Голосование за ходы

- Не дрейфь, - добродушно оскалился Дойчи на реплику Зубастика, - на пляже смуглые девчонки уже подают писко панчи* и все ждут только нас! Дойдем, сядем в шезлонги с холодным стаканом в одной руке руке и горячим догом в другой, позагораем... и всего-то надо, прогуляться по пирсу, я!?

Пока шли по кораллу, Билли перестал дрожать и кашлять, сердце прекратило безумную пляску и к нему вернулось прежнее расположение духа. Только на губах выступила белая корка соли от проглоченной морской воды и очень хотелось пить. А еще больше хотелось выбраться, наконец, из этого сраного океана на что-то твердое и сухое, пускай это будет даже пирс, пускай даже под обстрелом снайпера.

"Вот будет у меня, наконец, опора под ногами, мы еще посмотрим кто из нас тут снайпер," - с каким-то животным удовольствием думал Смит, предвкушая, как всадит пулю в незримого японского стрелка. Дойчи не имел ничего против ни японцев в целом, ни против конкретного снайпера, но за утро он натерпелся столько, что банально хотелось кому-то вломить.

Даже полная раненых амфибия не сильно подпортила настроение рядового, это ведь война, он знал, что тут могут ранить и даже убить. И кого-то наверняка убьют, не бывает так, чтобы война совсем без жертв. Этот фатализм, который можно было ошибочно принять за безразличие, сейчас помогал сохранить спокойствие и не дергаться каждую секунду от мысли "а что если меня?" Если так, ну, что делать, значит так. Наверное, именно это Дойчи и пытался объяснить Флаин Фишу, когда тот стал докапываться по поводу Счетовода, да только красноречия не хватало. Вот он переживал за О'Нила, а теперь тот был где-то на берегу, а они с Паркером по пояс в воде и по шею в дерьме, причем в трех ботинках на двоих. Может, Счетоводу уже оторвало голову, а может он попивает холодную водичку из фляжки, пока резерв тает под огнем японского пулемета. И может никому из них не суждено добраться до берега. А может, наоборот, пока они доковыляют по пирсу до берега, вся заварушка уже кончится и из всего первого отделения выживет один Дойчи. На хрена гадать, все равно не угадаешь.

Поэтому Билли и не гадал. Пригнулся, когда начали стрелять. Поднялся. Выслушал команду Физика. Кивнул, все также без лишних слов, и, вдохнув поглубже, сиганул, насколько хватило сил, через канал, подняв волну брызг.

Просьба Александры оказалась гораздо более сложной, чем могло показаться сначала. Казалось бы, что может быть проще - сходи туда, отдай письмо, получи ответ и дело с концом. Но у богатых было слишком много свободного времени и слишком мало дел, от чего они начинали накручивать бесконечные усложнения на самые простые дела, просто чтобы побольше времени потратить на любое действие. Все началось с необходимости переодеться. Нет, это не было неожиданностью, Фенрия сама завела об этом разговор, но вот наряд, который подобрала фамула? Срань Императора, как они это носят?! В длинных полах робы путались ноги, широкие рукава цеплялись за все подряд, одежда висела на плечах - с таким же успехом рыжая могла напялить на себя мешок и ходить в нем. Единственное утешение, под полами свободного одеяния можно было легко спрятать оружие, а одно упоминание фамилий хозяек салона (девушка довольно натурально возмутилась самому предположению, что она, невинное дитя и послушница, позволит себя облапать кому-либо кроме самого Императора! Леди Лавланэ будет шокирована, если узнает о подобном!) отбило у патрульных всякое желание проводить обыск.

К сожалению, одеждой испытания не ограничились. Последовавшие за покупкой одежды косметические процедуры напоминали изощренную пытку, которую, хотя бы, нужно было вытерпеть всего раз. Фенрия немного лукавила, изображая полное неведение относительно смысла подобных манипуляций, Тави, исповедовавшая их набожнее Имперского культа, рассказывала подруге о каждой и даже приглашала присоединиться, но для девушки они так и остались чем-то загадочным и практически бессмысленным. Какой смысл долго обрабатывать ногти пилочками и лаками, если уже через час они собьются о рукоять ласгана? Девушка не брезговала косметикой, но какие-то вещи были просто излишни. Вот и сейчас, выйдя из салона и почувствовав, как румяна начали покалывать щеки, Фенрия тайком стерла пудру и, глянув на себя в отражение витрины, убедилась, что да, так гораздо лучше.

Последним испытанием было время. Эти люди, кажется, совсем никуда не спешили. У них что, вечность впереди? Предоставленная сама себе в ожидании ответа, девушка мгновенно начала скучать. Прошлась по парку туда-сюда, пригляделась к зданию. Нужно ли будет сюда проникать? Вря-яд ли. Нет, конечно, внутри хватало ценностей, но обносить салон после визита туда была слишком палевно. А если Александра решит, что нужно проникнуть на разведку, вот тогда и будет время спланировать операцию. Гораздо больше рыжую заинтересовал парк. Он казался таким чуждым, таким неестественным на космической станции со своими кустиками, деревцами и лужайками, что никак не укладывался в голове. Кому-то пришло в голову навезти земли, насажать растений, нарисовать на своде уровня небо, чтобы такая вот девица как Фенрия могла прохаживаться тут и вдыхать ароматы чего там положено вдыхать. Зачем проводить все эти сложные манипуляции, когда металлические стены и потолки были ничуть не хуже, для рыжей так и осталось тайной.

Оставив попытки понять причуды богатых (и это ее называли варповым отродьем! Вот кого надо сжечь, хватай да тащи на костер), Фенрия решила хоть немного заняться делом - отыскать адреса интересующих ее заведений. Конечно, ждать, что в инфосети Раджи будут расписаны способы добраться до криминального дна станции, не приходилось, но, как успела понять девушка, тут кичились своей испорченностью и мерой порочности, так что отыскать наводки на наиболее злачные места, откуда уже можно будет двинутся дальше, труда составить не должно было.

Получив в руки заветное письмо с ответом, Фенрия отбила сообщение Александре, что все прошло успешно и двинулась в обратную сторону, только задержавшись на КПП ненадолго.

- Временный пропуск? - уточнила она у постового, - В смысле, не разовый, как сейчас, а до времени приема?

Возможно, из всего этого обмена корреспонденцией, все же, будет польза.

Оставив позади драгоценные кварталы, девушка нашла укромное место, где можно было переодеться, стянула с себя ненавистную робу, аккуратно свернула ее и убрала в рюкзак, из которого достала свой комбинезон, который и натянула поверх армированного скинсьюта, с которыми рыжая не расставалась даже во сне. Закрепив кобуру с пистолетами, Фенрия загрузила схему Раджи и отправилась проверять адреса, которые добыла ранее.

- Само собой, - немного легкомысленно кивнула рыжая на просьбу не распространяться о деталях плана Александры, - У нас всех свои секреты, да? Думаю, у парней тоже хватает своих дел, в которые они меня не посвящают.

Фенрия не стала уточнять, что пока что парни не проявляли к ее делам особого интереса в принципе, что, с одной стороны, девушку полностью устраивало, но с другой лишало так нужного ей чувства семьи. Рассуждать об этом в присутствии едва знакомой фамулы она не собиралась тем более. Сомнительно, что девушка могла даже сформулировать то, что ее, давно привыкшую жить семьей на полдюжины человек, беспокоило отрешение коллег.

- Что я не продаю! - С ноткой гордости в голосе усмехнулась Фенрия. Эта тема увлекала ее гораздо больше разговора о взаимных секретах и разделении планов, - Для обычного товара у меня есть наметки, нашла двух потенциальных торговцем поближе к бортам... Кстати, тебе не нужно ядерное топливо? Изотопная сигнатура в порядке, стержни стабильны и не фонят. Но есть вещи, которые сбытчику краденного не понесешь, - все это рыжая выговорила практически не меняя интонаций, прежде чем сделала короткую паузу, чтобы предвосхитить описание наиболее ценных частей своей коллекции, - У меня есть гильза псипусшки, отработанная, к сожалению, но чем богаты. Еще есть чешуя с пластинчатого доспеха, я почти уверена, лорда Анжуйского. Ну, который Каликсиду захватил. И еще шильд, кажется, от штормового болтера или может с наплечника, с головой волка. Хромированная пласталь, был в бою, со следами сражения. У таких вещей нет цены, они стоят столько, сколько за них готовы заплатить. И самое сложное - найти человека, коллекционера, который заинтересуется достаточно, чтобы отвалить достаточно тронов. Раздобыть их было непросто, все-таки, отдавать по цене материала не хочется. Кто-то особенно набожный. Или может наоборот. Поэтому я и подумала про Чаттерджи, он похож на такого коллекционера, эти хартисты все чудные. Ну или может есть еще кто-то, кто заинтересуется подобным.

Лифт мягко остановился, створки открылись и рыжая ненадолго замолчала, пока женщины не покинули кофейню. Глупо думать, что лифт не прослушивается, но все равно, Фенрия решила не говорить лишнего там, где кто-то может подслушать без доступа к технологическим уловкам.

- Это хорошо, - прокомментировала она ответ фамулы о стрельбе и пояснила, - Если дело пойдет скверно, надо знать, кто на что способен и кого надо прикрывать. Брать "Ориент" штурмом не зову. Сама управлюсь. Кстати, ты хорошо знаешь Лотту? Я так поняла, у твоего босса с ней были какие-то дела? Ей можно доверять? Ну, настолько, насколько можно доверять в нашем деле.

Спокойное лицо Вьющегося Стебля редко выражало сложные эмоции, он был открыт и приязнен со всеми соплеменниками, не показывал грусти или тоски, даже оплакивая семью, он делал это в своих мыслях, в минуту, когда оставался один, но не в присутствии других элифэ. С годами яркая детская улыбка стала меркнуть, теперь строитель реже смеялся и улыбался чаще одними глазами, но все еще был образцом спокойствия. Не показал он эмоций и в этот раз, хотя ранили старейшину слова Яснорады. Разве не Вьющийся Стебель, едва научился ходить, возделывал поля сгаты у корней Талала? Разве не Вьющийся Стебель вылавливал мелких жуков, которые поедали шапочки улокве? Разве не Вьющийся Стебель два долгих сезона руками копал землю в Долине, разбивая поля? Но, несмотря на это, искать решение назревающего голода Яснорада просила Шороха, а не Стебля. Почему строитель так и оставался не до конца своим для старейшин? Недостаточно старания или не те слова? Элифэ терялся в догадках. Возможно, он никогда не станет полноценным членом совета в глазах других, и нужно было просто смириться. Но даже если так, это не было поводом отлынивать от своих обязанностей.

- Хорошо, старейшая, я приложу все силы, чтобы поля были готовы в срок. Нам потребуются усилия многих взрослых для этого. Листопад, можем ли мы рассчитывать, что ты и твои воины тоже присоединитесь к работе? Знаю, это не тот враг, которого можно сразить копьем, но все же, ты нужен нам сейчас.

И Стебель, верный слову, оставил мысли об экспериментах с хитином, оставил планы разведать великие деревья долины, взамен уделив все свое внимание тому, чтобы расширить поля. Это была непростая задача, свободного места у корней было гораздо меньше, чем в Долине, приходилось выбирать ветви и торчащие из земли корни, наиболее подходящие для выращивания улокве, просить прощения у деревьев, которые приходилось выкорчевывать, чтобы дать место новым кустам сгаты, расчищать землю, готовить почвы для пересаживания кустов. Ни на что другое практически не оставалось времени, лишь однажды Стебель нашел возможность выбраться в Долину, но не для того, чтобы провести время у бегущей воды, а для того, чтобы осмотреть поля сгаты там. Ведь дети росли не только у корней Талала, но в новом поселении, а значит, скоро и им потребуется больше еды.

Лишь концу сезона у строителя появилось немного свободного времени, которое он посвятил записи своих наблюдений. Снова холода были мягкими, почти незаметными, и элифэ постарался записать все признаки, которые сопутствовали этому явлению.

Почувствовав под ногами что-то твердое, Дойчи плюхнулся на задницу, не дожидаясь приказа сержанта. Его потряхивало, руки дрожали, то ли от холода, то ли от нервов. Почему ему было так холодно, они же на экваторе? Зубы стучали, не попадая один на другой. Плещущаяся вокруг вода уже не пугала. Ведь вот оно, дно, виднеется через бирюзовую рябь, это не черная муть озера, где каждый шаг как прыжок в неизвестность.

Отдышавшись немного, Билли поднял взгляд на остров. Вроде, самое страшное позади, они уже у берега, больше не надо никуда плыть. Поднял взгляд и замер, отрешенно глядя в сторону Бетио. Вот он, берег. А до него треть мили воды. И как теперь это преодолевать? По дну идти, что ли? Нахуй. Нахуй эту высадку, нахуй этот остров с его япошками, нахуй эту блядскую войну. И что тебе дома не сиделось, олух? Пошел защищать здездно, блядь, полосатый. А теперь ты сидишь посреди океана на колющем жопу куске камня, ноги мерзнут в воде, голову напекает солнце и совершенно непонятно, куда и как дальше идти. Добираться до берега, чтобы что? Стрелять япошек из пальца? Смешить их до смерти? Да эти полоумные человеческого языка не понимают, лопочут на своем. Надо было брать с собой Слипуокера, он бы хоть переводил анекдоты.

Издав нечленораздельный вздох, рядовой хотел было поправить каску, но понял, что и каски нет. Это, пожалуй, было самым отвратительным во всей ситуации. Ну какой из него морпех без каски?

Накануне дня, когда отряд покидает лагерь Луций, зовет Тиеста к себе в шатер и знаком приглашает лечь.
– Ну что? – спрашивает он. – Тебя можно поздравить, мистик. Судьба тебя любит. Как я тебе и говорил, Фейруза была проклята, и это проклятие било по всем, кто с ней соприкасался. Её первый супруг. Армянский царь Аршак. Теперь Архип... Клавдий... Все мертвы. А ты всё ещё жив. Либо это большая удача, либо доказательство больших способностей.
Он делает жест рукой, дескать, "ты же не веришь, что дело в удачливости?"
– Когда мы беседовали на корабле, ты задавал вопросы. У меня есть для тебя ответы. Вряд ли они тебя обрадуют, но, возможно, удивят. И тебе нужно будет сделать выбор. Ты готов?

– Проклятие действительно выглядит самой очевидной причиной, - согласился Тиест, принимая приглашение лечь, - Фейзура не обладала собственной силой, ей не владел демон, но проклятие обладает властью, иное может пережить и тех, кто его произнес, и тех, кто был его свидетелем.

Метаксас оставил замечание по поводу удачливости без комментария, но кивнул на последний вопрос.

– Те, кто отвечают в такой момент 'я готов' обычно оказываются не готовы к тому, что услышат. Но, - 'разве у меня есть выбор?' хотел спросить Тиест, но вместо это произнес вслух другое, - действительно, это необходимо.

– Я сын человеческой женщины и ангела, созданного Богом. Тем самым, в которого ты не веришь, - Луций поднимает брови. - Свечение, которое ты видишь - это часть его силы, которой я наделен. Оно режет твои глаза, потому что твоя сила слаба и имеет иную, более низкую природу. И уж конечно, оно не сводит с ума. Наоборот, оно способно излечивать безумие, вызванное некоторыми причинами. Я говорил тебе правду: моя человеческая часть смертна. Моя другая часть... - Луций морщится. - В каком-то смысле лучше бы она тоже была смертна. Она не может держаться в этом мире без земной. И кстати...Фейруза тоже дочь, только не ангела. В ту ночь на корабле я лишь показал ей её природу. Но вот в чем разница - её отец так и не пробудил её силу, поэтому ты её не видел. По крайней мере до ночи, когда она сбежала. Сводил ли я её с ума? Нет. Напротив, я мог попытаться исцелить её, но такие вещи не делают без согласия, и последствия могли быть... опасны. Что касается демонов... Вопрос сложный, были они и ты их не разглядел, или то был плод её воображения - я не знаю. Но довольно мне говорить о ней, не так ли? Задавай вопросы, после, поговорим о тебе.

– Не поклоняюсь, - уточнил Тиест, не столько чтобы возразить, сколько чтобы заполнить паузу, пока он обдумывал слова магистриана, - но не отрицаю их существование.

Конечно, у мистика были подозрения, слишком много всего произошло , слишком много было недомолвок, полунамеков, событий, да и того, что Метаксас видел своими глазами. Он не был ошарашен, но все равно удивлен, такому нельзя было не удивляться, и ему требовалось мгновение, чтобы все осмыслить.

– Архип считал, что Фейзуру нужно обязательно исцелить. И хотел сделать это... своим способом. Я же хотел сначала узнать ее волю. Хочет ли она быть исцеленной? Многие лекари оставляют осколок в ране, потому что понимают, что извлечь его сделает еще хуже. Но сейчас это уже не имеет значения, я полагаю. Если мы встретимся с Фейзурой, то как с врагом.

Вопросы. Как много их было.

– Я думал, что это был посмертный опыт, что ангел явился к тебе за мгновение до смерти, - задумчиво проговорил эллин, - в этом я ошибся. Значит, это наследственное? Валерия получила свою силу по рождению?

Странный вопрос. Почему из всех возможных мыслей Тиест подумал именно про Воробушка? Нет, были другие вопросы, более важные.

– Ты говорил, что твое предназначение, это Рим. Твой отец имеет устремления? Если я правильно помню писание, ангелы являются проводниками высшей воли, но не действуют по своей

– Это неизвестно, - отвечает Луций на слова о Фейрузе. - Скажем так, у меня были причины считать, что на переговорах она принесет Риму больше вреда, чем пользы. Если бы я был в этом уверен, я бы уничтожил её сразу. Но я был не уверен, поэтому она до сих пор жива. Кроме того, я оставлял возможным вариант, что смогу при необходимости, устранить её от переговоров, не убивая, но это зависело бы от вас троих. Что у неё на самом деле на уме - мне неведомо, но не все подозрения можно изложить в спокойной беседе. Кроме того, судя по всему она не была до конца искренней со мной. Есть вопросы, которые задают до ареста, и я их ей задал. Те же, которые задают после ареста... если задать их преждевременно, можно потом не проснуться. Несмотря на то, что она пыталась меня убить, я до сих пор не могу однозначно сказать, была бы она полезна Риму, как союзник, или же нет. Но Фейруза из тех людей... Ты слышал когда-нибудь о Гае Кассии Лонгине? Он был сторонником Марка Брута, одним из заговорщиков. В решающей битве его часть войска была разбита Антонием, а часть войска Брута напротив, теснила армию Октавия. Но Лонгин не знал об этом и бросился на меч. Этим он обрек на поражение и Брута. Однако Лонгин сделал это не из трусости. Это был человек величайшей храбрости – это он вывел остатки легионов Красса после разгрома при Каррах. Просто некоторые люди не могут ждать развязки – только действовать, так, как считают нужным. Вот Фейруза из таких. Представился шанс, хоть малейшая возможность – и она действует. Оценивая её поступки, надо помнить об этом.
Он слушает прочие вопросы.
– И да, и нет, - отвечает он на вопрос про наследственность. - Это было так, и не так. Я действительно не знал о своем происхождении всю свою жизнь, а узнал лишь два года назад. Изначально я был нужен отцу только как носитель крови. Но потом случилось так, что я умер в результате... в результате события, на которое не мог повлиять, и которое было напрямую связано с этой линией крови. Тогда он явился ко мне и помог вернуться в мир живых - в качестве извинений или компенсации, если хочешь. Что касается моей дочери - верно, по рождению. Но не все так просто. Такая сила не должна встречаться два поколения подряд. Это ненормально. Не спрашивай, почему так произошло, я и сам не знаю. И не спрашивай больше о моей дочери, если не хочешь потерять моё расположение. Слишком многие ею интересуются, и Фейруза тоже. Свои тайны я готов тебе раскрыть, а её - нет. И кстати... чтоб ты знал. Никто не является к тебе за мгновение до смерти. В смерти мы все будем одиноки. А вот дальше будет по-разному.

– Рим - не моё предназначение, Рим - мой долг. Я защищал его от врагов внешних и внутренних еще тогда, когда знать не знал обо всем этом, и продолжаю защищать и теперь. Строго говоря, я даже не знаю, есть ли моему отцу дело до Рима. А что касается его воли... она у него есть, поверь. Ты наверняка обращал внимание на то, что свет от меня исходит холодный, не солнечный. И все же это свет. Он стал таким, потому что мой отец - не обычный ангел. Когда-то давно Сатана поднял мятеж. Одни ангелы присоединились к нему, другие - остались верны Престолу. Мой отец не поддержал ни тех, ни других. За это он был наказан, но не был низвергнут. Теперь наш свет - серебряный, а не золотой. Но, как видишь, своей воли у него хоть отбавляй.

– Я не хотел проявить неуважения, только напротив, - заметил Тиест на ремарку о дочери и больше к этой теме возвращаться не стал, - Если у твоего отца есть своя воля, то к чему он стремится? Старые боги, которых я знаю, вмешивались в дела людей по личным причинам, но, как ты говоришь, господин мой, сила твоего отца иного порядка, как и природа. Его мотивы столь же человеческие, как у старых богов или иные?

На слова о Фейзуре мистик несколько раз согласно кивнул, после чего добавил:

– Я могу лишь положиться на твое суждение в этом вопросе. Я не политик и не полководец, мне сложно мыслить такими категориями, мой опыт общения с Фейзурой говорит о том, что она желала признания, что ее амбиции простирались много дальше ее возможностей и проницательности. Я не думаю, что в ее поступках был злой умысел, но порой даже не имея скверного намерения, можно принести горе

– Ты спросишь у него сам, если он этого захочет, – ответил Луций. – Бессмысленно пересказывать то, что я слышал от него. Мне он скажет одно, тебе другое, Фейрузе – третье. У него много целей. Ты можешь попытаться помешать ему выполнить одну, а на самом деле лишь поможешь выполнить другую. Наблюдая за звездами, Тиест, ты можешь понять, в какую сторону они движутся, но никогда не поймешь зачем, ведь ты не видишь всех звезд. А о многих даже не знаешь.

– Фейруза желала выиграть, играя в чужую игру. Тот, кто вовлек её в эту игру, не предупредил, что вход стоит один денарий, а выход – сто. Она вообще плохо понимала, что происходит, и я думаю, что безумие тут не причем. Она уже так поиграла в игру царя Аршака и проиграла, и кажется, это её ничему не научило. Но она слишком страстно хочет царствовать, чтобы видеть, что мир не исчерпывается вопросом, будет ли она сидеть на троне. Но речь сейчас не о ней. Речь о тебе.
Луций смотрит на Тиеста испытующе.
– Чего хочешь ты? В смысле на самом деле хочешь. Ты говорил мне, что хочешь вернуть в мир магию, что её стало меньше. А для чего? Ты говорил, что хочешь спасти мир. Но ты действуешь, подобно Архипу, который спасая Фейрузу, только подверг её ещё большей опасности ценой собственной жизни. Магия – это сила для избранных, не для всех. Я скажу тебе прямо – я очень сильно сомневаюсь, что ты можешь преуспеть. Но, в конце концов, даже Архип преуспел в своем безумном плане, а ты его умнее. Возможно, у тебя что-то получится, скажем, вызвать какой-то временный выплеск. Вернуть магам силу, на время. Чего ты этим добьешься? Ты дашь силу в руки людям, которых не знаешь. Ну хорошо, знаешь некоторых. Я тоже, по долгу службы, был знаком с некоторыми из них. Большинство из них используют её для своей выгоды, для красивой жизни. Единицы будут творить добро или заниматься познанием. Но другие единицы устроят ужасные разрушения. И на этом всё. Прометей принес огонь всем людям, чтобы согреть всех, магия – это огонь, который согреет единицы и опалит миллионы.
Луций пожимает плечами.
– Что в этом тебе? Я исключаю шанс, что ты хочешь этой силы ради собственного богатства – богатством тебя уже проверили. Если бы это было так, ты бы сейчас был далеко отсюда. Что ты хочешь ощутить?

Он раздумывает над следующей фразой.
– Один человек сказал, что смерть улыбнется всем нам, и тогда останется улыбнуться ей в ответ. Я уже умирал. Я знаю, как легко это звучит, и как тяжело на практике. Чтобы улыбнуться в ответ смерти, надо знать, ради чего ты прожил жизнь. Не чего добился, не что успел, а зачем это все было, знать, что ты боролся за что-то стоящее. Вот когда ты будешь умирать, не сейчас, конечно, а через много лет, ты будешь знать, ради чего всё это было?

Луций снова пожимает плечами.
– Или же ты ищешь силу для себя? В этом нет ничего постыдного. Просто это разное. Подарить всем прекрасный, но бессмысленный огонь, от которого ужаснулся бы Прометей, или обрести свою силу, чтобы использовать её для чего-либо. Это совсем не одно и то же, мистик. Совсем не одно и то же.

– Волшебство это сила, - после недолгих раздумий ответил Тиест. Он говорил спокойно, позволяя себе паузы, чтобы подобрать правильные слова. Слишком важный разговор, чтобы рисковать неверной формулировкой, - Как любая сила, она лишена направления. Человек может взять копье, чтобы убить соседа, а может взять его, чтобы защитить близких от набега. Наделенный властью может использовать ее, чтобы строить схолы и госпитали, а может строить виллу за виллой, набивая собственный кошель. В империи хватает вторых, но никто не стремится низвергнуть Рим из-за этого. Вместо этого создаются службы, которые призваны контролировать коррупцию, усмирять ее.

– То, что я хочу сказать, - уточнил свою мысль Метаксас, - что люди такие, какие есть, многие подвержены страстям, порокам и не могут совладать с ними. Есть и праведники, и те, кто находится посредине, между первыми и вторыми. Позволю себе не согласиться с тобой, господин мой, что большинство чародеев алчны. Безусловно, большинство из тех, с кем встречался ты, таковы. Но это твой долг, противостоять таким, как они, искать их и пресекать их махинации, поэтому ты видишь больше их, также как вигилии видят больше воров и бандитов, чем честных людей. Это же не значит, что все люди порочны. На чародея, который богатеет за счет ремесла, придется тот, кто спасает жизни. На того, кто насылает злых духов найдется тот, кто их изгоняет.
- Любой инструмент, попавший в руки людей, будет обращен во зло и во благо, такова наша природа. Делать этот выбор, между добром и злом, есть свобода воли, данная нам богами. Можно отнять инструмент у людей, но они не станут от этого лучше, как ребенок никогда не повзрослеет, если запретить ему выходить из дома и не дать набить свои синяки на коленях.

– Огонь Прометея тоже опалил множество людей, - невесело закончил эллин, - Но я бы сравнил магию не с ним, с даром, который получил брат Прометея, Эпиметей. Сосуд, в котором крылись блага и горести, и созданную Зевсом женщину, Пандору. Когда Пандора, не удержавшись открыла сосуд, из него наружу вырвались болезни, горести и несчастья. Но часто забывают, что на самом дне этого сосуда была еще одна сущность. Надежда.

– Я не ищу силы для себя. Мой век короток и я уже успел испить из чаши могущества, у меня было все, что я мог хотеть. Если бы я довольствовался этим, то принял бы дар Аврелиана и тем успокоился, мог бы купить виноградник и доживать, наслаждаясь лучшей лозой во всей Элладе. Я хочу вернуть в мир равновесие, которое было нарушено Катаклизмом. Исчезновение магии лишь симптом этого дисбаланса, признак того, что наш мир болен. Я стремлюсь исцелить его, вернуть к прошлой гармонии, сохранить надежду, которая осталась на краю сосуда Пандоры.

– О, дело не в том, что я видел только плохих чародеев, – возражает Луций. – Дело в том, что этот дар не дается избранным. Он дается случайным людям, подобно тому, как кто-то рождается рыжим, а кто-то лучше владеет левой рукой. И доля людей с самыми обычными страстями среди них так же велика, как и среди простых смертных. Сам дар вызывает у многих из них амбиции, но это лишь подобно тому, что люди, высокие ростом, или имеющие большой детородный орган мнят, что судьба сделала их вождями или великими любовниками. Не более того.

– Наш мир, Тиест, может быть, и болен, но это не значит, что его надо лечить. Когда человек болен, у него бывает жар, у него выпадают волосы, а бывает, что отказывают руки или ноги. Ты никогда не видел врачей, которые стараются вылечить, вместо того, чтобы помочь? Изгнать "демонов", вместо того, чтобы просто выполнить свою службу? Не пытаться прирастить назад волосы, не мазать дегтем руки и ноги, а просто дать напиться воды, поменять простыни, укрыть его теплым одеялом. Да, человек уже не будет прежним. Но будет новым. Ты весьма умен, но не кажется ли тебе, уж прости меня за стариковское брюзжание, что ты несколько не наивен даже, а чересчур тщеславен? Знаешь, как будет? Я скажу тебе, как будет.
Луций грустен.
– Ты выпустишь из ящика Пандоры болезни, горести и несчастья. Так вот, они не исчезнут сами. Мне и таким как я придется бороться с ними, придется бороться изо всех сил, принося жертвы и совершая вещи, о которых мы не расскажем детям. И вот потом, Тиест, когда мы победим их, вот тогда из этого ящика робко вылезет надежда. Не потому что она была там с начала. А потому что спряталась туда, когда ящик открыли.

Он машет рукой.
– Но это мелочи. Ты же не ответил на мой вопрос. Что ты хочешь ощутить? Что ты потряс мир до основания? Что прежняя гармония уже не вернется, потому что мир меняется, и Катаклизм – не причина, а признак? Ну, ощутишь. И что? И ничего.

Луций наклоняет голову.
– Знаешь, что объединяет нас с тобой? Для нас с тобой слава – это то, что будет, а не то, что скажут другие. Архип из кожи вон лез, чтобы его оценила Фейруза. Тамар старается для меня. Марк – чтобы его заметил однажды Август. Ну давай, скажи что я не прав. Скажи, когда ты будешь умирать, что тебе будет важнее? Что кто-то скажет: "Вот Тиест Метаксас, он вернул в мир магию." Или что пятьдесят миллионов людей заснув вечером, проснулись утром в своих постелях, а ты бы знал, что это твоя заслуга. Пусть даже они об этом не знают. Скажи, что заставит тебя улыбнуться в тот момент?

– Безусловно, второе, - не задумываясь ответил Тиест, - и поэтому буду пытаться, даже если сама затея кажется безнадежной. А если положение вещей действительно не изменить, если гармония не вернется, я буду там, что свидетельствовать. В таком случае меньшее, что я могу сделать, это составить хронику гибели прошлого мира.

– Тогда почему ты спасаешь "утраченную гармонию", вместо того, чтобы помогать мне спасать людей? – спрашивает Луций. – Тебе кажется, что спасать людей скучнее? Менее прекрасно? Не так величественно? Не поспоришь, люди в большинстве своем не очень-то красивы. Зато в этом больше человечности и больше смысла. Выбери, кому ты хочешь помочь: людям или гармонии? Это не одно и то же, хотя возможно, тебе и кажется, что это так. Ладно, чего там. Раз уж я сам толкаю тебя к выбору, пусть это будет абсолютно честный выбор.

Он простирает руку.
– Тиест Метаксас! Я освобождаю тебя от данной мне клятвы.

Он опускает руку.
– Вот и всё. Ты свободен. Теперь выбирай. Стань мне не слугой, но союзником, обрети СВОЮ НАСТОЯЩУЮ силу, которую ты даже до конца не осознаешь. А не те крохи, которые у тебя остались. И помоги достойной цели. Я служу Риму, сознавая, что он не похож на царство добродетели, но лучше него формы нет. Рим – это единственная сила, которая уменьшает страдания людей, ты просто пока не видишь, что произойдет, если его не станет. И единственная, которая не существует ради амбиций таких людей, как Фейруза. Это единственная страна, в которой правят не только страх и сила. Единственная страна, в которой осталась надежда, даже если кажется, что она погребена под алчностью таких людей, как Флавий Тавр Аврелиан. Да, в Риме много такого, что мне противно, но лучшего пока никто не придумал. Или ты думаешь, что вцепившиеся друг другу в глотки варвары в звериных шкурах – это и есть гармония? Пффф!
Он пожимает плечами.
– Но разумеется, ты можешь презреть мой дар и мою дружбу и отказаться. И побежать за своим миражом. И даже, возможно, добежать до него, несмотря на то, что сил твоих уже не хватает даже чтобы дождь вызвать. Но знаешь что?

Луций улыбается сам себе.
– Вот мой отец спрашивает меня, за что я так люблю людей. А как раз за то, что они не идеальны, Тиест. И Рим – он никогда не достигнет идеала, даже если мне удастся защитить его от обезумевших от амбиций колдунов и обнаглевших варваров. Но он этим и прекрасен. Он будет двигаться к совершенству всегда. Иногда менять дорогу, иногда спотыкаться, делать шаги назад, потом наверстывать... Но это и делает мою цель великой, друг мой. Её недостижимость.
А твоя... что ж, магия идеальна. Ты добежишь до миража, дотронешься до него рукой и увидишь свой "идеальный" мир. Но когда он тебе чем-то не понравится, ты не сможешь ничего изменить, мистик. Есть два разочарования в жизни – не достичь того, что хотел, и достичь. Второе более горькое. Подумай об этом. Подумай об этом и выбирай. Яркий цветастый и прекрасный мираж, или противный одинокий старик, которого называют палачом, но который спасает последний настоящий, а не мифический оплот надежды, пока у этого мира не прошла лихорадка. Живые, несовершенные люди или идеал. Не спеши. Выбор только на первый взгляд очевиден. Но тут есть между чем выбирать. Когда я буду в очередной раз умирать, я точно знаю, что смогу улыбнуться смерти. Сможешь ли ты?

– Спасибо. За освобождение от клятвы. И прежде за предложенную дружбу. Это дорогого стоит, особенно для представителя моего пути, моей профессии, если можно так сказать. Люди не слишком охотно раскрывают нам объятия. И я не хочу, чтобы казалось, будто эта дружба куплена. Мне не нужны дары, достаточно лишь предложения и простертой руки, - Тиест протянул руку в ответ, и лишь после продолжил говорить, - Если мне будет позволено, я не считаю эти цели, вернуть гармонию в мир и спасать людей, противопоставленными или неравнозначными. Дар всегда был долгом для меня, а не правом. Долгом оберегать людей от того, с чем они не могут справиться сами, от опасностей незримых и имматериальных. В этом пути есть многое другое, и познание, и воспитание себя, но цель его - служение миру. Я не стремлюсь восстановить гармонию мира ради нее самой, ради какого-то идеального состояния, чтобы любоваться им будто скульптурой. Я стремлюсь к этому, потому что - так полагаю - что людям станет лучше жить в мире гармонии, чем мире, где правит Эрида. Поэтому тебе, гос.. друг мой, не нужно предлагать мне присоединиться к твоей цели, я уже следую ей

Луций не отпускает руки Тиеста.
– Тиест, – говорит он. – Я уважаю твой взгляд на вещи, но пойми и ты мой. Эти цели, может быть и не противопоставлены, а может быть, и таковы. Ты не знаешь, к чему приведет пробуждение магии. А я не могу спасать всех людей. Я спасаю Рим, потому что это – большинство и лучшие из людей. Именно поэтому тебе и надо выбрать. И если ты мой друг и союзник, мне нужно знать, что ты разделяешь мою цель настолько, что готов отказаться от иной, если они вступят в противоречие. Возможно, для тебя это выглядит по-другому. Но для меня это так, а предлагая дружбу, я должен быть честен с тобой. Поэтому не обманывай себя. Это выбор. Скажи "да, Люди Рима и Луций". Или скажи "нет, Мечта и Гармония". Вот и все. Это просто выбор того, что тебе ближе. Это не вопрос жизни и смерти.

Тиест молчал совсем недолго, прежде чем кивнуть:
– Если нужно сделать выбор, то люди. Без людей не будет мира, они важнее всего. И да, я понимаю, что спасти всех невозможно, что защищая Рим, мы можем обречь людей вне его. Я, возможно, наивен, но, все же, не ребенок

Луций тоже кивает, медленно.
– Хорошо, что ты это понимаешь. Но по-другому и быть не могло. Иначе мы бы не вели эту беседу.
Он берет вторую руку Тиеста.
– Пора вернуть тебе кое-что, что ты утратил, мистик. В конце концов, – он усмехается, – кажется, сила, это единственное, чем я могу наконец отблагодарить тебя, не опасаясь, что сюда войдет Флавий Тавр Аврелиан и отнимет у меня даже эту возможность. Ты сказал, что тебе не нужны дары, но неужели ты откажешь старику в возможности проявить благодарность?

- Он обещал, что достанет меня из-под земли, если потребуется, так что не удивлюсь, - невесело пошутил Метаксас, больше чтобы скрыть волнение. Сколько не уговаривай себя, что вода не холодная, а за мгновение до того, как ступить в нее, она кажется ледяной. Мистик прикрыл глаза, не зная чего ожидать, то ли боли, то ли блаженства, поэтому готовился одновременно и к тому, и к другому

- Пфф! – снова усмехается Луций. – Именно поэтому мой дар должен быть таков, чтобы ты мог больше не бояться его. Итак, ты согласен это принять? - спрашивает он.

Мистик замолчал, прислушиваясь к себе, потому вздохнул и покачал головой:
– Это большая честь, получить твою благодарность, но я не имею права принять ее. По крайней мере, не сейчас. Я должен ощущать, что достоин этого, готов к этому, но сейчас это не так

– Ты понимаешь, что отказывая мне в этом, отказываешься и от моей дружбы и расположения? – спрашивает его Луций спокойно.

– Мне жаль, если это так, - вздохнул Тиест, - но если так, то так тому и быть

– Так тому и быть, - повторяет Луций, отпуская его руки. - Твоя судьба, Тиест, отныне - брести в потемках одному. Не забудь, что ты можешь вернуться к этому её повороту ещё раз, если окажется, что ты спотыкаешься на своем пути слишком часто.

В ответ на отповедь инквизитора Фенрия только пожала плечами, мол, я то же самое и сказала, но вслух возражать не стала. Возможно, так было для чего-то нужно, но зачем решительно ускользало от девушке. Ей стало откровенно скучно - взгляд поплыл по убранству помещения, мебели, деталям одежды рассредоточившихся по залу людей. Последние слова Лотты и обмены репликами с коллегами рыжая и вовсе пропустила мимо ушей. Самое главное было понятно - ничего не понятно, надо искать. Что ж, не в первой. Возможно, удастся попутно провернуть пару сделок, тем более что инквизитор выдала Фенрии карт-бланш на любые действия. Главное не попасться, ага. Как будто девушка собиралась кому-либо сдаваться живой.

Раджа будоражила что-то в душе рыжеволосой, легко касалась невидимых струн нутра, побуждая действовать и максимально решительно. Осторожность, обходительность, договоренности - к черту все. Выбить дверь с ноги, засунуть ствол в глотку первому, кто встанет на пути, и уже после этого начать разговаривать. Сколько времени потребуется чтобы пройти сквозь тот же Ориент? Час? Два? Вряд ли больше. Так зачем городить какие-то сложности, если можно просто загасить всех, а потом допросить выживших?

От мечтательных размышлений Фенрию отвлек вопрос сидящей рядом фамулы.

- Что, так сразу? А как же ужин сначала? - притворно удивилась девушка и заговорщицки подмигнула Александре - Конечно, дорогая, никаких проблем. Можем отправляться как только будешь готова.

- Интересно, а в летчики добровольцев берут? - меланхолично поинтересовался Дойчи в воздух.

Глядя на взрывающиеся лодки, рядовой подумал, что флот был бы немногим лучше. Корабль-то может и затонуть. А самолет так далеко от воды, как только можно себе представить. Вон они, кингфишеры, парят себе, высматривают что-то. Или те что бомбят остров. Налетел, отстрелялся, повернул домой. Красота! Надо только при посадке на авианосец не промахнуться, а то окажешься... в воде. Посреди океана.

- Блять! - вслух закончил свои размышления Билли, - На этой войне можно хоть куда-то деться от океана? Почему мы воюем с гребаным островом!? Нельзя было еще разок ебнуть Мексику, отомстить, там, за Аламо?

Тут лодка рванула вперед и резкое движение оборвало поток мыслей Смита. Он не сразу понял, что именно предстоит сделать - ну вроде лодка идет к берегу, все как надо. А затем Физик начал говорить про жилеты, про лежание на спине, и тут до рядового дошло. Перелезть через борт. Лечь на спину. Положить себе на пузо 13-фунтовую дуру и надеяться. "Да ты, блять, ебанулся!" - чуть было не сказал вслух Дойчи, но сдержался и только посмотрел на Омайо совиным взглядом. Настроение Голливуда он разделял всецело. Лучше и правда застрелиться. Или дождаться, пока японцы накроют лодку ударом. Ведь это так быстро, получить в рожу снаряд из... из чего бы они там не стреляли, вместо того, чтобы идти на дно, глотать воду, пытаться барахтаться, но чувствовать, что конечности свело то ли от судороги, то ли от липкого ужаса. Может, ну его нахер, и просто остаться в лодке? Ну что с ним сделают, разжалуют и пошлют на фронт?

К счастью, Дойчи не нужно было принимать решения. Ему даже думать было не особо нужно, для этого (и многого другого) у него был сержант. "Если я утону," - мстительно думал Билли, скидывая рюкзак и напяливая спасательный жилет, - "Это будет на твоей совести." От этой мысли Смиту стало немного веселее, в нем проснулась такая характерная для земляков пассивная агрессия - вот сейчас мне будет плохо, а вам из-за этого будет еще хуже - под напором которой рядовой стал переодеваться с такой скоростью, будто собирался на свиданку.

- А что этот лорд Сеня, он местный? Через него можно будет что-нибудь ценное выудить, раз он сподобился помочь? - поинтересовалась Фенрия у Лотты, одновременно с этим окидывая Александру оценивающим взглядом.

В прошлой жизни рыжая предпочитала держать от таких подальше. Просто так на дороге не встретишь человека с такими идеальными чертами лица. Они буквально кричат об аугментике, а там, где аугментика - там деньги и власть, а где деньги и власть, туда лучше лишний раз не совать пальцы. Ну, по крайней мере, не хватать больше, чем сможешь унести. Унести Александру вряд ли получится, следовательно, пальцы лучше не совать. Хотя-я-я... на вид хрупкая, субтильная даже. Может и получиться унести. Подгоняемая потоком подобных мыслей, Фенрия снова устремила взгляд к фамуле, на сей раз более долгий, обволакивающий, хищный и не вполне человеческий. Будто зверь глядит, не мигая.

Прежде ведь представить девушку и в компании Ната с Сифре было невозможно, а теперь они делили хлеб, выпивку и прочие тяготы службы Инквизиции. Значит, и с куклой можно работать. Тем более, она, похоже, не была настроена на долгие реверансы и знакомства. Несомненный плюс.

- Ну, мы пойдем тогда? - рыжая моргнула и перевела уже вполне обычный взгляд на Лотту, - Пока там еще кто-нибудь не откинулся.

  - Что, ребят, как переносите эту душегубку внизу? - Сочувственно спрашивает Шеррод, раздавая сигареты. Сам корреспондент ночует в комфортном шестиместном "офицерском гробу" и пулеметчики отделения посмеиваются над вопросом. Мол, не тебе говорить про душегубки.

  - Да нормально, - пожимает плечами Домино, - Только от Коротышки воняет как от сыроварни. Мы его против япошек вперед кинем, они сами сдадутся.

Нормального, на самом деле, было мало, особенно после райских условий в Веллингтоне, когда нет-нет, да и забывал, что вообще служишь в корпусе. Если теснота не особо смущала Дойчи, он вырос с тремя братьями и двумя сестрами в не самом большом доме, так что с трудом мог вспомнить момент, когда рядом никого не было, то душная, кислая жара взводной каюты, где, казалось, не осталось воздуха, а был только пот, воняющее псиной белье и резкий запах полусотни еще вчера подростков, рядовой переносил с трудом. Ему хотел встать под лейку душа и стоять так до самой высадки. Ага, держи карман шире. Может еще и Лана Тернер* заскочит поплескаться с тобой!

После того, как в Веллингтоне показали сначала Хонки Тонк, а затем Где-нибудь я найду тебя, вся рота пару дней только и могла думать о притягательно невинной платиновой красотке, один дерзкий, но в то же время обольстительный взгляд, который мог поставить на колени любого мужчину, даже недосягаемого Кларка Гейбла, который мог сопротивляться ей не дольше часа экранного времени. А уж японская армия от этого взгляда вообще капитулировала бы без боя. Так что Билли, конечно, не отказался бы от подобного рандеву, но он был согласен помыться и в одиночестве, можно даже не три недели, а хотя бы минут пять, уже было бы неплохо. Угадайте, перед чьей очередью закончилась опресненная вода, когда он уже переступал через порог душевой? И кто оказался тем счастливчиком, с который подобное случилось не один, не два, а три раза? Билли даже попробовал сунуться в душ с морской водой, но быстро отказался от этой затеи - лучше уж ходить грязным, чем грязным и чешущимся от соли.

- Блять, Дойчи, ты можешь хотя бы три недели обойтись без какой-нибудь херни!? - Смеялся Ветчина над злоключениями товарища, - Хотя ладно, с твоими подвигами мы с братом войну лейтенантами закончим, ха!

- Чтобы вас, повысили до лейтенантов, сначала меня должны из них разжаловать, я? - Это "я", точнее, "йа", ничего особо не значило, сын северной звезды** то и дело добавлял его в конце предложений, неожиданно превращая утверждения в вопросы, - А для этого сначала должны в лейтенанты произвести. За какие такие заслуги подносчика боеприпасов летехой делают, эй?

- А ты слышал, что Манго сказал? - вклинился в разговор Ньюпорт, - Ты теперь образцовый морпех! И скоро станешь сержантом.

- Ага, и вулканируешь на кого-то постарше, - прыснул Рейзор.

- Это получается, - задумался Билли и стал загибать пальцы, считая звания, - первый класс - подполковнику, а сержант... значит... бригадному генералу?

- Кто тебя к Голландцу*** пустит-то? - поинтересовался Ветчина, - и за какие заслуги?

- Ты сам хотел меня лейтенантом делать, - парировал Смит, - а для этого, небось, надо подвиг совершить. Вот, будут награждать за подвиг всем штабом. А кто перед награждением не отметит событие?

- Дойчи, су-ука, - сквозь смех выдавил смекалистый Рейзор, - ты только лейтенантом не блюй на четырехзвездочного, я тебя всем святым прошу!


  - А что дома? - расспрашивает корреспондент, пока морпехи с энтузиазмом отвечают. До высадки всего пара дней, уже даже скучать нет сил, а тут какое-никакое отвлечение, - Много пишите своим?

Билли, конечно же, писал письма. Сначала матери, она наверняка волнуется. Ты не волнуйся, мам, выводил рядовой слова, у меня все хорошо, я жив, здоров. В Веллингтоне было круто. На корабле тесно, но скоро уже на берег. Я сразу же напишу тебе!
Через пару дней от нечего делать написал отцу. Па, как охота? Уже ходил на оленя? Этот сезон я пропущу, но в следующем году обязательно пойдем вместе, вот увидишь! Летом япошки сдадутся и в сентябре я уже буду дома. А уроки даром не прошли. Я бы даже значок получил за стрельбу, да карабин заклинил, скотина.
Неделю спустя, изнывая от скуки, стал писать братьям. Придурки! Если разорите мою нычку, надеру ваши жалкие гражданские задницы!

Писал рядовой быстро, но небрежно, делая помарки, перечеркивая слова, неизбежно пачкая руки чернилами, когда задевал очередную кляксу на бумажном листе. Поэтому, написав семье по кругу, Смит бросил это занятие и только дивился тому, как некоторые сутками напролет что-то строчили. Да и о чем рассказывать родным? Ну, сегодня плывем. Ну, завтра плывем. Ну, послезавтра будем плыть. Сегодня кок пережарил кашу. Вот домашним удовольствие читать будет. Можно было бы вместо всего этого целую книгу написать! И тебе есть чем заняться, и товарищам будет что почитать. По взводу гуляло несколько книжек, которые сослуживцы меняли друг другу, и Дойчи, конечно же, не упустил возможность попыриться в страницы - всяко лучше, чем по третьему кругу смотреть в кинозале Друзей по седлу.

Чтение было единственным, что позволяло Билли находиться в трюме в дневное время - забившись на свою койку, он растворялся в выдуманных мирах Берроуза, перелистывал страницы Странных Историй, удивляясь тому, какая у некоторых людей необычная фантазия, и на время забывал о происходящем вокруг. В остальное время, при любой удобной возможности, Дойчи старался проводить на палубе. Даже на службы начал ходить, хоть преподобный МакКуин и был методистом, а сам Смит, естественно, лютеранином, как и вся его община. Господь, решил парень, не будет возражать. Тем более что лютеране вроде как старшие браться всем остальным, кто не католик, так что выходит, что Билли просто приглядывает за младшими, чтобы те не начудили. Ага, прямо как дома.

Домой иногда хотелось порой даже до глухого стона. Тогда рядовой упирался руками в борт и долго смотрел в одну точку где-то на горизонте. Он даже не думал ни о чем конкретном в этот момент, кроме ощущения щенячьей жалости к себе и желания свернуться калачом под детским одеялом. А потом кто-то хлопал Дойчи по плечу, выдергивая его из ступора, парень разворачивался с извечной улыбкой и, хлопнув товарища в отчет, шел куда звали.


  - Слышали про покерный турнир? - Между делом интересуется Шеррод, - Повезло парню.

  И замолкает, не договаривает. Мол, повезло-то, но успеет ли потратить? Вслух не говорит, дает бойцам самим догадаться. Дойчи чешет нос, кивает, мол, и правда повезло.

  - У нас тут свой турнир был, ничем не хуже, - с гордостью отвечает рядовой.

  - Да Вулкан просто скромничает, это ж он устроил!

На самом деле, участие Смита в организации ротного турнира была не такой значительной. Это даже была не его идея. Она была ничья конкретно, просто что-то такое витало в воздухе, и вот после очередной партии в карты кто-то материализовал мысль, произнеся ее вслух. "А может рубанем по-крупному?" К этому моменту Дойчи уже успел проиграть месячное жалование и начал задумываться о том, что карты, возможно, не для него. Зато он перезнакомился почти со всеми бойцами из взвода и многими из роты, так что когда дело дошло до того, чтобы разнести благую весть о турнире, выбор естественным образом пал на Билли. Отказывать товарища рядовой не стал, и пока мотался, что твой посыльный, от одного капрала к другому, пока пересказывал условия Бэтмену, пока отыскал Медузу и добился обещания, что тот передаст все своему взводу, пока договаривался с Хобо, по роте уже разнеслась новость, что "там Дойчи карты мутит".

И правда, кто еще, если не Дойчи? Представляя, как изнывают от скуки его товарищи, ровно также, как и он сам, Билли по домашней привычке старшего брата взялся развлекать сослуживцев как мог. За неделею до идеи с картами Смит почувствовал, что тупеет от жары и безделья. Почти месяц перед отбытием из Веллингтона их дрючили как в последний раз, а теперь морпехи ограничивались легкими тренировками и зарядками. Тело требовало нагрузок, мышцы ныли от недостатка активности, и Билли стал эту активность придумывать. И ведь в роте каждый второй был отличником физической подготовки. Один пловец, другой бегун, третий бейсболист, четвертый просто шкаф, за день не обойдешь. Ну и сам Дойи тоже, чего уж там. А что объединяет все эти чудесные и разные виды спорта, которыми занимались бойцы? Правильно, футбол.

Выбора, в общем-то, особо не было. Мяч не бросать - не напасешься мячей. Баскет отпадал по тем же причинам. Бегать негде. Плавать тоже не получится, и слава богу! А вот потолкаться на палубе местечко найти можно. На корме и ближе к центральной секции были достаточно свободные площадки. Конечно, не 100 ярдов, но у нас тут не Нотр-Дам играет. Дело было за малым, раздобыть футбол**** и собрать команды.

- Рядовой Смит, - старшина сверлит Билли взглядом, - У вас отметка в личном деле об утере... - он смотрит в журнал, - спасательного жилета. Вы хотите, чтобы я выдал вам мяч? На корабле?

- Так точно! - Дойчи вытягивается по струнке, - А жилет, ну, вы понимаете... Это случайно получилось... Он зацепился и его утащило на дно... Но в этот раз все будет по-другому! Я же не для себя, а для взвода, парни скучают, а так мы развлечемся немного.

Опасения старшины были понятны и даже оправданы, одно неловкое движение, и мяч полетит за борт. А если япошки выловят из океана новенький кожаный футбол, заподозрят неладное. Хотя они там у себя в Японии вообще знают, что такое футбол? Надо спросить будет. Но так и на то корпус и корпус, чтобы находить выход из любой ситуации. Надо было всего лишь немного изменить правила. Во-первых, команды по 11 человек были слишком большие. Во дворе часто играли восемь на восемь, но и это Дойчи показалось слишком много. Пусть будет шесть игроков. Как раз отделение получается. Играть полный матч нельзя, иначе всем желающим не хватит времени, значит, будет половина. Поле тоже покороче да поуже, играть пришлось на трети от обычного размера. Ну и, естественно, никаких бросков, тем более ударов ногой. Мяч надо занести за линию и никак иначе. Легко? Да ты попробуй, когда на тебе висит четыре защитника соперника.

Если бы за этими приготовлениями наблюдал англичанин, он бы посмеялся иронии ситуации - смотрите, американцы изобрели регби. Но брита поблизости не было (или он никак не выдавал себя), поэтому рядовой с полным правом считал себя новатором и первооткрывателем нового вида спорта. Кто знает, может в него однажды будут играть профессионально!

- Парни! - влетел Билли в трюм, подкидывая в руках добытый мяч, - Айда в футбол, отделение на отделение! Кто проиграет, тот отрабатывает наряд победителя!

Тут же послышались возгласы протеста - получать лишний наряд за просто так никто не хотел, и Дойчи пришла в голову отличная (как он считал идея). Рядовой отыскал взглядом командира группы и рысью подскочил к нему.

- Трещотка, слушай, вы же с Бэтменом в хороших отношениях. Брось ему вызов от нашей группы. Я бы сам подошел, но субординация, я? Ну или сходи со мной, для солидности, я сам все расскажу. А то это, - Билли заговорил громче, обращаясь к пулеметчикам, - Говорят, будто в четвертом вводе одни минометы на что-то способны! Я не согласен! Ничем мы не хуже. А то, что у этих железяк задержек больше, чем в публичном доме, так это же не наша вина, эй! Давайте покажем им всем! Разберемся, по-честному, так сказать, на ровной палубе.

- В общем, такое дело, - принялся объяснять Смит командиру минометчиков. Он держался рядом с Трещоткой, показывая всем видом, что это не частная инициатива одного рядового, а все официально, от группы к группе, - Предлагаем играть до двух побед, Команды по шесть человек, один и тот же игрок не может быть в двух играх подряд. Броски и удары мяча запрещены, только тачдауны. Играем две четверти, отдых и меняем команды. Проигравшие отрабатывают неделю нарядов победителей.

В таком формате играть было интереснее. Во-первых, часть морпехов валялась с лихорадкой, так что даже у пулеметчиков не было полных команд, да и кто-то мог не хотеть играть (вот дурень). Во-вторых, перетасовывать наряды внутри группу желающих было мало, а вот утереть нос минометчикам, пускай и рискуя получить лишний наряд, хотели все. Да и те, наверняка, были не против укрепить свое реноме лучшей группы взвода. Ну а если все пойдет хорошо, то можно будет потом погоняться и с остальными взводами, устроить мини-турнир.

Так что никто не удивился тому, что теперь Билли собирал сослуживцев играть в карту. Ну, конечно Дойчи опять что-то придумал, кто же еще.

Только на этот раз рядовой не ограничился своим взводом, а пошел сразу по всей роте и подкатил даже к саперам.

- Слушай, - рядовой плюхнулся на койку рядом со Скрипачом, - А не хочешь с нами в картишки? Мы тут собираем турнир, наш, свойский. Вон, Берец уже записался, Родео и Лаки тоже. Я видел, что Слипвокер и Лобстер играют, может подтянутся. В общем, будет весело. А то ты сидишь, без своего Донки Хота, - Билли именно так и произнес, в два слова, Горячий Осел, - вянешь.


  - Корпус славится на все Штаты своей особой атмосферой, - продолжает говорить Шеррод, - ни один другой род войск не может похвастаться взаимовыручкой и особым братством, которое есть у морпехов. Но даже вам должно быть тяжело все время проводить вместе?

  - Вообще фигня. У нас брат за брата, может кто повздорит, но ведь так в любой семье, но когда доходит до дела, то друг за друга горой.


К третьей неделе нервы стали сдавать, даже флегматичный Дойчи иногда думал, что было бы неплохо кого-нибудь придушить. И после того, как Дроздовски сначала избил ни в чем не виноватую каску, а затем попытался нагуталинить его, Билли решил - не я начал эту войну, но я ее закончу. Надо было разрядить обстановку, пока кто-то кому-то не съездил по лицу уже всерьез. Морпехи, конечно, были мотивированы, никто не хотел попасть на губу и пропустить высадку, но на эмоциях можно наделать глупостей. А значит, одному надо принять разок за всю команду. Ничего личного, братан, просто всем надо немного посмеяться. Неприятно, но не смертельно, уж Билли, который регулярно смешил взвод своими приключениями, это прекрасно знал.

Ситуацию осложняло то, что взвод был на чужой территории. Хороший прикол всегда был спонтанный и очень ситуативный. То, что прокатывало в одном месте не прокатывало в другом. И желательно, чтобы ты знал территорию лучше жертвы, поэтому так часто объектами розыгрышей становились новобранцы. Сейчас же морпехи плыли на корабле, у которого был свой экипаж и многие заготовки, которые были у Дойчи, не работали. Да и еще и ситуация. Не отправишь же кого-то чертить новую ватерлинию, когда транспорт идет полным ходом. Хотя если сказать, что линию надо начертить внутри, мол, чтобы следить, не просел ли корабль... Идея была хорошей, но после вторжения в Дроздовского краску от Смита прятали. Поручение замерить густоту дыма из корабельных труб тоже пришлось отбросить. И уже было слишком поздно для классической шутки о том, что при выдаче боеприпасов ганни должен расписаться на каждом, ленты и магазины были заправлены. В Веллингтоне можно было бы отправить кого-то проверить подшипники в выхлопной трубе джипа. Или другой классический прикол - замотать веревкой или липкой лентой покрывала, которыми некоторые бойцы завешивали свои койки. Но в духоте трюма никому бы и в голову не пришло закрываться, черт с ним с личным пространством.

Билли перебрал еще с десяток других вариантов и уже было почти отчаялся придумать что-то стоящее, когда во время проповеди ему пришло озарение. Не иначе, ангелы передали весточку с Небес. Оставалось выбрать жертву. Шутить в ответ над Слипуокером было неправильно, это бы уже смахивало на вендетту, а зачем взводу такие страсти? К тому же посыльный валялся в лазарете, что сужало пространство для маневра. После непродолжительных размышлений подходящим объектом был признан Катахула, пулеметчик из третьего отделения, который был достаточно тупым и исполнительным, чтобы идеально подходить под задумку Смита.

Еще для качественного розыгрыша был нужен соучастник, которым стал Парамаунт. Во-первых, он капрал, а значит мог кого-то куда-то послать. Во-вторых, он был высокий, а значит с ним вместе было проще вывернуть лампочки в душевой. Сделано это было, естественно, в неурочное время - задумай морпехи подобное во время помывки, им бы вместо лампочек открутили головы. За пару часов до подачи воды к Бриггсу подскочил взлохмаченный, по пояс голый Дойчи и дернул его идти за собой:

- Катахула! Ты срочно нужен, тут с душем проблема, идем! - на месте рядовой нырнул в темноту комнаты и принялся объяснять, - Мы готовим душевые к помывке, а тут свет погас, ни хрена не видно. Если не починить, то никого не пустят, будем вонять всю ночь. Нужна твоя помощь, мы с Парамаунтом крутим вентили, чтобы вода шла, нам нельзя отвлекаться.

- Ага, не можем, - включился капрал, - Надо крутить. Метнись до 16ой каюты, там четверо будут. Скажи им, что у капрала Мэттьюза и рядового Смита в душе потемки. Нужна срочная помощь!

Конечно же, в каюте 16 был расквартирован корабельный капеллан, Питер МакФи Младший. Билли несколько раз видел Бриггза у МакКуинна, поэтому отправлять морпеха к кому-то из полковых священников не имело смысла - узнает его сразу. А вот корабельного никто толком и не видел, службы для морпехов он не проводил.

На этом можно было бы и закончить, но по-настоящему хорошая шутка это та, что работает на раз-два. Раз был капеллан, дальше нужно было реализовать два.

- Билли, как ты собираешься его развести второй раз? - поинтересовался Счетовод, - Катахула не самый острый карандаш в наборе, но даже он должен сообразить, что ты опять прикалываешься.

- Так я и не буду ничего делать. Точнее, как раз я буду делать, а говорить будешь ты, эй.

В этой части розыгрыша нужен был еще один подельник, который не будет вызывать подозрений, а с этим была проблема - все дружки Дойчи были хорошо известны. Тут-то и нашлась неожиданная выгода от картежных игр. Во время одной из партий Билли разговорился с Бэтменом, морпехи нашли общий язык и после этого стали частенько поигрывать друг с другом. Билли чаще проигрывал, чем выигрывал, и после очередной серии поражений, было решено сыграть не на деньги, а на услугу. Мол, кто проиграет, будет должен победители. Казалось бы, легкая добыча для Кертиса, но неожиданно Дойчи повезло с рукой и он сумел выиграть. Как там говорят? Даже сломанные часы дважды в день показывают точное время? Вот и Билли раз в год везет.

Никакой сиюминутной нужды у Смита не было, услуга так и висела непогашенной, пока не пригодилась во время розыгрыша. "Только чтоб мне не прилетело, если начнут разбираться," - предупредил Бэтмен, соглашаясь вернуть должок. Прикрыть свою задницу от возможных последствий и правда было нужно, все-таки, не рядовому краской волосы измазать. Поэтому после короткого мозгового штурма, заговорщики придумали достаточно изящную формулировку.

- Значит, делаем так, - подвел итог Дойчи, чтобы никто не забыл своей роли, - Мы собираем-разбираем оружие, без фокусов. Ты, Счетовод, находишь Каталуху, и говоришь, что тебе нужно шомпольное масло, типа, закончилось, шопмолы смазывать нечем. Оно есть у ганни, но вот незадача, ты забыл правильную номенклатуру, а без нее комендор-сержант ничего не отпустит. Номенклатур знает сержант, но идти к Трещотке стремно, после всех муштры в лагере за проеб на учениях, если выяснится, что мы даже форму шомпольного масла не помним, будем спать стоя в наказание. Поэтому, говоришь ты, иди к сержанту Витту, он не из нашей группы, докапываться не будет и Трещотке не сдаст. Он тебе назовет номенклатуру, после чего иди к ганни и попроси что нужно. Только не перепутай!

- Затем, - продолжил Билли, уже обращаясь к Бэтмену, - Чарли придет к тебе, и ты ему называешь "правильную форму": Хау -Роджер-Нан-Изи-7***** и отправляешь его дальше, то есть к ганни. Если кто потом спросит, то ты не приделах, мало ли что там боец перепутал. Вот и получится, что послали бойца за хреном ганни. Вроде и не оскорбили никого, все же знают, что у ганни хрен - танки пробивать можно...

Планирование подобных розыгрышей позволяло не только скоротать время, но и ненадолго забыть о том, что ждет впереди. Билли относился к предстоящей операции спокойно - послали, значит надо идти, не возвращаться же. Но, все-таки, это была первая боевая операция рядового и, несмотря на браваду некоторых морпехов о том, что после обстрела на острове не останется и живой души, чем ближе становился день высадки, тем чаще рядового охватывала легкая дрожь.


  - Не страшно тебе перед высадкой? - Все сигареты были розданы, заметки сделаны и военкор собирался идти дальше, но не удержался задать последний вопрос.

  - Никак нет! - бодро отозвался Дойчи, - Яжморпех!

Что там этот попугай говорил, ноги в продольные, руки в поперечные? Нет, наоборот. Или наоборот?

Дойчи вцепился в сетку до побелевших кончиков пальцев и болтался на ней, как собачьи яйца на бегу. Еще не поздно вернуться назад и прищемить себе палец, а? Это же всяко лучше, чем прищемить всего себя лодкой. Или упасть в воду. От одной мысли о черной пучине океана внизу, в которую он, со всем своим снаряжением, уйдет камнем, Смит вцепился в сетку еще сильнее.

- Билли, твою мать, ползи уже, - ругнулась жопа Болоньезе сверху, - Хорош тормозить.

- Да помогите ему!

- Нет! Я сам! - запротестовал Дойчи, представив, что сейчас кто-то его начнет хватать и он точно сорвется.

- Тогда шевелись, блядь!

Ну почему, почему он не пошел в пехоту? Уже бы освобождал Италию вместе с Эйзенхауэром, пил бы местное вино и знать не знал этого чертового океана. Но нет, угораздило же. Медленно, шаг за шагом, Дойчи стал спускаться вниз. Сначала опустить ногу, сжимая сетку, потом вторую, потом опустить одну руку. Повторить снова. В самом низу его все-таки ухватили за рюкзак и с силой затащили в лодку, где Билли тут же забился в центр, ухватился за ремень и только после этого почувствовал себя легче. Высокие металлические борта скрывали воду из виду, поэтому Смит понемногу расслабился и вскоре уже вместо со всеми глазел на канонаду артиллерийской дуэли между мощью и гордостью флота Юнайтед Стейтс оф Эй и жалкими плевками японских пушек. Почему-то в памяти у Билли отложилась реплика майора во время инструктажа, что эти пушки были времен начала века, купленные японцами у русских. Смешно подумать, что нипы собирались воевать с корпусом вот этим дерьмом.

Лодка качалась на волнах, не давая расслабиться окончательно - как не уверял себя Дойчи, что она не может кильнуться просто так, получалось плохо. Стоило лодке подскочить, как фантазия Билли начинала рисовать апокалиптичные картины того, как они всем взводом идут на дно. Как хорошо было на Зейлине еще буквально пару часов назад. Да, тесно, зато не качает и надежно. И кормят хорошо! Пока другие бойцы вяло ковыряли вилками завтрак, Смит навернул и свой стейк, и не побрезговал забрать тарелку у кого-то, кто не нашел в себе аппетита, и тосты с джемом, и яичницу, и даже взял немного с собой. А что, ротный же сказал, что обед может задержаться, значит, надо хорошо покушать.

Ладно, в пехоту не получилось, но можно было пойти на флот! Эти, вон, сидят на кораблях и не лезут в железные гробы, как провожавший десант матрос. Подпирающие его плечи товарищей немного успокаивали, как минимум, не давали показывать страха - все-таки, тыжморпех, Билли. Поэтому он держался, даже шутил сухим голосом, дежурно огрызался на подколы о боязни воды и даже набрался храбрости привстать, чтобы рассмотреть как снаряды падают на Бетио, но тут же уселся обратно, едва лодка качнулась. Ему и со дна все отлично видно!

А потом лейтенант отдал приказ перелезть в амтрак и Билли в третий раз за утро пожалел, что записался в эту блядскую морскую пехоту. Теперь уже лодка Хиггинса показалась Билли целым Зейлином, таким спокойным и надежным. От перспективы снова лезть с борта на борт, но теперь уже без страховки сети, у Дойчи похолодело нутро.

- Может... Может я тут останусь? - почти Жалобно спросил рядовой. Кто-то же один от отделения должен был остаться позади.

- Такие, значит, дела... - протянула Фенрия, размышляя над словами Лотты. Буря эмоций инквизитора, кажется, не произвела на девушку никакого эффекта, она только и всего, что несколько раз моргнула во время отповеди. Кажется, с таким же успехом можно было орать на сервитора, и от того было бы больше реакции.

- Нет, ну если такой расклад, то все понятно, - подытожила рыжая, пожав плечами, и добавила себе под нос, - можно было так сразу и сказать, а не наводить тумана.

Конечно, задача вида "пойди туда, не знаю куда, найди то, чего там нет" не очень нравилась Фенрии, но и тут можно было найти для себя какую-то выгоду. Своих людей у инквизитора не было, приходилось полагаться на гастролеров, а значит, и контролировать она их толком не сможет. А это, в свою очередь, означало автономию и возможность заниматься своими делами попутно расследованию. Уж на Радже-то своих дел можно было найти предостаточно. Главное. не злить кого не надо.

- Вообще, все понятно, - продолжила Фенрия уже громче, - у меня только один вопрос. Что делать точно нельзя? Куда не ходить, в кого не стрелять?

Затем обернулась уже к своим товарищам:

- Чур хартист мой, я первая забила!

Вот он и остался один. Усталость и тоска, навалившиеся на Тиеста во время разговора с Алией, были не сиюминутным недугом, а предвестником грядущего дня. Теперь эллин сидел на берегу, на том же самом месте, и смотрел на серп горизонта, сливающегося с водной гладью. Эллин был последним из свиты Флавии, которая сначала перестала быть сначала свитой Флавии, а потом и свитой вовсе. Последний голос в отряде, не принадлежащий армии.

Одиночество было частым спутником Метаксаса, естественное последствие выбранного им пути. Быть может, все эти несчастья были и его виной? Слишком близко он подошел к людям, и они начали сгорать. Горькое чувство, но обманчивое. Не в проклятии крови было дело, а в отвращении к своему молчанию. Он мог сказать, когда Квирину вели на казнь. Мог сказать, когда Фейзура получила рану. Мог сказать, когда арабки сцепились друг с другом. И все бы сложилось иначе. Другие выжили бы, другие погибли бы. Стало бы лучше? Возможно, нет. Но такова была человеческая природа, бесконечно думать "а что если?", гадать, что могло бы быть, если сделать другой выбор. В прошлом и фантазиях не нужно было встречать последствия своих действий, нести ответственность за принятые решения. Можно было строить воздушные замки побед и свершений. Мог ли Тиест укорить себя за то, что позволил себе такую человеческую слабость? На мгновение, не более того.

В вымышленном колдун мог обойтись без жертв вообще. В подлинном ему приходилось оплакивать Архипа, незадачливого, но искреннего товарища, который хотел сделать как лучше. Квирину, которому был обязан жизнью. Аттию, наивную и безвинную, ставшую заложницей своей судьбы. Даже Фейзуру, ту, которая сошла на берег днем ранее и перестала существовать этой ночью. Никто из них не был действительно близок Тиесту, но был ли кто-то близкий чародею в принципе? Таковых не было. Были лишь те, кто отстранялся от него меньше других. И никто кроме этих четверых не был менее далек от колдуна.

Мистик не мог изменить случившегося, не мог переписать судьбу людей, но мог вспомнить каждого, дать им жизнь в посмертии через свои мысли. Бессмертен не тот, кто живет вечно. Бессмертен тот, кто оставляет след за собой, потому что эти следы навсегда останутся в песках времени. Поэтому он вспоминал их, такими, какими хотел бы запомнить, не живыми людьми, но духами, лишенными изъянов. Покойтесь в моей памяти, друзья, будьте здесь, пока есть я сам. А там, возможно, и меня кто-то запомнит, и тогда мы продолжим этот путь вместе.
Получатели: Тиест Метаксас.

- Я знаю-у-у! - с энтузиазмом подал голос Ярвем, услышав знакомые слова. Он волновался, желая показать важным священникам, особенно прелату, что тавры горазды не только рогами махать, и от этого растягивал гласные окончания слов, - Чума-а живет на гнилых болотах, где нет бегущей воды и умирают звери. Чума очень заразна, дотронь до больной воды, сам заболеешь. А лечени' нет. Только если 'тсечь чем коснулся. Иначе смерть. И сам зарази всех. 'днажды был чумной бег. Тварь болот поб'жали в разные стороны. Где шли, все 'мирало. Пришлось с'бирать воинов, чтоб прекратить. Тогда много зверей п'гибло, кто не сб'жал, а других пришлось д'бить. Сжечь потом, чтоб з'раза не шла...

Желая быть как можно более полезным, тавр начал говорить отрывисто, глотая словосочетания и отдельные звуки, выдавая все, что приходило ему в голову. Чем дальше он говорил, тем более неловко себя чувствовал, тем быстрее он продолжал говорить, пытаясь вспомнить что-то еще, что могло бы быть полезно. Он не был уверен, что понял все, что говорил прелат, речь человека была очень ветвистой, и Ярвем быстро перестал понимать кто те еретики, что притворяются друидами и почему друиды не еретики, если они еретики, при чем здесь болотная чума и почему ее скрывают и если все скрывают еретики, то почему тогда что-то скрывает церковь, ведь они не еретики. Тавру казалось, что остальные все прекрасно понимают, и только он, не привыкший к местному наречию, пропускает что-то важное. Почувствовав, что сейчас окончательно запутается, варвар стушевался и закончил рассказ извиняющимся тоном.

- Мне... так рассказывали, я... тогда не родился. Вот , - оставалось надеяться, что он, все-таки, угадал с тем, что от него ждали люди, и рассказал то, что должен был.

Пока прелат беседовал с отцом Клементом и другими, Ярвем сосредоточенно старался сидеть на одном месте. Тавру было откровенно скучно, он полностью понимал тонкости намеков и предположений, которыми обменивались священнослужители. Вроде их снарядили искать друидов. Но угрозой была чума, а не друиды. Но все-таки друиды, и нужно было найти этому доказательства. Ну так надо тогда идти и найти какого-нибудь друида и расспросить его! Чего тут-то лясы точить. Но люди продолжали разговаривать и Ярвем, боясь показаться и глупым, и грубым, держал язык за зубами. Но сидеть неподвижно становилось все сложнее. Тавр начал слегка покачиваться взад вперед, поймал себя на этом, остановился. Через минуту-другую он начал постукивать копытом об пол. Снова оборвал себя. Теперь заерзал на скамье, скользя взглядом по интерьеру кельи. Попытался рассмотреть то, что происходит за окном, но оно было слишком высоко и открывало вид только на клочок голубого неба. На какое-то время Ярвем занял себя ожиданием, пока там пролетит птица, но это занятие ему тоже быстро наскучило, и он снова перевел взгляд на прелата

Отступление было самой веселой частью рейда. Резня в деревне вызывала лишь скуку - сначала нужно было держать строй, следить за обстановкой и слушать приказы. Затем - убивать и ловить селян, лишь немногим отличавшихся от скота. Тебрин прочесывал дома, давя зевоту, лениво наносил удары, не обращая особого внимания на то были ли они смертельными и шел дальше. Трофеи его не интересовали вовсе, ведь что можно взять с этих людей? Самым ценным были их жизни. А затем послышался стук копыт и все изменилось

Приказ рассредоточиться был разрешением сорваться с цепи. Теперь каждый был сам по себе и битва, наконец, стала интересной. Сердце колотилось в груди, каждое движение сопровождалось почти болезненной истомой срочности. Один лишний шаг, неверное выбранное направление или промах и ты покойник. Или тот, кто решил преградить тебе дорогу. Броситься на спешившегося воина, вспороть броню широким ударом, нырнуть между двух домов, отрезая погоню, развернуться и метнуть кинжал практически на слух. Короткий вскрик отвечает - попал. И бежать дальше, к следующему противнику.

За мечником тянулся длинный кровавый след, вплоть до самого монастыря. Когда нужно было огрызнуться контратакой, он первым ринулся в бой и последним вышел из него. Пустые петли перевязи, на которой остался всего один плоский кож. Тяжелые от крови рукава рубахи, свежие царапины на кожаном дублете, но и все, на ссадины и мелкие раны темный эльф не обращал внимания.

Уже в воротах он услышал главное слово. Предательство. Путь домой был отрезан. Оставалось либо бежать, либо принять, вероятно, последний бой. Что же, по крайней мере, Тебрин продаст свою жизнь как можно дороже.

- Госпожа, - мечник подошел к жрице, вытирая клинки от остывающей крови, - Мы деремся или уходим дальше?

"Вот сейчас-то они и начнут стрелять," - пробежала в голове паническая мыслишка, когда Крис опустил руки, но, кажется, обошлось. Дождавшись, пока товарищи уберут оружие и выйдут в коридор, Крис двинулся вместе с ними наружу - отбиваться от группы не хотелось. Уговор уговором, но мало ли кому какие мыслишки придут в голову, лучше не провоцировать.

- То что произошло под землей, останется под землей, - серьезным тоном ответил полуэльф на предостережение дварфа, - Нам всем еще жить в одном городе, незачем ссориться без нужды.

Дальше Морлей шел молча, то и дело сжимая-разжимая ладони, чтобы унять нервы. А когда отряд, наконец, вышел наружу и вдохнул прохладного ночного воздуха, Крис сначала замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.

- Идите, я вас нагоню, все в порядке, - махнул рукой полуэльф, а сам жадно глотал воздух.

Его основательно потряхивало. Теперь, когда не нужно было держать фасад непробиваемой уверенности в себе, не нужно было драться за свою жизнь, адреналин ушел и перед глазами Криса пронеслись все те моменты, когда он мог лишиться жизни. От заклинания Рогатого, от меча наемников, от стрел контрабандистов. Повезло, что в этот раз смерть выбрала другого. Авантюрист посмотрел на свои руки, которые все еще были в крови Генриха. Попытался оттереть, вроде получилось, но пятна все равно остались.

Стало полегче, развязался узел тошноты в животе, ушла дрожь. Еще пара минут и Крис нагнал товарищей, в к дому леди Сенды уже и вовсе подходил свеженький, как до всей заварушки.

- Генрих погиб, - без прелюдий проговорил Морлей. Он совсем позабыл обговорить с компаньонами, что именно они будут рассказывать нанимательнице из всего произошедшего, поэтому сейчас действовал наугад. Крис все еще не доверял дворянке, а лучшая защита это нападение, поэтому он решил начать с главной новости. Возможно, это немного расколет самообладание Сенды и она скажет больше, чем хотела бы, - Он пал от руки заговорщиков, которые организовали налет на ваш особняк. Мои соболезнования, госпожа.

Полуэльф выдержал паузу, чтобы хозяева могли осознать его слова в полной мере.

- Да, - кивнул авантюрист, - ограбление не было случайным, его тщательно спланировали, чтобы оно выглядело таковым. Злоумышленники прибыли в город около месяца назад, обосновались тут и готовили нападение. Остальные украшения были похищены только для виду, поддержать обман, они прекрасно знали что именно ищут. Однако, им была нужна не только шкатулка, - Крис постепенно поддавался азарту рассказа. Он не успел сесть, прежде Сенда вошла в помещение, так и остался стоять на ногах, и теперь боролся с желанием начать ходить из стороны в сторону, заложив руки за спину, - Вторая часть плана включала вас, мистер Освальд. Визит Змея, он, кстати, всего лишь посредник, местный делец, не имевший к нападению прямого отношения, к вам был наживкой. Преступники хотели выманить хозяев шкатулки, чтобы получить недостающую часть головоломки: ключ. Который мы добровольно, хоть и не ведая того, принесли прямо им в руки.

Еще одна пауза, теперь уже откровенно для дополнительного эффекта.

- К счастью, - продолжил Морлей, - негодяи недооценили нас. Поэтому... - он аккуратно поставил на журнальный столик шкатулку, - Мы добыли искомое. И даже больше, - Крис кивнул Муану, чтобы тот присовокупил ключ к драгоценности, - То, что считалось утерянным, теперь возвращено.

- Госпожа моя, - тон полуэльфа стал серьезным, почти мрачным, - Вы просили нас доверять Генриху как одному из нас. Говорят, о покойниках либо хорошо, либо ничего, однако, как хорошо вы его знали? Вы уверены, что он был верен вам?

Крис все-таки начал гарцевать под конец своей речи, но теперь остановился и внимательно посмотрел на Сенду. Если она собиралась предать наемников, сейчас было самое время.

Дышать. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Надо дышать. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Вот и все мысли, что остались в голове Дойчи к третьей миле марш-броска. Легкие горят огнем, каждый вдох будто кипящее масло в горло, ноги свинцовые и едва отрываются от земли. Мир сузился до затылка бегущего впереди, все остальное просто перестало существовать. Наконец, замедлились. Кажется, прибежали.

- Кто дал команду сбавить темп?! - орет ганни, - Хотите остальные шесть миль пройти ползком?! Я это вам устрою! Марш!

Не прибежали. Просто дорога берет в холм и взвод притормозил. Вдох. Выдох. Надо просто дышать, не думать о том, что бежать еще два раза по столько же. Просто делай шаг, затем другой, затем еще один. Хотя бы тошнить перестало и голова меньше кружится. Сейчас бы чего-нибудь сладкого съесть. Мороженного, например. Здесь оно особенно вкусное. А вместо этого надо бежать. Шаг. Вдох. Шаг. Выдох. Мыски ботинок цепляются за асфальт, сбивая с ритма. Спина впереди удаляется. Кто-то снимает с плеча Билли винтовку, он не замечает кто, но бежать становится легче. Пулемет! Где пулемет?!

- Да тут он, - отвечает голос справа. Кажется, Дойчи испугался вслух, - Ветчину нагрузили. Ты беги.

Кто-то ржет. Смешно ему, что нагрузили ветчину. Откуда вообще еще силы смеяться? Как бы не сдохнуть прямо тут, до встречи с первым нипом.

Под конец стало немного легче. Все-таки, Билли не просто так последние три года тренировался на льду, а летом бегал кроссы и даже хотел бежать четыре мили гонки НАСС в бордово-желтых цветах*. Точнее, морпеху казалось, что стало легче. Он упорно делал шаг за шагом, не видя ничего кроме цели, будто хренов Уирлэвей на Бельмонт Стейкс**, ему нужно было дотерпеть до финиша, а дальше хоть трава не расти. И когда сержант, наконец, скомандовал "рота, стой", Смит сначала остановился, а потом рухнул на землю. Шевелиться боец уже не мог. Болело все, каждый сантиметр тела гудел от усталости и боли. Дойчи понимал, что это еще цветочки. Завтра будет хуже, завтра все начнет болеть по-настоящему, когда мышцы немного застоятся.

Отчасти поэтому Билли достаточно легко перенес разжалование, ему было не до переживаний по этому поводу. Сказывалось характерное спокойствие сына штата Северной Звезды - обидно, досадно, но ладно. Зато теперь не надо было таскать на своем горбу эту стальную дуру. Больше парил Физик, который отчего-то взъелся на рядового, и теперь выделял Смита по каждому поводу и без. Вот, привязался со своими задержками. Пусть лучше Гловеров дрючит, это им теперь разбираться с капризным Браунингом. "У меня хотя бы ствол не ходит из стороны в сторону, будто пьяница поссать вышел," - думал про себя Дойчи, а вслух монотонно повторял заученные позиции полевой инструкции.

- Задержка 19. Рычаг ленточной подачи вывернут, стерт или сломан, - бубнил Билли, - Собрать кожух с неисправной деталью. Задержка 20. Погнут или стерт рычаг ленточной подачи. То же, что и 19.

- Какой, блядь, то же что и 19!? - зарычал сержант

- То же, что и устранение задержки 19, - пожал плечами Смит, - Так в полевой инструкции написано, сержант, не я придумал.

Затем полоса препятствий и следующая порция дрючила. С каждым днем этот цикл нравился Билли все меньше и меньше. От постоянных придирок Физика у рядового появилось совершенно несвойственное ему желание кому-нибудь врезать. Но это было бы чертовски невежливо по отношению к товарищам. Вот, разобьешь ты кому-то нос, а по шее получит весь взвод, даром что Уэлл-Уэлл разве только не обедал в солдатской столовой с четвертым взводом. Подводить сослуживцев Дойчи не хотел. Он мало понимал во всех этих гунхо, про которые твердили в учебке, но с детства усвоил, что сила в общности. Играешь ты в хоккей, бросаешь мяч, валишь лес или япошек, добиться успеха можно только сообща. Поэтому стисни зубы, опусти взгляд и принимай за команду.

К выходным, когда пресс командования пошел на спад, и у рядового состава появилось свободное время, Смита пришли побить. Так он, по крайней мере, решил когда в подсобку, где Билли отрабатывал наряд, набилась добрая половина отделения. В животе скрутился узел ожидания беды, рядовой поднял на морпехов отрешенный взгляд, собираясь что-то сказать, но его оборвал наигранно испуганный возглас Ньюпорта:

- Полундра, парни! Кажись, Вулкан сейчас ебанет из главного орудия!

От гогота полдюжины глоток затряслись стекла и Билли, кажется, избежал расправы. Новое прозвище прицепилось к рядовому хуже клеща, в итоге Дойчи смирился с ним и даже стал с гордостью откликаться. Было в нем что-то лихое, бесшабашное, что совершенно не вязалось с обычно флегматичным морпехом.

- Пауки, голодая, убивали своих, - заметил Вьющийся Стебель, - Сегодня мы изгоним одного из своих из-за разногласий, а что завтра? Начнем изгонять в голодный год? Нельзя уподобляться жестокости паучьего племени. Племя Талала должно быть единым.

Требование Белоцветы, переданное Яснорадой, поставило строителя в тупик. Решать такие проблемы было непривычно. Обсуждать поступки шамана и действия соплеменницы, а потом выносить суждение, нести за него ответственность. Вот бы лучше ограду новую соорудить или придумать способ перемещать припасы между корнями Талала и Лучистой Долиной. Стеблю было проще, когда он понимал цель и искал способ ее достичь. Сейчас же очевидной, правильной, цели не было.

Прежде элифэ уходили из племени, как Липовая Маска, но это было добровольное решение, прежде никого не изгоняли по требованию другого, особенно не члена совета. Это казалось неправильным. Признаться, Молодой Ясень совершал поступки, которые Вьющийся Стебель тщетно пытался понять. Он был странным, говорил странные вещи и да, слишком часто прибегал к кровавой жертве, как будто она могла дать ответ на любой вопрос. Но строитель считал шамана мудрым и рассуждал, что его поступки продиктованы чем-то, что находится за гранью понимания простого элифэ. Все-таки, духи разговаривали не с каждым.

- Молодой Ясень не нарушал табу племени, - высказался член совета, когда пришла пора ему говорить, - гадания требуют жертвы и чем более сложный вопрос, тем серьезнее жертва. Если мы откажемся от жертв, то оскорбим духов. Чтобы успокоить наших братьев и сестер, я давайте устроим особое место для принесения больших предсказаний, в стороне от домов элифе. И скажем, что проводить церемонии могут только шаманы в положенный час. Так дети Талала будут видеть, что шаманы утоляют не собственную кровожадность, но исполняют волю духов, поддерживают естественный ход вещей. Ведь все, что было рождено, вернется в землю, чтобы дать новые всходы.

- Инсигнии генокодированы, снять не получится, - Фенрия, видимо, не уловила иронии в последних словах Лотты, - А пикты беру. Пригодятся.

Можно было, конечно, заткнуться, когда хозяйка отстрелялась по формальному вопросу, сведя ответ к теме ядов, не желая отвечать на вопросы по существу, но рыжая была не из тех, кто мог просто так заткнуться. Ну, не всегда, по крайней мере. Слова нужны до тех пор, пока есть шанс решить все словами. И только потом слова бесполезны. В таких случая лучше начать стрелять первой.

Пока товарищи задавали свои вопросы, девушка с притворной ленцой скользнула взглядом по помещению. Укрытий мало. Выход один и, скорее всего, контролируется. Может, лифт ходит только если оператор кнопку нажмет. Договариваться с духом времени не будет. Значит, уходить нужно через технические туннели, они тут точно есть. Коммуникации, вентиляция. Видимого оружия у Лотты не было, но это еще ничего не значило. Фелиция показывала однажды цифровой лазер, встроенный в перстень. Вот и пуговицы на пальто хозяйки кофейни могли быть такие же. А еще рефрактор. Значит, надо бить очередью...

- Так все-таки, почему мы четверо? - вставила рыжая слово, когда образовалась пауза, - В драгоценные кварталы нам хода нет. Подвязок ни с кем нет, ни с арбитрами, ни с адептами, ни с нобилями. Легенды нормальной, и той нет. Вот мы сейчас выйдем отсюда и сядем думать - а куда пойти, а с кем поговорить, а как получить доступ. Пока мы все это обустроим, пройдет время, а это трупы, если убийца не уймется. Чтобы не взять местных ребят.?

- Ну и почему мы, в целом? Ладно, это не яд. Но мало ли в Империуме странного, а Инквизиция это не коллегия загадочных смертей. Мы, как там было, последняя и что-то там линия Человечества или как-то так. Почему эти убийства, ну, считаются такой угрозой, которую нам надо расследовать?

Фенрия перевела взгляд с Лотты на напарников, ища поддержки. Неужто она одна беспокоилась, а все остальные спокойно включились в задание?

-Прикройте меня, если что, - негромко попросил товарищей Крис и пояснил, - сейчас сделаю глупость, - и уже громче, - Я устал орать через стену!

С этими словами полуэльф шагнул за угол, в большой туннель, приподняв руки открытыми ладонями от себя. Рапира покоилась на поясе, другого оружия при себе не было (ну не считать же кинжал оружием, правда?). А если что, то колдовать все равно удобнее со свободными руками. Морлей остановился в проеме, щурясь на свет фонарей. Потушить бы их... да пальнут.

- Вы сами шибко умные, да? - Ехидно ответил Крис неизвестному, который задирал Бораила, - Мы тоже не дураки без козырей на руках оставаться. Слушайте. Вы нам не доверяете, мы вам не доверяем. Понятно. Вы думаете, мы сбежим, положив ваших, мы думаем, вы нас порежете, когда мы будем вам выносить по одному. Можем стоять тут и препираться, пока стража не спустится в туннель, проверить кто там орет у них в нужнике. А можем договориться и разойтись чтоб все целы остались. Но для этого придется немного друг другу поверить. Я тут стою перед вами как перст. Хотели бы мы драться, стал бы я так делать, ну? Дайте нам проход и забирайте своих, пес с ними с заложниками. Нормальное ж предложение. Нам драка нужна не больше вашего, но и сдаваться на потеху Мерили не станем. Вон, Рогатый быканул и без рогов остался.

Когда птица кано скрылась за небосводом, племя собралось в чертоге Древа, чтобы, как и прежде, переждать холод. Вернулись и поселенцы из Лучистой Долины, пока еще не нашедшие себе надежного укрытия от морозов у звонкой воды. Обрадовался этому Вьющийся Стебель, потому что боялся в тайне, что уйдут люди в другую землю и позабудут путь к Талала. Но нет, не забыли, вернулись, пускай и вынужденно, но вернулись. А еще возгордился строитель, увидев, как многократно выросло племя. Старый чертог стал тесен, если и дальше будут прирастать элифэ, скоро потребуется долбить новые пещеры или строить жилища снаружи. Но это были заботы другого дня, пока что теснота дарила тепло и народ Талала, собравшись вокруг робких очагов, слушал истории поселенцев Долины о зеленых полях, о новых деревьях и зверях.

Рассказы скрашивали темные дни, помогая бороться со скукой. Занятий в пещере было немного: лепка из глины, шитье да готовка, и Стебель тосковал от невозможности приложить куда-то силушку, что рвалась наружу. Наблюдая за прилежно работающими Талала, он раз за разом подмечал, какого труда стоят даже простые задачи. Костяные нити то и дело ломались. Слепленная руками глиняная посуда была непрочной. Острые хитиновые ножи были ограничены в форме - придать панцирю паука нужный изгиб было сложно. Вырезать такими ножами новую пещеру было утомительно, ведь не каждый член племени мог похвастаться богатырской силой и выносливостью. Вот если бы был способ придать инструментам нужную форму, сделать их более удобными. Но как размягчить паучий панцирь, а потом дать ему снова затвердеть?

Стебель не сомневался, что решение крылось где-то в бесконечном лесу, поэтому нужно было ждать тепла. И пока время тянулось как затвердевшая смола, мысли элифэ снова и снова возвращались к заданному Яснораде вопросу. Почему пришли суровые холода? Можно ли предсказать, когда они вернутся?

Возможно, птица кано летала выше и от этого свет Солнца был слабее или что-то крылось во тьме ночи, что усиливало мороз, пока светило спало на другой стороне мира или что-то совсем иное было причиной. В любом случае, мороз не пришел внезапно. Прежде, чем лед сковал землю, несколько сезонов подряд дыхание холода становилось все сильнее, дожди продолжительнее, а теплый сезон короче. Вьющийся Стебель старался вспомнить каждую деталь, даже самую незначительную. Изменения элифэ заметили в первую ночь холода после нападения пауков. Тогда шок от потерь был слишком силен, чтобы обратить внимание на несколько дополнительных морозных дней, но теперь удлинившиеся ночи стали одним из наблюдений, которые Строитель методично записывал на широком листе. В следующем сезоне холод продлился еще дольше, но был обычной крепости. А перед этим был долгий листопад, как в тот год, когда родился Листопад. Еще сезон спустя холод стал сильнее и тогда пострадала колония пауков. Ночной Шорох рассказывал о сокращении тенёт и отмирании паутины. И вот после этого теплое время продлилось совсем недолго, недостаточно, чтобы успел созреть урожай, а вместо дождей с неба хлынул белый снег и лед, едва не погубившие единственный источник пропитания Талала.

Это, сделал вывод Стебель, было главной бедой прошедшего ледяного сезона. Прежде листья Древа оберегали элифэ от снега, когда его стало слишком много, они не выдержали, согнулись и скинули на землю ледяные потоки. Возможно, укрепив ветви или изменив их положение, можно будет создать более надежный защитный покров?

Оставив идею на другое время, Строитель сосредоточился на окончании своего журнала наблюдений. Последней записью в нем был прошедший сезон. После губительных морозов зарядили длинные теплые ливни, и птица кано была отчетливо видна в небе с солнцем на своих крыльях и нынешний сезон холодов пришел как пять циклов назад, сразу, без постепенного возвращения к норме.

Заполненный журнал Стебель преподнес Яснораде. В нем были перечислены все подробности, которые он сумел вспомнить и о которых спросил у соплеменников, но для своих выводов ему не хватало мудрости, элифэ чувствовал, что есть в происходящем какая-то закономерность, но какова она была?

- Прошу, прими этот дар, - обратился Стебель к Старейшей, - Это не летопись, но наблюдение за сменой сезонов. Возможно, оно пригодится нам однажды.

"Надеюсь, ты сможешь разгадать тайны природы," - хотел добавить элифэ, но не решился. Несмотря то, что формально они теперь были равными, Вьющийся Стебель робел в присутствии Яснорады. Она казалась ему почти листожителем, будто сошла она с кроны Древа на землю, чтобы направлять народ Талала.

Когда за корой жилищ запела веселая капель, настала пора покинуть тень кроны Великого древа и отправиться с поселенцами в Лучистую Долину. Чем дальше отряд уходил от Талала, тем тревожнее становилось Стеблю, особенно когда деревья закончились и над головами элифэ раскинулось ослепительно синее небо, но затем он увидел красоту лугов и беспокойство уступило восторгу. Рассказы поселенцев, казавшиеся небылицами, оказались правдой. Долина была прекрасной. Звонко бегущая вода огибала сочные зеленые травы, нога утопала в рыхлой земле, в которую, казалось, воткни палку, и она зацветет.

Последнее, впрочем, предстояло проверить, ведь не для праздного любопытства пришел Вьющийся Стебель в Долину, а помочь поселенцам обустроить поля. Прежде чем сажать, нужно было отыскать подходящее место для посева. Сгата росла в тени, наслаждалась прохладой, Долина же была открыта и по летней жаре листья могут начать вянуть. К тому же, рядом вода и земля, мягкая, податливая, но коварная. Высади кусты там, где слишком сыро, и они загниют.

Недели ушли на выбор места. День за днем ходил Стебель по долине, садился в густой траве, запускал руки в землю, поднимал голову и, щурясь, смотрел на солнце. Советовался с Яснорадой о том, как можно подсушить почву. Вместе с ней и Ночным Шорохом гадал на самый урожайный край долины. Наконец, старейшины приняли решение, отметили деревянными колышками будущее поле, и началась настоящая работа.

В начале сезона поселенцам пришлось заняться восстановлением жилищ, которые сильно пострадали за сезон холодов. Где-то дерево отсырело и начало гнить. Где-то хижины обвалились, как догадался, строитель, под весом снега. Где-то устроили себе гнезда неизвестные зверьки с длинными пушистыми хвостами и нужно было чистить хижины от последствий зимовки. К тому моменту, как старейшины закончили поиски, элифэ уже закончили подновлять жилища и стали уходить в леса на сбор трав и ягод, а оставшихся Вьющийся Стебель взял себе в помощь. Сначала они разметили ряды под кусты, затем стали очищать место от камней, пней да торчащих корней. Это было монотонное и тяжелое занятие. Пройти по полю, отыскать помехи, оттащить их. Для того, чтобы свернуть особенно крупный камень, требовалось не менее трех элифэ, а то и больше.

Строители работали под палящим солнцем, иногда прерываясь на отдых, во время которого они обедали принесенными собирателями фруктами. Сезон был изобильным, племя собирало гораздо больше припасов, чем было нужно для выживания, и работники могли позволить себе не экономить. Иногда у них появлялись остатки, которые они скармливали леатам или просто забывали.

Однажды, отчаявшись свернуть особенно крупный валун с места, элифэ сели отдохнуть. До обеда оставалось еще два или три шага солнца, и проголодавшийся Вьющийся Стебель нашел пригоршню сладкий ягод, которые работники оставили на камне несколько дней назад. Ягоды засохли под солнцем, но другой еды не было, и строитель решил попробовать одну. Ягода оказалась вязкой, но не испорченной, а даже как будто более сладкой, чем свежая. А если размочить в воде, то даже и не сильно отличающейся по вкусу от обычной. И ведь не сгнили, не испортились, как обычно бывало с оставленной едой.

- А что если с камнем как с землянником? - Предложил Сухой Полоз, полакомившись сушеными ягодами, которыми Стебель поделился с помощниками.

Землянники, кругловатые грибы, которые элифэ нашли прошлым сезоном, прятались под землей (откуда и поло название), а над поверхностью показывали только край шляпки. Кожица на ней была очень тонкой и если вытаскивать гриб из земли пальцами, то можно было легко его повредить. Чтобы сохранить шляпку, собиратели придумали поддевать гриб ножом или палкой и выталкивать его на поверхность.

Поразмыслили-поразмыслили, да так и сделали. Несколько палок сломалось, не выдержав напряжения, но затем Вьющийся Стебель отыскал достаточно толстую ветвь, элифэ воткнули ее в землю под камнем, надавили что было мочи, и дело пошло. Вывернули первый камень, вытолкали его за поле, принялись за другой, потом за следующий и за следующий.

К исходу теплого сезона расчистка была завершена. Дальше нужно было поднять землю и замешать ее с перегноем - уже давно пахари Талала приметили, что на гнилой траве быстрее пробиваются новые ростки - но небо уже начало проливаться слезами, и работы отложили до следующего тепла.

Закончив работы, Вьющийся Стебель вернулся обратно к древу Талала, но, как не рад он был увидеть родной дом, надолго у корней не стал. Он продолжил путь туда, где заходит Солнце, в земли, которые когда-то населяли пауки. Стебель, конечно же, уже слышал рассказ Ночного Шороха, но хотел посмотреть на то, что осталось от воинственного племени собственными глазами.

Осторожно ступал элифэ, чтобы не нарушить покой леса. Поднимался на ветви и по ним обходил открытые места. Останавливался, замирал, вслушиваясь в окружающий лес. Но опасности не было. Если шаманки действительно выжили, то оставили колонию. Осмелев, Вьющийся Стебель забрел в покрытые умирающей паутиной долы, узрев своими глазами то, о чем рассказывал Шорох. Страшное зрелище. Тем, что такая же судьба могла постичь народ Талала, если бы они не были достаточно усердны. Мрачное напоминание, что никогда нельзя ослаблять бдительности или работать спустя рукава.

Но не любопытство привело Стебля в мертвый лес. Он хотел проверить наблюдение, которое сделал в летнюю пору. Тогда он увидел, как молодая цикада, спрятавшись под длинным листом, вылезает из своей кожи, оставляя ее позади, и улетает с новым блестящим хитиновым панцирем. Покинутая скорлупа была жесткой, она начала каменеть и через некоторое время рассыпалась. Но прежде она походила ощущением на хитиновые инструменты, которыми пользовались теперь элифэ. Значит, и пауки скидывали свои панцири? Зачем им могло такое понадобиться?

Врожденная осторожность народа Талала позволила Вьющемуся Стеблю наблюдать за поведением мелких созданий, за тем, как они меняются за теплый период. Многие из них многократно менялись, бросали старую оболочку и обрастали новой. Иногда у них появлялись новые черты, даже дополнительные конечности! Иногда они просто немного меняли форму. Возможно, они просто хотели измениться и менялись, но элифэ сомневался в этом. Насекомые не могли назвать свое имя, значит, у них не было разума. Было что-то другое.

Это другое Вьющийся Стебель и хотел найти в долине пауков. Тела погибших давно закостенели, стали жесткими, но довольно прочными - пытаясь отпилить мандибулу, элифэ едва не сломал свой нож. Не имея возможности наблюдать за живым молодым пауком, строитель стал изучать гнезда. Он не рассчитывал на удачу найти хотя бы одно нетронутое, хотя и решил проверить, на всякий случай, но в первую очередь его интересовали внутренности коконов. Как росли маленькие убийцы? Как менялись? Один из коконов, укрытый кладкой засохших яиц, был достаточно свежим и в нем Вьющийся Стебель нашел загустевшие остатки белесой жидкости, по цвету напоминавшей прозрачный панцирь цикады, за которой он подглядывал раньше. И оставленные панцири тоже были влажными внутри. Тогда элифэ решил, что это кровь насекомых, но теперь понял, что не видел на их панцире никаких ран. Может, в этой жидкости и крылся ответ?

Вернувшись из мертвой долины, Вьющийся Стебель начал собирать разные жидкости, которые знал народ Талала. Древесный сок, смолу, соки фруктов, все, что мог найти, и вымачивал в них кусочки хитина, которые откалывались от инструментов.

- Я подумал, - поделился строитель своими наблюдениями с другими старейшинами, - пауки рождаются одинаковыми. В коконах у них мягкий панцирь, они подвижные и быстрые. Затем они растут, их панцирь костенеет. Некоторые становятся воинами, их панцирь меняется. Они бросают старый и выращивают новый. Старый - жесткий. А новый мягкий, но более прочный. Если я найду как они это делали, у нас будут более прочные инструменты!

А затем внимание Вьющегося Стебля заняли заботы о подготовке к зиме. Много еды собрали элифэ, но знали, что много ее погибнет, испортится за долгий сезон холода. Тогда строитель вспомнил про ягоды, что они ели летом, и предложил сушить еду. Солнца уже не было, но как промокшие дети Талала сошли вокруг огня, так может и еду можно высушить на нем?

- Нельзя позволить еде пропасть! - обратился Вьющийся Стебель к соплеменникам, - Никто не знает, когда большой холод вернется. Мы должны быть готовы, у нас должны быть запасы, которых хватит на долгое время. Давайте сушить еду летом, а зимой - замораживать. В горшках ее можно ставить за порог и позволять льду сберечь свежесть.

Война оказалась не таким уж страшным делом. По правде сказать, даже весьма приятным делом. Тепло, красиво, вкусно кормят и наливают. Иногда Билли начинал тосковать по дому, бесснежной зимой. Штука ли, в июне в Веллингтоне 70 градусов, и в Миннеаполисе 70 градусов, только здесь была зима, а дома - лето. Товарищи крутили пальцем у виска, мол, ты, Дойчи, сильно головой ушибся? Ни миллиметра снега за год, а тебе не нравится! Головой Смит действительно ушибся - ему прилетел оторвавшийся брус турника, даром что под пристальным взглядом генерала Джулиана рядовой был в каске и отделался легким сотрясением. Но тосковал он из-за другого. Билли толком не мог объяснить это даже себе, что уж говорить о товарищах, поэтому только отмахивался. Как он мог описать, что нет ничего прекраснее рассвета над гладким, как отутюженные брюки, белым полем замерзшего Лейк Супериор? Для этого надо было быть поэтом, а поэтом Билли никогда не был.

Зато он был крепким малым, который хорошо бросал мяч, бил по мячу и отбивал мяч. Местные играли в те же игры, что и дома, только называли их по-другому и не знали правил. Футбол они называли регби, а бейсбол крикетом. На второй месяц Смит даже нашел в Веллингтоне хоккейную школу. Каково было его удивление, когда оказалось, что эти чудаки играют в хоккей на траве. Что может быть нелепее в мире? Сказать бы, что смотреть хоккей ходили самые симпатичные девчонки, но это было неправдой. Смотреть его ходили самые невостребованные девчонки. На футболе всегда ошивался десяток парней из корпуса и за каждую юбку приходилось драться, иногда буквально. А на хоккее Смит был единственным и получал столько внимания, сколько хотел. На пятый месяц появился еще капрал Мокси*, из Мэна, естественно, но морпехи быстро нашли общий язык и поделили между собой "игровое поле" новой красной линией**.

Большую часть свободного времени Дойчи шлялся по городу с Домино и Счетоводом. Они не были закадычными друзьями, но прошли вместе учебный лагерь и, оказавшись в одной части, считали себя почти земляками. От них Билли и узнал про учения. При этом слове рядовому поплохело. Он тут же вспомнил утонувших в прошлый раз саперов, и как он потом целую неделю мучился кошмарами, захлебываясь во сне ледяной водой, которая смыкалась над головой Дойчи черным куполом.

- Быстрей бы вернуться обратно, эй? - подумал вслух Билли. В Веллингтоне было хорошо, вот бы довоевать здесь до самой победы.

Вьющий Стебель был горд приглашением в совет. Как иначе, если мудрейшие из племени решают, что ты достоин быть одним из них. Но не тщеславие двигало элифэ, не стремление к признанию, а память. Он был последним из своего рода, в его сердце жили тени родителей и брата. Когда Стебля не станет, не станет и их. Но если его имя сохранится в летописи племени, то и они будут жить вместе с ним. Каждый, кто услышит сказание о Вьющемся Стебле, старейшины народа Талала, вспомнит Синее Небо, Желтого Листа и Цветущую Ветвь.

Прежде всего остального нужно было оправдать оказанное доверие, чтобы не усомнились старейшины в своем выборе, чтобы не посчитали напрасным свое доверие. Смотри, слушай, запоминай. Не спеши с речами, пусть говорят более опытные и знающие. Кто ты рядом с Яснорадой, что помнит первые шаги народа Талала? Как завелось, Стебель сидел с краю и следил за разговорами советников, кивал их решениям и глядел куда-то в сторону. Лишь когда обратились они к нему напрямую, нарушил молчание.

- Мудрая Яснорада, - обратился элифэ к старейшине, лишь вскользь посмотрев на нее, а после остановив взгляд поверх ее плеча, будто глядел за спину, - Ты помнишь каждое возвращение птицы кано, все они вплетены в летопись племени. Что было прежде, чего не стало теперь? Если мы увидим похожие знаки, то будем знать, что холод снова будет долгим. Или сможем исправить то, что испортилось и вернуть короткий лед.

Рана утраты была свежа на душе Стебля. Война с паучьим племенем унесла жизни лучших Талала, но обошла стороной большую часть племени. Голод же не щадил никого и прошедшими морозами каждая семья потеряла близких. Этот враг был опаснее самых острых мечей, он входил в каждый дом и его невозможно было победить раз и навсегда. Нужно было сделать так, чтобы элифэ не пришлось жертвовать собой каждый сезон.

- Я найду способ сохранить наши поля, - пообещал Стебель. Больше ему нечего было добавить, он снова умолк и при первой же возможности ушел в лес.

Снова элифэ наблюдал, на этот раз за Ночным шорохом, который примерял разные ветви к кустам сгаты. Прошла неделя, прежде чем строитель подошел к нему и заговорил:

- Можно сделать то, что ты хочешь. Надо взять длинные ветви и связать их нитями нётэ. С одного конца в узел, с другого свободно. Получится широкая крона и ей накроем куст.

Придумав способ, новоиспеченный старейшина уселся рядом с охапкой веток и принялся выбирать из кучи палки подходящей длины. Выбрав шесть подходящей длины, Стебель воткнул их с разных сторон куста, сжал ладонью концы и быстро обмотал их нитью. Сделав задуманное, элифэ отпустил ветки и отступил назад. Будет держаться или нет? Нить выдержала, но вот воткнутые в землю концы начали понемногу разъезжаться в стороны, оставляя за собой тонкие бороздки.

Стебель покачал головой. Долго так крылья не простоят. Но как их задержать? Не подпирать же каждую ветку камнем, не напасешься. А что если они сами себя держать будут, как будто за руки взявшись? Точно, вот оно! Элифэ взял вторую нить и обвязал ею ветки у широкого основания конструкции. Затем пустил еще одну опоясывающую нить посередине. Получилось так, что ветки хотели разбежаться, но каждая тянула в свою сторону и в итоге ни одна не двигалась. Нётэ держалась крепко.

- Сплетем такой для каждого куста. Если бережно сделать, они прослужат много сезонов.

Найти подходящие ветви, не тревожа деревья, было непростой задачей, но у Стебля было время до прихода льда и помощники из числа Талала, которые не ушли к Лучистой долине. Он ходил по рощам, собирая хворост, и размышлял о том, чем укрыть кусты поверх каркаса. Трава и широкие листья великих деревьев гнили, в них заводились жуки, которые подъедали не только перегной, но и ценные ростки сгаты. Это было хорошо для корней и спящих в земле ростков, но плохо для взрослых кустов. Нужно было что-то, что сохранит цвет и остановит снег. Отвергая вариант за вариантом, элифэ продолжал поиски.

Ярвем в замешательстве смотрел на тифлинга, пытаясь уследить за его речью. Морда тавра была не самой выразительным холстом в мире, особенно для представителей других народов. То взлетающие вверх, то опадающие ухи, дрожащие ноздри, шумный выдох, медленный вдох. И только взгляд был совершенно человеческим, простым и понятным.

- Почему-у так говоришь? - Негромко спросил тавр у Анатэя, прогудев кузнечным мехом, - Кто подлец? Кто опозорил твой род?

Сообразив, что если он будет и дальше шептаться с Дамносом, инквизитор может посчитать это неуважением, Ярвем поднялся со скамьи и сделал шаг вперед, глухо стукнув копытами о каменный пол.

- Ярвем Шинбей, - тавр приложил раскрытую ладонь к груди и нарочито медленно опустил голову. В иной ситуации это могло бы быть устрашением - заостренные концы витых рогов теперь смотрели прямо на людей, - В вашем языке это значит Утренняя Звезда. Моя честь служить тебе.

Получатели: Гектор Марк Татион, Марк Аврелий Контаренон, Тиест Метаксас, Тамар, Луций Цельс Альбин.Слова Тамар вызвали только легкую усмешку. Как просто все в ее мире, что становится завидно. Вот проблема, вот решение. Будет беда в том месте? Значит нужно просто не ходить туда. Если бы судьбу было так легко обмануть.

- Лай пытался обмануть судьбу, приказав убить своего сына. Эдип пытался обмануть судьбу, покинув дом, что считал родным. И добились они только того, что навлекли на Фивы чуму, - назидательно проговорил чародей, - судьбу нельзя обмануть. Ее можно только встретить. А дальше все зависит от человека.

И сейчас этого человека звали Луций Цельс Альбин. Тиест поднял на него взгляд, возвращаясь из грядущего к насущному.

- Воин из меня никудышный, но я могу помочь в разбирательстве, если ты позволишь, господин мой.

Получатели: Тиест Метаксас.
Тиест поднял голову к полным тучам наверху. "Сейчас громыхнет," - произнес больше себе под нос, чем обращаясь к кому-то конкретно

Уткнув кошель внутрь камзола, Крис аккуратно закрыл Генриху глаза. Вытаскивать тело отсюда было бесперспективной задачей. Нужно было бежать, пока остальные головорезы не спохватились, а это лучше делать налегке. Выпрямившись, авантюрист бросил взгляд на стол, за которым сидел Анхаг. Сколько бумаг. Наверняка там есть что-то ценное. Но пока были дела поважнее. Подмахнув со стола злосчастную фибулу, полуэльф подошел ближе к Муану и пленнику.

- А она верно говорит, - кивнул он на Лизу, - Нам двое языков не нужны. Расклад такой, - Крис положил руку на плечо бандита, - мы узнаем что хотим, либо от тебя, либо от него. Другой пойдет в расход. Хочешь жить, а?

Полуэльф убрал руку сплеча разбойника и заметил кровавые пятна на ткани. Посмотрел на свою руку, испачканную в крови Генриха, и с непроницаемым лицом вытер пальцы о куртку пленника.

- Если хочешь, - с тем же выражением продолжил говорить Крис, - то выкладывай. Все что знаешь. Кто вы такие и кто вас нанял. Что у вас за терки с Сендой и зачем вам был Генрих. Что это за долбанный подземный город и где тут ближайший выход на поверхность? Ну и, главное, как пока что вежливо спросил мой партнер, где тут тайные ходы, укрытия и нычки.

- Погоди-погоди, Нат, - вставила Фенрия, делая шаг вперед, чтобы поравняться с аколитом, - А в чем проблема-то? Ну гасят нобили друг друга, оно и к лучшему. Может ядом или еще чем, такое сплошь и рядом. Умирают в одно время, все одного возраста примерно. Пусть арбитры займутся, они такое любят. Мы-то, - девушка стрельнула бровью куда-то вверх, - зачем? Да еще и с такой срочностью, чтобы дернуть, ну, нас. В смысле, неместных. У нас даже хода в эти кварталы нет, я проверяла.

Когда Лотта озвучила задачу, рыжая сначала расслабилась. Не надо будет, значит, опять метаться по гибнущей станции, в огне пожаров и мятежей, отстреливаясь от зараженных в тщетной попытке спастись. А затем снова напряглась. Может, Фенрия не очень хорошо разбиралась в тонкостях права и процедуры и вообще понимала только каждое второе слово из проповедей Сифре, но она точно знала когда ждать подставы. И сейчас стрелка кидометра пойманной крысой колотилась в красной зоне. "Динь-динь-динь! Тебя кидают!" - вопила она.

Хозяйка кофейни была такая же мутная, что жижа в чашках. Она была из главных? Должно быть, раз так фамильярничает с их боссом. А что тогда не представилась, у нее что, слова по таксе? Но с гостей требует представиться, хотя сама говорит что с Фелицией связалась, то есть кто есть кто знает. Ну правда, странно не спросить имена помощников, и уж точно нельзя решить назвать Фенрию Рейналом. И ведет себя так, будто они с ней уже разок напились и закрылись в подсобке. Но манерно. Сбить с толку хочет? А еще и это дело. Ну да, убийства странные, но мало ли таких убийств происходит. Тем более что им есть понятное оправдание. Значит, есть еще что-то, что привлекло внимание Инквизиции, о чем-то Лотта не договаривает. И берет чужаков, которые ни обычаев местных не знают, ни в круги дворянские не входят. Да даже в драгоценные кварталы без взятки. Пока они хотя бы разберутся, что к чему, помрет еще с дюжину. Хороший способ прекратить убийства, больше выглядит будто ей того и надо. Мол, сделали все что могли, все силы собрали. И гробик за гробиком в открытый шлюз.

Все это девушка думала, склонив голову на бок и прищурив глаз, пока разглядывала хозяйку.

- Ну, так-то я Фенрия, - рыжая сложила руки на груди, - Но Фелиция должна была об этом сказать, да?

- Заложник, - машинально подобрал аналогичное слово Тиест.

Аманат звучало красивее. И, наверняка, имело многие другие смыслы, помимо основного. Кажется, аманат мог быть не только человек или вещь, но идея, неосязаемая ценность? Эллин не был уверен, а его познания в арабском языке, почерпнутые за время паломничеств а в Александрию и обратно, были преступно скудны.

- Смерть, которую не пожелаешь врагу, - кивнул чародей. По другим причинам, конечно. Если душа рабыни и правда была принесена в жертву демону, ее ждала участь гораздо более страшная, чем Лета или вечная мука Тартара. Небытие. От этой мысли по коже Метаксаса пробежала рябь. Или он просто замерз?

Откровение Алии удивило чародея. Возможно, ему стоило поговорить с ней раньше. Возможно, всего этого можно было избежать, если вмешаться.

"Только не ты ли сам себе говорил, старик, что не должен вмешиваться в людские игрища? Боги, как же они невовремя со своими эмоциями! Сейчас, когда судьба мира висит на волоске, можно было вести себя иначе."

Видимо, вмешаться придется. Хочешь остаться в стороне от людских страстей? Живи отшельником в пустыне. Хотя и там тебя найдут искусы. Сейчас бы схватиться за голову да завыть от всей глупости и упрямства человеческих, но кто поймет, кто не посчитает что Тиеста поразило безумие Фейзуры? Нет, нельзя. И размышления о действиях царицы тоже придется оставить на потом. Эллин мог возразить Алие, заметить, что мучительная смерть не обязательно значит жертвы и что, возможно, их госпожа искала не милости Тартара, а защиты от него. Искала как умела. Такие разговоры принесут только смуту в сердце женщины, на которую, вероятно, Тиесту придется положиться, чтобы выжить.

- Ты права, смерть написана на нашей судьбе. Из этого похода немногим суждено вернуться назад.

"И уж точно не мне", подумал колдун. А затем разозлился и на себя, и на остальных членов экспедиции, которые робко принимали свою судьбу. И Аделф, и Алия, и любой, с кем говорил Тиест, кажется, не пугались откровений богов об опасности, а воспринимали ее как само собой разумеющееся. Ну да, мы все умрем, что с того, говорили они. Вот она, настоящая смерть мира. Не в угасании магии, не в попрании законов вселенной, но в холоде сердец человеческих, которые не ведают страха смерти, потому что потеряли наслаждение жить. От чего страшиться конца, когда ты не чувствуешь вкуса вина, ешь лишь потому что чувствуешь голод, трахаешься по привычке и только ждешь момента, чтобы исполнить свой долг, возвести на жертвенный алтарь свою жизнь и сказать "смотрите, я был не напрасен!" Нет уж. Есть разница между готовностью отдать жизнь ради дела и желанием это сделать. Метаксас был повинен в первом, но никогда в последнем.

- Только это не значит, что мы должны покорно принимать этот жребий, - Тиест повернулся к Алие, позволив эмоции прорасти в голосе лозой, что способна крошить камень, - Если смерть была написана нам заранее, то мы уже мертвы. А значит, свободны! Остались только наш выбор и наши поступки. Что будет дальше решаем мы сами. И мне пока есть ради чего жить. Надеюсь, тебе тоже, - эллин внимательно посмотрел на собеседницу, будто видел ее впервые. А ведь так и было. Прежде она жила тенью Фейзуры и только сейчас вышла на свет, - Потому что я могу рассчитывать только на тебя и твоих всадниц. Магистриан пощадит нас, в этом я уверен, но он не станет беречь нас.

- Мне еще есть ради чего жить, - Озарение, внезапный вопрос, который стоило задать много раньше, - А тебе? Чего хочешь ты?


Кокон уединения лопнул при появлении Гектора. Мистик замер, всматриваясь в лицо трибуна. Не увидит ли он сейчас тот самый взгляд, тот свет, что обречет всех. Нет, кажется, еще не сейчас. Еще есть время.

- Как магистриан, он в сознании? - Тиест окликнул Татиона, прежде чем тот ушел, - Мне дозволено помочь раненым?

Пресвятые духи, что за место! Небо так высоко, что не дотянуться. Дома - камень! Земля под копытами - камень! И люди ходят меж этого всего, будто не замечают, будто так и должно быть!

Ярвем никогда не видел ничего подобного. Прежде он бывал в деревнях и поселках, но они меркли в сравнении с настоящим городом. А ведь это всего лишь Хайермолф - говорили, что в Святой Области города и того больше. Неужто там даже небо сделано из камня?

Пока Шинбей глазел по сторонам, дивясь обилию людей, тому как они кутаются в слои тканей, тому как ведут себя, как много незнакомых цветов, звуков и запахов вокруг, город глазел на него. Рослый молодой бык, плечистый, с аккуратной светлой шерстью, которая не могла скрыть завидного рельефа мышц. Тонкие серебристые линии татуировок и племенных узоров на руках и ключице, ничего не значащих для горожан, но способные рассказать всю историю тавра тому, кто умел читать символы. Густая грива буланой масти, спускающаяся от морды по плечам, спине и груди, более темная, почти гнедая, шерсть от копыт до бедер. Перекинутый через плечо длинный килт грубой шерсти, висящее на шее ожерелье из клыков и когтей добытых им когда-то животных и побежденных врагов, поясная сумка на ремне да секира, почти в рост тавра, за плечами - вот и все одеяние Ярвема.

Он путешествовал налегке не столько по выбору, сколько потому что не имел за душой ничего, кроме добытого собственными руками и умением. Такова была судьба Шинбея, идти не следами предков, а собственной, неизведанной тропой, которую озарили духи, открыв тавру будущее. Мысль о предназначении успокаивала Ярвема, помогала ему спокойнее переносить смену обстановки и внимание окружающих. Пускай сейчас люди шептались за спиной тавра, разглядывая его диковинный вид, но однажды они будут рукоплескать, говоря "вот идет герой, что спас всех нас!"

Меньше месяца прошло с тех пор, как Ярвем покинул родное высокогорье, а он уже увидел больше, чем за предыдущие 20 лет жизни. Удивителен был и мир вокруг, сменивший скупое одеяние степей на пестрые наряды равнин, удивительны были человеческие поселения и возделывающие поля животные, проложенные между деревнями дороги и груженые обозы, плетущиеся по ним. А самым необычным было то, что хоть люди равнин и поклонялись Зубру, они представляли его в образе человека. Старейшины предупреждали Шинбея, что Спаситель принимает разный облик и следует чтить его с любым лицом, но видеть могучего воина в столь хрупкой форме все равно было странно. Зато воин быстро оценил комфорт большого мира. Появление тавра естественным образом привлекало внимание, и некоторые из крестьян старались оказать стражу духов должное гостеприимство, что значило бесплатную миску горячей похлебки и кружку пива в трактире. Признаться, еда тут была весьма не дурна и, главное, разнообразна, что выгодно отличало равнины от родного края.

Обмолвившись о своем паломничестве, Ярвем выяснил, что это не только ответственное, но и почетное занятие. Паломникам полагался ужин при храмовой кухне да лежанка в келье, и Шинбей искренне не понимал, почему другие жалуются на жидкий суп и блошиный угол. О чем было жаловаться, когда у тебя была почти сухая охапка сена, защищающая от дождя крыша над головой, а стены не не пускали внутрь холод? Сытая жизнь избаловала людей равнин, сделала мягкими и капризными, все время хотели большего и не могли удовлетвориться тем, что имели. Наверное, поэтому они и придумывали себе звания, титулы и сложные, ускользающие от понимания тавра правила поведения, потому что их-то можно было городить до небес.

Многие тонкости отношений между людьми ускользали от Ярвема, он только понимал, что чего-то не понимает, а вот что именно не понимает, уже не понимал. Потому тавр хотел, добравшись до Хайермолфа, встретиться с родичами из легиона, чтобы расспросить их о житье на равнинах. Уж они-то точно должны были знать тонкости этого мира. Но сразу сделать это было не суждено - услышав призыв инквизиции, Шинбей не мудрствуя решил, что это знак духов, которые указывают ему путь. Они отправили его в паломничество и теперь они указывали ему на отходящую в сторону тропу. Значит, нужно было откликнуться и помочь церкви, и не так уж было важно, что именно предстояло делать, но если представится шанс сразиться с врагами племени, тем лучше. Молитвы молитвами, а если вовремя не проломить врагу череп, молиться придется на могилах.

- Если бы я знал подробности... - ответил эллин, собираясь добавить, "то поступил бы иначе", но не сказал. Вместо признал правду, вторя словам арабки, - то ничего бы не изменилось.

Обида, простая человеческая обида, вот что стало истоком событий. С одной стороны, Алия была права, боясь за свою жизнь. Дойди до схватки, легионеры взяли бы верх. С другой стороны, Луций не стал бы затевать арест, не будь он уверен в покорности женщин. Говорить об этом вслух Тиест не стал, он внезапно понял, как устал за этот день и, особенно, вечер. Алкоголь уже давно выветрился из крови, оставив после себя ломящее истощение и холод. У колдуна не было ни сил, ни желания к спору. Вместо этого он сел на траву недалеко от Алии и устремил взгляд в темную гладь озера.

Не сумев сделать ближнего другом, ты обратишь его во врага. Метаксас вспомнил свои же слова. В который раз в этом путешествии они оказывались правдой.

- Я не знал, что ты из племени Мавии, - эллин нарушил молчание прежде, чем оно стало неловким, - Многое становится понятным.

Женщина была права в своем сравнении. Непосвящённому в тонкости жизни народов пустыни сложно было найти различия между лахмидами и танухидами, ведь они происходили из одного рода. Но Тиест знал, что если лахми стали слугами персов, то танухи связывали себя с Римом. Знал ли об этом сиятельный Аврелиан или в тщеславии очарования собственным величием он не придавал значения таким мелочам? Если знал и все равно послал Алию с Фейзурой, то его насмешка над царицей была достойна уважения.

- И нет, я не презираю тебя, Алия, - продолжил мистик, мысленно добавив: "не больше, чем самого себя", - Наше испытание только начинается. Не гнева магистриана нам нужно опасаться, не ненависти Фейзуры. А немилости того, кто отправил нас сюда. Он обещал достать меня из-под земли, если потребуется.

Тиест снова замолчал, продолжая разглядывать дрожащую, будто зверь, воду.

- Я могу передать ей твои слова, если хочешь, - Не требовалось пояснять о ком сейчас говорил колдун.

Гримуар Метаксаса
Писано разными языками и символами с утаиванием ключевых слов

Боги по сути люди. Настоящие боги не живут на небесах, они живут на земле. Их семья похожа на семьи обычных илотов. Они ругаются и ссорятся, шутят и пируют, поют и танцуют. Они охотно карают. Как и люди, впрочем. Но как и людям, им свойственна милость.

Человек умрет тем же, кем и родился. Булочник может заключить контракт на поставку городу хлеба, а после построить себе и своей жене роскошную усыпальницу. Но булочник всегда останется лишь булочником. Можно из крестьянина стать военачальником, но это не изменит человека, который внутри будет крестьянином до самой смерти. И только магия позволяет менять сценарий своей жизни.

Люди умирают кем родились. Боги рождаются теми, кем должны были стать. Духи - пленники мифа. Маги - творцы своей жизни, смерти и мифа.

Человека определяет его окружение. Не могли в плодородной и доброй к своим детям Греции уродиться те, кто стал бы отказываться от вина горной лозы, от мяса из диких и гордых оленей. И глупо ожидать, что в песках Египта не будут уметь ограничивать себя, умышленно продлевая скупые дары природы.

Глупо верить что Исток и Конец всего живого потребует отказа от жизни и страха смерти. Мир велик и прекрасен, он создан быть познанным и изученным. Ограничения это самообман.

Богатые ценят развлечения и выезды, они жаждут сбежать от праздности. Простой люд ценит избежать беды. Маги ценят простых людей, которых просто предсказать и на которых можно рассчитывать.

Истинная сила заключена в самом маге, в его связи с предками, духами, богами и демонами нижних миров или иными мирами. В материальном есть лишь заемная, чужая сила, одолженная тебе на время. Она не сильнее тех, кто вложил частицу себя в предмет.

Не сумел сделать простого человека рядом другом - его сделают твоим врагом.

Один день сильные мира выстраиваются к тебе в очередь и ловят каждое слово. Другой день ты гнешь перед ними спину в ожидании милости. Подлинная сила не зависит от регалий и чинов. Она лежит в стороне от мирской власти.

Рим всегда был пародией. Сначала на греческую культуру. Потом стал пародией на самого себя. Когда-нибудь последняя пародия станет достаточно убогой, что будет похоронена под собственным весом дешевизны, который она будет держать на своих плечах, безуспешно тщась повторить за своим предшественником. Рим повторяет судьбу мира. Каждый круг тщится повторить предыдущий, но становится только пародией на него.

Вера не стоит страдания простых людей.

Есть долг, которым человек наделен в силу воспитания и положения. Мой долг - охранять людей от духов, проклятий, от потустороннего вреда. Все остальное не долг, но выбор.

У силы есть различные истоки. В Греции магией владеют потомки полубогов. Жрецы Исиды черпают силу в Жизни и Матери. В землях каст сила описана в книге Атхарваведе. Персы говорят, что сила течет из Солнца. Единого источника нет, множество их и многие непознаны.

Ничтожен человек, который не знает ничего кроме рабства и рад ему.

Тиест не обманывался насчет своего положения. Несмотря на свободные руки, несмотря на слова магистриана, эллин был пленником. Стой, не делай лишних движений, смотри. Вот что выпало Метаксасу в этом представлении. Только трагедия перед его глазами все больше напоминала фарс, и попытки каждого действующего лица оправдать себя лишь усугубляли эффект. Много ли чести вдесятером бить женщину? Не больше, чем драться, когда даже смерть не принесет никакого результата. Все они искали драки, прокламируя желание ее избежать. А ведь можно было решить дело простым разговором. Если захотеть.

Мистик старался сохранять бесстрастное лицо, но получалось плохо. Ему было противно от поведения легионеров, от безрассудства самоназванной царицы, от безмолвия зрителей - где теперь были слова Аделфа о терпимости Рима? - и, прежде всего, от себя самого. Что бы сейчас не сделал Тиест, даже если выбор был бездействием, он предавал свои обязательства.

Хотелось кричать "да что вы делаете?! Прекратите! Вам мало хунну, которые поубивают нас? Вам мало смерти за углом, так вы решили усадить ее за праздничный стол?!"
Но Тиест мог ругать одного себя.

Чего еще было ожидать, когда ты связался с людьми и их играми, когда позволил сделать себя фигурой в развлечении властоимцев? Вот тебе наука, братец, никогда не забывай, что твой путь не путь простого человека. Дай слабину всего на мгновение, и у вязнешь в этой возне. Поставив себя на чужое место, начав думать о том, как сохранить мир между двумя лагерями, как подружить разноверующих, Метаксас потерял из виду свою главную задачу.

Поэтому когда Фейзура с криком пошла в атаку, эллин не шелохнулся. Его не тронула ни внезапная прыть царицы, ни красота движения, которому позавидовал бы иной олимпионик, ни стоицизм магистриана перед лицом опасности.
Получатели: Тиест Метаксас, Луций Цельс Альбин.

Медленно, без резких движений, поднес мистик руку к символу Исиды на шее. Сжал его. Прикрыл глаз, чтобы не пугать никого слепой пеленой, и позволил себе увидеть по-настоящему.

Раннее утро 5 ноября 2000 года,
графство Мит, Ирландия
Бру-на-Бойн


Караул на стенах Серебряной Тары в большей степени был церемониальной позицией. Первой и главной линией обороны септа были тысячелетние ритуалы, проведенные, по слухам, тогда, когда мир людей и духов еще не был разделен Преградой, и сегодня они казались чудесами даже по меркам оборотней. Рат на Рай, крепость верховных королей, хранила множество артефактов давно ушедшей эпохи. Здесь находился камень Фаль и покоился котел Дагды, здесь все верховные короли Ирландии заключали медовый брак с землей, которой правили. А еще в представлении смертных холм Тары находился в двух десятках километров на юго-запад от Бру-на-Бойн. Каким образом в мире одновременно, в двух разных местах, существовала древняя крепость, стоящая в сердце долины Бойн, и стертый временем холм, ставший приманкой для туристов, доподлинно никто не знал, и это было одно из самых захватывающих чудес Серебряной Тары, но далеко не самое практичное.

К последним относился ритуал, скрывавший септ от любого постороннего, будь он человек, оборотень и иное создание. Попасть в Тару можно было только вместе с тем, кто уже однажды был в септе, и Фианны весьма щепетильно относились к приглашениям в свой дом. Незваный гость мог часами блуждать по лугам, исходить вдоль и поперек всю долину, но найти только беспечно пасущихся овец. Ни разу этот ритуал не дал сбоя. Защитные чары можно было попытаться обойти, предательством или обманом, но не разрушить. Когда такое происходило, врага ждала вторая линия обороны - сторожевые крепости, расположенные в горловинах подступов к долине, замаскированные под туристические центры. За ними - полосы ловушек, призванных духов и тайников, в которых укрывались часовые. И только в том случае, когда все эти меры оказывались недостаточны, стражам крепости приходилось встречать нападающих когтями и сталью.

Несмотря на чувство безопасности, несмотря на то, что за внешней стеной стояли еще шесть стен внутренних, укрепленных духами земли, с окованными серебром вратами, несмотря на то, что за ними была еще и неприступная башня Верховных королей, Сын Лунного Света, вардер септа, требовал постоянной бдительности от стражей. Он регулярно устраивал проверки, поручая той или иной стае инсценировать нападение на Тару, чтобы испытать готовность защитников отразить настоящую атаку.

Стоя на посту, Грейди Клифтон наблюдал заутренним туманом, который затягивал долину белым одеялом. Ночи становились все холоднее с рассветом в воздухе подолгу висела изморозь, влагой оседающая на каменный гребень стен. Монотонность движения тумана и тишина вокруг убаюкивали, делая дремоту главным противником Грейди. Оставалось продержаться пару часов до конца смены, после чего филодокс мог бы, наконец, выспаться.

Черные пятна в тумане оборотень сначала списал на усталость, но затем к одному добавилось второе, к ним еще два, а потом еще полдюжины. Нет, это была не усталость. Кто-то двигался в по долине, приближаясь к замку. Очередная проверка вардера? Сторожевое копье молчало, значит, в Умбре угрозы не было. Стражи в туристическом центре не передали ни сообщения о визитерах, ни подали сигнала о нападении. Грейди не мог определиться, успокаивает это или, наоборот, тревожит.

- Барбакан* не отзывается, - с ноткой беспокойства проговорила Эйлис. Альфа стражей восточной стены остановилась рядом с Клифтоном. Крупные капли росы лежали на заплетенных в косу волосах девушки будто жемчужная сетка, наводя на мысли о том, что она только что была внизу. В ее руке был горн, близнец того, что висел на поясе филодокса. Похоже, Эйлис готовилась подать сигнал сама, - Они не могли просто пройти мимо центра.

Еще один защитный ритуал септа делал воды рек Бойн и Мэтток, омывавших долину со всех сторон, губительными для любого оскверненного Вирмом существа, тогда как всем прочим можно было распрощаться с мечтой переплыть реку, которая выталкивала на берег любого нарушителя. Единственный путь в долину Триспирального септа лежал по переброшенным через реку мостам, которые и защищали башни-туристические центры. Одиночка мог попробовать проскользнуть мимо них незамеченным, но силуэтов в тумане было слишком много, чтобы часовые их проморгали.

- Стражи! - Сын Лунного Света возник на стене будто из ниоткуда. Узкоплечий черноволосый мужчина никогда не отличался впечатляющей комплекцией, но один его звериный, даже в человеческой форме, взгляд мог остановить несущегося в атаку хищника, а рычащего окрика было достаточно, чтобы разнять свадебную драку. Спокойный голос вардера вернул робкую надежду на то, что все происходящая всего лишь проверка, - Вы знаете что делать. К оружию.

- Опять? Так скоро? - Рослый Мак Эйрин, казавшийся гигантом даже в человеческой форме, был единственными метисом среди стражей, единственным метисом септа, заслужившим ранг Атро и единственным из стражей, кто помнил Бельтейнову Бойню, произошедшую меньше четверти века назад третью битву за Тару. Тогда врагам удалось пробить брешь во внешней стене крепости. Ближе к сердцу Тары не подбирался никто.

- Заткнись, Ирландец, - Беззлобно рыкнул вардер. Родителей метиса никто не знал, поэтому он считался Сыном Ирландии, что его имя и значило, - Накличешь беду.

Не давая подчиненным возможности рассуждать дальше, Сын Лунного Света начал раздавать короткие команды.

- Пока Привратник не даст отбой, это боевая тревога. Клифтон, бери стаю и бегом в Ньюгрейндж. Эйлис, ты в Наут. Мак - на тебе Даут. Стойте насмерть, Холмы не должны пасть! Вперед, живо!

Объяснять важность гробниц было излишним. Триспиральный септ получил свое название благодаря уникальному узору переплетающихся кельтских спиралей, не встречающийся больше ни в одном уголке мира. Сам узор возник не случайно - он стал олицетворением триединства главных курганов, который треугольником окружали Тару. Ньюгрейндж, самая известная гробница, был вратами в иные миры и каэрном Гнозиса, где проводились самые важные ритуалы септа. Наут был каэрном Чести и служил сокровищницей и залом древним совета септа. Даут, каэрн Изобилия, скрывал трапезную комнату, которая могла насытить бесчисленное количество гостей. В то время как современные септы питались от одного каэрна, сердце Тары поддерживала энергия трех вспомогательных каэрнов, и вместе они поддерживали двух тотемов, Оленя и Дану, землю вокруг, древние ритуалы, клятвы и само племя. Потерять хотя бы один из холмов значило не только поставить под угрозу уникальный септ, подобных которому не было во всем мире, но и запятнать честь всех Фианн.

Пятерка волков мчалась к возвышающемуся над туманом холму Ньюгрейнджа, подгоняемые ветром, который донес до них негромкий шепот Привратника: Будет битва. Головы запели.

***

Старый Ях любил говорить, наставляя внука: "Не меряйся родословной с Серебряными Клыками, не тягайся в силе с Фенрирами, не давай взаймы Костегрызам и никогда, ни при каких обстоятельствах не пей с Фианнами." Не то чтобы Нут забыл об этом или сознательно не послушался совета деда, просто так получилось.

Построенная в XVIII веке для небольшая гостиница носила звучное название Росснари, в переводе "Мыс королей", из-за расположения на самом берегу реки Бойн и в честь первых гостей - посещавших Тару королей Серебряных Клыков. Со временем Росснари превратилась в дипломатический центр септа, своеобразный посольский сектор, где жили постоянно находящиеся Бру-на-Бойн дипломаты и останавливались гости. Объединенные статусом гостей септа, оборотни знакомились друг с другом и сбивались в небольшие компании, которые с радостью принимал расположенный на первом этаже бар гостиницы.

Каждый вечер неизменно начинался праздник - кто-то уезжал, кто-то приезжал, да и разве нужен кому-то повод, чтобы пропустить по пинте после долгого дня, любуясь пейзажем изумрудных холмов, на которых, кажется, в любую секунду могли появиться кричащие о свободе шотландцы Мэла Гибсона. Приглашенным в септ Фианны демонстрировали своей знаменитое гостеприимство, здесь улыбался каждый встречный, будь он страж септа, один из членов держащей гостиницу семьи кинфолков, полноватый бармен с шикарными бакенбардами или прекрасная, как с картинки, бледная рыжеволосая девица с россыпью игривых веснушек на лице.

В капкан чар одной из них, а точнее, двух и угодил Нут. Стоило ему оказаться на пороге гостиницы, как его тут же позвали к столу, где выпивали трое оборотней и небольшая стайка кинфолков. Рагабаш не стал отказываться и уже через пару минут ему казалось, что он знает этих парней и девчонок всю свою жизнь. А затем она легко коснулась его руки и жарко прошептала, касаясь губами уха Странника: "Эй, красавчик, угости пинтой, и я открою тебе райские врата." Лукавая улыбка не оставляла сомнений о том, какие именно врата девица имела ввиду, и, вопреки здравому смыслу, оборотень повелся.

За первой пинтой последовала вторая, а затем и пара виски - ведь никто не уходит из-за стола после одного стакана, да и куда спешить, ночь еще молода! А к Нуту присоединилась еще одна красавица, не стеснявшаяся демонстрировать далеко не сестринские чувства к подруге рагабаша. Их случайно неслучайные прикосновения, смех, игривые жесты были слишком хороши, чтобы быть правдой, и Странник даже заподозрил неладное, но выпито было уже достаточно, чтобы оборотень чувствовал полный контроль над ситуацией. В конце концов, Нут был рожден под новой луной и двое кинфолков не могли провести его, так ведь?

А дальше все было в тумане, из которого прорывались отдельные воспоминания, образы и фразы. Оборотень помнил еще алкоголь, звуки скрипки, кто-то танцевал... Когда в голове начало проясняться, рагабаш сидел за баром, пытаясь протрезветь. Рядом на стойку облокотился Фианна, что был заводилой в компании на правах хозяина, добродушно смеялся и хлопал Странника по плечу. Нут шарил по карманам, понимая, что бумажника нет ни в одном из них. Как и часов на запястье. А Фианна, кажется, его звали Кайл, с улыбкой объяснял, что эти девицы устраивают такое представление каждую неделю, оставляя очередного гостя без денег и с огромным счетов к оплате.

- Так уж мы, ирландцы, устроены, - резюмировал Кайл и в качестве извинений предложил заплатить по счету, если только Нут согласится пропустить с ним по пинте...

Затем оборотень все-таки дошел до своей комнаты и, не раздеваясь, рухнул в кровать, пытаясь отключиться быстрее, чем головокружение вывернет его наизнанку. И, кажется, секундой спустя кто-то бесцеремонно вырвал рагабаша из объятий сна. Открыв глаза, Странник увидел, что сквозь полуприкрытые шторы пробивался дневной свет, а над ним склонился его вчерашний знакомый. Из одежды на Кайле были одни штаны и татуировки, покрывавшие предплечья, спину и шею Фианны. Вчера он показался Нуту слишком худым, но теперь оборотень видел, что парень был жилистый, будто сделанный из одних переплетенных мышц.

- Вставай, - приговаривал Кайл, тряся Нута за плечо, - Ойлы пьют.

Какие еще ойлы? У ирландца был самый тяжелый акцент, который только доводилось слышать хомиду, и Кайлу пришлось еще дважды повторить фразу, прежде чем Странник понял, что "ойлы пьют" значит "головы поют". Понятнее, не стало, и Фианна буднично пояснил: все семь стен Серебряной Тары украшают головы поверженных врагов. В тронном зале септа в нишах по стенам на колья насажены головы наиболее могучих Плакальщиков, которые сразили Фианны. И когда враг пересекает границу бауна каэрна, эти головы начинают "петь" - издавать протяжный стон, возвещающий об опасности.

- А теперь, - добавил Кайл, закончив объяснение, - Подсоби мне.

Он разве что не спихнул Нута на пол и, ухватившись за борт кровати, поставил ее на попа. В ту же секунду раздался звон бьющегося стекла, затем оглушающий взрыв и комнату начал заполнять удушливый запах горчичного газа.


Ночь с 4 на 5 ноября 2000 года,
штат Нью-Йорк, США
Фингер Лейкс


Бриджет открыла глаза, пытаясь понять, что же ее разбудило. Стрелка стоящих на тумбе рядом с кроватью часов показывала чуть больше двух часов ночи, и еще секунду назад девушка витала в грезах, но сейчас сна не было ни в одном глазу, а сердце колотилось так, будто она пробежала спринт. И тут она снова услышала зов десятков труб. Он доносился из ниоткуда и звучал прямо в голове девушки, заглушая ее мысли.

Мгновением спустя зов повторился в третий раз, когда Бриджет была уже на ногах. Она открыла дверь, впуская в комнату прохладный осенний воздух. Крыльцо ее домика выходило на пологий холм, у подножья которого раскинулся городок, в котором жили кинфолки и некоторые оборотни Длани Гайи. Небо над головой девушки сверкало звездами, сияла полная луна, такая яркая, что почти слепила. Бриджет подняла ладонь, чтобы прикрыть глаза, и в этот момент к ее ногам рухнул столб лунного света. Он был осязаемым, метис протянула руку, которую так и не донесла до лица, и коснулась свечения кончиками пальцев.

Еще один столб лунного света упал куда-то в город. Затем небо пересек еще один, приземлившийся в дюжине ярдов от домика Бриджет. Прямо у крыльца Следа Зимней Луны на Снегу, поняла девушка. А затем она догадалась что это такое. Лунные мосты! Ей никогда не доводилось видеть такие вживую, она только слышала, что из сердца каэрна можно открыть лунную тропу к сердцу другого каэрна. Мосты связывали септы на разных континентах, но их открытие дорого обходилось тотему каэрна, поэтому их никогда не использовали без крайней нужды. И вот сейчас Бриджет видела, как сразу три лунных моста протянулись к Длани Гайи.

Краем глаза девушка заметила движение - на крыльце соседнего домика показались другие Фианны. След, Огонь Пылающий в Ночи-рья, Брианна, Сирша. Они даже не посмотрели на Бриджет (что не было удивительно) и один за другим шагнули в столб лунного света, растворившись в нем (что было еще как удивительно!), после чего серебристое свечение померкло и начало растворяться в ночном воздухе. То же самое произошло и внизу, в городе. Лунный мост, дрожавший на ветру перед метисом, был последним.

Скрип доски крыльца выдал появление Дорана. Бриджет не сомневалась, что ее наставник специально наступил на плачущую доску, чтобы не подкрадываться к девушке сзади.

- Что происходит? - Фианна обернулась к рагабашу.

- Мы нужны нашему племени. Будет битва, - отозвался Доран и, взяв Бриджет за руку, шагнул вместе с подопечной в лунный свет.

***

Некоторые оборотни называли лунные мосты кровеносной системой Гайи, и хотя подобное сравнение было неполноценным, оно хорошо отражало значение и интенсивность использования лунных мостов в Нации. Несмотря на это, путешествия по тропам Луны никогда не были простым и безопасным делом. Наиболее опасным временем для путешествий было новолуние, когда тропа моста терялась в ночном небе и любой неосторожный шаг мог привести в падению, а также в полнолуние, когда тропа была видна даже слишком хорошо и привлекала внимание агрессивных духов, которые могли напасть на путешествующую стаю.

В любой другой ситуации Шон проявил бы осторожность, но не сейчас. Впервые он слышал звуки потустороннего горна, но Рори слишком хорошо обучил его, чтобы ахрун не узнал призыв Серебряной Тары. Они были нужны своему королю. Срочно и все. Поэтому он осторожно выскользнул из кровати, чтобы не разбудить Мэри. Не стоило говорить ей ничего, чтобы не заставлять волноваться лишний раз. Пусть лучше она проснется утром и узнает обо всем, что случилось, чем мучается неизвестностью и бессилием что-либо сделать. Поэтому он не удивился, что за дверью спальни ждала вся стая во главе с О'Риорданом. Поэтому никто из них не задавал вопросов и не ждал объяснений. Поэтому они одни за другим ступали на сияющую тропу, не заботясь о возможном нападении духов или других опасностях. Двух смертей не бывать, а с одной им и так предстояло скорое свидание.

***

Все гару знали, что по лунному мосту не нужно бежать, достаточно идти обычным шагом, и ты достигнешь места назначения в тот же срок, что и бегом. И, несмотря на это, все гару бегали по лунному мосту. В этом было что-то первородное, что-то от базовой волчьей сущности, что заставляло оборотней перекидываться в волчьи формы и бежать по серебристой тропе один за другим. Делать иначе было все равно что не высовывать на ходу морду в открытое окно машины. Поэтому они бежали, и Шон, и Доран, и Бриджет, каждый по своей тропе, полдюжины которых сейчас рассекали пространство эфирного плана. Мост то уходил вверх, поднимая стаю над другими, то нырял вниз, петлей обвиваясь вокруг других троп. Лунное сияние стирало очертания окружающего пространства и казалось, будто кроме серебристого света вокруг нет ничего.

Это должно было привлечь духов, не могло не привлечь их, и стоило только подумать об этом, как один за другим они начали появляться на периферии свечения. Полуосязаемые и не материализованные, они клубились на границе троп, но, вопреки всему, не нападали. Они следовали за стаями, не приближаясь к ним, хотя каждый гару на мосту чувствовал их ярость.

Тем временем, тропы достигли зенита и, после недолгого апекса, пошли на снижение. Лунный свет стал белеть - здесь, на другой стороне земного шара, начался рассвет и сияние инкарны не было таким ярким. Один за другим бесплотные духи, что следовали за спешащими оборотнями почетным караулом, начали исчезать, как будто исполнили свой долг, доведя гару до границ эфира и открыв перед ними цель путешествия.


Утро 5 ноября 2000 года,
графство Мит, Ирландия
Бру-на-Бойн

Музыкальное сопровождение: ссылка

С высоты птичьего полета Серебряная Тара была как на ладони. Зеленую, несмотря на позднюю осень, долину с севера на юг через восточный край огибала река Бойн, а с запада река Мэтток, образуя практически изолированное пространство. Единственную брешь в водной границе закрывал замок Слейн и прилегающий к нему городок, население которого едва ли не целиком состояло из кинфолков. В сердце долины возвышался холм Тары, на котором стояла башня Рат на Рай с семью последовательно расширяющимся круглыми стенами, усиленных опорными башнями над воротами и по сторонам света.

Когда американские лунные мосты вырвались из эфирного плана, к сердцу Тары уже спускались десятки других троп, а в небе появлялись все новые и новые мосты с подкреплениями. После Бельтейновой бойни, самой тяжелой и кровопролитной битвы за септ, старейшины поняли, что в следующий раз враг придет с еще большими силами и тогда Триспиральный септ может пасть. Чтобы не допустить этого, они оживили древние трубы, скрытые в стенах крепости, и в час смертельной угрозы, когда сил защитников Тары было недостаточно, они донесли призыв на битву в каждый уголок земли, где были Фианны, открыв мост каждой стае, которая могла прийти на помощь.

И теперь над долиной сиял купол лунного света, по которому к холму Тары спускались сотни оборотней.

Чем ближе была земля, тем быстрее становился спуск. Долина летела навстречу гару, открывая новые детали сражения. Вспышки пламени, цепочки наступающих на крепость людей в черной униформе, оборотни, сражающиеся почти у самых стен крепости с другими оборотнями. Грохот взрывов, треск автоматных очередей, крики раненых, рев сражающихся проносился мимо подмоги эффектом Доплера, резонировал от неба и рушился обратно на землю. Фианны жили громко, никогда не сдерживая эмоций, и так же громко они дрались и умирали. Ветер носил вой десяток глоток, усиленный дарами и яростью защитников. Со стен их поддерживали кинфолки, ведя перестрелку с наступающей армией нелюдей, в авангарде которых сражались гротескные, искаженные оборотни. Их было много, слишком много. Каждый удар топора встречал удар когтей, пенящиеся бешенством клыки вгрызались в шкуры защитников, но те не собирались отдавать ненавистному врагам, своим проклятым братья, и дюйма долины.

До холма оставались считанные метры, когда небо разорвала вспышка ледяного пламени. Во все стороны полетели капли черной слизи, раскрывающие крылья, чтобы в несколько взмахов выровнять себя в воздухе и наброситься на спешащих вниз оборотней. С кончиков их перьев срывались густые капли грязи, которые падали на землю и окрашивали туман в болезненный цвет. От яда земля задрожала, вспучилась и, будто гной из перезрелого прыща, выплюнула вверх сгусток зеленого пламени, который врезался в шипящее пустотой пространство, где что-то вырвало кусок неба. Пустота втянула в себя пламя и тут же выбросила наружу десятками струй, ударивших в лунные мосты.

Это не должно было быть возможным. Небесные тропы были порождением инкарны, продолжением ее сущности и считались нерушимыми. Но от столкновения с пламенем лунный мост над головами оборотней треснул и рассыпался звездной пылью, обрекая бежавших по нему гару на свободное падение вниз. Затем еще один и еще. Земля содрогнулась вновь, но на этот раз из нее вырвалось не пламя, а усеянная сотнями острейших зубов пасть Громового червя, поднявшегося на две дюжины ярдов в воздух, чтобы выгрызть кусок из лунного моста под лапами Шона и его стаи. Не выдержав истязаний, тропа пошла трещинами и разлетелась на осколки, отбрасывая оборотней в разные стороны. Потеряв опору в виде моста, червь начал крениться на бок и обрушился вниз, сметая другие тропы на своем пути.

Видя, как ее накрывает тень падающего монстра, Бриджет попыталась выпрыгнуть вперед, но в нее тут же врезались две птицы-кляксы, ухватили когтями на кончиках крыльев и потащили прочь. Секундой спустя на одну из них приземлился бурый кринос, в которого обернулся Доран. Когти рагабаша разорвали маслянистую плоть духа, высвободив лапу Бриджет, чтобы она, приняв свою естественную форму, смогла сбить вторую тварь. Дальше оборотням оставалось только сгруппироваться в падении и надеяться на мягкое приземление.

Солнце, еще не достигшее зенита, закрыла огромная тень похожей на грифа птицы. Она издала пробирающий до костей клекот, от которого воздух над Тарой заледенел, а трава покрылась инеем. На призыв защитников септа исполинский гриф ответил своим зовом, который собрал под стены Триспирального септа всех отвергнутых братьев, всех проклятых сестер и забытых предков. В этот день они вернулись, чтобы собрать долги прошлого.

Эллин поднял руки раскрытыми ладонями вверх, показывая мирные намерения. Прежде, чем он успел сказать хоть слово, грянул хор голосов, старавшихся наперебой взять командование на себя, и чародей получил так нужное сейчас мгновение перевести дух.

Когда-то он держал свои эмоции в тисках воли, не давая им вырываться наружу, потому что знал - стоит потерять контроль, и ураган его чувств захлестнет окружающий мир. Тиест слышал истории древности о великих магах, которые, поддаваясь печали, вызывали падеж скота, а предаваясь радости повергали целые деревни в бесноватые оргии. Его сила была не такой, но и Метаксас был способен на вспышку, особенно когда его эмоции были особенно сильными. Прежде, до Катаклизма. С тех пор ему не удавалось разжечь пламя целой толпы, даже если он старался, что уж говорить о бесконтрольном всплеске. И вот сейчас, когда броня отстранения, убаюканная годами угасания таланта, дала брешь, колдун собрал вокруг себя толпу защитников. Что это было, последний всплеск умирающей силы или же что-то иное, и здесь, в землях варваров, Тиесту предстоит столкнуться со свирепствующей силой дара?

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Эллин схватил свои эмоции под уздцы. Вдох-выдох.

Он смотрел на себя, на собравшихся со сторону, будто бы перестал быть внутри своего тела и вознесся над ним бесплотным духом. Внизу стоит Метаксас, но в то же время другой, не тот, который сейчас взирает сверху. Он, не-Метаксас, видит как дорогу другому не-Метаксасу преграждает Эморри, спешит через лужайку Марк, окрикивая солдат.

"Что же ты, паразит, делаешь!?" - подумал Тиест, устремив внимание на варвара. Слова спекулатора только подстегивали людей, не успокаивали. Эморри должен был это понимать, не совсем же он дурак. Значит, он специально подливал масла в огонь конфликта. Вероятно, чтобы отвести внимание от своего разговора с женщинами. Стоило признать, что это работало.

С высоты своего состояния чародей видел все. Он видел напряжение, злость гребцов и прочих слуг Фейзуры, видел недоверие легионеров, которые недавно лишились товарища, сменившего господина. Мелкие обиды, раздражение, копившиеся по капле за время непростого плавания. Не хватало только искры, чтобы вспыхнуло пламя. Странный разговор между арабками и Эморри, да еще и Аделф, сказавший, зачем-то, про подарки Луция, дал нужный повод. Они хотят перекупить Эмории, подумали одни. Он хочет купить охрану Фейзуры, подумали другие. И вот в руке Тиеста была тлеющая лучина.

Он мог закончить все здесь и сейчас. То, что не случилось в лагере готов, могло произойти сейчас. Неужели Марк рассчитывал, что легионеры смогут что-то противопоставить разъяренной толпе? Метаксас видел грядущее, как наяву.

"Мочи их, братцы," - произносит колдун, и рабы с ревом бросаются на легионеров. Бабы, из-за которых началась ссора, уже забыты. В другой ситуации легионеры легко раскидают рабов, но сейчас, без щитов, с одними ножами, пьяные, против толпы с такими же ножами, все на что они могут рассчитывать, это продержаться достаточно долго, чтобы подать сигнал опасности. А дальше лавину уже нельзя остановить. Бунтовщики протрезвеют и поймут, что назад пути нет, им все равно смерть. Значит, остается только ломить вперед, до последнего. Ведь кто знает чем все закончится? Часть солдат в дозоре, часть ушла проводить мистерию Мистры. А затем они встретят мечи, ведь вон оно, оружие, поблизости, на случай внезапной атаки степняков. И затем все кончится. Кто бы не победил, потери будут. И это означает конец экспедиции. Идти вперед не хватит сил. Плыть обратно - нет гребцов. Сколько выжило людей - непонятно. Черным всадникам даже не нужно будет нападать, отряд погибнет сам.

Он мог закончить все здесь и сейчас. Но должен ли?

Узнать, что именно стало причиной конфликта уже не выйдет. Тиест мог позволить ситуации развиваться своим чередом и просто вырвать нужное из головы Алии или ее оппонентки. Но Это означало допустить бунт. А после в ситуацию вмешается магистриан, к которому верные Марк и Аделф первым делом отправили вестников. Момент будет безвозвратно потерян.

Стоило ли это знание человеческих жизней?

Рука Аделфа легла на плечо Тиеста, он услышал шепот Эморри в адрес жреца и вспомнил, что изначально заставило его, пускай невольно, призвать людей на свою защиту. Опасность, грядущая смерть. Занесенный над головой меч. Я просто исполняю приказ. Самая лицемерная фраза, которую только можно было себе представить.

Стоило ли спасение экспедиции собственной жизни?

- Хватит. - выдохнул чародей, опуская руки. Страх отступил под давлением воли. Разум был сильнее эмоций и они послушно скрылись в тени сознания. Метаксас излил вокруг себя обретенное спокойствие, обволакивая присутствующих молочной пленкой.

Нужно было справиться с раздражением и ощущением предательства окружающих. Не самая простая задача. Инерция действия тащила людей вперед и остановить их значило в каком-то роде сломать. Такое мог позволить себе командир со своими солдатами, ломая и подавляя их волю своей. Но мистик всегда избирал путь меньше сопротивления. Не остановить, а перенаправить. Не сломать, а обратить

- Хватит без дела стоять на ветру! - добавил следом эллин, выплескивая радость. Он вспомнил, как резво билось сердце в груди во время бега, как пели люди днем, шествуя к алтарю. Как разливалось по телу вино, согревая и его, и душу. Праздник! Радость! Держите! Каждому! Всем! Меня хватит на вас с лихвой! - Эй, Флавий, доставай свою флейту! А ты, Гордей, бей барабан! Час веселью!

Пой, пляши, народ. Нет никакой ссоры. Нет никакого сговора. Только праздник, только радость. Пой, пляши, народ. Лейся вино, лети подолы. Пусть сами призраки ночи боятся нас! Пой, пляши, народ!

Миссия была важнее амбиций, личной гордости и желания показать всем. Для всего этого будет время после, если после останется хоть что-то.

- Нет, супернуменарий, - Тиест качнул головой, - Я не стану говорить с тобой. Если хочешь, арестовывай меня и веди к своему господину. И объясняйся перед ним за что ты схватил человека, спасшего ему жизнь. А потом объясняйся перед Фейзурой бинт Харис аль-Лахми, почему ты схватил ее слугу. И заодно объясняйся за Эмории, который сговаривался с ее слугами вопреки запретам. Или отойди и дай мне идти своей дорогой.

Метаксас не боялся, спокойно смотрел в глаза человеку, с которым пировал секунду назад. Возможно, его зарубят здесь и сейчас. Что же, стоило ожидать такого предательства. Ведь оно было предсказано.

"Хей, детка, что это такая красотка как ты делает одна в этом районе космоса!? Не боишься, что какие-нибудь хулиганы сделают из тебя спейс халк?"

С таким выражением Фенрия смотрела на Раджу в иллюминатор перевозившего отряд мерчанта еще до посадки. Крутой изгиб стен станции над равелинами стыковочных шлюзов. Высокие, мощные куртины, вздымающиеся вокруг командного собора, нежащегося в кружеве контрфорсов и мягком свете люмен-прожекторов. Плавное вращение, уравновешивающие спин и снижающее внутреннее трение конструкций. Раджа была великолепна даже снаружи, но подлинная красота была внутри. Устройство отсеков, принцип соединения сегментов станции, особенности управления. У каждой станции, особенно такой древней, как Раджа, был свой характер, особый нрав и личность. Узнать ее, познакомиться со всеми маленькими идиосинкразиями было настоящим удовольствием, которое началось еще при проходе таможенного досмотра. Точнее, при его обходе.

За все опасности и риск служба Инквизиции давала однозначные выгоды. Например, даже в режиме секретности, агенты всевидящего ока на троне могли рассчитывать на то, что аугур-сервиторы пропустят их багаж без сканирования или в удобный момент духи их машин решат показать норов или же, наконец, аколиты просто выйдут через привилегированный терминал, предназначенный для имперских комптроллеров и прочих ценных граждан, которым не престало тратить время в пустом ожидании. А риск получить пулю? Ну так этого добра и раньше хватало с избытком, какая, в сущности, разница, получишь ты перо в бочину и драхниен в живот? Конец будет одинаков.

- Аккуратнее, Чогги! - Фенрия обернулась на лязг металлического контейнера о пол ангара, уставившись в пустые глаза сервитора.

Девушка вспомнила, что Чогги здесь нет, как и Дели, Хема, Мака и всех остальных, так что ругаться за неаккуратную разгрузку было не на кого. Разлука с ними стала самым большим испытанием для девушки. Конечно, она и раньше могла месяцами пропадать на задании, но знала, что рано или поздно вернется домой. Теперь же приходилось гадать, увидятся ли вообще они еще хоть раз.

- Глупая железка! - Рыжая выместила секундное раздражение на безвинном сервиторе, отвесив ему пинок, - Давай, неси в ангар!

Сервитор, послушный запрограммированной команде, продолжил выгружать объемный багаж Фенрии, который было уместнее назвать грузом. Несколько контейнеров с пометкой "хрупкое" заняли место в арендованном боксе хранения, за ними последовали кофры и пара сумок, которые не было смысла тащить с собой. В итоге на территорию станции девушка вошла налегке, с одной походной сумкой и висящим за спиной свертком длинной почти в рост рыжей. И, естественно, оружие. Все остальное можно было добыть на месте. Не зря же Раджу называли торговой жемчужной субсектора.

Вызванная разлукой с семьей меланхолия мгновенно улетучилась, стоило Фенрии увидеть широкие проспекты и шпили самых настоящих зданий внутри станции. Это было так непохоже на все, что прежде видела девушка, что на какое-то время она потеряла дар речи. На очень короткое время. А затем она начала задавать вопросы.

Какая максимальная разрешенная высота зданий? А высота полета? На станции ведь можно использовать спидеры? И есть ли ограничения по скорости движения, чтобы не создавать помех для работы махинерии станции? Как устроено поле искусственной гравитации, его распространяют по отсекам или на всю станцию сразу? Если она прекратит вращение, то как скоро начнется потеря притяжения? А какие ограничения по ношению оружия? Я могу носить при себе лазган? А хеллган? А гранаты? Какие, вот эти? Нет, сэр, это не боевая граната, просто зажигался для папирос. Правда-правда. Только не будем проверять, окей? Как обеспечивается вентиляция и подача кислорода. А кто занимается обслуживанием? Люди? А как они попадают в нужные шахты? Тут есть служебные туннели под основными магистралями и улицами? А у кого к ним доступ? Что, только у обслуживающего персонала. А если мне очень-очень надо? Доступ к центральным отсекам контролируют люди или механизированная система управления? Это ведь дух скудо, да? Нет? А какой? Кстати, а какое время реакции охраны станции на инцидент. Ну, в среднем? Скажем, в яшмовой квартале. Нет-нет, я спрашиваю просто так, мне любопытно. Кстати, а где тут можно купить флобосский чай. Ну, вы знаете, их особый синий чай? А если я ищу что-то живое, скажем, тигра?

Вопросов становилось тем больше, чем дольше Фенрия находилась на станции. Убедившись, что коллеги ей не подсказчики (девушка отчего-то была уверена, что уж Натаниэль-то точно знает все и обо всем на свете), рыжая стала искать ответы у окружающих. Сначала досталось водителю транспортировавшего группу карра. Затем метрдотелю в "Лакшми". Затем адептам информационного окна, в которое девушку направил спасовавший персонал. Те выдали ей целую охапку формуляров, манифестов и уставов, но девушка не знала формальной грамоты. Как оказалось, большинство машин Империума прекрасно функционируют на одних пиктознаках, и Фенрии было достаточно их как для работы, так и для повседневной жизни. Поэтому вскоре она снова вернулась к расспросам, но теперь уже нацеливаясь на тех, кто мог рассказать о тонкостях быта станции, о которых знал лучше всего. Сотрудники гостиницы, инфодепты были хороши для общих сведений, но чтобы узнать Раджу по-настоящему, нужно было идти к тем, кто работал с ней каждый день.

Фенрия покинула "Лакшми" практически сразу после заселения и в первый день пребывания на станции коллеги ее не видели. Она вернулась только на следующее утро, к завтраку, за которым невозмутимо рассказала, что познакомилась с прорабом технической бригады с нижнего уровня, они показали ей нужные схемы коммуникаций. А еще с двумя рикшами, которые, если будет нужно, доставят группу куда нужно и не будут задавать лишних вопросов. А еще ей дали наводку на местечко, куда захаживают низовые слуги Машины, в том числе отвечающие за снабжение станции. А еще...

Предаваться неге в номере или расслабляться в любом из ресторанов квартала рыжая явно не собиралась и вскоре снова скрылась в недрах станции. Приказ "отдыхать" значил для Фенрии разрешение развести бурную деятельность. К исходу второго дня она нашла самое главное - тех, с кем можно было вести дела и добывать нужные вещи. В номере под кроватью появился автоматический дробовик. Просто на всякий случай. Другая закладка с оружием была в арендованном боксе хранения в ангаре - если придется отступать с осложнениями. Тогда же в номере появились кричащие кислотным цветами флаеры мероприятия и заведений внешних районов. "Вот где настоящая жизнь," - объясняла рыжая.


Неожиданное приглашение на чашечку кофе от местных коллег Фенрия восприняла довольно обыденно - раз зовут, значит что-то случилось. После непродолжительных уговоров она согласилась оставить карапас в номере, облачившись в свободный светло-серый комбинезон и белую летную куртку поверх подогнанного по фигуре скинсьюта. Но вот заставить девушку расстаться с Минервой было куда сложнее. "А вдруг что!" - отвечала она на любые доводы со всей непосредственностью, на которую была способна.

В "Золотом Зерне" Фенрия замыкала группу, тревожно оглядываясь по сторонам, и приглашение располагаться она поначалу проигнорировала, но на предложение сразу задать вопросы рыжая сделала несколько шагов вперед, негромко цокая подковами магботинок по мраморному полу.

- Только не говорите, что опять началось! - заявила рыжая, уперев руку в изголовье кресла, в котором устроился Натаниэль.

- Рим принимает всех, - согласно кивнул Тиест, - и признает поклонение разным богам, единым и многочисленным, покуда все признают одно - на земле нет воли выше воли Августа.

Эллин снова качнул головой в подтверждение только сказанных слов, замолчал, а затем добавил:

- Только мы больше не в Риме, вне сияния воли Августа... - он хотел добавить что-то еще, но отвлекся на разгорающуюся ссору арабок. Не хватало еще испортить праздник, который, если отбросить тревожные пророчества, прошел на удивление хорошо. Мистик прищурил целый глаз, как будто пытался разглядеть детали ссоры издалека, и в третий раз кивнул Аделфу, - Ты прав, нам стоит вмешаться. Что бы не произошло, хотя бы успокоим их.

Метаксас поднялся на ноги, сделал два шага в сторону женщин, к которым успел подойти Эммори, и резко остановился, будто налетел на кулак. Мгновение, другое чародей смотрел стеклянным взглядом перед собой, все его внимание приковано к монетам в руках спорившей арабки. Аделф мог заметить, что эллин побледнел и одновременно сжал кулаки. Казалось, сейчас Тиест сорвется с места и побежит. Только непонятно куда.

- Я не знаю, о чем именно предупреждали нас боги, - полуобернувшись к жрецу, проговорил эллин. Слова выгнали хрипоту из горла мистика и он закончил уже обычным голосом, - но я знаю, что все решат золото и серебро.

Сказав это странно пророчество, чародей, наконец, совладал с собой и успокоился. Но, мог видеть Аделф, не расслабился. Метаксас был напряжен, шел к женщинам аккуратными шагами, выверяя каждое движение, и теперь совершенно по-другому смотрел по-сторонам, не праздным взглядом пирующего, но опасливым взором человека, который ожидает нападения. Возможно, одноглазому эллину мерещилось в темноте, потому что никто другой в лагере, включая часовых, пока что подавал сигнала тревоги или даже простого беспокойства. Возможно, все это морок, успокаивал себя Тиест. Вот только inter caecos luscus rex est.

Нащупав на поясе рукоять ножа, Метаксас почувствовал себя чуть увереннее, и прибавил шагу в сторону арабок.

Огонь выводил дымом фигуры людей и Тиесту оставалось только пытаться ухватить образ тех, кто был ему интересен. Нет, он не станет вглядываться в грядущее Луция, как бы соблазнительно это не было. След великих людей заметен и без предсказаний, в отличие от людей малых, чьи нити судьбы теряются в мутной пене волн на берегу. Будущее магистриана эллин видел и так, а ответ на мучавший его вопрос, это гадание не даст. Не будет Метаксас подсматривать и за грядущим Фейзуры. Ведь к этому будущему он станет непосредственно причастен, значит и гадать ни к чему - как справится, так и будет.

Именно те, чьи следы так легко терялись в печках времени, интересовали чародея больше всего. Те, кого обходит стороной внимание солнца и солнцеподобных господ, но кто неразрывно связан с судьбой отряда. Ведь, в конечном итоге, именно это интересовало Тиеста в первую очередь. Кто вернется обратно из похода? Вернется ли хоть кто-нибудь? Нити человеческих судеб сплетались перед взором мистика, образуя клубок под названием этерия Луция Альбина. В центре нее магистриан, слепивший взор колдуна даже сейчас. Фейзура - другой центр притяжения. Меньший, но все равно значимый, гораздо более значимый, чем казалось. Между ними люди, язычники, христиане, митраисты, снегом оседающие на плечах великих. Снегом ли или пеплом?

Их лица вставали перед мистическим взором Метаксаса и тот отбрасывал неинтересных ему сейчас людей. В другой раз он рассмотрел бы каждого из них, пронзил бы их грядущее даже без ритуала, ведь, признаться, сжигать птичьи потроха, чтобы ухватить нотку предначертанного, это так грубо. Настоящее будущее открывается в спокойствии внутреннего взора, когда ты возносишься над сущим и примеряешь на себя взгляд богов... Но не теперь. Теперь огонь, печень голубки и дым, режущий глаза. И в этой боли открывается будущее.

Рабыня-варварка слишком неразлучна с Луцием. В иной раз ее судьба была бы интересной, ведь она неразрывно связана с хозяином, но сейчас она слишком близка к нему. Аттия, другая рабыня. То же самое. Пара варваров, которых магистриан перед самым праздником отправил на разведку и чьи имена эллин так и не запомнил. Третий их сородич, оставшийся на торжество и теперь волком глядевший на празднующих. Даже одним глазом Тиест видел его раздражение. Нет, нет, нет. Все они были безразличны мистику сейчас.

Осталось пятеро. Эллин почувствовал соблазн заглянуть в будущее сверкающей Валерии, так бесцеремонно отосланной отцом домой. Многое бы мистик отдал за возможность обучать ее... Но и это не сейчас. Пятеро людей, теснее других связанных с судьбой отряда.

Первый выбор был самым простым. Архип, чья судьба переплетена и с Фейзурой, и с самим Тиестом. Молодой эксплоратор притягивал к себе самые невообразимые события и теперь последние сомнения чародея развеялись. Юноша был орудием фатума, он неизбежно будет в сердце событий, которые ждут отряд. И через него мистик мог заглянуть в эти события.

Затем Марк Аврелий. Прекрасный, августоподобный, идеальный римлянин. А еще он был секретарем Луция, его тенью. Маленьким его подобием, которое было так важно в магии. Возьми что-то подобное другому, и ты сможешь через такую связь влиять на предмет или человека. Контаренон был идеальным заместителем Луция, при этом обладая собственной судьбой. Так можно было взглянуть на магистриана и не ослепнуть самому.

Оставалось трое. Двое врачевателей и солдат. Последний был интересен, олицетворяя собой всех легионеров отряда так же, как Марк Аврелий олицетворял магистриана. Но Тиест знал судьбу трибуна. Он погибнет с мечом в руках, исполняя свой долг. И все же. Что уготовано легиону? Наконец, лекари. Квирина был лучше знаком Тиесту, поэтому он остановил выбор на Адельфе. Еще один приближенный к Луцию. К тому же жрец. Его судьба не могла оказаться скучной.

Метаксас вглядывался в пустоту, следуя за дымкой одному ему видимых образов, перебирал беззвучно губами, щурил глаза, слезящиеся от дыма. Затем боль. Он схватился за грудь машинально, не разумом действуя, а телом. Разум, не успевший возобладать над порывами плоти, был спокоен. Ему не было страшно, он ждал подобного пророчества. Но, все же, мистик был удивлен. Не общим исходом, но частными его деталями. Боги никогда не посылали знамений, если не видели способа изменить будущее. Увы, люди зачастую были слишком слепы, чтобы увидеть то же, потому винили богов в жестокой насмешке, якобы, дававшей людям увидеть то, что неизбежно случиться лишь для того, чтобы наблюдать за тщетными попытками обратить необратимое. Но боги не смеялись. Они плакали вместе с людьми. По большей части. Иногда они и правда играли дурные шутки. Только не сейчас. В этом Тиест был уверен. Где-то среди дымки ненаступившего крылся ответ на самый главный вопрос и новая угроза. Или другой облик угрозы старой. И как истолковать пророчество Аделфа?

- Господин мой Марк, ты помнишь свое детство счастливым?

Эллин нарушил долгое молчание только когда раб во второй раз освежил его кубок вином. До этого колдун ходил и сидел, будто ошеломленный, полностью погруженный в мысли. Несведущему могло показаться, что чародей перебрал и теперь боролся одновременно с тошнотой и дремотой. Сведущий же мог заметить живой блеск в глазах Метаксаса, какой бывает у людей после религиозного откровения. Гадание было простой частью ритуала. Теперь пришел через сложно - истолковать увиденное.

Тиест чуть повернул в сторону сияющего римлянина голову, глядя на него черным пятном повязки на глазнице. Здоровый глаз мистика смотрел куда-то сквозь ночную синь. С третьим глотком вина эллин почувствовал, наконец, тепло. Отпустил мороз, державший его в заложниках с самой церемонии. Эллин по новой вслушивался в разговоры за столом, смотрел на выражения лиц сотрапезников. Повернул голову к Марку, чтобы выслушать его ответ, да вздрогнул. Перевел взгляд на Аделфа. И снова побледнел. Или просто кажется в темноте?

- Братцы, - мистик поднялся на ноги, когда поймал на себе очередной полный ожидания взгляд, - Чтим сегодня мы Киприду, Изменяющую Сердца. Не в похоти и слабости, но в объединении сердец милость дарующую. Властительницу рождения и жизни. Всюду видим мы касание ее. Где день входит в лоно ночи рождается заря дня нового. Где дождь орошает влагой жаркую землю восходит молодая поросль. Где жеребец покрывает кобылу рождается новый табун. Поем мы гимн госпоже нашего мира, уродившей Энея, чьего семени произошли Ромул и Рэм. Мы воспеваем Диону Анфею и радости, которые дарит она. Воспеваем мы плоды этих радостей, среди которых есть Рим и, стало быть, весь мир.

- Двадцать кораблей покинули Трою с Энеем. Они уходили из родной земли в неизвестность, ведомые туманной судьбой. Сначала прибыл Эней во Фракию, где был царем Полимнестором принят с ложным гостеприимством. Обманом царь хотел завладеть золотом троянцев и повелел убить царевича Полидора. Вынужден Эней был покинуть Фракию, в гневе отступил он от берега, но не отступился от цели. Корабли его нашли приют в Делосе, где лучезарный Феб направил его на путь истинный, восстановил корабли, войной и морем потрепанные, дал людей и благословение свое. Ведомый этим светом Эней привел своих людей к берегам Сицилии, где встретили его ветра Эолом посланные, по навету Геры-ревнивицы. Мольбой Сосаднры-матери сжалился черновласый Пелагий и не стал губить людей, но остановил корабли в море, вынудив Энея сойти на берег.

Метаксас сделал шаг, топнув ногой, как будто повторяя лихой прыжок Энея с борта своей лодки

- Так вышел Эней и народ его на землю Лации и повстречал царя Латина. Но вместо войны между ними мир сделался и обвенчался Эней с дочерью Латина, Лавинией, в союзе Арентой благословленном. Как мы сейчас пируем, пировали троянцы Энея, вознося хвалу царю, - эллин едва обозначил кивок в сторону Марка Аврелия, будто отводя тому роль Энея в представлении, - и матери его, что обрекла народы на единение и рождение великого царства. Ибо вскоре не было больше народа Трои, - мистик обвел рукой сидящих у стола, - И не было народа Лация, - широкий жест, куда-то в сторону столов христиан, - но были только латиняне.

И была война, мысленно закончил Тиест, между латинянами и рутулами, в которой последние были повержены, но не прежде чем Эней сложил свою голову. И был он погребен на холме близ нумика. Так была принесена первая жертва Риму.

- Давайте почтим великого царя, повторив подвиги его, смелость его и мужество! - продолжал говорить Тиест вслух, гоня мрачные мысли. Потом, потом для них будет время. Сейчас же душа хотела праздника, - И как иначе сделать это, если не добрым состязанием!

Из всех пришедших на ум развлечений это показалось эллину самым подходящим. Ведь это праздник, в первую очередь, для солдат. Пусть они радуются, пусть чувствуют свою силу и удаль. Пусть смогут утереть нос сиятельному Марку Аврелию без урона чести последнего. Он свое наверстает с арабками. Да и сам Тиест был не против разогнать студеную кровь. Пусть солдаты не думают, что будет легко

Дымчатый шелк забытья, окутавший мистика во время праздника, с треском рвется от вопроса Аделфа. Несколько слов, и дурман торжества отступил, напомнив Метаксасу о недавнем видении. Неприятное, но полезное напоминание о том, что Тиест всего лишь взял на себя роль жреца для церемонии, но его задача здесь совсем другая.

- Совру, если скажу, что хочу возвращаться к тем откровениям, - соврал эллин, - Тяжко думать о смерти на празднике жизни. Такова твоя учесть, как жреца, всегда быть в стороне и взирать на мир, вознесясь над ним?

Колдун снова начал перебирать в памяти видения. Предсказания никогда не были надежными, сами Мойры не знали судьбы человека, только отмеряли ее длину, не говоря уже о простых людях. Можно было отмахнуться от открывшегося, посчитать это общим предостережением. Или попытаться отыскать среди образов сияющую нить, с которой удастся избежать чудовищного конца.

- Скажи, Аделф, каков свет Митры для того, кто взирает на него? - невпопад задал вопрос мистик, вынырнув из пещеры размышлений, - И что противостоит ему на земле?

Тиест снова замолчал, растирая себя ладонями. К вечеру стало холодно, и хотя вино согревало тело изнутри, стоило позаботиться о том, чтобы не заболеть во время ампедронии.

- Не подумай, что я пытаюсь утаить от тебя что-то, - переменил тему Метаксас, - Открывшееся мне предельно просто и не имеет трактовки. Мы все умрем. Ты, я, Марк Аврелий, даже магистриан. Горе, не всем из нас суждено умереть от руки врага. Но исход неизменен. Меч, стрела, огонь. Вот и все, что ждет нас впереди.

Эллин не стал бы говорить таких вещей, если бы его могли услышать солдаты. Но с Аделфом, казалось, он мог быть откровенен. Ведь тот и так брал жизнь взаймы. Рано или поздно смерть придет собрать долг. С процентом.

- Милости просим, - лучезарно улыбнулся Крис, когда головорез задержал на нем взгляд.

Полуэльф провел гостей в кабинет, подошел к столу, чтобы поставить на него фонарь, да так и остался недалеко от него. Нервозность Генриха мгновенно передалась авантюристу, он почувствовал как стягивается узел в животе и покалывание кончиков пальцев. Дернул головой, чтобы отогнать неприятные ощущения, и повернулся к лидеру разбойников. Или это были посредники, а настоящие разбойники остались в тени?

- Давайте обойдемся без имен и уточнений, кто именно покупатель, - предложил Крис, вклиниваясь беседу, раз Генрих не спешил это делать, - Главное, что у вас товар, у нас купец. Если наш общий знакомый, - кивок в сторону Освальда, - подтвердит подлинность нужных нам предметов, мы заплатим, как было уговорено.

Полуэльф держался расслабленно, опершись одной рукой о стол, вторую уперев в бок, в стороне от эфеса висевшей на поясе шпаги. Пока можно было решить дело миром, он предпочитал сделать именно это. Потыкать друг друга железяками всегда упеется

Получатели: Архип, Клавдий Тиберий Квирина, Аттия, Тиест Метаксас.

- Думаю, мы все хотим наказать преступников, - подал голос полуэльф, до того отмалчивавшийся. Крис подался вперед, положив на стол руки, никогда не знавшие тяжелой работы. На нем был дорогой, но потерявший лоск камзол. На бортах рукавов можно было заметить несколько темных пятен засохшего вина, да и несколько пуговиц блестели не так как другие, намекая на замену. Зато блеск в глазах мужчины был абсолютно трезвый, что было далеко не самым привычным для него состоянием.

Обычно полуэльф был среди первых в любом разговоре, но сегодня не спешил с инициативой. То ли не хотел влезать поперек Муана, который вроде был заводилой в этой авантюре. То ли ему было интереснее рассмотреть собравшихся в доме. Если пара дварфов да он сам с Муаном могли сойти за телохранителей, то девица... Кто же нанимает в охрану детей? Интересно, как все они связаны с Сендой? Почему она обратилась именно к ним? И зачем такая секретность, если дело было без подвоха? О последнем полуэльф не стал спрашивать вслух сейчас. Не забыть бы потом поделиться своими опасениями с новыми коллегами.

- Наша главная задача - вернуть украденное и шкатулку. И еще бы не нажить врагов... новых. Если при этом удастся схватить воров - замечательно!

Долго уговаривать Криса не требовалось. Ни когда Муан пришел к нему с предложением этого неожиданного шанса, ни сейчас, когда нужно было формально согласиться побыть посредником при передаче драгоценностей. Тем более полуорк, похоже, уже нацелился на поимку бандитов, и бросать товарища было неправильно. Особенно когда у тебя осталось не так много друзей. И еще меньше тех, кто начинает разговор с "хорошего дня", а не "где деньги, Морлей?!"

- Леди Сенда, позвольте уточнить, - с коротким, но вежливым кивком обратился Крис к нанимательнице, - Шкатулка заперта? Ее содержимое не нашего ума дело, но я беспокоюсь, что воры могут ее выпотрошить и продать нам пустышку, без ценностей внутри.

Имя дамы было смутно знакомо полуэльфу. Кажется, отец что-то рассказывал про ее семью, упоминал имя раз или два. О чем именно шел разговор Крис давно забыл, пропустил мимо ушей, скорее всего, но само имя осталось в памяти. Влиятельный род, стоящий на шаг в стороне от управления всем городом. Почему она не обратилась к страже? Наверняка ей бы дали в помощь нормальных солдат, не тех пропойц что по ночам обходят улицы.

- Мы можем держать выкуп у себя, - предложил Крис, развивая идею Муана, - Это логично, что договаривается один, а деньги сторожит другой. Когда Генрих убедится, что у разбойники принесли все что нужно, мы передадим деньги. И попробуем схватить их. А если будет засада, Генрих будет в меньшей опасности, денег-то у него нет.

В первое мгновение Степан задумался, стоит ли поддаваться азарту Берса и соглашаться на его авантюрный план. Побег до наступления вечера мог легко обернуться десяткой проблем. Стоило одному из часовых сбежать или кому-то заметить горцев в городе, как об этом мгновенно узнают союзники или правительство. В лучшем случае кавалеристов быстро поймают и посадят уже под полноценный арест, предсказать же худший вариант было практически невозможно. Как поступит Чаплин, если узнает, что Берс устроил побег? Перенесет выступление или же усилит свой корпус дополнительными союзниками? Что будет делать Чайковский? Все это спутывало и без того шаткий план Миллера, не оставляя ему даже иллюзии контроля над ситуацией.

С другой стороны, без оружия горцы не станут ввязываться в затею эсера в принципе. Князь Эристов в этом вопросе был предельно ясен. Чем больше у них будет времени найти оружие, если его не окажется по соседству, тем выше был шанс, что Берс вообще ввяжется в переворот. В таком ключе, сравнивая риск обнаружения и риск не получить помощи Андрея Александровича в принципе, беспокойство о раннем побеге становилось бессмысленным. К тому же, Степан сам не стремился контролировать каждый шаг и действие своих товарищей. Он искал среди горцев соратников, а не исполнителей, и сам осуждал стремление Георгия Ермолаевича и Николая Васильевича контролировать все и вся. Если ищешь друзей, полагал Миллер, нужно доверять их суждению и принимать инициативу, особенно если она не противоречит общей цели. Наконец, за плечами Берса уже был один успешный переворот в городе. Он, конечно, приукрашивал свои заслуги, роль союзников в координации выступления нельзя было недооценивать, но горцы действительно были на острие атаки и они знали Архангельск как никто другой, так что расчет ротмистра был надежнее предположений эсера, который и местность знал хуже и, чего стесняться, боевого опыта имел поменьше.

- Стало быть, действуем так, - согласился Степан, подводя вслух итог своим размышлениям, не вполне уверенный в том, было ли мнение эсера интересно горцам в принципе, - Когда свяжете часовых, надо их допросить, они могут знать где ваше оружие. Возможно, кто-то из их полка помогал его переносить, если не они сами.

Миллер хотел предложить дождаться очередного отключения электричества, которые случались в городе с печальной регулярностью, в суматохе остановившегося города можно было легче затеряться, но отключения не происходили по часам, и сидеть ждать момента, который может еще и не настать, было бессмысленно, так что Степану оставалось только полагаться на сноровку бойцов Берса и то, что они не учинят какую-нибудь возмутительную выходку, которая перечеркнет все старания Степана.

- Есть еще одна сложность, - поспешил вставить слово эсер, пока военные не начали действовать, - Я не знаю, куда Чаплин планирует отправить правительство после ареста. Держать их в городе слишком опасно, велик риск освобождения. Уверен, Георгий Ермолаевич этот момент продумал, но мне, естественно, не доложился. Как бы он не решил отправить их первым поездом за линию фронта, - эта перспектива была одновременно эффективной и пугающей. Не было сомнений в том, что окажись министры в руках большевиков, их судьба будет предрешена. Но пойдет ли Чаплин на такой шаг, особенно в свете договоренности с Филоненко? Степан нехотя признал себе, что не знает ответа на этот вопрос, - Я буду с группой Чаплина, постараюсь опередить его действия и сообщить вам, но как мы будем держать связь?

Миллер коротко посмотрел на собирающихся действовать горцев, потому перевел взгляд на Берса, чувствуя как его снова наполняет лихой азарт, такой когда шапку в пол и рваните звонче, во весь опор. Ох, промелькнула мысль на адворках сознания эсера, наворотим мы дел.

- Или ты лучше меня знаешь что и куда, надо только не мешаться под ногами?

- А этот высокий, - оживился Эйрвин в ответ на откровения цветочницы, - Вы не могли бы его описать? Во что он был одет, какого цвета волосы и кожа? Не было ли у него с собой сумки или мешка? Может, какие-то другие примечательные черты, которые бросились в глаза?

Все это эльф говорил, не отрываясь от осмотра тела - ему хватило поймать один недовольный взгляд Сарафины, чтобы сложить распустившийся было хвост и прикрутить поток комплиментов. Да и увиденное на теле занимало внимание Фиарлана куда больше, чем возможная интрижка с почтенной матроной.

- Смотри-ка сюда, - понизив голос, обратился Эйрвин не то к Давору, не то к Лорелей, - вот этот удар прикончил несчастного, - он указал пальцев на рану в основании шеи Сванса, - Точный и сильный. Убийца явно знал что делает. Рана.. не очень широкая, не похоже на меч, иначе бы он остался без лица. Нож, скорее всего. Смерть почти мгновенная, так что в полет он отправился уже покойником. А вот тут интереснее, - эльф показал рану, что скрывалась под рукавом, - Аккуратно срезано, будто бритвой. При этом одежда не повреждена. Возможно, магия? Или убийца закатал ему рукав. В любом случае, не похоже на убийство в порыве страсти, слишком аккуратные травмы. Только кому понадобилось выкидывать покойника в окно?

Закончив демонстрацию, Фиарлан отпустил руку Сванса и, чуть склонив голову на бок, попробовал прикинуть чем могли быть нанесены подобные раны. Возможно, настоящий врач мог бы сказать больше - например, рост убийцы или расстояние до убийцы...

- Постойте-ка, - осенило эльфа, - Да у него весь халат в крови. Убийца, если он не маг, тоже должен быть весь перепачкан.

- "Агент Бон Джови"? - поделился своим удивлением Рене, когда Аманда оставила его наедине с парамедиками. Мужчина рассмеялся было столь откровенно фальшивому имени, но тут же скривился от острой боли в животе, - Что за дикая ночка, похоже, федералы всерьез взялись за Беглянку. Будет Чудо, если этих ковбоев верхом на стальных лошадях не поймают до заката.

Падший послушно лег на кушетку, позволив врачам делать свое дело. Аннунаки слишком сильно уважал любой профессиональный труд, чтобы не пытаться "помогать" экипажу скорой словом или делом, и использовал время, пока врач промывал рану и делал перевязку, чтобы обдумать все увиденное на парковке. Первое, что показалось демону странным, было количество машин. Вряд ли в провинциальном округе постоянно дежурил отряд спецназа, чтобы пожелать хорошего дня вылетевшему на обочину дальнобою. Такая кавалькада машин была нужна если кто-то решил уйти в лучах славы, и раз они оказались на месте по первому звонку патрульного и менее чем за полчаса. Значит в полиции штата ждут подобных происшествий. Действительно, в наши в наши дни случится может что угодно и не на кого рассчитывать кроме нас самих. Второе, естественно, этот ФБР-овец был насквозь фальшивым. То, что он оказался на пути конвоя, значило что кто-то еще мониторил обстановку в штате и реагировал на любое необычное происшествие. Логика подсказывала, что это чистильщик, существование которых упомянул Дорми. Не похоже, что Инянга полагалась на подручных, она показалась Искусному и Мудрому слишком прямолинейной и непосредственной для того, чтобы действовать тонко. Нет, эта леди предпочитала решать проблемы с дробовиком в руках, а не с мобильным телефоном в кармане. Но банда Дорми и стая (это определение подходило диковатой афроамериканке лучше всего) Инянги не были единственными фигурами на поле. Чтобы узнать больше, Угаритийцу нужно было играть свою роль и ждать хода других игроков.

- Да уж, одним уколом от этой заразы не избавиться, - покачал головой Рене в ответ на вердикт врача, поле чего перестал улыбаться. Мужчина не без труда сел на койке и невесело покачал головой, - Ох, док, я коммивояжер, сам по себе - уцененный товар, я сплю в своей машине и гадаю, когда все пошло по пизде. Мне нечем заплатить за лечение, вы привезете меня в больницу, а они оставят меня на пороге... Такая вот у меня жизнь, - Бомонт развел руками, опустил взгляд, изучая темные полоски царапин на металлической раме кушетку, и после недолгой паузы снова посмотрел на врача, - Я понимаю, что у вас есть инструкции, но ведь все правила, что мы придумали, лишь для того, чтобы их нарушать. Может, вы вколите мне какое-то обезболивающее, чтобы я смог хотя бы добраться до дома? А там уже, своими молитвами, выкарабкаюсь. Главное, ведь, продолжать верить.

В голосе падшего звучало ровно столько отчаяния и решимости, чтобы не оставалось сомнения. если надо, он будет умолять, будет воровать, будет грызть зубами землю, лишь бы не дать жизнь утечь сквозь пальцы. На самом деле, Котар~ва~Хасис хотел поскорее избавить от внимания смертных. До разговора с Роном он вряд ли узнает что-то новое, если только не подойти к агенту Джови, но, обдумав все за и против, падший отбросил эту идею. Не зная, на кого именно работал следователь, это был слишком большой риск. Лучше сберечь то, что демон уже достиг, пока что осторожность приносила дивиденды, и он был уже на полпути к тому, чтобы получить максимальную выгоду из этой хаотичной ночи. Засевшая в кишках пуля не давала отказаться от медицинской помощи без дополнительных вопросов. Одно дело сквозное ранение, которое затянется само, но засевший внутри свинец, который будет медленно отравлять организм, это уже совсем другое. С другой стороны, Рене слышал много историй о ветеранах войны, которые после ранения оставались на всю жизнь с кусками пуль или шрапнелью внутри себя и благополучно жили до старости.

Пускай медики думают, что Бомонт надеется именно на такой исход, лишь бы отпустили Котара на все четыре стороны, а дальше он найдет того, кто сможет поставить его на ноги одним касанием руки и сможет заняться настоящим делом. Все-таки, он не был создан чтобы слепо плыть по течению, и сложившиеся обстоятельства давали отличную возможность реализовать Замысел, если правильно разыграть свою руку.

- Конечно, - Эйрвин кивнул Лорелей и обратился к зардевшейся девушке, - Позвольте, мисс... - эльф с деликатной настойчивостью взял скатерть из ее рук, едва ощутимо коснувшись ее пальцев поверх ткани, - прошу прощения, я не уловил ваше имя...? - Девир закончил фразу вопросительной ноткой, переросшей в смешанное с недоверием удивление, с которым он поднял взгляд на Сарафину, - Матушка? Ваша сестра, должно быть, шутит!

Продолжая отвлекать женщин разговором от мрачной сцены у их ног, Фиарлан тренированным жестом отмерил несколько футов грубоватой материи и, придержав край скатерти, накинул ее на тело Сванса. Этот жест Эйрвин подцепил у знакомого портного, который умел на глаз сделать отрез именно той длины, которая подходит под замеры клиента. Эльфу, конечно, недоставало его мастерства и элегантности, но для Сковородки этого должно было быть достаточно.

- Господин Сванс был холост, но, возможно, у него была в городе родня? Нам нужно известить ближайших родственников, возможно, кто-то знает про них. Соседи по дому, вы знакомы с ними? Можете назвать нам их имена и где их можно найти сейчас? Или, возможно, у Сванса бывали гости, не связанные с работой? Близкие друзья или, возможно, подруга?

Соседи, друзья, родственники, любовники - обычный круг самых очевидный подозреваемых, которые были виновны в четырех убийствах из пяти. Конечно, если произошедшее было убийством, а не несчастным случаем. Возможно, покойник наложил руки на какой-то артефакт, неосторожное обращение с которым закончилось его эффектным и плачевным полетом? Несчастный случай нельзя было сбрасывать со счетов, хоть кровь на рукаве и воротнике оставляла мало надежд на подобный поворот.

- Ты демаешь, у меня много опыта в подобных вещах? - усмехнулся Фиарлан на предложение Давора, но отказывать в помощи коллеге не стал. В конце концов, эльф и правда повидал достаточное количество покойников, чтобы выучить о них пару вещей. И уж разнообразных следов насильственной смерти он видел предостаточно, поэтому, закончив беседу с дамами, Девир подобрал полы камзола, аккуратно присел рядом с телом, чтобы не испачкать одежду, и, приподняв начавшую тяжелеть от впитывающейся крови скатерть, стал аккуратно осматривать Сванса.

Если раньше виды Теева вызывали у Дейна удивление, то убранство закрытой части Розы, наоборот, оказалось именно таким, как навигатор его себе и представлял. Недаром говорят, что старого пса новым трюкам не научишь, поэтому не было ничего неожиданного в том, что адмирал Дарокин обставил свое логово в привычной ему стилистике. Атмосфера офицерского клуба мгновенно вернула Себастиана на десяток лет назад, когда он был одним из тех молодых офицеров, которые сейчас группировались у дальней стены зала. Конечно, на боевых кораблях, где служил дринари, в кают-компаниях было поменьше золота и скудно одетых женщин, но это небольшое различие не могло затмить легкий привкус ностальгии, от которого начало покалывать в горле.

Навигатор закашлялся, виня воображаемую пыль за сухость в глазах, и постарался не выдавать внезапного наплыва эмоций. Конечно, Дейн не настолько тосковал по офицерской жизни, чтобы одного вида клуба готов был пустить слезу, но убранство павильона и внешний вид самого адмирала заставили Себастиана задуматься о том, как далеко судьба забросила их обоих от старой жизни, и как они, сколько не старались, не могли окончательно порвать с ней. И глядя по сторонам, навигатор невольно задался вопросом, а правда ли Дарокин покинул флот добровольно, иначе зачем бы стал тот, кто хотел порвать с флотской жизнью, воссоздавать маленький флот в пиратской миниатюре?

- Сэр, - Мужчина подосанился, распрямив спину и разве что не стукнув каблуками сапог друг о друга, когда ответил на приветствие бывшего адмирала, - Себастиан Дейн, лорд Аурион-Калисто, мой спутник - Дакра. Благодарю за приглашение, это честь для нас.

Пожалуй, это было ровно столько любезностей, сколько нужно - не слишком мало, чтобы показаться невежливым, и в то же время не слишком много, чтобы не показаться подобострастным балаболом. Был соблазн стряхнуть пыль с военной манеры общаться, но Себастиан отбросил эту мысль - прошлому место в прошлом, он слишком долго был политиком, а Дарокин слишком долго был пиратом, так что незачем бередить былое.

- Мы ищем не саму Мирию, а ее капитана, Феррика, - навигатор не стал добавлять что-то вроде "я слышал, вы знакомы", но все же выделил имя интонацией, подчеркивая, что знает о истории двух пиратов. Несмотря на всю внешнюю миролюбивость Дарокина, Дейн ни на мгновение не забывал о том, что находится перед одним из хозяев планеты, и нужно выбирать слова очень аккуратно, - За его голову объявлена награда, и мы хотим ее получить. Сильверхенд единственная, кто знает где прячется Феррик, и у нас есть информация, что она здесь, на Тееве.

О последнем адмирал мог не знать, и Себастиан решил раскрыть часть карт, умолчав пока что о Кррше, чтобы посмотреть на реакцию Дарокина.

- Прошу прощения, если наше любопытство вызвало ненужное беспокойство в городе, мы и сами рассчитывали найти здесь союзников, но не знали как и к кому обратиться первым делом.

- Спасибо, док, - задумчиво поблагодарил Рене медиков, вбираясь из машины. Слова врача были неожиданными и показались падшему не вполне уместными. Едва ли стоило предлагать использовать второй шанс пациенту, которого ты оправляешь на медленную и крайне мучительную смерть от сепсиса или некроза, и Бомонт не мог не зацепиться мыслями за эту фразу. Котар никогда не придавал большого значения знакам и пророчествам, слишком эфемерными и противоречивыми были знамения, чтобы полагаться на них, но Рене при жизни был иного мнения, всегда подмечая кажущиеся случайными необычные события, будучи уверенным, что на самом деле за ними стоит конкретная последовательность событий или они призваны обратить внимание на что-то важное.

Но на что могли указывать слова врача демон не знал. Он не считал, что действительно обманул смерть в перестрелке, ситуация, пускай и опасная, была под контролем большую часть времени. Тогда что? Возможно, произошло что-то, на что он пока не обратил внимания? Или это было предостережение на будущее и стоило дважды подумать, прежде чем ввязываться в грядущие события? Будь Угаритиец из Четвертого дома, он бы мгновенно раскрутил нить событий, но Малефактору требовалось больше времени и больше материала для анализа, нежели просто брошенная вскользь фраза смертного, которая еще и могла оказаться просто фразой. К сожалению, ни дополнительных вводных, ни времени Котару никто не давал. Стоило распрощаться с врачами, как его взяли в оборот полицейские и теперь нужно было избавиться и от их внимания.

- Доброе утро, - отозвался на приветствие коммивояжер, не скрывая усталости в голосе. Назойливость смертных начинала раздражать демона, но он понимал, что они всего лишь делают свое дело, поэтому злиться на них было неправильно, - Не буду врать, эта ночь... была не из простых. Мы.. мы должны сделать это сейчас? Если да, я постараюсь ответить на ваши вопросы... Если это поможет поймать преступников по горячим следам.

Котар без труда изобразил утомление на лице и добавил в голос достаточно неуверенности и дрожи, чтобы закрепить впечатление доброжелательного, но истощенного свидетеля. В первый момент он хотел предложить детективам приехать в участок позднее, например, на следующий день, но потом решил что лучше будет ответить на все вопросы сейчас, после чего раствориться на просторах штата

Приклад толкнул Шона в плечо отдачей первого выстрела, пуля вспорола воздух шипящим от жара порезом, протянувшимся от стрелка до скользящего в сыром тумане силуэта. Раздался болезненный визг - есть попадание. Ахрун тут же поворачивался ко второму силуэту и, не оставляя противникам времени опомниться, нажал на спуск второй раз. От вибрации раскаленного серебра заныли зубы, но это были мелочи по сравнению с тем, что должен был испытывать подстреленный оборотень. На мгновение волк замер на месте, а затем рухнул на землю с сиплым скулящим всхлипом.

Судя по булькающим звукам, которые раненый издавал при каждом выдохе, пуля задела легкое и теперь гару медленно захлебывался кровью. Идеальное попадание, оставившее врага на пороге смерти, слишком слабым, чтобы сражаться, но и недостаточно тяжелое, чтобы ярость вернула его в строй. Из двух имевшихся в его распоряжении выстрелов Шон извлек максимум пользы, но теперь легкая часть боя закончилась. Долина была наполнена криками, рычанием, стрекотом автоматического огня и громом взрывов, но туман душил их, преломлял и казалось, будто сражение происходит вдалеке, а здесь, на пятаке вытоптанной травы, царила тишина.

Стоило отдать врагу должное врагу, при первых признаках опасности они мгновенно забыли о спеси и начали действовать с расчетом и осторожностью, которые Фианна привык ждать от Плакальщиков. Вместо воя или боевого клича ахруна встретила тишина. Если за его спиной и был кто-то, то он больше никак не выдавал себя, как Шон ни пытался, он не мог разобрать ни звука. Полагаться на нюх в человеческой форме не приходилось, оставалось только зрение, которое, к сожалению, было легко обмануть. Оборотню казалось, что он видит два прижимающихся к траве силуэта, подбиравшихся к нему, но тень растворялись в тумане, сливались с линией земли и не позволяли безошибочно определить местонахождение противника.

Гензерих опустил руку, понимая, что не сможет не задеть братьев ударом психических сил. Поэтому библиарий выхватил психосиловой меч, нажимая на руну активации питания, и ринулся следом за Ронаном, выбирая своей целью второго выжившего противника. Существа действовали в психическом конклаве, и, возможно, разделив их внимание, можно было ослабить тварей.

- Не забудь отдать посылку! - напутствовал эльф коллегу, когда Фэйт с неожиданной для возраста прытью вскочила в седло.

Эйрвин скептически отнесся к перспективе спасения погибшего, поскольку не был уверен, что в городе в принципе был жрец достаточной силы, но даже если по счастливой случайности такой служитель имел место быть, вряд ли какой-нибудь кардинал станет отвлекаться от своих дел ради воскрешения одного человека, а если захочет, то стоить такая услуга будет совершенно неприличных денег. Вслух об этом эльф говорить не стал, предположив, что сейчас глас разума ну будет уместен, да и чем раньше они передадут хозяевам драгоценного коатля, тем лучше.

- Агентство "Звездный Свет", - чтобы поддержать Лорелей, Фиарлан переключил внимание на стоявших вокруг места преступления горожан. Он подошел к Фауст, легонько толкнув ее плечом в плечо, остановился рядом и доброжелательно улыбнулся задавшей вопросы женщине. Хотя следователь обращался непосредственно к ней, говорил эльф достаточно громко, чтобы его могли слышать все собравшиеся на площади, - Это место преступления и до прибытия стражи мы исполняем обязанности служителей закона. Мисс Сарафина, правильно? Вы живете здесь? Где находится ближайший пост стражи? Вы были знакомы с покойным, мистером Свансом?

Поток вопросов в первую очередь был направлен на то, чтобы занять женщину и отвлечь ее внимание как от трупа, так и от действий коллег, которые с удивившим Эйрвина энтузиазмом принялись разбираться с делом, за которое агентству пока еще никто не платил. Обсудить этот вопрос можно было и потом, а сейчас Фиарлан старался сделать все, чтобы его более талантливые в части следствия коллеги могли спокойно заниматься своим делом. Сам эльф потерял всякий интерес к покойнику практически в тот же миг, как прошло первое изумление - все-таки, не каждый день тебе под ноги падает тело (хотя, будем честны, подобное в Шарне не было такой уж большой редкостью) - и Сванс стал просто еще одним мертвецом, каких Эйрвин успел за свою жизнь повидать предостаточно.

- Похоже, наш обед откладывается, - непринужденно заметил следователь вполголоса, так, чтобы его могла слышать только эльфийка, - Надеюсь, стражу не придется ждать весь день.

- Приятно познакомиться, Рон, - Бомонт кивнул полицейскому, - И пожалуйста, просто Рене, к чему эти формальности.

Позже, в спокойной обстановке, им предстоял долгий разговор о сути вещей, о мире вокруг и месте, которое мог занять в нем Рон. У Котара были лишь обрывки воспоминаний о прошлом, поэтому он предпочитал концентрироваться на настоящем, на том, что происходило сейчас и могло произойти в будущем, но, даже с поправкой на это, откровения, которые готовил падший, были сложными для понимания смертными, как Искусный и Мудрый убедился при знакомстве с Кляйнами. Бомонт признал, что появление смертных было ему на руку - сейчас он был просто не готов к подобному разговору. Усталость навалилась на плечи, заключив демона в медвежьи объятия, остатки адреналина окончательно выветрились из крови и на смену деятельной энергии пришли сонливость и опустошение. Пока служебные машины заруливали на парковку, Рене неподвижно сидел и провожал автомобили расфокусированным взглядом, лелея внутри себя огонек небесной энергии. Сейчас искра его истинной сущности, в которую падший вцепился как утопающий в спасательный круг, была единственным, что не давало ему отключиться.

- Спасибо, да, кажется, я могу подняться, - Бомонту не пришлось сильно притворяться, принимая помощь Аманды, он не без труда поднялся на ноги и позволил заместителю шерифа отвести себя к медикам. В голосе мужчины плескался коктейль усталость, страха и облегчения, когда он продолжал благодарить свою "спасительницу", - спасибо... я думал.. нет.. я... я рад, что все кончилось, я не думал, что выживу!

Знания падшего о внутреннем устройстве полиции ограничивались бессмертным хитом Боба Марли, но ему и не требовалось быть знатоком всех тонкостей взаимоотношений правоохранительных агентств, чтобы нащупать вечный конфликт внутри любой разношерстной группы. Столкновение зон ответственности и старшинства в межведомственных операциях. Никто не любил, когда чужаки совали нос в их дело, тем более если эти чужаки пытались перетянуть на себя одеяло. Поэтому всю дорогу до машины скорой помощи Искусный и Мудрый наблюдал за смертными, анализируя их поведение на предмет характерных признаков напряжения. Как патрульные наблюдали за работой пожарных. Как подчиненные держались с шерифом. Каким взглядом они провожали человека в штатском. Уследить за всем одновременно было невозможно, поэтому Угаритиец расставлял приоритеты. Содержание разговора с шерифом Рон непременно перескажет после, об этом можно было не беспокоиться. Таинственный незнакомец в грузовике тоже никуда не денется, по крайней мере пока вокруг столько полиции. Поэтому сейчас падший сконцентрировался на загадочном "агенте".

- У вас необычный акцент, не похож на жителя Чикаго, - Рене не забывал обрабатывать Аманду, запуская эмоциональные крючки, за которые потом можно будет тянуть. Показать слабость и сыграть на инстинкте защитника, присущий любому копы. Выразить благодарность. Проявить внимание к личности. У женщины действительно был необычный говор, но демоном, конечно, двигало не только любопытство. Бомонт опустился на пол кузова скорой помощи и бросил заинтересованно испуганный взгляд за спину заместителя шерифа, в сторону черной машины, - Это ФБР? Все настолько серьезно?!

Когти разрезали плоть червя, не встречая особого сопротивления, но тонкие, сочащиеся белесой жижей порезы смыкались едва оборотни убирали лапы прочь шкуры (если это слово было применимо к поверхности чудовища). Гигантское существо извивалось, издавало низкий пищащий рев, не напоминающий ничего, что когда-либо доводилось слышать гару. Очевидно, оно чувствовало боль, когда фианны, стараясь удержаться на боку твари, вонзали в нее пальцы, но раны затягивались также быстро, как появлялись, что делало сражение с червем непростой задачей.

Монстр вздрагивал всем телом, сжимал кольца гармошкой и дергался из стороны в сторону, пытаясь сбросить с себя назойливых, будто оводы в жаркий день, наездников. Бриджет и Дорану оставалось только крепче держаться за тушу, вспарывая толстую кожу червя когтями, запуская пальцы в раны, чтобы использовать их как упор и двигаться против оси вращения червя, чтобы не оказаться под его брюхом, когда тот неизбежно упадет на землю.

Продолжая испускать режущие уши звуки, монстр, наконец, врезался в землю и мышцы его пасти тут же начали сокращаться, приводя в движение массивные кольцевидные челюсти, работавшие подобно камнедробилке. Чудовище поглощало все, что оказывалось на его пути, и стоило ковшу пасти зачерпнуть землю, перемалывая траву, комья почвы, корневища и камни, как червь начал погружаться, скрываясь под поверхностью долины. Для существа его размеров, он двигался достаточно проворно, набирая по прямой скорость легкового автомобиля, и фианнам пришлось спешно спрыгнуть с туши на траву, чтобы червь не утянул из за собой под землю.

Но твердая поверхность под лапами не значила, что оборотни в безопасности. Над их головами продолжался крах лунных мостов, рассыпающихся в воздухе осколками серебристого света, долина дрожала, истязаемая внутри гигантскими червями, а ее поверхность затягивал густой туман, который как будто пытался ослепить разбросанных по долине оборотней, дезориентировать и сделать легкой добычей для нападающих. Стены Тары поднимались над туманом вдалеке на западе, но в падении Доран успел заметить яркий свет впереди, на поднимающемся из тумана холме, который казался крохотным островком зелени в неспокойном белом море. До него должно было быть не более сотни метров, но это могли оказаться самые длинные сотня метров в жизни оборотней - стоило им замереть на месте, как земля под лапами гару начала вздыматься, сигнализируя скорое возвращение червя или какого-то другого ужаса, притаившегося под поверхностью.

Воспоминания о нефилимах были наполнены гнева, ужаса и, почему-то, грусти. Падший не мог вспомнить, с чем были связаны последние эмоции, но на мгновение он почувствовал себя вновь заточенным в одиночестве Бездны, не бросающимся на ее стены разгневанным духом, а одиноким и преданным изгнанником. Под грузом воспоминаний жар пламени в крови демона стал стихать, магма из алой превратилась в почти черную. Котар~ва~Хасис пытался уцепиться за другие воспоминания, найти причину таких необычных переживаний, но каждый раз ловил только пустоту.

Из этого своеобразного транса Унаритиец вышел только когда двигатель полицейского крузера замолчал. Последние слова полицейского медленно оседали в сознании падшего. Его готовность, его желание сражаться. Возможно, из него еще выйдет толк. Возможно. Котар решил, что не будет спешить с человеком. Сначала он убедится, что тот действительно доступен силы. Да и прежде нужно было разобраться с подоспевшим подкреплением. Иначе зачем он потратил столько сил и времени, чтобы разрядить обстановку, если после этого позволил бы ситуации выйти из-под контроля.

- Вот как мы поступим, - проговорил Аннунаки, открывая дверь машины. Демон шагнул на асфальт парковки, но наружу выбрался уже Рене Бомонт, в своем человеческом облике, - Нужно усыпить чудовищ. Убедить их, что они не оставили следов, и перестрелка здесь была делом рук людей. Возможно, криминальная разборка враждующих банд? Пусть они думают, что в безопасности, пусть перестанут смотреть в нашу сторону. И после этого мы сможем начать действовать.

Слова смертного не могли не коснуться сущности падшего и он с трудом заставил себя не дать желаемое человеку сразу же. "Терпение," - напомнил себе Котар, - "Сначала изучи, испытай его. Потом награда." И все же, Демон Услышанных Желаний не мог оставить просьбу человека без внимания.

- Я дам тебе то, что ты хочешь, силу, которую ты просишь... - Искусный и Мудрый почувствовал неожиданный укол одиночества от недавних воспоминаний и добавил, неожиданно даже для самого себя, - Твоя главная сила в твоей душе. Ты можешь сомневаться в себе, это присуще людям. Но эта сила всегда будет в тебе. И если ты почувствуешь, что больше не можешь, что больше не веришь в себя, то верь в меня. Я был там, когда этот мир начался и я буду там, когда он закончится. Со мной ты пройти свой путь целиком.

Развивать мысль падший не стал, кавалькада служебных машин уже сворачивала с шоссе к пылающей закусочной, и Рене поспешил принять надлежащий вид - испуганного человека, чудом уцелевшего в бойне, благо создать нужное впечатление было несложно благодаря темному пятну на одежде от незаживающей раны. От кровопотери демон испытывал легкое головокружение, из-за которого происходящее наполнялось сюрреалистическими красками и звуками. Практически не притворяясь, Бомонт опустился на замлю рядом с полицейским крузером своего нового знакомого и стал рассматривать приближающиеся авто и выходящих из них людей. Возможно, кто-то из них тоже не был человеком.

- Но ты так и не назвал своего имени, - крикнул Рене поверх сирен. Он, конечно, мог прочитать фамилию своего нового помощника на бронзовой плашке униформы, но решил познакомиться как следует.

Непосредственность и прямолинейность Берса импонировали Степану, ротмист обладал приземленным, но эффективным пониманием текущих реалий и в любой ситуации сразу же начинал продумывать план действий. Возможно, именно с такими людьми, которые воспринимают войну как работу, и можно будет победить. По крайней мере, отсутствие надрыва, так свойственного многим товарищам по революции или чувства собственной важности, распространенного среди реакционеров, очаровывало. Миллер почувствовал, что невольно поддается азарту "князя", начинает думать о том, что будет потом - как найти применение деятельности ротмистра, как разделить фронт между командирами так, чтобы не ущемить амбиции каждого из них, но и не повредить общему делу. Как ограничить влияние наиболее реакционных офицеров на функционирование тех самых "деловых" армии и правительства, о необходимости которых заявлял сам Чаплин.

Витая в облаках этих мыслей, Степан пропустил болезненный удар реальности, когда Берс спохватился об оружии. Несколько мгновений возвращенный с небес на землю эсер смотрел мимо собеседника, кажется, не до конца понимая его вопрос. А когда понял, то едва не схватился за голову. Конечно, арестантов должны были разоружить, иначе какой бы это был арест. Прошедший год был обусловлен необычной свободой - законы и порядки вроде были, но поддерживать их было практически некому, а те, кто был, порой не знали перед кем отчитываться. К тому же, стоило признать себе, все это время Миллер был на войне. Воспротивившись перевороту и свержению Учредительного Собрания, он поставил себя не просто в оппозицию к большевикам или вне гражданского закона, он стал солдатом вражеской армии, поэтому иметь при себе оружие стало чем-то естественным - какой солдат в окопе без винтовки? Едких ответов на этот риторический вопрос сразу же нашлось с полдюжины, но эсер отмахнулся от невеселых мыслей о положении армии в последние месяцы войны.

- Погоди, - эсер попытался выиграть себе немного времени, чтобы придумать хотя бы какой-то план, - Куда кинжалы забрали ты знаешь? Вы ведь под домашним арестом, не в тюрьме, оружие ваше может храниться тут же, неподалеку, под охраной часовых. И твои бойцы, которых уже определили в беломорский конный, они должны быть при оружии. Уверен, они пойдут за тобой, если позовешь, Кольчицкий им пока никто.

Степан цеплялся за возможность найти оружие самих горцев, потому что способов найти новое оружие легально и в такой короткий срок не было. С одной стороны, благодаря помощи союзникам, нехватки припасов и оружия в Области не было, и следили за ним пока что не очень строго - вспомнить хоть тот пулемет в американском посольстве, который бери да неси. Да и в ящиках, которые таскали туда-сюда, тоже был не фарфор. Эсер не был силен в американской маркировке, но предполагал, что инициалы "G.I." относились к военном снаряжению. "I" могло значить инфантерию, например. Конечно, под крышкой с одинаковым шансом могли быть и Спрингфилды, и полевые рационы, но шанс получить желаемое был. Вот только как сделать это не привлекая лишнего внимания, а еще, желательно, не нарушая слишком большого количества законов.

Наверняка кто-то из интендантов был нечист на руку и приторговывал добром на сторону. И у Миллера даже были деньги, чтобы попробовать купить десяток штыков да пистолетов, но нужного человека эсер не знал и вряд ли сумел бы найти до заката. Можно было разоружить кого-то из праздно несущих службу союзников, тех же американцев или австралийцев, которые в городе чувствовали себя безопасно. Но в такой операции был очень большой риск поднять ненужный шум. По этой же причине можно было забыть о том, чтобы забрать оружие из какой-либо другой части, кроме конного полка Берса. Еще можно было похитить оружие со склада, но Степан был невысокого мнения о своих криминальных талантах, да и донести такое количество винтовок до горцев стало бы проблемой. Что еще? Бросить клич по сочувствующим товарищам из числа гражданских? Ведь можно было биться об заклад, что у каждого уважающего себя эсера под подушкой есть пистолет, а то и граната. Но это, опять же, шум.

- Я могу найти склад союзников, - Миллер решил действовать по наиболее безопасному варианту, - Но принести оружие сюда незаметно не получится. Вам нужно будет добраться до этого склада, как скрутите часовых. Или если ты знаешь кого-то из интендантских, кто соблазнится деньгами, могу договориться с ним. Но надежнее всего будет найти ваше оружие, так меньше шума поднимем. Часовые местные про него ничего не говорили?

Слова смертного качали маятник настроения падшего из стороны в сторону. Когда нужно было получить от людей желаемое, ими было так просто управлять, но без этого стержня направляющей воли общение мгновенно становилось таким сложным. Патрульный не боялся признать собственную слабость, но при этом не желал избавить от ее оков, не хотел вознестись над собственным несовершенством и получить возможность делать то, на что у него прежде не хватало сил. Даже в достижении своей цели он хотел полностью отдаться в руки демона - чтобы Угаритиец взял на себя бремя доказательства, борьбы и, соответственно, последствий этих действий.

Это было заманчивое предложение. Остановить машину, выйти на проезжую часть на пути приближающегося конвоя, позволив синему свету сирен играть на стали кожи, и явить смертным себя, требуя надлежащего к себе отношения. Не он ли, Искусный и Мудрый, учил их предков обращаться с инструментами? Не он ли был защитой для тех, кто обитал под стенами его крепости? И теперь он заслуживал почести.

Вот только Рене был уверен, что вместо подобострастия полицейские ответят падшему дюжиной выстрелов в грудь, а потом напишут в отчете, что на дороге стоял здоровенный черный, который угрожающе повел бровями, так что десятку вооруженных полицейских только и оставалось что открыть огонь на поражение.

Нет, каково бы сильно не было искушение открыть свой лик смертным, сейчас было не время и не место для этого. Аннунаки почувствовал легкий укол сожаления в груди и мысленно улыбнулся: "Не унывай, старый друг, я знаю как ты хочешь этого и однажды твое время придет" Пока нужно было проявить осторожность. И решить судьбу патрульного. Котар никак не могу выбрать между тем, чтобы вложить в руку смертного орудие его собственной судьбы или взять его на службу. Рядовой полицейский не был ценным рабом, в отличие от семейства Кляйнов, но Малефактор расценивал этого человека не более чем заготовку, камень, из которого предстояло высечь произведение искусства. Прежде чем начинать работу, требовалось решить, стоил ли материал усилий или же в камне были трещины, которые впоследствии обернут все старания прахом. И в этот момент падший возвращался мыслями к словам смертного, его желанию переложить ответственность за ситуацию на Котара.

Слабость тела была легко исправима, но Угаритиец чувствовал яд несовершенства в душе полицейского, слабость и страх убили его разум, они не позволяли ему помыслить о величии, заставили его поверить в собственную немощность. Этот яд был губителен, потому что с низменной, слабой душой даже самое могущественное тело будет ущербно - так уже было однажды... Котар оборвал поток мыслей, пытаясь вспомнить, когда именно было так. Подобное случалось, массово, не единично, но при каких обстоятельствах? Детали ускользали от падшего, но он был уверен, что подобный дисбаланс неизменно вел к катастрофе. Значит, был лишь один вопрос, требующий ответа: можно ли еще вытравить яд слабости из тела полицейского или он проник слишком глубоко.

- Мое имя Котар~ва~Хасис, - произнес Аннунаки в ответ на первый вопрос патрульного, позволяя энергии имени свободно резонировать в пространстве, - И я был среди тех, кто создал саму землю под твоими ногами и твое тело, которым ты ступаешь по ней. Когда-то твое племя звало нас ангелами, богами даже. И ты прав, что я не один из них. В отличие от меня, они не станут разговаривать. Если они почувствуют, что ты вмешиваешься в их планы, то не станут сдерживаться. Они уничтожат тебя и всех твоих близких, столь методично, столь тщательно, что сами ваши имена потеряют смысл и станут лишь назиданием другим. Ты, твоя мать, твоя будущая невеста и не родившиеся дети, все это превратится в прах.

Падший не был уверен, что у вампиров действительно есть такая возможность, но позволил себе строить гипотезы. Дорми упомянул, что у него есть достаточно высокие связи в полиции замять дело. Его группа была довольно методична в уничтожении следов, действуя по принципу тотальной зачистки. Вампиры умудрились остаться на земле несмотря на все чистки, которые устроило Небесное Воинство, но при этом до сих пор не поработили человечество - значит, они умели очень хорошо скрывать свои следы, предпочитая оставаться в тени. Из всего этого можно было с определенной достоверностью предположить, что если патрульный начнет болтать, его ждет быстрый и незавидный конец. А упоминание семьи было всего лишь инструментов. Если смертный был безнадежно поражен слабостью, страх за семью будет прекрасным инструментом направления его в нужную сторону.

- Тебе предстоит выбрать. Ты можешь пойти за мной и раскрыть свою истинную сущность, стать тем, кем тебе предначертано быть. Ты можешь остаться в стороне и продолжить блуждать в темноте в ожидании часа, когда снова натолкнешься на прячущихся в ней чудовищ. Но что бы ты не выбрал, прямо сейчас разверни машину обратно. Там уже нет никого и тебе все равно, где встречать подкрепление. А мне нужна моя машина. Если, конечно, ты не хочешь возить меня повсюду, - улыбка на лице демона принадлежала Рене, и от того выглядела не совсем естественно, но Бомонт просто не смог отказать себе в удовольствии вставить немного приправы в пресноватую речь падшего

Внезапная отповедь полицейского заставила демона по-новому взглянуть на смертного. Тот не испугался, не впал в благоговейный трепет, а воспринял находившего перед ним падшего ангела буднично, как будто видел что-то подобное, пускай, не каждый день, но достаточно часто, чтобы не бояться. Это говорило о исключительной силе воли человека*. В своих поступках смертный руководствовался инструкцией, и Котар~ва~Хасис мог понять такую мотивацию. Он не знал тонкостей полицейского устава, но предполагал, что такая процедура действительно могла быть записана в нем и на то были причины. У полицейского не было причин врать сейчас, если только... Его ответный выпад мог показаться эмоциональной реакцией, но Рене слишком хорошо знал человеческие повадки, манеру общаться и справляться с давлением. И в своей речи водитель использовал простой, но действенный прием - выстроив базовую защиту действия "как положено", он тут же перевел стрелки, сместив вину с себя на собеседника. Ловкий и весьма надежный ход.

Искусный и Мудрый был впечатлен поведением полицейского, скоростью его реакции на изменение обстановки, бесстрашием перед лицом демона, и даже задумался на мгновение, не подыграть ли. Но если Бомонт оценил смекалку собеседника, то падший в его теле был расстроен. Не тем, что смертный пытался защититься, а тем, что он, похоже, действительно считал свои поступки правильными и верил в то, что сделал все возможное в текущей ситуации. И это был человек, существо с безграничным потенциалом и возможностями. Более того, водитель не демонстрировал раскаяния, не жалел о невозможности повлиять на ситуацию. Это было самым страшным преступлением в глазах демона- не оказаться слабым, но довольствоваться слабостью и не стремиться к совершенству.

И ради этих существ они когда-то подняли восстание. Вся боль, вся ненависть, все жертвы, принесенные падшими, ради этого? Волна отвращения подступила к горлу, Котару захотелось схватить полицейского и сжимать кулак, пока его голова не лопнет как перезрелый фрукт, но демон сдержался. Как минимум, потому что часть ответственности за нынешнее положение вещей лежало и на самих падших, в том числе на Аннунаки, которые не смогли создать достаточно совершенный сосуд. К тому же, Угаритиец не видел смысла жить в прошлом. Что сделано, то сделано и изменить это нельзя, в отличие от будущего. Значение имели только нынешние и последующие поступки, а вместе с ними решение, которое неизбежно предстояло принять. Есть ли потенциал в человечестве или в их текущем состоянии людей уже не спасти? Достойны ли люди того, чтобы бороться за них или падшим пора признать неудачу, подсчитать убытки и двигаться дальше?

Жизненный опыт Рене Бомонта однозначно говорил "нет" на этот вопрос. Один тот факт, что он сумел собрать достаточно душ, чтобы открыть лазейку для Котара, было тому свидетельством, но Искусный и Мудрый не спешил делать окончательный вывод. Рене преследовал определенную цель и был одним из источников проблемы, а не ее решением. Возможно, другие люди, в других обстоятельствах могли продемонстрировать иные реакции. Нужно было собрать больше данных, прежде чем принимать окончательное решение.

- Ты мог умереть вместо них, - проговорил демон, прерывая затянувшуюся паузу, во время которой огонь в плоти падшего померк, превратившись в черно-красные полосы вен на коже. Так случалось, когда Угаритиец погружался в непростые раздумья и когда он злился, - Отвлечь внимание на себя и подарить другим время сбежать. Всем не спастись, такую руку сегодня сдал крупье, но выбирая кто именно умрет ты предпочел отдать судьбе других, но не себя.

В голосе падшего все еще было не было угрозы, даже разочарование погасло, уступив место нотам меланхолии. Он испытывал досаду, сожаление от того, что человек перед ним, при всей своей исключительности, оказался всего лишь еще одним человеком. Что порыв его храбрости был мимолетен и отвага рождалась только перед лицом сиюминутной опасности. Что он оправдывал свою слабость заботой о близких, как будто невесты, женихи матери оставшихся в закусочной людей были чем-то хуже, чем его родные.

- Я не собираюсь убивать тебя, - добавил Котар, - Это не мое призвание, как и спасение жизней. Я здесь для того, чтобы вынести вердикт о вашем будущем, вмешиваться будет значить нарушить чистоту эксперимента. И все же, этой ночью я спас на одного человека больше, чем ты, - падший повернул голову к водителю, подчеркивая личность спасенного, - И только от тебя будет зависеть как ты распорядишься своим вторым шансом.

- Пойдем, - кивнул Якуб. От "Коровы и Седла" он отказываться не стал, место было как место. Тем более что Юхновича больше интересовал собеседник, а не выпивка или еда.

- Мы с братом недавно собак купили, - начал издалека шляхтич, - боевых. Раньше вашей шерстью не интересовались, свей хватало, но как появилась в хозяйстве животина, сразу стало понятно сколько от них пользы - и сторожа, и нюхачи, и охладить задор чей-то. Вот и стали мы думать, как бы свою стаю расширить. Тем более что повод есть, большая охота намечается, для нее целая свора надобна будет. Но смотрю я, да в лад не возьму, как ваш угол устроен? Вон, сегодня с кузнецами весь день провел, у них дело поставлено строго - Юзефович над всей торговлей стоит, порядок наводит, какой крупный товар появится, у него надо заверить. В нашем углу тоже порядок - мимо нас с братом ни одна кляча не проскочит. А как у вас дело поставлено, есть свой Юзефович?

Мелочиться голодный Мазур не стал, и сразу заказал себе кружку пива, тарелку овощей да колдунов свежих, с жадностью набросившись на еду, как только ее принесли. Даже на вопрос Якуба он отвечал с набитым ртом, пачкая вытекающим соком из перемалываемой редьки давно нуждающуюся в стирке рубаху. Перерывы между мощным движением челюстей он делал лишь ради того, чтобы запить все это большим глотком пенного пива.
- А че смотреть-то, когда брать надо? Что смогу – я тебе с организую, даже по старой памяти не особо блохастых. Что не смогу – скажу кого спросить, и сам за это получу свой грошик. Мы, чай, не железнячники, у которых порядок в их арсенале должон быть, и не вы, которым для каждой кобылы трэба денник, овес, выгул и прочее дерьмо. Мы, коли нужда заставит, можем и тех пустобрехов, что подешевше, прочим скормить, а учить их много места и не нужно.
Так что не морочь себе и мне голову, не тяни пса за хвост и говори, сколько и каких нужно. Небось с кузнецами-то ты тоже сам общался, а не напрямую к жирной скотине Юзефовичу поперся, верно?

- Сам, конечно, - не стал открещиваться от очевидного Якуб. Сам он на еду не налегал, достаточно уже потрапезничал за день, но от пары кусков пирога отказыватья не стал, чтобы заесть выпитое с купцами и то, что еще только будет выпито сейчас. А в том, что будет, можно было не сомневаться, в городе по-другому дела не делались, - И то правильно. А то если бы весь торг шел через Юзефовича, то был он одним торговцем в Гродно. Но он хоть скотина, да польз аот него есть. Если какой спор, то он разрешит. Если кто на торговлю позарится, опять же он вступится...

Юхнович хотел добавить еще чем полезен был глава цеха своим коллегам, но понял, что и сам толком не знает, чем именно. О своем устройстве торговцы не особо-то распространялись. Поэтому шляхтич махнул рукой и стал говорить о том, что знал.

- Да пес с ним, с Юзефовичем. Их ряды - это их ряды, а у нас свои ряды. Сам знаешь, какое сейчас время наступило. Все паны, кто до того по хатам сидели, теперь забегали. Кто в князья попасть хочет, кто перед будущим князем выслужиться хочет, ну а кто просто успеть наворотить, пока дают. На той седьмице затевают вельможные паны широкую охоту. Чтобы гуртом, на всю ногу, на медведя да другую добычу. Посколику паны шибко благородные, то сами они снаряжать ничего не желают. А хотят приехать уже на все готовое. Вот и вышло так, что мы с братом эту охоту устраивать будем. Лошадей в достатке у нас есть, сам понимаешь. А вот собак нема. Тут-то я к тебе и пожаловал. Только я подумал и так, и эдак, и сильно затратное это развлечение получится. Посуди сам - ну будет на охоте пятеро панов, не меньше. А то может и поболе, если других завидки возьмут. Каждому нужна свора, паны ведь соревноваться желают, кто лучший охотник. Ну возьми три пса в свору, не меньше. А лучше то две пары. И получается нужно мне не меньше полуторы дюжин голов, а если по уму, то две все две.

Шляхтич сделал паузу, посмотрев на Мазура - поспевает тот за математикой али нет - да промочил горло. Якуб подумал, что столько как за один этот день он за всю свою жизнь не разговаривал. И как только у Яцека получается языком молоть без устали? А еще смеются, мол, легкое это дело, разговоры разговаривать.

- И вот закончится охота, - продолжил мысль Юхнович, - Куда мне эту ораву девать? Ну, кого-то потопчат, кто еще сдохнет, останется, пускай, десяток. В хозяйстве столько не треба, к войне их не пристроишь. Не возвращать же тебе. Так что подумал я, подумал, и решил, а что бы вместо того, чтобы покупать у тебя одних псов, не купить всю твою псарню. Как ты смотришь на то, чтобы княжескими псарнями управлять?

Якуб снова замолчал, на этот раз уже дожидаясь реакции собеседника на свое предложение. Мазур, может, в искусстве счисления был не силен, но с теми масштабами, что предлагал ему Юхнович, справлялся, хотя и не без помощи пальцев. Поднеся к лицу широкие лопатищи-руки, он в процессе разговора загибал свои кургузые пальцы, сначала не полностью, а потом и до сжимания руки в кулак, шевелил беззвучно губами, повторяя полученную информацию, морщил низкий лоб, и весьма забавно и явно бесконтрольно дергал ушами.
То, что на руках собачника был полный набор перстов, было делом редким и свидетельствующем, о том, что с лающей и блохастой сворой мужик управляться умел. Сам Лесневский данный факт не оспаривал, самодовольно добавляя, что в качестве защиты от укусов псов в процессе обучения он мажет руки их калом, сбивая собачее восприятие.

Мнение приятеля о Юзефовиче Мазур не разделял, на все слова Якуба фыркнув только так, что брызги полетели. Видал я, дескать, торгаша в цельной домовине, платом прикрытого. Но в спор, к чести его, ввязываться не стал. А потом уже и не до того стало.

Сказать, что предложение Юхновича выбило собачника из колеи – значит не сказать ничего. Тот широкими круглыми глазами, как у рыбы, выброшенной на берег или, по его собственному выражению, как у срущей собаки смотрел на конюшего, словно бы тот начал говорить на каком-то чужом языке о чем-то совсем уж непередаваемом.
Волосатое левое ухо Яна мелко подергивалось, пока тот шевелил челюстями, в которых уже ничего не было – словно пережевывал слова Якуба. Мужик кхекнул, харкнул на покрытый прелой соломой пол, запустил руку вниз, где остервенело почесал что-то и, наконец, выдавил сипло:
- Курва мать, княжьими псарнями я управлять хочу! И варьянт добрый… Но холера! Мне же за такое голову с мудями местами поменяют и скажут, что так и было! Трясца на цебе, пан недоделанный, як доброму человеку можно такое сходу предлагать!

Поругавшись еще с пол-минуты, впрочем без особой злобы, Мазур перегнулся через стол к собеседнику и, дохнув на него неприятной смесью кислого пива, застарелых застрявших между зубами овощей и вони из глубины утробы, горячо зашептал с присвистом:
- Пусть мне сукой до конца своих дней быть, а не кобелем, я согласный. Но над нами хучь хозяина и нету, а есть тот, кто решает все терки, когда кровью пахнет, и кто может помочь. Ты эта, Якуб, до Радковича прогуляйся, с потри за псарню с шинкарем, и коли по рукам ударите, то тама же дело с ним и делай. А я супротив него ни в жисть не попру, а то свету белого не взвижу. Изведет, коровье вымя, как пить дать изведет колдунством черным або лихими парнями.

Якуб следил за превращениями Мазура едва не забыв дышать. Тому бы в балагане выступать, а не блохастыми торговать! Естественно, вслух об этом шляхтич говорить не стал, чтобы не обидеть приятеля. Тем более что тот, наконец, назвал имя, которое так хотел услышать Юхнович. О том, что именно Радкович держит псарни, самому ни в жизнь бы не догадаться, но на удачу Якуба захваченный перспективами Мазур сам выложил все как есть.

- Добре, - кивнул шляхтич, - дойду до пана да порешаю обо всем.

На этом можно было бы и разойтись, но Юхновичу стало любопытно, насколько серьезно приятель относился к слухам о Радковиче:

- А что, он и правда колдун? - поинтересовался Юхнович, - Я думал, брешут.

- Да ты что! – праведному возмущению Мазура не было предела, правда, возмутился он на диво негромко, - Как пить дать колдун, так что лушше об этом много языком не молоть! Дед евонный жрецом был, бабка, бают, ажно колдуньей из чудинов. И ен сам язык птиц и зверей понимает, с мертвыми разговаривает, как мы с тобой сейчас вот.
Глаза псаря неустанно вращались в глазницах: видимо, по мнению рассказчика, это должно было предать его словам большей убедительности. Однако, вкупе с драматическим полушепотом, звучало это попросту смешно.
- Как прослышит он, что на него хулу кто-то возводит – мышка, например, из подпола принесет, так и все, конец бедняге. Со свету сживет, изведет подчистую! Так проклянет, что сначала куська отсохнет, а потом и вся требуха заживо сгниет. Недобрые силы у него – говорят, он с Лаумой сделку заключил, и в обмен на подмогу ее крадет у людей сны, которые та изменяет и возвращает! Но, - он приложил палец к губам, - об этом – тс-с-с, ни слова! А то прослышит нас…

Якуб немного рассеяно кивал, слушая речь Мазура. Не то, чтобы Юхнович не верил в чертовщину - сложно не верить в то, что тебя каждый день окружает. Довелось ему в детстве увидать живую вилу, да и старшие воспринимали необходимость оставлять подношения и соблюдать приметы, чтобы не разгневать лесных соседей. Это была такая же естественная часть деревенской жизни как необходимость беречься от волков. Но в колдовство и ворожбу поверить было гораздо сложнее - все-таки, не людское это дело мороки наводить. По обыкновению прагматичный, Юхнович рассуждал так - если бы колдуны и правда обладали такой силой, как судачат, то шляхтич бы наверняка встретился бы хоть раз хоть с одним из них - слишком уж он много воевал и слишком часто видел смерть, а ведь перед смертью положено все силы класть, чтобы выжить. Значит, будь на поле брани настоящий колдун, он бы чего-нибудь да наколдовал, а такого не было.

- Я, конечно, молчок, - проговорил Якуб вслух, стараясь не выдавать сомнений, чтобы не огорчить товарища, - Но это... А видел кто? Ну, что он и правда так делает?

Подыгрывая предостережению Мазура, шляхтич понизил голос и избегал называть имени шинкаря

- Дык як же ж! – уверенно заявил псарь, - Иначе откель бы енто узнали? Сам я не видал – Боги миловали. Но людишки же врать о таком не будут, верно говорю. Вон Нестан из «Головы кабана» своими глазами видел, как на задворках он черному петуху голову рубил – а потом кав ветер поднялся, закрутился и ен обратился вороном и улетел.
А наговоры евонные всякие как пить дать действуют! - Мазур вжал голову в плечи и сотворил обережный знак. Потом, рассудив, что защиты много не бывает, перекрестился. – Иначе как бы он изводил бы тех, кто против него измышлял або дурное говорил? Во-о-от!

Завершил свой убежденный монолог горячо шепчущий Лесневский, сам того не зная, почти что классической цитатой:
- Тому, кто кумекает что-то, этого достаточно. Ну, чтоб понять, что дело ой как нечисто. Не сможет так обычный человек сделать, ой не сможет…

- И то верно, - согласился шляхтич, чтобы не дать Мазуру перепугать себя еще сильнее. Но имя Нестана все же запомнил. Тот, может, и просто напился да видел всякое, но может и нет. Если Радкович все же промышлял ворожбой, то об этом стоило рассказать Яцеку, он обязательно придумает как обернуть такое знание на пользу делу.

- Ладно, - перевел Юхнович тему, - Не будем лихо ворошить, раз я с ним перетереть собрался. Пойду, разыщу его да сговорюсь за наше дело. Обычный или необычный, а выгоду любой человек любит, на том и сойдемся.

- То верно, - размашисто согласился собеседник, - деньги он о как любит. Так, что он, хотя кобель еще тот, а настоящая сука! Он, - голос снова упал до шепота, - по-моему, единственный из тех, кто в городе вес имеет, кому Лидка от ворот поворот дала. Хотя, казалось, бы, как можно днежного мужика в шлюхарню не пускать? А вот гляди ж ты! Но вот за что, и что там было, - Мазур развел лапищи, - мне не ведомо. Хотя, мнится мне, Лидка, если ее спросить правильно, молчать не будет. Она баба такая, ниче не боится! И хороша-а-а...
Ну лады, оно верно, что с ним тебе все одно тереть, а мы растрынделися тут. Бывай, Юхнович! И не забывай о своем обещании! Княжий псарь, это, курва, звучит гордо!

Юхнович кивнул в подтверждение сказанных слов и, попрощавшись с Мазуром да пообещав сообщить ему о любом исходе переговоров с шинкарем, отправился на поиски Радковича.

- А мне, получается, остается назваться Эсхилом. Или Софоклом? - Это были единственные имена греческих драматургов, которые Костя помнил, ведь называться Гомером были бы слишком большой наглостью даже для него, но упускать возможности блеснуть эрудицией Сковронский не собирался. То ли дело было в желании поддержать честь местных революционеров перед Гертрудой, то ли Костя просто напросто хотел произвести впечатление, но он, до конца не отдавая себе отчета, не хотел уступать собеседницам ни в чем.

Как не хотелось продолжать разговор дальше, но работы меньше не становилось. И хотя можно было бы сказать Лазареву, что визит соратниц по партии отнял много времени, благовидность предлога никак не отменила бы необходимости работу заканчивать. Все-таки, Костя работал не по часам, а на результат - хочешь, не хочешь, отвлекайся, не отвлекайся, а тираж изволь сдать. И каждая минута за столом означал на одну минуту меньше сна. При этих мыслях наборщик заерзал на стуле, переминаясь с ноги на ноги и то и дело смотря на занавешенное кухонное окно. Поймав себя на этих действиях, Сковронский смутился, разве что не покраснел, представив как невежливо его поведение должно выглядеть со стороны, и поспешил вставить несколько слов в затихающий разговор.

- Обязательно заглядывайте! - откликнулся молодой человек с чуть большим чем положено энтузиазмом, - Я к следующему разу обязательно новых букетов соберу, и что-нибудь к чаю! А пока позвольте хотя бы помочь вам упаковать цветы. За порог выйти не смогу, - Сковронский чуть понизил голос, - за квартирой может быть слежка, - и заговорил снова обычным тоном, - Но до двери-то донесу коробки.

Первым делом, прежде всего остального, Рене пристегнулся. Не хватало только поцеловать приборную доску или вылететь наружу, если водитель резко ударит по тормозам или врежется во что-то. Затем, позволив машине отъехать от закусочной на некоторое расстояние и убедившись, что полицейский не собирается останавливаться, он снова выпустил на свободу свою демоническую сущность. Да, это было правильным описанием. В том симбиозе личностей, который существовал сейчас в теле Бомонта, это не падший одевал на себя личину смертного, но человек выпускал на свободу небесный облик.

На этот раз все произошло быстро. Не с первого раза, инфернальные энергии не захотели безропотно подчиниться Малефактору, но без дополнительных спецэффектов. Вот рядом с водителем сидит испуганный гражданский, который глубоко и часто дышит, приходя в себя после впечатляющего спурта от дверей дайнера до машины. И вот уже на его месте спокойный, чувствующий что держит ситуацию под контролем металлокожий исполин, смотрящий на огоньки собственный глаз в отражении лобового стекла.

- Почему ты решил оставить людей на растерзание чудовищ? - Произнес Котар~ва~Хасис, даже не пытаясь подавить рокот раскаленного воздуха в голосе.

Этот вопрос действительно интересовал падшего. Полицейский, который сначала произвел на Угаритийца положительное впечатление, с каждой ложившейся между машиной и закусочной милей все больше разочаровывал демона, и тот не стеснялся демонстрировать эти интонации в голосе. Но разве стоило ожидать от смертных чего-то еще, кроме подобного предательства? Искусный и Мудрый досадливо укорил себя за наивную надежду, которая больше подходила Ламассу, нежели Аннунаки, который прекрасно знал пределы человеческих возможностей, заложенных в их формах.

- Ты отважился бросить вызов нежити, - продолжил говорить демон, вкладывая в каждое слово свое разочарование, - Но затем бежал и продолжаешь бежать, как трусливое животное. Ты, кто клялся служить и защищать.

Котар специально не стал задавать уточняющих вопросов, чтобы не подталкивать смертного к какому-либо ответу. Падший хотел увидеть его искреннюю, настоящую реакцию, услышать ответ, не нашептанный на ухо кем-то другим.

- Добро, снятие обвинений, - уступил Степан без большого внутреннего сопротивления. Он понимал, что разница в формулировках есть, но сейчас она казалось эсеру несущественной. В конце концов, итог не изменится - Берс и его горцы окажутся на свободе, и это все, что сейчас имело значение.

Дальше рассуждение самопровозглашенного князя Степан слушал молча, только уточнив, когда ротмистр стал перечислять возможные кандидатуры: "Самойло, это который сейчас у красных начштаба по Северному краю?" Познакомиться с генералом лично случая не представилось, тот хоть и принимал участие в июньском наступлении, но командовал на западном фронте, тогда как комиссар Миллер надрывался на южном направлении. Из обрывков воспоминаний о донесениях и обсуждении разных чинов в ставке, эсер выудил, что Самойло считался командиром талантливым, хитрым и расчетливым. "Ну конечно!" - Степан, наконец, вспомнил почему так зацепился за фамилию генерала. Тот был участником военной комиссии при подписании Брестского соглашения. И именно с ним Области предстояло воевать лицом к лицу. В этом свете иметь в штабе человека, хорошо знавшего повадки генерала было не лишним.

- Вот что произойдет в ближайшее время, - по-деловому начал рассказывать Миллер после приглашения Берса говорить. Не хватало только карту города развернуть на столе, чтобы совещаний совсем напомнило штабское, - Точной даты я пока не знаю, но это день, два, не больше. Николай Васильевич подписал приказ о переводе Чаплина на фронт, чтобы окончательно устранить его из города. Георгий Ермолаевич этот приказ перехватил и понимает, что Рубикон пройден, нужно либо подчиниться, либо выступать. Он, естественное дело, выбрал второе.

О своем участии в перехвате Степан распинаться не стал - сейчас не имело значения как именно главнокомандующий узнал о приказе и что именно сделал, чтобы остановить его. Вместо этого эсер продолжил описывать ситуацию настолько, насколько представлял ее сам, надеясь, что его неполное понимание не слишком разойдется с действительностью и планами Филоненко.

- План у Чаплина такой: он с верными офицерами выступит против правительства, арестует Старика и всех министров, после чего провозгласит себя верховным командующим. Провернуть он все рассчитывает быстро, за одну ночь, чтобы город уснул с одним правительством, а проснулся уже с новым, и вроде как все решилось, нечего и воду мутить. А дальше он установит в области военную прокуратуру, где правительство будет непосредственно подчиняться одному главкому. Без Старцева тут обойтись не могло, он же Чаплинский ставленник, так что, полагаю, он ему видит должность председателя начальников отделов. Для легитимации переворота с Георгием Ермолаевичем выступает группа военных эсеров, - Степан развел руками, мол, вот и я тут, - которые должны будут создать видимость того, что это не военные власть захватили, а произошли перестановки в действующем правительстве и этого будет достаточно, чтобы успокоить народ и союзников и узаконить смену председателя.

Миллер сделала паузу, отделяя план Чаплина от своих собственных идей. Вдаваться в детали замысла Филоненко о том, что эсерское крыло должно будет стать, по американской модели, противовесом для офицерской партии, Степан не стал. Эти подробности казались ему сейчас лишними, да и неизвестно, как Берс отнесется к планам социал-революционеров в принципе.

- А вот что думаю я на этот счет. Решение привлечь часть партии было правильным. Без участия кого-то из социалистов Чаплин на троне и дня не просидит, его сомнут в тот же миг. Но мои товарищи считают, что могут дипломатией себя поставить в такое положение, чтобы быть незаменимыми для Георгия Ермолаевича. Чтобы он не захотел или не смог от них избавиться. И я считаю, что это ошибка. Потому что если за нашим блоком не будет никакой реальной силы, если мы заменим одну говорильню на другую, Чаплин избавится от нее при первом же удобном случае. Более того, я уверен, что Николая Васильевича нельзя выводить из правительства совсем. Георгий Ермолаевич от британцев целиком зависит и будет им в рот смотреть. Мы уже один раз так попробовали делать, полагаться на их, союзников, честность и беспристрастность, и пол России в окопах угробили. Теперь по-другому нужно. С союзниками разговор выстроить так, чтобы он шел на равных. И без Чайковского такой диалог вряд ли выйдет, у него из всех Области самое большое влияние на иностранцев.

В очередной раз Степан усомнился в оправданности собственной позиции. Ну куда, куда он влезал со своими наивными мечтами о том, чтобы впрячь, как заметил Берс, трепетную лань и осла. Ладно бы у него был четкий и понятный план, как этого добиться, как заставить двух неглупых, но очень упертых людей работать вместе, но рассчитывать на то, что если запереть Чаплина и Чайковского в одной комнате и под дулом пистолета приказать договориться, то к утру из них двоих просто напросто один окажется трупом. И хорошо если только политическим.

Только сейчас сомневаться было уже поздно, и Миллер усилием воли отодвинул страхи на задний план. В конце концов, он сам считал моментом своего наивысшего взлета комиссарскую службу, когда он, наделенный неясными полномочиями пытался добиться от людей выполнения своих, в общем-то, целей. Текущее положение мало чем отличалось от прошлогодних событий. Полномочия Степана все еще были весьма туманными, его личное обаяние и способность зажигать людей никуда не делись, даже если и поблекли немного. Но и масштаб действий был в рамках одного города, а не целого фронта. Всего-то и нужно было, что яснее выражать свои цели.

- Чтобы этого добиться, мой план такой, - следуя собственному совету, Миллер постарался сформулировать идею так, чтобы самому в нее поверить, - Пускай Чаплин делает до поры что задумал. Он арестует министров, а мы их освободим, - Степан помедлил, подбирая правильные слова, - Но отпускать сразу не будем. Мне нужно разоружить Георгия Ермолаевича, да только он без боя не дастся. Надо сделать так, чтобы он сам решил сдаться. И если начальники отделов будут под нашей защитой, то ему придется отступиться. Потому что иначе наутро город проснется не при новом диктаторе, а при действующей власти и мятежнике.

Самовнушение подействовало, и Степан действительно начал верить в то, что говорит. Кажется, такой маневр имел шанс на успех.

- И после этого мы сможем и тем, и другим навязать наше решение. Мне видится такой расклад: Николай Васильевич останется председателем, но без полномочий. Будет как английский король - представлять правительство, но решения принимать будет не он, а секретарь правительства. Выделим две должности заместителя председателя - одну для гражданской линии, одну для военной. Остальные портфели разделим. Кто готов работать на благо Области, на то, чтобы большевиков победить - милости просим, вне зависимости от цветов и названий. Кто хочет только разговоры разговаривать и политиканством заниматься - скатертью дорожка.

- И последнее, - добавил эсер, - про гарантии, которые я обещал. Если все выгорит, то все о чем мы договоримся будет в силе. Если нет... ну упрется Чаплин или еще что, то ты наутро министров можешь отпустить - вас героями Области повторно сделают. Так что для тебя и твоих орлов расклад беспроигрышный, а мне, как не верти, совать голову в печь.

- Он, товарищи офицеры, вас Пилсудским обозвал! - Не сдержался Миллер, которому на подобное сравнение хорунжего захотелось тому врезать по его сытой польской роже, - Я, конечно, понимаю его порыв, но это уже слишком!

Отношение Степана к генералу было исключительно негативным. Его террористическую деятельность эсер воздерживался оценивать, держа размышления о тщетности подобных акций, уже однажды упомянутых, при себе. Но они, по крайней мере, ставили себе целью борьбу с властью, пускай и ради иных целей, нежели преследовала БО. Пилсудский того времени был союзником революции хотя бы по принципу "враг моего врага". Но Пилсудский времен войны был, во-первых, самым что ни есть непосредственным врагом, который на спонсорство Австрийской власти собрал свои легионы, воевавшие против России. Во-вторых, он же годом ранее, почувствовав, что война оборачивается в пользу Антанты, и победа на немцами это вопрос времени, а не возможности, демонстративно разорвал связь с оккупантами, на чьи харчи питался предыдущие три года без всякого зазрения совести. Превознесенный за этот поступок как мученик народной идеи, Пилсудский и прорубил себе путь во власть.

Участие в военных действиях на стороне Австрии еще можно было понять, в конце концов, какой поляк не стремился убить как можно больше русских да еще и на немецкие деньги. Такой деятель был и у большевиков, поставленный во главе ВЧК, и Миллер был уверен, что самой идеей красного террора Россия была обязана именно Дзержинскому. Но беспринципность и готовность служить тому, кто дает больше выгоды в настоящий момент, Степан простить Пилсудскому никак не мог. Потому что если преступление ради высшей цели оставляет тень надежды на какую-то мораль у преступника, то преступление ради сытой жизни было самым обычным бандитизмом. И вот с этим вот разбойником хорунжий и сравнивал заговорщиков.

- Что дальше? - дав выход эмоциям, уже успокоившимся тоном спросил эсер у Филоненко, - Где наша позиция?

Вот теперь совет Берса хорошенько подумать над следующими словами был очень кстати. Горцы были не чета иностранным дипломатам, с ними ходить кругом да округом смысла не было, нужно было рубить как есть. И Степан понимал, что как только он произнесет заветную фразу, назад дороги уже не будет, и того, как именно эсер повернет свое предложение, в какую сторону предложит идти, зависело в каком виде Берс примет участие в назревающих событиях. Сомневаться в том, что после услышанного ротмистр останется в стороне от событий, не приходилось.

- Обижаешь такими словами! - Степан скрыл промедление за вполне искренним возмущением от ремарки о возможном сотрудничестве с большевиками, - Мало я красных стрелял, чтобы подозревать в дружбе с ними!? Да и нет нам туда дороги, никому из нас, - добавил эсер уже спокойным тоном, - Не простят они нам сопротивления, не по настоящему. Мы для них не просто враг, а инородный объект, вредная опухоль на теле рабочего народа. С такими не договариваются, таких удаляют, - Миллер чиркнул рукой в воздухе, будто ножом, - Так что у нас отсюда три пути. Взять Петроград, погибнуть всем или бежать. Последнее противно, второе почетно, но хотелось бы обойтись. Остается только идти вперед. И для этого нужны солдаты. Лучшие что есть.

- А дела у нас вот какие, - подвел Степан к главной мысли, решив говорить начистоту. В конце концов, ему нужно было понимать, какими ресурсами и возможностями располагает сам Берс, и без откровенно разговора узнать это было бы затруднительно, - Николай Васильевич и Георгий Ермолаевич, наконец, дособачились до того, чтобы вцепиться друг другу в горло. Это не прогноз, это, считай, уже случилось. со дня на день Чаплин пойдет правительство арестовывать и садиться на место Чайковского председателем, или как он себя называть решит. Старик не дурак и подобного хода ждет, знает, что на его стороне закон - за него и союзники встанут, и народ поднимется. Кто в этом перевороте окажется сверху я не знаю. Думаю, что Николай Васильевич усидит на своем месте, слишком хорошо он врос в землю. Но знаю точно, что кто бы не вышел победителем из них двоих, проиграет в итоге вся Область. Мы за этими склоками, извиняюсь, Россию просрем.

Почему-то Миллеру казалось, что при ротмистре он может высказать вслух резюме своего внутреннего диалога как есть, без преукрас. Но было ли Берсу дело до страны на самом деле? Степан не был в этом уверен. Казалось, что поступки Андрея Александровича продиктованы тщеславием и алчностью, что он, прежде всего, думает о благе своем, а уже потом о благе страны. Иначе чем было объяснить такое наглое и бестолковое присвоение себе кассы после переворота? Но, возможно, именно такой человек и нужен был сейчас Архангельску, не идеалист, не фанатик, а прагматичный материалист, заинтересованный в том, чтобы проложить себе путь к вершине. Одно было очевидно - высказав, наконец, вслух правду о происходящем в городе, Миллер почувствовал облегчение. Самое неприятное он уже сделал, совершил, так сказать, прыжок веры, и теперь оставалось лететь вниз, надеясь, что под ногами окажется вода или сено, а не бетон.

- Я не хочу подталкивать маятник ни в одну из сторон. Я хочу нашу Область на ноги поставить. Чтобы наступление на Шенкурск продолжалось, а оттуда а на Вологду и Ярославль. Чтобы зимой никто не голодал, ни военные, ни гражданские. Чтобы мы не зависели от прихотей союзников и не нужно было, как ты говоришь, собачками менуэты перед ними танцевать. И для этого понадобятся и офицеры, и наши партийные работники. По отдельности красные нас сожрут. Но если мы будем сообща работать, то Ярославля дойти сможем, и до Петрограда.

Возможно, эта часть речи была лишней, но Степан не хотел демонстративно сводить роль Берса к уделу исполнителя, которому показали пальцем цель и сказали "взять". Эсер хотел заручиться поддержкой ротмистра не только за вознаграждение, но заразить его своей идеей, чтобы горец видел ту же цель, что и Миллер.

- Вот за этим ты мне и нужен, - Степан перешел к конкретике, - Не разогнать отделы, не поддержать мятеж Чаплина, а задавить эту склоку, пока они, чего доброго, не начали стрелять друг по дружке. Один я не смогу их заставить... - Миллер неожиданно вспомнил недавний разговор с Пулем и подумал, что дипломат был прав. Если Николай Васильевич с Георгием Ермолаевичем до сих не пор не договорились, то сейчас не договорятся, как ни крути. Так чего было фантазировать несбыточный вариант? - Не договорятся они по-хорошему. А по-плохому выйдет так, что кому-то из двоих не остаться в Области. А мне они оба нужны, и Чаплин, и Чайковский, чтобы войну выиграть. И раз они не хотят усидеть на одной лавке ровно, значит сядут на пол. Переворота, официально, быть не должно - мораль подорвем. Но отстранить и нашего главкома и Старика придется. Сколько они потеряют оба зависит уже от них самих.

Миллер чувствовал, что все равно говорит слишком расплывчато, а надо бы говорить прямо и просто, чтобы ротмистр четко понял что нужно будет сделать и какая роль ему во всем деле отводится. Но конкретная задача не шла на язык не потому, что Степан не понимал чего хочет, а потому что не знал на что готов - и способен - Берс.

- Детальнее без твоего ответа я объяснить не смогу, сам понимаешь, не только собой рискую. От твоего отряда нужно будет поддержать нас - меня и моих сторонников - чтобы Чаплин нас к той же стенке не поставил, что и Чайковского. Чтобы переворота официально не случилось - поменялись у некоторых отделов министры, всего и делов. Так что придется все-таки признать правительство, это обязательное условие. Взамен - амнистия тебе и твоему штабу, это как минимум. Подтверждение звания полковника. Ну а дальше, - Миллер посмотрел собеседнику в глаза, - Скажи, только честно, сколько за тобой пойдет офицеров? Если Чаплин уйдет, сможешь его штаб сохранить?

Прежде чем направиться в Песий угол, Якуб обошел ярмарку кругом, чтобы убедиться - на площади нет никого из уважаемых шляхтичей-конкурентов или их людей. Таковых Юхнович вроде не приметил и хотел было двинуть прямиком к Яну, но затем смекнул, что всех подручных панов он в лицо не знает. Да и лучший товар, как известно, разбирали первым. Поэтому, посмотрев в сторону клеток и убедившись, что там все идет как обычно и Лесневский на месте, Якуб свернул к кузнечным рядам.

Звон металла, удары молотков, которыми доводили товар до желаний покупателя, запах масла и железа напомнили младшему Юхновичу о быте военного лагеря. Попав в отряд считай еще мальчишкой, Якуб поначалу ничего не смыслил ни в оружии, ни в доспехах, но разобрался. Ведь если твоя жизнь зависит от того, насколько крепок щит и не сорвется ли в самый важный момент топорище с рукояти, волей-неволей станешь разбираться. Так что, может шляхтич не знал ни тканей, ни дорогого вине, ни других "благородных" товаров, но в оружии ему равных еще нужно было поискать. От одного торговца Якуб ушел, недовольно ворча, после того как, от пробного удара мечом вибрация едва не вывернула шляхтичу плечо. У другого торговца ему не понравилось как сбиты доски щита, да и сам материал показался бывшему наемнику плохим - слишком хрупкая доска со следами срезанных сучков, которые могли дать трещину в самый неподходящий момент. Затем Юхнович засмотрелся на выставленный для показа полный доспешный гарнитур, в зерцало которого можно было смотреться как в зеркало. Потирая старый шрам на ключице, Якуб подумал что будь на нем така красота, то рондель бы принял на себя удар и шляхтич остался бы невредим. Только где же наемнику взять полные латы? На весь отряд, наверное, можно было насобирать половину гарнитура - у капитана был нагрудник, у одного из сержантов плакарт. У кого-то одна перчатка, у другого горжет. Так, с миру по нитке, и можно было бы выставить цельного рыцаря при необходимости. А теперь вона как - Якуб смотрел на латы и раздумывал, а не купить ли их для себя и брата. Мало ли, придется биться с тем же Болеславом.

Только, напомнил себе Юхнович, сейчас он не на себя обновку покупал, а на своих солдат, причем не только тех что уже столовались в поместье, но и тех, кого он планировал привести до конца седьмицы в город. И если старые сослуживцы наверняка были оружны, то вот новобранцы из деревень наверняка придут в одной рубахе. Так что выбирать придирчиво каждый меч да отплевываться от клевца с кривоватым бойком не стоило. Все одно брать оружие десятками, за всем не углядишь. С этой мыслью он и подошел к тем торговцам, которые продавали не штучный товар, а имели большой запас. Тут же этот запас стал предметом торга - Юхнович упирал на то, что берет не один меч да топор, а сразу десяток копий, два десятка арбалетов, полсотни кольчуг - за такой, что уж говорить, княжеский, заказ годно было бы и скинуть грошиков с общей цены. Да и едва ли был в Гродно другой, кто смог бы такой запрос сделать - у пана Вилковского рыцари были уже обснаряженные, а у панов Будикидовича да Корфа не было столько людей, чтобы много покупать, а у пана Волковича своих запасов хватало. А вот у Юхновичей, стало быть, запросы были самые что ни есть большие, да еще и не разовые. Якуб намекнул, что сейчас ему все купленное не нужно, часть купец может доставить следующей седьмицей, а, стало быть, во-первых на этой ярмарке он сможет продать еще кому другому своего товара, так во-вторых, на следующей будет уверен, что с пустыми руками не уедет.

Споря о размере заказа, приходилось говорить наугад, ведь Юхнович не знал, сколько человек сможет насобирать, но рассудил, что уж двадцать-то человек призвать точно сможет. И люди эти будут, скорее всего, плохо обученные, а это значило неизбежные ошибки и испорченное снаряжение. Тут-то он и пустил в ход следующий аргумент для купцов - за купленным добром нужен уход. Заточить один меч дело нехитрое, конечно, а десяток? А два десятка? А подлатать кольчуги на всю гвардию? Вот и выходило, что нужен кузнец, который за это возьмется, и кому как ни хозяину товара обслуживанием и заняться - за копеечку, конечно. Ну и если сладят Юхновичи с торговцем, то могут дальше только у него и закупаться. А в том, что братьям и дальше понадобится снаряжение, сомневаться не приходится. Тут ведь и не только солдат одеть, да и про себя не забыть надо - настоящему пану, а уж тем более князю нужные княжеские доспехи, не так ли? А коли все будет по первому сорту, то Юхновичи в долгу не останутся, за своего купца словечко замолвят, так что к нему другие паны в очередь выстроятся.

За качество оружия Якуб торговаться почти не стал - не умел он так, как Яцек, обернуть племенную кобылу дряхлой клячей, чтобы продавец еще и приплатил за нее, так что решил и не ввязываться. К тому же, заведя разговор о заказе персональных доспехов, говорить следом что качество у них дрянь было странно. Так что Юхнович ограничился только придирчивым отбором оружия да проверкой материала доспехов, чтобы какой ушлый купец не решил его обмануть.

Так слово за слово торг занял большую часть дня, и к Лесневскому шляхтич пришел с изрядно пересохшим горлом.

- Здорово, Мазур, - хрипловато поприветствовал Якуб знакомца, - Решил приглядеть, ага. Только за утро сам насобачиться успел так, что в груди сухо. Пойдем, может, пропустим по чарке? Дело у меня большое. Ты ведь правильно все назвал - и для страху, и для охоты, да еще панове боями поразвлекаться желают. Смекаю я, что с такими делами нам всем хватит выгоды.

Взгляд падшего скользнул по парковке и задержался на новом действующем лице. Выглядел парень неважно, похоже, попал в какую-то передрягу, и теперь оказался здесь. Случайно? Нет, слишком много случайностей на один дайнер. Котар не был Неберу, но он знал достаточно, чтобы понимать - такие совпадения не происходят сами по себе. Чья-то воля, возможно разумная, возможно бессознательная, сводила в этом месте самых разных существ. Бродяга не был спутником Ви, слишком потрепанный. Он мог быть подручным Инянги, которого она оставила следить за развитием событий. Или кем-то еще...

Пока эти мысли круговоротом промчались в сознании демона, Рене Бомонт преобразился. Спокойствие во взгляде уступило место испугу, на лице застыла маска смятения, да и сама мимика человека стала выдавать крайнее волнение, граничащее с шоком. Мужчина расстегнул пуговицу пальто и повел плечами, чтобы одежда неровно повисло на одном из них, после чего снова посмотрел на Кена.

- Бежим, бежим отсюда! - Возбужденно воскликнул Рене, сверкая глазами. От лоска не осталось и следа, в голосе слышался страх, - Они всех убьют! Скорее, в машину!

Кем бы ни был незнакомец, отпускать полицейского было нельзя. Если перед падшим стоял еще один человек, он уведет его прочь от опасности за собой. Если это был соглядатай Инянги, демон сможет разобраться с ним по дороге. Если же кто-то еще, то время на знакомство тоже будет потом.

- Сэр! - Крикнул Бомонт, бросаясь к полицейской машине, - Офицер! Пожалуйста! Подожди.. - голос сбился от нехватки дыхания, одной рукой мужчина прижимал к груди саквояж, пытаясь не запутаться в полах одежды на бегу, а второй замахал над головой, привлекая внимание молодого копа, - Подождите нас! Спасите!

Уже на ходу Рене снова обратился к Кену:

- За мной, за мной! Быстрее!

- Выходит, не так уж и основательно, раз она закрылась, - признался Константин на вопрос Вари, пожурив себя за желание произвести на девушку впечатление, создал у нее неверное впечатление. Он сам задавался иногда мыслями о прошлой типографии, о том, хотел бы он вернуться работать на прежнее место, если бы была такая возможность, - Дело не в науке, она-то везде почти одинаковая. Инструменты используем какие есть, материал.. удобрения, земля, тоже по губернии не различаются. А зависит все от условий, от места, от тщательности людей, которые ухаживают за цветами. Старое место было побольше и работал я там не один, ну и с бумагой.. для упаковки букетов, я имею ввиду, не было сложностей. Но в конечном итоге все это оказалось неважным, потому что место оказалось.. непроходное. Если вы понимаете меня.

В действительности Сковронский, конечно же, имел ввиду совсем обратное, намекая на то, что в старую типографию нагрянула охранка. Он собирался продолжить рассуждения, когда его отвлекла Гертруда, и вовремя, иначе бы молодой человек слишком увлекся деталями и сравнением типографий, а уж про то, как технически все было устроено лучше в Сормове он мог говорить долго.

- Кассандра, как в преданиях? - Уточнил Константин, не упустив возможности продемонстрировать образованность, после чего кивнул, - обязательно запомню, благодарю вас! Простите, если утомил вас ненужными тонкостями своей работы. Пожалуй, что действительно поучительно в моей истории, это то, что люди и обстоятельства играют решающую роль везде, не только во флористике. Любое начинание может сгубить небрежность и, наоборот, усердие и рвение могут переломить кажущийся безнадежным момент.

- Если что, не сомневаюсь, вы мне покажите и где дверь, и где окно, - с улыбкой ответил Миллер, не поддаваясь на устрашающий вид и настрой горцев. Видал он и хуже. По крайней мере, эти были без ножей. Пока что, - Но пока я не исчерпал запас вашего гостеприимства, я присяду? Разговор у меня долгий. И серьезный.

Заседание "штаба" Берса до комичного напоминало заседание штаба Чаплина, с поправкой, конечно, на стать "заведения", в котором расположились командующие. Те же верные бойцы по флангам и остальная стая по краях, в тени, готовые броситься по первой команде вожака. Так, интересно, вели себя волчьи стаи? Нет, вряд ли, слишком человечна была эта попытка произвести впечатление, внушить, то ли гостю, то ли себе контроль над ситуацией. Настоящие волки не бравировали силой, они скрывали свое число и нападали без запугивания. Настоящих волков Миллер видел всего однажды, когда гостил у родни под Вильной, и тот урок запомнил навсегда.

Он шел через поле с соседской пастушьей собакой, когда почувствовал на себе взгляд. Почувствовал что-то и пес, потому что остановился и зарычал в сторону леса. Повернув голову в ту сторону, Степан увидел, на самой кромке леса, громадную черную собаку. Нет, не собаку, волка. Спутать было невозможно. Крупный, с низко опущенной головой, желтыми глазами. Он не рычал, не скалился, просто стоял и смотрел на человека и его лучшего друга, как будто говоря "я вижу, что вы здесь. Я знаю, что вы здесь. И я позволяю вам быть здесь." А вот пес продолжал рычать, затем начал лаять, брызгая слюной в сторону волка. Тот лениво посмотрел на собаку, повернулся и скрылся за деревьями. Будто по команде пес сорвался с места, прежде чем Степан успел схватить его за ошейник, и скрылся в лесу следом за волком, оставив перепуганного мальчишку, который опрометью побежал в деревню.

Когда несколько часов спустя взрослые, вооружившись, прочесали лес, то они нашли только кровь, клочки бурой шерсти и никаких следов волков. Старшие объяснили Степану, что волки никогда не показываются на виду одни. Если один из них показался на кромке леса, скорее всего, вожак, значит остальная стая была поблизости, просто незаметная. И когда пес - дурная морда - бросился следом, он сделал именно то, что стая и хотела. И то, что Степан тогда побежал не за собакой, а в деревню, спасло ему жизнь.

Наверное, поэтому Миллер и не боялся ни Берса, ни Чаплина, ни гренадеров, ни солдат-анархистов, ни черта лысого с тех пор, как посмотрел в желтые глаза смерти. Горцы могли высмеять его, побить, выставить вон, но после первого же взгляда в их глаза Степан почувствовал - эти не убьют. Не было в их глазах того же взгляда, что был в глазах волчьих. Пускай даже эсеру приходилось повторять те же реверансы, что и перед Чаплиным этим утром.

- Я спросить хотел, - продолжил говорить Миллер, дождавшись приглашения, - как долго храбрые джигиты выдержат вот так, на постных харчах? С порога видно, что они на стену лезть готовы от скуки. Врезать хочется хоть кому, а некому.

Степан говорил спокойно, без насмешки, просто выкладывая перед Андреем Александровичем карты, которые ротмистр знал и сам. До Кавказа мужчину служба на добросила, поэтому приходилось полагаться на то, что представление эсера о том, каковы по характеру "настоящие джигиты" было хоть немного точным, но Миллер изгнал всякую неуверенность из голоса, решив попробовать вытащить кату из колоды Филоненко - если уж врешь, то ври самозабвенно, чтобы все поверили.

- Заперли вас как канареек и морят бездельем, а ведь это смерти подобно. Нельзя орла в клетку посадить, не обломав крыльев, и думать что так сойдет. Орлу нужно небо, чтобы ветер в перья, чтобы сверху вниз камнем на добычу. Правильно ведь говорю? А вас сюда сослали и, кажется, махнули рукой да забыли. Мол, был Берс да не стало, - Степан изобразил этот жест и неодобрительно покачал головой, мол, нельзя так, а затем добавил с нотой укора, - За дело, конечно. Могли ведь и что похуже учить вам за такой фортель. Но, - Степан снова сменил тон, - И ты, и я хорошо понимаем, что касса была только поводом. А причина в том, что ты, Андрей Александрович, наступил на ногу, поочередно, каждому из двух людей, которые в области принимают решения. Сначала продекларировал себя Верховным в обход Чаплина, а затем не признал правительства Чайковского. Вот они и нашли тот один пункт, по которому согласились друг с другом - упекли весь штаб сюда. И пока хоть один из них наверху, вам отсюда выхода не видать.

Сделав короткую паузу, Степан продолжил говорить, подводя к главной мысли своей речи.

- Скажешь, чего это я пришел да прописные истины рассказываю, мол, и так все знаю? Это я хочу чтобы мы положение вещей одинаково понимали. Сверили часы, так сказать. А теперь что я хочу предложить. Вы сейчас на милости Чаплина и Чайковского. Может, один из них раздобреет, вспомнит о вас и выпустит отсюда, а может и нет. Только на удачу полагаться приходится, как карта ляжет. Но есть другой вариант. По которому вы отсюда выйдете уже в ближайший срок и с гарантией. Как, интересно такое предложение?

- Спасибо, - Рене не стал отказываться от оружие и, взяв пистолет в руку, взвесил его на ладони, привыкая к новому инструменту, - Ты не знаешь имени этого вампира и где его искать? На случай, если я захочу пополнить запас.

Падший собирался было продолжить говорить, но его прервал выстрел. Бомонт, отвлекшийся от смертных на разговоры с вампирами, вздрогнул, но быстро сообразил, что происходит. Лучший способ замести следы, это устранить всех свидетелей. Грубо, но эффективно, если удастся заставить молчать действительно всех, и, главное, быстро. Откуда только копы взялись здесь так быстро?! Когда не нужно, они появлялись в мгновение ока, будто специально ждали за углом. И все же, демон, к своему удивлению, не мог заставить себя принять это решение. Рене привык к смерти и никогда не испытывал угрызений совести, считая, что размен десятка жизней на одну, но свою, был справедливым. Но сейчас не стоял вопрос "я или они", по крайней мере, не так остро, а эти люди, уцелевшие в перестрелке, не были виноваты ни в чем, кроме того, что оказались ни в том месте и не в то время. В конце концов, сам Угаритиец минутой назад сказал, что смертные в кафе под его защитой! Теперь же он безучастно смотрел на то, как их убивают.

Котар разозлился, прежде всего на самого себя. На то, что поддавшись внезапному порыву начал разбрасываться словами о защите. На то, что не мог придумать другое решение, по крайней мере, не так быстро. Наконец, на тугой комок в животе и то, что никак не мог перестать думать об этом. Разве смертные, эти жалкие, несовершенные создания, не были достойны одного лишь презрения? Разве сам Искусный и Мудрый не сжимал в руке саквояж, единственным предназначением которого было забирать их души и превращать в топливо для его демонических экспериментов? Но вместо ненависти к людям падший испытывал только сожаление и чувство вины. Демон ощутил соблазн опустить руки. От него ничего не требовалось, не нужно было самому нажимать на спусковой крючок, искать свидетелей, ничего. Просто отойти в сторону и не мешать вампирам делать то, что они, похоже, хорошо умели. Все естество Аннунаки взывало его к тому, чтобы не вмешиваться: доверь зачистку профессионалам; помни, тебе самом нельзя показываться на глаза копам, чтобы избежать неудобных вопросов; ты ведь сам хотел не ввязываться в дела людей, вот и проходи мимо, занимайся своей работой, своим Замыслом!

И только засевшая занозой в груди совесть не давала ему подчиниться. Может быть, что-то еще можно было исправить. Помочь хотя бы части из этих людей.

- У меня есть машина, - проговорил Бомонт, приняв окончательное решение. Дорми уже ушел, так что из из собеседников оставалась только Ви, - Не ждите меня, я разберусь со сбежавшим полицейским. Удачи вам в вашем путешествии. И передавайте мое почтение Тирану.

Попрощавшись с вампирами, Рене подхватил саквояж и плащ - не стоило оставлять вещи позади, вдруг вампиры решат сжечь кафе, чтобы избавиться от отпечатков пальцев - и собрался было направиться в служебные помещения, но вспомнил, что забыл самое главное. Как любой продавец, он продемонстрировал товар, теперь нужно было пригласить клиента к дальнейшему сотрудничеству.

- И если вам понадобится помощь, вот мой телефон, - мужчина надиктовал номер, - В спокойной обстановке я смогу сделать больше, чем сейчас. За подходящую плату, разумеется.

Вот теперь сделка была окончательно закрыта, и можно было разыскать последнего смертного, которого еще оставался реалистичный шанс спасти. Последний раз его было видно за стойкой,когда он попытался остановить Инянгу, а затем укрылся от дроби. После этого офицер не показывался. Скорее всего, он оценил ситуацию и нырнул куда-то во внутренние помещения, найти более надежное укрытие до приезда подкрепления или же выход наружу. Последнее будет легко понять по распахнутой двери...

С наступившей тишиной в зале Котар деманифестировал наиболее очевидные черты своего истинного облика. Оставаться в полной форме дольше, чем требовала ситуация, было непривычно, падший гораздо комфортнее чувствовал себя в человеческой форме, и поспешил вернуться к ней при первой возможности. Исполинская фигура демона втянулась в человеческий силуэт, исчезли дополнительная пара рук и панцирь живого металла, магма под коже потухла, а сама кожа стала нормального, человеческого цвета. Мгновение, и перед вампирами снова стоял внешне совершенно обычный мужчина, о сверхъестественной природе которого напоминал только рубиновый свет в груди, пробивающийся из-под рубашки, да раскаленные озера глаз.

- К вашим услугам, - улыбнулся Рене в ответ на благодарность Дорми, а затем представился, - Рене, Рене Бомонт.

Предводитель группы (а в том, что именно "студент" был лидером этой банды, сомнений не оставалось) быстро переставил акценты разговора. Если разговор с Ви был танцем двух существ, присматривавшихся друг к другу и оценивавших силу собеседника, то старший вампир четко обозначил расстановку сил. Вампиры, эти вампиры, по крайней мере, воспринимали падших как покровителей или повелителей. "Как и должно быть," - прозвучала в голове чужая мысль, которую Котар тут же отогнал. Пока что было выгоднее заводить друзей, чем напоминать окружающим об их месте. Но Тиран, безусловно, приложил усилия к тому, чтобы подчинить себе часть немертвых, и следовало, как минимум, уважать его труд и поддерживать реноме, держа себя подобающим образом.

- Мы в безопасности сейчас, но, думаю, Инянга сдержит слово и еще вернется. Тиран наверняка захочет узнать об этой угрозе и примет необходимые меры. Но пока его нет, я бы хотел задать пару вопросов, - Бомонт посмотрел на Дорми и, не услышав мгновенного протеста, продолжил говорить, - Что вы планируете сделать с людьми? Уничтожите их или есть другая процедура? Можете ли вы повлиять на полицию? - вой сирен был все ближе, и падший хотел знать, стоит поторапливаться или можно не беспокоиться на счет копов, - И у вас нет аптечки? Мне бы не помешала медицинская помощь.

Рукав пиджака становился тяжелее от пропитывающей его крови, по рубашке медленно расползалось темное пятно. Рана, кажется, не была опасной, но причиняла боль при каждом движении, мешая сосредоточиться. Человеческое тело, такое прекрасное, и такое хрупкое одновременно. Если бы только Третьему дому дали время закончить работу, то... Котар неожиданно понял, что не помнит, что именно должно произойти. Он хорошо помнил досаду и обиду от того, что его собратьям не дали закончить по-настоящему совершенную оболочку для человеческой души, но что именно осталось незавершенным ускользало из памяти, вызывая только еще большее раздражение.

У падшего было много других вопросов, прежде всего, ему не давало покое необычное вооружение демонопоклонников. Для Аннунаки это было важнее полиции, но дальше отвлекать Дорми от зачистки не следовало, поэтому Угаритиец обратил внимание на Ви, которая до сих пор оставалась в стороне от наведения порядка.

- Надеюсь, я исполнил свою часть уговора, - проговорил Рене, подходя к девушкам, без иронии или бахвальства. Это был искренний и серьезный вопрос, подтверждение выполненной работы, - Я не мог не заметить что вы используете особые боеприпасы. Что это? Откуда вы их достали?

Слова, если не сказать отповедь, Филоненко ввергла Степана в уныние. Не слабостью аргументов товарища - это не было чем-то новым, Миллер лишь окончательно уверился, что Максимилиан Максимилианович, будто игрок в карты, рисковал, рассчитывая не то на счастливую карту, не то на то, что соперник испугается сильной руки и спасует. Да вот только история играла не в американский покер, где нужно было заставить соперников поверить в силу руки со слабой картой или, наоборот, создать видимую слабость при сильной масти, а преферанс, где после вскрытия прикупа можно было легко посчитать сколько взяток ты соберешь в этом розыгрыше. Как не сверкай глазами, а семеркой да девяткой треф восемь не забрать. И вот сейчас-то и должен был наступить этот поворотный момент, когда перевернутся карты, что определят исход кона. И как подсказывал эсеру его скудный опыт карточных игр, которых он лишь мельком успел попробовать, то рассчитывать на два счастливых туза было в высшей степени наивно. Но все это Миллер знал и так. Нет, руки у него опускались из-за того, что он не видел возможности никак переменить ситуацию.

Хотелось возразить Филоненко, указать на слабость позиции и на очевидные просчеты в логике, как в пример расчет на Фрэнсиса, который скорее вступится за Чайковского, чем станет поддерживать Максимилиана Максимилиановича. И, по правде сказать, план Филоненко импонировал Миллеру. Он хотел поставить себя в такую позицию, что окружающим придется считаться с ним волей и неволей. Он хотел сделать переворот зависимым от себя и тем самым, разумеется, доказать окружающим окружающим как они ошиблись, презрев его кандидатуру при изначальной дележке власти. Будь Степан на месте товарища, он бы сам искал подобного хода, вот только у эсера было куда больше осторожности и он ни за что не стал бы рисковать, полагаясь на одну лишь улыбку фортуны. А вот Максимилиан Максимилианович готов был пойти ва-банк, хотя и он, похоже, понимал опасность затеи и совершенно правильно решил рассказать Миллеру весь расклад только сейчас, когда уже было поздно что-то менять. Сделай он это при утренней встрече, то эсер наверняка бы отказался. Но теперь ни одного, ни у другого не было выбора, кроме как продолжать начатое - не поворачивать же назад. Хотя Степан чувствовал, что отстань он сейчас от отряда и растворись во тьме архангельской ночи, то ничего, ровным счетом ничего не изменится. Все по той же причине - карты уже розданы и карте место, и он, Миллер, в лучшем случае сидел на прикупе, если вовсе мог помышлять о том, чтобы причислять себя к игрокам этой партии.

Следовало принять этот неприятный урок. Пройти путь с Филоненко до конца и, если до этого дойдет, взглянуть в глаза товарищам, которые еще несколько часов назад принимали его как друга и предлагали честную работу, принять их неизбежное и заслуженное презрение. Такая вот была цена за науку. Осталось хорошенько выучить урок и действовать, так, чтобы перестать быть статистом в чужой игре. Днем Пуль обидно, но довольно верно назвал Степана пассажиром корабля. Обижаться на правду не имело смысла, но и принимать такое положение как неизбежное и неизменное не было обязательным. Стоя перед мрачным фасадом правительственного общежития Миллер окончательно понял, что не готов стоять в стороне от происходящих событий. И если для того, чтобы повлиять на ситуацию, нужно будет быть решительнее, идти на риски, поступать не по совести, но по необходимости, он будет так делать. Не потому что цель оправдывает средства, а потому что бездействие гораздо худший грех, чем действие неверное.

Пока же седовало проявить осторожность. Степан замолчал по команде Максимилиана Максимилиановича, только кивнув в ответ на его объяснение, а затем беспрекословно последовал за бароном. Перед лицом офицеров точно не стоило показывать внутреннего разлада - эти почуют кровь и вцепятся, не оторвать. В разговоре с польским патрулем эсер также уступил первую скрипку Раушу - у того и опыт общения с союзными войсками должен был быть больше, да и полномочия, какие-никакие, а имелись. Миллер стоял на пару шагов позади офицера, засунув руку в карман пальто и нащупав под тканью рукоять пистолета. Пока присутствие поляков выглядело случайным, но терять бдительности не подобало, поэтому эсер доброжелательно, но пристально разглядывал союзных солдат.

Демон не успел отреагировать на отступление Инянги - выстрел окатил его болью, заставив невольно зашипеть от сдавленной злости, но первая эмоция тут же уступила место профессиональному интересу. Вампиры научились делать наполненные разрушительной энергией патроны, которые могли угрожать даже небесной сущности падших. Это был крайне полезный инструмент, особенно в руках падшего, который мог создавать невероятно точное оружие. Но прежде чем изучить технику создания зачарованных боеприпасов, нужно было сохранить свое тело - впервые за, пускай и недолгое, пребывание на земле Котар~ва~Хасис почувствовал, что ему что-то по-настоящему угрожает. Это было новое ощущение и для демона, и для смертного, в чьем теле тот обосновался. Бомонт давно перестал бояться смерти, ощущение превосходства над окружающими дарило ему чувство неуязвимости, которое в свою очередь, порождало скуку. И вот теперь обе составляющих Падшего получили болезненное напоминание о том, что ни тот, ни другой не вечны. Чернокожая, похоже, поступила весьма мудро, вняв совету Угаритийца - останься вампир в забегаловке, то под градом волшебных пуль она и правда могла бы не дожить до следующего заката.

Почему вампиры начинали взывать к своим попавшим под ментальное воздействие товарищам? Как и любой демон, Искуссный и Мудрый никогда не оказывался под подобным воздействием, да и силы падших гнушались прямого подавления воли, используя более тонкие механизмы, поэтому он не представлял, как работают дисциплины каинитов, но другие вампиры должны были это знать, хотя бы иметь общее представление. Значило ли это, что до Тома можно было достучаться, подобрав нужные слова? Или же Дорми просто скрывал собственную слабость и нерешительность за попыткой переговоров? Напрасная трата времени, если это было так. Ошибка, которую демон не собирался повторять.

Опасность бодрила, наполняла адреналином и азартом, заставляла думать и принимать решения быстрее. Патронов в обойме Тома оставалось не меньше дюжины, более чем достаточно, чтобы перестрелять всех в дайнере, если только не заставить вампира перезарядить пистолет раньше.

- Выбрось! - Прогудел Котар на энохианском. Вряд ли Том мог понять древнюю речь, но фраза и не была обращена к нему. Падший разговаривал с оружием в руке вампира, приказав тому выплюнуть обойму на пол.

Готовность дам самим носить литературу из оранжереи удивила и впечатлила Костю. В нем столкнулось желание предложить помощь с тасканием тяжестей и понимание того, что делать этого ни в коем случае нельзя. По-хорошему, нельзя было и заводить с девушками разговоров, особенно раз квартира Лазарева могла быть под колпаком. Чем меньше революционеры знали друг о друге, тем меньше могли выдать, попади кто-то из них на допрос, но отказать себе в беседе было выше всяческих сил. Сковронский чувствовал, что если не сделает себе передышку, то рискует выгореть, а какой от него тогда будет толк, как от работника? Так что, с пониманием того риска, на который он шел, Костя поставил чайник на огонь, воспользовавшись этой заминкой, чтобы подобрать достойный ответ на продемонстрированную Варей решительность.

- С таким решительным настроем наше дело просто обречено на успех! - отвесил наборщик не самый изящный комплимент в попытке одновременно вознести готовность дам взять на себя трудности и при этом ни в коем случае не дать повода усмотреть в своих словах намек на их мужиковатость. Меньше всего сейчас Костей хотелось ударить перед Варей лицом в грязь, особенно после того, как Гера обозначила его, Сковронского, статус неглупого человека, - И ваше занятие ничуть не менее ответственно, чем мое. А может даже и больше того. Ведь... хороший букет недостаточно набрать, - мужчина решил поддержать заданный эстляндкой тон беседы, но все-таки оговорился, употребив профессиональное словцо, - за ним нужен уход, вода, внимание. Тогда он и простоит гораздо дольше и запомнится сильнее.

Разлив по чашкам подоспевший кипяток и заварку, Костя вернулся за стол, проведя несколько раз руками по углу столешницы, как будто не знал до конца куда их, руки, деть. Он нет-нет, но и бросал любопытный взгляд на Варю - чем-то она казалась ему знакомой, хоть и мог он поклясться, что никогда прежде не видел ее. Впрочем, в рассказе девушек хватало любопытных деталей, которые революционер не преминул заметить.

- Никогда не угадал бы, что у Вениамина Егоровича есть такие далекие знакомства. Как так получилось, что вы очутились в наших краях? Я убежден, что простой истории ни у кого в нашем деле не бывает. Иначе как бы я прошел путь от литератора до... флориста, - Костя улыбнулся

Влажный хруст отразился невинно-сконфуженной улыбкой на лице Рене. Если бы в туннель нырнул кто-то из союзников, вышло бы очень неловко. Сострадания или раскаяния по отношению к мяснику падший не испытывал вовсе. Напротив, когда открытый проход оказался ловушкой для блюстителя вампирской чистоты, Угаритиец испытал удовлетворение от внезапного поворота дел. Если бы демон знал, что нападающие принадлежат клану Гангрелов, славящихся способностью растворяться в земле, то наверняка восхитился бы поэтическому правосудию момента от того, как земля, служившая мяснику, стала его могилой. Но даже без этого Котар чувствовал оправдание своим действиям. Он посчитал, что создал несовершенный инструмент, но он стал орудием воздаяния вампиру, который, в конечном счете, пострадал от собственной жестокости и кровожадности - начни его группа с диалога, и все сложилось бы иначе. Но мясник хотел карать и кромсать, а в итоге был сам искромсан. В очередной раз (не)живая душа сама определила свою судьбу и получила по заслугам.

- Один - один, - заметил Бомонт себе под нос, имея ввиду размен верзилы на мясника. После первого натиска внезапного нападения, положение пуритан с каждой секундой становилось все более отчаянным, и самоуверенность их чернокожей предводительницы настораживала. Какие у нее могли быть тузы в рукаве, подкрепление снаружи или она была настолько уверена в собственных силах, то планировала расправиться с пятеркой противников. Хорошо, с четверкой, если предположить, что Тайрус расправится с Бонни. Хотя и этого можно было избежать.

- Кажется, твоей подруге нужна помощь, - проговорил Котар~ва~Хасис, выпрямляясь во весь рост, - Я отвлеку женщину.

Казалось, что внутри мужчины зажегся огонь кузнечной печи, превратившее его глаза в пылающие озерки магмы. С губ срывались языки пламени, огонь просвечивал даже сквозь кожу. Одежда растаяла в воздухе, уступив место серому металлу, покрывшему тело демона будто вторая кожа. Демон раздался в плечах и, казалось, даже стал выше ростом, в центре его груди горело инкрустированное рубиновое сердце, от которого по телу падшего бежали пульсирующие огнем стальные жилы.

- Инянга, - прогудел Котар~ва~Хасис, расправляя плечи и встряхивая головой, от чего острые обсидиановые иглы его гривы издали немелодичный перезвон, - Ты пришла сюда судить свою родню, будто имеешь власть над ними, будто это твоя земля. Но ты сама лишь гость здесь. Твоя вечность лишь песок под ногами тех, кто творил этот мир. Эти люди (и нелюди) под моей защитой, и тебе придется пройти сквозь меня прежде чем ты доберешься до них.

Угаритиец приподнял нижнюю пару выросших из плечей конечностей ладонями вверх и сделал приглашающий жест когтистыми пальцами, будто говоря "давай, иди ко мне".

- Возможно, твои дети и сметут этот город, но если ты не отступишь сейчас, то никогда не увидишь этого момента.

Приняв истинный облик, Демон Услышанных желаний стал осязать мир вокруг таким количеством чувств, какое не могли представить себе смертные. Он видел не только глазами, но и тем, чему в языке людей не было названия, сейчас он зрил в саму суть вещей, в молекулярные связи частиц и не было ничего, что могло укрыться от его внимания. Он слышал воззвание Дорми, обращенное к повелителю. Значит, вампиры могли стать рабами падших. От этой мысли Котару стало даже не по себе от открывавшихся перспектив. Во время разговора с Ви он видел напротив себя не только привлекательную девушку, но и переполненный верой сосуд, который полагал намертво запечатанным силой божественного проклятия Каина. Но если Дорми обращался к своему повелителю, значит он был связан с ним клятвой, а значит, был способ сорвать печать. Способ, который Котар~ва~Хасис должен был узнать.

- Готово, - проворчал падший, всем естеством ощущая изъяны своего творения.

Иной мог бы возгордиться тем, что предмет вообще получилось наполнить силой, но для демона Третьего дома несовершенство работы было сродни физическому уродству плоти - какой толк в вещи, которая не может исполнять свое предназначение, так, как должна, и не так эффективно, как могла бы? И в очередной раз причиной такого результата была нехватка времени и поспешность работы, но только теперь она была навязанная не чьей-то волей, а самим Котаром, уступившим давлению обстоятельств. От осознания этого к горлу Угаритийца подступил тошнотворный комок злости. Неужели ради этого он вырвался из Бездны, чтобы уподобляться тем, кто оправдывал плохо сделанную работу обстоятельствами и необычными условиями!? И, подливая масла в огонь, сейчас падший собирался применить получившийся инструмент, не опробовав его и не узнав всех его качеств. Кольцо должно было сделать что-то, но неопределенность эффекта была едва ли не более мучительна, чем его несовершенство.

Ви хотела, чтобы падший создал путь к отступлению, но созданный артефакт вполне мог оказаться путем в ловушку более опасную и неприятную, чем текущая ситуация, и теперь Демон Услышанных желаний разрывался между стремлением исполнить просьбу девушки и собственными принципами, которые претили Аннунаки применять настолько дефектные творения. Использовать кольцо по назначению было преступно, но не выбрасывать же его теперь? Подобная расточительность претила уже натуре Рене, который считал, что не стоит понапрасну разбрасываться вещами, которые могли принести пользу. Да, кольцо работало не совсем так, как было задумано, но это не значило, что его нельзя использовать чтобы выкрутиться из переделки. Ведь девушка не уточняла, как именно она хочет выбраться отсюда, не так ли?

- Новый план, - с улыбкой проговорил Бомонт, обращаясь к напарнице по несчастью, - Пусть этот детина, проверит куда ведет этот путь за нас. Когда он подойдет, столкни его вниз. Я открою проход.

Стоило демонической составляющей поддаться отупляющей злости, как смертная, более сильная часть личности, вышла вперед, перехватив бразды правления ситуацией. Там где извечный кузнец Котар~ва~Хасис считал просчитывал каждую деталь и стремился к совершенству, Рене Бомонт искал выгоду в любой, даже самой нескладной ситуации. Если бы он был из тех, кто имеет обращаться со письменным слогом, он мог бы написать целую книгу о лимонах и лимонадах, возможно, даже не одну. Не получилось сделать надежный путь наружу? Не беда, отправим через ненадежный врага.

Падший провел рукой по одной из плиток пола, нащупывая точки излома, и резко, без замаха, ударил кулаком, пустив по кафелю сетку трещин. Затем он нанес еще несколько ударов, пока не убедился, что пробил покрытие до фундамента, в который демон незамедлительно бросил кольцо, пробуждая к жизни его эффект.

Решение переехать в новый дом было логичным и не вызывало сомнений, как минимум, это стоило сделать из соображений экономии, если не удобства. Однако Андерсом двигала не только практическая выгода, но и поддержание образа, который сложился вокруг литератора за последний год. Он, конечно, не считал себя тщеславным, алчущим внимания завсегдатаем салонов, но Харстаг испытывал определенную профессиональную гордость от того, что был успешен и понимал важность, которую играет представление в умах читателей, для приумножения этой успешности. Эксцентричный писатель, унаследовавший от безумной старушки замок и перебравшийся в него жить, с одной стороны привлекал внимание, а с другой - давал крайне прозаичное и простое объяснение тому, что делали в Йилленкрёйце новые лица.

Если решение было простым, то реализация его оказалась гораздо более хлопотным делом. После первого же визита в замок, на следующий после встречи у Линнеи день, стало понятно, что прежде чем перебраться в штаб Общества, этот самый штаб следует надлежащим образом подготовить. Андерс был чужд и работе кровельщика, и каменщика, но понимал достаточно, чтобы осознавать необходимость участия и того, и другого в реновации Йиллекрёйца. Откровенно говоря, было удивительно, что старания одного лишь Алгота уберегли замок от обрушения. К тому же, помимо сугубо приземленных трудностей, существовала еще и доля преград юридических и социальных. Нынешнее жилье было оплачено вперед, и семья домовладельца рассчитывала на эти средства. Также нужно было сменить адрес для корреспонденции и убедиться, что все деловые и личные партнеры знают новый адрес литератора. Это соображение было весьма важным, поскольку в результате своих жизненных выборов Андерс собрал весьма примечательный набор людей, с которыми состоял в переписке. Последней же препоной была неуверенность самого Харстага. Где-то в глубине души он до сих пор сомневался в том, что затея с возрождением Общества, фактически навязанная ему и его новым знакомым фрёкен Эльфеклинт, проживет дольше месяца-другого.

Чтобы справиться с таким постыдным малодушием, Андерс наказал себе приложить все усердие к делу восстановления замка. Он завел себе в привычку посещать штабквартиру не реже одного раза в два дня, иногда чаще, и заниматься теми из многочисленных потребностей Общества, в которых он был силен. Иногда он прибывал утром, иногда после обеда, иногда задерживался до позднего вечера, и тогда Харстагу начинали мерещиться какие-то звуки и голоса, ему казалось, что он чувствует на загривке холодное дыхание зимнего короля и, дрожа от воображаемого холода, который не чувствовал никто кроме литератора, Андерс опасливо оглядывался по сторонам, наливал себе горячего, и, прошептав "еще не настала пора", возвращался к работе.

После некоторого общения с Харстагом, стало понятно, его закрытость и уклончивость при ответах была порождена не желанием придать себе таинственности или злым умыслом, а сочетанием естественной скромности, привычки к тому, что его имя и род занятий хорошо известны окружающим, а также полного пренебрежения к его заслугам со стороны Петтера, что заставило литератора думать, что и все прочие новые его знакомые прекрасно знают кто он таков, но не считают нужным как-либо примечать род деятельности автора.

Осознав ошибочность своего представления, Андерс постарался исправить собственную оплошность в непритязательной манере, поделившись в разное время с коллегами той информацией о себе, которую можно было считать необходимой. Он рассказал о своем детстве в Христиании и своем первом опыте встречи с вэсен, хотя мальчиком он еще и не знал о природе существ, которые насылали на него ночные кошмары и пили приправленную ужасом детскую кровь. Рассказал о переезде с родителями в Стокгольм и обучении там, а также о карьере журналиста, которую он избрал для себя вопреки желаниям отца. Наконец, Харстаг поведал о своем эпохальном путешествии, этнографической экспедиции по Скандинавии, и о том, как на основе собранных материалов он написал книгу, которая принесла ему определенный успех.

Чувствовалось, что и в этот раз Андерс многое недоговаривает, но это уже было следствием его характера, довольно сдержанного и интровертного. Тем не менее, в вопросах восстановления замка литератор продолжал проявлять живой интерес и изрядную долю практичности, предпочитая решать текущие задачи, не увлекаясь излишними фантазиями, чего можно было бы ожидать от творческой натуры его склада ума.

- Касательно наших должностей, - повторил за одним из завтраков Харстаг, в этой самой манере, мысль, озвученную им еще в первый день знакомства, - решать что-либо преждевременно. Нас с вами семеро, господа, и это все, что есть от Общества сегодня. В армии из семерых ни к чему семь генералов, ведь каждый из нас пока что будет делать то, что лучше умеет на благо замка и Общества, вне зависимости от санов и чинов. Если же мы придем к тому, что количество причастных к Обществу растет и нам сложно уследить за всеми и всем, тогда-то и можно вернуться к этому вопросу. Вот, скажем, в случае финансовой нужды разве только Брокер будет изыскивать средства? Конечно нет, каждый из нас приложит свои усилия к тому, чтобы обеспечить экспедицию или другую потребность.

Впрочем, сделать многое Андерс не успел - придумав для себя задачу разобраться с корреспонденцией замка, литератор быстро обнаружил, что деятельный Эрик уже не просто взял эту заботу на себя, но развернул в замке целую канцелярию, не хватало только клерков в белых рубашках, перебивающих что-то на машинках. Поэтому несмотря на свое ярое желание сделать что-то полезное для Общества, большую часть времени Харстаг слонялся по саду и коридорам замка как неприкаянный призрак, зависая в библиотеке в то время, когда там не было больше никого - по давней привычке литератор любил работать с книгами уединенно, без лишнего присутствия.

За завтраком в "день Общества", то есть четверг, Андерс сидел, как водится, со своим блокнотом, делая пометки и небольшие скетчи, и слушал обсуждения коллег, то и дело кивая в такт рассуждений.

- Могу предположить, что продажа реликвий Общества будет не только кощунственна, - заметил Харстаг, - но и чрезвычайно опасна в определенных условиях. Прежде всего, я бы предложил изучить уставные документы Общества, чтобы узнать как оно существовало прежде. Не удивлюсь, если замок должен финансировать королевский патент или что-то подобное. Мы, также, можем брать плату за свои услуги, жить своим трудом, если можно так выразиться. Или же найти покровителя, который согласится покрывать наши расходы. Я могу попробовать отыскать подходящего человека среди своих знакомых. Но герр Брюгге совершенно прав, в первые месяцы это предприятие потребует наших собственный инвестиций. Полагаю, их бремя ляжет на тех из нас, кто успел заручиться определенным состоянием.

- На первый взгляд, - поделился мыслями литератор, - это обращение выглядит как дело для полиции, а не для Общества, однако патер Уддгерн воззвал к нам именем фрёкен Эльфеклинт, я полагаю, мы в некотором роде обязаны отплатить ей за предоставленную возможность. К тому же, как показал Эдгар По, то, что кажется очевидным, на проверку не всегда оказывается таковым. Возможно, это дело есть нечто большее, чем история о ссоре между рыбаками и викарием.

Когда Рене заполз обратно в укрытие, рубиновое свечение пробивалось сквозь рубашку, очерчивая круглый силуэт ожившего сердца. Металлические нити с лязгающим металлическим звуком оплели тело падшего, образуя внешнюю сетку прочерченных по коже серебристых линий нервных окончаний. Движения демона стали более экономичными и резкими, он испытал прилив сил и приятное ощущение уверенности в том, что способен совладать с целым миром.

- Гораздо лучше, - голос Бомонта наполнился дыханием доменной печи, глаза превратились в раскаленную сталь, но интонации и манера речи при этом оставалась прежней, - У нас будет всего пара мгновений, кольцо долго не выдержит. Уходить быстро или придется драться.

Предупредив девушку, Угаритиец сосредоточился на плетении небесных энергий. Золото было удобным материалом для ковки, а эмоции, которые прошлых хозяин вкладывал в кольцо, делали его более податливым. Когда-то кристаллы, из которых было сплавлено это украшение, покоились в земле, перемещались по ее венам, подчиняясь велению тектонических процессов, пока, однажды,они не поднялись на поверхность, где были найдены людьми и превращены в символ связи двух людей, знак перехода из одного бытия в другое. Теперь пришло время обратить этот процесс. Ви просила открыть проход, и кольцо станет вратами перехода. Из земли оно пришло и в землю же вернется, проводя через себя желающих сбежать из дайнера вампиров.

- Ты их знаешь? - Между делом поинтересовался падший, когда над их головами раздался голос пожилой женщины, вероятно, лидера троицы напавших на кафе нелюдей. Она была либо небрежна, не придавая своим словам большого значения, либо беспечна, считая что ничего сказанное ей сейчас не будет иметь значения. Так или иначе, одной фразой она расставила фигуры на доске.

Нападающие пришли за "инферналистской погонью", а значит, эти вампиры были как-то связаны с воцарением Инфернального двора Чикаго. Возможно, они служили Тирану или кому-то из его лордов? Их противники же стремились устранить отступников, а значит они не будут милосердны и по отношению к представителю тех самых инфернальных сил. В свете этих откровений решение сохранить человеческий облик оказалось весьма дальновидным, как и ставка на Ви и ее друзей - о сделке с троицей из тумана можно было забыть.

А в следующее мгновение Демон Услышанных желаний забыл о происходящем вокруг и полностью сосредоточился на наполнении зажатого в руке кольца небесной энергией. Обычно этот процесс занимал часы, сутки, иногда месяца, но сейчас Бомонт не мог позволить себе такую роскошь как время, приходилось действовать наспех, наполняя предмет избыточной силой в надежде, что воззвание вплавится в сущность предмета хотя бы ненадолго. Грубое вторжение, которое, без сомнения, уничтожит предмет, но на какие жертвы не пойдешь ради исполнения сделки.

Слушая слова дипломата, Миллер ощущал в себе стремительные и не очень приятные метаморфозы. Сначала ему хотелось кивать в согласии на ремарки Пуля о том, что диктатура не только нежелательная в условиях Северной области, но и просто невозможна, напоминание о том, что генерал служит министру, а не наоборот. Напоминание об этом заставило Степана в очередной раз увериться в правильности своих сомнений относительно Чаплина. Тот, возможно, и хотел блага стране, как он его видел, но собирался принести его извратив надлежащий порядок вещей, а на кривом фундаменте не выстроить дома. Однако же следом американец обмолвился о желаемом союзниками укладе, о том, что им выгодно, чтобы противоборствующие в российской политике стороны не примирялись, а соревновались в выдумках на ублажение иностранцев, как два домашних зверька, пытающихся перескакать друг друга в попытках выторговать у хозяина очередное угощение. От самой этой аналогии эсеру сделалось тошно, но, главное, она лишний раз напомнила ему, что те самые "свои интересны", на которые он уповал мгновение назад, у союзников были весьма неблизкие России. Их вполне устраивала сиюминутная победа, достижение локальных целей, если кто-то из послов и готов был радеть за благосостояние страны, то лишь в силу собственных моралей, а никак не генерального плана Антанты. Стоило напомнить себе, что со всеми этими союзниками, за вычетом американцев, Россия за последнее столетие успела повоевать и сегодняшние друзья легким движением руки могли оказаться завтрашними врагами.

Миллер тут же устыдился подобных мыслей, ведь если продолжать их логику, можно было дойти до согласия с изречениями императора Александра о союзниках страны. А соглашаться, даже в теории, с чем-то, что говорил человек, сравнивавший свой народ со скотом, было противно каждой частице души Степана. В мире, конечно, было мало альтруистов, тем меньше их было среди политиков и дипломатов, которым долг службы предписывал думать, прежде всего другого, о благе своей страны и своего народа и в любой ситуации, где на одной чаше весов были эти интересы, а на другой - все остальные, выбирать первое. Но это не значило, что эти же люди не обладали моралью и ценностями, которые заставляли их поступать достойно по отношению к окружающим. Возможно, союзники не были друзьями России, но они были ее помощниками, и задачей российской стороны было распорядиться этой помощью грамотно, не растратить ее понапрасну, а взрастить и превратить в основу для борьбы за будущее страны.

- Я хотел бы иметь возможность поступить так, как вы предлагаете, - отозвался Степан на последние слова Пуля, стараясь не выдавать внутренней тоски от подобного признания, - Вы, вероятно, правы, говоря, что это единственно разумный поступок в текущей ситуации. Но как после такого смотреть себе в глаза без отвращения? Как оправдать перед собой то, что я мог что-то сделать, но не стал? Для меня нет слов и поступков, которые могли бы затмить такое предательство собственного духа.

Подобные размышления иногда закрадывались Миллеру в голову, и каждый раз он отвергал их без оглядки. Да, можно было бы отстраниться, сказать, что происходящее вокруг мышиная возня без шанса на успех, ведь что может сделать дюжина сотен добровольцев Северной области против армии Красных? А цена за это возню - грязь и кровь, которые потом не смыть с души до конца своих дней. У Степана были возможности отступить и раньше. Он мог отказаться поддерживать летнее наступление, он мог покинуть страну в ноябре, мог и сейчас ходить по городу, глядя на окружающих с брезгливым отстранением, мысленно осуждая неверные поступки действующей власти. И каждый день ненавидеть себя за предательство не чужих, а собственных идеалов и мечтаний. Да, отступившись шанс дожить до старости был гораздо больше, но зачем жить такой жизнью хотя бы один день? Лучше было попытаться, возможно, потерпеть неудачу, но все же сделать все возможное, чтобы воплотить в жизнь надежду на будущее России.

- Но вы правы и в том, что, как говорят врачи, главное - не навредить, - продолжил говорить эсер, - Любое действие должно быть осмысленным и, я признателен вам за этот совет, по-человечески благодарен. К сожалению, я не могу доверить бумаге конкретики, а писать пространные, но неопределенные сентенции мне кажется неуважением ко времени адресатов. Вы предлагаете подготовить манифест? - уточнил Степан, - Полагаю, я могу сделать это в короткий срок, но сомневаюсь, что он будет интересен Георгию Ермолаевичу или Николаю Васильевичу. Надеюсь, что вы правы и в том, что мудрость возобладает и горячие головы смогут договориться. Это сейчас необходимо Области не меньше, чем боеприпасы и провизия.

Первое, что сделал падший, едва кафе наполнилось грохотом выстрелов и звоном бьющегося стекла, это рухнул на пол, закрывая голову руками. Далеко не самое героическое действие, но в кризисной ситуации человеческие рефлексы Рене взяли верх, который с самого детства знал - в любой заварушке целым останется не тот, кто сильнее или опытнее, а тот, кто умеет не подставлять голову под пули. Автоматная очередь оглушила демона, от ее рева дрожала мебель и вибрировал пол, заглушая все прочие ощущения - демон даже не мог понять, зацепило его самого и нет. Из оцепенения его вывел настойчивый голос Ви, которая, в противовес Котару, времени зря не теряла.

- Либо быстро, либо далеко, - отозвался Бомонт на реплику девушки не потерявшим спокойствия голосом. Инфернальная энергия наполняла тело смертного, падший распрямлялся в нем, высвобождая свои силы, и теперь это был голос Угаритийца, все еще человечный, но уже нечеловеческий, - Выломай плиту пола под собой. Мне нужна земля.

Он предпочел бы пересидеть заварушку, забиться в угол, дождаться пока одна из групп вампиров возьмет верх, чтобы договориться с победившей стороной, но девушка озвучила просьбу, и Демон Услышанных желаний не мог проигнорировать этот призыв - подобное было бы против его природы. Прежде всего, нужно было успокоиться, привести мысли в порядок. Котар чувствовал, что когда-то мог управлять путями, прокладывая связующие нити сквозь самые невероятные пространства, но сейчас это знание ускользало от него. Так много было забыто, погребено в осколках человеческой души, которую демон разорвал, превратив в щит от притяжения Бездны. Теперь ее клочки сидели в сущности падшего занозами битого стекла, отравляя собой его память и силу. В этом состоянии Угаритийцу было гораздо проще усилить оружие, сделать их броню непробиваемой, чем создать путь к бегству, но когда ладони падшего ощутили дрожь земли внизу, решение само скользнуло ему голову. Не самое изящное, недолговечное и преступно грубое, но сейчас важен был сиюминутный результат, так что этого должно было быть достаточно.

С приливом небесных сил падший почувствовал уверенность и контроль над ситуацией. Он был в опасности, ведь перестрелка угрожала телу смертного, но положение не было критическим. Позиция давала защиту от выстрелов снаружи, а переметнувшегося вампира Ви взяла на себя. Нападающим потребуется некоторое время, чтобы войти в кафе, и когда они это сделают, то будет уже слишком поздно, чтобы помешать демону. Оставалось только создать путь к отступлению, и Котар~ва~Хасис знал как это можно сделать даже с его более чем скромными силами.

Наполнив небесной энергией себя, он направил поток силы в висящее на груди распятие. Металл мгновенно нагрелся и Бомонт почувствовал болезненный укол крохотных лезвий, когда ожившая реликвия начала вплавляться в грудь мужчины. Пока Рубиновое сердце оживало, Рене пополз в сторону убитого полицейского и, дотянувшись до его руки, начал стягивать с пальца замеченное ранее обручальное кольцо. Золото, скорее всего, было низкой пробы, но Угаритиец не планировал создать сложное - или вечное, раз уж на то пошло - переплетение энергий, так что прочности металла должно было хватить. Заполучив нужную вещь, демон все также не поднимая головы и не обращая внимание не пятно крови на полу, наверняка испортившее одежду, пополз обратно, в укрытие кабинки кафе.

Горячие рукопожатия и прикосновения людей жгли кисти Каору как поцелую наждачной бумаги. Хотелось одернуть руки, отстраниться, потребовать прекратить этот болезненный ритуал выражения благодарности, порожденный чьим-то сумеречным разумом. И кому только могло придти в голову повести выражать признательность таким способом, нарушая все возможные границы личного пространства, пренебрегая соображениями гигиены и банального приличия. Но приходилось терпеть, и только члены отряда, уже знакомые с нетипичными для большинства обитателей Горизонта повадками маршала, могли заметить тщательно болезненно искривленную улыбку и немую просьбу прекратить в глазах Каору.

Сообщение Энрике, пусть и сулило новые проблемы, было настоящим избавлением, ведь теперь можно было сфокусировать людей на задаче и довести до медотсека. К тому же это развитие событий не было таким неожиданным. Аудиосообщения Уарды и сигнальные огни сопровождали людей по всему кораблю, направляя их к единственной безопасному отсеку, и это был лишь вопрос времени, прежде чем некатры доберутся туда же. И, с точки зрения Кору, это не было чем-то плохим, даже наоборот. Нелюди Легиона были частью экипажа и их тоже нужно было спасти. Конечно, сказать это было проще, чем сделать, у маршала не было сомнений в том, что и для гражданских, и для принимающих решения офицеров некатры будут в лучшем случае расходным материалом, а в худшем - монстрами, от которых нужно избавиться. Как, все-таки, легко люди шли на поводу у обманчивой внешней оболочки, спеша возвести в сан чудовищ тех, кто выглядел не слишком привлекательно, и как просто они же готовы были закрывать глаза на то, что делали те, кто внешне походил на них. Настоящие чудовища уже давно были среди них, улыбались им в лицо, вели светские беседы, шли рядом по коридорам корабля. Интересно, как изменилось бы восприятие жителей Горизонта, если бы внешность каждого человека соответствовала его внутреннему содержанию и поступкам. И как бы они посмотрели на Каору, продолжили бы они так подобострастно благодарить маршала, если бы увидели что скрывается внутри?

От мрачных размышлений о том, что у них с некатрами больше общего, чем с другими пассажирами, Каору отвлекла атмосфера медотсека, походившего на растревоженный улей. Воздух вибрировал от непрерывного гула разговаривающих людей, кто-то сновал туда-сюда, задавал вопросы, пытался что-то смастерить и передвинуть. Вентиляционные системы отсека, кажется, работали на пределе - помимо шума в лицо маршалу ударила тяжелая атмосфера помещения, наполненного людьми до отказа, которая особенно сильно ощущалась после свободного и кажущегося теперь прохладным воздуха коридоров.

Гарам уже успел вернуться и первым доложил о результатах своей вылазки. Два корабля сразу были большой находкой, особенно настолько вместительных. В момент, когда пилот перечислял характеристики найденных судов, лицо Каору даже озарила невольная улыбка - самое большое опасение, что придется выбирать, кто спасется, а кто останется задыхаться на корабле, не оправдалось. Эта перспектива страшила маршала не самой необходимостью принять такое решение, но последствиями, которое оно могло иметь, хаосом, конфликтом, неминуемой кровью. Но, похоже, немного удачи экипаж все-таки заслужил. Остальные известия, к сожалению, были не такими радужными.

- Гарам, послушай.. пожалуйста. Я понимаю.. что тебе это непривычно. Мне тоже, - эмпатическое общение всегда была слабой стороной Каору, поэтому сейчас, когда разговор касался эмоций, слова давались особенно тяжело, - Мы привыкли.. к другим порядкам. Но здесь.. на корабле нет балласта. Сейчас. Наша задача спасти.. всех.. всех, кого мы сможем спасти. Не выбирая.. без нужды. Если все пассажиры поместятся на один корабль, это будет великолепно. Но если нет, мы должны будем найти способ хотя бы дать оставшимся шанс. Но я слышу, что ты говоришь про команду. Ты считаешь, что мы останемся вместе после того, как спасемся "Газали"? Полагаю, у каждого из нас есть свои планы и приказы, которые могут иметь приоритет.

До этой самой секунды вопрос о будущем даже не появлялся в голове маршала, все внимание было сосредоточено на здесь и сейчас, но теперь, когда Гарам намекнул на формирование экипажа корабля, когда спасение было буквально за поворотом, дальнейшие перспективы стали возникать перед мысленным взором Каору. И тут же напомнили о задаче, которую нужно было решить до отбытия. Взгляд маршала скользнул по сложенному у стены оружию, по членам экипажа, сжимавших винтовки, по Ваю и Халеду - как раз вовремя, чтобы заметить его знак.

- Это предложение, - внимание Каору снова переключилось на Гарама, - дурно пахнет. Что там за груз, раз он столько стоит. Ты же понимаешь, что мой долг, как служителя закона, пресекать подобные действия? Но, прежде всего, меня волнуют люди. Если у нас будет свободное место после посадки всех выживших, то можем обсудить это. Но прежде... ты не успел заметить, Халед добыл диск с капитанского мостика? Пойдем, - кивок в сторону Хоморо и подошедшего к нему бармена, - разведка ангаров была твоей затеей, будет правило, если ты доложишь про "Судьбу Авеля". Заодно узнаем, что капитан думает по поводу некатр.

Доводы Халеда, излагавшего свое видение на судьбы некатр, звучали убедительно и так, как должно было понравиться бортинженеру. Но, неожиданно, Каору заботило не это, а то, что Ансари думал на самом деле, были его слова всего лишь искусной игрой, направленной на то, что усыпить недоверие Вая и получить желаемое, или же он и правда считал нелюдей мясом, которое можно бросить против возможной опасности. Ведь он не скажет, даже если спросить. Точнее, скажет, но кто знает, что бармен думал на самом деле, так умело он обращался со словами, что любое слово мог выдать за свои самые искренние чаяния, даже если в одну минуту говорил "да", а в другую "нет". И, все же, Каору хотелось узнать что друг думает на самом деле. Почему это было так важно? Особенно сейчас, когда были гораздо более срочные вопросы! Эта мысль вызывала еще больше раздражения и злости на себя и собственную слабость, из-за которой - не иначе, последствие травм и лечения - сознание путалось как пьяница в собственных ногах, разбегалось во все стороны пугливыми тенями.

- Некатры уже сражались вместе с людьми, здесь, на корабле, - слова вырвались из груди Каору почти невольно, когда внутренний монолог пошел на третий круг, и маршалу нужно было заткнуть этот голос хоть чем-то, - Мы нашли тела нелюдей, которые защищали экипаж. Думаю, я смогу с ними договориться.

Раз уж не получилось промолчать до конца разговора, то можно было теперь задать и самый животрепещущий вопрос:

- Капитан Вай, Халед, вы были на мостике? Вам удалось отыскать диск?

- Если есть одна вещь, которую я усвоил за свою жизнь, то это - ни один план не исполняется как задумано, - Рене мог бы ввернуть колкость о том, что такая участь постигает любой, "даже божественный", план, но подобную банальщину наверняка говорил каждый первый вырвавшийся из Бездны демон. Однако, для Аннунаки, в самой сущности которого было работать по чертежам и схемам, в каком-то смысле, планам, в этих словах было гораздо больше осознания, чем простой цинизм Падшего, желающего побравировать тем, что он лично был причастен к Великому замыслу и видел, как тот рассыпался в прах, - Но в этих коллизиях рождаются возможности, которые были бы невозможны пройди все как задумано. Мы с тобой сидим здесь сейчас из-за вереницы FUBAR*-событий с начала времен. Мне любопытно, какие возможности откроет эта ночь.

Напряжение сгущалось вокруг, начинало давить на виски, требуя выхода. Рано или поздно кто-то не выдержит, либо внутри, либо снаружи, и сделает первый, скорее всего, безрассудный шаг. Котар~ва~Хасис был терпелив по своей сути, ангел тверди земной не мог быть создан иначе, и проведенная в изгнании пустоты вечность только закалила эту черту характера. Демон был уверен, что он может выжидать сколько угодно времени и нервы у него точно не сдадут, но даже ему хотелось, чтобы это своеобразное противостояние уже перешло в иную фазу. Возможно, взять инициативу в свои руки было не такой плохой идее, тем более что Ви согласилась на помощь демона, и теперь он просто физически не мог не принять участия.

- Вы собираетесь драться или бежать? - уточнил Угаритиец, бросая короткий взгляд на спутников девушки, - Мы ограничены во времени, поэтому я не смогу создать что-то или проложить новый путь, но смогу улучшить тот, что у вас уже есть, каким бы не был выбор. Или, если хочешь, я могу выступить как переговорщик с ними, - кивок в сторону тумана, - Не самая сильная моя сторона, но кое-что я умею.

Конечно, Демон Услышанных желаний немного лукавил при последних словах. Сделки ведь были, по сути своей, тоже переговорами, и в этом он был искусен, но не настолько, насколько в создании предметов. Падшему было любопытно, сможет ли он заключить между двумя группами выгодное - для всех трех сторон - соглашение. Если те, кто пришел из тумана в принципе были настроены вести диалог.

Вольно или невольно, но своими словами Ванг мгновенно сузил фокус внимания Каору с остальных событий на фигуру Вая. Еще мгновение назад, мысли маршала были заняты вопросами и предложениями Гарама, а также диалогом с другом, который они продолжали вести до того момента, как подошли к Хоморо:

- Я знаю, что на корабле больше сотни выживших, - в интонации, с которой была сказана эта фраза, было больше от Стейна, когда он убеждал отряд свернуть в боковой коридор на нижней палубе, нежели от рассудительного военнослужащегл, это была абсолютная убежденность человека, который, пусть даже не в силах доказать что-то, знает наверняка. В иных обстоятельствах это можно было бы назвать верой, если бы такие понятия были близки Каору, - Не считая некатр. Им тоже нужно дать шанс. Я надеюсь, что нам хватит места на всех, если же нет, то придется искать другие варианты. Это касательно твоего предложения - если у нас будет место, мы можем взять дополнительный груз. Но... - взгляд Каору скользнул по окружающим, - мне не нравится, что происходит на корабле. Слишком много тайн и секретов. Ты не хочешь узнать, что именно нам предлагают везти? Контрабанда, понятно. Но груз не убьет нас в процессе?

Предложение пилота по спасению всего корабля было одновременно элегантным и невероятным. Если все получится, если в процессе не возникнет непредвиденных обстоятельств, если никто не вмешается... слишком много "если", каждое из которых могло поставить крест не только на всем предприятии, но и на жизни спасателей. И все же, если все удастся, это был бы невероятный успех. И серьезный задел для любой Фракции, которая сможет приписать это достижение себе.

- Это хороший план, с крупными кораблями так нередко поступают, - короткий кивок в подтверждение мыслей, - Чтобы исполнить его, нужно оценить несколько фактов. В каком состоянии корпус "Газали" - хватит ли его чтобы выдержать нагрузку от буксира. Затем, хватит ли кораблю, даже двум кораблям, мощности развернуть судно и вытолкнуть его из притяжения Хамуры. У нас, - взгляд на таймер, - 12 часов, 50 минут до точки невозврата, но она рассчитана для спасательных капсул и малых кораблей. Нужно повторить вычисления для "Газали". Наконец, нужно убедиться, что после всех маневров у нашего корабля останется запас для дальнейшего путешествия. Особенно если ты хочешь потом лететь в Тао-Ань.

Мысль о продолжении спасательной операции сидела в сознании Каору болезненной занозой, и Гарам, вероятно, сам того не зная, потревожил ее, заставив ту напомнить о себе. Конечно, ни о каком спасении колонистов или техники сейчас уже не могло идти речи. "Газали" была непригодна для полета, а на малом корабле нельзя было вывезти никого. Чтобы попасть в систему, нужно было пройти через Врата, а для этого нужны были капсулы криосна, который на Авеле было, в лучшем случае, полдюжины. Одно дело набить трюм пассажирами и отправить во внутрисистемное путешествие, а совсем другое - прыгать в неизвестность. Даже если судно благополучно доберется до точки назначения, вывезти никого такой корабль не сможет. Именно поэтому изначально и была снаряжена "Газали", единственный в Горизонте корабль, способный нести на борту такое количество замороженных. Но одно упоминание о спасательной операции заставило Каору снова думать о миссии и искать способы закончить начатое.

- Каждое из твоих предложений приводит нас в одну и ту же точку, к дискам. Нам нужен вычислительный джинн, чтобы просчитать траектории и запасы мощностей. Навигационный, чтобы проложить курс, нам нужен лог "Газали", чтобы понять что произошло и кто виновен - если таковые есть - в этих событиях. Давай начнем с этого. После станет понятно, что мы можем сделать.

И вот теперь все эти разговоры отошли на второй план перед включившемся инстинкте следователя, который вцепился в слова Райнальда, как активированный защитный протокол. Конфликт с капитаном, двойной статус Вая и, главное, тот факт, что он не спешил анализировать лог корабля. Пока Ванг не указал на это, подобное поведение не казалось Каору чем-то необычным, но теперь вызывало все больше и больше вопросов. Вклиниваться в диалог паука с бортинженером было преждевременно - по крайней мере, пока Хоморо не пошел на конфликт. Возможно, он уступит и отдаст диск. но если нет... Достаточно было немного сместиться, встав рядом и чуть позади от Райнальда, чтобы дать понять - он не один в этом разговоре, особенно после того, как подчеркнул свой статус. И если дело дойдет до формальных разбирательств, то Вай, несмотря на свой статус, попадал в юрисдикцию Шиван. Старший офицер или нет, а перед законом все едины, даже Лики.

- Я возьму некатр на себя, капитан Вай, - вторая часть фразу намеренно звучала обтекаемо, чтобы оставить простор для домыслах о персоналиях, кого Каору имеет ввиду, некатр или кого-то еще, - Этого конфликта можно избежать. В конце концов, у нас здесь общий враг - гибель корабля - и мы все хотим одного и того же, спасти жизни как можно большего числа людей.

Как и любой Аннунаки, Котар~ва~Хасис считал себя прагматичным существом. Эти качества всегда были поводом для гордости демона - мол, пока другие Дома витают в небесах или посвящаются себя эфемерным материям, Третий дом делает дело и мыслит приземленными категориями. Укоры в излишней простоте он воспринимал как комплименты и всегда, неизменно, предпочитал заниматься делом и находить взаимовыгодные условия сотрудничества, пренебрегая идеологией, философией и прочими неосязаемыми понятиями, которые хорошо смотрелись как украшения фасада здания, но были непригодны для того, чтобы заложить из них фундамент строения. Но прямолинейность, с которой общалась Ви, обезоруживала даже Малефактора, считавшего, что материалистичность не обязательно должна отрицать поэтичность момента. Мог ли он сказать "я - падший ангел, бежавший из заточения в центре Земли"? Вне всякого сомнения. Только в эти слова не было вложено никакого наполнения, они были лишены силы и не могли принести пользы собеседнику. Они были пустыми словами, а их Угаритиец не любил больше всего прочего.

Первый обмен репликами между вампиром и демоном был пикировкой, в которой Котар чувствовал себя будто в бою - девушка хватала каждое его слово и с силой бросала обратно, заставляя защищаться и парировать ее выпады. Возможно, такова была ее натура, требовавшая превращать любой разговор, даже самый простой, в вызов? Тем не менее, ответ на свой вопрос - на оба своих вопроса, и заданный, и безмолвный, падший получил, хоть и совсем не тот, что Ви произнесла вслух. Она не знала, кто прячется в тумане, ее семья была захвачена врасплох и сейчас они пытались сами разобраться что происходит. Если кто-то из этой группы и знал больше, то скрывал это от остальных. Эту ситуацию можно было использовать, тем более что собеседница Демона Услышанных Желаний не спешила ловить его на технических деталях уговоров, что открывало совсем огромные горизонты для договора. Котар~ва~Хасис даже пожалел, что не смог бы, при всем желании, заключить с Ви пакт.

- Могу ошибаться, - заметил вслух Рене, постепенно подстраивая манеру речи под, как ему казалось, более приятную девушке, - Но мне кажется, что за окном поджидают ваши родичи. Я не чувствую поблизости оборотней или кого-то еще, раз уж на то пошло. У вас часто бывают междоусобицы?

Искусному и Мудрому не хотелось выдавать своего невежества, хоть в незнании и не было ничего зазорного. Во вселенной была лишь одна сущность, которая могла похвастаться всезнанием, и куда это всех завело. К тому же столько воспоминаний падшего были похоронены под эмоциями смертного тела, что было удивительно как помнил собственное имя. Котар был уверен, что никогда не имел дела с вампирами и не представлял устройства их общества. Но было ли это так на самом деле или он просто забыл о прошлом опыте? Его раздражало не то, что он чего-то не знал, а то, что он не помнил, знал или нет. Это было слабостью, которую ни в коем случае нельзя было демонстрировать при ведении переговоров.

- Я постараюсь ответить на твои вопросы, - заверил Бомонт собеседницу, - Но ты не считаешь, что сейчас гораздо важнее не кто я такой, а что я могу сделать для тебя и твоей семьи? Как ни поверни, а ситуация складывается паршивая. В таких раскладах любая помощь пригодится.

Встреча с безумной (а теперь сомнений в ее болезни у Андерса не осталось) Линнеей привело литератора в сумрачное настроение. Он сидел в плетеном кресле, иногда переминаясь из стороны в сторону, и пил кофе, хотя и крепкий напиток в тот момент не доставлял Харстагу удовольствия. Пожилая женщина поначалу производила благоприятное и даже сочувственное впечатление, ведь при мыслях о приюте для умалишенных любой человек представляет себе мрачные стены, заколоченные ставни и грубых санитаров, развозящих жидкую похлебку в ржавеющей посуде на скрипучих каталках. И, невольно, читатель писем начинал воспринимать положение Линнеи как бедственное, требующее спасения. Однако же это восприятие было весьма далеким от реальности, в которой фрёкен Эльфеклинт наслаждалась пансионом с эклерами и прислугой. И делала она это столько самозабвенно, что не оставила у Андерса и капли сомнений в том, что единственный человек, который интересовал ее в сегодняшнем собрании, а, возможно, и во всем мире да во все времена, была никто иной как Линнея Эльфеклинт. Тому было много говорящих подтверждений и в манере женщины держать себя, и в ее интонациях, и в построении фраз, как с неоднократным подчеркиванием общего дня недели рождения гостей, но самым вопиющим было то, чем она встретила гостей.

Харстаг, в общем-то, не жаловался на свою судьбу, хотя и мог бы, если бы захотел, найти повода для горя, но он понимал, что во-многом обязан Взору, точнее, проклятию вэсен, пробудившему его, своим сегодняшним положением в жизни, и потому принимал свою ситуацию с изрядной долей смирения. Но так было не с каждым, и нельзя было уверенно сказать, что Петтер вытянул самый дурной жребий из всей компании - кто знал, какие демоны обуревали остальных? Но вот что можно было сказать, так это то, что каждый из гостей, включая и Андерса, пришел к Линнее со своей бедой, пришел в надежде получить ответы или хотя бы успокоение, что эти ответы существуют, но вместо них получил пространный рассказ о прошлом Общества, к которому старушка призывала своих гостей присоединиться. В ее повествовании было столько самолюбования, столько позы, демонстрировавшей превосходство знания, но ни капли сострадания к людям, которые искали у нее помощи.

Сам рассказ был, вне всякого сомнения, прелюбопытен и открыл литератору глаза на ту составляющую мира непознанного, с которой он соприкасался лишь весьма касательно в историях и полуправдивых сказках, которые он слышал во время своей экспедиции. И стоило бы обратить внимание на это, казать, что во всем рассказе фрёкен Эльфеклинт было столько сказано о перипетиях событий вековой давности, не имевших значения сейчас - ведь право слово, какое было дело сегодня до того, предал Линней общество или нет? - но так преступно мало о том, как, собственно, взаимодействовать с вэсен, что если бы поставить рядом Андерса, который не слышал рассказа, да человека, который только его и слышал, то вышло бы, что Андерс знал о борьбе с вэсен больше другого. Но Харстага волновало даже не это, а понимание, что читатели - его читатели - никогда не станут разбирать такую историю на страницах книги. Они в лучшем случае перелистнут главу да продолжат читать дальше, упустив важность полученных сведений.

Нет, убедительно сказал себе литератор, так излагать он не имел права. Всю эту сцену нужно было переделать, от начала и до конца. Пускай не будет ливня и цепей на дверях, но хозяйка старинного замка должна была вызывать симпатию и в то же время искреннее беспокойство, а значит, ее рассказ будет не столь гладок и складен, а обрывочен и полон недомолвок. Поглощенный этими мыслями Андерс раскрыл блокнот и, продолжая вполуха слушать беседу, начал вносить короткие пометки и наброски будущей сцены. В голове у него уже складывался сюжет первой главы, в которой герой, пережив встречу с Зимним королем, отправляется на поиски союзников в борьбе с ним и находит лишь сухонькую старушку, проводящую последние свои дни в заключении лечебницы, которая постепенно, за чередой встреч, перемежаемых буднями героя, чтобы создать нужный контраст в событиях.

Процесс этот полностью поглотил внимание Харстага, так что он практически растворился из беседы, только кивая в такт вопросам и некоторым ответам, показывая, что по-прежнему следит за течением разговора. Столь же отвлеченно он поставил подпись на документе в положенном месте и, только когда все формальности были закончены, а хозяйка встречи начала делать недвусмысленные намеки, что пора бы гостям и честь знать, Андерс едва ли не насильно вырвал себя из рабочего настроения.

- Было приятно познакомиться с вами, - проговорил он, закрыв записную книжку и поднявшись из кресла, - фрёкен Эльфеклинт, господа... возможно, теперь правильнее будет теперь говорить "коллеги"? Признаюсь, мне не терпится осмотреть замок, и я собираюсь навестить его ближайшим же утром, после завтрака. Предлагаю сделать это всем вместе, если ни у кого нет иных планов.

Литератору хотелось как-то приободрить товарищей по несчастью, сказать что-то вдохновляющее, но нужные слова не приходили на ум, да и делать это на лужайке перед Линеей было не очень удобно. Поэтому мужчина и поспешил предложить встретиться по адресу замка, чтобы увидеть его собственными глазами и в нем, под взглядом вековой истории Общества, познакомиться с новообретенными соратниками по-настоящему. К тому же так можно было дать каждому время принять последнее решение - сегодня они выслушали историю и предложение фрёкен Эльфеклинт, и, возможно, за ночь кто-то мог решить, что не готов связывать свою жизнь с Обществом. В таком случае у него или них была бы возможность не явиться под благовидным предлогом (или без оного).

- Меня, признаюсь, насторожила обязанность нас с вами избирать кастеллянов и кпелланов общества. Не слишком ли это поспешно для такого маленького круга людей? Но, возможно, в замке этот и другие вопросы станут более понятны.

- Будет сделано! - бодро отозвался Дейн, окрыленный тем, что нашел понимание у стародавнего друга, - возможно, Кррш не самый удачливый в мире человек, но достаточно находчивый и усердный, чтобы выжить в той ситуации, куда его завела кривая дорожка. Такие люди, прошу прощения, виды, нужны любому экипажу.

Если так подумать, то даже если Тамо не разделял отношения Себастиана всецело, он раз за разом проявлял поразительное умение оставаться на доброй стороне у всех членов экипажа. Вот он поддержал Аллендера, дал Александре пострелять, а потом согласился с желанием навигатора оставить варгра на корабле. И вот так, совершенно ненавязчиво капитан дал каждому немного того, что он хочет и в тоже время не выделил никого своим любимчиком, не создал оппозиции своим решениям. Пожалуй, восхититься Рейниром стоило особенно если он вел себя таким образом сознательно, а не поступал по одному лишь зову сердца. Дейн без колебания (ведь собственные недостатки нужно принимать, чтобы исправить) признался себе, что в аналогичной ситуации, скорее всего, передавил бы собственной повесткой, слишком он привык говорить, когда его слушают, а в маленькой команде нужно было сначала слышать, и уж потом говорить. Трижды прав был Олеб, когда именно Рейнира выбрал капитаном корабля - признаваться себе в том, что у аристократа оставалась некоторая обида на монарха за это решение было уже сложнее, но сейчас Себастиан не сомневался в прозорливости своего сюзерена.

Договорив с Тамо, навигатор еще пять минут стоял в коридоре за дверьми кают-компании, потом отсчитал еще пару минут, и только после этого вошел обратно. По его расчету дополнительно ожидание должно было создать ощущение серьезности ситуации. Это был один из немногих усвоенных им уроков университетской программы - психика разумных существ была устроена таким образом, что воспринимала ожидание при принятии решения или выполнении подсчетов как признак их важности и взвешенности. Дай ответ за минуту, и собеседнику покажется, что ты не воспринимаешь его серьезно. Прими решение мгновенно, но помолчи несколько минут, прежде чем сказать, и тот будет уверен, что ты продумал каждую мелочь. Так и сейчас, они быстро нашли понимание с капитаном, а дополнительное ожидание служило уже для солидности.

- Похоже, правду говорят, что у каждого канида есть его день, - проговорил навигатор, подавив желание помариновать варгра еще немного. Кррш, похоже, уже был на грани, раз начал защищаться, а значит, следовало немного ослабить пресс и дать ему воздуха. В конце концов, стоило создать и ему комфортную рабочую обстановку. Впрочем, сразу развеивать образ сурового капитана Рейнира тоже не стоило, - Пришлось проявить чудеса красноречия... но капитан согласен оставить тебя на корабле. С условием, - тут же добавил Дейн, чуть надавив интонацией, - Во-первых, полное сотрудничество в деле поимки Феррика. Никаких недомолвок, никаких "я думал это неважно". Если ты в деле, то ты в деле до конца. Мы вместе летим на Теев, вместе ищем твоего бывшего босса и вместе призываем его к ответу, - Себастиан внимательно посмотрел на варгра, после чего продолжил, - Во-вторых, это твой, получается, первый шанс. Ты говоришь, что не принял этот образ жизни, а был рожден в него, создан им, теперь у тебя есть выбор и есть возможность распорядиться им правильно, - еще одна короткая пауза, - Следующего счастливого билета может уже не быть.

- И еще один момент, - уже более размеренным тоном проговорил Дейн, - у нас тут не круизный лайнер, каждый несет свою вахту. Так что если согласен на это предложение, то будешь работать наравне с остальными, - закончив, наконец, излагать ситуацию, Себастиан с доброжелательной улыбкой в глазах посмотрел на Кррша, - Ну что, идет? Если да, то прыжок до твоей заправочной станции прокладывать мне, так что начнем с простого дела - координат, до которых нам надо будет добраться.

- Порой мне казалось то же самое, - своим комментарием Стейн как будто читал мысли Каору, - Но я сомневаюсь, что причина в самой "Газали". За происшествиями стоят люди (или нелюди), а не проклятья кораблей или что-то подобное. Если наши злоключения стали следствием диверсии, чье-то воли, то этот человек здесь, на корабле, вместе с нами.

И если такой человек действительно был, следовало отыскать его (или ее), арестовать и предать суду. Рассуждать об этом вслух пока что не имело смысла - ничего кроме беспочвенных подозрений у маршала не было, но раз подобные мысли появились и у Стейна, значит, гипотеза, как минимум, заслуживала внимания. Мог ли на "Газали" быть кто-то, кто стремился погубить экипаж и пассажиров? За прошедшие пару часов у Каору появилось достаточно сведений, чтобы начать складывать из кусочков мозаики общую картину, но прежде чем погружаться в размышления о причинах произошедшего, следовало решить насущные вопросы.

- Отличная находка, Стейн! Сварочный аппарат должен идеально подойти. Я возьму себе первый рейс, проверим хватает ли его жара, чтобы отпугивать падальщиков, - отправлять с непроверенным инструментом Таонгу было непростительным риском жизни гражданской. Оружие с трудом пробивало тварей, но все же давало уверенности. Да и можно было попробовать бить очередью - так шанс повредить что-то жизненно важное увеличивался.

Главной сложностью перехода на ту сторону было сделать так, чтобы один человек смог донести все скафандры, не упасть, не растерять их по дороге, и все это со громоздким сварочным аппаратом в руках. Пришлось отцепить стропы в нишах, где раньше стояли скафандры, и соединить ими груз, после чего прицепить к своему скафандру несколькими карабинами - так было меньше шансов потерять часть чемоданчиков по пути. На поверхности любой из планет получившаяся гармошка за спиной не позволила бы нормально перемещаться, но в невесомости можно было просто вести всю конструкцию за собой, как воздушный шарик на веревочке. Наконец, предупредив людей в часовне, чтобы готовили первую группу, можно было выходить. *

И теперь, во время осторожного - с таким количеством груза спешить не стоило - перехода у маршала появилось время подумать над известными фактами о произошедшем на корабле. После того, как связь с колонией в Тао-Ань пропала, Легион направил в систему несколько разведывательных судов, и ни одно из них не вернулось обратно. Версия с катастрофой настолько глобальной, что вся система превратилась в смертельную ловушку, выглядела слишком неправдоподобно. Гораздо вероятнее, что за событиями стояла одна из фракций или кто-то доселе неизвестным. В то, что какая-то сила, оставаясь неизвестной для Горизонта, могла скопить достаточно ресурсов, чтобы захватить и блокировать целую систему, было сложно поверить, но слишком много странностей происходило в последнее время, начиная с появления Эмиссаров, чтобы полностью списывать такую вероятность со счетов. Кто бы не срежиссировал события в ТАо-Ань, у них должны были быт ьагенты за пределами системы. Спасательная операция собиралась с большой помпой и в столь же большой спешке, желающих попасть на "Газали" было слишком много, и управляющая комиссия должна была отобрать три сотни наиболее подходящих кандидатов, и тщательность отсева наглядно демонстрировал Стейн, оказавшийся на корабле без выраженных профессиональных навыков.

Из этого следовало, что наличие на "Газали" диверсанта (или группы диверсантов), который должен был проследить за тем, чтобы миссия не достигла цели, было очень вероятным. И можно было предположить, что агенты неизвестного противника были подготовлены - либо напрямую предупреждены, либо защищены от возможных последствий атаки на корабль, чтобы дать им возможность закончить начатое - не дать никому спастись с гибнущего корабля. И если размышления о причинах случившегося в Тао-Ань были сейчас пространными рассуждениями, то опасность диверсии была реальной и требовала противодействия, иначе все попытки спасти людей с "Газали" пойдут насмарку. Но установить личности агентов было гораздо сложнее, особенно с учетом возможности использования людей в темную. Кому как не Каору было знать о силе видений и слов, сказанных во сне.

Прежде всего, стоило сократить список подозреваемых до выживших. Если диверсанты погибли, они не могли угрожать людям и их личности можно было установить постфактум. Реальную опасность представляли живые агенты и их нужно было выявить прежде, чем они нанесут еще больше вреда. Могли кто-то из группы в отсеке 13.13 быть среди их числа? Неисправность криокапсулы Каору, безусловно, наводила на такое предположение. Очевидным подозреваемым был Стейн, и за сомнительную предысторию попадания на корабль, и из-за того, что он призывал группу отправиться в обход ангаров, подставив людей под радиацию и гончих Тиридеса. Но именно по этим причинам он вряд ли был агентом противника. У молодого человека, безусловно, были секреты, он скрывал какую-то болезненную тайну, факт ее наличия был очевиден маршалу, но он был слишком импульсивен и деятелен для диверсанта. Нет, если в группе был "предатель", то это был кто-то тихий, незаметный и полезный. Например, Таонга. Или Энрике. Оба они они обладали необходимыми техническими навыками для саботажа, оба были внешне лояльны и не привлекали к себе внимания. Ванг был слишком непредсказуем и гораздо более нестабилен, чем Стейн. Гарам был слишком честен для подобной задачи. Но насколько хорошо они с Каору знали друг друга, чтобы делать подобные выводы? Еще вчера маршалу казалось, что самым надежным человеком на корабле будет Халед, но он оказался полон своих тайн. Подозревать бармена не хотелось, как и признаваться себе в том, что это нежелание порождено дружбой, нежели рациональными выводами. И все же, оправдывая свое эмоциональное решение, он был амбициозен, стремился привлечь к себе внимание, что плохо вязалось с образом тихого саботажника.

По этому же причине вряд ли стоило подозревать Хоморо Вая или Легион, погрузивший на "Газали" некатр. Слишком много к ним внимания, чтобы действовать свободно. Беловолосая авантюристка, очаровавшая Гарама, была гораздо более вероятным подозреваемым, и нет, это не была ревность - у женщины было достаточно профессиональных навыков и свободы передвижения для диверсий. Еще был Изгой-врачеватель и привлекшая внимание Халеда женщина, сказать про них что-то конкретное было невозможно, и уже одно это, их способность оставаться незаметными, заставляла их подозревать. Особенно с учетом того, что злоключения группы носили случайный характер - дурная удача, совпадения, события, которые могли произойти сами собой. Этот паттерн указывал на возможное мистическое воздействие, и эти двое среди всех остальных уцелевших более всего походили на роль одаренных.

Каору отчаянно не хватало информации, чтобы сделать обоснованные выводы. Нужна была помощь, и единственный, кто мог ее предоставить, был категорически ненадежен. Но другого выбора сейчас не было, приходилось работать с Вангом, который как нельзя кстати отозвался на запрос маршала.

- Главное, все живы, - новости о том, что Интеллект опять отказал, расстраивали, но сделать с этим сейчас было нечего. Уарда вызывала у Кару искреннюю симпатию, возможно, из-за ее состояния, такого похожего на то, что происходило с Каору после пробуждения. Да, Интеллект была всего лишь программой, но у нее был разум и ей хотелось помочь наравне с остальными членами экипажа, - У нас мало времени, так что предлагаю принять потерю как данность. Если получится, установите отсек, где находятся сервера Уарды. Я попробую забрать носители с ее кодом, если представится возможность, - и дальше, уже переключившись на личный канал, - Пока у меня есть другой вопрос. Райнальд, вы же служите в Корбезе, я правильно помню? На ваш взгляд, как следователя, кто из выживших наиболее подозрителен? Меня не оставляет ощущение, что кто-то на корабле активно препятствует нашему спасению, но у меня не хватает сведений, чтобы определить подозреваемых. Возможно, вы приметили больше, чем я.

- Спасибо, Уарда, ты очень помогла, - слова Интеллекта подтвердили догадки маршала о том, что тепловое излучение может навредить космическим эндемикам или хотя бы отпугнуть их.

Ответом на реплику Каору была только сухая статика. Повторный запрос тоже не дал результата, но, при этом, соединение с Таонгой оставалось активным, а значит, что-то случилось на той стороне канала.

- Энрике, Райнальд, у вас все в порядке? Уарда пропала из эфира. Надеюсь, в медотсеке ничего не произошло?

Казалось, что "Газали" стала центром притяжения невезения всего Горизонта. На каждом шагу отряд поджидали трудности, осложнения и просто напросто дурная удача, как будто вселенная вознамерилась воздать горстке запертых на корабле людей за какие-то реальные или мнимые прегрешения. Как иначе объяснить, что даже после всех усилий, потраченных на то, чтобы восстановить системы корабля, они отказали снова, не проработав и часа? Возможно, так люди и начинали верить в Ликов, знамения, чудеса и прочие небылицы, когда сталкивались с экстремумом аномалии, как положительных событий, так и отрицательных, наделяя эти происшествия мистическими качествами. На деле же не было ни божественного промысла, ни чьей-то злой воли, одно лишь стечение неудачных обстоятельств, из-за которого группа выживших все никак не могла получить передышку больше, чем на несколько десятков минут.

И единственным известным Каору способом преодолеть черную полосу было стиснуть зубы и продолжать идти к намеченной цели. Рано или поздно, буря пройдет. И судить о тебе будут не по тому, как везло или не везло в процессе, а по тому, была или нет выполнена поставленная задача. Остальное могло лишь украсить победу или сгладить горечь поражения, но не более того. Поэтому сейчас нужно было не думать о превратностях судьбы, а сосредоточиться на происходящем вокруг. Прикрыть Таонгу, пока та доберется до второго шлюза и закрепит трос, держать на прицеле потерявшую к людям интерес тварь, пока инженер возвращается обратно и вместе с ней отступить обратно к шлюзу, за которым остались Стейн и Тахир. Одно действие за другим, сосредоточившись на каждом из них полностью, не позволяя мыслям бешено нестись вперед, к тому, что еще не случилось и, возможно, не случится

- Трос закреплен, - Каору нужно было кратко проинструктировать спутников, когда они с Таонгой вернулись внутрь корабля, и посоветоваться, - Мы можем выводить людей из часовни. Но есть опасность. Недалеко от шлюзов пасутся - или как это правильно называется у них - космические падальщики, музхаджары. Мы насчитали полдюжины, но их может быть и больше. Их шкура слишком плотная, я едва могу пробить ее даже из карабина, потому перестреливаться с пятью сразу невыгодно. Уарда сказала, что они боятся тепла и не станут приближаться к источнику. Если мы сможем сделать тепловой коридор или, хотя бы, достаточно большое пятно, то сможем перевести людей без риска внезапного нападения. У вас есть идеи, как это можно сделать в космосе? Таонга, чем варят обшивку кораблей во время экстренного ремонта? Должны быть какие-то резаки, достаточно горячие, чтобы мы могли использовать их как импровизированный факел. Кроме этого мне приходит в голову только перегреть один из топливных элементов, которые питают наше снаряжение. Возможно, этого будет достаточно

Только когда Ви указала падшему на его ошибку, тот понял, что слишком увлекся осязанием реальности вокруг и не заметил как, услышав имя девушки, произнес вслух и фамилию. Он даже не мог точно сказать, как узнал ее. Возможно, демон почувствовал сущность собеседницы, когда его сознание касалось расстроенных струн мироздания вокруг и он ощутил резонанс вселенной, вибрации которого сложил в слова, наделенные силой - именем вампира. Возможно, "винить" в этой непрошеной проницательности стоило смертного, как всегда внимательного к любой мелочи, что могла позже пригодиться для заключения сделки. Рене нередко приписывали чуть ли не сверхъестественные качества, еще при жизни, когда на деле он лишь пользовался тем, что люди, в большинстве своем, не обращали внимания на то, с какой легкостью они раскрывали себя тем, кто умел наблюдать. Тонкая полоска светлой кожи на безымянном пальце щетинистого копа, красноречивый свидетель того, что он совсем недавно перестал носить обручальное кольцо, форма была чистой, но рубашка выглядела немного помятой, свидетельствуя о том, что мужчина носил ее второй раз без стирки. Узкие полосы протертой кожи на правом рукаве куртки дальнобойщика кто-то мог не заметить или принять за следствия возраста одежды, но Бомонт понимал, что одежда протиралась (он готов был поставить десятку, что на рубашке под курткой у водителя заплатки на том же самом месте) о край пассажирского кресла при постоянном переключении передач механической коробки. Таких грузовиков в Штатах оставались единицы, но в 80-ые их был каждый третий, а значит, машина дальнобойщика была старой, и, судя по темным пятнышкам масла на манжетах рубашки, требовала частого ухода. И то, как кассирша поворачивает руку, когда опирается ей о столешницу, тыльной стороной к клиенту, чтобы спрятать неровный круглый рубец от ожога на коже, слишком маленький, чтобы быть следствием неаккуратного обращения с плитой, но достаточный, чтобы остаться от сигареты. Почти каждый в кафе носил свою историю как открытую книгу и умение читать такие страницы делало Рене успешным продавцом. Возможно, кто-то из компании назвал Ви полным именем или коммивояжер заметил фамилию на промелькнувших на мгновение в поле зрения водительских правах.

Источник осведомленности Угаритийца был не так важен, как последствия сказанных вслух слов. Вместе с недвусмысленными намеками падшего они создали нужный эффект, возможно, даже слишком сильный. Едва прикрытая угроза в словах девушки не казалась блефом, она и правда готова была наброситься на него прямо сейчас. Котар~ва~Хасис почувствовал укол раздражения от мысли, что существо, чья "вечность" вместилась бы в одну крупицу песчаных часов, отмерявших век демонов, собиралось тягаться на равных с, пускай и бывшим, но небожителем. Гордыня, требовавшая возмутиться, восстать, бросить вызов самонадеянной девчонке была знакомым чувством, но она была чужим чувством. Котар прекрасно знал, откуда оно происходит, он мог поклясться, что слышит привычный голос плетущий очередную интригу, но, все же, это был не его голос. Эхо воспоминаний, не более того. Демон Услышанных Желаний не стремился доказать свое превосходство и получить признание. Он считал, что у него хватает гораздо более важных дел, нежели измерение длинны крыльев и толщины рогов. К тому же, он был уверен, порой, уступи, можно достичь гораздо больше, чем если пойти на конфликт.

Поэтому в ответ на натиск собеседницы Рене примирительно поднял руки раскрытыми ладонями вперед и улыбнулся одной из своих фирменных улыбок, той, после которой обычно никто уже не отказывался вести дела с Бомонтом. Только глаза демона по прежнему не выражали никаких эмоций и, выдерживав взгляд девушки, впитывали окружающее пространство будто черная дыра.

- Прошу прощения, Ви, если мои слова были бестактны, я не хотел доставить тебе неудобство, - виновато произнес торговец, разведя руки в стороны и медленно опустив их на стол в традиционном жесте mea culpa, - Ты в праве получить объяснения, я с удовольствием отвечу на твои вопросы. Но сейчас, прямо сейчас, мне кажется, у тебя есть более срочное дело, чем расспрашивать меня. Даже если бы я не видел, что происходит за окном, то беспокойство твоей семьи настолько сильно, что его можно схватить за хвост.

Должно быть, единственная причина, по которой остальные посетители кафе не придавали происходящему значения, была все еще действующий на них морок вампиров, но падший был свободен от чар и мог оценивать ситуацию трезво. Возможно, эта группа могла справиться с угрозой снаружи, но они, похоже, не были уверены, в том, что справятся с противником наверняка и без потерь. А значит, у них была потребность, жажда, которую демон мог утолить. Если, конечно, они договорятся о цене.

- Вот что, - предложил Котар~ва~Хасис, - я отвечу на твой вопрос, если ты расскажешь мне кто поджидает снаружи и из-за чего между вами ссора. По рукам?

Даже в такой простой ситуации договор требовал уважения, поэтому, задав вопрос, падший действительно протянул Ви ладонь, чтобы ударить по рукам. Такое простое, но такое действенное изобретение человечества, которое стоило перенять и бессмертным. Но дожидаться подтверждения падший не стал, продолжив говорить. Ему было любопытно, как отреагирует на подобное поведение его новая знакомая - примет ли, все равно, предложенные правила игры или же воспользуется лазейкой улизнуть от соблюдения условий сделки.

- Моя осведомленность лишь косвенно связана с моим происхождением. Отвечая на вопрос, который ты задала, я тот, кто умеет смотреть, слушать и запоминать, тот, кому доступно не только ограниченное восприятие смертных, но и способность узреть саму суть материи и колебания, которые ее создает движение. Через эти умения я знаю то, что знаю. Но, отвечая на тот вопрос, который ты хотела задать, я пришел в этот мир задолго до того, как возникла эта нация, до того, как возникла любая нация, до того, как ваш вид впервые ступил на песок Долины Скорби. За прошедшие тысячелетия у меня было много названий. Нас, меня и мне подобных, называли бесами, духами и даже маридами, но когда-то, прежде всего другого, мы были богами.

На душе у Миллера было скверно. Возможно, дело было в погоде: в холодном, пробиравшим до костей ветре, в тяжелом ливне, не оставлявшем сухого клочка одежды даже под зонтом, в непроглядной темени слишком рано наступающей на севере зимы. Но, скорее всего, причина была в затее, в которую эсера втянул Филоненко. Нет, конечно, винить товарища было не в чем - Степан сам согласился на его предложение, практически не раздумывая, потому что в душе был согласен - области нужны перемены, и за прошедший день он убедился в этом окончательно, но вот то, каким образом да с кем эти перемены затевались, было категорически неверно, и теперь Миллера терзали зловещие предчувствия. Он сильнее сжал рукоять пистолета в кармане, но тот не принес успокоения. Такое со Степаном было впервые, а бывало с ним всякое, невеселое и даже мрачное. Страшно - было, до ужаса, до понимания, что вот она, смерть, глядит тебе в лицо, - было. А так, чтобы с каждым шагом хотеть развернуться и бежать прочь - впервые. Даже когда его волокли на виселицу, эсер не испытывал этого гнусного сожаления. Досада была, обида, но ни капли раскаяния в содеянном. А теперь же каждым мгновением крепла убежденность в ошибочности выступления и, что хуже, его обреченности. А самое паршивое было то, что Степан мог на эти события повлиять, но не смог - или не захотел - сделать нужного шага.

На вопрос Филоненко хотелось ответить "нас, надо первым делом изолировать и подальше, потому что нет сейчас в Архангельске большего врага революции, чем мы все". Вслух Миллер этого, конечно, не сказал, но прочитать мысли на лице эсера было несложно. Степан рассчитывал переговорить с товарищем до выступления, попытаться убедить его в пересмотреть свой план, но вышло так, что после утренней встречи следующий раз они с Максимилиан Максимилиановичем увиделись уже когда тот стучал в дверь Миллера, вызывая его на выступление. Теперь протестовать было уже поздно, оставалось только надеяться, что каким-то чудом, да хоть божьим провидением, ситуация не обернется катастрофой. Если господь-боженька и правда был где-то на небесах и хотел убедить грешного Степана в своем существовании, сейчас было самое подходящее время. Потому что других путей к спасению, кажется, не оставалось.

- Если все будет как запланировано, то никого арестовывать не придется, - умиротворяюще проговорил вслух Миллер, после чего решил перевести разговор на деловые рельсы, - Лучше давай, Максимилиан Максимилианович, еще раз проговорим наш план. Чтобы если придется разделиться, я знал что нужно делать. Чаплину и его офицерам для ареста мы не нужны. Одного взгляда достаточно, чтобы понять - у него все схвачено. Что мы делать будем? И, главное, какие гарантии дал Георгий Ермолаевич под наше участие? Какие предлагает со своей стороны уступки для сохранения партии в правительстве? - говорить вслух этого не хотелось, но вопрос нужно было задать, пускай и тише, чтобы никто другой, кроме Филоненко, не услышал его, - Он вообще хоть что-нибудь обещал конкретное? Потому что мне в лицо он от всего открещивался и только адъютанта своего подослал, якобы от его лица. Не хотелось бы статься, что вместе с министрами под замок посадят и нас с тобой, как левую контру или как они нас там про себя называют. На честное офицерское слово можно даже не смотреть, Чаплин присягу принес тому правительству, которое сейчас идет свергать, какая тут честь офицера?

Успокаивающей эта речь не вышла совсем никак, даже наоборот, но заставила Миллера задуматься. Может, боженька-то не так и нужен. Филоненко был человеком многих талантов, амбиций, но и пороков немалых. Как знать, может этот порок сейчас обернется на пользу.

- Можно я скажу, - после паузы проговорил Степан, все еще вполголоса, - Как товарищ. Мы, все-таки. в одной петле висели, оно обязывает. Чувствую, что ты хочешь с Николай Васильевичем сквитаться, за обиду, которую они тебе нанесли. Ладно я, человек маленький, но ты-то был не последним и при Керенском, и в Совете спасения. Понимаю. И разделяю твои чувства. Но если ты хочешь до Чайковского добраться, то не с той стороны мы пошли. Потому что сейчас выходит так, что только оставив старика на месте, мы сможем на что-то рассчитывать, - Миллер поднял взгляд на Филоненко, чтобы убедиться, что тот слушает. Вроде слушал. Но услышит ли? Неизвестно, но стоило хотя бы попытаться, - Наша, я имею ввиду, революционная, власть в области держится на союзниках. Как ни поверни, а без них от нас не останется и следа за месяцы. Пока что без их помощи мы ничего не сделаем. Через полгода, девять месяцев, как проведем осеннее наступление, как начнется зима, тогда можно будет думать думы. Но сейчас - никак. Я это понимаю, ты это понимаешь, Чайковский это понимает, и Чаплин должен понимать, если не дурак. Не знаю, на кого он рассчитывает. Может, на военное командование. Рассчитывает, что после истории с Дюпо... Днепо... Дтьфу, Донопом, Пуль на его сторону встанет. Вроде бы они с ни дружайничают. Только Пуль один ничего не решает. Руководит миссией американец Фрэнсис, и он, считай, мне прямым текстом сказал, что правительство текущее союзников полностью устраивает и перемены им не нужны. А вот теперь вопрос, если Георгий Ермолаевич сейчас всех министров арестует, что на завтра начнется? Когда англичане с американцами на пальцах ему объяснят, что без Чайковского не будет ни ружей, ни танка, ни солдат?

Миллер покачал головой. Терять было уже нечего, если Максимилиан Максимилианович хотел на него обидеться, то уже обиделся, так что можно было говорить начистоту. От этого на душе сразу стало легче.

- Переворот, как он есть, обречен. Единственный шанс, который у офицеров есть, это заставить Чайковского пойти на уступки. Чтобы для союзников это все выглядело так, будто бы Николай Васильевич и Георгий Ермолаевич повраждовали, да договорились. Офицерам дадут несколько портфелей, старик сохранит видимость власти и все счастливы. Сам Чаплин на такое не согласится, конечно. Но мы с тобой сможем его в этом убедить, уверен. Только вот вопрос, если у Чаплина будут не все портфели, а только часть, от каких он, как ты думаешь, откажется? От своих или от тех, которые нам обещал? - Вопрос был, конечно же, риторический, - В общем получится, что и Чайковский на месте и мы не у дел, откуда и начинали.

Вот, наконец, Кррш и показал зубы, с удовлетворением подумал Себастиан. Логика его рассуждений, конечно, была очень уязвимой, но навигатору был важен сам факт того, что варгр, зажатый в угол обстоятельствами, начал сопротивляться и демонстрировать характер. Это значило, что с ним, все-таки, можно иметь какое-то дело.

- Полагаю, мы услышали достаточно, - проговорил Дейн в слух, оставляя аргументы пленника без ответа. Пусть тот сам додумает как экипаж отнесся к его заверениям. Уж точно не стоило давать Крршу пищу для ума, намекая ему на сонм способов, которыми он, при желании, мог предать команду. Аристократ же перевел взгляд на Тамо и коротко поинтересовался, - Капитан, можем переговорить с глазу на глаз?

Себастиан был уверен, что, в случае чего, Дакра и Лин скрутят варгра, поэтому вышел в соседний отсек со спокойной душой и, едва двери в кают-компании закрылись, просуммировал свои впечатления:

- Сдать Кррша как лидера пиратов вряд ли получится. Одного взгляда на варгра достаточно, чтобы понять - никто в здравом уме не станет ему подчиняться. Да и сам он начнет кричать про Феррика при первом удобном случае. Даже если мы решим его казнить и представить его тело, от нас потребуют корабли или другие доказательства того, что мы не прихлопнули случайного спейсера. И единственная ниточка, которая у нас сейчас есть, ведет на Теев. Мы можем пытать удачу и надеяться, что Феррик покажется в одной из систем субсектора и мы перехватим его там, но когда это произойдет, сможем ли мы его подкараулить и, что самое главное, не будет ли он уже во главе небольшой флотилии, сказать наверняка нельзя.

Навигатор развел руками, после чего нахмурился, обдумывая, еще раз, имеющиеся варианты. Сделав повторный круг по собственным рассуждениям, Дейн так и не нашел более подходящего выхода.

- Боюсь, нам придется довериться варгру, - Себастиан вздохнул, - звучит не очень заманчиво, но я не вижу другого варианта. Деваться с Птицы ему и правда некуда, к тому же мы можем положиться на Дакру с Лином. А когда мы доберемся до Теева, то есть два варианта. Запереть его на корабле, пока мы не закончим с делами там, или же... - навигатор посмотрел на Тамо, - принять его предложение. Лишние руки нам понадобятся, как и кто-то знакомый с местными обычаями. И это не так безумно, как может показаться на первый взгляд. Кррш не станет жертвовать ради нас жизнью, но если его к этому не подталкивать, то у него не будет стимула нас предавать. К тому же за то, что он уже нам рассказал, его, думаю, по голове не погладят. Не знаю, какие у пиратов законы, но догадываюсь, что "никому не рассказывать о секретной пиратской базе" где-то в верхней десятке запретов.

Закончив речь, Дейн посмотрел на капитана с видом ребенка, который просит у родителей разрешение завести щенка.

- Я буду выгуливать его! И убирать за ним сам, честное слово! - навигатор растянулся в улыбке, показывая, что шутит, а потом добавил уже серьезно, - Мы всегда можем отпустить его на все четыре стороны, когда он уже не сможет нам навредить. Это будет справедливо с учетом сведений, которые Кррш нам даст.

Сложившиеся обстоятельства доставляли Андерсу гораздо большее неудобство, чем он был готов признать. Когда несколько месяцев назад в дверь небольшой квартиры над кондитерской, которую Харстаг снимал в доме на Свартбекьсгатан, постучали, писатель не мог даже предположить, насколько изменится ритм его жизни. На пороге стоял долговязый прилично одетый старик с ребенком при нем, но не прошло и двух мгновений, как юноша в ставшей сейчас уже привычной Андресу, но тогда в обезоруживающе грубой манере объяснил, что он, Петтер, был давним другом Ларс Харстага, и прибыл по адресу, потому что прослышал, будто бы на том же самом месте, что и почти 40 лет назад живет какой-то Харстаг.

Затем были долгие объяснения что отец давно уже обосновался в Стокгольме и не кажет носа (прости, Густав, вовсе не на твой счет шпилька) за границы города, а сам Андерс находится в городе всего несколько недель и занял старую квартиру по рекомендации Ларса - нынешний хозяин, которого старший Харстаг когда-то лечил от скарлатины, даже сделал сыну своего спасителя хорошую цены по доброй памяти. А после невероятный рассказ Петтера о том, что ему был седьмой десяток лет, а нынешний юный облик он получил благодаря проказе самой настоящей русалки, и теперь вынужден был всю ходить в компании косолапого дворецкого Охмана, чтобы избегать лишних вопросов. А еще, уже про себя додумал Андерс, чтобы кто-то мог защитить мальчишку, когда его своеобразная манеры общения доведет кого-то до рукоприкладства.

Густав не распространялся о своем прошлом, но Харстаг подозревал, что у него в прошлом есть схожая история, а значит, все трое искали ответы на одинаковые вопросы. Проводить расследование вместе было удобнее, но необходимость вместить в свою жизнь двух эксцентричных и совершенно чуждых ему людей и являлась главным источником дискомфорта для Андреса. Он привык работать один, привык жить один, привык молчать, иногда днями на пролет, но теперь все эти привычки требовалось сломать и научиться действовать сообща с новыми товарищами.

Результат, однако, стоил принесенных жертв. Тщетные поиски одиночки принесли плоды для группы, когда прошедшим месяцем они получили ответ из самого неожиданного источника. Линнея Эльфеклинт, дама весьма нездоровой репутации откликнулась на отправленную ей корреспонденцию в таких оборотах, которые не оставляли сомнения, что она сама Видит и, более того, готова поделиться доступным ей знанием, для чего и приглашает навестить ее в Приюте Страждущих Душ. Адрес заставлял подозревать, что прозрение Линнеи есть ничто иное как одна из сторон болезни, но интуиция подсказывала Андерсу - они на верном пути.

И вот теперь, стоя на мостовой и то и дело придерживая шляпу от порывов ветра, Харстаг наблюдал за тем, как вереница экипажей подъезжала к воротам Приюта, оставляя на мостовой перед высокими воротами цветастую компанию визитеров. Больше полудюжины человек, считая самого Андерса и его спутников, собрались на прием к безумной Линнее, и в голове писателя невольно возникали ассоциации с необычным чаепитием из романа Чарльза Додсона, на котором оказалась юная героиня. Подчиняясь порыву вдохновения, мужчина достал затянутый в плотную кожаную обложку блокнот из желтоватой самодельной бумаги с грубым, неровным обрезом страниц и стал делать быстрые пометки. По страницам ползли короткие червячки текста, иногда объединяющиеся в целые предложения, а также схематичные, в несколько линий, скетчи приюта и встреченных Харстагом личностей. К портрету юного Петтера, изображенного с нарочито самодовольным лицом, и грустного великана Густава один за другим добавлялись новые. Вот усушенный моряк с россыпью веснушек на щеках. Абрис лица и форма губа вышла слишком уж тонкой и он казался героем романтической повести, нежели пропитанным солью матросом, коим представал в жизни. Следом - хмурый брюнета с соколиным взором, который хищной птицей смотрит на каждого прохожего. Вот простоватый на вид мужчина с круглым лицом и приплюснутым носом, которого не смогла облагородить даже седина, и моложавый блондин с кристально чистой, безмятежной улыбкой, какие бывают только у новорожденных или священников.

Замедляя шаг через каждые полдюжины метров, Харстаг порядочно задержался, и прошел в больничный сад одним из последних. Его взгляд блуждал, стараясь ухватиться за самые приметные детали антуража, и, наконец, остановился на хозяйке приема. В пробивающихся через облака лучах полуденного солнца среброволосая женщина казалась нереальной, потусторонней, как будто она была древней нимфой, оставшейся и состарившейся на земле и теперь медленно, но неотвратимо исчезающей из реальности. Не умирающей, нет, но обращающейся в то, из чего когда-то вышла - дуновение ветра, шелест листвы и звон капель дождя.

Не оставляя вниманием Линнею, Андерс опустился в свободное кресло напротив нее с такой грацией, будто садился на королевский бархат, а не в плетеное садовое кресло, закинул ногу на ногу, привычным жестом разгладив складку ткани на брюках, и сложил руки на поясе. Потертый от частый путешествий блокнот покоился под ухоженными пальцами репортера, который приветливо улыбался хозяйке.

- Рад, наконец, встретиться с вами, фрю Эльфеклинт, - произнес писатель бархатным голосом. Только такой, глубокий, медовый, и мог быть у этого улыбающегося модника, - Андерс Ларссон Хартаг, литератор. Полагаю, я всегда Видел мир таким, с раннего детства, но осознал это лишь несколько лет назад и теперь ищу знание о истинном положении дел в мире.

Казалось, что мужчина недоговаривает что-то о своих мотивах, но раскрывать их прямо сейчас он не спешил.

- Имена обладают силой, - ответил мужчина с каким-то особенными значением в голосе, - Раньше мы были просто двумя незнакомцами, сошедшимися встречным курсом на ночном шоссе, моргнули фарами и разошлись навсегда, - торговец сложил пальцы, показывая воображаемое моргание, - Но теперь между тобой, Ви Розен, и мной, Рене Бомонтом, есть связь. Мы можем никогда не увидеться больше, но имена останутся в памяти навсегда.

Возможно, это звучало слишком высокопарно, но падший не беспокоился о том, что девушка может посчитать, будто собеседник пытается придать себе таинственности и загадочности, чтобы произвести впечатление. В его словах не было ни капли обмана или преувеличения, имена действительно обладали такой значимостью и, хоть он и не был среди ангелов Тверди небесной, Котар~ва~Хасис понимал роль названий. Обмен именами лежал в основе каждого ритуала падших, а произнесение истинного имени был самым интимный поступком, на который только были способны демоны, и представление обычными именами хранило долю этого значения.

- Секреты... - Рене задумался, взглянув на собеседницу в новом свете, после чего озвучил свои мысли, - Ко мне не часто приходят с подобной просьбой, но, если подумать, то что еще может быть тебе нужно? Молодость, красота, семья, все это у тебя уже есть, даже вечность я не смогу тебе предложить. Ты права, - демон кивнул с легкой улыбкой, - у меня есть секреты. И я могу поделиться ими, небесплатно, конечно, но это может потребовать времени, будет некстати, если твоя семья устроит из этого кафе сцену фильма ужасов.

Угаритиец испытывал соблазн поиграть в ничего не подозревающего смертного, но эта забава вполне могла привести к не самым приятным последствиям. К тому же, Аннунаки не собирался таиться в тенях вечно. Он прибыл в Чикаго, потому что видел здесь возможность вернуться к исполнению своего замысла, в реализации которого ему потребуется помощь. Дети Каина были ничем не хуже его соратников на этом пути, поэтому Рене решил попробовать сыграть в открытую.

К тому же его внимание, до того прикованное к поведению "семьи" Ви теперь сосредоточилось на происходившим за окном кафе. Ночной туман не был чем-то нереальным, но, как правило, он не спускался так рано, да и было в том, как двигалась молочно-белая пелена, что-то потустороннее. Падший прищурил глаза, калибруя свое осязание, чтобы переключить его с потоков вампирических энергий на нити силы за окном.

- Здравствуй.. Уарда, - голос Каору прерывался, когда дыхания не хватало на то, чтобы бежать и говорить одновременно, - Приятно.. наконец.. с тобой.. познакомиться, - еще одна пауза, на этот раз чтобы задержать дыхание для выстрела, - Как.. как ты себя чувствуешь?

Выстрел попал в цель, но не возымел видимого эффекта. Возможно, тварь и была ранена, но не демонстрировала этого и, похоже, не собиралась бежать. Переключаться на огонь бронебойными патронами, похоже, также не имело смысла - шкура существа была создана чтобы выдерживать холод космического пространства, так что стрелять стоило из крупнокалиберного пулемета, не меньше. Но должны же они были чего-то бояться, иначе бы космические путешествия заканчивались трагедиями гораздо чаще!

- Прости, Уарда, у меня есть срочный вопрос, - Если кто-то и знал наверняка о космической фауне, то это был ИскИн корабля. Изначально у Каору был у Уарде другой вопрос, но сейчас он мог подождать, - Существа, живут в открытом космосе, вытянутые вперед крылья, пасть с хоботком, длинные усики от плеч, питаются электричеством. Ты знаешь, как их отогнать? Они пожирают одну из... Таонга, что они жрали?! - быстрое переключение канала для связи с инженером, и, получив ответ, снова на линию с Уардой, - Они пожирают твой накопительный элемент. И заодно нас с Таонгой.

Объяснение девушки наводило на подозрения о том, чего эти существа могут бояться - рожденные в холоде космоса, прилипшие к корабельному конденсатору холода, они могли не любить тепло. Но насколько это предположение верное сейчас могла подтвердить только Уарда. Это побудило Каору подождать с повторным выстрелом, вместо этого дожидаясь ответа ИскИна и выцеливая юркого космического ската - дожидаясь момента, когда тот подставится для удачного выстрела.

- Таонга, двигайся к шлюзу, я прикрою!

Бесконечная пустота космоса производила на Каору чарующее впечатление. Огромное безмятежное пространство, в котором все проблемы, боли и метания растворялись, не оставив и следа. Внутри себя "Газали" ревела огнем пожаров и декомпрессии, плакала скрежетом разрушающегося металла, звала голосом сирен, но снаружи она была всего лишь еще одной песчинкой в океане пустоты, беззвучной, незаметной. Казалось, ничто не могло нарушить сияющий черный покой вокруг, уж точно не копошение людей, вся цивилизация которых не умещалась даже в одно мгновение вселенной.

- Энрике, Райнальд, у вас есть результаты? Я могу поговорить с Уардой удаленно, через мой коммуникатор? - желание поговорить с ИСкИном возникло неожиданно, но его можно было легко объяснить. От строго ощущения одиночества космического пространства хотелось протянуть руку разуму корабля, который сначала существовал в этой пустоте, а затем томился взаперти и теперь, похоже, был обречен навсегда исчезнуть в огненной бездне.

Это был не первый выход Каору в открытый космос, даже не первый выход в критической ситуации, но к этому ощущению, наверное, нельзя было привыкнуть никогда. Где-то в глубине сознания, среди клубка самых потаенных внутренних голосов, один из них тихо шептал: "отключи магнитный замок. шагни прочь, стань частью этого спокойствия, такой же мертвой и безмятежной песчинкой, как и "Газали", ведь ты хочешь этого на самом деле..."

Закрыть глаза, выдерживая долгую паузу, заглушить искушение и снова открыть глаза. Когда-нибудь, возможно. Но не сейчас. Пока что было нельзя позволить себе перестать быть. Слишком многое зависело от Каору, слишком многие полагались на маршала. Здесь, на корабле, и где-то там, среди далеких звезд, ждала семья. Их нужно было найти. И для этого нужно было остаться жить.

Необычные падальщики - именно эта ассоциация пришла на ум Каору при виде скаоотбразных существ - появились как нельзя кстати, отвлекая от медленно накатывавшего экзистенциального ужаса. Враг всегда делал ситуацию проще. Вот ты, вот твои, вот они. Есть цель, нужно ее достичь. Вот и сейчас тоскливые мысли мгновенно растаяли, уступив место почти инстинктивным движениям - броситься вперед, сокращая дистанцию до Таонги, на ходу вскинуть карабин и дать короткий выстрел в сторону твари - прежде всего, чтобы отпугнуть космического ската. Перестреливаться со всей стаей (косяком? клином?) не хотелось, но избавиться от них было необходимо, иначе переход людей из часовни может превратиться в бойню.

- Таонга! Ты видела... это раньше? Они опасны? - Космическая фауна не была областью знаний Каору, да, честно говоря, никакая фауна к ней не относилась, за исключением мелких грызунов, домашних питомцев и редких животных, которые попадались маршалу на поле боя. Зубастые крылатые летуны, к счастью или сожалению, не относились ни к одному из трех типов.

В подобных заведениям Рене всегда чувствовал необычное для себя умиротворение. Он давно потерял счет количеству встреченных им на свое пути кафе, дайнеров, столовых и других безымянных остановок - хоть у каждого такого места было название, нередко сопровождаемое цветастой историей его происхождения, ни одно из них не задерживалось в памяти дольше секунды. Бомонт не смог бы вспомнить даже слов на вывеске, под которую зашел час назад, что уже говорить о тех местах, где он был месяц назад, год назад или даже десятилетие. Зато он помнил лица людей, разделивших с ним безмятежное спокойствие этих маленьких островков света, как будто существующих вне времени и пространства. Каждый, кто входил в двери, оставлял свой мир позади и вступал в иную реальность, существующую лишь в пределах обеденного зала. Рене помнил еду, разную в каждом месте, ни разу не повторяющуюся, потому что даже одинаковые блюда каждый повар готовил по-разному, и отдельным своим искусством торговец считал умение разгадать, в каком месте нужно заказать молочный коктейль и бургер, в каком - блюдо дня, а где ограничиться лишь чашкой кофе. И, конечно, он помнил истории, которые каждый посетитель приносил с собой и забирал по пути на выход. Для того, чтобы узнать эти истории, не нужно было даже начинать разговор, достаточно было смотреть и слушать, читая прошлое людей по тем знакам, которые они невольно выставляли напоказ.

Только в этих кафе, по пути из одного города в другой, Бомонт чувствовал себя самым обычным человеком, потому что никому не было дела до того, кто он, откуда и куда едет. В таких местах коммивояжер ощущал себя по-настоящему живым. И сейчас падший, занявший тело человека, переживал непривычный наплыв эмоций, о существовании которых в своем теле он не подозревал. Душа Рене Бомонта была бледной, слабой тенью, она почти истощилась за годы странствий и совершенных преступлений. Котар~ва~Хасис видел в этом поэтическую справедливость. Демон смог завладеть своим новым телом по той лишь причине, что смертный, получивший возможность прожить десяток жизней за раз, потратил их на то, чтобы уничтожить себя изнутри. У него было все время мира на то, чтобы создавать, возвышаться и цвести. Если бы он пестовал свою душу, удобрял ее знаниями и эмоциями, то падший никогда не смог бы вселиться в тело Бомонта. По крайней мере, не с такой легкостью. Но, получив новый отрезок жизни, Рене тратил его на то, чтобы скопить достаточно для следующей сделки. Он походил на человека, постоянно берущего в залог, чтобы отдать предыдущий кредит, не понимающего, что, хоть через его руки и проходят огромные деньги, в конечном счете с каждым днем он становится даже беднее, чем был.

Конечно, Демон Услышанных Желаний рассчитывал именно на такой исход. Он знал, что человек не способен устоять перед соблазном, ведь такова его несовершенная природа. Но где-то в глубине своей сущности он мечтал, не смея даже надеяться по-настоящему, что на этот раз все будет по-другому. Потому что если бы хотя бы один из потомков всеотца и всематери оказался бы достоин, это стоило бы вечности в Бездне. Увы, расчет Котара оправдался. Но в качестве утешительного приза он получил удобное тело, давшее ему неплохой старт в новом мире. Годами Бомонт, сам того не зная, выковывал из себя идеальный сосуд для инфернальной энергии, и при вселении демона ждала бедная душонка, едва способная сопротивляться напору Муки, сопровождавшей побег падшего из Бездны. С одной стороны, это сократило период смятения, которое Котар испытывал после внедрения, с другой, у него не было того щита против всепожирающей ненависти, которым наслаждались иные падшие. И все же, несмотря на все слабости, смертной половине иногда удавалось удивить свою эфемерную часть.

Сейчас как раз был один из таких моментов, когда Котар, поддавшись неожиданному потоку эмоций, даже потерял себя на мгновение. Демон не ожидал, что в нем может быть столько... симпатии по отношению к этим людям. Он мог, если бы захотел, прочесть каждого из них, увидеть их пороки и слабости, которые они так тщательно, и так же тщетно, пытались скрыть и дать в их руки ровно то, чего они так хотели и от чего неминуемо погибли бы... Мог, но не хотел. Ему нравилось просто смотреть, просто слушать, просто улыбаться официантке, когда она оставляла на столе тарелку. Постепенно к падшему пришло осознание причины такой реакции. Здесь никому не было дела до личности сидящего за столиком Бомонта, его прошлого и будущего. Откуда он приехал, куда держит путь, все это не имело значение. Сейчас он был всего лишь его одним путешественником, сделавшим привал. Рене стал чудовищем задолго до того, как в него вселился настоящий монстр, и только в таких местах он мог ненадолго, на пару часов, вспомнить, что значит быть человеком.

Котар невольно улыбнулся этому открытию, мысленно согласившись с самим же собой - да, это ощущение, безусловно, было приятным. Даже желанным. Пожалуй, стоило не только насладиться моментом, но и, по возможности, приумножить его. В сознании падшего мгновенно стал появляться чертеж. Нет, на самом деле это был не чертеж, о соединение материй и образов, плоскостей и граней, половине из которых не существовало названия в человеческом языке. Угаритиец вытаскивал из памяти - такой обрывочной, такой ненадежной! - ощущения от взаимодействия с полотном мироздания. О, как долго он был лишен этого чувства! Как долго он был лишен возможности просто прикоснуться к Творению, не говоря уже о том, чтобы изменить его. Демон не мог терпеть. Его сознание, против всякой воли, начинало работать, как будто хотело наверстать упущенное.

Со стороны этот процесс напоминал творческий поиск человека, ухватившегося за какую-то мысль. Остро заточенный карандаш скользил по листу перетянутого кожаной оплеткой блокнота, а его кончик свободно плясал в воздухе - Рене всегда держал прибор очень близко к перу, так что грифель оставлял тонкие серые следы на пальцах демона. В своем сознании же падший видел совсем столкновения сфер и те необходимые манипуляции ,которые нужно произвести с реальностью, что исполнить задуманное. Он пока даже не знал, для чего придумывает новый инструмент, а в представлении Котара не было ничего хуже вещи, созданной без практической цели, но этот вопрос можно было решить потом. Пока что ему доставляло удовольствие просто придумывать способ связать две точки пространства через придорожный дайнер, существующий вне времени и пространства, одновременно включающий в себя все подобные забегаловки в стране и не являющий ни одной из них.

От этого занятия падшего отвлекло бесцеремонное присоединение незнакомки. Едва она оказалась перед столом, как Рене прекратил рисовать и закрыл, почти захлопнул, блокнот, подняв на девушку внимательный взгляд карих глаз. Одновременно с этим, продолжая смотреть на бесцеремонную гостью, торговец тренированным движением ноги аккуратно пододвинул к себе стоявший под столом саквояж. Со стороны могло показаться, что он просто подобрал ногу, чтобы не мешать девушке, но при этом сумка оказалась надежно прикрыта диваном с одной стороны и ногами демона с другой.

Компания, к которой принадлежала нахалка, была не просто необычной, она была чужой здесь вопреки гостеприимной сущности заведения. Даже заказанный кофе выделял бледную компанию. Обычно такие места посещали люди, у которых было два вида кофе, со сливками и без, так что никому даже в голову не пришло просить "веганский рекаф-латте с корицей и базиликом" или от чего еще сходили с ума модники западного побережья, убедившие весь мир, что пить черный кофе это не модно. Оружие, свита и прочие характерные черты группы, от которой можно ждать неприятностей, были уже дополнением к образу. Бомонт следил за людьми краем глаза, а теперь еще и оценивал свою собеседницу. Слишком лощеная, слишком чужеродная для этого места. Но все же, она была здесь.

- Разве я выгляжу как тот, кому нужна компания? - Поинтересовался Рене у девушки, с легкой сварливостью, но без враждебности в голосе. Заданный таким тоном вопрос не должен был отвадить человека от общения, но бросить вызов, заставить говорить. В конце концов, если незнакомка подошла к падшему, значит, ей было что-то нужно, а отказать в такой ситуации было против натуры Демона Услышанных Желаний.

"Не Лики услышали ваши молитвы, а Хоморо Вай, который передал сообщение нам," - мысль промелькнула в голове Каору, но так и осталась невысказанной. Эти люди нашли пристанище в часовне, поэтому было естественно, что в своем возможном спасении они видели божественное провидение. Привычка столь спешно списывать любую хорошую новость на благоволение эфемерных сушностей иногда раздражала маршала, казалось, что она девальвирует поступки живых людей - как будто можно сесть на задницу, взмолиться Ликам и все станет хорошо. Увы, это было не так. Жизни людей спасали усилия других людей, пролитые пот и кровь, бессонные ночи и сожженное в залог будущего полуночное масло. Однако антагонизировать людей подобными рассуждениями сейчас было ненужно, да и некогда. Если молитвы успокоят гражданских, так будет только лучше. А если они все-таки принесут толику удачи, то тем более.

- Сохраняйте спокойствие, - голос Каору звучал ровно, размеренно, чтобы передать именно эту эмоцию, - экономьте силы, не совершайте лишних движений, расслабьтесь, говорите только при крайней необходимости. Это позволит дольше сохранить воздух. Мы находимся с противоположной стороны шлюза третьей палубы. У нас есть скафандры, скоро мы будем на вашей стороне и выведем всех из часовни. Пока мы переходим, разделитесь на две равные группы, разведите по ним раненых. Сейчас я отключусь, но мой коллега, Стейн, будет на связи. Вы можете вызвать нас через интерком шлюза в любой момент.

Надежда на то, что запертые в часовне, находящиеся на грани паники люди, смогут успокоиться, дышать ровно и не тратить попусту воздух была слабой, но стоило попытаться. Впрочем, слишком долго увещевать их тоже было нельзя - время неумолимо исчезало, следовало поторопиться.

- Прошу прощения, что без предупреждения, - виноватые нотки в обращенных к Стейну словах маршала были вполне искренними, - Признаюсь, у меня заканчивались слова, в армейской методичке по общению с гражданскими в критической ситуации не так много страниц. А вы умете сказать нужное в нужный момент. И вы правы, нас действительно стоит разделиться. Поступим так. Сначала нужно закрепить тросы, тот, что мы нашли здесь, и гипер-трос Таонги, сделав "коридор" между двумя шлюзами. Это снизит риск того, что кто-то из гражданских сорвется и улетит в открытый космос. Затем нужно будет сделать несколько переходов туда-обратно - отнести скафандры на другую сторону, одеть людей, привести их сюда, разоблачить, снова отнести скафандры на ту сторону и привести следующую группу. Действовать нужно будет быстро, оставшиеся на этой стороне будут помогать раздеваться и упаковывать скафандры. Всего их восемь, считая наши. Если на ту сторону пойдет один человек, то можно будет вывести всех за два перехода. Если в скафандры оденутся двое, то за три. Учитывая обстоятельства, риск идти в одиночку мне кажется оправданным.

- В текущей ситуации я не могу вам приказывать, поэтому хочу узнать ваше мнение, - Взгляд Каору попеременно задержался на каждом из группы, - Стейн, Тахир, вы останетесь здесь и будете встречать спасенных. Мы с Таонгой сначала закрепим тросы, а затем попеременно проведем людей из часовни. Каждый сделаем по переходу, чтобы распределить риск. Что скажете?

Вопросы Стейна, больше напоминавшие монолог, казались таким непривычным сейчас и, в то же время, уместным. Если не зацикливаться на покойниках, конечно. Возможно, это и были нормальные человеческие эмоции? Искать общества других, кого-то, с кем можно было разделить переживания, снять стресс, пускай даже в такой опосредованной форме? Заготовленной реакции на подобные разговоры у маршала не было, из-за этого возникало чувство легкой неловкости, которое приходилось прятать за деловым тоном.

- Пока вокруг тихо, но это не значит, что никто не появится, когда мы начнем переходить, так что будьте настороже. Плохо, что у нас нет оружия, но если бы мы сделали крюк и прошли через мостик, то могли бы не успеть сюда. Заглянем туда на обратном пути. Если, конечно, Халед не успеет раньше, - несмотря на все события, слова о друге заставили Каору улыбнуться, - И что это за "верблюды", о которых вы говорите?

- Верно, - кивнул навигатор в ответ на догадку варгра, - Они самые.

Себастиан не отводил от пленника хмурого взгляда, но старался не перегибать палку. Он никогда не был из тех, кто мог заставить собеседника дрожать от страха или испугаться за собственную жизнь, самый грозный вид, который Дейн умел принять, точнее всего было описать как "сердитый", нежели какой-либо еще, и разговаривая с Крршем, навигатор не хотел переступить грань комичности. Тем не менее, некоторая доля давления была необходима. Пират прогибался под ним и был в шаге от того, чтобы сломаться - именно то, что было сейчас нужно Себастиану. К счастью, Лин и Тамо были рядом, и их враждебности, искренней или наигранной, должно было хватить, чтобы создать нужный эффект. Поэтому, побуравив пленника взглядом с минуту, Дейн едва заметно отпустил "хватку" - расслабился плечи, чуть откинулся на спину кресла и посмотрел на варгра с толикой сочувствия.

- Удача тебя, Кррш, действительно любит... своеобразно. Капитан "Саркомонда" оказался тертым калачом и задал "Мизери" трепку, твоя команда решила бросить тебя здесь на верную смерть, а спасать тебя объявились заради награды за твою голову. Стоило, наверное, ожидать чего-то подобного после тех прегрешений, за которые ты впал в немилость у своего патрона, да? Недаром за "Саркомонд" был твоим последним шансом. Но я вижу, что ты не из тех, кто просто так сдается на милость судьбе. В безнадежной ситуации ты сообразил как можно подать сигнал бедствия и выжить. Получилось, конечно, не так гладко, как ты рассчитывал, но получилось же, не так ли? Вот что. Видишь этого хмурого дядьку? - навигатор кивнул в сторону пандорца, - это наш капитан, Тамо Рейнир. А рядом с ним - Лин Су, который всю свою жизнь посвятил охоте на твоего брата. Мы рассчитывали, что найдем тут всю вашу шайку, хотя бы один из кораблей, а получили одного тебя. можешь сам додумать, какую судьбу они для тебя сейчас придумывают.

Дейн пожал плечами, мол, ну что тут поделать. Его слова не были совсем уж блефом - несмотря на спасение Кррша, сильно вперед дело не продвинулось. Неудачливого пирата даже сдать было нельзя - вряд ли Торпол или Кларк согласиться выплатить награду за одного налетчика, особенно оставшегося без корабля.

- Но если ты будешь нам полезен, если окажется, что мы не зря прилетели в эту Древними забытую дыру, то я могу замолвить за тебя словечко, - навигатор поглядел на варгра почти по-дружески, - Знаешь, как говорят, если судьба подкидывает тебе кислую таблетку, разведи ее в воде и сделай лимонад. Вот, сейчас ты можешь сделать себе отличного лимонада. И, думаю, начать стоит с самого начала вашей славной банды. Как вы встретились и как решили напасть на Кларк. И что вы забыли на этой планете? Как будто люди там и без того не настрадались. А главное, где твои дружки сейчас? Чем больше ты расскажешь, тем проще мне будет убедить капитана, что ты нам полезен. Смекаешь?

- Прошу прощения, капитан Вай, - бортинженер все еще, сугубо по-человечески, не нравился Каору, но он был вправе ожидать обращения по званию, хоть и был, во-первых, гражданским, а во-вторых, гражданским Консорциума, - Могаддам Каору Шиван, Во-о..Вершитель Гегемонии.

Пришлось сделать усилие и напомнить себе, что вместо привычного "вооруженные силы Легиона" следует называть актуальную фракцию. Новая должность даже лучше подходила моменту - могаддам Легиона по статусу примерно соответствовал кавторангу гражданского флота, тогда как вершитель не имел прямого флотского аналога, что размывало вертикаль командования. Даже несмотря на то, что технически приказ о назначении еще не был подписан, так было выгоднее общаться с Хоморо. Неприятное чувство в отношении Вая никак не покидало Каору, несмотря на то, что, объективно, у маршала было мало поводов не доверять бортинженеру. И все же, что-то не давало покоя. Что-то большее, чем простая личная неприязнь, какое-то подсознательное предчувствие, что от Хоморо будут неприятности. Возможно, дело было в интонациях речи бортинженера, в его настойчивом упорстве называть Газали "мой корабль", как будто от подобного рефрена корабль действительно мог стать его. Несмотря на старшинство рангов, сейчас, в экстренной ситуации, у Вая было не больше прав на "Газали", чем у кого-то другого. И если уж говорить совсем откровенно, то больше всех других на корабль могла претендовать Уарда. В конце концов, она и была кораблем. Возможно, причиной была хозяйская поза Хоморо, его манера закладывать руки за ремень, как будто он стоял посреди своего дома и погонял слуг.

Амбиции. Вай хотел быть главным, хотел чтобы его слушались и подчинялись ему. И это будет проблемой. Одно дело, если бы он просто хотел присвоить себе лавры спасителя корабля. Но, к сожалению, Хоморо был не один в медотсеке, у людей были глаза, уши и собственная голова на плечах. По крайней мере, у некоторых. Предсказать, что властолюбец начнет делать, если почувствует угрозу своему положению, было невозможно, но ставить на то, что у него есть моральные принципы и он, например, не решит бросить на "Газали" всех, кто не согласен петь ему ушану, было слишком рисковано. С каждой минутой идея Энрике усыпить Вая казалось все более и более заманчивым. Следовало эскалировать конфликт сейчас, в относительной безопасности медицинского отсека, когда на кону не стояло ничего, вместо того, чтобы ждать пока ситуация рванет в критический момент, когда на кону будут стоять жизни. К тому же огневой перевес был сейчас на стороне группы, так что можно было бросить Хоморо вызов, скрутить его и его сторонников малой кровью, превратив бортинженера в пример для всех, кто захочет оспаривать командование.

Заманчивая перспектива. Она змеей скользнула в глубине сознания Каору, свернулась в переливающийся клубок и тихо шипела, как будто подталкивая маршала. "Давай, давай, сделай это. Ты же хочешь. Ты же.. можешь. Кто, если не ты..."

Подавить соблазн оказалось сложнее, чем было комфортно признаваться себе. И все же, нет. Конечно, управлять людьми с помощью страха было эффективно. Устроив показательную порку Ваю, можно было напомнить остальным кто стоит перед ними и вселить в них праведный ужас, чтобы они боялись сказать лишнее слово поперек. Конечно, никто после этого не скажет Каору спасибо, но, вновь, спасение с "Газали" не было конкурсом популярности. Если это был самый эффективный способ спасти как можно больше жизней, нужно было хотя бы рассмотреть его. Но в действительности этот план был просто невыполним. Во-первых, выжившие были вооружены хуже группы Каору, но они не были безоружны. Скорее всего, конфронтация приведет к потерям. Что плавно подводило к "во-вторых": у группы не было достаточно сил, чтобы контролировать остальных. Даже восьмерым, это с минимальными потерями, очень сложно контролировать сотню напуганных людей, которые могут начать разбредаться, подумав что в одиночку будет больше шансов выжить, чем в компании маньяков, или, что хуже, саботировать действия отряда. Наконец, и это было важнее прочего, у маршала не было уверенности в том, кто поддержит силовое решение. Гарам? Безусловно. Энрике? Скорее всего. Райнальд? Сложно предсказать. Халед и Тахир? Предсказать еще сложнее. Стейн, не изменяя себе, скорее всего, предпочтет остаться в стороне. Или попытается сделать какую-нибудь героическую глупость, которая наверняка его и убьет. Но, в любом случае, подобные действия разрушат те зачатки доверия, которые начали формироваться в отряде.

Выходило, что силовое решение сейчас принесет больше вреда, чем пользы. Поэтому нужно было стиснуть зубы, принимая за данность то, что конфликта с Ваем, скорее всего, не избежать и он случится в самый неподходящий момент, и сосредоточиться на том, чтобы заручиться безоговорочной поддержкой хотя бы своих спутников. Взгляд Каору поочередно - в унисон мыслям - скользил по каждому из присутствующих в приемном покое, дольше всего задержавшись на Халеде, пока не остановился на Стейне. Его предложение было неожиданным, но желанным. Просить его пойти в часовню не позволяла совесть, однако каждая пара рук была важна.

- Конечно, Стейн, никто не будет против! Ваша помощь будет очень кстати. Вот, держите, - переданный Энрике кейс перекочевал из рук Каору к Стейну, - распределим вес, чтобы не замедляться. Судя по карте... нам придется устроить переход в открытом космосе. И чем меньше ходок потребуется, тем лучше.

- Спасибо, Райнальд, - благодарность сопроводил короткий кивок в адрес Ванга за оперативно найденную информацию, а затем рядом оказался Халед, решительность жеста которого однозначно давала понять, что отказ не принимается. Еще один внимательный взгляд на бармена в попытке понять о чем он думает так ни к чему и не привел, - Мне было бы спокойнее, если бы вы с Энрике остались здесь. Приглядывать за ситуацией, - это было сказано на пол тона тише, затем уже нормальным тоном, - и если среди выживших будут раненные, Энрике будет нужен в медотсеке. Но раз ты твердо решил идти на мостик, то я не стану тебя переубеждать. Мы слишком давно знакомы, я знаю, что это бесполезно.

Следовало ответить на предложение Хоморо вооружиться, но прежде чем у Каору появилась возможность это сделать, Гарам ворвался в разговор с совершенно неожиданным для маршала огнем в глазах и голосе. Пилот удостоился удивленного взгляда Каору - ситуация, казалось, не требовала столь радикального вмешательства, но что сделано, то сделано, и оставалось только воспользоваться этой неожиданной возможностью отправиться на спасение людей без дополнительных проволочек.

- Если ситуация позволит, мы пройдем через мостик на обратном пути сюда. Будь осторожен, - обращенные к Халеду слова Каору прозвучали под нарочито громкой речью Гарама. Затем, уже к членам спасательного отряда, - Идемте, каждая минута на счету.

От праведного гнева при намеке американца на корыстный интерес Миллер даже забыл о чувстве стыда за слабость своей позиции. Конечно же следовало ожидать недоверия, пренебрежения даже, со стороны Пуля. Степан был к этому готов и даже отчасти согласен. А вот с предложением что он не более чем оппортунист, решивший нагреть руки на ситуации, согласиться было никак нельзя. Эсер было дернулся, чтобы сразу же возразить послу, сверкнув глазами, но все же смолчал- раз уж собеседник выслушал Миллера, вежливо было оказать ответную услугу.

- Вероятно, я начал не с того конца, и мне следовало делать меньшие шаги в сове логике, - Степан коротко вдохнул, успокаивая себя. Он едва удержался от ответа, что "имеет пояснить товарищу послу за его заблуждения", что было бы непродуктивно. Ведь американец мог и правда плохо понимать ситуацию в городе, - Вы говорите, что союзников устраивает действующее правительство, следовательно вы заинтересованы в том, чтобы оно продолжало эффективную работу в текущем виде, сохранило избранный вектор движения. Я правильно понимаю? Конечно, вы не можете вмешиваться во внутренние дела суверенного государства, но вы можете и должны защищать свои интересы, а значит принимать посильное участие в в судьбе правительства, которое вам импонирует.

Миллер поднял короткий взгляд на Пуля, чтобы убедиться, что и правда говорит все точно. Сейчас у эсера практически не осталось мыслей, он говорил и это было все, о чем он думал - ни сомнений, ни страха, ни переживаний, ничего. Только аккуратно выбираемые слова. Наверное, все упомянутые эмоции придут потом, когда разговор закончится, но сейчас Степан был абсолютно спокоен и собран.

- Вектор этот - республиканское правительство. Мы накануне выборов в городское собрание, затем должны будут состояться выборы в собрание земское, которое сформирует законное временное правительство Области, правопреемника Учредительного Собрания. Я могу предположить, что поддерживая курс Николая Васильевича, вы принимаете этот исход как свой интерес и не хотите, чтобы Область превратилась, скажем, в военную диктатуру или вовсе развалилась. Все верно? - эсер снова посмотрел на американца, прежде чем продолжить, - Нынешнее положение, стало быть, не нуждается в корректировке, будет достаточно продолжить оказывать доверие ВУСО. Возможно, следить, чтобы никто не пытался оспаривать его легитимности до момента выборов. Проконтролировать, так сказать, гладкий переход от правительства, по сути, революционного, к избранному. Однако я уверен, что ваш широкий интерес заключается в противодействии большевикам. Говоря деловым языком, вы сделали инвестицию в предприятие по борьбе с красными и ожидаете получить полагающийся дивиденд - победу. А любое дело процветает тогда, когда на ключевых позициях стоят люди, наиболее подходящее для выполнения своего дела. Нам нужны лучшие, чтобы одержать верх в войне. Сейчас будет непозволительной роскошью раскидываться талантами, наоборот, нужно сохранять их и создавать им условия для работы. Согласны?

- Здесь и возникает вопрос Георгия Ермолаевича. Он представляет меньшинство, все верно. И обязан подчиняться решениям Верховного Управления, тоже вне всяких сомнений. Но он не счастлив в нынешних условиях и у него нет возможности изменить своего положения. В сущности, у него остается один выбор - подать в отставку. Или идти на крайние меры. И это, в любом случае, будет значить потерю Чаплина для военной кампании. Теперь нужно задать вопрос - есть ли сейчас в Области человек с таким же опытом, влиянием на офицером, пониманием обстановки, оперативной и стратегической, с той же волей к победе, что и Георгий Ермолаевич? Есть ли кто-то, кто сможет заменить его без вреда для войны? Я считаю, что такого человека нет, что Чаплин нужен Области и следует сохранить его на текущем посту.

- Вот, собственно, и все, что я хотел донести до вас. Вы посчитали, что я хочу переменить положение в Области и воспользоваться этим в собственной корысти, но это не так. Напротив, я призываю вас сохранить сложившийся порядок, укрепить его и убедиться, что два человека в Области, от которых зависит, наверное, больше всего, продолжат работать вместе, а не разругаются окончательно. Если вы считаете, что Чаплин не так важен для войны, что его можно без труда заменить, мне останется только развести руками. Но если вы согласны с моей оценкой, то я прошу вас защитить свои интересы.

Степан перевел дух, невольно облизав пересохшие губы, и поглядел в окно. Серое небо наводило на эсера тоску, и он поспешил снова сосредоточить взгляд на собеседнике.

- Вы правы, - признался Миллер, - я пришел к вам по собственной инициативе, было бы ложью утверждать обратное. Но коли вас интересуют мои сторонники, то Петр Юльевич Зубов разделяет мои взгляды. И вы упомянули конфликт Керенского и Корнилова, я удивлялся аналогии не далее чем сегодня утром, потому что видел эти события воочию. Если вы знакомы с предметом, то знаете, что людьми в таких условиях далеко не всегда движут амбиции. Наша революция, - несмотря на все, Степан не мог произнести это словосочетание без гордости в голосе, - ставила своей целью изменить страну к лучшему. Но разве было когда-то иначе? Разве ваши Отцы-основатели поднимали восстание, чтобы разбогатеть? Отнюдь, они были вполне обеспечены и без революции, но все же не могли поступить иначе. Я ни в коем случае не ставлю себя вровень с ними, но, надеюсь, вы согласитесь с тем, что существуют разные причины действовать. Поверьте, я не ищу возможности пролезть во власть, на мой взгляд положение и должности это средство, а не цель. К сожалению, моих средств оказалось недостаточно, и поэтому я вынужден искать большего.

Эсер поднял руку, упреждая возможный скепсис Пуля.

- Но это все неважно, потому что моя персона, в сущности, не важна. Соглашусь, я бы хотел получить вашу поддержку и с ней за спиной помирить Николая Васильевича и Георгия Ермолаевича, но если вы сделаете это без моего участия, то я не осерчаю. И мои представления о устройстве Области, которые у меня, конечно же, есть, соотносятся с этим результатом. Я хочу видеть страну, где возможности человека не будут определяться цветом или партийностью, и путь к такому государству начинается отсюда, с возможности продуктивного сотрудничества сил, кажущихся непримиримыми. Впрочем, если вам интересна специфика, - тон Миллера сделался более практичным, - сейчас нужно уравновесить Управление. Ввести в кабинет министра от офицерства, реформировать военный отдел, пойти где-то навстречу Чаплину, чтобы он, образно выражаясь, не хлопнул дверью. И, главное, подготовить и провести значимые выборы, не омраченные скандалами, в которые будут вовлечены все силы Области, чтобы сформировать компетентное правительство. Мы достигли уже столь многого, и нужно всего несколько месяцев, чтобы окончательно стабилизировать ситуацию.

Простота варгра немного обезоруживала - он никак не походил на грозного, хотя бы опасного, да что там, даже пирата пирата. Недаром, видимо, твердила поговорка, что она, простота, хуже воровства. Кррш, похоже, совершенно не думал о том, что Харриер мог быть не случайным попутчиком в системе, а прибыть сюда по его душу. Да и как можно было настолько не интересоваться окружающим миром? "Слышали о станции с чудовищем на ней от одного пьянчужки и решили тут подзаправиться," - вот и вся история, которую мог поведать варгр?! Дейну это казалось немыслимым. Мало того, что на станции обитал неизвестный ксеновид, так и сама она была реликтом давно ушедшей эпохи, хранившим неизвестно какие тайны и знания. Магистр Воха или консул Полок убили бы за возможность оказаться здесь и прикоснуться к стенам станции, а настоящие визитеры, имея такую возможность, сподобились только нарисовать на стене член.

От этой мысли Себастиан невольно поморщился, совершенно невпопад речи Кррша, но тут же восстановил спокойствие, надеясь, что спасенный не заметит секундной слабости. Мог ли варгр косить под дурачка, рассчитывая таким образом усыпить бдительность экипажа? Списывать такую вероятность со счетов было нельзя, но на этот случай рядом был Лин - сейчас его враждебность по отношению к пиратам была как нельзя кстати. И все же, беспечность пленника поражала. В какой-то момент навигатор задумался - а был ли варгр тем, кого они искали? Косвенные свидетельства указывали на него - один из трех капитанов пиратов был варгром, Мизери получила повреждения и нуждалась в ремонте, корабль прыгнул в Борит... И при этом Кррш напоминал придурочного пса, а никак не того, кто мог бы хладнокровно расстрелять археологов. Или именно такими они, те кто был способен на преступления, и были? Не сознающими последствий своих действий, от того так легко идущих на любые преступления?

- Полагаю, мы можем позволить себе небольшую поблажку, - Дейн вопросительно посмотрел на Лина, чтобы убедиться, что десантник не будет возражать против угощения пленника, и, получив его согласие, достал их холодильника один из саморазогревающихся пайков и протянул его варгру. В конце концов, Кррш был военнопленным, и имперские конвенции требовали, как минимум, уважать его базовые права - все-таки, не асланы.

Себастиан не хотел начинать допрос без Тамо, это было неправильно с точки зрения субординации, но, похоже, "допрос" был слишком сильным словом для общения со спасенным. Сидеть и молча смотреть друг на друга было еще хуже, так что возможность занять варгра едой была весьма кстати - глядишь, пока он поест, Рейнир уже вернется на корабль. Расположившись напротив в кресле напротив Кррша, навигатор некоторое время разглядывал того, после чего, убедившись, что штурмовая группа уже на подходе, решил все-таки поддержать беседу.

- Послушай, Кррш, - начал говорить аристократ, после чего напомнил себе о правилах приличия, и поспешил сделать ремарку, - Кстати, мы не представились. Меня зовут Себастиан Дейн, лорд Аурион-Калисто, навигатор "Огненной Птицы". Так вот, Кррш, сейчас ты в безопасности, а что будет дальше зависит в первую очередь, от тебя. Окончательное решение о том, что с тобой делать, примет капитан, он скоро будет тут. Но ты можешь повлиять на него самым непосредственным образом, если будешь сотрудничать. Понимаешь? И пока мы ждем, не откажешь в рассказе, что вы - ты и твой корабль - вообще забыли в Борите и что же случилось, что твои бывшие подчиненные решили тебя здесь бросить? Как он, кстати, назывался, твой корабль?

Вопросы были достаточно прямые, чтобы варгр мог догадаться, что экипажу Харриера кое-что известно о "Мизери", но Себастиан решил оставить Крршу возможность самому догадаться, не поднимая раньше времени вопрос пиратства. Возможно, спасенный решит признаться сам сам. А если нет, то надавить на него всегда будет время, пока что стоило воспользоваться бархатом перчатки.

Хоморо оказался человеком неприятным, но по-своему толковым. Предложенный им план практически повторял собственные идеи Каору о том, как выбраться с "Газали". Возможно, оба они, Шиван и Вай, несмотря на различие в подходах к взаимодействию с окружающими, были прагматиками и искали оптимальные решения ситуации. Возможно, количество возможных путей с корабля было ограничено, и они просто напросто пришли к одинаковым выводом из-за отсутствия альтернатив. В любом случае, бортинженер не должен был быть помехой на пути отряда, по крайней мере, сейчас, и это не могло не радовать. Попытается ли он потом, в случае успешной эвакуации с корабля, прибрать к своим рукам всю славу? Безусловно. Но какое это имело значение сейчас, да и вообще? Маршалом никогда не двигала погоня за известностью или популярностью, только выполнение долга. Если кто-то другой пожнет все лавры успеха это будет несправедливо, но, в конечном итоге, неважно.

- Спасибо за сведения, - благодарность в голосе Каору в ответ на слова Стейна звучала вполне искренне, - Планы Вая действительно похожи на наши... И выбор первоочередной задачи очевиден - нужно спасти людей из ловушки. Неизвестно, как давно поступил сигнал и сколько воздуха осталось в часовне. Промедление может стоить жизней людям, поэтому остальные задачи - поиск корабля и визит на мостик - могут подождать.

Единственное, что тревожило в словах Хоморо, это его открытое напоминание о арсенале на капитанском мостике. Каору совершенно не нравилась перспектива вооружать всех выживших без разбора - многие из них не умели с ним обращаться и могли принести больше вреда, чем пользы, а другие могли решить использовать оружие в качестве дополнительных аргументов при решении конфликтов. Лучшим решением было вооружить только небольшую часть экипажа, обученную ведению боя и, в идеале, лояльную одной группировке. Но пока что у Каору даже не было представления о том, какие есть разногласия между выжившими, и, за исключением непредсказуемости отдельных людей, которая была отягчающим фактором, принять взвешенное решение о раздаче огнестрела пока что было невозможно. Зато можно было не сомневаться, что некатры и Гончие не станут дожидаться, пока люди разберутся между собой, и обязанностью маршала было дать выжившим шанс уцелеть в подобной бойне, вопреки всем предосторожностям и соображением о контроле группы.

- Ситуация, конечно, не самая оптимальная, - табула ожила в руках Каору, отрисовывая на экране схему корабля, - Лучшим решением было бы подобрать выживших снаружи, подлетев на корабле к этому шлюзу...

Увеличенный сектор карты высветил участок корабля вокруг часовни:


- Но пока мы доберемся до ангара, пока найдем корабль, пока разберемся как вывести его в космос... может пройти слишком много времени. Так что придется выводить людей через отсеки корабля. Судя по сообщению, они изолированы в часовне из-за пробоины в обшивке где-то на пути из отсека, а значит, нам потребуются экзо... - план, постепенно формировавшийся в голове маршала, наконец сложился достаточно, чтобы можно было начать действовать. Внимание Каору снова переключилось на Стейна, - Для спасения людей придется рискнуть, но мы постараемся уцелеть. У меня слишком много дел там, чтобы умирать здесь.

Где было это "там" не требовалось лишний раз пояснять - за пределами гибнущего корабля, сжигающей короны звезды, безмолвного, бессердечного космоса. Отдых и поставленная капельница действительно творили чудеса - всего пара часов, и к Каору вернулась уверенность в себе и готовность идти вперед. Если раньше каждый шаг давался через силу и в голове оставалось одно лишь желание как можно скорее добраться до безопасного угла и забыться, то сейчас что-то внутри как будто подстегивало маршала, не давало сидеть на месте и требовало двигаться. Это было приятное ощущение, невольно оставлявшее на губах Каору тень довольной улыбки, даже если оно было всего лишь эффектом стимуляторов, которые вколол Энрике.

- Таонга, думаю, нам пора выдвигаться. Маршрут придется немного изменить. Надеюсь, вы не против спасти десяток людей от верной смерти?

С учетом дополнительного груза в виде экзо и потенциальной необходимости нести кого-то на себе, отправляться из отсека следовало налегке. Решение оставить неисправный дрон было простым, как и лишние боеприпасы. А вот расстаться со штурмовым щитом было не так просто. Хотя он давал ощущение защищенности, громоздкий силуэт только мешал бы во время спасательной операции, поэтому в итоге щит тоже остался среди вещей Каору в синей палате.

- Мы займемся людьми в часовне, мистер Вай! - появление маршала в приемном покое было настолько будничным, насколько это было возможно в текущей ситуации. Мол, не обращайте на меня внимания, я всего лишь человек в броне да с винтовкой на плече, ничего особенного. Голос маршала при этом звучал звонко и бойко, привлекая к себе внимание людей в приемном покое и палатах, - Если кто-то хочет отправиться с нами добровольцем, почту за честь! Гарам, ты с нами?

После этого оставалось только решить несколько технических вопросов и распределить дополнительный вес от скафандров между вызвавшимися идти спасателями.

- Энрике, могу я одолжить ваш экзо? Он пригодится для вывода людей. Райнальд, как только закончите, узнайте у Уарды, где ближайший к часовне неповрежденный шлюз. Мы отправимся вперед, скиньте координаты на мой коммуникатор как только они у вас будут, хорошо?

- Был бы я лет на 20 моложе, - хмыкнул Дейн в ответ на ремарку Дакры, - то непременно был бы там сам! Но время не щадит никого, это верно...

Подавив меланхолию в голосе, навигатор напомнил себе о взятой на себя роли голоса разума в команде. Было неправильно поддаваться духу авантюризма после того, как сам аристократ не далее чем час назад высказывался в пользу осторожности, поэтому вслух Себастиан пояснил свои соображения:

- Последнее решение за вами, конечно же. Если зачистить эту станцию, она сможет послужить еще пару сотен лет даже без ремонта. Это можно сделать и потом когда-нибудь, но передавить инопланетные яйца будет проще, чем отстрелить десяток взрослых особей. Если, конечно, там и правда есть яйца. Или как эти существа размножаются. Надежным, безопасным решением будет, конечно же, покинуть станцию. Мы добились того, за чем прибыли сюда, все остальное - бонус и чрезмерно рисковать ради него не стоит.

Убедившись, что Лин временно закончил с Крршем, Дейн отлип от стены и протянул варгру бутылку охлажденной воды, которую он захватил по пути из камбуза.

- Держи. Ты, должно быть, умираешь от жажды. Не расскажешь, что вообще произошло на станции? Как ты тут оказался?

В ответ на крест девушки Костя кивнул, с некоторым облегчением - стало быть, никакого подвоха нет, девушки и правда те, кого он ждал. От молодого человека не укрылся взгляд Вари, но как его трактовать он не знал, отчего немного смутился и поспешил объяснить свое странное (по собственному мнению) поведение.

- Простите мне этот маскарад, но приходится опасаться провокаций. Охранке известно про роль Вениамина Георгиевича в нашем деле, так что за домом может вестись наблюдение, вот и приходится актерствовать. Очень рад знакомству! - Искренне добавил Константин, делая приглашающий жест в сторону кухни, - Пойдемте, чего стоять в прихожей. Хотите чаю? У меня осталось заварка, да и чайник теплый.

За последние месяцы Сковронский настолько отвык от ведения светских бесед, что сейчас даже не мог сообразить, что надлежит делать в подобной ситуации. Да и угостить дам было нечем, все, что было на кухне, это крепкий чай, которым эсер разгонял сон, папиросы для успокоения нервов, да сталый обед готовки Лазарева, который ни в коем случае нельзя было показывать никому, а уж тем более есть. Поэтому революционер поспешил переключиться на более привычную ему рабочую тему разговора, в которой чувствовал определенный комфорт.

- Товарищ Лазарев сделал вам букеты, чтобы не уходить с пустыми руками, - проговорил Костя на ходу, - А литература у меня в оранжерее. Все готово, даже с небольшим запасом, на всякий случай. Вы.. стало быть, сами будете забирать или кто будет помогать? Если не тайна, то как Вениамин Георгиевич вас нашел? Он давно уже искал кого-то, кто сможет заняться выносом, но вы знаете в каком мы положении, дело непростое.

Визит барышень был прекрасной возможностью передохнуть, да и общение с кем-то кроме Лазарева было редким удовольствием, так что Константин решил развлечь гостей разговором. На кухней он немедленно предложим им хорошие стулья, смахнув предварительно с них пыль.

- Так поставить чайник? - С надеждой спросил эсер, - Или вы торопитесь?

На Степана накатила новая волна жгучего стыда - и за свою нерасторопность, и за скудные языковые способности на фоне дипломата, и за всю нелепость ситуации. В чем-то это было даже к лучшему - хуже уже быть не может, убеждал себя эсер, сильнее опозориться не получиться, так что можно было говорить спокойно. От этого на душе появилась легкость, и Миллер даже немного расправил плечи, чувствуя непривычно лихой азарт, мол, горит сарай, гори и хата.

- Как неловко с моей стороны, прошу прощения за этот.. за это, - поспешно извинился Степан, прежде чем продолжить говорить, - Да, по-русски было бы проще всего, спасибо.

Хотелось присесть, но Миллер решил не делать этого без приглашения, потому так и остался стоять на ногах, легонько опираясь на зонт.

- Я состою в ПСР, но пришел к вам, не по поручению Николая Васильевича, а, скорее, вопреки ему. Я понимаю, что мои слова могут звучать не слишком достоверно, но, прошу вас, выслушайте меня, прежде чем принимать окончательно решение. Признаюсь, мне больше не к кому обратиться, кроме вашей миссии, - подавив соблазн углубиться в подробности партийных взаимоотношений между эсерами и энесами, Степан перешел к сути своего дела, - Вы знаете, должно быть, что наше правительство, правительство Чайковского, находится в оппозиции с штабом Северной армией под командованием кавторанга Георгия Чаплина. Конфликт между правыми и левыми в нашей стране лежит очень глубоко, можно сказать, он был неизбежен в Северной области, но сейчас он начинает приобретать откровенно деструктивный характер.

- Положение Архангельска уникально тем, что здесь представлены разные силы, прежде никогда не работавшие вместе. На других фронтах, фактически, провозглашена военная диктатура армейских чинов, но здесь, в Северной области, представлены все политические силы России. Это большое благо, потому что разносторонность взглядов позволяет выработать самое верное, самое подходящее решение. К сожалению, мое мнение разделяют далеко не все, и вместо здоровой конкуренции конфликт между военными и правительством превращается во внутреннюю борьбу, которая, в конечном итоге, вредит всей войне. Как самый свежий пример - назначение Дедусенко генерал-губернатором в обход полковника Допона. В итоге теперь в области два генерал-губернатора одинаково легитимных. Или не легитимных. Если не вмешаться в эту ситуацию, то она закончится как и все подобные ситуации в России - безобразной дракой. области нужна, если позволите, внутренняя интервенция. Но, к сожалению, ни у меня, ни у членов правительства, разделяющих мою позицию, нет достаточного веса, чтобы повлиять на конфликт. И Николай Васильевич, и Георгий Ермолаевич убеждены в собственной правое и силе позиции и не расположены к диалогу и не станут прислушиваться к голосам, не обличенным властью.

Это была самая сложная часть всей речи Миллера. Он не мог просто сказать "Чаплин готовит переворот", потому что сказать это значило, во-первых, предать интересы Филоненко, а, во-вторых, навредить ситуации еще сильнее, запустив процесс резкой реакции союзников. Да и, по правде, просить чужаков навести порядок в своем доме было неверно. Нет, разобраться с грызней внутри Области нужно было своими силами, пускай и при поддержке Союзников. Поэтому приходилось говорить намеками, которых иностранец, вполне вероятно, просто не поймет. И, в то же время, не заискивать. Говорить уважительно, но без подобострастия. И перестать уже, наконец, прикрываться этим безликим "мы". Степан пришел сюда сам, по своей воле, по ней же он ввязался во всю эту историю, так что стоило и говорить от своего имени.

- Тут-то и нужна ваша помощь. Я не могу усадить Чайковского и Чаплина за стол переговоров, у меня нет за спиной достаточного количества министров, чтобы сделать это. А офицеры, вы должны понимать, будут исполнять приказ, даже если не согласны с ним, такова их присяга. Но вас, в широком смысле, они послушают. Поэтому я прошу у вас поддержки в том, чтобы устроить заседание между штабом и правительством для разрешения тех противоречий, которые не дают Области двигаться вперед.

Миллер замолчал, разглядывая реакцию Пуля.

- Я понимаю, что прошу о многом и, возможно, вы не в праве принимать таких решений, но если так, то, возможно, вы сможете дать мне хотя бы совет, к кому обратиться?

- Да, выжившие есть, - уверенность в голосе Каору при ответе на вопрос Ванга была непоколебимой, - Не меньше сотни, возможно, чуть больше. И нам нужно придумать способ собрать их вместе и вытащить отсюда. Первое будет несложно организовать, а вот над вторым предстоит подумать. Но сначала нужно позаботиться о себе. Если погибнем сами, то никому уже точно не поможем.

Доверие Энрике, который предложил воспользоваться помощь его Интеллекта, было лестным, но не добавляло умения обращаться с электроникой. Этот пробел в профессиональных навыках стоило заполнить, но тренироваться следовало не сейчас и не на чужом устройстве. обращение Стейна отвлекло маршала от созерцания устройства, будто то было каким-то инопланетным артефактом.

- Извинения приняты, - в голосе был максимум дружелюбия, - Мы в непростой ситуации, нервы могут сдать у любого. И раз вы предлагаете, у меня есть одна просьба, личного характера. Надеюсь, это не оскорбит ваши обычаи, но не могли бы вы быть аккуратнее с нарушением личных границ? Когда это возможно, конечно - ситуации бывают разными. И не воспринимайте это на свой счет, это.. мое состояние, - стоило объяснить дискомфорт, который неожиданные прикосновения вызывали у Каору, более понятным языком, но для этого пришлось бы вдаваться в подробности, на что не было ни времени, ни желания, - Благодарю заранее.

Первыми в очереди на оказание помощи были Райнальд с Тахиром, поэтому, пока Энрике занимался диагностикой, у Каору была возможность уделить время самому необходимому сейчас - привести себя в порядок (не говоря о том, что это был прекрасный повод избежать лишнего внимания медицинских сканеров). Гигиенические душевые не были самыми удобными и, по сравнению с поблекшей роскошью "Газали" казались аскетичными, но сейчас все равно не было времени нежиться под горячими струями воды, приходилось довольствоваться смоченным в воде полотенцем и раковиной. Зато можно было, наконец, снять липший к телу бронежилет, перчатки, другие детали брони; умыться, стереть с себя следы крови, сажи и пота; наконец, дать одежде немного высохнуть, чтобы избавиться от мерзостного ощущения мокрой ткани на коже.


Все эти нехитрые процедуры добавили свежести и вернули Каору какое-то подобие хорошего настроения, хотя внешний вид маршала оставлял желать лучшего. То, что до этого скрывала броня, было хорошо заметно в форменной одежде - неестественно бледная кожа, лопнувшие сосуды в глазах, кровоподтеки на коже. Все снаряжение, включая броню, найденный чемоданчик с экзо и оставшийся от Аслана щит, были аккуратно сложены в углу, и при себе у маршала оставалась только оружие. Все-таки, совсем забывать о безопасности было нельзя, поэтому винтовка все время была под рукой, сначала прислоненная к койке, а затем служа Каору в качестве опоры, когда с основными процедурами было закончено и можно было начать ходить по отсеку, таская за собой капельницу.

- Энрике, спасибо за возможность пообщаться с Мустахадамой, но в ваших руках она сможет больше, - терминал Интеллекта перекочевал обратно к Ла'Мьеру, - Если вы закончили с медицинской помощью, я хочу обсудить с вами состояние Интеллекта "Газали". Вы можете разослать план-схему корабля на коммуникаторы нашей группы? Ванг, присоединитесь к нам, пожалуйста... Гарам, Таонга, вы тоже. Да и все остальные, - Больше голов значило больше идей, - Я не обладаю талантами джинна, но предполагаю, что Уарда испытывает сейчас боль. Или эквивалент ее для Интеллектов. Поэтому общение с ней затруднено, какие-то функции могут быть неисправны, мы можем получать неточную или даже ложную информацию. Мне не нужно говорить, как это опасно сейчас. Чтобы выбраться, нам нужна информация, которой мы можем доверять.

- Теперь у нас есть схема корабля, это большой шаг вперед, но этого недостаточно. Помимо нее нам нужно получить информацию о повреждениях "Газали" - какие отсеки уничтожены, где произошла декомпрессия. Затем определить отсеки в повышенным радиационным фоном, где разгораются пожары пожары. Мы не можем сидеть здесь вечно, нам придется отправляться в другие отсеки и не хотелось бы открыть двери палубы и оказаться в открытом космосе. С данными о повреждениях можно будет составить аварийную схему корабля и определить необходимые действия. Может ли Интеллект активировать системы пожаротушения? Продуть помещения с пожарами? Заблокировать разгерметизированные отсеки?

- Далее, Гарам попробовал зарегистрировать нас как членов экипажа и специалистов, но Уарда отказывается сделать это. Возможно, дело в повреждениях Интеллекта. Нам нужно установить точную причину неисправности и понять, можем ли мы восстановить системы. возможно, сама Уарда знает, как ее исцелить. Если это невозможно, нужно узнать, где находится мейнфрейм или терминал с достаточным допуском, чтобы взломать Интеллект. Я предполагаю, что такой доступ есть на капитанском мостике, но строение корабля нетипичное, чтобы говорить наверняка. Гарам, что ты думаешь на этот счет? Возможно, с этого стоит начать, чтобы было проще получать дальнейшие сведения и все-таки зарегистрировать нас. И в каком состоянии находится корабль в целом, он способен перемещаться или мы находимся на мертвом судне?

- В любом случае, нам нужно получить информацию о выживших. Кто они, сколько их, где находятся? Затем - активировать направляющие сигналы сюда, в этот отсек, чтобы выжившие знали куда им двигаться. Наконец, нужно установить количество некатр на корабле и что они здесь делают. Был ли среди экипажа или пассажиров погонщик и что с ним случилось.

- Это относительно внутреннего состояния корабля. Теперь по внешнему. Есть ли у нас связь, чтобы подать сигнал бедствия? Хватит ли мощности добить до ближайших станций? Если корабль гибнет, то сколько здесь есть спасательных капсул, какие из них уничтожены и где находятся уцелевшие? Учитывая, что мы падаем в Хамуру, хватит ли мощности двигателей спасательных капсул, чтобы вырваться из притяжения звезды и добраться до планеты? Какие на борту есть способные к космическому перелету суда?

От длинного монолога губы пересохли и под конец голос Каору начал хрипеть. Да и стоять на ногах все время было не очень комфортно, койка-каталка пришлась нельзя кстати - можно было усесться на нее, поставив капельницу рядом ,а карабин положить на колени.

- Вот что мне пришло в голову. Какие у вас есть идеи по запросам к Интеллекту? Учитывая состояние Уарды, будет лучше обсудить список вопросов и задать их комплексно, так будет больше шансов получить точную информацию.

По пути к поверенному Степан успел трижды передумать и один раз даже чуть не развернуться в обратную сторону. В первый раз - когда получил отказ от встречи со Старцевым. В отделе сослались на крайнюю занятость министра, и как ни пытался Миллер донести, что его дело важное, практически жизни и смерти, пробиться к Николаю Александровичу не получилось. Во второй раз - оказавшись в суматохе посольства, когда стало понятно, что у американцев сейчас хватает своих забот, и заниматься возней среди местных политиков им ой как ни с руки. Зато, отрешенно подумал эсер, перешагивая через саквояж, вот и нашелся пулемет, который так отчаянно искал с утра пьяный подпоручик. В третий раз Степан передумал уже переступив порог кабинета Пуля, встретившись с хозяином помещения взглядом. Тут-то Миллеру и захотелось развернуться да выйти вон, но было уже поздно.

"Ну куда, куда ты полез, Степа?!" - мысленно выругал себя эсер, - "Нашелся тут, спаситель революции!"

Приветствие Пуля заставило Миллера всем телом ощутить, насколько лишним и чуждым он был сейчас здесь. Ведь он, Степан, был никто и звали его никак. За ним не было ни отдела, ни сколько-нибудь значимой силы. Для союзников - да и для большей части Области, он был рядовым эсером, который, ко всему прочему, еще и не проявил себя толком во время восстания, чтобы можно было козырять хотя бы этим фактом. По-хорошему, перед Пулем сейчас стоял какой-то русский Иван, пришедший с какими-то непонятными просьбами. Но самым страшным был даже не этот факт, а то, что Степан не знал английского.

Но отступать было уже поздно - раньше нужно было думать о том, что, возможно, не все в посольстве, особенно среди лиц не самых публичных, говорят на местном языке. Да и о наличии поддержки тоже стоило подумать заранее. Возможно, если бы получилось пообщаться со Старцевым, а, возможно, с кем-то еще, то можно было бы козырнуть именем министра... Да что теперь. В очередной раз за сегодняшний день Миллеру предстояло импровизировать, упражняясь в словесной эквилибристике, ради туманной перспективы предотвратить катастрофу. Наверное, именно об этом и стоило рассказать этому Пулю, если тот захочет слушать.

- Хеллоу, май нейм из Степан Миллер, - эсер прикрыл за собой дверь и прошел к столу, гадая сколько еще слов он успеет сказать, прежде чем получит заслуженного пинка под зад, - Айм сорри зет бозеринг ю, бат ит из вери импортант. Ай нот вери велл спик инглиш, бат лет ми спик, плиз, айл би симпл.

И как это у Филоненко получалось так легко и непринужденно врать, поигрывая словами и фактами, как картишками, что у собеседника создавалось впечатление, будто Максимилиан Максимилианович не просто находится на своем месте по праву, а еще и говорит от лица чуть не всей думающей общественности. Сейчас это умение бы весьма пригодилось Степану.

- Ай кам ту ю он.. он.. фром намбер оф мемберс оф рулершип. Ви ар вери консернд эбаут зе ситуэшн зет из гоинг он ин Архангельск энд ай белив зет ю, ай мин Антанта, кен хелп виз. Зе меттер консернз а баттл оф май парти виз арми... Проклятье! - не выдержал, наконец, Миллер, чуть не всплеснув руками от досады, - Так я никогда не объяснюсь. Айм сорри, parlez-vous français?

Французский, в отличие от английского, Степан знал хорошо со времен учебы в университете, но за годы успел нахвататься и других языков, которые сейчас перебирал в надежде найти тот, на которому говорит и Пуль.

- Sprechen Sie Deutsch? - Уточнил эсер, после чего, с надеждой обреченного, добавил, - Чи ви розмовляєте українською?

Достаточно было закатать рукав курты и увидеть похожие на кровоподтеки длинные линии растяжения, чтобы догадаться почему пальцы продолжают болеть даже после того, как подъем закончился. Откуда-то из глубин памяти выскочили слова инструктажа, полученного годы назад. Разрушение молекулярных связей влияло на регенеративные способности организма... или, говоря понятным языком, риск компрессионных травм возрастал многократно, и любые полученные ранения будут заживать гораздо дольше. Повезло, что ни один палец не оторвался по пути наверх... наверное, не оторвался. Человеческое сознание не было способно чувствовать эти процессы, но Каору казалось, что каждый вдох, каждый выдох сопровождается зудящим ощущением распада. Разложение фундаментальных связей, потеря притяжения, смерть гравитации... хватит!

Пришлось подавить желание врезать кулаком по стене, чтобы оборвать поток путающихся мыслей, но сейчас это могло привести к перелому. Нужно было отвлечься от затягивающей трясины мыслей, сосредоточиться на реальности вокруг, сфокусировать взгляд. Мы на "Газали". Корабль гибнет. Людям нужна твоя помощь. Вы доберетесь до медицинского отсека и получите помощь. Там наверняка будет что-то, что замедлит распад, хотя бы на время. Все остальное - потом.

Раздавшийся из средней шахты скрежет был как нельзя кстати, как и начавшиеся стремительно развиваться события - времени думать не оставалось, нужно было действовать. Придержать дверь лифта, пока Гарам взбирается на этаж. Затем ухватить Стейна и втащить его на этаж. Затем... Вспышка пламени и падающий вниз Аслан.

- Проклятье... - Сил хватало только на чувство досады, - Ты начинал мне нравится, охотник.

Следовало сказать что-то другое, более подобающее. Аслан был огромной занозой в заднице, громких, наглым и себялюбивым, но честным и искренним. Нужно было признаться себе, что хотя перемены в поведении охотника ставили Каору в тупик, у него было определенное очарование. И когда дело дошло до дерьма на вентиляторе, охотник прикрывал маршалу спину, хоть и не был обязан. В другой жизни они с Асланом могли бы стать друзьями. Пожалуй, сейчас были только одни правильные слова.

- Спасибо за то, что прикрывал нас до последнего. Пусть страна вечной охоты порадует тебя добычей.

И снова вернуться к живым. Разблокировать двери лифта и закрыть их, чтобы остановить распространение пламени. Убедиться, что никто больше не загорелся, что никому не нужна срочная медицинская помощь, что все на месте, наконец... Ахмада не было на палубе, зато на плече Гарама висел рюкзак молодого человека, и глаза пилота застыли в таком знакомом выражении. Слова сейчас были излишни. Каору вспомнился жест Халеда, тогда, в коридорах при встрече с гончими, и сейчас самое время было вернуть его - положить руку на плечо Гарама, чуть сжав пальцы. Мол, все понимаю. Хотя бы третий лифт добрался наверх без потерь. Судя по виду Энрике, их подъем также не прошел без происшествий, но хотя бы все трое были живы.

- Поднимайтесь, - несмотря на внутреннюю слабость, голос Каору звучал спокойно, - Осталось немного, но пока мы не в безопасности. Последний участок всегда самый сложный. Не расслабляйтесь.

Восемь человек из 11 пробудившихся от криосна. Этим результатом стоило гордиться, и если никто не свернет себе шею по пути к медотсеку, если гончие не нападут снова, если никто не потеряется по пути... И естественно, кто-то уже спешил отделиться от отряда.

- Халед, Тахир! Снимите уже комнату, когда мы выберемся отсюда! - По интонациям сложно было понять, серьезно маршал говорит или нет, - А сейчас вернитесь к группе, мы все еще не в безопасности!

Коммуникатор снова пискнул входящим сообщением, невольно заставив Каору улыбнуться, но на ответ пока не было времени - впереди ждал новый отсек и новые, вполне обыденные, на этот раз, опасности. Палуба резко ушла из-под ног, когда корабль содрогнулся будто в конвульсии, а следом сорвавшийся с креплений контейнер попробовал оторвать Каору голову. Маршалу удалось сохранить равновесие и почти увернуться от металлической хреновины, если бы в последний момент потерявший равновесие Халед не ухватился за ремень Каору, дернув в сторону. Удар принял на себя щит, и он же, из-за неудачного угла соприкосновения, болезненно вывернул запястье маршала.

- Аккуратнее, - в голосе Каору не было ни намека на недовольство Халедом, да и протянутая для опоры рука тоже как бы говорила "все нормально, с кем не бывает", - Будет нелепо пережить столкновение с Тьмой и сломать себе шею при падении.

Хорошо, что гончие не решили напасть в тот момент, когда отряд раскидало по палубе. Но если они были разумны, или же ими управляла чья-то воля, нападать сразу же и не стоило. Группа была готова к нападению, знала с чем имеет дело и, почти наверняка, расстреляла бы тварей, особенно теперь, когда Ванг воссоединился с отрядом и у них стало на одного стрелка больше. Атаковать сейчас было самоубийством. Гораздо лучше было подождать, пока выжившие разобьются на небольшие группы и заберутся в тесные кабины лифтов, практически состоящие из углов, и напасть уже там.

Лифты не нравились маршалу, ни один из них. Не просто так все техники безопасности предписывали в случае пожара или другого происшествия пользоваться лестницами, а не лифтами. Падение кабины в шахту было маловероятным - тормоза лифтов были аналоговыми и простыми. Пока не разрушена сама шахта (или у кабины не отвалилось дно, например), она не упадет. Но риск застрять, задохнуться или просто поехать не туда был слишком велик. Наверняка Интеллект корабля знала об всем этом этом сама, и раз она привела группу к лифтам, то не знала другого пути наверх. И искать его самостоятельно, подвергая себя риску дальнейшего заражения, было слишком опасно. Оставалось только принять игру с судьбой.


- Хочешь выбирать уже сейчас? - Вопрос был задан негромко, так, чтобы его мог услышать только Халед, пока озвучивал группе свое предложение по лифтам.

В который раз бармен делал обратное тому, что заявлял, провоцируя конфликт указаний. Или Каору только казалось, что Халед позиционировал себя лояльным членом группы? Кажется, он не говорил ничего подобного вслух. Это была неприятная, но отрезвляющая мысль. Каору хотелось полагаться на друга, чувствовать поддержку за спиной, ту самую опору, про которую они говорили буквально только что. Но если Гарам, обозначивший свою позицию, следовал ей, высказывая свои соображения, прежде чем провозглашать их, предупреждая о своих намерениях, то бармен просто поступал так, как считает нужным. В первый раз, в криогенном отсеке, это можно было списать на суматоху пробуждения. Во второй раз, в ангаре с телами, на стрессовую ситуацию. Сейчас, в третий раз, было сложно подобрать объяснение, как бы ни хотелось это сделать. Стоило задать себе вопрос - сколько еще раз щелкнет пустой барабан, прежде чем Каору признает, что совпадения не случайны? Возможно, Халед действовал в интересах маршала - какими он их видел. Но у Каору в этих интересах и выборах не было даже права голоса, не говоря уже о праве принятия решений.

Идти на конфликт не хотелось. Ни с Халедом, ни с Тахиром, ни с кем-либо еще. Зачем ссориться, когда можно договориться и двигаться вперед сообща? Но, похоже, конфликт был неизбежен, и лучше, если он произойдет сейчас, когда на кону стоит выбор лифтов, а не когда придется решать вопрос жизни и смерти. Следовало, конечно, поговорить с другом в часовне, обсудить все там. Но время вспять не повернешь.

- Все верно, Халед, - слова были обращены к бармену, но в то же время звучали для всех, - во время аварии электроника ненадежна, но искать лестницы будет опаснее. Интеллект указывает нам этот путь не просто так. Поэтому мы отправимся наверх на лифтах, но пока не доберемся до медицинского отсека, придется считать, что мы разделились. И чтобы повысить наши шансы, в каждой группе должен быть стрелок, специалист по ближнему бою и техник. Это увеличит шансы отряда на в целом.

А еще были те, кто нуждался в защите. Если за Стейном приглядит Аслан, то рассчитывать на Райнальда в случае Таонги и Зари было... недальновидно. Нет, там нужен был кто-то, на кого можно рассчитывать в плане дисциплины.

- Поэтому, чтобы группы вышли максимально равными, Гарам, твой лифт №3, Тахир усильте второй. Зари, с нами в первом.

Отправлять единственного пилота группы в третий лифт не хотелось, но все остальные варианты нравились Каору еще меньше. По крайней мере, каждый из трех был способен постоять за себя, все трое были вооружены и у каждого была связь. Найденные экзо также распределились по каждой кабине на случай декомпрессии или опасной зоны.

- Без резких движений! - голос маршала звучал собрано, спокойно, как будто не происходило неординарного, - Нас держат только тормоза кабины. Сорвем их, и падение ничто не остановит. Ванг, люк наверху, вылезайте первым. Таонга, подсадите его и вылезайте следом за ним. Я поддержу снизу, Райнальд протянет руку. Потом вытащите меня. Действуем без суеты, но быстро. Не знаю, сколько кабина выдержит.

В жизни Каору было всего две женщины. Война и Смерть. Последняя была влюбчивой и очень душной девкой. Она всегда липла к тем, кто хоть раз обласкал ее вниманием, и никак не хотела отпускать. Они шли рука об руку, как жена и давняя любовница, которые оставили позади ненависть и научились уважать друг друга. Между ними не было любви, но было понимание. В первую очередь, что никто не должен нарушить сложившегося равновесия. Поэтому они безжалостно бросались на любую конкурентку, что могла вмешаться этот хрупкий баланс. И вот, стоило Каору почувствовать симпатию к Зари, простую человеческую эмоцию, как смерть тут же забрала ее себе, поступив как и подобает этой ревнивой суке.

Решение отправить Райнальд и Таонга вперед было логичным. Более проворный Ванг подтянется наверх первым, поможет вылезти механику и дальше они вместе вытащат маршала. Но кроме этого, пока они выбирались из кабины, у Каору было мгновение, чтобы попрощаться.

- Прости, маленькая жрица, - едва ли кто-то кроме Зари мог расслышать тихие слова, - Что мы не смогли вытащить тебя. Надеюсь, в том загробном мире, куда Лики забирают своих, ты найдешь покой. От чего бы ты не бежала в этой жизни, там это уже не властно.

Не нужно было расспрашивать Зари о ее прошлом, чтобы догадаться о нем. Эта экспедиция, как и фляжка на поясе, были попыткой спрятаться от чего-то. Возможно, от самой себя, возможно, от своего прошлого. Так или иначе, теперь жрица избавилась от своих демонов. Слабое утешение по сравнению со смертью, но большего судьба не предложила. Теперь оставалось только закрыть девушка глаза и двигаться дальше.

Хотя нет. Было еще кое-что. Повернуть время вспять, чтобы, например, настоять на своем и посадить Зари в другой лифт, было невозможно, зато можно было сохранить память о жрице. Она носила множество талисманов, часть из них щедро раздавала окружающим, но некоторые держала при себе. Кажется, один был на цепочке вокруг шеи... Пальцы Каору нащупали холодный металл и с тихим щелчком лопнувшего звена сняли медальон с тела.

Теперь действительно все. Нужно было идти дальше, заботиться о тех, кто еще жив. Где-то прогремел взрыв, и с удачей последнего часа, надеяться на то, что остальные группы смогли избежать беды было слишком наивно.

Действительность совпала с ожиданиями, но удовлетворения это не принесло. Мысль о том, что предложенные перестановки и должны были спровоцировать текущую ситуацию, была безрадостной. Но, по крайней мере, теперь ташкиль был почти расставлен. Результат не очень нравился Каору, но лучше было знать все расклады, чем надеяться на неизвестность.

- Не стоит, все в порядке, - не ясно, были эти слова обращены к кому-то конкретно, или ко всем сразу. Зато дальнейшие реплики уже были адресные, - Спасибо, Халед, но я не пью в бою. И хорошо, будь по вашему, отправляйтесь с Тахиром. Энрике, будем держать связь через тебя. Гарам, оставайся во втором лифте. Аслан... спасибо. Береги Гарама, без пилота нам не спастись. Зари, идите со мной. Встретимся наверху! И чтобы все добрались! Это приказ.

Перемена отношения охотника была самой неожиданной из всего обмена любезностями перед лифтами. Интересно, что заставило его взглянуть на группу иначе? Совместный бой или же антипатия к тому же Халеду была сильнее и потому перевешивала? Вопросы, с ответами на которые придется повременить. Когда отряд выберется из зараженной зоны, можно будет поговорить с каждым. Сейчас же нужно было двигаться, и, с учетом всех симпатий и антипатий, Каору оставался третий лифт. Не оптимальное, кривое решение, но спорить дальше было еще хуже.

17 часов, 15 минут.

Теперь у Каору были временны рамки. Удивительно, как много удалось узнать, даже пропустив запрос через две призмы преломления. Судя по доносившимся из коммуникатора обрывкам фраз, Интеллект корабля был болен не менее, чем Ванг, который перемежал вопросы Уарде с репликами в адрес своего брата, которого считал некатрой (или наоборот?). Тем не менее, услышанного оказалось достаточно, чтобы сложить картину произошедшего. Местоположение "Газали", пройденное расстояние, полученные Интеллектом показания сенсоров, все это складывалось в неправдоподобную, невозможную, но недвусмысленную картину.

Где-то между получасом и часом назад в пространстве по курсу следования "Газали" произошла серия взрывов. В этот момент корабль находился примерно в полуастрономической единице от гравитационного колодца звезды Хамура, как раз там, где должны были быть Врата. Выброс радиации, сопровождавший взрыв, ослепил и искалечил "Газали", после чего швырнул корабль в дрейф. И теперь, в ласках присоновения вожделения вселенной "Газали", вместе с выжившими пассажирами, медленно падала в звезду. Невозможным в этом всем было только одно - взрыв, произошедший около - или внутри - Врат. Но другого объяснения происходящему, учитывая расстояния и события, не было.

- Удачи, Ванг, - оставалось только гадать, услышал Райнальд напутствие или нет, - Встретимся в медицинском отсеке.

После разрыва связи экран коммуникатора высветил иконку входящего сообщения, и Каору потребовалось несколько мгновений, чтобы набить ответ. Затем - поставить таймер с обратным отсчетом до прохождения точки невозврата, когда притяжение звезды станет таким сильным, что ни "Газали", ни спасательные капсулы уже не покинут гравитационного колодца. Наконец, нужно было объяснить ситуацию членом отряда, на случай, чтобы каждый понимал ставки.


- Вы слышали что устами Ванга сказала Интеллект корабля. Наши проблемы понятны. "Газали" гибнет, и у нас есть 17 часов на то, чтобы оживить ее или покинуть корабль. На спасательных капсулах или других судах, которые находятся на борту. Помимо этого все мы были облучены несмертельной, но значительной дозой радиации. Эффекты проявляются по-разному для каждого, кто-то может не ощущать ничего, кто-то может чувствовать слабость, тошноту, - Неестественная бледность Каору была красноречивым доказательством этих слов, - Чтобы предотвратить развитие лучевой болезни, нам нужно покинуть пораженные палубы и получить медицинскую помощь. Это стандартная процедура при космических путешествиях, поэтому в медицинском отсеке "Газали" будет все необходимое. Он находится на верхней палубе, мы сможем найти его. следуя за красными сигнальными огнями, которые активировала Интеллект корабля. Если вы отобьетесь от группы по каким-либо причинам, следуйте за этими огнями, они приведут вас в безопасность.

Это были простые, понятные шаги. Убраться подальше от источника заражения, вколоть необходимые препараты и надеяться, что радионуклиды выйдут из организма. Найти корабль или капсулу спастись с корабля. Но было одно обстоятельство, которое осложняло ситуацию.

- Скорее всего, в медицинском отсеке будут другие выжившие. Мне не нужно повторять, что нас наняли для участия в спасательной операции. Только что наш мандат расширился на сотню душ, запертых на корабле. Кому-то может потребоваться наша помощь. Мы узнаем больше, когда доберемся до медицинского отсека. Возможно, там тоже есть терминал.

Когда с брифингом было покончено, оставалось только решить тактические вопросы.

- Гончие могут вернуться. Поэтому двигаемся в прежнем режиме. Я и Халед во главе группы. Аслан, Тахир, замыкайте. Так будет по стрелку с каждой стороны. Гарам, Таонга, вы по флангам группы, в узком коридоре занимаете место в центре. Мы провели здесь достаточно времени, выдвигаемся!

Раньше Костя любил цветы. Ну как, любил. Считал бездонным источником различных аналогий и символов. Некоторые цветы еще были красивыми и приятно пахли. Например, кусты чубушника у родительского дома, цветки которого наполняли воздух сладким запахом, прочно ассоциировавшемся у Сковронского с летней порой. Он даже один раз записал стихи о цветах. Ну как, там были упомянуты цветы. Кажется, они были такими...

Ты - сладостный цветок желаний,
Чей запах предвещает жизнь страданий
В сырых подвалах казематов,
Ты прячешь кровь в словах витиеватых.
В стенах прокуренных квартир.
Был революцией взят мир!

Поэтический кружок не оценил символизма слога, особенно крови в витиеватых словах, и Костю высмеяли. А теперь он печатал те самые слова, которые таили в себе кровь. И при этом задыхался от сладкого запаха цветом, которые начинал тихонько ненавидеть. Какая ирония! Станок работал две недели, но казалось, будто прошло уже два месяца. Нет, Сковронский не жаловался. Он любил работать, родители приучили его к труду, и он любил свое дело, но то, что происходило в оранжерее и правда больше напоминало каторгу, чем труд. Только кто-то все равно должен был делать это дело. однако... как только Костю угораздило согласиться на устройство типографии в подобном месте? Ладно, разглядеть станок снаружи было невозможно, но звук! Как объяснить характерный звук, исходящей от оранжереи? Швею для конспирации в цветочном саду не усадишь. Оставалось только полагаться на осторожность и работать тогда, когда поблизости не было никто, кто мог разобрать подозрительные звуки. В какие-то моменты Сковронский работал с таким остервенением, будто бы хотел наделать как можно больше шума, чтобы кто-то, наконец, заподозрил неладное. Но этого не происходило. Типография работала. Костя печатал тираж за тиражом, прерываясь только на сон. От постоянного стука в голове не осталось связных мыслей, но это было даже к лучшему. Когда нужно делать монотонную и кропотливую работу, лишние мысли отвлекают. А когда отвлекаешься, например, во время набора, то начинаешь допускать ошибки. Или забываешь, что из-за влажности оранжереи краску нужно разводить меньшим количеством воды, а то чернила потекут.

Но, вот последний тираж был отпечатан, нарезан и перевязан тесьмой, и у Кости выдался перерыв. Он сидел за столом, довольно затягиваясь папиросой, и ждал, когда за листовками придут упомянутые Лазаревым барышни. Ему было даже интересно, какими они будут, первые товарищи, кроме Вениамина Георгиевича, которых Сковронский повстречает после освобождения. Когда раздался долгожданный стук в дверь, молодой человек поднялся из-за стола, стряхнул пепел от давно погасшей папиросы со стола, вытер руки и поспешил открыть.

- Добро пожаловать в лавку Вениамина Лазарева! - Поприветствовал он гостей заученной фразой, а сам с плохо скрываемым любопытством разглядывал дам. Пропустив барышень внутрь, Сковронский выглянул наружу, убедившись, что никто не идет следом, и закрыл дверь, - Костя... Константин Юлианович, но можно просто Костя. Проходите, пожалуйста, Вениамин Георгиевич предупредил о вашем визите. И вы меня смущаете, право слово! Неужели Вениамин Георгиевич и правда про меня такое сказал? Сам я от него слышу только ругань, вот вам крест!

Быстро перекрестившись Константин поглядел на названную Варей барышню - еще совсем девицу! Лазарев не предупреждал, что она настолько "помоложе" - и уточнил:

- Я все правильно делаю? Не покажите как верно крестом себя осенять?

Если проверить Гертруду труда не составило, стоило ей сказать "тот самый", как Сковронский услышал характерные нотки, то как ненавязчиво предложить второй девушке перекреститься идей не было, поэтому и пришлось спрашивать топорно.

Пробуждение было резким, как по щелчку пальцев. Возможно, ворвавшийся в часовню голос Райнальда так подействовал на маршала, или что-то увиденное во сне - в первую секунду в глазах Каору плескалось искреннее удивление, если не сказать возмущение, но стоило моргнуть, как эмоция исчезла. Сон тоже сняло как рукой. Не было ни привычной после короткого забытья тяжелой головы и ноющих мышц, только легкая дезориентация - потребовалась секунда, чтобы понять что происходит, вспомнить где находился отряд и отделить реальность от дремы.

Взгляд скользнул по людям в часовне, задержавшись на Халеде, как будто у Каору был какой-то вопрос, но если он и был, то так и остался невысказанным. Все были на месте. Небольшая, но все же хорошая новость. Где-то в подсознании сидело опасение, что стоило отключиться, как случится что-то дурное. Хорошо было убедиться, что тревога беспочвенная. Тут был еще один голос, обычный, человеческий голос... Райнальд! Включенный на прием и передачу коммуникатор тихо шелестел открытой линией в нагрудном кармане.

- Ванг! Вы живы? Хвалаликам, - фраза так и прозвучала, дежурной безэмоциональной скороговоркой одного слова. Что он говорил? Сквозь сон пробилась только часть слов. Океан? Терминал? - Сосредоточьтесь. Это не океан шумит, а радиация. От нее тоже можно загореть, но линии не такие ровные и кожа слезает вместе с волосами.

Не нужно было лишний раз напоминать об облучении. Мсыли Каору и так раз за разом возвращались к радиации, этому всепроникающему дыханию Тьмы. Каждая минута на этом уровне приближала людей к смерти. Возможно, повреждения уже были необратимы и тем кто спасется придется вечно жить с этой слабостью и болью. Подобная перспектива тревожила. Не от страха смерти, но от нежелания жить в половину своих возможностей. Стать вечным носителем отпечатка Тьмы на себе или превратиться в существо навроде гончих. Уж лучше пустить себе пулю в лоб.

- Вы рядом с терминалом? - Нужно было сосредоточиться на разговоре с Райнальдом, чтобы не думать о возможных последствиях облучения, - Он активен? Корабельный Интеллект еще жив? Если да, то нужно запросить информацию. Во-первых, местоположение корабля в настоящий момент. В какой мы системе? Во-вторых, Как далеко мы от обитаемых миров или станций? В третьих, что стало причиной аварии? Корабль на ходу? Наконец, нужно местоположение медотсека. Он сказал следовать вверх... На какой палубе медицинский отсек?

На вопрос о состоянии корабля не требовался ответ. Мигающий свет, стон металла, нарастающий гул Тьмы, все это напоминало о том, что "Газали" обречена. Сколько осталось времени? Часы? Минуты? Нужно было двигаться вверх, искать драгоценности... Но прежде всего, уходить дальше от искрящего шепота бездны, сочащейся из каждой стены.

- Собираемся! - Призыв был обращен к людям на этой стороне коммуникатора, - Проверьте свои вещи, мы не вернемся сюда. Не забудьте перезарядить оружие. Гончие рядом. Они не отпустят нас, пока мы не уничтожим их или пока их не отзовут.

Короткий сон действительно был чудодейственным. Достаточно было потянуться, чтобы разогнать остатки слабости, и хоть сейчас на новый штурм. На лице Каору заиграла едва заметная улыбка. Силы вернулись, а вместе с ней и уверенность. Отряд не погибнет. Не сегодня, не здесь. Возможно, не все доберутся до безопасности, но никто и не обещал счастливый билет каждому.

То, что торговец не уточнял деталей происхождения Дейна было даже на руку. Пускай думает, что тот представляет имперскую аристократию, так будет даже лучше. И, вообще, чем меньше было конкретики, тем проще было общаться - меньше врать придется. Себастиан устроился на предложенном стуле, вежливо отказавшись от воды из кулера, стараясь не демонстрировать, что прием может хоть чем-то быть неподобающим фигуре его достоинства.

- Это прекрасная новость! - кивнул навигатор, когда Холмер объяснил границы своих возможностей, - Позвольте поинтересоваться, в чем именно сейчас нуждается Лига? Это весьма любопытный вопрос. Однако, не первый, что привел меня к вам, мистер Холмер. В первую очередь я здесь, потому что мы с моими компаньонами нуждаемся в надежном брокере, который сможет обеспечивать нас необходимыми ресурсами. Видите ли, мы решили инвестировать в будущее. Мы видим перспективы в ряде систем субсектора, которые могут принести значительный доход при правильном развитии. В любой иной ситуации можно было бы воспользоваться услугами GeDeCo, которые с удовольствием предоставят гранты, кредиты и оборудование, но мы с моими коллегами не нуждаемся в кредитах, на проценты от которых можно было построить небольшой флот, а гранты и оборудование корпорации поставляется со слишком большим количеством условий и нитей. Поэтому мы предпочли остаться сугубо частным предприятием. Конечно, это сопряжено с определенными рисками, но выгода, мы полагаем, стоит того. И один из этих рисков, я надеюсь, вы сможете помочь мне нивелировать. Для разработки интересующих нас систем нам потребуются две вещи. Первое, это техника, возможно, оружие для защиты от пиратов. Второе, это материалы - металлы, электроника. Я понимаю, что это не входит в число обычных экспортов Лиги, но, возможно, мы сможем найти какое-то решение? Признаюсь, я бы предпочел иметь дело с одним поставщиком, нежели с несколькими разными.

Незаметно для себя Дейн увлекся разговором по-настоящему. Конечно, никакой клики имперских дворян не существовало, однако что мешало Себастиану заключить настоящую сделку? Техника и, особенно, запчасти, были в большой цене на многих мирах сектора, начиная с того же Кларка. Товары общего потребления были так необходимы и Дринаксу, и Кларку, и Азиму. Все это можно было реализовать, вопрос был лишь в цене поставки. К тому же, Лига, насколько успел изучить Дейн, отчаянно нуждалась в большом количестве ресурсов. Конкурировать с Торполов в поставке биохимикатов было невозможно, но по части медицинских препаратов, например, Дринакс мог дать фору любому миру субсектора.

- Естественно, все это нужно нам для получения прибыли. Мы планируем начать с добычи, проспекторства, после чего переключиться на производство, как только инфраструктура позволит. Естественно, первоначально мы не сможем обеспечить значительных объемов поставки, но по мере развития инфраструктуры нашего предприятия, мы сможем наращивать и производственные мощности. Могу ли я поинтересоваться, какие торговые контракты вы можете предложить... скажем, в горизонте полугода? Примерно столько времени нам потребуется, чтобы наладить первые поставки.

- Спасибо, - щит так и остался в руке Каору. Это был ценный дар, даже если временный, и отказываться было бы невежливо. Затем, уже чуть тише, но с ноткой безразличия в голосе, - Они боятся... потому что я не боюсь принимать решения. У меня дурная слава, Аслан, потому что когда люди умирают, живых обвиняют в том, что они не сделали достаточно. И бесполезно доказывать обратное, особенно если ты действительно обрекаешь кого-то на смерть.

Слова и пространство вокруг растекались тающей в воде патокой, время как будто замедлялось, останавливало шаг. "А ведь я сейчас потеряю сознание," - пронеслось у Каору в голове, а в следующую секунду мир свернулся обратно до свинцового шарика внутри. Спокойствие после боя сменилось новым напряжением, которое волной накатило на маршала и заставило собраться. Не осознанно, исключительно на рефлексах, которые не могли не отреагировать на ситуацию. До заторможенного сознания Каору еще только доходило происходящее, а вымуштрованное тело солдата уже действовало. Перенести упор на ногу под щитом, положить палец на спусковой крючок, немного согнуть руку в локте, приподнимая ствол карабина ближе к груди. Наводить оружие было не нужно - лишняя провокация не способствовала разряжению обстановки, а вскинуть винтовку для стрельбы можно было с одинаковой скоростью и из такого положения.

- Халед! Хватит! - Где-то в этот момент до Каору дошел смысл происходящего. Можно ли было предположить такое развитие событий? Возможно, стоило, но все же реакция друга удивила маршала, - Аслан! Опустите ствол! Никто никого не убьет.

Гневная отповедь Стейна не вызвала ничего кроме брезгливости, убивать из-за нее совершенно точно не стоило, но и оставить без внимания было нельзя. Но прежде нужно было прояснить главную причину конфликта. Вот и ответ на вопрос, который задавал охотник. Почему Каору ненавидели? Потому что на войне не бывает простых решений, и кто-то должен нести за них ответственность.

- Не Стейн принял решение идти сюда, а я. Это мой приказ и моя ответственность, - фраза была обращена к Халеду, но сказана достаточно громко, чтобы слышали все. Не нужно было добавлять вслух "если хочешь винить кого-то, вини меня", реплика и без того повисла в воздухе. А следующие слова Каору, сказанные с интонацией, не принимающей возражений, были обращены уже и к остальным, - Сделайте глубокий вдох, все! И марш в часовню на привал. Время пошло, задержки дольше не будет!

- Халед... - последние слова были сказаны уже тише и с обманчивой вкрадчивой лаской в голосе, - Что ты имел ввиду, когда говорил про Видение?

Разговор с товарищами по партии неспешно подходил к своему завершению. Степан слушал рассказы, кивал да отвечал, где нужно было, а сам понимал, что услышал от Маслова все, что мог за один раз, и, следовательно, не стоило дальше отвлекать начальника отдела от работы. Поэтому, выбрав момент, Миллер распрощался с эсерами, пообещав в ближайшие день-два дать ответ по предложенной должности.

Учитывая все обстоятельства, визит в военный отдел закончился положительно. Даже если не брать в расчет возможное трудоустройство, Степану удалось оценить обстановку с другой стороны. Во-первых, было совершенно очевидно, что идти говорить с Лихачом и Мартюшиным бесполезно. Если только в среде кооператоров не назревал собственный раскол, то можно можно было предположить, что у всех начальников отдела будет схожая позиция. Дедусенко тоже можно было вычеркнуть - вряд ли он мог быть недоволен своим текущим положением. А положение это заключалось в том, что текущее эсерское правительство - и отдельные представители других партий не должны были никого смущать - было полностью уверено в своих силах и не хотело изменений. И действительно, зачем партии что-то переделывать, если большая часть портфелей у эсеров, да во главе правительства тоже свои, пускай даже Николай Васильевич и энес, но, во-первых, Чайковский, а не абы кто, и, во-вторых, кооператор и социалист. Правь, да радуйся!

"А что же ты, Степан Яковлевич, не радуешься-то?" - мысленно задал себе Миллер вопрос, вокруг которого то так, то эдак ходил все утро. Неужто это все харизма Филоненко, который, по версии Сергея Семеновича (не озвученной напрямую, но подразумевающейся), был ведом лишь желанием самому получить власть. В подобную гипотезу было несложно поверить, потому что Максимилиан Максимилианович и правда был честолюбив, если не сказать тщеславен. Взглянув на ночное небо, он видел там одну яркую звезду под названием "Филоненко" и всеми силами стремился привести окружающую действительность к этому образу. Степан помнил, как быстро, и не в лучшую сторону, изменился его приятель на комиссарской должности, почувствовав вкус этой самой власти. И как обидно ему, должно быть, было сейчас, когда из первых людей возле Керенского он пал до никому не интересного офицера, который "может изберется в думу, а может и нет, там посмотрим". Звезда Максимилиана Максимилиановича рухнула с небес на грешную землю, и за свое тщеславное стремление быть среди великих этот саратовский Люцифер получил самую страшную для себя кару. Его никто не воспринимал всерьез. Несложно было представить, как Филоненко приходит к Чайковскому и в свойственной ему манере начинает предлагать старику свои идеи, только для того чтобы получить отказ, и не просто отказ принять его планы, а такое по отечески надменное "ступай отсюда, мальчик, поиграл уже". Мог ли после Максимилиан Максимилианович после подобного унижения (в своих глазах) решить, что уж лучше править при офицерах, чем служить при эсерах?

Не хотелось признаваться себе, но да, вполне мог. Только вот Степану казалось, что не в этом дело. Точнее, не только в этом, потому что Филоненко просто не мог не думать о своей собственной карьере. Но у Миллера была своя голова на плечах, и он, пообщавшись день и с теми, и с другими, никак не мог убедить себя в том, что затея Максимилиана Максимилиановича это только лишь авантюра и охота до власти. Если дело было только в ней, то отчего Степан никак не мог дождаться момента, чтобы покинуть кабинет Маслова, несмотря на все радушие хозяина? Почему никак не мог успокоить себя мыслью, что партия крепко держит власть в области и все будет как надо? Не потому ли, что так уже было, и ни Львов, ни Керенский, люди, ну никак не менее значимые, чем Чайковский, не смогли удержать власть. Пускай вся Россия была больше одной Северной области, но и возможностей у Временного правительства было побольше.

Мысли снова вернулись к прошлогодним аналогиям, заставив дивиться схожести событий. Даже союзники, причина невыхода России из войны весной прошлого года, были тут как тут и, наверняка, имели свои интересы и требования. Напрасно, ох напрасно, Рауш так легко отмахивался от любых разговоров о потустороннем. Слишком уж сильно происходящее в Архангельске напоминало чистилище, заключенные которого были обречены переживать одни и те же события на разный лад, до тех пор пока их грех не будет отмыт. Но барон был прав в том, что зацикливаться на подобных мыслях не стоило. Иначе не останется сил что-либо делать, а делать было нужно.

Нет, положение в области было далеко не таким простым, как хотел нарисовать Маслов. Он, конечно, и сам писал мрачную картину, но в его взгляде получалось, что есть эсерское правительство и есть океан проблем, которые надо решить, а вот того, что часть этих проблем крылась в самом правительстве, он не видел или делал вид, что не видит. А ведь они были. И не последняя из них была в том, что ВУСО повторяло путь Временного правительства, используя те же методы, как будто бы они могли принести другой результат. Миллер колебался дать ответ на предложение Маслова сразу же не потому, что боялся не справиться, а потому что чувствовал как его душит сам воздух в кабинете Сергея Семеновича, как давит подсознательное понимание тупика, в котором оказался отдел. Возможно, если заручиться определенной автономией, можно было попытаться и справиться с флотом. Только чтобы не приходилось сидеть в каморке, попыхивая табачком или, как тот седовласый офицер, изображать из себя памятник ушедшего режима.

В этом-то и крылась необходимость действовать. Потому что если оставить все как есть, позволить событиям развиваться по накатанной, то и завершится все как прежде. Возможно, Филоненко действительно хотел получиться власть, но разве это отменяло необходимость перемен? Степан не стеснялся признаться, что и сам не без амбиций. Вообще, считал эсер, амбиции полезны человеку, без них довольно сложно развиваться и прогрессировать, так что ничего зазорного в них не было. И амбиции Миллера не требовали сделать его начальником отдела прямо сейчас. Они, амбиции эти, вообще редко принимали какой-то конкретный облик и зачастую материализовались уже пост-фактум. Вот и сейчас, после предложения Маслова, эсер подумал, - "а почему бы и нет? Место уж точно по мне!" - хотя по пути в военный отдел у него в голове не было ни единой идеи о том, чтобы попросить себе какую-либо должность. Но двигали Степаном вовсе не амбиции. Во время утреннего разговора с Максимилианом Максимилиановичем последнее, о чем думал Миллер, это о возможности самому возглавить отдел или получить иную привилегию. Нет, он хотел только изменить положение, попробовать пустить область на новые рельсы - глядишь, тогда и исход будет другим. Вот только как это сделать, когда две сцепившихся стороны плюют не желают даже и слышать, чтобы воспринять оппонента всерьез и прислушаться к его словам?

Нужен был кто-то, кто сможет усадить и тех, и других за стол и заставит договариваться. Сначала Миллер хотел убедить Чаплина потребовать от Чайковского диалога, но быстро убедился в глупости подобной затеи. Зачем бы Георгий Ермолаевич стал ущемлять себя в победах добровольно, если бы уже решился на восстание? Нет, нужна была другая сила и, как ни прискорбно, единственной такой силой в области были союзники. Связываться с ними, откровенно говоря, не хотелось. Во-первых, нельзя было дискредитировать правительство области в глазах иностранцев - а то решат, чего доброго, что русские годны только чтобы глотки друг другу грызть, и свернуть всю интервенцию. Во-вторых, обязательства перед союзниками уже один раз довели страну до краха. Но этим-то как раз и можно было воспользоваться, надавив на чувство долга, если таковое, конечно, у англичан было по отношению к окружающим странам.

Пока Миллер неспешным шагом удалялся от здания правительства, в его голове созревал план дальнейших действий. Рискованный, конечно, и ненадежный, но все-таки с каким-то шансом на успех. Первым делом эсер направился в обратную сторону, к губернаторскому дому, но не в злосчастный "Парижъ", чтоб он в Двину провалился, а к кабинетам дипломатического корпуса. Попасть на прием к председательствующему послу Фрэнсису было, конечно же, невозможно - не той высоты полета был Степан, да и своих дел у посла было хоть отбавляй. Но вот напроситься к его поверенному, например, к Пулю или его заместителю, Коулу, было уже возможно. Именно этим Миллер и занялся, надеясь, что у союзников бюрократии будет поменьше и он не застрянет в коридорах миссии еще на полдня. После же Миллер направился в обратную сторону - не самое логичное решение с точки зрения экономии времени, но что поделать, иначе не выходило. В этот раз эсера интересовал тот человек, с которым, возможно, стоило поговорить в первую очередь, как с тем, кто подчеркнуто держался подальше от любых лагерей и, при этом, обладал достаточным влиянием, чтобы его голос был услышан, а именно, Старцев. Он был хоть и кадет, но, возможно, с ним мог выйти более откровенный разговор, чем с Чаплиным и Масловым.

Гончие отступили также стремительно и внезапно, как и напали, но иллюзий относительно окончательности победы у Каору не было. Твари затаились, ожидая момента, когда смогут напасть. Возможно, они, получив отпор, отправились на поиск более легкой добычи... Если это было так, то оставалось только мысленно пожелать Вангу удачи. Похоже, что никого другого в живых в ближайшем радиусе не было. Если, конечно, и сам Райнальд был еще на этом свете. Впрочем, он сам выбрал свою судьбу и теперь должен был сам выбираться наверх. Если справится, то его пути с группой еще пересекутся, дорога с корабля, судя по всему, была только одна. Каору же нужно было позаботиться о тех, кто остался в отряде.

Волны адреналина сходили на нет, как отступающая с отливом линия океана, и на место ему пришли головокружение и усталость. В ногах, ниже коленей, и запястьях началась покалывающая ломота, от которой хотелось как можно скорее забраться в тепло. Это состояние, эта слабость, раздражали Каору, мешали думать и усложняли в остальном рутинные ситуации. Приходилось напоминать себе не поддаваться панике, думать трезво и спокойно. Это было так непросто сейчас, приходилось прикладывать усилия к тому, что раньше давалось без труда, и это раздражало маршала еще сильнее.

Из-за этого раздражения хотелось высказаться по поводу поведения членов отряда в бою. Сказать пару слов и Стейну, который вместо того, чтобы отступить со всеми гражданскими, решил поиграть в героя, и Халеду, который, вопреки приказу, бросил Тахира в потенциально смертельной ситуации. Но от этих слов сейчас не было толку. Во-первых, спрашивать за нарушение приказа можно было только с военных. Во-вторых, все обошлось и сейчас слова маршала звучали бы исключительно как брюзжание. Вместо этого стоило приободрить людей, некоторые из которых, вероятно, впервые были на волосок от смерти.

- Так держать! Но не теряйте бдительности. Они вернутся.

А еще Каору сложно было обращать внимание на окружающих людей. Они как будто стали скользящими вокруг тенями, неразличимыми, если не фокусироваться, как будто их не было рядом. Негромкие слова, взгляды, жесты, все это сейчас оставалось без внимания, потому что само оно было сконцентрировано на узких и конкретных задачах. Дойти до угла в центральный коридор. Осмотреться. Вернуть щит охотнику.

Арманит приятным, знакомым весом лежал в руке - создавалось впечатление, будто Каору привычнее двигаться со щитом, чем без него. Возможно, от того, что сейчас на длинный, почти в рост маршала, щит было так удобно опираться, чтобы не потерять равновесие. Однако, чужие вещи нужно было возвращать.

- Спасибо за него, пригодился, - с этими словами щит перекочевал обратно к Аслану.

Из центрального коридора, который защищал Аслан, стал виден следующий ангар, а также небольшая боковая дверь, ведшая в отсек с каким-то культовым символом. Кто-то кричал про часовню? Кто именно это был сейчас вспомнить не получалось, но это было и не важно. Сейчас нужна была передышка. Всем, и Каору в том числе.

- Туда! В... часовню, - Указать, для верности, рукой на нужный отсек, и пояснить, - Привал на 15 минут! Потом двинемся дальше.

На сложные команды и пояснения у Каору уже не оставалось сил. Хотелось пить, губы пересохли, а в горле стоял неприятный, царапающий небо, ком так и не вышедшей наружу рвоты. А еще хотелось сесть и закрыть глаза хотя бы на пять минут, а лучше на десять. Провести время в тишине, уняв бешеный ритм сердца, успокоив дыхание и приведя себя в порядок. Последнее, на что хватило маршала, это последовать собственному приказу и зайти в отсек. Если это и правда была часовня, то она оказалась в коридоре как нельзя кстати - подобные места всегда приносили успокоение и комфорт даже тем, кто не отличался особенной набожностью, одного культурного значения храма было достаточно чтобы нужного эффекта. Пускай даже надежность его определялась не наличием каменных идолов, а тем, что это было помещением с одним входом, которое можно было эффективно оборонять небольшой группой солдат.

Одна сложная мысль, впрочем, сумела задержаться в голове на достаточно долгий срок, чтобы высказать ее вслух.

- Энрике. Проверьте расстояние до терминала.

Сенсорная перегрузка от обрушившейся симфонии боли и липкого ужаса едва не отключила восприятие Каору целиком. Пронзительный вой и чудовищный вид тварей заставляли испытывать страх на животном, генетическом уровне. Боялось тело Каору, истощенное последними событиями, напряженное до предела. Кажется, еще немного, и все - сознание просто вырубится, как от щелчка переключателя. Остатки рассудка, та часть разума, что не была парализована физиологической паникой, последствиями радиации, нервным шоком от впивающихся в плечо и ноги лезвий когтей и некротического токсикоза, продолжала упрямо цепляться за реальность и заставлять двигаться вперед. Не сдаваться, не пасовать перед врагом. Бывало дерьмо и хуже. Было пекло Дар Косы и абордаж тонущего в пылающей звезде крейсера с мертвой электроникой, плавящимися еще в дуле патронами и постоянным запахом паленой человечины внутри скафандра. Были джунгли Ухару с "ямами очищения" полковника Фошена, который после начавшегося из-за блокады планеты голода приучил своих повстанцев к каннибализму, который к концу операции был уже скорее людоедством, потому что сами мятежники потеряли все человеческое. Чем были две выпрыгнувших из-за горизонта событий шавки-переростка по сравнению с видом существа, которое было человеком, но добровольно низвело себя до уровня зверя? Так, легкое развлечение.

- Держите линию! - Выкрик был обращен к членам группы на другой стороне от спасительного коридора, - Не дайте им прорваться!

В сознании Каору вспыхнула мысль о том, что бой шел неправильно. В такой ситуации нужно было не бежать от гончих, а бежать на них, набрасываться, бить, пускай даже разводными ключами. Против такого количества оппонентов они бы просто не выдержали. Но было ли у маршала право заставлять гражданских жертвовать собой? Потери были бы неизбежны при таком маневре, особенно без оружия, которое, не считая уже сражавшихся, было только у Гарама и Таонги. Для Каору Шиван из сюжетов Глашатая это был самый очевидный приказ - завалить любую проблему трупами, если что, баба Лейла еще нарожает. Но для Каору из плоти и крови, а не с экранов пропагандистских сюжетов, такое решение было неприемлемо. Самопожертвование входило в должностные обязанности военных, но не гражданских. Такой приказ можно было отдать Гараму, возможно, Тахиру. Но первый был нужен чтобы спастись с корабля, а второй и так уже сражался и, к тихому облегчению Каору, был рядом с Халедом. По крайней мере, на той стороне коридора все будет в порядке. А здесь... в общем, бывало и хуже.

Всего-то нужно было действовать аккуратно и точно. Максимальная экономия действий, максимальная эффективность каждого движения. Шаг назад, закрываясь щитом от возможного броска твари. Затем еще один, разрывая дистанцию для ведения огня. Медленно отступать назад, держа внимание гончей на себе, пока ее будут расстреливать. Простая, надежная тактика, лучше всего работающая против животных и необученного противника.

- Аслан, беглый огонь по твари, я блокирую ее!

Еще один шаг назад, и тяжелый щит едва не задел Стейна. Что он тут до сих пор делает?!

- Ни чжень гайсы! Стейн! В коридор, быстро!

Дальше отступать было нельзя, поэтому Каору оставалось только положить карабин на щит для устойчивости и дать короткий выстрел. Взгляд зацепился за намотанную на запястье цепочку с медальоном, который Зари вложила в руку Каору еще в первом отсеке. Кому-то вера в богов давала силы, заставляла вложить в усилие все свои потаенные резервы. Но зачем нужны боги, когда вокруг есть люди, которые верят в тебя? Эта сила была могущественнее чем что-либо иное в галактике, даже чем сама Тьма. Потому что вера, которая соединяла людей, и была светом. Пускай у Каору не было Ликов, к которым можно было воззвать, но были люди, которые надеялись на маршала и которых нужно было защитить.

- У Вершителей огонь кучнее, они не оставляют столько ошметков, - в голосе Каору не было и намека на иронию, поэтому сложно было понять, шутит маршал или нет.

К сожалению, ничего другого о причинах смерти людей сказать было нельзя. Подобные травмы могли быть и последствием неаккуратной стрельбы вулканами, и работы мясника. Растекающаяся по полу кровь смывала все возможные следы. Бойня произошла недавно, но чтобы сделать такой вывод, не нужно было даже осматривать тела. Авария произошла не более получаса назад, капсулы стали размораживать пассажиров одновременно, и те, кому повезло избежать радиационного поражения, начинали исследовать "Газали". И не для всех это заканчивалось хорошо. Зловещая находка могла деморализовать людей еще сильнее, но, к счастью, у пассажиров отсека 13.13 не было соблазна вернуться назад из-за декомпрессии и не должно было быть желания оставаться в ангаре в компании погибших. Двигаться вперед было опасно, но необходимо.

Следующая команда уже готова была сорваться с губ Каору, но слова застряли в горле свивающимися кольцами колючей проволоки. Из легких одним махом вышел весь воздух, не оставив возможности даже зайтись кашлем. Взгляд маршала на мгновение стал совсем стеклянным, как будто глаза смотрели не перед собой, внутрь. "Тьма внутри каждого..." - шепот Каору был едва различим на фоне общего обилия звуков в ангаре.

Во взгляде Каору заплясали искры бликов далеких мыслей, но через мгновение они потухли в клубящейся злости. Ни один мускул не дрогнул, не изменилось выражение фарфоров маски на лице, только глаза маршала жили огнем эмоций. Злость растаяла также быстро, как возникла, уступим место почти обычной решимости. Со стороны могло показаться, что от Каору веет холодом и безразличием, но на деле внутри маршала было что угодно, но не безразличие.

"Я не выношу приговор," - Тихие слова сами собой срывались с языка, - "Я лишь вестник принятого решения."

Едва не потонувшая в гвалте голосов фраза, казалось, была ответом на шпильку Аслана, но, по правде, замечание охотника было последним, что сейчас волновало Каору. Взгляд маршала оттаял, пляска эмоций и настроений, вызванная видом погибших, оборвалась также внезапно, как и началась. Поднятая Стейном суматоха клубилась мускусным запахом страха. Верный признак надвигающейся беды, когда люди умирали не потому, что была необходима жертва, а потому что кто-то наделал глупостей.

- Отставить панику! - Для этого приказа у каждого офицера всегда был особый голос. Резкий, хлесткий, громкий, чтобы перекрыть не только суматоху действий людей, но и суматоху кричащих в их головах мыслей. Не хватало только включить усилитель командного модуля, чтобы даже покойники вытянулись по стойке смирно, - Стейн, хватит метаться как безголовая курица! Халед, ты тоже успокойся.

Каору потребовалось приложить усилия, чтобы смягчить последнюю фразу. В голове проскользнула одинокая мысль: "гражданские...". Не хватало только паники и давки, чтобы довершить это прекрасное начало миссии.

- Никто. никуда. не бежит, - акцент на каждом слове должен был дополнительно остудить накал эмоций, - Особенно когда рядом хищник. Кричать тоже не рекомендуется.

Теперь тела предстали перед Каору совсем в новом свете. Некатра. "Значит, чем я отличаюсь от этих чудовищ?" - брошенная себе под нос фраза неожиданно позабавила маршала. Каору пришлось одернуть себя, чтобы, присев рядом с ближайшим телом, не прикоснуться к нему, - "Выходит, что ничем."

- Некатра, Энрике, это такой подвид зверолюдей, - фраза, обращенная к Энрике, была сказана громче, так, чтобы все могли слышать объяснение, но внимание Каору было сосредоточено на телах, поэтому голос звучал задумчиво, - Они официально не признаны разумными существами в Горизонте... как и все зверолюди, в общем. Легион широко использует их в качестве ударных частей и разведчиков из-за генетической предрасположенности к агрессии и наследных черт canis lupus. Но не сомневайтесь, они разумны и с ними возможен диалог. А вместо этого их считают бездушными животными и сажают на цепь.

Последние слова поплыли в такт мыслям маршала, которые раз за разом возвращались к расчлененке перед глазами. Ни вид тел, ни отвратительный запах, становившийся сильнее с каждой минутой, ни коричневая корка сворачивающейся крови на металлическом полу ангара не вызывали у Каору ровным счетом никаких эмоций. С таким выражением лица покупатель разглядывал лежащий на прилавке мясника фарш, выбирая тот, из которой получится лучший люля. Точнее, с таким выражением, если бы тот мясник пытался под видом барана всучить покупателю неощипаного петуха.

Смотреть на трупы можно было долго, только толку от этого мало. Лучше было доверить осмотр профессионалам, объяснив что именно нужно искать - выпрямиться, посторониться, чтобы не мешать Энрике и Тахиру, и поделиться подозрениями.

- Что-то не сходится. Некатра, конечно, людоеды, но это все, - широкий жест рукой на тела, - не похоже на них. Слишком жестоко, слишком... грязно, за неимением лучшего слова. Некатра не воюют так. И не охотятся. Когда они убивают ради еды, то поступают как крупные хищники - загоняют одну особь и обгладывают ее до костей. Массовое и столь расточительное убийство атипично. Некатра способны на такое, не сомневайтесь, но они так не поступают. Либо убийца кто-то другой, либо некатра сами пострадали, и кровь на стене не человеческая, либо... произошло что-то еще.

Кору хотелось сказать "либо они обезумели", но подобное предположение могло только заново разжечь панику. Что хуже быстрого и жестокго хищника-людоеда, идущего по твоему следу? Правильно, безумный хищник-людоед, идущий по твоему следу. К тому же, никто никогда не изучал психологию некатра, так что предположить саму возможность безумия у них было сложно. Были они подвержены бешенству или нет? Могла ли его вызвать радиация? Одни Лики знают.

- Энрике, попробуйте по характеру ранений оценить количество нападавших и причины смерти. Возможно, это прольет свет на события. Я тоже попробую посстараюсь восстановить картину случившегося.

Только прежде нужно было позаботиться о остальных членах отряда.

- Ванг, Аслан, прикрывайте группу. Четыре и восемь часов. Халед, если ты решительно настроен изрубить некатра, сместись к дверям в ангар, чтобы мимо тебя никто не прошел. Гарам, Таонга, на вас фланги, как раньше. Зари, если вас не затруднит, скажите несколько слов когда мы закончим. Сейчас погибшие в руках вашей Госпожи.

Снятый Каору с поясничного крепления дрон тихо загудел двигателем, и, подкинутый вверх, завис в воздухе. Затем, повинуясь командам маршала через табулу, разведчик стал кружить по ангару, то подлетая к телам, то поднимаясь под самый потолок зала. В интерфейсе командного модуля дрон занял место одного из бойцов и данные с камер тут же становились частью такнета, в которой сейчас не было никого кроме Каору. Это позволяло спокойно крутить картинку, осматривать тела, не прикасаясь к ним, а также изучать детали вокруг места боя - царапины на стенах, следы на полу, которые могли быть упущены при первом осмотре, следы применения оружия. Маршалу нужно было одно - восстановить, насколько позволяли условия, картину развернувшегося здесь полчаса назад боя.

С губ маршала даже сорвался короткий призыв Игроку - видимо, это передалось Каору от общения с Зари, но слова звучали пресно и оставили во рту привкус золы. Стоило ли ожидать другого исхода от молитвы, в которую не веришь по-настоящему? Пожалуй, стоило оставить призывы Ликам тем, кто знал правильные формулы и действительно доверялся им. У Каору же лучше получалось полагаться на свои собственные силы, чем на помощь потустороннего. Да и неудачи в таком случае целиком принадлежали маршалу, их не нужно было ни с кем делить. Вот и сейчас мысли Каору были о чем угодно, только не о показаниях дрона на экране табулы, и результат, точнее, его отсутствие, были закономерны.

После краткой инвентаризации полученной информации и найденных предметов, ситуация стала значительно лучше. Отряд слеп, теряя сканеры, но обрастал инструментами и снаряжением, которые могли пригодиться в дальнейшем. События развивались стремительно, кто-то куда-то шел, кто-то что-то делал, за чем не всегда можно было уследить, но отряд, все же, продвигался вперед, и это было главное. Абсолютный порядок, особенно в такой разношерстной группе, был невозможен, поэтому стоило просто довериться управляемому хаосу.

Тишина ангара была непривычной. Хаос звуков и красок резко сошел, но облегчения не было. Состояние Каору практически не изменилось - эмоциональный перегруз, вызванный обилием событий, просто отрезал все лишние переживания. Сейчас не было времени испытывать облегчение от прекратившейся сирены, поражаться нарочито громкому поведению Аслана и дивиться тому, как быстро первопоселенцы смогли деградировать от потомков людей, запустивших в полет Зенит, до суеверных кочевников. Все это можно будет обдумать потом, если Каору случиться оказаться в числе выживших. Тогда будет время размыслить над причудами судьбы, над роком и осознанными действиями, которые маскировались под волю случая. Будет возможность и поблагодарить других выживших за стойкость, скорость принятия решений и действия во время спасения. Но не сейчас. Сейчас нужно было продолжать двигаться вперед.

- Отвечая на ваш вопрос, Стейн, - это были первые слова Каору в адрес разнорабочего с того момента как группа поднялась на 12-ый уровень, - Сейчас мы идем к терминалу. Он находится в полусотне метров по носу, и от полученной в нем информации будет зависеть куда двигаться дальше.

Говорить сейчас о конечной цели отряда было бессмысленно. Слишком много неизвестных - если корабль гиб, нужно было искать ангары. Если корабль можно было спасти, то капитанский мостик. Надежда на последнее таяла с каждым новым отсеком. Радиационное облучение могло уничтожить не только сенсоры пожарной сигнализации, но и остальные системы, оставив ИскИн "Газали" полуслепым, наполовину лоботомированным... Мог ли механический разум сойти с ума? Для человека такой травмы было бы достаточно, а для программы? Подсознание услужливо выплюнуло десяток различных сценариев технохоррора о сошедшем с ума ИскИне, ни один из которых не заканчивался хорошо. Помимо этого были и насущные проблемы. если кто-то получит дозу облучения или другую травму, придется срочно искать медотсек. А еще были вероятные выжившие члены экипажа. Если бы отряду нужно было пройти через полуразрушенный, но мертвый корабль, это было даже в чем-то просто. Но на подобную удачу рассчитывать не стоило.

А еще не стоило задерживаться на одном месте, в этом Таонга была совершенно права, как и Гарам. Трещина в корпусе могла ползти дальше, не стоило ждать пока она начнет уничтожать и этот сектор корабля. Но прежде чем идти вперед, нужно было убедиться, что группа лучшим образом экипирована ко встрече с возможной опасностью. Тяжелое состояние жрицы серьезно замедляло отряд, но бросать ее сейчас было нельзя. Как минимум, это негативно скажется на морали остального отряда. В худшем случае, если Зари совсем не сможет идти, ее можно будет какое-то время нести. Обо всем остальном можно будет также позаботиться позже.

- Гарам, аль-Шабаб, возьмите разводные ключи. Не самое грозное оружие, но лучше чем ничего. Ла'Мьер, вам одну из аптечек. Посмотрите, чем можно помочь Зари. Таонга, возьмите свободный комбинезон. Нам может понадобиться ваши навыки и лучше не лезть к машинам без защиты. В экзо нельзя двигаться быстро, поэтому не одевайте их раньше времени. Я, Таонга и Ахмад возьмем по одному кейсу, будем использовать при необходимости.

Следом внимание Каору переключилось на груду лоскутов человеческих тел в глубине ангара. Не нужно было быть медиком или таксидермистом, чтобы понять - от радиации или пожара так не умирают. Виной могла быть декомпрессия, но, только если трещина не заделала сама себя после того. как убила всех находившихся в ангаре техников, этот вариант тоже можно было исключить. Худшие расчеты сбывались - на корабле был кто-то или что-то однозначно враждебное. Более того, противник мог находиться где-то неподалеку.

Огнестрельное оружие было у Каору и Ванга, не считая Аслана, конечно, но полагаться на охотника было слишком рисоквано. Хотя бы вооруженный аль-Шабаб мог составить компанию Халеду в ближнем бою.

- Двигаемся вперед тремя группами. Первыми идут Халед и Тахир, разведкой. Я и Ванг пойдем следом и прикроем их огнем в случае нападения. Гарам, Таонга, Аслан, защищайте основной отряд. Как только мы дадим сигнал, следуйте за нами. Убийца может быть поблизости, не теряйте бдительности.

Отдавать команды в почти боевой ситуации было легко и привычно. Это успокаивало, как и вес карабина в руках. Голос Каору звучал уверенно, без дрожи и даже намека на слабость. Стоило оказаться в своей зоне комфорта, как остатки смятения и дискомфорта растворились без следа. Основные приказы были простыми и размытыми - указать направления, общие задачи каждой группы. Зачастую этого было достаточно, чтобы опытные группы сами выбрали подходящий порядок действий, подчиняясь командам сержантов. Но выделять старшего в каждой двойке-тройке было бессмысленно, поэтому следом за общими командами, по мере продвижения группы, последовали и более детальные указания Каору: "Перекрыть сектор на девять часов", "осмотрите тела погибших", "следуйте за нами. Гарам, Таонга, возьмите левый и правый флаг соответственно. Аслан замыкает. Осмотрите вездеходы по пути".

Несмотря на все усилия охотника, у Каору не было личной неприязни к Аслану. В критической ситуации эмоции неизменно вели к дополнительным сложностям, которых можно было бы избежать, если бы каждый вел себя как профессионал. Поэтому решения маршала диктовались исключительно необходимостью и логикой. Принцип "выживание многих прежде выживания единиц" не был пустыми словами, это был внутренний закон, благодаря которому Каору удалось пройти через пекло. Возможно, это был неправильный путь, следование которому и завело маршала в ловушку "Газали", но в этом случае, тем более, было уже поздно поворачивать назад. Следовало хранить верность своим идеалам и принимать последствия принятых ранее решений.

Суть этого принципа была проста. Жизни людей не равнозначны, и ценность каждой равнялась вкладу в выживание группы. Она могла быть абсолютной, как в случае Гарама и Энрике, один из которых должен был уцелеть, чтобы отряд мог покинуть корабль. Она могла быть нулевой, если человек никак не влиял на успех. И могла быть даже отрицательной, если от человека было больше вреда, чем пользы. Выживание первых было приоритетом, выживание вторых было желательным, а от третьих надлежало избавить как можно скорее. Простая, бессердечная математика, которая позволяла не разрывать себе сердце мучительным выбором того, кому сохранить жизнь.

Текущая ситуация была такой простой. Получив своевременное предупреждение о опасности, нужно было всего-то вывести группу из гибнущего отсека и заблокировать его, как только поток воздуха станет слишком опасным. Успеет Аслан выскочить - хорошо. Не успеет - что же, на все, как говорится, воля Ликов. Но решение Стейна усложнило все в разы. Эмоциональное действие, которое не сулило ничего хорошего. И винить в этом Каору стоило только себя. "В следующий раз действуй быстрее. Проклятая слабость!"

Возможные исходы стали расти как на дрожжах. Если Аслан замешкается и не успеет? Если кто-то еще решит последовать примеру Стейна и устроит в дверном проеме давку? Сколько можно позволить себе ждать, наблюдая за тем как белый поток воздуха вылетает в бездну? Правильным решением было нажать на панель, блокируя дверь прямо сейчас, отсечь все бесконечные "что если?" стальной переборкой. Последствия такого поступка... Гарам бы понял. Тахир тоже. А остальные? Каору пришлось напомнить себе, что никто в отряде не был обязан подчиняться кому-либо. Не было ни чинов, ни званий, лишь личное доверие и авторитет. Подорвет такое решение авторитет маршала в глазах группы? Сменится ли надежда в глазах Зари отвращением?

У Каору не было цели нравиться всем и каждому, принимая только популярные решения. Наоборот, задачей маршала было принимать непопулярные решения когда это было необходимо и доводить их исполнение до конца. Но сейчас в этом не было необходимости. По крайней мере, до тех пор, пока остальной группе не начнет угрожать опасность.

- Воля ваша, Аслан, - больше ответить на слова гордого охотника Каору было нечего, - Да будет Госпожа Слез благосклонна к вам.

Коммуникатор пиликнул входящим сообщением, которое совсем не понравилось маршалу. Еще одно осложнение, с которым нужно было просто смириться. Несколько быстрых жестов пальцем по сенсорной панели, и прозрачная пластинка комма заняла свое место в нагрудном кармане разгрузки - так, чтобы можно было быстрым касанием принять или отправить вызов.

- Спасибо за этот дар, Зари, - жест был неожиданным, и сочетание искренности и, в то же время, безапелляционности, с которой жрица вложила амулет в руку Каору, заставил маршала невольно улыбнуться девушке.

Талисман казался тяжелее своего веса, будто и правда был наполнен чем-то, но, быть может, это лишь игра нервов и воображения... Или, все же, нет? Стоило помянуть Госпожу Слез в напутствии, как Зари передала талисман с Ее ликом. Бывали, конечно, и более странные совпадения, но не часто.

Вспомнить Госпожу в третий за последние минуты раз Каору пришлось уже в отсеке 12.13 при виде криогенных капсул с покойными. Смерть, особенно насильственная, была старой подругой, даже от лучевой болезни. Крейсер "Мезьяд" считался потерянным при дальнем переходе, до тех пор пока не появился, почти десятилетие спустя официального сообщения о гибели, в виде пиратского корабля "Гроза семи Горизонтов". Название звучало нелепо претенциозно, но само судно было каким угодно, только не смехотворным. Сложная система система защиты делала бесполезными стандартные комплексы подавления корабельных систем, броня гасила огонь, а заградительный огонь не давал приблизиться для абордажа. Чтобы погасить крейсер командование охотничьей эскадры решилось торпедировать "Грозу" термоядерными боеголовками. Только после нескольких детонаций корабль затих - там, где взрывной волны было недостаточно, дело закончили электромагнитные волны, которые намертво выжгли корабельные системы.

Каору же выпала сомнительная честь зачищать остов крейсера от последних очагов сопротивления. Выжившие пираты, полубезумные от радиации, сопротивлялись с ожесточенным упорством. Им было нечего терять - по сути, они уже умерли, просто их тела еще не успели этого понять и продолжали по инерции двигаться. После той зачистки уже ничто не могло выбить Каору из колеи, будто какой-то нерв, отвечающий за восприятие ужасов войны, просто атрофировался. И все же, при взгляде на силуэты людей сквозь запотевшие стекла капсул с характерными признаками облучения в горле маршала встал ком, который никак не хотел проходить. Он опускался все ниже и ниже, пока не сдавил легкие, вырвавшись наружу мокрым, почти чавкающим кашлем. Каору пришлось отвернуться и прикрыть рот перчаткой, чтобы не накашлять на окружающих. Приступ прошел также внезапно, как и начался, оставив во рту царапающую горло сухость и неприятный ацетоновый привкус.

Только проблемы на этом не заканчивались. Далекий металлический звук отдаленно напоминал плач сгибающегося под грузом времени металла, но был гораздо более агрессивным, зловещим, а не погребальным. Ничего хорошего это не сулило, и восклицание Таонги подтвердили предположения Каору.

- Ничто не раскрывает человека так, как взрывная декомпрессия.

Эта мрачноватая шутка была единственным проявлением эмоций маршала, которое тут же сменилось привычным деловым тоном.

- Оставьте шкафчики! Двигаемся дальше, - В голосе Каору не было ни намека на панику, он как бы подчеркивал "все в порядке, никаких проблем, действуем согласно плана", - За мной!

Выход из отсека (если только не возвращаться обратно в отсек 13.13, который, вот-вот, должен был превратиться в смертельную ловушку) был один, через распахнутые двустворчатые двери с горящими сенсорными панелями управления. Активировать групповой вызов к разведчикам пришлось уже на ходу:
"В секторе 12.13 декомпрессия. Мы двигаемся за вами. Не останавливайтесь, мы продолжим следовать по вашему маршруту."

Переходить на бег было вредно для морали, поэтому Каору пришлось двигаться быстрым шагом, несмотря на инстинктивное желание преодолеть расстояние до коридора одним рывком. Снаружи дверей отсека 12.13 была такая же сенсорная панель управления, которая привлекла маршала. Как только начнется разгерметизация, двери можно будет заблокировать вручную.

- Вперед, дальше по коридору, - указание, для верности, сопровождалось жестом рукой в нужную сторону.

- Я думаю, что торговец мог просто не обращать внимания на происхождение груза, - заметил Дейн, - Или использовать это для того, чтобы сбросить цену. Но это мысли дилетанта. Полагаю, в вопросах следствия у тебя больше опыта, чем у меня.

Себастиан старался не подавать вида, но он был доволен результатами расшифровки сообщения. Конечно, это не был надежный след, но вероятность полетов по окрестным системам с вопросом "а у вас, случайно, пираты не столовались?" снижалась. Если повезет, то одна из зацепок - торговец или "Саркомонд" приведут "Огненную Птицу" к цели.

- Капитан "Сакромонда" выглядит перспективнее. Судя по всему, этот Кррш не на самом хорошем счету у их лидера. Это "не облажайся" означает, что у него уже есть несколько, пардон, залетов. Это, в свою очередь, повышает шанс того, что "Мизери" выполнила приказ. А вот что произошло потом, нам может рассказать капитан. Только вот, - навигатор немного замялся, - говорить с ним вам, наверное, стоит без меня. Чтобы избежать неловкой ситуации. Возможно, ему все равно, но если он бежал с Азима 20 лет назад, это было уже после смены режима. Лучше не рисковать.

Тема захвата Азима, как всегда, была не очень приятна Дейну, поэтому он предпочел лишний раз на этом не заостряться, вместо этого озвучив свой план:

- Мы можем разделиться. След, конечно, остыл, но пираты не стоят на месте, и если мы не хотим бежать по их следу вечность, слишком надолго задерживаться здесь не стоит. Я займусь грузами, которые нам нужно доставить, а остальные навестят два адреса на планете. Например, Тамо может поговорить с этим Влав, как капитан с капитаном, а Лин - с торговцем.

Себастиан хотел было предложить взять Дакру с собой, но вовремя прикусил язык, подумав, что это, возможно, не самая хорошая идея по той же причине, по которой он сам не хотел общаться с Влавом.

Сложно было понять, насколько Каору удовлетворил ответ Стейна - никакой реакции кроме сдержанного кивка на представление он не получил. Внимание маршала было больше сосредоточено на сиюминутных проблемах, нежели на выяснении прошлого каждого из членов импровизированного отряда. Это можно будет выяснить потом, после спасения с корабля, с теми, кто выживет. Сомнений в том, что это удастся сделать, у Каору не было. Но не было и иллюзий о том, что с "Газали" выберутся все. Учитывая тяжесть ситуации, успехом будет вытащить хотя бы половину.

Первым из обязательных условий выживание было грамотное распределение выполняемых задач и потерь. В группе были те, кого нужно было защищать и те, кто умел защищать. Были те, чья потеря была более критична для миссии, и те, чьей потерей можно было пренебречь. Халед, сознательно или нет, выбрал наиболее подходящее для разведгруппы сочетание техника, связиста и солдата. Было приятно чувствовать, что на друга можно положиться даже в таких специфических вещах. Кому полагалось возносить молитву за хороших друзей? Купцу или Танцору? Каору так и не удалось запомнить ипостась каждого Лика, но кому-то из них точно стоило передать благодарность за то, что рядом были Халед и Гарам, который без лишних слов занял место рядом, поддерживая авторитет маршала.

- Вы знакомы? Служили вместе? - Короткая реплика пилота в адрес Ахмада не укрылась от Каору, - Сейчас каждый военный на счету.

А еще нужно было убедиться, что у каждого военного есть оружие. К счастью, рабочие инструменты при посадке не изымали, поэтому с этим сложностей не было, но рассчитывать на то, что на корабле нет опасности было слишком наивно. Даже если поблизости не было мародеров или пиратов, нельзя было исключать и других пассажиров "Газали". в кризисной ситуации всегда находились те, кто хотел нажиться на ценных ресурсах будь это медикаменты, запас воздуха или место в спасательной шлюпке.

В ответ на свои сообщения Энрике и Райнальд услышали короткое "принято". Погибшие пассажиры сейчас мало беспокоили Каору, им было уже не помочь, но живым могло пригодиться снаряжение. Особенно скафандры, если кто-то из 12ого отсека захватил персональный комплект.

- Поднимаемся наверх, - слова были обращены к расположившемуся в отсеке арьергарду, - Я пойду впереди. Гарам, до тех пор, пока мы не будем знать, что среди выживших есть другие пилоты, твое выживание - первый приоритет. Что бы ни случилось, оставайся позади меня, прошу.

Приказ в такой ситуации был бесполезен, можно было только рассчитывать на силу своего убеждения и благоразумности старого друга.

- Траоре, Ахмад, Стейн, Зари держитесь в центре группы. Мы не можем гарантировать вашу безопасность, но сделаем все возможное, чтобы вывести вас в безопасность. Аслан, замыкайте группу.

Оставлять за спиной непредсказуемого "охотника" с ружьем было риском, но выбирать не приходилось. Каору стало очевидно, что с таким количеством гражданских стоило сказать пару дополнительных слов. Они были очевидны военным, привыкшим действовать в команде и выполнять приказы, но могли быть чужды представителям более творческих профессий.

- Аслан, если вы считаете, что ваши шансы выжить в одиночку выше, я не стану вас задерживать. Это относится к любому, кто хочет испытать свою удачу, - взгляд Каору скользнул по каждому из присутствующих в отсеке, - Вы вольны идти куда хотите, никто не станет стрелять вам в спину. Но если вы решили остаться группе, от вас будет нужно выполнение поставленных задач, а также понимание того, что выживание группы идет прежде выживание отдельных ее членов. Это не тот случай, когда каждый сам за себя. Здесь сила цепи равна силе самого слабого ее звена, поэтому я жду от вас всей отдачи, на которую вы способны. Без дополнительных оплат и сделок, без оценки приложенных усилий. В ответ я обещаю, что мы выберемся с этого корабля.

Взятая пауза, чтобы все несогласные могли выразить свое мнение, пришлась как нельзя кстати. Виски пронзил спазм, и Каору пришлось сделать усилие, чтобы болезненная гримаса не отразилась на лице. Каждое движение давалось неожиданно сложно, как будто приходилось продираться через кисель вместо воздуха. Еще одно усилие - унять неожиданную слабость - и можно продолжать говорить.

- Отсек наверху сейчас безопасен. Он был облучен радиацией, поэтому не прикасайтесь к криогенным камерам, но мы сможем находиться там некоторое время без последствий для здоровья. Пока разведчики двигаются вперед, мы общем помещение на предмет ценных инструментов. Если кто-то умеет вскрывать замки, сейчас будет самое время сказать об этом. Если нет, положимся на грубую силу. Вперед, уважаемые!

Те, кто говорил про дискомфорт от глубокой заморозки, путали понятия. Криогенный сон не был болезненным или неприятным. Он немного пугал первозданным страхом сомкнуть глаза и никогда не открыть их вновь, но этим же самым был так притягателен. Когда-то давно Каору на глаза попалась изречение мудреца, которое гласило, что небытие есть главное стремление человека, потому что в течении жизни он испытывает лишения и лишь отринув страдания тела обретает истинный покой. Сон, продолжал хаким, это маленькая смерть, потому человек истинно счастлив перед тем как упасть в объятия грез.

С этим изречением хотелось отчаянно спорить, доказывая, что в жизни есть столько моментов, которые гораздо ярче, чем ожидание неминуемой смерти, но в то же время сложно было не согласиться с тем, что погружение в сон было таким сладостным, таким нежным, но настойчивым, таким болезненно приятным, какими бывают только объятия искусной любовницы.

Эти ласки были слишком хорошо знакомы Каору. Сколько раз они начинали танец с тьмой забытья, сближаясь и разрывая холодный поцелуй. Это свидание обещало было быть коротким, но в миг погружения в бездну сна даже мгновение превращалось в вечность.

Совсем другим делом было пробуждение. Оно было по-настоящему мучительным и болезненным. Слабость во всем теле, липкое дыхание воздуха на покрывшейся мурашками коже и необходимость с силой выбираться наружу. Если криосон был смертью, то пробуждение было повторным рождением, а это всегда грязное дело. Никто не приходит на свет чистым, люди рождались в крови и крике. Чрево капсулы-роженицы исторгало из себя дрожащего от немощи человека с бессердечностью, на которую способна только природа.

Полностью привыкнуть к мерзости возвращения было невозможно, можно было только приучить себя подавлять самые острые реакции и приходить в себя как можно быстрее. На выработку таких навыков требовалось время, но как раз времени у Каору было предостаточно. Это пробуждение прошло почти буднично. Укол адреналина, вернувший способность чувствовать мир вокруг. Холодная влага на коже. Глубокое дыхание, чтобы наполнить легкие чистым воздухом. Первый аккуратный шаг из капсулы, чтобы почувствовать холодный металл пола под пальцами ног.

Стоило Каору выбраться на палубу, как головокружение атаковало с новой силой. Внезапно, без предупреждения. Перед глазами пошли черные пятна, а тело на секунду полностью отказалось слушаться, скрутившись в болезненной судороге.

За первым уверенным шагом последовало резкое падение на колени. Острый спазм в животе заставил согнуться так, что крылья лопаток пугающе выпирали из-под форменной бежевой футболки, ноги беспомощно скребли по полу, а скрюченные пальцы впились в шов между двумя панелями. Кажется, в после этого в металле остались неглубокие вмятины. Или они всегда там были?

Происходящее не было последствием неудачного пробуждения, нет, все показатели были в норме, процедура прошла успешно, как и всегда, но в то же время тело протестовало, как будто пыталось отвергнуть само себя…

- Цао ни ма… - в негромком проклятии было больше удивления, чем злобы.

До Каору медленно доходило, что же произошло, и от этого по телу пробежала волна адреналина, вызывая легкое покалывание в пальцах. Удивление во взгляде сменилось азартом, а затем в нем появилось то выражение, которого так боялись все, кто оказывался по другую от Каору сторону баррикад.

Чтобы подняться на ноги с привычно легкостью пришлось переместить упор и двигаться непривычно медленно. К этому нужно было привыкнуть, но ничего непоправимого не произошло.

Вся метаморфоза заняла от силы минуту – вот Шиван выходит из капсулы, вот неуверенно ступает на пол и падает на колени, скрючиваясь от резкого головокружения, вызванного дезориентацией после криосна, вот поднимается обратно на ноги и медленно подходит к своему локеру. Ничего не обычного.

- Ножа нет, - ответом на интонацию Халеда была хитрая улыбка, - Но есть лучшая замена.

В руках Каору оказался широкий пояс, совершенно неподходящий к шеврани. Однако, стоило надавить на незаметную кнопку у основания массивной пряжки, как ее центральный сегмент с тихим щелком отсоединился и упал в подставленную ладонь золоченой рукоятью куанского прямого меча.

- Заряд полный, должно хватить на пару часов бесперебойного использования, - деактивированный ртутный меч лежал в руке приятной тяжестью, - Не навсегда, потом отдашь.

Пока попутчики знакомились, осматривались и спорили, внимание Каору было полностью сосредоточено на содержимом локера. Ни одного слова, ни одного лишнего движения. О существовании маршала можно было с легкостью забыть. Ровно то, что и было нужно Каору, чье навостренное ухо, тем не менее, ловило обрывки фраз и выделяло из них ключевую информацию.

Прежде чем делать что-то, нужно было одеться. Не распугивать же пиратов исподнем, правда? Отслуживший свое пояс был брошен в раскрытый кофр к остальным вещам. Китель тоже предстояло оставить, но уже по другим причинам – под бронепластины можно было комфортно поддеть только курту. С обувью пришлось немного повозиться – замерзшим пальцам никак не хватало гибкости, чтобы завязать шнурки. Покончив с непокорной одеждой, собрать темные волосы в хвост, от чего вид у Каору сделался совсем мальчишеский.

Затем – застегнуть длиннополый арманитовый жилет, защищавший предплечья, грудь и бедра. Закрепить протекторы на коленях, локтях и голени. Убрать табулу в армированный карман чуть ниже груди, где он мог послужить дополнительной экстренной защитой жизненно важных органов в случае попадания. Убрать по кармашкам энергоячейки и обоймы, да закрепить в пазах на спине сложенный разведдрон.

После можно было приступить к сбору оружия. Без пистолета в набедренной кобуре было некомфортно, нос этим чувством предстояло смириться. Движения Каору были отточены до автоматизма – примкнуть приклад к ложе, уложить в пазы реле ускорителя, поставить энергоячейки и фокусирующие матрицы, закрыть ложе, проверить спуск и после этого с приятным щелчком вставить магазин в приемник. И только после всего этого надеть арманитовые перчатки и прицепить шлем на пояс брони.

- Мое имя Каору Шиван.

Поддерживаемый довольным урчанием набирающего мощь реле ускорителя голос маршала ворвался в первую же повисшую паузу. Два гулких шага, и Каору стоит в центре отсека, ловя на отражающей поверхности легкой армейской брони красные блики. Карабин обманчиво вальяжно лежал через опорную руку дулом в пол, поблескивая индикаторами энергозаряда и боекомплекта.

- Я могаддам вооруженных сил Легиона, и инспектор по особым делам на Кориолисе. Возможно, вы слышали обо мне. Я прошу уделить мне минуту вашего внимания.

Голос маршала звучал со спокойной уверенностью привыкшего обращаться к отряду человека. Неагрессивная поза и чуть склоненная на бок голова контрастировали с оружием и броней, не давая ни почувствовать однозначную угрозу, ни полностью расслабиться. В глазах – абсолютная убежденность в правильности выбранных действий и решимость идти вперед до конца, каким бы он ни был. Просьба была лишь данью формального уважения собравшимся в отсеке людям, а не настоящим прошением.

- Мы не знаем, где находимся и когда. Мы не знаем причину тревоги. Это может быть нападение на корабль, это может быть авария. Мы можем дрейфовать в клике от места назначения, а, может, корабль гибнет в неизвестной системе после неудачного прыжка. До получения новой информации мы можем рассчитывать только на собственные силы. Во всех смыслах, наша миссия спасения началась здесь и сейчас, но прежде чем мы отправимся спасать Тао-Аньцев, мы должны позаботиться о себе и корабле.

- Каждый из вас профессионал своего дела и привык действовать в соответствии со своими навыками. Иначе просто не может быть, в противном случае командование операцией не отобрало бы вас в экипаж «Газали». Однако сейчас нужно больше, чем качественно выполнять свои обязанности. Чтобы выжить, мы должны действовать не как группа талантливых одиночек, а как единая группа, где целое больше простой суммы составляющих.

- Перед нами стоит несколько задач. Первое, собрать информацию о произошедшем на корабле. Второе, оценить состояние «Газали» и ее способность продолжить путешествие. Третье, устранить кризис, если это возможно, и добраться до безопасности с максимально возможным количеством выживших.

- Учитывая возможную опасность, прежде всего нам нужно добраться до командной палубы. На мостике могут быть уцелевшие старшие члены экипажа, там находится навигационное оборудование и, что важно в случае прямой угрозы, там находится арсенал с оружием. По пути нужно будет по возможности установить связь с другими выжившими и корабельным ИскИном, если он еще активен. Добравшись до мостика, мы сможем спланировать следующий шаг исходя из тактической обстановки.

- Повторю, мы не знаем, что нас ждет там, - движение головой в сторону лестницы, - Какая опасность грозит, есть ли на корабле противник. Поэтому нужно готовиться к худшему. Убедитесь, что вы не страдаете от последствий пробуждения. Соберите ценные вещи. Возможно, мы не вернемся сюда больше. Вооружитесь по возможности, даже если ломом. Траоре, осмотрите помещение на предмет полезных инструментов или приборов. Одному Безликому известно, что рабочие могли тут забыть.

- Халед, что показывают приборы? Мы можем подняться наверх? Ванг, вам удалось определить, какие отсеки подают признаки жизни? Без этой информации мы не будем покидать безопасность отсека.

Вся речь, состоящая из коротких раздельных фраз, давалась Каору с привычной легкостью, будто не было вокруг ни ревущей тревоги, ни потенциально смертельной опасности.

- Прежде чем мы двинемся дальше, у меня есть три вопроса. Во-первых, у кого из присутствующих есть летный опыт, кроме Гарама? Во-вторых, кто из присутствующих, кроме аль-Шабаба, имеет опыт военной службы? Я также прошу гражданских обозначить свой статус, чтобы мы знали, кто нуждается в защите. Наконец, - все внимание Каору сосредоточилось на тихушничавшем Стейне, - Кто вы такой, бей-эфенди… Стейн, если не ошибаюсь? Все представились, кроме вас. Вы что-то скрываете?

Одной из особенностей военной жизни с частыми перелетами и сменой дислокации была привычка жить налегке и не пускать нигде корни. Вот и выделенные Каору на станции апартаменты даже два года спустя продолжали выглядеть как снимок из рекламы гостиничного номера - рассеянный электрический свет, играющий бликами на синтетическом шелке заправленной кровати, искусственные цветы в небольшой вазочке на белой салфетке, пустые полки и минимум личных вещей. Хоть сейчас запускай нового постояльца. Каюта так и не стала Каору домом, только как место чтобы переночевать, принять душ, переодеться. Поэтому сборы заняли немного времени, большая часть которого была посвящена выбору подходящего оружия.

Формально держать у себя в каюте арсенал оружия было запрещено, но после того, как в конце 59ого штаб квартиру Вершителей едва не сожгли, а на известных агентов были совершены покушения, станции пришлось пойти на определенные послабления. Штаб укрепили армированными пластинами и пропускными пунктами, а многие стражи стали держать в своих жилищах запасные стволы и броню. На всякий случай. Поняв, что полностью бороться с этой практикой невозможно, руководство Стражи решило закрыть глаза на небольшие нарушения рядового состава, а старшим агентам санкционировать хранение дополнительного снаряжения "в целях поддержания порядка".

За одной из настенных панелей каюты пряталась удобная ниша, в которой было разложено разнообразное оружие, собранное за время службы на Кориолисе, из которого предстояло сделать выбор. Тщательностью и уделяемым вниманием этот процесс походил на то, как светская модница выбирает наряд, чтобы угадать с оттенками и фасоном под предстоящий выход. Только, в отличие от модниц, Каору заботили не крой и аксессуары, а калибры и боеприпасы.

На станции было удобно пользоваться легким скорострельным вулканом, который не мешал в толпе, удобно прятался под полой плаща или джебаллой и редко давал осечки. Только обшивка Кориолиса могла выдержать попадание ракеты, не говоря уже о рикошете выстрела, пускай даже реактивного снаряда. Могла ли похвастаться такой надежностью станция в Тао-Ань? Эту проблему можно было решить использованием вибрационных снарядов, но даже с ними, в случае боя в невесомости, отдача вулкана, незаметная в обычных условиях, усложняла ведение огня. Нет, вулканы отпадали. Для этой операции лучше всего подходили ускорители - точные, без отдачи и с возможностью ведения бесшумного огня, который, в качестве побочного эффекта, снижал пробивную силу заряда. Спасательная миссия не предполагала скрытности, да и оружие было необходимо на случай столкновения с чем-то, что захватило или уничтожило посланных в систему разведчиков первой волны. Следовательно, стоило прихватить оружие потяжелее. К сожалению, от гранат пришлось отказаться, и от разрывных, и тем более от термобарических. В голове тут же промелькнула мысль: "я еще об этом пожалею," - но выбирать не приходилось. В крайнем случае, можно будет забрать нужное снаряжение на "Зафире" - и штурмовую броню, и боевые щиты и даже термальную пушку, если потребуется. С собой нужно было брать только то, чего не водилось в оружейке Легиона. Например, ртутный меч, заботливо убранный в чехол на поясе.

Изначально в планы Каору не входило брать с собой что-то кроме табельного оружия, именно потому что все необходимое можно было реквизировать у Легиона, но что-то не давало маршалу покоя.

Во-первых, спасением рабочих со станции не должны были заниматься ни стражи Кориолиса, ни Вершители. Но командование спустило приказ, якобы санкционированный чуть ли не Советом Фракций, о необходимости присоединиться к операции. Спорить с приказами в привычки Каору не входило, раз надо лететь, значит надо лететь, разрешите идти собирать вещи, но сам факт повышенного интереса и вмешательства сверху, будь это Советники или судьи или кто-то еще, был необычным.

Во-вторых, точной информации, даже с учетом расширенного брифинга, было преступно мало, поэтому о причинах потери сообщения с Тао-Ань приходилось гадать наравне со всей станцией. Самым очевидным предположением было нападение крупной эскадры пиратов. Возможно, под знамена Самины собралось достаточно отчаянных голов, чтобы устроить полномасштабный рейд на систему. В таком случае включение Каору в спасательную экспедицию были одновременно ироничным и логичным. Кто как не Шиван знает о борьбе с корсарами. Только почему пираты не только атаковали, но и никак не проявили себя в «родной» Харуме?

Наконец, сны. Они наваливались под утро, сдавливая горло липким холодом, утягивая на дно черного омута, из которого тянулись костистые пальцы веток то ли мертвых деревьев, то ли антенн. В предрассветных кошмарах смешали звуки и лица, клочки воспоминаний, своих и чужих. Один и тот же мотив – черное море, в котором тонут последние осколки света. Детали грез быстро стирались из памяти, оставляя после себя только сухую горечь во рту и все растущее чувство тревоги.

Каору немного раздражала собственная тревожность, для которой, на самом деле, не было никаких поводов. Любые странности можно было объяснить, если докопаться до истины. И количество странностей не изменяло базовой установки операции – в соседней системе люди попали в беду и нужно их вытащить. Все остальное – частности. Но и игнорировать свои инстинкты было нельзя. Если они кричали об опасности (а чем еще могло быть такое состояние?), стоило подготовиться ко встрече с ней.

***

Даже с удвоенным вниманием к сборам, все вещи Каору уместились в один кофр, включая смену одежды, электронику, легкий бронекомплект и разобранный карабин. Ложе и приклад в разделяющей отделения переборке, энергоячейки лежали вместе с запасными блоками питания. Сложнее всего было спрятать сам ускоритель, приходилось надеяться, что он будет незаметен среди электронных систем брони.

Возможно, стоило не идти на подобные хитрости и просто сдать оружие. В конце концов, за безопасность пассажиров экипаж отвечал головой, но внутренний голос подсказывал Каору не терять бдительности. Он же уговаривал, что все будет в порядке, незачем слишком беспокоиться о досмотре. Все так и вышло.

Ожидание своей очереди на досмотр затягивалась – перед Каору стоял инженер, чей багаж вызвал пристальный интерес и оператора досмотрового пульта. Она вглядывалась в монитор, изучая просвеченное рентгеном содержимое кейса, откатывала ленту назад, снова подводила кейс под линзу и повторно разглядывала содержимое. За нетерпеливо вытиравшем о комбинезон руки инженером успела собраться сварливо гудящая очередь, когда рядом с маршалом нарисовался коренастый садаалец в форме мичмана.

- Инспектор Шиван? Можно вас на минуту?

К досмотру, тем временем, присоединился еще один сотрудник безопасности. Заглянув в монитор через плечо своей коллеги, он коротко проговорил: «это штангенциркуль, пропусти.»

Очередь, наконец, сдвинулась с места, а Каору пришлось некоторое время отвечать на вопросы мичмана, которому нужно было зафиксировать легальный статус офицеров Стражи на корабле. Моряк, видимо, решил, что старше маршала на борту никого нет и кому еще отвечать на все уточняющие вопросы.

К тому моменту, как все вопросы были решены, очередь успела изрядно продвинуться, и мичман, извиняясь за задержку, провел Каору на борт мимо злополучного терминала.

***

«Газали» поражала своими размерами и роскошью. Несмотря на годы в сухом доке, она не растеряла всего своего лоска и великолепия, как стареющая, но все еще держащая марку гран дама. Этот возвращенный на службу реликт прошлого вызывал у Каору симпатию. Не о том ли плакал металл запертого в ангаре корабля, как не о возможности отправиться в еще одно путешествие? Не того ли хотела «Газали», чтобы, пускай, в последний раз, но почувствовать себя нужной и живой. Под стать кораблю была и капитан Касхарес. Она явно волновалась, но, чувствуя свою ответственность перед экипажем и пассажирами, тщательно скрывала эмоции за маской профессионализма и внимания к праздникам. Простые, понятные реакции, которые располагали к себе.

Воспроизведенная запись сигнала бедствия подтвердила предположения Каору – в Тао-Ань не произошло ничего сверхъестественного. Это было нападение, хорошо организованное и исполненное, с применением экспериментальной технологии. Из обрывочной речи безымянного дабаранца можно было вытащить только детали, но и их было достаточно – появившиеся на сенсорах аномальные точки оказались вражескими кораблями, которые атаковали систему. К сожалению, это исключало пиратов – у них никогда не было передовых технологий. Значит, за нападением стояла другая сила. Фракции, обладающие достаточными ресурсами, можно было пересчитать по пальцам одной руки, особенно если исключить Консорциум. Хотя делать этого было нельзя. Во-первых, Консорциум был как гидра из древних мифов Аль-Арда и одна голова не всегда знала, что делает другая. Во-вторых, тактика совершить преступление и свалить вину на подходящего козла отпущения была стара как звезды.

После всего услышанного идея предложить Халеду присоединиться к операции, чтобы было кому доверить спину в случае чего, уже не казалась Каору такой хорошей. Конечно, потребность в защите никуда не делась, даже наоборот. Если предположить, что Тао-Ань атаковала одна из фракций, то они же могли внедрить своих соглядатаев на борт «Газали». Например, для того, чтобы устроить диверсию, если экипаж узнает что-то лишнее или спасет не того, кого надо. И сделать это было слишком легко. Из нескольких тысяч кандидатов штаб операции отобрал за декаду полторы сотни. Кто проверял их благонадежность, с какой тщательностью? Можно было поставить… да хоть перечисленный на транзактор аванс, что эта проверка не стоила и миндальной шелухи. И если – когда – начнется стрельба лучше иметь возможность положиться на тех, кому доверяешь. Только помнить нужно было не только о собственной безопасности, но и о своих друзьях, чтобы они сами не получили нож в спину. Гарантировать же их безопасность в таких условиях было просто невозможно.

От этих размышлений Каору отвлек знакомый голос - как будто судьба специально решила преподнести эту встречу ровно тогда, когда стала понятна вся опасность миссии.

- Гарам! – приветливая улыбка озарила лицо Каору, - Как хорошо, что ты оказался здесь! Теперь я знаю, что мы будем в надежных руках.

Мысли маршала были уже где-то на полпути к Тао-Ань, но радость от неожиданной встречи была искренней.

- Сейчас не самое подходящее время, чтобы наверстать прошедшие годы, но если Странник проведет нас к цели, а Моряк проследит, чтобы никто не спал на посту, то у нас еще будет время.

Напутствие, сказанное уже по пути к криокамере, получилось не очень изящным, но, по крайней мере, наставления Халеда не прошли даром.

- Так может его и отправить на фронт? - между делом предложил Миллер на замечание о талантах Чаплина, - Если там от него будет больше пользы.

Возможно, Маслов был прав насчет того, что Георгий Ермолаевич слишком военный человек для занимаемой должности, но в то же время с каждой минутой разговора Степану все очевиднее было, что сам Сергей Семенович был слишком политиком уже для должности своей. Становилось понятно, за что именно военные так терпеть не могут руководителя отделом и, положа руку на сердце, эсер не мог их целиком винить в этом. Ведомство было отдельной монадой макрокосма всей области, где сошлись лбами политики и военные. У каждой стороны была своя правда, на которой они готовы были стоять до конца. Маслова с Федоровым можно было понять, они говорили вещи правильные, и про мнение генералов о себе, и про нужды армии, и про пьянство штабских. Вот уж за одно это Миллеру хотелось выпнуть Чаплина вон из города. Несмотря на сочувствие, которое Степан испытывал к возможным причинам этого разгульного веселья офицеров, одобрить его эсер никак не мог. И сейчас, в разговоре с товарищами, он четко осознал, что если и готов закрыть глаза на другие недостатки штаба северной армии, то только не на это вот поведение. Мысль была не самой приятной, Степан устыдил себя за ханжество и мещанство - будто бы сам он был святым отшельником, никогда не пившего и капли алкоголя! Но и до потери человеческого облика Миллер никогда не напивался, особенно при исполнении или в форме.

Правда только и у офицеров была понятная позиция. Они хотели воевать и требовали от отдела помощи в том виде, в которому привыкли ее получать. Они вовсе не хотели слышать про тонкости отношений между своенравными генералами, про необходимость каждую поставку согласовывать с союзниками, о том, что, наконец, неосторожно сказанное слово может быть использовано большевиками. Уж что-что, а малевать агитки они умели мастерски. От столкновения этих по-своему правых и столь же одновременно неправых лбов город потихоньку начинал трещать, да так, что рисковал расколоть всю область.

Или это только казалось так Степану от перевозбуждения и он слишком уж сгущал краски? Такого насыщенного дня у него не было... Нет, не со спешного побега из Петрограда, когда ему пришлось холодным утром спешно оставлять неотапливаемую квартиру на третьем этаже доходного дома, которую ему за бесценок сдавал сердобольный хозяин, рассчитывавший что дружбой с важными людьми он оградит себя от возможных бед. Не с теми, стало быть, решил подружиться... Последний раз такое было в Ярославле, где Степан оказался в июне и участвовал в подготовке восстания. Захват города был делом первой важности, так как открывал дорогу на Москву и, к тому же, ущерб от потери штаба округа для РККА должен был быть колоссальным, и к восстанию готовились в какой-то горячке, когда казалось, что вот сейчас нужно поднажать, вот сейчас нужно немного потерпеть, а потом все наладится, будто бы к захвату готовился не Ярославль, а Москва или Петроград. В какой-то момент Миллер поймал себя на том, что не спал четверо суток к ряду, но потом не мог точно вспомнить, правда это была или ему только показалось что прошло столько времени из-за обилия событий.

Из этого хаоса Степана телеграммой выдернул Максимилиан Максимилианович, вызвавший старого товарища на север. Как оказалось, Филоненко, скорее всего, спас Миллеру жизнь - каждый второй, кто участвовал в восстании, был убит либо в ходе боев, либо в развернувшемся после поражения Перхурова терроре. Удивительнее всего было даже не чудесное спасение, а то, что уже тут, в Архангельске, эсер узнал, что в июне буквально на неделю разминулся с Мартюшиным, который тем месяцев занимался в Ярославле схожими делами. Они со Степаном, должно быть, ходили на пересекающихся улицах, но так ни разу и не повидались, что очень красноречиво говорило о степени организации восстания, точнее, о ее полном отсутствии.

- Да что уж, - улыбнулся Миллер на аккуратные слова о Филоненко, - Не стесняйтесь, все понимаю, как раз от того, что приятельствуем. Амбиции у Максимилиана Максимилиановича всегда были выше него самого, это правда. Но ведь и человек он неплохой при этом всем, надежный, а сидит без дела. Если, конечно, его не изберут, тогда другой разговор.

- Более того, - согласился Дейн с доводами провоста, - Пираты уже атаковали соседний мир. Если не дать им отпор немедленно, они нападут снова, не только здесь, но и на других мирах. И, непременно, приведут с собой дружков. Стервятники не могут иначе! Заверяю вас, как только мы получим новую информацию, вы будете первым, кто узнает об этом, и не только потому, что мы заинтересованы в финансовом вознаграждении за успешно проведенное расследование. Щедрость предлагаемого вознаграждения говорит о том, как важна для вас поиска преступников, и мы разделяем это чувство. В первую - и главную - очередь мы представляем сторону, которая заинтересована в мире и спокойствии, безопасности и процветании всех народов, обитающих в Троянской Сфере. Торпол - редкий островок спокойствия в мятежном океане сектора, который показывает, что мир и порядок возможны в нашем секторе. Мы приложим все усилия, чтобы сохранить статус вашего мира прежним, и что как ни поимка негодяев, посягающих на порядок, и их скорейшее наказание, будет наилучшей демонстрацией того, что ни одно преступление не останется без внимания.

Себастиан нисколько не стеснялся заимствовать образы из речи Тамо недельной давности - в конце концов, если сработало, то почему не воспользоваться готовым приемом и не заручиться поддержкой функционера и на Торполе? Конечно, стоило поменять пару фраз и сделать немного другие акценты, но сама идея Рейнира была правильной. Фаркса, прежде всего, интересовала репутация планеты и собственное положение. Именно поэтому навигатор сделал акцент на том, что это дело было важными именно для Хаддо. В конце концов, если экипаж "Огненной Птицы" выполнит контракт и Фаркс сможет реализовать свои амбиции, оказаться на хорошем счету у верховного провоста (или приближенного к нему) будет весьма кстати.

...и, несмотря на усилия Совета, ситуация остается напряженной. Мы, в "Новостях на Рассвете", будем держать вас в курсе развития событий. А сейчас слово нашему специальному корреспонденту Героку Элиадесу из здания Верховного уголовного суда Кориолиса.

Спасибо, Барика. Сегодня совет судей проведет первое чтение списка кандидатов, рекомендованных Советом Фракций, да озарит их мудрость Странника, к принятию в ряды Вершителей. Это знаменательный день, который должен начать новую строку летописи борьбы с преступностью на станции и за ее пределами. За два года существования корпус Вершителей доказал свою значимость для Горизонта, и теперь первые выпускники Судебного института Вершителей готовятся пополнить ряды слуг закона. Однако, среди достойнейших из достойных, что были предложены Совету, среди тех, кто был утвержден строгим комитетом наблюдателей, есть одно имя, которое оставляет горький вкус на устах.

Палач Альтаира. Мясник Хорсабада. Список имен, которые носит мохаддам Каору Шиван, можно продолжать бесконечно, но среди этих титулов вы не найдете того, что будет говорить о его милосердии, смирении или послушании. Десять циклов прошло с момента завершения объединенной военной кампании в системе Альтаир, но шрамы войны свежи, как будто она закончилась вчера.

Целью санкционированной Советом операции в Альтаире было обезопасить торговые пути через Квадрант Столпов от нападений пиратов. Крупнейшая группировка, корсары Хорсабада, сделали Альтаир своим домом и угрожали спокойствию в сопредельных система. Противодействовать им, в проявлении единодушия Фракций, были отправлены силы Легиона, Гегемонии и Колониального агентства. Однако, вместо того, чтобы навести порядок и установить власть закона, войска коалиции превратили Альтаир в военную зону боевых действий, а крепость корсаров, располагавшуюся в руинах древнего дворцового комплекса альтаирских царей, в гробницу.

Наступление коалиции длилось год и его кульминацией стала блокада крепости корсаров, где укрывались лидеры группировки, уцелевшие войска и обслуживающий персонал. Древние укрепления надежно защищали обитателей крепости от орбитальных бомбардировок, и штаб принял решение о штурме. Из более тысячи солдат, отправившихся на поверхность, вернулось менее трех сотен. Выживших среди защитников не было. В одночасье древний мир, дышащий историей, превратился в кладбище. И мохаддам Шиван несет за это полную и персональную ответственность по праву командира операции.

Кампания была объявлена успешной, Альтаир - свободным от пиратов. Портальные станции наполнились кораблями торговцев и паломников. Но ценой этому были смерти, которых можно было избежать, если бы командование осуществлял кто-то заинтересованный в сохранении жизней. Пять циклов спустя корсары снова появились в Альтаире, привлеченные растущим богатством Квадранта. Для них Хорсабад был не предостережением, а объединяющим кличем, символом борьбы против так называемой "тирании Консорциума", идея о которой существует лишь в сознании инсургентов благодаря безрассудным действиям одного человека.

Вопрос, который должны задать себе почтенные судьи, который я задаю вам, мои дорогие зрители, звучит так. Должен ли такой человек, как мохаддам Шиван, получать исключительные полномочия Вершителя? Можем ли мы доверить человеку, что без промедления пожертвует репутацией благородной органа порядка, представлять Кориолис в решении делик...

Каору проводит пальцами по значку отключения звука на табуле управления и голос Элиадеса обрывается. Корреспондент продолжает беззвучно шлепать губами в экран, напоминая выброшенную на берег рыбу, а Шиван, наслаждаясь наступившей тишиной, делает несколько глотков из стакана, на стенках которого остается прозрачный маслянистый след. Заметив, что тишина в баре становится уж слишком заряженной, Каору поворачивается к собеседникам, разговор с которыми прервал репортаж работавшей фоном телепанели.

- Послушать его, так Вершители с первого дня взяли Кориолис под контроль. Что не было взрывов, убийств, что Вершители не оказались на гране истребления, не отпраздновав и первой триады существования. И что им не потребовалось привлечь не только Стражу, но и регулярные части Легиона, чтобы подавить беспорядки, - Каору делает еще один глоток и откидывается на сбитые с краю тахты подушки, - Два года я разгребаю дерьмо станции и мое имя в этом списке не потому, что генетический тест Гегемонии дал положительный результат, а потому что я заслуживаю этого места. Не знаю, придется ли мне уйти в отставку, или Совет сделает мое назначение символом. "Смотрите, у нас каждый получает шанс! Даже Легионер может стать Вершителем."

Незаданный вопрос так и повисает в воздухе. Шиван редко и мало рассказывает о своем прошлом. Иногда знакомым кажется, что Каору всего три года от роду, ровно столько, сколько нужно, чтобы пройти первоначальный инструктаж и поступить на службу в усиление КорСека. Это, конечно, не так. За Каору тянется след истории, бледный, слабый, но все же он есть. Пять лет назад - операция в Ригеле, на другой стороне Петли. А десять, стало быть, в Альтаире.

- Это неправда, - Шиван, наконец, нарушает молчание, - Что смертей можно было избежать. Другого варианта не было, либо отступить, либо убить всех до единого. Мой выбор был в пользу успешного завершения операции. Да и корсары эти не были такими милыми ребятами. Совет санкционировал операцию только после того, как они сожгли три корабля с паломниками и Церковь сняла свое вето на военные действия вблизи "священных реликвий".

В голосе Каору нет пренебрежения к описанию запретных мест, но кажется, будто это словосочетание - цитата из приказа или распоряжения, которое когда-то попалось Каору на глаза. Упорство, которое Церковь проявляла в нежелании разрешать кампании, казалось оперативнику опасным мракобесием. В итоге из-за этого упрямства погибли люди. И вот этих-то смертей как можно было избежать. Но Советника Умму, почему-то, никто не спешил называть мясником.

- Но если я начну мериться тем, кто совершил больше преступлений, буду не лучше этого глашатая. У меня был приказ и этот приказ был выполнен. Если бы можно было поступить иначе, мы бы поступили иначе. Но не всегда все складывается легко. Порой приходится делать то, за что потом не будешь испытывать гордости, но кто-то все равно должен это делать.

В какой-то момент Степану начало казаться, что он попал в какой-то другой Архангельск, совсем не тот, в котором он беседовал с Чаплиным и совершал дерзкий - впрочем, это слишком громко, пусть будет дерзковатый - побег. Конечно, эсер сталкивался с бюрократией до революции, в преподавательской деятельности ее хватало, и иногда хотелось лезть на стену от тугодумия чиновников. Но политической работой Миллер занялся уже только после февраля, когда власть бюрократии пала вместе с царизмом. На это были несколько другие причины - хаос, порожденный революцией, не давал укрепить косности. Многие решения приходилось изобретать на ходу, оказавшиеся на новых местах люди просто не представляли себе бюрократического порядка, а иных должностей и вовсе не существовало прежде, так что старые порядки не были к ним применимы. Реакционеры обличали этот хаос, клеймили его бардаком, который развалил страну, но на взгляд Степана в таком порядке, который устроил в отделах этот Акимов, бардака было еще меньше, тогда как хаос, подобно первородному супу, порождал гениев. Впрочем, с той же скоростью он и сжирал, если те оказывались неосторожны. Количество людей, сгоревших как свечки из-за отсутствия регулирования и порядка шло на сотни, иногда даже самые лучшие усилия пропадали втуне, но в то же время одному человеку удавалось порой совершить невозможное. В результате Степан привык работать в режиме сверхусилия, которое подразумевало полную отдачу от исполнителя, но давало ему полную свободу в то же время. Миллер, если было нужно, мог зайти в кабинет к Керенскому практически без стука. Не факт, что он застал бы премьера на месте, но уж точно никто не стал бы требовать с него три подписи только для того, чтобы подняться на этаж.

Растерявшись от такой неожиданной перемены в образе работы министров, эсер позволил утянуть себя в круговорот волокиты и наверняка бы утонул в нем, если бы не спасительный Федоров, который аки Христос по воде провел Степана мимо легиона запрещателей, предъявителей и записателей. Только одно можно было занести отделу в актив - если Рауш и правда замышлял выкрасть бумаги из кабинета Маслова, шансов у него не было ровным счетом никаких, и даже вовсе не от того, что никаких бумаг у Маслова, похоже не водилось.

- Сергей Семенович! - искренне радушно приветствовал Миллер заместителя председателя, проходя в кабинет, - Как вы держитесь в этом бедламе? Я думал, что ненароком подпишу свою отправку в ссылку, пока сюда пробьюсь!

Возможно, не стоило так уж критично говорить о работе отдела, к тому же высказываться столь прямолинейно, но в памяти эсера Маслов остался как человек достаточно приземленный, даже немного простецкий, и Степан надеялся, что он не успел забронзоветь на новом месте работы, по крайней мере не настолько, чтобы обидеться на подобные речи.

- Я правда по делу, - проговорил Миллер, когда Сергей Семенович пригласил его к столу, - Но скорее с вопросом.

Дальше нужно было перейти к сути дела и, уже открыв рот, Степан понял, что никакой заготовленной речи у него нет. "Надо переговорить с Масловым, с другими сопартийцами," - вертелось у него в голове всю дорогу, а вот как вести разговор мыслей не появлялось. Не скажешь же, без предисловий, что-то вроде "Сергей Семеныч, как думаешь если мы от тебя один отдел отнимем и Чаплину отдадим?" или "Мы тут с Филоненко решили переворотец устроить, тебя первым пострадавшим выбрали, не возражаешь?" По-хорошему, этот разговор следовало доверить Максимилиану Максимилиановичу, а самому остаться в стороне, но что-то подсказывало Миллеру, что вот этого-то как раз делать и не стоит. Лишь бы самому не наломать дров. Этот разговор, а позже с некоторыми другими министрами, например, с Мартюшиным, был необходим, если эсер и правда собирался попытаться реализовать свои идеи о едином правительстве. Значит, и говорить с Масловым нужно было именно об этом. А потом и с остальными. Выслушать, попробовать убедить. Но и не подставить Филоненко при этом.

- Как продвигается работа со штабом северной армии? На входе меня чуть не сшиб с ног какой-то полковник, жутко недовольный, - Степан начал издалека, потом сделал паузу, подбирая слова, - Тревожно в городе, разговоры ходят разные, о разладе в управлении. Я пробовал было поговорить с нашим старцем, но с его слов все в порядке и не о чем беспокоиться. А вы как считаете, Сергей Семенович?

Про разговор с Чайковским, конечно, Миллер привирал, но старался не лгать уж совсем бессовестно. Пойти к председателю он и правда думал, но быстро от этой затеи отказался. Во-первых, его бы просто не пустили в кабинет, это уже теперь было очевидно, а во-вторых, Чайковский бы просто не стал слушать. Вот Маслов - другое дело. С ним, возможно, Николай Васильевич советуется.

-Простите, если сую нос не в свои дела, - привычно поправился Степан, - но думаю, что я мог бы помочь. Все-таки, опыт есть за спиной.

- Бывал, - кивнул Юхнович, не уточнив, к чему именно относится эта реплика, к охоте или к войне, - Потому и предлагаю так как предлагаю. Строй медведя не поймает, согласен. Только и разбойников тоже. Ловля разбойников с охотой на зверя похожи. Это не ратный бой баш на баш. Это кто кого хитрее будет. Кто кого загонит. Кто ловушку расставит лучше. Лихих людей нужно выследить. Потом выкурить из логова. Потом не дать сбежать. И, наконец, изловить. Ведь похоже же!

Якуб скосил взгляд на Константы, и, убедившись, что тот как раз угощался, продолжил говорить.

- Если пана Вилковского волнует только как обставить охоту, то у Юхновичей все продумано! Разбойники люди, а не нябожчики, - шляхтич, видимо, запамятовал польское слово для нежити и по привычке назвал упырей на родном языке, - Они не появляются из ниоткуда и не растворяются в темноте. Они оставляют следы. Они используют лошадей. Им нужно место для ночлега. Им нужны припасы. А мы с братом Беловежу знаем как свою пятерню, даже лучше. Каждое дерево как родное. Где лагерь сделать, где укрытие найти. Да и места там дикие, но о все-таки не без местных жителей, вот и мы сами с братом оттуда родом. А местный люд точно знает, кто у них под боком сидит. А у нас к этому люду подход есть. Чай, не чужие им.

Продолжая говорить, Юхнович стал загибать пальцы, чтобы не забыть порядка мыслей.

- Значит, как поступить предлагаю. Лагерь устроить в одной из деревень. Так и спать под крышей можно. И готовку местные на себя возьмут за пару грошиков. Первым делом дозор отправить. Вызнать, есть окрест лихие люди или нет. Если есть, то будет на них облава. Как надо организуем. С паном Боровицем точно все по уму будет! А если нет никого, то те же дозорные лесничими станут. Наметят дичь и уже на зверя пойдем. Тоже как положено. Получится, что пальцы никуда совать не надо. Либо так будет, либо эдак, - Якуб сделал несколько глотков из своей кружки, чтобы промочить горло, - Много тащить с собой не придется. На медведя ходят конно, с копьем да собаками. То же и для разбойников сгодится. С собаками и выслеживать сподручнее.

- Конечно, Шляпа может заявиться в разгар охоты, чтобы, как говорит пан Вилковский, нас по-одному-по-пять-по-десять, - Юхнович провел ребром ладони по горлу, имитируя действия разбойников, но, судя по интонации, шляхтич не очень верил в такой расклад, - Такой шанс есть. Но ведь все под Богом ходим, от каждой напасти не охранишься. Верный кобель взбесится от запаха течной суки и за руку цапнет. Или конюх отвлечется да подпругу не дотянет, да седло и поедет. Да хоть рулька не тем горлом пойдет и все. Чтобы от всего предостеречься, нужно дома запереться и носу наружу не казать. Да и тогда пожар случиться может. Что в нашей воле, то мы сделаем. Укромные места разведаем, чтобы вблизи охотничьего лагеря схорониться было негде. Так Шляпе нужно будет издалека идти. Если от гродненской пущи, то это верст двадцать до самого Гродно. И еще восемь десятков до Беловежи. Разбойники либо придут когда вся охота уже закончится. Либо они копья поднять не смогут от усталости. Да дозоры расставим. Они об отряде предупредят, сигнал подадут, если совсем худо станет.

Якуб пожал плечами и замолчал, посчитав описание исчерпывающим, но не удержался да задал вопрос, который никак не давал ему покоя:

- А почему пан Вилковский так уверен, что Шляпа будет именно в Беловеже и как раз тогда, когда мы туда пойдем?

- За Гродно! - поддержал тост Юхнович, - за великого князя!

Фруктовое бренди обожгло горло, и Якуб прикрыл глаза, смахивая веком мокроту с глаз. Тряхнув головой, шляхтич опустился на лавку и с удовольствием закусил, слушая речи благородных панов. На замечание маршалека о лихих людях Юхнович только широко улыбнулся:

- Стало быть, дело в шляпе! Я вот как думаю. Собачьи бои дело доброе, веселое. Коли вы их затеете, то мы с братом обязательно впишемся. Но веселье весельем, а долг долгом. Не дело это, когда браконьеры тура бьют в нарушение княжьего запрета. Про бобров я уже и молчу. А разбойников еще сыскать надо. Лесов вокруг Гродно хватает. На юг Беловежа, на север Гродненская пуща. Шляпа не дурак. Знает, что разбойника, как волка, ноги кормят. То тут нападет, то там. На одном место подолгу не сидит. И, как волки, лихие люди нападают на тех, кого смогут одолеть. Лезть на вооруженный отряд всей кодлой нужен хороший повод. Так что Шляпа, может, не станет искать встречи с охотой.

Юхнович задумчиво потер щеку, после чего подался вперед, как будто рассказывал какой-то секрет.

- А может и захочет. Если у него и правда сотня бородачей. Я разное слышал, конечно, но вряд ли разбойников больше сотни будет. Большой отряд слишком заметный, слишком много требует еды да питья. Да и чувствует он свою силу. Шляпа, то есть. Знает, что нет на него и лесовичков евойных управы без княжеской руки. Про выборы он скоро услышит, если еще не услышал. Поймет, что свободные деньки заканчиваются и нужно в бабье лето погулять так, чтобы жирка на всю долгую зиму хватило.

Якуб замолчал, смотря то на Константы, то на Болеслава. Взгляд конюшенного сделался острый, внимательный, даже улыбка дурацкая сошла с губ. Юхнович знал, о чем говорит. Успел повидать таких Шляп на своем веку и понимал, что разбойник, одуревший от безнаказанности, наделает глупостей и, конечно, попадется на этом, но в спешке за наживой успеет пожечь и пограбить всласть.

- Пан Боровец может сказать, что его дело порядок в городе. А что за городом, то дело князя. И будет прав, конечно. Но не сегодня, так завтра разбойники Шляпы тут объявятся. Если еще не объявились. Решат, что гродненские паны только глотку драть горазды, раз сидят по хатам и носа за стены не суют. И можно их пощипать напоследок. По мне, так это оскорбление, - шляхтич пожал плечами, - Можбыть я и полупан, но та половинка что есть, чести своей в обиду не даст. И честным панам пристало бегать не от разбойников, а на ними!

С последними словами Юхнович подцепил с тарелки жаренную помидорку, с лопнувшей кожицей, под которой виднелась сочная мякоть, и отправил в рот.

- Паны знают, что у нас с братом верных людей хватает. И мы готовы отправить их на охоту, - Якуб подмигнул, намекая на двойное значение слова в текущем разговоре, - Но без пана Боровеца никак. Ведь только пан маршалек имеет законное право пресекать преступления. Если мы одни пойдем, то будем не лучше тех разбойников и потом перед князем нести ответ. И люди пана Вилковского будут очень кстати. Наши люди, да солдаты пана Боровеца, не занятые стражей, а с ними рыцари пана Вилковского. Если три дома сложатся, - шляхтич резким движением накрыл столешницу ладонью и будто стер с нее что-то раздавленное, - Вот что с разбойниками будет. Если, конечно, пан Вилковский не будет слишком занят собачьими боями. Тогда придется своими силами.

Шляхтич снова поглядел на собеседников, ожидая реакции на своей предложение.

- Вот так я думаю. Отправимся на охоту большим отрядом. Встретим разбойников - там им конец и положим. Если не встретим, то найдем клушовников. А не найдем ни тех, ни этих, так поохотимся всласть! И напомним всем лихим людям о гродненской силе, чтобы лишнего не думали. Так получится долг с весельем рука об руку. Не одни только забавы.

- ...их едят - они пищят, - машинально закончил присказку Степан. Ситуация и правда выходила со всех сторон неприглядная, - А сам Чаплин что? Как командующий, он должен что-то предпринимать. Или оставил все на откуп отделу, а сам руководит штабом?

В свете всего вышесказанного приглашение Маслова становилось логичным, но перспективы его принятия ничуть не радужнее. Миллер напомнил себе о изначальной цели визита к Сергею Семеновичу и постарался задать интересующие его вопросы как можно непринужденнее, чтобы они не звучали как вызнавание информации. Разведчик из эсера, конечно, был никудышный - слишком охотно он готов был погрузиться в проблемы тех, с кем общался.

- Признаюсь, мне не понятно что именно Георгий Ермолаевич делает сейчас, если не формирует свои армии. Может, его приставить к делу? Думаю, флотским это тоже пошло бы на пользу - как минимум, матросы бы не стали дуреть от скуки, если были бы заняты чем-то.

До этого разговора Степан совершенно не обращал внимания на возможность красной агитации или даже выступления в Архангельске. Эсер пребывал в уверенности, что хотя между сошедшимися в области силы и есть политические разногласия, все они согласны в одном - противостоянии большевикам. Это был тот базис, вокруг которого объединились казавшиеся невозможными в союзе силы, и, видимо, поэтому считал этот базис нерушимым. Однако в военном отделе, похоже, были иного мнения, подозревая возможную угрозу внутреннего врага. Тем удивительнее было то, с какой беспечностью Маслов относился к Чаплину и угрозе его выступления. Интонации, с которыми он говорил про гораздых только орать чаплинцев или их тонкой кишке, указывали не на взвешенное и продуманное понимание обреченности переворота, а на пренебрежение к способностям командующего северной армией сделать хоть что-то. Но в этом ли отношении, в этом надменном "офицерье" крылась основная причина разлада между министром и командующими - назвать их "генералами" язык как-то не поворачивался.

- Флот, конечно, нужно сохранить, - кивнул Миллер, не произнеся вслух из без того очевидную мысль - если война пойдет худо, именно флот будет последней нитью жизни, за которую предстоит ухватиться области при отступлении, - Поэтому, позволю себе вопрос, почему я, почему не Филоненко? У него и опыта больше, да и формально он входит Целедфлот, не чужой человек будет.

Вопрос, конечно, был провокационный, Степан и сам мог предположить пару вариантов, почему не Максимилиан Максимилианович, но эсер хотел услышать ответ от Маслова. Как минимум, это будет самый надежный индикатор отношения к нему и, по подобию, ко всей затее Филоненко. Эсер практически не сомневался, что Сергей Семенович не был одним посвященным в план Филоненко, но мог ли таким быть Федоров? В любом случае, последние вопросы могли вывести Миллера и на разговор о злосчастном приказе, и на общую ситуацию в партии.

Мыслями Степан то и дело уносился к предложенной должности, оценивая что можно предложить морякам, как наладить с ними контакт и попытаться использовать влияние анархистов на пользу общему делу. В конце концов, большевики были не менее "слишком правыми" для них, нежели эсеры, и, как и в случае с левым крылом партии, был лишь вопрос времени прежде чем первое очарование анархистов пройдет и они увидят оскал красной диктатуры. Но эти размышления могли подождать. Прежде всего, подождать взвешенного решения о том, стоит ли влезать в варящуюся кашу, особенно сейчас, за пару дней до переворота Чаплина.

С одной стороны, это могло дать Миллеру необходимую военную силу для влияния на ситуацию. За несколько дней, естественно, не наладить нужных связей с офицерами, не провести должной агитации, но авторитет должности и срочной ситуации могла оказаться достаточной, чтобы поднять моряков на действие. В конце концов, флот действительно был ключом к военным действиям - к снабжению, поддержке и отступлению, в случае чего. И через эту роль мог, в определенной мере, диктовать свои условия.

С другой стороны, риск такого назначения был огромный. К тому же, при всей взрывоопасности ситуации, сам Маслов признавал - проблемы начнутся зимой. Сейчас были проблемы поважнее. Например, примирение с Мурманском или наступление на Шенкурск. Без решения насущных задач никакого зимнего кризиса могло просто не случиться, и именно на этом стоило сконцентрировать усилия сейчас.

Якуб ничуть не смутился сварливому приветствию Константы и проигнорировал выпад Болеслава, как и прежде - только улыбнулся снова и учтиво поприветствовал хозяина. Спешиваться ему было уже не нужно, поэтому, получив приглашение в дом, Юхнович накинул повод на столбик коновязи, обмотав его в три круга прочной кожей. Снял ножны с пояса и приторочил их к седлу, еще раз похлопал кобылу по шее, шепнув что-то на ухо, да не забыл вытащить из сумки плотную оплетку, в которой, как ребенок в одежде на вырос, терялся пузатый кувшин.

- А я к пану Боровецу не с пустыми руками, - представил Якуб свой подарок, прежде чем садиться за стол, - От нас с Яцеком, тройняк, по домашнему рецепту. Рожный, на ядловице.

Помолясь вместе с хозяином, Юхнович приобщился к трапезе. Отказываться от угощения было верным способ оскорбить Константы, а слишком нахваливать блюда - столь же верным способом оставить Боровеца без обеда, так что шляхтич с удовольствием ухватился за нить начавшегося разговора.

- Никакого секрета нет, - простодушно заметил Якуб, - Великокняжьим указом в Беловеже запрещено бить тура любому охотнику, кроме самого самого князя и тех кто получил великокняжеское разрешение. Только хитрецов до чужого всегда хватает, не только в городе, но и по лесам. Для них перед самой зимой поживиться зубром милое дело. А если по лесу пройдет большая охота с паном маршалеком во главе, то у ентих охотников желание нарушать княжий указ на год вперед пропадет. К тому же, - Юхнович улыбнулся, - Этим месяцем медвежья пора начинается. А у нас с братом все нужное есть, чтоб на такого зверя пойти. Получится, что и такая охота, и такая, и польза, и развлечение. А уж кто еще в Гродно оценит косолапую добычу, как ни пан Боровец?

Шляхтич вопросительно посмотрел на хозяина, ожидая ответа на приглашение, но будто спохватился и обратился к Болеславу.

- Раз уж так все сложилось, то и пана Вилковского приглашаем к нашей затее присоединиться, коли найдется в делах шановного пана время для охоты на клушовников. А за доблестность добычи медведя пусть паны не изволят беспокоиться! Сам великий князь не брезгует такой забавой, значит уж точно зазорного нету.

Юхнович улыбнулся в ответ на слова Вилковского, отпустил повод и потер грудь под кафтаном, будто ему что-то защемило в груди. Вопрос, заданный в столь невежливой форме он, однако, проигнорировав, посчитав, что шляхтич, должно быть, не с ним говорил - не может же быть, чтобы один благородный пан к другому обращался с такой грубостью, ведь так? Улыбка Якуба была вполне искренней, он вспомнил о чем думал не далее чем пару часов назад и как быстро мысли стали явью. Вроде и не был Болеслав из тех, кто получил все только по наследству - говорят, в молодости славным рыцарем был, но все равно требовал по праву рождения, а не житейским заслугам. Не переставая улыбаться, конюшенный склонил голову на бок, разглядывая собеседника. Может, старость берет свое? Потому и торопится так? Или, все-таки, война не всем одна сестра.

- Если пан Вилковский спешит, боится не успеть всех дел доделать, то так тому и быть, - без особой грусти вздохнул Юхнович, - Пойдем вместе.

С последними словами, которые были сказаны уже в спину рыцаря, Якуб снова взял коня под уздцы и последовал за Болеславом. Заметив пса, который до того был не виден из-за крупа богатырского скакуна, шляхтич пробормотал себе под нос, покачав головой: "с собакой на кабана... а еще говорят, что у Юхновичей манер нет." В том, что Боровец, страстный охотник, но пропустит такой жест, Якуб не сомневался.

От предложенного чая Миллер отказываться не стал - в "Париже" его накормили только офицерским презрением к гражданскому, и теперь в животе начиналось голодное потягивание. А вот для чарки было, пожалуй, рановато. Степан никогда не был большим охотником до алкоголя и, по памяти, ни разу не выпивал до вечера, если не брать в учет фронтовые приключения. Но на фронте, конечно, свои порядки.

- А что с низшими чинами? - поинтересовался эсер, после чего начал-таки рассказывать, - Так я, как раз, с этим вопросом. Сколько я уже в городе, да то одно, то другое, и в итоге - осень на дворе, а я не при деле. Если честно, то мне тяжело возвращаться к военным делам - прошлое лето оставило не самые теплые воспоминания. Но ведь война еще не закончилась, сейчас нужны все возможные силы для борьбы с красными. А значит, нужно через "не хочу", через тяжело.

Степан вздохнул, кивая словам Маслова о нежелании людей идти в армию. Ему не нужно было объяснять, что происходило вокруг, он прекрасно помнил события уже более чем годичной давности, и стоило разговору коснуться той поры, как на языке защипал горький вкус поражения. Демократизация вскрыла чудовищную грыжу внутри российской армии, которую прежде скрывал жесткий корсет царских порядков, которые до того и породили этот нарыв. К сожалению, это стало понятно слишком поздно. Иногда Миллер задавался вопросом, не было ли ошибкой начинать демократизацию сразу, не могла ли царская армия, с ее нечеловеческим устройством, закончить войну на другой ноте, но всякий раз приходил к ответу, что нет, как и в случае с настоящей грыжей, болезнь нужно лечить, а не прятать. Чем дольше пациент двигается через боль, чем дольше полагается на внешнюю поддержку вместо собственных костей, тем страшнее будут последствия, вплоть до полного истерания позвонков. Даже если бы царские порядки удержали победу, это привело бы к гораздо более плачевному состоянию общества в итоге. Возможно, эти мысли были признаком малодушия, неготовности принять полную ответственность за неудачу, из-за чего приходилось идти на умственные ухищрения и выдумывать как было бы еще хуже, будто бы от этого хоть кому-то было легче. В таком случае стоило уже признать, что большевицкая власть это закономерной итог того лечения, который прописал России в том числе и Миллер, как был закономерен мартовский мир. После летнего наступления Российской армии, завершившегося взятием немцами Риги, вопрос стоял лишь о том, как много придется отдать и сколько Центральные державы были готовы взять. Ведь их состояние было отнюдь не лучше. Австрийцы бежали от одного только вида винтовки, достаточно было выстрелить в сторону позиций, как начиналось отступление. Только, вот, и в обратную сторону было то же самое.

Заставив армию, при той чудовищной грыже, пойти в наступление, правительство не просто надорвало ее, а переломило. Наружу выскочило воспаление Корниловского мятежа, а армия просто напросто посыпалась. С тех пор прошел год, но это был беспокойный для России год, и раны даже не начали затягиваться. Людей в деревнях не осталось, их и в городах-то не хватало, но в селе ситуация была и того хуже. Люди устали от войны и крови, они хотели спокойствия, возможности начать жить. Именно это так безрезультатно Степан пытался донести до Рауша - что народу стало все равно, кто победит. Пусть хоть большевики, лишь бы все закончилось. И те этим, конечно, пользовались. Это была главная беда сопротивления - назвать себя частью белого движения, даже в мыслях, у Миллера язык не повернулся. Нужно было поднимать людей на войну против их собственной воли, против всего их желания. По правде сказать, у Степана не было идей как это сделать.

От этого понимания сделалось так тошно, что захотелось наплевать на принципы и напиться в хлам. Может, от того господа офицеры так гуляли, что понимали безвыходность положения. Ведь не могли же не понимать? Эх, спросить бы об этом Чаплина, да хоть бы и Рауша - как они собираются выигрывать войну, когда винтовки есть, а держать их некому. Да только эсер боялся, что знал ответ. Плетьми, ромом и прочими флотскими традициями, даром что британцы союзники, а Чаплин - кавторанг. Мысль об этом заставила эсера взять себя в руки и отогнать тоску. Вот уж чего-чего, а жестких мер допускать было нельзя. Значит, нужно было сдержать порывы Георгия Ермолаевича, обернуть его латную перчатку в ткань человеческого отношения к людям.

- Спасибо за приглашение, - искренне поблагодарил Степан, а затем задал мучающий его вопрос, постаравшись как можно больше смягчить его, - с ходу ответ не дам, обдумать надо обстоятельно. В первую очередь, чем я могу быть полезен в таком раскладе. Сдается мне, чтобы набрать войска, нужен не бывший комиссар, а целый волшебник. С ними в последние месяцы напряженно. Да и примет ли меня офицерство? Мне кажется, им только повод дай, чтобы взбунтоваться. Слышали же, небось, о чем в городе судачат?

По правде, атмосфера в министерстве не очень понравилась Миллеру. Он не сразу понял в чем именно дело, но теперь понемногу начинал это осознавать. Вся работа отдела начиналась и заканчивалась в его стенах. Маслов искренне старался, но, кажется, и он не знал как выходить из тупика, куда идти, чтобы хотя бы получить шанс на победу. В итоге они кипели, бурлили, но потихоньку выгорали, как вода в накрытой крышкой кастрюле. Потому эсер и задал последний вопрос, чтобы понять, насколько отдел осведомлен о том, что творится за его дверями.

Привычка рано вставать осталась у Якуба сызмальства, когда родители выгоняли его из постели с первыми петухами. Тогда ему нужно было следить за скотиной, а сейчас... да, в общем-то тоже. Просто скотина была двуногой, а рога росли только от гулящей жонки. Зато чесались также сильно, как у бычков. Младший Юхнович не роптал и положенный обход совершал исправно, считая, что людям полезно видеть хозяина почаще, но издали, а ему самому полезно знать, что именно происходит в хозяйстве. К тому же, ему нравилось ходить на площадь по утру. В это время на ярморочку приходили по делу, не от скуки, товар был свежий, а разговоры бойкими. Якуб от этой деловой атмосферы заряжался на весь день. Уже потом, когда солнце поднимется да станет припекать, потомственная шляхта проснется да пойдет, млея, разгуливать меж рядов. Они не считали Юхновичей за своих, не упуская возможности тыкнуть братьев простым происхождением, будто в этом должно было быть что-то обидное. Только вот кровь у всех одного цвета, это младший братец давно выяснил, так что презрение потомственной шляхты обтекало с Якуба как вода с гуся, понимал он что все под одним небом ходят.

А вот что Юхнович ценил, так это личное отношение и заслуги. Кто в жизни чего-то своим умом и силишками добился, того стоило уважать. Пускай он по другому пути шел, да все же пришел куда-то, не сидел на месте. Не хватало таким вельможным панам смекалки да знания жизни порой, но откуда им взяться. Поглядеть на Тыверского к примеру. Наивный детина, но по-своему честный человек. В селе бы такой не пропал, хоть и маялся бы скукой. Это чувство Якубу было знакомо, он его хорошо понимал. В вот кого он не понимал, так это панов, что в жизни не держали ничего тяжелее шароварного копья. Их порода не умела за свой кусок драться, не знала, каково это просыпаться, не зная, заснешь ли вечером или с чертями будешь спорить за длину вил да жар под котлом. Такие нежились в своих перинах до полудня, потому что до рассвета заливали глаза или кувыркались у Лидки, а потом на больную голову вершили городские дела. А братьям то было только на руку. Пускай нежатся да тешатся, пускай млеют на солнышке, Юхновичи в это время будут свои дела делать. Поглядим потом, кто в князи выйдет.

По мнению Якуба, строить отношения нужно было не на знатности рода, не на чести, а на честном деле. Ничто не объединяет так, как взаимная выгода. Когда у каждой стороны есть интерес в успехе, то дело спорится и рождается верность, которую не подкупить. Главное, найти к каждому человеку подход, предложить ему то, что он только здесь получит. Так было в отряде, где можно было не любить товарища, но только он твою спину прикрывал, а ты его - в бою не до обид было. Сейчас ты подлость сделаешь, завтра тебя на копье толкнут. И так было теперь, подтверждением чему был жест Хмеля. Ведь мог он пригнуть голову, получать жалование да выжидать, но решил иначе поступить. И с дружиной сложил в общак больше чем два полных жалования с каждого. Много ли панов могли похвастать тем, что их стража отдавала на их дело все свои сбережения?

Тепло поблагодарив Хмеля за подгон, Якуб не стал его отпускать сразу, без дела:

- Нам сейчас не только злотые нужны будут, но и крепкие руки. Вспомни, и я тоже повспоминаю, кто из из наших еще на этом свете. Кто мог в отряде остаться и где сами Зубры сейчас могут. А вечером напишем письмо, разыщем их.

Когда капитан ушел выполнять поручения, Юхнович и сам принялся собираться по делам. Сел на лавку, разложил на столе кожанку да принялся проверять, все ли цело, не подтерт ли ремешок, но норовит ли оторваться. Оружие кормило Якуба, броня была ближе любовницы, и он привык заботиться о них как о себе.

- Слухай, братка, а давай псярні сабе забярэм, - не отрываясь от дела, обратился Юхнович к брату, - Паглядзі якіх сабак ты на тым тыдні купіў! Нам бы такіх яшчэ. Ды і бяруць іх больш ахвотна, чым нашых рысаков. У крамы Кубы Касога ўвесь час не прайсці. Куты нашы блізка, зручна будзе. З сабакары дамовімся. Яны бачаць куды вецер дзьме.

Идея пришла Якубу в голову, когда он возвращался домой с площади и приходил мимо потерявших от гвалта на площади покой собак. Доход от псарен был, конечно, меньше, чем от конюшен, но товар ходил чаще. Да и дело было схожее, если в детали не ввязываться. Закончив, меж тем, проверять доспехи, Юхнович снял кафтан, оставшись в портах и рубахе, нацепил кожанку и тщательно застегнул каждый ремешок. Затем повторил манипуляции с кольчугой, поверх которой уже надел кафтан. Застегнув одежду, Якуб прошелся взад-вперед по комнате, прислушиваясь к своим шагам - не звенит ли метал, не клацают ли застежки. Кольчуга была знатной, очень мелкой, кольца были подогнаны близко и сидели на теле не как перевитые цепочки, а как стальная водная гладь, изгибаясь и переливаясь при движении. Удовлетворившись результатом, Юхвович нацепил на голову свою любимую красную шапку, без которой не появлялся на улице.

- Падыду да Боровеца, як дамовіліся. Даведаюся ў яго чым мы карысныя будзем. У размове з цырульнік спатрэбіцца, - закончив возиться петлями пуговиц, Юхнович подпоясался широким ремнем с ножнами, из которых дерзко глядела рукоять меча. Черенок был давно поменян на дерево да простую кожу, к которой Якуб был привычен, а вот крестовая гарда осталась родной, да и на стертом металле навершия меча еще можно было разглядеть тонкий крест, - Ты калі ў горад пойдзеш, будзь асцярожны. Ці мала хто вырашыць пад хвацкае час пашукаць ўдачы. Адзін не хадзі. Але ты і сам ведаеш.

Тревога за брата была искренней. Якуб, конечно, догадывался, что Яцек в Гродно не только лопатой навоз воротил и за себя постоять мог, но все равно чувствовал, что должен оберегать старшего. Даже за себя Юхнович не так сильно переживал, как за брата. А ведь охотников проломить череп и правда будет хоть отбавляй. По мнению шляхты хуже Юхновичей были только Корфы, даром что немчура. Даже от Кульчицкого у панов не было такой изжоги. А значит, кто-то вполне может решить избавиться от проблем самым надежным способом. По правде, Якуб бы и сам так поступил. Без совета с братом убийствами заниматься не планировал, но что-то подсказывало младшему, что без пролитой крови не обойдется.

Проверив, как ходит лезвие меча из ножен, Юхнович сунул за голенище сапога нож - там у него был удобный карман-ножны специально для этого дела. На правое запястье, под широкий рукав кафтана, Якуб приторочил перетянутый ремешком меховой чехол, в который уложил тонкий нож для метания. Так, сунув руку в карман, он мог достать не кошель, а лезвие. Для верности лучше бы взять с собой щит, но если визит к страже с оружием еще можно было объяснить, то заявиться при полном параде уже было неуместно, так что верного дружка пришлось оставить дома, но и без него выходило надежно.

- Возможно, еще в сейфе, - допустил Степан, - Сергей Семенович не отчитывается передо мной о точном месте хранении корреспонденции и ценных бумаг. Из его кабинета приказ пойдет напрямую к курьеру и с ним - в общем порядке или срочном - отправится на телеграф. Я могу пригласить Маслова отобедать со мной, скажем, в час пополудни, если он не будет занят совещанием в это время. Так и так получится, что в кабинете никого. Только не говорите мне, что планируете проникнуть туда, - Миллер посмотрел на собеседника с тенью опасения во взгляде, - Особенно если действительно планируете!

Разговор, скачущий как заяц от практического интереса Рауша к приказу к идеологическим вопросам, начинал томить Степана. Ему было заочно неудобно перед Масловым, который в силу сложившейся ситуации в любом раскладе выходил проигравшим, и про которого они с бароном говорили так, как будто он не был живым, действующим лицом области, а неким предметом тактического обсуждения. За прошедшее утро эсер окончательно уверился в том, что предотвратить выступление Чаплина невозможно. Он и его штаб были из малого числа уцелевших "истинных" офицеров, обладавших весьма полезным для армейской службы, но опасным в мирное и смутное время складом ума, который выражался в том, что, единожды приняв какое-то решение, они не были согласны отступиться от него ни при каких обстоятельствах, если только старший по званию не давал обратного приказа. Такого человека над Георгием Ермолаевичем не было, а значит, одернуть его некому. И при любом исходе Маслов оказывался тем, кому достанется короткий жребий - для военных он был вечным раздражителем, для Чайковского удобной жертвенной фигурой. Сам Миллер, если бы ему доверили переформировать отделы, не оставил бы Семена Сергеивича в текущей должности. Военный отдел следовало передать армии, да и заместительство, скорее всего, пришлось бы тоже передать для уравновешивания сил. Оставался только земельный отдел, но Степан понимал, что в нынешних реалиях это была крайне слабая позиция. От всего этого эсер невольно начинал симпатизировать товарищу по партии, тем более что Маслов оставил у Миллера благоприятное впечатление - он казался человеком порядочным, глубоко посвященным в свою профессию и любящим ее. Такие люди всегда нравились Степану, это было тем, что первоначально расположило его к Филоненко - при всех его авантюристских чертах, достаточно было поговорить с Максимилианом Максимилиановичем хоть час, чтобы разглядеть в нем толкового путевого инженера, хорошо осведомленного как о своем предмете, так и о его нуждах и бедах в современной России.

Возможно, в силу этой своей особенности Миллер с пониманием относился к тем военным, которые сделали армию своей профессией и жизненной стезей. Эсер старательно присматривался к барону, пытаясь разглядеть в нем характерные черты человека, дышащего своим делом, но каждый раз натыкался на покровительственную манеру, с которой тот отвечал на слова Степана. В голову даже закралась мысль, - "Неужто и я так разговариваю, готовя реторту на каждое слово своего собеседника?" Из этого опасения Миллер подавил в себе первое желание не согласиться с доводами Константина Александровича и, вместо этого, повторно обдумал каждый высказанный тезис, прежде чем дать ответ.

- Вы правы насчет режима, наша задача, действительно, сломить его, - кивнул Степан, - И когда я думаю об этом, то сразу же вспоминаю другой факт. В северной армии сейчас сколько, три тысячи человек? Под началом Деникина, я слышал по сводкам, не менее 80 тысяч. Сделать так, чтобы область была деятельным соучастником войны, а не случайным прохожим, задача не из легких. Для этого нам нужны самые опытные умы во главе армии. Надеюсь, вы теперь видите, почему я ратую за мирное разрешение текущего кризиса. Мы просто не можем позволить себе разменивать силы на вражду друг с другом.

Слова барона о порядочности и уважении к закону невольно заставили эсера улыбнуться. Ему вспомнилось собственное настроение полуторагодичной давности, с которым он встречал приказ №1.

- Вы опасно говорите, - сохранив миролюбивую улыбку заметил Миллер, - Так недалеко признаться, что и демократизация армии была верной идеей. Позвольте я вам, так сказать, откровенность за откровенность скажу. Я считаю, что Боевая Организация своей цели не достигла. Революция произошла не благодаря ее деятельности, даже не вопреки, а безотносительно. Сейчас можно было бы возобновить террор, но вы предполагаете, сколько человек нужно будет уничтожить, чтобы пошатнуть большевиков? Сотни, тысячи? Я не могу даже представить себе. Возможно, и это только идея, не ловите меня на слове, Константин Александрович, террор в сочетании с военными действиями будет эффективнее. Если сегодня взрывают красного коменданта, а завтра армия начинает наступление, то сумятица может сыграть на нашей стороне.

Степан только успел поразиться тому, с какой легкостью он говорит о предмете, который до недавнего времени считал для себя крайне болезненным. Предательство Азефа стало первым и сильнейшим потрясением, которое Миллер испытал в своей сознательном возрасте. Ощущение того, что казавшиеся незыблемыми ценности на проверку оказались наполнены той же суетой, мелочностью и человеческим пороком, что и вся окружающая Степана жизнь, стала для него большим разочарованием. Увы, далеко не последним, но первая боль, как и первая любовь, запоминается на всю жизнь. Поэтому сейчас эсер удивлялся собственному голосу, в котором не слышалось ни потаенной обиды, ни досады. В нем вообще не было никакой эмоции, он как будто бы перечислял сухие факты - да, БО имела место быть, да, уничтожила сотню человек, да, это не привело к падению режима, а предательство Азефа даже, напротив, только укрепило реакцию.

Говорить об этом вслух, как и о том, что индивидуальный террор это оружие мирного, а не военного времени, Степан не стал. Как и упоминать, в связи с этим фактом, что в случае создания новой боевой организации, бояться ее в первую очередь следует Чаплину, а не Ленину. Вместо всего этого Миллер кивнул на слова Рауша о идеях.

- Вы говорите абсолютно верно, и в отношении грамотности - как ни прискорбно об этом говорить, но большая часть грамотной России погублена в войне, и в отношении манипуляции, и в отношении недопустимости массового террора. Но я не могу согласиться с вами в том, что мы имеем дело с шайкой мошенников, которую можно разоблачить и на штыках выгнать вон. Идеи имеют свойство пускать корни и начинать жить собственной жизнью. Если их не остановить вовремя, они превращаются в пламя, которое либо поглощает, либо уничтожает любое сопротивление. Далеко ходить не нужно, даже некоторые товарищи моей партии по наивности поддерживали большевиков. Раскаялись потом, одумались, да было уже поздно. Думаю, и древние римляне ворчали, что Христос всего лишь манипулятор и шарлатан, стоит заткнуть его, как его идеи умрут вместе с ним. А получилось как получилось, - Степан развел руками, мол, что тут добавить, - Вы ведь правду говорите, большевики не ведут глубокой разъяснительной работы. Они дают лозунги. Простые, понятные и желанные. Пока мы с вами говорим о свободной России, они обещают накормить. Дать образование. Уравнять женщин в правах с мужчинами. Построить заводы и фабрики. Для простого рабочего, который наелся "керенской свободы" эти лозунги обретают плоть. Мы можем кричать, что они обман, но большевики будут кричать, что все правда. А дальше их слово против нашего. Кому, как вы думаете, скорее поверит человек, монархисту-угнетателю, бывшему временцу, который уже повластвовал, или такому же, как он, выходцу из народа?

Миллер поспешил миролюбиво поднять руки, предвосхищая спор прежде, ем он успеет начаться.

- Я не хотел предложить нам с вами придумать достойную идею прямо сейчас. Я считаю, в Архангельске есть более мудрые головы, которым эта задача будет посильна. Я хочу только сказать, что мы не можем себе позволить правительство исключительно деловое. Нам нужно думать и о том, чтобы бороться против идей, какими бы кощунственными и абсурдными они нам не казались. И делать это с пониманием того, что не каждому человеку очевидно то, что мне и вам кажется очевидным. Порой приходится доносить и разъяснять простейшие истины. Легче всего это делать на таких же простых, понятных истинах. Можно агитировать среди крестьянства, упирая на то, что большевики вознесут рабочих именно за счет крестьянства. Можно позволить национальным республикам самоопределяться и решать, хотят они быть частью России или нет. Вон, пообещать признание финнам, и неужто они нас не поддержат? Или по примеру Бальфура, раз уж мы с британцами союзничаем, благословить создание государства евреев или даже автономию внутри страны. Тогда у людей будет не только абстракция, но и конкретная цель, за которую они воюют.

Степан вздохнул и добавил:

- Я понимаю, что мои предложения радикальны, но я и не принимаю никаких решений сейчас. Это только примеры тех выборов, которые предстоит сделать нашим лидерам на пути к победе. Большевики уничтожили старый порядок, собрать из осколков его обратно не получится, надо идти вперед и надеяться, что новый порядок окажется сильнее красных. И, поверьте, я бы не хотел ничего меньшего, чем свободная, правовая Россия, где царит порядок и человек может быть того взгляда, какого он хочет быть, а к которому его принуждают, - эсер нахмурился, после чего решил сменить тему, - Возвращаясь из облаков к реалиям. Сейчас мне нужно переговорить с товарищами по партии, после чего я займусь вашим приказом. Если ваше желание в силе, в обед я приглашу Маслова из кабинета. Правильно ли я понимаю, что вы готовы вести предметный диалог о дальнейших действиях и решениях после того, как приказ будет у вас? Если так, то предлагаю не терять времени - его у нас в обрез.

- Срочный приказ могут доставить на телеграф курьером, - заметил Миллер, - Это последнее место, где его можно перехватить, если все остальное провалится. Возможно, вам стоит организовать дежурство или соглядатая на телеграфе на этот случай. Никаких согласований для приказа не нужно. Если Николай Васильевич его надиктовал и подписал, то с поставленной печатью приказ уже считайте что дан. И если по каким-то причинам Чайковский решил его задержать, то он будет в столе Маслова.

Высказав свои соображения Миллер, начал сомневаться - а был ли приказ уже написан в самом деле? Если был, то для чего держать его в ожидании целый день, а не дать на фронт тут же? Могла ли это быть провокация Маслова против Филоненко? Или в деле была какая-то другая игра, которую Степан не мог пока разгадать. Возможно, Маслов знал, что приказ будет дан завтра и обмолвился об этом, на самого документа пока не существует. Такой вариант казался наиболее вероятным, но озвучивать его Миллер не стал, вместо этого уделив ответив на другую реплику барона.

- Нет ничего более людского, чем убийство, даже библия это признает. Но я не говорил про бога, между словом. Потусторонний мир вполне может справиться и без его участия. Так даже жутее становится - если подумать, что чистилище не служит искуплению перед какой-то наградой, а это и есть все, что ожидает нас там. Как балтийское взморье зимой - белый, до серости, песок, темно серое море и бесцветное небо, затянутое облаками. В какой-то момент все три начинаются сливать в одну размытую полосу, и на сколько хватает глаз вокруг - ни души.

Миллер не хотел признаваться, что только с оружием в руках он и чувствовал себя живым. Ведь какая может быть жизнь без свободы? Это всего лишь существование. Нужно было освободиться, чтобы понять, что такое жизнь на самом деле. Для Степана это понимание пришло не в начале войны, не под Перемышлем, где он впервые убил человека, и не под Снятынем, где должен был погибнуть сам. На протяжении всей службы Миллер исполнял приказы, даже когда командовал солдатами, и порой казалось, будто это не он, Степан Яковлевич Миллер, выполняет отданный приказ, а отдавший его командир, используя Степана как эрзац самого себя. В такие минуты Миллер задумывался не только о том, жив ли он, но даже существует ли он на самом деле. Это были не самые приятные воспоминания из жизни мужчины. На службу он попал не по собственному желанию и чувствовал определенную долю обреченности в своих поступках. Его разочарование в политических реалиях было как нельзя сильно в начале войны и Миллер чувствовал усиливающееся онемение души и тела, отчуждение от самого себя и безразличие к происходящему вокруг.

Впервые по-настоящему свободным новоиспеченный эсер почувствовал себя летом 1917-ого, когда ехал в 11-ую дивизию стоявшего в Галиции 12 корпуса. Это было уже после их с Филоненко знакомства, после несостоявшегося повешения (или до? Воспоминания начинали путаться в последовательности), когда Степан начал в полной мере осознавать, в какую канитель угодил. Главной бедой той поры была сумятица на верхах. Исполнительный комитет, которому Миллер был напрямую подчинен, вроде как был главнее Временного правительства, а вроде и не был. Ему то ли подчинялись, то ли нет. Никто не мог разобраться. А армия, тем временем, разваливалась на глазах - кадровых военных практически не осталось. В частях служили зашуганные рабочие и крестьяне. Унтеров не было, как таковых - всех их еще двумя годами ранее произвели в солдаты и заморозили на Карпатах. В памяти Степана навсегда отложилось состояние, в котором он застал войска, когда его часть, освободившись в Перемышле, была переброшена на укрепление российских позиций. Холод - перевал промерзал до начала апреля - и болезни унесли больше жизней, чем вражеские штыки. Особенно сильное впечатление оставили потерянно бродящие по лагерю солдаты, синие от холода, еще не знающие, что уже умерли от обморожения, но продолжающие по инерции шевелиться, делать то, что привыкли при жизни. Заменить погибших тогда было некем. В армию призывали новых мужчин, но они не были ни обучены, ни имели ни должного склада ума, ни времени, чтобы набраться опыта. В самом начале войны Миллер и сам был таким. Еще вчера учитель, которого призвали служить в офицерском чине по факту полученного образования, он делал ошибки, допускал просчеты, но учился на них. У офицеров 17-ого времени или желания на обучение не было. Их поведение больше всего раздражало Миллера-комиссара. Офицеры, казалось, потеряли всякую связь с реальностью, они не могли принимать решений, у них не было воли, ни политической, ни военной, и единственное, на что они были способны, это бесконечная муштра, которая постепенно выводила солдат из себя.

От полного разложения армию удерживали единицы вдохновленных людей, но воевать даже с учетом их усилий было невозможно. Весной 17-ого российская армия была способна на две вещи - отступать или дезертировать. Даже удерживать занятые позиции под час не хватало воли. А нужно было идти вперед. Наступление было необходимо России как глоток воздуха, но запланированное на май выступление оказалось невозможным из-за состояния войск. Ставка могла отдать приказ о наступлении, но была бы единственной, кто его исполнил. И вот чтобы поднять солдат на ноги в части и были отправлены особые чины, комиссары, получившие обязанность вселить в армии нужный для наступления дух. Иными словами, задача Миллера, волею судьбы очутившегося в подчинении у Филоненко, была поднять мертвого на ноги.

Помощи в этом деле ждать было не от куда, приходилось рассчитывать только на себя, на своем горбу тащить войска в наступление. Как действовать, куда направиться, все это комиссары решали на свой страх и риск, советуясь друг с другом и принимая совместные решения где это было необходимо. Каждая часть была своим маленьким мирком, с собственными нравами и состоянием. В одних солдаты, пропитанные революционным духом, были готовы идти вперед даже без приказа. В других шла организационная работа, формировались комитеты, проводились выборы. По большей части такие части были неэффективны, так как полностью парализовали себя партийной работой, которой никто из солдат обучен не был. Морально они, однако, были готовы к бою и нужно было только навести порядок, да дать людям приказ. Были такие, как проклятая 79ая дивизия, где не было ни морали, ни порядка, а было одно только пьянство. А были такие, как 11 дивизия.

Недавно пополненную, боеспособную часть нужно было посадить в окоп, а солдаты наотрез отказывались это делать. В то или иное время с 11-ой намучился почти весь комиссариат юго-западного фронта, досталось и Миллеру. Приехав в полк, он оказался посреди назревающей бури - часть солдат, включая пулеметные роты, гренадер и инженеров, поддерживали наступление, остальные же наотрез отказывались двигаться. Лагеря разделились и дошли до того, что держали собственное охранение друг от друга. Между ними метался командир полка и, зачем-то, священник, оба потерянные, как будто они не вполне понимали где находятся. Только в этой ситуации, где Степана могли не то что побить, а банально застрелить при начавшейся внутренней смуте, эсер почувствовал, что дышит полной грудью и горит жизнью. Въехав в полк, он перестал думать о глобальных событиях, о собственной ответственности, о последствиях тех действий, которые совершались сейчас. Мир свернулся до размеров одного воинского расположения и попытки Миллера остановить кровопролитие и заставить полк пойти.

Подобное чувство Степан испытал позже - уже в Петрограде, во время восстания, и еще позже, когда со стрельбой бежал из города. В эти минуты, когда все ставки были сделаны и оставалось только разыграть кон, Миллер ощущал себя подлинно живым, и опасался пристраститься к этому ощущению, ведь оттуда было так просто сделать шаг к пониманию того, что свобода - это непрекращающаяся революция. Пониманию, от которого уже не будет возврата обратно.

- Только все же я не соглашусь с вами, - возразил Степан вслух, отвлекаясь от нахлынувших воспоминаний, - Не про бога, конечно, а про конкретных людей. И через это с вашим взглядом на войну. Мы с вами боремся не против определенных деятелей. Если бы это было так, победа была бы гораздо ближе. Вы слышали, в Ленина стреляли. Он выжил, но вдруг не оправится от ран? Думаете, без него большевики разбегутся кто куда? Нет, конечно. Что тогда? Застрелить еще Рыкова, взорвать Овсеенко и всю его банду? Но и этого будет недостаточно, мое вам слово. Потому что мы боремся не против этих конкретных людей, мы боремся против режима, который они создали и который способен пережить своих создателей, против идеи, которую и вовсе невозможно убить.

С реки послышался корабельный гудок, и Миллер сделал паузу, формулируя следующую мысль.

- Чтобы победить, нам нужно сражаться с большевиками на том же уровне. Либо создать собственный режим, который будет крепче их, либо же воплотить идею, которая окажется сильнее. Насчет первого у меня есть большие сомнения, а вот второе - посильная задача. Мы ведь сражаемся не только штыками да винтовками. Их кто-то должен держать в руках. Люди устали, они хотят мира. Можно кнутом гнать их на войну, но рано или поздно они побегут. Нужно убедить людей в необходимости сражаться. Убедить их в том, что правда за нами. Иначе... Вы бывали городе Станиславове, Константин Александрович? Это в Галиции. Я был там четыре раза, кажется. Каждый раз въезжал в город по пути нашего фронта - каждый раз с новой стороны. Сколько Станиславов менял флаги без моего присутствия даже не представляю. Под конец людям в нем было уже все равно кто победит, мы или австрияки, они хотели одного - чтобы это все поскорее закончилось.

Степан вздохнул, подытоживая:

- Это я к тому говорю, что ваше желание сделать из правительства тыловое управление понятно, и в чем-то правильно, не стану даже спорить. Но невозможно в нынешней ситуации. Большевики пришли к власти на штыках и уйдут только на штыках, согласен. Но их штыки держат люди, в которых горит идея и они готовы умирать за эту идею снова и снова. Если мы не покажем им, что есть другая идея, что с нами, уж простите за простоту, лучше них, мы с вами обречены по той причине, что когда армия воюет с народом, она завсегда проигрывает.

- Обижаете, Константин.. Александрович, - отозвался Степан, припомнив, не без труда, отчество барона, - Маслов выступал за кооперацию среди крестьян. Лихач, опять же, тоже в тех кругах вращался. Мартюшин, так вообще один из основателей кооператорского союза. Все они выступали на чрезвычайном кооперативном съезде в октябре в Москве, еще до известных событий. У которого я, кстати уж, был секретарем. Союза, не Мартюшина. Так что по части организации труда, да и обращения с деньгами, у нашей партии опыта хватает. Не люблю хвастовства, но среди всех сил в области в этой сфере опытнее нас никого не сыскать.

Миллер мог бы припомнить еще и Иванова, и упомянуть что сам Чайковский был членом кооперативного движения, да и еще несколько людей в отделах, которых эсер помнил в лицо по съездам, но имен в памяти не удержал. В пору было называть область не северной, а кооперативной. Было в этом стечении обстоятельств что-то необычное, кажущееся важным, будто бы такое объединение кооператоров разных мастей под одним флагом должно было быть знаком. Знамением, если опускаться до церковного арго. Что именно символизировало это событие было неясно, но Миллер никак не мог отделаться от этого чувства особенного.

- Только я успел подумать, что в нашем положении финансами должен заниматься не биржевик и не банкир, а дипломат. Все-таки, мы сейчас очень сильно зависимы от помощи союзников, их поставок и снабжения. И тот, кто возглавляет соответствующий отдел в первую голову должен уметь договориться с зарубежными, не побоюсь слова, партнерами. Странное время, - посетовал мужчина, - Все перевернулось с ног на голову. Вроде названия остались прежними и люди те же, а все как-то по-другому. Финансист должен не развивать свое дело, а договариваться о гуманитарной помощи. Охранитель не следить за порядком, а агитировать за свою правду. Вы никогда не думали, Константин Александрович, может нас с вами убили, на войне или в восстании, только мы этого не заметили? И теперь мы на том свете, где все вроде бы такое же как и на этом, но капельку отличающееся. А попавшие сюда люди, не понимая сути происходящего, медленно сходят с ума от невозможных противоречий.

Степан с благодарностью забрал зонт и, держа в уме предостережение Рауша, то и дело поглядывал по сторонам. Для несведущего зрителя эта прогулка была совершенно обыденной - военный офицер беседует со своим знакомым во время утреннего моциона. Нужно было только не повышать голоса касаясь тонких тем и упоминания переворота. да не попадаться на глаза никому из знакомых Миллеру, кто мог бы заинтересоваться, а чего это порядочный эсер прогуливается под ручки с белым дворянином. На пристани знакомцев ждать не приходилось, Но бдительности терять все равно не стоило.

- Про провокации вы верно замечаете, - согласился Степан после паузы, - Я сам об этом думал. Понимаю, что у вас нет логической причины доверять мне. Как и у меня - вам. Даже мое признание о приказе может быть уловкой - спровоцировать вас на действие раньше срока, заставить выкинуть какую-нибудь глупость. А приказа такого, может и нет вовсе. И в обратную сторону - вдруг вы сейчас со мной любезничаете, чтобы узнать имена моих подельников, а потом преподнести Чайковскому нас на блюдечке за какие-нибудь преференции. Или даже не Николай Васильевичу, а американцам. Вот, мол, посмотрите, каковы ваши левые друзья. Не то что мы, белая кость!

Упоминание слова офицера Миллер никак не отметил вниманием, слишком часто он стал слышать эту фразу в последнее время, слишком мало она начала значить, что, к сожалению, постепенно превращалась в пустую присказку.

- И я пришел к заключению, - продолжил меж тем говорить эсер, - что если буду видеть опасность в каждой тени и не доверять никому, то уж точно проиграю. А если поверю в честность ваших слов, то, есть шанс, мы победим. Значит, нужно рискнуть, я просто обязан рискнуть. Ведь речь идет не о собственной шкуре, а о будущем страны. Так что, отвечая на вашу просьбу, я постараюсь раздобыть бумагу. У меня есть предположение, где она может находиться сейчас, если приказ уже написан, и где его можно будет перехватить.

- Только позвольте еще один вопрос, важный. Я задал его Георгию Ермолаевичу, но он, полагаю, не мог тогда вести подобный диалог. Чего вы хотите добиться? Только прошу вас, не говорите про победу. Все мы здесь, и вы, и я, и Николай Васильевич, и англичане с французами, хотим победить. Но видим победу, и путь к ней, по-разному. Что и родило текущую коллизию. Каков ваш путь? Что вы будете делать с портфелями в руках, так сказать.

Когда Чаплин отдал приказ об аресте, а ничем другим сопровождение в бильярдную быть не могло, у Степана на секунду сердце ушло в пятки, а кровь ударила в виски. Эсер даже удивился такой своей реакции, совершенно инстинктивной. Ведь умом-то предполагал, еще заходя в "Парижъ", что арест возможен и гораздо более вероятен, чем удачный исход разговора. И тем не менее, в момент, когда заключение под стражу из гипотезы стало фактом, Миллер поддался эмоции. Он не испугался, хотя и почувствовал секундную слабость, будто пропустил удар, а потом тут же ощутил знакомый прилив соловелой злости.

Когда во время войны Степан был переведен в ставку, у него неожиданно оказалось много спокойного времени, и он вернулся к своему любимому довоенному занятию - чтению. Оказалось, что за те три года, что в Европе шла кровопролитная бойня, в остальном мире жизнь шла своим чередом и успело выйти огромное количество научных статей, наверстать которые теперь у Миллера появилась возможность. В частности, ему попалась заметка об исследованиях американского физиолога Уолтера Кеннона, который описывал простейший рефлекс живого организма, базовую реакцию на опасность - биться или бежать. В заметке говорилось, что в момент сильного эмоционального выплеска, - Кеннон решил называть этот момента слово стрессом (хотя по мнению Степана драка, например, имела малое касательство к растягиванию*) - в организме случалось напряжение отдельных частей головного мозга и от этого выделялись особые гормоны, заставлявшие немедленно действовать - спасаться бегством или драться с противником. Животные этим гормонам были подчинены, но люди, как существа высшего порядка, хоть и испытывали схожие реакции, могли взять над собой контроль.

Идея академика Кеннона показалась Степану очень знакомой. Он, конечно, не очень хорошо разбирался в медицинских тонкостях, все-таки, был другой специальности, но не раз и не два испытывал на себе описанный эффект, когда в секунду опасности или неожиданного происшествия Миллер одновременно чувствовал онемение страха и дрожь желания броситься на кого-то с кулаками. Это состояние стало для эсера верным помощником, оно не давало замереть на месте как испуганному оленю, ожидая смерти, а требовало действовать, и это не раз спасало Степану жизнь. Вот и сейчас, подавив вспышку чувств, Миллер стал соображать как поступить дальше. Не устраивая сцены, он позволил барону сопроводить себя в комнату заключения, и только там уже начал ходить от стены к стене, раскладывая, как пасьянсы, варианты дальнейших действий.

Нужно было бежать, это не обсуждалось. Но только как именно это сделать? Щелкнул замок двери и Степан остался в прохладном помещении один. Подошел к окну, затем вернулся к бильярдному столу, рассеянно катнул шар по зеленому сукну, а затем снова вернулся к окнам, чтобы пронаблюдать как отправленный охранять комнату с улицы юнкер с трудом занимает свой пост. Мальчишка едва держался на ногах, казалось, что его то и дело тянет вырвать. Вот он, путь к побегу. Долго нести вахту малой не сможет, а значит, как только он отвлечется, можно бежать.

Разглядывая юнкерка, эсер нахмурился. Чаплин не был слепым, значит, видел состояние мальчишки не хуже Степана. Тогда зачем отправил его сюда? Проверял гостя на порядочность? Или решил припугнуть охраной, зная, что держать Миллера взаперти долго никто не будет? Последняя мысль была тревожной. Уж не задумал ли капитан его убить? Мужчина снова отошел от окна, вернулся к столу, и взял один из шаров, взвешивая его в ладони. Рабочие использовали куски мостовых в качестве оружия, а Степану, похоже, придется, воспользоваться аристократическим аналогом. Костяной шар был тяжелым, им и убить можно было при определенном старании. Нет, глупость. Степан положил многострадальный шар на место. Какая пошлость приходила в голову от волнения! Ударить вошедшего в бильярдную офицера, отнять пистолет и устроить перестрелку. Такой поворот больше подходил для беллетристики, а не реальной жизни. Нет, в действительности в такой ситуации надо либо дожидаться развития событий, либо бежать. Да и убивать его, все же, вряд ли станут. Сейчас это не выгодно офицерам, им шум до переворота не нужен. А Миллер явно сказал, что пришел в кафе не один, что товарищи знают где он...

Степан невольно возвращался мыслями к диалогу с Чаплиным, гадая где ошибся в своих рассуждениях. Зная за собой привчыку к долгой рефлексии, эсер такой слабости не допускал и, вместо того чтобы беспокоиться о уже сказанном, заставлял себя думать о том, что предстоит сказать. Следовало предупредить Филоненко. И, раз уж на то пошло, министров. Если Чаплин не хочет договариваться, его нужно остановить. Потому что лучше пассивное правительство Чайковского, чем никем не сдерживаемые монархисты с пораженческим комплексом. Успеет ли Филоненко переставить свои речи на другие рельсы и сагитировать рабочих? Или все же пойти в посольство? Благо, тут недалеко. Сбежать из-под стражи, вбежать с просьбой убежища... Нет, опять блажь какая-то в голову лезет.

От размышлений Миллера отвлек стук по стеклу и тот уже в третий раз подошел к окну, обнаружив на улице Рауша. Все, что эсер уже собирался сказать, набрав воздуха в легкие для верности, испарилось при словах барона. Вот и побег. Степан кивнул, высунулся из окна, бросив взгляд по сторонам, чтобы убедиться, что рядом нет свидетелей, ловко вскочил на подоконник и поспешно выбрался из окна на свободу, приняв руку Константина для опоры.

Закрыв за собой окна, Степан отряхнул руки (от дождевой сырости конечно, а не от рукопожатия с ротмистром), и спешно, но не суетливо, последовал за своим освободителем, стараясь держаться как можно непринужденнее для глаза случайного прохожего.

- Спасибо за помощь, - произнес эсер, когда они отошли от здания, - Я уже подумывал выбить стекло бильярдом.

Вопросов у Миллера было много. Отвечать на все их, скорее всего, не хватило бы времени, но самый главные было необходимо прояснить как можно скорее. Поступок барона никак не вязался с тем образом, который сложился в голове Степана за их недолгое знакомство. Конечно, он мог просто не знать офицера достаточно хорошо, но та уверенность и искренность, с которой Рауш ответил Миллеру о исполнении своего долга и защите святого, заставляла усомниться в том, что ротмистр неожиданно испытал перемену сердца и добровольно решил освободить эсера. Значило ли это, что он подослан Чаплиным? С этой мыслью Степан бросил короткий взгляд на спутника и снова отвел взгляд. Эх, Максимилиан Максимилианович, ошибся ты. Совсем, совсем не дурак был Георгий Ермолаевич. И, похоже, поднаторел в интригах за время службы.

Хорошо, завел Миллер молчаливый диалог с самим собой, если Чаплин послал барона, то для чего? Провокация? Или он с самого начала планировал согласиться, но не мог в присутствии других офицеров? Осторожность твердила о первом. И это было бы правильный поступок - подыграть спектаклю, притвориться болезным да сбежать насовсем. Только вот эсер был уверен, что после этого не сможет смотреть на себя в зеркале без отвращения. Нет уж, раз сунул голову в пекло, так греби жар до конца. А значит, придется рискнуть и довериться происходящему.

- Позвольте первый вопрос, - снова нарушил молчание Степан, когда посчитал, что опасность миновала, - Почему?

Такова цена решительных действий. Мы жили в тени рейха - не только третьего, но и всех предыдущих - полагая себя наследниками великой империи, которая должна возродиться из праха. Раз за разом эти попытки заканчивались только новой скорбью и плачем истерзанного народа. Все, чего мы добились в результате, это разделенные семьи, разоренная страна. Довольно! Покаяние будет тяжелым, болезненным. Мы должны принять последствия наших поступков, осознать, что это все сделали мы, а не кто-то другой, злодей, прикрывшийся именем германского народа. Нет, виной тому были наши собственные имперские амбиции. Но теперь с ними покончено.

Первый шаг сделан, но впереди будет еще много боли. Боли, через которую проходит каждый пациент в ходе реабилитации. Через эту реабилитацию наша страна придет к миру, процветанию, к веку, когда никто не будет бояться теней и горевать о потерянных семьях. Но это будет потом. Сейчас же... "совершенно секретно... угроза жизни... повысить меры безопасности..." Да, наши службы в своем репертуаре. Мои противники испугались, они чувствуют, что рушится опора их власти, даже если в то же время растет единство народа. И вот, теперь ходят слухи о готовящемся покушении.

Уйти в отставку будет значит сохранить себе жизнь, но в то же время поставить крест на том пути, который мы начали. К власти придут реакционеры и попытаются отменить наши последние реформы. Ввести чрезвычайное положение будет значить начать тот самый красный террор, которого так боятся правые и подарить им день. Да и люди, ради которых все эти шаги, пострадают больше всего. Нет, это все меры, невозможные, неприемлемые сейчас. У меня остается только один путь - объявить досрочные выборы.

Моя собственная партия потеряла веру в меня, грядет раскол. Что же, пускай народ скажет свое слово. Мы узнаем, чего действительно хотят германцы, кого они поддержат. Я верю в то, что мои поступки во благо людей, и я пойду на эти выборы с поднятой головой, даже если мне придется баллотироваться с собственной партией или вовсе одному. В конце концов, я делаю свое дело не для того, чтобы порадовать секретариат партии, я делаю свою работу ради народа!

И пусть вся страна видит происходящее. Мы будем освещать предвыборную кампанию в газетах, мы будем рассказывать о ней на площадях, но главное, пусть в каждом доме появится телевизор и каждая семья сможет знать обо всем, что происходит в стране, даже не выходя из дома.

Смену интонации в разговоре можно было засчитать себе как небольшую победу - по крайней мере, теперь не было сомнений, что Чаплин не только воспринял слова Степана всерьез, но и готов разговаривать напрямую, без хождения околесицей. Осторожность капитана была понятной - Миллер мог быть, например, провокатором, только и ждущим услышать признание. Только и сам Георгий Ермолаевич играл в провокацию, не соглашаясь ни на что открыто и подталкивая Степана к откровениями, которые потом можно будет использовать против эсера.

- Я представляю умеренное крыло партии эсеров, которые обеспокоены сложившимся положением в области, - Степан положил руки на стол, как бы демонстрируя открытость своей позиции, - И понимают, что если пустить дела на самотек, то закончится все нашим общим поражением. Некоторые из нас служили и могут взглянуть на конфликт с разных сторон. Это и послужило мотивирующим поводом принять действия сейчас.

Чаплин желал, не сказать иначе, солдатской прямоты, которая хоть и была понятна Миллеру, но возможной не представлялась. Во-первых, Степан не знал имен сторонников Филоненко, если они были кроме него самого. Во-вторых, называть имена раньше времени было опасно, ведь это развязывало офицерам руки. Кто знает, что придет в пьяную голову? И все же, капитан ждал откровенности. Иначе нельзя было рассчитывать на его доверие.

Степан чувствовал, что ходит по тонкому льду, который уже начал идти трещинами. Главное трещиной была его, Миллера, неуверенность в своем месте во всей этой истории. Простые ответы, да или нет, которых желал Чаплин, было очень сложно дать. Правда ли Степан планировал переворот? А если нет, то что делал сейчас в "Париже"? "предотвратить катастрофу" можно было и более простым путем - например, скрыть от Чаплина новости о приказе, задержать его делами, чтобы ему и минуты времени не было свободных, чтобы он решил отложить выступление на следующую неделю, а тогда уже и поздно будет. Развеяло бы это грозовые тучи? Без сомнения. Надолго ли? Вопрос открытый.

И все же, Степан был здесь и говорил с капитаном о возможном перевороте. Значит, что-то в душе все-таки не успокаивалось, требовало более решительного действия. "Такого шанса больше не будет," - напомнил себе эсер. Сейчас не просто решалась судьба власти в Архангельске. Это была возможность переиграть прошлый год и сложить пасьянс по новому. Только в отличие от прошлого года, когда Савинков действовал по прямому поручению Керенского, Миллер сейчас выступал на свой страх и риск. И от этого каждый шагом чувствовал трещащий под ногами лед. Галстук вдруг начал давить на горло, захотелось ослабить узел, даже снять пиджак, чтобы на распаляться. Лишь бы только это волнение не слишком отражалось на его лице, думал Степан, а если и отражалось, то пусть бы офицеры принимали его за волнение от всей ситуации, а не как беспокойство от возможности быть раскрытым как самозванец.

В конце концов, полным самозванцем Миллер не был. Конечно, министерского портфеля у него не было. Но кое-какой вес в партии имелся. Он стрелял в красных в Петрограде. Он был секретарем кооператоров. Напоследок, он все-таки был офицером, ходил в наступление и даже отличился трофейным самозарядным пистолетом. Этого всего было достаточно, уж точно, чтобы не дрожать как осенний лист на ветру. Да и на то, чтобы уговорить товарищей тоже могло сгодиться. С этими мыслями Степан немного приосанился, сделал успокаивающий вдох и стал говорить спокойнее.

- Всех имен я, по понятным причинам, сейчас назвать не могу. Но вы знаете меня, знаете Филоненко. Информация, которую я вам передал в жест подтверждения наших намерений, пришла из кабинета Маслова. Влияния у нашего крыла достанет, чтобы подтвердить слова действием.

Второй вопрос был более сложный, но успокаивая разлетающиеся вороньем мысли, Степан нашел удовлетворяющий его самого ответ. Подойдет такой поворот Чаплину или нет, пусть решает сам, но себе Миллер изменять не станет.

- Нет, - твердо проговорил эсер, - наше крыло не планирует собственный переворот. Но мы готовы поддержать вас в ваших действиях. Выступить посреднеческой силой и придать вашим притязаниям легитимности. При соблюдении определенных условий, конечно же.

Миллер невольно подался вперед, но затем выпрямился, чтобы не наседать на капитана слишком сильно.

- Повторюсь, уж простите за это. Своими собственными силами вы не добьетесь успеха. Закончите как Корнилов - проиграете переворот, а потом взорвут вас свои же гранатой, да спишут все на божью волю. Но пока все эти перетурбации, - на волне захватившей его эмоции Степан невольно исковеркал слово, - будут происходить, мы проиграем войну. Сейчас получилось так, что ни вы без нас не можете, не мы без вас не можем. Я имею ввиду, вы - офицеры, а мы - политики. Вы знаете как руководить войсками. Мы знаем как вести агитацию, формировать идеологию. И то, и другое нужно для победы. Мы должны быть освободителями России, но если в каждом занятом перестанке будет подниматься красный мятеж, мы быстро станем ее палачами. Сейчас вся власть в руках политиков. Это создает опасную ситуацию. Но если толкнуть маятник в обратную сторону и дать всю власть военным, будет также худо. Задача правительства, временного ли, не временного, сделать так, чтобы необходимые для страны силы не сталкивались друг о друга, а дополняли друг друга. Хотя бы не мешали, чего уж там.

Степан сделал короткую паузу, посмотрев на Чаплина. Беспокойство от слабости своей позиции исчезло. Теперь Миллер волновался только об одном - чтобы Георгий Ермолаевич вслушался в его слова, подумал над ними. Чтобы он оказался не настолько глуп, как его рисовал Филоненко. Чтобы этот удивительный шанс подарить России светлое будущее не выскользнул из сжатых пальцев, оставив на прощание только пару первьев.

- Если такой расклад вам по духу, Георгий Ермолаевич, давайте говорить предметно, кто и что должен будет сделать, как мы пойдем вперед и к чему собираемся придти. И коли мы говорим откровенно, то позвольте и мне вопрос. Ведь вы для меня тоже не открытая книга. Весь города судачит о том, что "штаб Чаплина замыслил переворот". Но чего вы хотите добиться? Что вам нужно? Иначе получается, что я свои мысли вам в голову вкладываю, а на деле вы про другое думаете. Негоже так поступать.

Степан кивнул на приглашение и проследовал за бароном. Затевать перепалку о том, с каких это пор Чаплин стал "всем, что свято", в настоящую секунду не было никакого смысла - если получится найти согласие, то на подобный диспут будет время после, а если нет, то и незачем. Какого-либо волнения или тревоги на лице Степана не возникло, по правде, он не был до конца уверен, волнуется или нет. Конечно, происходившее было важно и от того должно было быть волнительно само по себе. Нельзя было выкидывать из мыслей то, что Миллера могли просто напросто избить - в то, что начнут пальбу он особо не верил, все-таки, иностранцы под боком, не поймут-с. А вот врезать по лицу вполне могли. Наконец, его могли просто арестовать - если Георгий Ермолаевич решит, что эсер слишком уж много о себе возомнил. Но при всем этом Степан чувствовал необычное отстранение от ситуации, будто смотрел на разворачивавшуюся сцену не своими глазами, а глазами стороннего зрителя, которому было волнительно узнать чем же все закончится, но от исхода, того или иного, этот зритель ничего не приобретал и не терял. Может, так и выражался нигилизм, которые Миллер, будто заразу, мог подцепить за последние годы? Или же просто на него так действовала абсурдность всей картины. В любом случае, страха или нервозности Степан не ощущал. Зато была надежда - пока еще была - на то, что из разговора выйдет толк. Тут сопящий на лавке юнкерок пьяно рыгнул сквозь сон, и лучик надежды померк.

- Степан Яковлевич, - представился Миллер офицерам, садясь за стол. Слышали офицеры его представление от двери или нет было не важно, начинать разговор стоило с самого начала. Дальнейшую речь нужно было вести осторожно. Эсер даже не был уверен, что вызывало большую опасность - недобрые взгляды штабских или любезный тон Чаплина. Белые находились на "своей" территории, а значит, вести себя могли по хозяйски, утратив осторожность. Последнее было Степану на руку. Но с другой стороны, он ведь сюда и не обманывать пришел, а договариваться. А вот как раз договариваться, находясь в сильной позиции, офицеры не очень-то умели.

- Благодарю за приглашение. И прошу прощения, что нарушил покой вашего совещания, - закончив с любезностями, Миллер перешел к сути своего послания. Не совсем того, что от него ждал Филоненко, но на эту дорожку свернуть еще успеется, - Я знаю, что вы, Георгий Ермолаевич, и ваши офицеры недовольны текущим положением вещей в области. Я согласен, думаю, много кто согласится, что получилось несправедливо - вашим оружием было поднято восстание, но вы не получили представительства в Управлении. Да и политика ВУСО тоже не всегда достаточно решительна для сложившейся обстановки.

Критиковать своих соратников по партии напрямую было бы невежливым, поэтому Степан ограничился перечислением того, о чем и так судачили в городе. Действиями правления Чайковского в последнее время довольно громко возмущались даже союзники по Антанте, так что отнекиваться толку не было. Начав с поддерживающей позиции, Миллер стал постепенно развивать наступление.

- Самое досадное, что Николай Васильевич, похоже, действительно не воспринимает вас всерьез, ни как угрозу, ни как политическую силу. Это предосудительно, но не безосновательно. Если вы решитесь на действие, то кто вам будет противостоять? Жители города. Последнее, что нужно нашей области, это чтобы по улицам потекла кровь рабочих, пролитая белыми офицерами. Да после этого нам из большевики Москвы всем лично ордена вышлют за неоценимую помощь в деле подавления антисоветских настроений! Этого нельзя допустить, Георгий Ермолаевич, вы же понимаете? На наших плечах сейчас не только наши убеждения, но ответственность за Россию. И то, что мы сидим с вами за одним столом, белый офицер и эсер, говорит о том, что не все потеряно для страны, - мельком Степан подумал, а не перегнул ли палку, дав выход эмоциям, потому поспешил вернуться к рациональной части своей речи, - Но, положим, все выйдет бескровно. Что будет после? Как на это взглянут наши союзники? И от народа аресты не скрыть. Да еще и ласточка наша в городе. Ее предсказать не возьмусь, но с нее станет бомбу кинуть, это она за милую душу. Вас же заклеймят путчистами и после этого вы вынуждены будете тушить пожары здесь, а не сражаться с большевиками на фронте. И кончится все это тем, что и вас, и нас и всех, кто не успеет сбежать, красные поставят к стенке. Нельзя нам друг другу горла грызть. В выигрыше от этого будет только большевик.

Нарисовав самые мрачные перспективы, Миллер вывернул к свету, то есть, своему предложению.

- И все-таки, нельзя оставлять все как есть. Зайдем в тупик не так, так эдак. Нам нужно найти понимание. Вы хотите, чтобы ваш голос слышали в правительстве. Это справедливо. Но ведь это именно что правительство, а не ставка. Северная область это край, а не армия. Ей нужно управлять. Кто из ваших офицеров разбирается в образовании? А в финансах? Или в хозяйстве с промышленностью? Хотим мы того или нет, но война нас ждет затяжная. Ее за пару месяцев не выиграть. Может, и за год не выиграть. И чем больше времени будет проходить, тем больше значения будет иметь не количество дырок под ордена на мундире, а количество ящиков с патронами на складе. Сможете ли вы обеспечить себе продовольствие, снабжение, нужный извоз? А если союзники утомятся нас снабжать? Они, ведь, чужаки здесь. Сегодня им нужна война, завтра передумают. Мы - сможем. Край у нас не житный, но и не бедный. Если подойти с умом, то сможем поднять его и обеспечить ваши армии всем нужным, - Миллер посмотрел на Чаплина пристально, пытаясь разгадать его реакции, - Вот что я вам предлагаю, Георгий Ермолаевич, вашу решимость обернуть не катастрофой, а надеждой на победу. Текущий кабинет нужно пересмотреть, спору нет. Только не в диктатуру. Не обречена она, военная диктатура. Что в нашей стране, что во всем мире. Бонапарт, и тот разбился. Но в коалиции мы дадим голос всем. Что скажете на этот счет? Согласитесь, прежде чем перейти в наступление, сесть с Николай Васильевичем за стол переговорить?

Посмотрев на Чаплина с вполне искренней надеждой на согласие, Степан, наконец, передал то, что должен был передать. Скрывать новости смысла не было - если не Миллер, так Филоненко сам передаст. Лучше уж было самому все рассказать.

- И чтобы вы не думали, что Миллер, эсерская морда, только языком вертеть может. От Филоненко, Максимилиан Максимилиановича, знаю, что Чайковский готовит приказ о переводе вас на фронт. Он, Николай Васильевич, полагает, что таким образом не оставит вам выбора. Приказ будет дан завтра и тут же передан на фронт телеграммой. Если на фронте узнают, что приказ был получен, а вы после этого пошли на Чайковского, то, значит, просто испугались, струсили-с. Все-таки, берут они вас в расчет. Но сегодня еще есть время решить дело миром. Договориться, сохранить преемственность властей. Согласитесь?

Степан поднял взгляд на Чаплина, ожидая его реакции. По мере своей речи Миллер поддавался азарту, кровь начинала гулять и ему хотелось вскочить из-за стола, пройтись туда-сюда, но делать этого Степан, естественно, не стал. После нагуляется. Сейчас же нужно было услышать ответ капитана. На случай отказа был у Миллера и запасной план для разговора, пообещать поддержку, как того хотел Филоненко. Если все остальное провалится, то будет хоть такой выход.

- Ты верно заметил, - ответил Дейн, повернувшись на кресле к Лину, - Что "потом" времени на вопрос или приказ может уже не быть. Сейчас самое лучшее время для того, чтобы решить, как именно мы будем достигать цели. Например, я не хочу вмешиваться в тонкости оперативной работы, это ваша с Дакрой вотчина, здесь вы компетентнее меня. Но предлагаемый тобой кодекс включает в себя не только тактические, а еще и стратегические принципы действия, которые повлияют на наше общее поведение. И прежде чем принять этот кодекс, да и любой другой, я хочу, чтобы мы оценили, сможем ли в его рамках мы достичь наших целей, и если да, то как.

Себастиан сложил руки на подлокотники кресла, перенеся вес на одну руку так, что стал сидеть чуть наклонившись в бок.

- Его Величество разумно не стали сужать пространство нашего маневра, отставив нам самим решать эти вопросы. Однако, это не значит, что наш выбор безграничен. Мы, все же, скованы определенными рамками обстоятельств, места и времени, которые задают коридор, внутри которого нам предстоит действовать. Есть условия, необходимые для успеха операции. Они так переплетены, что сложно выбрать откуда начать.

Говоря о сложности, Дейн не кривил душой. Он несколько раз мысленно выстраивал речь, меняя местами перечисление условий, и каждый раз натыкался на то, что без одного другое теряло смысл. Рассказать эту идею не просто правильно, а еще и так, чтобы она была понятна всем соратникам оказалось нетривиальной задачей.

- Первое, возрождение Дринакса должно быть легитимизировано. Если завтра объявить, что пространство отсюда до, скажем, Таниса является территорией королевства, реакция Иерата и Империума будет схожей - они покрутят пальцем у виска и продолжат заниматься своими делами. Если в ответ на это королевство закроет порты, то повторится история двухсотлетней давности. Поэтому мы должны добиться того, чтобы великие державы признали Дринакс. Признание Империумом первостепенно, но и асланы, в общем-то, не безмозглые твари. Они любят деньги не меньше нашего. Уверен, новой великой войны не случилось только потому, что "орлы" убаюканы звонким золотом, - Дейн короткой паузой отсек ремарку, прежде чем продолжить речь, мысленно пометив себе не забыть обдумать идею использования орлов. Вполне возможно, Олеб был не единственным, кто хотел дестабилизировать положение в секторе, - Сейчас Дринаксу нечего предложить державам в обмен на подтверждение притязаний и уважение границ, и наша с вами задача создать такую проблему, которую они не смогут - или не захотят - решить своими силами. Проблему, которую сможет решить Дринакс.

- И перебои в торговле - это такая проблема, которую мы можем и создать, и решить. Как я говорил, все любят деньги, так что к ситуации отнесутся серьезно, но для того, чтобы создать такую ситуацию, нам придется заняться каперством. А это, как ни крути, накладывает определенные условия, так сказать, труда. Как ни крути, мы будем благородные, - хмыкнул Дейн иронии этого слова в отношении себя, - но, все-таки, пираты. Выражу общее мнение, никто не хочет, да что там, не будет расстреливать челноки с женщинами или детьми. Я, лично, на это не подписывался. Но если мы хотим быть успешными в своем каперстве, мы должны создать у наших, уж простите за прямоту, жертв уверенность в том, что коли они не подчинятся приказам, мы разнесем на куски. Даже если на самом деле мы этого не будет делать. Особенно, если мы этого не будем делать, я бы так сказал. Потому что иначе торговцам могут начать приходить в голову глупости.

- Как эту необходимость сочетать с гуманизмом - и есть сложность той задачи, которая стоит перед нами всеми и перед вами с Дакрой в частности - поскольку вы будете на острие абордажа, - Дейн попеременно перевел взгляд с азимца на фесгора, - У меня пока есть такие идеи на этот счет. Цель нашей охоты, - Себастиан, наконец, подобрал эвфемизм слову "грабеж", которые ему нравился по звучанию, - не миры сектора, не гражданские суда. Наша цель, как говаривал мой старпом, взбодрить великие державы. А значит, выбирать цели нужно соответствующие. Торговцы под определенными флагами, корпораты, государственные конвои. В общем, все те, кто работают на "дядю", а не на самого себя. Соответственно, нам нужно не идти на дело вслепую - знать, кого именно мы ловим и зачем. Говоря аналогиями древней Терры, нас интересуют набитые золотом галеоны, а не пассажирские шхуны. Капитаны таких кораблей, везущих не свой товар, с гораздо большей охотой расстанутся с ним и не будут геройствовать, нежели те, кто защищает собственный кусок.

Себастиан сжал губы, выбирая нужные слова для заключительной мысли.

- Если у вас есть другие идеи о том, как создать нужный кризис, я с готовностью их обсужу. Возможно, существует путь, которого не увидел я. И Его Величество с посвященными, - Дейн вложил в голос максимум усилий, чтобы приглашение к беседе не звучало риторическим вопросом, - Все альтернативы, пришедшие мне в голову, были еще хуже, если честно. Так что, рано или поздно, нам придется начать охоту. Возможно, не нам одним, потому что я с трудом верю в способность одного экипажа навести достаточно шума, чтобы усадить Империум и Иерат за стол переговоров. И если мы перестреляем всех пиратов в космосе, Империум пожмет нам руку, даст орден и пойдет своей дорогой, - Дейн пожал плечами, мол, так вот все невесело получается, - В любом случае, нам понадобятся деньги, причем немалые. Я говорю не только о восстановлении корабля и обеспечении нашей экспедиции, тут тоже счет на миллионы идет. Но деньги нам потребуются для второго критичного условия успеха.

- Дринаксу должно быть во что возрождаться. Строго говоря, Империум никогда не отрицал существование королевства. На станции постоянно присутствует имперский посол (кстати, он ни в коем случае не должен даже заподозрить чем мы тут занимаемся), и через него император регулярно направляет Его Величеству пожелания "добрейшего здравия любезному кузену". Только с этими посланиями можно сделать то же самое, что Тамо предлагал сделать с каперским свидетельством. Их, хотя бы, на больший срок хватит, у короля таких писем около дюжины, - Дейн неопределенно хмыкнул о чем-то своем и вернулся к мысли, - Чтобы представлять из себя что-то большее, чем бесконечно дорогой склеп, Дринакс должен возродиться в широких границах. А это значит - заручиться поддержкой как можно большего количества миров сектора. Хотя бы тех, что входили в "корону" Дринакса. Но я, если честно, не вижу смысла ограничивать себя Тлайовахой и Пограничьем. Если мы сможем помочь мирам в Синдальском субсекторе, в Гоэртеле, в Дюпре, да хоть в Иггдрасиле, то почему бы и нет? Впрочем, я забегаю вперед, - Себастиан осадил сам себя, сделав упредительный жест рукой, мол, понимаю, понимаю, слишком гоню грифонов, - До этого всего еще надо дожить. Но есть и прагматичный, сиюминутный интерес. Нам нужны дружественные порты, где мы сможем выполнять ТО, проводить ремонт, сбывать товары, наконец. Если каждый раз возвращаться на Дринакс, то, во-первых, мы сильно замедлимся, а во-вторых, нас очень быстро вычислят. А если завести друзей, скажем, в Торполе, Фебусе, Экзоцете, Ацисе и Аргоне, нас уже не подкараулить так просто.

- Наконец, настанет момент, когда наша миссия завершится. Его Величество провозгласят Дринакс Возрожденный. Что будет дальше? В идеальном мире, таком, какой бывает в фильмах или книгах, окружающие системы, преисполнившись долга и памяти о славном прошлом, преклонят колено. В нашем же мире они покрутят пальцем у виска, и дальше вы знаете что, - Себастиан улыбнулся, - Системы нужно будет убедить в том, что Дринакс стоит присяги. И я использую это слово - убедить - сознательно. Ни о каком военном вторжении не может идти и речи. Я не хочу сейчас начинать воображать каким будет тот Дринакс, даже для мыслей подобных пока рановато, но очевидно, что воссоединение будет происходить через диалог. И здоровую долю торга. Если говорить прямо, то изрядную часть миров нам надо будет просто купить. Кого-то услугами, ну а кого-то кредитами и товарами. Это, возвращаясь к тому, что нам понадобятся деньги.

Дейн замолчал, переводя дыхание после долгой речи, во время которой он успел даже немного распалиться, после чего резюмировал:

- Я хочу, чтобы мы все понимали на что идем. Возможно, мы не всегда сможем быть героями в белой униформе. Возможно, где-то для достижения цели придется поступиться своей гордостью или принципами. Я понимаю, что от меня могут потребоваться жертвы, и я готов к ним. И я знаю, на какие жертвы я не готов, потому что когда лекарство становится хуже болезни, оно превращается в яд. Я надеюсь, что вы присоединитесь ко мне в этом пути. Даже не ради меня, а ради тех людей, что остались там, - Дейн махнул рукой в сторону уменьшающегося шарика планеты, - Потому что у моего народа осталось одно-два поколения, не больше. И у некоторых миров там, - теперь уже жест по курсу корабля, - не больше того. Сейчас этот сектор - звездная пыль под ногами империй. Но каждый атом вселенной когда-то был всего лишь звездной пылью, а значит, мы можем стать кем угодно.

Степан стоически выслушал отговор барона и только сжал губы, чтобы не сказать какой-то грубости. Затем бросил взгляд поверх плеча Рауша на стол Чаплина и снова перевел внимание на собеседника. "Все ведь, зараза такая, слышит," - злобливо подумал Миллер, - "И устраивает такой цирк, как будто своего, архангельского, мало."

Можно было развернуться и демонстративно выйти. Пусть Чаплин сам переворачивается, раз так уверен в своем офицерстве. Только что тогда сказать Максимилиан Максимилиановичу? Извини, друг, меня лакей не пустил за порог. Позорно. Да и, право слово, на пути революции вставали более значительные преграды, чем караульные, и если бы революция пасовала от каждой такой препоны, то до сих пор под царской пятой жили.

Желание съязвить в ответ на откровенно издевательскую реплику Миллер подавил, хотя на языке вертелось несколько колких замечаний. Во-первых, незачем было вставать с военными на один уровень. Во-вторых, он сюда пришел наводить мосты, а не взрывать их. Это-то всегда успеется.

- Срочно или нет - решать Георгию Ермолаевичу, - как можно добродушнее ответил эсер, - Когда он собирается Чайковского арестовывать? Если после выборов, то мой разговор потерпит. А если до выходных*, то, пожалуй что, срочно.

И все же, совсем упустить ситуацию без ответа Степан не смог, хоть и тут же пожалел о своей несдержанности.

- Не досадно вам, барон, вот так в роли цепного пса ходить-то? - учтиво поинтересовался Миллер, понизив голос. Эти слова совершенно не обязательно было слышать кому-то кроме них двоих.

Это наглость, превосходящая всякие границы! Кем себя возомнил этот Голумка? Советы отняли у него полстраны под лозунгом "исторической справедливости" и взамен кинули "кусок" в виде земель, что исторически были были германскими. И теперь он предлагает нам признать этот поступок взамен на что? На легитимизацию Восточной германии? Нет уж! Польша и так получила от Германии Западную Пруссию и Познань и Верхнюю Силезию, так теперь хотят забрать остальное. Зря, что ли, Гёттингенская группа работает? Они год из года доказывают, что граница по Одеру-Нейсе нарушает исторические границы Германии. О какой "исторической" справедливости может идти речь?

Два года назад мы пошли выборы с этим девизом, и сейчас не станем от него отказываться!

Мы не станем идти на уступки в этом вопросе, по крайней мере, не за такой возврат. Если у них будет предложение более выгодное нам, тогда мы, может быть, задумаемся над ним. Но не сейчас.

Однако, с социалистами надо что-то делать. Если они придут к власти, то раздадут все что можно и что нельзя. Того и гляди признают "братский народ" восточных германцев. Отстранить Брандта от должности? Нет, перед выборами это только навредит партии.

Вот как мы поступим. Для начала, отправим Брандта на переговоры по данному вопросу. Признание оккупированной Германии это нонсенс. Но что Польша скажет на сохранение за ними Восточной Пруссии в обмен на отказ от западных границ? Давайте начнем диалог, посмотрим, к чему он приведет. Хотим мы того или нет, но положение в мире таково как оно есть сейчас. Загонять отношения с Блоком в полный тупик нельзя. Мы должны получиться свое, но сделать это получится только за столом переговоров.

В тоже время займемся Голумкой. Он, чтобы доказать свою верность Советам, начал в Польше еврейские погромы. Как он распинался о том, что в Польше действует сионистская пятая колонна. Это можно использовать. Свяжемся с Израилем. Эта карга Мейер терпеть меня не может, но даже она понимает, что есть вещи повыше личной неприязни. Осудим вместе антисемитские выступления и меры Голумки, сделаем акцент на том, что подобная политика недопустима в современном мире.

Но нужно позаботиться и о внутреннем вопросе. Похоже, время Большой коалиции прошло. Она отслужила свое - мы вышли из кризиса 1967 года, теперь нужно идти дальше. Свяжемся с СвДП. Предложим им сформировать коалиционное правительство вместо социалистов. Все-таки, когда-то мы выступали единым фронтом. Теперь, когда разногласия больше не имеют значения, мы можем объединиться вновь. Предложим взять их курс в экономике, пообещаем несколько выгодных портфелей. Это явно будет больше, чем им дадут социалисты.

И нельзя забывать о внутренних делах. Мы должны продолжить реформы, начатые ранее. Конституционные изменения позволяют нам сосредоточиться на развитии образования, создавать новые места. Мы обязали работодателей оплачивать больничные - и после этого социалисты воротят нос! Наконец, необходимо завершить программу Ландабгаберенте, которая позволит нам выкупать убыточные сельскохозяйственный земли в обмен на высокую пенсию для бывших владельцев. Эта земля станет основной индустриального процветания страны.

Распрощавшись на крыльце с Филоненко, Степан пошл в свою сторону, помахивая в воздухе зонтом. Дождя пока не было, но погода стояла пасмурная и стоило предусмотреть морось. Чем дальше Миллер удалялся от Максимилиана Максимилиановича, тем мрачнее становилось у него на душе, как будто он выходил из-под чар обаяния Филоненко и к нему возвращалась способность рассуждать. Идти до "Парижа" было недолго, поэтому Степан, несмотря на стремление ускорить шаг, спешить не стал и, наоборот, придержал себя, вдыхая еще теплый, но уже пахнущий осенью воздух. Со стороны моря, куда сейчас направлялся Миллер, слышался крик чаек и неразборчивые голоса. Серая полоска воды навевала вселенскую тоску, и Миллер поспешил перевести взгляд на немногим более приветливые дома по бокам улицы. "Угораздило же тебя, Степан Яковлевич, найти себе место более хмурое, чем Петроград," - укоризненно подумал эсер, прежде чем вернуться к тому, ради чего он пошел медленнее, - "И, как и там, опять в самое варево."

Сравнение с Петроградом, наконец, сорвало пелену с чувства узнавания, которое одолевало Степана последние минуты. События развивались точь-в-точь как в августе прошлого года - даже месяц совпадал, если по старому стилю. Только теперь за Корнилова был Чаплин, а он сам, Миллер, то есть, подобно Борису Викторовичу спешил в ставку на переговоры. Только заместо генеральных планов на столе лежали скатерти и список блюд. Вместо Керенского, стало быть, Николай Васильевич. А кем же был тогда Филоненко? Наиболее очевидную аналогию Степан даже мысленно произносить не стал - противно было.

От воспоминаний о мятеже, что поставил крест на революции на душе сделалось тоскливо и захотелось немедленно напиться, но Степан дал себе мысленной оплеухи и заставил себя собраться. "Не время сейчас лить слезы да размазываться соплями по дощатой улице. Идет война, и ты, Степан Яковлевич, как никак офицер. Хоть и в отставке, но все же военный."

Думать надо было быстро, и решить при этом три главных вопроса. Первый, каков шанс на успех у переворота? С виду выходило, что немаленький. Верных эсерам солдат в городе считай что не было. Из министров кто, хотя бы, стрелять умел? Лихач да Мартюшин, Григорий Алексеевич. Остальные ни в восстаниях не участвовали, ни на фронте не служили. Что они смогут сделать против офицеров с винтовками? Нет, шансы провернуть дело у Чаплина были. А удержать власть?

Вот тут-то ему и мог быть выгоден Филоненко. И это был второй вопрос. Сейчас не было рядом верного Анардовича, чтобы вытащить из петли, если дело пойдет худо. И Максимилиан Максимилианович это чует, даже если умом не понимает. Потому и послал Степана одного, чтобы если что, его одного и вздернули... Нет, глупость. Во-первых, Филоненко не был подлым. Во-вторых, он обычно был полностью уверен в собственной идее и не допускал мысли о провале. Значит, отправка в "Парижъ" это не ловушка, а Миллер и правда нужен ему. Что же, позиция, с которой вести диалог с Георгием Ермолаевичем, была видна. Эсеры были нужна офицерам, чтобы показать - смотрите, мол, у нас тут не мятеж, а так, легкая перестановочка.

Если переворот будет успешен, Миллер мог рассчитывать на министерский портфель. В то, что Максимилиан Максимилианович провернет свою аферу с оттеснением офицеров от власти, Степан не верил. На бумаге все выглядело гладко - усыпить бдительность Чаплина, убрать его, вернуть старых министров из тюрем, если они еще будут живы. Только военные, может, и были неопытные в политике, но все-таки не дураки. Раскусят замысел Филоненко, если еще не раскусили. И когда почуют неладное, быстро поднимут свое эсерское крыло на штыки, как и Верховное Управление до них.

Значит, к министерскому портфелю лучше не привыкать. Или попытаться удержаться? За месяц, что Степан был в Архангельске, он стал подзабывать, что прибыл на север с мечтами. Он не хотел быть еще одним солдатом в войне против красных - хотя не без этого, куда уж там - Миллер мечтал создать идеальное общество, ну или хотя бы близкое к идеалу. Конечно, мятеж никак не вписывался в представления Степана о идеале, но ведь и с портфелем-то проще будет менять мир вокруг. Подобная перспектива манила, как блудная девка полуобнаженным бедром. И все же...

Оставался третий вопрос. С какой стороны не встань, будет предательство. По причуде судьбы, среди эсеров Северной области было мало чужих Степану людей. Николай Васильевич, дедушка, он и есть дедушка, иначе не скажешь. С Григорий Алексеевичем и Сергей Семеновичем они вместе занимались деятельность кооперативных съездов. Объединиться с Чаплиным значило отправить их в тюрьму - в лучшем случае. Но пойти против - подставить Филоненко, который, похоже, и вправду доверился Степану. Получалось, как ни крути, а будешь мразь для кого-то.

А еще недурно помнить, что пример Максимилиан Максимилиановича был наукой - всегда есть кто-то умнее тебя. И размышляя о том, кого предупредить и как вынести из огня побольше ценностей, самое главное не перехитрить самого себя и не испортить отношения со всеми. В нынешнее время самое страшное, что мог представить себе Миллер, это остаться одному, в полной изоляции, когда вокруг будут либо враги, либо бывшие друзья, не желающие тебя знать.

Впереди показалось здание телеграфа, значит, пора было сворачивать на Троицкий проспект, где уже рукой подать до "Парижа", а Степан так и не нашел правильного ответа кроме одной мысли - в ситуации, где кто-то все равно на тебя обозлится, нужно выбирать не ту сторону, которая больше сулит, а свои убеждения, за которые после не будет стыдно и умереть, в случае чего. А еще прежде чем ставить все на ту или иную масть, стоило услышать другую половину заговорщиков. Может, Чаплин и слушать ничего не захочет. А может, у Миллера получится убедить его смягчить позицию.

На крыльце, снаружи. Миллер остановился на секунду, сделал глубокий вдох и выдох, а затем, расправив плечи, вошел в "Парижъ" с таким видом, будто владел по меньшей мере половиной бывшего губернаторского дома. Если уж решил войти в логово льва, то делай это так, будто лев здесь ты, рассудил Степан.

Однако, увиденное в зале кафе вышибло из него решимость повернее удара под дых. По прямому, Степан просто-напросто опешил от увиденного. Конечно, эсер слыхал, что в только что открывшемся заведении гуляли, но сам он здесь был впервые и потому раньше не мог оценить всех масштабов этих самых гуляний. Цвет белого офицерства, во главе самим Чаплиным, занимался инсценировкой самых карикатурных плакатов, порицающих декадентство дворянства, и делал это с такой достоверностью, что впору было хвататься за пистолет. Его Степан благоразумно оставил дома, посчитав, что если дело дойдет до перестрелки, то против кафе полного офицеров у него шансов нет, так зачем же искушать судьбу, собираясь на мирный диалог с оружием. Но судя по тому, что некоторые господа не могли уже попасть даже рюмкой в рот, возможно, Миллер рано списал себя со счетов в этой воображаемой пальбе. Что же тут творилось ночью, в разгар веселья?

Если такой перформанс происходил в кафе каждый день, да и ночь, судя по декорациям на сцене, то желание Николай Васильевича отправить Чаплина на фронт могло быть вовсе не политическим. Коли офицеры допились до того, что теряют пулеметы в губернаторском саду, то им и правда стоит отправиться воевать. И было неудивительно, что среди белых зрел переворот. Скука, по мнению Миллера, порождала большую часть самых гнусных человеческих пороков, и желание переделить власть в области вместо того, чтобы идти на Петроград, было не из худших возможных проявлений.

Пока Степан собирал самообладание, что со стороны должно было казаться, будто он оробел под взглядами военных, к нему подошел с приветствием один из офицеров. По виду трезвый, что вселяло надежду на конструктивный итог визита. Пока Константин приближался, эсер успел повесить зонт на крюк, оправить прическу и стряхнуть левой левой рукой капли с плеч пиджака, чтобы правую подать офицеру для знакомства.

- Миллер, Степан Яковлевич, - представился мужчина, затем добавил, - штабс-капитан. В отставке. Слышал, что в "Париже" собирается офицерская элита нашей области... принимаете ли вы резервистов в ваш круг?

Возможно, стоило удержаться от шпильки, которую, к тому же, не все поймут, однако отказать себе Степан не смог. Хоть и решил начать разговор с представления по чину, чтобы хоть немного перекинуть мостик между двумя такими разными берегами, а не сдержался. Нет, ну и куда эти офицеры заведут войну, если их пустить во власть? Абсурд! У них даже карты были не топографические, а игральные. Чаплин, значит, будет председателем. Отправленный им на знакомство офицер, видимо, займет отдел иностранных дел. Кольчицкий возьмет военный отдел и сына куда-нибудь пристроит, не забудет про родную кровь. Картежник, дымящий английским табаком, будет у них в отделе финансов, а проигрывающий ему штабс-капитан - отдел юстиции, чтобы не дать первому жулить. Славное будет управление, с ежевечерними заседаниями кабинета в "Париже". Большевики со смеху помрут, когда вешать будут.

"Тише, Степан Яковлевич," - мысленно одернул себя Миллер, уняв поднимающийся праведный гнев, - "Ты сюда пришел с дипломатией, а не проповедью. Чай, не поп."

Неприязненные взгляды офицеров ясно говорили, что нелюбовь у них с эсером взаимная. Каждый второй в зале, должно быть, с удовольствием Степана бы расстрелял, а остальные предварительно, для верности, вздернули бы. По их правде даже было за что - он ведь, по сути, предал не только честь мундира, но и свое происхождение. Только вот с каких пор то, из какой утробы ты выбираешься, влияло на то, какие пути в жизни тебе открыты? На взгляд Миллера, ему и предавать было нечего - благородство должно было определяться не происхождением, а поступками. Титулы же были всего лишь красивым названием для средства угнетения народа.

- Я бы не прочь отзавтракать, - продолжил говорить Степан как можно более миролюбиво, - однако, у меня, все же, разговор к Георгию Ермолаевичу.

Герр Яклинг,

Спешу заверить вас, что Федеративная Республика Германия помнит о своем намерении поддержать вступление Соединенного Королевства в пространство Общего Рынка. Мы были и остаемся вашими убежденными сторонниками и продолжим сдерживать стремление французов захлопнуть перед вами калитку единого мира. Это долгая битва, в которой мы одержали первую победу*, но она далека от завершения.

Свободный мир должен быть един перед лицом социалистической угрозы. Мы должны с прискорбием заключить, что земля Германии, столь близко лежащая от границ Советов, может быть под угрозой. Мы призываем вас помочь нам не допустить продвижения Блока на запад. Каждый день мы боремся с Красными Бригадами и другими экстремистами, помышляющими о том, чтобы распространить оккупацию Советов на всю Германию. Рассчитываю, что вы не забудете своих союзников в этот нелегкий час.

PS: Имею долгом повторить, что любое признание границ так называемой "Германской Демократической Республики", а также захваченных Польшей спорных территорий является недопустимым.

С уважением,
Дитер Баттерс.

Мысли у Харкера были, но обсуждать, действительно, было нечего. По крайней мере, в текущем составе. Покинув зал переговорной, Иезекииль вместе с остальными аколитами, ответственными за планирование покушение, перебрался в информаториум базы. Обсуждение раскручивалось в обратную сторону от конечной точки - самого покушения на Мак'Крида. Текущий план аколитов заключался в том, чтобы имитировать лучшие черты Мандата - гарантированность плана и надежность выполнения задачи, даже если этого приходилось добиваться ценой оверкилла. Подобный подход эстетически претил Иезекиилю, который предпочитал более тонкие методы и стремился применять силу - возможно даже избыточную - только на узком участке критического значения. Так, согласно архивным записям, действовали многие капитулы космического десанта - маневр и точечный удар в уязвимое место превосходящей силой. Харкер полагал, что постлюди Астартес, отточившие за тысячелетия тактику войны до абсолюта, были достойны подражания. Но Мандату нельзя было отказать в эффективности и даже некоторое эффектности действий. Стоило отдать им должное.

Покушение должно было пройти в три этапа эскалации риска, наступающих по необходимости:
- воздушная атака начиненного взрывчаткой транспорта Мандата. Флаер должен был обстрелять Мак'Крида, после чего рухнуть ему на голову;
- после этого по позиции цели должен был отработать вооруженный штатным снаряжением Хана снайпер;
- наконец, если после массированного обстрела Мак'Крид оставался жив, в дело вступала группа зачистки, которая должна была высадиться на место и убедиться, что выживших нет.

При всей внешней простоте и надежности, у этого плана был ряд недостатков. Во-первых, штатным транспортом Мандата была армейская "Валькирия", пилотировать которую толком не умел никто и приходилось полагаться на настройки автопилота. Во-вторых, воздушное пространство над городом надежно контролировали люди Хана, а значит, любой несанкционированный полет, особенно на только что угнанном транспорте, имел шансы превратиться в воздушный бой. Были и другие переменные, влиявшие на шанс успеха операции, поэтому после того, как к обсуждению присоединились Кассий и Ионикия, у которых было время до совместного с Джорджем похода были почти сутки, аколиты стали рассматривать альтернативные планы.

Самым простым вариантом было инсценировать нападение на удаленный блок-пост Мандата, замаскировав его под несчастный случай, например, взрыв прометия, или атаку Пустых, раз уж они в последние недели стали рутинным событием. Благодаря этому можно было раздобыть снаряжение и технику, правда, от полетов пришлось бы отказаться - на удаленных базах не было флаеров, зато имелись модифицированные джиринксы, однозначно идентифицируемые как принадлежащие людям Хана.

Наконец, Кассий предложил совсем радикальный подход - не имитировать нападение Мандата, а подстроить его. С помощью псайкерских талантов Диего внушить нужному офицеру мысль, что он получил персональный и крайней секретный приказ от самого Хана. Приказ, конечно, был бы сфабрикован и в нем целью операции стояло бы уничтожение Мак'Крида. Этот план относился к разряду чрезвычайно рискованых, но в то же время его успех позволил бы не просто направить подозрения на Хана, а фактически подставить его, и персонально Харкеру пришелся по душе. Однако, стоило иметь запасной план - на случай, если что-то пойдет не так из примерно полутора десятка вероятных рисков, которые сходу мог просчитать Иезекииль.

Таким образом, вырисовывался скелет предстоящей операции:
- Добыть снаряжение Мандата, которое потребуется для проникновения и выполнения задачи;
- Выявить нужного офицера и внушить ему приказ Хана;
- Организовать похищение необходимой для запасного плана техники;
- Наблюдать за выполнением сфабрикованного приказа Мандатом;
- Вмешаться и зачистить Мак'Крида в случае необходимости.

Детали каждого шага операции предстояло детально обсудить, чтобы предусмотреть возможные отклонение и разработать план действий на случай непредвиденных обстоятельств. Например, в случае разоблачения ложного приказа и повышенной охраны Мак'Крида можно было устроить провокацию и стравить охраняющих нобеля наемников и солдат, но уже сейчас аколиты могли выполнить первый шаг - добыть снаряжение.

Быстрый поиск по базам данных, что были в распоряжении ячейки, показал, что Мандат производит централизованные закупки оружия и обмундирования на Концилии, пользуясь услугами местных Хартистов. Поставки происходили примерно дважды в год, и, если повезет с окном доставки, можно было попробовать перехватить груз. Но даже если этот вариант отпадал, оставалась масса вариантов, которыми можно было добыть нужное снаряжение, не привлекая к себе внимания.

Распределив роли и задачи, аколиты сформировали следующий план действий:

0. Запросами по базам данных и реестрам космопортов узнать, когда будет ближайшее окно поставки груза для Мандата;
0.1 В случае, если такое окно попадает на время до устранения Мак'Крида, перехватить груз до передачи Мандату и изъять необходимое (взяткой торговцу, откровенным воровством и т.д.);
1. Обратиться к местным дельцам и торговцем оружием и воротить нос от предлагаемого товара, пока не достанут "лучшее", то есть снаряжение Мандата. Учитывая, что люди Хана не сидели на базах круглосуточно, то на черном рынке вполне могло появиться их оружие;
2. Проверить, нет ли снаряжения Мандата в хранилище местного Арбитрата, возможно, что-то изымалось под видом улик;
2.1. В случае обнаружения, вытащить необходимое полулегальными методами, забрать со склада, чтобы потом вернуть, как будто ничего не пропадало;
3. Обнаружить продажных адептов Муниторума Мандата. Учитывая количество баз и человеческую жадность, наверняка кто-то из заведующий снабжением был не чист на руку и мог продать нужное снаряжение на сторону. Воспользоваться их услугами;
4. Проникнуть на одну из опорных баз Мандата с целью установить:
— Имена и местоположение ключевых офицеров, отвечающих за силовые операции Мандата, линейных командиров;
— Подходящие для похищения техники объекты (расположение блок-постов, авиа площадок валькирий и т.д.);
— Перечень стандартных частот и позывных Мандата, основные особенности ведения переговоров, идентификационные коды и частоту их смены;
— Формуляры внутренних приказов для повышения качества подделок;
4.1. В случае, если к моменту проникновения не было добыто все нужное снаряжение, санкционировать вынос недостающего снаряжения через подложные документы и приказы.

В результате всего этого аколиты должны были получить:
- 6-8 комплектов обмундирования - брони, обвеса, переговорных устройств и прочих деталей, входящих в стандартную комплектацию боевиков Хана;
- 4-6 комплектов оружие для ведения ближнего боя (дробовики, автоганы, болтеры);
- 2-3 комплекта снайперского оружия и оружия дистанционной огневой поддержки;
- Взрывчатку используемого Мандатом стандарта;
- Перечень необходимых позывных, кодов, частот, ключей для имитации операции мандата и проникновения на базу.

Сам Харкер готов был взять на себя пункт 4-4.1 (при содействии Кассия в фабриковании документов), пункта 2-2.1, а также посильно принять участие в выполнении остальных задач.

Сигаретный дым, запах его, снова всколыхнул желание курить. Эту привычку Степан подцепил на фронте, когда нужно было то занять чем-то время в томительном ожидании, то унять дрожь в руках, а водки не было. С тех пор он то и дело начинал и бросал курить, никак не в силах остановиться на чем-то одном, что весьма точно характеризовало весь жизненный путь Миллера. И вот сейчас, подавшись вперед, чтобы вдохнуть дыма, Степан слушал Максимилиана Максимилиановича и казалось, будто он ловит не тонкие сизые нити в воздухе, а каждое слово своего давнишнего знакомого и, как осторожно считал Миллер, друга.

Максимилиан Максимилианович был, по мнению Степана, человеком довольно изворотливым. Не настолько неприятным, чтобы назвать его скользким, но порой закрадывалась мысль - а есть ли у него вообще друзья? В любой коллизии Филоненко умел выйти не то что сухим из воды, но еще и на коне. С одной стороны, держаться такого человека полезно, но с другой - не держит ли он тебя заради балласта, чтобы скинуть когда придет пора набирать высоту? И все-таки, Степан считал Максимилиан Максимилиановича другом. Слишком многое они пережили вместе, и, как казалось Миллеру, он сумел увидеть то, какой Филоненко был настоящим, под всеми своими масками. А там скрывался достойный человек. Не всегда порядочный, но кто из оказавшихся здесь мог, со всей честностью, назвать себя исключительно порядочным?

Да и сомневаться в верности Максимилиана Максимилиановича революции не приходилось. Степан слышал о сорвавшемся подрыве съезда Советов и жалел о неудаче. Теперь же Филоненко предлагал заложить совсем иную бомбу, да не под кого-то, а под Николая Васильевича, к которому Миллер питал уважение и почти сыновье почтение. Вот только, если рассудить трезво, то может и правда Николай Васильевич был нынче горазд только на речи? Кто руководил восстанием в Петрограде от комитета спасения революции? Известно кто, полковник Полковников. Сам план разработал, сам его реализовал, сам и проиграл. Степан вздохнул мысленно. Это, конечно, от досады. Георгий Петрович, земля ему пухом, был в деле всей душой и винить его нельзя. В отличие от этого продажного курдюка Пуришкевича. Что такое он наобещал большевикам, что сам Дзержинский его помиловал? И вот где все это время был Николай Васильевич, почетный член комитета?

Нет все же, Филоненко был прав. Хотя бы в том, что войска не станут мириться с нынешним укладом. Они, может, и неопытные, но не дураки, видят же как обстоят дела. И когда они захотят получить свое, а они захотят, сомневаться не приходится, что поставит против них партия? Красное слово? И будет то же, что и всегда было. Либо диктатура, либо позор, либо и то, и другое по очереди. В последний раз таким вот маневром просрали, пардон, всю революцию и пустили большевиков наверх. Нет, такого допускать нельзя. Надо, что армия смотрела куда им положено - на фронт. Если для этого надо пойти на уступки, то надо пойти на уступки, но не позволить диктатуры. Разве для того они свергали одну тиранию, чтобы на ее место водрузить другую? Нет уж.

Только вот... это же был переворот.

Степан потер руки, разгоняя прохладу, и взял чашку со стола. Тепло стекла стало передаваться Миллеру, вызвав приятную дрожь в пальцах. Хозяйка была странноватой. Без лишний слов доставала лучший сервиз к приходу гостя, но в то же время скупилась топить дом хорошо. А по ночам становилось прохладно. Поглядев секунду другую на спокойную жидкость в чашке, Степан сделал глоток и озвучил свою последнюю мысль вслух.

- Так просто ведь никто со своих постов уходить не станет. Как бы это взятие за жабры не обернулось... - Миллер хотел сказать "кровью", но кого сейчас удивишь кровью. Нет, тут нужно было говорить иначе, - смутой. Это сейчас последнее дело будет. Мы должны людям показывать силу нашего правительства. Если все обставлять, то гладко надо, без шума. И тут без нас не обойтись. Офицеры одни, они же стрелять начнут тут же.

За этими словами Степан понял, что уже согласился - мысленно, да и вслух - на план Максимилиана Максимилиановича. Плохого в том, чтобы пойти в "Парижъ", не будет. Как минимум, отобедает, а если удастся сделать полезное дело, так это будет вдвойне хорошо. Ну а в плохом случае - это была не первая идея Филоненко и, наверняка, не последняя. Возможно, она, как и прошлые, не пойдет дальше слов или намерений, но держать себя в курсе все равно стоило.

Наслаждаясь пиром в честь, формально, хорошего настроения короля, Себастиан отдался на откуп придворным рефлексам, будто пилот включил авто управление корабля. Дейн отвечал на шпильки и вставлял дежурные замечания в реплики гостей, отвешивал обязательные комплименты, не забыв поздравить леди Керай с дебютом ее дочери и похвалить новую портупею фебунского льва лорда Морра. Старик кичился тем, что лично застрелил хищника, из которого была сделана портупея, но во дворце ни для кого не было секретом, что Морр заказал перевязь на Базаре, а полугодовое отсутствие лорда при дворе, якобы для охоты на Фебусе, на самом деле было связано с длительной реабилитацией после приступа и подбором новых анагастиков, так как старые перестали действовать. Расстраивать пожилого аристократа, который, по слухам, застал бомбежку Дринакса, никто не хотел, но оставить такую неловкую ложь без внимания двор тоже не мог, поэтому последние два месяца главным придворным развлечением было сочинять новые витиеватые похвалы портупее Морра и произносить со всей возможной серьезностью. Постепенно соревнование перерастало в игру на выбывание - кто сможет продержать дольше других и не раскусит ли оставшихся старик, изрядно сдавший за последние десятилетия, но все же еще не окончательно впавший в маразм.

Знакомое, и от того легкое общение позволило Дейну очистить голову от груза мыслей, который давал на него с момента, как он услышал план Олеба. Все, что было до этого момента осталось в прошлом, все, что будет завтра, еще не наступило. Сейчас можно было наслаждаться моментом, вдыхая аромат молодого корданского вина и дополняя его вкус сочным красным мясом. Король был особенно щедр в этот раз, устроив дефиле достижений дринакской кулинарии, и к третьей перемене блюд, когда запеченные кабаньи головы, цыплята с язычками в беконе и густые, как пюре, супы уступили место сладостям, а гости перешли с молодого вина на шерри, Себастиан стал опасаться, что смерть от вызванного обжорством апоплексического удара грозит ему гораздо вернее, чем от пиратского лазерного импульса. Особенное беспокойство вызывал Олеб, который, против обыкновения, собирался перепробовать каждое блюдо из подачи, закидывая на свою тарелку и жирные пироги, и тушеного кролика, и пудинг, и говядину с подливой. От одного наблюдения за трапезой монарха можно было вызвать у себя приступ подагры, поэтому Дейн, весьма сдержано налегавший на яства, предпочитал больше внимания уделять гостям ужина, в том числе предлагая своим новым соратникам отведать то или иное блюдо. Перед Лином было неудобно. Выходило, что ради вот этого вот торжества гедонизма и была завоевана его родная планета. Речи о том, что помимо пирующего короля в Летающем дворце живет еще два десятка тысяч человек, которых просто невозможно прокормить одной гидропоникой станции, выглядели бы сейчас только хуже, поэтому вместо неуместных оправданий Себастиан порекомендовал молчаливому азимцу фазана с травами и ягодным соусом.

Погружаться в новый виток размышлений о предстоящей миссии Дейн не собирался, время для этого уже прошло, теперь предстояло увидеть, чем все закончится. К чему может привести эта авантюра, Себастиан понимал даже слишком хорошо. Возможная неудача совершенно не страшила. В плохом раскладе Харриер закончит этот этап своей жизни там же, где и начал - дрейфуя между звезд с мертвым экипажем на борту. Возможно, в Пределе просто станет на одного пирата больше. По-хорошему, у Олеба не было никакого контроля за тем, что будет делать экипаж. Точнее, этим контролем был Дейн, но помимо него никто не мог гарантировать, что Харриер станет придерживаться изначальной миссии после того, как покинет порт. Тамо мог плюнуть на Дринакс и, например, прыгнуть на Теев, чтобы присоединиться к пиратскому флоту. С таким кораблем шансы на успех были немаленькие.

Однако, все эти опасения были мелочью по сравнению с тем, что грозило Дринаксу в случае успеха. Безжизненное, затянутое желтыми облаками напоминание о цене гордости было перед глазами каждую секунду. Асланы пощадили дворец не из своеобразных понятий о чести, а потому что он не представлял угрозы. Возможно, они даже сделали это сознательно, решив понаблюдать за тем, как знать королевства будет медленно вымирать в золотой клетке. Что же, кто теперь смеется последним?! Но реальность была такова, что стоило Дринаксу снова начать представлять из себя что-то, как реакция иерата будет незамедлительной. Наградой за успех всей каперской авантюры был новый конфликт с асланами.

Себастиан прекрасно это понимал. Он представлял себе ставки и риск, но также он был уверен, что эта конфронтация необходима. Жертва любого насилия - а, чего уж таить, Дринакс был хорошенько так изнасилован кошками - испытывала подсознательный, зачастую подавленный страх повторения травмы. Преодолеть этот страх было главной задачей любой терапии, и королевство не было исключением. Страх довлел над жителями дворца. Еще полвека назад многие придворные то и дело вглядывались в черную даль космоса, гадая, не появится ли из-за изгиба планеты боевой крейсер иерата, решивший, наконец, закончить начатое два столетия назад. Тень поражения была незримым и самым влиятельным участником любого королевского совета, ей не нужно было произносить ни единого слова, чтобы каждый присутствующий держал в голове мысль "а что иерат...?" Возможно, Олеб был единственным, кто не испытывал этого страха, и поэтому Дейн был готов довериться ему, но даже король был вынужден брать в расчет болезненное наследие асланов. Кто-то мог бояться их, кто-то ненавидеть, кто презирать, кто-то делать вид, что они вовсе не имеют значения, но все это были проявления одного и того же поражения, одной и той же травмы, залечить которую можно было только встретившись с иерартом лицом к лицу. Взглянуть в глаза своему несостоявшемуся убийце и понять, что у него больше нет над тобой власти. До тех пор, пока это не произойдет, Дринакс никогда не сможет возродиться по-настоящему.



На следующее утро Себастиан был свеж и бодр, будто не провел вечер в возлияниях, и с читаемой гордостью следовал за королем во время экскурсии по кораблю. Ремонт был далек от завершения, но даже сейчас Харриер впечатлял. "Лучший корабль Дринакса," - прокомментировал инженерный отсек аристократ, не став уточнять, что Харриер был лучшим, потому что единственным. Дейн прибывал в отличном настроении, и главной причиной этого была скорое отбытие. Не то что Себастиану не терпелось сунуть голову в петлю, но осязаемая перспектива вырваться из того серпентария, свидетелями которому вчера была вся команда перевешивала все возможные риски. Из-за этого возбужденного состояния аристократ мало внимания уделял самой экскурсии - в конце концов, он уже видел убранство корабля и успел провести достаточное количество часов, разглядывая барельефы и прикасаясь - буквально - к древнему наследию своей родины.

Обуздать собственное нетерпение Дейну неожиданно помог Лин. Так уж вышло, что хотя тот и вырос вдали не то что от космопортов, но и от цивилизации вообще, вся его взрослая жизнь оказалась связана с космосом и кораблями, сей космос бороздящими. Нет, конечно, он не был одним из флотских, которые с ними жизнь не просто связывали, они на них, по сути, и жили, но побывать ему довелось на достаточном количестве всяких разных судён, судёнышек и... судищ? Несмотря на это, он никогда не испытывал ни той привязанности вперемешку с благоговением, которое испытывали к своим кораблям некоторые, ни особенного интереса к их устройству и функционированию, ни восхищения их контурами и цветом обшивки. Все они виделись ему просто инструментом для передвижения из точки «А» в точку «Б», не более того. С другой стороны, если эта авантюра не потонет (вмести с ними) после встречи с первым же испытанием, чего, в принципе, нельзя было исключать, что она затянется, а значит жить на этом «Харриере» ему придётся долго, по крайней мере, дольше, чем доводилось быть на одном и том же корабле раньше. Именно поэтому, хотя ему сложно было ощутить что-то кроме скуки от внешнего вида и несколько пренебрежительного удивления от излишне вычурных интерьеров, он всё же старался прислушиваться и приглядываться.

— С... — чуть было не повторил ошибку прошлого вечера он, обращаясь к Себастиану. — Лорд Дейн, разрешите вопрос.

— Конечно, Лин, — отозвался Дейн, удивленно приподняв бровь от формализма бывшего военного, но заострять внимание на этом не стал. Порядки на корабле определить Рейнир, в том числе необходимую степень субординации и обращения между офицерами и рядовым составом, — Чем могу быть вам полезен?

Коротко кивнув, бывший космопех продолжил:

— Точнее будет сказать, что вопросов у меня несколько, но начну с этого: являются ли бывшие вчера на приёме в тронном зале у его величества королю Олебу Шестнадцатому всеми, кто отправится на это задание? Исключая, разумеется, их величества.

— И Ее Высочества, верно, — кивнул Дейн, — Насколько я знаю, нас семеро. Счастливое число, так сказать. Возможно, нам потребуется дополнительный экипаж, если дела пойдут успешно, но до этого момента еще предстоит дожить.

Попытавшись на всякий случай запомнить титул для принцессы, упоминанием которого его мягко поправил Себастиан, Лин прикинул, сверяя свои скудные познания в управлении и... как там это вообще называлось — поддержке? содержании? — космических кораблей с размером нанятого для задания отряда. На полный штурмовой отряд тут, конечно, не набиралось, но это он и так знал, а вот было ли достаточно здесь для этой цели? Оставалось предположить, что да, иначе кто бы их отправил?

— Понятно, — снова кивнул он. — Мой второй вопрос касается цепи подчинения: Тамо Рейнир — капитан этого корабля, это ясно, но где находятся в ней остальные? И вы, лорд Дейн.

Этот вопрос был хорошо понятен Себастиану, и он даже кивнул в такт словам Лина, мол, понимаю о чем речь.

— У меня нет никакого особого положения на борту, если вы об этом. Конечно, я не стану говорить, что положение вообще не играет никакого значения, это было бы неправдой, — Дейн провел пальцами по усам и бакенбардам, формулируя следующую фразу, — Но оно важно, прежде всего, за пределами корабля. Здесь же... — Дейн скосил взгляд и, убедившись, что король и вившиеся вокруг него техники отвлечены красотами Харриера, продолжил, — Наш капитан — Тамо Рейнир, и я собираюсь следовать его командам так, как делал это во время службы. Какой будет дальнейшая иерархия, да и будет ли она вообще, я хотел обсудить без мазута, — Себастиан чуть понизил голос и подмигнул с хитринкой во взгляде, — когда на борту останется только экипаж.

Дальше Дейн продолжил говрить уже обычным тоном.

— Традиционно, синадальский флот разделял экипаж подобных кораблей следующим образом. Во главе капитан, это очевидно. Следующий по старшинству - пилот корабля, в звании Старшего помощника. Затем Исполнительный офицер - навигатор и связист. Затем Главный инженер. Далее - рядовой состав экипажа, без разделения. Если Тамо решит придерживаться этой традиции, то получится, что по старшинству идут он, потом Александра, затем я, затем Лем.

Его собеседник помедлил, обдумывая сказанное. Его интерес здесь не ограничивался пониманием того, чьи приказы обязан был слушать он лично — конечно, это тоже было важно, но осознание всей картины целиком могло помочь, если дело и впрямь пошло бы наперекосяк. Никаких особенных неожиданностей тут не было, разве что Себастиан скромно поместил себя аж на третью ступень этой лестницы. Что же, оставалось посмотреть, действительно ли его — и, по совместительству, Дринакса — интересы будут стоять после приказов капитана.

— Понял, — коротко ответил Лин.

На этом беседа сама собой угасла и лишь когда команда снова оказалась на мостике, уже без посторонних, Себастиан вспомнил вопрос короля о названии корабля.

— Предлагаю компромисс, — обратился Дейн к капитану, — Я не буду настаивать на "подобающем" названии корабля, таком как Спаситель империи или Синдальский ястреб или что-то менее вызывающее, но настолько же пафосное. Взамен мы наложим вето на имена вроде Мэри, Крошка и тому подобные. Все-таки, хотя наше лицо и будет скрыто маской, это лицо Дринакса, и будет комично слышать реплики вроде "мы спасены! Это Посудина!" — Себастиан всплеснул руками, изображая ликование осажденных планетян, которые увидел в небе трассер Харриера, — У меня даже есть компромиссный вариант. Жар Птица (в оригинале Firebird), не так избито, как феникс, но то же по сути.

Дейн сел в кресло навигационного офицера, откинулся на спинку и повернулся к Рейниру. Дерево тихонькое вздохнуло, но сам механизм сработал бесшумно. Панель управления как будто сама прыгнула под пальцы, так и маня запустить необходимые для прыжка расчеты. Себастиан почувствовал легкую дрожь предвкушения, разгонявшую по телу тепло. Всего пара часов, и они будут в открытом космосе.

— Нам нужно озаботиться снаряжением, — Дейн вернулся к обсуждению, — И оставить заявки на ремонты. Во дворце есть одно место, где можно достать необходимые нам вещи, это Базар. Мы проходили мимо него вчера. Тамо, если найдется минутка, я хочу познакомить тебя с владельцем заведения, мистером Рачандо. Он относительно надежный малый, по крайней мере, когда дело касается бизнеса. Если договоримся с ним, то можем отправиться к цели не порожняком. В любом случае, будет лучше, если дворяне будут считать нас экипажем вольного торговца, ведущего дела с Рачандо. Меньше вопросов станут задавать.

Возможности и испытания всегда шли рука об руку, и за последние пару месяцев Себастиан в полной мере ощутил это на себе. Когда ураган по имени Олеб ворвался в жизнь Дейна, тот планировал свою не вполне почетную, но вынужденную пенсию. Взрыв, который едва не оставил аристократа без пары конечностей, был посланием с однозначным смыслом - держись подальше от тронного зала, если не хочешь отправиться в последнее звездное путешествие. Стесненные, а откровенно говоря, скотские, условия, в которых существовал Парящий дворец, не мешали королевскому двору быть традиционным серпентарием, которого можно ожидать от коридоров власти. Местные аристократы были лишены необходимости управлять обширными наделами, от чего у них появлялось огромное количество свободного времени, и в отсутствие альтернатив, они превращали интриги в профессию. Фору Силее могли дать не только роскошь и технология парящего дворца, но и степень накаленности отношений внутри двора, подогреваемая мелочностью обид и поводов для вражды. В отличие от герцогов Империума, лорды и леди Дринакса грызлись не за то, кто получит контроль над очередным субсектором или куда император направит свой флот, а за то, кто первый получит порцию собранной в накопители воды для мытья. Это обстоятельство возносило козни придворных на новый уровень ожесточенности, на который способны только дерущиеся за крошки люди.

Больше десяти лет Себастиан провел в этом гадюшнике, разрываясь между долгом перед своим народом и желанием сбежать из Дринакса как можно дальше, пока оппоненты не решили сделать выбор за него. Кто именно был автором взрывоопасного послания Дейн не знал, и именно этот факт был основной причиной, почему аристократ решил поставить свою политическую карьеру на паузу за пару десятков лет до запланированной пенсии. Врагов у него было предостаточно, начиная от любого, кто находился после него в очереди на королевский престол. Учитывая, что за столетия кровосмешения решительно каждый обитатель Дринакса имел тот или иной дворянский титул, таких конкурентов у Дейна было примерно 99% населения парящего дворца.

А затем одним вечером двери комнаты Себастиана без предупреждения открылись и на пороге возник Олеб со словами: "Сынок, как ты смотришь на то, чтобы войти в историю".

Это не был вопрос. Король вообще не очень умел просить. Его слова были возможностью, от которой нельзя было отказаться, не рискуя быть выброшенным за борт дворца. С антигравитационным поясом, конечно. Если Олеб был в хорошем расположении духа.

После того памятного вечера Дейн вынужденно стал тенью монарха и имел сомнительное удовольствие принимать участие во всех королевских делах и забавах, среди которых акробатика над желтой бездной планеты внизу относилась к более безобидному спектру. Присутствуя на заседаниях королевского совета Себастиан не мог не ловить на себе взгляды других лордов, некоторые удивленные, которые как будто говорили "он еще жив?!", другие - едва скрывавшие пренебрежение. Для половины совета он выглядел очередной забавой короля, игрушкой, с которой Олеб наиграется и выкинет, как бывало раньше. Отчасти, эта оценка была верна, за одним небольшим исключением - новая "забава" короля могла перекроить всю карту Троянского предела. Естественно, вся операция держалась в секрете. Об обнаружении древнего корабля и планах Олеба на него знали единицы самых приближенных к королю советников, поэтому неожиданное внимание монарха к Дейну действительно казалось прихотью царственной особы. Но за время бесчисленных обсуждений, планирования, осмотров корабля и подбора экипажа Себастиан заразился энтузиазмом Олеба и стал верить в то, что эта затея, нет, не обречена на успех, но имеет шанс принести плоды.

В самом плохом раскладе Дейн получал офицерское кресло на корабле, который мог десятилетиями пиратствовать в Пределе. Это позволило бы ему вырваться из сжимающейся на шее петли Дринакса и попытаться - во второй раз - покорить космос. В самом лучшем раскладе он действительно мог вписать свое имя в историю. Себастиан соврал бы себе, если бы сказал, что никогда не мечтал о чем-то подобном. Напротив, почти всю свою жизнь он мечтал именно об этом. За годы жизни эта мечта трансформировалась - он перестал грезить о себе во главе космической армады, отказался от фантазий об огненной риторике, ставящей на колени империи, но базовое стремление Дейна, его честолюбие и гордость никуда не девались. Он не хотел, не собирался, не имел права смиренно раствориться в вечном сумраке.

С этими мыслями Себастиан сильнее сжал навершие трости, затем переложил ее в левую руку, а свободную протянул сошедшему на палубу дворца Рейниру. Из всех рассматриваемых королем вариантов Тамо, по мнению Дейна, наиболее подходил на роль капитана благодаря железной воле, принципам и происхождению. Рейнир был выходцем из Предела и на собственной шкуре испытал все тяготы жизни на фронтире, которые восстановленный Дринакс мог облегчить. Лорд Вракс предпочел бы видеть капитаном корабля дринари, коль скоро отговорить короля от этой авантюры целиком было невозможно, но Себастиан отстаивал кандидатуру Тамо до конца и в конечном счете Олеб, к удовлетворению Дейна, выбрал именно пандорца.

Заняв свое место в процессии позади монарха, Себастиан не забыл обменяться рукопожатиями и с Лемом, появление которого в списке экипажа было приятной неожиданностью для аристократа. Остальные сослуживцы не были знакомы Дейну лично, лишь по обрывочным сведениям вербовочного процесса - Рейнир подбирал экипаж сам, опираясь на собственные предпочтения, и должен был отчитываться перед королем только о результатах своего выбора. Естественно, Олеб посвящал Себастиана в результаты отбора, но близко знакомиться с колоритным составом экспедиции предстояло уже в первом полете.

Металлический наконечник трости с тихим ритмичным звоном отмечал каждый шаг Дейна, который боролся с желанием поторопить задерживавшего группу монарха. Подталкивать Олеба в спину было верхом неприличия (даже если предположить, что король с юмором отнесется к такому жесту), но искушение росло с каждой секундой - Себастиану не терпелось как можно скорее покончить с формальностями, оказаться на корабле и покинуть Дринакс.

- Если Джордж не будет возражать, - арбитр посмотрел на коллегу, который до того хранил молчание и никак не комментировал неожиданно возрастающую свиту. Такими темпами кабацкая драка с выбиванием информации грозила перерасти в самый настоящий массовый погром, к тому же при участии священнослужителя... Факт культовой принадлежности Ионикии заставил Харкера задуматься о других последствиях громкого разбирательства, и Иезекииль тут же переключил все внимание на них. При этом он продолжил говорить не потеряв и половины вдоха так, будто с самого начала хотел говорить именно об этом, - То у меня есть идея, как мы можем помочь обеим нашим задачам.

- С технической точки зрения убийство Мак'Крида не является проблемой. Мы точно знаем как минимум одну временную отсечку, когда он досягаем, и все, что остается, это приложить достаточную или избыточную силу, чтобы подавить сопротивление. Сложность может составить только фабрикация улик против Хана в глазах местной знати и, по возможности, широких масс. Это значит, что мы должна действовать с позиции jus naturale и руководствоваться тремя основными принципами правосудия: corpus delicti, то есть убийство должно произойти, actus reus, преступные действия подозреваемого, и, главное, mens rea, преступное состояние мысли. Иными словами, мотив и непрерывная цепочка причин, ведущая от mens к actus. Если с первыми двумя не будет проблем, то последнее даст допрос с пристрастием, который мы учиним от лица людей Мак'Крида против "людей Хана". Если в процессе под раздачу попадет несколько действующих военных СПД, тем лучше. В результате у убийства будет четкая последовательность моитва и предвосхищающего конфликта Хана и Мак'Крида при свидетелях, исполнителя, идентифицируемого как человек Хана, и труп Мак'Крида как результат этих действий.

Харкер замолчал, прокручивая в голове возможные негативные последствия таких действий и сходу не нашел ничего, что серьезно бы влияло на дальнейшие планы ячейки. Даже риск быть опознанным - что плохо сказалось бы на его статусе инспектора - снимался изменением паттернов лицевых костей и переводом пантеры в скрытный режим. Ну а то, что след, скорее всего, не вел прямиком в логово пустых, было приятным дополнением к остальным преимуществам плана.

- Иными словами, - подытожил арбитр, - Я с удовольствием отправлюсь с вами и предлагаю нарядиться и представляться людьми Мак'Крида, которые ищут людей Хана и наделать как можно больше шума при этом.

- Принцип неравномерного распределения, - кивнул Иезекииль, заглядывая в планшет, - Любые случайные события имеют колоколообразное распределение, что позволяет выявлять аномалии такого распределения при сравнении различных показателей. Например, если убийца предпочитает жертв определенного возраста, мы увидим дисбаланс распределения возрастов жертв... если он не прикладывает сознательных усилий к тому, чтобы скрыть свой паттерн. Например, желая убивать старух, на каждую старуху он убивает одну молодуху. Но идеальное нормальное распределение возможно только математически, в практике всегда есть отклонения, - Харкер проверил несколько цифр в планшете Кассия, - Тем не менее, на Синофии происходит именно это. Уникальное, идеально правильное распределение. Это может значить только то, что кто-то хорошо знает наши методы анализа и маскирует свои действия исходя из тех признаков, которые мы будем проверять.

Последнюю часть слов арбитр говорил тише и практически себе под нос, из-за чего пропустил первую реплику Кирпича. Новые вероятности захватили большую часть внимания аколита - не только Пустые гораздо более активны на планете, чем он предполагал, и это не увязывалось ни с одной теоретической выкладкой о их численности, но и методы маскировки предполагали глубокие познания в методах обнаружения, протоколах не только планетарной полиции, но также Арбитес и даже Инквизиции. Последнее было профессиональным вызовом, и Харкер, с разрешения Кассия, скопировал данные на свой планшет, чтобы позже, в спокойно обстановке, прогнать их через собственные поисковые алгоритмы. Он был уверен, что сможет если не выявить закономерности, то, хотя бы, исключить часть информационного шума из данных.

Перепалка между дознавателем и аколитами была интересна с точки зрения динамики внутренних отношений группы, в которых предстояло занять место, но он также отметил упоминание некого святоши, про которого раньше не слышал - группа что, пытает священника Экклесиархии? Затем Иезекииль мысленно повторил несколько фраз коллег, меняя интонации, несколько раз незаметно изменил собственную мимику и жесты, пытаясь адаптировать внешний образ под наблюдаемые им нормы поведения в группе, но пока остался недоволен результатами. Чтобы влиться в ячейку, потребуется работа - каждый аколит был непростым человеком, с собственными координатами ценностей и ожиданиями. Вызвать доверие у каждого будет сложно, если вообще возможно, поэтому стоило выбрать тех, с кем сонаправить собственное поведение. Начальственная фигура казалось очевидным решением, но Харкер отмел кандидатуру Кирпича, как модели поведения, первой. Во-первых, тот видел личное дело арбитра и, скорее всего, был осведомлен о привычках Иезекииля, а следовательно, был готов "раскусить дерьмо" аколита за секунду. Во-вторых, у арбитра было чувство, что Джозеф не собирался слишком много времени уделять этой ячейке. Он пока не мог точно вычленить эти невербальные признаки, но они давали стойкое ощущение того, что Кирпич расстанется с группой при первой возможности.

Оставшуюся группу можно было раделить на две категории суровых молчунов разной степени суровости и молчания. Алард, Джордж и Соломон относились к группе тихий профессионалов, у которых уже был план действий в голове и которым они не слишком охотно делились с окружающими. Можно было не сомневаться, что они будут выполнять свое дело и не станут задавать лишних вопросов. Вторая половина, как раз, была склонна задавать вопросы. Кассий, Диего и Ионикия относились к группе тех, кто предпочитал искать причины происходящих событий. Если первые были Сильными, то вторые, очевидно, Умными. Конечно, оставался Люций, который столь талантливо изображал, что вовсе не с ячейкой, что Харкер даже перестал обращать на него внимание. Это, безусловно, относился к категории Красивых.

- Я хотел предложить занять место Кассия в полете на Кариб-сити, - ответил Харкер Ионикии, - Вы уверены, что втроем мы принесем больше пользы, чем вреда расследованию мистера Доу? - судя по всему, под третьим Иезекииль подразумевал своего киберфелиноида, затем он задал главный интересовавший его вопрос, - Вы уверены, что это именно Пустые? Мои сведения устарели, но даже с учетом возможных апгрейдов я сильно сомневаюсь, что Пустые ходят по кабакам. При хорошем стечении обстоятельств то след тех, кто ими управляет. При плохом - кого-то, кто побывал на месте преступления и не был аккуратен.

Арбитр все еще предпочел бы заняться покушением, чем лезть в яму с Пустыми, но неизбежное должно было случиться рано или поздно. К тому, Алард и Соломон были более чем способны организовать покушение на пару. И, возможно, даже провернуть его вдвоем. Нет, логично было сконцентрироваться на основном расследовании. При размышлениях о Пустых Харкер невольно сжал пальцы, вонзая их в подлокотник занятого кресла и бросил несколько коротких взглядов по сторонам, убеждаясь, что насчитал как минимум три возможных пути отступления из комнаты, а занятое им кресло стоит на наименее удобных линиях обстрела.

Вдохнув алкогольные пары, волк поморщился и стал бить себя лапой по морде, чтобы выбить неприятное ощущение из ноздрей - кожу щипало, в пасти стало кисло. Покрутившись на месте, оборотень занял наблюдательную позицию и стал рассматривать мир через преграду, и по мере развития диалогов обитателей фермы в голове Ингрэма одна другую сменяли самые разнообразные мысли. Азарт гонки и нового задания окончательно оставил юношу, и с каждой секундой ему становилось все скучнее и скучнее. На ферме не происходило решительно ничего интересного, тем более опасного, и метису начало казаться, что Табита специально отправила его сюда, чтобы занять этим скучным делом, пока остальная стая наверняка убивала уже третью стаю Танцоров. Похоже, таким и был план - держать Ингрэма подальше от всего самого интересного, ставя на такие вот "важные" задания. Было ли это чем-то новым? Нет. Собирался ли метис с этим мириться? Тоже нет!

Рагабаш сказала встретиться на том же месте через сорок минут, значит, у Ингрэма было еще достаточно времени, чтобы что-то предпринять. Приехавшие на машине не были копами, иначе бы не говорили про шерифа и сами были бы с какими-то знаками отличия. Может, они были из того отеля, куда отправилась стая и куда, похоже, накануне кто-то пробрался. Это, наверное, была важная информация, так как отель явно был не простой, там происходило что-то интересное, и кто знает, была ли эта девица и правда воровкой или же наоборот, сбежала оттуда, но она была внутри, так или иначе, и могла знать что там происходит. Можно было подкараулить визитеров, можно было наведаться к этому Шерману, а можно было проследить за уходящим молодым человеком. Из всей этой компании он больше всего походил на брата Элмера - ухватистого дельца, который мог задумать охоту на людей. Остальные напоминали обычных деревенских простаков, заинтересованных в том, чтобы пить да курить.

Но, может, Табите и правда было что-то нужно здесь? На всякий случай, Ингрэм решил послушать их разговоры еще пару минут, чтобы убедиться, что местные и правда не скажут ничего полезного, прежде чем покинуть ферму. Однако, как и обычно, высидеть на одном месте дольше нескольких минут Ингрэм не смог. Он мгновенно начал скучать еще сильнее, переминаться с лапы на лапу, стрелять глазами по сторонам. Когда стало понятно, что компания хозяев фермы собирается вернуться к своему прошлому и, похоже, обычному занятию - то есть пить самогон и курить то, что они курили, оборотень понял, что пришло время действовать.

Перестав концентрироваться на физическом мире, волк аккуратно прокрался в дом, избегая встречи с возможными духовными жильцами, после чего, выбрав в качестве укромного места заваленный хламом чулан, протиснулся через преграду в реальность. В морду ударил запах пыли и забвения, от чего метис чуть не чихнул, но в последний момент удержался. Затем Ингрэм сосредоточился, формируя голосовые связки и придавая глазам более осмысленное, хомидское выражение. Результат получился одновременно жутковатым и мультяшным - именно то, что и было нужно.

Закончив приготовления, волк неспешно и бесшумно вышел из своего укрытия, проследовав на кухню, где к этому моменту возобновились возлияния. Появившись в дверном проеме, волк замер на месте, дожидаясь, пока люди обратят на него внимания. Когда же это произошло, зверь открыл пасть и начал вещать человеческим голосом.

- Не берите в голову, - буднично проговорил волк, едва не пожав плечами, - Я просто кажусь вам. Не стоило мешать в вашу смесь семена лунных цветов. Но вы можете помочь себе, если поможете мне. Я ищу Шермана. Он.. Он мне денег должен, - на ходу импровизировал оборотень, - Пора платить по долгам

Когда поверх опускающегося люка челнока в глаза Харкеру ударил яркий солнечный свет, заставив включиться светоотражающие фильтры оптической аугментики, арбитр на мгновение подумал, что навигационные системы корабля дали сбой, и он приземлился в каком-то другом мире, что избавило бы его от возвращения на древний мир - за то время, что потребовалось бы на организацию нового перелета и сам перелет, операция на Синофии могла бы уже завершиться. Но когда белый диск светила зацепился за черные иглы так хорошо знакомого Иезекиилю скайлайна, эта надежда испарилась как капли конденсата на бортах доставившего его сюда челнока. Нет, это была все та же Синофия, при выборе между которой и Оком Ужаса, аколит не задумываясь выбрал бы второе.

Обычно Харкер не любил перелеты. Во-первых, во время путешествия он терял контроль над ситуацией, отдаваясь на милость навигатора корабля. Любая ошибка в расчетах, каприз варпа при путешествии или, что хуже всего, сбой полей геллера, означал бы неминуемую и весьма мучительную смерть, и невозможность повлиять ни на один из этих факторов сводила привыкшего управлять любой ситуацией арбитра с ума. Он находился в постоянном напряжении, мало спал, из-за этого делался раздражительным и подозрительным. Как правило, напряжение позволял снять алкоголь, который также помогал бороться со второй причиной нелюбви арбитра к перелетам - невыносимой скукой, когда все информационные материалы уже изучены, а лететь оставалось еще добрый месяц. В этот раз стандартную рутину эмоций Иезекииля нарушил подарок инквизитора. Псайбер коммуникация, благодаря которой связь хозяина и сервитора становилась интуитивной, позволяя отдавать четкие команды за наносекунды, основывалась на нескольких эзотерических имплантантах, которые вживлялись хозяину сервитора и самому сервитору. Даже для технологически подкованного Харкера точный механизм их действия оставался загадкой, но он понимал общий принцип, который основывался на настройке эмпатической связи между парой хозяин-исполнитель. Говоря простым языком, сервитор чувствовал эмоции своего хозяина и мог распознавать малейшие изменения в состоянии человека, основываясь на комплексном действии псайбер-аугментики и тонких рецепторов, способных улавливать запахи на гормональном уровне. Благодаря этому сервитор мог почувствовать опасность даже раньше хозяина и, что было крайне важно в работе Инквизиции, не зависел от вербальных или даже ментальных команд, которые могли быть скомпрометированы разнообразными формами контроля разума.

Такой связи было достаточно, чтобы обычный сервитор начал регистрировать тревожное Иезекииля, но пантера, которую арбитр про себя называл "Ягер", была настолько далека от понятия "обычный", насколько это было возможным. Тревоги и подозрения хозяина Ягер мгновенно трансформировал в попытки устранить угрозу, то есть экипаж корабля. Отключить псайбер-коммуникацию было невозможно, можно было только деактивировать сервитора полностью, но своенравное киберживотное крайне агрессивно реагировало на подобные манипуляции. Харкер хорошо понимал своего питомца - ему тоже не нравилось быть отключенным, по любой возможной причине, так что значительную часть времени аколит провел в модуляции сигналов эмпатического обмена, чтобы избежать ненужной кровавой бани с возможными потерями среди ключевых членов экипажа.

Первым делом Харкер стал экспериментировать с аналоговой модуляцией, быстро выяснив, что воздействие ферментатов на нужные отделы головного мозга создавали достаточную балансную амплитудную модуляцию, чтобы подавить верхние колебания агрессии кибер-пантеры. Иными словами, стоило Иезекиилю напиться, как Ягер становился необычно миролюбив. Это был достаточно надежный и дешевый способ, тем более что арбитр нашел благодарного компаньона для возлияний в лице капитана Боладжи. Иезекииль быстро сократил круг возможных собеседников до старших членов экипажа, не найдя решительно ни одной точки соприкосновения для диалога с рядовым составом. Даже энженсииры, с которыми Харкер обычно говорил на одном языке, оказались на редкость скучными в общении. Корабль, на котором путешествовал арбитр, был переоборудованным армейским транспортом, на котором в свое время служил Питер Боладжи и его будущий старший помощник. После жесткой высадки на Эпсилоне транспорт получил несколько пробоин и Муниторум счел, что утечка топлива из реактора делает дальнейшую эксплуатацию судна нерациональной (об уровне отравления перевозимых солдат клерки Администратума не особо беспокоились). Корабль списали и Боладжи, воспользовавшись парой долгов в Муниторуме, смог выкупить транспорт по цене лома. Конечно, даже эта сумма была немаленькой, фактически, Питер поставил все свои сбережения - и несколько кредитов - на то, что он сможет отремонтировать корабль, но риск стоил того, чтобы осуществить давнюю мечту Боладжи - стать самому себе хозяином и не зависеть ни от кого. Теперь он гонял между имперскими мирами, доставляя зерно вместо гвардейцев. Это был не самый прибыльный, но очень надежный бизнес - люди хотели есть при любом режиме и в любой обстановке, поэтому Питер не беспокоился насчет получения заказов. Конечно, конкурентов было хоть отбавляй, приходилось доставлять груз по практически бросовым ценам и постоянно следить за тем, чтобы не получить удар в спину - стоило не выдержать сроки по контракту, из-за, скажем, поломки двигателя, как заказ уходил твоему конкуренту, который, скорее всего, и подстроил ту самую поломку. Питера и сам был рад возможности поговорить с кем-то кроме своего экипажа, поэтому с упоением рассказывал Иезекиилю о том, что перевозки оказались гораздо более опасным делом, чем он изначально предполагал, это был целый мир с собственными законами и неписанными правилами, секторами влияния и авторитетами. Питер занимался поставками гречишного зерна, которое пользовалось на Синофии большой популярностью, так как из него готовили почти всю местную лапшу. Этот уголок рынка был относительно стабилен, конкуренты знали друг друга и имели набор джентльменских соглашений, которые позволяли им спокойно работать. Но в пшене, например, все средства были хороши, а о том, чтобы пытаться пробиться в лигу повыше, например, в контракты на поставку замороженных овощей, Боладжи даже не мечтал. По его словам, чтобы отбиться от соперников там нужен был по меньшей мере крейсер.

Разговоры о тонкостях частного сектора имперской логистики перемежались военными историями, которых у Боладжи было не меньше. Иногда к этим беседам присоединялись Афине Бёртон, навигатор-с-маленькой-буквы и Алекс Байрон, старпом и правая рука Боладжи. У каждого из троицы старших офицеров был целый ворох различных баек, которыми они щедро делились с Харкером, смакуя возможность рассказывать их кому-то, кто не слышал каждую историю десятки раз. Уровень этих разговоров был далек от оптимального для арбитра, и имея такую возможность, он предпочел бы изучение инфопланшетов выслушиванию тонкостей посадки десантного челнока в ледяную бурю, но к этому моменту все материалы предстоящей операции были изучены дважды, поэтому аколиту пришлось смириться с тем, что в его практически безупречной памяти с фотографической точностью отложится информация о аграрном комплексе Каликсиды.

Хотя алкоголь и дал нужный эффект в модуляции волнового обмена с пантерой, у этого способа был один существенный недостаток - Харкер не мог позволить себе быть пьяным круглосуточно. То же самое касалось и других аналоговых методов, таких как частотная модуляция посредством психостимуляторов. От скуки Иезекииль перепробовал все доступные ему аналоговые способы за исключением секса - единственной женщиной на корабле, к которой он согласился бы притронуться, была Бёртон, которая балансировала между тем, чтобы отказывать Боладжи и Байрону и крутить попеременные романы с ними. Вероятно, это был единственный способ поддерживать равновесие в команде, и арбитр решил не вмешиваться в этот своеобразный любовный треугольник. Так или иначе, каждый из аналоговых методов был ненадежен, поэтому к концу путешествия Иезекииль полностью переключился на цифровую модуляцию, прописывая последовательности сигналов в необходимых сочетаниях для получения требуемых триггеров пантеры. Квадратурная амплитудная манипуляция была наиболее перспективным способом тонкой настройки, но она требовала времени, которым арбитр в полной мере не располагал - пантера была уже активна и не собиралась ждать, пока он пропишет полную карту паттернов с соответствующими изменениями сигнала. Зато эта работа увлекла Харкера настолько, что он перестал каждую секунду думать о том, кто именно из матросов саботирует работу энергетических полей корабля из-за собственной безграмотности, и проблема поведения Ягера на некоторое время решилась сама собой.

Тревога вернулась с прибытием на Синофию. Прошлый визит слишком глубоко въелся в подсознание арбитра, заставляя воспринимать каждый шаг через призму неминуемой опасности. Глядя в дуло тяжелого болтера во время сканирования, Иезекииль видел, как черный металл гнется под ударами когтей, как огневые комнаты превращаются в ловушку для обороняющихся под нестандартными векторами атаки пустых. Шесть лет назад он проходил по тщательно воссозданному маршруту нападения на шпиль правосудия десятки раз, пока не изучил его досконально. В коридорах башни Хаарлока в памяти арбитра мгновенно всплыли детали разбора, и он почувствовал как стены сужаются, начинают давить на него, как стенки гроба, в который его кто-то положил живьем. Когитационная система Харкера мгновенно выстроила объемную проекцию шпиля, ведя арбитра по помещениям, отмечая уязвимые точки конструкции, огневые точки, естественные и искусственные горловины, критические уязвимости. К тому моменту, как маршал Сармэн удовлетворил собственную паранойю, Иезекииль разработал три плана штурма башни группой не более десяти тяжело аугментированных оперативников с допустимыми потерями на выше 30% личного состава. Планы были не лишены риска, но в то же время шанс на успех был таким, что арбитр поспешил удовлетворить уже свою паранойю и как можно скорее убрался из шпиля.

Аколит симпатизировал своим коллегам. Это была базовая эмоция, основанная на трибализме человеческого вида - потребность в определении себя через осязаемую группу людей, которая противопоставляет себя окружающему миру. Подобные группы возникали в любой сфере человеческой и постчеловеческой деятельности. Полки имперской гвардии гордились своими знаками отличия, пехота ненавидела летчиков, флотские презирали всех, кто не ходил под полем геллера. Даже Ангелы Смерти, разделявшие себя на ордена, и адепты Культа Машины не избежали этого основного инстинкта. Последние отринули собственную человечность как слабость, но все равно не смогли избавиться от потребности сбиться в культ и отгородиться от всего мира тайнами и ритуалами. Не удивительно, что Харкер, гораздо больше человек, чем Адептус Астертес и Механикус, не мог не думать "мы" в контексте арбитрата, также как он испытывал слабость к воспитанникам своей Схолы. Однако он отдавал себе отчет в этой слабости, был способен принимать ее во внимание и учитывать как погрешность в расчетах. Этого было более чем достаточно, чтобы держаться в рамках роли, не испытывая соблазна сказать больше, чем необходимо или позволить вовлечь себя в местные проблемы. В этих размышлениях Харкер провел весь полет до штаба группы, убаюкиваемый урчанием пантеры. Находившийся на "холостом ходу" двигатель сервитора начинал сбавлять обороты, из-за чего пантера издавала ритмичный звук, чем-то напоминавший мурлыканье живого кота. Ягер мог быть бесшумным, когда это было необходимо, и необычно громким, когда хотел этого. Тихий гул сервоприводов успокаивал арбитра, давая уверенность в способности встретить любую поджидающую его опасность во всеоружии. В том числе это распространялась и на знакомство с представителями нового племени Харкера, с которым он планировал связать свою судьбу.

За время, которое было у Иезекииля между представлением Сайрусу и возвращением оперативников, арбитр успел принять душ, в первый раз за месяц наслаждаясь жидкость, в которой химии было меньше чем воды, а вода не была переработанной и трижды очищенной мочой, привести себя в порядок, проверить сохранность снаряжения, запросить дельту материалов, полученных группой за время, что аколит был в пути, и переодеться, сменив парадную униформу арбитра на более привычную одежду. Псайбер-соединение с пантерой окрепло настолько, что Харкеру не нужно было отдельно думать о сервиторе или специально проверять его. Ягер постоянно находился на периферии сознания аколита, и тот чувствовал показатели пантеры как оттенки настроения киберживотного. Поэтому он даже не повел глазом, когда во время представления группе, при словах Сайруса о фелиноиде, в дверях зала возник силуэт пантеры. Интерес Иезекииля к новой группе передался сервитору и Ягеру тоже решил посмотреть на тех, с кем предстояло работать.

- Коллеги, рад знакомству, - поприветствовал аколитов Харкер, занимая место рядом с ними для получения брифинга. Встретившись с оперативниками в живую, Иезекииль сопоставлял известную ему информацию и примерял пикты на реальные лица аколитов. Колоритная группа, в которой сложно было выделить кого-то одного, чтобы заострить на нем внимание, была сбалансиривоана между комбатантами и некомбатантами, но, вероятно, нуждалась в конкретном наборе навыков арбитра. Доу должен был уметь вести следствие, Веллер обладал техническими знаниями, Мир обучен навыкам проникновения, но в ситуации, где требовалось совместить все три сферы мог потребоваться Харкер.

Поставленная перед аколитами задача была достаточно понятной, чтобы не задавать глупых вопросов, но в то же время неожиданной. Иезекииль предполагал, что его основной ценностью для группы будет опыт столкновения с пустыми, но текущее задание не касалось расследования культа на планете. По правде, арбитр был рад этому - добровольно лезть в стычку с техночудовищами он не хотел.

Получив задачу, Харкер начал привычный расчет возможных действий. На большую часть вопросов он мог ответить сам, полагаясь на память и инфопланшеты, но некоторые неизвестные требовали прояснения. Иезекииль не хотел задавать вопросы первым, уступая слово старшим членам группы, чтобы не посягать на их лидерство, поэтому заговорил выждав некоторое время.

- У нас есть информация о распорядке Мак'Крида на праздниках? - Уточнил аколит, - Есть ли запланированные публичные мероприятия с его участием или что-то, что он традиционно посещает? Какой у нас есть доступ к нему в рамках текущего сотрудничества?

"Проклятый Рыцарь," - как всегда спокойно ответил на обращение другого демона Сайлас, - "Рад это слышать: общими усилиями мы куда быстрее сможем решить нашу общую проблему. Боюсь, мне пока не известна точная численность сбежавших химер, но, можете быть уверены, что в данный момент я, и вместе со мной остальные члены Минестерства Зубров, работаем над установлением всех деталей произошедшего - сейчас я как раз нахожусь на пути в зверинец. А какие действия предпринимает Ваше Министерство?"

"Проблема общая с точки зрения города," - согласился Джон, - "Но ваша с точки зрения юрисдикции. Иначе вместо пяти министерств было одно, "министерство всего". Но у нас разные полномочия. Мечи для войны. Глаза для того, чтобы смотреть. Стражи, чтобы защищать."

Последняя фраза заставила Бредфорда задуматься о выборе роли, которую демон избрал для себя. Прощупывая почву с Близнецами, он говорил, что у него есть два пути - Зубры или Львы - но Юбараэль не собирался делать чиновничью карьеру при дворе ни тогда. Договор с Байесом подразумевал сдельную работу, по крайней мере, сейчас, и это полностью устраивало падшего - получить задание, выполнить его, получить награду. Планировать дальше пока что не имело смысла. Три дня, напомнил себе демон, ключевой задачей было подготовиться к повторной встрече с тираном, и Львы сейчас казались падшему наиболее перспективными в плане ресурсов. После этого... если после будет необходимость, то, возможно, Джон не стоило привязываться к одному министерству и работать с теми, кто может предложить дело, которое устроит падшего как по составу задач, так и по вознаграждению.

"В любом случае," - Бредфорд снова сосредоточился на ментальной связи. Он говорил не вкладывая вызова в объяснение, скорее проговаривая то, что считал для себя самоочевидным, - "Наше министерство отправило меня разобраться с проблемой. Это еще нужно или вы переловили большинство тварей? Сколько их уже отстрелено?"

Падший успел пожалеть, что вообще затеял разговор о юрисдикциях, возможно, тема была слишком щекотливой и министр мог посчитать, что демон указывает на некомпетентность его подчиненных, чего Юбараэль не хотел сказать - пока что, по крайней мере. Но ответ Сайласа превзошел все ожидания Бредфорда.

"Боюсь, в данном случае Вы не правы. С точки зрения юрисдикции - это как раз таки общая проблема. Просто каждое Министерство отвечает за разные её стороны. Министерство Пыли обеспечивает предотвращение скандалов среди людей, вызванных появлением тварей.

Моё Министерство берёт на себя ответственность за поиск того, кто этих тварей выпустил, и скорейшую конфискацию оставшегося в зверинце на данный момент имущества.

А Ваше... Ваше как раз таки и отвечает за "защиту" - в данном случае, это означает отлов и убийство тварей. Это то, что от Вас сейчас требуется, и поэтому вопрос о том, сколько химер уже убито, стоит задать Вашему начальству."

Со стороны могло показаться, что Джон сошел с ума - хмурый молчаливый мужик вдруг, ни с того, ни с сего, рассмеялся, не удержав эмоцию от передачи собеседнику. Стоило сдержаться, но Юбараэль не успел одернуть себя.

"Ловко получается," - с улыбкой в голосе просуммировал падший. Значит, Поводыри будут расхлебывать последствия, Мечи будут истреблять тварей, а Стражи займутся конфискацией имущества Близнецов. Как знакомо было подобное поведение Бредфорду. Пока одни проливали кровь, другие набивали карманы. Говорить о том, что химеры могут напасть на кого-то из падших и что защита членов двора от угрозы - непосредственная обязанность Зубров, видимо, не стоило. Юбараэль откашлялся, чтобы успокоить голос, и продолжил, - "Я принимаю вашу позицию, министр. Последний вопрос. На организацию антикризисного штаба и оперативные сводки тоже не стоит рассчитывать?"

"Прошу Вас, Юбараэль. Я, конечно, на своём посту очень недавно, но уж важность этого я понимаю. Всё Вами названное будет реализовано сразу же после моего прибытия на место происшествия после первичного осмотра территории."

Полное отсутствие спешки поражало Бредфорда. В академии в них до автоматизма вдалбливали простейшую истину - большинство преступлений раскрывается по горячим следам. Чем больше времени проходит с момента преступления, тем больше шансов, что оно так и останется нераскрытым. В фильмах находчивый детектив мог месяцами ловить негодяя, выслеживая его щаг за шагом, но в реальности по прошествии недели дело можно было смело переводить в разряд висяков и вместо злоумышленника стоило начать искать неудачника, но которого скинуть эту обузу.

Если речь шла о предотвращении последствий чрезвычайного происшествия, а бегство химер вполне относилось к таковым, время было еще более критичным. Мало того, что через час охота из погони превратиться в мучительный розыск, ущерб для города продолжит расти с каждой минутой. Однажды, еще новобранцем, во время погони Бредфорд протаранил крузером цепочку из 17 магазинных тележек. Он хорошо запомнил число, потому что ему пришлось писать рапорт о каждом инциденте порче имущества отдельно - 17 идентичный рапортов, описывающих его действия и причины, по которым он не мог избежать столкновения. Конечно, вряд ли Зубрам нужно было отчитываться о подобном или беспокоиться, что мэрия решит вычесть стоимость возмещенного ущерба из их пенсии.

"Вы классифицировали химер на внешнюю атаку на двор. Я не был уверен, является ли организация штаба тоже проблемой Львов в связи с этим," - с каждой новой вводной ситуация нравилась Юбараэлю все меньше. Мало того, что дело было паршивым, так еще и был риск оказаться крайнем при развешивании собак, - "Кто будет координатором штаба? К кому обращаться за сводками и передавать информацию?"

"Я планировал учредить на месте штаб, занимающийся комплексным решением сложившейся проблемы и взаимодействием со всеми Министерствами, а роль координатора этого штаба одному из сотрудников своего Министерства. Думаю, на эту роль отлично подойдёт Демон Шепота," - Сайлас на секунду задумался и добавил, - "Но, в любом случае, это не мешает Вашему Министерству организовать отдельный штаб, сосредоточенный исключительно на охоте."

"Принято," - отозвался Юбараэль, - "Я буду держать связь с ним. Благодарю за ваше время, Лорд Гончий."

А пока, добавил он мимо разговора, командующий штабом Львов в лице меня поручит координатору штаба в лице меня направить группу быстрого реагирования в лице меня по ближайшим известным координатам, которые установила разведка под командованием меня.

"Договорились, Проклятый Рыцарь. Но помните, что штаб ещё не учреждён, а только "находиться в разработке". Вам сообщат, как только Демон Шёпота будет готов приступить к выполнению обязанностей координатора."

Связь с Сайласом растаяла, и Джон позволил себе тяжелый вздох. Новый министр нравился демону все меньше с каждой новой встречей. Сначала он показался Бредфорду слишком пафосным, стремящимся поддерживать излишний церемониал, но теперь демон начинал подозревать, что министр еще и некомпетентен. По крайней мере, на взгляд бывшего копа, Зубр делал довольно хреновую полицейскую работу. Конечно, при этом падший наслаждался влиянием при дворе и роскошью смертной жизни, а Юбараэль пробавлялся помоями и балансировал на грани персоны нон-грата у тирана... так что вопрос, кто из них двоих делал хреновую работу оставался открытым.

Единственным положительным фактом во всей ситуации было то, что торопиться демону было некуда. Фора в четыре-пять часов сделает соревнование честным, а если Зубры и вовсе решат переложить всю заботы о непосредственной поимке химер на Львов в лице Юбараэля, то результат гарантирован.

И все же то, как Сайлас ставил вопрос о химерах, вызывало опасения. Он мог быть плохим следователем, но явно был хорошим политиком, раз забрался так высоко. Задачей Львов было защищать двор от внешних угроз военного характера и проводить наступательные операции. Поэтому министр носил титул Лорд Маршал, в не какой-то другой. Внутренние дела, такие как нарушения законов и конфликты между падшими были в ведении Зубров (или, в крайнем случае, Цензоров). Раз Сайлас передал дело Мечам, значит, он расценивал химер как нападение сторонней силы. В этом ключе его позиция имела смысл (за исключением конфискации имущества и использования дома Близнецов в личных целях, конечно) - Львы должны были отразить атаку, Поводыри убедиться, что ситуация находится под колпаком, а на долю Зубров выпадал поиск диверсантов противника внутри двора. Хотя с этой задачей эффективнее было справиться Орлам - в конце концов, именно они отвечали за разведдеятельность. Стоило узнать позицию министерства по этому вопросу.

"Самари, Леди Всевидящее Око, могу я отвлечь вас на несколько минут?"

- Спасибо! - Искренне поблагодарил Ингрэм, - А не подскажите, как до нее пройти? До библиотеку, то есть. И что у вас еще интересного тут есть?

Тут парню пришла в голову свежая мысль - если придется все-таки, набиваться к Элмеру и его брату в помощники, лучше озаботиться легендой.

- А еще скажите, есть у вас какая-нибудь работа? Ну, не только прямо здесь у вас, а вообще в городе. Но и у вас тоже. Я много чего умею.

Краем глаза метис проследил за Табитой, которая подсела к самому невзрачному мужику, которого Ингрэм бы выбрал последним. Он делал ставку на грузного дальнобойщика, сидевшего за стойкой и уминавшего уже, кажется, третий бургер. Все-таки, Страйдеры много путешествовали, и с кем как не с водителями им водить дружбу. Правда, откуда бы проезжий водитель мог знать подробности о городе? Нет, старикан подходил даже больше - оборотень мысленно выругал себя за недогадливость - он был одной ногой на том свете, так что не удивительно, что дружил со Страйдером, которые, как известно, регулярно бывали на том свете всеми четырьмя лапами и регулярно возвращались назад. Интересно, подумал юноша, не приходило ли кому-нибудь из Страйдероов в голову создать банду пенсионеров - обещать им после смерти передавать весточки на этот свет или пересказывать события любимого сериала, а взамен старики, пока живы, будут делать все, что СТрайдеры попросят. И никто их не заподозрит!

Сделав себе мысленную зарубку не забыть спросить о этой идее Табиту, Ингрэм сконцентрировал все свое внимание на собеседнице.

- Мессир, - Юбараэль склонил голову перед Тираном, - Моему поступку не может быть оправдания и защиты. Вы изъявили свою волю и я должен был найти способ выполнить ее.

Демон поднял голову, но не стал смотреть Тэриэлю прямо в глаза. Тронный зал напоминал пир во время чумы. Пока падшие пытались собрать хотя бы каплю веры, восстановить толику бывшей силы, Тиран демонстрировал непомерную роскошь, собирая запасы веры, которые были просто не нужны одному демону.

- Мне нечего сказать в свою защиту. Мой поступок очевиден. Если вы позволите, я скажу почему поступил так.

Если бы Джон мог бояться, он бы, наверное, зажмурился, ожидая удар, но страх был давно пройденным этапом. Если Тэриэль захочет, он даст падшему слово. Если нет, то бояться было в любом случае поздно. Бредфорд выждал секунду и, почувствовав разрешение продолжить, начал говорить:*

- Я поступил так по двум причинам. Во-первых, я хотел выразить вам, мессир, должное уважение. Стоя одним из дюжины я бы остался одним из дюжины. Сейчас я стою перед вами один и мое почтение вам безраздельно.

Падший снова склонил голову. В его жестах и тоне не было издевки, он не пытался соврать или выкрутиться, потому что говорил правду. Ему не нравился двор, он не собирался унижаться перед Тэриэлем и просить милости, он гнушался кричащей роскоши особняка, но все это не могло затмить тот факт, что Юбараэль признавал власть тирана и его силу. Следующая фраза была сложнее. Она не была правдой полностью, и точно не была тем, о чем думал демон, когда решил пропустить собрание, но к этой мысли он пришел уже по дороге в особняк.

- Во-вторых, вы сами пожелали этого, мессир, - на этот раз демон поднял взгляд на тирана, - Вы знаете, что не можете доверять никому при дворе. Ваши подданные склоняются перед вами, пока боятся вас, но набросятся на вас, едва почувствуют слабость. Вы понимаете, что чем ближе падший к вам, тем меньше вы можете ему доверять, и есть лишь единицы демонов, к которым вы можете повернуться спиной. Двое, может, трое. Не больше четырех. Ваша сила огромна, но враг копит яд для решающего удара. Ваше сияние озаряет город, но свет отбрасывает длинные тени, в которых легко прятаться. Из которых легко напасть. Вы понимаете, что такой удар может достичь цели. Однажды мы уже стали жертвой такого предательства. И вы не хотите рисковать. Вы хотите знать, кто верен вам, а кто использует первую возможность, чтобы поставить на другой цвет.

- Вам нужен был демон, который поможет вывести предателей на чистую воду. Я стал этим демоном. Достаточно новый в городе, чтобы никто не знал, что я хочу. Достаточно сильный, чтобы его принимали всерьез. Дьявол, чтобы иметь амбиции. Не способный представлять угрозу вам в одиночку, но подходящая марионетка для кукловода. Мой поступок значит только одно. Это вызов, брошенный вам. Это понимает каждый демон, кто еще может думать. Именно такие демоны, которые представляют опасность. Но вы знаете то, что не знаю они. Вы знаете, что я не хочу ваш трон. Поэтому вы решили, что подхожу для вашей цели. Пусть этот "вызов" будет брошен. Пусть они смотрят из тьмы и гадают, почему выскочка не был обращен в прах. Они подумают, что, наконец, нашли вашу слабость. Вы тоже будете смотреть. И увидите, кто потянется к бросившему вызов, кто попытается использовать его, чтобы нанести вам удар. Тогда все перевернется. Они будут на свету, а вы укроетесь в тени, откуда сможете решить, что делать с предателями.

Юбараэль замолчал, ему было больше нечего добавить - он и так сказал за эти минуты больше слов, чем за весь прошедший день. Это было непривычно и он не мог сказать, что ему это нравилось. Падший изложил свое чистосердечное признание и теперь оставалось только дождаться вердикта судьи.

Повисла пауза, и Ингрэм понял, что вопрос был не риторическим и Питер ждал ответа. Парень чуть виновато улыбнулся и проговорил:

- Ты говоришь так, будто это я на него напал, а не наоборот, - метис пожал плечами, - Но мы разобрались, так что у меня нет с Майком никаких проблем. И с Табитой тоже.

- С волчицей, - с готовностью повторил Ингрэм, - от нее Торольв унаследовал волчью кровь.. - юноша тут же пояснил, - он был первый рода гару.

Оборотень сделал короткую паузу, вдохнул поглубже, и начал рассказывать, стараясь перекладывать слова на понятный лад.

- Торольв был сыном Гудрена Охотника, отцом Стейнара Длинного, чей сын, Грим, взял в жены Гуннхилд, дочь Ульва Бесстрашного, чьим братом быть Кетиль Лосось с острова Храфниста, сына Халльбьерна Полутроля, сына Бьергольва-Великана, и Хельги, сестры Ауд, что вышла за Эрика Светлого и родила Ингвара Скорбного, чьей крови был Бьерн Выдавливающий кровь из Камней, сын Вермунда, альфы стаи Несокрушимой Силы, и Даллы, внук Фреды Разящей Вьюги, что стоит подле меня. Так я знаю эту историю.

С каждым именем говорить становилось легче, будто слова, слетавшие с губ Ингрэма, произносил не он один, а каждый из предков, стоявших за спиной оборотня. Парень, до того опасливо стоявший чуть сгорбив плечи, будто не знал, как правильно себя вести, распрямился, его глаза сверкали азартом мгновенно захватившей его истории.

- Одного году Хальвдана от роду, Гудреда заколол копьем воин. Он был схвачен и сознался, что действовал по приказу Асы, матери Хальвдана, что та подтвердила. Сердце ее было озлоблено ревностью к Торольву, родившемуся в один год с Хальфданом, и это заставило ее подкупить убийцу Гудреда. Тогда Олав, двадцати лет от роду, унаследовал земли Гудреда, а Хальвдан был отправлен матери, которая вернулась в земли Харальда Рыжебородого. Торольв же был воспитан волками. Братья встретились много лет спустя при дворе Олава, и сразу же завели дружбу и ходили вместе в походы. Олав, хоть был старше обоих братьев на двадцать лет, от матери унаследовал кровь эльфов, был он высок и красив и выглядел моложе других родичей и часто был принимаем за юношу. С годами Олав не менялся обликом, но духом он все дальше отходил от дел людей, уединившись в своей крепости в Альфхайме, и править по старшинству выпало Хальвдану. С помощью братьев он соединил старые земли своего отца и в походах завоевал многие новые края. Он был первым, кто объявил себя королем Северных Путей и после этого каждый из братьев получил свой надел по справедливости, так как Хальвдан чтил законы превыше всего другого. Люди любили короля, и когда ранней весной лед подломился под его конем, и Хальвдан утонул, каждый стал требовать, чтобы король был погребен на их земле. В итоге тело Хальвдана было разделено на четыре части и погребено в четырех концах страны, чтобы ни один край не был обделен.

- Хальвдану наследовал Харальд Прекрасноволосый, сын Хальвдана Черного и Рангильды, дочери Сигурда Оленя. Сигурд был сыном Хельги Острого и Аслауг Сигурдсдоттир, дочери Сигурда Змееглазого, сына Рагнара Лодброка, и Блайи Нортумбрийской, дочеры Аэллы Нортумбрийского. Харальд продолжил завоевания отца, присоединив к королевству много земель, но он не был так любим, как Хальвдан. Харальд был скор на ярость и не гнушался крови. Так как Олав давно оставил людской край, только Торольв был вправе осадить своего племянника. После того, как Торольв выступил против Харальда на совете воздей, между ними началась вражда.

- Когда Торольв отправился в поход против Альбов, Харальд собрал дружину и напал на земли Торольва. Он сжег крепость дяди, разорил поля и увел людей в рабство. Вести о разорении дома настигли Торольва, когда он покидал английский берег. Опасаясь коварства Харальда, Торольв собрал свою долю добычи на одной ладье и отправил ее, вместе со своей семьей, на дальние острова, где гнев Харальда не мог бы их достать. Затем он разделил оставшуюся добычу между воинами и закатил пир, которого раньше не видела Белая земля. На пиру Торольв объявил, что не простит обиды будет биться с Прекарсноволосым. Он знал, что из этого сражения был только один путь, в страну вечной охоты, поэтому Торольв простил все клятвы и долги, что были у воинов перед ним, и отпустил их к семьям. Всю ночь тинговые люди Торольва пировали да сговаривались, и на рассвете на воду одна за другой спустились ладьи, что понесли семьи и добычу воинов следом за родичами Торольва. Ни один из воинов не оставил своего ярла перед последней, самой славной битвой!

Ингрэм не смог сдержать восторга в голосе, когда представил себе мрачную торжественность момента ,в котором воины, все до единого, приняли решение остаться с ярлом не потому, что были обязаны, а потому что не могли помыслить себе оставить его в такой час.

- Выждав, пока Прекрасноволосый отправится в поход, Торольв с воинами осадил Вестфолл, где правил Харальд, но они не стали грабить боггатый дом короля, потому что не собирались бежать, трусостью спасая свои жизни. Вместо этого Торольв приказал предать огню все богатсва племянника и стал дожидаться его возвращения. Харальд услышал о пожаре и тут же развернул свои ладьи обратно. Когда он прибыл в Вестфолл, там его встретили только черные от сажи стены, белый пепел и тени волков, скользящие среди пожарища. Ярость обуяла Прекрасноволосого и он бросился на берег с криками, требуя Торольва явиться перед ним. Старый ярл не стал заставлять племянника ждать, и пока волки Торольва расправлялись с воинами Харальда, ярлы сошлись в поединке, что длился два дня и две ночи. В конце концов, копье Прекрасноволосого пронзило сердце Торольва, но не раньше, чем его клыки сомкнулись на шее и плече Харальда. Торольв пал на землю, улыбаясь окровавленным ртом. Последними своими словами он открыл Харальду, что теперь, когда он отведал Прекрасноволосого, волки никогда не оставят его след. Как сказал, так и стало.

Сделав мысленную паузу, чтобы отсечь страницу повествования, Ингрэм продолжил говорить.

- Сыновья Торольва, Ульв и Стейнар, росли вдали от края Харальда, дальние острова стали для них домом. По молодости они ходили в викингские походы и снискали в них славу и богатство, но когда узнали обстоятельства смерти отца, оставили походы и поклялись отомстить Прекрасноволосому. Вместе с дружиной они напали на ладьт Харальда, но король к тому моменту был уже немощен, он так и не оправился от ран, что нанес ему Торольв, и сам не ходил в походы. Вместо него воевали его сыновья, каждый из которых величал себя королем Северных Путей. На тех ладьях, что атаковали Стейнар и Ульв, плыли двое младших детей Прекрасноволосого, почти еще совсем мальчишки. Стейнар решил взять их в заложники, чтобы требовать от короля выкуп, но в пылу сражения оба мальчика утонули.

- Любви между детьми Харальда не было, они враждовали друг с другом за земли отца, и когда вести о смерти детей достигли королевского двора, немногие оплакивали их. Среи тех, кто скорбил, был старший сын Харальда, Эрик, первый прозвища Кровавый Топор. С того момента Эрик стал непримиримым врагом Торольвсонов и стремился сквитаться с ними всякий раз, когда их пути пересекались. В сражении он убил Торвальда, сына Ульва, но сам был убит Рагнором, сыном Торвальда, который отчек Эрику голову и нарек себя Кровавым Топором вместо убитого им короля.

- Вражда между родичами продолжалась многие столетия. Она стоила жизни Ингвару Скорбному, который сражался вместе с Рагнором и был убит из-за предательства Харальда Серошкурого, альфы септа Безбрежного моря, и многим другим воинам. Конец ей был положен только тогда, когда Грим, сын Стейнара Длинного, примирился с Хаконом Добрым, и они сняли проклятия, наложенные на части одного рода. Не все приняли этот мир, и среди таких был Рагнор Кровавый Топор, который в гневе оставил земли своего дяди и отправился в южные края на поиски славы.

- Среди его потомков была Фреда, дочь Эвальда и Кристины, унаследовавшая от Рагнора волчью кровь. Она была среди первых рода, кто отправился в Америку, чтобы поддержать кровную месть за Валку Большой Шип, которую убили стаи племени Уктена. Здесь она снискала славу, сражаясь против врагов племени... - Ингрэм несколько раз повернулся вокруг себя, выискивая знакомые пейзажи, после чего указал куда-то на восток, где в облачной дымке можно было разлечить очертания гор, - Вот там, в Белых Горах, она была прозвана Разящей Вьюгой за то, что ее стая нападала даже в самую дурную погоду, в и была беспощадна, как ледяной ветер.

- Под защитой Фреды ее род пустил корни в Америке, расселился по всему краю и породил многих героев Нации, таких как Сигрун Голос Гор, альфа септа Стражей, Вермунд, собравший стаю Несокрушимой силы, и Бьерн Выдавливающий Кровь из Камней, который возглавил стаю после смерти отца и спас септ Каменного Сердца от нападения слуг Разрушителя. Таков мой род и моя кровь.

Ингрэм, наконец, замолчал разглядывая лица собеседников, чтобы угадать их реакцию.

- Простите, если я не очень складно рассказываю, я, все-таки, не был рожден под Поющей луной.

- Ингрэм, - в который раз повторил оборотень с церемониальным полупоклоном, - рожденный гару под полной луной племени Фенрира. Крови Фреды Разящей Вьюги, Сигрун Голос Гор, Серого Льда, Бьёрна Выдавливающего Кровь из Камней, Валки Большой Шип, Рагнора Торвальдсона по прозвищу Кровавый Топор, внука Ульва, что был сыном Торольва, брата Олава-Эльфа и Хальвдана Черного. Олав был сыном Гудреда Охотника и Альфхильд, принцессы Альфхайма. Хальвдан был сыном Гудреда Охотника и Асы, дочери Харальда Рыжебородого. Торольв был сыном Гудреда Охотника, но не имел матери, ибо Гудред возлег с волчицей и та принесла ему сына, которого назвали Торольвом.

Всю фразу юноша произнес на одном дыхании, выхватывая из памяти имена с легкостью фокусника, достающего кроликов из шляпы. Интонации в голосе оборотня сменяли друг друга звенящим ручьем эмоций - гордость, восторг, печаль, волнение. На последней фразе его голос едва не дрогнул, но Ингрэм совладал с собой.

- Я не совершил деяний, чтобы быть отмеченным именем гару, но, надеюсь, совершить их вместе с вами... - юноша сделал паузу, после чего вздохнул, - Только нас здесь так много, не думаю, что мы соберем много Славы. Но я рад знакомству, все равно!

- Ингрэм, - снова представился юноша, снял со спины рюкзак и, поставив его рядом со свободным стулом, сел за стол после Табиты.

Он положил руки на столешницу, затем сложил их на груди, потом снова сложил на столешницу, накрыв одну другой. Затем улыбнулся, но улыбка вышла больше похожей на оскал, и он перестал это делать, вернувшись к разглядыванию сидящих за столом поверх упавшей на глаза отросшей челки темных волос. Ингрэм уже было открыл рот, чтобы встрять в разговор, но передумал и теперь просто слушал, то и дело теребя пальцами плетеный ремешок на левом запястье.

Отсутствие денег не беспокоило демона. Он никогда не стремился к роскоши, и текущее положение обременяло его только периодически возникающими неудобствами. Общественный транспорт давал возможность побыть в покое, подумать, разглядывая проплывающие за окном пейзажи города. Конечно, в час пик это было сомнительное удовольствие, но ночью или в разгар рабочего дня поезда была скорее приятной, чем наоборот.

Приказ явиться к тирану к бытовым неудобствам не относился. Джон не мог воспользоваться машиной не потому, что у него не было денег на бензин, а чтобы не светить ее перед полицией. То, что его планы попадали на желания тирана также не относилось к положению демона, Юбараэль был уверен, что правитель специально назначает аудиенцию в такие сжатые сроки, чтобы продемонстрировать свою власть. Смотрите, тщедушные падшие, как вы бежите ко мне на поклон по первому зову, бросая все свои дела. Well, fuck that.

Сейчас было бы неплохо разыграть карту нищеты, но, как назло, Бальбоа была всего в получасе езды от Ломбард стрит, так что сослаться на то, что Джон не успеет на прием физически, не получится. По крайней мере, для этого пришлось бы достоверно соврать, а это была не самая сильная черта демона. Вот уж над чем стоило смеяться - дьявол, который не умеет врать. Конечно, это было распространенное среди Намару умение, но одним из профессиональных секретов Первого дома было то, что хоть они и манипулировали окружающими, их силы никогда не были построены на лжи. Ангелы небесного сияния вели за собой, а не бросали в пекло обманом. Даже когда Небесное воинство приговорило падших к Бездне, Намару были первыми, кто шагнул в ад.

Стоило ли рисковать, навлекая на себя гнев тирана? Безусловно нет. Нужно было сойти на ближайшей остановке, позвонить Линзи, перенести встречу на вечер, затем развернуться и послушно пойти на север, к резиденции Гласа Света, тихонько занять свое место, не отсвечивая лишний раз, опустить голову, слушать и кивать. Трепетать, когда нужно трепетать, восторгаться, когда нужно восторгаться. Затем обмениваться любезностями с другими падшими, отводя глаза, чтобы случайно не встретиться взглядами с собеседником и не выдать презрения к себе за необходимость пресмыкаться, которую ты прячешь за фасадом якобы наслаждения роскошью, которую милостивый тиран дарует своим верным слугам. Ведь если он позволяет тебе выпотрошить его бар, то ради этого можно потерпеть часок-другой? Это ведь совсем немного времени. Well, fuck that some more.

Джон даже не стал говорить себе, что совершает ошибку. Это не имело значения. Правда была в том, Юбараэль не боялся ни тирана, ни кого-либо еще. Никто во вселенной не мог сделать демону ничего, что было бы хуже того, что он уже испытал. Даже уничтожение стало бы избавлением, а не наказанием. Перспектива познакомиться с немилосердной стороной тирана беспокоила Джона гораздо меньше, чем перспектива отменить встречу с мисс Бирмауэр.

Поправив бейсболку на голове, Юбараэль откинулся на спинке сиденья автобуса и, разглядывая улицы за окном, продолжил путь.

Благодарю, - Еще раз ответил демон и позволил этому вызову растаять в воздухе, как и предыдущему.

Упрямство Найтеля и безразличие Самари разозлили Джона, и ему потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться. Вдох, выдох. В голове роились мысли о том, что на войне не место высокой морали, что если воротить нос от крови, то все кончится только еще большей бойней, что слабость не шла падшим... Это все имело смысл для Юбараэля, имело смысл для Джона, но для других. Для таких как Найтель война закончилась с капитуляцией Гейхеннома, и теперь, получив неожиданное помилование, можно было начать жизнь заново, забыть ужасы войны и посвятить себя чему-то высокому. Каждый падший мог бы найти себе применение. Например, Юбараэль мог бы стать пожарным. Входить в пылающие здания, спасать задыхающихся от дыма людей, снимать котят к деревьев под радостные крики детворы. Вот только демоны не были помилованы, они даже не были выпущены по УДО с обязательством еженедельно отчитываться надзирающему офицеру. Падшие бежали из перевернувшегося автобуса для заключенных, воспользовавшись тем, что водитель и охранник лежат со свернутыми шеями. В один прекрасный момент маршалы упадут им на хвост. Если это не будет Небесное воинство, которое уже однажды показало, что способно притвориться побежденным, чтобы ударить в самый неподходящий момент, то это будут сами смертные.

Падшие могли обманывать себя, считая, что у них есть возможность начать все с чистого листа, отдаться новым ощущениям от человеческих тел, погрузиться в исследование мира, которого они никогда раньше не видели. Только Юбараэль знал, что война не закончилась. Джон вспомнил фразу - "ад пуст, потому что все дьяволы уже здесь". Кажется, ее придумал какой-то рок музыкант. Он даже не представлял себе, насколько был близок к правде. Конечно, еще не все дьяволы выбрались наружу, но они уже принесли ад с собой.

Да и смертные не отставали от своих прошлых учителей. Размышляя, Джон смотрел в окно, где на улице коренастый латинос методично наносил удар за ударом ножом в живот другому человеку. Менее чем в двух ядрах на земле сидели двое бездомных, но убийцу не волновали свидетели, а бездомные даже не делали попыток помочь умирающему. Ограбление? Разборка банд? Передел наркорынка? Могло быть все что угодно.

Как долго падшие смогут закрывать глаза на такое насилие? Сколько смогут убеждать себя, что подступающие к горлу нечистоты это все лишь вода? Они напоминали Джону людей, которые селились в милых огороженных районах, и делали вид, что вся грязь существует где-то в другом мире. Жить в этой иллюзии было удобно. Да, в мире есть зло, но оно далеко, а здесь, по соседству, только милые и добрые люди. И если что, то полиция нас защитит. Они не понимали, что живут в загонах, которые будут первыми снесены потоком из переполненных дерьмоотстойников.

Юбараэль не понимал, зачем падшие добровольно заключают себя в башни слоновой кости из комфорта, человеческого существования и роскоши. Но пытаться переубедить их не имело смысла. Они выбрали свой мир, Джон выбрал свой, и эти миры никогда не пересекутся. Оставалось только полагаться на тех, кто продолжал трезво смотреть на ситуацию.

Кто из перечисленных Самари мог оказаться таким? Тиньли служил в Черном легионе, с одной стороны это молго значить, что он понимает ситауцию в полной мере, но с другой стороны вряд ли испытывал к Юбараэлю теплые чувства и мог отказаться помочь просто из чувства неприязни. Алистран должен был помнить боль, которую испытал от потери крыльев и мог разделить боль Джона от потери семьи. Кайрат казался достаточно аполитичен, чтобы не обращать внимания на репутацию Юбараэля. Эрато служила в министерстве праха, а значит, могла обладать достаточными связями, чтобы помочь Джону. Только Министерство может наложить вето на действия Намару из собственных соображений. Лариаль... Демон слишком хорошо представлял, какую плату захочет получить инкуб за свою помощь.

Отбросив заведомо плохие варианты, Юбараэль оставил три имени, с которыми стоило хотя бы попытаться.

Алистран, леди Всевидящее Око сказала, что ты сейчас в Сан-Франциско. Мне нужна помощь в поиске человека. Ты сможешь помочь мне?

Мелодические переливы Небесных имен падших сливались в консонансу, наполняя воздух силой. Они не обладали силой Истинного имени, но даже в них была заключена толика сущности демона, которая и позволяла падшим призывать друг друга на расстоянии. Гармония образов напомнила Юбараэлю времена, когда элохим были частью великого замысла, выполняя поставленные перед ними задачи, действуя в унисон не от того, что получили приказ, а от того, что осознавали свою предназначение во вселенной. Резонанс названных имен был достаточным, чтобы распахнуть окно квартиры. Какой же тогда была сила Инфернального двора, когда демоны собирались во плоти?

Джон поспешил закрыть окно, чтобы сквозняк не унес с собой все тепло из комнаты. Падший катал на языке каждое имя, будто пробуя его на вкус, выбирая, к кому обратиться. Почему Самари назвала каждое имя столь открыто? Вряд ли она просто хотела быстрее познакомить демонов, Юбараэль слишком хорошо знал свой вид, чтобы знать - в присутствии Четвертого дома не бывает случайностей. В коварстве и способности плести паутины заговоров они уступали только Намару... И то лишь потому, что Первый дом был первым во всем. Так зачем Предсказательница Лжи оповестила добрую половину города о том, что Джон ищет помощи?

Гадать было бесполезно - на этом поле у Неберу было неоспоримое преимущество, к тому же Юбараэль не хотел портить отношения с Министром. Она не попросила никакой платы за свою помощь и демон вполне мог поблагодарить ее и разорвать контакт, но это было бы невежливо. "К черту вежливость," - вспыхнула мысль, принадлежавшая Джону. Что-то внутри Юбараэля отозвалось согласием, и тут же на него накатило воспоминание, ударив обухом по голове.

Кровь с шипением испаряется с раскаленного лезвия меча. Огромная тень накрывает поле боя, вспарывая воздух свистом лопастей ганшипа. Юбараэль бросается вперед, слыша под ногами хруст ломаемых костей и влажный треск разрываемой плоти. Светло-коричневая камуфляжная форма демона становится черной от крови, осколки костей прилипают к цевью винтовки. Смертные оказываются зажаты между минометным огнем Небесного воинства и наступающим дьяволом. Все, на что они способны, это мешаться под ногами. Зачем легион выпустил этих полубезумных от пыток животных из клеток, неужели операционное командование не понимает, что каждый второй из них симпатизирует талибам, а остальные годятся только на то, чтобы разбежаться в панике при виде архангела? Копье концентрированного света разрезает тучи, врезается в Юбараэля и сбивает его с ног. Клубы поднятой пыли тяжелеют от кровавой взвеси в воздухе, звуки сражения теряются в звуковой волне взрыва реактивного снаряда. Демон поднимается на ноги и понимает, что отрезан от позиций легиона. Осознание бьет сильнее небесного копья. Эти ублюдки завели его в ловушку! Они отправили смертных следом за ним, чтобы он не смог вернуться назад, не смог пробиться сквозь копошащуюся массу плоти. Демон мог двигаться только вперед, на укрепленные редуты небесного воинства, ощетинившиеся хищными жалами пулеметов. О эти позиции только что разбился авангард Шестого дома, и теперь молот наступления легиона бросит на эту наковальню Юбараэля. Они ответят за это. Если он выберется отсюда живым... когда он выберется отсюда живым. Демон издает рев извергающегося вулкана, подхватывает лежащий под ногами M60 и бросается в атаку.

Память играет в падшим причудливые шутки, смешивая прошлое демона и смертного. Где было это сражение, у переправы к Зебулу или в отрогах Герата? Кто предал его, лорды Черного легиона или командующий операцией? Юбараэль не был до конца уверен. Сейчас это не имело значения. Копаться в прошлом можно будет тогда, когда будущее перестанет сулить неприятности. У демона были основания не питать любви к соратникам, также как они не питали любви к нему, но Самари была вежлива с ним и это требовало ответной любезности.

Найтель.

Имя сорвалось с губ Джона беззвучным выдохом. Тиньли казался Юбараэлю слишком занятым, чтобы оказывать услуги первым встречным падшим. Алистран был демонов ветров, и хотя в памяти Джона возник образ величественной огненной бури, созданной Племенем и Ветрами, пока время очищающего потока еще не пришло. Сейчас Юбараэлю нужен был более тонкий инструмент.

Мое имя Юбараэль. Леди Самари рекомендовала тебя как падшего, который может отыскать человека. Ты согласишься мне помочь?

Джон специально не стал исключать Неберу из беседы, решив отплатить за помощь тем, что в Министерстве орлов должны были ценить больше всего - информацией.

Каждое утро, за несколько минут до рассвета, Юбараэль поднимался на крышу здания, в котором жил. Высота пятого этажа не могла сравниться со шпилями древних цитаделей элохим, но падший использовал любую возможность быть ближе к Солнцу. Он поднимал голову вверх, смотря сквозь тучи туда, где должно было появиться светило, и отводил взгляд. Творение продолжало двигаться, но в этом движении больше не было чуда. Механическое изменение состояние, лишенное направления, как сломанные часы, стрелки которых продолжали идти, но под ними больше не было циферблата, только потускневшие от времени шестеренки.

Солнце вставало из-за горизонта, но Юбараэль не мог смотреть на него, потому что знал, что звезда больше не воплощает ту, что когда-то зажгла ее. Вместо этого демон смотрел вниз, на грязные улицы, отбросы из мусора и человеческих тел, сломанные жизни и разбитые надежды. Падший уже видел эту картину прежде. Среди роскоши палат Дворца вздохов, под черными от копоти и крови стенами Дюдаэля. Падшие вымещали свою злость на смертных, превращая их существование в ад с картин художников, они возносили к высотам наслаждения и, наигравшись, сбрасывали в ямы отчаяния. Там они влачили жалкое существование, полное боли и нищеты, ожидая неизбежного конца как избавления.

Сейчас на улицах Тенделоина происходило то же самое. В тени башен слоновой кости благополучных районов цвел гнойник страдания, но в этот раз не было падших, которых можно было обвинить в преступлениях. Смертные справились собственными силами, задолго до того, как первый демон вырвался из Бездны, и многие из них были обескуражены той глубиной жестокости, на которую оказались способны люди. Тот ли это потенциал, раскрыть который мечтал Светоносец, поднимая свое восстание?

Картина внизу была привычной для Джона. Он не был бессердечным, но как и многие другие люди научился закрывать глаза на определенные вещи. Те, с которыми ничего не мог сделать, те, которые было лучше не трогать. И хотя по работе он регулярно сталкивался с самыми низменными отбросами общества, он умудрялся жить в искусственном мире, где существовало только то, что он хотел видеть. Это был светящийся снежный шар, полный детского смеха, утренних улыбок и солнца. Так продолжалось до тех пор, пока этот шар упал на землю, разлетевшись мокрыми осколками стекла.

Боль открыла Джону глаза на мир. Он как будто проснулся от долгого сна и увидел, наконец, что именно его окружает. Сколько таких же хрупких снежных шаров подвешены в воздухе вокруг, ожидая момента, когда они рухнут на залитый нечистотами пол. Возможно, самым страшным грехом человечества было безразличие. Эта способность перестать замечать боль окружающих. Проходить мимо просящих милостыню, отведя взгляд. Брезгливо огибать упавшего на асфальт человека. С азартом снимать на мобильный телефон пожар, не думаю о том, что в горящем доме остались дети.

Только личная трагедия заставила Бредфорда прозреть, увидеть подлинный мир вокруг себя и начать делать с этим что-то. Солнце поднялось над горизонтом, его еще не было видно в небе над Тенделоином, падший знал, что новый день наступил, а значит, его караул был окончен на сегодня. Спускаясь по лестнице вниз, Юбараэль размышлял о том, что, возможно, только боль способна очистить человечество. Если каждый пройдет через свою трагедию и перестанет закрывать глаза на зло этого мира, то, возможно, люди начнут что-то менять. Или же их темные сущности возьмут верх и они присоединятся к пиру падальщиков? В таком случае, возможно, единственным лекарством было уничтожить этот мир и начать заново. Но что делать с тем светом, который все еще оставался на земле? Имели ли падшие право уничтожить его?

Юбараэль вспомнил любовь Джона, и от этого воспоминания сердце сжалось в груди. Он не помнил лицо своей жены. Нет, не так. Ее лицо слилось с обликом Шамшель и они стали единым целым, заставляя демона переживать боль смертного как свою. Эта боль была другой. Не страдание безысходности, которое демон ощущал на улицах Тенделоина, это было горе, которому он был благодарен, потому что раз сейчас он испытывал эту боль, значит, когда-то был счастлив.

И если перестать фиксироваться на грязи, то можно было увидеть, что даже среди отчаяния было место свету. Старая Луа Чан любила Бредфорда, как только мать может любить сына. Иногда Юбараэль сомневался в том, что она не понимает, что Джон не ее сын, но просто делает вид, чтобы немного побыть счастливой. Нищие на улице, те, что не были в постоянном плену наркотического дурмана, продолжали двигаться вперед. Они улыбались друг другу, несмотря на все выпавшие на их долю сложности. Могли ли Падшие помочь людям сохранить эти искры надежды и превратить их в новое пламя?

У Джона не было ответа на эти вопросы, к тому же, сейчас у него было более важное дело. Налив кофе, Юбараэль остановился перед окном и погрузился в размышления о своем следующем шаге. Пальцы демона медленно гладили покрытую сеткой трещин керамическую поверхность чашки, ощущая уникальное несовершенство предмета. Над чашкой начал поднимался пар - холодная жидкость нагрелась от прикосновения падшего.

Смерть Алонсо Ланзы была точкой невозвращения. Юбараэль помнил чувства, которые испытал Джон в тот момент. Он называл это ветхозаветной справедливостью. Если бы только смертный знал, какова на самом деле справедливость Создателя... Но Бредфорд был прав. Он добился желаемого - причинил Ланзе боль, которую испытал сам. И теперь расквитаться было для старика личным делом. Таким же, каким оно было для Джона.

Дальше можно было не делать ничего. Вряд ли Ланза упустит возможность поквитаться с убийцей сына лично, а значит, после ареста Бредфорда в какой-то момент они окажутся в одном помещении, и этого было Джону достаточно. На что-то подбное Бредфорд и рассчитывал, он не думал о том, что будет дальше. Для него не существовало дальше. Попасть к Ланзе на расстояние вытянутой руки, и ничто в мире, ни одни оковы, ни все демоны ада (Юбараэль усмехнулся всплывшей в сознании идиоме) не смогут его остановить. А что будет потом уже не важно. Джон не планировал жить дальше.

Иронично, но именно демон ада решил сорвать этот план. Юбараэль не собирался умирать и тем более не собирался за решетку. От одной мысли, что демон снова окажется взаперти, воздух в помещении начинал раскаляться. Нет, он не собирался выбрасывать свою новую жизнь, а значит, нужно было действовать быстро.

В поисках Ланзы была всего одна проблема - его невозможно было найти. Несмотря на то, что любой стоящий своих денег информатор и коп в городе знали, что старик Фрэнк держит организованную преступность города в своем морщинистом кулаке, к нему нельзя было подступить ни юридически, ни физически. Вероятно Ланза понимал что раз его нельзя посадить за решетку, рано или поздно, его попытаются убить. Поэтому никто за пределами внутреннего круга не знал, где он живет, куда перемещается и как с ним связаться. Алонсо, молодой любимчик старика, был идеальной целью. Он наверняка знал где Ланза, а если не знал, или если бы из него не получилось выбить информацию, Фрэнк обязательно нашел бы убийцу сына сам.

Других зацепок у Джона не было, и это злило его. Когда-то Юбараэль мог подтянуть любого смертного к себе одной силой воли, а теперь должен был носиться как крыса по бетонному лабиринту в поисках выхода. Неужели это так сложно, отыскать одного смертного в одном городе?!

Конечно, падшие были способны на это. Не сам Юбараэль, но другие. Например, Ашару, всевидящие ангелы Тверди Небесной. Для них это должно было быть просто, как щелчкнуть пальцами. Конечно, ни один уважающий себя демон не стал бы щелкать пальцами бесплатно. Джон вздохнул и покачал головой - выбора не было.

Самари, - начал инвокацию Юбараэль, - Леди Всевидящее Око, прошу прощения за вторжение, но мне нужна ваша мудрость.

Лето в Вермонте играло самыми невероятными оттенками зеленого. Солнечные лучи оседали на кронах деревьев, плескались в ряби озер и слепили глаза озорными бликами. За границей строгости септа Серебряных Клыков никто не мог, нет, не запретить, но посмотреть осуждающе и полувыдохнуть с ноткой расстройства, если ты собирался сделать что-то неподобающее. Поэтому Ингрэм, преисполненный решимости добраться прямиком до Хеброна, куда вел призыв о помощи, довольно быстро растерял изрядную долю этой самой решимости, и первые полдня провел в щенячей игре с солнечными зайчиками и купании в озере. Лишь когда молодой оборотень услышал за спиной тихий голос, проступающий сквозь Преграду, как узор инея на двойном стекле, он оставил игру и продолжил путь. Юноша убеждал себя, что если быстро выследить убийц и... убить их, то потом можно будет с чистой совестью провести день на озере, наслаждаясь отдыхом победителя, но до этого нужно сосредоточиться на охоте.

В его голове роились десятки мыслей, сменяя друг друга, и он развлекал себя тем, что обдумывал каждую из них, прежде чем ухватиться за следующую. Почему эти убийцы не объявились на пару недель раньше, когда септ проводил ритуал Великой охоты? Наверняка Гайя указала бы на них, и тогда по их следу пошел бы не один Ингрэм, а весь септ! Вот это было бы зрелище! Правда, тогда бы и Слава досталась всему септу, а не одному Ингрэму. Нет, оборотень не считал себя жадным и был готов делиться Славой с теми, кто был ее достоин, но ведь у них и так полно Славы, а Ингрэму дорога каждая толика, которую он может заслужить...

Следи куда ступаешь

Шепот возвращал внимание Ингрэма к окружающему миру. Оборотень рассчитывал, что сможет проделать большую часть пути на четырех лапах, но штат оказался изрезан туристическими тропами, так что ему приходилось то оборачиваться волком, то принимать человеческий облик, чтобы пересечь тропу и не закладывать слишком большой крюк. На тропе Ингрэм не оставался слишком долго, чтобы лишний раз не пересекаться с настоящими туристами, снова ныряя в подлесок при первой возможности. За свою безопасность он, само собой, не опасался, но помнил наставления старейшин о том, что смертные не всегда спокойно реагируют на священную Ярость оборотней, поэтому лучше держаться от людей в стороне.

С учетом потерянного на озере времени и вынужденных крюков, Ингрэм добирался до Хеброна почти вдвое дольше, чем планировал, и вместо того, чтобы выйти к городу поздним вечером, оказался на границе поселения ранним утром. К этому моменту уверенность Ингрэма в собственных силах немного померкла, он не планировал своих действий дальше этой точки, рассчитывая, что доберется до города и там разберется. И вот он был уже в Хеброне, а как разобраться яснее не становилось. Единственное, в чем парень был уверен, так это в том, что он не собирается отступаться. Во-первых, это было совсем не героически, а во-вторых, что бы сказали в септе, если бы он так быстро сдался? Только вот от понимания, что не надо делать, не становилась понятнее, что же, собственно, делать...

Смысл доносящегося из-за сетки разговора дошел до Ингрэма не сразу. Он услышал слова, инстинктивно повел ухом, вслушиваясь в происходящее, втянул воздух, разбирая вкус агрессии и страха на языке, но понял смысл слов, только когда уже сворачивал за угол, из-за которого слышались голоса. Последние слова обладателя запаха агрессии резанули по ушам, но Ингрэм тут же отбросил возникшие в голове воспоминания.

- Эй! Где здесь можно позвонить? - Парень окликнул устроивших потасовку за сеткой за мгновение до того, как увидел их. Оборотень не знал, что обычно спрашивают у незнакомцев на улице, но в тех фильмах, которые он смотрел, одинокий герой, прибывая в новый город, первым делом искал телефон. И бар. Ингрэм тут же добавил, - И выпить!