Голосование за ходы

Заебало... Все это - спать в бронике с утра до вечера. Автомат, стоящий у койки. Ходить по-парно даже чтоб посрать. Вы вообще пробовали так - напялить на себя все одежды, бушлат, а сверху - еще и броник? Это такая матрешка получается - руку не поднимешь. А если что-то на землю уронил - хрен ты нагнешься чтоб поднять. Запинывай куда подальше, летом, как растает снег, найдешь. Автомат этот... Уже каждую микроскопическую ямочку на цевье и прикладе знаешь - и, что сука характерно, - не в целях стрельбы. Вот нафиг его с собой таскать? С таким же успехом можно и ломы таскать - вес тот же. А так - куда не глянь, все ходят - одно плечо ниже другого почти на ладонь. Этот, как его - сколиоз. Вот что значит - "тянуть лямку". И ходить по двое... Кто вообще придумал эти квады? Покажите мне этого умника - я ему уебу по харе учебником по психологии. Четыре бритые рожи 24/7 рядом - тут хочется не "плечо подставить в трудную минуту", а завыть, да и вмазать прикладом по квадратной челюсти, и потом бежать куда глаза глядят - хоть под дюзы взлетающих ракет.

А еще этот запуск... Не то что не крашенные, ржавые кое-где транспорта. Эй, вы там, мы же умирать летим - за вас, за оставшихся на Земле. Где вообще нашли эти железки - они летать-то то умеют? Или "то, что село - то и взлетит?" Это же военная операция, мы ебанный флот вторжения - а на борту стертая наспех надпись "Собственность ОАО "Рога и копыта", после прогона вернуть в Мухосранск до 05.2023". И эти каморки - тут если кто-то пернет, то 50 человек разом нюхают, не дай бог мудак-повар сварит фасоль. А самое хуевое - все, это уже космос. Не сбежать, не отвертеться. Теперь путь только один - у тех, кто все-таки взлетел, у тех, кто доживет в своем уме до Марса - прямо на планету. Сквозь огонь планетарной защиты, сквозь истребители и перехватчики марсиан - падать в этих гробах вниз, сжимая автомат и вываливая в штаны остатки ужина. И сдохнуть на красной, как кровь, планете.

Ахо воин. И Ахо знает, что однажды будет битва, из которой Ахо не спасут ни сильные руки, ни острый ум, ни родовые татуировки, ни наговоры шаманов, ни даже благосклонность духов. Ахо знает, что у каждого воина будет такая битва, не важно, с кем или чем придется сражаться. Когда-нибудь и за тобой приплывает перламутровая лодка и увезет твой дух в Страну Великой Охоты. Чтобы ты не делал, как бы не сражался - твоя последняя битва всегда рядом, а возможно - и за следующим деревом. И ахо не будет убегать. Ахо воин, и его дух продолжит сражаться даже после его смерти, если Ахо не посрамит себя позором. И коли враг загнал Ахо в неудобное положение - Ахо крепче схватит свое копье и будет сражаться до последнего заката над морем.

Ахо упер копье древком в землю и приготовился отражать атаку врага, когда тот попрет грудью на Ахо.

Ахо не понравилось, что его оружие не причинило сильного вреда более слабому животному, но и не сильно удивило. Он знал, на что способен его бумеранг и сила его рук. А теперь Ахо знает, насколько крепки эти дикие порождения острова холодных ветров, а знание о враге - это сила, которую всегда стоит использовать при охоте или битве. Была в этом броске и еще одна цель - видя, как оружие отскакивает от врага, Ахо начинает злиться. А когда Ахо злится, в крови вскипают маленькие призраки предков, наполняя руки Ахо силой воинов прошлых племен Палаван. Тех, кто был одной крови с Ахо, и тех, сердце которых он съел.

Те Двое, в странных одеждах, схватили свои палки и вызвали гром небес на головы наступающих врагов. Ахо испугался - оказывает, они еще и шаманы! Их дубины изрыгали огонь и гром, и твари впереди вздрагивали, когда их тела окрашивались их собственной кровью. Ахо - сильный боец, но врагов много, а Те Двое - шаманы, т.ч. Ахо будет держаться поближе к тем, кто может призывать гнев духов на головы своих противников. Ахо с резким рывком вперед тыкает в грудь уже раненного врага, и затем прыжками отскакивает назад, к Тем Двум.

Ночь - это долго. Уже через час Патриарх знал каждый кусок рубероида на этой крыше. После смены постов и еще один час - каждую дырку в крыше складов напротив. Если кто-то вам скажет, что караул - это ведь просто, то плюньте тому в лицо. И ни ощущение опасности, ни важность занятия, ни недавнее происшествие со кладом ГСМ не умоляло той сильной тяги - ночной тяги к кровати.

Сначала свет от фонарей немного размылся, и Кирилл уже собирался протереть глаза, но рука почему-то не поднялась до уровня глаз. Затем белый свет залил все вокруг, съев остатки темноты, и откуда-то из-за периферии зрения выскочила маленькая цветная говорящая пони:

- Ой, Патриарх, а что ты тут делаешь? - спросила пони.
- Стою в карауле, - ответил Патриарх.
- А не тяжело? - спросила пони.
- Тяжело, но я ведь служу в армии! - ответил Патриарх.
- А если бы ты спал, что бы тебе сейчас снилось? - спросила пони?
- Наверно, дотка... - мечтательно ответил Патриарх и сладко подтянул ноги к груди, скатываясь калачиком в своей мягкой постельке на простынке с цветными корабликами...

Здесь, на островах холодных ветров, на которые духи неба спустили Ахо, слишком прохладно. Внутренний огонь духа не достаточно согревает тело, и Ахо придется принести жертву духам местных ветров, чтоб они смилостивились над посланником небесных духов и принесли на своих быстрых ногах тепло, согревающее кожу и душу.

А еще на островах холодных ветров Ахо встретил два воплощения злых духов, выглядящих как люди, но носящие странные тупоносые дубины и укутанные в ткани до самых пяток. Такие громкие при ходьбе, и такие не осторожные! А еще они говорят на языке демонов, а Ахо не будет их слушать. Ахо хочет сохранить свой дух чистым, не запятнав его присутствием зла. Ахо будет слушать духов островов холодных ветров, они точно знают, где здесь притаились злые духи. Такие, какие вселились вон в этих животных, заставляя их бросаться на Ахо и стараться его убить. Эти звери - хищники, а значит их мясо не вкусное и плохо пахнет, однако Ахо голоден. А еще их сердца можно принести в жертву духам!

Ахо кричит боевой клич своего племени и запускает в слабейшего из двоих врагов свой бумеранг, целясь прямо в голову. Слабого проще уничтожить, а один противник всегда проще, чем два.

Эта гонка начинала утомлять поляка. Бежать сломя голову по жарким джунглям, не имея точного направления движения, не зная даже, как долго сможет бежать по его следам преследовать - совсем не то, к чему привык Миежко. Да еще и плечо, надоедающее при каждом движении руки ноющей, надоедливой болью. Хотя стоит признать - умирать здесь было бы красиво, если Новак собирался бы это делать. Густые джунгли, яркие краски цветов и птиц, пробивающие сквозь игольчатые листья пальм лучи света, косо высвечивающие наполненный пыльцой воздух на пути движения поляка. Как софиты на съемочной площадке.

Через пару минут бега с непрекращающимся звуком щелчков за спиной ("да чтоб ты задохнулся собственной отдышкой, тварь еб*ая!") Новак со всего разгона вылетел на поляну, с которой, судя по внешнему виду, и раздавались выстрелы его двух... хм.. товарищей. Конечно товарищей! У них, бл*дь, пушки со стволом калибром с его, Миежко, палец! В условиях щелкающей сволочи за спиной с такими лучше дружить. Вот только... Когда в крови человека бурлит адреналин, его мозг успевает замечать и анализировать все подробности и детали сцены за кратчайшие мгновения, стоит лишь бегло взглянуть вокруг. А уж чего-чего, а вот адреналина в крови Новака было предостаточно. За ним ведь гнался маньяк с ножами!..

Кровь. Везде. Много крови. Капли, разбрызганные по всей поляне: на траве, на стволах деревьев, даже на свисающих до земли ветках и лианах. Окровавленное оружие. И... кишки? Мл*ть, да где же эти парни? Ведь они должны были быть здесь, стрелять во всяких нехороших парней и спасать его - Миежко - задницу от бегущего сзади ужаса! Поляк на автомате пробежал еще шаг вперед, после чего ударился головой о что-то мягкое...

- Ааааа! - крик ужаса пронесся по окружающим джунглям, вспугнув присевших на ветки птиц. В это не хотелось верить - никто не успеет за пару минут разделать человека, сняв с него всю кожу, как с коровы на скотобойне! Если только... у него нет на руках парочки острейших ножей... Ужасное осознание того, что через пару минут тут рядом останется висеть и он сам сковало на минуту дыхание поляка, а затем пробудило жуткое, до едкой боли внизу живота, желание выжить!

Миежко с рыком схватил окровавленный пулемет латиноса, рывком развернул ствол в сторону слышавшихся позади щелчков и, громко крича, вдавил спусковой крючок:

- Не дамся, суки, с потрохами съем! Ааа! Получай, тварь недоразвитая!

Хардвинг, рванувший вперед по улице, явно не рассчитал длину дома и вес своей брони, даже с усиленными мускулами, поэтому добежать до угла дома не успел. Поэтому боец завернул в ближайший проем между домами и, раскрив на ходу стволы, выскочил на группу не ожидавших его появления пехотинцев. У имперцев не было ни единого шанса - за пару секунд автопушка в руках Брауна выпустила в их сторону 18 разрывных пуль, взревев раненным зверем. На какое-то время мир вокруг Хардвинга затих, приглушенный демпферами звука, встроенными в шлем, оставив лишь дыхание Брауна, команды и информация от его отделения, да приглушенный вой от стволов оружия, синхронно отдаваший в руки и плечи бойца. Не готовых к таким встречам фусошников просто рвануло на части, превращая в кровавый фарш весь переулок.

Затем в запястье Хардвинга больно стукнула пуля, оставив заметную вмятину на броне.

- Снайпер на девять! - крикнул боец, а потом рядом шмякнулась, оставляя за собой след от движков, Элен. - И силовая броня там же!

Здраво рассудив, что Элен с аналогом мужской булавы (с женской булавой?) явно наделает больше всего делов прямо сейчас, Хардвинг перевел стволы на вражеский бронекостюм, всадив в него очередную очередь. Затем Браун сдернул с пояса дымовую шашку и, бросив её перед собой, сделал пару шагов назад, пройдя сквозь хлипкую стену и ввалившись спиной вперед в дом на север от своей позиции.

Когда Митчел добежал до дома, Хардвинг рассудил, что теперь его, в принципе, прикроют, и рванул к оставшимся членам отделения. На ходу проверил Дэвиса - далеко занесло парня, да еще и одного. А если эта колымага начнет залупаться, то тут быстрее будет сменить бункер, чем осколочно-фкгасным ковырять броню. Браун прижался спиной к стене и успел еще подумать, глядя на мусорный контейнер: "Митч всегда найдет самое приятно место, нах*й," - как тут заработало орудие брони. Эх, надо было её с самого начала дырявить, капрала не спрашиваю. Военному времени - военные законы. Да чтож тут теперь кулаками махать, да после драки. Тут еще и на колокольне два пидора нарисовались - прям клещи почти. И под пушку вылезать не хочется, и под пулеметчика тоже - не шибко. Хотя, есть идея...

Хардвинг протиснулся ближе ко входу, а затем с разворота вынес дверь ногой. Хлипкая (для обладателя "Бегемота" особенно) дверь слетела к чертям с петель, улетая куда-то вглубь забегаловки, разбивая стаканы на барной стойке, а Браун уже втащил за собой своё оружие и, прикрывшись как смог углом барной стойки, собирался дать очередь от души по тем двум, что торчали на опушке зеленки напротив, со всех 20 мм-ов. 20мм - это вам не шутки. Это палец можно в ствол засунуть. Ну, или не палец, если верить старичку Фрейду. Но нет - Хардвинг не из таких, у Хардвинга там все хорошо. А вот у тех, кто по ту сторону ствола окажется — у тех будет плохо. Хардвинг вжал спуск, напрягшись и ожидая ставшую уже привычной отдачу в плечи и ноги, но... Ничего не произошло. Ничего не понимая, Браун нажал на спусковой крючок еще раз, и вроде бы даже услышал, как это долбанная 30-ти килограммовая херня издалa характерное «щелк». Ну да. Аясэ Корпорэйшн, да? Узкоглазые мудаки!

Все вокруг словно шептало Миежко, что он оказался в долбанных джунглях. В смысле не как в зоопарке, а в самых что ни на есть настоящих. И это не придавало ни капли радости планам и идеям поляка. А вдруг это - южное полушарие? Тогда надо идти на юг, а не на север... Мозг упорно плавился в черепной коробке, подсовывая всякие ненужный в данной ситуации бред вместо чего-нибудь стоящего. Да и что тут говорить - ну какой из Новака охотник? Сидишь за деревом, смотришь по сторонам - как будто тебе что-то понятно в окружающих звуках дикой природы. В общем, пора бросать все это.

Миежко встал и выполз из своей засады, лишь для того, чтоб... Это еще кто? Кто бы это не был, Миеэжко не собирался миндальничать с ним. С поляка было достаточно за сегодня зуботычин и затрещин. К тому же парочка, один из которых отобрал его шапку, уходят прямо сейчас еще дальше. Новак попытался отпрыгнуть с дистанции удара, разряжая в упор свой револьвер в набегающего врага.

Этот негрила окончательно достал Миежко. Мало того, что сам по себе - мудак мудаком, так еще и руки распускает, и шляпу забрал! Не, это не какая-то там почетная шляпа, которая перешла от деда к отцу, а теперь дошла и очередь младшего Новака носить её. Но это, бл*, его шляпа, и она ему нравилась! Проблема оставалась лишь в том, что негр стоял над ним и держал в руках оружие, а пистолет поляка оставался лишь грузом подмышкой. А это значило, что пришло время для хитрости. Значит, пришло время не только выживать, но и убивать. Делать то, что Миежко - как он надеялся - умел.

Это ведь так просто - пара минут полежать, выжидая, словно тигр в засаде. Пускай это говнюк радуется, пускай думает, что победил. Он, Новак, сможет подождать еще немного, а потом размозжить парой свинцовых бочонков его волосатый наглый череп!

Африм не ожидал такого ответа от Алекто, и поэтому сначала с удивлением рассматривал цыганку, прежде чем смог продолжить говорить и вернуть разговор обратно с облачных замков на грешную землю.

- Не слушайте ее, сер Бэйнтс, она молода и наивна, её видение мира еще будет сломано в дальнейшем, никуда от этого не деться. - затем Африм повернул голову к Алекто: - Милочка, мы должны её убить, потому что этот человек знает, как это сделать, а вот как ее приручить - нет. Все просто. Нам нужно, чтоб её не стало, а единственный доступный нам способ - убийство. Простая арифметика.

- Итак, сэр, вы говорили, что знаете, как её уничтожить. Мы, - Африм сделал акцент на слове "мы" и бросил взгляд на Алекто, - вас внимательно слушаем.

Однако для доставшего ремонтный набор паренька дела как-то сходу не заладились. Видимо, он как-то пропустил мимо ушей, что речь идет не о знакомом ему пистолете-пулемете или дробовике, и даже не о известной каждому ребенку 55-ке, а вообще-то о пулемете. Однако отступать было уже поздно - гордость фольксдойче сыграла своё, да и позориться в первый же час по прибытию в действующее боевое подразделение Зигфриду явно не хотелось. Да еще и вопрос о наличии чистого и ровного стола оказался не самым тривиальным - уж что что, а разносить в клочки Империя умела выше всяких похвал, так что найти целым получилось лишь какой-то замызганный стол. Так что об идеальных условиях - как на учебке - пришлось забыть. Строго по учебнику, отстегнув магазин, проверив патрон в стволе и поставив оружие на предохранитель, Монгерштерн принялся за работу. После пары напряженных минут работы парень собрал систему обратно, закрутил покрепче, и подключил к своему шлему. Мир вокруг вспыхнул услужливыми данными об обстановке, заодно сообщая Зигфриду, что на ремонт пушку ему предложил отдать солдат по фамилии Мркович, а местного снайпера зовут Холлифйилд. Ну, и о других членах шварма за компанию, конечно. А вот чего не показал шлем - так это визуальной точки целеуказания, идущей с нашлемного прицела. Покрутив в руках собранный - он был в этом уверен - правильно пулемет, Моонгерштерн сделал вид, что все так и было задумано и принялся заново разбирать и проверять прицельный блок. Время уже начало поджимать, и парень стал работать более агрессивно.

- Куда я хочу? Наверное, на север, - спокойно, и даже буднично ответил Андрей. – Норвегия, может быть. Зеленые холмы, сбегающие к черным скалам, что впиваются острыми когтями в холодно синее море. Небольшой дом из стекла и бетона, и обязательно с большими окнами вкруг, чтоб можно было ходить по дому и смотреть во все стороны света. А солнце, с самого утра и до заката, всегда бы заливало своим светом пол, бросая тысячи солнечных зайчиков в глаза наших детей. Да, однозначно север. И выкинуть из конструкции вся массивные камни! Чтоб осталась лишь свобода и пустота. И мы.
Так и раньше бывало, что на художника накатывала головная боль во время творения. Порой, он сам не понимал, как оказался в том или ином месте, так неожиданно и резко спадала боль, отпуская виски из раскаленных тисков. Врачи лишь разводили руками – мигрень. Стрессы и плохая экология. Но так было не всегда – довольно часто получалось просто рисовать, оставаясь в полном сознании и не испытывая ненужного дискомфорта. Теперь же… Даже вид его незаконченной работы вызывал желание рисовать, и именно оно давило в мозгу, пульсируя в лобных долях. Болело так, что кровь бога казалась свой собственной, неприятно перекатываясь во рту, щипая десны. Поморщившись, Орлов оставил бокал на одном из столиков – сейчас ему совсем не хотелось алкоголя.

По дороге к мадмуазель Клобер, поманившей их, Андрею снова померещилась визуальная картинка, вспыхнувшая над головой женщины, как и в самом начале приема – у входа, над дворецким. Раньше Орлов за собой глюков не замечал, что заставило парня волноваться еще сильнее. Внутри боролось два противоположных чувства – желание убежать отсюда как можно быстрее, и желание найти кисти, масло и сесть рисовать прямо тут, посреди зала. И Андрею очень хотелось, чтоб в конце концов победило все-таки первое.

- Добрый вечер, мадмуазель Клобер. – Андрей легонько наклонил голову, - Приятно познакомиться, месье де Гро. И вам тоже приятного вечера. – с улыбкой закончил здороваться Орлов, пожав руку своему соотечественнику.

- В этой картине… - художник еще раз бросил взгляд на свое творение и, потерев болящий лоб, продолжил, – как и любых других моих работах, я стараюсь показать человечеству существование незнакомого для них мира. Открыть им глаза на то, что люди считают несуществующим, вымышленным, не принимаемым ни современной наукой, ни религией. Я говорю об этом через свои полотна со всей возможной верой, что у меня есть. Верой, знанием, может быть – сумасшествием, это уж как вы это назовете. И эта работа, - Орлов отпустил руку Гюнель и подошел ближе к картине, расставив руки в стороны, - лишь отображение детской пугалки от родителей: «Не говори с незнакомцами». Они не подозревают даже, насколько правы в этой старой истине.

Как быстро привыкаешь к хорошему! Еще пару день назад ты ходил в одних трусах и грязной майке по почти голой квартире, чесал ногтями немытое тело и расчесывал волосы пятерней, а уже сейчас. Костюм сидел, как литой, и казалось, что бликов ткани достаточно для создания светового шоу небольшого концерта. Новенькие лакированные туфли поскрипывали по чистому мытому полу на каждый шаг, совершаемый Орловым. Осанка выпрямилась, грудь выпятилась колесом, свежевыбритый подбородок волево уставился вперед. Даже какая-то аристократичность появилась во взгляде, а уж когда им открыли дверь длиннющего лимузина, проявилось это спонтанное желание смотреть на всех вокруг, как на говно. Что Андрей и сделал. Властным, медленным жестом переложив сложенный в трость зонтик из одной руки в другую, Орлов помог своей даме сесть в машину, затем окинул следящий за ними холл гостиницы надменным взглядом из-под прищуренных ресниц, и сел сам. Вот она - жизнь, которой он достоин! Небольшая поправка - был бы достоин, если бы рисовал свои картины сам.

Гюнель стойко пыталась не засмеяться на людях, видя поведение своего парня на людях, и лишь внутри машины звонко рассмеялась и стукнула Андрея кулаком в живот.

- Я и не знала, что ты у нас такая деловая колбаса!
- Ведь вы этого достойны!? - вспомнил Орлов строчку из надоедливой рекламы.

В общем, Андрей сидела на кожаных креслах гигантской машины, везущей его по улицам старика-Парижа, и его обнимала любимая девушка - он позволил себе откинуться на спинку и закрыть глаза, наслаждаясь спокойствием момента.

Открылось окно и шофер задал свой вопрос. Андрей напряг память, вспоминая его имя, и ответил:

- Поль, мы только прилетели - так что потратили день на подготовку к выставке, решение вопроса по размещению картин, и вот совсем недавно добрались до номера. Т.ч. насчет скучать - точно нет. А прошел день - в работе. Уж лучше я хорошо покажу себя на этой выставке, и потом отдохну после нее, чем сейчас заняться развлечениями и сделать что-то не так по части работы. А ты как?

Не привык Африм к такому обращению, причем - совсем. Да, ему рассказывала одна женщина с деревни, у которой дочка ушла работать к вельможе в замок о большущих сводах, уходящих расписной мозаикой под потолки. О колоннах, подпирающих все это великолепие, идеально вырезанных из цельного камня. О громком эхе, гуляющем между балюстрадами веранд, стоит лишь стукнуть каблуками по начищенному до блеска мраморному полу. И о грязных кухнях, на которых мальчики на побегушках бьют камнями гигантских крыс, повара оперативно срезают гниль с привезенного для гостей мяса, дворцовый камердинер подмешивает яд в стакан, что через минуту понесет наверх, в покои господина, лакей в сияющих ливреях, и об отхожих ямах, куда скидывают своих новорожденных детей обрюхаченные вельможей горничные. Но это все было - там. Где город, где дым труб и смрад костров. Где каменные мостовые и высоченные стены, вздымающиеся выше птичьих гнезд. Когда к подобным местам подходила дивизия Африма, обычно от дворцов оставались лишь остовы стен, в которых приходилось сворачиваться в немыслимый клубок, лишь бы сберечь свое тело от свиста пуль и стрел. От картин и статуй - горящие обрывки на стенах и обломки посреди пустынных дворов, заполненных трупами враждующих армий. А от вельмож... Кто ж их знает? Трупы - все на одно лицо, а никого живого, чтоб был выше него по положению, стрелок за время своего отступления так и не встретил.

Африм все время боялся что-то разбить, куда-нибудь не туда наступить, на что-нибудь не то нажать. Прожечь скатерть или простыни. Почесать яйца в присутствии дам. И много чего еще. Так что было здесь ему ну очень неудобно. Словно пони, зашедшее в стойбище к породистым коням. Вроде бы тоже лошади, а нет же... Однако, одно было бесспорно - спать чистым и на мягких простынях Африм понравилось, и еще как!

Утро принесло стрелку откровение о том, что оно еще бывает - таким вот. Светлым. С ярким солнцем. Без криков раненных и скрипа обозных телег. Без побудки по крику командира или от приближающегося шума боя. А вот таким - просто утро, которое на самом деле уже обед. И с птицей, что села на перила балкона и, склонив голову, с интересом разглядывала жильца сей барской комнаты. Африм оделся в свою отчищенную и отглаженную одежду, задержался на пол-часа, самостоятельно приведя в порядок свое оружие, и с отличным настроением, подтянутый, посвежевший и бодрый вышел к месту завтрака, дорогу к которому ему показала услужливая молодая служанка.

- Доброго дня вам, уважаемый Арсений Джу, а также всем остальным собравшимся. - поприветствовал всех Африм и широко улыбнулся. По нему было видно, что солдат в отличном настроении - ибо его улыбку с самой их встречи еще никто не видел. Решив, что разговаривать будут в основном высокородные с высокородными, да может еще те, у кого язык подвешен получше, Африм занялся любимым делом любого человека - а именно, едой.

Да, нашел кого спрашивать. Странно это как-то получается - вроде купцы всю жизнь сами таможней пользовались, а вот не знали, что в закрытую можно прийти. А вот Проводник - знал. И провел. Значит, Проводнику верить надо больше, и он говорил, что Седонна будет лишь следующим шагом через таможню. А вот купцы - уверяют обратное. Видимо, и в самом деле без таможенника не обойтись - может, хоть таинственные так_часто_мрущие маги знают, что на самом деле эти ворота из себя представляют.

Зубы. Как у Проводника. Такие же. Смотрит Африм внимательно на этого Джу, и думает - а может, тот же колдун? Пытается сходства обнаружить, даже если над внешностью магией поработали.

А вот предложение Африму понравилось. Чего уж там - и так все понятно. Большое начальство желает знать, что за непотребства на его земле происходят. Не первый, да и не последний раз на ковер вызывают. А здесь же - еще и ласково, и с удобствами. А различного начальства на своем веку Африм повидал достаточно - и самодуров, и своих_в_доску, и даже более-менее адекватных. Все одно - кому задницу лизать. Гнить в окопах потом все равно придется ему - из простого люда.

Вынул изо рта трубку:
- Не кипятись, рыцарь. Успеешь еще себе врагов нажить. Сходим, поговорим - глядишь, и выйдет чего путного. За разговоры денег не берут, разве что если не гадалки, - и покосился на Цыганку рядом. Повернулся к Арсению: - Любо мне ваше предложение. Лично я - согласен. Только вот о последнем - поподробнее. Как это сведете с Годвиной? Есть верные способы?

Есть - так есть, пить - так пить. Не отказываться же от угощения - не поймут, а они тут - в меньшинстве. Эк, надо же - вроде бы и знакомы меньше пары часов, а уже есть свои и те, чужие, которые другие. И хотя еда - вкусна, а вино - терпко, а все неймётся Африму, все подвох ожидает: сидит, ест, пьет, а пистолет все одно рукояткой вперед из под плаща выглядывает. Да, не положишь всю тысячу, здесь собравшуюся, случись чего. Но и отдаваться просто так стрелок не собирался. Да. отравить могут. Но зачем им? Скорее уж скажут сами чего не то, что здесь за кровную обиду сходит, али посмотрят не так на женок здешних - вот тогда и начнется потеха, местные против приезжих.

Сидел Африм, слушал собравшихся, изредка старые шрамы на лице поглаживая, да трубку свою покуривал. Вот оно значит как получается - все остальные миры через неких таможенников путешествуют. Эх, не пыльная, наверно, у них работенка - и нужны всем, и платят достойно, и без них - как без рук. И на все миры - одинаковые, никто бузить не смеет против. Хорошо устроились, пройдохи.

- А на Седонну мы отсюда попадем? И что то будет за мир - нам просто именно на него советовали проследовать. - Затянулся Африм, и еще вопрос задал, - а заранее знать, откуда появится таможенник, возможно? Мы бы встретили его да проводили, чтоб в целости и сохранности добрался. Проще ведь некуда - глаза ему завязать, чтоб ни на кого не смог посмотреть, и всех проблем - прямо до дверей доведём.

Переход был... ну, каким еще вы можете себе представить колдовской переход? Странным он был. Не правильным. Когда даже себя не ощущаешь тем, кем ты являешься. Словно объелся грибов бабки Шойцы, что жила на окраине деревни. У неё из трубы еще часто валил такой странный, зеленый дымок. Интересно, смогла ли старая ведьма пережить приход солдат Блейка, или сгинула вместе со своей избушкой в горниле войны? Так о чем это я. Вот и здесь - вроде бы и ногами перебираешь, вроде бы и не падаешь, а все равно чувства перемещения нет. Как будто повис в киселе каком-то, только разве что сухой. Да еще и голоса эти, с разных сторон раздающиеся, и запрет на посмотреть вокруг, поговорить, руки расцепить... Раньше Африм как-то не шибко с магией сталкивался лично, а вот теперь был уверен - не нравится ему это дело, не его. Не прет.

Через какое-то время мир обрел очертания реальности, и вереница людей втянула Африма во вполне реальное помещение, хотя и темное, как сама жизнь; и глухое, как предсмертный вскрик часового, которому перерезают горло, зажимая рот ладонью. У темноты были и свои плюсы, и свои минусы. Плюс - их самих не видно. Хотя, судя по двери и цыганке, слышно уж точно должно было. Минусы - и сам ты не видишь ничерта. Как вошедший последним, Африм тихо прикрыл за собой дверь, и застыл прямо там, где стоял. Медленно присел на колено и поднял винтовку к плечу. Чтож, если полезет кто - так хоть 1 заряд в пузо выпустить точно успеешь.

А, вот и свет! Ну, хотя бы стало понятно, где они, и то, что убивать их пока никто не собирается. Не соврал Проводник уже хотя бы в этом. Странное помещение. Большущие двери (не хотел бы я сталкиваться с теми, кто в них проходит, пригнувшись), да еще и кирпичами с обратной стороны заложены. Как будто в склепе находишься, из которого наружные ребята выпускать не хотят кого-то. Или что-то. А т.к. сейчас внутри оказалась их милая разношерстная компания, то шансы на приятную ванну и вкусную еду по выползанию из этой норы как-то стремительно тают. Лично он, Африм, увидев вылезающих из замурованного склепа незнакомых людей, сначала бы пальнул - так, для профилактики - а потом уже разбирался, кто это и откуда. Однако сидением на одном месте дело точно не решить, и стрелок встал с колена, перехватил винтовку и предложил:

- Пошли все вместе по одной стороне. И не потеряемся, и - не заблудимся. - Отряхнул полы плаща и пошел следом за Рыжей, проверяя прикладом те двери, что она открывает, на прочность каменной кладки.

Дом там, где душа остаться хочет? А если душа уже ничего не хочет? Если осталось лишь тело - со своими рефлексами и желаниями, которые так просты и одинаковы у каждого? Что, если душа уже давно утоптана солдатскими сапогами, заколота острыми мечами и задохнулась в копоти и дыме сражений? Душа? А где она, ваша душа? В чем её искать, в чем мерить? Когда лежишь в окопе и смотришь сквозь прицел винтовки на приближающуюся волну врагов - о чем ты думаешь? О высоком? О душе? О том, как попасть в рай? Да как бы не так! О себе ты думаешь, о своей шкуре. О том, как бы выжить, и ничего нужно из частей тела не потерять. А душа... видимо, о ней начинают думать те, у кого есть все, что надо для тела. А значит, и душе будет хорошо как раз там, где есть вода, еда, и приличный угол для ночлега... Бросил Африм усталый взгляд на жизнерадостную девушку, да промолчал. Все равно седовласый уже все, что надо было, сказал.

Выслушал охотник Проводника, стараясь запомнить его речь - все-таки дело предстояло для Африма новое, неизведанное. Цена? Оплачена. Ждем еще одного? Чтож, хорошо - как раз поесть успеет. Дальше - Седонна? Запомнить название. Потом - спросить на таможне. Понял и запомнил. И да - ходить в четыре рыла, тоже не бог весть какое сложное правило для запоминания. Белые всадники? Не, не видел, лишь слышал краем уха, как байку. Посмотрел на Проводника - все, замолчал тот, закончил свой рассказ. Окей, тогда продолжаем чистить и перебирать винтовку. Чтоб потом твое оружие вот также сапогом не выбивали из скорченных омертвевших рук.

За окном шумел город: проносились машины, шурша шинами по старой дороге, стаи воронья кружили над скотобойней, наполняя мир своими противными криками, по залитым дождем тротуарам пешеходы спешили к себе домой, прижимая локтем свежий номер вечерней газеты, купленный на углу у мальчонки-газетчика. Сияющий свежей краской Форд , омытый потоками воды, медленно выполз из ворот «Игорного дома Гаррета», звякнув установленными в багажнике ящиками с нелегальным алкоголем. Сидящий внутри гангстер что-то гневно процедил сквозь зубы водителю, и нервно погладил рукоять своего томми-гана. Я продолжал видеть перед собой его лицо, пока фокус не ушел из салона, медленно переползая на встречную полосу дороги. Снова, и снова, и снова… Под конец изображение дернулось циклично еще раз 100, постоянно наращивая скорость, и меня выкинуло в «Рабочую область», вывесив большой баннер ошибки в коде приложения. Я устало потер глаза… Не надо было ставить тот софт - снов начинают падать «живые обои». Вместо окна стала видна старая стена жилого блока, отделяющая меня от внешнего мира, в котором с небес падает разъедающая кожу кислота, а бедняки толпой выпрашивают еду на засранных ковриках на каждом углу. Но не каждый бедняк из тех, кто хватает вас за штанину, так безобиден, как вам может показаться…

Модуль анализа действительности закончил прогонять новостные сводки из сети по указанному алгоритму поиска и прямо сейчас упорно предлагал нагрузить мой напичканный кремнием мозг по самые помидоры свежей информацией. Чтож, для этого я и использую эту хрень... Для того, чтоб находить следы иных. Тех. Которых. Неких. Называйте их как хотите. Я – не придумал ничего лучше, чем Иные. И я не слышал, чтоб кто-нибудь еще называл бы их хоть как-то. Чтоб кто-нибудь вообще слышал о них. Похоже на бред сумасшедшего, да? «Мы не одни, среди нас жестокие убийца, мы должны их остановить!» Да первый же коп, если ты сможешь найти хоть одного на улицах Лоутауна, просто отправит тебя пинком под зад в ближайшую помойку с предложением выкинуть на свалку твои импланты. Хотя нет – скорее просто пройдет мимо – ведь кого сейчас удивишь очередным безумцем или пророком, кричащем о конце света. Есть лишь одна загвоздка – я-то абсолютно здоров. И я знаю, что один их них сейчас там, снизу – смотрит на вас щенячьими глазами, делая вид, что рад каждому кредиту, что вы скинете со своей карты на его счет, голографией висящий перед его протянутой рукой. Но он не просто смотрит на вас. Он выбирает. И, когда его удовлетворит ваш внешний вид – он вас запомнит. По запаху. Или еще по какому-нибудь признаку. Я – не биолог, я понятия не имею, по какому. А ночью он выйдет на улицу и, найдя вас, убьет. А знаете, кто может ему помешать? Вот это хилый парень, загибающийся сейчас на полу своей ячейки от переизбытка информации, напрямую поданной в его кибернетизированный мозг. Но к вечеру информационный шок должен пройти, и по найденным крупицам информации я, обтерев блевотину с лица, отправлюсь на охоту, прямо в его логово. Быстрый взгляд в угол ячейки – верный ствол все также стоял там, ожидая своего часа. О да, я пойду охотиться на охотника.

Утро под землей... Нет, не такое, как на поверхности. Когда лучи солнца радостно проникают сквозь лёгкий тюль, слегка колыхаемый свежим ветерком, а за окном слышно щебетание ранних пташек и, где-то на далеком звуковом фоне, шум просыпающегося индустриального города. Или такие, когда открываешь глаза в полумраке и лежишь дальше в своей теплой, удобной, мягкой кровати, слушая звук барабанящего по карнизу дождя, чьи капли, разбиваясь, брызгами влетают в приоткрытое окно, смачивая подоконник и кусочек пола, прямо между шкафом и кофейным столиком. Утро под землей - это состояние часов. И ничего больше. Ты ложишься спать, потому что так показали стрелки твоих часов. Тебя будят утром, потому что те же самые часы показали начало рабочей смены. Что случиться, если у всех одновременно откажут тикать их хронометры жизни? Наверно, тогда и наступит та самая арктическая ночь, с утром лишь через 6 месяцев. Утро под землей - это гудок на заводской территории, дающий сигнал к началу нового дня. Это вздох машин жизнеобеспечения, начинающих новый цикл, который закончится через 16 часов точно таким же, усталым, грустным вздохом. Утро под землей - это мрачные, не выспавшиеся лица встречных, отправляющихся на свои ежедневныо-однообразные дела, сопровождаемые капелью из плохо подогнанных водопроводных труб. Это - то самое утро, от которого бежал Александер, когда еще им не был. Welcome home, sir!

Райтс проснулся. Встряхнул платок от пыли, также встряхнул свою одежду. Начал одеваться, старательно не смотря в окно. Однако любопытство все-таки победило, и, перед тем, как идти умываться, Александер все таки взглянул в окно на то место, где вчера оставили труп крысолюда.

Бум! И стало тихо. Ну, вернее, не совсем - из-за стены послышались людские голоса, и - вроде бы - это были его люди, братья-инспекторы и добрый-добрый доктор. А значит, можно больше не прятаться. Вздохнуть полной грудью, оправить одежду, привести в порядок голос, прокашлявшись и тихонько проговорив пару слов в слух, чтоб убедиться, что он больше не дрожит, а затем открыть окно рывком и высунуться наружу, с интересом разглядывая происходящее и потирая заспанные глаза с видом человека, которого только что разбудили:

- Господа, не соблаговолите сказать, что тут произошло? Меня разбудили чьи-то выстрелы. У нас начались проблемы уже с первого дня инспекции?

Религия Спасения

Говорят, она пошла еще с тех времен, когда из-за массового кровосмешения, вызванного переселением народов первой Империй, появились люди. Именно среди них родился ребенок, который не боялся синевы. Презираемый чистыми расами как полукровка, слабый и никчемный, этот ребенок упорно продолжал жить несмотря на то, что родители оставили его умирать с голоду. Видя удивительную живучесть чада, родители предприняли попытку выкинуть плод в окружающую остров синюху, однако ребенок воспарил на облаках синевы, словно неведомая сила поддерживала его над землей, и не давала синеве вытягивать из плода силы. И прозрели тогда родители, что ребенок их ниспослан им высшими силами. Тогда люди еще не знали, кто сотворил их мир, и лишь религия доминирующей власти была у них на слуху - вера в Аэль и Морока. Однако ребенок рос не по дням, а по часам, и вскоре уже смог говорить и ходить самостоятельно. Именно тогда он поведал своим родителям, что он - посланник бога, который един. Который не обладает персонификацией - он просто есть. Он - вокруг. Синева - это его внешности. Мысли о нем - это его дух. И стали тогда родители чада его первыми последователями.

Прознав о человеческом ребенке, который не боится синевы, пришли за ним солдаты эльфов. Но сказал тогда Пророк своим родителям: "Не бойтесь и отпустите меня с солдатами, и тогда я вернусь к вам на седьмую ночь." Боялись отпускать Пророка родители, однако не стали перечить. И он ушел, чтоб предстать перед эльфийским правителем острова. И вошел Пророк в величественные залы, взглянул прямо в глаза эльфу и молвил: "Я - Пророк бога, который един, и синева - тело его, и не быть тебе больше угнетателем людей!". После этих слов облако густой синевы внезапно накрыло замок и близлежащие земли, а через семь дней вышел из облака Пророк, пришел к своим родителям, и молвил: "Свободны вы отныне, и едины в силе своей расы. Я принял за вас гнев войны и силу убийства, чтоб вы могли никогда более не творить зла своими руками." Закончил говорить Пророк, и ушел с края острова - прямо в синеву. Это стал первый людской остров.

Однако записи с тех пор сильно менялись, терялись, переписывались и передавались из уст в уста. Основные положения:
Пророк унес с собой войну, чтоб люди (и другие расы) могли жить в мире между собой.
Синева - это бог, и душа умершего человека отлетает в синеву, чтоб стать ею.
Чем хуже жил человек, тем более синей, опасной будет его душа. И лишь тот, кто был мирным человеком, быстро превратится в белое облако, испариться и сможет обрести свое перерождение.

Символ - синий круг (символическое изображение облака синюхи ,что окутал замок эльфов, и вообще синих облаков, которые есть бог).

"Не слушать. Просто не слушать. Это ведь так легко - закрыть глаза и заснуть"... Шкряб! "Это кажется. Может, там, снизу, растет какой-нибудь куст и сквозняк из туннелей раскачивает его, заставляя тереться жесткими ветками о краешек оконного стекла. Всего лишь ветки.." Шкряб! "Черт! Не вставать. Не открывать окно. Если оно там - то пусть там и остается. Сдашься, откроешь окно - тут-то и тебе и конец. А здесь, за закрытыми дверями и окнами, ты в безопасности..." Шкряб! "Лежать! И не выходить посмотреть... Есть два варианта - это либо ветки, и тогда можно будет успокоиться и проспать до утра, либо - не ветки, и тогда лучше бы вообще не выходить. А из вариантов "бессонная ночь" и "смерть" я предпочту выбрать..." Шкряб! "Жизнь! Любо ценой - жизнь. А утром уже проверим, что там и как. А сейчас... Блин, ну какой к черту спать.." Шкряб! "Где этот чертов рассвет! Господи, почему я не остался наверху, ну почему?" Шкряб... Шкряб... Шкряб...

Дмитрий просто молчал. Стоял, смотрел на девушку своей мечты, вырывающуюся из его объятий, в ужасной скованности не в силах развести руки самостоятельно. Как же глупо все это было! Как... неправильно. Не по-настоящему. Так ведь не бывает! Вот есть она, есть он - и им хорошо вместе. Не надо говорить слова - все и так понятно без них. Не надо что-то изображать - достаточно быть собой. Она - теплая, веселая, отзывчивая. Он - добрый, смелый, надежный. Это как родственные души, как те браки, что заключают на небесах. Во всяком случае, так было то текущего момента.

Что она там сейчас говорит? Дмитрий видел лишь шевеление её губ, с трудом улавливая суть отказывающими слушать ушами. Не нужен? Как это не нужен? Ведь он же - нет, не лучший на свете, но - точно лучший для нее. Он ведь её не просто любит. Он ведь - её половинка, а она - его. Если их разделить, то не получится два человека, получиться лишь два обломка, две смятые куклы. Лишь вместе они - живые, любящие души. Придумал? О нет, именно он видит её такой, какая она есть - со всеми недостатками и заскоками. Но принимает и прощает, не через силу, не потому, что хочет залезть под юбку. А потому, что другая ему и не нужна. Идеал - это не когда все хорошо, это когда не надо больше. Таких девушек не придумывают. Их лишь находят, и с первого взгляда понимают, что другого выбора просто не может быть. Ни потом, ни в другом месте. Никогда и нигде на всем земном шарике, с зарождения жизни и до перехода планеты в космический газ от взрыва умирающей звезды. Говорят, что каждому человеку на Земле где-то ходит его половинка, надо лишь её найти. И Дмитрий нашел. А теперь - надо не потерять. И вот с этим были проблемы....

Секс? Какой еще секс? После того, как тебя отвергли, накричав в лицо все, что о твоих чувствах, о твоем открытом сердце думают? Сама мысль об этом становилась противной, словно заплесневелый кисель, гниющей массой проползающий по пищеводу. Ему ведь не это в первую очередь от неё надо. Он ведь не о сексуальном влечении. Не о плотских свинячих утехах, о которых думали все её предыдущие ухажеры. Ему нужна она - каждый её вздох, взмах ресниц и брошенный озорной взгляд. Её улыбка и прикосновение рук. Её мысли и желания. А также и грусть, жадность или злость. Ему нужна она - как человек, а не как кукла для сексуальных удовольствий.

Кажется, музыка кончилась, и плавно, незаметно, не давая расслабиться танцорам, перетекла в следующую композицию. Дмитрий опомнился, стоя посреди зала с поднятыми руками, до сих пор сжимающими теплый от её тела воздух. Кожу неприятно покалывало непонятно откуда взявшимся статическим электричеством. Во рту стоял комок, который упорно не хотел проталкиваться в глотку, сколько не сглатывай. Дмитрий понимал, что еще немного, и он заплачет, сам того не желая. Нет, не от жалости к себе. А от непонимания. За что?! Почему так?! И как же сделать иначе!?

Дмитрий, шатаясь, отошел к столу и, присев, положил согнутые в локтях руки на стол, а голову опустил на них. Ему было плохо - так, словно изнутри него только что вырвали что-то. Нет, не сердце - оно продолжало биться, упорно отстукивая свой ритм, не желая останавливаться - как бы того не хотел сейчас Дмитрий. Вырвали саму душу. А если быть точнее, то - вырвала. Глотнул из своего стакана. Вкуса - не почувствовал. Выпил остальное залпом. Встал и отправился к выходу - оставалось еще одно незаконченное на сегодня дело. Нашел Елену. Прохрипел: "Пошли. Отвезу домой." Он ведь все-таки ей это обещал...

А этот Михаэль не глуп, что странно для баронского отпрыска. Тимуран даже удивился, взглянув на своего спутника, высоко подняв бровь. Чтож, с одой стороны это даже хорошо - повышает шансы на успех всего мероприятия, что мне может не радовать. С другой... Эти мысли Тумаран решил оставить при себе.

- Ты прав, чертяка. Только свяжем его потом, чтоб успеть свалить далече, пока он развязываться будет. И - это - мож его подлатать немного, а то я в нем дырку сделал, а нам еще через город идти, внимание не привлекая.

Затем Тимуран заговорил громко, обращаясь к забияке:

- Ты! Щаз попрешься с нами, и чтоб не пискнул! Вякнешь - за*башу в кашу, не побоюсь грех взять на душу, понял?

Да уж, наличие неприспособленного к уличной жизни аристократа на своей шее явно не способствует быстрому и скрытному перемещению по городу, это Тимуран понял ужа давно. Однако вот этот вошедший в переулок парнишка был вообще уж не к месту. Что он тут забыл? Не видит что-ли - заняты мы, дела у нас тут важные. Вообще - переодеваются два пацана, че уставился? Не бабы чай, чтоб за нашим нижним бельем подглядывать. Незнакомец прошел вперед, и начал нести какую-то нелепицу. Это - вот это - что, то самое новое и великое, что лучше старого, церковного и аристократического? Да ну на....

Однако парнишка явно не собирался делать что-то по-людски. Закричал, напал, ударил наследника земель.... Эх, зря ты так с Михаэлем, парень, зря. Мы ведь трон вернем - и ты даже не представляешь, что с тобой сделают в подвалах замка пара мускулистых палачей, ой не представляешь. А за то, что ты нам помешал делать - молча, спокойно и тайно - наши дела, ты сейчас и умрешь.

Тимуран не говорил. Не спорил. И пока незнакомец бил Михаэля, в руке у вору уже был кинжал, прикрытый снятой одеждой от глаз задиры. Пока тот пытался бравадиться и оскорблять (причем так неумело!), Тимуран просто выкинул вперед руку, метнув верный, сбалансированный на полет кинжал в ногу этому простачку. Нет, не убить. Этого нам не надо. Просто сделать так, чтоб не мешался более, как приставучая муха навозная.

Взгляд. Александр почувствовал его на себе, как чувствуют прикосновение любимой девушки к руке. Как ведро холодной воды по утрам. Как удар по голове тяжелым мешком с цементом, который придавливает к земле и больше не дает подняться. Почему-то Симонов был уверен, что смотрят на него именно сверху, с черных небес этого странного загробного мира, и поэтому все время, пока в голове звучали слова Бэл-Хексы, Саша словно не мог поднять глаза с земли. Просто стоял и смотрел на грязный камень мостовой под ногами собравшихся уродцев. Он-то слышит эти слова, а они - нет. Он - знает, что у него получилось. Получилось призвать того, кого, судя по ощущениям, звать все-таки не стоило. А, вот уже и этот сброд понял, что происходит. Ха, одно можно сказать точно - призыв расступиться все-таки подействовал. Да ещё как - ломанулись, топча друг-друга, даже на стену пытаются залезть. Стадо, опустившееся и ничтожное.

Что ж, Бэл-Хекса права (ну, или прав, тут уж не поймешь) - оно меня услышало, да еще и увидело. Сейчас уже поздно сожалеть о содеянном - к тому же, на взгляд врача, умереть от острых лезвий будет менее мучительно, чем быть растерзанным толпой и съеденным. Кажется, в этот раз я стал причиной бедствий этих людей, ни в чем, собственно, не виноватых, особенно - передо мной. Им просто не повезло оказаться с таким глупцом, как ты, Симонов, в одном вагоне. А это значит, что именно тебе придется делать все, чтоб спасти их. Или дать время - время убежать.

Александр крикнул назад, своим:

- Никогда не делайте то, что только что сделал я! Бегите сейчас же! - а сам встал перед Бет, расставив руки и закрыв её своим телом.

- Если у них тут ногтево-когтевая дифференциация, то мы явно в проигрыше, - попытался мрачно пошутить Александр, вспоминаю Жреца из мясовоза. У того были длинные когти. У
этого - поменьше. Но у всех - когти. Оружие. Оружие, чтоб выжить. Выжить здесь, на этих мрачных улицах черного гранита, булыжника и такого же черного неба. А что у них? У них есть.. А да, на шее все так же болтался ставший уже, видимо, не нужным, фонендоскоп. Снял его Симонов с шеи и положил в карман халата. Встал и небрежно толкнул носком кроссовка ноги трупа:

- Не хорошо получается, да. Мы ж вроде как первые начали - вон, одного из местных придавили.... - Саша только сейчас поднял глаза вверх, на дом и рухнувший вагон... Из которого выползала окровавленная девушка. Вот только увечий нам сейчас не хватало! А ведь там, внутрь, еще двое полезли... Быстро подбежал к девушке, удерживаемой здоровяком, на ходу отрывая полу от халата.

- Сейчас, сейчас, все будет хорошо... Что с вами там случилось-то? - спросил Александр, пытаясь перевязать щеку девушке, но уже по ранам понимая, что по её щеке прошли, скорее всего, когтями... Обернулся в сторону разрушенного дома: - Эй, там опасно! Давайте, наш "большой брат" явно прав - надо уходить отсюда! Для начала хотя бы на открытую местность, а там уже разберемся!

Окинул взглядом улицы... Задержался взглядом на оставшейся в одиночестве статуи. Прости, чудное существо, что товарку твою подкосили, но так оно надо, видимо, было, ты ж понимаешь. И не делай такую морду - местных ты явно не пугаешь, а пришлых здесь, видимо, бывает не часто. А может... Гаргульи, в самом же деле!

- Отходим туда! - махнул рукой на дорогу, проход в которую когда-то, до эпичного падения мясовоза, обрамляли статуи гаргуль, - явно ведь не просто так эту улицу украсили.

А сам подумал: "И что мы там найдем? Гостиницу, да. Плата за ночлег - пару ногтей с пальцев. В фонд голодающих, так сказать." Однако осторожно двинулся в указанную собой сторону, закончив делать быструю перевязку.

Темнота. После темноты должен быть свет - так все говорят. Когда открываешь глаза, и даже слабые источники света кажутся тебе нереально яркими, бьющими прямо в зрачок. Так что Александр первые пару секунд не понимал, что ж такое. Ведь он явно открыл глаза - темнота перестала быть вселенской пустотой, манящей, затягивающей в себя, и приобрела форму, глубину и цвет. Цвет темноты. Хм... А в темноте - хорошо. Можно быть собой, делать, что хочется. Не притворяться и не видеть притворства других. Просто взять и - например - побегать голышом по полю с подсолнухами... Стоп, Саша, ты сейчас вообще о чем? Темнота, боль в голове, запахи неприятные - а ты о цветочках и корнеплодах. Что-то явно с тобой не так, Саня, совсем не так. Сам ведь врач - может, стоит заглянуть к Петровичу, на то он и невропатолог. Подскажет чего-нибудь, пропишет таблеточек... В закуску с водочкой. Или прям со спиртиком. Петрович - то да, у него постоянно водится. Так, опять мысли пошли не туда. О чем надо думать сейчас в первую очередь? Правильно: "Где я?" А, кстати, где? И как сюда попал? Ну, одно мы знаем точно - это не поликлиника. Там светло и бежевый линолеум на полу. И там пахнет хлоркой и спиртом - больницей. Значит... Думай, Сашка, ты же врач - значит, что-то с мозгом. Обморок? Потом - лунатизм? Куда же тебя могло занести в таком состоянии? Да и кто бы выпустил из больницы - баба Зоя в приемной уж точно не выпустила бы в одном халате на улицу, да еще и пока пациент дожидается в кабинете. Петя - милый мальчуган с мягкими, тонкими волосами цвета утренних солнечных лучей. Опущенный в пол взгляд и вечно чуть виноватая улыбка, за которую ему прощает все и мама, и папа, да и - что уж там таить - и Александр бы все простил. А да, опять не то, не о том, не в тот момент. Значит, не обморок. Значит... Значит... Неужто - смерть? Вот так просто раз - и смерть? А судя по запаху и поднявшемуся матерному крику - угораздило тебя, Саня, попасть прямиком в Ад. Ну, или уж точно попадешь в него через пару часов поездки вот в этом. Кто тут не верил в бога и не молился на ночь?

Внезапно зарычало. Цербер? Неужели Библию писали не просто так, фо фан, для лулзов и ради бабла? Неужели в самом деле на цепи у ворот Ада сидит злая трехглавая псина с длинными когтями, которые вот прямо сейчас скребут по полу этого катафалка? А тебя, Саня, к великомученикам не припишут? А ну как напрягись - что могло вызвать такую резкую смерть? Инсульт? Инфаркт? А может убили - ну там, голову снесли одним ударом. Ворвались террористы какие-нибудь, или нарик за дозой полез в поликлинику, отцовским обрезом размахивая... Ну, если так, то мы можем благодарить ад за то, что в нем нас собирают по кусочкам обратно в человеческое тело, а не варят прямо так - с выпотрошенными брюшными полостями и оторванными конечностями.

Однако Цербер приближаться не спешил, спокойно себе порыкивая в темноте. Можно даже сказать - в такт, движемся будто под его ритм. Как рабы на галерах под барабан. Что там говорил голос? Кстати, какой, однако, голос. Нет, не бог. А жаль. Судя по месту - Сатана. Засранец, какой тембр-то голоса! Аж заслушаться можно. Оно и правильно - у бога вон и так есть, чем людей к себе привлекать - на то он и бог. А за Сатаной кто пойдет по своему желанию, кроме психов да недоношенных? Вот и приходится ему идти на ухищрения, голосом там подманивать, подкупать богатствами, соблазнять алчные души. Был ли ты алчен, а, Саня?

Однако, движение - продолжалось, рычание - тоже, и все такая же тишина стояла в помещении. Даже матерщинница замолчала - страшно стало, поди.

- Девушка, не волнуйтесь. Судя по всему, эти странные звуки... "ничего не сделают Джиму!", - вспомнил Александр старый советский мультик-фильм. - "Потому что Джим каждое утро делает зарядку"! А если серьезно, они как-то очень локально звучат, из одного места. Та что не надо по чем зря сотрясать воздух грязными ругательствами - не к лицу вам это, хоть я сейчас и не вижу вашего, но вполне уверен в правоте своих слов. Успокойтесь, сделайте глубокий - нет, не вдох, в таком смраде уж лучше сделать глубокий выдох - и расслабьтесь. Нас ведь везут. А значит, у нашего путешествия есть конец, в котором мы и узнаем, что с нами, кто и почему. Будьте собранней, молодая леди. Это ведь всего лишь жизнь.

- С моим-то упорством получиться сыграть разве что на похоронах. И то - своих. И то - в ящик. - хмыкнув своей недоброй шутке, Дмитрий отошел к столу и взял с него блюдце с недоеденным тортиком, кружку с кофе и вернулся со всем этим к подоконнику.

Поставив осторожно свою ношу в ногах у сидящей девушки, Дмитрий положил ладонь на стекло и расставил пальцы так, чтоб каждый из них закрывал ему обзор на светящиеся окна противоположного дома:

- Это заблуждение, что сужая жизнь настолько интересно. Вот здесь, - парень оторвал один палец от стекла, - наверняка просто забыли выключить свет, слишком быстро заснув в кровати. Тут, - еще один палец, - какой-нибудь студент быстро доделывает чертежи к завтрашней сдаче. А вот тут - просто смотрели телевизор ночью, да так и заснули, с включенным телеком, уткнувшись затылком в мягкий подголовник кресла. Разве что вот здесь, - очередной палец, - сидит задрот и качает своего эльфа 80 уровня. И лишь одно окно, оно, как звездочка, светится на этом черном и мрачном фоне. Лишь там, наверняка, есть хоть что-то хорошее, человеческое. Это проснувшиеся родители успокаивают своё маленькое дитя, проснувшееся посреди ночи. Но и там, - Дмитрий сжал освободившиеся пять пальцев в кулак, - несмотря на всю благодать происходящего, нет ничего интересного. Пресно и старо, как сам мир, который тоже был кем-то и когда-то рожден.

Под конец Дмитрий отломал ложкой большой кусок торта и отправил себе в рот:
- Лучше жить своей жизнью, чем искать ответы в чужой.

Горят руки. Горят щеки. Горит пах. Горит все тело! «Что же я делаю?! Если бы можно было откатиться на шаг назад, всего на один миг... Я ведь теперь никогда не смогу вернуть все назад...» Шальная мысль быстрее пассажирского лайнера пронеслась в голове, чтоб разбиться на кусочки от столкновения с этим Её взглядом. Неужели... Неужели это было мгновение страха!? Одно это - осознание собственного превосходства — стоило всей этой длительной подготовки, этого страха, и этой истертой в мелкий порошок души. О, в Её глазах сразу вспыхнул гнев... Обычный, можно сказать, стандартный для нее. Ничего, мы к такому привыкли. Иммунитет выработали. Но то первое мгновение... То чувство страха и неизвестности, которое словно разряд электричества скользнуло по Её спинке, крепко прижатой к моей груди... Словно весь мир схлопнулся в это одно мгновение, ради которого стоил и жить, и умирать, и перерождаться вновь (тому, кто в перерождение верит. Есть ведь и такие, наверняка). Однако сейчас именно это чувство затмило рассудок Дмитрию, и сквозь наступившую тишину в ушах, сквозь возникшие кровавые вспышки перед глазами, сквозь остатки разума вырывалось звериное, нечеловеческое желание обладать. МОЁ!!! Мечущееся в припадке сознание едва успевало контролировать руки, разрывающиеся между попытками донести девушку до кровати и попытками сорвать с себя одежду. Но одной рукой держать обмякшее тело было очень тяжело, а при расстегивании пуговиц пальцы не хотели слушаться, как после пары бутылок крепчайшего самогона. С каждым шагом, с каждым рывком увлекаемого за собой тела, сознание вспыхивало в голове молодого человека все реже и реже, пока не сдалось окончательно на милость победителя — древнейших человеческих инстинктов. Бросил девушку на пол. Рубашку вроде-бы сорвал. Брюки — тоже... кажется... Слепнущие глаза видели перед собой лишь Её — такую доступную, такую желанную, такую готовую, такую все созданную — для него. Член уже болел от напряжения — с рыком набросился сверху, жадно припадая к женскому телу...

Первый раз был грубый, жестокий. Вроде, кусался до крови, и сжимал в руках Её податливое тело словно бесчувственную игрушку. Хрипел, ревел, вкладывая все силы в Их первый раз, зверь внутри рвался наружу, заставляя тело двигаться самостоятельно, не обращая внимания на весь окружающий мир, которым стали для Него два тела и холодный пол. Дмитрий очнулся лишь тогда, когда тело сотряс мощный оргазм, и сознание медленно, словно боясь очередной неконтролируемой вспышки, вползло обратно в уставший мозг. Осознал, что за бурным сексом оказались они в углу комнаты, и Хелен лежала под парнем, неестественно согнувшись. Стало понятно, что все-таки мешало — оказывается, трусики с нее так и не снял, лишь изорвав в лохмотья... Дмитрий выдохнул и, закурив, шатаясь поплелся в комнату. А собственно... Дурману еще довольно долго действовать... В глазах молодого насильника вспыхнули злые огоньки... Уж теперь все будет именно так, как хочет он. Сначала музыка... Что-нибудь потяжелее, уж точно. И выпить чего-нибудь... Что у нас там есть в холодильнике... Вернулся в комнату, и с удовольствием наблюдал, как из лежащей у ног в пошлой позе девушки вытекало собственное семя. Улыбнулся, почувствовав нарастающую волну нового возбуждения. Проворковал: «Шлюшка...»

Последующие разы все было медленней и циничней. Ласкал свою добычу, исследуя каждый сантиметр Её кожи, снова и снова пускал в ход свой член, используя все доступные для этого части женского тела, отвлекаясь лишь на глотки сока из принесенного с кухни тетрапака. С каждым разом пытка становилась все изощренней, все грубее — Он явно входил во вкус...
- Дорогая, можно я поиграю твоей игрушкой?
- Конечно! Но.. ты ведь ее не сломаешь?
- Не волнуйся, милая! Сломаю — куплю тебе другую, новую!

Пах горел уже от боли, однако остановиться Дмитрий сейчас не мог. Слишком долго он шел к своей цели, чтоб не выжать сейчас до капли каждую секунду удовольствия от этого момента. Безумный секс продолжался, снова и снова бросая мужчина на беззащитную девушку. Время неумолимо шло вперед, и вот Елена смогла наконец-то пошевелиться, и сразу попыталась сбросить с себя это жалкое ничтожество. Но химикаты еще продолжали действовать, и лишь следы от когтей пролегли на вспотевшей коже насиловавшего ее мужчины. Дмитрий поймал ее взгляд... Как же ему хотелось сейчас увидеть в нем мольбу остановиться, прекратить этот ужас! Увидеть ее унижение. Увидеть ее извинение за то, что это она с ним сделал такое. Увидеть хотя бы тот же самый страх, который взорвал сознание мужчины утром! Но нет... лишь яркость в глазах, насмешку, и презрение, выраженное также в скривленных в усмешке губах. «Кончил, мальчик? А теперь вытри за собой и убирайся!» Крик боли, отчаяния, и одновременно злости сорвался с губ Дмитрия, застилая собой почти пустую комнату. Как она может? Как она умудряется так — даже будучи униженной оставаться такой недостижимой, такой же далекой, такой же... не его! Как можно сейчас, сейчас (!!), презирать его - того, кто сверху, кто сильнее! Руки сами рванулись к горлу Елены, стремясь стереть с ее лица эту презрительную улыбку, не насилием — так хотя бы страхом смерти! Однако как бы сильно не давил Дмитрий на хрупкую девичью шею, как бы не кричал: «Сучка! Смирись! Сдайся!», улыбка девушки непобедимым, не взятым рубежом оставалась на Её губах. Не совсем соображая, что делает, Дмитрий не отпускал рук, пока в очередной раз не кончил, и лишь затем отшатнулся от уже мертвой девушки. В одном сегодня план дал сбой — шелковая лента не понадобилась...

Дмитрий отполз в сторонку и, сидя на полу, плакал, уткнувшись лицом в свои сведенные вместе коленки. Плакал так горько, как плакал лишь раз — во время рождения, когда злобные дяди в белых халатах оторвали от тела живительную мамину пуповину с питательными веществами. Крупные слезы стекали по щекам, задерживались в волосах на ногах, а затем падали на закапанный потом и спермой пол. Единственное, что оставалось сейчас — плакать. Только это он сейчас и умел. Только на слезы и хватало сил. На слезы и... хм... циничо, но на желание закурить. Вытер влажные глаза рукой, и окинул взглядом комнату, ищу сигареты. Горечь табака и соль собственных слез — коктейль «Убийство» подан к вашему столику, господа...

Приятный всё таки мужичок, это проводник. Вон, засуетился как. Сразу видно — горит на работе. На столе появился стакан, наполнившийся дымящим кипятком, чтоб быть залитым ароматной черной заваркой. По купе проводника пошел чуть горьковатый аромат чая — Цейлон, солнце, покрытые зелеными насаждениями склоны сопок, утренняя роса на лепестках...

Бабах! И снова удар! Да сколько можно бить уже этот несчастный вагон! Улетел в стенку, попытавшись мягко, плечом, по ней прокатиться, чтоб не так больно было. А судя по движению.. мы поехали! Выглянул из купе проводника.... Holy shit! Так мы ж горим! И — того — не все мы, а оставшиеся полвагона. Значит, это не тепловоз пошел вперед, а какая-то вообще адовая хня настала. Блин! Вот ведь бабы — вот она, женская интуиция! Надо было с вагона сваливать сразу же. Надеюсь, хоть сейчас не слишком поздно будет!

Бегом рвусь по вагону к выходу, благо от купе проводника пара метров до двери, и на ходы выпрыгиваю из вагона. Пофиг как упасть — «лечу рыбкой», при контакте с землей собираюсь перекатываться, как мешок с говном, пока инерция не утрясется. Лучше быть живым в порванной одежде, чем мертвым в... в любой одежде.

Вдох. И еще один — морозный, холодящий трахею, легкие, словно вымораживая все естество внутри тебя. Пробирающийся все дальше внутрь, глубже, туда — где ты сам, где ты есть. И вот холод уже на сердце, цепляет его, дергает — и останавливает своими белыми руками, сжав, и не дав пропихнуть кровь еще раз. Ну, еще хотя бы одни вдо...

Закат. Ярко-алое солнце почти касается своим краем горизонта, окрашивая окружающий пейзаж в кроваво-красные оттенки, бликуя на металлическом доспехе, щите, и полуторном мече. Позади — медленно догорает старый каменный замок, и твой окровавленный сабатон вдавливает в грязную слякоть чью-то отрубленную голову...

Закат. Красный, как и цифры на табло — счетчике патронов. Число, банальное до очевидности — 1. Это значит, что с черного дула смертоносной штуки в твоих руках сорвется сугубо одни выстрел — и лишь тебе решать, в чью же голову он полетит. Дрожит оружие, перенимая дрожь со слабеющих рук. Страшно. Осторожно высовываешся из-за укрытия, пытаясь оценить окружение...

Закат. Маленький мальчик бежит по полю, покрытому цветами, размахивая тонким деревянным прутиком и сшибая соцветия, поднимая каждым взмахом в воздух тонны лепестков. Звонкий смех летит над полем, наполняя сердце счастьем. Кто же он? Взгляд задорных глаз в твою сторону: «Пап, пошли со мной!» Тянешь руку... Но черная рука с силой вдавливается в твою грудную клетку, откидыая тебя назад... В глазах мутнеет, и снова — рыцарь и разрешенный замок. Пытаешься поднять свой меч — и снова черная рука, несущая в себе неземной холод, врезается в грудь... Открыл глаза. За укрытием — двое, и одни уже заметил тебя. Вскинул оружие и с криком нажимает на спусковой крючок... У тебя есть считанные доли секунд, чтоб отпрянуть обратно... Но нет! Снова эта рука!

Открываешь глаза еще раз. Красный, как закатное солнце, луч бьет по широко распахнутым глазам. Мужик какой-то — обнимает и сильно сдавливает грудь. Смотрю на него непонимающим взглядом. Я спал? Спрашиваю: «Эй, ты чего делаешь, а?» Голос — словно не мой, хриплый, тихий. Как будто гортань говорить не хочет. Язык не слушается, словно подменили его. Ответ расслышать не успел — вздрогнула капсула, затряслась... Где я? Сознание словно нехотя восстанавливало последние события — черте-где, черте-что, но тут было холодно, и я предложил согреться... И да — тогда это было в космосе. А значит....

- НАРОД! - пытаюсь кричать, хотя получается не ахти, - мы либо падаем, либо у этой хрени есть двигатели! Если первое — то скоро гравитацию включат! Спасайся!

Отталкиваюсь от кучи, в которой и предложил согреваться, и лечу к углу капсулы. Сажусь прямо на холодный пол, прислоняясь спиной к стене и вытягивая ноги вперед. Жду, думаю — летим мы, или падаем.

- Предотвратить бегство врага, обладающего преимуществом в скорости и маневренности — не самая тривиальная задача... - тихо пробурчал Илья. Хотя да — надо признать, что если это была разведка боем со стороны жухеров, она им вполне удалась. И разведданные унесли, и урон защищающим нанесли, ополовинив их боевые возможности. А если учесть подорванное крыло Сергея, то урон этот становится даже большим.

Но армия — не то место, где слушают ворчунов. Где, собственно, вообще слушают. Поэтому летим дальше, стреляем, разрываемся на виртуальные полигоны... Все как всегда, все на автомате — маневр влево, маневр вправо, по уставу, как на картинках на тренировке показывали.

Шесть часов свободного времени... Что бы успел Форманов за шесть часов на гражданке? Например, почитать интересную книгу — наверно, шесть часов было бы даже слишком много. Хотя за хорошей книгой время летит незаметно. Тут, на военное базе, из чтива было разве что уставы, которые даже с натяжкой интересными не назовешь — а PDA отобрали еще на рекрутском пункте. Еще за шесть часов Илья мог бы сходить на пикник со свое семьей, когда она была еще жива. Забраться на высоченные небоскребы Мурманска и, свесив ноги под ограждающие перила, любоваться шпилями зданий, выступающими над смогом, который уже рассеивается на такой высоте, лишь временами устремляясь вслед за взмывающим вверх аэробусом, подобно серому призрачному шлейфу какой-то светской модницы. Вот только не было сейчас у Форманова семьи, чтоб отправиться на пикник. У него сейчас вообще никого не было. Осознав себя, бесцельно передвигающим ноги в сторону кубрика, Илья махнул рукой на этот отдых и отправился в гараж, к застывшем в холодном, стальном молчании машинам. Конечно, полимерном, но по-старинке.. Как парадные клинки — кто ими сейчас будет махать? А все равно — носят, гордятся стальным «зубом» в ножнах.

Техэтаж... Плавный, хорошо смазанный лифт тихонько останавливается на уже знакомом этаже, выпуская Форманова в пропахшее маслом и металлом помещение. У технического персонала, обычно, есть 2 состояния — все работает, и тогда их найти в этих цехах почти не реально — уж больно хитрые места «на поспать» знают эти ребята. И второе состояние, именуемое «Б*я п*здец!», когда что-то не работает из того, что нужно вот прямо сейчас, и тогда толпа парней в синих спецовках носится вокруг, сшибая столы с инструментом, спотыкаясь о провода, и силой кувалды и русского мата ремонтируют все, что попадется под руку. Кажется, сейчас как раз заканчивался второй этап, т. к. от некоторых машин техники отходили уже довольные, и устремлялись куда-то в глубины ангара, демонстративно стягивая грязные перчатки. Илья прошел вдоль компактно приютившихся машин до уже знакомого Ужа, который собирался стать его могилой через пару-тройку дней, и наткнулся на последнего их техников, который что-то доковыривал в «потрохах» железного коня, меланхолично что-то пожевывая. Реакция на появление Ильи была довольна предсказуемая, и выражалась как «Иди отсюда, салага, и ничего не трогай!». Вот только Форманов не походил на салагу, да и пара фраз, обронённых на сленге, смягчила отношение сурового механика к новичку, который только завтра впервые попробует вкус настоящего, свободного космоса. Через пару часов Илья уже лазил по нутру Ужа, подкручивая и подтягивая гайки, тросы, стойки и прочие механизмы. Вот теперь уж точно Форманов был уверен в свой машине, и случись чего — виноват будет только он сам. А машина должна долететь до своего первого врага без всяких проблем — это единственное, что от нее требуется на все 100. Остальное уже так — побочное желание. Усталый и довольный собой, Форманов вытер измазанные машинным маслом руки о ветошь, а затем, раздобыв краску, подрисовал на носу машины черный символизированный рот и змеиный, раздовяющийся на конце язык. Вот теперь это был настоящий Уж!

Время еще оставалось, и Илья, позаимствовав у техников то, что всегда в избытке в таком коллективе — спирт — отправился обратно в жилые помещения, раздумывая, с кем же здесь можно выпить. Не то, чтоб хотелось... Да и давно не пил.. Просто только сейчас осознал, что так и не проводил сына в последний путь, не оплакал, да не помянул. И единственным подходящим кандидатом для такой компании Илья посчитал капитана Бондаренко. После недолгих поисков каюты капитана, Форманов робко постучался и заглянул к наставнику:
- Можно? Не сочтите за фамильярность... Но, в общем, вот..., - и достал из-за пазухи отчетливо булькнувшую флягу.
Капитан оказался своим человеком, и рюмки были уже с него. Чтож, первый тост — как всегда — за ушедших навечно. Второй — за живых... Спирта было мало, а за второй в условиях базы и не сбегаешь, так что через непродолжительно время вполне себе трезвы Илья попрощался с капитаном, и побрел в кубрик своего звена. Скоро окончатся отведенные 6 часов, и надо выспаться перед завтрашним вылетом — а то еще, не дай бог, поцарапаешь оборудование при взлете-посадке — какой после этого из тебя пилот будет...

Резкий вдох. Шумно, громко, с щелчком костей в плечах раскрывая грудь потокам живительного воздуха. Расширенные зрачки жадно шарят по черной пелене перед глазами. Или — не пелене? Красный всполох дикой ланью проскочил по черной завесе, на мгновение выхватив явно искусственную структуру переборки. Инстинктивно выкинул руки вперед и отпихнул от себя давящую на грудь, словно крышка гроба, темноту. И тут же проснувшееся сознание взорвалось тысячей новых ощущений. Холод! Ладони обожгло прикосновение к замерзшей поверхности, ударив по нервам будто током. Боль! От резко движения (а может быть, и до него) голова стала раскалываться по вискам, точно по ней долго и с усердием били кувалдой местные техники. Стоп! Кто — еще раз? Какие еще техники? Э... А кто тогда я? Тем временем оттолкнутая холодная темнота начала отступать, но как-то неохотно, просто расширяясь в плоскости, и.. словно отдаляюсь... Пересилив головную боль, повертел башкой, осматриваясь вокруг... Да ведь он падает, отдаляясь от потолка! Рефлексы сработали сами собой, выставляя вперед плечо и пытаясь сгруппировать тело, но... Ожидаемого толчка об металлический пол не последовало. Только сейчас до очнувшегося сознания дошло, что падение — это полет, в который руки запустили тело своим резким, испуганным толчком об потолок. А скорость падения настолько мала — потом что... Невесомость. Куча тел, голых... Одежда! С удивлением обнаружил, что не сильно отличается от других «летунов» в этом замкнутом пространстве, паря в одних лишь трусах. Хотя... Не все. Сержант ВКС! Это что, армия, что ли? А ведь вполне — поэтому и невесомость, и боль в голове, и этот странный привкус во рту — будто жевал пережаренную печенку...

Я... умер? И это — солдатский ад? Холод заместо огня — вот такая, современная, интерпретация семи кругов. Если так — то можно и не бороться. А если это — реальность... То лучше бы я умер. Холод ощутимо пробивался под кожу, остужая организм, сковывая конечности... И — даже не смотря на верещавший о поломках аппарат — казался на текущий моментом главным врагом для оказавшихся непойми где и непойми зачем людей.

- Народ, не сочтите меня старым педиком, но если мы прижмемся друг к другу — будет теплее всем. Главное стен не касаться — они сейчас, - покосился на изморозь, - явно холоднее наших тел. Кто согласен со мной — подлетайте ближе, будем греться.

Кажется, на этот раз он и в самом деле сказал лишнее... И как умудряются они — ну, нормальные парни — весело шутить и при этом не попадать в такие вот ситуации? И попытки нелепо что-то ответить, навроде: «Я тебе 3D модельку покажу...» только ухудшали ситуацию. Но наконец принесли заказ, и — как бы нелепо это не звучало — рот у Елена оказался занят, т.ч. поток ехидности прекратился. Хотя... Сам, конечно, виноват. Да и Она... Ее шутки — даже едкие — оставались тем юмором, который нравился. От которого хотелось смеяться.

Еда всегда поднимает настроение — так и сейчас, развалившись на мягком диване, все плохие мысли уходили прочь, и Дмитрий решил все-таки действовать — и попросил паспорт. Кажется, Елена купилась на его предложение и, ничего не подозревая, просто передала документы. Сделав заветную фотографию, Димка отдал обратно паспорт и принялся допивать свой кофе, когда... Вы когда-нибудь ощущали себя мусором? Ненужной оберткой от мороженного, которую даже не донесли до урны? Да и зачем — придет уборщица, тетя Клава, и все уберет. И эту обертку, и ту...

«Как его зовут, этого нового? Леша? Алеша? Или Алексей? Да какая в задницу разница! Просто он есть - он, а не я. А меня нет. «...В городе, в кафе...» Ага, сижу одна, скучаю, тебя жду, как же! Кто он? Очередной богатенький папин сынок? Или мямлик, который без разрешения мамочки с тобой гулять не выйдет? Или может что-то еще придумала? Ой, только не говори, что влюбилась. Ты? Влюбилась? Да не поверю...» Заметил, что сжимает чашку с недопитым кофе до побелевших костяшек. Одним резким глотком допил все содержимое и со звоном бросил ни в чем не повинный фаянс на предназначенное для него блюдце. Умеет Она так — дарить настроение, и его отбирать. Сразу — быстро, резко, безжалостно...

Что, все? Уже уходит! Вот так всегда — хочется сказать что-то, но и ситуация не та, и выглядеть это будет не так: пошло, глупо, неуместно. Как дурак, застываешь открытым ртом... Жар ее губ на своем лбу... Кажется, вспыхнули румянцем щеки... «Пока... любимая...», - лишь тихий шепот над ставшим таким скучным, унылым и неопрятным столом с пустой посудой. Чтож, пора приниматься за следующий шаг... А вдруг получиться? Шансов, конечно, мало, но... Надо ведь что-то делать? А если повезет — то пару дней... С ней.. наедине... Ну, почти наедине.

Путь до заранее выбранного туристического агентства. «Да, я знаю, что нужные заграничные паспорта. Да, уверяю вас, они есть, и проблем в аэропорту не будет. Да, конечно. Да, я понимаю. Согласен, конечно. Нет, вот этого не надо.» В общем, стандартный пакет туристического бреда и маркетинговых уловок лишь для того, чтоб на выходе получить два сжимаемых в руке билета в Италию, на всемирное байкер-шоу.

И снова звонок по знакомому номеру:
- Привет, не отвлекаю? Я всего на минутку, с одним вопросом. Как тебе идея слетать в Италию на байер-шоу?

Надпись на равнодушном стекле сотового, закрывающем хрупкие светодиоды: «Любимая». Только услышать ее голос — и это уже хорошее утро. Автоматом. Что бы не произошло в добавок к этому звонку, плохим оно уже точно не будет. Ее голос... Такой разный. И с ним, и с другими. И вообще... Интересно, Она не пыталась стать певицей? Актрисой? Наверняка у Неё это бы получилось, с такими-то вокальными данными... А если еще сделать группу — он, Она, и пара гитаристов (этих-то всегда навалом)... Стоп. Хватит мечтать. У тебя ведь есть цель на сегодня? Есть, размазня, есть?! Да! Тогда вперед — выполнять!

«...Да, Дима...» Блин! Какой бы интонацией это не было бы сказано — звучит все равно прекрасно! Что там дальше? Заехать? На работу? Да просто шикарно! Пара лишних минут с Ней, вместе, в одной машине... Эх... Так, стоп, опять?! А ну отбрось все лишнее. Что там Она еще сказала? Мозг думал отдельно над каждым словом, что было произнесено только что, а ноги уже сами, автоматом, вдавили педаль газа в пол. Успеть! 20 минут! Каким он будет кавалером, если будет опаздывать на просьбы своей леди? И уже в пути, за очередным поворотом, дошло — кофе! В кафе! 15 минут, а может и полчаса на то, чтоб налюбоваться Ее милыми глазками за завесой из пара от кофе; крохотными губками, потягивающими черный напиток, острыми кончиками волос, красиво проходящими вокруг белой кружки, будто обхватывая ее черными ангельскими крыльями...

Резкий cкрип тормозов: «Фуф, чуть не влетел! Все цело? Да... Чего гудеть! На свидание опаздываю! На свидание с лучшей девушкой Земли! Не заметно как будто...» Громче металл из дребезжащих колонок! Сильнее вдавить педаль! Вперед — к Ней! И пусть боги любви хранят эту повозку мечты от вражеских попыток мне помешать!

Знакомый дом — суровое, громоздкое здание в центре города. Рядом с таким чувствуешь себя, как на собеседовании в какой-нибудь Газпром — словно подачку пришел просить, а не на работу устраиваться. Громкий скрип старых тормозов — руки все никак не доходят поменять тормозные колодки, да и денег шибко не водится в карманах — и остановка рядом со входом. Как всегда, нет свободных мест — да и к черту! Мы во второй ряд! Пускай паркуюсь как мудак — зато, как влюбленный мудак! Это ведь совсем другое дело, так ведь? Если бы все были такими, как он — влюбленными мудаками — каким светлым, чистым и радостным стал бы этот мир! Помял в руках скрипнувший пластиком телефон... Позвонить? Или не надо?.. 20 минут еще не прошли... Позвонишь — и вроде напрашиваешься, отвлекаешь от чего-нибудь... Обидется, психанёт и поедет домой на такси... А этого нельзя допустить, не сегодня! Так что стоим и ждем. Терпеливо ждем. 14 минут... 15 минут... 16 минут...

Утро... Сейчас прозвенит будильник, и Илья выключит его привычным движением руки. Вслед за этим разойдутся жалюзи на окнах, и в комнату проникнет серый сумрак, который должен означать «солнечный свет» в этом забытым всеми городе... Однако сейчас будильника под рукой не оказалось, как и изначального понимания, что вообще происходит. Однако внешний вид соседнего контингента вернул события прошлого дня обратно в мозг мужчины — армия ведь, точно же! И ведь хорошо, что на нижней койке лежал - а то ведь можно было ненароком и свертануться на пол спросонья. Какой-то остряк повесил на третьем толчке бумагу с жуком... Чтож, нам не привыкать — скоро все равно все станем единой массой в желудке очередного жухера... Кстати, интересно, а что собственно ест вероятный противник? Так что сходил с чистой совестью в третий гальюн. А то если соберемся «...макать головой в специальный унитаз...», то надо чтоб соответствовал. Зарядку Форманов не делал уже давно, заменяя ее тяжелым трудом на заводе, так что с непривычки тело загудело, заболело, затрещало и защелкало. Ничего, старые косточки, еще недолго терпеть притязания этого беспокойного разума на свои действия. Перед уходом положил все-таки личные вещи в шкафчик, ненадолго задержав на мемори-банках... Потом. Надо будет, обязательно, но потом.

После еды (а, вы знаете, в этой столовой что-то есть! Видеть всех вместе — это как-то обнадеживающе. Типа: «Смотрите, а нас воооот как много!») пошли в тренировочные классы, что бы это не должно было означать. Синий, каким было небо когда-то над Землей (да, теперь, с Луны, это название уже следует произносить с большой буквы); красный, как наша кровь, что скоро обагрит идеально круглыми капельками окружающий космос; и черный — конечный цвет всего сущего. Прямо таки вертикаль жизни. И чем быстрее они дойдут до классов, тем быстрее синий станет красным...

Капитан... Это ведь, если у них как на гражданке, одного звания не дотянул до высшего офицерского состава. Как-то он староват для простого капитана. Впрочем, его состояние вполне могло послужить объяснением. Не культурно, но не удержался и стал пристально разглядывать шрамы и протезы Бондаренко. Однако капитан не ответил, а затем изображение комнаты перед глазами сменилось чернотой открытого пространства... Космос. Пусть и виртуальный.

Раньше в этой комнатушке на цокольном этаже, окна которой лишь узкими щелями-бойницами смотрели наружу, на солнечный свет да на ботинки проходящих мимо людей, повсюду можно было найти следы легкого помутнения рассудка. Помешательства одного индивидуума человеческой расы — другим.

«Ее глаза... Ее взгляд... Он смотрел на меня со всех стен. Со всех сторон. Маленькие фотографии, большие постеры, даже вылепленный из гипса барельеф — она никогда о них не знала. «Еще чего — в гости в твою каморку, где сидеть можно лишь на пыльных колонках!». Чтож, теперь она о них не узнает точно. Больше никогда не узнает. Да и нет их теперь тут — когда эту реп.точку обнаружат, все ее изображения уже давно прогорят на свалке за городом... Нет, я не псих, нет. Я давно готов. Очень давно....»

Брюки и рубашка. Что же нам понадобится сегодня? Может быть... Это? Шелковая лента, подозрительной длины — на пару обхватов человеческой шеи — осторожно сложена и вставлена в карман рубашки. Красный шелковый платок — со стороны смотрится именно так. И так оно и есть для все вокруг. Лишь для нее он будет значить кое-что другое. «Лишь для нее — для моей куколки...»

Кружка, вечно не мытая, с переведенным на наружную поверхность автографом Кирка Хэммета, залпом лишилась своего содержимого — горячего растворимого дешевого кофе (как его.. Тестер'c чойз, вроде. Димка уже точно не помнил, что в последний раз засыпал в старую стеклянную банку из под Максима). Молодой драммер поморщился от обжигающей верхнее небо жидкости, и шумно сглотнул...

Блестящий одноразовый шприц с каким-то прозрачным содержимым, с закрытой пластиковой крышечкой иглой, нырнул со стола в барсетку. «Если мне из нее улыбку не вытянуть и клещами, то у меня они — клещи — как раз есть. Как раз с собой. Как раз для нее — для моей милой игрушки...»

Рука, убрав шприц, задела маленький шуршащий пакетик. Достал и, улыбнувшись, вскрыл презерватив. Молодой человек натянул податливую резину на палец, а затем, смеясь, стал надувать из резинового изделия воздушный шарик. Закончив, затянул открытый кончик и повесил под потолок. «Нет, сегодня он мне не понадобиться. Зачем? И о ком заботиться? О ней? К концу дня Ей будет уже все равно. О себе? Мне будет уже не важно... Символично — его я купил сразу после того, как познакомился с ней. Сколько лет прошло — а он мне так ни разу и не пригодился. Чтож, я отпускаю тебя!», - Дмитрий схватил надутый презерватив и выставил того в окно, развязал узел, а затем разжал ладонь. Со свистом из кондома вырвался воздух, и бесцветный кусок резины взмыл вверх, уносясь куда-то к небу. А может, и просто на балкон этажом выше — это было уже не важно.

«Так.. а что еще? Да вроде все. Если что, я все равно сильнее. Последний день, до отъезда в Швейцарию — никто и искать ее не будет. Этот, очередной, как его...» Взгляд побродил по помещению, затем Дмитрий щелкнул мышкой, и в вечно не выключаемом компе открылся файл Excel... “Алексей. Можно подумать, ему до нее есть дело. Хотя... Мне тоже до нее нет никакого дела. Кроме одного. Которое я сегодня и сделаю. Ведь такой удачный день сегодня — как раз под мои планы... Правда, пупсик?»

Сотовый. Смс: «Встретимся? Я заеду.» Ctrl+A, Shift+Del. “Что еще я знаю о ней? Кажется, лишь то, что у меня в голове. Пока хоть она еще со мной...» Хлопок дверью. Сиденье старой короллы...

Вечер. Скорее уже ночь. Улицы родного города… «Опять засиделся на работе…» Привычным жестом (и когда успел – вроде раньше сей жест был не стол автоматизирован) выдернул сигарету из пачки и прикурил. Зашагал прочь от серого здания с кучей красных вывесок с гербом рядом со входом. Остановка автобуса… Привычная пустота, лишь какой-то типчик бомжеватого вида жмется в углу лавочки. Автобус номер 49, что повезет домой. Откатилась в сторону вторая дверь старого Дэу, пахнув на тебя «ароматом» душного салона с набитыми внутри людьми. Бросил взгляд на сотик – 20:49… В удивлении поднял бровь… Откуда сейчас столько народа, что аж спины из дверей выпирают? Вроде, не утренний час-пик. Решил не думать об этом и, ухватившись руками за поручни, втянул себя в салон, спрессовывая уже собравшийся там народ.

-Не удается произвести чтение с устройства…
- Диск может быть поврежден, или данные недоступны…
- Произвести форматирование (Да/Нет)?
- Нет…

Остановка… Еще одна… И следующая – на ней не горит пара букв в табличке над козырьком, превращая отголосок советских названий в модную нынче эзотерику: «??????ментальный завод». Автобус проскочил мимо, оставив за собой светящуюся красным вывеску… А почему не остановился? Небольшое волнение – это людская масса перевалилась на другой бок, прижимая Олега к стеклу – поворот влево… А почему влево? Нам ведь прямо! Да что за дела! Даже в пятницу отдохнуть спокойно нельзя – до дома не добраться!
- Эй, водила! Стой, я, кажется не на тот автобус сел! Дай выйду!
Какие-то еще крики, чей-то мат, фразы вроде: «Вот теперь и едъ с нами до конечной!», все-таки остановившийся автобус, вываливающийся из душного салона Олег, расплатившийся с водителем через приспущенное стекло…
Ночь. Темно. Какая-то улица. Судя по маршруту движения «левого» автобуса – нам назад, а потом налево, и прямо. Повернулся и зашагал, закинув в губы еще одну сигарету… Тротуар кончается, упираясь в асфальтированное покрытие трассы – сейчас поворот и… Со скрипом тормозов к обочине подлетает желтое Porsche, из которого выпрыгивает радостная девушка и бросается на шею:
- Привет, любимый! – и одаривает страстным поцелуем.
Смотришь на нее непонимающим взглядом – кто она? Откуда она? При чем тут вообще ты – лаборант – и эта расфуфыренная красотка?
- А вы… точно не ошиблись? – пытаешься отстраниться, выгибаясь назад..
- Олежка, ты чего? Давай, прыгай за руль, сегодня ты - главный, а я… я буду твоей… рабыней. – улыбнувшись и качнув бровями, девушка игривой походкой обошла машину, садясь на место пассажира. Ничего не понимающим взглядом наклонился, заглядывая внутрь салона, на кожаные кресла и висящий на ключах брелок, легко дрожащий в такт урчащему мотору…

- Устройство установлено неверно.
- Для продолжения работы может потребоваться перезагрузка машины.
- Вы согласны (Да/Нет)?
- Нет....

Стоишь на выходе из магазина. В руках – тонкий одноразовый пакет с хлебом, сыром Хохланд (в, блин, ванночке!) и пакетом молока (домик, мать его, в деревне). Впереди, чуть выше по сопочке, маячит угол твоего дома… Черт, сигареты забыл купить… Ну да и ладно – не возвращаться ведь, как идиоту, за одной пачкой… Возле дома был ларек, там куплю. Скомкал пустую пачку и, отпустив из вытянутой вперед руки в свободное падение, наподдал ногой, отправляя скомканный кусок картона в полет до ближайших кустов. Забор ночной автопарковки – с вечно лающими психованными собаками, не дающими спать ночами, и остовом сгоревшей машины в углу. Как талисман каждой автостоянки – либо сгоревший, либо разобранный каркас чего-нибудь, что раньше могло самостоятельно передвигаться. Это что – должно как-то внушить потенциальным клиентам мыли о надежности заведения? Вроде, как раз наоборот… Бросил взгляд на пакет в руке… А почему, собственно, молоко – а не пиво? Остановился в нерешительности – под домом ларек «Табакерка», там только сигареты… Вот ради пива и сигарет уже можно и зайти вторично в супермаркет, заодно и что-нибудь веселое сморозить продавщице… Приняв решение, резко повернулся вокруг своей оси… Как раз для того, чтоб заметить как что-то темное стукнуло тебя в голову.

- Найдена аппаратная неисправность. Возможно, понадобиться форматирование носителя…
- Продолжить (Да/Нет)?
- Да…..
- Вы уверены? Все данные на несъёмном носителе будут утеряны (Да/Нет)?
- Да…
- Приступаю к форматированию.
0%#############################################################100%
- Форматирование завершено. Введите метку нового тома (ENTER – оставить пустой):
- Олег. 23 года. Лаборант. Enter.
- Спасибо, что воспользовались услугами HumanQuest ConstructionMagic v.102.13. Вы можете оставить свои пожелания, связавшись с разработчиками по адресу:……

Утро… И чего голова так болит? Вроде, не пил вчера… Или пил? А да, точно – вчера была пятница, и я с парнями с лаборатории пораньше свалил с работы в пив-бар.. Хе-хе, хороший был вечер.. Ладно, пора просыпаться – осталось два дня на отдых, а потом снова в лабораторию, ведь за два дня все эти микроорганизмы разрастутся так, что придется снова проводить очистку пробирок от избытков. Олег встал и побрел в ванную комнату, придерживаясь рукой за стены, осторожно перебирая пальцами, заклеенными лейкопластырем – долбанные осколки…

Ой ты гой еси, красна девица! Коса длинная да красивая, лик прекрасный, да щечки румяны, а вот думы черны, словно тучи грозовы да над городом. Ибо возгордилась ты, да задумало дело дивное, дело черное – на кровинушку на братецкую, да со злым помыслом. И взгрустнул Перун, на земь взгляд обратив, ибо видел он, как в светлицу девичью да пробрался лих, ликом выбелен, телом сгорбелен, все в одежды свои кутается, да за посох держится, аки немощный. Молвил он тогда – предложение, да не абы как – не откажешься, ибо чувствует душой проданной жилку черную, недостойную. И сказал-то как – слово вывернул, что ни этак погляди, что не в кривокось, все одно – быть княжной, да не затемно. Болен брат, сердцем слабый он – то охота та будь да последняя, лишь скажи она, княжна, слово злобное, нелюдимое. И не надо, мол, ничего взамен – лишь согласие, да кровинушка, лишь мал капелька. Поддалась княжна, душой слабая, да дала ироду все, что требовал. Улыбнулся тот мордой зверскою, да и об земь стукнулся, стал голубкою – упорхнул в окно, да и видывали.

То не день прошел, да и ночь идет – не вернулся брат со дружиною. И в волненье двор, все встревожены – и княжна сама, напустила мрак – ходит грустная, да в печали, а внутри – ликует, да о пире думает, что в свою-то честь, запрестольскую. Только – чу – что за звуке те, что под окнами, да в сенях уже? Уж не князя сын ли, что с охоты той, да воротился? Вот идет в хором – Яросвет сын Владимиров, ликом черен весь, да в крови рубаха все, и в руке – словно крылья чьи. То не сокола, то не ястреба – то голубки той, сизокрыловой. Ни дружины нет, ни меча булатного – и в груди стучит сердце дикое, сердце воина. И ведь странно что - не одно оно, словно два теперь во груди его, сердца стало вдруг. И не страшно им теперь не болезнь его, ни стрела врага – коль одно умрет, все второе сдюжит, проработает. Ничего княжне не сказал князев сын, а мимо прошел, словно знал о том, что да ждет ее в скором времени. Лишь в дверях застыл, думу думая, и потом рывком да закрыл полог. Да успеть смогла наша девица, что задумала смерть позорную брату своему, что не тень легла да на стеночку, а как ястреба морда острая тенью была, что от брата падала. И не знал никто про то княжество время долгое, ночи длинные, да пока сея летопись не изгнила вся, червем едена.

Пышные белые банты и коричневое школьное платьице… Она так и не сменила одежду – оказалось, что переодеваться было уже не во что. Шкаф с вещами, дом, семья – то было лишь теплая пыль, оседающая на мостовую.

Уже скоро придет зима, а значит – надо искать теплую одежду. Еще одна головная боль, к мучавшему все острее чувству голода. Нет, ну всегда можно было выйти к посту немецких солдат, и отдать себя – за еду, одежду. Ее тошнило от одной этой мысли. Хотя кое-кто из класса так и поступил. Вроде, кто-то и парней даже стал полицаем.. Кого-то убили, а кто-то сдался, и о нем уже никто ничего не слышал.

Этой ночью вы снова попробовали сделать вылазку за едой. С каждым таким ночным предприятием от класса, превратившегося в горстку осунувшихся оборванцев, оставалось все меньше и меньше… Вот и сегодня – обратно, в школу – а почему-то не хотелось уходить далеко от знакомых стен, улочек, по которым 11 лет бегала на уроки – вернулись лишь двое. Ты, да Машка. Раненная. Она отключилась – наверно, от болевого шока. Рана в животе кровоточила всю дорогу до разбомбленной стены в спортзал, а теперь надо было что-то сделать… перевязать, вылечить.. Вот только бы знать – как. Анатомия - это был так скучно, когда тебе 15, а с соседней парты так мило улыбается знакомый мальчик… Втащила раненую девочку внутрь охлаждающихся ночным сумраком стен, оставляя ощутимо различимую полоску из крови… И сразу же к этой, еще теплой ленте, устремились главные мусорщики города – слизывая с кирпичей алую кровь…

Стон… Она пришла в себя. Открыла ставшие мутными глаза:
- Я умру? Скажи, я умру, да? – а ведь именно с ней ты бегала еще девчонкой по дворам, гоняя птиц и стаптывая синенькие сандалии. С ней сидела за одной партой и – чтож там таить – дрались пару раз из-за особо симпатичный парней. Она всегда была чуть сильнее, зато у тебя – лучше оценки, вот.. – Не молчи, скажи мне – я умру? Ты ведь ботаничка, ты точно знаешь – умру, да? Умру?

Попыталась поднять руку, чтоб схватиться за тебя – и не хватило сил. Лишь слезы бегут из глаз по испачканным щекам.
- Знаешь, не оставляй меня им, хорошо? – и ты отлично поняла, про кого она. Они, пища, уже подлезли к самым ногам умирающей девочки, противно шевеля носами, словно ожидая последнего вздоха, чтоб наброситься и набить хоть сегодня своё брюхо. – Слышишь, пообещай мне, что не оставишь меня им, да? Пожалуйста, прошу тебя, пообещай!

Не оставить крысам ни кусочка – как она и просила. Как завещала. А завтра, проснувшись, можно будет доесть остатки мяса и прожить еще пару дней – сытой.

Канарима Манью'каа и Патрис.
Виверна медленно, неуклюже передвигалась по гладким каменным склонам ущелья. Не тем существом была крылатая непоседа, чтоб грациозно вышагивать по дорогам да лугам свежеобретенного мира. На земле вся красота стремительного полета стиралась, размазываясь упавшим с когтей комком грязи о реальности строения тела. Нет, не для этого созданы виверны - и Кана это поняла на собственной шкуре, шипя протискиваясь между камней, задевая прочные булыжники крыльями, когтями и нательными шипами. Рожденная летать…

Как бы то ни было, вскоре отважная парочка уже сидела перед странным тотемом, поблескивающим своим острием в сумраке «внутрикаменья». Гладкий, идеально отполированный металл конструкции, тонкие лапки опоры – настолько, что казалось стоит только толкнуть их даже слабой, человеческой силой – и весь алтарь завалится набок, скрежеща о каменную почву. Патрис осторожно прикоснулся к шее своего друга, не пуская преждевременно виверну вперед, и толкнул фаучардом объект. Металл оружия звонко отозвался на прикосновение к собрату, однако.. Ничего не произошло. Лишь тогда Кана неловко уцепилась передней лапой за штырь у самого основания и рванула на себя. Вся конструкция, захрустев, вышла из равновесия, оставшись в лапе виверны чем-то, похожим на излишне оперенный метательный дрот. Окружающее пространство, изображающее камень для посторонних глаз, колыхнулось на миг, пропуская внутрь лучи закатного солнца, однако сохранило свою целостность, продолжая маскировать как тотем, так и взявшую его сейчас живую душу. Однако, это было не все – тихий, но отчетливый писк стал исходить от металлической конструкции, равномерно и методично заполняя пространство внутри «каменного кокона»: «Пи… Пи… Пи…»

Морита и Киу.
Ох уж эта виверна… И когда она научиться слушать старших? Что-то подсказывает, что никогда. А может, это и к лучшему? Оставив на земле разъяренного Мортисанмата, крылатая пара прошла над землей, устремляясь к виднеющемуся впереди горному плато. И действительно – что-то там было не так. Гигантский камень – можно даже сказать, кусок самой земной твердыни – вдруг пошевелился, словно разбуженный великан медленно открывал свои заспанные глаза, и подернулся легким маревом. Однако наваждение быстро прошло, оставив перед Моритой и ее гордым наездником острый гребень каменных выступов. Драконица зависла в воздухе над тем местом, где еще недавно виднелась непокорная Кана, но под лапами виднелся лишь камень, уступом в ширину не более одной пятой части крыла выдающийся в сторону идущего боя. А тем временем…

Мортисанмат Свирепый.
Интересно – это взыграла гордость молодой драконицы, или страх? А может желание позлить тебя, Мортисанмата, или наоборот – оставить одного отдуваться за всех? Как бы то ни было, но Морита взмыла с земли, проигнорировав твои слова о своем наезднике, и развернулась на ближайшие скалы. Чтож, самое время показать врагу преимущество чистой драконьей злости перед миролюбивыми замашками еще одного золотого товарища, замершего неподалеку. В одну сторону – плевок Мортисанмата, и послышавшиеся вслед за этим шипение разъедаемой органики, рывок в другую – и кровь дракона, стекающая по древку впившегося в бок дрота смешалась с алой, сверкающей в лучах закатного солнца кровью умирающих жертв. Ты был королем своей жатвы – слишком легкие для могучей шеи дракона тела жалких людишек взмывали вверх; выбрасываемый из строй мощными челюстями, кто-то хрустел костями и оборудованием под твоими лапами; а кто-то сгруппировался в «черепашку», выставив в сторону стремительно несущегося дракона острия копий и мечей, которую ты ловко обрулил, оставив сбоку – именно так прокладывалась ровная и прямая дорога к победе, залитая кислотой и кровью двух разных существ, из разных миров.

Ревротраватимрамадазхар.
Медленно, неспешно – словно издеваясь над ничтожно сумящейся под крылами мелочью – блистающий огнем чешуи в закатном свете солнца дракон оторвался от земли, пыжком набрав высоту и зависнув на нижнем крае облаков, окунув голову во влажное преддверье небесных чертогов. Перевернулся в мягкости воздушной перины, и ринулся к земле, распрямляя крылья, ловящие встречный ветер на острый, словно грани стрелы, край. Затянувшиеся секунды затяжного падения, и столп ветра, обрушившийся на головы маленьких человечков, увеличивающихся в размерах с каждым метром сближения с землей. Но даже великан не смог бы устоять перед совместным напором крыльев, тела, и естества самой стихии.

- Линда, значит… - проговорил инженер, медленно стягивая с плеча куртку и ожидая ответа капитана на свое предложение. – А вам что, никогда не хотелось быть повелителем своей личной, персональной армии убийц? Заманчивое предложение, не так ли? А насчет вшей… Знаете, у меня нет медицинского образования, но я пользуюсь шампунем, чтоб вошки не появились. Знаете, и вам советую – вроде, помогает. Пока у себя ни одной не видел.

На секунду Питер опешил от потока изысканной желчи, обрушившейся на инженера словно Ниагарский водопад, которого сам Лифсон в живую ни разу так и не увидел. Задумавшись о дальнейших действиях, мужчина постоял на месте, поглаживая взволнованного Пилкинса за ушками, а затем протянул кота встречающей группе. Да, судя по разговорчикам, им тут явно не раны. Затем, освободив руки, Лифсон сложил красноречивый жест куда-то в шлем встречающему мужчине (а именно там, по его мнению, и находилась видеокамера) – правая рука бьет кулаком в локоть левой руки, поднятой и вытянутой вперед со средним пальцем, выставленным вверх.

- Мистер Говорящий Динамик, готов поспорить, что все переговоры записываются. Так вот – если не хотите получить обвинение в клевете, поумерьте-ка свой пыл. Вам он еще пригодиться – смею вас заверить, на «Танатосе» вам понадобиться весь ваш жар и не растраченный онанизмом запал. А как человек, могу порекомендовать вам отличать приказы от желаний – будет меньше поводов для криков в микрофоны, уж поверьте, – все это Питер говорил, уже повернувшись лицом к шлюзовой двери и выходя к трапу. – И уже лучше живой комок шерсти, чем мертвый пластик кнопки переговоров!

Тихо, словно легкий осенний ветерок колыхает опадающую листву в старой дубраве, из-под темного капюшона раздался голос бабушки Ю:
- Приветствую тебя, дитя. Меня зовут бабушка Ю. А этого кривляку, кстати – Лорин.

Ю обвела рукой полукруг, показывая в его окончании на друида и легонько коснувшись его рукава.

- Угрюмая ехидна – Джен, а наш адамантиновый друг – Джонатан. Надеюсь, я исправила ошибку своих не столь культурных спутников, не утрудивших себя представиться в ответ на Вашу реплику. А теперь позвольте спросить, - бабушка Ю поправила рукой капюшон, приоткрывая лицо и смотря более внимательно на Райну, - вы, заметив Лианнну, решили ее всего лишь предупредить о опасности? Или у вас есть еще какие-то, до сих пор не озвученные нам намерения относительно этой молодой особы? Дело в том, что мы спешим - и, по этой же причине, врятли сможем воспользоваться вашим предложением переждать период "охоты на ведьм", чего бы нам это не стоило.

Лифсон плюхнулся на кресло второго пилота и устало прикрыл глаза. Вот и все. Вечно недовольный Семен… Лысый.. Интересно, а тварь кусает в какую часть тела? Представьте только себе – лысый череп, а под ним – ничего… лишь следы зубов по нижнему краю. Его помощники – рыжая валькирия Шон да стажер, как его там… Молодые и красивые. Мужчина и женщина. 2 разнополых человека. 2 одинаково холодных трупа. Хмурый Атлас, с лицом живого трупа меланхолично курящий сигарету, покручивая в кончике губ… Он тоже умрет. Он слишком умен чтоб жить. Весельчак Медведефф – такой жизнерадостный. И громкий. Громкий – это плохо. Громкий – это значит, тебя быстро найдут. Громкий – это значит, не скрыться. Значит, ты умрешь. Значит, громкий Айвен тоже умрет. Все они. Все. Они умрут.

Питер закрыл глаза, молча отвернув голову от капитана. Пусть делает, что хочет. И как только он мог поддаться на такое? Да, ему не нравилось то ржавое корыто. Да, он считал половину команды – отсталыми дегенератами. Но убить - пусть даже таким действием, как добровольное невмешательство… Казалось, что пройдет минута-другая, и на пальцах рук появятся пятна крови. Их крови. Которая теперь и на его совести тоже. Вздохнуть. Тайком вытереть слезу – мужчины ведь не плачут. И уставиться немигающим взглядом в темный иллюминатор.

Лифсон, высунув голову за дверь мостика,

Ревротраватимрамадазхар.
Золотой дракон распластался по земле, разложив свои крылья по земле, словно раскинулось небольшое озеро. Золотое. Отсвечивающее красным в закатном солнце. Морда со свисающими усами… Казалось, он ухмылялся. Или это была такая улыбка? Не понятно… Однако отряды врагов правильно – на их взгляд – воспользовались передышкой. Раненные поднимались с земли, собирая свое обмундирование и выпавшее из рук оружие. Оставшиеся стоять под мощным порывами ветра – собирались в единые звенья, выстраивая плотный строй, цепляясь краям щитов друг за друга. Затишье.. Как каждый вечер затихает природа, отшумев свое за ветреный полдень, обсыпав зазевавшихся путников каплями дождей, да повалив парочку-другую деревьев. Замирает, отпуская дневные бури… Ради спокойствия ночи. Или – радо ночного шторма. Так и враги – кажется, они чего-то ждали.. Знали о чем-то…

Айвво.
Иррациональным. Елси бы Айвво знал такое слово. Нарисованным. Чем-то не настоящим выглядела картина застывшей войсковой братии. Они все – такие разные, но при этом столь похожие друг на друга… Люди… чем похожи? Наверно, глазами. Да, точно… И серой пылью, лежащей на лицах. Старик, вышедший к Айвво, грустно ухмыльнулся в седую бороду, а затем развел в стороны руки, словно окидывая взмахом пространство перед собой.
- Смотри, незнакомец, разве так выглядит наша земля? Где наши плодоносные деревья? Где родимая почва-кормилица? Плохо ей, и шаманы говорят, что наша в том вина. Вот и мстит теперь она нам, за мучения свои. Видимо, и враги эти бездушные – то наказание нам, проклятие наше. Сколько не убил бы ты их, сколько не покалечил – всегда придут новые, спустятся с гор, приплывут по реке. И не надо им ни переговоров, ни даров да наложниц – убивают они нас, просто и методично. А кто руководит ими? А разве проклятью нужно руководство? Когда болезнь охватывает никчемного человека, разве правит кто ее течением? Она просто берет себе свое, сама, ни у кого ничего не спрашивая. Отобьешь ты да твои крылатые изверги этих чернобронников – придут новые. А то еще и прилетят с небес, как и вы. Днем позже, днем раньше, воин…

Морита, Киу, Мортисанмат.
Магический огонь отплясал свой завораживающий танец на щитах солдат, закоптив да нагрев чуток зеленеющий металл. Снова пришло в движение окружающее драконов море, словно волной прокатив острия копий от задних рядов - к первым, и по всему фронту живой волны «пена» - заточенные дроты – взмывали в воздух, извиваясь своим змеевидными телами, насвистывая в уши раздвоенным языком песню смерти, неслись сквозь пространство к оставшимся в центре целям – двум драконам и одному человек – чтоб осыпать их жалящим градом. Скрывшиеся под темной завесой вышли из нее уже другими – кожа да чешуя была поцарапана, крылья – исчерканы, и по всему телу выступила кровь – своя, родная. Сотни царапин – мелких, но болезненных, неприятных, раздражающих…

Канарима, Патрис.
Зацепившись за камень, виверна распласталась по склону, прилипнув к скалам лапами и когтями на крыльях. Приблизила морду к скале, мерцающей, словно омытой водой секунду назад… Нет, стык камней плотный, и камни входят друг в друга без малейшего зазора, ноготь на засунешь. Однако именно это Кана и попыталась сделать – засунуть в стык ноготь и сдернуть верхний кам… Лапа прошла дальше, не встретив сопротивления. Виверну, потерявшую одну из опору, качнуло, встряхнув зависшего боком над землей Патриса. Пальцы Каны оказались… внутри камня. Никаких посторонних ощущений. Да, под пальцами была поверхность скалы, продолжающаяся дальше – за камней, а не по нему. Однако… из блестящей поверхности выглядывала только лапа виверны, оставив ладонь внутри странной скалы.

«Вот так всегда, стоит только что-то придумать, как окажется, что либо это уже придумали до тебя, либо ты уже состарился, пока просчитывал свой план, и теперь доживаешь последние деньки на этой планете. Эх». Но времени бурчать было явно не было, т.к. его коллеги – матерые убийцы прыгнули внутрь машины и фургон, взревев, рванулся вперед.

- За что держаться-то, за воздух?! – только и успел вскричать парень, повалившись на пол и уцепившись руками за ножку расположенных вдоль стен лавок.

Эх, несите, залетные…

Судя по разговорам за стенками фургона, какие-то парни (видимо, плохие) не хотел пропускать их, парней (как очевидно, хороших) куда-то вперед. Многовато недоговоренностей. Любопытство взяло верх над инстинктом самосохранения, и Но Мо Шин, встав на подножку вагона, выглянул поверх крыши вперед. Оценив ситуацию, парень поинтересовался у подошедших неформалов:

- Народ… Вам не кажется, что за фургоном с дырками от пуль могут ехать ребята, сделавшие эти самые пули? И чем дольше тут стоим мы – тем ближе они к нам. Кстати, и к вам тоже. А судя по внешнему виду ваших машин, ТЕ парни, с пушками уставного государственного образца, очень не обрадуются, завидев здесь такую веселую компанию. Так что давайте так: мы – вперед, а вы – куда-нибудь, оке?

Морита и Киу.
Дождавшись всадника, Морита рванула к тому месту, куда с начала боя приземлилась виверна. Для быстрой и сильной драконицы не составило труда разбросать людей, пытавшейся ей противостоять – на земле, среди людей, драконам не было равных. Звуки ударов, шлепков, да хруст человеческих когтей - под ногами десятитонного существа, да на его зубах – данная музыка сопровождала Мориту вплоть до того места, где сражалась Канарима. Раньше сражалась. Теперь же юркая выверна взлетела вверх и устремилась на восток, оставив Мориту в одиночку разбираться с вражеским воинством. Хотя… почему одну? Ухом драконица уловила звонкий щелчок – это Киу отправил очередную стрелу в самого наглого из врагов, решившего подлезть с наименее защищенного бока. Но – ужас – сколько же их, врагов, много! Однако, теперь уже на помощь самой Морите, прибыл еще один участник боя, а именно…

Мортисанмат
Мортисанмат, выкрикнув свою ехидную фразу, сделал круг толи пафоса, толи устрашения вокруг укреплений города, а затем собрал во рту свою кислотную слюну и, до одури банально и до ужаса эффективно плюнул в сторону обороняющейся Мориты. Вроде, не задел. Почти. Ну, может немного на лапы попало, да не критично. Выбрав место подальше от своих же выделений, что с неприятным шипением разъедали людей, их одежду, оружие, да и траву под ногами, Мортисанмат приземлился на землю, обагрив свои когти свежей кровью, и приготовился к драке. Два больших дракона. Два существа, одним своим видом рождавшие в головах вопрос: «И как вас валить?» Но если учесть количество нападавших…

Айвво и Дазхар.
Бывает так…Когда среди дождя вдруг наступает перерыв, и люди видят в небе лик солнца. Бывает так… Что затихает ураган, и шедший против ветра путник выпрямляет свою сгорбленную спину, чтоб вдохнуть полной грудью посвежевший воздух. Бывает так… Если среди мрачных хмурых дней зимы, когда все племя сидит в жилищах и доедает осенние запасы, вдруг маленькая девочка находит под снегом цветок и приносит его тебе, лучшему воину, краснея и смущаясь своей дерзости… Так и сейчас – враги… кончились. Нет, их не стало меньше. И даже не то, что Айвво их всех убил. Просто те, кто еще недавно собирался насадить тебя на копье или булаву, потеряли всякий интерес к разбушевавшемуся воину и… и отправились сражаться с золотым гигантом.

Хотя… Назвать это сражением… Было похоже, что Дазхар просто играл с нападавшими. Как дикие коты с полевыми мышами. Взлететь, подняв крыльями волну пыли и сухой глины. Приземлиться и махнуть хвостом. Нет, не чтоб убить, а так.. Враги отлетали или подминались под длиннющим хвостом Дазхара, и, пока они вставали и снова предпринимали попытку добраться таки до тела золотого дракона, тот просто снова взлетал… и садился.. .и хвостом… Красиво!

Канарима и Патрис.
Патрис ничего не ответил. Он и сам все видел, и ему не надо было лишних слов. Да и Кана сама почувствовала, что, пока она говорила, темнокожий человек уже перелезал через ее плечи, чтоб соскользнуть по кромке крыла и, приложив руки к ране, максимально быстро дернуть копье наверх, освобождая своего друга от деревянного кола, приковывающего к земле, связывающего крылья. Метнув копье в окружающих врагов, Патрис прикрыл спину фаучардом и ловко запрыгнул на уже начавшую набирать высоту Канариму.

Кто-то выстрелил в спину. Кто-то что-то метнул. Кто-то – это враги. Но теперь в морду дула ветер, ветер небес – и здесь, в высоте, никакие людские жалкие деревяшки не могли причинить вреда вырвавшейся с земли виверне. Боль в крыле… Пройдет. Рана… Затянется. Надо будет только дать немного времени Патрису, он знает как сделать так, чтоб коже сошлась быстрее. Он ведь знает местные растения, местную почву, знает дух местных гор. Канарима уже знала об этом – сколько раз, получая легкие травмы и ранения в своих играх, выходящих за пределы физических возможностей тела, он просил виверну хоть денек отдохнуть и жать впитаться лекарствам… Кажется, у них теперь снова нет этого самого дня – но, все равно, будет легче, и хотя бы боль пройдет.

Спустившись чуть ниже, чтоб видеть расположенные на земле объекты, Канарима летела на восток, по следам пришедшей армии. Туда, куда недавно ушли Зюрка со своей молодой наездницей. Трава, холмы, редкие деревья и сухие разломы в земле. Вот, еще и легкий ручеек… Все дальше и дальше от города обороняющихся людей. Все ближе к виднеющимся впереди горам. Горам… и резкому блеску, что сверкнул в лучах заходящего солнца. Там! Где-то там что-то было. Кана точно видела – а своим глазам она могла доверять.

Гримгроф.
Гримгроф постоял немного, ожидая последнего бойца отряда, изо всех сил стремившегося к своему хозяину. Да, скорость передвижения человеческого тела, видимо, прямо пропорциональна его длине – во всяком случае, половина человека перемещаются явно медленней целого. Дождавшись свое воинство, некромант двинул отряд вперед, приготовив оружие к бою и зарядив его ядовитой энергией. Сейчас он, на пару со своими податливыми марионетками раскатает нападавших в ровный, как пшеничная лепешка, блин! Вот только… Первые из бежавших воинов резко затормозили буквально в паре метров от Гримгрофа… Один из них словил стрелу и упал… Остальные через секундную задержку повернулись и, прикрываясь щитами (у кого был), побежали обратно. Вроде бы туда, куда ушел черный дракон, сделавший круг над городом. А может просто вид нежити был настолько страшен? Нежить медленно шла дальше, вперед, удаляясь от стен. Ведь там – враги, а хозяин ясно дал команду – крошить врага! А Гримгроф стоял возле стены, так и не вонзивши еще свое оружие ни в один вражеский череп.

Есть такая вещь – клятва Гиппократа. Сам Питер ее не знал. Даже примерно. Но он помнил о ее смысле – всегда помогать человеку, что-то типа того. Гуманизм во все поля. Нет, кэп, конечно, не врач, но так… жестоко. Серьезно… А вдруг – им можно было помочь? А вдруг не из всех рождались бы следующие? А вдруг эти, новые, обладают разумом и с ними можно будет поддержать конструктивный диалог? Может быть, экипаж «Танатоса» сейчас присутствует при первом контакте человека с пришельцами? Хотя… Вон, солдафоны на записях с ними уже пообщались, видимо. Но те ведь – морпехи, отмороженные головы. «Если не видишь, что на тебя идет – стреляй! А если бежит – кидай гранату!». Все может быть. Могло быть. Жизней людей против какой-то безопасности, защиты неизвестно от чего. От неизвестности? Врятли.. От нее спасает информация, а выкину зараженных людей в космос капитан лишил экипаж судна на шанс эту информацию получить. Тогда зачем нужна уверенность в целостности собственной задницы, если из-за этого надо обрекать на смерть других?

Лифсон вздохнул и спросил кэпа:
- Ловим или ремонтируем?

Канарима и Патрис.
Выскочившие перед самым носом виверны наконечники копий скользнули по коже Каны, сталкиваясь с крепкими шипами, пока Канарима, остановившись, приземлялась на стоявших внизу солдат. Однако движение вниз лишь насадило хрупкое тело виверны на оружие людей, и резкая боль пронзила сознание Каны. Левое крыло. В коже между плечом и локтевым сгибом крыла засело копье, и его окровавленный наконечник выглядывал наружу. Хорошо хотя бы то, что сам копейщик был толи сметен приземлением виверны, толи не удержал копье в руках, и теперь не могу дальше расширять рану. Но – древко торчало из крыла, доставляя боль и мешая двигаться.

Тем временем мир вокруг Канны превратился в месиво психоделических красок – красного и зеленого. Едкий яд смешивался с кровью врагов, застигнутых лапами виверны, и не только – справившийся с болью в руках Патрис как мог помогал своему другу, отгоняя фаучардом тех из людей, кто успевал, пригнувшись под крыльями Каны и избежав ее смертоносных лап, подойти на достаточное для удара расстояние.

Прервавшись на секунду, Канарима издала свой грозный рык, разнесшийся над ее участком боя, однако… Лишь колебание воздуха, созданное легкими виверны, перестало шевелить плюмажи шлемов нападавших людей, как воины снова рванулись к окруженной Кане. Казалось, их просто не интересовало свое выживание. Их не интересовала жизнь. А значит – не интересовал и страх. И смерть.

Ревротраватимрамадазхар и Айвво.
Воин, спрыгнув со спины своего друга, выхватил оружие и принялся за то занятие, которым обладал в совершенстве. Постоянные тренировки, соревнования в племени, охота, сражения с враждебными воинами соседних поселений – все это сделало, из впринципе еще молодого парня, умелого и опытного воина. Знающего, как убивать себе подобных, не попадая при этом под смертоносные лезвия и плоскости. И умеющего применять свои знания на практике. Вот первый из теперешних врагов, высоко задрав топор над головой, бросился на спрыгнувшего на землю наездника. Парирование, удар… Готов. Следующий.. Вон тот, что пытается достать копьем.. Удар, прижать к земле древко, и достать.. Готов. Хм… а что не так? Что-то ведь явно отличается от обычной битвы, к которой привык Айвво… Тишина. Звон оружия, шум шагов… а где крики? Казалось, над всем полем битвы кричал только он один, вкладывая выдыхание воздуха в каждый удар. Враги… Стремились убить его молча. Ну да и ладно. До потрепанных стен города еще метров 200, надо прорубаться дальше… Уйти от колющего удара мечом, заблокировать руку врага и достать в шею.. есть, готов. А вот – голос Дазхара в сознании – пригнуться и расставить ноги. И нападавших как ветром сдуло. Хотя – именно им. И именно сдуло. Позади Айвво взлетел с земли его друг, привычно подняв на поверхности маленький ураган из пыли, веток и комков грязи. Кто не успел пригнуться – сам виноват. А, вот и неудачник впереди, лежит – на тебе! Готов… Пошли дальше, оставаясь в тени от зависшего над землей громадного золотого дракона.

Морита и Киу.
Киу, поправив за спиной свой щит, взял на прицел ближайшего из врагов и выпустил стрелу. Попал. В плечо. Бежавший человек пошатнулся, сбитый силой удара, и, мотнув головой, бросился бежать дальше даже не заботясь о торчащем их тела древке стрелы. Да и действительно – зачем заботиться о том, что через мгновение окажется в желудке у Мориты? Драконца, прорычав что-то невразумительное (во всяком случае, Киу уже привык к голосу Мориты, а нападавшим на ее рык было абсолютно все равно) и взмахнув крыльями (видимо, лишь для разгона), устремилась вперед, оставив позади Киу, и раскидывая врагов перед собой. Кто – улетел с дороги, снесенный мощной головой, кто – попал на зуб и был с хрустом перемолот челюстями, а кто – был раздавлен тяжелой поступью.

Мортисанмат и Гримогриф.
Пока черный дракон спокойно стоял возле стен и ждал ближнего нападения, его товарищ, Гримогриф, практиковался в своем тайном искусстве. Манипуляции энергией, непонятные другим жесты, какие-то слова… Вскоре, все шестеро зомби собрались в единое целое, способное даже стоять без посторонней помощи, и бессмысленными глазами смотрели на своего «создателя». А вернее, даже семь – верхняя часть еще одного трупа, разрубленная пополам, изо всех сил сгнивших мышц ползла вслед за собратьями, перебирая по земле пальцами.

Общее.
Заметив – и, наверно, оценив – неожиданную помощь драконов, жители города перестали атаковать. И самих драконов, и – нападавших. Может, решили поберечь силы и амуницию до следующего раза? А может, просто не верили, что Орден сможет победить, и молча готовились к дальнейшей, уже самостоятельной обороне? Кто знает…

Тем временем изменилось и поведение нападавших. Они… как будто только сейчас заметили напавших на них драконов, и теперь, переорганизовываясь, взялись за попытки нейтрализовать угрозу. Воины нападавших стали смыкаться кольцами, стремясь окружить драконов. Видимо, именно их бойцы посчитали более опасными по сравнению с оставшимися силами защитников города.

- Ну ты и проглот! - наигранно возмущенно сказал Но Мо Шин, развалившись по сиденьям фургона. Улыбнувшись, добавил: - На еще!

И кинул куском пиццы в Маркуса.

Зима… так люди называют это время года. Когда холодно и падает снег. Они не знают, что такое по-настоящему холодно. Нет, не знают. А вот он, Тамуран, знает. И не только холод, но и жар. Чего только не пришлось перетерпеть в адских чертогах… Ну а теперь – снег, холод, зима… Вон она – человеческая девушка, которая является теперь его работой на ближайшее время. До скорого, родные чертоги – если все будет хорошо, я скоро буду дома. Хотя.. почему «если»? Все будет просто отлично – сработаем четко, быстро, профессионально. Как уже не раз работал «мальчик по щелчку пальцев». Да-да, один что-то желает, я щелкаю пальцами – и вот оно, желание. Надо было отрастить бороду и прикидываться детским персонажем… как же его там… стариком Хоттабычем. Он, вроде, волосинки переламывал тоже по щелчку. Знаете, как официант в ресторане. Вы щелкаете пальцами, и тут же на столе появляются сервировка, еда, выпивка… и лишь одно – потом вам придется заплатить. Для ресторана – лишь деньгами. Для желаний – душой. А для жизни – договором с Дъяволом. Провел рукой по волосам – не надо зеркала. Он и так знал, как выглядит. На 5. Так, как ее там? Анкета, ловко соскладированная в закромах памяти, подсказала имя – Анна. Аня. Анютка. Чтож, привет, на этот раз локальное счастье пришло именно к тебе. Радуйся. И гордись. Пока еще можешь.

Лифт… Четыре стены. Квадратный метр пола. Вторжение в личное пространство человека. Удобно. Выгодно. Для него – уж точно. Створки лифта держать ногой.. логично, чем же еще. Но – выполнила просьбу незнакомца. Отзывчивая? Это хорошо. Прям с порога поднять растерянный взгляд с пола, как будто вбегаешь в лифт впопыхах, несясь от самой двери подъезда. Застыть на мгновение и посмотреть в ее глаза.. Секунду. Вторую. Достаточно. Таинственно улыбнуться. О, двери снова начали закрываться – остановить их руками. В белых перчатках, да. Стиль. Снова раздвинуть. Сила. Вот, теперь зайти. Этаж? О, а ты как будто еще не знаешь ответ на свой же вопрос? Конечно, «такой же, как и вам.» И улыбнуться. Немного. Уголками губ. Отряхнуть пыль с пальто:

- Знаете, никогда не знаешь, в какой чулан тебя занесет при выполнении очередного человеческого желания, да. – улыбнуться сильней. Даже немного рассмеяться. Типа шутка.

Делая вид, что отряхиваешь пыль с лацкана пальто, достать заколку-булавку в виде белой розы. Закрытой. Еще раз посмотреть на девушку и, глядя в глаза, проворковать:
- Видите эту розу? Вы не поверите, как порой не живой объект может снова ожить, чтоб дарить себя солнцу, цвести и благоухать. Смотрите, - жестом заправского фокусника спрятать в игрушку ладонь, провести по кулаку другой рукой, дунуть в сжатые ладошки… оп! И резко раскрыть руки. – Смотрите, вот ее и нет. Но, я думаю, вы уже догадываетесь, где она.

Потянуться к ее голове. Легонько погладить волосы. Задеть, как бы ненароком ушко. И достать обратно заколку. Только теперь роза на ней – раскрыта, и излучает запах. Как живая. Хоть и пластиковая.
- Просто, не так ли?

- Сел, ну хватит уже, пошли.

Мужчина в строгом костюме положил руку на плечо светловолосой женщине и, немного потянув, показал желаемое направление движения. Та, которую назвали «Сел», встала с корточек, облокотившись на руку мужчины, и, взявшись за руки, пара людей пошла к дороге, где их ждала машина с консервными банками, привязанными к брызговикам.

А непоседа-ветер остался играть с букетом цветов, оставшемся лежать на сером обелиске, возведенном над пустой могилой. И табличка: «Pole Sherbinsky. 1912 – 195x. From one, whose you save.»

- Капитан, смею вас заверить, я понятия не имею, что или кто на вас напал! – также на повышенных тонах среагировал Ашот. Он тут, понимаешь ли, вырвался с необитаемого острова после захвата пиратами, а какая-то капитанская сявка на него еще и лает!

«Слава богу, вмешалась Селена, умница моя – а то бы в куски порвал этого белофуражника! – думал Ашот, - о, ну вот опять – слезы, грусть…» Мужчина подошел и сел рядом с Сел, прислонившись своей спиной к ее.
- Как ты думаешь, он спас нас всех для того, чтоб мы теперь рыдали, или радовались нашему избавлению? Думаешь, ему бы хотелось видеть тебя зареванной? Давай, взбодрись, и оставь в своем сердце лишь светлую память о нем. – Ашот положил затылок на плечо женщины, закину голову назад, и посмотрел на щечку Селены. - Договорились?

И снова в рядах драконов (и виверны) произошел раскол. Завидев бой, почувствовав жар битвы, заигравший в крови озорными огоньками, поддав в уставшие мускулы крыльев дополнительной силы, чтоб нести смертоносную парочку вперед, в центр кипучей битвы, виверна сорвалась с курса и стремительным рывком-падением спикировала к передовым позициям обороняющихся. Даже Морита и Дазхар, медленно разворачивающиеся в воздухе, не поспели за стремительной, словно камень из пращи, Канаримой, и им оставалось лишь медленно сближаться с городом, высматривая происходящий впереди бой напряженным до предела зрением.

Что же предстало глазам Каны, успевшей домчаться до стен города? Запустение… Дома были разрушены, и на всех площадях города были черный пятна – кажется, там жгли костры. И – судя по количеству – сжигали здесь много чего-то. Думается, виверна отлична понимала, что было топливом для жара этого огня, от которого сейчас остались лишь горы пепла. Казалось, что весь город вымер – по его пустынным улицам не ходили ни люди, ни животные. Лишь ветер, невзирая не горечь людей, продолжал озорливо гонять по пустынным улицам мусор и бытовую утварь. И лишь промелькнув над северной волной укреплений, Кана поняла причину такого горестного состояния поселения – все, кто еще мог держать оружие – дети, женщины, старики – все они стояли на импровизированных укреплениях, собранных из обломков домов, утвари, и старой, уже разрушенной стены. Почему их, защитников, так мало? Ответ был чуть дальше – перед оборонительной стеной был ров. Почему был? Потому что сейчас он был завален трупами. Их уже не сжигали. Не убирали и не хоронили. Защитники просто стояли на посту, отбивая волну за волной, приходящую с северных гор. Снова. И снова. Постепенно иссякая силами, жизнью, надеждой… Тем временем в наступающих полетели первые робкие стрелы, вроде - даже сгустки магической энергии. С ближайшей башни кто-то даже попытался кинуть копье в пролетевший над ними силуэт виверны, но, очевидно, не попал. Видимо, либо кидал копье ребенок, либо слишком ослабленный мужчина. Однако, волна нападавших приближалась – и, в дополнение к уже лежавшим у рва трупам, становилось ясно что это, все-таки, тоже люди. Разнообразный сброд, без явно выраженных атрибутов местности, племени... Просто волна людей, непонятно как выживавшая в этой местности до начала атаки, приближалась к стенам города. Медленно. Пешком. Но - неотвратимо.

Зюрка, оповестив о своем решении Мориту, оторвался от группы вперед-вправо по курсу движения, и резко набрал скорость, удаляясь в виднеющиеся впереди горы.
***
- Куда ты летишь?
- Вперед, лишь только вперед.
- О чем ты грустишь?
- Боюсь я, что мир мой умрет.
Ветер, что щиплет приятно глаза,
Да облака – озера небесной воды,
Что разродятся дождем, лишь только гроза
Омоет дождем мир упавшей звезды.
Вот – твои спутники, отныне, навек,
Вплоть до последнего взмаха крыла.
Да одиночества и горя душа – человек,
Что, сидя на шее твоей, всегда весела.
Та, что обнимет шею твою,
Когда, последние капли крови теряя,
Ты, падая вниз, услыхал: «Благодарю..»
Единой могилой в земле замирая.

Нос. Чешется. Дернул ноздрями, пытаясь отогнать надоедливую мошку, севшую на лицо. Еще раз. И еще раз. Все равно чешется. Сильно.

- Апчхи! – мой громкий чих потряс… что? Я открыл глаза, и это позволило убедиться, что вместо мухи в нос залезла какая-то зеленая травинка, шевелящаяся от моего дыхания и пренеприятно раздражая. Но – однако – трава зеленая, а вокруг светло, как минимум вполне достаточно чтоб хорошо различать цвета вокруг себя. Хотя мои глаза сейчас и смотря в землю. Коричневую, да. Это я тоже хорошо вижу.

Так, о чем это мы тут рассуждаем? Ведь.. О, да, я помню. Её помню. Там, в сырой камере. Я ее разглядел, хорошенько разглядел. Каждую морщинку. Рассмотрел и запомнил. Как говориться, не было бы счастья, да несчастье… Всю свою жизнь ведь искал. Нашел, да. Вовремя, ничего не скажешь. Ладно, чего это я тут разлегся? Вставать надо. Ну, для начала – перевернуться на спину.

- Ай! – что-то довольно ощутимо кольнуло в спину. Не ожидал. И вроде это что-то – явно не ревматизм, поэтому я полез рукой пощупать свою спину. Ба! Вот это номер – наши безликие пленители не утруждают себя очисткой пациентов от собственных инструментов воздействия. Ладно, ладно, мы не гордые. Сядем и сами постряхиваем арбалетные стрелы уже ставшего родным, зеленого, цвета. Те же самые. Пока вычищал свою одежду от транквилизаторов, успел оглядеться вокруг, оценив масштабы нового места заточения. Симпатично, надо сказать, хотя и веет легким запущением, как пылью над бокалом хорошего вина. Да еще и столб… О, да это ведь из сна, точно вам говорю! Значит, и сны мне промыла эта ведьма! Вот зараза…

Окончательно придя в себя, поднялся на ноги и, накинув капюшон до бровей, внимательно осмотрел парк. Перед тем, как идти куда-нибудь, надо хотя бы представлять, какие варианты тебе предлагают – явно ли, иль скрывая от не слишком внимательных глаз. Ну хотя бы бывшие сокамерники на глазах не мусолили, не предлагали абсурдные идеи и не устраивали драк. Плюс? Несомненно, плюс. Ага, а вот и награда самому наблюдательному – себе любимому. Кто тут раскидывается белыми розами? Подошел к лежащему на земле цветку и внимательно его смотрел – срез ножом, явно свежий… Тут кто-то есть. Ну, или недавно был, что тоже не столь плохо. Посмотрим-ка мы повнимательней на здешнее цветочное изобилие…

- Фак! – сжав зубы, процедил Питер, растягивая звучание этого самого «ааа». Затем, сразу после окончания сей проникновенной фразы, в металлическую крышку терминала прилетела нога, заставляя содержимое агрегата жалобно звякнуть подвешенными где-то внутри дисками. Рука тянется к питанию. Выключить. Лифсон ползет под стол и заново разбирает всю монстроузную конструкцию, вытаскивая первый диск – ему еще предстоит жесткий секас с «Мамочкой», и, оставляя внутри второй диск, выпрямляется из-под стола и запускает терминал снова. Смотрит на монитор – дадут попытку номер 2?

- Что случилось? Пароль я на папку не подобрал, вот что. Или о чем ты? – Питер ухмыльнулся, и продолжил: - А так – мы бы сейчас уже мирно летели на землю, если бы с большой армейской бабахающей тарантайки к нам на палубы не забралось что-то нехорошее. В количестве, как я подозреваю, две штуки. И, видимо, пока мы не решим, что делать с безбилетчиками, никто в капсулы спать не полезет – очко жим-жим, да. А вот как поймаем, заспиртуем, да на обозрение всему экипажу выставим – так и полетим дальше домой. Так что – увидишь такую ползучую тварюгу – хватай ее и зови людей.

После прозвучавшего выстрела Интрим рванулся к окну, прижавшись спиной к стене с рамой, а затем, разбивая остатки стекла прикладом, взял на прицел уже заряженного мушкета кладбище. Застыв в углу окна, мужчина выискивал взглядом цель посреди могил и надгробий, выискивал того, кто сейчас стрелял.

Все это время в голове Интрима вертелся вопрос: «Кому понадобилось убивать информатора? Оборотням? Бездумным хищникам, одержимым лишь жаждой крови? Не смешите мои подсумки. Значит… Кого там похитил? Ребенка? Ха, вот теперь стало уже интересно – чей он ребенок? Может быть, опять какая-то политическая мразь прикрывается катастрофами и дикими зверьми, чтобы скрыть свои грязные игры? Надо будет узнать…» С локтя раненной левой руки, поддерживающей цевье, падали капли крови и звонко разбивались о подоконник. Лишь бы быстрее появилась цель – долго он так не простоит.

Черный дракон резко опустил крылья, делаю глубокий, сильный взмах, толкая свое тело вверх, к затянутыми тучами небу. Вверх, к солнцу, робкими лучами пробивающему тучи. Вверх, куда стремиться его дух, все его естество. Однако не суждено было черному дракону красиво воспарить над местом своего предыдущего падения – мощный удар лапы Зюрки пришелся в шею Черного, прямо под голову, в нижнюю челюсть, заставив открытый рот дракона закрыться с неприятном клацаньем, а заодно и прекратив раскатившийся по степи душераздирающий крик. На когтях Зюрки остались черные чешуйки, и из мотнувшейся от удара назад шеи брызнула кровь. Первые капли крови этого боя. Пара капель окропили шею и спину изумрудного дракона, попав и на Айку. Дождь. И кровь. Кровавый дождь.

- Вы! Это вы! Я видел! Я видел его кровь! Его смерть! Там были вы, все вы, и другие – все, все там были! – не унимался ментальный крик Черного, пытавшегося снова подняться над землей после удара Зюрки.

Ревротраватимрамадазхар, со свойственной ему мудростью, попытался упасть сверху на черного дракона, и увлек вниз свое грандиозное тело. Но воздушные потоки, и так не сильно благосклонные к своеобразным крыльям золотого дракона, снова подвели Дазахара, и при приземлении дракон смог придавить лишь мелькнувший снизу хвост Черного, который тот резко выдернул из под приземлившегося золотого дракона.

Кана стремительно пронеслась вниз, к черной цели – открытой, свободной, большой. Сверху, в спину – туда, куда не достанут ни хвост, ни шея существа. Верный удар. Но.. Чем ближе цель, чем ближе Канарима к земле – тем уже обзор.. Ветер щиплет глаза, заставляя жмуриться? Или.. тень? Сверху! Колыхая крыльями, сверху приземлялся… нет, падал золотой дракон. Куда? Расстояние все меньше, а цели – обе – все ближе… Перед самой землей Дазахар резко расправил крылья и взмахнул ими, гася всю силу своего падения, сдувая траву от место боя, и… сдувая с пути и Кану. Виверна успела сделать резкий маневр и, используя скорость своего полета, проскользнула между двумя драконами, выходя на прямой полет над лесом.

Кис… А где Кис? Кожаный малыш куда-то подевался, и даже точки не было видно на горизонте.

Полет вперед… Стремительный, как горный поток, и мягкий, как объятия теплых шкур. Драконы знали путь. Видели его. И сейчас медленно раскручивали в голове память того, первого, кто донес весть о нападении. Вот этот приметный лесок, вот – одинокое дерево в поле, а вот ровное горное плато в виде звезды. День, ночь – воспоминания чужой личности и собственные ощущения смешались в единую картину, доказывающую, что звено еще не сбилось с пути – иначе не избежать рассинхронизации. Плата за память многих в одном, ибо ничего в этом мире не дается просто так.

Тем временем солнце взошло над горизонтом, потопталось на вершинах гор, и шагнуло вверх, окунувшись в темнеющие облака. На пару минут одаренные солнечным светом леса и скалы снова погрузились в серость пасмурного дня, и вдобавок к этому на низколетящее звено начали падать мелкие капельки влаги. Дождь… Взлетишь выше облаков – не увидишь дороги, опустишься ниже – и придется лететь под барабанящие по чешуе и коже капли хмурого холодного дождика. Каждая редкая капля, садившаяся на могучих существ, разлеталась на тысячи брызг, уносящихся встречным потоком ветра назад, к хвостам, образовывая позади летящих драконов едва заметный водяной след.

Киу гордо сидел на шее Мориты, пытаясь сохранить вертикальное положение под напором рвущегося в лицо воздуха, хотя порой, конечно, ему это не удавалось и юноша, вскрикивая (все равно никто вокруг не услышит), хватался крепче за седло и пригибался. Однако гордость брала свое, и через пару минут Киу снова выпрямлялся на шее золотой драконицы, храбро смотря вперед и лишь порой щурясь, когда капли дождя врезались в начищенный доспех воина и, разбиваясь, брызгали в глаза.
Ревротраватимрамадазхар плавно шел – а именно это слово сразу приходило в голову при виде его колыхающихся на ветру крыльев – вперед по воздуху со свойственным ему спокойствием. Лишь усы на морде колыхались под порывами ветра, словно степная трава на холме. На вопрос своего всадника дракон пожал плечами, ощутимо подкинув Айвво вверх, и донес до него свою мысль: «Молодой воин, в преддверии битвы ты должен думать не о плотских утехах, а о самосовершенствовании своего духа и тела. А уж общения с себе подобными оставь для меня самого, ты еще слишком молод для того, что поучать любого из нас, драконов.»

Облака становились все темнее, да и дождь усиливался, и становилось все труднее и труднее различать поверхность земли. Все ниже и ниже опускались драконы, и вскоре их громадные крылья уже почти задевали вершины деревьев. Пролетая над зеленым покровом, величественные существа пригибали деревья поднятым крыльями ветром, колыхая старые крепкие деревья как степную поросль, только вылезшую на полях погреться под солнышко. Порой ввысь устремлялись копья крон особо высоких деревьев, и звено дробилось на части, обтекая с боков или сверху неожиданные преграды. Вдруг.. Резко, как будто вырубленный дровосекам, лес окончился, и перед взором отряда предстала степная равнина, покрытая тусклой мглой ненастного дня. Однако кое-что особенно сильно бросалось в глаза – прямо на опушке леса, а теперь уже позади стремительно отдалявшихся в степь драконов, лежал на земле один из них – казавшийся черным под дождевыми облаками неподвижный силуэт застыл, распластав крылья, на самой границе леса. Казалось, что это именно этот дракон, упав, срубил все деревья в этой степи, отодвинув лес ближе к лагерю Ордена. Конечно, это было не так. И скорее даже наоборот – дремучий лес остановил упавшее на него тело. Но… Тело ли? Может быть, он еще живой?

Один час. Всего лишь 60 минут. Раз – и на одну секунду меньше. Раз – и еще на одну. Оказалось, что время – оно как ветер, треплющий крылья драконов в небесах. То резкий порыв, стремящийся сбить летящего красавца на землю, то спокойное небесное течение, ласково подгоняющее вперед, к намеченной цели. Для кого-то из собирающихся в бой существ час пролетел в стремительном поиске необходимых вещей, для других – прополз в безмятежном спокойствии, но в конечно итоге все спайки были собраны снова на утесе, готовые двинуться в долгий путь.

Кана и Патрис.
Да, выслушав того, кого они – драконы и наездники – признавали лидером, могучие существа развернулись и упорхнули вдаль, даже не сказав друг другу не слова. Кажется, каждый из них был вполне доволен возможностью высказать все, что хочется своему наезднику, и большего им не надо было. Чтож – бой покажет, кто из них чего стоит, и чего стоит такая компания существ как единое целое. Как звено.

Морита и Киу.
Мужчина в спешке собирал свои вещи, с улыбкой слушая наставления драконицы. «Да, взял. Да, конечно прикреплю. Ну не волнуйся ты так, все будет хорошо. Да здоров я уже, здоров. Ну, перестань уже!» Закрепив последние пожитки, Киу прошел вдоль Мориты, проведя ладонью по ее боку, а затем залез в седло, гремля доспехом. «Чтож, полетели, красавица!»

Зюрка и Айка.
О да, еда… Кажется, мечты дракона передались и наезднице, во всяком случае в заплечную сумку полетели дополнительные запасы провианта и питьевой воды. Кажется, больше девушке ничего не нужно было от их логова, и можно было снова двигаться назад, к утесы. Быстро, однако.

Дуэскнистрискис и Арна.
Утренний холодок высокогорья достаточно сильно вымораживал скалы, и даже тепла махины-дракона было недостаточно, чтоб нагреть небольшую пещерку, в которой оказалось двое дремлющих существ, у которых остался всего лишь час на то, чтоб поймать за хвост улетающий в сторону рассвета сон. И – казалось - что вот оно, сладкая дрема наваливается сверху, отсекая все звуки мира, погружая тело и сознание в сладкие объятия сна, но… резкий крик Мориты разбудил обоих. Пора. Пора вставать. Пора лететь.

Ревротраватимрамадазхар и Айвво.
Большой дракон неуклюже взмыл в воздух, направляясь обратно к своему пристанищу в ордене. Невидимые (да и что скрывать, неслышимые большинству) волны звука пронзили пространство, взорвавшись в сознании могучего существа картиной окружающего пространства, накладываясь на привычное зрение. Горы, леса, пролетающие мимо по своим делам драконы – вся эта информация проникла в мозг создания, выстраивая причудливые карты, придавая ощущение полета в лежащей на земле полусфере из отражающих поверхностей. Однако, ничего необычно обнаружить вокруг не получилось.

Всем.
Утес пуст. Кац и Жаэруэн уже куда-то улетели. Вокруг вас собирался орден, готовясь к битве: вот один дракон пронес на себе стопку брони и скрылся за скалой. Еще парочка молодых особей, о чем-то переругиваясь в эфире, прошли под скалой и скрылись за поворотом. Люди, попадающие в поле зрения, куда спешили, бежали, что-то кричали друг-другу. Да, судя по всему, на сборы всей боевой силы орден потратит прилично времени. Чтож, ну а вам уже пора вылетать. В добрый путь!

В центре горного массива располагался гигантский кратер, образованный порталом как таковым, блестящая масса которого покоилась на дне каменного колодца. Со стороны могло показаться, что исковерканная сфера - а именно такой формы и был портал – просто свалилась на гору с небес, и пробила каменистую породу на пару десятков метров в глубину. Один из зубцов, окружавших кратер, отвалился в строну как выпавшая из забора доска, и теперь торчал в сторону от остальной короны, образуя широкий и длинный утес, под которым к тому же еще и можно селиться, скрывая свои дома от ненастья непогоды.
Именно этот кусок скалы и назывался утесом лидера, и на нем сейчас собирались драконы с их наездниками, разбуженные туманным утром голосом вождя. Разрывая полосы тумана мощными крыльями, величественные существа вырывались из молочного потока вокруг утеса и приземлялись на влажные от утренней росы камни, спуская на землю своих наездников. Орден собирался медленно, без спешки – вот один из драконов, подняв голову от каменных плит, на которых оставался на ночь, расправил крылья и, оттолкнувшись от земли, ушел в сторону озера низко над землей, слившись своим зеленым окрасом с кронами деревьев. Вон две молодые особи, проснувшись с первыми лучами солнца, воспарили над лагерем стражей в веселой утренней гонке на скорость и выносливость, стремясь обойти друг дружку на вертикальном взлете. А вот стремительным росчерком на утес спикировал стройный изумрудный дракон с узкими перепончатыми крыльями, пару раз неловко подпрыгнул на голом камне, пытаясь погасить энергию и затормозить, на ходу складывая за спиной свои длинные крылья. С его спины спрыгнул человек в металлическом доспехе, и окинул взглядом собравшихся, отмечая явно не феноменальную явку. Однако Кац – лидер Стражей – явно был сейчас в хорошем расположении духа. Нет, он не радовался от несчастия других людей – тех, кому сейчас не поздоровилось оказаться рядом с проклятым порталом, однако предчувствие очередной битвы разжигало кровь, заставляя ее вскипать адреналиновым кипятком. Это вам не банды отгонять от полей ордена…
Кац встал рядом с Жаэруэном, еще раз взглянув блестящими глазами на собравшихся людей, и начал свою речь:
- Доброе утро, друзья. Вы здесь все оказались из-за того, что ваше сердце не хотело смириться со смертью миров, вы здесь – для битвы. И, хотя ни у кого из собравшихся, - лидер еще раз окинул взглядом утес, ища золотую Мориту, - еще нет боевого опыта в рядах Ордена, я уверен в вашей силе и преданности. Если не мне, то уж точно нашему миру!
Закончив, Кац прокашлялся на прохладном утреннем воздухе и продолжил:
- Итак, один из драконов почувствовал вторжение. Портал, через который началось очередной вторжение, расположен в трех днях пути на восток. Для начала надо послать туда группу разведчиков – и именно такие как вы, кого еще опасно посылать в реальный бой, подойдете для этой цели. Вы выдвинетесь вперед, первыми – а уже за вами пойдут остальные силы Ордена. Ваша задача – оценить силы врага и масштабы заражения. При
этом попрошу не вступать в бой, лишь в крайнем случае, и – желательно – чтоб вы были уверены в победе… Хотя, как вы сможете оценить врага, вы ведь его ни разу не видели еще… - Кац почесал голову, - Ладно, тогда просто постарайтесь выжить, хорошо. Так, когда прилетит Морита – она будет за главного. Как-никак, у нее есть боевой опыт, хоть и лишь против людей. Есть у кого-то еще вопросы?

Утро. Робкая заря окрасила в розовые тона кромку горизонта, а заодно и стремительно летящие в высоте облака. Белоснежные волны уносили вдаль всю влагу, что этой ночью орошала базу Стражей противным мелким дождиком, наверняка мешая спать особо чувствительным особам. Как людям, так и драконам.
Утро. Густой молочный туман стелился по лощинам, укрывая от взгляда подходы и подъезды к лагерю, обволакивая стволы вековых деревьев белой простыней. Гора Стражей возвышалась над покрытым туманом лесом своим гребнем, словно небрежно брошенная на пол перчатка воина. Там, внутри, среди гор, был портал – еще один из тысячи таких же, раскиданных по всему миру. Еще одна точка соприкосновения двух миров – мира двух ног и мира двух крыльев. Вокруг портала и располагалась база Стражей, тех, к кому пришел дракон. Тех, кто решил встать на защиту своего мира от неизвестности, от страха, от хаоса. Среди каменных обломков, в выветренных пещерах, да и просто в домиках на плато – везде кто-то спал, зевал, умывался или завтракал. Вся скала была одним общим, большим домом для собравшейся группы воинов. И не только для них – многие люди искали защиты как от жестокости мира, так и от капризов природы, а взамен предлагали свои услуги – землепашцы, охотники, мастеровые…
Утро. По еще сонному сознанию драконов разнесся глухой голос, принадлежащий Жаэруэну – дракону лидера Стражей. В ордене не нужны были гонг или труба – те, кому надо было что-то передать важное, всегда были на связи. А простолюдины… Им даже не стоит знать, куда уходят звенья драконов, туша горящие факелы взмахами могучих крыльев.
- Подъем! Встаем, братья и сестры. Будите своих и собираемся на утесе возле дома лидера, у нас очередное нападение.
Телепатический голос звучал буднично: очередной бой снова искал своих жертв, и лишь одни вопрос волновал царицу смерти - кровь какого цвета обагрит сегодня очередной портал?

Иоганн заснул, уткнувшись лицом в чистую, пахнущую порошком наволочку. Для него сон – это чернота… Когда закрываешь глаза, а потом орущий будильник выдергивает тебя из плена темноты. Раз – и закрытые веки обрубают один день, погружая тело в теплоту постели. Два – и суровые лучи искусственного освещения ударяют в веки, заставляя недовольно ворчать и сильнее закутываться в одеяло, пряча за тонким краем ткани глаза.

На этот раз пробуждение было… иным. Совсем. Насколько помнил Иоганн, так его еще никто не будил. Резкий толчок поезда сдернул тело с кровати, и парень повалился на пол, спросонья хватаясь руками за первые попавшиеся под руки предметы. Кажется, эта оказала простынка, с жалобным терском разорвавшаяся в сжатых пальцам Иоганна. Оказавшись на полу и стукнувшись о него головой, парень заскулил, и пытаясь спрятать выступившие на глазах слезы закатился под кровать и свернулся калачиком.

Она… Она теперь его! Вся, вся целиком! В это даже как-то поначалу не верилось. Ашот даже остановился на мгновение… Однако руки Сел впились в спину, задираю ставшую такой ненужной рубашку…
Ашот сладострастно вздохнул и принялся жарко целовать Селену… Его Селену… Губы мужчины покрывали поцелуями щечки, носик, губы Сел… А потом поползли ниже, быстро и часто лаская шею…Ашот не удержался и лизнул все еще соленую шею француженки, после чего легонько укусил ее ушко… Ее дыхание, такое близкое, такое горячее… Руки мужчины жадно стянули с плеч Селены лямки платья и, обнажив грудь, Ашот припал к губами к соскам женщины. Не в силах более сдерживать себя, Ашот принялся расстегивать свои штаны. Ах, этот ремень! Вечно он не вовремя и так крепко застегнут… Молния… Ум… Почти срывая замок, мужчина сдернул с себя брюки, и начал задирать платье Селены. «Господи, какая длинная юбка! Быстрее, быстрее, я уже не могу ждать! Р-р-р!» Рыча, Ашот схватил ладонями бедра Сел и вошел в нее…
***
Ашот лежал сверху своей Сел, тяжело дыша… Ее ноги медленно опускались, соскальзывая с его мокрой от пота спины… Восстановив дыхание, Ашот разжал сжимающие попку пальцы и медленно вывел из женщины успокоившийся орган… Что это было?... Все эти минуты… Она что-то шептала? Что-то говорила? Может, даже кричала? Он не помнил. Медленно, вместе с шумом в ушах, стала пропадать и кровавая пелена с глаз… Ашот подался вперед и в очередной раз поцеловал искусанные губы Селены… Курить! Страшно хотелось курить, но трубка с табаком осталась в лагере. Ашот глубоко вздохнул и свалился с женщины, упав на спину рядом с ней. Рука провела по берду Сел вверх, и пальцы, нащупав ее ладонь, крепко сжали ее в кулаке. Ашот лежал молча, безучастно рассматривая пролетающие над пляжем облака…
Мысли стали проясняться, и мужчина сказал:
- Знаешь, наверно стоит все-таки идти сначала в лагерь. Если мы сейчас пойдем к Полу, и с нами что-то случиться – то остальные не узнают, что близко спасение. Мало того – тогда будет утеряна рация, и найти нас будет гораздо сложнее. Думаю, я прав… - закончив речь, Ашот повернулся к Селене, привстав на локте над пляжем, и уткнулся носом в ее висок, медленно, но ритмично, целуя ушко женщины.

Терпкий поцелуй взорвался в сознании мужчины всплеском эмоций, чувств, образов… Вы видели, как бьются морские волны о высокий скалистый берег?

… Первые секунды ты слышишь лишь рокот набегающей волны, сдирающей с прибрежных камней водоросли, траву, ракушки, собирающей мелкие камешки в единый сплошной вал… Этот рокот сейчас стоял в ушах Ашота, заглушая для него все звуки окружающей реальности, как будто звук, рождавшийся в сердце мужчины, вырвался наружу сквозь барабанные перепонки.

… Затем звук достигает предела, едва выносимого для человеческого уха. Кажется, что дрожит сама земля, наровясь вырваться из под хрупких ног и унестись навстречу водной стихии. Когда кажется, что самое разумное действие – это бежать отсюда сломя голову, не оборачиваясь и не думая о движущейся за спиной силе, именно тогда, и не мгновением раньше, происходит… Взрыв? Всплеск? Удар? Как мелки эти слова… Стена воды встает перед тобой, отвесно уходя под самые небеса, захватывая воздух, лишая тебя самой возможности дышать… Дышать… Ашот был счастлив забыть, что такое дышать, пока его губы были заняты поцелуем…

…Создав порыв ветра, небрежно сдувшего с тебя висящую одежду, волна застывает на мгновение, и – бесшумно, медленно, как будто нехотя, начинает опадать на берег. На тебя. Ты видишь белую, вспененную массу, перемешанную с зелеными водорослями, через прорехи в которой виднеется окружающий тебя морской пейзаж… Так же бесшумно и бесконечно медленно Ашот отнял свои губы от прелестных розовых лепестков георгин Селены.

….Но тишина обманчива, и через секунда на тебя, стоящего на этом каменном утесе, обрушивается холод открытого океана, с головой окуная в частичку морской пучины, в мгновение ока вымачивая тебя насквозь. А ты еще надеялся, что скалы спасут тебя от непогоды? Ты думал, что движущаяся волна – это все, что ты увидишь? Все? О нет… Ашот заново впился поцелуем в Сел, и принялся снимать с нее одежду – сейчас. Или никогда!

Звонкий смех Селены залил собой пляж, перекрывая в ушах Ашота родной звук шуршащего прибоя. Ее смех, такой непринужденный, нравился мужчине. Этот звук возвращал его в детство, когда каждый их тех, кто сейчас вырос, был счастлив просто так, сам по себе. От того, что светит солнце. Что катится машинка на веревке за спиной. Что рядом идет родная мама. И что он сам когда-нибудь вырастет и станет таким большим счастливым человеком, который поведет за собой своего счастливого улыбающегося ребенка с игрушечной машинкой на шнурке…. Ее смех очень нравился мужчине.

Ашот наклонился чуть назад, подкинув в руках хрупкое тело француженки и поудобнее перехватывая ее снизу. Селена поудобнее устроилась на его руках, держась за шею. Ее светлые волосы коснулись груди, лица Ашота… Дыхание… Он задержал дыхание, старясь не вспугнуть момент даже легким дуновением. Как ему казалось, всего лишь на мгновение… Секунды… Они длятся так быстро, одна за другой… Ашот выдохнул, а так не хотелось. Локоны Селены качнулись под потоком воздуха их губ мужчины, как занавески на балконе усыпальницы, в которой томится прекрасная дочка восточного шейха… но ее принц уже близко, вон он, ползет по колоннам и гобеленам дворца, чтоб явиться подсветом луны к своей возлюбленной….

Она… она что-то сказала? Нести? Хм… Ашот вернул хитрый взгляд обратно в глаза Селене, и медленно проговорил:
- Могу и отнести… Но тогда – с перерывами на отдых. И на каждом привале ты будешь мне массировать спинку, да? А привалы я буду делать чааасто…. – эта женщина сводила Ашота с ума, - Но немного я тебя пронесу. Бесплатный пробник, так сказать.
Мужчина повернулся и пошел к морю, унося с собой Селену в бескрайнюю водную гладь. Как только первые волны коснулись ступней Ашота, он медленно опустил в прибрежный песок Селену, бережно, как самую хрупкую и драгоценную вещь, продолжая поддерживать ее руками… А затем сам лег сверху… Его губы жадно искали ответа…

Какая милая и озорная девушка! Да уж, та еще непоседа. Вот и охраняй теперь такую… Связать ее, что ли? Кляп в рот, на плечо нашему варфоржеду, и нормально, без эксцессов дойдем до цели…

Запомнив эту мысль как первую, пришедшую в голову, эльфийка подошла к Лиане и, встав рядом, заглянула ей в глаза.
- Здравствуй, дитя! Я – бабушка Ю. Если ты будешь такой же непоседой всю дорогу, нам будет сложно тебя оберегать от неприятностей. Так что ты будешь хорошей девочкой – договорились?

Бабушка Ю улыбнулась и потрепала халфлингшу по голове.

- Опа… Вот это хрень! – только и выговорил Ашот, а затем, шелкнув переключателем, закричал: - Прием, прием, прием! Вы нас слышите?! И мы вас слышим!! Тут такое дело… В общем, корабль потерпел крушение… - Ашот замолчал на секунду, вдыхая воздуха… Стоп. Что за чушь он несет? Никто ведь не поймет ничего. Выдохнув, мужчина продолжил: - Корабль «Мона Лиза», вышедший из порта Кампора Сан Джованни 14 июня, был захвачен пиратами после 15 дней плавания, затем отведен куда-то южнее и потоплен. На юг корабль двигался 2 дня. Мы – последние выжившие в трагедии, у нас есть рация, но кончаются запасы провианта. Нужна помощь. Нет, нужна эвакуация!
Ашот дернул переключатель и замолчал… А затем, вспомнив о чем-то, снова включил передатчик и добавил: - Прием….

- Сел, как же работать без любимой миски под рукой! – Ашот улыбнулся и, схватив пакет сухарей, а также открытые консервы, пошел к рации. – Это два неразделимых процесса – есть за работой и работать с едой!

Выдав эту довольно бессмысленную тираду, Ашот скинул брезент с рации и сел перед ней, сложив перед собой ноги.

Осмотрев прибор, Ашот включил рацию в начальном состоянии, послушал шум в динамиках… И наугад крутанул регуляторы.

- Кстати, Сел, какое твое любимое число, в пределе от 22 до 50 включительно? – весело спросил Ашот сквозь стиснутые зубы, в которых был зажат сухарь, повернувшись через плечо в сторону женщины.

- Ладно, сначала накормлю свою воительницу! – Ашот рассмеялся, поймав губами пальчик женщины. - Я не соня. Просто устал вчера сильно. А ты – молодец, что так рано проснулась.

Ашот поднялся с импровизированного ночного ложа, и, быстро найдя на пляже плоский камень, в пару ударов разбил пару консервных банок.
- Кушай, милая. Ты ведь понимаешь – Пол хотел, чтоб мы пришли с рацией в лагерь. Так что думаю, нам следует послушаться его. Так… Сейчас я искупаюсь, а там подумаем, что делать. Иее-хууу! – вскричал Ашот, и, скидывая с себя одежду, бросился к морю.