| |
Послушная маленькая девочка. Делает, что говорят. Мотает на ус. Очень смышленая, рано говорить научилась, начала убираться и по мелочи готовить почти сразу, как научилась ходить. Сразу начала обозначать, что ей нравится, а что нет. Чечевичный суп люблю, а хумус мне давать не надо. Этот человек хороший, а этот плохой. Хочу спать на этой кровати, а не на той. Но, разумеется, ее заставляли есть, что дают, и спать, где надо. Она слушалась. Хвалили ее — хорошая жена будет. В девять лет отдадим! Отсчет времени в ее голове начался.
И думала себе — я не понимаю, почему надо действовать так, но доверюсь этим умным людям. Я всего лишь ребенок. Уже в нежном возрасте было такое понимание.
Читать очень хотела научиться. Вот прямо когда узнала, что это возможно — крикнула “я тоже хочу!”. И ее научили. Читала все, до чего дотянется. Книг было не то чтобы много. Она просила купить еще, но ей не купили. Тогда она сказала “научите меня еще и писать, тогда я свои сделаю!”. На смех подняли, больше об этом не спрашивала. Но чернила украла, пыталась сама разобраться.
Сразу, еще до того, как ее начали полноценно об этом учить, начала читать про веру. И про обычный ислам, и про хуррамитство, и про шариат. И потом такая подошла к маме (любимой из всех) с вопросом, почему здесь так, а не иначе.
И тут началось формальное обучение.
И тут закрались в ее голову сомнения.
Не сразу. Она послушно учила термины. Проникалась историей. Тренировалась этикету — с трудом, конечно, единственная область знаний, которая не липла к ней как мухи к меду. Вежливые обращения она произносила с таким усталым и ироничным выражением на лице, что ей сказали с ними не перебарщивать.
Ее хвалили за то, какая она растет хорошая и правоверная. Опять стали про мужа говорить.
И она поняла — не хочет она этого. И оттуда пошло все остальное.
Зачем ей следовать всем этим правилам? Откуда они взялись? Пророки сказали? А пророки откуда знают? Аллах сказал? Почему он не скажет мне напрямую? Ну, по идее он должен мочь? Зачем так сложно?
Но умные люди говорят так, а я всего лишь ребенок. Поумнею — разберусь.
Свои сомнения не выносила на люди. Чтобы опять на смех не подняли. Была послушной маленькой девочкой. Хотя уровень дерзости возрос — от нелюбимой ей еды начала отказываться прямо категорично.
Они шили ковры. Она тоже научилась. Ей это было очень приятно — потому что здесь надуманных правил не было. Все логично. Понятно, что, куда и почему. Результаты были налицо — тот ковер лучше, тот хуже, и это напрямую зависит от того, следует ли она правилам. Она могла видеть, откуда взялись правила и каковы их последствия.
А про правила веры она так и не поняла.
Тихо, когда никто не слышит, говорила вслух откровенную ересь. Открытую, очевидную. Просто посмотреть, станет ли метафорический ковер хуже. Не стал.
Точно ли взрослые знают, о чем говорят?
Смелее стала. Ходила, куда нельзя. Ела чужую еду. Одевалась в чужую одежду.
И однажды зашла совсем не туда.
Зря.
Очень зря.
И теперь на нее навесили очень жесткий набор правил, куда страшнее всех, с коими сталкивалась ранее.
Рабство.
—
Что делать в повозке? Оглядывается.
Это ее последний шанс не последовать правилам.
Она привыкла притворяться тихой, а за спиной давить ересь.
Сейчас тоже так получится?
Местный ромей прямо так в пику высказался. Довольно очевидно, что с тем же огнем в сердце, с которым Мариам говорила об Аллахе.
— Да, полностью согласна с твоим мнением о Багдаде! — крикнула, — Если не со словами, то с тем смыслом, что ты пытаешься вложить в эти слова!
-
Чужой разум - потемки.
-
Иногда самый темный час прямо перед рассветом. Иногда самая узкая рамка стоит прямо перед выходом на свободу.
-
+
- Что вы читаете , мой принц?
-Слова, слова, слова...
(с)
|
 ссылка"Разве ты не видел, что солнце было больным,
А когда взошёл Харун, оно воссияло снова,
Везением Доверенного Аллаха Харуна, обладателя щедрости,
Харун — правитель, и Яхья визирь его" Аль-МавсилиЭта история начинается в те дни, когда благословенный век Харуна ещё не близился к своему излёту, когда тело халифа ещё не подводило его, а вокруг не кружились, предвидя кровавое пиршество, стервятники. Это история начинается девятнадцатого мухаррама, в год сто восемьдесят седьмой, когда прошло шестнадцать лет от правления Ар-Рашида, шестнадцать лет спокойствия, свободы от войн, чумы и всяких бед. Эта история начинается тихой арабской ночью, в Багдаде, полном пышностью изысканной жизни. Лунный свет серебром ложился на изумрудный купол дворца Аль-Мансура, и фонари стражей из шудры, словно светлячки, скользили по городским стенам , по узким улочкам, по чёрной воде каналов... О Багдад, как описать тебя, светлое око мира? Ты пахнешь корицей, камфарой и гранатовым соком, в тебе твёрдость дамасских клинков, изящество синского нефрита, мягкость изысканнейшего румского шелка! Ты — сияние сарандибских самоцветов, ты — величайшая из жил асванского золота посреди пустыни, ты — поэма, вытканная ахмарским жемчугом на самаркандской бумаге, ты — синдский слон, пред которым склоняются львы! Вообрази себе, вазир, бескрайние ряды резных ворот и украшенных зубцами башен, вообрази разноцветные купола, возвышающиеся над садами, полными пальм и кипарисов — такие дворцы возводили ещё жители древней Хиры, и как столетия назад, за высокими стенами, богачи прогуливаются по садам, усаженным лилиями, розами и белыми маками, силясь ночной прохладой отогнать дневной жар. Кто знает, может прямо сейчас, в укромном закутке, образованном выступами неровной стены, айары прислонили нож к чьему-то животу, и напрасно случайный прохожий оборвёт горло — уши знати внимают лишь струнам ребаба, да голосам певиц, поющих стихи Абу Нуваса: — О, как прекрасна эта ночь и как благословенна! Я пил с любимою моей, любви пил кубок пенный. Я поцелуя лишь просил - она была щедрее, От счастья я в ее отказ поверил бы скорее! Многозвучна арабская ночь, полна стрекотом цикад, звоном кубков и стонами влюблённых! Уже последний торговец закрыл лавку ставнями, и ученики ложатся спать на минарете, обмениваясь шутками о своём учителе, и странники разместились на ночлег в мечети, и обитатели квадратных одноэтажных домиков расстелили циновки на крышах, спасаясь от летнего зноя, и разнесся уже давно клич муэдзина: — Аллаху Акбар! Нет бога кроме Аллаха и Мухаммед — посланник Аллаха! Спешите на молитву, спешите к спасению! Аллаху Акбар! Нет бога кроме Аллаха! Но даже эту пестроту звуков не сравнить с дневным гомоном, со всепоглощающим шумом городской жизни. Тиха арабская ночь! Умолк Большой Базар в Кархе, голоса над которым днём разносятся будто воинства всех царей земли сошлись на последнюю битву, и Малый Базар в Баззе, где армяне, ромеи и евреи состязаются в алчности и сметливости. Молчит Круглый Город, обитель катибов да мавали Высокой Службы, и квартал Басрийских ворот — дом шарифов, и лежащая за ним Шаркия — обитель ортодоксальных суннитов, и северные и западные кварталы, где обитают в основном солдаты из абны и аббасийи, и трущобы бедняков, и молитвенные хижины суфиев на окраине... Лишь с рассветом Город Мира возродится вновь, лишь с рассветом... Но что это? Отчего по обе стороны стремительных вод Тигра горят огни? Отчего освещены купола дворцов — и даже сам Дворец Блаженной Вечности Аль-Хулд сияет словно восходящее солнце? Что встревожило восточный берег, кварталы Русафа и Мухаррим, где обитают принцы и высшая знать? Ты проснулся той беспокойной ночью, о вазир, ибо что-то нарушило твой покой, и слышались тебе во мраке звон оружия, слабые мольбы умирающих, и виделись тени грядущей смуты... Ты прислушался, и ничего не услышал, кроме ровного биения сердца Багдада. В блаженный век ты живешь. И это никогда не изменится. Ты уснёшь, о вазир, уснёшь не ведая, что только что мир навсегда изменился. *** Той ночью, Повелитель Правоверных Харун Ар-Рашид отдыхал со своим любимцем Джафаром ибн Яхьей в Аль-Анбаре, одном из предместий Города Мира. Лилось алой рекой вино, среди армянских ковров восседали друзья детства на резных ложах из индийского тика, и вспоминали свою бурную юность. Их связывала больше чем дружба — любовь. Не уподобляйся, о вазир, тем, чьи языки суть чёрные скорпионы, жалящие сами себя, не гадай, были ли то узы братства или противоестественная страсть, но довольствуйся тем, что эти двое прошли через многое и поверяли друг другу самые тайные мысли. Бывали между двумя и ссоры. Сколько раз защищал Джафар несправедливо осуждённых подозрительным и скорым на расправу Харуном? "Он больной старик, который скоро умрет!" — кричал на Повелителя Правоверных тот, кто был ему ближе родных братьев, когда тот решил бросить в темницу шиитского имама. Халиф делал вид, что принимает этот довод, но после всё равно казнил того, в ком видел даже тень угрозы собственной власти. И многое из того, что делал Джафар, сам Харун сделать не мог — Повелитель Правоверных побудил придворных присягнуть его малолетему сыну, лишь Джафар и лояльная ему хорасанская знать откликнулись на зов. В ту пору многие завистники и недруги названного брата халифа говорили, де, Высокая Служба велит, но лишь волю Джафара... Ещё в дворцах Бармакидов собирались многие вольнодумцы — шииты, мутазилиты, суфии, хариджиты, христиане, иудеи, сабеи — и напрасно объяснял Джафар, что лишь призывает мудрых дабы те могли поделиться друг с другом идеями, ибо в споре двух мудрецов правы всегда оба... Было и многое другое. Было — и прошло. Несколько недель назад, Харун помирился с Бармакидами — как с Джафаром, так и со своим молочным братом Фадлом и названным отцом Яхьей — и одарил их роскошными придворными одеждами. Вспомнил мудрый властитель мира, что именно Бармакиды стояли подле него, когда он восходил на престол. Именно их мудрые советы позволили ему умаслить армию, верную покойному брату Харуна, укротить восстание в Хорасане, примириться с Алидами, отладить сбор налогов по всему Халифату... И пусть Бармакиды настаивали на передаче трона Абдаллаху — старшему сыну Ар-Рашида, в ущерб действующему наследнику Мухаммеду, разве не приняли они волю Высокой Службы? Мир вернулся в семью, Харун и Джафар ели фисташки с ониксовых блюд, и вспоминали былое. Вспоминали прогулки вдвоем по ночному Багдаду, выезды на охоту, игру в поло на ипподроме в Ракке, голубиные бега... Вспоминали они и объятия красавиц, которыми оба наслаждались вместе — вспоминали, как могут вспоминать лишь двое мужчин, приближающихся к четвёртому десятку, но не утративших при этом жар и дух юношества. Вдохновлённый речами, Харун вдруг встаёт. — Субхан Аллах, брат мой. Солоны воды памяти, приятные телу, но неспособные утолить жажду в зной. Пусть кругом зима и слякоть, слова твои как чернила поэта, отпечатались в душе моей и побудили припасть к источнику сладости. Знай же, что этой ночью я буду веселиться и желаю тебе того же. Джафар тоже поднялся. Тень пробежала по красивому лицу его, но губы растянулись в улыбке. — Да пошлёт Аллах тебе сыновей, старший брат, и да не омрачится радость твоя. Халиф шутливо похлопал его по плечу — Я не шучу, брат мой. Не будет мне ни радости ни покоя, если не буду я знать, что ты счастлив! Ступай же к себе, выпей вина и насладись женщиной! Таков мой приказ! Бармакид поклонился, а после припал губами к пальцам друга. — Как пожелает Повелитель Правоверных. Стоило Джафару уйти, Харун сразу же помрачнел и уселся на своё место. — Уберите всё. Резко бросил он скрывающимся за занавесом подавальщицам. — И пошлите голубя в Багдад. Пора. Воистину, между сыном Махди и сыном Яхьи была любовь. Но как мудро заметил поэт, три вида любви бывает: "Любовь — связь, Любовь — лесть, Любовь — убийство". *** На душе Джафара было неспокойно — слишком хорошо знал он нрав всего названного брата, и с лёгкостью распознавал притворную веселость. Вернувшись в свой шатер, мужчина какое-то время сидел в темноте без движения, и лишь после, словно смахнув с себя сонную негу, поднялся и начал готовиться ко сну. — Посланец принёс слова Повелителя Правоверных! Окликнул Бармакида снаружи слуга. Харун послал подарки — вино, сладости, сушеные фрукты — и заодно приказал рабам ещё раз повторить, что приказывает своему названному брату радоваться этой ночью... Пришлось в самом деле вызвать женщин с музыкальными инструментами и поэта Абу Заккара. Вскоре, под ночным небом Двуречья разнеслась музыка и пение. — Хотят люди чего-то от нас, Не спят люди из-за нас, Желают знать они, Что мы скрыли. Абу Заккар был стар и слеп, и всё же даже его голос прервался, столь тяжелым сделалось молчание сына Бармакидов, когда новый посланец от халифа принёс ещё больше сладостей и вина... — Господин мой, Повелитель Правоверных оказывает тебе такой почёт! Отчего ты так печален? — У меня дурное предчувствие. Он что-то задумал. — Отгони свои страхи и предайся удовольствиям! Вскоре шатер окружили вооруженные воины аль-Хассы, во главе с Ясиром аль-Рахла. — Повелитель Правоверных зовёт тебя. Коротко бросил тот евнух. Названный брат халифа сразу же понял всё. Без особой надежды попросил он разрешения войти в шатер дабы оставить распоряжения, а получив отказ прямо спросил — Какой приказ дал он тебе? — Повелитель Правоверных хочет твою голову. Джафар покачал головой. — Он должно быть пьян. Берегись, возможно он вскоре пожалеет о своём приказе. Это был хороший совет — Ясир явно задумался прежде чем ответить — Мне не показалось, что он пьян... В голосе евнуха явственно читалось сомнение. — Не убивай меня до завтра, и я хорошо вознагражу тебя. Завтра же, если Повелитель Правоверных не изменит своего решения, делай что должен. Не случайно, Джафар ибн Яхья по всему Халифату известен был своим красноречием. Но после недолгого колебания, аль-Рахла покачал головой. — Нет к тому пути. — Тогда хотя бы отведи меня к Повелителю Правоверных и дай возможность оправдаться! Продолжал давить Джафар, и на этот раз евнух кивнул. — Это возможно. Харун ждал в своём шатре, сидя на молитвенном коврике. — Где голова Джафара? Быстро спросил халиф вошедшего Ясира. Тот опешил. — Я привёл Джафара... Попытался произнести незадачливый слуга, но Повелитель Правоверных не дал ему закончить, мгновенно подскочив с места, словно потревоженный карканьем воронов леопард — Мне не нужен Джафар! Мне нужна его голова! И Харун Ар-Рашид получил желаемое. Взяв отсечённую голову в руки, долго еще он осыпал ее оскорблениями, в кровожадном исступлении снова обвинял в обидах, о которых Джафар, будь он жив, и не вспомнил бы... Ясир туповато переминался с ноги на ногу в ожидании награды, заметил евнух и то, что в шатер прибыли хаджиб Фадл ибн ар-Раби, военачальник Харсама и евнух Масрур, прозванный "Меченосцем его мщения". Наконец, халиф обозрел всех собравшихся — в глазах его стояли слезы. — Харсама. Доставь это, — он протянул голову какому-то рабу, — и тело в Багдад. Выставьте останки на трёх мостах, дабы каждый знал, что бывает с изменниками. Масрур, немедленно вели заковать в цепи Яхью и Фадла Бармакидов, а также всех, кто служит им. — Всех, Повелитель? Невольно переспросил Масрур — речь шла о тысячах человек. — Всех! Рявкнул Харун, и тут взгляд его застыл на Ясире, так и стоящем с окровавленными руками. — И отрубите этому голову. Махнул рукой халиф. — Не могу смотреть на убийцу Джафара. *** В ту ночь начинается наша история. В ночь, когда Харун Ар-Рашид пролил кровь, что не смыть всей водой из четырёх рек. В ночь, когда мы впервые встретим наших героев. История IСалах
Этот город — часть тебя, Салах ибн Мади ибн аш-Шахид аль-Лахми.
Часть твоей кровной линии.
Ровно сорок лет назад, твой дед был в числе каменщиков, заложивших первые кирпичи в основание Дворца Золотых Врат. Когда же купол, зелёный как облачения праведников в Джаннате, вознёсся над городом, старик рыдал, ибо даже в родной Хире не доводилось ему видеть такой красоты...
Поначалу, ваша семья была богата. Аш-Шахид Аль-Лахми возводил для знатных особ один хирский дом за другим — хирскими домами же называли особенно роскошные здания с тремя фасадами и купольным бахвом, украшенным зубцами.
Город постоянно рос, руки у старого Шахида были, что называется, золотые...
Пока однажды, его не зарезал какой-то сумасшедший последователь Аль-Муканны.
Твой отец, Мади ибн аш-Шахид, был человеком совсем иного сорта. Как говорили, вечером, когда он был зачат, твой дед и твоя бабка случайно попробовали кушанья со стола чиновника, принесённые им в дар знакомым.
Мади любил вино, любил бренчать на ребабе и что-то петь, скорее эмоционально, чем красиво. Ремеслу он учился плохо, скорее в силу природной рассеянности, чем недостатка таланта, и быстро связался с Айарами.
В особенности же отличала его впечатлительность.
Порой на минбар восходил харизматичный ваиз, который потрясая руками обвинял шиитов в расколе фитны, когда порицал пьянство, разврат, лицемерие! Почему покровительствуемые не носят предписанные им одежды?! Почему мужеложцы соприкасаются устами на улицах?! Почему молодёжь увлеклась всем персидским?!
От таких речей у твоего отца сами сжимались кулаки.
— Машалла!
Кричал он, и многие подхватывали тот крик.
В общем, Мади ибн Аш-Шахид для одних слыл благочестивым человеком, ревнителем веры, а для других недалеким и необразованным простолюдином.
Для тебя он был отцом. Местами строгим и берущимся за палку, местами весёлым и добродушным.
Каждое утро ты целовал ему руку и вставал в почтительную позу, ожидая какого-нибудь указания на день.
— Вы, суд мирской! Слуга Аллаха тот,
Кто судит нас, руководясь законом.
Пусть жен не всех в свидетели зовет,
Пусть доверяет лишь немногим женам.
Пусть выберет широкобедрых жен,
В свидетели назначит полногрудых,
Костлявым же не даст блюсти закон -
Худым, иссохшим в сплетпях-пересудах.
Сошлите их! Никто из мусульман
Столь пламенной еще не слышал просьбы.
Всех вместе, всех в один единый стан,
Подальше бы! - встречаться не пришлось бы!
Пели отец и его друзья хором, а ты выглядывал из-за занавеса.
С детства узнал ты силу единства. Когда Шииты подожгли твой родной квартал Ячменных ворот, ты вместе со всеми бегал за вёдрам к каналу тушить пожар — и очень огорчился, когда тебя не взяли мстить.
Правда, потом вы — ватага мальчишек — собрались и пошли в Карху забрасывать дома поганых шиитов грязью.
Но стоило бросить всего несколько комков, как навстречу вам высыпала другая ватага. Завязалась драка, в которой ты вдруг узнал, что оказывается превосходишь по силам большинство если не вообще всех сверстников!
И когда вы победили — какое же это было упоение, смешанное с болью от синяков и ушибов...
— Шиитские хинзиры, будете знать как поджигать наши дома!
Один из мальчишек "другой стороны", потирая разбитый нос, прямо-таки вылупился на тебя и со странным акцентом переспросил
— Ты че, решил мы шииты?
На всякий случай ты разок пнул его, но потом всё-таки осведомился
— А кто?
— Мы евреи!
— Но... это же Карха?
Побитый юнец расхохотался
— Это Базза! Карха южнее!
Настало время тебе смущаться.
— Ну... может вы тоже наш квартал подожгли?
Как-то неуверенно поинтересовался ты, но мальчик с разбитым носом только рукой махнул.
Неудобно получилось.
— Может вы знаете где шииты живут?
С максимальной вежливостью, на которую ты был способен после того как разбил человеку нос, осведомляешься. В ответ — вздох.
— Знаю где караимы живут. Надо?
— Кто?!
— Ну, караимы. Отступники.
— Они шииты?
Твой вопрос явно поставил еврея в тупик.
Он подумал какое-то время и наконец честно признался.
— Не знаю. Может быть. Я спрошу папу.
На том и разошлись.
С шести лет в твоей жизни появились работа и школа.
Учился ты при небольшой районной мечети — своего рода центре жизни всех прилегающих улиц, втором доме каждому мусульманину... И это вовсе не преувеличение! В мечеть сходились по утрам люди обсудить все свежие слухи, торговцы днём прятали в ней ставни, которыми на ночь закрывали лавки, в мечети спали бездомные и, вот, учились дети... Учились, конечно, только основам арабского, на уровне достаточном, чтобы читать Коран, и счету, зато совершенно бесплатно!
Что до работы, ради неё отец вывозил тебя за пределы города и вёз вдоль бескрайних пшеничных полей.
Здесь тебе следовало раздеться до набедренной повязки, а то и вовсе догола, и забраться на вершину высокой усечённой пирамидки, после чего громко кричать и махать руками, завидев ворон.
На соседних полях тоже были пирамидки и дети — вы забавлялись перекрикивая друг друга и строя рожицы — но вообще работа была тяжелая. Целый день на чудовищной жаре... как же болела твоя голова...
Хорошо что ты был крепким, а?
Зато половину заработанного отец отдавал тебе — трать как хочешь.
Так проходило твоё детство, и понемногу ты пообвыкся. Теперь-то ты мог найти путь и в Карху, и в Баззу, и на поле у Куфской дороги. И если какой распутник предлагал тебе свои дирхемы, ты уже точно знал за что именно тебе их предлагают, а также на какое расстояние нужно отбежать от такого человека, чтобы кинуть в него камень и не быть пойманным.
Мальчишка становился подростком.
Теперь вы уже вместе с отцом читаете Коран.
Заодно ты узнал, на что шли деньги, заработанные тобой в роли "живого пугала" — отец отправлял их в Тарс воинам джихада, от твоего имени!
— Видишь, Салах! Ты — хороший мусульманин! Иные избегают этого и во взрослой жизни, а ты делал с детства, и Аллах видел это!
Когда тебе исполнилось шестнадцать, отцу пришла в голову новая идея — самому отправиться в Тарс! Сразиться с неверными не деньгами, но силой оружия! И, конечно, несмотря на робкие протесты матери, Мади ибн Аш-Шахид призвал тебя поехать с ним!
Всей родне удавалось удерживать его два года.
Патриарх семьи, один из братьев покойного Аш-Шахида, лично запретил ему ехать пока у его дочери, твоей сестры, не пойдёт кровь, и она не будет выдана замуж...
А потом... потом случилась та самая ночь.
Ты возвращался домой с пирушки, предвидя взбучку отца, и жевал бетель чтобы отбить запах вина, когда прямо на тебя из темноты выскочил человек.
Странный то был человек — одетый в одну лишь длинную рубаху, но из белого египетского полотна, которое, как ты знал, стоило сто динаров за кусок — больше, чем ты заработал за всю жизнь!
За ним явно гнались. С противоположного конца улицы слышался лязг оружия, за поворотом мерцали отсветы фонарей.
— Мальчик, мальчик! Где ты живешь?!
Вдруг схватил тебя мужчина, носящий на нагом теле целое состояние.
— Я служу Бармакидам! Я хорошо тебя награжу если спрячешь меня!
На вопрос "Знаешь ли ты Бармакидов", в Багдаде принято было отвечать "Знаю ли я кого-то кроме них?!"
Конечно, ты знал, что Яхья ибн Халид — визирь халифа, а его сыновья, Фадл и Джафар, также занимают высочайшие посты и сверх того наставляют принцев.
Пару раз ты даже видел на каналах огромные корабли Бармакидов,
Но ещё ты знал, что если кто-то гонится за человеком в рубашке из египетского полотна, то этот кто-то должен быть ещё опаснее своей добычи...
Всю твою жизнь отец учил тебя: что долг мусульманина — помогать попавшему в беду.
Всю твою жизнь улица учила тебя, что сунувшись не зная куда и зачем, можно оказаться в еврейском квартале — повезло тебе тогда что ты не забрёл с ватагой к Басрийским воротам, где обитали Шарифы. Какой был бы позор — бросать грязь в дома потомков рода Пророка!
И кто знает, если ты выполнишь свой человеческий и религиозный долг — в чей дом ты бросишь комок грязи?
Тепло материнского тела. Аромат благовоний. Шёлковая женская одежда. Три истины есть в мире — нет бога кроме Аллаха, Мухаммед Пророк его, а Камал ибн Вали — счастливейший из людей!
Десять лет провёл ты на женской половине, вверенный заботливым рукам рабынь-христианок, которые омывали тебя с ног до головы, одевали, раздевали, нарезали тебе пищу мелкими кусочками, глотая которые ты точно не подавился бы...
Даже когда ты болел — а болел ты часто — всё что ты помнил была какая-то невероятная, всесторонняя нежность, окружающая каждый твой шаг и каждое слово.
Припал губами к материнской руке? "Ах какой хороший мальчик, как он любит свою маму!"
Сломал игрушку? "Ах какой маленький воин растёт!"
Шлепнул рабыню по заднице? "Ах, маленький шалунишка, сейчас ему ещё рано, но вот когда подрастёт!"
Казалось, даже если бы ты обмочился, это стало бы поводом для всеобщей радости (может так оно и было, но такого раннего детства ты не помнил).
Тебе нравилось чувствовать всеобщее одобрение — может потому ты так быстро научился произносить "Нет бога кроме Аллаха, и Мухаммед Пророк его", а следом и "Во имя Аллаха, Всемилостивого и Милосердного" и ещё несколько славословий.
В мечети ты стоял рядом с матерью и пару раз слышал в свой адрес: "Ах, какая милая девочка!"
Наверное, ты бы обиделся, если бы знал, что на это стоит обижаться.
С пяти лет у тебя появился учитель, Муса аль-Бухари.
Его стараниями ты понемногу начал читать по арабски, особенно же он старался натаскать тебя в заучивании Корана наизусть.
С возрастом в программу вошли также счёт, поэзия, хорошие манеры, фарсийский и румийский языки.
Тут-то и открылась твоя феноменальная целеустремлённость! Говоря откровенно, ты был туповат, не говоря уже о том, что частенько пропускал занятия по болезни, и после возвращался уже совершенно позабыв всё пройденное. Но ты мог тысячу раз произносить суру, пока в какой-то момент не получалось идеальное курайшитское произношение! Довольный учитель также показал тебе как говорить на манер Бану Хузайл и Бану Тамим!
— Он станет выдающимся чтецом Корана!
Так говорил старик Муса о тебе.
Дружное "Ах!" было ему ответом.
Твоя мать, Фатима бинт Харун ар-Рашид, смотрела на тебя с гордостью.
Был впрочем человек, который не ахал и не охал.
Вали ибн Мухаммед аль-Махди.
Твой отец.
У него было щелчное и нервное лицо, жилистое тело и очень крепкие волосатые руки. Когда принц Вали морщился, казалось, будто он сейчас не то сплюнет, не то чихнёт, а морщился он часто, в особенности глядя на тебя.
— Ну и как он льву голыми руками пасть порвёт, а?
Спрашивал отец, осуждающе глядя на твою мать. Та мигом из чего-то тёплого, мягкого, расслабленного, обращалась в напряженную струну и казалось, даже делалась выше.
— Твоё беспокойство понятно, мой мудрейший и досточтимый супруг! Но Камал болеет, как же взять его на охоту?
— Он всегда болеет. И его младшие братья уже давно не живут с тобой. Я в его возрасте уже стрелял птиц из лука.
Ты пробовал стрелять. Слишком тяжело. Больно ручку. А один раз даже тетивой порезался. Мама сказала это плохой лук и велела выпороть добывшего его раба.
— Поистине, нет рук сильнее и умелее твоих, возлюбленный муж! Но разве мог ты читать Коран тремя разными способами? Твой сын очень одарён! Знаешь ли ты, что сам дядя Ибрахим слушал его и говорил, что никогда не встречал столь сильного голоса в столь раннем возрасте? И дядя Харун тоже слушал его чтение! Прошу, о терпеливейший из мужей, подожди ещё совсем немного!
Тут принц Вали сдавался.
А ты возвращался в мамину постель, зарывался щекой в ее тёплую грудь и плакал от счастья — одна только мысль, что тебя могут отсюда забрать, была немыслима.
На твой одиннадцатый день рождения, отец снова пришел в гарем.
Снова состоялся разговор.
Но на этот раз — мать уступила!
Как подслеповатый подземный зверь, щурясь от солнца, впервые семенил ты с отцом за пределы дворцового сада. На тебе — грубое мужское платье, от которого вся кожа чешется. Тебе пришлось сесть на лошадь — от лошади дурно пахло, и она не понимала когда ты хлопал ее. Ослики куда смирнее, но когда ты сказал это отцу, он поморщился и больше ты ничего не говорил.
Вы приехали к набережной Тигра, откуда открывался вид на зелёный купол Дворца Золотых Дверей, и золотой — Дворца Блаженной Вечности.
— Знаешь кто ты?
Спросил отец.
Ты тут же отчеканил как по писаному
— Камал ибн Вали ибн Мухаммед аль-Махди ибн Абу Джафар аль-Мансур ибн Абуль-Аббас...
— Хватит! — перебивает отец (и напрасно, ты мог довести генеалогию до самого дяди Пророка!), — Ты ведь не понимаешь что всё это значит, да? Все эти имена...
— Наши благородные предки, мир им!
Принц Вали снова поморщился.
— Ты знаешь, что ты внук Повелителя Правоверных?
— Конечно, мой почтенный отец! Я глубоко сожалею, что не застал дедушку Мухаммеда, и утешаюсь лишь тем, что сейчас он лицезреет Аллаха, Всемилостивого и Милосердного! Если ты позволишь, отец, я могу назвать сто имен Аллаха, чтобы утешить твою скорбь по дедушке!
Ты очень хотел впечатлить папу.
Но папа почему-то не впечатлился, а только спросил как-то с издевкой.
— И знаешь как устроен мир, выходит?
— Конечно, знаю! В самом верху цари-мулук, за ними визири, потом высокопоставленные — те, кого возвысило богатство, за ними — средний люд, возвышенный образованием! Все прочие — грязная пена, заболоченный ручей, низкие твари, способные думать лишь о еде и сне.
Принц Вали усмехнулся.
— А раз знаешь — подойди-ка вон к тому лодочнику, видишь, который к причалу подошел, и забери у него его лодку.
Тут тебя признаться обуял страх, но... мы ведь говорили, что ты был невероятно целеустремленным?
Ты подошёл в незнакомцу, и сразу же выдал.
— Ничтожный простолюдин, я принц Камал забираю у тебя твою лодку, ибо такова моя воля! Подчиняйся, или тебя накажут!
Лодочник посмотрел на тебя и ничего не ответил, невозмутимо продолжая крепить своё суденышко к причалу.
— Тебя высекут!
Не унимался ты,
— Тебе отрубят голову!
— О Аллах, какой злой ребёнок!
С удивлением проговорил лодочник, переводя взгляд на твоего отца.
— Прости его, Касим, он слишком много времени провёл с матерью!
Рассмеялся, подходя, Вали.
— А теперь запомни, Камал. Во-первых, это Касим, и мою лодку он не отдал бы никому, кроме разве что самого Повелителя Правоверных. Во-вторых, если ты хочешь чтобы Касим тебе подчинялся, тебе понадобится нечто больше чем пустые угрозы. И в-третьих, то что ты принц, не значит, что ты можешь вести себя как свинья. Понятно?
Так началась твоя жизнь с отцом.
Новые наставники. Новые предметы.
Верховая езда. Соколиная охота. Каллиграфия.
Теперь тебя пороли за ошибки — и поскольку ты был скорее усидчив чем схватывал налету, пороли тебя часто, и заживали следы порки на тебе очень долго.
На четырнадцатый год жизни, принц Вали отправил тебя одного в мечеть Аль-Мансура, дабы ты учился там и лучше постиг Коран.
Тебе был дан наказ разыскать Мухаммеда Аш-Шайбани и слушать его, о чем бы тот не говорил.
Мечеть была не самым большим зданием из виденных тобой и определенно не самым красивым — огромное четырехугольное здание из кирпича с довольно скромной резьбой над входом и внутри — и всё же никогда прежде не встречалось тебе столько людей в одном месте!
Не меньше двадцати кружков по несколько десятков человек собрались в колоссальной зале.
Ты вежливо спросил первого попавшегося юношу, где найти Мухаммеда Аш-Шайбани, на что тот покачал головой
— Сегодня Мухаммед Аш-Шайбани не пришёл. Зато преподают Муаммар ибн Аббад, Ибрахим ан-Наззам, Дирар ибн Амр, Мухаммед ибн Аби Умейр! А вон там, в углу, преподаёт суфий! Выбирай сердцем!
Возможно, выбирать все же следовало головой.
***
В ту самую ночь, Касим катал тебя на лодке по Тигру.
Ты лежал на дне и мечтал о великом будущем, когда приметил вдали, на мосту, какое-то движение.
Группа освещённых фонарями людей в доспехах на "раз-два взяли!" поднимали высокий заострённый кол, на вершину которого что-то было насажено...
Юношеское любопытство взяло верх над осторожностью, ты пригляделся и явственно различил то, что воины шудры выставляли к завтрашнему дню на всеобщее обозрение.
Голову Джафара Бармакида.
— В Хорасане снова неспокойно. Али ибн Иса выжимает из края всё без разбору и даже отнимает землю у дехканов. Это безумная политика, и приведёт она лишь к одному — к войне.
— Визирь это понимает?
Мойше бар Ицхак, твой отец, только руками всплеснул. Каким бы ни был он большим человеком — богатый торговец, член тайного совета визиря, — есть разница между тем, что твоё мнение что-то значит, и что к тебе нельзя не прислушаться.
Ты, впрочем, едва ли понимал в столь тонких материях, и занимало тебя совсем другое — не быть выпоротым!
Старый учитель охотно обучал тебя Торе, а когда ты немного подрос, и Талмуду, и хотя из пятидесяти учеников ты был в числе если не первых, то вторых, хлыст частенько гулял по твоей спине и ягодицам.
В результате ты довольно быстро раз и навсегда узнал, где расположена Земля Обетованная, выучил Десять Заповедей, научился различать чистое и нечистое, усвоил правила воздержания от крови и поклонения идолам.
— «Проклят злословящий отца своего или матерь свою!» И весь народ скажет: «аминь».
Проклят нарушающий межи ближнего своего!» И весь народ скажет: «аминь».
«Проклят, кто слепого сбивает с пути!» И весь народ скажет: «аминь».
«Проклят, кто превратно судит пришельца, сироту и вдову!» И весь народ скажет: «аминь».
Читал ты на языке предков.
Но думал ты уже по-арабски, и невольно переводил на него в уме все максимы Торы.
"Каково быть евреем в Багдаде?" — спросил бы глупец.
Но правда в том, что ты не жил за высокой стеной.
Да, вы жили своими законами и все дела решали между собой, но никому бы и в голову не пришло закрыть тебя от окружающей жизни — с детства ты помогал старшим родственникам в их лавках, среди твоих друзей были два еврея, сириец, араб и армянин.
— Веселитесь, язычники, с народом Его! Ибо Он отмстит за кровь рабов Своих, и воздаст мщение врагам Своим, и очистит землю Свою и народ Свой!
Лишь повзрослев узнаешь ты, что оказывается существовали какие-то особые законы для евреев — никто из твоих родных и знакомых в общине не носил никакой специальной одежды, и уж точно последнее, чего ты желал, это начать поносить веру твоего друга-араба.
Просто вы жили по справедливости. Решали все вопросы голосованием мужчин, не доносили друг на друга, вместе платили налоги, не уводили клиентов друг у друга...
Это не значит, что вы все прямо-таки обожали друг друга! Семьи, занимающиеся одним делом, вовсю конкурировали и зачастую даже судились друг с другом у раввинов — но и ссоры проходили как-то... буднично?
Держись за своё, не удерживай общее, не присваивай чужое — разве арабы и все прочие народы земли жили не так же?
Всю жизнь тебе предстоит искать ответ на этот вопрос,
***
— Скажи, дитя, если ты продаёшь соль, и другой еврей тоже решил продавать соль, что ты сделаешь?
Считать ты уже умел неплохо.
— Снижу цену!
Хлыстик больно бьет тебя по спине.
— Нет, дитя. Ведь тогда и тому, другому придётся снизить цену — так пострадаешь и ты, и вся община. Помни — никогда не снижай цену ниже принятой в городе.
Слёзы скапливаются в глазах.
— Но я же разорюсь! Моя выручка снизится...
На этот раз учитель тебя не бьет.
— Созови общину. Объясни, в каком положении оказался. Помни, ты не один. Другие евреи войдут в твоё положение и запретят ему конкурировать с тобой. Если же и они не помогут, обратись в суд раввина. Но! — старик поднимает большой палец, — никогда не обращайся в поисках суда к гоям, или община изгонит тебя.
***
Как-то в ваш квартал ворвались мальчишки постарше, которые забросали грязью несколько домов, обзывая вас шиитами. Ты попытался выяснить ситуацию, но быстро получил в лицо и по ребрам, потому что был от рождения не слишком крепок физически.
Так ты вывел для себя римскую максиму, хотя конечно о римлянах знал только то, что они разрушили Храм — "когда говорит оружие, законы молчат".
А ещё ты осознал, что хоть вы и не прятались от внешнего мира, но все же определённым образом были отделены от него.
Внешний мир накатывал на вас как разлив Тигра — вода затапливала улицы, повинуясь собственной безумной воле, и никто толком не понимал ни почему это случилось, ни когда закончится.
Живущих вокруг вас раздирала вражда друг к другу.
Конечно, где-то были и ваши враги — отступники "караимы" — но вживую ты ни одного такого не видел.
***
Шли годы. Отец мрачнел, хоть торговые дела его и шли всё так же успешно — ты догадывался, что эта растущая мрачность связана с происшествиями в тайном совете визиря.
— Разделить Халифат — что за дурная идея?! Это верный путь к войне!
Возмущался Мойше.
— Так делали римляне.
Заметил его собеседник.
— Римляне! Все зло в мире от римлян!
Повторял отец арабскую поговорку, после чего к нему возвращалось спокойствие.
— Ладно. В конце-концов мы будем там чтобы всё пошло так, как должно идти.
Он ошибался.
***
В ту ночь за вами пришли.
Пришли люди в черных тюрбанах и с оружием.
Рабыня открыла им дверь — они тотчас же приказали твоему отцу следовать за ними.
"Приказ Повелителя Правоверных!"
На сей раз воды внешнего мира не просто поднялись.
Они смыли весь дом.
И только ты мог что-то сделать.
Была сказка и в сказке была девушка.
Далеко-далеко на востоке, под зелёными небесами, лежат бескрайние Кафские горы — созданная Аллахом из сердолика обитель лютого холода и снежных бурь. Единственные, кто способны выжить здесь — змеиный народ во главе со своей царицей, злые джинны, да горные великаны — смельчака же, желающего пересечь хребет ожидают пятьсот лет пути, лишь одолев которые, человек сумеет достичь пылающей Геенны...
Близ тех гор лежат многие страны — Хинд, бескрайние джунгли, населенные храбрыми язычниками, что бьются верхом на тысяче слонов, Синд — покрытые лесом холмы и плодородные долины, отвоенные правоверными, и Керман, где и начинается история нашей героини.
Как описать Керман?
Представьте себе высокие, до небес горы — в действительности являющиеся лишь предгорьями Кафа — и лежащие у их оснований бескрайние степи, где растёт лишь трава и колючий кустарник.
На западе той земли ещё есть жизнь, ибо местные персы научились выращивать лимонные и фисташковые деревья, а также достигли немалых успехов в разработке медной руды.
Однако, восток Кермана принадлежит лишь джиннам, гуляющим по степи в облике пылевые бурь, джиннам — и белуджам.
Никто не знает, откуда пришли эти одетые в белое огнепоклонники, говорящие на своём языке, отдалённо напоминающем персидский, никто не может даже в точности сказать, когда именно поселились они в Кермана. Известно, что народ белуджей разделился на две части — балуч и куч — разница между которыми был в том, что первых равно арабы и персы именовали "пустынными разбойниками", а вторых "разбойниками горными".
Первые же — балуч — разделились ещё на семь кочующих племён, которые в свою очередь поделили кочевья между отдельными халками (родами) в каждом из которых было несколько гедамов (шатров). С годами верхушка белуджей приобрела скорее полукочевой образ жизни, и к началу нашей истории вожди (сардары) уже господствовали над вверенными им кочевьями из каменных крепостей...
В одной из таких крепостей и царствовал среди фруктовых садов и пальмовых рощ Амир из рода Мекрани — сардар племени Ширани.
Большую часть жизни, вождь тот провёл в кровопролитных войнах, предлагая свой меч то мусульманам, то их соперникам в Синде, империи Пратихара, и неизменно возвращался с возами, полными золотом, самоцветами и богато украшенными доспехами.
Но вот однажды совсем иначе вернулся Амир — и не было при нем ни золота, ни самоцветов, ни расписных доспехов — а была лишь женщина, не говорящая ни на одном из известных языков.
Много слухов ходило о том, что именно случилось. Одни говорили, будто Амир одолел раджпутов, но те, следуя обычаям своего народа, предали себя и все свои ценности огню, и лишь одну женщину удалось захватить хитростью. Другие, напротив, утверждали, что гуджары сокрушили белуджей, но обошлись с Амиром и его людьми мягко, взяв клятву никогда не воевать с ними, которую и скрепили браком сардара и знатной женщины. Третьи и вовсе утверждали, будто Амир в гордыне своей задумал штурмовать Каф, а захваченная им женщина из змеиного племени. Находились и льстецы, утверждающие, будто дева та — сама Царица Змей...
Спустя восемь месяцев брака, у Амира и его третьей жены, носившей имя Датвати, но названной мужем Дильбар, родилась Ясмин. О ней также говорили всякое, будто появилась она из яйца, а с матерью общается лишь змеиным шипением — и если за первое девочка по малолетству не могла пояснить ничего, то второе могла бы опровергнуть совершенно уверенно.
Ее родным языком был белуджский. На нем она мыслила. А если порой и шептала матери на ухо: "Намасте!" — то лишь потому, что по обычаю белуджей, мать рассказывала ей истории о таинственной волшебной стране, которой правят сто царей, и если один сокрушает другого, то ставит на его земле колонну, и никто не смеет сломать той колонны и воздвигнуть собственную, пока не одолеет войско завоевателя или его потомка — рассказывала на совсем ином языке, том, который благородный Амир строго-настрого запретил...
Ясмин с детства усвоила одно — бог ее отца и ее самой, всемогущий Ахура Мазда, властелин асуров, сражается с богами ее матери, имена которых находятся под таким строгим запретом, что Дильбар даже в мгновения высшего бунтарства не смеет произнести их.
Традиционное пестрое платье скреплено золотой брошью на груди.
Волосы под длинным, до пояса, покрывалом.
Ясмин в самом деле напоминает цветок — она тянется к солнцу, к своему отцу...
От отца Ясмин узнала главную истину белуджей — кровь это всё.
Ты принадлежишь к хакемзат — знати — и подлинно близки тебе могут быть лишь иные знатные особы, потомки одного из патриархов, в особенности происходящие от патриарха Ширани.
Удел кочевников — чтить отцов и любить детей.
Удел слуг — брат почитает брата, племянники почитают дядю.
Если тебя спросят кто ты — не называй имени.
Ты — Мекрани. Ты — Ширани. Это всё, что ты есть. Это — твоё право.
Почувствовала себя избранной? Как зубы кусая спелый финик неспособны раскусить кость, так и тебе не дано до конца понять вторую истину.
Ты — женщина.
Ты — ничто.
Твой единственный удел это достойно служить своему роду, выйдя замуж за одного из мужчин этого рода.
Если ты будешь плохой женой — ты опозоришь семью.
Тогда ты будешь заслуживать только смерти, и если ты приползешь домой, то будешь валяться в пыли на пороге, пока милосердная родня не оборвёт твою жалкую жизнь ударом клинка.
Внимательный читатель воскликнет: "Но как же так! Ведь огнепоклонники всегда уважали и почитали женщин, даже даруя им высокое звание мобедов!" — может в эпоху величия Персии так оно и было. "Мужчинам властвовать, женщинам направлять", — фразу эту Ясмин слышала, но едва ли понимала ее подлинный смысл, ибо обитала среди кочевников, усвоивших Зороастризм в его искаженной, кризисной форме.
Может быть тем бы всё и кончилось...
Не окажись Ясмин гениальной.
Читавшие историю Камала ибн Вали помнят, что тот откровенно не блистал умом, зато достигал своего настойчивостью, пробивая дорогу к истине как мужчина пробивает себе путь в лоно девственницы.
Знайте же, что Ясмин относилась к тем, кому всё дается легко — она хваталась разом за несколько языков, выдавая пеструю мешанину из арабского, персидского и санскрита, она с легкостью перемножала и делила в уме числа, много и охотно читала всё и обо всем, и слушала бродячих сказителей, о чем бы те не говорили — но эта же лёгкость сделала ее рассеянной и непоследовательной.
Учителя, приставленные к ней, поражались!
Вот, эта девочка с легкостью пересказывает историю белуджей с тех пор, как они обитали в районе Халеба прежде, чем были изгнаны оттуда арабами, а вот не может ответить на совершенно элементарный вопрос — кто сейчас правит в цитадели Кермана?
Как и все кочевницы, Ясмин ездила верхом — но ее прогулки нередко заканчивались тем, что разогнавшаяся девочка отрывалась от сопровождающих, благополучно терялась в степи и находили ее пару часов спустя, в зависимости от настроения, либо ревущей, либо гордо демонстрирующей всем пойманного скорпиона.
Она могла многое рассказать о ткачестве — но вот посадить ее шить значило получить плачущего ребёнка, в очередной раз всадившего себе иглу в палец. Знала наизусть кулинарную книгу — и сжигала даже самые простые блюда.
— Совершенство как человек, ничтожество как женщина.
Так сказал о ней один из учителей... и отчасти слукавил, конечно, ибо немногие могли сравниться с дочерью вождя Амира в очаровании.
Сам сардар свою дочь любил достаточно, чтобы прощать ей мелкие грешки. В конце-концов по идущей ещё со времён древнего Элама традиции ритуального инцеста, ей суждено было стать женой дяди или брата, а те в девочке тоже души не чаяли, ибо та хорошенько усвоила правило "Счастлив тот, кто желает счастья другим" — ну, или просто умела, когда нужно, состроить восхищенные глазки.
Ей простили даже ношение броши в виде змеиной головы с глазами-изумрудами — подарок матери.
Когда Ясмине было десять, Дильбар забеременела второй раз, но разрешиться от бремени ей уже было не суждено — женщина погибла, не то от болезни, не то от яда, не то укушенная змеей...
И более никто не говорил девочке шипящее: "Намас-сте".
***
Ты помнишь. Как-то раз в вашу крепость прибыл молодой ученый в поисках редких книг, которые, как он слышал, вождь Амир некогда добыл в Хинде. Заполучив потрепанные фолианты, мужчина задрожал, глаза его округлились, а с уст срывалось одно лишь слово: "Сокровище! Сокровище! Сокровище!"
С тех пор тот странный человек днями и ночами сидел в выделенных ему покоях и только и делал, что читал и писал, порой не прерываясь даже на еду и сон.
Тебя разбирало любопытство — что же такого он нашёл в этих книгах? Сама-то ты никогда не читала тексты из отцовской сокровищницы, хранимые там с прочими трофеями...
Как-то ты пробралась в кабинет учёного, и конечно тут же бросилась к рабочему столу.
Там лежали несколько открытых книг на пальмовых листьях, и заметки самого прибывшего к вам перса...
Присматриваешься. Увлекаешься.
Сколько времени прошло?
Мгновения? Часы?
— Что ты здесь делаешь?!
Окликает тебя учёный на плохом белуджи
— Эй?! Кто пустил сюда ребёнка?! Вы хоть знаете ценность этих книг?! А если бы она их порвала или пролила чернила?!
От злого голоса мужчины ты отшатнулась к стене.
На лестнице раздался топот ног, в комнате же повисло молчание, которое ты робко и нарушила
— У Вас там ошибка...
Если бы взглядом можно было убить, ты бы умерла в ту же секунду. Твой голос дрожал когда ты заканчивала фразу.
— Sunuah не религиозный термин... Это число... цифра...
Потом тебя забрали.
И хорошенько выпороли — строго, не как обычно.
Тем сильнее ты удивилась, когда учёный на следующий день пожелал увидеть тебя — сам!
— Ну и что это за цифра?
Ты все ещё была обижена за то, что тебя выпороли, но желание увидеть книгу перевесило всё
— После единицы в десятке. Перед единицей если десятичная дробь.
— Какая дробь?
Переспросил мужчина.
— Не знаю! — призналась ты, — Меня так мама учила! Цифру в начало. Потом другую вроде как часть от десятки. Единичку, двойку, девятку...
— И откуда была твоя мать?
— Из Хинда. Там все так считают!
На всякий случай уточнила.
Ты-то уже знала от учителя математики, что так считать не положено хоть и очень легко.
— Ты поэтому умеешь читать индийское письмо?
Киваешь.
Учёный задумывается на какое-то время, потом указывает тебе на подушки, разрешая сесть рядом с ним.
— Как тебя зовут, дитя?
— Ясмин!
Почувствовав что тебя хвалят, ты впервые в жизни нарушила запрет и не сказала ни "Мехрани", ни "Ширани"
— Очень приятно, Ясмин. Я Мухаммед. И знаешь... давай прочитаем эти книги вместе?
Так ты познакомилась с Мухаммедом аль-Хорезми.
Уезжая, учёный дерзнул предложить твоему отцу отправить тебя учиться в Гундешапур, в академию Ифлатуна.
Это было явное оскорбление, и, и конечно, благородный Амир предложил гостю умолкнуть если тот не желает и далее испытывать свящённые законы гостеприимства.
Ты даже не подозревала, что благодаря твоей нелепой оговорке в науке появился "сифр" (цифра), который спустя столетия станет известен как число ноль.
***
В ночь падения Бармакидов, тебя не было в Багдаде.
И все же эта ночь решила и твою судьбу.
Год держалась в осаде крепость, обстреливаемая из катапульт огромными валунами, каждый из которых с лёгкостью мог снести дом.
Год держалась — и пала.
Благородный вождь Амир выразил готовность подчиниться власти халифа, преклонил колени и целовал ногу эмиру Фарса.
Тот лишь усмехнулся — долгие годы пустынные разбойники нападали на Халифат, и конечно арабы успели вызнать две максимы, усвоенные тобой ещё в детстве.
— Повелитель Правоверных дарует прощение мятежникам, но потребует взамен сущую малость. Дань.
Так ты впервые столкнулась с требованиями Харуна Ар-Рашида. Требованиями, о которых сам халиф конечно не знал, но последствия которых тебе предстояло прочувствовать в полной мере.
Повелитель Правоверных потребовал тебя.
И отец согласился.
Ибо благо рода для сардара выше привязанности к собственным детям, подобающей лишь простолюдинам.
— Ты выйдешь за перса знатного рода. Ты будешь ему хорошей женой. Ты примешь его веру. И дети твои последуют пути своего отца.
Так напутствовал тебя отец. И потом добавил, со всей тяжестью, которая только может быть в словах:
— Больше ты не Мекрани. Больше ты не Ширани. И...
На миг, лишь на миг, ощутила ты сомнение.
Паузу.
Так охотник стоя перед подбитой, но ещё живой птицей испытывает слабый укол человечности прежде, чем размозжить добыче голову камнем.
Но сардар Амир был человеком из железа.
Его сумели согнуть, но никогда не смогли бы сломать.
В его мире не было места слабости.
— И больше ты не моя дочь.
Четыре героя. Четыре истории. Простолюдин с душой воина в пучине городской жизни — до чего трудно решить, с кем именно следует сражаться! Молодой и изнеженный принц, делающий первые шаги в жизни — уже чувствующий, что ему суждено властвовать, но пока не знающий, как именно следует управлять другими. Юноша Избранного Народа, впервые познавший трудности выбора между личным процветанием и законами общины — сумеет ли он спасти своего отца? Дева из сказочной страны, чья сказка началась и закончилась, уступив место суровой реальности — открывшая ноль обратится ли в ноль? Всех четверых объединит отрубленная голова Джафара ибн Яхьи, выставленная на мосту через Тигр. В ту самую пору, когда Салах ибн Мади выбирал между джихадом и кошельком, когда Камал ибн Вали озирался в поисках учителя под сводами мечети Аль-Мансура, когда Эзра ибн Муса впервые делал выбор между общиной и обществом, когда Ясмин бинт Амир переворачивала страницы книги, написанной на пальмовых листьях, в ту самую пору зачинались истории еще трёх героев, едва ли уступающих четырём, о которых сказано было выше. История VЗари
Кто не видел Кархи — тот не видел Багдада.
Представь себе, о вазир, базар базаров, базар, что больше всех земных городов!
Да, Багдад суть сокровищница мира, но все сокровища, посылаемые в Багдад, попадают именно в Карху.
Карха — дом тысячи запахов. Здесь пахнет камфарой и мускусом, амброй и ладаном, кунжутным и оливковым маслом, корицей и кардамоном, шафраном и гвоздикой, перцем и мускатным орехом, сандалом и сумаком, тмином и тимьяном, луком и чесноком, имбирем и лепестками розы, гашишем и опиумом, чарасом и бахуром...
Карха — дом тысячи вкусов. Здесь на банановых листьях гостю подадут яблоки и айву, персики и яблоки, арбузы и дыни, виноград и оливки, финики и фиги, жёлуди и каштаны, всевозможные орехи, любые сорта мяса и рыбы. Также предложат ему сахарный тростник, съедобную землю из Хорасана, дамасскую спаржу и другие деликатесы...
А десерты! Какие в Кархе десерты! Махаллаба и пахлава, кунаба и кутаифы...
Если же гость желает готовить дома, то где как не в Кархе купить ему семьдесят четыре рецепта приготовления цыплёнка и сто — плова и рагу? Секрет приготовления фаршированных баклажанов и кабачков? (Нужно добавить лимонный сок — лимоны совсем недавно пришли из Индии)
Карха — дом, украшенный тысячей ковров. Армянские и хирские, персидские и самаркандские, бухарские и синдские, сирийские и египетские — у каждой земли свой узор, у каждого узора свой ценитель. Ковры для пола, ковры для стен, ковры для молитвы, ковры для похорон, занавесы — и если бы для чего-то в жизни ещё не придумали бы ковра, пройдясь по Кархе ищущий несомненно нашел бы и его, ибо Карха — вместилище невозможного!
Карха — арсенал для тысячи оружий. Синское и синдское, хиванское и хиндское, румийское и хазарское, сакалибское и франкское, дамасское и персидское — каждая рука найдёт здесь свой клинок!
Карха — последнее пристанище зверей. Слоновая и бегемотова кость, рога носорога, оленя и яка, крокодилова кожа и черепаховы панцири, шкуры львов и леопардов, изысканные северные меха... Присмотрись, путник, Карха — кладбище.
Живых зверей там впрочем тоже можно найти, от охотничьих собак из Йемена, до дрессированных ласок, с которыми ходят на лис, и даже охотничьих гепардов!
И рабов тоже продавали в Кархе.
Много слов сказали мы о Кархе, много — но не исчерпали и половины того, что можно здесь найти, ибо для перечня пришлось бы начать со всех существующих в природе типов дерева и камня, кожи и кости, металла и стекла...
Нет, никому из живых не дано узнать Карху целиком — но каждый сможет найти там именно то, что ищет.
Здесь ты родилась — ибо хотя на земле тысяча тысяч вер, вселенский базар разделён между двумя из них, христианами и шиитами.
Первых было больше, и им принадлежала большая часть лавок — несториане и якобиты, армяне и копты, наконец, ромеи из иноземцев...
Нас, впрочем, куда больше интересуют вторые.
Ты происходила из рода профессиональных мятежников и выросла на историях о самых разных предках, сражавшихся едва ли не в каждом выступлении шиитов со времен выступления Али ибн Абу Талиба. "Помните жажду аль-Хусайна!" — восклицала ты на улице когда не достигла ещё и пяти лет.
Это была грустная шиитская история — когда Муавия узурпировал Халифат, аль-Хусайн, достойнейший из сынов Али, выступил против него. Имама окружили бесчисленные полчища врагов, умертвившие всю его семью, включая малолетнего сына, и всех воинов — но так велико было воинское мастерство внука Пророка, что никто не мог одолеть его!
Наконец, после многочасовой битвы, аль-Хусайн пошёл к реке напиться воды — но тут в рот ему попала стрела, первая из тысячи.
Тогда аль-Хусайн собрал свою кровь в горсть и вознёс к небу, дабы Аллах узрел его бедствия.
Даже раненого, Умайды смогли убить имама только толпой.
Отрубленная голова внука Пророка чудесным образом читала Коран и проклинала своих убийц — пока нечестивый халиф Язид не вогнал аль-Хусайну в рот палку.
С тех пор шииты говорят: "Помни жажду аль-Хусайна" — как символ вечной ненависти и презрения к нечестивому врагу.
Они не дали внуку Пророка и праведнейшему из мусульман выпить воды из Фурата, откуда пили даже собаки — вот с кем вы сражались.
И хотя сейчас шииты, включая твоего отца, внешне признавали Халифат Аббасидов (поскольку те также относились к Шарифам) — вся твоя семья знала, однажды имамат вернётся в руки Алидов.
Едва ли ты отдавала тебе отчёт в этом, тем более что слабо разбиралась в таких материях — но эта идея стала и частью тебя тоже.
Возможно, однажды ты даже сможешь отдать жизнь за веру и попадёшь в Рай где будешь лицезреть Аллаха!
Возможно.
Пока что, впрочем, в Рай ты не особенно торопилась — слишком интересно было всё вокруг!
Твой отец, Фархад ибн Джафар, был скорее беден чем богат — по наследству ему перешло ремесло парфюмера, но поскольку Фархад не проявлял особых способностей в ремесле смешения эфирных масел, и неспособен был создать по-настоящему особенный аромат, закупались у вас в основном люди небогатые, готовые вылить на себя что угодно, лишь бы кожу не жгло и навозом не пахло.
Вы пытались едой простолюдинов — обжаренными в кунжутном масле кусочками курицы, которые заедали домашней лепешкой — однако, поскольку ты была ребёнком, родители частенько баловали тебя гранатом или фигами. Настоящим праздником было, когда отец приносил тебе кусочки арбуза или дыни — их продавали уже разрезанными и оттого подсохшими, но внутри был сладкий сок...
По мере того как ты росла, мать перешивала тебе одно и то же платье, снова, снова и снова, а из игрушек у тебя были только несколько фигурок животных и солдатиков, с которыми играли еще два твоих старших брата и сестра...
И всё же — ты была счастлива.
Более всего обожала ты бродить по торговым рядам Кархи, докучая торговцам вопросами о назначении того или иного предмета.
Мальчишку бы на твоём месте прогнали взашей заподозрив в намерении украсть что-то в лавке, а тебе даже порой давали какую-нибудь сладость в подарок...
Может тогда ты и поняла, что прямо-таки сверхъестественно красива?
Это просто.
Чуть приподнимаешь уголки губ — и весь мир млеет от счастья, и готов отдать тебе что угодно.
Да, ты определенно была избалованным ребёнком.
Папиной любимицей. Маминой любимицей.
Любую другую сильно наказали бы, увяжись она за взрослыми поджигать квартал Ячменных ворот и завопи среди ночи тонким голоском: "Помните жажду аль-Хусайна, нехорошие Сунниты!"
Тебя только поспешно увели и потом объяснили, что для Джихада сначала нужно подрасти.
Чем старше ты становилась, тем чаще к всеобщему умилению примешивалась нотка смущения. У тебя куда раньше чем у сверстниц начала расти грудь и расширяться бедра, раньше взрослело лицо...
Родители видели взгляды, которые бросали на тебя на улице люди с нечистыми сердцами. Как-то тебе строго-настрого запретили играть на улице и никакие уговоры не помогли — произошло это после того, как какой-то дядя предложил угостить тебя пахлавой в переулке, но соседи его почему-то побили.
Мальчишек отогнать было сложнее. Они буквально заваливали тебя подарками, наперебой заглядывали в щель между ставнями в надежде разглядеть тебя, и вовсю уверяли друг друга что непременно женятся на тебе.
Приближалась десятая твоя весна.
Приближались перемены.
Перемены, приходящие с кровью.
***
Среди шиитских законов есть много тех, которые не могут не радовать благочестивого мусульманина — чего стоит один только принцип "духовное господствует над светским", под которым, наверное, подписалась бы даже половина самых что ни на есть ортодоксальных суннитов.
Но местами благочестие испытывает верующих.
То, что ты созревала раньше сулило немалую опасность, ведь по шиитским законам после первого кровотечения тебя следовало выдать замуж...
Молясь в мечети рядом с матерью, позади мужчин, ты то и дело ловила на своей растущей груди заинтересованные взгляды незнакомых мужчин, смысла которых не понимала. Скажем откровенно — тебе совсем рано было ещё думать о браке, о будущем, да и вообще о чем угодно, кроме кукол и учебы.
Вот то, что ты оказалась не дурой и уже неплохо читала Коран — вот это было достижение! И то что готовить научилась! И вышивать! Вы столько всего делали с мамой!
Это было твоё детство.
Счастливое детство.
И когда у тебя впервые пошла кровь, и ты (конечно, напуганная, и уверенная, что умираешь!) в слезах прибежала с этим к матери, хотя мама и успокоила тебя, взгляд ее выражал тревогу.
— Слушай меня, Зари, слушай, как слушает ветер шепчущие пальмы, и верь мне, ибо я люблю тебя и желаю тебе лишь блага. Твой отец достойный человек, достойный и очень благочестивый — но именно поэтому стараясь поступить правильно, он может ошибиться. Не говори ему, что у тебя настали лунные дни, скрой это от всех.
Мать нагнулась к тебе, от неё пахло луком и кунжутом
— Иначе тебя заберут у нас. Многие желают того. Ты... подлинный подарок Аллаха, доченька, ты прекрасна как диковинная птица, и оттого многие мнят себя птицеловами и жаждут выбить тебя из гнезда и навсегда посадить в клетку. Ты понимаешь?
***
Как ни пытались родители уберечь тебя от любых встреч, одну встречу предотвратить им всё же не удалось. Ты как раз отпросилась под надзором сестры сходить послушать бродячего сказителя, рассказывавшего истории о любви и волшебстве, когда увидела здоровенного негра.
Тот темнокожий вовсе не привлёк бы твоего внимания, если бы почему-то не лежал на земле, накрытый здоровенным куском шерсти.
Летом.
В Багдаде.
Лишь приглядевшись, заметила ты на его шее цепь, присоединенную к кольцу в земле — он попросту не мог подняться.
Тогда ты ещё не знала, что так наказывают рабов за провинности особенно жестокие работорговцы — выставляют на солнце, закутав в зимнюю одежду.
Зато ты осознала, что хотя негр и был очень большим и мускулистым, лицо у него безбородое — он едва ли был старше твоего старшего брата, который, как порой напоминал отец, когда его первенец зазнавался, "ещё мальчик".
Темнокожий человек тоже заметил, что ты смотришь на него.
— Воды.
Прохрипел он с чудовищным акцентом на арабском.
— Пойдём.
Потянула тебя сестра, которая в отличие от тебя уже знала что к чему
— Он раб и к тому же неверный. Если будем стоять здесь слишком долго, эта ворона нас сглазит.
А тебе, как назло, сразу вспомнился аль-Хусайн, которому жестокие Сунниты отказали даже в глотке воды.
Ты ведь не такая, да? Не такая?
Правда, воды ни у тебя ни у сестры не было.
***
В ночь, когда отмщение Харуна настигло Бармакидов, ты пыталась уснуть в материнской постели, когда внимание твоё привлёк звук с улицы. Треск дерева. Крики.
Осторожно, чтобы не разбудить мать, поднимаешься.
Выглядываешь в щель между ставнями.
Соседний дом.
Живущая там семья персов торговала молоком и часто угощала тебя всякими вкусностями, это отец той семьи, его брат и старший сын некогда отбили тебя у любителя "предлагать пахлаву", а когда ты расплакалась потому что хотела пахлаву, то купили тебе ее.
Вооруженные люди в черных тюрбанах.
Рубят дверь топором.
Все обитатели дома высыпали на крышу и вовсю ругались со стражниками.
— Теперь-то ты не будешь оскорблять Абу Бакра и Умара!
Явственно различила ты в речи пришедших грабить и убивать воинов.
Абу Бакр и Умар... два человека, лишивших законной власти Али ибн Абу Талиба, супруга Фатимы, дочери Пророка.
Хоть ты и была ребёнком, ты не была дурой и могла сложить очевидное.
Нехорошие Сунниты.
Пришли убивать правоверных Шиитов.
Не дожгли вы их квартал.
Было время, прекрасное время, когда человек с чёрной кожей ударив мотыгой в землю, обнаруживал золотоносную и самоцветные жилы, когда среди девственных лесов бродили львы, гепарды и огромные стада слонов, а реки и озёра полнились крокодилами и черепахами, когда почвы давали обильные урожаи, а женщины разрождались от бремени здоровыми и крепкими мальчиками.
Тогда человек с чёрной кожей возблагодарил богов за посланные ему дары. Он чеканил монеты из золота и украшал себя самоцветами, он истребил слонов ради драгоценной кости, а львов и гепардов ради ярких шкур, он снимал кожу с крокодилов и извлекал из панцирей черепах, он засеивал землю без разбора и продавал рождённых женщинами детей в рабство.
Все эти богатства текли на север, в страну людей полумесяца.
Человек с чёрной кожей отдал их за мягкую ткань для своего тела, за сладостно пахнущие специи для своего языка, за белых шлюх для утоления похоти, за блестящие доспехи и острые мечи, которыми мог он убивать своих братьев...
Восседал он на резном троне, и горделиво почитал себя властелином вселенной. Он принял Распятого Бога, но лишь потому, что белые люди обещали ему за это бессмертие — и даже не думал соблюдать ни одной заповеди. Как тысячу лет назад, он держал нескольких жен,
На одного мужа приходились женщина, ребёнок, старик и калека — вот чем стал Аксум!
В такой земле родился ты, Аыым, родился в племени вай-то, что издревле обитало на озере Цана.
Много племён в Аксуме — копающие землю, укротители быков, разводящие коз, погонщики верблюдов, заводчики пчёл, ловцы рыб, варящие соль, режущие камень, плавающие за жемчугом и десятки других.
Много путёй — и ни один не твой.
Ты — охотник на бегемотов.
Аыым-Леопард, называют тебя — потому что проходя испытание мужчины, ты прикончил этого пятнистого хищника.
Под жарким африканским солнцем, ты привык носить лишь небольшую повязку из кожи, скрывающую бедра спереди, да шкуру убитого тобой зверя на плечах.
На плече твоём — копье с листовидным наконечником и тяжелым набалдашником с обратной стороны.
Обычно этого достаточно, но порой ты используешь также гарпун, дротики и обсидиановый нож.
Доставшийся тебе путь — наилучший, ибо нет ничего прекраснее охоты на бегемота!
Сперва доблестные мужи на каноэ преследуют стадо, и особыми маневрами отрезают одного из чудовищных зверей от всех остальных. Потом дожидаются когда он всплывет и...
Десяток гарпунов устремляются к гигантскому противнику.
Кровь окрашивает воду.
Иногда бегемот ныряет, тогда остаётся лишь подождать, пока раны умертвят его или принудят снова всплыть.
Но порой бегемот идёт в бой, и тогда нет врага опаснее!
Огромная пасть, больше чем у любого другого зверя, с легкостью перекусывает и людей и лодки.
Кругом треск дерева, визг женщин на берегу, рёв торжествующего чудовища...
Вот тут-то и настаёт твой час.
Одним прыжком оказываешься ты на голове бегемота, вонзаешь в него копье!
Дух Леопарда в тебе рычит и скалит зубы!
Когти твои цепки — не уйдёшь, зверь, не уйдёшь!
Пусть Аыым-Леопард и стал мужчиной лишь несколько месяцев назад, пусть ему недостаёт опыта — не уйдёшь!
И зверь умирает от твоей руки.
Вечером, на пиру, получаешь ты дары — почетный кусок бегемотова мяса, покрытый резьбой костяной браслет, вырезанный из места, где копье пробило череп и кнут из кожи убитого чудища.
Священник гадал о твоей судьбе и сказал:
— Будет она связана с женщиной из рода богов. Ты защитишь ее жизнь, Аыым, она — твоё божество, и будет владеть тобой, ты же никогда не сможешь овладеть ей.
Как обиделся ты!
Ты — и не сможешь овладеть женщиной!
Подскакиваешь, исполненный силы и грации леопарда, потрясаешь копьем, заголяешь могучий уд.
— Нет женщины в которую не войдёт мой бегемотов клык, слоновий бивень, мой ствол, мой дрын, мой член, мой хуй!
Ты пьян, конечно.
Ты герой.
И все тут же забывают о выходке.
Все, кроме духов, шепчущихся в ночи.
***
Пот бежит по спине.
Пыль стелется за тобой.
На небе — молодая Луна, что приносит удачу.
Ты бежишь в соседнюю деревню, дабы отнести им засоленное мясо бегемота, украшения из кости и кожу.
Это — почетное задание, ведь посланника принимают и чествуют три дня.
Вдруг, слух твой привлекает знакомый трубный звук.
Это Негус — дух в обличье зверя, ибо нет слона больше и свирепее!
Даже если бы хадани Дан'Эль, могучий царь, воздвигший себе победные троны по всей земле, не запретил охоту на слонов под страхом смерти, даже тогда бы ни один охотник не рискнул приблизиться к Негусу!
Труби, хозяин холмов! Нет вражды между нами!
Но тут ты останавливаешься как вкопанный, потому что слышишь и второй звук.
Женский визг.
Она бежит. Бежит со всех ног, преследуемая красноглазым Негусом — великий дух в бешенстве! Женщина спряталась в расщелине, и всё же ты успел рассмотреть ее, и никогда не встречалась тебе дева красивее!
Золотистая кожа, на вид мягкая как полированное дерево — как сладко было бы прижать такую к земле...
Полная грудь с темными, точно созданными для твоих зубов, сосцами.
Густые чёрные волосы, заплетенные в косы, так и просящиеся в твой кулак.
Тут-то вспомнил ты предсказание слуги Распятого Бога.
Взыграла юношеская кровь.
Несколько раз стукнул ты копьем о камень, привлекая внимание слона.
— Эй, Негус, выходи на бой! Аыым-Леопард вызывает тебя!
Гигант поворачивается.
Ты скалишь зубы и шипишь.
Земля дрожит под ногами великого духа. Пена капает из его пасти. Бивни, все в запекшейся крови, сшибают одним ударом несколько сухих деревец, когда Негус устремляется на тебя.
Возносишь молитву Христу.
Вскидываешь копье для броска.
И ты попал! Как попал! Прямо в красный глаз слона!
Сладкая радость победы сменяется проснувшимся рассудком.
Теперь ты безоружен — а Негус, безумный титан Негус, несётся прямо на тебя, и даже быстрейший из леопардов не сумел бы отскочить от его удара...
Ты всё же попытался, в прыжке закрывая глаза.
Удар. Грохот. Треск.
Подымаешь веки — ты всё ещё жив.
Сильно ушиб голову и плечо, когда падал, но — жив!
С трудом встаёшь, чтобы посмотреть, что именно стало со слоном...
Негус был ещё жив. Лишившись глаза, он промахнулся — и врезался всем своим весом прямо в каменистую стену, обвалившуюся на него, и придавившую такими валунами, что даже силы могучего духа недоставало, чтобы сразу же поднять их.
Наружу торчит лишь часть головы с застрявшим в глазнице копьем.
Молодая Луна приносит удачу. Сегодня, ты одолел бога — и одолеешь судьбу.
Встаёшь.
Всем весом наваливаешься на копье, пока оно целиком не оказывается в слоновьей голове.
Негус затихает.
***
— Ты богиня?
Спросил ты женщину, так и лежащую на земле — у неё была вывихнута лодыжка.
— Д-да...
С трудом отвечает она.
Тогда ты снял свою повязку.
— Я спас тебя. Ты принадлежишь мне.
Она не возражала.
Тело твоё придавило ее тело.
Руки твои касались ее кожи, тёплой и мягкой.
Пальцы твои зарывались в ее волосы, нежные как весенняя трава.
Полные губы твои соединяют ваши дыхания — и ловят стон, когда твой могучий уд проникает в ее влажное и тугое лоно.
Движение бёдер — настойчивое, ритмичное, неуклонное.
Ее глаза — золотые по цвету, но сияющие как обсидиан — не мигая смотрят на тебя.
Ты чуть сопишь, иногда издавая звериное рычание, когда кусаешь ей груди, и шею, и губы.
Дух Леопарда в тебе доволен.
Он жаждет не просто овладеть ей — поместить, заклеймить как клеймят скот.
Твоя богиня. Твоя женщина. Твоя самка.
Ты извергаешься в ее чрево, ощущая себя на вершине мира.
В тот миг — ты Аыым-Царь, Хозяин Земли.
Чуть отдохнув, ты повторил то, что делал.
И повторил ещё раз.
И ещё — пока усталость и удовлетворение не принесли за собой непроглядную дремоту.
Разбудил тебя тычок древком копья.
Вокруг — люди, пешие и на верблюдах!
Один из них, одетый в белое, с венцом на голове, взирает на тебя взглядом Астара — жестокого бога-змея, которого почитал ваш народ прежде, чем принял Христа.
— Ты осквернил мою дочь.
Иной на твоём месте молил бы о пощаде.
Но ты — Аыым — ты был рождён стать величайшим героем своего народа.
Ты поднялся и храбро ответил за себя.
Ты спас эту женщину и взял ее в жены, потому как такова твоя судьба.
Ты не насиловал ее, но воля твоя соединилась с ее волей.
Закон не нарушен — таково твоё слово!
Молчит властитель земли Дан'Эль.
Молчит — и наконец отвечает.
— Всё так, ничтожный. Но ты умертвил слона — и тем нарушил закон. Да будет тебе известно, что дочь моя предназначалась Негусу в жертву, дабы мощью своей спас он царство от тысячи наступающих племен. Ты погубил Аксум — и участь твоя будет страшнее смерти.
***
Дорога на север — дорога в цепях.
Острый нож для рубки мяса.
Дух Леопарда в тебе рычит, шипит, скалится, пытается отмахиваться когтями — тщетно!
Лишь один союзник у тебя был — бог.
Тот, кто всегда защищает героев — а ты ведь рождён быть героем.
Но в ночь перед тем, как тебя оскопили, случилось лунное затмение — как тысячу раз прежде, больная Луна оказалась при смерти.
Вся земля пала перед богом на колени, моля его пощадить Луну и даровать ей исцеление.
На мольбы всей земли отвлёкся бог — и спас Луну, но не спас Аыыма.
Нож опускается на деревянную колоду.
И когда тебя, скрученного веревками, отбрасывают в сторону, на той колоде остаётся тысяча поколений твоих потомков — целый род героев.
И сам ты больше не герой.
Ты "Гыб" — этим словом в вашем языке зовут кастрированных баранов.
Рабство и кастрация — два удела столь страшных, что в ваших законах нет места ни одному из двух этих наказаний.
Тебя подвергли обоим.
Может ты и преступил закон, но осудили тебя не по закону.
***
Ты болел.
Ты умирал.
Ты выжил.
Пленители заткнули рану свинцовым штифтом, теперь, чтобы помочиться, тебе следовало извлечь его и присесть на корточки как женщине.
Один из работорговцев, знающий ваш язык, сказал, ты должен учиться если хочешь быть хорошо проданным.
Ты молодой, крепкий, сильный.
За тебя дадут хорошую цену в богатом доме.
Но ты должен учить арабский — тогда какой-нибудь вельможа возьмёт тебя в свои аскари, в дружину чёрных воронов.
А иначе тебя продадут на солончаки в низовьях Двуречья, где ты будешь жить в сарае с сотней других поганых зинджей, которые по ночам будут ебать тебя в жопу за то, что у тебя нет члена, днями напролёт же ты будешь работать кайлом, ломая корку солончаков и лопатой вычерпывая то, что под ней, за что возможно получишь от господ лепешку.
Если бог будет милостив, однажды ты наступишь на незримую глазу трещину в солончаке, и соль проглотит тебя, растворив твоё тело без остатка.
Но раз ты здесь — ты же не думаешь, что тебе так повезёт?
— Понял?
Ласково осведомился один из тех, кто зовут себя коптами.
Мир есть плоть, и законы плоти есть законы мира.
Ты родился среди стонов и вздохов, среди влажных шлепков, напоминающих звук, с каким опускается нож мясника, среди жадных взглядов и продажных восторгов, среди обманчивой яркости тканей и фальшивых монет, среди срамных болезней и наркотического чада — родился в Дар аль-Кихаб, квартале шлюх, более того, даже в этом царстве плоти, тебе суждено было появиться на самом, самом дне...
Твоя мать, Азра, не была ни танцовщицей, ни певицей, не исполняла музыку и не развлекала благородных мужей беседой, но зарабатывала по два дирхема за ночь тремя отверстиями. Она уходила из дома под вечер, а утром возвращалась пьяная или одурманенная, со следами спермы на спине, животе и лице, нередко в синяках и следах от ременной плети.
В отсутствие родительницы, за тобой присматривали ее товарки. Ты помогал им по мере сил — подводил глаза, красил ногти, приклеивал накладные пряди, румянил лица, наносил ароматическое масло подмышками и в паху.
Много раз пытался ты выведать у матери тайну, стоявшую за твоим рождением. Поначалу, на вопрос "кто твой отец", женщина отвечала, что не знает, но чем старше ты становился и чем тоньше чувствовал ложь.
К примеру, почему Азра говорит, что ты родился в Багдаде, а ее сожительницы уверяют, что она прибыла в бордель с младенцем на руках, скрываясь от гнева изгнавших ее сородичей?
Других детей в борделе не было, так что в каком-то смысле у тебя было в разное время от двенадцати, до двадцати матерей — все они любили тебя и даже ухаживали за тобой во время твоих частых и неизменно тяжёлых болезней.
Но лишь одна могла поведать тебе кто ты.
И ей становилось хуже.
***
Когда ты был ещё юн, мать приходила поддатой только "от друзей". Но с каждым утекающим летом, мгновения, когда Азра была трезва и в ясном рассудке, становились всё реже. За виноградным вином последовало изюмное, потом опиумная настойка. Все чаще, твоя мать пропадала в притонах курителей гашиша, где ее, доведя до совершенно невменяемого состояния, насиловали и выбрасывали на улицу полуголую.
Ты накидывал на неё покрывало
— Мама, мамочка, пойдём домой...
А она смотрела на тебя мутным, совершенно не узнающим взглядом и тянулись к твоим шальварам
— Д-дирхем... Или вина дай глотнуть... И н-ноги раздвину и з-задницу вылижу...
Сколько раз пытался ты бороться с ее пагубной привычкой. Прятал бутылки, просил помочь других обитательниц публичного дома, пытался поговорить — тогда мать впадала в дикую, неестественную ярость, ее лицо краснело, глаза начинали блестеть, дыхание оборачивалось тяжелым сопением
— Это ты во всем виноват, выблядок!
Вопила она, так охаживая тебя кулаком в висок, что ты падал на пол.
— Ты виноват!
***
На улице у тебя откровенно не ладилось. В младшем возрасте даже рабы запрещали детям играть с сыном шлюхи, когда же вы подросли, тебя мигом начали дразнить, пользуясь тем, что из-за природной слабости тела ты едва ли мог защитить себя.
— Эй, Фарук! Мы сегодня твою мамку наняли! Придёшь посмотреть? Накинем дирхем!
Кричали они.
Ты не отвечал ничего — и в висок тебе прилетала коровья лепешка.
Потом тебя подтаскивали к ближайшей луже, оставшейся после дождя, и тыкали в неё лицом.
— Какой ты грязный, сын шлюхи! Ну да мы тебя помоем!
Потом каждый плевал на тебя.
Это был Джаханнам, Геенна.
И ты пылал.
***
Стоит ли удивляться, что образованием твоим никто системно не занимался? Ты и в мечети-то толком не бывал. Конечно, как все прочие, ты верил в Аллаха, временами слушал бродячих сказителей и проповедников, но едва разбирал даже отдельные буквы.
Всё изменилось когда тебе было около десяти.
Проповедник в красном тюрбане выступал на улице, но речи его отличались от того, что обычно можно было услышать в Дар аль-Кихабе — никаких угроз Геенной блудницам или обещаний умилостивить Аллаха по отношению к развратницам за скромную плату.
Вместо этого, мужчина говорил совсем, совсем иное.
— Какое дело Аллаху до брака? Разве Аллах суть не любовь?! Неограниченная любовь каждого к каждому! Разве не придумали запреты лицемеры, которые сами же первыми и вызывают вас, девы, в свои дворцы?! Они лгут всем, лгут, ибо Пророки всё ещё ходят по земле! Один из них был окружён ими, но обратился в столб света, и нынче вот-вот вернётся! Славься, аль-Муканна, скрытый под золотой маской! Славься! Вернись и очисти мир от порока и лжи, порождённых материей и плотью! Люди! Аллах любит всех вас! Аллах любит каждого! Откройтесь Аллаху и будете спасены!
Внезапно, взгляд проповедника падает на тебя.
— Ты! Ты, мальчик! Ты ещё чист и невинен! Не отравлен гнилью, содержащейся во всякой материи! Аллах любит тебя! Аль-Муканна любит тебя!
Он протягивает тебе ярко-красный пояс.
Примешь ли ты его?
***
Был в борделе один страшный человек — негр Бурдук, носящий плеть из бегемотовой кожи. Он не владел заведениями и женщинами, но управлял ими от имени владельца.
Чем ниже падала твоя мать, чем реже выходила на улице, чем меньше зарабатывала, тем чаще ловил ты на себе недовольный взгляд Бурдука.
Как-то раз, когда Азра была в относительно трезвом рассудке, негр вызвал к себе вас с мамой.
Обоих.
— Тупая шлюха!
Начал он, стоило вам войти в его покои.
— Ты стоишь нашему покровителю больше чем приносишь. Все что дают тебе на косметику, одежду и благовония, ты пропиваешь. Ты должна нам уже десять динаров!
Женщина тут же рухнула на колени, умоляя простить ее и обещая, что будет работать усерднее — Бурдук сделал ей знак придвинуться, а потом с размаху ударил кулаком в лицо
— А ну заткнулась, шлюха! Ты старая блядь и едва ли годишься на что-то, кроме как лежать под псиной или ослом для любителей таких забав! Но вот твой выродок — он может работать! И он будет работать или я сейчас же вышвырну вас обоих прочь!
Взгляд человека без души перемещается на тебя.
— Ты понял, шлюхин сын?! Мамка твоя шлюха! Значит и ты тоже шлюха!
— Не смей!
Взвизгнула Азра, хоть с уголка ее губ и текла кровь.
— Ты знаешь кто его отец, а?! Ты знаешь?! Ты хочешь осквернить тело потомка Пророка!
Негр заржал.
— Я христианин, тупая ты пизда! А если бы и был одним из ваших — знала бы ты сколько благородных Аббасидов торгуют жопой похлеще тебя!
Пути Трех... скоро им предстояло столкнуться с путями Четырёх, сплестись в причудливый узор, превосходящий изяществом прекраснейших из армянских ковров. Слушай же, о вазир, слушай и внимай! Ты знаешь начало истории. Ты захочешь узнать конец.
-
Прекрасные истории, каждая - как маленькая жемчужина, которые вместе обращаются в прекрасное ожерелье!
-
Да будут благословенны расуль пославшие тебе красоту, разлившуюся по абзацам прекрасного посла.
-
Великолепное начало истории! И да, непременно хочется узнать, чем всё это закончится!
-
За восточный слог
За красивые истории
За сложные выборы
-
А ведь круто-то как!
-
+1 здесь прекрасно всё)
-
+
Полетели.
-
Это Базза!
|
|
Ритан Второй. Щелкает вспомогательный огнестрел - легкий, намертво застывший в монолитом вытянутой руке, абсолютно управляемый - рассыпает задорно катучие гильзы. И десятой доли внимания, кажется, не уделяешь тому направлению, скорей пугая, чем реально отстреливаясь. Но, да, иногда так бывает, что и десяти процентов хватает.
Суется оттуда - из-за дальней, практически развалившейся надвое плиты - голова в черной матерчатой маске, на которой череп оскаленный белой краской грубо выведен. Щелк - и в ткани, точно меж двух дырок для глаз, только чуть повыше, ко лбу ближе, появляется еще одна. Вываливается из-за преграды, распахнув покосившуюся переборку практически настежь, грузный, упакованный в начищенную до блеска медную кирасу мужчина, расплескивает тягучий багрянец - фактурой пол теперь напоминает матированный капот одного из раритетных хозяйских спорткаров - по керамике. Второй - невысокий и худощавый, с дробовиком помповым наперевес, и в кожаной куртке с просто невероятным количеством заклепок на ее "фронтальной стороне", безжалостно топча трупы убитых еще в твой первый заход товарищей, тут же бросается прочь, к лестнице, наверх. Щелк - и в дубленой коже, аккурат промеж лопаток, вдруг образуется прореха. Падает, ударившись лицом о стену и оглушительно полузавизжав-полузаорав, вторженец, внезапно - судя по голосу - оказавшийся женщиной. Барахтается теперь там, среди тел, воет.
- Нет! Нет!!!
Это уже у лифта, "командир" малолетней "группы захвата". Пыхает там же, но выше, в люке, винтовка, обрывает крики самого младшего, того, которому отдачей - опасно все же неспециалистам кустарно модифицировать то, что было разработано и произведено специалистами - руку покалечило. Сгребает его в охапку выронившая оружие девчонка и, затравленно оглядываясь, бросается в коридор - буквально тебе навстречу. Видимо, смерть под огнем пулемета ее страшит меньше того, что кроется там, в шахте. Вот, кстати, и шанс - хиспаноговорящий враг там, ведет огонь.
Отсекает станок рокочущий залп, прямо над головой пригнувшейся так, что едва не падает, беглянки, расшибает облицовку над створками паутиной трещин. Не похоже, что насквозь шьет - видимо, слишком толстые тут перекрытия. По крайней мере, "зеркальщик" атаку точно переживает. Рычит из укрытия, к последнему из неудачливых "штурмовиков", судя по всему обращаясь.
- В атаку, качорро! Ебашь!!!
|
-
смерть не является оправданием провалу!
well done, son!
-
От Диаманти он бы еще стерпел молча этот "нненад", хотя он и подозревал капрала в латентном человеколюбии.
Ну уж это враки.
Ну а вообще, молодец
-
Становление настоящего морпеха!
Скрипач мог пойти по пути героической смерти, но я рад, что он вывел его на судьбу хорошего живого морпеха.
-
дотащу и сдохну
Полное ощущение что они ползут по берегу океана прямо в Рай.
-
"Скрипач", конечно, человек многих талантов - и ползун, и дипломат. Жечь, опять же, умеет
-
Post First Class.
-
Тащи, Скрипач, тащи!
-
За неумение врать!
|
Твоё воображение —самая мощная видеокарта. — кто-то там © Все права сохранены. ПРОЛОГ Санкт-Петербург, 1904 год… Тысячи тысяч молотов гремели, возвещая о рождении этого сына войны, несущего разрушение, сильнейшего бронепоезда в Российской Империи: — длиной пятнадцать вагонов, высотой в три человеческих роста, движущаяся крепость, молот Царя Николая, обладающий огневой мощью целого эскадрона бронепоездов меньшего размера. Но еще слишком рано, слишком рано. Пока это была лишь оболочка, лишенная зубов и когтей; пустые порты зияли там, где должны быть пушки, ходовые части не возведены. В его котлах не было воды, в его печи — угля. Но ненадолго, ибо уже начиналась церемония. Монотонный напев пяти десятков уст, поющих хором, становился громче и громче. Огромные цепи грохотали, с трудом вытягиваемые десятками людей, из-за жара раздетых до пояса, огонь топок отбрасывал отблески на их бритые черепа, высвечивая блатные татухи, выбитые на лбах. Команды рабочих тянули машину на огромной платформе по последним этапам производственной линии к кульминации процесса, длившегося целый год, в кузнице, занимавшей половину Петербурга. Сияющий красный свет вспыхивал на бронеплитах, когда сварщики пятого разряда вколачивали в них раскаленные заклепки. Скрежет, грохот и шипение матерящихся мастеров соперничали с пением церковного хора и криками трудившихся работяг. Усатый начальник цеха смотрел на все это с высоты своего кабинета. Дрожащими от спиртяги губами он зачитывал инструкцию по сборке бронепоездов, держа перед собой, словно икону, методичку по технике безопасности. Бурный поток терминов, вперемешку с отборнейшим матом, выходили из его распухших уст. - 250-миллиметровая гаубица! – крикнул он в мегафон. Тяжелейшая башня с грохотом опустилась на головной вагон. Десятки сварщиков тут же пустились к работе. - 146-миллиметровая пушка! Один за другим, боевые орудия стыковались с последующими вагонами поезда. Сотни батюшек в золотистых рясах окропляли тело стальной машины брызгами святой воды, десятки капелланов махали обкуривали кадилами броню исполина. Пушки вместе с башнями подвозили к поезду на вагонетках, поднимали подъёмными кранами и водружали на вагоны. Пулеметы крепили к пулемётным гнездам, которыми щедро были усеяны бронированные вагоны. Бронепоезд вооружился и оброс бронёй. Святая вода застыла на нём. Хор достиг крещендо. Загремели орудийные выстрелы, приветствуя нового боевого брата. Засверкали фейерверки. Шеренги солдат и офицеров завопили как один: «Боже Царя храни!» Вода закипела в недрах паровой машины, пришли в движение поршни двигателя. Бронепоезд взревел, оглашая на весь цех свою готовность служить Царю и отчизне. Внутри ещё работали другие — приваривали, заклепывали, смазывали и молились, отлаживали механизмы. Но в кабине машиниста, на четырех прочных болтах уже закрепили блестящую медную табличку. Вскоре здесь будет выгравировано имя первого командира бронепоезда, первого машиниста и имена всех последующих... Высокий мужчина в парадном мундире шагал среди шеренг солдат и офицеров. Тысячи воинов империи кланялись ему, пока он шёл. Орекстр приветствовал егоего музыкой. Мужчина поднялся по ступеням цеха, высоко над поездом, встал перед мегафоном и провозгласил: - Родился новый воин Орды! - Имя тебе — Стальная крепость! Тысячи человек возликовали ему. Имя это клеймом было выжжено над медной табличкой. Грядёт война. И она принесёт как славу, так и страдания. Вперед, мистер Финдли. Свобода ждёт!
Черт, давно пора! Прямо из сборочного цеха в горнило войны, бронепоезд был отправлен на дальний восток. Русско-японская война была в самом разгаре. Затем — вторая отечественная, первая мировая. Получив свои боевые раны, понеся первые потери, бронепоезд будет переправлен на западный фронт. Много лет пройдёт с тех пор, много воды утечёт. Много экипажей сменит бронепоезд, много командиров переживёт, много застанет событий. Событий, о которых говорить не стоит, событий, что отпечатаются в живых его стенах и превратятся в немые тайны. Тайны эти хранит в себе стальная машина и по сей день. Кто знает, что видел «он» в пылу войны и что потерял? Спустя годы блудный сын возвращается домой, в Петербург. Отсюда и начинается наша история… СТАЛЬНАЯ КРЕПОСТЬ Петроград, 1917 год, наше время…Утро Маши, мягко говоря, не задалось. Нет, не потому что у неё сегодня выпускной экзамен. Молодая девушка много лет упорно училась в высшем железнодорожном, чтобы в конце концов получить свои заветные права на поезд и начать карьеру машинистом – и вот тебе незадача! Всё дело в том, что её учитель, который должен был принимать экзамен, вместо того, чтобы протянуть билет, протянул к девушке лапищу решительно так задумав вкусить машиной плоти. Препод обратился в зомби прямо в кабине пассажирского паровоза, за руль которого посадили фауншу. Маше оставалось только бежать со всех ног. Четыре года бакалавриата и два года магистратуры коту под хвост! Какая тут пересдача, когда город горит… А город действительно горел. Пока Маша бежала, она видела это в окнах вокзала. Видела, как полыхает ярким пламенем дома Петрограда. Как мужчины, женщины и дети, выйдя на улицы, тут же оказывались разорванными на части жаждущими мяса ходячими мертвецами. Маша слышала вопли ужаса и крики отчаяния, доносившиеся из каждого переулка. Улицы были залиты кровью, внутренностями, остатками конечностей. В какой-то момент на полному ходу взвизгнув покрышками прокатил «Путиловец» полностью облепленный зомбированными. Пулемет его строчил куда не попадя и Маше пришлось укрыться от шальной очереди за кирпичной стеной вокзала. Пули попали в окна, выбив стекло. Маша видела в окно, как стреляет пушка прямо посреди перекрестка, метрах в пятистах от вокзала. Солдаты организовали импровизированный пункт обороны. Грохотали выстрелы орудия. Толпы оживших мертвецов разлетались в стороны. Но одна пушка не могла сдержать орду. Когда мертвые уже наступали, солдатам пришлось бросить орудие и бежать со своих позиций. Учитель отстал. Видимо его омертвевшие ноги не в силах были угнаться за прыткой Машей или же ему снесло голову пулемётной очередью - одно из двух. В любом случае, одной проблемой меньше. Оставалось ещё две: куда бежать, и, собственно, что делать? Таблички с надписями Путь 1. Направо. Путь 2. Налево. мелькали перед глазами несостоявшейся машинистки. Девушка знала, что там, на перронах, её поджидают толпы зомби. Поезда, пришедшие в депо были атакованы ордой мёртвых. Крики и визги стояли такие, что у Марии закладывало в ушах. Впереди замаячила тяжёлая железная дверь закрытого ангара. Маша никогда раньше туда не заглядывала. Там был ремонтный цех. Какая удача, что дверь оказалась не запертой. Затхлый воздух забился в лёгкие, но здесь, под арочным железным сводом ангара, хотя бы было относительно тихо. Крики боли и отчаяния и грохоты взрывов пусть и доходили сюда, но приглушённые. Правда это уже не волновало Машу... В ангаре стоял бронепоезд. Настоящий военный бронепоезд. Маша насчитала 8 вагонов и пусть на нём не было ни пушечных башен и ни пулемётных гнёзд, его всё равно можно было считать военным. Хотя бы потому что на локомотиве был нарисован Корниловский череп, номер батальона и роты. Да уж, это не то что та задрипанная маршрутка за руль которой Машу хотели посадить. Но где же экипаж? Где же все? И откуда он тут? В расписаниях рейс с таким поездом не значился. Морда локомотива была похожа на клин, острый и сверкающий, забрызганный засохшей кровью. Это был не просто бронепоезд, это был зверь, спящий дракон, ждущий Машу. Стальной дракон. Стальная крепость... Дракон был ранен. Иначе не оказался бы в ремонтном цеху. Отметины от попаданий, царапины, сколы - остались на его броне. Главное, чтобы был на ходу - а дальше Маша разберётся. Пусть она никогда в жизни не сидела за штурвалом подобной машины. Разберётся. Жить хочет - разберётся. Кажется за спиной послышались шаги. Мёртвые на подходе. А впереди. Там внизу, в поезда, уже собралась разношерстная компания... Как любой уважающий себя бомж, Копеечка провела эту ночь на вокзале. Утром она проснулась от душераздирающих криков и воплей ужаса. Привычное для Питера дело: опять наверное алкашня подралась. Каково же было удивление девочки, когда она, открыв глаза, вместо привычных алкашей за бутылкой водки, увидела как посетители вокзала рвали друг друга на части. Кровью был залит пол, кишки разбросаны повсюду, люди в панике бежали, спотыкались, и тут же оказывались съеденными ходячими мертвяками. По истине разборки питерские. Какое же счастье, что неприметную Копеечку, прикорнувшую под лавочкой вокзала, так никто и не заметил. В порыве кровавой бойни кто-то упал на лавку, под которой пряталась Копеечка, брызги крови окропили бедную девочку. Когда же не осталось никого в живых и все обитатели вокзала были превращены в зомби, обстановка слегка поутихла. Теперь были слышны лишь шаркающий топот, рычание и совсем тихое: мозгииии... Самое время для побега. Девочка ловко вынырнула из под лавки и со всех ног побежала к выходу. Только куда бежать? На улице творился полный хаос. Люди сами не знали где прятаться, спасаясь от наводнивших город ходячих трупов. Бежать на улицу не вариант. Копеечке и раньше там были не рады, а уж теперь совсем. Малютка повернула обратно. Повезло же так, что жила она на вокзале, знала как тут и что устроено. Она пробежала несколько перронов, заполоненных ходячими мертвецами, юрко перебегая от укрытия к укрытию. Ноги сами привели её к поезду, вокруг которого уже собрались другие выжившие... Унтер-офицер Стрельцов обмывал свои новые звёздочки. Только недавно он заступил в почетное звание унтер-офицера. Унтер-офицер - это ведь как прапорщик. А прапору по уставу полагается употреблять сто грамм. Только вот сослуживцы Стрельцова, после рюмки, вместо того, чтобы закусить огурцом, решили вдруг закусить самим Стрельцовым. Довольно быстро оказалось, что Стрельцовым не прочь закусить добрая половина города. Делать было нечего - оставалось только собирать пожитки и идти в увольнение с такой службы. Быть закусанным Стрельцов не желал. Стрельцов бежал вдоль путей. Он видел как люди в панике разбредались кто-куда. Видел как на станцию на полном ходу въехал поезд, пассажиры которого уже полностью все были мертвы. Поезд сошёл с рельс и несколько раз перевернулся раздавив насмерть парочку зевак, так же как и Стрельцов спасавшихся от зомби. С боем молодой гвардеец прорвался в железный ангар и к своему счастью обнаружил в нём живую компанию у которой ещё и целый бронепоезд в наличии имелся... Принцессе Анастасии снился кошмар. Кошмар этот преследует её в последнее время раз за разом. Воспоминание из недавнего прошлого. Обезумевший отец хватает её за руку, девочке больно. Приглушённый красный свет падает из под окна. В руках отец держит позолоченный ключ на цепочке. Тот самый ключ, что принцесса носит отныне всегда у себя на шее. Бредовые глаза бегают по телу дочери. - Возьми этот ключ, Настя. Чтобы спасти Микасу и Армина Россию ты должны попасть во Владивосток! Их знания помогут тебе! Лицо отца становится совсем уж страшным. Жутко. Анастасию бросает в дрожь. Девочка резко просыпается и понимает - наяву тоже кошмар. Во дворце грохот и шум. Испуганная девочка быстренько выглянула из свой комнаты и ужаснулась. Стены были залиты кровью, повсюду валялись мёртвые тела прислуги и солдат. Позеленевший дворецкий набросился на неё, разинул пасть, но в то же мгновение голова его была снесена с плеч точным ударом Корнея. Взяв подопечную за руку, Корней мигом побежал прочь из дворца. Коридоры уже вовсю были наводнены мертвецами и агентами большевиков. Вместе пара собирались выбежать во двор, но путь им преградила толпа зомби. Несколько бравых ударов саблей и проход был расчищен. Во дворе княжну и её телохранителя встретила Тамара. Служанку этот суровый день застал на кухне. Она как раз готовила завтрак для принцессы, не подозревая что сама скоро станет завтраком. Правда это не входило в планы женщины и она могла о себе позаботиться. Но ещё она должна была позаботиться о княжне. Тамара знала тайный ход из дворца прямиком на вокзал, в закрытый ангар, куда заезжают поезда особого назначения. Долго рыскали они средь каменных подземелий Петрограда. Мертвецы шли по их следам. Но зомби было невдомёк что троица находится под надзором Григория Распутина. Загадочный маг успокаивал мёртвых в туннелях склепа, возвращая их обратно в могилы силой своего колдунства. Когда волшебник присоединился к отряду, враги окружили их. Через толпы оживших трупов вся компания прорвалась к бронепоезду. Кровь окропила мундир Корнея, плащ Григория и платья Анастасии с Тамарой. Корви и Дину подняли ни свет, ни заря для какого-то особого поручения. Они итак работали 5/2, но как бы и по выходным тоже, и они даже не знали оплачиваются ли эти дни вдвойне и полагается ли за них отгула. Иначе бы они как минимум на три отпуска заработали. В ремонтный цех заехал бронепоезд, кажись прямо с линии фронта. В общем, Корви и Дине, как механикам, работы предстояло выше крыши. Кому же ещё работать, если не им? Все остальные ведь обратились в ходячих мертвецов. В общем, не видать им премии, ведь начальник цеха требует теперь от них только мозгов. А вот два толковых механика на борту отправляющегося бронепоезда очень даже сгодятся. Времени на ремонт не было, импровизированный экипаж загрузился в локомотив. Мертвые уже выламывали двери ангара. Пути назад нет. Петроград догорал в пламени революции. Над зимним дворцом водрузили красные флаги, по улицам маршировали толпы зомби. Бронепоезд взревел как в последний раз, тяжело приведённый в движение, и, пробив двери ангара, попутно раскатав в лепёшку дюжину зомбированных, отправился в путешествие. Поезд давил всех подряд. Живых уже не осталось. На выезде из города, прямо по рельсам шагал в парадном мундире отец Анастасии, обращённый в зомби. Это был уже не царь Николай, ходячий мертвец. На его лице не было никаких эмоций. Это было тяжкое зрелище, когда острый как нож клин поезда прервал его печальное существование. Может быть, он хотел увидеть свою выжившую дочь в последний раз и мышечная память привела его разлагающийся труп прямо к ней? Может быть, он хотел что-то сказать своей дочери? Передать последние слова? Анастасия, высунувшись из люка локомотива, успела увидеть, как отца раздавило поездом, пусть Тамара и порывалась закрыть ей глаза от греха подальше. Какая удача, что ключ княжны Анастасии, который достался ей от отца, подошёл и к дверям поезда и к зажиганию. Иначе бы даже Маша не сдвинула этого стального гиганта с места. Дествительно удачное стечение обстоятельств. Таким образом поезд отчалил. За бортом туманное утро, мелькают деревья и поля питерской губернии. Обреченный город остался позади. Выжившие собрались в кабине машиниста, в другие вагоны заглянуть они ещё не успели. В кабине машиниста было тесно, но уютно. Стальные стены окружали героев, не было тут окон, лишь два окуляра, ведущие наверх к подзорной трубе вагона, располагались так, чтобы были под рукой у машиниста. Здесь были ещё и маленькие открывающиеся бойницы, но смотреть в них могли разве что помощники машиниста, за рулём поезда в них не заглянешь. Масляная лампа давала дребезжащий свет. Неровные тени гуляли по углам кабины. Лампочки в кабине и прожектора поезда не работали - электричества от чего-то не было. Маша сидела в кресле машиниста. Перед ней раскинулись сотни приборов и рычагов о которых она прежде слышала разве что на парах и то вскользь. Бронепоезд это точно не обычная маршрутка. Благо всё основное тоже в наличии имелось. Гудок, рычаг экстренного торможения по правую руку, система труб для связи с остальными вагонами по левую. В уголке у кресла машиниста прислоненная к стене стояла чёрно-белая фотография: солдат в военной форме стоит рядом с молодой девушкой в платье, они улыбаться, счастливые. Рядом с фотографией лежит крестик. Над креслом, на крючке были развешены разнообразные медали. Немецкие кайзеровские железные кресты и японские звезды - бряцали и звенели в такт движению поезда. Рядом же на крючке висел немецкий противогаз. В другом углу плакаты: агитплакат Корниловского ударного полка, потом что-то на японских иероглифах и календарь за 1916 год на французском языке с изображением полуобнаженной женщины и видами Парижа. Напротив: железнодорожная карта царской России. Слева от кресла машиниста находился небольшой ящик, на нём две большие машинистские перчатки, а внутри сигнальная ракетница с тремя выстрелами: один красный, один зелёный и ещё одна ячейка была пуста, сама ракетница не заряжена. Посередине кабины находилась лестница к люку, ведущему на крышу локомотива. В самом тёмном углу кабины, куда практически не падал свет находилась медная табличка. Пятнадцать имён на ней было выбито, стертых временем, так что и не прочитаешь уже. Только самое свежее имя еще было читабельным: Карл Иванович Генда. А над табличкой надпись железным клеймом, такая же практически стертая, еле-еле видно - Стальная крепость. Повсюду в кабине машиниста разбросаны листовки: Сообщайте о необычном поведении, забаррикадируйтесь в домах, избегайте любых контактов с заражёнными, ждите официальных инструкций. Настало время перевести дух, познакомиться, проверить машинное отделение, тендер, остальные вагоны. Есть ли запасы топлива? Да и у поезда назревали явные проблемы. Что-то мешало ему развить скорость, знания Маши подсказывали что с такой нагрузкой и с таким количеством вагонов бронепоезд должен ехать намного быстрее. Да и трясло его сильно каждые 10-15 метров. Не порядок... Музыка: ссылка ссылка
|
Физик
Санитаров ты нашел не сразу – пробежка вокруг блокгауза была чревата простреленной головой, а перемещаясь пригнувшись или ползком особо много и не высмотришь. Но блокгауз располагался вблизи пирса, и так или иначе, раненых должны были собирать где-то здесь. По плану пирс находился на стыке двух атакующих батальонов, но теперь-то, ясное дело, командование решило за него цепляться. Если не днем, то хотя бы ночью можно будет по нему вывести раненых, подвезти боеприпасы и воду, а если совсем припрет – эвакуировать выживших. Да, до ночи, похоже, еще предстояло дожить.
Санитара ты в итоге все-таки нашел – он был не из вашей роты, но лицо его ты вроде бы помнил. Он сказал, что в блокгаузе раненого лучше не держать – так его скорее забудут.
– Надо перетащить к другим, туда, – он кивнул под стену. – Как будут свободные машины, вывезут. А то чего я тут сделаю? Перевязал получше. Таблетки. Плазму пока не даю, тяжелым не хватает.
– А он что, не тяжелый? – спросил Флаин-Фиш, возившийся с пулемётом.
Морячок-санитар пожал плечами.
– Есть потяжелее, друг.
Пока ты искал санитара, было время оглядеться и понять, что ничего непонятно. Танки, наконец выбравшиеся на берег, бестолково потолкались и уехали куда-то на восток, в сторону РЕД-3. Потом они стали возвращаться колонной. По ним все время стреляли. Видно отсюда было плоховато, зато слышно отлично – пули зверски лязгали по броне с ни с чем не сравнимым визгом. Япошки почему-то стреляли в танки из всего подряд – из пулемётов и даже из винтовок что ли... то ли они были тупые, то ли был у них какой-то план, то ли они так хорохорились и показывали себе, что танков не боятся. Сами танки ворочали башнями, но почти не стреляли. Потом один несмело поехал мимо вас и, судя по звукам, заглох в песке неподалеку. Он все никак не заводился.
Стихший было бой опять начал разгораться, причем прямо вокруг вас. Левее морпехи, видимо, пытались прорваться за взлетную полосу, правее – то ли отбиться от япошек, то ли как-то развернуться. Стучали пулемёты – ручные и станковые. Бой, похоже, превратился в тягомотную перестрелку, то вспыхивавшую, то затихавшую, беспорядочную, в которой группки полу-оглохших бойцов с обеих сторон палили друг в друга залпами, когда находили в себе силы высунуться из укрытия. Было непонятно, управляет ли здесь хоть кто-то хоть чем-то. Было даже непонятно, возможно ли это в принципе. Но чувствовалось, что кто первым восстановит управление, тот, вероятно, и начнет побеждать.
Санитар с помощником утащили Айвенго куда-то к берегу.
– Удачи, сержант. Удачи, парни, – сказал он на прощанье.
Когда его вынесли, Флаин-Фиш мрачно сказал:
– Может, и повезло ему.
Потом вернулся Айскрим. Он долго пыхтел, мычал и пытался сказать что-то членораздельное, то и дело прижимая рот рукой. Потом он догадался и стал чертить буквы на полу блокгауза в нападавшей с потолка пыли. Пыли было много, получалось понятно. Он начертил: "Манго приказал идти к нему туда" – и показал рукой в сторону РЕД-2.
Но оказалось, что в этом беспорядке кто-то все же чем-то управляет. В блокгауз заполз капрал и скорчился, тяжело дыша и сжимая винтовку – ты его не знал, он был, видимо, из роты "Фокс".
– Сколько вас тут? – спросил он, ошалело глядя по сторонам. – А, трое. Берите оружие и на выход ползком! Там собирают группу, все нужны, все, кто может драться.
Он с сомнением посмотрел на перемотанное бинтом, искривленное лицо Айскрима и на ваш "проходивший лечение" пулемёт.
Ты спросил, кто собирает?
– Лейтенант Лесли, из инженеров. Приказ подполковника Джордана.
Ты спросил, кто такой этот подполковник Джордан. Вот про него ты точно никогда ничего не слышал.
Капрал пожал плечами.
– Я не знаю. Но он теперь командует батальоном. Подполковник Ами убит. Давайте резче, мне еще остальных искать. Сбор у пункта боепитания.
Ты спросил, где он.
– Да тут, прямо за вашей позицией. В воронке.
Ты не помнил, чтобы там был какой-то пункт боепитания, но выходит, проглядел. Это было не странно – его наверняка и делали так, "без афиши", чтобы япошки не разглядели. Да и пункт боепитания, должно быть, сильно сказано – свалили пару ящиков в воронку, вот тебе и пункт.
Видимо, искали всех неудачников подряд, чтобы... чтобы сделать что-то опасное, конечно. Зачем же еще будут привлекать инженеров? Не траншеи рыть, похоже.
Крэйзи-Хорса все не было.
|
Ритан Второй. Да, ты отсек первую волну атаки, а разбитая декоративная панель, с прошитым армолистом заодно, упростили задачу по "наблюдению", но этот разум, он напоминает кувшин с сотней отверстий, в глубине которого горит свеча, а не прожекторный фонарь - слишком много всего, отовсюду, разом. Вот и сейчас, обратив внимание на "тыл", враз осознаешь, что там, за спиной, снова что-то происходит. Стоп, нет. Это труп оседает, наваливаясь изнутри на съехавшую керамическую пластину, из-за чего она - пластина - хрустит.
Успеваешь дать указание не совсем добровольной союзнице. И секунду, может, спустя, стены сотрясаются от басовитых перестуков враз зазвучавшей из каждого - вывернутого на "максимум" - динамика системы оповещения, в каждом помещении этажа, разом, "музыки". Тут, там, везде. Грохочет, отзываясь дребезжанием в грудине, накрывает "вуалью" шума, скрадывает звуки, растворяет голоса. Быстро понимаешь, что это не трек, а какая-то дикая нарезка из криков на странном - память услужливо подсказывает, что хиспанском - языке, обрывков радиопереговоров, пальбы, ритмичных стуков и чего-то, что, да, при определенных условиях все же возможно назвать мелодией. Не понимаешь только, как такое слушать. И, главное, зачем.
- Назад, сук...
Стоит женщине сунуться за переборку, как крохотное круглое зеркальце, показавшись из-за края ведущего на крышу лифтовой кабины люка, и блеснув словно драгоценная чешуйка, похоже, ловит в себе ее отражение. Одна лишь штурмовая винтовка - затертая, перемотанная у приклада какой-то растрепанной, темно-красного цвета лентой, обвешанная крохотными металлическими фигурками, и ярко, под трафареты, разукрашенная баллонной краской рублеными узорами - на долю секунды выглядывает "на огонек". Вспышка-хлопок. И рейдерша, брызнув на облицовку фонтаном крови из простреленной головы, тряпичной куклой валится с ног. Безотносительно ситуации - мастерский выстрел, сделать который "наудачу", не будучи профессионалом, практически невозможно.
- Те густа, мариконес, а?!
Хохочет кто-то там, в вышине. И добавляет, обращаясь к детям, уже так, что ты его частично понимаешь.
- Вамос, бляди, вамос! Огонь!!!
|
Ритан Второй. Визжит где-то неподалеку - через зал - заместитель креативного директора, и, кажется, хохочет рейдерша. Страшно одной, весело другой, но нет ни времени, ни желания разбираться в первопричинах.
"Первый номер" в сторону, щит в левую руку, "вспомогательное" - в правую. Быстро и просто. Готов? Готов. Подшаг. Укрыться - раз, провести визуальную оценку - два, прицелиться - три.
- Вон!
Вопят хором те, кто занял грузоподъемную платформу.
- Там!!!
И ты понимаешь, что вторженцы, вскрыв потолочный люк кабины, гонят на тебя детей. Один - лет, наверное, десяти на вид: тощий, в стоптанных сандалиях, которые ему явно велики, растянутых спортивных шортах по колено, не менее растянутой, и настолько большой, что она напоминает платье, футболке, с грубо сшитой из, кажется, наволочки "балаклавой" на голове, смотровые отверстия в которой вырезаны так криво, что он едва может рассмотреть хоть что-то перед собой одним единственным глазом. Со старым револьвером наперевес, вместе с тем, жмется к стенке. Второй - вообще лет, наверное, семи или восьми, высохший как скелет, с клочковато обритой шишковатой головой и укрывающей лицо "банданой", сделанной из куска мешковины, в засаленных трусах и играющей роль верхней одежды, некогда белой майке-безрукавке, свисающей ему почти по коленки. Едва тащит заржавевший обрез двуствольного ружья, стволы которого на вид кажутся толще, чем руки "воина". Третья - скорей уже девушка, чем девочка: пятнадцать-шестнадцать, может, ей. Невысокая, худощавая, смуглокожая, с остриженными под "горшок" угольно-черными волосами, в джинсах латанных, переделанной под жилетку шерстяной рубашке с обрезанными по плечи рукавами, замотанная почти по самые карие глаза то ли шарфом, то просто длинной полосой ткани. Этой - наверное, лидер - выдали полуавтоматический пистолет с подкрученной проволокой рукояткой и заваренным по боку, наискось, затвором.
- Убю! Убю!!!
-
Мастеру у которого 3 детей кажутся более опасными чем сотня головорезов.
-
У-у-у, какой нечестный приём с детьми!
|
Ритан Второй. Как только ослабляешь хватку, тут же отступает на шаг-другой, склонившись в полупоклоне и выставив перед собой сложенные в странном жесте кисти - ладони повернуты вниз, а пальцы перекрещены и разведены в стороны: на литеру "V" чем-то походит.
- Благостей тебе, х-хозяин. С-спасибо за добрость. Я поняла.
Кивает пару раз.
- Все поняла. В мелкой хуйне хуйня - побрякушки, желтуха, стекляшки.
Осматривает коридор, указывает на ближайшую дверь.
- Надо все открыть. Все проверить. У этих хуесосов что-то точно было, хозяин.
Опять кивает.
- Я помогу.
Помолчав мгновение, смотрит на тебя снизу вверх остекленевшим взглядом, будто внимательно рассматривая, изучая лицо. И вдруг жмется, льнет всем телом, отираясь промежностью о твою коленку и прижимаясь грудью к боку. Шепчет, прижимаясь щекой к твоему проступающему перевитиями стальных волокон трицепсу.
- Буду послушной.
Прежде, чем успеваешь как-то среагировать - мысли, чувства: как же это долго - убегает к заваленной мертвецами оконечности тоннеля, ловко перепрыгивая через распластанные останки бывших товарищей и потеки красноты. Хлопает по дальней, оппозитной лифту стенке.
- Здесь! Эта хуйня здесь, хозяин!
Направляешься туда же, подхватываешь ближайшее тело, швыряешь под "выход" словно набитое соломой чучело. Тащит "Серая", подхватив под мышки, еще одного, укладывает поверх первого.
- Там сама пластина - как волос, станок ее на раз прохуярит.
Не понимаешь, почему, но отчего-то оживляется она.
- Ты их всех занулишь.
Зачем-то ставит себе на лице, прижав подушечку большого пальца меж бровей, "точку" чужой кровью.
- Красное на красном. Я знаю.
Подвалив погибшими ту самую "пластину", направляешься к помещениям, проверять. Идет "меченая" следом.
- В доках есть летучки. Я засвечу. Ты заберешь любую, мы съебемся.
Вышибаешь пинком первый - слева - армолист. Пусто.
- Всех летунов на ебало срисую, тоже засвечу. Они все на очке - заставишь, хуй на хуй, сами за рычаги прыгнут.
Еще один сносишь, напротив уже снесенного. Пусто.
- Хуй наебут - знаю, какие летучки хуйня, а какие заебись, самую пиздатую выцепим.
Третий, следующий за вторым. Пусто.
- И кукол сами притащат, и других, если их побольше попереебашить. Красным, бляди, умоются - по-другому запоют. Но надо быстрей, хозяин.
Аткинсон же, в это самое время, стоит там, вдалеке, и, выглянув из-за угла, наблюдает за тем, что вы делает. Ломаешь четвертую. Ничего.
- Скоро к этой жирной хуесосне, Модо, прихуячат его кенты, корпы. Он им за дачки подсасывает - пиздюков подгоняет. У них охуенная скорлупа, стволы. Страха ноль. Жесткие - даже для тебя, хозяин. Лучше разойтись бортами.
Чавкнув, скатывается с "мясной горки" верхняя туша, когда медленно подается вперед и в сторону, упираясь в плоть, реально оказавшейся замаскированной под облицовочный щиток дверью часть стены, там, за спиной. Прячется за тебя тут же рейдерша.
- Лезут, суки. Хуярь их. Всех.
-
В мелкой хуйне хуйня
Просто и увлекательно о макро- и микромире в реалити-шоу "Хозяин"! Не переключайтесь!
-
За яркий пример того как можно неожиданно завоевать сердце и преданность женщины.
-
Прячется за тебя тут же рейдерша.Шарит
|
|
Ритан Второй. Выпростав астенично-тонкое, белое словно мел, сложенное по женскому типу, но лишенное намеков на женственность - ни сосков, ни чего-либо еще просто нет - тело из покрывала, бросаешь ткань своей новой знакомой. Скорее все же ей, а не в нее, да.
- О... Я... Очень... Спасибо. Очень признательна.
Нагнувшись, цепляет скомканные складки, поспешно оборачивает "подарок" вокруг себя. Тога - так это, кажется, называется.
- Что, простите?..
Не совсем понимаешь, что может быть непонятного в твоей инструкции: простой, логичной, абсолютно однозначно трактуемой.
- То есть... Да, конечно. Конечно.
Нет, вроде бы все в порядке - идет к застывшей словно манекен мраморнолицей "кукле", встает рядом с ней на колени. И зачем-то начинает щупать пульс на запястье.
- К-кажется, она... Живая?
Сомнения в голосе. Хотя, казалось бы - сердце или гемопомпа работают, значит "да", не работают - "нет". Сложно, очень сложно.
Подзываешь "Серую". Поднимается и, подойдя к залу, остается стоять на пороге, поджав сложенные в замок руки к груди.
- Да, х-хозяин. Я все сделаю.
Кивает два-три раза.
- Все сделаю.
Примерившись к одному из ящиков, втыкаешь кулак в его борт - так, что трещит, проминаясь и расходясь паутиной трещин, пластик.
- Хозяин, хозяин!
Прячется за дверной косяк рейдерша, увидев, что ты делаешь.
- Они... Они...
Еще удар - вминается бок коробки лопающейся чашей.
- Эти хуйни, они еб...
Кто бы эти хранилища не проектировал, он, по всей видимости, не учел, что кто-то будет открывать их, скажем так, "альтернативными способами".
- Блять...
Еще удар - и что-то внутри, хрупко и "стеклянно" хрустнув, лопается. Льется из-под пальцев остро пахнущая этанолом, прозрачная - но с янтарно-буроватым оттенком - жидкость. Отвлекшись от осмотра служки, втягивает носом воздух Аткинс.
- Это что, виски?
|
Ритан Второй. Начав откручивать крепежи, понимаешь - затянуто все настолько туго, что у обычного человека, да еще и таким ключиком, на "размыкание" ушло бы минут пять, не меньше. Ты справишься - максимум - за одну. Алгоритм: накинуть, сдвинуть с мертвой точки, покрутить-попроворачивать, вытянуть, повторить. Пусть слегка монотонно, но в чем-то даже приятно.
- Да-да, ясно.
Кивает поспешно собеседница, когда предупреждаешь ее о возможных последствиях непослушания. И падает на пол, сжимаясь в комок, когда выставляешь ей "счет".
- П-прости. Прости, пожалуйста. Я не хотела. Я не знала, что нельзя. Я все поняла. Все поняла.
Тараторит, мелко подрагивая всем телом каждый раз, когда тишину нарушает поскрипывание болта или позвякивание инструмента о корпус тумбы.
- Я все скажу. Все скажу. Это... Это ярус. Этаж. Хранилище. Меня прислал Модо. Не он сам, но... Блять. Прости, прости... Да. Модо. Это наш варбосс. Он великий... Ч-человек. Да.
Сжимается отчего-то еще сильнее, скрестив руки на груди и подпирая кулаками скулы.
- Оружие, это... Эти стволы - они везде, они у пацанов. Я не пизжу, клянусь. И эти, пид... Ленники. Они тоже. Они... Их раздали. И этих, ну... Этих... К-как их, с-сука... К-куклы, куклы. Всех раздали. Ваша ху... Яхта, она в доке-подкольце, но болтокруты ее... Они... Болтокруты ее до костей уже ободрали.
Дрожит подбородок заметно, когда кивает несколько раз, словно подтверждая правоту собственных слов.
- Я все скажу, я клянусь.
Зовешь ту, вторую. Снова показывается из-за двери, но теперь уже по внешнюю сторону ключицы. Среднего роста, худощавая, с остриженными ровно по плечи темными волосами. Мраморная кожа, жемчужно-белые зубы, неброский маникюр, аккуратная прическа, толика перманентной косметики тут и там: губы, брови, румянец щек - разительный контраст с той же "Серой". Понимаешь, кстати, почему не выходит - похоже, вообще без какой-либо одежды. Жмет к молочным железам левую руку. А в правой - оружие. Штатный полуавтоматический пистолет охраны "Хозяина". Не тычет им ни в тебя, ни вообще в кого или что-либо, просто держит, дуло в палубу опустив.
- Моя фамилия Аткинс. Джулия Аткинс. "Вайал Фаундейшн", заместитель креативного директора.
Не помнишь. Ни ее, никого.
- Я была на яхте. А эти люди...
Указывает стволом на вжавшуюся в пол женщину, видимо, не до конца отдавая себе отчета в том, что он может и выстрелить.
- Они нас захватили. Ритан, что же...
Прижимает ко лбу рукоятку на пару мгновений.
- Слушайте. Я знаю, что вы работаете на господина Корли. Вы... Вы должны что-то сделать.
|
Ход I
Вернувшись домой, ты вдруг заметил, какое всё вокруг маленькое.
Фелиппе, представлявшийся ранее огромным, после столицы показался тебе провинциальным городишкой. Порт, славившийся на все колонии, представлялся теперь самым обычным и ничем не выделяющимся. А уж костюмы, считавшиеся писком моды в колонии Которра, вызвали бы смех у любого мало-мальски светского человека столицы.
А вот друзья радовали, как прежде. В столице ты особо ни с кем не сошелся, пусть и завел несколько знакомств. За попойками, карточными играми и мимолетными романами ты и не заметил, как закончилась учеба. Да и была ли она? Так, поверхностные знания в медицине. Ну и немного права – пару законов ты даже наизусть выучил. Тем не менее этого было явно недостаточно ни для медицинской, ни для юридической практики.
А вот Изабеллу ты не застал. Двери ее дома тебе тоже не открыли. Через друзей ты узнал, что твоя возлюбленная уж год как вышла замуж за какого-то богатого плантатора и, очевидно, живет с ним. Однако свадьба эта была не особо на слуху, будто ее пытались не афишировать. Ты бился, пытаясь разыскать девушку, но безуспешно. Даже друзья стали отговаривать тебя от поисков.
Оставалось идти в политику.
Отец выхлопотал тебе место помощника депутата городского совета. Депутатом же был дон Диего де Уэска, человек лет тридцати. Такой возраст делал его весьма молодым для члена магистрата. Дон Диего год назад унаследовал отцовский капитал, торговал рабами, был богат и приятен в общении. И очень, очень радикален.
- Почему мы не можем решать, куда идут наши налоги? – говорил дон Диего и депутаты городского совета согласно кивали.
- Почему далекие заморские чиновники вместо нас распределяют доходы, полученные нами? – вопрошал дон Диего на трибуне под аплодисменты.
- Нам следует нижайше просить Его Императорское Величество о собственном представительстве в имперском парламенте! – заключал дон Диего, а городской совет единогласно принимал предложенную петицию.
А потом губернатор провинции, вызвавший твоего непосредственного начальника к себе, два часа увещевал его, предлагая забыть о глупых и мятежных идеях.
- У нас война идет, голубчик, - говорил губернатор, попивая красное сухое вино, - Нам не до ваших сумасбродств. Конечно, вы уважаемый депутат и папенька ваш был не последний человек в колонии, однако помилуйте – представительство в имперском парламенте? Зачем? Разве вы бедно живете? Разве колония беднеет?
Дон Диего возражал:
- Как раз сейчас самое время! Во времена кризиса и нужны реформы! Да, мы богатеем. Но – волею столицы, ее милостью. А если завтра император обложит нас новым налогом? А потом еще одним? Как мы сможем этому противостоять без представительства в парламенте?
Губернатор отмахивался, считая дона Диего романтичным глупцом. А потом прямо заявил, что никакую петицию никуда не отправят, даже если весь Фелиппе проголосует за нее единогласно. Дон Диего вспылил, обозвав губернатора «неумным ослом» и удалился, хлопнув дверью. А ты стоял посреди кабинета и не знал, бежать ли за своим начальником или сначала извиниться перед властителем провинции. Но губернатор сам развеял твои сомнения.
- Присядьте, юноша, - сказал он. Выходка дона Диего, кажется, не произвела на него особого впечатления, - Налейте себе вина… нет-нет, эту бутылку не берите, она для просителей рангом пониже… вот ту, сверху, да, будьте добры… и послушайте.
Он прокашлялся, отпил вина, удовлетворенно хмыкнув.
- Дон Диего молод. Ненамного старше вас на самом деле. Да-да, не удивляйтесь. Поживете с мое и увидите, как меняется восприятие возраста. Так вот, он молод. И по-своему неглуп. Но его идеи о петиции в столицу… В лучшем случае над нами посмеются. В худшем – мне сделают выговор за то, что допустил занятия ерундой в военное время. Или назначат нового губернатора, менее склонного к подобной… кхм… либерализации, - последнее слово он будто выплюнул, - Так вот, юноша. Вы ведь не хотите допустит позора для родной колонии? Конечно, не хотите. И мы с вами вместе можем не допустить подобного.
Губернатор говорил долго. О патриотизме и единстве в час кризиса. О безмерном уважении к твоей семье. О том, что сейчас думать нужно не о налогах, но о том, как помочь империи выиграть затянувшуюся войну. И наконец предложил:
- Сообщайте мне о том, какие еще сумасбродные мысли поселились в голове дона Диего. А уж я позабочусь о том, чтобы его энергия была направлена в верное русло. И, конечно, похлопочу о вас. Чем вы желаете заниматься? Контролировать торговлю? Обеспечивать войска? Может, налогообложением? Мне очень нужен в аппарате патриотичный молодой и умный человек с незамутненным взглядом.
*****
Сойра воевала с Бинорией. Война длилась уже шесть лет и не думала прекращаться. Более того, ее исход до сих пор был неясен. На море империя одержала ряд уверенных побед, а вот на суше терпела одно унизительное поражение за другим. За Бинорию воевала целая коалиция мелких княжеств, а ее ресурсы, кажется, и не думали истощаться. В то же время союзники Сойры действовали по принципу «каждый сам за себя», отчего теряли людей и никак не могли реализовать подавляющее численное превосходство армий.
Но насколько плохи были дела у армий Сойры в Старом Свете, настолько же хороши в Новом. На севере континенте войска колонистов вместе с парой полков регулярных солдат двигались вперед, занимая один форт за другим. Приезжавшие в отпуск добровольцы рассказывали о зверствах индейцев (они воевали за обе стороны), скоротечных стычках на переправах и коварных засадах. Ветеранов любили все вокруг, их осыпали наградами.
А потом в твоей жизни появился Лионель д`Арси.
Был то бинорский дворянин, взятый в плен и отправленный в Фелиппе дожидаться выкупа. Лионелю было двадцать четыре и он, не смотря на молодость, имел звание майора. Кажется, был он довольно знатен и богат. Но что важнее всего – пленника определили в дом твоего отца.
На самом деле это была лотерея: по закону, знатных пленников должны были содержать богатейшие люди колонии. И вот, первым такой чести удостоилась твоя семья.
Лионель оказался весьма приятным в общении дворянином. Он свободно говорил на языке империи, пускай и запинался порой, если речь заходила о сложных материях, а его акцент приводил в восторг местных дам. Однако же из личных вещей у пленника были только шпага и мундир, а потому обеспечение его всем необходимым легло на твои плечи. Отцу было недосуг заниматься этим новым жителем вашего дома, а матушка, убедившись, что в поэзии Лионель откровенный профан, утратила к нему всякий интерес.
Майор очень быстро стал желанным гостем на приемах в домах богатейших людей Фелиппе. Он ухаживал за дамами и поддерживал разговор с господами, был мягок, но держался с достоинством, сохраняя в себе стальной стержень кадрового военного.
Однако, конечно, нашлись и те, кому пленник был будто бельмо на глазу. Они называли себя патриотами и пару раз били в вашем доме окна. А еще однажды подстерегли Лионеля у выхода из таверны (он, конечно, под честное слово дворянина не пытаться бежать был волен ходить куда вздумает) и набросились с явным намерением поколотить. Но вот майор намерения этого не оценил и заколол одного из нападавших на месте.
Как оказалось, у этих молодчиков и оружия-то не было. А несколько вполне уважаемых членов сообщества клялись, что пленник сам спровоцировал честных граждан.
Решено было майора судить. Процесс этот привлек едва ли не всю просвещенную публику колонии.
Адвокатом пленника вызвался быть дон Диего. Он собирал свидетельства очевидцев, уговорил несколько десятков уважаемых людей подписать письмо к губернатору, где говорилось, что господин майор вел себя примерно, не опорочил себя ни словом, ни делом и произошедшее – очевидная провокация.
Но на первом же судебном заседании голоса разделились. Часть жителей Фелиппе громко требовали повесить убийцу. Или хотя бы расстрелять. Этих «патриотов» было не меньше, чем тех, кто предлагал выплатить семье убитого компенсацию и забыть произошедшее. Но «патриоты» кричали громче.
В вашем доме окна били все чаще, а однажды даже подбросили письмо с угрозами. А тем временем вскоре именно тебе предстояло выступать на суде в качестве свидетеля защиты – так просил дон Диего. Тебе следовало описать Лионеля как благородного человека, а нападавших – выставить агрессивными идиотами. Но такое выступление однозначно рассорило бы тебя с значительной частью общества...
|
Ритан Второй. Личное решение. Не то, что навязано, а то, что принято. Самоопределение. Был исполнителем, инструментом. А кем стал? "Ритан" - имя кого-то, о ком все знают. Все - двое из тех, кого ты знаешь. Одну встретил, вторую вспомнил. Получается, что все же не все. Или, может быть, те, кого ты убил там, в коридоре, они тоже о нем знали, просто не успели сказать? Кто знает, кто знает.
Прихватив вжавшую голову в плечи женщину, рывком отшвыриваешь ее от себя, прочь из кабины. Даже вякнуть не успев, гулко хлопается на пол и, скрючившись в позу нерожденного человека, с шипением поджимает коленки к животу, а ладони - по крайней мере, на пару первых мгновений - к грудной клетке.
- Я...
Озвучиваешь вопрос. Стиснув зубы, жмурится от боли "Серая" в ответ. Опершись на левую руку, правой все еще придерживает себя под ребра. Ты ведь сказал ей, чтобы не шевелилась, верно? Не боится? Или не осознает в полной мере своего положения? Садится, между тем. Хотя, ты бы все же назвал это немного по-другому: переваливается с бока на задницу, поджав одну ногу под себя.
- Бля, нет...
Отрицательно машет головой, пока ты изучаешь орудие.
- Нет ключа. Нет.
На гашетке смонтирован блок электроактиватора, соединенный толстым кабелем с доводчиком, а ствольная коробка прикручена к тумбе. Снять саму установку возможно, никаких проблем. Благо, кто-то добрый даже накидной ключ - точно под гайки - разрезал напополам, а потом приварил одну половинку к тонкой и длинной стальной цепочке, второй конец которой приварил уже к борту основания. Открутить, отодрать от рукоятки "давилку" - и все, получишь в свое распоряжение крупнокалиберный пулемет с боепитанием от бункерного магазина.
- Слушай... Ты... Я тебе, я не враг.
Тыкает указательным - с коротко подрезанным, но все равно умудряющимся быть грязным ногтем - пальцем в потолок.
- Это они.
Теперь подбородком туда, наверх, указывает.
- Они, эти суки, они... Они тебя... Нас... Суки, бля.
-
Три дела. Две женщины. Один плюс.
-
Или, может быть, те, кого ты убил там, в коридоре, они тоже о нем знали, просто не успели сказать?
А сколько ещё не успеют!
|
Пролог
Прекрасная солнечная колония Которра – первая, основанная жителями Сойры в Новом Свете. А столица колонии, Фелиппе, названная в честь деда нынешнего императора, была городом деловым, торговым и богатым.
Вот и твой отец, Хуан Мануэль де Кардона, был пусть и дворянином, но настолько незначительным в смысле родственных связей и древности рода, что избрал для себя стезю цивильного чиновника. И преуспевал.
К твоему рождению у отца было еще трое детей и все – от разных женщин. Насколько уж Хуан Мануэль был хорош в цивильном управлении, настолько же несдержан в любовных отношениях.
Матушка твоя, донна Августа Севилия де Кондорсе, была женщиной отходчивой, умной, не менее страстной, чем отец, а к тому же наследовала огромному состоянию своего родителя, графа де Кондорсе. Возможно, именно поэтому Хуан Мануэль женился именно на ней. А возможно – из-за искренней любви. Тут уж как посмотреть.
После женитьбы отец твой стал богатеть: ему достались два торговых корабля, сотня акров табачной плантации, большой дом в столице метрополии, два десятка рабов и солидный счет в банке. А статус члена городского совета помогал вести дела.
С самого детства тебя окружали братья и сестры от других матерей. Отец признавал их всех, одаривал подарками, обеспечивал учебу и в целом старался не выделять никого. Двое твоих старших братьев, Хесус и Карлос, были сыновьями женщин совсем не знатных, зато отличались крепостью и здоровьем. Оба были старше тебя на пять лет, оба в детстве любили издеваться над тобой и дразнили «идальго». Намекая, конечно, не на благородное происхождение, а скорее издеваясь.
Старшая сестра, названная Марией, была девушкой скромной, молчаливой, а матушка ее умерла родами. Вроде была эта самая матушка индейской крови, но по Марии этого и не сказать было – оливковая ее кожа не особо отличалась от того оттенка, что считался среди знати показателем настоящего имперского происхождения, а черты лица поражали местных парней и вызывали всеобщее восхищение.
Твой отец заведовал водоснабжением Фелиппе. Ты рос в большом доме в самом центре города, а еще из самого детства усвоил, что отцу плевать, чем ты занимаешься, а матушка слишком занята своими поклонниками и чтением новых книжек, чтобы обращать на тебя внимание.
Тем не менее, в колледж тебя отдали. А затем, лет в пятнадцать, отец вдруг предложил:
- А почему бы тебе не поехать учиться в столицу?
Ты был наслышан о столице империи. Это был настоящий центр науки и культуры, город многих университетов, самый богатый на Земле, самый привлекательный, самый…
Если бы ты согласился, отец оплатил бы место на корабле. Пересечь океан и оказаться в лучших землях мира, откуда родом твои предки…
Но как раз в это время судьба махнула перед тобой крылом и представила иную перспективу.
*****
В вашем доме часто гостил мэр города и многие уважаемые люди колонии. Порой они привозили с собой подарки для тебя и мамы, а порой – брали с собой детей.
Так ты познакомился с Изабеллой.
Ей было четырнадцать и ее отец, владелец верфи, человек богатый и влиятельный, показался тебе сначала напыщенным и суровым. Звали его Карлос де Баамонде-и-Эвиа, принадлежал к тем дворянам, что купили себе герб лет сто назад и с тех пор были скорее дельцами, чем аристократами.
А вот дочь мессира Карлоса выглядела точь-в-точь как аристократка. Светлая кожа, черные как смоль густые волосы, прямой нос и правильные скулы. А еще ярко-голубые глаза, большие, смотрящие внимательно и пристально.
Юную Изабеллу признавали красавицей буквально все. Вопросом было только то, кого из юношей Фелиппе она осчастливит. Девушке же кавалеры были не слишком интересны.
Общаясь с ней несколько раз, ты понял, что она предпочитает проводить время за книгами. Юноши вокруг казались ей невеждами, новые платья ее не интересовали и куда она считала, что обсуждать историю, литературу или философию куда интереснее разговоров о новом крое платья.
Отец ее посмеивался, но не запрещал любимой дочери ничего.
Твои с Изабеллой диалоги были будто глотком дорогого вина. Они пьянили, вызывали шум в голове, а еще от волнения ты порой почему-то начинал заикаться. Но девушка только смеялась. И пусть смеялись над тобой, это почему-то вовсе не было обидно – ты радовался, видя ее улыбку.
Вскоре вы стали видеться регулярно. Конечно, побыть совсем уж наедине вам удавалось нечасто: вокруг были родители, слуги, рабы, но все же пару раз вы гуляли в саду губернаторского имения, куда и твоих, и ее родителей приглашали на бал по столичной моде.
Во время одной из таких прогулок Изабелла вдруг посмотрела на тебя своими огромными глазами и спросила:
- А мы с вами поженимся?
Вопрос был на самом деле напрашивающийся. О вашей симпатии знали родители и слуги, и ты и она были из хороших, богатых и знатных родов. Оставалось попросить у отца благословения и потом дождаться ее шестнадцатилетия.
Но если сделать предложение Изабелле, поездка в метрополию, конечно, будет отложена, если вовсе не отменена. Где это видано, чтобы жених по морям скитался, пока его невеста тоскует дома?
|
|
Два года назад. Лондон. Поместье Томсонов.
Виниловый проигрыватель и пластинка The Monseigneur band – первые пострадавшие в начавшейся бойне. Хриплый, ламповый звук, что так помогал расслабиться во время игры в бильярд, резко оборвался, когда первая же пуля с улицы, влетела в дом Томсонов.
- Какого хрена происходит, Омайо?! – крикнул Маркус, успев рвануть за кожаное кресло.
- Итальянцы, - кратко ответил Омайо, доставая из рядом стоящего шкафа «М4», дробовик и «НК416». – Хватай ружьё! Будет жарко.
- С хрена ли мы им сдались?! Они же на французов шли!
- Передумали! Лягушатники скользкие падлы, возможно договорились.
- Заебись, приехали!
Автоматные очереди, разносили стёкла, кидаясь острыми осколками. Комната отдыха быстро превращалась в месиво из вывернутой обивки, щепок и пыли бетона. Поливали плотно, наверняка – определенно итальянский стиль.
- А ты, случаем, не прихватил с собой, чего потяжелее? – с надеждой в голосе спросил Омайо, плюясь короткими очередями винтовки через окно. – Очень бы было кстати!
- Ну конечно! Сейчас, из кармана гранатомёт достану и танк за ним в придачу! – полил сарказмом в ответ Маркус, так же приступив к ответному огню. – Я тут давно не живу, а с собой, тяжёлое вооружение, таскать не особо то и удобно.
- Это неспроста! Они знали, что мы соберёмся и будем не при параде. Умно и глупо одновременно.
- Время покажет, что из двух.
Мимо пробежала Эмили, прижимая рукой раненое плечо. Маркус отреагировал моментально.
- Эмили, держи! – крикнул он, кинув в сторону девушки дробовик, а после и связку патронов.
- Ты там как?
- Справляюсь, сестрёнка! Дуй вниз к близнецам. Они парадку защищают.
Омайо нырнул в сторону от окна, прячась от града пуль в его сторону. Дело дрянь. В подобном положении, долго не продержаться. Надо действовать креативно.
Он скользнул к бару, вытащив со стойки пару бутылок виски.
- Не время пить, дядя!
- Завали и готовь зажигалку! Устроим ад этим макаронникам.
Пару лоскутов любимой рубашки, плотно осели в горлышках бутылок, создавая такое старое, но надёжное орудие.
- Давай, насчёт три кидаем в окно! Они кучкуются за машинами. Туда и бьём, - крикнул Омайо, кинув одну из бутылок отстреливающемуся Маркусу.
- Идея – огонь, - ответил тот, поймав коктейль Молотова на лету. – Раз!
- Два!
- Три!
С тихим урчанием, вылетели снаряды с горящими фитилями, в открытые окна комнаты. Точной траекторией, почти одновременно, бутылки вцепились жарким огнём, в припаркованные у дома черные джипы итальянцев. Дико вопя и разбегаясь в разные стороны, горя и падая, сыпались нападавшие, радуя глаз Томсонов. Ещё несколько секунд и два мощных взрыва, раскидало группу атакующих подле горящих машин.
- В самую точку, дядя! – радостно крикнул Маркус, смотря как горят враги его семьи.
- Именно! Эх, Джозефина будет расстроена. Только не говори ей, что я назвал её полным именем! А то…- Омайо замер, смотря в сторону парня.
Ярко – красная точка, быстро всплыла на груди Маркуса, обозначая место, куда вот – вот отправится пуля.
- Маркус! – но крик дяди, оказался запоздалым эхом, что исчез в раскате выстрела снайперской винтовки…
2030. Восточная часть Лондона.
Где нет китайского квартала, там нет цивилизации. Любой крупный город мира, обязан приютить частичку восточной культуры, спрятать среди небоскрёбов, позволить занять своё место.
Лондон не исключение. Чайнатаун в туманом мегаполисе найти не сложно. Следуй за музыкой ветра, лови запахи восточной еды, следи за яркими цветам - добро пожаловать. Как всегда шумно и тесно. Сотни лампочек с фонариками по проводам, сплетаются в вечное, звёздное небо, что освещают улицы и днём и ночью. Неон в табличках магазинчиков, древность в размашистых иероглифах, конкуренция и жажда наживы в глазах торгашей. Следи за сердцем и карманами. Тут с лёгкостью можно потерять и то и другое.
Томсонов уже ждали. Шёпот давно разлетелся по узким улочкам, предупреждая о их появлении. Численность и преданность, позволяла доставлять информацию быстрее любых ненадежных гаджетов. К главе клана Лонг, нельзя подобраться незаметно. Если хочешь её отыскать, просто немного подожди, и она сама тебя найдет.
Долго ждать не пришлось. Из плотного потока людей, вечно заполняющего неспящий Чайнатаун, вынырнула маленькая фигурка. Худощавый малец в оборванной одежде, вцепился в рукав Маркуса, настырно таща его за собой.
- Быслей, за мной, - на беглом английском прошептал мальчик, ведя за собой Томсонов через ряды рыбных платок и дешёвых вещей.
Он юрко петлял по узким переходам, ныряя через двери, что не видны обычным прохожим, находил черные входы магазинчиков, проходя в складские помещения и с лёгкостью находил нужные выходы, в десятках сложных сплетений зданий.
Последний манёвром его пути, оказалась прачечная с огромными, стиральными барабанами. Заметив новых посетителей, хозяин помещение хотел было что-то предложить, но мальчик показал ему какой-то замысловатый жест пальцами, и тот, быстро отпрянул пропуская гостей дальше.
За дверью прачечной, оказался длинный коридор, явно не предназначенный для обычных посетителей. Ещё несколько минут почти вприсядку и наконец-то выход в просторный, светлый холл.
Там же мальчик и пропал, а его место сменили пару крепких парней, очевидно местная охрана клана. Они молча проследовали к массивной, красной двери, сделанной в китайском стиле, пропуская Томсонов вперёд.
Лёгкая восточная музыка, запах благовоний, тихий журчание воды – зимний сад. Он спрятался среди бушующего города, вечного смога и пыли, создав поистине успокаивающее место.
- Прошу прощения, за такой долгий путь и смену планов, - раздался хриплый, но мягкий голос Хин Лонг. – Похороны проходят в другом месте. Я должна была убедиться, что мы с вами на одной стороне. По крайней мере пока…
Хин Лонг, выглядела как типичная, милая, китайская старушка: неброская одежда, зачёсанные в хвост угольные волосы, трость помогающая в передвижении.
Она медленно проследовала к небольшому столику у искусственного пруда, приглашая гостей присоединиться.
- Не желаете ли чаю, - задумчиво произнесла Хин, разливая напиток из миниатюрного чайника в такие же, почти игрушечные чашки. – Чай — напиток не простой. Когда чаепитие становится ритуалом, оно развивает умение видеть великое в мелочах.
|
Что вдруг случилось!? Почему японцы прекратили атаку!?
Вам могло показаться, что все, что делают парни из роты "Гольф" – бессмысленная кровавая возня. Приказы не выполняются, решения – меняются на ходу, и непонятно, какие лучше, а какие хуже.
Что ж, в бою обычно так и бывает.
Но бой – это не просто обмен ударами. Это две чаши весов, две копилки, в которые стороны бросают монетки. Кто-то удачным решением докидывает сразу десять долларов, а кто-то – пятицентовик. Однако бывает так, что пригоршня мелочи перевешивает полновесный золотой.
Атака японцев была начата, как прощупывание. Командир, которому её поручили проводить – кайгун-шёса (лейтенант-коммандер) Одзаки не очень хорошо понимал, насколько актуально сейчас атаковать почти вдоль берега роту "Фокс". Из-за авианалета его солдаты пропустили момент, когда надо было это делать. Поэтому, пока остатки берегового гарнизона старались зажать второе и третье отделение в блокгаузах, а также удержать барак, который штурмовали парни Хобо, Одзаки решил наступать частью сил фронтально, но послать на свой правый фланг "к пирсу" двух разведчиков, а часть сил придержать в резерве.
Сначала американцы выкурили противника из развалин, но дальше не двинулись. Одзаки расценил это как признак слабости, и после короткого минометного обстрела приказал атаковать. Объединившись с отступавшими из развалин бойцами, его солдаты пошли вперёд. В бой также включились пулемёты 7-го отряда из "кармана", дотянувшиеся огнем до парней Блондина.
А двух разведчиков срезал Винк из своего пулемёта. Где находится его позиция – было непонятно. И можно ругать её, а можно похвалить – Манго и Клонис расположили Винка ОЧЕНЬ ПРАВИЛЬНО. Оттуда он отсекал перемещения врага вдоль фронта, там его нельзя было толком достать, не захватив бараки впереди, да и обстреливать берег фланговым огнем в случае прорыва он смог бы.
Одзаки решил, что самая сильная позиция – это барак, где засел Сирена. По нему он приказал открыть огонь на подавление из пулемётов, и оставил небольшой резерв для штурма, а остальных бойцов бросил вперед через развалины и бараки на фланге Хобо.
И напрасно Винк переживал, что его директриса короткая и японцы обойдут её в глубине острова. Такой маневр провернуть было можно, но, во-первых, долго, а Одзаки сражался не сам по себе – он старался поддержать атаку на основание пирса. А во-вторых, это было не так просто – обходя один пулемёт можно запросто попасть под другой, да и атака на "Фокс" тогда вышла бы с фронта, а не во фланг.
Возможно, Винку казалось, что он просто сидит в яме и ничего не делает, но на самом деле его огневая точка была центром, вокруг которого крутился весь бой роты "Гольф". Глаз бури. Так бывает.
План у Одзаки был прост – ему надо было захватить барак Хобо и два блокгауза, или хотя бы блокгаузы. Это для вас они были почти бесполезны. Его бойцы оттуда могли бы перекрестным огнем легко подавить ваш опорный пункт в воронке, а потом не идти вперёд, рискуя напороться на фланкирующий огонь, а взять барак Сирены ударом вправо – точно так же, как раньше это сделал сам Сирена ударом влево. И уже оттуда забросать гранатами позицию Винка.
Хобо, удерживая свой барак, мог бы мешать этому плану стрельбой во фланг, но... он не смог бы держать и фронт, и фланг. Так или иначе, его бы тоже продавили.
Его позиция была тоже важна – во-первых, захватив его барак, японцы бы взяли под перекрестный огонь Блондина, во-вторых, получили бы позицию, с которой смогли бы отбивать контратаки роты "Эхо", а в-третьих, конечно, Мрачному с его ребятами в своих окопчиках было бы тогда не сдобровать – их спас бы только ОЧЕНЬ быстрый отход. Тогда неминуемо пал бы центр.
Что было бы, если бы ему все это удалось? Да ничего хорошего! Может, "Фоксы" успели бы, отбив свою атаку, перегруппироваться и прийти "Гольф" на выручку, а может, и нет. Тогда Манго с бойцами прижали бы огнем из блокгаузов к самой воде, а потом взяли коротким штурмом.
Но и Хобо, и Мрачный со Скрипачом и Кротом, и Дасти с Ганни (которого, как позже узнают лейтенанты, в этом бою ранили), вцепили в свои рубежи зубами.
Японцы, возможно, могли бы пойти на штурм и перебить их всех, но Одзаки хорошо понимал, что если пулемётов нет в первой линии – они во второй, и потери будут такие, что ни ударить во фланг "Фокс", ни дожать морпехов на кромке океана он не сможет – придется ждать подкреплений. Так что он решил наступать не спеша, выдавливая американцев постепенно. И у него почти получилось.
Но два бойца докинули свои пятицентовики очень вовремя.
Когда парни Хобо стойко встретили атаку, и несмотря на превосходство противника, оказали достойное сопротивление, если бы замешкавшийся в бункере рядовой Лобстер не открыл огонь по штурмовавшим их японцам, первое отделение скорее всего погибло бы в полном составе или отступило.
А если бы Слипуокер из своей винтовки не ранил капрала Тоёду, который метал, как заведенный, одну гранату за другой, третье отделение как пить дать побежало бы – и Парамаунту просто не смог бы накрыть развалины и сарай огнем на подавление – он срезал бы своих.
Неплохо выступил и сержант Сирена – хотя японцы так и не начали атаку на его барак, ему хватило ума если не поддержать оборону в центре, то хотя бы удерживать барак и не совершать необдуманных шагов. Да, иногда настоящий морпех – это тот, кому говорят: "Стой здесь, правда, ты сейчас умрешь, наверное, но очень надо, чтобы ты тут стоял," – и кто продолжает стоять.
В общем, потери японцев, если не считать штурмовавших барак Хобо, были небольшими, примерно вровень с морпехами (к которым надо добавить потери Блондина). Да и пулемёт Парамаунта, хоть тот и сбил им настрой, было чем заставить замолчать. Но дожать один единственный взвод "Гольф" они все же не смогли по весьма прозаической причине – у них стали кончаться боеприпасы и гранаты. Соседняя атака, на основание пирса, уже захлебнулась, и Одзаки приказал прекратить штурм. Все равно по его мнению марин-юдаям деться было некуда. Его солдатам надо было перегруппироваться, поднести боеприпасы и гранаты, пощипать американцев ещё артиллерией – а там видно будет.
Эта маленькая победа не была решающей и осталась, по большому счету, не замеченной. Но на самом-то деле она была чертовски важной! И каждый из вас добавил к ней свою горсточку мелочи.
Вы спросите, а что думали морпехи о лейтенанте Манго? Вот, смотрите-ка, и посыльный у него стреляет, когда хочет, и капрал его приказов не слушает, и сам он "где-то там", пока ганни тут, с нами...
Ничего особо не думали. Не до того им было. Во-первых, вообще-то, не все знали, что ротой командует он. А те, кто знали, думали только, что раз пока они всё ещё живы, значит, Манго, наверное, что-то делает правильно, а этого им было в тот момент более чем достаточно.
-
Когда не только умно, но и интересно, это вдвойне ценится.
-
Да уж, бой получился напряженный! Для парней на передовой - особенно, а для Манго скорее психологически, но от этого ему не проще. И все это - заслуга мастера, который своими постами умело воздействует сразу на все органы чувств, и описывает все натурально и достоверно, да еще и логично, так, что веришь - так действительно могло быть.
|
|
-
гордилась мной
Она будет гордиться.
Отличный пост.
Спасибо за игру!
-
Смерть стоит того, чтобы жить... (с)
-
Клонис обязательно похвалит тебя перед строем. Если доживет.
-
Сержант силен в эпистолярном жанре, так что адресок в надёжных руках, но на этом хорошие новости заканчиваются:(
-
Без тебя бы не справились! Semper Fi, морпех
-
Не сберег тебя, Тренчард. Прости
-
за описание
-
Неизреченной благости тебе
-
Плюсик
|
Барак. Тот, что справа.
Почти неслышно звякнул штык, который рядовой Красотка Джейн пытался примкнуть. Потом слышно. Потом пружинисто щелкнул сталью по стали, когда примкнулся как надо.
– Сука... – сказал сержант в первый раз.
– Господи, – сказал кто-то.
– Уууу... – промычал Лаки-Страйк.
Японцы повалили в окна.
– Синнээ!
– Когэкии!
Но в основном – молча.
Красотка, едва успев примкнуть штык, кинулся первым, и первый удар нанес как по учебнику – четко, так что сам успел почувствовать, насколько хорошо и правильно. Прям в сердце. Даже разглядеть не успел, кто там перед ним, просто какой-то хер в желтовато-буром, а не наш. Хринч! – "Ооо-ох!" – и упал, и даже "счищать" его со штыка не пришлось.
Хобо долбанул, как дубиной, первого подвернувшегося – глухо ударил приклад по телу. Ещё. Ещё. "Сука". Ещё. Падай и не вставай. Ещё. Вот так, но ещё. Ещё... ещё... ещё...
Что там было с человеком на том конце приклада? Во что превратились его кости, на сколько частей переломилась ключица, по которой пришелся удар? Вошли ли ребра в сердце? Что с селезенкой? Сломалось ли запястье, или так, треснуло?
Неизвестно, и никакой патологоанатом не будет разбирать этот паззл. Это ж не убийство – это ж правильно было! Это ж война!
Глухие звуки и пара стонов, когда ты вбивал его в пол и выбивал из него жизнь – и ничего больше.
– Сука.
Бащ. Бащ. Бащ.
Чтоб точно не поднялся. Чтоб даже если захочет – уже нечему было подниматься.
Ахнул выстрел! Кто? В кого? Куда?
Красотка – снова. Японец. Ну точно. С винтовкой. Один на один.
Выпад!
Клинк-бряк! – отбил, ещё и чуть в хлебало прикладом не выдал. Там, в той команде, тоже не детки, понял-нет? Ещё выпа... ножевидный штык резанул по твоей руке. Похолодело не от боли даже, от того, что больше не сможешь держать винтовку, от того, что такой удар может и сухожилие перере... но зачем про все это думать, когда можно просто ударить в ответ?! Нужно просто ударить!
Бьешь, не чувствуя боли в руке, не чувствуя самой руки, не чувствуя всего тела. И... попал!!! В живот. Видишь черный якорек на каске, поднимающуюся голову после того, как он коротко глянул вниз и осознал до глубины души, что у него в глубине этой души, а проще говоря, в кишках – штык M1905. По самый срез дула.
Шадах! Шпань! Чиу! – стреляют в бараке или в барак.
Не успевает он в глаза тебе посмотреть: вырываешь из плоти штык – идет легко, как из маслица, как из чистого песочка – и окованной деревяшкой под каску – нна! Тело, мотнув головой, падает безвольно, зацепившись за стенку. Снес его. Разделал.
"Кто ещё на меня?! Кто ещё на..."
Птах! – сзади стреляют, со спины, попадают в бедро – пронзает боль, на этот раз уже не такая... На этот раз СИЛЬНАЯ! Ранили. Сам не понимаешь, как упал на одно колено. Но это ничего. Нога-то слушается! Кость цела, наверное. Привстаешь, пытаешься выпрямиться. Сейчас выпрямишься, развернешься и штыком встретишь, штыком ег... – Чвак! – И ЭТО – ШТЫК. ВХОДИТ. ТЕБЕ. В СПИНУ.
Как с тобой и не с тобой это происходит. Штык. В тебе. Железка в теле.
Падаешь снова на колено. Чавк! – вырвал – это ещё больнее. Все сжимается от боли везде. И ЕЩЁ РАЗ В СПИНУ! Аммм...
И ещё... Куда-то... мама... во что-то очень важное... почки или печень... пронзает. Не шевельнуться. Дрожь по телу. Тупое такое ощущение – в тебе железка. Тоненькая, кажется, но ни хрена она не тоненькая, нет, она не тоненькая, это штыыыык!
Он не рычит "синнэээ", как голодный тигр. Он просто убивает тебя, деловито, по-крестьянски, как свиней колют.
Члинь – чавк! – для верности. А ты все не умираешь, не падаешь ничком, гад американский.
Ничо. Ща. Добьет.
– Сука! – орет сержант в другом конце барака.
Тебя бьют по голове сзади, по каске, и ты падаешь вперёд, на засыпанный пылью и осколочками чего-то пол барака, на богом забытом острове. Лицом на пол.
Хобо
Твой японец на полу. Он твой был эти... секунды? Ты и он. Ты убил его, наверное, или нет, но он умрет же? Умрет. Не было в мире в этот момент врагов более заклятых. И двух более близких людей. Но ты был на адреналине, тебе было это всё равно. Враг – удары – мертвое тело. Хватит, сойдет, что дальше!?
Отрываешься от него, смотришь, где что, что происходит!? И какой-то глист в бурой форме на твоих глазах бьет штыком в спину Красотку. Красотка на одном колене стоит, а тот его в спину пыряет – не видишь самого штыка, не видишь, как бьет, только видишь, как Красотка вздрагивает при каждом ударе. Кидаешься на этого через весь барак, замечая, как Заусенец катаясь по полу в обнимку с кем-то, сопит, выхватывает нож и тыкает им часто и коротко – раз-раз-раз! Молодец, Заусенец не пропадет!
Бежишь по бараку, перепрыгивая опрокинутые нары, трупы, промахивая проемы окон так быстро, что стерегущие их с винтовками наизготовку японцы не успевают стрелять в тебя. Хотя – не, успевают! Чпань! Пах! – только мажут. А ты даже не замечаешь, что по тебе это было.
Но японец, убивавший Красотку, видит, что ты бежишь к нему. И он никакой не глист, он, бля, Воин Императора, пусть и в потертой форме, пусть и вбитый бомбардировками в землю, но поднявшийся из этой земли, чтобы вас всех остановить и урыть. Он бьет Красотку по каске прикладом, мол, отдохни, мерикана, тут ещё на раздачу один. Он успевает бросить на тебя один взгляд – щурится, пожимает губу. Сейчас все тебе будет, сам напросился, марин-ю-дай. И плевать, что затвор не успел передернуть.
Ты налетаешь, машешь винтовкой, но он ловко отбивает и колет – быстро, как змея: штык жалит беззвучно, достает до твоего тела – ХОП! БОЛЬНО! Кольнул, гад, и может, убил. Но тело твоё ещё движется.
– СУКА! – и со второго раза ты попадаешь – удар такой силы, что с треском ломается деревянная шейка, и приклад остается болтаться на ремне бесполезным хламом.
Он же в каске.
Но когда об голову ломают винтовку, в каске ты или нет, это ошеломляет. Он шатается, ты налетаешь, уже забыв, что тебя ткнули штыком, толкаешь, сбиваешь с ног, бьешь, хватаешь его винтовку, к которой примкнут штык, вырываешь. Неуклюже хватаешь, за ствол, одной рукой, но уж как вышло. Другой рукой уже душишь. Горло – кадыкастое, теплое, чужое, вражеское. То ли говорит что-то, то ли шипит, и горло пульсирует, и бьется жилка под пальцем или не жилка. И туда, в эту жилку-или-не-жилку, сбоку, вгоняешь штыком неуклюжую (потому что так держишь, но тебе плевать) его винтовку. Неглубоко, надо глубже. Дотыкаешь. Кровушка. Ещё. До щелчка бы, хотя знаешь, что не щелкнет. Ещё. Ещё. Вылез штык с другой стороны. Хер знает, почему это было важно.
Мертв.
Шадах! – это Заусенец дострелил своего. Хорошо.
Машинально встаешь на ноги, под адреналином не сразу осознав, что ты...
...Ты застыл напротив окна. Глядишь в окно, а там...
Там ты увидел лицо – молодое лицо, тонкие усики. Парнишка с глазами старика, унтер. Если бы в твоей голове было что-то кроме "бей-или-беги", ты прочитал бы на этом лице много всего – азарт и сомнения, напряжение и хорошо сдерживаемый дисциплиной кураж.
Кто он был? Почему такой молодой – а унтер? И это в Императорском Флоте, а ведь в Японии редко ставят младших над старшими. Лет двадцать ему было, может, двадцать два. Может, он был курсант, досрочно переведенный на флот и попавший в рикусентай?
Да неважно. Он был коршун – у него усики даже встопорщились, как перья готовой к атаке птицы, А ты... ты даже мышью не был. Мышь бежит, спасается, а тебе никуда уже можно было не бежать. Потому что под лицом его было ещё одно, одноглазое: срез кожуха и черный зрачок дула – пистолет-пулемёт, тип что-то там. Машинка-сырорезка – как раз для таких вот разборок накоротке. Он не вплотную к окну стоял, шагах в семи или десяти... но это как раз. Идеально! Вещь для такой дистанции!
Пригнуться? Броситься? Упасть?
Да не успел ты даже подумать об этом – просто понял, что... что всё, сержант. Неплохо выступил. А вот и Оно. Вечность.
Палец на спуске сжать, пляшущий во время очереди ствол довести чуть в сторону коротко, деловито – и перечеркнуть морпеха, как списанного в отходы.
...
И тут его снесло пулей. Хотя на самом деле его не снесло – пуля меньше унции не может снести человека в полторы сотни фунтов весом – но это так выглядело, потому что ему прострелило голову, и кровь с мозгами и осколками черепа плеснула щедро и горячо вправо, словно старый седой мастер стряхнул красную тушь с кисти на рисовую бумагу. Не первый штрих за сегодня, мастер, не первый.
Но это был не мастер, а просто пуля тридцатого калибра. И вот что получилось: Хлобысь! – беззвучно плеснула кровь, улетела из башки жизнь вместе с азартом, сомнениями, дисциплиной и куражом, и сложился унтер. Как и не было.
И ты сложился – просто присел в своем бараке. Не успел он эт самое... пальчик согнуть.
Мгновение. "Жизнь? Смерть? Бля, пронесло," – вот и всё.
Ферма
Ты лежишь. Вокруг в пыли, в дыму, носились люди, били друг друга, кричали, умирали. Вязко чавкал штык, тыкаясь в тело. Кричали снова.
– Сука! – кричал сержант много раз.
Выстрелы были – раскатывались грохотом, отдаваясь в голове.
Потом ты понял, что, похоже, рядом с тобой лежит рядовой Красотка Джейн. Похоже, ему не повезло. Похоже, он умирает. Похоже, где-то в штатах красотка Джейн не дождется, что этот парень потрогает её третий размер.
А ты... ты выживал, тебя тряхануло, и в том, что ты не поднялся, когда другие поднялись, тебя упрекнет только тот, кого там не было. Но кто-то выбрал другое.
Ну и вот – он лежит на животе, истыканный штыком, бледнея на глазах, а ты сидишь на жопе, сжимая винтовку.
"Могло быть наоборот!" – скажет, возможно, голос внутри.
Будет прав.
Это война. Может, про неё сержант кричал "сука" много раз, и если так, то не поспоришь.
Красотка Джейн
Холодно. Зябко. Крови много, наверное. Спина мокрая. Штанина... наверное тоже, не очень хорошо чувствуешь. Холодно. Хочется, чтобы накрыли, обняли.
Лежишь на животе. Мокро. Жестко.
Ничего уже не важно.
Или важно?
Подумай, пока время есть. Его немного осталось. Казалось, что вся жизнь впереди... и так и оказалось, вся – просто короткая.
"Прощай," – говорит Джейн, и слезы катятся по её щекам. А может, ничего не говорит. А может, не в Джейн ни в какой дело.
Подумай, в чем тут дело.
Это ведь конец.
Барак
Лаки-Страйк одной рукой держит гранату, другой, окровавленной, мизинцем, кольцо. Ща выдернет, только думает, куда.
Заусенец меняет пачку. Щелк. Готово.
Этот, который в шею раненный. Землекоп? Хер его знает, но вроде шевелится.
Сутулый... а, его же убило. Точно.
– Ща ещё полезут, – без выражения, просто констатируя факт, говорит Лаки-Страйк, но голос у него не дрожит. Просто голос человека, которому страшно не хочется умирать. А, видимо, придется.
А вдруг не полезут? А вдруг гранатами ещё разок?
Кто бы знал, парни...
-
Это пиздец. И это охуенно. Все сразу, в идеальных пропорциях
-
Что сказал уже, то сказал, динамика-фигамика, но по сути своей пост — лютый и бескомпромиссный, атмосферный и боевой, такой, до хруста песка на зубах, и то, что хруста в конце больше, чем всего остального, лишь добавляет посту коренной своей антивоенной ценности.
-
И ты сложился – просто присел в своем бараке. Не успел он эт самое... пальчик согнуть.
Нельзя ж так пугать-то.
"Прощай," – говорит Джейн, и слезы катятся по её щекам. А может, ничего не говорит. А может, не в Джейн ни в какой дело.
Не, ну девчонка с третьим размером это, конечно, сразу death flag. Вот Дасти правильно сделал, что (почти) развелся.
-
Это просто обалдеть
-
За невыносимую легкость бытия перед смертью
|
– Куда ему, сержант!? – крикнул Крэйзи-Хорс. – Он, бля ранен!
– Не надо, заткнись, – ответил Айвенго, разглядывая пятно, проступавшее через пакет. – Я пойду. Ща.
Он уперся ногами в землю и приподнялся спиной по стенке блокгауза.
– Да ну нахер, куда ты пойдешь-то?
– Куда прикажут! – ляпнул Айвенго, стискивая зубы. И тут же сполз по стенке вниз. И замолчал, пристыженно. Не вышло.
– Сержант, давайте я, – предложил Крэйзи. Но ты уже двинул вокруг строения. У самого угла увидел потную спину в камуфляжной куртке. Это был морпех, он прятался от огня, но не забился сюда в панике, а высматривал что-то. Ты обошел его и двинул дальше вдоль блокгауза.
– Куда прешь, придурок! – запоздало крикнул морпех, выглядывавший из-за угла.
Пуля попала... да ты не понял куда, подумал, что в лицо. Но это был только кусочек бетона, отколотый ею, и больно царапнувший по-над верхней губой.
Поцелуй Таравы, сержант Физик. "Детка, я тебя запомнила."
– Назад, бля! – он схватил тебя за плечо, дернул назад и затащил за угол. И твои ноги ещё были за углом, а в бетон ударили ещё две или три пульки.
Крак! Шмяк! Щелк!
– Бункер под обстрелом! Куда лезешь, идио... оу!... Сержант... ну вы это...
Надо было извиниться, наверное, но он даже не извинился. То ли сил не было, то ли желания, то ли забыл он тут, как это – извиняться. Как подчиняться приказам – не забыл. Как сражаться – не забыл. Как не бояться – резко вспомнил. А что-то – забыл.
У него были ярко голубые глаза и взгляд такой... как у папаши. Хотя в военной иерархии, наверное, ты ему был папаша или "дядя Оми".
– Только и ждут, пока кто высунется. Бункер видно отовсюду. Стреляют! – то ли извиняясь, то ли объясняя, выдал он.
И что делать!?
А бой продолжался.
– Не подпускай! Не подпускай! – крикнул правее кто-то так, как будто лезла к нему в штаны гремучая змея или скорпион. Вроде и решительно, а вроде и затравленно уже.
И тут раздался пушечный выстрел – резкий, громкий, свистящий. Не рядом, но неподалеку.
БАМШШ! – Да-дааах! – это разрыв в отдалении. Как летел снаряд было не слышно, зато слышно, как срубило к чертям какую-то пальму, и она с треском повалилась на песок.
И дальше заговорил пулемёт. Браунинг. Тридцатка. И в чаще замелькали трассеры.
Стреляли откуда-то слева, от берега.
Па-ба-ба-ба-бам! Па-ба-ба-ба-бам! Пу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бум! – не по уставу, часто, короткими, длинными, как придется. "Он так ствол сожжет к херам! А если не сожжет... Он же все патроны расстреляет!"
Есть ли в мире пулемётчик, которому позволено забыть о запасе патронов и жарить так щедро, как душе угодно?
Конечно. Тот, у кого под рукой их три тысячи, а если надо один коллега передаст еще три тысячи. Столько же, сколько у всех ваших пулеметов.
И японцы... сдали назад. Их не особо потрепал этот фланговый огонь, навряд ли он вообще кого-то убил. Но... ты попробуй, сделай последний рывок со штыками и гранатами, если сбоку вот так вот чешут над головами? А если понял, что не сделаешь, то чего лежать-то? Ради чего подбираться?
Стрельба стала стихать – не разом, но быстро. Перестал чесать и пулемет. Дал ещё пару затяжек – для закрепления урока.
А стрелял тот самый танк, который неуклюже, пробуксовывая в песке, выполз на берег после того, как проехался по трупу рядового Салливана. Ему даже особо и не видно было, куда он бьет. Просто "там вроде японцы мелькали, наводчик, вмажь туда." Ну, и вмазал.
И может, это "вмазал, как смог", тогда и спасло всю роту "Фокс". А может, и весь плацдарм РЕД-2.
Пусть и не только это.
– Все что ли? – спросил морпех, который оттаскивал тебя за угол. – Ффууух.
|
|
Как мог, ты помог Дойчи, и отправился назад. В этот раз по тебе вообще не стреляли – или так показалось. Впереди стали раздаваться взрывы гранат – один, другой, третий. Значит, самураи подобрались совсем близко.
Ты бежал, не чувствуя под ногами песка, падая в воронки, прижимаясь к грунту и снова поднимаясь. Песок заскрипел на зубах.
Но вот – и трудно было в это поверить – блокгауз, спасительная стенка.
Айвенго в итоге дополз кое-как своими силами – ранило его крайне удачно, куда-то между рёбер. С него уже содрали дангери вместе с майкой, впихнули в него таблетки и кое-как перевязали: крови было не так много. Но пока парни прикрывали его, зацепило ещё и Айскрима, жутко неприятно – в рот. Пуля распахала щеку и раскрошила пару зубов. Он сидел, прижимая щеку рукой, зажав карабин между коленей, и страдал.
Парни уже развернули пулемёт около угла, даже заправили ленту и сидели, прижавшись к стене, или лежали подле неё. Мешки и рюкзаки они сложили кое-как – потому что из такого маленького количества построить стенку не получалось – верхний всё время скатывался. Но кое-какое прикрытие всё же было.
– Почему пулемёт молчит?! – крикнул кто-то, выглянув из-за угла.
– Сейчас, сержант наш будет.
– Когда?!
– Вон бежит уже!
Ты отдышался за глыбой бетона несколько секунд и лег за пулемёт. Флаин Фиш облизнул губы и лег рядом – подавать ленту.
Снова где-то правее грохнула граната, и не одна.
Ты приник к прицелу и увидел... ничего особо не увидел. Но потом заметил поднимающиеся над самой землей головы, плечи, руки, держащие винтовки: где-то там за взлетно-посадочной полосой. Может, у них там была какая-то канава, или воронки, как на вашей стороне. Ты приложился, чтобы прижать их очередью, нажал на спуск и... пулемёт выстрелил. Один раз. И всё.
Ты потянул затвор – он пошел туго, очень туго, с нехорошим скрипом.
Откинул крышку, пригляделся...
Да, в твоей карьере не было такого, чтобы пулемёт М1919 всё утро купали в соленой воде и валандали им по морскому дну, а потом ещё потаскали по пыльному острову в режиме "ложись или пристрелят".
Затворная группа засралась "надежно", стрельба отменялась.
Тут было два решения: одно – попросить японцев, чтобы они отложили атаку хотя бы до после обеда – пока вы разберёте пулемёт, почистите и дадите ему высохнуть, смажете и отрегулируете затворную группу. Другое – которое принял ты.
|
|
|
Слипуокер, Инджан, Манго, Клонис
– Лейтенант, ну вы-то куда? – едва не хватает Манго за рукав Парамаунт, увидев, что комроты взял поудобнее автомат.
Он говорит это укоризненно. "Ебаный в рот, всё это ради того, чтобы башку прострелили не тебе! Что мы потом делать будем тут? Без тебя, с Клонисом в состоянии "мама, я опять напился в дрова", с одним Блондином и ганни?" – слышно в его голосе.
– Не надо, сэр! Давайте я, я подстрахую! – звенящим, несмотря на все обстрелы, юношеским голосом почти просит Смайли. Семнадцать лет, голубые глаза, "давайте я", как будто за сигаретами сбегать.
– Да, лучше Смайли! – поддерживает его Парамаунт.
Ну да, можно, конечно, сказать, "не-не, я сейчас возьму автомат, застрелю снайпера, потом остальных япошек, потом возьму Тара..." А, нет, нельзя. Они правы. Если тебя убьют, спираль выжигающего разум пиздеца пойдет на новый виток.
Считаете до трех.
Раз!
Оба проверили винтовки, хотя и так уже проверены были. Погладили одновременно спусковую скобу. Там в передней её части такая пумпочка металлическая, если её не чувствуешь, значит, предохранитель не выставлен.
Два!
Все трое вдруг поняли, что сейчас уже.
Три!
Парамаунт придержал вас за плечи на всякий случай, чтобы вы одновременно с тем полоумным парнем из третьего взвода не полезли. А то как он отвлечёт-то?
Инджан
Лезешь по песку, лихорадочно чувствуя, как тонут в нем ботинки, как слишком неуклюже, слишком медленно получается. Сейчас ухлопают.
Шаг-шаг-шаг-шаг-шаг! Вдруг вспомнил – надо петлять. Рванул влево, вправо. Смешно со стороны, наверное, как ты топчешься туда-сюда, кидаешься, как в юморном немом фильме.
Так хочется посмотреть налево, обернуться – может, целятся в тебя. Смысла в этом никакого, но так хочется! И зачем перед расстрелом глаза завязывают? А то убьют – и пропустишь момент.
За спиной грохает выстрел – шадааах!
Дергаешь, оступаешься, вскакиваешь.
Больше нет выстрелов. То есть, конечно, со всех сторон стреляют, но сзади не слышно больше.
– Готов! – слышишь крик Смайли.
Кто готов? Японец? Слипуокер? Лейтенант этот их?
Падаешь, враз обессилев. Не стреляют.
Слипуокер
Инджан вылезает, и Парамаунт подталкивает вас к краю воронки, хотя вы уже и сами рванули. Плюхаетесь на склон, утопив локти в песке, целитесь в никуда. Что там? Кто там? Берег. Бой там кипит где-то, за пальмами, за серой коробкой блокгауза, за чем-то ещё. Трассы мелькают, неизвестно кто и куда долбит из пулемётов. Отвлекают только.
Видишь лицо и винтовку – видишь внезапно, резко, похолодев. Лицо спокойное, отрешенное, смуглое. Ствол винтовки плавно следует за чем-то. За Роббинсом! Берешь его на мушку, выбираешь свободный ход, но мушка пляшет. Ты – не великий стрелок, нормальный, но, как говорится, в бою скидывай со среднего результата десять очков. Но тут же ярдов тридцать, не промажешь! Или?
Он сидит между мешками и стеной. Он замечает тебя и поворачивает винтовку на тебя. Один глаз у него зажмурен. Он спокоен, или тебе так кажется?
Что ты помнишь? О чем думаешь в этот момент? Думаешь ли о том, как говорил инструктор? "Представь, что ты тянешь на себя тросик, тянешь к себе за плечо. Дернешь слишком сильно – тросик порежет палец. Не дергай, а тяни!"
Или все-таки дергаешь?
Ша-дах! – грохает винтовка, бьет в плечо отдача, механизм выбрасывает гильзу, которая катится на дно воронки, к сотням таких же, уже втоптанных в песок или только нападавших и ещё блестящих.
Ты не понимаешь, попал или нет, только как что-то отлетает от него. Какой-то кусочек, ты даже не можешь сказать, какого он цвета, может, побольше монеты. И чувствуешь укол какой-то что ли – будто бы так неправильно. Как будто ты разбил фарфоровую чашку. Даже не разбил, а она упала и кусочек откололся, и кажется, будто можно приставить на место, но оказывается, что нельзя, и никакой клей не поможет.
Странный кусочек.
Он исчезает – раз, и нет.
– Готов! – кричит Смайли.
Оба сползаете на дно воронки.
– Точно? – спрашивает Парамаунт.
– Точно! – говорит Смайли. – Прямо в башку. Я даже выстрелить не успел.
– Молодец.
Уистлер присвистывает.
– Сэр, – подает голос Гловер. – Может, надо зачистить там? Может, там ещё такие же есть?
Гловер – пулемётчик. Ему легко говорить "зачистить". Хрен его пошлют.
Уистлер лезет посмотреть, что там наверху.
– Инджан, ползи назад! – кричит он.
Несколько секунд – и Роббинс в воронке.
– Наши у блокгауза кучкуются, – сообщает он всем. – Ганни распоряжается. О, гранаты пошли!
Да-даааах! Да-да-дааах!
– Сейчас, наверное... – Уистлер не успевает договорить.
Вы все слышите этот звук. В нём воедино слиплись гул, шелест, шипение, свист, верещание и потрескивание и бог знает что ещё. Возможно, даже не все понимают, что это, но Манго, конечно, понимает.
Такой звук издает при стрельбе огнемёт.
Клонис
Наблюдаешь всё это как будто со стороны. В ушах всё ещё какая-то гадкая хрень, вроде липкой, но не сладкой ваты. Все происходящее осознаешь медленнее, чем оно происходит. Понял, что Слипуокер в кого-то стрелял, когда он уже сполз на дно воронки.
-
Пронзительный осколок. Паланика почему-то вспомнил:
"Мне хотелось уничтожить всё прекрасное, чего у меня никогда не будет...
...Избивая этого мальчишку, я хотел всадить пулю между глаз каждой вымирающей панде, которая не хочет трахаться, чтобы спасти свой род, каждому киту или дельфину, который сдаётся и выбрасывается на берег."
И да, это не про эту ситуацию совсем, но само чувство, будто уничтожил что-то прекрасное – есть.
-
– Лейтенант, ну вы-то куда?
С козырей
-
за атмосферу!
-
За уважение к жизни офицера.
-
Это безусловно прям интересный психологический момент - желать что-то сделать, полезть впереди планеты всей, но не иметь к тому морального права и в итоге сидеть ровно и кусать локти.
|
Говорят, первое королевство в Британии создал Брут — потомок Энея.
Таким образом Англия стала как бы близнецом Римской Империи, и до сих пор в Лондоне по рассказам странников можно встретить древний троянский алтарь...
Бесконечные зеленые луга, холмы, леса — так выглядит Северная Англия, так же выглядела она и во времена Робин Гуда, и в годы первых людей.
Эдвард любил эту землю.
Любил ее холодные зимы и тёплое, но никогда не жаркое, лето.
Нравилось ему и само пронзительное чувство опасности!
Где-то там, на севере, скрывались жестокие скотты, подобные Уильяму Уоллесу, а ещё севернее, в Хайленде, жили и вовсе какие-то огры, ну или люди с песьими головами.
А на юге, если переплыть пролив, жили франки, которые суть подданные короля Англии, наши наваляли им под Креси и при Пуатье, но несомненно наваляют ещё!
Ещё дальше, на востоке, обитали сарацины. У этих морда кирпича просит постоянно.
Совсем в раннем детстве Эду казалось, что вот сейчас он немножко подрастёт и в одиночку не только вновь покорит Шотландию, но и завершит завоевание Франции, а может и возвратит христианам Иерусалим!
Первой эмоцией, которую он помнил, было... разочарование.
"Я ведь такой сильный, быстрый, разумный! Почему меня не учат владеть мечом? А на охоту почему не берут? Да вообще, хоть одного сына рыцаря так воспитывают?! У соседей вон благородные сыновья с семи лет в пажах!" — примерно так выглядело бы наиболее осмысленное выражение этой эмоции.
Куда чаще впрочем, то же чувство звучало иначе.
"Мои мама и папа меня не любят"
Это "не любят" эхом звучало в гуляющем по коридорам замка ветре.
Оно порождало желание выделиться, быть замеченным любой ценой... И единственным способом достичь этого для ребёнка стали проказы! О, как он был восхитительно изобретателен! Засыпать соль в бутылку лучшего вина, которое отец приготовил для охоты. Уложить старшей сестре под подушку несколько листьев крапивы. Нарисовать что-нибудь на мамином платье. Кинуть в гостя клейкими шариками репейника.
А потом героически, с чувством выполненного долга, лечь под порку.
Кричать — но в глазах удовольствие.
"Я тоже здесь живу! Теперь-то вы меня заметили!"
Поистине, в замке поселился настоящий бесенок, готовый смириться с любовью или с ненавистью к себе — но жестоко мстящий за безразличие!
При этом, стоило папе или маме уделить хоть немного внимания сыну, Эдвард мигом делался совершенно ручным — так было, например, с уроками чтения. Для мальчика, который плохо знает латынь, выучить Библию наизусть — ну не подвиг ли?! Ее ведь не переводят!
Посмотрите на меня, папа и мама!
Я особенный!
Я лучше чем все мои братья и сестры...
Просто посмотрите на меня!
И когда Генри Болингброк велел Эдварду быть сарацином... что же, юный де Невилл не сомневался.
— Слушаюсь, брат мой...
И с размаху залепил ровеснику мечом в голову.
Ну а что, не королем же он станет!
|
|
Ход I. 1390 - 1400 гг.
Последнее село у твоей семьи отобрали за много лет до твоего рождения.
Псари – так оно звалось. Было там три десятка хат, церквушка да мост через Загорянский поток, местную речушку, которую летом всадник мог переехать вброд, едва замочив сапоги.
Твой отец, Ян Новотны был самым настоящим чешским дворянином – он сам так говорил. Еще на Моравском поле твои предки дрались на стороне Пржемысла Отакара и за подвиги получили дворянское звание и герб. А поскольку были они в то время новыми дворянами и ничуть этого не стыдились, потому и взяли себе имя – Новотны, что значит по-чешски «новый».
А потом твой дед потерял всё, чего добились предки.
Ты не застал его на этом свете, дед, на имя Грегор, умер в 1388-м. Говорили, ты очень на него похож – те же глаза, тот же нос и губы.
Дед был большой любитель судиться. Он считал, что все окружающие земли наверняка принадлежат ему, а потому отсуживал их у соседей. И делал это вполне успешно, разве что остановиться не мог.
Когда в 1368-м богатая семья Смижицких из Смижиц предложила купить Псари, дед отказался. Смижицкие предлагали ему баснословные суммы, но дед стоял на своем: это моя земля и за все сокровища мира я не продам ее.
Но Смижицкие тоже были упертыми.
Поначалу они стали чинить преграды путешественникам, шедшим в Прагу через село. На дорогах, за пределами владений твоего деда, они поставили своих бургманов и повелели им досматривать каждого, идущего из Псарей или в них.
Дед был в ярости! Немедля он сам поехал в Прагу, подавал там иски и прошения, пока в конце концов Смижицкие не отступили. Но то было лишь временное затишье.
В 1370-м родился твой отец. А через год всё полетело к чертям.
Одним зимним утром к деду явились почти все соседи. Был там благородный Владислав из Радейовице, Штефан из Костельца у Крыжку, даже статный пан Иржи из Каменного Привоза. Они были удивительно тихими и смущаясь попросили деда показать доказательства, что он, Грегор Новотны, есть пан рыцарь из рода Новотны.
- Какие доказательства, - ревел дед в ярости, размахивая кулаками, - Вы же моего отца знали и его отца!
Паны кивали, кашляли в кулаки, подтверждали, мол, знали, конечно. Но мало ли, вдруг вы вовсе и не шляхта, а в доброе товарищество случайно затесались…
Оказалось, что никаких документов у Грегора нет.
Он пошел в суд в Праге – и проиграл его с треском.
Вот тогда-то вновь появились Смижицкие.
- Что, - говорили они, - Доупрямился? Настоял на своем? Теперь не только села, теперь и рыцарства лишишься, уж мы-то постараемся, уж мы-то добьемся, чтобы тебя по миру пустили. Будешь у нас в замке псарем, ха-ха!
Тогда Грегор продал село. Куда дешевле, чем ему предлагали вначале.
Какое-то время семья жила на сбережения, ездила от усадьбы к усадьбе, дед то служил дворовым рыцарем, то просто по-приятельски гостил у знакомой шляхты.
Когда деньги кончились, когда-то гордый рыцарь пошел на поклон к богатым Смижицким. Взаймы ему не дали – беден ибо, как мышь церковная, в залог мог только коня да латы старые оставить. Зато приняли на службу сокольничим.
Не рыцарское это дело, скажут некоторые. Ха! Всё лучше, чем скитаться по городкам и замкам, выпрашивая милости. И пусть ненавидел дед ограбивших его магнатов люто, но раз уж на службу пошел – делал свое дело хорошо и отца твоего к тому же приучил.
Ян Новотны к соколиной охоте был равнодушен, зато на мечах рубился неплохо, а потому стал бургманом. Был он не один такой в свите Смижицких, но уж точно больше всех их ненавидел и за глаза поносил по чем свет.
*****
Твою маму звали Аделя и была она из рода Грабишичей, еще более бедного, чем Новотны. Однако сама она была женщиной уверенной, властной, красивой той естественной статной красотою, коей Господь одарил почти всех богемок. Но лучше всего было то, что Аделя искренне любила тебя и твоего отца.
Вы жили возле замка Яна Смижицкого. Замок звался, собственно, Смижицами. Он был для тебя, мальчишки, громаден. Высоченная стена, по которой прогуливались стражники, широкое подворье, поодаль – конюшни и домики для слуг. И огромный донжон, квадратный, будто челюсть господаря Яна.
Вы жили в одном из домов в ближнем к замку одноименном городке. Там у вас был двухэтажный домик со скрипящим полом и немного своей земли, обрабатывать которую твоей маме не позволяло шляхетское достоинство.
То, что твой папа – бургман ты выучил очень рано и звучало это гордо! А что – куда господарь Ян без папки? Только какой выезд, твой отец тут как тут, позади коня господарского едет, грозно на челядь да селян исподлобья смотрит. Надо, скажем, пану на Смижицах уехать куда, так он наказывает не кому-то, а твоему папе за порядком на дорогах следить и лихих людей гонять. Один раз папа поймал целого рыцаря, вздумавшего купцов грабить. Самолично поймал, ухо ему отрубил в лихом бою, и к господарю Яну привез. Тот на разбойника глянул, про род и герб спросил, поморщился, да и приказал злодею голову снять. Ух, какое зрелище было! Вся ребятня, все крестьяне собрались глянуть, как благородного пана убивать будут.
И оказалось – очень просто человека убить. Один взмах мечом острым и нет на свете рыцаря, был да сгинул. А отца тогда золотой гривной наградили и нового коня дали.
Но как же рыцарь мог быть разбойником, удивлялся маленький Милан.
- Бывает, - говорил тогда отец, - Что на зло человека не природная ненависть ко всему доброму, не диавол толкает, но нужда. Вот взять этого несчастного: был он рыцарь, вздумал людей грабить и попался, потому что беден и ни талера за душой.
- Как у тебя? – спросил тогда ты.
И получил затрещину. Про бедность в вашем доме говорить было нельзя.
*****
Крестьяне тебя побаивались поначалу, «барчуком» кликали. Видели грозного отца твоего на коне и с мечом, опускали взгляд, когда он мимо проезжал, знали – может пан Новотны и нагайкой огреть, если ему что в крестьянском сыне не понравится.
Потом пообтесались. Звали тебя теперь панычом – ты не сразу понял, что это вообще-то они издеваются. Никаким панычом ты не был, настоящим «золотым мальчиком» в замке и округе считался сын господаря Яна – Ян. Была какая-то традиция у рода Смижицких, детей Янами называть, а может просто имя это любили.
Вот Ян-младший – то был настоящий барчук. Всегда дорого одет, с деревянным мечом (почти как настоящий!) на расшитом поясе, подбородок чуть в небо не смотрит. Он с крестьянскими детьми не общался, да и на тебя смотрел свысока, а если и говорил – то как со слугами.
А вот твоей маме он нравился.
- Настоящий шляхтич, - восхищалась она, - А как одет! Эх, были бы у нас деньги…
Твой отец этих разговоров, впрочем, не слышал.
*****
В восемь лет ты впервые побывал в бою.
Вы повздорили с селянскими детьми о том, что твой папка - рыцарь.
- Какой он рыцарь! Твой папаша за господином Яном коня водит да жопу ему подтирает! - сказал Петр, сын гончаря.
Такое оскорбление можно было смыть только кровью! Ведь так всегда происходило в рыцарских балладах: на оскорбление родителей герой реагировал немедленным ударом!
А потом на тебя набросились сразу несколько детей. Потому что ты был "паныч", не их круга, не их сословия. Вряд ли ты понимал это тогда, с разбитым носом прибежав в родительский дом.
|
|
|
|
|
|
|
Физик и трое его подчиненных полусидели-полулежали, привалившись к склону. Склон был очень низким, может, в метр высотой, и ноги у них оставались в воде. Бойцы старались ничего в неё не уронить – вода была мутная, "пополам с песком", и искать в ней коробку патронов никому не улыбалось.
Есть тоже никто что-то не рвался. Да и сам Физик перекусить не смог. Не зря армейские пайки упаковывали в водонепроницаемый картон: после "мокрой" высадки, прогулок под пирсом, всех ныряний и выныриваний, сэндвичи оказались не просто подмокшими – они превратились в расползшуюся кашу, пропитанную горькой и соленой океанской водой. Есть это было все равно, что глотать круто пересоленную размазню.
Дойчи слез в воду, прошел пару ярдов до мертвеца, лежавшего по пояс в воде, а лицом в песке, попробовал расстегнуть у него ремешок на шее, но измазался в крови. Переворачивать труп он не стал и вернулся на место.
– Пробитая, – пояснил он.
Флаин-Фиш немного выглянул из-за края.
– Сардж, а там япошки! – сказал он.
– Где? – тоже выглянул. – Это наши, дебил! Опять как под пирсом?
– Не-не, вон там, где деревья! Смотри!
– Ни хера не вижу.
– Вон, где домик... правее...
Тут рядом грохнул взрыв, и они оба скатились к самой воде.
Снаряды ещё ухнули несколько раз подальше, но было понятно, что обстрел заканчивается.
Ффууух...
И тут, слегка погодя, снаряды стали падать справа, ярдах в пятидесяти и дальше.
Гра-ах! Гра-ах! Грабабааам! Ба-баааам!
Беглый огонь! Кого-то там упорно мешали с песком.
Огонь был вдвое чаще и яростнее, чем только что здесь – снаряды падали один за другим. Изредка над вами проносились осколки. Смотреть, что там справа происходит, никого не тянуло.
На рядовых напала маета – ни черта не понятно, что-то сейчас будет, но так хочется сидеть тут и ничего не делать. А война там пусть идет. А мы тут в заливчике. Физик это видел по лицам – тоскливо-усталым, а ещё по тому, как Флаин-Фиш принялся ковырять ботинком песок – просто так, без всякой цели. Подошва всё же сползал подальше, взял какую-то каску и напялил на голову.
Послышались выстрелы. Нет, выстрелы слышно было и до этого, но либо в отдалении, либо одиночные. Всё время кто-то в кого-то стрелял, но теперь стрельба слышалась частая, по три-четыре выстрела, звенели вылетающие пачки.
Дам! Дам! Да-дам-дам-дам! Да-дам-дам-дам! Цвинь! Дам-дам-дам! Дам-дам! Дам-дам-дам! Цвинь.
Кто-то что-то орал, кажется, команды, разобрать не получалось ни слова.
Над краем, пыля ботинками, появился давешний морпех.
Он спрыгнул, забуксовал в песке, стараясь не свалиться в воду, и из-за этого остался высунувшимся по пояс из-за края выемки. Пригнулся и крикнул хриплым уже голосом:
– Лейтенант Дюпре приказывает!..
Он нагнулся, ткнувшись своей каской в каску Физика, словно стараясь что-то лучше ему прошептать.
Физик прислушался.
Морпех помолчал. Потом так же молча завалился на бок и сполз к воде, выронив винтовку. Видимо, пригнулся недостаточно низко.
– Ааа! – вскрикнул Флаин-Фиш, испугавшись внезапной смерти.
Подошва проверил пульс на шее, повернул слегка тело – в спине, под левой лопаткой, была маленькая слепая рана.
– Готов.
Пуля, похоже, попала в сердце – лицо у морпеха было сосредоточенное, он успел сморщиться не как будто ему в мгновение ока гидродинамической волной разорвало перикард и оба желудочка, а как будто он просто досадовал, что не успел передать то, что хотел. Для него это, видимо, было очень важно. Подошва вытер грязную руку о штаны и закрыл ему глаза.
– Что делать будем? – спросил Флаин-Фиш, придя в себя.
Дойчи стал осторожно, можно даже сказать бережно, снимать с мертвеца каску.
Крэйзи-Хорс, Айвенго и Айскрим в это время держались слегка позади, в том месте, где пирс достигал берега. Айвенго, видимо, пошарился среди трупов и раздобыл себе винтовку и патронташ. Они напряженно прислушивались к тому, что происходило у полосы, и тоже ждали команды.
|
|
В засаде было нервно и неуютно. Нельзя двигаться, нельзя засиживаться, ни вздохнуть глубоко, не почесаться от души. А по команде надо вперёд! И Мартин чуть было не спутал эту команду с первым залпом стрелков отряда! Привстал, вытянул шею, чтобы из куста получше видеть, шагнул даже в сторону телеги, но тут же смущённо осёкся и опустился обратно на одно колено. Сэр Уолтер ведь и не шелохнулся, можно сказать, а он главный, на острие атаки. Откуда такая выдержка берётся?
Корогу вот хорошо, он хотя бы ножики свои метать может, всё одно и польза, и занятие, а у кого один топор иль меч в руках, тем просто ждать надо! Никогда бы не подумал Мартин, что это, оказывается, такое сложное дело! Ух, его бы воля, уже бы бежал вперёд, размахивая топором над головой и утробно рыча, наполовину от удали, на четверть от предвкушения, ну и от страха на какую-то там часть. Много эмоций Мартина переполняли. И кровь будто кипела, и поджилки тряслись, и холодок по коже, и уже трижды стёртая капля пота на виске.
Вона как стрела в тело вошла! Ну Рыбка, ну даёт! Не Рыбка, а Ястреб, нежданно-негаданно смерть из ниоткуда! А Корог-то, ух, с такого расстояния, да ножиком попасть, это ж сколько учиться надо! Свистят болты, колышется пробитое полотно на повозке, вскрики доносятся, и это ещё самая свистопляска не началась! А что ж будет, когда топорище стальное ручку-ножку негодяю какому оттяпает? Нет уж, лучше сразу в голову бить.
Мартин, наверно, раз десять переложил оружие из руки в руку, и так потискал, и эдак, когда наконец дождался желанного "за мной!". Аж камень с души. Едва вспомнил, с какой стороны командира прикрывать договорились. Ну держитесь, лиходеи проклятые!
Только вот сэр Уолтер не сильно-то спешить решил — Мартин с первого порыва аж перегнал его на пару шагов. Оглянулся растерянно и смущённо, вернулся отскоком за спину рыцарю, сглотнул. Как же в этот ритм попасть? Корог ещё так уверенно шествует, будто последние пару лет каждый день такие засады устраивал. Стыдоба-то какая, перед товарищами новыми суетиться так нелепо!
Ничего, собрался Мартин, выдохнул на ходу, сгорбился и топор перехватил поувесистей, чуть в сторону его отставил, на согнутую руку положил, как на пружину спусковую. Рыпнется кто с этой стороны — своё получит сполна. И всё ж таки здорово, что не пришлось первым идти. Бронированного опытного бойца со спины прикрывать — дело понятнее, чем кого-то там где-то там рубить почём зря. А так сэр Уолтер, считай, всю работу и сделает. Ну, что после обстрела останется. Такой патруль Мартина вполне устраивал!
-
Красиво и наглядно
-
Прикольный персонаж!
|
|
|
|
|
Я всегда шел по линии наибольшего сопротивления.
Николай Гумилев
Прощай, Хира.
Я всю жизнь шла бок о бок с предательством – и предательством заканчиваю свое бытие. У меня, одинокой на обширном ложе, нет сил никого позвать, нет сил даже отверзнуть уста для молитвы. Но мне осталась память – и к ней я обращаюсь в последние минуты. Я ни о чем не жалею: сделанном ли, не сделанном – все свершилось так, как свершилось. У меня получилось преломить свою судьбу – и этого достаточно. Не печалит меня, что я ухожу – я покидаю Огонь Возженный не старой развалиной, немощной и больной, но той, кто сохранила силу рук и чувств. Я ухожу не рабыней и не изгнанницей – а значит, я останусь непобежденной.
И мне доподлинно известно, что когда истает плоть моя на погребальном костре, дух мой освободившийся войдет в чье-то спеленатое тело – ведь в том воля Бога. Моего бога, обретенного на грани жизни и смерти, на тонкой полосе меж безумием и нормальностью. Я вернусь – я всегда возвращаюсь, через боль и страдание пытаясь изменить мир… и платя по старым счетам: не тем, кому должна, так их далеким потомкам.
Я – не Скорпион. Я – стрела в деснице Его.
А пока нет сил держать веки открытыми, я возвращаю себя в прошлое. Я помню бешенную скачку и свист камчи в руках ребенка, помню презрение к сыну Царя Царей, порочному дитю великого шахиншаха. Помню дворец, где скрыт кинжал за каждою улыбкой, и чистую, незамутненную отравой ярость поля боя. Помню предательство – первое в череде прочих, и изгнание. Ни на миг не позабуду, как подняла под своими стягами тех, кто не побоялся поднять голову против ломающей спины власти – и то, как я мнила себя новым Двурогим. И уж точно не сотрутся шрамы от поражения, когда трусость баранов и коварство змеи оказались сильнее Львицы.
Никогда не уйдет из памяти та, что звала себя Шэри – рожденная в неволе гротескная копия меня, познакомившая свою хозяйку с пепельным вкусом безумия и мускусным запахом беспамятства. Долгие годы она была мной – дэвом ли, вторым ли я: никто не ответит доподлинно – и я, по прежнему ненавидя ее, иногда вспоминаю с тоской, как потерянную часть себя. Я не вычеркну из памяти Аврелианов, давших мне шанс, что легче перышка, и надежду, что не прочней морской зыби.
И уж точно я не позабуду тот поход, что привел меня, пускай и кружной дорогой, обратно в Хиру. И пускай стерлись мелкие подробности, пускай не припомнятся дословно диалоги и все имена, я до сих пор как вживую вижу лица тех, кто меня окружал.
Так и не ставший соратником мужчина, обучивший меня сдержанной мудрости и жестокой, бескомпромиссной любви к своей родине – тот, с кем я была рада идти одной тропой, но имела прискорбно разные стремления.
Тот, кто был отдан мне, словно вещь, но кто сумел увидеть за царицей, воительницей, рабыней ту женщину, что могла бы быть – и заплатил своей жизнью за мою свободу. Тот, кто мог стать для моей стрелы луком, но остался только горьким прошлым.
Рабыня, оказавшаяся честнее и справедливее большинства свободных, показавшая мне, что в плате добром за жестокую справедливость может не быть постыдной слабости. Та, что оставалась свободной и в рабстве, и в плену.
Другие, не пролегшие столь же ярким следом на моей истории, но не забыты. Единственный подлинный маджис, для которого знание было дороже всего. Лекарь, возвращающий зельями гармонию телу, а рассудительной беседой – душе. Воин из тех, на чьих плечах стоит войско, и способный поставить приказ выше личной ненависти. Юноша, пылкость которого была очерчена богатством знаний. И все прочие, ставшие свидетелями моей дороги к перерождению.
Все они капля за каплей, сами того подчас не осознавая, сделали меня такой, какая я есть сейчас, своими действиями и бездействием толкнули меня на тропу, приведшую домой. Я им всем благодарна за это – и даже попытка убить меня, нанеся удар тогда, когда я его не ожидала, не меняет моего благорасположения: сталь закаляется огнем.
Прощайте, соратники и недруги.
Прощай и ты, граница, идущая по душам людей.
Прощай, Лимес.
|
Помнишь, как парни сомневались в учебном лагере, насколько эффективно кого-то душить в бою: руки-то у противника свободны! Мало ли, что он ими сделает! Вот как в кино показывали – прыгает какой-нибудь индеец на солдата в синей форме, как начнет душить, а тот достает из кобуры пистолет – бац! И все, "хороший индеец – мертвый индеец".
А на деле все не так – когда тебя душат, ты как жук, которого пришпилили к досочке заживо, шевелишь лапками, а сил в них нету. Воздуха! Воздуха! Странным образом в голове одновременно поселяются паника и апатия. Голова же эта зажата, зафиксирована, как в тисках, кем-то сильным или по крайней мере имеющим нехилое преимущество, и потому, наверное, остальное тело тоже не чувствует себя свободным, сильным, молодым, а чувствует слабым, скованным. Шаришь рукой, пытаешься лихорадочно что-то найти, нож там или пистолет, как-то локоть развернуть в сплюснутом пространстве – а нет, не выходит сразу.
И когда сразу не получилось, чувствуешь бессилие. Удушье пугает тем, что ты как будто ощущаешь, как из тебя выходит жизнь. Вот её осталось на несколько секунд, а потом – всё. Хотя на самом деле перекрывают не сам воздух – передавливают жилистой, цепкой рукой сосуды, которые питают мозг, но тебе-то все равно! Ты просто хочешь ЖИТЬ!
И уже не слышишь звуков вокруг – вскриков, хрипов, ударов – все теряет смысл. Только воздух, только кровь, только вздох.
И все-таки пытаешься дотянуться рукой, которую он тоже схватил, до кобуры. Ведь неслучайно тебя выбрали в отряд разведчиков-снайперов. Отбирали сюда не тех, кто всегда знает, как действовать – война непредсказуема. Отбирают тех, кто действует, правильно или нет, но хоть пытается. В голове может быть паника, но руки должны делать дело, иначе точно – всё.
Ты даже не думаешь, в патроннике ли патрон, просто понимаешь вдруг, что дотянулся, что дрожащими пальцами расстегнул ремешок, забрался под кожаный клапан, почувствовал рукоять ладонью, слава богу, что вспомнил вовремя переключить флажок предохранителя, прежде чем хватать. Есть! Потом обхватил, вдавил клавишу автоматического предохранителя – того, который не даёт кольту выстрелить, если пистолет не в руке. Потянул из кобуры – нет, не получается, япошка проклятый держит! Рука подрагивает, дергаешь раз, другой. Держит, гад! Темнеет в глазах. Дергаешь уже распростившись со всем, дергаешь снова, просто потому что страх смерти должен находить какой-то выход, а какой ещё выход тут!?
Дергаешь – и чувствуешь свободу: выпустил он твою руку почему-то, мерзко шарит по телу, пытаясь опять её поймать! Боясь не успеть, тыкаешь стволом куда-то туда, то ли еще в живот ему, то ли уже в грудь, скрюченной рукой держа пистолет. Давишь одновременно клавишу предохранителя и спуск. Пистолет дергается, как проснувшись, чуть не вырываясь из руки из-за непривычного положения, дергается снова, как живой. Еще раз! Еще! Гулко отдаются выстрелы, доносясь, как с другой планеты, зато чувствуешь всем телом, как вздрагивает японец с каждым выстрелом, сжимается, словно усыхает немножко. И хватка слабеет – и наконец, приложив последние силы, отрываешь душившую руку от горла. Успеваешь разглядеть глаза, полные отчаянной боли, услышать, как он стонет, закусив губу, закрывает глаза, сползает куда-то вниз, а ты дышишь, кашляешь, словно в горле что-то мешается, словно он сдавил его так, что оно слиплось. Кашляешь до рези в глазах, ловишь ртом воздух, шатаясь, не понимая, что вокруг, тыча пистолетом куда попало.
Все кончается раньше, чем ты приходишь в себя – Олд-Фешн тянет тебя за рукав куда-то вниз, пристраиваетесь спиной к ящикам. Слышно щелканье – это он опять загоняет золотистые тупорылые гильзы в приемник дробовика.
– Ты как? – спрашивает, прижавшись каской к каске.
Сипишь в ответ, что нормально, снова кашляя.
– Молодец!
На настиле грудой лежат тела.
– Парни, расчистите тут немного! – командует Лизард с веселой и нервной ноткой в голосе.
Морпехи спихивают трупы с пирса, чтоб не мешались, в некоторых стреляют для верности. Всплески перемежаются с выстрелами.
Перекличка. Сейчас окажется, что...
Не, ничего не оказывается: все отзываются или за них отзывается кто-то. Нет убитых, кажется.
Видишь Хокинса, который аккуратно, словно боясь пролить, глотает воду из фляжки. Винтовка лежит у него на коленях. Он перехватывает твой взгляд.
– Лаки, ты свою потерял что ли?
Повинуясь собственному рефлекторному "никак нет, сэр" ползешь по доскам к тому месту, где боролся за жизнь. Видишь пистолетные гильзы на настиле, видишь лужу крови, натекшую из-под японца. Он лежит на боку, скрючившись, подтянув колено к животу. Лица не видно – да оно и к лучшему. Достаешь из-под него свою винтовку, возвращаешься к лейтенанту. Тот одобрительно кивает.
– Харрелл, Фишер, МакКинли, Вудсток, Кастер, Петтигрю, Флоп и Адамс ранены. Убитых нет.
Хок снова кивает, аккуратно завинчивая фляжку, машинально вытирает усики рукавом.
– Синглтон, ты за старшего во втором отделении! Миррел, с четырьмя бойцами доставь раненых в лодку. Остальные – за мной! Первое отделение – вперед! Лес, ты с ними!
Рывком поднимается с настила.
– Подъем!
Люди подтягиваются, первое отделение уходит вперед, лейтенант Лесли со своим огнеметом бежит за ними мимо вас.
Провожаете глазами ребят из третьего, которые уносят раненых под руководством капрала. Все-таки ни одного убитого! Выучка? Лучше оружие? Или просто повезло? Или просто дело в том, что поле боя осталось за вами, а то бы японцы добили раненых, и они превратились бы в убитых?
Некогда думать.
Снова бежите вперед по настилу. Где-то над морем вдруг начинает грохотать, бабахать, перекатываться, словно гром во время грозы, но некогда повернуться и посмотреть – только вперёд.
Ящиков на пирсе становится меньше. Впереди пальба, взрывы гранат – там первое отделение кого-то опять штурмует. Добегаете до них, готовые прикрыть огнем. Парни лежат около небольшого укрепления из мешков с песком, совсем маленького, пулемета в нем даже нет. И япошек тоже нигде нет, по крайней мере живых. Зато сразу впереди, метрах в десяти – мостки над водой, ведущие вправо от основного настила к двум приземистым деревянным будкам.
– Прикрывай! – кричит Хок. Первое отделение палит вдоль уходящего к берегу пирса, все колошматят, кто во что горазд. Потом поднимается фигурка инженера Лесли с горбом огнемета. Он подбегает к будкам, бухается на колено и, наставив на них дуло, плюется огнем по одной, а потом и по второй. Напалм пылающей бахромой липнет к дереву, цепляется за него, сползая, как огненные сопли, по вертикальной стенке, капая в воду сполохами огня. Будки вспыхивают почти сразу.
– Смотри, смотри! – кричит Шарки озабоченно.
Вам не было видно, но теперь это стало заметно – часть огнесмеси выплеснулась прямо на настил. Лесли пытается затоптать её.
– НЕТ! Лейтенант! НАЗАД! – кричит Хокинс.
Пирс простреливается. Не лучшая затея, ну, правда!
Лесли думает секунду, потом, переваливаясь под тяжестью своего груза, бежит к вам, пока у него за спиной разгорается деревянный настил, по которому вы должны были пройти дальше. До берега осталось, может, каких-то ярдов двести или сто пятьдесят, но дерево трещит, не думая затухать, чернеет, стреляет в воздух крупными искрами.
Копоть.
– Ничего! – говорит Хок. – Мы подождем.
Лесли потерянно молчит, сняв каску и сдвинув на лоб запотевшие плексигласовые очки, глотает воду. Его дангери мокрая от пота даже больше, чем у любого из вас – он как будто из бани вышел. На лице светлые круги вокруг глаз, а ниже щеки и подбородок покрыты налетом сажи.
Свежий запах морского бриза смешивается с тяжелым запахом гари.
Некоторые лежат, некоторые сидят. Многие явно устали и рады передышке, и черт с ним с пирсом – всё равно большую часть вы зачистили. Но может, сейчас огонь утихнет, и тогда – снова вперёд. Солнце уже жарит немилосердно, тут и ночью-то передохнуть от жары и духоты не получалось, а уж теперь... не припекает, а именно что жарит, хочется в тень, мозги под касками плавятся, словно эскимо, и стекают по стенкам черепной коробки, скапливаясь где-то в основании шеи. Некоторые бойцы одурманенно качают головами. Никто уже не шутит, не кричит в азарте.
– Смотри, десант пошел! – говорит кто-то, кивая в сторону моря.
И вы видите величественную картину – как сотни бронетранспортеров, ряд за рядом, переваливаются через риф, плюхаются в лагуну и вырабатывают дальше к берегу. Высадка, то, ради чего вы тут распинались, как на кресте, начинается. Берег оживает – по амфибиям бьют пулеметы, пушки, но те отвечают шквалом огня: сотни пулеметов строчат и долбят по берегу, осыпая его градом трассирующих пуль. Выглядит это настолько фантастично и громадно, словно во сне, но вы точно знаете, что это происходит наяву – ноздри не обманешь, гарь всамделишная. Загорается один бронетранспортер, другой, но большинство идет и идет к берегу, в нестройных, перемешавшихся линиях, оставляя пенные борозды на лазурной поверхности воды в лагуне.
Но главное – японцев на берегу много, это сразу становится понятно. Как так вышло, что ни бомбежки, ни обстрелы их не поубивали всех? Огонь плотный, как пелена – видно даже, как встают тысячи фонтанчиков, как покрывают воду десятки всплесков, как стрельба сливается в единый стрекот, в котором лишь иногда прорезается голос какого-то настойчивого пулемета, бьющего длинными.
Это будет страшная, упорная битва.
А ваш отряд ещё даже до берега не сумел добраться...
И тут у вас над головами начинает шуршать и посвистывать, а потом с хлопками бьет по мешкам с песком, с треском – по самому настилу. Пули рикошетируют и уносятся в небо, щелкают, летят веером в футе над головой. Это чешет пулемёт – он стреляет прямо через пламя, короткими, но щедрыми очередями. Скоро, наверное, к нему присоединятся другие, с флангов, и тогда...
– Всем спокойно! – кричит Хокинс, перехватывая винтовку. – Со мной здесь остаются Мюррей, Синглтон, Фитч, Бивер, Догерти, Колтон. Капрал, возьми Браунинг. Ага, да! Остальные – назад, к лодке! Назад к лодке! Ползком до ящиков, дальше короткими перебежками. Сержант, ты за старшего, ведешь!
– Есть!
– Есть, сэр!
И вот они ползут прочь, перебирая локтями по жестким доскам, нагретым безжалостным тропическим солнцем. А вы здесь, вслушиваетесь в треск горящих досок и свай, в посвист пуль.
– Огонь! – кричит Хок. Вы высовываетесь из-за мешков, а кто-то из-за японского трупа, даёте залп почти одновременно, потом палите ещё какое-то время вразнобой. Огонь с той стороны становится сбивчивым, бестолковым, менее точным, хотя вам даже не видно, куда вы стреляете! Куда-то в пляшущие языки пламени, а что точно за ними... не на учениях, черт побери!
И так несколько раз. Высовываешься, расстреливаешь пачку, затвор с восторгом выбрасывает её вверх, она катится по настилу звеня, а ты уже прячешься обратно, радуясь, что ответная пуля не нашла твою грудь или голову.
Вокруг тебя – стреляные гильзы, уже и не сосчитать, катаются туда-сюда, звякая друг об друга. Дудухает Браунинг, который Олд-Фешн взял вместо своего дробовика, тоже выплёвывает длинные, почти с палец, винтовочные гильзы.
Потом слышно громкий мерзкий, протяжный скрип и треск, а за ним плеск и шуршанье – это обрушивается в воду пролет настила. Прогорел.
Больше нет стены огня, только дымится, воняя горелой корой пальм, дыра посреди пирса, шириной метров шесть. Не перепрыгнешь. Надо отступать, и Хок это понимает.
Только как? Япошкам теперь вас хорошо видно.
Пулемет с пирса начинает снова бить по вам, накидывая очередь за очередью над самыми головами. До него, должнор быть, чуть меньше ста метров.
– А ну-ка вместе! Огонь! – кричит лейтенант, и вы садите опять по бьющейся вспышке. Плечо уже начинает неметь от долбящей в него винтовки.
– Замолчал хоть, вроде, – делится своим наблюдением Олд-Фешн.
– Дым! Дым! – и кто-то из первого отделения бросает шашку.
– Фитч! Синглтон! Прикрываете со мной! Остальные – бегом назад!
Остаетесь с Олд-Фешеном. Бандольер на шее уже опустел, обвис: вытаскиваешь непослушными пальцами пачку из подсумка на поясе.
Ха-даш!
Ха-даш!
Пу-бу-бу!
Ха-даш! Ха-даш! Ха-даш!
Пу-бу-бу!
Швить! Швить! – это над головой.
Ха-даш! Ха-даш!
И последний, кажется – считаешь их по привычке.
Ха-даш! – ПЛИНГ!
Бьете втроем по очереди, как кузнецы молотами по заготовке. Плохо что? Вас прикрыть не смогут – вы же на линии огня у них будете. Но Хок об этом уже подумал.
– А мы ползком! Пошли! – ползете, распластав животы по настилу, чувствуете через дангери, какой он горячий. Снова чертов подрывной заряд мешает тебе ползти. Над головой теперь свистят пули и ваших, и японцев, но вы упрямо ползете, один за другим.
Вот они, ящики. Оттуда то и дело постреливают Ист-Сайд и ребята из первого отделения, прикрывая вас.
Ты уже столько выстрелов слышал за это утро, столько взрывов гранат, а все равно не привыкнешь к такому. Все равно каждый выстрел заставляет пещерного человека внутри сжаться, приготовиться к защите.
Тяжко. Устал. Руки дрожат, когда очередной раз перезаряжаешь винтовку. Немочь какая-то непонятная: немеет все тело, как завяленное, как отбитое, как высушенное. Не было такого на учениях. То ли сотрясение мозга, то ли страх смерти делает своё дело. Здесь все по-настоящему, и страх какой-то настоящий, не маленький комарик, не пиявка на ноге, а огромный вампир, который садится на загривок и выматывает, высасывает прямо из шеи, пьет силы.
Надо пройти назад те же самые ярдов... сколько? Четыреста? Те, которые вы отмахали от конца пирса. Только теперь под огнем, то и дело на брюхе, огрызаясь.
Ставите дым ещё раз – всё, последняя шашка. На следующем отрезке Бивера цепляет в плечо, потом и в ногу – пуля срезает каблук у ботинка вместе с пяткой. Смотришь на это дело: так неестественно выглядит, такая странная мысль – оторванный край ботинка, а внутри там так же оторванный конец тела. Неправильно как-то. Просто оторванная конечность смотрелась бы как-то... ну... понятно что ли... а тут – как будто хотели откромсать ботинок, а захватили тело.
Догерти и Колтон, пригнувшись, волочат его к лодке, он комично (да, почему-то это выглядит смешно, хотя и жутко) помогает им здоровой ногой. Вы остаетесь вчетвером – Хокинс, Ист-Сайд, Олд-Фешн и ты. Остаётесь по двое, то ползком, то бегом отступая по десять-пятнадцать метров. Как в той легенде, где дорогу к их восточному храму надо всю измерить своим телом. Или это не легенда?
Лежите вдвоем с Ист-Сайдом. Пирс дымится, но дым сносит вправо ветром, который дует с востока, и иногда за клубами видно фигурки и вспышки. До них уже метров сто-пятьдесят, даже почти двести, но это не стрельбище, тут мишень мало того что трудно разглядеть, она ещё и отстреливается, зараза.
Ист-Сайд родом реально с Манхэттена, из самого Нью-Йорка, таких парней тут во всей дивизии почему-то единицы: в основном техасцы, луизианцы, канзасская глухомань, улыбчивые придурки из Калифорнии, Запад и Юго-Запад, в общем. Новая Англия почему-то больше в армию идет, а не в морскую пехоту.
Мюррей стреляет несколько раз, потом пуля бьет у самого его лица в ящик, и тот прячет голову.
– Сука. Случайно, наверное.
А может, не случайно? А может, у него там оптический прицел? А может, он вас подстерег? Это ж пирс, тут особо не спрячешься.
Пока что вы прикрываете, но скоро ваша очередь ползти.
|
"Что же случилось и почему всё пошло не по плану?" – вот вопрос, которым задавались многие морпехи в этот момент. Неужели в штабе были одни идиоты? Неужели артиллеристы – все сплошь косые и убогие? Неужели гидрографическая служба легкомысленно отнеслась к своим обязанностям? Неужели операция была спланирована плохо? Нет, нет и нет. Вступил в действие фактор случайности, плохой осведомленности, недостаток опыта и непредвиденные обстоятельства, цеплявшиеся друг за друга. Они словно образовали паутину, в которой намертво запутался первый эшелон десанта. Я расскажу о них. Придется вам немного подождать, прежде чем узнать, что же стало со взводом лейтенанта Клониса, смог ли рядовой первого класса Слипуокер перехитрить японского снайпера и отвлечь его от Манго и Винка, как сложилась судьба сапёров, чем обернулся марш к пирсу отряда взводного сержанта Физика и что стало с группой сержанта Трещотки, упорно пробиравшейся под пулемётным огнем по кораллу по грудь в воде. Думаю, вам хочется понимать, почему все обернулось ТАК ПЛОХО. Во-первых, гидрографическая служба рассчитала всё настолько верно, насколько могла. Это было нелегко – данных по акватории Бетио не имелось, поэтому пришлось опираться на информацию по акватории Австралии, Чили и Самоа. Сопоставив известные факты, офицеры пришли к выводу, что в это время года над рифом в прилив должно было быть никак не меньше четырех футов воды. Однако майор Фрэнк Холланд, офицер-резервист Новозеландского флота, который ещё до войны жил на острове неподалеку от Бетио, предупредил командование, что в акватории Таравы случается "ускользающий прилив". Что это за херня никто не знал, и никаких научных данных, подтверждающих эту странную идею, не было. Адмирал Хилл пожал плечами – операцию надо было проводить, и проводить сейчас, потому что Спрюэнс грозился отменить её совсем в пользу других операций. Кроме того, принимались во внимание данные радиоперехватов, свидетельствовавшие, что японцы постоянно наращивают укрепления и силы на острове. Только в 1987 году феномен "ускользающего прилива" был объяснён. Влияние фаз луны на приливы и отливы в то время было хорошо изучено – в зависимости от полушария её фаза вызывает повышение или понижение уровня воды. Но помимо фазы изменяется ещё и расстояние от луны до земли, и тоже влияет на приливы, а этого тогда ещё не знали. Воздействие это в целом незначительно, и только накладываясь на экстремумы фазового воздействия, оно может вызвать при некоторых условиях заметное повышение или понижение прилива и отлива. В 1943 году было всего ДВА дня, когда максимальные колебания из-за расстояния накладывались на предельные положения луны по фазе в районе Таравы – 12 апреля и 19 НОЯБРЯ!!! 19 ноября луна была на минимальном расстоянии от земли, и это положение "украло" у вас тот самый решающий фут или полфута глубины, из-за которого лодки Хиггинса не смогли пройти риф. Это было просто поразительное невезение, которое никто не мог предусмотреть. Стойте-стойте! Но полковник Шуп как раз всё предусмотрел – его план включал в себя пункт, которым капитан Хилл поделился ещё на борту "Зейлина" с лейтенантом Клонисом: если воды не хватит, амфибии организуют "шаттл" между берегом и рифом, чтобы доставить морпехов из четвертой и пятой волны. Почему из этого ничего не вышло? Почему амфибия, которая встретилась группе Трещотки была одной из немногих, сумевших вернуться к рифу, а большинство из более чем 100 амтраков так и остались у стены. "Огонь японцев!" – подумали вы. Но из всех амфибий на подходе к острову было уничтожено только восемь, ещё пара десятков повреждено, но дотянуло до берега, как машина, которую вел Хобо. Большинство дошло без серьезных повреждений. В чем же было дело? Две причины. Во-первых, амфибии были все же гражданской разработкой, приспособленной для военных нужд. Да, спереди их защитили спешно наваренными бронеплитами (как я уже писал, операцию и так отложили, лишь бы амфибии к ней успели). Но с боков брони не было. В борта амфибий были вмонтированы заполненные воздухом понтоны. Винтовочные пули обычно не пробивали их насквозь (ну, конечно, речь не о крупнокалиберном пулемёте, изрешетившем "сорок шестую" сержанта Стэчкина), но они легко пробивали внешнюю поверхность понтона, лишая его герметичности. В результате многие амфибии, попробовав добраться от берега до рифа, начали тонуть. Брошенные амфибии в полосе прибоя.  Вторая же причина заключалась в том, что из-за маневра транспортами (того самого, из-за которого прервалась погрузка вашего батальона в предрассветный час) по приказу адмирала Хилла (вообще-то приказ был вполне здравый) амфибиям пришлось лишние полчаса-час болтаться в море, встав на циркуляцию, а потом преодолевать сильное течение, и многие, как та же сорок шестая, просто выработали горючее, прибыв на берег с почти сухими баками. На этом фото, сделанном во время перегрузки людей с катера на амтрак, хорошо видно понтон и льющуюся сверху струю воды – я так понимаю, это помпа, откачивающая воду из амфибии. Собственно, почему амфибии не могли просто постоять в море? Потому что помпы запитывались от работающего движка.  Но всё это не отвечает на вопрос, почему столько японцев пережили артобстрел и бомбежки. И если авиаторам ещё можно поставить в вину низкую точность, то комендоры линкоров и крейсеров стреляли весьма неплохо. Беда заключалась в том, что их орудия были предназначены для борьбы с другими кораблями, а не для обстрела укреплений. То есть, конечно, будем честны, японцы построили на острове просто превосходные бомбоубежища – из армированного бетона, укрытые толстой подушкой песка, некоторые вмещали по сто человек. Наиболее мощным даже прямое попадание было не страшно. Укрепления же были сосредоточены по периметру острова. Корабельные орудия имели очень настильную траекторию, и если попасть в плоский, как блин, остров они ещё умудрялись, то прицельно стрелять в береговую линию в условиях качки просто не могли – это было как попасть в муху из пистолета. То, что им удалось подавить береговые батареи, подорвав магазин со снарядами "сингапурских" 8-дюймовок на Западной оконечности острова (взрыв, который вы видели из лодок), уже говорит о том, что стрелять они умели отлично. Но, увы, этим проблема не исчерпывалась. Взгляните на 16-дюймовые снаряды линкоров. А теперь представьте, что чушка такой формы по очень пологой траектории (напомню, что эти пушки делались, чтобы всаживать свои подарки в борт вражеского корабля на дистанции до 20 километров, а не чтобы прикидываться гаубицами) падает на плоский остров, покрытый песком. Что с ней происходит? Вы догадались, да? ОНА РИКОШЕТИРУЕТ, как мячик для гольфа от лужайки!!! До того, как остров окутывали облака пыли, артиллерийские офицеры с линкоров могли наблюдать, как из всего залпа на острове разрывались 1-2 снаряда, а остальные просто уносились в море. Вот почему обстрел оказался столь неэффективен. Тарава в один из дней перед высадкой. Скоро воронок на ней станет куда больше, и всё же "лунного ландшафта" не получится.  Всего этого вы не знали. Вы даже не могли понять, как проходит высадка, просто чувствовали, что что-то пошло не так. А как? Я расскажу. Именно благодаря использованию амфибий первая и вторая волны десанта достигли берега без больших потерь. Лучше всех дела обстояли у второго батальона третьего полка майора Кроуи, высаживавшегося на РЕД-3 слева от вас и от пирса. Его бойцы начали выпрыгивать на песок из амтраков в 9:17. Огонь эсминцев, в отличие от линкоров до последнего момента прямо перед высадкой утюживших Бетио в этом секторе (что вы могли наблюдать из амфибий), загнал японцев в их норы, в результате чего морпехи потеряли совсем немного людей и взяли стену практически без боя. Фото, я думаю, постановочное – фотокоры на берег попали позже, не в первой волне.  Некоторые амфибии найдя проломы в стене даже доехали до аэродрома, но затем повернули назад. Но вот дальше пехота двинуться не смогла – она попала под перекрестный огонь из трех хорошо защищенных огневых точек – бетонного дота с несколькими амбразурами, стального наблюдательного колпака, приспособленного для стрельбы из пулемета, и большого бомбоубежища, возвышавшегося холмом, вокруг которого заняли позицию выбравшиеся оттуда японцы из 3-го особого отряда береговой обороны. Так выглядел наблюдательный колпак, в нем был "чердак" где сидел офицер-наблюдатель, и первый этаж с открывающимися амбразурами.  Этот район получил впоследствии название "треугольник". Третий батальон будет штурмовать его больше суток, а пока что он лежит, прижатый огнем, и надеется, что к берегу доберутся танки и вынесут японские бункеры. Хуже всего пришлось третьему батальону. Он атаковал самое сильное место во вражеской обороне – пляж РЕД-1. Здесь, в заливе, образованном "шеей птички", был район обороны 7-го особого десантного отряда. Обороной этого участка, который позднее будет фигурировать в отчетах офицеров под обозначением "Карман", руководил коммандер Такео Сугай, кадровый военный, прошедший войну в Китае, выпускник военно-морской академии. Он сам формировал 7-й отряд на базе в Татеяме и по-видимому вместе с лейтенантом Мураками, ответственным за инженерную подготовку укреплений, планировал оборону. Берег залива создавал две естественные фланкирующие позиции, и Сугай использовал этот эффект по максимуму. 3-й батальон морпехов достиг берега РЕД-1 первым, в 9:10 утра, и тут же попал под убийственный огонь противотанковых пушек и пулеметов Сугая. Слева высаживалась рота K под командованием капитана Крэйна, в первые же минуты из пяти лейтенантов она потеряла убитыми трех и ещё одного тяжелораненым. Справа высаживалась рота I – десантники первой волны, покинув амфибии, сразу же пошли в атаку, а пулемётчики развернули на берегу Браунинги и попытались прикрыть её. Стена в этом месте была не достроена, поэтому не давала им надежного укрытия. Неся потери, пустив в ход штыки и гранаты, морпехи захватили 75-мм зенитную батарею и прикрывавший её спаренный двуствольный 13-мм пулемет. Старшина Чума и все его люди погибли. По иронии судьбы снаряды, которых испугался рулевой на лодке сержанта Физика, были одними из последних, выпущенных батареей. Задержавшись в катере под прикрытием подбитой баржи с танком и переждав короткий налет "коленных" минометов, его отряд смог бы высадиться на риф, не потеряв людей и снаряжение. Но не стоит винить сержанта Физика – он действовал исходя из той информации, которой располагал, исходя из интуиции, которая подсказывала ему, что сидеть на месте нельзя. Японцам она подсказывала то же – они яростно контратаковали третий батальон. Обе высадившиеся роты скоро потеряли больше половины личного состава убитыми и ранеными. Оставшиеся в живых, лишившись большинства командиров, скопились в разрозненных воронках – прижатые огнем, они были не в состоянии ни наступать, ни отступать, только отчаянно обороняться и ждать подкреплений. Вывести из строя 70-мм гаубицы на берегу залива, одна из которых ранее и подбила амфибию Трещотки, они уже не успели... Положение на РЕД-1 было отчаянным. Скорее всего именно отсюда в эти первые минуты сражения неизвестный радист, должно быть, простой морпех, схвативший микрофон из рук мёртвого оператора, открытым текстом прокричал в эфир: "Высадились! Неожиданно сильное сопротивление! Потери семьдесят процентов! Удержаться НЕ МОЖЕМ!" Вероятно, услышав эти слова, командир батальона Майор Шёттел малодушно решил пока остаться в своей лодке на рифе. А подполковник Ами, ваш командир батальона, уже спешил к вам, не имея ни малейшего понятия, как у вас идут дела, лишь видя горящую амфибию Хобо и понимая, что его люди попали в переплёт. Его, то есть, ваш батальон достиг берега в 9:22. Что же происходило на РЕД-2 потом? Скоро узнаете.
-
Блестящий анализ ситуации с историческим дискурсом
-
Как всегда - великолепное изложение!
-
Чертовски познавательно.
Мастеру за такой объём подготовки - респект.
-
Ты лучший из мастеров, ведущих модули про войну, которые я читал. 10/10.
-
Это объективно офигенный пост. И нужный. И интересный.
-
У - Удача.
Старшина Чума и все его люди погибли.
F
|
Лейтенант Манго, отвечая на вопрос Парамаунта, не знал, насколько сильно он был прав и насколько сильно заблуждался одновременно.
По плану битву за Бетио должны были начать с получасового авианалета в 5:45 утра. Затем бомбардировка – два часа десять минут, чтобы в 8:25 прекратить огонь. Самолеты же должны были нанести удар ещё один раз в этот же момент, прямехонько за пять минут до того, как морпехи вывалятся из амтраков на пляжи.
В реальности же произошло вот что: японцы первыми открыли огонь в 5:07, на который сразу же ответили огнем линкоры, в том числе и "Мэриленд", флагман адмирала Хилла, командовавшего операцией по захвату Бешио*. Мэриленд был старым линкором времен первой мировой, и с первым же залпом он "чихнул так, что обосрался" – от сотрясения корпуса радиостанция адмирала Хилла вышла из строя.
А между тем командование авиации решило задержать авианалет, от которого шел отсчет времени всей операции на полчаса – "чтобы не бомбить в темноте" (как Донахъю и думал). Ни Хилла, ни Смита об этом не уведомили. В 5:42 корабли прекратили огонь, чтобы дать ветру сдуть пыль и расчистить воздух над Бешио для удара самолетов. Но самолеты не появились. Никто не знал, почему.
Рассерженный Хилл в 6:05 приказал открыть огонь, а в 6:10 внезапно для всех появились самолеты. Но ровно к этому моменту, снаряды линкоров опять подняли в воздух облако пыли, и их удар пошел насмарку. Хуже того, именно из-за дурацкой двадцатиминутной передышки японцы, наблюдая формирующиеся волны десанта и понимая, что атака намечается только со стороны лагуны, перебросили туда с южного берега всех, кого смогли, развернули в капонирах полевые орудия, подтащили боеприпасы к огневым точкам и скорректировали план обороны.
Но проблемы на этом только начались: из-за маневра транспортов в начале сражения (Хилл решил, что они встали слишком близко к берегу, и надо подвинуть их севернее) возникла путаница при перегрузке солдат в амтраки. Более того, сами амтраки, перегруженные наваренной на них броней и снаряжением морпехов, вынужденные идти против сильного встречного течения, не смогли выдать положенной скорости. Стало ясно, что высадиться в 8:30 не удастся. "Час H" – время, в которое первые отряды должны были оказаться на берегу и вступить в бой, сдвинули сначала на 8:45, а потом на 9:00. Самолетам, прилетевшим заранее для последней атаки, пришлось кружить над островом, вырабатывая горючее. В 8:54 Хилл приказал кораблям прекратить огонь. Амфибии только подходили к рифу, а летчики, не заботясь о реальной обстановке, а вместо этого формально ориентируясь на стрелки часов, прошлись по острову из пулеметов без особого смысла.
Примерно в это же время батарея универсальных 75-мм орудий старшины Матсуо Чу́мы открыла огонь – и это были те самые разрывы, которые вы увидели у себя над головой.
Впоследствии многие будут пытаться объяснить, что же было не так с японскими снарядами. Возможно, артиллеристы Чу́мы по ошибке использовали учебные или сигнальные снаряды. Или снаряды у них были бракованные, со слишком большим количеством взрывчатки? Или как-то очень уж эпично накосячили с взрывателями. Или с высотой подрыва.
Но факт остается фактом – после тех первых залпов вместо смертоносных осколков и шрапнели на морпехов, сжавшихся в ожидании смерти внутри амтраков, посыпался... черный железный песок. Он не нанёс им никакого вреда, только напугал.
После нескольких залпов батарея старшины Чу́мы временно прекратила огонь.
Всех американских адмиралов, генералов, полковников и так далее в этот момент терзали два вопроса: смогут ли над рифом пройти лодки Хиггинса и сколько японцев осталось в живых на острове. Ответы на оба вопроса вскоре предстояло узнать.
Чуть ранее пилот одного из "Кингфишеров", которого спросили, покрыт ли риф водой, ответил: "Отрицательно". Но по расчетам гидрографической службы этого быть не могло.
Первый эшелон десанта на своих амтраках беспрепятственно достиг коралла, и выкрашенные серым амфибии, перевалившись через кромку рифа и подняв тучу брызг, поползли к берегу, качаясь, когда гусеницы задевали подводные образования. Они то карабкались по кораллам, как гигантские морские пауки, то плюхались в воронки, оставленные снарядами корабельных орудий, и у многих японцев, наблюдавших тогда за ними из своих амбразур, нервы натянулись, как струны на сямисэне. Ничего подобного этим "морским драконам", этим "железным паукам" они в своей жизни не видели. К Бешио двигались полчища врагов, и мало кто из защитников в этот момент верил, что такую армаду удастся сдержать.
Но отступать им всё равно было некуда.
Контр-адмирал Сибадзаки в это время в своём бетонном командном бункере диктовал радисту текст сообщения для штаба Императорского Флота:
Противник приближается по всей северной оконечности острова; к северу от пирса, внутри атолла, замечено более ста плавающих танков. Наблюдается более двухсот десантных средств. В пределах атолла три крейсера особого типа, четыре или более эсминцев и тральщики ведут бомбардировку. Остальной флот противника за пределами атолла. Наблюдение затруднено, их перемещения точно установить не представляется возможным. Несколько десятков палубных и гидросамолетов обеспечивают врагу превосходство в воздухе. Все наши воины проявляют высокий боевой дух и готовы умереть, сражаясь.
Японцы ждали, собираясь бить наверняка. От кромки рифа до берега было около пятисот метров. Для амраков – пара минут ходу. Но когда амфибии первой волны оказались в ста пятидесяти ярдах от береговой линии, рикусентай открыл огонь. Офицеры выскочили из окопов и, размахивая пистолетами и мечами, стали кричать, чтобы американцы пришли и сразились с ними. Батарея старшины Чу́мы на этот раз стреляла осколочными снарядами, с которыми всё было в порядке, четыре пушки выпускали каждая по десять-пятнадцать снарядов в минуту, ведя обстрел с "клюва птички". Самый же плотный обстрел вел 7-й отряд, сконцентрированный на стыке пляжей РЕД-1 и РЕД-2, под командованием коммандера Сугая: на вооружении у него были 13-мм пулеметы, легкие гаубицы и противотанковые пушки. С южной оконечности с закрытых позиций по ориентирам били горные пушки и гаубицы, ещё две горные пушки вели обстрел от основания пирса. Батарея спаренных стадвадцатисемимиллиметровых зениток ахала с восточной оконечности острова, стараясь выбить баржи с танками. И, конечно, все отряды с "коленными" минометами тоже вели огонь со всей возможной интенсивностью.
Когда всё это обрушилось на вас, стало ясно, сколько действительно на острове осталось в живых японцев.
Тысячи.
Вы думали, что ваша подготовка размягчает оборону, поражает противника... Но на практике корабли постучались во врата Ада. А теперь, когда вы подошли поближе, створки растворились и оттуда раздалось: "Заходите!"
И, как и предсказывал генерал Джулиан, идти внутрь пришлось вам, морпехам в рубашках цвета хаки, а не адмиралам с их красивыми большими линкорами.
-
Внушает! Отличный взгляд со стороны врага, без гримас и кривляний, чётко, по делу, в одном стиле с "американской стороной". Войны воюют люди, и хорошо, когда по каким-то таким степенным и достойным моментам можно уловить сходство противников. Нейтралитет мастера на высоте!
-
Вот отличная идея, когда сначала даёшь игрокам то, что они видят — а потом в общей теме сводку о том, чего они не видят.
Ну и объемы проработки конечно фантастические, по минутам.
-
Всё же наслаждение играть с такими ветками и постами.
-
Хах, фестиваль криворукости с обеих сторон! Я сперва хотел написать, что это «реалистично», но потом понял, что так оно и было. Ну да, ну да, реальности не всегда эпична, но зачастую криворука. =D
-
Отличная проработка вопроса.
И при этом отличное литературное оформление.
-
А теперь, когда вы подошли поближе, створки растворились и оттуда раздалось: "Заходите!"
Приятно иметь дело с вежливыми людьми!
-
Красиво, атмосферно, а главное сюрприииз
-
история из серии нарочно не придумаешь
-
|
Муть в голове и в кишках не покидала Бэтмена, но почему-то перестала быть гнетущей. Мир вокруг вдруг стал ярче, выпуклее, многограннее, страх предстоящего боя был смыт накатившей волной ощущений. Запах моря и соляры заливал потоком его расширившиеся ноздри, руки то гладили ткань формы, то перебирали снаряжение, язык облизывал ставшие сухими губы. Огромные зрачки вмещали в себя одновременно всех и каждую деталь их снаряжения, море и небо вокруг. Сквозь аритмичный шум волн и хаос звуков вокруг он явственно начал различать урчание дизеля LCVP. Тот играл "буги" и Бэтс начал кивать и притоптывать ему в ритм. "Да, детка! Давай-давай!" - пробормотал он закусив губу, сглотнул кислую слюну и вытер рот кулаком. А здорово ведь, а? Как-будто на танцах стоишь с бутылкой пива в лапе, с лучшими друзьями вокруг, лабает тапер и вокруг веселый гомон. Ох и вечеринка будет! Эй, эй, как это забирают Трещеточку и рассчет Подошвы на армтраки? Мы же хотим веселиться вместе! Ладно, это война, мы выполняем приказы тут. И так все будет отлично, когда встретимся на берегу!
Глаза навыкате, ухмылка кривая, он кивает всем словам Физика, тот как будто подпевает двигателю. Черт, что же он говорил?!! Черт-черт-черт!!!
- Эй ты, сюда д`вай! - тыкает он пальцем в оставшегося поднощика из отделения Трещетки, сыпя фразами, как пулемет гильзами - О'Нэйл, О'Нил, как тя там? Крейзи, Айс, давайте сюда! Крейзи, повтори, чо сказал Физик? Да-да-да-да, круть-круть-круть! Вы все слышали?! Отлично! - лихорадочно скачет глазами по их лицам, кивая словам капрала. Хитро он придумал его переспросить, ха!
- Знач так, знач так! Ты, - вытирает он кулаком рот и тыкает пальцем в О'Нила, нанизывая слово за слово в одну длинную команду, - ежли Тр`щетка назначил кто за главного передаешь ему если не так ты за главного у пулеметов оставляете Физику место впереди садитесь за ним дистанция вытянутая рука при высадке подчиняетесь Физику лично доложишь чо в его распоряжении как сядет. Понял, ну? Вы впер'ди, дистанция - рука, доложишься Физику, усек?! Молодец-давай-вперед-выполнять!.. Га-га-га!!! Косожопорылыечерти, реально ж! - тыкает пальцем в сплеск от снаряда, упавшего неприятно близко и, неподдельно радуясь ему, вытирает кулаком рот, - Так чо там дальше, чо дальше? А! Помошники наводчика отдают пончо и заворачивают минометы. А то ж тут брызгает, видели ж, га-га-га! Дистанция - вытянутая рука в порядке счета все докладывают чо как плавают. Умеющие с'дятся сзадей и приглядывают при высадке. Прав-борт - второе отделение, левый - третье, вы двое самыми последними, я замыкаю, сохраняем порядок при высадке. Поехали!
- НЕ ВЕШАЕМ НОСЫ, ПАРНИ! НА БЕРЕГУ ПОВЕСЕЛИМСЯ КАК СЛЕДУЕТ!!! - орет он уже на всю лодку, бесшабашно разместив жопу на задней переборке десантного отделения, как на заборе и болтая ногами. Мутит, охота блевануть, та и наплевать. Губы опять сухие, он машинально облизывает их и вытирает рот кулаком. Мотор не переставая крутит пластинку с "буги", Бэтмен кивает ей в такт, косо улыбаясь. "Местечка нет лучше, чтоб кайфу отгрести. Оно открывается с пол-ночи до шести*" - крутятся в голове слова песни. Ну что за расчудесный денечек, а?!!
|
Огромное, в полнеба тропическое солнце медленно тонуло в океане, оставляя после себя яркие дорожки на воде и украшая золотом борта стремительных остроносых кораблей, что подобно выпущенным из лука стрелам мчали вперед, неся с собой два десятка тысяч человек, которые еще не знали, какой билет им предстоит вытащить в лотерее под названием «война». Но скоро все станет по своим местам, и будет ясно, кто кто сможет также выйти в распахнутом кителе на качающуюся, все еще теплую после дневной жары палубу и под мерный рокот машин будет также смотреть на резвящихся китов и на новый закат, багровый от крови тех, кому не повезло.
Лейтенант Донахъю не верил, что высадка на затерянный в Тихом океане клочок суши пройдет без проблем. Дело было даже не в рассказах ветеранов Гуадалканала, хотя они тоже способствовали правильному настрою: из пушки не стреляют по воробьям, такую эскадру не собирают ради того, чтобы провести десантную операцию в тепличных условиях. Сегодня офицер наконец добрался до дневника, благополучно отложенного в сторону. Пока он решал проблемы со взводом и старшими офицерами. Оставив несколько листов свободными, чтобы потом – может, уже завтра – записать все перипетии, связанные с нелегкой должностью взводного, он поделился с линованной сероватой бумагой своими соображениями о недалеком будущем.
«Война — слишком серьёзное дело, чтобы доверять её военным»
Шарль Морис Талейран
Старательно выведенный красивыми буквами эпиграф, на который ушло немало времени – качка не способствовала хорошему почерку – предварял мысли самого Манго.
Война – это бизнес, и я готов поклясться в этом на Библии. Обзавестись десятком тяжелых пулеметов на роту, стрелять на каждое движение в кустах, прикрывать атаку взвода эскадрильей истребителей и огнем с дивизиона эсминцев можно – звучит так, что это сбережет жизни не одного и не двух неплохих американских парней. Вот только каждый снаряд, каждый самолетовылет – это деньги, и немалые, и обеспечив так выживаемость нескольких человек сейчас, потом страна может столкнуться с тем, что новые боеприпасы и технику производить попросту не на что. Не знаю, понимают ли это генералы – но политики точно понимают. Те, кто правит страной, умеют считать деньги, и знают, где дешевле заплатить кровью – нашей кровью, а где артиллерией и бомбардировкой.
Наша операция – живой тому пример. Только дураки могут считать, что она пройдет легко. Чтобы вывести в море все эти силы, чтобы кормить и содержать такую ораву солдат, нужны огромные суммы, и не надо быть пророком, чтобы понять, что тратятся они не просто на то, чтобы бравые морпехи погуляли по почти курортному островку и пофотографировались у уничтоженных японских позиций – это попросту невыгодно. А значит, предстоит бой, и непростой: ну не перепашут же наши снаряды и бомбы весь остров подчистую?
Однако предстоящие тяготы не означают, что мы понесем катастрофически большие потери или, того хуже, будем отброшены с побережья. Мы – чертова армия США, а значит, мы отобьем затраты на нашу транспортировку и снабжение, сведем дебет с кредитом к прибыли. Одним словом, сколько бы там джапов не осталось, они нас не остановят. И пускай будет нелегко, мы справимся, ведь мы – народ, освоивший дикие земли, построивший в местности, где дикари гоняли бизонов и снимали скальпы друг с друга, величайшую Страну Свободы! Мы, – часть текста аккуратно перечеркнута.
Что-то меня не в ту сторону понесло: сказывается долгое отупляющее сидение в ограниченном пространстве без каких-либо определенных занятий. Все интересные теми по сто раз обмусолены, все мысли передуманы, и голова подчас становится похожа на заевшую пластинку, повторяющую одно и то же. Наверное, это признак того, что пора заканчивать писать и возвращаться к нудному безделью – затишью перед бурей».
Облокотившись на борт, Фрэнсис задумчиво закурил, продолжая меланхолично смотреть на горизонт. И только когда тяжелый густой дым заполнил легкие, чтобы потом с выдохом раствориться в небе, офицер улыбнулся: в коем-то разе не делано и вымучено, а вполне искренне. Причина для радости была проста: ему удалось и сохранить табак, и скрасить долгие часы чтением. Дело обстояло так.
На третий день похода мающийся в ожидании хоть каких-то событий лейтенант слонялся по кораблю, ища, чем себя занять. Готовясь оставить Новую Зеландию, он планировал закупиться книгами, чтобы скоротать время плавания, но выход на учения произошел так внезапно, а дел с «проштрафившимся» взводом было так много, что реализовать свои намерения офицер попросту не успел. Валяясь в первый же день на койке и смурно глядя в потолок, Манго размышлял о том, не воспользоваться ли ему своим командирским положением и не изъять у подчиненных хоть какую-то литературу: на время, конечно. Мысль была заманчивой, но все же плохо вязалась с тем обликом, который должен быть у хорошего офицера, так что пришлось от нее отказаться.
Читать, подобно Бэтмену, комиксы Донахъю не собирался, дешевые детективы и приключения гангстеров, ковбоев и тому подобной публики, написанные плохим и унылым языком, его не интересовали, а найти среди макулатуры хоть что-то неплохое представлялось нетривиальной задачей. На удачу Фрэнсиса, он заметил у какого-то парня, оседлавшего спасательную шлюпку, «This Side Of Paradise» Фицжеральда. Читать классика современной литературы лейтенанту еще не доводилось, но зато он немало был наслышан о его творчестве. Кажется, сейчас выпал замечательный шанс с ним ознакомиться. Побарабанив костяшками по борту шлюпки и обратив на себя внимание читателя, офицер попытался изобразить дружескую улыбку:
- Лейтенант Манго, рота «Гольф». Без чинов, лады?
- Сержант Парадиз, рота «Браво». В чем дело? – настороженно отозвался обитатель шлюпки.
- Фицжеральда, вижу, читаешь?
- Перечитываю. Вещь!
- Неплохо! За сколько уступишь?
- Ну-у-у… - Сержант смерил просителя хитрющим взглядом. – Любимая книга ведь… Так не хочется отдавать! Но, положим, пять пачек устроит? А то у меня, - он вытащил мятую пачку «Честерфилда», где болталась одна единственная сигарета, - сам видишь.
- Да это грабеж! –возмутился Манго, инстинктивно схватившись за карман, словно Парадиз мог запустить в него руку и обнести собеседника на весь табачок. – К тому же у меня только три пачки.
- Три? – парень в шлюпке поскреб начавший зарастать щетиной подбородок. – Ну давай три. Только из уважения к лейтенантским погонам!
Фрэнсис замялся. Дело было не в жадности: просто стоило представить, как на поле боя он остается без сигарет, как внутри сразу поднималась волна возмущения: да он же крышей тогда поедет, если нечем будет успокаивать расстроенные нервы!
- Слушай… - протянул он. – И без того курить нечего. Зато, я вижу, у тебя рука пустая. Не хочешь часы за книгу?
- Время за время? – хохотнул Парадиз. – Дай позырить! – повертев в руках часы Донахъю и примерив их на руку, сержант закашлялся и махнул рукой. – Ладно уж, так и быть, бери! От сердца отрываю!
- Спасибо… - печально вздохнул Манго и, приняв книгу, поплелся в свою каюту.
До сих пор лейтенант был не уверен в правильности сделанного выбора. С одной стороны, часы для командира – вещь необходимая: не спрашивать же каждый раз время у Физика? Но сигареты еще важнее – без них на пальму полезешь, воя от нехватки никотина. А стрелять табачок у солдат – дело позорное. Можно было бы, конечно, вовсе от сделки отказаться, но… Нет, коротать время в пути без хорошей книги лейтенант не хотел – после потуг морпехов в эпистолярном жанре до черта хотелось почитать хоть что-то нормальное, от чего глаза на плачут кровью.
Все сомнения развеялись, как дым, когда Манго приступил к чтению. Помимо прекрасного языка, «По эту сторону рая» дало немалую пищу для размышлений: читая, как все успехи Эмори разбились о то, что окружающие – читай, сослуживцы – считали его форменным эгоистом, лейтенант узнавал в персонаже себя. Точно также, как Блейна за его малообщительность и обостренное самоуважение не любили одноклассники, точно также и сослуживцы не испытывали никаких положительных эмоций к самому Донахъю, стремящемуся подняться наверх – то есть стать лучше прочих. Но рецепт, избранный Эмори, не принес ему никаких дивидендов – и тут тоже было, над чем подумать. Нужен был баланс: с одной стороны, уменьшать количество усилий чего-то достичь не стоило, а с другой – требовалось как-то исправлять ситуацию. Нужно было что-то помимо нужной, но нудной работы цензора.
Донахъю уже и сам был не рад взваленной на себя дополнительной нагрузке. Предлагая Уэлл-Уэллу себя в качестве добровольного помощника в перлюстрации солдатской переписки, Манго и предположить не мог, что бойцы роты от безделья будут писать письма пачками кому не попадя: папам, мамам, братьям, сестрам, троюродным теткам из Канзаса, бывшим школьным любовям и случайным знакомым по Нью-Йоркским пивнушкам. И ладно бы письма состояли из «жив-здоров, люблю-целую», так нет же: добрая треть расписывала во всех красках свое пребывание в Новой Зеландии и скуку на корабле идущем… кто-то, и на том спасибо, писал «на проклятых япошек», но некоторые, особо умные, прямо указывали место будущей высадки. Все это приходилось безжалостно вымарывать. Еще треть от избытка свободного времени писала целые поэмы о нелегкой, или, напротив, вольготной морпеховской жизни. И через эти заросли приходилось продираться несчастному добровольному цензору, чувствующему, как от всех этих однообразных историй, от стиля изложения, от обилия ошибок в тексте хочется попросту надраться. Фицжеральд помогал справиться с тоской – но не до конца.
Но нет худа без добра: вникая в письма бойцов своего взвода, офицер имел возможность узнать их чуть лучше и понять проблемы, которые их тревожат. Например, многих пулеметчиков задела та строгость, с которой Физик обходился с залетчиком-Дойчи. Не то, чтобы Манго был не согласен с действиями взводного сержанта, но раз уж сослуживцев незадачливого алкоголика так тревожат проблемы их сослуживца, значит, пора вмешаться командиру. На очередном сборе пулеметной группы Манго придирчиво проверил вооружение и знания подчиненных, после чего, вопреки своему обыкновению сухо кивать и говорить «все с вами ясно», выступил с небольшой заранее подготовленной и даже отрепетированной речью:
- Морпехи! Близится час нашей высадки на Бетио! Для кого-то это станет еще одной битвой в череде славных побед, для других – боевым крещением. Не стоит обольщаться: враг коварен и силен, и вряд ли нам придется легко. Но сколь бы много трудностей не встало на нашем пути, мы с честью преодолеем их, и переломим об колено любого неприятеля, веди их в бой хоть Тодзё, хоть сам микадо – ведь мы – морская пехота США! Мы – лучшие, и докажем это любому. Вон, посмотрите на рядового Дойчи! Да, он оступился и подвел взвод. Но что мы видим теперь? Парень все осознал и проникся, понял свои ошибки и старательно работает над их исправлением: и на все вопросы ответил, и сам больше никаких глупостей не делал. Еще чуть-чуть, и станет образцовым морпехом, вернет себе первый класс, а там, глядишь, закончит войну с сержантскими лычками. Молодец, рядовой – твои друзья и командиры в тебя верят и знают, что ты нас не подведешь. А я знаю, что все вы – отличные парни и хорошие морпехи, и когда мы ступим на пески Бетио, продемонстрируете отменную слаженность и выучки. Вами будут гордиться не только я и Уэлл-Уэлл, но и Ами, и Шуп. Да что там Шуп – вся Америка! Вы все вернетесь домой героями, и слава будет лететь впереди вас! Любая девчонка будет счастлива расцеловать вас, ветераны Великой войны будут гордиться, что пожали руки вам, а те, кто остался дома, будут завидовать и угощать дармовой выпивкой! Потому что вы – славная морская пехота! Потому что вы исполните свой долг сполна! Потому что вы – semper fidelis!
Донахъю не знал, как подействовали его слова на бойцов. Сам он в сказанное не верил ни на йоту, с тоской глядя на новые горы солдатских писем и понимая, что, кроме них и книги, его ждут только бесцельно проведенные в ожидании часы. Это было препаршиво, но хотя бы мессы преподобного Келли несколько примеряли с объективной реальностью и связанными с ней проблемами. Фрэнсис никогда не был набожным человеком, не стал им и сейчас, но службы вносили хоть какое-то разнообразие в пресные дни. К тому же, кто знает, вдруг молитва поможет? Ведь поддержка так нужна! Самому Фрэнсису – здесь, на борту транспорта, и потом там, на маленьком клочке суши посреди огромного океана. А оставленной братом, отцом, мужем семье – там, в кажущихся несказанно далекими Штатах.
Наслушавшись речей падре, взводный твердо решил, что и ему не помешает написать письма домой, но прежде чем ему удалось осуществить задуманное, подвернулась возможность немного расслабиться и заодно сгладить острые углы в общении с другими офицерами роты. От скуки Манго присоединился к пари, которое держали два лейтенанта из «Изи» - в каком порядке будут объявлены следующие три тревоги. Фрэнк поставил сигареты на то, что будет «вода-вода-воздух», и, к своему удивлению, угадал, сорвав банк – две бутылки рома и три банки колы. Оба «Изи» наверняка надеялись, что «Гольф» разделит выигрыш с ними, но у Фрэнсиса были на выпивку другие планы.
Подходить к капитану с предложением выпить было как-то не с руки, к Тэгерли – всем бы сразу понятно, что Донахъю решил подмазать старшего офицера роты. К тому же записные острословы наверняка начнут шутить про «пудинг с манго» - не отделаешься от подколов. А посему выбор пал на Клониса – тоже резервист, тоже первый лейтенант – кому, как не ему, понять проблемы комвзвода-четыре? К тому же «первый» - уже, как ни крути, опытный вояка, а значит, может подметить то, что ускользнуло от взглядов Фрэнка. Решено – сделано. Прихватив алкоголь и колу, Манго пригладил волосы и уверенной походкой направился к сослуживцу. Если Анджело все же откажется, сославшись на какую-то надуманную причину, то… А, черт с ним, тогда придется идти к Тэгерли, и пускай шутят о чем хотят!
…Давненько Фрэнсис не выпивал чего-то больше пары бокалов – все как-то не с руки было. Да и в принципе он не относился к любителям пьяных посиделок, предпочитая сохранять контроль над телом и поступками. Стоит ли удивляться, что после долгого воздержания от крепких напитков его несколько развезло? Не так, конечно, чтобы пуститься во все тяжкие, но достаточно для того, чтобы поделиться с собутыльником наболевшим:
- Вот слушай, ответь мне, как офицер офицеру, почему меня все не любят? Вот только не надо заливать о том, что я поперек них карьеру пришел делать! Во-первых, что в этом плохого? – Донахъю сухо щелкнул пальцами, обозначая мысль. - Во-вторых, я же не собираюсь никого подсиживать! Я честно хочу своей головой и своими умениями заработать военный бонус для гражданской карьеры. Выйдет – отлично, а если нет, я гадостей тому, кто меня обойдет, делать не стану. Это как в спорте – все бегут к финишу! И что же, из-за того, что на поле пришел новый игрок, он теперь негодяй и карьерист? Глупости! – новый щелчок. – В-третьих, я никому из вышестоящих задницу не лижу и на штабную работу при генеральских персонах не лезу: то есть не делаю ничего такого, из-за чего мог бы лишиться уважения. Да, я хочу закончить войну капитаном, а лучше майором, но я же тружусь для этого, ра-бо-та-ю! Понимаю, с этой чертовой проверкой я залетел и не только сам вляпался, но и Уэлл-Уэлла подставил! Бог с ним, что из-за тупости рядовых так мог опростоволоситься любой из нас – это произошло со мной, мне и отвечать. Но я же никого не виню, а терпеливо и спокойно пытаюсь исправить ситуацию! Не понимаю, хоть убей не понимаю, что не так!
Донахъю уронил голову на скрещенные руки и какое-то время молчал. Затем, собрав нервы в кулак, закурил и продолжил:
- Черт побери, я никому не враг и не оппонент! Выйдет карьера у кэпа, у тебя, у кого другого – я первым поздравлю! За что ж-то так со мной? Но я, - лейтенант скрипнул зубами, - еще докажу, что я хороший офицер и боевой товарищ, а не падаль какая, которому чины важнее людей!
К вящей досаде Манго, привыкшего отстраняться от людей, это был не единственный случай, когда ему захотелось выговориться. Другой жертвой лейтенантских нервов стал Трещетка. Зная, что отец сержанта, как и самого Фрэнка, тоже служил в далеком крае снегов, и тоже защищал никому не нужную станцию со смешным названием Oboserska от озверевших орд болос, Донахъю чувствовал к подчиненному некоторую симпатию и душевное родство – как-никак, они оба повторяли путь своих родителей.
- Послушай, Трещотка. – офицер облокотился на ограждение борта. – Я вот никак в толк не возьму. Вот ты с рядовым составом общаешься больше, может, ты меня просветишь? Почему у них хватает мозгов бухать, когда не попадя, творить всякую дичь и вообще вести себя как имбецилы? Ведь если вести себя пристойно, служить ревностно и не косячить, можно получить гораздо больше. Не хотят – ладно, но так понять-то, что дисциплинированный и умелый отряд, где, например, каждый зазубрил способы устранения задержек пулемета, это их, вот именно их шанс закончить войну живыми и здоровыми! Так нет же, тупят и тупят, тупят и тупят, свинячат и свинячат, создавая себе проблемы! Ну разве так сложно – мозг отрастить и начать им пользоваться? Вот скажи мне, с твоей точки зрения, почему они такие? Только не говори, что дело в возрасте, - Манго сморщился, как от глотка уксуса, - ты сам не сильно старше их, но знаешь, что голова нужна, чтобы думать, а не чтоб на ней каску носить.
Но не только сам Фрэнсис инициировал беседы. Случалось, что и от сержантов прилетали вопросы, ставящие офицера в тупик. Когда Бэтмен внезапно заинтересовался погодой на день «Д», удивленный лейтенант прокашлялся и с интересом посмотрел на подчиненного. И что, скажите на милость, ему ответить? Офицеру не к лицу признаваться в том, что он чего-то не знает! А посему Манго ответил уклончиво:
- Погода, сержант, планируется ровно такая, как установили метеорологи, если только какой-либо внезапный циклон не настигнет остров. А посему готовься воевать в тех условиях, которые будут на острове. Или ты думаешь, что из-за мелкого дождика и легкого ветерка, например, отложат высадку? Лучше потренируй-ка своих орлов на действия в любую погоду, чтобы для них ничего не стало неожиданностью. Или ты думаешь, что всегда погода будет ясной и комфортной? Вопросы есть?
Впрочем, разговоры разговорами, скука скукой, а письмо домой Фрэнсис написать все же сподобился. Правда, вместо стопки индивидуальных писем предпочел написать одно: но зато сразу для всех.
Здравствуйте, мои дорогие!
Наконец-то я покинул место последнего пребывания, и сейчас нахожусь, как пишут про нас в газетах, «где-то на Тихом океане». Служба моя проходит отменно, и все возникающие эксцессы – куда же без них? – я с честью решаю: спасибо опыту в Компании. Знания и умения, полученные там, помогают мне тут, а то, что я изучу здесь, поможет мне дома. Так что не стоит за меня переживать: относитесь к моему отсутствию, как к затянувшейся командировке.
Я здоров и бодр, настроение и самочувствие на высоте. У нас хорошие командиры, опытные морпехи и, по сравнению с неприятелем, прекрасная современная техника, а значит, шансы каждого из моих людей вернуться домой здоровым весьма велики. Ну и мои тоже, конечно. Хотелось бы многое написать, рассказать, как я сравниваю свою службу с той, что была у отца. Кстати, папа, пользуясь оказией, передаю тебе привет и сыновьи благодарности за те уроки, что ты мне преподал, и за те рассказы о службе в снегах, что я, затаив дыхание, слушал. Они мне очень помогают. Скорее всего, письмо это ты получишь по почте, уже после того, как его прочтет Луиза, и будешь читать его вместе с мамой. Обними ее за меня крепко-крепко – я вас помню и люблю. А приеду, обниму самолично.
Луиза, надеюсь, у тебя все хорошо, и мое длительное отсутствие не нанесло непоправимого удара по семейным финансам. Знаю, что пишу это не в первый раз, но этот вопрос меня беспокоит по-прежнему. Если что не так, ты знаешь, что делать. Надеюсь, ты гордишься своим мужем и понимаешь, что я сделал все правильно. Как там Эд, растет? Здоров? Целуй его от меня и не забывай рассказывать, что папа бьет плохих япошек. Обнимаю и целую.
Флоренс… Ты все и так знаешь, дорогая сестренка. Ты у меня умничка и я знаю, что у тебя все хорошо. Все, что я хотел бы написать, но не могу, расскажу при личной встрече.
Скучающий по вам Фрэнсис Джеймс Донахъю,
любящий отец, муж, брат, сын.
-
Много всего хорошего, но больше всего мне про нелегкую работу цензора понравилось : ) Это и правда, должно быть, кошмар, особенно для человека, который знаком с правилами орфографии и пунктуации
-
Отличный обстоятельный пост и отдельно хочу отметить взаимодействие с другими игроками!
-
За изящное решение проблемы со стрессом и хорошее раскрытие персонажа
-
Хороший пост хоть и очень большой, мне сложно
-
чувствуется, конечно, что Манго не вполне искренен, но я что? я не гордый, я отказываться не буду!
|
Южная ночь, насыщенная пряными ароматами, густа и черна, так, что кажется, что ее можно ложкой черпать. За распахнутым окном, впускающим в комнату игривый ветер, колышутся в такт порывам усеянные маленькими золотистыми цветочками свисающие ветви, исполняющие свой тихий летний танец. Южный Крест, яркий и большой, клеймом легший на небо, по-прежнему служит путеводной нитью путешественникам: а для американцев он – символ чужого, незнакомого горизонта.
В маленькой комнатке с выцветшими полосатыми обоями горит под зеленым абажуром тускловатая горчично-желтая лампа, разгоняющая свет у невысокого кривоногого столика, за которым на стуле с широкой спинкой сидит, сгорбившись, мужчина в накинутом на плече кителе. При свете видно, как серебрятся на его широких плечах лейтенантские погоны. Следуя уверенным движениям руки, по страницам дневника скользят написанные убористым почерком строки:
…Есть что-то общее между армией и крупными компаниями. И там, и тут ты чувствуешь себя лишь маленьким винтиком в этом тонком механизме, и порой даже не знаешь, ради чего ты вращаешься. И пускай от твоего движения зависит работа какой-то части этого безумно сложного устройства, ты все равно не определяешь его ход. Но и в войсках, и в моем родном «United Fruit» шестеренка с мозгами и амбициями может подняться вверх – и грех таким шансом не воспользоваться. Деталь, показавшая себя хорошо и там, и там, может рассчитывать на многое – если не сломается, конечно.
Армия… Вернее, наша морская пехота – не суть как важно в глобальном плане. Всем бы она была хороша, и могла бы послужить хорошим карьерным толчком, если бы не одно – не люди, в ней служащие. Работая в фирме, ты всегда можешь, так или иначе, подобрать штат подчиненных под себя: кого-то уволить, кого-то перевести на другое направление. А войсках так нельзя: дали тебе человеческий материал, с ним и работай. А материал этот да-алеко не лучший. Оно и понятно: у доброй трети нет ни образования, ни мозгов. К тому же возраст: соображения по молодости лет нет никакого, и они постоянно ищут баб и бухло – как дети малые, ей-Богу!
А все потому, что мы бездельничаем. Отдыхаем после военной компании, которая благополучно – на полях поставлен жирный подчеркнутый знак вопроса – прошла мимо меня. Вот от безделья все и начинается. От него, и от того, что наше командование наконец-то соблаговолило снова начать закручивать гайки. Нет, я понимаю, что солдатам надо было дать отдохнуть, иначе в перспективе проблем было бы еще больше, и ни в коей мере не оспариваю подобное решение, но все же, все же… Как же тяжело с ними работать. Если бы не мои сержанты – отличные парни, между прочим! – было бы мне гораздо хуже. А так хоть есть, на кого положиться. Физик – ветеран, успел повоевать и знает, что надо солдату, чтобы не сдохнуть в первые же минуты боя. Трещетка всегда оптимистичен, замечательно знает материальную часть своей пулеметной группы и, что немаловажно, умеет вести людей за собой. К тому же наши отцы служили в Великую войну на одном и том же затерянном и всеми позабытом фронте, а раз уж мне мой смог привить правильные взгляды на жизнь, то и ему его тоже. Бэтмен – сержант надежный и исполнительный, ответственный. Крепкий малый – хоть сейчас на плакаты. Да и в принципе не по годам взрослый… если закрыть глаза на его увлечение комиксами. Но пока оно не мешает службе – пускай читает своего «Бэтмена» сколько угодно! Уж лучше так, чем если бы он пьянствовал по барам, как ирландец.
Да уж, без сержантов было бы совсем поносно. Но и так все не особо хорошо: тоска за душу берет от этого тупого сидения. Хотя, конечно, здесь красиво, да и местные нас превозносят как героев – приятно, черт побери! Ну и внимание со стороны слабого пола льстит, куда ж без этого. Но все равно: сидеть на курорте и понимать, что все планы идут псу под хвост, обидно. С тем же успехом я мог постараться попросить нужных людей надавить на неповоротливую бюрократическую машину, и остаться дома в каком-нибудь штабе, или при учебке: ничего бы не изменилось, зато перед старшими офицерами примелькался бы.
А тут сидишь на другом конце мира и маешься в ожидании хоть чего-то. О доме все чаще вспоминаю, скучаю по сыну, сестре, жене. Как они там, без меня? Семья, конечно, без поддержки не оставит, но все равно: тяжело осознавать, что я должен им помогать и поддерживать, а иначе, чем в письмах, не могу. Вот и остается только одно – дрючить свой взвод до посинения, чтобы, когда нас отправят в бой – а я верю, что отправят – они сами не передохли, и меня убить не дали.
Хотя, послушав тех, кто уже сталкивался с джапами, я начинаю сомневаться, правильный ли я выбор сделал, став морским пехотинцем. Гораздо безопаснее, кажется, было бы проходить службу в артиллерийских частях: знай высаживайся на расчищенный плацдарм да командуй кидать «чемоданы» туда, куда глазами и не разглядишь. И тоже есть шанс на награду: правильно все рассчитал, уничтожил огневую позицию или фугасным засадил в атакующую пехоту орду – герой! Но ладно, чего уж, о сделанном выборе, который изменить все равно нельзя, и переживать не стоит. Уж лучше быть в пехоте, чем в летчиках – у тех проблем побольше нашего.
Поскорей бы закончилось это ожидание! Хоть как-то, хоть чем-то – только не это тупое сидение и затянувшиеся учения!»
Дописав последнюю строчку, мужчина поднялся и, закрыв дневник, аккуратно убрал его в верхний ящик стола. Пройдя неспешно к распахнутому окну, он выудил из лежащей на подоконнике пачки сигарету и задумчиво затянулся. На горизонте уже алел рассвет, первыми лучами блестя на широко раскинувшемся море, и птицы уже начинали свою перекличку. Начинался новый день. Френсис Донахъю, известный сослуживцам больше как лейтенант «Манго», не загадывал, что он принесет с собой, стоически ожидая хоть каких-то перемен в своем однообразном сидении в этом поистине райском уголке.
-
вам, товарищ лейтенант, жениться надо
-
Человек делает карьеру, а тут японцы какие-то... эх! Армия… Вернее, наша морская пехота – не суть как важно в глобальном плане.И вот это клево на самом деле, потому что рядовые-то пошли добровольцами, а Донахъю призвали из запаса, и логично, что у него нет esprit de corps. Интересно, что будет дальше! и они постоянно ищут баб и бухло
Спойлер: Баб не знаю, а бухло найдут.
-
Дневник - отличная идея
-
С дневником прям хорошо получилось
-
Про южный крест-клеймо, наверное чересчур пафосно вышло. Но за труд создания атмосферы и обстановки, а ещё конечно за дневники Манго – отдельный жанр))
|
|
Государственное управление в Риме, часть 2: "Армия" Осторожно! Стена текста!Система управления:Главой системы военного командования является Август. Он Император — верховный военачальник всех вооружённых сил. У Константина вопросов с второй ступенью не было — пять Цезарей делали это ненужным, но уже сыновья проводят реформу, так что в каждой из трёх частей Империи появились магистр пехоты и магистр конницы. При этом у Констанция, впервые придумавшего данную систему, всё было чётко — магистр пехоты командовал западными силами, а магистр конницы — восточными. При этом магистр пехоты в табели о рангах стоял выше. Однако, создаваемая когда Констанций правил только востоком, система оказалась слишком примитивна для руководства всей Империей, потому число магистров неуклонно растёт — вскоре их становится по два на каждую преторианскую префектуру, а при Валенте мы фиксируем наличие уже сразу двух магистров кавалерии при дворе, а в период перед Адрианополем возможно даже четырёх (даты совпадают). Но в общем на наш период работает правило "одна префектура — два магистра". Феодосий позднее приведёт систему к закономерному завершению, введя двух магистров одновременно пехоты и конницы при дворе и трёх магистров обоих родов войск — по одному на каждую префектуру. Есть также теория, что "магистр" был чем-то вроде маршала, высшим званием, и магистров могло быть куда больше — согласно ней например комит Лупицин сохранил звание магистра конницы при Валенте. Но хотя там есть свои аргументы, в частности то, что всех магистров по умолчанию называли комитами, в рамках игры я решил не следовать этой традиции, чтобы не путать вас обилием магистров. Просто давайте запомним что каждый магистр ещё и комит, но далеко не каждый комит — магистр. Промежуточное звено между магистрами и войсковыми частями — те самые комиты. Они делятся на три ранга. Высший — комиты Консистория, например, комит конюшен отвечающий за систему поставки в армию лошадей. Вторая ступень — комиты rei militaris (военного дела). Это территориальные командующие, которые стоят выше дуксов. В восточной половине Империи всего два комита военного дела и тринадцать дуксов. В западной шесть комитов военного дела и двенадцать дуксов. Комиты третьей ступени обычно командуют двумя легионами. Существует и ещё одна особая ступень — дуксы. Это что-то вроде средневековых маркграфов, командующие войсками на определённом участке границы. Они не подчиняются никому кроме Августа. Например вы возможно встретите Максима, дукса Фракии и Мезии (командующего дунайским лимесом). Ещё есть дукс лимеса востока, дукс африканского лимеса, дукс Египта и Ливии... Младший ранг для старшего командного состава — трибун, командующий отдельным подразделением. Это самое многоликое римское звание потому что никогда не знаешь, что именно оно значит. Трибуны командовали легионами, ауксилиями, когортами, схолами, вексилляциями, просто наемными отрядами и даже возглавляли оружейные мастерские. Иногда трибунов называют также префектами и препозитами, в определённых обстоятельствах это синонимы, все три термина часто означают как конкретную ступень так и просто "начальник", "командир". Дальше — сложнее. В каждой части трибунов ещё и несколько, причём старшего трибуна назначает Август, а младший достигает этого звания по выслуге. Иногда при полководце есть также вакантные трибуны — трибуны без подразделений, обычно штабисты или офицеры для особых поручений. Младший трибун при этом не тождественен старшему, его называют не примикирием, а примипилом, и при этом ещё и центенарием (центурионом) первой когорты легиона. Уровень примипила обычно заключается в командовании четырьмя центуриями. Ну а дальше начинается вообще что-то невероятное, обозначаемое одним словом "ординарии". Это младший командный состав. Открывает его всё тот же младший трибун-примипил. Затем следует "первый принцип" легиона, руководящий полутора центуриями, переходная должность к примипилу. Затем "первый гастат", командующий двумя центуриями, но видимо младший по отношению к первому принципу, "второй гастат", у которого тоже полторы центурии, затем "первый триарий" с сотней. Все эти звания триариев, гастатов и принципов вероятно соответствуют центуриону-центенарию различного уровня. Затем вероятно следуют знаменосцы — аквилиферы, имагинарии, драконарии (в зависимости от формы знамени). Где-то вровень с ними тессерарии — адъютанты, передающие приказы командиров по палаткам. Чуть ниже кампидокторы (они же кампигены) — ответственные за обучение новобранцев опытные солдаты. Затем метаторы — служащие в отрядах разведки эксплораторы. Бенефициарии — сержанты (возможно именно они составляют основу деканов — то есть десятников). Либрарии — ответственные за учёт продовольствия. Затем следуют музыканты и искусные в фехтовании солдаты, получающие двойной паёк, награждённые ожерельем и двойным пайком, награждённые ожерельем без двойного пайка, награждённые только двойным пайком, награждённые полуторным пайком. Далее следуют просто солдаты. И наконец тиро — бесправные рекруты. Без поллитра не разберёшься, а ведь это только пехота и только старые звания, без учёта возникших в нашем IV веке. Теперь будем разбираться с кавалерией. Здесь мы точнее знаем лестницу, эта же лестница использовалась в подразделениях нового образца, а именно ауксилиях, вексилляциях и схолах: трибун, примикирий, сенатор, дукенарий, центенарий, биарх, циркитор, всадник и тиро. Примикирий в коннице это своего рода помощник кавалерийского трибуна (младший трибун), его задача составление и проверка списка подразделения. Иногда для его обозначения используется также специфический кавалерийский термин "викарий", не имеющий ничего общего с гражданской должностью с тем же названием. Звание сенатора не имеет ничего общего с Сенатом — это просто аналог "первого принципа", используемый в ауксилиях, вексилляциях и схолах. Дукенарий соответствует пехотному "первому гастату" и означает возможность командовать двумя сотнями. Центенарий он и есть центенарий. Спасибо римлянам за эту минутку понятности. Дальше следует биарх — младшая ступень для кавалерийских ординариев. Вероятно это что-то вроде "командующего двадцатью всадниками". Относительно деканов в коннице вопрос сложный — в III веке десятники ещё были. Наиболее вероятно, что десятник в наш период это уже не столько звание, сколько обязанность, возлагаемая на опытных старослужащих. Отсюда например отсутствие этого звания в любой табели, зато большое число "почётных званий" вероятно и являющихся основой для руководства десятком. Циркитор — почётное звание его давали кавалеристам, которые приезжают на службу с лошадью и рабом или двумя лошадьми. Его же получали обходчики караулов или даже новобранцы, занимающиеся обеспечением бойцов оружием. К счастью кто такие всадник и тиро мы уже знаем. Важно понимать что реальное значение того или иного звания сильно зависит от места службы. Условно Луций — Дукенарий agentes in rebus, но это лишь означает, что если бы его посадили на местность, он присматривал бы за командиром рангом не ниже старшего трибуна (напомню, они имели сенаторский ранг) или чиновником сенаторского ранга. Вообще была тенденция чтобы (использую понятную аналогию) за армейским генералом смотрел полковник КГБ. Отсюда парадоксальная ситуация, когда под командованием Луция оказался Татион, который выше по званию — это отражает соотношение реальной власти почету чина. Численность подразделений: Если с иерархией званий удалось справиться без поллитра, готовьте бутылку сейчас. Я предупредил. Прежде всего разберёмся с терминологией. В обобщённом разговорном смысле любое подразделение достаточной величины считается легионом, разница существует только на бумаге. То есть возможна фраза в духе: "легионы на марше остановились, но когда трибун велел разбить лагерь, ауксиларии отказались заниматься фортификационными работами". Речь в данном случае понятное дело идёт вот ауксилиях, пехотных подразделениях из варваров. Или даже "за беглецами отправили легион, всадники настигли их за пару часов". Речь, понятно, об отряде всадников. Также любое пехотное подразделение называют "нумерами" или по гречески "арифмами" (вероятно в данном случае имеется в виду "список военнослужащих"). Не следует путать это с нумерами эпохи ранней Империи, когда так называли подразделения варварских наёмников. Любой пехотный отряд можно обозвать "манипулом" — это слово уже архаизм без специального значения. И вообще любое подразделение вплоть до кавалерийского можно обозвать "когортой" — но вот у этого термина значение ещё есть. Наконец любой кавалерийский отряд можно обозвать "турмой". Самый сложный термин для восприятия — cuneus, клин. Этот термин не обозначает вообще ничего, он восходит к тому, что варвары воюют клиньями. Каждое племя — клин. В результате в зависимости от контекста, "клин" означает как наступательный порядок катафрактов, абсолютно любой римский или варварский отряд независимо от построения или рода войск, или вовсе шайку разбойников, равно как толпу восставших. "Разбиться по клиньям" — фразеологизм, обозначающий "разделиться на небольшие отряды". В своей терминологии вероятно путались сами римляне. Иногда в источниках встречается наименование пехотного отряда турмой. Август Юлиан поступил в своих письмах и вовсе просто, став называть всё подряд арифмами. В римской армии существуют два основных типа пехотных подразделений: легионы и ауксилии. Вторые отличаются тем, что набираются из варваров, воюющих сообразно своим воинским традициям, их условно не учат воевать "по римски". Численность может разниться от 300 человек (такова например численность легионов в Африке) до 1500 человек. Отсюда ситуация когда одну крепость могут защищать три легиона и речь о гарнизоне где-то в тысячу человек. Вообще поздней Империи явно не хватало солдат — восстание Фирма в Африке давили два легиона и несколько местных отрядов, общим числом в 3500 человек. Численность ауксилий столь же расплывчата и примерно равна численности легионов (500-1500). Отсюда тенденция пехотным подразделениям воевать попарно и разбивать общие лагеря. Римляне решили что это слишком сложно и придумали термин "Пехота" (milites), характеризующий вообще любое подразделение. Когорты в поздней Империи обычно редко превышают 100 человек, пеших или конных. Фактически когда речь идёт о когорте, применительно к периоду после Константина, обычно количественно говорится о том, что раньше называлось центурией. Качественно когорта исчезает как составная часть легиона и теперь обычно обозначает гарнизон лимитанов. С этим связаны пассажи военного законодательства, по которым "служащие в легионах получают 700 денариев в год, а в когортах 400 денариев". Для периода ранней Империи такое утверждение звучало бы совершенно маразматически, ведь легионы состояли из когорт. Для нашего означает, что лимитаны получают меньше. Поэтому же когда к Луцию приходит когорта рипенсов (всего из нескольких десятков человек) под командованием младшего трибуна — речь о гарнизоне небольшого форта. Не стоит пытаться думать как эта когорта вписывалась в более крупное соединение — такого её использования просто не планировалось. Из кого же состоят легионы/ауксилии? Вероятно для удобства перебросок основным подразделением становится схола (не путать с дворцовой схолой, хотя оба термина имеют одинаковое происхождение) — около 300 пехотинцев или всадников. Отсюда на первый взгляд непонятные должности командиров "полутора центурий", "двух центурий" — они становятся основой для распределения командования внутри схолы. Ниже идёт соответственно центурия под командованием центенария. Низшее звено схолы это контуберний, буквально палатка, вмещающая десять человек с одиннадцатым — деканом. Основные типы кавалерийских подразделений — турмы, алы и вексилляции. В среднем по больнице турма — около 350-500 всадников. Первая цифра более справедлива если речь идёт о тяжёлой кавалерии, вторая — о конных лучниках. Но важно понимать, что это значение термина работает в случае если речь о самостоятельном подразделении. Ала — Подразделение конных пограничников, насчитывает десять турм, но турма в данном случае используется в устаревшем значении и насчитывает всего около тридцати всадников. Таким образом в але около трёхсот всадников. Вексилляции — турмы или алы названные по-другому. Те же 300-500 всадников. Разница в том, что вексилляция это кавалерия соответствующих легионов, выведенная в III веке из их состава (в наш период у легиона нет конницы, подразделения пехоты и кавалерии не связаны никак). Римляне решили что назвать одно подразделение в 300-500 всадников тремя разными терминами слишком просто и придумали слово "Всадники", которое стало обозначать кавалерийское подразделение любого размера. Срок и условия службы: Поступив на службу, призывник около года считается тиро — рекрутом. В это время он не получает полного жалования и может даже попасть в слуги к какому-нибудь офицеру (правда обычно такое бывает если рекрутов больше чем требуется). Тиро не вносят в списочный состав подразделения, пока не освободятся места в результате отставок, болезней или смертей. Впрочем, проблема была скорее обратной — катастрофический недобор. На обучение отводятся 3-4 месяца. Потом солдат клеймят (для исключения дезертирства), и заносят в списочный состав. Обучением занимается особый офицер — кампиген то есть главный по кампусу. Кампус это плац для обучения солдат при лагере. Обучение включает в себя умение двигаться прислушиваясь к звукам труб и флейт в едином темпе (для всадников в конном строю), строевые упражнения, метание дротиков-плюмбат, фехтование. Варвары-новобранцы также в обязательном порядке учат латынь – хотя бы в достаточной степени для принесения присяги. Присяга для всех солдат сделана по христианскому образцу, это клятва во имя Отца, Сына и Святого Духа, а также величия императора, выполнять всё, что прикажет император, никогда не бросать службу и не сомневаясь принять смерть за Империю если понадобится. Последний пункт самый важный — чтобы принести присягу, солдат подносит лезвие клинка к собственной шее, подчёркивая готовность отдать свою жизнь в любой момент. После принесения присяги солдат получает освобождение от налогов. После пяти лет службы солдат Комитата получает освобождение также для отца, матери и жены, а рипенс только для жены. Жалование солдат очень небольшое, его выдают за каждый месяц службы, но три раза в год, в январе, мае и сентябре. При этом за каждый третий месяц жалование платится не деньгами, а продовольствием, это та-самая аннона. Денежное жалование (стипендия), составляет для лимитана 400 денариев в год, для всадника или легионера же 700 денариев в год. Это очень мало, потому что когда при Северах (ещё в ранней Империи) жалование устанавливали в 600 денариев то имелась в виду реальная монета. В наши годы покупательная способность денария сильно упала – даже такой монеты больше нет, это счётная единица в 1/1000 солида. Так что хотя вира, данная Луцием Архипу глобально и не космическая (всего пара боевых коней или наложниц модельной внешности), но Архипу с жалованием в 700 денариев предстоит даже отдавая Тиесту всё своё жалование, платить ещё около 20 лет. У нас нет сведений о том как в результате повышений по службе растёт жалование, но если перенести (оснований для этого нет, но лучше рассчитать так, чем никак) рост натурального содержания на деньги, то получится, что циркитор или биарх получает вдвое больше солдата, центурион в два с половиной раза больше, дуканерий в три с половиной, сенатор в четыре раза больше, а примикирий в пять раз больше. Естественно такие цифры не учитывают также подарки, которые периодически делались солдатам от имени императора. Такие подарки, именуемые донативом, выдавались на каждый год правления Августа (особо на юбилеи), на день рождения Августа и в годы, когда Август был консулом ещё и на консульство. Для всадника и легионера комитата донатив на юбилей Августа составлял 1250 денариев (для лимитана — всего 250). Донатив на случай прихода Августа к власти выдавался раз в пять лет и был главным источником дохода солдат непропорциальным всем остальным доходам — он составлял пять золотых солидов. Экстраординарно донатив могли выдать если Август становился консулом, по случаю важной военной победы или по случаю окончания войны. Это делает виру Архипа более реальной, если конечно забыть, что Валент не проживёт ещё пять лет. Служба в действующей армии со времён Константина длится не менее 24 лет. По прошествии этого срока, солдат мог выйти в отставку, но многие служили и по 40 лет. После выхода в отставку, ветеран получал ряд привилегий — иммунитет от налогов и возможность занять заброшенные и никем не обрабатываемые земли с условием их обработки. Участок можно было занять большой — двадцать югеров (в одном югере 240 римских футов длины и 120 ширины). Ветеран занимающийся обработкой земли получал полный иммунитет к государственным повинностям, а также сумму на обзаведение хозяйственным инвентарём в 25 тысяч фоллов. Это много — около шестисот солидов золотом. Дополнительно государство выдавало двух быков и сто модиев (девятьсот литров в современных мерах) различных посевных культур. Правда сто модиев получали только протекторы, остальные по пятьдесят. Если же ветеран желал заняться торговлей, ему даровали освобождение от таможенных пошлин для себя и сыновей, освобождение от налога золотом на города (хрисаргира) на 15 солидов. Комплектация: Римская армия сильно отличается от таковой в период ранней Империи. Прежде всего сильно упал престиж военной службы. Войн, особенно гражданских, стало больше, и они стали куда кровопролитнее. Если в ранней Империи для восполнения потерь (речь не только о погибших в войнах, но и о вышедших в отставку, больных или калеках) достаточно было набора 240 человек в год, что можно было сделать за счёт добровольцев, а военный призыв был экстренной мерой, то начиная с III века призыв становится основой комплектования армии. Но выглядело это жутко — поскольку подлежали призыву все граждане достигшие двадцати лет, то "военкомат" мог прийти за любым, кого сочтёт пригодным для исполнения воинского долга. Чтобы быть пригодным нужно: — Быть в возрасте 19-25 лет. Либо 19-35 для солдатских детей, уклонившихся от призыва. — Быть ростом не меньше 165 см для службы в пехоте и 172 см для службы в кавалерии. — Быть способным держать оружие. Многие призывники из Италии отрезали себе большой палец правой руки из-за чего эта область была известна на всю Империю своими "самострелами". Систематизировал систему призыва Диоклетиан. Он обязал каждого землевладельца с наделом от 500 до 750 гектаров поставлять в армию одного рекрута. Землевладельцы с меньшими наделами объединяются в консорциумы, члены которых по очереди отправляют рекрутов, получая за это от остальных членов консорциума собранные в складчину выплаты. При этом чтобы избежать подстав есть правило, из каждой семьи берётся только один рекрут. То же правило действует для деревень. Одна деревня — один рекрут. Хозяйства больше 500-750 гектаров выдают больше одного рекрута по квоте (разной для разных провинций). Призыв проводится де юре ежегодно, де факто когда семья поставила рекрута, она получает освобождение от этой повинности минимум на пять лет. Долгое время можно было выставить заместителя-добровольца, но в 375 году появился новый военный закон, обязующий землевладельцев выставлять рекрутов из числа собственных колонов. Колон — это что-то вроде крепостного, он не может покинуть землю, которую обрабатывает, но и его нельзя согнать с этой земли, причём он даже передаёт эту землю по наследству. Хозяин колона получает от него выплаты (строго фиксированные), но сверх этого не может требовать никаких личных услуг. Например колоны совершенно свободно женятся, а если хозяин увеличивает выплаты то могут пойти в суд. Также закон 375 года официально установил для каждой семьи размеры суммы, выплачивая которую можно откупиться от армии. Отдельные правила для куриалов, имперской элиты. Вместо поставки рекрутов они выплачивают ежегодный военный налог и обязаны по требованию властей выполнять экстраординарные повинности — обычно это постройка мостов или поставки. При этом существуют некоторые провинции, где мобилизация полностью заменена военным налогом для всего населения. Например восточные провинции собирают рекрутов из Фракии, Малой Азии и Малой Армении, а богатейшие Египет и Сирия только откупаются. На Западе основные источники рекрутов это Галлия и Италия. Сделано это чтобы не нести колоссальные расходы по доставке солдат к местам дислокации воинских частей. Также отдельные правила для детей солдат. В 20 лет сын солдата обязан явиться на призыв и поступить в армию. Римляне обосновывают такой закон тем, что ветераны не платят налогов, получают землю и вообще имеют ряд особых условий от государства. При этом именно солдатские дети составляют основную массу призывников. В игре так на службу поступил например Татион. До 370 года у Гектора тоже была реальная возможность откупиться, выставив за себя добровольца, но Валентиниан отменил и это окошко. Ещё один источник военнообязанных это леты — варварские племена, поселившиеся в Империи в поисках защиты, или посаженные на землю пленники. Их селят на заброшенных императорских землях на правах государственных колонов — они лично свободны, но платят налоги и поставляют рекрутов. При этом леты (обычно это германцы) сохраняют нравы своего народа, почитают своих богов и печально известны тем, что когда соплеменники грабят соседние земли, регулярно не против вспомнить прошлое и хорошенько пограбить римлян вместе с интервентами. Важно понимать, что леты принудительно впихиваются в рамки Римского землевладения — есть даже особые чиновники занимающиеся всеми связанными с ними вопросами. Существует и ещё одна категория варваров-переселенцев — гентилы. Это добровольные переселенцы на земли Империи, по договору получившие право на самоуправление. Они абсолютно не романизированы, живут по своим порядкам и законам — на них не действует даже религиозное законодательство, так что даже в христианском Риме гентилы спокойно приносили жертвы. Римские власти панически боялись что гентилы не будут жить изолированно, а начнут влиять на население, поэтому например брак между римлянами и гентилами карался смертью. В основном такие условия давались сарматам-переселенцам или африканским бедуинам, и видимо связаны были с их кочевым образом жизни, не позволяющим посадить кочевников на землю. Гентилы пользовались всеми льготами ветеранов, но и правило солдатских детей на них действовало строго. Особенно широко используется помощь гентилов при охране африканской границы — в Африке почти нет когорт, зато есть 36 препозитов лимеса, каждый из которых отвечает за охрану определённого участка границы гентилами из местных племён. На востоке в качестве гентилов нанимаются например арабские племена. Призывников и солдатских детей отправляют в основном в гарнизонную службу лимитанами, в то время как леты пополняют ряды действующей армии. Причина в том, что новобранцев нужно было тренировать, а варвары с детства обучали своих детей воинскому искусству. Армия также пополняется за счёт новобранцев-варваров внеимперского происхождения — при этом им сразу же дают гражданство. Такова например ситуация с Эморри — спекулятором, получившим гражданство так как по бумагам считается что он поступил на регулярную военную службу. Рим также регулярно нанимает наёмников на время кампании и распускает после её окончания, такие варвары приходят со своими вождями. Например в битве при Мурсе за Магненция дрались франки и саксы, а за Констанция — готы. Не стоит путать всё вышесказанное с федеративным договором. Федераты живут на своих землях, по своим законам, никак не контактируя с Империей — при этом они получают от неё регулярные выплаты деньгами, продовольствием и прочими подарками, за что обязуются в военное время выставлять отряды в римскую армию. В 332 году такой договор был заключён с тервингами. Готы-тервинги были в целом верными федератами Констанция и Юлиана, поставляли не только свою армию и наёмные контингенты, но и рекрутов в регулярные римские подразделения. Разругались они с Валентом когда поддержали "законного наследника" Прокопия. Чтобы отделить подразделения, которые собраны целиком из варваров, воюющих сообразно собственным традициям, был придуман термин "ауксилия". В наш период так часто называют любой отряд вообще, но первоначальное значение именно "отряд варваров воюющих по варварски". Рекрут может сам выбрать будет служить в легионе или ауксилии. Последние впрочем известны крайне низким уровнем дисциплины и презрением к любым фортификационным работам. Офицерами в ауксилии назначают как местных вождей, так и римлян, поскольку варварская элита обычно поступает не в ауксилии, а в регулярные вексилляции (в наш период уже самостоятельные кавалерийские подразделения). Разобравшись с тем, как комплектовались войска перейдём к делению непосредственно подразделений. Элиту армии составляет Комитат — обобщающее название для дворцовых схол и протекторов-доместиков (см статью про общегосударственный уровень). Их же иногда называют "палатинами". Очень часто почётное именование "комитатенов", "псевдокомитатенсов" или "палатинов" дают и отличившимся в боях регулярным подразделением, что порождает для исследователей адскую путаницу, поэтому если читая интернет найдёте где-нибудь на границе палатинскую вексилляцию — не удивляйтесь))) Главное отличие такого "наградного" Комитата — именно эти подразделения являются преимущественными для службы детей ветеранов. Иногда эти подразделения ещё и делят на старшие и младшие — так бывает когда спустя определённый срок создают дополнительное подразделение с тем же названием, например, чтобы дать сыновьям ветеранов служить в том же подразделении что их отцы. Основу военной организации составляют Лимитаны, войсковые соединения, основная роль которых — охрана границ. Подразделения лимитанов постоянно находятся в тех провинциях, в которых они сформированы. Лимитаны не обрабатывали землю, и по большому счёту занимались только тем, что караулили границу, потому служба в их рядах считалась наименее престижной. Именно её обычно называют "службой в когортах". Рангом выше стояли рипенсы, речные гарнизоны на Рейне и Дунае. Им куда чаще чем прочим лимитанам приходилось обнажать сталь, потому после службы в Комитате, именно рипенсы являются наиболее почётными войсками, туда также могут брать детей ветеранов. В случае похода отряды рипенсов являются частью действующей армии и вообще считаются наиболее боеспособными частями. Татион и Архип служили именно в рипенсах. А вот Требоний был лимитаном, после того как в ходе службы в Германии выпал из рипенсов. Продвижение по службе для солдата обычно связано не только с подъёмом по званиям, но и с переводами из лимитанов в рипенсы, из тех в наградной комитат, дальше в протекторы или даже в одну из дворцовых схол. Впрочем, никто не отменял и служебный рост в своём подразделении. Наградная система обычно связана с денежными подарками, фалерами или венками за определённую степень героизма. Самые крутые награды из партии у Татиона. Наиболее распространены наградные золотые ожерелья и браслеты, плащи, фибулы, кольца, пояса. Без наград в например в протекторы не брали, так что заработать их было важно. Снабжение:Важно понимать, что римская армия очень сильно привязана к местам постоянной дислокации — например, на всю Империю есть только 20 крупных оружейных мастерских на Западе и 15 на Востоке, и расположены эти оружейные заводы (они так и называются — фабрики) в основном в прирейнской Галлии, во Фракии и на восточной границе. Система задумана так, чтобы на каждый важный участок границы приходились два оружейных завода, изготавливающих холодное оружие, щиты и доспехи. На Западе есть также мастерские по изготовлению луков и стрел, потому мастерских и больше. На Востоке же лук был основным оружием, и потому можно было закупать вооружение у местных мастеров без необходимости централизации производства. Обмундирование солдатам тоже шьют особые мастерские, сеть которых подчинена комиту священных щедрот. Однако, видимо речь о специальной одежде поскольку повседневными туниками и плащами солдат обеспечивали местные жители в виде особой повинности. Каждый раз когда солдат получал аннону, он получает также новую обувь, тунику без рукавов, тунику с рукавами и новый плащ. Поставки одежды, оружия и продовольствия в наш период ещё не перешли к магистру оффиций — ими ведает префект претория, а более локально викарий провинции. Транспортировку оплачивают местные куриалы. Императорский конюший руководит сетью конных заводов, снабжающих армию лошадьми. Видимо этих лошадей не хватало, так как с императорских доменов, Испании, Африки и Сардинии взимался особый налог лошадьми — впрочем, его тоже можно было платить в денежном эквиваленте. С 367 года денежный эквивалент боевого коня — двадцать золотых солидов или около двадцати тысяч денариев. Позднее выкупная сумма менялась от 15 солидов для Триполитании до 23 в императорских доменах. Но важно понимать, что эта сумма всегда даётся с наценкой почти в 50%, так, 7 солидов из налога шли всаднику на покупку резервной лошади. Был и особый налог на сенаторов — раз в пять лет каждый клариссим должен отправить в армию двух лошадей, а спектабиль трёх. Но даже с учётом этого лошадей не хватало, так что с 326 года новобранец, пришедший в армию со своей лошадью автоматически становился всадником. Потому у Луция и Требония не было вопросов где служить. Кстати, с этим связан ляп модуля. Луцию при поступлении в agentes in rebus дали звание цирцитора. В действительности такое звание получал каждый призывник, который приходил с двумя лошадьми или лошадью и рабом. Вооружение: Обмундирование солдат состоит из кожаных башмаков с ременной шнуровкой (их называют кампаги). Подошва трехслойная, подбита гвоздями. Под ботинки римляне надевают шерстяные носки, причём все дошедшие до нас римские носки окрашены в яркие цвета. Ещё римляне наконец заимствовали шерстяные штаны — в основном потому что варвары просекли что римляне их не носят и стали активно набегать зимой. Правда сами римляне штаны всё ещё считают варварством, носить их в столице это верх эксцентричности. Голени обычно обматывают длинной лентой из льняной ткани. Ещё одно новшество — шерстяные или кожаные подшлемники. Наряду с этими новыми элементами костюма остаются в ходу традиционные туники до колен. Зимние из шерсти, летние из льна. Туники украшают декоративной тесьмой. Обычно туника белая, у офицеров красная. Помните историю про красную рубашку? Вот это оно. Поверх туники надевают обшитый кожей поддоспешник из шерсти, льна или войлока. Его главная задача — прикрыть тело от кольчуги, но также благодаря кожаной обшивке это дождевик. Называют такой поддоспешник торакомахом. Обязательно присутствует кожаный пояс. Наконец завершает костюм плащ типа хламида, оставляющий открытым правую сторону тела. Крепится такой плащ фибулой, потому наградная серебряная фибула — первое, что отличает хорошего солдата. Офицеры всегда носят фибулы из золота. Теперь о шлемах. В наш период наиболее распространены пехотные шлемы вот такой формы — ссылкаОни закрывают всю голову кроме глаз, носа и рта. В игре я называю их касками, но важно понимать, что его не синоним каскам легионеров ранней Империи. Все ещё существует лорика сегментата, но лорики стали куда грубее. В них меньше пластин, а сами пластины больше. Выглядит этот доспех как-то так — ссылка. Впрочем, Лорику постепенно вытесняют кольчуги и чешуйчатые панцири. Щит теперь имеет овальную форму (круглую у всадников). На вооружении всех легионеров появляются поножи. В кавалерию с востока пришли мускульные тораксы и композитные шлемы. Последние бывают как простые, которые делаются путём крепления двух пластин к гребню, так и состоящие из множества элементов — нащечников, тыльника, назальной пластины... При этом фабрики не всегда делали шлему подбивку, так что ушлые римляне придумали подшлемник. ссылкаУстановка гребня на шлем вероятно отличала офицеров начиная с центенария. Важно понимать, что римская армия сильно зависит от военного завода, который снабжает то или иное подразделение, местных традиций — единого стандарта не существует. Так, на Рейне активно ходят копья германского образца с двумя зазубринами. Возникает ситуация когда в одно время на востоке солдаты ходят в чешуйчатых панцирях и композитных шлемах, в Италии в лориках, а в Галлии в кольчугах. Правда Лорика сегментата, даже в поздней версии уже скорее анахронизм — мы знаем, что в них выступили под Адрианополем некоторые готские воины захватившие римскую оружейную фабрику, но даже сами римляне уже были иначе, так что вероятно варвары просто раздобыли старые, возможно, списанные и лежавшие на складах доспехи. В среднем по больнице римляне носят скорее кольчуги. Мы также знаем, что конница обычно носила чешую, а вот протекторы щеголяли в сияющих позолотой мускульных кирасах. Основное наступательное оружие — копье, длиной 175 сантиметров или чуть больше. Пилумы вышли из употребления, уступив место спикулумам — тяжёлым метательным копьям, вроде тех, которыми стреляют баллисты и скорпионы (их тоже называют спикулумами). Пехота в основном отдаёт предпочтение плюмбатам и верутумам. Верутум — метательное копье в один метр с двенадцатисантиметровым трехгранным наконечником. Абсолютно интернациональное оружие — помимо римлян его используют сарматы, готы и германцы. Напротив, плюмбата — совершенно уникальное явление. Фактически это дротик, используемый иллирийцами, и ставший основным оружием частей, происходящих из Иллирии, солдаты которых носили по пять плюмбат. Фактически это стрела с металлическим шипованным грузом на отдалении от наконечника, так ещё и оперенная. Метают её держа за конец древка, на манер ножа — в упор. При этом оружие делалось так, чтобы при промахе и падении оружия на землю, враг мог наступить на груз и поранить ноги о выступающие шипы. Существовал и другой тип плюмбаты, без шипов зато с зазубренным двенадцатисантиметровым наконечником. Её метали с помощью специального ремня вроде пращи на 70-80 метров. Благодаря свинцовому грузу штука была смертоносная, но широкого распространения не получила. Позднеримский лук относится к композитным, в его изготовлении используются помимо дерева сухожилия и пластины из оленьего рога. В результате оружие било на расстояние в 175 метров (это не дальность прицельной стрельбы, а именно максимум). Чтобы сохранить лук, вне боя с него снимали тетиву, которую натягивали по скифски, держа лук под ногой. Правда сами римляне изобретателем этого приёма считали Одиссея — помните миф о том, как никто не мог натянуть его лук?) Колчаны цилиндрические, вмещают 30-40 стрел. В результате контакта с гуннами, луки которых били дальше и имели большую дальность прицельной стрельбы (считайте это маленьким спойлером, но помните, что персонажи этого пока не знают), для римлян встанет проблема улучшения луков, и они придумают соленарий, трубку с прорезью для тетивы, позволяющую стрелять укорочёнными стрелами на большее прицельное расстояние. За счёт меньшего веса и лучшей аэродинамики, такая стрельба будет куда более точной. И стрелы будут-таки долетать до проклятых кочевников, пробивающих доспехи со ста метров. Особых подразделений пращников уже нет, однако, пращи из конского волоса иногда встречаются при обороне городов, из них метают камни или свинцовые пули. Ещё реже встречается фустибал, длинный шест с привязанной к нему пращой, который позволяет метать камни и пули ещё дальше. Зато существует арбалет, который называется аркубаллистой. Бьет на 75 метров прицельно, но очень долго заряжается с использованием обеих рук и даже обеих ног, оставляя стрелка беззащитным. Увеличенная версия арбалета называется манубаллистой, из неё стреляют поставив на треногу, но её возможно носить и в руках. Ещё большую версию аркубаллисты устанавливали на телегу, она называлась карробаллистой. Стреляют из всех трёх стрелами вдвое меньшем и вчетверо толще стрел для лука – болтами. И наконец собственно баллиста — уже осадное орудие, метающее зажигательные снаряды. Отряды баллистариев встречаются достаточно часто, но в основном при осаде или обороне крепостей. Хотя при Аргенторате за Юлиана сражался отряд баллистариев, но речь максимум о сотне. Такова же судьба и онагров, римских машин, метающих камни в 40-80 кг или горшки с зажигательной смесью. Кстати, обслуживающий его персонал тоже назывался баллистариями. Основной меч — Спата, с общей (включая рукоять) длиной 70-90 сантиметров и шириной клинка в 5-6 см. Характерная черта спаты — навершие на рукояти. Простое эллиптическое если без понтов, резное и фигурное если вы Луций Цельс Альбин. При этом римляне спатами вероятно даже фехтовали. В литературе (а римляне читать любили) герой даже использовал спату вместе с полуспатой — узким коротким мечом. Так что любителям сочетания рапира-дага есть чем порезвиться в нашем отсталом IV веке. А вот кинжалы в отличие от полуспат уже в бою почти не используются, их все ещё носят, но скорее для добивания раненых и пленных. Галльские легионы и моряки иногда использовали даже двухлезвийные секиры. Но к этому оружию римляне относились с пренебрежением, равно как к булаве, которую использовали только вспомогательные отряды из Палестины. Со времён Диоклетиана появляются фабрики, делающие комплект оружия клибанариев и катафрактариев, тяжёлой конницы (в наш период их четыре на всю Империю). Статус первых был выше, потому что они использовали более совершенное вооружение. Дело в том, что катафрактов римляне украли у сарматов, примерно при Диоклетиане. Но потом Констанций повоевал с персами и понял, что что-то идёт не так. В итоге Август затребовал себе персидский доспех, надел его и вдоволь порубился, убедившись, что он лучше используемого катафрактами. Так началась масштабная программа перевооружения по персидскому образцу. Какое-то время старые и новые части сосуществовали. Впрочем, римляне сами их путали. К концу IV века все три термина (катафракт, катафрактарий и клибанарий), окончательно станут синонимами, перевооружение завершится. На голове панцирного конника композитный шлем с железной маской, тело защищает особый тип торакса из четырехугольных пластинок, наложенных друг на друга, руки прикрывают маника — рукава из металлических полос — и кольчужные рукавицы или кожаные перчатки. Ноги укрывают набедренники, поножи и сапоги из металлических полос. Всё это соединяется воедино кольчугой так что образуется сплошной доспех. Клибанарий забирался на лошадь исключительно с помощью слуги и вообще для службы в этой коннице требовалась огромная сила и выносливость. Коня защищали бронированная попона и металлический налобник. Оружие клибанария по сарматскому образцу — двуручное копье длиной 4 - 4.5 м. Вспомогательное — спата. Роль лёгкой конницы вероятно всецело отдана конным лучникам, гиппотоксотам (иногда их впрочем называют просто сагиттариями или просто эквитами). Они используют асимметричный составной лук и спату как вспомогательное оружие, носят составной шлем и панцирь, но в целом их вооружение заметно легче чем у клибанариев. Иногда появляется также конница, носящая пехотное наименование "скутариев" (щитоносцев) — вероятно основное значение такой конницы заключается в использовании щита. Например есть теория что именно такими скутариями были носящие это название дворцовые схолы. Я выше указал её как пехотную, это ошибка. В целом все отряды можно разделить на: Ланциариев — Пехота с копьями и щитами. Сагиттариев — Пехота с луками. Если новобранец не умел стрелять из лука ему давали дротики. Баллистариев — Обслуживающий персонал метательных машин и отряды арбалетчиков. Клибанариев — Сверхтяжёлую конницу, катафрактов 2.0. Катафрактов — Тоже сверхтяжёлую конницу, но с устаревшим вооружением. Скутариев — Лёгкую ударную конницу. Гиппотоксотов — Конных лучников. Сигналы: Подаются обычно трубой в пехоте и горном в кавалерии. Походные сигналы обычно подаются флейтой. Разнообразие инструментов нужно чтобы солдаты различали сигналы, подаваемые например пехоте или коннице, походные или обозначающие начало боя. Если посреди марша, среди свиста флейт, внезапно раздаётся труба — это значит что мы уже не шагаем, на нас напали и нужно срочно вставать в боевой порядок.
|
-
- Будешь снизу.
Такая живая картинка, просто искренний респект.
-
Колдовской яд сделал тебя слабым?
Будешь снизу.
Tamar provocateur)))
|
История I
Луций
Август коротко рассмеялся и жестом велел стражу убрать меч — но ты так и не понял, остался император доволен или нет. Затем вы остались наедине. Тебе случалось в будущем видеть Юлиана, Иовиана, Валентиниана, Валента, но ни один никогда не говорил с тобой вот так, попросту, лицом к лицу. Государей окружали протекторы, будто сросшиеся с теми, кого защищали, и это, страх за свою жизнь, казалось совершенно естественным.
Констанций отличался. Всем своим видом и поведением, он словно приглашал к попытке убийства. "Хочешь? Попробуй," — Говорили его глаза.
— Нельзя править Империей и бояться Империи, Луций, — словно ответил на твой невысказанный вопрос Август, — Империя как собака, чует страх того, кто ведёт её. И кусает. Но нам ведь не страшны собаки, верно? Ты ставишь палку между собой и псом. Пёс попытается оттолкнуть её, прежде чем укусить. Так устроена вся собачья порода. Зная это... Ты можешь убить пса. Зная это же — пёс будет покорен.
Констанций сделал паузу, давая тебе пару мгновений обдумать сказанное им.
— Ты хорошо служил мне в прошлом. Был хорошей палкой, если тебя не обидит такое сравнение. Сегодня я произвожу тебя в мои агенты и присваиваю высокое звание циркитора. И раз уж отныне твоя власть будет отражением моей, и теперь у тебя самого у руках появится палка, я хочу быть уверен, что ты знаешь, как её использовать.
Циркитор — прыжок через ступеньку. Обычно новые агенты получают звание всадника. Видимо, твой отчёт если не добрался до императора то на что-то существенно повлиял в судьбе Галла. А может ты всё же сделал правильный выбор, не взявшись за меч.
— Чтобы управлять нужны три качества. Острый ум, крепкое тело и нерушимый дух. Уму можно помочь чтением, телу упражнениями, но дух невозможно закалить. Слабая палка ломается, Луций. Или уже сломана. Как и слабая рука. Не допускай слабости. Никогда. В конечном счёте это и значит быть моим агентом.
Констанций поднялся, ясно показывая, что аудиенция окончена. Ещё до того как ты добрался до Софрония, тебя настиг новый приказ — тебе поручалось искать прислужников Магненция в родной Иберии.
А ещё (тут передававший слова Августа нотарий невольно стушевался)
— Тебе нужна женщина. Скоро тебе отыщут невесту.
Позднее, ты не раз услышишь о том, что достичь успехов на интеллектуальном поприще императору мешала "тяжеловесность" его ума. Эту формулу вроде как изобрёл один из протекторов-доместиков по имени Аммиан. Августу шутка понравилась, потому шутник был попросту услан на восток, поражать своим красноречием персов.
Невеста нашлась быстро. Ей стала Юлия Анния Басса, малолетняя племянница римского викария Юния Анния Басса. Девочка была сиротой — её отца казнил Магненций, арианкой, а самое главное ей не было и двенадцати лет. Очевидно, брак решал сразу три проблемы — позаботиться о сироте из старинного рода, висящий камнем на римском викарии, ввести тебя в ряды аристократии, чтобы обосновать твоё будущее возвышение, и привязать тебя к поддерживаемому Августом арианству.
Отказ не принимался.
Вскоре Юлия переехала в твой дом.
Странный это был брак. Многие мужья предпочитали заключить обручение с юной девой, чтобы воспитать её кроткой и послушной в своём доме. Но даже когда девочку признают совершеннолетней и вы поженитесь, думать о ней как о жене как-то не будет получаться. Скорее, как о младшей сестре или вовсе дочери.
И будет о твоей семейной жизни.
Ты ловил изменников. Ловил колдунов.
Делал полезное для Империи дело.
Это важнее всего.
В тот период тебя в основном кидало по Италии, Иберии, Африке, один раз преследование секты чародеев завело в Египет...
Ты был занят важной работой когда Констанций сделал Цезарем младшего брата Галла — Флавия Клавдия Юлиана. История повторилась — Август даже женил его на другой своей сестре, Елене.
Когда Юлиан побеждал алеманнов, ты как раз поймал десяток бывших сторонников Магненция на радость Софронию. О, в тот момент ты уже разобрался в характере ваших взаимоотношений! Для Софрония ты был открытием. Каждый твой отчёт шёл ему, а стало быть твои успехи были его успехами, и создавали повышения Софрония внутри иерархии магистрианов.
В 360 году ты как раз закончил дела в Египте и получил звание диарха, когда узнал новости. Август всё же допустил ошибку. Юлиан не стал ждать участи своего брата. Воспользовавшись тем, что "палка" Констанция развернулась в сторону Персии — император задумал поход на Ктесифон, который должен был сделать его власть над миром абсолютной — Цезарь поднял восстание и начал занимать одну провинцию за другой.
Тогда-то Август и вызвал тебя в последний раз, теперь уже в Тарс.
— Август... Болен.
С трудом выдавил из себя новость Софроний.
— Как мне сообщили, он принял решение не воевать с восставшими, а продолжать войну с персами. Юлиан занял Италию включая Вечный Город. Я не понимаю...
Это был единственный раз, когда твой начальник позволил себе секундную вспышку искренности. Всю его карьеру Констанций был крепкой рукой, направляющей палку в лице agentes in rebus. Теперь рука ослабла. Чувствуя приближение смерти и зная, что не имеет иных наследников кроме узурпатора Юлиана, Август отчаянно пытался упрочить своё наследие.
Ты почти видел как пульсирует в его слабеющих мыслях одно слово.
"Ктесифон... Ктесифон... Ктесифон..."
Снова и снова ты будешь представлять как Констанция заставил себя, насквозь больного, сесть в седло.
"Не допускай слабости. Никогда."
Но впервые в жизни императора болезнь не отступала. Она становилась всё сильнее. Вскоре он уже лежал, но велел нести свои носилки. Усилием воли диктовал какие-то распоряжения, принимал лекарства. Воля и ум не изменили Констанцию даже когда тело подвело его настолько, что доктора не могли дотронуться до него.
Вскоре, Август явственно осознал что умирает.
Что не будет триумфа под Ктесифоном, а единственное наследие, что останется по нему, это имя последнего царствующего сына Константина Великого, да шутки, будто всю жизнь он так увлечённо воевал с римлянами, что не присоединил к Империи не единой территории, не покорил ни единого народа. И это за двадцать четыре года правления — один его старший брат протянул всего три года, другой, младший, тринадцать лет, и оба были свергнуты.
Как говорят, Констанций спокойно продиктовал свою последнюю волю, которой оставлял всё государство Флавию Клавдию Юлиану.
Потом закрыл глаза и больше их не открыл.
Вскоре тебе пришло весьма изящно написанное письмо за подписью бывшего примикирия нотариев, а ныне магистра оффиций Анатолия.
Империя в твоих услугах больше не нуждалась.
-
По совокупности. Интересная задумка генерация интерлюдиями, сложные выборы, плавное вхождение в темп и стиль. Качество постов тоже приятно удивило, но главное все-таки идея.
-
Обычно играешь в играх какого-нибудь "приключенца" без дома, без семьи, в лучшем случае эта семья - какие-то далекие папа-мама, брат-сестра. В твоих модулях неизменно у моего персонажа появляются родственники, которые играют важную роль, определяют характер, мышление, разные важные вещи. Это очень жизненно и интересно. В реальной жизни люди общаются с родственниками едва ли не больше, чем со всеми остальными вместе взятыми. И даже круто, когда эти родственники - какие-то не такие. Суровый отец, мировоззрение которого идет вразрез с мировоззрением персонажа, сосватанная императором жена, ударившаяся в религию мама.
Это прямо уровень advanced, потому что кому-то это может показаться не оч, типа "почему мои родители не такие, как мне хочется". Но мне очень нравится. Нормально ли (с точки зрения персонажа) изменять жене, которую выбрали за тебя? Нормально ли бороться с деспотичным отцом, который тебя как будто не слышит? Нормально ли кинуть мать без мужика в доме и уехать на войну? Это места, где определяется характер персонажа, это Выборы, а не кого из безразличных персонажу людей убить первым.
|
Это было очень необычно. Какой-то невероятно необычный день. Все волшебное. Наверное, это ее вина в том, что Марта задержалась. Виктория в ванной превратилась в ребенка и начала трогать пену. Потом играть с пеной. Потом "смотреть" пену. Медленно но верно, она привыкала к тому что она "видит", но это было все еще очень непривычно. Чтобы понять, что она "видит" свое тело - она сначала прошлась по нему руками. Чтобы понять где границы ванной - она стукнула пальцем по трубке, чтобы пошло эхо. И так, сопоставляя слышимое и осязаемое с видимым, она потихоньку обрисовывала картинку соответствий. Попыталась даже чисто на взгляд поймать летающий пузырик. Не получилось - она хлопнула совсем мимо. А Марта, наверняка, просто решила что Виктория сошла с ума и играется как дитя малое.
Но отпустить Марту все же надо было. Нельзя заставлять мистера Скверлина ждать так долго. Хорошо, что нашлась хоть какая-то одежда для Виктории, а то она наотрез отказывалась выходить из ванной без нижнего белья и одежды. В чужом то помещении! Ладно хоть не заставила Марту корсет затягивать как было, а просто чтобы держался. А затем...
А затем началось. Под раздачу попали все и всё. Какое-то время она концентрировала внимание только на ногах - хочется посмотреть как это, видеть куда ступаешь. Отлично! С этим не разобрались, потом разберемся. На ощупь все равно проще. Потом определение расстояний до стены. С ее стороны было очень благоразумно сначала выставить вперед руку, а только потом пойти на штурм стены. Определение расстояний - провал. Осваивать зрение мешали остальные чувства - стоило ей подойти к стене, как она слышала эхо своего дыхания от нее. А может, люди так и определяют, что они идут в стену? Где-то на переферии была "видна" Флирт - ее очертания были похожи на человека, поэтому это она, а не что-то подвешенное к потолку. Интересно, а зачем Викторию учили поворачивать голову в сторону собеседника, если его видно в той же степени что и слышно?.. Столько всего нужно освоить! Она только-только научилась определять контуры и отличать одну вещь от другой - вот например диван! Он теперь не сливается с полом и стеной.
Так долго продолжалось. Виктория с жутким взглядом ходила по комнате, трогала вещи, трогала стены, задирала голову в потолок, смотрела на свои руки. Пока дело не дошло до Флирт. Принять ее предложение? Чай и печенье - зависит от того, сколько сейчас времени. Может действительно пора пить Чай? А крем для лица - пока еще рано. На это нужно очень много времени, а этого времени у нее нет. Да и вообще, говорят в этих кремах есть какие-то яды, от которых женщины болеют. Вроде ртуть там. Что-то про мышей с конями. А ведь когда-то Виктория хотела заняться историей и химией! Теперь уже не до этого.
Чай. Англичане никогда не отказываются от Чая. Индусы предложили Чай - Англичане взяли Индию. И Чай. Вроде бы, там было несколько сложнее, но суть ясна. И поэтому Виктория не может отказаться от Чая. Не бывает плохого Чая - бывают плохие люди, которые варят этот Чай. Его вкус и запах отличаются от сорта к сорту. Аромат, который нилгири вокруг себя распространяет - это аромат величия Британской Империи. Ассам, который ассоциируется с прекрасным утром и теплом летнего солнца. Дарджилинг, который способен превратить каждое вечернее чаепитие в маленькое торжество. Интересно, а какой подают здесь?
- Мисс Флирт. Если вы не против, можете рассказать мне о том, что мистер Трактирщик считает хорошей историей? Не хотелось бы докучать ему банальностями. - Виктория больше рассматривала Чай, чем пила. Он такой... аккуратный. Как вода, только вода не аккуратная. А может это было из-за пены.
|
|
|
...Пулеметная команда белых, поливавшая свинцом Баньши, не заметила приближения своей смерти в лице Чепая. И когда Рыцарь Революции уже заносил свой гибельный клинок, было уже слишком поздно что-то менять. Командир расчета, мгновенно побледнев, крикнул: "Разворачивай!!!" - но наводчик успел только увидеть в сетке прицела огромный силуэт всадника с шашкой наперевес. А потом несколько ударов бритвенно-острого клинка отправили белогвардейцев в иной, возможно лучший мир.
Ксюха же продолжала увлеченно расстреливать Барона Рвангеля, что пытался улепетывать к спасительному дирижаблю. Пули дробили деревянный настил площадки и высекали искры и каменную крошку из кладки крепостных стен, рикошетили от доспехов беляка, но минимум дважды Рвангеля мотнуло в сторону от попаданий. Рядом с Баньши вскинул винтовку, не знавшую промаха, Нелюбин - грохнул выстрел и еще раз споткнулся, едва не упав, Белый Барон.
Но то ли дрогнула рука Комиссара Сухова, то ли падение Барона помешало точно вогнать пулю ему в спину, однако выстрел из комиссарского "нагана" прошел мимо цели. Могли бы побледнеть Восставшие - побледнели бы. На последнем издыхании, волоча простреленную ногу, Рвангель почти добрался до дирижабля.
...Тем временем некроармеец Лисеев играл в кошмарные "кошки-мышки" с грифоном, что охранял причальную мачту. "Была не была!" - и Восставший ринулся к механизму, что удерживал причальные "концы" дирижабля. Пронзительный клекот Грифона и отсветы багровых небес на мгновение закрыла черная тень. Лисеев вжал череп в плечи и рывком с перекатом бросился вперед - и когти грифона проскрежетали по камням площадки. Вскочив на ноги, Лисеев схватился за рычаг механизма и только сейчас понял, что столкнулся нос к носу с Профессором Преображенским, что также решил рискнуть своей не-жизнью и отрезать барону путь к отступлению.
Секундное замешательство и пристальный взгляд друг на друга, а потом на разворачивающегося в небе на новый вираж грифона - и дружный рывок рычага!
...Загрохотал, вращаясь, освобожденный ворот механизма, а дирижабль, лишившись своего "якоря", резко качнулся и поплыл прочь от причальной мачты. Стоявший на самом пороге спасения Рвангель, похоже, не ожидал такого поворота событий. Барон словно остолбенел, а потом воздел кулаки к небу и обрушил на команду дирижабля проклятия.
- Ублюдки!! Мерзавцы!!! Вернитесь, заберите меня отсюда!!! - но очень скоро голос Рвангеля заглушил грохот винтов дирижабля. Похоже что капитан воздушного корабля и его команда решили, что уже достаточно рисковали ради спасения Барона и что пора спасать свои собственные жизни. Проще говоря - предали своего хозяина. Всадник на грифоне также метнулся прочь и последовал за дирижаблем.
Провожая остекленевшим взглядом удаляющийся дирижабль, Барон обернулся, попятился и едва не рухнул с причальной площадки - теперь он остался наедине с целой армией Восставших, захвативших Орлиное Гнездо. Он будто бы хотел что-то сказать, но в горле пересохло и вместо гордой речи вырвался какой-то жалкий всхлип или кашель. Восставшие переглянулись - Лисеев и Нелюбин клацнули затворами винтовок, Баньши зарядила новый диск в своего "Ванечку", конь Чепая забил когтистым копытом, а Комиссар без лишних слов поднял револьвер, уставив его черное дуло в голову Рвангеля.
- Я... - начал было Барон.
- Именем Революции! - тихо произнес Сухов и нажал на спусковой крючок. Пуля комиссара пробила череп Рвангеля и от сильного удара он пошатнулся. С выражением безмерного удивления на холеном лице, Белый Барон по инерции сделал шаг назад и уже мертвое тело полетело в бездну с огромной высоты причальной площадки на самой верхотуре донжона.
Всё было кончено - и только сейчас Восставшие из Части Особого Назначения осознали, какие тяжелые потери понесли они сами и сколько полегло некроармейцев на подступах к крепости. Все пространство перед стенами было усеяно темными фигурками пехоты и дымящими остовами техники. Однако замок был взят и все его защитники перебиты - и, словно уловив общую на всех мысль, Лисеев забрался на верхушку причальной мачты и укрепил на ней Черное Знамя, которое затрепетало на ветру под багровыми небесами.
- УРРРРРРРРАААААААААААААААА!!!... - прокатилось по всей крепости и за ее пределами.
- ХШШШШШШШШСССССССССС!!!.... - поддержали всеобщее ликование древние Восставшие, что освободились из своей посмертной темницы.
В багровых небесах мелькнула молния - и ее сполохи словно проявили гигантский портрет Иль-Йича, который приложенной к черепу костяной дланью салютовал своему воинству, приветствовал и благодарил его. И каждый Восставший на всю оставшуюся вечность запомнил эту минуту, когда ощущение единства с товарищами было абсолютным и непобедимым - и это Черное Знамя, что развевалось над руинами Орлиного Гнезда.
Позже было много славных и торжественных событий. Была победоносная, хотя и кровопролитная борьба с интервенцией Константы и Рейха, с мятежными атаманами, с предателями внутри самой Партии Смерти. Был великолепный в своей суровой простоте и грозной слаженности Парад Победы в столице Республики. Были новые звания и награды, новые должности и назначения. Были улицы, площади, школы и заводы, названные в честь павших воинов. Некоторые из Восставших (например Чепай, Сухов и Преображенский) даже встретились с Иль-Йичом лично, хоть и при самых различных обстоятельствах.
Но именно эта минута объединила их всех так прочно и нераздельно, что даже тьма окончательного посмертия не сумеет разрушить это непобедимое "МЫ", раздробить на множество мелких "я". И именно это стало самым великим достижением Иль-Йича, более могущественным, чем любое заклинание, чем грозный "Белый Колокол" или канонада тяжелых орудий, - чувство товарищества и единая воля народа, неведомые прежним режимам и эпохам. Победы Восставших многие воспринимали как конец света и гибель человечества, но на деле это был рассвет новой эры, восход светила Нового Мира - Солнца Мёртвых.
-
И завершилось. Спасибо за игру.
-
- УРРРРРРРРАААААААААААААААА!!!... - прокатилось по всей крепости и за ее пределами.
- ХШШШШШШШШСССССССССС!!!.... - поддержали всеобщее ликование древние Восставшие
ХШССССС! Спасибо за игру! :)
-
Было весело! Спасибо, мастер!
-
+ просто за игру.
Всё было классно!
-
потрясающе
-
ЗА красивое завершение столь трудного модуля
|
Уровень адреналина постепенно снижался, хоть и не возвращался в пределы нормы. Опасность еще не миновала. Для нее. И не только для нее. Яна понимала, что совершила очевидную глупость, втянув этих пришлых. Почему-то девушка решила, что они также имеют магические силы, к тому же, этому поспособствовали слова Двойки о конкуренции в Академии. Но то, что разворачивалось перед ее глазами, походило больше на стычку магов с их офигительными пенисами и обычными людьми. Проще говоря, кто кому морду быстрее отхлестает нежными головками до смерти? То то же.
Но не было времени поддаваться чувству вины и еще менее конструктивному самобичеванию. Сейчас это казалось такой глупостью, чем-то абсолютно пустым и бесполезным.
Она втянула этих людей в переделку, ей их и вытаскивать. В конце концов, и каша заварена именно ею. Сейчас важно сыграть так, чтобы они ушли со спокойной совестью. Яна понимала, что останется снова с этой горе-пятерней, которая на этот раз обязательно совершит какое-то механическое насилие над нею. Но у нее были на сей счет свои планы. Именно потому девушка оставалась спокойной. По-настоящему спокойной.
А потому могла сыграть в свою игру, не дав повода в ней усомниться. Плевать на слова, когда глаза говорят красноречивее них, когда напряженное тело и нервные жесты готовы выдать тебя с головой. Но сейчас ее ничто не выдаст, потому что в душе образовалась тишина и покой.
Стоило признать, что нечто подобное не приходилось ранее испытывать. Всю жизнь она чего-то боялась. Всю жизнь она играла какую-то роль... Чтобы подстроиться, чтобы не было, вот как сейчас. Но если прежде был конфликт с требованиям социума и не было настолько явной угрозы жизни, максимум, тебя поддали бы остракизму и издевались, и в итоге никакого исполнения желаний не произошло, то сейчас стоял вопрос ее жизни. И еще более важный - ее чести и достоинства. И она уже знала, что выбрать.
Сейчас же стоило всего лишь сыграть еще одну очередную роль. А уж это она умеет!
Саксмо выдал какую-то истерику, Рейн нагло врал присутствующим в глаза. Обычное дело. Для тех, кто не оберегает себя, как тепличный цветок. Как это в каком-то смысле приходилось некогда делать Яне, отчаянно избегая любой ценой всевозможных конфликтов с кем бы то ни было.
Наверное, так бывает. Жизнь преподносит жестокую встряску, чтобы вырвать из дурмана, чтобы человек очнулся. Пришел в себя.
Она бы крикнула: вранье! Рейну. Она бы язвительно заметила в адрес Саксмо, что прекрасно знает о его попытке защитить. И даже знает причину! Ха-ха. Поздно пить Боржоми, когда почки отвалились. Где же ты был, мальчик, когда твои кореша невозмутимо обсуждали, убирать ли ее, как свидетеля? Где же ты был, когда также невозмутимо решали, отрезать ей ноги и язык? А сейчас ты удивляешься, почему я не прониклась тем, чего, прости, и не было? Да и что-то уж больно активно ты уповаешь на телепатию. А о ней, стоит заметить, пока ничего не известно.
Дружбы из-под палки не бывает. Одно лишь название. А бездействие никак не способствует пониманию того, что у тебя внутри, дорогуша. Не говоря уже о том, что все может оказаться ложью. Ты ведь мог просто прикрыть меня, Саксмо. Мог. Я стояла рядом, я брала твои наушники. Тебе достаточно было встать между мной и гранатой. Но ты схватил меня.
План весьма быстро созревал в голове. Силы были неравны. И есть то, в чем наверняка ей подыграют местные. Важно лишь сформулировать все так, чтобы максимально сжато, а начало сразу бы дало понять, что лжет она в интересах прихвостней Рипли.
Стартовую точку внезапно задала девушка из пришлых. Вот ниточка, за которую она будет разматывать.
Внешне Алиса весьма спокойно отреагировала на выпад Саксмо, в ее взгляде не мелькнуло ни единой эмоции, кроме разве что некой задумчивости, подобной аналитику. Так глядя психоаналитики, к примеру, когда заняты своей работой.
И она выбрала себе образ. Манеры Мисси из Доктора Кто вперемешку с манерами психоаналитика. Дорогая альма-матер, как ты мне сейчас помогаешь.
- Ооо, все очень просто, дорогуша. - вмиг поменялась в лице Яна и приняла более вальяжную позу, глядя на Нику.
Нет, не вызывающую. Просто как у человека, который точно понимает, что происходит, и ситуация у него явно под контролем.
Ее взгляд был немного смешлив и в то же время необычайно легок.
Взмах руки и Яна уже перелистывает что-то прямо перед собой на невидимом экране.
- Видите ли, при поступлении в Академию, как и во все уважающие себя высшие учебные заведения, принято сдавать экзамены и проходить тематические тесты. - она что-то кликала на экране, затем уставилась на окружающих. - Не думаете же вы, что достаточно ввалиться в этот мир и прийти всем таким замечательным? Конечно, это вариант, если вы метите в отстающие классы... Ладно, не буду томить. Для Академии важно понимать, с каким типом личности мы сталкиваемся, от этого зависит, буду выражаться понятными вам терминами, профориентация и дальнейшее совершенствование в аспектах волшебства. Обучающиеся распределяются по соответствующим группам с разным уровнем нагрузки и скоростью обучения. А ваш психопортрет определяет сферы, в которых применение ваших способностей будет наиболее эффективным. И если еще хорошенько подумаете, для чистоты эксперимента новоприбывшие в то, что проходят тестирование, - Яна улыбнулась, - не посвящаются. - Что до другой группы новичков, - девушка обвела взглядом свою горе-пятерню, - они уже перешли на второй этап - определение собственных аспектов и первичная практика в магическом искусстве. Именно это вскоре предстоит и вам. - затем взгляд остановился на Кристине. - И да, вы можете взять себе перерыв и перекусить. Всё, свободны. - завершила свой монолог Алиса. - На отдых принято выделять от получаса до часа, вы вольны распорядиться этим временем по своему усмотрению. До прибытия в Академию осталось чуть менее четырех часов. И помните, больше практики - больше шансов попасть в сильную группу. Через час в обязательном порядке собираетесь у своего куратора, - взгляд на Нику, - для вас это не я. По части обучения магии вы найдете своего в вагоне-ресторане. Отчеты пройденных этапов уже созданы и отправлены в приемную комиссию. А вы, мои дорогие, - взгляд на "своих", - собираетесь здесь. Применение заклинаний в неположенных местах, таких, как спальные вагоны и вагон-ресторан, запрещены. И повлияют на решение приемной комиссии.
Затем она направилась неторопливо в сторону Двойки, потеряв к остальным интерес.
- Что скажешь? - вероятно, речь шла об успехах испытуемых.
Яна всем видом давала понять горе-пятерне и местным, что никуда уходить не собирается. И будет с ними.
|
|
1. НелюбинПочувствовал, что теперь не просто восставший, а настоящий гвардеец - плечи как-то расправились, взгляд засверкал недобро. Пальнув в белую конницу и не промазал. Только вдруг что-то ударило в спину - зря, ох зря пренебрег уцелевшим белогвардейцем... Но придет и его черед! Выстрелил, нанес 1 урона Белому Всаднику. Получил рану от недобитка. 1\3 хп.
"И вновь продолжается бой..." - +2 опыта, итого 12. Страшное дело - встречная конная рубка, "лава" на "лаву"! Когда сшибаются две волны кавалерии, кони крушат друг другу ребра, всадники вылетают, как из пращи, шашки срезают по полчеловека за взмах, головы летят, как футбольные мячи... И хотя сейчас ты один против конного строя, но ты видишь страх в глазах вражеского всадника, что несется тебе навстречу. Столкнулись, как две скалы - искры летят! Его тяжелый палаш пронзил тебя насквозь, как пика, но в последние мгновения перед темнотой ты увидел, как летит, громыхая, его голова в стальном шлеме. И вновь тьма... Срубил одного конного рыцаря, но схватил от него сразу 3 урона. 0\3 хп. Снова ждем воскрешения.
"Рыцарский поединок" - +3 опыта, итого 15. Командуешь, поднимаешь восставших, но то и дело кто-то путается под ногами. Порой белогвардейцы рядовые - этих можно не замечать, а вот Белый Рыцарь - это дело серьезное... Снова наседает на тебя, но на этот раз его удар мечом ты легко отбил ледорубом. А потом в упор всадил ему пулю в плечо. Видишь - этот сдаваться не будет... Но когда враг снова занес меч, его раздавил тяжелым ударом, вмяв в стену траншеи, кулак вашего Броненосца. Как раз вовремя. С кубами на ВСТАТЬ! такое дело... "Непреклонная воля" не дает дополнительного броска - это просто гарантированный один успех при одном кубе. Второй бросок можно взять только если Лисеев будет продолжать махать знаменем. Буду считать, что так оно и было.
Вместе с Броненосцем убил Белого Рыцаря (пешего) в траншее. Поднял Верещагина и Ксюху. 2\3 хп.
"Управление боем" - +2 опыта, итого 12. Комиссару вновь требовалась помощь в убеждении павших товарищей вновь встать и продолжить бой - и твое знамя помогло ему в этом. Сразу двое задергались, зашевелились и поднялись с земли, взявшись за оружие. Исходя из заявки других игроков, ход трактуется как помощь комиссару. 2\2 хп.
"Знаменосец Революции" - +2 опыта, итого 10. ЛЕВЕЛ-АП!
Предлагаются следующие улучшения для Мертвоармейца - выбрать одно:
1) "Пролетарий, на коня!" - можешь превратиться в Рыцаря Смерти (прогресс прокачки сбрасывается).
2) "Отличник политической подготовки" - можешь превратиться в Комиссара (прогресс прокачки сбрасывается).
3) "Мертвая Гвардия" - получаешь +1 хитпоинт и дальнейший рост в виде Мертвоармейца. Если выбираешь этот пункт, получи еще один ЛЕВЕЛ АП! - и выбери один из трех пунктов ниже:
4) "Потрошиловский Стрелок" - один твой выстрел всегда попадает.
5) "...Но ты же коммунист!" - будучи убит, можешь сам себе скомандовать ВСТАТЬ один раз (1 куб на подъем).
6) "Десантник" - превращаешься в мертвоармейца-десантника. Можешь сразу выходить на сцену в рукопашной (техномагический телепорт!), но тогда будешь в отрыве от остальных.
...И пулемет застрочил вновь. Засвистели пули, зашлепали по земле в траншее - и одна шлепнула в голову белогвардейца, что выставил ее не вовремя. Еще один готов. Восстала, 2\2 хп, подстрелила одного пехотинца в траншее, где сражаются остальные.
"В яблочко!" - +2 опыта, итого 11. ЛЕВЕЛ АП!
Доступны следующие улучшения для Баньши - выбрать одно:
1) "Потрошиловский Стрелок" - значок отличника меткой стрельбы. Один из твоих кубов на стрельбу ВСЕГДА успешен.
2) "Швейная Машина Смерти" - получаешь дополнительно +1 куб на стрельбу.
3) "Курсы Кройки и Шитья" - получаешь здоровенные острые ножницы и +1 куб в рукопашной. Вернулся из тьмы в багровое зарево боя. Поклацал руками-ножницами - все работает! Все ближе и ближе вражья конница... Страшный удар! На скаку разрезал пополам всадника вместе с конем! Ворох внутренностей наружу, фонтан крови! Но вдруг задергалась "улучшенная" рука, ткнула тебя же лезвием в бок, гадина. Получил 1 рану от рук-ножница, 2\3 хп. Все атаки рыцаря прошли мимо и даже защита не пригодилась. "Ты же коммунист!" можно использовать каждый ход.
"Мясорубка!" - +2 опыта, итого 12. Пусть больно и страшно, пусть лапы еще непрочно стоят на земле, но жажда крови сильнее - пошел рвать врагов по траншеям, искать недобитков. Двое белогвардейцев один за другим превратились в истрепанные окровавленные ошметки. Они пытались остановить тебя штыком и пулей - не вышло. Прикончил двоих белогвардейцев. 1\3 хп.
"Волчий голод" - +2 опыта, итого 11. ЛЕВЕЛ АП!
Доступны следующие улучшения для Вервольфа - выбрать одно:
1) "Хорошо кушал..." - ты стал реально ОГРОМНЫМ. +1 хитпоинт.
2) "Стальные зубы" - твои обычные клыки заменяются на клыки из нержавейки! +1 к рукопашной атаке.
3) "Ужасный взгляд" - получаешь дополнительно +1 защиты за то, что у врага руки трясутся при одном твоем виде. Ремонтировать бронеголема - непростое дело. Тем более когда бронеголем носится по траншее, крушит дзоты и давит белогвардейцев. Только успевай... У тебя пока успевать не очень выходит. Ремонт не прокинул, но вообще там два куба можно кидать - "Первый разряд" позволяет использовать ВСЕ ремонтные кубы на восполнение прочности голема.
2\3 хп
"Терпение и труд..." - +2 опыта, итого 13. Пригибаясь и придерживая шляпу, бежишь к следующей траншее, где орудуют твои товарищи. Чуть не споткнулся, увидев, как летит с холма тебе навстречу конная "лава" Белых. Но замешательство было секундным - ты уже видишь, как падают сраженные Белые Всадники, в том числе и от рук-ножниц твоего подопытного. Неплохо, неплохо! 1\2 хп. Не атаковал и не получал ран. В следующий ход сможешь уже присоединиться к рукопашной во второй траншее с ДЗОТами.
"Эксперимент" - +2 опыта за подопытного, итого 11. Приложил верную винтовку в плечо, пальнул - да только срикошетила пуля от доспехов Белого Рыцаря, что несется на тебя во весь опор. 2\2 хп. Атака неудачна, ран не получал.
"Ошибка - тоже опыт!" - +1 опыта, итого 10. ЛЕВЕЛ-АП!
Предлагаются следующие улучшения для Мертвоармейца - выбрать одно:
1) "Пролетарий, на коня!" - можешь превратиться в Рыцаря Смерти (прогресс прокачки сбрасывается).
2) "Отличник политической подготовки" - можешь превратиться в Комиссара (прогресс прокачки сбрасывается).
3) "Мертвая Гвардия" - получаешь +1 хитпоинт и дальнейший рост в виде Мертвоармейца. Если выбираешь этот пункт, получи еще один ЛЕВЕЛ АП! - и выбери один из трех пунктов ниже:
4) "Потрошиловский Стрелок" - один твой выстрел всегда попадает.
5) "...Но ты же коммунист!" - будучи убит, можешь сам себе скомандовать ВСТАТЬ один раз (1 куб на подъем).
6) "Десантник" - превращаешься в мертвоармейца-десантника. Можешь сразу выходить на сцену в рукопашной (техномагический телепорт!), но тогда будешь в отрыве от остальных. Разошелся так, словно твой штык направляет сама Смерть! Стреляешь в упор, бьешь наотмать прикладом, пробиваешь штыком, пригвождая к земле. Еще двое пали под ударами - тебя не остановить, хоть они и пытались. Убил двоих белогвардейцев в траншеях, 1\2 хп.
"Штык самой Смерти!" - +2 опыта, итого 8 Закончил с бункером и вдруг обеспокоился судьбой командира - ведь нет у Комиссара такой прочной брони и такой живучести, как у тебя. И успел вовремя. Редко когда удается подкрасться незамеченным такой бронированной туше, но у тебя получилось - и Рыцарь явно не ожидал твоего появления. Один мощный удар кулаком - и от него осталось только мокрое место и расплющенные доспехи. 1\4 хп, все атаки были отбиты защитой, вместе с Комиссаром убили Белого Рыцаря (пешего).
"В лепешку!" - +2 опыта, итого 12. Вот теперь ты поймал и услышал "музыку сражения" - твой клинок запел, отзываясь на пролитую кровь врагов. Раненного врага ты, играя и чуть ли не вальсируя под музыку в голове, изрубил на части. Но... враги закончились! Разочарованно огляделся и увидел, что "добавка" на подходе - Белая Конница несется в атаку и уже почти догоняет вас. Ран не получил за удачную защиту и вампиризм, добил Белого Рыцаря.
"Танец смерти" - +2 опыта, итого 12. Рубя, стреляя, взрывая, круша и заливая кровью все на своем пути, вы прорубили путь на само "Орлиное Гнездо". И контратака Белой Конницы - акт отчаяния, а не реальная возможность что-то изменить. Восставших уже не остановить. Над вами пронеслись черные крылья аэропланов и где-то впереди забухали сброшенные с них бомбы, затрещали пулеметные очереди. Вновь обагрила горизонт залпом "Варвара" - и снова тяжелые снаряды взметнули фонтаны земли, перепахивая очередную батарею или узел обороны белых. Когда Белые Рыцари уже достигли вашей траншеи, вы услыхали позади сигнал рожка и страшный, пробирающий до костей рев - "УРРРРРРАААААААААААААААА....". Он катился, как раскат грома, как приливная волна. Это шла в атаку Мертвая Кавалерия. Товарищи вашего командира Чепая, восставшие всадники в черных бурках, с острыми шашками - целая лавина шла навстречу уже поредевшей "лаве" Белых. Те заколебались на мгновение, кто-то даже пробовал отвернуть прочь, но было уже поздно - мертвоармейцы набрали разгон и страшным тараном смели Белых Рыцарей, рубя их и растаптывая копытами мертвых коней. Победа! Кавалерия Белых получила следующий урон:
- один всадник ранен на 1\2
- одного порубил Верещагин
- одного ценой гибели зарубил Чепаев
В траншее с ДЗОТами убиты:
- оба Белых Рыцаря (пеших)
- пять белогвардейцев (включая пулеметчиков)
Итого траншея зачищена полностью. Из пяти всадников против вас уцелело трое - пока уцелело. По сути, дальше уже только дорезать их, с чем вы явно справитесь. Полагаю, можно смело переходить к следующей главе - собственно штурм крепости.
Завершающие ходы по желанию, можно просто подождать следующей главы и постить уже туда.
-
По сумме постов и впечатлений. Ну и за то, что это не конец еще.
-
Даешь мировую некро-революцию! Зиккурат в три года! Каждому мертвоармецу по склепу с видом на реку, каждой баньши - по мертвоармейцу! Каждой белой сволочи - по роже! Ур-р-ра, товарищи!
-
За соответствие ника тематике и за соответствие духа моим представлениям о фане
|
|
|
-
За переход от конфликта между персонажами на конфликт между авторами
-
Грин в своем репертуаре - непосредственность и обострённое чувство справедливости! "+" за смелость - даже не побоялась полезть в драку!
|
-
За сосиски из единорога
-
Правильная мысль
|
|
|
Человек со знаменитой улыбкой сейчас отнюдь не улыбался, а хмурился. Он смотрел на экран рабочего монитора и, когда рыжеволосая девочка в лётном комбинезоне бросилась под ноги угрожавшего ей рыцаря и стала ползком пробираться к своему учителю, а затем другой рыцарь её схватил, мужчина не выдержал и поднялся из кресла.
- Остановите это, - не оглядываясь, произнёс он. Его взор был прикован к экрану, где продолжала разворачиваться драматическая сцена в пещере. Изображение было чётким - скрытые камеры под сводом пещеры отлично всё зафиксировали, но тёмным из-за слабого освещения. Хорошо, что современные технологии позволяют сделать сделанную в темноте картинку светлее.
- Не надо, Юра, успокойся, - легла на его плечо сухая ладонь. - Ты пойми, эксперимент уже начался. Это важно для всего человечества. Подумай о будущих перспективах. Твоя дочь прославится так, как тебе и не снилось. Все они станут героями Земли, если всё пройдёт успешно.
- Но, Леонард Карлович, вы считаете, это успешно? - Юрий Светлов обернулся и внимательно поглядел в лицо председателя всепланетного комитета по космическим исследованиям. И, снова глянув на экран, импульсивным жестом указал на него. - Вот ЭТО успешно?
На дисплее один из рыцарей ударил Алексея Стругачёва пикой по голове и тот упал. Потекла кровь. А затем на пол полетела Майя Светлова. Ещё через несколько секунд видимость пропала из-за заполонившего экран дыма. Кулаки капитана медленно сжались. Так, что костяшки пальцев побелели. Брови опустились, губы превратились в одну узкую полоску.
- Вот это уже слишком, согласен, - помрачнел и дедушка Лёвы. - Они обязаны были обойтись без рукоприкладства. Это нарушение прямого приказа. Виновные будут наказаны и уволены со службы.
- Вас беспокоит только это? - порывисто, в гневе, спросил Светлов. Он сбросил с плеча руку академика и пошёл к выходу из рубки управления. - Там моя дочь. И этот мальчик пострадал. Может, им нужна помощь медиков.
Леонард Карлович задумчиво посмотрел вслед уходящему капитану и произнёс только одно слово:
- Андромеда.
Широкая спина капитана Светлова застыла в дверном проёме.
- Поверь, Юра, я беспокоюсь за ребят не меньше тебя, - сказал ему Иоффе. - Там и мой внук, не забывай об этом. Пусть он сейчас и на «Фобосе». Но Андромеда, Юра. Её тайны ждут, когда мы за ними придём. Когда они за ними придут, - он кивнул на экран. - Или ты думаешь, там будет безопаснее, чем здесь? Отнюдь. Там наши дети и внуки могут столкнуться со смертельными опасностями. Они должны научиться справляться с проблемами. Иначе проект не имеет смысла, - академик растерянно развёл руками.
- Но они же дети... ДЕТИ, Леонард Карлович! - капитан обернулся.
- И что? - Иоффе вздохнул. - Ты забыл, зачем мы всё это затевали? Нам ведь дети и нужны. Светлые дети светлой космической эры. Лучшие ученики МЗУ. Только они смогут преодолеть пространство и время...
- Да, я знаю, - Светлов устало кивнул и весь как-то поник. Он развернулся и медленно направился обратно к столу.
- Вот и хорошо, - несколько вымученно улыбнулся Леонард Карлович и поднял заварницу. - Чаю?
На плечи дрожащих ребят, подобранных у пещеры, накинули тёплые куртки и на ховере довезли их до «Фобоса». Путь занял от силы минут десять - ведь ховер, в отличие от колёсного транспорта, не зависел от неровной поверхности. Капитан Светлов всю дорогу не выпускал из объятий свою дочь. Видно было, что он здорово перенервничал. А когда добрались до корабля, взял её на руки легко, как пушинку, и быстро поднялся по трапу. Кому было трудно идти самостоятельно, тем помогали или даже несли на руках. Миновав коридоры необычно освещённого, словно новогодняя ёлка, корабля, они дошли до медицинского отсека. Там ребят уговорили выпить какие-то таблетки, напоили, дали каких-то питательных галет и в целом им полегчало и физически, и психологически. После этого они умылись, переоделись в чистое и переместились в учебный отсек.
По дороге до звездолёта где-то на отдалении ребята видели рыцарей, снявших свои шлемы и оказавшихся вполне земными людьми. Те стояли в стороне и о чём-то тихо переговаривались между собой.
В учебном отсеке их уже ждали оставшиеся на корабле одноклассники, выглядевшие ничего не понимающими. Настя казалась расстроенной, но была рада видеть ребят, вернувшихся живыми и почти невредимыми. От вида Лёхиной раны, которую за время поездки на ховере успели обработать и перевязать, она пришла в ужас. А Стругачёву хоть бы хны - красовался себе в повязке, как герой. Правда, выражение лица у него было злое. Будто хочет двинуть кому-нибудь, а кому - не знает.
А ещё вернувшихся из пещеры ждал сюрприз. На своём привычном учительском месте сидел Фёдор Михайлович Чижик, грустный и с перебинтованной головой. При виде вошедших он встал.
- Сидите, сидите, Фёдор Михайлович, - сказал ему капитан Светлов, но учитель и не подумал садиться. Он смотрел на ребят и больше всего на Майку. Выглядел Чижик каким-то затравленным. Майкин отец тем временем продолжал. - Дети, а вы садитесь. Представьте, что у вас урок, и садитесь.
Когда все, рано или поздно, расселись по своим местам, Юрий Светлов со вздохом начал:
- Прежде всего, я должен извиниться перед вами и вашим учителем за всё, что вам пришлось пережить.
- Мы должны извиниться, - поправил его дедушка Лёвы.
- Да, именно так, - согласился капитан. - Мы должны извиниться.
Он присел рядом с Майкой и положил руки ей на плечи.
- Готовится новый космический полёт, проект под кодовым названием «RAR90», первый полёт землян в другую галактику, Андромеду. Он такой долгий, что звездоплаватели отправятся в путь детьми, а вернутся взрослыми. Кого послать в этот рейс? Ориентироваться при подборе кандидатов на обычные оценки слишком рискованно. И вот учёные предложили эксперимент: пусть дети сами проявят себя в трудных и опасных условиях. Мы оборудовали полигон на этой планете. Поблизости от пещеры роботы смонтировали выглядящий заброшенным замок, в который вы должны были попасть, гонимые рыцарями. Дальше они бы оставили вас в покое, и мы бы стали смотреть, что вы предпримете, оставшись сами в подобных условиях и без взрослых.
- Значит, вы с ними были заодно?! - вспылил Лёха Стругачёв, вскочив с места и обличительно наставив палец на Чижика. Глаза его пылали праведным гневом.
- Ребята... - начал извиняющимся тоном учитель, но Светлов его перебил.
- Фёдор Михайлович, позвольте, я дорасскажу... Да, дети, ваш учитель был в курсе всего. Когда я в последний раз приходил в училище - помнишь, я с ним говорил? - спросил он у Майи. Да, она помнила этот разговор, после которого и отец, и учитель были сами не свои. Девочка тогда ещё решила, что между ними вспыхнула некая вражда. Юрий Светлов и в самом деле недолюбливал Чижика, так что повод так думать у неё был. - Тогда я ему рассказал, какой планируется эксперимент, и Фёдор Михайлович вызвался участвовать. Он не мог вас доверить кому-то другому. Если бы он не согласился, вы бы отправились в полёт с другим преподавателем.
- Простите, мне пришлось обманывать вас, ребята, - вздохнул Чижик.
- Оставлять вас совсем одних нельзя было, - продолжал Светлов, - поэтому в замке к вам должен был присоединиться Фёдор Михайлович, одетый в панцирь робота.
- Чего? - недоумённо вопросил хмурый Стругачёв.
- Ваш корабельный робот - кстати, он очень о вас беспокоится - был запрограммирован имитировать повреждения и отключение после атаки рыцаря, - пояснил капитан, - а после того, как ваш учитель вас покинул, он должен был переодеться в робота и прийти в замок. Якобы робот самовосстановился и отправился на ваши поиски. Кстати, не с пустыми руками - по «легенде» он якобы сумел тайком от рыцарей пробраться на корабль и вынести из него ваш живой уголок, чтобы ты не волновалась за животных, - мужчина провёл ладонью по волосам дочери. - И, если бы они оставались на корабле, это могло бы повлиять на ваши решения, что портило чистоту эксперимента... В замке вы нашли бы чистую одежду, реконструкцию средневековой, воду и еду в подвалах, которую бы готовил ваш «Робик». Фёдор Михайлович много часов потратил на курсы готовки, чтобы научиться готовить так же хорошо, - капитан чуть улыбнулся, а учитель мрачно смотрел в пол. Похоже, ему было стыдно перед ребятами. - Позже, когда бы вы немного обжились в замке, на второй или третий день планировалось проверить, как вы реагируете на опасность. К вам бы явилась механическая гусеница и атаковала замок. Впрочем, у нас были разные варианты на случай самых разных ваших действий. Вы же могли решить не оставаться в замке, а исследовать планету или пробиваться к кораблю, например. В общем говоря, этот полигон как реалистичный парк развлечений, о чём вы не должны были узнать, пока не пройдёте все необходимые тесты.
- А Алёша? - вдруг спросила Настя. - Зачем его били? И Фёдора Михайловича тоже? Ведь он же... - она не договорила, вопросительно поглядев на Чижика.
- Кхм... ударили меня по-настоящему, - он коснулся повязки, - ну, почти, не со всей силы, конечно. Дело в том, что я... - Чижик посмотрел на академика Иоффе.
- Да, вы чуть не нарушили план, - кивнул пожилой мужчина. - Но я могу вас понять. Вы испугались за девочку. Уверяю вас, ей бы никто не стал причинять вред.
- Ага?! - возмущённо выкрикнул Лёха, постучав себя кулаком по повязке на голове.
- Это серьёзное упущение, - нахмурился Леонард Карлович, - виновные будут...
- Леонард Карлович, я вас прошу, - поморщился Светлов. - Оставьте свой официальный тон. Рядом с вами внук сидит.
- Нда... - вздохнул растерянно дедушка Лёвы и положил ладонь капитану Крамеру на плечо. - Извините, в общем, дети.
- Блин... - ругнулся Лёха. - Ну а почему всё закончилось? За нас испугались, да? - ехидно-возмущённым тоном спросил парень.
- И это тоже, - кивнул капитан Светлов. - Я до последнего сомневался, стоит ли продолжать эксперимент, учитывая обстоятельства того, как всё обернулось. Леонард Карлович меня убедил, что это очень важно для человечества.
Академик серьёзно покивал при этих словах.
- Окончательное решение всё свернуть мы приняли, когда вам стала угрожать серьёзная опасность, - продолжал Юрий. - У нас вышла неувязка. Мы не знали, что в этой местности обитают гигантские пауки. Гусеницу с человеком внутри придумали и собрали учёные, а вот пауки были настоящими. Их обнаружили наши разведчики недалеко в горах, целое логово, и похоже, оно здесь не одно. Эти пауки обитают под землёй и выходят на поверхность ночью. Хорошо, что данные о них были получены вовремя. Вы ведь могли в самом деле погибнуть, - он обнял Майю за плечи.
Фёдор Михайлович Чижик обвёл глазами своих учеников. Кто-то пристально смотрел сейчас в сторону, пытаясь будто бы что-то рассмотреть за иллюминаторами, кто-то не отрывал взгляда от своего учителя.
Лёва Крамер. Смелый и отчаянный мальчишка, гордость своего деда. Он молодец, не растерялся, когда они с Петей и Настей остались втроём на корабле. Придумал способ разведать местность. Прибор ночного видения - опять же его идея. И рыцарей он не испугался. Отважный капитан из него вырастет.
Петя Куницын. О нём можно сказать почти всё то же самое. Он не изобретатель, но чудесно разбирается в технике и сильно помог ребятам, собрав тот самый ПНВ. Он выдвинул несколько весьма интересных гипотез случившегося с «Фобосом» и в целом показал себя рассудительным человеком.
Настя Полоскова. Может, ей не место в космосе, но её тянет к звёздам. Хоть в училище она поступила не по своему желанию, но стала одной из лучших в классе. Добрая и умная, заботливая девочка. Надёжный штурман.
Лёха Стругачёв. Это... это просто Лёха. Весёлый и в целом добрый парень, неунывающий и храбрый. Он не раз, как и все ребята, проявил себя за время эксперимента. Всё потому, что ему не сидится на месте. Потому и достаётся больше других - повязка на голове красноречиво об этом свидетельствует. Но мальчик он хороший.
Коля Гераськин. Замечательный бортинженер. Большого труда стоило техникам настроить искин «Фобоса» так, чтобы Коля случайно не заметил, что его перепрограммировали и часть информации сокрыта от ребят. Парень он тоже хороший, отчаянный, пытающийся думать.
Аня Любова. Проявила себя как хороший врач, но это всё же не её. Она, как и Светлова, биолог, исследователь. Вот где должны проявиться её таланты. В остальном же, добрая и отзывчивая девочка, очень общительная и смелая. Ведь это она первой развязалась в клетке. И Майю бросилась защищать, когда у неё была возможность сбежать и избежать плена.
Марина Бабурова. Не проявила своих качеств как старпом, зато показала себя как смелая и выносливая звездолётчица. Внимательная к деталям. Готовая прийти на помощь. Рассудительная. Хорошая девочка.
Майя Светлова... На ней учительский взгляд задержался надолго. Светлая и позитивная девочка, она была лучиком света в тёмном царстве, когда они только сели. Улыбалась и шутила, говорила не умолкая. Строила планы, выдвигала прекрасные теории. Замечательная дочь знаменитого капитана. Только ей надо не в экипажах летать, а биологом становиться в каком-нибудь космическом заповеднике. Очень уж она любит возиться с животными и растениями. А главное... сможет ли она когда-нибудь простить своего учителя за этот обман, невольным участником которого он стал?
Можно ли сказать, что они выдержали трудный экзамен и теперь с честью вернутся на Землю? Ведь всё пошло не так, как было задумано. Средневековый замок они так и не увидели.
- Постойте! - спохватилась штурман Полоскова. - А как же гравилуч? А невидимая система? Это всё тоже подставное?
- Да, - кивнул Фёдор Михайлович и виновато повёл плечом, - к сожалению. Фобос был запрограммирован на этот полёт, чтобы сымитировать вынужденную посадку и аварийную ситуацию на корабле. А эта звёздная система была удалена из всех навигационных карт.
- Жаль, - вздохнула девочка, - а я так надеялась, что мы открыли новую цивилизацию.
- Выходит, никакой я не первопроходец, - Стругачёв обречённо опустился в кресло. - И раз эксперимент провалился, то мы никуда не полетим.
- Дети, не унывайте, - крепкая рука капитана Светлова тепло сжала плечо дочери. - Человечество приблизилось к новому этапу космической эры. Полёты в другие галактики скоро станут явью, а не мечтой. И вы обязательно откроете новые цивилизации и станете первопроходцами на новых открытых планетах. Именно вы - будущие звездоплаватели. Текущее поколение учеников МЗУ. Я вам даю слово Юрия Светлова.
Вот так. Капитан Светлов, как известно, никогда не нарушает данного слова. А значит, придёт время, и эти дети станут героями.
-
За отличный выход из ситуации
-
Рар90))))) А вообще, очень жаль, что игра закончилась(
-
За мужество и умение прекратить игру, когда все пошло не так
-
Благодарю за хорошую игру, жаль финал такой внезапный и суровый. И с дядей Федей жестко.
Ну а так все было круто. Спасибо. Было интересно.
|
…Красивому деревцу срубили крону без всякой жалости. Плевать было на вопли дровосекам, плевать было на просьбы и сопротивление – они и не заметили ничего. Суровые ребята же! И было растение юным, а железо грубым – пара-тройка мучительных ударов, и вот чужая жизнь, надежда, робкая радость и мечта в сердце – прямо вдребезги! От боли под корнями трещина пошла – глубокая, жестокая рана. Но вот чудо! Каким-то странным образом, растение еще крепче за жизнь уцепилось.
Биолог Светлова точно знала. Такие ущербные, искалеченные организмы, они как это ни удивительно, даже более живучи чем здоровые экземпляры.
И казалось всё плохо – мертвое дерево с отрубленной кроной, пенек соком исходит и жить вроде и не зачем больше: нет того светлого будущего до которого хочется дорасти! Нет больше того юного деревца, которое вот еще недавно совсем, звенело да смеялось себе от счастья. Но раскорячился корнями пень, вцепляясь в землю покрепче и всем врагам назло, выбросил тонкую зеленую ветвь к солнцу – последнюю, бесценную можно сказать, веточку-то! И вот поди ж ты. Листья на этой ветке самые красивые, самые заметные, самые зеленые и выстраданные. И дерево сломанное все еще борется за свою жизнь – ведь новую крону можно отрастить, пускай она уже и никогда не станет похожа на прежнюю. Только опору бы найти, только разыскать бы того единственного, дорогого сердцу человека, на которого может сломанное растение положиться и залечить свои раны.
«Я заградила собой Чижика, и пусть не так-то много пользы от этого вышло, но ведь я не могла иначе! – могла бы сказать Майка в своё оправдание. – Разве нормально это, стоять и спокойно смотреть, когда человека то ли на пытку ведут, то ли на лютую смерть? Всем только хуже стало оттого что прыгнула я вперед, это верно! Но разве могла я спокойно на такие вещи смотреть? Они же молча…они ведь даже ничего не объясняя всё разрушили! Вторглись, гады…как со Стругачевым…напугали совсем!!! Разве должна была я отвернуться и забиться в дыру как покорная мышь? Да хоть все ветки обломайте, негодяи, железнозадые морды буржуйские! Только сосна, она всё равно сосна, как ни руби её! Калечь ее, бей – но другим деревом уже не станешь. И мне не жалко, что вместо кроны теперь пенек для бабушек красуется, чтобы им сидеть удобнее было. Я защищала родного, очень дорогого мне человека как могла. И я верю. Учитель не забудет обо мне и поможет. Не умрёт – выживет всем назло! Потому что больно мне, и потому что мне сейчас тоже немножечко нужна его помощь.»
…
Так думала Майка бултыхаясь в чем-то багровом, беспросветном, пропахшем рвотой и кислятиной. Такие мысли гнала от себя и тонула в них, чувствуя как горе давит на нее бетонной плитой. И отбрыкивалась девочка от этих образов, упрямо вперед ползла, совсем уже теряясь в чем-то далеком и бредовом. И мерещился ей тогда перевал и разбившийся «Полюс» - достойный могучий корабль потерпевший крушение. Ползи к нему хоть из-за всех сил, камень грызи зубами от ярости, а не дойдешь так просто. И любимая повесть Аркадия Гайдара с любимыми же словами возникала перед глазами: «А мальчиш-Плохиш сидит, варенье жрёт и радуется!»
«…И вроде хорошей была каша по запаху, да вот какая у нее начинка поганистая оказалась! Всё равно наши победят! «Полюс» лежит за Перевалом, и его уже давным-давно Дик с Марьяной и Олежкой нашли. И я найду тоже. И кашу вашу жрать вражескую не стану. Я вам не мальчиш-плохиш чтобы за банку варенья своих друзей продавать! И я вам ничего не забуду!»
…
Так про себя сражалась Майка. Уставала. Дралась с кошмарами и не сдавалась тьме, снова и снова угрожая кому-то. Объяснить что-то пытаясь. Донести самое важное, что нельзя так с ней, что ОНИ же просто ее убивают и даже хуже делают - калечат! Снова и снова возвращаясь мыслями к Перевалу.
Не ведала девочка как очнулся Чижик, оказался ли учитель среди друзей или врагов, в клетке или на свободе, на средневековый допрос его утащили или просто так, для дружеской беседы взяли – хотя кто ж для дружеской беседы с мечами нападает? Ничего Майка не узнала и не разглядела! Но очнулась девочка живописно. Эпически можно сказать очнулась! Такое даже Фёдору Михайловичу не снилось – ведь он хоть и достойный человек, но по количеству бреда и глупости, никогда в жизни Майю Юрьевну Светлову не обгонит!
Проснулась Светлова перепачканная рвотой, с засохшей пленкой слюны на посеревшем лице. Да-да, с тем самым суровым плевком на собственном лице, который вообще-то врагу предназначался!
«Да неужели я даже в плевании полный отстой!?»
Длинные рыжие волосы, что еще недавно пыталась биолог расчесать и привести в порядок, слиплись острыми сосульками. Тонкие рыжие пряди прилипли к разгоряченному лбу, а героический комбинезон утверждающий что Майя Юрьевна Светлова, эта милая девочка светлого будущего Земли – гуманитарий, ботаник и добрый ученый с космического корабля «Фобос» - комбинезон был выпачкан желчью и блевотой. Майка же упрямо и слепо ползла вперед, ее тошнило, а она не сдавалась! Рвалась в последнем смертном прыжке к учителю, растирая собственную рвоту по себе же самой.
«Ф-фу. Но есть и положительный аспект в этом деле – я хотя бы блевотиной не захлебнулась! Мама говорит такое случается иногда. Хорошо что лицом вниз упала – ну, хотя бы не видят…если конечно есть, кому видеть-то...»
Девочка поморщилась, выплевывая какую-то гадость изо рта. Как бы ни было больно на душе, а глупое двенадцатилетнее тело всё еще хотело жить. Оно, конечно, это самое глупое тело, уже как бы начинало осознавать что с хозяйкой-то ему не слишком повезло, но ведь судьбу не выбирают! Послушное тело отдавало биологу всё что могло отдать: разошлись бредовые картинки, запахло свежестью и ветром, почудились какие-то звуки открытого пространства, а руки не ощутили пут.
Майя поняла что она все слышит и прекрасно помнит каждый момент сражения в пещере: не сгустилось над ее рассудком спасительное забытье, не впала Светлова в детство, инстинктивно прячась где-нибудь в уютном трёхлетнем возрасте, чтобы не видеть как её рубят и ломают. Такое ведь случается иногда с людьми от сильного нервного потрясения…
Ну нет!
Ботаник помнила всё предельно чётко и ясно: как дралась, как кричала, как дала обещание найти и спасти Фёдора Михайловича. Как обещала стать такой же полезной, подобно Дику.
«И дело, знаете ли, не только в Дике! Вот проснется учитель и подумает о Перевале. Не себя станет винить – а о Марьяне подумает, о Дикуше, об Олежке. О том что иногда мы просто заложники плохих обстоятельств – они-то вон тоже к Полюсу не так легко добрались, как надеялись. Ооо, пусть думает...а я тем временем буду искать учителя. Только сказать легче чем сделать. Вот я сказала Аньке: «не оставлю Фёдора Михайловича!» Прямо как в кино сказала, красиво так сказала, как в книжках положено говорить. Помпезно и круто, на все десять балов офигенности по шкале Светловой! А только где я сейчас? Одно враньё! Одна ерунда от меня…вонючий я глист и клоун. Да за мои отстойные доклады меня следует к стенке поставить!!! Но раз уж не поставили пока, то я найду. Я разыщу «Полюс» за перевалом...Только надо сориентироваться. Надо понять с чего начинать.
И зверушек с Фобоса не подвести…делать-то мне в экипаже больше нечего, но зверей в клетках на смерть не оставлю, вдруг капитан уже и позабыл о них...Как-то пересмотрела я нынче принципы содержания зверюшек в клетках. Ага! Ну вроде не плохо себя чувствую. Прямо функциональность на все 100 балов, Светлова. Поднимайся, Светлова. Папа сумел бы и ты сможешь, Светлова. На тебе скоростные носки. Вперёд!»
Вздохнув, Майка постаралась встать с земли. Хорошо она себя чувствует или нет, юная натуралистка не ведала – нельзя же влезть в шкуру чужого человека и сравнить, но девочка убедила себя что всё в порядке. Это сто балов папиной выносливости. Может сразу двести! Только блевотиной она вся провоняла и нужно было содрать с себя испачканный комбинезон. Еще рука побаливает и в голове как-то жарко да муторно. Но вообще терпимо. Да лучше, прямо скажем и не бывает! «Функционирую же? Чего еще нужно...Папа бы всё осилил. Сможет папа – сумею и я!»
- И один шаг для человечества, гигантский шаг для человека…как-то так…- прохрипела ботаник своим осипшим, окончательно сорванным голосом, потому что орать сегодня пришлось не мало. А все-таки говорить приятнее чем в своих кошмарах тонуть. Там в кошмарах же только тоска и ужас, там Светлова о спасении просила, о том, чтобы кто-нибудь пришел на помощь поскорее, Чижик или папа. Чтобы поддержали, дали опору когда все так плохо. А здесь...какая-никакая, но пока еще жизнь.
- Так закалялась сталь. Угу. Павка Корчагин знает! Ну мы еще надаем этим железнозадым. Ну я еще не спеклась, Фёдор Михайлович, ну я еще вполне себе ничего. Только Мирному Контакту крышка. Ага. С бластером…потом…когда-нибудь установим ещё...этот самый Мирный Контакт.
|
«…Итак, всё пошло по худшему варианту, Майя Юрьевна Светлова. Не паникуй, пожалуйста, ты рассчитала этот самый худший сценарий еще в повозке, как взрослый и ответственный специалист ты сейчас должна…О, ОНИ БРОСИЛИ НАС В ПЕЩЕРУ. В ПЕЩЕРУ!!! В вонючую поганую мерзкую пещеру, я не могу, я задыхаюсь…ГДЕ МОЙ ЗЕЛЕНЫЙ МЯЧИК ДЛЯ ТЕНИСА!? Они бросили нас всех вместе в тесное вонючее, замкнутое пространство. Всех вместе! С Федором Михайловичем!!! Они похоронили нас в этом каменном гробу как в жутких рассказах Эдгара Аллана По. Без планшета, без моего зеленого теннисного мячика. Да лучше бы убили сразу. И как теперь быть!? Без планшета. С Чижиком-Пыжиком. Не девочек отдельно и мальчиков отдельно, а вместе со взрослым, почти что чужим мужчиной бросили нас в одно тесное, спертое, ужасное помещение!»
Девочка дрожала как осиновый лист, разглядывая чахлый огонек одинокого факела. Она побелела как мел, чувствуя противную тошноту. Затем посерела, и наконец слегка даже позеленела, хотя в свете крошечного огонька едва ли что-то разглядишь.
Плохо. Очень плохо. Просто красный код катастрофы! Совсем никуда не годится, а ведь скоро в этой пещере станет по-настоящему душно, когда они надышат здесь целой кучей жарких тел и от них от всех пойдет потное зловоние, в скафандрах-то ведь жарковато, а они уже сколько в них ходят…
Надышат все вместе и будут задыхаться, глотая углекислый газ друг друга. Начнут глотать вонючий, застоявшийся, многократно перемешанный чужими легкими, теплый влажный воздух вместе с чужими бактериями и болячками.
Ну да. В этом тесном проклятом помещении. Ха-ха-ха. Как смешно! Бросить мальчиков и девочек в одну общую тюрьму, чтобы они вынуждены были позориться и нарушать субординацию друг перед другом.
Майка дрожала, с хрипом втягивая пещерный воздух. Расширившиеся до предела зрачки смотрели на факел – девочка зажмурилась, потом открыла глаза и снова зажмурилась. Ужасная картинка ужасной пещеры не желала исчезать – всё выглядело одуряющее реально.
Напуганный, как-то жутко притихший Лёха. Ножик, который должен был его вот-вот прирезать. Одинокий факел. И каменные толстые стены, которые сейчас сойдутся чтобы раздавить пленников.
…У нее ведь не особенно много друзей на корабле, ну Колька, ну Робик, кому какое дело до того, что Светлова почти никогда не сидит в своей каюте? Кому какое дело, что биолог почти всегда находилась в Зеленом Уголке – сидела до самой ночи в кондиционируемом помещении наполненном светом дневных ламп, птичьими песенками и зеленым дыханием цветов. Она ж ботаник – ей и полагается быть в своей лаборатории! И какая разница, что Майя Светлова терпеть не могла свою тесную каюту и приходила туда только спать.
Вот в Зеленом Уголке все ее личные вещи. Альбом. Цветные ручки. Учебники. Групповой портрет семьи во главе с улыбающимся своей знаменитой улыбкой, героем отцом. И любимый планшет с тетрисом, и распечатанные заметки, и мелкие вещицы чтобы делать уроки. В Зеленом Уголке делать, а не в своей душной каюте!
Девочка засыпала с наушниками на голове. Засыпала под скрипичные мелодии и аккорды бас-гитары. Нет. У нее нет клаустрофобии. Конечно, нет! У звездолетчиков такого не бывает. Громкая музыка, скрипка, наушники, папина книга, и ты засыпаешь. Засыпаешь, не обращая внимания на какие-то мелкие досадные проблемы, вроде того, что каюта слегка тесноватая – засыпаешь, потому что с наушниками, музыкой и папиной книгой на планшете проблем нет…У Майи Светловой нет клаустрофобии, но ведь когда корабль стал падать на чужую планету, она ведь к Робику побежала, а потом в свою лабораторию. Не в каюту. Только не в тесноту похожую на гроб. Мысль о том, что она может умереть в темной печальной комнатке лишенной иллюминаторов, гнала Майю Светлову куда угодно, но только не туда где темно, душно и вот прямо как сейчас.
А бежать теперь некуда - да ведь она и не может бежать без учителя – как легко она тогда сказала Ане, швырнувшись киношным героизмом: «я не брошу Фёдора Михайловича ни за что!» А теперь, когда всё так жутко и страшно, теперь вот и надо не бросать. Только как не бросать? Когда враги за людей не считают, когда обращаются с космонавтами как со зверями или с этими…роботами…слугами, нет, рабами!
Майка же не просто так в гляделки игралась - она надеялась хоть что-то человеческое в пленителе найти. Чтобы он разозлился, ну, может вмазал! Ну это было бы хоть как-то по настоящему - он бы показал что считает её мыслящим разумным существом. Что может злиться на нее. Бояться. Или пытаться унизить. Или еще что-то.
А теперь...
Как теперь сохранять трезвомыслие, когда даже пошевелиться невозможно, а за шумом сердца в ушах, уже и не слышно ничего? И где добрый кулинар Робик чтобы стряхнуть с него вермишель, проглотив свой страх за его веселой болтовнёй?
«О, Майя, что случилось? Да ничего страшного, Робби, я просто сейчас сдохну от липкого, иррационального ужаса. Органический мозг склонен к сбоям, знаешь ли! В моем страхе нет логического зерна, но я сейчас просто рассыпаюсь на куски. Тогда думай как компьютер, Майя. Компьютер выполняет программы, плевать ему на страхи и эмоции. Просто делай то, что надо сделать – это называется алгоритм, набор инструкций которые компьютер должен выполнять.»
…Делай, что надо сделать. Только Светлова, к большому сожалению, не робот, у нее не железный мозг, а вполне обычный человеческий – склонный к фобиям и страхам. Девочка сжала кулаки. Разжала. Тихой тенью скользнула за спину Федора Михайловича, даже сил не найдя чтобы что-то там промычать. Скинула свои веревки с рук и попыталась развязать учителя – пальцы дрожали, она вся тряслась как осиновый лист, но в конце-концов биолог делала то, что должна делать.
«Если уж ни на что не способна, действуй по алгоритму Приоритета. Развяжи руки учителю и сядь возле выхода, подальше от света факела, чтобы никому не мешать.»
-
.. но при чем здесь субординация??? :)
-
Очень сильно. Картинка встает перед глазами.
-
Тебя просто удовольствие читать :)
|
|
|
|
|
|
|
Вступившие в бой (Идущий; Dialgvo; Друг; Лар; illiren; zzappad; Кера Элизиан).
Шан-гар удивлённо приподнял бровь в ответ на слова Идущего. Увидев же протянутую в уверенном жесте руку, воитель довольно ухмыльнулся:
- Что это? Неужели я наконец-то вижу перед собой мужественную длань воина, а не сверкающие пятки труса? О, как долго я ждал этого танца...- Произнёс человек-лис с радостным волнением в голосе, чуть сгибая колени и расставляя руки с боевыми топориками в стороны. Ожившее изваяние (теперь ничем не отличавшееся от живого существа) прикрыло глаза и замерло, словно вслушиваясь в окружившую человека и гара тишину...- Ты слышишь, Идущий? Слышишь это?.. Прислушайся. Ритм танца, бой сердца - всё сокрыто в тумане Обители... Не бойся, оставь страх. Я здесь не для того, чтобы пугать тебя. Мы оба здесь - наравне...- В правой руке вдруг отдало холодной тяжестью: к своему удивлению мужчина сжал пальцы на рукояти одного из двух топориков, только что лежавшего в руке Шан-гара.- Видишь?- И человек-лис улыбнулся.- Слышишь?- И воитель левой рукой легко описал в воздухе полукруг.- Ходишь.- Заключил гар и сделал шаг вперёд.
Рука Идущего словно сама выдвинулась вперёд, блокируя удар. Раздался звон, и бой начался. Ноги пришли в движение, пытаясь двигаться хоть сколечко столь ловко, сколь быстро и уверенно двигался лис, воистину кружившийся в смертельном танце вокруг человека: гар легко перемещался в пространстве, с большим удовольствием вертясь в воздухе и пригибаясь к самой земле во время своих безумных атак. Но атаки завершались не чавканьем впившегося в плоть лезвия, а лишь звоном двух лезвий, ударившихся друг об друга. В какой-то миг этого странного и очевидно неравного боя испытуемый окончательно отключил все свои мысли, обратившись в безмолвного и сосредоточенного ученика, блокирующего удары несравненно более опытного учителя. Было ли это удачей или некоей затаённой в мышцах памятью схваток, Идущий не знал. Он лишь мощно чувствовал, что с каждым новым нападением происходящее всё больше напоминает бой тренировочный, а не смертельный, и вот, когда на лице его уже начала пробиваться торжествующая и гордая улыбка, что-то подвело его, и топорик, вытерпевший немало проверок своей прочности, был выбит из руки и отброшен в туман, оставив после себя резкую боль в пальцах, запястье и локте правой руки, сам же Идущий упал.
Следом за потерей оружия и равновесия мужчина оказался на грани жизни и смерти, когда мимо его левого уха, срезав прядь волос, просвистел топорик гара, брошенный тем в сопровождении торжествующего возгласа:
- Ты силён, Идущий. Ты скорее удачлив, нежели силён, на самом деле, но удача никоим образом не противна истинному воину. Наоборот, везение обыкновенно отмечает тех из нас, кто следует своей Тропе...- лис замолчал, словно почувствовав, что излишне общителен с человеком.- Встань.- Сказал он после паузы и протянул мужчине руку.- Ты пройдёшь к Звезде.- И что-то было столь радостное в этом "приговоре", отчего боль прошла и мышцы вновь наполнились силой.- В качестве награды наделяю тебя своей Меткой.- Правое плечо отдало резким чувством жжения, быстро сменившимся приятным покалыванием.
Преступник, выступивший против Иор-гара, встал у края пропасти. Сердце его учащённо билось, и огромный человек с устрашающей головой вепря, медленно разгоняясь, шёл прямо на него. Было ли мужчине страшно? Да. Он утешал себя мысленным повторением речей гаров, словно пытаясь найти в них спасение от этого боя. Вдруг ноги его перестали дрожать, а сердце, на миг замерев, ударилось об грудную клетку более спокойно. Что случилось тогда?..
Страшная кабанья морда с воинственными клыками явилась прямо перед лицом бросившего факел парня. Парень бросился в сторону, весь натянутый, как стрела, ловкий, как кот, и гибкий, как змея, - это воистину был героический уход с линии огня. И повис на руке человека-кабана. Тот нежданно оказался ловчее, в последний момент схватив за шею беглеца. Гару это далось, впрочем, с заметным усилием - левая ступня, скользнув, едва не потеряла сцепление с землёй. Громко и обжигающе выдохнув пар из ноздрей в спину преступнику, Иор-гар раздосадованно произнёс:
- Он думает, что я настолько глуп, чтобы не заметить пропасть за его спиной. Дурак.- В сердцах воскликнуло чудовище и, подняв парня в воздух, бросило его на холодные камни пола.- Ты думаешь, я пришёл гнаться за тобой? Или, может быть, я здесь, чтобы броситься в бездну?- Шея мужчины болела, казалось, какие-то позвонки были безнадёжно сдвинуты железной хваткой вепря.- Нет, испытуемый. Я здесь не для того. Ты испытал моё терпение и потерпел крах. Ты не пройдёшь к Звезде.- Заключил он, и слова эти мертвецким холодом отдались в сердце. Иор-гар сделал последний шаг к распластавшемуся на животе человеку и, даже не удосужившись перевернуть того на спину, взвыл, высоко подняв над головой смертоносный моргенштерн...
Удар расплющил черепную коробку, как неумело сделанную игрушку. Кровь вперемешку с мозгами брызнула на ноги чудища. Но преступник уже не видел этого. Он был мёртв. Безнадёжно умер в дерзкой и храброй попытке спасения.
И Звезда отдалилась от него.
Теперь, миновав мост (случившиеся на нём события увидим чуть позже), обратимся к Другу, Послушнику, и Лар, Жрице. В ответ на слова Друга Ода-гар высоко подпрыгнул в воздух, издавая при этом странный звук, похожий на горловое пение. Следом в уши мужчине ударился орлиный клёкот, и человек-орёл атаковал: гар действовал резко, намереваясь разорвать человека смертоносными боевыми когтями. Но Друг неожиданно обманул воинственную птицу и, удачно выгадав момент, заехал той в челюсть уверенным апперкотом.
В то же время Жрица, произнеся Слово, произвела на варана весьма достойное впечатление, что было ясно из уважительного кивка гара, услышавшего "Лар". После чего, промолчав, будто ожидая чего-то, тот ухмыльнулся и ударил топором об щит, и, раскрыв страшную пасть, медленно произнёс:
- Девчонка знает Ссслова, но не знает, в чём их сссила, не так ли?.. Глупый человечессский детёныш забыл уроки отццссов и матерей?.. Пришло время их вссспомнить, называющая сссебя Сссловом. Или уйти!- Вдруг выкрикнул воин и в прыжке набросился на девушку. Та испуганно вскинула руку с факелом, совершенно растерявшись от внезапной атаки, и сталь топора ударилась о... сталь... изогнутого лезвия причудливо выглядящего кинжала, каким-то чудом оказавшегося в руках жрицы. Варан озлобленно зашипел, явно ошеломлённый таким поворотом событий, и выплюнул.- Обитель благоволит знающим, верно?.. Но ведь ты забыла волю сссновидений!- Разъярённый удар топором отражён неумелым движением кинжала, рука девушки отдала в плечо страшной болью, но она сдержалась, не выронила оружие.- Ты знаешь лишь Ссслова, но не знаешь их сссмысссла!- Проведя отвлекающий манёвр вбок, варан вдруг оказался совсем близко к жрице и оттолкнул ту щитом так, что она повалилась на землю.- Ты нема!- Топор метит в сердце, но натыкается на кинжал.- Нема!- Второй удар в то же место, гар весь брызжет слюной от ярости.- ГОВОРИ СССО МНОЙ!
Друг не мог помочь своей наставнице: Послушник был слишком занят ожесточённой дракой с Ода-гаром. Мужчина пытался разводить руки орла в стороны так, чтобы тот не мог схватить его за спину острыми когтями-бритвами. Орёл же всячески извивался под ним, намереваясь использовать свои когти на ногах, уже успевшие оставить пару кровавых борозд на теле соперника. Человек был уже весь изрезан и избит ударами, более похожими на укусы, человека-орла. Гар пытался откусить тому нос клацаньем клюва, едва не вырвал из плеча правую руку, удачно попав когтем в бицепс (Друг в последний момент успел, закричав от боли, вытянуть другой рукой предусмотрительно изогнутый коготь, глубоко вошедший в плоть, изведя в кровь левую ладонь) и всяческими иными мелкими, но меткими выпадами довёл Послушника до фактически полумёртвого состояния, в котором тот, впрочем, умудрялся ещё и восседать на гаре, явно смекнув, что борьба эта не на жизнь, а на смерть.
И ведь за спиной Жрица.
Теперь посмотрим на двух преступников, встретившихся со своими судьбами не так уж и далеко от Слушающего и Говорящей. Чернокожий молча прыгнул на Йот-гара, вооружённый лишь факелом. Уже в первый миг полёта он понял, что деревяшка факела значительно тяжелее, чем ей следовало бы быть. В следующий миг он увидел удивление в глазах аллигатора, и это вдохновило его на сильный удар: раздался лязг стали об сталь. В руке преступника удобно пристроился короткий меч. Гар, клацнув зубами, прошипел в лицо мужчине:
- Думаешь, доброта Обители может уберечь тебя от смерти?.. Думаешь, можешь победить меня своим молчанием?!- Отойдя назад и скрывшись в дымке, воитель немедленно снова появился из тумана, бросившись на негра с левого боку, тесня человека к пропасти. С каждым следующим тяжёлым ударом шестопёра держаться за рукоять меча становилось всё сложнее, и наконец молчаливый воин понял, что через несколько ударов усталость и боль ослабят его хватку, и оружие упадёт на землю. Кажется, человек-аллигатор и сам предчувствовал этот сладкий для него момент, и усилил давление, оскалившись в зловещей ухмылке...
Другому же преступнику, более разговорчивому, чем первый, "посчастливилось" оказаться против величайшего воителя среди гаров. Ран-гар был медлителен и спокоен. Он не улыбался и не моргал: взгляд его, однажды упёршийся в глаза мужчины, не отвлекался на иные раздражители, коих стало предостаточно, когда в схватке сцепились двое других соперников. Ягуар встал напротив человека и снова повторил:
- Бейся.
И человек бросился на гара с одной лишь верой в Возвышение. Преступник отдался Пути в этот момент и почувствовал, как его тело окунулось в прохладный океан Покоя. Он не видел и не слышал, не дышал и не боялся, он шёл. Единение со своей Тропой пронизало всю сущность парня, осмелившегося атаковать Ран-гара, сильнейшего из гаров Обители. И он дрался, как истинный воин. Откуда и каково это он не знал, как и не знал Ран-гар, чьи спокойные прищуренные глаза широко раскрылись от удивления и волнения. Произошло воистину чудо, когда руки мужчины немыслимым образом отразили удары сабли ягуара, отскочившей от кожи, как от плоти мастерски скованного доспеха. Тогда бой захлестнул их: великого воина и прозревшего мальца. Сабля выписывала в воздухе сложнейшие пируэты, тело гара, казалось, находилось сразу везде вокруг преступника, разя отовсюду сильно и уверенно. Но каким-то образом человек успевал отражать удары руками, быстро узнав, что только кожа до локтя способна превозмочь сталь. Дальше - засечка на плече, и всплеском брызнувшая кровь с разбитой губы. Ран-гар был сильнее. Чудо было лишь фокусом, удивившим многое видавшего мастера. Но единичное чудо не стало вечным даром. Или же предпочло остаться самим собой на время. Бой продолжался, и преступник воистину почувствовал себя достойным соперником.
Но ягуар прекратил бой, схватив плечо человека и сжав его до хруста и боли так, что тот сел на одно колено:
- Ты бился храбро, но если мы продолжим, то ты падёшь. Звезда не заслужила такой утраты.- И в безэмоциональном голосе Учителя скользнули нотки одобрения.- Ты пройдёшь к Звезде.- Достойно произнёс гар, и по глазам его было ясно, сколь великой чести удостоился человек, однажды преступивший закон...
Мост сотрясся от шага от сна очнувшихся духов Обители. Хотя плоть их и обрела большую схожесть с жёсткой нечеловеческой кожей, поступь их всё ещё хранила в себе остатки каменного величия оживших изваяний. Кера единственная из четверых людей осталась стоять на месте, готовясь изловчиться и запутать Пар-гара до того момента, когда найдётся какой-нибудь выход из этой смертельно опасной ситуации. Волк идёт к ней навстречу, благородный профиль его непоколебим. Замечая волнение девушки, гар произносит:
- Зачем ты здесь, раба?- Выплёвывает последнее слово оскорбительно резко.- Что привело тебя сюда?- Делает очередной шаг вперёд, ударяя меч об щит.- Веками твоя кровь постигала четырёхслоговую мудрость Слу-же-ни-я.- Растягивает раздражительно обидное.- Привело ли рабство тебя к чувству Стаи?- Замолкает, остановившись в пределах вытянутой руки. В глаза смотрит глазами волчьими. Потом гнёт колени в желании боя. Скалит пасть животную.- Или ты навеки осталась узницей гордыни?!- И всё бы кончилось здесь и сейчас, если бы некая поразительная случайность не выступила бы на сцену и не уберегла Керу от рокового удара человека-волка. Девушка уклонилась, едва не споткнувшись. Новый выпад - и новое бегство. Она бежала от схватки, как тень бежит от света. Она боялась и убегала. Волк догонял её, разил и каждый раз промахивался - такова была воля везения. Её воля. Но это была лишь удача. И так не могло длиться долго...
Наконец мышцы её устали быть напряжёнными беспрерывно. Дыхание её окончательно сбилось и она пала ниц. Спиной чувствуя холодную плоть булыжников, рабыня в медленно усиливающейся истерике искала что-либо, что могло бы спасти её от смерти. Пар-гар прочёл её мысли. Нависнув над человеком всем телом, гар озвучил приговор:
- Зачем ты ищешь спасения сейчас, раба? Ты хочешь спастись от смерти? Умереть после? Зачем? Чем смерть отсроченная лучше смерти немедленной? Почему ты бежишь от неизбежного? Не беги. И не бойся.- И он заносит свой меч.
И он. Готов. Нанести. Удар.
Бежавшие (sionann; Док).
Двое других людей, послушница и послушник - бежали. И он, и она умудрились обхитрить и обойти "великих воинов" гаров. И он, и она скрылись в тумане за мостом, видя перед собой лишь Свет. Они бежали долго. Достаточно долго, чтобы заподозрить неладное. Они бежали вместе. Им казалось, что они уже прошли Врата и приблизились к Звезде предельно близко, но белесый плотный туман не давал повода увериться в этом (возможно) заблуждении.
Потом что-то произошло. Что? - это главный вопрос данного момента. Что-то случилось, чего они, умом не ожидая, ждали в сердцах своих. Это было очевидно для них. Иначе и быть не могло. Что случилось в тот момент? Что произошло там, когда взгляды их нежданно упёрлись в бездну пропасти. Снова ли вернулись они к мосту, или эта пропасть была новой, иной, более близкой к Спасению?
Это знают только они. Двое беглецов, бежавших от чудищ-гаров вместе.
Иные (Ола; Mafusail; Вера; fil211).
Ыр-гар, Хранитель Врат, издал странный звук, являвший собой смесь мычания и снисходительного фырканья. Он не верил в Веру, и она почувствовала это. С новым именем это звучало даже смешно. Гар не верил в Веру. Более сложно: гар не верил в веру Веры. О, какие удивительно простые и дурацкие одновременно мыслительные конструкции приходят нам в голову, когда мы столь близки к завершению нашего жизненного пути путём жесточайшего насильственного вмешательства инородной силы, чьё происхождение остаётся загадкой в месте, чья история сокрыта мраком, во время, о котором нельзя сказать ничего более точного, чем "сейчас"! Как несложен и искренен был этот предсмертный миг. Возможно, именно это спасло послушницу от смерти.
Оказавшись вплотную к воину, девушка впервые за всё время с момента пробуждения ощутила, что сердце её, между прочим, бешено колотится в груди. Что волосы её развеваются как-то по-новому тревожно и взволнованно, что беспокойной дыхание её значительно уступает дыханию умиротворённых жизнью людей. Что на волоске от гибели она. И что ей это даже немного нравится.
Она прошла мимо, не дрогнув. Она вся взмокла и мысленно совершила самоубийство от ужаса. Но внешне каким-то чудом умудрилась выстоять, не упасть и не споткнуться, даже не обернулась! Она прошла мимо, не дрогнув, и бык замычал иначе, чем в прошлый раз: громко и уважительно. Он более не пытался враждовать с ней, недоступной его нападкам. Вера прошла испытание.
- Ты храбра, девочка.- Сказал он, опуская двуручный топор.- Ты говоришь, как Жрица, но ты не слышишь, как она. Это большая ошибка.- Ыр-гар покачал головой, как бы добавляя таким образом серьёзности собственным словам.- Я одарю тебя своей меткой, если ты того пожелаешь, Вера.- Гар замолчал, внимательно глядя в глаза послушнице и ожидая её ответа, словно и негативный, и положительный ответы были равноценны.
Человек-медведь захохотал в ответ на слова Разбитого. Он даже остановил своё движение и будто раздумал нападать, удивлённый и заинтересованный поведением мужчины:
- Ты хочешь биться с Ран-гаром, потому что считаешь себя достойным соперником ему? Ты заблуждаешься. Ничто не случайно, а он борется с другим испытуемым. Я твой противник. Почему ты возомнил себя богом?- Сказал гар и встал в боевую стойку.- Думаешь, что стоишь выше нас? Выше гаров Обители? Выше самой Обители? Выше Звезды? Я заброшу тебя туда, где сияют Звёзды, если попросишь. Но сейчас ты здесь, на земле. И тебе предстоит сразиться со мной. Так бейся наконец!- Воскликнул Тар-гар и бросился в атаку. Первым ударом он отбросил человека в сторону, благо тот попытался кое-как увернуться. Вторым ударом он в щепки разбил факел и тяжёлым молотом расплющил (иного слова не подобрать) правую руку противника от плеча до локтя так, что Разбитый был брошен на землю с переломанными рёбрами, истекая кровью.- Как ты смеешь оскорблять меня, Старшего среди гаров, своей дерзостью!?- Ревел медведь, третьим ударом сокрушая правую ладонь мужчины в кровавую кашу.- Как ты смеешь противиться воле Обители, человек!? Зачем ты здесь!? Что ты есть!? Отвечай!
Последними в цепи параллельных событий были Ола и её случайный спутник, чернокожий юноша. Еса-гар изумлённо воскликнул:
- Девчонка дейссствительно безразлична к сссмерти!.. Удивительно видеть подобное посссле стольких двуликих трусссов. Ты, рабыня. Как твоё имя? Что ещё ты хочешь мне сссказать? Возможно, ты знаешь более достойный ссспособ отделить храбрецов от трусссов сссреди людей сссилами гаров? Говори же! Немедленно!
Второй же гар явно испытывал большие трудности в связи с действиями девушки, словно не мог или не хотел никоим образом прикасаться к ней, что было необходимо для того, чтобы вступить в бой ("укокошить") с негром. Вот Нак-гар и мялся с ноги на ногу возле Олы, беспомощно пытаясь запугать последнюю мрачным взглядом тигриных глаз. Получалось действительно весьма страшно. Но беспомощно.
Сложившаяся дурная ситуация придавала сил Оле и храбрости рабу. Гары были растеряны такой буйностью характера девушки, и это нравилось ей, и это защищало от смерти парня. Еса-гар смотрел на бывшую рабыню с явным интересом, а Нак-гар - даже будто бы с уважением.
Казалось девушке, что сама Обитель наблюдает за её действиями, жадно заглядывает ей в рот. Казалось девушке, что она теперь наконец-то способна сделать в своей жизни что-то действительно новое, важное, ценное.
Сделать что-то настоящее. Чудо спасения, например?
-
Круто!
-
масштабно
-
За множественные переломы р**ер, *****
-
Эпика, она такая)))
-
С каждым ходом всё эпичнее.
А ещё я рада, что меня не прихлопнули... сразу, по крайней мере =3
-
Каждому свое.
-
Потрясающе. Прочитал на одном дыхании — оторваться просто невозможно.
-
Хорошо написано. ^^
-
Это заслуживает 3 плюсов как за объем, так и за глубину
|
- Этот район походу давно заброшен, - сказал парень, одетый в легкий доспех. - Здесь даже дикие демоны не обитают, мы легко найдем их.
- Нет, ты ошибаешься, - сказал его товарищ с белыми волосами. – Этот район не заброшен, он просто на просто уничтожен.
Охотники прошли между двумя, покрытыми сажей небоскребами и вышли к обрыву. Внизу когда-то располагался парк, но все деревья давно были мертвы. Их черные стволы были перекручены, а ветки протягивались к небу, словно моля о пощаде.
Вокруг парка были построены высотные жилые дома. Все они пустовали. Со временем некоторые из них начали потихоньку разваливаться.
- Да я бы не сказал, что здесь много чего разрушено. Дома в большинстве своем еще целые, да и следов от сражений не осталось.
- Здесь была уничтожена жизнь как таковая. Дома просто чудом остались целы и не превратились в песок.
- Что же здесь произошло?
- Нечто очень сильное стерло в порошок всех находившихся здесь людей. Это нечто до сих пор тут. Ты разве не чувствуешь ту духовную силу, которая давит на нас?
Парень призадумался и ответил:
- Да, ощущается, хоть и не сильно.
- Это хорошо, потому что тот, кто владеет этой духовной силой, далеко отсюда, - сказал его товарищ.
Он убрал меч в ножны и, перемахнув через заборчик, начал спускаться вниз, ступая по воздуху.
- Кажется, я чувствую нашу цель, они совсем не далеко, - сказал парень, когда они спустились с утеса и прошли через парк. – А почему бы нам не оставить их на растерзание того монстра, что обитает здесь?
- Не думаю что это хорошая идея. Не факт, что преступники наткнуться на него.
Парень поднял руку, призывая к молчанию, и указал на здание. Его напарник посмотрел в указанном направлении. Прощупав здание и найдя три духовные силы, передвигающиеся по нему, он кивнул.
Парень снял со спины лук и натянул энергетическую стрелу. В следующее мгновение раздался взрыв, и осколки бетона вперемешку со стеклом полетели на землю.
Второй охотник, воспользовавшись мгновенным перемещением, прыгнул в дыру и, не дав опомниться преступникам, совершил правосудие, оборвав их жизнь несколькими взмахами меча.
- И ради них нам пришлось идти в такую даль, - сказал парень с луком, смотря как три трупа, развеваются на ветру, под воздействием наложенной на них магической печати. – Я думал, будет что-нибудь посерьезнее…
Воздух резко потяжелел, и ноги охотников подкосились.
- Это еще что такое?.. - произнес блондин. – Убираемся отсюда.
Он сделал несколько шагов и упал на землю. Руки и ноги отказали повиноваться.
- Неужели… черт…
Давление духовной силы многократно усилилось, и сознание начало мутнеть.
«У меня шестой ранг… значит эта духовная сила выше десятого… невероятно» пронеслось у охотника в голове.
Блондин собрал волю в кулак и вышел в гиперрежим. Кисти, ступни и правый глаз охватило пламя. Охотник сделал усилие и приподнялся на одно колено. Но это не помогло. Нахлынувшая волна духовной энергии снова припечатала его к земле.
Ничего не оставалось, как перейти на следующую ступень высвобождения. Блондин дотянулся до меча и выпустил его силу. Духовная энергия демона и его напарника, лежавшего рядом, слилась воедино, позволив обоим охотникам сесть на землю. На большее их сил не хватило.
- Нам конец?.. – тяжело дыша, спросил парень с луком. – Мне кажется, третья форма нас не спасет.
- Если бы я мог подняться на уровень выше… - пробормотал блондин.
- Да ладно тебе, мы итак с тобой очень быстро освоили эти техники… за то недолгое время, что мы провели вместе…
- Вот не надо тут предсмертных речей, еще не все потеряно.
Раздался детский смех. Рядом с охотниками материализовались три девочки. Две из них очень похожие внешне были одного роста и с черными волосами. При таком духовном давлении все плыло перед глазами, и разобрать очертания лиц не было никакой возможности. Третья девочка была выше и на ее плечи опускались синие волосы.
- Дети? – произнес блондин. – Что вы здесь делаете?..
- Ура, ура! – радостно закричала одна из девочек. – Люди! Живые люди!
- Ага, эти не рассыпаются в пыль как остальные, - раздался точно такой же голос, но с другой интонацией.
- Как тебя зовут? – спросила девочка с синими волосами, склонившись над парнем с луком.
- Майкл, - ответил тот и попытался улыбнуться. – А тебя?
- А меня Ю, - сказала девочка и улыбнулась в ответ. – А их зовут Хана и Лана. Мы уже долгое время вместе, но я все равно путаю кто из них кто.
- Как так?..
- Похоже, они близнецы, - объяснил блондин. – Ю, а ты не могла бы сделать свою духовную силу поменьше, чтобы мы могли двигаться?
- Духовную силу? – удивилась синеволосая девочка. – А что это такое?
- Они не знают про духовную силу?.. – спросил Майкл.
- Дяденька, почему вы так сияете? – задала вопрос одна из близняшек.
- Это потому что я высвободил свою духовную энергию, - сказал блондин, и уже обращаясь к Майлу произнес. – Походу им никто этого никогда не объяснял… но, учитывая, что к ним никто даже близко подойти, не мог, это очевидно.
- Он странный, - сказала другая близняшка. – Прям как тот большой парень, пытавшийся нас съесть.
- Да, да! – закивала головой ее сестра. – Такой большой-большой! Прямо как вон тот домик.
Она указала на небоскреб, стоящий на утесе.
- Но нам пришлось его испарить.
- Вы испарили бейлинга? – спросил Майкл.
Сил удивляться у него больше не оставалось.
- Как?
- Сейчас покажу, - сказала Ю и расставила руки в стороны.
За ее спиной появилось три золотые шестеренки. Две были ровно над каждой из рук, а третья висела над головой.
«Божественный механизм» успело пронестись в голове блондина, и он попытался закричать, но вместо этого из его глотки вырвался только сдавленный хрип:
- Я понял, понял, не надо этого делать!
Ю опустила руки и шестеренки исчезли.
- Походу он не только странный, но и нервный, - сказала близняшка. – А что вы здесь делаете?
- Мы пришли за плохими дядями, - сказал Майкл. – Они вели себя очень плохо, и мы их наказали.
- Но сейчас нам уже пора возвращаться, иначе нас будут искать, - сказал блондин.
«Еще немного и потеряю сознание» подумал он «надо уходить отсюда».
- Ну вот, мы только нашли с кем можно поиграть… - расстроено сказала близняшка.
- Не волнуйтесь, мы еще вернемся, - сказал Майкл. – И обязательно поиграем с вами.
- Вы вернетесь?
Все три девочки сразу засияли от счастья.
- Точно вернетесь?
- Даю слово, - произнес Майкл и, сняв с пояса, висящий на нем птичий череп, протянул Ю. – Держи. Этот талисман очень дорог мне и я вернусь за ним. Так что храните его очень бережно.
- Хорошо, - Ю кивнула головой и взяла череп.
- А теперь, вы можете отойти хотя бы метров на сто, чтобы мы смогли встать?
- Конечно, - сказала одна из близняшек. – Мы будем ждать вас, Майкл и беловолосый дяденька.
- Меня зовут Александр, - сказал блондин. – Но называйте меня просто Саша.
- Хорошо Саша! Пока!
Девочки исчезли. Духовное давление стало меньше, но выходить из духовного слияния охотники не собирались. Они, сумев подняться на ноги, пошли прочь от этого места.
- Божественный механизм? – спросил Майкл.
- Да, - ответил Саша. – Нужно как можно быстрее рассказать об этом господину Аматеру.
Мужчина с двумя девочками шел по мосту нависающим над пропастью. Мост соединял края кратера с парящим над ним дворцом. Кратер достигал в диаметре нескольких десятков километров и был вполне пригоден для проживания, поэтому люди построили в нем целый город, уходящий глубоко под землю. В отличие от зданий за пределами кратера, там были не высокие домики, соединенные множеством лестниц и мостов.
- А кто они? – спросила девочка, подергав мужчина за рукав черного юката, обрамленного золотой тканью.
- Это дикие демоны, в простонародье суккубы, - ответил мужчина, посмотрев на рогатых, краснокожих женщин, стоящим по краям моста. – Они те, из немногих диких демонов, которые служат нам.
Входные двери заскрипели и раскрылись перед правителем загробного мира и его двумя спутницами. Внутри распростерся огромный зал с каменными стенами, украшенный гобеленами, а на полу, ровно посередине была черная ковровая дорожка, края которой были выполнены из золотых нитей. По краям зала располагалась множество дверей, а в дальнем конце стоял деревянный трон, который чем-то был похож на обычный стул.
- Добро пожаловать, - произнесла, поклонившись, суккуб, на рогах которой красовались две золотые терновые ветви. – Рада приветствовать вас, господин Ариэл.
Ее глаза были голубые, как у обычных людей. Одета она была, так же как и мужчина – в черное юката с золотым обрамлением. Крылья были скрыты под ним.
Она подошла к девочкам, и наклонилась к ним.
- И вас я тоже рада приветствовать, - сказала суккуб улыбнувшись. – Меня зовут Грейлин Аматеру. Я жена вашего нового отца, а так же ваша новая мама.
- Ты наша новая мама? – спросила одна из близняшек.
- Да, - произнесла Грейлин, кивнув головой. – Так и есть.
- Ура, у нас краснокожая мама! – воскликнула вторая близняшка и обняла суккуба.
- Пожалуй, так меня еще никто не называл, - улыбнувшись, сказала Грейлин и погладила девочку по голове. – Пойдемте, вас все уже ждут.
Они двинулись дальше, через зал, затем в один из коридоров, приведший их в обеденный зал. За большим столом, стоящим посередине были заняты практически все места. Во главе стола стояло пять стульев, на одном сидел парень с белыми волосами. Остальные гости сильно отличались друг от друга, как по одежде, так и по статусу, который они занимали.
Когда в помещении появился мужчина с суккубом и девочками, блондин поднялся и кивнул головой в знак приветствия. Остальные за столом последовали его примеру.
- Садитесь, - сказал правитель загробного мира, кивнув головой в ответ. – Я хотел бы представить вам своих дочерей. Их зовут Хана и Лана. Надеюсь, они станут достойными приемниками, и вы поможете им в этом.
А затем, повернувшись к супруге, уже более тихо произнес:
- Девочки устали с дороги, покажи им свои комнаты и пусть переоденутся. Новую одежду уже должны были принести.
- Хорошо, - Грейлин кивнула головой.
Она взяла за руки близняшек и удалилась.
- А Ю с нами жить не будет? – спросила Хана, когда они покинули обеденный зал.
- К сожалению, нет, - ответила суккуб. – И ваш отец, и я, очень хотели бы этого, но адепты обители тени сказали, что ей лучше остаться у них. Но вы сможете, с ней видится, когда пожелаете.
- Хорошо, мама, - девочки улыбнулась.
- Отец, я снова повторю, я не смогу стать наследником, - сказал Данте.
Он вместе с Ариэлом сидел в кабинете предназначенном для личных аудиенций с правителем.
- Я определился с этим еще десять лет назад, когда ты привел Лану и Ханой. Ты и сам должен понимать, что меня никто не воспримет в серьез, если я займу твое место.
- Но если ты все же согласишься принять божественный механизм, все изменится, - сказал Ариэл. – Адепты согласны установить тебе не божественный откат, а другой, более сильный механизм. И тогда ты сможешь доказать свою силу всем.
- Нет, даже так. У тебя есть две достойные наследницы. Их сила велика, не смотря на наложенные тобой печати.
- Сила это не самое главное. Да, она важна. В нашем мире слабый правитель не пользуется авторитетом, но помимо силы нужен ум. А Хана и Лана еще слишком юны. Они не обладают той мудростью, которая есть у тебя.
- Ты так говоришь, будто помирать собрался, - усмехнувшись, произнес Данте. - Не говори глупостей. У сестер еще все впереди.
- Хоть мы и долго живем, - сказал господин Аматеру. – Но наши жизни оборвать очень легко. Никто не знает что случится завтра.
- Я бы так не сказа…
Воздух задрожал и стал очень тяжелый. Глаза у Данте закатились, и он потерял сознание.
- Что что с тобой? – Ариаэл тут же подскочил на ноги. – Стража! Быстрее, нужна помощь!
После этого ударила более сильная волна духовной энергии, которую уже почувствовал и сам господин Аматеру.
«Стража не отзывается, значит, они тоже без сознания» подумал Ариэл, чувствуя, как духовная сила продолжает расти «если так продолжится, Данте может не выдержать». Он создал магическую печать и накрыл сына защитным барьером. А затем вышел из кабинета.
Стражники возле входа, как и предположил мужчина, лежали без сознания. Ариэл также накрыл их защитным барьером и, найдя источник духовной силы, отправился к нему.
Добравшись до места, мужчина обнаружил Хану идущую по коридору. Увидев отца, она улыбнулась и поприветствовала его.
За более чем десять лет Хана заметно изменилась, превратившись из маленькой девочки в красивую девушку. Она была одета в традиционную одежду семьи Аматеру – в черный юката с золотым обрамлением. Волосы были заколоты сзади.
- Хана, почему ты выпустила свою духовную силу? – спросил Ариэл.
- Выпустила? – удивилась девушка. – Я ее сдерживаю, как и обычно.
«Сдерживает?» по лицу Ариэла протекла холодная капля пота «значит здесь что-то другое…».
- Твоя печать, что с ней? – спросил он.
- Печать? Да вроде все в порядке…
- Дай мне ее посмотреть.
Хана пожала плечами и повернулась спиной. На шее, ровно под заколотыми волосами появился знак аматеру в виде лотоса.
- Печати нет, - подойдя ближе, сказал Ариэл. – Похоже, что она сломалась. Где ты была до того как мы встретились?
- Я была у Ю в обители тени, - ответила девушка.
«В обители? Значит, печать сломалась сама по себе, не выдержав растущую духовную силу. Я предполагал, что такое может произойти, но не думал что так скоро».
- Ты слишком часто бываешь у Ю, - произнес господин Аматеру. – Я наложу новую печать, но если твои посещения обители будут столь же частыми, она тоже не сможет долго сдерживать твою духовную силу.
Ариэл дотронулся пальцем до шеи Ханы, и вокруг лотоса появилась цепь с замком.
- Я научу тебя, как ставить ограничитель силы, чтобы в следующий раз ты смогла это сделать сама.
- Хорошо отец, - сказала Хана. – И если ты позволишь, то я хотела бы поступить в академию. Мои тренировки с Сашей и Майклом уже не приносят никакого результата. Боюсь, что они не могут научить меня большему.
- Почему ты так решила?
- Они сами мне это сказали, еще год назад.
- Тогда почему ты не спрашивала, меня о поступлении?
- Мама сказала, что академия не для таких как мы, что наш статус не позволяет учиться с обычными демонами.
- Отчасти она права. Почему бы тебе не попросить помощи у нее? Она бы смогла научить тебя многому.
- Нет, она уже занимается Ланой, и я не хочу им мешать. Тем более Лана больше подходит на роль наследника, чем я, так что если я поступлю в академию, мой статус не пострадает.
- Вы с Данте сговорились что ли? Ладно, я поговорю с главой академии, чтобы тебя взяли…
- Спасибо, но я бы хотела сама пройти вступительные экзамены.
- Даже так. Что ж, хорошо. Я разрешаю поступать тебе в академию и самой здавать все экзамены.
Ариэл улыбнулся.
- Спасибо папа, - Хана обняла отца.
- Вот и все, мне пора возвращаться домой, - Хана обняла Ю. – Рада была повидать тебя, надеюсь, мы скоро снова увидимся.
- Конечно, - девушка с синими волосами улыбнулась. – Передавай привет Лане!
- Лане… - глаза Аматеру погрустнели. – К сожалению, я вижу ее реже, чем тебя. После моего поступления, она практически перестала со мной общаться и находится постоянно с мамой. Но если будет возможность, я обязательно передам привет!
- Спасибо! И скажи, что я хочу с ней увидеться. Если бы мне только можно было покинуть это место…
- Не расстраивайся! Адепты дали нам разрешение на ношение божественных механизмов. И как только мы закончим обучение, мы придем сюда за ними!
- Правда? Это хорошо! Я буду ждать вас с нетерпением!
- Время пришло, - сказала Грейлин. – Идите и примите этот дар с гордо поднятой головой. Вы обе заслужили это.
- Спасибо мама, - одновременно произнесли близнецы.
Девушки поклонились и повернулись к адепту, ожидавшему их. Он провел рукой в воздухе, и к полу опустилась черная, поглощающая свет тень.
На другой стороне, в залитом светом зале, выполненном из белого камня, их уже ждала Ю и группа адептов.
- Божественный механизм будет внедрен в вашу душу и со временем, они сольются воедино, - объяснял адепт, по дороге. - Вы должны заранее знать, что потом, вы не сможете использовать духовное оружие. Божественный механизм будет поглощать все души людей, с которыми вы попытаетесь соединиться, при этом он будет забирать их силу и свойства. Так же, божественный механизм обладает своим разумом и в вашем сознании может принять любую форму. Для активации механизма у вас будет такой же амулет или предмет, как и тогда, когда демон пользуется духовным оружием. Но так как механизм имеет совершенно уникальные свойства, то он не может быть в форме клинка, лука или какого либо другого оружия. Божественный откат, как правило, принимает форму песочных часов, но как будут выглядеть эти сами часы, зависит от вашей индивидуальности.
Группа подошла к белым дверям.
- Вам все ясно?
- Да, - подтвердили сестры.
- Я не пойду дальше и останусь здесь, - сказала Ю. – Мы увидимся через несколько дней, хотя для вас это будет как одно мгновение.
К синеволосой девушке подошла женщина в белом плаще с капюшоном, скрывающим лицо. Помимо плаща на ней были кожаные сапоги голубоватого оттенка и такая же кожаная одежда, обтягивающая довольно стройную фигуру. Она что-то прошептала Ю на ухо.
- Мне надо идти, - сказала Ю. – Скоро увидимся!
- Прошу, - произнес Адепт, приоткрыв одну из дверей.
Хана и Лана прошли в помещение. От обилия белого болели глаза. Если бы не тени, то можно было вообще не отличить, где находятся стены мебель и сами адепты.
Сестер уложили на две плиты установленных посреди круглой комнаты.
- Закройте глаза, - сказал адепт, подошедший в изголовье плиты, где лежала Хана. – Сейчас мы вас усыпим, и вы проснетесь только тогда, когда мы закончим.
Адепт поместил руки на плиту слева и справа от головы Ханы. Даже закрыв глаза, девушка ощущала, что вокруг очень светло. А затем все неожиданно потемнело.
В следующее мгновение Хана открыла глаза уже в затемненном помещении. Над ней склонялась та девушка, которая подошла к Ю. Она что-то говорила, интенсивно жестикулируя и не обращая внимания на Хану.
Затем сознание Ханы снова погрузилось во тьму.
- И в конце он говорит, что забыл ее подарок дома! – закончил рассказ Данте.
Хана засмеялась. Они шли по улице, на которой располагались различные магазины и увеселительные заведения. Улица находилась в районе кратера, поэтому дома там были не больше пяти этажей. Проходившие мимо люди не особо обращали внимания на членов правящей династии, потому что для них это было привычное дело, видеть кого-нибудь из правителей. Несмотря на скромность жилищ, район считался престижным, и под летающим дворцом расположилось множество домов, принадлежащим высокопоставленным лицам. Учитывая особенность рельефа, все здания на поверхности были похожи, однако их подземные части иногда поражали воображения. Особо богатые люди строили под землей целые дворцы с бассейнами и садами.
- Смотри! Лавка с токояки! – воскликнула Хана. – Пойдем, купим?
- Конечно, пойдем! – согласился Данте.
Они вышли в город с самого утра и успели посетить с десяток магазином, побывать в караоке и к моменту, когда начало темнеть, направлялись обратно во дворец.
Хоть это и не было видно со стороны, но за ними шло с десяток суккубов, стоящие на стороже и готовые в случае опасности защитить Хану и Данте.
- Эх, вроде, кажется сперва много, а когда съешь, понимаешь, что токояки было совсем мало, - произнесла Хана.
- Ты итак слопала четыре порции включая мою, - возмутился Данте.
- А что я могу поделать раз они такие вкусные?
Блондин попытался что-то сказать, но в итоге просто махнул рукой.
- Смотри! – Хана показала на двух мужчин выбежавших из переулка.
Они не разбирая дороги, побежали в сторону Данте и Ханы. Вид у них был весьма потрепанный, а у одного с руки капала кровь.
Вслед за ними из прохода появилась девушка с черными волосами в обтягивающем черном кожаном костюме. В руках у нее была катана.
Девушка исчезла из поля зрения, а затем появилась за спиной отстающего мужчины и взмахом катаны, разрубила его на пополам.
- Хана, пригнись! – крикнула девушка.
Поздно среагировав на голос, Хана увидела, как перед ней возник второй мужчина, и отпрыгнула назад, еле увернувшись от ножа. Суккубы отреагировали мгновенно, но к тому моменту как они окружили нападавшего и проткнули его копьями, девушка в черном костюме пронзила голову мужчины катаной. Лезвие прошло через глазницу, превратив глаз в месиво.
Хана немного в шоке посмотрела на спасительницу.
- Будь внимательнее, - сказала Лана, вытирая кровь с клинка об одежду мертвого мужчины. – За тобой следует охрана, но противник может оказаться быстрее, чем они.
Она убрала катану в ножны на спине и, развернувшись, пошла по улице.
- Она уже довольно долго сидит в своей комнате и не выходит, - сказал Данте. – Я не знаю что произошло, но никто не может подойти к ее комнате из-за высокой духовной силы. Даже демоны восьмого ранга теряют сознание, приблизившись к ней. Нам пришлось эвакуировать весь замок, чтобы избежать жертв.
- На нас всех свалилась тяжелое горе, - сказала Грейлин. – Но никто не потерял контроль над собой, в отличии от нее.
- Мы все знаем, что Хана была ближе к отцу, чем кто либо, - сказала Лана. – И его смерть вывела ее из равновесия.
- Меня удивляет больше, откуда у нее эта духовная сила, - задумчиво произнес Данте. – Неужели ее божественный механизм пробудился?
- Сомневаюсь, - Лана отрицательно покачала головой. – Еще при первой нашей встрече, отец запечатал нашу духовную силу. Скорее всего, печать была разрушена.
- Это нужно проверить, - сказала Грейлин. – И если так, то необходимо снова запечатать ее силу. Но я, так же как и все не смогу зайти к ней в комнату.
- Зато я смогу. Ты учила меня, как ставить печать. Думаю, у меня получится.
- Думаю, это хорошая идея, - согласился Данте.
Дверь в комнату Ханы была не заперта. Лана повернула ручку и зашла внутрь. Она вышла на третью степень высвобождения, но даже при этом у нее кружилась голова, а руки ноги были словно ватными.
Под ногами Ланы захрустел лед. За счет высвобождения духовной силы, девушка не чувствовала холода, но из ее рта выходили клубы пара.
В комнате было очень холодно, а вся мебель, включая стены и пол, покрылись тонкой корочкой льда.
- Что это… - произнесла Лана, смотря на парящую в воздухе Хану.
Вокруг девушки кружились острые куски льда. Глаза Ханы были закрыты. Ее тело было обмякшим – руки и ноги бесчувственно болтались, а голова была опущена вниз.
Глубоко в своем сознании Хана стояла посреди белого зала, напоминающего помещения в обители света. Вокруг нее обвился ледяной питон. Хана плакала, а змей пытался ее утешить.
- Своими слезами ты мало кому сможешь помочь, - сказал питон. – Ты это прекрасно знаешь. Только вернувшись в реальность, ты сможешь сделать то, что хотел бы отец. Ты ведь помнишь это?
- Да, - всхлипывая, ответила Хана. – Он хотел, чтобы я стала правителем мира демонов и изменила его в лучшую сторону.
- Правильно. И никто лучше тебя это не сможет сделать. Если ты последуешь, воли Ариэла, то почтишь его память и осуществишь его желание. А если ты останешься здесь, то будешь и дальше разрушать саму себя.
- Возможно, ты прав… но смогу ли я стать хорошим правителем? Лана лучше подходит на эту роль.
- Лана, Лана… сколько ты уже можешь это повторять! Ты прекрасно знаешь, что она уже совсем не та кем была. Она возглавляет карательные отряды и не жалеет сил, на уничтожение душ людей. Не смотря на то, что они преступники, ее жестокости нет границ. И ты думаешь, что, такая как она, станет хорошим правителем?
- Да… это действительно так. Теперь, когда отца больше нет, я должна взглянуть на мир другими глазами.
- Раз, ты, наконец, поняла это, то пора возвращаться.
Хана открыла глаза. Лед, парящий вокруг нее, упал, а она сама медленно опустилась на кровать. Духовное давление исчезло и Лана, облегченно вздохнула.
- Сестренка, что это, черт возьми, было? – спросила она. – И ты в порядке?
- Лана… я в порядке, - ответила Хана, осматривая свою замороженную комнату. – А что ты тут делаешь?
- Лучше скажи, что ты делаешь? Мы эвакуировали замок из-за твоей духовной силы!
- Я… я погрузилась в свой духовный мир. Наверно поэтому я перестала контролировать свою силу.
- Возможно, у тебя сломана печать, разреши я посмотрю на нее.
Лана вышла из режима высвобождения энергии и подошла к сестре. Хана повернулась к ней спиной и убрала волосы с шеи. На коже появился лотос с цепью вокруг него.
- Печать цела… - удивилась Лана. – Значит эта твоя духовная сила… но почему она больше моей?.. ведь ты сейчас даже не тренируешься.
- Обитель тени, - ответила Хана, повернувшись лицом. – Все дело в этом месте. По крайней мере, так говорил наш отец.
- Значит обитель тени… Ясно. Я думаю, тебе стоит осмотреться у врачей, мало ли что. Такой выход энергии неспроста.
- Я же говорю, я просто потеряла контроль…
- Я поняла. Пойдем наружу и скажем всем, что с тобой все в порядке.
Хана встала с кровати. Уже идя по коридору, она произнесла:
- Я хочу занять место отца.
- Что? – переспросила Лана.
- Я хочу стать правителем мира демонов, - более громко и уверенно произнесла Хана.
- Почему ты так неожиданно поменяла свое мнение? Ты же напрочь отказалась от этого, как и Данте.
- Я поменяла свое мнение, потому что таким было желание нашего отца. И я исполню его волю.
- Ясно, я не против. Меня этот пост не очень устраивает. Сидеть все время во дворце и болтать с высокопоставленными лицами не по мне. Так что если что, мою поддержку ты уже считай, получила.
- Я знаю. И я рада, что ты одобряешь мое решение.
Хана поклонилась и, подождав, когда удалятся гости, с облегчением села в кресло.
- Много их там еще? – спросила она, обмахивая себя веером.
Ей было жарко в том наряде, который ей приходилось носить. Платье было сделано из нескольких слоев ткани, а широкий красный пояс вовсе прекращал доступ, какого либо воздуха к телу. Лицо Ханы покрывал толстый слой пудры, тональника и всевозможной косметики. Волосы были заколоты несколькими заколками в разных местах. Со стороны Хана больше напоминала гейшу, чем правительницу. Но с традиционной одеждой ничего поделать было нельзя.
- К черту традиции, принесите мой юката, - наконец сказала девушка и начала раздеваться прямо в кабинете.
- Стой, стой, - сказал Данте. – Если ты переоденешься в обычную одежду, люди примут это как за оскорбление.
- Да и к черту! – Хана вытащила одну из заколок и ей на лицо упала прядь волос. – Я не хочу больше париться, в этом наряде… я даже не знаю, как назвать его! Нету других традиционных нарядов что ли? Да и вообще! Нужно идти в ногу со временем!
- Успокойся, осталась всего одна встреча. Потом мы подумаем, что можно сделать.
- Хорошо, - Хана вздохнула. – Приведите меня в порядок тогда.
Двое слуг, находившихся в кабинете, принялись за дело.
Во время следующий встречи Данте удалился. Он вернулся к самому концу и вид у него был мрачный.
- Что-то случилась? – немного позже спросила Хана.
Она, наконец, переоделась и была в прекрасном настроении.
- Я не должен этого говорить, по крайней мере, знаю, что не должен, но я не могу это скрывать от тебя, - сказал Данте. – Мои люди вышли на след убийцы нашего отца.
- Что? – по телу Ханы прошла дрожь и ее лицо побледнело. – Вы узнали кто это?
- Да, узнали. И с ним назначена встреча. Я выбрал лучших демонов, для его устранения.
- Где и когда будет встреча?
- В таверне «черная мгла» сегодня в семь часов.
Данте посмотрел на Хану и, прочитав мысли в ее глазах, произнес:
- Нет, ты не пойдешь туда, тебе там делать нечего.
- Я должна.
- Да ты в своем уме? Тебя могут убить!
- Меня? – Хана усмехнулась. – Не говори ерунды. Тем более тот, кто смог убить отца должен обладать огромной духовной силой и я практически не знаю демонов, которые обладали бы схожим количеством энергии.
- Я тебя прошу, не делай глупостей.
- Не пытайся меня остановить. Если что пойдет не так, я сломаю печать.
- И уничтожишь целый жилой район? Вспомни место, где ты жила, до того как тебя нашли Саша и Майкл.
- Тогда советую тебе эвакуировать этот район. Я даю разрешение.
Хана отодвинула в сторону брата и пошла дальше.
Хана прибыла в таверну раньше назначенного времени. Она позаимствовала костюм карателей у сестры, а поверх надела кожаную куртку, за счет чего ее можно было принять в качестве наездника на диких демонах, каких в заведении было большинство.
Примостившись к одной из компаний, она заказала выпивку и присоединилась к обсуждению диких демонов. При этом девушка только делала вид что пьет. Напиваться ей не было резона.
Периодически сканируя окружающих вокруг, Хана, наконец, смогла засечь кое-что необычное: в таверне прибавилось обладателей сильной духовной энергией, даже один из тех, кто сидел за ее столом обладал ей. Последний приближался к Хане все ближе и, оказавшись совсем рядом, прошептал на ухо:
- Госпожа, что вы здесь делаете без охраны?
- Как ты меня узнал? – спросила девушка так же на ухо, хотя понимала, что ее лицо знают многие.
Она думала, что внедрившись в компанию других людей, и скрыв духовную силу, это будет сделать труднее.
- Я вас вижу каждый день, - ответил мужчина. – Если вы не заметили, я нахожусь под начальством вашего брата.
- Ясно, - произнесла Хана.
Она улыбалась, делая вид, что заигрывает с собеседником.
- Так зачем вы здесь? – спросил мужчина.
- Затем чем и вы, - ответила девушка. – Я хочу попросить вас указать мне на цель и эвакуировать людей из бара. Боюсь удержаться от использования духовной силы, у меня не получится.
- Я так понимаю, пытаться вас остановить даже не стоит.
- Верно, понимаешь.
- Хорошо, если это будет прямым приказом, то я повинуюсь. Обратите внимание на суккуба, который сидит в другом конце бара.
- Это она?
- Да, но будьте осторожны, думаю что все, кто сидят за рядом, ее люди.
- Спасибо, - Хана улыбнулась, и уже обращаясь ко всем за столом произнесла:
- Извините, я отойду ненадолго, надо со знакомыми поздороваться.
Хана встала и пошла к столу, где сидела суккуб. По дороге девушка взяла свободный стул и, подойдя к цели, поставила его рядом.
- Я присяду, - сказала она и, не дожидаясь ответа, села.
Трое сидевших за столом, вместе с суккубом посмотрели на Хану.
- Лана что ты здесь делаешь? – спросила суккуб.
«Лана?» пронеслось в голове Ханы «хотя я же в ее одежде?».
Только сейчас девушка смогла рассмотреть лицо сидящей перед ней женщины демона. Без золотых терновых венков на рогах, в затемненном помещении Грейлин было трудно отличить от других суккубов.
- Мама… - произнесла Хана. – Ты?
- Почему ты так удивляешься? – спросила Грейлин. – Я не могу пойти отдохнуть с друзьями?
- Дело не в этом. Почему мне указали на тебя?
- Указали?
И тут Грейлин все поняла. Картина сложилась в единую картину происходящего.
- Ясно, значит вот кто мной, так интересовался, - сказала она. - Думаю, скрывать мне уже нечего, верно?
- Что… почему?.. – глаза Ханы округлились. - Нет, этого не может быть. Значит, это ты убила папу?..
- Да, это так. Я убила Ариэла Аматеру.
- Зачем?..
- Потому что мне указали на него. Я наемный убийца и всегда им была. Просто однажды я повстречала вашего отца, и он взял меня в жены. Для меня это было идеально. Потому что, будучи преданной супругой никто, не мог подумать на то, что я убиваю кого-то. И плюс ко всему я получила божественный откат.
Грейлин показала маленькие песочные часы, болтающиеся на цепочке.
- И, похоже, в скором времени мне придется их использовать. Но перед этим, я тебе скажу вот что – ты узнала то, что не следует, и поэтому советую тебе молчать, иначе я позабочусь о том, чтобы с тобой случился несчастный случай. Поверь, я не желаю тебе зла, да и по правде говоря, убить Ариэла мне было очень трудно, но мне указали на него. И если бы я этого не сделала, пострадало бы много близких мне людей, в том числе и ты.
- И как тебе поможет твой божественный механизм, если я захочу тебя убить? – спросила Хана.
Она смотрела на стол, а по ее лицу текли слезы.
- Очень просто, - ответила суккуб. – Ты прекрасно знаешь, как работает эта штуковина, Лана. Я перепишу память всех находящихся здесь, включая твою. Или ты забыла про модификацию моего божественного отката?
- Какую модификацию?.. – сквозь зубы спросила Хана.
- У него нет ограничений. Никаких. Это будет лучше для всех. Тем более ты сумела стать мне дочерью, и я не хочу тебя терять.
Хана сжала кулаки. Ей безумно хотелось ударить Грейлин. Именно Грейлин, потому что мамой она больше не могла ее назвать.
- Скажи, - произнесла девушка, цепляясь за последнюю каплю терпения. – Ты совсем не любила отца?
- Он был очень уважаемым человеком, в том числе уважаемый мной, - сказала суккуб. – Но нет, я его не любила.
Духовная сила как кувалда ударила по всем, кто находился в баре. Практически все потеряли сознание, кроме троих, сидевших с Грейлин и самой Грейлин.
Хана подняла пылающий ненавистью взгляд и, произнеся «убью» разнесла стол в щепки одним взмахом руки.
- Прочти, - Грейлин сжала песочные часы и мир треснул.
Уже начав перемещаться, суккуб поняла, что Хана крепко держится за нее.
С громким хлопком их выбросило над одним из районов города, вдалеке от дворца.
Суккуб, кувыркаясь в воздухе, полетела вниз. Хана поняв, что ей удалось проследовать за Грейлин, начала изо всех бить кулаком убийцу отца.
Они пробили крышу небоскреба и, ударившись о пол, откатились друг от друга.
- Как ты смогла прыгнуть со мной? – отползая к стене и переводя дух, выпалила Грейлин. – Тебя должно было отбросить далеко от меня.
- Ты до сих пор этого не поняла? Живя столько лет вместе, ты не можешь отличить меня от Ланы, - ответила Хана, поднимаясь с пола. – Знаешь, я никогда не понимала ту жажду крови, которая есть у сестры, не понимала, как она может убивать и наслаждаться этим. Но теперь я понимаю.
- Хана? – суккуб усмехнулась. – Черт возьми, это все меняет… а я уже боялась что придется убить тебя…
В ее руке сформировался клинок, состоящий из десятка треугольных лезвий, вставленных друг в друга и напоминающих елочку. Грейлин поднялась на ноги и ударила. Клинок вытянулся – лезвия, соединенные двумя стальными стрежнями, как хлыст полете в Хану.
Аматеру остановила лезвия ледяной катаной, выросшей прямо из воздуха, а затем, исчезнув и появившись перед Грейлин, ударив кулаком в грудь, выбила ее через окно наружу.
Оказавшись за пределами здания, суккуб затормозила себя, встав, в воздухе, а затем, увернувшись от следующего удара Ханы, выпустила свою духовную силу.
На секунду в голове девушки все помутнело, но она взяла волю в кулак. Сконцентрировавшись на цели, Хана сделала серию выпадов, одновременно уклоняясь от оружия противницы, бьющим как хлыст.
- У тебя нет шансов, - сказала Грейлин, нанося очередной удар. – Моя духовная сила выше твоей и опыта у меня гораздо больше.
- Не болтай, - коротко ответила Хана и взмахом катаны, отправила в противницу ледяную стрелу.
- Значит, ты не только можешь махать мечом, - сказала суккуб, уворачиваясь от стрелы. – Но это слишком просто.
Из тела Грейлин вырвалась волна духовной энергии, и ее кисти и ступни загорелись синим огнем, как и правый глаз. Хана почувствовала усилившееся духовное давление, и ей стало трудно двигаться.
- Наверно ты так тоже можешь, поэтому… - суккуб закрыла глаза и огонь исчез. Вместо этого ее тело засияло, и все движения начали оставлять синий шлейф.
После третьей формы высвобождения Грейлин, Хане стало совсем дурно, и она поняла, что еще мгновение, и она полетит вниз.
А затем последовал удар, отправивший девушку в стену соседнего здания. Она пробила строение насквозь и полетела вниз. В последний момент Хана сумела встать в воздухе. Еще бы пару метров и она бы распласталась на асфальте.
Оказавшись внизу, Хана увидела, что все люди на улицах лежат без сознания, а некоторые начинают рассыпаться в пыль.
«Значит уже без разницы, люди начинают умирать» подумала она «теперь я должна убить ее как можно быстрее, иначе будет очень много жертв».
Хана дотянулась до шеи и, создав на кончике указательного пальца огонек, разрушила печать, сковывавшую ее силу. А после вошла в гиперрежим.
Несколько человек, начавших рассыпаться, мгновенно превратились в пыль.
«Извините»
Хана за доли секунды поднялась обратно, а затем появилась перед Грейлин.
- Ты допустила одну ошибку, - сказала девушка. – Ты недооценила меня.
Хана приставила к груди противницы указательный палец, вокруг которого уже начала складываться магическая печать.
В момент выстрела энергетическим лучом, Грейлин сумела частично увернуться, поэтому вместо груди, дыра появилась в ее плече.
Суккуб появилась на приличном расстоянии от Ханы. Она подняла вверх руку. В ее кисти сформировался желтый энергетический шар, который мгновенно размножился, а затем они ударили во все стороны. Прогремел взрыв. Здания, находившиеся рядом, разнесло на части.
Хана прикрыла себя от ударной волны магическим щитом, а когда дым рассеялся, атаковала ледяным мечом, выросшим до размеров самой Ханы.
Грейлин парировала удар и, изменив форму своего оружия на простой меч, пошла в атаку. Передвигаясь с помощью мгновенного перемещения, она атаковала, появляясь с разных сторон, но ни один удар так и не достиг цели.
Наконец, поняв бессмысленность своих действий, суккуб скрылась из виду, чтобы перевести дух и обдумать свои действия.
Хана практически мгновенно обнаружила местонахождение противницы. Девушка испарила свое оружие и, сложив руки, создала сложную магическую печать. Из появившегося перед Ханой круга, во все стороны устремились цепи, которые образовали некое подобие паутины.
Духовная сила Грейлин неожиданно возросла.
«Она использовала четвертый уровень высвобождения?» подумала Хана, но когда духовное давление стало еще больше и ударило ее по голове, поняла, что первое увеличение силы было чем-то другим. Ей ничего не оставалось, как выйти на третью ступень высвобождения силы, чтобы быть наравне.
Здания вокруг, от повысившегося духовного давления начали рассыпаться сами по себе.
Суккуб наконец показала себя. Ее тело было скованно в доспех, а в руках она держала двуручный прямоугольный меч пылающий синим огнем. За ее спиной крутились три золотых шестеренки, вокруг которых была одна большая, вращавшаяся с секундной задержкой.
Хана создала перед собой дюжину ледяных стрел и выпустила их в противницу одним разом. Грейлин взмахнула мечом, из которого вырвалась огненная волна, испарившая стрелы и расплавившая цепи, созданные Ханой.
Девушка укрылась магическим щитом, но он покрылся трещинами при столкновении с огнем, дав почувствовать Хане жар, исходивший от пламени.
«От более сильного удара он уже не спасет» рассудила она.
Как только огонь рассеялся, Грейлин атаковала, нанося сокрушительные удары мечом.
Любое ледяное оружие, что создавала Хана, мгновенно испарялось, игнорируя жидкую стадию, поэтому на каждую атаку, ей приходилось выращивать изо льда новый клинок.
С каждым новым ударом Грейлин оттесняла противницу и не давала ей времени на передышку.
Суккуб оттеснила девушку к стене высотки и на секунду ослабила натиск, чтобы сконцентрировать духовную силу в мече. Хана воспользовалась этим и, встав на отвесную стену, дотронулась до птичьего черепа, прикрепленного к цепочке, которая была надета на шею. Вокруг нее тут же вырос ледяной саркофаг – он представлял собой заостренный с обоих концов полый синий кристалл с шестью гранями. Саркофаг наполовину врос в здание, сомкнувшись острым концом над головой девушки.
Грейлин ударила мечом по ледяному кристаллу, но отколола от него лишь маленький кусочек.
Хана перевела дыхание и, спустившись со стены, села на ледяную стенку саркофага. Сквозь прозрачный лед, она прекрасно видела свою противницу – та отодвинулась на небольшое расстояние и, выставив перед собой меч, собирала в нем энергию, проявляющуюся в виде нарастающего пламени, изменившего цвет с синего на белый с голубыми краями.
Хана закрыла глаза и сконцентрировалась на создании самой мощной магической печати, которую только знала.
Грейлин оттолкнулась и прыгнула вперед. Суккуб нанесла удар мечом, разнеся в одно мгновение саркофаг. Из пара от испаряющихся ледяных осколков вырвался черный дым, оттеснивший Грейлин в сторону. Дым собрался воедино и принял форму треугольного меча. У основания он был не больше метра, но длина достигала нескольких десятков. Эфес, как и само лезвие, полностью состоял из концентрированного черного дыма, с проскакивающими местами белыми жилками. Он тек от конца меча к основанию и растворялся, переходя в эфес.
Хана стояла на стене здания, держа оружие двумя руками.
- Что это такое? – спросила Грейлин. – Я никогда не видела такого меча.
- Этому заклинанию научила меня Ю, - ответила Хана. – Оно доступно только адептам обители тени. Но ты можешь порадоваться. Потому что ты последняя кто увидит его в мире демонов.
Она оттолкнулась от стены и устремилась вперед.
Грейлин ринулась ей на встречу.
Взрывная волна от столкновения клинков испарила все рядом стоящие здания. Даже облака на небе рассеялись, открыв путь заходящему солнцу, окрасившему поле битвы багрово-желтые тона.
Хана медленно опустилась на землю. Из уголка рта потекла струйка крови.
«Я проиграла?» подумала она. Но потом поняла, что если бы это было так, то противница уже добила бы ее.
Девушка пошатнулась, но удержалась на ногах. Она развернулась и посмотрела на свою бывшую мать.
Суккуб стояла в двадцати метрах от нее и смотрела в небо. Шестеренки уже исчезли, а доспех только начинал развеиваться.
- Ты все-таки смогла это сделать, - произнесла Грейлин. – Ты отомстила за смерть своего отца.
Хана не ответила. Она просто смотрела на суккуба.
- Не смотря ни на что, спасибо тебе. Только сейчас, на пороге смерти, я чувствую, что, наконец-то все закончилось. Я не один раз жалела о том, что сделала. Но потом думала, что у меня не было выбора. И заставляла себя считать, что это было правильное решение.
Грейлин закашлялась и упала на колени. Она склонилась над землей, упершись одной рукой о землю.
- Я хочу попросить тебя об одном. Не дай Лане попасть в те сети, в которые угодила я.
Пространство перед суккубом засветилось, и на землю опустилась черная тень. Из нее вышли два адепта и женщина в белом плаще, которую Хана видела в обители вместе с Ю.
- Ты выполнила свою роль, - сказала девушка в белом плаще. – Пора вернуть то, что мы тебе дали.
Грейлин усмехнулась.
- Возьми сама, - огрызнулась она.
Девушка в плаще встала на одно колено и сдернула с шеи Грейлин песочные часы. Над спиной суккуба появилось три шестеренки, расположенные друг над другом при этом они были параллельно земле. Шестеренки сделали несколько поворотов вокруг своей оси и ярко засветившись, исчезли.
Девушка в плаще поднялась на ноги и вошла обратно в тень. Адепты последовали за ней.
Когда проход закрылся, Грейлин упала на бок и больше не пошевелилась.
Хана вышла из состояния высвобождения энергии и запечатала свою духовную силу. Она подошла к телу суккуба и, взяв ее на руки, отправилась во дворец.
- Что ты сказал? – спросила Лана, схватив Данте за грудки. – Я не верю! Почему она мертва?
По лицу девушки потекли слезы.
- Это еще не все, - произнес Данте. – Тебе стоит зайти к Хане. Это она принесла ее во дворец.
- Хана?..
Лана со всех ног бросилась к сестре.
Хана сидела на стуле посреди комнаты и смотрела в окно.
- Скажи, кто убил маму? – срывающимся голосом прокричала Лана с порога.
Но затем девушка увидела, что с ее сестрой тоже не все в порядке - волосы Ханы стали белого цвета.
- Наша мама… она и не мама нам вовсе, - ответила Хана.
- Да что ты такое говоришь! – Лана схватила за плечи сестру и посмотрела ей в глаза. – Что с вами произошло?!
- Грейлин с самого начала была наемным убийцей, еще до нашего появления во дворце…
- Не говори ерунды! Она никогда не была…
- Дослушай меня.
- Хорошо…
Лана села на кровать.
- Грейлин все время работала на кого-то, - сказала Хана. – Она убивала тех людей, на которых ей указывали. В обычное время она была верной женой и хорошей матерью, для тебя даже больше чем для меня. Но однажды ей указали на нашего отца, и у нее не было выбора…
Лана со всей силы зарядила сестре пощечину.
- Не смей говорить такого о ней! – прокричала она. – Мама бы никогда такого не сделала! Даже если и она была убийцей, как ты говоришь, она бы никогда не подняла руку на папу!..
- Но это так… поверь, мне самой трудно в это поверить, но Грейлин сама мне это сказала.
- Ты лжешь!
- Если бы все было иначе, она была бы жива и не пыталась убить меня.
- Так значит это ты…
- Да, я убила ее.
Лана закричала и со всей силы ударила Хану, однако ее кулак уперся в невидимый барьер.
- Что это, черт возьми! – Лана ударила еще раз, а затем еще.
Она била по барьеру пока, не разбила кулаки в кровь.
- Это божественный механизм, - сказала Хана, когда ее сестра, наконец, успокоилась. – Теперь он работает все время, и я с трудом его сдерживаю.
- Ты поплатишься за то, что сделала, - произнесла Лана, тяжело дыша.
Она сидела на кровати и смотрела в пол. С ее кулаков капала кровь.
- Я отправлю тебя в самый ад, где ты будешь гнить всю свою оставшуюся жизнь.
- Ты не поняла что я…
- Ты врешь! Все что ты говоришь ложь! Чем ты докажешь свои слова? Мертвым телом мамы? Ты не имеешь право так говорить!
Лана поднялась с кровати и пошла к выходу из комнаты. Уже у самой двери она добавила:
- Никогда бы не подумала, что меня предаст моя собственная сестра.
«Пустыня, она везде, она все»
«Сколько времени я уже здесь нахожусь? Часы, дни, недели, месяцы, годы? Я не могу сосчитать»
«Единственное что я знаю точно, это то, что я всегда была здесь»
- И тебе никогда не хотелось выйти наружу? – спросил женский голос. – Узнать, что находится там, за пределами этой пустыни?
Хана посмотрела на девушку в белом плаще, стоящую перед ней. Она была все в том же кожаном костюме с голубыми сапогами, а ее лицо было прикрыто тенью от капюшона.
- Я не знаю, - ответила Хана. – Наверно это было бы здорово, увидеть что-нибудь кроме этого песка.
- Так почему бы тебе не выбраться из этого плена?
- Выбраться?
- Да, тебя ведь здесь ничего не удерживает.
- И правда. Я никогда не задумывалась об этом.
- Тогда возьми мою руку, и я укажу тебе направление, в котором надо идти.
Хана подошла к девушке и взялась за ее руку.
- Иди за огнями, которые пылают в моих глазах, - сказала девушка и вплотную приблизилась к Хане.
Под капюшоном появились святящиеся зрачки. Хана посмотрела на них, и огонек, который поглотил ее полностью.
Хана очнулась и чуть не задохнулась от трубки, вставленной ей глубоко в глотку. Ее руки и ноги были скованны, а на голову надето подобие шлема.
Кто-то снял шлем и вытащил трубку изо рта девушки. Хана повинуясь рвотному позыву, извергла кашицеобразную массу и закашлялась.
- Подожди, это не все, - сказал женский голос, схожий с тем, который только что говорил с ней.
Рука в белой перчатке схватилась за две прозрачные трубки, торчащие из носа, и потянула за них.
Хана закричала от мгновенной боли.
- У нас немного времени, - сказала девушка в белом капюшоне. – Скоро сюда сбежится вся охрана.
Она освободила руки и ноги Ханы, а затем накинула на нее полотенце.
По телу Аматеру пробежала дрожь. На ней не было одежды, а кожа была покрыта какой-то оранжевой слизью.
- Ходить будет тяжело, но ты уж постарайся, - говорила девушка в белом плаще, вытирая Хану. – Ты очень долго пребывала в этой жиже, так что твои мышцы успели атрофироваться. Но ничего, получишь человеческое тело, все придет в норму.
- Ты кто? – бормоча, спросила Хана.
- Это не важно. Просто слушай, что я говорю и запоминай. Помимо тела твоя духовная сила тоже стала меньше, но это не критично. Она со временем вернется в норму, а может, станет еще больше.
Девушка подняла Хану и начала надевать не нее одежду схожую с той, в которую была одета сама.
- На твою печать, ограничивающую силу, была наложена еще одна. Как ее снять, я не знаю, но зато знает твой брат. Он как раз примет тебя на другой стороне. Ты же еще помнишь его? Данте? Такой милый белобрысый мальчик? Хоть головой качни.
В голове Ханы была полная каша. Воспоминания всплывали обрывками. Но услышав имя брата, она сразу поняла о ком идет речь.
- Ага, - произнесла Хана.
- Ну, так вот, - продолжила девушка в белом плаще. – С момента, когда тебя поместили сюда, прошла два года. Многое изменилось, но мир остался по-прежнему таким, каким и был, а именно дерьмовым. Дикие демоны все такие же злые, у мира демонов нет правителя, а обитель тени все так же не при делах.
- Почему ты мне помогаешь?
- А вот теперь я расскажу тебе о главном. У тебя очень уникальный божественный механизм, который хотели бы получить очень многие и определенная группа демонов создали альянс, дабы заполучить его. Они собирались разрушить тюрьму и забрать тебя. Однако, группа доброжелателей, назовем их так, не хочет, чтобы тебе причинили вред, поэтому я и здесь.
Девушка накинула на Хану белый плащ и надела капюшон на ее голову.
- Сейчас я отправляю тебя в мир людей, там уже тебя будет ждать, как я и сказала, Данте. Вот и все. Остальное зависит только от тебя.
Девушка в белом плаще дотронулась до воздуха и вокруг ее пальца разошлись волны, а затем появился круг с черной окантовкой, размером чуть больше Ханы. Внутри круга была видна залитая солнечным светом улица, по краям которой стояли деревья.
- Вперед! – сказала девушка и толкнула Хану в круг.
|
Проснувшись этим утром, Ференц Моррис Барклай-Де-Холли по обычаю почесал свои яйца, думая, а не передёрнуть ли "затвор"? Но, не обнаружив в себе боевого настроения, поднялся с кровати, собираясь позавтракать.
Повсюду были разбросаны его вещи: кое-какая одежда, книги и прочее барахло. В квартире стоял неприятный запах не стиранного белья, перемешавшийся с запахом плесени. Он снимал эту квартиру. Она была довольно мала и обшарпанна, зато в ней было всё, что нужно Ференцу: душ, в котором можно помыться, сортир, в котором, при желании, можно было отложить здоровую личинку, старый холодильник для хранения скромных запасов еды, кровать для банального сна (о сексе не могло быть и речи, потому что ни одна девушка, даже вдрызг пьяная, не захотела бы зайти к нему в гости) и пол, на котором неплохо чувствовали себя вещи. Да и хозяйка сего райского уголка не тыкала его мордой в грязное бельё и не заставляла убирать.
"Сегодня этот дебильный экзамен... Да я ж не пальцем деланный! Пройду на раз", зевая, думал он, медленно переставляя ноги по пути на кухню, и по дороге расшвыривая мешавшуюся одежду. Оказавшись там, открыл старый холодильник и, осмотрев пустые полки, закрыл обратно. А жрать хотелось. "Зайду по пути к тому вонючему повару за жратвой", решил Ференц и, взяв с плиты ржавый чайник, глотнул из него. Вместе с водой в рот попали кусочки ржавчины, откуда были перенесены мощным плевком в раковину.
"Позавтракав", Барклай-Де-Холли отправился в душ, где тщательно, насколько мог, подмылся и почистил зубы. Затем, собрав все необходимые вещи в сумку, и наконец одевшись в единственную чистую одежду, отправился в город за запасами. Вышел из дома ровно в то время, когда начался экзамен. Видя, что на улице льёт дождь, зонтик брать не стал, из-за отсутствия оного. Просто напялил капюшон.
На экзамен опоздал на полчаса, забыв о времени, когда бродил по городу в поисках еды и, купив её, уминал за обе щеки.
Когда он только подошёл на площадь, то увидел пятерых учеников, ожидающих экзаменатора под дождём. Один из них был прозрачным, но Барклай-Де-Холли не обратил внимания на его состояние - и не такое можно увидеть в этом мире, а рядом с другим стоял каменный голем.
Крикнул, маша руками:
- Здорова, хорьки! - и, сунув руки в карманы, раскованной и неспешной походкой подошёл ближе.
- Старикан, Рыжий нос, Дрыщ, "Красавчик", Ниндзё и я - Крутой Перчик! Ну и компашка здесь собралась, да? - указывая пальцем то на одного, то на другого и улыбаясь во весь рот, молвил Ференц. И, повернувшись к новым знакомым вполоборота, стал ждать.
"Ёбаный дождь! И ёбаный старик!", думал Ференц Моррис, стоя уже полтора часа под дождём. Он промок до нитки и трясся от холода, стуча зубами и даже не пытаясь прекратить этот стук. Завтрак, съеденный совсем недавно, лениво переваривался в желудке и совсем не согревал.
Когда прямо перед Ференцом появился экзаменатор, тот немного растерялся. И, не успев сообразить, что произошло, уже стоял посреди площади со свёртком в руке, впереди мерцала арка, а экзаменатор заканчивал фразу: "...ите честь Академии!". После хлопка и исчезновения старичка, Ференц Моррис снова вернулся в реальность и заметил, как Красавчик исчезает в арке.
- Быстрый, сука! - крикнул он и рванул следом.
|
|
|
|
|
|
|