Голосование пользователя

Красная пелена стала перед глазами. Кровавая пелена ярости, которой была уже не одна сотня лет, магия Генеральской Дочки! Впрочем, о подобном Шон Вудсон сейчас не думал, совсем. Всё лицо горело, кровь попадала в рот, так что Шон наклонил подбородок, следя за Кауфманном исподлобья. Старый вояка и не думал сдаваться...что ж, тем хуже для него! Вудсон напал вновь, пробуя защиту немца, намереваясь снова оттеснить его к самым перилам. Нужно было вымотать его, чтобы в решающий момент Кауфманн уже не успел отклониться!
И схватка разгорелась с новой силой. Как взбешённые звери, запертые в одной клетке, Кауфманн и Вудсон кружили по площадке – немец легко понял замысел Вудсона, всякий раз вырываясь из угла. Гремя подошвами по решётке, то один, то другой делали неожиданные выпады. Никто не лез на рожон. Но дыхание Кауфманна становилось всё тяжелее. Он допускал новые и новые ошибки: вот Вудсон достал его с левой. Вот вогнал щедрый хук в печень. Вот, схватив за плечо, ударил коленом в живот, грубо отшвырнув поднятые для защиты руки. Кровь пузырилась на губах Кауфманна, а Шон, будто остервенелый, продолжал избивать его.
Внезапно, не обращая внимания на удары, немец сорвался вперёд и схватил Вудсона за горло. Он повалил его на землю, стальными пальцами вдавливая кадык. Американец захрипел. Бросив попытки оторвать от себя руки-клещи, он резко ударил альбиноса кулаком в глаза.
– So Fotze, – сквозь зубы выругался Кауфманн, продолжая сжимать хватку.
Изогнувшись, Вудсон вскинул ноги и захватил его голову меж ботинок. Рывок – и с хриплым криком боли Кауфманн скатился с него. Оба вскочили, но... но Шон оказался чуть быстрее. Не дав немцу подняться, он изо всех сил всадил колено в его лицо. Кауфманн рухнул на пол, почти тут же получив удар ногой. Он попытался встать, но Вудсон вновь ударил его кулаком.
И снова.
И снова.
На четвёртый раз Кауфманн не поднялся. Его тело лежало перед Вудсоном безжизненным памятником жестокому террористу Гансу Анхелю Кауфманну.
Это был конец.
В висках стучало отбойным молотком, а сердце норовило выпрыгнуть из груди, вместо дыхания из глотки вырывалось подобие тяжелого сипа. Шон победно вскричал, но ликование вышло не долгим - кровь норовила попасть в глотку, так что пришлось её сплевывать. Да и было последнее дело. Вудсон как мог резко развернулся и зашагал к темному проему технической рубки. Вернее захромал - удар коленом вышел на славу, настолько, что американец теперь с трудом ощущал ногу ниже бедра. Скорее, только бы не опоздать! В такт волнению, пуль с висках начал стремительно нарастать, ускоряясь, так что Шону показалась, будто голова вот-вот взорвется! Его качнуло в сторону, но он удержался, движимый силой воли добраться до бомбы, иначе поражение Кауфманна могло обернуться его же победой...Вудсон не стал подбирать пистолет Кастро, не стал делать контрольный выстрел, хотя сейчас это могло быть кстати. Он просто направил последние свои силы на то, чтобы добраться до бомбы.
А зря.
– Эй... Американец... – раздался позади тихий голос.
Шон медленно обернулся, покачиваясь на не держащих ногах, не веря своим ушам.
Кауфманн сумел перевернуться на спину и теперь лежал навзничь, невидящим взглядом уставившись на сталь и бетон под сводами моста. Казалось, что эта безрадостная индустриальная панорама несёт ему успокоение; что он не может смотреть на отвратительно-яркие и чужие солнце и море. Он шевельнул рукой, подняв её перед грудью... и тут же уронил её обратно.
– Спасибо... Американец. Как... тебя зовут?
- Шон...Шон Вудсон...- Немного помедлив, Вудсон всё-таки добавил.- УБН. Игра окончена, приятель...
Американец всё таки наклонился, чтобы подобрать трофейный пистолет.
- Что с бомбой?
– С бомбой? – едва слышно засмеялся Кауфманн, но тут же подавился кровью. – Шон Вудсон... остался... последний штрих.
Кауфманн прикрыл глаза. Прерывистое дыхание едва слышно вырывалось из горла альбиноса. И тут Вудсон понял, что почти мертвец улыбается. Озарение поразило его будто молния: Кауфманн вовсе не хотел остановить его! Кауфманн желал, жаждал их встречи, но по совсем другой причине. Он хотел найти в нём достойного соперника; равного себе. Идеал воина – вот к чему стремился альбинос, и был только один способ или доказать своё превосходство или встретить смерть. Вот о чём говорил немец! Поэтому он так разозлился, посчитав, что Вудсон не способен ему противостоять. Уйти, погибнув в отчаянном бою. Его битва господ... Его мечта из огня. Годами Кауфманн выполнял порученную работу, не зная азарта и не испытывая радости. Горы трупов не были самоцелью, не были ею и таинственные интересы мифического Общества. Кауфманн не был маньяком, не был алчным дельцом. Да, перед Шоном лежал фанатик, но совсем в другом ключе. И сегодня его путь окончился. Всё, что хотел найти Кауфманн, он нашёл сегодня, на этом самом мосту. Он сам подписал себе приговор и поставил печать. И в лице Вудсона, в неотступно преследующем его Американце, хладнокровный Ганс Кауфманн наконец увидел своего палача.
Собравшись с силами, Кауфманн тихо договорил, немощной рукою поднимая над собой пульт детонатора с красной кнопкой в торце:
– Последний штрих... Хайль... Гитлер...
Вместо полного драмы "Неееееееет!", Вудсон выдал не менее весомое, пусть и коротко "Блядь!". Ещё до того как мозг успел осознать и отдать нужную команду, рука с пистолетом Фиделя Кастро взметнулась вверх. Для Шона это движение заняло должно быть полжизни - именно сейчас, самое время для небольшого слайд шоу из прошлой жизни. Юность, колледж, армия...всё пролетело слишком быстро. Конечно, Вудсон жалел о много: о том что сделал, о том чего не успел сделать и о том, виной чему он стал. Практически год он изнурял себя мыслью о том что не достоин жить. И только сейчас, перед лицом дезинтеграции он вдруг понял, что жизнь - это всё что у него осталось и что он вовсе не готов сейчас с ней расстаться. Хотя бы ради того, чтобы снова сказать "привет" Картер. "Господи, в жизни больше не буду пить, займусь спортом, всё что угодно, только, пожалуйста!!!". Палец Вудсона надавил на триггер.

   Какова психология человека, забрасывающего гранату в помещение?
   Это психология завоевателя, Аттилы. Это чувство превосходства кота, нависающего над бьющейся под лапой мышью. Вообразите эту ситуацию. Прочувствуйте тот миг безраздельного господства, то понимание – вот сейчас гремит взрыв, а в следующую секунду вы врываетесь следом. Ваши враги беспомощны и оглушены. Вы шагаете среди клубов дыма и пепла. Ваш натиск уже не остановить, и победа сияет триумфом ещё до начала боя. Это одержимость азартом. Это инстинкт хищника, приготовившегося к рывку и совсем не ожидающего внезапной и стремительной контратаки загнанной дичи.
   И она последовала, выверенная детально и чётко. Не успел чёрный цилиндр с предупредительной белой маркировкой влететь в проём, как из него, навстречу, вырвался вихрь, сплетённый из круговерти оттенков тигрового камуфляжа. Лишь краем глаза Вудсон рассмотрел выросшую перед ним массивную фигуру, когда жёсткое как стальной прут ребро ладони хлестнуло его по запястью. Вспышка жгучей боли заставила онемевшие пальцы разжаться, и Шон выронил пистолет. «Кольт» загремел по металлическому полу, а в грудь американца пришёлся очередной увесистый удар. Он пошатнулся, успев лишь вскинуть руки в защитной стойке, а потом тяжёлый ботинок сбил его с ног. Вудсон вылетел обратно на узкую полосу балкона, покатившись по металлической решётке до самого её края. Ещё полметра, и лететь ему с криком в пропасть между опорами. Но, хватая ртом воздух, он удержался.

Саундтрек: ссылка

   Его обидчик неспешно вышел из мрака контрольного узла, заложив руки за армейский ремень. В полыхнувшей позади слепящей белой вспышке ярко вырисовались массивные черты немолодого лица. Несмотря на возраст, немец, высокий, широкий в плечах, в чёрном берете наискосок лба, производил впечатление несдвигаемой уверенности в себе. Монолитной крепости, воздвигнутой из праха слабого человека. Короткий бобрик снежно-белых волос. Шрам, уродующий челюсть. Подвёрнутые по локоть рукава открывали бугрящиеся мышцами предплечья: верный признак не тренажёрного зала по выходным, а изнурительных часов тяжёлой физической работы. Поистине, телосложением последний защитник бомбы напоминал греческого мужа. На красной рукавной повязке сверкнула в солнечных лучах знакомая любому паукообразная эмблема в белом круге. Не боясь забубённого, отравленного пропагандой и зачитанного до дыр прошлого, Ганс Кауфманн поднял знамёна своих отцов в открытом и наглом жесте презрения к миру, который явился сокрушить. Одним своим присутствием он истощал веру в себя – так выходящий на ринг чемпион заставляет храбрящегося новичка бледнеть, теряя голову. Страшный рыцарь Общества Туле вышел-таки на долгожданный бой. И, в отличие от многих, он не прятался и не бежал. «Вот я», говорил его вид, «вот я, перед тобой». Как будто бы он сам жаждал этой схватки.
   Расставив ноги на ширине плеч, альбинос с усмешкой смотрел, как Вудсон пытается подняться на ноги. Мягко покачиваясь на пятках, он не спешил продолжать атаку. Cпокойно, словно и не удивлялся внезапному штурму с воздуха, словно не терпели его люди поражение под плотным огнём «Валькирии», Кауфманн констатировал:
   – Американец.

Сунув остатки рожка в рот, монах попытался одновременно утереть измазюканые кремом губы, перехватить протянутый подскочившим Сотти посох, и уследить за ходом разговора, который вели спутники. Получилось не очень, и щёки не вытер, и посох стал липким, и понять о ком идёт речь так и не смог. Но хотя бы где этот самый Малый Калимшан располагается Иохим хоть и примерно, но знал.

Вообще, надо сказать, что после сладкого лакомства монаху чуть полегчало, и он уже хоть как-то владел собой и своими чувствами. В голове, конечно, всё еще был полный сумбур, но тут уж ничего не поделаешь, для того, чтобы привести мысли в порядок одного рожка Иохиму было мало, куда уж там. Лучшим вариантом было бы немедленно засесть за журнал и перенести все свои воспоминания и свидетельства на бумагу. Это обязательно бы помогло, да и как было бы полезно, при будущей неизбежной встрече с властями города. Иохим уже даже потянулся, заёрзал, вытаскивая из подмышки толстую книгу, но всё же одумался, решил отложить эту затею до более спокойного места… да и руки липкие, ничего не поделаешь.

Вздохнув, толстяк продолжил жевать, и вновь прислушался к разговору. Сотти что-то распалился, заговорил бойко, шерудя ручонками в непослушных вихрах. И рассуждения его, снова привели скромного монаха в волнение. Честно говоря, Иохиму вовсе не хотелось проводить никаких изысканий и расследований, еще глубже закапываться во всю эту жутчайшую леденящую душу историю. И уж тем более не хотелось обманывать, «обводить вокруг пальца» , этого большого сильного человека Ульдера Рейвенгарда. Даже мысль об этом приводила монаха в смятение. Обман, лукавоство… нет, всё это было совсем не по его части. А уж с Пламенеющим Кулаком шутить точно не стоило. Да и к кому же обратиться за помощью, если не к ним и не к городской страже?
В общем, маленькому гному удалось снова напустить на несчастного Сдобу страху, и он даже как-то пропустил мимо его слова о думанье левой пяткой.

- Судари, д-дорогие… Я-я знаю, где находится Калимшан… - промямлил он, наконец, прожевав своё лакомство -… Но…но, что там?! Разве нам не стоит сразу же, как можно, быстрее рассказать всё, что мы знаем, всё что видели, властям города, рыцарям Кулака? Мы же… - толстяк замялся, собираясь с мыслями -…Они-то уж точно смогут разобраться со всеми этими ужасающими событиями самым правильным образом. И патриархи со стражей, и рыцари… со всеми их возможностями и...и боевой мощью. Вы же… вы же видели это чудовище, что погубило бедного герцога?
Иохим побледнел, задышал тяжело, и попытался утереть выступивший на лбу пот, не уронив из рук ни липкий посох, ни свой журнал.

- Жуткое исчадие… ужасный демон… - чуть отдышавшись, продолжил он лепетать -… Монстр! Тут нужны какие-нибудь достойные люди, смелые… Г-герои! А мы…

Тут монах вновь запнулся, потупился, немного виновато оглядывая своих спутников. Себя-то он, понятное дело, ни к героям, ни к смельчакам никогда не причислял, да и даже к достойным людям, по скромности, себя отнести не решался. Но ведь остальные вполне могли думать про себя совершенно иначе…

Договорить, что хотел Сдоба так и не решился, а вместо этого как-то резко вернулся вновь в самое начало своей тирады.
- Кхм… А Калимшан? Это же во Внешнем Граде… - монах сделал выразительный взгляд, и, понизив голос до шёпота, добавил -…по слухам, там всем заправляет Гильдия… Воровская Гильдия.
Толстяк опасливо огляделся по сторонам и осенил себя священным жестом Огмы. Потупился.

- Кажется, я уже знаю кто повинен во всем этом, - Вудсон выслушал просьбу Либертада молча, не прерывя его, сидя неподвижно, хотя американец почти сразу готов был назвать нужную фамилию заместителю команданте. В какой-то момент, Шон почувствовал, что он начинает погружаться в обаяние собеседника, захватываемый его речью...но Вудсон быстро прогнал от себя наваждение. Ему совсем не хотелось вмешиваться в ещё одну историю с не хорошим концом - в любом, ведь, случае, она для кого-то да и кончится плохо. Правда, проигнорировать просьбу он так же не мог. - Некий мистер Кауфманн, профессиональный наёмник, цепной пёс какого-то тайного общества Туле, если вы о таком наслышаны, - "Хотя...этот то наверняка знает". Выдержав небольшую паузу, не совсем уверенный в том, нужно ли это говорить вообще или нет, Шон всё таки добавил.- Послушайте, по мимо славной смерти от местных властей, я могу предложить вам и другой выход - спасение. Вы кажетесь мне хорошим человеком. Возможно, в отличии от меня, вы и не запутались ни в чем, но помощь вам явно не помешает. Что скажите?
Либертад поднял брови. Было видно, что он поражён до глубины души – и неясно, чем из сказанного больше.
– Я... конечно, знаю, что такое Общество Туле. Вы не можете быть серьёзны. Оккультные изыскания, экспедиции в Тибет. Генрих Гиммлер, Адольф Гитлер. Все эти люди давно мертвы, и конспирологам их не воскресить. Но... но... впрочем, продолжайте. Я внимательно слушаю вас.
- Про Кауфманна я многое сказать не могу, увы, как и про это самое Общество - только то, что они затеили крайне большую игру: наркотики, взрывчатка и это только то,что мне удалось раскопать.
– Но его не существует уже много десятилетий!
- Честно говоря, - ухмыльнулся печально Шон. - Я уже боюсь что-то предполагать. Сегодня мне светит ещё одна встреча, думаю, там мне все и расскажут...Кхм. По второму пункту: у меня появились знакомые фавеле Мадана, наредкость шустрые ребята. Конечно, не уверен что они могут стопроцентно помочь исчезнуть, но, думаю, это существенно повысит ваши шансы на выживание. Я бы рискнул
– Фавела Мадана. Да. Тот, кто знает её, практически неуловим, – отставив в сторону теории заговора, Либертад погрузился в насущные размышления. – Десятки тысяч нелегальных обитателей, постоянная перестройка района. Я осознаю ценность вашего предложения, Шон. Я знаю, что представляет собой этот район. Но... неужели вы готовы просто так помочь человеку, которого видите первый раз в жизни?
Командир повстанцев развёл руками, признавая фиаско.
– Вы становитесь для меня всё большей загадкой.
Шон поднялся с кровати и подошел к окну, сунув руки в карманы. Какие-то несколько секунд он стоял молча, переваривая вопрос Либертада и понимая, что даже саму себе с трудом может дать какой-то внятный ответ.
- Вы пришли ко мне без оружия и без угроз, после того как я стал виной гибели нескольких ваших людей, в том числе и Тани Каррерас, - Вудсон, конечно, подозревал, что оружие у субкоманданте вполне вероятно имелось, но надеялся, что собеседник уловил суть его мысли. Шон пожал плечами. - Я оценил это. Да и много ли нужно, чтобы помочь другому человеку, если ты можешь это сделать. Чтобы быть до конца честным: я не уверен, что доживу до утра, не уверен, что мне хватит сил остановить весь этот бедлам, в который меня в тянули...возможно, мне просто импонирует идея, что где-то, в живых, будет ещё кто-то кто знает хотя бы часть правды о происходящем...
Рука Либертада, смуглая от долгих дней, проведённых на солнце, легла ему на плечо.
– Я вижу в вас качества, которыми мечтаю обладать сам, – с признательностью ответил революционер. – Бескорыстность, честность, отвагу. Вы заставили меня снова поверить в людей, amigo, и я с благодарностью принимаю ваше предложение. Если я могу что-то сделать для вас в ответ, Шон, только скажите.
Шон фыркнул и ухмыльнулся.
- Хотел бы я обладать всеми этими качествами,- Перед глазами Вудсона вновь проплывали тени старых друзей, которых ему не помогла спасти ни отвага, ни пресловутая бескорыстность, ни честность. "Бруклин, Нурс, Таня", - шептал их имена про себя американец и на душе становилось погано. Чем, интересно, мог помочь ему Либертад? Вудсон вновь пожал плечами в ответ на свой же вопрос. - Мне бы пригодилась огневая поддержка, но...полагаю, после всего произошедшего и грядущего, у ваших людей не будет особого энтузиазма помогать мне.
Либертад ненадолго задумался.
– Боюсь, дело не только в этом, но ещё и в малочисленности готовых к схватке бойцов. Единственное, чем я действительно могу помочь – это информацией или содействием лояльных мне людей в более бытовых вопросах. Разве что...
Заместитель командующего помялся некоторое время, а потом расстегнул китель и из нагрудной кобуры вынул тяжёлый серебристый «Кольт» с накладками из слоновой кости. Оружие выглядело дорогим, ухоженным и походило скорее на произведение искусства, чем инструмент. По щёчке рукояти вилась надпись «Народ и партия едины»
Либертад аккуратно протянул пистолет Вудсону.
– Возьмите в знак моей признательности, Шон. Когда-то... когда-то давно мне подарил его Фидель Кастро. Теперь вы заслуживаете его как никто иной. Удачи вам в этой маленькой войне.
- Я бы покривил душой, сказав, что оружие мне не пригодится,- ответил Вудсон, принимая пистолет и взвешивая его в руке. По мимо приятной тяжести, Шон ощущал своеобразную культурную ценность кольта, коим, по словам Либертада владел когда-то Фидель Кастро. А причин сомневаться в словах субкоманданте у американца не было. Сколько всего интересно повидала этот раритет? УБНовец решил отложить этот вопрос на потом, вместе с пистолетом, который переместился на прикроватную тумбочку. - Присаживайтесь, у меня займет какое-то время, чтобы обо всем договориться с моими друзьями.
"И немного везения, чтобы Пино вообще взял сейчас трубку". Но Вильянова взял трубку довольно скоро. Конечно, пацан довольно открыто выразил своё охуевание, когда узнал, с кем предлагает познакомиться ему мистер Вудсон, но, на счастье последнего, это не повлияло на выбор Пино и он с немалым воодушевлением согласился на встречу с Либертадом возле уже известного американцу бара в Мадане.
- Шон, если всё кончится хорошо, мы ещё встретимся с вами, - сказал на прощанье субкоманданте, протягивая руку американцу. Вудсон ответил крепким рукопожатием.
- Надеюсь на это, - Тон Шона был неподдельно искренним. - Хотел бы я тогда узнать, кто же скрывается за маской заместителя командующего повстанцами, - Вудсон чуть улыбнулся. Он готов был подождать. Да, в принципе, не расстроился бы сильно, в случае отказа - как небольшая тайна, эта информация тоже была вполне привлекательна.
Распрощавшись с Либертадом, бывший спец.агент вернулся и бухнулся на кровать. Этот маленький остров, похоже, решил ему в один день выдать все свои секреты. Что ему готовы сказать тайные благодетели? Что придется иметь дело с пришельцами из космоса? Вудсон тихо рассмеялся и прикрыл глаза. Тишина начала обволакивать его, убаюкивая. Нет, надо вставать, пока он не профукал всё из-за сонливости. Сев, Шон занялся Абаканом, приведя его в более компактный, разборный вид и сложив...в пакет, за неимением лучшего. Проверив пистолет Кастро, Вудсон сунул его в кобуру вместо маленького револьвера.
Время уже начинало поджимать, а потому американец поспешил сделать последнюю проверку своего нехитрого инвентаря и поспешил на выход, на встречу неизвестному, во всех смыслах этого слова.

Саундтрек: ссылка

   В комнате царила привычная Вудсону полумгла, слабо рассеиваемая оранжевым светом за окном. Всё так же поскрипывал старый вентилятор под потолком, а подле неубранной кровати валялась пустая бутылка из-под рома. Единственными изменениями были распахнутая створка жалюзи и пододвинутый к крохотному балкону стол, за которым и сидел его таинственный ночной гость, наслаждаясь ночным ветерком. Виден был только тёмный силуэт – крупный, явно мужской. Заложив ногу на ногу, незнакомец читал, склонившись к лежащей на коленях книге. Видимо, его глаза давно привыкли к темноте, чтобы разбирать буквы в скудных отсветах уличных фонарей.
   Он шевельнулся, обернувшись к вошедшему Шону, и поднялся ему навстречу. На кокарде берета сверкнула золотом пятиконечная звезда. Лица не было – плотная ткань чёрной маски закрывала его от подбородка до самых глаз. Облачённый в пыльный полевой китель заместитель командующего повстанцами Либертад шагнул в полосу света, в точности совпадая с собственным изображением на плакатах. То, что когда-то привлекло к нему восторженную Таню, осталось и сейчас – Либертад был подтянут и строен, в приятном низком голосе слышались выверенные нотки университетского профессора, а правильный английский был лишён акцента:
   – Приношу извинения за вторжение, El Americano. Уверяю, я не представляю для вас опасности и целиком нахожусь в вашей власти, – Либертад аккуратно загнул страницу и отложил книгу на стол. Оказалось, он читал «Дона Гойо» эквадорского писателя Деметрио Мальты. – Полагаю, вы знаете, кто перед вами.

- Стоять! - Рявкнул Корриган с крыши. Парень врядли видел его, но то, что лук был нацелен теперь на него наверняка ощущал ушедшей в пятки душой.
- Слушай сюда, паря. Отпустить отпущу, но только если ты мне сейчас жизнью своей семьи, своей жизнью и богами своими трижды поклянешься что будешь свидетельствовать правду, коли до того дойдет. Что не колдовством каким я Финна убил, а честными стрелами. И честно предупредил его не соваться к моему дому, а он не послушался. Клянись, иначе живым не уйдешь.

АКТ IV: УВИДЕТЬ ЕЁ И УМЕРЕТЬ

Конспиративная квартира, Нова-Кордоба,
8 апреля 2014 года, 21:40.

   Якубо прибыл точно по часам. Немногословный толстенький кубинец почти никогда не опаздывал, и бытовала даже шутка, что, нарочно приехав к месту встречи заранее, Якубо сидит в засаде и следит за стрелкой на поддельном золотом «Ролексе», чтобы выскочить секунда в секунду. Детские глупости, конечно, но Таня всегда смеялась, услышав что-нибудь в этом духе. Только сейчас ей было не до смеха – Либертад и так пребывал в ярости, а когда он узнает о том, что кто-то из «братьев» отдал жизнь по её вине… Таня заскрипела зубами от бессильной злости. Виноватой выходила именно она, и никак не объяснить было ни ему самому, ни фронтовому комитету, что своими действиями она желала блага для всех. С её помощью у них будут деньги. Когда будут деньги, появятся так нужное им оружие и друзья в окружении министра внутренних дел, которые вовремя предупредят об облаве «сорок первых». И всё, что им надо было сделать ради этих денег – это обеспечить безопасность одного грёбаного корабля. Неужели это так трудно понять?! Поистине были моменты, когда Таня Каррерас готова была придушить глупого Либертада собственными руками. И ведь – самое обидное – деньги были не самым главным в этой схеме. Истинная цель была намного, намного масштабнее. Она могла создать новый символ освободительной борьбы!
   Осложнения начались ещё тогда, когда корабль отчего-то поставили на карантин. Таня едва дышать не перестала, когда собственноручно продуманная операция начала буксовать. Она сделала всё, чтобы избавиться от этой проблемы. Затем ей доложили о подозрительном гринго. Осложнения превратились в катастрофу, когда она имела глупость передать боевую группу под самостоятельный контроль представителя «Теней». Никогда не доверять торгашам – это ведь было так предсказуемо! О чём она только думала? А теперь, выполняя её приказ, три надёжных боевых товарища лежат мёртвыми в полицейском морге, и она даже не знает, кто их убил. Не будь Таня такой упёртой, она отступилась бы и явилась к Либертаду повинной. Но Таня предпочитала самостоятельно исправлять собственные ошибки. И уж с этой катастрофой она точно разберётся сама: пусть её обожаемый кумир не сходит с плакатов до бренных дел. Не надо, он совсем не заслужил таких огорчений. У Тани осталось несколько доверенных людей, которые подчинялись лично ей, и именно их она собрала на конспиративной квартире неподалёку от Ривьеры. Она ещё могла вернуть всё под контроль. И ослепительный в своей дерзости план ещё мог исполниться.
   – Принёс?
   Якубо кивнул и свалил на кровать запаянные в пластиковые мешки смокинги, две тяжело бряцающих сумки и продолговатый металлический кофр. Последний предназначался лично для неё, Тани Каррерас. Она родилась не настолько бездушной скотиной, чтобы перекладывать на партийных товарищей клеймо политического убийцы.
   – Тогда переодеваемся, мальчики. Путь у нас неблизкий.
   Таня наконец улыбнулась, когда последняя деталь снайперской винтовки «ORSIS M-110» с характерным щёлканьем встала на место.

Джунгли, Санта-Клара,
8 апреля 2014 года, 23:00.

   Темнота была практически абсолютной, даже прожектора на ржавых столбах погасили перед выездом. Затух треск дизельного генератора в пристройке. Вытянув руку, нельзя было различить пальцев – что уж говорить о силуэтах древних пакгаузов и почти до основания выеденного ржавчиной ограждения. Створ ворот охранялся двумя невидимыми во мраке стрелками, но те, приникнув к окулярам ночных прицелов, видели лесные подступы к территории очень хорошо. Меры предосторожности, если посмотреть правде в глаза, были откровенно параноидальными, а оттого казались смешными. Увольте, кто будет наблюдать за давно заброшенной лесной дорогой конкретно в этот день и конкретно в этот час? Никто даже не знал о том, что они – под «ними» имелись в виду две машины, грузовик и маневренный «Дефендер» – вообще здесь есть. Но руководство операцией осуществлялось самым настоящим параноиком, а распределившиеся по кабинам двух машин не имели склонности обсуждать приказы.
   – Фау – Бизону, проверка связи, – захрипела рация, укреплённая в решётке вентилятора над магнитолой. Спортивного телосложения мужчина за рулём дисциплинированно поднёс её к губам. – Готовы?
   – Бизон на связи, ясно и чисто. Разрешите выдвигаться?
   – Так точно, даю команду. Интервал движения до въезда в городскую черту – десять. До выезда на шоссе огни не включать, сохранять режим радиомолчания.
   Водитель так же спокойно сдвинул со лба массивные очки ночного видения, щёлкнул тумблером и аккуратно тронул грузовик в зеленоватых сумерках ноктовизора, держась на означенной дистанции от «Дефендера» впереди. На нём и сидевшем рядом пассажире были надеты одинаковые тёмно-серые куртки грузчиков «Просперидаде». Под одеждой, идеально подогнанные по фигуре, совершенно не угадывались бронежилеты из тонкого сверхвысокомолекулярного полиэтилена – менее массивного и более прочного, чем привычный кевлар. На спинах, закреплённые в плоских кобурах, покоились тупоносые MP5K. Практически неотличимо выглядели и четверо пассажиров «Ленд Ровера» – что-то неуловимо слаженное читалось и в действиях, и в облике шестёрки. Что-то характерное для хорошо обученных сотрудников специальных подразделений. Дорогостоящая экипировка выглядела в их руках не глупым форсом, а оптимально подобранным инструментом.
   Операция вступала в критическую и самую уязвимую фазу: поэтому обычно невозмутимый Кауфманн звонил несколько раз за последний час, поэтому разрешил применять любые меры противодействия любой угрозе. Что-то встревожило куратора, и командиру наёмников в головной машине передалась его тревога. Нет, он не боялся смерти – он боялся не выполнить приказ.
   Колонна автомобилей втянулась под зелёный саван джунглей и растворилась в нём без следа.

Центр, Нова-Кордоба,
8 апреля 2014 года, 23:01.

   И Вудсон, и посланник сеньоры Бланка прибыли на место к назначенному времени, что говорило в пользу либо невиновности директрисы, либо её железных нервов, либо полного непонимания ситуации. Словом, сделать конкретный вывод представлялось затруднительным, и Вудсон без долгих колебаний погрузился в пахнущий свежим ароматизатором кожаный салон. Тёмно-синий «Майбах» с удивительной мягкостью промчал его по улицам Бунда и Ривьеры – казалось, что Вудсон не едет в автомобиле, а парит над землёй с помощью отлаженных немецких рессор. Поневоле тянуло представить себя каким-нибудь королём или директором с приставкой «генеральный», инспектирующим процветающие владения на дорогой карете. Всё с той же кошачьей грацией автомобиль замер перед роскошным отелем, принадлежавшим, сколько помнил американец, какой-то итальянской компании. Но цель его путешествия обнаружилась сзади – там, напротив отеля, располагалась целая серия вертолётных площадок, на одной из которых с отодвинутой дверью дожидался гостей пассажирский «Белл». Рубиново-красный оттенок бортов вертолёта загадочно светился в лучах фонарей, напомнив Шону о бокале вина в изящной ручке Сесиллии Бланка. Не шёл ли Вудсон прямиком в свою могилу? Ведь достаточно только малейшей оговорки, малейшей ошибки – и легенда Питера Стоуна рассыплется как карточный домик. Вежливые улыбки обслуги превратятся в оскалы, и… покачав головой, Вудсон отогнал дурные мысли. Нужно было хотя бы изобразить праздничное настроение. Нацепив на себя скучающую улыбку, Шон зашагал к вертолёту, вспоминая найденные в Сети фотографии поместья и фотохронику светской жизни острова. Оставалось надеяться, что никто не поймает его на поедании раков вилкой для рыбы.
   Стюард в безупречном смокинге указал Шону его место в глубине салона, у окна, и оставил в мягком кресле из тёмно-бежевой кожи. Во встроенном в подлокотник ведёрке охлаждалась бутылка французского шампанского, а компанию Шону составляли несколько увлечённых друг другом молодых людей и девушек. Обменявшись с ним приветствиями, они оставили Шона в покое, обсуждая привычные и одновременно невероятно далёкие от него вещи. Поначалу Вудсон боялся, что неизмеримо богатые и праздные люди общаются на каком-то своём языке, но, слушая милый ниочёмный трёп, постепенно расслабился в кресле и даже стал понемногу наслаждаться ситуацией.
   Вскоре вертолёт, стрекоча лопастями, оторвался от земли. Сияющая линия Ривьеры ухнула вниз, открывая в иллюминаторе бесконечный простор ночного океана. А затем коммуникатор в кармане Шона ожил. Звонила Картер.
   Где-то вдалеке, на горизонте, сверкнула ветвистая молния.

«Заря нового дня вновь застала меня на берегу. Сейчас мне кажутся смешными обещания, написанные самому себе страницу назад. Я клялся быть готовым, но разве можно ждать, что огромный морской дворец, какой впору царям, разлетится на куски, словно листья по зимнему ветру? Нет. Уж точно: насмеши богов, рассказывая свои планы. Впрочем, крушение исполина утвердило меня в мысли, что нет пользы от величественных иллюзий обладания, от золотых гор в глазах караван-баши. Вещи приходят и уходят…

Саул ненадолго закусил перо.

… а я остаюсь. Мудрый Фатах учил, что есть люди, верующие в силу обстоятельств, и есть последователи предначертаний свыше: в этом противоборстве «могло быть» и «должно быть» кроется глубокая философская разница, которую мне пока не под силу осознать. Я лишь чувствую, что она есть. Чувствую, что эта вера меняет человека больше, чем многое прочее: воспитание, окружение… Мне не хватает слов. Я проклинаю себя за глупость, но поделать ничего не могу».

Дальнейшие страницы – маленькие и измятые, едва-едва вмещающие на себе скупой почерк Саула с многочисленными огрехами – повествовали об испытанных пустынным разбойником потрясениях, об ужасной бездне, пожравшей поклоняющегося тёмным силам, о первых минутах спасения. Саул старался описывать произошедшее с ними ёмко и коротко, в минимуме слов излагая свои чувства и радость, на мгновение охватившую его при возвращении в сознание. Говорить с бумагой было приятно и просто. Будь у него достаточно бумаги, Саул вполне бы обошёлся без собеседников в принципе. Даже Шаам, хотя сын Юсефа и взял его к себе, не казался ему настоящим спутником. Так, мальчишка, что-то в котором очень сильно напомнило Саулу его детство. Иногда Саул вдруг понимал, что любит его, но чаще не мог дождаться, когда ишак куда-нибудь провалится. Конечно, не забыв предварительно привести его одежду и скарб в порядок.

«В прозвище Фейсаха мне видится ирония: компанией мне стали поклоняющаяся пламени и мнящий себя его повелителем. Забавно для человека, полжизни проведшего во тьме. Эта храбрая женщина верит, что Фейсах хочет искупить свою вину, и что я могу искупить свою. Видит Солнце, она понимает больше, чем говорит, и даже больше, чем считает сама, но не понимает собственной недальновидности. Хозяин огня ударит в спину, когда лишится пользы в её участии. И снова я ловлю себя на мысли: это лишь может произойти или это произойти должно? Пока у меня нет ответов».

– А-а, гирохлоп! – с видом знатока сказал Шаам, на этот раз от сундука. Мальчик присел к нему, потрогал пальцем скважину…
Любой, не увлечённый перезвоном колец на Сердце Дорог, мигом бы сообразил, что замки базарный воришка ломать не умеет и видит едва ли не впервые: это не кошель с пояса срезать и не забраться на трубу от стражников. Но и просто сидеть, дожидаясь, пока маг отдаст добычу, было как-то глупо. А ну как проклянёт? Шаам и рискнул. Шмыгнув носом для храбрости, он нашёл какую-никакую подручную железяку и пристроил её аккурат в скважину.
– Вот ведь… экий сложный поставил… – бормотал он, увлечённо копаясь в примитивнейшем механизме. – Кажись, без настоящего мастера и не откроешь… сразу видно, замок-то дорогущий…
Не признаваться же, что он представления не имеет, что надо делать.

Анвар смочил распаренный древесный лубок ярко-зеленой мыльной кашицей. Он показал над своей рукой, что нужно с ним делать и отдал «мочалку» и плошку с «мылом» гостю. Сам он тревожно всматривался в зарево.

- Мойся и ложись отдыхать, Венсер Странник. Если тебе станет холодно под овечьим одеялом, иди под мое волчье. Я вернусь и согрею тебя своим теплом. Зверей не бойся, они не зайдут в мой кин-иги, а от Зла тебя сохранит Священный Шар, который ты оставил на входе.

С этими словами Трикарн подхватил большую катомку на неудобном широком кожанном ремне и вышел в ночь. Холод-Барсук тут же принялся тереться о него, слизывая тепло кин-иги. Три Копыта волной передернул всеми мышцами на теле, отгоняя лакомку и напряженно всмотрелся в зарево.

Анвар опустил катомку на землю и поднял лицо к небу. Постоял немного вслушиваясь в звуки бойранов мироздания. Услышав нужный ему ритм , шаман глубоко вдохнул, медленно разводя руки в стороны. Его внутренний бойран подстраивался под слышный лишь его уху ритм. Затем он отпустил мелодию. Его голос был тихим, низким, рокочущим и резким, как голос Матери Земли. Слов не было, лишь звуки.

Трикарна слушал теперь свой собственный ритм. Бойран его сердца гулко звучал у его ушах. Он ощутил всей кожей танец его Братьев и не колебаясь последовал их зову. Он присоединился к Танцу Ветров. Сознание шамана стало кристально чистым.

«Скажи мне, дух-хранитель, Конь Красное Солнце, что мне делать? Я колебаюсь. В город людей из-за моря пришли ненасылные Рыжие Охотничьи Собаки Бьющего в Бойран Судеб. Мой гость, Грогель из-за Моря, повел женщину с Острова Туманов в форт Пришлых людей. Я беспокоюсь за него. И мой гость, Венсер Странник с Летающего Корабля, хотел идти в этот форт. Коготь Тьмы обратил на него свой взор. Но я забрал его в мой кин-иги. Что мне делать, Отец? Нужна ли людям в форте помощь твоих детей и даров или они лишь общаются со своим ненасытным богом? Дух Венсера подобен тысяче радуг над Водопадами Небесных Орлов. Мой лишь отражение солнца на ряби реки Трех Медвежат. Грогель хитер, как лис, но и лиса ловит охотник. Я пойду с моими братьями, ветрами, к форту Людей из-за моря. Но я не знаю, как правильно должен поступить твой сын - Красноухий… »

Движения все больше походими на танец мтепного коня.
Чувствовал ли шаман боль при перевоплощении? Не более, чем человек принимающий чашу с горячим узваром.

Перестройка тела была для него привычным делом и танец лишь помогал мышцам и костям занять полагающиемя им места в его истинном теле.

Три Копыта отряхнулся и волной передернул всеми мышцами, распушивая шерсть и разгоняя по телу горячую кровь.

Он всмотрелся в небо, в зарево на горизонте , потянул носом воздух и издал тихое рокочущее ржание, приветствую своих братьев шесть ветров.

Затем Красноухий отработанным движением закинул катомку на шею, прянул ушами и соврался в карьер в сторону форта. Его братья понеслись рядом с ним.

... Так переговариваясь, Избранники вошли в южный коридор, который очень скоро свернул направо, к западу, и вывел их в просторное помещение, главной достопримечательностью которого был огромный каменный фонтан, инкрустированный чистейшим серебром, в котором бурлила кристально-прозрачная, аки слеза девственницы, вода. На стене над фонтаном была выгравирована надпись:

"Наследие Кассена живет среди его народа. Испей и воспрянь духом".

Савве припомнилась сказка из тех, которые ему в детстве рассказывала бабушка - о сестрице Алионне и братце Иоанне, двух сиротах из Варисии, которые вроде бы шли куда-то однажды, и жажда обуяла паренька, и все напиться из не прошедших санитарную аккредитацию источников его тянуло, а сестра его отговаривала - пить, мол, нужно из чистых, проверенных и одобренных жрецами и целителями водоемов. Непослушный Иоанн испил из лужицы, образовавшейся в отпечатке лапы василиска, и стал чудищем с медвежей головой. Но верная сестра Алионна не оставила брата в беде, таила его у себя дома, в оставшемся сиротам поместье родительском, за высокими воротами, сама же устроилась на работу служанкой к местному вельможе по прозвищу Зеленая Шевелюра - видать, порядки такие в этой Варисии дикие, даже аристократы там волосы невесть в какие цвета красят, называя сие странным словом "мода". И пока днями Алионна отсутствовала дома, Иоанн со скуки занялся садоводством, и удалось однажды ему вырастить невероятный сорт бархатного тюльпана небывалого алого цвета. И однажды, пока сестрица работу свою тяжкую работала в замке Зеленой Шевелюры, в ворота к Ионанну постучался купец, сбившийся с пути, попросив воды напиться. Иоанн, как велела сестрица, спрятался в доме, но над купцом сжалился и ворота оставил открытыми (видимо, не хотел, чтобы незнакомец тоже из луж всяких воду пил и повторил тем самым судьбу Иоанна); тот вошел, напился воды, увидел алый цветок и сорвал его - дескать, дочка его гербарии на досуге составлять любила. Увидив сие, Иоанн разгневался, выскочил из дому и растерзал купца-вандала в клочья. А после Алионна так и не вернулась домой из замка, и спустя много дней оказалось, что Зеленая Шевелюра занимался растлением несовершеннолетних девиц-полуросликов, и что сие обнаружила случайно Алионна, не в ту дверь вошедшая в замке, и что в гневе Зеленая Шевелюра ее тоже растлил, а после убил. И от горя разорвалось сердце многострадального Иоанна, и когда его гниющее тело нашли возмущенные зловонием соседи, сделали они из его головы чучело. На том и сказочке конец. А мораль сказки в чем была-то? Не пей оттуда, где неведомо какая вода плещется.

- Так далеко от берега? И сколько их там может быть? - Чем-то раздражённый поинтересовался Занар. - Это не просто бренный вопрос, или даже дело нашей будущей безопасности. - Почему-то пояснил маг. - Это очень важный вопрос, потому. - Волшебник сделал паузу. - Что я собираюсь поднять затонувший корабль из морской пучины прямо сейчас. - Капитан нервно вздохнул и сложа руки за спиной начал расхаживать перед кормчим. - Это задание просто какое-то издевательство. Сначала туман, потом дождь, потом корабль затонул, оставив нас без трофеев. А теперь вот ещё сахуагины наверняка уже начали растаскивать то, что от него осталось! Ну уж нет! - Резко остановившись, выкрикнул маг в лицо Мурша, как будто это он был виновников всех несчастий волшебника. - Говоришь, они боятся света? - Обернулся маг к Доргару. - Отлично, ответственность возьмёшь на себя. - В следующую секунду, волшебник уже по обыкновению начал раздавать приказы. - Готовьте лучников, нет, всех кто может стоять на ногах! Подготовьте трап! Живо! Если не хотите оказаться на трезубце у морского дьявола!

- Двое нас таких. - Ответила Неллебри, все так же лежа на траве и глядя в лицо Кеная снизу вверх.
Судя по всему, отвечать на недосказанный вопрос Кеная она не собиралась. Если он вообще его слышала, а не витала полностью в своих видениях. Вместо этого она протянула одну ладонь вверх. На ней лежал довольно здоровый паук. Он был мертв, об этом отчетливо свидетельствовало то, что он совершенно не шевелился и то, что он выглядел так, будто ему устроили казнь через сожжение.
- Любит, не любит, - Неллебри начала отрывать лапки паука одну за другой, - ненавидит, босиком пройдет, улитки на камнях, о чем это, интересно? - Она подвинула ладонь с безногим жареным паучком к Кеная. - Ешь.

– Ох... храни тебя Всеотец, надеюсь, ты жив!
С этим восклицанием Кеная ускорил шаг. Когда он достиг лежащего, то практически бежал, сломя голову и позабыв об осторожности. По правде говоря, никаких пугающих мыслей в те моменты он ещё не испытывал. Здесь, в самом сердце Вечного Леса, плохого не могло произойти по определению. Просто не здесь, просто не так – не под сенями деревьев-великанов, слышавших отзвуки Старшей речи ещё при свете первых звёзд.
Может быть, кто неловко упал, оступился или просто выбрал довольно претенциозное место для привала или дум о деловитых эльфийских руках...
– Прошу простить меня, вы... вы...
За два ярда юный эльф в растерянности приостановился, в замешательстве не зная, что делать дальше. Он никогда прежде не попадал в ситуацию, требующую самостоятельных действий.
И нет. Мы не о руках.

Помедлив, Экю опустил ладонь, а улыбка слегка померкла.
– Смешно, сеньор Вудсон, но... – белозубый оскал вспыхнул с удвоенной силой, – не так смешно, как если бы вы услышали имя моего папаши. Ладно, слушайте. Я как раз ищу юмориста.
«Похоже, это парень настроен куда как серьёзно», казалось, Вудсон мысленно выкинул белый флаг. Он тяжело вздохнул и, откинувшись на спинку стула, посмотрел на раненную ладонь, вытащил оттуда остаток осколков и поискал взглядом какую-нибудь салфетку, чтобы вытереть кровь.
– Похоже, я как раз тот что нужно, а? - сухо спросил Вудсон, глядя на собеседника. «Полиция... понятно как он меня нашел…»
– Типа того, – Экю то переставал улыбаться, то ухмылялся вновь, и его лицо ни на миг не сохраняло мимической неподвижности. Он и впрямь чем-то походил на обезьяну. – Буду с вами откровенен. Посмотрите только, прелестный морской вечер просто призывает к откровенности. Итак, мне нужен профессионал. Человек, знающий специфику карибского региона и вовлечённый в то, что в Штатах вы называете «войной с наркотиками». Чтобы вы не мучались догадками, сразу расскажу, как я на вас вышел: я проходил стажировку в Америке.
Его испанский акцент и правда был не так уж заметен. Может быть, в других обстоятельствах Шон вообще не сразу бы понял, что перед ним – иностранец. Вудсон придвинул к себе салфетницу.
– Программа обмена опытом, ездил несколько лет назад. У меня осталось немало полезных знакомств: я, видите, обожаю заводить полезные знакомства. И, когда я спросил, мне указали на вас. Поистине звёзды благоволят мне, раз вы оказались на Санта-Кларе ровно в час нужды.
Вудсон не спеша взял несколько салфеток и прижал к ране. Пустяк, безусловно, но истекать кровью как-то не хотелось, по крайней мере пока этот Экю не перешел к сути дела.
– Бла-бла-бла, дружище, – протянул Шон, – неужели я похож на человека, который может кому-то помочь?
– Неа, – ещё немного и улыбка чрезмерно предприимчивого полицейского рисковала вылезти за рамки лица. Вудсон непроизвольно представил себе эту неаппетитную картину и подумал, что мог бы здорово нажиться на фотохронике события. – Нет, mi amigo. Вы, сеньор Вудсон, похожи на человека, который так глубоко в дерьме, что и тенор Паваротти не услышит снизу. Я знаю вашу историю.
Экю постучал безымянным пальцем, на котором сверкнуло поддельное золотое кольцо, по идеально выбритому виску.
– А когда я её узнал, то подумал – отстой, честный коп пропадает ни за что. И решил, что будет справедливо, если мы сможем помочь друг другу. Вы помогаете мне, помогаете своей стране, а я помогаю вам. Знаете, чем?
Со стороны могло показаться, что Шон Вудсон умер сидя на стуле – столь сфокусированный на собеседнике взгляд создавал видимость, что американец и не дышит вовсе. Но всё-таки Шон шевельнулся, смещаясь на стуле, чтобы устроиться поудобнее.
– Понятия не имею, чем местный коп мне может помочь. Да и кто вообще сказал, что мне нужна помощь, а?
– Никто не сказал, что вы не справитесь сами, – Экю протестующе поднял ладони перед собой. – Но я могу дать вам то, что никто не может. Цель, сеньор Вудсон. Разумеется, и деньги тоже, но не думаю, что вам они так уж нужны. Главное – цель. Ответьте сами себе: как долго вы живёте вот так, бесцветно проматывая день за днём как проматывают старую кассету? Озвучивать не надо. Но если вы скажете сейчас: «Adios, сеньор Экю», я встану и навсегда исчезну из вашей жизни.
За столиком воцарилась тишина.
Это и хотел было сразу сказать Шон, только вместо «сеньора» у него было словцо получше для этого хлыща в пляжных шортах... но тут он задумался: действительно, сколько продолжался уже этот кошмар? Он не помнил... месяцы уже давно слились в один большой промежуток времени, измеряемый бутылками рома. А сколько он пропустил этого, поймал через себя? Нет, бесполезно что-то считать... надо что-то делать. Судя по тому, что он ещё не наложил на себя руки – видимо, не то от него хочет Некто. Если Он вообще есть. Лютый пиздец! Может, этот человек напротив послан ему не просто так?
– Продолжай, парень, – еле слышно выдавил из себя Шон, сам не зная почему.
Экю кивнул, как будто и не ожидал другого.
– Я ценю это, сеньор Вудсон. Ну хорошо. Тогда я расскажу вам и свою историю, – полицейский передвинул стул по песку, усевшись рядом с Вудсоном, и сделал знак бармену. Через некоторое время на столе появилась пара приятно-холодных стаканов.
– Мне двадцать пять лет. В вашей стране этот возраст – самая заря взрослой и многообещающей жизни. Люди заканчивают университеты, находят себя в обществе и… и всякое такое. Никогда не получались рекламные ролики. А я уже угробил здесь пять лет жизни, чтобы осознать своё полное бессилие. Чувствуете, в чём мы похожи, а? – ухмыльнулся Экю, пригубив пиво. – Пять лет я варюсь в системе, и поверьте мне, то, чем вы занимались в Штатах – ягодки по сравнению с местной экзотикой. Всё, что вы видите вокруг – этот пляжный мир, этих беззаботных людей и оголтелую индустрию всевозможных развлечений – держится отнюдь не на честном слове.
Пророческим жестом Экю воздел бокал к тростниковому зонту.
– Откаты, взятки, местничество, покровительство. Порой неприкрытое вымогательство с улыбкой на губах. Магия «дружеских подарков» и вечеринок на отдалённых асьендах. Вы ничего не откроете здесь, если не знаете в лицо нужных друзей. У вас будут проблемы, если начальник полиции не заходит к вам на стаканчик рома по пятницам. Когда вас обидели, вы не идёте в суд, а звоните брату в администрации президента, и прав тот, чей брат сидит выше. Но в нашей бедной стране это нормально, синьор Вудсон. Пока здесь не было туристов, мы были нищими и боролись за каждый день существования. Мой отец, например, в молодости едва не умер от туберкулёза, потому что лекарства были слишком дороги. Туризм сделал нас небожителями в нашем маленьком раю. И, пожалуй, то, как повернулась жизнь сейчас, меня устраивает. Каждый теперь в состоянии урвать себе кусочек, и можно ли их стыдить? Это капитализм, друг мой: каждый вправе зарабатывать! Лучше, чтобы хоть у кого-то было много денег, чем ни у кого. Однако, сеньор Вудсон, на нашем острове есть люди с весьма специфическими деловыми интересами. Вы ведь понимаете, о чём я говорю? Майами отсюда в одном морском переходе. В ближайшей досягаемости есть Куба, Ямайка, Южная Америка. По сути, хватит моторной лодки, чтобы начать зарабатывать. Наш остров – находка и для шпиона, и для контрабандиста.
Экю с наслаждением причмокнул мокрыми губами, с удовольствием припечатав тираду как рэпер, заканчивающий баттл меткой и унизительной рифмой:
– И для las traficantes из «Ла Сомбра».

Вудсон нахмурился- это противное чувство, you know, когда кто-то что-то говорит и, вроде бы, чушь несет- полушутка, в которой оставшаяся половину горчит похуже мартини в "коктейле бонда" - и в то же время успешно дает тебе пощечину. Этому типу бы позеленеть и отрастить большой кривой нос... Необходимо было как-то ответить, как-то поставить наглеца на место:
- Экю? - переспросил Вудсон с видом довольно брезгливым. - Это что, сорт мороженного такой?
На протянутую руку американец не обратил внимания.

Арканной наукой, припомнил Саул наставления своего старого знакомого, звались всякие разные высокоучёные предметы. Математика, даэметрия... кажется, всевозможные шарлатаны то и дело кичились своею принадлежностью к ним, словно пыльные тома могли дать им силы за гранью представимого. Ещё вчера Саул смеялся бы над мыслью, будто человек способен творить приписываемое богам, но образ повисшего в бичуемой струями ливня чёрной пустоте корабля вспыхнул перед глазами, наполнив раскалённый воздух пустыни холодом. Под одеждой смуглый парнисаанец едва заметно вздрогнул, а на виду кивнул, отвечая на поклон.
– Фейсах-Квадир? – повторил он вслед за огневолосым. – Любопытно.
И добавил на торговой речи, надеясь, что погружённая в молитвы женщина не потеряла способность слышать.
– Я – Саул, – помимо воли, улыбка так никуда и не пропала. – Некогда у меня тоже было... любопытное прозвище. Но достаточно просто имени.

... Тесак Саула рассек кожу, к которой были прикреплены чешуйчатые пластины доспеха Ирия, и исторгли из того крик боли - или же гнева на несправедливость судьбы; какой-то язычник так легко ранил истового слугу пресветлых сил; как бы то ни было, Ирий подался назад, выронив меч в левой руке и схватившись ею за рану, а мечом в правой собравшись сделать резкий выпад вперед...

... Кинжал прочертил ровную черту, начавшуюся в раскрытой ладони Исповедницы, и закончившуюся посреди ее предплечья; девушка не издала ни звука - лишь новая порция гнева влилась в ее взор. Отдернув ладонь, Шолта сделала глубокий вздох и, начав шептать какие-то слова, снова стала совершать пассы, давшие Кармину знать, что очень скоро ему снова будет тяжко. Если не повезет...

... Но ничьим планам сей ночью не суждено было исполниться - во всяком случае так, как хотелось. Внезапно весь корабль снова содрогнулся, в этот раз - намного сильнее, чем в предыдущие разы, и оглушающий скрежет ломающейся, раздираемой неведомыми силами обшивки просто оглушил всех. После судно накренилось под таким углом, что никто не мог устоять на ногах, и все посыпались на стены - Кармин упал на Шолту, на него приземлился старик; Ирий с глухим звуком стукнулся о стену, в которую после его еще раз впечатал упавший на него Саул; последнее, что помнил Нож Гаабы - это бледное перепуганное лицо Шаама, который выскочил - точнее, вылетел - внезапно из коридора с лестничным пролетом и, отчаянно крича, упал на парнисаанца.

Внезапно корабль устремился вниз, и всех вжало в потолок - так стремительна была скорость падения. Далее последовала тьма и тишина.

* * *

... Жар, жарко, очень горячо - везде, все горит, особенно затылок. Губы кровоточат, а корочка морской соли вызывает жуткую боль и жжение и на устах, и во рту. Все тело ноет и саднит, а рядом, словно в насмешку, раздается умиротворенный шум прибрежных волн и неторопливое покрикивание чаек. Где-то слышен чей-то стон; в глазах - цветные круги, в висках - гулкий набат пульсирующей боли. Пить. Пить, и прохлады - вот чего жаждет все естество.

Кармин попытался подняться, и каждое движение новыми вспышками боли отозвалось в его теле; наконец приняв сидячее положение на песке - маалиманец чувствовал его раскаленную зернистую структуру, ощущал его уже во рту, в ушах, в ноздрях и везде, где ему быть не положено, но куда он всегда и непременно попадает - Фейсах-Квадир попытался разлепить веки, но не тут то было. Ослепительный солнечный свет ударил своим раскаленным клинком в самую роговицу, почти лишив Отступника сознания. Еще какое-то время прошло, прежде чем он наконец смог открыть глаза и осмотреться.

Бесконечный песчаный берег, золотисные пески волной-холмом подымались южнее, где во всю сияло полуденное солнце. Напротив - море, чистое и тихое, словно и не было ночного шторма. В двух десятках ярдов высилась громада деревянных обломков того, что некогда было трюмом галеона "Светлое Обещание"; прислонившись к стене трупа корабля, за Кармином пристально наблюдала Шолта - в своем мехом подбитом плаще, выглядевшем после перенесенной передряги жалко и неуместно; мех весь промок, высох и пересох, превратившись в подобие лысеющего ежа. Исповедница выглядела не лучше, чем ее плащ; бледное изнеможенное лицо, рука, перемотанная бурым от свернувшейся крови бинтом, слезящиеся красные от усталости глаза. Рядом лежало еще несколько тел - в одном из них Кармин узнал недавнего парнисаанца, благодаря которому Отступнику подвернулась возможность наконец стать свободным; мужчина лежал, тяжело дыша. Рядом с ним на коленях сидел мальчишка, остатками воды из фляги обтирая лицо смуглого незнакомца. Тело Ирия тоже было здесь - и именно тело; куда отправился его дух, лишь богам известно. Подернутые белесой трупной пеленой глаза бессмысленно взирали на материальное воплощение величия того, кому служил при жизни Исповедник - Великого Пламени, и в этом Фейсах-Квадир узрел некую иронию и даже справедливость.

Видимо, на берегу оказались лишь те, кто был внутри галеона на момент его гибели; но где же чуднóй старик?! Оглядевшись вокруг, Кармин не заметил и намека на присутствие еретика.

- Не пытайся отыскать его, земляк, - устало сказала Шолта; несмотря на расстояние, дувший с моря бриз донес ее слова до Кармина с услужливой легкостью. - Такова цена за якшание с темными силами: они обещают тебе защиту и быть всегда рядом, но после - бросают, как старую крынку для молока, когда нужно срочно покинуть дом - вещь не важна, легко заменить ее, да и свое предназначение уже исполнила, - девушка говорила с такой уверенностью, словно сама испытала когда-то что-то подобное. - Его нет, он сбежал с теми своими соратниками, кто сделал все это, - сил обвести окружающий пейзаж у Сестры-Исповедницы не было, посему она лишь кивнула головой назад, в сторону остатков галеона, о которые опиралась. - Пить хочешь? У меня в переметных сумках должен быть еще мех с водой. Только тебе придется доползти до него самому, я не могу подняться. Перебито бедро, - почему-то усмехнулась этой вовсе невеселой новости Шолта. - И помоги этому бравому дитяти пустынь; если бы не он и не его вспыльчивый характер, мы бы, как и прочие на палубе, были бы уже кормом для рыб, или еще чего похуже. Во всяком случае я была бы.

Боль. Животное, попавшее в капкан грызет лапу, стремясь, прежде всего, прежде здоровья, благополучия и потенциально жизни - к свободе, и первым импульсом у Корригана был именно этот: выйти во двор, взять топор и отчеркрыжить руку вместе с браслетом к ебеням собачьим. Простое решение всех проблем, а два или три оставшихся ему года прожить калекой не такой уж плохой вариант по сравнению с тем, чтобы прожить его рабом богов, дергающих за ниточки его жизни во имя каких-то своих целей.

Поскольку это именно боги говорили теперь с Корриганом сквозь сны, он был уверен в этом как никогда. Никто другой не смог бы так. При резком пробуждении как вот это, от воющей, раскаленной боли, обычный сон утекал сквозь пальцы как вода сквозь очень дырявое решето, но охотник помнил каждое слово, каждый жест, каждую чертову деталь увиденного. Будь это обычным сном, даже навеянным дневными событиями, детали были бы хаотичны: у "отца" оказалось бы барсучье лицо, а корона в руках превратилась бы в кровянку Йорлена, или что-то в том же духе. Будь это память - под которую маскировалось это видение - его собственная личность и предпочтения оставались бы при нем, и он бы смотрел на события прошлого как Корроган-нынешний. Но нет, корроханы, эти кичащиеся своей чистотой ублюдки, для которых любой, кто осмеливается выбрать жизнь, отличную от их единственно-верной кротовой жизни, даже не умирал, нет, вычеркивался из существования, - так вот, эти самые корроханы в видении воспринимались "благородными" и "мудрыми". Для сломанных и диссонансных синапсов Коррогана подземный народ, как эта Кайла, казался уродами, их отточенная, надприродная красота, что заставляла лопоухих юнцов Ветра едва ли не дристать сквозь штаны была более неестественной чем фарфоровые маски гварогов, там, в Хорале. Но нет, в видении они воспринимались "прекрасными". Масса громких слов, как у того дикаря, словно две монеты, вышедшие из-под единого пресса. Слова-монеты. Покупайся, Корриган, на разговоры о высоком предназначении.

Что бы или кто бы не посылали ему эту пантомиму, оно навязывало свою волю, свое понимание. Кнут на руке и пряник в голове, присыпанный пустым, ничего не значащим титулом народа, к которому охотник с позиции своих лет мог испытывать одно лишь усталое презрение. Тридцать лет на поверхности, если не больше, и он давно уже не ребенок. Сменившему порядочно имен, лиц и тел не поздновато ли давить на детство? И - "Король Корриган", надо же. Почему не император всех кадарнов, раз так? Где размах, а?

Эти или схожие мысли кристаллизировались в сумбурном сознании охотника, пока он с приглушенными проклятиями бродил по единственной комнате хибары, одеваясь и обуваясь. О дальнейшем отдыхе не было и речи, поэтому в конце концов он выбрался обратно во двор, к угасшим углям, под разбитое молнией дерево, где и принялся ждать рассвета и формулировать дальнейший план, машинально баюкая руку.

Охотник был изношен своей странной жизнью как хорошо попутешествовавший камзол, до дыр, до разошедшихся швов, до заплат самого разного цвета и фактуры, и сейчас он хотел только дожить оставшиеся ему дни по своему желанию. Без революций, без подвигов, без богоборства, без спасений дохнущего мира, и без приближения кончины того же дохнущего мира. Пусть всё идет мимо, своим чередом, его это уже не касается. Впервые за жизнь, он был тем чем казался - просто охотником с края земли. Он выбрал эту безамбициозную жизнь, и когда кто-то посягал даже на эту малость... что ж, Корриган мог быть чертовски упрямым старым охотником, когда затрагивалось основное.

Наметив план действий, он принялся воплощать его сразу же, без промедления: по предутренней темноте что его глазам была как бело-черная гравюра, он вышел к общинному колодцу за водой, коей и унес обратно в хибару полных два ведра, тщательно заперев за собой дверь и даже подперев её табуретом. На первое время хватит, а потом может эти пришлепки, явно действующие по указке божественных кукловодов, денутся из города куда-нибудь к чертям собачьим. В них охотник видел сейчас главную опасность, как зверь замечает расставленный капкан, но к счастью, Каэр Кирх был достаточно велик, и Корриган твердо решил не давать никакого повода для встречи и вовлечения. Еды ему хватит минимум на неделю, воды теперь тоже. Как говаривают, "мой дом - моя крепость", и охотник собирался переждать ситуацию как осажденная крепость пережидала бы осаду.

- что вам думается об этом всём? бред-ситуация, верно? - усевшись обратно под дерево со шкурой, спросил он у шепотов в своей голове. Не то, чтобы те когда-либо отвечали что-то связное, если отвечали вообще, но Корроган взял за дурацкую привычку общаться с ними как иной одинокий охотник общался бы с собакой, такой же тупой и бессловесной тварью как и безумные боги, если подумать.

/музыка: ссылка

... Йорлен почесал небритый подбородок и прокашлялся, обдав Корригана густым облаком перегарного смрада. Посмотрев на оленью тушу, мясник еще раз почесался, покачал головой и, наконец, ответил:

- Я б и рад был, Одноглазый, да все закрома забиты по самое не хочу мясом. И олениной, и вепрем, и говядиной, и свининой, и даже сраными фазанами; ты, что ль, вне города последнюю декаду был, или новости не слушаешь, о чем кумушки на каждом углу судачат? Напасть какая-то нашла на окрестные деревни, повадился ктой-то из сраного Перепелиного Лесу окрестного по ночам выходить, скот загрызать, да только не съедает его зараза эта неведомая, а убьет - и оставит. И вот ведь, охотники, что в Софлирвиге* обычно на тетеревов и перепелок охотятся, находят таким же способом загрызенную сраную дичь. И еще поговаривают, что злобная ведьма завелась в округе, - Йорлен смачно сплюнул комок густой зеленой слизи прямо себе под ноги, - говорят, дети по ночам кричат, что тебе чайки сраные, град из жаб падал, говаривают, на северной окраине, все у того ж Перепелиного, и молоко киснет, аккурат каждый день у всех сраных коров. Некоторые хозяева, опасаясь за животину-то свою, рогатую тварь - под нож. А результат? А результат - мяса океан, хоть бери и плыви по этому сраному фаршу. И мне нанесли, и сами заготовили, никто не покупает, поскольку в своих домах мясца полно, и теперь я и сам не знаю, как и куда, и кому распродавать все это буду. Городские власти эти сраные объявили награду за поимку того или тех, кто причиною стал, будь то сраное зверье или ведьма какая. Но у нас вам тут не Империя, и даже не Корвен какой-нибудь или Геллигаэр, где сотни тысяч живут, и каждый засранец себя мнит героем и стремится подвиги совершать. Тут у нас скромное, срать ему в душу, мирное поселение свободных людей. Переселились на новые земли - теперь пусть своей сраной свободе радуются, переселенцы, эх. В старом мире как было? Были Исповедники, были Легионы Церкви, были гведды. Всяк мастак сраную нечисть рубить и крошить. А тут мы что? Со своей сраной свободой носимся, носимся, Свет и Пламя не пускаем, и что? Всякая чуда поганая на голову нам взгромоздилась, и срет себе в удовольствие, - мясник снова отхаркнул и сплюнул. Уставившись на плевок, растекшийся по деревянному порогу, словно это было нечто удивительное и никак не ожидаемое, Йорлен продолжил: - Так что ты уж это, не серчай. Не смогу принять я твоего мяса, ибо и свое некуда девать.

* * *
... У распахнутых широко Восточных Врат скучали четверо молодых охранников, лениво оперевшись на свои алебарды и копья. При виде подошедшей компании, молодые люди оживились и подбоченились, совсем не скрывая любопытства, с которыми разглядывали необычных путников: девушка-коррахан в странного покроя одежде, скорее характерной Старому Свету, чем местным обычаям; дикарь с парой тушек убитых кроликов и подозрительно жестикулирующий тип в широкополой шляпе с пером.

- И тебе не хворать, блондинчик! А отчего ж не пропустить, пропустим, если назоветесь, кто, откуда и зачем в наш город пожаловали. Расписаться еще нужно будет в книге, и если не здешние - пошлину заплатить, пять медяков с души. А коли здешние - так что ж вам вопросы-то о новостях задавать? - заговоривший, в отличие от трех своих сотоварищей, простых гвардейцев, видимо, был сержантом, поскольку говорил уверенно, держался раскованно и явно ощущал свое право говорить от лица всей стражи. Темноволосый смуглый парень сверкнул белозубой улыбкой: - Да вы не думайте, это формальности, такие вопросы задавать. По долгу службы, как говорится. Как-никак форпост и страт... страст... стран-текий-чески важная точка, наш форт, о!

Пока стражник говорил, один из его коллег поднес к путникам толстенную книгу в переплете из телячьей кожи, где собирался, видимо, вписать их имена и прочую запрошенную информацию.

- А новости у нас как и всюду - холода задержались, только-только засеяли пшеницу и ячмень, до тех пор земля мерзлой была больно. Из-за непогоды - корабли со Старого Света приходят редко-редко совсем, раз в декаду в порт наш новое судно входит. Но и хорошее в сем есть - холода подморозили задницы эттирским разбойникам, и их драккар уже вечность не видывали в окрестных водах, равно как и в холмах вокруг Каэр Кирх. То ли от голода, то ли от холода, то ли еще отчего, но зверье в северных лесах совсем озверело, - парень хохотнул собственному импровизированному каламбуру, - и убивает друг друга и в Перепелином Лесу, и даже на окрестные фермы зарится время от времени. А в городе ведьма завелася, о как! Злобная чуда-юда похищает младенцев, говорят, ест их, в молоке вареных, и коровы молока не дают, а что было ранее собрано - все киснет. И старый пьянчуга Олаф, монах-нищеброд, попрошайничающий на новую дозу хмельного, всем рассказывает, что конец света грядет, ибо мертвые из могил встают, о как. Но это, конечно, не новость - всякий знает, что старый идиот совсем из ума выжил, только из почтения к его сану все ему милостыню подают, а пьяному вдрызг - оно и понятно, что не только ожившие мертвецы, но и гвароги почудиться могут, если он, конечно, знает, как эти гвароги выглядят.

Улыбнувшись под внутренние чертыхания Сухмета, Грогель поклонился Кайле:
-Как будет угодно, моя Госпожа!- его радости было не видно предела. Что еще раз уверило его в мнении о том, что язык поможет разрешить любую ситуацию. Главное уметь найти общий язык... Да...- Госпожа сказала не навязывать своё общство, Грогель молчит.
И в поклоне пятясь назад, уступил ей путь.
Оставалось теперь решить, как бы этого громилу увязать в группу. Нет, Грогель не врал, что может за себя постоять в бою. Но ведь за себя! А тут еще и спутницу защищать надо... Он конечно же не сомневался, что его друг прекрасный воин, но лучше при себе иметь еще одного. Которого не жалко бросить в самую гущу...

- Ооо, - простонал Эван. Было похоже на предсмертный стон, но, как оказалось, Хоб и не думал умирать. Перегоревший окорок попытался привстать на локтях, усиленно моргая. Муть перед глазами всё еще держалась плотной пеленой, изредка Брухе казалось, что он узнает знакомые черты Марракеша, его крашеную гейскую челку, тогда из него самопроизвольно вылетали слова типа:"Пид*рас...ублюдок...", затем боль заставляла Хоба заткнуться. Витэ делало своё дело, исцеляя тело, но до полного выздоровления было ещё ой как далеко, особенно учитывая, что на втором плане, после боли, Эван ощущал голод...Что ж, аппетит - признак того, что всё не настолько пиздецово.
- Ох, бл*дь, - уже чуть более уверенно заявил Хобстоун в ответ на реплику Флоренс, когда мутное пятно перед глазами, наконец-то, обрело более менее знакомые черты Тореадора.- Ну...джигу не..станцую, но...аргх, мать твою...на свиданку...пригласить тебя ещё смогу, Дрейк, - прохрипел Эван и попробовал подняться на ноги. Медленно, но верно. То что сейчас творилось вокруг него Хобстоун воспринимал слабо, предпочитая действовать сейчас только от собственного состояния, которое было мягко говоря х*евым.

Прищурив правый глаз безобразный охотник бросил равнодушный взгляд на условно-приближающуюся пару (маячащего в стороне дикаря-авара заметить было несложно, после такого-то представления). Кто они были и что делали здесь, опять же его не волновало, но из представления легко можно было заключить что эта пара весьма голодная. Корриган и заключил.

- Вот и жуй своих кроликов, придурок. - Только и ответил он, не прекращая работы. Прозрачная попытка лести волновала его ещё меньше чем прибытие этих двоих или вывалившейся из неоткуда деваха, или что станет с останками оленя после того как он с ним закончит. Закончит, увы, не скоро. Мясо вырезать ещё ничего, а вот шкуру приходилось снимать аккуратно, поскольку при спешке получались дыры, а каждая дыра уменьшала её стоимость; жира же на тощем весеннем звере было немного, поэтому и отделялась кожа с усилием - не то, что на сытых осенних зверях, когда просто нож под шкуру подсовываешь и она почти сама по себе отделяется.

Промахнуться было невозможно. Пули прошивали сразу несколько птиц за раз, но окровавленные тельца даже не могли упасть на пол, кувыркаясь на крыльях подруг. Не пытаясь уклониться, шелестящей массой те неслись прямо вперёд, грозя похоронить Эвана под собой. Так оно, похоже, и произойдёт.
Вихрь из ворон ударил его как ураган. «Хеклер» полетел на пол, Эван потянулся за новым... и тут стая обрушилась на него со всех сторон. Клювы стучали по плечам, голове, лезли к глазам. Крылья хлестали по щекам, а облепившие ноги птицы будто пытались свалить Эвана. Пудовыми кулачищами боксёр сшибал птицу за птицей, круша тонкие черепа и спинки, но очередная надсадно каркающая торпеда атаковала его, пикируя сверху!
– Бедные дети! – непостижимым образом глубокий голос ди Монсфельда перекрыл собой и карканье, и шум крыльев. Он разносился по залу чистый и незамутнённый, как диктовка партийного лидера. – Вы только посмотрите на себя! Пешки в чужой игре, отчаянно желающие убить меня. Почему? Потому что таков сценарий? Или потому, что режиссёр спектакля ждёт в темноте, дожидаясь вашей смерти, призванной ослабить меня?
Флоренс мчалась вперёд. Ей не составляло труда уклониться от режущих воздух вороньих крыл. Замерев, почти повиснув в воздухе, вороны протяжно каркали, пытаясь успеть за слишком быстро смещающейся целью. Вот женщина вломилась прямо в стаю, расшвыривая лёгких птиц, ударами рукояти пробивая себе путь. Клювы царапали её плечи, цепляясь за одежду, но она была слишком быстра.
Прокручиваемый осатаневшим цирковым клоуном, мир скакал перед её глазами. Но вот Флоренс замерла на месте. Мир собрался сам в себя, расплывчатые образы слились в один. Щелчок; композиция замирает, как на старой фотокарточке.
А потом прогремел выстрел.

– Только подумайте! – вещал Ангел. – Он никогда не помогал вам! Он всегда посылал вас вперёд, подставлял под удар, чтобы расчистить себе дорогу! А вы с радостью ждали момента, чтобы умереть ради глупых идеалов бессмысленной секты! Самое драгоценное! Не-жизнь свою! Вы ставите на кон ради того кто в грош вас не ставит, а?!
Из мраморного постамента вздыбился фонтан каменной крошки, а Ангел, прервав свои речи, обернулся. На его лице отразился страх. Железные крылья взмыли в воздух, и чёрная тень накрыла шар, но... он не успел. Всего на секунду, но не успел.
Лязгнул затвор, выплёвывая стреляную гильзу, исходящую сизым дымным следом. Отдача сытым котом толкнулась в руки, и на конце ствола расцвёл огонь.
Остановившимся взглядом, не обращая внимания на медленно тянущихся к ней птиц, Флоренс Дрейк провожала вращающуюся в воздухе пулю. Всё ближе... ближе...
... чёрный шар взорвался стеклянным фейерверком, разлетаясь по залу. Только облачко фиолетового тумана ещё секунду висело над серебряной подставкой. Спустя мгновение ди Монсфельд обрушился на алтарь, пытаясь защитить уже разрушенное.
– Нет! Зачем! Неужто ты, собака Инквизитора, мыслишь уйти отсюда в ореоле триумфа?! – закричал он, но Флоренс больше не слушала. Каркающая стая добралась и до неё, атаковав одновременно клином, свиньёй и фалангой. Зайдя с тыла и ударив во фланги. В темноте Стая чувствовала себя как дома.
Вороны затмили взор, а по щекам и рукам потекла кровь...
– Где же ваш господин?! Явите мне его!!! – Ангел распрямился на алтаре во весь свой немалый рост. Как знамёна реяли железные крылья за его спиной, и торнадо ворон металось по залу. Торжественным движением он снял с пояса обёрнутую вокруг талии длинную плеть. – Явите Инквизитора среди вас!

Мало кто заметил, как сама по себе слегка приоткрылась стеклянная входная дверь. И так же тихо закрылась за собой.

На лице Эстона явно читалось недовольство. Точнее, оно там читалось еще яснее, чем обычно. Наблюдатель вовсе не хотел наткнуться на целое гнездо из моряков. Среди которых нашлись и такие, которые, видимо, стреляли по Шторму. Сглаживало впечатление только то, что его пока не атаковали, а также то, что моряки, выглядевшие главными 'бойцами', уже были ранены.
- Так, - решительно начал Римор, заодно примериваясь, за что бы ухватиться, чтобы, левитируя, можно было свободно достать топором ближайшего моряка и не уплыть при этом куда-нибудь по воле ветра, - предлагаю всем быстро сдаться и спуститься вниз по хорошему. Или начну сбрасывать по одному человеку вниз, пока не передумаете, - похоже, на данный момент для Римора это был максимум цивилизованных переговоров.

Ивану странно было смотреть на этого дядьку: сидит такой весь в чёрном, загадочный... Чего собственно он, Иван, от него ждал? Зачем припёрся в чужой вагон, к незнакомому человеку в купе и теперь вот так в наглую пялиться на этого самого незнакомца? Может тот военный совсем мозг свой пропил? Может он и не про этого престарелого гота говорил? Строгонову вдруг вспомнился старый детский анекдот про призрака и прохожего с незабвенной фразой: "И правда, чего это я?"
Так же и Ваня сейчас сидел и думал: чего это он? Он как-то по-дурацки хихикнул, после чего еле заметно покраснел.
Для виду он поставил руки на колени, подавшись всем корпусом вперёд. И с ещё большим интересом вперил взгляд в своего собеседника. Кто он? И тут Строгонов понял -- перед ним человек из Кемерова. Песня БГ заиграла в его голове с потрясающей ясностью. Вот этот дядька, в чёрном плаще, и есть тот выправитель всех невыправляемых ситуаций. Этот вездесущий человек-из-Кемерова долгое время преследовал Ивана. Строгонову казалось (а точнее, хотелось, чтобы так было) будто на всех телевизионных новостных роликах он видел одного и того же мужчину, в черном. Такого вечного скитальца, почти что Агасфера, или же человека-из-Кемерова, что для юного и романтичного Вани было одно и то же. Иван верил, что именно этот тип из новостей и решает все вопросы, устраняет все конфликты, запускает космические корабли и много всего, много всего... И вот сейчас Строгонов почти поверил, что это тот самый человек-в-черном, а точнее хотел поверить.
Собравшись с духом, он начал беседу:
-- Ну, здравствуй, Агасфер. Рад видеть тебя.
Ваня понимал, что выглядит сейчас полным идиотом: называет человеком древнееврейским именем, говорит с ним, как со стары приятелем. Но он затолкал все призыва разума к благоразумию подальше. Сейчас Строгонову очень хотелось приключений. Он почти не дышал в ожидании ответа незнакомца. Ему было всё равно кто он на само деле, это уже потеряло всякую ценность, для Строгонова он был тем, кого он давно искал.

Лейтенант Джим задумчиво кивнул. Словно бы ему действительно требовалось чьё-то разрешение. Словно бы без этого он не мог говорить.
Он задумчиво прошёлся поперёк тесной комнатушки, что не заняло у него и пары секунд, и остановился на фоне большой-большой старомодной карты. Прежде та была за спиною Флоренс и оттого оставалась незамеченной. Знаете, есть такие карты... с обтрёпанными от частой переноски краями, пожелтевшей бумагой, мелким текстом пояснений, ориентировке по сторонам света и топографическими линиями. Впрочем, на этой карте не было топографических линий. На ней была изображена равнина, а вернее пустыня – необъятная, изжелта-белая пустыня без конца и без края. Только на самом севере синело чуть-чуть моря. Карта была расчерчена красными и синими линиями, изображающими позиции враждующих сторон. Стрелки показывали наступление, штрихи – укрепрайоны, кружки и квадратики – военные базы и аэродромы. И судя по тому, сколько раз стирали и перерисовывали эти стрелки, война в пустыне шла не первый год.
«Где же это?..»
На первый взгляд, на карте не было ни единого названия. И всё же Дрейк догадалась; не логикой, но интуицией пришла к пониманию, что на этой самой карте где-то в голове Джима изображена великая пустыня, пустыня пустынь. Сахара.
И когда она поняла это, её взгляд выхватил маленькую чёрненькую точку на берегу. Точку, вокруг которой сходились красные линии, куда вели наступление синие и откуда вновь контратаковали красные... город Марракеш.
Больно кольнуло понимание: рубежи обороны, прежде находившиеся достаточно далеко, уже много раз подвигались под натиском. Всё ближе к городу. Всё ближе к морю, отступать за которое нельзя.
Джим, между тем, говорил:
– Я благодарен вам, госпожа генерал, за то, что вы сочли необходимым лично проинспектировать вверенную мне территорию. Порядок превыше всего, понимаю. Но разрешите мне внести ясность. Я сражаюсь за эту, – палец упёрся в бетон пола, – землю вот уже много лет. Я не помню, сколько, генерал. Вы тоже не помните. Мои солдаты не помнят. Враги не помнят. И никто не контролирует меня здесь. Даже вы, генерал.
Тон лейтенанта вдруг стал угрожающим, он навис над Флоренс. В глаза Тореадор бросилась тяжёлая кожаная кобура на его поясе, в которой наверняка покоился отлично смазанный громоздкий пистолет.
– Поэтому я считаю себя недостойным такой чести, как ваши визиты. Они... излишни, госпожа генерал. Мне больше не нужны ничьи приказы, потому что всё, чего я хочу, это умереть здесь и закончить, наконец, проклятую войну хотя бы лично для себя!
Лейтенант кричал! Лейтенант схватил её за руки, выдирая из продавленного штабного кресла, и...

... и насмешливо-бережно помог встать. Приятный кондиционированный воздух гостиной показался Флоренс райской прохладой после сухой жары бункера. А Джим, окровавленный, растрёпанный, но всё такой же милый, как обычно, улыбаясь, смотрел на неё. Вот только Флоренс Дрейк знала теперь, что где-то там, в белобрысой голове одного из самых жизнелюбивых вампиров в её мире, красные проигрывают синим и пустыня Сахара содрогается под залпами артиллерийских батарей, а от армейских шифровок в казармах больше нет места, чтобы жить.
– Мам, нам надо поговорить... – на секунду могло показаться, что Джим обо всём догадался... но нет. – Поговорить о завтра. У меня плохое предчувствие, что Хоббит предложит сама-догадайся-какой-план. Но надо схитрить.

- Расхожие суеверия о призраках и убийствах; мнительные люди считают опасным присутствие духа умершего, хотя бессмертная душа нематериальна, как учит нас Священное Писание, а для современной науки душа и вовсе инсубстанциальна, - продолжала свою мысль мисс Гарристон, крадясь по пустому коридору к пустому (да, пустому!) подвалу. Подвал и коридор обязаны были быть пустыми в запертом, давно нежилом доме. Но предательская мысль, что за ее спиной сейчас стоит какой-нибудь инсубстанциальный дух без ботинок, прокралась сквозь рациональный лепет и дохнула в затылок холодом.

Недоеденная карамелька прилипла к пересохшему нёбу, Норма икнула и ускорила шаг, дробно простучала каблуками остаток коридора, остановилась рядом с детективом.
- Человека убивает его собственный страх, - решительно объявила она, надевая очки и доставая потрепанный блокнотик. - Мистер Шин, у вас нет с собой фотоаппарата? Нужно составить полный отчет.
Послюнив химический карандаш, Норма вывела на чистом листе дату и взглянула на часики. ...сего года... в присутствии... обнаружены...

– Да ладно, надеюсь... – вздохнул Джим, с трудом поднявшись. И, держась за стену, заковылял в сторону подсобки. – Вроде как не должно с ними ничего плохого быть. Недавно же померли, храни их Аллах.
Марракеш в очередной раз вспомнил про девочку и передёрнулся. Нет, положительно эта работа его доконает...
«Работа? Какая работа?»
Когда дверь подсобки отрезала его от взглядов «однополчан», Джимми без сил прислонился к стене, закрыв лицо ладонями. Сквозь обрубленные пальцы он видел бледное лицо женщины, смотревшее в потолок. Мышцы щёк и шеи были сведены трупной судорогой, но на секунду вампиру показалось, что она жива.
Безумие подбиралось к нему незаметно, ловкой пантерой скользя в траве. Накатило головокружение, и Марракеш упал на колени, вцепившись зубами в запястье, чтобы не застонать.
Он уже сам забывал, кем он был. Забывал, как должен говорить, как общаться. Забывал, что должен любить и что отвечать на вопросы о себе. Вернее, нет, он помнил ответы, но их было так много, что они путались в голове, наталкивались друг на друга, кричали и орали, размахивая табличками как бастующие докеры.
Джим, Джим, Джимми...
Мёртвая женщина улыбается.
Джимми-бой, Джим-сын-иммигранта.
Мёртвой женщине смешно.
Джим-Джим, а сколько тебе лет?
– Не знаю... – невнятно прошептал Ласомбра, уткнувшись лбом в окоченелое плечо мертвеца. – Не знаю-не знаю-не знаю...
А где ты, Джим, например, вырос? Лас-Вегас, Невада. Тихуана, Мексика. Пуэбло-Фаро, Колумбия. Олбани, Новая Англия.
Марракеш, Марокко.
С болью вырвав из зубов запястье, вампир запрокинул голову к потолку, выпуская клыки. И вонзил их в шею, прикладывая усилие куда большее, чем требовалось для укуса. Кровь была мерзкой и холодной. Она текла с трудом, как будто её оставалось совсем мало. Но эта была кровь.
Джим закрыл глаза, отдаваясь голодному Зверю внутри: всё, лишь бы не слышать голоса. Лишь бы не отвечать на вопросы.
Он начал забывать ответы, начал забывать, какую роль играет сейчас. Сир, настоящий Сир, предупреждал, что когда это случится, пора выходить из игры.
Марракеш знал, как выходят из Его игры.
Выхода не было.

А перед Флоренс и Эваном, тем временем, встала другая дилемма. Эндрю сидел, привязанный к стулу несколькими слоями бечёвки – Хобстоун не пожалел материала. На его лице виднелись свежие кровоподтёки, но никаких признаков жизни инферналист не проявлял, пребывая в какой-то прострации.
С одной стороны, можно было попробовать снять с него цепи – открыть явно простенькие старинные замки или перешибить металл чем-нибудь походящим. С другой стороны, а ну как он тут же сгорит синим пламенем, да и вместе со всем Убежищем?
Словом, надо было решать что-нибудь.

Рене, заглянув в прихожую на пару минут и дослушав рассказ Джима, обменялся с Эваном парой слов, подтвердил, что всё в порядке и что он покараулит на улице. Разгадать хитрого негра труда не составляло – Рене не горел желанием стоять рядом с пленённым демонопоклонником, когда тот придёт в себя. Лучше он потом пересказ допроса послушает.
А пока темнокожий гаитянин нарезал ленивые круги вокруг дома, дышал свежим воздухом и самоназначился на роль внешнего кольца охраны.

Вы не можете просматривать этот пост!

Эван появился на крыльце мрачнее тучи и молча, без лишних слов, сел в машину, рядом с вещами Флоренс - на заднее сиденье. В какой-то степени, после печального опыта, сзади Бруха ощущал себя спокойней. Он бы даже ремень безопасности застегнул, если бы не было так похер. Если бы мысли не были бы заняты другим: сколько бы Хоб не повторял мысленно про волков в шкурах людей, убитая девочка не шла из головы. Да, убитая! Как бы милосердным способ Хобтоун это не считал - факт оставался фактом. Убитая, маленькая девочка...Эван посмотрел на свои ладони и ему показалось, будто, они всё еще подрагивают. Когда это он успел стать убийцей маленьких детей? Всё продолжало переворачиваться с ног на голову с момента приезда в ЭлЭй. Надо же, Бруха не испытывал таких угрызений совести даже когда покончил с Роком! А тут всего лишь маленькая банка с соком...которая сейчас "встала поперек горла".
Не в силах найти оправдание для самого себя, Эван Хобстоун мысленно пожелал Марракешу встретить окончательную смерть при попытке выяснить правду по Герцога и крысу. Всё началось из-за Джима, гореть ему в аду!
- Ну, мы едем или как? - недовольно буркнул Хоб, не особо осознавая, что с момента его перебазирования в машину, прошло всего ничего.

Но Рене занял сторону Эвана.
– И кто бы мог заподозрить в мистере Марракеше такую чувствительность? А я-то слышал, неофиты его Клана подвергаются жесточайшим испытаниям, призванным убить в них жалость и сострадание, – сардонически улыбнувшись, продекламировал Джордан, когда Джим, согласно кивнув, убрался наверх, искать одежду. – Кажется, опыт мистера Рока уже продемонстрировал нам вред живых свидетелей.
Негр ласково взглянул на убитую топором собаку, а Хобстоун принялся звонить.

Нет, герр фон Брандт, которого некоторых так и тянуло называть Брандмейстером или фон Сбрендом, пока не утянуло в могилу, дураком не был. То есть совсем. Или же, напротив, такого идиота ещё стоило поискать, потому что убить за свою жизнь сразу трёх Ласомбра способен либо недалёкий и очень удачливый кретин, либо человек, очень хорошо представляющий себе свои действия. В любом случае, Герцог был серьёзен, брутален и почти всегда был жесток, когда речь заходила о вопросах дисциплины. Собственно, за эту авторитарность никто из четвёрки его особенно и не любил.
Разумеется, фон Брандт не поверил. Разумеется, он начал молчать в трубку, и от этого молчания даже в голове Эвана стали происходить мысли. Ну там... например, он представил поездку привязанным к горящему бензовозу по пустыне штата Невада: кажется, Зепп называл это «прокатиться по Фаренгейту». Потом представил, как его четвертуют. Потом, правда, представил себе никогда не читанный, а оттого принявший в мыслях некую загадочную надёжность, Миланский Кодекс, который настоятельно рекомендовал всем вести себя как хуй на душу положит, и стало поспокойнее.
Твёрдо, зло и отрывисто – ну спасибо долбоёбам-моралистам, помогли поймать градус – Эван бросал в трубку рублёные фразы. «Да, крыса у меня». «Вам лучше это увидеть, Ваше превосходительство». «Я не хочу ни с кем говорить, блядь, я уже не знаю, блядь, кому можно верить, а кому нет!»
Кхм.
Несложно, словом, представить себе, какие изыски уличного лексикона пришлось задействовать Эвану. С мастерством опытного фокусника он жонглировал суками и блядями, торопливо проглатывая окончания...
...
И, кажется, даже до Герцога дошло, что до такого мандража боксёра не каждый может довести.
– Слушай меня, Эван. Ты...
Но Эван слушать не стал. По легенде или по-настоящему, но боксёр никому не верил. Сказав, что просит Его превосходительство о встрече, не зная, что делать дальше, Эван назвал адрес. А потом с некоторым усилием воли бросил трубку, громко пробурчав не самую импозантную конструкцию. Кажется, там было «клоунада, сука». А может быть и что другое, тут самому Эвану виднее.
Зепп фон Брандт поверил! Неясно уж, насколько, и что он собрался делать, потому что могильное молчание на проводе – плохой показатель настроения, но Хобстоун знал, что когда Герцог реагирует именно так... он размышляет, что делать в сложившейся ситуации.
В комнате царила гробовая тишина.

Но безусловно трагичная как сюжет «Призрака Оперы», пока его не испортил Батлер, история про любимую собаку осталась невостребованной. И нет, вопреки её сомнениям, не потому, что у Флоренс Дрейк недоставало актёрского таланта.
Просто первая же машина, навстречу которой кинулась вампирша, с истошным гудком вильнула в сторону, а из полуоткрытого окна, пополам с мяукающей музыкой, послышался громкий испанский речитатив. Да-да, вряд ли то были стихи Франциско Эспинозы в её адрес. Зато слово «путана» на всех языках звучит примерно одинаково.
Вот так, Флоренс. Вот так люди любят друг друга. Вот так готовы прийти на помощь своим братьям и сёстрам, а? И это состояние, называемое кем-то Человечностью, и есть то, за что, якобы, надо цепляться вампирам?
О, увольте. Говорят, что львы не бросают погибших членов своего прайда...
Философские размышления были прерваны второй машиной. Тут Дрейк просто подняла руку, надеясь, что так будет проще: толстомордый водила даже не заметил её. Пустой взгляд из-за стекла скользнул по девушке, одиноко стоящей на ночной улице, как будто бы она была мусорным баком. Пока интуиция отдыхала от двух неудачных попыток – впрочем, и машин больше не попадалось, можно было подумать ещё.
Так вот. Люди.
Люди, как в очередной раз пришла к неутешительному выводу Флоренс, это напрочь ебанутый вид. Конечно, в данном конкретном случае чистоту эксперимента портил тот факт, что, кхм, Эван честно собирался сожрать того бедолагу, который окажется вдруг человеколюбивым. И эта ироничная данность только добавляла безысходности помыслам Дрейк: по всему выходило, что лучше быть толстокожим эгоистичным жлобом. Целее останешься.
Мир Тьмы тёмным делает не погода и не...
Би-и-и-и-и-п!!!
– Ты куда под колёса лезешь?! Одурела, блять?! – истошно заорал очередной случайный водитель, про которого интуиция сказала, что, быть может, он поможет истекающей кровью собачке в переулке. С воем мотора седан, оттормозившийся перед самой Дрейк, сорвался с места в карьер.
И вот как тут быть очаровательной?!
...
Когда градус нелюбви Флоренс Дрейк к той прослойке человечества, что обитает на средней удалённости периферии больших городов, вбирая в себя весь негатив коммьюнити большого американского мегаполиса, достиг эмерсоновской точки кипения, из-за поворота показалась машина.
Ухоженная. Большая. Блестящая недавно вымытыми боками. С аккуратного вида молодым человеком за рулём, облачённым в светлую рубашку и тёмно-алый чуть мятый галстук. И, в отличие от своих предшественниц, эта машина послушно замерла перед девушкой.
– Что-то случилось, мисс? – заботливо спросил джентльмен, которому на вид не исполнилось и тридцати лет. Безупречно отглаженная рубашка и острые стрелки на брюках выдавали в нём кого-то, причастного к миру большого бизнеса. Должно быть, он возвращался домой с невыносимо долгого рабочего дня, замотанный и усталый. И, тем не менее, не нашёл в себе сил отказать отчаянию, искусно написанному на лице Дрейк. – Вам нужна помощь?

Нонна. Общее

Шаг осторожный. Подшаг. И - укрылась за спиной, как за щитом. Видишь рёбра сквозь кожу, как парусину натянутую. Остистых отростков болезненное торчание. Истощение. Нашёптываешь ему. Что нужно проснуться. Прогнать. Вздрогнул чуть. Головой слабо повёл, словно через плечо оглянуться стремясь. Скорей для того, чтоб прислушаться, чем посмотреть. Но слишком погружён. Слишком - не здесь. Жорж. Бросил взгляд на тебя улыбчивый. Он умеет улыбаться глазами. Только сейчас - ещё и пастью хохочет. Писал для тебя пьесы. И ты играла. И аплодировал зал. Они кивали довольно с Хокусом, глядя из-за кулис. Мрачно и горячо безумный один. Истерично захлёбывающийся фантазиями и лихорадкой веселья другой. А ошейник - действительно знаком с каждой шеей. Только не вашей - его.

Десятники дружно судорожно сглотнули и затаили дыхание. Позволь себе любой другой из них себе заговорить в таком тоне с начальником, он даже не дожил бы даже до положенного законом бичевания у мачты. Любой другой умер бы на месте с расколотым о ближайший пиллерс черепом. И только Тамина могла позволить себе наслаждаться подобной безнаказанностью...

Гноллы, почувствовавшие приближение большого кровопролития, весело скакали, потрясая цепами и прочим оружием, ухали и подвывали, то ли исполняя боевую пляску, то ли просто разгоняя напряжение. Выстроить подобие построения Тамине из них так и не удалось, но по крайней мере свою пляску они продожили исполнять уже в другом месте, в хвосте колонны. Перед гноллами совершали свой ритуал орки, торжественно окроплявшие лезвия своих секир и тесаков кровью из мелких порезов под звучную декламацию шамана.

Впереди кто-то тихо молился своим богам, кто-то давал обеты, кто-то молча, закрыв глаза, концентрировал волю и силы для решающих минут. Кто-то просто размышлял о своём, гоня прочь неприятные мысли.

Суда шли полным ходом, подгоняемые ветром и вёслами. Чтобы сохранить шансы на внезапность, уже поднаторевшие за время перехода гребцы работали без боя литавры, лишь повторяя движения загребных. По приказу Мурша цепи на ногах каторжников, обычно сопровождавшие ход галеры беспрестанным лязгом, были аккуратно обёрнуты одеялами и спущеными вниз тентами. Форштевень галеры взрезал волны. Порою казалось, будто череп на навершии шпирона, мучимый жаждой, не в силах насытиться долетавшими до него брызгами, пытается наклониться, зарыться в волны, чтобы напиться свежей морской воды. Но нос взмывал на очередную волну, поднимая шпирон, оставляя череп без желанной влаги....

Точно также ровно четыре года назад, осенью года Кружки шли сквозь ночь гружёные десантом суда, державшие курс на Алаор. Дромоны были полны войсками, что называется "под завязку". На переполненных палубах негде было не то, чтобы лечь, но даже непросто было найти место, чтобы присесть. Среди сбившихся в сплошную кучу плечом к плечу и спиной к спине людей, орков и гноллов царило угрюмое молчание. Никто не мог хотя бы с каплей уверенности сказать с чем предстоит им столкнуться на островах. Знали только, что годом ранее одна из лучших крепостей зулькирата не продержалась против войск и чародеев фараона и нескольких часов. Как оказалось позже, никто из гадавших не оказался даже близок к правде....
Нитра напрягала память, пытаясь вспомнить, как же назывался тот дромон, на палубе которого она, завернувшись в плащ и стиснув клинок, ожидала сигнала к высадке. И было ли у спешно сколоченного и просмолённого корыта вообще название? Или начальство тогда решило не тратить время и елей на церемонии нарекания и освящения и ограничилось лишь номерами для посуден, куда загоняли, точно скот разноплеменную пехоту? Может быть "Серпентир" и был тем самым судном, которое несло её и других тогда к скалистым берегам политых кровью островов...
Кто знает? Слишком много прошло с тех пор времени....

По мостику пополз шёпот, вырвавший бойцов из раздумий. Впереди по курсу сквозь дымку тумана проступали очертания белых парусов огромного пятимачтового судна....

Хоб решил задержаться еще на несколько секунд и, несмотря на то, что он очень не любил загадки, слова старика заставили его задуматься (этот процесс, конечно же, сопровождался культовым потиранием зачатков бороды, в виде щетины, правой ладонью). Упоминание про клан, наследие, схожесть умений... Что есть у Бруха, что способно сравниться с изменением хода времени? Явно это было не Могущество! Процесс рассуждений шел своим ходом, при особом желании и остроте слуха, можно было даже уловить, как вращаются шестеренки в голове бывшего боксера. По крайней мере, те, что еще остались при Эване...
Сходство было явно не в Могуществе, не в возможности вселять страх или завораживать окружающих. Оставалась только одна дисциплина, которая, как теперь казалось мистеру Хобстоуну, имела нечто схожее с изменением восприятия времени.
- Тут, похоже, имеется ввиду то, что мы обычно называем Быстротой, - начал несколько неуверенно Эван. - Но я, бле... пардоньте, - Хоб осекся, ощущая, что слэнг его возможно неприятен этому странному типу и чем больше Бруха говорил с ним, тем больше ему казалось, что случись потасовка, один он точно не справится с этим... сородичем... - Я чё-т ни хера не понимаю. Эт что же, есть какой-то клан, который переиначил эту способность Бруха?
Старик сцепил пальцы рук, поставив локти на стол, и внимательно посмотрел на Эвана - будто бы оценивающе.
- Нет. Но остались ещё Те, Кто Не Забыл... Истинную силу вашей крови.
Эван поджал губы, понимая, что лишь запутывается еще больше от этих слов. И, вкупе с голодом, это начинало бесить. Хобстоун фыкрнул и пробормотал под нос нечто нечленораздельное, прежде чем продолжить:
- Ладно, вид сделать, что я чё-то понял, всё равно не выйдет, да и времени ща в обрез, Ник, но... - Эван на секунду замолк, пытаясь подобрать нужные слова, - но, бааалин, сделать вид, что мне по херу, я тоже не могу: где ж найти этих Тех, Кто Не Забыл? Что именно не забыл? Вопросов у меня выше крыши.
Забавно, сейчас Эван Хобстоун, пожалуй, и сам бы не смог сказать, какого хера он до сих пор ещё здесь и общается с этим чёртом, когда у стаи еще туева хуча дел, и сейчас он просто теряет драгоценное время! Это с учетом того, что мыслителем или гребанным историком Хобстоун никогда не был, но всё же, как факт, вот он стоит и говорит, что у него есть тьма вопросов, на которые он хочет знать ответы.
- Здесь, как вы заметили, время - не столь большая проблема. Всё, что есть у вас здесь - это Время. А я, так и быть, отвечу на некоторые из волнующих вас вопросов, раз уж вы заняты столь благородным делом. Пожалуй, это не будет большим вмешательством в Джихад... - последнее Никколо сказал значительно тише, словно сам себе. - Искать Мудрецов вашего клана - идея изначально гибельная для вас. Если они не захотят, вы никогда их не найдёте - и это лучшее, что с вами может случиться. Потому как в худшем - это может обернуться чем-то более страшным, нежели ваша окончательная смерть. И я говорю не об Амаранте. Я не одной крови с вами, однако мне доступны некоторые из секретов Мудрецов... Вы правы относительно вашего предположения о схожем умении. Однако то, что у вас осталось - это лишь... ... уродливый призрак былого могущества, благодаря которому за вашим Кланом закрепилось столь многозначительное прозвище. Bruja. Что означает вовсе не "Ведьма", как многие полагают, но... - старец указал рукой в противоположную часть зала, откуда из темноты на Эвана уставились, поблёскивая, два зелёных глаза. На одном столиков, склонив голову на бок, сидела здоровенная сова, которая, как только Хобстоун её заметил, сорвалась с места и, подлетев к Никколо, опустилась ему на плечо, - ..."Сова". Символ мудрости. Умеете ли вы хранить секреты, синьор Бруха, как это умеют делать Мудрецы?
Эван еле заметно вздрогнул, когда сова взлетела. Вот уж, мать его, чего Бруха совсем не ожидал увидеть здесь и сейчас - это чертову сову! Хобстоун хотел было ввернуть пару слов для обозначения своего волнения вкупе с негодованием, подходящие для подобного момента, но вовремя сдержался. Раз уж он решил, что не стоит быть совсем уж в край быдлом с этим каинитом, то стоит придерживаться этой идеи до конца.
Хоб ответил не сразу. Он стоял, переваривая полученную от Никколо информацию, глазами шаря по столу перед незнакомцем. Джихад, Амарант какой-то... явно словечки из арсенала того, кто мог прожить уже добрую сотню лет, а то и больше, на этом свете. Не то, что бы Эван понял это только сейчас, скорее это знание только теперь встало перед глазами, заслоняя всё остальное - перед ним тот, о ком вещают проповедники Шабаша. Сейчас он лицом к лицу с одним из старейшин. Ну, или просто охуенно хитрожопым стариком, который знает как себя преподнести. С другой стороны... Эван Хобстоун испытывал невольное уважение, подпитываемое страхом, к собеседнику, вместе с тем, где-то внутри понимая, что Никколо не враг ему. Не здесь и не сейчас, по крайней мере. Хобстоун даже поймал себя на мысли, что не плохо было бы уйти, не изменяя всё в своей жизни, ибо изменений ему в последнее время хватает с лихвой, а секрет, как полагал Эван, несет с собой всё те же изменения. Может, он был не прав в своих рассуждениях, но кто же знает?
Что-то заставило Бруху принять быстрое решение: может, банальное любопытство, может, чувство, что этот момент происходит с ним неспроста, что так и было нужно... Как бы то ни было, Эван кивком головы дал понять Никколо, что умеет хранить секреты.
- Вот и прекрасно, - коротко ответил старец.
Моргнув от удивления, вызванного столь коротким ответом и, поняв, что понял всё несколько неверно, Бруха не смог сдержать улыбки, посмотрев куда-то в сторону. Хорошо ещё, что удалось не засмеяться во всю глотку. "Вот же уебан", - мысленно обругал себя Эван и провел ладонью по лицу, пытаясь отогнать желание рассмеяться над собой. Сначала он подумал было объяснить причину своего веселья, но решил, что не стоит выставлять себя совсем дураком. Впрочем, так и так положение странное.
- А, - Хоб запнулся и облизнул губы. - А почему... почему же тогда так вышло, что у нас остался лишь огрызок от того, что было?
- Точного ответа на этот вопрос у меня нет. Но сей факт определённо имеет отношение к вероломству той, которую прозвали Ведьмой, предавшей того, кого звали Совой, и - путём Амаранта - занявшей его место. Возможно, её неспособность явилась тому причиной, или же недостаток терпения, или же то и другое сразу, мне это неведомо. Да и какое это имеет значение в наши ночи?
Эван задумчиво почесал затылок. Ведьма, Сова, диаблери... кто-то, похоже, наломал дров когда-то давно, и теперь спокойная - относительно - жизнь простого Брухи дала трещину под напором секрета.
- Это, выходит, - негромко начал Эван, чувствуя как внутри просыпается чувство обиды, досады и, как всегда, злости, - ...выходит, исходя из этого всего, что я... - Хоб поджал нижнюю губу и покивал головой в такт еще пока не озвученной мысли, - ...я - потомок какой-то шлюхи-предателя? - задав свой вопрос, Хобстоун попытался посмотреть в глаза Никколо, видимо, ища честный ответ. Нет, он не обвинял старика. И... нет, Хобстоун никогда не славился своей честностью, благородством или какой-либо похожей херней, просто... просто, обидно осознавать, что есть вариант, в котором изначально предполагается, что он какой-то уёба. Нет, конечно, Хоб сможет с этим жить и дальше, даже еще посмеется над этим, но прямо сейчас ему стало обидно за себя, за весь клан Бруха.
Старец покачал головой:
- Я понимаю вашу обиду. Однако важно не то, чей вы потомок - Совы или Ведьмы. Но лишь то, что у вас внутри. К сожалению, никто не выбирает себе Сиров. К тому же, ни одного из ваших Прародителей уже давно нет в живых, однако, даже несмотря на то, вы ведь из тех, кто разорвал узы со своими старейшинами, не так ли? А потому это тем более не имеет значения.
Странно, но слова Никколо вселили в Бруху некоторую уверенность, что всё действительно не имеет такого смысла, как по началу воспринял Хоб. Старик умел успокоить.
- Да, ты прав, Ник, - кивнул Эван, уже взявший под контроль зародившуюся внутри него злость. Более того, он понял, что хочет сделать еще один шаг. И чем раньше он это сделает, тем больше шанс, что потом об этом не пожалеет. - Я хочу задать ещё один вопрос: есть ли кто-то, кто может показать мне, научить тому... тому былому могуществу, коим мы обладали раньше?
Эван так и не отвел сосредоточенный взгляд от старика, по виду которого можно было сказать, что для него всё это не особо серьезно. Не так серьезно, как это в один момент стало для Хобстоуна.
- Очевидно, вы имеете в виду меня... - старик погладил сову, наконец отведя глаза от Эвана. - Думаю, что я мог бы. Однако тому существует одно препятствие. Мне нужна объективная причина, чтобы обучить вас. Вернее сказать, она нужна вам. Если вы хотите заполучить эту силу ради применения её в Джихаде, тогда я не могу вам помочь.
Дрейк стояла тихо как мышь. Хобстоун на ее глазах переживал что-то вроде экзистенциального кризиса, а она в этот момент думала, что если они сейчас в зоне искажённого времени, то работает ли мобильная связь, и если работает, то как? Не должна, решила Флоренс, частота волн изменится. То же самое должно происходить со звуком! Впрочем, классическое образование подсказывало, что и трупы не должны ходить и жить духовной жизнью... Чтобы проверить догадку, она украдкой посмотрела на экран чудом уцелевшего мобильного - есть ли прием? Как ни странно, телефон показывал несколько делений.
Благость и умиротворение, исходившее от старика, подозрительно напоминали механизмы защиты и манипулирования сродни ее клановой дисциплине и, наверняка, помогали прожить так долго, сохраняя нейтралитет. Раз уж дорогой Эван в его присутствии усмирел и потянулся к знаниям… Чувство безопасности могло быть ложным и наведенным, напомнила она себе.
Эван покосился на Флоренс, будто только что заметив девушку. Не нравилось ему, что Дрейк видит его сейчас... таким, совсем не нравилось. Но бить девушку или выпроваживать её силой за дверь перед Никколо Бруха всё же не станет. Вместо этого, он задумался над словами старика: найти причину для самого себя, для овладения этой странной силой... Но, похоже, сила эта должна быть использована во благо. На ум пришла цитата из одного из любимых мультфильмов Эвана, с той далекой поры, когда он был ребенком: "Большая сила налагает большую ответственность". Силы-то он точно добился уже, а вот насчет ответственности... Хер знает.
- Сказать честно, Ник, я ещё до конца даже не представляю, что именно делает эта твоя Сила, - пожав плечами, честно признался в своей растерянности Хобстоун. - Опять же, по первой, я захотел узнать, чего же лишился наш клан. Может, смешно прозвучит, но захотел я узнать это, чтобы... - Эван замялся на секунду, - ну, в общем, я хочу понять всё сам, понять без посредника - что к чему. Да и к тому же... хах... не уверен, что в моих интересах светить такими талантами. Если всё это правда, про мудрецов, Ник, стоит мне сделать неосторожное движение с этой временной штукой, и... мне конец, ведь так?
Никколо поморщился от этой фамильярности. "Ник"? Эта привычка молодёжи сокращать и без того короткие имена...
- Умение управлять временем определённо связано с некоторым риском, это так. Однако обучение этой способности также подразумевает обучение безопасного её применения. Но если у вас есть сомнения, тогда дальнейший разговор не имеет смысла.
- Сомнений нет, - коротко, но твердо заявил Бруха, делая шаг вперед. - Я даю своё слово, что эта тема не будет использована для Джихада. Но мы тут собираемся надрать зад местным демонопоклонника, - со всей серьезностью заявил Эван Хобстоун, понятия не имея, стоит ли его слово что-то для этого странного сородича.
- Что ж, как я и сказал, благородное дело. И достаточная причина. Однако вашей подруге придётся подождать снаружи. И забыть об услышанном в этой комнате, как только она её покинет. Субъективно для неё много времени это не займёт. И, раз вы торопитесь, не будем медлить.
- Фло, подожди-ка меня на улице, пожалуйста, - довольно вежливо (неожиданно) попросил у Дрейк Бруха.

Беловолосый силуэт, в стремительном броске размазавшись среди клубов темноты, соткался вновь – наполовину призрачный; наполовину реальный. Насколько реальным, конечно, может быть порождение готических грёз и ночных легенд.

... первый удар вспорол пористую плоть.

Ключевая разница, какую можно усмотреть между «Войной и миром» и, чтобы не ходить далеко, творчеством Казимира Малевича заключается не в способе подачи художественного эксгибиционизма, не в радианте посредь треугольника или мельтешении прочих невнятных идей – это там вполне себе перекликается.
Она гораздо проще и лежит куда ближе к поверхности. Там, где Толстой рассыпается в пассажах на три страницы, Малевич делает один-единственный штрих. Ему не нужно больше, ибо его кисть говорит о вещах простых и понятных: квадрате. Линии. Смерти.

... финка, оставляя в воздухе дугу капель эктоплазмической крови, свистнула во втором движении.

Цитируя другого классика, на сей раз неподдельного, мы скажем просто – «так поражает молния. Так поражает финский нож».
Джим смотрел в угасающие глаза твари, а нож на всю глубину вошёл в её горло. Из страшной распоротой раны, перечеркнувшей незаконченную метаморфозу, медленно сочилась гнилостно-тёмная эктоплазма, кляксами выдержанного бордо оседая на бесцветном песчанике Иных Миров. Навалившись на клинок, Марракеш глубоко провернул лезвие в горле, и «чёрт» отозвался заунывным предсмертным хрипом. А потом Джим, прикрыв глаза, погрузил иглы клыков в эфемерную ткань.
Прилив сил и энергии, испытанный Ласомброй, последствие эдакого Диаблери потерянной души, щедро вернул Джиму всё, потраченное им. В круговерти экстаза, пока силуэт чудовища таял в его руках, он не замечал ничего.
Не замечал и того, что теней снаружи становится всё меньше – будто в безумии, те схлестнулись в жестокой междуусобной схватке – летели тёмные клочья, слышался вой умирающих и полыхали синим глаза победителей. Точнее было бы сказать – победителя.
А потом всё стихло.
Последний из «чертей» - огромный, страшный, увенчанный короной костяных наростов на голове и зачатками роговых крыльев на спине, с аршинными когтями ждал у кромки темноты, сотворённой вампиром. Джим, поглощённый экстазом, упустил момент, когда другая тварь завершила трансформацию.
Марракеш медленно развернулся и так же медленно окинул своего противника взглядом наполненных мглой глаз. Монстр ощерил пасть, в которой легко поместилась бы голова Ласомбры. Казалось, полыхающие лютым голодом глаза сканируют тьму, силясь установить положение свежей, полнокровной жертвы.
Вот теперь, возможно, стоило бы начать бежать.
Если бы мы говорили о нормальном человеке.

– Меня ведёт Божья воля, – сообщил Джим монстру. – Твоё поражение предрешено на Небесах.
В этот момент он искренне верил в свои слова. Как ведь иначе могла объясняться эта победа? Он, Джим – послушный инструмент в руках Аллаха, и Аллах даровал ему силу сокрушить его врагов. Иначе и быть не могло.
Ласомбра приглашающе раскинул руки, и купол черноты, повинуясь его воле, раскрылся во все стороны, заволакивая, казалось, сами небеса полотнами непроглядного мрака...

Если бы не устала, визжала бы ещё какое-то время, наверное. И билась.

Больно всё, даже дышать. Смотреть больно.

Это не пробуждение. Это и правда похоже больше всего на тот самый момент. Ну, тот самый, который. Понятно, почему все так орут. Выныриваешь — а тут и свет по глазам, и болит везде, и страшно, и чуешь, что куда-то ты не сюда хотел, не так. Где-то наебали.

Кстати, да...
Что-то было совсем неправильное в её положении. В ощущениях от телодвижений.

На то, чтобы осознать наличие ремней, много времени не понадобилось. Она попробовала высвободить запястье. Другое. Задёргалась, нервничая. Запсиховала.
Зашарила глазами по комнате. Двоих видно. Один, вот, совсем напротив стоит. Перед ней, привязанной. Вылупился.

— Хуй тебе! — окинула быстрым взглядом с ног до головы и добавила: — Пидор, блять.

С момент поколебалась, раздумывая: может, плюнуть ещё?.. Не стала. Отвернулась, всё внимание уделяя дальнейшим попыткам освободиться.

Как её вообще сюда угораздило? Это кто, бля, такие? Это где?

Больше всего она была похожа на Горгону: шевелившиеся подобно змеям тёмные вьющиеся волосы, гримаса чудовищной ярости, застывшая маской на лице Флоренс, и взгляд, полный невообразимой ненависти и, казалось, способный обратить в камень всякого, кто осмелится бы заглянуть ей в глаза, создавали образ, способный вселить первобытный ужас даже в пациентов доктора фон Хагенса, отчего те наверняка бы внезапно ожили, а затем тут же бы скончались от разрыва сердца.
Молнией метнувшись вперёд, Фло, почти не глядя, подхватила летящее ей навстречу оружие и, перехватив его другой рукой, практически заученным движением вновь вогнала лезвие в живот врага, после чего, прямым пинком ещё глубже утопив нож в ране, отправила урода к Эвану, который и подавно не собирался его щадить. Серия мощнейших ударов Бруджа, благодаря его железобетонным кулакам и отточенным ещё при жизни боксёрским навыкам, уж точно должна была окончательно решить судьбу слуги дьявола, но... последний из комбинации ударов, к несчастью каинитов, своей цели не достиг - Флоренс и Эван не смогли уловить точный момент, когда монстру удалось уйти - последняя порция гнева Хобстоуна досталась уже опадавшему чёрному тряпью, за которым, разумеется, никого не было. Быстро оглядевшись, каиниты обнаружили врага висящим в воздухе на столом посередине комнаты - дежа вю, если подумать. Однако на сей раз он был без одежды по пояс сверху, его тело била мощнейшая дрожь, его живот вздулся подобно чреву беременной женщины на последнем месяце, а кроме того, с его конечностей начала мало по малу осыпаться плоть. Но, насколько можно было судить по его ухмыляющейся козлиной морде, огорчён происходящим тот не был. Монстр вновь расхохотался так, что затряслись стены.
- АХХАХАХА! ГРЕШНИКИ, ГРЕШНИКИ, ГРЕШНИКИ! ТОЛЬКО ПОСМОТРИТЕ! КАИНИТ-ПРЕСТУПНИК, ОТОРВАВШИЙ БАШКУ СВОЕМУ БРАТУ ПО КРОВИ! И СИМПАТИЧНЫЙ КАННИБАЛ, ЗАВТРАКАЮЩИЙ ВНУТРЕННОСТЯМИ СВОИХ СЛУГ, ОБРЕКШИЙ НА СМЕРТЬ НИ В ЧЁМ НЕ ПОВИННОГО ДОБРОГО МАЛЬЧИКА АНДЖИ, КОТОРЫЙ ТА-АК НЕ ХОТЕЛ УМИРАТЬ! КАКАЯ ПРЕЛЕС-С-С-СТЬ! ... ... ... ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД!
Резко запустив костлявую руку себе в свежую рану, инферналист выдернул нож, а затем, взявшись двумя руками, вонзил его себе чуть выше паха и одним мощным движением вспорол себя до самого подбородка. После чего руки его беспомощно обвисли, и нож, звякнув о край стола, закатился под диван. Комната наполнилась бешеным жужжанием и через мгновение из разрезанного чрева инферналиста наружу вырвался огромный рой чёрно-красных ос, тело монстра при этом корчилось в предсмертной агонии, а спустя несколько секунд и вовсе рассыпалось по ковру... Но нет, не прахом, а зелёным пламенем, что стремительно расползлось к стенам, пожирая на своём пути всё, к чему прикасалось.
В этот же самый момент со стороны выхода (дверь всё ещё была заперта) послышался кашель, а затем тихий злорадный смешок.
- Туда тебе и дорога, козлина... сраная...
Каким образом Джонни удалось остаться в живых с таким ранением - оставалось загадкой. Неужели слуга дьявола промахнулся мимо сердца? Да нет, Флоренс видела рану - попадание хирургически точное - после такого не выживают. Разве что только большие везунчики, родившиеся со смещённым на дюйм или два сердцем. А впрочем и те ненадолго. Не умер сразу - так всё равно скоро умрёт. А если нет - огонь или осы исправят это недоразумение. Последнее, стоит отметить, касалось и шабашитов.

Получатели: Занар.

Это всё, что интересовало вас?

- Нет, есть ещё один вопрос, по которому я пришёл к вам. С подставным заданием, вы меня, конечно, обхитрили, но и я тогда, был с вами не совсем честен. - Капитан заглянул Саркашу в глаза и увидев в них некую толику любопытства, продолжил. - Когда я пришёл к вам в первый раз, вы уже были осведомлены о том, кто я, что у меня к вам за дело и конечно же о том, что в порт мой корабль приплыл не один, а в сопровождении ещё двух судов. Тогда вы попросили меня, рассказать красивую историю о том, как мне удалось их захватить, а я сказал, что это история абсолютно не интересная и практически ничего вам не поведал, помните? - Не дожидаясь хоть какого-нибудь подтверждения об этом от главы анклава, маг продолжил. - Так вот, я вам соврал! На тот момент, у меня были ещё кое-какие сомнения, но проведя небольшое расследование, оказалось, что история более, чем занятная...

- С чего бы начать... - Капитан задумался. - Вам наверняка интересно, что за сундучок я принёс вместе с собой, но давайте по порядку. Начну, пожалуй, с самого начала.

- Утром, девятого марпнота года штормов, моё судно подошло к брегам северного Унтера. Как это обычно случается, я отправил наблюдателя на грифоне разведать путь. Вернувшись с докладом, он сообщил мне весьма странную новость, один рыбацкий баркас, с тремя людьми на борту, вопреки всем остальным рыбацким судам, не захотел сворачивать с нашего курса, а шёл ему наперерез. И, видимо, я был в хорошем настроении, раз отправил своего наблюдателя узнать, почему они не сворачивают. Оказалось, что один из рыбаков, вовсе не рыбак, а рулевой с нефа "Зелёная Звезда". Он поведал мне, что ещё раньше, этим днём на них напали пираты. - Вот его задокументированный рассказ. Капитан открыл сундучок и взяв оттуда один из свёртков, протянул его хазарку. Дождавшись, пока Саркаш дочитает до конца, капитан продолжил. - Тогда я не придал особого значения ничему из этого рассказа. Было слишком рано делать какие-либо выводы. Сделав все необходимые приготовления, я отдал приказ о начале погони. Мы настигли их уже спустя пару часов. На предложение сдаться, пираты ответили нам залпами из баллист и решили разделиться, отправив шебеку и неф разными курсами. В этой ситуации я принял единственно верное решение, раз преследовать два корабля одновременно у нас нет возможности, то немедленно следует вывести один вражеский корабль из игры. Я приказал канонирам зарядить бомбарду огнебомбами и стрелять по готовности. Первым же выстрелом огнебомбы, наши артиллеристы уничтожили всё парусное вооружение купца, сделав его неподвижным. Пираты в панике бежали с объятого пламенем корабля, но лишь для того, чтобы стать кормом для морского дракона. - Капитан злобно улыбнулся, вспоминая тот момент. - Сделав вывод, что можно вернуться за нефом потом, я приказал преследовать шебеку и брать её на абордаж. Уже спустя сорок минут, она была наша. При абордаже, нам удалось взять в плен одного из офицеров "Сфинкса". Унтерского жреца Тиамат, по имени Тубал. Он сообщил мне, что капитан "Сфинкса", Азархаг имел корсарский патент от Магов в Мессемпраре и прежде не делал ничего, что нельзя было бы подвести под него. "Сфинкс" перехватывал транспорты, шедшие из Скульда в Шуссель и Красную гавань с грузами для войск фараона, с оружием, хлебом, скотом, пивом. Возил контрабанду для храма Пятиглавой в Унталассе и для прочих унтерских отрядов на юге. Вобщем ничего предосудительного. Можете сами посмотреть. - Занар вновь открыл свой ларец, достал оттуда свинцовую таблицу и передал Хеледину. - Однако тем странней выглядел его последний поступок. Я поинтересовался об этом у жреца и вот что он мне рассказал. Около двух недель тому назад, на причал в Мессемпраре, где был пришвартован "Сфинкс", явился некий странный тип и потребовал, чтобы его отвели прямо к капитану. Замотанный в башлык, словно кочевник из пустыни. Должно быть, хотел скрыть лицо, но не хотел пользоваться магией. Караул велел ему убираться прочь, но Набугар, так звали их корабельного мага, узнал этого типа и провёл к капитану. Капитан сначала громко ругался, а потом как будто согласился. Потом он собрал команду и объявил, что им надо взять судно "Зелёную звезду", чей бы флаг не висел над ней. А когда они уже захватили неф, то долго что-то искал в каютах, ломал сундуки, тыкал в мешки в трюме и кричал, что он разберёт неф на доски, но найдёт то, что ищет. - Капитан облегчённо выдохнул, взял чашку с кофе и допил содержимое. - Можно ещё? - Невинно поинтересовался он, а затем продолжил свой рассказ.

- Могу добавить лишь одно, то что не смог найти Азархаг, нашёл я. И это что-то как раз тот самый ларец, который я принёс с собой. - Занар в очередной раз наклонился к сундучку и немного поднатужившись, поставил его на стол и раскрыл. Вниманию хазарка, тут же предстала россыпь золотых мульхорандских монет с профилем фараона и несколько бумажных документов, лежащих поверх них. Занар взял и отложил два свёртка в сторону, со словами. - К этому мы вернёмся потом. - И на поблёскивающей поверхности драгоценного металла, осталась лежать всего одна записка. - Сундук из каюты Тезалариса, который он, в отчаянии своём, отдал на сохранение трюмным гоблинам. Позволите? - Капитан взял лежащую поверх золота бумагу и начал читать.
- Дорогой друг!
Мы всемерно благодарны вам за оказанные услуги и сознаём, что в вашем текущем положении вы не можете содействовать нам большим, не подвергая себя риску. Надеемся, что это золото поможет вам вознаградить усилия и риск наших сторонников. Несмотря на то, что, как вы уже писали нам, золото богоравного солнцерожденного фараона не пользуется популярностью в Мессемпраре в настоящее время, пусть оно служит для вас и ваших соратников залогом наград, которыми мы надеемся осыпать вас в ближайшее время.
- А вот документы Тезалариса с "Зелёной звезды". - Капитан подал хазарку, две отложенные чуть ранее бумаги. - Согласно одной, судно Безантурской приписки "Зелёная звезда", находящееся в собственности торгового дома братьев Тэзаларисов, перевозило из Скульда в Эскалант 30 тонн ячменного зерна, 50 бочек пива и сколько-то ещё мешков сушёных фруктов. Согласно другой, укомплектованной теми же самыми печатями, то же самое судно везло тот же самый груз из Безантура в Мессемпрар. - Огласил вслух содержимое обоих документов Занар. - Вот такой поворот. Но и это ещё не всё... Сделав определённые выводы из имеющейся у меня информации, я отправил человека проследить за грузом с нефа, а сам тем временем решил надавить на рулевого и выбить из него побольше информации. Слежка за грузом не принесла какой-либо важной информации, но на всякий случай скажу, может я что-то упустил. Товары разобрали те, кому это было необходимо. В частности, зерно взяли жрецы и солдаты. Солдаты принадлежали купцу "Пурпурного Трона", жрецы были Иштар и Тиамат, а пиво забрали люди Хората Анунаки, того самого, кто выдал корсарский патент Азархагу. А вот Дамиш, рулевой с "Зелёной звезды", в порыве отчаяния выдал ещё кое-что. С его слов, Тезаларис брал зерно у мульхорандцев и ещё, либо у него бы так какие-то большие связи, либо он приносит жертвы зверобогам. Вот его задокументированный рассказ.


Немного уставший от длительного рассказа, но всё же довольный собой, капитан подытожил. - Отсюда выходит, что младший Тезаларис якшался с фараоновцами, но кто-то об этом узнал и подрядил капитана Азархага захватить неф, плывущий под тэйским флагом. Азархаг хотел решить дело без боя, но Тезаларис понял, что его раскрыли, и приказал своей команде сопротивляться, а улики спрятал в трюме своего корабля. Азархаг после долгого боя сумел захватить неф, но доказательств не нашёл и решил по этому избавиться от свидетелей, но Дамишу удалось спастись и рассказать свою версию нападения мне. Я в неё поверил и решил догнать пиратов. На предложение сдаться, Азархаг отвечает отказом, потому что убив Тезалариса и не найдя доказательств его причастности к предательству, понимает, что в Мессемпраре его скорее всего самого обвинят в измене или он станет жертвой мести оставшихся братьев. Я думаю, как-то так. А что думаете вы? - Вопросил у хазарка капитан, но расслабляться не стал, кто знает, на чьей стороне окажется Саркаш.

"Ах ты ж, сука!!" день был явно не его. Эван промычал что-то резкое, одной рукой инстинктивно прикрывая рану в животе, а второй - берясь за рукоять ножа. Как же его всё достало! Он кричал бы от досады, но даже этой малости его лишили. Сжав челюсти, Бруха потянул нож из глазницы. "Твоя мать, как же больно!!!" не смотря на то, что тело уже отчасти было парализовано какой-то демонической херней, Хоб ощущал каждый миллиметр выходящей из глаза стали. Терпеть! Боль даст сил! Хотя бы на последний рывок..
- Мммггх! - то, что должно было быть как:"Фло" осталось на деле как мычание, когда окровавленный нож полетел в сторону Флоренс Дрейк. Быть может, шабашитам еще повезет.
На уже не гнущихся ногах, Эван бросился на инферналиста, поднимая руки перед собой и сжимая кулаки. Забавно, теперь у одноглазого, раненного в живот и в грудь Брухи смелости было в разы больше, чем когда он еще был полон сил. Или, быть может, это и есть безысходность? Победить или сдохнуть, но лишь бы этот чертов кошмар закончился! Подойдут оба варианта.
Хоб ощутил, как в ушах за те короткие мгновения, что он сокращал расстояние между собой и противником, нарастает гул. Гул зрителей исходящих на крик во время последних раундов, когда решается, чья же ставка победит. Вернулось старое, забытое ощущение, когда кровь из разбитой брови норовит ослепить тебя на один глаз. То самое ощущение, когда понимаешь: всё или ничего. Или о тебе еще долго будут говорить в каждом переулке или ты так и останешься безызвестным неудачником. "Только не в этом раз! ТОЛЬКО НЕ В ЭТОТ РАЗ, МАТЬ ТВОЮ!"
Короткий, неуклюжий рывок вперед, обманное движение правой и сразу хук с левой. Прямой правой! "Проход Хобстоуна" так когда-то в шутку назвал это дело Эван. Конечно, излишне пафосно, особенно, когда твой оппонент к тебе спиной, но сейчас бывший боксер действовал скорее на рефлексах.

Но ни Борис Карлофф, ни Сам Бела не могли прийти на помощь Джиму. Маленькие теневые существа, что тащили его прочь, отказываясь подчиняться - они лишь неслись вперёд, приплясывая и подпрыгивая, и злобно хихикали. Ласомбра едва успел дотянуться до выключателя, перед тем, как его затащили на кухню. В каком-то смысле его надежды не были безосновательными, ведь сам здравый смысл, подсказывал ему, что свет должен бы если не разогнать, то в значительной мере ослабить беснующиеся тени. Однако когда свет в прихожей зажёгся, Джим понял, что ошибся. Существа, с которыми ему пришлось столкнуться, не были порождениями тьмы, их тени были лишь их отражением в материальном мире, при свете обретшие более чёткие контуры. Тринадцать, судя по всему, изуродованных и жутко деформированных тварей, когда-то, быть может, имевших человеческие черты, но теперь они более походили на нечто совершенно чуждое этому миру - каждая тень была уникальной, только две черты были у них общими: маленький рост - то ли дети, то ли карлики - и небольшие искривлённые рожки.
Сопротивление было бесполезным. По крайней мере, пока. Процессия быстро миновала кухню, затем ещё один коридор. Несколько теней подпрыгнули и повисли на дверной ручке, открывая выход на улицу. И как только они преодолели порог дома... Джим едва не запаниковал, поняв, ЧТО произошло, и КУДА его затащили уродцы, будь они трижды прокляты! Покорёженное и полуразрушенное строение перед ним мало походило на тот дом, куда всего минуту или две назад вторглась стая. Мёртвая, потрескавшаяся земля не имела ничего общего с бархатными газонами Футхилл-парка, а изломанные и искорёженные белые стволы и ветви мёртвых деревьев больше походили на костяные истуканы самих себя, выбеленные длинными, очень длинными веками.

Сумрак.
Сумерки Этого Мира, овеществлённая эстетика чёрно-белых фильмов без начала и конца - вот чем был этот мир. Вернее не мир даже, изнанка. Подкладка того пальто, что мы привыкли именовать матерью-Землёй.
Руины домов - серые, потрескавшиеся, с проваленными крышами и заваленными мусором прозубинами окон. Там, где прежде стояли машины - теперь пустота или, будто в насмешку, ржавый остов. Ни людей, ни звуков борьбы в гостиной, ни шума большого города.
Ничего.
Тишина. Ватная, по-особенному глубокая и столь же по-особенному пустая.
Но черти - теперь Джим их видел - стали материальными. И враз понял, что когда-то они были людьми. Храбрыми или гордыми, трусливыми или чванливыми. Плели перед Джимом свой хоровод изуродованные страданиями, одиночеством и чем-то ещё обезумевшие души, расставшиеся с телами очень давно: не помнящие кто они, но верные своему хозяину. И теперь, когда им дали волю, они хотели сполна утолить свою жажду убийства и мести за свои страдания. Они окружали Джима, они шептали что-то на своих мёртвых языках, а их изломанные фигуры, казалось, сливались с всепоглощающей бесцветностью Сумрака. Пустые глазницы, лишённые глаз, мёртво пялились на Марракеша, преисполненные лишь двух чувств - жажды и алчности. С таким выражением пришедший из Калахарской пустыни полумертвец будет глядеть на водоноса, ибо ни один человек, не знавший истинного голода, не поймёт сего чувства.

А Джим понял.
И в общем-то сам дурак, что не подумал, будто...
Хотя какой дурак. Кто тут мог такое представить.
Здесь, в сумерках, оставшись наедине с собой, своими невысказанными амбициями и потаёнными страстями, Джим наконец мог сбросить маску.
Он переоценил себя, он недооценивал своих Братьев и Сестёр, полагая себя неизмеримо более умным и более могучим - и в итоге попал в ловушку собственного же тщеславия. Предстояло расплатиться сполна.
«Тщеславие - это, пожалуй, любимый из моих пороков»...
Тринадцать бывших теней. Враз более четырёх атаковать не смогут, если хотя бы какие-то законы старого мира ещё продолжают действовать. И Марракеш чуть присел на полусогнутых ногах, едва-едва поворачивая голову по сторонам. Страшные тени?
Окей, будут страшные тени. Не похуй ли, кто тебя убьёт?

Наверное, если бы Хоб был ещё человеком, потуги по перетаскиванию тела Криса Рока могли заставить его взмокнуть. Забавно, не правда ли, что тщедушные с виду люди могут весить дохера в таком расслабленном состоянии, когда мозг уже не контролирует тело. Эван машинально провел рукавом пиджака по лбу, будто там было чему потеть..
На самом деле, подобные размышления лишь попытка отголосков человека в сознании Бруха оттянуть неизбежное. Или это отголоски ритуального братания?
- Знаешь, забавно, Джимми, - проговорил вполголоса Хоб, полагая, что всё равно будет услышан. Между делом, он снял пиджак, направившись к фургону. Не громко щелкнул замок двери, когда бывший боксер положил одежку на сиденье и достал лопату. Он пару раз провернул короткое древко в руке, осматривая вещь будто клинок. "Не плохая вещь, мульти-мать-его-тул" мелькнула быстрая мысль.- Не думал, что когда то займусь подобной хуйней,- продолжил Хобстоун неспешно отходя от фургона обратно, на ходу "раскрывая" лопату в рабочее положение. - Помню, когда впервые этот щегол появился у нас. Не, ну реально, не могу представить, кто вообще мог его обратить, а...- Эван криво усмехнулся. Дорога назад не была долгой, но, Брухе казалось, что время растягивается, а взгляд остановился на неподвижном теле Рока. Вампир остановился в паре шагов от Криса. Повисла короткая пауза. - Скажи, Джим, ты что-нибудь чувствуешь?- внезапный вопрос вырвался из Брухи, голос будто дрогнул. Казалось, что Эван спросил через силу. Взгляд боксера, по прежнему, оставался на Пандере.
- Да, - скорбно ответил Джимми. - Я чувствую субботу.
"А я чувствую" так и осталось не высказанным в слух, лишь быстрой мыслью. Ответом послужила лишь очередная ухмылка- всё не могло быть настолько серьезно, как представлялось Брухе. Только не посреди ночи в каком-то долбаном парке, о котором Эван Хобстоун ничего не знал до этого момента. И уж точно всё не могло быть серьезно с лопатой в руке. Вроде как, должно быть больше пафоса, больше народу, как минимум, их небольшая стая. Чего там ещё не хватает? Бруха не знал. Поставив себя на место лидера, он явно не представлял, что всё закрутится так быстро, так неумолимо...
- Глянь-ка по сторонам, Джимми, не хотелось бы случайных свидетелей,- всё так же, в полголоса, попросил Бруха, на этот раз взглянув на Марракеша. Правда, голос звучал уже тверже. Последние отглоски непонятной херни были безжалостно забиты обратно в дальние уголки сознания мистера Хобстоуна, осталась лишь решимость довести всё до конца и раз и на всегда покончить с этой надоедливой проблемой по именим Крис Рок.
- Крис, парень, ты никогда не был другом,- Хоб сделал шаг, второй, нависнув над телом Пандера и медленно поднимая лопату, намереваясь использовать её в штыковую для удара сверху вниз. Парнишка на земле выглядел совсем уж юно, беззащитно и вместе с тем до крайности жалко со своими бинтами, пропитанными кровью. - Был уебаном каких мало и был Братом. Надеюсь, в аду, тебе будет охуенно хорошо на большой, раскаленной сковородке, - последнее Хобстоун сказал совсем не громко, оскалившись в улыбке: вот оно, то самое реальное чувство, которое теперь уже полностью вырвалось на свободу. Чувство ненависти. "УМРИ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ!".
Через секунду всё уже было кончено: голова Криса была отделена от тела, а лопата, частично, вошла в каменистую почву.

- Давайте!
В следующее мгновение Гаут, Эмиру, Артур и Тьяго отскочили в стороны. Кирстен сделала это чуть раньше, принявшись искать пилочку. Верхняя парта и 4 стула за ней отлетели в сторону Маркуса, упав перед его ногами. Парта тут же развалилась на части, не выдержав такой долгой долбежки. Маркус вскинул меч в направлении оскаленной пасти. Монстр не замечал никого вокруг себя - упрямо влетев в образовавшийся проем он оказался лицом к лицу с мечником. Маркус не стал колебаться и ждать более подходящего момента, а тут же рубанул с верху вниз по диагонали. Меч вошел точно в основание шея, перерубил грудную клетку и вышел с противоположной стороны. Все это сопровождалось диким треском ломаемых костей и брызгами крови во все стороны. Маркус был ошарашен таким исходом - он никак не ожидал что разрубит человека на две части всего одним ударом. То ли дело в адреналине, то ли в том что у парня были хрупкие кости, но факт оставался фактом - две части тела лежали под ногами англичанина. Кровь залила весь пол, вот вываливается пенящееся легкое, еще продолжая немного подергиваться, вот из другой части выступают безумно белые на красном фоне ребра, из под которых сердце выпрыскивает фонтанчики крови. Маркус с трудом подавил подступившую к горлу тошноту и отвернулся чтобы не видеть остального. Ноги отказывались двигаться, из-за жуткого перенапряжения англичанин чувствовал как подрагивают колени. Нужно было сесть, но в этот момент Мак`Алистер услышал как у входа выругался Тьяго.

Хавьер увидев что зомби прыгнул на англичанина хотел броситься на помощь, но первым делом нужно было выяснить насколько опасна сейчас обстановка в общем. Как только обезумевшая тварь влетела в класс, Тьяго перегнулся через парту высунув голову в дверной проем. То что он увидел заставило кулаки сжаться сильнее. Спину на секунду свело судорогой, а затем как будто окатило холодом. По всему коридору трупы учеников корчились и стонали. Кто то уже был на четвереньках, кто-то лишь слабо подергивался, но в через два класса по коридору две обезображенных девушки, все в крови, двигались, покачиваясь из стороны в сторону, прямиком к испанцу. Грязно ругнувшись Тьяго быстро слез с парты назад и увидел расчлененный труб с с торчащими костями и разбросанными органами. Спустя мгновение Хавьер согнулся по палам и его вырвало прямо в кровавую кашу.

Остальные увидев молниеносно мелькнувший меч и разваливающийся на две части труп интуитивно отвернулись, а услышав Тьяго обратили внимание на него. Каждый видел в поле бокового зрения кровавое месиво, но никто не решился взглянуть туда.

Мио оказалась рядом с Риной, которая похоже произошедшего вовсе не видела. Внимание русской было приковано к чему-то происходящему за окном.

Не смотря на всю трусость Рона, как это не странно, но Гаут оказался у него за спиной, прикрываясь Артуром как живым щитом. Когда немец успел оказаться там Рональд не заметил.

Киртсен вооруженная супер пилочкой была ближе всех к Тьяго.

- Да, Мой Лорд! Будет сделано, - торопливо закивал Химег быстро-быстро делая пометки в блокноте химическим - а как же иначе! - карандашом.

– Хозяин добр
– вамнешутки
– важная у подземелья
– сделать мне подарок
– золото вы, всё равно
– выжимать мой
– любимый сок из наших
– ПОНЕДЕЛЬНИК - ПРЕМИЯ!!!

Последнюю строчку он так сильно подчеркнул, что сломал карандаш. И палец.
Зелье Алмазных Костей сделало его кости подобными кристаллам. Прозрачными, твёрдыми, но очень хрупкими. Видать рецептуру надо еще отработать.

Надеясь что ноги не поломаются в процессе, миньон рванул по комнатам - донести до каждого Мысль и Желания Лорда.

Общее

Разговоры. Исследования. Стихло всё. Действия. Не слова. Машина группы слаженная и пониманием промасленная - лечит суставы одного из «суставов» самой себя.
Простыни шум. Расправили. Белизна её стерильная в скачущем свете. Укладывается Ганс, локтём о пол едва слышно щёлкнув, пяткой стукнув неловко. Белые лица. «Доктора его тела». Склонились. Неторопливы и осторожны в круге света движения пальцев. Полумрак. Нонны у дальней стены застывшей силуэт тёмный. Без спешки. Без суеты. Отщёлкнуты крепления. Провёрнуты. Выдернуты из пазов. Снята рука. Старый сустав-шар – прочь. Новый – на его место. Поворот. Щелчок. Поворот. Нет маслам. В них опасность. Помнят «кудесники запчастей». Помнит и «пациент». Нецелевое использование случайного и под руку подвернувшегося – такой же путь к фатальным нарушениям, как и к радостным находкам. С монеткой-орлом-и-решкой игры. Но вы осторожны. Вы умны. Безопасный путь. Внимательность и точность – не заменят опыта, но от многого уберегут. Лучезапястный сустав. Хруст кисти скручиваемой. Замена. Нога. Колено. Бедро. Качуют через белые ладони суставов шары. Из тела Пустого. В Сосуд Полный. Пальцев мелочь. Трудная работа. Сложно удержать. Не дать раскатиться, рассыпаться по полу шарикам-бусинкам. Не растерять фаланги. Не смешать и не закатить под ковёр. Не дать юркнуть в темноту. Не перепутать ничего ни с чем. Быстрее вдвоём. Каждый на своём участке. Транспорт деталей и хранение их – одна. Демонтаж и монтаж – второй. Другая сторона. Быстрее пошла. Есть опыт первых рук-ног. Живей. Хруст. Скрип. Скрутили. Плохая резьба. Делать нечего. Замена конечности целой. Если не сбита, не сломана она – отчего бы и нет. Оправданное решение. Принято – реализовано. Дальше. Движется работа. Текут мысли. У каждого о своём. О том, как ты что-то неизменно теряешь. О том, как обретает новые грани понятие «дискомфорт», когда нога скручивается с хлопком со старой резьбы. О том, как каждая потеря – это шаг в темноту. О том, что окажешься в ней совсем один, когда эти ловкие руки, эти быстрые пальцы – когда они дойдут до шеи и головы. Как исчезнет всё. И эти лица – маски сосредоточенности и цели, за которыми ты так следишь, но которые, кажется, больше не видят тебя, а видят лишь груду частей на белизне простыни. И эти торшеры. И эта картину на стене. Всё. И будет лишь Тьма. Уже есть. Есть роли и есть судьбы. Вот о чём думаешь ты. Ты – сейчас ассистент. Твоя роль? Вне всяких сомнений. Твоя судьба? Есть что-то неприятное в этой мысли. Трудно выразить. Трудно вывести на поверхность из тех глубин, где это родилось. Особенно трудно, когда натыкаешься на требовательный взгляд и понимаешь, что должна была быть здесь, а не Там. Должна была что-то подать. Отложить. Принести. И ты снова в труде. Или снова в борьбе. Или снова в игре. Вот значит в чём тот Ад – та «Жизнь»? – о которой говорил мастер тогда. «Ева. Там всегда есть мысль, которую тебе никогда не дадут додумать до конца. Всегда есть стук в твою дверь. Всегда есть кто-то – кто придёт и заявит своё право на то, чтобы ты была «Здесь», а не «Там». Всегда уведёт тебя от самой себя. Бросит в бездну и круговорот. Но ты не забудешь в них ни тягу к той мысли, ни её ощущение. Она вечно будет недосягаема для тебя. И вечным же будет понимание: она – самое главное. Что-то подлинно важное и утерянное. И тебе никогда не постичь, потому что…», потому что Симон протягивает руку, и ты понимаешь, что хотя он смотрит не на тебя, он требует быть «Здесь», а не «Там». Потому что сейчас на полу – лежит друг, с которым пройдено много дорог. Потому что взгляд его погас, и ты почувствовала это так остро, что обернулась и уронила сустав. Потому что какое может быть «Там»?! Потому что как можно уйти от того, что случается с тобой? Потому что ты – слышал Его голос. Потому что – есть Его Воля и Его Милость. Потому что Истина – не абстракция, но данное тебе прямо. Не найдено. Не солгано. Но взято из «первых рук», насколько только могут быть «первые руки». И ты ставишь голову прекратившего следить за твоими движениями друга на новую основу. Потому. И только потому, что эхо Его слов – ещё звучит в этом мире. Иначе – ты сошёл бы с ума тогда. Иначе – погасли бы свечи теперь. И те двое – не бежали бы, слушая своё сердце. И Ганс – не открывал бы сейчас глаза, чтоб обвести комнату взглядом полным тумана. Могло бы не быть ничего. Но есть – всё.

Дрожу всем телом. Сижу на бездыханном, не шевелящемся теле и на руки свои смотрю. Да ты убийца, Джо. У тебя руки по локоть в крови! И это не аллегория отнюдь, увы. Нет повести печальнее на свете, чем быть убийцей в героическом дуэте. Осуждаю себя за сделанное, но сделанного не воротишь. В каком-то неудержимом порыве ярости набросился, искромсал живого человека. Но ведь он угрожал. Он хотел убить… Девятого? Что за имя такое странное? Я убийством предотвратил другое убийство. Это может служить оправданием?
А кровь красива. Ее брызги разлетелись повсюду, окрасив унылое помещение яркими красками жизни. Она быстро теряет в цвете, меркнет, становится не такой яркой, как в первые мгновения. Печаль мной овладевает. Краски жизни так быстро угасают. Тыкаю пальцем в кровь, смотрю на него и быстрыми росчерками рисую кровью на полу Старую Шшасу, какой ее помню. Озерное чудище, на змея того синего похожее. Только у меня красный получился. Жаль, что кровь у тебя не синяя, человек.
- Прости, я не хотел, - потрепал его за плечо, стал вытирать руки о его одежду там, где не была испачкана в крови, - я больше не буду.
Я знаю, что говорю с тем, кто не слышит. Но вот захотелось поговорить. А свои желания надо удовлетворять, ведь так? Кто его знает, вдруг услышит сквозь пелену смерти.
- Привет, Девятый, - встаю и поворачиваюсь к нему, мило улыбаюсь, мое окровавленное лицо выражает зверское дружелюбие. – А я – Джо. У тебя ведь есть другое имя, правда? У всех есть имена. Девятый – это просто число.
Подхожу затем к нему и протягиваю навстречу все еще окровавленные руки. Обильно кровь уж не сочится по ним, но подтеки и пятна остались. Осматриваю внимательно, как именно сидит в нем кол, чтобы вынуть максимально нежно, приподнимая черного при помощи Макса и стаскивая на пол.
- Значит, тут есть ловушки, - констатирую, пока осматриваю.
За внешней веселостью мне хреново. Я убил человека. Я – убийца, как Симон. Разница лишь в том, что он Агату убил просто так. Чтобы рот заткнуть. Нет, не нравится мне убивать. Хотя кровь – она красивая, когда свежая. Яркая такая, красная.

-Почему Талареш вчера пришел туда, где ты на него напал, Дрого Драксгор? - исправно повторил жрец, огоньки лампад снова болезненно задёргались.
Кто знает, какие процессы оживило заклятье в мёртвой плоти, какие ещё ещё тайны могли поведать останки, но они вольны были ответить лишь на тот вопрос, который прозвучал над ними из уст некроманта:
- Он там ссал.... - с тихим свистом остатки воздуха покинули лёгкие покойника через беспомощно открытый рот, едва под сводами храма прозвучало последнее слово десятника Дрого Драксгора...
Масло огненного кольца догорело, беснующееся пламя свечей и лампад вернулось в норму. Чёрная магия покинула воздух святилища, сгорела в огне, улетучилась через окна и двери и в помещении не было больше никого, кроме живых людей и одного мёртвого.

Выслушавшие указания, офицеры по одному расходились, покидая каюту на корме. Онтис, впрочем, не спешил, продолжая чертить на листе. Мурш, довольный вердиктом капитана, улыбнулся шире обычного и раскланявшись, исчез за дверью. Доргар с поспешностью гранитной скалы встал, вернул перстни на привычные места, прежде чем дал ответ:
-Нас, вашемогущество, на шебеке уже полсотни будет. А если прикажете снять кого, то все одно дело, что они на галеру и вернутся. Так что мы много принять не могём. Ну а если груз какой принять, шатры, бочки или что ещё нужно будет господам воинам, то не извольте сумлеваться, примем всё, что сможем! - поклонился и был таков.

Судно вступало в новый день своей жизни. Поварята хлопотали вокруг котла на камбузе. Мурш с коком отправились в город оформлять заказы на доставку провианта, топлива и прочих припасов. На причале объявилась компания в составе одиннадцати вооружённых до зубов, нагруженных своим неизбежным скарбом орков. Только на этот раз Магрош с подручными головорезами явился к капитану на поклон не просить службы, а уже в качестве членов экипажа галеры, слуг тархионши Алаорской.

На выходе из дверей каюты Занара решительно перехватила новоприбывшая жрица. От её вчерашней застенчивости не осталось и следа. Отодвинув на затылок капюшон рясы, уперев руки в бока, словно заправская хозяйка, она подхватила капитана под локоть и потащила его на экскурсию по его же собственному судну:
-Ваше могущество! При всём должном почтении, принимая назначение, подразумевающее ответственность за телесное и душевное здравие воинов и слуг ваших, я не имею права не обратить ваше внимание на грубые нарушения условий проживания экипажа! Прямо над камбузом болтаются на верёвках разлагающиеся трупы, куски которых, возможно скоро начнут падать в котёл или на сковороды. В подофицерской, где обязаны жить ваши и мои помощники, вместе с живыми содержатся единицы нежити. Более того, там же устроена мертвецкая, где уже несколько дней содержатся трупы, я даже не знаю, чьи, отравляющие воздух зловонными миазмами. Причём под нарами в этом же помещении хранятся съестные припасы, которые вашему же экипажу ещё предстоит есть. Я не могу ручаться за здоровье ввереной мне команды в таких условиях! И это ещё без результатов осмотра кают и трюма! -
Зола поставила капитана перед дверью каюты и, затаив дыхание, распахнула её...
У капитана потемнело в глазах, а несчастный желудок едва не вернул завтрак прямо на носки капитанских сапог. По крайней мере вкус пирога капитан вспомнил с поразительной отчётливостью...

Получатели: Занар.

Взгляд мисс Штайн был простодушен, а в ответе не прозвучало и доли иронии:
- Да разве после такой попойки можно спокойно уснуть? Их как минимум стошнит где-нибудь наверху и мне прибавится работы.
Однако, оценив связь слов, сказанных Батлером, с выражением его лица, она оторопела, еще раз посмотрела на потолок, будто там был написан ответ и, наконец стряхнув растерянность, со свойственной ей педантичностью и строгостью осадила, как ей показалось, любопытство Рика:
- Мистер Батлер, в дела подобного рода, называемые личной жизнью хозяев, я не имею полномочий вмешиваться, - и покраснев до кончиков ушей, уронив ключ а потом не сразу попав им в замочную скважину, Джейн наконец закрыла кладовую, кивнула в знак прощания и удалилась в сторону входной двери - определенно к своим розам.

Около полуночи (или чуть более) микроавтобус остановился напротив полицейского участка. Несмотря на позднее время, трёхэтажная твердыня Добропорядочности сияла всеми возможными окнами. На стоянке белели борта патрульных машин, синие фуражки мелькали возле забегаловки рядом, а какого-то несчастного в малиновой толстовке прямо на глазах Джима двое рослых копов бодренько запихали в неприметную стальную дверь. Кажется, малому предстояла весёлая ночь. Оформлять его, судя по всему, собирались далеко не сразу… и Джим неплохо представлял себе, как LAPD будет развлекать своего маленького ночного друга.
Мальчик… вернее нет, уже никакой не мальчик, а молодой и амбициозный сотрудник Бюро, ровным шагом перешёл улицу и вежливо посторонился, пропуская в дверях участка какую-то измотанную женщину, похожую на Сару Коннор. Та резко говорила по телефону, кажется, объясняя адвокату, какую именно истину бедняге предстоит отстаивать в суде.
Не обращая внимания на традиционную суету в тесном помещении приёмной, провонявшем хлоркой и обвешенном фотопортретами разыскиваемых преступников и разнообразными инструкциями касательно того как обезопасить ваших детей или защитить комнатных рыбок от маньяка, Джим-Дерек прошагал прямо к деревянной стойке, отгородившей дальнюю треть помещения.
Девушка в синей форме вскинула на него глаза, вопросительно приподнимая брови. Улыбаться у неё сил уже не оставалось – больно долгой выдалась смена.
А вот Джим сверкнул профессионально-холодной выверенной улыбкой, которой его обучили на курсах управления толпой в Квантико.
- Агент Махоуни, ФБР, - представился он, продемонстрировав девушке водительские права. – Я хочу видеть лейтенанта, и дело не терпит отлагательств.
Девушка пробежалась взглядом по правам и будто бы приосанилась, осознав принадлежность к чему-то значимому и весомому. Она полоснула строгим взором по дежурному офицеру в углу и звенящим от рвения голосом почти воскликнула:
- Сию минуту, сэр. Тайсон! Проводи к лейтенанту. Из ФБР, - значительно добавила она куда тише.
Дерек Махоуни спокойно кивнул, будто и не ожидал ничего иного. Через пять минут дежурный офицер открывал перед ним стеклянную дверь на третьем этаже, где, в просторном кабинете с неистребимым запахом мужского одеколона от «Лакост» обитал тучный мужчина с острыми залысинами и съехавшей к пузу кобурой табельной «Беретты». Как утверждали таблички на столе и на двери, внука мамонтов звали А.К. Саммерс.
- Сэр. Пришли из Бюро, - представил агента провожатый и поскорее ретировался. Взгляд лейтенанта Саммерса мигом потяжелел, он поднялся из-за стола, но Дерек Махоуни опередил его и сейчас. Он всегда и везде был первым.
- Агент Махоуни, ФБР, - права оказались прямо под носом лейтенанта Саммерса. Этот всматривался в них дольше и внимательнее, потом крякнул и кивнул.
- Федералы… с чем пожаловали, агент? Опять террористы?
Похоже, серые костюмы начальник участка не особенно жаловал.
- Никоим образом, лейтенант Саммерс, - ещё одна отрепетированная улыбка. – Ничего настолько серьёзного. Бюро интересует несчастный случай, произошедший в стенах подведомственного вам отделения некоторое время назад. Речь идёт о…
- Психованных придурках, - коп грязно выругался, опускаясь за стол. – Садитесь, Махоуни. Эта херня мне уже всю плешь проела. Комиссии по правам баранов осаждают шефа со вчерашнего утра. Хорошо ещё, пресса пока не пронюхала, но как узнают о том, что эти кончились прямо в «парилке»… очередной ушат говна на меня, а… впрочем, извините. Просто…
- Я понимаю, лейтенант. Уверяю вас, я не собираюсь переводить на вас все стрелки.
- Всегда так говорят, - буркнул Саммерс без прежней злобы. – А когда в газетах снова начнут ныть, что у нас полицейский беспредел как при старине Брауне, что Калифорния – филиал ГУЛАГа, на кого все шишки посыплются? Уж точно не на Стоуна, и не на комиссара.
- Стоуна? – прервал излияния толстяка Махоуни, вольготно расположившись в кресле.
- Ага. Дежурил в ту ночь. Ну а что он бы мог сделать? Эти кретины, знаете, те ещё шизики! Их не ко мне надо было, а в Эйгена Блёйлера сразу!
Коп внезапно перестал не нравиться Джиму. Злобный, сварливый, наверняка с руками по локоть в кокаине, он, тем не менее, пытался закрыть подчинённого… и в общем демонстрировал вполне себе понятные и приемлемые моральные установки. Обычный коп, не хороший и не плохой. Джиму даже стало интересно, как он взгромоздился в лейтенантское кресло. Ловил ли настоящих бандитов, или покрывал мелкую проституцию? Был ли когда-то стройным, подтянутым, сильным – или, напротив, с первых лет службы знал, что дорога наверх пахнет грязными баксами, и забил на попытки хоть что-то сделать с ночными улицами города? А может, он и сейчас лично участвует в задержаниях, напялив на пузо бронежилет и ввинчивая торец дубинки в печень очередного мекса? Может, он искренне ненавидит ублюдков, расстреливающих детей в школах, и своими руками сбросил с пирса мешок с человеком, до которого публичному правосудию было не дотянуться? Тем временем, коп перешёл к конструктиву:
- … понимаете, если я чем-то могу помочь: говорите.
- Можете, - Дерек сделал вид, что цитирует Учебник Настоящего ФБРовца. – Мне нужен доступ к записям камер внутреннего и наружного наблюдения за ночь, плюс-минус час от происшествия. Мне нужен доступ к личным вещам покойных, если их ещё не изъяли детективы – иногда они бывают похвально расторопны. И я хотел бы поговорить с офицером Стоуном, если он присутствует в участке. Не переживайте, вашего личного участия не требуется – уверен, у вас куча более важных дел.
- … - лейтенант пригвоздил вампира к креслу ледяным взглядом. – Вот как… понял я, к чему вы клоните… но их не могли убить прямо посреди участка, агент Махоуни. Не. Могли. Вы же это пытаетесь выяснить? Зачем ещё вам могли понадобиться видеозаписи, которые криминалисты облизали два раза. И ещё раз оближет лично комиссар полиции, перед тем как говорить с репортёрами.
- Я хочу внести окончательную ясность в это происшествие. Погибшие проходили как свидетели по делу об опасном маньяке, лейтенант, и правила требуют от меня наличия аб-со-лют-но полной отчётности по любой мелочи в этом вопросе, - отчеканил Дерек и поднялся, показывая, что время фамильярностей окончено. – Меня интересуют не бредовые предположения об их возможном убийстве, а просто информация о последних минутах их жизней. Быть может, это сможет помочь. Каждая мелочь важна.
- Каждая… - помедлив и остывая, согласился Саммерс. – Извините, если погорячился. Вас проводят вниз, Тайсон покажет, где что, и познакомит с нужными людьми. Если что – я буду на месте.
Он протянул Дереку руку. Махоуни, помедлив пару секунд (преодоление вбитой на курсах в Квантико формальной дистанции с представителями «плебейской» полиции), крепко пожал её.
- Спасибо за содействие, лейтенант. Я не буду нервировать вас дольше необходимого.

Пришел Локер с похорон, погрустил немного, отдохнул. Прохвоста Шипа выслушал пренебрежительно, хмыкнул недоверчиво, но монеты взял. Как-никак жест доброй воли же.

— Делиться - дело хорошее, конечно. А вот уловки твои, на счет "до договора", "после договора", "вместе убили", "по отдельности".. не нравятся они мне чота. Не способствуют такие рассуждения обстановке благоприятной в коллективе, только лишь недоверие зарождают. Не нужны мне из-за двух монет, снятых с трупа, ни споры, ни торги, ни прочая поебень. Не затем я шел к колдуну Мельнскому. Хочешь делиться - делись, там гляди и я поделюсь когда, если че - не жадный. А если не хочешь - и хуй с тобой. Только не надо на меня вешать какие-то мутные обязанности, принуждать действовать по каким-то выдуманным правилам, закрепленным несуществующим "договором", и вообще забивать мне голову бесполезной пиздоболией. Пожалуйста.

После беседы с Шипом Хурт поднялся и направился к Мелиссе, помощь предложить, если еще требуется. А то ж в одиночку с такой тушей быстро не справиться, и раз с похоронами покончено, а новых занятий у Локера не появилось, отчего бы не помочь?

Новость об авансе была шикарная. Денег колдун предложил именно столько, сколько Хурт себе и представлял - дохуя. Настроение улучшилось сразу. Не то, чтобы наемник готов был в пляс пуститься, но заябись на душе стало. Не зря же всё.

Пирожки оказались с мясом, теплые и ароматные. Сложно будет остановиться на всего-то парочке. Вон девчонка уже штук пять умяла, сидит отдувается, но руку тянет к шестому под одобрительным взглядом Джейн.

Гравий, внезапно зашуршавший за пределами дома, возвестил о прибытии автомобиля. Девчонка с былой прытью, несмотря на съеденное, в две секунды возникла у окна, а затем с криками "Уи! Уилли!" бросилась встречать неизвестного Рику гостя к вxоду.
Джейн, как ни странно, отправилась туда же и сразу за xлопком открывшейся двери зазвенел молодой мужской голос с нотками задора:
- Джейн, котенок, опять баловалась тортиками? Или все же решила последовать моему совету и набрать десяток килограмм?
Распорядительница на это отшучивалась чем-то таким же едким, но на перебранку это было мало поxоже.
- Обезьянка, слезай, - с шутливой строгостью говорил он уже девчонке, что повисла у него на шее. Дядюшка Уилли слишком стар для подобныx кульбитов.
Спустя мгновение "дядюшка" наконец попал в поле зрения Ричарда.

Криса никто не замечал, это было хорошо, так что он подсел к черноволосой девушке и парню, которые были за стойкой. Он улыбнулся девушке.
- Вижу вы двое скучаете. - сказал пандер, всё так же лыбясь.

- В таком случае, ваше зрение вас подводит, - холодно ответила девушка, даже не удостоив Криса взглядом, в отличие от её спутника - но реакция того ограничилась лишь спокойным взглядом, затем он вновь повернулся девушке.

- Ну зачем же так холодно. Сидите здесь вдвоём и даже не выпьете, может я могу предложить вам что-то стоящие? - отступать Крис пока не хотел, хотя у него всегда были проблемы с общением.

Пандер понимал, что перед ним сидят два равных хищника. Собственно, все вампиры в этом помещении были таковыми. Наконец девушка повернула голову и посмотрела Крису в глаза. Ему на секунду подумалось, что от этого её взгляда иной собеседник вполне мог бы покрыться инеем.
- Что ты хочешь предложить? - девушка прищурилась.

Крис был заинтригован и возбуждён, если конечно эти чувства можно отнести к такому трупу как он. Ему всё это напоминало охоту, только он охотился не на человека.
- Значит я тебя заинтриговал, не бесплатно конечно, но это того стоит. Не знаю, но не пробовала ли ты кровавую мэри разбавленную амфетамином или экстези? - пандер провёл пальцем по шее, показав какую кровавую мэри он имеет виду.

- Не интересует, - коротко ответила девушка, нахмурившись.
- Молодой человек, неужели, по вашему мнению, мы похожи на наркоманов? - вдруг обратился к Крису компаньон девушки, теперь его внимание всецело вернулось к Пандеру.

- Ну что вы, в моём запасе есть не только такой товар, это лишь было одно из моих предложений. Есть более чистый товар, настолько чистый, что ни с какой наркотой не сравнится. Если вас не интересует гемоглабин с приправой, то может вам нужно что-то более выдержанное и древнее. - наверняка эти двое поймут слово древнее и станут ассоциировать с кровью старых вампиров, а их кровь, как многие могли слышать, незабываемая.

На сей раз девушка с парнем переглянулись.
- И что же за предложение? - с сомнением спросил последний. Крису не нужно было быть талантливым психологом, чтобы понять - собеседники клюнули.

- Значит вам интересно, я рад что нашёлся покупатель, а то мой босс не любит задержек. - Крис постучал по своей голове.
- Но здесь думаю слишком много ушей, я припарковался у клуба, жду вас снаружи, там всё сможем обсудить. - улыбнулся пандер и не спешно пошёл прочь, он знал, что эти двое так просто не откажутся от такого. Крис вышел из клуба и направился к машине, сев в неё он стал дожидаться. В голове пандера лишь проносилась мысль "Главное чтобы проканало и я не получил пизды".

Слегка озадаченные Собратья остались в зале ещё на какое-то время. Но в итоге всё-таки решили выйти. Вскоре они подошли к автомобилю.

- Всё же вы решили, очень хорошо. - Крис глянул по сторонам, делая вид, что выискивает ненужных слушателей.
- Так, всё довольно просто, вы платите, я даю товар. Он конечно не со мной, я же не дурак чтобы возить пакеты в этой колымаге. Цену можно обговаривать, но стартовая цена за пакет столетнего 800 баксов. Есть конечно и подороже и по старше, но не знаю потянете ли вы. Ваш ответ? - заинтересовано спросил в конце пандер.

- Восемьсот за единицу витэ столетнего вампира? - решил уточнить парень.

- Ну примерно так, может минус пару лет, но не это же важно. Главное вкусовые свойство и не только. Да именно 800, это я даже скинул сотню другую, уж очень вы мне понравились. Но это всё, больше скидок не будет. Скажем первая покупка, а потом, если вам понравится, а вам охренеть как понравится, цена будет обычной. Надеюсь так понятней. - дополнил пандер свои предыдущие слова.

- И обычная цена - это...? - спросила девушка.

- от 1000 до 1500, донорам тоже отстёгивают знаете ли, а они жадные до ужаса и чем старше, тем больше они хотят. А сейчас у нас товара много, а покупателей мало. - ответил пандер девушке, удостоив её улыбки дилера.

- Оке-е-ей... Допустим. И что для этого требуется?

- Вы едете со мной, платите, а я приношу вам товар. Только наликом и никаких чеков. Если конечно у вас есть деньги. - снова ответил на вопрос Крис.

Они снова переглянулись, и девица вдруг заявила:
- Мистер, я не знаю, кто вы, но у вас явно не всё в порядке с головой.
- Не смейте больше тратить наше время, - сказал молодой человек. Пара развернулась и неспешно направилась обратно в клуб, ничего не пояснив.

- Ну тогда по старинке. - проговорил пандер, быстро вылезая из машины. Крис подбежал и размахнулся рукой, направляя кулак в парня.

Но атака не вышла неожиданной, хотя инициатива осталась за Пандером.
- Вик! - крикнула девушка, и парень обернулся на атаку. Удар чуть было не сбил его с ног, но тот удержался, сделав шаг назад и приложив руку к ушибленному месту. Встречной атаки с его стороны не последовало. Но что-то в парне изменилось, и Крис скоро это понял. Перед ним стоял более сильный хищник. Возможно, самый сильный из всех, кого Пандеру довелось встречать в своей не-жизни. И сейчас этот хищник стоял напротив Криса, глядя на последнего немного удивлённо, словно не верил в то, что Пандер только что сделал.
Девушка же, будто забыв обо всяких мерах предосторожности, ринулась на Криса в попытке схватить его за руку. Её тонкие, но необычайно крепкие пальцы обвили запястье каинита - Пандер готов был поклясться, что заметил довольную улыбку, всего на мгновение озарившую красивое лицо девушки, прежде чем испытал невообразимую боль, пронзившую его правую руку от запястья до самого плеча. Но кожа на предплечье Криса не полопалась и не покрылась угольно-чёрными трещинами вдоль вен, как это обычно бывает при закипании крови. Положение спасла необычайная стойкость Пандера. Однако он всё же получил приличный ожёг и потерял немного своего витэ.

- Сучка. - прошипел пандер, либо он либо они, у Криса был шанс, хоть и совсем маленький, нужно было хоть что-то делать. Он попытался отдёрнуть свою раненую руку от девушки, а сам тут же направил костяшки пальцев в её грудь, за первым ударом, последовал и второй. В этот момент, ожоги стали спадать и вовсе исчезать, пандер не желал больше погружаться в торпор.

- Роуз! - выкрикнул полноватый парень, затем, кажется, разозлился. - Ах, ты, урод! - и он неистово ринулся тараном на Криса, припечатав его к машине. Роуз тоже не растерялась, двигалась она уже не так резво, но всё-таки смогла схватить Пандера за горло и... Ничего не произошло. Девушка, поняв, что её атака провалилась, тут же отскочила на несколько метров назад, приготовившись защищаться.

Пандер будто озверел, его уже начинало не волновать, что на него прёт второй хищник, который к тому же и сильней его, да ещё припечатывает к машине, делая неплохую вмятину в ней и в самом Крисе тоже. Попытка девушки сотворить свой смертельный фокус не удался. Это было как раз кстати, сам пандер лишь обхватил руками парня, пытаясь заключить его в крепких объятиях. В тот же момент его тело начало исцелять само себя, раны были поверхностные, но чем их меньше, тем лучше.

Виктор, будучи схваченным, тут же попытался высвободиться, но его сил не хватило. Девушка же отступать всё никак не желала. Воспользовавшись тем, что Крис занят и не способен уклоняться от атак, она, в два шага оказавшись рядом с ним, вновь предприняла попытку схватить его за шею, что в этот раз удалось ей с большей лёгкостью, чем раньше. И перед тем, как вонзить клыки в шею Виктора, Крис испытал ещё более ужасную боль, от которой едва не свело шею и челюсти. Но Пандера вновь спасла сверхъестественная стойкость его организма к подобным вещам. Кровь его закипела, вены на шее полопались, кожа вздулась, но такого рода урон регенерировать не так сложно.
Впившись в шею Тремера - теперь Крис окончательно понял, на кого ему посчастливилось нарваться, - он успел вытянуть немного витэ из последнего, сильно рискуя поджариться ещё раз, однако потерял он больше, чем приобрёл.
На сей раз Вику удалось вырваться из захвата и оттолкнуть Пандера. А вот атака девицы потерпела неудачу.

Уже не первый раз пандер получает смачных люлей, но его не-жизнь научила кое чему, быстрому бегу и ловким рукам. Крис отпрыгнул в сторону и живо запругнул в машину, захлопнув за собой дверь и заперев её, чтобы те двое не смогли её открыть, хотя выломать вполне смогут, но понадобиться время. Крис действовал быстро, хоть каждое движение отдавалось криком боли, голода и ярости. Ключи были на месте, так что оставалось лишь повернуть их и нажать на газ.

Роуз - девушка, умеющая касанием кипятить кровь, - как оказалось, умела ещё кое-что. Возможно, если бы она сделала это раньше, исход боя мог бы стать иным. Она не стала гнаться за Пандером, она даже не сошла с места. Лишь неслышно проговорила какие-то слова и протянула руку к нему. Каково это чувствовать, как рвутся и иссушаются твои внутренние органы? Крис это прекрасно смог ощутить. Помимо прочего, витэ, которого, казалось бы, ни осталось ни капли в теле каинита, хлынуло из носа и рта, устремившись навстречу девушки. Но стекло автомобиля стало преградой для нескольких красных струек, переплетающихся в воздухе, и вся кровь осталась на нём.
Но второй Тремер не собирался стоять на месте: подбежав к автомобилю, он сначала дёрнул за ручку двери, но когда та не поддалась, парень со странной лёгкостью запрыгнул на крышу - это при его-то весе - и уцепился за её края прежде, чем машина успела сорваться с места.

Крис нажал на газ из-за всех сил и погнал, что есть мочи, выжимал из машины всю её дряхлую мощность. Ему надрали жопу и это не удивительно, не хер лезть на двоих сразу и на сильных упырей.

Крис доехал до конца улицы, ночью она была практически безлюдной, хотя возможно пандер просто не замечал никого. Он повернул и поехал вперёд разгоняясь ещё больше.

Виктор продолжал держаться за края машины, как мог.

Крис гнал как сумашедший, понимая что если замедлиться, говнюк сверху оторвёт ему башку, это было даже забавно, от чего пандер стал истерически ржать. Он отпустил педаль газа и с размаху нажал тормоз.

Возможно, первый раз за всю историю клана Тремер, вампир смог взлететь безо всякой Тауматургии - немного физики, разве что. Это было явное торжество науки над магией! Виктор, ожидавший каких угодно автомобильных манёвров, но только не такого подлого, отцепившись от крыши, полетел вперёд, подобно супермену.
О мягкости его приземления на асфальт говорить и вовсе не приходится, всё-таки инерция была не шуточной. Прокатившись пару десятков метров, искалеченное тело Тремер осталось лежать неподвижно. Крис бы, наверное, тоже отправился в полёт через лобовое стекло, если бы вовремя не сработали подушки безопасности, когда автомобиль завертело, и тот, сбив пожарный гидрант, врезался в фонарный столб.

Крис на секунду замедлился, он не сразу понял, что его спасли подушки безопасности, наука вещь полезная. Но вот машина была уже не та, возможно пришла в негодность, одна проблема. Вторая, был лежащий вампир и наверняка через пару секунд он встанет. Так что пандер вылез из покалеченной машины и побежал или лучше было сказать заковылял, к лежащему врагу. Крису нужно было ещё немного времени, пока эта сволочь не очухается.
Добежав до нужной цели, пандер не медлил ни секунды, он как голодный зверь набросился на свою жертву. Открывая рот с клыками и направляя их в шею вампира, слово каннибализм не для такого случая.
Крис почувствовал себя намного лучше, кровь другого вампира разливалась по его телу, заживляя полученные раны. На этот раз ему немного повезло, но рано радоваться. Схватив труп, пандер поволок его к машине, он хотел понять, можно ли вообще на ней ездить. Уже понятно что нет, машина в смятку, а на руках труп, тащить его будет долго. Крис глянул в даль, чтобы узнать, едит ли кто, светят ли фары в далеке.

Через некоторое время, стали видны фары и машина вскоре остановилась рядом.
- Помогите. Он выскочил прямо по среди дороги, его надо отвезти в больницу. - начал тараторить пандер, когда водитель вышел из машины и попытался помочь перенести труп. Но не успел, Крис вцепился тому в горло, ещё немного живительной крови не помешает. В конце он перетащил водителя в отключке на заднее сидение, а вампира запихал в багажник. Крису сегодня повезло, в машине тоже был навигатор и уже через минуту, он ехал по нужному адресу, чтобы оставить тело в переулке, как и просил мумия. Оставив тело там где нужно, Крис смог порыться в вещах водителя, который был ещё живой, незачем разбрасываться трупами в городе, где орудуют камарильцы. После поехал подальше от всей этой межконтинентальной проблемы, припарковавшись где-то в парке. Крис нашёл карандаш и бумагу в бардачке и написал записку водителю:
"Не будь таким наивным и купи себе пушку побольше. И да, спасибо за помощь.
PS: Лучше тебе молчать об этом!"
Оставив записку на водителе, пандер вышел из машины и ушёл подальше, прихватив с собой карту, что он нашёл в бардачке, всё же лучше, чем ничего.

Даунтаун, 0:11 am, 2015/10/31

Но ответом ему была тишина. Тогда Питер выждав еще несколько минут повторил свой призыв. Послышались заглушенные чем-то шаги, а затем какой-то шум. Питер догадался что его держат в палатке или шатре. Этим и объяснялось то что все звуки были приглушенными, а самое главное что он не чувствовал на коже дуновение ветра. Теперь шаги того кто приближался были слышны достаточно хорошо, из чего Питер сделал вывод что незнакомец совсем близко, и в этот момент он получил сильный увесистый удар в челюсть, поваливший его на бок. Из-за веревок, Питер не мог вернуться в прежнее положение, да и вообще пошевелиться. А незнакомец тем временем не очень громко, но достаточно разборчиво и злобно произнес:
-Не шуми, тварь церковная. Сейчас ночь. и ребятам нужно выспаться, а утром отдохнувшие они тебя с начало за пытают, а потом отрубят твою голову. Но это если ты будешь вести себя тихо. Если же будешь шуметь, то быстрая смерть тебе не грозит - с начало помучаешься от сладких ощущений сдираемой кожи, а потом тебя подвесят на дереве в пример остальным. Все понял, выродок церковный?
А челюсть-то больно сводило. "Нехило влетело!" - подумал Питер с каким-то даже весельем, что было достаточно странно в его ситуации.

Гаут прильнул к стене, быстро оглядываясь по сторонам. В пяти шагах от него, убивают Тьяго. Маркус геройствует на лестничной площадке. А девки, точно отмороженные дуры, дернули в одиночку и теперь кого нибудь из них, судя по всему, убьют. И плевать, а вот потерять Маркуса и Тьяго ой как не хотелось. Во внутренностях стало холодно, Тьяго не сумел побороть своего противника и упал, чем безумный мертвяк сумел воспользоваться. Перед немцем встал моральный выбор, бежать на выручку к англичанину, рискуя скорее помешать, чем помочь… или спасать Тьяго, чье положение заметно ухудшилось. Бежать к девчонкам… не рационально, они обуза. Почти что впервые, Гаут Шредер оказался в столь… неоднозначной ситуации.
Юноша громко выругался, давая эмоциям выход. Именно то, что ситуация весьма дурацкая, заставило его на секунду сомневаться. Шредер достал из сумки нож и крепко сжал его. Бросив беглый взгляд вниз «Он слишком гордый, такими темпами подохнет скоро… герой херов», Гаут быстро но осторожно подошел сзади к чудовищу, пытающемуся откусить кусочек Тьяготины и, наклонившись, вонзил лезвие в ухо под прямым углом, чтобы достать до мозга. По опыту, Гаут надеялся, что лезвие не застрянет, противник на секунду растеряется… и тогда Шредер успеет достать нож и воткнуть в щеку, чтобы заклинить челюсть и повредить связки. Удар в мозг может не лишить мутанта стимула кушать Тьяго, так что челюсть также нужно быстро и резко заблокировать.
Немец действовал наперекор сложившейся ситуации, действуя быстро и максимально хладнокровно, насколько позволяла деформированная психика. Сомневаться и бояться можно позволить себе потом… когда он будет в безопасности.

Маркус слышал тихие шаги за перегородкой. Вернее это были даже не шаги, а хлюпающие влажные шлепки по бетонным ступенькам. Маркус аккуратно, чтобы не поскользнуться на замызганной лестнице, спускался вниз к площадке между пролетами. Кровь прилила к голове, в висках отдавался стук сердца, которое от адреналина готово было разорваться. Спустившись на площадку Маркус приготовился к атаке и вышел из-за бетонных перил, служащих перегородкой. Если бы не постоянные тренировки, развившие рефлексы Мак`Алистера он бы наверняка превратился в одного из тех изуродованных учеников, чьи тела сейчас валялись в коридорах второго и третьего этажей. Но Маркус был готов. Сердце бешено стучало, англичанин чувствовал что задержал дыхание и ощущал себя двигающимся как во сне. Вместо ясного чистого сознания, как на тренировках по фехтованию, когда хладнокровие позволяет мгновенно оценить ситуацию, Маркус видел все как в тумане, не осознавая, а скорее инстинктивно делая верные движения. Вот Юдзи, которому оставалось ступеньки 4 до конца лестницы, резко прыгнул вперед. Удивительно как человек может так прыгать, но этот ученик-монстр взмыл в воздух на два с половиной метра, оказавшись на одном уровне с головой Маркуса, мгновенно выбросив вперед свои окровавленные руки, явно намереваясь схватить англичанина. С рук Юдзи кровь полетела в лицо Маркуса, но тот и без того был с ног до головы испачкан, но в любом случае Маркус этого даже не заметил. Он даже подумать не успел - его тело само упало как подкошенное, тем самым спасая от прыжка чудовища, а рука с мечом вылетела вперед, не целясь, а просто стремясь попасть хоть куда-то. Юдзи перелетел через Алистера, меч вонзился ему в мягкую плоть живота. Руку Маркуса дернуло, и меч вырвало из его ладони. Из-за неудавшегося прыжка, траекторию которого еще и нарушили ударом меча, Юдзи улетел головой в стену, шмякнувшись с хрустом ломаемых костей шейный позвонков, и повалился бесформенной грудой на площадке.

Гаут взбежал по лестнице, но в отличии от девчонок - не ринулся дальше по коридору. Немец понимал что как бы то ни было, а безопаснее будет с двумя здоровыми качками. Хотя, конечно, если Шредер почувствует, что этим двоим не справится, он быстро сделает ноги. Англичанин сдал спускаться по лестнице, в то время как испанец занял позицию напротив лестницы - Гаут стоял сбоку и мог видеть обоих. Вот англичанин ступил на лестничную площадку, и в это мгновение, движение за спиной Тьяго отвлекло немца. Тот ученик, что до этого хрипел и дергался как в агонии, вдруг замер. Его тело расслабилось, а потом оно как будто собрался в комок, поджав к себе руки и ноги. Испанец был нервно следил за тем что происходит на лестницы, и не обращал никакого внимания на то, что происходило за его спиной. Гауту стало интересно, что же будет дальше, поэтому он решил просто наблюдать.

Тьяго видел как спускается Маркус. Он сжал покрепче осколок в своей руке - если понадобится - он зашвырнет его в Юдзи. В своей меткости он не сомневался - в регби ему приходилось и на куда большие дистанции попадать с большой точностью. Вот Маркус спустился на площадку и приблизился к перегородке, но тут Тьяго заметил взгляд Гаута, который с пристальным вниманием смотрел куда-то ему за спину. Мурашки мгновенно пробежали по всему телу - он больше не слышал хрипов того ученика. Тьяго просто рванулся вперед что было сил, оборачиваясь на ходу, и похоже это спасло его жизнь - мимо его лица как раз мелькнули руки монстра. Выставив ногу вперед, резко ей затормозив, Тьяго отклонил корпус назад, разогнувшись дугой, а потом резко собрался обратно, запустив осколок со всей дури, придавая ему огромную инерцию своего собственного тела. Хавьер был уверен, что ученику просто снесет голову бетонным куском пущенным с такой силой. Поэтому удивлению Тьяго не было предела, когда ученик за какую-то долю секунды успел поднырнуть под камень, и тут же рвануть вперед на Тьяго. Кусок улетел куда-то в класс. Испанец просто не был готов к такому повороту событий. Мощный удар об пол, и железная хватка на корпусе. Тьяго успел сгруппироваться - только по этому не ударился головой об пол. Монстр схватил его за корпус в каком-то подобии объятий и попытался вгрызться в шею. Амарилья увидев открывшуюся пасть уже понимал что будет дальше. Он уперся руками в горло твари, не давая ему приблизиться к своей шеи, или любой другой части тела. Но к удивлению Тьяго монстр был чудовищно силен. Тьяго был сильнее почти любого из своих сверстников, но эта тварь судя по всему была даже сильнее чем он. Долго Тьяго не удастся сопротивляться.

Рональд помнил по отрывкам криков что-то про крышу. Голова кружилась, и его похоже начинало тошнить. Но он старался как можно быстрее добраться вдоль стены, к лестнице, ведущей на крышу, к бассейну. Впереди послышался испуганный вскрик, как раз в этот момент Рональд поравнялся с девочками, которые замерли напротив заветной лестницы на третий этаж. Это были обе японки, и они смотрели дальше по коридору. Проследив за их взглядом Артур увидел как иностранки замерли дальше по коридору, а рядом с ними был какой-то ученик, почему-то стоящий на четвереньках.

Кирстен, сжимая ладонь, Рины промчалась по коридоры, даже не остановившись рядом с лестницей ведущей на крышу. Нужно было отсюда валить, и как можно скорее. Но не успела она пробежать оставшейся части по коридору как вспомнила о том, что русская была немного странной и предупреждала заранее об опасности. Она остановилась чтобы спросить девочку не угрожает ли им что-нибудь впереди, но русская сейчас была какой-то ватной. Глаза её ни на чем не фокусировались, а сама она явно не соображала что её куда-то тащат. Рина отчего-то постоянно вздрагивала, но Кирстен явно не замечала. И тут Кирстен заметила двигающуюся тень - прямо за Берген была лампа, и потому тень попала в поле зрение. Не раздумывая Кирстен со всей силы толкнула русскую от себя, а сама шуганулась в сторону. Как раз где она только что стояла - приземлился на четвереньки ученик, и уставился своими странными бегающими глазами прямо на Кирстен. Ноги ученика согнулись, он явно намеревался совершить второй прыжок.

Эмиру и Мио бросились бегом по коридору, к лестницы на крышу. Перед ними в десятке метрах неслись норвежка с русской. Но тут эта парочка замерла, что привлекло внимание японок и заставило их тоже в недоумении остановится. Высокая норвежка обернулась и к русской, о чем-то её спрашивая, и в этот момент из класса позади нее вышел ученик. Медленно он повернулся к не видящей его норвежке и сделал несколько шагов к ней. Мио и Эмиру хотели закричать и предупредить иностранку, но та непонятно как поняла, что ей грозит опасность. В следующее мгновение ученик прыгнул вперед намереваясь повалить иностранку на пол, но норвежка оттолкнула от себя русскую а сама шуганулась в сторону, так что ученик приземлился на четвереньки как раз туда, где они только что стояли. В этот момент сзади послышались шаги, Эмиру с Мио испуганно оглянулись, но это оказался Рональд, который тоже заметил происходящее дальше по коридору.

Ночь была сырая и неспокойная, похмельная, разбойничья ночь. На душе после "дуэли" у всех скребли кошки - может, поэтому сны у них тоже были под стать.

Фехкин, долго не спавший после похорон Эруана, во сне видел Белый Хлад, да так явственно, что мороз по коже продирал. Видел реки, скованные лютым морозом - таким, что деревья от него замерзали и лопались, как бутылки туссентского. И слышал голос - незнакомый какой-то, женский, говоривший "я могу помочь, я могу помочь, не убивай меня!", и он искал, искал обладательницу этого голоса в замёрзшем страшном лесу, но когда нашёл её неведомо каким чутьём под сугробом, оказалось, что у этой женщины лицо убитой Рихардис. Здесь он проснулся, всё ещё дрожа.


Наерринайа Ливеонола аэп Таесхелин видела во сне роскошный бал - наверное, роскошней уж не придумать. Расфуфыренные дамы и кавалеры изображали вычурные па, а эльфке было тоскливо. Хотелось кого-то прирезать. Затаив за корсажем нож, она шныряла по тёмным углам, но все дамы и кавалеры, даже все слуги - были эльфами. Похоже, в мире не осталось ни одного вонючего dh'oine, чтобы порядочная эльфка могла прирезать его для своего удовольствия. Проснулась она тоже рано и тоже в смешанных чувствах - дурацкий сон почти сразу забылся, но острое чувство потери поумерило желание попасть на бал. Что же это такое? Ах да. Погиб Эруан.

Том во сне парился в бане с девками. Его разморило (боги, когда ж он в бане был в последний раз?), но когда он поглядел на свой пах, испугался так, что никакое чудище бы такого страху не навело. Член пропал, люди! Что ж теперь-то?! "Ты теперь девка" - хихикали девки в клубах пара. Проснулся, первым делом схватился за своё сокровище. Ну, слава богам, на месте.

Войцех тоже долго не мог заснуть, а когда заснул, приснился ему тот самый кабак и та самая эльфка. Будто сидят они и играют в засмальцованные карты. "Кто проиграет, тот жить останется. Кто выиграет, тот помрёт" - говорит она и улыбается. Голос у неё не свой. Голос той самой... де Риохи. Войцех заглядывает в свои карты, а там ни одного козыря. Он продует, как пить дать. "Боги, сделайте так, чтоб я выиграл!" - молится он лихорадочно, воздевает глаза к потолку и... Просыпаешься. Сон с ума нейдёт.

Горбо во сне работал в шахте. Почему не а тихой аптеке, почему в шахте? Неясно. Пустая порода. Кайлом махаешь в забое. Голос бригадира: "Пока, черти, не найдёте её, наверх нас не подымут". Долбаешь. Долго. Трудно. привкус тяжкой работы и тяжкий дух шахты. Лампы мерцают "Канарейка сдохла!" - кричит кто-то, и ты оглядываешься на клетку с канарейкой. Клетка огромная, а в ней вместо канарейки лежит мёртвая девка в белых доспехах. Тут Горбо проснулся, чему был изрядно рад.

Альбин из Забожа во сне стал попал на небеса. Он сидел на троне на мягком облаке, которое оказалось сделанным из сладкой ваты, прихлёбывал портвейн и взирал на землю, где среди тёмных массивов лесов протянулись тонкие швы дорог. Что-то там пылило и двигалось, а что - не разобрать. Армия, караван? "ЧТО ТЫ, НИЧТОЖНЫЙ СМЕРТНЫЙ, ДЕЛАЕШЬ НА МОЁМ МЕСТЕ?!!". Голос был таким громким и страшным, что Альбин чуть не обделался. Проснулся в холодном поту.

Было раннее утро, небо ещё только чуть посветлело. Птички выползли из землянок и умывались. Хотели пожрать, а Вуко что-то не торопится с завтраком. В самом деле, где Вуко? Хватились, бросились искать. Нашли скоро. Он сидел на земле перед тем самым чёрным узорчатым гробом, к нему привалившись. Мёртвый, холодный уже. В руках окровавленный топор, рядом ещё зубило валяется, кусок старой кожи и молоток. Причина смерти тоже очевидная. Обе ступни отрублены. И лужа кровищи, уже в землю впитавшейся по большей части, но хорошо заметная. Может, это кто-то другой с ним такое сотворил, но выглядит всё так, словно... словно он сам это сделал. Вот так вот, среди ночи встал, уселся перед гробом и аккуратно отрубил себе ноги, стараясь никого при этом не разбудить. И истёк кровью.

Не успели Птички обсудить эту хренотень, как подала голос дальноговорилка, которую Ворон нашёл в землянке на постели Эруана. Давешний маг подал голос и поинтересовался, каков будет ответ на его предложение.

Раздался свист спущенной тетивы, и мелодичное пение летящей стрелы, возникшей, казалось, из самой тьмы.
- А я убил тебя, - сразу после выстрела произнес эльф, накладывая вторую стрелу на тетиву. Тихими, едва слышимыми шагами эльф выходил в свет факелов. Простить Рихардис смерть соплеменника он не мог, да и не хотел. Хоть Эруанталион был дурак, он был свой дурак, а Фехкин был не из тех, кто бросает своих.

– Оставил их в другом кармане, — мстительно ответил Стенли. Денег у него не водилось с тех пор, как ему волею обстоятельств пришлось покинуть пост во властных структурах. Зато у него имелся огромный, неимоверно длинный, конструктивно безупречный межгалактический корабль с функцией уничтожения планет и эргономичным капитанским креслом. Кому нужны деньги, когда по одному твоему слову внушительный глобус с многомиллиардным населением, со всей его инфраструктурой, сгорает в очищающем пламени орудий Лексса, пророка нового порядка, в котором не будет места ни одному мужчине, кроме блистательного Стенли Твиддла — ни органику, ни роботу...
— Нет, — повторил Стен, странно глядя куда-то в пространство поверх головы Семь-Девяносто, — оставил их в другом кармане, извини.

— Д-да?.. — раздалось из-за двери не очень уверенно. Поскольку дальше ничего не последовало, то, наверное, это и было приглашением.

Мисс Кьюсак, нервно выпрямившаяся на своём стуле, глядела на вошедшего широко раскрытыми глазами через толстые линзы очков. Минуту назад она наводила порядок в ящиках своего рабочего стола. В процессе, как это обычно с ней бывало, настолько погрузилась в занятие, что совершенно выпала из реальности, и стук в дверь её попросту напугал. В данный момент по выражению лица ещё не до конца пришедшей в себя Бекки было ясно: она никак не ожидала увидеть перед собой живого человека и пока не вполне успела понять, зачем он явился.

Она опомнилась, заметив наконец в руках визитёра статью. Мисс Кьюсак мелко покивала головой и протянула руку за листком. Теперь и кофейные принадлежности попали в её поле зрения. Жестом, означающим: «Секундочку!», Бекки воздела палец к потолку. Она быстро дважды пробежала текст глазами. Без каких-либо эмоций, лишь пару-тройку раз слегка поморщившись. Уточнив контекст, где требовалось, черкнув что-то карандашом и пообещав, что готово всё будет через пятнадцать-двадцать минут, корректор отпустила журналиста восвояси.

К тому моменту, как кофе был выпит, Табарнака на краешке стола мисс Кьюсак ожидал перепечатанный начисто текст со всеми необходимыми пометками для наборщика и редактора, заверенный корректорской подписью.