Голосование за ходы

Ваймс оглянулся.
Отец не сильно изменился, но словно ещё немного постарел. Его голос был таким же, как и всегда, хотя говорил он совсем не то, что Алан хотел услышать. На Алана накатила волна безраздельной скорби, которая ещё несколько мучительно долгих секунд не давала ему открыть рот. Ваймс с трудом сдержал слёзы.
- О...отец, - наконец смог разомкнуть рот Алан, - позволь мне объяснить.
Он сделал два шага, а потом упал на колени перед этой тенью, которую Диктор вернул сюда для того, чтобы... Всё исправить.
И Ваймс начал объяснять. Он рассказывал, как вышел на след преступников, что когда очередной раз не рассказал отцу правду, куда направляется, он ехал в отдел, чтобы передать всю имеющуюся ему информацию начальству, надеясь, что его поймут правильно. Он рассказывал, и заплакав посреди рассказа, клялся, что те наркотики, которые нашли в его служебном автомобиле, он никогда не видел, что их подбросили, наверняка чтобы заставить его замолчать, как он хотел приехать к отцу в больницу, но не смог, так как в тот день его постановили взять под арест, как вышел, как потерял цель.
Ваймс говорил, и слёзы душили его, что он не хотел, не хотел спиваться, что он исправится, что он обязательно выйдет из всего этого, выберется, выкарабкается...
Но главное, что отец должен знать: Алан Рихард Ваймс не преступник, он не предал свою присягу и свой значок. На этом моменте Алан вытер слёзы, и хотя лицо всё ещё было мокрым, они уже не струились по нему.
- Я обещаю, обещаю тебе, отец. Я никогда, даже с этой силой, - он кивнул на Диктора, - не стану подобен им. Я буду достойным тебя, отец. Я буду, - он вздохнул, как бы ожидая ответа после этой фразы, - достойным.

Звук автоматной очереди разорвал ночную тишину, ударил по ушам, как лязг литавр посреди приглушённой барабанной дроби циркового номера. И вместе с ним ночное небо прорезали горящие, отпечатывающиеся на сетчатке глаза, линии трассеров.
Вот и начало того боя, в предвкушении которого отряд томился уже несколько минут.
Он краем уха услышал кобзоновское "давай", успел увидеть, как, срезанный очередью упал в воду часовой. Упал почти без брызг, просто бесшумно соскользнул вниз, перегнувшись через перила моста и всё, вода поглотила его - только разошлись круги от того места, где только что был человек.
Было дёрнувшийся в ту сторону Чекист, вспомнил, что его цель там, на другом берегу. И тут же в тишине застучали автоматы, опять без ножа кромсая ночное небо. Это и к лучшему: с трассерами понятно, куда бить.
Пока Кобзон бежал, пригибаясь от ливня пуль, к укрытию, Чекист успел завиксировать в прицеле цель. Коротко чавкнул автомат, приклад дёрнуло, первая гильза, остывая, упала в траву.
Это был его первый выстрел в этой войне. Для него она начнётся этой ночью. Он не будет понимать, что на другом берегу, туда, куда несутся его рукой выпущенные пули, чья-то жизнь, чья-то судьба. Он не будет чувствовать ничего, кроме отдачи и всё вскипающей в крови холодной ярости боя. Он не будет замечать, что, выпуская уже третью пулю туда, в темноту, зафиксировав чьё-то материнское сердце в прицеле, он вслух будет произносить свои мысли "На, сволочь, получай, хрен ты нас вычислишь, чай без трассеров бьём"...
Эта война для него начнётся сегодня.

Этот день надолго врежется в память Михаила. Он, так не любивший шумные компании, отчасти потому, что не умел веселиться, отчасти потому, что, не являясь их полноправным членом, не мог привыкнуть к этому доверительно-бесшабашному отношению, он никогда не был на свадьбе, а та первая свадьба, которая ему попалась походила на похороны. Многие гости уже слышали эхо надвигающейся, как цунами, войны. Может ли так статься, что меньше чем через неделю вот эта красивая девушка, кажется Оля (Королёв, новый здесь человек, так ни с кем толком и не познакомился), овдовеет, что пуля маленькой свинцовой струйкой унесёт жизнь её наречённого? Михаил пытался не думать об этом, даже пытался шутить, но всё же оставался достаточно серьёзным для гостя, на "самом важном событии в жизни новобрачных". Тост от него не требовали и он тихо сидел в уголке, ковыряя вилкой какую-то закуску. "Вот она, - думал он, - новая жизнь, светлая. Эти люди, которые сейчас вокруг, увидятся ли они снова, или судьба раскидает их, как море раскидывает щепки поверженного судна, некогда бывшие одним целым? Все они - герои. Все они сражаться будут за правое дело, за тех, кто остался там, за их спинами. Они вернут мир"... А самое главное, о чём думал в тот вечер Королёв, что он, вот он, пойдёт в бой вместе с ними.

Верна была светлым городом с широкими улицами, прямыми и длинными, как стены неведомых замков, домами, построенными ещё во времена Хрущёва, и достаточно большим главным парком. Именно в этом городе родился Михаил Романович Королёв, сын школьной учительницы начальных классов и частного предпринимателя, занимающегося автомобильными запчастями. Теперь он шёл домой, попрощаться. Он очень давно боялся этого момента, ведь родные, уже смирившиеся с его темпераментом взглядами, всё ещё надеялись, что он "образумится". Отец негласно поддержал его, он уже был связан с силами лоялистов, давно помогал с поставками вооружения, тайно, даже Михаил не знал этого. Но теперь предстоял последний разговор с матерью.
Когда он поднялся пешком на пятый этаж, Королёв стоял пару секунд у дверей квартиры,думая позвонить, но боясь это сделать, но потом решил, что не стоит: открыв дверь своим ключом он переступил порог. Из кухни приятно пахло курицей, оттуда доносились звуки скворчавшего на сковороде мяса и стук посуды. Отца дома не было, с ним Миша попрощался ещё вчера.
Из коридора выбежал одиннадцатилетний братик Михаила:
- Миша, - крикнул он, повиснув у брата на шее, - мама, Миша пришёл. А где ты вчера был?
- Перестань, Кирилл, всё слезай с меня, - с улыбкой ответил скрючившийся парень, - вот держи. Кто Мишу встречает, тот подарок получает. - притянул братику целлофановый пакет, в котором покоился, прикрытый одноразовыми тарелками, чтобы не развалился, здоровый кусок свадебного торта. Миша упёр его со стола перед самым уходом.
Из кухни вышла мать, услышав крик сына. Увидев старшего, она встала, подняв красные от бессонной ночи глаза:
- Вернулся? - устало спросила она.
- Вернулся. Вещи собрать. Три дня нам дали.
- А потом? Уедешь?
- Куда? - вмешался в разговор братик.
- Как скажут. Надо будет - уеду. Но не думаю, люди и тут нужны.
- Миша, куда? - дёргал за рукав братик.
- Много вас там таких собралось? Кто командует хоть?
- Да порядочно. Не один я же - весь город за нас. Мы... - братик всё настойчивее дёргал за рукав, вставляя своё "куда?" не дающее нормально разговаривать, так что Михаилу пришлось ответить - Что, Кирилл? В ополчение. Родину защищать.
- Ты только береги себя... - начала было мать, но парень перебил её:
- Это война, понимаешь? Война! Тут либо мы их, либо они всё порушат, вон, как Кислёв. Ты не понимаешь что ли? Можно сражаться, а можно бегать и цветы дарить? Это война! - Он говорил быстро, чуть помогая себе взмахами рук, мать же стояла молча, устало опустив ладони к ногам. Она всё это уже слышала, они спорили об этом несколько ночей. Да, она не учила его такой "нетерпимости" и милитаризму, но чувство патриотизма нельзя было назвать пороком. Другое дело, что патриотизм в любой гражданской войне весьма относителен. Она всё же любила своего сына и теперь боялась, что он, с кем она связывала все свои надежды, уйдёт туда, где рвутся реактивные снаряды.
Братик ничего не понимал; он переводил взгляд то с одного говорившего на другого, то наоборот, причитая:
- Мама, как же... Мама, он куда? Туда? Мама?! Миша, ты, ты это?... Мама не надо... Может? А? Он же не...
- Кирилл перестань, - развернул его к себе брат, а потом, сделав хитрую рожицу, прибавил, - зато бить тебя никто не будет.
Это была любимая отговорка его братика "А Миша меня бьёт". И, хотя вся семья прекрасно знала, что это не правда, из обихода она почему-то не вышла.
Кирилл же шутку понял по своему и заплакал, обняв брата. Мать же просто стояла, молча глядя на сына, быть может в последний раз. Что она могла сказать?
- Зайди, поешь хоть. - начала она, пытаясь хоть немного оттянуть момент расставания.
- Да нет, я поел. Я за вещами пришёл. - отговорился Королёв. Он понимал: останься он ещё ненадолго, решимость совсем пропадёт.
Бегло собрав вещи и старательно не обращая внимания на пытавшегося ему помочь братика, он чмокнул маму в щёку и ушёл.
- Телефон хоть не забудь! - Крикнула мама вслед, - И звони почаще.
- Хорошо, - послышался в ответ звук закрывающегося лифта.
Когда Михаил вышел на улицу, он понял, что телефон-то он всё-таки забыл. Но не стал возвращаться.

Он зашёл к дедушке. Попрощаться. Дед был единственным, кто сразу принял его решение вступить в ополчение без причитаний. Он, бывший фельдшер скрой помощи, не отслуживший в армии по состоянию здоровья, но всегда остававшийся патриотом, не стал спорить со внуком. Жил он довольно близко от трамвайной остановки, так что не зайти Миша не мог. Дед сушил лук.
- Ну вот, - начал внук, едва переступив порог, - уезжаю.
- Знаю, - отозвался дед. - Кушать будешь?
- А что там у тебя?
- Котлетки, - с улыбкой ответил тот, - как обычно: сальца немного, лучку, хлебушка белого и картошечки добавлю и славно. Сейчас разогрею.
- Да нет, не надо, я так, на минутку. Бабушки дома нет?
Бабушка была бывшей преподавательницей русского языка и литературы в педагогическом институте Варны. Русский тут был как бы и не закреплённым, но вторым государственным, его знали все и все на нём разговаривали, хоть документы и печатались на кислёвском.
- Да в университете всё. Твоих принимает. Ты как, на трамвае?
Бабушка была в приёмной комиссии, которая зачисляла желающих студентов в добровольческий батальон с каким-то странным названием, которое Королёв слышал один только раз, да и то краем уха, и потому не запомнил.
- Да, не всё же пешком.
- Ну ладно. Ты это, заходи если что, рядом будешь. Не всё же вас в разъездах. Ты твёрдо решил?
- Конечно. Только ты-то не начинай.
- Ладно-ладно, засуетился тут. Ты вот что слушай. Ты их не щади. Они звери - не люди, понял. Кислёвский нацик никогда человеком не был. Такие, как они, и Союз развалили, и нас развалить пытаются. Ты главное себя, свою Родину не забывай, понял? Ты - мой внук.
Они простились. Дедушка всё же всунул Михаилу пару котлет, которые тот съел уже в парке.
Бабушку он решил не отвлекать, всё равно будет то же, что с мамой.
С отцом он уже попрощался вчера.

Он прошёлся по главной аллее парка. Посидел на каждой скамейке, словно оттягивая момент, когда ему придётся выйти из него и сесть на трамвай, чтобы доехать до конечной, где было ближе всего до общежития. Королёв словно ждал кого-то. Но никто не пришёл. Не мог прийти.
Словно в насмешку над его надеждами, в парке было абсолютно безлюдно

Он доехал до конечной. Михаил собирался переночевать тут, в общежитии, благо места были, а завтра уже отправится на сборы со свободной душой и чистой совестью.

Ему не спалось. Он скинул одеяло и, одевшись, вышел во двор. Стояла тишина. Такая тихая тишина, мирная тишина. А над ним неярко блестели в тёмном мирном небе звёзды. Он постоял минут пять, прощаясь с мирным небом, а потом опять пошёл спать.
Завтра всё начнётся.

Сергей поморщился.
В комнате, разносимый ветром, врывающимся через зияющий провал окон, витал чёткий запах алкоголя, вперемешку с узнаваемым всеми, кто когда-нибудь сталкивался со смертью, чуть солоноватым запахом с привкусом медной проволоки. Запах крови.
Нет, он не боялся, крови, как не боялся смерти, да и вообще он был представителем весьма циничной профессии, которая, наряду с медиками и патологоанатомами, часто сталкивается с этим явлением, довольно естественным, но всё так же демонизируемым испокон веков; Сергей видел и не такое. Трупы пугали в первые месяцы, когда он был ещё совсем юным, совсем, как это у них произносится, зелёным, вот. Но теперь он насмотрелся достаточно, хоть, надо признаться, убийства попадались довольно редко, и довольно часто отбирались у них на ранней стадии. Такова роль ППС - приехал, опросил, передал документы - свободен. Гуляй Вася, или Сергей, в данном случае.
Лежавший на полу в луже собственной крови, был уже не молод, но из тех людей, возраст которых из-за их внешности определить сложно: осунувшийся и небритый, с остекленевшими пожелтевшими от выпитого за время ещё жизненного пути алкоголя глазами во впалых глазницах. Вряд ли ему было больше тридцати, но выглядел он на семьдесят.
Тело лежало почти в проходе, сразу возле двери в комнату с балконом, которую от входной отделяла небольшая прихожая, поэтому перешагнуть не испачкавшись было проблематично. Комната, кстати, была одна - из прихожей был выход только в ванную и на кухню. Однушка, отметил про себя Кропоткин, каких в Москве тысячи.
Из кухни раздался всхлип, перешедший, плавно, как трогается электропоезд в Берлинском метро, в тихие рыдания, так же плавно повышающие свою громкость. Там полицейский следователь вёл допрос, хотя допросом это назвать было сложно, соседки, первой сообщившей о месте преступления.

Вы знаете, что было в этой невесёлой истории смешного? А то, что направленный сюда по случаю рядового хулиганства, попал на место убийства. Пока он ехал сюда по одному вызову, кто-то уже обнаружил труп и вызвал экспертную группу. И теперь прибывший всего на минуту, пробки, господа, это же столица, позже Кропоткин оказался совершенно не нужным лицом. Какой-то сержант с двумя заплакаными девушками, видимо понятыми, составлял протокол, пока ещё один полицейский осматривал остатки стекла на балконной раме; как он туда пролез, не измазавшись в крови, Сергей не знал. Третий страж правопорядка видимо опрашивал свидетелей тут же, на кухне. Сержант бегло взглянул на вошедшего и кивнул, признав своего, а потом опять углубился в составление протокола.
Сергею ничего не оставалось делать, как, помявшись в дверях, отправится на кухню, чтобы там услышать от свидетельницы, что же здесь произошло.

Они вышли на поверхность.
В лицо ударил суховатый запах пустошей, засевший в лёгких этих, рождённых после Войны детей. Они ни знали запаха другого воздуха, для всех, включая Феликса и его злейших врагов, с кем он сейчас шагал плечом к плечу в посиках своего же фантома, этот воздух был чист, чеще они не видели. Какая ошибка. Если бы отец или даже дед Ежова дожили бы до того момента, когда по территории пустошей можно будет гулять относительно безопасно, то они бы сразу же уловили разницу. Или не уловили бы, ведь запах чистого воздуха, как и цвет голубого, безоблачного, настоящего довоенного неба, был бы уже давно забыт в сырых подземельях с низкими потолками и воняющей зеленоватой хлоркой атмосферы. Этот, новый воздух, пропитан был запахами свинца и ртути, слегка скрипел на зубах. Но всё же это был настоящий воздух. Более-менее.
В конце концов мало что осталось на своих местах в этой загробной жизни человека.

Да, они вышли на поверхность. Но не на свободу.
Шагавший в ногу отряд разбредался кто-куда по огромной военной базе, ещё большей, чем бункер под ней. Хотя откуда было Феликсу знать точные размеры бункера...
Туда-сюда сновали вооружённые люди: солдаты в касках и бронежилетах, одетых поврерх стандартной робы Ордена, держащие в руках обрезы винтовок или простенькие автоматы; посыльные или охранники, спешащие по своим поручениям; бойцы спецназа Ордена, суровые люди "без лица", вооружённые и экипированые по последнему слову послевоенной техники, распознать членство котрорых в Ордене можно было только по нашивкам на сером камуфляже; даже несколько офицеров, которым даже командир этого отряда отдавал честь... Сколько людей у Ордена? Сколько сил? Джипы, в пулемётных башенках которых стояли невиданой мощи стволы; пулемётные точки на высоких, сколоченых из добротных досок, башенках; ангары, набитые продоаольствием, медикаментами и боеприпасами; даже вертолёт.
Но вот отряд опять разделился и Феликс остался в самой маленькой из групп. Всего четверо - три бойца, явно не такого высокого ранга. И командир.
Людей попадалось всё меньше и меньше. Закаулков было всё больше. Они искали его, Феликса, но так и не могли найти. Как бы они удивились, если бы узнали, что он, беглец, убивший двоих братьев Ордена, так алчущий мести, здесь. Рядом. За спиной.
Они свернули в очередной пустынный переулок.
А в голове у Феликса созрел план.
Чуть отстав, Ежов лёгким движением руки расстегнул кобуру и бесшумно вынул оружие. Все пятеро шагали в ногу, гравий мерно шуршал под подошвами берцев. Растенувшись, солдаты смотрели по сторонам, о чём-то думая, или просто бездумно выполняя приказ. Только командир достал рацию и начал в неё нашёптывать некие указания, не ясно кому предназначеные. Его и Феликса разделяло не больше пяти метров. А ведь они шли цепочкой.
Резко подняв пистолет, бежавший пленник поймал в прицельную колодку серебряную звезду на спине командира. Тот поднёс рацию к губам. Щёлкнула кнопка связи. Грянул выстрел.
Пять метров - не дальность. Феликс не мог бы промахнуться, даже если бы хотел.
Опешившие солдаты не сразу должны были сообразить, что происходит. Это не должно было спасти им жизнь. Ещё два раза рявкнул пистолет в руке Ежова. Ещё две латунные гильзы упали с лязганием на белый гравий.
Третий солдат, кажется тот самый, кому командир до этого дал по морде, находился ближе всех к Феликсу, поэтому остался жив. На него были другие планы.
Резко, в один шаг покрыв разделявшее их расстояние, Феликс рванул к нему и с силой ударил рукояткой пистолета в грудь, прямо между нашивками. Выбил пистолет. Отступив на шаг, поднял свой.
Тихо рявкнул: - На колени, тварюга... - Голос Ежова походил на шипение змеи: - Молчи, если хочешь жить. Ведь хочешь, не так ли? Славно. Ты покажешь мне где выход.

Когда Клинову обьявили, что перед отправкой в Брюссель, где и состоится встреча с обновлённый отрядом, придётся отрапортаваться в США, он не особо удивился. Но и не особо обрадовался. Мир так давно стал многополярным, а американцы всё пытаются доказать всем, что именно они главные на планете, но... Отряды навроде "Сказочников" выполняют интернациональную миссию и тут уж упрекнуть Америку в неоказании помощи никак нельзя. Тем более, что КНР и ЕАС даже не пришлось искать информацию окольными путями, США сама выразила желание помочь. И что, как не знак доброй воли, назначение русского на должность одного из сильнейших отрядов планеты? Да за такое и не одно собеседование на берегах Гудзона можно простить, не то, что короткую консультацию.
Лаврентий Климов прилетел спецрейсом с Сахалина, передав командование отрядом "Нетопырь" майору Липницкому, и, быстро переодевшись в парадное, а именно в серую военную униформу без знаков отличия, прибыл на собеседование минута в минуту.
Аскетичная обстановка пришлась Лаврентию по душе. Хозяин кабинета тоже произвёл приятное впечатление. Известный человек, между прочим, Оул из отдела БСС США. Его влиянее не меньше, чем у главы ЦРУ или МОССАДа, если не больше. В ГРУ его считают одним из ассов шпионской практики, не дай господь война, тогда это будет очень опасный враг. Но, хвала небесам, никакой войны нет, так что миру мир, а нам кефир.
Лампа чуть помигивала, окно скрипело, но этому Клинов нашёл логичное обьяснение: Оул хороший шпион, если не сказать великий, он не может не замечать такого явного деффекта, а значит - его, Лаврентия, проверяют. Ладно, пусть проверяют, это не особо мешает. Один раз оглядев серыми глазами кабинет и не зацепившись (а вот это, кстати, немного расстраивает) ни за что глазами, он опять перевёл взгляд на Оула. Ни один мускул на его лице не дрогнул, хоть он и был немного разочарован отсутствием интересных мелочей.
Глаза у Роберта Оула были ярко-фиолетовые, мутация, "происхождение Александрии" по НАТОвской катагории, "Патриарх" по-русски. Мутация не опасная, хотя и очень редкая, не смертельно. Оул изредка поглядывал на Лаврентия, делая вид, что изучает досье, и Климов это замечал, но не подавал виду. Это всего лишь проверка перед стартом. Всё уже решено.
А вот вопрос Оул задал интересный. Что Лаврентию известно о команде?
С несколькими персонажами он уже ознакомился, хотя и не видел их лично: командование передало информацию о хорошем снайпере, тоже агенте ГРУ, с позывшым Шут, интересная личность, послужной список тоже длинный, командование доверяет ему не меньше, чем Климову, даром, что работали в разных группах.
Ещё есть штурмовик FARC, с досье которого Лаврентий уже ознакомился, колумбиец, отчаяный парень и идейный боец. Принят тот в команду был через посредничество России, поэтому его досье Клинову было известно.
А кто остальные?
Разряды, изредко проходящие по стулу, на котором сидел будующий командир отряда "Сказочники", ему не доставляли особого неудовольствия. Техничексое образование подсказывало, что это проверка на прочность, потому что разряды были совсем не такие, какие происходят при прорыве кабеля, заземлении статического электичества или какие применяются в системах вооружений. Терпимо, даже щекотно.
- Спасибо. Начнём по-порядку, - смотря в умные глаза Оула начал Клинов на чистейшем англицзском, правда с немного британским произношением, - каков его состав? Сколько людей, - уточнил скорее для того, чтобы показать Роберту, что может конкретнее, ибо прекрасно понимал, что глава БСС отлично понимает его с полуслова, - специальности, важные для дела факты из досье. А так же, - смотри-ка, не отводит взгляд, молодец, а всё же великий человек, этот Роберт Оул, даром что американец, - насколько мне известно, в отряде представлены мифологичиские существа, - понимает, видно по взгляду, - хотелось бы уточнить их рассовые особенности и обычаи.

- О господи, - выдохнул Ежов присев возле душевой. В бога он не верил, тот если и был когда-то главой всего сущего, то его явно спбросили с небес люди, может ещё до войны, а может в тот момент, когда бороздили свою планету ракетами.
Ящик он не открыл. А это значит...
Что он заперт в душевой с одними мочалками, снаружи вооружённые до зубов враги, а он ничего не может, кроме как принять душ.
Ну что ж.
Примем душ!
И Феликс начал раздеваться. Сколько лет он нормально не мылся? Да с момента рождения душем для него служил таз с водой для стирки одежды. С настоящей, не заражённой водой, а с ней всегда проблеммы в общественных убежищах. А тут душ. Наверняка у этих орденовцев и очистительная станция есть или вроде того. Устроились вишь и живут! Паразиты, нет что бы пустить страждущих. Ох, сколько можно разместить людей в этом захваченом малой кучкой людишек, жадных до власти, бункере?
А пока... Ежов зашёл в душевую, освободившись от одежды и затолкав её под ящик, встал босыми ступнями на холодный кафельный пол. Повернул вентиль.
Тёплая вода ударила дождём из тысячи маленьких отверстий и Феликс зажмурился, смывая с себя копоть и сажу последних столетий, пот и кровь пропитавшие его тело...
Он мылся тщательно, словно последний раз, натирая до красноты себя трофейной мочалкой.
А потом вышел. Посвежевшим, полным сил. Стёр с запотевшего от жара покосившегося зеркала налёт и вгледелся в своё лицо: нет, это уже не лицо пленника, это уже лицо... А может и сойдёт.
Обтёрся и начал одеваться.
Облачился в форму орденовца, пришедшую не сказать, чтобы в пору, что-то было чуть мало, что-то чуть велико, но сойдёт. Форма оказалось на удивление удобной.
Трусы Ежов оставил свои, а вот всё остальное, включая хорошие чёрные носки реквизировал.
Опять вгляделся в зеркало, зачесал воловы нрукой назад. Красавец. Даже врезать этому орденовцу, что отражался, захотелось. Ну, это мы всегда успеем.
Тёмно-голубые зауженые штаны с кожаным ремнём, который венчает пряжка из настоящей нержевейки. Литая. Класс.
Белая футболка. Тёмно-голубая, цвета штанов, курточка с нашитой серебряной звездой. Поверх футболки, молнию можно не застёгивать. Красота.
Берцы отличные, хоть и немного жмут. Зато почти новые. Эпик.
И, в довершение картины форменая фиделька со звездой.
Всё, настоящий душитель-капиталист.
Так, теперь оружие.
Феликс вернулся к душевой и начал отламывать шланг душа, стараясь, чтобы вода не попала на форму, если он оторвётся. А, конечно же она не польётся вообще, ведь он переключил воду в смесителе и теперь в шланг она не потечёт.
С этим шлангом он идти не собирался. А вот вскрыть ящик...
Без оружия его просто сразу раскусят.

Страшно ли ему было? Скорее нет.
Страха не было. Он, бывавший в горячих точках офицер... Или уже нет. Стойте, кто же он? Какой договор, столько вопросов... Голова. Чуть болит, но не как после похмелья и точто не как после удара. А как же? Чуток тянет, ноет...
Где он? Кто он? Кто эти люди?
- Мясник? - только устало переспросил Иван протягивая свою жилистую ладонь левой руки этому странному человеку в маске орла. На самом Слепцове тоже была маска и вдруг его охватило нервное любопытство: а что за маска на нём?
Рука легла в руку. Что сейчас произойдёт? Видимо все собравшиеся в комнате знают, для них это привычное дело, как чай заварить, вот только он, Иван, тут вместо чайника, и, видимо, вместо заварки.
Сосуд...
И тут Иван понял. Кто-то вселится в него. Кто-то будет управлять им, его телом изнутри, кто-то сильный, кто то страрый... Возможно старше богов...
Что же это за место!?
Он попытался резко вскочит, но ноги уже не слушались. Бледные глаза человека, сверкающие из под орлиной маски... Они действительно схожи с орлиными, или у Слепцова пошли глюки? И если это не так...
Возможно всё это великая честь...
В любом случае - он уже дал руку.

Ленто что-то почувствовал. И это что-то ему не понравилось.
Кстати, кажется Ленто стал сильнее, ибо теперь не Л. он, ибо теперь Ленто.
Это хорошо.
Но есть и плохое.
И это плохое сейчас чувтвовалось везде. Что-то пытается засосать кого-то в пределах владений Ленто.
Вот Жук зашевелился, но, как он не старайся, не покинет он границ Эгиды, не может он, и крыльев нет, и сил нет. Но суетится. Легонько коснулась его Злата, успокоится призывает.
Червочервь же... Поёт? Сначала не понял Ленто юмора, а затем вник, что Бо, собрат его, создал Гармонию и теперь поёт Червочервь. Пусть поёт. Не страшно. Но приказал Ленто Червочервю не улетать далеко от Эритреи, быть на орбите.
А сам...
Создал он Первого человека. Как пробу, как попытку. Но не совсем человеком получился Лирой Дженкинс. Мог он дышать ничем и остался рядом. Не сам один создавал его Ленто, Злата помогала. Злата так помогала: потратила она свои силы все на усиление умений Ленто.
И стал Ленто более могуч, смог он творить больше.
Получатели:
И послала Злата последнее своё очко силы на улучшение Жука. И тепрь Жук творить больше мог.
А Жук в ответ все свои силы в мать, Злату, отправил, и теперь она влиятельнее и силнее.
Получатели:
Ленто же, силы, ему данные все на созданее новое направил: создал он Лироя Дженкинса, первого из людей, но не человека.
Стал Лерой силён, умён и могуч.
Получатели:

И было ему сказано стоять рядом со Златой и Ленто и покой их блюсти.

Получатели:

Кэфир расползался, поглощал всё и Ничто тоже. Если Ничто заполнится, то не будет энергии, а Л. так много не успел... Одно хорошо, пока рядом Злата со своей Синевой, благо она смогла её создать, не даром она будет самой совершенной сущностью. По крайней мере Л. мог на это надеятся.
Но что делать с Кэфиром? Л. не мог предпологать, что Бо специально создал эту ересь с целью уничтожения Ничто, видимо, он и сам не знал, что может его творение. И теперь надо что-то делать. И быстро.
Но как уничтожить то, что вокруг тебя? Ну, пока ещё не вокруг, но будет?
А веть Л. так много не успел, так много было в его планах, создать Первый и Второй Планы, населить их Живыми...
Но пока это придётся оставить на потом.
И повелел Л. Злате создать посланника, быстрого, как ветер, могущественного и влиятельного, и сам подчинил его.
Получатели:

И нарекли его Почтампт. И отправил его Л. к великому Erye с посланием. И примчался Почтампт к Еrye и предстал перед ним.
И послание было таковым:

И пока пред великим собратом Л. представал его Почтампт, думал Л. И придумал, что Червочервь должен питаться Кэфиром, и направил его пожирать кэфир вокруг него и Златы, но не удалятся далеко и никого более, если мирен будет, не трогать. И стал Червочервь сильнее, ибо свои силы, что дало ему Ничто, потратил на усилемие своей способности кушать.
Л. же даровал Злате ещё два очка силы, чтобы потратила она их на влияние и созидание своя, чтобы помочь в создании Дыры могла.
А Дыра была нужна, ибо, не в обиду Бо, который так старался, Кэфир причинял больше вреда, чем пользы и все недовольны им должны быть. Бо понять должен, а не обидется или обозлиться.
Последнее же своё очко силы, Л. использовал для усиление Синевы, ибо та ещё слаба была и не могла своим куполом прикрыть много, укрыть от Кэфира.
А потом задумался и стал ждать ответа.

Ярко светило солнце. По широко протореной дороге двигался, выбивая пыль семью парами сапог небольшой отряд.
Равнина, широкая, гладкая, как море, была покрыта ярко-зелёной молодой травой... Деревьев не было видно, только вдалеке темнел небольшой лесок. Кусты и травы кружили голову своим ароматом. Изредка стадо диких коней, топча зелёный ковёр поля, появлялось на краю неба и снова исчезало.
Пели птицы. Несколько стрижей промелькнуло в синеве неба.
Идилия? Возможно.
ссылка
Поход казался прогулкой. Шутки и песни не умолкали до поздней ночи. Утром разношёрстый отряд поднялся и снова отправился в путь.
Они шли уже довольно долго.
Деревня ещё не показалась вдали. Эта деревня, Пагус, кажется, конечная цель путешествия.
Впереди вышагивал, мягко ступая по ещё не разогретой солнцем земле подошвами своих кожаных сапог, высокий мужчина в чёрном плаще и лёгких доспехах. Всё в его облике: слегка заносчивый взгляд, манера держаться, даже изящная рапира и стилет на поясе, - выдавало в нём благородного человека. Но внешность обманчива. Это был "Белый Лис", бастард одного из самых неплохих воров восточного побережья, никогда не знавший отца, и неутомимый авантюрист.
Чуть поодаль, вышагивал берсерк в светящихся золотыми бликами на солнце доспехах с двумя топорами на поясе и двуручным молотом за спиной; украшеный бараньеми рогами шлем он снял и теперь, держа его в руке, перешучивался с идущим рядом бывшим солдатом в потёртой кольчуге и меховом плаще. Крошка Йохан, так звали солдата, был под два метра и, весело смеясь, он с берсерком по имени Бьёрн рассматривал свеё оружие: отличный двуручный топор, который держал в одной руке. Топор, отбрасывающий солнечные блики, конечно, заинтересовал их обоих воинов и те горячо обсуждали достоинства и недостатки этого оружия.
Следующими шли угрюмо молчащий маг, по имени Морган, выстукивавший по дороге не только каблуками сопог, но и магическим посохом, что, как ни смешно, не мешало ему вытирать пыль с дороги свисающими полами красной мантии, которая была чуть-чуть велика ему; и весёлая девушка в летнем платье и вещмешком за спиной. Её звали Ламини Луна и она пела своим мелодичным голосом песню о весеннем солнце, что не очень нравилось магу. Впрочем, он не протестовал.
Сзади молча шёл человек в лёгком плаще с капюшоном, переберающий в руках чётки с изображением бога Тира, бога странников, справедливости и честных людей, его бога. Элрик Монтиберри был монахом с раннего возраста и считал, что лучше молчать и слушать, чем самому задавать вопросы. За его плечами висел небольшой круглый щит с изображением кадуцея, нарисованным белой и зелёной красками, а на поясе была прикреплена небольшая дубинка из железного дерева.
Замыкал эту небольшую колонну немолодой уже солдат в кирасе, с мечом на поясе и лёгким арбалетом в руках, постоянно подозрительно осматривающий местность. Возможно, это просто нервы... А возможно привычка, выработаная годами службы в армии страны, которая сейчас очень, очень далеко на юге. На самом деле, по крайней мере в душе, Грегор Ире был плотником, причём хорошим, но он редко упоминал о профессии его отца и деда.
Солнце было уже высоко на небосводе, когда Лис остановился, нарушив чётко отлаженый "механизм энэргосберегающего шага" и заставив отряд остановится. Они стояли на холме, а впереди, чуть ниже, прижатая одним боком к светлому лесочку, лежала деревня, в которую им было нужно.
и отряд начал спускаться по дороге с холма.

Пятницкому хотелось выругаться. Хотелось, но было обстоятельство, которое помешало ему это сделать. Не то что бы он не был зол на Спичку. Был, спичка высунулся как раз там и в тот момент, куда Григорий направил автомат. Мог и пальнуть. Но, с другой стороны, Спичка в этом виноват не был. Он делал то, что должен. Иделал хорошо.
Но Пятницкому помешало выругаться не это. И ФСБшевское спокойствие тоже было ни при чём. Он заметил то, что боялся заметить. Шевеление кустов у воды. Противник.
Будь на месте Пятницкого человек по-младше, он бы наверняка пустил бы очередь вслед, но Григорий знал: стрелять туда, равносильно тому, чтобы стрелять ввоздух. Тот, кто следил за ними, давно ушёл.
Оставив командира, он подошёл к немцу, держа оружие на готове.
- Молодец. Ты не видел, кто это был? Аборигены? - полушёпотом сказал он снайперу.
Снайпер действительно умело скрывался в листве и перым, хотя нет, не первым, но всё же он был первым, кто доложил об опасности. С ним приятно будет работать. Вот только ствол бы ему на винторез заменить...
Сам Пятницкий осматривал место у воды.
Там было что-то похожее на следы, но Григорий встал слишком далеко, чтобы разгледеть получше. Следы эти никуда не вели. Это и к лучшему.
То, что шпионило за ними, наверняка могло скрываться и лучше, так, чтобы его не мог заметить никто.
Может, оно специально хотело, чтобы его заметили. Но зачем?

-Твою мать... - капитан, опытный военный, бывавший во многих передрягах, застыл, как курсант, при виде установки ПВО. - Что это за ересь?
Никто не ответил, только штурман тихо спросил: - И что нам с этим делать?
Рикордио вышел из оцепенения: -Что делать? Разнести эту хрень к чертям. Бартоломей, - заорал он по громкой связи, - пушки готовы? Наводи все орудия на хрень у правого борта. Огонь по команде. Три, два...
-Капитан, - прервал Рикордио голос вышедшего из транса Антагонета, - нужно доложить "Легату".
Точно. Забыл, с этой... этой... штукой.
-Отставить, - отозвалась громкая связь в динамиках главного наводчика, - но будьте готовы.
Рикордио повернулся к пилотам: - Ближе к этой штуке не потплывать, держитесь на расстоянии. А ты, - это было уже обращено к штурману, - скинь эту ересь "Легату". Спроси, можно ли её разнести.

Идя по дороге к моргу, Рихард напевал себе под нос что то из Штрауса. На самом деле морг нынешний, круто отличался от морга всамделишного. Хотябы тем, что в нем находились не трупы, а вполне живые игроки. Только убитые. У них отбирался весь инвентарь и они оказывались в морге. Другими словами, это был местный респаун.
Рихард направлялся к нему с надеждой залесть повыше, но, к сожалению, морг оказался не выше тех 3D строений, встречавшихся команде по пути следования. Но, не надо отчаиваться. Если ты поставил себе задачу: залезть на крышу морга, как бы странно это не звучало, то её надо выполнять.
Рихард уже подходил к моргу, но вдруг ему в глаза попалось знакомое лицо.
Надо пояснить: из морга как-раз выбирались полуодетые представители нубья, раков и просто невезучих игроков. Среди них Рихард и заметил знакомых.
Подойдя поближе он узнал одного: это был водитель танка, того самого, что он чинил в этот игровой день. Но как же так?
- Кто это тебя? - обратился Рихард к водителю. - Когда мы с тобой последний раз виделись, ты был жив. И в танке...

К такому Нейрис была не готова. Замак трясло, пол начинал трескаться. Рядом приземлился Римон-ангелок, ангелом он уже не был. В отчаянии Нейрис попыталась ухватиться руками за края рваной дыры, оставнейся от стены.
Не получилось, после очередного толчка, камень, за который цеплялась Нейрис, выпал, и воительница вылетела из замка как птица, упав на землю далеко внизу.

Никола вздохнул и опять расплылся в улыбке,
- Кто ты, незнакомец, - крикнул всадник нашему Рыцарю, - и что ты делаешь здесь на моих скалах?
- Я странствующий Рыцарь Черного Соболя и странствую я в поисках своей Дамы Сердца, которую унес злой Дракон. А ты, я вижу, слуга его? В тебе, говорят, вся сила мощь Дракона и поэтому поединка со мной тебе не миновать.
- Да, поединка нам с тобой не миновать. – сказал Рыцарь Красного Дракона, - потому что каждый, кто попадает в мои скалы, должен со мной сразиться.
- Ну что же, - сказал Рыцарь Черного Соболя, - для того я и здесь. К тому же рыцари обязательно должны сражаться с другими рыцарями на турнирах, поэтому давай устроим турнир.
- Давай, - сказал Рыцарь Красного Дракона, - только скажи сначала, почему цвета твоего одеяния такие грустные - желтые и синие?
- Желтый цвет обозначает горечь разлуки с моей любимой Дамой Сердца, а синий цвет означает мою надежду на то, что я все-таки найду и обрету ее. А что обозначают твои красивые цвета?
- Белый цвет – это знак того, что еще ни одним поражением не запятнал я плаща своего - ответил Рыцарь Красного Дракона, - а красный цвет – это цвет крови моих побежденных противников.
- Красивые у тебя цвета и красивый конь, - сказал Рыцарь Черного Соболя.
- Если ты победишь меня, эти цвета и этот конь станут своими, а я буду служить твоим оруженосцем три года - сказал Рыцарь Красного Дракона,- таковы условия поединка. Если победителем стану я – то я заберу твой меч и твоего коня, сам ты погибнешь, а твоя Дама Сердца навеки останется наложницей у Дракона.
- Что? – вскричал в сильном гневе Рыцарь Черного Соболя, - никогда тому не бывать!
И, подняв меч и пришпорив коня, бросился он на Рыцаря Красного Дракона и вступил с ним в смертельную схватку.
Рыцарь Красного Дракона был вооружен длинным копьем, втрое превосходившим по длине меч Рыцаря Черного Соболя. И как ни пытался, как ни боролся наш храбрый рыцарь, не мог он отразить копье и подобраться к Рыцарю Красного Дракона, чтобы поразить его. Долго кружились они в боевом танце друг вокруг друга, храпели и вставали на дыбы кони их, но ни тому, ни другому рыцарю не улыбалось боевое счастье. Наконец, улыбнулась удача Рыцарю Красного Дракона. Замешкался Рыцарь Черного Cоболя, скользнул его меч вдоль копья противника, отклонился в сторону, открыл грудь и в тот же миг ударило копье прямо в кованые доспехи Рыцаря Черного Cоболя. Ударило прямо в грудь, с такой страшной силой, что не удержался в седле Рыцаря Черного Соболя и упал на землю. Упал, но тут же вскочил на ноги и приготовился к бою. Спешился и Рыцарь Красного Дракона, и продолжили они схватку. Стали биться дальше уже пешими. Не было на свете равных Рыцарю Красного Дракона в конной схватке. Но не было на свете равных и Рыцарю Черного Соболя в искусстве владения мечом. Стал Рыцарь Красного Дракона пропускать удар за ударом и в конце концов повалился поверженный на землю и был вынужден признать свое поражение и победу Рыцаря Черного Соболя.
- Я дрался честно, но ты сильнее меня и ты победил.- сказал устало Рыцарь Красного Дракона. – Теперь мои победные королевские цвета – это твои цвета. Возьми мой меч. Как только ты коснешься его своей рукой, Дракон уснет, а твоя любимая проснется и вспомнит о тебе. Теперь синий цвет твоего плаща – это твои сбывшиеся надежды, а желтый уже ни к чему, потому что вашей разлуке скоро придет конец. Возьми моего коня, я стану служить у тебя оруженосцем и покажу тебе путь в пещеру. А мне теперь придется как оруженосцу три года ездить на ослике. Увы! Что поделаешь? Горе побежденным!
И с тяжелым вздохом он протянул повод своего волшебного коня Рыцарю Черного Соболя, а сам уселся на ослика.
- Ты благородный рыцарь, - сказал Рыцарь Черного Соболя. – И честно исполняешь условия поединка. Своей властью победителя я возвращаю тебе твоего волшебного коня. Пусть он как и раньше уносит тебя в твои творческие выси. Выбери себе любые цвета, если уже не можешь носить прежние. Я освобождаю тебя и от обязанности быть моим оруженосцем и предлагаю стать моим другом. Дракон уснул. Тебе больше не нужно ему служить. Веди меня скорее к моей Даме Сердца.
- Ты очень благородный рыцарь. – с восхищением сказал Рыцарь Красного Дракона, - Я с благодарностью принимаю твое предложение и твою дружбу. Пойдем. Встреча с Дамой твоего Сердца ждет тебя.
И во весь опор они помчались к пещере.
Но вдруг произошло чудо. Потемнело небо. Сверкнула молния. Раздались ужасные раскаты грома. Со страшным грохотом в тучах пыли обрушились голые скалы, а потом вдруг посветлело небо, исчезли обломки скал, и рыцари с изумлением увидели, что они очутились в цветущем саду рядом с прекрасным замком. Усыпанная белыми и красными цветами живая изгородь окаймляла чудесный маленький пруд, по поверхности которого скользили, обнимая друг друга длинными шеями, белоснежные лебеди.
А у самого края пруда стояла Прекрасная Дама Сердца Рыцаря Черного Соболя. Она любовалась целующимися птицами, бросала лебедям кусочки хлеба и смеялась от счастья.
- Как она красива, - прошептал Рыцарь Красного Дракона.- Поздравляю тебя, друг.
- Да, - прошептал в ответ Рыцарь Черного Соболя, - она очень красива. Я так долго искал ее и вот наконец нашел.
- Ну, что же, ступай, она ждет тебя, - сказал Рыцарь Красного Дракона. Ты не можешь жить без нее, а я не могу жить без приключений. Прощай. Может когда и свидимся.
- Прощай, друг. - сказал Рыцарь Черного Соболя. Они пожали друг другу руки, братски обнялись, потом Рыцарь Красного Дракона вскочил на своего коня и ускакал в даль.
А Рыцарь Черного Соболя, трепеща от волнения, пошел навстречу Даме своего Сердца.
Что было потом, никто не знает, потому что это тайна, известная только Рыцарю Черного Соболя и его Прекрасной Даме. Удалось ли им договориться и понять друг друга или нет, неизвестно, но только это – уже другая сказка...
А теперь спать!

Никола распылся в улыбке. Читать вслух, это дело он любил.
-Тогда слушайте, -радостно воскликнул "мертвец", - СКАЗКА О РЫЦАРЕ :

В далекие-далекие времена в одной сказочной стране жил-был рыцарь. Был он очень романтический и благородный. Он любил песни, стихи, сказки и сказания, рыцарские упражнения с холодным оружием, любил природу, зверей и птиц и дальние странствия. Звался он Рыцарем Черного Соболя, потому что внешностью и характером напоминал этого ловкого и гордого зверя и еще потому что черные соболя красовались в гербе его любимой родины.
Как и положено рыцарю, у него имелась также и нежно и пламенно любимая им Дама Сердца.
Но, к несчастью, она была унесена злым и коварным Драконом в неведомые страны и теперь рыцарю, очень по ней тосковавшему, предстояло отправиться в дальние странствия и совершить много громких подвигов, чтобы найти свою Даму Сердца и обрести вновь или потерять ее навеки.
Смелый Рыцарь, недолго думая, опоясался мечом, надел доспехи, сел на своего любимого коня и отправился в путь на поиски Дамы Сердца и для свершения своих громких небывалых подвигов.
Ехал он день, ехал год. На пути ему повстречались красивые замки, храбрые рыцари, прекрасные дамы, но не было среди них его Дамы Сердца. Много громких подвигов совершил рыцарь за время своих странствий, много повидал стран далеких и чудесных, но так и не достиг своей цели. Загрустил рыцарь и решился спросить совета у Великого Мага, суждено ли ему когда-нибудь найти свою Даму и обрести свое счастье или же, увы, суждено ему потерять ее навеки.
Великий Маг выслушал рыцаря и сказал. «Знай рыцарь, что Даму твоего сердца унес в свою пещеру ужасный дракон, заточил ее там, остудил ее сердце и усыпил ее память. Чтобы отыскать эту пещеру ты должен сначала встретить и победить Рыцаря Красного Дракона. Причем поединок тебе предложит он сам и скажет условие такое. Тот, кто выйдет победителем в Вашем бою, возьмет себе коня побежденного противника, а побежденный должен будет пересесть на осла и стать оруженосцем у победителя. И как оруженосец, должен будет исполнять все приказы своего господина.Если победишь ты, то Рыцарь Красного Дракона станет твоим оруженосцем и покажет тебе путь в пещеру, где спрятана твоя Дама Сердца. А сам дракон, сила и мощь которого живет в его рыцаре, ослабеет и уснет навеки. Вот тогда и обретет Дама твоего сердца свободу, а ты обретешь ее. Если не передумаешь, конечно...»
Выслушал рыцарь Великого Мага, поблагодарил его, воспрял своим рыцарским духом и поскакал в чисто поле на поиски Рыцаря Красного Дракона. Долго ли, коротко ли ехал он, но только солнце не раз взошло и опустилось над горизонтом. И чисто поле кончилось и сказочный лес остался позади, а так и не встретился рыцарю его заветный противник. Стал уставать и снова загрустил рыцарь, стал уставать и благородный конь его. Между тем местность вокруг начала сильно меняться. Не поля и не луга уже расстилались вокруг, не высокий лес поднимался, а пошли все больше камни да кручи.
«В какую-то неведомую горную страну я попал, - подумал рыцарь. - Может быть, где-то здесь и живет дракон и спрятана в одной из его пещер желанная Дама моего сердца.»
И только успел подумать он так, как послышался ему далекий конский топот и вот уже показался из-за скалы гордый всадник на белом коне .Всадник тоже был в белом одеянии и на плаще и на щите его и на попоне, которую нес конь начертан был образ красного дракона. Красный же дракон венчал и железный шлем рыцаря.