Конкурс №15: «Крымские деликатесы»

– История была забавная, когда под «Тавриду» копали. Скажем так, с крымским колоритом. Два чувака местных затеяли оттопыриться нормально после работы. Ну и то ли перепились, то ли хапнули лишка. Тащем-та, в край одичали, например.

– И чего? По классике, выпили-убили?

– Да не, другое. Слушай, короче…


***


– Не, Миш, это всё херня. Девки, тачки твои… Кокаины-героины эти всратые. Мне вот, если завтра помирать, было бы обидно не попробовать чего-нибудь такого… – Вова изобразил кончиком сигареты в воздухе знак бесконечности, - Знаешь, вечного. Такого, типа, настоящего.

– Например? – вяло полюбопытствовал Миша – белобрысый и дебелый кубатурщик, прикладываясь к пузырю портвейна в стиле «Труби, горнист!». Он не всегда поспевал за мыслью бойкого собеседника, и умело маскировал недостаток резвости ума немногословием и степенностью.

Двое сидели у чахлого, воняющего химозой костерка, сложенного из щепок, набитых с невесть как оказавшейся посреди степи пропитанной креозотом шпалы. Этот редкий, а потому особенно ценный кусок древесины, постепенно обстругивался, как карандаш, любителями ночной романтики. Ресурс расходовался скупо, экономно. Впрочем, пионерских костров участникам полночных бдений и не требовалось – прожекторная лунища давала света в избытке, а теплом охотно делилась перекаленная за долгий летний день земля. Живой огонь – отрада человечества со времён кремневых орудий и охоты на мамонта, - теплился исключительно ради уюта.

Вова, развалившись в складном кресле, принял у товарища бутылку, и выдержал загадочную паузу. Очки на его смуглом от природы, и загоревшем вовсе до черноты лице, демонически высверкнули отблесками отражённого пламени. В противоположность Мише, Вова был невысок и худощав, и на фоне здоровенного собеседника смотрелся не очень. Зато Вова слыл человеком знающим и опытным. Без пяти минут настоящим учёным, а не рядовым землекопом «от сохи». Даже одет он был с особым южным шиком – в плавки, и выгоревшую до цвета паруса брезентовую штормовку в солёных разводах застарелого пота, небрежно накинутую на голый торс.

Роковой союз Миши с Вовой, этих двух противоположностей, регулярно выдавал на-гора тонны адовой дичи, за что коллеги за глаза величали их «наши Биба и Боба». В целом, прозвище справедливо их характеризовало.

Вова прервал загадочное молчание, от выпитого неважно ворочая языком:

– Например… Вот хотелось тебе, Мишаня, попробовать на вкус человечину?

– Чего? Да ну… Нахера?

– Ну как? Новый опыт, Миша, новый опыт. Для чего ты живёшь? Ради нового опыта. Без него жизнь становится пресной. Чёрствой, как тюремный сухарь. Вот какая она на вкус, плоть человечья? – Вова указал на Мишу тлеющим бычком, и смачно отхлебнул портвейна.

– Не знаю… Говорят, на свинятину трохи схожа…

– Говоря-а-а-т! – передразнил Вова, акцентированно «гэкая» на южный манер, – Во-о-т. И я не знаю. Это упущение, Миша. Большое упущение. Не хотелось бы сдохнуть неучем.

– Блин. Чё-то западло. Противно как-то.

– Тю. Это, братан, как с говноедством, я тебе рассказывал. Всё от внутренней несвободы. Только говно – отходы организма. А тут – мясо. Бери и ешь. И ведь ели! Веками ели. И в каменном веке, и в бронзовом, и в железном. И крестоносцы жрали за три щеки, и арабы. В Европе, Америке – пожалуйста. Про всякие кораблекрушения вообще молчу. Да и сейчас, хули, чуть прижмёт, сразу того… Социальные табу, они такие - голодному брюху без интереса.

– Чё, и скифы жрали?

– Чего?

– Скифы, говорю, тоже жрали?

– Скифы-то…

Глаза Вовы остекленели. Он повёл жалом из стороны в сторону, словно силясь понять, где находится. Затем резко закинул голову назад, и с душераздирающим надрывом, как Высоцкий, если бы его оскопили, затянул:

– Ой, за Танаис за рекой, за рекой,
Скифы жрут-гуляют! Э-эй!
Эх, потерял грек покой, да грек покой –
Скифы жрут-гуляют…

И, не в силах уже сдержать льющуюся из груди песнь, старательно вывалил все нескладные вирши, и про акинак, и про коня, и про гетеру молодую, изобретательно заменяя на голой импровизации акты пития неразбавленного вина в тексте поеданием человечины, как сырой, так и подвергнутой термообработке.

На Мишу представление произвело большое впечатление. Он питал к скифам необъяснимую слабость и уважение. Схватив непочатую бутылку, Миша стремглав вдавил пробку внутрь, и жадно припал к горлышку. А Вова, едва отойдя от исполнительского экстаза, развил наступление:

– Так вот, дружище. Мы с тобой кто? Мы – исследователи. Оставлять такой исторический пласт без должного изучения непростительно. О чём вообще можно говорить, если не произвести реконструкцию?

– Ну да, ну да… И кого ты сожрать хочешь?

Вова ухмыльнулся, довольный, что дискуссия перешла в практическую плоскость:

– В идеале, конечно, девку. Мясо мягче. Ляжку, думаю, будет в самый раз. Или жопу.

– Ага, точняк. Я бы Танькину жопу запробовал без базара.

Вова понимающе покивал. О том, что Танькин орех так и просится на грех, не говорил только ленивый.

Миша продолжал:

– Отхватить от сраки ломоть граммов триста… На угольки… Под коньячковского… – он шумно втянул слюну.

Вообще, Миша был не дурак похавать, и питался довольно специфически. В качестве миски он использовал небольшой тазик. Навалив еды с горкой, Миша заливал всё неимоверным количеством майонеза, высыпал чуть не по пол пачки красного и чёрного перца, добавлял несколько мелконарезанных зубков чеснока и порубанных пятаками перцев чили, тщательно перемешивал, после чего употреблял получившееся порево, обильно потея, кряхтя, и бормоча себе под нос «Ух, бля!».

Вова живо представил, как его товарищ по-бульдожьи гложет стройную Танькину лодыжку сырьём, отдуваясь и ухблякая, и на мгновение его решимость дрогнула. Он волевым усилием поборол секундную слабость.

– Не, Миш. За такое тебя закроют на веки вечные. Мы по-другому поступим.

Миша выпал из сладких грёз в суровую реальность, и сглотнул. Только сейчас он понял, что Вова рассуждает отнюдь не умозрительно.

Вова подался к огню. Пламя осветило его чумазую физиономию, покрытую на спецназовский манер ретушью пятнами от креозотной копоти. В окулярах очков плясал огонь преисподней.

– Кинем промеж собой жребий. Кому выпадет, тому вырежем кусочек мяса. Из жопы, там ничего важного не заденем. Да не ссы, децельный совсем. Сантиметр на сантиметр. Ну, может полтора. Зажарим, и попробуем. Ну!?

Миша внимательно всмотрелся в дикое лицо коллеги, искажённое гримасой нездорового энтузиазма. И тогда здравый смысл проломил панцирь пьяной одури.

– Да ты в край ебанулся, – рассудительно заметил Миша.

– Да погоди! Ты подумай…

– Пошёл. Нахуй. – членораздельно и акцентированно отрезал здоровяк, - Собирай пузыри, в лагерь двинем. Я поссу пока.

Штормовой походкой Миша направился по лунной дорожке в степь. Вова, замер на стуле напряжённо размышляя. Собираться он не торопился, продумывая дальнейшую аргументацию.

– Бл-я-я-я!!! – истошно заверещал Миша в отдалении, – Сука!!!

Вова встрепенулся:
– Э, ты чего там? Э!

– Сука! Змея! Змея укусила! Давай сюда! – в его звучном баске слышались непривычные нотки паники.

Вова, бросился на зов, спотыкаясь о норы и колдобины. Мишаня перемежал завывания злой матерщиной.

– Телефон есть? Посвети! Смотри, смотри опухает. Отсасывай давай!

– Чего отсасывать?

– Хуя моего! Яд отсасывай, дебил.

– Да ты чё, я не умею!

– Жопы ты, бля, жарить умеешь, мудень, а это не умеешь?! Соси, гандон!

Понукаемый Вова припал губами к немытой Мишаниной щиколотке, тщетно пытаясь что-нибудь высосать. То ли он допускал технические ошибки, то ли проявлял недостаточно энтузиазма, только сплёвывал всё больше не кровь, а пыль и волосню. Миша стенал и бранился.

– Пиздец, – трагически провозгласил Миша, – В глазах темнеет. Приплыли.

Помолчали. Вова нервно закурил трясущимися руками.

– Слышь, братан, давай, – с брутальной решимостью выдохнул Миша.

– Чего? – Вова с трудом сфокусировал глаза на павшем товарище. Он внезапно осознал, что в небольшую паузу едва не вырубился.

– Режь.

– Чего?!

– Давай, херачь с дупы кусок. Пожарим. Слышь, ты в натуре прав. Я не сдохну просто так. Я попробую, – голос Миши окреп, наполнился внутренней силой, достоинством, и тем ослиным упрямством, которое доступно только пьяному в хламину человеку.

Вова пьяно всхлипнул:

– Братишка, да ка же так?

– Нормально, братан. Пожарь там нормально, слышь? Начальнику потом расскажешь, чё там на вкус. Для науки, понял? Скажешь, Миха не просто так… – решительный Миша не удержался, и тоже всхлипнул от жалости к себе.

– Слышь, давай я в лагерь, а? Народ приведу…

– Поздняк уже. Я не жилец. Давай! – взревел боровом Миша, перевернулся на живот, и рванул на жопе шорты, как тельняшку на груди.

Заливаясь слезами, Вова достал из кармана штормовки складень…


***


– Нормально. И чего этот дебил, помер?

– Да не, в там змеи насмерть не кусают. Поколбасило недельку, отпустило. А вот пердак ему кореш раздраконил знатно, загноилось всё.

– Ясно. А второй чего?

– Ну как, выперли его из экспеды, конечно. Только потом, говорят, он в другой отряд устроился. Прикинь… Поваром!

– Ха-ха! Мясцо-то с жопы как, вкусное?

– Не сказали, молчат, как партизаны.

– Слушай, а вправду любопытно…

Охуенно.

Этот рассказ — «Дед Максим» здорового человека. Цель — та же самая, огорошить читателя трэшем, но если автор «Деда Максима» к вопросу трэшатины подошёл неизбирательно, вываливая её на читателя тоннами во всём — в описании персонажей, их действий, мира, в стиле изложения, в нарочитой пошлятине, — то здесь автор был куда осмотрительней.

Здесь трэш — возможно, нереалистичный, — только в действиях персонажей, и огорошить читателя должны именно эти действия, а не язык, не персонажи как таковые, не мир. Мир здесь — обычный, насколько может считаться обычным наш ебанувшийся мир. Персонажи — жизненные: разве вы никогда не встречали долбоёбов типа Вовчика с Мишаней? Я не видел, чтобы такие ходили парой (и упаси господь увидеть), но по отдельности — случалось видеть подобных наглухо отбитых типов: на первый взгляд просто быдлан, а чуть заглянешь внутрь — а там кукуха такие охуительные трели выдаёт, что Светлана Баскова бы не выдумала. Язык — прекрасный: быдланские диалоги прям жизненные — подобные люди так и разговаривают. Авторской речи тут немного, но что есть — хорошо: и описание костерка из шпалы, и специфический наряд героев.

Поэтому-то эффекта больше: читатель не видит, что его пытаются шокировать сознательно, он верит в персонажей, верит в мир, не кринжует от языка, и на этом фоне ебатория, которую выделывают персонажи, выглядит ярко.

Действительно, когда эти крымские Бивис с Баттхедом начинают творить хуйню, это кринжово и смешно. Ну да, отрезать кусок от жопы одному, чтобы зажарить на костре и попробовать человечину на вкус — вполне в духе Бивиса и Баттхеда, и я не удивлюсь, если в одной из серий подобная идея была. Вовчик с Мишаней даже по типажам на них похожи: Вовчик — Баттхед, Мишаня — Бивис. Баттхед доминирует и втягивает друга в неприятности, Бивис ему поддакивает, инициативы не проявляет, а если и подаёт идеи, то ебанутые даже по меркам Баттхеда (здесь — получить кусок Танькиной жопы, да не в том смысле, баклан, гыгы), зато в критический момент начинает верещать и творить какую-то совсем уж запредельную хуергу — ну вот, так и здесь. Прекрасные персонажи.

Отдельно отмечу один момент, отлично раскрывающий персонажей:
– Тю. Это, братан, как с говноедством, я тебе рассказывал. Всё от внутренней несвободы.
Представляете, какие охуительные истории Вовчик раньше Мишане травил? Как вообще выглядят отношения друзей, одной из обычных тем разговора которых является говноедство? Если читатель до сих пор ещё не понял, то теперь уж точно поймёт, насколько они отбитые оба.

Мне, впрочем, не понравилась переиначенная паста про батин суп: она тут просто не к месту. Она смешная сама по себе, но в контексте рассказа выглядит уж слишком нарочитой попыткой насмешить.

Вообще, главное, за что здесь стоит похвалить автора, — что не побоялся отправить такой трэшак на конкурс. Чтобы смеяться над таким, нужно иметь специфическое чувство юмора и высокий порог брезгливости, и было у автора, наверное, искушение написать что-то такое, что большинству бы зашло — а автор пишет умело, он смог бы. Но — нет, решил броситься грудью на амбразуру, написать про людоедов-долбоёбов, и похуй как жюри будет кринжевать! Думаю, что я поставлю этот рассказ на одно из мест в своём голосовании хотя бы потому, что автор точно заслуживает похвалы за смелость в выборе темы, как и автор «Деда Максима», но, в отличие от последнего, он ещё и красиво, умело подал свою трэш-идею. Сука, если это не заслуживает голоса, я блядь даже и не знаю, что заслуживает.

– История была забавная, когда под «Тавриду» копали. Скажем так, с крымским колоритом. Два чувака местных затеяли оттопыриться нормально после работы. Ну и то ли перепились, то ли хапнули лишка. Тащем-​та, в край одичали, например.

– И чего? По классике, выпили-​убили?

– Да не, другое. Слушай, короче…

Укусила Мишаню змея, а они с пьяни совсем офигели – должен мол перед смертью все в жизни попробовать. И человечину значит должен. С жопы кусок срезали и ну на костре в степи жарить как шашлык. Вова и Миша, они у нас как Боба и Биба характеризуются. Короче, экстремалы те ещё.

– Нормально. И чего этот дебил, помер?

– Да не, в там змеи насмерть не кусают. Поколбасило недельку, отпустило. А вот пердак ему кореш раздраконил знатно, загноилось всё.

– Ясно. А второй чего?

– Ну как, выперли его из экспеды, конечно. Только потом, говорят, он в другой отряд устроился. Прикинь… Поваром!

– Ха-ха! Мясцо-​то с жопы как, вкусное?

– Не сказали, молчат, как партизаны.

– Слушай, а вправду любопытно…

Сука, если это не заслуживает голоса, я блядь даже и не знаю, что заслуживает.