Голосование пользователя

– Визу просрочила, – спокойно ответила секретарша на вопрос Ники, разглядывая задумчиво свой маникюр. – За дикими в Городе кто угод...

Она не договорила. Сначала помешала Элва, потом хлопнувший следом дверью казак. Как-то отреагировать опешившая блондинка просто не успела, Ника схватила её за руку и потащила вниз. Тут уж получалось думать только о том, чтобы ногу на высоченных каблуках не подвернуть. Инга не вырывалась, то ли ошарашена была напором и стремительным развитием событий, то ли укоренившаяся уже привычка подчиняться командам инстинктивно заставила повиноваться приказу. Только когда они оказались на улице, где постепенно собрались и почти все остальные соискатели (не доставало лишь Тиберия), и Вероника задымила сигаретой, девушка, отдышавшись, снова открыла рот. Но смотрела она при этом вовсе не на Нику, а на сотника. Смотрела со смесью страха, зависти и восхищения.

– Ну ты даёшь, дядька! – наконец, покачала она головой. – Вот повезло-то шефу на халяву, если сработало.

Ещё раз взвизгнула дверь, выплюнув из себя римлянина. Лицо у него было несколько обескураженное. Потолкавшись в столовой, старый воин так и не решился отведать местных кушаний. Брезглив Тиберий не был, в походах приходилось и не таким перебиваться, но уж слишком само место было странное, да и столоваться с рабами гордый прокуратор не пожелал. Те не обратили на вновь прибывшего никакого внимания. Казалось, кроме поглощения пищи, их ничего не занимало. Люди даже не разговаривали почти. За то время, что римлянин ходил между столиками и присматривался к подносам, только раз какая-то потрепанная карга из очереди кинула на него плотоядный взгляд, впрочем тут же равнодушно отвернулась, пробормотав:

– С визою оне, зубом оне не цыкают...
– Сдурела? – Не оборачиваясь поинтересовался её сосед. – С визой, конечно. Откуда здесь дикари? Сами в руки прибегут, ага. Совсем с ума выжила.

На этом беседа и заглохла, больше к Тиберию никто интереса не проявлял, словно был римлянин невидимкой. Он понаблюдал ещё, как отходят люди от диковинной машины с полными подносами и начинают жрать. Именно жрать, самозабвенно, нисколько не заботясь о манерах и ни на что не отвлекаясь. Хорошо хоть не руками орудуют. Чем-то напоминали они начальника Ивана Иваныча, поглощающего бумагу. Говорить с такими – гиблое дело и недостойное, поэтому, постояв ещё немного, прокуратор отправился искать своих и успел как раз к общему сбору.

============
настроение ссылка

В покинутом кабинете тем временем разгорался оставленный Богданом в книге трут. Сначала осторожно, недоверчиво лизало новорожденное пламя серые, пыльные страницы, потом осмелело, окрепло, полыхнуло светло и ярко. И сама книга преобразилась: мятые, пожелтевшие листы словно налились красками такими яркими, что аж больно сделалось глазам. Упав на пол, том раскрылся на том самом месте, в которое засунул сотник розжиг, столб огня ударил со страниц в воздух.

– Гори - гори, ясно демовская книгарня... Гори и ты сыч проклятый, и хозяин твой пускай горит, – требовательно полыхнуло эхо ушедших слов, и пламя объяло неподвижно сидящую на столе сову.

На птицу странный огонь произвел то же действие, что и на книгу: она словно стала ярче, живее, перестав напоминать чучело, радостно взмахнула крыльями. Выпавший из переплета червяк ударился о землю (то есть на самом деле он должен был бы удариться о потертый множеством стульев и ног паркетный пол кабинета, но положено о землю – значит о землю; если мы не будем соблюдать правила, товарищи, это же бардак начнётся). Ударился червяк, значит, оземь и оборотился Иван Иванычем – достойным начальником неизвестно чего. Только и его пухлое тело в не менее достойном костюме тронул огонь. Что-то изменилось на обрюзгшем лице бюрократа, какое-то странное выражение появилось в глазах, какая-то искра проскочила, что-то, не побоюсь этого слова, человеческое. Или только показалось? Сова зачарованно смотрела на своего шефа желтыми глазами, с надеждой смотрела.

– Ну же, – умоляюще сказала она без малейшего акцента. Будь здесь Элва и Руукх – безмерно удивились бы такой перемене. – Ну же, пойдем. Вспомни.

Лицо начальника напряглось, лоб наморщился, какая-то мысль бродила в одиночестве там, внутри черепной коробки, бродила, не находя выхода наружу. Давным-давно заколочен был крест-накрест выход.

– Уходя, оставлю свет*
В комнатушке обветшалой,
Невзирая на запрет
Правил противопожарных.

Птица, читающая стихи, – то ещё зрелище. Сова читала нараспев, совсем не так, как давеча давился словами Иван Иваныч. Читала тихо, печально, требовательно смотря в пустые глаза собеседника, в которых медленно разгоралось узнавание.

– У любви гарантий нет... - пробормотал Иван Иваныч дрогнувшим голосом.

Какие-то мгновения его лицо текло и менялось, озаряемое огнём, что-то новое, незнакомое, или напротив, старое и давно позабытое, проступало на нём, словно смывали верхний слой с холста, где поверх одной картины была нарисована новая. Но вот Иван Иваныч недовольно качнул головой, поджал губы. Огонь, разожжённый нечаянным колдовством, не выдержав столкновения с ветром бюрократии, погас. На лице начальника снова появилось всегдашнее важно-брюзгливое выражение.

– Безобразие! – возмущённо погрозил он сове кулаком. – Бардак! Вы ответите! Я приму меры. Инга! – он привычно потянулся к телефонной трубке.

Птица несколько секунд смотрела на него неподвижно, из жёлтого, круглого глаза скатилась слеза, хотя это и противоречило правилам и законам физики, ведь совы не плачут. Взмахнув крыльями, она влетела прямо внутрь горящей книги, на миг пламя полыхнуло ещё ярче и погасло, не оставив после себя ни книги, ни птицы, ни пепла. *

У любви гарантий нет —
Это очень скверно, братцы,
Но, уходя, оставьте свет
В тех, с кем выпадет расстаться!

Иван Иваныч остался один. Он смотрел на молчащий телефон несколько обескураженно. В приёмной секретарши тоже не было.

– Выговор! Строгий с занесением! – бесновался чиновник.

==========

– Вот повезло-то шефу на халяву, если сработало, – тем временем внизу говорила Богдану секретарша. И, тут же со вздохом добавила, глядя на руку казака, – Нет, не сработало.

Та самая пресловутая виза, что украшала ладони Богдана и всех его спутников, исчезла. Соискатели не могли знать, что в этот самый миг разъярённый бюрократ гневно жуёт украшенную печатью бумагу с их визой, но эффект почувствовали сразу. Мир словно стал более размытым, неопределённым.

– Зря вы это, – в голосе Инги теперь звучал страх. – Любой, кто застанет вас в Городе без визы, может поймать и обменять. На свою свободу.

В её глазах неожиданно что-то вспыхнуло, хищное. И тут же погасло.

– Я вас не трону. Чёрт с ним, не хочу так. Бегите. Прячьтесь.

Но они не успели. Недавние знакомцы Тиберия, бессловесные рабы из столовой, видимо почувствовали запах добычи рядом. Дверь жалобно взвизгнула, целая толпа – человек двадцать вывалилась наружу. Некоторые ещё сжимали в руках ложки. Алчное возбуждение горело в глубине их глаз, руки тянулись к соискателям.

– Дикари! Дикари! – неслось отовсюду.

Инга сурово поджала губы, становясь между толпой и группой. Сейчас она весьма напоминала себя-прежнюю – надменную стерву из приёмной. И голос был под стать.

– Вы с ума сошли, товарищи? Что это за несанкционированный митинг? Я сопровождаю пойманную группу к товарищу Бесхребетному, вы мешаете работать. Сейчас же разойдись. Кто позволил здесь разгуливать в рабочее время?

Её тон на какое-то время остановил людей, те инстинктивно попятились, привычно подчиняясь напору. Но видимо, что-то всё же Инга говорила неправильно, на лицах начало проступать сомнение, и расходиться толпа не спешила, переминалась в растерянности. Но по крайней мере какая-то фора, пока противники не опомнились, у соискателей появилась.

Жаль, что неизбежна смерть,
Но возможна сатисфакция:
Уходя оставить свет —
Это больше, чем остаться.

Лениво дотанцовывали пары, лениво докуривали, допивали. Пальцам холодно отчего-то. Пипа обняла кофейную чашку, чтобы согреться. Один столик, второй, третий... Милонга подходила к концу. В такие моменты Пипа всегда хотела чего-то странного. Но только сегодня осознала, чего. Она представила, как багровеет лицо хозяина. Как он кричит: "Вон!" – указывая ей на дверь, и неожиданно рассмеялась. Сняла передник, оставила на кухне вместе с подносом. Простенькое платье и туфли без каблуков всё равно смотрелись нелепо в этом мире, куда её пустили посмотреть. Ничего не выйдет. Кроме гнева хозяина. Иногда нужно пробовать. Пусть ничего не выйдет, чем ты так никогда и не попробуешь сделать что-то выходящее за рамки. Разбить чашку, не дожидаясь, пока это опять сделают за тебя.

Женщина присела за свободный столик, избегая смотреть на тех, кто мог бы подавить её бунт в зародыше. Прямо сейчас. Нет уж, идите к чёрту, сначала пусть у неё ничего не выйдет. У неё самой. Чёрные глаза сверкнули неожиданно весело, как у нашкодившей девчёнки. Глаза были чужими на этом состарившимся лице. Она взглянула на Хорхе, совсем не так, как глядела на них всех в этот вечер, спрашивая, что ещё принести. С вызовом взглянула. С усмешкой. "Ты только посмотри на них. Тут у каждого свое место. Вот чашка. Вот пепельница. Вот жилетка для слез. Вот скрипка. Пара туфель на каблуках. Всё на своих местах. Тебе не скучно, когда всё на своих местах?" – дразнили глаза.

Заметки дилетанта. Как нам обустроить кросспол

Эта заметка — не заметка в привычном смысле слова. Скорее это приглашение к началу диалога

Самая скандальная тема

Придя на ДМ, я с удивлением узнала новое для себя слово: «кросспол». Что это значит, догадаться было не трудно, почитать споры на эту тему — любопытно. Но в целом такой подход удивил. Я привыкла в играх к «гендерному балансу», который игроки стараются поддерживать. Это такая штука, когда мальчиков и девочек среди персонажей игры примерно поровну. При этом пол самих игроков не играет никакой роли. Зато «правильному» отыгрышу внимание по возможности уделяется. И высшей похвалой считается, если игроки не догадались в процессе игры, что мальчика играла девочка или наоборот (игры короткие, кто за кого из персонажей играет, известно только постфактум). Но я сказала себе: «Тут так принято», — и забыла про это. Тем более что сама тема надоела местным обитателям ещё во времена татаро-монгольского ига, а в каждой конкретной игре основополагающим я считаю мнение мастера в этом вопросе, так как ему должно быть комфортно водить персонажей.

Прошло время, поиграв в разное и почитав кое-что, я поняла, почему этот вопрос вызывает в ролевых играх такие споры. Всё-таки одно дело коротенькая игра дня на три, а другое — глубокое вживание в образ в игре, которая идет несколько месяцев или даже лет. Я поглядела на отыгрыш девочек мальчиками и мальчиков девочками. Что-то мне нравилось, а что-то не очень. Что-то не нравилось столь сильно, что вызывало желание пролистать посты. И, как следствие, у меня возникло предложение, которое я и хочу сейчас попытаться реализовать.

Играть кросспол или нет — решает каждый. Вряд ли обсуждение этой темы в очередной раз будет интересно и полезно. А вот советы тем, кто хочет поиграть кросспольным персонажем, мне кажется, весьма бы пригодились. Я предлагаю читателям поделиться своими соображениями, что необходимо делать, а чего делать никак нельзя для правдоподобного отыгрыша лиц противоположного пола. Можно сделать это, самостоятельно написав статью или просто прислав нам в редакцию свои советы, которые мы обещаем обработать, снабдить по возможности примерами и опубликовать с указанием авторства или без него — по вашему желанию. Советы вида «сжечь ведьму» писать не надо.

И для затравки один совет от меня: мальчики, отыгрывая девочек, в первую очередь забудьте, что у них есть сиськи. Женщины не пялятся на свои молочные железы двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю и не думают о них ежечасно. Да, теперь у вас в руках персонаж с сиськами. Это очень круто. Порадуйтесь за него. И забудьте про это.



Ждем ваших откликов.

Ведущий: Привет, с вами снова Перпендикулярномыслящий, и сейчас мы расспросим игрока, за которым стойко закрепился имидж паладина. Ismirael, расскажи, как случилось, что ты попал на этот сайт, и зачем ты сюда пришел? Желательно подробнее.

Ismirael: Пожалуй, пришло время отвечать перед игровым сообществом ДМ:

Непосредственно на сайт я пришел в 2013 году, о сайте узнал с помощью Яндекса. Были и другие ресурсы, но ДМчик показался мне более удобной платформой для ФРПГ: возможность легко и быстро создать нескольких персонажей для разных игр, выделение самой игры в некое самостоятельное, а не поиск ее по всему форуму с заходом на сайт с аккаунта персонажа. В общем, удобство и простота задержали меня на ДМ.
Интерес к настольным играм у меня еще с детства: это были и бумажные «простыни», по которым двигались с помощью бросков шестигранного кубика, и российские аналоги монополии, и даже была одна настольная стратегия («Империя», если не ошибаюсь). А вот к ФРПГ интерес возник году так в 2004-2005: когда я, совсем случайно, попал на Ролемансер и там принял участие в одной словеске. Жизненные обстоятельства тогда не позволили мне доиграть в нее.
Уже году эдак в 2013, устав от пустопорожнего общения в «инетиках», я вновь вернулся к теме ФРПГ. Перебрав несколько ресурсов по теме, я нашел для себя ДМ и вот — подзадержался на нем. Скучная история, почти как у всех.

Ведущий: Какие системы тебе по душе? Или ты предпочитаешь играть в словески? Я слышал, что ты любишь ГУРПС, это ведь крайне сложная система?

Ismirael: Словески я предпочитаю из-за низкого порога вхождения, отсутствия необходимости изучать полновесную систему ради одной понравившейся мне затеи. Если мне нравится сама идея игры, то я могу заставить себя осилить незнакомую мне систему (так я разобрался в ДнД
Вот с ГУРПСой у нас давние отношения, возникшие еще тогда, когда я в первые прочел о ней в журнале, посвященном компьютерным играм (речь была о третьей редакции системы). В статье не было сказано о высоком пороге вхождения, сложности этой системы, но материал был подан так, чтобы пробудить у меня любопытство. Естественно, что на тот момент я не смог найти хоть каких-нибудь подробностей о системе и тем более книг правил. Много позже я узнал, насколько обширна и сложна система, что меня отпугнуло.
Уже будучи на ДМ, играя в словески, я все же решил освоить хоть какую-нибудь систему. И здесь подвернулась книга правил по ГУРПСе 4-й редакции. И вот так, читая ее по диагонали, перечитывая снова и снова, откладывая на недели и возвращаясь к ней вновь, я и сам не заметил, как достиг того уровня просветления, за которым сложность ГУРПСы сошла на нет: я постиг «дао» этой системы. Не зная на зубок всех опций из соурсбуков, все же я способен хоумрулить, брать из нее ровно столько, сколько мне нужно, не усложняя без необходимости. Система перестала быть для меня сложной, став более чем родной.

Ведущий: На сегодня ты не участвуешь ни в одной игре. Расскажи, почему?

Ismirael: Помимо имиджа паладина за мной закрепилось и то мнение, что я «четыре года только в чате». Это все же не совсем верно. Просто в начале моего пребывания на сайте у меня была большая активность, чем сейчас: наверное, стал более требователен, избирателен к жанрам, идеям, системам.
Все же я слежу за наборами. Особенно в те модули, что с тегами «фэнтези» и «ГУРПС».
Сейчас свободное время уделяю созданию собственного модуля, чтобы не дропнуть его, как многие предыдущие.

Ведущий: Как получилось, что в чате тебя стали называть паладином? Это из какой-то игры пошло, или же в чате придумали? Как ты сам относишься к этому прозвищу?

Ismirael: С легкой подачи Фельдширатора. История прозвища сводилась к тому, что захотелось мне модуля светлого и чистого, поиграть за героев добра и света. О чем, собственно, оставлял заявки в теме проверок интереса и вел дискуссии в чате. Вот как-то так оно к хвостику и прилипло.
Когда-то прозвище мешало, как обидное. Потом воспринималось как нечто привычное. Затем — как нечто, что не заслуживает внимания. Сейчас так уже и не называют. Вот как-то так, честно и на духу, как перед Стивом Джексоном, положа ладонь на базовый сет ГУРПСы (шутка).

Ведущий: Мы тебя пока продолжим называть паладином, если ты не против. Это броско, метко и запоминается.
Учитывая, что ты сейчас не играешь, расскажи, что тебя не устраивает, чего не хватает? Можешь рассказать про мерзкого Ranadan’а и про других. Сейчас тебя никто не будет ограничивать.

Ismirael: В принципе, я уже ответил на этот вопрос: не столько не хватает чего-то в модулях других, сколько уже реально хочется собственный модуль запустить. А это требует времени и сил.
Насчет «мерзкого Ranadan’а и других» — если б я жил только обидками. По правде говоря, не уверен, что эти самые обидки были. Так что — что было, то было и багульником поросло.

Ведущий: Считаешь ли ты, что ГУРПС — это для избранных, постигших, так сказать. Или его следует нести в массы, дабы познали они путь просветления?

Ismirael: Нет, не для избранных. Я считаю, что ГУРПСа, как и любая другая система, для избравших ее. Просто стереотип о ее сложности — все же больше стереотип, чем правда.
Быть миссионером ГУРПСы — не хотел бы, но так как с ней на «ты», то и водить мне проще всего по этой системе. А там в зависимости от самого модуля: будет ли это тяжеловесная система с ее опциональностью или словеска с редкими бросками 3d6.

Да, и здорово, наверное, когда мастер знает много игровых систем — это позволит ему для своих задумок выбирать оптимально подходящую для этих целей.

Ведущий: Какие игры ты любишь — быстрые или длиннопост с рефлексией? Как найти тот баланс между экшеном и красотой слога?

Ismirael: Я люблю быстрые игры: с высоким темпом постинга, постами умеренной длины и художественным слогом. Если в посте рефлексия, то она там должна быть уместна: личностные переживания персонажа идут на пользу игре, на мой взгляд. Но использовать рефлексию, сравнительные описания и прочие изыски только лишь для увеличения «количества букв» — не стоит.

Хм, в своих постах всегда стремлюсь к красоте и высокой художественности слога. Но вот где искать этот самый баланс между динамикой в посте и его эстетикой — не знаю. Наверное, как уже говорил, в уместности развернутых описаний и рефлексий по отношению к самому действию.
Иногда пара емких фраз лучше, чем «портянка» с личностными переживаниями героя в боевой ситуации, где динамика и точность заявки уместнее. То есть в стремлении к художественности текста никогда не стоит забывать, что это игровой пост, а игровые ситуации способны диктовать свои требования.

Ведущий: Назовем тебя опытным ролевиком, если не против. Ведь не против же? Скажи, какие основы надо познать начинающему на ДМе, чтобы влиться в игры?

Ismirael: Не против, конечно. Только для настоящей опытности мне не хватает опыта кабинеток и полигонок — не сложилось в свое время, а потом как-то тоже.
Наверное, главной основой стоит считать то, что отличает ролевика от простого смертного (и не спрашивайте, что это за искра такая, — сам не знаю), иначе вряд ли новичок найдет на ДМчике что-то интересное для себя.
А дальше правила ресурса (обязательны к прочтению — даже я их читал!), ознакомление с: «где», «что» и «как». И, конечно же, подача заявки в модуль — только там все абстрактные понятия становятся частичками опыта и, действительно, знаниями.

Не стоит также забывать про правила и нормы Великого и Могучего. Не то чтобы я сам был примером и приверженцем, но... оно того стоит.

Ведущий: Мы не можем стороной обойти политику сайта. Скажи, за демократию ты или во славу света нужно всех притеснять, потому как не смеют?

Ismirael: Во славу света я за демократию! А вот что ею считать и где та грань, за которой свобода становится своеволием, а «демо» скатывается к «охло», — я рассуждать не стану. Творчество, а именно таковым я считаю ролевые игры, должно быть максимально свободным. Но любое занятие, особенно массовое, должно быть регламентировано нормами/правилами — просто как факт.
Я еще ни разу не сталкивался с произволом администрации/модерации на этом ресурсе — так что демократия, да.

Ведущий: Нужен ли сайту треш в том виде, в котором его подают некоторые любители? Я имею в виду вещи, когда ктулхи тентаклят, маги «сжегают миры», а герои — песики-людоеды. Может, в этом есть своеобразный отдых от серьезности?

Ismirael: Трэш не нужен ни в каких видах. Но это мое частное мнение, так как уже говорил, повторюсь, что творчество и досуг требуют и заслуживают максимума свободы.
Трэш-модули на ДМ умудряются набирать своих игроков и читателей. А вот дать ответ на вопрос «почему?» — не смогу, ибо не знаю. А отдых от обыденности/серьезности нужен. Но я вижу этот самый отдых как-то иначе, чем вождение/участие в таком трэше, какой упоминался. В общем, чем бы ни тешились в модулях, лишь бы не скандалили в обсуждах.

Ведущий: Стоит ли рассчитывать, что однажды ты постигнешь ДнД и станешь истинным паладином без страха и упрека?

Ismirael: Ну, азы ДнД 5 я освоил, в некотором объеме. Что же до других систем этой линейки — возможно все, но не в ближайшем будущем. А паладины без страха и упрека, как ни странно, не мое — от слова «совсем».

Ведущий: Что, по-твоему, такое чат?

Ismirael: Истинных сути и смысла чата — не знаю. Иногда там бываю из праздного интереса и как на территории ненавязчивого общения.

Ведущий: Ну и напоследок: стоит ли «старикам» играть в ролевые игры? Да-да такой вот странный вопрос.

Ismirael: Ну, «старичкам» все можно: и алкоголь потреблять, и в детство впадать. А если серьезно, то ролевые игры, как творчество/хобби/досуг, не имеют возрастных противопоказаний. Просто со взрослением ролевика взрослеет и его хобби: предпочтения становятся интеллектуальнее, системы тяжеловеснее, модули хардкорнее.
Я, например, к старикам себя не отношу: молод еще душой и телом.

На этом у нас все, спасибо Ismirael’ю за интервью и до новых встреч.

P.S. Мне не надо ставить плюсов за интервью, это неправильно.

- Но ты не должен защищать меня таким способом! - отчаяние переросло в злость, и не смотря на страх снова увидеть его лицо, замаранное кровью, приложив усилие, Вера повернулась к мужчине, чтоб продолжить, глядя в глаза, - я не разрешаю тебе защищать меня таким способом!
В измотанном сознании Спицы появилась идея. Жестокая и очень болезненная, и для нее самой, но нужно было сказать что-то, чтоб Сережа услышал её,
- Там, на бензовозе... это ничего не значит, - Вере понадобилось огромное усилие, чтоб сказать это, и не отвести взгляд, хотя со вторым она справилась плохо, и всё таки посмотрела куда-то в сторону, - ты не обязан из-за этого, - Спица покачала головой, - Мы бы договорились с ними.
Смотреть по сторонам было плохой идеей, и завтрак грозился оказаться на полу, добавив красок в безумное буйство комнаты, поэтому, Вера насупилась и продолжала смотреть в серые глаза.

На глазах у Веры нечто, что было Сергеем убивает оставшихся двух человек... Зачем? Отлетевшей девушке ничего не остается, как молча наблюдать за происходящим, за тем, как скелет чудовища, удлиняясь и изменяясь убивает и превращает в изюм одного, а потом эта же участь настигает и второго. И вот остается она, он и бьющееся сердце в его руке... Закушенные губы Веры дрожат, не желая находиться в заточении, и с них срывается крик, истошный беспомощный ор, словно не девушка на полу в уголке, а смертельно раненный зверь. И смотрят на нее глаза того самого парня, хочется спросить, что он наделал, зачем это всё, но ничего кроме истеричных завываний не выходит. "Красное сыграло!" - торжественно вещает крупье в голове Спицы, а она лишь вертит головой, избегая взгляда, но то и дело натыкается на окровавленный орган в кровавых ладонях, и даже слышит стук, а, может, просто истерика подкидывает еще больше эмоций. Всё вокруг залито кровью, пытаясь отползти подальше, Вера скользит по крови, и без того грязная одежда, волосы, руки, ноги, всё пропитано густой теплой жидкостью. Нечем дышать, нужен воздух, иначе истерика грозится перейти в приступ удушья... где-то должна быть дверь, она тут точно была. Делая рывок, Вера поднимается, растирая кроваво-соленую грязь по лицу и тянется к двери. Белое, там снаружи всё белое, оно справится с этим, смоет кровь, успокоит мысли, согреет своей тишиной. Выход...

Пары расходятся, закончилось очередное музыкальное отделение... И в этом потоке проходящих мимо дам в сопровождении своих партнёров Соль выхватывает высокую фигуру... Светлые волосы... Скользит... Приближается к ней...
О, нет. Санта Мария, чего ей теперь ожидать? Дыхание перехватывает. От волнения пересыхает в горле... Вино ещё не подано, она лишь успела его заказать...
Улыбка, что ещё мгновение назад украшала своей искренностью, застыла неестественной маской. Все сжалось внутри. И снова эта неизвестность. Какое же у нее ядовитое и острое жало...
Хорхе заговорил. Похоже, он действительно беспокоится. Девушка почувствовала себя несколько неловко. Постаралась улыбнуться уже естественнее.
Короткий вдох... Хотелось глубже. Но выглядеть это стало бы гораздо заметнее. А она не может позволить себе выдать волнение. Не стоит ставить мужчину в ещё более неловкое положение. Ведь он видит ее без контекста. Без прошлого и истории. А по незнанию легко надумать лишнего, воспринять не так и ещё не дай Бог на собственный счёт.
Соль едва уловимо склонила голову вбок, чуть внимательнее изучая его. Нет, он не похож на испуганного мнительного человека. Возможно, поэтому все так... Ей сложно было дать этому определение, но, как говорится, у страха глаза велики. И какое же счастье, когда эти страхи не оправдались.
Улыбка стала ещё более лёгкой и спокойной.
- Вам не стоит беспокоиться. Я слишком давно не танцевала. - пояснила девушка.

Послевкусие внимания Медины кружит голову.
А может, так играет кальвадос?
Софи не желает знать причин, ей хорошо, она хороша.
Единственное, что сейчас не совсем правильно, — факт, что она не танцует.
А ей хочется!
И дело, как это ни забавно, даже не в пари. Пари — шалость, любопытное обрамление. Их пари — не инструмент влияния, их пари — придуманное внешнее обстоятельство, которым можно оправдать абсолютно все в этот вечер. Оправдать перед другой, а в первую очередь перед самой собой.
Говорят, женщина всегда отыщет причину или предлог. Всему. Пожалуй, говорят верно. Впрочем, женщине, которая живет сердцем, интуицией, слушает не внешний мир, а саму себя, свою глубинную, дикую природу, не нужны причины и оправдания, она всегда знает как идти, слушая ту, кто ведет.

Так и не сумев прочитать взгляд женщины перед собой, Софи распрямляет плечи и спину, которые и без того не были сутулы. Всех здесь так пугает факт, что София танцевала с немцем?
Ахах! Софи улыбается и сверлит взглядом черного красавца. Он прекрасно сложен, его тело великолепно.
А после взгляд утекает к Мартину, ведь Софи уже знает, что он отлично танцует.
Пианистка стремится поссорить двоих мужчин, хочет взглядом создать между ними напряжение, то самое, соперническое, достаточное для того, чтобы кому-нибудь из них подойти к ней и танцевать с ней.
Внешние бунтарство, смелость, и абсолютная беззащитность внутри, на донышке, — такова женщина-чаровница.

Вновь к силе обратился заемной, красная пелена..тьма..сознание уносит куда-то далеко. Сергей обнаруживает себя...сложно сказать, куда его безумные боги забросили, но знания разума коснулись что от его действий здесь зависет то, что произойдет там...
Соратник, брат по крови...враги... нет время думать, что все это значит, остается лишь довериться чувствам. В руках лишь меч, о, как бы щит сейчас пригодился, Авлинас знал толк в этих штуках, сколько раз прикрывал его спину от вражеских клинков и стрел...почему он сейчас вспомнил про падшего брата?..
Брат...соратник...пытается прикрыть собой...нет, он не примет такую жертву. Опять его кто-то спасти пытается, рискуя собой...так безрассудно.
Губы вспомнили привкус цветочной пыльцы...
Сергей встает перед соратником, загораживая его...её...от стрел.

Красное. В миг из чистейшего белого мир превратился в алое. Слишком прозаично, холод несет с собой смерть, а смерть тащит за собой свой излюбленный цвет, словно знаменование того, что без жертв очистить всю грязь, заполонившую мир, невозможно.
- Вот и всё, - проносится в голове Веры. Нет ужаса, нет страха, боль ушла куда-то на второй план, осталась только пустота и глаза, глаза, покрытые алой пеленой, чужие, такие далекие глаза того, кого она совсем не знает. Сколько она еще сможет его спасать? Нужно ли? Пожалуй, это и есть точка невозврата. За что борются они с Сережей? За что борются эти люди? В тот момент, когда оправданий и причины зверствам уже не находится, приходит осознание, что ты...нет, не зверь. Ты человек. Тварь, которой не нужна причина, не нужно оправдание. Он говорил, что больше не человек? Это неправда, сейчас он больше человек, чем когда-либо раньше. Что мешало Спице сделать всё иначе? Уже не имеет значения. Она тоже человек. Всё, так или иначе, сошлось бы в точке, из которой обратного пути не существует.

Тело мужчины, пытавшегося защитить...что? Что защищал человек, чье тело сейчас безжизненно и бессмысленно оседает на пол? Сайга первая с грохотом падает, только этого не слышно. Оружие больше ни к чему, ему не справиться с тем, что внутри. В ушах пустой гул, а взгляд сосредоточен на красных струящихся по лицу парня слезах. Хватит спасаться. Не такой ценой. Вера делает шаг, не слыша выстрелов, игнорируя то, во что превратился человек, которого она целовала несколько мгновений назад. Или прошла целая вечность? Неважно, ничего неважно, просто хватит. Нет смысла спасаться, когда ты готова убить ребенка, лишь бы остаться в живых, когда слова теряют свою силу, оставив ярости и ненависти разбираться самим с этим проклятым миром. Когда разум уходит на второй план, добровольно выпуская наружу нечто...
- Хватит, - руки девушки бережно обвивают за шею чудовище, принимая его, пытаясь успокоить, не дать больше сделать то, о чем вернувшийся позже человек будет жалеть. Мало важно и то, что сейчас он не похож на того, чье сердце по прежнему бьется в груди, то же самое, что еле билось, когда обгоревшее тело пыталось сдаться, то сердце, что отстукивало стройный счет, когда его обладатель пытался согреть девушку в объятиях, сердце ЧЕЛОВЕКА, не твари, занявшей его место. Стук, обещающий возвращение. Только вот куда? На груду костей? Нет.

- Чшшш, - словно убаюкивая маленького ребенка шепчет девушка, прижавшись влажной щекой к лицу зверя.
Нет больше злости, нет страха и ярости, сковывающих сердце ледяными оковами, заполоняющих то, что отличает человека от всех живых существ. Разум слишком слаб, чтоб противостоять такому. Это не история о холоде и чудовищах, живущих в мире, это история о холоде и чудовищах, живущих в человеке. Вера определилась, сделав выбор в пользу всепоглощающего тепла и нежности, которые вложила в объятия. Слишком долго она боролась, кого-то спасала с самого детства, воевала за свое местечко, откуда можно не любить окружающих тебя безболезненно... Хватит.
- Не надо больше, всё в порядке. Я всё поняла.

Так протяни ладонь,
Как бы ни жил ты, кем бы ты ни был
В этот безумный день сбудется всё,
Что написано в книгах
Помнишь, я говорил тебе,
Что такое случится
Ты помнишь я говорил тебе,
Что мы сможем устоять
За руку возьми меня, а я тебя
Спасибо, что ты есть
Пока мы здесь, мы хрупкие
Мы хрупкие

Как воздух или снег
С самого первого и до последнего дня на Земле
Каждый из нас беспечно ждет,
Но этот день настает раньше
Всегда чуть раньше, чем ждем... (с)
ссылка

Она искала их глазами и все же не успела... Что же... Торопиться больше некуда. Каких-либо обозначенных планов нет. Ни к чему бессмысленная суета и тщета переживаний... Можно позволить себе расслабиться и забыться, будучи увлеченной, как потоком ласковых морских волн, плавными, преисполненными грации и страсти движениями проплывающих в ронде пар...
Смотреть не менее приятно, чем танцевать, пусть это два совсем разных образа наслаждения.

Головокружительный танец, что еще недавно пьянил, как вино, будучи приправленным удушливой горчинкой, отступал на зданий план, оставляя пикантное послевкусие, будоражащее и волнующее, пугающее и радующее одновременно. Вскоре оно превратится в единый миг чего-то яркого, что было в жизни... Подобно мастерски запечатленному мгновению на фотоснимке...
И даже фотографии со временем выцветают... Только это время еще не прошло... И вся гамма впечатлений продолжала бурлить в крови своими метаморфозами и противоречиями...

Она отвлеклась лишь на пару секунд от танцпола. Сейчас особенно острым стало ощущение, как же не хватает вина. Да, именно так... Позволяя себе в редкие дни становиться роскошной и наслаждаться этим, хочется быть не взбудораженной невинной девчушкой, едва вкусившей плоды взрослой жизни с ее подводными камнями и соблазнами... Хочется быть уравновешенной и зрелой, именно потому сейчас так не хватает в руке бокала с вином. Действительно, пальцам не хватало чего-то, чтобы отразить внутренний настрой...

Как удивительна порой бывает жизнь. Не устает напоминать о том, сколько самых разнообразных оттенков она может соединить в одном лишь вечере... Даже не так... В отрезке менее получаса. Она пришла в "Грацию" совсем недавно. Но чувство, будто провела здесь добрую половину дня. Или даже ночи. Может, именно потому что она так редко позволяет себе нечто подобное, чувства так обострены. И все воспринимается ярче и в то же время болезненнее... Соль чувствовала себя диким существом. Одичавшим... Отвыкающим... А потому неизбежно неуклюжим в такой старой знакомой и одновременно непривычной среде...

Сейчас не хотелось размышлять о своей неправильности. В конце концов, даже неправильность пьянит, хоть и спрашивает высокую цену за ошибки.
- Будьте добры вина, - Соль назвала любимый сорт красного, повернув голову в сторону бармена.
Через плечо... Взгляд. Влажные волосы. Растрепанные, хоть и причесанные только что в дамской комнате. Когда она сюда пришла бармен видел совсем другую прическу... Девушка улыбнулась.

Можно говорить себе много раз, даже всерьез решить и почувствовать сомнение в желании или скорее даже целесообразности танцевать. После всего...
Даже когда горят, как в адском пламени, ступни...
Но стоит взглянуть на танцпол и все летит к чертям собачьим. Все сомнения и треволнения. Нет, она хочет танцевать. Она будет танцевать!

Настя не заметила повторных торгов с её бывшим "хозяином", не вникла в спор девушки с ним и как и куда она испарилась вместе с человеком-совой. Она ничего не замечала, в голове мысли одна перебивала другую:

"Если я продолжаю спать, то объяснение есть, кроме слишком реального сна, таких снов я ещё не видела. Если это смерть, то здесь должны быть обычные умершие люди, мой дядя погибший и бабушка, и...другие, но никак не выдуманный мною же персонаж. Если это какое-то магическое перемещение в другое измерение, то как в это измерение попал Баду, которого я лишь рисовала в альбоме и придумывала его жизнь. И возможно ли, что я выдумывала УЖЕ существующего человека? Что он жил себе всегда, и вдруг мне привиделся сверхестественным образом, а я только запечатлела привиденное. Может я ясновидящая? Легко проверить, стоит лишь расспросить его о подробностях его жизни. Конечно, наверняка, он скажет, что живёт в каком-то обычном городе и живёт себе в ...стоп! Какой там обычный! Глаза. Таких глаз никогда не встречала на всей Земле. Такой фиалковый цвет есть у моего карандаша, который был в палитре набора фирмы Stabilo. Помнится, именно из-за этого оттенка карандаша и купила весь этот набор. Такого совпадения быть не может. Я что...в Сказку попалла?!"

- Я что, в Сказку попала? - вырвалась последняя мысль вслух.

Собственный голос вырвал из потока безумных предположений. Тут она поняла, что свободна в действиях, что продавец куда-то ретировался, и, похоже, её фиалкоглазый Принц теперь её хозяин.

- Баду. Милый Баду, ты так смотришь на меня, будто знаешь! Скажи, что ты знаешь про меня? Но сначала, прошу тебя, давай уйдём отсюда, мне здесь очень неуютно.

Она поправила ошейник, под которым жутко чесалось и который напоминал о её недавнем плене.

- Я теперь твоя пленница или раба? Почему ты купил меня, именно меня?

Она стояла в нерешительности, боясь, что он не станет отвечать, не пригласит никуда идти, а просто развернется и исчезнет. А ей хотелось сказать ему так много. Сказать, что знает его всю жизнь, что какое-то странное чувство ответственности за него и за этот недоуменный взгляд лежит именно на ней. Что она виновата за этот удивленный вид его, за эти глаза, который вопрошают, которые мучаются вопросами, как же, как и она.

Вы не можете просматривать этот пост!

02:13, 31 апреля 598 года АК
Лес гигантов, примерно 50 км к северу от Нового Оскола
Опорная база вооруженных сил Тамбова "Заря Полуночная"
Догорает

Укрытая в верхнем ярусе гигантского леса, база "Заря Полуночная" мало отличалась от других укреплений своего рода. В искусственном дупле при основании широкой ветви был спрятан ангар для бронетехники. Плац и две посадочные площадки были расположены прямо перед ним, а увешанный антеннами железный выступ радиостанции - чуть выше по стволу. Добраться сюда можно было либо на вертолете, либо поднявшись с более низкого уровня на специальном подъемнике. Даже на большой высоте составляющий тридцать метров в поперечнике, полый ствол сосны-великана служил укрытием для без малого двух с половиной сотен человек. В основном это, конечно, были военные - но тут и там на глаза показывался потерявший всякий страх гражданский.

База была организована уже пару месяцев назад, и была вполне способна справиться с типичными атаками самостоятельно, без привлечения гусарских сил. Тем не менее, этой ночью мехводителей здесь было целых девять голов: пятеро "раков", которых не успели еще перегнать на новую позицию; и четыре "кильки", прибывшие на базу ранее этим днем для ночевки и заправки перед очередной вылазкой.

Враг напал через два часа после полуночи. Напал внезапно, уверенно, не проверяя защиту на прочность; напал в превосходящем числе - напал, чтобы разбить. Когда в небе зажглись осветительные снаряды, взревела сирена. Когда солдаты гарнизона заняли боевые посты - вражеские ракеты взрывали зенитные орудия и вертолетные площадки. Когда все гусары оказались внутри боевых машин - базу наводнили чудовища, отдаленно напоминавшие одновременно крокодилов и сороконожек.

Целью врага было взять тамбовцев живьем, поэтому питомцы Протокола не откусывали голов и не вспарывали животов - вместо этого они плевались в людей и машины густой липкой слизью, немедленно застывавшей на воздухе. Те, кто руководил атакой, на свет появляться не спешили, предпочитая методично расстреливать тамбовские палаши ракетами откуда-то с флангов. Очень скоро единственными выжившими обитателями базы, кто не был взят в плен или обращен в Протокол, оказались те, кому "повезло" в конце десятиминутного боя быть сброшенными в пропасть.


Асимптота:

У подводного существования есть одно неоспоримое преимущество, которым никогда не насладиться жалкому потребителю воздуха. Когда ты находишься под водой, можно небрежно откинуться на спинку кресла пилота, предаваясь размышлениям о жизни, пока твой палаш - огромная масса металла - с треском летит вниз через то ли еще лианы, то ли уже корни. До тебя, конечно, доносятся отголоски этого грохота - но не сами удары.

Тебе повезло оказаться на ногах в момент нападения, чтобы успеть первой вскочить в верный палаш и выкатить из ангара, быстро оценивая ситуацию. Двадцать палашей на соседних соснах. Ниже по стволу - ковер каких-то протоколовских тварей, быстро поднимающихся вверх. И, еще ниже, метрах в пятидесяти под твоей позицией, обвилась вокруг дерева огромная тварь, пугающими темпами этих тварей плодившая. У защитников "Зари" изначально не было ни единого шанса.

Меха резко прекратила падение, запутавшись окончательно в каких-то растительных побегах. Внизу, метрах в пяти под тобой, течет неглубокая река. В реке лежат палаши, которым не повезло падать через менее густые заросли. Два тамбовских, два протоколовских. Все четыре - разбиты в труху. Из трещин в кабинах льется, смешиваясь с черной речной водой, амортраствор.

В руках одной из тамбовских мех - похожей на черепаху рапиры белого цвета - копошатся люди. Кем бы ни был герой в кресле пилота - сегодня он спас две жизни. Из-под воды рядом с ногой белой рапиры, смутно проглядываются человеческие очертания. Кажется, еще один выживший.

Огромный меч, выроненный в полете, вошел в землю метрах в пятнадцати от места, где висит твоя меха.


Машенька:

Пятница не предвещала беды. Хорошо в этот раз выспавшись, ты без особенных приключений прожила очередной день своей - предположительно - настоящей жизни, не беспокоясь ни о каких кошмарах во время полуденного сна, от которых невозможно проснуться. Но вот день закончился, и настало время снова ложиться в кровать. Завтра выходной - а значит, будильник можно не заводить. Что бы это ни значило с учетом твоих интересных отношений со сновидениями...

Не успела ты толком задремать, как где-то неподалеку заголосила сирена. Послышались хлопки, и кровать пошла ходуном. С соседних коек поднимались и бежали куда-то какие-то люди. А, точно - это второй Тамбов. Подъем по тревоге.

Пока бежала к своему роботу, у тебя было время осмотреться по сторонам и сообразить, что происходит совершенно типичное для мира снов столпотворение. На расположившихся в огромном дупле роботов напали огромные сороконожки, обмазывающие людей медом - и люди на роботах пытаются им помешать. Мимо тебя проскочил робот с огромным мечом - это товарищ Майднбах, командирша разведчиков, геройствует. Поодаль, кто-то другой в роботе белого цвета с щитом на спине, заслоняет собой от ракет толпу куда-то эвакуирующихся граждан.

Серьезно, с твоим воображением нужно что-то решать.

Не успела ты добежать до своей машины, как ей за спину телепортировался очередной робот - на сей раз золотого цвета, и с крыльями - и разрубил несчастную меху пополам. Терпеть такую несправедливость было нельзя, поэтому ты забралась внутрь сказать засранцу-пилоту пару ласковых. Тот, опешивший от твоей удали, оказался персонажем не менее, а даже более анимешным, чем обычно в этом мире: бледнолицый худой дядька с длинными черными волосами и куцой растительностью на лице. Выкинув усатого Орочимару на свежий воздух, ты хотела было уже воспользоваться его золотым роботом для насаждения справедливости в мире - но тот уже каким-то образом задоминировал белую черепаху, и между вами тремя состоялась эпическая битва.

Едва не одержав победу над силами больной фантазии, несколько секунд спустя ты вместе с белым роботом летела в пропасть, пребывая в твердой уверенности, что видела в этой жизни все. Удар о воду. Рефлекторный выдох. Погружение. Где-то высоко вверху, должно быть, догорает твоя койка. Тут, на дне, темно и спокойно - и даже почти не холодно.


Игорь:

Где-то неподалеку, льется вода.

"Шшшшш... разбита, повторяю... шшшшшш... человек удалось эвакуировать..." - звучит в ухе назойливый голос с помехами. Не желая ничего слышать, отмахиваешься от него, вынимая из уха наушник. Но поздно - сна уже нет, есть только понимание: вокруг тебя вода. Ты в воде, ты тонешь. Еще не вполне проснувшись, ты уже рефлекторно отталкиваешься от сидения, где уснул. Отпрыгнув вперед и вверх, гулко упираешься лбом в железный потолок. Плывешь чуть дальше, нащупываешь лицом воздушный карман, делаешь глубокий вдох.

Нет, не делаешь. Какой-то незнакомый первобытный инстинкт сопротивляется, не дает дышать - нельзя дышать, пока голова в воде. Почему? Чтобы побороть инстинкт, нужен рассудок, нужна личность - и вот, не прошло и двух секунд после пробуждения, ты полностью в сознании. Картина мира открыта твоим глазам во всей полноте.

Тебя одели в резиновый костюм - только лицо открыто - и заперли в большом железном шаре, наполненном водой. Рот набит какой-то слизью со вкусом крови. Глаза открыты, не могут моргать. Из мебели - кресло с высокой спинкой без подлокотников, какие-то рычаги, какие-то приборы. На куполе твоей темницы - видео. Лес, какие-то железные конструкции посреди воды. На видео копошатся какие-то люди, чуть дальше над водой повисла опутанная лианами огромная статуя. Но это все неважно: важно то, что ты все еще не дышишь, а воздух в шаре кончается...

Или нет? Нет, вода постепенно опускается! Она выливается через узкую неровную щель, широкой дугой опоясывающую пол. Еще несколько секунд - и можно будет дышать. Или нет? Ты уже тонул раньше в своей жизни, уже задыхался. Ты знаешь, как ощущается нехватка воздуха. Сейчас этого чувства нет. Тебе не нужен воздух? Что происходит? Растерявшись, осматриваешь самого себя - и немедленно замечаешь на груди узкую жаберную щель.

- Вы знаете, Иван Иваныч, ваше предложение весьма мне льстит.
Ростислав снял очки и не спеша протер их полой пиджака.
- В каком-то смысле, мне приятно было угодить вам, как воплощению всего этого. Видите ли, ведь мне глубоко противно и чуждо всё, что так дорого вам. Я же совсем другого склада человек. Мне прежде всего важно было дело: результаты экспериментов, подтверждение теорий, достижения результатов. Само по себе неповторимое чувство того, что весь мир вокруг - это пластилин в руках инженера, из которого можно вылепить все.
Очки вернулись на место, и взгляд стал очень уж прямолинейным и твердым.
- Я окончил ВУЗ, пришел на работу и встретил вас, восседающих в кабинетах, контролирующих, уполномоченных. Вы мешали мне во всем, отнимали у меня время и силы, душили меня своими щупальцами норм и правил. Вы, вы тянули меня в пучину календарных отчетов, ведомостей исполнения, планов закупок, актов приемо-сдачи... Но знаете что? Я выдержал! Я приспособился к вам. Как говорил классик: "Ко всему-то подлец-человек привыкает!". И я привык, вырастил себе защитную оболочку от вас... и для вас.
Ростислав выпрямился и смотрел прямо. Это как-то совсем меняло этого тихого и скромного человека. Он словно стал выше, его голос, кажется, звучал громче обычного.
- Нет, я не останусь. Я пойду дальше. У каждого свой путь, и я твердо следую моему. Но я рад, что смог преуспеть в том, что вам приятно. Инженер может расщипать атом, преодолеть гравитацию, приручить плазму... Куда уж вам-бюрократам поставить нас в тупик?
Твердый взгляд инженера решительно буравил переносицу начальника.
- Мы с товарищами отправимся дальше. Все вместе, одной группой. Вы получили сполна, и будьте любезны соответствовать!

От любого движения, от тонкой дрожи реакции Эстер млеет. Для нее каждая секунда незабываема, бесподобна, божественна. Танец – как безбрежное, волнующееся море, где корабль ее чувств идет по волнам восторга, с каждой новой волной открывая для себя новую грань прекрасного. И нет ничего приятнее осознавать, что за штурвалом этого корабля столь неотразимый рулевой.
Танго было прекрасно – но не менее прекрасна была и краткая пауза перед новым. Лишь маленькая ошибка, неловкий недочет смазал картину. Англичанке было очень стыдно, что она позволила себе такую же невежливость, что и пожилой джентльмен перед ней чуть раньше. Но ее все-таки оправдывало то, что она от эмоций и впечатлений совершенно потеряла дар речи.

Впрочем, все это мелочное, бренное осталось за бортом: новая мелодия, тревожная и смятенная, захватывает ее. Медина поет о фабричной девочке, а мисс Бейли нет-нет, да представляет себя на ее месте, столь же растерянную, восторженную, очарованную тем, кто подошел так близко. Как крепко, как заботливо он ведет ее! Как с ним спокойно и надежно! Музыка становится все быстрей, все напряженней, она бередит натянутые, словно струна, нервы, заставляя потерять в ее глубинах все: дом, заботы, неуверенность… Заставляя забыть себя, не видеть ничего кроме мужчины, с которым хорошо так, как никогда прежде.

Близость и музыка сводят с ума. Крепость объятий завораживает. Если танго и правда море, а она в нем – корабль, то лучшего штурмана никогда не сыскать. ХосеМа, оказывается, умеет быть не только мягким и нежным, но эта властная и уверенная жесткость захватывают еще больше. А уж то, что он делает с ней… Ах, это просто нельзя ни высказать, ни понять – только почувствовать.
Грусть, трагизм истории, властность и страсть, податливость и неуверенность сливаются воедино. То, что творится сейчас с ней, не происходило никогда: словно бы давно спящие в душе демоны подняли свою голову, заставляя скромную англичанку отринуть все, что было прежде.

И когда ХосеМа дает возможность перехватить инициативу, Эстер, скромная и застенчивая Эстер, ни секунды не сомневаясь, пользуется этим. Шаг, другой, кольгада. Чуть запрокинув голову, девушка смело смотрит в глаза мужчины: я тебе вся открыта, смотри! Барабанами бьют каблучки, когда рыжеволосая легко переступает, плотно прижавшись к партнеру. Она блещет живой, активной энергией, в искренней улыбке появилась тень уверенности – словно бы пытается рассказать мужчине о том, что и у грустной истории может быть счастливый конец.

Англичанке кажется, что жизнь – вот она, в танце, а все что было – наносное. И пускай ничто не вечно, она постарается, чтобы прекрасный мужчина не забыл это танго. Не забыл ее. Потому что она сама точно не забудет.

Слушая парня, широко распахнув глаза, Вера чувствовала, как дрожит всем телом. От холода так не колотит, а вот от эмоций, от огромной волны отчаяния, исходящей от Сережи, от его взгляда, выдающего тяжелую внутреннюю борьбу... никакой холод не сравнится с развернувшейся ситуацией. Он просит убить его, если история повторится? Он в своем уме? Нет.
"Вспоминай, Спица, вспоминай! Было уже такое, и не раз!", стремительно мысли девушки перебирали картинки недавнего прошлого. Первый раз, когда он рвался в толпу зомби, и кинул чертов топор в плясунью. Что-то вернуло его обратно, отсутствие контакта с топором? Или она смогла вернуть его, выпихнув из толпы, может, докричалась? Второй раз... в кафе, но тогда... Вера помнила лишь, как он расквасил маньячку, а потом она отключилась, но ведь как-то парень выбрался. Может, потому что... ведь набросился он не на абы кого, не побежал кромсать зомби, он спасал Веру.
- Послушай, - ледяные ладони девушки обхватили пылающее лицо парня, а взгляд устремился прямо в его глаза, из которых текли слезы, - дыши! Глубоко! - голос Спицы звучал твердо и спокойно, - ты уже справлялся с этой хренью, и я тебя не отпущу.
Нужно было придумать что-то еще, испуг на грани истерики только всё усугубит, а ему сейчас нужно контролировать ситуацию, а для этого необходимо быть в здравом уме.
Пощечина? Самый действенный способ вывести или предупредить истерику. Только не в том случае, когда ты на постоянной основе то и дело поколачиваешь человека, и неважно, что заслуженно. Сейчас будет не слишком продуктивно.
Вода? Представить сложно, что по мановению волшебной палочки в руках у девушки вдруг окажется ведерко холодной водицы, способной привести Картошкина в чувства.
Еще вариант? Сердце отбивало сумасшедший ритм, грозясь вот-вот вырваться из груди, где-то сзади приближалась опасность, а перед глазами человек, без которого ей точно из этой задницы не выбраться, и его нужно спасать. Секунда на раздумья. Выдох... и притянув к себе лицо искаженное паникой, Вера с силой прижалась губами к дрожащим губам мужчины, вкладывая в поцелуй всю ту необходимость, которой эти двое стали друг для друга. Если в этом творящемся хаосе потеряется хоть один, то другому уже не справиться.
- Не оставляй меня...

Соль улыбается. Она не может иначе. Искренность мужчины подкупает, она подобна лучам ласкового солнца, которое еще не испепеляет, высушивая плодородную почву, но мягко ласкает и вселяет в душу нежную радость и порыв. Импульс навстречу и вот ее ладонь мягко ложится в ладонь протянутой руки Хорхе. Едва заметно влажный атлас перчаток... Пальцы опускаются невесомо, будто перья подбросили в воздух. И ее силуэт... вокруг которого играют невидимые кружащиеся пушинки. Хочется танцевать в их мареве...
И душой она уже танцует...
Мистерия началась. Еще не танцпол, но уже начало.
Он окидывает ее взглядом. Кажется, ему понравилось. Ладошка становится чуть ощутимее. Соль готова идти.

В каком неведомом стечении божественного замысла незнакомец словно внял ее внутреннему зову. Словно был послан для нее. И каждый шаг, что приближал испанку к танцполу, преображал обстановку вокруг, отматывая года назад... Она почти видела, как преображается пространство... И на дворе снова 1936-ой... Свежие ветра юности дунули в лицо...
Изменилась даже ее походка. Беззаботная легкость покачивающихся бедер, стучащих каблучков, свободных расслабленных плеч...
Разворот. Его азарт передается и ей. Соль чуть наклоняет голову вбок, задорно улыбнувшись. Да, она все это время следовала за ним, вперед, туда, где он обещал ей показать диковинку. Любопытство и мягкий восторг трепещет внутри, отражается в глазах, рвется наружу в прерывистом дыхании. Волнение... Она вслушивается в музыку и смотрит в глаза. Ловит ритм, впускает музыку в свое новое ощущение. Воспоминание сейчас становится кусочком ее реальности. Полотном настоящего, в которое Соль окунулась в головой. Отдалась на волю партнера, внимая его сюжету. Тому, что приготовил он лишь для них двоих.
Его нетерпение было удовлетворено. Ей снова 16! Она готова кружиться, неистово смазывая перед взором ненужные детали. Быстро, задорно, лихо, смело!
Щека прижимается к плечу мужчины. Смазанные воском волосы глянцево ласкают подбородок Хорхе. Чуть влажный лиф приникает к его груди. Он еще оставит свой след на одежде... Чувствуется вздымающаяся женская грудь. Мгновение ожидания. Соль подобна натянутой струне. Спина напряжена... Все тело испанки дышит ритмом, что уже живет в нем. Близкий незнакомец, играй красивую мелодию наших тел!

Она охотно соглашается. Отвечает на каждое его приглашение. Да, ей хочется забыться, жить в своем маленьком обмане. Жить близостью, которая дышит в мужчине и женщине. Без вопросов, без ответов, без споров, без глупых обид... У них - своя правда. Чистая нота двух душ, что умеют скинуть груз с плеч...
Ей так хотелось этого. Она так старалась...
Их желания совпадали и Соль была уверена, что у нее все обязательно получится. Иначе и быть не может...

И у нее получалось. Соль понимала, что может и лучше... Намного лучше. До неистового пульса, до полнейшего забытья, где она - богиня болео, царица пьернасос, муза волькады, гений адорнас... Но сейчас юная девушка выглянула лишь немного, пугливо из своей скорлупки, тщательно скрывая страстную женщину. Все же, есть такая боль, такой страх, который не просто переступить. И все же она пытается, в который раз. Снова и снова... И однажды обязательно достигнет своей цели.
Чем смелее были элементы, тем упорнее просыпался жгучий ужас, паника...
Стопор... Нет, она преодолела его, ровно настолько, чтобы не угробить танец и не разочаровать партнера. Однако, не настолько, чтобы по-настоящему его порадовать. По-настоящему разжечь и по-настоящему запомниться...

Мало просто родиться красивой... Нужно еще уметь признать в себе право быть красивой... Понимать, для чего тебе нужно это...
Пользоваться своей красотой для того, чтобы нести радость, наслаждение?...
Но лишь мрачный дух скорби и запретов висел безмолвной печатью на ее огне...
Мало быть красивой... Нужно еще уметь украшать танец... Уметь преподнести себя... показать.
И это страшно.
Она не упала в грязь лицом, но и не блеснула.
Не видимое стороннему глазу разочарование полоснуло обидой, кольнув в самое сердце. Незнакомцам не с чем сравнить ее мастерство, кроме как с другими женщинами. Они могут простить ей ее видимый уровень.
Но она знает себя. Внутри обливаясь слезами, тоскуя по тому, что когда-то было ею настоящей... Той тайной, которую так сложно открыть.

Воспоминание закончилось, щемя в груди своей сутью... Это было видно. Хорхе видел в ее глазах смятение и печаль. Даже мягкая улыбка не скрыла этого. И все же, девушка прошептала очень искренне и порывисто:
- Спасибо вам! Я уже забыла, каково это.
Кажется, она хотела уйти. Ей было больно. Ей не хотелось плакать. Не при всех. Ей нужно прийти в себя. Ей не хочется взваливать это на незнакомца.
Он не уходит... Кажется, он готов продолжать? Неужели?
Соль растерялась. Она знала, что следующий танец с ним дастся ей еще сложнее.
Хочется покинуть танцпол. Уйти к барной стойке, выпить еще вина... Навести порядок в своих чувствах.
Бармен... А вдруг он видел ее провал? Нет, нет, Соль, ты должна понять, что танцевала красиво. Но твои украшения были не слишком ярки... В танце не было изюминки. Ты не смогла. Но это не позор.
Просто было так грустно. Бармен прочил ей хороший вечер, желал этого...
Она будто подвела не только саму себя.
Но куда же ей тогда идти? Решать необходимо было быстро.
- Простите, мне нужна передышка. - с волнением шепчет Соль.
Сейчас он уведет ее обратно к той стене... Она закажет вино у официанта. Выдохнет. Успокоится. И постарается окончательно не струсить и не сбежать. Впереди еще будут танцы...
Великое искусство в том, чтобы уйти своевременно. Мужчина, стоящий перед ней, возможно, не знает, что следующий танец окажется хуже. Она неизменно разочарует его. Потому нужно уходить. Достойно, пока сама не приговорила себя к позору. Пока не испортила то впечатление, что ей все же удалось создать в танце, пока не уничтожила то, что успела дать.
Чтобы ее фиаско не испортило вечер и ей самой, отвратив мужчин от желания с ней танцевать...
Все же, надежда еще есть.
Просто сейчас нужно уйти...

Вы не можете просматривать этот пост!

Что же, ей следовало убедиться. В конце концов, вот так уйти в повисшей неопределенности было бы чересчур. А в их странной ситуации сложно было быть в чем-либо уверенной, не заподозрив себя в неверной оценке. Если бы Михаэль решил, что она приняла его кабесео, он дал бы это понять тем или иным образом, в конце концов, она могла собираться уйти куда угодно, даже в дамскую комнату. Разве пристало женщине пояснять незнакомцу о внезапной нужде, например? Не говоря уже о том, чтобы в таком состоянии выйти на танцпол. Соль ужаснулась, представив себе эту картину. Если же он не передумал и желал повторить приглашение - так же поторопился бы сделать это. Разумеется, оставалось место неоднозначности и недоразумению. Да и много для чего оставалось место. Однако, как можно претендовать на точность в этом вопросе, совершенно не ориентируясь в бесконечном многообразии внутренних переживаний другого человека? Право же, не вечер шарад, а милонга.
Соль развернулась и продолжила путь в направлении, которое было прервано случайным столкновением с немцем. Девушка испытывала неоднозначные чувства, порождаемые взглядом Мириам. Всеми взглядами Мириам, которым ей пришлось стать свидетелем... Что-то совсем дикое по мнению Соль происходило между этими двумя. С другой стороны, какое ей было дело до случайных людей в кафе? Она приходит на милонгу не для того, чтобы лезть в чью-то душу без приглашения, равно как и впускать в свою. Ей совсем не интересно копаться в чужой жизни и мотивах. Ей совершенно нет необходимости рассказывать о себе. Она не ищет кому излить душу. Не ищет утешения. И не желает сама им становиться.
Ей важны лишь те мгновения искренности, которые дарит безмолвный диалог, позволяя нырнуть во что-то совершенно уникальное по своему великолепию. Нырнуть по взаимному согласию. Без неуместных последствий и обязательств. Без лишней мишуры, без лицемерной бравады и попытки рисоваться, выдавая себя за кого-то. Картонный танец не принесет ей удовольствия, ведь притворство всплывет так или иначе. Печальное невезение попасть на такого человека. Хоть милонга состоит не из одного-единственного танца, в ее жизни каждый танец - практически как маленькая яркая жизнь. И станцевать так небрежно, это словно прожить черновик... Прожить в забвении среди унылых лиц, мертвых улыбок и косного чувства.
Танцевать такое танго - это как пройтись по кладбищу и слушать вместо бандонеона насмешливое каркание воронов. Вместо скрипки - пугающее шаркание шагов. То самой невидимой спутницы, что всегда готова напомнить о грядущей встрече с ней. У всего есть конец. Есть точка. Финал. И время приближает к этой точке, как жизнь, так и затейливое сочетание нот. И лишь ты выбираешь наполнение.
Сегодня ей не хотелось горечи и фарса, ей не хотелось вежливого сдержанного картона, ей не хотелось легких и задорных движений добродушных людей, чья жизнь горит гораздо ярче, а каблуки отбивают в такт на танцполе гораздо чаще...
Ее личная драма - лишь красивая окантовка той страсти, которую она хочет вскрыть в себе и проявить вовне. И шлифовать, укрощать необузданность дикой натуры, что сдавлена в самом нутре будто пружина...
Соль хочется быть шкатулкой, которая раскроется, заиграв своей уникальной мелодией в унисон с тем, с кем она действительно смогла бы так. И он не обязан для этого быть самым видным красавцем, богачом или атлетом. Не должен быть военным или печальным поэтом. Не обязан уметь красиво говорить. О, нет, вся его особенность заключается ишь в одном: увидеть ее и почувствовать взаимную искру с тем, что она сегодня приготовила для него. Только так. Только так она согласна танцевать. Только это имеет для нее сегодня значение.

Добравшись до стены, Соль окончательно пришла в себя, оставив позади все, что только что произошло. Ей не нужны непостижимые и сложные загадки. Сегодня она раскрывает свою тайну.
Вино соединялось с кровью, смиряя последние страхи. Ей было хорошо. Приятный дурман настраивал на чувственный лад. Где-то там по дороге соскользнули, словно ненужная унылая паранджа, нервозность и тревога.
И весь свой путь она проделала легко и свободно, отдав официанту по дороге пустой бокал.
Сейчас Соль не отвлекало ничто и девушка безмятежно скользила по лицам мужчин в этом зале. Она отказалась от мысли принять кабесео Хоакина. Когда страсти, подстегиваемые напряженной ситуацией, что возникла вокруг Михаэля, улеглись, получилось рассуждать более здраво и спокойно. Какие низкие мотивы еще недавно копошились в ее душе, словно стая тараканов... Даже не так! Термитов! Что уже были готовы стремительно выгрызть все то хорошее, создаваемое ею с таким трудом, создаваемое кропотливо и долго. И обрушить на грудь тяжелые руины... О, нет! Так низко пасть и при этом стараться достойно воспитать дочь? И пусть Эсперанса не видит, но она сама, Соль, всегда будет помнить о таком поступке.
Нет, она не будет никому портить вечер. Пусть и зла на Алонсо. Ее невидимое проклятие не должно длиться вечно. И сейчас ему не испортить то, за чем Соль рисковала прийти в это место.
Атмосфера и вино заключали в свои сладкие и прочные объятия, особенно помогая отпустить все эти тяготы, весь этот постылый груз прошлого. Практически так же, как она оставила за своей спиной все то недоразумение, произошедшее в последние несколько минут.

Первые ноты оркестра мягко влились в сознание девушки, будоража, лаская слух. Соль внимала музыке и во взгляде ее отражалось наслаждение. Импульс. Порыв... С кем она соединится в танце?
Я ищу тебя. Ищу твою искру, что вместе с моей родит неистовое пламя.

Мириам была молода, но жизнь уже научила её многому.
Она была доверчива и открыта миру — её обманывали и предавали. Она научилась подозрительности.
С пылкостью, свойственной юношам, она желала служить Истине и рвалась сделать мир чуточку лучше — ей говорили, что правда и высокие порывы никому не нужны. Она научилась молчать, скрываться и таить то подлинное, что чувствовала и думала.
Она готова была объять весь мир своей любовью, пониманием, сочувствием и прощением, с искренней, наивной верой считая, что ей ответят взаимностью — эта вера разбилась вдребезги от одного удара. Она научилась столь же искренне презирать и ненавидеть.
Как там говорится в Библии, подставь другую щёку? Ложь.
Мириам точно не помнила, когда это началось и как так вышло. Но жизнь изменила её. В лучшую ли сторону или напротив? Сложно судить…


Мириам легко тряхнула головой, отгоняя морок так невовремя нахлынувшего воспоминания, как вдруг…
Да, жизнь действительно научила её многому: на замечание офицера о Гёте можно было поблагодарить просто лёгким наклоном головы и чуть обозначенной, сдержанной улыбкой в уголках губ; на просьбу перейти на испанский — ответить кратким «Конечно» вкупе с извиняющимся взглядом в сторону Микаэлы. Но как реагировать, если неожиданно оказываешься в порывистых объятиях… нациста?

Он близко. Слишком, недопустимо, опасно. Высокий. Сильный. Самоуверенный. И крест на груди. Металл почти касается лба, когда немец привлекает её.

«Боже, нет-нет-нет, только не это! Не хочу снова!»

Напряжённое, как струна, тело начинает колотить мелкая нервная дрожь. Трудно дышать, ноги вдруг будто ватные, а в глазах начинает предательски темнеть…

«Только бы не упасть, только не обморок!»

Пошатнувшись, Мириам, сама того не желая, касается руками груди немца, проклиная себя за то, что со стороны это выглядит отнюдь не желанием обрести равновесие, а как жест взаимности. Но уже через мгновение ладони мягко, но настойчиво упираются, отталкивают, понуждая Михаэля разомкнуть объятие. Девушка поспешно высвобождается, делает шаг назад.

— Прошу Вас, пожалуйста, не надо… пожалуйста…

Это мольба звучит сейчас в её сбивающемся на отчаянный шёпот голосе? Или показалось? От волнения, не зная куда деть руки, Мириам начинает теребить серёжку, пальцы слегка подрагивают.

— То есть я хотела сказать… что же подумает Ваша спутница, когда Вы обнимаете при ней незнакомую девушку… — предпоследнее слово она выделяет намеренно.

Поднимает безмолвный взгляд на испанку. «Простите, простите ради Бога! Я не знала, что вы пара, клянусь! Со стороны казалось совсем иное: будто Вы испуганы», — Мириам хочет сказать всё это Микаэле, но поймёт ли она? Видела ли она ещё пару секунд назад тот безотчётный, неконтролируемый ужас в глазах художницы?
Понемногу растерянность отступает. Девушка сглатывает застрявший в горле комок.

— Право же, Вы слишком высокого мнения о моей работе, Михаэль. Это всего лишь набросок и ему далеко до портрета, достойного вашего дома… Осознание приходит запоздало.

Ну конечно! Он просто искренне рад подарку. Стал бы он обнимать тебя, зная твоё имя, Мириам? Стал бы говорить о желании украсить стену своего жилища, зная, что это нарисовала еврейка? Ты же до сих пор не представилась. Что же, смотри, как сейчас он заговорит с тобой, узнав национальную принадлежность.

— Думаю, вам не стоит помещать этот портрет на почётное место, офицер. Ведь Вас могут неправильно понять…

«… потому что моё имя — Мириам Розенфельд», — уже хочет произнести она свой приговор, но вынуждена осечься: Михаэль обращает её внимание на стремительно приближающегося седого незнакомца с военной выправкой, которому она недавно пообещала танец. Кажется, он не в духе.

— Мой спутник? Признаться, мы ещё не знакомы… — растерянно отвечает девушка, обернувшись.

Новая волна смятения захлёстывает Мириам. Почему он рассержен? Ведь она просила у него об отсрочке в несколько минут, но неужели за беседой прошло больше и теперь он раздосадован её непостоянством? И действительно ли этот разговор вызвал в его душе ревность, побудив на столь необдуманный поступок, как предполагает Михаэль? А может?.. Мириам всматривается в лицо мужчины. Она не может определить его национальность, но одно знает точно — не немец.

А если он из страны, которая воюет с моей, то…

Глаза художницы расширяются от пугающей догадки.

«Боже, что делать? Что же делать…»

Она вскидывает на мужчину взгляд.

«Прошу Вас, не стоит! Уйдёмте поскорее, уведите меня отсюда!» — говорят её умоляющие глаза.

- В чем тогда прикол? - огрызнулась Вера на замечание о способе курения сигар, - мог бы и предупредить.
- Извени, не подумал. Как неожиданно, правда? - кривовато улыбнулся Сергей.
Когда девушка запела, парень решил было удивиться и признать её немного поехавшей, но тут вспомнил, что сам такой же, и решил поддержать, да и надо как то отвлечься от скребущих броню обморозков...
Солдат подхватил песенку на втором куплете:

На зеленой солнечной опушке
Прыгают зеленые лягушки,
И танцуют бабочки-подружки,
Расцветает все кругом.

....
Салон БРДМ, наполненный дымом, окна задраены. Где-то там, снаружи толпа обморозков, бузуспешно пытающаяся добраться до сидящих внутри людей. Чуть дальше, где-то там остатки защитников пытаются сдержать натиск ледяных монстров...
Шли третии сутки холодопакалипсиса, третьи сутки безумия, отчаяния и маленькой, едва теплющейся надежды...
Дуэт хриповатых голосов слился в детской песенки, то ли напоминая о том, что эти двое еще пока живы, и не собираются подыхать, то ли извещая всех вокруг о наконец настигшем им безумии...а может и то и другое вместе. Может без второго, не получилось бы первого...

На глаза попался моток верёвки, но уж больно сурова она для волос. Но любая верёвка состоит из менее тонких верёвочек, а каждая верёвочка из ниточек, даже каждая ниточка скручена из более тонких нитей. Села Настя в одном из дворов на завалинку, начала верёвку на нитки раскручивать. Бабушку свою вспомнила, она рукодельницей была. И вязала и вышивала. Настя много толстых ниток ей раскрутила для вышивания истончая их. Не было в магазинах мулине разных, приходилось выкручиваться, вот и пригодилось. Сидит Настя, нитку крутит и бабушку вспоминает. В транс впадает, уже бабушку свою слышит, как-будто рядом она с ней сидит, помогает. Она весёлая была, любила её очень. И песне её одной научила. И слышит Настя голос любимой бабушки и сама с ней подпевает бодро:

А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер,
Веселый ветер, веселый ветер!
Моря и горы ты обшарил все на свете
И все на свете песенки слыхал.
Спой нам, ветер, про дикие горы,
Про глубокие тайны морей,
Про птичьи разговоры, про синие просторы,
Про смелых и больших людей!
... Кто весел, тот смеётся,
Кто хочет, тот добьётся,
Кто ищет, тот всегда найдёт!

- Тоже верно, - согласилась Соль, едва уловимо качнув головой вбок, чуть приподымая брови.
Подобное высказывание Манна ей вроде бы не приходилось слышать. Теперь запомнит. Оно ей понравилось.
А затем немец читает стихи...
Она уже поднесла бокал к губам, но рука так и замерла на пару мгновений, затем плавно, стараясь не отвлекать на себя внимание, возвратилась в прежнее положение.
Да, слов девушка не разобрала. Однако же, ей показалось, что стихи грустны. Они о каком-то сильном чувстве и все же грустны...
Фоновый шум кафе иногда совсем бестактно норовил съесть оттенки голоса Михаэля, которому Соль сейчас жадно внимала. Ох, не место здесь для поэзии.
Даже легкая атмосфера интимности, создаваемая голосом мужчины, не ускользнула от нее. Не той интимности, что о страсти, а той, что рождается в тишине о чувствах. Он вкладывал эти чувства и девушке показалось, будто незримая шаль слетела с Михаэля, пусть на самую малость, но обнажив его. И сейчас она видела не подчеркнуто-галантные манеры, выдержанный этикет и всю эту общепринятую браваду. Не что-то демонстрируемое, дабы держать лицо. Нет-нет. Возможно, ей казалось, но в стихах звучала душа этого человека.
Даже странно... Разве достойна случайная незнакомка подобной открытости? Ведь он - не поэт, не актер, не писатель, не певец... Военный. Разве там, под огневым дождем до чувственной и трепетной души? Лишь запах копоти и крови, пороха и пыли... Но, кажется, она к нему строга. Здесь ведь вино, Герлен и танго... Здесь смех и щебет пленительных дам. И даже те, чей народ оказался по другую сторону этой войны, не подходят устраивать драку.
Быть может, чтобы не сойти с ума, ему и нужен этот островок забытья. От ужасов кровавых и криков тех, кто больше не заговорит. Но с неизменной гордостью за свой народ. За дело, которому предан сердцем и душой.
Не надумала ли это все себе фройляйн, в навеянной печали поникшего цветка?
Немец как раз озвучил смысл.
Легкая печаль тронула уголки губ сеньориты. Чуть ранее ей уже пришлось задаться вопросом, какое будущее ждет этого мужчину? Ведь где-то можно пасть и даже не у ног любимой. Пусть даже и не женщины, а родины.
Соль словила себя на мысли, что ее настроение плавно перетекает в такое русло, в котором еще немного и будет совсем не до кабесео. С такой самозабвенной горечью она сможет протанцевать, прочувствовать и выразить все это только с ним.
Как так вышло, что собственные волнения затерялись на задворках?
Она еще помнит, зачем сюда пришла?
Те чувства, что рождались нынче в ней, настраивали на лиричный лад. Не слишком ли мягки они, чтобы открыть ее огонь, а не пролить очередные слезы? Печальны так... Не станет ли она подобна той, что машет жалобно платком вслед уходящему мужчине, который, знает, что, быть может, больше не вернется. Ее платком станут взлетающие складки юбки. Ее объятия будут плакать о предстоящей разлуке. Ее глаза будут смотреть, как в последний раз.
Однако, я - не немка. И не твоя возлюбленная. Я - просто случайная женщина в кафе. Могу я дать все, но не ту высоту, с которой верная нежность провожает в сам ад и слезами-молитвами охраняет в бою...
Такое станцевать не получится.
А, стало быть, пора сменить и тему.
- У вас душа поэта. - улыбается Соль и судорожно пытается сообразить, в какое русло повернуть беседу. Католицизм - определенно не лучший выбор. Сейчас менее всего хотелось бы вспоминать ужасы юности, пусть те и не будут озвучены.
Несколько задумчиво девушка скользит взглядом по кафе, будто ищет зацепку. Осознает, что направление пришлось на столики слева от танцпола. Возвращает взгляд обратно.
- Не стоит о латыни.
Действительно не стоит.
- Что вас привело сюда сегодня?
Она спросила бы, что его привлекает в танго, но вдруг окажется, что ничего, а Михаэль здесь по иной причине? Соль пришла в "Грацию", когда играла последняя перед длительной паузой песня. И в то время ей было совершенно не до танцующих, чтобы оценить удивительный вкус танца Михаэля и Софи...
За маленький отрезок времени, пока смотрела на мужчин, Соль также постаралась отметить, не было ли тех, кто пытался сделать кабесео в ее адрес. Не то чтобы она торопилась сбежать от немца. Просто взять на заметку. Очевидно, что никто из них не собирался провести весь вечер за беседой. Хорошо бы заиметь какие-то наметки. Ведь вовсе и не факт, что Михаэль пригласит ее.
А ей сегодня важно танцевать. Не избегать, раз уж решилась.

Удовольствие от танца можно получить и с неопытным партнером, и с тем кто неважно танцует, да даже с кавалером, который слегка перебрал и нетвердо стоит на ногах. Даже, если музыка не так хороша, как в этот раз. Если певец охрип, а оркестр «лажает». Все зависит от тебя самой. Насколько вложишься в танец, отпустишь вожжи, будешь свободной. Будешь женщиной. Ведь Господь, да простит он нас грешных, сотворил мужчину первым, чтобы потренироваться перед великим шедевром. Дора вкладывает в танец тело и душу, отдается ему полностью. Как будто в последний раз, как будто перед смертью. Она не думает о том, что и как делает, не пытается украсить танец изящными приемами. Ведь движения рождаются не из головы, а откуда-то изнутри, из глубин естества. Дора становиться огнем в руках партера, трепещет как пламя, играет, подступает и отступает, льнет и отталкивает. По чистой коже лба, капелька пота. А потом музыка кончается, замирает. И чудо кончается вместе с ней. На полу милонги не Лилит, а просто женщина. Уже не юная, опустошенная после всплеска. И не хватает воздуха. Вздымается грудь. Чуть наклоняется гордая голова. Этот переход мучителен. И хочется танцевать еще и еще. Чтобы снова почувствовать себя нимфой, демоницей, богиней. Но уже не с этим гринго.
С улыбкой:
- Me gustó mucho, - правда, но совсем не в том, что эта фраза обычно обозначает. Да, мне очень понравилось, но не ты.
- Que te vaya bien. Adios.
Легкий кивок. Танго закончилось. Но новое сейчас начнется. Нужен только партнер. И в этот раз Долорес хочеться кого-то опытного и изощренного.

Пипа

— Отчего же странно, — улыбается в ответ Мириам. — В Японии тоже живут люди. Почему бы им не пить кофе? Люди везде примерно одинаковы, хоть и разнятся по цвету кожи и разрезу глаз.

Она осекается, осознавая: а ведь Пипа права. Для кого-то это принципиально важно… Её родная Германия теперь готова смотреть на тебя с презрением за недостаточный процент арийской крови, текущей в твоих жилах, а за отсутствие таковой — и вовсе отправить на смерть. Мириам мрачнеет, унесясь мыслями в тяжёлые воспоминания. Но вернувшаяся вскоре официантка, словно фея по мановению палочки, одним добрым делом стирает с лица девушки следы грусти: булочки! Аккуратные, ароматные, подобные тем, какими она угощалась у тёти во Франции.

— Это мне? Правда? — в глазах Мириам читается искренне-детский восторг.

Девушка берёт с блюдца одну, макает в кофе и отправляет в рот с поспешностью голодного человека. Так и есть: последнюю неделю она ела не так много, отказывала себе в необходимом ради того, чтобы самостоятельно купить билет на сегодняшний вечер. И теперь это незамысловатое угощение кажется ей вкуснее самого дорогого десерта.

— Спасибо. Вы волшебница, Пипа, — говорит художница, тепло смотря на женщину. — Ваше волшебство заключено в добром сердце. Я ведь понимаю, что это вы сами… — кивает она на булочки. — Хозяин бы этого никогда не сделал.

Девушка снова улыбается. Этой улыбкой она хочет дать понять, что не сердится на официантку за её маленький обман.

— А можно я нарисую вас? — вдруг говорит Мириам, сама удивляясь, как это она осмелилась. — Не подумайте, что это что-то товарно-денежное из разряда «услуга за услугу», нет. Я захотела выполнить ваш портрет сразу, как только пришла сюда, потому что вы красивы. Просто… так было бы словно украдкой, и это другое. Совсем не то по сравнению с добровольным согласием. Конечно, было бы проще, если бы вы присели рядом, напротив, но я понимаю — работа… Потому я не потревожу вас: буду рисовать, просто наблюдая, как вы ходите меж столиков. Согласны?

Мириам говорит просто, открыто, что думает. Почему-то ей кажется, что Пипа поймёт и её не заденет такая безыскусная прямота от незнакомки.

— Ой, что же это я! Где мои манеры. Мириам Розенфельд. Я из Германии.


Эсперанса

Когда официантка уходит, Мириам берёт в руки планшет и подсаживается ближе к актрисе. Её неожиданный вопрос застаёт девушку врасплох. Хотя чего тут таиться… От Эсперансы Мириам мало что скрывает, ведь каждому из нас нужен человек, которому можно выговориться.

— Мы поругались, — честно отвечает она. — Мигель порой невыносим: ведёт себя так, словно я его жена, что синонимично собственности. Вот скажи мне, аргентинцы всегда такие...

«Исповедь» обрывается на полуслове: Мириам осекается, заметив, как внезапно изменилась в лице подруга, смотря куда-то «сквозь» неё, как искра гнева сверкнула в её темных глазах. Что, Эсперанса, что такое? Невольно обеспокоенный взгляд девушки устремляется в ту же сторону… чтобы встретиться с его взглядом. Немец.

Треск ломающегося пополам угольного карандаша в тонких, судорожно сжатых пальцах. Напряжённых так, что белеют костяшки. Антрацитово-чёрный, хрупкий грифель сыплется прямо на персиковое платье.

— Чёрт! — выдыхает Мириам, уронив взгляд на колени.

Это не из-за платья, ей не жаль его. Но вот сломанный инструмент… такие карандаши стоят недёшево, и у неё их всего два. Она вновь переводит взгляд на военного и медленно поднимается. Ей плевать, что подумают о таком жесте и неотрывном, пристальном взгляде окружающие. Ей плевать, что подумает он сам, посмотревший на неё по всем правилам кабесео. Она никогда не понимала этой игры и терпеть не может этих кокетливых, зазывающих, хитрых и многообещающе-двусмысленных переглядываний с разных концов зала. Хочешь пригласить — подойди. Или духу не хватает?

Но нет, Мириам встаёт не для того, чтобы ответить на приглашение мужчины в нарушение этикета. Она знает: достаточно просто подняться — и угольная крошка слетит на пол, не оставив и следа на скользком шёлке. Но даже когда девушка опускается обратно на стул, она продолжает смотреть. Не отводя глаз, смотреть на незнакомца с железным крестом на груди. Ей так можно. Это её право и привилегия — она художник.

Эсперанса, кажется, не замечает изменений в поведении подруги, отвлёкшись на безмолвный диалог с мужчиной у барной стойки. Играет первая танда. Люди, стены, пространство — всё начинает кружиться, быстрее, ритмичнее, очертания размываются, смазываются, перемешиваются, заглушая смеющиеся голоса, и аккорды Малербы и дивный, чарующий тембр Медины. Немец танцует с кем-то. Мириам не слышит, что он говорит этой женщине, не видит выражений их лиц. Вместо них — пятна, словно быстро вращающиеся цветные стёклышки в калейдоскопе. Экспрессионистическое буйство цвета и звуков, в котором тонешь, тонешь… Художница сидит недвижно, отрешённо. Она не слышит ничего — лишь голоса, эхом прошлого, звучащие сейчас в голове. Она не видит ничего — лишь этот крест на левой половине его парадного кителя.
Почему так мучительно щемит сердце?

***
Руки с половинками сломанного карандаша сами ложатся на планшет, скользят полубессознательно, выводя линии. Я рисую. Мне нужно рисовать сейчас. Жизненно необходимо. Иначе… иначе я просто… убью его. Я уверена, что способна убить. Как же это страшно... Я не знаю, что со мной! Но чувствую, ясно ощущаю, что мне нельзя подниматься, а нужно рисовать, чтобы не совершить глупостей! Кто сказал, что искусство — это спокойное созерцание? Кто сказал, что искусство — это умиротворение? Кто сказал, что искусство — это любовь? Я огорчу вас: величайшие полотна мастеров — плоды огромной боли.

Молния взгляда в фигуру танцующего — обратно на бумагу — снова на него. Сейчас я похожа на одержимую, и я знаю это. Захватить, запечатлеть, проникнуть в самую суть! Быстрее, пока не растворился этот эфемерный образ впечатления! К дьяволу парадный китель, которым ты так горд, что носишь даже на чужбине. Мне не составит труда сорвать его, как и эти награды и знаки отличия на твоей груди. Они — ничто, оболочка, они — наносное, мешающее видеть. Мне нужен ты, немец. Не прикрытый формой с крестами и лентами. Я хочу испить до дна чистый, концентрированный субстрат твоей сущности. Покажи мне свою обнажённую душу, немец. Я хочу видеть, какова твоя душа. Есть ли она у тебя?

Подобна ли она алчному, осторожному, расчётливому Юргену Шредеру из миграционной службы, безымянный немец?


Пальцы художницы скользят по белизне листа, растирая чёрные точки в размытые завитки волос и следы щетины на щеках.

А может, твоя душа подобна прямому, бескомпромиссному, бессердечному, идущему напролом собрату, безымянный немец?


Резкий, дёрганый росчерк. Уголь крошится от силы нажима, оставляя на бумаге линию твёрдого подбородка. Ещё один рывок карандаша — и вырисовывается нос с римской горбинкой.
Щёки Мириам горят нездоровым, горячечным румянцем, словно ей только что надавали пощёчин. Её кожа всё помнит. Хранит следы бесчеловечного прикосновения тем вечером. Такое не стереть из памяти.

Так какая у тебя душа, танцующий незнакомец, и что это такое — немецкая душа? Когда из понятной, близкой, знакомой с детства она превратилась во что-то чуждое, ожесточённое, ненавидящее? Ответишь?

Знаешь ли ты, что для таких, как я, означает крест, мерно покачивающийся на твоей груди в такт плавным шагам танго? Знаешь, сколько счастливых жизней он перечеркнул, сколько судеб поломал? Чувствуешь моё рвущееся наружу желание прямо сейчас подойти, одним быстрым движением сорвать его и острым концом что есть силы оставить росчерк на твоей гладко выбритой щеке? Так, чтобы до брызнувшей крови. Так, чтобы до шрама, подобного незаживающим ранам, что оставили твои соотечественники в моей душе.
Только не плачь, Мириам. Не надо.

***
Она очнулась. Устало проводит рукой по лбу. Смотрит на лист с недоумением, непониманием. Это она нарисовала только что?.. Нарисовала его, того немца?.. Почему?.. И отчего вокруг наброска столько вдавленных чёрных точек, словно лист пытались истыкать десятками игл?.. Почему её волосы в таком беспорядке, высвободившимися из тугого узла прядями спадают на лицо?.. И почему так легко и свободно?..

Вера не особо помнила, что из еды они захватили с собой из кафе, ведь в сборах особо не участвовала, занятая кое-чем другим, точней, кое-кем другим. Девушка покосилась на Сергея, но он и подавно был не в курсе.
- С собой, наверное, ничего, - Спица пожала плечами, - Если можно, подчистим холодольник. Там куча всего, что вот-вот испортится. Вы бы тоже что-нибудь захватили. И спасибо вам, ребят.

Стянув промерзшие кеды и шубу, Вера прошмыгнула в спальную комнату в поисках теплых носков. Когда их отправляли в квартиру, она вроде слышала что-то вроде "будьте, как дома", а, может, и не слышала, но про кончину хозяйки точно знала, поэтому решила, что никто не будет против, если она разграбит бабулин гардероб. Чего-чего, а носков в шкафу оказались целые залежи, все цветные, вязаные из шерсти, по ним прямо видно было, что теплые и связанные с любовью. Натянув одни на ноги, Спица взяла еще две пары, отложив в сторонку, чтоб забрать с собой, когда нужно будет уходить. На все посягать не стала, она не одна замерзает, другим тоже пригодится. Рванув из комнаты, Вера поймала себя на том, что всё еще находится в каком-то диковатом состоянии, но вроде как можно было уже расслабиться и хоть немножко отдохнуть. Она стянула одеяло с кровати замотавшись в него с головой и забилась в старенькое кресло. Плечи девушки облегченно опустились, словно внутри что-то сдулось, выбравшись наружу с прерывистым выдохом.

Где-то совсем в другой стороне от кафе был её дом, её кровать и одеяло, кот толстый, ждущий хозяйку, чтоб его потискали и покормили, Лешка тоже... будто целая вечность прошла с момента, когда она, хлопнув дверью, вышла из дома, чтоб прогуляться и успокоиться. Это всё казалось сейчас таким далеким.
В животе наглым образом заурчало. Видимо, сработал маячок "нас не хотят убить? Можно пожрать!". Но вылезти из безопасного кресла теперь не представлялось возможным, да и от голода еще никто так быстро не умирал. Вера осталась ждать, когда разойдутся "гости" и они с Сергеем останутся предоставленные сами себе.

Руукх

Что-то белеет в кустах. Никак гусиные яйца? В животе сладко урчит. Но не пристало будущему Главному Шаману племени заниматься столь несерьёзным делом, как разорение гнёзд. Это работа для детишек. Застанет учитель Шор за таким занятием - позора и насмешек не оберёшься. А рот тем временем наполняется слюной при мысли о лакомстве. Никто не увидит, ты один в лесу - отошёл далеко от стойбища, туда, где по весне прячется от людей травка-неболейка. Воровато озираешься, раздвигаешь посохом ветки, тянешь руки к лакомству. Ты так увлёкся, что слишком поздно слышишь хруст за спиной. Ничего не успеваешь ни сделать, ни осознать - лежишь на земле, оскаленная, страшная морда на волоске от твоего лица, налитые кровью глазки злобно щурятся. И темнота.

Тиберий

Засыпает Аурелия в твоих объятиях. Лежишь без сна, смотришь на её лицо в обманчивом лунном свете. Сонная, жена кажется совсем девочкой, разглаживает Сомн ранние морщинки на её лице, прогоняет с чела беспокойство. Спит Аурелия. А ты не можешь заснуть, взбудораженный, смеси надежды и тревоги полный. Легко-легко, невесомо касаешься губами её губ, встаёшь с ложа осторожно - не разбудить бы. Выходишь под дождь, с тобой лишь верный меч. Прихрамывая - ноет нога на погоду, не спеша ступаешь к святилищу Дианы. Жертву желаешь принести богине, дабы в этот раз всё у вас свершилось как должно. Стоишь перед жертвенником, и мысль приходит чужая, не твоя. Услышала богиня. Понесёт Аурелия, продолжится род. Близнецы будут. Мальчик и девочка. Успокоенный, возвращаешься назад. Какой-то шум за углом. Чего наместнику опасаться в собственной провинции? Блеск клинка. Тело воина реагирует мгновенно, меч прыгает из ножен. Нога, нога подводит некстати. Секунды тебе не достает. Темнота.

Элва

Ты знала - однажды это случится так или иначе. Ты не раз видела свою Смерть во сне, и пусть, просыпаясь, забывала почти всё, но само ощущение оставалось с тобой, сладкой змейкой сворачиваясь на груди. Ты не боишься неизбежного. Без трепета смотришь на меч у горла. Не пытаешься защищаться, не достаёшь кинжал. Не хочешь? Ждёшь, когда холодная сталь коснётся нежной кожи, освобождая дорогу кровавой реке? А может, просто не успеваешь? Отчего же Смерть всё медлит, не взрывается жизнь острой болью, последней? Что-то не правильно. Не так должно было всё произойти. Угасает сознание с этой мыслью.

Богдан

Ой на горi та женцi жнуть,
А попiд горою, попiд зеленою
Козаки йдуть...

Эх, любо жить казаку, коли в бой сегодня не идти. Гуляй, пей, люлькой дыми, да веселись. Любо, а всё ж чего-то недостаёт. Гудит шинок. Выкладываешь на стол монеты. Не россыпью, как немчура делает, а каждую по отдельности, устилаешь стол. Справно гуляешь, с душой. Гудит в голове, силён ты, сотник, да даже ты слегка утомился, перебрал хмельного. Выкатываешься на улицу - голову охолонить. Ночь тихая, звёзды светят с неба ярко, как забавки дитячьи. Хорошо жить на свете. Ноги по дороге в знакомую хату несут, к любезной вдовушке, что казака всегда приветит, а коли пропадёт он - так слёз лить не будет.

Менi з жiнкою не возиться,
А тютюн та люлька
Козаку в дорозi знадобиться...

Стрела свистит из-за кустов. Не обидно бы казаку помирать, когда смерть честна в бою, а так не гоже. Падает на душу темнота, обиду твою утешает.

Джек

Про тебя, кажется, забыли. Каменный мешок и испитое лицо тюремщика, его очень "остроумное" сквернословие в твой адрес. А как ты хотел, зачем-то же сдуру сообщил, что благородный, когда ещё ему доведется всласть поиздеваться над взаправдашним дворянином, потешить душу, показать власть. И ещё крысы - крысы каждую ночь приходят знакомиться. Но ты не рад. Считаешь дни, что провел здесь, продумываешь планы побега. Один краше другого. А кожу саднит в том месте, где теперь красуется метка, будь она проклята. Однажды дверь отворяется, тюремщик зло велит тебе убираться, помилование вышло. Должно быть, дружки твои сунули на лапу кому надо. Лицо у тюремщика обиженное, как у ребенка, у которого злые взрослые отняли игрушку, но тебе уже не до него. Свобода пьянит, идёшь по улице, шатаясь, ныряешь в лабиринты трущоб. Тут дерутся. Пусть себе дерутся. А тебе что за дело? Но смутьянам есть дело до прохожего. Хороший у тебя плащ, теплый. Тебе хотят ограбить. Тебя, чуть не пошедшего на каторгу за кражу. Какая ирония. Но смеяться некогда, летит в лицо кулак, освобождая сознание от оков бытия.

Ростислав

Утро. Бодро шагаешь по улице среди таких же спешащих на службу горожан. Люди торопятся к своим станкам, партам и лабораториям. Тебе кажется, что это огромная армия марширует и ты вместе с ней. Насвистываешь какую-то песенку, не терпится скорее попасть к своему рабочему месту, продолжить прерванный вчера эксперимент. Остановка. Твой автобус. Полупустой сейчас, как обычно. Здороваешься с водителем, киваешь пассажирам. Случайного народа почти нет, вы каждое утро едете вместе, уже узнаете друг друга и обмениваетесь приветствиями. Вот двое рабочих в спецовках, они едут до конечной вместе с тобой. Вот высокий мужчина, штатский костюм сидит на нем, как военный мундир, сходит всегда через три остановки. А вместо него заходит старик с удочками. А вот... Смотришь на сидение у окна со смесью страха и надежды. Она там, читает книжку, как всегда. Прядка волос струится змейкой по лбу. Щекотно наверно. Сходит у пединститута. Может быть сегодня ты, наконец, решишься заговорить? Не зря же взял с собой зачитанного до дыр "Монте-Кристо". Садишься напротив. На следующей остановке обязательно спросишь. А что спросишь? Как ее зовут? Не сочтет ли она тебя грубияном? На следующей. Девушка выходит. Завтра, завтра ты непременно с ней заговоришь. Утыкаешься в "Графа" блуждая где-то очень далеко от злоключений Эдмонда Дантеса. Визг тормозов. Не успеваешь понять, что это значит, проваливаешься во тьму.

Каждому

Рывком приходишь в себя, рядом пытаются подняться и недоуменно оглядываются по сторонам люди весьма необычного вида и в странных одеждах. Пятеро человек. Вы все сидите на полу гигантской белой коробки, словно убранные рачительной хозяйкой от посторонних глаз вещи.

- Добро пожаловать в Лабиринт, соискатели, - нарушает относительную тишину мужской раскатистый баритон, излучающий оптимизм.

Не ясно, откуда он идёт, но точно ни от одного из твоих соседей. Язык тебе не знаком, однако непостижимым образом понятен. Осознаешь, что не только удалось уловить смысл фразы, но и без запинки ответишь на этом же языке при необходимости.

- Я Глисс - создатель Лабиринта и первый его посол, - продолжает голос торжественно и патетично.

- При жизни я провожал в путь и встречал у выхода шагнувших в лабиринт. Вероятнее всего я умер задолго до вашего рождения, соискатели, но по традиции мой голос приветствует каждого, попавшего сюда. Делая эту запись, я несказанно рад, что её услышат сотни и тысячи разумных существ, разделенных со мной рекой времени.

Голос Глисса замолкает, а на гладких до сей поры стенах проступают рисунки и надписи. На одной, назовем её южной, потому лишь, что надо как-то назвать, изображение леди в длинном платье, сидящей за прялкой. Из-под прялки струится нить, убегая куда-то вдаль.



На другой стене, пусть она станет восточной, проявляются красные и черные отпечатки множества левых рук и примитивные изображения животных.



На противоположной восточной стене не возникает никаких рисунков. Лишь короткая надпись: "DON’T PANIC".

Под изображениями на каждой из трех стен появляются по шесть идущих в ряд неглубоких одинаковых выемок, похожих на отпечатки больших пальцев. И лишь северная стена остается сплошь белой и гладкой - ни ниш, ни рисунков.

Голос Глисса снова вступает после паузы. Теперь он звучит менее пафосно, но радости не поубавилось.

- У вас есть сутки, чтобы выбрать, по какой дороге вы пойдете, соискатели. Одна из них легка, вторая тяжела, а третья - нечто среднее между ними. Удачи вам. Встретимся у выхода.

Голос опять умолкает. Больше тишину не нарушает ничто и никто, кроме тебя самого и незнакомцев.

- Не скажут ни камень, ни крест, где он лёг
- Во славу мормонского флага.
- Лишь песня армейская славит вовек
- Геройскую гибель Угрюха!

Закончил солдат, с хрипом, оговоркой и не в рифму. Не смог не остаться в веках.

Во время этого чада и кутежа, во время которого начался штурм, у Бейчмо вновь прояснилась голова. Перестал он хохотать как идиот, заткнулся ненадолго и поток мыслей заполонил его, казалось бы, пустой мозг. Люди бы назвали это состояние Катарсис. Моргоны - совсем тронулся крышой.
Он осознал ровно три вещи:
1. Он просрал свое снаряжение.
2. Он не убил ни одного живого противника.
3. Он поддался безумию.
Естественно, ни за один из этих пробегу его не погладят по голове. Еще, он запоздало понял, что абсолютно не умеет наводить - не тому его учили.

Зато его учили Планетарному Бою.
И за время обучения, он твердо усвоил два урока:
Планетарный бой - это весело.
Нельзя поддаваться панике (Паника по определению Моргонского Словаря НовоЯза - то, чего не испытывает Моргон. Это состояние у группы Анималов, когда они испытывают очень большой страх.)

Не умеем? Да чего тут уметь! Благо, он уже наловчился, просто, как будто из плазмомета стрелять!
Отстегнув экстренную фляжку с Моргонским Светлым (Потому что нас ждет только Светлое Будущее!) и выхлебав за один глоток все ее содержимое - экстренный случай, как никак - и принялся с тройным усилием и ясной головой наводить на ублюдка-снайпера.

Ему не уйти от Бейчмо!

Старик шел по каже Пьедрас от самых “Четырех Апостолов”. Он уже остановился пропустить стопку амаре “У Нели”, но делать там вовсе было нечего. Не то что ему хотелось пройтись, и не то что вовсе не было денег на трамвай, и не то чтобы погода располагала к прогулке. Просто бывает так, что стоять незачем. Но хоть иди тоже незачем, все равно идешь, просто чтобы не стоять, выбирая маршрут наобум.

Работка, что вроде светила, не выгорела. Вечер собирался быть промозглым и пустым, и его холодная комната в двух баррьо на юг через речушку обещала уют лишь стариковской бессоннице, полной ненужных воспоминаний, с аперитивом из причитаний доньи Соледад о неуплаченной ренте. Но человек же должен что-то есть и пить, и если уж ему временно не хватает на прочее, то можно и войти в положение. Впрочем, сколько утке не нырять, все сухая. Так, ни бодрствование в темноте, ни донья Сола не заставляли его сердце теплеть в предвкушении встречи, от того возвращаться к утру было подходящим маневром.

Звуки оркестра он расслышал издали. Не то что это был план, не то что у него была необходимость зайти, и не то чтобы он не мог пройти мимо. Но, дьявол побери, неужели человек не может послушать немного хорошей музыки и немного потанцевать дождливым вечером? Не обращая внимания на афишу, он шмыгнул замерзшим на сыром воздухе носом и толкнул дверь.

Хлынувший на него поток музыки мгновенно прогнал меланхолию. Он одобрительно цокнул языком, приставил руку к полю шляпы, приветствуя хозяина. Не то чтобы тот его помнил, и не то что бы и был вовсе незнаком, но такие как старик шляются по всем значимым милонгам. Никто не помнит их имен, и редко кто - прозвища, но по внешнему виду и повадке несложно определить, что он за фрукт. У худой собаки еще и блох навалом. Взгляд на оркестр вызвал довольный кивок, а зал - поджатые губы. Ох уж эти милонги Центра! Отправив плащ и головной убор в надлежащее место, он нашел столик в глубине, напротив большинства сидящих дам.

- Эй, че пебета, красавица, сияешь сегодня как монета, но во сто крат желаннее! Рюмочку “Фернет” и кофе, молюсь тебе! Ты просто спасешь меня, если еще и улыбнешься, а если уйдешь со мной в конце, то отправишь на самые небеса! - подмигнув щедро насыпал он полные пригоршни ничего не стоящих комплиментов проходящей Пипе

Наметанный взгляд его, немного расфокусированный, лениво гулял по залу без определенной цели ни на ком не задерживаясь, но уже составляя скептические, не всегда лестные отметки в голове. Не такой танго его интересует. Тяжелые веки закрылись, и пальцы начали постукивать по столу в своем ритме, следуя за темпом, но не повторяя рисунок ни одного из звучащих инструментов, замирая, когда вступал певец.

Некуда торопиться. Хороший танго надо выдержать. Как горький ликер амаро. Сначала - в обгоревшей изнутри бочке души, затем настоять на горьких травах воспоминаний, и в самом конце - закрыть в бутылке одиночества, и только тогда разливать в пузатые толстостенные стопки. Тогда, полнотелый и ароматный, он будет не только радовать сердце но и исцелять его.

Давно уже некуда торопиться. Можно сидеть, растягивая стынущий кофе на весь вечер и зажигать папиросу за папиросой, больше держа их в пальцах, чем затягиваясь. Слушать музыку. Глядеть на шаги пар.

Может быть он все таки и станцует пару танд, если кто-то из этих молоденьких вертихвосток созреет танцевать танго, а не свои амбиции и иллюзии. Может всего одну танду. Возможно...

Медина поет:

La tarde está muriendo detrás de la vidriera
y pienso mientras tomo mi taza de café.
Desfilan los recuerdos, los triunfos y las penas
las luces y las sombras del tiempo que se fue.
...

Вечер погибает за окном
И я размышляю, пока пью свою чашку кофе.
Маршируют воспоминания, победы и беды,
Свет и тени времени, которое прошло.
...

Вести, об огнях за периметром северных барьеров, распространялись по Развалу словно пожар в сухом лесу и уже через час город-крепость был похож на потревоженный улей или муравейник. Только слепой и глухонемой мог быть не в курсе или оставаться равнодушным к такому событию.
Люди спорили, обсуждали, строили догадки и делали ставки на то, кто вернулся и чем в этот раз обернётся прибытие Искателя.

Первыми огни заметил патруль Милитари о чём незамедлительно было доложено Генералу. Тот в свою очередь не стал собирать Конклав Семи, а просто разослал курьеров с донесением, поскольку дело касалось всех, а делать из события тайну просто глупо, поскольку предстояло действовать сообща.

Милитари предстояло усилить оборону Развала на период отключения секции барьера. Меканикам же нужно было не только отключить барьер, но сделать это так, что бы старое оборудование не вышло из строя и смогло включиться в дальнейшем. Фармация должна была подготовить мобильные бригады медиков, на случай возникновения ЧС и обследования пришлого на предмет безопасности. Торговцам предписывалось новостное обеспечение, если что-то пойдёт не так и чтобы вовремя оповестить людей. Агрария спешно изолировала продовольственные запасы и фермы. В общем, Развал стоял на ушах и требовалось несколько дней, чтобы всё подготовить.

Ближе к вечеру, когда шумиха немного улеглась, уставший и злой Генерал Рок зашел в салун "Реднек и Пуля", чтобы пропустить стаканчик-другой и смазать горло, которое успел надорвать раздавая приказы подчиненным и споря с Меканиками о необходимости выделить дополнительную технику для обеспечения безопасности.

"Реднек и Пуля", а сокращенно "РИП", был местом которые облюбовали боевые шершни, превратив в своеобразный центр досуга и развлечений. Здесь справлялись дни рождения и поминальные, обмывались лычки. Еще здесь можно было поиграть на биллиарде, блек джек и найти себе девочку, на ночь или на постоянно. Благо в заведение приходили не только на заработки, но и найти хорошего самца для продления рода человеческого.

Кажется второй, или уже третий день Рокот справлял свои собственные проводы, обмывая это событие с таким рвением, словно это была последняя попойка в его жизни и он хотел умереть за периметром Развала от похмелья, а не от лап неведомой зверушки, на которых уже успел насмотреться за время патрулирования дальних границ.
На несколько секунд бар замолчал, но лишь для того, чтобы посмотреть на новоприбывших. К всеобщему разочарованию на пороге стоял Дикий Рок, а не жопастая и грудастая барышня. Последовал общий вздох разочарования и атмосфера салуна наполнилась привычными звуками звенящего стекла, гомона голосов и ударов пластиковых шаров о прорезиненные борта.
Окинув единственным глазом присутствующих в заведении, Рок направился к стойке, попутно приветствуя и отвечая на задаваемые вопросы. Заказав выпить, он некоторое время общался с теми, кто обращался к нему для решения различных проблем или просто ждал совета. Когда же поток паломников иссяк, Дикий допил свой стакан и закал еще два.

Иногда складывалось впечатление, что Генерал знает всех Милитари поименно, может назвать не только имя, фамилию, позывной и возраст, но и почти дословно процитировать досье, не обойдя стороной проблемы, которые могут быть у сослуживца. Открытый и прямой человек, который относился к подчиненным как к родным братьям или собственным детям, никогда не прячась за собственным званием или чрезмерной важностью собственной персоны. За это его и любили, хотя характер у Рока был крут. Но разве могло быть иным отношение у человека, от которого зависела безопасность Развала? За говнюком бойцы в атаку не пойдут, а если пойдут, то могут вовремя не прикрыть спину и тогда одним засранцем станет меньше. Рок это прекрасно понимал и старался сплавить Милитари в единый монолит, крепкий и нерушимый, способный щитом встать на пути любой опасности, которая может прийти с пустошей.

Подхватив оба стакана, Сид направился к столику Джона и, не дожидаясь приветствия или приглашения, отодвинул мыском ботинка стул, со стуком поставил на стол выпивку и сел.

- Так значит ты уже всё решил, Джонни? Хочешь покинуть старого волка? - Единственный глаз смотрел столь пристально, что его хватило бы на дюжину белоголовых орланов.
- Я не собираюсь тебя отговаривать, но пока ты не покинул Развала, ты всё еще Милитари, а раз так, то завтра мне, черт подери, потребуется каждый боец способный командовать подразделением и держать в руках оружие. Меканика будет отключать часть барьера, а значит нам будет очень весело и жарко, пока они проведут подготовку к повторной активации. И пока они будут шуршать отвёртками и гайками вся погань, удерживаемая барьером, ломанётся в брешь в поисках жратвы. - Рок взял один стакан, отсалютовал им Хейлу и пригубил.
- Первые несколько часов будут самыми погаными, потом должно стать полегче. Мне удалось даже выторговать стационарные огнеметные установки под это дело. Так что скажешь, Рокот, я могу на тебя рассчитывать в эти два дня, или сразу пожелать тебе катиться ко всем чертям?

Проводя очередную борьбу с комарами, кровожадности которых позавидовала бы сама мадам Баттори, всегда всплывали сами сабой вопросы: «Зачем я сюда приехала?» и «Что я наделала?». Однако, нужные репелленты и дымный костёр ставили всё на своё место. Это была третья полевая партия Славы и она довольно быстро освоилась в новой обстановке и втянулась в работу, интересное дело увлекло не на шутку. Именно чувство восхищения удивительной природой, любовь к таёжной земле, к её первозданной красоте, бесконечным пространствам и горным цепям, в общем всё, что ее окружало, придавало столько сил и энергии, что остальные мелочи жизни не имели никакого значения.
Слава могла с уверенностью сказать, ей очень повезло с коллегами, коллектив оказался на удивление дружный. Она быстро «влилась» в компанию, с которой ей оказалось очень весело. Вместе они пели песни, играли на гитаре и даже вели свой отдельный журнал наблюдений, не относящихся к работе, в котором часто появлялись записи-записки, комплиментарного характера, адресованные Славе. Это очень забавляло и вносило свою перчинку в экспедиционную жизнь. Хотя некоторые товарищи начинали откровенно бесить и раздражать. Избытки замкнутого коллектива.
Слава была начальником участка. Руководитель разведки решил, что только так можно воспитать настояшие кадры - полным погружением в должность. Впервые на такой должности было страшновато, но у неё был замечательный помощник Григорий Иванович, который и учил, и наставлял, и советовал. В общем было у кого набираться опыта, да и половину работы он брал на себя. Мужчины посмеивались иногда над Славой по доброму, а как же иначе, начальник всё-таки. Молодая, не опытная, а начальник.
Слава, не оставалась в долгу и брала большую часть бытовых проблем на себя. Но, это всё лирика жизни и работы в полевых условиях.
Сегодня предстояла шикарная ночь со звёздным небом. Август застал в тайге, на природе, это же счастье какое-то. Упустить небесное шоу Слава считала сверхглупостью. Поэтому решительно отказывалась от предложений "пригубить" под кабанчика.
Ребята сегодня потрудились, устроив себе охотный денёк. Саботировав работу, они принесли дары природы в виде огромной туши кабана. Так как на тушенку уже смотреть не хотелось никому, провизия в виде свежей дичи, спасла прогульщиков от выговора от начальства.
Устроить дикую вечеринку с костром и ритуальным разделыванием туши, решили подальше от быт.городка, забравшись на ближайшую сопку. Выжили после такого пиршества не все. Кто-то вернулся в свои постельки в бытовки, кто-то завалился прямо у костра, прикрышись, предусмотрительно припасенными, одеялами.
Слава с самыми стойкими, в том числе с подругой-коллегой Катей, дождалась представления небес. Они стояли рядом, задрав головы и наперебой загадывая желания. Веселились не на шутку, крики стали сменяться откровенно глупыми и нелепыми желаниями, звёзд падает много, не жалко. Как только этот смех не разбудил товарищей, которым пришлось принять дозу за себя и за непожелавших пить, непонятно.
Тут и вовсе начался фейерверк, один всплеск рождал целые брызги желаний. Это было восхитительно. Девушка завалилась за землю, чтобы небо всем своим волшебством накрыло только её. Захотелось остаться одной, одной с этой фантастикой. Сами собой сложились слова:
Омывает небо дождём пирит;
Во Славу воину Персею;
Желанье загадать успею
Пока дождинка искрою горит.
Тут все заметили, что не все "дождинки" сгорают.
"Кто-то загадывает несбыточные желания" - подумалось Славе.
- Наши зачем-то в тайгу на уазе укатили, может привезут пару экземплярчиков, вот это будет шикарный отчёт, да, Слав? - шуточки коллег показались Славе не смешными.
Восхищение с налётом тревоги, прервали романтический настрой девушки. Она поднялась на ноги, падающие "пожелашки" взрывались на горизонте. Такое раз в жизни можно увидеть, как можно спать в такую ночь?
Слава подбежала к храпящим товарищам, чтобы разбудить, выспаться всегда успеют, ведь тут такое! Такое!!
Тут земля под ногами подпрыгнула, толкнув Славу так, что она отлетела, как от батута, приземление было жестким.
"Ну всё, звездец..." - мелькнуло и погасло в голове. Мозг умеет отключаться в шоковом состоянии, поэтому Слава замерла в том положении, которое ей было навязано кульбитом землянных масс. Перед глазами только чернь неба, пронзённое дырочками звёзд и..

Улыбка. Взгляд. Сильное мужское тело рядом. Гринго. Самоуверенный и бестолковый как все гринго. Тяжеловатый, и малость неуклюжий, он двигается как гринго. Пахнет как гринго. И танцует как гринго. Слишком помешенный на себе, своем умении, своем эго. Ведет. Сгибает. Провоцирует. И безнадежно проигрывает певцу с оркестром. А в венах и артериях Доры пульсирует танго. Ведь кажется, что Медина поет о ней. О ее безответной любви. Потерянном возлюбленном.Ожидании чуда, когда разум твердит, что оно невозможно. Нигде. Никогда. И Дора вкладывает всю себя в мелодию, которую не может испортить даже такой партнер. Как призовой кобыле не в силах помешать выиграть никакой жокей. Она танцует сильно, надрывно. Вроде и подчиняется партнеру и в то же время спорит с ним каждым движением. Уходит спиной вперед. Бесстрашно падает назад затылком. Отталкивает, когда руки тянут навстречу. Налегает телом, когда партнер дает свободы. И увлекается. Музыкой, борьбой, противостоянием. Натяжением, напряжением, вибрациями тела. И голосом певца. Кажется невозможным, чтобы мелодия завершилась.

Триста лопнутых селезенок!!! Вот что пинок животворящий делает: вернувшийся в строй боец дал такого газу, что нечаянно прихватил с собой Поддыха, который, в общем-то, уже на танке накатался. А потому медпех с грозным криком "ДЕСАНТУРА-А-А-А-А!!!" сошел с бронетехники как можно быстрее, обнаружив при этом интересный медицинский случай. А именно размазанного по площади в хрензнаетсколько метров брутала, которого стоило реанимировать хотя бы из вселенской ненависти ко всему: пускай другие мучаются, пытаясь произнести его имя!

Ко всему прочему, эта задачка была посложнее всех, что встречались в практике Поддыха раньше. "Без всяких сомнений, это волчанка!" - подумал медпех и приступил к работе. По-быстрому прифутболив все куски, какие только смог найти, он принялся тщательно утрамбовывать это месиво. Обычный реанимационный ботинковый набор здесь был бесполезен, так что вся надежда осталась лишь на распылитель бруталина из подошв и агитационные лозунги моргонской армии! Да и самому было интересно, что же в итоге встанет из этого винегрета, в котором, кажется, оказались не только части бывшего брутала.

Самое главное теперь - чтобы боевые товарищи смогли эвакуировать бесценного эксперта вместе с поциентом прежде, чем кому-то придется реанимировать самого Поддыха.

В голове проносятся мысли. "Сон, это сон. Какое тут всё яркое...и вкус кофе даже чувствуется...да и запахи что вокруг витают. А во сне вообще можно почувствовать вкус?..- память по этому поводу молчит. Ну сон так сон.
Так, что тут у нас...? Дракон. Сел. Выглядет как живой, сказочный ящер, бывало снились и раньше огнедышащие- в детстве когда то. Бежишь бывало по полю, а в небе ящер кружит, как на обложке книги, красивый, мощный, опасный... Но никогда не спуститься- всё в небе где-то, высоко. А детские руки тянутся к зверю, так хочется увидеть его поближе, прикоснуться, погладить...а потом просыпаешься с чувством разочарования. Дракон не спустился...опять, проигнорировал зовущего ребенка...

И вот он шанс, детская мечта... Когда сознание вынырнуло из воспоминаний- писатель уже обнимал морду дракона, осколки кружки где-то позади остались, бутерброд калбасой вниз на полу лежит... Слышно, как шевелятся пластины чешуи, чувствуется теплое дыхание. А дракон не улетел, не растаял в воздухе...детская мечта осуществилась...он такой..настоящий...дракон..."

Мне было не приятно, когда меня тащили в одних трусах по какому-то коридору. Или галерее. Я не знал и до сих пор не знаю, где мы тогда находились. Чьи-то сильные руки схватили меня и потащили куда-то, иногда очень неудобно подталкивая в спину. Я скажу сразу, что тогда у меня в голове была только одна мысль: "они тащат нас на алтарь, чтобы изнасиловать и принести в жертву". Какого же было моё облегчение, когда я почувствовал свежий воздух и голоса людей, что очень напоминали голоса фанатов рок-звезды, ожидающие своего кумира за сценой или у входа. Когда я увидел белый свет, то первым делом обомлел: передо мной была почти нескончаемая долина различных существ, которых я принял за фанатов всё той же рок-звезды, которые шевелились удивительной красотой муравейника и пытались прорваться сквозь огромных бугаев.
Вдруг вышел на сцену , а чем же еще это могло быть, некто, который начал свою вступительную речь. Он мне кого-то напоминал, причем очень сильно. Пока я пытался вспомнить, он уже объявил, что у нас лишь месяц на то, чтобы закончить рассказ или книгу. А когда я повернул голову немного правее и увидел их, я впал в ступор и вытаращил глаза.
Я осматривал их каждого, начав с самого крайнего, что был с острыми ушами. Он был идеальным представителем всего человечества, даже без компьютерной графики его можно фотографировать и выкладывать на обложку глянцевых журналов.
Второй чем-то напоминал индусов и был молод, а вот третий был вообще прозрачным.
Третий был похож... он был похож на меня! Даже не похож, он и был мной. Я внимательно всматривался в своего двойника, детально рассматривая его лицо и пытаясь найти отличия. Отличий почти не было, кроме одного - этот двойник был молодым. Подозрительно молодым. И лишь через некоторое время я понял, кто это. В мозгу начали всплывать воспоминания, очень яркие и красочные, как будто все мои рассказы ожили и стали одним большим кино.
- Фойт, - ошеломлённо прошептал я.

Возмущение авторши моментально вышло из под контроля, как только грубые руки, явно неотесаного мужлана, схватили её и куда-то потащили. К слову, различного рода возмущения всегда были одной из сильных сторон девушки, а за годы семейной жизни, она довела до совершенства навык "звучание бензопилы".
- Вы отпускать меня собираетесь? - проводник не отреагировал. Наверное, сквозь густо ароматный мешок, слышно её было глухо, потому пришлось повысить голос, добавив чуть-чуть визгливых нот, - Мне больно, мужчина, отпустите! От-пу-стииии-теееееее, - при этом Саша очень резво упиралась ногами и тормозила движение. Один раз даже клюнула носом в человека, тащившего его, но что бы он там ни подумал, это вышло случайно. А на глазах выступили слезы от удара, - отлично, сейчас еще и тушь растечется. Вы вообще соображаете нет? Или по-русски не сечете? Как там? Дойч?? Инглиш? Франце-е-е??

Вдруг, её резко останавливают, да так неожиданно, что появилось стойкое предчувствие, что сейчас-то она за свои выкрики и получит по наглому личику. Саша втянула голову, но тут в глаза ударил яркий свет, с лица, наконец, сдернули мерзкую просаленую ткань, и на свет показалась жутко недовольная, сморщеная в отвращении Александра Тильман.
- Что здесь, маму вашу, про... - взор проясняется и недовольная морщина на лбу разглаживается от удивления. Она оказалась словно на помосте, а вокруг огромная толпа, да еще и преимущественно недовольных людей, и нелюдей. Видимо, за своими возмущениями и визгами, Саша и не заметила, как из сырого заточения её вывели на открытый воздух.
Резкий голос сбоку заставил вздрогнуть и повернуться в его сторону,
- Добрый вечер, дамы и господа... - завел речь красивый опрятный мужчина, да, дефект лица слишком явно выделялся на общем фоне, но это в девушках важны детали, а мужики хороши в целом. Только Тильман была слишком уж недовольна и удивлена, чтоб начать "считывать", как она это называла "персонажа". В любой другой момент, сей колоритный мужчина успешно и без визы перекочевал бы в голову авторши и в ближайшее время воплотился на электронных страницах черновиков. Тем временем конферансье продолжал свою речь, и шокированая девушка, не успев прийти в себя, улавливала сказанное лишь частично.
- Творцы? Создают? - вздернув левую бровь, Саша включает внимание, наблюдая за говорящим, мужчина преображается на глазах, публика снова начинает шуметь, а он ловко с ними играет, то возмущая одним словом, то успокаивая взмахом руки, как с котятками, только, где же клубочек?
Саша оглядывается в противоположную сторону и видит двух молодых людей, оказавшихся в таком же положении, что и она сама. Симпатичная, взъерошенная девушка, и очень любопытный мужчина, с удлиненными волосами. Тильман недовольно хмыкнула, жадно разглядывая своего соседа. Столько материала, а она даже записать не в силах. В жизни, чаще всего происходило всё именно так, завидев интересного по ее меркам человека, Саша беззастенчиво начинала его разглядывать, пока в голове в это время закручивался сюжет под данного персонажа. Стоит ли говорить, что чаще всего девушку понимали неверно, расценивая пристальный взгляд, как желание познакомиться или подкатить к чьему-то мужику, а девушки имели свойство сбегать, прижав ушки, когда Тильман сверлила глазами, но попадались и те, кто устраивали скандал.
- А вот они! - так орет голубоглазый, что аж уши в трубочку сворачиваются, но внимание безусловно привлекает. Взгляд следует по указанному направлению и натыкается на три круглых прозрачных сосуда, будто газовый аквариум, большой, а внутри кто-то заточен. Все трое - мужчины, один до одури похож на её связанного напарника по несчастью, один просто молоденький симпатичный пацан, а третий... у Саши что-то аж сводит внизу живота от открывшейся картины, и дар речи пропадает. Кого нужно было усадить в шар, чтоб это возымело эффект Сашиного умолкания?? Бывший муж устроил бы торжество по столь грандиозному событию, бегая голым по улице и раздавая всем сладости, только в честь того, что Сабанина наконец-то заткнулась, а потом выкупил бы этот аквариум и запер Сашу с ним. Навечно.
В третьем шаре был заточен мужчина, с потрясающе правильным профилем, от одного вида которого авторша покрывалась мурашками. Словно выкованное из мрамора умелой рукой итальянского скульптора лицо. Сам Микеланджело бился бы в экстазе увидя столь прекрасное творение. Волосы огненно-медные, переливаются всеми оттенками от красного до янтарного под освещаемым солнцем, руки видны, такие изящные и сильные одновременно...
Тильман заставляят себя дышать, чтоб от счастья с бренным миром не распрощаться, и перестать размышлять текстовыми зарисовками. Какая разница, что вокруг? Если это казнь, то пусть так, только дайте прикоснуться к прекрасному, конечно, прекрасное, видимо, спит... "Спи-и-и-т прекра-а-а-а-сное" - поет голос в голове автора, но она же тихонечко, самыми кончиками пальцев, ох эти ушки! Он же вылитый её осенний король, если постараться, в воздухе можно даже уловить аромат спелых яблок.

Нет, конечно, осенними яблоками там близко не пахло, но кто знает, на что способно воображение автора, впервые увидевшего прототип своего возлюбленного персонажа, своего дитя и кумира в одном лице, и если бы вокруг, вместо запахов, присущих подобным сборищам, и правда стало пахнуть ароматными садовыми яблочками, было бы не удивительно. Вы знаете на что способна сила слова? А сила мысли?
Из всей речи конферансье, завороженная Саша, выловила что-то про месяц, и про то, что её убъют, если она... а что она? Она услышала, что её определяют КОЕ-КУДА С ЭТИМИ КРАСАВЦАМИ! Дальше мозг попросту отключился, и если бы руки были свободны, она сама бы понесла шар с рыжим великолепием, куда скажут, и босиком и по битому стеклу, сквозь огонь, и воду и бла-бла-бла, остальное всё просто несущественные декорации, ладошки мысленно хлопались друг об друга в предвкушении, и, возможно, она бы даже подпрыгнула пару раз в нетерпении.

Крик девочки слышно на все ближайшие окрестности, а отсутствие иного шума на улице только способствуют эффекту. Медлить нельзя, кто знает, кого на этот крик принесет. Вера продолжает судорожно оглядывать всё вокруг, сумка и два болтающихся ружья давят на больное плечо. С ужасом девушка видит капли крови идущие под машину. Напрашивается вывод, что на улице кто-то есть, и либо это Леший его зацепил, и на снегу алеет кровь неприятеля, либо... нет, об этом даже думать не хочется. Нельзя поддаваться.
- Лешка, - шепотом молвит девушка, мысли роями путаются в голове, пытаясь собраться в единственно верный план. Дрожащее тяжелое дыхание в любую секунду может превратиться в истерические рыдания, стоит только поддаться порыву, - нужно действовать, Верочка, - кажется так обращался к ней егерь, уверяя идти в подъезд.
Значит, так, девчонка орет, как ненормальная, этого и хотела Спица, значит, внимание она привлекла, и теперь её должны слышать. Еще раз оглядев улицу вокруг, убедилась, что никого нет. В надежде, что Маша наблюдает за развернувшейся ситуацией из машины, Спица, наконец, сложила в голове примерный план. Была, не была.
Махая левой рукой, Вера подала сигнал в сторону танка, чтоб Маша открыла люк, и добавила жест пальцами "только чуть-чуть". Поправив груз на плече, перехватила пистолет в больную руку, направляя в сторону подъезда, на случай, если кто-то решит высунуться, только прикрыть с другой стороны некому. Здоровой рукой, просунув под руку девочки, закрывает ей рот, даже если вздумает укусить, всё равно не вырвется
- Теперь заткнись, если хочешь вернуться к мамочке, - всё тем же грозным тоном приказывает Спица.
Со стороны брдм слышится щелчок и люк самую малость приоткрывается, вздох облегчения срывается с губ Веры, но это еще не всё, далеко не всё. До спасительного укрытия слишком далеко.
- Так! - с надрывом вскрикивает Спица, - если кто-то дернется, я выстрелю в башку вашей пигалице. Поэтому замерли и слушаем! Вы сами это начали, сами и закончите. Двое мертвых валяются в подъезде, благодаря Вам! Один ваш, один наш. Предлагаю распрощаться по хорошему, если вам нужна эта сучка, - Вера с силой наступает на ногу девчонке, чтоб та вскрикнула, и снова покрепче прижала её к себе, прерывая визг. Уверенности, что ребенок дорог этим людям у нее не было, ведь эти ублюдки отправили девочку навстречу к незнакомцам, не опасаясь, что после первого же слова ей пустят пулю в лоб. Но больше вариантов не было, Леший так и не появился в поле зрения, и Вера остановилась на том, что это именно его кровь у машины, а сам он под ней. Насколько живой? Увидим.
- Сейчас я с девочкой иду к машине, - четко выкрикивая каждое слово, продолжила Вера, - попытаетесь выстрелить, поверьте, я успею нажать на курок, - и повысив голос до возможных пределов, чтоб её было слышно и оставшимся в танке, - а Маша нажмет свой. Маш, хлопни крышкой, если у вас порядок.
Хлопок не заставил себя ждать, значит, здесь ей подыграют. Основную ставку Спица сделала на девочку, запасным вариантом был танк, люди снаружи не в курсе, что бабы внутри понятия не имеют, что делать.
- Всю перспективу после выстрела из этой махины в подъезд вы должны сами представлять. Если я не дойду до машины... У вас не останется ничего, что спасет от самого худшего исхода, - взгляд всё это время скользит туда-сюда, не оставляя выход из подъезда без присмотра дольше, чем на секунду, палец же на оружие в любой момент готов нажать на курок.
- План такой, - Спица приступила к последней части своего монолога, - мы с девочкой доходим до машины, она залазит внутрь, а я посмотрю, что под кпвтешкой, кто бы там ни был, ваш или наш, мне лишние трупы не нужны. При коллективном взаимопомнимании, уже через пару минут мы уедем, выпустив детеныша обратно. Если же вы решите отыграть свой сценарий... вам же хуже. Без нужды стрелять не собираюсь, но если подыхать, то уж за дитя убиенное совесть меня мучать не станет.
- Маш, ты всё поняла? Я падаю, ты стреляешь, - крышка люка хлопнула снова, - община восемьдесят шесть, если всё понятно, подайте голос!

Три ночи. В черной-черной комнате, с черным-черным ноутбуком сидела черна-черная кошка и смотрела на сонного-сонного графомана.
- Ааах. - писатель зевнул. Ну как писатель? Один из многочисленных графоманов, которых сейчас в И-нете дофига и больше. - Все, я спать. - он откинулся на спинку стула и начал дремать. Неожиданно, его свернуло в какую-то воронку. Пространственную. Или ещё какую.

***

Молодой человек открыл глаза. Он сидел на скамейке. "Я попаданец, что ли? Блин, писал бы про это и не попадал никуда. Здесь же должно быть проклятое средневековье без туалетной бумаги, Инета, ДМ, компьютеров и прочих технических благ цивилизации потребителей. Так, меня опять клонит в философию." - только его мысли пронеслись в голове. Ничьих больше не было. "Хоть шиза сдохла. И то хорошо." - тут пейсатель увидел космодесантников. "Что тут эти исчадия Вархаммера делают? Уу, главное чтобы не Ваха." - да, Ваха это хорошо, но жить в ней... Нет, совсем нет. Он огляделся по сторонам.

Вечер наполнял кафе публикой. Словно мотыльки летят на свет - и на звук оркестра. Разные люди, разные судьбы. Так интересно угадывать кто и где.
Вот Хорхе цедит привычный кальвадос. Вот красавец-летчик в форме, притягивающей взгляды всех женщин, вертит в руках фуражку. Что ж, форма делает человека значимей. Оне не просто сам по себе - он входит в некую общность, братство по оружию. Так было когда-то и с ним, с Александром.Было и прошло. Но не часто Мигель появлялся тут в форме. Интересно, это что-то значит? Или нет? Все же война в Европе пока не касается Аргентины. А вот впорхнула белошвейка Эвита. Нет, может она и не белошвейка. Но от этого слова так приятно пахнет воспоминаниями. Когда мушкетеры короля и гвардейцы кардинала рубились на узких улочках Парижа, а трагичная Констанция Бонасье, верная королеве, спешила навстречу своей гибели. Верность не той? Или не тому? Длинноногая красотка, чей взгляд манит и обжигает - о, как приятно сгорать в ее пламени. Официантка скользит между столиками, одаряя всех божественным ароматом кофе. У нее всегда такой восхитительный напиток. Она знает какой-то секрет? Или просто хорошо делает свою работу? Вот девушка в черном платье сидит - и явно готовится к разговору. Скользит по кафе симпатичная, но уже совсем не молодая женщина. Годы... Годы... Они украшают вино, но безжалостны к женщинам. Впрочем, по ней не скажешь, что этоее сильно смущает. Грация и элегантность. А еще - девушка из кофейни. Та самая. В изящном платье. Фиолетовом? Или каком? Черт, как просто в кино - всего два цвета и их оттенки. Хотя, говорят, уже снимают и в цвете. Интересно, что делает она тут - красивая и молодая? Хотя что за вопрос. Не Дворцовая площадь - там маршируют, не пристань - там прощаются, не церковь - там венчаются. Милонга - и тут танцуют. Грустно усмехнувшись, Александр смотрит на нее, просто взгляд из-за газеты, уже не просто рассеянно, но еще и не приглашение. Блеск молодости в ней уже смешан с мудростью зрелости. Такая достойна большего и лучшего, чем седой эмигрант с изломанной душой. Но танго уравнивает всех. Как и смерть. И он обязательно подойдет к ней - чуть позже. Не сейчас. Блестящие иностранки - желанная добыча. Не по зубам. Не по карману. Боже, да что это со мной? на лица можно смотреть вечно - как на море. Перебирать каждое - как гальку на берегу. Но ...
Пылкая испанка Эстер, такое вот воспоминание с последней войны, смотрит на него. Общие места - она жила, а он воевал. Теперь оба далеко и оттуда, и от своей родины. Ее ухоженные руки скользят по платью, пробуждая желание - танец. И взгляд. Не прищуренный взгляд пулеметчика, не цинично-равнодушный полкового врача, не испуганно-забитый новобранца. Взгляд Женщины, которая знает, чего хочет. Или кого. Такой взгляд нельзя не заметить и нельзя игнорировать. То есть можно - один раз в жизни. И потому весь мир сузился до женщины в красивом платье тяжелого шелка цвета вина - как в прицеле. Все остальное исчезло - и даже музыка, казалось, стала тише.

Она любит дождь.

Он всегда влияет на большинство людей схожим образом: потоки воды, свергающиеся с краёв нависшей серой тверди, неизменно прогоняют жизнерадостных, теплолюбивых аргентинцев с улицы под крышу. Подальше от порывистых объятий свежего ветра, поближе к ласкающим прикосновениям согревающих жилищ. Наверное, им есть что согревать. Ей — нет.

— Почему ты вечно всё усложняешь, Мария!
— Мириам. Моё имя Мириам.
Кажется, она увлечена своим отражением в зеркале, но на самом деле это такой способ непрямо смотреть собеседнику в глаза, когда тебе неловко. Мигель ловит её отражённый взгляд, несколько секунд просто молча смотрит на эту близкую и одновременно незнакомую девушку.
— ¡Diablos!* — не выдерживает он. — Ты не женщина, а просто Снежная королева!

Если бы он знал, насколько прав сейчас… Вереница месяцев минула с тех пор, как холод впервые проник ей под кожу, обжёг душу, забрался в самое сердце и застывшей льдинкой застрял там, казалось, навеки. С тех пор жизнь стала какой-то… не до конца настоящей что ли. Полуправдивой и полупритворной, чужой, нескладной, неудобной, как пришедшийся не совсем впору пиджак, снятый с плеча незнакомца — вроде и уютно, да всё равно не то.

С тех пор из её уст звучал испанский. Язык певучий, экспрессивный, прекрасный в своей наивной простоте, а всё равно не родной, не немецкий… С тех пор собственная страна ненавидела её за какие-то неведомые ей проступки и желала смерти. С тех пор её называли María. Какое удобство — иметь интернациональное имя, переводимое на большинство наречий мира. А всё же эмиграция не сделала из Мириам Марию.

— Может, просто я хорошо умею держать себя в руках?

Она никогда не признаётся, никогда до конца не раскрывает того, что творится в душе. Даже о её прошлом Мигель, самый близкий друг здесь, на чужбине, знает по обрывкам фраз, оброненных когда-то по неосторожности.

— Ты не доверяешь мне? — не сдаётся Мигель.
— Доверяю.
— Ясно. Ты просто хочешь меня бросить, — продолжает он угадайку.

Рука, поправлявшая незатейливую, аккуратную причёску на секунду замирает. Она смотрит на Мигеля с тёплым сочувствием. «Нельзя бросить того, с кем ты и не был, разве не понимаешь?» — говорит этот взгляд, но Мириам молчит. Она всегда говорит людям правду в лицо, но Мигель дорог ей, и она не хочет ранить его лезвием этих жестоких слов.

— Просто я не хочу быть содержанкой, — наконец отзывается она как можно мягче. — Вывеску на «Грации» я увидела неделю назад, и на этот раз заплачу за себя сама. Было достаточно времени, чтобы скопить.

Она говорит правду. Всякий раз, когда Мигель покупал ей входной билет на милонгу или водил в кино, она чувствовала пинок тяжёлого мужского ботинка по своей уязвлённой гордости. Мириам Розенфельд, дочь уважаемого ювелира, подающая надежды музыкант и студентка Лейпцигского университета — побирушка и попрошайка! Зависимость. Нет слова хуже. Она хлебнула её горечи сполна, когда родной дом превратился в ад, а жизнь столько раз балансировала на краю пропасти. Больше никогда она не будет должна. Никому.

Мириам говорит правду — но Мигель не верит. Он подозревает, надумывает и додумывает. Столь резкие перемены в поведении любимой подруги тревожат его, и ему стоит больших усилий сдержать рвущуюся выплеснуться наружу ревность.

— Ты поедешь на такси.
— Спасибо, но я думаю, что пройдусь пешком.
— В ливень?! Ты же простынешь! Почему ты такая упрямая!

Мириам знает: эта настойчивость, это безапелляционное заявление продиктовано заботой о ней. Мигель — славный парень, он просто волнуется: улицы БАйреса небезопасны для одинокой молодой девушки. А ещё он не хочет, чтобы она промочила ноги, пока будет добираться в «Грацию», ведь путь неблизкий. Но он не знает, как много для неё значит этот самостоятельно купленный билет, на два оркестра, целых два… Нет, она не уступит. Не в этот раз. Девушка резко разворачивается на каблуках, смотрит на друга в упор.

— Я. Пойду. Пешком!

В этом знакомом голосе — скрежет несгибаемой металлической пластины, а в чёрных, всегда таких добрых, понимающих глазах — явственно читается: лучше не зли. Мигель никогда ещё не видел её такой. Она и сама не знает, что на неё нашло. Иногда с ней случается подобное, и тогда она по-настоящему боится и одновременно стыдится себя. Мигель отступает в растерянности и отпускает её одну в сумерки.

Она любит дождь.

Он прогоняет прочь толпы с оживлённых улочек, он даёт возможность побыть собой, возвращая тебе себя настоящую. Он позволяет одолевающим мыслям течь свободно, подобно каплям, сползающим по стёклам витрин. Он становится твоим всепонимающим и всепрощающим молчаливым сообщником, укрывая следы того, что хочется утаить от посторонних глаз. Стоит лишь перестать отгораживаться от опечаленной стихии зонтом, слиться с ней, подставить под его ласковые руки разгорячённое солёными ручейками слёз лицо. Мириам смотрит в угрюмое небо, зажмуривается от танца тяжёлых прохладных капель на своей коже. «Ну вот, ничего и не было. Не плачешь больше?» — словно отвечает ей стихия и хитро подмигивает.

Дождь — лучший друг. Он всегда её понимает. Только вот бумагу, второго её друга, дождь не любит и всё норовит отнять у того первенство. Мириам плотнее кутается в плащ, прижимая под ним планшет с листами к груди. Сейчас она волнуется за их сохранность больше, нежели за собственную безопасность. Мигель так ничего и не понял. Можно подумать, она дорожит своей жизнью.

А всё же нехорошо она с ним поступила… Конечно, Мигель не утерпит и тоже придёт в «Грацию». Конечно, они помирятся и станцуют примирительное танго. А дальше начнётся очередной виток этой бесконечной игры в «она медлит, он продолжает надеяться». Но это всё потом, немного позже. А сейчас…

Мириам раствоярет дверь — конечно же, припозднилась: разношёрстная публика, собравшаяся в кафе, уже вовсю предаётся маленьким и не очень радостям жизни: вино и кофе, табачный дым, разговоры, игривые, изучающие взгляды… И скрипка. Она пришла сюда ради неё. Оставив плащ на крючке, Мириам осторожно, будто боясь помешать музыкантам, проходит ближе к оркестру и останавливается. Замирает, заворожённая, прикрыв глаза. Несколько чудных минут, пока рождается из-под смычка мелодия, не существует никого и ничего вокруг, только это вечные, вневременные вибрации, находящие отклик в каждой клеточке тела, озаряющие душу светом. Она впустила её в себя. Как же хорошо, как чудесно… Знакомая волна мурашек пробегает вдоль позвоночника, и девушка улыбается немного грустно.

Последние звуки затихли — и Мириам поворачивается наконец к залу, зашагав к одному из центральных столиков. Девушка ещё не знает, будет ли танцевать сегодня. Ведь она не лучшая танцовщица да и яркой, желанной партнёршей её не назовёшь. Не то что Эсперанса. Мириам скользит взглядом по «женской» половине зала и замечает старшую подругу — невольная тёплая, приветливая улыбка озаряет её лицо. Потрясающая, восхитительная женщина. Её спасительница. Наверное, так бы выглядела сейчас мама. Если бы была жива… А рядом, кажется, Эвита. Кудесница, некогда сотворившая чудо с её единственным нарядом для танго. Мириам улыбается портнихе и плавно опускается неподалёку от обеих знакомых. Навязываться с разговорами не в её природе: как музыкант Мария предпочитает слушать, как художник — смотреть. Вот уже рука сама собой тянется к угольным карандашам и листу бумаги. Какие картины человеческих эмоций получатся у неё в этот раз?

_________________
* Черт побери! (исп.)

Писатель ― это когда твоей задницей можно бетон раскалывать, а горящим в груди творческим пламенем ― его же плавить. Только вот чертова концовка не шла. Сразу, как только ужин употреблен, почта просмотрена, и финансы скрупулезно распределены, Алексей сел к компу. Раскрыл одинокий текстовый файл, выросший посреди рабочего стола. Уставился на поля черных буковок посреди бескрайней белой степи. Как будто набросали тонких палочек поверх снега…
Он десять раз принимался писать концовку. Даже двадцать. Или все тридцать. Ну, максимум― сто. И каждый раз, перечитав ее, убеждался: к этому роману ничего не годится. В последний раз Шолохин описал обрушившихся на головы ничего не подозревающих обывателей инопланетных захватчиков, собиравшихся устроить людям кровавую вивисекцию. Вроде как главгерой его книженции отвлек на себя внимание всех возможных властей, а коварные семиногие Свежеватели тем временем… идея превратить сплаттер в дарк-фикшн показалась Алексею здоровоской, кабы не одна досада: в фантастику Шолохин не умел. Вообще. Его с малых лет рвало от Уэллса и всего связанного, даже лихие космические боевики не спасали ситуацию… А сегодня он превратил концовку в фарс. И попытка принесла очередной свербящее под ложечкой разочарование. Шутить в жизни ― одно. Пытаться острить в бумажном формате ― другое, и литератор в который раз убедился, что ему в те чащи лучше не лезть. Алексей редко открыто проявлял раздражение, но сейчас… Он сжал оба кулака, побелели костяшки.
― Ну же, давай. Давай! Пишись! ― грозно.
― Пишись. Да пишись же ты! ― с мольбой, надрывно.
― А ну тебя к дьяволу! ― обреченно.
Отправился в спальню. Некоторое время лежал, играя желваками и глядя замутненным взглядом в потолок. Чуть-чуть же осталось. Последний рывок. Надо взять себя в руки и превозмочь. Превозмочь… Превоз…
Тут сознание уставшего корифея отечественного ужаса выбросило коленце. Бегущий навстречу вдохновению писатель об него споткнулся и уснул. А очнулся ― сразу обозрел весь местный паноптикум.
― Ну надо же, как все осознанно, ― проговорил он, поправляя очки. ― Не думал, что во сне можно разговаривать…

Общее

Ю-пиньско-моргонская Социалистическая Республика в огне... лёгкого волнения. На планете ещё никто не понял, что происходит. Орбитальная оборона проткнута суб-глобальным варпом диверсионной группы истребителей "Почёт", сопровождающих десантные корабли М-класса. "Малые". Да удалые. Трясётесь, входя в атмосферу. Шлёпают по маске шупальца товарища дагона. Дрожат впечатанные ремнями в кресла руки бруталов. Ввинчен в пол киборг. Прикрыл глаза псиат. Летите в струе огня вниз. Без орбитальной бомбардировки. Без подавления планетарной армии. Без кампании устрашения.

Анастасия провела прекрасный день. Она позволила себе устроить «пижамный» день» и никуда не выходить из дома. Весь день она посвятила любимым делам. Слушая музыку рисовала, читала книги, общалась с друзьями в сетях, пересмотрела кучу накопленных журналов MuZa и прочее, и прочее. Настрой для вдохновения должен был закончить чай с лимоном и имбирём, и в ночь Настя собиралась творить. Надо было срочно написать милую девочкину сказку на день рождение маленькой племяннице.
Всё шло по плану и тут…вспышка, очень яркая, ошеломляюще яркая, потом такая же всепоглощающая темнота.

«Ух, как плохо, и странно, незнакомые ощущения не дают ничего воспринимать, лишь паника захватывает мысли и дух. Темно. Я не вижу...нет, не то... мне не чем видеть. Я не чую глаз...я не чую рук...я не чую ног...я не чую Себя. Я умерла! Внезапная смерть? Тела нет, а мысль...откуда мысли? Мысли материальны? Ха-ха. Я душой ощущаю мирозданье. Так вот как тебе без тела, Душа! Лечу-у, я растягиваюсь до вселенной, нет, я сжимаюсь, я Маленький Карлик, неееет, нет, я Чёрная дыра....я исчезну? Сейчас исчезнут мысли и исчезну Я? Или я вселюсь в другое тело…Остановка…Всё, прилетела, ну вот, а я размечталась. Думала, поняла Вселенский масштаб шести граммов своего Я. Нет… откуда эта ноющая боль… я вновь со своим телом, я снова тварь земная, ещё побарахтаюсь на тесном клочке Вселенной, которая тебя и не замечает. Тело ломит, не могу пошевелить рукой и мрак, почему такой мрак!
Я связана, меня обездвижили.
Я чую, как холодок наперегонки с мурашками по всему телу спринтом... да, я жива....ясно …Я сошла с ума - рехнулась, проще говоря и теперь в сумасшедшем доме, в смирительной рубашке. Наверное, этот полёт ощущений был переходом на ту сторону Разума? Вот тебе и доигралась, нечего было столько играть в представлёныши, ставить себя на место своих героев, не выдержала "крыша", съехала. Стоп! Говорят, что сумасшедшие не думают о том, что они с ума сошли. Да и смирительную рубашку разве на голову натягивают? Мне зачем-то голову обмотали тканью. Зачем? Кто? Зачем? Где? Зачем? Почему я? Зачем? И запах, фу, так пахнет мрак?»

Настя попыталась пошевелиться, поняла, что лежит на чём-то холодном и сыром. Липкий страх приковал к этой сырости, когда до слуха донеслись звуки. Шорохи, чьи-то шаги и кап-кап.

«Я не одна, кто-то подходит, это невообразимо страшно, когда не видишь что происходит, похлеще пытки каплей. Спасибо, что не по темечку. Надо себя заставить выбраться из этого напряженного состояния. Быстрее разрядить обстановку. Решайся, решайся!»
Анастасия выдавила из себя крик, стараясь как можно спокойнее сказать, не выдавая свой страх, но получился всё равно с дрожащими нотами крик:

- Я Вас слышу, Вы ко мне идёте? Вы мне поможете? Я Вас знаю?

Варг тоже слушал музыку и даже притоптывал. Левой задней лапой. Не в ритм. Титановые когти, звеня о металлический пол, вносили в патриотическую музыку дополнительные ноты, но звучали они совершенно невпопад. Киборг мог бы притоптывать в такт остальным, но не делал этого, не желая опускаться до уровня мяса, которое получает удовольствие в прослушивании бессмысленного набора звуков, дополненных несвязным набором слов, который это мясо с уважением называло "музыкой". Уж лучше энергию поэкономить, полежать спокойно, пока на миссию не пойдут. Диагностика показывает, что все системы в норме - вот пусть и будут в норме.

- Товарищ Фтагн, разрешите прекратить нецелесообразную трату энергоресурсов и порчу имущества станции и перейти в сберегающий режим, - синтетически грубым голосом сказал Варг, не шевеля ртом.

На улице было уже темно. Холодный пронизывающий ветер гнал по улицам мусор, а острые струи дождя заставляли припозднившихся прохожих поднимать воротники и торопиться найти укрытие в четырех стенах. И желательно, чтобы в них давали что-нибудь покрепче. В этот вечер Буэнос-Айрес принадлежал непогоде.
Маленькое такси неспешно катило вперед. Его водитель, Эмилио, нет-нет, да оглядывался назад, на пассажирку, пытаясь понять, что заставило ее в этот поздний час покинуть дом в центре города и отправиться в кафе в не самый престижный район. «Грацию» мужчина знал не понаслышке, и готов был поставить сто долларов против одной песеты, что барышня собралась на милонгу. Вот только поведение пассажирки подобному стремлению не соответствовало: она нервно кусала губы, настороженно озиралась вокруг, словно опасаясь увидеть кого-то не желательного, то напряженно постукивала тонкими пальчиками, затянутыми в перчатки, словно во вторую кожу, по ручке зонта. Девушка с отчетливым иностранным акцентом словно бы одновременно и стремилась танцевать – голос у нее был вполне уверенный; и боялась этого – все ее поведение прямо-таки сигнализировало о волнении. Молодая иностраночка, впервые решившая познакомиться с душой Аргентины? Наверное.

Не находящую покоя пассажирку звали Эстер Бейли. Пышноусый водитель был прав: она действительно родилась не под горячим солнцем юга, а в туманном Альбионе. И она действительно никогда не была на милонге. Но сейчас, взбудораженная прекрасными историями мисс Долорес, она была готова тайком от строгого отца вырваться из тенет домашнего быта и покинуть, пускай и на краткое время, крепость родительской строгости и чопорной пуританской морали.
Было ли Эстер страшно? Было. Она боялась, что яркая картина нарисованная живыми мазками ее воображения, на поверку окажется смазано-бледной и грязной, унылой и банальной. Не будет того полета души, что представляла себе молодая англичанка, не будет пылкого кружения в танце – ничего не будет. Только бытовая грязь среднего и низшего класса, которой так стращал ее мистер Бейли. Эстер было страшно. Но она была готова рискнуть.

- «Грация», сеньорита, - белозубо усмехнулся Эмилио, мысленно рассуждая, а не оставить ли ему мотор на базе и не присоединиться к танцующим. И, чем черт не шутит, покрутить эту рыжулю.
Сеньорита, не подозревающая о мыслях водителя, испугано кивнула: - Хорошо, синьор. Большое спасибо, - и торопливо рассчиталась. Открыв зонт, девушка уж было покинула салон авто, но, резко остановившись, вновь нырнула внутрь: - Извините, я шляпку забыла!, - Эмилио только хмыкнул: ну точно – дебютантка. Идея вернуться становилась все более привлекательной.

А растерянная и нервная Эстер замерла у входа в кафе. Даже сквозь закрытую по случаю непогоды дверь слышалась прекрасная музыка, от которой так и хотелось забыться и закружиться в таком неприличном, но таком чувственном и искреннем танце. Но для начала надо было набраться смелости и войти.

Решимости англичанке никогда не хватало. Вот и теперь, прикрывшись зонтом от разверзшихся хлябей небесных, она задумчиво глядела на то, как переливаются перламутром в свете фонаря капли дождя. Ей вспоминался зимний Лондон, который они тогда покидали. Может быть, на время, а может и навсегда. Некогда яркий и живой, город был погружен во тьму светомаскировки. Только прожектора, словно бдительные часовые, обшаривали небо в поисках немецких разбойников.
Суетился отец, беседуя о чем-то с чиновником из министерства и поминутно опасливо смотря на небо. В волнении переминалась с ноги на ногу мама. А Эстер, словно бы загипнотизированная, смотрела, как купаются в луче прожектора снежинки. Под тоскливый романс ветра они кружились, взлетали и опадали – этот вальс был прекрасен и волшебен, словно вокруг была роща фейри, а не замерший в ожидании угрозы город.

Нервными пальцами девушка извлекла из сумки портсигар и мундштук. Дома она не позволяла себе курить – отец за такое бы убил, но сейчас она была одна. А значит – свободна. Вдохнув полной грудью запах воли, англичанка со второй попытки все-таки смогла заставить зажигалку работать. Затрепетавший на ветру огонек , на миг осветивший медно-рыжие кудри и большие карие глаза, был настолько похож на душевное состояние самой курильщицы, что она не смогла удержаться от короткого смешка. Выпустив к небу сизый дымок и наслаждаясь терпким вкусом табака, Эстер в задумчивости прикрыла глаза. Хватит тянуть время – она пойдет танцевать сейчас, или не пойдет никогда.
Завершив свой первый за сегодня перекур, юная леди собрала в кулак всю решимость и со вздохом распахнула дверь в царство музыки. В глаза тут же ударило буйное разноцветье, вокруг стал слышим радостный гомон счастливых посетителей. Это было то, что местные называли загадочно-красивым словом «милонга» - местом, где можно отдаться танцу и огню душевных порывов, забыв обо всем.

Радостью блеснули глаза Эстер – пока что ей все нравилось. Да что там нравилось – восхищало! Люди и музыка кружили, захватывали, вызывая широкую искреннюю улыбку счастья. Она давно привыкла жить наполовину, вечно сдерживая чувства и эмоции, и, видя вокруг подобных себе людей, считать это нормой. А тут все было по другому – здесь жили. И это никак не могло не завораживать.
Прекрасные дамы в изящных платьях с мягкой грацией, рядом с которыми она сама кажется серой мышкой. Достойные красивые кавалеры, попивающие какой-нибудь там кальвадос в ожидании танцев… Эстер зажмурилась – так нереально все было. Все чувствовали себя как дома, она же пока была тут чужой. Дай Бог, что только пока.
Держа спину прямо, девушка целенаправленно отправилась к барной стойке: как говорил Арти, если страшно – выпей виски, покури и улыбнись своим страхам в лицо: ты сможешь все преодолеть. По сторонам англичанка старалась пока не смотреть, чтоб не расстраиваться раньше времени: сейчас надо последовать совету брата и прекратить паниковать.

Улыбнувшись бармену, рыжеволосая девушка с характерным британским акцентом произнесла:
- Вечер добрый, сеньор. У вас можно заказать скотч и пепельницу, пожалуйста. И не подскажите, где необходимо оплачивать танцы?, - негромкий голос Эстер звучал несколько неуверенно, а пальцы отбивали по стойке нервную чечетку, - Я тут в первый раз, простите. Совсем в первый раз. Не посоветуете, что требуется делать, если можете? А то я, - голос упал до полушепота, - знаю это только по рассказам.

Эстер чувствовала, как атмосфера наливается чувственностью, сгущается, становится почти осязаемой. Зал заполняется и единственным свободным местом остаётся танцпол. Пока...потому что взгляды уже скрестились. Ещё немного и притяжению танго не смогут сопротивляться ни мужчины, ни женщины.
Эстер обращает внимание на вошедшего мужчину. Надо же, немецкий офицер, какая неожиданность. Высок, пожалуй, чуть более худощав, чем она любит. Зато хорош лицом, такой типаж в её вкусе. Вот этого ей не хотелось бы упустить. Она не знает, как танцуют немцы. "Зато они умеют говорить о Вагнере и Гёте,- думает Эстер, сопровождая мужчину взглядом, - "Пойми и ты, как сердце к сердцу властно
Влечет огонь в крови
И что любовь напрасно
Бежит любви".
Да, пожалуй я готова стать твоей Лили...на пару танцев".
И вдруг, о, Господи! Как она могла его не заметить?! Наверное потому, что он сидит, обложившись газетами... Александр! "Русский испанец", как она его называла. Они виделись несколько раз на милонге, танцевали. Он был приятен и...надёжен ("как все русские" хотелось всегда добавить Эстер не ведомо, почему. Кроме Александра русских она не знала). Великолепно! Теперь она знала, с кем будет её первое танго. Эстер встала и изящным движением, неспешным, так, чтобы окружающие это отметили, сняла палантин и перебросила его через спинку стула. Огладила платье движением, которым любовник мог бы прикоснутся к женским бёдрам и села, закинув ногу за ногу. Она смотрела на Александра и улыбалась. "Ты ведь не можешь этого не заметить, правда?"

Это был тяжелый дождливый сезон. Хотелось яркости и тепла, но с крыла авто задувал холод и морось. Чужая машина гнала по улицам Буэнос-Айреса в молчаливой компании. В присутствии бугаев подруги условлено не разговаривали. И какой толк? Талию будоражили мысли, что придется загнать бандитам по бросовым ценам пару партий. Нельзя отказывать подобным людям. Как и парням у власти. Условия игры не изменились, только декорации. Но аккуратные ухоженные ноготки постукивали по рукояти, выбивая нервное стаккато.

Незаметно прибыли к месту назначения. Талия после долгих уговоров вытащила подругу на танцы. Она любила танцевать, а сегодня как никогда хотелось немного расслабиться. Их мужья не танцуют - чопорные зажатые итальянцы, словно от этого пострадает их мужественность, а достоинство превратится в орех, словно они не понимают в какой неописуемый восторг приходит женщина, понимая насколько он умеет владеть своим телом. И ее телом. Глупцы.

Вначале заходят "кузнецы". Как всегда устраиваются у барной стойки, чтобы не выделяться. При себе "на карманные" расходы. О, они никогда не танцуют, если это мешает работе. Талия их берет на всякий случай. Аргентинцы крайне щепетильны по части отказов. Не то, чтобы она отказывает, вед не зря явилась в "Грацию", но случаи бывают разные. Огненные мужчины. И если дома красавицу защищает статус и известный круг знакомых, то здесь - она ничья женщина. Почему-то в мыслях мужчины ничья женщина означало вседозволенность, но Талия подобного отношения не терпела.

С запозданием девушки выходят из машины. Талия ежится в тонком белом платье с вырезом под горло, словно явилась не для откровений на танцполе, а в монастырь. Привычно оправляет прядку подобранных в высокую прическу и завитых пшеничных волос, словно нет предела совершенству.

- Сегодня полный зал, - выдыхает венецианка, оглядывая собравшихся людей. Рядом с ней подруга выглядит, как хищная акула. Оно и верно. На ловца и зверь бежит.

Вместе они проходят к столику у стены, точно ожидая покушение. Легкая тревога, связанная с работой не отпускает Талию. Звучит музыка. Сверкают между столиками официантки. И Эвита здесь. В ярком платье, словно золотая рыбка. Изабелла злословит о владелице ателье, но Талии нравится скромная манящая красота женщины. Наметанный глаз зрит в корень. Эвита - это омут с чертями. Легкий взмах рукой вместо шумного приветствия обозначил, что она узнала местную законодательницу моды.

- Камареро, пор фавор, - подзывает Талия, заказывая для себя бокал красного вина. - Что будешь? - спрашивает у подруги, чьи вкусы разнятся от случая к случаю.

- Смотри какой красавчик, - изрекает, цепко осмотрев собравшихся. - Я бы дала ему даже на камне, - шепчет Талия, прикрыв губы ладонью, когда замечает умопомрачительной красоты креола - любимый типаж венецианки. Ангельский образ от одной фразы разбивается в дребезги, но исключительно на словах. Во всяком случае, пока что. И то не для посторонних ушей.

Софи дарит еще один взгляд летчику. Мельком и вскользь — пришлась ли мужчине по вкусу игра женщины? Понял ли он? Поддержит ли? Мельком, только мельком, и с плохо скрываемым разочарованием — Софи разочарована не тем, что офицер не поддался на провокацию, нет, этот факт Софи даже нравится, ведь вся эта игра, эта нарочитая телесность, эта провокация — дешевая и пустая, Софи даже рада тому, что летчик — не баран, которому хватило бы жеста, но Софи разочарована тем, что он не подыграл. "Трус!" — написано у нее на лице.
Их "не торопится" для нее трусость, скучность и бесчувственность. Зачем они здесь, если не танцуют? Разве музыка не затекает в них, как в нее? Разве не вибрируют их тела, как ее живое и подвижное тело? Разве не чувствуют они в себе жажду?

Она поняла, что видит иначе других, только в двадцать, до того природная чуткость казалась Софи чем-то само-собой разумеющимся, и девушка полагала наличие такого у всех без исключения, оправданно полагала, ведь видела это в матери, сестре, отчасти в отце и очень явно — в своем учителе музыки.
Как же София заблуждалась!
Она чувствует иначе. Ощущает иначе. Различает даже тонкие оттенки музыки, слов, настроений. Только в двадцать Софи осознала, что так ощущает далеко не каждый. Это был какой-то глупый роман и какой-то глупый человек, чье отношение к жизни, к происходящему и к ней, к Софи, к женщине, повергло тогда юную пианистку в шок. Разрыв оказался столь же легким, сколь был неизбежен, сколь широкая пропасть лежала между этими разными двумя. Спустя еще полгода, Соф поняла, что большинству людей, будь то мужчины или женщины, нужны табак, алкоголь или какие-нибудь особенные, очень глубокие переживания только для того, собственно, чтобы быть живыми, но ведь жизнь не течет по законам драматургии, верно?
И, вероятно, не будь в жизни Софи людей, чувствующих также или близко к ней самой, не будь верных книг, великой музыки, Софи вместе с открытием сочла бы себя сумасшедшей, но семья и заветный человек, сами того не зная, подарили Софии святую броню от всего, она навсегда теперь знает, что ее ощущения — не изъян и не язва.

Софи отвечает приятельнице только улыбкой. "Как дела?" — слишком пространный вопрос для того, чтобы Софи могла точно на него ответить. Она могла бы сказать, что две секунды назад был интригующий момент, следом — скучный, а сейчас — веселее, но чуть неприятный. Вряд ли Нине интересен подобный ответ, и Софи не отвечает совсем, улыбаясь и как-то не ясно кивая.
Усмешку Нины София прекрасно чувствует, и эта усмешка пианистке не по душе, ощущение, словно в детстве, когда старшая сестра застает за глупейшей и безобидной шалостью. Но разве может игра быть плоха? Игра хороша сама по себе, хороша уже тем фактом, что происходит.
Софи неинтересно соперничество как таковое, а соперничество с женщинами противно Софи. Будучи в силах бороться, Софи не выбирает борьбу, ценит мягкость в себе и в других многим выше силы.
Иногда София ловит себя на мысли, что, может, стоило бы поучиться кое-чему у таких, как Нина, тех, кто оказывается популярен, поучиться этой самой доброжелательности и открытости, быть может.
Вот только Софи неинтересно учить приемы и техники боя, цель которого — мужчина, словно женщина — не человек, а эдакое существо, чье счастье целиком и полностью зависит от мужчины, чья цель жизни — мужчина. Желания такой женщины сконцентрированы только на замужестве. Эдакий красивый и пустой кусок человека? Увольте, Софи спокойно согласится на аскезу и монашеское воздержание, если замужество идет вразрез с ее жизнью.

По большому счету, добровольная аскеза Софии началась сразу же после отъезда учителя музыки.
Просто после него Софи никак не может согласиться на что-нибудь меньшее. Меньшее в духовном плане — Петро был некрасив абсолютно и столь же беден, если не сказать — нищ. И самым изысканным удовольствием для юной хорошенькой девушки из достаточно благополучной семьи оказалось — учиться у Петро.
И ведь они даже ни разу не танцевали, а она все еще не может забыть его! Как это так получилось, как сделалось? Как произошло так, что одно сердце насквозь открылось другому? Софи не раз задавалась этим вопросом, но так и не нашла ответ. Из чего родится вот такое настоящее, которое действительно стоит того, чтобы о нем беспокоиться, которое стоит борьбы, но вместе с тем не требует борьбы, которое облагораживает человека, возрождает его, раскрывает? София точно знает, что чувство не родится из обмана. Флирт может быть приправой, но не блюдом. Настоящее в жизни нельзя ни выпросить, ни выторговать, ни обменять, нельзя сплести уловками. Разве, что только вымолить? Интересно, можно ли вымолить?
То что действительно стоит того, чтобы этого желать — очень простое, понятное и легкое. Приходит само и уже никогда не уходит, даже не продолжаясь физически. Послевкусие великого вечно.

— Привет! Рада видеть тебя здесь, Нина, как поживаешь? — чуть запоздалое, но легкое. На самом деле Софи не очень интересно, как поживает Нина, и это даже не эгоизм, не зацикленность на самой себе, просто у Нины обычная, не слишком интересная жизнь, просто всего лишь очередной слишком пространный вопрос.
И вслед за вопросом Софи в "Грацию" вошла Эстер. Софи махнула рукой в ответ подруге, оживляясь, чувствуя наконец по-настоящему азарт той игры, которую две женщины задумали устроить между собой.

Стоит признать, Софи предпочла бы себе в собеседницы Эстер, об этом и подумала пианистка, уже сейчас, загодя, зная, что сядет за столик к Эстер после первого же танца, не зависимо от того, какие чувства вызовет такой жест у Нины.
А еще Софи села самым красивым и выгодным образом из всех, положив тонкие руки перед собой на стол, тронув запястье левой и глядя нагло и самоуверенно в лица сидящих мужчин, всем своим видом как бы спрашивая, кто из присутствующих окажется достаточно смел, чтобы танцевать с нею.

- Да, сеньор Фернандо, про меня, - говорит Пипа.

Хозяин забыл про Пипу или делает вид, что забыл. Это ничего. Пипа кивает в ответ. Не стоит сердиться на хозяина по мелочам. Она не разбила ещё ни одной чашки. Прейскурант тут не причём. Жалко было бы разбить такую хорошую посуду. Пипе приятно иметь хорошую посуду. Вкус кофе зависит от того, куда его нальёшь. Керамика лучше держит тепло. Но не многие любят керамику. Её красота не для всех. Грубоватая красота, как у античных статуй, которыми так увлекался Маркус. Керамика уютна. Фарфор нежный, изысканный, ощущения праздника, чуть с горчинкой. Здешним дамам подходит фарфор. Конечно, это не первосортный фарфор, не лучший. Но хороший.

Хозяин делает вид, что не замечает её. Что она пустое место. Что ему всё равно. Пипа внутренне улыбается. Она не верит. Хозяин каждый день следит, чтобы никто не обидел старика Паскуаля. Пипа немного боится хозяина. Боится не угодить. Но сейчас она не боится. Ей хочется сказать ему что-то ободряющее. Новый оркестр, знаменитый певец. Где же он? Пипа не смеет ничего сказать.

- Хорошо, сеньор Фернандо, - говорит Пипа. - я сейчас же уберу колокольчик. Оркестр замечательно играет, сеньор Фернандо, это сказал тот американец.

Ничего такого американец ей не говорил, просто велел принести вина, но ведь подумал наверняка. Он показался таким довольным. Пипа хочет сделать приятное хозяину.

Пипа снимает с двери колокольчик. Он звенит печально и обиженно. Колокольчику не понять, чем он не угодил. Пипа гладит рукой теплый металл. Она берет у бармена высокий бокал с вином, пепельницу и зажигалку. У американца смешной акцент. У Маркуса много друзей-американцев. Он не посвящает Пипу в свои дела. Он редко приходит. Дети выросли.

- Это называется пепельница, сеньор, - говорит Пипа и чиркает зажигалкой. У неё не выходит, Августо всегда прикуривал сам. От спичек. Августо много курил. Пипе нравится запах табака. Пипа краснеет.

- Извините, сеньор, - говорит Пипа смущенно, - ваш заказ.



Пипа не прочь поболтать. Она бы сказала, что тоже кое-что знает об американцах. Её сын дружит со многими американцами. Пипа разбирается в американцах. Её ждут. Посетители хотят кофе. Она скользит тенью по залу. Старается не мельтешить. Хочется остановиться, послушать оркестр минуточку. Сейчас некогда. Она ставит кофе в фарфоровой чашке за столик леди. Пипа чуть хмурится. Леди больше бы подошла керамика. Посетительница сама похожа на античную статую. Такая же прекрасная и чуточку суровая. Ей совсем не подходит фарфор. Но керамики в кафе нет. Она любуется плавными движениями леди. Смотреть на неё так же приятно, как рассматривать узоры на чашках. Леди будто бы уже танцует в душе. Не так, как движется молодежь - бурно, словно волчок, и не так, как старик Паскуаль - обречённо, как последние, затухающие скрипичные нотки. Душа леди танцует неторопливо, с достоинством. Ровный огонь не опаляет - согревает. Пипа улыбается чуть виновато. Ей неловко, что не нашлось керамики.

Это был чудесный день зачершивший не менее хороший месяц. Дамы стряхнули с себя зимнее оцепенение и поспешили навести порядок в гардеробах. Кто-то чинил старые наряды, кто-то безжалостно выкидывал и заказывал новые. Клиентки щебетали, имя Шанель срывалось с их губ так часто что Эавита чуть ли не предугадывала чего хотят женщины. А женщины не мудрствуя лукаво хотели быть красивыми и стильными. Так или иначе сегодня она выдала своим работницам зарплату, добавила к ним щедрую премию и разогнала всех едва ли не на три часа раньше. Пусть отдохнут. Весь месяц девушки как и сама Эвита трудились не покладая рук почти без выходных и постоянно задерживались хотя их и не просили об этом. Портниха улыбнулась когда последняя из них упорхнула домой, сердечно распрощалась с управляющей и упорхнула домой. Сегодня она хочет вина, милонги и общения!

Такси, урча мотором, степенно и неторопливо ползло пр улицам выхватывая светом фар то растрескавшийся бок здания, то конфетно яркую кричащую вывеску. "Блеск и нищета Буэнос-Айреса" - отстраненно подумала Эвита. Она напевала мотив танго и постукивала туфелькой в такт.
Машина недалеко от кафе и девушка не забыв оставить чаевые поспешила туда. Так мотыльки летят на свет фонаря, разве что мотыльки не бывают такими дерзкими как Эвита и не хамят фонарям. Каблучки торопливой дробью отметили ее путь и она почти забежала внутрь спасаясь от дождя. Улыбнулась хозяину, тепло и приветливо, как старому знакомому хоть они и не были знакомы. Просто он казался такой же неотъемлемой частью кафе как и тот старик за столиком. "Грация" встретила Эвиту теплом, запахом кофе и сигар, музыкой и на душе стало спокойнее. Она тут почти как дома.
Серо-голубое пальто заняло свое место на крючке и преображенная Эвита в ярклм платье проследовала внутрь, купив походя билет на танцы и кивнув по пути Хорхе. Знакомый все-таки, а заметил он ее или нет, его проблемы.
Девушка проследовала за столик в дамской части зала, небрежно положила на край сумочку на длинной цепочке (все таки Коко гений) и заказала себе для начала кофе.

Облокотившись на танк, Вера наблюдала за манипуляциями с автобусом, Леший довольно шустро с ним управлялся, и переместить транспорт не составило труда. В голову пришла было мысль закурить в ожидании, но хлопнув по карману, Спица вспомнила, где оставила свои последние сигареты. Тяжелый вздох полный сожаления не заставил себя ждать, только сейчас Вера спросила себя, почему не осталась в кафе с Сергеем, поддерживать его состояние, пока не нашлась бы помощь более квалифицированная? Почему так категорично решила оставить парня одного в темном подвале, где за пару часов до этого убили и ранили, как минимум четверых человек? Плохое место, а они оставили там друга. Совсем одного. "Мы за ним вернемся" твердил голос лесника в голове девушки, да только никуда они не вернутся. Нельзя сказать, что Вера поверила и поэтому поступила так, как поступила, нет. Она сама приняла решение, не обсуждая и не советуясь, полагаясь на то, что с её мнением согласятся, кто-то и вовсе предлагал "разобраться" с парнем на месте, а Леший, по всей видимости, ей доверял. Решение приняла сама "молодец, Вера", язвительно похвалила себя девушка, значит и груз ни с кем не разделить, сколько еще таких решений придется принять?
Вера обогнула брдм и остановилась, глядя в ту сторону, откуда они приехали. На заснеженной дороге остался хорошо проглядываемый след от колес тяжелой машины. Только вот кому эти следы пригодятся? Глядя на дорожку, уходящую вдаль, Спица пыталась восстановить последние события в памяти, чтоб посчитать, сколько трупов они оставили позади.
- Официантка, - первой погибла она, - раз.
- Повар, два, Альбина, или кто она там, три.
- Человек пять - посетители кафе - восемь.
- сколько было убито на улице? Человек десять, не меньше.
- Маньячка, чувак в подвале, девочка на цепях. Господи.
Не замечая, как бубнит всё это вслух, Спица потихоньку сползла по стенке танка, уселась прямо на снег, оставляя пальцем черточки за каждого погибшего. Много трупов она насчитала, за десять своих жизней такого количества не пришлось бы увидеть.
- Снова на улице, еще два, здесь - пять... почти тридцать.
- И последний, - палец снова погрузился в снег и так и остался в последней незавершенной черточке.

Андрес раньше не мог никак понять, как человеку может быть «без настроения».
Настроение же, вещь такая. Как погода: ее ведь не может не быть. Она всегда есть, незримо, не ощутимо, но есть ведь. Хорошая, плохая, жестокая, буйная, яркая, нежная!..
И настроение.
Плохое, хорошее, радостное… Скука, уныние, горе, счастье.
Тысячи, миллионы оттенков.
Настроение всегда есть. Всегда…
Если ты жив, разумеется.

«Быть может, я умер?», — возникла закономерная мысль, которой удалось вырвать молодого человека из пустого созерцания залитого асфальта. Тело дрогнуло ознобом, напоминая о себе. Он промок. Рубаха на груди липла, а волосы оккупировали весь лоб, спеша так же попасть в глаза, и зацепиться за уголки губ.
Нет, он не мертв. Мертвые не чувствуют холода.
Тонкие, гибкие пальцы изящно скользнули во внутренний карман, вынимая портсигар. Ловко поднявшись со ступенек крыльца какого-то притихшего дома, Андрес хмуро окинул улочку, ища место, где он мог бы укрыться от назойливых капель.
Успел подивиться: и как он сюда попал?.. Стоило прекращать вот так, выпадать из жизни, и просыпаться в совершенно незнакомых местах.
Пройдя буквально, пару метров, он все же не выдержал, и отворил металическую крышку, спеша явить миру долгожданную сигаретку...
— Fesso… — тихо «похвалил» себя, узрев лишь потертый метал, окропленный мелкой пылью сухого табачного листа.
Он выкурил последнюю, еще вчера. С очаровательной (а на деле, полной отчаянной тоски) улыбкой, Андрес захлопнул портсигар, и погрозил пальцем хмурому небу:
— Тебе все мало?.. — риторический вопрос, и коробочка нырнула обратно в карман.
Ох нет, сдаваться он был не намерен. За сигарету он сейчас был готов если и не убить, то по крайней мере ввязаться в крепкую драку.
Шумный Буэнос-Айрес не спешил утихать в вечернее время. Сбежать с тихой, забытой богом улицы, удалось уже спустя минуту. Ведомый голосами, смехом и музыкой, молодой человек вальяжно вернулся в мир живых, тлея надеждой, если и не выкурить сигаретку, то по крайней мере немного охмелеть и забыться.

***


В «Грацию» он вошел резко, хмуро. Одной рукой пригладив влажные волосы, мужчина за секунду из побитого пса превратился в конкурентоспособного обольстителя. Разумеется, обольщать он сейчас собирался вовсе не дам: его привлек бар, совсем своим алкогольным разнообразием. Гость за короткий срок добрался до стойки, выстукивая по полу лакированными ботинками, и невесело оглядывая собравшихся.
— Виски, — хмуро изрек Андрес, и показал два пальца бармену, намекая на то, что ему хотелось бы получить большую порцию, — Курить можно?..
Мужчина постучал пальцами по губам.
— Не найдется?.. — спросил с надеждой, и тут же поморщился от ударившего по ушам музыкального шума. Оглядев местное разнообразие присутствующих, он скривился еще больше. Он никого тут не знал, но они все уже выводили его из себя.
Хохочущие сеньориты, их галантные кавалеры… чем счастливее были лица, тем мрачнее становился Андрес, всем сердцем ненавидя уже это место.
Хотя, с другой стороны, весь этот гам и шум наполняли его пустую от переживаний голову. Все лучше, чем остаться наедине со своими мыслями.

      Сумерки опускаются на город рано. Заключают в свои мягкие объятия кварталы, расчерченные улицами на огромные клетки. Приобнимают фешенебельные отели. Закрывают воспаленные глаза домишкам на окраинах.
      Небо умывается дождями с начала апреля, все никак не напитается влагой, не отойдет от сухого, холодного, пронизывающего ветра, завывавшего в трубах весь февраль.
      Вот и сейчас — кап-кап-кап — накрапывает. То стихает, то опять начинается. Капли такие маленькие, что не разбиваются об асфальт брызгами, а будто просто появляются на нем крапинками. Но уже смеркается, уже не видно, как появляются крапинки - просто мокрый, серый асфальт.
      По асфальту нервно цокают каблучки. По нему же шуршат шинами автомобили, с выпученными фарами несущиеся по проспектам, обгоняя дребезжащие трамваи. Город живет, суматошный, напряженный, суетящийся, но готовый вскинуться или затаиться. Беспокойный город на берегу океана, неожиданно пришедший в себя между приступами лихорадки. Сам себя оглушающий клаксонами и музыкой, сам себя волнующий и одергивающий. Недоверчивый город, в котором давно никому не было по-настоящему уютно.
      Кроме тех, кто еще танцует.
      На улице, разделившей Сан-Тельмо и Конститусьон, под навесом — дверь. "Грация" — гласит вывеска, не успевшая потемнеть от времени.
      А помнишь, брат, сто тысяч лет назад, тут была пивная, и девчонка заводная кружки подавала нам с тобой, и собаку, что качала головой?
      Но не стало пивной, подевалась куда-то девчонка (а может, постарела?), не стало и собаки по кличке Адмирал, которая в былые годы лежала на коврике у входа и провожала посетителей меланхоличным взглядом, давно забыв, как это – лаять.
      Пришел новый хозяин, выкупил место, выломал старый гнилой пол, постелил хороший новый, нанял толковых официантов вместо одноглазого Лопе (а девчонка, стало быть, вспомнилась из другой пивной?), купил мебель...
      Да кто он был такой?
      А важно ли это? Сейчас прямо важно тебе?
      Ну, тогда заходи и посмотри. Вот он стоит у стены, Фернандо Вальдес. В руке стакан, в котором льда больше, чем виски, на лице улыбка. Это снисходительная улыбка — он же хозяин! И не просто хозяин, для него "Грация" — не источник дохода, а больше так, развлекалово. Видно, любит танго послушать. У него, вроде бы, типография, магазин... Оборотистый малый. Хотя какой малый — роста-то он высокого. Но снисходительность его улыбки — теплая, приветливая. Он улыбается всем сразу, всему залу, а некоторым, кого знает, пожимает руки. Пожмет руку — крепко, но не так, чтобы пальцы захрустели, или поприветствует даму легким поклоном. Перебросится несколькими фразами, посмеется, в полуулыбке обнажая хорошие белые зубы. Кивнет холую-официанту — тот принесет бокал вина, проводит гостя к зарезервированному столику. Да, есть такие, кого Вальдес привечает. Но немного.
      А почему ж я сказал "любит послушать" танго, а не потанцевать? А черт его, Фернандо Вальдеса, разберет. Шаг у него, как у опытного танцора — наметанный глаз не обманешь. Только что-то наметанный этот глаз ни разу не видел его на танцполе.
      И еще тут есть один явно нетанцующий, только совсем другого пошиба — это Старик Паскуаль. Сидит, ногу на ногу закинув, палочку приобняв, курит. Смотрит на оркестр, грустно и как будто с какой-то надеждой. Как заиграют — так начнет ногой "дирижировать", а на лице у него появится выражение тоски и тихого удовольствия, сродни тому, когда хороший парикмахер ловко и бережно наводит порядок на голове, а ты сидишь у него в кресле, спокойный, но не одурманенный, собранный, и в то же время унесшийся далеко отсюда. Прогнать бы его, чтобы столик не занимал с одной чашкой кофе, давно уж выпитой. Но Вальдес его отчего-то терпит, хотя попрошаек вообще не жалует. Да Паскуаль, впрочем, и не попрошайка.
      А оркестр тем временем весь собрался.
      Афишка на входе не соврала, по крайней мере по первому пункту — Малерба собственной перцовой, со своими музыкантами. Он сейчас популярен: крутился на радио да и вообще — он же в двадцатых покорял Европу! Казалось бы, что там в Европе могут знать и понимать в танго? Ан-нет, раз человек добился успеха по ту сторону океана, в Парижах да Мадридах, значит, силён, значит, надо и нам послушать. Малерба, к слову, держал нос по ветру, и, сообразив, что сейчас модно на Ла-Плате в плане музыки, стал рубить четкие, ритмичные танго, но не так жестко и бескомпромиссно, как Король Ритма. Его композиции легко танцевались и оставляли любителям лиричности отдушину в виде скрипичных соло. Ему бы подошла фразочка навроде: "Мой оркестр играет не для вечности — он играет для вас".
      Афишка также обещала, что будет петь Медина, но он пока не появлялся. Еще один певец должен прийти в качестве гостя, а позже, вторым, будет играть старый, знаменитый оркестр, но какой — сюрприз! Рисковый ход, на самом-то деле — дорого два оркестра приглашать, да еще и хороших, и деньги могут не отбиться, а ведь народ не знает, на что идет. Но, значит, Вальдес себе мог позволить шикануть и поиграть в интригу. И, судя по тому, как активно люди в зал набиваются с самого начала — не прогадал с этим хозяин.
      Музыканты чувствуют себя раскованно, болтают, оглядывают зал. Скрипач мягко улыбается, банденионист вполголоса шутит, поглаживая свой потертый инструмент, контрабасист пьет кофе, поставив фарфоровое блюдечко на фортепиано. Только пианист сосредоточен и немного хмур.
      В "Грации" довольно шумно — хлопают двери, суетятся официанты с подносами, старые знакомые болтают между собой — еще не отошедшие от рабочей недели в пятничный вечер. Сразу направо от входа — бар: тут и виски, и канья, и ром, и текила, и джинн, и коньяк, и вино, и все, чего душа пожелает. Для тех, кого алкоголь не прельщает — кофе и матэ. Спереди — проход в кухню, по левую руку от него — лестница на второй этаж, по правую — дверь в уборные. Кстати, в дамской комнате висит огромное зеркало, перед которым можно поправить прическу, подкрасить глаза или просто бросить наметанный взгляд, чтобы понять: все, мимо такой неземной красоты ни один мужчина пройти не сможет, усовершенствовать совершенство нельзя!
      Дальше налево — танцпол и расставленные вокруг него круглые столики. Правая сторона — для дам, левая — для кавалеров, а те, кто пришел со своей парой, не созрел для кабесео или просто хочет пообщаться с друзьями садятся посередине, ближе к бару. А в самом дальнем углу — невысокая сцена с микрофоном.
      Все, пора начинать! Малерба кивает своим ребятам. Медины по-прежнему нет, но их это, кажется, не смущает. Они кивают в ответ — поехали!
      ♫ ссылка Ricardo Malerba – Charamusca
      Музыка будто маленьким аккуратным ножичком взрезает гомон, прорывается сквозь него, разбивает, как волнолом — и разговоры начинают стихать. Но не прерываются сразу. Это ведь не консерватория — люди пришли развлекаться, а не внимать с открытыми ртами. Да и как не закончить беседу, как не поделиться последними сплетнями, как не дослушать хорошую шутку или историю?
      Для затравочки Малерба выбрал "Языки пламени" — витиеватую мелодию с ненавязчивым скрипичным соло. В меру игривую, в меру драматичную. Он как бы хочет вам сказать: "Это будет веселый вечерок, не засыпайте! Идите! Танцуйте! Это все для вас! Вы же пришли за этим!"
      И вправду, почему бы, отложив сигару или поставив чашку кофе, не найти глазами ту, которая заинтересовала еще раньше, когда ты только в первый раз окинул взглядом залу... А потом, если взгляд зацепится за взгляд — и подойти.
      Или все же посидеть еще, подождать, когда музыка будет больше подходить к настроению.
      Почему бы и нет? В танго торопиться не стоит.

Старик оказался странным соперником. Начал, как профессионал- грамотная атака, потом защита в ответ на дебют, не было ни одной ошибки, пресущей новичкам или просто любителям. Видно что дед видет доску и чья возьмет было сложно сказать, не смотря на казалось бы захват центра черными. Агрессивная игра предпологала размен и постоянное прощупывание обороны, вывод ладей, активную игру за ферзя- но чувствовалось, что оборона уверенно держится, белые не поддавались на провакации. Не получалось развить успех не смотря на захваченный центр.
А потом Сергей ошибся- поставил вилку, не заметив угрозы своему ферзю... Но старик просто увел из-под удара фигуру, вместо того, что бы забрать ферзя.
Нет, конечно бывают тактики, при которых конь ценится выше ферзя, опять таки многое зависет от позиции.
Парень всматривался в доску, ища подвох- что он не увидел? Нет, не было никаких аргументированных причин игнорировать возможность размена в пользу белых. Опытные игроки таких ошибок просто не допускают. Через пару ходов развалилась защита белых- оставили не прикрытой заднюю линию и диагональ чернопольного слона, чем тут же воспользовался Сергей. Остальное было дело времени- победители в своём небе не воюют...
- Шах и мат - первые слова, прозвучавшие от Сергея с момента встречи.

- Вопрос говорите? - парень задумался. Кроме того его беспокоила прошедшая партия, нет, конечно выигрывать приятно- но поддавки он расценивал как оскорбление.
Да и что спрашивать? Он даже не успел это обдумать- да и играл скорее ради игры, а не ради приза, и вот...что с ним делать?... Спросить как убить всех обморозков? Как всех от них спасти? Ох кажется прямого ответа на это он не получит... Спросить про родных- но парень не был уверен, что хочет услышать ответ... Спросить можно ли задать его позже? - а в этом случае это не будет засчитано за вопрос. Старик улыбнется, скажет нет и исчезнет...
Да уж, поистенне не желанный приз. Можно бы было его обменять на что-то полезное...да уж. Ну, не стоит испытывать терпение не понятной сущности..глюка....кем бы он не был.
- Как мне победить в этой битве?
И пока дед не успел ответить и раствориться в воздухе или что с такими вот происходит, добавил.- Вы говорили партейку-другую, к тому же я чувствую себя...обманутым. Моя очередь за белых.- Улыбнулся Сергей, ставя на место черную ладью, пожертванную в конце партии, что бы отвести угрозу от ферзя.

- Лес у меня патроны кончились!
- Кто же тебя стрелять учил то, дитя неразумное? Это же тебе не компьютерная игра... - Лёшка поставил оружие на предохранитель и, вытащив запасную обойму скинул Эльбрусу. Принялся менять и свой магазин.
- Ты всегда должен точно знать, сколько у тебя осталось патрон и когда подходит время перезарядки... Давай сюда пустой.

Дождавшись, когда горец выберется из под машины и передаст обойму , Леший наклонился к люку.
- Вера, Маша, вот вам гостинчики. Будем учиться снаряжать магазины...
Разумеется, подсумок с обоймами Гиви так и остался возле сиденья.
Алексей поцокал языком и решил закурить, но вовремя спохватился. Лезть в машину с сигареткой нехорошо, там же девушки, будущие матери. Незачем им гадость вдыхать, пусть и отфильтрованную через чужие лёгкие.
- Гиви, на караул. Девушки, осторожно, я спускаюсь...

Оказавшись внутри, егерь первым делом добрался до подсумков с запасными обоймами. Мало ли что может произойти, потом полез в вещь мешок за пачками патрон и наткнулся на обоймы маслят девятого калибра. Удивленно присвистнул.
- Вот те на! Когда это Серый успел? Ща, барышни, простите за неудобства. В тесноте да не в обиде.
Подтащил свой ранец, извлёк ПМ и примерил к нему обойму. Зарядил и отложил в сторону на сидение.

- В общем так. Аккуратненько по одному, продавливаем пружину нажатием на пулю патрона находящегося в магазине очередным патроном и одновременно досылаем его в магазин...
Лёшка наглядно продемонстрировал, как нужно действовать, поскольку лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Мало ли, когда эти знания могут понадобиться.
- Хорошо, это когда вот так... - взяв пригоршню боеприпасов, Леший сноровисто затолкал их в магазин. Потом взял один патрон и выщелкнул их обратно. Протянул девушкам по магазину.

- Тренируйтесь, этот навык может спасти наши жизни. Я наружу. Как закончите, вылезайте...
Мужчина пристально посмотрел на уставших девушек. Не тут их место, а возле любимых мужчин. В тепле и уюте. Да только где же его сейчас взять? Про мажорку он уже и думать забыл, сидит себе деваха в уголке тихонечко, в шубку завернулась и молчит всю дорогу. Балласт, но не по мужски бросить её. Придётся тащить, покуда не получится пристроить в безопасном месте.
- Мы с Гиви пока завал из тел разберем и автобус попробуем подвинуть, чтобы проезд был. И да, кто-то устроил пикник на обочине. Мясо, картошка, мангал ещё горячий перевернут. отморозки не сильно похожи на свежих, значит где-то рядом есть или были живые. Вон и щен лаем заливается. Все вместе и посмотрим. По одному не ходим, минимум парами. Вера, будешь выбираться прихвати аптечку, Маша... - Тут лесник задумался, что можно поручить девушке еще не отошедшей от шока после неудачного обучения стрельбе.
- Маша, на тебе мажорка. Присматривай за ней.
Подобрав пистолет с сидения и сунув его в карман, Лесник выбрался наружу, размышляя, что в их малой команде есть механик-водитель и медик, вторым номером мысленно был назначен Эльбрус, оставалось решить, кто будет стрелком. Может быть Машу научить пользоваться КПВТ раз с обычным огнестрелом не получилось?

- Гиви, ты с лева, я справа. Выходим, осматриваемся. Если чисто, то я на караул, а ты займешься телами. Потом попробуем сдвинуть автобусы... - Лёшка виновато посмотрел на собеседника и жестом указал на раненный бок, мол и сам бы справился, да ранение не позволит.

- Ну, спасибо, бля, - Вера в удивлении разводит руками, пребывая в небольшом недоумении от нескончаемого потока благодарных пациентов. Качая головой и посылая мысленно всех в задницу, идет к окну кухни и достает сигарету, осталось три. Последний раз, кажется, она заглядывала в пачку, когда они ночью болтали, сидя в карауле. Казалось, будто целая вечность прошла. Зажигалка замерзла и не хотела гореть, на кухне стало подмораживать, газ уже не грел, благодаря кое-чьей инициативе, а сквозь разбитые окна в зале, холод беспрепятственно мог проникать в помещение, вытесняя и без того слабое тепло. Спица залезла с ногами на подоконник и наткнулась глазами на трясущуюся девушку,
- Как вы мне надоели, - имея в виду окружающих баб, сетовала Вера. Наконец зажигалка заработала, - девушка! - позвала она погромче, - мы собираемся валить отсюда! Если нет желания примерзнуть на век к этой табуретке, то советую собирать вещички и становиться в конец очереди желающих.
Возможно, это звучало грубо, но такая вот манера разговаривать в некоторых ситуациях была необходима. Чем больше сюсюкаешь, тем больше тупят, а Вере каждый день приходилось работать с людьми в не совсем адекватном состоянии. Очень любили хозяева пациентов жалобы писать на "малолетнюю хамоватую ветеринаршу", и не убедительно для них было, что зверюшка цела и невредима, главное-то вежливость. И точка.
Указания все были выполнены, желающие вылечены и, устроившись поудобней, Вера решила спокойно и молча посидеть на подоконнике, пока сигарета не закончится. Ну, или пока не позовут.

Совсем недавно, вот только вчера, мужчина в поношенной одежде и странным платком на лице, был очень доволен своими делами. Все проходило идеально. Получил хорошую награду за выполненную работу и решил это пропить в трактире. Кружка, вторая, третья. Щелчок. Громкий, сухой и естественный. Словно это был щелчок пальцами ловкой руки какого-то злого гения. Вслед ща щелчком ударил свет. И теперь лишь гадать стоило, не игра ли воображения это все? Вчера ли это все было... и было ли вовсе. Если это игра воображения, то у нее неплохое соло...

Краткий миг непонятных, мутных воспоминаний, с белым светом, глухими голосами и вот... Тьма. Тьма всегда закрадывается в самые дальние углы и радостно щекочет нервы даже самого крепкого бойца. И лишь алкоголь может это остановить, ибо он глушит рассудок, словно фатонная бомба.

Мужчина резко открыл глаза. Это было его ошибкой, ведь теперь, словно Девятый вал, на его голову нахлынула боль, что импульсами била в виски, занимая главенствющее положение. Мужчина все еще лежал, а его тело донимала дрожь. Сжав свои зубы чуть ли не до скрипа, он пытался угомонить свое тело, но ответом на приказы тонких сплетений нервов, тело отреагировало мерзким, сухим и режущим горло кашлем. Приступ кашля стал донимать куда страшнее треклятой боли в голове. Двадцатый не выдержал этого стенния и поднял корпус теля, приводя себя в чувство.

Спустя минуту... или две, кашель отступил и мужчина жадно хватанул дозу спертого и затхлого воздуха ртом. Не будь на его лице маски, Двадцатый вновь бы закашлял, но уже от гадкой пыли в легких. Голова все также болела, отчего он лег. "Нужно приходить в себя... и поскорее" - такими были его мысли. И неспроста. Он стал вертеть головой, осматриваясь. Ничего годного не увидеть в таком положении. Но и этот осмотр принес плоды. Он заметил тусклый блеск металла, протянул руку и нащупал предмет. Кожа перчаток не дала нужной информации о том, что он нашел. Поэтому Двадцатый решил вытащить предмет и утолить свое любопытство. В руках его оказалось мачете. Плохой работы, изношенный и с рукоятью, которая давала знать, что мачете повидала не одного хозяина. Но это лучше, чем голые руки.

Спустя некоторое время в лежачем состоянии, мужчина нашел в себе силы и поднялся на ноги. Сперва, он сел, затем попытался плавно встать, но его тело не послушалось. Он упал и лишь после резкого толчка, Двадцатый нашел опору за столик и выпрямился. Ох, тяжелое утро... или день. Пока не известно.

Глаза мужчины слепило от дурмана боли. Он рассмотрел комнату - она не предвещала опасности, нежели еще двое неизвестных. Что же, он сжал покрепче мачете и посмотрел на неизвестных. Сухой рот и горло не хотели, но преодолев это нежеланье, Двадцатый все же выдавил короткую фразу, дающую достаточно информации тем, кого он видел,
- Не знаю, черт побери, кто вы двое. Но без боя я не сдамся выродкам вроде вас... Так что советую трижлы обдумать, хотите ли вы уйти отсюда без рук. Если уйдете вовсе.

Голос мужчины не дрожал, а низкий и хриплый голос выдавал внушающую интонацию, что могло ему помочь с блефом о руках и ногах. Ведь он был настолько слаб и подавлен, что с ним и ребенок цыгана с палкой справится.

Не будет? Даст время? Да что это значит?!
Всё тело болит, один пинок и он снова на земле. Да кто она такая?
Ярость кипятит кровь, глаза наливаются алым. Он бы кинулся на неё с топором, если бы мог встать… и тут же умер бы- пришло осознание.

Парень тяжело поднимается на ноги, оглядывается в поисках девушки, но её уже нет.
Бывшие рядом воины- кто одаривает презрительным взглядом, кто сочувственно мотает головой. Это он их братьями назвал? Да откуда вообще это ощущение кровного родства с незнакомыми людьми? И почему ему нравиться сражаться рядом с ними?


Бой барабанов прервал бег мыслей, вновь проснулись инстинкты, заиграл боевой гимн. Осталось только подчиниться…


Толпа бледных людей, вооруженных длинными копьями и одетая в набедренные повязки надвигалась на армию Отца. Воины не стали дожидаться пока те добегут и ринулись навстречу. Началась еще одна кровавая битва...


……..


Сергей лежит на спине и смотрит в серое небо. Глаза не моргают, легкие большими глотками качают воздух. От плеча к солнечному сплетению тянется сочащаяся кровью рана.
Глубокий вдох...выдох.
Только что закончилась двадцать третья битва, в которой он участвовал в этом безумном мире.
Сначала были жнецы, потом какие-то бледнокожие индейцы, потом татуированные пигмеи, потом ещё кто-то.
Всех перемалывали воины Отца, всех обращали в бегство, тех же кто не признавал позора показать спину-умирали. Пленных никто не брал, никаких переговоров, никакой жалости.

Раз за разом все новые и новые орды Врагов пробовали на прочность легионы Отца. Раз за разом на поле сечи оставался кто-то из братьев. Битва- обход раненых, удар милосердия тем, кто не мог больше встать, короткий отдых и снова в бой.
Чья-то тень закрыла солнце, чьи искаженные серым небом лучи с трудом пробивались, даря этому безумному миру свет серых оттенков.
- Встанешь? - послышался голос. Сергей повернул голову и увидел мужчину в лорике и гладиусом в руках. Парень уже ничему не удивлялся, и воспринял Римлянина, как вполне обычное явление для этого места.
- Да. - последовал ответ.
- Так почему не встаешь?
- Устал.
- Мы не устаём, Отец даёт нам силы, нам не нужны сон, еда и вода - гладиус качнулся в направлении шеи. Все было просто; ты либо сражаешься, либо убешаешь и умираешь от руки братьев, как трус, либо схлопотал рану из-за которой не можешь больше стоять и ждёшь удара милосердия. Похоже римлянин решил, что солдат просто растягивает предсмертную агонию и просто бредит.
- Ладно- поморщился парень- просто пялюсь в небо, думаю зачем это всё, зачем мы сражаемся?
- Новенький? - понимающе хмыкнул римлянин, убрал гладиус в ножны и протянул руку, чтобы помочь Сергею подняться. Он был прав- парень и правда не чувствовал никаких потребностей, а стоило только выдохнуться во время тяжелой битвы, как сила вновь наполняла тело.
- Мы сражаемся с врагами, потому что они враги. Мы убиваем их, пока они не убили нас. Во славу Отца.
После той безумной женщины Сергей так не с кем перекинуться и парой слов. И сейчас был искренне рад собеседнику.

23 битвы, сколько он здесь? Неделю? Месяц? За всё это время солнце ни разу не село...если оно тут вообще есть.
От размышлений оторвал резкий рывок за руку. Через мгновение парень оказался вновь на ногах. Как раз во время. Забили барабаны, явился новый враг. Снова в бой.


…..


269 битва.
Кровь на руках, кровь в волосах, берцы тонут в месиве серой кровавой почве.
В мире осталось всего два цвета- серый и красный. Небо и земля- серая, все остальное красное…
Прыжок, ноги выталкивают тело вверх, чтобы через мгновение страшный топор вонзился в череп очередного врага. Кто теперь? Чернокожие, высокии, зубы заточены на подобие акульих, в руках вилы…
Лезвие входит в макушку, проламывая кость, две сотни битв научили бить правильно, топор больше нигде не застревает. Взмах- обух вбивает лицо в черепную коробку еще одного черного зубастого монстра.
Кровь, кость, отсеченные конечности и кровь. Целые реки крови…
Где эта девчонка?...


……


423 битва.
Не человек- машина…


……


1025 битва.
Безумие...битва за битвой, это никогда не закончиться. Где эта чертова девка? Где она?!


…….


2397…
Я начинаю забывать себя… остается только эйфория битвы и кровавые реки вокруг


…….


????.....
Враги, кругом враги, нас окружили. Похоже, это конец. Эти четверо парней с которыми мы каким то образом стали … друзьями..товарищами...настоящими братьями….


Авлинас- тот самый римлянин. Обгоревшая по локоть левая рука, темный взгляд- всегда холодный.


Ричард- американец? Светловолосый здоровяк- одет в изорванную и залитую кровью мультикамовскую форму, знает кучу американских анекдотов про мексиканцев, кого-то мне напоминает.


Ганс- на самом деле он не помнил своего имени, говорил только что его родина- Германия. Он был тут слишком долго...забыл своё имя… когда я спросил у него сколько битв он тут провел- ответ был страшным. Сбился где-то на 30000…да, тут не было смены дня и ночи, поэтому время мы определяли битвами...


Фирнтштдрафт- долго не мог выговорить его имя, но было много время для тренировки...очень много. В отличие от Ганса, имя помнил, но на этом всё…Неужели и меня такое ждёт? Полное забвение и вечная битва. Когда я начну забывать прошлую жизнь..семью, имя...хотя дойдет ли до этого? Похоже сейчас наша история подойдет к концу.


Странно, но никто из нас так и не рассказывал другим своего прошлого, это было чем то вроде табу. Прошлое тут не важно..и говорить о нем было больно. Тем более как вернуться никто не знал. Для нас всех было только настоящее- а наше настоящее- вечная битва. К тому же...кажется я начинаю забывать...может это и к лучшему...


Нас пятеро, их….легион...
-Господа- шепчет Авлинас- для меня было честью… да принесет ваше оружие мне милосердие, если я упаду.
Эти слова разносятся эхом от еще четверых. Это было что-то вроде клятвы, ритуала.


Безумие битвы, враги лезут, расталкивая друг друга, тянут к нам руки, становится холодно...что-то напоминает.


Адреналин, ярость, битва…страх. Страх? Откуда, когда я вообще его в последний раз ощущал?


Топор летит в лицо синелицый твари, кроша лед. Странно, до этого из всех текла кровь. Прыжок, замах, удар ногой, топор рассекает воздух-круговой удар- ледяные люди рассыпаются на ледяные кристаллы.
Топор застревает в груди ледяного великана- странная тварь- на метр возвышается над головой. Не привычный враг, твердый, надо приспособиться.
Взмах...отлетает обледеневшая рука, взмах- топор срезает верхнюю часть черепа. Взмах...ледяное крошего.


Их слишком много, но за спиной братья, они прикроют, мы заберём многих тварей с собой в ад.


Лед...холод..ледяные руки...


Вокруг всё завалено ледяным крошевом, холодно, кровь, покрывающая тело с головы до ног, до этого не успевающая высохнуть, начинает замерзать….


……
Сергей оглядывает поле битвы. На своих ногах стоит только он. Ганс- разорван пополам одним из этих высоких ублюдков. Фирнтштдрафт - погребен под кучей обморозков, похоже его просто задавили- вверх вытянута рука с полуторным мечом. Сегодня он собрал хороший урожай. Ричард- из горла торчит длинная сосулька.
Авлинас- улыбается, шепчет..- исполни обещание… его горло сдавленно ледяными руками, ногти впиваются в горло. Руки отрубить от тела обморозка получилось, но разжать руки… мучительная и болезненная смерть.
Мрачный Сергей подходит к товарищу, подносит лезвие топора к горлу и делает горизонтальный разрез...горячая кровь хлещет из артерии, рука закрывает веки… Несмотря на множество проведенных в битв, это было первое милосердие от рук Сергея.


Парень садится на землю. Вдалеке слышатся ликующие крики братьев. Очередная битва выиграна.
Они умерли, так просто. Тысячи битв и ради чего? Такого конца?
- Для чего это всё, Отец?! - кричит Сергей в небо.- За что мы сражаемся?!
Казалось бы сердце должно было давно ожесточиться, превратиться в камень...но почему-то смерть товарищей стирала нарощенную скорлупу… из глаз текли кровавые слёзы….

Холодно..гребаные обморозки...стоп! Это где-то уже было. Да..смерть товарищей и холод...попытка выжить...новые товарищи..попытка всех защитить...ошибка...проклятый газовый баллон…
Вспомнил, воспоминание нахлынули волной. Холод, обморозки...Лёха, Маша, Эльбрус, Вера… чёрт! Я виноват….
Назад, вернуться назад… как я мог забыть?
Простите братья, я вспомнил за что я сражался. Назад...мне надо назад.
- Отец! Молю о прощении! Мне тут не место, я должен быть там. У меня есть своя битва!- Сергей падает на колени, опираясь на топор и смотрит в небо. Из глаз текут дорожки слёз, смешанных с кровью… Отец!

"Все, все, что нажито непосильным трудом, все ж пропало!" твердил в голове Олега голос Шпака из старого советского фильма, пока парень меланхолично рассматривал свои босые ноги на фоне серого неба. Странно. Утверждали, что смерть от холода - лёгкая и безболезненная. Что же голова так раскалывается? Может, из-за этого голоса, который продолжает перечислять пропажи: "...Берцы зимние, Сайга отечественная, коллиматор импортный. Два коллиматора."
Оглянувшись на звуки выстрелов, Волков обнаружил часть пропажи. А ещё - телепортирующихся девочек. Отлично. Среди кучи гипотез, пытающихся объяснить происходящее сумасшествие, уверенно вышел вперёд "прорыв варпа". Какая-то сила даёт материальность порождениям коллективного человеческого подсознания, и уже эти порождения дают звездюли всем подвернувшимся. И что теперь с этим делать? Был бы он космодесантником, ответ ясен. Превозмогать. Имперским гвардейцем? Умирать во славу Императора и Империума. А вот что делать являясь простым инженером сервисного центра по обслуживанию офисной техники? Неизвестно.
О, а вот и Снежная Королева появилась. С поправкой на местный колорит, конечно. Целая ночь прошла? И как они только дуба не врезали за это время, не от холода, так от избыточного давления в голове? Касание ледяных когтей по лысине, если абстрагироваться от всего остального, пожалуй можно было бы даже назвать приятным.
Хм, интересно. Снежная Королева предлагает вывести на снегу слово "вечность" чужой кровью. В награду даже не весь мир и коньки впридачу, а целая жизнь. Или нет. Она сказала "отпустит". Под это слово много всего подвести можно.
Обжигающий удар цепью стимулирует двигаться. Подняться, оглядеться, подобрать метровый кусок арматуры. " Какая странная у вас шпага, мьсе. Это арматура, сударь!" Рот кривится в ухмылке. Пара прыжков, разогнать кровь, хоть немного. Провернуть прут в руке, приноравливаясь к балансу. И начать.
Олег двинулся по полукругу, постепенно приближаясь к Михаилу, но вместе с тем занимая позицию ровно между мужчиной и ближайшему к Королеве стражу. Взгляд в глаза Михаилу. В своём взгляде - ни ярости, ни отчаяния. Скорее - решимость и вопрос. И левой рукой - приглашающий жест.
- Станцуем?

- Вот дурак,- слышно в кабине бота, Ведь Вальтес сразу же дает своему боту задний ход, с двух передних пулеметов срывается очередь...

Услышав про гигантского паука, ефрейтор решил просто отнести её в категорию "ещё одна апокалипстическая херня" и пока про это забыть. Сейчас не времени не средств с этим разбираться.

Сергей внимательно слушал каждое слово Алексея- как примерный студент перед экзаменом последнюю лекцию. Старался запомнить все, что он говорит. Сам солдат не был силён в медицине, но сейчас на сколько хорошо он сможет усвоить теорию- зависят жизни. И он не может позволить себе облажаться...на этот раз. Оставаться единственным на кого могут надеяться остальные- было просто страшно.

Парень помог избавиться Алексею от рюкзака, и только тот оказался у него в руках, а Леший попросил осмотреть его рану, как вдруг у него подкосились ноги и он сполз на пол.

Этого парень и боялся больше всего. Остаться в одиночестве в окружении людей, которым требуется срочная помощь. Единственный кто ещё пока держался - потратил последние силы и похоже собирался расстаться с сознанием.

Чёрт, и что делать? Кому помогать первым? Паника была готова захватить рассыпающееся сознание. Руки трясло, нервный комок подступил к горлу...

Стоп. Нельзя. Нельзя паниковать. Алексей дал команды, осталось их исполнить. Да, лучше так, так будет проще. Отставить эмоции, отставить сомнения, выполнять приказ!

Дав себе такую дикую установку, Сергей приступил к делу.

Первое.
Мария - огнестрел. Артерия - перетянуть. Руки уже не дрожат, разум холоден, как когда картошку чистишь. Привычно, без эмоций.
Руки находят толстый жгут, глаза устанавливают месторасположение артерии. Жгут - прямо поверх одежды выше раны - прямо на тело нельзя. Удостовериться в качестве перевязки. Жгут обвязан плотно. Дыхание у солдата ровное...всё просто. Не сложнее, чем завязать шнурки. Как просто, когда знаешь что делать...

Дальше.
Плотный бинт, пакет с порошком.
Рану - промыть. Сергей вынимает из кастрюле мокрую прокипячённую тряпку и аккуратно обтирает вокруг раны.
Теперь самое сложное - с виска падает предательская капля пота, сердце начинает биться сильнее, напоминая, как глубоко не загоняй свою человечность - роботом стать не получится...
Вместо хирургических щипцов - плоскогубцы мультитула... эту часть Леший описал, как "вытащишь пулю" - всего два слова для нескольких минут эмоционального ада...
Отставить...
Рука крепка сжимает ручки хитрой приспособы, губы инструмента продавливают вниз кожу, обнажая хвост куска свинца. Как просто их выпускать из ствола автомата... а вот вытащить из человека... ещё одна капля пота скатывается с виска к подбородку...
Есть, ухватил - рывок на себя, вверх. Плоскогубцы крепко вцепились зубами в ненавистный свинец.
Кровь..снова кровь, буд-то её вокруг не достаточно...отставить! Думать об этом некогда - кровь и кровь - просто декорации.
Станин.
Руки рвут пакет, высыпая порошок прямо на открытую рану. Не сложнее, чем засыпать раствор в форму...
Повязка.
Плотный бинт ложится на предплечья, плотно затягивая рану. Ещё оборот...и ещё. Узел... обрезать лишнее. Всё.

Хочется просто упасть в объятия холодного пола...

Вера... точно, ещё не всё.

Очередное вторжение в аптечку Алексея - в руке две белые таблетки, старая фляга солдата и пенал с противошоковым комплексом. Через секунду Сергей уже возле девушке.
Дать таблетки...вот только Вера без сознания. Задача усложняется.
Значит надо будить, но сначала укол.
Парень вскрывает пенал, достаёт три ампулы. Благо видит такой наборчик не в первый раз.
Вскрыть ампулы, набрать в шприц, выпустить воздух.
Найти мышцу, в которую колоть. Самая очевидная мышца для подобных целей оказалась не доступна, т.к. девушка лежит на спине. Переворачивать страшно из-за раны.
Ну, значит переднебоковая бедра...ибо третья мышца, куда можно колоть такие препараты - на спине.
Сергей сильно смущаясь и моля всех богов, что его не поймут не правильно - стягивает с безсознательной девушки джинсы, обнажая правое бедро.
Спиртовой салфеткой смазывает место укола в верхней части мышцы и втыкает под углом 90 градусов иглу сантиметра на 1.5-2... лекарство медленно перетекает из шприца через иглу...
Вот шприц вытащен, а парень поспешно возвращает на место джинсы. Ощущения - как после прогулки по минному полю...
Несколько глубоких вдохов, что бы собрать мозги в кучу и заставить перестать трястись руки.
Перевязки, уколы, вытаскивание пули... как то это слишком...
Сергей вспоминает про таблетки, и что девушку надо бы возвращать в сознание, всё-таки она тут медик, а надо ещё Алексея вытаскивать - парень сильно измотан и уже слабо верит в свои силы. Опытные руки сейчас очень бы пригодились.
Нашатырь так нигде не попался. Какие ещё альтернативы?... Сергей где-то слышал, что предки использовали жжённый конский волос... но коней не наблюдалось. Парень принялся шариться по шкафчикам кухни, в поисках чего-нибудь резко пахнущего. Почти сразу под руку попалась бутылка уксуса.
Несколько капель на кусок ваты - поводить перед лицом пострадавшей...

Накидываюсь на бота с плазменным тесаком

Йо-Йо разлеглась. Всего на секундочку только. Растянулась блаженно на горячем песке, как кошка, и рывком села, щурясь на солнце.
- Погодка....убийственно хороша! - воскликнула она.
- Пора не пора, убью нахер всех. Кто не спрятался, тот не спрятался. Раз, два три, четыре, пять, иду яйца отрывать, - перебирая в голове детские считалки, она болтала ногами, рассматривала новые игрушки и не забывала улыбаться телекамерам, которых, она просто уверена, здесь было дохрена.

- Ой, остренько, ммм...- тронув лезвие обоих ножей кончиком языка, она положила их рядом, на песок. Мачете досталось особое внимание, - Большоооой ножичек, люблю тебя, - звонко чмокнув, заткнула за пояс, потом поняла, что ходить неудобно ни разу, призадумалась. Рассовала по карманам ножи, мачете в руке взвесила, наградила картриджем станнер, приложилась к бутылке, причмокнула.
- О-ХУ-ЕН-НО! - интересно, запикают её нецензурщину в эфире или у них передачка 18+ и можно даже трахаться на весь мир.
Призадумалась два. Молния поползла вниз, обнажив на груди надпись "Рики Пусик", уходящую хвостом промеж сисек, примерно 0,5-го размера.
- Котики, мне понравились ваши подарочки! Хочу ещё пистолетик, - надув губки, скуксилась Йо-Йо.

- Риз, спасибо, - сказала Джо. "Спасибо" это было чересчур немного, Ризу надо другое. Ризу надо понимание того, что он неповторим и необходим, как рулон туалетной бумаги при поносе. То есть, почти как воздух. Но Риз это и так знает. - Я уже тыщу раз просила тебя: одеваюсь я сама, я еще не такая старая и больная, чтобы нуждалась в помощи в этом деле. Впрочем, если у тебя хватит терпения лет на пятьдесят-шестьдесят, возможно, тебе повезет.

Она потянулась, и спросила:
- А нельзя завтрак в постель? Мне не хочется вставать.
На самом деле ей было все равно. Все равно рано или поздно придется встать и одеться, почистить зубы, накрасить глаза и наложить макияж, причесаться, короче, привести себя в порядок. Важен был лишь порядок, в котором она приводила себя в порядок. Ну и еще проверка границ. Джо было интересно, когда Риз начнет дергаться.

Когда за спиной чернеют плавники, суша кажется безопаснее. Но и тут не без своих акул — кто бы, чёрт возьми, сомневался.

Тони сжимает ключ в ладони, челюсти — между собой. Татуированный ускоряет шаг и метит чуть правее. Держись, здоровяк. Сдюжим.
Где-то позади сейчас улепётывает от плавников бегемотный громила, и подставлять ему спину не хочется — но и мысли об этом сейчас некстати.

Он усмехается словам лысого, прежде чем броситься вперёд на нового противника. Вырубить, освободиться от железок — и бежать к чёрту. На острове наверняка припрятано множество сюрпризов.

Сюрпризы Тони ненавидит больше всего на свете.

"Похоже, что мой мозг не готов к подобному. Пока что. Однако, я прав и та хрень действительно воздействовала на мозги. Стоит попробовать еще раз, но не настолько агресивно. Черт, как заставить их что-то сделать, не нарушая стандартных приказов? Не атаковать, а что? Опереться на четыре конечности? Да, это хороший вариант."
Услышав краем уха, про идею о метро, Иероним вставил свои мысли.
- Не лучшая идея. На метеорите был какой-то мутант, создавший этих тварей.
Мужчина кивнул в сторону окна.
- Он ушел именно под землю, так что лучше туда не соваться.
"По разным причинам, но главная - он лезет в мозги, а еще, похоже, я теперь тоже так смогу, если разберусь в этом. У этих отмороженный коллективное сознание, которое находится под контролем того кальмара-переростка. Я, возможно, способен к нему поключаться и, в теории, перехватывать контроль."
Иероним, вновь повернулся к окну, попытавшись заставить того же зомби махать руками.

Знала ведь что все это добром не кончится. Не умеешь убивать - не стоит и начинать. Каждый сверчок знай свой шесток. Эх, сидела бы сейчас лучше у себя в кабинете дурацкие бумажки перебирала. А теперь вот умираю от рук симпатичного парня. Вот не урок был с бывшим мужем. Не сиделось на кухне. на приключения потянуло. Дура бестолковая.

Мысли вихрем проносились в голове Маши. Все что она могла - лишь умоляюще смотреть на своего душителя и пытаться выдавить из себя слова мольбы.
Не получается. В глазах темнеет. Последняя надежда. Как мама учила :

Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь

Леший оказался перед сложным выбором. С одной стороны вся эта оккультная чепуха вызывала в нём эмоций не больше, чем представление ряженых на масленицу. Живя в лесу он всё же сталкивался с более реальными, страшными, жуткими, пугающими и необьяснимыми явлениями. Но вот человеческая гнусь, которая скрывала за тонким слоем блестящей фольги, шоколада и благовоний, гору дерьма, гнили и зловоний, выбешивали до мозга костей. Можно было развернуться и уйти, оставить всё как есть, поскольку отмороженная не представляла опасности, а они, кому посчастливилось выжить, скоро покинут это место и гори здесь всё синим пламенем.
С другой стороны пойманный отморозок предоставлял хороший шанс изучить его получше, но как, скажите, можно изучать то, что некогда было твоим знакомым человеком? Пристрелить? Так смысла тратить пули нет никакого. Пробить голову штыком и упокоить навеки - всего то делов. Мишень для практической стрельбы?

Леший продолжал молчать, обдумывая ситуацию и пытаясь найти решение.

Для Марии это была бы не самая простая мишень в психологическом плане, но ведь избавить знакомого от страданий и мучений разве не дружеский поступок? Ну и разумеется, сколько раз потом придётся стрелять не только в тех кого знал и обратился в лёд, но и в тех, живых, что будут посягать на твою жизнь и имущество. Не должно возникать ступора, когда счёт идёт на секунды. Ты или тебя. Блоки нужно ломать сразу, переступать черту и научиться жить с тем непростым выбором, который сделал.

Леший нахмурился, припоминая свой выбор и, закинув оружие на плечо, приблизился к Марии.
- Избавь её от мучений... Незачем мёртвым бродить среди живых...

Леший взял Машу за плечи, развернул к себе спиной и обнял. Ну как обнял, просто прижался грудью к её спине, руки поверх её на оружие положил, чтобы с непривычки не выронила и зубы себе не выбила. Приклад в плечо её упёр и медленно поднял руки, наводя ствол на голову прикованной девушки. Пальцы Марии под спусковым крючком оставались свободными и она сама могла решить спустить крючок или нет. Возможно так, разделив ответственность с кем-то, ей будет проще, не будет винить себя в содеянном, найдя оправдание в грубоватом и нелюдимом леснике, который её заставил сделать это.

Звук одиночного выстрела из подвала, через кафетерий и расстояние улицы далеко не пробьётся, так что быть услышанными Леший не боялся.

Склонив голову к ушку девушки, он коротко шепнул:
- Пли...

У Веры от развернувшейся картины руки опустились, а колени предательски подогнулись. Если бы и хотела что-то сказать - не вышло бы, настолько этот ужас выбил из колеи. Паук, толпа отморозков, теперь еще и эта тварь.
- Брось нож и на пол ложись, - словно удар под дых, хлесткий, холодный голос. Все мышцы от нервов и страха свело, может и бросила бы, да нож в пальцах до боли сжат. Не выпускать, ни за что.
Вера хлопает глазами, уставившись в бывшим милое личико официантки, а в голове мысли-мысли, роями, сумасшедшими потоками. Бросить нож и вовсе остаться без оружия, кто знает эту психопатку, что ей стоит воткнуть свой в мажорку, а потом в Веру? Может, ну и её нахер эту мажорку? Всё равно как балласт сейчас. От мысли аж зубы свело, насколько мерзко даже в мыслях допустить такое, но жить-то хочется. Только как после такого жить? Сумка? Где сумка? Торопившись на улицу, чтоб предупредить, бросила на бар в зале, слишком далеко. Твою мать! Кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь, где же вы все? Нужна секунда, чтоб отвлечь. Одна маленькая секундочка.
- Хорошо, - Спица берет себя в руки, продолжая анализ ситуации. В столе оставались ножи, если она их не убрала, вилки, в конце концов, на столе сковородка в масле, ближе к окну плита, от которой тепло идет. Необходимо что-то сделать, знать бы, что нужно этой дряни.
- Зачем это? - медленно опускаясь на корточки, спрашивает Вера, - всё равно сдохнем все, не сегодня, так завтра.

Туман не сходит вот уже неделю, загораживая солнце и превращая дни и ночи в непонятное серое месиво. Впрочем, тебе уже кажется, будто это и не туман вовсе, а дым от дешевых сигарет, которые курят такие же парни в спецовках. Фонарь, под которым вы стоите, не горит уже целую вечность, и суровые лица освещаются лишь время от времени вспыхивающими огоньками тлеющего табака.

Твой дед, царствие ему небесное, всей душой ненавидел британцев и рассказывал, откуда пошло "джентльменское" правило "трое от одной спички не прикуривают". Давно дело было, а помнят до сих пор: бравые офицеры, да и просто солдатня, английской армии любили во время привалов выкурить сигаретку-другую с такими же сэрами. Бурский снайпер в это время замечал вспышку. Когда она перемещалась ко второму снайпер брал упреждение на перенос огня. Прикуривал третий - и сразу же получал пулю в лоб.

Впрочем, сейчас это не имело никакого значения. Бывало, ты выпивал с каким-то Джоном после смены. В конце концов, тут нет ни поляков, ни британцев. Твой отец вовремя понял одну простую истину: не надо цепляться за жизнь, в которой тебе не рады. Если родной стране нахрен не уперлись рабочие - найдется такая, где они будут нужны. И тут он не прогадал. Правда, и протянул недолго...

Но ты жив - и это уже неплохо. Есть крыша над головой, есть работа, еда и даже кое-какие развлечения. Сейчас докуришь - и пойдешь к начальнику смены. Приехало "высокое начальство", отбирают парней для работы в новом цеху. Работы меньше, а условия - лучше. Грех не попробовать. Шансы все есть.

Собственно, чем хорош Улей - никакой тебе сраной бюрократии. Луи, который первого разряда, первым замолвил для тебя словечко комиссии. Остальные парни поддержали. Тут же как - будешь вести себя, как скотина - будешь до конца жизни гнить на самой хреновой работе. Коллектив - это, мать его, сила. И своих тут не протащишь - профсоюз следит. Поговаривают, будто такие же простые парни, как и ты, пробились в городской совет и теперь вся эта этила поджала булки и пернуть боится - а значит, жить скоро станет легче и веселее.

Можно слушать пересуды. А можно кота, который подавился тухлой рыбой и сейчас натужно хрипит в полутора метрах от твоего правого ботинка. Другие стараются на него не смотреть. Уж очень похоже на то, чем вы тут все занимаетесь...

Встает с песка Напас.
Идет к вновь прибывшим словно пастырь к овцам заблудшим, руки разведя чуть в стороны, как бы обнимать собираясь их. Но нет. В его объятьях не будет тепла. Ускоряет шаг. Не давая времени на отдых, резко - разбить череп тому, что крупнее. С худым разобраться после того, как крупный оттянет его к земле.

Сергей обходил ледяную братскую могилу, слово мародёр переворачивая обломки, забирая вещи, беспокоя покой мёртвых. Было мягко говоря не по себе. То рука чья-то вмороженная в асфальт попадётся, то берц с обломком ноги, то пятно замёрзшей крови. Но хуже всего было, когда встречался глазами с мёртвым взглядом кого-то из мертвецов. Кого-то узнавал.
Вон Гришка - вместе контракт подписывали, кажется это было ещё вчера. Обледеневшая голова была отделена от тела и лежала под куском брезента, где нашлась пара вещь мешков.
Вон связист - бедняга. Тёмненький, смешно картавил. Имени его Сергей не помнил, перевели в часть на кануне откуда-то с юга. Верхняя половина тела лежит, обнимая полевую радиостанцию, нижняя, вмороженная, тонким слоем размазана по куску металла. Парня чуть не вырвало, когда он пытался её отодрать из холодных рук. Аккумулятору кранты. Но может, удастся что-то придумать.
Вон взводный - низенький, толстенький, с усами- похож на прапорщика из старых фильмов. Но жёсткий и вредный зараза...был. Его приказ не вылезать из броневика во время движения спас Сергею жизнь. Правой руки нету - рассыпалась от удара наверное, вон они по асфальту рассыпаны, как осколки бутылочные. У бедра, которое не переходит в ногу, а заканчивается обрубком, лежит вскрытый тубус. Карты порваны на куски. - На этих картах военные объекты и куча полезных отметок. Сергей аккуратно старается ссыпать все в тубус. Может удастся восстановить. Глупо конечно...
Вон тёзка рыжий лежит, длиннющий и худой. Всегда ходил хмурый и чем-то не довольный. Но становился душой компании, если напоить. Только по росту его и узнал. 2.20м кровавого месива.
Водитель - Андрюха - и сейчас сжимает вырванный с корнем руль. В бардачке нашлась аптечка.
Миха - блондин, шкаф, добрый и наивный. Через день у него день рождение. Из под обломков видно только голову с плечами....
Глаза то и дело натыкаются на кого - то знакомого... становится холодно...страшно...хочется упасть на колени и зарыдать.
Сколько их тут ещё... в ледяной братской могиле...
И никому уже нечем не поможешь. Могилу не выроешь, глаза не закроешь...- простите.
.......

Сергей, словно робот наполняет вещь мешки тем, что удаётся найти и забрать у мёртвых. На эмоции сил не осталось. Глаза слипаются от замёрзшей влаги на ресницах.

Парень чувствует, что вот-вот вырубиться. По голове словно битой огрели и льдом посыпали.

Вдруг рука тяжелеет...
Солдат опускает взгляд вниз, смотрит на руку - топор? откуда он у меня?...

Сергей неторопливо катил домой с дежурства. Сутки были утомительными настолько, что забыл сдать пистолет. Пусть и никому не нужный пугач, но таскать с собой "символ власти начальника смены" не стоило. Мужики обидятся. У пугача есть насадка для запуска ракет, можно пострелять шутки ради, а он их развлекалова лишил.
Кстати, о салютах. А какой дурак устраивает его посреди дня?
Яркие полосы белого свечения, похожие на осветительные ракеты, валились с неба. Гулко бабахало, вздрагивал асфальт. Просел от удара один из домов.
"Твою же в Бога душу мать..." - отстранённо подумалось Сергею. - "Это вам ни хрена не Челябинск. Сейчас МЧС-ников нагонят... побраконьерствовать хрен сгоняешь. Хотел же пару зайцев взять, и барсука, на жир для мази. Шиш теперь.".
Видя приближающийся "фронт" метеорного дождя, Иваныч вывернул руль таратайки, и блохой сиганул на территорию университета. Если пристроиться между корпусами, под коридором перехода, будет хоть какое-то укрытие.

Шел третий день отпуска. Миша уже успел отоспаться, после аврала по написанию гранта президента, предшествовавшего этому замечательному периоду года. В отличии от большинства рабочих мест, в институте взять отпуск летом - не проблема, почти весь коллектив отдыхает в июле и августе. И вот, полный сил, Мишаня запихнул в рюкзак полностью заряженную "банку", она ему сегодня пригодится, включил GPS на своём s3 mini, загрузил Ingress и, оседлав своего верного железного коня отправился на битву со "смурфами". Поблизости всё было "зелёным", и он решил отправится на вокзал, который с завидной регулярностью менял окрас, благодаря большому колличеству порталов.
Приехав на место, молодой человек припарковал вел, повесил кодовый замок и уставился в телефон. Спустя 15 минут "расширенная реальность" привела Михаила внутрь вокзала: "Какому дебилу пришло в голову установить портал в помещении? Ну тут хоть крыша стеклянная - телефон спутники ловит."
Странное поведение людей вокруг заставило молодого человека отвлечься от телефона. Они смотрели на небо: "Чего это там? Ох ты ё-ё-ё!" Зрелище падающих метиоритов, странно белого цвета, заставили парня остановиться, разинув рот, чего с ним ранее не случалось. Затем взрывная волна разбила стёкла крыши и на ней появилась неведомая белёсая хрень. И тут градус толпы резко повысился а вот градусы цельсия - наоборот. Периодически стали пападаться странные улыбчивые индивидуумы, бросающиеся на людей, от которых веяло ещё большим холодом. Началась паника - народ рванул на выход. Вдруг вспомнилось правило из курсов автошколы: "Самое безопасное на дороге - двигаться со скоростью потока." Решив не изобретать колеса, Михаил отдался на волю толпы, которая вынесла его невредимым из здания вокзала.
К сожалению, людской поток вынес его не на ту сторону парковки где он оставил велик. Здесь, по крайней мере, свободнее. В поле зрения оказалась парочка на байке, который по какой-то причине вилял. Девушка за рулём как-то внезапно обмякла и мотоцикл, потеряв управление, упал и придавил седаков. Миша бросился на помошь ребятам, которые застряли под железным конём. Девушка казалась мёртвой, но парню явно была нужна помощь.

-О, сосисочки.
Семён на витающие в столовой запахи реагировал всегда положительно, каким-то образом умудряясь вынюхать то, что хотелось бы, и вот сейчас он вызвал у сестры очередную улыбку, уверенно направившись к раздаче и собираясь прикупить себе обед, и уже скоро они вдвоём занимали стол у окна, беседуя себе о том о сём и размышляя, чем бы им заняться на выходных. Елена предлагала собрать друзей, какие у них есть, и куда-нибудь смотаться, может на море, или даже куда-нибудь за город, а Сёме ещё и прихватить с собой гитару и показать, какой он у мамы музыкант. Он же раздумывал над этим интересным предложением. И, в принципе, его всё устраивало. Не первый раз же, все знакомы. Да и планов нет особых..
-Сём, посмотри..
Вилка, которой до этого работал Семён, упала в недоеденное пюре из картошки с парой котлет и почти приконченной сосиской. Он посмотрел в окно, как просила сестрица, и его челюсть теперь испытывала желание отвалиться и потеряться нахрен от удивления.
-Мать мою.. Метеориты падают.
И что делать-то? Он проследил, куда они падают, и...
-** твою, они на наш дом летят!
Он подскочил, как ошпаренный, и побежал на улицу, молясь, чтобы пронесло. Мать ведь дома всегда, и у отца перерывы иногда. Если попадёт по ним, то там места мокрого не останется...

Сергей подрулил на машине к проходной универа, открыл окно, включил музыку погромче. Из динамиков ревела группа Haste the day. Сергей обещал забрать свою подругу, чтобы вместе поехать на природу. За городом они должны были встретится с Витькой, Пашкой и Камиллой.

Сначала он не понял, что происходит, был какой-то посторонний шум, затем он усилился, послышались взрывы. Сергей вышел из машины и увидел потрясающее зрелище - всё небо было разлиновано метеоритными следами. А по близости, всего на соседней улице, метеориты уже начали падать на землю и нести разрушение. Сергей заглушил машину, закрыл окна и двери и бегом бросился к проходной.

Ее покажут по телевизору! Йо-Йо начинала восторженно хлопать в ладоши каждый раз, когда реклама шоу мелькала на экране. Он всегда знала, что это ее предназначение - стать знаменитостью! И какая разница - за что ею становиться. Запомнят всех одинаково.

- Пууууупсик! - обрадовалась она охраннику, который обычно приносил ей еду, а нынче отчего-то попросил протянуть вперед руки и замкнул на запястьях наручники, - Шоу начинается, малыш. Жалеешь, что не взял автограф, пока я разрешала, ааа?
Стереть белозубую улыбку не получалось ничем. Даже когда ее били в тюрьме (между прочим, просто так) Йо-Йо мечтательно скалилась, а иногда хихикала, за что ее дважды осматривал доктор из какой-то клиники. Вот и сейчас Йо-Йо лучезарно лыбилась и глядела на всех, кто был меньше полутора метров, свысока.

- Пока, Квинки, Зайка, Карамелька, я буду скучать, - помахала она еще троим из охраны и шагнула в вертолет, оставив за спиной покрасневшие от недоумения (это Квинки), негодования (это Зайка, суровый Зайка) и стыда (Карамелька, самый чувствительный, малыш, его будет недоставать больше всех) лица охранников.

- Привет, котики! - казалось, улыбаться еще шире было делом опасным и невозможным, но Йо-Йо смогла.
Ей удалось завести разговор тотчас, едва она встала, пристегнутая наручниками к рельсу. Тема нашлась, она не могла не найтись. Тут ведь так много всего - Новые запахи; Ощущения; Тошнота от полета; Проверка вестибулярного аппарата; Кого как зовут; Что ели на завтрак; Чистые полы в вертолете - выдумка или реальность; Можно ли загорать там, где их высадят; Кто умеет плавать?; Советы по эффективному похудению от Йо-Йо (результат налицо); Сладкое! Будет ли сладкое? - это и многое другое прозвучало нон-стоп, пока они летели.
Выдать информацию - вот единственная цель, а слышали ее или нет - Йо-Йо не слишком заботило.

Ещё присутствующие в качестве бонуса получили прозвища. Что ж...полёт удался...

Лето, солнце, жара. Можно было, конечно, утолить возникшую жажду из бутылки, болтающейся в боковом кармане рюкзака, но душа просила чего-нибудь эдакого. Олег задумчиво рассматривал ассортимент автомата с напитками. Простая вода? Определенно не то. Темно-коричневая газировка известной марки? Химическая дрянь, отлично подходящая для того, чтобы посуду от накипи чистить. Можно было бы, но все равно не то. Да и пить после этого раствора ортофосфатной кислоты только сильнее захочется. Сок какой-нибудь? Может быть, яблочный. Или, лучше, гранатовый. Только последний приличного качества днем с огнем не найти, вот и в этом аппарате нет. Так, стоп. Среди различных напитков виднелась поблескивающая слегка запотевшими боками алюминиевая банка. Внешне она сильно напоминала пивную, вот только внутри было определенно не пиво. Квас. Точно. Волков скормил агрегату сотенную купюру, набрал код товара и, забрав весело звякнувшие монеты сдачи, извлек наружу вожделенную банку. Теперь нужно правильное место. Внутри вокзала многовато людей, да и кондиционированный воздух хоть и прохладный, но какой-то... неживой, что ли. Олег направился наружу. Рядом со стоянкой должна была быть подходящая скамейка, а если радетели за современный облик города не спилили растущее рядом с ней дерево, то будет совсем замечательно.

С удобством усевшись на скамейке, Олег неспеша потягивал из банки прохладный, кисловатый, слегка терпкий, чуть-чуть, в самый раз, сладковатый напиток и наслаждался жизнью. Тень от зеленых листьев давала прохладу, легкий ветерок нес с собой приятное телу тепло, да еще и в поле зрения появился достойный внимания объект. Два объекта. Красивый, разве что со слегка хлипковатой на вид передней вилкой, мотоцикл неопределенной национальности, Волков в мотоциклах разбирался откровенно плохо, и... это из "Урала" походу чоппер соорудили? Волков в мотоциклах разбирался откровенно плохо, но не узнать мотоцикл, послуживший основой для второго двухколесного зверя, он не мог. А, еще к мотоциклам прилагались их владельцы: красивая девушка в косухе и колоритный, можно сказать эталонный байкер, которые о чем-то беседовали. Олег сделал еще один глоток, бросил взгляд на экран смартфона - до прибытия знакомого все еще оставалось порядочно времени - и продолжил медитировать, созерцая приятные любому мужскому глазу механизмы.

Призывный взрык мотоциклетного двигателя и окрик застали вертящего головой по сторонам Джока в процессе принятия важного решения - куда бы ему, получившему, наконец, так понравившийся образчик русского кастома, отправиться этот самый кастом обкатывать. Конечно, кое-что ещё потребовалось бы поправить потом под свои привычки, но по мелочи - создатель этого байка явно проделал серьёзную работу... А вообще - куда ему спешить?

Повернувшись на звук, мужчина, не мешкая, привычным движением вскинул в приветствии сжатый кулак и немедленно послал байк вперёд. Ну и что с того, что он буквально только что собирался поскорей убраться с забитого народом вокзала куда-нибудь за город? Возможность познакомиться с русской байкершей на примеченной им ещё ранее хонде вполне стоила необходимости ненадолго отложить развлечения. Контакт с местной байкерской тусовкой всяко будет интересен!

Аккуратно притерев мотоцикл на любезно предоставленное место, Джок скинул с головы простенькую каску (ровно такую, чтобы можно было на все придирки полиции честно отвечать, что он в шлеме), снял очки-хамелеоны и по-американски широко улыбнулся подозвавшей его девушке, демонстрируя крепкие белые зубы.

- Джок, - с ходу представился он, протягивая свою широкую лапищу для пожатия. - Или Бигмак - как тебе больше нравиться. Вольный бродяга, наконец-то добравшийся до русских просторов.

По-русски "бродяга" говорил бегло, но с заметным акцентом - особенно выделялась горловая "р", характерная для французского, английского и немецкого языков.

Юля с раздражением стянула шлем с головы, привычным жестом сдув челку, которая нырнула ей в глаза. Ее раздражало буквально все - Васька, виновница сего торжества, балбес на Volvo, усиленно игнорировавший ее в зеркале заднего вида и мешавший опережению на протяжении пары километров, ну и последним штрихом стала парковка, 20 минут искать место, чтобы приткнуться - это уже перебор. Расслабилась понимаешь... Ага... Лучше бы клаксон подключила, а то все руки никак не доходят...
Услышав знакомый рев Урала, Слеза с любопытством завертела головой, пытаясь найти источник звука.
"Ага, а вот и мотобрат! Тоже, наверное место ищет..."
Юля трижды крутанула ручку газа и дефорсированная V-образная четверка призывно прорычала, перекрывая гомон толпы. Дамочка, проходившая как раз позади Юли, отпрыгнула и разразилась тирадой:
- Что... Позволяете... Жаловаться... От рук отбились...
Половина слов потонуло в промежутках между взрыкиваниями двигателя. Да и Юля особо не прислушивалась к этой полоумной, не в первый раз, да и говорят всегда одно и тоже.
- Давай сюда! Я подвинусь, ты сможешь пролезть!
Крикнула Юля мужчине на мотоцикле, призывно подняв вверх левую руку, с пальцами в виде латинской буквы V.
"Ну хоть кому-то настроение подниму!" - подумала девушка, не спуская взгляд с байка. Вроде Урал, как Урал, но переделанный, да еще и неплохо. Девушке сразу стало любопытно.
"Интересно, только раму переделали, а начинка какая? выхлопная система по-моему тоже переделана?".- Все мысли о том, зачем она сюда приехала были потеряны, она нашла объект, который был намного интереснее.