи, дурные знамения - от всего этого у Ловчего было убежище. Его дом. Его крепость. Терем, дарованный Возгарём. Ловчий помнил, как старый Возгарь вдруг позвал его, но не как обычно - не сказал, что на охоту, не сказал брать с собой соколов и гончих, не сказал собирать загонщиков. Просто подвёл к нему коня, да сказал: Садись мол, поехали. Они ехали только вдвоём, даже охрана князя следовала на некотором от них удалении. Ехать пришлось долго, но в конце концов они оказались на этом самом месте, где достраивался этот самый терем.
- Это чтоб ты, Ловчий, не сказывал, будто князь Возгарь слово своё не держит. - С улыбкой произносил Возгарь, не без удовольствия наблюдая за тем, как впервые на лице Ловчего отражается искреннее удивление. - Давно ты просился вольную тебе дать, да я всё говорил; обожди. Вот за тем и говорил, что надо было терем тебе достроить. С одною же сумой, с которой и пришёл на службу княжью, и с нею же тебя отпускать? Это, брат, не дело.
Добродушно улыбаясь в седую, аккуратно причёсанную бороду, Возгарь с лукавой искринкой в глубоко посаженных карих глазах взирал на Ловчего.
- Это будет тебе последний мой княжеский подарок, старый друг. Бери, владей, живи как знаешь. Да позвать не забудь, когда в хозяйский дом молодую невесту приведёшь. - От улыбки на лице князя стали чётче видны морщинки, особенно в уголках прищуренных глаз. - Ты не скалься, не отмахивайся, а задумайся. Тебе сорок лет без малого, а всё без жены да без детей. А ежели помрёшь, кому тогда всё достанется? Смотри мне, чтоб оженился в ближайшее время. Это тебе моё княжеское наставление.

Ловчий прожил тут почти что пять лет, и эти пять лет были лучшими в его жизни. "Княжескому наставлению" следовать он не спешил, но Возгарь и так знал, что Ловчий упрямый, что твой баран, и всегда жить будет своим умом. А теперь Возгарь был мёртв, и весь терем напоминал Ловчему о старом друге. Он жил будто бы внутри огромного надгробия. Ночами Ловчий подолгу не мог заснуть, и слушал, как поскрипывает начавший стареть дом, как шумят за окнами деревья, да как потрескивают в печи брёвна.
А потом Ловчий совсем лишился покоя в этих стенах. Лес смотрел на него тысячью глаз, смотрел не мигая и не отводя взгляд ни на минуту. Каждый раз, как Ловчий выходил из дому, он замечал, как кто-то рысью убегает в заросли. Обходя капканы, он слышал, как звери ходят за ним по пятам, как птицы перелетают следом с ветки на ветку, чувствовал спиной множество вперившихся в него взглядов. Каждый раз, когда колол дрова, слышал нестройный грай кружащих над ним ворон.
Потом звери перестали даже таиться. Выйдешь за забор - а у самых деревьев сидит то волк, то лиса, то ещё кто-нибудь. Сидит - и смотрит, не отводя взгляда. Шикнешь - не пугаются. Махнёшь рукой - прижмут уши. Лук поднимешь - шарахнутся, выгнут спину дугой, зарычат утробно, готовясь удрать, но всё ждут. А если и спугнёшь одного - повернёшься, а другой уже смотрит из лесу, наблюдает и ждёт. Ночью и того хуже - только выгляни в окно, и заметишь мерцающие в ночи точки, отражённый хищными глазами свет. Засыпая, Ловчий слышит, как волки воют у самых его ворот, как что-то шуршит во дворе, как скребётся по стенам и дверям. А вороны - их всё больше и больше с каждым днём. Уже не только каркают на ветвях да кружат в небе - рядами сидят на заборе да на коньке крыши, нахохлившись и наблюдая за Ловчим, будто не Ловчий это, а павшая корова, которой воронья стая готовится вдоволь попировать. Собственный дом стал для Ловчего тюрьмой.

Ловчий понимал, что ему остаётся только ждать, когда станет ясно, к чему всё это в итоге ведёт. Он понимал, что всё это не просто так, что-то должно случиться. Кто-то должен наконец выйти из этого леса по его душу. Иногда хотелось, чтобы это произошло быстрее, и закончились эти мучения ожиданием и неизвестностью. Но кого или чего бы Ловчий не ждал - не это пришло к нему первым.
Ловчий как раз смазывал петли в двери в ставнях, которые слишком уж скрипели на ветру по ночам, когда услышал цокот копыт. Обернулся, и увидел то, чего никак увидеть не ждал. Верхом на звучно и злобно фыркающем гнедом жеребце к дому Ловчего приближалась юная девица, красоты поистине сказочной. Выглядела она необычайно-ярко. Среди осенней желтизны окружающего леса и серости неба она была стремительным ярко-красно-белым пятном - снизу платье ярко-алое, чуть прикрытое тёмно-синей накидкой, а сверху личико белое, обрамлённое светлыми волосами, что лихо развевались на встречном ветру. Не доезжая до ворот девица потянула вожжи, и её гнедой скакун нехотя затормозил, взрыхляя копытами землю, зафыркал и замотал головой, чуть подпрыгивая от желания вновь резво пуститься вскачь.

То была Василиса Провидица, прозванная Огнедевою. Долго добиралась она сюда, куда бы ей при ином случае и в голову не пришло бы отправиться. Но уж больно навязчивы были сны, которые порою и днём её настигали. Сны о кровавом сумраке, что надвигается на Русь, и что зарождается этот сумрак на самых окраинах Руси, за неприступными стенами Изборска. Стенами, которые не смогли никого защитить, потому что ворота открыли изнутри. Лицо этого человека, Изборского Ловчего, Василиса видела в своих снах чаще всего. Множество линий судьбы сошлись на этом человеке, тяжкое бремя пало на его плечи, и всё, что случится дальше, теперь зависит от него. Будущее всей Руси теперь зависит от него.

Ловчий был одним из тех немногих, чью судьбу прочитать даже Василисе было не под силу. Ещё одним таким человеком была она сама, и эта установившаяся связь между нею и человеком из её снов и привела её сюда, на эту одинокую небольшую полянку, где вдали от чужих глаз для Ловчего выстроили этот дом. Но зачем она сюда ехала? Зачем не щадила беднягу-Нечуя? Сама ведь даже не знала.

Предупредить его? А о чём? Грозит ли ему какая-то опасность? Этого Василиса сказать не могла. Но Василиса знала, что сюда едет ещё один человек. Таинственный человек, по пятам которого следует Тьма, зародившаяся в Изборске, и медленно наползающая на Русь. Дробный цокот копыт его вороного жеребца до сих пор стучит в голове Василисы, всё громче, всё ближе. Этот стук и подгонял Василису, этого человека она надеялась опередить.
У этого человека очень быстрый конь. Может, побыстрее, чем Нечуй. Но даже быстрейший из коней не поможет убежать от этой Тьмы, как бы кому того ни хотелось. Тьма следует за тем человеком - Посыльным - так же, как следует за всеми нами наша тень. Этот человек - вестник тьмы, и тьма хочет призвать Изборского Ловчего. От призыва не уйти, но и вот так просто позволить Тьме прибрать Ловчего нельзя. Ловчий - всё равно обычный человек, без дара заглядывать в будущее и понимать знаки судьбы. Он даже не осознаёт, насколько сильно он важен, не осознаёт, что от него зависит всё. Для него это будет просто ещё одна работа. Вот что нужно Василисе - открыть Ловчему глаза. Он не должен действовать так вслепую. За этим нужна Василиса. За этим пришла она сюда. Если уж не открыть ему глаза, то хотя бы присмотреть за ним. Направить. Вот её цель, от которой тоже зависит всё.

Что Василиса скажет ему? Скажет ли вообще? Сейчас, или когда будет нужное время? Василиса огляделась, и вдруг поняла ещё кое-что. Не она одна наблюдает за Ловчим. Ещё когда она подъезжала сюда, она чувствовала тяжесть множества взглядов, которые сосредоточены на одной точке. Точкой этой и был Ловчий. Лес смотрел на него тысячей глаз. На крыше его дома и на заборе было черным черно от ворон. У границы леса сидело с десяток волков и лисиц. Их глазами за Ловчим наблюдали, и кто бы ни наблюдал - им не нравилось, что Василиса здесь. Вороны злобно каркали, нахохлившись и распушив перья. Волки утробно рычали, переминаясь передними лапами. Лисы припали к земле, тихонько повизгивая и сверкая глазами. Над головой, яростно крича, кружил ястреб. А вестник тьмы был всё ближе и ближе.

А Ловчий вышел к Провидице из-за ворот. И стало намного спокойнее. С нею не случится ничего. По крайней мере до прибытия вестника Тьмы всё будет хорошо.

Когда Горыня отвлёк Гордея от спора с другими мужиками, тот внимательно его выслушал, оглядел с ног до головы, а затем сокрушённо покачал курчавой головой.
- Сделать-то оно можно, да только займёт это не единый день. К тому же, варяжье отродье это меня крепко посекло, трудно мне будет у домны стоять, а это ещё работу растянет. Я тебе благодарен, что в стороне не стал стоять, но помочь сейчас ничем не могу. Аккуратней только будь, вот и всё, что тебе отсоветовать могу.

Ловчий тем временем отправился к Вужлаку, плотнику, что дом его в лесу сладил. Нашел его где ожидал - не помер ещё тот низенький мужичишка с козлиною бородкой, чуть выкаченным наружу правым глазом и характером сущего змея.
- Опять явился, приблуда. - Сказал он вместо приветствия, когда обнаружил Изборского Ловчего у себя на пороге. - Чего надо?
Возможно, в другое время старого ворчуна пришлось бы уговаривать занять дом Ловчего да досмотреть за ним, но после всего, что случилось прошлой ночью, Вужлак не стал долго упираться.
- Это ты вовремя мне подвернулся. Будет теперь где схорониться от варягов. Ладно, догляжу за твоим домом. А если ты вдруг помрёшь там где, тогда я его себе приберу. Всё равно это я его строил.

Больше оставаться в Вешенке не имело никакого смысла. По крайней мере такого мнения придерживался Изборский Ловчий, вновь взбираясь на коня. Пришпорив Сивку, пустил он её неспешным шагом мимо вдовьего дома, да не останавливаясь зычно свистнул, призывая попутчиков в дорогу. Делать нечего, вскочили тогда все на коней, да двинулись следом за Ловчим в Изборск.

-----------------------------------------------------------------

Дорога до Изборска заняла ещё полтора дня. Один Ловчий, может, добрался бы и быстрее, но когда с ним было ещё шестеро спутников, приходилось сдерживать спешку. А впрочем, куда спешить? Разве был сейчас Изборск местом, куда хоть один из путников действительно желал бы попасть? Однако, спутники не только тормозили продвижение - многие их таланты действительно оказались полезными. Спать ведь, как водится, пришлось под небом открытым, среди леса, в стороне от дорог. Спешился Ловчий, пошёл было сухих веток да хворосту для костра искать - а Провидица уже разожгла огонёк, только посохом стукнув оземь да блеснув глазами своими зелёными. Хотел было лапника насечь для шалаша - а уже несут его звери дикие, у коих старый волхв Богомил подмоги попросил. Хотел место обойти, проверить - а Ольга уже на страже стояла, волчицею обернувшись, любого унюхает, кто решится ночью подобраться. Горыня до озерца сходил, воды принёс, чтоб коней напоить. Ловчему не пришлось ничего делать самому - спутники его со всеми делами сами управились.
Ночь прошла спокойно. Только раз проснулись они все, разбуженные топотом копыт. Недалече от них прошёл большой отряд варягов - сквозь густые заросли было видно, как проносятся они мимо на своих конях, высоко над головою держа пылающие факелы. Двигались они по той же дороге, какой шли герои, только в обратную сторону. Может, и к Вешенке шли, исполнять угрозу погибшего в бою с Ловчим вожака.

Наутро снова двинулись в путь. Всю дорогу до Изборска Ловчий чувствовал на себе пристальный чужой взгляд - соглядатаи Ягини следовали за ним неотступно, но теперь уже не приближались так сильно, куда как реже показываясь ему на глаза. Прошли через варяжьи заставы вдоль дороги - варяги и правда не тронули, увидав рушник. Смотрели зло, презрительно, было видно, как чешутся у воинов руки отомстить за павших - но пропустили. Кивнули молча, мол, езжайте дальше. До Изборска осталось всего ничего.

Когда к Провидице приезжал её крёстный, Возгарь Пересветович, он, конечно же, рассказывал ей про Изборск, город, которым выпало ему править. Сказывал про то, что раньше, дескать, звался город Словенском, в честь Словена, основателя, но наследовавший княжение сын Избор переименовал город в честь себя. Стоял Изборск у дальней западной границы Руси, и стоял так, чтоб ни один ворог с той стороны мимо города не прошёл. Бывало, подымал Возгарь маленькую ещё Василисушку высоко-высоко над головой, поддерживая под мышки, а сам рассказывал, что вот эдак же высоко стоит его родной Изборск на Жеравьей горе, и со стен крепостных да с башенок вся округа видна до самого горизонта - никому не скрыться, никому незамеченным не подойти. Василиса его помнила как сейчас - высокий был дядька Возгарь, широкоплечий, статный, с курчавыми светлыми волосами и колючей бородой, которой любил шутя потереться о её щёку. И хорошо помнила, как помрачнел Возгарь, когда впечатлённая его рассказом Василисушка спросила его - а когда он её возьмёт с собой в Изборск?
- Скоро. - Только и сказал он тогда. - Скоро. Потерпи немного. На вот тебе пока. - И вложил в маленькую, пухлую ручку насаженного на палочку петушка из застывшей сладкой патоки.

Вот как оно в жизни повернулось. Обещал Возгарь её в Изборск с собой взять, а приехала она сюда с Ловчим. Говорил Возгарь, что никакой ворог от дозорных его не укроется, а ворог в ворота вошёл, и открыла их его родная дочь. И всё же, даже сейчас Изборск был величественным. Виден он был издалека- всё подножие северного мыса Жеравьей горы, на которой Изборск располагался, было уставлено деревянными хатами. Дело было уже к вечеру, и обычно в это время в каждом окошке теплились огоньки, но сейчас светилась едва ли половина обычного числа. Опустел Изборск, стал тёмным и молчаливым. А усечённую вершину треугольной горы венчала та самая крепость Изборская. Сложенные из просмоленных брёвен двурядные стены, опиравшиеся сложенное из плитняка основание, опоясывали всю плоскую вершину горы, а на острие мыса были расположены ворота, через которые можно было пройти внутрь, если подняться наверх по узкой, извилистой тропинке. Ловчий, пока смотрел на приближавшиеся очертания города, вспоминал, как когда-то давно во так же возвращались они с охоты с князем Возгарём Пересветовичем, и тот всё делился своими большими задумками на будущее города.
- Разросся Изборск, разросся. - Сказал он тогда. - Раньше-то весь Изборск внутри стен умещался, а теперь вот погляди, и хаты, и торг. Хорошо это, с одной стороны, а с другой и плохо. Ежели враг какой нападёт, так не успеют укрыться. Сколько людей придётся за стенами оставить, врагу на расправу. Я вот думаю - переносить город надо. Туда вон, южней вдоль озера Словенского. Да не деревянная будет, каменная! Чтоб точно никто не взял.

Проехали через городские ворота- приземистую деревянную арку над узкой дорожкой, утопленной меж двух отвалов из плитняка. Варяжья застава была и там. Пропустили без слов - один из варягов только криво усмехнулся, показывая посеревшие зубы, когда увидал ручник. Сказал что-то своим напарникам. Ингьяльд понял их речь. Примерно..
- Смотри, егерь приехал, которого ведьма ждала. И угощений много ведьме привёз. Как думаешь, она правда всех сожрёт?
- Не всех. Старик для неё суховат будет. Дряблый, противный, и бороду брить надо. А два сопляка слишком тощие. Отдаст. - Был ему ответ от другого. Похоже, Варвару он принял за мальчишку, такого же, как Ингьяльд. Уже в спины Ловчему и его спутникам донёсся смех варягов. Не звучало в нём ни весёлости, ни издевательства. Шутка висельника, как она есть.

За воротами уже начинался город. В былые времена Изборск был город людный, даже вечером не затихающий. Ловчий не любил шума людских сборищ, суеты ремесленных и торговых городов, но даже он с лёгкой тоской по ушедшей молодости вспоминал те дни, когда возвращался в Изборск после долгой охоты. Князь въезжал в город по самой широкой улочке, приветливо улыбаясь всем встречным, кто перед ним кланялся в пояс да завистливо смотрел на добычу, что тащили за ним следом на волокуше. Кланялись и Ловчему - не так глубоко, то тоже почтительно, а Ловчий молча оглядывал город. В крепость Возгарь возвращался всенепременно проходя через торг, а там, как рынку и полагается, всегда было шумно. Торговля и так шла бойко, но как князь появлялся, рынок гудел, как улей, в который ткнул палкою мальчуган. Каждый зазывал князя к своему лотку, а кто без лотка был, так гурьбою облепляли со всех сторон, аки оводы корову. Мужичок с бородой тянул к князю корзинку с пирогами, дородная и румяная женщина разливала по кружкам квас из кувшина, горбатый блажной скоморох приплясывал козлом, пощёлкивая ложками и потрясая висящим на сухой шее хомутом... А князь, коли был в добром расположении духа, одаривал всех по очереди. Тогда вот взял, купил у мужика все его пироги вместе с корзиной, а сверху ещё подвязку с калачами на шею навесил, небрежно кинул ему гривенник серебряный, и давай пироги с калачами малышне раздавать да смеяться. Кроме торгов на рынке бывали и праздники - тогда сдвигали в сторонку лотки с товаром, освобождая место, и были тут танцы да музыка, и тут без Возгаря тоже не обходилось. Помнил Ловчий, как добры молодцы собиралися тут перед кулачным боем - ох и лихо они отплясывали. Ноги так и взлетали вверх, когда парни ходили вприсядку. Один удалой молодец танцевал с тяжёлым сосновым бревном, лихо его прокручивая да перебрасывая с ладони на ладонь над головою, а другой прыгал высоко-высоко, касаясь носками сапог вытянутых перед собою ладоней. Бывало, и Возгарь стерпеть не мог - сам в пляс пускался, а плясать он умел. Вприсядку мог ходить с чарою в руке и ни капли не пролить, а потом залпом до дна осушить и как ни в чём ни бывало подкрутить влажные от зелена вина усы. Были ж деньки...

Теперь улицы Изборска были почти что пусты. Люди прятались в домах, без нужды за порог не выходя, а если и выходили редкие единицы, то шли быстро и не оглядываясь, прижимаясь к обочине. Варяги тоже были - они заняли некоторые дома, возможно, выселив из них прежних хозяев. Следы погромов и грабежей были повсюду - поломанные заборы, вышибленные окна и двери, отлетевшее тележное колесо, видневшееся под дорожной грязью, выкинутая из разграбленного дома сломанная лавка, повреждённое деревянное ведро у крыльца... Рынок и вовсе был пуст - в самом его центре торчал одиноко высокий ярмарочный столб с колесом наверху, а с колеса свисали верёвочные петли. Пустые. И хорошо, что пустые. Вокруг столба же стояли одни лишь пустые лотки, большинство из которых было перевёрнуто и поломано.
Ловчего узнавали. Редкие встречные люди начинали шептаться, едва увидели его, и глядели вслед ему с надеждой и с тревогой одновременно - они не знали, чего ждать. Ловчий долгие годы спасал их от чудовищ и лихих людей, но Ловчий был человеком князя, а князем сейчас был Чахлик, его дружиною были лихие люди, а чудовище было его сестрой. Кроме того, Ловчий ведь был не один, сопровождала его очень пёстрая и разнообразная компания. Красавица в красном притягивала чужие взгляды взгляды, но бычий череп на посохе пугал людей, которым и одной ведьмы хватало. На волхва косились недобро - большинство изборян были убеждённые христиане, обратившиеся вслед за своим князем, а служителей старых богов мнили колдунами, что бесам служат под видом богов.

Крепость не охранялась никак. Даже отсюда Ловчий видел, что башни и стены пустуют, а ворота открыты настежь. И это было весьма плохим знаком. Чахлик не нуждался в охране. Люди слишком боялись подниматься наверх, к княжьему детинцу, чтобы в охране был смысл. Даже варяги не хотели располагаться там, в княжеских палатах, домах бояр городских, в гриднице или в часовне, предпочтя скромные жилища ремесленного города перспективе находиться слишком близко к обители Чахлика и Ягини. Ловчий мог бы подняться туда прямо сейчас, и предстать наконец пред вселяющим тревогу взором Ягини, таким пристальным и цепким, но при том насмешливым и слегка дразнящим. Ему оставалось решить, кого из своих союзником он хотел бы взять с собой.

Ловчему пришлось порядочно поработать на ночь глядя. Долгим требовательным стуком он разбудил глуховатую старуху, и трижды повторить свой вопрос про иглу. Все три раза оказались безрезультатны - пришлось славному охотнику на чудищ самому искать в доме иголку да подходящую нить. Иголку нашёл не бог весть какую - тонкую, узкую, слегка погнувшуюся в середине, да и это уже было чудом. Старая вдова была суеверна, а когда-то давно проходившая через Вешенку гадалка-цыганка рассказала ей про порчу, которую на старуху навели, и от которой будто бы скончался её муж, и чтобы порчу эту извести, надобно ей было избавиться от всех иголок в доме. Ловчий, может, покривился бы скептически, в своём духе, да только разве он сам сейчас не выполнял странный ритуал по указанию колдуньи, надеясь на то, что мёртвая уже несколько часов девушка вдруг поднимется как ни в чём ни бывало? Однако, иголку Ловчий всё ж таки нашёл, к ужасу вдовы, и та велела выкинуть её потом где-нибудь подальше от её дома. А нить нашлась какая надо - тонкая, крепкая, из коровьей жилы. С такой её муж-покойник ходил рыбу удить.

Как вернулся от старухи, понадобилось снять с покойницы плащ да льняную рубаху(определённо с мужского плеча), и оно только кажется, что мертвую раздеть проще. Ловчий хорошо знал, сколь тяжёлым и грузным становится остывшее и окоченевшее тело, как трудно его поднять, даже если речь идёт о столь худенькой девице. "Мёртвое к земле тянется" - так говорят старики, но Ловчий был упрям в своём желании нарушить естественный ход вещей, так что вскоре рубаха и плащ лежали рядом с телом, сложенные аккуратной стопочкой друг на друге, а мёртвая уже лежала кверху спиной. Рана была совсем небольшая - узкий, аккуратный разрез, через который до сих пор лениво сочилась застывающая сукровица. Варяжий засапожный нож прошёл аккурат меж рёбер, пронзив лиходейке её мятежное сердце. Она погибла мгновенно, возможно даже не успев понять, что случилось. Таким ударом Ловчий добивал раненое животное, когда оно выбивалось из сил и падало наземь после долгой погони через леса.

Мёртвая, уже посиневшая кожа была очень неподатлива. Швейная игла с большим трудом пробивала её, приходилось прилагать большие усилия. Впрочем, мёртвым ведь всё равно? Вот и не жалел Ловчий сил - только велел держать лучину поближе, и накладывал шов за швом, чтобы стянуть ровные края раны. Сделав это - бережно вытащил бутыль с мёртвой водой и, под затаённое дыхание своих спутников, откупорил крышку.
Если кто ждал громов, молний или исхода нечистого духа из узкого горлышка с дымом и шипеньем, этого не произошло. В бутыли была обыкновенная вода, чистая и прозрачная. Точнее, так казалось, пока Ловчий не перевернул бутылёк, и тонкая струйка не пролилась на зашитую рану, смывая кровь. И вот тут-то уже послышалось отчётливое шипение, а от раны стал подниматься пар, совсем как если бы Ловчий вылил эту воду на раскалённый камень в княжьей парильне. Рана исчезала на глазах - она даже не затягивалась, не зарастала и не покрывалась коркой - просто как будто процесс её образования пошёл вспять, узкий и глубокий разрез просто исчез, а кожа сошлась как и прежде. Вся пролитая влага без остатка впиталась в мёртвое тело, и Ловчий с изумлением обнаружил, что тело это больше не выглядит мёртвым. Ушла эта восковая твёрдость и холодная бледность с синюшными пятнами. Порозовели щёки, сомкнулись вновь усыхающие губы, ранее растянутые жуткой гримасой, получившейся в последней судороге. Ловчий мог бы поклясться, что дева перед ним просто спит, но она всё ещё не дышала, и её грудь не вздымалась от этого дыхания. И она по прежнему была тяжёлой и безвольной, когда Ловчий поднял её, подхватив под шею.

Запрокинулась голова девицы,сам по себе открылся её рот, и Ловчему оставалось только опустить туда узкое горлышко бутылька, заранее откупорив его. Содержимое легко вылилось без остатка, вода пролилась в горло совершенно свободно, как ушла бы в металлическую воронку. Ведьма была права - минуты не прошло, как почувствовал он первые изменения. Сначала тело девицы тряхнуло небольшой, едва заметной судорогой. Потом ещё одной, уже сильнее - лиходейка как будто захлёбывалась от вставшей где-то в горле воды. Эти судороги сами по себе перешли в судорожный кашель, а кашель стал неровным, сбивчивым дыханием. Затрепетали веки, пытаясь открыться, но лишь наполовину обнажая жемчужно-белые глазные яблоки под ними. По наитию какому-то Варвара дёрнула рукой, и вцепилась в плащ Ловчего, будто изо всех сил стараясь удержаться на этом свете. А затем следовал один длинный, глубокий вдох - и сердце в груди сжалось, резко толкая кровь к голове и возвращая Варвару в сознание.

Для Варвары всё это выглядело так, будто бы только что она с торжеством наблюдала за падением хрипящего перерезанным горлом варяга, покручивая своё оружие, а теперь вот уже корчится от судорожной боли и ломоты во всём своём наполовину обнажённом теле, полулёжа на руках Изборского Ловчего, в очередной раз спасшего ей жизнь. Тусклый свет лучины кажется ей столь ярким, что режет глаза, и те сами собой наполняются влагой. Варваре понадобится ещё несколько мгновений, прежде чем она сможет восстановить привычный ритм дыхания, и наконец осознать случившееся.

А ещё - осмыслить накрепко засевшую в её голове единственную фразу, которая настойчиво крутится там с того самого мига, как она пришла в себя.

Ответ на вопрос Горыни прибыл с требовательным карканьем откуда-то сверху. Задрав разом головы, увидели Ловчий и его спутники, как пролетел сквозь квадратное окошко под крышею массивный чёрный ворон, облетел сарай по кругу, и грузно, тяжело приземлился аккурат перед Ловчим. Богомил, как увидал ворона, с удивлением понял, что вернулся то его старый друг Карыч, и принёс он с собою подвязанные к его шее две маленькие стеклянные бутылочки, наполненные водою, и свёрнутое в трубочку письмо. Опять Ловчему придётся, лоб морщить, заниматься столь нелюбимым им делом - читать.

Записка была написана мелким, но очень аккуратным почерком. Ягиня как будто для того и просила ночи подождать, чтобы старательно вывести каждую буквицу. Буковки складывались в слова, а слова говорили Ловчему, что делать дальше.

В бутыльке с тесёмкою красною - вода мёртвая. Ею полей на зашитую рану девицы да вокруг неё, и не станет ран. Только сам не коснись той мёртвой воды, а то сразу умрёшь. Но зато умрёшь очищенным от всякой скверны в теле твоём. Даже черви твоё тело ещё долго не тронут.

В бутыльке с тесёмкою голубой - вода живая. Прежде мёртвой не лей, только хуже сделаешь, придётся назад укладывать. Как затянутся раны - вольёшь всё в рот той девице. И минуты не пройдёт, как встанет она.

Пусть будет живая девица моим тебе подарком. Гляди на неё, да вспоминай меня, меня и мой рушничок, что Посыльный передал. С ним езжай через заставы варяжьи, никто тебя не задержит, но сам никуда не вмешивайся. Варяги на тебя крепко злые, но Сванн дал слово, что никто тебя не тронет, покуда сам не полезешь. О том он тебе и сам скажет.

А легенда та, выходит, правдивая была.

Последнюю строчку поняли только Ловчий да Провидица. Как сказано было в летописи, "о тридцати вёрт на запад от Пскову стоит град Изборск на Словенских Ключах". Про них говорила Ягиня в письме. Ключей тех бьёт ровно двенадцать, и все они, смешиваясь, стекают ручьём в озеро Городищенское. Место было красивое, многие его знали, и частяком там купальской ночью девушки молодые с парнями тайком целовались. Легенда старая гласила, что ключи те имеют силу чудодейственную, каждый свою. Где ключ богатства течёт, где ключ счастья, где ключ молодости... А были среди них и ключи особые, с живой водой да с мёртвою. И никто наверняка знать не может, где же какой ключ течёт. Ловчий многих знал, кто пил с тех ключей, да и сам он, бывало из них зачёрпывал или фляжку наполнял. Вода как вода, иногда только привкус бывает странный. Никто от той воды не молодел, никто не осчастливился. Один вот Ловчий и стяжал себе богатство под конец службы, но едва ли благодаря ключам. Неужели эти бутыльки Яга со словенских ключей набирала? А уж не смеётся ли она над Ловчим?

Василиса знала, что она не смеётся. Только взглянув на бутыльки, она поняла - всё это правда. Поможет, как и сказала ведьма. Сама увидела, хоть и не глазами, как струится по камням водица прозрачная, как журчит там, в темноте холодной ночи, и как подходит к ней, осторожно ступая по мокрым камням босыми ногами, Ягиня-княжна. Глядит на звёзды, виднеющиеся среди клочьев хмурых облаков, на белый обмылок луны, что показался на минутку из-за тучи, и шепчет что-то под нос себе - отсчитывает правильный ключ. Меняются они каждый день,а силу приобретают ночью на короткий-короткий миг - как папороть-цвет на Купальскую Ночь, когда умер старый Возгарь. И один из тех ключей действительно может убить на месте, а другой - мёртвого поднять, притянуть обратно ушедшую в Вырий душу.

Бутыльки были крошечные совсем, круглые, с узким горлышком - из таких прольётся только совсем узенькая струйка. Лишнего не прольёшь. У верхушки горлышка, где втыкается крепкая деревянная пробка, было подвязано по ленточке - одна красная, вторая голубая. Всё готово. Пора начинать.

Письмо, что Горыня передал, написано было обстоятельно и многословно. Дед, как сам Горыня помнил, не одну ночь сидел перед лучиною, старательно скрипя гусиным пером, таким маленьким в сравнении с его ручищей-лопатой и толстыми, одубевшими пальцами. Впрочем, Горыня не видал ещё, как старый Яробор не раз и не два вдруг вспоминал, что ещё что-нибудь запамятовал, или просто от какой-то внезапной мысли вдруг размашисто накрест перечёркивал всё написанное, сминал бересту и бросал в огонь, а затем, походив туда-сюда, садился вновь на колоду, служившую ему стулом, да опять выводил старательно буковки, неразборчиво бубня под нос. Горыня не видал - но видала то Провидица. Только взглянула, как с осторожностью разворачивает бересту Ловчий, так и увидала эту картину. Огромный, слишком большой даже для своего дома старый богатырь с пышной бородой, в которой могло бы свить гнездо не одно птичье семейство - вот каков был дед Горыни. Знала Провидица и то, что написано в том письме. Знала, даже не читая его ни единого разу.

Здрав буди, Изборский Ловчий

Знать меня ты не будешь, я с Изборску сошёл ещё года за три до того, как ты впервые в нём объявился, зато я об тебе наслышан порядочно. Хорошие вещи люди про тебя сказывают, а я людям верю. Знамо, не худой ты человек, а что своевольный - значит, голова своя на плечах есть, а это и вовсе редкость. Прослышал я, что ищет тебя дочка княжеская, Ягиня. Хоть и ведаю, что живёшь ты в такой глуши, что туда медведи срать не ходят, но даже ты слышать должен, что деется нынче в княжестве Изборском, и какой он из себя, новый князь с его новой дружиною. Потому речь поведу не о том.

Двадцать три годка назад довелось мне в Изборске жить, да зазвали меня в дружину княжью, бо с заходу в те годы нам сильно Чудь войною погрозила. Ягине, дочке княжьей, тогда то ли два, то ли три годка было, когда за ней няньки не доглядели. Выводили её погулять, да проворонили, как ушла девчонка в лес. На твоём месте тогда княжьим ловчим служил мужик один по имени Искро, и собрал он большой отряд, чтоб лес прочесать, сыскать дитё княжье. В отряд тот и я попал, и вместе с Искро пошёл - так ему спокойней было. По лесу ходить умел Искро ладно, и скоро напали мы на верный след. А как дошли - так и обомлели.

Девчонка та была не больше двух лет от роду, кое-как на ногах стояла, а матёрого волка неведомо как разорвала пополам. Как нашли мы её, та рылась в его разорванном брюхе, в руде перемазанная, да гугукала себе что-то. Искро оторопел, а я сразу понял, что не дитя то человечье - то чудище вроде тех, которых ты убивал. Может и хуже даже, ведь известно, что чудища от того и чудища, что порченые они- что не правильные, глупые, к жизни не способные, сами только мучаются, сколько живут, а от того злые люто и всё живое ненавидят. А это чудище было хитрое, умное, потому что рядилося оно в несмышлённое дитя, в котором отец родной, князь Изборский, души не чаял. Вытащил я тогда, помню, меч свой, кинулся к ней, чтоб зарубить скорей ужас этот в обличье человеческом - да встал грудью Искро, взмолился, чтоб не губил дитя княжье, бо не сносить нам за то будет наших голов. Я, Ловчий, смерти никогда не боялся, кабы велел князь за то меня на дыбе растянуть, али к берёзе согнутой привязать - принял бы судьбу свою, лишь бы мир этот от такого чудища освободить. Да только и я человек, и всё существо моё встало против. Хоть и знаю, что не ребёнок то был, а бес, невесть как в мир Божий принесённый, да глаза мои всё одно видели только дитё несмышлённое, что едва говорить умеет. Не смог себя заставить ударить. Опустил меч.

А теперь дитё то выросло, и стало проклятием на весь наш народ. Пожалел я то дитё на свою голову, смалодушничал, а теперь за жалость мою все расплачиваются. Пожалел одно дитё, а сколько других детей стали сиротами, а сколько их осталось без крова и без куска хлеба? Солько ещё погибнет от меча али с голодухи? А теперь-то её так просто не убьёшь. Не маленькая она уже, и совсем не слабая.

Прошу тебя, Ловчий, не обманывайся её чарами. Хоть давно она не дитё, а умеет людям голову заморочить, как заморочила своему отцу. Хоть, сказывают, и девица она прекрасная, что лебёдушка нежная, но ты той красоте да хрупкости не верь. Как представится тебе случай - не пожалей её, да не побойся честь свою кровью девичьей запачкать. Без всякого сомнения отсеки её мерзкую голову, вбей кол осиновый в грудь тугую, а потом сожги на костре большом, а что останется, запрячь под самый тяжёлый камень, какой найдёшь. Это не просто чудище в обличье девицы. Это само чистое зло.

В помощники тебе даю внучка моего, Горыню. Он парень простой, но крепкий и надёжный. Как бы ни повернулась судьба, поможет он тебе, потому как хоть умом он и простой, но при простоте своей малый неглупый, а ещё добрый, да сердцем пылкий. Хотел бы я и сам заместо него пойти, да годы мои уж не те, только тянуть вас буду назад. Отвоевал своё. А Горыня молодой, резвый, да всё в дело рвётся, пущай вот и послужит доброму делу. Об одном только тебя, Ловчий прошу - как дойдёт до того, как придётся Ягиню погубить, так ты уж его пожалей, внучка моего, не взваливай такой груз ему на сердце. Он тебе поможет добраться до этой суки бешеной, но уж убить её ты старайся сам.

Удачи тебе.

Яробор-богатырь

С дверью Невеста вести мирных переговоров не собиралась. Несчастная дверь стала для неё объектом, на который она могла направить свои негативные эмоции, которые сейчас переполняли её, так что, отодвинув Эрла в сторону, она размахнулась, и от всей души вдарила ногой прямо в замок. Дверь открылась в непредназначенную сторону, и с грохотом упала на пол.
- Надеюсь, вы меня за это не арестуете, агент Эриксон. - Ядовито проговорила Невеста. - А то вдруг я не настолько полезна, чтобы мне всё сходило с рук.

Прошагав внутрь, Невеста потянула носом запах. Похоже, продукция уже начала портиться. Живот скрутило очередным голодным спазмом, но девушка-ящерица не потеряла голову и не забыла обо всём, кроме еды. Эмоции, переполнявшие её, всё ещё были слишком сильны.
- Я только что убила несколько человек, а немногим ранее заперла своего бывшего в бочке, чтобы призрак стёр его личность и захватил его тело, так что можешь мне не рассказывать, какой ты у нас псих. - Ворчливо говорила Невеста. - Только вот между мной, тобой и Хаосом есть кое-какая разница. Ни ты, ни я не относимся к этому как к грёбаной игре. Он тащится от всего этого! И тащится от того, что некоторых это шокирует! Он и есть псих! Псих, который потерял всякие границы из-за своей силы, а ты просто отказываешься это признать, потому что тебе очень хочется иметь в обойме крутого бессмертного телепортера, пуляющего тёмной энергией. И ты собираешься просто это терпеть и закрывать глаза на его выходки. А ты других спросил на этот счёт? Собираемся ли мы это терпеть? Или тебе на это тоже плевать?

Невеста обернулась к Эрлу, остановившись на полпути к ближайшему прилавку, а затем резко подошла к нему, требовательно заглядывая в глаза, даже схватила его за воротник.
- А вспомни-ка ещё кое о чём, агент Эриксон! Зачем ты вообще в это ввязался? Забыл уже, пока примерял на себя роль спасителя города? - Когтистый палец упёрся Эрлу в грудь. - Они обещали тебе амнистию для всех нас и билет в новую жизнь! В такую жизнь, где детям, ради которых ты рвёшь свой пушистый зад, не придётся жить в заброшенных развалинах, дожидаясь дня, когда у мэра лопнет терпение и он пригонит к Коммуне бульдозеры! В такую жизнь, где у них будет будущее, которое отличается от прозябания в трущобах, впахивания на низкооплачиваемых работах, откуда их гонят при первой же возможности. Шанс вернуть их в нормальное общество, в нормальную жизнь, и пожить наконец ею самому! Ты же мечтал работать в школе, Эрл! - Злость куда-то исчезла из голоса Невесты, и она уже говорила как-то жалостливо, как будто вот-вот сорвётся на слёзы. - Ты хотел быть учителем, а не уличным психом! И теперь у тебя появился такой шанс! И ты думаешь, он даст тебе? Думаешь, что Хаос позволит тебе просто обломать ему его кайф?

Снова злость. Невеста отпустила его, как будто отбросила от себя, и отвернулась, скрестив руки на груди.
- Я видела его морду, которую он скорчил, узнав, что ты теперь спецагент. Он уже понял, куда дует ветер. Понял, что приходит конец его весёлым денькам, когда он мог ветром носиться по городу и нагибать больших дядь из злого правительства США, психованных докторов и их приспешников. То, что при этом под руку попадали непричастные, его особо не заботило, а вот наша репутация от этого страдала основательно. Это его стараниями, а не твоими, нас считают кучкой малолетних отморозков, которых давно стоило бы засунуть в кутузку или перестрелять как бешеных собак, если бы война с нами не сулила столько рисков. - Невесте уже немного не хватало воздуха в лёгких для таких длинных речей на одном дыхании. - Ему не нужно возвращаться в общество, он не пойдёт искать себе обычную честную работу, не станет создавать семью или там получать образование. Он хочет и дальше продолжать вот так, потому что это охрененно весело, а ещё потому, что правительство США и главы корпораций поголовно лицемерные мрази, и жить в их мире ему тем более западло. Если ты исполнишь свою мечту, реабилитируешься, дашь своим воспитанникам новую жизнь и уйдёшь на покой, у него же ничего не останется! Он останется один! Самое большее, соберёт вокруг себя кучку таких же подростков-максималистов, которым западло сотрудничать с властями просто по факту. Эрл, он не позволит тебе это сделать. Он не позволит тебе закрыть историю Непокорных вот так, и приложит все силы, чтобы Непокорные и все остальные остались по разные стороны баррикад. И, может быть, в этот момент уже поздно будет "прощаться". В этот момент уже будет решаться, кто из вас кого убьёт.

Последний бой был короток и свиреп. Ловчий и вожак варягов обменивались ударами топоров, пытаясь найти брешь в защите друг друга. Лязгало железо, трещали щиты под ударами топорища, и наконец Ловчий всё-таки поймал нужный момент. В отчаянной атаке враг открылся ему, и лезвие топора ловчего глубоко врубилось прямо в предплечье варяга, заставив его закричать уже от боли, а не от ярости боевого угара. Возможно, вожак ещё ударил бы Ловчего в ответ - эта рана не остановила его, даже не умерила пыл. Но Ловчий сражался не один. Сразу же за этим ударом последовал второй, от Горыни, прямо в затылок, и его выбритый уже не пережил. Упал на колени, опустив залитое кровью лицо, а потом медленно завалился набок, так и не выпустив оружия из рук.

Воин что-то ещё хрипел, когда к нему подошёл кузнец. Он тянул руку к Ловчему, и силился что-то сказать ему. В традициях варягов было уважение к противнику - в честь тех, кого считали достойным соперником, нередко называли они даже своих детей. Должно быть, варяг не хотел уходить в свою Вальхаллу безвестным. Победившему его противнику он пытался назвать себя, чтобы остаться в его памяти.
- Меня зовут... Зовут...
Гордей встал над варягом и размахнулся молотом. Тем, кто смотрел на это, лучше было отвернуться, чтобы не успеть увидеть, как новый ужасный удар сокрушит голову воина, словно перезревшую тыкву. Как лопнет выбритый череп, как вомнётся внутрь лицо с вытатуированными на нём рунами, как забелеют обломки лицевых костей в красном месиве. Гордей ударил его так, словно загнал последний гвоздь в доску - деловито, со звучным "Э-эх!". А потом - утёр лоб от выступившего пота и отошёл в сторону, оперевшись на молот.
- Вот так. - Выдохнул он. - Теперь точно всё.

Путь Изборского Ловчего теперь был усеян мертвецами. Песок на дороге через Вешенку пропитался всей той кровью, что пролилась сегодня. Должно быть, эти варяги впервые за всё то время, что они были здесь, встретили столь ожесточённое сопротивление. Среди трупов варягов по прежнему лежал навзничь Богомил, и уже едва-едва вздымалась его раненая грудь, а через окровавленный рот сипло вырывалось стихающее дыхание. Варвара-лиходейка лежала мёртвой неподалёку от убитых ею противников, лежала в какой-то совсем уж неправильной позе, на боку, с полусогнутыми ногами и завалившейся за спину рукой. Неестественная поза, как у сломанной куклы, лишала последних сомнений в том, что лихая и бесшабашная девица мертва. Её странное оружие лежало рядом, словно дохлая и неопасная больше змея. Только сейчас Ловчий смог разглядеть, что это была вовсе не верёвка, а отрезанная девичья коса.

Несчастные вешенцы хорошо видели, что их мучители уже больше не поднимутся, но всё ещё не решались даже пошевелиться из-за пережитого страху. Они так и сидели на коленях вповалку, жались друг к другу, боязливо глазели в их сторону. Чего они боялись? Ожидали, что сейчас наскочит новый ворог, ещё больше числом, как и обещал мёртвый вожак? Или они ждали чего-то намного более худшего? Второе наверное было вернее, если посмотреть на то, с каким суеверным страхом те иногда решаются бросить взгляд вверх. На ворон.

Вороны всё ещё были здесь. Они всё ещё кружили над деревней, кружили уже совсем низко, над самыми-самыми крышами. Огромная чернокрылая стая превратилась в чёрный вихрь а карканье стало таким громким, что начало заглушать все прочие звуки. Некоторые вороны решались опуститься ниже, и пролетали совсем близко от Ловчего, почти задевая его своими крыльями. Другие особи рядами садились на крыши да на заборы, кучкуясь вокруг места побоища, и все, как одна, пялились прямо на Ловчего своими чёрными глазами-бусинками. Они широко раскрывали свои длинные чёрные клюва, и их хриплые глотки исторгали из себя пронзительное, хриплое карканье. В этом карканьи было что-то такое... требовательное. Глядя на такое поведение птиц, Ловчий окончательно поверил словам Провидицы. Она наблюдала за ним. Она видела всё это. Видела, и была этим раздражена. И она явно хотела, чтобы Ловчий это понял.

- ...не пожалел о своём решении, рос? - Донёсся до Ловчего обрывок фразы варяга, когда он приблизился к месту побоища. Говоривший эту фразу вожак варягов упивался своим торжеством, пока разворачивал коня, и насмешливо глядел на того большого парня, которого только что лишил руки одним ударом. Однако его улыбка померкла, когда какое-то движение вдруг отвлекло его. - Что за...

Какой-то звук, похожий на свист небольшого, но очень бысто пролетевшего мимо предмета, заставил варяга повернуть голову. Он увидел своих людей, стоявших подле себя. Большинство из них он нашёл в полной боевой готовности. Семеро воинов, семеро отважных северян, почуявших битву. Они всё кружили вокруг раненого Горыни и его спутников, вольных и невольных. Туда же варяги загнали и волчицу, спутницу волхва, пытавшуюся кого-нибудь загрызть. Но среди тех семерых молодцов двое стояли как-то не так. Нетвёрдо, шатаясь, уронив оружие они с каким-то даже недоумением глядели в свои пустые руки - а потом почти одновременно упали наземь, словно неустойчивый куль с мукой. И только тогда вожак варягов увидел два швырковых ножа, по одному на брата - один торчал в левой глазнице варяга, глубоко засев там по самую рукоять, а второй засел в шее другого, пробив самый крупный кровеносный сосуд.

- Берегись! - Успел выкрикнуть вожак, прежде чем смерть настигла ещё двоих. На первого смерть обрушилась будто бы с небес - то Варвара, вскочив на крышу вдовиного дома, пробежала аккурат по коньку, и спрыгнула на него, свалив наземь. Теперь она стояла аккурат сверху на бездыханном теле варяга, с которого сбила шлем и вонзила нож в висок. Его товарищ бросился на девицу, махнув мечом - но меч рассёк пустоту, а шею воина со свистом обвило какой-то туго скрученной верёвкой, на конце которой блеснул наконечник копья. Как верёвка окрутилась вокруг шеи варяга - Варвара со всей силы рванула её на себя, и глотку варяга разорвало от уха до уха. В воздух так и брызнул тёмно-красный кровавый фонтан, а варяг, хрипя и тщетно пытаясь зажать страшную рану на горле, повалился сверху на тело уже мёртвого друга.

Но врагов было слишком много - за всеми не уследишь. Приземлившись после прыжка, Варвара поймала своё диковинное орудие, и именно в тот миг сзади на неё бросился ещё один воин. Грубая, но сильная рука схватила лиходейку за локоть, а вострый засапожный нож с длинным лезвием и костяной рукоятью стальным жалом вонзился ей в спину. Варвара вскрикнула от боли, да так и обмякла в руках северянина. Тот небрежно отбросил её в сторону, да утёр нож о рукав, глухо ворча что-то там про себя.


- А героев-то всё больше становится! - Не преминул сказать вожак на это. - Вот это я понимаю битва! А то мне уже надоело щипать безвольную, трусливую деревенщину! Может, ещё кто смелый появится? А? А?!

Но тут вдруг налетел ветер. Смел он солому с крыш окрестных домов, потеснил варягов, заставив их отойти на несколько шагов назад, но вся мощь этого порыва сосредоточилась на вожаке. Его лошадь сбило с копыт, и та рухнула наземь всем своим весом, крепко придавливая вскрикнувшего хозяина. Лошадь упала крепко, и должно быть, сломала ногу, потому что вместо того, чтобы подняться, громко ржала и молотила копытами. Следившие за этим крестьяне ахнули - только сейчас, потому как ранее и вздохнуть боялись, следя за разворачивающимся побоищем. А призвавшая тот ветер Василиса появилась с другой стороны - её конь перемахнул забор.

А сразу за этим аханьем пошли шепотки.
- Ловчий!
- Ловчий идёт!
- Смотри, смотри! Ой, Господи, что деется!
- И правда Ловчий. - А это произнёс обернувшийся к нему Гордей, и на его лице при этом появилась улыбка. Утерев выступивший на лбу пот, он отошёл вбок, давая Ловчему дорогу. - Ну, ребятишки, теперь-то мы этим свиньям покажем.
В деревню действительно вступал сам Изборский Ловчий. Со щитом и топором он встал в один ряд с защитниками Вешенки, прямо напротив лютующих варягов. Узнал даже кузнеца, у которого заказывал себе новый колун. Гордей-то тут успел вот повоевать, судя по крови на его молоте, да по налипшему на боёк клоку варяжьей бороды. Варяги же, ощутив, что преимущество больше не на их стороне, прекратили атаку, даже отступили на несколько шагов, встав на защиту своего вожака, строем напротив защитников Вешенки, и изготовили щиты, мечи и топоры, выжидая контратаку. После Варвары в живых и осталось-то всего трое тех варягов, да вот их вожак, который барахтался где-то под своим конём, придавленный его тушей.
Варяги понятия не имели, кто такой Ловчий. Значение этого имени было им недоступно. Но всё же они догадались, что это - особенный человек. И теперь смотрели они в основном на него.

Варяги молчали. Варяги ждали следующего хода своих врагов.

- И ты просто отмахнёшься от меня из-за своего упрямства. - Гневно сдув прядь волос с лица, Невеста раздражённо посверлила взглядом спину удаляющегося Эрла. - Ладно. Иди разнимай кучку придурков, у которых чешутся кулаки. Это ведь так важно.
Со вздохом раздражения Невеста закатила глаза, и угрюмо отвернулась от Эрла, скрестив руки на груди и обхватив пальцами предплечья. Но Тревор как всегда нашёл способ немного разрядить её эмоциональную напряжённость.
- Да уж. - Негромко выдохнула она. - Но моя проблема не в нём. Моя проблема в Джеке. Эрл просто отказывается замечать выходки этого говнюка, и это доводит меня до бешенства. И что бы я ни говорила, Эрл до последнего будет закрывать на всё это дерьмо глаза, пока этот выпендрёжный мелкий говнюк не укусит протянутую ему руку. Попомни мои слова, через несколько лет он будет угрожать Эрлу с огромного экрана, шантажировать его заложниками и вешать идеологическую лапшу про личную свободу и дух непокорных. Кусок дерьма.

Уже вечерело, когда троица во главе с Изборским Ловчим выехала из лесу под деревню Вешенку. И почти сразу, как это случилось, Ловчему стало понятно, что в деревне беда. В вечерних сумерках, которые уже плавно переходили в ночь, он хорошо видел пламенное зарево, набиравшее свою силу и грозившее стать полноценным пожаром, если вовремя не потушить. На тушение пожара Ловчий мог бы списать и ту суету, которую мог кое-как разглядеть, но чем ближе кони подходили к Вешенке, тем отчётливее Ловчий понимал, что эта суета совсем не похожа на тушение пожара. Люди не бегают с вёдрами, не носят воду из ближайшей реки, не заливают соседние крыши, чтобы не дать пламени перекинуться и на них - они выбегают наружу, подгоняемые вооружённой чёрной ватагой, чтобы затем быть брошенными в одну кучу, поставленными на колени на лобном месте деревеньки. Туда же вторженцы сваливают какие-то вещи, которые выволакивают из других домов. В воздух летит ещё несколько огоньков - вторженцы кидают факелы на соломенные крыши, не собираясь ограничиться лишь одним пожаром. Это было похоже на налёт разбойничьей банды, или на нашествие врагов, но ни того, ни другого уже давно не случалось. Изборск был надёжным щитом для всех окрестностей, не один враг обломал зубы о стены городской крепости, не одну разбойничью ватагу развесили на сучьях вдоль дорог крепкие княжеские дружинники. Но так было раньше. А теперь грабежи случаются часто, и проходят они с дозволения нового князя. Ловчий много раз слышал такие слухи, а теперь могу убедиться в их правдивости воочию.

Ещё решая, стоит ли вообще заходить в разоряемую деревеньку, Ловчий вдруг увидел ещё одну сцену. Она происходила почти на самой окраине, у дома одной старой вдовы - Ловчему как-то довелось искать её мужа, ушедшего в лес по ягоду. Умер, кстати, тот мужик. Просто умер, не от чужой руки, и не от звериных когтей - просто старый уже был, сердцем слабый, да вот на солнце перегрелся. Так вот, возле дома этой вдовы началась жестокая драка. Против варягов - а то были именно они - неожиданно встал какой-то здоровый детина с кистенем, а подле него были ещё кузнец, у которого Ловчий как-то попросил отковать топорище для колуна, да какой-то паренёк. Исход драки казался предрешённым, но началась она неожиданно успешно для обороняющихся - одного варяга свалило ударом кузнечного молот, а второй... Ловчий толком не понял, что произошло, но мог поклясться, что худосочный с виду отрок каким-то образом нанёс воину серьёзную рваную рану. А потом там ещё и молния шарахнула, и появился какой-то старик с волчицей. Впрочем, Ловчий не питал иллюзий - варягов было слишком много, и зная их, можно было сказать почти наверняка, что даже ценой больших потерь, но всю эту пятёрку они просто забьют.

Надо было решать сейчас. Вмешиваться или же нет.

Эта ночь была первой спокойной ночью за многие недели. Вместе с Посыльным и звери-надсмотрщики убрались прочь, не донимая Ловчего воем, карканьем, ночным шуршанием да скрежетом когтей по дереву. Благословенная тишина, в которой Ловчий при тусклом свете лучины смог прочитать перед сном грамотку покойного гонца. Чтобы раскрыть её, пришлось нарушить целостность сургуча, сломать печать. Адресат этой грамотки был не указан, но послание было ясное.

"Псков пал. Молодой князь, Андрей Возгарьевич, из Изборску не воротился. Вместо него варяги пришли. Быть беде. Готовьтесь."

Андрей Возгарьевич был третьим сыном князя Возгаря, решением Новгородского Вече поставленным на княжение во Пскове. Имя ему сам Возгарь дал, на греческий манер, как и большинству своих сыновей. Ловчему доводилось видеть Андрея на охоте - стелы он пущал ладно, с мастерством, и в седле держался лихо, да только подолгу сидеть на месте не любил, терпением не отличался. Чахлика, к слову, он больше всех изводил, с особым удовольствием, и почти всегда был главным заводилой в этом деле среди братьев. Если других братьев Чахлик сторонился, то Андрея, пожалуй, всерьёз ненавидел, потому что именно Андрей придумал, например, подвесить Чахлика за шиворот на гвозде и оставить так болтаться. А ещё именно Андей подал Возгарю мысль тогда - взять Чахлика с собою на охоту. Будто бы для того, чтобы семья прочней стала, да чтоб уму-разуму отрока немного поучить, чтоб не чах за своими книжками.

Вот оно, то воспоминание, когда Ловчий застал Чахлика с отцом и без Ягини. Ловчий уже в тот момент догадывался, что хорошего из этой идеи не выйдет, но он даже подумать не мог, сколь плохо всё обернётся. Надо сказать, поначалу всё шло не так уж и страшно - Возгарь был не в пример обычному терпелив к отроку, не бранил его за неудачи, показывал как тетиву на лук накладывать, как след звериный различать. Это стало почти игрой для Чахлика, тот оживился, разрумянился, и в тот момент Ловчий даже почти поверил, что из этой затеи что-то выгорит. Но потом пошла первая добыча.

Поначалу обходилось только утками, но с каждой новой тушкой Чахлик всё больше бледнел и тревожился. Вид мёртвой птицы действовал на него очень странно - его очевидно мутило, но тот стоически крепился и не подавал виду. Очевидно, он всё-таки любил отца, и искал возможности сблизиться с ним так же, как другие сыновья. Но всё рухнуло, когда они, при помощи Ловчего, выследили оленя и олениху с детёнышами. Прекрасные звери, величественные, и совсем не замечающие притаившихся людей. Было видно, как Возгарь мечтает повесить эти роскошные, ветвистые рога на стену в специальной комнате княжеского терема, отведённой под одни лишь охотничьи трофеи. А Чахлик с явной дрожью ждал момента, когда живой зверь превратится в мёртвого, и это пугало его настолько сильно, что Ловчий диву давался, как Возгарь может этого не замечать. И в самый решающий момент Чахлик вдруг ударил отца под локоть, и игольчатая стрела, которая должна была до самого сердца зверю достать, пройдя аккурат меж рёбер, ушла намного выше, застряв в колючем кусте. А всё оленье семейство во главе с рогатым самцом встрепенулось, и в считанные секунды ускакало прочь.
И вот тогда Возгарь ударил своего сына. Зло ударил, сильно, прямо в его бледное, красивое лицо. Ударил так сильно, что слабые сосуды в носу полопались и извергли целый кровавый водопад, залив алым и лицо, и рубаху отрока. Тот упал, и тут же с криком закрылся руками, увидев, что отец замахнулся вновь - да тот только плюнул брезгливо, и сказал фразу, которая навсегда их разделила.
- И вот за такое отродье... За это голубка моя, княгиня Вольга, жизнь свою отдала!
И пошёл молча прочь. А Ловчему оставалось только помочь насупившемуся и держащемуся за разбитый нос Чахлику подняться и взгромоздиться на коня, после чего тот так же во весь опор поскакал прочь.

В ту ночь Возгарь крепко приложился к винной чаре. Совсем загонял кравчего от винного погреба и обратно с кувшином. Ловчего встретил только взглядом таким характерным, как будто искал в ответном взгляде Ловчего осуждение. Что, спрашивал этот взгляд, думаешь плохой я отец? Думаешь, несправедлив со щенком? А Ловчий молчал, как и всегда. Наверное, Возгарь искал именно этого осуждения, искал кого-то, кто сможет прямо ему сказать, что тот поступает неправильно и даёт много воли своей запальчивости. Искал... Пожалуй, что и друга. Но Ловчий был Ловчим, и ничем сверх того, худо это или хорошо.

Василиса ничего не знала о той давней истории с Чахликом. Не знала, но во сне своём видела, что деется в голове Ловчего. Но в отличие от Ловчего, который был ограничен только тем, что видел сам, Василиса увидала продолжение этой истории. Она видела отрока, чьё красивое лицо так и было обезображено кровью. Видела его в комнатке своей, затворённой на все замки, чтоб никто не видел, как он плачет от горя и злости на всех вокруг и на себя самого. Но разве замки были когда-нибудь помехой для Ягини? Вон она, уже сидит на подоконнике, хотя только что её не было, а за ним - высота в добрых три сажени с лишком. Отрок как будто почуял чужое присутствие, и скорее начал вытирать глаза и отводить взгляд.
- Чего тебе, сестра? - Он очень старался, чтобы его голос был ровным. Даже получалось.
- Не насмеяться над тобой пришла, не бойся. - Сказала Ягиня мягко. - Уже знаю, что случилось с тобою. Дай посмотрю, сильно ли.
- Не надо. - Всё ещё дичился отрок. - Заживёт.
- Заживёт, только можно на всю жизнь с кривым носом остаться. - Улыбнулась Ягиня. - Но как хочешь. Не буду на своём стоять. А ты молодец. Смелый.
- Да какой я смелый... Струсил я ведь. Отца рассердил. - Тоскливо отвечал княжич, садясь на постели. - Ты знаешь как оно у меня. Смерти боюсь очень.
- Живую тварь пожалел. И поперёк отцовской воли спас. - Уважительно произнесла Яга. - Братья твои все смелы, а вот с отцом не согласиться, прогневить его из них всяк боится пуще огня. В рот ему смотрят, даже если знают, что неправ. Ты вот один решился поперёк. Кроме тебя только Ловчий был такой. За то отец его и уважает.
Чахлик смолчал. Но чувствовалось, что ему приятно слышать такую похвалу. А Ягиня слезла с окна, отошла в сторонку, да подозвала брата поближе.
- Посмотри лучше, кто тебя отблагодарить пришёл, за то, что детишек оленьих не осиротил.

И тут уж Чахлик поспешил к окну, забыв и про кровь, и про то, что нос распух и посинел, а синяк перетёк и на глаза, делая красивое лицо нелепым и несуразным. И олень правда был там - стоял на жеравьей горе, аккурат на самой границе леса, так, чтобы Чахлик мог его видеть. И едва Чахлик его разглядел, гордый олень преклонил перед ним и голову и встал на одно колено.
- Вот. Спасибо тебе говорит. - Ягиня улыбнулась брату, и взяла его за руку. - Ну пойдём уже. Посмотрим твой нос. А с отцом вы помиритесь ещё. Я тебе обещаю.
Чахлик доверчиво улыбнулся сестре в ответ, и послушно пошёл с нею к кровати. Он не заметил, как Яга обернулась к окну, как сверкнули звериным огнём её зелёные очи - и как далеко-далеко на жеравьей горе олень испуганно убежал в лес, будто сорвавшись наконец с державшей его на том месте цепи.
-----------------------------------------------------------
К утру всё было готово. Ловчий встал засветло, и не спеша собрал вещи, которые могли пригодиться ему в дороге. Как проснулась Василиса - в последний разок они подкрепились на дорожку, и вот уже вышли с крыльца - а оказалось, что у Ловчего снова гость.

Она действительно пришла, и стояла перед ним во плоти. Та девушка, разбойница, которая изводила всю округу лихими налётами на проезжих торгашей. Как и тогда, при последней их встрече - маленькая, худенькая, со злыми глазками, но плавная, гибкая, смертоносная - чем-то напоминала она по повадкам куницу или ласку. Милая по-своему, но опасная, от природы своей умелая убийца.
Ловчего упросили изловить таинственного лесного разбойника всё те же торгаши, шедшие этими трактами в Изборск, на рынок. Надо сказать, то была добыча из тех, которые интересно было ловить. Не простой лиходей, а именно что хищник, или даже такой же охотник, как и он сам. Почуял загадочный лиходей за собою хвост, да не схоронился, а стал Ловчего дразнить, в игры играть. Показывать, значит, что может ударить, что может убить, но сам не хочет. Но Ловчий был человек серьёзный, и было ему не до игр, а потому как-то раз он таки перехитрил Лиходея, сыграл на его гордости и склонности озорничать, заманил в хитрый капкан. И тут бы, вроде, отрубить бы лиходею буйну голову - да только лиходей тот оказался девицей, хоть и такой, бойцовой, под мужика рядящейся. Кровью девицы руки марать Ловчему не пристало - пуганул только, что в другорядь не отпустит, наказал в окрестностях его жилья не баловать, не мешать человеку на покой уйти, и отпустил с миром. А та, вишь, о себе напомнила, ножичек оставила. И вот, как и обещала - стоит перед ним во весь свой рост, не таится, не боится, только ножичком в изящных, чуть грязноватых пальцах поигрывает.

Ловчий её имени не знал - не довелось спросить. А вот Василисе куколка подсказала, что эту замарашку дикую Варварой кличут, и с Ловчим она давно знакома, хоть и так, шапочно. Убить друг друга пытались, да разошлись. Сказка да и только.

Должно быть, узелок этот с пояса бедолаги-мужичка, пока тот болтался на ветке, словно подранная хоругвь павшей армии на шесте. Аккуратный такой тряпичный свёрточек, внутри которого что-то тяжёлое, твёрдое и определённо-железное. И стоило только потянуть за узелок, как у загнанного на дерево мужика вновь случился приступ паники.
- Не тронь! - В испуге мужик протянул сразу две руки к свёртку, не осознавая заведомой бесполезности этого действия, и как был там, так и брякнулся вниз головой. Волхв едва успел только в сторонку отойти, чтобы этот мужик не свалился на него. Старик мог бы поклясться, что такое падение сломает шею кому угодно, но этому как с гуся вода. Звук падения сопровождался отчётливым хрустом позвонков, но похоже, ничего дурного с этим парнем не случилось. Уселся под могучим древесным стволом, лупая глазами, а потом в испуге в этот ствол вжался, увидев, что волчица всё ещё рядом.

А тем временем узелок был развязан, и взору Богомила показались многочисленные девичьи одёжки, а поверх них - тяжёлый и грубый самодельный браслетик под женскую ручку. Браслетик тот был, очевидно, сделан из железной подковки, которую некая неведомая сила загнула в своеобразное сплюснутое кольцо. Чувствовалась в этом нехитром предмете некая тайная сила, но сила неуловимо-знакомая, сила родная. Сила Велеса-змея, сила скотьего бога, что ведает всеми живыми существами. Волками в том числе, хотя куда больше Велес любит змей и прочих ползучих гадов.

- Ой, не трогайте вы эту хреновину, дядя! - Торопливо бормотал мужик тем временем, с ужасом глядя на волчицу. Похоже, он был абсолютно уверен, что волчица эта есть кровожадная хищница и людоед. Справедливо это или нет, но по крайней мере мужик был искренним в своих устремлениях. - Бесовская игрушка! Эта вот - кивок на волчицу, и тут же мужичок вжал в плечи голову, когда их с хищницей взгляды пересеклись - девицей была, пока браслет свой не сняла. А в реку уже волчицею вошла. Тут-то я и понял, как это так вышло, что Полинку нашу, красавицу, волки в собственном дому сгрызли. Она вот всё, она, проклятая! Сама-то она на лицо не больно хороша, вот видать и обзавидовалася красоте Полинкиной, и сожрала её, чтобы мужики теперь на неё одну смотрели. Одна ведь осталась она незамужняя. Надо скорей людям в деревне рассказать, кто она есть! Оборотень! Отродье волчье!

Перед мысленным взором Богомила отчётливо встала картинка. Мужичок этот шёл себе через лес, да увидел, как девица перед озером раздевается. Правда ли она так страшна на лицо, то ещё предстоит увидеть, но очевидно, неказистость девицы не уменьшила его желания подглядеть, как та купаться будет. Эх, а ведь были и мы молодые... В общем, едва ли этот мужичок ждал, что девица в волка перекинется, и немало его это испугало. Но хоть дурак дураком, а поди ж ты, углядел браслетик, сообразил. Вот ведь беды наделал.
- ...ну тут я узелок-то хвать, и бежать скорей! - Богомил в задумчивости прослушал часть истории мужичка, но оно уже и не требовалось. Всё и так было ясно как белый день. - А то ж ведь обратно перекинется, и кто ж мне тогда поверит! А ночью она и меня сожрёт, как пить дать! А у меня мамка старая, мне помирать нельзя! Кто ж мамку доглядит? Вы, дядя, её жалостливым глазам не верьте, она нарочно вас жалобит, чтоб игрушку бесовскую отдали, а потом-то своё возьмёт! Змея, как есть змея! В смысле, волчица она... Ой... Господи....

Злобно зыркавшие на Василису из чащи звери отступили на шаг, когда Ловчий приблизился к ней, помогая спешиться с утомлённого коня. Хозяйка сама взяла своего верного Нечуя под уздцы, и провела за ворота, которые Ловчий закрыл, нарочно не позволяя себе никакой спешки в этом деле. Коня оставили рядом с кобылой самого Изборского Ловчего, полагая, что животные смогут поделить меж собою и свежезаготовленный мешок с сеном и длинную деревянную поилку, доверху наполненную водою. Позаботившись о животном, Василиса позволила позаботиться уже о ней самой.

Василиса и правда оказалась крёстной дочерью Возгаря Пересветовича - Ловчий понял, что она не врёт по наконечнику стрелы на её шее. Тот принадлежал самому Ловчему, был снят с его стрелы. Наверное, эта стрела убила какого-то хорошего зверя, раз уж Возгарь сделал из неё памятную подвеску. Почему только Возгарь никогда не говорил о крёстной дочери, и никогда её не звал к себе? Почему если и виделся с нею, то Ловчий о том не слыхивал? Может, ответом был этот череп с рогами на палке? Череп - и то, что крестница совсем не носит креста. Что ни говори, а сложной у покойного Возгаря была семейная жизнь, особенно в части дочек, что по крови, что по вере.
Рассказала Василиса, что сама она дочь боярская, рано осиротевшая, но крёстным своим не оставленная на произвол судьбы. Рассказала, что зовут её Огнедевою да Провидицей, за то, что судьбы человечьи ведает, будущее предсказывает. Да только будущее то в последнее время больно мутно видится, и ничего хорошего людям не сулит.

Ну а пока Ловчий заваривал для своей неожиданной гостьи чай(напиток заморский из сушёных листьев какого-то чудо-куста, тоже подарок Возгаря, который в свою очередь получил его от какого-то купца, ходившего ранее на ладье из варяг в греки), та подбирала слова, чтобы рассказать Ловчему, что же такое заставило её сорваться с места, и побежать на поиски незнамо кого, несясь вскачь незнамо куда, положившись на одно лишь сердце и его тревожный зов. Наверное, начать стоило с самого-самого начала - с Купальской Ночи, когда умер старый Возгарь.

Тогда пришёл Василисе первый сон наяву, самый яркий, самый страшный. В ночь купальскую, когда распускается на одно мгновение папороть-цвет, был у девиц обычай на судьбу гадать. Спускались они к широкому ручью, и пускали по бегущей водичке венки с лампадками. Чей дольше всех проплывёт, не прибьётся к берегу да не зацепится за порожки, той девице обязательно счастье улыбнётся, и совсем скоро такая счастливица суженого своего сыщет. Василиса про суженого и не думала никогда, и замуж, в отличие от подружек не торопилась, да уговорили подруги тоже венок пустить. Да и что уж душой кривить - хочется замуж или нет, а интересно ведь, что венок покажет. Хоть и Провидица, а собственная судьба от её внутреннего взора так и осталась сокрытой.
Сплела она венок из полевых цветов, как научили, опустила его на воду - и тот сразу же пошёл ко дну, к испугу всех девушек. Василиса уж хотела было сказать, что глупости то всё, и что замуж ей всё равно не хотелось - а задержался взгляд. Смотрела она, как тонет венок, уходит в тёмный омут. В воде текучей отражалось смутно её лицо, и аккурат под её отражением виднелись очертания тонущего венка. Будто бы река ей сама тот венок на голову одела.
А потом отражение Василисиного лица стало настоящим лицом. Страшным лицом утопленницы, с кожей, что белей извёстки, обрамлённым волнующимися под водой тёмными волосами. Василиса смотрела ей прямо в глаза, мутные и подслеповатые, как у дохлой рыбины, а утопленница улыбалась Василисе страшной белозубой улыбочкой, играющей на посиневших губах. Утопленница с венком на челе поднялась - одно только лицо всплыло над поверхностью ручья, облепленное чёрными волосами. Раскрылся рот, и хлынула из него наружу прозрачная вода, издавая жуткое бульканье, в котором едва-едва различались слова.
- Свершилось... Проклятие... Старого Возгаря... Всем нам... Проклятие...
И утопленница залилась жутким, булькающим хохотом, от которого Василиса не сдержала истошного крика. А закричав - поняла, что не стоит она на берегу ручья, а лежит в своей постели, вся в жару и испарине, и сама не ведает, как тут очутилась.

Она потом спросила у девок, что на том ручье случилось. Те сказали, что как венок потонул, так Василиса сбелела вся лицом, и как сама не своя отправилась к дому. Ещё подумали, глупые, эвон как боярская дочурка расстроилась, что плохое ей гадание вышло на суженого.

С тех пор потеряла Василиса покой. Сны и видения преследовали её, сны о разрухе, о вечном сумраке, о выморочных деревнях и пирующем на местах побоищ воронье, о больших кострах в Изборске, в пламени которых чернеют человечьи кости, и, конечно, об Изборском Ловчем. Лицо человека, которого Василиса никогда не видела, преследовало её во всех видениях, и этого человека искала Тьма, к нему подбиралась наощупь, всё ближе и ближе. Сначала Василиса думала, что Тьма хочет пожрать этого человека, уничтожить его, что Тьма видит в нём угрозу, но чем дальше, тем отчётливее Василиса понимала, что всё куда как сложнее. Тьма призывает Ловчего себе на служение, и будет весьма настойчива в своём желании - отказа она не примет, а отвертеться не получится. Ловчему предстоит что-то сделать. Василиса и сама не могла толком понять, что именно, но это точно приведёт к ужасным последствиям. У Василисы, благодаря её дару, хотя бы был шанс распознать замысел Тьмы вовремя, и помешать ему. Ловчего же Тьма будет использовать втёмную до последнего, и тот и сам даже не поймёт, как подведёт целый мир к краю гибели. Вот зачем нужна Василиса - чтобы вовремя разглядеть, вовремя указать Ловчему, остановить его у края пропасти, к которой ведёт его Тьма, и успеть отвести от неё.

Василиса рассказывала о своих снах. Рассказывала о Вестнике Тьмы, которого едва смогла обогнать. О том, как человек без лица и имени скачет через тёмные леса по душу Ловчего, чтобы призвать того на служение. Он уже так близко, что Василиса отчётливо слышит стук копыт его лошади, даже когда закрывает уши. Но сейчас, рядом с Ловчим, Василиса чувствовала, что она на своём месте, там, где её нужно быть, и эта мысль успокаивала её, снимала тревогу. Наверное, потому и случилось так, что разморённая горячим напитком Василиса в конце концов задремала прямо там, где сидела.

За окном тем временем уже темнело. Звери всё ещё были там - ходили кругами у его забора, заглядывали под ворота. Множество птичьих коготков скребли по крыше, навязчиво и раздражающе. Волки выли, перекликаясь друг с другом - вой звучал совсем близко, а отзывались на него очень далеко и со всех сторон. Как будто сигналы. Ловчий уже приучился засыпать даже с таким вот жутким хором под окном, но едва он собрался это сделать - как наконец услышал стук копыт, о котором твердила Василиса.

Она тоже проснулась. Услышала. Теперь это был не сон, не наваждение, не видение. Вестник Тьмы добрался до Ловчего, и неспешно приближался к воротам, сбрасывая с плеча суму. Звери-наблюдатели приветствовали его молчанием и разбегались с его пути, прячась в чаще. Черные вороны, облепившие конёк крыши и забор, выжидательно глядели на то, как его конь неспешным шагом приближается к воротам. Всадник на его спине - Ловчий видел из окна только смутную фигуру - поднёс руку к лицу, и повисшую тишину плетью разрубил лихой молодецкий свист.
- Ловчий! - Зычный голос как будто не в состоянии были приглушить даже стены. - Выходи! Весточка тебе от нового князя! Сегодня дома ночевать не доведётся!

А ведь Артур действительно интересовался тем, не холодно ли ей, а не просто искал повод начать разговор. Но, очевидно, Лину волновало слишком многое, чтобы отвечать на столь глупые вопросы со стороны сэра рыцаря.

Стоило ли его благодарить за то, что он сделал? Артур вновь с внутренним содроганием вспомнил всё это. Всю ту кровь, все те убийства, то отчаянное сопротивление, которое пытались оказать напуганные люди. Хельмута. Корбута. Анджея. Для тех людей Артур был чем-то типа того, чем являлись призрачные чудища в масках для него и его людей.
- Я не хотел никого из них убивать. Ни хороших, ни плохих. - Произнёс Артур скупо. - Достучаться до них я тоже не смог. И поступить иначе я не смог, как не смогли и мои люди. Во всяком случае, большинство моих людей.
Артур вздохнул, подумав о Рихтере. Тот факт, что он был жестокой, садистской мразью и что едва не предал их всех, не облегчал скорбь Массака по погибшему. В конце концов, они всё равно через многое прошли вместе.

Лина вдруг берёт его руку. Берёт так по-особому, что даже такой огрубевший и отвыкший Артур ощущает, как сердце пропустило удар. В последний раз женская рука касалась его вот так... Артур не помнит, когда. Это другая жизнь, и другой он. Кажется, была такая девушка, которая касалась его так же, которая целовала его, и обещала ждать его возвращения с войны, но со временем Артур забыл и её лицо, и её имя. Наверняка, она уже давно вышла замуж за кого-то другого. Возможно, за кого-то из его братьев. Была там какая-то драматичная история...
И всё же, так или иначе, Артур не забыл, что нужно делать, когда тебя так берут за руку, и когда на тебя так смотрят. И, взглянув Лине в глаза, Артур понял, что ещё может что-то чувствовать по отношению к другому человеку. Чувствовать, что кто-то может быть ему так трепетно дорог.

Артур отпускает её руку, чтобы осторожно взять Лину за талию, и ещё немного притянуть к себе. Дать ей согреться, как и хотел с самого начала. Другая рука ласково проводит по её волосам почти невесомым прикосновением, прежде чем мягко ложится Лине на затылок. Артур склоняется к девушке, и так же осторожно целует её. Губы Артура немного сухи, а чёрная борода немного колется, но за всем этим, пусть и едва-едва, всё равно чувствуется та заботливая нежность, которую он вложил в этот поцелуй.

Когда Весельчак закончил с перевязкой и вышел из каморки охранника, перешагнув через окровавленное тело Томаша, он обнаружил, что успел пропустить почти всё. Его подельники уже закидывали последний денежный мешок в багажник, оставив Коннора наедине с затихшими банковскими работниками. Аптечка болталась у него на поясе, подвязанная к ременной петле штанов при помощи куска бинта. Весельчак почти не хромал, трамадол делал своё дело, и тут бы ему побежать скорее к своим, пока они не решили в панике сделать ноги и бросить его тут. Но в этот момент взгляд Коннора упал на Итана.

Разумеется, Коннор слышал разговор Хмурого и охранника. Про сейф, про запись. В том, что охранник скрысил кассету, Весельчак даже и не сомневался, и уже одно это рождало в душе паранойю. Если там ничего особенного нет, зачем её прятать? А если этого кадра шлепнуть, то едва ли копы додумаются без него, что грабители увезли не все записи. И кстати, какую именно камеру писала эта плёнка? Вдруг наружную? Но даже если охранник просто перебдел - он же видел Эйт-Болла. То есть, Хмурого, разумеется Хмурого. И Коннор снова оказался в той же ситуации, как и десять лет назад. И он бы снова даже не колебался, если бы не кое-какие факты.

Коннор мог бы убить Итана и тут же забыть о нём, как и о большинстве тех, кого убивал. Он убил бы его даже не заходя за стойку, поливая дробью прямо из прохода и не считаясь ни с какими сопутствующими жертвами, а потом просто прикрыл бы поломанную дверку, чтобы приглушить истошные крики тех, кто ещё был жив в той кровавой бойне. Он бы забыл и этих людей, и эти крики, как только вышел бы из банка. Он так же не помнил и того парнишку, которого застрелил на той злосчастной автостоянке - помнил только, что прицелился в его широкий, открытый лоб. В сущности, из всех убитых им отчетливо помнил он только дядю Кенни - в ночь своей смерти тот безмятежно храпел в кресле, освещенный лишь экраном телевизора, в котором какой-то толстый мужик в майке с коротким рукавом рекламировал набор кухонных ножей. Коннор даже помнил, что ведущий телемагазина как раз демонстративно разрезал что-то очень прочное ножом для мяса, когда маленький Коннор упер скотобойку в широкий, потный лоб дяди Кенни и нажал на спуск. В худенькую руку мальчика отдало упругим толчком мощной пружины - и дядин храп оборвался на половине ноты. Из широкого, красного носа с присвистом вышли остатки кислорода в легких, и только после этого из дырочки во лбу хлынут темный кровавый ручеек. Если бы не это, можно было бы подумать, что дядя всё ещё спит. Но нет - телеведущий рассказывал о преимуществах карбонового лезвия уже мертвецу, пока Коннор потрошил его сейф за картиной, куда тот откладывал деньги на колледж своим любимым мальчикам.

Стрёкот лопастей вертолёта - вот что остановило Весельчака. Это - и кучка нытиков, которые наверное уже сейчас мечутся в дилемме, а не бросить ли им их рыжего напарничка в надежде, что он истёк кровью и сдох. Вот ведь уроды, убежали все разом в машину, и никто не остался проверить, как дела у раненого подельника. Нет у него времени, чтобы возвращаться за стойку и расстреливать охранника. К чёрту этих овец, и к чёрту, даже если поганый охранник видел морду Хмурого и запомнил её.

Грохнуть чёрного попозже будет быстрее и безопаснее, чем расстреливать банковских крыс.

В общем, в тот самый момент, когда его подельники уже готовы были сдаться и ударить по газам, Весельчак и выбегал из банка, на ходу заталкивая патроны в приемник.
- Дверь! -Крикнул он, прося Пиджака заранее открыть ему дверцу.

Постоянно преследующие с самого начала неудачи начинают раздражать Весельчака. Глухо ругаясь себе под нос, он пытается хоть немного поправить разболтавшийся жгут, и при этом не нарушить так старательно наложенную повязку. Ещё и мысли дурацкие лезут и отвлекают - непрошенные воспоминания про дядю Кенни и его суровую школу жизни, а заодно и про жизнь на ферме. Про выматывающий фермерский труд, про вечные подзатыльники от дяди Кенни, про его пьяных дружков, про двух его сыночков-ублюдков, которые ненавидели Коннора и вечно старались отравить ему жизнь, ябедничая по поводу и без... Злость не уходила, а как-то накапливалась, примешиваясь к злости на мёртвого Томаша, на его урода-напарника, который не открыл Хмурому дверь, на самого Хмурого, который до раздражения напоминал ему Эйт-Болла, на приютских нянек, на охранников в тюрьме, на мексиканцев, ниггеров, нацистов... Столько врагов! Одни враги! Весь этот сраный мир против него, и положиться можно только на себя, да на железки!

Коннор глянул на дробовик, лежавший подле него. Вот он, его единственный друг. Бесстрастная французская железка, которая будто бы создана под его руку, и только и ждёт шанса вновь плюнуть дробью в кого-нибудь, кто ещё раз попробует встать поперёк пути у Весельчака, опять пустить прахом все его усилия и опять отнять у него кусок, который он старается вырвать для себя, чтобы протянуть ещё немного. Ничего, дробовичок, мы ещё повоюем! Вот только наладим этот проклятый жгут.
- Ещё немного! - Крикнул Коннор в сторону выхода из каморки охранников. - Почти закончил! Что там у вас?

Хмурый отчаянно изображал панику, а к двери, вопреки несколько наивному плану Коннора, никто и не спешил. Весельчак от этого немного нервничал - если уж что и могло заставить его спокойствие расшататься, так это вещи, которые случаются вопреки его расчётам. Секунды шли одна за другой, Хмурый дёргал ручку и голосил, а Коннор прислушивался, припав к стене, и нервно перебирал пальцами по рельефной помпе дробовика. Изнутри он слышал только гомон банковских крыс и какую-то их сумбурную возню. Должно быть, гадают, что делать. Всё ещё лелея надежду на то, что у непуганных банковских крыс сдадут нервы, и они побегут открывать, Весельчак ждал. Наверное, если бы он имел хоть какое-то понятие о банковских регламентах, он бы не стал даже пробовать претворить в жизнь этот свой идиотский, наивный план. И идиотскость и наивность плана понемногу начинала доходить до не особенно умного мозга Коннора, и это заставляло его нервничать ещё больше.

- Да где там этот Пиджак возится... - Нервно бормотал рыжий грабитель, бросая беглый взгляд назад, однако его глаза тут же вновь метнулись обратно, вперившись в Хмурого. Взгляд Коннора выражал нетерпение, будто бы от подельника в этой ситуации что-то зависело. - Чё они там возятся?! Заснули чтоли?!
Хмурый, не поворачивая лица, в паре коротких предложений пояснил, что видит за стеклянными дверями, и тут Коннора пронзила та самая догадка, которая крутилась в его недоразвитом уме, но никак не могла оформиться, раздражая своего носителя. С чего он, блять, взял, что они откроют дверь Хмурому, чтобы пустить его к телефону?! Им же проще самим позвонить!

Эта мысль была подобна вспышке молнии. Он ещё сам не понимал, почему именно так встревожила его эта догадка. Телефон отключён, сигналка тоже, им ничто не грозит... Но ведь, обнаружив это, они могут....
Не успел Коннор закончить эту мысль(как раз сейчас к ним подбежал запыхавшийся Пиджак), как изнутри банка донёсся звучный металлический скрип закрываемой двери.

- Блять!
Коннор вскочил на крыльцо, и с коротким, раздражённым "пшёлнах" оттолкнул подвернувшегося на пути Дугласа плечом от двери. Как будто бы это Дуглас был во всём виноват. Сразу же после этого бандит с размаху ударил тыльной стороной дробовика по закалённому витринному стеклу, заставляя его лопнуть, утратив прозрачность, и осыпаться на пол и крыльцо малюсенькими, безопасными кристалльчиками - технология! Сквозь водопад этих осколков Коннор прошёл в образовавшийся проём, демонстративно досылая патрон в патронник звучным рывком помпы, и гаркнул первое, что пришло в голову.
- Дверь не закрывать, суки! - Это, очевидно, относилось к тем, кто сейчас толкал тяжёлую заслонку хранилища. И уже потом Коннор сообщил персоналу главное. - Мордами в пол, а то всех порешу как овец! Это ограбление, блять!
Коннор подавил острое желание зрелищно шмальнуть в потолок - на это хватило его ума. Во-первых, выстрелы могли услышать снаружи, и тогда уж вызов копов ждать себя не заставит. Во-вторых, сразу после выстрела нужно было досылать новый патрон - а за это время какой-нибудь героический охранник может попробовать сам в него стрельнуть. Внимание Коннора сейчас было сосредоточено именно на охранниках - остальными пусть занимается чёрный.

- До закрытия хранилище они не откроют, блин. - Устало и как-то даже снисходительно пояснил Весельчак. - Весь смысл этой затеи в том, чтобы зарваться в нужный момент и справиться с делом раньше, чем легаши или еще кто-нибудь чухнется. А если нам и не повезет, всё равно так проще. Когда меньше народу, то и на мушке их держать удобнее.
Счел нужным Весельчак и пояснить за убийства. А то достали уже - мокрушник, мокрушник.
- Слышь, я не маньяк какой-то. - С некоей долей обиды пояснил Коннор. - Если обойдется без жмуриков, я и сам только рад буду, копы будут не так дотошно нас искать. Но если я увижу, что один из этих сукиных детей потянулся за кобурой, хочет кинуться на меня, или там, не знаю, сумел удрать через окно, я его завалю. Если увижу легавого возле нашей тачки или возле двери в банк, я его завалю. И если все пойдет наперекосяк, я буду валить всех легавых,которые будут пытаться нас сцапать. И вам я советую делать так же. Лучше пусть они сдохнут, чем мы сядем на нары. - Шмыгнув носом, Коннор добавил после секундного раздумья. - А ещё я завалю любого, кто попробует нас бросить или сдаться легашам, если вдруг станет жарко. Я не шучу. Мы это дело при любом раскладе должны довести до конца.

Еще раз обведя взглядом подельников, Коннор подытожил.
- Всё, покончили с болтовнёй. Пора на дело. Сделаем как надо, и всё пройдёт хорошо.

- О, это на древнекроличьем. Ещё до всеобщего. - Ответила Эрзе монахиня. - Означает "Твёрдо стоять на земле своей". Так завещали нам наши далёкие предки-прародители. Вот и следуем заповеди. - Матушка Магдалена вздохнула с какой-то давней грустью. - Как каждый из нас это понимает.

- А, ну... - Один из Гимли поскрёб за затылком, приопустив длинные уши. - Да у нас просто свои ребята на спиртзаводе есть. Шабашат вот, своим помогают, чисто по-семейному. Солод и хмель с пары ферм недалеко отсюда. Ну а так, сами варим, на месте, из чего случай пошлёт.
В голове Кирка довольно быстро сложилось уравнение из этой фразы. Краденый спирт, который перевозится через Нексус к Отстойнику контрабандными путями. Ненадёжно, дорого и объём заметно меньше. Неудивительно, что Хальквард предпочитал иметь дело с крокодилами - они гонят спирт на месте, целую пивоварню для этого захватили и переделали, а значит и объёмы у них больше, и наценка меньше, и своё производят, и других снабжают. Впрочем, откровенно говоря, качество у кроликов было выше, особенно если сравнить с той бормотухой, которую разливают в джин-паласах Пьяного Квартала. В общем, будет дороже и меньше, но в целом имеет смысл рассмотреть кроликов и как поставщиков. Стоит поговорить с Гимли, если будет возможность, или предложить вариант Халькварду.

- Могёшь, ящерок, могёшь. - Прокомментировал кто-то из кроликов речи Оди. Вроде с одобрением, а вроде и так, с лёгкой иронией. - Чисто Драндри-Охотник-на-крокодилов(была такая приключенческая книжка, вспомнилось тем, кто это слышал). Святоша вас за это отблагодарит, точно. Твинклстар вроде как его любимица.

- О. Это будет очень интересно! - С оживлением ответила матушка Магдалена на предложение Милли. - Только попрошу вас, что-нибудь не из современного репертуара. Нынешняя музыка такая... Развязная. Там поют про то, о чём в моё время даже публично говорить не было принято. О мужчинах, о женщинах...
Магдалена неодобрительно покачала головой, осуждая распущенность нынешних нравов.
-------------------------------------
После короткого антракта, пока кукольники меняли декорации внутри своего лубка, представление возобновилось. Повествование открывалось со сцены, где недавно обезноженный Саймон лежит без сознания в койке. Он стонет, вертит головой в бреду, а льняноволосая красавица сидит у изголовья кровати, причитая над бессознательным телом МакМерфи. Её маленькие лапки обхватили миловидную головку, выражая крайнюю степень озабоченности судьбой калеки.
- О, Симеон! - Забавно, но она звала будущего босса иначе. Интересная деталь. - Это так ужасно! Ты такой безрассудный и глупый! Но я всё равно восхищаюсь твоей смелостью! Если бы все кролики были столь же смелы, как ты! Тогда бы мы наверняка победили крокодилов. Или... - Девушка трагически вздохнула. - Или мы бы все погибли в их пастях! Что же нам делать!
Закрыв глазки лапками, крольчишка зарыдала.
- Я буду молиться за тебя, Симеон, каждый день! За тебя, и за весь наш многострадальный народ! Может быть, хоть святые помогут нам, изгнанникам на недоброй чужбине!
Слог был весьма патетичный, текст составлял некто если не с образованием, то достаточно начитанный. Крольчишка тем временем ушла за пределы сцены "молиться", оставляя МакМерфи одного. И в этот момент в правом углу ниши вспыхнула электрическая лампочка, имитируя небесное сияние, а церковный хор вновь запел. Мелодичный женский вокал действительно делал своё дело и настраивал на меланхолический лад, матушка Магдалена даже немного завсхлипывала, слыша это. А с "небес" навстречу МакМерфи тем временем спускалась маленькая, плоская фигурка кролика-ангелочка из бумаги, управляемая специальной палочкой, с подвижными крылышками и головой.
- Я... Я вижу свет! И ангельское пение! - МакМерфи открыл глаза, и воззрился вверх. - Кто ты?! Ты пришёл, чтобы забрать меня?
- Нет, Симеон. Я здесь не затем, чтобы увести тебя на небесный дол. - Ласковым девичьим голосом пропел ангелок. - Я твой святой покровитель, и я принёс тебе весть, что ты избран. Ты избран быть воином моим, избран дать отпор негодяям, посягающим на твой народ!
- Я хочу этого больше всего на свете! Но я так слаб! - Горестно ответил рыжеволосый кролик. - А теперь я ещё и калека! Как я могу защитить свой народ?! Свою семью?!
- Отринь боль, Симеон! Встань! - Призывал святой покровитель, паря в лучах света на тонкой деревянной палочке и трепеща крылышками. - Вернись на руины церкви! Той церкви, что построил ты! Той церкви, которой отдал всю свою жизнь твой отец! Вернись и возьми оружие, которое я дарую тебе, и обретёшь силу, которой жаждешь! Оружие, которым понесёшь ты справедливую кару на врагов твоих и врагов твоего народа! Возьми это оружие, и объедини семьи кроликов, направь их на борьбу с крокодилами-нечестивцами! Поведи их в бой, и изгони со своей земли всех до единого, и предай огню их мерзкие разливальни, логова зелёного змия, через которые они отравляю твой народ! Такова воля святых, и они защитят тебя!

И в ту же секунду ангел вновь улетел, скрывшись в правом углу сцены. Лампа погасла - зато кролик тут же вскочил. Вскочил - и свалился с кровати, а свалившись, так и пополз по полу, превозмогая боль.
- Что ты делаешь, Симеон! - А это льняновласка ворвалась в комнату, и увидела это. - Куда ты?! Тебе нужно лежать! Ты же потерял так много крови!
- Нет! Я должен! Должен... Защитить свой народ! - Упорно говорил кролик, превозмогая боль, и стоически продолжал ползти к двери. - Пойми, Мэри! Должен!

По какой-то причине Мэри не загнала Саймона обратно в койку, а помогла добраться, и в следующей сцене оба кролика стояли уже на фоне нарисованного пепелища, а кто-то снизу усиленно нагонял дыму для имитации старого пожарища.
- Ну и где же оно, твоё оружие? - Резонно вопрошала Мэри. - Здесь нет ничего! Только сгоревшие брёвна и разбитые мечты! Тебе это привиделось, Симеон. Ты просто бредил. Прости, милый, но это так.
- Нет. Вот оно. Помоги мне. - Саймон склонился вниз, и поднял в лапах... тот самый крест, про который спрашивала Эрза. Маленькое, но очень убедительное его подобие кукольный Саймон поднял над своей головой, и в этот раз включились сразу две лампы по краям ниши, а хор вновь запел. - Вот оно, Мэри! То оружие, которым сражу я врагов наших! Ибо завещано нам святыми и предками, что должно стоять твёрдо на земле своей! А это наша земля, Мэри! Отныне и вовек!

Дальше следовала целая плеяда сцен. Вот Саймон сжигает свой первый крокодилий кабак, которых в былые времена и здесь было в изобилии. А вот он произносит свою знаменитую речь, стоя на бочке, и монашеская ряса его зрелищно развевается на нагнетаемом откуда-то снизу ветру. Снова боевые сцены стычек с крокодилами, и те позорно бегут. А вот Саймон говорит с лидерами трёх семей - Бриттлов, Кэрротсов и Гимли. И если последние двое начисто сражены харизмой проповедника, и уже готовы идти за ним в огонь и воду, то вот Бриттл явно сомневается в целесообразности. Но причина тут вовсе не в рациональности. Причина в расе, ведь Бриттлы - вовсе не кролики, а зайцы.
- Мы давно сражаемся с крокодилами, МакМерфи. - Говорил тот самый первый Бриттл, патриарх всей династии. - Но кролики никогда нам не помогали. Когда крокодилы убивали зайцев, кролики только трусливо прятались в дома, и говорили, что это не их дело, что у них дети и семьи. Кролики отказали нам в помощи, потому, что мы зайцы, и никогда не были для вас "своими", отец Симеон! Теперь Бриттлов осталось всего ничего, никакого сравнения с кроличьими кланами! Но когда Честер почти истребил зайцев, он взялся за кроликов, и вы тут же прибежали сюда за помощью. И теперь вы стоите передо мной, отцом, который потерял почти всех своих детей, и просите нас рисковать последними жизнями Бриттлов ради вашей войны, потому что так вам сказал ангел? Не смешите меня, юноша!
Но Саймон мастерски разрушил все эти аргументы.
- Мы и правда были трусами, мистер Бриттл! И поплатились за эту трусость сполна! Но теперь мы стали смелыми, мы объединились, встали горой за братьев своих, и теперь у нас есть шанс победить! Мы достаточно смелы, чтобы дать отпор крокодилам и навсегда изгнать их отсюда! Но без вас вся смелость мира не поможет нам, когда мы начнём войну! И коли мы мы все падём, то и для вас, для зайцев, тоже не останется надежды! Если вы хотите, чтобы у вас ещё остались дети, мистер Бриттл, то помогите нам!

А дальше была сцена "большой сходки". Той самой, где новообразованная банда Ушастых Братьев открыто бросила вызов Парням с Пьяной Улицы. Предметом спора была принадлежность района Энрок - ныне "Сапоги". Кролики настаивали, что коль их тут поселили, то теперь это их земля, а кипящие от ярости крокодилы возражали, что вся Империя - земля Термаганта и его потомков. Звучало много высокопарных слов и витиеватых оскорблений, и в конце концов стороны договорились о большой драке прямо здесь, на той самой площади, на которой сейчас показывают это представление.

И вот, сцена битвы. Самая масштабная и сложная, что для участников, что для кукольников, которым придётся основательно работать с декорациями и эффектами.
- А мы-то думали, что ты приведёшь бойцов, Святоша, а не сброд сопливых недомерков! - Насмехался Честер-Старший, стоя во главе банды крокодилов. - Возвращались бы лучше в свою Морквогрызию, к мамочкам под юбки!
- Это вам лучше проваливать на болота! - Крикнул Саймон, вскидывая крест. - Бойцы здесь! Все здесь! Мак-Мерфи!
- Да! - Где-то на заднем плане показались шевелящиеся тени из множества силуэтов.
- Бриттл!
- Да! - Тень стала больше и "многолюднее", так как фигуры наслаивались одна на одну.
- Кэрротс!
- Да!
- Гимли!
- Да!
- Мы здесь, чтобы сказать вам! - Взметнул свой крест МакМерфи. - Сказать, что мы твёрдо стоим на земле своей! И та рука, что осмелится изгонять нас отсюда, будет немедленно отсечена!
- Скорее ты потеряешь свою руку, Святоша! Твою ногу я уже отгрыз! - Отвечал Честер-Старший, позади которого роилось то же скопление теней с вытянутыми зубастыми мордами. - Убейте их, парни! Убейте их всех, как саранчу!

Битва была действительно эпическая. Кукольный театр причудливо сошёлся с театром теней. Позади, за подсвеченной бумагой, бились многочисленные силуэты, управляемые неким хитрым механизмом, а на переднем плане вновь сошлись в бою два противника - Честер и Саймон. Иногда на Честера напрыгивали ещё кролики, но тот быстро с ними разбирался, чтобы вновь напасть на МакМерфи. Бой получился не только зрелищным, но и напряжённым - дыхание затаили не только крольчата, но даже матушка Магдалена - но она, кажется, по некоей личной причине. Зрелищная битва подошла к кульминации - и Честер-Старший вновь будто бы одержал верх. МакМерфи лежал перед ним, держась за прокушенный бок, а побитый крокодил тяжело дышал и кашлял, приближаясь к кролику.
- Должен признать... Ты потрепал меня... Святоша... Я буду с гордостью рассказывать сыну... Об этой драке. - Сказал он. - Последнее желание будет, выродок ушастый.
- Да. - Произнёс Саймон. - Хочу в последний раз... Увидеть солнце. Перед смертью. Отойди в сторону.
- Да будет так, крольчатина. Посмотри в последний разок, прежде чем подохнешь. Но я убью тебя так же, как покончил с вашим храмом. - Крокодил вытащил из кармана ту самую бутыль и зажигалку, намереваясь заживо сжечь врага. - Потому что я хочу посмотреть, как ты корчишься.
Честер отошёл в бок, как бы давая Саймону увидеть солнце, и в этот момент вновь вспыхнула боковая лампа, как тогда, на сцене с ангелами. И Саймон, увидев это, поднял свой крест-оружие, специально повёрнутый таким углом, чтобы дать блик в глаза зрителей. Но "ослеп" от этого блика именно Честер. Пузатый крокодил выругался, слегка отведя взгляд - и Саймон из последних сил вскочил на свой неполный набор ног, и ударил прямо по бутылке, вбивая её в пасть и расшибая. Где-то за кадром кто-то разбил стекло, имитируя звук.
- Ах ты... - Начал было Честер, но ему так и не было суждено закончить эту фразу. Потому что у Саймона тоже была зажигалка. Ею он и воспользовался.

- Аааааааа! - Кукла задрожала, завибрировала, скрываясь за "языками пламени", а снизу начали обильно нагнетать дым. Со всей возможной зрелищностью Честер Шнапп-старший сгорел заживо в пламени джина, приняв мучительную, но весьма ироничную смерть. Возможно, это был не совсем правдивый и исторически-достоверный исход той, настоящей уличной битвы, но в драматичности ему было не отказать. Крокодил пал - и кролики победили, отстояв своё право жить на этой земле в вечном ожидании новой войны, в ненависти и вражде. Эта победа стоила им нескольких десятков смертей, в полтора раза ниже потерь крокодилов. Но крокодилы лишились своего лидера - и надолго ослабли, порядочно сдав позиции. А свою численность они восстановили уже не так быстро, как кролики.

Дальше уже были сцены счастливого строительства церкви всеми выжившими кроликами, хоровые песни, торжественное водружение "священного оружия-креста" на его законное место на шпиле, и красивая сцена свадьбы Саймона и Мэри. С поцелуем. Представление кончилось заслуженными овациями и визгами восторга. Исполнители - пожилой, но бодрый на вид кролик в круглых очках и несколько его маленьких помощников-крольчат - поклонились, и вместе с ними "поклонились" и надетые на руки куклы. Благотворительный спектакль окончился. Теперь можно было заняться делом. Или поболтать с актёрами тоже.

- Кончай ныть, Оди. - Закатил глаза Хальквард, услышав стенания перепуганного кобольда. - От тебя шуму больше, чем от Сундука. У меня уже голова болит. Ушастые не отрежут твою пустую рогатую башку. Ты спас дочку Святоши, так что руки в карманы и голову повыше. Кролики должны знать своего героя.
Короткий смех Халькварда завершился хриплым кашлем.

Копчику принадлежал паровой автомобиль марки "Шуберт", сделанный в Нурляндии, одной из провинций Этоземья. Бюджетная модель на экспорт, "рабочая лошадка", один из самых распространённых автомобилей потребительского класса. Беглый осмотр разбитого автомобиля выявил в основном только повреждения корпуса, порезанные шины и выбитые фары. Также кто-то выдернул из автомобиля одно сидений - скорее всего из скваттеров, которые пришли уже после побоища в поисках того, чем можно поживиться. В радиаторе автомобиля зияло несколько неровных пробоин, оставленных цилиндрическим продолговатым предметом сантиметра четыре в диаметре. В теории, автомобиль можно починить даже тем, что можно найти на свалке, только на это нужно время. А пока что стоит откатить его куда-нибудь на пустырь за таверной, чтобы скваттеры из соседнего дома не разобрали его по винтику.
- Парни этим займутся. - Сказал Хальквард, когда ему доложили о результатах осмотра. - Сгодится колымага.
Разобравшись с этим вопросом, ребята направились в кроличий район. Тут и ходьбы-то было минут на двадцать, не больше. Примерно через это время компания и пересекла ту невидимую границу, за которой и начинались владения ушастых гангстеров.

Вообще-то, в отстойнике не было чёткого этнического разделения. Этоземцы-эмигранты, составлявшие большинство, селились смешано, кому где повезёт, стараясь отделиться разве что от перворождённых, и то только от крокодилов с Пьяной Улицы. Но вот в районах Ушастых осёдло жили только кролики и зайцы - это было правило, которого местные придерживались ревностно. Такая склонность жить внутри своего этноса была свойственна не только бандитам Ушастых - и в самом Приноцепалусе был свой небольшой "Баннитаун", где селились только зайцы с кроликами, но те районы были лишь немногим приличнее Отстойника. В Отстойнике же Ушастые отвоевали себе несколько районов вокруг "Сапог" - так прозвали безымянную разрушенную скульптуру из металлических листов на арматурном каркасе, расположенную в центре небольшой площади и, по сохранившимся свидетельствам посвящённую некоему дракону-завоевателю времён Большого Похода. То ли случайно, то ли по злому умыслу, но эта статуя была снесена и разобрана ещё тогда, когда тут образовались первые кроличьи общины. Постамент же, на котором скульптура была установлена, оказался слишком прочным, и снести его не удалось несмотря на множество попыток - получилось только содрать табличку. Этот постамент и венчали обломки скульптуры в виде двух сохранившихся сапог. Так эту статую с тех пор и звали - Сапоги.

Надо сказать, кролики ощутимо изменили этот район за несколько поколений. Старожилы ещё помнили, что здешняя застройка была довольно свободна, но теперь там и тут среди типовых зданий, оставшихся от прошлых времён и с избытком заселённых, так и торчали десятки кроличьих домов-самостроев. Эти самострои стояли так плотно, что иногда накладывались друг на друга и соединялись вместе, формируя пожароопасные многоярусные конструкции. Бывало так, что несколько кроличьих семей по соседству могли породниться и объединить не только семьи, но и дома. Район кроликов стал похож на узкий и запутанный лабиринт, в котором легко потеряться. При этих самостроях порой разбивались небольшие огородики или загоны с сельскохозяйственной живностью. Перед домиками иногда располагались прилавки для торговли излишками продукции, а те, кто поэкономнее, торговали прямо из своих окон, зазывая покупателей громкими выкриками. Интересной особенностью местной архитектуры были круглые дверные проёмы - одна из традиций этого народа, как напоминание о древних временах, когда кролики рыли себе норы. В деревнях кроликов на их родине все дома тоже были с круглыми дверными проёмами, и при этом были немного погружены под землю и прикрыты травой сверху.

Район кроликов был очень плотно заселён, и на узких улочках было необычайно много народу. Там и тут, куда ни глянь, торчали десятки пар длинных ушей. Кролики ходили по улицам, торчали в окнах, галдели и шумели. Они ходили вдоль прилавков и торговых точек, кучковались в пабах, обустроенных при доме какого-нибудь кролика-пивовара, сидели на лавках или заменяющих оные бочках и ящиках. Кипела самая обычная будничная жизнь. Соседи с двух домов напротив ругались друг с другом из-за какой-то мелочи. Крольчихи-мамочки, молодые и не очень, шумно и с экспрессией болтали друг с дружкой, одетые в специальные фартуки с рядами кармашков, а из каждого такого кармашка торчала маленькая ушастая головка маленького кроььчонка-несмышлёныша, самозабвенно что-то гугукающего и с живейшим интересом глядящего на мир. Троица подслеповатых стариков скучковалась вокруг перевёрнутой бочки из-под морковки, и дулась в домино, гулко стуча костяшками по дну ёмкости. Какой-то парень бандитского вида нашёптывал что-то на длинное ушко девушке-крольчихе с кремовой шерстью, а та пошленько хихикала, сидя полубоком у него на коленях, закинув ногу на ногу, обнимала его одной рукой, а второй удерживала в лапке бутылку с алкоголем. Ещё пара таких девочек стояла поодаль на углу, обольщая любую мимопроходящую мужскую особь зазывными взглядами. Шныряли в толпе оборванные мальчишки в заношенных шортиках и кепочках. Один из таких мальчишек подсаживал другого через подоконник, чтобы тот утащил выставленный беспечной хозяйкой свежеиспечённый пирог. Куда ни глянь, везде что-то происходило, и множество таких маленьких эпизодов складывалось в одну большую картину трущобно-эмигрантской жизни.

Разумеется, вторжение чужаков не осталось незамеченным, хотя бы потому, что чужаки слишком превосходили ростом местное население, и никак не могли затеряться в толпе. Где бы они ни проходили, к ним поворачивалось множество голов, и десятки пар глаз провожали их компанию. В каждом таком взгляде читалось недоверие, а у иных, особенно у молодых парней, поигрывающих ножиками и битами, к недоверию примешивалась и враждебность. Торговцы прекращали зазывать клиентов, и смотрели на незваных гостей так, будто те сейчас начнут крушить их лавки. Весёлые пьяницы замолкали и насупленно таращились на ребят. Матери опасливо перешёптывались, а их недавно рождённые детишки в кармашках фартуков с живейшим интересом глазели на вторженцев своими маленькими глазками, оживлённо гугукая и показывая пухлыми пальчиками. Доминошники приостановили игру, а один из них так и замер с занесённой костью, выглядя так, будто раздумывал, а не запустить ли ею в кого-нибудь. Девица-хохотушка тут же стала молчаливой и враждебной, и по одному её взгляду стало ясно, что где-то там, в декольте, у неё припрятан как минимум ножик. Крепкие парни из банды Ушастых презрительно сплёвывали наземь. Почти каждый такой взгляд был устремлён не столько на всех остальных, сколько персонально на Эрзу, но пока что никто к ним не подходил и не пытался выдворить прочь. Очевидно, кролики пребывали в некоторой растерянности, и не знали, что делать с крокодилицей-дамой в окружении целой плеяды шерстяных. А вот Оди замечали как-то совсем уж в последнюю очередь - кролики как-то более снисходительно относились к кобольдам, считая их наименее опасными из всех перворождённых.

Ближе к Площади Сапог толпа становилась пусть не меньше, но реже. Здесь располагалась не только описанная ранее скульптура, но и, в некотором роде, культурный центр Ушастых. Они освоились на этой земле настолько, что отстроили здесь целый храм. Собор Семи Сестёр - так называлось это белое сооружение с треугольной крышей и высокой башенкой-колокольней позади. Собор хоть и был выстроен руками кроликов, но вовсе не походил на те аляповатые самострои - нет, он был выполнен со старанием и прилежанием. Стены были ровными, выкрашенными в белый и расписанными алым узором. В окна были вставлены витражи из цветного стекла. Шпиль колокольни был увенчан выплавленным из чугуна крестом в круге, на котором была оттиснута некая руническая надпись. Многие слышали, что этот собор когда-то был сожжён дотла и восстановлен снова. Маленький островок этоземской культуры в землях Термаганта.
Собор, как следовало из названия, был посвящён семи святым сёстрам, которые хоть и не были сёстрами по крови, но являлись сёстрами по вере. Они жили в разных эпохах, в разных местах, но каждая посвятила себя служению миру и своему многострадальному народу. Этот собор был чем-то вроде волонтёрского центра - через матушку-настоятельницу здешним жителям передавали различную помощь, здесь же обучали детей по начальной школьной программе, включавшей чтение, счёт, церковное пение и изучение жизнеописания святых. Монахи и монахини были теми немногими из кроликов, кто не состоял напрямую в банде Ушастых, и не был так сильно подвержен затворничеству. Если уж кто и пойдёт на контакт с нездешними, так это монашки, святые отцы и добровльцы-волонтёры.

Прямо сейчас перед Собором что-то происходило. У его крыльца собралось целое множество детей всех возрастов, которые уселись рядками на стащенных сюда скамьях и заменяющем оные хламе, и, хоть и бурно галдели, но внимали всеми своими ушками тому, что происходило перед ними. И нет, это была не скучная проповедь настоятельницы - это было представление самого настоящего кукольного театра. На крыльце перед собором была установлена самодельная сцена в виде длинной, просторной фанерной коробки с нишей в ней. В этой нише были обустроены декорации, а ниже, теснясь, прятались кукловоды, управляющие куклами, которые выставляли в эту нишу снизу. Представлению должен был аккомпонировать церковный хор из пятерых прелестных девочек-крольчих в длинных белых сутанах, и сейчас они напевали нечто нагнетающе-тревожное, что должно было передать настроение разворачивавшейся перед маленькими зрителями сцены.

- Здесь нет золота, нет серебра, нет ничего, что вы можете украсть, подлецы!
Надеваемая на руку кукловода марионетка, "говорившая" эту сцену, символизировала молодого белошёрстного кролика с рыжей шевелюрой и россыпью старательно нарисованных веснушек на переносице. Рука кукловода, управлявшая движениями рта и лапок, скрывалась под имитацией чёрной сутаны с белым воротничком. Искусственные голубые глаза смешно таращились в несколько разные стороны. Голос кукловода старался звучать пафосно и решительно, но это всё же был любительский театр.
- Это скромная церковь, где мы молимся за наш несчастный народ, а не ювелирная лавка! - Кукла веснушчатого кролика мужественно заслоняла собой несколько кукол поменьше, и в их числе куклу-девушку с длинными льняными волосами. - А эти дети и женщины ничего вам не сделали! Подите прочь!
Несмотря на некую наивность и излишний пафос, детишки смотрели на эту сцену разинув рот. Они с восхищением глядели на кукольного кролика-священника, и с сопоставимой же ненавистью взирали на заполнившую эдак четверть пространства куклу его оппонента - пузатого крокодила в рубашке с подтяжками, у которого смешно хлопала пасть и дрыгались при каждом движении глаза.
- Ха-ха, мы пришли сюда не грабить, глупый святоша! - Насмехался над "священником" мощный крокодил. - Мы уже забрали у вас всё, что могли забрать. Это было немного, ведь все вы, кролики, такие нищие, хахаха!
Дети неодобрительно загудели и засвистели. Один из них уже замахнулся, чтобы бросить в куклу только что подобранным камнем, но его одёрнула наблюдавшая за зрителями старая монахиня, ловко отобрав снаряд и пригрозив сорванцу пальцем.
- Я пришёл сюда, чтобы спалить вашу дурацкую церковь дотла, жалкие ушастые недомерки! - Продолжал тем временем крокодил. - Никогда в землях драконов не будут поклоняться каким-то длинноухим бродягам-оборванцам! И я убью каждого, кто помешает мне, не будь я Честер-Честер!

Похоже, кукольная постановка рассказывала о делах дней минувших, о том самом поджоге собора Семи Сестёр. Его действительно поджигали крокодилы, и ими действительно тогда руководил Честер-Честер, но не тот, который правит Пьяной Улицей сейчас, а его отец, Честер-старший. И если это правда, то мужественным конопатым священничком был не кто иной, как сам Саймон "Святоша" МакМерфи, жестокий и крутой босс Ушастых Братьев.

Артур действительно похоронил всех своих людей сам. Это было чем-то вроде последнего отданного долга. Он раздражённо отказывался от помощи, когда тащил на себе тело покойного Кабана, ставшего ещё более тяжёлым после смерти. Стоически подавлял рвотные позыв, осторожно перемещая тот обугленный остов, что был когда-то Хансом Рихтером. Потратил время на поиски лопаты - такая нашлась на той злосчастной площади, окутанной удушливым дымом от пожаров. Сам выкопал каждую яму, невзирая на боль и раны. Сам закопал. И, конечно же, сам прочитал над ними последнюю молитву. Пусть он и не верил особенно в бога, но почему-то думал, что так будет правильнее. Как будто бы Артур хотел, чтобы похороненные вдали от родной земли солдаты хотя бы немного приблизились к дому, до которого так и не добрались. Оставив в качестве памятного знака небольшую пирамидку из сложенных камней, Артур вернулся к остальным. С ними и ушёл, оставляя за собою догорающее пепелище, заполненное мертвецами и старыми, истлевшими костями солдат двух армий.

А теперь Артур задумчиво сидел у костра, вытянув одну ногу и подогнув другую. Его левому локтю служит опорой почерневший от сажи сундук, наполненный золотом. Радоваться по этому поводу отчего-то не получается. На душе Артура осталась какая-то удручающая пустота. Роберт сказал, чтобы Артур возвращался домой, но чтобы вернуться домой, ему не так уж и нужны эти деньги. Разумеется, эта сумма поможет семье снова встать на ноги, снова окрепнуть, встать на ноги, восстановить хозяйство, да только и что с того? Деньги не вернут им Артура. В смысле, того Артура, что уходил от них. Того, который много лет назад лихо вскочил на своего коня, браво выпрямил спину и выкатил грудь, и легкомысленно махнул рукой отцу, матери и братьям, что провожали его. Махнул, и умчался стяжать себе славу и богатство на службе Короля. Артур ещё смутно помнил, как мать плакала, вручая ему перевязанное тесьмой знамя шахматного коня - семейную реликвию. И от знамени, и от Артура остались только клочья. Нет больше того легкомысленного безбородого юнца, который любил вино, женщин и быстрые скачки. Артур, который вернётся домой, будет молчалив и скуп на ласку, он будет затворником, для которого нет радостей. Он будет плохо спать по ночам, и будет беспробудно пить, чтобы не вскакивать от каждого шороха. Ему будут сниться кошмары, от которых он будет напиваться по утрам снова. Мать, которая по началу больше всех обрадуется его возвращению, потом будет прятать глаза, сталкиваясь с ним. Братья будут шептаться за его спиной и неловко улыбаться, пытаясь с ним говорить. Никто из них его не поймёт, ведь они не видели ничего - ни войны, ни Сероземья, ни того, что случилось в Темноводье, и не дай Господь им этого понять. Отец... Наверное, отец поймёт. Он им всем и объяснит. Но ему будет нечего сказать самому Артуру. Он свою войну давно пережил. А что-то вроде Темноводья - это слишком даже для отца.

Наверное, Артуру нужно поговорить хоть с кем-то, кто поймёт его, пока их дороги ещё не разошлись. Но с кем? Лоррейн уже спит, сморённый сегодняшним днём, и беспокойно ворчит у себя в палатке. Терри тоже спит, хотя наверное ему и до этого было не до разговоров. Артур заметил, что он был как-то слишком уж подавлен, и наверняка тоже метался в своих внутренних сомнениях, недоступных восприятию Артура. Остались только трое. Кельт? О чём говорить с Кельтом? Артуру было нечего ему сказать, только высказать восхищение его мастерством воина и поблагодарить за помощь. Всё это он уже сделал, оплатив его труд. Артур перевёл взгляд на Кейру - своенравная чародейка тоже была погружена в какие-то свои думы. Артуру было любопытно спросить у неё про магию, про Забытого, и про то, что же всё это такое, но он не был уверен, что хочет знать. Взгляд Артура остановился на Лине, и Массак вдруг подумал, что хочет поговорить именно с ней. Они так и не говорили с той ночи, когда вместе вытащили с того света Лоррейна. Ну и в конце концов, как не поговорить с той, ради которой ты навечно проклял свою душу, убив столько людей, которые вовсе не заслуживали смерти? Как не поговорить с той, ради которой отдал жизнь Кабан, и пришлось погибнуть Рихтеру, который вовсе этого не хотел? Артур тяжело поднялся с места, и подошёл поближе к Лине. Он осторожно приблизился к ней сзади, и мягко положил грубые ладони, уже без латных перчаток, на её хрупкие плечи.

- Вам не холодно? - Спросил рыцарь у травницы. - Погодка не благоволит, а у вас платье порвано.

Если его спутники и товарищи, похоже, не были уверены в том, что им сейчас думать, то Артур однозначно чувствовал облегчение. Лина будет жива, и неважно как это достигнуто. Значит, вся эта безумная резня накануне красной луны не была напрасна. Артур не знал точно, что он увидел. Колдовство? Чудо? А не всё ли равно? Маменька его, католичка до мозга костей, говорила, что чудеса может творить только Бог, и порою являет чудеса через святых, а всё иное - оно от беса и от Сатаны. Кейра на святую похожа не была, но и на служительницу Лукавого не тянула. Артуру было достаточно того, что Кейра помогла. Остальные вопросы подождут.

Артур нашёл в себе силы даже слегка улыбнуться сквозь бороду. Жаль, что Кейра уже отвернулась, не успев увидеть этого.
- Говорили, миледи. - Подтвердил он. - Впрочем, я всё ещё ставлю это под сомнение. Но, несомненно, ваше... умение оказалось очень кстати.
Артур снова спокоен, по крайней мере внешне. Срыв не случился, и мысли командира вновь вернулись в чисто практическое русло.
- Берём её, и уходим к таверне. - Распоряжается Массак. - Лоррейн, давай лучше ты, ты из нас самый целый. Остальные... Просто дотяните до таверны, там что-нибудь придумаем. Будем надеяться, умения леди Вилленхофф позволят ей не ограничиться ранами одной лишь Лины.
Обернувшись через плечо в сторону мёртвого жреца, Артур добавил.
- Я догоню.

Артур развернулся, и несколько нетвёрдой походкой подошёл к бездыханному телу старика. Этот топор в его голове... Артур снова вспомнил момент смерти Генри, тот жуткий звук, с которым секира Арея вошла в его красивое лицо, и ту безобразную рану, которая осталась на его месте. Преподобный сказал, что прожил восемьсот лет. Восемьсот. Подумать только. А сколько прожил Генри? Даже не сравнить. Несправедливо, что такие ублюдки коптят землю веками, распиная людей на крестах и закидывая в огонь, а молодые мальчишки гибнут на войне и на большой дороге, не успев толком и пожить. Артуру доведётся мучительно сожалеть обо всём, что тут случилось, если он переживёт эту ночь, но при взгляде на труп Преподобного Артур впервые чувствует удовлетворение. Ты заслуживаешь подохнуть, старый хрен. Ты и так был ходячий мертвец.
- Верните-ка мою вещь, Преподобный. - Артур ухватился за рукоятку меча, и надавил ногой на тщедушную грудь старика, снимая того с меча, и выдёргивая лезвие наружу. Он словно соломенное чучело. Такой же лёгкий. Почти невесомый. И такой же неживой. Отвернувшись от трупа, и стараясь не смотреть на покойников и в ту сторону, где скрылся Корбут, Артур побрёл прочь, волоча меч за собой, и стараясь успевать за остальными.

К двенадцати часам следующего дня весь Отстойник гудел. Где бы ни доводилось остановиться - в крокодильих ли "джин-паласах", на прибрежном ли рынке, на площади у "сапог", везде только и велись разговоры об устроенной ночью потасовке. Отстойник не изобиловал развлечениями, и потому немудрено, что такая большая драка была поводом для слухов и пересудов. Однако, такое повышенное внимание к таверне вовсе не послужило ей рекламой. За слухами и пересудами не утратилась суть - таверну избрал своей целью сам Ремиус Магнус, и непокорность старика Халькварда уже стоила жизни его посетителям. Мало кто был так смел и отчаян, чтобы пить в таверне, в которую в любой момент может нагрянуть следующий сумасшедший тип с пулемётом и изрешетить всех без разговоров. Да и как можно было пить в той обстановке? Разбитые окна, выломанная дверь, битое стекло бурые пятна крови на полу уничтожили ту атмосферу уютной меланхолии, которую дарила знаменитая таверна. Даже если бы старый черепах проявил своё упрямство и вновь открыл заведение, в него бы просто никто не пришёл.

Первую половину следующего дня у всего персонала таверны и её немногочисленных лояльных постояльцев заняла уборка. Эрза и Фонг Чонг под руководством Халькварда угрюмо орудовали метлой и шваброй. Собрали осколки и сбросили их в мусорное ведро. Кое-как оттёрли кровь со скрипучих половиц. Фил пересчитывал уцелевшие бутылки, и понимал, что даже его мастерства и навыков не хватит, чтобы соорудить из этих остатков ничего сложнее "Кровавой Мэри". Фархат же выполнял роль выбитой двери, стоя на входе и охраняя заведение. Время от времени он замечал, как неподалёку от таверны крутятся и бандиты Честера и пожарники. Они не таились, будто хотели, чтобы Фархат их увидел. Не нападали - просто смотрели, наблюдали, показывали, что они рядом. У некоторых топорщились карманы на брюках - пистолеты. Рептилии готовились к войне. Ещё раздумывали, стоит ли её начинать, но однозначно показывали, что в случае чего отныне в средствах себя ограничивать не станут.
Где-то в середине этого процесса проснулся мучимый похмельем Хази Инрек. Он благополучно проспал всю драку, и для него столь значительные изменения были как удар под дых. Вид полного разгрома, и ещё оставшиеся у таверны немногочисленные тела, которые не успели пока что забрать, шокировал кобольда и ввёл в ещё большее уныние.
- Каждый раз, когда я просыпаюсь, мой мир становится ещё немного хуже. - Мрачно сказал он. - Вчера я проснулся в своей квартире, думая о том, как оплачивать кредит. А сегодня я просыпаюсь в каких-то руинах в окружении мертвецов и крови. Надеюсь, сегодня я напьюсь так, что у меня за ночь откажет сердце, потому что я боюсь предположить, что готовит мне следующее утро.

Та черная крольчиха, которую спасли Оди и Эрза отчего-то так и не пришла. Возможно, действительно наказана. Возможно, МакМерфи полагает, что таверна уже списана со счетов, и должок совести отдать уже некому. Кто знает. Не вернулся и спаситель лисиц Рене - тоже по непонятной причине. Старик отчего-то с грустью вспомнил о нём, и отправился наверх, чтобы прибрать его комнату от вещей и освободить для нового постояльца.

Вторую половину дня заняла организация скромных и нехитрых похорон для Лиз. Хальквард оплатил их сам, из собственной заначки. Одну из уцелевших бутылок вина Фил занёс плотнику, что жил ниже по улице и тот, уняв дрожь в руках, собрал для Лиз приличный гроб с венком и вырезал на специальном станке деревянное надгробие. Даты рождения Лиз никто не знал, пришлось ограничиться только датой смерти. Милли по просьбе старого черепаха прошлась по рынку, и нашла довольно красивое платье как раз по размеру, которое продавала одна задумчивая вдовушка, чтобы купить себе и детям немного еды. Остальные деньги пошли в пользу гиен Мама-клана - когда они поняли, чего от них хотят, то согласились за небольшую мзду найти приличное место на бедняцком кладбище. Фархату и Фонг Чонгу пришлось самим выкопать могилу в две лопаты, причём Фонг Чонг постоянно плакал, пока рыл лопатой землю. Беззвучно ронял слёзы, и ничего не мог с этим поделать. Совсем уж панда расклеился, когда пришло время для прощальных слов.
- Она... верила, что ещё сможет выбраться. - Говорил он сквозь ком, сдавливающий горло, и отчаянно старался держать свой голос ровно. - Мы много говорили, пока вместе работали. В общем, она верила. Мечтала даже. И это так несправедливо, что из-за какого-то... Какого-то... - Чонг сквозь зубы произнёс какое-то сложное слово на своём наречии, что примерно переводилось как "сам его существование является оскорблением Вселенной" - Из-за него ей придётся остаться тут навсегда. Она умерла здесь. В этом месте. В плохом месте. И больше не сможет уйти из него в другое. Простите.
Фонг Чонг закрыл глаза лапами, и ушёл. Он только успел попросить, чтобы его на время оставили одного.

В таверну все возвращались в подавленном настроении. Последнее, что успели сделать - кое-как восстановили дверь и забили разбитое окно кусками фанеры, позаимствованными у того же плотника. Теперь старейшее здание во всём Отстойнике выглядело совсем под стать окружению, окончательно слившись с остальными унылыми трущобами. Последнее утешение отверженных людей погибло так же, как погибла Лиз.
--------------------------------------------------------
Следующее утро началось почти так же уныло, как закончился прошлый вечер. Затихшую Таверну вновь разбудило маленькое землетрясение, вызванное "Сундуком". Массивный трамвай просигналил дребезжащим звонком и лениво протащился через всю Восьмую Улицу по привычному маршруту. Задел бортом перевёрнутый набок автомобиль Копчика, который ещё до этого флегматично спихнул со своей дороги прошлым утром, даже не притормозив. Короткий, негромкий шорох от трения металла - и гигантский трамвай уехал прочь, увозя на смену дремлющих внутри его тёмной утробы рабочих. Да, проснулись все - но какой смысл был просыпаться? Таверна не могла открыться. Фил не мог встать за барную стойку и разливать спиртное, оделяя клиентов. Фонг Чонгу было незачем суетиться целый день на кухне, стараясь успевать готовить заказы. И, конечно, никакого смысла не было подыматься с постели для Милли - её звезда безнадёжно угасла, словно огонёк раздавленного сапогом сигаретного окурка. Разве что Эрза привычно запустила котёл отопления, закинув в топку немного угля, и плеснула последнюю порцию керосина для генератора, исполнив привычный утренний ритуал.

Когда стало совсем светло, мимо таверны прошёл их старый приятель - кролик-газетчик. И его крики привлекли внимание.
- Экстра, экстра! - Оглашали Восьмую Улицу его неутомимы крики. - Бойня на Восьмой Улице! Кровь невинной девушки на руках Ремиуса Магнуса! Экстра, экстра! Военные преступники на службе объединённых профсоюзов! Спешите купить!
Разумеется, после такой рекламы свежий номер "Прилипалы" был куплен лично Старым Хреном, который обычно брезговал этой газетой. На главной странице во всю ширь красовалась фотография улицы перед таверной, заваленной неподвижными мёртвыми телами. Судя по всему, материал занимал ещё целый газетный разворот. Огромные буквы заголовка, отпечатанные жирным двадцать восьмым кеглем кричали с разворота.

КРОВАВАЯ БОЙНЯ У ТАВЕРНЫ "ПОД МОСТОМ! НОВЫЕ ШОКИРУЮЩИЕ ПОДРОБНОСТИ!"
Чуть ниже, уже меньшим шрифтом, заголовок был дополнен небольшой аннотацией.
Массовая драка, случившаяся в отстойнике двое суток назад, и повлёкшая смерть более чем пятнадцати граждан Приноцепалуса, могла стать даже более кровавой, чем настоящие бандитские разборки. Лишь счастливый случай помог этой драке не превратиться в РАССТРЕЛ! Официальные власти озвучивают версию конфликта между рабочими "Магнус Стиллворкерс" и бандой "Парней с Пьяной Улицы", которые не удалось разрешить представителям профсоюза, однако небольшое журналистское расследование нашего специального корреспондента Эраста Лимана вскрыло новые факты, указывающие на то, что истинной причиной кровопролития стал ИМУЩЕСТВЕННЫЙ СПОР С ГОРОДСКИМИ ВЛАСТЯМИ!



Последняя страница сегодняшнего номера Прилипалы была занята карикатурой на Ремиуса Магнуса и Наримангуса Хонда. Дядя императора был изображён в броском образе криминального босса, восседающего на кожаном кресле. Известный всем и каждому дракон курил сигару и поигрывал дымящимся револьвером. На его пальцах поблёскивали тяжелые перстни, а кровожадную улыбку дополняла блестящая золотая фикса в лучших традициях ящерских банд. По его правую руку находился капо, Наримангус Хонд, пересчитывающий деньги хозяина, запачканные кровью. За креслом же у Ремиуса прятались жуткие тени со зловещими глазами и оскаленными пастями. В одной из теней угадывалась шляпа Копчика, а другая явно держала в руках пулемёт. Картинка была подписана как "Большой Ремми проворачивает очередное дельце".

Курящий свою трубку за центральным столиком Хальквард дочитал статью и качнул головой. С негромким "мда" он поцокал языком, будто пытался распробовать остатки табачного дыма во рту, а затем хлопнул по столу лапой.

- Внимание личному составу! - Гаркнул он во всю хриплую глотку. - Общий сбор на мостике! Будем думать над дальнейшим курсом нашего судна!

Артур надеялся, что хотя бы часть людей внимет голосу благоразумия и разбежится. Но нет, они ринулись на него, даже понимая, что могут заплатить за эту победу большой кровью и многими павшими. Хотя, сам-то хорош. Где твоя былая прагматичность, Артур? Почему ты бьёшься за бедняжку-Лину? Плевать на деревенщин, почему ты рискуешь своими людьми? И кем? Лучшими из них! Лоррейном, Терри, Робертом, и всё это пока Рихтер отсиживается в таверне и накачивается элем. Может, уже слинял с их деньгами, проныра. Может, схлестнулся за них с Кельтом. Но что уж теперь - назад дороги нет. Ревя во всю глотку устрашающий боевой клич, Артур сшибается с толпой, наотмашь разя мечом сам не видя куда. Перед ним - не люди, а всего лишь препятствие. Нужно преодолеть его! Прорваться! Прорубить себе путь! Достать поганого старика и не завязнуть, не потонуть в этой людской лавине!

После тёплой, уютной по-своему таверны Борека, после мягкой постели и горячего завтрака возвращаться на сырые, зловонные болота как-то особенно не хочется. Веовь продираться сквозь заросли, вновь ёжиться от сырости, вновь месить ногами жидкую грязь, как же это было неприятно. Может быть, поэтому северянин и не хотел заходить и пить с ними? Может, поэтому провёл ночь где-то в стороне от обжитого людьми поселения? Не позволяет себе даже простейшего человеческого комфорта, чтобы не ослабеть, не поддаться, не стать рабом того приятного ощущения тепла и сытости, и не бояться когда-нибудь их потерять. Постоянная жизнь на грани, всегда в походе, всегда начеку, жизнь не человека, но хищника, который, как ни крути, всегда будет сильнее. Артур бегло взглянул на молчаливого Кельта, раздумывая об этом вопросе. Жуткий он тип, этот северянин. Наверное, это не первый убийца, посланный по следам Кейры Виленхофф, но, должно быть, один из самых внушающих. Вот и Кейра, такая невозмутимая и дерзкая, не смогла выдержать и секунды его взгляда. Артур хотел было предлодить ей попробовать поговорить с Кельтом, применить немного своего женского обаяния, чтобы охотник за головами за скромную доплату обманул Его Совершенство, сообщив ему, что Кейра Виленхофф погибла в суровых болотах Сероземья, что, в общем-то, было очень вероятным исходом. Император отменит награду, за Кейрой прекратят бегать другие убийцы, и ей станет поспокойнее. Но как пронять этого медведя, тем более если Кейра даже в глаза ему смотреть не может? Тут еще нельзя быть уверенным, что северянин до конца честен с ним. Что ему мешает, например, убить или похитить Кейру уже после того, как Артур ему заплатит его две тысячи львов? Нашел однажды, найдёт и снова. Хоть ты и её с собой бери, как Лину.

Артур иронично усмехнулся в бороду - а говорил, что больше не рыцарь. Шарил по карманам покойников, грабил людей на большой дороге, жадно ел мясо с подгулявшей туши дохлой лошади, а всё туда же, даму в беде рвётся спасать. Ноксианку, тем паче. И думает об этом прямо сейчас, когда думать надо о том, как бы самому не погибнуть, и товарищей сохранить. Артур отогнал все лишние мысли, так же, как отгонял болотную мошкару, и сосредоточился на этой задаче.

- Отряд, походное построение цепью. - Отдал приказ Артур в своей привычной манере. - Анджей впереди, следом за ним Терри, дальше я, Эд, Кабан, северянин, контролируем оба фланга. Ханс, ты замыкающий, следи за тылами и держи под рукой арбалет. Всем следовать четко за проводником, на расстоянии вытянутой руки друг от друга, при случае страхуйте один одного. При угрозе нападения встаем кругом, спина к спине.
Отдав все распоряжения, Артур обратился уже к Кейре.
- Последний шанс, миледи. Ещё можно вернуться назад. Если не передумали, вы в середине колонны, между мной и Эдвардом.

Наверное, только Терри мог понять, почему Артуру было так важно постоять на могиле павшего соратника. Другие... Они довольно равнодушно относились к чужой смерти. На войне они этой смерти и так навидались, такой же быстрой, нелепой и зачастую дурной. Она окружала их, стерегла на каждом шагу. В любой день старуха с косой могла прибрать ещё одного их товарища, и по каждому не наскорбишься, по каждому заупокойную службу не отстоишь. Артур... Он всё-таки был рыцарь. Человек с благородным происхождением, он и на войне стоит выше по рангу, чем простая пехота, набранная из простолюдинов, а значит и достаётся ему всё лучшее, в том числе и лучшее место в том адском месиве, каким была эта война. Артур топтал такую же пехоту конями и бил наотмашь мечом, а такие, как Рихтер, как Роберт - они-то были внизу, и ходили на своих двоих. Это по ним скакала вражеская конница, как скакал по вражеской пехоте Артур, а кроме конницы на них сыпались стрелы, лилось кипящее масло с вражеских стен, их давило в людской толкучке во время столкновений с врагами, и по ним же работала, например, та жуткая огнедышащая махина ноксианцев, которая на беду Артура однажды не добралась своим огненным плевком до Арея. Где уж им болеть душой за то, что ещё один из них погиб. Сука-жизнь, дерьмо случается, надо жить дальше и следить за тем, чтобы не стать следующим. Должно быть, они всё-таки постояли на этой могиле немного, когда Терри с нею закончил. Терри-то наверняка постоял.
А вот Артур служил в коннице, командуя относительно-небольшим, сработавшимся отрядом, где людей было поменьше, но каждый был ближе, и смерти случались реже. Было кому вспомнить о каждом погибшем, было кому передать имя капеллану и написать извещающее письмо родственникам. А теперь Артур тянул ту же лямку, что и все. Вот пока ещё к ней и не привык до конца. К тому же, Артур ведь был командиром, и потому за каждого чувствовал личную свою ответственность, личную свою вину, а уж в особенности ощущал её из-за Генри. Всего одна ошибка планирования. Всего один тактический промах. И вот. Вот.

- Говорил же, не поможет тебе твой щит. Эх, Генри, Генри. - Артур опустился на одно колено перед могилой, и дотронулся до холодных камней, что тщательно сложил Терри. Должно быть, он после этого тоже помолился. Жаль, Артур не одолжил у Уоллеса его распятие. - Местные говорят, сегодня ночью взойдёт кровавая луна. Говорят, что мёртвые вернутся в мир живых. Я в это не больно-то верю, но если что... Возвращайся. Я готов тебя встретить. Надеюсь, ты не будешь держать на меня обиду, что я подвёл тебя. Надеюсь, ты сможешь обрести покой.

Вспомнились слова жреца. Что помощь нужна от богов, и от старых, и от новых. Что же, с него не убудет, если он попросит об этой помощи хотя бы у одного из них, у того, в кого так верила его матушка. Сложив руки в молитвенном жесте, Артур упёрся в рёбра сложенных ладоней сломанной переносицей, закрыл глаза, и зашептал.
- Господь, пастырь мой, и ни в чём я не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях, и водит меня к водам тихим. Он подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего. - Голос Артура зазвучал громче, когда он перешёл ко второй части молитвы. - Если пойду я, и долиною смертной тени, не убоюсь я зла! Ибо Ты со мной! - Артур вдруг сбился. Что-то накатило на него, да так, что бывший рыцарь сжал зубы, крепче зажмурился, сцепил до побеления пальцы и повторил несколько раз. - Не убоюсь я зла. Не убоюсь я зла...

Вскоре рыцарь закончил свою недолгую молитву, и в город возвращался уже с покоем в душе, порядком в мыслях, сосредоточенным на предстоящей ему работе. Может, его молитва и не услышана, может и некому тут её слышать, но всё же Артур как минимум чувствовал себя увереннее, а это значило многое. Твёрдым шагом и с ровной спиной Массак вошёл в таверну, и убедился, что Кельта всё ещё нет здесь. Неужели что-то задумал? Нет, на него не похоже. По впечатлениям Артура, он был не из тех, кто станет хитрить и подличать.
- Кельт сказал, что если не застанет нас на месте, пойдёт по следам. Подождём ещё немного, и если он не явится, то пойдём на дело сами. Борек! - Артур позвал трактирщика. - Если охотник за головами объявится слишком поздно, скажи, что мы вышли без него. Пусть нагоняет.

Массак уже хочет плюхнуться на стул, и что-то объяснить Кейре, как вдруг дверь отворяется, и входит Эдвард. И до чего же отрадно вновь видеть его живым, здоровым и бодрым! Лицо Артура аж потеплело, а сухие губы сами собой растянулись в улыбке, едва он увидел своего старого друга. Конечно же, он позволил остальным как следует поприветствовать товарища, прежде чем сам подошёл к нему, и крепко обнял за плечи.
- Ну ты даёшь, Эд. Просто как новенький. - Сказал он Лоррейну. - Да, Лина и правда настоящая мастерица. А она переживала, что своей наставнице в подмётки не годится. - Разжав объятия, Артур слегка похлопывает Эдварда по плечу. - Конечно, конечно. Присядем, обсудим. Борек! - Артур вновь зовёт трактирщика, пока садится вместе с товарищами за стол. - Ещё по кружке нам, будь другом! У нас есть что отметить! Наш раненый вернулся в строй!

- Как раз в Старике я не сомневаюсь. - Заявил Ди, и на секунду вся напускная весёлость ушла с его лица. - Даже для Магнуса он станет орешком, который трудно расколоть. Но Ремми всё равно расколет, так или иначе.
Но затем улыбка тут же вернулась на миловидную кобольдову мордаху, и Ди тут же вернулся к своей привычной роли.
- Ну, если что, мои двери всегда открыты, киса. Ты знаешь, где найти Ди.

Инрек повернулся к Фархату, и уставился на него воспалёнными и чуть выкаченными рептильскими глазищами.
- Господин Магнус сказал всё вполне прямо. Я-то думал, совы хорошо слышат. - Язык Хази немного заплетался, когда он говорил. - Моя родня это просто нахлебники и дармоеды, которые пытались вымогать из меня деньги только потому, что я им родственник. Пока я был в том же дерьме, что и они, всем было на меня плевать, но едва пошли слухи, что я разбогател, и на моём пороге стали появляться даже те, о ком я и не подозревал. Попрошайки с вечно протянутой рукой. - Инрек аж оскалился от злобы и сжал стакан, который затрещал в его лапке. - Я перестал отвечать на их слезливые письма, телеграммы и звонки. Когда они стали приходить ко мне домой, я вызывал полицию. Хази зазнался, сказали тогда они. Хази забыл свою семью. А Хази просто не хотел бросать деньги в бездонный колодец, где они просто пропадут, потому что тётушке хочется переехать в город, а двоюродный брат опять оказался по уши в карточных долгах. О, как они будут злорадствовать, узнав, как за один день я лишился всего.

Инрек всё же не раздавил стакан, и посмотрел сквозь него куда-то в пространство.
- Я лучше подохну в канаве, как последняя шерстяная дворняга, чем вернусь к ним. Такой позор будет хуже смерти. А теперь оставьте меня. Оставьте! Кыш!
-----------------------------------------------------------------------------
Вскоре таверна уже была набита битком. Чтобы послушать последнюю песню Коко Нат, сюда собрались, наверное, все окрестности. Тесно стало уже тогда, когда вновь прибыл "Сундук", породив маленькое землетрясение. Он не должен был останавливаться на этом участке маршрута, но останавливался всегда, потому что иногда рабочий класс может сказать своё веское слово. Через минуту после остановки большая часть мест была занята крепкими, усталыми металлургами в серых робах, всё ещё пахнущими сажей и гарью. Те, кому не хватало сидячих мест, садились прямо на столы, а кто-то оставался стоять так. Не зря многие старались прийти пораньше, заблаговременно занять место и дождаться вечернего шоу уже здесь, в таверне. Море серых роб было разбавлено расцветками банд - здесь присутствовали представители "Уличных охотников", "Полосатых рубах" и "Ушастых братьев", общим числом около десяти бандитов. Было, впрочем, несколько представителей криминала и от ящеров - как минимум два крокодила в стильных котелках возвышались над толпой, словно айсберги, скрестив могучие руки на широкой груди. В таверне бандиты не дрались, ненавидя друг друга по-тихому, одними взглядами, но Фархату всё равно стоило быть начеку, потому что по пьяной лавочке они неизбежно начинали задирать друг друга на словах, а до драки уж было недалеко.

Это время было самым трудным для бедняжки Лиз, Фила и Фонг Чонга: Фил практически не отходил от разливочной, дёргая все возможные краны, мешал коктейли, незаметно разбавлял пойло водой, чтобы хватило всем, время от времени бегая вниз, чтобы пополнить запасы. Лиз металась с подносом от столика к столику, разнося заказы, чтобы голодные работяги могли поесть. Фонг Чонг, даже заранее наготовив еды, должен был успевать готовить ещё, и метался по всей кухне. Гектора в такой момент он допустить до работы не мог - слишком уж новичком тот был, поэтому рыся выперли наверх, смотреть шоу. Нашлась работа и тем, кто не был в числе персонала таверны - например, Ди только что заработал немного монет, отдав своих спутниц в жадные объятия не отличавшихся галантным нравом мужчин. Миловидная ящерка попала в лапы к крокодилам Честера, а овечка с опасным взглядом ушла под руку с кем-то из рабочих, оставив на столе свой мундштук. Но клиенты не спешили уединяться с дамами, хотя и оплатили уже свои комнаты. Они ждали шоу.

Последним в помещение вошел Хальквард. Похрамывая и ворча, он спустился с чердака вниз, и прошёл в первые ряды у сцены. Сидевшие за ближайшим к ней столиком работяги спешно уступили старику, за что удостоились его благосклонного кивка. Старого Хрена тут уважали, и не за страх, а за совесть. По щелчку пальцев перед стариком оказалась его пенная кружка, и он стал дожидаться начала шоу. Появление Халькварда означало, что и персонал может ненадолго отдохнуть, прервав свою работу, и потому с тесной кухни выбрался и Фонг Чонг. Сладкий Ди прекратил считать монеты и весь обратился вслух, а Эраст приготовил фотоаппаратуру, готовясь запечатлеть Милли в зените её слав. Добродушный панда даже разбудил задремавшего Инрека, который после недолгих препирательств осоловело повернулся к сцене, ожидая шоу вместе со всеми.

Перед началом шоу случилась некая техническая заминка. Эрза ещё не вернулась, а ведь пианино настраивала именно она. Однако, всех присутствующих выручил Гектор, который пусть и забыл уже как играть, смог вспомнить, какой стороной вставляется в паз перфобумага, задававшая алгоритм музыкальному механизму. И вот, по незаметному сигналу Халькварда Фархат выключил в помещении свет, и включил единственный подвешенный под потолком небольшой прожектор - и луч света выхватил из тьмы стоявшую на сцене Милли, которой ещё секунду назад там не было. В луче прожектора её платье ослепительно переливалось блёстками, не он было так же ослепительно, как её белозубая улыбка, предназначавшаяся всем вместе и каждому по отдельности. Точно в нужный момент старое механическое пианино заиграло свою мелодию, и магия началась. Милли запела - и всё стало неважно. Все тяготы жизни, все жестокие неудачи, все беды и тревоги стали на этот миг неважны и несущественны. Существовала только она, только ослепительная и великолепная Коко Нат, прекрасная в своей раскованности и свободе, и её поющий о любви голос, исполненный страсти и сладкого обещания. Несколько ближайших минут всё их внимание, вся их любовь, да и сами они всецело принадлежали одной лишь Милли.
-----------------------------------------------------------------------------
Когда прозвучал последний аккорд, и Милли замолкла, прошла всего секунда гробовой тишины, после чего грянули аплодисменты. Все, кто сидел, поднялись со своих мест, громко рукоплеская, одобрительно гудя единым хором, свистя и улюлюкая. Бойцы Честера хлопали чуть сдержаннее всех прочих, но всё равно хлопали. Хлопали рабочие. Хлопали бандиты. Один из бойцовских котов сложил лапы рупором и крикнул: "Милли, я люблю тебя!" Ди утирал слёзы умиления. Инрек позабыл о выпивке и рукоплескал вместе со всеми с таким выражением лица, словно хлопать было его священным долгом. Сделал несколько фотографий Эраст. Даже Хальквард благосклонно похлопывал в ладоши и улыбался, одобрительно кивнув Милли тогда, когда она на него посмотрела. Дальше по плану был небольшой перерыв и ещё парочка песен, весёлых и лёгких, общеизвестных хитов или чего-то нового, за авторством самой Милли. Кошечка уже начала выбирать того, кому милостиво позволит угостить себя стаканчиком бодрящего, как вдруг... волшебство вечера было растоптано.

Мало кто замечал, но Восьмая Улица перед таверной потихонечку заполнялась подозрительными типами. Пока Милли пела, на улице по одному стягивались из ближайших переулков мрачные ящеры-бандиты, которые вскоре стали в единую шеренгу посреди улицы. Тут были и трое крокодилов и ещё трое ящериков поменьше, разминавшие кулаки, поигрываюшие или вскинувшие на плечи биты. Однако были там не только парни с Пьяной Улицы - сюда зачем-то пришла ещё небольшая свора пожарников в блестящих касках с огромными бляхами. Здесь и в помине не было никакого пожара, но они были во всеоружии - с красными пожарными топорами, ломами, баграми, и даже приволокли бочку-поливалку с уже подключённым к ней пожарным рукавом. Всего тут собралось что-то около пятнадцати бойцов, к которым добавилось ещё двое ребят, принадлежность которых было невозможно определить. Надвинув кепки на глаза, они скрестили руки на груди, и чего-то выжидали. А к тому моменту, когда на них обратили внимание, на улицу подъехал автомобиль - чадящая продуктами сгорания керосина развалюха, не чета роскошному "Дреблю", но всё равно с личным водителем для пассажира - игуаны в шляпе, который открыл заднюю дверцу и спрыгнул на мостовую. Примечательной чертой игуаны были полное отсутствие хвоста.

- Это же Копчик! - Узнал игуану по этой черте Сладкий Ди, и тут же скривился от отвращения. - Ну конечно, кому ещё могли поручить такое грязное дело, как не этому ублюдку!
- Точно Копчик. - Переговаривались между собой крокодилы. - И наши с ним. Давай-ка отваливать помаленьку.
Крокодилы начали потихоньку смещаться к выходу. Остальные же с места не сдвинулись, молча глядя на собравшуюся толпу и раздумывая о чём-то. А тот, кого назвали Копчиком, вышел вперёд, сложил руки рупором, и крикнул на всю улицу.
- Хальквард! Эй, Хальквард! Да отзовись ты, глухой старый пень! Зря ты был таким упёртым!

Артуру вновь стало как-то гадко на душе. Неужели он и его люди отняли у старика ещё кого-то родного и близкого? Разумеется, Массак помнил, что часть этих "волков" была из местных, так почему бы кому-то из них не оказаться родственником Хельмута. На секунду Артур закрывает уставшие глаза, чтобы протереть их пальцами, но вместо темноты видит лицо Бьянки, обезображенное жестким ударом о камень. Хоть бы не она. Хоть бы не она.
- Нет. - Покачал головой Артур, вновь открывая глаза, и тоже глядя куда-то в сторону. Ему хватало духу нестись сквозь огонь в Ионбурге, хватало духу в авангарде врубаться в ряды вражеской пехоты и смотреть в тупые, злобные глаза трупоедов, но его мужества недоставало, чтобы смотреть в лицо Хельмуту. - Никто не выжил. Из тех, кого мы видели, точно.

Мордоворот не унизился. Он только покривился, и проворчал негромко, пока в его лапу ссыпали деньги.
- Шерстолюбы...
Образовавшуюся в широкой, когтистой лапе горсть монет крокодил даже не стал пересчитывать, так и сунув в карман брюк, а затем подошёл к железной двери, и несколько раз стукнул в неё рукоятью своего ножа. В ответ на этот вежливый стук заслонка смотровой щели сдвинулась вбок, и с той стороны посмотрели желтые рептильи глаза ещё одного крокодила.
- Чего тебе? - Басовито донеслось оттуда.
- Открывай. К боссу пришли.
Щель закрылась, а затем лязгнули поочерёдно два тяжелых засова, и дверь отворилась внутрь. Эрза, Оди и Рене вошли туда цепочкой, а следом за ними вошло и три патриота. Вслед им донеслось напутствие стража.
- Проводите этих охламонов до босса. Нечего им без присмотра тут шнырять.

Привратник захлопнул за всей процессией дверь, и вновь запер её на все засовы. А один из "Патриотов", тот, сердобольный, безразлично кивнул, приказывая следовать за ним.
- Не отставайте, если проблем не хотите. Особенно ты, котяра, тут шорстнатых не любят.

Старая пивоварня притаилась в глубине жилых кварталов, и её даже не было видно из-за обступивших со всех сторон кирпичных многоэтажек. Пройдя перегороженный железной калиткой переулок до конца, троица вышла в широкий внутрений двор, захламлённый старыми ящиками, пустыми бочками и иными схожими объектами. Многие из них служили стульями крокодилам, которыми двор был заполнен не меньше, чем мусором - тут прямо-таки кипела жизнь. Кто-то, как и положено, занимался работой - носил куда-то ящики с бутылями, катил наполненные бочки, нёс на плечах мешки. Но намного больше было тех, кто предавался праздности. Вот несколько крокодилов дулись в кости, усевшись вокруг перевёрнутого ящика. А вот например ещё трое сидело полукругом вокруг четвёртого крокодила, который стоял одной ногой на коробке, и лихо бренчал на каком-то народном струнном инструменте. Хриплым голосом пел крокодил на блатной мотивчик, покачивая в такт музыке большой головой. Рядом с крокодилом музыкантом аккомпонировал на губной гармошке небольшой ящерок с выдающимся за пределы рта нижним зубом.

Налей мне ещё кружку, тётя Шая
На сердце рану надо залечить
Моей зазнобе маменька сказала
Что ей нельзя бандита полюбить

Мое-е-ей зазнобе маменька сказала!
Нельзя, нельзя бандита ей любить!

Зрители одновременно выполняли роль ударных, отбивая ритм ногами и прищёлкивая пальцами, и хора, который подпевал в финале куплета. Оди, Рене и Эрзу провели мимо них, направляясь к большому зданию пивоварни - высокой кирпичной коробке с широкими панорамными окнами в передней стене, в раму которых было встроено ещё два больших вентилятора. Также от винокурни поверху шло по паре широких труб с каждой стороны, причем шли они прямо по стенам соседних зданий, поддерживаемые стальными креплениями. Между прочим, если бы на них забраться, можно было бы пройти высоко над головами всех этих крокодилов, и никто бы не заметил, если бы не посмотрели вверх.

Неподалёку от входа в здание пивоварни, единственной узенькой двери, откуда доносился гул и шум механизмов, сидел ещё один крокодил. Он был мощный, рослый и пузатый, и совершенно свободно развалился в принесённом откуда-то автомобильном кресле на три места, выдранном из какого-то дорогого автомобиля. Перед крокодилом сидел высокий и худой ящер с длинной мордой и заметными синюшными мешками под полуприкрытыми жёлтыми глазами. Сосредоточившись на своей работе, он старательно колол иглой брюхо крокодила, и только подойдя ближе, ребята поняли, что наблюдают сеанс любительской татуировки. Процесс явно шел уже давно и близился к завершению, и потому уже было ясно, что именно татуирует себе на брюхе крок. Эрза с удивлением поняла, что видит изображение абсолютно обнажённой принцессы(ну, она была молодая, значит на этот момент не стала императрицей) Эйнхерии, кокетливо возлежащей на боку в грациозной позе, и лишь только повернутый лезвием к ногам двуручный меч прикрыва драконше весь срам. Правившая много столетий назад императрица выглядела очень достоверно, и игриво подмигиваяла зрителю, высунув раздвоенный язычок. Надо сказать, это удивило не только троицу, но и "патриота", который их вёл.

- Это ещё что за безвкусица, Гек? - Сморщил свою морду он, подходя ближе. - Ты ж сказал, будет голая баба, на кой хвост ты Тётку набил? Ты типа её поддерживаешь?
- А тебе-то чего? - Хмыкнул пузан, даже не поворачивая головы. - У тебя какие-то проблемы с этим?
- Ребята могут неправильно понять. - Пожал плечами "патриот". - Это же с неё началась вся эта шерстолюбская хрень про освобождение рабов и равноправие с теплокровками. А ещё из-за неё мы колонии потеряли. И с псиной какой-то она там путалась. А теперь из-за этого спустя четыреста лет приезжие у нас по головам ходят, всю работу поотбирали, и чуть ни не гадят нам на шляпы с деревьев.
- Да мне до хвоста, что они там будут понимать. Ты вот неправильно понял, и чё? - В словах пузатого явно был вызов, и "патриот" явно не хотел этот вызов принимать. Поэтому пузан продолжил. - Я эту дерьмовую политику тоже не поддерживаю. Но слышь, даже вы, придурки, не будете отрицать, что она крутая. Она никогда не собиралась править страной, и не правила бы, если бы на её семью не наехал тайный советник Ашдор. И чё она, утёрлась? Хвост там плавал! Она перешла горы, собрала банду шерстяных, вернулась, и надавала по шее козлу, который убил её братьев и захватил трон! Отделала его как Термагант черепаху, и правила ещё сто лет! Может, она там и нахваталась в этом Этоземье всякого дерьма, и правила по-идиотски, но она ж баба, че от неё ждать. У них всё на эмоциях. Только вот она всё равно правила, и хоть про неё всякое и говорили, но и рыпнуться никто не смел! Короче, Тётка - реально босс, сечёшь, молодой? - Пузатый крок повернулся к "патриоту" с ухмылкой, а затем поднял толстый палец. - Ну вот то-то. А ещё она нашего брата-крокодила уважала, не то, что прочие дворяшки-ханжи. Только при ней были кроки, которые носили генеральский мундир.
- Да понял я, понял. - Отмахнулся "патриот". - Ты мне лучше скажи, босс у себя, нет?
- Босс? Не-ё. - Покачал головой пузатый. - Босс там. Ушатую дрессирует, пока там дрова прогорают. Надо думать, скоро шашлык будет. А что, вы ещё кого поймали? - Тут пузатый опустил взгляд ниже, и обнаружил Рене. - О, это тебя чтоли? Ну и что ты натворил, кошак?
- Да не. - Вместо Рене снова ответил патриот. - Это так, по делу.
- Ну-ну. Если что, у кошатины вкус паршивый, так боссу и скажи. - И пузатый захохотал, тряся животом к неудовольствию татуировщика. - Давайте, парни.

По указанному пузатым направлению Патриот провёл троицу через склад, на котором было полно бочек. В этот момент Эрза заметила и товар, за которым сегодня отправляли Фонг Чонга. Груженая бочками и ящиками со спиртным телега всё ещё стояла перед большими воротами, ведущими наружу, за пределы базы крокодилов, аккурат к выезду на Пьяный Квартал. В телегу была запряжена пара крепких и мощных рапторов тягловой породы, а возле самой телеги стояло двое бандитов в шляпах и один ящер явно не отсюда - на нём был закопченный и пыльный рабочий комбинезон "Магнус Стиллворкерс", на голове была кепка, а рука в кожаной перчатке придерживала ремень рычажного дробовика. Профсоюзный активист. Похоже, Старый Хрен не ошибся.

Патриот тем временем провёл всю троицу мимо, и вышел на закрытый задний дворик за складом. Оттуда уже доносился какой-то нехороший, жуткий рык, и пройдя во дворик, ребята увидели его источник. Им был ещё один велоцираптор - двуногий зелёный ездовой ящер охотничьей породы, свирепый и злобный. Как только на территоии дворика появились посторонние - огромная, плотоядная тварь с рыком бросилась на них, и наверняка бы кого-нибудь разорвала, если бы не натянувшаяся до предела стальная цепь. Эта цепь была единственным, что удерживало зверя - весь радиус вокруг колышка, к которому был закреплён противоположный конец цепи, был изрыт мощными когтистыми лапами. Только после того, как все поняли, что хищник не разорвёт их, они увидели и двух других существ, которые тут присутствовали.

Первым из них был ещё один крокодил-имперец. Большой, тёмно зелёный аллигатор с выдающимся пузом даже больше, чем у татуированного, совершенно без боязни стоял во дворике, находясь в пределах досягаемости злого раптора. Он свободно и непринуждённо держал одну руку в кармане полосатых брюк, а другой почёсывал скрытое под белой рубашкой пузо. На запястье этой руки свободно болтался золотой браслет, а широченную шею украшала цепь из того же материала. Очевидно, до того, как повернуться, крокодил разговаривал с юной крольчихой белого цвета с тёмной мордочкой и кончиками длинных ушей, свисающих в сторону затылка. Крольчишка была загнана в угол, вжимаясь спиной в кирпичную стенку высокого ограждения, затравленно и злобно глядя то на крокодила, то на вошедших, и часто-часто дышала, мило дёргая носиком. Голубые глаза метались из стороны в сторону, тщетно ища спасения. В паре шагов от крольчихи на земле была отчерчена прямая линия, и кроме неё ничего не сдерживало девочку от бегства - она не была связана, и при ней осталось даже оружие в виде двух ножей, которые она держала в обеих лапках.
- Фу, Смертохвост! Это не еда! Ну, пока не еда. - Скомандовал раптору крокодил, и зверюга тут же прекратила натягивать цепь и отошла на два шага, продолжая утробно рычать и голодно пялиться на вошедших. - Ну, что у вас?
- Да вот, к вам просились, босс. - Патриот немного неуверенно кивнул в сторону тех, кого привёл. - Говорят, будут вместо Старого Хрена. Он, мол, скоро кончится, а они на его место.
- Да? - Переспросил Честер-Честер, переведя взгляд на них. - Ну, у меня тут сейчас одно маленькое, но требующее решения дельце, а потом...

В этот момент раптор вновь сорвался с места, но уже в обрантую сторону. Послышался короткий девичий вскрик ужаса, и крольчишка, которая уже подобралась было к очерченной границе, пока никто не видел, тут же в ужасе отпрянула назад, вжимаясь в стенку и выставив перед собою оба ножика. Раптор рычал, брызгая слюной, рыл лапами землю и звучно щёлкал зубами, пытаясь хоть немного достать крольчиху, но всё было тщетно.
- Хе. - Честер как будто кашлянул, а не усмехнулся, оборачиваясь к крольчихе. - Ну что я говорил? Тебе не сбежать, дурочка. За этой линией только твоя смерть. И у тебя осталось где-то минут двадцать, чтобы принять свою участь, и дать Смертохвосту покушать, потому что то, что ждёт тебя после этого, будет намного страшнее, чем стать кормом для раптора. Я бы назвал это местью твоему папочке, если бы не знал, что ему на тебя плевать. Вы, кролики, так плодитесь, что никто и не заметит, если одним станет меньше.
Крольчищка не ответила ничего. Она только с ненавистью посмотрела на Честера, но это была ненависть пополам с отчаянием. Девочка всё ещё храбрилась, и пыталась не терять духа, но у неё практически не получалось скрыть того, что прячется за этой боевитостью. И ещё, похоже, слова Честера насчёт отца очень сильно задели её. Настолько, что против воли выступили слёзы.

- Посиди там тихо пока. - Посоветовал Честер своей пленнице. - Итак, я весь внимание.

- Мгм.
Артур коротко и задучиво кивнул и замолчал. Раздумывая над чем-то, он вновь зачерпнул ложкой вкусно пахнущую мясную жижу, и отправил в рот. Так же молча, и в какой-то мере даже торжественно он отпил хороший глоток из кружки, мысленно подняв тост за упокой Генри Стиллуотера. Такая себе земля для последнего пристанища молодого, красивого парня с благородным происхождением, но она будет всяко получше затерянной в тёмной, болотистой чаще поляны. Лучшее из худшего. У Артура отлегло от сердца. Надо будет обязательно навестить могилу Генри. Всем вместе. Артур почему-то чувствовал острую в этом необходимость.

Однако, жрец пришёл говорить о делах. Впереди было второе задание. Артур и так знал о нём, и раздумывал уже о том, стоило ли вообще за это браться. Должно быть, Преподобный, коли он пророк, догадывался о сомнениях Артура, и всё-таки нашёл, старый чёрт, чем его подкупить. Артур никогда не был сребролюбцем, как не был никто в его семье, и утратив былое богатство, отец Артура не стал гнаться за способами его вернуть. Даже когда Артур давал рыцарскую клятву, он больше мечтал о славе, чем о богатстве, да и богатства хотел скорее ради того, чтобы, когда отцу придёт время уйти, он знал, что оставляет потомков не нищими, что они будут жить так, как достойно жить благородной семье. Сейчас это кажется такой мелочью... Вот и сейчас, когда Преподобный заговорил о деньгах, глаза Артура не загорелись алчным огнём, не перехватило у него дух от одного лишь представления, как пересыпаются горстью в его ладонях тяжёлые ноксианские монеты. Зная, что в деревне есть такое богатство, Артур ни единой мыслью не подумал, как бы лучше умыкнуть его, каковой соблазн наверняка возник бы у кого-то другого. Честно говоря, Артур даже не особенно поверил жрецу, но он помнил, что говорил Арей. Что-то о золоте Преподобного. О том, как они оберут старика, и умчатся прочь, в новую жизнь. Новая жизнь... Как здорово это звучит. И вот это привлекло внимание Артура лучше всяких денег. Новая жизнь. Даже не для него, но хотя бы для остальных. Для Терри. Для Эда. Для Кабана. Может, даже для Рихтера, хотя он совершенно её не заслужил, и такое чувство, что не слишком-то в ней и нуждался. Да, в Артуре не возгорелась жадность, но внимание его уже было куплено. Отложив ложку и отодвинув тарелку, Артур заговорил со стариком.

- Инструмент, значит. - Без малейшей весёлости усмехнулся Массак. - Ну, пусть будет инструмент, я не против. В любом случае, это довольно щедрое предложение, Преподобный. Особенно за такую, вроде бы, простую работу, как поднять один камень. Но я уже догадываюсь, что так просто у вас не бывает.
Артур побарабанил пальцами лежащей на столешнице руки по столу, раздумывая о чём-то. В частности, о взявших след трупоедах.
- Я верю в вашу честность, и я соглашусь на это дело. За остальных своих людей я не скажу, но думаю, что и они будут согласны. - Наконец высказал Артур своё решение. - Но даже если они все не согласятся, я всё равно пойду, даже один. Только как бы этого не пришлось делать в самый последний момент. Мы ещё от прошлой стычки не оклемались, я даже на ногах с трудом стою. С волчатами-то вашими мы легко разобрались, а вот вожак этих волчат основательно нас потрепал.

Вот именно по этой причине этот кролик-газетчик и крутился возле таверны в такую рань - где бы ещё он сумел продать сразу столько экземпляров газеты? Ловко и точно он разбрасывал газеты по рукам, и ловил в кепку монеты, после чего лихо нахлобучил её на голову, и молодцевато взмахнул рукой.
- Благодарю покорно, господа! - И тут же пошёл дальше, продолжая оглашать улицу криками. - Экстра, экстра! Свежие новости, самый актуальный выпуск! Покушение на промышленника и родного дядю Императора Перворождённых!

Главной новостью с заголовком сразу на весь разворот было покушение на Ремиуса Магнуса, случившееся около недели назад на открытии нового ипподрома для рапторских забегов. Вот что писала об этом случае «Трибуна».

Свершившееся ХХ числа вероломное покушение без сомнения всколыхнуло общественность Приноцепалуса, и породило чрезвычайно большое количество противоречивых и недостоверных слухов. В отличие от прочих недобросовестных изданий, которые в погоне за дутыми сенсациями не гнушаются паразитировать на подобных домыслах и пользоваться паникой общественности, редакция «Трибуны» сознательно воздерживалась от всяких громких публикаций, и ожидала официального ответа от представителей Тайной Канцелярии. Теперь же, когда первоначальная паника улеглась, мы готовы развеять все слухи и домыслы, и приводим официальную информацию о расследовании данного происшествия.
Прежде всего, как заявляет начальник тайной канцелярии господин Зарузу, в ходе покушения никто не пострадал. По версии следствия, предполагаемый убийца, высококлассный профессионал, возможно проходивший спецподготовку за границей, тайком проник на ипподром без всякой посторонней помощи, и сумел подобраться на расстояние выстрела к Ремиусу Магнусу, уважаемому члену совета «12 Домов» и владельцу компании Магнус Стиллворкерс, однако в последний момент был обнаружен бдительными офицерами Тайной Канцелярии, которые и помешали убийце произвести смертельный выстрел. Задержать преступника не удалось - злоумышленник оказал сопротивление, и сумел скрыться с места покушения. Это удалось ему только благодаря тому, что наши доблестные тайные агенты имели задачу взять преступника живым. Тем не менее, заверяет господин Зарузу, преступнику осталось бегать на воле совсем недолго. Слаженная работа оперативников позволила выявить целую подпольную ячейку этоземских террористов, с которой был связан преступник. Все её члены уже задержаны и дают показания следствию.

Следствие, безусловно, рассматривает вариант политического мотива провалившегося убийства, а дипломатическая служба уже направила в посольства Этоземья запросы о прояснении ситуации. Как нам известно, король Ричард категорически отрицает всяческую связь официальных властей Этоземья с шерстяными террористами, называя случившееся вероломной провокацией, но граждане Империи, в целом, скептически относятся к заявлениям этоземского правителя. Что касается комментариев жертвы покушения, то господин Магнус воздерживается от громких заявлений и каких-либо обвинений.
- Уверен, что вся эта ситуация разрешится в скорейшем времени и к удовольствию всех сторон, кроме стороны террористов. - Приводит его комментарий пресс-служба компании «МагнусСтиллворкерс». - Я верю в профессионализм имперских специальных служб, так как уже убедился в нём воочию и обязан жизнью нашим смелым агентам. Думаю, на следующем совете двенадцати домов мы рассмотрим вопросы дополнительного финансирования этих служб в нынешнее неспокойное время.

- Будьте уверены! Ситуация под контролем! - Подытоживает господин Зарузу. - Незадачливый убийца будет пойман в самом скором времени. Тайная Канцелярия располагает для этого новейшими техническими средствами, которые наверняка станут неприятным сюпризом для поверившего в свою безнаказанность террориста.

Статья продолжалась и на следующей странице, но там уже были более детальные подробности покушения и фрагменты интервью свидетелей и некоторых оперативников. Также имелись фотографии пулевых пробоин в стене, и рисунок, реконструирующий момент покушения. Судя по нему, убийца принадлежал к крупной кошачьей породе, но неясно, к какой конкретно. Удивительно, как ему удалось не «засветиться», когда на открытии присутствовало столько журналистов.

Фархата же интересовали более приземлённые и бытовые вопросы, и он сразу же перелистнул на страницу про новейшие исследования.

С ошеломляющим и пугающим открытием выступила сегодня на десятой общеимперской научной конференции независимая группа учёных-медиков. Многочисленные эксперименты и статистические исследования позволили им выявить непосредственную связь между случаями чахотки и кровохаркания и тем, как часто пациенты курили табак.
- Наши исследования недвусмысленно подтверждают, что потребление табака и воздействие табачного дыма являются причиной повышенной смертности, болезни и инвалидности, и вызывают настоящую зависимость сродни морфиновой или опиумной. - Прямо в тексте заявляет один из учёных. - Я ничуть не покривлю душой, если скажу, что эта дикарская забава, принесённая из нецивилизованных культур, оказалась смертельной ловушкой. Это, без сомнения, будет для общества примером, что цивилизованным народам нечего перенимать и нечему учиться у недоразвитых дикарей. Равно как и незачем нам обогащать своими деньгами нечистых на руку дельцов, которые сознательно вводят нас в зависимость от своей продукции ради барыша. Необходимо как можно скорее ввести полный запрет на продажу всех табачных иделий.

Подобные заявления вызвали заметные колебания на рынке ценных бумаг табачных компаний. Это вызвало даже определённую панику среди производителей, однако крупнейший табачный магнат, господин Марко Горкинович, совершенно не видит никаких поводов для паники.
- Я более чем уверен, что все эти цифры являются преувеличением, и готов на Книге Святых поклясться в том, что наша продукция абсолютно безопасна, и даже оказывает оздоравливающее воздействие на нервную систему. А вот в чём я не уверен, так это в том, что независимые учёные действительно так уж независимы, как об этом говорят. Да что там, я ведь сам обожаю курить сигары фирмы «Горкинович» из листьев настоящего зуффарского табака, а уж себя-то убивать я бы не стал, верно?

«Прилипала» также не обошла эту тему, но не занимала ничью сторону в этом конфликте, однако взамен разродилась карикатурой с искромётным названием «Дали прикурить!», представлявшую собою комикс из двух кадров. На ней в немного гротескной форме был изображён грозный огнедышащий дракон Термагант, выпускающий пламя на убегающих от него в панике табачных магнатов, но в кадре ниже пасть Термаганта была заткнута метким броском огромного денежного мешка.

Специальный коорреспондент «Прилипалы» пока ещё не может определённо разобраться в том, так ли вредно табакокурение, но зато кое-что смыслит в политике и умеет читать между строк. Мы полагаем, что нашим уважаемым читателям, которые любят побаловать себя табачком после тяжёлого дня, нечего бояться, кроме неоправданного повышения цен на развесной табак, сигареты и курительные принадлежности. Несмотря на все громкие крики о возможных запретах и поднятую в прессе волну, в бакалее напротив нашей редакции всё также продаются табачные изделия, да и сам Его Величество Император Перворождённых уже появлялся на публике, попыхивая своей любимой трубкой из китовой кости. Зато новый акцизный закон, устанавливающй дополнительный сбор на табачную и алкогольную продукцию и утверждающий необходимость дополнительных экспертиз качества, уже прошёл через парламент в первом чтении. Не иначе, наш Император слегка поиздержался, и теперь ему требуется немного наполнить казну за счёт новых налогов, а заодно слегка придушить окрепших этоземских дельцов.

Криминальные сводки скупо рассказывали о серии домашних краж со взломом, об участившихся случаях мошенничества со страховкой, а также о курьёзном случае столкновения похоронного катафалка с экипажем свадебной процессии, что в итоге привело к объединению двух мероприятий. Гороскоп радовал - Эрзе, например, рождённой под знаком Копьеносца, мадам Вайпер сулила большое любовное приключение, а самому Фархату, который подсчитал, что родился под созвездием Молний, обещала успехи в бизнесе и советовала поверить своей интуиции и попробовать вложиться в ценные бумаги, в особенности в бумаги парфюмерной фирмы "Лорадин". Рене, который открыл раздел трудоустройства, обнаружил там великое множество предложений работы, и даже парочку подходящих своему ремеслу, но там всё ещё были нужны документы. Так рисковать нельзя. Также Рене обнаружил в газете грустный спецматериал с фотографиями, повествующий о тяготах жизни простого человека в Отстойнике. Особенно фотокорреспондента поразил Пьяный Квартал, на котором он запечатлел его жительницу: преждевременно состарившуюся и кое-как одетую лисицу с растрёпанной, клочками висящей шерстью и тяжёлой печатью алкоголизма на некогда красивой мордочке. Лисица тянула в кадр своего годовалого ребёнка, завёрнутого в пелёнки, и могло показаться, что она просит для него еды, если не прочитать фрагмент текста под этой фотографией.

Что такое есть джин, если не жидкое сумасшествие по полдракона за четвертину? Джин - добровольный отказ от способности мыслить, самостоятельно принимать решения и принимать ответственность за себя и других, что ещё более трагично в ситуации, когда эта способность особенно нужна. Мисс Матильда на фотографии преследовала меня пятнадцать минут, пытаясь продать мне собственного ребёнка за несколько драконов, за ещё пару дней, в течение которых она сможет беспробудно пить, убегая от осознания глубины той пропасти, в которой оказалась. Горе и безумие этой женщины и ещё сотен таких же как она, выброшенных на обочину жизни гражданским осуждением - вот главные источники дохода алкогольной мафии Честера Шнаппа-младшего, фактического правителя Пьяного Квартала. А вот и он сам - примеряет новый золотой браслет.

Чуть ниже выяснилось, что браслет этот тоже с историей. Был снят с убитого в переулке купца и продан в ломбард.

В этот момент громко звякнул колокольчик над дверью, и в таверну грузно ввалился неоднократно упомянутый уже Фонг Чонг. Грустный. Побитый. Без покупок. И без упряжи, груженой бочками с суслом и гремящими бутылочным стеклом ячеистыми коробками. Панде основательно разбили нос, рассекли бровь, на правой скуле вздулась огромная гематома, отчего и так узкий правый глаз ещё и заплыл. Панда при этом ещё и хромал, держась за бок, а костяшки его кулаков были сбиты до крови. Молча и печально прошествовал он через всё помещение, после чего тяжело осел на стул перед барной стойкой, тихо простонав от боли.
- Мне нужен лёд. - Коротко произнёс он. На самом деле, звучало это как "Мине нузен ёд" из-за сильного акцента, но тем не менее, было вполне понятно, что именно ему надо.

Пустынный и тихий перекрёсток Восьмой и Одиннадцатой улиц встретил зябкое раннее утро тишиной и безмолвием. Как и весь Отстойник, он был погружён в сонное предрассветное затишье, которого совсем не ждёшь от шумных перенаселённых трущоб, кишащих бандитами. Что поделать, даже бандитам порою надо отдыхать после бурного дня. Однако Отстойнику, как впрочем и таверне «Под мостом» оставалось спать не больше двадцати минут, прежде чем вступит в свои права новый день, который принесёт с собою новые, для кого-то очень драматические события. Но эти последние двадцать минут ещё дают насладиться блаженной тишиной. Вдохнуть свежий, ещё не отравленный тяжёлым заводским дымом воздух. Прислушаться, как шуршит обрывками газет и гремит пустыми консервными банками ветер, играючи разнося весь этот неаккуратно брошенный мусор по разбитым мостовым со стоячими лужами. Услышать с одной стороны далёкий лай собак где-то на другом конце Отстойника, с другой - крики речных чаек, а с третьей - разносящийся эхом по узким улочкам громкий смех загулявшей компании, возвращавшейся наутро по домам.

Затишье царило и в таверне «Под Мостом» - элитном по меркам Отстойника заведении. За запертыми на ключ дверями и опущенной стальной решеткой дожидалась начала нового дня пустая стойка с сияющими медью кранами разливочной. На одном из столиков одиноко стоял забытый усталой официанткой пустой бокал, прижимавший уголок салфетки с нарисованным на ней сердечком, внутри которого было написано: «Милли». Ждали своего часа бутыли с цветными жидкостями, нестройной шеренгой выстроившиеся на полках. Жук-короед вот уже несколько лет потрескивал древесиной в корпусе старого механического пианино, и только таким вот утром этот звук и можно было услышать. На третьем этаже всё ещё спали и видели свои нехитрые сны постояльцы и работники, уже предчувствуя, впрочем, скорое пробуждение. А наверху, на чердаке, качаясь в старом плетёном кресле, дремал престарелый одноглазый черепах. Рядом с ним на полочке покоился стакан с водой, на дне которого лежал идеально-гладкий стеклянный кругляш глазного протеза.

Приближение нового дня ознаменовалось далёкой, но неизбежно нарастающей вибрацией, похожей на начало землетрясения. Сначала на поверхности воды в стакане с глазом появились первые круги. Потом на первом этаже мелко задребезжали стеклом бутылки, а забытый каким-то пьянчугой бокал начал неумолимо двигаться к краю деревянной столешницы, приближая свою неизбежную и бесславную кончину. Вскоре вибрировали уже все стены и потолки здания, а эта вибрация всё нарастала и нарастала. Удерживаться в мире снов становилось всё труднее - вот уже застонала недовольно во сне Лиза, повыше натягивая одеяло, но добиваясь лишь того, что оголила собственные пятки, а в комнате Элис с полки свалилась книга. Здание уже буквально ходило ходуном, и все работники и постояльцы вынужденно просыпались один за другим, ругая на чём свет стоит Ремиуса Магнуса с его дурацким заводом. И когда тряска и дрожание достигли своего пика, на восьмую улицу, громоздко скрежеща железными колесищами по ржавым рельсам, выкатилась причина этого хаоса.


Огромный и высокий, как дом, двухъярусный трамвай, заслонивший собою почти всю Восьмую Улицу, с упорством и натугой вытащил сам себя из-за поворота в пятидесяти метрах дальше по дороге, и покатился вперёд, с треском высекая рогами искры из высоко подвешенных контакты проводов. Красно-жёлтое чудовище, лишённое окон, тащилось через всю улицу могучим древним кашалотом, светя и мигая красными сигнальными огнями, и призывно дребезжало звонком, будя всех, кого ещё не разбудила вибрация и тряска. На кормовой части железного монстра красовался торговый знак концерна «Магнус Стиллворкерс». Все местные жители знали этот трамвай и весь его маршрут от начала и до конца. Рабочие дали ему прозвище «Сундук», так как ради удешевления его производства из проекта были исключены окна и электрическое освещение, и потому внутри промышленного трамвая царила темнота, в которой некоторые счастливчики могли немного доспать прежде, чем приходило время работать. Каждое утро гигантский трамвай проезжал по этому маршруту, подбирая на остановках сонных, невыспавшихся рабочих, и те нестройной очередью входили в его раскрывающееся железное чрево, а затем этот железный левиафан с грохотом и скрежетом уползал к следующей остановке, подбирать других работников. Когда брюхо «Сундука» забивалось почти что до отказа, он как раз доезжал до конечной станции, и скрывался за стальными створками ворот сталелитейного завода Ремиуса Магнуса. Как будто одно гигантское чудовище поглощало другое. По обратному маршруту Сундук проедет только через четырнадцать часов, развозя усталых рабочих обратно по домам.

Когда «Сундук» проехам мимо таверны, в ней уже не спал никто, за исключением её хозяина, Старого Хрена Халькварда. Глухой черепах продолжал храпеть, и наверное, его бы не разбудило даже пришествие в мир Термаганта Земного, решившего в гневе спалить всё живое. В таверне становилось всё оживлённее, начиналась обычная утренняя суета, очереди перед умывальником и подготовка к новому дню. На улицах тем временем светало, и понемногу становилось всё оживлённее. Первой на основной этаж спустилась Элис, она же Филипп, чтобы открыть решётку и входную дверь, и протереть барную стойку прежде, чем занять здесь место. Официантка Лиз спустилась тоже, заодно сняв со столешницы забытый вчера бокал - тот остановился на самом краю буквально в шаге от своей гибели. Не сегодня, бесславный конец. Не сегодня.
Когда оба работника убедились, что все стаканы и бутыли на месте, а обрез под стойкой всё ещё заряжен и готов, внизу затарахтел заправленный Эрзой генератор. Он вырабатывал свою последнюю бочку - скоро придётся где-то достать ещё топлива. Тускло замигали лампы, а следом включился и паровой котёл - начинало холодать, и настало время привести в порядок отопительную систему. Повара всё ещё не было на месте - должно быть, ушёл договариваться с Честером о новых поставках алкоголя. Милли, проснувшаяся как всегда позже всех, неспешно наводила «марафет». готовясь к вечернему выступлению. И в самом деле, наведение красоты было делом, которое не терпело спешки. Спустился вниз и Фархат, занимая свой привычный пост у входа и разминая широкие плечи. Следом за ним спустились и немногочисленные постояльцы - заселившийся несколько дней назад шебутной кобольд Оди, представительный и скрытный джентльмер Гектор Морган, и юный котик Рене.

Другие посетители пока ещё не собирались появляться на пороге заведения, и у всех собравшихся было время перекинуться парой-другой словечек и пропустить по первому утренему стаканчику. Завтрак должен был быть примерно через час. Только повар отчего-то задерживается.

Больше всех прочих удовольствий, которых недоставало солдатам в их тяжких скитаниях по болотам и местам былах побоищ, Артур мечтал именно о бане. В баню Артур заходил смертельно уставшим, почти что сломленным человеком, согнутым под тяжестью снаряжения и собственных грехов. Он ещё был таковым, когда, стаскивал с себя тяжёлые от налипшей грязи сапоги и осторожно разматывал пропитанные зловонием портянки, шипя от боли пока отдирал их от застарелых мозолей. Был таковым, когда скидывал с себя надоевший уже панцирь с наплечниками, и разминал мышцы и сухожилия, прогоняя из них противную ноющую боль, и сбрасывал грязные тряпки, в которые превратилась его одежда, обнажая исхудавшее тело, покрытое синяками, ссадинами и высохшей болотной грязью, просочившейся сквозь одежду. А из бани Артур выходил уже новым человеком, освобождённым от всех тягот бытия, вспомнившим, как по-настоящему глубоко дышать и радоваться тому, что ты ещё жив. Вся эта налипшая грязь была смыта с него, выпарена, вычищена, соскоблена скребком, и всё то тёмное и давящее, что тяготило его до сих пор, ушло вместе с ней, утекло сквозь широкие щели в половицах. Обманчивое ощущение, но Артур искренне наслаждался им.

Ещё одна хорошая новость ждёт после помывки. Артур как раз выскребал из своей миски последние остатки жаркого, когда вернулся Уоллес, посланный к Лине узнать, как там Эд. Эд, судя по всему, уверенно шёл на поправку, и Артур даже заулыбался впервые за много времени, услышав столь радостную весть. Но не успел он как следует обрадоваться, как Ханс Рихтер опять открыл свой рот, и завёл шарманку о покойной Сьюзи, затем перейдя в пораженческие речи. Мало ему было двух хмурых морд за столом, надо вообще всем настроение испортить. Артур хмурится, откладывая пустую тарелку, утирает рот от следов мясной подливы, и даёт Хансу один полезный совет.
- Заткнись, Рихтер. - Артур поворачивается в сторону барной стойки, и несколько секунд задерживает взгляд на Кейре, после чего добавляет. - И до леди нам никакого дела нет, не для нас леди цветёт. Так или иначе, нас ждёт работа, и надо её сделать. Сделаем на совесть, и все останемся живы.

Артур легонько хлопает ладонью по столу, заставляя всех сосредоточиться на себе, и принимается объяснять свой план.
- Выдвигаемся как только обсудим детали. - Сразу же говорит Массак, соглашаясь с Терри, что в кромешной темноте и ливне по болотам плутать нечего. - Идём все. Мы и так проигрываем им в числе.

Артур на секунду отвлекается, чтобы прикончить последние остатки эля в своей кружке, и ставит её на стол, отодвигая от себя.
- Разбойников этих там шесть или семь, если верить старосте. Четверо из них - зелёные, здесь родились, но разбойничать ушли. Остальные, должно быть, солдаты вроде нас. Корбут точно сказал, что главный у них какой-то пришлый солдат-мародёр, вроде нас самих. Он выжил в лесу, организовал людей, так что кое-чего он стоит. Наверняка свою банду организовал по-военному, так что я примерно догадываюсь, что от него ждать. По информации от Корбута, эта банда обитает где-то на севере, в лесу, за Лысым Холмом. Это самая высокая точка в той местности, а ещё там приметный валун стоит, с руной, так что мы точно не пропустим. В том районе разбойничью шайку видел местный охотник по имени Войтек, можем ещё его взять в оборот, но человек со стороны может оказаться ненадёжным. Ещё удерёт в ответственный момент, или испугается. Или помрёт, чего доброго, и опять будем перед местными кланяться. Думайте сами, можете даже проголосовать на этот счёт.

Артур дал время своим спутникам на то, чтобы те в двух словах дали согласие или отказ от того, чтобы привлечь Войтека, и продолжил излагать.
- План мой таков. Доберёмся до холма, где видели разбойников, и попробуем осмотреться на месте, поискать следы. Если найдём, то тихонько цепью пойдём искать их лагерь. Главарь у них человек военный, так что, наверное, поставил дозорных. Надо быть готовыми к встрече и смотреть по сторонам. Если не провороним секрет, то тихонько уберём всех дозорных, и окружим лагерь. Стрелки займут позиции, и постреляют кого смогут а мы с Кабаном добьём тех, кто остался. Лорд будет на подхвате, прикрывать тылы и следить, чтобы никто от нас не удрал. Складно?

К сожалению, тот запах, который сейчас исходит от жаркого костра, хорошо знаком Артуру. Не настолько, чтобы к нему привыкнуть, но всё же не настолько, чтоб прикрывать рукой ноздри, задерживать дыхание или ломиться назад. Просто стал чуть реже дышать, чтобы не вдохнуть слишком много этих миазмов. Массак понадеялся, что на этом будет и всё, но церемония была ещё далека от завершения. Девушки, которых Артур поначалу принял просто за подруг усопшей, на самом деле исполняли роль хора. И надо сказать, исполняли так, что Артура по-настоящему проняло. Скупые слёзы сами навернулись на глаза, хотя возможно, это было от дыма. Артур просто сморгнул их, и опустил взгляд в землю, сглотнув подкативший к горлу ком. Бедную Сьюзи и её так рано и так бестолково оборванную молодую жизнь стало настолько жалко, что это было невыносимо. С жалостью рука об руку шла вина, и она вцепилась в душу Артура всеми зубами, с таким наслаждением, с каким ей давно не доводилось впиваться в него. Корка отстранённости и даже некоего фаталистичного равнодушия, покрывшая его сердце за долгие годы, на время ослабла, растрескалась и облетела звуками этих запевов, обнажив ещё живые и такие уязвимые участки. Им не нужно было приходить сюда. Им нужно было погибнуть на войне, истлеть в безымянных могилах и зарасти травой и вереском, как и положено солдатам, а не слоняться целый год по лесам, цепляясь за своё жалкое существование. Но они воспротивились тому, для чего предназначены солдаты, и теперь вместо них гибнут вот такие ни в чём не повинные девчонки. Поддавшийся таким мыслям и мучимый невыносимой тоской, Артур даже обрадовался немного, когда похоронная церемония неожиданно для всех прервалась.

Никак не ожидал он того, что произошло дальше. Последним, чего ожидаешь от подобной деревни, будет всадник с мечом, который будет жечь дома и рубить наотмашь по людям. Артур не понимал ни сути происходящего, ни причин происходящего, ни мотивов неизвестного. Хотел ли он убить здешних селян, или только нанести какой-то ущерб и сбежать? И нужно ли Артуру это знать? Нужно ли ему что-то делать, или лучше просто отойти в сторону и не дать себя затоптать? Но почему-то Артур хочет знать. И поэтому он вскидывает меч.

Эта сцена, как ржущий в панике конь проносится через разбегающуюся толпу, напомнила ему о Ионбурге. В тот самый день, когда их загнали на узкие улочки горящего города, Артур точно так же нещадно вгонял шпоры в лошадиные бока и рвал поводья одной рукой, потому что во второй высоко держал своё знамя. Знамя хлопало на ветру и мешалось в руке, но оно позволяло не потеряться в этом хаосе остальным, и они всегда видели, где их командир, и куда им нужно скакать, чтобы не отстать. Конь Артура тоже тогда в панике ржал и брыкался, напуганный огнём со всех сторон, но деться ему было некуда - только вперёд. Справа и слева трещали горящие дома, воздух был наполнен дымом и гарью, а сзади за ними гналась кавалерия ноксианцев, пытаясь расправиться с ними. И точно так же впереди были люди. Тоже обычные люди, простые люди которые совершенно ни при чём. Они выскакивали из подожжённых строений кто в чём был, и махали руками всадникам, крича, чтобы те остановились, потому что им некуда было убежать с узкой улочки. Но Артур знал, что если они остановятся, или хотя бы немного потеряют в скорости - они погибнут. И потому, срывая горло, кричал своим солдатам: "Вперёд!" Кричал, чтобы солдаты не смели испугаться того злодеяния, на которое Артур в тот раз пошел, чтобы спасти своих людей, и не смели остановиться перед кричащими от ужаса ионбургцами, осознавшими свою неминуемую гибель.

Достаточно смертей на сегодня. Больше ты никого не зарубишь и не затопчешь, приятель. Артур отскакивает в сторону, но с этим отскоком органично сочетается взмах двуручником наискось, сверху вниз, чтобы рубануть лошадь остриём прямо по ноге. Если всё рассчитано идеально, то Артур отрубит ей ногу чуть повыше копыта, и животное просто упадёт вместе со всадником. Ну а если нет... Будем надеяться, у Лоррейна не появится компания в виде переломанного конскими копытами командира.

Артут с заметным облегчением понял, что дальше его помощь уже не требуется, и заставил себя наконец расслабиться. Он всё ещё следил за тем, как едва заметно вздымается волосатая грудь Лоррейна, слушал его слабое, сиплое дыхание. Одно Артуру не нравится, что глаза у него так и остались открытыми, как у покойника. Таращится невидящими зрачками в стену, будто и не существует больше никаких стен, да и никакой деревни. Нездорово это, а от того жутко. Но если Артур называл это "жутко", то какое слово подобрать для того, что случилось дальше?

Лоррейн вдруг неожиданно для всех задвигался, и Массак придвинулся было ближе, чтобы урезонить его и уложить обратно в постель - а Эд вдруг схватил его за плечо, и уставился прямо в глаза, превратившиеся в слепые, непроницаемые бельма. Позже Артур и не вспомнит, но тогда он испугался так, что рука сама рванулась к ножу, который он только что отложил, чтобы одним махом вогнать лезвие в сердце другу по самую рукоятку, будто бы это был кто-то другой. Но Артур был не из тех, кто следует первому животному порыву. Он был человеком думающим, и смог осмыслить сказанную Лоррейном смутную фразу. Фраза эта наложилась на слова, сказанные недавно Рихтером. Про трупоедов. Про то, что те способны преследовать свою жертву долгие мили. Говорил ли Лоррейн про них, или просто бредил в горячке - рыцарь судить не брался. Но как только мечник разжал пальцы на его плече, рука снова рванулась сама по себе, но теперь уже не за рукоятью ножа, а за крестным знамением. И опять остановилась, не сделав дела.

Потом Артур разворачивается к постели раненого спиной, и медленно оседает на пол, опираясь на неё спиной. Скрючившись и поджав под себя ноги, сэр Массак накрывает двумя руками свою бедовую голову, погружая пальцы в тронутые преждевременной сединой жесткие волосы, и тяжело выдыхает. Всё. На сегодня силы Артура закончились, что физические, что моральные. Дальше он просто молча сидел вот так, ничего особо не замечая вокруг и даже слушая разговоры вполовину уха. Эту минуту Артур ничего даже не чувствовал, наступило какое-то эмоциональное отупение от переизбытка стресса. Такое с ним иногда бывало. Особенно после затяжных боёв. В такие моменты он ничего не мог, кроме как таращиться куда-то вдаль, не реагируя ни на какие раздражители. Такое он замечал не только у себя, но и у других бойцов, особенно которые помоложе. У этого явления даже название какое-то было. Забыл.

- Боже... - Артур спрятал лицо в ладонях, дав себе блаженных секунд пять полной темноты, а потом поднял голову, утирая о ладони пот. - Ладно. Теперь о насущном. Терри, поди найди Кабана, и идите вдвоём обратно в трактир. Если Рихтер пропил все наши кроны вместо того, чтобы организовать нам ужин и постель, надерите ему за меня задницу. Я пока останусь тут, подойду позже. Присмотрю за Лоррейном. Ну и... - Артур шмыгнул носом, и бросил взгляд на травницу. - Решим вопрос оплаты. За услуги, так сказать, народного целителя. Ступай.

Всё то время, пока они брели сквозь тьму и ливень, мысли Артура почему-то зациклились на матери. За долгие годы он забыл собственный дом, забыл её лицо, её голос, но хорошо помнил, что маменька его была истовой католичкой. Она часто и горячо молилась, стоя на коленях у распятия, и никогда не роптала на тяготы жизни, за всё благодаря Всевышнего. Артур тоже верил в Бога, и верил даже в то, что Бог любит свои творения, но ему нисколько не верилось в то, что любящий Бог, всякое создание которого прекрасно и совершенно, приложил свою руку и к Сероземью. Если Бог и правда существовал, то не Бог создал это проклятое место, потому что чтобы создать что-то такое, нужно было искренне ненавидеть людей. Ну не принять же за божьи творения этих белых шатунов, тощих от неутолимого голода, одержимых им, и влекомых только запахом человечьей крови и мертвенного тлена? А та тварь в камышах, что унесла Роджера? Да и люди здесь делаются чудищами, теряют всякое сходство с образом божьим и забывают своего создателя, превращаясь в диких зверей. Даже сам Артур всё больше поддавался, неуклонно теряя человеческий облик и поддаваясь сомнениям и унынию. Да и что твари, что нечестивые бестии, что даже люди, если сама земля здешняя была омерзительна - куда ни посмотри, везде одна только грязь, да замшелые коряги вместо деревьев, которые торчат из земли, словно кости на скотомоглильнике. Бог мог бы создать разве что дожди, которые год за годом пытаются смыть наконец это нечестивое место, маленькое царство Антихриста на Его Земле. Артур уже год ходил по этой проклятой земле, сам не зная, куда он идёт, и зачем вообще продолжает так отчаянно цепляться за жизнь. Что у него такого осталось в жизни, чтобы так держаться за дальнейшее жалкое существование и переносить все эти тяготы? Артур не представлял себе счастливого возвращения домой, не мог представить, как обнимет уже старую мать, или поклонится отцу, не мог представить, как сядет за общий стол и вознесёт молитву, как и всегда. Он слишком пропитался всей этой грязью, пропитался войной, что мать, должно быть, и не узнает в этом истощённом полутрупе своего сына, а братья не смогут взять хлеба, который преломила его рука, которую никогда не отмыть от крови. Артур не сможет жить как прежде, будто ничего не произошло, так зачем возвращаться? Он, может, давно опустил бы руки, если бы не эти вот парни, что сейчас вместе с ним месят грязь. Они и не знали даже, что нужны своему командиру даже больше, чем он нужен им. Командир всего лишь внушал им уверенность в том, что у него есть какой-то план, что всё это не зря, и что он всегда знает, что делать. Что-то вроде неугасимого факельного огня во тьме и непроглядной дождевой пелене, который Артур сейчас держал над головой, твёрдо шагая вперёд. А эти парни были для Артура ни больше, ни меньше, а причиной жить. Ответственность - вот что заставляло Артура не опускать руки, бороться дальше и оставаться непоколебимой скалой, ни словом ни жестом не выдавая усталости и сомнений.

Только вот отряд их редел неуклонно, и это вселяло в Артура ещё большее отчаяние. Всё бесполезно. Сероземье поглотит их, не оставив ни следа, ни памяти. Может, поглотит даже бессмертную душу, не отпустив её ни в Рай, на который не было смысла надеяться, ни даже в Ад, где они хотя бы получать справедливую расплату за свои деяния. Когда их осталось пятеро, Артур твёрдо сказал себе, что больше потерь не допустит, но злая судьба только посмеялась над ним. И кого забрала-то?! Лоррейна! Главную опору Артура, практически его правую руку, один из двух столпов, на которых держалась дисциплина. Ещё с того первого дня, как они встретились, Эд и Артур оказались на одной волне. Он ещё не был командиром того нестройного человечьего стада, которому предстояло стать отрядом, и Артур просто предложил поискать палатки, котелок и воду - а Эд тут же горячо поддержал эту идею, и собрал своих товарищей в одну кучу, направив их на дело. Остальные, до этого отчуждённые и потерянные, просто сами втянулись в общее дело, потому что у них появилась какая-то цель, хотя бы даже и самая простая - выжить. Эд, как никто, понимал необходимость лидерства и взаимовыручки, и мог бы быть лидером и сам, но всё же предпочёл не носить на своих плечах такую ответственность. Тем не менее, бремя лидерства Артуру он облегчал значительно, особенно на первых порах, когда стал посредником между благородным рыцарем и простыми солдатами, для которых потеряли значение былые авторитеты. Эд был надёжным воином, с которым нестрашно было стать спина к спине, и который мог вовремя прикрыть замешкавшихся Генри или Терри, позволяя самому Артуру и Кабану без лишнего беспокойства сосредоточиться на бое. В конце концов, Эд был хорошим другом, его любили все, кроме, разве что, Рихтера, который любил только обувь. Потерять именно Эда - это слишком большой удар.

Артур, шедший вторым номером сразу за Терри, оглянулся назад, убеждаясь, что Лоррейн всё ещё перебирает ногами и находится в сознании, а пыхтящий и отдувающийся Кабан не собирается грузно свалиться наземь. Кабан, как обычно, не подкачал - этого свалит наземь разве что бочонок пива. Главное, чтобы не надорвался, потому что Кабана здесь не утащит никто. А вот Лоррейн выглядел плохо. Ещё немного - и он отключится. Артур переводит взгляд немного в сторону. Там позади плетётся Генри,хорошо различимый в темноте, потому что несёт в своей руке факел. Видок у Лорда тоже паршивый - он малый неглупый, и в общем-то понимает, что Эд был ранен по его вине, и возможно, ему не устаёт об этом напоминать Рихтер, не склонный прощать чужие ошибки. Если честно, Артур и сам злился на Генри, и сам винил его в случившемся, но чувство вины вовсе не поможет ему стать полезнее. Нужно придумать ему дело, пока бедолага Стиллвотер совсем не упал духом.

И тут - первая за день хорошая новость. Терри всё-таки оказался прав, и впереди действительно была деревня. И не какое-нибудь там заброшенное пепелище, а настоящая, живая деревня! В дождевой пелене уютно теплятся огоньки оконных проёмов, отсветы домашних очагов, и при взгляде на них Артур куда острее чувствует, как зябко и холодно сейчас на улице, и как противно прилипает к мокрому телу пропитавшаяся дождевой водой одежда. Однако Массак не поддаётся эйфории, и осаждает хохочущего Роберта коротким шиканьем.
- Тихо. - Коротко командует он. - Нам нужно убедиться, что деревня не занята ноксианцами. Не хватало ещё попасть, как петух в кастрюлю. Уоллес, оставь огонь, и незаметно подберись поближе, и убедись, что там безопасно, а потом жди нас. Мы пройдём следом и нагоним тебя у входа в деревню. Если что - возвращайся обратно.

Потом Артур обернулся к остальным.
- Лорд! - Выдернул он парня из тяжёлых раздумий. - У тебя подвешенный язык, так что говори с Лоррейном. О чём угодно, понял? Задавай вопросы, поддерживай диалог, заставляй отвечать. Ни в коем случае не дай ему заснуть, понял? Он должен быть в сознании.

- Будет тебе карта. - Отозвался Длинный. Предложение Лазаря относительно себя он будто бы проигнорировал, но Шешель и так знал - согласится. Ему просто некуда деваться, так что стоило ли вообще говорить о каком-то согласии? Разорённое церковное подворье было лучше сгоревшей хаты, где ютились все бродяги, попрошайки и юродивые.

Пришло время собираться, и идти дальше. Когда охотники решили, что уже достаточно передохнули, Агнешка вновь с видимым неудовольствием погрузила на закорки бедолагу-Длинного, подозвала к себе собаку, и зашагала вперёд, громко чавкая подошвами по грязи. Прихрамывающий Шешель отправился за ней. Через пару километров изменчивая погренская погода смилостивилась над охотниками, и дождь постепенно сошёл на нет. Стало светать, и теперь можно было не бояться, что где-то в темноте за охотниками крадутся волки или какая-нибудь намного более ужасная тварь. До границы Проклятой Земли оставалось всего ничего, и по мере приближения к ней напряжение отступало. Охотники даже позволили себе немного расслабиться, ослабив бдительность, и поэтому для них стало полной неожиданностью, когда Скиф вдруг оскалился и зарычал, встав на месте.

Навстречу охотникам медленно брела лошадь с безголовым всадником. Агнешка и Длинный ещё могли принять это за Безголового Мачека, но видевший его раньше Лазарь сразу же понял, что что-то не так. Конь Мачека нёс его неслышно, а до слуха охотников доносился отчётливый стук копыт по потихоньку зарастающей былью дороге. Да и выглядел конь вовсе не жутким умертвием с обглоданной мордой - самая обычная тощая кляча с засохшей коркой грязи, покрывавшей ноги и раздутое болезнью брюхо. Безголовое тело, наряженное в шинель, тоже не принадлежало Мачеку - оно было обычным человеческим трупом, причём довольно свежим - кровь ещё выходила небольшими толчками из перерезанных артерий, заливая рубаху и шинель, в которую был наряжен мертвец. Тело пошатывалось, еле удерживаясь в седле, и в конце концов всё-таки свалилось, когда замученная лошадь приблизилась к охотникам на расстояние десятка шагов. Оно медленно сползло набок, и грузно упало наземь, оставшись лежать там. Из сложенных у пояса рук вывалилась отрезанная голова, принадлежащая какому-то молодому пареньку, даже не похожему на охотника - наверное, сын кого-то из жителей Предместья. Глаза были выколоты, и мертвец как будто плакал кровавыми слезами, а в рот ему был грубо затолкан плотный бумажный валик. Едва только тело свалилось со спины лошади, как та сразу же встрепенулась, испуганно заржала, встала на дыбы, и бросилась в сторону, галопом удирая от охотников, как будто только этого и ждала. В самом ближайшем будущем эта кляча станет добычей какого-нибудь местного хищника.

Свёрток во рту отрезанной головы оказался старательно свёрнутой запиской, состоявшей из всего одного крупно написанного слова: "ОТСТУПИСЬ!"

Чтобы не потерять своей скорости, Башке пришлось рвануться по диагонали к стене, одновременно разворачиваясь вокруг своей оси. У бедолаги с обрезом не было и шансов - он успел только отвести затвор назад, когда на его шее появилась новая улыбка. Под ноги Башки хлестнуло кровью из разрезанных артерий. Отпрянув в ужасе, уже мёртвый, но ещё не осознающий этого мародёр с чердака начал медленно сползать по стене, привалившись к ней боком. Он ещё зажимал свою страшную рану, но крови было слишком много - он попросту захлёбывался в ней, булькая разрезанной трахеей.

Именно в этот момент произошёл второй выстрел последнего живого мародёра. Но он стрелял уже не напуганным котёнком. Сумев отрешиться от всех эмоций и сосредоточившись только на мести за товарищей, парень покрепче перехватил свою куцую двустволку, снова направив её в зелёное пятно каски, взял немного ниже - и плавно, на выдохе, нажал на спуск.

БАМ!

Едва прозвучал выстрел, как мародёр отбросил в сторону своё ставшее бесполезным оружие, отпрыгивая назад. Он ожидал смертельного удара, который прервёт его жизнь, ожидал услышать приближающийся топот ног этого монстра в человечьем обличье, которым представлялся ему второй мечник, готовился визжать от ужаса и тщетно закрываться руками - но после выстрела воцарилась тишина. Сжавшийся пружиной мародёр слышал только противный пронзительный писк в ушах, да обонял густой аромат сгоревшего пороха. Спустя секунду он всё-таки решился открыть глаза и посмотреть в ту сторону.

Он увидел ту же груду мертвецов, в центре которой лежал привалившийся к стене Башка. Лица у него больше не было - вместо него была отвратительная в своей жути кровавая каша из осколков костей, обрывков кожи и кровоточащей плоти. Центра лица просто не было - всё выше челюсти и ниже глаз превратилось в сплошную дыру. Уцелевшие глазные яблоки остались в глазницах, жутко таращась на единственного живого человека в этой комнате. А рот...

Он до сих пор был искажён в кровожадной усмешке.

Мародёра вырвало.

***

Спустя час мародёр, которого кстати звали Рудый, во весь опор бежал через заброшенный город, часто и тяжело дыша от спешки и нагрузки. Он не бегал так ещё никогда, и его шаги дробно стучали, эхом отдаваясь в узких мощёных улочках. Он прогибался от обилия добра, которое тащил на себе. В числе прочего на его спине висели два скрещенных меча, засунутых под дутый рюкзак, а кобуру оттягивал дорогущий хромированный "Козырной Туз". Тяжелое дыхание иногда прерывалось слегка безумными смешками, то и дело вырывавшимися изо рта молодого бандита. По какой-то невероятной случайности он остался единственным выжившим и сорвал знатный куш, который не придётся ни с кем делить. Он впервые увидел настолько жестокую драку, увидел смерть друзей, которых знал всю жизнь, и горе и страх смешались с этой эйфорией, превращаясь в коктейль полного безумия.

Вскоре Рудой сам лично передаст реликвию в руки господарыни Яновской, получит целое состояние и всеобщий почёт, а через несколько дней его увезут из Предместья после безумного дебоша со стрельбой, слезами и смехом, чтобы навсегда запереть в скорбном доме вместе с другими, кого свела с ума Проклятая Земля.

Возможно, Йозеф не был хорошим человеком, но он был хорошим охотником, и с его стороны было разумным шагом перейти к диалогу и потянуть время, одновременно пытаясь выйти из ситуации, в которой они стали так уязвимы. Если Щёголь не начал стрелять сразу, значит он был склонен к диалогу. Должно быть, Щёголь даже собирался что-то ответить Йозефу - но тут в дело вступили его напарники. Если Башка поначалу послушно отступал назад, хотя и несколько в спешке, то Медведь сразу же громким криком выдал свои намерения, несясь в укрытие и скидывая с плеча арбалет. Что ж, Медведь был хорошим бойцом, но не слишком хорошим психологом.
Также Медведь не учёл, что старик Филин уже находится на прицеле. Он только успел поднять свой арбалет - а Щёголь уже спустил курок. Профессор медицины погиб мгновенно и безболезненно, даже не услышав убившего его выстрела - пуля пробила его череп раньше, чем до мозга дошли звуковые сигналы. Тело ещё падало, когда Щёголь производил второй выстрел, пытаясь подловить убегающего Медведя. Пуля угодида в спинную пластину брони, и Медведь ощутил довольно болезненный удар пули о металлическую пластину кирасы, вмявшуюся внутрь, но не пропустившую в себя пулю.

Прихвостень Щёголя, державший в руках обрез винтовки, выстрелил по Медведю больше с перепугу. Закономерно промазал - пуля просвистела в опасной близости от него, и угодила в одну из витрин возле трона, прострелив насквозь серебряный кубок Яновских. Крайний мародёр, так же с перепугу стрелявший по Медведю, был удачливее - он попал дважды, но пули просто раскололись о броню, попортив металлический лист, а медведь это едва почувствовал. Третий же настолько растерялся, что просто замер с глупым видом, тараща глаза на разбегающихся в стороны охотников и открывая рот во всю ширь.

Среди бандитов, которые, похоже, не были готовы к драке, возникла настоящая паника Двое мародёров сразу же разбежались по укрытиям, едва только Медведь высунулся с арбалетом в руках. Третий бы и вовсе просто сбежал в открытую дверь, если бы на него не рявкнул сам Щёголь, продолжавший одновременно выцеливать Медведя. Падший охотник оказался человеком с крепкими нервами - он и с места не сдвинулся, когда в него полетел арбалетный болт, и можно считать везением, что он воткнулся не в него или в его напарника, просвистев в стороне. В ответ последовало сразу два выстрела, и оба легли точно в цель. Медведь услышал два коротких звяканья - это пули отрикошетили от его каски, оставив на покрытии две отметины.

Проследовав вниз по лестнице, охотники обнаружили настежь открытую дверь наружу, что болталась на сквозняке. Было похоже, что неизвестный наблюдатель удрал именно этим путём. Осторожно выглянув на улицу, они обнаружили, что бродячих мертвецов на ней меньше обычного, и решили двигаться дальше.До площади было совсем рукой подать - её уже было видно отсюда.

Пройдя по улице вдоль дома, охотники перешли дорогу, и оказались на площади перед замком. Город обороняли лишь малыми силами и не особенно упорно, оставив здесь небольшой гарнизон лишь затем, чтобы успеть укрепить Цитадель, и здесь приняли свой последний бой остатки этого гарнизона. Следы этого боя никто так и не убрал, и тут до сих пор остались рассыпавшиеся огневые позиции из мешков с песком, противотанковые ежи и какие-то подобия индивидуальных окопов, которые бойцы вырыли под огневые позиции, поломав брусчатку. С юго-восточной стороны эти жалкие укрепления были сметены проехавшимся насквозь танком, и следы его гусениц остались тут до сих пор. Этот же танк опрокинул и грузовик, что подвёз сюда боеприпасы, и раздавил мотоцикл, неясно что тут забывший. Под ногами постоянно хрустело каменное крошево и катались стреляные гильзы. Защитники Твердыни тоже были здесь - бродили неприкаянными трупами, жалкими и оборванными, с тупым упорством бредущими навстречу живым. Башка с ленцой пронзал их серебряным мечом, и отбрасывал в сторону ногой, а за ним следом шли его напарники. Прошли мимо уцелевшего грузовика, и Медведь обнаружил, что какой-то деятель всё-таки слил с него бензин, просто проделав дырку в баке тычком ножа снизу. Ну, оно и неудивительно - редкие охотники таскают с собою шланги. Боеприпасов тоже не нашлось - предприимчивые мародёры растащили всё за эти четыре года, оставив только ни к чему не годный хлам

В центре площади располагался круглый фонтан со скульптурой в его центре, также избранный огневой точкой и дополненный мешками с песком. Центральную часть фонтана занимала высокая колонна, выщербленная пулями и осколками. Местами от неё отвалились целые куски, и наружу торчали ржавые куски металлического каркаса, за счёт которого она держалась. Раньше эту колонну венчала какая-то конная статуя, но сейчас от коня остался лишь круп на задних ногах. Но главное было не это. Главным был восьмидесятидвухмиллиметровый миномёт, стоявший здесь же, но сейчас он был развёрнут в противоположную сторону - к замку.

Замок был больше похож на какой-нибудь готический собор, словно с открыток какой-нибудь Чехии. Да, было у них что-то такое общее с собором святого Вита в Праге. С поправкой, конечно, на более скромные размеры и разруху. У замка сгорела крыша, стены покрывали выбоины от снарядов и пуль, все витражи были разбиты, а пустые окна чернели сажей былых пожаров. Оборонять такую громаду столь малыми силами не было никакого смысла, а рота советских огнемётчиков деморализовала последних фанатиков. Националисты сдались, прекратив бессмысленную борьбу, и поэтому замок пострадал намного меньше, чем мог бы. Только в подвалах остались самые отчаянные фанатики, которых выкуривали оттуда дымовыми гранатами. Казалось бы, со входом могут возникнуть проблемы - но нет. Тот же, кто позаботился о бензине, позаботился и о том, чтобы открыть один из входов в замок, выстрелив по двери прямой наводкой из этого самого миномёта. Вообразить только можно, к чему это привело в результате, но с тех пор мертвяки снова разбрелись по округе, и здесь их шаталось не больше обычного. Возможно, вторженцы сделали ещё пару взрывов в разных точках города, чтобы оттянуть внимание мертвецов от себя.

Войдя внутрь, охотники оказались в просторном и довольно хорошо освещённом за счёт окон зале, в котором не наблюдалось привычной глазу послевоенной разрухи. Время не пощадило это место, но здесь не было следов боёв и штурма, как не было и укреплений и оборонительных сооружений. Это был своего рода вход в музейное крыло, где хранились артефакты рода Яновских, владельцев этого замка. Направо был обустроен небольшой гардероб, а впереди было несколько дверей и большая, роскошная мраморная лестница с баллюстрадами, подымавшаяся вверх, на второй этаж.

И вот на лестнице-то и лежал труп охотника, что был тут до них. Очевидно, умер этот несчастный, спускаясь вниз, даже убегая от кого-то. Но этот кто-то настиг его ещё наверху, когда тот не успел преодолеть и пяток ступеней. Одним страшным ударом несчастного разделило поперёк, и теперь сверху остались только ноги в грязных брюках и сапогах, да лохмотья плоти, из которых белел обрубок позвоночника. Верхняя часть тела упала к самому подножию лестницы, растянувшись лицом вниз. Внутренности лохмотьями развалились по белым ступеням из разорванной брюшин. Из помертвевших рук вывалилась винтовка с отведённым до конца затвором, демонстрируя пустой патронник. Сверху донизу роскошная лестница была залита кровью охотника. Где-то в середине остался валяться окровавленный кусок шинели, а точнее нижняя его часть, отделившаяся вместе с верхней частью тела несчастного. И что самое удивительное - этот мертвец не поднимался. Он лежал тут так долго, что уже начал ощутимо пахнуть, а вокруг него вились громко жужащие мухи. Обычный мертвец, настоящая диковина для Проклятой Земли.

Гроза разразилась сразу же, как только охотники выдвинулись. Начавшись с маленьких капель, больше похожих на брызги, через какие-то минуты на землю обрушился настоящий ливень, вмиг промочив охотников до последней нитки. В потемневшем небе бесновались громы и молнии, озаряя пространство кратковременным сиянием и сотрясая небесным грохотом, а сплошная стена влаги слепила, размывала следы и не давала увидеть ничего. Если бы не этот бой, они бы никогда не нашли Акулу в такую грозу, тем более когда в свои права вступала ночь. Но теперь они знали хотя бы примерное место, в котором нужно начинать поиски.

Пройдя вдоль берега ещё какое-то время, охотники обратили свой взор на озеро, и смогли увидеть сквозь пелену дождя мерцающий во тьме тёплый и яркий свет, вознесённый высоко-высоко над болотами. Сомнений не оставалось - их внимание отчаянно пытаются привлечь. Добраться дотуда иначе, чем вброд, возможным не представлялось - нигде не нашлось ни единой лодки или плота, а островки суши были хоть и многочисленны, но располагались слишком далеко друг от друга. Подсвечивая себе путь фонарями, Охотники один за другим спустились в противную болотную воду, прежде всего удостоверившись, что их не подстерегают никакие опасности, вроде вечно голодных пиявок или мстительных покойников, сгинувших в этих топях в незапамятные времена.

Преодоление водной преграды далось тяжело. Дно было вязкое, вода сильно замедляла движение, а хлещущий в лицо дождь порядочно мешал ориентироваться. Охотники видели вокруг себя лишь небольшой радиус пространства, да заветный огонёк где-то в высоте, к которому брели, словно заблудившиеся в тайге пилигриммы, следующие указанию Полярной Звезды. Стараясь не замочить хотя бы оружие, они упорно пробирались к свету, даже с трудом понимая, приближаются ли к нему вообще. Показалось, что они брели так целую вечность, прежде чем в шуме дождя стали различимы чьи-то крики.
- ...лодка! - Донеслось до них откуда-то сверху. - Там, справа! В корягах! Лодка! Быстрее!

Задрав головы, охотники увидели, что добрались до очередной торчащей из воды сосны. На высоте что-то около пяти-шести метров на её ветку повесили масляную лампу, которая сейчас светила на последнем издыхании, тускнея и готовясь погаснуть. На ветке рядом полулежала лысая женщина в плотной кожаной жилетке, свесив вниз перебинтованную ногу. Как она с этой травмой вообще туда забралась - оставалось вопросом. Она была довольно хорошо различима в свете своей лампы, и активно подавала признаки жизни, махая рукой и крича со своей верхотуры.
- Быстрее, подмогните мне спуститься отсюда кто-нибудь! - Да, это определённо была Акула. Живая и относительно здоровая. - Вас там сколько вообще?! Пусть кто-нибудь дотащит сюда лодку! Быстрее, пока эта погань не вернулась!

Справа и впрямь находилась лодка - её было видно в лучах фонарика, и она была совсем рядом от этой дурацкой сосны, на которую загнали Акулу. Двухместная вёсельная лодка застряла в торчащих из-под воды кореньях. Рядом ещё плавало мокрое весло, а второе куда-то делось. Лодка была хорошая, добротная, и на вид довольно крепкая, но при этом, должно быть, тяжёлая.

Оставив поверженных сторожевых псов позади, Десимир и Лис двинулись в левую сторону, и свернули за угол здания. Снова шарахнула молния, осветив своей вспышкой всю округу, и Десимир снова увидел призрак матери, зовущий его. Она стояла прямо впереди, у следующего угла, и в этот раз её видел не только сам Васильев, но и идущий рядом Лис, на ходу заматывавший свою рану. Она исчезла вместе с блеском небесного разряда, и снова воцарилась тьма, разгоняемая лишь неровным лучом фонаря да тускнеющим алым огнём фальшфайера. В непроглядно-тёмной вышине грозно пробурчал раскат грома.

Свернув за угол, охотники увидели фасад крематория, а главное -двойную металлическую дверь двухметровой высоты, освещённую качающимся на поднявшемся ветру одиноким фонарём над ней. Будто бы приглашая охотников внутрь, створки были чуточку приоткрыты, позволяя протиснуться по одному. Раньше сюда светил и прожектор, но Лис ранее увёл луч в сторону, и потому ещё одним источником света были лишь фары бульдозера, стоявшего слева, поодаль отсюда. И вот тут-то Десимир и Лис поняли, что за место было помечено серым цветом без малейших обозначений.

Когда фашисты и их пособники заметали следы, они убивали всех узников, как последних свидетелей их преступлений. С таким объёмом местный крематорий не смог бы справиться в сжатые сроки, тем более что убили наверняка и зондеркоманды, обслуживающие этот мрачный объект. Поэтому фашистские палачи вырыли здесь огромный ров силами согнанных сюда узников, а затем расстреляли всех и пулемётов прямо на месте, образовав огромную груду из мёртвых тел. При помощи бульдозера эту груду и свалили в вырытую яму, словно это были и не люди вовсе, а то же самое, что и куча земли рядом с вырытой ямой. Десимир видел сходные страшные кадры на кинохронике не раз и не два, и воображение очень живо нарисовало ему картину того, что здесь творилось в тот жуткий день, когда его мать не дождалась всего дня до освобождения. Яму немцы заровняли этим же бульдозером, и так и бросили его тут, улепётывая в свою чёртову Цитадель, где их и поглотила в конце концов вся эта адская тьма. Десимир и Лис поняли, что именно из этой ямы наружу полезли все эти несчастные покойники - укатанная бульдозером почва теперь стала рыхлой и бугристой, и в ней до сих пор что-то шевелилось и копошилось, издавая жалобные стоны, исполненные человеческого страдания.

Казалось бы, что смотреть-то в ту сторону? Просто отвернись, и иди делать своё дело в мрачный провал дверного проёма старого крематория, где коптят адским пламенем вновь работающие печи. И наверное они и пошли бы - но снова вспыхнула молния, и снова Десимир и Лис увидели тот самый призрак. И наверное, Десимиру не так просто было делать дело, повернувшись спиной к мёртвой матери.
Мама звала его. Умоляла подойти прямо туда, к ней, в самую середину наполненного неупокоенными мертвецами полузасыпанного рва, где они только и ждали момента, чтобы навсегда затащить его в эту же яму, к ним, разделить их страдания. Что это было? Испытание? Возможные ответы? Или коварная ловушка Проклятой Земли, нащупавшей единственную слабину в душе Васильева? А ещё... Сможет ли он снова увидеть мать, когда этот поглощающий свет туман из человечьего пепла развеется?

Надо было решать, что делать дальше.

Не теряя лишнего времени, охотники по ветхой лестнице забрались на вышку. Поставлена она была тут очень нелогично - половину обзора для охранников закрывало здание крематория вместе с рядами труб. Видимо, вышку ставили сюда с расчётом следить за внешним периметром - ведь совсем близко был лес, а минных ограждений сюда не устанавливали. Вышка была оборудована небольшим балконом, через который Десимир и перелез, а затем, свесившись, оттолкнулся и прыгнул.

Приземление вышло жестковатым, как бы ни пытался он его смягчить. Да и где уж тут его смягчишь, с такой-то высоты, тем более когда носишь на груди трёхкилограммовую стальную пластину, в которую при перекате крепко ударился двумя коленями. Ух! Однако, если не считать пары досадных ушибов, прриземление прошло благополучно. Приземлился Десимир совсем недалеко от брошенного ранее фальшфайера, и как раз потянулся к нему, когда в поле его зрения попали чьи-то босые ступни с содранными ногтями, прикрытые калошами полосатой робы.
Васильев резко схватил фальшфейер, и взвился над землей, вскидывая пистолет, но поймал на мушку лишь пустоту. Абсолютный чёрный мрак за пределами мерцающего красного круга, центром которого была его рука с поднятым файером. То, что ему не показалось, начинающий охотник был уверен однозначно. Через секунду в ту сторону направил луч прожектора Лис, и всё, что увидел Десимир - красный кирпич стены крематория.

Но был ли он готов к тому, что когда повернётся в половину оборота, снова увидит призрак? Когда он поворачивался, проверяя, не крадётся ли сейчас в темноте какой-нибудь враг с левой стороны здания, свет прожекторов мигнул, и погас. Взамен него пространство ярко осветила вспышка молнии, и Десимир увидел прямо напротив себя... Свою мать.
Он узнал её - узнал даже такой, какой увидел. Узнал, несмотря на ужасающую худобу, из-за которой полосатая роба с номером висела на ней, как на пугале. Узнал, несмотря на обритую голову, хотя всю жизнь помнил её с роскошными волнистыми каштановыми волосами, покорившими его отца ещё в полевом госпитале. Узнал, несмотря на то, что лицо осунулось и сморщилось, щёки впали, а нос был переломан несколькими ударами прикладом. Узнал, и не испугался ни крови на лице, ни жутких гематом, уродовавших её образ. Узнал по глазам. По всё тем же бесконечно-добрым глазам, по взгляду, который помнил всю жизнь, и который способна была передать даже старая, желтеющая фотография. Она всегда смотрела так на своего сына - даже в последний раз, когда провожала его на тот эшелон, везущий в тыл обезумевших от страха гражданских, и обещала прибыть следующим поездом. Солгала, во спасение. А сейчас - смотрела на него. Он увидел мать всего на ту жалкую долю секунды, пока ещё сиял электрический разряд, прошивший чёрную дымку, но успел разглядеть её до последней детали, и понять, что она всегда рядом с ним. Всегда.

А ещё он увидел, что мама призывно машет ему рукой, и смотрит с мольбой и надеждой. Она зовёт его следовать этой дорогой. Хочет, чтобы её сын шёл за ней.

Электрический разряд отгремел - и прожекторы вновь загорелись. В этот момент на землю ловко спрыгнул Лис, и вновь изготовил винтовку. И вовремя, потому что они услышали утробное, злое рычание, доносившееся сразу с двух сторон.
Из-за обоих углов крематория, справа и слева от охотников, к ним вышло по три собаки с болтавшимися на шеях ошейниками и оборванными цепями на них. Должно быть, когда-то это были немецкие овчарки - любимая охранная порода Вермахта. Но их было не узнать - шерсти больше не было, снаружи была только тёмная, сухая кожа, исхудавшая и обтянувшая собачий скелет. Брюхо каждой собаки было таким плоским, что чуть ли не присохло к позвоночнику. Псы однозначно были уже мертвы - у многих брюхо и вовсе лопнуло, и наружу вываливались скрученные жгуты иссохших кишок, а на боках остались гнойные пролежни, под которыми виднелись белые рёбра. Фашисты бежали отсюда, бросив даже собственных собак. Обрекли их на голодную смерть на псарнях. А теперь их мертвые тела в слепой ярости шли к людям, вымещать обиду за это ужасное предательство хозяев. Их зубы были обнажены, из пастей капала густая сукровица, а хриплые глотки издавали угрожающий рык. Мёртвые глаза горели свирепым, как само адское пламя, огнём. До ушей охотников донеслось отдалённое бряцанье цепей. На подходе ещё.

После недолгого совещания охотники решили последовать мудрой русской поговорке - не зная броду не суйся в воду. Решив дилемму с помощью монетки, они отправились в долгий обход по правому берегу.

Берегом это конечно можно было назвать с некоторой натяжкой. Противная болотная вода стояла и тут, а ботинки порою проваливались в грязь или подлые лужи, укрытые мхом. Но зато здесь точно нельзя было увязнуть, или стать жертвой какой-нибудь водоплавающей гадости, потому что уровень воды не поднимался выше щиколоток. Растительность у берегов заболоченного пруда становилась всё буйнее, а вдобавок и колючее, и тут уже в ход шел остро заточенный тесак пани Барбары. Сука неотступно следовала за хозяйкой, навострив меховые ушки и бдительно потягивая носом воздух. Охотник же осматривали водоём с берега, но пока что видели только гладкую стоячую воду, заросшую ряской и одиноко растущие из неё высоченные деревья хвойной породы, обвисшие ветки которых жалкими клочьями покрывали иголки. Некоторые деревья уже сгнили и попадали, превратившись в трухлявые брёвна и вывороченные корни, которые торчащи из воды, словно гниющие скелеты каких-то немыслимых животных. Погренская топь была молчалива - не стрекотали сверчки, не квакали жабы, не шумели крыльями цапли. Мёртвая, безмолвная трясина, которая поглотит и навеки спрячет того, кто будет слишком неосторожен. Пропавший здесь - пропадает без единого следа, будто и не было его никогда на белом свете.

А тем временем погода начала портиться. Как будто мало было того, что солнце уже клонилось к закату, и над болотом сгущалась тьма, оставляя охотникам всё меньше надежды на лёгкий поиск Акулы, так ещё и откуда-то натянуло туч, а затем над молчаливым болотом ворчливо забормотал гром, обещая сегодня неспокойную штормовую ночь. Стало темнее, потянуло сыростью, а разыгравшийся ветер стал гнуть верхушки старчески поскрипывающих болотных сосен. Когда гроза разыграется, видимость снизится ещё больше, а гром и шум дождя не дадут услышать ни зов самой Акулы, ни крики ищущих её охотников. Остаётся надеяться, что Акула ещё жива. в сознании, не потеряла надежду, и сумеет подать ищущим её охотникам какой-нибудь сигнал.

И тут вдруг Сука низко припала к мокрой земле, прижала хвост и уши, и низко зарычала куда-то в заросли, подсказывая охотникам, что впереди враги. Прекратив шуметь, и как по команде пригнувшись, охотники один за другим гуськом пошли через заросли, стараясь не хрустеть ветвями и не шлёпать громко по грязи.
Они вышли на относительно-сухой участок, и, скрываясь в кустарнике, приблизились к источнику звука, который теперь уже донёсся и до их ушей. Охотники услышали человеческую речь, но не поняли ни единого слова из неё, как ни старались различить. Подкравшись ещё ближе, они увидели в прогалинах бревенчатую стенку покосившегося лодочного сарая, и спину пристроившегося возле неё смуглого человека, раздетого по пояс. За его спиной висел самодельный лук и колчан, а его руки были заняты другим "орудием" - человек мочился прямо на стену, беспечно разговаривая с кем-то ещё. Поведя глазами в сторону берега, и приопустив ветку, один из охотников увидел и остальных людей, зачем-то собравшихся здесь, на берегу.

Всего их было четверо(не считая того, что был у сарая), четыре смуглых человека неясного возраста, сильно похожие на цыган, но поражённые отпечатком воздействия Проклятой Земли. Лица, изрезанные морщинами и исковерканные уродствами, тела, покрытые шрамами и пугающими опухолями, редкозубые рты и подёрнутые бельмом глаза - вот отличительные черты их облика. Перед разваливающимся сараем стояло двое - крепкий мужчина, опиравшийся на древко чего-то наподобие длинного копья с огромным, загнутым лезвием, и присевший напротив него старик со сморщенным лицом, за спиной которого болталась старая, как и он сам, винтовка с ржавым штыком. Старик осматривал труп насекомочеловека, и что-то говорил копейщику, а тот отвечал ему с залихватским смехом, и толкал ногой голову насекомочеловека. Они говорили очень оживлённо, и показывали на мёртвого дикаря, заражённого паразитом. Темой их разговора явно был этот мертвец, и говорили они про него весьма непочтительно. В отдалении от них у самого берега стоял ещё один "цыган" - низкорослый, кучерявый, в грязной рубахе, и патронташе через плечо, закинув на плечи двустволку. И наконец последним из них был самый крупный, стоявший прямо в воде. Серые льняные штаны держались на его поясе при помощи верёвки, и с этой же верёвки, с её крюка, свисала отрубленная и высушенная волчья голова. Торс был обнажён, покрыт боевыми шрамами и следами укусов, а мышцы так и бугрились под смуглой кожей, намеренно покрытой грязью. Его головы была выбрита за исключением пучка волос, свисавшего с макушки наподобие лошадиного хвоста. Одна его рука была усохшей, совсем короткой и безжизненной, зато вторая крепко сжимала рукоять здоровенного оружия, гибрида топора и крупнокалиберного самопала. Вдобавок за его ремень ещё была вдета немецкая граната. Стоявший в воде глядел куда-то в неё, краем уха слушая тараторившего на берегу ружейщика, который показывал куда-то рукой.

Проследив за тем, куда он показывал, охотники разглядели, что в топях когда-то давно завяз грузовик. Тентованный военный "Опель" скрылся в воде по самые окошки, зарывшись в болтную грязь носом, словно гигантский дикий кабан. Драный и грязный тент, скрывавший грузовое отделение, был задран кверху, утопнув лишь до колёсной оси. Возле грузовика на небольшом островке суши валялся перевёрнутый и вскрытый ящик, на боку которого сохранился нарисованный под трафарет орёл Вермахта. Похоже, "цыгане" рассчитывали на какую-то добычу, и собирались пройтись вброд до утопленного грузовика, но что-то их от этого удерживало. Возможно, банальная осторожность.

Чутьё - или знание определённых повествовательных клише - не обмануло господина Шёнбайна. За картиной действительно оказался вмурованный в стенку сейф. На прямоугольной железной дверце с поворотной ручкой и колёсиком шифрового замка был нарисован наполовину облупившийся герб - медведь, стоящий на одной задней лапе, вытянувший вперёд вторую, и державший в передних лапах гигантский ключ, словно боевое знамя или алебарду. Сейф был не из тех, которые возможно вскрыть отмычкой или ключом. Замок был исключительно кодовым, и такие сейфы Йозеф такие уже встречал. Чтобы открыть его, нужно было подобрать комбинацию из трёх цифр, прокрутив колёсико влево, вправо, и снова влево, освободив таким образом три штифта. Сейф имел один небольшой недостаток - шумный механизм. Каждый раз, как верное число освобождало один штифт, можно было услышать, как он задвигался в паз лёгким щелчком. Только вот расслышать этот щелчок, узнать и не спутать ни с чем было задачей не из простых. Возможно, удастся.

Однако прежде, чем начать свои попытки, Филин принялся обыскивать комнату в поисках подсказок. Книга была плохой подсказчицей, оказавшись пошленьким французским романом о графине и её порочной любви к юноше, который младше неё на восемнадцать лет. В тумбочке нашлись круглые очки, набор швейных иголок, упаковка со свечами, и какая-то цитата, фигурно вырезанная прямо на дне выдвижного ящика, как ежедневное напутствие: "Люби укоряющих и ненавидь хвалящих, ибо эти приведут тебя к жизни в будущем мире, а те сживут тебя со свету". Мудро, если подумать.

С балкона была видна крыша дома напротив. Она находилась на некотором удалении, так как между домами всё-таки существовал узкий проход, но вполне реально было допрыгнуть, если конечно ты не отягощён тяжёлой сбруей. Внизу по прежнему бесновались мертвецы, а по узкому проходу к ним всё ещё брело подкрепление, привлечённое шумом ломаемой решётки. Вопреки предсказаниям Шенбайна, мертвецы вовсе не забывали о тех, кого потеряли из виду. Они будто знали, что из здания нет другого выхода, и продолжали его штурмовать. На самой крыше напротив опасностей не было - обычная крыша, с проходом внутрь самого здания, а ещё через неё можно было попасть на чердак следующего дома.

Башка тем временем проверил детскую. И она тоже оказалась совершенно безлюдной комнатой талантливого, но немного нелюдимого ребёнка зажиточных родителей. Ещё только войдя сюда, охотник наступил громадным сапогом на модельку аэроплана, тщательно собранную и склеенную из более чем тридцати деталей. Под потолком было подвешено ещё несколько, один размером в добрых полметра, с четырьмя рядами крыльев и хвостом, похожим на стрелу подъемного крана. На столе были аккуратной стопочкой уложены учебники, а с другой стороны стоял выполненный под старину глобус. В стенку был встроен шкаф с раздвижными дверями. Из-под короткой кровати виднелись коробки с настольными играми. Кровать была незаправлена, смята, а на подушке остались небольшие очки с одним разбитым стеклом.
Забавно, но Башке казалось, что комната будто бы и не заброшена вот уж больше четырёх лет, а просто на время оставлена своим маленьким хозяином. Никакого ощущения сырости и затхлости, мебель не полиняла, потолок не протёк и не начал сыпаться. Даже запах... Запах был как у обжитого жилища.

Выглянув в окно, и немного протерев замутнившееся стекло, Башка увидел внутренний дворик между двумя домами, и вернулся в актуальную реальность. Когда-то там всё утопало в зелени, высаженной в больших цементных кадках или подвесных горшках, но сейчас все эти растения давно высохли и увяли. На земле валялось бельё, ранее висевшее на верёвках, чтобы сушиться, но теперь оно выглядело как ворох старого, грязного тряпья. Мертвяки там тоже были - единичные, не больше трёх или четырёх, они брели через эти некогда уютные дворики мимо, идя на источник шума, на подмогу штурмующим ломбард. Балконов тут не было предусмотрено, но в целом двор выглядел безопасным местом для высадки, если выбрать удобный момент,
Когда Башка отходил от окна, ему показалось, что в окне дома напротив что-то мелькнуло. Не мертвяк - какое-то быстрое движение. Но когда он поднял взгляд, он увидел лишь разбитое окно на третьем этаже и вывалившуюся из проёма штору, которую выдуло наружу сквозняком, и теперь она развевалась, словно флаг, при каждом дуновении ветра.

Спуск с холма, за вычетом попыток Лазаря не потерять равновесие и не плюхнуться в грязь, прошёл без приключений, и вскоре охотники смогли приблизиться к границе превращённой в крепость деревеньки. Пройдясь вдоль частокола и вновь обнаружив уязвимость в нём, охотники принялись за дело. Общими усилиями они смогли понемногу раскачать и сдвинуть брёвна, в чём им активно помогал даже Скиф - собаке было только в радость получить возможность покопаться в мокрой земле. Иногда могло показаться - а может, и не показаться - что с противоположной стороны стены слышится какой-то посторонний шум, будто бы там есть кто-то, кто может заметить их деятельности. Охотники замирали, прислушивались - но не слышали ничего, кроме шума бушующего ливня.

В конце концов, сумев создать минимально-необходимую для проникновения брешь, охотники по одному протиснулись внутрь, и оказались в стане врага. Они выбрались в узком окраинном проходе между задней стенкой чьей-то хаты и бревенчатого ограждения, которое только что преодолели. Им повезло, что задняя стенка хаты была глухой, без единого окошка, хотя бы даже совсем маленького, и никто не мог случайно увидеть, как медленно разрушается ограждение, и как пробираются внутрь незваные гости. Прокравшись вдоль этой стены, охотники выглянули из-за угла, немного осмотревшись, и поняли, что попали жилую часть деревни, состоявшую из шести плотно скучкованных хат, чисто символически разделённых невысоким, полутораметровым забором. В дождь на улице было пусто, но в каждом доме мерцали отсветы пламени свеч и ламп, свидетельствующие о том, что все эти дома населены, и хозяева дома. С величайшей осторожностью охотники отправились вдоль частокола, обходя жилую застройку по самой окраине, где обнаружить их не мог никто. Кроме, разве что, сторожевых собак, что забрехали, почуяв вторженцев, но нерасторопные хозяева выходили на лай слишком поздно, когда охотники были уже далеко. Бдительные сторожевые псы за свои старания получали лишь брань и пинки, после чего вымокший под дождём хозяин, бурча, отправлялся обратно в дом, светя себе под ноги керосиновой лампой.

Дважды им пришлось останавливаться и залегать. В первый раз - когда они пробирались мимо какого-то дома, и в этот момент к окну подходил его хозяин. Тогда охотники опрометью бросились к стене, присев и прижавшись к ней спиной, будто пытались слиться с просмоленными брёвнами, пока окно прямо над их головами открывалось.
- Кто тут?! - Требовательно спрашивал в дождь хозяин. Он был так близко, что охотники, задрав головы, могли сосчитать количество зубов в его приоткрытом рту. Надо сказать, количество это было незначительным. - Кто тут?! Покажись!
Детина с неправильным, бугристыми черепом, выраженной нижней челюстью и жуткой гнойной язвой на том месте, где должен быть нос, задавал этот вопрос пустоте, водя лучом фонаря по улице и высматривая вторженцев. Если бы ему хоть на секунду пришло в голову посмотеть прямо вниз, он заглянул бы прямо в оба дула наведённого на него дробовика Лазаря. Лазарь был единственным, кто держал мужика на прицеле, потому что Агнешка сейчас изо всех сил зажимала пасть Скифа, лишь бы пёс не вздумал сейчас залаять. Но спрятавшиеся под отсутствующим носом селянина охотники в итоге так и не были им обнаружены, потому что, по-видимому, хозяин дома ждал кого-то другого.
- Антек, ты чтоль?! - Хрипло спросил владелец этого дома. - Прячешься? Прячься, прячься, дурила. Ещё раз у меня куриц потаскаешь, так потом не спрячешься! Из-под земли достану!
И, ворча что-то там про себя, мужик закрыл окно. А охотники поняли, что всё это время даже не дышали.

Второй раз прятаться пришлось, когда охотники уже выбрались к дороге, что делила деревню надвое, и вела как раз к пещере в самой дальней её части. Вовремя заметив впереди свет и движение, крадущиеся по обочине, и Агнешка, и Лазарь бросились в сторону, и ничком залегли прямо в ближайшем овраге. В этот овраг, очевидно, сваливали всякие отходы, которые теперь ещё и размыло дождём, и охотникам пришлось лежать на склизкой, гниющей куче тухлятины, вдыхая все эти немыслимые ароматы, пока совсем близко от них гремела колёсами телега, запряжённая двумя тощими клячами, которых вёл под поводья мужик с ружьём. Рядом с мужиком шёл подросток - тощий, головастый, в полушубке с чужого плеча и огромных, совсем не по ноге, кирзовых сапогах, но ружьё доверили и ему. Охотники слышали их разговор, пока пытались не выдать себя ни одним лишним движением, и даже боялись проронить слишком громкий вздох.
- ...всегда возле меня, и ни на шаг не отходи. - Наставлял малого взрослый. - И пока не скажут стрелять, не стреляй, даже если кого из них увидишь, понял? Одного свалишь или двух, а толку никакого, а они завтра мстить придут, опять чью-нибудь хату спалят. Нам надо мимо пробраться, чтоб покойноков в ручей свалить. Тогда эти гады сами повымрут через месяц.
- Да знаю я, батька.Ты уж сколько раз говоришь это. - Отвечал тот, что поменьше. - Я запомнил, честное слово. Всё как наказано сделаю, как вы с атаманом велели. Стрелять не буду, пока не скажут, и от тебя ни на шаг. Когда выходить-то будем? Уж не пора ли?
- Как проповедь кончится, так и выйдем. Если меня потеряешь, не ищи, иди сразу к телеге. Она у ворот будет стоять у самых. Без меня не поедут, не боись. Поможешь мужикам покойничков млынарских загрузить. Все соберёмся и поедем.
Запряжённая истощавшими лошадями телега проехала мимо. Охотники остались незамеченными, и как толькоубедились, что опасность миновала, немедля поднялись из оврага, и поспешили к пещере.

А вот и вход. Охотники засели в кустах примерно в пятидесяти шагах от пещеры, внимательно осматривая вход в неё. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это не просто пещера, а какая-то старая, заброшенная шахта. Охотники разлядели в темноте смутные очертания рельс, заходивших в зияющий провал, и поваленную набок вагонетку рядом. Охранения у входа никакого не было - часовые не были выставлены, и охотники подрзревали, что причиной тому - всё тот же Дождь. Зато, надо думать, охрана была в поставленном широком шатре рядом. Шатёр хлопал на ветру, а внутри мерцал огонь и были отчётливо видны силуэты как минимум троих селян, сидевших у огня полукругом и пускавших по кругу бутылку с чем-то горячительным. Обитаема была и шахта - хоть отсюда и не было видно никого, но изнутри точно также шёл свет оранжевого оттенка - там горел либо костёр, либо факел. Шум дождя сейчас был охотникам на руку - из шахты их не услышат точно, пока они не устроят тут стрельбу.

Раздав указания, Ирма приступила к обыску. Первой на очереди была комната с печкой. Печь уже немного разрушалась от сырости и старости - побелка во многих местах стёрлась, обнажая красный кирпич, а местами по ней бежали заметные трещины. Внутри печки Ирма не обнаружила ничего, кроме золы, однако её наличие показало, что пользоваться печью по назначению пока ещё возможно. Пошуршав в сгоревших головешках подвернувшейся здесь чугунной кочергой, и убедившись в нулевом результате, Ирма отправилась обследовать лежак печи. Взобравшись на печь и отдёрнув шторку от лежака, девушка обнаружила не только подготовленное спальное место, но и люк, позволявший забраться на чердак. Впрочем, на чердаке не нашлось ничего, кроме стула, приставленного к слуховому окну, которое было старательно отмыто до возвращения ему прозрачности. Не иначе, наблюдательный пункт.
Спустившись вниз, Ирма осмотрела сначала пространство под кроватью, а затем и мертвецов. Под кроватью не было ничего, кроме пыли и заброшенных в самую глубь сапог-болотников гигантского размера. Перевернула каждого мертвеца, и не обнаружила ничего, кроме застывшей липкой дряни, которая заменяла существам кровь и натекла из огнестрельных ран. Из-за этой субстанции тела присохли к полу, словно прихлопнутые мухи к стеклу, и отодрать их от досок без приложения некоторого усилия было невозможно. Тела были холодные, окоченевшие, и вроде как не собирались возвращаться к жизни. На столе остался подсохший бутерброд с вяленым мясом, ещё даже не начавший плесневеть. Значит, нападение произошло не так давно. Есть надежда, что охотники ещё живы.
Следующей на очереди была спальня. Шкаф возле кровати был пуст, а с тумбочки рядом свалилась ночная лампа с велюровым абажуром с бахромой. Лампочка уцелела. В самой тумбочке нашлась старая книжка - краткая инструкция к обслуживанию дизельного генератора. Страницы пожелтели от времени и слиплись, а на обложке остался коричневый отпечаток донышка стакана. В шкафу было пусто - ни полок, ни вешалок, ни содержимого. Под кроватью нашлась обувь - мужские сапоги сорок четвёртого размера, с железными носами и с прочной подошвой. Тяжеловаты для походов на болото, но для того и использовались - вон сколько на них засохшей грязи, по самые голенища. Похоже, принадлежат одному из охотников - не иначе тому, которого утащили в ту нору. Обойдя зияющую в полу дырку, Ирма обследовала стол. Это было чьё-то рабочее место, оборудованное настольной лампой с зелёным плафоном грибообразной формы, который теперь валялся на боку, почти свалившись со столешницы. Всё, что было на столе, было сметено монстром, который влез сюда через выбитое окно, засыпав стол осколками стекла и щепой от разломанной рамы. Почти всё, что тут было бумажного, оказалось приведено в негодность, но пошарив под столом, Ирма всё-таки нашла уцелевшие записи. Пухлая книжечка во влагозащитном чехле с замочком и ручкой в специальном пазу была подписана как "Курт Линдген". Похоже, дневник Живодёра. Вот это находка!

В заключение Ирма обследовала саму дыру, осторожно подобравшись к краю, чтобы не отправиться в полёт из-за треснувшей под ней деревяшки. Вопреки ожиданиям, дыра была не отвесная, а шла под довольно пологим углом, уходя далеко вглубь земли. Посветив вниз, Ирма обнаружила, что эта нора совсем не осыпается и не меняет углы, но уходит очень глубоко. Брошенные гильзы - а тут в изобилии валялись пистолетные гильзы калибра 9х19 - скатывались вниз, пока не застревали в комьях земли, давая отблески в лучах фонаря. Нора была широкая - Ирма легко поместилась бы туда целиком вместе со всем своим скарбом, вздумай она проползти туда на четвереньках. Что бы ни выкопало её, оно определённо было очень большим. Пожалуй, в эту нору даже можно было бы забраться, если конечно кто-то на это решится.


А пока Ирма занималась обследованием дома, Барбара, подозвав собаку, приблизилась к сараю, изготовив огнемёт. Поворотом небольшого колёсика она зажгла фитиль, и язычок пламени начал облизывать перфорированный раструб с сизыми следами каления на конце. Сука деражалась возле хозяйки и внимательно тянула носом, приближаясь к сарайке, но не реагируя так, как если бы там была опасность. Резким ударом ноги пани Барбара открыла дверь - и навстречу ей хлынуло облако залежавшейся пыли, заставляя чихнуть.
Сарай был безопасен, пуст и по-своему уютен. Пол был надёжно залит цементом и залеплен следами подошв, на которых сюда нанесли грязь. Посветив через проём при помощи язычка пламени огнемёта, Барбара обнаружила прямо рядом с дверью небольшой деревянный шкафчик с прорезиненным комбинезоном как раз для преодоления болот, сапогами-бреднями и большим сачком. Напротив дверного проёма был самодельный верстак с тисками - когда-то на нём делались раколовки, которые сейчас были задвинуты под него. Охотники переоборудовали верстак в оружейный - на нём остались неснаряженные гильзы, следы пороха, забытый инструмент, спиртовая горелка и воронка для литья свинца. Над столом на специальном крючке была повешена масляная лампа, вся закопченная изнутри и негорящая. Пройдя внутрь, Барбара обнаружила целую полку с разлилчим инструментом,а на самом верху в два ряда были уложены картонные коробочки со сменными лампами накаливания. На стенке висели коса, лопата и грабли. А в самой дальней части сарая, занимая эдак четверть помещения, стоял громоздкий и старый дизель-генератор, сделанный который охотники вернули к жизни. Закопченная и громоздкая махина состояла из крупного ржавого бака на станине, подключённого к нему двигателя от какой-то немецкой колымаги, и динамомашины, которая была соединена с валом двигателя при помощи примитивной ременной передачи из автомобильной шины. Стрелка топливного индикатора показывала ноль, однако свечи зажигания были новенькие и белые. Выхлопная труба, торчавшая вверх, была дополнена гофрированным шлангом, выведенным наружу через крышу, чтобы выхлопы не оставались в помещении. Возле генератора был разложен инструмент, которым его починили, пустая маслёнка и две канистры дизельного топлива. Простукав их, Барбара обнаружила, что одна ещё наполовину полна топливом, чего хватит примерно на сутки работы генератора.

Кавка тем временем обследовал пространство вокруг дома. Первым делом он осмотрел одно из мёртвых тел. Это действительно были дикари, но их тела изменились, приобретя черты, роднившие их с насекомыми. Изменения были самыми разными, но у всех трупов было кое-что общее - рана в брюшине. Одна и та же рана, идеально-круглая и чистая, будто сюда воткнулось что-то острое, идеально-конической формы. Их действительно что-то заразило. Однако Кавку интересовали охотники, и он принялся искать следы. Следов тут было изобилие - в битве с людьми-насекомыми царил полный хаос, земля вокруг дома превратилась в неразборчивое месиво, по которому было невозможно прочесть хоть что-то внятное. Однако довольно быстро охотник обнаружил в траве первую подсказку - желтеющий бок картонной гильзы от дробового заряда. Поднял, осмотрел, принюхался - запах пороха только начал слабеть. Выстрелили этим патроном не дальше, чем сутки-полтора назад. А вот и след - две небольшие ножки, размера примерно сорокового, которые почти наверняка принадлежат женщине. Один из следов более глубокий - она припадала на правую ногу. На траве осталась кровь, так и не смытая дождями. Красная, человеческая, в отличие от склизкой, похожей на сопли субстанции, которая наполняла тела насекомолюдей. Раненая бежала в одиночку, на запад, куда-то туда, где виднелся водоём и высокие деревья, в нём растущие.
Сделав небольшой круг, Кавка обошёл дом с другой стороны. Задняя стенка была частично разрушена, и судя по характеру обломков - взорвана направленным взрывом изнутри. Бежавший отсюда человек оставил целую россыпь латунных гильз парабеллумовского калибра, но выстрелить столько раз из пистолета за такое короткое время он не мог. Немецкий автомат, МР-38 или подобный ему. А вот и магазин - пустой и выброшенный. Немец побежал на север, куда-то в камышовые заросли, и наверное это было ошибкой - основная масса тварей последовала именно за ним.
Пройдя ещё дальше, и зайдя с западной стороны дома. Кавка обнаружил, что это окно - единственное, которое выбито изнутри. Кто-то выпрыгнул оттуда, и устремился прямиком на восток. А там уж ничего и не было видно, кроме сплошной стены высокого, сухого рогоза да гниющих безлиственных коряг мёртвых деревьев.

Итак, трое охотников разбежались в разные стороны, а четвёртого утащило под землю. Женщина на западе, немец на севере, и кто-то из двоих - монах или Машинист - на востоке. За один раз всех не найдёшь. Придётся подзадержаться.

Здесь будут описаны некоторые из тех существ, которые будут встречаться вам в дороге. С представленными в этом списке существами ваши охотники так или иначе знакомы - либо понаслышке, либо на собственном опыте. Со временем этот список пополнится, если мне не будет лень.

Нежить
Ожившие мертвецы в том или ином своём виде. Материальные оболочки, подконтрольные какому-то зловещему коллективному разуму, изо всех сил старающиеся убить любое ещё живое существо, которое способны обнаружить. В нежить обращается почти любой погибший в Проклятой Земле, в том числе и ваши охотники. Именно поэтому павших охотников принято сжигать, добивать серебряным оружием или просто оставлять внутри тела серебро.

Существа
Видоизменённые Проклятием звери или просто монстры неизвестной природы. Они смертны, они чувствуют боль, их можно отпугнуть или приманить, а их поведение в целом похоже на поведение обычных животных. Не все из них агрессивны, многие даже боятся людей, а некоторых можно без опаски употреблять в пищу. Большое разнообразие видов, и чуть ли не каждый раз образуются новые, и учёные, изучающие Проклятие, уже отчаялись систематизировать всю эту ужасную фауну. Есть вероятность, что после смерти обратятся в нежить.

Вампиры
Тип человекоподобных противников, питающихся кровью живых, не столько ради пропитания, сколько ради получения сверхсил и невероятного удовольствия, которое им доставляет потребление гемоглобина. Не убиваются окончательно через физический урон, и в целом хуже к нему восприимчивы. Справиться с ними в одиночку практически невозможно. Часто обладают поистине сверхъестественными силами и способностями. Крайне опасны ещё и потому, что обладают разумом, человеческим или близким к нему. Уязвимы к солнечному свету и ультрафиолетовому излучению.

Люди и человекоподобные
Наши с вами собратья, со всеми их силами и слабостями. У охотников не принято осознанно вести охоту на себе подобных, но порой приходится отбиваться от дикарей, мародёров и даже собственных коллег, решивших выстрелить напарнику в спину или напасть на другую команду, чтобы присвоить себе их трофей. Компенсируют свою относительную слабость и смертность изобретательностью и разнообразием вооружения.

Потусторонние
Существа нематериального мира, бесплотные, чуждые и непонятные, но получившие возможность пребывать в мире живых и влиять на него. Неуязвимы для физических атак, но способны терзать как живую плоть, так и слабый человеческий разум. Могут представать в самых разных образах, или оставаться невидимыми и непознанными. Единственное, к чему они уязвимы - это серебро, и иногда свет.

Одышливо пыхтя, словно старый паровоз, Дилан с переменным успехом маневрировал в людском потоке, пытаясь сориентироваться в окружающей обстановке, и при этом утирал платком пот с лоснящегося от духоты лба. Он искал свой поезд, а это была задача не столь и простая, как могло бы показаться на первый взгляд. Даже покупка билета стоила ему немалых нервов - в электронном терминале он не смог разобраться, даже переключив его на английский, а большинство кассиров решительно Дилана не понимали, и могли только беспомощно звать менеджеров. К тому моменту, как мистер Хокинс ушёл от касс с заветным билетом, до отправления оставалось всего-то несколько минут, и сейчас американец изо всех сил пытался выяснить, какая именно из одинаковых электричек - нужная ему. Табло и указатели не могли помочь - всё было на корейском, кроме чисел, и только по ним он сопоставил номера пути в билете и на табличке. Обойдя группу подростков, которые скучились вместе, глядя каждый в свой смартфон и встревоженно обсуждая какое-то видео с бегающими и кричащими людьми, протиснувшись меж двух низкорослых пожилых дам, и подвинув в сторону треплющегося по мобильнику "белого воротничка" с увесистым портфелем, Дилан подошёл к вагону одного из поездов, чтобы поговорить с проводником, которого безошибочно угадал по синему пиджаку и золотому значку-прямоугольничку над верхним карманом. Выдав свои "экскьюз ми" и "плиз", тот сунул ему билет, и проводник, ознакомившись с содержанием, кивнул - да, это нужный поезд. А потом показал направление рукой, мол ваш вагон дальше, в той стороне, после чего вернул билет американцу. Что ж, остаётся послушаться его.

- Меня эта работа задрала уже, блин. Вот здесь уже! - Призналась Светке Террор-Машина, выразительно ткнув двумя пальцами себе в горло. - Ладно, пошли короче. По дороге объясню.
Приобняв Стрелу за плечи, Машина вновь вывела её в то, что некогда было гостинной поместья Румянцевых, и направилась к большой лестнице, ведущей на второй этаж. По пути она излагала свой нехитрый план.
- Короче, ты моя дальняя родственница, любимая племянница или типа того. Мы сто лет не виделись, очень скучали, а ты живёшь у чёрта на рогах, и такой визит просто раз в жизни бывает. Строй Павлушке глазки, рассказывай как по мне соскучилась, и упрашивай, чтобы он меня отпустил, да поубедительней. Он интеллигент, поведётся.

Поднявшись на этаж выше и свернув по коридору налево, Машина довела Свету до единственной установленной в проёме деревянной двери, и решительно и гулко постучалась в неё своим кулаком.
- Пал Сергеич! Это я! - Объявила она, и не дожидаясь приглашения, раскрыла дверь. Первой однако пришлось войти Свете - подруга подтолкнула её в спину перед собой, и начинающая супергероиня оказалась в скромно обустроенном, но уже отремонтированном, обставленном и пригодном для ведения дел кабинете. Хозяин кабинета обнаружился у большого деревянного стола, выполненного под старину и блестящего лакированной поверхностью. Он стоял спиной к вошедшим, просовывая сквозь прутья решётки что-то, что склёвывал из его пальцев крупный чёрный ворон, громко при этом каркая. Человек не спешил поворачиваться, предпочитая докормить своего питомца, но и не игнорировал вошедших.
- Я так и понял, что это вы, Маргарита. - Весело ответил мужчина. - У вас довольно тяжёлый шаг, вы даже разбудили Герцога. Ну, что случилось в этот раз? Ваша бабушка снова захворала, или что-то ещё случилось чрезвычайное, не дай Боже?

- С бабушкой полный порядок. - Замявшись, ответила Машина, и по её тону Света поняла, что нет у неё никакой бабушки. А судя по ироничному тону Павла Сергеевича, ему об это было известно. - Родственница вот заехала. Не виделись с ней уж сколько лет. Я ей говорю, что работа, все дела, но она очень просит... Ну, сами понимаете.
Машина не умела просить. Не любила. Чувствовались все те усилия, которые она прилагает, чтобы повернуть язык, и никак не может заставить себя попросить прямо. Павел Сергеевич тем временем, погладив птицу по холке, развернулся, и теперь уже сосредоточил своё внимание на Светке. А Света - на нём. Действительно, Павел выглядел интеллигентно, но не такой образ представлялся Свете, когда она слышала слово "интеллигент". Интеллигентом был скорее её папа - рассеянный, а от того не всегда следивший за собой, а главное, у папы был тонкий внутренний мир, неспособный выдержать столкновение с жестокой реальностью, что и бросало его на дно бутылки. Этот же, хоть и выглядел достаточно эрудированным, носил на лице круглые, тонкие очки и заметную печать высокого интеллекта, не выглядел оторванным от реальности, был деятелен и уверен, а его костюм имел тщательно выверенный, неброский, но хорошо играющий на образ стиль. Перед ней был дворянин - настоящий, взаправдашний, представитель практически вымершей породы, особенно в эру, когда высшим обществом считались нувориши в броских малиновых пиджаках и золоте.
- Павел. - Коротко представился он Свете и улыбнулся. Улыбка у него получилась с заметной долей ироничности. - Может быть, вы присядете? - Он тут же пододвинул стоявший рядом стул, и дополнил своё приглашение красивым жестом. - Должно быть, вы приехали издалека, устали с дороги.

Новый звонок Валеры, в этот раз на стационарный телефон на обзорной площадке комплекса. Валера был краток.
- Звонил мой друган! Сказал, что люди химзы уже подъехали! Выезжайте, пока обмен не закончился!

Дважды повторять было не надо. Всё время до этого звонка заняла подготовка к грядущему налёту, и нескончаемое нервозное ожидание отмашки. Дуплет старательно вычищал совершенно не нуждавшиеся уже в этом стволы своего ружья при помощи шомпола, и раз за разом считал патроны. Клаус тренировался с излюбленным своим оружием - парой хромированных молотков из какого-то дорогого забугорного набора инструментов. Весёлый прогревал "Газель", чтобы та не подкачала. Ну а Олег, или Геркулес, ходил по цеху и выбирал себе защиту. В качестве таковой сгодилась пригоршня металлических подшипников, которые тот тщательно вытер и затем засунул в рот, после чего его голова превратилась в нечто цельнометаллическое.
- А ты не подавишься, если что? - С опаской спросил у него Клаус.
- Нет. - Олег специально вытащил шарики изо рта, чтобы сказать это. - Привык. Я такие даже глотал пару раз нечаянно, и ничего.
На грудь себе он повесил ещё один лист металла, а для кулаков приготовил по увесистому болту огромного размера, зажимая их и утяжеляя таким образом свою ударную силу. Теперь это был до определённой степени непробиваемый ходячий танк.

Сразу после звонка вся банда погрузилась в "Газель". С Олегом сложностей не возникнуть не могло - он занял немало места в грузовом отсеке, потеснив всю компанию к общему неудовольствию, А заодно стал порядочной нагрузкой на подвеску. Задний мост просел, а перед немного приподняло вверх. Весёлый, посомневавшись, всё-таки повернул ключ зажигания, и попробовал стронуть машину с места.
Нехотя, но заведённая "Газелька" всё-таки тронулась, медленно набирая скорость и выкатываясь из гаража. Весёлый выдохнул, и расслабленно откинулся на водительское сиденье. Теперь ему осталось лишь включить радио и прибавить громкости, чтобы их короткая поездка не была слишком скучной. Ворчание пассажиров заглушило задорными мотивами русской поп-музыки.

На ту же радиоволну, что и магнитола в ржавом ведре Весёлого, был настроен и приёмник роскошного черного пикапа "Хаммер" - одной из двух машин братков Химзы, припаркованных перед одним из производственных корпусов "Химкомбината №18". Внушительный вид этой махины, укомплектованной широченными рифлёными колёсами, мощным кенгурятником, лебёдкой и целой люстрой фар, лишь дополняла мощная аудиосистема, установленная среднеазиатскими умельцами из одного из автосервисов "по знакомству". Водительская дверца была открыта настежь, и музыка была хорошо слышна по всей территории заброшенного комбината. За рулём этого монстра сидел спортивного телосложения молодой парень с характерными для этнической преступности чертами - смуглая кожа, небольшая борода, курчавые чёрные волосы и спортивный костюм, скомбинированный с лакированными туфлями и золотой цепью. Пребывая в превосходном настроении, как и подобает владельцу такой машины, он отстукивал по поверхности рулевого колеса ритм музыки, слушая, как поёт о любви Татьяна Буланова

Где ж ты теперь, бродишь голову склоня
Дай же ответ, что не позабыл меня
Ведь писем нет вот уже четыре дня
Милый, не греши, напиши

Живу я, без тебя, словно во сне
Горю я без тебя, словно в огне...

- Да выруби ты уже свою шарманку, блэт! - Завистливый владелец куда более скромной "бэхи", ещё один представитель армянской диаспоры Энного-62, отошёл от своей машины, возле которой неторопливо курил сигарету, чтобы стукнуть по колесищу "Хаммера" ногой. - Башка уже болит! Включил бы ещё что нормальное!
- Э, машину-то чего портить?! - Возмутился водитель, но послушно понизил громкость музыки. - Чего злой такой?
- Мы ещё тут хер знает сколько стоять будем. Я с ума сойду за это время. - Высказался владлец "БМВ", отходя к своей машине. - Вечно они возятся. Зашли, обменялись чемоданами, вышли. Что там вечно за хрень?
- Пересчитывают. - Предположил ещё один бандит, куривший поодаль. - Зелёных-то дохера. Да и порошка тоже. Пока посчитают, пока взвесят, пока добазарятся. Они ж вечно пытаются больше выручить. Ноют, что опасно стало, что больше денег надо. Че ты, не знаешь?
- Не знаю. Я туда не ходил никогда. - Покачал головой сварливый браток. - Сколько там в этот раз?
- Сорок. - Ответил ещё один из числа стоявших, единственный некурящий из компании, который стоял поодаль и глядел, не появится ли кто-нибудь в том узком проезде меж двух ангаров. - Блин, сорок кусков, а. Вот если бы у вас был такой чемоданчик, вот вы чего бы сделали?
Повисло недолгое, задумчивое молчание. Каждый из тех, кто участвовал в диалоге, призадумался, на что бы единолично истратить такую сумму, вдруг попавшую в одни руки. Очевидно, у каждого в воображении нашлось далеко не по одному большому, дорогостоящему желанию, и было трудно выбрать самое соблазнительное из них. Но развить тему этого разговора они не успели. Мечтательное молчание прервалось металлическим скрипом тяжёлой входной двери в цех, которую установили сюда сами бандиты, снабдив в дополнение узкой смотровой щелью с задвижкой. Из проёма вышел коротко остриженный парень абсолютно славянской внешности, одетый в шорты, засаленную футблоку с надписью "СССР" и резиновые пляжные сланцы. Двумя примечательными деталями его облика были болтавшийся на шее промышленный респиратор и прижатый к животу АКМ со складным железным прикладом-костылём.
- Ребят, сигареткой не угостите? - Осведомился он, дрожа от холода. - Я, конечно, бросать собрался, но смотрю тут, как вы смолите, и аж завидки берут.

- Нээ... - С неудовольствием протянул ворчливый бандит. - С мысли сбил. На. Кури. - Парень сунул руку в карман, чтобы достать не по сезону одетому стрёмщику сигарету, но его опять отвлекли звуки музыки. - Да блин, Давид, ну сколько можно, я ж просил шарманку вырубить!
- Так я и вырубил, э! - Недовольно отозвался владелец "Хаммера. - Ты заебал уже, ну!
- Не понял!

Позабыв о сигарете, он начал прислушиваться. Из хаммера действительно не звучало никакой музыки. Но несмотря на это каждый присутствующий слышал доносящееся откуда-то, и становящееся громче и громче пение Татьяны Булановой.

Ясный мой свет
Ты напиши мне
Слезою дождя на мокром окне

Ясный мой свет
Ты напиши мне...

Звук определённо шел откуда-то со стороны строения напротив - длинного склада с трафаретной надписью на запертых воротах: "ОСТОРОЖНО, СМЕРТЕЛЬНО!". Звук шёл прямо изнутри здания, приглушаемый кирпичными стенами, и стремительно нарастал. Услышавший его охранник с автоматом позабыл о сигарете и нервно сдвинул с безопасного положения переводчик огня.
- Че это там? - Спросил он, положив палец на истёртую рукоятку затворной рамы, намереваясь отвести её назад.

Ответ он получил меньше, чем через секунду. Ворота были выбиты изнутри протарашившей их на полной скорости белой газелью. Створки распахнулись от удара настежь и сорвались с петель, а ревущий микроавтобус с покорёженным передом понёсся прямо на братков. Почти все они сразу же бросились врассыпную, а владелец "Хаммера" торопливо закрыл дверь и ничком лёг на сиденья, сгруппировавшись и ожидая удара. А вот парень с автоматом совершил ошибку. Крича от смеси животного страха и боевого запала, он рванул затвор, досылая патрон в патронник, и, вскинув автомат, дал длинную очередь по несущейся на него автомашине, намереваясь убить водителя. И так разбитая пластиковая решетка между фарами разлетелась в крошки, смятый капот пересек пунктир отверстий, а лобовое стекло потеряло свою прозрачность от количества трещин в нём, и ввалилось внутрь. Всё, что удалось сделать бандиту - это испортить обивку пустого водительского сиденья.

Свою ошибку бандит понял слишком поздно. Он уже не успел уйти от столкновения - лишь отчаянно рвануться вбок, словно испуганный заяц на скоростной автотрассе. "Газель" врезалась в него на полном ходу, и тело несчастного пробило лобовое стекло автомобиля, наполовину провалившись в салон вместе с автоматом. В сторону, переворачиваясь, полетел сорвавшийся с босой ступни тапок. Газель же, пронесясь мимо Хаммера, врезалась в бочину "БМВ",и протащила его до самой стены здания напротив, в которую и впечатала гордость немецкого автопрома, со скрежетом сминая её и наезжая прямо на крышу. Двигатель "Газели" смолк, а из недр механизма повалил густой белый дым.

Бандиты не успели даже оправиться. Они только-только доставали в спешке своё оружие, когда задние дверцы "Газели" распахнулись настежь, и наружу вывалился сначала Олег, а затем и Токарь в маске олимпийского мишки, с кастетами наперевес и сильным желанием кого-нибудь убить. И у него было целых три сразу же видимых варианта того, как его исполнить - все до одного с пистолетами. Также Токарь краем глаза заметил движение в кабине "Хаммера".

Девушки успели убежать буквально в последний момент перед тем, как гаражный кооператив окружили со всех сторон милиционеры, спецназ и оперативники "Оцелота", а также машины пожарной охраны и "Скорой помощи". И, конечно же, журналисты, с нескольких ракурсов снимающие, как оперативники "Оцелота" после трёх предупреждений по мегафону заходят на территорию кооператива, словно на минное поле, под прикрытием специальной модификации БТР-80 и ПТУРов с тепловым наведением, развёрнутых на крышах окружающих жилых домов. Но зашли они лишь затем, чтобы обнаружить бездыханный труп с обезображенным лицом, лежащий навзничь.

Никто не заметил двух пошатывающихся от усталости девчонок, уходящих прочь с места разгрома еле передвигая ноги. Могучая валькирия в кожаной жилетке, наверное, была привычна к высоким нагрузкам, а вот Стрела ощущала себя так, будто решила побить какой-нибудь спортивный рекорд. Девушки ушли дворами, затерявшись среди жителей города, которые с осторожностью подтягивались поглазеть, как будут брать супера, причинившего столько разрушений. Уже потом при опросе свидетелей кто-то вспомнит эту колоритную парочку, и махнёт рукой, неопределённо указывая направление, в котором они скрылись. А там... Ищи ветра в поле. Но рокерша будто и не думает об этом - она не пытается скрыться, не путает следы, а просто бредёт куда-то в неопределённом направлении, и ёжится от холода. На дворе ведь зима, а на этой ожившей статуе "Рабочий и Колхозница" кроме жилетки да крутой майки с коротким рукавом ничего и нет.
- Куртку, блин, на гараже забыла. - Жалуется она. - Чёт зябко как-то. Согреться надо.
Но она не идёт домой, не прячется в подъезд, и не заходит в какой-нибудь магазин. Она идёт прямиком к пивному ларьку.

Светка оглядывается, и понимает, что находится в знаменитом районе Энского Машиностроительного. "На Энмаше", как говорят местные. Эти трущобы знамениты на весь Энный, и имеют славу особо криминального, что совершенно неудивительно, если просто посмотреть вокруг. Унылая промзона с видами на заброшенные и ещё действующие заводы и производства, причём одни отличались от других лишь наличием дыма, валящего из полосатых труб. Одинаковые серые дома и разбитые дороги. Во дворах своя жизнь - детишки гоняют мяч по пыльной, вытоптанной площадке, используя вместо ворот стопки из кирпичей, женщина в выцветшем халате выливает из тазика на бывшую клумбу тёмную от грязи воду после стирки, оборудованный в подвале жилого дома магазин, из которого выходит старик в тёмной фуфайке и цветастой вязаной шапочке, пряча под мышкой бутылку. В этом районе очень много коротко остриженных пацанчиков в спортивных костюмах - в основном, учащиеся местного профтехучилища. Все эти пацанчики явно не любят людей в кожанках с заклёпками и с броскими хаерами. Когда мимо проходит рокерша, они долго задерживают на ней взгляд, но сблизиться не решаются, и сами себя ненавидят за это. Им невыносима мысль, что они все вместе пасуют перед девчонкой и неформалкой в одном лице. Складывается впечатление, что они хорошо её знают. А рокерша ходит здесь не боясь, словно по своей территории, и Стрела понимает, что она не просто бредёт куда глаза глядят, но осознанно стремится к какому-то пункту назначения. И совсем скоро они прибыли туда.

С первого взгляда Света бы и не заметила этот странный островок посреди депрессивного промышленного района. Возле сгоревшего здания, от которого остались лишь почерневший железный каркас и остатки дощатых стен с провалами окно примостился пивной ларёк-кафешка. Самый обычный ларёк с крышкой-навесом, бывший когда-то передвижным, пока с него не сняли колёса. Вывески как таковой нет, как нет и названия. Навес поднят, открывая стеклянную витрину. Под стеклом нехитрый товарный ассортимент из дешёвого алкоголя, закусок, знаменитой "Пепси-Колы", разноцветные ряды сигаретных пачек с ценниками, а внизу - окошко над узенькой металлической полочкой, на которой кто-то забыл пластиковый стаканчик. Рядом с ларьком - ржавеющий советский автомат "Газированная вода", очевидно давно не работающий, но при этом с оставшимся на своём месте гранёным стаканчиком. Перед ларьком - четыре столика на единственной железной ножке. Столешницы все в круглых липких следах от пролитого пива, и на одном тоже катается забытый кем-то стаканчик, который скоро сдует ветер. Обычная, вроде бы, тошниловка, если бы не большое количество ярких личностей, кучкующихся здесь. Тёмные тона одежды, обилие металлических элементов вроде заклёпок и шипов, яркие хаеры и ирокезы, или просто "непацанские" длинные гривы на парнях - всё это выдавало какую-то неформальную тусовку. Девчонок в этой компашке было меньшинство, но они под стать - такие же броские, с излишним даже по меркам времени макияжем готического стиля, и у каждой в тонких пальчиках по сигарете. Ребята пьют горячительное, гогочут, о чём-то спорят, слегка толкаются, и видя их, рокерша улыбается и прибавляет шагу.
- Давай пока тут тормознём. Согреемся. - Говорит она Светке. - Занимай столик, я щас.

Рокерша уходит прямиком к ларьку, роясь по карманам в поисках денег, а Света тем временем перешагнула невысокую ограду, и заняла пустующий столик, крайний слева. Сейчас она заметила, что с противоположной стороны рядом с этой, с позволения сказать, кафешкой, какие-то умельцы смонтировали целую сцену для выступлений. По сути она представляла из себя большой квадрат, сложенный из деревянных поддонов, и накрытый пластиковым навесом, опиравшимся на четыре трубные стойки. Под навесом стояла стойка для микрофона и две здоровенные колонки. Возможно, здесь даже кто-нибудь выступал, если благоволила погода! Рокерша вернулась сразу с четырьмя аллюминиевыми банками пива, а перед стрелой поставила небольшую серебристую баночку "Пепси".
- На. Угощаю. - Сказала она, и сразу же распечатала первую баночку пива. Пена с шипением пошла наружу, и девушка начала торопливо её всасывать, чтобы не расходовать продукт. А после - одним залпом осушила ёмкость и с хрустом смяла баночку в плоский блинчик, причём прямо о собственный широкий лоб.

- Ух, бля. Нормально. - Сказала она, выдохнув. - Ну это жестяк конечно полный был, да? Видела, как у него зенки все повыжгло? Что это за тип вообще? Ты просто так его прессовала, типа погеройствовать?
Метким броском отправив аллюминиевый блинчик в полёт, рокерша с разочарованием стукнула кулаком по столешнице, когда тот отскочил от края урны и упал рядом.
- И это... Чёт я запамятовала, как тебя звать?

Сбежавшиеся свидетели сразу даже не понимают, что сейчас происходит и и куда бежать. Они видят только странную девчонку на крыше гаража, и мужика в изорванной домашней одежде, который пытается встать с разрыхлённой земли, но на его плечи будто бы упал гигантский невидимый валун. Отчаянно пытаясь встать, супер вновь подаёт свой громовой голос - из его глотки рвётся многократно усиленный крик без малейшего оттенка разумности. Чистая ярость раненого зверя. Одновременно с этим из его глаз вновь бьёт ярко-красный луч - в этот раз даже более мощный. Лишь чудом он не задел никого из свидетелей. Миновав ошарашенных мужиков, луч в одночасье проплавил наскозь дверь чьего-то гаража из листового железа,и сразу же после этого внутри оглушительно что-то взорвалось. Мощный взрыв изнутри наглухо закрытого гаража сорвал с петель закрытые ворота, и те повисли наискось на единственной уцелевшей петле. Из проёма рванулось яркое желтое зарево, густо коптя чёрным дымом. Рассыпалось во все стороны множество искорок, которые пролились на утрамбованную гравийку огненным дождём, заплясав десятками небольших язычков пламени на много метров вокруг. Сразу же после этого Стрела немного подкорректировала направление силы, заставив лысую голову безумца уставиться в землю и выжигать под собой грунт, ревя от ярости.
Мужиков как ветром сдуло, так быстро бросились они врассыпную. Смолкли гитарные аккорды в чьём-то гараже. Хороший знак. По крайней мере больше никто не пострадает, кроме самих гаражей и стоящих в них машин. Светка может похвалить саму себя за то, что хотя бы минимизировала ущерб. А вот сможет ли она его удержать?

Первое мощное порывистое усилие заставило Стрелу напрячься, удерживая воздействие телекинеза и усиливая давление на тело обезумевшего супермена для бедных. Она чувствовала, что сила супера потихоньку растёт, но пользуется он ею не очень-то технично, пытаясь мощными рывками преодолеть незримую телекинетическую силу. Лучи продолжали вырываться из его глаз, прожигая землю под ним и уже образовав довольно глубокое отверстие в земле, из которого так и чадил едкий дым. Где-то в этот момент к Стреле подоспела помощь - только едва ли та, на которую она рассчитывала.

Уловив где-то впереди постороннее движение, Стрела бросила туда взгляд, и увидела, что сбежали-то ещё не все. К объятому пламенем гаражу тайного бензинового магната как раз подошла... В общем, наверное, девушка. В Энном немало было людей, которым Икс-Ген даровал гигантизм, но Светка в первый раз видела именно девушку такого телосложения. Двухметровая великанша, мускулатуре которой позавидовали бы иные спортсмены из юношеской сборной по пауэрлифтингу, одетая по последней неформальной моде, затаптывала пламя под подошвами своих "говнодавов", приближаясь сюда, и разглядывала поле боя. О том, что это всё-таки девушка, Стрела догадалась по пышной и объёмной шевелюре а-ля "глэм-рок восьмидесятых" и весьма объёмной груди, которая еле помещалась под дермантиновым жилетом без рукавов, надетом поверх чёрной майки. Следом за нею семенило несколько щуплых ребят и ещё одна девчонка, тоже неформалы, но им она только крикнула.
- Вы куда? Инструменты в руки и валите нахрен! Я разберусь! - Голос у неё был такой же громогласный, как и у супера. Никто с ней не спорил - рокеры живо скрылись из поля зрения.

Как-то сразу рокерша-амазонка поняла, что на стороне добра в этой битве сейчас именно синевласая малолетка на крыше гаража, вся красная от напряжения, с глазами навыкате вытягивающая руки с растопыренными пальцами в сторону мужика, и заспешила ей на помощь, прибавив шагу, а заодно зачем-то начав торопливо распутывать наушники-затычки от кассетного плеера на поясе.
- Держи его, малая! Щас ему вломим!

И тут мужик упёрся снова. И в этот раз он сделал это основательно, эдак вдвое сильнее, чем раньше. Это было похоже на то, словно Стрела пыталась удержать в одной точке всю высвободившуюся энергию от взрыва противопехотной гранаты. И чёрт возьми - удержала бы наверное! Но на это ушли бы почти все её силы.

После той злополучной комиссии, на которой Юра устроил паноптикум, его жизнь в госпитале несколько ухудшилась. До самого конца ему пришлось носить на шее тяжёлый ошейник-детектор, реагирующий на всплески активности икс-гена. Варварское устройство ещё советского производства со штампом "Энмаш" имело простой и примитивный принцип действия - при подаче сигнала ошейник сжимался, придушивая носителя вплоть до потери сознания, и сжимался тем сильнее, чем дольше пытался противиться носитель. Говорят, если слишком сильно упорствовать, то ошейник мог просто передавить гортань или сломать шею. Данная технология применялась в печально известной "Широте", так что Агапов получил редкую возможность опробовать на своей шкуре, как это бывает, когда тебя начинают бояться. До более радикальных мер, к счастью, не дошло.

Почти половину месяца Юру промурыжили в госпитале, решая, что с ним делать. Сажать его под замок, формально, было особо не за что. Изучать - не было возможности, так как с развалом Союза вся отрасль икс-генетики не сумела вписаться в рынок, и была потеряна. И поскольку никто не знал, что тут делать, Юру решили просто выбросить. На выписке из госпиталя он получил на руки приказ о собственной демобилизации, и ему надлежало покинуть расположение военного объекта в ближайшие сорок восемь часов с момента вступления данного документа в силу. Горячий нрав бывшего сержанта Агапова взыграл снова, но ошейник с него так и не сняли, и тот оперативно предупредил о возможном всплеске, вновь сдавив горло железной хваткой. А пока Юра откашливался и унимал боль в саднящей гортани, на него громко орал полкан предпенсионного возраста.
- Нрав свой будешь дома показывать, сопляк, а не передо мной тут комедию ломать! Приказ был! Приказ! Мне вот вообще похуй, и если бы я решал, я бы тебя прямо к Шайтану отправил, если ты убиться об него так хочешь. Но тут русским по-белому сказано - домой! Всё! Теперь ты гражданский! А теперь пошёл отсюда вон!
Исса Ахматович пояснил это решение более сдержанно.
- Согласно приложению к Женевской Конвенции о людях с активным икс-геном, их участие в военных конфликтах регулируется по особому принципу. То есть только в составе определённых спецподразделений и только по военным объектам, без малейшего риска для некомбатантов. А на этой войне не всегда даже понятно, кто там комбатант, а кто нет. Дудаевцы, как вы знаете, очень любят прикрываться мирными населением. В общем, ваше участие в войне может быть поводом для большого скандала, и вас отстранили от участия по политическим причинам. Смиритесь.

Юра покинул Чечню через несколько дней, так же, вместе с несколькими десятками незнакомых ему солдат. Небольшая толпа скучковалась у сваленного в общую кучу багажа. Кто-то радовался, что выбрался живым из этого ада - они смеялись, пели песни под гитару, прощались с боевыми товарищами и обещали обязательно как-нибудь встретиться. Некоторые молчали, и с отстранённым лицом высаживали сигарету за сигаретой - Юре казалось, что он даже может точно сказать, кто из них вернётся сюда, не найдя места на Родине. И в каждом лице мерещились ему погибшие или пропавшие товарищи, с которыми он должен был покидать Чечню вместе. Сами демобилизованные бойцы косились на Юру с недоумением и опаской - с него так и не сняли надоевший уже за всё это время ошейник. Терпеть его пришлось весь долгий полёт на военном борту из Моздока до самой Москвы. Уже в аэропорту к нему подошёл какой-то боец в снаряжении "Оцелота", и при помощи специального ключа разомкнул и забрал себе это варварское средство контроля. А затем, угостив Юру сигаретой, выдал ему своё напутствие.
- Запомнил, как "слюнявчик" сидит? Вот и смотри, не балуй, служивый. Счастливо.

Дальше надлежало получить свои "боевые". Это тоже было сопряжено с трудностями - кассу Агапову пришлось искать самому. В огромном, оживлённом городе, после двух лет в "поле" и четырёх месяцев комы на бойца порой накатывала паника, которую надлежало подавить. Когда ты уже привык, что каждое здание, каждое окно может быть огневой точкой, на открытых пространствах у Агапова нет-нет, да пробегали нервные мурашки. Чуткий слух, привыкший вычленять из окружающей обстановки любые мельчайшие звуки, был задавлен городским шумом, а от любого резкого звука вроде автомобильного клаксона, сирен или визга тормозов тело рефлекторно пыталось броситься наземь и откатиться за укрытие. А ведь на носу, как оказалось, был Новый Год! Пару раз нервы Агапова были проверены на прочность детишками с петардами.
В кассах Юра обнаружил огромную очередь молодых людей в пятнистом камуфляже, которые с кислыми минами стояли у закрытого наглухо окошка с табличкой "Денег нет!". Узнав у ребят, что в кассе кончилась наличка, и прикинув, что ждать столько он не может, Юра пошёл прямо к начальству. Начальством был толстый, как и подобает тыловым воякам, усатый мужик с майорской звёздочкой на погонах, и он сразу дал понять, что если Юра хочет денег сразу - придётся делиться. Чёртов майор отъел почти что пятую часть его "боевых", которые и так оказались не то, чтобы и большими. Да и даже с этим возникли проблемы - Юра ведь числился пропавшим без вести, а им деньги были не положены, и пришлось ещё пройти пару кругов бюрократического ада, прежде чем ему навалили в спортивную сумку ворох запечатанных денежных пачек. Другие солдаты провожали Агапова злыми и завистливыми взглядами.

А дальше был поезд до Энного. Вагон был практически пустым - на этот маршрут было мало охотников садиться. Тут всего-то и было, что какой-то лысый мужчина, небольшая семья, и трое солдат, уже отмечавших возвращение домой. Заметив Юру, они пригласили его к столу, угостили и даже одарили сигаретками. Юре досталась предпоследняя, а последнюю вытащил сам хозяин пачки, после чего сунул её в нагрудный карман.
- Я пачки сигаретные никогда не выбрасываю, после одного случая. - Рассказывал он. - Мы тогда схроны бандитские искали по горам да аулам, ну и по ходу дела молочка неудачно попили. Всех нас тогда пронесло люто. Маршрут нашего патрулирования любой боевик бы вычислил по коричневому следу. Ну а подтираться-то тоже надо? А чем? Кругом горы да скалы, и ничего больше. А я тогда курил, а пачки всё время забывал выбрасывать. Вот этими пачками-то и... С тех пор всегда ношу с собой одну-две. Просто на всякий случай.
Когда боец рассказал эту историю, повисло долгое, задумчивое молчание. Другой боец, что нежно обнимал свою гитару, прошедшую с ним всю войну, перехватил её поудобнее, и прошёлся пальцами по струнам, извлекая давно знакомые всем аккорды.
- Но если есть в кармане пачка сигарет... - Пропел он негромко.
- Значит всё не так уж плохо на сегодняшний день! - Закончил за него хор из остальных солдатских глоток, и за ним последовал взрыв смеха.

Компания распрощалась уже на перроне Энского ж/д вокзала. Нетвёрдо державшиеся на ногах солдаты обменялись прощаниями и разбрелись кто куда, навеки исчезая из жизней друг друга. А у Юры в голове не осталось и капли хмельного дурмана - взор был замылен, но разум пребывал в кристальной чистоте. Поезд прибыл глубоко за полночь, и погружённый в ночную тьму Энный был тих и безмолвен. Огни фонарей разгоняли темноту желтыми ореолами электрического света. Воздух наполняли противные мокрые снежинки, таявшие в тот же момент, как касались асфальта. Пели свою извечную песню ночные сверчки. Воздух был свеж и холоден, и даже казался каким-то родным. Юра был дома.

И теперь ему оставалось понять, что с этим фактом делать.

Стрела догнала сумасшедшего тогда, когда он долетел до другой стороны дороги, направляясь к жилым дворам. Стрела на лету вытянула руку вперёд, и пустила волну незримой силы, мощно ударившую по летящей фигуре. Инерция развернула мужика в воздухе, и пространство перечеркнул очередной непроизвольный луч, устревившийся в небо. Оставалось надеяться, что лазер не добьёт до какого-нибудь пролетающего мимо самолёта. Удержать ношу на плечах супер не смог - холодильник вывалился, и полетел на землю, с грохотом упав наземь. Стекло в прозрачной двери лопнуло, и наружу хлынуло настоящее молочно-кефирное море. Увидев, что украденная им молочка разбилась, супер издал полный боли и отчаяния крик, словно раненый гарпуном кит.
- Мооооёёёоооооооо!!!
А затем он обратил свой в буквальном смысле пылающий всеуничтожающей ненавистью взгляд на Стрелу. Она едва успела броситься вбок, чтобы её не пронзил очередной выпущенный по ней луч, и уже из этого манёвра перейти в режим бегства, чтобы увести супера от населённого района. В точности по её плану супер не простил ей потерянного груза, и понёсся следом за ней, оглашая весь город своими яростными криками.
- На кого руку поднять осмелилась, букашка?! - Даже его крик был криком необычным. Голос мужика гремел, перекрывая даже грохот учиняемых им разрушений. - Я всемогущий бог, мать твою, а ты кто?!

Стрела не учла одного - без мешавшегося за спиной холодильника скорость полёта этого маргинального Супермена повысилась на порядок. И, конечно же, превзошла скорость её собственного дрейфующего полёта. Только что он висел где-то над крышами, а теперь Стрела еле успела уклониться от его захвата, когда он большой кометой пролетел к ней, крича и растопыривая руки. Управляемость полётом у него при этом ничуть не улучшилась, и одурманенный сумасшедший всем своим телом вмазался в стену дома, проломив её внутрь. Пользуясь этой заминкой, Стрела в спешке полетела прочь, отчаянно маневрируя, чтобы не попасться под руку безумному суперу.

Отлепившись от кратера, который оставил в стене дома, икс вновь нашёл своим бешеным взглядом мечущуюся Стрелу, и на всей скорости полетел за ней, пытаясь одновременно достать её своими лазерными лучами. Стрелу спасало только то, что он, похоже, не умел толком стрелять лазером по желанию - эта сила активировалась абсолютно хаотично. Лучи оставляли дымящиеся борозды в земле, плавили асфальт, срезали и поджигали деревья. Но каким-то даже для самой себя непостижимым образом Стрела всякий раз уклонялась от этих беспорядочных атак.

Ближайшим ненаселённым пунктом был находившийся неподалёку гаражный кооператив. Вон он, показался впереди. Ряды пронумерованных кирпичных гаражей формировали формировали своеобразный лабиринт, из которого единственным входом и выходом была проходная со шлагбаумом, возвышавшаяся над гаражами двухэтажной башней сторожки. Дальше она бы не смогла дотянуть его - он бы неизбежно поймал её или перерезал лазером. Собственно, он сделает это буквально сейчас - раньше Стрелу спасала плотная и извилистая застройка, не дававшая суперу разогнаться, и позволявшая Стреле маневрировать, пока тот врезался в каждую стенку на поворотах. Но сейчас Стрела покинула жилые районы, и парила уже над дорогой, летя к гаражам. Для супера препятствий уже не было, и он мчался кометой, стремительно настигая Стрелу.

Возвращаясь домой за полночь, Яна должна была ожидать, что мать будет вне себя от ярости, что дочка куда-то пропала. Яну знали как тихую девочку, которая проводит дни и ночи за книгами, и потому никогда не ожидали от неё загулов до позднего часа. Даже когда она встречалась с НИМ, он всякий раз учитывал, что мама будет волноваться, и обязательно подвозил свою юную любовницу до самого дома на своей машине. Галантность зрелого и интеллигентного мужчины была одной из тех черт, что привлекли её к нему. А сейчас она вела себя совсем иначе, и мама начинала замечать, что её дочь изменилась - и всё не могла определиться, нравятся ли ей эти перемены. Впрочем, мама сейчас жила в мире, далёком от материального, пребывая в угаре духовности круглые сутки. В общем, Яна не удивилась, когда придя домой за полночь, обнаружила в квартире маму в слезах. Но причина была вовсе не той, которую она подумала. Когда Яна появилась на пороге кухни, готовя свои извинения и оправдания, мама подняла своё заплаканное лицо, и через силу выдавила из себя.
- Яночка... Стасик в больнице. - С отчаянием в голосе произнесла она, и вновь спрятала лицо в ладонях. - Стасика избили!

В течение нескольких часов Яна осторожно вытаскивала из мамы подробности. Постепенно мама немного успокоилась, выпила валерианки, и и рассказала, что где-то часов в одиннадцать ночи к ним поступил Дегтярёв Станислав Сергеевич в тяжёлом состоянии. Кто-то жестоко избил его, и повредил позвоночник, и врачи предупредили, что сделать тут ничего уже не могут. Операция дорогая, а без операции есть риск полного паралича нижних конечностей. Сейчас за его жизнь борются медики, но совсем скоро он оправится, придёт в себя и его можно будет навестить. Остаток вечера мать провела в молитвах, шепча по третьему кругу "отче наш" и отбивая поклоны иконе Божьей Матери, которую подарила ей когда-то пожилая соседка.

А уже утром они с мамой собирались к Стасику. Вернее, мама шла первой, а Яне пришлось ещё половину дня провести в школе. Последний день учёбы перед каникулами, как-никак. Она еле высидела все уроки, и едва прозвенел звонок, помчалась в городскую больницу. Она уже знала и номер корпуса, и этаж, и палату. Пешком, бегом или на автобусе, но она всё-таки добралась до здания реаниматологического отделения городской больницы. Сразу же она обратила внимание на количество припаркованных у здания иномарок. Дорогой "шестисотый" мерседес чёрного цвета так и притягивал к себе взгляды всех прохожих, особенно мужчин или мальчишек. По бокам небольшой шеренгой были припаркованы двухдверная "бэха" и джип "Паджеро". И вот на джипе Яна и заметила глубокую вмятину на дверце, и натянутый вместо ветрового стекла пакет, шуршащий на ветру. Она узнала эту машину. Эта машина была тогда у аптеки, и именно в неё врезался Шлем, выскакивая из расстреливаемого помещения.

Войдя в здание реаниматологического корпуса, Яна оставила в гардеробе свою куртку, получила круглый жетончик с номером, и, узнав у медсестры направление, отправилась искать палату. Она шла по унылому больничному коридору с двухцветными стенами, мимо множества пронумерованных дверей. Мимо неё проходили медсёстры и санитарки, разнося пациентам утренние лекарства и меняя бутылочки в капельницах. По пути Яна увидела необычного икса, проходившего здесь лечение. В коридоре прямо на полу сидел огромных размеров пациент - он наполовину перекрыл проход, на его плечах поместилось бы по три Яны с каждой стороны, а голова практически касалась потолка. Но размеры были не главным. По центру его груди красовалась огромная сквозная дыра - через неё Яна видела зелёное покрытие стены. Он и не подумал сдвинуться, когда Яна проходила мимо, и её пришлось переступать его ноги, словно брёвна.
- Как будешь обратно идти, переступи опять! - С насмешкой сказал Яне гигант. - А то не вырасту.
В спину девушке донёсся хриплый трубный хохот, превратившийся в кашель.

У входа в палату в Яну вдруг врезался уходящий из неё мужчина в кожаной куртке. Яна как-то сразу поняла - бандит. Но это был не совсем обычный бандит - что-то в нём было такое, особо зловещее. Столкнувшись с Яной, он посмотрел на неё так, как если бы запнулся о высокий порог. Не как на живого человека, но как на какое-то неясно откуда возникшее препятствие. Он даже не нашёлся, что ей надо что-то говорить - просто смотрел на неё отстранённым, холодным взглядом, пока она обходила его.
- Смотреть надо. - Коротко бросил он прежде, чем уйти прочь, даже не оборачиваясь.

Когда Яна вошла в палату, она не ожидала, что там будет так многолюдно. Палата была двухместная, и слева одиноко лежал на кровати какой-то рыжий парень, отстранённо глядя в потолок, а справа был её родной Стасик, столько лет не дававший Яне покрыться книжной пылью и гонявший её по физкультуре из всех своих старшебратских сил. Настроенная на худшее словами мамы, Яна ожидала увидеть немощного калеку, но Стас вовсе не походил на паралиованного. Было видно, что ему крепко досталось - на лице сохранились заживающие уже синяки, кровоподтёки и припухлости, но вид у него был совсем не болезненный. Более того, он самостоятельно сидел на кровати, и успокаивал мать, отстранённо глядя куда-то в пол. Мама снова плакала - но плакала явно от счастья. Тумбочка Стаса была заставлена угощениями от других его посетителей - молодых, коротко стриженных парней с широкими плечами и дерзкими взглядами. Все, как один, носили кожаные куртки и спортивные штаны, и у каждого были сбиты костяшки кулаков. На вошедшую Яну обратили внимание все, кроме второго пациента, и первым её поприветствовал один из этих крепких парней.
- О, малая! Ты Дегтя младшенькая, да? Заходь, не менжуйся. - Парень улыбнулся ей, и тут же несильно пнул в коленку своего товарища. - Тоха, место ей уступи, чё расселся.
Тоха ответил на пинок таким же шутливым пинком, но табурет освободил.
- Садись, малая, садись. - Доброжелательно предложил он. - Настоишься ещё.

Мама тем временем лепетала с долей восторга, с которым она обычно рассказывала про церковные службы и мудрых батюшек, давших ей какой-то совет.
- Яночка, радость у нас какая! Стасику вот мальчики помогли. У него, оказывается, друг есть, из Богом одарённых, лечить может. Представляешь? А я так молилась, чтобы послал Бог нам спасение, и вот видишь как вышло?

Покуда весь город шумел о поимке Деда Мороза и о новом Экзекуторе, а вся страна обсуждала превращение "Искр" из спасателей в террористов, Токарь игнорировал весь этот шум и смотрел мультики. Старый советский телевизор без задней крышки показывал Кириллу его мультяшного брата-близнеца - Волка, который как раз сейчас пытался одолеть засушенную до монолитной твёрдости рыбу. Теперь Кириллу это казалось ещё смешнее, потому что он и сам сейчас находился в точно такой же халупе, как и Волк, одетый в спортивные штаны и майку-алкоголичку, продавливая старый диван и водрузив ноги на табурет. Правда вместо вяленой рыбы ел он магазинную тушенку прямо из вскрытой ножом банки. Нож же он использовал вместо ложки - во всей квартире не было ни одной. Понятное дело, это было сложно - руки ходили ходуном, а жиро-мясная масса разваливалась, и приходилось держать банку у самого носа, чтобы не загадить майку. Повезло, что нож был тупой, и порезаться им было практически невозможно.

Эту квартиру ему, можно сказать, бессрочно сдал на безвозмездной основе Валера. Сам он говорил, что она досталась ему от покойной бабки, и тут действительно осталась её старая фотография-портрет в рамке. Бабушка Валеры была женщина строгая, суровая, судя по виду, и ей бы вряд ли понравилось, что её внук сначала продал большую часть обстановки, пытаясь выкарабкаться из многочисленных долгов, но неизбежно пропивал вырученные деньги, а потом и вовсе заселил сюда какого-то уличного отморозка бомжеватого вида. Квартирка была маленькая, необустроенная - в большей части комнат о том, что здесь была мебель, напоминали лишь непокрашенные участки пола и царапины, оставшиеся от передвигания шкафов. За исключением совмещённого санузла все удобства были сконцентрированы здесь, в этих четырёх облезлых стенах гостинной. Вот - тот самый телевизор, ещё советский, в деревянном корпусе. Все элементы его управления были давно сломаны, и для поворота переключателя в тумбочке, на которой телевизор стоял, валялись старые пассатижи. Раскладной диван служил Токарю и кроватью, и вещевым шкафом - внутри лежала его немногочисленная одежда. Вместо стола был табурет, тот самый, что сейчас поддерживал его ноги. Ещё одним маленьким удобством была маленькая спиральная электроплитка на одну конфорку. Из совсем уж необязательных приятностей быта осталась вешалка в прихожей, старое треснутое зеркало, тазик, где можно было постирать вещи, и валявшаяся в туалете книжка - третий том из серии полного собрания сочинений Владимира Ильича Ленина.

Ещё одним благом цивилизации был зелёный дисковый телефон, стоявший на прикреплённой к голой стене полочке, водружённый на толстый телефонный справочник. Он работал - когда Токарь снимал трубку, он слышал гудок. Номер телефона был написан на крошечном вкладыше в специальной выемке в корпусе, и на всякий случай Токарь его запомнил. По этому телефону с ним обычно связывался Валера, что-нибудь сообщая или спрашивая, не нужно ли ещё что-нибудь. Нужно было многое - и на всё нужны были деньги. Нужно было чертовски много денег, причём сразу. И вот по поводу денег Валера и разнюхивал, выискивая дело, которое помогло бы им разом подняться на пару ступеней выше, а не прозябать в низах, перебиваясь с разбоя на грабёж. Риск - дело вторичное. И вот именно сейчас Валера, похоже, что-то нашёл. Противная трель звонка раздалась в комнате в тот момент, когда на экране Волк произносил своё знаменитое "Ну, погоди!", размахиваясь рыбой. Пришлось отвлечься, отложить банку, завалиться на бок, и дотянуться кое-как до трубки, снимая её с рычага.

Когда Токарь произнёс приветствие, он прямо-таки увидел перед своим мысленным взором съёжившегося в какой-то из телефонных будок Валеру, который, опасливо озираясь, и прикрывая рот и нижнюю часть трубки рукой, взволнованно говорил.
- Нашёл! Нашел нам тему, как ты и просил! - Не тратя времени на приветствие, произнёс он. - Там штук сорок зеленью светит, и это только деньги! Риск большой, но ты сам говорил, что риск тебе пофигу! Тебе интересно?

С той ночи, когда Стреле удалось победить Деда Мороза, прошло несколько дней. Затянулась рана на плече, и немного притупилась боль от раны в душе. На фронте семейном воцарилось напряжённое затишье, и наверное мама уже сама жалела о настолько острой реакции, но она не привыкла отступаться от принятых решений, считая, что таким образом допустит послабление и потеряет авторитет у дочери. Последний учебный день миновал, и наступили каникулы, а сними и был неофициально снят домашний арест. В случайном разговоре за столом Света якобы "рассталась" со своим "парнем", и это послужило облегчением для матери. Отец тем временем устроился на какую-то ночную подработку, как он это называл. Его не бывало дома порой целыми днями, а приходил он уже выжатым как лимон, и мог только спать остаток ночи. Парадоксально, но с виду это даже пошло ему на пользу - теперь Светка не обнаруживала родителя молча напивающимся в одиночестве на кухне, даже бутылка водки в холодильнике стояла непочатой уже который день. Отец, несмотря на усталость, реагировал живее, и даже сподобился пару раз обнять дочь в странном приступе весёлости, и растрепать ей волосы. Что это была за подработка - Света могла только догадываться, а отец на все мамины вопросы отвечал размыто: "Так, по основному профилю". Экзекутор более не проявлял себя, хотя Свете постоянно казалось, что он наблюдает - его посыльных она видела чуть ли не в каждой вороне в городе. Наверное, отчасти она понимала тех, кого Экзекутор в былые времена избирал своей целью. У жертвы должна была разыграться нешуточная паранойя.

Светка видела по телевизору новости про поимку Мороза. Сначала милиционеры пытались прибрать всю славу себе, но дотошные репортёры "Огней" выискали свидетелей, и в новости таки просочилось немного правды. Её даже немного упомянули, вскользь - всё внимание, к сожалению или к счастью, оттянул на себя Экзекутор. Вообще, репортёров сильно интересовал сам Чёрный Список, который оставил им Экзекутор. Имя Мороза стало первым в вычеркнутым списке, который он оставил, с самого низу. Над ним шёл нынешний генеральный Энмаша - Шишаков. Света хорошо знала этого мужика - всё-таки начальник на папиной работе. Отец никогда не распространялся об этом, но судя по тому, что слышала Света - Шишаков был самый что ни на есть махровый бандит, зажавший работяг в крепкие тиски. Выше были какой-то Аратюнян, о котором Света не слышала, потом - Олег Ломакин, меценат и бизнесмен, который открыл в Энном дорогу православию, снеся бывшую столовую для учёных НИИ и восстановив стоявшую здесь сто лет назад сельскую церковь. Дальше Экзекутор замахнулся на мэршу Энного - Катерину Завьялову. Ещё было несколько имён, которые Светка никогда не слышала, и в самом верху списка было одно слово - Князь. А про него был наслышан весь город.

Но мысли мыслями, борьба борьбой, Экзекутор Экзекутором, а тем временем в дверь стучался повседневный быт. Мама уже отбыла на работу, и Света осталась дома одна, наедине с целым списком заданий на день. И первым из них было пополнить запасы продуктов - дома из съестного осталась, по сути, только начавшая морщиться картошка с рынка, подсохший хлеб, две банки маринованных овощей и плавленный сырок "Орбита". Мама написала целый список и оставила денег, и строго-настрого запретила покупать ещё что-то кроме означенных в списке сахара, чая, муки, хлеба и мороженных мясных полуфабрикатов. Делать нечего - прихватив из дому авоську и деньги, Света вышла из квартиры и отправилась в ближайший продуктовый.

Ближайший продуктовый находился в паре кварталов отсюда. Это была ещё советская "стекляшка" с большими витринами, на которых были нарисованы различные продукты, якобы присутствующие в ассортименте магазина. На практике - не всегда. У магазина торговали семечками бабушки, лениво отгоняя палками наглых сизых голубей, слетевшихся на поживу. Возле магазина была припаркована разложенная вышка подъемника - электрики меняли лампу в фонаре освещения. Правда как-то не спеша - мужчина в корзине как раз ловил подброшенную водителем снизу бутылку "Жигулей", купленную, очевидно, в этом же магазине.
- Принял! - С ударением на второй слог прокричал электрик в вышке, и с довольным лицом сорвал пробку. - Говорил же, поймаю! А ты боялся!
- Если б ты её упустил, я б тебе руки оторвал. - В голос крикнул парню в люльке водитель, предусмотрительно надевший каску. - Пей давай скорей да доделывай, обед скоро.

Пройдя мимо них, Стрела свернула в сторону входа в магазин, подошла к массивной двери, и уже потянула было большую деревянную ручку, преодолевая сопротивление жесткой пружины возврата, как вдруг... Сначала ей показалось, что внутри магазина что-то взорвалось. Соседняя с дверь витрина и часть стены была мгновенно разрушена, и на улицу градом посыпались обломки кирпичей и и осколки стекла. Вместе с ними наружу вылетел прилавок-холодильник, а из него на тротуар посыпалась копчёная рыба в разных вариациях. Светку не задело этими обломками только чудом - некоторым прохожим повезло меньше. Внутри магазина стояли панические крики и страшный грохот, а ещё мелькнуло несколько алых вспышек и потянуло гарью. Следом за этим через дыру в стенке побежали напуганные покупатели. Стрела едва успела отскочить от двери, когда она распахнулась изнутри, и обезумевшая от страха за свою жизнь толпа лавиной повалила из дверного проёма, придавливая друг друга.

Через дыру тем временем вышла причина этого разгрома. Прогибаясь под тяжестью целого холодильника, набитого молочными изделиями, на улицу вышел мужчина в возрасте от тридцати до пятидесяти лет. Толстый. лысеющий и хранящий на лице тяжёлую печать алкоголизма, мужчина пребывал в какой-то странной, даже безумной эйфории. Холодильник на спине, очевидно, не особо тяготил его. Одет он был совсем по-домашнему - замызганные спортивные штаны, белая майка-алкоголичка и тапочки, в одном из которых через дырку виднелся большой палец. Хохоча в приступе счастья, мужчина с безумным восторгом озирался по сторонам, и всё время повторял одно и то же слово.
- Охренеть! Бля, ну просто охренеть! - В этот момент из его глаз ударило два ярко-красных луча, и по стене соседней пятиэтажки наискось протянулось две глубокие чёрные борозды. Мужчина, кажется, вообще не контролировал свою силу - он выстрелил лазером несколько раз, сбил в полёте испуганного голубя, срезал макушку растущего поблизости тополя, и обрубил опору освещения вместе со стрелой подъёмной вышки электриков. Корзина отделилась от стрелы, и полетела вниз вместе с заоравшим от ужаса электриком.

Экзекутор так же на прощание махнул Светке рукой, и кивнул, полуобернувшись, а затем исчез, растворившись во тьме. Он пошел своей дорогой, а Света - своей. Вниз по склону, по извилистой тропинке, ведущей через замусоренный подлесок, к редкому электрическому свету, рассеивающему мрак безлунной декабрьской ночи. С возвращением в город Света будто вернулась из мрачной волшебной сказки в серый и скучный мир с его обыденными панельными домами, серыми стенами, горбатым асфальтом, испещрённым кратерами выбоин. Ночной Энный был тих и скучен, и не верилось даже, что не так уж давно на его улицах шел бой не на жизнь, а на смерть. Минувшая встреча с Экзекутором и вовсе начинала казаться всё нереальнее. Разве могло такое быть, что в столь сером и невзрачном настоящем, в котором есть, например, вот этот нетрезвый мужик, прошедший мимо Светки, или та стайка гогочущих подростков, бредущая через дорогу, мог появиться мрачный всадник из далёкого прошлого, изъясняющийся высокопарными фразами и стреляющий арбалетом с коня по детям-марионеткам? Разве могло так быть, что вот только что Светка говорила с настоящим Экзекутором и боролась с маньяком, а завтра будет засыпать на уроках под бубнёж престарелой учительницы и шушуканья с задних парт, больше любых маньяков боясь того, что её вызовут к доске? Света будто бы жила две жизни одновременно, и обе порой казались нереальными, проживаемыми кем-то другим. Наверное, что-то такое чувствовали те, западные супергерои.

В это время ночи Энный становится очень пустынным и тихим. Кроме нетрезвого мужика и стайки подростков Света встретила на своём пути только сомнительного типа в шапочке, который просто прошёл мимо, да прикормленного бродячего кота у закрытого магазина, который уплетал что-то из пластиковой упаковки от селёдки. Большую часть пути она прошла в полном одиночестве, наедине с одинаковыми серыми домами, задумчиво шагая по пустому тротуару и переходя через дороги, по которым не ездило ни одного автомобиля. Энный спал, и только где-то далеко ещё звучали милицейские сирены, намекающие, что в городе всё-таки существует какая-то ночная жизнь. Света свернула в родной двор, нашла среди одинаковых многоэтажек свою, родную, и направилась прямо к ней. Остановившись у подъезда, чтобы набрать в руку горсть снега и стереть кровь с рукава и раненой конечности, она не сразу заметила, что стоит тут не одна. На скамейке перед подъездом, обычно занятой престарелыми жительницами дома, сейчас сидел одинокий и молчаливый пенсионер, опираясь на выставленную перед собою трость. Света видела этого соседа всего дважды, когда он забирал квитанции из почтового ящика. Отец говорил, что этот дедушка - фронтовик, герой войны. Дед всегда был молчалив, и ни на кого не обращал внимания. Вот и сейчас в паре шагов от него девочка-подросток смывала кровь с одежды снегом, а он просто сидел и смотрел куда-то в пространство, словно старый филин на ветке. Испещрённое морщинами лицо выражало какую-то затаённую тоску, непокрытые седые волосы трепал холодный ночной ветер, а скрюченные артритом пальцы цепко держались за рукоятку трости. Старик нисколько не мёрз, сидя на лавочке в сером пиджаке, брюках и начищенных ботинках, как будто сейчас был день и март месяц. На правой стороне пиджака болталась одинокая латунная звёздочка в позолоте. Действительно ветеран.

Закончив с попыткой сокрытия улик, Света вошла в родной подъезд, сразу же окунувшись в знакомый с детских лет затхлый аромат стоячей воды в трубах,тянувшийся из подвала, и пошла вверх по лестнице. Двухцветные стены были по обыкновению попорчены вандалами, но среди всякого похабного безобразия и выражения политических позиций был один смущающий рисунок. Он находился аккурат в пролёте между её этажом и предшествующим, и был расположен так, что Света не могла видеть его всякий раз. Большое красное сердце, пронзённое стрелой, внутрь которого было вписано её имя. Её - потому что в подъезде не жило больше никаких Свет, кроме неё самой. Какой-то тайный поклонник выразил свои чувства к ней год назад, но с тех пор никак не проявил себя - ни новых надписей, ни записок, ни раскрытия своего инкогнито. Ещё одна будоражащая тайна города N.

Вот и её дверь, обитая чёрным дермантином. Внутри - шум, очевидно, родители стоят на ушах. Света обречённо открывает дверь своим ключом и входит, давая знать, что вернулась. В прихожей - мама. Мама здесь, потому что здесь же телефон. Пытается ли она вызвонит Светкиных знакомых, родственников, или сразу начала с больниц, моргов и ментов - пока неизвестно. Но хорошо видно, что у матери уже опухли и покраснели глаза, а значит её пропажу точно заметили.
- Светка!
Трубка повисает на шнуре, совсем как та, в телефонной будке, разгромленной "зайчиками". И первым делом Свету заключают в крепкие объятия. И только потом мать словно бы отпихивает дочь от себя, и обрушивается на неё со всей яростью.
- Светка, ты где шляешься по ночам?! Одна у меня дочка оторва, так ещё и вторая растёт?! Ты смерти моей чтоли хочешь?! Ты знаешь вообще, который час?! - Голос матери от истерики срывается на визг, и того и гляди она сейчас начнёт в запале раздавать подзатыльники. Она уже даже схватила дочь за плечи, начав немилосердно трясти. Полученная в бою рана, к счастью, уже давно прекратившая кровоточить, заныла вновь. - Мы тут себе места не находим, гадаем, где ты и что с тобой! Где была?! Где была, я тебя спрашиваю?!
- Ну я же говорил, всё с ней в порядке. - А это отец. Он медленными, шаркающими шагами выплыл из коридора, как-то потерянно глядя на дочь и жену. Очевидно он тоже волновался, но волноваться предпочитал без экзальтированного надрыва, просто молча высаживая на балконе сигарету за сигаретой. - Загуляла, бывает. Свет, ты хоть звони, что задерживаешься.
- Хоть ты мне тут под руки не гунди! - Огрызается на отца мать, а затем замечает порванный рукав на куртке. К счастью - пока только порванный рукав. - А это что такое?! Куртку порвала?! Сейчас же снимай! Теперь из школы сразу идёшь домой и за уроки! Нечего тебе, как Ленке, ночами болтаться! Свяжешься ещё с наркоманами какими!

- Хорошо! - Экзекутор тут же вскакивает на коня, и протягивает Стреле руку. - Прошу вас!
Свете не остаётся особых вариантов, кроме как вложить свою ладонь в раскрытую ладонь Экзекутора, почувствовать его руку через плотную неживую кожу грубой перчатки, и ощутить саму себя лёгкой, словно пушинка, когда он одним движнием поднял её, и усадил позади себя. Как раз в этот момент яркий свет фар затормозивших автомобилей милиции выхватил их обоих из полумрака ночного перекрёстка. Выскакивающие из машин милиционеры в синих бушлатах и утеплённых шапках с кокардами сразу же определили эту фигуру как врага - стволы их табельного оружия взметнулись вверх, указывая провалами чёрных дул на Экзекутора - но по его велению их скрыл шумный вихрь каркающих ворон, выиграв ещё одну секунду на то, чтобы парочка ночных вершителей самосуда смогла скрыться.

Стрела едва могла уследить за дорогой во время этого бешеного галопа. Конь, очевидно, хорошо знал все эти пути, и на огромной скорости нёсся сквозь узкие, тёмные переулки. Из-под его копыт в ужасе бежали бродячие коты, снующие по помойкам в поисках пропитания. Даже если бы милиционеры сейчас погнались за ними - их машины бы не прошли через столь узкие зазоры. Архитектура этого района напоминала петербугские улочки с тесно скученными домами и арочными проходами. Когда переулки кончились, конь Экзекутора скакал дворами, оставляя в недоумении случайных встречных, что сейчас шли домой или из дому. Вот мальчишка выронил мусорное ведро, провожэая взглядом всадника. Вот перекрестилась бабушка, увидевшая эту сцену с балкона второго этажа. Вот теснее сжались в одну кучу на скамейке мужики, опасливо подхватив за горлышко бутылку. Все эти редкие люди, зачем-то оставшиеся в такой час на улице, наверное, думали, что сходят с ума, видя этот призрак давно минувших дней.

В конце концов Экзекутор остановил коня уже далеко от жилой застройке. От посторонних взглядом они укрылись в подлеске под железнодорожным мостом. Над их головами как раз сейчас грохотала колёсами ночная электричка, и сверху на мрачные и тёмные заросли лился желтый электрический свет из её окон. Экзекутор увёл лошадь под самый мост, стоя в нише между бетонной стеной основания и крайними железобетонными сваями. Все эти объекты были по обыкновению изрисованы баллончиком, маркерами, углём и битым кирпичом. Сам мост находился на возвышенности, и отсюда сквозь кроны деревьев виднелись очертания ночного Энного - редкие огоньки в окнах панельных домов, превратившихся в тёмные силуэты под ночным беззвёздным небом. Света осознала, что этот ночной всадник увёз её далековато от города, а назад ей придётся идти, вообще-то, пешком - сначала спуститься с этого высоченного холма, потом вернуться в город, а потом долго идти домой по ночным улицам. Родители уже давно прекратили особо волноваться за неё, когда она задерживалась допозна, но в этот раз они точно заметят.

Конь немного нервничал от грохота электрички прямо у себя над головой. Экзекутор успокаивал его, ласково потрёпывая по холке, а затем слез с седла, придерживая коня под вожжи.
- Думаю, мы оторвались. - Сообщил он Свете. - Погони за нами нет.

Подхватив непривычно-лёгкого мальчишку телекинезом, Стрела оттолкнулась от земли - и взмыла в воздух, медленно и изящно, словно возносящийся в Рай Иисус, прихвативший с собою разбойника Дисмаса. Зайцы и Снежинки летать не умели - несколько из них пытались подпрыгнуть, чтобы успеть схватить Стрелу или спасённого ею мальчишку за ногу. Некоторые швырнули вдогонку ножи - острые предметы пролетели мимо и со звоном упали на асфальт. Подросток, возносящийся вверх, орал от страха и неожиданности, пытаясь схватиться за что-то невидимое и почувствовать хоть какую-то опору. Для человека непривычно находиться в воздухе, ни за что не держась, и ему постоянно кажется, что он сейчас упадёт - знакомое ощущение.

А потом до ушей Стрелы донёсся совсем уж непривычный звук, до этого знакомый ей лишь по фильмам. По ночной асфальтовой дороге Энного дробно отстукивали лошадиные копыта. Повернув голову в ту сторону, Стрела, к собственному удивлению, разглядела всадника на вороном коне, который нёсся галопом прямо по разделительной полосе. Чёрная сутана с капюшоном волнами ходила на ветру. В скупых лучах электрического освещения поблёскивала стальная полумаска. На крупе животного Стрела тоже что-то разглядела - красное и синее. Дед Мороз и Снегурка, связанные по рукам и ногам, не оставившие места даже всаднику, которому пришлось встать на стременах, и прогнуться ближе к лошадиной шее. Скаковая лошадь врезалась прямо в группку детишек, разбрасывая их в разные стороны, словно кегли и безжалостно затаптывая копытами. Одного из тех, кто успел отпрыгнуть, всадник поймал верёвкой за шею, и его рывком свалило наземь и протащило вслед за гарцующей лошадью прямо по асфальту. Маска свалилась на дорогу. Последний пытался уйти, но всадник развернулся, на ходу скидывая с плеча арбалет. Тренькнула тетива из скрученной проволоки - и арбалетный болт впился прямо в шею снежинке. Тело её повалилось на тротуар, и задёргалось в конвульсиях, а снег вновь обагрила алая кровь.

Остановив коня и уведя его с дороги, всадник соскочил с коня, и осмотрел учинённое им побоище. Из пятерых детишек трое ещё кое-как шевелились, и даже пытались встать и вступить в бой. Четвёртый, заяц, вяло пытался освободиться от накинутого на шею аркана, который крепко его придушил. Пятая ещё жила, но это было делом самое большее - минуты. Всадник же бережно поднял с тротуара ворону с подбитым крылом, и принялся остородно гладить её по оперению. Другие вороны начали виться вокруг тёмной фигуры. Сам же всадник задрал голову и посмотрел вверх, на паряющую над землёй Стрелу.

Попытка быстро перевести тему и заговорить жене зубы не очень-то сработала. Люда знала своего мужа давно, и знала о его склонности быть активистом. Раньше ей даже нравилось, что Василий именно такой - неравнодушный, готовый действовать. Но в эти лихие годы это было не самое лучшее качество для человека. Излишняя рьяность была опасной - сколько было историй о том, как люди теряли работу, пытаясь защитить свои права, или гибли, спасая от уличного грабежа случайных встречных. Наконец, он помнил, какая тень пробежала по лицу Людмилы в тот раз, когда она услышала о гибели неблагополучных соседей от "неисправной электропроводки". Она так ничего и не высказала в тот раз, но с тех пор он всегда ощущал некое отчуждение, возникшее между ними. Его жена всерьёз начинала бояться, то ли его, то ли за него. Впрочем, позорное бегство на балкон вполне помогло - Люда только вздохнула, взглянув мужу вслед, и подошла к Насте, включившись в процесс готовки.

Идти в музей вечером, когда уже темнеет, было идеей не из лучших, так что пришлось оставить визит в культурное заведение на следующие сутки. Поэтому Василий остался дома, наслаждаться ужином, а потом лежал рядом с женой и мучительно о чём-то думал, медленно засыпая под звуки работающего телевизора. Кажется, какая-то конспирологическая передача про Распутина.
-------------------------------------------
Следующий день, к счастью для Василия, был выходным. Как и обычно. он проснулся раньше всех. Людмила спала своим беспокойным и тревожным сном заболевшего человека. Настя, как обычно, сползла с подушки и завернулась в кокон от одеяла, высунув оттуда одну ногу. Решив не будить домашних, глава семейства Поповых тихо, словно диверсант, прокрался на кухню, и быстренько заделал себе чаю с бутербродами. Расправившись с этим нехитрым завтраком и обеспечив себя силами на первую половину дня, он так же тихо, стараясь не шуметь, собрался, прихватил с собой цинковый патронный короб с медалями, и покинул квартиру.
Утро выдалось морозным и влажным. Шел мокрый снег, под ногами неприятно хлюпало, а во дворе было пустынно и немноголюдно. Отправившись на автобусную остановку, Попов обнаружил там следы давешнего пожара. От ларька остался только почерневший от копоти корпус, обтянутый по кругу двухцветной красно-белой лентой, треплющейся на ветру. Возле остановки был припаркован милицейский "Бобик", и двое служивых в шапках и толстых куртках ежились и покуривали, непонятно чего ожидая. У одного под мышкой был зажат планшет, в котором, надо думать, была уже пара листов свидетельских показаний. До уха Попова донесся обрывок фразы.
- ...суки, блять, малолетние. Возомнили себя...

Автобус подъехал через пять минут, и Попов забрался в полупустой салон. Ему предстояла сорокаминутная поездка по городу с созерцанием одинаковых серых пейзажей. Сначала центр, с этим новомодным клубом. Потом спальный район, очень похожий на тот, где жил сам Попов. Потом - полузаброшенная часть этого же района, на которой в автобус ввалился громкий и зловонный бомж, начавший клянчить у пассажиров мелочёвку, и рассказывать о том, что при СССР он был младшим научным сотрудником НИИ и изобрёл генную бомбу.
- Я вертел судьбами людей! - Пьяно гундосил он, плюхнувшись на свободное сиденье рядом с какой-то женщиной. - Судьбами миллионов! А теперь... Теперь... - Махнув грязной ручищей, перевязанной тряпкой, он откинулся на сиденье и захрапел.

Автобус покинул черту города. За окном проползала свалка, бывшая когда-то одним из испытательных полигонов НИИ. На ней бомж очнулся и, ругая пасажиров за то, что не разбудили, вывалился на остановке. Потом был частный сектор - на этой остановке начали вылезать пожилые, которые весь рейс только и говорили, что о влиянии лунных фаз на процесс роста сельскохозяйственных культур. Вообще, Попову много раз говорили, что лучше бы ему жить в частном секторе - там, дескать, и воздух свежей, и шума меньше, Люда бы враз на поправку пошла. Но Попов смотрел в окно, и видел примерно в километре отсюда три полосатые трубы, чадящие в небо огромным чёрным облаком, и его брали сильные сомнения. Посёлок "Лазурное" автобус миновал стороной, а жаль - места там были красивые. Только вот загородили всё заборами, зажравшиеся сволочи, чтоб простых людей не пускать. Ну а дальше... Дальше был музей.

Музей располагался в бывшем имении графа Румянцева, которое во времена Российской Империи считалось страшной глушью. Но как выяснилось, руки верного палача графа из этой глуши легко дотягивались и до Петербурга, и до Москвы, и до самых отдалённых губерний. А потом и до самого графа дотянулась рука правосудия, несколько отличного от его идеалов. С графских времён тут и остался огороженный кирпичной оградой надел, отведённый под Музей Воинской Славы Красной Армии. Попов был тут ещё подростком - в школе их водили на экскурсии. Помнится, всегда было очень интересно. Едва только Попов прошел через арочный проход на территорию музея, воспоминания так и нахлынули. Помнится, раньше во дворе при музее стояла на стендах разнообразная техника, от броневика времён Революции до современных ракетных установок "Град". Пятнадцать или шестнадцать единиц техники разных эпох существования Красной Армии, из которых сейчас осталось только четыре - реактивная установка "Катюша", фронтовая полуторка, возившая хлеб через Неву в осаждённый Ленинград, полуразвалившийся самолёт, на котором забрасывали в тыл диверсионную группу "Данко", которая захватила в плен Эймунда Авеля, и лендлизовский "додж", на котором возили коменданта Энного в годы войны. Все они были накрыты брезентом, хлопавшим на ветру, и даже на оставшиеся экспонаты наружной экспозиции посмотреть было нельзя. Техника рядами выстроилась вдоль уже несуществующей дороги - от неё осталась только колея, на которой не росла трава и сорняки, густо проросшие там и тут. Дорожка прямым ходом вела к двухэтажному зданию, в котором всё ещё угадывалась его былая принадлежность. Графская усадьба монолитом стояла в центре подворья, высясь вверх во все свои два этажа с обширным балконом, стоя на прочном фундаменте, который до сих пор не подточило время. Треугольная крыша, выложенная поблёкшей под дождями зелёной черепицей, полностью накрывала здание, и опиралась на ряды четырёхугольных колонн со всех сторон. Высокое крыльцо вело к широкому входу, раскрытному настежь -собственно говоря, вместо дверей была повешена блёклая обтрёпанная клеёнка. Стены здания давно и прочно отвоевал мох и плющ. Покрытие местами облетело, обнажая кирпич. Однако здание явно не собирались просто бросить - изнутри слышались звуки, характерные для стройки, а на крыльце и балконах суетились люди в замызганных спецовках, старательно удаляя со здания следы времени, чтобы затем его реставрировать. Один из рабочих при этом был тоже из "Иксов", причём способности его были родственны способностям самого Василия - тот держал двумя руками штепсельную вилку перфоратора, а шнур уходил в окно, из которого доносились характерные звуки сверления.

- Дядь, тебе тут чего? - Окликнул вдруг Василия женский голос.
Василий обернулся, и увидел просто таки гигантскую девушку. Росту в ней было добрых два с половиной метра, она была плечиста и крепка, и одета совсем не по сезону, нося лишь синий комбинезон строителя да майку-безрукавку с логотипом какой-то малоивестной трэш-металл группы. На её голове была оранжевая каска, заляпанная известью даже больше, чем спецовка, а на каске были закреплены очки. На шее болтался респиратор. Малярша, очевидно. Но чёрт возьми, выглядит она как натуральная амазонка - бицепсы так и бугрятся. Но лицо её было доброжелательно и улыбчиво.
- Что, заблудился чтоли? - Осведомилась девушка, без видимых затруднений державшая под мышкой два бумажных мешка с известью. - Или на работу по объявлению?

Дед Мороз как шел, так и упал, когда некая незримая сила вдруг схватила и потянула его за ноги, подымая их над полом. В ход пошли уже совсем нелитературные выражения, а старый маньяк начал беспорядочно хвататься двумя руками за пол, тщетно пытаясь зацепиться хоть за что-то. Грубые толстые пальцы бессильно скользили по старому кафелю, пока старик на животе проезжался по полу прямо к гостеприимно распахнувшейся клетке. Его жена, испуганно голося, побежала за ним, с трудом удерживаясь на каблуках простеньких сапожек голубого цвета, пытаясь схватить мужа за руки и не дать затащить его в вольер.
- Коля! Коленька! Руку мне дай, скорее, руку! - Взволнованно кричала Снегурочка. Мороз пытался сделать, как велит жена, но его ладони постоянно выскальзывлаи из её скользких пальцев. Случайно она наступила на ватную бороду, и та оторвалась, лишая образ маньяка его полноты. В конце концов мужчина был самым грубым образом затолкан в узкий для него вольер, заняв в нём большую часть пространства, и дверь за ним с лязгом захлопнулась, щёлкнув фиксатором замка. Бросившаяся к дверце женщина истерично задёргала решетку, не прекращая кричать и уже срываясь на плач, но не добивалась ничего, кроме грохота и лязганья накрепко запертой двери.
- Люба! Люба, прекрати панику! - Кричал из клетки Дед. - Прекрати!

Ворона недовольно хлопнула крыльями и вновь каркнула своим противным, хриплым голосом вдогонку Стреле.

Противная полужидкая грязь с глубокими следами протекторов хлюпала и чавкала под ногами Стрелы несмотря на все её старания идти потише, но к счастью, услышать её было некому. Пройдя мимо "Нивы", девушка подобралась к подвалу, и начала спуск в чернеющий проём. Освещение в подвале предусмотрено не было и идти приходилось едва ли не наощупь. Чтобы не врезаться в стену или не споткнуться обо что-нибудь, Стреле пришлось подсвечивать себе зажигалкой, прикрывая ладонью язычок пламени. Потерять Дедушку ей не грозило - тот очень громко шагал, и неразборчиво говорил о чём-то со своей спутницей Снегурочкой. Осторожно выглядывая из-за углов, Стрела видела пляшущий по стенам луч фонаря, которым Снегурка подсвечивала обоим путь. Выдерживая дистанцию, Стрела направилась за ними.

Подвал заброшенного госпиталя оказался шире и глубже, чем могло показаться, и здорово петлял, превращаясь в настоящий лабиринт. Планировка была очень странная, как отметила про себя Стрела. В ней было легко заблудиться и потеряться, но Дедушка шел уверенно, без труда находя нужное направление. Следуя за ним, Стрела спустилась на ещё один подвальный уровень ниже, и ей пришлось приотстать от своей цели, чтобы тот не засёк её. И вот, подбираясь к очередному повороту, чтобы выглянуть из-за угла и удостовериться, что её держится на хвосте своей цели, Стрела вдруг услышала где-то вдали всех этих коридоров громкий электрический гудок. Напоминает звук неправильного ответа в шоу "Сто к одному". Заторопившись, Стрела побежала на звук, и успела подойти к толстой железной двери, похожей на переборку на кораблях. Очень странная дверь, которую очень неожиданно было бы найти в ненормально-глубоком подвале под заброшенным госпиталем. И эта дверь уже закрывалась, отпущенная теми, кто её открыл. Стрела успела проскочить в последний момент, прежде, чем дверь с грохотом захлопнулась за её спиной.

Здесь было уже светлее. Тускловатый и мигающий свет громко гудящих ртутных ламп под потолком освещал очередной коридор, который ну совсем не походил на коридоры заброшенного подвала. Двухцветные стены, совсем как в больницах, растрескавшийся кафельный пол с отваливающейся белой плиткой, брошенное у правой стены кресло-каталка с приспособлением для капельницы, облупившаяся трафаретная надписьт "НЕ КУРИТЬ!" - вот и всё, за что мог зацепиться взгляд. Очевидно, от этого коридора раньше было множество ответвлений в другие комнаты, но все проёмы были заложены кирпичом, и случилось это, очевидно, много лет назад. Коридор кончался таким же тупиком, который был не просто заложен кирпичами, но и зашит двумя стальными листами на вмурованных в пол подпорках. Но одно из ответвлений было открыто. Кто-то выбил всю кирпичную кладку из проёма, и сгрёб её у дальнего угла. А из открывшегося проёма сейчас лил свет. Заглянуть туда было единственным вариантом - дверь за спиной Стрелы уже захлопнулась, а открывалась обратно она со слишком громким сигналом.

- ...а эта грымза из бухгалтерии мне и говорит - Стрела слышала голос женщины в возрасте, которая сейчас пискляво имитировала какую-то явно не любимую личность - "Любочка, будьте добры, передайте информацию с путевых листов в службу механизации, а то Лизавета Пална не может закрыть отчёт по затратам за месяц". А я ей говорю, я что, железная? У меня бумаг вот такая гора на столе, и я с этим должна разобраться, а путевые листы это вообще не моя работа! А когда я прихожу к ним в отдел...

Стрела с величайшей осторожностью заглянула в проём. Она сразу же увидела, что это - некое подобие питомника. Помещение шесть на четыре было занято клетками-вольерами, но сидели в них вовсе не животные. Боязливо забившись к стенам, из-за прутьев наружу глядели насупленные дети с опухшими от слёз глазами, дрожа от холода и сырости. Вместо одежды на них были надеты замусоленные больничные сорочки. Голые ноги, открытые руки и грязные, затравленные лица показывали начинавшееся истощение. Некоторые прижимали к груди небольшие железные миски, вылизанные дочиста. Детей было пять или шесть, но клеток было больше - и в некоторых ещё оставались следы пребывания вроде примятых подстилок или оставленной там миски. Пока Стрела украдкой осматривала это, до её ушей так и доносился диалог.

- Ой, давай хоть сейчас не про работу, Люб. - С некоторым напряжением, будто одновременно нёс что-то тяжелое, говорил мужской голос. - Мне этого и у себя в отделе хватает. А тут праздник уже скоро, Новый Год. А мы даже не подумали, кого будем приглашать, что на стол накрывать. Ну-ка, помоги лучше! Видишь, не получается.

Решившись выглянуть ещё, Стрела увидела сначала брошенный на полу красный мешок, а затем эту парочку аниматоров, что сейчас старательно заталкивали в одну из клеток поменьше очередного ребенка. Ребёнок был слаб, едва соображал, но судя по движениям рук, ещё пытался сопротивляться. Он даже упёрся ногами в край проёма клетки, не давая пленить себя окончательно.
- Ах ты ж! - Со смехом проговорил мужчина сквозь ватную бороду. - Вот бесёнок. Никак его не уймёшь. У меня уже голова болит его удерживать. Он случаем не Икс?
- Мне-то откуда знать? Погоди. - В руках Снегурки появился длинный арматурный прут, слегка искривлённый в середине, надо думать, от многочисленных ударов. Стрела догадалась об этом, когда Снегурка замахнулась, и с отвратительным звуком врезала мальчишке по его ногам. Тот слабо застонал, а его ступни немного соскользнули, но затем живо вернулись на место. - Ах ты гадёныш! А ну-ка перестань! - за первым ударом последовали ещё несколько, даже более сильных. Даже Дедушке это не понравилось.
- Осторожнее, ноги же ему поломаешь! Он мне целый нужен! Да возьми ты его за ноги просто, Господи Боже.

Небольшой список известных героев, злодеев, и просто важных личностей Энного-62.

Члены отряда "Искра"

Прометей
- "Я хотел помочь людям! Это же так просто, неужели вы не понимаете?"
Прометей цитирует одноименный мультфильм

Прометей - один из старейших членов отряда "Искра", никем официально не назначавшийся командиром, но признанный лидер и авторитет в команде. В прошлые времена выглядел как красивый, плечистый мужчина с гордым профилем и улыбчивым лицом, хорошо смотревшимся на плакатах. Ему был к лицу облегающий красно-белый костюм из несгораемой синтетической ткани. Он владел способностью пирокинеза и был устойчив к высоким температурам, за что и получил свой позывной и место в противопожарной команде. Характеризуется немалой долей отчаянности, но не теряет голову и рискует не ради бравады, а хорошо рассчитывая риск. На его счету - множество затушенных пожаров и предотвращенных взрывов. Но, к сожалению, у него не было иммунитета к ионизирующему излучению. В той злополучной катастрофе в Чернобыле он был одним из тех, кто участвовал в тушении четвертого энергоблока, и вместе с другими специализирующимися на тушении героями получил чудовищную дозу излучения. Из четверых тушивших пожар членов отряда Искра выжил лишь он один, но последствия облучения сломили его. Болезнь спинного мозга парализовала его ноги, онкологические заболевания иссушили сильное тело, превратив несчастного в мумию, а невыносимая боль навсегда сделала его зависимым от медпрепаратов. Выжил он лишь усилиями Эльвиры и благодаря собственной выносливости, но рад ли он этому - большой вопрос. Однако, как он сам говорит, даже зная об опасности лучше, он все равно бы ринулся в самое пекло, поставив на кон собственное здоровье, лишь бы все-таки суметь предотвратить еще большую катастрофу.

Несмотря на слабость и болезнь, свои способности он сохранил. Сегодня он живет в своей квартире с родственниками, получает пенсию и пособие, и его регулярно навещают былые коллеги, а Эльвира до сих пор старается поставить его на ноги.

Эльвира
- "Опять дырка?"
Эльвира высказывает недовольство

Вопреки распространенному мнению это не имя, а опять-таки лишь позывной. На деле Эльвиру зовут Мария Кононова, и она является врачом-реаниматологом при городской больнице Энного-62. В годы, когда отряд "Искра" еще действовал, она исполняла роль медика благодаря своим способностям стимулировать восстановительные процессы в организме и подпитывать их, а также имела образование врача и высокие навыки диагностики и лечения. Тогда она еще была стройной блондинкой с довольно дерзким характером, и носила комбинезон медицинской расцветки с красным плащом. Эльвира была лидером медицинской команды и заботилась о раненых и пострадавших во время катастроф, или о случайных жертвах терактов и войн. В её же ответственности была организация временных госпиталей и лагерей беженцев. Члены отряда тоже нередко попадали к ней на прием. Когда отряд распустили - она легко нашла себе место в городской больнице Энного, и сейчас готовится занять место главного врача за свои заслуги. Сегодня она уже немолода, располнела и стала более деспотичной, но желание помогать нуждающимся в ней еще осталось. Поговаривают, она посильно помогает бывшим коллегам, и не отказывает в лечении тем из них, кто решился действовать уже вне закона. 

* - Это далеко не полный список членов отряда. Их могло быть до 10-15 действующих, и около сотни сотрудников ГО к ним причастных. Это играбельная фракция, и я разрешу одного-двух членов отряда Искра. Но с определенными условиями

Братва

Барин
Меньше говоришь - дольше живёшь.
-Барин объясняет рабочим "Энмаша" политику руководства

Настоящее его имя - Юрий Шишаков. Лидер группировки "Энмаш", прозванной по территориальному признаку - они обитают в промзонах, неподалеку от "Энского завода лёгкого и тяжелого машиностроения". Завод этот был рейдерским способом захвачен у бывшего собственника, после чего тот сгинул в одном из плавильных котлов. Этому было немало свидетелей, но ни один не решился дать показания против Барина или кого-то из исполнителей, и этот эпизод был признан несчастным случаем на производстве. Управленец из бандита вышел довольно посредственный, однако завод всё еще приносит прибыль, на которую банда существует, и иногда что-то даже перепадает работягам. Иногда. В группировку часто вербуются такие же рабочие, достаточно сильные и беспринципные для того, чтобы ломать кости кому скажут за щедрую плату. Энмашевцы держат в страхе весь подконтрольный район, старательно запугивая и разобщая работяг, чтобы те трудились и помалкивали, а также потихоньку прибрают к рукам другие промышленные предприятия, оказывая давление на руководство, облагая данью директоров заводов и строя планы по захвату новых производств. Другие банды иногда пытаются зайти на эту территорию, но "энмашевские" оказывают этим попыткам серьезный силовой отпор. Вероятно, у Барина на прикорме местное УВД, которое мало того, что игнорирует все сигналы, так еще и сливает Барину имена "стукачей".

Барин славится своей жестокостью и параноидальностью, а также любит блеснуть своим богатством, за что и получил своё прозвище. Предположительно обладает суперсилами, но их характер неизвестен.

Лом
Я так делаю не потому, что я плохой человек. Я так делаю потому, что я хороший бизнесмен.
-Лом

Противоположный Барину центр силы в криминальном мире Энного. Ломакин Олег Викторович, коммерсант и благотворитель. Матерый залетный уголовник из столицы, ставленник столичных воров в законе, скрывающийся под личиной успешного коммерсанта. Хитер, изворотлив, и при этом наименее агрессивен. За несколько месяцев достаточно быстро набрал влияние, взял под контроль центр города, и путем заказных убийств, подстав и шантажа уничтожил всех конкурентов, в том числе отправил за решетку и бывшего заправилу района по кличке "Дружба". Последний получил свою кличку за то, что мог собственноручно отрезать ноги бензопилой тем, кто был ему должен. После такого жестокого хозяина коммерсанты и владельцы бизнеса с радостью шли под крылышко к Лому, который снизил поборы и не так часто применял откровенный террор. К своим рукам он прибрал ночной клуб Super-Flex, несколько крупных магазинов и все игорные заведения. Лом старательно создавал себе славу "справедливого вора" - легким и широким жестом давал отсрочки должникам, на свои деньги построил в городе православный храм, подкидывает в благотворительные фонды и даже несколько раз решал бытовые проблемы населения. Он настолько заигрался в благородного разбойника, что уже и сам верит в собственную маску, но под ней все равно остается неприглядная морда бандитского главаря.

Благородство Лома всегда имело двойное дно. Прощенные им однажды должники лишь глубже проваливались в долговые ямы, и через это Лом впоследствии прибирал к рукам весь их бизнес. Это была отработанная и редко сбоившая схема - устроить коммерсанту финансовые трудности, ввести в долги, дать им вырасти, а потом по всем понятиям заставить его отдать свой бизнес добровольно и законно, либо оказаться в могиле. Похожим способом он вербовал в свою банду и простую "пехоту" - проигравшихся в пух и прах должников, которым надо было "отработать долг", чтобы хозяин не замазывался в грязных делишках сам. Благотворительность и основание ряда фондов позволяет ему утаивать незаконный доход и "отмывать" кровавые деньги под видом пожертвований. Лом имеет давние терки с Барином, пытаясь схожим методом кнута и пряника переманить на свою сторону промышленников, но те пока слишком боятся предать своего хозяина, крепко держащего их за горло.

Активного икс-гена не имеет.

Химза
Прибыток у нас всегда будет. Быдло слишком трусливое, чтобы трезвым глазом смотреть на свою жизнь. Оттого и бухают как суки, и медленным ставятся, и грибы жрут - спьяну и на приходе жизнь херовее видно. Горбач, наверное, на этом и погорел со своим сухим законом.
-Химза философствует

В миру - Аршавир Аратюнян, лидер бригады "химиков". Молодой и достаточно отчаянный, но уже матерый бандит, контролирующий немалую долю наркотического рынка Энного. Крышует местный рынок, массажный салон(читай, бордель) а также занимается производством и продажей наркотиков, но главная статья его дохода - дешевая контрафактная водка в ларьках. Его банда собрана по этническому признаку, и конкурирует с другими такими бандами, везущими товар из стран Средней Азии. В чужие сферы бизнеса не лезет, но за свою держится зубами. На его подпольных наркофабриках зачастую работают самые обычные люди, ищущие спасения от безработицы, а за ними бдительно надзирают его громилы, пытаясь выявить среди рабочих возможных осведомителей. Часть своей продукции Химза изготавливает лично, а кличку получил за то, что делает своё дело в советском костюме химзащиты. Распространителей он вербует из безработной гопоты или подростков, желающих быстренько и без особого труда подзаработать. Алкоголиков, наркоманов и проституток, которые приносят ему основную прибыль, Химза презирает и обращается с ними как с мусором, а сам старательно ведет здоровый образ жизни, и покупает своим людям абонементы в спортзал, чтоб те не теряли форму. Также время от времени он выдает парочку дилеров милиции по обоюдной договоренности, чтобы те могли отчитаться наверх об успешной борьбе с наркотраффиком, и при этом еще и поиметь с него денежный процент. Имеет некоторые деловые связи с Ломом, поставляя таблетки экстази в Super-Flex и даже привозя из-за границы настоящий и чистый кокаин для VIP-вечеринок, что, впрочем, не мешает им иногда сцепляться, когда Лом пробует прощупать этот рынок. Сильно враждует с этническими группировками, занявшими смежную отрасль бизнеса, пытаясь перекрыть каналы поставок из Таджикистана, Афганистана и Армении. Также имеет особые счеты с Князем, который вбрасывает на улицы какой-то неизвестный крышесносный наркотик, активирующий икс-ген.

Его сверхспособностью является умение в определённых рамках менять химические свойства веществ. Воду в вино он, конечно, не превратит, но может, например, усилить горючесть топлива или дестабилизировать какое-либо обычно менее опасное вещество, превратив его во взрывчатку или кислоту.

Князь

Никому не известный ранее выскочка и беспредельщик, ненавидимый всеми другими бандами и воюющий сразу на несколько фронтов. Анонимен, загадочен, неуловим, а к тому же непредсказуем в виду своей непонятности. Так и неясно до конца, чего он добивается, и что им движет. Проигрывает другим группировкам как в численности, так и в оснащенности, но берет дерзостью и тем, что на его стороне наибольшее количество носителей активного икс-гена. Грабит тех, кого нельзя грабить, убивает тех, кого нельзя убивать, и является основной причиной активных уличных войн с жертвами среди непричастных. Многие подмечают его сходство с классическими западными сверхзлодеями, также любившими анонимность, сложносочиненные планы и неуважение к устоям, принятым в криминальном мире. 

С недавних пор от его имени стал распространяться странный наркотик, активирующий икс-ген даже у простых людей, и при том многократно его усиливающий. Этот препарат однако оказывает целый букет побочных эффектов вроде острого привыкания, необратимого разрушения ДНК, износа организма, и убивает принимающего за считанные недели. Препарат распространяется по очень низкой стомости, на него часто клюют уже зависимые, которым уже всё равно, чем колоться, и слишком быстро убивает, чтобы приносить какую-то прибыль. Следователи уголовного розыска предполагают, что это то ли полевые испытания с целью доработки состава, то ли какой-то сложный план с неясной целью и последствиями. Тем не менее, будоражит сам факт того, что Князь фактически открыл способ пробуждать икс-ген, и это приковывает внимание уже на мировом уровне.

Другие

Леонид Манежников
- "Скажу честно - я не большой приверженец советского строя. В те времена я не раз оказывался под угрозой лишения должности, гонений и даже тюремного заключения, и работы свои вел практически вопреки государству. Я был вынужден совмещать свою работу и борьбу с оголтелой лысенковщиной и политизированностью науки. Но пожив и при тоталитаризме, и при сегодняшней бандитократии - я всё же думаю, что лучше было при тоталитаризме."
Из интервью газете "Сегодня".

Легендарная личность Энного, светило советской генетики и основатель дисциплины исследования икс-генома. До сих пор еще живущий благодаря собственному активному гену-икс ученый-генетик, открывший первопричину появления сверхспособностей у человека, и открывший способ выявлять суперлюдей благодаря лично разработанному методу. Автор сотен исследований и работ, почти бессменный руководитель НИИ Исследования Икс-Генома, лауреат многочисленных премий и мировая знаменитость. Лично общался со Сталиным, с которым был в достаточно напряженных отношениях, но важность его работ перевешивала эту взаимную неприязнь. Ныне проживает в Великобритании, но по состоянию здоровья работать по специальности уже не может - долголетие не обеспечило здоровья, и сейчас Манежников передвигается на инвалидной коляске, и с трудом говорит. Однако ясный ум он сохранил, и с удовольствием консультирует молодых ученых по своему профилю. В Энный-62, где жил ранее, вернуться хочет, но удручен его нынешним состоянием и не видит для себя никаких перспектив и пользы в нём. Поддерживает личные контакты с некоторыми бывшими членами отряда "Искра", для которых является кем-то вроде доброго дедушки. 

Экзекутор
Россия - наше отечество. Смерть неизбежна.
-Экзекутор цитирует учебник русской грамматики

Под этим псевдонимом скрывались таинственные исполнители всех смертных приговоров, вынесенных на судебных заседаниях Общества Черного Списка. Свидетели его деяний дают противоречивые показания, но всегда упоминают черный плащ, железную маску и вороного коня. Некоторые уточняют, что черный плащ был перешитым монашеским одеянием. Как правило, свою жертву Экзекутор предварительно похищал, и уже затем её тело находили со следами пыток и увечий. Впрочем, иногда расправа свершалась на месте, тоже с большой жестокостью и порой с сопутствующими жертвами. Неизменным было то, что до непосредственного совершения преступления выбранная жертва долго запугивалась неотвратимостью кары - список с её именем в нём присылался прямо жертве, Экзекутор мог несколько раз ей показаться, или оставить указывающий на его присутствие знак. Экзекутору приписывали оборотничество, бесплотность, неуязвимость, вампиризм и общение с самим дьяволом. Рассекреченные материалы расследований тогдашней полиции развенчивают часть этих слухов, и подтверждают, что Экзекутор намеренно производил впечатление сверхъестественного существа, используя различные изобретательные уловки, почерпнув некоторые у тогдашних именитых иллюзионистов. Также материалы расследований говорят, что Экзекутор был обученным и умелым бойцом, мастерски использующим оружие ближнего боя, талантливым взломщиком, и ловким, словно цирковой акробат. Существует предположение, что именно из талантливых молодых циркачей Румянцев и отбирал Экзекуторов.

Ни один из Экзекуторов за несколько веков так и не был пойман. Однако в последние годы существования Российской Империи тайное общество было все-таки раскрыто, часть его членов арестована, а часть убита. Общество было вынуждено залечь на дно, особенно лишившись своего лидера, графа Румянцева, приговоренного к смерти через повешение. Казнь была проведена тайно, в охраняемых казематах секретной тюрьмы, так как власти опасались, что Экзекутор предпримет попытку освободить своего хозяина или отомстить за него. Но с тех самых пор от Экзекутора не было ни слуху ни духу. Многие успели даже забыть и о нем, и об Обществе, но совсем недавно, в 1996-м. году о нем вновь вспомнили, когда на двери здания городской администрации появился приколотый антикварным ножом Экзекутора лист с новыми именами. Потомок Румянцевых, Павел, вернувшийся в Россию в том же году несколькими месяцами ранее, подтвердил подлинность ножа.

Управдом
Его послушать, так всё Константиныч наш знает, он же тут самый умный, а кругом дураки одни. Его надо в Москву отправить, в депутаты. Он один там всю Думу всех заменит, и сам себя президентом выберет. Единогласно. Почти. Вот тогда и заживём.
-Жильцы Общаги шутят об Иннокентии Константиновиче

Иннокентий Константинович Камышин - коренной житель Энного, все свои шестьдесят с лишним лет проживший здесь, и половину своей жизни он занимал место председателя домоуправления при малосемейном общежитии №1, она же Общага. Общежития такого типа и так имели довольно низкий уровень комфорта, а беспощадное время неумолимо подточило её, и лишь стараниями Иннокентия Константиновича здание сохраняет пригодный для проживания вид. В тяжелые времена лихих девяностых требуется экономить каждую копейку из выделяемого бюджета, поэтому Управдом очень кстати использует свою способность, дарованную Икс-Геном - создание собственных временных клонов, которыми он и заполняет кадровую недостачу. Вахтер, лифтер, электрик, сантехник, дворник - все эти должности заняты Иннокентием Константиновичем, и за каждую он имеет доплаты, а также не чурается брать плату за обслуживание деньгами или натурой с самих жильцов. Интересно, что у клонов есть определенные отличия в характерах и привычках от оригинала. Даже уровень интеллекта у каждого из них может отличаться. Тем не менее, Управдом поддерживает свой авторитет не только среди жильцов, но и среди собственных копий, и потому может не бояться восстания своих альтер-эго. 

Ярик
Чё, бля?

Беспокойный жилец Общаги, представляющий собою наитипичнейшего "гопника" - неизменный спортивный костюм, дополняемый шапочкой и ботинками при любой погоде, хамские манеры, склонность к мелкому криминалу и тяга к "воровской романтике" - всё в наличии. Усугубляется всё это его суперспособностью - полной невосприимчивостью к любому физическому урону. Молекулярный состав его тела невероятно устойчив, и никакая сила не может его нарушить. Неспособность физически пострадать за свои деяния сделала Ярика еще наглее, и мало кто решается отказать ему в просьбах "подсобить мелочью". Несколько раз он грабил пивной ларек у Общаги, разворотив его полностью, после чего владелец уехал оттуда, и быть бы Ярику очередным узником Широты, если бы не его отчим-участковый, отмазывающий нерадивого пасынка по просьбам жены. Вместо срока он получил бессчетное число часов общественных отработок, и с тех пор немного присмирел, затаив тем не менее свою злобу. Хранит мечту "выбиться в люди", что в переводе с языка гопников означает примкнуть к крупной ОПГ и подняться в пирамиде иерархии как можно выше, чтобы ездить на дорогих машинах, хлестать дорогой алкоголь и одеваться подороже и побросче. Ну, и конечно, сменить дешевый, тесный клоповник на жилье высшего класса. Однако, мечты его упираются в собственное шалопайство и любовь к попойкам, из-за которых мало кто в здравом уме решится доверить ему хоть что-нибудь ответственное.

Камал
Эти так называемые народные мстители приносят городу куда больше вреда, чем те, с кем они, якобы, борются.
-Из интервью местному телеканалу

Позывной куратора ФСБ по городу Энный-62, что недавно прибыл в город с целью надзора за ситуацией и контроля. Широкой общественности он известен лишь как закрытое "мозаикой" мужское лицо на экране телевизора, вещающее измененным голосом о том, что уровень суперпреступности в Энном устрашающе растет, и необходимо выработать и принять меры. Тем не менее, народ как-то сомневается, что этот загадочный мистер икс как-то изменит существующую ситуацию. Говорят, это один из старых сотрудников тогда еще КГБ, вновь поступивший на службу новому государству. Его позывной имеет арабские корни, и в переводе означает "совершенство". Чем он заслужил такое имя - неизвестно.

Дед Мороз

Загадочный маньяк-похититель, действующий исключительно в зимнее время, и терроризирующий Энный уже второй год подряд. Чаще всего его жертвами становятся дети, которые клюют на образ сказочного персонажа, который использует этот подонок. Свидетели сообщают, что жертвы добровольно, не сопротивляясь, уходили с неким человеком в костюме Деда Мороза. О судьбе пропавших, число которых уже дошло до десяти, до сих пор не известно ничего - не найдено ни тел, ни улик. Как правило он выбирал детей без сопровождения, гулявших в темное время суток, но не боялся нападать и в случае, если они были в сопровождении взрослых. Последние зачастую погибали в борьбе с маньяком. Милиция продолжает поиски и настоятельно не рекомендует взрослым отпускать детей одних, а сотрудники регулярно напоминают об опасности и самим детям на школьных собраниях. Маньяк настолько запугал всех, что сейчас люди боятся и подозревают любого одетого в этот костюм человека, и многие аниматоры, работающие в новый год, остаются без заработка. 

С недавних пор появилась версия, что маньяк работает не один.

Пробуждение

Поначалу вокруг была только тьма. Пожалуй и не только вокруг - она была внутри. Каждый был её частью, каждый был един с вселенской пустотой. Осознать себя как нечто отдельное, нечто физичное, вынудил некий отдалённый дискомфорт. Именно с ним пришло ощущение собственных тел, и ощущение это становилось всё мучительнее, всё неприятнее. Всё... болезненнее. Да, этот дискомфорт довольно быстро перерос в боль, тупую и ноющую. А потом по глазам резанул свет, и они были вынуждены вернуться в этот мир окончательно, так же, как пришли в него впервые - через боль, слепящий свет и полное непонимание, что происходит вокруг.

Самым первым пробудился Ярослав Борисов. О том, что он Ярослав Борисов, он узнал уже позже, глянув на бейдж. Звучание имени показалось родным, и повторив его, он ощутил острое чувство узнавания. С ним вернулась часть воспоминаний о себе. Они казались очень далёкими, нереальными, будто сон, но они однозначно были его собственными. Чувство узнавания не отпустило его и тогда, когда он осмотрелся. Как-то сразу пришло в голову, что он находится не где-нибудь, а в Центре Управления бункера "Гекс", и даже не один. Компанию ему составляло около десятка самых разных людей - кто в халатах, а кто в сходной с ним одежде. Было даже три серых спецовки. Взыграло чувство долга - и Ярослав, с трудом вставая на ноги, отправился помогать возвращаться в материальный мир всем остальным.

Приводя в чувство остальных, он машинально сверялся с их бейджами. Фотографии совпадали, а серьёзно опустевшая память легко заполнялась именами. Романова Ирина, Тимофеев Александр, Стаматин Виктор, Сдобнов Евгений, Летов Дмитрий... Как много здесь охраны, однако. Большинство членов персонала бункера находились в Центре Управления. Часть людей уткнулась лбами в холодное металлическое покрытие стола для общих собраний, часть лежала на полу в разных позах, и очевидно не улеглась там добровольно - у многих были очевидные ушибы от этого падения. Стаматина обнаружили свалившимся вместе с креслом у каких-то мониторов, а Сдобнов тучной грудой скрючился у бронированной двери в "Питомник". Одна из немногих серых спецовок, Роман Колмогоров, падая, таки успел подхватить одну из учёных, Жанну Кристалинскую, смягчив ей падение своим телом, и они так и валялись вповалку, находясь в переходе из Центра в Медблок. Все без исключения проснулись в весьма недобром здравии - сухость во рту и глазах, спазмы в голодном желудке, острая мигрень, головокружение и смутные обрывки того, что осталось от памяти.

Люди, в общем, дополняли окружающий беспорядок - общий стол в Центре Управления был просто таки завален бумагами, равномерным бессистемным слоем, а немалая их часть разлетелась по полу. Некоторые были порваны и смяты. Кроме бумаг были ещё осколки от разбитых чашек и около семи уцелевших на столе и под столом. Также на столе находился наполовину закрытый ноутбук в виде тяжелого армированного чемодана, и какое-то громоздкое допотопное устройство в виде квадратного выпуклого экрана с зеленой матрицей и двумя ручками по краям. Также на столе был установлен самописец, из которого вылезло многометровое бумажное полотно, ниспадающее на металлический пол своеобразным водопадом и слежавшееся неаккуратной пухлой грудой.

Впрочем, не все обнаружили себя в Центре. Дмитрий Петров, например, оказался там, где помнил сам себя в последний раз - на кресле перед мониторами видеонаблюдения. Три экрана с разных ракурсов демонстрировали, как в Центре один за другим встают на нетвердые ноги его коллеги, хватаясь за столешницу или иные предметы окружения, а также друг за друга, а потом грузно плюхаются в кресла, боясь упасть снова. Дверь была открыта, и позволяла увидеть то же самое в натуре. Кристина Томбовская же самостоятельно очнулась на больничной койке в уголке медблока. Машинально подняв к гудящему от мигрени челу правую руку, она почувствовала прикосновение холодного неживого металла, и с ужасом для себя осознала, что эта рука до самого локтя - не её собственная, а немного громоздкий металлический протез. Впрочем, полные функции руки кибернетический протез, кажется, выполнял - пальцы двигались довольно плавно. Оставалось только приспособиться к полному отсутствию чувствительности. В остальном всё было в порядке, и Кристине ничего не оставалось, как присоединиться к остальным.

- Много дней уже прошло. А вы первые, кого я видел из людишек. - Отвечал Бобик слегка обиженно, словно винил исследователей в том, что они посмели выжить и разочаровать его. - Хорошо было, никто не мешает. Ходи везде, бери чего хошь. Я уже много вещичек насобирал. Не дотянуть. Придётся прятать.
И он с удовлетворением попинал необутой нижней лапой груду своих баулов. А там действительно были целые горы вещей. Рюкзаки, мешки, чемоданы и полиэтиленовые пакеты были доверху забиты мягкими и не только игрушками, различными бытовыми вещами, старой одеждой, пластмассовыми безделушками, кухонной утварью, собачьими ошейниками и зачем-то ботинками. Впрочем, судя по их состоянию, Бобик собирал их, чтобы жевать. Если разглядеть внимательнее, станет ясно, что Бобик также любит вещи, которые шумят. Целое множество было связок ключей, несколько коровьих колокольчиков, звонок от велосипеда, манок, десятки игрушек-пищалок, пара магнитофонов и CD-проигрыватель. Ещё ему нравились мячики, большие и маленькие. Но была среди всего этого изобилия и полезная утварь - зажигалки, топливо, патроны, запечатанный ящик с взрывчаткой, упаковка фальшфайеров, большая керосиновая лампа, различные инструменты, охотничье ружьё с оптикой, тяжелый револьвер, блок сигарет, противогаз и многое другое. Еды было мало - несколько упаковок галет, макароны быстрого приготовления, вяленое мясо в ваккумной упаковке... Правда у всей еды на упаковке стояла отчётливая маркировка Tanheiser. Странно.

Заметив кассету, человекопёс живо заинтересовался ей. Отложив зажаренного грызуна, он развернулся к учёной, и вытянул морду к ней, наклоняясь к касете. Потянул носом, принюхиваясь.
- Оо... Вещичка!
Жанна очень зря начала дразнить его, вертя маленькую кассетку в пальцах. Рефлексы пса были поистине стремительны. Учёная и понять ничего не успела, как пёс жадно выхватил из её рук запись, и выхватил вовсе не руками - пастью! Цап - и вот он уже резко отпрянул к противоположной стороне беседки, вынимая из пасти кассету и вертя её в руках.
- Маленькая какая-то. Не подходит. - Ещё и недоволен, сволочь. - А она вообще играет? Или игрушечная? Есть у тебя маленький мафон? Дай!

- Хе. Не щёлкай клювом. - Хлопнул по плечу Жанну Зима, и уже потише заговорил. - Теперь ты у него эту штуковину хрен выдуришь обратно. Ну, разве что поменять. Эта сволочь ушастая ещё и забухать любит.
- Сам сволочь! - Гаркнул обиженно Бобик. Слух у него был отменный.

- Это не попасться под этот синий свет открытым телом. - Пояснил Зима. - Вообще-то если даже просто там постоишь дольше положенного, это может плохо кончиться. Но мы же там не будем часами сидеть, правильно? Да и у тебя костюм. А если ты в Зоне долго работаешь, то тебе всё равно уже терять особо нечего. Вот ты внутрь и полезешь тогда.

Ярослав всё-таки не доверил Виктору управление турелью, и забрался туда сам. Путем опытов он определил способ управления - джойстик вертел камерой, боковая кнопка на нём переключала режимы, а кнопка спуска приводила в действие механизм ведения огня, но для безопасности тут стоял предохранитель в сразу нескольких вариациях. Вот это уже было сложнее, но тем не менее, Борисов отыскал нужные кнопки на панели. Пробная короткая очередь по озеру взметнула в воздух фонтанчики воды, и пузыри тут же пришли в движение, стремительно и бесшумно продрейфовав туда, куда Ярослав стрелял.

Разогнав "холодец" по разным сторона водоёма, командир дал добро своей группе на вылазку. Подготовленные гравиплатформы были заняты Шуриком и Жанной, после чего Роман направил "Шарика" в сторону бункера. Зима двинулся следом, собираясь стоять у границы аномалии и если что - передавать информацию остальным.
Трюк с платформами позволил существенно сэкономить время, не тратя его на прыжки по кочкам. А комбинезоны оказались отличным подспорьем для того, чтобы спастись от раскалённых брызгов гейзера. Каждый раз, как в небо с будоражащим душу шипением устремлсялся фонтан жидкости, и проливался дождём на головы двух учёных, они чувствовали только повышающуюся температуру внутри костюма, и слышали писк температурных датчиков, предупреждающих об опасности. Забрало покрывалось множеством крупных капель, его приходилось протирать, а к тому же немного запотевало. Проплыв через всё аномальное озеро, двое учёных оказались в тёмных чертогах руин бункера. Дрон остановился и выжидательно развернулся к ним камерой. Роман, должно быть, ждал от Жанны указаний, куда ему двигаться.

Удачно подвернувшийся под руку мусор оказался помятой аллюминиевой банкой из-под пива. Замахнувшись, Тефлон совершил подачу, которая не опозорила бы и какого-нибудь бейсболиста, и банка пролетела над головами манекенов, после чего звонко ударилась о верх стоявшей на сцене огромной колонки, отрикошетила от неё и, бряцая тонкими боками, укатилась куда-то дальше. Не сказать, что реакция манекенов была бурной, но они однозначно среагировали на звук. Медленно, как бы с ленцой они всем телом развернулись в ту сторону. Ближайшие даже сделали пару нетвёрдых шагов в том направлени. Сделали - и так и остались стоять к сталкеру спиной, словно бы выжидая, а не загремит ли там ещё что-нибудь.

Тефлон тем временем юркой мышью обогнул площадку по краю, держась в тени деревьев. Ещё одним фактом в пользу сталкера было то, что как бы манекены не воспринимали окружающий мир, они не отличались зоркостью, тонким слухом или сверхсильным обонянием. Даже те, чьи пустые лица были повёрнуты в его сторону, не среагировали на него, не замечая пронырливого сталкера. Так он и оказался на нужном пути, готовый продолжать движение вглубь аномальной аллеи

      Кэмэл был сосредоточен на дороге, но всё-таки ещё пребывал в сомнениях. Казавшееся самостоятельным решение повернуть назад после некоторого периода обдумывания всего случившегося теперь уже не казалось таким самостоятельным. До того, как Рысь сказала "разворачивайся", Кэмэл даже и не думал об этом - пёр себе через все невзгоды, словно заводная игрушка, и даже в голову не приходило жаловаться. Но всё же, это не было и просто подчинением приказу свыше, не очередным проявлением слабоволия и неумения думать самостоятельно. Нет, как только Софи сказала "разворачивайся", его прямо молнией ударило осознание, что ему просто НЕЗАЧЕМ идти вперёд. Он и правда не особо понимал, зачем преодолевает все эти ужасы, проливает кровь, прогибается под тяжестью навьюченных грузов и отчаянно сдерживается, чтобы кого-нибудь из своих ещё не стукнуть, так как даже терпение Кэмэла уже начинало давать трещины. Купол давил на мозг, а кроме него на мозг давила и сама Рысь с её вечным недовольством, и внезапная неприязнь к Виконту, оказавшемуся твердолобым фанатиком, и вдруг упёршегося рогом Ковбоя, который втирал им какую-то дичь... Только вот Святоша был человеком во всяком случае приятным. И именно Святоша не давал Кэмэлу окончательно решиться на дезертирство. Да и вообще, именно он заставлял чувствовать себя дезертиром. Когда Кэмэл объявил о решении развернуться, только Святоша не осудил его или Рысь - он принял их решение как должное, хотя явно был не рад и даже ошарашен. Только он не стал что-то доказывать или мотивировать, не присоединился к этой делёжке добычи, из-за которой Кэмэл едва не полез в драку с Виконтом, забыв даже о своём скафандре. Он только попросил довезти хотя бы до Алиески. Хотя бы миновать эту мрачную дорогу смерти с висельниками на лопастях вертолётов. Кто-то ведь сделал это, с осознанным посланием всем проезжающим - смотрите! Я могу! Не хотелось Кэмэлу бросать старика. Оставлять его с фанатиком и вернувшимся из Ада покойником, который склонен совершать безумные поступки. Тем более не хотелось бросать, зная, что он является целью Немезиды, и без Кэмэла и Рыси его шансы выжить в следующей стычке уменьшатся на порядок. Именно из-за Святоши Кэмэл чувствовал себя дезертиром и даже в каком-то смысле предателем. А потому - ещё сомневался в своём решении. А потому всю дорогу был угрюм, мрачен и молчалив.

      Сейчас он был даже рад, что дорога затягивается, полнясь препятствиями. Это выигрывало время на раздумья. Остервенело рубя ствол и отмахиваясь от навязчивых сучьев, Кэмэл внутренне спорил с самим собой. Каждый его удар мысленно сопровождался каким-то мысленным аргументом в этом внутреннем споре, да не просто аргументом, а с крепким матерком. Его невидимый оппонент гнул свою линию, и взывал к Кэмэлу голосами и Ковбоя, и Виконта, и Рамиреза, и Мартина Рутледжа, и Кассиль... Не оставляй их! Не бросай товарищей! Ты себе не простишь! Ты всегда будешь мучить себя вопросом, что с ними в итоге стало! Ну уж нет, с рёвом отвечал Кэмэл, с размаху врубая лезвие топора в ствол! Хер вам! Загнуться здесь ни за понюх, когда мог бы просто уйти! Жизнь свою, и так наполовину проёбанную неясно на что, за какой хер ложить? За кого, а? А за придурка, который уже вышиб сам себе мозги! За скучающего пижона, которому жить нормально не моглось! Ну и да за диковатого полурусского старичка, толкающего проповеди про Бога-Партизана и одержимого мыслью упокоить всех мертвяков. Чем это Николас Рутледж ему должен?! Чего это он будет за него беспокоиться?! Ему за себя надо волноваться! Как бы пожить успеть по-человечески! Забыть своё прошлое проклятое! Продать хабар, поделить деньжата с Софи, и жить спокойно! Черт с ним, даже записульку эту, найденную у убитого им солдата, доставить! Найти наконец могилу Кассиль и возложить на неё хоть цветок! А потом исчезнуть! Свалить в Майами, или там в Лас-Вегас, и прожигать капитал в своё удовольствие! Но голоса в голове возражали - не будет тебе покоя и умиротворения у берегов океана. И не заглушит тоску пиликанье одноруких бандитов. А как просрёшь капитал - станешь просто очередным бродягой. Или будешь просто сидеть на своём чемодане с баксами да медленно сходить с ума в одиночестве, потому что у тебя осталось слишком много нерешённых проблем. Иди до конца! Столкнись со своими демонами, добей их или пади в битве, потому что жить ты уже не можешь! Ты ходячий труп, который сам этого не осознаёт! Тебя убили в шестнадцать лет, твоя душа задохнулась в той же петле, что и твоя младшая сестра! И только пройдя через адскую боль и реки крови и пота ты переродишься! Ты ведь жаждешь этой боли, Кэмэл! Ты ведь поэтому пошел на войну! Нет, говорит Кэмэл, врубая лезвие топора в ствол. Вы уж меня не путайте! Я шел на войну, чтобы стать сильным! И стал! И доказал это не раз! Всё, хватит, прощай оружие! И здравствуйте денежки, гавайская рубашка и коктейль с зонтиком! И домик с лужайкой, и жена ненаглядная, и детишек на плечах катать, и машина в кредит, и простая работа где-нибудь, где нужны мускулы! А вот хрен тебе, Кэмэл, отвечали голоса. Ты не семьянин. Ты вообще не знаешь, как семью создавать. Женщины от тебя бегут, а если найдётся дура, что захочет от тебя детей, то замордуешь ты их, как твой папаша - тебя! Да и потом... Купол-то явно с ужасами не угадал. Ему надо было пугать тебя не тобой-Рэмбо. Ему надо было именно что показать тебя добрым папочкой в домике с лужайкой, что жарит барбекью на заднем дворе и целует хохочущую дочь в животик, подняв на руки, пока жена, беременная сыном, нарезает овощи для салата и смотрит за вами в окошко. Да одна эта картина заставила бы тебя, дурня, застрелиться на месте. Нет, Кэмэл, ты не Ник Рутледж. Ты бездушный убийца, который носит имя табачной компании, ежегодно убивающей тысячи своих клиентов за их же деньги. Ты воин! Вот и не беги от боя!

      Не хочу! Надоело! Кэмэл в сердцах от души ударил по подрубленному стволу. Дерево затрещало, накренилось, и грохнулось прямо в мутную воду, окатив Кэмэла водой и грязью. Тяжко дышащий Ник некоторое время отупело стоял перед очередным поверженным врагом, словно какой-нибудь викинг, сопя от усталости и не имея сил даже утереть выступивший пот.
      - С-сука. - Подвёл итог всей этой борьбе военный, и шмыгнул носом. А затем развернулся и потопал к трофейному "Брэдли".

      Молчал он до самого моста. Смотрел себе вперёд, высунув голову в открытый люк, да следил за дорогой. Остановив БМП, но не глуша двигатель, Кэмэл сообщил.
      - Я попробую проскочить мост на скорости! Если не хотите рисковать обрушиться вместе с мостом, выходите сразу, и выносите добро! Я перееду, а потом донесём всё! А потом зальём бак дизелем под завязку, если там есть чё!

Лось не сразу, но всё-таки обратил внимание на вылетевший из чащи железный шар, из которого бьёт яркий световой луч. А заметив - сразу же пошел к нему. И тут уж не надо было быть биологом, чтобы заметить странность. Лось будто бы не знал толком, как пользоваться ногами - они то слишком подгибались при ходьбе, то наборот, были будто бы прямыми ходулями, на которых держалось тело. Лось выглядел... Ненастояще. Не так. Римма попробовала что-нибудь такое вспомнить, но в голове было пусто.

Софья тем временем начала уводить дрон, так как животное начало агрессивно водить рогами, словно пытаясь поддеть аппарат. Никаких попыток обнюхать его. Никаких порывов к бегству. Ни малейшей настороженности зверя. Даже ярости самца, на чью территорию забрались, не было. Просто попытки сбить летучую штуку. Софья нарастила скорость, видя, что лось настигает "Шарика". Но лось, вихляясь всем телом, тоже ускорился. Скорость пришлось нарастить ещё, но и Лось перешёл на бег, набирая разгон. Несмотря на некоторую неловкость, он не падал, а скорость росла уверенно. Впрочем, Софья не беспокоилась - она подняла дрон достаточно высоко, чтобы животное никак его не достало.

Ребята успели преодолеть половину пути прежде, чем случилось то, чего робототехница не могла учесть. Лось на бегу вдруг подпрыгнул, что всё равно, конечно, не позволило бы ему достать Шарика. Но ему вполне помогла шея, которая с резким противным хрустом вдруг удлиннилась. И не просто удлиннилась - голова зверя буквально катапультировалась из тела, вытянув за собой ещё длинный, массивный хвост, напоминавший прозрачную студенистую сколопендру. Прямо в воздухе рогатая голова вдобавок ещё и разделилась надвое, причём вдоль, разойдясь от середины носа и до шеи на две равные половины. А между ними - уродливые костяные наросты, отдалённо напоминавшие зубы. И вся эта массивная пасть схлопнулась прямо на Шарике, в мгновение ока сплющив дрона в комок металла и давленных микросхем. Окуляр вывалился, повиснув на проводе, прожектор мигнул и отключился, а планшет сменил картинку на синий экран и надпись: "Потеря сигнала".
Вот так исследователи и увидели в действии единственный в своём роде образец Лося-Троглодита.

Безголовое и безвольное тело, лишившееся поддерживающих частей, неаккуратно шлёпнулось в траву, примяв её тушей. Головохвост же, свернувшись в концетрические кольца, разбросал по всей поляне обломки робота, окончательно расправляясь с вторгшимся в его ареал обитания беспилотным аппаратом. Увлечённый этим он так и не услышал потрескивание сухих ветвей под ногами исследователей и шуршание кустарника на противоположной стороне поляны. А исследователи наконец обогнули её полностью, и оказались совсем неподалёку от следующей светящейся палочки.

Этаж за этажом Тефлон поднимался всё выше, наблюдая следы былой жизни в подъезде. Как и почти любой такой, он был буквально испещрён образцами настенной письменности и живописи примитивных особей "Homo Sapiens". Подымаясь с седьмого на восьмой, Тефлон прошел мимо оставленной на лестнице пустой бутылке из-под пива. Переход с восьмого на девятый отметила банка из-под кофе на подоконнике, доверху забитая окурками, а часть из них осталась валяться рядом. Квартиры были нетронуты, все двери были заперты, и вообще несмотря на некоторую запущенность, плохую освещённость и паутину по углам дом выглядел будто бы жилым. Самая обыкновенная многоэтажка в спальном районе. Иногда Тефлону казалось, что он слышит за дверями чужие шаги, или приглушенные голоса. Мерещилось ему отдалённое эхо разговоров на лестничной площадке. Нос иногда щекотал запах курева и кое-какой другой, менее приятный. Однажды он даже услышал тонкую трель телефонного звонка. Иллюзии становились всё навязчивее. Нужно скорее подняться.

Решетку, которой военные отгородили свою площадку, они явно позаимствовали с девятого этажа. Здесь ещё остались отпиленные концы арматуры в стенах. Ничто не помешало Тефлону подняться выше, влезть по приставной лестнице к люку, уже заранее гостеприимно открытому для него, и выбраться наружу, в холодное, зябкое утро.

На высоте было холодно, сырость забиралась под куртку и свитер, заставляя слегка дрожать. Крыша выглядела вполне обыкновенно - покрыта битумом, залита лужами дождевой воды, а вокруг - только вентиляционные вытяжки да телевизионные антенны. Аналоговое телевидение, какая же древность! Будто оказался в старом криминальном телесериале. А вокруг был город - совсем небольшой, с этой крыши была даже видна его граница с начинавшимся дальше посёлком. Вокруг были ряды домов, далёкая телевышка на окраине, длинное двухполосное шоссе , идущее слева и тянущееся далеко-далеко, навеки остановившиеся машины, а на горизонте виднеется розовое предрассветное марево нового дня. В памяти Тефлона возникла цифра 2032 - это была последняя дата, которую он помнил. Она была на плакате с тем мужиком из "Тангейзера" как раз за спиной машущего руками лохматого учёного. Была и другая цифра - 2004. Этим годом датировался Первый Контакт, после которого на теле планеты Земля аномальными язвами высыпали проклятые и благословенные Зоны. Почти тридцать лет между этими двумя датами. Но Призрачный Город выглядел так, будто оставлен людьми всего лишь на год - и то по самым нескромным прикидкам. Пустующий дворик внизу немного запущен, окна соседнего дома пусты и черны от копоти пожаров, но эти руины ещё не отвоевала аномальная природа, а блестящий металл ещё не пожрала ржавчина. Цела детская площадка с горкой, качелькой и турником. Валяются оставленные игрушки в песочнице. Кто-то бросил посреди двора велосипед. Лавочка ещё стоит, выкрашенная в синюю краску. Два припаркованных у подъездов автомобиля на спущенных колёсах густо облеплены жухлой и мокрой листвой, но их живо привело бы в форму качественное техобслуживание. Аномальная растительность только начинает отвоёвывать жизненное пространство, с которого были изгнаны люди - пока это были только побеги травы, пробившие асфальт и оплетавшая подножия домов лоза. Два странных дерева посреди двора ещё сохранили очертания того, чем являлись раньше - тополя, на которых даже сохранилась нанесённая коммунальщиками побелка.

Развернувшись в другую сторону, Тефлон увидел близлежащие дома-высотки, ещё одну широкую дорогу, и фрагмент здания детского сада между углов двух высоток. А дальше, за высотками, было скрыто что-то, уже не принадлежащее миру людей. Там ясно виднелись длинные, вьющиеся волнами чёрные жгуты, прямо стремящиеся в небосвод, поднявшиеся высоко над крышами высоток. Воздух а домами наполняли сами собой летящие по воздуху обломки - в небо подымались неровные обломки бетона и асфальта, целые фрагменты зданий и куски грунта, выдранные с корнем деревья, корпусы автомобилей, перекрученные стальные балки, подъёмный кран, фрагмент полосатой заводской трубы... Всё это медленно кружилось в воздухе, словно заварка в чае, каким-то образом не сталкиваясь друг с другом. А ниже, там, где уже не было ничего видно за домами, постоянно что-то мерцало и светилось синим светом. С той стороны доносился какой-то неясный звук, похожий на электрический гул - его можно было услышать, если как следует прислушаться. Наверное, вблизи он слышен куда отчётливее.
Чтобы наблюдать за этим явлением, на крыше смонтировали целый пункт наблюдения. Сюда притащили кресло и табурет, заменивший столик. На этом табурете остался лежать бинокль, а у края крыши был смонтирован на треноге электронный оптический прибор, напоминающий громоздкий нивелир. Неподалёку на крыше оборудовали посадочную площадку для дрона, но самого дрона на ней видно не было. Не иначе потеряли, высоколобые, отправив машину на разведку


И тут вдруг ожила военная рация, включённая на старую частоту. Тефлон услышал в наушнике чужие переговоры, которые случайно поймало устройство на этой высоте.

- С добрым утром, бойцы. Джамбо на связи, ночь прошла без происшествий. Кто меня слышит, на перекличку. Канц?
- Канц на связи. Ночь без происшествий. Поднимаюсь обратно на позицию. Как поняли?
- Принято. Кинг?
- На связи. Под самое утро убежище раскрыто Ужастиками. Пришлось отбиваться от соседей. У них минус три и один ранен. У нас без потерь. Но патронов уже на донышке.
- Понял. Распечатывай стволы "Тангейзеровцев". Маус, что ты с нами?
- ...
- Маус?
- ...
- Маус?!
- Да, да! На связи! - Голос отвечающего пробился сквозь помехи. - Не успел вовремя вернуться! Пришлось пережидать ночь где попало! Прошло напряжённо но без ЧП, только теперь я не знаю, где я. Какие-то тоннели под землёй. Не канализация, но воняет похоже. Связь ловит только у какой-то решетки сверху. Через неё вижу только небо. Не могу определить своё местоположение.
- Принято. Отправлю группу на высотки, они выйдут с тобой на связь. Пустишь через решетку сигнальную ракету. Если ты в городе, они тебя найдут.
- Да где ж я ещё... Только в этом поганом месте.
- Ну а вдруг... Полковника не нашел?
- Никак нет. Никаких следов Полковника. Остаётся только вариант с подземной автострадой. Но это уже не сегодня, у меня всё на исходе.
- Принято. Инструкция прежняя. Остальным - следующий сеанс связи в полдень, или сразу после выброса. То тех пор блюдём радиомолчание. Всем удачно пережить день.
- Принято. - На разные голоса прозвучало в динамике, и связь отключилась.

Спуститься с крыши можно было при помощи смонтированной здесь строительной люльки. Обычно они работали на электродвигателях, но эта использовала чистую механику, приводимую в действие мускульной силой. Сперва нужно было поднять её, проверчивая ворот, а затем крутить такой же ворот уже в обратную сторону, стоя в самой люльке. В таком случае Тефлон спустился бы прямо во двор. А там уже мог планировать свой дальнейший маршрут.

Знания Жанны о "холодце" были обрывочны, и в целом не дополняли того, что знал о них Тимофеев или Зима. Амнезия забрала часть этой информации вместе с воспоминаниями о самой себе.

Открыв капот бронированного джипа при помощи ручки в салоне, Роман приступил к изучению внутреннего пространства. Что же, технология представляла собой некий гибрид земных разработок с инопланетными. Глайдер работал на "артефактной тяге" - искусственно воссозданных в лаборатории электрумовых стержнях марки "Y". Они немного отличались от тех, которые питали генератор "Гекса", и по сути, являлись не топливом, а эдакими антимагнитами, сопротвлявшимися притяжению матушки-Земли. Их сопротивления не хватало, чтобы достаточно оттолкнуться и покинуть противоположно заряженную планету, но хватало ровно на то, чтобы не падать на неё до конца, оставаясь висеть в воздухе. В виде самородков Зоны они сильно различались и размерами, и мощностями(причём это никак не коррелировалось друг с другом), но разработанная японцами технология позволяла создать искусственные и идеально огранённые октагональные стержни-призмы. Доставать их без гравитационной перчатки не рекомендовалось категорически - бывали несчастные случаи.

В этой машине было два ряда из трёх таких стержней в каждом, вставленных в специальное гнездо вокруг двигателя, или если точнее - Ядра, что копило их энергию в себе, объединяя и суммируя отталкивающую силу электрумовых стержней. Остальная аппаратура просто скапливала, выравнивала и распределяла энергию так, чтобы поддерживать плавное парение бронетранспортёра, а также поддерживать его в определённом положении в пространстве, не давая шататься, плавать, падать и переворачиваться. Вся сопутствующая механика в виде гироскопов и маневровых установок была цела. Основные электрические цепи тоже были в порядке. Вторичные, за которые отвечал отдельный мини-аккумулятор, тоже были исправны - Роману удалось включить фары, светодиоы приборной панели, и ещё в отделении стрелка отозвался сигналом готовности терминал управления турелью. Но главное не работало - сами стержни. Роман наблюдал отсутствие свечения, а сканер Шурика подтвердил отсутствие аномального антимагнетизма. Роман видел такое впервые - разряженный и деактивированный Y-Электрум.

К слову, а откуда он всё это знал? Большинство людей вообще даже не считали нужным в этом разбираться. Роман едва успел об этом задуматься, как вдруг...

Несмотря на то, что алкотестер ещё показывал сколько-то там промилле, хмель уже давно выветрился из головы Романа. Его заторможенный вид и глупый взгляд в одну точку обуславливался ужасом и шоком от содеянного. Он не замечал суетящихся вокруг него полицейских, собравшихся на тротуаре зевак, двух санитаров, что подымали на носилках укрытое окровавленной простынёй тело, не замечал ссадин и кровоподтёков на лице и теле, и сковавших запястья рук наручников, которые, в общем-то, были не нужны - их для порядку надел особо ретивый пухлый мент. Фамилия у него ещё такая смешная - Сдобнов. Всё, что сейчас существовало для Романа - валявшийся на мокром асфальте фрагмент пластмассового бампера, разбитая фара, и кровавое пятно, растекавшееся под дождём. И особенно - грязное колёсико из розового пластика, бывшее когда-то деталью детской коляски.

Прийти в себя его заставил внезапно заслонивший обзор второй патрульный, и щелчок замочка наручников. Тугие стальные браслеты расцепились, освобождая сложенные на коленях запястья рук. И странная фраза, ударившая Романа сильнее плети.
- Извините за доставленные неудобства, гражданин. Вы можете быть свободны. За вами уже приехали.

Из-за спины копа раздался негодующий и чуть визгливый голос того Сдобнова.
- Ты что, охренел?! Я же сказал, наручники оставить! Нам его ещё в отделение...
- Не поедет он ни в какое отделение. - Хмуро ответил напарник Сдобнова, пряча взгляд. - Всё, сворачиваемся.
- Чего?! Какое сворачиваемся?! - Бушевал пухлый. - У меня чистосердченое уже на руках! И записи с камер! И свидетелей уже... У меня тут бумажек на него на два тома уголовного дела! Какое сворачиваемся?!
- Женя, блядь! - Теряя терпение, сорвался на рык полицейский. - Ты не понял чтоли? Ему ничего не будет! Он с Завода!

До того, как попасть в "Тангейзер", Роман занимался какой-то работой на Целиноярском Электрумовом Заводе, который местные звали просто и значительно - Завод. По сути Завод был второй и главной властью в Целиноярске, причём властью тоталитарного уровня. Производство было засекречено на уровне гостайны, и каждый хоть мало-мальски значимый специалист оберегался как зеница ока. За каждым рабочим бдительно следили, его телефоны слушали, служба безопасности проверяла всю его родню до десятого колена - однако отсутствие личной жизни компенсировалось принадлежностью к касте неприкасаемых. Завод не мог позволить себе терять специалистов, даже если тем светят реальные тюремные сроки и за более страшные преступления, чем езда в пьяном виде и наезд двух на пешеходов. Там Роман и получил знания о некоторых подробностях производства электрума, его видах и устройстве работающей с их помощью аппаратуры и транспорта.

Итак, бронированный глайдер-джип лишился своего главного элемента - стержней. Без них это было лишь неподвижное бронированное укрепление. Возможно, причиной тому был катастрофический аномальный всплеск. А возможно, у "Тангейзера" было какое-то супероружие, способное отключать технику военных, работающую по подобному принципу. Кто уж теперь разберёт.

Заглянувшая к глазок Кристина увидела лишь спину уходящего прочь человека в серебристом "Пилигримме". Он как раз скрывался в раскрытом настежь дверном проёме напротив, ведущим уже на улицу. Напоследок он оставил повешенный на ручку входной двери ХИС, дающий голубое свечение.

Женя тем временем вернулся обратно к входной двери, и проверил бушлат. Вопреки его ожиданиям, в кармане был всего только старый коробок спичек и загрязнённые рабочие перчатки-ХБ с надписью-аббревиатурой: "ЗКПС". Откуда-то Женя понял, что знает значение этих букв - "Завод космического приборостроения". Ключа в карманах не нашлось.

Решив, что на этом с них хватит, учёные и охрана засобирались прочь из гостеприимного дома. Тем более что обстановка уже начинала эмоционально давить - там и тут мерещились шаги, тени и чужое дыхание. Мелкие слуховые галлюцинации были первым признаком пси-воздействия. Поскольку ключа найти быстро не удалось, было решено двигаться через чердак. Один за другим, с посильной помощью напарников, исследователи забрались туда, и вперёд вышел Дмитрий с топором, начавший прорубать себе и спутникам путь через проросшие ветки-коряги и попадавшийся под топорище хлам, лежавший на чердаке. А пока путь пробивался, Римма рассматривала вытащенный из ладони Летова камешек. Странный, гладкий минерал без своего свечения был похож на обычную тусклую стекляшку. Приборы молчали даже в непосредственной близости от аномального объекта. Похоже, Летов не просто попал под аномальное излучение, но полностью его поглотил, разрядив собою артефакт, словно конденсатор. А вот что это за излучение, и как оно отразилось на человеке - покажет лишь время.

Пройдя чердак насквозь и оставив после себя только щепу и обломки, исследователи спустились вниз уже по адресу "Пролетарская 4/2". Эта сторона дома имела схожую планировку, и выглядела такой же нетронутой. От их таинственного союзника, что называется, простыл и след - таковой остался только на ковровой дорожке в виде чёрных рифлёных отпечатков подошв, сделанных той же нефтеподобной жижей, что текла из-под его забрала и из каждой прорехи в материале "Пилигримма". Впрочем, ушел он не безмолвно - своё обещание он сдержал. На закрытой двери, соединяющей две половины дома, остались висеть два ХИСа - один светился голубым светом, а второй красным. Над ними на магнитик, снятый с холодильника, был повешен блокнотный листочек с машинкой, на котором снова было послание.

"Красные - короткий и опасный путь.
Голубые - длинный и более безопасный.
Выбирайте сами.
Остерегайтесь Медведя. Он может почуять вас. Старайтесь нигде не задерживаться.

Я оставлю вам подарок у домика лесника. Поможет пережить ночь."

Суть сообщения была предельно ясна. Оставалось только выбрать путь. Если, конечно, исследователи не хотели осмотреть и эту половину двухквартирного дома.

Попытки Кристины воззвать к осторожности спутников были гласом вопиющего в пустыне. Никто не отреагировал на её призыв остаться в стороне, и все немедля разбрелись по комнатам, осматривать заброшенное жилище.

Римма вместе с Дмитрием отправились направо, и вошли в достаточно просторное помещение, в котором природа загадочного феномена в виде свечения под полом немного прояснилась. Вероятно, это было связано с о сквозной дырой в промятом вниз потолке, и второй такой же дырой чуть в стороне, которая образовалась в дощатом полу. Дыры были диаметром примерно в сантиметров сорок-пятьдесят, и явно были оставлены каким-то объектом, на высокой скорости падавшим в дом под небольшим углом со стороны того входа, через который они сюда попали. Одно было странно - обломки. А точнее - полное их отсутствие. Не было ни поломанных досок, ни фрагментов разрушенных стропил, ни осыпавшейся побелки. Обстановка вокруг так же не носила признаков хаоса, который мог вызвать объект, насквозь протаранивший здание. Единственное - багет одной из штор наполовину оторвался, и одной стороной висел на стене, а второй лежал на полу. Да и то - это скорее сделало время, разрушение стены, ослабшие крепления и вес самих штор, собравших на себя пыль.

В остальном это была самая обычная гостинная. Два окна в этой комнате были всё ещё целы, но снаружи к стеклу так и прижимались чёрные ветви, заслонявшие обзор, и они уже начали понемногу выдавливать стёкла и раму. Третье, на другой стене, было забито досками, и через него сюда ранее смотрел Евгений. У дальней стены стоял прогнувшийся и запылившийся пружинный диван. На него был натянут выцветший чехол с репродукцией картины Васнецова "Богатыри". Определённо ручная работа - очень кропотливая и тонкая, что особенно заметно по не совсем удавшимся лицам. Диван был способен разложиться, превращаясь в кроватьь. Напротив дивана, как обычно, стоял телевизор, поставленный на тумбочку. Телевизор был накрыт тюлем, а сверху на него была поставлена резиновая кукла с пышной кучерявой причёской, изображавшая Юрия Куклачёва. Эта кукла умела очень противно пищать, и этим нравилась детям и была ненавидима взрослыми. По стенам развешаны фотографии - стариковская привычка. Изображены на них тоже или старики, или они же, но бывшие когда-то молодыми. В старом шифоньере в углу, там, где стоит так никогда и не использовавшийся сервиз, более новая фотография в рамке - сидящая на лавке перед этим самым домом старая женщина, а по бокам от неё сидят мужчина в камуфляже, молодая женщина, и никак не желающая сидеть у неё на на коленях дочка лет шести-семи в сиреневом платье и маленьких сандаликах, с обязательным пластырем на левой коленке. В день фотографии было солнечно, а на стену падала тень от находившегося где-то за кадром деревца. Девочка казалась странно знакомой как Летову, так и Римме. Но уловить никак не выходило.
Второй половиной помещения была его кухонная часть. Тут всё было как положено - обеденный стол был застелен клеёнкой с клубничками, а вокруг были сдвинуты табуретки в самом разном состоянии. На столе ещё оставалась сильно загрязнённая посуда и основание разбитой вазочки. Однако никаких признаков присутствия в них еды не было вообще. Пуст был и раскрытый настежь холодильник - старая советская "Бирюса". Одни лишь пустые полки. Посудные ящики, закреплённые на стене, были запылены, но хранили своё содержимое в виде чашек и тарелок. Несколько тарелок осталось лежать в раковине нестойкой башней, которую венчала чугунная сковородка. На самой большой конфорке газовой плиты остался стоять эмалироанный чайник с деревянной ручкой. Ничего примечательного.

Последней деталью была икона с рушником, закреплённая под самым потолком в дальнем углу помещения. Перед нею на полочке осталось блюдечко с обёрткой от конфеты.

Путь в подпол обнаружился под старым ковром. Он был немного сдвинут, и Летов заметил краешек люка. Оставалось только скатать ковёр в трубочку и поднять люк, чтобы спуститься вниз. В дырку втиснуться было бы немного сложно.


Тем временем Софья и Женя исследовали спальни. Очевидно, тут поселили супружескую пару - две кровати были сдвинуты и застланы одним бельём. Здесь же присутствовал стол с настольной лампой, на которой осталась раскрытая на середине книга обложкой вниз, и старый фотоаппарат в потёртом кожаном чехле. "Зенит", советская классика! В столе в тумбочках были какие-то бытовые вещи вроде непишущих ручек, баночки засохшего клея, коробки с домино, цокольный фонарик, коробка с крючками, спичечный коробок с перловкой и набор старых аудиокассет, подписанных вручную маркером. Прослушивать их предназначалось на воон том бубмбоксе на шкафу, укленном детскими наклейками-стикерами, но он, похоже, ещё до катастрофы Первого Контакта отправился на пенсию - у него отсутствовала крышка, а шнур питания был обёрнут вокруг него. Сам шкаф с зеркалом в дверце был полон одежды и каких-то полотенец, а ещё там нашелся большой и пустой походный рюкзак, к которому прикрепили двухцветный красно-белый поплавок и раскладной сачок. В этом же шкафу, на самой верхней полке, Софья нашла увесистую обувную коробку, наполненную фотографиями.
Также на стене висели стрелочные часы на батарейках, остановившиеся примерно в час и пять минут. Совпадает с официальной версией времени начала Первого Контакта.

Евгений заглянул в спальню без особого интереса, и оставил Софью копаться в своём прошлом. По пути заглянул в детскую - увидел там ещё одну кровать, расстеленную и в беспорядке разбросанную, и раскиданные по полу игрушки вроде кукол, фломастеров, скакалки и всего такого. Евгений направлялся прямо к двери между двумя раздельными квартирами. Эта дверь неожиданно оказалась хорошей металлической дверью, которая была повёрнута лицевой стороной в направлении соседей - то есть, принадлежала обитателям этой половины дома. И, чего и стоило ждать, она была наглухо заперта. Однако, в ней присутствовал глазок. Глазок? Чтобы шпионить за соседями? К чему это вообще? Из чистого любопытства Евгений сдвинул крышечку и заглянул.

Там стоял он. Человек в подранном серебристом "Пилигримме", грязном от какой-то чёрной жидкости, что сочилась из него же, стекая наружу через прорванные отверстия и, особенно интенсивно, через разбитое забрало. Евгений застал его деловито переходящего по коридору соседней половины дома из одной комнаты в другую, держащим в руке светящуюся приятным зелёным цветом палочку ХИСа. В другой его руке был штатный тангейзеровский сканер. Ещё секунда - и неизвестный скрылся бы в соседнем помещении, но тут вдруг что-то остановило его. В недоумении замерев на половине шага, неизвестный задумчиво опустил ногу обратно, а затем медленно повернулся чёрным провалом разбитого забрала прямо в сторону двери.

Второй раз в жизни Евгений смотрел этому парню, можно сказать, в глаза.

Некоторое время у исследователей заняли попытки хоть немного привести себя в порядок. Троглодиты обладали немалой силой, и оставили после себя внушительные гематомы и рассечённую местами кожу. Особенно пострадали Женя и Римма - у пухлого охранника немилосердно болело всё тело, а Римме до сих пор было больно слишком глубоко вдохнуть. Меньше досталось Летову - немного подташнивало, и гудела голова, а через разбитый нос плохо дышалось. Софья чувствовала тупую пульсирующую боль в области груди. Одна лишь Кристина выбралась сухой из воды, не получив ни малейшего повреждения.

Чтобы облегчить свои страдания и ускорить заживление, Рииме и Жене пришлось разоблачиться до пояса, что могло вызвать некоторую неловкость. Дмитрий тактично оставил медпомощь учёной ей самой, чтобы не смущать женщину(хотя, возможно ли было вообще её смутить?), а сам занялся Женей, а потом и собой. Покончив с этим, исследователи продолжили движение вглубь леса.

По пути Римма изучала с таким трудом добытый журнал - находка, как казалось, не самая желанная и интересная, но на поверку оказавшаяся весьма полезной. Правда чтобы читать рукописные буквы, пришлось включить фонарь или воспользоваться ХИСом - деревья росли так густо, что видимость была очень малой.
Итак, этот журнал действительно принадлежал тангейзеровцу, и был чем-то вроде замены сломанному ноутбуку - такой была пометка под обложкой. Автор кратко рассказал, что его девайс, на котором хранились материалы, внезапно отключился после вхождения в очередную "глухую зону", и чтобы не терять впредь данные, он решил по старинке использовать рукопись. Данный дневник был ещё и личными заметками, а не одним лишь журналом наблюдения.

Все материалы в дневнике касались самого Чёрного Леса. Уцелел фрагмент, рассказывавший о том, что данный лес начинает распространяться ещё под землёй в виде обильной и разветвлённой корневой системы, единой для всего леса. Первые его корни обнаружены за несколько километров от текущей границы. Пускаемые наверх стволы растут очень быстро и очень густо, подавляя другую растительность. Иногда просветы между двумя разными стволами составляют всего лишь сантиметр. Сами стволы могут быть от десяти до шестидесяти сантиметров в диаметре. Черный цвет стволов и листвы обусловлен высоким содержанием масел в древесных волокнах, которые можно использовать как низкооктановое топливо - например в масляных лампах. Только вот пилятся и перемалываются деревья очень неохотно - слишком крепкие. Однако эти деревья - не просто деревья. Большая часть стволов - "ненастоящие", так называл их учёный. Их вырубка не приводит ни к чему. Настоящие же стволы испускают "слабый аномальный фон в 200-300 мкБр" на частоте пси". Одно дерево даёт едва заметный эффект, но в массе они создают опасный урвоень психоактивного поля, которое влияет на мозг самым дурным образом. Не рекомендовалось оставаться внутри леса дольше, чем на несколько часов без регулярного приёма седативных препаратов, иначе вполне легко было сойти с ума. Также рекомендовалось регулярно менять состав исследовательской группы, так как эффекты излучения носили накопительный характер. В самом лесу встречались небольшие светлые поляны, не заросшие деревьями, и психофон там был в норме, если сравнивать с показателями остальной Восьмой Зоны.

Через пару вырванных страниц учёный осторожно предполагал, что у леса есть некий центр, из которого деревья и ретранслируют это излучение. Все опрошенные и он сам в один голос говорят, что среди возникающих слуховых галлюцинаций наиболее часто встречается звук, похожий на шепот. Шепот этот будто бы исходит от самих деревьев, они как бы пытаются говорить с людьми. Вероятно, слышали его не только люди, но и троглодиты - они часто скапливались у таких деревьев, обнимали их и пытались есть кору. Прислушиваться к этому шепоту категорически не рекомендовалось.

Лес был малонаселён, психодеревья вытеснили практически все другие формы жизни. Внутри кое-как приспособились выживать только племена лесных троглодитов, охранявших своих альфа-самок, стаи волков и вороны. Также учёный кратко упоминал о лосе и медведе. Именно кратко и в единственном числе. О лосе была одна заметка, в которой учёный рассказывал, что видел его лишь дважды издали, и тот ни разу не поедал траву или мох. О медведе же и вовсе было всего два предложения: "Он кричит как человек!" и "При встрече с медведем - не думай о медведе!".

Сам Лес родился из какого-то заповедника, карта которого была вклеена сюда же. Вокруг этой карты была нарисована ещё одна граница, ширившая территорию заповедника почти в два с половиной раза, и захватившая все ближайшие населённые пункты и автодороги. Судя по заметкам учёного, лес и не думал на этом останавливаться, и продолжал очень быстро расширяться. Сделать карту леса не представлялось возможным, так что учёный предлагал определять своё местоположение по объектам-ориентирам, чтобы понимать хотя бы где ты примерно находишься, и в каком направлении идти дальше. Таких ориентиров было всего десять, и одним из таких как раз и был искомый дом лесника. Последний и вовсе был одним из немногочисленных мест, где ещё и психофон был в норме, а растительность была реже.

Последней записью было следующее: "Нападения на полевую лабораторию слишком участились. Я приказал свернуть миссию. Группа в составе 17 человек ушла по тоннелю номер 21 под заводом космического приборостроения. Гермодверь была закрыта с той стороны. Сам я остался. Мне возвращаться некуда."

Была также небольшая заметка о сталкерах.
"Почти все они, в противовес всем этим наполненным приключенческой романтикой бредням, больше всего напоминают самых обычных уголовников, одержимых лишь наживой, и отчаянных настолько, чтобы залезть сюда. Ни малейшего благородства, никакого "сталкерского кодекса чести" - всё это мифы. Среди них совершенно в норме вещей сцепиться из-за добычи, бросить товарища или пустить кому-нибудь пулю в спину. Они готовы продавать опаснейшие аномальные объекты даже террористам, если они больше всех заплатят, и случай в Тель-Авиве лишь единичный тому пример. Они легко обманывают новичков-напарников, которых зовут брелками и пользуются их неискушенностью, и нередко жертвуют их жизнями без раздумий и сожалений. Немалая часть сталкеров, кстати, действительно бывшие узники различных лагерей, нашедшие новую нишу в криминальной сфере, или просто какие-нибудь отбросы, неспособные жить нормально. Немалая их часть, кто достаточно долго общался с Зоной, уже имеет запущенные генетические дефекты и мутации, и с каждым днём они всё меньше походят на людей. Во что они выродятся в итоге - я даже представить себе боюсь. А ведь мы для них теперь - цель."

Более в журнале ничего интересного не нашлось, а половину страниц и вовсе кто-то повырывал.

----------------------------------------------------------------

Чем дальше исследователи углублялись в Чёрный Лес, тем темнее вокруг становилось. Кроны деревьев были так густы, что под ними день казался ночью, и разглядеть хоть что-то без фонаря было решительно невозможно. К счастью, осветить путь было чем - на эту роль неплохо сгодился Шарик, послуживший путеводным летающим прожектором. Вместе с тем лес был необычно тих - отсутствовали привычные лесу звуки вроде птичьих голосов и стрёкота насекомых. Оттого сильнее нервировало, когда нет-нет, да хрустнет где-нибудь неподалёку какая-нибудь веточка, или зашуршит что-нибудь в ближайшем кустарнике. Любой звук и шорох казался рыскающим поблизости хищником или крадущимся вслед с недобрыми намерениями человеком. Мерещились за чёрными стволами неразборчивые силуэты и призрачное движение. Возможно, это так же было свидетельством повышенного психофона, о котором прочитала недавно Римма, и что подтверждали датчики в её собственном костюме и костюме Кристины. Данные, выводимые прямо на забрало модулем дополненной реальности, постоянно докладывали о неуклонном росте аномального излучения пси-частоты. Нервозность тем не менее никуда не уходила, и медленно, но верно росла и копилась.

Всё реже в лесу встречались признаки человеческой цивилизации. Заросли поглотили всё рукотворное, оставляя лишь жалкие напоминания, которые тоже скоро будут стёрты. Одиночный ржавый корпус автомобиля, раздавленный древесными стволами. Остатки фундамента человеческого жилища. Одинокий автобусный полустанок без имени. Короткий участок дороги с остатками асфальта. Ржавеющий в зарослях танк Т-72, вросший в землю до гусениц. И потому было удивительным видеть, что в Лесу уцелел аж целый дом.

Деревья и бурелом по бокам уже высились стеной, формируя неширокий тёмный тоннель, когда вдруг луч прожектора Шарика выхватил из темноты уцелевший участок забора с облупившейся голубенькой калиткой. Забор уходил в две стороны, упираясь в сплошную непреодолимую стену чёрной древесины, которая немного расширялась чуть дальше. Странно, но при взгляде на эту калитку у Софьи возникло острейшее чувство дежа-вю. Она отчётливо помнила и эту дверцу, и небольшой козырёк над нею, помнила почтовый ящик с номером 4/1 и такую же шильду на правом столбике, прибитую на гвоздь. Помнила она и то, что калитка эта открывалась путём нажатия на небольшой металлический язычок над ручкой, который служил рычагом, подымающим засов. Стоило только нажать на неё - и дверца упала, ввалившись внутрь. А за нею начинался участок двора перед длинным двухквартирным домом.

Ещё до того, как войти, Софья уже знала, что увидит слева собачью будку. И она действительно была там - покосившаяся, ветхая, с рукописной надписью "Бобик" над входом, и одиноко валявшейся цепью, оборванной у самого начала. При взгляде на неё возник странный рефлекс - желание приготовиться и поймать несущуюся на неё собаку. Она буквально слышала, как топочут на сумасшедшей скорости четыре лапки и бренчат металлические звенья. Но собаки давно не было здесь - простыл и след. Осталась только пустая эмалированная тарелка с нарисованной клубничкой, тронутая ржавой червоточиной на донышке. Справа должна была быть машина - старая зелёная "Нива". И она и правда там была - стояла на спущенных колёсах, утратившая все стёкла, с распахнутыми настежь дверями, капот, крыша и салон покрылись толстым слоем слипшейся жухлой листвы. Дом она узнавала тоже - во всяком случае ту его половину, что была сейчас повернута к ней. Она точно знала, что только эта половина выкрашена в салатовый, да и вообще знала, что этот дом разделён на две половины и его занимают сразу две семьи, и с другой стороны находится уже другой двор с другим входом. Знала она и то, что существовал сквозной проход между соседями. Дом выглядел практически нетронутым - его не взломали и не разорили, и ветшал он только от времени и подтачивающих его деревьев. Он служил своегобразным коридором между смыкающихся рядов чёрных стволов, которые медленно, но неумолимо отрезали этот путь в заповедник навсегда. Впрочем, его даже укрепили - оба окна по бокам от входа были неровно, но наглухо забиты крепкими и толстыми досками, а на родную дверь с мягкой обивкой навесили внушительных размеров амбарный замок.

Улица Пролетарская 4/1. Какой невероятно знакомый адрес. И как невероятно-знакомо тут всё для Софьи. Разве что... Всё кажется очень уж маленьким, хотя с виду размер дома, двора и калитки вполне себе обычный.

Римма, сверившись с картой в журнале, обнаружила, что этот дом был первым из ориентиров, отмеченных учёным на карте. Этот дом был помечен знаком вопроса и словами "осмотреть позже". Ещё одной интересной деталью было едва уловимое синее свечение, слабо мерцавшее в щелях между досками и дверных зазорах.

Джефф признался себе, что всё-таки немного ревнует Шерри к этому парню-колдуну. Будь прокляты оговорки Джинкс, из-за которых зомби начал смотреть на Шерри как на девушку! Он и сам понимал глупость и бессмысленность этого чувства, но тут надлежало просто перетерпеть и быть хорошим другом, оказывая поддержку. И всё же... сраный ты Гарри Поттер, у тебя нечестное преимущество в виде живого, тёплого тела! Ну если он только её не сбережёт! Джефф его лично превратит в зомби, и заставил убираться в своей квартире!

"Ну, у него в запасе ещё неделя. Твой рекорд ведь две, так? К тому же, ты смотри осторожнее, вдруг он тебя в жабу превратит, если ему не понравится твой характер :)"
Таков был ответ Джеффа на текстовое сообщение Шерри, когда та поведала о своих успехах. А после ему было уже не до того - впереди замаячило настоящее дело. Работа под прикрытием! Снова встретившись с Джинкс и её товарищами, Ромеро отправился на встречу с мастером косплея. По лестнице Джефф поднимался без всяких видимых затруднений, не чувствуя никакой усталости, сумев обогнать и поторапливая товарищей. Когда дверь открылась и Киба впустил - или впустила - их в своё обиталище, Джефф долго и пристально рассматривал его или её, мучительно гадая о половой принадлежности косплеера. Вот ведь чёртовы анимешники! Десять лет прошло, а с ними всё те же проблемы!
- Объект "Ромеро". - Произнёс свою оперативную кличку Джефф, продолжая с подозрительным прищуром мерять взглядом хозяина студии, тщетно выискивая хоть одну подсказку относительно половой принадлежности Кибы. - Извини за запах, кстати. Советую открыть окно.

Джефф потратил на эту фразу большую часть набранного воздуха, и потому, когда представилась своим полным именем Крекер, неловкой ситуации удалось избежать. Ему и раньше казалась смешной эта кличка, а теперь он и вовсе представил себе гигантскую злую печенюшку, насылающую торнадо, и не смог сдержать смеха. Он прыснул, и беззвучно затрясся от смеха, так как воздуха в лёгких больше не осталось, чтобы смеяться со звуком. Но за этот смех ему стало немного неловко, и он быстренько взял себя в руки, шумно вдохнул, и пояснил.
- Извиняюсь. Судороги. Иногда случается. То ноги дёргаются, то лёгкие сожмутся. Обычная хрень.

Ага, значит "никогда не делала". Всё-таки девчонка! От этого знания неловкость улетучилась - всё-таки было как-то неправильно находить милым парня, даже если ты сам, по сути, бесполое существо, неспособное испытывать ничего, кроме чисто эстетического удовольствия при взгляде на чужую внешность.
- Можешь снимать, без проблем. Только твой акк в ютубе могут забанить за шок-контент, если вдруг захочешь выложить. Да, если вдруг что надорвешь или случайно проткнешь мне глаз, не пугайся. У меня степлер в кармане на случай появления лишних дырок, а глаз вырастет заново.

А дальше началось что-то сумасшедшее. События превратились в настоящую чехарду. Крики мутантов, топот босых ног и звуки толкотни стали первыми нотами в симфонии хаоса. В такой момент Римма неудачно поддалась жадности, не став довольствоваться уже добытым, и бросилась к топору, выпущенному Женей, который сейчас остервенело отпихивал от себя мутантов. Старый колун был подхвачен с пола, Римма замахнулась, и одним ударом закончила дело. Черт возьми, неудивительно, что у Евгения не вышло с первого раза! Но как только кейс с с отрубленной кистью упал на пол, мутантская масса просто смяла Римму. И ей бы очень не поздоровилось, если бы Женя сейчас не умудрился сорвать крышку с файера.

Едва только Евгений это сделал, как в его руке вспыхнула яркая красная зведа, звучно шипящая и испускающая противный, едкий дым. Находившиеся по соседству мутанты отпрянули в ужасе все, кроме одного, который остервенело молотил Римму всеми руками, оседлав сверху, да так, что у неё потемнело в глазах. Но Жене досталось куда как хуже. На него набросились все три разозлённых дикаря - видимо, гнев от покушения на их святыню пересилил в них страх перед ярким шипящим пламенем. На Женю обрушился настоящий град жестких, болезненных ударов руками и ногами. Бронежилет не мог спасти его - кевларовое волокно почти не гасило удары. Каждый удар отзывался вспышками ярких пятен в глазах, но несмотря на боль Сдобнов так и не выпустил из рук ни горящий химический факел, ни пистолет. Риммина же выдержка оказалась не готова к боли - от первого же удара она выпустила из рук топор в тщетной попытке заслониться.

Откуда-то со стороны союзников прилетел брошенный Кристиной фальшфайер, упавший прямо в гору хлама совсем неподалёку от Евгения. Увлечённых расправой над СБшником мутантов не отвлёк и он. Равно как не отвлекли и языки пламени, мгновенно побежавшие по валявшемуся здесь старому деревенскому ковру, утащенному из ближайшего же дома. Жареным запахло в буквальном смысле.

Спасением для и так не лучшим образом сложившейся ситуации стали действия Летова и Софьи. Последняя успела похимичить немного в планшете, и левитирующий рядом "Шарик" снова надрывно завыл тревожной сиреной, невыносимо раздражая дикарей. Спешащие на расправу троглодиты взвыли, зажимая слуховые отверстия в неправильных головах, а потом с яростью бросились в сторону так сильно раздражавшей их штуки. Прямо навстречу пулям.
Старый советский автомат радостно загрохотал и залязгал скачущим затвором в руках беспощадно поливавшего пространство огнём Дмитрия. Ему вторил быстро протрещавший "Глок" Софьи. Взмыли ввысь переворачивающиеся в воздухе обломки подношений. Разбитый пулей телефон отшвырнул свою трубку, прощально помахавшую шнуром. Взорвался кусочками синтепона раскуроченный плюшевый мишка, неловко упав на пол, словно случайная жертва этой войны. Разлетелись на маленькие восковые капельки воска несколько церковных свечей. Со звоном осыпались на пол острые осколки разбитого зеркала. Упала на под пробитая пулей фотография, и безжалостный свинец лишил лица какого-то давно забытого мертвеца. Несколько выщербин появилось на стволе мистического древа. Насколько Софья могла судить, ни одна её пуля не добилась ничего, кроме внесения лепты в окружающий хаос. А вот Летов умудрился одной длинной очередью скосить сразу троих мутантов, безвольно растянувшихся на полу, и ранить четвёртого в ногу, заставив его упасть.

Оставшиеся мутанты добрались до Шарика. Точнее, добрался один, схватив дрона и явно вознамерившись шандарахнуть его пару раз о пол, стену или Летова, но никак не мог справиться с сопротивлением антигравитационного двигателя. А вот второй напал на Софью, бросившись на неё с разгону. Но куда там - техница оказалась сильнее, хотя жесткий удар в корпус сразу с двух рук заставил её поперхнуться собственным ругательством.

Вклинившиеся в ряды исследователей Зоны мутанты, погнавшиеся зачем-то за Кристиной, встретили серьёзный отпор со стороны её напарников. Римма буквально навскидку поразила цель из дротикомёта - винтовка почти беззвучно выплюнула дротик из ствола, и игла впилась прямо в шею мутанта с топором. Впрыснутое в кровь снотворное по кратчайшему пути добралось до мозга, и бег мутанта постепенно замедлился до полной остановки. Не добежав до Кристины всего полметра, монстр просто остановился, выронил топор, и так и остался стоять, закатив глаза в полной прострации. Из приоткрытого рта потянулась густая слюна, а гортань издавала неразборчивые звуки, заменяющие этим существам храп. Подумать только, они даже спали стоя.

А вот женщине-мутанту был уготован вечный сон. Евгений уже вскинул свой "Моссберг", поймав на мушку мутантку, и рванул спуск пухлым пальцем, приготовившись ощутить мощную отдачу. Дробовой залп грохнул оглушительно, из ствола вырвалось яркое пламя, искры и густое дымовое облако. Дробь оставила в груди целое созвездие рваных, кровоточащих дырок. Мутантке была нанесена тяжелейшая рана, и среднестатистического человека она бы немедля вывела из строя, если бы не убила сразу. Но похоже, эти твари отличались немалой стойкостью. Раненая немедля потеряла интерес к Кристине, и выбрала целью уже Женю, направившись к отступающему толстячку. И, наверное, настигла бы его, если бы сразу после этого в неё по наитию не выстрелила Софья. Её одиночная пуля мгновенно оборвала жизнь раненой, угодив прямо в затылок, и мутантка упала в неловкую позу без всякого шанса подняться.

Кристину уже никто не преследовал, и никто не мешал ей святотатствовать и разрушать чужие святыни. Схватившись за ружьё, она рванула его на себя, одновременно дав самого сильного своего пинка в торс имитации человеческой фигуры. Пластмассовый идол развалился на куски, и оставалось только убрать со ствола так и не отпустившую его руку, и выкинуть её вон. Завладев ружьём и патроном, Кристина поняла, что какое-то время ей придётся потратить, чтобы разобраться с оружием.

Тем временем, поняв, что убила свою цель, Софья развернулась всем корпусом назад, и увидела ещё двоих мутантов - один замахивался кирпичом, а второй нёсся на неё с серпом. Выбрав второго как наиболее опасного, Софья начала стрелять по нему. Из трёх выстрелов она попала дважды - девятимиллиметровые пули впивались в торс мутанта, и тот давился кровью из пробитых лёгких, но продолжал реветь и нестись на технарку, размахивая сельскохозяйственным орудием труда. Ржавая, но остро заточенная железка со всего мутантского размаху рассекла воздух, и сейчас вонзилась бы прямо в её тело, если бы Летов чуть ранее не отдал Софье свой бронежилет. Вместо свежей плоти заскорузлое изогнутое лезвие впилось в кевларовые волокна, с треском распарывая внешний чехол. Повезло. Очень близко от шеи.

Римме досталось легче. Откуда-то сзади прилетел обломок дырчатого белого кирпича, явно позаимствованный в каких-то развалинах, и угодил ей прямиком в левую руку. Несмертельно, но всё равно чертовски больно. А ведь попади такой штукой в затылок - и может быть, её бы сейчас лишили сознания. Этот чёртов шлем практически ни от чего не защищал. Обернувшись назад, Римма увидела, что к ним уже подобрались с тыла - один мутант уже попробовал на прочность бронежилет Софьи, а второй, который наверное и бросил тот кирпич, несётся сюда, намереваясь то ли помочь товарищу, то ли напасть на саму Римму.

Отдельной эпопеей были приключения Летова. Женя не успел добежать до него - тяжеловооруженного СБшника вместе со всей его сбруей свалили наземь и утащили во дворы. Вместо попыток сопротивляться Дмитрий полностью сосредоточился на распутывании своей руки. Но верёвка обмоталась невероятно туго - пальцы цеплялись и соскальзывали, раздираясь в кровь, а верёвка сжималась будто бы только туже. Освободиться ему удалось уже тогда, когда его доволокли до самого крыльца заброшенного дома. Обнаружив, что его добыча сорвалась, метатель аркана бросил свою верёвку, и вышел из тёмного проёма лично поприветствовать Летова. И чёрт возьми, это был просто огромный мутант - детина более чем двухметрового роста, с дутыми непропорциональными мышцами на неправильном теле, и сразу тремя головами - одной большой, и ещё двумя маленькими, смотрящими по бокам - будто грузди растущими из одной шеи и неспособными из-за этого вращаться. Полузакрытые недоразвитыми веками глаза устремились на Летова, могучая нога поднялась - и, не дав ему времени даже сообразить что-то, нанесла ему жесткий удар прямо в голову. К сожалению, мимо шлема.

Удар вышел по-настоящему сокрушительным. В голове аж загудело, а перед глазами всё померкло. Летову на секунду показалось, что его череп крякнул, словно лопнувший арбуз, но это всего лишь съехали защитные очки на шлеме. Но каким-то чудом сознание он не потерял. Крепкий организм выдержал такое испытание. Но выдержит ли второй раз?

Не успевший на помощь другу Женя оказался один на один с сразу двумя врагами. А они времени не теряли, и сразу же набросились на него. Первый прямо на бегу напрыгнул на него, врезавшись всем телом, и пытаясь свалить наземь. Удар в торс заставил поперхнуться, но бронежилет существенно его смягчил, спасая СБшника от травмы. С силой уперевшись в землю, Женя всеми силами толкнулся навстречу - и устоял на ногах, отпихнув бормочущего на непонятном языке дикаря. А второй уже был на подходе - бежал к нему, и замахивался вилами, намереваясь наколоть Евгений, словно сосиску на вилку.
------------------------------------
В какой-то момент, пока происходила вся эта бешеная сутолка, Римму озарило. Именно об этих мутантах был её последний отчёт. Голыши, троглодиты, безбашенные - последнее название отражало ту их особенность со съемными головами. Головы оставляли тела, которые уже не могли использовать, и могли удрать или реже попробовать атаковать своего противника в новом качестве. К счастью, убитая Софьей мутантка была поражена в головной мозг, и уже не представляла угрозы. Из тех же отчетов она помнила одну особенность их поведения - голыши предпочитали атаковать тех, кто громче и настойчивее шумит. Они не любили громких звуков, их сильно привлекали выстрелы, и сталкеры нередко оставляли приманки-шумовики, которые шумели достаточно долго, чтобы отвлекать основную стаю на себя. А ещё эти твари по-дикарски боялись огня, хотя и сами умели его использовать, и могли испугаться и временно отступить, если махать перед ними факелом или фальшфайером.

Исследователи без всяких происшествий добрались до середины деревни, хотя и чувствовали слежку за собой и всё время слышали, как кто-то движется, шурша травой. Евгений остановился возле манекена, вынудив и остальных своих спутников задержаться. Выудив из набитого патронами кармана один пластмассовый цилиндрик красного цвета, набитый порохом и дробью, пухлый охранник с исключительно-благими намерениями совершил подношение идолу с ружьём в виде боеприпаса. К чему это привело? А кто знает. Возможно, именно этот жест Евгения послужил для неизвестного культа причиной к агрессии. А возможно, дикари изначально желали поймать чужаков, и ждали, пока чужаки заберутся поглубже на их территорию. Пожалуй, наверняка можно было знать лишь одно - если Кристина захочет воспользоваться ружьём, на которое положила глаз, то её по крайней мере будет чем зарядить, ведь у двустволки был ровно тот же калибр.

Несколько секунд полного затишья - и вдруг откуда-то со стороны заросшего двора вылетела метко брошенная верёвка с грузом. Эта верёвка пролетела навесом и упала на правую руку Летова, и за счёт груза мгновенно и туго обвилась вокруг неё несколькими плотными витками, сдавив конечность. Сразу же за этим СБшник ощутил резкий рывок - кто-то потянул эту верёвку, и силой он явно был не обделён. Только вовремя уперевшись, Дмитрий не был свален наземь, и не дал себя утащить в ближайший кустарник, занявший чужой огород. Хотя теперь чёртова верёвка мешала даже направить куда-нибудь автомат.

В тот самый момент, когда Летов был пойман, Кристина услышала позади себя шуршащий звук, будто кто-то пробежал по траве очень близко от неё. И он приближался! Обернувшись, девушка тут же бросилась в сторону, увидев, как некий неправильный тёмный силуэт прыгнул в её сторону, растопырив уродливые руки разной длины и с разным набором пальцев. Даже несмотря на костюм она ловко увернулась от захвата, оставив с носом неведомую человекоподобную тварь. И тут же пришлось совершить новый рывок, когда на неё захотели спрыгнуть сверху, соскочив с ближайшего чердака. На одних инстинктах бросившись в сторону, Кристина ушла и от ещё одного врага, который приземлился ровно на то место, где мгновением ранее стояла она сама, разметав под собой высушенные лепестки, взлетевшие в воздух.

Те, кто сейчас смотрел на этих двоих, разглядели, что нападавшие выглядят как совершенно нагие и очень уродливые и грязные люди. Или, во всяком случае, то, во что люди превратились. Один выглядел как мужчина, совершенно лысый за исключением паховой области, с напяленными на голову подобиями рогов, сделанных из веток, с длинными руками разного размера, был вооружен обыкновенным топором-колуном, который наверняка позаимоствовал где-то тут из сельскохозяйственного инструмента. Лицо его было словно бы вмято в неправильный, бугристый череп, глаза стали маленькими, а рот совсем напротив, был широк и полон неровных зубов. Вторая - женщина, с копной свалявшихся волос, скрывших уродливое лицо, мало чем отличавшееся от лица мужчины. Она была более сутула, чем мужчина, перемещалась почти на четырёх конечностях, а её сморщенные груди свисали чуть ли не до живота. Жуткие дикари что-то выкрикивали, но их речь была похожа на магнитофонную запись, пущенную задом наперёд с понижением тонов и ускорением. Очевидно, свою цель они не поменяли - им явно нужна была Кристина. Причём, очевидно, живьём - на неё не замахивались топором, а торопливо лезли, вытягивая руки.

Те же, кто ещё оставался наготове, поняли, что кроме двоих вклинившихся в их ряды и тех, кто пытается утащить Летова, у исследователей есть ещё враги. Они прямо сейчас заходят с двух сторон, перекрывая единственную деревенскую улочку с обоих направлений. Пока с двух сторон было только по двое. Но по шумам и шорохам, наполнившим округу, было ясно, что это ещё не всё.

И порешили герои меж собою, что останется с князем и молодоженами Мирослава, Фока да Данька. Мирослава – потому, что из всей компании только она приходится ко двору и она же сразу взяла на себя труд с князем Ростиславом говорить. Данька – потому, что побоялись его в битву большую пускать на случай, если она будет. Ну а Фока… черт его знает, почему. Может, не считали, что он может в большой битве пригодиться и в обороне. Может, чтоб глазастый тать учуял вовремя, не затесался ли кощеевец в число гостей. А может потому, что вор уже положил глаз на какую-нибудь блестящую бирюльку одного из заморских гостей-послов. Всеслав же, чтоб гостей не смущать своим видом страшным, да благодаря силам своим великим, был отослан обратно в город, к солдатам, которые сейчас вовсю готовятся к отражению возможной атаки.
Что же касается Осьмуши – тот после долгих расспросов все-таки признался.
- Среди кощеевцев должен быть мой отчим. – Было видно, что Осьмуша категорически не желает рассказывать этого, ноиначе уже никак. – Он знает меня, я знаю его, несколько его товарищей знают меня, а значит, у меня есть шанс хотя бы к ним подойти! Оленка поможет мне только сыскать их, и я сразу отправлю ее назад, потому что я должен быть один! Любого другого из вас они просто убьют, как только увидят! Мой отчим – хороший человек, он поможет! Мне может удаться остановить их, а если не выйдет словами, чтож… я хотя бы задержу их передвижение. Они наверняка уже где-то близко.
Как только Осьмуша закончил свои путаные объяснения – он рванул прочь. Парень торопился, сшибал по дороге людей, постоянно перед ними извиняясь, а Оленка еле за ним поспевала. Выскочил он из княжьего терема, побежал за ворота, отыскал лошадь, вскочил в седло, подхватил Оленку, помогая ей взобраться на лошадиную спину, и был таков. Он даже не стал дожидаться Рощина, чтобы не объяснять все лишний раз и ему. Только помахал ему рукой, проскакав мимо.
Теперь оставалось только ждать.

Мирослава, Данька, Фока

Прежде всего князь Ростислав кликнул своего воеводу, чтобы он и герои вместе посоветовались. На зов явился немолодой, опытный вояка, одетый хоть по-воински, в доспехи и при мече, однако ж в честь торжества тоже выбравший торжественную форму обмундирования. Кольчуга его блестела, тщательно отполированная, пластины нагрудные были позолочены, как и пряжка на ремне. Ножны были обиты алой парчой, и расшиты золотой нитью. Поверх он носил алый плащ с гербом княжества Полоцкого, а под рукой держа боевой шлем. Выслушав, какая надвигается угроза, он тоже не стал подвергать ее сомнению. Но сразу же предложил.
- Свадьбу надо отменить.
- Что?! – Кажется, Ростислава впервые видели вознегодовавшим. – Я даже тебе объяснять не буду, почему я не согласен! Просто прими это, и забудь!
- Но так было бы лучше! – Настаивал на своем воевода. – Мы бы увезли Павла и его невесту отсюда! Распустили бы гостей! Им бы ничто не угрожало!
- Но… - Ростислав начал, но воевода оборвал его.
- Но что? Сорвется много соглашений и союзов, выгодных нам? – Отгадал воевода. - Я приму вашу волю, светлый княже Ростислав Ольгердович, и смиренно ей подчинюсь. Однако, я считаю, что сейчас не тот час, чтобы думать про державные соглашения. К тому же, что от них толку, если всех послов, с которыми будут заключаться договоры, убьют кощеевцы?
- Но еще ж ничего неизвестно! А вдруг обойдется?
- А вдруг нет? – Воевода выжидающе смотрел на своего властителя.
Ростислав открыл было рот, чтобы что-то возразить, но, не найдя слов, лишь вздохнул.
- Ну, хорошо, хорошо. Ты прав, Прошин. – Признал он. – Я всё отменю. Дай только хоть тост поднять за их счастие. Они так долго ждали этого дня, и для них все испорчено.
- Ничего, княже. Будет еще возможность их обвенчать. Обставим лучше, чем в этот раз. – Пообещал Прошин. – Я иду собирать хлопцев. А вы – он повернулся к героям – коль уж остались тут, подсобите страже в тереме при случае. Я уже усилил посты.
На этом воевода откланялся.

Дальше Ростислав отправился к гостям, сообщать им тревожные вести. Герои последовали за ним. Гости уже находились в большом, просторном зале, где накрыты были огромные столы, буквально ломящиеся от щедрых яств. У героев, даже у скромной Мирославы, и то забурчало в животе, когда увидели они все это изобилие. Да, это вам не скудный дорожный паек, и не кое-как прожаренное на костре или разварившееся в котле мясо без всякой соли и гарниру. Целые туши кабанов, что еще сегодня бегали по лесу, теперь истекали жиром. Длинное блюдо хранило в себе заливного осетра в огурцах да оливовых плодах из Греции. Был, конечно, и запеченный лебедь, и громадная сахарная голова(невиданная роскошь, сахар на Руси был не в избытке), и сотни тушек перепелов. И вина, вина и меды, что черпались ковшами. Каждому подносил ковш с поклоном специальный чашник, называя гостя по имени и предлагая отведать. В иной час эту обязанность брал на себя и сам князь, отмечая так особо понравившихся ему гостей, но сегодня, увы, был не тот день. Посуда вся была сплошь серебряная, фигурная, каждая из трех сотен ложечек и вилочек была вручную украшена резным узором. Гостям было невозможно съесть столько, но есть надлежало помногу – таков уж был обычай. Впрочем, на аппетит никто из них не жаловался.
Князя приветствовали вскинутыми чашками, и единогласным тостом. Сразу видно, Ростислав – любимец здесь. Но загрустивший князь только кивнул гостям, и прошел сразу к молодоженам, что сидели во главе стола, пока еще врозь, каждый – со своей семьей. Слева, рядом со своей счастливой родней, сидела невеста, Забава. Белокурые вьющиеся волосы и большие, ярко-голубые глаза сразу же приковывали внимание лучше роскошных жемчугов на лебединой шейке и прекрасного узора на белом платье. Милое, чуть курносое личико с милыми ямочками, светилось улыбкой и было немного болезненно бледным. Павел, ожидавший своего отца, сидел один, и то и дело обменивался взглядами с невестой. Сын Ростислава тоже был красив – черновласый, рослый, плечистый, с правильным телосложением и почти идеальным лицом, он находился в том переходном возрасте, когда уходят последние мальчишеские черты, и парень окончательно превращается во взрослого, самостоятельного мужчину. В отличие от его отца, что с младых ногтей правил Полоцком, он вступал на отцовский почетный пост практически мужем во всех смыслах этого слова.
Павел сразу понял, к чему идет. Отец расстроен, и ведет с собой монахиню, сопляка в странном доспехе, и прощелыгу с «фонарем» под глазом.Однако он не спешил завалить отца вопросами. И правильно – тот и сам все сказал.

- Прошу тишины. – Хлопнув в ладоши, чтобы привлечь внимание гостей, князь заговорил. – Други мои, гости почетные. Жаль прерывать торжество сие великое, но праздник вскоре рискует обернуться горем. Герои-солнцеходы – Ростислав указал кивком головы на троицу героев – принесли весть, что к городу стягивается черная рать кощеевцев, что пережили Исход. Помыслы их черны, как их доспехи и души. Войскам отдан приказ готовиться к обороне. Вы же можете уйти до того, как затворят все ворота, или остаться здесь, под защитой доблестных моих воинов и героев. Венчание и свадебный пир придется перенести на другой раз.
Гости недовольно и обеспокоенно зашумели, но паники посеяно не было. Лишь несколько человек спешно подхватились со стола и заспешили уходить. Остальные же, как видно, считали, что безопасней будет в княжеском тереме. Один из гостей, тучный боярин в соболиной шубе и бобровой шапке, мудро рассудил.
- Я так считаю – ежели и нападут, то их в бараний рог скрутят, гадов. Не пропадать же добру! Останемся! А молодых можно и здесь обвенчать. Тут же где-то был митрополит!
- Здесь он! – Отозвался какой-то бородатый воин, заглянув под стол. – Только его бы разбудить! Слаб стал старикашка, не тянет.
Легкомысленные гости разразились дружным смехом.

А вот Павел их веселого настроя. Раздраженно покачав головой, он проворчал.
- Принес же черт «гер-роев».
- Не расстраивайся. – Мягко ответила Забава своему жениху. – Мы столько лет ждали, в сравнении с этим и год лишь минута. К тому же, а вдруг и правда обойдется?
- Да все равно. Какой уж праздник, когда тут целая война грядет. – Однако павел немного повеселел, и рассмотрел поближе героев. – Да, а по вам и не скажешь, что это вы и есть. Монахиня, отрок да мужик. Неужто сбеднела земля русская богатырями?
- Ну Паша! – Забава обиженно надула губки. – Что же ты гостей так сневажаешь? Вы простите его! Он просто немного расстроился! Присядьте, угоститесь с дороги!

Василий, Маринка, Всеслав

Возвращаясь из Спасо-Евфросиньевского монастыря вместе с Мариной(Соловей остался, изъявив желание поговорить с Настасьей, которую не видел уже столько лет), Василий обнаружил, что в его отсутствии кое-что успело поменяться. Радостные переливы колоколов сменились на тревожный перезвон, и улицы города стали стремительно очищаться от празднующей толпы. Торговцы принудительно закрывали свои лавки, солдаты начали беготню и возню. Оживились наблюдатели на стенах, а к ним шли из казарм отряды. Возгорелись под стенами костры, на которых должна разогреваться смола. Снаряжались в дорогу разведчики, чтобы потом загодя предупредить о близости врага. Вестовые и глашатаи заголосили на каждом перекрестке.
- Люди добрые! Ворог лютый идет по наши души! Хоронитесь, кто куда может! Все, кто в силах держать оружие, явитесь к воеводе Андрею Прошину!

Что же, Ростислав явно воспринял дурную весть всерьез, а не отнесся к ней с характерным для него легкомыслием, о котором немало рассказывали даже родители Василия. Дурная кощеевская слава сыграла на руку.
В какой-то момент мимо Василия и Маринки галопом пронесся на коне Осьмуша. Его было легко узнать по его алому плащу. За его спиной, крепко держась за пояс парня, болталась Оленка. Дерзкий парень, заметив княжича, махнул ему рукой, и крикнул «все будет хорошо!». Верный признак, что он задумал что-то, что обязательно не понравится Рощину-Холмскому. Подробней о том он мог узнать, когда у ворот княжеского терема встретил Всеслава, бредущего за кряжистым мужиком в хорошем доспехе – не иначе здешний воевода. И вряд ли Рощину бы понравилось, когда он услышал о том, что Осьмуша там задумал. Но жаль, предусмотрительный бывший дружинник сделал все, чтобы ему можно было проскипидарить зад уже только после того, как он исполнит свою сумасшедшую авантюру. Если еще жив останется.
Мужик действительно оказался воеводой, Андреем Прошиным. Сразу же опознав в княжиче бывалого воина, он поприветствовал его, представился, и объяснил расклад.
- У нас в городе где-то четыре сотни в дружине. Наготове сейчас где-то сотня, другие спешно ставятся в строй. Мужики они сердцем горячие, нетрусливые, но бивали разве что разбойничьи ватаги. Драться с обученным войском им не приходилось, с кощеевцами тем более. Я и сам, признаться, только мерзлых видал, вроде вашего этого… - Прошин кивнул в сторону Всеслава. Василий заметил, что Прошин, в отличии от других людей, не ежится и не втягивает мимодумно голову, стоя близко к рыцарю ордена Искариотов. Похоже, не врет. – На северах служил, на Нарьян-Марской заставе. Боюсь, как бы не дрогнули мои, увидав какую-нибудь чертовщину. Пушек у нас тоже негусто, порох есть, да долговато он лежал без дела. Но стены надежные, и ворота крепкие, быстро они не прорвутся. Расскажите, что вы про кощевцев знаете, как и где их видели, что у них есть.
А потом глянул на Всеслава.
- Ишь ты, и приручили ж мерзлого. Где вы его взяли-то, неужто сами на северные границы мотались? Он вас понимает? На моей памяти, они даже речи человечьей не разумели, и сами немые были. Жуткое дело.
А пока они говорили, то приближались к крепостным стенам, где уже спешно строились воины, готовясь встречать своего командира.

Олена

Осьмуша с Оленкой успели проскочить через городские ворота до того, как начали их затворять. Голубоглазый не щадил коней, торопясь в путь, а Олена прямо на скаку успела подговорить нескольких птичек сыскать кощеевское войско или разузнать про него новости у своих летающих товарок. Войско ведь не спрячешь так просто, их наверняка видели многие звери и птицы, даже если идут они разрозненно и самыми глухими тропами. Олена однако успела заметить, как за воротами проводил их взглядом молодой черноволосый парень, укрытый черным корзном с вышитым змеем Смоком. Нехорошо посмотрел он вослед Осьмуше и Оленке, ох нехорошо. Но Осьмуша был полностью поглощен предстоящим.
- Оленушка! – Позвал он, пытаясь перекричать топот копыт и свист ветра в ушах. – Ты мне только помоги кощеевцев сыскать! А потом – сразу назад! Обернись голубкой, как ты умеешь, да лети скорей к героям! Знаю я, что и там не будет тебе безопасно, но там у тебя побольше будет надежных друзей и защитников. Но если ты в самое логово кощеевцев со мной отправишься, то не уверен я, что смогу один тебя от смерти уберечь! Пообещай мне, что вернешься!

Через какое-то время Осьмуша сбавил ход, чтобы поговорить спокойно, и, полуобернувшись к лесной колдунье, заговорил.
- Олен. Я… Я не все тебе сказал. Всем, в смысле. – Снова этот неуверенный тон, словно из Осьмуши тянут слова щипцами, или он с трудом выталкивает их из горла, пока они противятся. – Не уверен, что им стоило так рано обо всем этом узнать, но ты идешь со мной, и к тому же я люблю тебя. Так что, я думаю, ты должна знать все.

Осьмуша тяжело вздохнул.

- Мой отчим. Другие герои зовут его Псарем. Кажется, он верховодит всем этим кощеевским заговором. Но ты не думай. Он хороший человек! И он не должен вот так просто погибнуть. Я просто хочу понять, почему он это делает, и удержать его и других от того, чтобы и дальше гибнуть и убивать. Дело ведь не только в этих метках да обетах, я уверен! У него их нет! И не в том, что он хочет отвоевать у Ивана трон дл чего бы там ни было! Он сам с мальства учил меня отпускать прошлое и не жить старой враждой!
Нервно сжимая поводья, Осьмуша дал Олене переварить эту информацию, а потом заговорил снова.
- Мне, наверное, надо было раньше сказать все это. И начать действовать. Еще тогда, как Василий и другие в Новгороде шли бить кощеевцев и Шепота. Да все сомневался я, не верил до последнего. Олен, я ведь… Отчим мой Кощею служил, но… - Раз за разом пытаясь начать «правильно», Осьмуша сдался наконец сказал. – У меня и отец был, Олена. Тот, кому они давали свои клятвы, и в честь которого выжигали клейма на коже. Потому я и думаю, что могу стать их головой. Прости, что так долго скрывал. У меня были причины.

Канонада выстрелов продолжала грохотать. Бегущий к укрытию Стаматин успел сделать два выстрела прежде, чем скрыться за старым ларьком - ближайшим из укрытий. Попал он всего один раз, зато попал точно - в одно из слабых мест шлема, где сходились лицевые бронепластины. Черное покрытие шлема отлетело, обнажив желтые волокна арамида, а враг аж пошатнулся на месте, получив столь мощную зуботычину. Но шлем явно делали на совесть - пулю он остановил даже несмотря на это. Стаматин привлёк этим внимание врага, и тут бы ему было несдобровать, но его спас командир. Первый же его выстрел раздробил бывшему человеку сустав запястья, и он выронил свою винтовку, которая неаккуратно упала в лужу. Второй выстрел превратил в месиво уже саму кисть, окончательно лишая эту руку функциональности. Ярослав выстрелил и по левой - и увидел, как и она повисла плетью вдоль тела. Кажется, теперь враг уже не мог стрелять, и был порядочно изувечен. Однако так просто зараженный сдаваться не собирался. Сервоприводы заработали на полную, поддерживая равновесие и твердость шага, когда враг на всей своей доступной скорости пошел в сторону Ярослава, вихляясь и что-то протяжно крича.

- Паааарнииии! - Выл тот, кто был там, под шлемом и всей этой плесенью. - Не дайте... Подойти!

А пока там, за зданием, звучали отрывистые хлопки пистолетных выстрелов, Жанна занималась исследовательской работой. После настройки на исследование биоматериала сканер обработал видимым синим лучом область исследования, и перед глазами Жанны начали возникать различные данные, удобно выведенные прямо перед глазами благодаря модулю дополненной реальности в забрале. Обычный человек не разобрался бы в этих данных, но Жанна обнаружила, что понимает их. Микрокомпьютер где-то среди оборудования костюма обнаружил в своей объемной базе соответствие с уже исследовавшимися ранее материалами, и вывел данные. Как на поверхности его кожи и одежды, так и прямо в ДНК этого человека обнаружилось большое количество частиц, сходных с "Образец #19", какой-то новой мутацией "Fungus Cerebri"(временное название), или же "Злая плесень" на сталкерском жаргоне. Грибок был распространён в Болотах, мог расти на любой органике, и вступал в интересные симбиотические отношения с живыми существами. Вступая в контакт с ними, он рано или поздно поражал мозг, захватывая на себя двигательные и некоторые мыслительные функции организма. При этом жертва нередко сохраняла сознание, но уже была бессильна что-либо поделать. Более глубокую информацию Жанна получила уже с сопроводительных данных.



Что мог сделать Роман? Разве что отвлечь зараженного, включив режим звукового сигнала на "Оке"(дрон издавал бы противный звук, похожий на сирену), или взять его на таран, сбивая прицел - но ему уже выбили обе руки.

Ночь прошла тревожно. Мало кому будет хорошо спаться, осознавая, что совсем рядом с ними находится бесплотная ночная тварь, одержимая преследованием и убийством людей. Ночной Ужас давал о себе знать еще несколько раз за ночь. Он играл с оставшимся освещением, заставляя включённые лампы тускнеть и нервно мерцать. Пускал помехи по экранам камер наружного видеонаблюдения. Нашептывал что-то жуткое обитателям бункера, просачиваясь на несколько секунд в динамики интеркомов. Но не один лишь Ночной Ужас тревожил покой обитателей "Гекса". Это случилось глубокой ночью. Все уже спали по своим комнатам, а охрана в полном составе сопела в своей каморке, оставив бодрствовать клюющего носом дежурного - Евгения. Тяжелый день брал своё, глаза невыносимо уставали от глядения в мониторы - единственный источник света, освещавший пухлое лицо Пончика. Он честно пытался не уснуть за монитором, лишь уговаривал себя "только на минутку прикрыть глаза, отдохнуть". В конце концов, что страшного может случиться? Картинка была настолько однообразна, что казалась статичной. Камеры автоматически переключались с одной на другую, а раз в полминуты включался режим ночного видения и тепловизор, и всякий раз они показывали ровно ту же пустоту и безжизненность. Никакого движения, даже высокая трава не колыхалась на ночном ветру. Переходы в нормальный режим и вовсе показывали одну лишь непроглядную черноту ночи, которую нечем было осветить, кроме лампы над входной дверью. В кружке света был виден только порог и нечёткий силуэт увязшего вездехода, даже насекомые не вились вокруг лампы, как это обычно бывает. Евгений прикрывал глаза на минуту глаза, открывал их снова, и каждый раз убеждался, что изображение не изменилось. С каждым разом интервалы между взглядами на монитор увеличивались, и возможно он бы так и заснул, если бы не увидел... это.

Сначала Евгений подумал, что ему показалось. Камера ночного видения показала какой-то отблеск на самой границе видимости, среди деревьев. Так в "ночном режиме" светятся глаза животных или людей. Это был, пожалуй, человек - фигура была похожая, хотя и немного неправильная. Евгений успел увидеть его только мельком, в последнюю секунду перед тем, как камера переключилась с "ночного" режима в обычный. Сон как рукой сняло, и Евгений, трясясь от волнения, вновь переключил режим.

Ничего. Та же пустота. Наверное, начал засыпать. Вот и померещилось спросонья.

А потом Евгений перевел взгляд на камеру на входной двери. И там был он.

Человек стоял прямо у бронедвери, освещённый одинокой лампой перед порогом, в полный рост красуясь перед камерой "видеодомофона", и проникновенно заглядывал прямо в объектив, как будто видел того, кто находится с другой стороны монитора. Евгений не видел его лица - оно было скрыто шлемом, козырёк которого бросал тень на его лицо, скрытое под шлемом защитного комбинезона с разбитым забралом. Судя по очертаниями, от этого лица мало что осталось человеческого. Виден был только набухший бесформенный подбородок и безгубая полосочка рта, да блестел в тени одинокий глаз, выкаченный далеко наружу. Комбинезон трудно было не узнать - стандартный "Пилигрим-Б" от компании "Tanheiser Science", в тёмной расцветке со светоотражающими полосами вдоль штанин и рукавов. Он был сильно повреждён, местами оборван, и хорошенько выгажен в какой-то жидкости, отдалённо напоминавшей нефть. Эта жидкость ручьём текла из-под шлема и некоторых неестественных дырок в комбинезоне, и ею же был забит шланг, идущий от баллона к тому месту, где раньше была дыхательная маска. Женя рассмотрел это за каких-то секунды три - через это время в бронекамере Питомника вновь забеспокоился Ночной Ужас. и лампочка на входе мигнула и погасла, превращая ночного гостя в нечёткий силуэт.

Пока Женя разбудил всех остальных, свет снаружи снова включился. Таинственного гостя простыл и след. Не было его ни у двери, ни в окрестностях бункера. Можно было предположить, что гость прячется где-то в мертвых зонах камер, или же скрылся за автомобилем или развалинами стены, но в течение ночи это так и не подтвердилось. Дальнейшая ночь прошла совершенно спокойно.

------------------------------------------------

Под утро разразилась гроза. К тому моменту, как все были готовы, дождь уже лил вовсю, дробно барабаня но металлической поверхности бункера, а в небе грохотал гром и сверкали внушительные молнии. Первым наружу выпустили робота "Око-5", который облетел периметр по кругу и убедился в отсутствии опасности. Уже потом входная переборка с характерным шипением открылась второй раз, и выпустила из чрева "Гекса" весь его персонал. Снаружи был настоящий разгром. Трава поднялась так густо, что скрыла дорожку, ведущую к заваленным воротам, устроенным в полуразвалившемся бетонном заграждении. Были разбиты прожекторы на вершине "Гекса", а сам бункер уже понемногу осваивали пятна ржавчины и захватывал с подножия цветастый бело-розовый мох. Сверху "Гекса" была устроена вертолётная площадка, пригодная для посадки, а на ней одиноко дежурили дроны, каким-то чудом уцелевшие после бедствия и не получившие ни единого повреждения. А вот антенне за бункером так не повезло - её уже невозможно было починить, так как две трети её попросту отсутствовали. В буквальном смысле отсутствовали - отломанная часть не лежала неподалёку, и не было никаких следов её падения(даже ближайший фрагмент стены был цел). Верх антенны словно бы испарился. Непригоден оказался и автотранспорт в виде полупровалившегося под грунт вездехода - даже если бы его удалось откопать, он был слишком повреждён. Внутри автомобиля не нашлось ничего ценного.

Когда входная переборка закрылось, исследователи обнаружили послание от ночного гостя. Под дождём потихоньку размокал небольшой листочек, вырванный из блокнота, украшенный по краям нарисованной фигурной рамкой и рисунком старого автомобиля в самом низу, в котором был заключён номер страницы - 33. Чернила уже поплыли, но надпись была ещё разборчива.

"Не выдавайте себя".

- Про волны ничего сказать не могу. Тут уж вам, учёным, виднее. - Пожал плечами Зима, отвечая на вопрос Летова. - А, вы ж не помните. Короче, эти ваши "волны" это что-то типа отрыжки Зоны. Вы их даже прогнозируете, когда будет ближайшая, и своих заранее оповещаете, ну и нас, сталкеров, заодно. Этот всплеск только какой-то мощный был, у меня все эти дохлые железки под кожей с ума посходили ещё минут за десять до начала. А как штормить начало, так я на всякий случай башкой приложился посильнее, чтобы вырубиться. И вижу что не зря, отрыгнуло мощно, вам всем тут диск отформатировало.
Зима усмехнулся своему меткому сравнению, и отсалютовал стаканом Римме, чья теория была доказана.
- Обычно трясет несильно, примерно в один-два по Бергману. Тут достаточно просто под крышу куда-то залезть, куда угодно, лишь бы четыре стены и над головой закрыто. Ещё есть ненадежный способ с кустарными пилюльками, мы их "выключателями" кличем. Побочка страшная, да и спасает только мозги, но вырубает мгновенно, а тело всё равно что мертвое, даже сердцебиение почти не регистрируется. А вот когда три и выше по Бергману, вот тогда щемись под землю поглубже, и молись, чтобы там и не присыпало. Но вот бункеры типа "Гекс" спокойно держат шестерку на поверхности, внутри даже ничего не чувствуется, так что я даже не знаю, как сильно там трухануло, что и вас задело. Да и меня тоже. Я вроде с большего память сохранил, но вот что на мне за цифры - не помню. И откуда про врачиху вашу знаю, тоже не помню. Даже где этот тоннель гадский, и того не помню. Помню только дверь. Типа такой.
Сталкер кивнул в сторону бронедвери, установленной в камере, где содержался Ночной Ужас.

А потом пошли настоящие вопросы. Зима ничуть не смутился прямого взгляда Риммы, и так же посмотрел ей в глаза.
- Кажется, я уже отработал свою свободу и свои шмотки ответами. Если вы правда можете прочистить мне кровь, так уж и быть, расскажу больше.
Впрочем, самодовольная улыбка сталкера быстро угасла.
- Впрочем, не так уж и много я могу рассказать. Их - сталкер снова сделал суеверный кивок вверх - я помню не очень хорошо. Помню огромную лапу в тумане. Она выше домов была, и исчезала далеко в тумане, с верхними этажами. Там, в тумане, был виден силуэт. Непонятная форма, не могу описать. Но очень большой. Я видел только одного, но их таких было много. Я просто знаю, не спрашивайте. Один такой мог просто прихлопнуть человека как муху, или сломать об колено Эйфелеву башню. Но им даже этого не надо. Они любого, кто на них посмотрит, наизнанку выворачивают. Всю душу вытрясают. - Сталкер покачал головой, спрятав лицо в ладонях. - Это страшно, просто пиздец как. Я ни до, ни после того такого страха не чувствовал, а боль так и вообще не описать. Будто болит не просто каждая клеточка тела, но и сама душа. Мне четыре было, а я это запомнил в деталях, и до сих пор иногда вижу во сне. - Отняв руки от лица, мужчина вновь тяжело вздохнул. - То, что пришли они, в ту ночь почувствовали все. Вся наша Земля, все, кто в то время не спал или был в сознании, знали, что они пришли. Каждый знал, что ему конец в самое ближайшее время. Но... они почему-то отступили. Не из-за военных, это стопудово. Армия там полегла так же, как и все. Тут вопрос стоял уже о ядерных ракетах, но пока до этого дошли, Контакт устаканился, и этого не понадобилось. А в Зоны потом несколько суток боялись даже сунуться. Потом уж начали осторожно разведывать, ну и эвакуировали тех, кто выжил, и ближайших, кого только задело. Ну а потом "Тангейзер" появился. Блин, что-то я увлекся малёхо.

Сталкер прокашлялся и быстренько отхлебнул ещё жидкости.
- А почему за вами не явились, я фиг знает. Я этого ждал, потому хотел провернуть всё побыстрее, пока вас не разнесли. Чигур вам контрабандой доставлял жрачку, даже несмотря на то, что вы враги человечества, ну я и пролез в эту контрабанду. Так к вам и попал. А вы меня взяли, и два дня тут продержали. А потом грохнуло, и всё. Тишина. - Седовласый снова вздохнул. - Вот эта тишина меня и стремает, ребята. Ни войск, ни ракет. Может... - Зима бессильно понурил голову. - Может уже всё. Конец.
И тут он слегка поднял взгляд, и в нём сверкнул отблеск злобы.
- Из-за вас.

И тут сталкера отвлекло. Сам по себе вдруг включился интерком, в котором тихо, но различимо зазвучало противное гудение динамика, а за бронедверью отчетливо послышалось какое-то беспокойное шевеление. Сталкер недоверчиво бросил взгляд в ту сторону, и начал даже приподываться со стула.
- Что там у вас такое? - Тревожно спросил он. - Не вылезет?

Софья потихоньку крутила колёсико, и в какой-то момент оно действительно стало вращаться в противоположную сторону. Сокращая диапазон прокручиваний, технарка всё-таки вышла на нужную частоту, на которой регулятор перестал наконец крутиться. И что же там было? А было там всё то же шипение, что и на прочих частотах. Полное отсутствие сигнала. Ребята прислушивались к этому треску добрую минуту, и не слышали ничего нового. Но стоило только протянуть руку к приёмнику, как вдруг из динамика донеслись новые шумы. Их уж точно нельзя было списать на радиопомехи. Какой-то стук, возня, словно кто-то что-то делает прямо возле микрофона. И... дыхание. Да, черт побери! Дыхание! Чужое человеческое дыхание! Этот звук ни с чем не спутаешь.

Но это были ещё цветочки. Ягодки начались тогда, когда их заметили на противоположном конце.
- Что-то... - Прохрипело в динамике. - Что-то... слышу... Я что-то... слышу... Кого-то... слышу!
В этот раз сам по себе завертелся регулятор громкости, и закрутился не в пример быстрее. Уровень звука стремительно рос к максимальному значению, и продолжил расти даже тогда, когда регулятор звука уперся в свой предел. В воздухе отчетливо ощутился запах палёной изоляции. Одновременно с этим голос из динамика продолжал твердить.
- Я вас слышу! Вы ещё там! Я вас слышу! Я! ВАС! СЛЫШУ!

- Буду. - Немедля согласился Зима, а потом задумчиво заговорил. - Странные вы ребята всё же. То в клетке держите и заставляете срать в мешок, то чаями поите, и в одно и то же время угрожаете меня дубинкой попотчевать. - Тут Зима выразительно глянул в сторону Стаматина. - Ладно. Тогда у меня не было времени объяснять, а сейчас, похоже, всё закончилось, и торопиться смысла нет. Если вкратце, то я искал способ свалить из Зоны.

Устроившись поудобнее, сталкер начал свой рассказ, не забывая по ходу дела угощаться галетами из сухого пайка.
- В 2004-м, если вкратце, случился первый контакт человечества с ними. От этого Контакта, который прям с большой буквы, возникло девять Зон в разных местах Земли, подобных этой, и считается погибшими в общей сложности больше чем полмиллиона человек. И это ещё занизили. Считается, потому что на деле от них даже трупов не осталось, а те, кто выжил, в основном и не помнят ни хрена, прямо как вы сейчас. По официальной версии этих вроде как отбросили вглубь Зон "героическими усилиями" военных - тут Зима изобразил кавычки - но это всё вафельный пиздёж. Я знаю, о чём говорю, я их видел. Просто они почему-то угомонились, и затихли. Многие думали, что они вообще исчезли. Ну и человечество стало готовиться к следующему визиту. Так и продолжалось до сегодняшнего дня.
Сталкер каким-то очень особенным тоном произносил это "они". И всегда при тих словах машинально бросал взгляд в потолок и чуть взмахивал свободной рукой. Так набожные люди говорят о Боге, стараясь не поминать его всуе.

Хлебнув чаю, сталкер продолжил говорить.
- Я был из переселенцев. Тех, кто в тот Контакт попал под раздачу, но выжил и кого сумели эвакуировать. Я в те годы был совсем шкет. Нас в мире не жалуют, так что у меня особо не было путей - или вкалывать как проклятый на днищенской работе в резервации для второсортных человеков, которые имели наглость не сдохнуть в тот день, или зашибать реальные бабки, рискуя шкурой здесь, в Зоне. Какой выбор я сделал, видите сами. А вот вы - вы тут вроде как официально, и с разрешения больших людей.
Бросив взгляд в сторону символа Гекса, сталкер указал на него надкусанной галетой.
- "Тангейзер" основали два брата, австрийцы вроде, Вилленхельмы их фамилия. Тоже кстати из переселенцев, причем прям из эпицентра. Конторка у ваших боссов частная, международная, под конкретным правительством не ходит, доит всех и сразу. Их девиз - "Благо человечества и вся херня". Вы типа Зону ковыряете с разрешения Совета Наций. Официально "Тангейзер" искал способ сражаться с этими, когда они вернутся. Но оказалось, что на деле вы все вздумали поскорее под них лечь, и всё человечество положить. Только вас слили. Так что если вы вдруг решите выйти, вы лучше держите в голове мысль, что вы - враги всего человеческого рода.

Улыбка Зимы была даже немного злорадной.
- Я сначала не поверил, когда это сказали. Вам живо перекрыли кислород, а те из вас, кого не взяли за жопу сразу, закрылись в своих норах. Вилленхельм, второй из них, от ареста сбежал, и не куда-нибудь, а вот сюда. В Восьмую Зону, в вашу. Тогда я понял, что это правда, и он побежал за защитой к своим хозяевам. И сразу после этого я понял, что надо давать по тапкам, потому что вот-вот жахнет так, что мало не покажется. Может... - Сталкер тревожно сглотнул. - Может, они даже снова появятся.

Зима вздохнул.
- Да только вот Зона-то впустить впустила, а вот назад уже не выпускала. Вояки пёрли в Эпицентр как по бульвару, а вот один никому не заметный сталкерюга не мог ни одной знакомой тропкой пройти. Всё перекрыла, поганка. Законопатила, как крыс в банке. Но я помнил ещё об одном способе свалить. Подземные тоннели, еще при СэСэСэРе кем-то построенные, неясно зачем. И ключ от одного из них был у вашей медички. Только вот я по её лицу вижу, что она теперь и сама этого не помнит. Не помнишь, а, краля?

Жанна вздрогнула от неожиданности. Она не ждала, что к ней обратятся, а испытующий взгляд сталкера заставил её смутиться и испугаться.
- Н-нет. - Краснея, ответила она. - Я не помню. И ключа у меня нет, я проверяла.
- Херово. - Подытожил седовласый. - Вот такие вот пироги у вас, ребятишки.

-------------------------------------------------------------

ВСЕМ

Итак, через некоторое время все собрались в Центре Управления, кто добровольно, а кого и привели. Первое, что было сделано - людей наконец накормили и напоили. Сухпаи и разогретые в микроволновке мясные полуфабрикаты разбавлялись водой из-под крана. Кто хотел, мог заварить себе чай, благо электрический чайник тоже нашелся. На сытый желудок и после небольшого отдыха разбираться в ситуации стало немного легче и приятнее. И, надо сказать, ситуация вырисовывалась не слишком радужная.

Начать стоило с того, кто они и где. Пробудившиеся у разных людей воспоминания складывались в единую картину, из которой стало ясно, что они находятся в "Гексе" - наблюдательном бункере, принадлежащем транснациональной научно-исследовательской компании "Тангейзер". Бункер находился где-то в Зоне Первого Контакта - некоей аномальной территории, изменившейся под инородным воздействием неясного, и, возможно, внеземного происхождения. Функцией Гекса было исследование аномального воздействия, исходящего из эпицентра этой Зоны, под воздействием которого, возможно, меняются свойства физических объектов и живых организмов. Бункер был оборудован, что называется, по последнему слову техники, и функционировал как минимум более двух лет. Последняя дата его активности относится к августу 2032 года. Примерно в это время случилась некая катастрофа - особо высокий пик аномального излучения накрыл бункер, и это вызвало как сбои в системах бункера, так и поражение мозга его обитателей, приведшее к нарушению ряда нейронных связей. Этим и объясняется амнезия персонала. Память явно утрачена не навсегда, но похоже, что пораженный мозг вместо простого восстановления памяти буквально заново переживает события, и это сильно повышает нагрузку на и так пострадавший орган. Пример тому - Ирина Романова, специалист-робототехник, довспоминавшаяся до носовых кровотечений. Другие, впрочем, тоже порой чувствовали обострение мигрени.

Всего обитателей бункера было четырнадцать. Очевидно, бункер способен вместить больше - в каждом бытовом помещении было шесть койко-мест. Двенадцать членов персонала присутствует прямо здесь. Неизвестно, куда пропал врач из медблока, доктор Верховцев. Судя по его записям, бункер он покинул самовольно, и не совсем в здравом рассудке. Кроме того, Верховцев был переселенцем - он ранее жил в этих местах до того, как их поглотила Зона, и сумел спастись во время катастофы. Верховцев, опять же если верить журналу, был серьёзно болен, и воздействие аномального излучения дополнительно обострило его болезнь. Вторым пропавшим был физик Илья Смит, судя по сохранившимся о нём воспоминаниям негативно настроенный в отношении Зоны и настороженно относившийся к её аномалиям. Судя по записям, он уже был мертв, а его тело было уничтожено. Патологоанатомический анализ намекал на насильственную смерть. Стаматин во время обыска Бытовых Помещений в диалоге с Тимофеевым сознался, что помнит, как избивал его.

Теперь о Зоне. О том, что ждет обитателей Гекса снаружи. Внешнее наблюдение показывает совершенно безлюдный периметр бункера и в целом пригодную для жизни атмосферу, хотя и с некоторыми особенностями. Однако в данных Риммы нашлась пугающая информация о совершенно жутких существах - к примеру, дикарях с отделяющимися головами. Другие данные, разрозненные и неконкретные, говорили о том, что это даже не верхушка айсберга. Но Зона представляла опасность не только в виде своих обитателей - она в буквальном смысле сводила с ума. Воздействие аномального излучения обостряло чувствительность нервной системы и ускоряло негативные процессы в ней. Впрочем, положительные тоже, и потому треть медицинского шкафчика заполняли антидепрессанты и седативы. Но опаснее всего Зона была ночью. В темное время суток приблизительно после 23:00 специальным регламентом было строго воспрещенно не то, что выходить наружу, но даже открывать дверь. У отдельных сотрудников сохранились пугающие воспоминания о некоем Ночном Ужасе - бесплотном хищнике, который ордами перемещается в темноте, и делает с людьми нечто настолько страшное, что они предпочитают застрелиться сами, чтобы не попасться им живьём. Свет - единственное средство, способное от них защитить, и то без гарантии. Одна из особей Ночного Ужаса, между тем, обитает прямо в Питомнике, в закрытой бронекамере, ключ от которой до сих пор не найден. Поймана она была при помощи сталкеров по кличкам Чигур и Слоник, что намекает на то, что с ними ученые тоже сотрудничают.

К слову о сталкерах - людях, которые незаконно лазают в Зону с меркантильными целями. Один из них, не самый сговорчивый тип, обитает в Питомнике. Неясно, как он сюда проник, но силами охраны он был задержан, избит, разоружен и помещен в клетку. В попытках избежать этого результата, сталкер в отчаянии даже взял заложницей Жанну, и угрожал зарезать её. Римма, как биолог, взяла на себя проверку его здоровья, и обнаружила, что аномальные воздействия немного видоизменили его ДНК, но в исключительно-положительном ключе, например, усилив его иммунитет. Впрочем, здоровьем он всё равно не блистал. А странное черное пятно, как показало исследование фрагмента кожного покрова и крови, являлось скоплением вышедших из строя наноботов, похожих на те, что содержатся в препарате "НаноСтим". Микроскопические машины с коллективным ИИ насытили своими трупиками тело сталкера, создав обильные отложения в тканях, и переносились его кровотоком, потихоньку копясь в искусственные тромбы. Один такой тромб в любой момент может убить сталкера, но тем не менее пока он жив и даже относительно здоров. Для более подробного обследования было необходимо проверить его в медблоке, а не в клетке. Его вещи хранились в сейфе начальника охраны, и состояли из старого ТТ с боезапасом, ножа, кустарной заточки, кустарно отремонтированного гравиманипулятора, гаек с привязанными к ним полосками бинта, карты и нескольких аномальных объектов в специальных контейнерах. Информацию о последних было возможно найти в лабораторном боксе Тимофеева, или исследовать их на месте.

Обнаруженные охраной документы также кое-что прояснили. На данный момент на объекте действовал некий Протокол 12. Судя по воспоминаниям охранников, он был связан с инцидентом, что произошел с Ильёй Смитом. Полномочия охраны несколько расширялись, но и сами охранники попадали под колпак вышестоящего начальства. Практически любой сотрудник мог быть подвергнут обыску, досмотру, задержанию, и даже расстрелу на месте в случае оказания сопротивленя. У всех без исключения при этом был протезирован правый глаз, и заменен на камеру наблюдения. Причем это был не просто протез, как у Кристины - это был по сути новый, искусственно созданный орган из неизвестной органики и синтетических материалов. Камера одновременно служила ещё и зрительным органом. Некоторые близорукие товарищи даже заметили, что этот глаз дает им стопроцентное зрение. Следов хирургического вмешательства при этом нет. Также непонятно, каким способом камера передает изображение на сервер и дальше. Возможно, эта камера была ещё и следящим устройством, сигналы которого регистрировал таинственный аппарат, найденный здесь.

Инструкция 601 полностью посвящалась режиму работы объектов Тангейзера в ночное время суток. Согласно ему вылазки наружу были запрещены, как и открывание внешних переборок, но предусматривался и случай, когда сотрудники оставались снаружи уже после "Комендантского часа". На этот случай по всей Зоне были оборудованы специальные временные убежища с запасом еды, медикаментов, а главное - с рабочими осветительными приборами и налаженной энергосистемой. За регулярное пополнение запасов в убежищах и контроль их состояния отвечал технический отдел. В ведении Софьи, Кристины и Романа находилось сразу пять таких объектов. Документ предупреждал, что убежища не обеспечивают полной защиты, и рекомендовал во время нахождения там выставлять караулы и блюсти режим тишины, чтобы не привлекать внимание Ночных Ужасов. Спутниковые карты с расположением убежищ обновлялись регулярно, и всегда присылались на терминал начальника СБ и на каждое навигационное устройство.

Ситуация в целом была следующей. Сейчас вечер, переходящий в ночь, точное время неизвестно. Неизвестно также, сколько они провалялись в отключке, но за это время успела попортиться еда в холодильнике - та её часть, что не была заморожена, законсервирована или не относилась к продуктам долговременного хранения. Энергоядро бункера исправно, но все первичные сети сгорели, и работает бункер на запасных. Сдохнут они - и объект окажется без энергии. Перезапуск систем прошел штатно, но терминал контроля систем показал, что связь с внешним миром полностью отсутствует. Видимо, снаружи повредилась антенна, попавшая под влияние аномального катаклизма. Тимофеев упомянул о радиоприёмнике - тот не работал, но мог быть починен. Софья, скрепя сердце, выдала Ирину с её телефоном, за что заслужила ненавидящий взгляд. Портативный спутниковый телефон она нашла спрятанным в вентиляционной шахте, в радиоуправляемой игрушке - его особенностью была возможность соединения напрямую со спутниками связи, без необходимости находиться в зоне действия каких-либо сетей.

Вопросы продовольствия стоят остро. Еды хватит максимум дня на три. С водой чуть лучше, если брать в расчет то, что в водопроводной системе вода ещё есть, и она пригодна для питья. Судя по записке в лаборатории, вопрос с едой встал ещё до катаклизма. Нужно что-то решать. Но как уже говорилось, связи нет, а потому нет и особой надежды на то, что кто-то извне может им помочь.

Хотя бы вопрос энергии не вызывал такого беспокойства - под бункером работал генератор, исправно выдающий энергию, а топливом ему служили аномальные камни, вошедшие между собой в странный резонанс. Только вот это устройство выдает аномальный фон в 102 мкБр. Впрочем действует он очень расслабляюще и успокаивающе.

Наличие в отделе робототехники армейского робота-шагохода "Илья Муромец" говорило о том, что помимо ученых и сталкеров в Зоне есть и военное присутствие. Однако в списках целей робота находятся вообще все, кто не принадлежит к войсковым подразделениям. Эти лица подлежат задержанию либо уничтожению. Сам робот изуродован до полной потери работоспособности.

Вот такая была в целом повестка дня. И теперь с нею были ознакомлены все присутствующие.

Угрозы лишения еды подействовали, и сталкер кисло поморщился.
- Как-то ты поздно спохватился, начальник. - Заметил пленный. - Как же вы меня все достали, уроды...
Сталкеру и правда было трудно раздеваться, сидя в такой тесноте. Пришлось потратить много усилий, чтобы вылезти из куртки, затем снять через голову майку. Уже на этой стадии обнаружилось, что знакомство с Зоной у сталкера даром не прошло. Правую сторону его торса огромной барракудой обхватило жуткое чёрное пятно, полностью накрыв плечо и грудину, и протянув несколько "щупалец" к животу и левой части груди. На спине, очевидно, была та же картина. Что интересно, текстура у пятна была какая-то угловатая с краёв, словно это было не пятно, а рисунок из маленьких чёрных пикселей прямо на коже. А там, где пятна не было, сталкер буквально изрисовал сам себя при помощи маркера. Какие-то схемы, цифры, стрелки, символы, и всё это тянулось по торсу, рукам, и уходило даже куда-то под штаны.
- Ну не криви морду, начальник, не криви. Просто старая травма. - Сразу же предупредил пленник насчёт пятна. - Этому пятну лет сто уже, и никто, с кем я за руку здоровался, ещё не сдох. Ну, во всяком случае, не я был в этом виноват.

А тем временем к месту уже приближалась Римма. Её взгляд был немного рассеянным, и она будто бы брела сквозь туман, ступая наугад, но тем не менее не снижая скорости. Забавно, но прямо сейчас они с Ярославом вспоминали ровно один и тот же момент.

- Ух! Всё!
Мокрый от холодного пота Чигур медленно сполз спиной по только что захлопнувшейся бронированной двери, и дрожащей рукой полез в карман за сигаретами. Точно такими же потными от пережитого страха были и Римма, и Ярослав, хотя они и наблюдали за всем происходящим из наглухо задраенного поста СБ, и подошли на место только сейчас. И когда они вошли в питомник, Чигур уже закуривал и нервно, но счастливо посмеивался.
- Офигеть можно! Сработало! Всё-таки сработало! Ну я же говорил, что получится! А, фрау?! - Он с долей вызова посмотрел на Римму, и торопливо сунул сигарету в рот, после чего начал искать коробок спичек. - Мы всё-таки поймали эту дрянь! Реально, мы поймали Ночной Ужас! Мы же первые такие, кто поймал! Даже первые, кто вообще захотел иметь дело с этой хреновиной! Ну, теперь думайте, как вы спать-то будете, зная, что оно у вас за стенкой. Ать, с-сука...
У сталкера никак не получалось зажечь спичку. Из-за дрожания рук он сломал уже третью, пока говорил, и на третьей всё-таки сдался.
- Огоньку даст кто? - Спросил сталкер у присутствующих. И тут же поймал брошенную Ярославом зажигалку. - Ага, спасибо!
- Бубу! - А это был уже Слоник, стоявший у особо мощного прожектора на случай чрезвычайной ситуации. Прожектор был направлен прямо на бронекамеру, и было достаточно одного движения, чтобы включить его. Фразу Слоника Ярослав понял даже без перевода.
- Сейчас. - И Слонику был брошен под завязку набитый пачками банкнот пакет, извлечённый из сейфа. И тот его не поймал - не слишком-то половкачишь, когда на тебе тяжелый ОЗК, а поле зрения ограничено замыленными окулярами противогаза. - Можешь пересчитать, если хочешь, сталкер.
- И даже не "свалкер", как обычно? Что-то новенькое. - Заметил Чигур с иронией. - Но прожектор вы всё-таки пока не убирайте. Это ж хрень такая, как это... внематериальная, чтоли. Хер знает, а задержит ли её реально ваша хвалёная дверка.

Но у Риммы воспоминания были полнее. Если Ярослав вспомнил только этот момент, то учёная припомнила и разговор после того, как все уже успокоились.
- Послушайте, фрау Новак. - Вдруг с любопытством обратился к учёной Чигур. - Вот вы, учёные, уже сколько лет Зону изучаете. Вы хоть на чуточку приблизились к... Короче, вы понимаете вообще, что это за твари? Почему в городах гнездятся, почему просыпаются чётко в одиннадцать? Что им от людей надо? Они типа реально призраки, или что?

Римма вздохнула. Это была секретная информация, и при том не особо подтверждённая. Но Чигур заслужил эти сведения.
- Можно сказать, что и призраки. - Признала она. - Через некоторые оптические приборы, способные регистрировать аномальное излучение, эти существа частично видимы, и их силуэты отчетливо напоминают человеческие. Но на деле это уже не живые существа. Или во всяком случае не принадлежащие к категории физического объекта. И вообще, эти существа скорее из области квантовой физики, чем биологии, то есть ими должен заниматься Александр, а не я. Это... частицы чтоли. Скопления мельчайших, элементарных частиц, невидимых человеческому глазу в обычных условиях. Что-то вроде фотонов, или каких-нибудь кварков. Мне непонятно, есть ли у них хоть подобие разума, как они воспринимают мир, как перемещаются, что эти частицы удерживает в одном скоплении именно в форме силуэтов. Я не могу сказать ничего о том, какая у них функция, а уж тем более зачем им люди. Да и всё, что я могу сказать - не более чем гипотезы.
- Уже что-то. - Подбодрил учёную сталкер. - Вываливайте ваши гипотезы, фрау. Это интересно.
- Ну, хорошо. Скажем, их светобоязнь. Как я говорила, эти существа по своей сути есть поле неизвестных элементарных частиц, держащее определённую форму. И эти частицы настолько малы, что направленное и сфокусированное световое излучение просто сносит их. Поток фотонов разбивает их хрупкую структуру, и они вынуждены либо уходить от направленного излучения, либо смириться с тем, что будут полностью рассеяны. Впрочем, я не уверена, что эти частицы не способны сойтись вновь уже потом. Поэтому не факт, что если мы распылим эту особь Ночного Ужаса прожектором, то будем в безопасности.
- А что же вы будете тогда делать, если понадобится избавиться от этой хрени?
- Эвакуируемся из бункера. - Пожала плечами Римма. - А затем дистанционно запустим цикл самоуничтожения генератора.
- Л-ладно. - С сомнением протянул Чигур. - А что с формой? Почему силуэт человечий?
- Это отчасти совпадает с легендой, которая ходит в среде сталкеров. Про души, призраков и прочую эзотерическую муть. - Так же пожала плечами учёная. - Эти существа, по сути, могут быть преобразовавшимся из-за Контакта населением городов. Той его части, которое официально не выжило.

А вот чего вспомнить не удалось - так это того, куда же делся ключ от бронекамеры.

К моменту, как Римма и Жанна поравнялись, сталкер уже полностью разделся(да, писанина была и на ногах), и просунул свои руки меж прутьев. На руках было немало разных шрамов, а на правой в паре мест было ещё немного пиксельных пятен помимо того "щупальца" из плеча. Ну и да, на его ногах тоже была какая-то писанина. Кажется, всё это соединялось в какую-то схему, но разобраться было трудно. Услышав женский голос, принадлежавший Жанне, седовласый стушевался.
- Блин, ты ещё и перед бабами меня щеголять заставил. Хоть бы их пожалел, чтоли.

- Ну, теперь приготовься, кошечка. - Вслух сказал Ромеро, с хрустом размяв пальцы. - Это будет длинная история. И начну я прямо с самого начала.

Словно юный пианист-гений, Джефф возложил пальцы на клавиатуру, и,выждав еще мгновение, в бешеном темпе застучал по клавишам. Мигающая палочка курсора сорвалась с места, словно Усейн Болт со стартовой линии, и понеслась через белое поле ввода,оставляч на нем следы из букв и строчек. Счетчик символов очень быстро вырос до трехзначных чисел, а текстовое поле растянулось в несколько раз, будто бы с непривычки едва способное вместить в себя фразу длиннее "Send nudes". Множились абзацы, рос текстовый массив, повествующий Джинкс о встрече с Тамми, с фанатиком на улице, о гениальном плане с похоронной конторой, о Всадниках и жалких крохах информации о них, и только после этого Джефф перешел к событиям дня. И это была даже не половина, потому что для полного понимания ситуации Джефф был вынужден отвлечься и дать отсылку к драматическим событиям десятилетней давности и подробностям воздействия вируса цитопатической реанимации, как его отличиям от нового образца.

"...ну и тогда я подумал, что раз федералы не могут сделать свою работу, помощи лучше попросить напрямую у ребят, которые любят рисковать головой и загаживать злодеям планы просто за спасибо. То есть - супергероям. И вот я здесь."

Поставив последнюю точку, Ромеро с чувством шлепнул по кнопке ввода. Браузер призадумался секунд на семь, прежде чем сообщение прошло. И тут оказалось, что в ограничение по символам Джефф не уложился. Прямо у конца текст обрезало на полуслове.

- Да твою же... Материнскую плату. - Выругался зомби, и допечатал утратившийся фрагмент заново.

Да, эта памятка давала кое-какие ассоциации для Софьи. И ассоциации эти были... странными.

Ещё в первый день её работы её предупредили - ночью в Зоне делать нечего. Но воспоминания об этом инструктаже были слишком туманны, чтобы вспомнить нечто конкретное. Их вытеснило другое воспоминание, много более яркое и чёткое, потому что оно сопровождалось ощущением сильного страха. Даже сейчас Софья чувствовала, как бешено колотится её сердце, и как сильно сжимаются её собственные пальцы на баранке рулевого колеса. Вездеход, которым управляет Софья, основательно трясётся даже несмотря на систему амортизации, пока лихо скачет через кочки. До боли в глазах Софья всматривается в темноту за лобовым стеклом, но свет фар выхватывает лишь жухлую траву и буйный кустарник, который затем трещит под мощными колёсами. Ничего не видно, а темнота всё сгущается Ориентироваться возможно лишь по экранчику навигатора - единственного, что освещает салон. Изредка Софья бросает нервный взгляд на часы, и чувствует, как холодеет сердце при виде цифр: 23:04

Позади неё также же трясутся другие ребята, набившиеся в салон и еле там помещающиеся. Женя, сидящий на месте штурмана, вцепился в помпу дробовика, и его пальцы побелели так же, как пальцы Софьи на руле. Римма и Ирина сзади, зажали меж собой бледного от сдерживаемого страха и шумно дышащего Петрова. Ирина, кажется, уже в истерике - её глаза мокры от слёз, и она ругается больше и грязнее чем обычно, пялясь в окно.
- Быстрее, быстрее! Софка, блядь, всё что можешь выжимай из этой ебучей колымаги! - Визгливо кричала она. - Что ты тянешься, как черепаха?! Втопи в пол ебучую педаль!
Софья тоже нервничала, и потому против обыкновения ответила так же грубо.
- Заткнись, блять! Не говори под руки! Мы тут не по автобану едем, и если сейчас в какое-нибудь дерево въебёмся, тут нам и пиздец! Я-то сразу, может, сдохну, а вот до вас они добраться успеют! И вообще, это из-за тебя мы тут...
- Успокойтесь все сейчас же! - Трахнул кулаком по приборной панели Женя. А потом перешел на более мягкий тон. - Послушайте, девушки. Паникой сейчас не помочь. Но не всё так плохо. Сейчас только четвертая минута пошла. Они не всегда просыпаются прям ровно по будильнику, а ещё - до ближайшего крупного города что-то около километров двенадцати. У нас есть время, пока они преодолеют это расстояние.
- И сколько у нас есть времени? - Жалобно спросила Ирина. Женя вопросительно глянул на Римму, которая прижимала Иру к себе, пытаясь успокоить.
- Минуты три. - Мрачно ответила учёная, поймав этот взгляд. - А может, и быстрее.
- И всё же примерно три минуты у нас есть. - Утирая пот с лысой головы, произнёс Женя. - А дальше зависит от того, заметят нас или нет. Софья, сколько нам ещё до ближайшего убежища?
- Еще минут пять, если по прямой. - Ответила технарка, сверившись со спутниковой картой в навигаторе беглым взглядом. - Там нас уже должны ждать, всё готово. Только спешиваемся и сразу внутрь.
- Вот! Просто доезжаем до места, спешиваемся, держимся исключительно на свету и сидим в укрытии тихо, как мыши. Всё по инструкции. Мы должны успеть!
- А если не успеем? - Жалобно спросила роботистка. - Им ведь попасться... Это же хуже всего!
- Ну тогда... - Сдобнов тревожно сглотнул, снова утёр пот и глянул на своё ружьё. - Патронов у меня на всех хватит. Сначала вас, потом сам. Только быстро надо. Так что времени прощаться не будет.
Ирина в отчаянии уткнулась в плечо Риммы, и её плач из истерического стал просто жалобным и отчаянным. А Римма вдруг положила руку на плечо Сдобнову.
- Спасибо вам, Евгений.

И что парадоксально - Софья тоже ощутила какой-то ненормальный прилив благодарности к этому не самому приятному человеку в её жизни.

Снаружи что-то ужасное. Оно пробуждается каждую ночь, и рыщет по всей Зоне. Спасение - только в бункере или в обустроенных вне его убежищах на этот случай. А ещё - свет. Обязательно свет. Но когда Софья очнулась от нахлынувшего воспоминания, Стаматина уже и след простыл.

"Зомби и кошкодевочка. Прям лучший супергеройский дуэт всех времен". - Даже через текст был слышен сарказм, который вложил в это сообщение Джефф.
Впрочем, фотографии в инстаграмме и фейсбуке пришлись Джеффу по нраву. Он не удосужился посмотреть, включены ли комментарии под её фото, так как его в большей степени интересовала возможность отправки личных сообщений. Наверняка у неё куча навязчивых поклонников и не менее навязчивых хейтеров, которые заваливают её сообщениями в личку. И как Джеффу выделить себя на фоне прочих, чтобы ему ответили? И разумно ли будет вовлекать в такую заварушку именно её? Управление удачей это конечно круто, но полагаться лишь на удачу в таком деле, как борьба со злодейскими апокалиптическими организациями было бы наивно. А с другой стороны - чем ещё, как не удачей, нужно обладать, чтобы найти в горах секретную лабораторию?

"Кошечка мне по душе. Ты ведь знала, что я выберу именно её, верно?"

Параллельно Джефф решил попытать удачу, и написать Дженнифер. Сообщение его было простым и незатейливым.
"Привет! Я тот зомби-парень, который воспроизвел клип Джексона! Не хочешь немного тайных заговоров с участием зловещих корпораций и биологического оружия?"

Ирина ещё издали узнала свой бокс по подвешенному на уровне потолка здоровущему дрону-квадрокоптеру. Точнее, квадрокоптером его можно было назвать из-за внешнего сходства, только маневровые винты ему заменяли какие-то черные пластины-антигравы. О том, что это именно антигравы, Ирина знала наверняка, и знание это было столь естественно и столь ясно, что подобная ясность ума даже удивляла. Под корпусом расположились манипуляторы для захвата грузов. Как-то сама собой всплыла информация о том, что грузоподъемность этой штуки составляет до двух тонн, но существует ограничение по габаритам, и вспомнила, что умная машина способна понимать, какой именно груз несёт и применять соответстувующий захват. Дрон-антиграв был приспособлен даже для транспортировки даже живого груза. Забавной деталью можно было считать рисунок в стиле пин-ап вдоль правого борта, на котором была изображена... сама Ирина в пляжном бикини, лежащая на животе с пафосным выражением лица, наполовину скрытого крутыми очками. Достоинства её фигуры были несколько преувеличены, а в руке нарисованная Ира держала бокал с трубочкой, в котором было налито что-то зеленое и плавала оливка, пронзенная зубочисткой.


Войдя в бокс, Ирина почувствовала - она дома! Это определённо было место, ставшее ей почти что родным. Сразу же в глаза бросилось две вещи. Хотя, можно ли назвать это вещами? В любом случае, это было ещё два дрона. Один был исследовательским четырёхногим шагоходом в подобие звериного силуэта, навевающим ассоциации с ранним Boston Dynamics. Только на ногах своих он держался увереннее и двигался прытче, чем ранние прототипы знаменитой робостроительной конторы. Судя по установленным по бокам корпуса армированным контейнерам, он был способен переносить небольшие грузы на манер навьюченной лошади. Другим механизмом был исследовательский шестиколесник-зоноход, способный вращаться вокруг своей оси и орудовать целым набором манипуляторов с самыми разными инструментами. Ирина помнила, что машина эта управляется как вручную, так и в полностью автоматическом режиме, а также имеет несколько упрощенных паттернов поведения вроде возвращения на базу или следования за объектом. Способен обходить препятствия и даже разрушать их. Корпус махины был покрыт засохшей грязью, местами был поврежден и имел следы возгораний, но, очевидно, являлся довольно крепким.

Более внимательный осмотр выявил еще пару механизмов. Один робот представлял собой белый шар размером с баскетбольный мяч, снабженный камерой. Название его было выгравировано слева - "Око-5". Дрон-разведчик, очевидно, и скорее всего тоже антигравитационный. Видимых двигателей или манипуляторов у него не было. Второй механизм уже был инородным, и занимал четверть бокса, сложенный в углу. Это был основательно поврежденный паук-шагоход трехметрового роста, имевший толстую, выкрашенную в болотно-зелёный цвет броню и увенчанный тяжелым орудием с ленточным питанием и диаметром ствола в добрые 12,7 мм. Происхождение машины выдавал символ герба с двуглавым орлом, и эмблема Кантемировской дивизии, что было написано прямо в ней. С другого борта была белая трафаретная надпись - ИМ-22. Как догадалась Ирина - Илья Муромец, 2022-й год выпуска. Робот был основательно поврежден, четыре ноги из шести были отделены от тела и утрачены, в броне зияли сквозные оплавленные отверстия устрашающих диаметров, в краску въелась сажа, а часть бронирования просто отсутствовала, и наружу были вывалены все электронные и механические потроха стального воина. Восстановлению он не подлежал, но ему нашли применение в качестве "донора", о чем свидетельствовала наклеенная на броню бумажка.

С другого угла на подзарядке стояло две антиграв-платформы, сцепленные паровозиком. Не роботы в полном смысле - просто перевозка грузов небольшого веса. У учёных порой было многовато оборудования, и его грузили в такие штуки, которые следовали за учёными на привязи.

Кроме роботов тут находились различные станки, верстаки, и несколько компьютерных терминалов, а также полка с запчастями, пакет со средствами индивидуальной защиты, чемоданы с инструментом, и пара фотографий: Ирина работала тут не одна, а в паре с Софьей Кубиной, что, очевидно, не очень радовало последнюю, если судить по тому, что на всех фото она сохраняла кисло-раздраженное выражение лица.

Ещё одним забавным предметом обстановки была игрушка "Нерф-Ган", стрелявшая поролоновыми стиками на присосках. Десяток таких стиков валялся под ногами, а один торчал в примитивном изображении лица одного из охранников - кажется, Стаматина.

      Кэмэл, что уж скрывать, был абсолютно солидарен с Рысью в её оценке ситуации. Но искать объяснения случившемуся у него уже не было никаких моральных сил. Собственно говоря, моральные силы и стойкость Кэмэла после всего случившегося дали ощутимую трещину, и только боевая ситуация не позволяла ему сломаться. Тогда он полностью сосредоточился на противнике, и применил тот же трюк обезличивания, какой применяла вся современная армия - не враг, и даже не противник, а цель, не убийство, а ликвидация или поражение, и так далее. А когда всё было позади - так уже не получалось. Он видел их, видел Кассиль, видел, как надругался Купол над её образом, слышал все эти слова, бьющие прямо в цель мимо любой брони, что скафандра, что собственной опустошенности и безразличия, и это сломало его. Он не ответил Рыси, не смог. Он даже отвернулся от неё, так и стоя с опущенными плечами и повисшими вдоль тела искалеченными руками. И только подойдя к вояке ближе, чтобы вколоть ему стимулятор, она услышала тихие, старательно сдерживаемые всхлипы.

      Ник плакал. Он, признаться, уже забыл, когда это с ним случалось в последний раз. Давно. Очень давно. Кажется, даже когда Кассиль умерла, он уже не мог плакать. Кричать от ярости и ненависти, срывая глотку - сколько угодно. Мучиться от собственного бессилия - сколько угодно. Но не плакать, нет, плакать он тогда уже не умел. А теперь слезы шли сами, и ничем их было не сдержать. Они стекали целыми ручьями, заволакивая взор Ника мутной пеленой, струились по щекам, пропитывая их солью, и исчезали в косматой бороде, слипшейся от крови неприятными клоками вокруг губ и под носом. И даже вытереть слез Кэмэл не мог - руки не подымались, а лицо заслоняло треснувшее забрало. Оставалось только стоять и подавлять неконтролируемые всхлипы, идущие из горла, и стараться не задохнуться от огромного кома, застрявшего в горле в довесок к саднящим от внутренних повреждений легким. Если бы он заговорил, его голос бы сорвался на жалкие блеющие заикания, как было в детстве. Звук срывающегося и жалкого голоса Ника, когда тот плакал, невероятно бесил Марти Рутледжа. Однажды тот даже запустил ему в голову пивной бутылкой в приступе ярости, услышав плач. Чертовски больно, а ещё больше обидно.

      Всхлипы усилились, а плечи слегка задрожали. Окровавленные и икривлённные пальцы дрогнули. на секунду попытавшись сжаться в кулаки.

Поскольку инцидент был исчерпан, Жанна воспользовалась минутой спокойствия, и закончила с обыском стола. И в третьем выдвижном ящике, прямо на стопке чистой бумаги, среди прочих канцелярских принадлежностей, была найдена заветная ключ-карта от медицинских шкафчиков, о чем намекнул рисунок красного креста на пластике. Догадки подтвердились, и карточка волшебным образом распахнула закрома здешнего медработника, открывая к обозрению все препараты. Кристине тут же была подкинута упаковка анальгина, а Жанна продолжила осмотр. В основном, он не выявил ничего особенного, кроме странно-высокого количества антидепрессантов и седативов. Ещё Жанна нашла несколько препаратов-радиопротекторов вроде "Цистамина" и "Б-190", а также инъекции препаратов для быстрого выведения радиоактивных частиц из организма.

Помимо стандартных медицинских препаратов от самых разных производителей, перевязочного-шовного материала и простейших медицинских аппаратов Жанна обнаружила небольшой пистолет-инъектор, к которому прилагался набор колб для препаратов, примерно в 100 миллиграмм. Все они были пусты, но очевидно, что могли быть и наполнены одним из трех типов препаратов, расфасованных в армированные чемоданчики. "Ренерган-Ф" и "Наностим". Жанна взяла в руки второй, чтобы взглянуть на бирку, и внезапно осознала, что узнаёт препарат.

- Ирония в том, что мы, считая Зоны Первого Контакта последствием чудовищного бедствия для человеческой расы, всё больше подсаживаемся на то, что они нам дарят. - Очки Верховцева поблескивали в свете настольной лампы докторского стола, как и на баночке "Наностима". - Вот например, небезызвестная вам субстанция для внутреннего пользования в Гексе. Вы наверняка наслышаны, что одна инъекция может в считанные часы привести в полную норму человека, который находился при смерти с ожоговым поражением в 40% поверхности тела. И это отнюдь не предел. В состав этого препарата, как вы знаете, помимо прочего включаются человеческие же биоматериалы, задающие наноботам, так сказать, образец, по которому они и восстанавливают организм. Только вот впервые получен он был не в лабораториях, а... в "мясорубке". Да-да, то самое легендарное аномальное образование, от которого не существует способов спасения. После того, что там происходит с человеком, оставшийся от него биоматериал - слышите, как цинично? - и видоизменяется. Позже это воздействие удалось повторить в лабораториях, подобных этой, и, доработав состав за счет других технологий, которые пришли к нам из Зоны, получить данное чудодейственное средство. Так называемое "Посещение" уронило нам на головы бесчисленное количество решений проблем. Совсем скоро мы уже не сможем жить без Зон.

Наностим - стимулятор для быстрого заживления самых страшных ран, неспособный восстановить только уже уничтоженные ткани или потерянные конечности. Ну и кости, конечно, тоже сперва придется вправлять силами медработников для правильного сращивания. Ренерган-Ф - вещество против токсичного поражения легочной ткани, заставляющее её быстро регенерировать, что очень помогает при поражении отравляющими веществами, включая даже самое опасное биооружие.

Евгений

Осматривая помещение, Женя остановился на табличке лечащего врача. Верховцев, стало быть. Его среди прочих "проснувшихся" не было, а кроме них и сталкера в бункере нет никого. Забавно ещё и то, что на обезболивающих таблетках Жени было написано именно это имя. И тут погрузившийся в задумчивость Женя невольно вздрогнул, услышав громогласный голос своего босса, идущий сверху.

- Внимание всему персоналу. Говорит начальник службы безопасности "Гекса", Ярослав Борисов. В помещении "Питомника" находится задержанный за незаконное проникновение в бункер человек. По непроверенной пока информации, он заражён неизвестной болезнью и находится в карантине. До выяснения всех обстоятельств происшествия, вход в "Питомник" строго запрещён, как и любые контакты с "задержанным". Всему персоналу просьба соблюдать элементарные меры санитарно-гигиенической предосторожности. Перед приёмом пищи обязательно мыть руки с мылом. Пищу употреблять строго индивидуально, и, по возможности, из стерильной одноразовой посуды. Воду употреблять из закрытой пластиковой тары. Это в целях Вашей же безопасности. Конец связи.
А спустя каких-то секунд пятнадцать после этого обращения и сам Борисов озарил своим присутствием медблок.

Римма, Дмитрий, Ирина

Вообще, тот факт, что Ирина имела доступ к системам видеонаблюдения охраны, действительно должен был насторожить представителей СБ. И тем не менее, факт остался фактом - в системы видеонаблюдения она вошла без проблем. Вместе с Дмитрием они по очереди включали обзор помещений. В медблоке неожиданно нашелся ещё один член персонала - какая-то девушка в спецовке технарей, стоявшая перед столом врача, и колотившая по столешнице, пока сидевшая на месте врача Жанна озадаченно глядела на неё. Где-то сбоку в нерешительности пребывал второй техник, видимо, пока не решаясь урезонить даму.

В лабораторных комплексах и на складе было безлюдно, и в целом там увиделось именно то, что ожидалось - в лабораториях было тесно от оборудования, а на складе находились какие-то ящики и штабеля, а также отчетливо просматривалось несколько висящих за стеклом костюмов химзащиты. Генератор, очевидно, нходился под складскими помещениями, и вход в генераторный отсек осуществлялся через люк в полу. В бытовых помещениях находилось трое - технарша и учёный, топтавшиеся в тамбуре, и СБшник, деловито занимавшийся обыском в женском крыле. Проверка в инфракрасном спектре не дала никакой новой информации.

А вот в Питомнике обнаружилась странная картина. Там не оказалось ни единого животного - все клетки кроме одной были совершенно пустыми, как маленькие, так и большие. А в той единственной, огромной клетке, способной вместить медведя, вместо медведя находился вполне себе обычный человек, который, очевидно, тоже только недавно пришел в себя и ещё толком не очухался.

В теории было возможно просмотреть и старые записи. А кроме того и Петров, и Романова заметили еще одну вкладку с дополнительными камерами наблюдения, обозначенными как "Протокол 12".

Ярослав

Последней датой в табеле дежурств значилось 9 августа 2032 года. Вообще, дежурство было организовано так, что в дневное время на посту стоял весь персонал без исключения, включая и начальника охраны, а уже ночью заступали поочерёдно, по двое, охранять сон сотрудников. Тем временем компьютер начальника охраны загрузился... И потребовал пароль. Которого Ярослав вспомнить не смог, равно как и не смог вспомнить код от сейфа. Мозгг был наполнен звенящей пустотой вместо воспоминаний. Видимо, придётся по-другому.

Беглый осмотр ящиков стола обнаружил несколько папок с личными делами сотрудников СБ, различные канцелярские причиндалы вроде дырокола и степлера, упрятанный в стол шоколадный батончик, пустой блокнот с вырванными страницами, и, что весьма приятно, ключ-карту от оружейного шкафчика.

Римма

Переборки обычно открывались при приближении авторизированного персонала, а вот как определялась авторизированность - решительно неясно. Также двери почему-то автоматически блокировались в темное время суток, не впуская и не выпуская никого, пока не перейдёшь на режим ручного управления. Но что в автоматическом, что в ручном режиме система безопасности бункера всегда блокировала одну переборку, если была открыта другая, не допуская проникновения атмосферы снаружи в помещение бункера. Стерильность!

Евгений

...это же день его торжества! День, когда все пораженно и завистливо глядели, как он выволакивает на берег за жабры эту огромную рыбину, всё ещё тщетно молотящую хвостом по воде и рвущуюся так сильно, что Женю самого мотало из стороны в сторону, пока он удерживал зверюгу. Наверное, о чем-то таком писалось в книжке про Моби Дика, но увы, он так её и не прочёл. Сом на кита, конечно, не тянул, но на личного врага - вполне. Сколько раз уходил он от других рыболовов! Сколько раз переворачивал их лодки! Сколько лесок он разорвал, сколько сетей разгрыз! Говорят, из-за него некоторые даже тонули в этой реке! А победил рыбину он, Сдобнов, ппобедил в упорной борьбе один на один, с багром в руках и огромной дубиной, похожей на биту для лапты, которой он молотил рыбину по черепу, пытаясь её оглушить. И вот он поднял её на руки, аж присев под весом, и развернулся к пораженно глядящим на него мужикам.
- Ну-ка, сфоткайте меня, ребят! - Услышал Женя свой собственный голос. И один из мужчин послушно достал смартфон, намереваясь запечатлеть кадр.

Позади мужчины находилась высоченная бетонная стена, на многие метры возвышавшаяся над кронами деревьев и крышами панельных многоэтажек военного городка. На стене была огромная надпись: "ЕСЛИ ВЫ ЭТО ЧИТАЕТЕ - ВЫ В ОПАСНОСТИ."

- Только если ты уху из него будешь варить, Женька, меня не зови! - Высказался один из его компании, с трудом скрывая свою зависть. - А то поешь такого, и хер во лбу вырастет, чего доброго. Зона, мать её...
- Да какой варить! - Отвечал ему другой. - Это ж натуральный мутант! Его учёным сдать можно, они заплатят! Но ты прикинь, если он за периметром такой вырос, то какие же там в самой Зоне водятся!

Холодильник не был богат снедью, а запах говорил о том, что и то немногое, что там нашлось, уже испортилось. Открытый пакет с ряженкой, сырок, яйца... А вот нераспакованный салат в герметичной упаковке можно было попробовать съесть, равно как и вон те консервы. И что самое приятное, здесь нашлась вода! Самая обычная питьевая вода!

Комната охраны, вопреки всем предприсаниям, была открыта настежь. Внутри комнаты охраны царил полумрак, рассеиваемый лишь тремя компьютерными мониторами у поста наблюдения, и еще одним - на столе начальника охраны. За мониторами наблюдения Евгений, Дмитрий, Ирина и Римма обнаружили Дмитрия Петрова, который даже после потери памяти упорно продолжал нести вахту на посту, таращась в изображения с камер, на которых было видно, как разбредаются по отсекам бункера потерянные члены персонала. По соседству с ним, аккурат под панорамным стеклом, был пульт управления, очевидно, способный дистанционно открыть входные переборки Зоны Обеззараживания, но сейчас один из переключателей стоял в положении "Автоматика". Через стекло хорошо просматривалась окутанная загадочным полумраком и совершенно пустая зона обеззараживания. Там не было ничего интересного - пол, стены, разбрызгиватели. Датчики на пульте управления показывали, что в Зоне Обеззараживания находится 0 объектов, радиационный фон в норме, а состав атмосферы не отличается от нормального.

Стол начальника охраны был пуст, но судя по табличке. и стол и должность принадлежали Борисову Я. Н., который, к слову, как раз в этот момент и присоединился к сотрудникам. На столе не было ничего лишнего, и царил полный порядок - компьютер, настольная лампа, печать на специальной подставке, и несколько документов. К столу было придвинуто довольно удобное офисное кресло. Позади стола, в стене находилась дверца сейфа с магнитным замком на цифровом коде. Рядом с сейфом - шкафчики в количестве шести штук, пять из которых были снабжены табличками с именами охранников. Совпадают с бейджами.

Вдоль стен стояло две койки и хорошо так продавленный диван, а также небольшой холодильничек. К холодильнику магнитом было прикреплено распечатанное и заламинированное фото Сдобнова в рыболовном жилете и панаме, который с довольной улыбкой держал на руках увесистую сомоподобную рыбину, стоя на фоне красивого и чистого водоёма, на другом берегу которого виднелись портовые краны. К дивану был придвинут небольшой столик, на котором осталась стоять пустая грязная тарелка со следами кетчупа.

У самой дальней стены находились оружейные шкафчики, запертые на электронные замки со считывателями ключ-карт. Довольно большие, к слову говоря, шкафчики, чтобы хранить там исключительно пистолеты. Наверняка там таится более серьёзный арсенал. Рядом со шкафчиками на гвозде висит планшет со списком охранников, и целой серией росписей в клеточках - очевидно, за получение и сдачу табельного, ну и заступление и снятие с дежурства.

Римма Новак, Дмитрий Летов

"Глок-18" выглядел вполне стандартно, если бы не эта странная приблуда, блокировавшая спусковой крючок в тот момент, как сенсор терял контакт с отсканированным большим пальцем. Снять её, теоретически, было возможно, но ля этого потребовалось бы полная разборка пистолета, и, возможно, применение специального инструмента, чтобы без последствий удалить систему. Но если подумать - зачем? Неспроста ведь тут так всё устроено, что огнестрельное оружие работает только в тех руках, за которыми оно закреплено.

Тем временем, не обращая особого внимания на происходящее вокруг, в том числе и на присоединившегося к ней Летова, Римма изучала скопившиеся бумаги. В основном это были различные диаграммы и графики, чаще весго демонстрировавшие одну и ту же картину, одни и те же показания. Сопровождала их документация, говорившая о "наблюдении за течением процессов в эпицентре". Эти самые процессы проходили с относительной стабильностью в течение двух лет с 2029 по 2031, если верить сопроводительной документации. Иногда эти процессы отмечались скачкообразными вспышками без всякой системы. Измерялись эти загадочные процессы в каких-то "мкБр/сек." К документам были прикреплены аккуратно сложенные ленты самописца, которые при разворачивании показывали либо плавные кривые, либо кратковременные резкие перепады. То же, что самописец показал последний раз, говорило само за себя - весь лист был исчеркан размашистыми резкими пиками, словно какой-то вандал очень старался разрисовать лист чернилами. Ими была занята практически вся бумажная лента.

И тут в голове Риммы что-то щелкнуло. Ей пришло отчётливое воспоминание.

- ... а я скажу, что никуда они не делись, никуда не ушли, что они всё ещё на Земле. Ведь там, в эпицентре, постоянно что-то происходит. Постоянно какая-то активность. - Объяснял ей кто-то, чьего лица Римма не видела из-за затемненного забрала шлема в защитном костюме. Голос звучал приглушенно через мембрану воздушного клапана. - Даже сейчас! Вы посмотрите на свой детектор, он наверняка в эту самую секунду регистрирует аномальный фон в сто-двести микроБергмана в секунду, и это в тридцати километрах! Нам говорят, что это безопасно, что опасаться нужно только моментов резкого всплеска, что только пиковые значения от 1-2 по шкале Бергмана являются губительными для биологических форм жизни. Но это всё ложь, уважаемая! Зона воздействует на нас постоянно, и постоянно меняет в нас что-то по одной ей известному образцу! Вспомните переселенцев! Или всех этих упёртых бедолаг, которые так и живут у Внешнего Периметра! Вспомните всех этих сталкеров, которые лезут сюда мимо оцепления! Какие дети у них рождаются! Сами они на что становятся похожи! Честно сказать, я не уверен даже в том, что от этого воздействия может защитить даже бункер, не говоря уж об этих костюмах! Один Бог знает, какими мы отсюда вернёмся, госпожа Новак. Может, бросить всё, пока не поздно?

Всё ясно. Эти данные - регистрация замеров фона некоей аномальной энергии, излучаемой каким-то эпицентром. И в момент последнего измерения, на которое даже нет документов, самописец зарегистрировал беспрецедентный пиковый скачок. Вероятно, это и объясняет случившееся.

Ирина

Занятое ею место оказалось дисплеем наружного наблюдения. Пароля для доступа к ним не потребовалось. Камеры, очевидно, демонстрировали то, что находится снаружи бункера. Всего работало шесть камер, и все они демонстрировали довольно однообразный пейзаж - заросший травой луг, и полуразвалившееся бетонное заграждение, отделявшее территорию от лесного массива за ограждением. В стене предусматривались ворота, тяжелые металлические створки, и они тоже рухнули. Камера при входе в бункер позволяла разглядеть утоптанную тропинку от входа до ворот, и несколько колей от колёсного транспорта. Сам колесный транспорт был представлен шестиколёсным вездеходом, завалившимся набок, и каким-то образом погрузившегося под грунт на треть почвы. Ещё одна камера показывала подножие вышки связи, выкрашенной в красно-белый цвет. Снаружи, очевидно, был поздний вечер, и ясная погода. Датчики температуры показывали +10 по Цельсию и скорость ветра в 14 м/с.

Из прочего функционала у камер была возможность перейти в режим ночного видения или переключиться на тепловизор. Первое сейчас был ни к чему, а второе показало, что никаких источников тепла вокруг бункера не имеется.

Всем

Из прочего оборудования в центре управления оставались только тяжелый ноутбук с бронированием корпуса, то странное устройство, похожее на осциллограф(оба выключены), и рабочие терминалы для техподдержки, показывавшие удовлетворительное состояние энергоядра, и неисправность одной из вентиляционных шахт. На стене висели стрелочные часы, чьи стрелки навсегда замерли на отметках 11:38. секундная стрелка замерла на полпути от двойки к тройке. Под часами был растянут экран для проектора, который валялся под столом разбитый. Со стены между медблоком и жилыми помещениями присутствующим улыбался с плаката какой-то представительный черноволосый мужчина.

"- Всё - во благо человечества!" Такую фразу приписывала мужчине цитата в верхнем углу. Мужчину, очевидно, звали "Вермонд Вилленхельм, директор Tanheiser Group". Сходное же название было крупным шрифтом выведено внизу: TANHEISER SCIENCE. Лицо мужчины вызывало у смотрящих непреодолимое чувство узнавания - так смотрят на актеров, имён которых не знают, но помнят, что они снимались в определённом фильме на второплановой роли.

      - "Деталей я не помню". - Передразнил вдруг Рыжую Кэмэл, ставший вдруг чрезвычайно разговорчивым. - Ну так вспомни, тупорылая, напряги уже башку! Хотя бы постарайся пошевелить извилинами, чтобы спасти свою гребаную жизнь!
      Отчасти Рэд напомнила ему сестру. Ту её легкомысленную ипостась, которая пробовала травку, и чуть не перешла на героин, тусовалась с парнями, щупавшими её за зад, и примерно так же жаловавшуюся, что она ничего не помнит наутро, в том числе и то, как Кэмэл волок её в пьяном виде через дом, стараясь не разбудить настолько же пьяного папашу. В такие моменты его брало серьезное раздражение, и сейчас он, хоть и сам остановил недавно Рысь от рукоприкладства, теперь был близок к тому, чтобы дать непутевой бабе хороший такой подзатыльник. Но жалко, всё-таки. Да и для этого придётся останавливаться, да ещё и догонять её.
      - Может, ты с кем другим трахалась накануне?! Или ты этого тоже не помнишь? - Оборачиваясь на новенькую, грозно гудел Кэмэл сквозь шлем. - Взялся же откуда-то этот ребенок! А нам теперь думай, где тебе аборт сделать, не сдохнешь ли ты при этом, и не придется ли потом из-за этого воевать... с демоном. - Кэмэл начал как-то даже угасать, произнеся это слово. Но затем раздражение вояки снова скакнуло на пару уровней выше, но он уже ворчал больше сам для себя. - Не верю я в эту христианскую муть, вот что. В демонов, в Ад, в Бога-партизана, не верю! Ладно мутанты, зомби, плесень ползучая, пауки, но не грёбаные же сделки с дьяволом?! Этот сраный купол заставляет видеть всякое, мозги мутит по страшному! Могла и эта сделка просто померещиться. Или вроде того.

      Кажется, Кэмэл всё больше углублялся в споры с самим собой. Неверие Ника отчаянно трещало по швам, и цеплялся он за него, по существу, из одной лишь вредности. Не хотелось признавать, что папаша и все эти проповедники, от которых он свихнулся, были хоть на йоту правы. Искал разумных объяснений, но не мог найти. Поэтому оставалось только работать с тем, что есть. Так что, прервав ворчание, Кэмэл выдал наиболее практичное решение.
      - По дороге расскажете всё, до мельчайших деталей. Лучше ты, Рысь, а то на эту дуру надежды мало. Потом думать будем, если ты её не выгонишь к херам.

Похоже, повезло. Ромеро казалось, что его сердце всё ещё колотится как бешеное от пережитого страха, давно уж забытого за это почти что десятилетие. Но нет, его сердце по прежнему не билось, как и в тот самый день, когда он пришел в себя лежащим на полу супермаркета через пару дней после первого заражения. И, по уму, стоило бы уже просто пойти домой, предоставив дальше разбираться военным.Но нет - Джефф был не таков. Пожалуй, Тамми бы поняла тот мотив, который двигал Джеффом, когда тот, постанывая от остаточной боли и ругаясь про себя, похромал в направлении лодочной пристани. Он намеревался найти лодку с веслами, а если не найдёт - отправится прямо вплавь или даже пешком по дну. Куда? На остров Харт! Нужно узнать, что случилось в этом мрачном Нью-Йоркском могильнике для Джонов Доу.

- Ну, в последний-то разок, думаю, можно. - Благодушно отозвался Соловей. - Хотя, ты всё равно меня заставишь на свадьбе своей за все годы наверстать.
- Выпьем и мы, Олена? - Спросил у любимой Осьмуша, глядя на то, как на скатерти появляются яства. А потом заметил походя. - Смотри-ка, сказитель исчез, а чудеса не исчезли. Осталась сказка сказкой, хоть бы она и кончилась.

Ждать тем временем оставалось всего ничего - небо уже стало совсем светлым и розовым. Свежий горный ветер, повеявший с востока, растрепал волосы героев, что сбросили с себя ворох свалявшихся шуб, полностью открывшись навстречу новой заре. Замерли все, затихли, придавленные величием момента - и вот наконец над горными пиками сверкнул первый слепящий луч, и осторожно показался оранжевый краешек долгожданного Солнца. Даже горный туман, стелившийся по вершинам, низко припал к земле, медленно расползаясь и растворяясь клочьями, уступая место дающему жизнь телу. Яркое оранжевое пятно солнца светило через густые белые облака, и медленно взбиралось все выше по небосклону, и чем выше взбиралось - тем щедрее одаривало истомившихся без него людей своим животворящим теплом. И так - пока полностью не выбралось из-за горных вершин и не поплыло по положенному ему кругу на небе, став настолько ярким, что больно было смотреть.

Согрело Солнце героев, чья кожа уж отвыкла чувствовать что-то, кроме жгучего северного хлада. И не одни тела согрело теплом своим, но и сердца и души согрело новой надеждой, обещанием нового будущего. Согрело оно и землю, и всех и каждого на ней живущего - доброго ли человека, худого ли, всем и каждому дало оно кусочек тепла и обещание, что жизнь продолжится, что кончилось безвременье, ведущее к медленному вырождению. Согрело оно и мертвый лес, оставленный Бабой-Ягой - и вскоре дожди пробудят к жизни таящиеся в помертвевшей почве семена, а гниль от груды трупов чудищ даст основу для новой, нормальной жизни. А когда подымется над почвой первая трава и ростки, которые в будущем станут деревьями - потихоньку населится новый лес и зверьми да птицами.

Согрело Солнце и Полоцк, что как и весь остальной мир поднимался из руин, побывав на краю гибели. И поймут радостные полочане, что не зря были их страдания, что не подвели их герои, бившиеся с последними кощеевцами, и с удвоенной силой закипят стройки на месте пепелищ. И Павел-князь с женою молодой тоже почувствуют оттепель, словно истает возникшая перед ними глыба льда.

И в Новгород бурный вернется тепло солнечное. И жизнь там продолжится, столь же бурная и суетная, торговая да воровская, и станут новгородцы как и прежде метаться меж вольницей вольною да безопасностью под крылом царской власти. Позабудут они и про Серого Волка, и про Козу-Дерезу - отступят старые страхи и уйдет ожидание неминуемого конца. Пожалуй, и о годах сумрака первыми забудут именно новгородцы - такие уж они по себе, деловые да серьезные. Только вот Буба часто будет героев вспоминать, да Коряга всё надеяться, что выжил в походе за Солнцем дядя Фока, что вернется еще к ним когда-нибудь.

Порадуются новой жизни и суровые кочевники-степняки, ищущие славы воинской да богатства легкого. Может, прекратят меж собой грызться, да выберут себе нового хана заместо кончившегося Бекета. Кто знает, может его место займет Гияр молодой, ретивый да гордый. А может, не улыбнется ему судьба, а улыбнется честолюбивому Тану-батыру, замыслившему свою орду собрать. История идет своим чередом, и война из неё никуда не уходит.

Новая жизнь настанет и для Хаврошечки, которую отпустит наконец опостылевший лесной дом. Оставит она его вместе с колдовством, что счастья не принесло и жизнь легче не сделало, и со всем темным прошлым и всеми горестями. Куда пойдет - и сама не ведает, а всё ж не боится. Чего бояться да страшиться, коли даже Солнце добыть оказалось человеку по силам?

Встретит новый рассвет и стольный Киев-град, и усталый старый царь вместе со всем народом выйдет из ставшего неуютным дворца, чтобы успеть на склоне лет вместе с любовью всей жизни порадоваться тому, что кончилась счастливо кровавая и страшная сказка. Сам не сможет - так может найдется кому старого героя поддержать. В честь того, что Солнце в мир вернулось, и жизнь на земле продолжится простит и помилует царь тех ворогов своих, решивших изжить самодержца. Все равно немого их таких, кто еще жив остался после страшных пыток и темных подвалов. Вышлет из Киева только, чтоб впредь худого не замышляли. А кроме царя хромою походкой, припадая на раненую много лет назад ногу, выйдет на крыльцо Всеволод Рощин, подставляя морщинистое лицо теплым лучам, да помянет сына добрым словом, простив ему всё его беспутство. Теперь-то небось Васька беспутный нагулялся вволю, поди захочет в кои-то веки осесть да остепениться. А что дурить продолжит или девку какую приведет - так что взять с него, с героя? Они все такие, с придурью. Благословит, так уж и быть. А мать, на добрых двадцать лет постаревшая за всё это время, только и будет Бога благодарить, слезами заливаясь, да ждать сына в гости.

Станица "Велесов Хвост", пристанище для всевозможных изгоев, останется и пополнится - именно там осядут все отпущенные Осьмушей и свободные кощеевцы. Примет ли их Малах, или сцепится с ними? Встанут ли былые кощеевцы на прежний путь, или все же вспомнят, каково быть людьми? То уже другая история, которую расскажет кто-нибудь другой. Может, это будет Казимир, старый мастер, тоже решивший найти наконец покой и умиротворение?

Ну и конечно настанет жизнь новая и там, откуда всё началось. В городе Орле уж давно княжествует Мстивой, выбран он народом, и славен как правитель строгий, но порядочный. Про героев не забудет - каждого помянет, кто погиб на долгой дороге к Солнцу, и не забудет и тех, кто все-таки выжил, несмотря ни на что. Не забудет и про былого своего князя, что до последних дней своих не сдавался, и упорно искал способ вернуть Солнце. Не пропали даром его труды и его жертва.

Главное сделано. Солнце взошло. И жизнь продолжится. Так или иначе.

КОНЕЦ

Василий успел только сказать своё последнее вопросительное "а", как грохнуло что-то на весь этот огромный тронный зал, встроенный в бесчеловечную машину по манипулированию реальностью. Показалось, что обрушилось что-то, или сдали нервы у кого-то, и тот выстрелил из пищали или еще чего. Но это всего лишь Кот резко захлопнул свою книгу, и повернулся слепым своим ликом к Василию. А Василий ощутил, как душно вдруг стало вокруг. Сам воздух будто остановился, став очень нехотя втягиваться в легкие. То же ощутили и другие стоявшие тут герои, и довольно скоро поняли они, что это вовсе не иллюзия. Воздух и правда остановился, вместе со всем остальным миром. Замерло всё - и частицы полувековой пыли, что витали, поблескивая в холодных отсветах, гудящие где-то за стенами механизмы, воздух... И Осьмуша с Соловьем в нелепых позах, застывшие в своем удивлении дерзостью княжича. Левша тоже застыл, хотя так с виду и не скажешь - мастер-в-машине и так двигался редко.

- А я ожидал, что до этого додумается Даниил, а не кто-то ещё. Какая неожиданность. - Кот выдержал положенную паузу перед этой фразой и после неё, а потом... засмеялся. Сказитель смеялся искренним и радостным смехом, словно и сам не мог поверить в это. - Верное решение, Василий! - Смех зверолюда стал еще громче. - Ох, герои! Как же вы были недогадливы! Это же лежало буквально на поверхности! Я же сказал, что на троне должен быть кто-то из присутствующих, но совсем необязательно брать его из вас, из Героев! И да, кто же еще лучше всех подходит на роль удобного для сакральной жертвы долгожителя как не я?! Более того, я расписался в том, что не могу прямо вам навредить, обронив эту фразу в разговоре минутной давности! В конце концов, ведь именно я стал причиной... Причиной всего! На мне лежит и главная вина, и главный груз! Всё ради этой истории! И да, герои, это лучший финал из возможных!

Кот не сдержался и несколько раз хлопнул в ладоши, аплодируя персонально Василию. Однако обратился он ко всем.
- Молодцы, герои. Вы сумели закончить сказку.

Уставший мастер Даниил все равно остался мастером, и залюбопытствовал, как тут всё устроено. Должно быть, вошедший сюда человек не должен был видеть и слышать того, что за стенами деется, но за давностью лет со стен осыпалось обломами поглощающее звуки покрытие, и снаружи хорошо слышалась работа гигантских механизмов. Работа натужная, нестройная, как будто кто-то упорно крутил механизм уже сломанных часов, и шестеренки скрежетали от нагрузки и обламывали себе зубья, пытаясь провернуться друг навстречу другу. Впрочем, недолго был скрыт механизм.
Герои один за другим пошли вперед, следуя жесту безлицего болванчика. Впереди – Даня, за ним Василий с Маринкой, Фока, Батыр, неприязненно зыркавший на болванчика Соловей, и Олена с Осьмушей. Осьмуша сжал её руку в ответ, и ответил ей теплым взглядом и ободряющей улыбкой, но было видно – он нервничал, и нервничал сильнее других. Олена была уже в его теле, и теперь понимала его больше остальных, и видела самые мельчайшие признаки скрытого страха. Всю дорогу он только и старался убедить себя, что судьба его не предрешена, и ему совсем необязательно гибнуть, чтобы спасти весь мир. Иррациональная вера и позволяла ему идти дальше, навстречу судьбе, чтобы не оставить Оленку. А теперь эта его вера медленно исчезала под страхом неизвестности.
Следующий болванчик, идентичный первому, распахнул дверь в длинный коридор с высокими стенами, покрытыми лакированными досками из дорогой древесины. По стенам висели лампы, горящие не огненным светом, но светом молний, небесных разрядов. Данька коснулся стены, чтобы узнать их конструкцию – всего-то тонкая нить, накаленная от энергии электричества. А вот откуда само электричество?
И внезапно башня отозвалась. Данькин дар слышать шепот вещей будто обострился в сотни раз, настолько отзывчиво было это невероятное строение. На тот краткий миг прикосновения Данька стал ничтожной частичкой невероятно огромного организма, высящегося в небо, и наполненного движимыми и движущимися частями, образующими сложнейший и гармоничный механизм, перенаправляющий потоки мощнейших сил, идущих откуда-то из земли, из самой её глубины. Часть этих сил рождалась движением в самой башне, и силы эти бежали по металлическим жилам, передавая свою энергию механизмам, заставляя двигаться и их. Малая доля расходовалась и на то, чтобы осветить – только это была совсем уж мелочь, к которой Даня успел потерять интерес. Была среди этих сил и особая, иная – мимо всех механизмов высасывала её башня наверх, в самую-самую вершину, чтобы передать…. Некому было передать. Пусто было то место. Но коли сидел там кто – тому открывалась возможность перемещаться между реальностями, черпать из них силу и даже менять их. Менять сами правила мироздания! Только уж больно велика была эта сила. Ни один живой человек не смог бы этого вынести – его бы просто стерло, будто никогда он не существовал, и хорошо, если его одного. Но ведь Данька знал, что существовал в давние времена такой, какого ничто не могло уничтожить. Он из ничего воздвигал в мерзлоте города, вытаскивал из всех возможных форм ада немыслимых чудищ и ставил себе на службу, и по прихоти своей ввергал целые миры в безвременье, сталкивая их меж собой. Пока не был убит одним упорным русским дураком. И еще был у этой машины разум – разум человечий, пусть и могучий, усиленный даже всей этой машинерией, но все же человечий, понятный другому человеку и близкий. Мастер Левша тоже был где-то наверху, заключенный в плену титанического механизма, и внимательно наблюдал за теми, кто вторгся в него, собираясь прямо выстроить для них кратчайший путь.


Герои не успели дойти и до середины длинного коридора, как вдруг пол под ними сам собой выстроился в ступенчатую лестницу к потолку. А потолок двумя створками разошелся в стороны, и стены опустились вниз, открывая героям то, что мгновение назад видел сам Данька – исполинские непонятные механизмы совершенно чужеродного вида. Всё было черное, угловатое, гладкое, и там и сям сияло внеземным холодным светом. Вдоль стен, механизмов и конструкций тянулись тысячи жил, по которым импульсами шло трескучее свечение в одном единственном направлении – вверх. А механизмы скрежетали, и стены двигались, менялись, выстраивались в путь перед героями. Некоторые механизмы приводили в движение все те же болванчики, подобные тому безликому слуге. Не все однако проходило гладко – временами механизмы сбоили, и случались жуткие разрушения, и героям приходилось беречься, чтобы не погибнуть зря. То часть пути вдруг обвалится, то где-то сверху что-то грохнет, и вниз полетят металлические обломки с острыми углами, капли расплавленного металла и искры от разрядов, или же несколько слуг-болванчиков, которые прямо в полете в бездну пытаются поприветствовать героев. Но к счастью, всё обходилось.

Не все время героям приходилось лезть по бесконечной лестнице, строящейся перед их ногами прямо на глазах. Порой путь вел их через темные коридоры, через работающие механизмы, или же опять складывался в жилые помещения, похожие на комнаты во дворцах знатнейших людей. Тут порой виднелись следы предыдущих героев, что прошли здесь – следы погрома и поджогов, валявшиеся стрелы, и изувеченные люди-куклы, раскиданные по частям и порубленные. Внутри они были совершенно полые, не носили доспехов, и не обращали никакого внимания на повреждения. Валявшиеся на полу тщетно и упорно пытались встать, оторванные руки и ноги двигались в приветственных жестах. Стоявший у поворота болванчик, которому наискось разрубили торс, изогнулся в поклоне и единственной рукой указал направление. У следующего в теле было несколько стрел, которыми его, вероятно, подожгли, но и он лишь служил указателем дальнейшего пути. К следующей лестнице вел целый подвесной мост, в который сложились услужливые марионетки, давая пройти прямо по себе.
Дальше была маленькая комнатка-подъемник. В ней тоже ждал болванчик, бывший когда-то безлицым. На лицевой части его головы краской было нарисовано примитивное, но очень милое улыбающееся лицо. Осьмуша при взгляде на него всё-таки не сдержал улыбки, хотя все это время был мрачнее тучи.
- Помню тебя. – Сказал он болванчику. – Ну, вези нас наверх, стало быть, раз уж ты здесь.
Кукла показала Осьмуше сразу два больших пальца, а затес со скрежетом развернуло свой торс по часовой стрелке в обратную сторону, и нажало на какую-то кнопочку в стене. И тут же у героев захватило дух от резкого подъема вверх. Стремительно несясь ввысь, герои наблюдали все те же непонятные механизмы, движущиеся стены и рушащиеся с грохотом элементы. Успели даже заметить, как делаются эти странные безлицые человечки – строем идут через мосток, а механические хваталки отработанными движениями приделывают им руки, тела да головы. Только вот и этот механизм был сломан, и вся шеренга болванчиков без страха и неуверенности шагала прямо в пропасть с обрыва, чтобы переворачиваясь лететь в бездну и расшибаться где-то там, на самом дне. Наверное, тут можно было привести какое-нибудь меткое сравнение про жизнь, но даже Кот уже уставал от этого.

Подъем закончился новым скрежетом и скрипом, и подъемник застрял, вынуждая героев кое-как выбираться и идти куда указано. Благо Данька с легкостью ориентировался в этих переплетениях – стены сами показывали ему направление Неписанными Символами в виде самых обычных стрелок. И как-то так они вышли в совершенно неожиданное место.

Здесь не было ни стен, ни потолков. Здесь была большая зеленая поляна – такими художники рисуют величественные пастбища, с обширными просторами, с сочной зеленой травой, и чистым голубым небом, полным кучевых облаков, лениво ползущих через лазурный купол небосвода. И, конечно, было и дерево – ветвистый, раскидистый дуб, малое подобие лукоморского. Даже цепь была золотая в ветвях. Трава вот только была какая-то ненастоящая – неживая на ощупь, гладкая и скользкая, и немного резавшая руки. Да и небо – не небо, а какая-то движущаяся картинка. Но глубокий смысл этого искусственного райского уголка был быстро понят, когда ведущий всех Данька раздавил ногой золотистую скорлупу разбитого яйца.
Чуть дальше разглядел он в траве торчащее оперение стрелы. А на другом конце была птичка-невеличка – совсем бы как настоящая, да только разворотившая её стрела обнажила под телом птички тонкий механизм, подобный всем механизмам Оси Мира. Стрела-то Алексея Орла – он птицу сбил. А сказочники некоторые, недослышав, потом переврали, будто птицу поймал настоящий орел, который птица хищная. Еще и историю придумали, будто Иван того пощадил однажды, и тот ему пригодился. А дальше немного – разорванный в клочья заяц, такой же настоящий снаружи и искусственный внутри. К нему Волка приплели – а ведь его явно мечом разделали. Ящика только не было – в него Иван положил голову Кощея, чтобы отнести Бабе-Яге, как обещался когда-то.
А вон и тело Кощея Бессмертного. Оно лежит чуть поодаль трех других высушенных мощей, лежавших у самого дерева. Горыня, Усыня и Дубыня – редко упоминаемые в сказаниях богатыри, которые тем не менее помогали Ивану и погибли в схватке с Кощеем, и погибли в сражении. От самого Кощея остались только какие-то хрупкие остатки пожелтевших костей и жалкая груда искореженного металла, бывшая когда-то его доспехом. Осьмуша глядел на это тело с каким-то отупением, пытаясь осознать, что по сути смотрит на собственный труп.

Но не зря было сравнение с Дубом Лукоморским. Подобен ему был дуб здешний, поддельный, и тем, что по цепи золотой тоже вышагивал Кот Ученый. Только уж он был самый что ни на есть настоящий.
- Простите, что снова задерживаю вас на последнем рывке, герои. – Сказал он, глядя на них с высоты. – Я просто хотел выразить вам свое глубочайшее уважение и искреннюю благодарность за всё. Вы вынесли это. Вы пережили. Вы справились. И вы помогли мне рассказать лучшую сказку, которая выходила из-под моего пера. Позвольте же мне взять в руки результат наших с вами трудов. Дайте мне книгу, пожалуйста.

Осьмуша не стал растрачивать время на все вопросы, что возникли у него в голове, подумав, что ответ на них все равно получит сразу, как только выскочит из дому. А потому от Оленки не отставал, побежал за нею наружу.

Морана несколько обиделась, что Оленка совсем её не заметила, а когда Данина кожа вновь стала приобретать более естественный цвет, а сердце забилось в груди - и вовсе фыркнула и отвернула свое красивое лицо, будто бы Олена ей назло спасла подмастерье.
- Смотри-ка, сама появилась. И искать не надобно. - Сказала она непонятно кому. - Везучий ваш мастер. В рубашке родился.

Осьмуша не смог не почувствовать долю ревности, когда Олена поцеловала Даньку, и целовала до тех пор, пока тот не начал дышать, и не зашевелился. Устыдил себя за этот укол ревности - нашел, тоже, время. Девочка себя по-живому режет, а мальчонка вот-вот умрет, а ему вид поцелуя глаза колет. Но как ни старался, как себя ни стыдил, а ревность прогнать так и не смог. Тоже отвел взгляд в сторону, чтоб не искушать душу, и тогда-то наконец и разглядел, что среди героев ходит чрезвычайно легко одетая и неестественно-красивая девочка. И слова её тоже услышал.
- А вы... - Он не знал еще ничего, но манера девочки держаться и высокомерный тон вкупе с её странным видом и равнодушием к холоду сразу же заставил Осьмушу назвать её на "вы" и избрать осторожный тон.
- Мара. Богиня смерти. - Опережая вопросы молодого Кощеича ответила та. - Боишься смерти, Кощеич?
- Боюсь. - Признал Осьмуша, и вновь голос его стал жестким. - Тем и жив ещё.
- А ты не бойся. - Сказала ему богиня. - Жить страшнее.

Данька тем временем окончательно вернулся в этот мир. И, наверное, способ возвращения в этот мир был самый сказочный приятный для него.

      Кэмэла не особо настораживало желание Рыси отделиться от группы, и спихнуть её на встречного священника с сомнительным состоянием рассудка. Как известно, приказы начальства не обсуждаются, а солдат должен иметь некий потенциал для самостоятельных действий и решений, если командира нет. А брать бы пример с Ковбоя - у того были вполне здравые рассуждения. Жаль только что озвучить их он не пожелал. Но от сердца точно немного отлегло, когда рысь передумала. Не хотелось оставаться без опытного ходока под Купол, да еще и в обществе Святоши - Ковбой-то намазал лыжи, чтобы свалить следом за проводником, мелкий подозрительный хитрюга!

      Вообще, насчет Святоши он конечно поторопился. С ним вроде даже и шагается как-то легче, вот ведь штука. Купол не давит на подкорку так сильно, не напрягает и не замыливает глаза, и не сдавливает легкие своим чрезмерно-густым кислородом, который будто застревает временами на пути к легким. Кэмэл-то полагал, что старик слегка свихнулся на почве своей веры, а теперь думал, что из всей их четверки самая светлая и свободная голова именно у него. Не в плане каких-то мрачных мыслей и воспоминаний, грузов совести, страхов - Ковбой вот вряд ли отягощен подобным, а благодатью божественной от него не прет. Святоша, похоже, был чист еще и от суетных мыслей, что копошатся в головах обычных людей на манер включенного телевизора в другой комнате. Чистая вера, чистое стремление, ясные цели, и ничего больше. Что такому мог сделать Купол?

      Забавно, но даже чувство некоей связи между незнакомцами в присутствии Святоши становится сильнее. Иррациональное ощущение какое-то, если учесть, что связывает их только мерцающая цепь. Как-то не возникло между компаньонами связи более глубокой, вроде той, что Кэмэл чувствовал среди однополчан в Ираке. Вроде и там и тут они вместе круглые сутки, и опасности их ждут со всех сторон, и положиться можно только друг на друга, а вот гляди ж ты, не особо-то сближаются люди. Нет чувства плеча, нет этого сурово-сапожного товарищества, мало что знают они и друг о друге, да и едва ли хотят узнавать или открываться самим. Кэмэла тоже как-то не тянуло знать, куда это так тянет Рысь этой синей линией, нарисованной через горные массивы, как и её не тянуло узнать, за что же человек мог так возненавидеть собственного отца, что забил его насмерть голыми руками. Ковбоя и вовсе ничего не парило, кроме того, как бы поскорей дойти. С покойным(наверное) Жрецом была та же ситуация, и даже его потеря уже почти не занимала мысли Кэмэла. Когда же он терял однополчан, то даже с прибытием пополнения в отряде чувствовалась некая невосполненная пустота, будто бы новоприбывшие встали в ряд с погибшими, а не на их место. Жрец же - все равно что звено вот в этой цепи. Вывалится - и станет цепь короче, но кроме потери части практической пользы больше ничего и не изменится для остальных.

      Наверное, тут что-то вроде самого духа общности. В армии все как ты и ты как все - все равно, что гвозди в пачке. Одна и та же одежда, один и тот же распорядок, одно и то же ко всем отношение за единичными исключениями, и одна и та же задача на всех, которую умри, но выполни. А тут у нас полная противоположность - разношерстная горстка самых разных личностей, со своими целями и тараканами в голове. Ну, Ковбой, может, без тараканов, и просто гонится за лихими деньгами. Жрец... Теперь-то уж точно не спросишь, но у него цель, надо думать, была. Рысь - тоже вот чего-то хочет, тянет её сюда, и тянет во вполне конкретную сторону. Наверное, если поразмыслить чуть подольше, то догадаться можно, но надо ли? А Кэмэл? А Кэмэлу просто некуда податься. Только навстречу собственным демонам, которых ему придется увидеть, и с которыми придется справиться, потому что иначе со временем они просто втихаря сожрут его по кусочку. И все же некая иррациональная связь между ними существовала, и существуя берегла их рассудок. А с появлением Святоши связь эта окрепла и усилилась, придав бодрости и уверенности.

      И тому было самое время, потому что оказалось, что чудовища в этом подобии Ада тоже очень даже водятся. Еще только слыша, как внутри рефрижератора что-то бьется и колотится, пытаясь выкарабкаться наружу, Кэмэл скинул с плеча винтовку и снял её с предохранителя, выжидая появления противника. А то, что это именно противник - сомневаться не приходилось. Когда плесень появилась, Кэмэл испугался, но как-то задним числом. Он пугался так, слыша звук прилета снаряда, или застрекотавшую над головой длинную очередь из ПКМ - сердце в пятки, пульс отдается в висках и ушах, но ум лишь определяет ситуацию и дает отмашку выработанному за годы военного обучения рефлексу на тот или иной случай. Свистит? Падай, причем куда-нибудь в яму или овраг - глаза уже привыкли заранее подыскивать укрытие. Стреляют? Стреляй в ответ, пока падаешь в укрытие. Некуда падать? Стреляешь и бежишь, ища куда упасть и спрятать свою тушку. А вот на появление студенистого полужидкого Ктулху подходящего рефлекса не было. Дернул было стволом - и сообразил, а что толку в него патроны расходовать, если это просто студень? Он понятия не имел, есть ли у него какие-то слабые места. Бежать - так чертова цепь мешается, побежишь сейчас - а Ковбой рванет в другую сторону, Рысь вообще не побежит, а достанет нож, а Святоша вознесет руки в молитве.

      Краткая заминка, в течение которой мозг анализировал боевую ситуацию, закончилась, когда Кэмэл звучно гаркнул.
      - Контакт! Всем назад!
      Выпутываться из цепи было бы лишней суетой и промедлением, потому стоило во время этого хотя бы двигаться в одну и ту же сторону. Но сам Кэмэл скидывать цепь пока не собирался.       Отпустив автомат болтаться на ремне, он полез в разгрузку за с таким трудом выпрошенными гранатами М67. Инстинкт бойца посчитал, что с противником такой массы и консистенции лучше всего справится именно взрыв.
      - Готовлю гранаты! - Предупредил он, одновременно давая понять план действий будущему проводнику и заодно оставляя Рыси время остановить военного на случаей, если Кэмэл чего-то не учитывает. - Как только кину, бегом по укрытиям и залегай!

Оленка, Фока

Деревья всегда умирали очень нехотя, и даже в самой сухой коряге, десятилетиями стоявшей вот так, всё еще теплилась искорка жизни. И эту жизнь волшебство Оленино, от матери переданное, раздуло из искры до бушующего пожара. Разрослась сухая коряга, затрещала, и на всю комнату распространились сухие, гибкие и колкие ветки, опутывая и растаскивая детишек в стороны. Ветви хватали не просто так - они метили обвить тонкие детские шеи, опутать цепкие ручки и ножки, врезаться в кожу, не выпустить. Олене удалось вырваться от маленьких чудищ и отползти в сторону. Она понимала, что елка задержит их всего-то на несколько коротких мгновений - злые детишки были слишком сильны для мертвого дерева. Вот, они уже промораживают древесину своими странными фонариками, и та лопается как лед, снова выпуская малышей на свободу. Но Фока выручил - стоило только сорвать маску с первого, и малыш завизжал, заверещал, спрятал в ладошки свое личико(или что у него там было), свалился на пол и, торопливо суча ножками, отполз в сторону, забился в угол и захныкал. Только фонарик свой так и не выпустил.

Та же судьба ждала еще пятерых детишек из семи тех, кого Олене удалось поймать - ловок был тать, собрал пяток личин. Но его собственная маскировка больше не работала - распознали маленькие чудища чужого, зашипели на него, и полезли к нему, быстро окружая с нескольких сторон.

Осьмуша, лишенный меча, остался драться с навалившимися на него детишками голыми руками. Точнее - ногами. Сражаясь со сворой из четырех чудищ, он изловчился и метко ударил одного из них в лицо, расколов маску. Удар был столь силен, что маска улетела прочь, а маленькое чудище выронило свой фонарик. Тот упал на пол, треснул - и с него пахнуло лютой стужей, будто герои снова вышли наружу в суровую метель. Похожая трещина пошла и прямо по владельцу фонарика, итак, впрочем, уже неопасному без своей маски.


Данька, Василий, Батыр, Маринка
- Какое там перо! - С долей отчаяния всплеснул руками Соловей, отвечая вместо Василия. - Оно у этих, которых мы ищем! Может, и у Казимиреныша этого! Недаром же его эта тварь так облюбовала.

Метнул аркан Батыр - да больно далеко оказалось, не долетело. Упал на землю, пустой и бесполезный. А Даньке уж худо - чувствовал подмастрерье, как промерзает до самого нутра, как перестают слушаться его пальцы, как ломит всё тело нестерпимой болью, а перед глазами всё плывет. Пытался он нащупывать пистоль - но вскоре попросту перестал чувствовать собственные руки и всё, чего ими касался. Совсем скоро сознание уплыло от юного мастера.

Маринка видела своим зрением лишь нечеткий силуэт высоченного и тощего нечто, вокруг лица которого будто клочья бороды шевелились. Несколько из них опутало Даньку, а один такой клок уже лез пареньку в рот. Маринка видела, как быстро замедляется сердце, и как стремительно тускнеет свечение, которое обычно исходило от живых. Данька даже не умирал - он превращался в неодушевленный предмет, подобие камня, или... льда.
- Пора! - Крикнула Мара. - Стреляй, дуреха!
Стоило только Маре так сказать - как вновь ударил гром, забили в небеса молнии, сотряслись вековые руины, но самое главное - проявился Сехирча, обрел свою плоть. Вновь прохудилась истончившаяся ширма меж нескольких миров, в которых одновременно существовало это чудище, и теперь они собрались воедино. Нужно успеть!

Данька

Полубессознательный Данька на миг тоже стал единым целым с другим собой. Оказывается, и он существовал не в одном лишь мире. В том, другом, далеком и непонятном мире - но мире таком же разрушенном и холодном. Там тоже была зима, но не такая свирепая, просто какая-то... грязная. Невзрачная. Редкий снежок вперемешку со слякотью. И тоже Данька лежал среди руин невиданного города, где все дома были когда-то похожи на большие каменные коробки с множеством окошек. Только теперь эти дома едва стояли, были избиты, полуобрушены, исклеваны пулями, а из провалов окон вспыхивали выстрелы и звучали крики на незнакомой тарабарщине. Что-то там про Аллаха. В этом мире существовал и Осьмуша - странный какой-то Осьмуша, совсем доходяга, и при том остриженный под короткий ежик. И вместо доспехов у него некрасивая пестрая одежка болотных цветов, да большие, грубые сапоги, все в грязи по самые голенища. Он что-то кричит в маленькую коробочку, которая веревочкой соединена с большим зеленым ящиком с торчащим из него железным прутом. Надо думать, какой-то хитрый аппаратус, Данька не знал его назначения, но два неаккуратных, явно не рукой мастера сделанных отверстия в случайных местах его корпуса намекали, что Осьмуша старается зря.
- Дрозд! Дрозд, я Восьмой! - Видать, совсем обезумел Кощеич, с птичками говорит на манер Оленки. - Дрозд, я Восьмой! У меня два трехсотых, и шесть двухсотых! Коробочка сожжена! Мы в окружении! Нужна конкретная, быстрая помощь! Это вам, блядь, не шуточки, нас всех тут положат! - Лысый Осьмуша отвлекся на секунду на самого Даньку. - Дэнчик, блядь! Хорош мерзнуть! Если тыт ту загнешься, кто нас, блядь, отсюда выведет?! Подъем!

Оленка, Фока

Не могла Олена так просто сказать, что это за фонарик. Видела только, что не огонь в нем живой, а пустой свет, не дающий никакого тепла.

- Ч-Что? - Услышала Олена ответ растерянного Осьмуши. Ничего более вразумительного Кощеич сказать не мог.
Осьмуше можно было простить, что он не вполне внимательно сейчас слушал Олену, и не гадал над историей мальчишки. Он едва дышал от испуга, и неотрывно глядел на "зайчика", в то место, куда сейчас упирался кончик его меча, протыкая синюшную кожу и пуская тягучий кровавый ручеек, нехотя выползающий из крошечной ранки. Видать, не обычный мерзлый - у тех кровь едва шла. Отчего-то он медлил с тем, чтобы довести меч дальше, воткнуть его глубже в тщедушную, костлявую грудь, не вздымавшуюся от дыхания. Может, снова овладела им человечность, вновь трудно стало людей(хотя, разве ж это человек?) железкой бить. А может, сомневался, что поможет. А дитё тоже стояло на месте, не двигаясь, не пытаясь ударить, даже тянуться перестало. Пустые глазницы улыбающейся маски глядели на Осьмушу с нескрываемым интересом.
- Может нам это... Поговорить с ним? - Не поворачивая головы, скосил свои голубые глаза в сторону Оленки молодой воин. - Вдруг поможет?

Узнать это, правда, уже не было никакой возможности. Оказалось, что пока малыш стоял на месте, пол под ним, да и под двумя героями стремительно обледеневал. Заметили они это уже тогда, когда стало холодно на нем сидеть - и тут малыш негромко топнул босой ножкой. Лед под ними затрещал так, словно на него ступил по меньшей мере сам Дед-Мороз, а потом пол рухнул в этом месте, и Осьмуша с Оленой полетели на нижний этаж.

А там ждал их уже Фока. Словно застигнутая ласка рыская по снегу, он все-таки нашел небольшой лаз, и ужом просочился в него аккурат за минуту до того, как ему на голову свалились Олена с Осьмушей. И попал он, что называется, из огня да в полымя. На нижнем этаже был целый десяток таких же истощенных, промерзших и совсем неодетых детей, и все до одного были в такой же масочке, в какой он был сам. До тех пор, пока Фоки тут не было, они, надо думать, стояли кругом возле той мертвой коряги, бывшей ранее большой, свежей елью, наполнявшей этот дом уютным запахом хвои. На пожухлых ветках, с которых давно опали колючки и шишки, остались висеть поблекшие игрушки и остатки сладостей, а венчала дерево пятиконечная звезда из золота, которая, казалось, сияла на манер жар-птицына пера. Мальчики-зайчики да девочки-белочки(да, маски раздавали исходя из этого) негромко голосили что-то, покачиваясь и держась за руки, но как только Фока пересек порог - тут же замолкли и нехорошо обернулись к нему. Моргнуть не успел - а хоровода и нету, а все детишки рассредоточились по большому и темному помещению, с фонариками в руках, похожими на те, что висели на мертвой ели. Всего мгновение им понадобилось, чтоб перестроиться. Казалось бы, сейчас нападут, набросятся, прыгнут со всех сторон - но нет, они просто стояли и будто вглядывались в татя, не понимая, что же с ним не так. Фока мимоходом успел отметить, что в отличие от предыдущего конкретно этот домик не разграблен, не взломан, и не разорен убегавшими из города-могильника кощеевцами, как вдруг над его головой раздался звучный треск - и сюда провалились Олена с Осьмушей.

Вот тут уж детигки не медлили. Потеряв к Фоке всякий интерес, они скопом набросились на парня и девушку, хватя их за ноги и руки. Осьмуша успел махнуть мечом, ранить одного из них - и тот тут же стукнул по лезвию фонарем, после чего сталь звучно лопнула, и осколками осыпалась с рукояти на пол, перемерзшая и заиндевелая.

Данька, Василий, Маринка, Батыр

Пожар набирал силу стремительно - огонь кроводрева был столь же неугасим, как само дыхание Горыныча. Но будто бы не жарче, а только холодней стало - во все щели задул ледяной сквозняк, по стенам и стеклам побежала изморозь, дом заходил ходуном от многочисленных ударов по стенам. Затрепетало пламя, и мерзкий холод забрался под пуды мехов, в которые Даньку старательно укутали ранее. Ноги быстрей головы находили нужную дорогу, а откуда взялись силы одним махом вышибить дверь - то разве что Коту известно. Кубарем выкатился Даня на улицу - и заметил на крыше своих. Василий был тут, Маринка, Батыр... и какая-то еще девчонка, уж больно легко нарядившаяся в такую лютую стужу.

Сразу после этого Данька увидел, как снег примял отпечаток невидимой ножищи - и что-то сильное, большое и невероятно-холодное подняло его над землей, сдавив поперек тела и быстро унося вверх.

Этот момент заметили Василий и его спутники, только поганое чудище как было, так и осталось невидимым и бесплотным. И судя по взгляду Мары, пытаться его убивать было пока что рановато. Надобно спасать отрока.
- Дальше вы спасете этот мир. Так или иначе. - Отвечала тем временем Василию Мара. - Я надеюсь, что спасете! Потому что если вы решите повернуть назад, у Маринки будет еще один враг среди богов! я не для того её выискала и сюда отправила! Кстати, Соловьевна, используй глаз. Вдруг через него Сехирчу увидать получится?

Невеста была, возможно, несколько пристрастным судьей, когда оценивала новый имидж Уличного Волка. Но даже для её предвзятого взгляда Эрл не выглядел как правительственный агент. Мешковатый костюм, висевший на нем как на вешалке. выглядел так, будто он одолжил его у кого-то, а при взгляде на испорченный ботинки, из которых торчали босые ступни, и вовсе вызывали невольные смешки. Невеста зажала рот ладонью, чтобы не хихикать слишком громко, когда это увидела. Боже, ну почему правительственным агентам нужно всенепременно выглядеть так, будто они собрались на похороны. Ну или на свадьбу. Это сравнение Невесте понравилось чуть больше, по понятным причинам.
- Выглядишь как молодой жених из очень бедной семьи, взявший костюм напрокат. - Все еще посмеиваясь ответила Невеста. - Как раз под стать моему наряду, наверное. Может, ограбим по дороге свадебный салон, чтобы и я подобрала себе что-нибудь? Или ты меня за это арестуешь, раз уж ты теперь правительственный агент?

Василий, Маринка, Батыр

Идеальное личико потусторонней девочки стало чуть менее красивым от выражения недовольства на нём. Синие губки искривились, опустив уголки вниз, бровки сдвинулись к переносице, а разные глаза прожгли колким взглядом смертного, осмелившегося просить. Было видно, как хочется ей ответить высокомерным отказом и отвернуться от недостойного, однако видно было, что что-то не дает ей этого сделать. Какие-то сомнения. Раздумья.
- Не люблю делать что-то за смертных. Так что добивать их вместо вас я не буду. К тому же, они не мертвы, а может даже более живы, чем вы. – Снисходительно ответила она Василию. – Здесь есть еще несколько выходов. Я проведу. Пойдемте, поищем вашего «мастера».
Кивнув головой в молчаливом приказе следовать за ней, воплощенная богиня мертвого мира повела всех за собой, ничуть не торопясь, почти что поогулочным шагом. Ей, конечно, легко было позволить себе такую непринужденность в отличие от зябнувших даже под громоздкими тяжелыми мехами героев.
Невысказанные вслух мысли и сомнения Василия хватило наглости высказать Соловью, который до этого лишь молчал да шагал. Что и сказать, дочка его двум богам подвизалась служить, утерянная любовь сама пошла на службу к третьему богу, вроде бы самому высшему, и все друг друга так или иначе отрицали. Слишком много влияния на его жизнь оказали столь высокие сущности, чтобы он сдерживал свои вопросы.
- На Руси-то вам уж давно не молятся. Старым богам, всмысле. – Начал он издалека. – А мне вот довелось Велеса увидать, теперь и тебя вот. Настасьиного Бога я не видал, но с нами монахиня шла, она сказывала, что муж её в Рай по небесной лестнице из самого Ада поднялся. Кому верить? Стало быть и Рай есть, и Ад есть, и твоё царство мёртвое есть. Может и Перун со Сварогом есть. А ведь сколько еще богов род человечий повыдумал? Все, стало быть, есть? Ну и… Куда тогда Настасьюшка попала? К своему Богу под крылья ангеловы, или к тебе, в вечный холод?
- У себя я монахинь христовых ни разу не видела. – Морана ничуть не прогневилась, услышав эти домыслы. – Они знаешь что любят повторять? «По вере вашей да будет вам». Ну вот это здесь и есть самая прямая истина. Но с оговоркой.
Мара вновь кивнула в сторону мертвых развалин.
- Видели, что там было? Когда Кощей столкнул миры своей глупой выходкой, у нас всё помешалось. Настоящее, прошлое, будущее, этот мир, другие миры, никогда не существовавшие миры, миры которые люди придумывают потехи ради да словца красного для… Оно всё смешалось в сплошную кучу-малу, и проникло частями в одно и другое. Вот и Боги тоже, они ведь вера людская. Не знаю, кто там первичен, кто вторичен, кто настоящий а кто нет, но в них верили – и они появились, даже противореча друг другу. В Безвременьи всё существует противореча друг другу, вот и загнивает мир.
- Настасья верила в своего Бога. И даже я почти поверил. Почти. – Обмерзшее и покрытое инеем лицо Соловья на миг просветлело и озарилось улыбкой. – Хорошо бы, кабы ей по вере досталось.
- Не слишком обольщайся, лихой свистун. – Мара обернулась на миг к Соловью, словно пытаясь взглядом загасить его улыбку. – У всех миров, что столкнулись тут, одно общее. Они под властью Кота. Он тут единственный бог, которого можно звать настоящим. Он почти всем владеет, и всему повелевает и приказывает. Если б ему было надо, сюда бы и Перун сошел, и Иисус, и какой-нибудь Кришна. Всё, чем не владеет Кот, ты видишь здесь. Твоя дочурка и её дружки, вот и всё, что неподвластно ему прямо, да только и они пляшут под его дудку.
- Ну уж нет. – Соловей презрительно фыркнул. – Я какому-то там блохастому подчиняться не собираюсь, и под дудку его плясать не буду. Всегда жил своим хотением, сколько себя помню.
Мара только фыркнула.
- Да ты прямо сейчас пляшешь под его дудку. Мы с тобой собственными губами рассказываем его сказки твоей дочке, будущему зятьку да вон тому молчаливому иноверцу. Он тебя и научил вот так хотеть и вот так думать да говорить, потому что ему так удобно. И, похоже, моими устами он только что тебе так и сказал.
Соловей замолк. Видать, обиделся. А вот Мара даже немного самодовольно улыбнулась, услышав произнесенное шепотом короткое ругательство.

Данька, Оленка, Фока

Фока, надо думать, сумел вовремя схорониться где-то, чтобы не броситься в глаза невидимому великану. А пока тот ходил-бродил, идя по цепочке следов беглеца, Оленка влетела в дом напротив, и криком сообщила, что не пройти дальше иначе, чем по крышам. Показавшийся первым в том окне Осьмуша крикнул все то же самое в глубину дома, чтоб слышал Данька, а разбежался. С разбегу же Осьмуша и вскочил на подоконник и прыгнул, перелетая от дома к дому, чтобы уцепиться одной рукой за промерзшую раму. Подтянулся, кряхтя, перевалился через подоконник, и шлепнулся на пол возле Оленки, тяжело дыша и выдыхая облачка пара.
- Уф! Даня сейчас! Он там. Дом подпалить хочет.
Правда спокойно посидеть и подождать молодого мастера им не дали. Опять показался таинственный призрак. Он стоял на пороге комнаты с тем же стеклянным фонарем в руках, с каким его видели чуть раньше. Только что светилось – непонятно. Да и некогда было разглядывать тот злосчастный фонарь. Тут едва успеешь разглядеть держащего – неимоверно-худое детское тело, лишенное всякой одежки, кроме… маски зайчика, совсем как у умершего молодого кощеевца. «Зайчик» оказался очень быстр – Осьмуша не успел поднять меч, кое-как вытащенный из ножен вновь, а тот уже стоял прямо возле них, упираясь в кончик оружия тщедушной ребристой грудью.

Даня тем временем уже успел зажечь костер в доме, который довольно быстро перетекал в хороший такой пожар, и теперь старательно привлекал внимание Деда-Мороза. И молодому мастеру это вполне удалось – он хорошо услышал торопливый топот и то, как сбивает гигант черепицу с соседней крыши, случайно задев её. Жаль только, что Даня видит лишь отпечатки его ножищ в снегу.

Василий, Маринка, Батыр

Примерно тогда, когда был застигнут Осьмуша и нашел Даньку Мороз, их и нашли остальные герои. Мара сумела быстро вывести их из заброшенного публичного дома, и провести в нужную сторону кратчайшим путем. Кратчайший путь правда шел через готовые рухнуть дома, а затем и через крыши этих самых домов, тесно стоявших друг к другу и страшно скользких и хрупких. С одной из таких крыш они и увидели, что из дома напротив валит дым и тает покрывший его снег, во втором что-то нехорошо светится, а между ними страшно топает что-то большое, но совсем невидимое.
- Похоже, Сехирча нашел ваших друзей. – Спокойно ответила Морана, глядя на то, что творилось там. – Тоже хочет сделать мерзлыми. Между прочим, уникальное чудище, оно существует сразу в нескольких мирах, и нигде не существует целиком. Если подгадать момент, когда части других миров снова проявятся в этом – можно убить его. У вас же было это хорошее ружье, которым вы убили волка, верно? Им иногда и богов убивать можно.

Из всех путей, что довелось пройти героям, путь далеко на северо-восток был самым длинным из них. Но вместе стем, оборачиваясь назад, герои понимали, что будто бы и не заметили его. Бесконечные версты пути, злоключения, непогода, распутица, стертые и сбитые ноги, свирепый холод и схватки за свою жизнь случились словно бы и не с ними. Не иначе, как Кот торопился, чтобы привести героев к концу их пути, строча последние главы самой лучшей из своих сказок, и не вел героев путеводной нитью, а тянул их за неё.

В первом же городе вдали от земель Бабы-Яги Данька сделал для Чернавки новую игрушку – специальный самострел как раз под калибр смерть-пули. Получился эдакий туз в рукаве, да такой, что любой козырь бьет. Главное – подгадать нужное время, чтобы его вытащить.
А потом был долгий, монотонный и изнуряющий марш вникуда. Золотистая нить путеводного клубка тянулась и тянулась, а кони устало плелись, волоча за собою карету. Чем дальше герои уходили – тем холодней становилось. Суровое дыхание тундры докатывалось и до Руси, и окраины её уже укрывало снегом, а с северо-востока непрестанно дули холодные ветры. Но даже здесь, на отшибе Руси, нашлись немногочисленные люди – станичники, стерегущие границы. В былые времена они первыми принимали на себя удар Кощеевых войск, но и теперь находилась им работенка. Северные народы, в особенности чукчи временами досаждали им. У станичников и пришлось оставить коней и сделать долгий привал, во время которого Данька и несколько выделенных ему помощников переделал карету в диковинные крытые сани, запряженные оленями, приспособленными выживать в холодах куда лучше лошадей. Тяжко, наверное, было Василию расставаться с Вихрем, ставшим ему верным другом и соратником, и одним из последних напоминаний о родном доме, от которого пришлось уйти так далеко. Вихрю уж точно было тяжко – даром что животное, а чувствовал, что придется ему расстаться с хозяином. Нашелся паренек умелый, способный справиться с геройским боевым конем, ему и наказал княжич вернуть своего коня домой, а вместе с ним, коли захотел бы, мог и весточку домой передать. Яга-то, хоть и людоедка, а права – нехорошо как-то, совсем родителей забыл. Что им только написать-то? Рассказать ли обо всем, или отделаться обычными теплыми словами и уверениями, что он скоро воротится в родной дом, да прежде только Солнце вернет? Кто его знает.
Станичники предупредили героев об опасностях, что таит в себе тундра, отделяющая Русь от Вечной Мерзлоты. Холод, непроходимые дебри, хищники, чудовища, блудные «мерзлые», что порой добираются и сюда, и, конечно, уже упомянутые чукчи. Народ чукчей был по числу своему невелик, но весьма воинственнен, а полувек тьмы Безвременья сделал их не только жестокими, но и совершенно безумными. Их шаманы знались с темными силами, говорили с духами, и уже не различали толком, находятся ли в мире людей, или в бесплотной и чуждом для них изнанке. Духам же подчиняли они и воинов-охотников, и одержимые варвары дрались без всякого страха смерти, упиваясь кровью и жестокостью. Они почти уничтожили всех своих соседей из других северных племен, и как впоследствии убедились герои, подвергли бы этой участи любого, кто рискнет подобраться к местам их обитания.
Первое столкновение с чукчами произошло во время привала. Будто нутром чуя, что что-то будет, хотя ничто этого не предвещало, Рощин выставил в караул Осьмушу, когда они разбили лагерь у подножия какой-то безымянной заснеженной горы. Чукчи, как видно, наблюдали за ними с самого начала, но ничем себя не выдали. Но стоило героям заснуть – в «часового» прилетела стрела, впившись ему прямо в горло. Убив, как они думали, того, кто мог подать сигнал тревоги спящим героям, чукотские воины осмелели, и без опаски подобрались ближе к лагерю. Их удивление было весьма сильным, когда убитый Осьмуша вдруг ожил, выдернул стрелу из шеи, и с хриплым воплем бросился на врагов, заодно перебудив остальных героев. Из шести нападавших выжил всего один – он что-то злобно говорил героям на своем языке, и все время пытался покончить с собой. Так или иначе, он уже не владел своей судьбой, и её своим способом решили герои.
Дальше от чукчей не было отбоя. Герои попадали в засады, их раз за разом обстреливали из луков, несколько раз ночью убили тягловых оленей и повредили ходовую часть кареты, надеясь, что ненавистные им урусы замерзнут насмерть, вступали в открытые сражения, и однажды даже пытались похитить Оленку, заметив, что она умеет привлекать и приручать животных. В сумрачной тундре оленеводство было одним из немногих источников пищи, и самым основным из них. В конце концов героям пришлось перейти в наступление, на время сойдя с пути, и атаковать целую группу из четырех шаманов и трех десятков воинов. Шаманов застали во время какого-то зловещего ритуала – те приносили в жертву какому-то духу полярную сову, и в конце этого ритуала кровавая тушка обратилась в огромное, пернатое и клювастое чудище с рукокрыльями и оглушительным криком, от которого кровоточили уши. Трудный бой, как обычно, завершился горой кровавых трупов.
Этот случай парадоксально пробудил Осьмушу от того ожесточения, в которое он впадал еще с Новгорода и до этой драки. Свирепея в нескончаемых драках с чукчами он мстил им за павших много лет назад товарищей, которые во времена Исхода защищали от чукч его самого. Но ему, как впрочем и остальным героям, пришлось увидеть, что чукчи – все же не только звери с человечьими лицами и жестокие марионетки бесплотных духов. У них были и семьи, и дети, и все они пришли, чтобы увидеть, что их защитники и кормильцы остались лежать в кровавом снегу, и совсем скоро на то же будут обречены и они сами. Свою неминуемую смерть они восприняли так же холодно и отстраненно, как чукчи относились ко всему и всем, и более того, были решительно настроены продолжать сражение. У большинства героев не поднялась рука, и им пришлось спешно бежать прочь, уходя от кровопролития. Осьмуша после этого случая еще довольно долго молчал, сосредоточенно что-то обдумывая.
Уже потом герои поняли, что целью чукч была скатерть-самобранка. Слишком уж остро стоял у них вопрос насущного выживания, чтобы чукчи могли упустить такой шанс прокормиться самим, и прокормить свои семьи. Вся их жестокость по отношению к другим народам, все их жуткие обычаи и страшные нравы были лишь самым надежным способом выжить в этих суровых краях после того, как с небес ушло Солнце. Но что же, они сражались, и они проиграли, не сумев разменять скатерть-самобранку на будущее для всех людей на Земле. Путь героев продолжился.

Было сложно заметить, когда началась Вечная Мерзлота. Уже на её подступах было нестерпимо холодно, а метели стали обыденностью, и уже ясный день воспринимался диковинкой. Тут хорошо пригодился целый ворох мехов, что успели герои прикупить раньше, и Жар-Птицыно перо, дающее тепло, которое не загасила бы ни одна самая яростная вьюга. Вечная Мерзлота. С приходом тьмы Безвременья она стала еще холоднее и суровее. Снег, лед, камни, редкие остовы хвойных и лиственных деревьев, и бескрайние просторы, куда ни посмотри. Мало что приспособилось выживать здесь. Героям почти не доводилось видеть хоть что-то живое. Страшно было подумать, как преодолевали эти места кощеевцы – к этому времени даже самые большие обозы с провизией, которую им повезло бы увезти из руин их роскошных городищ, должны были иссякнуть, и им ничего не оставалось есть, кроме… друг друга. Следы Исхода тоже были в основном поглощены мерзлотой, но порой герои натыкались на иссохшие мумии кощевцев в остатках вороненых доспехов. Осьмуша при виде их отворачивался, а то и вообще старался уйти подальше. Позже, наедине с Оленой, он признавался, что хоть и не позволял тем, кто был с ним, бросаться друг на друга, всегда молчал и делал вид, что не видит, когда кощеевцы ели своих павших товарищей. Он рассказывал, что многие просто ждали чьей-нибудь смерти, и чутко следили за состоянием друг друга, едва скрывая радость от того, что у кого-то проявлялись первые признаки того, что он умрет. Главное было успеть не дать замерзнуть. Не только потому, что замерзшего мертвеца придется отогревать, чтобы съесть. Была еще одна причина.
Мерзлые. Чем ближе было кощеево царство, тем больше их было. Сначала им мог попасться только плетущийся где-то там одиночка, еле различимый вдали движущийся силуэт. Потом они стали появляться парами или даже тройками. А потом их счет пошел на десятки.
Мерзлые были трудными противниками. Драки с ними были не столь уж и опасны, но они изнуряли – неупокоенные кощеевцы будто и не замечали ударов по себе, раны не кровоточили, а сами они излучали смертельный холод, не позволявший долго находиться вблизи. Чтобы повалить хоть одного, требовалось настоящее избиение, да и то, повалявшись какое-то время, мерзлый снова вставал. Особенно трудно было в метели – мерзлые появлялись словно бы изниоткуда, и шли-шли-шли со всех сторон. Они будто чуяли героев, и неотступно следовали за ними, вынуждая их сокращать до предела время на привалы.
Способ справиться с ними случайно открыл Данька. Израсходовав на них все пули, подмастерье умудрился зажечь и бросить смоляную зажигательную бомбу, и горючая жижа вспыхнула на теле мертвого кощеевца, когда емкость разбилась ему о грудь. Огонь не наносил им никакого видимого вреда, и еле-еле держался, однако подожженный вдруг остановился, словно истукан, прекратив делать вообще хоть что-то. Другие мерзлые тоже разом прекратили атаку, и принялись собираться в кучу вокруг горящего, и тянуться закованными в железо ручищами к пламени, беспомощно облизывающему огненными языками заиндевелую черную броню. Мерзлые искали способ согреться, хоть на миг спастись от холода, въевшегося в саму их душу, а героев преследовали, видимо, из-за пера Жар-Птицы, чей свет хорошо был виден в окружающей темноте.
Были в путешествии героев и редкие часы спокойствия. Успокаивались метели и ветра, отставали мерзлые, вновь ныряя в свои снежные могилы, а небо становилось чистым и ясным. Здесь небеса выглядели не кроваво-бордовыми, а скорее лиловыми, с ярко-фиолетовыми облаками. Героям посчастливилось увидеть даже северное сияние – длинные полосы разноцветных, с преобладанием зеленого и синего, огненных сполохов, прозрачной лентой протянувшихся через чуждый небосвод, усеянный незнакомыми холодными звездами. Северное сияние не только было красивым – оно и лучше освещало непроглядную тьму Вечной Мерзлоты, которую даже перо Жар-Птицы развеивало с трудом. Оно позволяло видеть куда дальше, чем обычно, и потому в один из таких светлых моментов герои разглядели вдали темные силуэты разрушенных строений Кощеева Царства.

Первое, что видел путник, пересекая границы Антируси – гигантские скульптуры его владыки. Огромный коронованный скелет на многие сажени возвышался над заснеженной пустошью, а справа и слева вдали от него виднелись точно такие же. Скульптуры были словно бы стражами границы, только теперь они медленно и неохотно заваливались каждый в свою сторону, грозя когда-нибудь окончательно упасть и превратиться наконец в самые обычные камни, каких много повидали герои на своем пути. Пройдя мимо, герои вскоре уперлись в руины высокой и толстой стены, окружавшей некогда роскошный городище, превратившийся в бесформенные и безмолвные руины, по которым со свистом гулял полярный ветер. В былые времена герои бы не прошли дальше, но теперь стена сплошь состояла из брешей в ней. Так что на ту сторону герои перебрались, хотя это стоило им определенного труда.

И так они поняли, что их путь практически завершен. Перед ними раскинулись пейзажи огромного города-могильника, сплошь состоявшего из одних только развалин. Улицы в большинстве своем были завалены грудами обломков, в которых предстояло отыскивать пути, словно в опасном лабиринте, грозящем обвалиться героям на головы. Карету и оленей придется бросить с чувством тревоги – а как потом назад возвращаться? И вообще, а удастся ли им вернуться?
Золотистая нить клубка все еще тянулась куда-то вперед, прямо в развалины. Какая ирония – нить зигзагами петляла прямо через кладбище с десятками мраморных надгробий, и шло дальше, в обвалившийся канал и под мост, в темное жерло водосточного тоннеля, оказавшегося наполовину ниже уровня резко вздыбившейся земли.

Василий, Маринка, Батыр

Прихватить отсюда и правда было что. Приглянулся ли Батыру серебряный кубок, или же позолоченная миска, или даже ожерелье, что присохло к шее мертвой женщины в свалявшемся алом платье – ничто и никто не мешали ему завладеть этим. Мертвецы не открывали своих глаз, не вставали на тощие ноги, и не тянули свои искривленные пальцы к вторженцам, хотя было их тут в изобилии, и встань они все – легко бы задавили героев числом. Но мертвецы возвращались к жизни чуть иначе – мерцающими силуэтами на границе мерцающего круга света от пламени свечи, неразборчивыми голосами с разных сторон, похожими на далекое эхо, отзвуками музыки, которую уже столько лет не извлекали из сваленных в кучу музыкальных инструментов. Даже запахи – искристого вина, душистых заморских плодов, сладковатого наркотического дурмана, чьих-то тел – и те порой щекотали носы героев, перебивая затхлую атмосферу заброшенного и холодного подвала, в который превратилось это место. Героев не покидало ощущение чужого присутствия. Маринка даже прислушалась к этим голосам, и сумела разобрать несколько строчек песни, которую с отчаянным весельем пел один из призраков.

«…и к тебе забудет Бог
Прежнюю любовь»

Первый этаж остался позади. На втором были комнаты, которые отделяла от коридора лишь полупрозрачная шелковая ширма, теперь превратившаяся в дырявые и грязные обрывки, неспособные скрыть слежавшиеся подушки и матрасы с вываливающейся наружу серой массой перьев. Некоторые комнаты для плотских утех превратились в склепы для одиночек, парочек и целых групп. Кроме мертвых часто можно было видеть опорожненные бутылки. Здесь уже Батыру мало чем можно было поживиться – разве что ржавеющим кинжалом в руках одного из мертвых мужчин, которым он, очевидно, зарезал всех остальных в своей комнате, и те ничуть этому не сопротивлялись.
Снова подъем – теперь уже на самый верх, в обитель содержателя этого злачного места. Третий этаж уже был открыт всем ветрам – у него не было одной стены, и вместо неё был широченный балкон с тремя арочными проходами и фигурными колоннами, державшими потолок. Этот балкон был завален горами снега, сугробы на нем были по самые края мраморных перил. Часть снега нанесло и в помещение, где были только скамьи, стойки для факелов да фрески с обнаженными девушками на стенах. Отсюда можно было пройти только на балкон и в личные покои хозяина «Ивы».
На этом же балконе был водружен широкий мольберт на подставке, на котором кто-то запечатлел вид с этого балкона. Там, на картине, был ясный день над кощеевским городищем, занимавшем нижнюю часть панорамы. Монументальные сооружения, удивительная архитектура, черный монолит и блестящая позолота, узнаваемая кощеевская архитектура. А кроме солнца, которое так жаждали вернуть герои, над городищемм возвышалась и та самая башня, которую они ищут – она должна была стоять в самом центре идеально-круглой дыры в центре широкой площади, и из бездны устремлялась вверх. Идеальный черный монумент, непохожий даже на искусственную постройку – он выглядел слишком целостным, слишком единым, будто не построился из частей, а вырос, образовался, чтобы стоять здесь, матово сияя металлической поверхностью(художнику хорошо удалось это показать), и внушая жителям кощеева царства абсолютную веру в могущество своего повелителя.

И как же сильна была разница между тем, что видели герои с этого балкона сами! В руинах внизу нельзя было узнать величественный город, созданный одной колдовской силою Бессмертного Владыки. Великолепные храмы, прекрасные жилые дома, монументальные арены, широкие водяные каналы и красивейшие акведуки –всё превратилось в крошащиеся груды камней, по которым гулял завывающий ветер, стараясь похоронить эти руины под медленно растущей толщей снегов Вечной Мерзлоты. Не осталось ничего – без волшебства Кощея город не был способен жить. Но больше всего героев удивило, что не было никакой башни. Просто круглая и широкая дыра в самом центре разрушенного города, да остатки моста, ведущие к пустому месту, на котором должен был находиться главный оплот могущества Антируси – великий механизм Оси Мира. Неужели Кот их обманул? Неужели всё было напрасно? Неужели башня рухнула, обвалившись в пропасть, из которой она выросла?

Пока герои думали над этим, снег заскрипел под чьими-то чужими шагами. Совсем легкими, плавными, не чета тяжелым от мехов, оружия и поклажи геройским шагам. Это из той комнаты, где, видимо, обитал хозяин «Ивы», неожиданно вышла черноволосая девочка с пронзительно-голубыми глазами. Те, кто слышал, как рассказывала Маринка о хозяйке смертного царства, узнали бы её по описанию - до невозможного идеальное лицо, какого не могло быть у живого человека, короткие черные волосы, которые не колыхал стремительный сквозняк, свистящий среди фигурных колонн, и неуместное в смертельном холоде легкое белое платье с длинными рукавами и закрытой шеей. А ноги, видневшиеся под длинной юбкой, были совсем босые, и оставляли четкие отпечатки в снегу, покрывшем пол, но при этом едва его продавливали, в то время как сами герои вязли в сугробах всеми сапогами. Кто это мог быть? Мара, конечно. Богиня Смерти, как веровали древние предки до пришествия на Русь учения о Христе.
- Ну наконец-то. – С упреком в сторону Маринки произнесла девочка, не открыв даже рта. Герои даже не могли быть уверены, что голос исходит именно от неё, так как звучал он буквально со всех сторон. – Долго же ты сюда добиралась, Соловьевна. Умаялась ждать тебя совсем.

Олена, Даня, Фока

Как только попала Олена в странный снежный вихрь, так сразу же будто еще холодней стало. И так было птичке тяжело в такую стужу греться одними лишь перьями, так и те сейчас как будто намокли, и сразу обледенели. Крылья стали тяжелые, неповоротливые, а мороз иглами впился в голову и сердце. Даже глаза, казалось, стекленели от холода. Олена скорее почувствовала, нежели умом поняла – живая она, эта вьюга, к теплу тянется, даже к маленькой птичке, что грела не больше одинокой искорки костра. Добраться до тепла, навалиться, загасить, поглотить, чтобы сделать частью этого ледяного царства. Что есть мочи, нестройным полетом, Олена метнулась с края крыши, и камнем летя вниз, извернулась, раскрыла крылышки – и влетела в распахнутое окошко. Влетев – упала на заиндевелый пол среди заброшенных вещей, какие хозяева снесли на чердак за ненадобностью. Летать она больше не могла, но еще могла бежать – и побежала, поскакала юрким комочком к раскрытому люку, ведущему вниз. А пока скакала, успела заметить, что цепочку её птичьих следов вдруг перекрыл четкий отпечаток чьей-то длиннопалой ладони.

Олене показалось, что она успела свалиться на нижний этаж в последний момент, прежде чем наверху что-то зашумело и затряслось. Эта тряска заставила раскрытый настежь люк упасть, и отгородило лесную чародейку от неведомой опасности. Обратилась Оленка обратно в человека, укутанного мехами – а холод никак не хотел отпускать, заставляя дрожать всем телом да выбивать зубную дробь.
А затем Олена услышала шаги откуда-то снизу. Не успела испугаться, как комнатку залило яркое и ровное свечение жар-птицына пера. Донесся до неё и Осьмушин голос.
- Если там мертвяк наверху, то ты свечку готовь, на всякий случай. Спалим его, и дальше пройдем.

А мертвяк и правда был. Вот он, тут. Совсем еще молодой, помладше Оленки будет, а смотри-ка – воин уже кощеев. И доспехи у него вороненые, и узор золотой, и меч острый, и метка на затылке, которую оставило клеймо Скотника. Сидит на коленках, весь замороженный и твердый, плетями опустив руки к долу, и задрав лицо к потолку, который скрипит под весом морозного невидимки. Лицо его скрыто деревянной маской, изображавшей румяного улыбающегося зайца с прищуренными глазами. Пустые провалы прорезей безучастно таращились в открытый люк. Мертвец не двигался. Во всяком случае пока что.

- Если смотаем, то по-новой он прямо отсюда размотается. - Покачал головой Осьмуша. - Оставим как есть, чтоб нас нашли по этой нитке остальные.
Однако наверх он тоже не спешил, да и Фока тоже, очевидно, не торопился. Стали ждать, что мастер молодой скажет, что у дома выспросит.

А дом оказался из "разговорчивых". Как только опустился Данька на коленки, да лег ничком, приложив ухо к промерзшим половицам - так и зашептали они ему на ушко. Дом был крепкий, ладный, каменный, с мощными стропилами и прочным полом - кряхтел, но держал на себе бродящего по крыше Деда Мороза. Последним, кто эти доски продавливал до Даньки и его друзей, была группка из кощеевых воинов, хорошо вооруженных да тяжелых. Замерзшие они были, злые, друг на дружку бранились, а увидели, что в доме и поесть нечего - так еще пуще злиться стали. Ушли. Но не все. Один наверх поднялся, по лестнице, да, кажется, так и не спустился.

А до них другие были. Не воины. Не в железе. озяева этого дома были, хозяин с хозяйкой. Детей у них не было - всех отдали Кощеевым воеводам, чтоб с мальства из них таких вот воинов делали, а взамен им дали золота много, какое они спрятали под этим самым полом, в укромном люке, какого не найти постороннему. А после и сами там спрятались, услышав, как ломают двери злые воины, вожделевшие накормиться или припасами хозяйскими, или самими хозяевами. Кажется, хозяева тоже еще там. Совсем близко к полу, на котором Данька прилег, только с другой стороны.
- Мальчик! Ма-альчик! - Услышал вдруг Данька чужой шепот прямо в своё ухо. - Они уже ушли?

Повернув голову туда, куда только что прикладывал ухо, Данька увидел, как смотрит на него из щели между досками чей-то большой, немигающий глаз. В следующую секунду по плечу Даньки мощно хлопнула рука, и заставила отрока резко вздрогнуть и взвиться. Но это был всего лишь Осьмуша.
- Даня! - Молодой воин был сильно встревожен, если не сказать "напуган". - Ты чего?! Я тебя уже минуту трясу, дозваться не могу! Заснул чтоли?!

----------------------------

Нить путеводная на то и была вещью волшебной, что чем дальше от неё отходишь, тем ярче для тебя она светится, чтоб ни за что ты её не потерял. Вот и Олена даже с высоты хорошо видела мерцающую золотым светом извилистую нитку, подымающуюся от озера и выше, а затем наискось пересекающую площадь, чтобы скрыться в узком проходе уцелевшей улочки, в которой тесно, один к одному. были построены высокие каменные домики, лесенкой расположившиеся друг за другом на склоне. Дома были красивые, с черепичной крышей, с балкончиками, подвесными цветочными кадочками, да уютными чердачками со слуховыми окошками. К одному из таких вела цепочка отпечатков ног, которые оканчивались на занесенном снегом крылечке. Странно, но вокруг этого дома будто и снегопад был гуще, и хлопья снежные закручивались эдаким вихрем, притягиваясь к строению. Оленка хорошо увидела раскрытое слуховое окошко, ведущее на чердак - удобное место входа.

Едва ли Чернавка ожидала увидеть так много, когда снова решила сквозь мир живых опять заглянуть, дорогу получше найти. Первым, что она увидела, было вглядывающееся в неё лицо молодого человека в роскошном черном одеянии. Тот смотрел на неё в упор, прямо в глаза, стоя в каком-то шаге, и тянул к ней руку, усыпанную перстнями. Через мгновение Маринка поняла, что видение не живое и не разумное, и видеть ничего не может - просто призрак, какими переполнен был разрушенный город. И руку он тянул не к ней, а к еще одному призраку, стоявшему напротив, и на месте которого сейчас стояла девка с железной рукой. Поводив глазом, она увидела целое множество других призраков - отпечатки людей, замерших, словно внутри картины. Десятки, может сотни. А поверх развалин и груд раскрошившегося камня мерцали силуэты грандиозных строений, возведенных могучим волшебством Кощея Бессмертного. Приходилось вглядываться в эту мешанину застарелого прошлого, чтобы разглядеть унылое настоящее, и выискать всё-таки удобный путь среди руин.

Увидел Маринка и их цель. Вдали, за камнями, виднелась скрытая от простого взора темнотой, руинами и снегопадом громада башни, что тянулась ввысь до самых небес. И в башне этой так и мерцало что-то, набирая силу, и сияние это множеством ручьев уходило вверх, и вызывая это северное сияние, шлейфом тянувшееся через чужеродный небосвод. Сходным светом, при том, но гораздо слабее, светились и призраки. Механизм все еще работал, на последнем издыхании - но работал, и по прежнему влиял на этот мир, и на все другие, застрявшие в безвременьи.

Выбравшись из канала, герои начали медленно преодолевать руины. Словно по горам, лазали они по грудам обледенелых и скользких камней, искали между ними тропы, обходили провалы и разломы, и опасались, как бы ничего не рухнуло на головы снова. Но Антирусь по прежнему была коварна.
Внезапный световой разряд, похожий на гигантскую молнию сверкнул вдали, и разрушенное царство Кощея на мгновение осветилось этим светом. В этой вспышке населявшие руины безмолвные недвижимые призраки стали видны не одной лишь Маринке, а всем и сразу. Вилуэты людей и зданий еле-еле замерцали, как догорающая свечка, и при том задвигались своеобразными рывками, и зазвучали их неразборчивые голоса и крики. Те, кому не повезло стоять рядом с таким призраком, едва не потерялись в этой мешанине прошлого и будущего, и может статься, приняли бы прошлое за настоящее, но кончилось это всего через несколько мгновений. Силуэты снова исчезли, а после той вспышки из центра города раздался страшный грохот, волной прокатившийся через всё городище.Промерзшую землю затрясло, и нестойкие остатки роскошных строений начали рушиться дальше. Герои едва успели удрать, прежде, чем их могло накрыть оползнем. Эти обрушения пробудили и других призраков, что раньше дремали под камнями.
- Мерзлые! - Крикнул Соловей. - Много! Для нас точно много!

Соловей был прав. С разных сторон из-под камней лезли целые десятки оживших мертвецов, попавших под власть духов морозной пустоши. Выдыхая из раскрытых ртов целые клубы холодных испарений вперемешку с поблескивающими кристалликами льда, они неумолимо смыкали полукольцо вокруг героев. Придется вновь менять путь.
Олена тем временем увидала среди руин одно уцелевшее здание - не такое большое, как другие, но стоявшее более крепко, выстроенное на устойчивой тверди,и находившееся на некотором возвышении от прочих, и от того не оказавшееся подо льдом. Судя по потрескавшейся мозаике, это было какое-то увеселительное заведение - там изображались светлые луга и голубые ручьи, на которых резвились едва одетые мужчины и женщины, вкушая плоды и заигрывая друг с другом. Одно было нехорошо - у этого здания входом служила двустворчатая железная дверь, и Олена не могла сказать точно, открыта она или же заперта. Но в пользу второго варианта говорило семь обмерзших тел, что скрючились на крыльце и у самой двери. Одно из них примерзло прямо к металлу - судя по всему, все те несколько минут, которые жил этот человек, он отчаянно колотил в эти створки.



Конечно же, эту вспышку и грохот слышали не только Василий и другие. До Даньки, Фоки и Осьмуши тоже докатилась эта волна света и шума, произведенная древним механизмом. Замерзший пруд на мгновение превратился в подобие одного из кругов Ада - здесь тоже возникли кричащие от боли и ужаса души грешников, наказанных за грехи чревоугодия, прелюбодеяния и равнодушия. Только вместо огненных рек была стремительно прибывающая вода, которая также быстро превращалась в лед, сковывая тела тех, кто в тот злополучный день решил искупаться или сделать заплыв на одной из лодочек. Не повезло даже тем, кто сидел на берегу -их накрыло внезапной мощной волной, вызванной резко усилившимся водопадом, и сейчас они являлись замерзшими останками, наполовину торчащими из-под корки льда и навеки вцепившимися в промерзшую на много саженей вниз землю. Оказавшиеся в центре всего этого ужаса Данька, Фока и Осьмуша быстро встали спина к спине, стараясь держаться как можно дальше от призраков, и не попасть под их влияние. Но через несколько мгновений, когда всё отгремело и отсверкало, призраки исчезли, и вновь наступило обманчивое затишье.
- В-всё? - Дрожа то ли от холода, то ли еще и от пережитого страха, спросил неведомо у кого Осьмуша. - К-кончилось?

Не кончилось. Лед под ногами вновь затрещал. Вмерзшие в лёд мертвецы ожили, и отчаянно продирались наружу, вкладывая в это все свои недюжинные силы. Полувековой лед не мог сдержать ярости мертвецов, стремившихся забрать с собою дерзких вторженцев в их мертвый мир - они лезли наружу один за другим, вставали на ноги, и шли к героям, устрашающе воя и вытягивая руки. Кто не мог идти - те ползли, скребя длинными желтыми ногтями по льду.
- Нужно уходить отсюда! - Выпалил Осьмуша, изготавливая меч. - Мы не можем ждать своих, ребята! Можем и не дождаться!

      Немного насупившуюся мину Кэмэла можно было принять за расстройство по поводу того, что в Зоне так мало тех, кого можно было бы убить, но на деле он огорчился по поводу того, что зря так сильно налегал именно на оружие. Подвела привычка с Ирака, где он при каждом боевом выходе старался по максимуму набраться боеприпасов, магазинов, гранат и всего такого, жертвуя порой и местом, куда можно было бы положить дополнительный паек или бутыль воды. Вот и собираясь в Зону и не ведая её опасностей он просто до зубов вооружился по старой привычке. Знал бы - взял бы поменьше стволов и патронов, и побольше еды. А еще посмеивался, дурак, втихую над Ковбоем с его единственным пистолетиком. Ну и кто теперь дурак?

      С тем, чтобы достать обвешанный карабин в тандеме с дробаном и всё прочее серьёзное стрелялово, была вообще целая эпопея. Даже в США, где оружейный закон разнится от штата к штату, не везде можно приобрести что-то серьезнее гражанской АR-15. Что уж говорить о Канаде, где "фулл-ауто" был под строжайшим запретом. Выручила, как всегда, армейская дружба. Тот парень, Кортес, который вместе с ним горел в "Хамви" и лишился кисти, устроился в смежную с полицейскими силами службу, и занимался утилизацией стволов, изъятых у преступников, которые уже исчерпали свой срок хранения на складе вещдоков. Не задавая лишних вопросов, Кортес провел его в святая святых, на задний двор. А там, за бетонным забором с колючкой, была огромная свалка самого разного оружия от самопалов до позолоченных АК от конкретных пацанов из мексиканских картелей, и всё уже были дорожкой разложено на земле, чтобы потом по этому богатству проехал асфальтоукладчик. У Николаса было всего минут десять, за которые "катала" отошел "покурить", и за эти десять минут из всей груды стволов он и выудил эту вот красотку. С виду неказистая, с потертостями, с облетевшим в подвижных частях покрытием, М4 на проверку оказалась полностью боеспособна, а небольшое техобслуживание чуть позже вернуло её в прежний тонус. Оттуда же он выудил и редкий экземпляр подствольного дробовика, неясно как сюда и попавший - это было специальное оборудование для соответствующих силовых ведомств. Наверняка машинка с историей. "Глоков" и вовсе было хоть жопой жри, ширпотреб - не глядя взял первый, у которого не заклинил затвор при отводе назад. Оказалось, тоже полностью автоматический "восемнадцатый". Такой серьезный набор уничтожил легенду о "просто хочу по бутылкам пострелять, вспомнить армию", но деньги заставили Кортеса поверить в это снова. С прочими обвесами, дополнительными магазинами и боезапасом пришлось немного поуговаривать Кортеса, но еще пара пачек обналиченных баксов перевесила страх перед законом и возмущения попранной служебной этики. Отойдя на пять минут, он поснимал магазины с подходящих аналогов, а патроны, заготовленные на уничтожение, принес в цинковом ведре. Пришлось самолично сортировать, выбирать нужные. Когда Николас заикнулся о гранатах, Кортесу стало плохо, и он приложил протез-крюк к сердцу, а затем посмотрел на него, и понял, что совсем чуточку ему не хватает на протез последней модели, который почти как настоящая рука. И снова Николас прибавил к стене из денежных пачек еще пару кирпичиков. А теперь оказывается, что все эти траты и весь риск были совершенно напрасны. Стрелять из такого арсенала было особо и не в кого.

      Новые ужасы Купола, о которых Кэмэл узнал, и вовсе заставили мужика слегка приуныть. Связи нет, звуков нет, видимость околонулевая, под ногами жижа, вокруг бродят наполненные такой же жижей ходячие мертвецы, а на мозг постоянно давит что-то, от чего даже не защититься. Тут вообще показалось, что такой арсенал с собой брать опасно - с ним он мало того, что сам свихнется, так еще и своих точно порешает. Но внутрення жаба негодующе квакнула, и Кэмэл отогнал мысль о том, чтобы расстаться с оружием. Пригодится, так или иначе! Вдруг реально нарвутся на бандитов. А за этим красным кружком может и что похуже найдется - там же не был никто.
      - У меня осталось чуток. - Поднял руку бывший военный. - Могу перед выходом накупить харчей. Вяленого мяса там, шоколаду, газировки. Ну или просто можем заказать что-нибудь перед выходом, да в последний раз... Всмысле, перед дальней вылазкой пожрать как люди, прежде чем на сухпай с подножным кормом перейти. Угощаю!

      Угощать было легко, когда чуть ли не половина денег - вообще не твоя, а выигранная у товарища. Да и чего их беречь, деньги-то, если из Купола выйти они смогут либо богатыми, как короли, либо не выйдут совсем.

- Я обычно только комиксы читаю. - Пожал плечами Джефф, также бросив взгляд на проповедника. - Так что тут ничего не скажу. Мое дело предвещать, а уж что именно, пусть другие разбираются.
Джефф поначалу принял девчонку за немного сумасшедшего гика, но сколько гиков вообще заморачивается чтением религиозной литературы? Хотя... Если так подумать, то религиозные люди это тоже своего рода гики. И те и другие собираются в сходки, бесконечно обсуждают предмет своего фанатизма, ненавидят всех несогласных и считают лохами всех, кто не в теме, заодно стремясь их тоже подсадить. Дай волю фанатам каких-нибудь звездных войн, так они бы точно сжигали на костре, к примеру, адептов "Стар Трека".

Джефф опять понял, что стоит жутким истуканом, пялясь вникуда своими бельмастыми глазами, и встряхнулся, возвращаясь к жизни.
- Странный мужик. - Отметил мертвец. - Приглашал меня на какое-то собрание. Они, судя по его словам, реально к концу света готовятся. Ну или пытаются обмишурить всех тех лохов, которые к ним все-такм приходят.

После того, как Олена немного восстановила состояние героев и свое собственное, они заспешили уйти из лесу. К этому времени от тела Яги уже мало что осталось, кроме бесформенных окровавленных лохмотьев, да и несгоревшая плоть на костях Святогора иссякала. Герои успели уйти очень своевременно, под самый конец этого мрачного пиршества. Обратная дорога была намного проще – клубок без затей катился по тропам, прпотоптанным людьми, не уходя неожиданно в чащу, не обходя невидимые препятствия, как раньше. Когда герои вышли из лесу и отправились к дереве, где оставили своих коней и карету – деревня встретила их мрачной тишиной. Люди, видя героев, уходили прочь с улиц и дворов, закрывали двери, захлопывали ставни. На героев смотрели с ненавистью, которую даже не пытались скрыть, и только страх перед неминуемой расправой останавливал местных наброситься на них. У деревенских хватило ума не тронуть и коней, но очевидно такой соблазн был – семья, у которой коней оставили, издали наблюдала, как герои грузятся в свой заморский тарантас, сохраняя многозначительное молчание. Кони были некормлены и неухожены, а отданные за это деньги были с долей брезгливости возвращены обратно. Ничего удивительного в том не было – герои убили покровительницу этих мест, единственную защитницу и последнюю надежду, которую не дали им ни князья, ни бояре, ни царь. Без Яги эти деревни обречены были обезлюдеть так же, как обезлюдели и другие селища, слишком отдаленные от крупных городов.

Оставаться здесь дольше и вводить этих людей в искушение было нельзя. Герои поскорее собрались, и уехали прочь, оставляя эти мрачные земли позади, на пролистанных уже страницах их собственной истории, которую они творили. Книга котовская отсчитывала каждую версту, с которой они удалялись от земель Бабы-Яги, и каждую версту, приближавшую их к концу.
Страниц оставалось совсем немного.

- Забирай. - Безразлично дернула плечами Ягиня, даже не удостоив бывшую свою ученицу взглядом. - Ни к чему мне эти старые останки.

Говоря с Оленкой, Яга не могла не заметить, как несется на неё княжич Василий. Отмахнулась от него, как от мухи - и Василий, даже не добежав пары шагов до колдуньи, отлетел прочь в траву.
- Отстань, постылый. Мне в тебя играться надоело. Пусть тобой волки позавтракают. - А волки уже ждали своего часа. Шли они, облезлые, тощие, истекающие пеной бешенства, к упавшему княжичу. - Что останется, то мамашке твоей в Киев отошлю, а то вовек от тебя и весточки домой не дождется.
Злобный смех омолодившейся старухи прервал Фока. Выскочил он из травы, полоснул наотмашь по руке Ягини, и та вскрикнула от боли, отскочив назад.
- И этот живой! Как тараканы! - По жесту Яги Фоку схватила за глотку ветка того дерева, в котором был заключен Соловей-Разбойник. Тать захрипел, задергался, засучил ногами, тщетно пытаясь вырваться из удушающего захвата. - С удавки твоя сказка началась, ею и кончится! Давно надо было доделать дело за дружинниками орловскими!

Но то всё было так, отвлечение.Занятая Рощиным и Фокой, Яга не заметила, как выскользнул из древесного ствола Данила-мастер, да подхватив ружье, совсем по-стрелецки припал на одно колено вскинул его наизготовку, прицелившись прямо в голову старухе. Осьмуша немного мешал, попадая на прицельную линию, но Даня поборол соблазн убить одним махом сразу две цели. Взял чуть левее, и положил палец на спусковую скобу. В последний момент своей жизни Яга повернулась к Даньке, увидела го, заглянула прямо в глаза молодому стрелку, и на молодом, красивом личике отразился искренний, безотченный ужас человека, который понял, что через какой-то миг он перестанет существовать. Она пыталась спастись, уже взмахивала рукой, а перо уже коснулось кончиком книжных страниц, пытаясь переписать историю, отсрочить момент конца Ягиной сказки. Но... хоть перо и сильнее меча, оно отнюдь не быстрее пули.

Выстрел ружья громыхнул на весь лес. Пуля свистнула над самым ухом Осьмуши, срезала прядь его волос, и ударила Ягиню прямо в красивое лицо. Вместо крови и осколков черепных костей во все стороны брызнули искры яркого света, напоминающего солнечные блики, и разлетелся целый рой невиданно-красивых бабочек диковинной расцветки. Девица медленно, словно погружаясь в глубокий омут, начала заваливаться назад, а разметавшиеся черные волосы скрыли лицо - или то, что оставила от неё пуля. А потом в одночасье Солнце погасло, смолкли певчие птицы, и небесная лазурь снова сменилось багровым небосводом мира Безвременья.

В грязь упало уже грузное и немытое тело безобразной старухи. Раскинув руки-коряги, изувеченная Яга уставилась в небо единственным уцелевшим глазным яблоком, повисшим на краю уродливой сквозной дыры посреди лица, скалясь остатками зубов в отвисшей нижней челюсти. Издали она напоминала сваленное в кучу старое тряпьё, которое какая-нибудь хозяюшка выкинула после большой уборки в хате. Остатки седых волос клочьями повисли на землю, и уже слипались от крови, что текла и текла из пробитой насквозь головы, будто сердце еще не верило в то, что Баба-Яга погибла. Но факты были неумолимы - Данька поставил окончательную и бесповоротную точку в истории ведьмы.

Подбиравшиеся было к Рощину бешеные волки, призванные Ягой, теперь опасливо огибали его, подбираясь к телу былой хозяйки. Вскоре они уже с рычанием вцепились в него, зарычали, и принялись жадно рвать плоть старухи, торопливо набивая животы неаккуратными кусками. А за этими волками шли и другие, привлекаемые запахом крови. Они хотели полакомиться не одной лишь Ягой - их влекли подавленные избушкой тела чудищ и густое, сногсшибательное зловоние обгоревшей плоти великана, что сползала с обугленных костей целыми слоями. И лакомиться шли не одни только волки - за ними ползла чуть ли не вся плотоядная живность, населявшая лес. Стоило бы поскорей убираться отсюда, а то ведь на всех может и не хватить. Только своих надо было бы освободить.
А свои уже не были пленниками деревьев. Они уже находились в развалинах, что остались от жилища Бабы-Яги, все живые, но не очень-то и целые. Соловей, впрочем, держался молодцом, и расталкивал бревна, помогая себе свистом и бранясь.
- Зятек! Ну помоги уже, что стоишь! - Крикнул он Рощину. - Не справляюсь! И ты тоже, лихой человек, не залеживайся больно! Потом отдохнем!

Цел был и придушенный Фока, опять лежавший рядом с развалинами избушки. И снова в порядке был Осьмуша - со смертью Яги развеялись и чары, туманившие его разум. Теперь Осьмуша стоял на коленях рядом с убитой Бабой-Ягой, скрючившись от боли и держась за свои поломанные бока двумя руками. Он старался дышать через раз, медленно и глубоко, и не отводя взгляда смотрел прямо в остатки изувеченного лица мертвой ведьмы. А потом - плюнул в неё сгустком крови.
- На дорожку тебе, "сестричка".

Не получается! Черт возьми! Невеста в отчаянии молотила когтями по железу, но никак не могла добиться ничего большего, чем несколько продольных царапин на броне. Эти штуки делали на совесть. Даже когда она привлекла внимание робопехоты, рептилия продолжала бессильно полосовать сталь.
- Черт! Черт! Черт! - Ругалась она. - Ну давай же, железка! - В отчаянии она с размаху ударила двумя руками сразу, разбивая ладони в кровь. - Да чтоб вас разорвало, тварей!

И в этот же момент грохнул звучный треск и улицу осветила яркая электрическая вспышка. Сразу же за ней произошел чудовищной силы взрыв, и Невеста едва удержалась на броне, едва не сметенная мощной ударной волной, повышибавшей окрестные стекла. По асфальту и вражеской броне зазвенели обломки раскаленного металла, от которых Невеста смогла каким-то образом уберечься, а потом ящерица распрямилась, вглядываясь туда, где сейчас бушевало зарево и чадил черный, зловонный дым. Она почти поверила в то, что сила проклятия вполне реальна. Но она успела заметить парившую в воздухе человеческую фигуру, которая выпустила новую порцию электроразрядов. В этот раз обошлось без эффектного подрыва боекомплекта артиллериской установки - робот просто вышел из строя и загорелся. Черт возьми, а если бы он начал с той машины, на которой сейчас сидит она? Не осталось бы и чего собрать, чтобы в могилу положить.

Вот тут-то летуна и подловили. Невеста видела, как в него попал пучок энергии, выстреленный роботом, и полет неопознанного ею супер-героя стал неровным. Ранили! Его же сейчас сшибут! Невеста тут же вспыхнула желанием помочь ему. Не из особого благородства - просто для того, чтобы он уничтожил оставшуюся артиллерию. Надо его прикрыть! Правда, для этого придется выйти из режима маскировки, чтобы он не задел её саму. Невеста рванулась было в сторону неизвестного, как вдруг с другой стороны от неё раскрылся портал. Невеста на долю секунды остановилась,мучительно решая, куда ей метнуться - но все же победил вариант с ховербордистом. Так что, плюнув на Всё, Невеста сбросила маскировку и поспешила на помощь, пока робопехота не добила неожиданного союзника.

Волны боли и ужаса, какими бомбардировала мозг Даньки чужая голова несчастного паренька, немного стихли. Вместо них стали приходить образы немного стройнее, понятнее, доступнее, да и просто спокойнее. Даня понемногу понимал, что такое случилось, и почему всё именно так обернулось. Добыв Книгу Котовскую, Баба-Яга попыталась вернуться назад по истории, и сбилось в сумбурную кучу то прошлое, когда был жив еще этот паренек, когда бревна, из которых был сделан Бабушкин сруб, были живыми деревьями, когда еще светило Солнце и болото было чистым озером, и, конечно, когда был еще жив Кощей Бессмертный, и не было никакого Осьмуши.Не похоже было, что Бабушке удалось добиться чего-то стоящего, но её устраивала даже эта обманчивая иллюзия, в которой все они оказались пленниками. Но как и прежде Кощей остался мертвым, а Осьмуша был живым, существовал сам Данька и его товарищи, и, конечно, по прежнему работал вонзенный в голову несчастной жертвы Яги маленький прутик от этих самых деревьев, обеспечивший в будущем связь с самой избушкой. Связь была и теперь - Данька мог освободиться сам, или освободить кого-то из товарищей. А мог освободить и застрявшую где-то в ветках какую-нибудь вещь, которая была при героях. Скатерть-самобранку, например. Или, может быть, ружье, на которое так явно намекал ранее Кот. Инструмент, ставящий точку в истории..

Дерзость Маринки и её агрессивный выпад остались без результата. Яга вздрогнула, моргнула от внезапной волны сонливости, злобно зарычала - и Маринке пришлось закричать от боли, когда из той глазницы, где обычно находился камешек Мары, через голову проросла зеленая веточка. Не иначе, из начинки для её руки.
- Ну что? Всё еще думаешь, что я на выдумки не горазда, а сука? - Со злой насмешкой спросила у Маринки Яга. - Открой рот еще раз, и я тебе из задницы ветку выращу.

Оленина вольность же была еще более возмущающа. Колданулось ей хорошо - прям почувствовала, как от силы колдовской набирается мощи корневая система дерева, в которое она вросла, и как пробивают они землю. Обязательно бы поймала книгу и изорвала в клочки, будь то другая книга. Но эта книга владела всем, а злая воля Яги не хотела давать и шанса. И потому, стоило корням взметнуться из земли - они тут же усохли, едва коснувшись переплета, а перо застрочило по страницам еще шустрее.
- В тебя бы тоже ветку загнать, да калека права. Я тебя по-другому помучаю.

Хлопнула Яга в ладоши - и упала Олена, освобожденная из древесного плена. Вместе с нею выпал Осьмуша - крепко ему досталось, надо сказать. Когда рухнула избушка, его, не иначе, придавило чем, поломало - весь был избитый, в лиловых гематомах, ссадинах, со сбитой кожей и наверняка еще и поломал пару костей. От удара оземь он застонал от боли, и с усилием открыл глаза. И первое, что он увидел - глазницы черепа своего прародителя. Яга успела извлечь из упавшего рядом ларца высушенную Кощееву голову - мало чем уже похожий на человеческий череп, затянутый бурой высохшей кожей, в которую намертво вросла ржавая корона из кинжальных лезвий.
- Возвращайся. - Приказала Яга. - Я ждала.
Короткая синяя вспышка тускло блеснула в пустых глазницах, отразилась от замутненных голубых глаз Осьмуши - и его взгляд мгновенно стал безвольным, а лицевые мышцы разом расслабились, лишившись всякого выражения. Как неживой, вроде тех деревянных чурок, он поднялся на ноги, не замечая никакой боли, и уставился в пустоту, пуская слюни. А Яга... расплакалась от счастья.
- А вы говорили, не вернется. Не признает. - Всхлипывая, Баба-Яга прильнула к Осьмуше, и крепко-крепко его обняла, уткнувшись в разодранную грудь. - Вот он! Мой теперь! Мой! Не твой, глупая сирота! Смотри теперь в его спину и мучайся, когда я уйду с ним! Можешь даже бежать следом! Все равно, не вернешь!
И Яга еще крепче обняла изувеченного парня, уже чуть ли не рыдая в голос.
- Вернулся. Вернулся, мой милый братец. Вот она я, вся перед тобой, как есть. Всегда ждала и верила.

Осьмуша в ответ на объятие задышал чаще, хрипя пробитым осколком ребра легким. Видимо, Яга своими объятиями сильнее перекрыла ему кислород, которого и так не хватало. Подняв сломанные руки, словно неживые ветки, Осьмуша неловко обнял свою "сестру" в ответ. Всё, что он смог сказать, было бессмысленным звуком без проблеска мысли в нем.
- Аыыыыыээээ.... - Протянул парень, идиотски улыбаясь. - Ыыы....
- Знаю. - Шепнула Ягиня сквозь всхлипывания. - Я тоже люблю.

Парадоксально, но сейчас свирепая людоедка Яга выглядела просто жалко. Иначе и не мог выглядеть тот, кто так старательно верит в собственную иллюзию.

Не успели герои понять, что случилось, как крылатое чудище резко взмыло в воздух вместе с кричащим и болтающим ногами в воздухе княжичем. Фока успел только схватиться в последний момент за его ноги - и пронесло татя в головокружительном полете вослед за княжичем. Княжич, как назло, был щеголь - сапоги у него были хорошие, гладкие, и от того руки по ним скользили отчаянно. Ну никак тут не удержишься в этой тряске. Фока и не удержался, да снова спасла татя от нелепой смерти лихая удача. Упал он не на землю твердую, а солдатиком вошел в грязную, тинистую воду болота, и опустился на мягкое грязевое дно. Василия же сбросившее лишний груз чудище потащило дальше, и с высоты княжич смог кое-как разглядеть в поле боя, и лучше всех увидеть, что произошло дальше.

А дальше Даня вновь заставил избу поклониться мощам покойного богатыря, первейшего и сильнейшего из них всех. Движимый чужими мускулами скелет, впрочем, не сохранил благородных и геройских черт оригинала, а потому такой чести не оценил, и вновь кинулся в атаку. Тут-то и ударила из трубы струя огненная, но не такая, как обычно, а более яркая и прямая. Ударило жаркое полымя в грудь мертвого великана, и насквозь прожгло в нем дыру широкую. От самого сердца вширь пошла эта дыра, затлели её края, осыпалась плоть чудовищная отвратительной жидкостью с костей, а сами кости в уголь рассыпаться начали. Взревели от боли измученные животные, ставшие новой плотью, взревели последний раз. Но больно быстро шел богатырь к своей цели - даже смерть в огне не смогла его сразу остановить. Всем своим телом врезался он в избушку - и оба они грянулись наземь, оба же распадаясь в бесформенные куски, давя под собою и чудищ, и героев.

А потом Василия отпустили - и тот полетел, кувыркаясь в воздухе, навстречу твердой земле. Казалось, пришел час уж проститься с жизнью - да также резко полет его прервался в каких-то парах сажен, остановленный десятками вцепившихся в его одежду и кожу ворон. Плавно опустили они его еще чуть ниже - и уронили в высокую сорную траву у болотного берега. И тут же эта трава туго связала княжича по рукам и по ногам, а вороны кучей сгрудились на его груди, оказавшись неожиданно-тяжелыми. Разгадка этой странности нашлась быстро - вороны будто срослись в единый черный клубок плоти, в который втянулись черные перья, и с отвратительным хрустом бесформенный кусок мяса сформировался обратно в старуху, стоящую своей костяной ногой на груди героя.
- До чего ж вы, герои, назойливые да шебутные. Мне так даже Иван-Дурак с его братией в кости не дались. Ну ничего. А это я забираю.

Придавив героя к земле чуть сильнее, Яга протянула искалеченную и окровавленную руку, чтобы запустить её под кафтан Рощина, и с нескольких попыток сумела поймать и вытащить наружу книгу Кота, запачкав в крови её обложку. Облизнув грязный палец здоровой руки, Баба-Яга с любопытством открыла книгу, и одним жестом перелистнула назад сразу множество страниц.

И всё пошло вспять.

----------------------------------------

Когда Василий вновь пришел в себя, он все еще был плотно опутан травой. Только теперь трава эта была зеленая, сочная, и в ней вовсю стрекотали резво прыгающие кузнечики. Взгляд Василия был устремлен в небо, и небо это уже не было чужим, незнакомым, не излучало кроваво-красного свечения - было оно голубым и светлым, с густыми кучевыми облаками и бездонной лазурью небосвода, в которой проглядывал белый ломтик видимой даже днем луны. Да, ведь был день! И светило Солнце! Почти как в тот раз, в дивном сне, насланном Котом-Баюном. Только вот радости это отчего-то не прибавляло. Да и... Тепла ведь не было никакого. И глаза свет нисколько не резал. Казалось, что не на небо дневное Рощин смотрит - на картинку нарисованную.

Лес вокруг был тоже зелен и свеж, а вместо мертвого и гнилого болота плескалась искристая и чистая озерная вода. В воде этой одиноко плавала Фокина шапка, чего Рощин уже не видел. Зато видел хозяин этой шапки, медленно всплывший у берега, неподвижно качающийся на волнах, поднятых им же самим, и без сомнения живой и относительно-невредимый, хоть и мокрый до нитки. Оба они, и Василий, и Фока, хорошо видели, что делается на берегу. А на берегу не было больше никакого мертвого великана, ни его костей, ни сгоревшей плоти. Не было и развалин рухнувшей избушки на курьих ножках. Только выросло на том месте какое-то неуместное скопление деревьев, переплевшихся ветвями, а вокруг потерянно ходило по высокой траве полуживое лесное зверье.

Да ведь не деревья это никакие! Герои, побратимы, товарищи верные! Как Николка несчастный, вросли они в древесные стволы, замерли неподвижно, и только там-сям торчали средь веток и коры их лица. И Маринка здесь была, и Данька, и Тан-Батыр-степняк! И Соловей-Разбойник тоже, и даже бедолаша Осьмуша, все еще удерживавший в руке-ветке злосчастный ларец с головой Кощея. Все здесь были, кто остался тогда в падающей избе. Все там, в мучительном плену.

Баба-Яга тоже была на месте. Только теперь и узнать её было нельзя. Не была она больше древней безумной старухой, потерявшей человеческий облик. Вместо неё стояла перед героями-деревьями спиною к Рощину молодая красавица с густыми волосами цвета воронова крыла, что вились, спадая на покатые плечи. Вместо вонючего бесформенного тряпья она была наряжена в белую женскую сорочку, подпосясанную красивым пояском. Но красивое лицо казалось безобразным и пугающим из-за застывшего на нем выражения злобной радости и жестокого предвкушения. В её руке была Котовская книга, которую она уже неторопливо листала по одной странице в обратном направлении. А перо тем временем бойко скакало по страницам, что-то в них исправляя и переписывая.
- Из всех, кто меня убивать приходил, вы ближе всех подобрались. - Надменно говорила Ягиня, оглядывая заключенных в деревья героев. - Крепко меня побили, подручных моих порубили, потопили, потоптали. Святогора сожгли. Дом мой - и тот поломали по бревнышку. А всё ж не справились. Ну, знать, конец вашей сказке пришел. А я буду жить, поживать, и добра наживать. С любимым моим братцем-Кощеем.
Полный любви, её взгляд устремился на плененного ею Осьмушу.
- Сейчас. Только ларчик открою.

Заключенные в дерево герои только и могли, что слушать Ягу и беспомощно биться, добиваясь только боли в своем человечьем теле - единственном признаке, позволяющем понять, что они еще не срослись с деревом, как бедняга-Николка, просто оказались у него в плену. А вот Даньке повезло больше. Как начал отрок шевелиться понемногу - обнаружил, что свободна еще кисть его руки. И не просто свободна, а всё еще сжимает посох волшебный, каким он управлял Избушкой. Посох правда изменился не в лучшую сторону - вместо черепа на палке Даня сросся с еще живой чужой головой! Его пальцы сжимали фрагмент позвоночного столба, оплетенный жилами, которые забрались в том числе и Даньке под кожу, качая его кровь. Кровь эта поступала в русоволосую голову когда-то отданного на съедение Яге деревенского мальчишки, и сейчас он ожил вновь, молча агонизируя и бешено вращая выкаченными из орбит серыми глазами. Нижняя челюсть у него отсутствовала, и под обнаженными зубами и лоскутами щеки болтался человечий язык. Снова пришлось не в лучших обстоятельствах убедиться в том, какой же он у людей на деле длиннющий, как это однажды было у Казимира в его мастерской. Но там язык хоть был просто без хозяина, а тут... Неважно. Важно то, что даже в ттаком виде эта голова еще имела какую-то силу и власть.

Не кривя душой и ничуть не преувеличивая, можно было назвать всё происходящее войной. За всю свою историю американцы практически никогда, за исключением Гражданской Войны, не знали войн на собственной территории. Войны, в которых они участвовали, были далеко, гремели где-то там, за океаном, и потому едва ли обычный американец вполне понимал, что такое война. И с каким, должно быть, шоком теперь справляется американское, а главное, Нью-Эдинбургское общество? Разрушение всего двух небоскребов в центре Нью-Йорка и жизни трех тысяч человек заставили общество американцев в 2001-м году измениться навсегда, разделив историю на "до" и "после". Ничтожная мелочь по сравнению с теми странами, в которых каждый день гремят взрывы и выстрелы, а города полностью превращены в руины, из которых бегут десятки тысяч людей, лишившихся последнего. А теперь те, кто еще вчера цедил пиво в ожидании бейсбольного матча, и скучали, глядя видеорепортаж "Фокс Ньюс", показывавший оборванных сирийских беженцев в палаточных городках,сегодня и сами будут показаны по телевизору такими же - шокированными, потерянными, жалкими, утирающими горькие слезы с морщинистых лиц. Те же, кто не успел, обречены до конца этого кошмара влачить жалкое существование на руинах своих домов, даже не зная, переживут ли они этот день. За пределами Нью-Эдинбурга каждый американец будет смотреть, как на экране пылают его великие Соединенные Штаты, не заметившие в самом своем сердце непримиримых врагов демократии, и гадать - а вдруг то же будет и с ним? Вдруг и в его город войдет этот враг, чтобы силком загнать его под пяту властных новых богов этого мира? Они все, все до единого, впервые испытают страх перед войной, страх, в их сердцах надолго поселится тревожное ожидание и иррациональная надежда на то, что их все же минет эта судьба - оказаться по ту сторону телеэкрана. А когда всё закончится - на теле американского общества навеки останется этот шрам, и навсегда изменит саму его душу.

Скача по крышам, Невеста вела тяжелые раздумья о еще одной вещи. Видя, как набирает масштабы бедствие, она начинала думать о том, куда же подадутся люди, которых война выгнала из их домов? Где спрячутся от пуль, осколков, обломков, где будут искать защиты? Вряд ли у одних лишь военных. Есть в городе место, где уже давно не живут, а выживают, место, наиболее готовое к жизни без элементарных благ цивилизации. Место, где даже несмотря на это царит железный порядок и взаимная поддержка. Коммуна. Скоро детям Уэйуорд-Стритс может понадобиться принять решение о том, помочь ли тем, кто еще вчера отворачивался от них, презирал их, боялся их, или даже активно участвовал в кампании по изгнанию трех сотен сирот-оборванцев с их насиженного места. Проявят ли они великодушие? Поделятся ли с ними всем тем, чего не давали им эти же люди, и чего даже в самой Коммуне на всех не хватало? Невеста задавала такой вопрос и себе, и ответом было черствое: "Нет". Ей было ничуть не жаль обычных горожан. Мир жесток, и слабые погибают. Не она устанавливала эти правила, а само это общество возвело их в незыблемый стандарт. Несогласные с этим были гласом вопиющего в пустыне - капитализм и рынок никто не отменял, и людей рассматривали лишь как ресурс разной степени полезности. Смог найти свое место и встроиться в систему? Ты живешь. Нет? Ты не заслужил права существовать. Вот и ей дороже своя шкура, и жизни тех ребятишек, которых она защищает вместе с остальными Непокорными. А остальные пусть ищут помощи у своих героев. Они сейчас очень и очень нужны своим фанатам.

Добравшись до здания Департамента, Невеста выбрала точку повыше, чтобы осмотреться, и пришла к неутешительному выводу - вот-вот Департамент падет следом за остальным Нью-Эдинбургом. И если Эрл все еще внутри этого здания, вызывавшего мурашки по спине у каждого не прошедшего регистрацию, то нужно срочно найти его и вывести оттуда, пока последняя надежда Коммуны на возвращение её лидера и её опоры не оказалась погребена под тоннами бетонных обломков и битого стекла. У Невесты не было ни малейшей идеи, как в огромном здании, рассчитанным на то, чтобы вместить в себя сотни людей и единиц спецтехники, найти одного симпатичного блондина-оборотня, но стоят тут и пытаться придумать что-то было нельзя. Черт, ну почему у неё нет хотя бы мобильного телефона?! Попытаться остановить начало штурма? Но их там слишком много! Черт возьми!

Невеста вздохнула, для проформы обругала себя набитой влюбленной дурой, и с чистой совестью решилась. Держись, мой милый пушистик! Твоя ящерка идет к тебе!

Один за другим герои забрались в ходячую избу, пока еще позволяла пузырящаяся грязь, что подымалась выше и выше. Как только за последним закрылась дверь, так Данька одной мыслью заставил избу распрямиться, и зашагать к суше, словно цапля. При этих шагах избушка ходила ходуном, скрипела, стучала, грохотала, а герои изо всех сил старались удержаться на ногах. Казалось, что строение вот-вот развалится само по себе, да бревна трухлявые будто бы невидимая сила вместе удерживала, и вновь стягивала. Как два куска магнита, которые чуток разводишь, а они обратно друг друга притягивают. Было в этом что-то неправильное, будто насилие над самим и так уж порядком изломанным чужими словами мирозданием, вынужденным теперь подчиняться сумасбродным старухиным приказам.

А на берегу их уже встречали. Ступила Избушка на твердую землю – и тут же затрещало в чаще, загрохотало, задрожала земля, и взвился над кронами высохших мертвых деревьев вихрь растревоженных птиц. Из темной чащи, откуда недавно едва выбрались герои, продавливал себе дорогу кто-то большой и тяжелый. От него в ужасе бежали толпой перепуганные звери, тощие, изможденные и грязные, как и сам этот лес. Бежали, не разбирая дороги, не понимая, что бегут прямо во взбесившуюся топь. Лисы, волки, зайцы, медведи, олени, лоси – все бежали, согнанные с насиженных мест, с уютных нор, устроенных берлог, насиженных гнезд. А на пятки им наступали одуревшие от бессмысленной и тупой ярости чудища, то ли тоже испугавшиеся, то ли ведомые волей Бабы-Яги, и мечтающие вкусить плоти героев. Чудища были самые разнообразные. Кучной толпою тянулись нашедшие здесь последнее пристанище мертвецы, словно бы перетекая друг в друга, переплетаясь конечностями, жалобно воя и стеная. В кучу смешались и люди, и звери, превратившись в нечто непохоже ни на то, ни на другое. Давно утраченную плоть им заменила сама земля с наросшими на ней растениями и грибами-споровиками. С мертвецами были и просто порченные лесные существа – облезлые черные волки-трупоеды шли рядом с теми, кого еще недавно сами и поедали, низко припадая к земле и давясь своей болезнетворной слюной. Из болота, откуда герои только что спаслись, тоже лезли мертвецы – только их кости облепила зловонная болотная жижа. Но вся эта уродливая, наскоро собранная армия нечисти не могла обойтись без своего полководца.

Последним показались оскверненные останки самого Святогора. Гигантский скелет, опутанный древесными корнями, пробил себе путь сквозь заросли, и в полный рост стал перед избой. Корни словно бы пытались не пустить мертвого, Тянули обратно в землю, но с треском рвались и обвивались вокруг покрытого лохмотьями костяка. Прямо на глазах мертвый великан обрастал плотью заново, а источник её быстро стал ясен, когда опутавшие тело корни принялись хватать и утягивать обезхумевших от страха зверей целыми десятками без всякого разбора. Они за мгновение разрывались, потрошились, калечились и увечились, и до самых небес стоял полный агонии звериный вой. Еще немного – и плоть полностью покроет скелет, и у врага наконец появится лицо вместо скалящейся пустоглазой черепушки.

Кот слушал Даньку и улыбался все шире, а в конце не сдержал даже одобрительных смешков, от которых рывками вздувалась его тщедушная, костлявая грудь.
- Вот видишь, у тебя и правда есть эта жилка творца! Ты понимаешь меня, и даже предугадываешь мои сюжетные ходы. Я не зря выбрал именно тебя! Но я всё же не буду подтверждать или опровергать твои догадки. А то интересно не будет. Но, уж конечно, я не лишу тебя права выбирать. Это было бы даже против правил игры.
Сложив руки, зверолюд начал задумчиво перебирать пальцами, наблюдая за тем, как фигурки на доске снова задвигались, перемещаясь по клеткам, а несколько рассыпалось в щепки, и исчезло.
- Конечно, конечно. Без тебя и твоего ружья им не справиться. Яге уже надоедает играть с ними, потому что её переигрывают в собственной игре. В этом наше с ней отличие. Самодурка. - Кот-Ученый издал смешок и дернул надорванными ушами. - По рукам, мастер Даниил. Обеспечь мне интересную историю с хорошим финалом.
Кот протянул свою костлявую руку к Даньке, предлагая деловое рукопожатие. И как только отрок схватил эту тонкую, холодную пятерню с грубой, похожей на сушеный гриб, кожей, Кот произнес.
- Договорились.

И Данька обнаружил, что держит уже не руку Кота, а невероятно похожую на неё ветку кривого и трухлявого дерева, на корневой системе которого он повис. И если сейчас приложить усилие, и взяться второй рукой, то можно вытащить уже увязшие в топи ноги. Если б еще голова не болела так страшно, если б еще перед единственным незаплывшим глазом не плыло, и если бы еще левая сторона лица не превратилась в сплошной синяк. Кажется, еще и рот полон крови, а на языке катаются осколки зубов, а бок страшно режет. Перелом ребра, не иначе. А то и не одного.

- Странный он какой-то. - Заметила ящерица, тоже оглянувшись назад, и увидев перформанс, который там сотворил незнакомец.
Витторио реально стоило бы для начала хотя бы что-нибудь кому-нибудь сказать, прежде, чем начать демонстрировать свои мирные намерения. Вряд ли сейчас случае кто-то что-то поймет, когда изниоткуда вдруг под самые ворота приперся какой-то неместный хмырь, и внезапно распахнул плащ, словно парковый эксгибиционист. Только вместо гениталий он продемонстрировал детишкам свою твердую веру во Всевышнего, нося на самом видном месте крест.
- Что он вытворяет? - Скрестив руки на груди, спросила вслух Невеста, не обращаясь ни к кому конкретно. - А с виду-то вроде приличный. Похож немного на того священника, как бишь его... Корнелиус. Трущобный пророк, который нам иногда помогает. Может, нам гуманитарную помощь окажут? Мне как раз нужны вещи на зиму.

Слушая всю эту длинную речь, Невеста изо всех сил держалась, чтобы не хихикать. Иногда детектива заносило в его тяге следовать выбранному образу, и это забавляло девушку. Но наверное Эйбу это забавным не кажется, так что она сочла нужным пояснить всё, что он услышал, чтобы бедняга не чувствовал себя обманутым, не поняв ни слова.
- В переводе с нуарнодетективного на английский мистер МакДэмнед говорит, что однажды он погиб, и теперь он призрак, а тело он одолжил. Сумасшедшая история, я тебе скажу.
Невеста была в настроении эту историю поведать, но пришлось прерваться, так как детектив заметил слежку. Улыбка немедля сползла с лица рептилии, заменившись кислейшей гримаской, и та усилием воли подавила позыв обернуться.
- Только мы говорили о подозрительных ребятах, а один тут как тут. - Полушепотом проговорила ящерица. - Я не верю, что бывают такие совпадения. Сделаем вид, что не заметили, и пойдем куда шли?

Осьмуша вроде бы что-то там ответил, но за общим грохотом было плоховато слышно, что именно. НО вероятно, то было согласие, так как Осьмуша отважно нырнул на пол, принимаясь разгребать весь катавшийся по полу хлам вперемешку с чьими-то останками, пытаясь выискать среди них заветный сундучок. Чернавка тем временем высунулась в окно, вытянула руку, выцеливая Бабу-Ягу.
Вон она, Яга, удачно расположившаяся с нужной стороны своей ходячей хаты. Паря над болотом, она подсвечивала что-то внизу, и похохатьывала, наблюдая, вероятно, за тем, как отец Маринки на пару с Батыром мечутся по котловану на месте старухиного двора, пытаясь не попасть под гигантскую ногу. И только вот прицелилась Чернавка - как избушка вдруг резко ухнула вниз, накренившись на один бок. Это Батыр нанес свой могучий удар, и кривая деревянная лапа с хрустом надломилась в районе сустава, соединяющего ногу со ступней. Славный вышел удар, и хоть избу не свалил, но хромой её точно сделал. Правда Соловей отчего-то решение Батыра не одобрил.
- С ума сошел?! Если эта халупа свалися, от ребят внутри мокрое место останется!

Внутри этот крен привел к тому, что прицел Маринки сбился, а сама она еда не вывалилась из окна. Её жених и несостоявшийся темный владыка также полетели в её сторону, но если Василий удачно соскользнул по наклонной поверхности и уперся спиной в стену рядом с Маринкой, заодно отмахавшись от полетевших следом вещей, то Осьмуша скатился кубарем, и упал вверх тормашками. В этот момент Василий и нашел заветный сундук. Он как раз летел прямо на Осьмушу, и княжич едва успел предупредить напарника поберечь голову.
- Уй! - Вытянув руки перед собой, воин поймал летевший в него ларец, отбив о него обе ладони. Скривился было от боли, и тут же просиял, подымая добычу над головой. - Нашел!

А избушка тем временем выпрямилась. И свисавшая из окна Маринка снова увидела Ягу. Та уже не смеялась, и была явно раздражена. Она грозила Батыру внизу, потрясая черепом на палке и в гневе плюясь слюной.
- Ах ты нерусь немытая! Не ты строил, не тебе и ломать! А ну... - Тут ей пришлось отвлечься, когда старухе в глаза азметало пылью и мелкими каменьями, а вдобавок начала биться вокруг птичка-Олена. Та раздраженно замахала руками, и наудачу все-таки попала по порхавшей вокруг голубке, одним ударом сломав ей крыло. Оленку с переломанным крылом отбросило от этого удара, и та, кружась стремительной спиралью и теряя перья, полетела к земле. На податливую и влажную болотную почву упала уже не голубка, а красна девица, оказавшись далеко за пределами бабкиного подворья.
- Ага! - С торжествующим смехом вскричала Баба-Яга. - Получила?! Смотри не сдохни там, ты у меня напоследок!

И вот тут-то Маринка и выстрелила. Мощно толкнулась в плечо отдача, причиняя боль непривычному плечевому суставу. Белый дым заволок обзор, и Маринка так и не увидела результатов своего попадания. А результаты были - разогнавшееся ядро на всей своей скорости шмякнулось о Ягину ступу, и вмяло всю её левую сторону внутрь, надо думать, вместе с ногами старой ведьмы. Яга взвыла от боли и ярости, пытаясь справиться с отбившейся от рук домашней утварью, переставшей летать как положено. Первым делом Яга решила наказать обидчицу.
- Получи! - Крикнула ведьма, и тут же в доме сорвалась с места печная лопата для выпекания. Просвистев через все помещение, она нанесла высунувшейся наружу Маринке смачный удар по мягкому месту, и та буквально вылетела в окно, и полетела вниз, переворачиваясь в воздухе с сумасшедшей скоростью. Она была обречена шлепнуться прямо головой в землю и сломать себе шею, но вдруг снизу еее подбросила мощная воздушная волна, вызванная свистом Соловья. Это ополовинило скорость падения, и Маринку сумел поймать её отец, подхватив на руки.
- Уф! - Плюхнувшись на зад, Соловей отпустил дочку. - Прям как раньше! Когда ты с трубы нашего дома сверзилась. Только, помнится, ты была чуток поменьше да полегче.


Однако предаться воспоминаниям о славном прошлом времени не было никакой возможности. Яга выровняла полет своей покалеченной ступы, и повелела.
- Изба! Гулять!
Избушка резко присела, а затем всеми ножищами оттолкнулась, и на глазах изумленных герроев перепрыгнула через частокол, ограждавший подворье Яги от остального мира. Что при этом творилось с теми, кто был внутри и на крыше - история отдельная. Оставшиеся внутри избушки Василий и Осьмуша в момемнт прыжка будто бы потеряли вес вместе со всем, что было внутри, и воспарили над полом в окружении побитой мебели, посуды, костей и Бабкиного "инструмента". Точно так же взмыли над крышей как раз долезшие друг до друга Данька с Фокой. Веревка, за которую они держались, съехала назад по коньку, и зацепилась за трубу. А в тот момент тяжелого приземления, избушки, от которого она и сама едва не развалилась, Василия и Осьмушу внутри с сокрушительной силою приложило о пол, а Даньку с Фокой закрутило вокруг домика и едва не столкнуло друг с другом, когда концы натянувшейся о трубу веревки перехлестнуло друг с другом. Фока сумел в этом головкружительном полете сгруппироваться, вытянуть ноги вперед, и как заправский герой влетел прямо в окошко, вышибив ногами стеклышко и раму, и впечатавшись в противоположную стенку уже внутри. А вот Данька шваркнулся непосредственно о стенку, и отлетел от нее уже будучи без сознания, и плюхнулся в топкую жижу. Полностью утонуть ему не дали торчащие из воды корни мертвого дерева, на котором бессознательное тело мастера Даниила повисло.

Яга же, глянув напоследок на троих оставшихся в котловане героев, сплюнула вниз.
- Из земли все вышли, и в землю все вернутся. Вот и вам пора.
Хлопнула в ладоши - и края ямы начали быстро сдвигаться. Яга попыталась похоронить героев живьем.

----------------------------------

Кажется, Василий ненадолго потерял сознание. Когда он пришел в себя, он ощутил боль во всем своем несчастном теле. Но кроме боли он ощутил железную хватку на своем горле, мешающем дышать, а также трение о нервный, занозистый пол. Открыв глаза, геройский лидер понял, что его сцапал ухват для чугунка, сомкнув свои рога кольцом на его шее, и теперь медленно тащит его волоком прямо к раскрывшемуся голодной пастью жерлу печи, где бушевало жаркое ярко-красное пламя.
В это же время пришел в себя и Фока, обнаруживший подобное непотребство, а кроме этого обнаруживший еще и бессознательного Осьмушу в обнимку с сундуком, и валявшуюся на полу скатерть-самобранку. А еще он заметил, что судя по вибрации, избушка вновь куда-то идет.

А шла изба прямиком к Олене, звучно чавкая грязью под ступнями и вихляясь на одну сторону, так как Батыр хорошо так повредил деревянную лапу. Яга, бросившая ступу, уже стояла на крыльце. Платок упал с неё и седые волосы развевались на ветру, словно клочья паутины. Вцепившийсь одной рукой в крылечный столбик, старуха держала второй рукой свой "скипетр", бьющий ярким лучом из глазниц прямо на лежащую навзничь лесную чаровницу.
- Всё. Кончились герои! - Кричала старуха, злорадно хохоча. - Теперь одни мы с тобой остались! Хотела тебе спасибо сказать напоследок! Сделала ты ровно то, что я и хотела, о чем столько лет на костях да картах гадала! Вернула ты мне моего любимого брата! Мне впору в ножки тебе кланяться, да ужне обессудь - спина разболелась на старости-то лет!
И Яга вновь загрохотала своим смехом на весь лес.

Конец своего приземления Даньке было уже не увидеть. Последнее, что он помнил - сумасшежшее мельтешение всего мира, и болящие от напряжения пальцы, вцепившиеся в веревку, а потом резко появившаяся перед глазами бревенчатая стенка избы, удар, вспышка, и затем медленное парение во тьме без всяких признаков сознания. Данька не мог сказать, сколько он так парил. Может, лишь мгновение, которое может отметиться лишь песчинкой, выпавшей из узкого канала песочных часов. А может, для измерения этого времени не хватило бы песка со всей пустыни Сахара, про которую рассказывал однажды пожилой мастер. Но это время всё равно минуло, и разум Даньки пробудился от забытья. И Данька вдруг обнаружил себя... лежащим на переплетениях золотой цепи. Вокруг тоже были эти цепи, стремящиеся из ниоткуда в никуда во все стороны. А прямо над ним по цепи шел... Ну, кто может еще ходить по золотой цепи? Ну конечно же, Кот-Ученый. Он шел вверх ногами, головой к Даньке, заложив тощие руки за сутулую, костлявую спину с торчащими лопатками, и что-то негромко говорил, а следом за ним бойко строчило парящее в воздухе перо, царапая пергамент так же летящей следом за зверолюдом книги - точь в точь той же, что была у Василия. До Даньки донеслись только некоторые слова Кота.
- ...только некоторые слова Кота. - Кот остановился и задрал голову вверх, обратив к Даньке свой невидящий взгляд под тугой белой повязкой. - Наконец-то! Всё-таки мне представилась возможность поговорить с тобой. А то как-то нечестно выходит, что лишь тебя я обошел вниманием. А ведь ты у меня, можно сказать, на главных ролях!

- Не против, конечно. - Ответила Уэсу рептилия. - Мы с детективом любим поболтать.
Обернувшись к Билли, сияющая жизнерадостной улыбочкой Невеста помахала ему когтистой ручкой.
- Можете не беспокоиться, мистер Герцог. Я помогу новичку с обустройством, когда мы придем.

Мило помахав остальной братии "беспризорного спецназа", и дождавшись, когда все разъедутся, Невеста неспешной прогулочной походкой зашагала в направлении Школы Христофора Колумба. Она ступала по асфальту босыми ногами, ничуть не боясь наступить на что-нибудь острое или просто противное. В старательности подопечных Эрла до сих пор сомневаться не приходилось, и ходить босиком можно было без страха и оглядки, непринужденно дефилируя, будто и в самом деле на прогулке.
Однако теперь, когда вся троица осталась без посторонних, Невеста решила раскрыть истинные свои намерения.
- Думаю, вы оба понимаете, что я не просто так позвала вас на прогулку. - Серьезно заговорила ящерица. - Или будто я в самом деле боюсь, что меня, такую красивую и беззащитную, зажмут в подворотне нехорошие ребята. Просто я хотела кое-что сделать, вдали от посторонних глаз. И так уж с определенных событий некоторые косо смотрят на нас с вами, детектив, не нужно порождать дополнительных слухов.

Не глядя на Уэсли, Невеста заговорила уже с ним.
- Я хочу помочь тебе, Эйб. Не то, чтобы я метила на место школьного психолога для трудных подростков, но мне кажется, что у тебя есть проблема. С этой твоей... силой. У тебя очевидные проблемы с контролем, но пока этого не знает Билли и все остальные, и не вполне понимают другие, кому не повезло видеть тебя в деле. Все-таки, им не слишком знакома эта ситуация.
Рептилия вздохнула.
- Знаешь, я иногда тоже, если можно так выразиться, теряю контроль. И из-за этого случаются всякие вещи, которые показывают меня не с лучшей стороны. Сейчас это редкость, конечно. Но раньше... Раньше было хуже. Когда я сама попала в Коммуну, меня оставили там только по одной причине. Эрл знал, что если я окажусь на улице, то кончится это плохо и страшно. Потому он взял на себя ответственность этого не допустить. А теперь уже я беру за тебя ответственность.
Невеста все-таки обернулась к Уэсли, не сводя с него взгляда.
- Я не стала говорить Билли о том, что заметила твою проблему. Это... могло бы повлиять на его решение касательно тебя. И если что-то случится, в этом будет доля моей вины. Так что я хочу знать, за что беру ответственность. Знать всё, даже то, что ты предпочел бы скрыть.

И Невеста посмотрела в другую сторону, на идущего рядом с нею Дилана.
- И здесь мне поможете вы, детектив.

Успели не все. Только Василий, Маринка и Осьмуша сумели прорваться через узкую дверь Ягиного жилища. Батыру не повезло. У самого крыльца земля под которым буквально ушла из-под ног, и степняк полетел вниз. Не повезло и Соловью, который попытался было подхватить Батыра, стоя на ступеньке, но хлипкая и гнилая доска обломалась под ним, и тот с криком полетел вдогонку за степняком. Данька с Фокой же ослушались приказа Василия и второпях полезли на крышу. Данька, видимо, учел свой минувший опыт в Туле, и ему удалось довольно резво взобраться на самый конек, где его нагнал уже Фока. А Олене пришлось срочно обратиться в голубку, чтобы не уйти под землю вместе с остальными.

Падать Батыру с Соловьем далеко не пришлось. Уровень почвы просел всего на три-четыре мерных сажени. Посадка была достаточно мягкая, но вызванный Ягой оползень с головой засыпал обоих, и пришлось скрестись как кроты, выкапывая самих себя. Обвал не распространился слишком далеко, хотя и вышел за пределы Бабушкиного двора, обрушив забор. Теперь герои находились практически в центре хорошей такой воронки.
Предположение Олены было верным лишь отчасти. Избушка Яги действительно не рухнула под землю, но причина была в другом. Обрушившаяся земля обнажила скрытые до поры две могучие ноги, на которые теперь опирался Бабушкин дом. Все-таки, слухи не врали. Ноги эти были лишь отдаленно похожи на трехпалые птичьи лапы, выгнутые коленями назад, и представляли собою громоздкие, неправильные конструкции, состоящие из кучи ломанных-переломанных досок, бревен и железа, непонятно как связанных меж собою. Стоя на них, избушка слегка покачивалась, и с нее так и сыпалось просто невероятное количество трухи. А затем раздался скрип - и эти ножищи выпрямились, от чего избушка стала выше примерно в два раза. Из всех щелей хлынул яркий свет от взревевшего в печи пламени, а из трубы вырвалась целая струя огня, и повалил густой, черный дым, закручивавшийся угрожающих размеров вихрем.

Оказавшимся внутри героям пришлось несладко, когда всё вокруг заходило ходуном, затряслось и стало крениться то туда, то сюда. В печке горном ревело пламя, добавляя жару и чаду, вся утварь валилась на пол, и каталась из стороны в сторону. Билась посуда, звенели ржавые ножи, стучали по половицам чужие кости. Удержаться в таких условиях было просто не за что, а устоять было так же трудно, как на корабле во время буйного шторма. Но куда хуже приходилось Фоке с Данькой - им удержаться было еще сложней.

Над болотом эхом загремел издевательский смех Бабы-Яги. Она уже находилась в своей ступе, и парила вокруг своей избушки, держа на вытянутой руке палку с насаженным на неё черепом.
- Продержитесь подольше, герои! - Кричала старуха с насмешкой. - Давненько я не веселилась! Эй, там. внизу! Поберегись!
Из глазниц черепа ударил луч ослепительного белого света, накрывший сразу и Батыра, и Соловья. едва-едва выкопавшихся из-под обвала. Подчиняясь этому сигналу, избушка шагнула вперед. С натужным скрипом правая лапа поднялась, и громадная трехпалая ступня оказалась прямо над степняком и разбойником, засыпая их трухой, а затем резко и тяжело опустилась вниз с очевидным намерением раздавить героев, словно тараканов.

Не прошло и часа, как Эдди успел доказать свою незаменимость. Сам догадался вернуться и помочь с раненым. Жаль только, что остальные особо не вняли предупреждению, и все-таки примчались сюда. Невеста хорошо слышала рев моторов. Что бы они в таком случае сделали, если бы тот парень так и остался жуткой черной хреновиной, и переключился бы уже на них? Попытались бы впечатлить это черное существо своим крутым видом? Хорошо, что все обошлось. Рептилия с видимым облегчением передала Эду пострадавшего, и напутствовала.
- Потом все узнаешь. Может даже из самых первых рук. - С задумчивостью на своей плоской мордашке Невеста глянула в сторону Уэсли. - Сейчас неси его к Ваминджо. Там спросишь, тебе подскажут. С этим я разберусь.

На самом деле, самое логичное, что тут можно было бы сделать - это дождаться ребят на мотоциклах, а затем развернуться и всем вместе уйти прочь, оставив всё как есть. Здесь с минуты на минуту будут и полицейские, и ребята из специальных служб, созданные для противодействия такого рода угрозам. Пока тот лысый паренек слаб, они всем скопом скрутят его, уткнут в асфальт лицом, зачитают ему его права, и больше он никому не доставит неудобств. В памяти он останется разве что кратким и смутным воспоминанием. Но сейчас Невеста смотрела на него, и прекрасно понимала всю его ситуацию. Да, она видела его впервые, но разве всё это было ей незнакомо? Полные страха взгляды окружающих, сломленный и подавленный вид, и последствия собственных действий прямо перед глазами. Человек, запертый в теле чудовища, был обречен оказаться в подобной ситуации, и оказываться в ней снова и снова, Невеста знала это по себе. Правда в случае с этим парнем имела место обратная ситуация - чудовище, запертое в человеке. Только вот клетка из этого человека была так себе. Но детали не отменяли одного - перед Невестой своего рода родственная душа. Это осознание и перевесило чашу весов в сторону помощи ближнему.

Ха, забавно, он еще и спрашивает, нужна ли кому-нибудь помощь. Сам еле стоит на ногах, и без пяти минут является канидатом в узники Даркуотера, а собирается кому-то там помочь. Он и в самом деле брат Хаоса чтоли? Если и так, то похоже, пошел он в другую породу.
- Это твое?
Уэсли услышал голос Невесты совсем рядом с собой. Она подошла практически бесшумно и сейчас нависала над пареньком странным призраком в нелепом костюме. Однако под вуалью была хорошо видна её улыбка. Несмотря на не вполне человеческий облик, мимика была понятная, и вполне себе доброжелательная. А в правой руке Невеста без видимых усилий держала за рукоять футляр с гитарой, которую ранее Уэсли предусмотрительно оставил в сторонке.
- Неужели играешь? - Ящерица вела себя так, будто не произошло совершенно ничего особенного. Она посчитала это лучшей стратегией, чтобы немного эмоционально разгрузить паренька. Потом уже можно будет его расспрашивать. - Себе бы лучше помог для начала, кстати. Встать можешь?