Голосование за ходы

Глядя на проявляющегося элементаля, Льёт покачал гривастой головой и насмешливо улыбнулся. Ну конечно же - собаке собачья смерть, кесарево кесарю, северянину ледяной элементаль. Испытание обещало быть проще, чем предполагалось. Конечно, Льёту может фатально не повезти - и тогда либо кирдык его астральному телу, либо кирдык его карьере в Гильдии. Что, в принципе, почти одно и то же. Ну да фатально не повезти может и архимагистру за утренним бритьем. Что толку размышлять о таких вещах? Надо действовать.
Склонив голову к плечу, Льёт размышлял. Время было - тварюшка была медленная. Пока проявится, пока прицелится... Есть время решить, что делать и как быть. Швырять в болванчика ледяную сосульку было бы глупо. Можно, конечно, убить ледяного элементаля и льдом - но тут надо быть очень сильным магом, которому почему-то не хочется сделать все быстрее и проще. Например, хорошо разогнанная сосулька повредит физическое тело твари просто потому что она хорошо разогнанная. Но огнем все равно веселее и проще.
В первую очередь - нужно повесить щит. Скорее всего, элементаль атакует лучом или той же сосулькой - вряд ли это будет ледяное дыхание - так что можно не заморачиваться с полной обороной и ограничиться фронтальной. Ладонь левой руки Льёта взлетела вверх и рубяще отчертила грань. Зыбкой дымкой на том же месте возникла полупрозрачная стена защиты, становящаяся все прочнее - Льёт удерживал ощущение и вливал все больше и больше силы. Вторым шагом должна была быть атака или контратака - вот только этот самый щит теперь мешал самому магу. Ну да Льёт и не планировал метать файрболлы - ему давно хотелось попрактиковаться с настоящим противником. И он ударил не по физическому телу, а по ментальному. Правая рука поднялась на уровень груди; незримая петля концентрации сомкнулась вокруг цели; пальцы руки словно бы схватили что-то из воздуха, коверкая и сминая - и Льёт обрушил на противника магию, порождая ложные образы и смятение в его рудиментарных органах чувственной и магической сенсорики.

К загадкам у северянина было двойственное отношение.
С одной стороны - когда-то давно, еще в детстве, в Дерлане, долгими зимними вечерами малышня частенько развлекалась игрой в загадки. Да и взрослые тоже питали к этому виду устного народного творчества некоторую склонность. Загадки разного рода постоянно фигурировали в сказках и сказаниях, в песнопениях бардов, загадки загадывали храбрым героям прекрасные красавицы и ужасные чудовища. Но то были северные загадки, если можно так выразиться, загадки, построенные вокруг понятных северянам вещей, построенные по определенным правилам. Дурным тоном считалось загадывать что-то такое, чего собеседник никак не мог знать, а еще хуже было - составить загадку без подсказок, ведь мастерство отгадчика заключается не в том, чтобы угадать, а в том, чтобы найти ключ.
С другой стороны - южане загадывать загадки не умели. Загадывающий загадку южанин совсем не беспокоился о том, можно ли ее разгадать - напротив, старался сделать ее как можно более невнятной, непонятной и запутанной. У них даже в сказках такое сплошь и рядом случалось - хитрован-герой, загадав "что у меня в карманчике" обманывал страшного демона. По понятиям северян же такая загадка и загадкой-то не считалась - считалась издевательством, и на месте демона любой северянин, забыв про загадки, просто наказал бы наглеца.
Вот и сейчас, стоя перед дверью, Льёт гадал что его ждет. Должен ли он найти ключ по подсказке, которую пока не понял? Или перед ним очередное южанское "пойди сюда, не знаю куда"?

Четыре камня, четыре источника энергии. Алый рубиновый, лазурный сапфировый, цвета листвы изумрудный, бесцветный бриллиант. Надо то ли выбрать какой-то один, то ли выбрать правильную последовательность. И черт его знает что именно.
Рубин Льёта не привлекал вот ни разу. Слишком агрессивно. Агрессию нужно скрывать, смирять и выпускать на волю только в нужный момент - а иначе от нее мало толку.
Изумруд тоже не особо возбуждал. Мир, покой, возрождение жизни - все это для целителей и для женщин. А Льёт не был ни целителем, ни женщиной. Мир и покой он воспринимал сугубо в утилитарной форме - как нечто, необходимое для отдыха, исцеления и подготовки к грядущим сражениям.
Сапфир был чуть ближе по настроению. Монолитная, уверенная в себе сила - такое Льёт уважал. Чем-то таким мечтает быть любой воин, любой маг, любой адекватный человек, стремящийся к силе и власти.
И, наконец, бриллиант. Бриллиант эмоционального окраса не имел - и этим отличался от остальных. Может быть, в этом-то и ключ? Если бы требовалось выделить из четырех камней самый непохожий на остальные - ответом точно был бы бриллиант.
Однако, с другой стороны ключ может быть совершенно иным. Изумруд четко ассоциируется с целительством - есть такой факультет. Рубин с разрушением - такой факультет тоже в наличии. Может, нужно выбрать камень своего факультета? Но вот незадача - какой из камней алхимический, а какой - мистический? С одной стороны - алхимики не имеют дела с конкретными стихиями, значит и камень у них должен быть бесцветный. С другой - алхимики варят зелья и вообще про жидкости много знают, следовательно сапфир им тоже подходит. Мистики в каком-то смысле тоже не оперируют прям таки стихийным волшебством, просто взаимодействуют с энергией - так что бриллиант вполне по ним вариант. Но ведь и сапфир по духу тоже огого как подходит - все эти правила Мордекайнена, вся эта холодная голова и уверенность в себе...

Итак, с точки зрения факультетов и эмоций - подходили сапфир и бриллиант.
С точки зрения метода исключения - подходил бриллиант.
Два к одному.
Оставался еще шанс того, что надо выстроить последовательность - но Льёт решил на этот шанс наплевать с высокой колокольни. Слишком муторно.
Льёт не мог знать, сколько времени уже прошло. Но он прекрасно знал, что выбор надо сделать. Какая-то слабая его часть очень, очень опасалась ошибиться и настойчиво требовала подумать - но северянин не был бы северянином если бы не мог решиться на риск.
И молодой маг, уверенно и решительно, потянулся к бриллианту.

Льёт успокоился, даже расслабился. Мог себе это позволить - потому что все встало на свои места.
Астральный уровень, что же еще. Сопротивление эйфории было не бесполезно, а бессмысленно - связь между телом и духом, находящимся на астральном уровне была очень даже относительная, так что воздействие на тушку на прохождении испытания не отразится ровным счетом никак. Теоретически, можно было даже умереть там, в кресле, от сердечного приступа - и понять, что умер только тогда, когда попытаешься (и не сможешь) найти путь назад.
Северянин с интересом огляделся, осмотрел себя и стены вокруг. Окружающая среда мало походила на книжные описания - но и иллюзией не была. На этом плане иллюзией было все, а следовательно - ничего. И воспринимать все следовало двояко - как реальность, которая может измениться в любой момент. Которую можешь изменить даже ты сам. Так что оставалось только идти вперед и ждать. А еще - считать тени.

В общем, Льёт зашагал вперед. Спокойный, внимательный и готовый ко всему. Из чистого любопытства повел правой рукой по стене - ощущая, насколько она похожа на настоящую. А потом, вложив немного магии и желания в свое касание, попытался воздействовать.

Входя в аудиторию, Льёт уже ничего не слышал и не видел.
Вернее... вернее нет, не так.
Входя в аудиторию, Льёт уже не видел и не слышал ничего лишнего. Взгляды и шепотки, интерес к заслужившему толику уважения и умудрившемуся опоздать, северянину - все это проходило мимо, не задевая сознания, отмечаясь где-то в памяти в качестве маловажного факта. Сейчас молодой маг был прямо на поле боя, своего первого настоящего боя; и на пронзительный взгляд архимагистра он ответил смело и прямо. Глаза мэтра были ярко-голубыми, а внимание его казалось подобным приговору; Льёт мог об этом не задумываться, но его собственные глаза сейчас выглядели почти что так же. Только цвет был несколько другой - более тусклый, более льдистый.
Место в очереди он занял не раздумывая. Теормаг. Мэтр Крауц, Э. Новарт - все вело именно к этому. Совсем рядом с северянином оказался Ральф, недалеко была Стейси - но все это сейчас мало его занимало. Льёт был сосредоточен на предстоящей схватке.

В том, что испытание будет схваткой - с врагом, с учителем, со сверстниками, с самим собой, да с кем или с чем угодно - он не сомневался.

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять - надвигалась буря. И речь сейчас совсем не о той буре, которая вызверилась за окном. Надвигалось нечто большее. Это было ощутимо еще тогда, когда появились первые тревожные вести - вести о чуме и войне. Это стало почти осязаемо, когда гордые эльфы пришли просить у людей помощи. Наконец, когда появились первые вести о падении Эларии - предчувствие превратилось в уверенность. Льёт всегда ждал этого. Надеялся на это. Всегда знал, что только так ему удастся раскрыть себя. Ведь когда надвигается буря - место мужчины на поле боя.
Что ждало его здесь? Да, ему удалось сломать лед и заработать в глазах сверстников-южан немного уважения. Рано или поздно это так и так бы произошло. Может быть, не настолько удачно - но общество нашло бы место Льёту. Место какого-нибудь связного при башне, какого-нибудь преподавателя при кафедре, теплое и сытное место. Возможно, он сделал бы карьеру. Возможно, он переспал бы с кем-то вроде Стейси. Возможно, он даже стал бы чем-то вроде злого, глупого и наглого варианта мэтра Крауца. В самом лучшем случае - попросился бы к какой-нибудь гарнизон и до конца своих дней терпел скучающее тупое солдатье и самодуров-офицеров.

Тишину разорвал очередной громовой раскат, и Льёт покинул кресло. Едва удержался от того, чтобы не заметаться по комнате, как загнанный в тупик воришка; ограничился тем, что прошелся от стены до стены и остановился у окна.

Нельзя сказать, что ему так уж прям хотелось воевать. Напротив, надвигающаяся буря казалась далекой и страшной - а теплая комната при Академии и Стейси-стервоза близкими и желанными. Сердцем - сердцем Льёт мечтал о любви и спокойствии; сердце человеческое слабо - недаром природа заключила его в клетку из ребер. Но разум, кровь, душа - все остальное, кроме слабого сердца, звало на смерть. Руки северянина чесались от желания взяться за рукоять меча; меча, которого он не касался так давно. И, что еще важнее, Льёт прекрасно понимал, что именно буря может стать его путем к величию. Именно буря может наделить его воинской славой, отточить его навыки, преумножить его умения. Он должен сейчас уже быть там, на передовой, сжигать деревни, выслеживать орков, охотиться на черного мага, допрашивать врагов короны вместе с мэтром Крауцом...

...но вместо всего этого - у него только теплая комната, в которой так уютно. И так неловко.
Единственным светлым пятном казалось предстоящее испытание. Которого еще нужно было дождаться в компании Э. Новарта. Глядя на залитую дождем и тьмой Гильдию, Льёт недовольно цыкнул. Он устал ждать.

Они аплодировали ему, северянину. Воистину, толпа слепа и предсказуема. Сам северянин доволен собой не был; может быть, виной тому выпитое, может быть, внимание окружающих, может быть, южанка, будь она неладна - но Льёт-то понимал, вернее, ощущал, что едва не провалился. Гроссман победил сам себя - если бы он построил свое нападение иначе, слабенький щит северянина не спас бы даже от самого незамысловатого заклинаньица. Еще одна заметка на будущее - вступая в бой надо бы знать, как построит свои действия противник. Фундаментальный принцип. Только не Мордекайнена, а - жизни.

Забавно, но именно сейчас, в окружении благосклонной толпы, Льёт чувствовал себя белой вороной вдвойне. Ответить на вопрос "почему" молодой маг затруднялся; с одной стороны, так было даже лучше - но с другой стороны северянин куда увереннее чувствовал бы себя сейчас в темном переулке, без свидетелей, с Заком, Билли и Ральфом, готовыми преподать удачливому наглецу урок и отомстить за побежденного товарища. Там все было бы просто и ясно. А что делать здесь? Улыбаться? Свалить побыстрее? Пользоваться ситуацией? Закрепить успех? Право же, Льёт не знал.
А как бы в такой ситуации поступил бы, скажем, мэтр Крауц? О, этот умудренный наукой муж точно уже был где-нибудь в обществе дам. Странно, но подобный воображаемый пример помог; северянин определился со следующим шагом.

Делая это, он чувствовал, что возможно еще не раз об этом пожалеет.
С другой стороны, надо было дать Арти последний шанс сохранить лицо и проявить хоть капельку мужественности.
Или, как сказал бы мэтр Крауц - стоит озаботиться созданием правильной позиции в глазах общества на случай дальнейших конфликтов. Занять место "рыцаря", чтобы последующие нападки оппонента выглядели жалко.
И Льёт, быстро преодолев расстояние до своего противника, протянул Гроссману руку помощи.

Так. Выбросить южанку из головы. Выбросить из головы Зака. Выбросить из головы зрителей.
На слове "три" молодой маг сделал глубокий вдох. Сейчас и именно сейчас он ощущал выпитое - тяжестью в голове, движением в крови; с этим, как и с лишними эмоциями, как и с лишними мыслями, тоже предстояло бороться.
На слове "два" мир вокруг обрел резкость, ясность и четкость картины художника-аккуратиста. Казалось, что при желании можно легко рассмотреть любую мелочь, любую деталь. И в центре всего - самое четкое пятно, самая важная точка - Гроссман. На удивление спокойный. В голове у северянина едва не случился всплеск ненужной активности - "как? почему? зачем? удар в спину? козырь?"; едва не случился - потому что был подавлен. Осталась только напряженная настороженность.
На слове "один" все вокруг выцвело и истлело. Смазалось и поплыло. Пришло в движение. Молодой маг выдохнул, выдавил сквозь зубы набранный в грудь воздух.
Так. Выбросить из головы все лишнее. Постулаты Мордекайнена? Будут тебе постулаты Мордекайнена!

- Начали!

Вдох. Обе руки выбрасываются вперед; это простейшая связка простейших чар, безотказных и почти мгновенно применяющихся, активируемых жестом. Проблема только в том, что активировать оба жеста нужно одновременно. Резкое раскрытие ладони в жесте отрицания; хлесткий взмах кистью. Простейший щит - и Ледяное копье. Ну, или, учитывая скорость происходящего, скорее - Стрела.
Но это только начало. Постулаты Мордекайнена. Нужно что-то долгодействующее. Стрела уходит в полет, щит начинает ощущаться - и оба этих ощущения необходимо поддерживать. Буквально чувствовать стрелу вплоть до момента попадания в цель, буквально коже ожидать удара по щиту. И третье действие. Завершающее связку. Третье ощущение. На выдохе:
- Smerte!
Это не классическое прочтение; это северный диалект. Маленькая хитрость - чтобы противник не понял что за заклинание на него направлено. А переводится это слово как "боль". И Льёт ищет глазами глаза врага - чтобы давить этой болью до тех пор, пока хватит сил.

Если вас в темном переулке поймали трое громил с дубьем и дрекольем - а вы не маг, не воин и даже не сельский кузнец - остается только стиснуть зубы и приготовиться подороже продать свои жизнь и кошелек.
Если вас в узком коридоре зажали парочка пьяных кутил навеселе - а вы аппетитная служаночка - остается только расслабиться и получать удовольствие.
Льёт, в свою очередь, угодил в нечто среднее - то есть, с одной стороны надо как бы приготовиться к замаскированному под тренировку сраженьицу, а с другой - удовольствия от процесса можно словить немало. Так что улыбка на его лице едва не стала еще шире.

- Зак? Гроссман, ты серьезно? Наложит тренировочные щиты? Как бы он при этом в штаны от напряжения не наложил. Арти, ты же сам только что говорил - силенок у него маловато.

Зак. Что творилось у него в голове - Льёт не понимал и не стремился понять. Такие, как Зак, были для него чем-то вроде зверя - наглого, хитрого, слабого. Северянин знал повадки этого самолюбивого слабака - и именно поэтому бросил ему насмешку как кость псу. Пусть злится, пусть возникает, пусть заставит Гроссмана потратить время и нервы на разрешение ситуации.
В то, что Зак проигнорирует выпад, Льёт не верил.

- Ральф тоже отпадает. Если Зак просто не справится, то этот может лопнуть от натуги.

Да-да, Ральфи, и тебе сегодня попадет на орехи нестабильный ты наш.

- Остаются Билли или Стейси. Лично я выбираю Билли. Конечно, как маг Стейси наверняка сильнее - но как женщина она способна на любые подлости. Она слишком увлечена тобой, Арти, я ей свою спину не доверю.

И - финальный аккорд - южно-вежливый и северно-небрежный полупоклон в адрес дамы.
Наверное, надо было взять пару уроков у мэтра Крауца пока он был здесь.

- Магия - это сила, говорили они. Магия - это дар, говорили они. Магия - это наука, говорили они. Магия - это искусство, говорили они.
Высказав эту сложную сентенцию, Льёт основательно приложился к кружке с элем и выжидательно взглянул на собеседника. Собеседник, уставший от жизни усатый трактирщик, не ответил ничего. Взгляд его серых, блеклых глаз был равнодушен и пуст. То ли не дождавшись ответа, то ли выдержав паузу, юноша продолжил:
- А знаешь что я думаю обо всем этом? Что все они просто тупые слабаки-южане, ничего не смыслящие в настоящем деле!
Трактирщик наконец проявил что-то вроде участия; взяв какую-то тряпицу, он принялся полировать поверхность стойки, хрипло выдохнув:
- На себя посмотри.
Северянин радостно улыбнулся, и эта улыбка была похожа на оскал сытого довольного молодого пса. Снова приложившись к элю, Льёт покачал головой:
- И ты туда же. Что с того, что я вырос в этом жалком городишке, где днем с огнем не сыщешь нормального пойла? Я хотя бы помню свое детство, я хотя бы помню... А ты, вот ты, старик, что помнишь ты?.. Говорю тебе, стоит хоть раз в жизни понюхать, как пахнет свобода, то проживи потом хоть целый век в трущобах - не забудешь!
Трактирщик скептически фыркнул.
- Слушай, парень, шел бы ты со своими разговорами, клиентов отпугиваешь.
Льёт насмешливо и нарочито огляделся вокруг - вокруг было пусто.
- Эт каких еще клиентов?
- Всяких-разных. Слушай, разве тебе не надо готовиться к экзаменам или что у вас там?..
- Экзамены, - северянин закатил глаза, - подготовка. Чтоб я да суетился...

Честно говоря, вот именно сейчас юноша отчасти лукавил. Потому что сказать, что к экзаменам он совершенно не готовился, было бы нечестно. Правда, на нормальную подготовку это мало походило.
Льёт не штудировал книги и не читал конспекты, не разучивал чары и не зубрил рецепты. Не бегал по преподавателям, не занимался волонтерской деятельностью, не готовил шпаргалок. Со стороны, наверное, его расписание можно было счесть расписанием лодыря. Однако тренировки он все же проводил; правда, не дуэли и не практические занятия - со стороны это больше походило на то, как тренируется мечник или кулачный боец. Сначала он брал какое-то заклинание, какой-то прием - и применял его до посинения, до автоматизации, до упора. По-разному, в разных условиях, местах, положениях. Потом - другой прием. Потом - связку приемов. Иногда выходил в город и рискуя получить нагоняй от старших совмещал приятное с полезным - тренировался под градусом. И так - час-другой в день. Так что в некотором роде к экзаменам Льёт был готов. А как он сам считал - готов куда лучше, чем большая часть студентов, занимавшихся либо бессистемно, либо всякой ненужной галиматьей.

- Не-е, - протянул Льёт, продолжая разговор, - вся эта кутерьма с подготовкой просто балаган. Я в своих силах уверен. Вот так вот.
Вздохнув, парень допил эль. Не слишком куртуазно выдохнул рвущиеся наружу винные пары.
- Дурацкое пойло, хмеля ни в одном глазу. Хреновый у тебя трактир, папаша. Пойду-ка я отсюда.
Судя по всему, трактирщику снова было абсолютно плевать на все слова и действия юного магика. Не дождавшись реакции, Льёт засобирался.

Утро.
Душ. Контрастный. От ощущения "варюсь заживо" до ощущения "готовлюсь в космонавты".
Зарядка. Такая, чтобы действительно проснуться. Жесткая.
Завтрак. Такой, чтобы остаться слегка голодным. Мало того, что пищеварение гарантированно замедляет реакции и скорость мышления, полный желудок расслабляет.
Обычно Саито так не вставал и так не просыпался. Но сегодня был немного иной день и случай. Проверить все, что есть с собой.
Брифинг.

Ха, ха и еще раз ха.
Троюродная бабушка? Это даже не смешно - это печально. Саито чтил своих предков. Многие чтят своих предков. Но ему как-то не приходило в голову, например, отправиться в прошлое и поотрывать бошки клану Нобунага. Кем нужно быть, чтобы ставить перед собой такие цели? Зацикленном на прошлом человеке, не имеющем будущего. Это что - приманка такая?
Информация. Гель. Блок возврата. Вопросы. Вопросы. Вопросы. Саито помалкивал - за него спросят другие. Какой смысл?.. Уберперчатки. Тоже ха. Японец поглядел с сомнением - как этот милый аксессуар поможет ему? +15 к пафосу, не иначе. Ну да ладно. Не в этом суть. Суть в другом.

...Она хмурится и поправляет прицел. Приникает к нему, затаив дыхание. Черное перекрестье наплывает на голову майора фон Хоффе, палец рефлекторно тянется к курку, но это ложный рефлекс - учитывая движение цели и скорость ветра, а также дальность полета и траекторию пули, целить следует выше и левее. Удар сердца - толчок - выдох - отдача - и маленький посланец смерти уходит в полет...
...Он улыбается, делая шаг вперед - неслышный шаг. Заряды заложены, часовой видит свой последний бесконечный сон, улыбаясь в две улыбки - посиневшими губами и распоротым горлом. Солнце отражается от лезвия ножа, снова шаг. Слышится выстрел. Началось. Шаги сменяются на бег, бег переходит в плавный прыжок - стелющийся над тростником тигр - и он оказывается прямо за спиной у очередной цели...
...Он ждет. Некоторое время. Потом выстрел. Он поудобнее перехватывает трофейный автомат. Потом - взрыв. Рвутся одна за другой машины. Значит, началось. Операция три-в-одном. Полное безумие. Он перемахивает через ограждение. Дверь. Часовой. Очередь. Граната в окно. В казарме поднимается балаган. Взрыв. Он двигается дальше...

Суть.
То, что важно. Черт побери, именно ради этого он и играет. Попытка ощутить. Теперь все будет по-настоящему. Вот только мы будем читерами. Разве этого недостаточно? Что не так, мать вашу? Вам нужна мотивация?
- Нет вопросов, - Саито затушил сигарету, в папку даже не глянул, - к чему вопросы? Праведная месть, пара вундервафель, реализация талантов. Бобр-кун, более чем достаточно. Если кто-то так не считает - я не понимаю, что этот кто-то здесь делает.

Беатриче выдохнула. Вдохнула. Прикрыла глаза.
Сумбурно. Неестественно. Глупо.
Открыла.

Паренек, который так не хотел отправиться в чужой мир. Бойкая до опасного девчонка. Живущий чужой жизнью неадекват. И новый мир.
Долг и обязанность Лазурных Леди - хранить верность уставу Ордена, беречь свою честь и честь своей родины, оберегать слабых и обделенных. Ордена за спиной больше нет, родина осталась далеко, честь - единственное, что никуда не делось, но это не честь девы-рыцаря, какой Бесс кажется со стороны. Сними доспехи - будет почти что ровесница Юли; отбери гордость - и будет просто трусливая девчонка. Единственная Лазурная Леди в этом месте и времени.
Юля. Дэнис. Димитрий. Их нужно защищать. От нового мира. От Лэйма. От них самих. От опасностей и соблазнов. До тех пор, пока они сами не станут достаточно сильны. Ты им не мать и не учитель, ты на одной ступени с ними, ты так же дрожишь от страха и так же полна сомнений - но ты старшая сестра.
Улыбка. Сердце - пара лишних ударов. Вспомнилось - там, в лесу, показалось, что Лэйм приглашает на танец...

Танец, Леди.

Поправила оружие, плащ. Не деловитыми, но уверенными и спокойными движениями. Мило улыбнулась Кире - кажется, она была ничего - и спокойной походкой, словно выходя под руку с кавалером на императорском балу, словно выходя на бой с драконом - шагнула в провал.

Надо думать, что поведение подобного рода очень странно смотрится - так думал Михаэль, снимая с поляка наручники и протягивая ему фляжку. Герра коменданта удар бы хватил... Да и сам Шварц, наблюдая за собой со стороны в иное время, не сдержался бы от целого ряда эмоций, начиная от смеха, кончая свинцом. Настолько происходящее было... сюрреалистично. Подобные мысли вызвали у немца короткую, еле заметную ухмылку.

- Спать почаще, - покачав головой, выговорил он, откидываясь на спинку стула, - этого следовало ожидать. Терпеть не могу, когда меня вынуждают заниматься всякой ерундой, выходящей за рамки привычного круга действий... С другой стороны - нет ничего пошлее привычного круга действий. А значит, нужно воспринимать все как эксперимент - и навязчивых чернокожих из коллективных снов, и потрясающие совпадения с глазами, и беседы за фляжкой шнапса с польским партизаном... кстати, я восхищен. Среди Ihre Nation, - эти два слова были сказаны отрывисто и резко, - мало кто решается воевать.

Может, стоило еще и предложить называть себя "Михаэль"? Нет, перебор, пожалуй. Бедный поляк не поймет такого. Слишком много потрясений.

А вот и первый ответ на вопрос... "человек из сна"... Непохоже, чтобы этот самый человек вызывал у него какое-либо подобие отторжения. Хотя всегда есть вероятность, что это был другой черномазый - они же такие одинаковые. Как и азиаты. Или, что скорее всего, общий сон шутцхафтлагерфюрера и партизана - это просто случайный бред...
Какая глупая ирония - словно искусственная блоха из той русской сказки скакать вокруг да около одного и того же необычного, непонятного явления, бросаясь из света в тень и из тени в свет!..

- Не общаясь, - повторил спокойно Шварц, - вот как. Что же, логично. Чего-то иного я и...
Чуть запнулся и оборвал фразу, глядя глаза в глаза. Подумал - мысли пронеслись в голове быстро, этакий отстраненный анализ. Стоят ли сны и бред того, чтобы что-то менять ради них? Ведь самое естество против этого... А разве не этим и должно отличаться - умением побороть самого себя? Не отдаться инстинктам и сиюминутным желаниям? Конечно же. А значит - все уже заранее решено.
Виленски - как там его? по имени? Войтек? - стоодиннадцатый, стоит помнить, ведь пятнадцать-пятнадцать просил следить за числами. Значит, придется сделать ему одолжение. Этому... как там по русски? Зукин синь? Виленски - Виленски не попадет в крематорий в ближайшем будущем. Его будет ждать более-менее спокойная работа. И статус важного заключенного, подлежащего серии допросов самого Палача из Освенцима. Общение? Получайте свое общение. Если только случайность в облике ретивого часового не прикончит его раньше времени... случайно или намеренно.

- Прекрасно, Войтек, - откинулся на спинку стула немец, - замечательно. Общение, значит. Я не против. Хотите глоточек шнапса, - Михаэль достал плоскую металлическую фляжку, - вам не повредит, не отказывайтесь. Могу даже наручники снять... Чтобы удобнее. Вряд ли вы задушите меня насмерть...
Серьезно, без единого оттенка насмешки.

Скрытая внутренняя улыбка. Немного грустная, полная собственного достоинства. Так хочется быть слабой и беззащитной, так хочется чьей-то опоры и защиты - а вместо этого предстоит быть готовой самой защищать других. Так легко понять Алэсту - чем нежнее, трогательнее человек внутри, тем старательнее он подготавливает себя и других к любым потрясениям. Чем благоуханнее роза, тем острее шипы.

Странно получается. Начиная этот разговор - да разговор ли? пара фраз - она думала о совсем ином. И желала совсем иного. Но получившийся результат тоже казался... стоящим.
Вернулось легкое смущение.

- Наверное, мне стоит попросить извинения, - улыбаясь, сказала фаэ, - у вас, брат. Что отвлекаю вас бесцельными разговорами.

Пфф. Выслушанное напоминало бред. Шварц достал портсигар, вытянул сигарету, достал зажигалку, закурил. Руки предательски дрогнули пару раз. Напоминая о его собственном сне. И о том самом негре. Том самом? Что за манера - связывать свой бред с чужим? Как это ненормально, как это нехорошо, герр Шварц...

Настойчивый... Яркий... Насмешливый... Иначе и не скажешь. Образ приснившегося - или привидевшегося? - черномазого ярко встал перед глазами, как живой. Михаэль упрямо сжал челюсти, с остро кольнувшим под сердце извращенным удовольствием расчленяя вернувшийся образ в своем воображении.
Та же жизнь? Похожий офицер? Это было самое странное, самое скверное. Что он о себе возомнил, этот поляк? Что... что он о себе возомнил, этот негр, кидающийся такими определениями? Что может связывать наследника угасшего рода Шварцшванов и лингвиста-партизана? Звучит как оскорбление... Только глаза, кажется. Но глаза можно вырвать. А вот выцедить кровь из жил, стереть прошлое - сил человеческих на это нет.
И, наконец, финиш - "герой", "поймет", "цифры"... Венец дементивного расстройства. Глупость на глупости. Как это неприятно - играть, думать вслепую, быть окруженным намеками и недомолвками!.. Щварц не любил недосказанности. Слишком легко запутаться. Слишком бесчестно и неприятно. Гадость...

Цифры? 15-15. 111. Что еще? Должно ли быть что-то еще? И какой смысл во всем этом?..
Стоп. Неправильный выбор. Мало ли что говорят сны... Но что делать, если все так сложно и ненормально? Поддаться отторгающему рефлексу и простым действием отказаться? Негр, наверное, хмыкнул бы и выдал что-нибудь оскорбительное. Или - с жалостью. Как вариант.
И все же...

В любом случае - хозяин своего бреда и положения сейчас - сам ты, Михаэль. Ты можешь решать. Можешь играть. Действуй.
- Пфф, - выдохнул сизый дым ссовец, - герр Виленски... Скажу вам честно - вы мне не нравитесь, и я не желаю иметь с вами ничего общего. В иное время я бы не раздумывая всадил вам пулю в лоб... но дело в том...
Затянулся посильнее.
- Мне тоже снился яркий сон. И там был негр. Забавно, верно?

Выбор сделан, остается решить - что делать дальше. Как идти к цели. Поглядывая на поляка усталым, тусклым глазом, немец принялся делать пометки в его личном деле.
- Я отправлю вас по общему маршруту, скажем так. Барак, труд во благо Рейха. На вы понимаете, - неприятная усмешка, - через некотрое время вы выйдете отсюда, их этой комнаты, и вами займутся другие. А пока этого не произошло... Мне интересно в первую очередь одно. С чего это, не считая бредовых снов про грязного черномазого, мы с вами похожи?

Ощущения прескверные - проснуться сидя на жестком стуле за столом в комнате для допросов. Ломит все тело. Голова, как чугунная.
То, что приснилось, помниться ярко и ясно. Приснилось ли?.. Приснилось. Помниться, Ирма неделю назад что-то про чернокожих жеребцов коменданту говорила... Или не Ирма? Какая разница... Видимо, запомнилось. Слишком уж запомнилось. Все эти разговоры о карме и спасении... К чему это? И вместе с этим старая детская сказка.

Потянулся, встряхнулся слегка, сидя на стуле - и проводил взглядом приведенного заключенного. Чуть не выругался под нос. Бред какой-то. Вместе с тем, что был во сне, это уже второй странный заключенный за день. Больно чистый и здоровый для Аушвица, где все было подчинено одной цели - убийству. Хотя документы в норме...
Еще один взгляд - заметил глаза узника. Улыбнулся. Что за день сюрпризов для мальчика Михаэля! Так и подмывает пустить пантомиму:
- Ты хорошо убивал евреев и поляков, мальчик Михаэль?
- Да, мой фюрер! Так точно мой фюрер!
- Ну, так вот тебе сюрприз...
Улыбнулся - и прямо взглянул Войтеку Виленски в его разные глаза - насмешливым и неправильным взглядом своих разных глаз.
- Герр Виленски...
Сонливость и разбитость еще не отошли, но настроение было отчасти поднято необычным совпадением.
- Герр Виленски, 1906 год рождения, поляк, лингвист, партизан?
И странная, глупая мысль - если придется убить, то в какой глаз стрелять? В тусклый, чтобы оставшийся застыл, таращась в небо битым изумрудом - или в яркий, не оставляя на лице и следов жизни и цвета?..

Раз, два, три. Как танцевальные па. Иногда в жизни необходимо задать себе какой-то ритм, какой-то отсчет - и двигаться в соответствии. Красиво и правильно. Истинно верно.
Эниель никому не говорила... по ее мнению, она многое никому не говорила. Не договаривала. Ее искренность - словно дымчатый кварц. Сияние и простота - но сердцевина скрыта, так, что порой - всегда - не видно даже трещины там, куда пришелся неосторожный удар кирки рудокопа. Эниель никому не говорила, например, как капли дождя бегут по стеклу. Никому. Да и к чему это...
Кто-то, как Алэста, движется в быстром, рваном ритме. Такой, наверное, и музыки нет. За кем-то, как за Грау или отцом, ощущается спокойная, выверенная сила, правильный ритм и тембр. Кто-то является под звуки фанфар, кто-то под чириканье соловья... Услышать это возможно, трудно - понять и поймать свой ритм - понять, поймать и следовать.
Но если удается - это всегда приводит в нужную точку, в нужную фигуру, в нужную позицию.

Эниель нуждалась в знаниях. Она прекрасно понимала, что может сыграть - должна сыграть! - важную роль в предстоящем. И как важно знать и понимать все происходящее, происходившее и то, чему суждено произойти. Только зная ритм, мелодию и правила танца можно выйти на паркет без страха...
Но страх, но нерешительность - звери, которые живут в сокровенных уголках сердца. И их совсем не прельщают временные отговорки и ожидание.
Эниель была благодарна - кому? Алэсте? Всем родичам? Судьбе? Ей хотелось поговорить с кем-то, кто может дать уверенность, поделиться взглядом... Хотя бы может. Разговор с братом - он не даст никаких знаний или важных сведений - скорее всего - но он успокоит волнения и развеет опасения. По крайней мере, на это стоило надеяться.

- Брат, - не то полупоклон, не то реверанс; нечто неуставное, незавершенное, просто обозначение, - мне хотелось с тобой поговорить...
Слова, как патока. Тянутся. Верные ли? Первые.

Настроение у Михаэля было прекрасное - если может настроение вообще быть прекрасным в таком месте, как Аушвиц-Биркенау. Пожалуй, единственным неприятным моментом стала произошедшая с утра беседа с Ирмой... но - Ирма это вечная и всеобщая головная боль. Забавно, должно быть, было со стороны смотреть на их разговор человеку, незнакомому с войной - грызня из-за того, что кто-то убивает чьих-то пленных без спроса.
Тот факт, что нового заключенного необходимо было допросить, был сам по себе удивителен; Аушвиц принимал евреев, поляков и военнопленных, причем для всех трех категорий было всего два пути - сразу в газовую камеру, или - сначала в барак. Исключения вроде сегодняшнего происходили редко - даже тогда, когда прибыл транспорт с богатыми евреями-промышленниками, учеными и музыкантами, за которых предполагалось получить впоследствии выкуп, всю партию подвергли общей процедуре. Мартин с иронической улыбкой вспомнил то, что произошло тогда, когда группу евреек-актрис заставляли раздеться догола на карантине; обезумевшие фурии застрелили офицера его же "люгером" и двух солдат заодно, а еще десяток - расцарапали. А потом - их расстреливали на месте в упор и травили собаками. Это было очень... показательно.
Итак, значит - особый случай. Много знает? Важная шишка? Или что? Шварц еще раз пожалел, что не удосужился проглядеть хоть какие-нибудь бумаги перед допросом - непростительная ошибка...

А ларчик просто открывался... Да уж, черные в Аушвице - просто сюрреализм какой-то. Открывался-то просто, но не было ли у него двойного дна? Игра слов, герр Шварц, просто игра слов...
Михаэль улыбнулся заключенному почти так же дружески. Проглядел быстро бумаги.
- И тьебе не хварать, - по-русски ответил. На всякий случай.

Танец клинка поведет тебя. И не будет больше смысла бояться. Не будет больше смысла не верить. В бою ты на одной ступени с самой смертью - а значит, равна богу.
Танец клинка поведет тебя. И даст силы защитить близких. А если сил окажется недостаточно - ты всегда сможешь справить кровавую тризну по ним, и омыть клинок кровью и слезами.
Танец клинка поведет тебя. Сквозь тьму и пламя. Сквозь свет и лед. По грани неба и земли. В далекой земле ты сразишься с ужасом - и выстоишь. Или падешь, продолжая танцевать.

Твоим сверстницам достались платья и кавалеры, бальные танцы. Тебе - танец клинка.

Хегни Мальмстен. Человек-доспех, человек гора. Своим путем идет. Своя честь. Свой ритуал. Просто устроен мир - удар или блок. Здесь и сейчас. Невзирая ни на что. Не танец - с клинком в груди вместо сердца такие люди рождаются. С клинком в руках умирают.
А твое сердце - слабое, птичье. Вырезать бы. Или заморозить. Чтобы его слабый стук не вмешивался в ритм танца.
Карин. Ей не место здесь. Может, лучше бы ей танцевать на паркете под музыку оркестра вальс? Может, просто еще не время? Она сильная девочка - но именно что девочка. Ты тоже такая. Была, по крайней мере.

Во тьме. Без света. Против демонов. Чего еще бояться?
И Беатриче продолжает танец; первый, правый клинок возвращается, веером отмахиваясь от возможной атаки. Второй, словно слепой котенок, тычется в поисках цели - в поисках теплой плоти, из которой можно пить кровь.

"Леди Эниель - опытная Плетильщица."

Голова склоняется чуть-чуть, словно бы передавая жестом недосказанную, непроявленную мысль на грани эмоции. Детское ощущение, глупое ощущение - хочется словно бы исчезнуть, скрыться с глаз всех, кто вокруг - таких родных и таких незнакомых.
Хотелось бы, наверное, иного. Иной случай, иной повод. Чтобы о тебе говорили - и от этого только становилось лучше, легче, радостней. А вместо этого - слова тяжкой ношой ложатся на плечи, придавливают, обещают, объясняют - на тебя смотрят, на тебя надеются, тебе предстоит испытание, которое ты должна пройти. Испытание в магии и в жизни. Нет, не такого хотелось бы, но разве есть у нас право - выбирать? Может быть, Алэста сказала бы - есть, но это Алэста...

И - взгляд из-под опущенных ресниц. Обежал, словно весенний ветер, всех и каждого. Честный взгляд - без лишнего, навязанного этикетом, пиетета - и в то же время скрытый, быстрый, незаметный. Рилинн, Элиста, Бран, Грау, Алэста, Эния, Тавия, Лакруа, Лаэр, Даэрон. Кто-то словно знаком ближе, кто-то словно знаком хуже, кто-то словно незнаком вовсе, а с кем-то, кажется, и не хотелось бы знакомиться. Однако - такие мысли нужно держать при себе, как и такие взгляды.
И уже сейчас начинать действовать - думать и готовиться к тому, о чем было попрошено.

Чуть вскинула голову, села прямее.

Время пришло. И Мартин это понял сразу, как только увидел ее. Аманда Уолш. Начальник милой девочки Джийи.
По лестнице на крушу противоположного дома он практически взбежал. Никто не видел. По крайней мере, никто явно. Взбежал, перепрыгивая через две-три ступеньки, скалящийся, радостный, как мальчишка на Рождество.
Приятно, когда планы меняются, верно? И играть с мисс Бельфлер было так же приятно, так, что не было никакого желания эту игру прервать. Однако перца подсыпать стоило.

Крыша. Пахнет кошками. И - небо так рядом. Суровое. Равнодушное. Прекрасное. Небо Города. Встать на край - внизу и впереди увидишь его лик. Услышишь его звуки.
- Ненавижу,- выдохнул, улыбаясь, Мартин, - ты меня испортил.
Ответа, как всегда, не было. Но он был и не нужен.
Все готово. Винтовка на месте, вчера перебрал, смазал, зарядил. Пламегаситель. Прицел. Все.

Присел на одно колено у края. Отсюда видно два окна квартиры Джийи, и вид неплохой. Можно работать как только представиться возможность - расстояние небольшое и шанс промазать минимален.
Выстрел - и нет Бельфлер.
Ждем.
Итак. Аманда Уолш внутри. Это может затянуться. Стараясь не светить пока оружием, Мартин, кутаясь в куртку и подняв воротник, цепко вглядывался в окна. Ожидание смерти подобно... Буквально.
Улыбка.
Время идет, и...
Что это? Аманда Уолш покидает дом?

..В сердце - дрогнуло что-то. Словно старый осколок, пуля в груди ветерана. Словно - юный романтик увидел свою возлюбленную. Мир дрогнул и взорвался, рассыпался тысячей осколков.
Все мы - падшие ангелы. Все. Уолш. Бельфлер. Бэквуд. Черри. Или как там ее... Люди на улицах.
Рано или поздно каждый теряет невинность. И речь не про секс. Речь - про осознание мира. Про интерес к нему. Человек изменяется, черствеет, грубеет. Кто-то - постепенно, становясь одним из тысяч одинаковых, серых людей. Кто-то - неожиданно и резко, столкнувшись с болью и кровью. Кто-то - рождается с изъяном.
В таких, как Джийя - было все хорошо. Когда-то. Старая, как мир, история - человек попадает в трудности. Вспомнилась ее реакция на прикосновение к шее - вот и вариант. И когда все становится плохо...
Не все начинают убивать. Кто-то убивает - но себя. Кто-то замыкается в сладострастии, в извращениях, садизме. Кто-то пьет. Колется. Оплакивая свою невинность.
И среди всех них - Мартин. Человек, у которого невинности не было. Родившийся монстром...

Скучно. Просто - скучно.
Глаз прикрыт. Другой - смотрит в прицел. Перекрестье наплывает на Аманду Уолш. Вот - она на секунду остановилась, выйдя из подъезда. Пора.
Мой подарок вам, Джийя. Вы мне галстук, я вам - пулю. Через посредника. Принимайте.
Выстрел. Потом еще. И третий - с корректировкой.
Есть.

А потом - рутина. Уйти с позиции. Винтовка спешно разбирается и укладывается в сумку. Бегом - к пожарной лестнице. Оттуда - в переулок позади дома, где уже приготовлена одежда. Все по плану.
И улыбаться, улыбаться, улыбаться, черт возьми!..

Куда пошли? Зачем пошли? Он не вникал. Не интересовался. Хотя было интересно.
Не пошел за ними. Хотя очень ярко и четко чувствовал, что они - схожи. Не то, чтобы похожи с ним - словно из одного времени или из одной страны, тогда, когда все вокруг - новые люди. Другие. И почему не пошел?..
Потому что не хотелось сближаться с кем-то? Делиться своими мыслями, узнавать чужие, становиться больше, чем полузнакомый незнакомец? Несомненно, да, но это еще не все.
Потому что слишком шокирующими были некоторые мысли и воспоминания? И требовалось время? И да, и нет.
Потому что не хотелось снова обжечься. Как в детстве. Не хотелось. Не хотелось быть лишним - а лишним был. Без сомнений. Даже рассуждая логически - сила, разум, душа. Их было трое. И вместе они дополняли друг друга. А Художник был - кем? Ни храбрости. Разве что встать под пули - но не прикрывая кого-то, а просто так. Потому что жить скучно. Ни силы. Только слова и картинки. Ни знания. Кому нужны сейчас стихи и проповеди? Ни души. Как можно помогать другим, когда сам нуждаешься в чьей-то помощи?

Мысли были горькими. Самобичевание - занятный процесс, все же. Притягивающий. Высвобождающий.

Что будет, если они уйдут без тебя?
Ни. Че. Го.
Ничего не будет. Ничего не изменится. Здесь - с этими людьми - горько и пусто. Там - с ними - не лучше.
И поэтому - не пошел за ними. Сидел во тьме. Спокойно. Тихо.

...Святой Георгий, убив дракона,
Взглянул печально вокруг себя;
Не мог сдержать он глухого стона,
Не мог быть светлым - лишь свет любя.
Он с легким сердцем, во имя Бога,
Копье наметил и поднял щит...
Но мыслей встало так много, много,
И он, сразивши, сражен, молчит.
И конь святого своим копытом
Ударил гневно о край пути;
Сюда он прибыл путем избитым -
Куда отсюда? Куда идти?..

Такие знакомые строчки. Твое, Художник? Нет. Чужое.
И губы вышептывают дальше:

...Святой Георгий, святой Георгий,
И ты изведал свой высший час,
Пред сильным Змием - ты был в восторге,
Пред мертвым змеем - ты вдруг погас.

Ах, танцы, танцы, танцы. Когда-то - кажется, что очень давно, хотя на самом деле совсем недавно - каждый бал, каждый танец казался чем-то... волшебным? Однако время идет, и что-то меняется. То, что раньше заставляло чаще биться сердце, трогает все меньше и меньше. Может быть, это к лучшему.
А может, все дело было не в танцах и не в Эниель, а в происходящем? В окружающих? Таких, как этот невежда, что танцевал с ней только что? Или таких... родных?
Мысли. Всего лишь мысли.

Несколько целей, несколько возможностей в одной. Уйти от очередного навязчивого кавалера - выполнить свой в некотором роде долг - и просто подойти поближе к тете. Все взаимосвязано - и трудно сказать, что важнее, что на первом месте. Трудно - потому что нет желания и права судить себя. Решать, что движет поступком - эгоизм, необходимость или тепло родственных чувств.
Мысли. Всего лишь мысли.

Порхнула. Пожалуй, это будет верно сказано. Чуть быстрее, чем нужно - и не настолько быстро, чтобы казаться невоспитанной.
- Я Вам не помешаю, леди Эния?

- Вот как...
Грустно. Потому что врать или отказать как-то... нет смысла. Нет силы. И что теперь? Правда?
А что - правда? Сам-то знаешь?

- Знаете, Ваше Величество... Жил когда-то один мальчик. Сначала - мальчик. Потом - юноша. Этот юноша полюбил Прекрасную Даму и поклялся Ей в верности. Стал Ее защитником и стражем. Убивал Ее врагов. Пытал Ее врагов. Помогал Ей во всем. Никогда не говорил о своей любви. А Она и не знала... Потом, - голос чуть надломился, - юный рыцарь вырос. Детская любовь, детская восторженность - все прошло, но он все равно не мог уйти. Он был привязан к своей Даме. Узами более сильными чем любовь или смерть. Он страдал от этого, и был зол на Нее. Какое-то время. Хотя смысла... не было. И он... запутался.
Замолчал. Взглянул холодно и оценивающе.

- Принц Датский? Звучит, - серьезно кивнул Расмус, - надо было представиться Гамлетом. Ну, а если по планетам... Я думаю, полумесяц у меня на груди смахивает на символ Луны. Вот только боюсь, что в таком случае сюда может подвалить еще немало ребят с орбиты того же Юпитера и составить мне здоровую конкуренцию.

Одно из главных правил, одна из привилегий Жнецов вообще и Омраэна в частности - собственно, быть Жнецом. И это не раз помогало ему в сложных ситуациях - если ты не знаешь, что делать и говорить, то твой Аспект подсказывает тебе - молчи и будь спокоен. Черно-белая статуя, черно-белая смерть. Как это порой не похоже на яркие краски одеяний и порывистые движения собратьев, во всем, даже в бою!..
После приветствия, после встречи - молчание и отдых. Потом - все внимание обращается к "союзникам". Однако вспоминается кое-что, кое-что из былого, с чем давно стоило поделиться с собратьями. С Элариком. С изменившимся Элариком. Что же, что же... И воспоминание - четкое и яркое - отправляется в незримое Монкх-Кею путешествие - воспоминание, предназначенное собрату.

...Бой. Диссонанс. Сражающиеся Монкх-Кей. Обреченные Монкх-Кей. Загнанные, покорные взгляды союзников. Чуть раньше - женщина, что-то просящая про своих детей у такого непохожего на нее Жнеца. Чуть позже - граната, осознание опасности, и человек, бросившийся на нее грудью без раздумий, прикрывая Итая. Слишком храбро. Или - слишком безнадежно? Ворох, обрывки отгоревших в тот миг мыслей.
И еще - странные, словно хирургические шрамы на теле Монкх-Кей, на теле одного из союзников, рабочего. У него одного?...

Возможно, это будет важно чем-то - решать тому, кто командует, чей разум сейчас занят головоломкой, подкинутой им этой планетой. А ему, Омраэну... Что думать ему?
Пример собрата. Изменившегося собрата. И вечные сомнения, и вечные воспоминания. Все, как всегда. Возможно, стоило что-то спросить у Монкх-Кей, но... Собратья спросят все, что нужно, Жнец услышит ответы и на свои вопросы.

Все, что оставалось делать Художнику - это ловить воспоминания, каплями падающие с неба, и ждать, когда те, кто всегда что-то делают - что-то сделают.

В голове стучала, весь день стучала старая считалочка из книжки. Ну, все наверное помнят ее. Про негритят.
Весь день. Вниз по улице:
Десять негритят отправились обедать, один поперхнулся - и их осталось девять.
Вверх по улице:
Девять негритят, поев, клевали носом, одного не добудились - и их осталось восемь.
По коридору:
Восемь негритят в Девон ушли потом, один не возвратился - остались всемером.
Забавно, что скажешь.

Все разворачивалось, все двигалось, ничто не стояло на месте. Город бурлил жизнью, но Мартин сейчас мало обращал внимания на Город; его суета была однообразна и вечна, а вот то, что происходило с ним, было куда новее и неожиданнее. Хотя... такое уже бывало. Но не так, как сейчас.
Каждый раз - по-новому.

Семь негритят дрова кололи вместе - зарубил один себя и осталось шесть их.
Считалка не отступала, преследовала, но Марти был не против. Она словно стала для него спутником и другом - куда бы он ни шел, она шла с ним, что бы он не насвистывал, она вплеталась в мелодию и ритм. Редкий друг, редкая подруга способны быть так преданны, и Бэквуду нравилась эта надуманная им же преданность абстракции своему создателю.
Все двигалось. Из тайника была извлечена винтовка - о нет, разумеется, не просто винтовка. Настоящее произведение искусства, вещь недешевая и добытая с большим трудом - Barrett M99. Облюбованный Мартином дом напротив дома Джийи был еще раз осмотрен, изучен по найденным в архиве картам. Пути отхода, позиции - все, что нужно.
Шесть негритят пошли по пасеке гулять - одного ужалил шмель и их осталось пять...

Наверное, куда поэтичнее и красивее было бы действовать иначе. Ближе, интимнее, на расстоянии лезвия клинка, на грани моста Сират. И в любом случае это было бы интереснее. Бэквуд разрывался между двумя вариантами, двумя своими ипостасями - "практик" требовал кончать быстро и четко, а его оппонент жаждал острых ощущений.
Пять негритят судейство учинили - засудили одного и осталось их четыре.
Мартин сам не знал, что будет делать в точности, и это было забавнее, чем можно себе представить. Винтовка и позиция - все было готово, все ждало, никто не мог вычислить точку до роковой минуты, никто не должен был знать ничего - приняты были все меры предосторожности против любых наблюдателей, случайных ли, намеренных ли. И вместе с тем - исполнитель не торопился выходить на финишную прямую. Вместо этого он задумчиво и неотступно путешествовал по улицам Города - к одному ему ведомой цели.
Четыре негритенка пошли купаться в море - один попался на приманку, их осталось трое.
Считалка, стучалка, считалка...
Вот и знакомый дом. Четкого плана не было, к сожалению или к счастью, но была намеренность... как бы сказать? Поздороваться. Попрощаться. Посмотреть в глаза. Что-то в этом роде.
Знакомый подъезд. Зайти - или не стоит?
Трое негритят в зверинце оказались, одного схватил медведь - и вдвоем остались.
Улыбка. Попробовать?

Зашел. Как все изменилось с прошлого раза, если подумать, и как все осталось неизменно. Прошлый раз - маленький визит в пустую квартиру под личиной разносчика цветов. Галстук. Какие сладкие минуты, какие дорогие сердцу воспоминания из прошлого... Что еще? Ах, Шерри.
Консьержка. Та - или не та? Какая разница...
- Здравствуйте, мое имя Дэвид Ли. Не могли бы вы подсказать, дома ли мисс Бельфлер?
Ну что же, попробуем, не так ли?
Двое негритят легли на солнцепеке, один сгорел и вот один, несчастный, одинокий,
Последний негритенок поглядел устало, он пошел повесился, и никого не стало.
Вовремя.

Успокоенная песней, кость духа затихла в согласии; удовлетворенный своей работой, Омраэн позволил себе изменить позу. Повел плечами, сгоняя призрак усталости.

...Каждый миг и каждый день, каждый эон и каждая секунда, когда ты не занят делом, ты стоишь перед выбором, ты подвергаешь себя испытанию. Всегда, когда ты в деле и не стараешься сделать больше, чем обычно, ты остаешься пред лицом своего самого строгого судьи - самого себя. Шаг за шагом - постоянная проверка на прочность, со стороны мира, собратьев, врагов. Таков путь.
Есть дорога Жнеца, несущая благословенное забытье. Если ты Жнец, то ты не просто воин. Ты - сама смерть, и имеешь право молчать там, где другие говорят, право не двигаться там, где другие танцуют. И ты обязан - убивать там, где другие защищают, защищать там, где другие убивают. Сладкая и притягательная цель - уйти по этой дороге.
Есть дорога Итая, под прицелами взглядов, ведущая в неизвестность. Провидцы Биэл-Тан и благословенные души падших за него воинов - возможно, им ведомо. Может быть, отвратительная мощь Хаоса, Безликого Уничтожения, знает. Каков смысл и какова цель существования этого эльдар - одного? Уйти по чужой, предопределенной словами чужих, дороге? Или создать свою?
Вот только - дорога Маугана Ра ведет к смерти и славе, а дорога Омраэна Итая ведет в никуда...

Услышал, почувствовал, увидел. Входят. Изменившиеся в этом нелепом маскараде. Братья. Странно - такое теплое слово. И ведь действительно - братья, за которых достояно сложить голову в бою. Однако - чужие.
Айлен. Нельзя без улыбки смотреть, как он причудливо объединил ритуал и игру, насмешку и шутку в движении походки; он так молод и так порывист, что к нему непроизвольно тянет. Когда он радуется, его искренность заражает.

...Величественные шпили и прекрасные небесные суда. Аллея, присыпанная алмазной крошкой. Песня - не заунывное песнопение людей, а тонкая серебристая нить, отголосок мириад мыслей и чувств. Таким перед тобой открылся Биэл-Тан.
Потом - ты видел и другие лики новой жизни. Ты видел мудрость в глазах провидцев и учителей - и спесивую гордость в глазах командиров и дипломатов. Ты видел искреннюю любовь и верную до смерти дружбу, такие драгоценные для тебя и для твоего умирающего народа - и завистливую жажду доказать свое старшинство, свою силу. Биэл-Тан открывался тебе в красоте своих башен и в душах своих детей.
А потом - ты видел и иной его лик. Лик, разбитый на части в подмерзшей луже. Лик, кровью застывшей на клинке. Лик, оглохший в грохоте боя. И - лик полный верности, чести и ярости. Ветер Мечей. Рано или поздно, ты начинал и сам - понимать и верить.
***
А ведь было и иначе - в другой жизни, в детстве. Было существование, лишенное гордой ярости войны, но родное и милое. Была жизнь, полная трудностей, жизнь, лишенная лишней красоты. Жизнь без алмазных шпилей, без кличей экзархов.
Жизнь в живом и жестоком мире.
Надо думать, и там было место гордости и чести, и там были мудрые, и там были спесивые. Но помнились отчего-то - усталые глаза рейнджера в потертом и грязном плаще, нежная улыбка матери, алый закат и белый рассвет...

Воспоминания, ощущения, чувства. Словно рыбы в темном омуте, словно звери в клетке - непрошенные, но желанные гости под маской-черепом. Воспоминания о доме.
Здесь, в окружении людей, в человеческой комнате и человеческом мире можно было почувствовать себя одиноким и слабым. Грохот машин, грубость и глупость, сила, сила, и еще раз сила - все это постепенно подавляло, и не было безрассудства, чтобы не обращать в высокомерном презрении на это внимания. Гибель Сияющей Пики была ключом и первой каплей. Стыдно и недостойно Жнеца, но Омраэн был в растерянности. Не знал, что могут они, со всем их мастерством, в этом примитивном и грязном аду.
Что помогало держаться? Гордость, память о Ветре Мечей, память о цели и долге? Нежность, память о детстве, старая фраза, долженствующая звучать во главе всего - "сейчас зима, но весна уже близко"? Или - собственное решение Омраэна Итая сделать все, что нужно, и больше?

Мое уважение, Эларик, твоей силе, твоему знанию. Мое искренне приветствие, Айлен, тебе. Я рад вас видеть, собратья.
Ничего не сказал и никак не показал своих мыслей. Кивнул, произнес мысленно:
- С возвращением.
Оставим вязь человеческой речи Чиракинан, это ее дело и ей это ближе.

Вперед, вперед, вперед... Это въедалось в кожу, это въедалось в мысли, застревало где-то в гортани горьким комком. Всю жизнь - вперед, вперед, вперед. А что там, впереди? Кто знает? Наверное, просто край - шаг в пропасть и нет тебя. Finis. Кончено. А может - свет. Лампочка, об которую мотылек сжигает свои крылья чтобы переродится в прах. Может быть. Может.

Иногда оно наступало, это настроение, и сейчас - была как раз та самая ситуация. Вспомнилась цитата, цитата из фильма или спектакля, увиденного... когда? Где-то давно, в неизвестной жизни.
Сегодня - та самая ночь. И это будет происходить снова и снова. Должно происходить.
Слова почему-то казались абсолютно к месту. Словно иначе и быть не могло. Пришло отчуждение, пришла отстраненность, и Художник погрузился в свои мысли. Художник? Кто знает, почему. Здесь, в Общине, его называли Тэлом, и он был врачом. Но все же отчего-то казалось, что слово Художник подходит больше.

Взгляд по сторонам. Словно щелчек фотокамеры - измерено, взвешено. Мене, текел, фарес. И покорный разум скользит по картине мира, по картине времени, подмечая важное и неважное.
Чахлые, скрюченные деревья, словно увиденные впервые. Серо-бурые, кажушиеся прогнившими, стволы с бугристой корой. Скудные веточки и листва.
Люди. Идущие люди. С усталыми лицами. Из всех выделялись трое, привлекали внимание.
Вот - побитый жизнью, усталый, но уверенный мужчина берет на себя тачку Тутуки. От него пахнет пылью и, кажется, виски, и еще - чем-то техническим, бензином или машинным маслом. Он не выглядит властителем жизни, не выглядит ее подчиненным или отщепенцем. Он просто в ней, он ее часть.
Вот - другой. Умный. Интеллигентный. Он не создан для подобных походов. Они ему не подходят. Он смотрит несколько изучающе - и в то же время этот топор в руках... Создается впечатление зашоренности. Словно умный человек прикидывается дурачком.
Наконец, она. Или Она? Какая, к демону, разница... Женщина. И не понятно, что в ней необычно. Она абсолютно нормальна. Так почему же привлекает внимание? Инстинктивно?
Отторжение. Инстинкты - вызывают отторжение. Так было всегда. Когда кто-то расхваливал в стихах радости, например, совокупления, или умилялся над матерью с младенцем - Художника не понимал; или - понимал, но опасался. Инстинкты заменяют мышление, заставляя интересоваться чем-то неважным. В этом неважном нет и не было ничего человеческого, только зов плоти. Это не стоит внимания. Интересно и красиво только то, что создано человеческим разумом - дружба, долг, идеал. Только это достойно... кисти? Пера?

Какая разница. Вперед. Просто - вперед, ибо нет ничего, что стоило бы остановки.

Он шел куда-то вперед, потом остановился, прикрывая лицо от ветра и пыли. Путешествие в никуда утомляло, надоедало, казалось бессмысленным. По сути, была ли разница - идти или не идти? Не было, только принцип, только выбор - сдаться или нет, действовать или бездействовать. Да и выбор был ирреален - какой смысл в выборе, если некому его оценить, кроме тебя? И тебе - все равно.
Снова - вперед. Под ногами - песок и камень, впереди - однообразная равнина и ветер.

Да будет благославенно одиночество и да будет оно проклято. Помнится, когда-то тебе хотелось уйти от мира и людей, спрятаться, сбежать прочь от толпы; было ли то, что происходит сейчас - исполнением мечты? И, если да, то не слишком ли высока цена, заплаченная за свободу? Горечь, потеря, неуютное чувство в груди - словно что-то грызет, словно что-то колотится в такт сердцу. Больно?
Разобраться в происходящем. Понять происходящее. Не важно, не важно. Называйте это как хотите, эгоизм ли, глупость ли, но если старая жизнь, старые правила, старый мир сгорели - что остается? Цепляться за обрывки знаний, анализировать неанализируемое? Имя? Прошлое? Какая, к черту, разница? Все, что действительно осталось и действительно важно - это ощущения и мысли, это свое побитое и скулящее "я" в веренице бессмысленных ассоциаций. Вот оно. Только это - и ничего больше.

Человек - животное стадное. Исскуство превозносит тебя, отделяет от других, делает непохожим, странным, ненормальным. Это как русская рулетка - терпеть всю жизнь свою оторванность от общества и надеятся, что впосмертии ты станешь легендой. Десятки, сотни, тысячи, десятки тысяч - сколько юношей и девушек, сколько послушников с горящими глазами и перевернутым сознанием кропотливо шли по этой дороге и сгинули в безвестности! Тогда, может быть - это к лучшему - быть сейчас здесь? Нет шанса на возвышение, нет шанса на падение. Пусто.
Ну так что же. Вперед так вперед. Неуютно. Непривычно. Как ни мешали, как ни отталкивали тебя тебе подобные - ты тянешься к ним в слепой надежде всегда. Возможно - да и несомненно - зря. Но...
...но тогда что за чувство засело в груди? Ожидание встречи? Надежда? Может ли... может ли здесь быть другой человек? Есть. Несомненно есть. И хорошо ли это?

Вспомнился, некстати, конечно, фильм "Терминатор". Классика жанра, и все эти их менюшечки и сигналы при взгляде от лица машины... Будь сейчас Мартин одним из таких киборгов, экран полыхнул бы алым. "Опасность, опасность, опасность..."

Это было сказано шепотом, одно слово, одно дыхание, одно движение губ:
- Попробуй...
И в этом слове для Мартина было все. Приглашение. Угроза. Приветствие. Вызов. Самое верное, самое важное. Удивительно много смысла для нескольких звуков. Инстинкт самосохранения бушевал от неопределенности, разум недоумевал от странной, гремучей смеси опасности и интереса, притягательности и отторжения. Сама история, сама связь с Джийей Бельфлер была прекраснейшим оружием против скуки и сомнений. А перспектива одолеть ее, перспектива встретиться лицом к лицу с той самой вызывающей опасения тьмой, что крылась в ней - это было просто божественно. Пожалуй, это была лучшая история в памяти Мартина, не считая Ласло и Тони, первого, и того, что был успешнее всех.
И еще интереснее было то, что игра шла не по правилам. Не было полного контроля и уверенности в себе. Опрометчиво, но заманчиво. Рано или поздно это окажется тем, что сведет Бэквуда в могилу.

- Попробую, Джийа, - серьезно кивнул в ответ Мартин. И, зная, что затягивать драму неприлично, легко перешел на более легкую тему:
- Хм, ты не знаешь, здесь есть хорошее красное вино?

Все было отсчитано и отлажено по минутам. Ну, не по минутам, конечно - педантизм в излишних дозах вреден. Однако определенный план наличествовал и ему следовало быть воплощенным в жизнь. Все приготовления были окончены, и Бэквуд еще раз мысленно прогнал информацию в голове по кругу.

Стерильная квартира. Ненормально нормальное поведение. Никого не напоминает, а, Марти-отличник? Психоаналитик. Галстуки в коробочке. Слухи на работе.
Очень уж удачные несчастные случаи с парочкой конкурентов - посмертно. Предположительно - задушены. Галстуком? Мисс Джийя, если это сделали вы - то весьма изящно...
И да, галстук. Взятый из коробочки. Серый, скорее "выходной", чем классический, костюм, отутюженные брюки, лакированные ботинки, правда, чуть запылившиеся. Рубашка белая в тонкую редкую синюю полоску - и тот самый галстук, повязанный на шее, слегка небрежно. Завершенный образ на этот вечер.

Подходя к столику мисс Бельфлер, Мартин на миг вспомнил пример из раннего юношества - о, эти вечные терзания на тему "как подойти" и "что сказать"! Забавно, что сейчас это, в сущности, было не важно. Важен был сам контакт, реакция девушки. Ах да, ведь еще оставался вариант - полная невиновность... как мило.
- Что такая красивая девушка делает одна в таком месте в такой вечер? - и Бэквуд опустился на место напротив. Слова - бред, слова - не важны, хоть начни обсуждать Вагнера или Стар Трек. Самое главное - реакция на галстук. И будет очень неинтересно, если она их не помнила на цвет...

Лошади были получены, Беатриче вскочила в седло. Карин в стороне тоже приготовилась к поездке. На секунду Бесс пронзило чувство острой жалости к подруге - та была младше ее, и все вокруг было для нее страшнее и неприятнее. Ехать никуда совершенно не хотелось,было страшно и неуютно - однако Леди не боятся и не отступают. Так что - поехали.
- Нам в эту сторону, - кивнула Беатриче рыцарю по имени Хегни, указывая, куда скрылся Вестник. И подстегнула лошадь, переодя ее в рысь и в галоп.

Приказ был прост, понятен и своевременен. Мысленно пожелав сородичам удачи - не словом, скорее эмоцией - Омраэн устроился у окна, откуда можно было наблюдать за происходящим во дворе и застыл, словно статуя. Казалось, что не живое существо, а изваяние из черного и белого камня находится в комнате.
Доспехи и оружие были в общем-то в порядке, но незначительные повреждения присутствовали. Незаметно и осторожно разум Эльдара потянулся к кости духа - и кость ответила тончайшим звоном. Складывалась мелодия, мелодия, похожая на перебор серебряных колокольчиков, на свист ветра, на журчание ручья. Вкрадчивый и ласкающий, негромкий напев слился с музыкой, дополняя и исправляя ее. Со стороны казалось, что Жнец застыл окончательно, но он продолжал вполглаза следить за комнатой и входом, продолжал вполуха отслушивать то, что говорили и думали сородичи.
Вот - закончено общение с другой группой. Было время обдумать полученные знания, отметить потери, принять известное. Беспокойная и деятельная Чиракинан старалась помочь людям, старалась своими речами что-то донести до них. Последователь Маугана Ра ждал - терпение одна из добродетелей несущего смерть.
Ждал и пел, врачуя свой доспех, ставший клеткой, маской, путем и второй кожей.

Хм. Шерри. Подходящее имя. Имя из детства - Голсуорси, "Сага о Форсайтах" или "Последняя глава" - и одна строчка:
Милая Шерри...
Имя казалось таким необычным, таким... пикантным, что ли? Образ складывался мгновенно, образ из тысячи нюансов и двух слогов. Шерр-ри.

Вот как раз таки это и называлось - думать не о том.
По здравому смыслу после обыска требовалось исчезнуть как можно скорее, так, чтобы ни у консьержки, ни у случайных свидетелей не осталось четких воспоминаний и впечатлений. А любезничать тут с этой милашкой - дело не умное. Однако...
Однако оставалось неприятное ощущение незавершенного действия. И плевать на то, что эта Шерри такая же, как все, на то, что она явно не одного с Мартином круга - когда-нибудь, когда сплин когтями схватит за сердце, она будет вспоминаться и казаться единственным, но упущенным спасением. Она и сотни других людей. Брошенных. Оставленных. Пропущенных мимо. Убитых.

Мартин на миг помрачнел, а вот курьер из бедной семьи оказался гордым и честным:
- Спасибо, не надо, - из оперы "меня девушки возить не будут", - мне тут пару кварталов пройти всего-то, - из оперы "самоотвержение".
- Увидимся, Шерри.
И, посвистывая, удалился.

Закон подлости - так можно назвать то, что происходило. Стоило Рейнору решить уйти, как прямо в дверях с ним столкнулась колоритнейшая парочка - более того, оба новоприбывших явно были не из местных и видел их он в первый раз. А так как судя по всему это были моряки, напрашивался вывод, что это моряки с какого-нибудь недавно пришедшего судна.

"Наняться? - лениво подумал по привычке Рейнор и тут же одернул себя, - а смысл?"

Однако уходить не стал, а ленивой походкой направился к трактирщику. Бросил:
- Еще рому, промочить горло перед дорогой, - и бросил на стойку пару монет.
Нет, точно моряки. Один - французишка, второй - англичанин, земляк. Француз болтает без умолку, но даже не в этом дело - никто, кроме французов, так не ходит и не одевается. Разве что особо веселые испанцы, что редко среди испанских офицеров. А этот если не офицер, то все же не матрос и не боцман. Англичанин, как водиться, аккуратен, скромен, вежлив, немногословен. И явно не в восторге от своего спутника.
Рейнор хмыкнул, принимая от трактирщика бокал. Англичане и французы. Вечная история. Со времен Столетней войны или еще раньше.

Может быть, эти парни с корабля приехавшего губернатора? Если, конечно, это губернатор такой переполох вызвал, что старые курицы из дома напротив на пристань сорвались поглазеть. Тогда интересно посидеть, послушать, может - поговорить.

Чай был в стиле - горячий, из пакетиков, однако - лучше, чем то кофе, которой было утром. Обжигая язык, Мария понемногу прихлебывала терпкий напиток, с удовольствием ощущая разливающееся в груди тепло.
Зазвонил телефон и Кирилл убежал отвечать. Допивая чай, Мария слушала, как он с кем-то говорит. Очевидно, это был тот, кто должен приехать за ними.

Это было странное приглашение, в общем-то. Ехать на новый год за город, далеко, в компании незнакомых людей... Это попахивало авантюрой, и сейчас, в этой квартире, в этот момент Мария ощутила неуверенность и нерешительность. Однако - это продолжалось недолго. Допив обжигающий чай, девушка встала из-за стола, сполоснула чашку.
Вернувшегося после разговора Кирилла она встретила фразой:
- Пора ехать?

Старик говорил, что у него есть свобода, чувства, страх и душа; что у него есть безумие и самоцель; что он не боится смерти и боли. Все это не трогало Ньярлатотепа.

Он получал свободу каждый раз, когда "умирал".
Он чувствовал.
Он боялся того, что остался один.
Он давно разочаровался в том, что скрывают человеческие души.
Он не нуждался в человеческом безумии.
Он не нуждался в самоцели, хотя и боялся остаться без цели вообще.
Он не мог умереть.
Он не знал боли.

Все, что мог назвать человек, было сказано... Или?

...Твои покровители. Кто они? Боги? Демоны? Звезды? Я не знаю. Но я слышал историю о том, что боги вымерли от усталости и ветхости. Я слышал легенды о том, что демоны растаяли в глубинах Вселенной, не выдержав потемки людских сердец. Я слышал сказки о том, что звезды погасли, растворившись пылью в холодной глубине космоса, от лживых имен, даруемых им. Так кого Ты будешь ждать? Как дорого ты ценишь пустоту внутри себя?...

Что-то внутри Ньярлатотепа дрогнуло. Неожиданно его сознание словно скользнуло куда-то вдаль в тщетной попытке дотянуться до грани Вселенной. Он впервые поставил перед собой кощунственный вопрос - а могут ли Слепые Боги исчезнуть, развеяться, как дым, как сказка, из тех, что так пугают маленьких, маленьких людишек? Его разум окунулся в пучины воспоминаний, таких темных, что тьма вокруг дрогнула, таких извращенных, что его сияющий, величественный облик на секунду подернулся маревом. А старик все говорил и говорил... говорил, и его слова тяжелыми камнями падали туда, где у людей была душа.

...Ты можешь оставить меня. Ты можешь убить меня. А можешь позволить мне дать Тебе цель. Я лишь предлагаю свой дар с открытым для тебя сердцем. И спрошу еще раз, не погнушавшись дерзить даже Тебе. Примешь ли Ты меня...

Все, что должен был сделать Ньярлатотеп - думать самостоятельно. Ведь раньше, когда ему велели убить, он сам решал как... Нужно было лишь переломить себя...

Я буду - пробовать этот мир на вкус.

Ответ пришел легко, и вкус нового, неизведанного ранее наслаждения заставил Ньярлатотепа улыбнуться. Это было великолепно. Это было восхитительно. Он сознавал свою мощь - свою! - как никогда раньше. Многое потеряно, да, но впереди множество открытий... Этот человек. Он стар и мудр, но он не мудрее ужасов, наделяющих его дряхлеющия мозг. Однако чем мудрее человек, тем интереснее беседа, а чем интереснее беседа, тем дальше можно зайти... И Ньярлатотеп заговорил, тихо и насмешливо:

- Ты хочешь предложить мне свой подарок... Как мило. Однако я как-то не думал о необходимости принимать подарки от смертных. Твой подарок, конечно, забавен... Однако что ты хочешь взамен? Ведь есть такой обычай... Что ты, осмелившийся, как ты сказал, дерзить, осмелишься - просить?

Это было чересчур.
Нет, конечно, служба бок о бок с "СС" имела место. И Вагнер видел, и даже творил зверства куда более эффектные и страшные, чем надругательство над телом мертвого человека-бога. Но это было давно, в другой жизни, а здесь - это было чересчур.
Девочка, отрезающая голову падшего, падшего возможно по его вине - да что там, по его вине - Микулы.

В груди клокотало что-то, и навряд ли это было сердце. Родольфу захотелось улыбаться, и он улыбнулся, ощущая, как непослушно собственное лицо, кривящееся, словно траурная маска.

"Feuer, zoldaten"

Это, наверное, было комично - человек в шутовском рубище поднимает руку в черной перчатке, и пламя, вырывающееся из его глаз, рук, рта - окутывающее его - с ревом устремляется вперед, к маленькой девичьей фигурке, выглядящей такой неопасной...

- Feuer!

Все кончилось лучше, чем могло бы быть. У здоровенного Микулы оказалась интересная способность - лекарская, что ли? - и забавный матерящийся почти по-баварски зверек.

"Да уж, выяснили Аспекты," - так думал Родольф, слушая механика. То, что тот предлагал, казалось глупым и странным, но... С другой стороны...

- Я думаю, мы сможем сделать что-нибудь подобное, герр Абрахам, - улыбнулся, несколько облегченно улыбнулся Вагнер, - я к вашим услугам.

Первые несколько часов в новом мире и новом качестве прошли интересно, надо сказать. И действительно - пламя получать мы научились, надо научится им управлять.

Еще один удар - и мелкие камешки в свете фонарика весело скачут по полу.

Старательно следя за тем, как Абрахам отмечает путь, Родольф все же не мог сосредоточиться на дороге в полной мере. Его целиком охватило желание сделать что-нибудь... сверхъестественное.

Камень. Теплый, почти горячий камень в руке, кажется, бьющийся, словно сердце. Вагнер сжал руку до боли в кисти. Сердце, значит. Чье сердце? Мое? Камень казался сгустком огня или крови... Родольф вспомнил ослепительное пламя напалма, весело пляшущее вокруг него, вспомнил вкус крови на разбитых губах, вспомнил взрывы артиллерийских снарядов и свист пуль.

Еще один удар - и мелкие камешки в свете фонарика весело скачут по полу.

Это будет... нет, не пистолет и не кортик. Огнемет? Родольф улыбнулся абсурдности своей идеи. Нет, до огнемета нам далеко. Зажигалка. Как у майора Гоффе - маленькая серебряная трубочка, газовая, дающая пятисантиметровое пламя. Зачем сейчас зажигалка? Свет есть, но... Зажигалка.
Вагнер не знал, получиться ли заставить этот странный твердый комок алого сияния в руке слушаться. Ему просто хотелось зажигалку. Если не получится - будем пробовать еще. Вариантов и времени, похоже, много.

Еще один удар - и мелкие камешки в свете фонарика весело скачут по полу.