|
|
Глаза Виолетты сверкнули. Вероятно, где-то в глубине её душе таился тот же огонь, что пронизывал всё существо её брата. - La Dance Macabre, Алиэр, - девушка возложила свою тонкую кисть на раскрытую ладонь демона. - Пляска смерти по-своему прекрасна. Итог, как известно, только один - победа или гибель.
Ангел прикрыла глаза и припомнила мелодию... Песня сия была одной из её любимых... и - о, чудо, она громовыми раскатами пронеслась по залу. - Ты позволишь мне вести тебя чрез кровавые сады, лорд забвения и снов? - Виолетта, гибкая и пластичная, двинулась навстречу демону, властно расправив тонкие пальцы вытянутой вперёд руки. Демон, словно предвосхищая каждый её жест, подался назад, а после заключил её ладонь в свою и притянул девушку к себе. Какое-то время они кружились в танце, подобном вальсу, но гораздо более стремительном. Шелковистым облаком взметнулись чёрные волосы ангела, проносясь шлейфом за своей хозяйкой - мимо восхищённо взиравшего на действо демона-гостя. Секунда - и голова его, словно отсечённая блестящими прядями, скатилась наземь. Из обрубка шеи хлынул фонтан крови, но Алиэр подхватил Виолетту за талию, заставив прогнуться, и кровавый дождь не коснулся её... Высвободившись из объятий демона, ангел резко упала на колени. На гладкой чёрной плитке, она, несколько разведя ноги и выгнувшись так, что едва не касалась затылком пола, проскользила вперёд, и над самым лицом её метнулась чёрная тень. Демоны, чьи ноги эта тень перерубила, с воплями повалились навзничь. Алиэр был уже рядом - и, подтянув ангела за протянутые длани, метнулся с нею в сторону. За развевающимся плащом его вспорхнула смерть - кто-то хватался руками за рассечённую грудь... А музыка - чувственная и проникновенная - звучала. Ладонь Алиэра легла на плечо Виолетте, давая ей опору. Вскинутая нога её легко поймана демоном, и он, отклонившись назад, прижал ангела к себе. Там, где секунду назад была спина девушки, пронеслось гибельное лезвие. Реки крови текли вокруг танцующих демона и ангела. Но Танец Смерти ещё не завершился. Лорд забвения и снов поставил Джезэбэль на ноги – но лишь на краткий миг. В следующую же секунду понеслись они изящным вихрем, двигаясь в едином порыве. Шаг в сторону – и падает сражённый гость. Вдоль пути танцоров падают, будто бы срубленные деревья, обитатели Ада, явившиеся почтить Зака. Демон Виктора резко подбросил вверх свою партнёршу и припал на одно колено. В воздухе меж ними сверкнула фатальная тень… Алиэр выпрямился. Перекувыркнувшись, ангел приземлилась на ноги ровно рядом со своим загадочным кавалером, и пальцы их вновь сплелись…
|
-
Да, не Пушкин, не Блок, не Бодлер. Но ты стараешься, и это заметно. ) Умница, Ледо. )
-
Интригующе...
-
четко
-
Достойно
-
Заслужил.
|
Время пришло. И Мартин это понял сразу, как только увидел ее. Аманда Уолш. Начальник милой девочки Джийи. По лестнице на крушу противоположного дома он практически взбежал. Никто не видел. По крайней мере, никто явно. Взбежал, перепрыгивая через две-три ступеньки, скалящийся, радостный, как мальчишка на Рождество. Приятно, когда планы меняются, верно? И играть с мисс Бельфлер было так же приятно, так, что не было никакого желания эту игру прервать. Однако перца подсыпать стоило.
Крыша. Пахнет кошками. И - небо так рядом. Суровое. Равнодушное. Прекрасное. Небо Города. Встать на край - внизу и впереди увидишь его лик. Услышишь его звуки. - Ненавижу,- выдохнул, улыбаясь, Мартин, - ты меня испортил. Ответа, как всегда, не было. Но он был и не нужен. Все готово. Винтовка на месте, вчера перебрал, смазал, зарядил. Пламегаситель. Прицел. Все.
Присел на одно колено у края. Отсюда видно два окна квартиры Джийи, и вид неплохой. Можно работать как только представиться возможность - расстояние небольшое и шанс промазать минимален. Выстрел - и нет Бельфлер. Ждем. Итак. Аманда Уолш внутри. Это может затянуться. Стараясь не светить пока оружием, Мартин, кутаясь в куртку и подняв воротник, цепко вглядывался в окна. Ожидание смерти подобно... Буквально. Улыбка. Время идет, и... Что это? Аманда Уолш покидает дом?
..В сердце - дрогнуло что-то. Словно старый осколок, пуля в груди ветерана. Словно - юный романтик увидел свою возлюбленную. Мир дрогнул и взорвался, рассыпался тысячей осколков. Все мы - падшие ангелы. Все. Уолш. Бельфлер. Бэквуд. Черри. Или как там ее... Люди на улицах. Рано или поздно каждый теряет невинность. И речь не про секс. Речь - про осознание мира. Про интерес к нему. Человек изменяется, черствеет, грубеет. Кто-то - постепенно, становясь одним из тысяч одинаковых, серых людей. Кто-то - неожиданно и резко, столкнувшись с болью и кровью. Кто-то - рождается с изъяном. В таких, как Джийя - было все хорошо. Когда-то. Старая, как мир, история - человек попадает в трудности. Вспомнилась ее реакция на прикосновение к шее - вот и вариант. И когда все становится плохо... Не все начинают убивать. Кто-то убивает - но себя. Кто-то замыкается в сладострастии, в извращениях, садизме. Кто-то пьет. Колется. Оплакивая свою невинность. И среди всех них - Мартин. Человек, у которого невинности не было. Родившийся монстром...
Скучно. Просто - скучно. Глаз прикрыт. Другой - смотрит в прицел. Перекрестье наплывает на Аманду Уолш. Вот - она на секунду остановилась, выйдя из подъезда. Пора. Мой подарок вам, Джийя. Вы мне галстук, я вам - пулю. Через посредника. Принимайте. Выстрел. Потом еще. И третий - с корректировкой. Есть.
А потом - рутина. Уйти с позиции. Винтовка спешно разбирается и укладывается в сумку. Бегом - к пожарной лестнице. Оттуда - в переулок позади дома, где уже приготовлена одежда. Все по плану. И улыбаться, улыбаться, улыбаться, черт возьми!..
-
Надеюсь, умирать мне было не больно.
-
Красавец просто, да ещё с каким энтузиазмом выкинул)
|
Через секунду перед Джией была поставленна точёная ножка, закутанная в чёрный чулок. Носок лакированной туфли нетерпеливо постучал об пол. Уолш в это время молча и задумчиво сидела в кресле, изучая противоположную стену, женщина скрестила пальцы в замочек и чуть коснулась ими подбородка. Когда туфелька была снята, перед Бельфлер возникла вторая. - И что же мне с тобой делать... Ума не приложу. Женщина явно тянула момент придумывая что-то достойное сложившейся оплошности. Джи с обожанием смотрела на Аманду снизу вверх. Каждое слово, каждый жест этой женщины приводил ее в трепет. Здесь, в их мирке она была не хладнокровной убийцей, а неуверенной в себе, робкой школьницей, жаждущей лишь ласки и внимания. Изящные ножки Аманды так и манили, окончательно сбивая мысли девушки. Не выдержав напряжение ожидания, она осторожно скользнула подушечками пальцев от колена Аманды к поъему ее ступни. Брови Уолш сошлись на переносице. - Плохая девочка, - с этими словами Джии прилетела пощёчина, не сильная, просто указывающая ей место. - Не успела ещё выслушать первое наказание, а уже нарываешься на второе. Очень плохая девочка. Аманда кривовато улыбнулась на правую сторону. После чего поднялась с кресла, предварительно сцапав тонкими холёными пальчиками цепочки на ошейнике. - Это слишком долго... это слишком банально.. это испортит твой внешний вид... - задумчиво сообщала она себе под нос, проходясь по квартире, естественно и не думая отпускать Джийю. В конце концов она обратила внимание на кожаный тонкий пояс. - Хм.... Девушка стыдливо потупила взор, когда ее уличили в неповиновении. Пощечина слегка обожгла щеку, не сильно, но вполне ощутимо. Непроизвольно вздернув руку к лицу, Джийа охнула, но тут же прикрыла ротик, опасаясь нового наказания. Щеки ее порозовели не только от прилившей из-за удара крови, золотистая прядь выбилась из прически и мягким локоном упала на лицо. Бельфлер потянулась было заправить ее за ухо, когда Аманда встала и потащила ее за собой. В последний момент успев подставить руку, девушка удержалась от падения... но в полный рост выпрямиться ей не позволили. Шагая, будто сука за своим хозяином, Джи старалась не отставать. - Да, пожалуй. Наконец произнесла Аманда, забирая с собой пояс и направляясь в спальню. Здесь Джиа была опрокинута на кровать и моментально осёдлана сверху. При этом вид у женщины был абсолютно будничным. С таким же видом Уолш подписывала бумаги и раздавала указание сотрудникам. Потянувшись вперёд и предоставив Бельфлер насладится прекрасным вырезом, Аманда крепко привязала руки Джиа к металлическим дужкам. После чего выпрямилась и улыбнулась ещё шире. - Начнём, - произнесла она, наклоняясь к ухо секретарши. Женщина осторожно провела тёплым языком по краю мочки уха Джии, постепенно спускаясь всё ниже и ниже, приступая к хорошо выверенной прилюдии. Аманда таким образом мучила девушку ещё минут пятнадцать, пока она окончательно не размякла от сокрушительного желания, после чего Уолш поднялась и убрав выбившуюся из причёски прядь сообщила: - Пожалуй, так и оставим. И не слушая ни возможных возражений, ни протестов и мольбы, отправилась в коридор. - Завтра жду тебя на работе, дорогая. Не опаздывай. Напоследок услышала Джиа, перед тем как дверь захлопнулась.
Отвязывать её естественно никто не собирался.
|
-
Нравится. И приложения знаков хороши. )
-
За исполнение пожеланий) Только всё же жёлтые уши на фоне тёмных волос должны смотреться... нууу... чужеродно что ли?))
-
Шикарные демонессы! Мне теперь за свою стыдно.
|
-
не ожидал от него такой измены
-
Браво! Особенно улыбнуло - "...поскольку мы на сегодня по горло сыты тобой, истеричка!"
-
А что, правильные вещи ведь говорит. Имхо любой брат так бы отрегаировал. Жизненно. +.
|
|
Сапфир много времени провел, обдумывая свое земное прибывание. И, подобно червю поселившемуся в сердце, подтачивала дракона изнутри мысль, что ведь не бессмертен он своей сути, и что злой рок властен над ним столь же сколь и над простыми смертными. И порешил Сапфир оставить о себе память, пусть не вечную, ибо ни что не вечно по сенью звезд, не вечны даже сами звезды, но место где храниться будет часть его сути, вся память и все знания, толика души, доступная для смертных, что достойны этой памяти. Решил создать он великую библиотеку. Выбрав место, спустился на землю божественный дух и начал творить. Вначале воздвиг он чертоги из местного камня, не величественные, но обширные. И сплавил дыханьем своим этот камень в стекло, ведь камень столь жалок встречаясь с дождями и ветром. Вторыми же создал стаи собак, бесшумных и страшных в ночи - смертную стражу, призванную догнать и пожрать всякого, кто помешает великой задаче. И наконец углубился в работу... Писал он на языке неведомом земным расам, ибо не одна из них не имела письма, рассчитывая позже научить смертных высокому слогу. Писал на табличках из чистого золота, ибо не подвержено золото гниению и порче. И когда не стало уже места в библиотеке надземной, создал он тоннели глубокие, ибо не далеко не закончен был еще труд. Работа конечно не шла без задержек. Первый раз пришлось прервать свое дело Сапфиру, кода увидел он, что собаки друг дружку пожирают, оголодав в бесплодных горных долинах. Пришлось тогда богу поселить здесь оленей и зубров, что бы было кого жрать ночным гончим, посадить деревья и травы, что бы не сдохли и они, посадить лес дремучий, что бы было им где жить, наплодить насекомых, что бы следили они за всеми, положить на горы ледник, что бы дать начало ручьям рекам, питающим это богатство водою. И еще не раз приходилось отвлекаться, что бы не погибло все, а работало как часы.
Через столетия труд был закончен, когда наполнилось стеклянное здание и катакомбы под ним золотыми пластинами с бесценными знаниями. Лишь тогда, как последний штрих, воздвиг бог себе статую в полный рост и поставил у главного входа. Уходя же наказал верным псам пускать в библиотеку всякого, кто придет, но выгонять всякого, кто решит строить здесь город и преследовать и убивать любого, кто попробует похитить одну из табличек. А так же, глядя на прибрежные скалы, создал фьорд укромный, дабы смертные все же могли пробраться в эту страну.
|
|
|
|
В голове стучала, весь день стучала старая считалочка из книжки. Ну, все наверное помнят ее. Про негритят. Весь день. Вниз по улице: Десять негритят отправились обедать, один поперхнулся - и их осталось девять. Вверх по улице: Девять негритят, поев, клевали носом, одного не добудились - и их осталось восемь. По коридору: Восемь негритят в Девон ушли потом, один не возвратился - остались всемером. Забавно, что скажешь.
Все разворачивалось, все двигалось, ничто не стояло на месте. Город бурлил жизнью, но Мартин сейчас мало обращал внимания на Город; его суета была однообразна и вечна, а вот то, что происходило с ним, было куда новее и неожиданнее. Хотя... такое уже бывало. Но не так, как сейчас. Каждый раз - по-новому.
Семь негритят дрова кололи вместе - зарубил один себя и осталось шесть их. Считалка не отступала, преследовала, но Марти был не против. Она словно стала для него спутником и другом - куда бы он ни шел, она шла с ним, что бы он не насвистывал, она вплеталась в мелодию и ритм. Редкий друг, редкая подруга способны быть так преданны, и Бэквуду нравилась эта надуманная им же преданность абстракции своему создателю. Все двигалось. Из тайника была извлечена винтовка - о нет, разумеется, не просто винтовка. Настоящее произведение искусства, вещь недешевая и добытая с большим трудом - Barrett M99. Облюбованный Мартином дом напротив дома Джийи был еще раз осмотрен, изучен по найденным в архиве картам. Пути отхода, позиции - все, что нужно. Шесть негритят пошли по пасеке гулять - одного ужалил шмель и их осталось пять...
Наверное, куда поэтичнее и красивее было бы действовать иначе. Ближе, интимнее, на расстоянии лезвия клинка, на грани моста Сират. И в любом случае это было бы интереснее. Бэквуд разрывался между двумя вариантами, двумя своими ипостасями - "практик" требовал кончать быстро и четко, а его оппонент жаждал острых ощущений. Пять негритят судейство учинили - засудили одного и осталось их четыре. Мартин сам не знал, что будет делать в точности, и это было забавнее, чем можно себе представить. Винтовка и позиция - все было готово, все ждало, никто не мог вычислить точку до роковой минуты, никто не должен был знать ничего - приняты были все меры предосторожности против любых наблюдателей, случайных ли, намеренных ли. И вместе с тем - исполнитель не торопился выходить на финишную прямую. Вместо этого он задумчиво и неотступно путешествовал по улицам Города - к одному ему ведомой цели. Четыре негритенка пошли купаться в море - один попался на приманку, их осталось трое. Считалка, стучалка, считалка... Вот и знакомый дом. Четкого плана не было, к сожалению или к счастью, но была намеренность... как бы сказать? Поздороваться. Попрощаться. Посмотреть в глаза. Что-то в этом роде. Знакомый подъезд. Зайти - или не стоит? Трое негритят в зверинце оказались, одного схватил медведь - и вдвоем остались. Улыбка. Попробовать?
Зашел. Как все изменилось с прошлого раза, если подумать, и как все осталось неизменно. Прошлый раз - маленький визит в пустую квартиру под личиной разносчика цветов. Галстук. Какие сладкие минуты, какие дорогие сердцу воспоминания из прошлого... Что еще? Ах, Шерри. Консьержка. Та - или не та? Какая разница... - Здравствуйте, мое имя Дэвид Ли. Не могли бы вы подсказать, дома ли мисс Бельфлер? Ну что же, попробуем, не так ли? Двое негритят легли на солнцепеке, один сгорел и вот один, несчастный, одинокий, Последний негритенок поглядел устало, он пошел повесился, и никого не стало. Вовремя.
|
Это было оскорбление. Оскорблениевсего живого и созданного богами. Созданного непосильным трудом и невероятными усилиями. Пусть не без ошибок, пусть не без огрехов, но это были их творения. Все эти леса и пустыни, болота и горы, все это было их детищем. Но не детищем Ипоферонтаса. Ему было наплевать на созидание, все, что его интересовало это боль и страдание, разрушение и уничтожение. Чтож, не он один умел уничтожать. В момент уничтожения живого леса Огненный Бог отвлекся, он был упоен своей мощью и могуществом. Упоен силой, которую даровала ему Вселенная, настолько отвоеван, что не заметил, как поток этой силы иссяк. Виной тому были не смещения орбит светил, не какие-то колебания мироздания, виной тому был его собственный брат, Саэтон. Благодаря схожести он смог перекрыть и перенаправить на себя поток своего родственника, оставив того на миг без могущества бога, без безграничной силы. Взлетевший демон выжигал леса бога зверей, взрывая земную поверхность, небольшие вулканы брызгали лавой на огромных территориях, порождая чудовищные пожары, оставляющие после себя лишь пепелище, покрытое слоем безжизненной застывшей лавы. Вырвав очередной пласт земли, чтобы пламя вырвалось из глубин и выплеснулось наружу, он почувствовал приближение своего брата, но было уже поздно. Огромная комета пройдя через слои атмосферы врезалась безошибочно в демона, обняв того могучими руками. От удара об землю у Ипоферонтаса сбило дыхание. Ребра раскрошились, кости затрещали, и, даже для привычного к боли Бога эта новая боль была чем-то новым, неиспробованным, сильным. Кратер огромных размеров возник на теле земли, как нарыв, гнойник, он всегда будет хранить память ужаса битвы двух богов. Даже оставшись без божественных сил, демон был грозным противником. Саэтон потратил свои для отделения своего брата от неиссякаемого притока энергии. На земле стояло два аватара, два могучих проявления самой сути божеств. Огненный Демон и Каменный Голем. Они стояли напротив друг друга, готовые к схватке. Оба отходили от чудовищного удара. Разорванная плоть демона сочилась пламенем, оплавленные руки голема чернели и шипели. Однако, раны на теле Ипоферонтаса затягивались, оставляя уродливые рубцы, он все еще был Богом и обезвредить его было сложно. Ипоферонтас отшвырнул глыбу камня и ринулся в атаку, как всегда, он был менее сдержанным. Чудовищный рев огласил выжженную землю, абсолютное молчание Саэтона было ему ответом. Могучие удары хвоста и лап демона посыпались на прочного, как скала, Саэтона. Новая битва началась. Со свистом воздух разрывался, когда проносились резкие и хлесткие удары Ужасного Лика Смерти. Отзывались гулкими ударами могучие выпады Благого Лика. Воздух раскалился, камень начал плавиться. До этого в основном отбивающийся Саэтон ринулся в атаку. Перехватив лапу демона он швырнул Ипоферонтаса через плечо, после чего резким и неудержимым движением вырвал ее из сустава. Она повисла бесполезной огненной плотью. Резкий удар хвоста сбил Саэтона с ног, обдав его пламенем, демон отвлек бога от резкого выпада хвостом, пробив плечо. Зашипела плоть бога камня. Оплавленный камень и металл потек из сочащейся раны. Закричал бог, не от боли, а из ненависти. Кинулся он на своего брата, пропустив еще несколько сильных ударов, свалив его с лап и начал наносить удары один за другим. Камень вокруг начал преображаться. Секунда за секундой они спускались вглубь мира, откуда брало начало их естество. Опустившись в темные чертоги заключил Саэтон своего брата в камень. Сломал все суставы конечностей, лишь голову оставив вне камня, омываемую водой. Подземными реками оградил он своего брата от лавы, чтобы не могла силы ему дать его стихия. Воздуха не было внизу, гореть не было возможности.
А где-то далеко, в горах, обители гномов, зародился будущий дворянский род, который будет хранить в себе память об этой битве.
|
Оглядев творящийся в лесах беспорядок, Грайд сплюнул и что-то пробормотал. Его предшественник явно запустил свою работу. Либо делал её спустя рукава. Пора взять всё в свои руки. - Ладно, - сказал он, убрав длинный лук, державший в руке, за спину и хлопнул. - Пора заселить этот зелёный кусок... земли. Топнув ногой, вознёсся он вверх на высоком земляном столбе. Грайд вновь окинул свои владения взглядом. Ни зверей, ни птиц, ни насекомых. Сложив руки вместе, он глубоко вздохнул и посмотрел на верхушку ближайшего дерева. - Значит так... - молвил бог, ткнув пальцем в ветку. - Ты будешь летать по округе, питаться нектаром цветов и, попутно, опылять их. Для этого дарую тебе маленькие размеры, длинный тонкий клюв и крутые крылышки. Ну и цветастое оперение для виду. Так как "колибри" уже занято, то будем звать тебя... Нектарка! На ветке, куда бог указывал, сидела маленькая птичка с длинным клювом. - Далее... Ты, - Грайд указал на соседнюю ветку. - Будешь поедать особо вредных жучков, гусениц и прочих вредителей деревьев. Дадим тебе... хм, цепкие и сильные лапы для возможности удерживаться в любой плоскости, гибкую шею, чтобы из любого положения мог достать и... ну, вероятно, острый и слегка загнутый клюв, которым можно выковыривать жучков из щелей. Размеры у тебя пускай будут средними, сантиметров пятнадцать-двадцать в холке. Оперение пускай будет строгим, чёрным, и лишь на пузе белым. Следующий! И таким вот образом он по быстрому создал основы всех птиц своего леса. Особливо хочется выделить маленькую хищную пташку, которая имеет маскировочное оперение, острый клюв и когти. Предназначена для охоты на Мелких грызунов и птиц. Есть хищники и побольше, которые могут ухватить и зайца. Острый взгляд, способность разглядеть добычу среди деревьев и большая скорость на коротких дистанциях. Отличная пташка. Имеются и водные пернатые, но ввиду специфики местной флоры, питаются они в основном рыбой. Могут нырять на небольшую глубину и ловить рыбу зазубренными клювами. Ввиду отсутствия возможности жевать, ловят мелкую рыбёшку, коей в воде теперь полно. Остальные, думаю, в представлении не нуждаются. Стандартные охотники на насекомых, цветочки, зёрна и прочее. Встречаются даже не летающие, но быстро бегающие образцы. Далее пошли животные. Первыми были созданы всеядные Омномномы. Круглые комки шерсти и мяса на коротеньких ножках с огромной пастью и мелкими зубками. Едят всё. что попадётся, так что не пропадут. Чтобы не съели всё, дал он им функцию переваривания только когда внутренние запасы энергии иссякают. Так что Номы вполне могли не есть и месяцами, если их никто не преследовал. Передвигаются, в основном, за счёт перекатываний. Так же появились тут и хряки всякие. Большие и малые кабаны, кабанихи и иже с ними. Из хищников стоит отметить больших волков (максимум 2 метра в холке) и Ли - огромных ящериц (три метра от кончика носа до кончика хвоста, метр в высоту) с большими роговыми наростами на морде и хвосте. Имеет способность перемещаться по вертикальным поверхностям за счёт присосок на лапах и огромных когтей, который без труда пробивают каменную породу. Самый опасный хищник в джунглях и в то же время его легче прочих приручить. Не нападает без угрозы и если не голоден. В остальном стандартные кошачьи, псовые, грызуны и зайцы. Парнокопытные, непарнокопытные... Больших травоядных и хищников на самом деле мало, так как в лесах им не место. Исключения, как уже было сказано, являются Ли. Среди ночных жителей есть и птицы, и звери. Отметить стоит только маленьких птиц с большими, яркими глазами, светящимися в лунном свете, которые могут напугать ночью случайных прохожих. И летучие создания, которые умело маскируются под этих безобидных птичек. Маленькие, зубастые, крылаты нападают только на зазевавшихся животных, подошедших к ним достаточно близко. За раз их может быть до сотни. И чем их больше, тем большую добычу они поджидают. Охотятся лишь ночью. Так же привлекаются ярким светом и громкими шумами. А что? В каждом лесу должна быть своя ужасающая тайна. Где их логово - никто не знает. Кроме того появились несколько маленьких видов приматов. И так Грайд создал каждое животное в своём лесу, лично давая указания их представителем. Затем лёгкий хлопок - и по джунглям пронеслась музыка жизни. - Ну вот и всё, - Грайд упёр руки в бока и улыбнулся. Хотел было уже уходить, но тут, словно что-то вспомнив, щёлкнул пальцами и испарился. По лесам начали расти гнуллы - хищные растения, цветки которых достигают полутора метров в диаметре. На каждое расстение - один цветок. Истончает ароматный запах, привлекая к себе жертву, а после - бутон закрывается и... всё. Начинается переваривание. Выделяют дурманящий сок. От одного цветка сока хватает для того, чтобы споить пару сотен человек за раз. Полученный сок просто в нужных пропорциях разводится с подготовленной смесью на основе воды. Ничего сверхсложно в приготовлении нет, так что при наличии прямых рук гнулловый сок можно приготовить и в домашних условиях. Улетая, Грайд не забыл и про сожжённые участки леса.
|
И вот стих гневный рев Ипоферонтаса. Набирая в прободенные легкие раскаленный воздух, он вслушивался в ответ своих сородичей, в ответ иных Богов, чьи жалобные стоны он хотел услышать. Но тишина была ему ответом. Но никто не оглянулся на его призыв и никто даже не дрогнул, как тот океан, что бесновался под ним, как те горы, что сотрясались вдалеке. И родило это в неспокойной душе Верховного Демона лишь два чувства, на которые он был способен – невероятную по своей черноте злобу и ядовитую ненависть, коим воплощением и служил Вечно Агонизирующий… Нутро Огненного Бога сгорало от раздиравшей его ярости, разум затуманился от застлавшей его пелены безумия, и желанием единственным, что извечным пожаром ревело в нем, было лишь желание уничтожать. Ворвавшись в свою обитель, где уже плескалась в опасном танце магма, Демон прикоснулся к ней. Демон обнял ее, Демон проник в самую суть тверди, в ее вечно горящую плоть, в ее центр и основу. И там он, наконец, смог выпустить всю свою ненависть, что сама по себе способна была разрушать горы. Но здесь, где царствовал Ипоферонтас, его ярость преумножалась. Нутро земли ответило ему. Оно уже давно ждало этого момента, давно мечтало вырваться на свободу, взметнуться ввысь, до тех бесконечно далеких базальтовых потолков и пожрать их. Устремиться дальше, кипя беснующейся магмой, и поглотить все, что встретится ей на пути, будь то камень, влага, воздух, пустота или весь мир. Эта сила, необузданная, мощная, лишена была разума. Она имела лишь одно нескончаемое желание пожирать, и Огненный Бог, родившийся в этом кипящем аду, давно собирался осуществить мечту озер, морей, океанов лавы, изголодавшихся по разрушению… Он взревел и сердце земли прислушалось к его зову, вгрызаясь в базальтовые своды разъяренными потоками. Поверхность всех континентов сотряслась от первых потуг хранившейся под ней Первородной Злобы. Море изошлось штормами, а воздух закрутился циклонами, ударяя тысячами молний во взбесившуюся землю. Но это было лишь началом. Дрожь камня все усиливалась. Сквозь него был даже еле слышен отдаленный рев то ли Ипоферонтаса, то ли самого нутра земли. И этот рев неумолимо приближался, становясь отчетливым, громким, оглушительным. В сотнях горных долин грохотом рушимой породы сошли сотни камнепадов. Тысячи верст берегов накрыло огромными волнами, прорвавшимися до самых подножий хребтов. Моря высохли, а реки навсегда изменили свои русла, порой проваливаясь шумными потоками прямо сквозь землю. Но и это не было концом. Твердь в страхе тряслась, ожидая своего Апокалипсиса. А затем это безумие достигло своего пика. Земля стенала, не выдерживая магмы, разрывавшей ее изнутри. И тогда на одно-единственное мгновение все замерло – воздух застыл, горы успокоились, а жидкое пламя под ними утихло… утихло перед тем, как нанести свой самый мощный, сокрушительный удар, которого этот мир был не в состоянии выдержать. И под ним твердь раскололась. Она растрескалась, выпуская наружу ликующие потоки магмы, она расщепилась на отдельные части, перестав быть единым целым, она расступилась на пути Огненного Бога. Моря исчезали за мгновения, испаряясь, старые горы проваливались под землю, прямо в глотку алчущей огненной пасти, а новые, целые хребты образовывались на месте голых степей, извергаясь вулканами. Мир изменялся, мир агонизировал, мир трещал по швам, в которых жуткими потоками алела раскаленная кровь земли, выплескиваемая из самого сердца. И сердцем этим был Ипоферонтас. Сумасшедший хохот его был настолько громким, что перебивал собой голос развернувшегося Апокалипсиса. Взмывая ввысь, в раскаленный воздух небес, он смеялся над этим миром, смеялся над этими глупцами, что не послушали его. И он был рад тому, что они так поступили. Он был счастлив наблюдать за тем, как все рушится, сгорает и жалобно стонет в предсмертных муках. Вечно Агонизирующий мог наслаждаться лишь чужими страданиями, и он их добился. И под ним твердь раскололась......Целые хребты образовывались на месте голых степей, извергаясь вулканами......Мир трещал по швам...Сумасшедший хохот его был настолько громким, что перебивал собой голос развернувшегося Апокалипсиса...
-
Отлично прописал апокалипсис, красиво :)
-
За закрытую ветку. Знал, что стоит немного подождать.
-
красиво написанно
|
Джереми кивнул Фросту, давая знать, что понял, после чего обратился к остальным: - Господа, в данный момент я согласен с нашим задиристым товарищем - нужно разделиться. Но! Но сделать это ненадолго. Делимся так, как вам угодно, но очень советую представителям нежити не гулять вместе или по одиночке. Мало ли что могут устроить имперские граждане при виде вас. Кроме того, попрошу соблюдать ряд правил. Во-первых, никаких перепалок с местными или длинных разговоров с ними. Я уверен, что никто из нас не в курсе относительно их культуры, манер и прочего, потому в разговорах старайтесь соблюдать краткость и чёткость. Повторюсь, никаких длинных речей и диалогов. Далее, ни при каких обстоятельствах не вмешивайтесь в то, что происходит на ваших глазах. Видите драку? Не лезьте. Стали свидетелем преступления? Пройдите мимо. На ваших глазах кто-то покушается на убийство? Сделайте вид, что ничего не видели и ничего не знаете. Повторяю, мы не на своей территории и многого не знаем. Любой ваш поступок может аукнуться в будущем. Если так невтерпёж, то можете запомнить кто, что и где делал, а потом, когда у нас появится возможность, мы разберёмся с этим делом. И ни в коем случае не пытайтесь приставать и заигрывать с местными! Да-да, Демоника, я о тебе говорю. Знайте, что нарушая хотя бы одно из этих правил вы ставите под угрозу жизнь ВСЕХ членов команды! Что касается ваших прогулок, то старайтесь подмечать всё, что считаете подозрительным. Это не касается косых взглядов на вас, закрытых перед носом дверей и ставень. Я имею ввиду ДЕЙСТВИТЕЛЬНО подозрительные вещи, вроде чересчур странного расположения хибары или заброшенные по непонятным причинам дома и склады. Можете спрашивать о причинах, например, запустения у кого-нибудь из дружелюбно настроенных местных, но это не обязательно. Скоро поймёте почему. Вроде бы всё. И да, не забывайте собирать разнообразные слухи. Теперь можете разбиваться на пары и уходить. Камилла, пошли со мной. Кстати, встречаемся на торговой площади через час. Джереми развернулся и вновь пошёл к лестнице. Но тут он остановился, повернув голову к Джейсону. - И никаких пьянок! - сказал он ледяным голосом, а взгляд его был словно... в общем, жутковатый такой взгляд. - Иначе похмелье потом станет самой незначительной твоей проблемой. После этого, Джереми поднялся обратно наверх, на ходу судорожно вспоминая имя представителя Империи. Как же его.... Эридан Эльдар? Нет. Тальдер? А, Тэальдер! Эридан Тэальдер! Наверное. Чёрт, не слишком хорошо получится, если неправильно назвать его. Ладно, была не была. Джей остановился перед дверь и, выдохнув, постучал в неё.
|
|
- Жаль, - хмыкнул Свит, не особо задумываясь о том, что тут произошло. В мире ежедневно умирают тысячи мужчин, женщин, детей и стариков, так что печалиться об очередных представителях этой статистики не было смысла. - Паршивец, - ворчал Гекат, - "Сражайся как демон или как мужчина"... Какого чёрта?! Если ты демон, значит, уже не можешь быть мужчиной? Ты себя хоть со стороны слышал? Получается, что я не мужик? Я никогда не упоминал, что боль выдирания языка очень сильна? Хочешь, продемонстрирую? - Гек, успокойся, - устало сказал Гарри, открыв окно и облокотившись на подоконник. - Я должен был ему зубы заговорить, потому и ляпнул первое, что пришло в голову. - Сейчас туда придёт мой кулак! - И вообще давай лучше подумаем о том, что творилось тут, пока мы бродили по той сранной пустыне... Он сказал, что уже пять лет прошло. Представляешь? Целых пять лет мы жарились в его мече, а это ублюдок спокойно разгуливал на свободе. И вообще, откуда он появился? Мы ведь разнесли ему череп! - Я и сам хотел бы это знать, - сказал Гекат, ходя по комнате и внимательно её осматривая. - С другой стороны, если мне память не изменяет, то Виктор жив. А если он ожил, то у него вполне есть сила для того, чтобы оживить ещё кого-нибудь. - Да, думаю, ты прав. Вспомни ещё то, что Хэйли пыталась нас убить. Что ей приказали это сделать. А Виктор единственный, чьим приказам она подчиняется. Получается, что... - После всего, что мы ради него сделали, этот урод решил избавиться от нас, - закончил фразу Гарри демон и встал рядом, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди. - Единственное, что меня настораживает, так это его сговор с Сакрейтом. Вступать в союз с тем, кто тебя однажды убил... Как-то это нелогично, мне кажется. - А что если... - Гарри замолк, пытаясь сформировать свою мысль. - Что если он с самого начала знал, что делает? То есть, заранее спланировал своё убийство, сговор Сакрейта и Наамы, а после и использование Эмергеля для убийства Люцифера? Ну, то есть, ты ведь слышал, что Люцик мёртв благодаря ему, да? - Разумеется, я слышал, - хмыкнул демон. - Только ты вот объясни, нахрена всё это Виктору? - Ну... Например, чтобы найти себе пешки! Сакрейт ведь всё же сошёлся с ним, верно? - Гарри тяжко вздохнул, вспоминая те несколько дней, когда вся его жизнь пошла псу под хвост. - А нас он решил уничтожить, потому что мы отошли от этой роли и принялись действовать не так, как он планировал. Если так, то и предательство Эмергеля он вполне осознавал. - А если это так, то и он нас предал, - хмуро завершил Гарри. Лёгкий ветерок приятно ласкал его лицо, раскидывая длинные грязные волосы по широкой спине. Луч солнца, настоящего солнца, немного ослеплял глаза, но это было даже приятно. Осознание того, что и ветер, и солнце, и небо, и выхлопные газы проезжающих мимо машин – реальны, сильно поднимало настроение, не смотря на всю критичность ситуации. Сделав глубокий вдох, он улыбнулся и, щурясь, глянул на Геката: - Ну и что теперь делать будем? - Ну, как тебе сказать... С убийством Люцифера мы уже опоздали, а вот отмщение Виктору и Эмергелю ещё впереди. Сейчас самое главное - Драгоценность. - Что это? - удивлённо спросил Свит, поднимаясь с окна. - Это такая херовина, которое исполняет любое одно желание. Не сразу, но после нашего появления, я почувствовал зов. Очень неприятное, знаешь ли, ощущение. Словно кто-то тебя тычет шилом в задницу, заставляя идти в определённом направлении. И я хочу избавиться от этого настойчивого шила. - Хм, - Гарри снова задумался, уставившись в землю около дома. Сочная молодая травка, растущая недалеко от заброшенного строения, не только радовала своим видом, но и пьянила запахами. Настоящими запахами. Запахами свежей зелени и полевых цветов, которые выделялись среди этого яркого океана отдельными красными, белыми и жёлтыми точками, порой собирающиеся в целые островки. А живность... Цветастые бабочки порхают с цветка на цветок, завтракая сладким нектаром. Полосатые пчёлки, жужжащие над бутонами и разносящие живительную пыльцу. Трудяги-муравьи, без отдыха собирающие запасы и строящие свои огромные запутанные тоннели в земле. Первые птицы, летающие высоко в небе, поющие и радующиеся жизни. Ни о чём плохом думать сейчас категорически не хотелось. Но ощущение того, что рядом находится демон, разносчик смертей, горя и страданий, словно пинком заставляло вернуться с небес на грешную, вонючую землю. Пускай он и хороший друг, но Гекат есть Гекат. - Короче, - сказал Гарри, тряхнув головой, прогоняя наваждение, - До этой драгоценности надо добраться первыми. Если она попадёт не в те руки, то это приведёт к катастрофе невиданных масштабов. Тебе не хуже меня известно, что любое желание, пускай даже из лучших побуждений, может привести к печальным последствиям. - Ага. Представь, что кто-то загадает вечную жизнь всем людям, - демон злобно усмехнулся, оскалив свой зубастый рот. - Вот и я о том же. Даже добрые руки могут оказаться "не теми". Надо найти эту штуку и избавиться от неё. - Но сначала я загадаю желание. Ничего глобального, только личное, - Гекат медленно прошёлся по комнате. Мечтательная улыбка заиграла на его искажённом лице. - Ты пожелаешь, чтобы при выходе любой новой приставки или обновлённой версии уже вышедшей, у тебя тут же появлялась такая же. И то же самое с играми, - усмехнулся Гарри, отходя от окна к двери. - А вот и не угадал, - немного обиженным тоном откликнулся Гекат, растворяясь в воздухе и возвращаясь в тело домена. - Ну да, конечно. Знаю я вас, - Гарри хмыкнул и спустился к Нааме. Сел у окна и принялся ждать, когда же демонесса наконец соизволит очнуться. Взгляд его жадно рыскал по зелёному полю, словно надеясь впитать в себя эти образы и больше никогда не лишаться их.
|
- Она тут. Я чувствую ее запах, чувствую аромат этого тела. . . - Тень человека постоянно меняла свою траекторию. Сначала она была сзади, потом намного впереди своего домена, а сейчас вообще забралась на стену дома, и скользила по ней, как коньки по льду. - Ты хочешь ее трахнуть? Терри тоже шел, нет. . . Он бежал и уже довольно долго, ловко прикуривая сигарету на ходу, благо, физические данные позволяли не обращать внимания на отдышку.. . - Да-да, ее тело буде купаться в моем желании. . . Ахаах, она еще узнает, как плохо сбегать от меня, не выполнив обещания. Знаешь что малыш? Париж родина паркура, пора уже научить этих детей, что значит настоящий паркур. - Но . . . . . - Терри уже не успел нечего сказать, потому что через несколько секунд он и его демон стали единым целым. Как же Эмергель обожал прерывать его на полуслове, не оставлять никакой возможности оказать сопротивление его воли. . . Демону было абсолютно все равно, что некоторые прохожие с ужасом смотрели на то, как этот рогатый бес ловко бежит по стене, при этом умудряясь резать своими когтями некоторые особо мешающие ему балконы. . . Действительно, демон очень давно не присутствовал в физическом мире. Все больше и больше времени он проводил в теневой оболочке, разгребая проблемы своего домена. Поэтому ему просто необходимо было размять кости. А самое прекрасное занятие для этого. . . Акробатика.
По мере продвижения демона по крышам разноцветных домов запах Наамы все усилялся. . . Вместе с этим все сильнее возбуждался сам демон. Его рецепторам прирожденного охотника практически не требовались сигналы разума, они просто вели беса к своей прекрасной жертве. Вот оно, спортивная машинка, в которой едет Наама, абсолютно не соблюдая правил дорожного движения. . . И, кажется, за ней уже есть хвост в виде французской полиции. . . Так почему бы не помочь им? Эмергель стоял на крыше, готовый к последнему прыжку. Огромная высота абсолютно не пугала его. . . Не в первой. Демон закрыл глаза и с огромным наслаждением устремился к земле. Неужели он разобьется? Не тут то было, уже на последних этажах, он сделал свою любимую фишку - зацепился за хрупкие стены здания и плавно приземлился на шоссе. . . А Наама тем временем ехала, все больше и больше увеличивая обороты двигателя. Эмергель помчался за ней, но не как человек. . . Облокотившись на все свои конечности, он, как гепард, погнался за антилопой, и настиг ее уже через пятнадцать секунд. . . Запрыгнув на задний бампер машины, он ухватился когтями за багажник, оставив там пять дырок. А затем. . . Затем совершил просто нелогичный поступок. Метнувшись вперед, он обогнал машину, влетев вперед ногами в лобовое стекло, перелетев через салон, вылетев в заднее стекло, и опять ухватившись за багажник, сделав там еще пять отверстий. . . Подмигнув в зеркало демонице, он призвал из пустоты Симбиот. . .
|
|
|
|
Дух земли проснулся после очередной стычки со своим братом и решил, что хватит. Хватит заниматься постоянной борьбой двух стихий, хватит постоянно разрушать. Можно же попытаться создать что-то прекрасное, твердое, стойкое, как гранит! Разве может быть что-то лучше, чем творение? Творение чего-то поистине прекрасного, поистине могучего? Посмотрев на попытки своего нерадивого сына создавать то, что должны в будущем создавать его собственные творения, А'кхаэри опечалился. Зачем создавать ступени и дворцы, если можно воздвигнуть горы? Увы, сил после продолжительных боев со своим братом оставалось не так много, как в былые времена, поэтому, разведя руки в сторону он призвал свою божественную силу, чтобы поднять землю и создать могучий оплот для своих будущих творений. В воображении Бога предстал будущий вид его творения Внутренности горы были испещрены многочисленными естественными туннелями, подземными озерами, пещерами, уходящими глубоко под землю. Настолько глубоко, что большое озеро магмы, пышущее жаром, находилось внизу, прямо под пещерами. Тепло от него шло по всех ходам к поверхности. Это огромное озеро напоминало Богу о его брате. Помимо пустой породы, в недрах горы проходили жилы руд, алмазные трубки взрыва, многочисленные самоцветы. Порода тоже была представлена изобилием гранита и многих других видов камней. Прекрасные сталактиты и сталагмиты были разбросаны в каждой пещере, придавая свежесозданному творению старину. С помощью Эльквиатор, так заботливо откликнувшейся на просьбу, подземные пещеры наполнились разнообразными растениями, которые, хоть и были живыми, благодаря стараниям Богини Жизни, но несли в себе отпечаток Бога Стойкости. Это были кристаллы различной формы, некоторые светились в темноте, заливая темные пещеры тусклым светом. Множество других растений раскинулось в пещерах, начиная грибами, заканчивая травой, растущей рядом с кристаллами. Это было хорошее начало долгих планов. Ручейки побежали, пробивая себе дорогу через толщу камня. Их журчание ласкало слух. Чтобы загнать в будущем существ под землю добровольно, Саэтон призвал свои силы, чтобы лютым холодом застудить все в окрестностях горы. Могучие ветра налетели на гору, принося с собой метели и холода. Оглядев свое творение Бог был доволен, но нужно было соединить их с горами сына и сделать их похожими, поэтому все те же ветра налетели на создание Комеркио, замораживая вершины, превращая их в прекрасные красоты. Пики гор, украшенные белоснежным снегом и льдами, разве это не прекрасно? Величественно и громоздко. Так, как нравится Саэтону. Увидев сына своего внизу, решил А'кхаэри сжалиться над ним, ибо по заветам отца поступал он, отдавал себя делу, не жалея сил и даже божественной сути своей. Протянул свою могучую руку в сторону аватара бога торговли и потекла к нему сущность божественная, наполняя силами и ощущениями значимости.
|
Глубоко под землей, в самых ее недрах, где холод подземелий сменялся на жар вечно горящего нутра сего мира, Ипоферонтас царствовал здесь и был спокоен. Волнующиеся озера магмы, одним своим дыханием способные расплавить твердь, шипели и рычали, беснуясь в неутомимых попытках достать до каменного потолка. И эти их попытки были обречены на провал - ведь огненная жидкость добралась до своего предела и теперь бессильно плескалась под мрачными, недостижимо высокими базальтовыми сводами. Но все в этом мире когда-нибудь должно было разрушиться, все когда-нибудь должно было обратиться в прах: и эти каменные своды стекли бы мягкими потоками вниз, словно растопленный воск, и эти пламенные воды возымели б свое...
А сейчас, пока их время еще не пришло, Вечно Сгорающий Бог наслаждался удушающим жаром своей собственной преисподнии - в Энкавмате, обители Ипоферонтаса дрожали стены, дрожал потолок, а средь них разносился оглушительных грохот неистовой борьбы. Верховный Демон в ярости крушил камень, измельчая его в порошок, измельчая в пыль, что серыми клубами смешивалась с курившимся здесь дымом. Ипоферонтас злобно ревел, разнося в осколки свою обитель и радуя вечно алчущие озера лавы целыми горами изничтоженного базальта. Стены рушались, а демоническая плоть брызгала во все стороны кипящей кровью. Кости с треском ломались, а когти срывало о незыблемую твердь, но Ипофрентас продолжал эту борьбу целую вечность и целую вечность испытывал эту нечеловеческую боль... Он страдал каждое мгновение своего существования, вновь и вновь калеча свое изуродованное тело, но ни на миг не останавливался - ведь божественная мощь была неисчерпаема, а слабая плоть срасталась обратно буквально на глазах.
И так продолжалось бы до скончания веков, если б что-то не остановило вдруг Агонизирующего Бога. Неожиданно он застыл, трясясь от раздиравшей его ненависти. Плотный черный дым, исходящий от его горящего тела, коптил и без того черные потолки Энкавматы. Ипоферонтас злобно зарычал, смотря куда-то сквозь камень, а затем взвыл и взметнулся прямо в потолок. Гнев его был настолько велик, что огромный демон с легкостью пробил базальтовую толщу, державшую его "взаперти". Остановить его не смог ни единый камень, что он встретил в своем стремительном прыжке на поверхность, а водные глубины, последовавшие за твердью, мгновенно испарились, стоило им приблизиться к Раскаленному Богу.
Спокойную и тихую гладь моря, безмятежно плескавшегося где-то меж горами Саэлтона и озерами Эльквиаратор, вдруг нарушил мощный гулкий взрыв и столб жидкого пламени, дошедшего сюда аж из самой Энкавматы. Венчал сей фонтан ревущий демон, взметнувшийся выше всякой лавы, до самых небес. Там он, продолжая испускать душераздирающий, громогласный вопль, с хрустом ломаемых костей раскрыл свои изъеденные огнем крылья и завис, пытаясь выпустить всю свою злобу в одном крике. Но это было бессмысленно - ведь ни одна глотка в этом мире, пусть даже божественная, не сможет издать рев достаточной силы. Под Ипоферонтасом, тем временем, извергался вулкан невиданных размеров, заливая прохладное море раскаленной лавой. От столкновения двух стихий поднялся такой шум и грохот, что его можно было услышать в самом отдаленном уголке этого мира, а поднявшиеся тучи пара - увидеть. Но Верховный Демон не обращал на это никакого внимания. Прекратив, наконец, свой рев, он устремился вниз сквозь устроенный им апокалипсис. Там чуть вдалеке раскинулись зеленеющие поля еще не тронутого им рая - Тcарь'Криони, Сверкающих Земель его любовницы.
|
-
Уже представляю, как будущие герои будут штурмовать Перевал Ареса ) Вот тольуо еще не хватает цели, ради которой им туда шагать, но на это есть века...
|
|
Трактир был сейчас полон и гудел. Обычно хозяева этого почтенного заведения не носились по деревянному полу, считая зазорным для своего хозяйского звания так быстро перемещатся, но Вутерих в этом плане был исключением, хотя и не всегда. Бывали дни, когда он носился как угорелый, лично вытанцовывая вокруг каждого посетителя своебразный таверный танец с подносом заставленным тарелками и кружками полными вина. Танец не отличался большим изяществом, зато предполагал хорошую скорость и весёлое мурлыкание какой-нибудь незатейливой мелодии. Вот и сейчас, вместе с немолодой подавальщицей, мастерицой на все руки, он носился как угорелый. Ароматы луковой поджарки и горелого жира, разлитого пива витали по этой таверне. Маленькая столица городка этим вечером бурлила. Было тому несколько причин - во первых здесь было сухо. Во вторых - здесь было ещё и тепло. А в третих - здесь сейчас можно было отдохнуть от надоедливых родственников, племянников или даже внуков. Здесь были рады каждому, и именно поэтому трактир пользовался немалой популярностью. -"Труляля, труляля, госпади спаси меня"- напевал тихонечко Костыр, пробираясь к столику за которым старина Пак собрал целую компанию. Ловко раздав кружки, трактирщик покосился на дверь, при этом выражение, которое на мгновение мелькнувшее в его глазах было слегка мечтательным, и выжидающим. Похоже он кого-то ждал, но...не дождался. Усевшись в тесный круг, в котором впрочем ему нашлось местечко, посреди царившего гула, он услышал следующее: "А пасть у него вот такенная была!" и Пак, старый рыбак показал свою жилистую длань, отхватив её второй рукой где-то по локоть. И сразу же кто-то, кажется пожилой кожемяка, судя по габаритам, ответил "Угу, как же...в жисть не поверю в таких волосатых рыб!" И тут же грянул хохот. Собственно все только и ждали, не исключая и Пака, что кто-нибудь прокомментирует его байки юности, про ловлю огромных сомов, чуть не потопляющих его утлую лодчонку, на дохлых ворон или ещё какую падаль. Вутерих поддержал веселье парой задавленных смешков, и поднялся - самое время продолжить курс, за свою стойку, где можно посидеть положив ладони и наблюдая за весельем. По пути он обратился к подавальщице. -"Марта, будь добра, заскочи на кухню, и проверь угрей - они должны быть уже готовы. А затем отнеси их за столик, что у окна."- Жаренные угри были известным и распространённым блюдом в этом городке, и что уж скрывать - достаточно простым. Но от этого их вкус ни капли не портился.
|
|
|
|
Но вот Виолетта-Джезэбэль закончила песню и заняла своё место у синтезатора. Аластэл вновь переместился на передовую, вооружившись гитарой. - А теперь – ещё раз аплодисменты нашей Королеве! – от сказанного падшим смутилась Виолетта, но никак не остальной состав группы, и уж точно не публика. Поклонники не только громоподобно аплодировали, но и дружно, почти в один голос орали: - For our Queen!
Виолетта слегка покраснела, но этого решительно никто не заметил.
Порочно улыбнувшись, падший чувственным, хрипловатым шёпотом произнёс: - А теперь мы исполним композицию «Суккуб»…
И вновь последовала крайне бурная реакция зала, сменившаяся затем одержимостью мелодией этой песни – красивой, агрессивной, воплощающей в себе необузданную страсть и утончённое извращение.
- Я повержен твоей красотой, Я рассудок покорно теряю. Окружён я твоей темнотой, И я душу тебе доверяю, - в голосе лидера “Fire Rain”, с гроулинга срывавшегося до изысканного полушёпота, слышались безумие и томление несчастного, оказавшегося во власти демона-искусителя.
- И ты падёшь к её ногам, очарованный греховной красотой. Ты примешь её поцелуй – холодный, но обжигающий, - раздался исполненный соблазна голос Виолетты.
- Я повержен твоей наготой, Блеском глаз изумрудно-зелёных, Хоть ты демон, ты стала святой, И венец твой из крови солёной, - Аластэл всегда исполнял эту песню так, что в голову его сестры невольно закрадывалась мысль о том, что в послужном списке её безрассудного брата, бывшего большим ценителем женской красоты, побывала-таки парочка суккубов. Подкреплял эту мысль тот факт, что и текст, и музыка были его авторства.
- Яд проникает в твоё тело с её прикосновениями, - шепнула Виолетта.
- Я повержен твоей наготой, И я руки к тебе простираю. Моя жизнь была пустотой, И я память спокойно стираю, - со сладострастным надрывом продолжал ангел.
- И ты отдашь свою душу демону – прекрасному, но жестокому и холодному…
- Я повержен твоей красотой, Я стою пред тобой на коленях. Пусть ты демон – моею святой Стала ты, облечённая в тени, - Аластэл допевал последний куплет песни.
- Боль сплетается с наслаждением – и ты умрёшь, соблазнённый суккубом…
Люди ликовали и ожидали новой песни, а фронтмен группы, выдерживая паузу, краем глаза следил за действиями Хьенны и Кесси.
|
|
21:14
Джулия:
Плевать на опасность – быстро, быстро к выходу, ведь всё самое важное происходит там, и на приличия тоже плевать: бабушка Лян Чуньгэ пришла бы, наверное, в ужас, увидев внучку, которая вместо того, чтобы мелко-мелко семенить приличествующими девушке из хорошей семьи шажками, со всех ног мчится через весь зал, как какая-нибудь простолюдинка по деревне за курицей. Впрочем, бабушка Лян Чуньгэ не смогла бы совершить подобного спринта по причинам чисто физиологическим – изуродованные десятилетиями бинтования ступни не позволили бы и широкого шага сделать, не то что бежать. Всё-таки не зря отец и прочие реформаторы начала века боролись за эмансипацию, не зря!
Не одной Джулии пришло в голову посмотреть, что происходит в вестибюле: пока сидящие за столиками и о чём-то беседовавшие между собой господа и дамы удивлённо и непонимающе оглядывались, несколько человек так же, как и журналистка, бросились к выходу из зала, откуда как раз донеслось ещё два выстрела.
Джулия бы, конечно, влетела в вестибюль первой, если бы её почти у самого выхода не опередил какой-то японский офицер, молодой, стройный, с тонкими усиками, проскользнул сапогами по паркету, ворвался в дверной проём
Трис:
Евангелина не обращает внимания на происходящее: надо продолжать петь, что бы ни случилось, нельзя прерывать номер, а что там происходит – не её дело, само образуется. И певица прикрывает глаза и продолжает:
Then you’ll spread your wings
и на какую-то долю мгновения кажется, что сейчас всё снова будет хорошо, что всё войдёт в норму и успокоится, потому что и Чарли снова начинает вести ритм, как ему и полагается, и контрабас вступает в нужном месте, и Евангелина поёт дальше, не обращая внимания на то, что откуда-то спереди, из вестибюля, доносятся ещё два хлопка, а Евангелина всё равно поёт
And you’ll take to the sky
Но не играет Дэйв, совсем не играет, и Чарли опять останавливается вслед за Дэйвом, и мелодия рассыпается, умирает. Евангелина оборачивается к музыкантам, и контрабасист Уош понимает голову и вопросительно смотрит на Трис и Дэйва.
- Трис, - обеспокоенно говорит Дэйв и поднимает указательный палец. С противоположного конца зала, из-за прохода в вестибюль доносятся ещё два хлопка, раздаётся пронзительный женский визг, ещё один, один за другим поднимаются со своих мест мужчины, сам генерал Ёсидзуми встаёт из-за стола и громко что-то говорит по-японски.
Чарли оглядывается назад, за кулисы, откуда
Чао Тай и Джейн:
Совсем молодые парни и девушка тоже молодая, всем троим лет по двадцать, не больше. Невысокие, не выше Чао Тая все, девушка-то и вовсе Джейн по плечо. Взгляды недружелюбные, но не тупо-озлобленные, не пролетарии, на студентов каких-то похожи. Одинаковые дешёвые чёрные однобортные пиджаки на трёх пуговицах, сразу видно, что из магазина готовой одежды, белые рубашки с тёмными галстуками, тоже, кажется, одинаковыми. Скромное тёмное платье длиной ниже колен с длинными рукавами и высоким воротом, с левой стороны приколота серебряная брошь с цветочным узором. Короткое каре, густая чёлка, симпатичное по-азиатски круглое лицо, маленький нос, плотно сжатые губы. Гладко выбритые безусые лица, у одного волосы на пробор зачёсаны, у другого, с гранатой, – стрижены под короткий ёжик. Глаза у него чуть косят.
Парень перекладывает гранату в левую руку, лезет за пазуху. Девушка выглядит более всего взволнованной, перехватывает маленький чёрный тупоносый револьвер двумя руками, исподлобья глядит на Чао Тая с Джейн, бросает короткий взгляд на парня с пистолетом. Этот тоже озадаченно смотрит на Чао Тая с Джейн, переводит взгляд с одного на другую, видимо, размышляет, как поступить.
А потом
Джулия:
и тут же рухнул на пол, опрокинутый выстрелом в грудь, и ещё выстрел прогремел сразу же за первым, и пуля звонко чиркнула о блестящий металл колонны, и вот уже пронзительный женский визг раздаётся совсем рядом: какая-то дама в серебристом коктейльном платье оседает на пол, зажимая рукой правое плечо, и в зале поднимаются из-за столиков, и к крику раненой женщины присоединяется один, другой, третий, и какой-то мужчина уже бросается к выходу в вестибюль, но его останавливает другой японский офицер, хватая за плечо и оттаскивая к стенке у прохода, у которой уже стоят Джулия и ещё несколько человек.
- Что происходит?! – требовательный китайский голос над ухом, начальнический такой, как у Леманна: какой-то седеющий мужчина в очках стоит рядом с Лян Чуньгэ у стены возле выхода в вестибюль, оглядывается на неё, будто ждёт, что девушка сейчас ему всё объяснит. Джулия смотрит по сторонам: музыка остановилась, певица на сцене с озадаченным видом оборачивается к пианисту. Из вестибюля раздаётся длинная автоматная очередь: стреляют не сюда, похоже, на улице.
В этот момент с другой стороны зала
Чао Тай и Джейн:
делает движение стволом в сторону лестницы – идите, мол, идите. - Go! Go! – громким шёпотом говорит девушка и повторяет жест парня, указывая на дверной проём за лестницей. Сложно разобрать акцент в этих двух коротких словах, но английский ей явно не родной.
Чао Тай и Джейн не дожидаются повторного приглашения и боком обходят молодых людей, поднимаются по лестнице в пустой коридор: налево должна быть сцена, направо – чёрт его знает, что направо, гримёрки, что ли? Двери какие-то, может, и гримёрки. Чао Тай оглядывается по сторонам, куда идти? Джейн дёргает его за руку и указывает налево, где в коридоре за углом
Трис:
широким шагом на сцену выходят двое: молодые парни, азиаты, один в тёмном свитере с брюками, второй в костюме, у обоих пистолеты в руках, направляют поочерёдно на Трис, на Дэйва, на Чарли (поднял руки вместе с барабанными щёточками), снова на Трис, подходят к краю сцены и – бах! бах! палят куда-то в толпу, один раз, другой, третий, что-то грохает снизу и слева, многоголосый вопль проносится по толпе, ещё пистолетный выстрел, ещё один, не только здесь, под сценой тоже.
Трис видит, как на сцену карабкается охранник, стоявший у одной из дверей в засценное помещение, как к нему оборачивается молодой человек в свитере и стреляет. Охранник (кажется, его Владимир зовут) взмахивает руками и падает со сцены назад в зал. Второй молодой человек стоит в двух шагах от Трис, куда-то стреляет, не целясь, похоже, оборачивается к девушке, кричит радостно:
- Чук-ым ильбон-о!
Чао Тай и Джейн:
ничком лежит тело: верхняя часть туловища скрыта стеной, из-за угла торчат ноги в кожаных ботинках, видны размётанные в стороны полы пиджака, неестественно завёрнутая рука. Бах! бах! – в этот момент оттуда же, слева по коридору, доносятся выстрелы – один, другой, третий. Бабах! – грохот взрыва из-за спины, из-за двери, в которую вошли они с Джейн. Снова выстрелы, один за другим, приглушённый стенами крик – паника в зале, должно быть, начинается паника. Справа раскрывается одна из дверей, молодой азиат в смокинге выглядывает из комнаты.
- Что такое?
Джулия:
один за другим раздаются несколько выстрелов и сразу же за выстрелами – взрыв, справа от сцены, видимо там, где стол генерала Ёсидзуми, какое-то движение там, отсюда плохо видно. Видно зато, что на сцене появились два человека с пистолетами, проходят к краю сцены прямо мимо певицы, охранник лезет на сцену, один из нападающих направляет на него пистолет, стреляет, охранник валится назад, нападающий поворачивается, стреляет в толпу.
Крики, вопли, визг, ругань заполняют зал, рядом – японский офицер с мечом в руке, оглядывается по сторонам, кого рубить? некого! люди бегут через танцевальный пол, куда бегут? кто к лестнице на балкон бального зала, кто к выходу в бар, выстрел! валится бегущий через зал человек в костюме, падает на пол, об него запинается бегущий следом, падает на четвереньки, ползёт.
- Что происходит, сяоцзе?! – истерично кричит девушке в ухо седовласый господин.
-
Благодарю за потрясающее ведение модуля и, в частности, за этот пост.
-
Задумался над корнями слова "безподобно"...
-
Мне нравиться как ты ведешь модуль. Хоть за все подряд ставь плюсы. Но тут выше всяких похвал. Учел что каждый видит по своему. В одном посте ряд действий и реакция многих. Да еще и столько динамики.
-
Тысячеглазый. Не смог бы так увидеть
-
впечатляет О__О хорошая весчь
|
Оборудование было настроено и проверено, декорации - руины зловещего замка - возведены и укреплены, алые, фиолетовые и белые прожекторы - размещены так, чтобы освещать "Fire Rain" самым лучшим образом. Над декорациями на большой плазменной панели красовалось изображение обложки последнего на сегодняшний день альбома музыкантов. Группы разогрева – начинающие “Lithania Satanica” и “Grimoure Rubrum” – оказались подающими большие надежды коллективами. Судя по довольным воплям, доносившимся из зала, публика была ими порадована и теперь пребывала в предвкушении главной части концерта. "Fire Rain", полным составом находившиеся за кулисами, спустились вниз по лестнице - под сценой находилась платформа, которая должна была поднять музыкантов на обозрение поклонников.
Первым шёл Аластэл. Его и без того бледное лицо после работы гримёра и визажиста сделалось мертвенным, под глазами залегли пурпурные тени - в сочетании с чёрными губами это придавало ангелу вид не то вампира, не то демона, однако его холодной красоты ничуть не умаляло. Чёрные волосы падшего свободно рассыпались по плечам, скреплённые над лбом покрытым витиеватой резьбой металлическим обручем с чёрным камнем по центру. Концертное одеяние ангела составлял доспех из кожи и металла, ощетинившийся шипами на наплечниках, налокотниках и наколенниках. Сапоги на массивной платформе вполне могли бы послужить орудием убийства - их носы, да и голенища - тоже, были утыканы острыми длинными шипами – при желании ангел мог бы запинать любого противника. Довершал всё это великолепие чёрный с алым подбоем бархатный плащ. Казалось бы, падший должен был неминуемо запутаться в плаще или зацепиться им за торчащие из брони шипы, но вместо этого он двигался непринуждённо, с агрессивной завораживающей грацией, уверенно. Следом в алом шёлковом платье с корсетом и глубоким декольте, негромко цокая 15-сантиметровыми каблучками алых же латексных сапожек, шагала Виолетта. Дымчато-чёрный макияж глаз, кроваво-красная помада и распущенные волосы превратили невинного ангела в роковую обольстительницу. Юбка платья этот эффект только закрепляла - длинная сзади, пышная, кпереди она укорачивалась, обнажая длинные стройные ноги девушки чуть выше, чем до середины бедра. За Виолетой топал Андре - в доспехе наподобие того, что был на Аластэле. Его концертный костюм, тем не менее, был чёрный с красным, выполнен из кожи, с более округлыми наплечниками, да и гораздо легче экипировки фронтмена. Андре посматривал на Виолетту и в очередной раз задавал себе вопрос – а есть ли у их клавишницы кавалер? И тихо завидовал предполагаемому сопернику. Замыкали шествие Кладу и Гидеон. Клауд на правах барабанщика вместо доспеха надел кожаные с цепями и шнуровкой брюки. Верхняя же часть концертного костюма была чисто символической – майка сетка, делавшая парня скорее полуголым, чем одетым. На Гидеоне же был доспех, напоминавший доспех Клауда. Отличительными особенностями служили детали отделки и фиолетово-чёрное цветовое решении. Троица – и Клауд, и Андре, и Гидеон – была с разной степени замысловатости корпс-пейнтом на лице, выполненным не в традиционном чёрно-белом, но в бело-красном (а в случае с Гидеоном – бело-фиолетовом) варианте. - Готова исполнить новую песню? – Аластэл обернулся к сестре и неожиданно мягко улыбнулся ей – как улыбался до того момента, покуда ей не пришлось выдать свою ангельскую суть. Виолетта улыбнулась в ответ и кивнула. Это глупо – она не человек, она уже не первый год на сцене, но нервничает из-за того, что одну песню будет сольно. - Не волнуйся, - ободрил Клауд. – На наши концерты только из-за тебя и ходят! Добродушно посмеиваясь, "Fire Rain" заняли свои места на платформе. Началось… Платформа беззвучно пришла в движение, медленно поднимаясь вверх. По видневшемуся краю сцены взметнулось пламя, сцена утонула в красном свете. Тонкие пальцы Виолетты коснулись клавиш синтезатора, извлекая из инструмента величественные, мрачные звуки – девушка играла интро – композицию «Кровавая Госпожа Луна». Ангел прикрыла глаза и чуть заметно улыбалась – она была влюблена в музыку, и каждое выступление, каждая репетиция были для неё почти актом божественного созидания…
На десятой секунде интро платформа оказалась вровень со сценой. Озарённые огнём и красным светом "Fire Rain" выглядели величественно…
|
Амадор собирался очень тщательно. Он не мог себе позволить такой роскоши, как забыть что-то тут, в столице. Он быстро одел свою боевую экипировку. Весь в черном. Черная рубашка, такие же штаны. Сапоги и плащ. Кольчуга, столько раз спасавшая его, походная сумка с проверенными в многих вылазках вещами и оружие. Из шкафа он достал свой меч, лук, колчан стрел и несколько кинжалов. Вооружившись до зубов, данариец умостил в сумку несколько яблок, хлеб и флягу воды. Этого магу должно хватить на первых порах пути до Хакрьова, а там уже можно будет снова взять новый провиант. Сборы эти заняли у Диарго достаточно много времени, ведь не успел он закончить, как обнаружил что уже ночь. Ночь, когда к воротам выйдет Она. Нужно спешить.
Данариец вышел из Академии и направился к воротам. Там, поздоровавшись с охранниками он и ждал. Ждал час, другой, но никто так и не шел. Он не чувствовал никого кроме охраны. "Она не придет..." пронеслось в мыслях у Диарго, как внезапно он почувствовал легкий укол жизни. Он учуял легкие дуновения жизненной энергии человека из сада. Некоторое время сомневаясь, маг направился к нему. Он шел прямо на Неё, и застал там... спящую Амату. "Нет... не может быть... Это не может быть... Она!" Амадор смотрел на девушку. Игра лунного света придавала её невинному лицу еще более хрупкого фарфорового вида. Лежащая рядом с ней сумка указывала на то, что она все таки собиралась в путь.. но видимо уснула. Улыбка скользнула на лице у Амадора. Впервые за многие года. Он не ожидал что Она, окажется так близко. В то же время сердце неприятно укололо, ведь она будет ТАМ, в опасности. Сняв перчатку, маг протянул руку к щеке преподавательницы, желая притронуться, но именно в этот момент зевнула и повернулась на другой бок. Словно испугавшись этого, рука сразу "отскочила" назад. Диарго присел, и любовался ею. "Значит ты будешь со мной..." Маг выставил руку вперед, аккурат над ней, и что-то прошептал. Теперь она не должна замерзнуть в этом саду. Ей будет тепло, как под одеялом. Еще раз улыбнувшись спящей Амате, Амадор вздохнул и ушел. Ушел к центральным воротом, где через несколько часов должны появиться остальные.
У главных ворот, Амадор воспользовался своей воинской славой, и попросился в верхнюю сторожку ворот, откуда открывался хороший вид на окружающие столицу пригород и земли.
Через несколько часов к воротам подошли громилы с лошадьми. Видимо это наемники, которых взял Тиргет. Дальше маг учуял барда, сразу после которого появился колдун. Занятное это дело, слушать что говорят твои попутчики о тебе, пока самого тебя, собственно рядом-то и нет. Элрик оказался еще тем засранцем. Таких Амадор знал. Весельчак, болтун, душа компании. Только зачем им в дороге бард, данариец так и не понял. Да и подумать об этом уже стоило разве что в дороге. Подъехала Она. Амата не выглядела уставшей, а значит маленькая магическая манипуляция ночью удалась. Что же, похоже что пора явиться.
- Не занимай девушки, бард, у нас, а тем более у неё, нет времени на твои заигрывания. - сказал спускающийся с сторожки боевой маг. Оказавшись уже на земле, возле своих новых "попутчиков", Амадор посмотрел на Тиргета. - А ты, угрожал бы поменьше. Слова Риордена имеет силу ровно до того места, о котором сказано в задании. Ведь с Севера может и не вернуться некий Тиргет. Что касается нашего задания, то мы должны посетить сначала городок на самой границе. Хакрьов. Вопросы? Говоря все это, Амадор обходил группу вокруг, будто оценивая всех, оказавшись у Аматы, маг повернулся к Элрику. - Будь добр, оставь нас… Мне нужно побеседовать с дамой.
|
|
|
|
|
-
"- Сакрейт, что бы не случилось, я хочу чтобы ты знал. СПасибо за все, я люблю тебя!" - Ты чего, гомосек извращенец?!" - Нет!!! Ты не понял... - Тогда иди в жопу, и не унывай. Не умрем."
Нак, это нечто )))
|
|
23.10.1935 21.05 Шанхай, Международный сеттльмент, Цзянси-роад, квартира Остина РейнольдсаДень прошёл спокойно, так, наверное, дням бы и проходить – нетяжёлая работа, никакой тебе беготни по крышам и гонок на катерах, никаких нагромождений одновременно висящих дел: дело одно, и вот оно-то всю благость картины и портит – зависло дело, зависло, ни туда, ни сюда, штиль, не крутится мельница, как сам ни налегай на лопасти. Ну вот чего такого произошло такого за день, давайте-ка вспомним. Итак, сначала – встреча с капитаном Чжао, разговор, полный недомолвок. Затем обед, там же, в «Бьянки». Пришёл в управление, встретил Ричи, говорит – Мак пропал. Куда пропал, что с ним стряслось – неясно. Ладно. Позвонил в Нанкин, сразу не вспомнили, пришлось объяснять, кто с ними говорит. Да-да, говорят, проверка в отношении господина Чао Ао будет осуществлена в ближайшее время. Все они так говорят. Потом на рикшу, в больницу к раненому Фаньфаню: на этот раз пустили: парень всё ещё плох, всё-таки лёгкое прострелено, говорит тяжело и, самое главное, ничего нового. Ничего нового – точно такой же исполнитель, такой же шанхайский уличный парнишка, которого наняли за сто долларов охранять непонятные ящики. Слово в слово повторил всё, что говорили Ван Юй с Лю Шаохуа – бесполезно, всё бесполезно. Французы не звонят, у них тоже штиль. Китайцы не звонят, Нанкин вообще обнаглел. Лю Шаохуа не звонит. Никто не звонит, ничего не происходит. Значит, что было дальше. Вернулся в офис из больницы к четырём, посидел без дела, пришёл Чжан: хоть какие-то новости. Новости, правда, тоже так себе – Лю Гуан дома то ли не появлялся, а то ли появился, но как-то проскочил мимо Чжана, который его в лицо-то не знает, и соседей: их Чжан перед тем, как идти домой, тоже порасспрашивал ненавязчиво, нет, говорят, не видели Лю Гуана. Один, правда, старик сказал, что Лю Гуан деньги зарабатывает на собачьих бегах – не на легальных, что в Канидроме, а на нелегальных, где-то в Сеттльменте. Места самого сосед, конечно, не знал, но выяснить-то это дело можно – если там народ собирается, то шила в мешке не утаишь, кто-то из информаторов должен знать. Значит, можно налететь и Лю Гуана взять – теперь-то Шаохуа обманывать полицию не захочет. А подлец Лю не звонит: то ли нечего ему пока сообщить господину инспектору, то ли пропал он с концами, уехал на свой юг, в родной Гуанчжоу, и ищи его теперь – но нет, как же так, дурочку Линьлинь-то он бросит, здесь сомнений нет, а брата как же? Китаец же, у них семья – святое. Или и брата как-то с собой прихватил, поэтому его дома и нет? А может, вернулся в Шанхай, вышел-таки на Ли Дуна, а тот ему не поверил и приказал придушить да выкинуть в Хуанпу. Тоже ведь возможно. Ну и вот. Выслушал доклад Чжана – и домой, в кои-то веки в семь вечера. Тут уже Ши Сю и ужин приготовила, поужинал, дальше – свободное время, хоть что делай, хочешь газеты и книжки читай, хочешь радио слушай, хочешь в шахматы сам с собой играй, сходи с ума от скуки и понимания, что время-то - уходит, что вот сейчас, в этот самый момент Тао Чжуси где-то что-то проворачивает, может быть, ужинает с Ли Дуном и Ду Юэшеном в отдельном кабинете над казино «Фушэн» или отправляет лодку за новой партией оружия, или медленно проводит надрез за надрезом по туловищу закреплённого на столе Лю Шаохуа – чёрт его пойми, чем там Тао Чжуси и прочие мрази занимаются, а вот Остин мается вынужденным бездельем. Глубокое кресло, свет торшера, табачный дым, пиалка улуна на деревянном решётчатом подносе с поддоном, ещё маленький глиняный чайничек и большой стальной с горячей водой, не кипятком, кипятком нельзя. Ши Сю перед уходом заварила, принесла Остину. Надо налить из большого чайника горячей воды в маленький, настоять минуту (уже третья заварка, первую слить к чертям, вторую держать полминуты), затем в чашку и пить. Душистый сладковатый аромат, вкус как у зелёного чая, только менее резкий и сладкое послевкусие, так и остаётся на языке. Рядом с подносом на столе две газеты – «Шанхай Таймс» и «Синьминь ваньбао», на них пепельница. Напротив на стене часы, можно глядеть на минутную стрелку и видеть, как она ползёт, а если сидеть совсем долго, то и движение часовой можно заметить. Часы тикают, единственный звук в полутёмной и пустой квартире – ну, если прислушаться, то из-за закрытого окна можно ещё услышать, как проезжают автомобили. Ещё ребёнок соседей сверху веселился, прыгал, тоже было слышно, сейчас перестал, спать, наверное, уложили. Ещё шум дыхания, вдох-выход, затяжка, выдох, вдох, до чёрта звуков, на самом деле, только тихие все и мерные такие, как шум воды, так что можно сказать, что их почти и нет, что почти тишина. Тишину разрывает телефонный звонок. --- 23.10.1935 21.05 Шанхай, Международный сеттльмент, Музеум-роад, здание «Кэпитол», квартира Артура РичиКвартира Артура в доме слева Артур Ричи живёт в хорошем доме, не каждый полицейский снимает себе квартиру в таком доме, даже у Остина квартира поскромней, в частности, нет отопления. А у Артура есть отопление, есть лифты, широкие окна, высокие потолки и даже театр «Кэпитол» снизу, не надо никуда ходить, если хочется в театр. Но в театр как-то последнее время не хочется. И в кино как-то не ходится, а уж в музеи и подавно, даром что живёшь на Музеум-роад. Ходится зато в бары, рестораны и злачные места, вот как сегодня, например: закончили работать в семь, ушёл из управления, поужинал в ресторане, а дальше-то – что? Неужели домой идти – или в театр под домом, или, может быть, в музей какой? Нет, дальше – в бар, немного выпить, оттуда – в Кровавый переулок, в «Палэ», там кабаре, танцовщицы в перьях и разноцветных нарядах, машут ногами, сесть за столик, сунуть официанту пять мексов в ладонь, взять хитрую сигарету, закурить, смотреть на танцовщиц в перьях, смеяться. Отвратительно, да? Да конечно, отвратительно, конечно, тошнит, а кого через шесть лет в этом месте тошнить не начнёт? Остин вот ещё держится, но так у него только четыре года стажа, всё впереди ещё. Ричи недавно прочитал в газете: по последним статистическим данным, в Лондоне одна проститутка приходится на 900 человек, в Париже – на 500, а в Шанхае – на 50! Первое место в мире, блядь! Золотая медаль по блядству! Оскар, нахуй! Три с половиной миллиона человек населения и от шестидесяти до ста тысяч шлюх! Одна на двадцать женщин, и это считая грудных девочек и столетних старух – впрочем, и таких можно достать, если мсье знает толк. Да в этом сраном городе вообще всё можно! Нахуя вообще тут полиция нужна, кого мы обманываем, один хрен одну джонку поймали – десять приплыло, один схрон взяли – десять устроили, пиздец! Артур хохочет до упаду, хлопает ладонью по столику, согнувшись крючком, держится за бок. Соседи понимающе смотрят на Артура. Отпускает. Становится не смешно, а тошно. Ещё рано, но всё-таки уже хочется домой. Взять-не взять шлюху, одну из ста тысяч? Да ну его к чёрту, вчера брал, если каждый день – это и накладно выходит, с хорошей-то, да и просто как-то не по-людски – каждый день со шлюхой. Ричи выходит из кабаре, берёт рикшу, едет по залитым светом улицам домой. На набережной Сучжоу-крик рядом с домом разгружают баржу, стройматериалы какие-то, что-то будут строить. Шанхай растёт, Шанхай раздаётся ввысь и вширь год от года, в двадцать девятом вот и половины нынешних зданий в центре не было, к сорок пятому вообще Нью-Йорк будет, только с казино и шлюхами. Ричи поднимается на лифте на четвёртый этаж (на четвёртом меньше всего китайцев, они цифру 4 не любят, потому что произносится как "смерть"), открывает ключом дверь, снимает верхнюю одежду, включает радио, достаёт початую бутылку виски, наливает, пьёт. Ложится на кровать. Делать нечего, спать не хочется. Из радио завывает какой-то ниггер: See, see, rider, See what you done done, See, see, rider, See what you done done,( ссылка) заунывно так завывает, и скрипочка так ещё протяжно пищит, и тут раздаётся телефонный звонок.
-
первое место, блядь. мне нравится.
-
Так и есть, первое место.
-
Первое место в мире, блядь! Золотая медаль по блядству! Оскар, нахуй! Три с половиной миллиона человек населения и от шестидесяти до ста тысяч шлюх! Одна на двадцать женщин, и это считая грудных девочек и столетних старух – впрочем, и таких можно достать, если мсье знает толк. Да в этом сраном городе вообще всё можно! Нахуя вообще тут полиция нужна, кого мы обманываем, один хрен одну джонку поймали – десять приплыло, один схрон взяли – десять устроили, пиздец! Артур хохочет до упаду, хлопает ладонью по столику, согнувшись крючком, держится за бок. Я плюсую, потому что, читая этот пассаж я сам начал хохотать к середине!!!
|
|
Эмили спала. Как маленький ребенок, свернувшись в клубок и прижав к себе руки. В квартире раздался телефонный звонок. Девушка не пошевелилась, мирно дыша. Трель продолжилась, заставив ее поворочаться и открыть глаза. Сообразив, что звонит телефон, Эмили вскочила и помчалась к нему. Сбив по пути табуретку, она схватила трубку и задыхающимся голосом, полным надежды, выпалила: - Алло! - сердце, казалось, выскочит из груди, и этот миг до ответа показался ей вечностью... - Алло, - трубку наполнил бодрый голос Джимми, он говорил по-английски. - Эмили? Сердце отпустили железные тиски тревоги и липкого страха, девушка судорожно вздохнула: - Джимми... - снова вздох, на этот раз - облегчения. Эмили с тревогой спросила: - С тобой все в порядке? Где ты? - снова тяжелый миг ожидания, гнетущего, невыносимого... - Эээ... - с той стороны раздался смешок. - Я сейчас у себя. Со мной всё отлично просто, меня отпустили наконец. Я через полчаса-час где-то к вам с Трис загляну, хорошо? Я сразу заходить не стал... я, как бы, не мылся со вчерашнего дня и всё такое, вот поэтому. - Эмили выдохнула и часто-часто задышала... Не надышаться... - Да, конечно, заходи. - вроде облегчение, но тревога никак не желала уходить, заставляя ладони потеть. Телефонная трубка стала скользкой от влаги. - Я буду ждать... - Всё хорошо, малышка. Всё кончилось. Кон-чи-лось. Ты как, кстати? - уверенный и спокойный голос Джимми успокаивал разбушевавшийся сердечный ритм, но пальцы по-прежнему нервно комкали тонкую кофточку. - Я? - она только вспоминала о себе - в желудке урчало, голова немного болела и общее состояние оставляло желать лучшего. Но Эмили тихонько сказала - Со мной и Трис все хорошо. - она не должна была давать ему поводы за беспокойства. - То-о-очно? - строго поинтересовался Джимми. По губам девушки пробежала улыбка - Эмили словно увидела его насмешливо-строгое выражение лица... Милый Джимми... - Точно, Джимми, точно. - нарочито бодро постаралась ответить девушка - Не волнуйся за меня. - Это только ты за всех волнуешься по поводу и без. Ладно, загляну через час максимум. Целую, пока. - Целую... - девушка ответила только гудкам - равнодушным ко всему, монотонно раздающимся в пустоте телефонной трубке, где только что был голос Джимми - родной, нежный, успокаивающий... Она прижала трубку к себе, глядя куда-то сквозь пространство, задумавшись о чем-то своем... Очнувшись, Эмили осторожно положила трубку на телефонный аппарат и медленно пошла в комнату - застелить постель. Она двигалась медленно - сейчас было почему-то важным разгладить все складки на одеяле...такая мелочь, но она не давала Эмили покоя... Через десять минут телефон снова зазвонил. Она резко обернулась на источник звука - страх поднялся в груди, сердце снова неровно забилось. Она подошла к трубке и немного помедлив, резко подняла ее. Хрипловатым шепотом хватило сил произнести: - Алло... - Привет, - снова Джимми, но на этот раз голос был какой-то озадаченный. - Снова я. Слушай, мне жутко неловко, но через час я подойти не смогу. Если только ближе к вечеру, хорошо? Сердце все также бухало, распирая грудную клетку. - Привет. Да, хорошо, ничего страшного. Джимми - точно все в порядке? - тонкие пальчики непроизвольно сжались. - Да отлично всё, - сказал Джимми. - Просто тут полиция пришла, поговорить со мной хотят насчёт вчерашнего. - Но ты только не волнуйся! В тюрьму меня никто сажать не будет. - Да, хорошо. Надеюсь что так и будет. - тревога немного отпустила сердце девушки, но все равно что-то грызло ее изнутри. - Береги себя. - вновь почти шепотом, на грани... - Ну, может, и посадят, но лет на десять, не больше. - в трубке возникла пауза и только Эмили судорожно вздохнула, зрачки расширились.. - Да шучу, шучу! - после паузы рассмеялся Джимми. Нервное напряжение спало. Смех Джимми всегда успокаивал ее, даря надежду... - Правда, всё хорошо. Ладно, как освобожусь... тьфу, то есть, как они уйдут, я тебе опять звякну, чтобы ты не волновалась, окей? - Хорошо, Джимми. - девушка немного повеселела, но странное ощущение не покидало ее. - Ну всё, пока. - он опять повесил трубку, не дождавшись ответа. - Пока. - снова уже в пустоту. Девушка медленно положила трубку, слегка вдави ее в рычаг тяжестью своей руки. Внутри было пусто - такая сосущая пустота тишины квартиры... Она еще постояла около телефона, не вполне понимая зачем. Было ощущение что какая нить держит ее с Джимми, пока она рядом с телефоном... Девушка легонько покачала головой и медленно пошла заниматься делами. Надо было себя чем-то занять...
К половине пятого, когда Трис вернулась с репетиции, Джимми так и не позвонил.
-
Великолепный пост!!!
-
Молодец, замечательно вступила в игру, я Эмили точно так же бы отыграл (только гораздо хуже, конечно). Единственное, что вот всё-таки дела как-то можно было бы и описать - ну чем она могла заняться? Обед приготовить? В квартире прибраться? Что-то ещё - всё, в принципе, можно описать, а если не описывать, то какое-то впечатление создаётся, что она так два часа в обнимку с телефоном и просидела. Ну и там, абзацы пропуском строки тоже можно разделять и всякое такое по мелочи.
|
|
Джейн с нескрываемым торжеством наблюдала за тем, как он щурится от наслаждения, подчиняясь ей, но давая понять напрягающимися мускулами гибкого тела, что он именно отдается ей, но отнюдь не принадлежит. Она обожала эту игру во власть, да и он, похоже, получал от нее особое удовольствие, интуитивно чувствуя тонкую грань между укрощенной силой и рабской покорностью и не позволяя ей зайти слишком далеко. - Не знаю, как насчет крови, но кое-что другое, - временно отпустив его ладонь, она, прогнувшись, завела руку за спину и провела пальцами сверху вниз и обратно, обнажая корону и сильнее прижимая его к себе, - я с удовольствием из тебя высосу. И непременно до последней капли. Но как-нибудь в другой раз. Чувствуя, что он уже достиг полного возбуждения, она все же не спешила освобождать его от напряжения. Наоборот, привстав и позволив горячему стержню немного свободы, она увела его чуть дальше, чем ему того хотелось, положив плашмя и не позволяя войти, еще шире развела бедра и заключила его в мягкие объятия влажных губ, начиная медленно двигаться вперед и назад в такт дыханию. Вновь сжимая его запястья в своих руках, она целовала его лицо и шею, играла языком с его губами, легко и дразняще, а потом вдруг целовала глубоко и страстно – и снова отстранялась, глубоко вдыхая, давая ему возможность полюбоваться ее грудью и заглядывая в его глаза, не переставая двигать бедрами, скользя по нему, делясь с ним женственной влагой и задевая его наливающимся кровью бугорком у самой кромки вьющихся волос, слегка щекотавших его кожу. О, нет, ему это не надоедало: как бы ни хотела его плоть поскорее оказаться в ее горячем и жадном лоне, его невероятная для мужчины чувственность была сильнее, и она знала, что он наслаждается каждым ее прикосновением, каждым ее поцелуем, каждым полуслучайным касанием их тел не меньше, чем она сама. Люди так много теряют, не умея наслаждаться истомой пульсирующего на грани взрыва возбуждения, трепетностью отказывающегося подчиняться воле сознания тела, единением сплетающихся в плотный клубок страсти энергий, эстетикой воплощающейся любви… Ей нравилось представлять (в те моменты, когда она еще могла думать отстраненно), как они выглядят со стороны: его смуглое тело и матовая белизна ее кожи, его чуткие губы на ее груди, ее тонкие пальцы в его волосах, его сильные руки на ее бедрах и плавные изгибы ее нежных форм – это было, несомненно, красиво. В какой-то момент, не в силах больше сдерживаться, она снова приподнялась и позволила, наконец, любовнику наполнить ее собою – резко, глубоко, полностью. Она тут же подалась вперед, выпрямляясь и выгибая спину, все еще держась за руки Тая и впиваясь ногтями в его ладони, оказавшиеся на уровне ее бедер. Волна крупной дрожи прошла по всему ее телу, мышцы плотно обхватили пульсирующий внутри нее орган, из груди вырвался хриплый стон. Она на секунду замерла, закрыв глаза и постепенно ослабляя хватку, давая рукам Тая свободу ласкать ее тело, чем он не преминул воспользоваться – от бедер вверх, к груди, задержаться там, потом за спину, притянуть ее к себе, впиться поцелуем в ее приоткрытые губы, вниз по спине, едва ощутимыми прикосновениями подушечек пальцев, снова руками на бедра – и чувствовать, все это время чувствовать ее тепло, ее страсть, ее всю… Первые движения – самые сладкие, самые чувственные. Без преобладания животных инстинктов, без неистовства сокрушительной страсти, без беспорядка неконтролируемых эмоций их можно прочувствовать до миллиметра и просмаковать до мгновения. Не отрываясь от губ Тая, Джейн позволила ему выйти почти полностью, задержав лишь головку, и теперь ритмичными сокращениями интимных мышц целовала его, повторяя ритм на его губах, и с каждым движением она впускала его чуть глубже, и чуть напористее сплетались их языки, пока он снова не оказался в ней полностью и она не обхватила губами его язык, посасывая и слегка покусывая его. Она сделала так еще пару раз, а когда ее движения стали более плавными, он положил руки на ее ягодицы, заставив ее выгнуться еще больше, и начал двигаться под нею, со все нарастающим ритмом и все увеличивающейся амплитудой. Она вскрикивала каждый раз, когда он задевал наиболее чувствительные точки, и крики становились все громче и чаще с каждой минутой, она подавалась бедрами ему навстречу, а он ловил губами ее колыхающуюся грудь. В какой-то момент он перевернул ее, оказавшись сверху. Теперь ему было удобнее двигаться, и она кричала почти не переставая, не в силах сдерживать переполнявшие ее эмоции. Его тело влажно блестело в лучах утреннего солнца, а вдоль позвоночника щекотно стекала струйка пота, когда он почувствовал, как судорожно сжимаются ее мышцы, а она, вдруг задышав мельче и чаще, резко выгнулась под ним, схватив его за бедра и привлекая к себе. Тогда он тоже перестал сдерживаться, и вместе с очередной волной судорожного удовольствия она почувствовала в себе горячую пульсацию его семени. Он наклонился над ней и целовал ее, нежно и медленно, но глубоко, пока ее тело не перестало вздрагивать, а потом приподнялся на руках, чтобы видеть ее разрумянившееся лицо. Она открыла глаза и улыбнулась ему. Его черные волосы были влажными, и подняв руку, она кончиками пальцев прошлась от виска, по почти видимо пульсирующей вене на шее, по влажной груди… - Я люблю тебя, Тай…
…Через полчаса, освеженные после душа и одетые, они сидели за небольшим столиком, неспешно пили чай со свежими ароматными круассанами, принесенными домработницей из французской булочной, и молча поглядывали друг на друга томными, счастливыми глазами…
-
Красиво, изящно и ни капельки не пошло. Браво!
-
I can't resist you, what good is there in trying What good is there denying you're all that I desire Since first I kissed you my heart was yours completely If I'm a slave, then it's a slave I want to be.
Шикарнейшее описание, откровенное и совсем не пошлое! )
|
Леший не спеша топал по лесу. Хорошо-то как. Птички с теплых краев возвращаются, просыпается братец медведь из спячки, проклинается из земли зеленая травка. На веточках громоздятся молоденькие листики. Все оживает, щебечет, радуется. И Леший вместе с ним. Спал он зимой, долго спал. Скучал по своим зверькам и зеленым стручкам. Вот и дождался родименький. Идет, медленно перебирая ножками, со своим деревянным костыльком. Тук-тук об землю. Улыбается, радостно ему на душе, приятно. Идет, смотрит себе, размышляет. На голове соломенная шляпка, прикрывающая зеленые глазки от яркого светила небесного. Рядом, то зайчик пробежит, то синичка пролетит, молодой олененок пронесется. Жучки и букашечки лапками и крылышками шевелят. Весна. А Леший все идет, молчит. Любит он молчать. Лишь изредка бывает, травкам что-то шепчет да зверькам шустрым приговаривает. А так весь в тишине, слушает, радуется. Давно он лес не видел. Много дней прошло. И Кикиморушку дорогую тоже не прочь увидеть, похорошела, небось, с приходом тепла. Добрей может, стала. И Аленку крохотулечку тоже не прочь повидать. Порасказывает ей про жизнь лесную, о зверях, травах. Она выслушает, поулыбается, побежит в лес гулять, чудачить да колдовать все, что только шевелится. Что с ребенка взять-то, шалить ей хочется, баловаться. И с бабушкой Ягой о былых временах поговорить, побеседовать. Может и Горыныча увидеть удастся. Подивится можно, хорошо так подивится да поразглядовать такую диковинку. Дракон он, так еще какой дракон. С характером. В избушке посидят, весну встретят. Поболтают о молодежи нынешней. Она ведь с крутым нравом стала, а с наступлением весны совсем шаловливая. Вот и идет себе старичок Леший. В мохнатом теплом халате. Ему не жарко, нет. Хорошо ему. Идет, смотрит, радуется. Любит он весну. Весна это праздник, великий праздник. Все щебечет, поет. Скоро дальнюю родню и знакомых встретит. Счастлив дед лесной. Идет себе. Тук-тук костыльком. Скоро уже у Яги будет. Откушает всякого, повеселится. Поделится умными мыслями. Хорошо ему на душе, улыбается он. Сквозь большую и густую бороду, что тот сугроб снега. Рад Леший, что родной лес, наконец, видит. Ну вот и полянка уже. Изба Бабы Яги стоит, на длинных курячьих ножках. Когтистые такие, шершавые. Древесина черненькая, видно, старая весьма. Леший идет, глядит на избушку. Улыбается старик, давно этот живой домик не видел. - Э-э-эй, Избушка, Избушечка, - прокричал старичок. – Стань-ка к лесу задом, а к дедку лесному передом. Бабушка Яга меня ожидает. Потоптавшись на месте в ожидании, когда Избушка исполнит его просьбу, Леший снова прокричал своим старческим голосом: - Хозяюшка Ягушка, выходи-ка на крыльцо, встреть гостя своего жданого, в дом пригласи, поприветствуй и лакомством угости. Весна, ибо пришла, праздник хороший и теплый, с коим я тебя и поздравляю сестрица.
|
-
Колоритный персонаж, отлично))
-
Да смотри, ежели кто обижать будет, ты ему сразу чем тяжелым в лоб, как я тебя давеча учила. Ну а если обижать не будут, что поделать - бей первой. - просто потрясающе )))
|
- Да, девочки, у вас проблемы, - серьёзно сказала Лиза, внимательно выслушав рассказ Беатрис и Эмили. – Но вы не беспокойтесь, главное, что вы сами ничего страшного не натворили, а то я уж было испугалась. Вот тогда были бы по-настоящему серьёзные проблемы, а с этим мы как-нибудь разберёмся. И Джимми тоже вытащим как-нибудь. Что-нибудь придумаем.
Разумеется, Лизе было в целом наплевать на Джимми, и беспокоилась она за него только потому, что за него беспокоилась Беатрис, и об Эмили Лиза беспокоилась ровно в той степени, в которой за подругу беспокоилась Беатрис, да и о самой Беатрис Лиза беспокоилась и готова была помогать только потому, что Беатрис приносила бальному залу хорошие деньги, и, надо думать, уволься певица завтра или сегодня, и все дружеские чувства уйдут, как ни было, и спички потом у неё бесплатно не выпросишь. Но пока Беатрис была нужна Лизе, Лиза была готова в любой момент прийти к ней на выручку, и в практическом смысле такая помощь стоила куда больше, чем бескорыстное, искреннее, но бесполезное сочувствие Эмили. Конечно, можно было задуматься над тем, не ценно ли сострадание само собой, безотносительно того, приносит ли оно пользу, но сейчас девушкам требовалась именно практическая помощь.
Лиза отвела Эмили в спальню, приказала допить уже остывший баньланьгень, уложила в кровать, прошла вместе с Трис на кухню, открыла холодильник, сосредоточенно пошвырялась, достала маленький кусок мягкого сыра (сыр в Шанхае был очень дорогой, даже местный, а уж привозной бри или камамбер стоил и вовсе запредельных денег) пару яблок, яйцо и молоко, распорядилась Трис очистить яблоки и порезать их на тонкие, только тонкие, слышишь! ломтики, сама зажгла духовку, взбила яйцо с молоком, отрезала несколько кусков вчерашней и уже подчерствевшей булки, обмазала каждый кусок с обеих сторон молочно-яичной смесью, затем аккуратно уложила на булку яблоки, накрыла их сыром и поставила в духовку на несколько минут – получились подрумяненные золотистые горячие бутерброды с не успевшим запечься подтекающим с краёв расплавленным сыром.
- Спасибо большое, я не… - начала было Эмили, увидев Лизу с тарелкой. - Не волнует. Если через пять минут хоть крошка останется – уши оторву, - строго пообещала Лиза Эмили, вручила ей тарелку и вышла с Трис из спальни.
- Ладно, Трис, - сказала Лиза, взяв со стола оставленные там сумочку с папкой. – Если сегодня совсем плохо себя чувствуешь, на репетицию можешь не приходить. Но советую всё-таки прийти: ты в курсе, сегодня у нас по плану новый Гершвин, а подготовили плохо, можем слажать, получится очень неприятно для нас всех. Ну и в девять часов чтобы без опозданий, это не обсуждается – выспавшейся, отдохнувшей и свежей. Если какие-то проблемы, сразу звони в Амбассадор, я сегодня до вечера там. С полицией я сейчас поговорю, но они всё-таки сегодня ещё раз зайдут, я думаю. Не упирайся, ничего не скрывай, говори всё, как было. Вы ничего плохого не сделали, тебе бояться нечего. Скажи им, что Джимми в заложниках, скажи им, что это они тебе сказали в полицию не звонить, скажи, что наврала им сейчас тоже поэтому, покажи бумажку эту, которую ты мне показывала. Обязательно скажи, что Джимми гражданин США, и про вас с Эм тоже скажи, это очень важно, ради американца они землю носом рыть будут. А, впрочем, это всё я сама сейчас им скажу, но ты подтверди. Доела? – через дверь обратилась Лиза к Эмили. - Доела! – донеслось из-за двери. - Ладно, верю! Теперь спи! Так, что ещё, - обернулась Лиза к Трис. – Ах да, Чао Тай. Внесём, надо не забыть. За тобой, кстати, постоянно пять мест в гостевом списке числятся, почему ты так редко кого-то приглашаешь? Завела бы уже себе молодого человека, Эмили вон, уж на что тихоня. Ну всё, я пошла.
И, напутствовав Беатрис таким образом, Лиза удалилась.
-
Спасибо большое, во-первых, за успокоение моих нервов, нервов Беатрис, во-вторых, за рецепт бутербродов )))) Обязательно попробую!
|
|
|
- Осторожнее, девочки, там у него труп, - всё так же напряжённо, сквозь зубы, вполголоса сообщил Джимми Беатрис и полуживой от страха Эмили. - Не запнитесь. Джимми подхватил обеих дам за локоть и провёл мимо стоящего в дверях похотливо скалящегося гангстера, через прихожую, внутрь, в гостиную, такую же, как у Эмили с Беатрис, только мебель тут была, хоть на вид и проще, но явно дороже, в уже выходящем из моды, но всё ещё актуальном конструктивистском стиле "de stijl": было видно, что здесь живёт (или лучше уже сказать - жил?) именно итальянец, а не какой-нибудь датчанин или грек. Поперёк большого однотонного красного ковра на полу ничком лежало тело мужчины средних лет в рубашке и чёрных брюках, судя по таким же, как у Марио, чёрным волосам и густой средиземноморской щетине, тоже итальянца. Щетина у человека растёт ещё и после смерти, интересно, этот перед смертью был брит или нет? - могла бы пронестись мысль в голове кого-нибудь из друзей. Волосы на затылке мужчины запеклись от крови, на спине также краснело пятно. Джимми переступил через труп, аккуратно помог Эмили, которая, казалось, вот-вот упадёт в обморок, обойти тело, обнял, прикрыл ей глаза ладонью, сказал по-китайски: "Тихо, не смотри", затем обернулся к сопровождавшему их гангстеру: - Может быть, нам можно в другую комнату пройти, а? - и кивком указал на дверь в соседнюю комнату, наверное, кабинет. В этот момент на кухне худой гангстер включал радио. Радио было настроено на Нью-Йорк, и Нью-Йорк в это предполуденное там время транслировал известную мелодию "Putting on the Ritz" в исполнении оркестра Билли Коттона ( ссылка), как раз то, что было нужно. Ли Сю с нехорошей ухмылкой на лице двинулся к Марио. Прижав голову несчастного Марио коленом к полу, откинув пинком попавшую под ноги моку и жестом приказав громиле держать итальянца, чтобы не дёргался, Ли Сю принялся сосредоточенно и деловито отрезать Марио ухо, а вокруг весело завывали тромбоны, и Билли Коттон жизнерадостно пел: "Если ты грустишь и не знаешь, куда податься, почему бы тебе не пойти туда, где собираются все модники, одетые, как из отеля Ритц!"Отбросив отрезанное ухо в сторону, Ли Сю развернул Марио на другой бок и, перекрывая музыку, принялся орать ему в лицо. Марио ничего не отвечал, а только зажимал правую сторону головы обеими руками, из-под которых струилась кровь, отчаянно водил глазами вверх и вниз, взад и вперёд, мелко и часто дышал, стонал и дрожал всем телом. Когда Ли Сю приставил нож к левому уху итальянца, тот инстинктивно перехватил его руку окровавленными ладонями, стремясь оттолкнуть от себя.
|
-
Не мне тебе рассказывать как удобно засунуть язык в задницу, в особенности если твою голову уже услужливо наклонили. Мне казалось мы обо всём договорились. Иначе мне, видимо, придётся продемонстрировать тебе справедливость этого утверждения.
Ух как загнула...здорово ))))
|
|
Скелеты небоскребов возвышались над руинами некогда огромного города людей. Кладбище. Из живых существ на Земле остались только вороны, как самые живучие, да и они попадались не слишком часто. Трупов нигде не было видно - все пожрали и растащили по норам мелкие демоны. Повсюду витали темные сгустки энергии, ярости и злобы, исходящие из развалин Башни, виднеющиеся смутными очертаниями где-то вдалеке. Война снял Маску Теней. Мир мгновенно изменился, исчезло гнетущее ощущение чьего-то присутствия, испарилась чернота, свет от солнца стал более ярким. Конь, стоящий рядом, яростно затряс пламенной гривой, уставившись взглядом пылающих глаз куда-то в сторону Огненного Озера. -Да, Руина. Я тоже чувствую. Силы Ада собираются для удара. – Спокойно сказал Война. Он развернулся и, не сказав больше ни слова, пошел вверх по ступенькам. Громкое ржание за спиной возвестило о том, что пламенный конь предпочел скрыться там, где ему комфортней, чем в этом мире. Все так же в полной тишине Война добрался до верха лестницы и прошел внутрь зияющей дыры… Наверное, когда-то тут были двери. И еще половина здания. Через минуту Всадник оказался в просторном помещении, стены, потолок, и пол которого резко обрывались примерно в середине. Сейчас развалины Библиотеки сверху выглядели так, будто здание распилили напополам. Но Всаднику было абсолютно наплевать на планировку места, в которое он попал. Над перевернутыми столами парил рогатый торговец Вульгрим – один из тех демонов, которым плевать на Извечное Противостояние и конкретно на Ад. За достаточное количество душ этот неслабый демон готов оказать любую возможную помощь. Правда, когда перед тобой Всадники Апокалипсиса в полном составе, как-то не до душ… -Это правда? – Проскрипело существо в черном плаще с капюшоном. В костлявой руке оно держало обычную косу, но отливающую в свете солнца каким-то неестественным фиолетовым оттенком. При этом Смерть стояла спиной к вошедшему Войне. -Да. – Коротко ответил Всадник Разрушения. -Мы не можем оставить все как есть. Совет подставил тебя, Война, и мы больше не служим ему. Но дело свое мы сделать должны. – Сказал третий Всадник. Этот был неестественно худ и очень высок. Лохмотья висели на нем, как на пугале. В руке он держал небольшие черные весы. -Что сделать? Баланс нарушен. Силы Ада готовятся штурмовать Небесные Врата. Предлагаете выступить на стороне Небес? – Война усмехнулся. –Ангелы сами же и прожгут нам спины. -От своего предназначения нам не отказаться. –Гулко прозвучал голос Четвертого Всадника. Мор, как всегда, был одет в свои белые одежды, его голову украшал золотой венец. Он стоял, облокотившись на свой огромный лук, и смотрел куда-то прямо перед собой. То есть, «смотреть» он никак не мог, в том смысле, который вкладываем в это слово мы, ибо его веки были сшиты. Но это никак не мешало ему ориентироваться в пространстве. – Мы должны сохранить баланс любой ценой. -Сохранять уже нечего, Всадник. – Ехидно сказал Вульгрим. – Вы опоздали… лет, эдак, на сто. – Добавил он и мелко затрясся от смеха. Когда Вульгрим понял, что переливающаяся стрела, с наконечника которой обильно капал смертельный яд, направлена точно на него, его смех резко оборвался. -Не зарывайся, демон. – Проскрипела Смерть. – Ты все еще жив только благодаря тому, что помогал Войне. И потому что можешь помочь нам. -Если баланс уже не сохранить, нам требуется его восстановить. – Ничего не выражающим тоном сказал Мор, опуская лук. Стрела исчезла так же неожиданно, как и появилась. -Да. Мы восстановим баланс. У нас нет выбора. – Добавил Голод. – Но как? Вопрос повис в воздухе. Всадники переглянулись. -Если восстанавливать уже нечего, можно начать все сначала… - Разорвал тишину неуверенный голос притихшего демона. -Что ты имеешь в виду, Вульгрим? Выражайся яснее! – Холодным тоном приказал Война. -Если вы уничтожите Ад, Рай и Совет, баланс восстановится. Тогда можно будет начать все сначала. Уверен, Создатель сумеет сделать все как было. Все вернется к самому началу и будет создано заново. Каждый из присутствующих задумался. Первым принял решение Мор. -Это мысль. – Просто сказал он. -Мы не знаем и не можем знать, чего хочет Создатель. Мы потеряли с ним связь после того, как он отдал нас в подчинение Совету. – Скептично просвистела Смерть. -Его наказ был ясен. Мы обязаны следить за балансом до самого конца войны. Но как война должна закончиться – не знает никто. Если мы уничтожим противоборствующие стороны, война будет окончена, а мы сохраним баланс, как от нас и требовалось. – Голод уверенно встал на сторону Мора. -Вульгрим прав. – Озвучил свое мнение Война. – А с кого начнем? -Для начала следует лишить птичку крыльев. – Лаконично ответил Мор. – Сейчас Огненный Совет нам явно не по зубам. Если мы начнем с него, он призовет на свою сторону и Рай и Ад и тогда нам будет сложнее выполнить нашу миссию. -Так Рай или Ад? – Задумчиво протянул Война.
|
|
Она колотила человека, в жалкой надежде достучатсья. Попытка воззвать к тому, кто мог бы ей помочь. Но его почему то не было. Сакрейт не выходил, а тут был лишь Ендрю. И этот Ендрю, немного отличался от того, с которым она разговаривала в пентхаусе. Теперь у него была какая-то цель. В нем просто можно было увидеть - этот человек знает свое предназначение. Он знает. Сам Ендрю не стал долго терпеть, а лишь крепко схватив демоницу, снова закинул на плече и понес с собой. Стальные трубы, железные ступеньки, бетонные стены, засыпанный песком пол, и много разобранных станков и других деталей. Побитые окна и пустота давили на всех, кто пробирался сюда, а ветер, который изредка погуливал среди этих развалин, своим гулом лишь придавал атмосфере черту обреченности. Наама сопротивлялась, но Ендрю не сдавался. Шаг за шагом, он обретал все большую уверенность в своих силах, уверенность в том, что знает что делает. Через несколько минут они оказались среди лабиринтов канализации, вход в которую был скрыт глубоко в заводе, который скорей напоминал индустриальную могилу. Скорость с которой они продвигались по закоулкам забытых тоннелей, жителями которых были стаи крыс, была просто удивительная. Буквально через минут пятнадцать Ендрю оказался в довольно...укромном местечке. Это было нечто вроде технического помещения...когда-то. Сейчас тут стояла небольшая кровать, странным было то, что прямо под кроватью была большая и идеальная октаграмма, нарисованная...кровью?! Сбоку старый металлический шкафчик(такой как в школах) и несколько ведер. Откуда Ендрю знал об этом месте? Все просто. Когда у тебя миллионные долги, тебе просто необходимо место, о котором знаешь лишь ты. Бросив Нааму на кровать, Ендрю просто насел на неё сверху, дабы та не убежала. - Та-а-ак... Хм... Связать. - сказал человек и оглянулся по сторонам. - Что же... нет чем. Прийдется идти на жертвы. С этими словами он снял с себя кожаный пояс, и им же привязал руки Наамы к кровати. - Так лучше... Хм. Ты казалось желала Гарри? - Ендрю хищно улыбнулся, и буквально разорвал оставшуюся рубашку в клочья, обнажившись таким образом до пояса. - Как тебе? М? Хуже чем у него, да?Еще раз улыбнувшись, и удостоверившись в том, что он крепко "прикрепил" Нааму, Ендрю достал из под матраса нож. Даже не нож, а целый кинжал. Ритуальный... Держа в руке это странное орудие, он разглядывал тело демоницы, которое то тут, то там проступало из под плаща. Ендрю нагнулся, и вдохнул её аромат, после чего нежно, лезвием, откинул одежину, что скрывала голое тело демоницы. - Знаешь... Когда я увидел тебя впервые, уже тогда мысли охватили меня. Твои черные глаза... В них можно утонуть, а твой голос. Господи, клянусь, я помню каждое слово произнесенное с помощтю этих прекрасных губ... - тут человек едва прикасаясь, провел лезвием по животу Наамы, оставляя холод стали на её коже. - У тебя самое необычное имя которое я слышал... Ты единственная, кто проник в глубину меня, прикоснувшись к самому сокровенному, скрытого от всех... Да... Я почувствовал это... и это было самое удивительное чувство, которое охватило меня на короткое мгновение, которое осталось в памяти... Жаль, что я тебя больше никогда не увижу...Оторвавшись наконец от созерцания тела Наамы, Ендрю выпрямился, и полоснул лезвием кинжала по руке, которую выставил в сторону. Капли крови тут же упали на пол, точно на октаграмму, которая тут же засветилась. - Началось... Знаешь, а ведь там, в тюрьме, он носил много масок. Ему нравилось прятать свои чувства от палачей, которые приносили ему лишь боль. Каждый раз, сидя на полу камеры он молился, дабы ты хатя бы на миг ощутила ту любовь, что он испытывает к тебе, те чувства, которые исходили из всей глубины его души... Он менял маски, одну за другой, и знаешь что? Он слишком вжился в них, потеряв реальность, погрузившись в самообман. Но каким-то непостежимым образом ты все таки увидела... и разбудила его... Но ничего. То чего не сможет он, смогу я... Скажи одно. Кого ты в действительности любишь? - тут он приставил кинжал к горлу Наамы. - Люцифера? А может Гарри? Или все-таки Сакрейта?
|
Джимми лишь флегматично перемешивал карты, с ироничной полуусмешкой поглядывая то на Беатрис, а то на Марио. Похоже, вся ситуация его немало забавляла. Эмили тихо присела на диван, всё так же держа на руках котёнка, а гость нелепо стоял в середине комнаты, видимо, ожидая, что ему кто-то предложит присесть.
- Я-то? - переспросил Марио. - В этом доме или в Шанхае? А вообще-то одинаково, и здесь, и в Шанхае три года уже.
На несколько мгновений установилось тягостное молчание и казалось, что сейчас гость повернётся и уйдёт, и всем от этого будет только лучше.
- А вы присаживайтесь, присаживайтесь, - подала голос Эмили, указывая гостю на место за столом. Марио как-то виновато улыбнулся и боком уселся на стул, положив локоть на спинку. И снова установилось молчание, гость недвижно смотрел куда-то в стену, мимо всех присутствующих, медленно водя пальцами по деревянной спинке стула.
- Может, кофе сварить? - предложил Джимми. - А давайте я сварю. - встрепенулся гость. - Я неплохой кофе умею делать. У вас мока есть? - Что есть? - не поняла Эмили. - Нет, моки у нас нет, - ответил Джимми. - Есть турка. Кофе тоже есть, моки нет. - Плохо, - протянул Марио. - А давайте я вам из дома моку принесу! - Ну принесите, - пожал плечами Джимми. - Кофе тогда уж тоже захватите свой.
Марио как-то странно посмотрел на Джимми, не в силах разобраться, серьёзно он говорит или издевается.
- Я скоро приду, - и вышел из квартиры, оставив дверь открытой.
- Вот что ты какой вредный, Джимми! - обернулась к художнику Эмили, как только шаги Марио застучали по лестнице. - Зачем ты его так? Он, по-моему, очень несчастный человек, а ты над ним ещё больше издеваешься.
- Я не издеваюсь, - сказал Джимми и принялся набивать трубку. - Он сейчас эспрессо-машину ещё принесёт, вот увидишь.
Трубку Джимми раскуривал долго, какие-то спички плохие попались: одна сломалась, другая вспыхнула и погасла, третья вовсе отказалась загораться, и только с четвёртой попытки Джимми таки удалось закурить, и теперь он, стоя у окна, открыв одну створку, попыхивал трубкой в прохладный шанхайский вечер, глядя на освещённую Тибет-роад под окном, заполненную автомобилями, рикшами и людьми, а ещё гудками, криками и шумом, и тёмную громаду Публичного парка дальше - на полях для крикета и гольфа не было ни огонька, и только в стороне, где, собственно, и был сам парк, горели фонари, а ещё дальше снова начинался город, бесконечное море пяти-шестиэтажных зданий со множеством горящих окон, а под ними фонари, свет от окон ресторанов и витрин магазинов, фары автомобилей, а выше серп Луны, почти горизонтально, и несколько тусклых звёздочек, город всё-таки, тут не до звездочётства.
В комнате было тихо, только доносился приглушённый шум города из-за окна, тикали часы на стене, да котёнок со своей неуёмной детской энергией игрался с рукавом платья Эмили, и та с улыбкой подводила руку ближе, и, когда котёнок протягивал лапки, чтобы схватить спадающий край рукава, уводила назад, и котёнок смешно падал Эмили на колени, но тут же поднимался, чтобы снова приняться за игру. Джимми с трубкой в зубах безразлично обозревал улицу под окном, прислонившись плечом к раме и заложив руку в карман брюк, Беатрис сидела в кресле, наблюдая за Эмили и котёнком.
Трудно было не поймать себя на мысли, что последнее желание, загаданное Джимми, оказалось совсем не к месту, и появление странного Марио разрушило всю весёлую атмосферу дружеской компании, и даже если сейчас снова сесть втроём за стол - не получится уже снова так играть.
Время шло и шло, а Марио так и не возвращался.
|
Метание в бреду. Вот как можно описать состояние Ендрю. Миг тому назад, он просил прощения у Джин, а сейчас был в безпамятстве. Он даже толком не видел кто о нем заботится, но эта ласка, в виде свежих перевязок, нежность, которую источала Наама, когда пыталась заверить в том, что скоро станет легче. Странно, но демоница почему-то заботилась о нем, как бы он был чем то ценным. Но в следующий миг Ендрю опять пропал в мире снов и неисполненых грез.
Ну луге стояло два...существа. Один это был Ендрю, который с удивлением разглядывал местность, а второй - Сакрейт. Вокруг было лишь золотистое поле, бескрайнее и невероятно красивое, а в самом его центре, где стояли человек и демон, росло большое зеленое дерево. Повсюду чувствовалась свежесть, жизнь, и свобода. - Сакрейт?! - удивлению Ендрю похоже небыло границ. - Да. - спокойно ответил демон. - Где мы? - спросил человек, оглядываясь по сторонам - Далеко от всего. - Что это за место? Но в ответ Ендрю услышал лишь как тихо дышал ветер. Было острое желание стукнуть демона, обломать ему рога, за то, что не отвечает, но Ендрю не сделал ничего, лишь сел на теплую землю, которую укрывали золотистые колоски. - Боже ж... за что? - сейчас голос Ендрю был жалким, как обиженый плач ребенка. - Бог? Ты все еще веришь в его любовь? Ты еще скажи что надеешься предстать перед вратами Рая, в надежде, что святой Петр назовет твое имя... - обозвался Сакрейт. - Нет, я не верю в Бога... уже. - Хех... это не важно, потому что он давно потерял веру в тебя. Иначе меня бы просто не было в твоей жизни. Но человек ничего не ответил. Оба смотрели куда-то в даль, каждый думая о своем. - Ты любишь Нааму, да? - ... - Любишь ведь, потому и спрятался тут? - Демоны не умеют любить. - Тогда выходит ты не демон... Сакрейт повернулся к Ендрю, и со всей злости ударил его, да так, что человек аж до дерева долетел. Я расскажу тебе историю, малишь. - именно с такими словами Сакрейт подошел к Ендрю, и присел около него. - Был один мальчик...бродяга. Родители бросили его, потому он скитался по городу, выживая как любой другой бродяга. Помойка и улица это был его дом. Но потом в его жизни появилась девочка. Добрая, энергичная, милая и из хорошей семьи. Он никак не мог понять, почему она о нем заботится, но её отношение было так приятно и тепло, что мальчик поверил в то, что в мире существует любовь. Он полюбил девочку всем сердцем. И она говорила что любит его. Но потом... - тут Сакрейт притронулся ко любу Ендрю, и в сознании человека появилась четкая картина...
Мальчик оборванец, в одних лохмотьях и девочка, в красивом белом сарафанчике. Такие разыне, но сидят в обьятьях, вместе. - Майк! - Ммм? - Мы переезжаем! - Кейт? Куда переезжаете? -Родители захотели, я не рассказывала тебе,- она говорила так тихо, но парень слышал отчетливо каждую буковку ее слов,- но ты не волнуйся, ты с нами. - Куда? - В столицу - ... - Да, я знаю, это далеко отсюда. Ну и что? Ты поедешь с нами - Как я поеду с вами? Что ты такое говоришь? - Я все рассказала родителям, они … - она осеклась,- я сказала, что без тебя не поеду, они долго ругались, но потом согласились! Ты будешь житьс нами! - Кейт? - Правда - Я не могу - Папа сам предложил! - Вот это да! И она обняла бродягу. У Майка была лишь одна мысль: "И за что мне такое счастье? Сказка."
В день, когда они должны были уезжать, Майк гулял по тем местам, где они бывали вместе. Потом он проходил мимо магазина, где когда-то познакомился с Кейт, и как раз из него выходила Она с папой. Мальчик был ошеломлен, Кейт плакала. - Папа, я не поеду! -Поедешь, ты что напридумывала! Да что это такое? – он так кричал на нее,- ты за два дня нам сообщаешь, что не можешь тут кого-то оставить и сейчас этот кто-то оказывается – оборвышем! - Пап, пусть он поедет с нами, пожалуйста! Он такой хороший, он тебе понравится! - Кейт, ты еще совсем маленькая, ты не понимаешь многих вещей. - Пап, пожалуйста,- она плакала - Нет. Все, хватит! Я тебе запрещаю на эту тему говорить. Никого мы с собой брать не будем. И не переживай, в столице я куплю тебе настоящего, породистого щенка…он даже не сравниться с этой дворнягой! - Нет! Я не хочу! - Ты что препираешься со мной? Со своим отцом? Значит так, либо ты сейчас же прекратишь это глупое нытье, либо вообще ничего не получишь! И запомни, эту грязь ты в дом не введешь! Она остановилась, почувствовала, что Он рядом. Увидела его и испугалась - Майк? А он молчал - Прости. Ну это же мой папа, - слезы текли из глаз, - прости. Она развернулась и побежала за отцом. А он смотрел ей в след.
"Она меня обманула, обманула, обманула. Уезжает. «Породистый щенок», «он такой хороший», «дворняга», «грязь», «прости». Кейт! Как? За что? Неужели все так? А все слова, что мы говорили друг другу?" - Ты меня предала! Мои чувства! Меня всего! Предала! - он кричал, что есть сил, кричал в пустоту…
Когда Сакрейт отпустил Ендрю, видение сразу прекратилось. - На следующий вечер Майка разорвала на куски стая собак. Он не хотел большечувствовать боль разбитого сердца. Ему больше не о чем было мечтать. Он умер, когда от него отказались. И зачем идти вперед, когда там – ничего? Зачем бороться за себя, когда ты не нужен? Закончив демон встал. - Такова моя судьба. Я тот бродяга. Дворняга, которого обманули. Так что дай мне умереть. Уйди. - Но Сакрейт... - Уходи!!! Ендрю очнулся. Внутри была странная пустота, а за руку его держала демоница. Похоже она...спит?! - Наама?
|
|
Наконец, одежда была старательно развешена на ветвях ближайшего дерева. Кингсли критично ее осмотрел: пятна крови не отстирались, только стали бледнее, зато грязь и пыль отлично смылись, да и мухи больше не интересовались рубахой и штанами. Радостно с разбегу залетев в воду, Эдвин вымылся и сам, распугав при этом в речке всю рыбу, кояски которой можно было заметить под водой. Потом, дрожа от кажущегося холодным ветра, разлегся на траве и постарался подставить солнцу как можно большую поверхность своего тела, а когда стало немного теплее блаженная дрёма овладела парнем.
Внезапно, из ближайших кустов с диким криком выбежал Мериол: - Эд, уходим! Быстрее! Они не умерли! Вслед за магом с невероятной быстротой выскочили на берег трое разбойников. Один из них был объят огнем, череп второго был проломлен и глаз его висел на тонкой ниточке, болтаясь у подбородка. Третий, и вовсе обезглавленный,разбрызгивал на траву кровь, которая мощными струями вырывалась из шеи. Испуганный маг, не раздумывая, сиганул в реку и за ним туда отправился горящий разбойник, который неприятно зашипел соприкоснувшись с водой. "Идиот, по реке от них не уйдешь, они же из воды сделаны" - подумал Эдвин и что было сил рванул вдоль берега, преследуемый двумя живыми мертвецами. Сердце сжималось от страха, а за спиной его словно догоняла смерть. Хриплое дыхание и звуки льющейся ручьем крови приводили в ужас и Кингсли бежал все быстрее. Даже когда трава под ногами кончилась, он продирался сквозь высокие кусты в отчаянной борьбе за жизнь, пока не споткнулся и полетел кубарем, с треском ломая ветки окружающих кустов. Однако падение закончилось и Эдвин обнаружил, что над рекой сгустилась ночь и разглядеть что-либо было практически невозможно. Пытаясь услышать, откуда к нему приближаются преследователи, парень стал осторожно пробираться сквозь ветки. Как вдруг его остановила чья-то рука. Мягкая и теплая ладонь коснулась его обнаженной груди, а затем женский голос прошептал: - А я тебя здесь уже давно жду... Не смотря на то, что темнота вокруг была хоть глаз выколи, Кингсли разглядел перед собой Амаранте. Она была одета все в ту же насквозь мокрую одежду, а длинные волосы лежали за спиной, не скрывая на этот раз ни единой детали ее фигуры. - Я покажу тебе, что предлагаю со мной сделать, - продолжила девушка и довольно бесцеремонно повалила Эдвина на спину, взобравшись на парня верхом. - А тебя родители не заругают? - зачем-то спросил Эдвин и стал изучать руками прелестные женские формы. Амаранте только отрицательно покачала головой и совсем осмелевший Эдвин предался соблазну целиком и полностью, лаская грудь девушки и поглаживая ее бедра. Затем поднял руки к шее юной жрицы, чтобы привлечь ее к себе. Однако, ладони почему-то вместо того, чтобы подчиниться воле их хозяина, усилили хватку, стали душить бедную девушку. Амаранте удивленно раскрыла глаза, попыталась разжать пальцы, но Кингсли был сильнее. Он смотрел как налилось кровью красивое лицо, как стало синеть и чернеть, хотел, очень хотел разжать руки, но они не слушались и только давили сильнее и сильнее. Девушка билась в его руках, отчаянно пытаясь вырваться и чем-то напоминала Эдвину рыбу, попавшуюся в сеть... Эд закричал. Закричал от страха, боли и бессилия.
Кингсли проснулся в холодном поту и понял, что кричал во сне. Страшная картина, как настоящая, все еще стояла перед глазами. Парень быстро оглянулся, чтобы убедиться, что из кустов на него никто не собирается нападать. Спокойно. Спокойно.
|
|
|
-
Geiger, ты неподражаем, я даже не пытаюсь описывать обстановку, потому что рядом с твоими постами получиться слабовато. И еще - спасибо большое за внимание к моему персонажу ) - нашел таки, когда я ее переодела...
|
15.10.1935, 01:15 Шанхай, Французская концессия, рю Лагран, дом По Сицина.Маленькую тёмную гостиную заволакивал тяжёлый табачный дым, обе пепельницы были переполнены, и многие гости уже и не утруждали себя положить окурок туда, а кидали на паркет - всё равно завтра нужно будет убираться, и не им. - Откройте кто-нибудь уже окно, - хрипло по-английски попросил По Сицин, грузно развалившись в кресле. Здесь всегда так: шумная компания друзей По Сицина (или Джона По, как его больше знали), друзей и непонятных знакомых, всегда неизвестно как притирающихся к компании, и не выгонишь потом. Нет, надо уезжать отсюда, слишком шумно, слишком весело, слишком грязно. Алкоголь уже закончился, и пустые бутылки из-под виски и пива в беспорядке стояли и лежали на полу рядом с патефоном, около которого кучей были свалены пластинки, в конвертах и без, которые как-то бестолково и быстро меняли, не дослушав ни одну до конца, пока всем не надоело. На низком столике в середине гостиной стояли толстостенные стаканы с тающим льдом, а некоторые - и с окурками внутри. Потолочную лампу погасили, и теперь комнату освещал один лишь торшер в углу, да мягкий жёлтый свет шкалы массивного "Телефункена", из которого лился волшебный Малер, бесконечно грустная и красивая фортепианная партия из "Песен об умерших детях" ( ссылка). Гости, и в первую очередь - незваные, почуяли, что вечеринке конец и халявного виски больше не будет, и один по одному тихо улизнули, может, прожигать жизнь в других местах, а может, к себе домой, спать. В гостиной осталось лишь пятеро человек. Юный русский музыкант Олег, ещё моложе Беатрис, недавно переехавший в Шанхай из Харбина, совсем умаялся и уснул, запрокинув голову на спинку дивана и смешно раскрыв рот. Эмили По сидела рядом, склонив голову на плечо художника-карикатуриста Джимми Чена (Чена Гуйшэня, если по-китайски) и медленно водила пальчиками по его раскрытой ладони. Джимми, похоже, тоже уже задрёмывал с недопитым бокалом тёплого пива в руке и трубкой в зубах. Беатрис сидела в кресле в углу у торшера и тихо перелистывала новую оперную партитуру, которую Джон выписал из Америки авиапочтой и которую привезли на днях, и сам Джон ещё не ознакомился с новинкой. Джордж Гершвин, "Порги и Бесс" - говорило заглавие книжки. - Да, дети мои... - прокряхтел Джон По. - Это, - гитарист медленно повёл пальцами с зажатой в них папиросой в сторону приёмника. - Это музыка, а у нас говно. Таким Джон По был в последнее время - постаревшим и разочаровавшимся во всём, и выглядел он теперь лет на шестьдесят вместо своих сорока пяти, и отпустил тонкие вислые усы и бородку клинышком по старинной китайской манере, как бы признавая и подчёркивая свою старость. Играл Джон По теперь без огонька, как бы машинально и без интереса, и партитура Гершвина лежала на столике под торшером уже три дня, и он к ней даже не притронулся, а только день за днём прикладывался к виски или пиву или тому и другому вместе, и только весёлая компания сегодня вечером немного развеяла его тоску, и он снова шутил и по просьбам пристуствующих наиграл на рояле соло из старинного стандарта "The World is Waiting for the Sunrise" ( ссылка) , но потом снова впал в меланхолию, и Малер, похоже, только укреплял старого китайского джазмена в его настроении.
|
|
|
|
|
|
|
|
-
мммм, очень дипломатично и аккуратно..я бы поставила плюсик!!!
-
За то что действительно не разочаровал.) Однозначно +
|
-
Эх, жалко еще не набрала 100 постов - обязательно бы плюсанула - отлично написано, все так чисто, логично...и приятно читается! Ты молодец. Да и сама идея посадки гостей очень правильна )
|