Голосование пользователя

- Стоять!
Кэмбер рефлекторно схватил Сильвию за что попала, а потом спохватился. Но было поздно и следовало как-то выходить из положения. Что-то сказать отвлекающее.
- Не женское это дело - лезть в углубления.

Что-то явно складывалось не так. Весь верх башни заволокло вонючим дымом, но проклятый змеелюд словно бы и не обратил на него внимания. Практически моментально спорхнув чуть ниже облака, он недобро прищурился, азартно хлеща себя по бокам хвостом, оценил диспозицию и, поняв, что бой явно складывается в его пользу, швырнул в единственного стоящего на ногах товарища, а именно Жерара, кусочек гуано, что-то прошептав.

Жерар едва успел подумать "вот и нахрена я к этой троице подсел в таверне...", как вокруг него вспух обжигающий огненный шар. Обугленные кости несостоявшегося повара, весело постукивая, осыпались на пол.

Н'Тал еще некоторое парил по центру башни, потом, убедившись, что товарищи не двигаются, плавно опустился на пол и ткнул каждому кинжалом в глаз, для верности. После чего, дождавшись пока вонючее облако развеется, кряхтя поднялся по лестнице и исчез в люке.

.....................................

- Ну и несет же от тебя, - весело оскалился Милтон Драк, когда змеелюд присоединился к нему в главном зале маяка. Квадратная комната сорока пяти футов по стенам, медленно сходилась к потолку, который был увенчан шестисторонней стеклянной пирамидой, выступающей вверх футов на пять. Посреди комнаты находился пьедестал, на котором, на изящной колонне находился замысловатый кристалл, светящийся бледно-желтым цветом. - Все в порядке? Тогда продолжим.

Драк цедил тяжелые, неповоротливые слова на древне-валоссианском, и с каждым словом кристалл разгорался все ярче и ярче. Наконец из него вырвался ослепительный луч, устремившийся в низкое, внезапно затянувшееся темными облаками небо. На них вспыхнул знак Неназываемого, заливая бухту и весь Фрипорт тягучим мертвенным светом. Радостно было вскричавшая толпа недоуменно притихла. А облака бурлили, свивались, сворачивались в черно-жёлтые щупальца. К'Сталло, с надеждой смотревший на маяк с колокольни храма Знаний упал на колени и застонал, обхватив чешуйчатыми лапами голову. "Поздно, Великий Змей, поздно! Почему ты покинул своих детей?"

Одно из облачных щупалец стегнуло по эльфийскому паруснику. Некоторое время ничего не происходило, а потом тот словно взорвался, выстрелив изо всех орудий по соседнему кораблю, принадлежащему посольству человеческого государства Фарсен. Следом за залпом посыпались стрелы. Фарсенцы, сначала слегка растерявшиеся, ответили ураганным огнем. Оказавшийся на корабле маг тут же запустил в эльфов файрболл и прекрасное творение эльфийских корабелов скрылось в облаке дыма. В небесах довольно хлюпнуло.

Щупалец становилось все больше, то тут то там в бухте и на причалах вспыхивали стычки, брат кидался на брата, лучшие друзья зубами вцеплялись друг-другу в глотки, матери вонзали кинжалы в спину детей... На небольшом балкончике, опоясывавшем маяк стоял Милтон Драк, воздев руки к бушующему черно-желтым небу и радостно хохотал, словно дирижируя творящимся внизу хаосом.

Через пару часов кровавая бойня затихла. Облачные щупальца будто-бы исчезли, но внимательный наблюдатель заметил бы, что они всосались в уцелевшие корабли, выживших капитанов и просто тех людей, которые им чем-то приглянулись. Флаги разномастной армады поменяяли цвет - теперь на мачтах реяли черные полотнища, на которых сверкал золотом знак Неназываемого. Один за одним, словно услышав приказ, корабли разворачивались и покидали бухту. Их путь лежал на материк, туда, где было много пищи для Неназывемого. Почти так же много, как и тысячи лет назад на давно исчезнувшей в безднах океана Валоссе, на одном из пиков которой и вырос город, который когда-то назывался Фрипорт.




The End.

Торговля

Штирские торговцы пребывали в растерянности и негодовании, увидев что забраки неохотно покупают корхакорн, которые за последнее время стали самым ходовым товаром в Шатире. Продавать соплеменников у козлоногов поначалу не было и мысли, но с этой идеей пришли забракские товарищи, как только смогли объясниться с помощью базовых слов и жестов. Им это было выгодно: в Забрии за рабов давали очень неплохой мен. А козлорогам найти другого штира на продажу оказалось не очень просто, но вполне возможно.
Главным препятствием для работорговли было то, что внутрь торговой площади такого пленника не проведешь: больше заплатишь пошлину на вход, чем получишь от сделки. Поэтому предприимчивые фаербрингеры и ушлые шатирские торгаши стали встречаться за пределами круга, несмотря на приказ Гиперсикера, что любая торговля за пределами области должна была пресекаться. Важнее было другое: местные чинуши рогами чуяли потери с недосдачи пошлинных выплат и жестко разгоняли такие сходки.
Но все равно все чаще и чаще в назначенное место посреди пустыни приходили татуированные забраки с баулами всевозможного добра и штиры с парой корхакорн, на которых эти баулы уедут в сторону Мар-Дына, и с кучкой невольников. Если среди собравшихся нет подлеца, который за наварное место сдаст всю компанию, то за считанные минуты сделка свершится, дозорные покинут свои посты, рабы уйдут работать, а товары проматываться в городе.
Иногда сходку накрывал рейд. Штиры-работорговцы получали копье в бок или уносили ноги. Забраки просто выпроваживались домой без добра и без рабов.
Немного позже менялы стали находить общий язык со смотрителями, чтобы те не замечали сходок в каком-нибудь определенном месте в определенное время за определенное вознаграждение.
Когда к рынку с проверкой приехал Гиперсикер, местные управленцы очень испугались, что все эти схемы всплывут и им наступит крышка: к тому времени у златорога уже был достаточно мощная постоянная группа телохранителей, и ходили слухи, что они там не только для охраны, но и для исполнения приговоров. Как бы то ни было, лидера нации приняли по высочайшему разряду. Ройстр, штир, поставленный в прошлый раз за главного, сам встречал его с самого Мар-Дына, по пути рассказывая о своих достижениях в порученных ему делах. Было также заметно, что за десять лет размеры Ройстра увеличились раза в три. Ему уже не так удобно было наклоняться, чтобы убирать веточки с пути своего великолепнейшего гостя.
У торжища Гиперсикера ждала толпа самочек, которые пропели песню под названием "Златой рог, поласкай мой бок!" и преподнесли торжественно хлеб да соль: ситарную лепешку, ставшую уже традиционным обедом в этом краю, и белую рассыпчатую приправу, которую собирали в небольших количествах с берегов Таласского моря. Угощение так понравилось Гиперсикеру, так он его хвалил, что Ройстр из желания угодить проглотил целую горсть соли за раз. После, ее стали использовать как одну из валют и подавать на стол зажиточным и обладающим властью штирам. А 'хлебом и солью' старались приветствовать теперь златорога или других важных гостей по всей стране. Часто эти лепешки были сделаны в Забрии и, доехав до Кур-Тока, например, представляли собой нечто несъедобное даже для штира. Козлоноги побогаче да поумнее нанимали забрака, чтобы тот мог делать свежий хлеб. Так какой-нибудь бедный, зачуханный забрак с приграничья мог в один момент стать "лучшим другом" штирскому богачу, который вволю кормил его и водил по друзьям, чтобы тот показывал фокусы и свой смешной говор да растил ситари и готовил лепешки.
Ну так вот, кхм. Гиперсикер не осерчал на Ройстра. Он поговорил с ним и объяснил, что все взятки должны быть официальными, в виде пошлин. Продавать в Забрию штиров златорог разрешил: все равно это дело не остановить, да и торговля должна продолжаться. Но масштабы он намеревался ограничить. Рабам на входе на рынок выжигали раскаленным камнем метку. Пошлина на такого штира была, но значительно меньше. Однако без хозяина он покинуть площадь уже не мог. Параллельно было введено правило на выплату в государственный общак за каждого штира, которого ты хочешь обратить в рабство.
Для учета и контроля за этим по всей Шатире множились и множились чинуши. Для них появлялись обязанности типа ходить по городу и спрашивать у штиров, не невольники ли они. За обман полагалось наказание. Непонятно, способствовало это торговле или только мешало. Но торговля жила. Торговля дышала. Торговля цвела и колосилась.


Процветание

В Шатире все больше и больше намечался разрыв между бедным и зажиточным населением. Штиры, которые могли урвать себе кусок (участием в войне, торговлей или лизоблюдством) снимали все сливки. Остальные же, кто предпочитал как встарь пролеживать бока под гаргуртой или на городской площади, упускали возможность за возможностью и плыли по течению, которое многих засасывало на дно.
Но не будем сейчас про них. Поговорим про богатых и успешных. У всех успешных штиров был огромный дом. Если нет большого дома - ты не успешен. Сложно представить, но возводились даже огромные, трех-четырехэтажные жилища (часто вокруг ствола гаргурты). Снаружи прикрепляли на стены или просто ставили рядом различные причудливые изделия из костей корхакорны, из камня или из дерева. Эти изделия, а точнее конструкции, были весьма объемные (по размеру больше штира или даже корхакорны). Они стояли гордо вокруг строения, и все проходящие мимо видели, какой крутой штир тут живет.
Хотя, конечно, никто на самом деле в этих строениях не жил. Это не функционально, а в большинстве случаев так и невозможно. Рядом с дворцами стояли те же мазанки, в которых и жили хозяева. Один дом - для статуса, а другой - для души.

Проблема, которая остро встала перед богатыми штирами - это наследование и будущая судьба их имущества. У самок особо добро не накапливалось: мамаша, даже если у нее был талант к наживе, все спускала на то, чтоб детки получше ели в раннем возрасте или, в противном случае, проматывала на мужиков. Мужчины же не знали своих детей взрослыми и не могли завещать им добро. К богатенькому здоровяку на склоне его лет сотнями приходила молодежь, заявляя что они его дети.
На помощь пришел механизм, уже применяемый для рабов: клеймение. Состоятельные штиры (или те, кто только планировал всенепременно разбогатеть в очень скором будущем) выжигали на ягодицах своих малолетних детей знак, который они выбрали для себя и засечки по номеру ребенка (например, ll если это второй ребенок). Некоторые пытались даже нарисовать рисунок на память. К сожалению, раскаленным камнем нормальное четкое клеймо не поставишь, и знаки со временем размывались, а зачастую и более менее удачно подделывались. Тем не менее, эта практика плотно вошла в традицию: большинство благородных отцов таки узнавало на заднице чад свой почерк и передавало им свое состояние по праву рождения.


Гражданская оборона

Обеспокоены были штиры потерей пастбищ. А еще больше тем, что война подошла к столице - Трах-Тору. Все волновались. На площадях иногда звучали проповеди бедняков с облезлой шкурой о конце цивилизаций - гиты поглотят все. Никто не спасется. Тлен накроет мир, козлоноги падут. Весь город проникся атмосферой нависающего рока и все ждали, что скажет златорог. Гиперсикер прибыл в город и спокойно ответил: "Все будет!".
До того он уже побывал во всех других городах. Армии набраны и уже в пути. Все, что осталось сделать - это соорудить укрепления и обучить стрелять из лука Трах-Торцев так же, как и остальных.
Да, луки и стены. Прямо как тот гитский город, с осады которого почти никто не вернулся. Теперь штиры тоже могли делать луки и стрелять из них. Красный зоркий глаз видит отлично и днем и ночью. Длинные стрелы летят дальше дротиков и бьют точнее. А осыпать врага с высоких городских стен - это то место, на котором видит себя любой козлорог.
Трах-Торские стены возводились всем миром. Но не как хижины - абы как, а по четкому плану, который Гиперсикер подготовил вместе со способными для того штирами. Дерева было много, желающих помочь тоже. За пару месяцев Трах-Тор превратился в настоящую крепость.


Получатели: Фий.

Р'нукха мучили неприятные предчувствия. Все сильнее становились чужаки из темных зарослей, все многочисленнее. А ньяронги оставались прежними. И Вождь не понимал, что нужно делать для того, чтобы народ его побеждал всегда, как прежде. Не было свежих идей в его голове, и мудрость прошедших веков не помогала в придумывании чего-то совершенно нового.
Сидел Р'нукх на своем троне в Ронгаше, тяжкими думами одержимый, пока кипела повсюду война. Разрушен Тукхриик, сгинули армии в зарослях, где живут черные. Захлебываются в крови неисчислимые орды зеленокожих баб, захватывая с собой жизни лучших из Нижних ньярглотищ. Щедро удобряется пограничная земля мертвой плотью, быстро зарастают ньярглотиками белые кости. Полнятся жертвенные ямы, увешиваются трофеями памятные столбы. Пустеют семьи.
В общем, все как обычно. Робкие мирные контакты с двуглазыми и нарастающая дружба с хэйше не в счет.
Но однажды случилась мелочь, которая все перевернула.

_________

- Итак, наша сегодняшняя тема - ранняя Ньяронга. Как мы уже знаем с прошлой лекции, период Дикости продлился вплоть до Х века, несмотря на рассуждения некоторых эксцентричных историков о том, что длится он до сих пор. - Учительница улыбнулась зубастой улыбкой. - Не будем принимать это во внимание.
Класс захихикал.
- Но вначале проверим, как вы усвоили предыдущий материал. Так вот - что же случилось в Х веке? Что послужило переломным моментом для всей нашей страны? Что так сильно изменило жизнь наших предков? М, П'тров?
Молодой ньяронг с выкрашенными в оранжевый иглами и сложным объемистым пирсингом в носу отвлекся от предыдущего занятия (он пытался вырвать сережку из уха впереди сидящего) и поднял наглый глаз на учительницу. Неспешно встал и с нахальным видом заявил:
- Ой, да мне насрать. Эта ваша история, да и вы сами - полный отстой.
Класс замер. Кажется, в этот раз П'тров перегнул палку. Понял это и он. Сжался, побледнел, когда глаз учительницы налился кровью, а рука ее потянулась за клинком. Дело запахло дуэлью чести, и все знали, что шансы П'трова невелики.

__________

Кхм-кхм, так вот. Ответ на вопрос - ньяронги додумались разводить злобусов.
Как уже случалось, многие молодые охотники ушли на войну, оставив в селениях лишь тех, кто не способен сражаться. Как уже случалось, немногие вернулись. Когда охотиться некому, возникает голод. Тоже обычное явление. Досыта едят лишь те, кто охотится и беременные. Старики же и дети кое-как перебиваются объедками, костями и растениями. Многие умирают, истощенные. Обычное дело.
Но голодающие, само собой, умирать не хотят. Старики, бывшие охотники, утратили быстроту рук, но не потеряли остроты разума. И он стал их орудием для добычи пропитания, как уже бывало. Кто-то делал ловушки, кто-то доедал за хищниками, спугивая их огнем; кто-то тайком ел детей. Но все это хоть и помогало выжить, но от голода все равно не спасало.
И вот однажды в Верхних ньярглотищах один старичок-ньяронг (никогда, кстати, хорошим охотником не бывший, он всю жизнь претворялся, будто слышит Хелшша. Успешно, раз дожил до своих лет) увидел, как детишки вынули из только принесенной туши злобуса маленького осклизлого визжащего злобусенка и собираются его сожрать, сорванцы. Видимо, злобус был беременной женщиной.
И внезапно старичок (имя его, к сожалению, не сохранилось) почувствовал то, в чем всегда всех уверял. Он услышал Его. Он сказал:
- Привет. Нет-нет, не умирай от ссстраха, ты мне пока нушшжен. Прогони их и спасси тварюшшку. Корми ее, пока не вырасстет. И не шшжри. И другим не давай. Потом...
- Потом... - Еле шевелящимся от страха беззубым ртом прошамкал старичок, осененный догадкой. - Потом мы найдем ей другого злобуса и они сделают детей? И я их съем?
- Ух ты. Да. Неплохо, хшшш. И чего они все говорят, что вы тупые...
На этом Голос Его исчез. Простояв мгновение в ступоре, старичок схватил копье и древком разогнал детишек. С благоговением подошел к злобусенку. Он чувствовал, что стоит немного потерпеть - и голода больше не будет. А терпеть он умел.
Прошло время. Питомец подрос, а другие старики, покрепче, убежденные горячностью речей Услышавшего, поймали для злобуса самку. Появилось потомство, и пусть плоть его, добытая не охотой, была не так сладка, но насыщала неплохо.
Но случилась проблема. Вернулись с войны охотники и охотницы. Немного их осталось, но дух их закалился, копья оросились кровью, а пояса узнали вес трофеев. С ними пришли и пленные, связанные колючим ньярглотиком, истекающие кровью.
И, увидев, как старики с детьми копаются в дерьме, выращивая себе злобусов, молодые ньяронги обозлились. "Разве вы достойны теперь называться охотниками, мерзкие твари?" - Кричали они, потрясая копьями. Начали они, полные отвращения, убивать стариков и их злобусов. Ибо не пристало ньяронгу добывать себе пищу без охоты; и если он не может больше охотиться и некому с ним делиться, то лучше умереть, чем заниматься... таким вот.
Но вновь случилось неожиданное. Вышли из леса Ненавидящие. Отшельники, живущие на краю деревень, а то и в зарослях, их видели только на войне и только поодиночке. Здесь же шли они слаженной группой, как другие охотники, и красными, как кровь, были их сильные тела. И сказали они, что слышат голос Хелшша, и ясно слышат, что он говорит пощадить злобусоводов.
Не поверили им молодые охотники и погибли под шипастыми палицами. А старики принялись благодарить Ненавидящих и дарить им своих питомцев.

Прошло время. Повсеместно теперь распространено злобусоводство среди одноглазых. Где-то это занятие считается зазорным, им занимаются лишь слабаки, старики и рабы. В Верхних Ньярглотищах так.
А в Нижних, особенно в Хр-шуухе, издавна славного небоевитым нравом тамошних ньяронгов, и молодняк, в один поход сходивши, с удовольствием занимается выращиванием злобусов, на охоту теперь выходя лишь по праздникам, а на войну - по принуждению.
А Ненавидящие, как оказалось, сильно изменились. Уже долгое время они - не разрозненные одиночки, а будто бы даже отдельная семья. Оказалось, места есть, где небольшие их группы живут, тренируются, охотятся вместе, жертвы Хелшшу возносят. И от обычных ньяронгов они теперь отличаются даже внешне - кожа почти каждого их них полностью красная. Как у самого Р'нукха. И оказалось, что, пусть и странные они, но зато Хелшша слышат все как один и куда лучше, чем разношерстные прежние жрецы. А потому уже через пару десятков лет везде вместо местного охотника у жертвенных ям принимал ритуал суровый краснокожий Ненавидящий, потрясающий огромной дубиной. И удачи, приносимой Хелшшем, стало намного больше, ибо не найти было лучших жрецов для такого бога.



- ...И говорил со мной Татуированный! И открыл мне глаза, что нет у нашего народа друзей, и злые чужие боги шлют аскаскатам лишь врагов! Не смогли они убить нас черными тварями и их копьями, обломали зубы, потому что Хелшш дал нам силу победить! И тогда послали они злую пародию на нас - богомерзких фарфалей! И приказали разбавить сильное семя аскаската слабым фарфальским! И пожрать наши души, и сделать нас слабаками, сделать уязвимыми перед черными!
"Уууууу!" - Зло закричали высокие аскаскаты, потрясая луками, копьями и факелами. Одноглазый старик, пусть и был полной развалиной, но вещал складно и говорил то, о чем думали многие. Впрочем, они это уже слышали. Сегодня ночью в каменном круге все эти воины собрались не для того.
- Так пойдем же! Очистим наши земли от этой заразы! Стряхни пелену с глаз, брат аскаскат! Бери нож, бери копье, убивай врагов! Ха-ха-ха!
А вот для этого. Ревущая толпа хлынула в город. Метались непримиримые в масках, поджигая хижины фарфалеложцев; вытаскивали на улицу низкорослых и, оглушив, волокли к храму, чтобы там подарить их жалкие жизни Татуированному.
Славная была резня. После этого жрецы сказали, что Хелшш подарит удачу в войну. Еще бы.
Уже утром все еще пьяные от крови воины пошли за добавкой в земли черных. И чувство было у них, что ничто на свете остановить такую силу, как они, не сможет.




Получатели:

Культура

Новый век вполне мог бы ознаменоваться для штиров открытием новой технологии. В погоне за новыми ощущениями последователи Фия смешивали помет животных, как правило корхакорн, с золой растений. Затем скатывали в шарики и высушивали. Эти шарики закладывались под нижнюю губу, рассасывались, а после сплевывались. Токсические вещества, содержащиеся в навозе, вызывали таким образом легкое головокружение, резкое слюноотделение, расслабленность мышц. Однако даже для штиров это было слишком, и технология не прижилась, а вскоре и совсем забылась.

Зато настоящим культурным прорывом в Шатире стали песнопения. Никакой из видов инструментарной музыки не приходился народу по нраву. Зато пронзительно громко пропеть клич, историю или шутку был горазд и стар и млад. Штиры пели часто и почти при любых обстоятельствах: в одиночестве, во время секса, перед толпой. Когда кто-то хотел спеть посреди города, он просто забирался повыше и, расправив голосовые связки, с усердием к этому приступал. Все кто был рядом смотрели на него, но часто не слушали, а тоже начинали петь. Причем не в тон выступающему, а, как правило, нечто совершенно другое. Так же это было и для армий. Во время долгих переходов кто-то обязательно откроет рот, чтобы порадовать всех своим голосом, а через несколько минут вместе с ним будет орать еще сотня глоток.


Центры кочевых племен

Трах-Тор полюбился рогатому народу. Неудержимо разрастался он полями глиняных хижин из веток и навоза, служащих крышей для кочующих штиров со всех концов пустыни. Хотя, конечно, создание города не привело к оседлости, да и твердого политического управления оттуда не осуществлялось, но можно сказать точно, что столица стала центром культуры и жречества всего Кор-Хака. И это было важно для Фия: шумные стойбища штиров нравились ему. И по его божественной воле козлоногий народ возвел еще два города, наводнив их тут же уродливыми строениями, мусором, запахом потных тел и навоза и шумом буйствующей толпы.

Кур-Ток вырос севернее столицы, так же окруженный гаргуртами у подножья Диакопов (25.10). Как только услышали штиры слух, что в том месте будет новый город Шатиры, загарцевали дружно в тот край, чтобы ступить на землю, где пока еще только изредка слышится гогот козлоногов, торопясь оставить там свой жирный след.

А на юге, в огневищах, дикий, пока еще, народ жгучей пустыни заложил Мар-Дын. Город, символизирующий окно к рогатым соседям: "цивилизованным" забракам (23.11).


Национальный лидер

После того, как Гиперсикер стал аватаром бога Фия, уже не случалось, чтобы он дни напролет сидел под тенью гаргурты и поигрывал своим мужским естеством, глотая падающие шишки. Много у него было дел, много поручений от бога. В то время как златорог не мог нарадоваться тому, какой популярностью пользуется порочный лабиринт Трах-Тора, Фий видел, что множество штиров по старой памяти в секунды наступившего наслаждения выкрикивают не его имя, а имя их создателя Аску, путая с весельем порочное сладострастие. И нужно было Гиперсикеру это исправлять. Снова, ведомый богом, пошел он по пустыне. И любимым его занятием, а вместе с тем очень важным, были публичные выступления. На один месяц каждый год он как правило приезжал в каждый из городов. И каждый день на несколько часов он выходил на центральную площадь, забирался на заботливо приготовленный для него постамент и самозабвенно вещал народу штиров, делясь с ними своей мудростью и сообщая о воле Фия. Он мог до заката солнца рассказывать о том, какого цвета волосы между ног были у одной чертовки с севера Кор-Хака, или о великом храме их прелестного бога в огромном Трах-Торе, или о славных забраках с юга, которые уже давно живут в городах, у которых есть цивилизация, и с кого нужно брать пример. Толпы ленивых штиров приходили и слушали, развесив уши, задорно мыча, гогоча и улюлюкая время от времени. Они чувствовали, что у Гиперсикера во многом те же мысли и чаяния, что и у них. А где-то он для них просто открывал вещи с другой стороны, с которой они никогда и не взглянули бы на них. Вообще представитель Фия стал настоящим героем, среди любителей "городской" жизни уж точно. Он посещал вместе со всеми храмы, зачастую непристойно выражался, лично присутствовал на больших стройках, с удовольствием принимал приглашения в гости. Штиры, зная что в ближайший город скоро прибудет златорогий, массово ехали туда, часто прихватя с собой маленьких детей. А потом возвращались в поселение своего рода и рассказывали о цивилизации, о красных волосах в чьем-то паху и о несравненном боге Фие.


Война

Войне отвел значительное место в своих проповедях штирам Гиперсикер.
Козлоногие всегда были знатоками и любителями бузы и драки. Но то не война, вещал аватар. Война -это когда тысячи молодых мужчин собираются вместе. Война - это праздник. Тебе не надо работать, ты идешь огромной веселой толпой и орешь песни. Потом ты встречаешь врага и охмеленный ты убиваешь его, насилуешь его жену, его труп и трупы его детей. И если ты выживешь, ты можешь просто так забрать себе все, что принадлежало раньше твоим недругам или другам, которым не повезло издохнуть в тот день. Пускай бабы собирают шишкоягоды под гаргуртами. Мужчинам больше по нраву война.
- Если б не воля бога Фия, что удерживает меня в Тор-Хаке, да не любовь ко всем тем штирам Шатиры, что лишились бы возможности почувствовать в себе мою ласку, - под дружный смех толпы Гиперсикер делал характерные движения тазом. - Если бы не они, то бросил бы все и ушел бы воевать!


Поход на юг

В Кур-Токе, Трах-Торе и Мар-Дыне собрал Гиперсикер штиров, вдохновленных его рассказами о войне, чтобы отправить их в южные земли, на войну забраков и гитов. Воины идут с твердым намерением повеселиться, пообщаться с "цивилизованными" соседями, надрать задницы гитам, вволю помародерствовать. Тут вопрос не в славе, а в самой атмосфере похода, о прелестях которой Гиперсикер сначала говорит во время своих публичных выступлений, а затем и в пути, пока он провожает воинов до границы с Забрией.

Забраки позиционируются как рогатые братья-товарищи. У них то уж цивилизация. В городах то уж живут давным давно! Фий надеется, что вздорные характеры с обеих сторон поспособствуют скорее лучшему взаимопониманию и выльются во что-то отличное от кровавых разборок или от отсутствия общения как такового. По крайней мере Гиперсикер настраивает их именно на позитивный культурный обмен.

Поход проходит под девизом "хороши две дырки между ног у гитки". Насилие и мародерство, мародерство и насилие. Все более менее интересное добро, что найдем на землях Аксоса, тащим с собой. Ну чтобы только сильно не умориться в пути, конечно. Отношение к смерти по-варварски философское, с оттенком национального штирского колорита. Умирать никто не хочет, этого всячески пытаются избежать. Но если вдруг погиб товарищ, с которым с начала похода часто делили еду или постель, или даже сто товарищей, штир даже ухом не поведет, ни ужаса ни жалости у него это не вызовет. Обчистит трупы и пойдет искать чего-нибудь пожевать.

На рубеже государств Гиперсикер передает войска командиру из славной династии Пирров и отправляется по другим делам.


Получатели: Фий.

Северный Кор-Хак

Понял Фий, что настроения племен на севере не очень прогрессивные, а сами штиры сильно без присмотра одичавшие. Ни о каких даже более менее серьезных шагах в урегулировании отношений с эллинами речи идти сейчас не могло, хотя сдвигаться с мертвой точки было надо.

И вот Гиперсикер набрал с тех земель сотню самых безвольных, не агрессивных, тупых и заторможенных штиров, что мог найти (по принципу 'ты мне нравишься, пошли за мной') и повел их к месту, где эллины собирались строить новое поселение. Держась в стороне, они оставили рядом гаргуртовых веток, шкур и сухожилий - материалов, пригодных для строительства, которые не так легко найти в том краю. Затем постояли невдалеке лагерем пару дней и разбрелись по домам.


Получатели: Фий.

Верховная Мать Нгику была очень необычной среди своих предшественниц. Во-первых, стечение обстоятельств ввело ее в сан совсем молодой - даже ее собственная ученица была старше нее на два года. Во-вторых, первой из Верховных Матерей, она была родом из нъярглотищ. И в-третьих, Нгику обладала невероятной личной популярностью. Харизма, энергия, решительность, близость к простым эльфийкам, внушительная внешность и боевые шрамы от стычек с нъяронгами снискали ей любовь и многих атаквири, особенно среди молодежи. Через нее нъярглотищная мода на конусовидные плетеные шляпы и повязки, не дающие груди болтаться во время драки, распространилась по всем землям атаквири.

Во многом этим определялся отклик на ее инициативу по продвижению дальше в нъярглотища. Оставив религиозные дела на свою ученицу, Нгику направила на это всю свою энергию. Она путешествовала по поселениям атаквири, лично агитируя молодежь переселяться на новые земли (тем более, что за нъярглотищами, как оговорили, лежал незанятый хрусовник). Ей удалось собрать настоящие армии переселенок, видевших в ней вторую Торои, а то и вторую Тивиту.

Личные разъезды также позволили Нгику провести военную реформу, основанную на опыте стычек с нъяронгами жительниц нъярглотищ. По их примеру воительницы кроме дротиков стали носить короткое крепкое копье для рукопашного боя, с широким обсидиановым наконечником и перекладиной, не дававшей проткнутому нъяронгу добраться до эльфийки по древку. Организация войск тоже изменилась - появились выделенные отряды разведчиц, идущих впереди армии в поисках ловушек и засад, стало обычным делом лидерам отдельных отрядов регулярно встречаться для координации действий. Но основные улучшения касались использования боевых сетусов. Теперь их экипажи состояли из лучших лучниц. Сетусы наступали группами, в которой каждый экипаж прикрывал огнем соседей. Нгику ввела также плетенки, которыми обматывали до колена ноги сетусов для дополнительной защиты, и утяжеленные дротики из бамбука, набитого глиной и камешками, предназначенные для метания прямо вниз из хауды. Отряды пеших воительниц придавались конкретному сетусу в качестве прикрытия и шли чуть позади него, чтобы забрасывать дротиками тех, кто попытается атаковать ноги животного. На марше сетусы также использовались в качестве платформ для наблюдательниц.

Еще одним велением Верховной Матери был приказ выпасать сетусов на пути из Тарии на север, объедая и ломая нъярглотики, чтобы образовать широкую тропу и не давать ей заростать ничем, кроме нъярглотика ползучего, укрепляющего почву.

Получатели:

Поднявшись вверх по лестнице, Мгамба увидел лишь одного живого человека в балахоне. Шаман распростер руки и прокричал несчастному: "Сложи оружие, заблудшая душа! Иначе не будет тебе пощады!"

- Ух ё! - заорал от страха Клайв и дал деру

Вероятно, к четвертому веку Эпохи Народов следует относить зарождение и развитие концепции Воспитания Мировой Справедливости. Гиты, как народ, всегда с известным принебрежением воспринимали культуры, отличные от их собственной, ведь раз сами гиты следуют Мировой Справедливости, значит они живут единственно правильным порядком. Отсюда же появилось допущение, что агрессивность и неуступчивость соседей вызвана, в первую очередь, их неверной культурой и незнанием концепции Мировой Справедливости. Так как сами соседи, а в первую очередь дикие племена цыков, с которыми гиты имели перманентные военные столкновения в течение четырех веков, не спешили приобщаться к гитской культуре добровольно, руководящая прослойка гитского протогосударства, а именно сообщество номиниктес и династия Аксос, пришли к решению о принудительном насаждении своей культуры, которое в поздних источниках упоминается как Воспитание Мировой Справедливости.
О начале процесса Воспитания именно в период четвертого века говорят первые находки предметов цыкской материальной культуры на территории городищ гитов в культурных напластованиях, относящихся к этому периоду, количество которых неуклонно возрастает ближе к границе четвертого и пятого веков.
Сейчас трудно сказать, в чем заключалось «воспитание» в тот период, в силу отсутствия достоверных исторических источников, за исключением много более поздних. Предположительно, это было банальное рабство, возможно, с некоторыми элементами психологической обработки и обучения. Впрочем, говорить о чем-то уверенно здесь мы не можем…

Аркх’с Кх’Скетх «Древнейшая история народов Юны», том IV «Тэримиты», стр. 104


***


Посмотри на город славный, над Талассой сребротканой,
Что припал всем телом к морю, как к любимой первый муж!

Посмотри на порт богатый, что с рассвета до заката,
Привечает, провожает, кормит сотни гитских душ!

Погляди на Дом Закона, что раскинулся на склонах,
Где великий вечный Рогар смотрит в души своих чад.

Посмотри в глаза героям, что идут единым строем,
Дабы злобных краснолицых снова повернуть назад!

Город, что стоит скалою, город, что летит стрелою,
Пилтиталас – в целом мире нет прекрасней городов!

Нет богаче и свободней, нет сильней и благородней,
Нет мудрее трех великих, мирно правящих родов.

Полны мощи и отваги, не трепещут доброй драки,
Громогласные Совари, что натягивают лук.

Зорко в даль глядят Айтуны. Что им волны и буруны?
Их пироги бороздили запад, и восток, и юг.

МУдры и твердЫ Апофас, те, кто слышит Бога голос,
Рогар разум в них вливает, чтоб народом управлять.

И священный Город Моря, своих недругов позоря,
В мире или при раздоре, будет сто веков стоять!


«Сказ о Пилтиталасе», поздняя редакция, отрывок.


***

Бульк… бульк… бульк…
Едва слышно деревянные весла мерно опускаются в тугую, словно рыбьим пузырем по поверхности перетянутую, поверхность моря.
В ранний предрассветный час туман с Талассы ползет на близкий берег. А за туманом, словно жуки-многоножки, на берег ползут боевые пироги. Одна, другая, третья… Рука, полная рука, гит. Много.
Шкуры, в которые облачены воины, зачернены копотью, как и их лица. Сильные руки сжимают тугие луки с наложенными стрелами. Спины гребцов мерно сгибаются и разгибаются в такт гребле – осторожной, без плеска воды под веслом.
Больше – ни звука. Ни голоса, ни скрипа, ни живота бурчания, ни ветров пускания. Самый важный момент, ответственный.
И вот нос головной пироги плавно вспарывает прибрежный песок. Воины, кто был вооружен, высыпают на берег и расходятся полукольцом, вглядываясь в предрассветный сумрак. Гребцы аккуратно складывают весла на дно лодки и тоже берутся за оружие - кто за лук, кто за дубинку и щит.
Пироги стремительно причаливают к берегу одна за другой, вонзаясь в пляж, как стрелы в деревянную мишень с нарисованным силуэтом каукорны во время состязаний охотников.
Все больше воинов на берегу.
Никто не заметил, как флотилия, накрывшись туманом будто старик шкурой в холодную ночь, пристала к берегу. Никто не подал сигнала об опасности. Пол дела сделано.
Все так же молча гитские лучники уходят от побережья, зыбкими утренними тенями растворяясь в прибрежных зарослях. У них осталась вторая половина дела.

- Вилли, ты совсем охренел? Извиняюсь за выражение. Мы не виноваты, а ты не только голодом морить вздумал, так еще и поклеп на меня возводишь?! Да я тебя хоть щас отмутузил бы, если бы ты не прикрывался "формой". Все вам, и тебе, и Рельсу мозги вправить не мешало бы! Ты что, не понимаешь, что ВСЕ ЭЛЯШИ В ОПАСНОСТИ!!!

Терри сорвался на крик и даже стукнул в дверь во гневе.

- НЕМЕДЛЕННО ВЕДИ НАС К ШЕРИФУ, К МЭРУ И РОЗУ ПРИВЕСТИ В СВИДЕТЕЛИ!!! Я ТРЕБУЮ СПРАВЕДЛИВОСТИ! СВО-БО-ДУ НЕВИННО ЗАПЕРТЫМ!

Выступление мага командир отряда проигнорировал начисто, а вот слова собрата-воина принял в расчет. Тот и выглядел убедительно, и говорил мало того что понятно, так ещё и приводил разумно звучащие аргументы своим словам.

- Ну что ж, - ответил командир после некоторых раздумий, - меня зовут Ганс Мирти и я действительно являюсь начальником стражи Кливона, а это мои подчиненные. На самом деле мы направлялись в Кросси, там был какой-то охотник, который, вроде как, знает про лагерь банды, которую вы, вроде как, уничтожили. Ну и встретиться там кое с кем надо было. Так что сейчас нам явно по пути. Предлагаю проделать дорогу до Кросси вместе, а чуть подождав там, пока мы закончим свои дела, отправиться в имение Илиата Танербе и расставить все точки над "и" в этой странноватой истории.

Сказав это Ганс выжидательно посмотрел на Итеруса и, оценивающе, на остальной отряд. Дождавшись утвердительного ответа он кивнул:

- Сразу бы так. Ну что ж, двинулись тогда, чего рассусоливать-то?

Впереди поехал сам Ганс вместе с несколькими своими людьми. Дальше шел Итерус, по-прежнему возглавлявший колонну лошадей и остальные соратники. Позади Седрика, на некотором отдалении, спокойным шагом ехали 4 всадника, а двое, переговорив с командиром вполголоса, подняли лошадей в галоп и умчались в сторону Кросси. Колонна спокойно прошла перекресток, где из окон трактира на неё взглянуло несколько заинтересованных столь странной компанией посетителей и двинулась в обход рощицы, за которой пряталось Кросси.

Примерно спустя час спокойного движения весь отряд вошел в деревню. На центральной площади Кросси, где дорога раздваивалась, все остановились, стражники спешились, а Ганс подошел к Итерусу:

- Сейчас подождать немного надо, как и договаривались.

Итерус согласился и отряд тоже расположился на отдых. Итерус, Седрик и Кан просто сели в тенечке, Альтер вообще улегся, подставив лицо солнечным лучам, Мелкий пошел прогуляться вокруг да около, а Курт присел рядом с колодцем и начал читать одну из своих книг. Он же и заметил, что один из местных, лысоватый мужик лет 30, наблюдал за их отрядом с интересом. Но угрозы он, по крайней мере сейчас, явно не представлял, а подойти и прояснить причину интереса Курту помешали сразу два события, произошедших почти одновременно.

Во-первых, вернулись двое ускакавших стражников. На лошади позади одного из них сидел парень, лет 25 на вид, в кожаных штанах и куртке с луком за спиной. Он бодро спрыгнул на землю рядом с Гансом и вступил с ним в непродолжительный разговор. Ганс, явно получив хорошие новости, благодарственно хлопнул парня по плечу и, потеряв на время к нему интерес, повернулся в сторону дороги на Кейбридж.
А по ней, собственно говоря, двигалось к Кросси второе "событие". Минут через 5 после приезда лучника на центральную площадь Кросси въехало ещё 12 всадников в плащах с эмблемами провинции и Кейбриджа. Ганс быстро подошел к командиру, двигавшемуся во главе отряда. Тот спешился, обменялся с ним несколькими репликами и пошел к отдыхавшим приключенцам. Курт убрал книгу и подошел ко всем, Мелкий тоже вынырнул из-за какого-то сарая и прислушался.

- Добрый день, уважаемые, я лейтенант городской стражи Кейбриджа Аллен Дорак. Мне было поручено расследовать и наказать виновных в нападении на поместье Илиата Танербе. Но, как мне доложил сержант Мирти, по вашим словам с бандой уже покончено. Однако, я военный и не могу верить только словам. Поэтому для признания моего задания исполненным мне необходимо в этом убедиться. Предлагаю незамедлительно всем отправиться в поместье и получить ответы на все имеющиеся у нас вопросы. Кстати, сержант сказал, что вы показывали какую-то руку с клеймом. Могу я её увидеть?

Услышав это Седрик утвердительно кивнул и, сходив к лошадям, вернулся с мешком. Демонстрация была непродолжительной, но лейтенанту этого хватило.

- Так я и думал, клеймо дезертира, - Аллен посмотрел на отряд, - если все ваши слова подтвердятся, то за уничтожение беглых каторжников и преступников вы сможете получить награду от города. Да и мистер Танербе, полагаю, не станет скаредничать. Так что не будем терять время зря, вперед.

- Ганс, это твой следопыт, - спросил лейтенант Дорак, уже сев в седло коня, подведенного одним из его людей.

- Он самый, Альфредом зовут.

- Пусть отправляется с нами, - безапелляционно сказал Дорак, - его свидетельство и слова могут быть полезны. Так как вы пешком, то поедем небыстро. Тем более, торопиться пока некуда.

Отряд, разросшийся почти до 30 человек, вышел из Кросси в сторону усадьбы Танербе. Где и оказался где-то через полчаса. Слуги, увидев плащи стражей порядка, открыли ворота и все спокойно проследовали в них. На большой лужайке перед домом сводный отряд встретил Дерри Ки.

- Кого я вижу, сам Ганс Мирти решил-таки нас навестить, - язвительно начал Дерри, - не прошло и недели после нападения и смертоубийства. Да, я уже прямо ощущаю, как надежно меня защищает стража Кливона. Прямо как за каменной стеной.

- Мистер Ки, - прервал поток сарказма лейтенант Дорак, - нам мало интересна степень вашей любви к страже, равно как и лично к сержанту Мирти. Хотя, сержант, вы потом все равно расскажете мне, почему до сих пор вас здесь не было. Так вот, эти люди, - кивнул он на Итеруса и компанию, - утверждают, что их наняли вы и мистер Танербе для решения возникшей проблемы. Ваше дело - подтвердить или опровергнуть их слова, а также сообщить нам, есть ли среди лошадей на этом дворе те, которых украли из ваших конюшен. О последовательности и открытости господина Танербе, который, наняв шайку головорезов для охоты за другой шайкой, все равно тревожит своими бедами стражу Кейбриджа, поговорим отдельно.

- Да, я знаю этих людей, они вчера днем пришли сюда, показали кольцо господина Танербе, опросили моих людей и ушли по следу грабителей. Вы хотите сказать, что они отбили лошадей? - с этими словами Дерри Ки прошел чуть вперед и увидел лошадей, скрытых до этого конями стражников. - О Боже, это они. Вилли, Дастин, Фре..., вот опять забываю. Вилли! Дастин! Арри! Лошадей проверить, привести в порядок, почистить и помыть. Ох бедные лошадки, сколько вам пережить пришлось. Да, это действительно наши украденные лошади и я благодарен этим людям, вы же отомстили за Фреда? Вижу, вижу. Господа, если я вам больше не нужен, то я должен срочно пойти и написать письмо моему господину.

- Идите, - махнул рукой Аллен, - Альфред, - обратился он к следопыту, - этих парней ты видел в лесу в том лагере, о котором рассказал сержанту Мирти?

- Никак нет вашество, - ответил охотник, - этих там точно не видать было. А лагерь да, примерно там, где они сказывают, я и видал. Но тех больше было и другие они были, совсем другие.

- Ну хорошо, спасибо, - остановил поток слов Альфреда лейтенант, - все, кого я мог опросить, подтверждают вашу версию. Так тому и быть. Считаю, что банда, напавшая на усадьбу Илиата Танербе, уничтожена. Сержант Мирти, поручаю вам взять с собой Альфреда и проверить разгромленный лагерь, после чего направить в Кейбридж полный рапорт о найденном там. Господа, - обратился он к Седрику и Итерусу, - прошу передать мне мешок, в котором вы возите столь кровавые трофеи. Я заберу его с собой в Кейбридж для демонстрации начальству. Вы же на третий день от текущего можете зайти в казармы стражи на площади Глашатаев и сообщить дежурному офицеру, что пришли по делу Танербе, которое вел лейтенант Дорак. Он выдаст вам причитающуюся награду, если таковая будет положена за перебитых вами бандитов. На этом - до свидания и удачи.

С этими словами Аллен вскочил в седло и двинулся во главе отряда к воротам. Порыв ветра донес кусок его фразы уже из ворот:

- А теперь, сержант, обсудим...

Сразу, как стража двинулась к выходу, к соратникам подошел уже знакомый им привратник Джон, на голове которого по-прежнему синели шишки от ударов, и пригласил их в дом. Устроившись в комнате для гостей приключенцы потягивали соки, принесенные Альмой и ждали. Ожидание было недолгим, минут через двадцать Дерри Ки вышел к ним, держа в руках запечатанный конверт.

- Вот, это мое письмо господину Танербе, где я в подробностях описал ваш вклад и усилия в произошедшей истории. Надеюсь, что он сможет достойно вас вознаградить. Если желаете, можете переночевать тут перед дорогой в Кейбридж.

Прошло пару часов. Друзья в своем номере разминались красненьким, а Инхфаар скучал и нервничал.

Наконец хлопнула входная дверь, снизу послышался невнятный бас и тяжело заскрипели ступени старой лестницы. В дверь деликатно постучали и на пороге появился давешний сержант. Но боги, в каком виде! В коротких кожаных шортах и сетчатой майке без рукавов стражник смотрелся весьма странно, учитывая, что глазаего были подведены тушью, на шеках щетина с трудом пробивалась сквозь толстый слой румян, волосы былы припудрены, а сложеные бантиком мясистые губищи накрашены ярко-алой помадой. - А вот и я, дорогой! - Заявил сержант. В левой руке он держал большую розовую палку, украшенню стразами, в которой нервно сглотнувший бард распознал имитацию полового хуя. Причем видимо никак не меньше огрского - длинной эта штука была в локоть, да и толщины немалой. В правой руке сластолюбец нес кляп - целая система ремешков черной кожи с кокетливым розовым же мячиком, которым он призывно помахал Инхфаару.

- Я тут это, смотрю молодой ты еще, да ранний, - чмокнул губами страж. - Вот, принес. - Пройдя к кровати он начал выкладывать на нее содержимое сумки, которая висела у него на плече, подозрительно напоминавшей сумку покойного Наара. - Вот, это, - он переглотнул. - Вазелин, шампанское, икра, шоколад, водочки - он оценивающе посмотрел на барда. - Не, водочка это мне. Еще виноград, устрицы и трюфеля. Цени. Да, кстати сумку я тебе оставлю, - протянул он предмет Инхфаару. - Я так понял ты ж о ней тогда спрашивал, мой сладкий?

Он плюхнулся на протестующе скрипнувшее ложе и, сграбастав обалдевшего барда, потянулся к нему губами.

- Грызь менять? - Посмотрел на Лиридона зеленокожий, вытаскивая меч, который он избегал использовать против нежити, ибо она плохо рубилась. - ЭЭЭЭЙ! ВОЖДЯЯЯ! - Заорал он. - БАЗАР ЕСТЬ У ГРЫЗЯ! - Подтверждая свое имя он начал грызть щит.

Язык заплетался, голос отказывался служить-- отчасти от выпивки, отчасти от часа с лишнем постоянного пения...
-- Пойдём к кому-нибудь в комнату обсуждать или прямо тут? -- хрипло спросила она.