Голосование за ходы

Услышав призывные крики толпы, Брунхильда заворчала:

– Ну конечно, теперь, когда на нас напали, нас уже убили, мы успели воскреснуть и даже выписать звездюлей тем, кто на нас напал, только теперь "Стража! Стража!" Очень даже вовремя и очень даже с пользой эта "Стража! Стража!" сможет тут вот это вот, – варварша хмуро оглядела трупы павших, потрёпанных друзей, улыбнулась Чичи, которую вроде вырубили вместе с Брун, ан нет – вот, егоза, живёхонька, потом бросила тяжёлый взгляд на приближавшихся стражников:

– Да, дело говорите, нечего нам тут всем с этими оперативными сотрудниками общаться... Да и не особо в ладу с ними я, ещё брякну что не то, того и гляди, хуже будет. Только вот не люблю я, когда мы разделяемся – наша сила в численности. Поэтому вы это, Керри, Дедан, не задерживайтесь... Волноваться будем... – бывшая пиратка стушевалась, очевидно не будучи способной поддерживать разговор в формате нежностей и заботливой участливости. – Ну, мы пошли... И, это, Дариус, тебе благодарочка... Если бы не ты и не Ларс, то отправилась бы я к своим праотцам, так и не сняв проклятия и не исполнив мечты – узнать, что я за принцесса такая и откудовская... Ладно, хватит сантиментов, пора ножками топать.

✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢

2 сентября 1870

Доброе утро, мой старый друг. Пришла пора записать в тебя очередную заметку, и на сей раз – о кое-чём, точнее – о кое-ком важном.

Вчера я встретила их. Их было семеро, и все их лица я видела среди прочих прежде в своих видениях, о которых мы когда-то с тобой секретничали на твоих истрёпанным временем страницах. Они пришли ко мне за ответами и с надеждой – надеждой, что я предоставлю им панацею от Взора, возможность вернуться к прошлой, обычной и скучной жизни не-Зрящего человека. Я отказала им в этом, потому что они сами обязаны найти эти ответы, которые, ты знаешь же, не обрадуют их; в лучшем случае – испугают, в худшем же... в худшем – уничтожат частичку их естества, сознания, души, сведут с ума, как многих прежде, как чуть не свели с ума меня.

Но – они должны докопаться до истины о Взоре, о Вэсен, о том, как устроен мир, и о том, как снять с себя проклятье – будь то проклятье Взора или какое иное – самостоятельно. Иначе, ты же знаешь, ничто не сработает. Так устроена эта вселенная; ты веришь лишь в то, что постигаешь сам, а не по словам кого-то, и лишь то, во что ты веришь, обладает истинным могуществом изменять реальность. Поэтому... поэтому их ждёт весьма и весьма занятные и насыщенные дни, недели, месяцы... годы? Надеюсь. Надеюсь также, что эта молодая и свежая кровь, влившаяся в вены Сообщества, способна будет оживить его и сделать сильнее... мудрее, чем были мы. Чтобы они смогли справиться с тем великим злом, о котором я тебе нашёптывала столько ночей, с тем злом, которое поглотило моих братьев и сестёр, которое почти стёрло меня из реальности, которое практически уничтожило Сообщество...

Но – шшшш. Не стоит в начале такого прекрасного и светлого дня говорить о таких ужасных и тёмных вещах.

5 сентября 1870

Мне снова страшно, мой дорогой дневник. Я чувствую, как тьма шевелится далеко на севере – но её липкие щупальца, протянувшиеся через весь наш мир, достигают даже цивилизованного и комфортного уюта Уппсалы. Она почувствовала, что Сообщество снова возродилось. Она знает. И она начинает действовать.

Храни нас, Господи, от того, что будет... Дай им сил, Всевышний, молю Тебя, заклинаю – пусть они успеют. Успеют узнать достаточно, стать достаточно сильными, чтобы быть способными противостоять тому злу, которое мои нерадивые предшественники разбудили некогда, разгневали и бросили бурлить, кипеть, настаиваться и расти.

Мне так страшно...


✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢

ЗАМОК ЙИЛЛЕНКРЁЙЦ
Школьная улица (Skolgatan), Уппсала, Швеция

Знакомство с замком произошло без эксцессов и в несколько заходов; первыми там оказались Малте, Эрик и Микаэль, вслед за ним – Густав и Петтер, чуть позже появился Стиг, и, в конце концов – Андерс. Замок представлял собой высокое трёхэтажное каменное сооружение с несколькими остроконечными башенками, рельефным фасадом, украшенным статуями горгулий и прихотливой лепниной, изображавшей переплетение различных цветов и древесных ветвей, и с тёмными провалами окон, почти все из которых бурели тёмным пурпуром штор. Территория замка, поросшая сорняками и не в меру разросшимися зарослями плюща и дикого винограда, была окружена высоким массивным чугунным забором, ажурные ворота которого охраняли каменные изваяния сидящих грифонов. Густой сад, окружавший замок по периметру, был старым и неухоженным – годами не стриженный кустарник давно утратил ту форму, которую ему придавали некогда, а различные деревья настолько переплелись ветвями, что практически образовывали сплошной шатёр над головами у тех, кто следовал по усыпанной листьями дороге, выложенной мраморными плитами, от ворот до замковых дверей.

Алгот Фиск, смотритель замка, оказался почти что дряхлым стариком, который, тем не менее, всё ещё производил впечатление чопорного и любящего ритуалы и церемонии дворецкого, и держал прямой спину. Окладистые седые бакенбарды подчёркивали такую же пронзительную синеву его не по возрасту ясных глаз; высокий и худощавый, одетый в изумительно чистый костюм, он сразу же принёс свои самые искренние сожаления и извинения за то состояние, в котором находился замок Йилленкрёйц на сей день. Для поддержания такой громадной территории и такого масштабного сооружения в сносном состоянии требовалось куда больше, чем две старческие руки, и потому – было вполне очевидно заметно – Алгот неимоверно обрадовался тому, что рук отныне появится больше, причём рук молодых и сильных.

Вкратце описав состояние замка и титанический объём работ, необходимых для приведения оного в относительно обитаемое состояние, Алгот, тем не менее, заметил, что все свои силы он вкладывал в то, чтобы содержать в приемлемом состоянии основную замковую библиотеку, столовую, салон и семь из пары дюжин имевшихся в замке спален. Поверхностное исследование озвученных помещений показали, что потратив буквально полдня-день на наведение чистоты и порядка, всех их можно было привести в то состояние, при котором не страшно будет и остаться на ночь.

В последующие дни наши герои помогали Алготу (точнее, Алгот помогал им) в доведении вышеобозначенных помещений до идеального состояния, расчистке замковой территории, борьбе с сорняками и разросшимися зарослями, в чистке стен, потолков и полов, стирке штор и портьер, а также скатертей и постельных комплектов, и в уборке библиотеки от пыли, плесени и паутины. Дворецкий предоставил обновл ённому Сообществу ключи от замка и планы строения, согласно которым, судя по всему, в замке было куда как больше интересных объектов – как минимум ещё две библиотеки, несколько рабочих кабинетов, медицинская приёмная, оружейная, несколько архивов, что-то, напоминавшее музей или выставочную галерею, оранжерея, примыкавшая к ней лаборатория и ещё множество, невероятное множество помещений, которыми, судя по всему, не пользовались уже не один десяток лет. Все они требовали основательного ремонта и многих дней, если не недель и месяцев, работы по очистке, приведению в безопасное и вменяемое состояние, каталогизации содержимого, и так далее, и так далее... Становилось очевидным, что даже если Сообщество и снова ожило, замок Йилленкрёйц станет прежним не раньше, чем через год, а то и два титанического труда, неимоверных усилий и значительных капиталовложений.

Пока его новоиспечённые коллеги трудились над приведением замка во вменяемое состояние, Стиг утряс все юридические вопросы, навестив адвокатскую контору, обслуживавшую Сообщество, городскую ратушу и кадастровую канцелярию при ней. Петтер и Эрик тем временем попытались разобраться в содержимом библиотеки сразу же, как только та была приведена в сносное состояние, все пауки выселены, их паутина убрана, а тонны пыли – сметены метёлками и смыты влажными тряпками. Оказалось, что в этом громадном помещении, которое само по себе занимало минимум треть первого этажа, хранились тысячи, десятки тысяч книг, подшивок газет, гроссбухов, дневников, бумаги с записями и прочего, причём без какой-либо очевидной системы, каталога или способа разобраться в том, что тут вообще есть, и где оно находится. Решив, что первым делом нужно было начать составлять каталог и систему учёта, этому кропотливому и времяёмкому труду двое и посвящали теперь каждый день напролёт.

Отдельным "сокровищем" оказались несколько картонных коробок с теми письмами, которые приходили на адрес Сообщества или на имя его бывших членов (включая Линнею) за минувшие годы. Алгот собирал каждое из них в этих коробках, поскольку, как он сообщил, фрёкен Эльфеклинт напрочь отказалась даже бегло просматривать их и запретила приносить корреспонденцию Сообщества к ней в её квартирку в центре города, или в Приют. Разобраться теперь в этой лавине просьб и мольбы о помощи – было отдельным испытанием для того, кто решит его взвалить на свои плечи.


09:00
Четверг,
8 сентября 1870 года

Утро четверга началось как и все предыдущие – с аромата крепко заваренного кофе и свежеиспечённого кардамонного хлеба*. Воодушевлённый тем, что у замка появились новые обитатели и теперь ему есть о ком заботиться, Алгот Фиск отныне каждое утро на рассвете суетился в недавно расчищенной усилиями Малте, Алгота и Густава кухне, радуя новых своих подопечных горячей выпечкой, качественным кофе и прочими прелестями, которые традиционно сервировали в этой стране к завтраку. Вот и сегодня каждый, кого разбудил всепроникающий аромат кофе, мог быть уверен, что в уже до блеска вычищенной столовой зале длинный обеденный стол покрыт хрустящей от крахмала белоснежной скатертью и уставлен серебром и фарфором, в которых обитателей замка уже ждут горячие булки хлеба, сливочное масло в нескольких видах – чистое, смешанное с давленными варёными яйцами, а также смешанное с молотым тмином, маринованная с зёрнами горчицы сельдь, свежайший лосось под сметанно-укропным соусом, несколько видов ягодных и фруктовых джемов, несколько сортов сыров и, конечно же, то, что заставляло просыпаться лучше, чем звон колоколов ближайшей церкви: сладкий кардамонный хлеб с коричной присыпкой и чёрный кофе. Печальные и суровые лица прежних членов Сообщества голодно взирали на эти яства с древних картин, украшавших покрытые тёмным деревом стены столовой; главным ярким акцентом алели и золотились астры и хризантемы, которые заботливый Алгот срезал во всё ещё по большей части заросшем замковом саду и поместил в прихотливую китайскую вазу, разрисованную диковинными птицами, в центре стола.

На серебряном подносе лежали утренние выпуски местной и нескольких национальных газет, а также пара-тройка писем, одно из которых оказалось весьма интересного содержания:


Господам из почтенного Сообщества,

Меня зовут Оскар Уддгрен, и я – приходской священник в рыбацкой деревушке, именуемой Фьельбакка*. С тяжёлым сердцем пишу я эти строки. Я зашёл в тупик с моим нынешним затруднительным положением, и мне нужна помощь; по сей причине я и пишу вам. Несколько лет тому назад почтеннейшая фрёкен Эльфеклинт весьма помогла мне в одном сложном и неоднозначном деле, когда я жил в Уппсале и учился в тамошней духовной семинарии; с тех самых пор я питаю глубочайшее уважение к вашему Сообществу и к тому благому делу, которому посвятили свои жизни вы, его члены, и потому я хотел бы вверить свою судьбу в умелые руки Сообщества снова.

Мой лучший друг и наставник, викарий Карл Эрик Хедквист, трагически погиб. Его тело было обнаружено неделю тому назад на одном из берегов архипелага Фьельбакка. Коронер определил, что причиной смерти отца Хедквиста стало нанесённое им же самому себе огнестрельное ранение в голову, и потому полиция списала этот случай в категорию самоубийств. Я категорически не приемлю такого заключения, поскольку, во-первых, я знал отца Хедквиста, как никто другой, и я поклянусь на Святой Библии тысячу раз, что он никогда бы не совершил такого греха, как самоубийство. Во-вторых... Нечто тёмное и необычное предваряло те события, в связи с которыми тело моего друга было найдено на морском побережье.

Я знаю, кто виновен в его смерти. Я лишь не знаю, как доказать это, и как поступить в этой ситуации; у меня нет доказательств, а также у меня нет понимания того, как противостоять такому злу.

В последний раз я видел Карла Эрика живым две недели тому назад, за неделю до того, как он погиб. Он снова направлялся на остров Флорё*, известный также неофициально как Остров Мародёров, дабы донести Слово Божье до неправедных мореходцев, завсегдатаев "Круген"* – постоялого двора на острове. Остров Мародёров – перевалочный пункт, расположившийся на перекрёстке самых оживлённых морских путей, и место, где располагаются самые крупные солильни* на архипелаге. Так уж случилось, что часто причал Флорё забит пришвартовавшимися судами – от мелких рыбацких лодок до крупных грузовых и торговых кораблей – да так, что по палубам можно пройти полпути от острова до нашей Фьельбакки. Флорё, Остров Мародёров – зловонное пятно на лике нашей Земли, смердящее селёдкой и грехом.

Хозяева этого логова воров, сельдевый барон Захариас Амундссон и его мать Абела, которую завсегдатаи именуют "Крёстная Мамочка", открыто презирают и отрицают учение Господа Нашего, и уже неоднократно выбрасывали доброго викария Хедквиста за двери своего проклятого заведения, неоднократно также сыпля угрозами по отношению к его жизни.

Я убеждён, что этот сельдевый барон и Крёстная Мамочка, вместе с недалёкими, Господом обделёнными разумом братьями Захариаса – Паулем, Пером и Паком – верны воле Дьявола и виновны в безвременной кончине Карла Эрика. Я уверен в этом не только потому, что у моего друга постоянно бывали стычки с этой служащей Сатане семьёй, но и потому, что викарий был обнаружен мёртвым после того, как снова отправился на Флорё, а также потому, что и прежде пропадали люди в нашем архипелаге – как правило, моряки с проходящих мимо судов не возвращались на борт после того, как отправлялись пропустить по кружке эля в "Кругене". Всё списывали на пьяные дебоши и потасовки с кровавым исходом, дезертирство или ещё какие причины, и никогда не могли ни в чём обвинить проклятую семью, поскольку пропавшие, никогда впредь нигде не объявляясь, так никогда и не были обнаружены ни живыми, ни мёртвыми. В данном же конкретном случае, когда было найдено тело викария, я чувствую – я знаю – существует связь между таверной, её проклятыми владельцами, исчезновением людей и смертью моего друга.

Помогите, молю – я хочу отправиться на Флорё и докопаться до правды, но ни моих талантов, ни – сознаюсь – мужества не достаточно для того, чтобы делать это в одиночку. Во имя доброй памяти о том, как Сообщество помогло мне прежде, я нижайше прошу помочь мне снова и посодействовать благому делу, а также помочь восторжествовать справедливости и Божьему суду. В благодарность за вашу помощь я готов отблагодарить в меру своих скромных ресурсов – за годы службы в приходе я накопил некую сумму талеров, и готов всю её отдать, дабы компенсировать вам ваши расходы и отблагодарить за вашу помощь.

С моим скромным благословением и с глубочайшим почтением,

Оскар Уддгерн

Пока Гарам, Каору, Халед и Райнальд общались с Хоморо, брат Рамас неспешно беседовал со Стейном. старик указал на очередную партию выживших с разной степенью потрёпанности, которые вошли в медицинский отсек со стороны лифтов; почти две дюжины людей подвели количество собравшихся в медотсеке к сотне, тем самым указав Гараму на неточности в его оценке происходящего.

С этими словами брат Рамас поспешил навстречу пришедшим, на ходу приглашая тех, кто очевидно нуждался в первой помощи в первую же очередь, проходить в операционную. По пути он прошёл мимо Хомины, которая раздавала бутылки с водой отдыхавшим от процедур по нейтрализации облучения людям, и тихонько, но восторженно о чём-то вещала им. Самаритянин нахмурился, остановился, подошёл ближе. Прислушался. Сделал шаг по направлению к женщине в белом и заговорил с невесть откуда взявшейся силой в его старческом голосе:

– Почтенная сайида, во имя всего благого, что есть во Вселенной, я прошу вас немедленно прекратить то, что вы делаете. И я не имею в виду помощь страждущим телам, но ваши преступные попытки влить отраву ереси в страждущие души этих несчастных. Я скажу лишь раз, и внятно и чётко: если вы продолжите нести эту чушь о том чудовище, этом лживом шарлатане, который провозгласил себя инкарнацией Лика, да не просто Лика, но самого Судьи – я буду вынужден принять соответствующие меры. Эмиссары – исчадия Тьмы и лжепророки, и не стоит распространять тут истории о том, насколько прекрасен оказался этот "Судья", да простит меня Мученик, – самаритянин сделал ритуальный жест, служащий для привлечения внимания Ликов и для изгнания Межзвёздной Тьмы. – Эти бедолаги и без того достаточно пострадали, столкнувшись со смертельной опасностью для их тел; не нужно сеять семена опасности для их душ!

С этими словами брат Рамас резко развернулся на каблуках, от чего его чёрно-белые одежды закружились колоколом вокруг его сухопарого тела, и стремительно пошёл в операционную. Хомина, всё это время немигающим взглядом смотревшая на представителя Ордена Изгоев, лишь сокрушённо покачала головой и снова вернулась к тому, что делала прежде – раздаче воды и тихим беседам с выжившими.

* * *

Тем временем Хоморо, выслушав слова Гарама и Райнальда, ответил каждому:

– Благодарю за сведения, Салех-паша, вы очень помогли. Ваша спутница – кстати, куда она подевалась? – уже написала мне на коммуникатор о том, что было найдено пригодное для полёта судно, правда, умолчала о его состоянии и необходимости починки. Думаю, первым делом нужно отправить разбирающихся в этих делах специалистов заняться этим в первую очередь; им нужно дать несколько человек в сопровождение на случай нападения этих звероподобных тварей, некатр, – Хоморо повысил голос и обратился к находившимся в медотсеке: – Эй, народ, кто из вас знает, как чинить корабли и настраивать бортовые системы? Нужно немедля заняться починкой того судна, на котором мы все сможем отсюда сделать ноги прежде, чем "Газали" развалится на составляющие.

В ответ на призыв капитана Вая отправиться на починку "Судьбы Авеля" вызвались Таонга и ещё несколько человек из числа уцелевших. Приказав своим людям, вооружённым до зубов, сопроводить инженеров и механиков в доки, капитан Вай повернулся обратно к собеседникам, и лишь тогда удостоит Райнальда ответом:

– Что же до вашего вопроса, молодой человек, то, во-первых, напомню, что я не обязан перед вами отчитываться, и что вам не стоит забывать о субординации и том, что вы – гость на этом корабле, даже если бы не произошло всего этого, – Хоморо сделал неопределённый жест, видимо, подразумевая аварию по всему кораблю. – Но так и быть, я удовлетворю ваше любопытство: да, все три диска – изумрудный, сапфировый и рубиновый – я извлёк на капитанском мостике для того, чтобы сберечь их и доставить на "Хаммурапи", где они будут переданы представителям Консорциума для детального расследования произошедшего. Вас не было в капитанской рубке; там бушевал пожар, который нам удалось локализовать и нейтрализовать, но никто не может гарантировать, что он не начнётся снова, и потому оставлять там драгоценности корабля было бы непростительным упущением, которое я допустить не мог бы согласно своим уставным обязанностям. Довольны ответом? Что ж, в таком случае займите себя чем-нибудь полезным, поскольку у меня больше не будет времени отвлекаться на всяких... любопытствующих, – Хоморо презрительно скривил губы и, не дожидаясь ответа, снова развернулся к своим людям:

– Некатры были локализованы на Палубе №2, ближе к носовой части, предлагаю разобраться с ними, пока есть возможность – и на той территории, на которой можно будет получить тактическое преимущество, если договориться с этими тварями не выйдет. Столкнуться с ними лицом к... мордам... в узких коридорах Палубы №1 – самоубийственно. На второй палубе есть просторный зал, который использовался как бальный в лучшие времена "Газали", и... переговоры... лучше будет вести там.

Палуба №6 (Доки)

Оставшись наедине с собой и тишиной, царившей в посадочных доках, Гарам принялся более детально осматривать два уцелевших судна. Диагностика обоих показала, что мужчина не зря озаботился этим – поскольку тогда как состояние "Улова Фатимы" было практически идеальным, то "Судьба Абеля" была весьма незавидной и непростой – определённые поломки имели место быть и во внутреннем оборудовании корабля, и в системе навигации, и в том, как функционировал бортовой компьютер; этот корабль и эти проблемы требовали вмешательства профессионального инженера-техника и добрых пары-тройки часов работы в самом лучшем случае.

"Улов Фатимы", наоборот, только порадовал пилота своей отлаженностью и великолепной работой всех систем; потратив относительно немного времени, Гарам успешно замаскировал его, активировав все нужные для этого функции судна.

Поверхностный осмотр содержимого "Судьбы" и "Улова" также доставили Гараму несколько приятных моментов – легионер смог найти не только откровенно неважный "улов", такой, как совершенно новёхонький прокси-шлем с несколькими прокси-сеансами, названия которых – "Меж твоих знойных барханов", "Ловцы жемчуга во влажных глубинах" и "Кто стучится в мою заднюю дверь?" – указывали на довольно пикантный диапазон вкусов хозяина этого "сокровища"; или же коробочку с опором, достаточным для примерно полдюжины доз; но и действительно ценные вещи – во-первых, сенсорный анализатор в прекрасном состоянии и абсолютно рабочий; вулкан-пистолет "Скорпион" и легионерский карабин "Дайал-3", а также целый набор абляционных пластин, которые, как знал пилот, были недоступны для широкого населения и поставлялись только по наличию особых лицензий, а значит – всё это имущество явно было чьей-то контрабандой.

Закончив с диагностикой кораблей и с маскировкой "Улова Фатимы", а также с осмотром их содержимого, пилот попытался исследовать также и то, что, возможно, хранилось в грузовом ангаре, который от посадочных доков отделяли массивные створки огромной металлической двери. Сенсорная панель на стене слева приветливо мерцала изумрудным светом; подойдя к ней и коснувшись её, чтобы открыть дверь, легионер обнаружил к своему неудовольствию, что кто-то поставил пароль на этот замок, и открыть проход в грузовой ангар можно было, лишь введя оный, или проигнорировать необходимость пароля, введя личный код с бирки члена экипажа "Газали". Поскольку пароль Гараму был неизвестен, а бирки члена экипажа судна у него не имелось, ему пришлось отказаться от идеи проникнуть в грузовой ангар – на пока. Возможно, в этом смогут помочь его сотоварищи, или же Сабета, которая упоминала вроде бы, что "попасть в грузовой ангар – не проблема", а значит, что-то знала о том, как обойти запаролированную дверь.

В доках делать оставалось больше нечего, поэтому Гарам решил вернуться в медотсек, чтобы обсудить дальнейшие действия с сотоварищами и, возможно, заручиться помощью Таонги, которая – теоретически – была хороша и в ремонте кораблей, и – проверено на практике – в обхождении с замками на дверях. Словно в подтверждение целесообразности подобного решения стало сообщение, которое пришло от Энрике по коммуникатору – "Всем срочно вернуться в медотсек! Мустахдама локализировала крупную группу некатр, направляющихся в сторону медотсека! Проявлять предельную осторожность и стараться держаться группами!!!"

Палуба №3 (Часовня)

Слаженно и ладно отработав тот план, который сложился в поднаторевшем в тактике сознании Каору, маршал и трое её спутников – Таонга, Стейн и Тахир – довольно быстро, настолько, насколько это позволяли обстоятельства и ограниченное количество экзокостюмов, эвакуировали пленников корабельной часовни. Космические падальщики попытались было проявить вялый интерес к людям, суетливо снующим туда-сюда по обшивке "Газали", но буквально одной короткой струи обжигающей плазмы, выпущенной Каору в направлении одной из тварей, было более чем достаточно, чтобы стая музхаджаров спешно растворилась в темноте безвоздушного пространства и более не выказывала никакого интереса по отношению к нашим героям.

Когда последний из спасённых был переведён в коридор Палубы №3 и извлечён из экзокостюма, Кори Йохарис, негласный предводитель уцелевших в часовне, принялся снова сбивчиво благодарить своих спасителей, неловко хватая Каору, Стейна, Тахира и Таонгу за руки, заглядывая в глаза и рассказывая о том, какие испытания довелось пережить их группе прежде, чем они добрались до часовни. Изрядная доля благодарностей досталась и Соне, которую Кори искренне поблагодарил за хладнокровие, спокойный рассудок и неоценимую помощь в сохранении здоровой атмосферы среди уцелевших, в сердцах которых уже начало было расти и множиться тьма отчаяния и страха смерти. Спасителям было неловко (хотя Тахир и поблёскивал было тёмными бусинами глаз, озарённых довольным выражением достойно совершённого дела, и поглаживал свою окладистую бороду, приговаривая "Будет, будет вам, не нас благодарите, а Ликов, которые так распорядились, чтобы обстоятельства так сложились"), но учитывая то, что если бы не их действия, уже через каких-нибудь полчаса все эти четырнадцать человек были бы мертвы, четвёрка под предводительством Каору стойко вынесла и это испытание.

Спасением в данной ситуации стало сообщение, пришедшее на коммуникаторы Каору и Таонги от Энрике: "Всем срочно вернуться в медотсек! Мустахдама локализировала крупную группу некатр, направляющихся в сторону медотсека! Проявлять предельную осторожность и стараться держаться группами!!!"

Встрепенувшись и сразу же собравшись, церемонии были мягко и вежливо, но безапелляционно прекращены до лучших времён, группа спасённых была проинструктирована следовать каждому слову Каору буквально и беспрекословно, и, когда был согласован порядок следования, группа отправилась обратно в медотсек на Палубу №1.

Вернувшись в ставший уже своеобразным оплотом безопасности и надёжности медицинский отсек на первой палубе, Каору и её спутники буквально нырнули в море людей – здесь уже находилось по крайней мере полсотни, если не больше, человек, и это только те, кого можно было увидеть в приёмном покое и открытых дверных проёмах, ведших в подсобное помещение и палаты.

Уставший брат Рамас едва держался на ногах – очевидно было, что он оказал слишком много помощи другим, презрев необходимость озаботиться помощью самому себе. Бледное лицо самаритянина покрывала испарина, а под глазами поселились тёмные круги, но несмотря на это, старик продолжал приветливо улыбаться каждому новопришедшему и препроводил каждого в операционную для обследования и предоставления первой помощи.

Хомина – женщина в белом – сновала там и тут, поддерживая выживших тихими беседами, лёгкими прикосновениями и сострадательными взглядами, на что ей отвечали тем же. Помогал уцелевшим и Халед, время от времени проявляя свои блестящие коммуникативные навыки, отточенные за годы работы барменом в "Аль-Муаллиме" – ибо доброе слово, улыбка, рука, сжавшая предплечье другого в приободряющем жесте всем этим людям были не менее нужны и важны, чем медицинская помощь.

Райнальд и Энрике колдовали у терминала, тихонько переговариваясь о том и о сём, и споря над строчками кода, который бежал по экрану персонального компьютера Ла'Мьера.

Хоморо Вай раздавал указания группе вооружённых до зубов людей, с тревогой поглядывая в оба коридора, выходившие в приёмный покой, посреди которого лежало несколько сумок, набитых оружием и боеприпасами с бирками.


Палуба №1 (Медотсек)

Собственно, полутора часами ранее, когда внезапно и загадочно исчезла голопроекция Уарды, Энрике незамедлительно отложил в сторону свою помощь брату Рамасу и присоединился к Райнальду для выяснения причин сбоя. Как альтернативу Уарде молодому человеку пришлось подключить свою Мустахдаму напрямую через терминал к бортовому компьютеру "Газали", и, пусть Мустахдама и значительно уступала Уарде в функциональности, тем не менее помогла разобраться в том, что именно и когда произошло с интерфейсом искусственного интеллекта корабля.

Успокоив окружающих – бортовой компьютер, дескать, в порядке, просто интерфейс, повреждённый аварией, временно недоступен – Энрике отладил зевак, которые стояли и возмущались подле, вмешиваться в их с Райнальдом работу. Работа же заключалась в том, чтобы попытаться подключиться хотя бы к тем уцелевшим камерам и системам видеонаблюдения, которые ещё способны были предоставить хотя бы какую-то информацию, и понять, сколько ещё выживших ожидать в медотсеке, где находятся некатры и – возможно, Гончие, а также чем таким сверхсекретным занят капитан Вай.

Ответы на два последних вопроса не замедлили последовать: Хоморо Вай вернулся в медотсек в сопровождении полудюжины вооружённых до зубов молодчиков, и принёс с собой сумки, гружённые оружием и боеприпасами, на которых желтели бирки, нацепленные на них охраной корабля тогда, когда она реквизировала личное оружие у погружавшихся на "Газали" членов спасательной экспедиции.

– Разбирайте своё имущество, и поживее, – громко провозгласил Хоморо, кивнув в сторону сумок. – Все, кто способен защищаться, должен вооружиться – берите своё оружие, если вы оное брали с собой на борт, или оружие без бирок, если оружия в дорогу не брали. То, что мы увидели на капитанском мостике, не внушает уверенности в том, что эти твари, с которыми мы уже столкнулись по пути сюда – эти отродья Легиона, некатры, не атакуют нас. Они уже где-то рядом!

Как бы ни хотелось Энрике поставить на место Хоморо и доказать несостоятельность его заявлений, способных вызвать новую волну паники и хаоса среди тех нескольких десятков выживших, которые уже добрались до медотсека (и продолжали это делать регулярно, с каждой минутой увеличивая количество выживших), но Мустахдама внезапно подтвердила слова капитана. Большая группа биологических форм жизни, каждая из которых была почти вдвое крупнее среднестатистического человека, двигалась методично с палубы на палубу, приближаясь к Палубе №1 и к медицинскому отсеку. Хорошей новостью было то, что некатры – если это действительно были они – шли по другой ветви коридоров, а не по той, по которой ушли на спасение пленников Часовни Каору, по которой ушли на исследование доков Гарам и Сабета, и по которой – через единственный уцелевший лифт – постоянно прибывали выжившие. Чертыхнувшись, Энрике набрал на своём коммуникаторе сообщение своим сотоварищам – " Всем срочно вернуться в медотсек! Мустахдама локализировала крупную группу некатр, направляющихся в сторону медотсека! Проявлять предельную осторожность и стараться держаться группами!!!" – и вернулся к своей работе с Мустахдамой и анализу данных, которые та считывала с сенсоров и камер.

Через какое-то время в медотсек вернулись все из тех, кто уцелел в отсеке 13.13: пришёл Гарам, чьи блестящие от возбуждения глаза говорили о том, что поход в доки был не бесполезным; вернулась Каору, и Таонга, и Стейн, и Тахир, а с ними – больше дюжины людей, возглавляемых седовласым поджарым мужчиной в комбинезоне корабельного офицера и молодая привлекательная девушка с печальными глазами.

Каждого из представлявшихся Линнея слушала почти не моргая, без какого-либо выражения на своём морщинистом, но всё ещё носившем отпечатки былой красоты лице. В паузах между приветствиями мужчин старушка отпивала немного из своей фарфоровой чашки, чопорно оставляя узловатый мизинчик с аккуратно остриженным ногтем в сторону. К тому моменту, когда заговорил Эрик, одна из медсестёр Приюта принесла широкий поднос, уставленный фарфоровой посудой из того же сервиза, что и чашка Линнеи – белоснежной, с серебряными рисунками, изображавшими цветущие пионы и снующих над ними пчёл и бабочек. Огромный кофейник, семь чашек с блюдцами, серебряные ложечки, небольшая корзинка с прессованным сахаром, молочный кувшинчик, и плетённая корзинка, прикрытая простой белоснежной накрахмаленной салфеткой заняли свои места на столике перед госпожой Эльфеклинт. Утвердительно кивнув Эрику, когда тот закончил представляться, она сдёрнула салфетку с корзинки – под нею были воздушные крошечные эклеры, каждый размером со старческий мизинчик Линнеи – и снова указала на свободные стулья, взглянув своими пронзительными и не по-старчески яркими синими глазами на тех, кто остался стоять:

– Прошу, господа, я настаиваю. Присаживайтесь и разделите со мной эту фику*. В моей жизни осталось не столько много радостей, чтобы не воспользоваться возможностью попить кофе в компании замечательных мужчин, – Линнея кокетливо улыбнулась и принялась разливать кофе по чашкам. – И прошу прощения за мою прямолинейность. Знаете, когда вам стукнет столько, сколько мне, вы осознаете, что все церемонии и условности – такая трата драгоценного времени, и что если бы удалить их из нашей жизни, нам осталось бы в разы больше времени на то, чтобы жить и наслаждаться жизнью, а не расшаркиваться в устаревших церемониях и совершать отжившие себя ритуалы. Говоря о церемониях, кстати, я – не фрю, а фрёкен, я никогда не была замужем. Jeg er ei gammel frøken, men fortsatt ei frøken*, – добавила она внезапно на норвежском и проказливо улыбнулась, снова отхлебнув ароматного кофе. – Что же до ритуалов, то о них мы поговорим позже. Итак, как я уже сказала, в моём возрасте я могу позволить себе вольность презреть всяческие условности и говорить прямо, без обиняков, и ради именно такого разговора я пригласила вас сегодня, в этот прекрасный четверг, знаменующий собой начало осени... и, как надеюсь, начало нового этапа в ваших жизнях.

Все вы вышли на связь со мной после того, как в вашей жизни произошло нечто трагическое... травматический опыт, раскрывший вам глаза на истинный облик мироздания, в прямом и переносном смысле. Вы обрели то, что люди нашего толка обычно называют "Взор", поскольку благодаря этому дару (воспринимаемому большинством скорее как проклятие) вы можете видеть то, чего не видят остальные – а именно, вы можете видеть вэсен, сверхъестественные сущности из древних легенд, сказок, преданий, мифов, былин и страшилок, которые живут повсюду рядом с нами... вместе с нами. Почему так случилось – никто не сможет вам объяснить; однако известно лишь, что только те, кто родился в четверг, и только те их нас, кто пережил какое-то сильное потрясение, способны заглянуть на изнанку этого мира и увидеть его волшебные узоры. Увидеть вэсен. Все же прочие видят их лишь тогда, когда того пожелают сами вэсен; обычно они либо же незримы для взора простого человека, либо же – благодаря способности наводить морок и чары – выглядят как обычные люди. Судя по тому, что все вы собрались здесь, я могу заключить, что вы, как и я – Дети Четверга, сиречь родились в четверг, и все вы, как и я, пережили в какой-то момент своей жизни некий травматический опыт, совсем как доктор Брюгге, который оказался было погребённым заживо во тьме горных туннелей, или как красивый юноша, чьё имя я запамятовала, тот, который увидел нечто ужасное во время охоты на китов у побережий Гренландии... И с тех самых пор и... Малте?, и Эрик начали видеть то, чего не видят иные. Не всегда и не везде – о, вэсен не любят шум и грязь человеческой цивилизации, все эти города с их неумолкаемым рокотом паровых машин, это шипение газовых фонарей, этот оглушающий цокот сотен подков по мостовым – они не переносят такого, предпочитая жить там, где обитали испокон веков. В густых чащах лесов, в тёмных пещерах гор, в леденящих безднах морей, в заросших тиной озёрах, в малолюдных хуторах, в полузаброшенных замках... – Линнея внезапно вздрогнула, словно вспомнив что-то крайне неприятное. – Какая-то часть вэсен научилась сосуществовать с людьми; как те же томте, которых ваши народы, доктор Линдгрен и доктор Харстаг, именуют "ниссе". За плошку сладкой, сдобренной свежим маслом каши они помогут по хозяйству – незримо, но ощутимо: внезапно подковы на копытах лошади заблестят, словно кто-то переподковал её в ночи, или волк, разорвавший глотки всем соседским овцам, будет миновать ваши пастбища десятой дорогой, или прохудившаяся крыша рухнет на играющих под её сенью детей, но не пострадает ни один из них, словно укрыл их незримый зонт в момент падения стрехи... Кто-то из вэсен, изгнанный с насиженных и обжитых мест, переселяется в города, да, такое тоже случается, и, как правило, такие существа обладают премерзким характером, мстя всем и вся за то, что по вине людской им пришлось сменить место обитания, а перемены вэсен ох как не любят...

Линнея взяла один из эклеров и аккуратно надкусила своими мелкими зубками, явно смакуя вкус десерта, который скорее подходил какому-нибудь светскому салону, но не богадельне, где в какой-то сотне метров к востоку мучились в непрекращающейся боли душевнобольные пациенты этого заведения.

– А есть и такие, которые от природы своей враждебны... хотя нет – не враждебны, просто чужды людям и людской природе, и этого не изменить никак, просто нужно принять как данность. И об этих данностях, собственно, и повествуют архивы того объединения Детей Четверга, которое именуется Сообществом. Я поведаю вам его историю, если вы не против; благодаря ней вы лучше сможете понять то, что собой представляют Сообщество, Дети Четверга, вэсен и что такое Взор, – Линнея положила недоеденный эклер на блюдце своей чашки и смахнула крошки в зелёную траву у своих ног.

– В маленьком городке Хельсингхёр, что на северо-восточном побережье датского острова Зеландия, четыре с половиной сотни лет тому назад родилась девочка, Тине Расмуссен, в один туманный и холодный четверг. Будучи ещё совсем малым ребёнком, Тине переболела оспой, в результате которой почти две недели провела в коме. Когда девочка очнулась, она обнаружила, что утратила семерых братьев и сестёр, умерших от этой хвори, а взамен обрела Взор, который позволил ей видеть странных существ повсюду. С ними она сдружилась, и использовала свой дар для того, чтобы помочь людям уживаться с вэсен острова, за что быстро снискала почёт и уважение у земляков, а также осуждение и гонения со стороны Церкви. С трудом избежав ужасающей смерти на костре, не без помощи дружественных вэсен Тине сбежала в Копенгаген, где и стала жить под вымышленным именем. То ли по чистой случайности, то ли по провидению Господнему, поселилась она в маленькой комнатушке в доме, принадлежавшем другому человеку со Взором, Матсу Росенбергу, который после смерти своих супруги и дочери сдавал комнаты, и, пожалев бедную девочку, которая напомнила ему о его собственной покойной дочери, позволил Тине жить под его крышей. Рано или поздно они обнаружили, что оба обладают даром, и тогда-то они, используя небольшой капитал Матса, основали Орден Артемиды* для Изучения Вэсен, послав весточку во все стороны Европы в поисках тех, кто также способен был видеть.

Одной из присоединившихся к их Ордену стала итальянка Анна Растелли, сбежавшая от римской инквизиции – прошу прощения, отче, – Линнея вежливо кивнула Микаэлю, – но ваша институция всегда была известна своим... радикальным отношением ко всему, что она не может рационально объяснить, и люди со Взором испокон веков считались Церковью ведьмами и колдунами, преследовались, подвергались ужаснейшим пыткам в стремлении получить признание в якшании с нечистыми силами, и погибали чудовищными смертями на забаву толпам зевак. Но вернёмся к Анне; обосновавшись в Копенгагене, она стала своего рода архивариусом Ордена, изучая и каталогизируя всех известных на тот момент вэсен, о которых она написала множество книг и статей. Все её работы позднее объединили в одну – In Libro de Invisibilia, Книгу Незримых, ставшую своего рода Библией для нас, Детей Четверга.

Орден Артемиды рос и увеличивался, а его штаб-квартира переместилась из скромной комнатушки в особняке херра Росенберга в отдельно выстроенный дом в предместьях Копенгагена. По мере встреч и изучения вэсен, члены Ордена осознали, что далеко не все вэсен нейтральны или дружелюбны по отношению к человечеству; большинство сверхъестественных существ относятся к людям с плохо скрываемым презрением, с открытой неприязнью или с кровожадным аппетитом – они могут нанести непоправимый ущерб людям, поработить их сознание, а порой даже убить или свести с ума. Причины этого находятся вне рамок нашей сегодняшней встречи, ибо глубоки и обширны, скажу лишь то, что уже упоминала ранее – вэсен чужды, абсолютно чужды нам, людям, и лишь по этому наши миры чаще всего не могут найти уютного и комфортного для обоих формата сосуществования. Они – не зло, хотя и не добро. Они – просто абсолютно, непостижимо другие. Но инаковость, как вестимо, чаще всего поселяет страх в сердцах человеческих, а члены Ордена были людьми. Неудивительно поэтому, что какая-то часть из них, даже зная всю правду о вэсен, не смогла смириться с их чуждостью человечеству, и стала верить утверждениям Церкви о том, что всё сверхъестественное берёт своё начало от Сатаны и служит ему. Поскольку Матс Росенберг обрёл Взор после того, как вервольф растерзал его жену и дочь у него на глазах, он изначально относился к вэсен с предвзятостью, ибо не имел опыта благих отношений с ними; тогда как Тине была жива исключительно благодаря помощи и защите вэсен, помогшим ей избежать инквизиции, и потому стремилась найти способы мирного сосуществования с вэсен. Как вы уже догадываетесь, в Ордене произошёл раскол, – Линнея сделала драматическую паузу и снова промочила горло подостывшим уже кофе с кардамоном. – Тине и её сторонники считали, что Орден должен сосредоточиться на сборе и анализе информации и сведений о вэсен (поскольку лишь досконально изучив их, можно попытаться найти точки соприкосновения и достичь мира), тогда как Матс и его соратники утверждали, что вэсен нужно устранять, искоренять и уничтожать, и знания о них собирать лишь потому, что "осведомлён, значит вооружён".

Тем временем Орден продолжал существовать, множась числом своих членов и количеством своих штаб-квартир; одна из них была построена и здесь, в Уппсале; случилось это добрых две сотни лет тому назад.
В начале XVIII века молодой учёный, Карл Линней, покинул свой дом в Уппсале и отправился в путешествие на север Швеции, в горы Даларны, предположительно – для катологизации биологических видов фауны и флоры, чтобы опробовать на практике свою новоизобретённую систему классификации живых видов. Никто не знает, обладал ли он уже на тот момент Взором, или же обрёл его во время это странствия по диким северным просторам, да и сам вопрос того, что у него был Взор, является отдельным предметом для дискуссий среди Детей Четверга, поскольку, если верить официальным источникам, Карл Линней родился в понедельник.

Тем не менее, из Даларны он вернулся уже с черновиком своей книги Homo Ferus ("Дикий Человек"), в которой описал множество неизвестных на тот момент или слабоизученных вэсен – этот труд стал его пропускным билетом в Орден Артемиды, который он очень вскоре возглавил (не весь Орден в целом, но его представительство в Уппсале, конечно же).
Будучи уже лидером уппсальского отделения Ордена, в 1734 году Линней снова организовал экспедицию в Даларна, на сей раз состоявшую исключительно из членов Ордена и ставившую перед собой целью исключительно изучение вэсен. Эту экспедицию, которая, по утверждению Карла Линнея, стала невероятно успешной, было названо " Societas Itineria Reuterholiana" – "Сообщество Рейтерхольма", по имени губернатора Даларна, Нильса Рёйтерхольма, который эту экспедицию профинансировал (не зная истинной её цели и значения). Собственно, воодушевлённый успехом этого предприятия, Линней и стал инициатором того, что уппсальский филиал Ордена Артемиды с 1735 года было переименовано в пафосное название "Sällskapet för Studier av Osynliga och Skydd av Mänskligheten" – Сообщество по Изучению Незримых и Защите Человечества.

Вообще весьма одиозным и неоднозначным был он, этот Карл Линней. Уже через несколько лет после переименования Сообщества он заявил, что, дескать, утратил Взор, и потому покидает его. Не стоит даже упоминать о том, что это вызвало практически взрыв эмоций у его последователей, которые разделились на два лагеря – один защищавший право своего кумира на подобное решение, и второй, который утверждал, что Линней и не обладал никаким даром вообще, поскольку был Дитя Понедельника, и всё, что он якобы "открыл" о вэсен было ложью. Слово за словом, и разгорелся конфликт, приведший к насилию и пожару, который почти дотла уничтожил уппсальскую штаб-квартиру Ордена... Сообщества. Вместе с нею сгорели и все труды Карла Линнея – как удобно, – старушка, названная в честь этого учёного, язвительно ухмыльнулась себе под нос; её синие глаза затуманились, словно она заглянула на какое-то мгновение куда-то вдаль, за грань расстояния – и времени.

– Однако не все начинания Линнея пропали втуне. К середине прошлого века уже весь Орден Артемиды был переименован в Сообщество; его знают как Sällskapet – "Сообщество, компания, группа, предприятие" тут, в Швеции, как Selskabet в Дании, как Selskapet в Норвегии, и как Yhtiö в Финляндии.

К концу XVIII столетия многие филиалы Сообщества были закрыты – по той простой причине, что вне зависимости от мотивации его членов, слишком многие погибали при конфронтации или даже просто встрече с вэсен; развитие научного прогресса и индустриализация человеческого общества начала сказываться и на незримой части нашего мира. Вэсен, по свидетельству многих моих собратьев и сестёр, начали вести себя вовсе не так, как им предписывали древние легенды и предания старины; словно некая болезнь охватила большинство сверхъестественных существ, и какое-то тёмное безумие заставляло их вредить людям даже тогда, когда на то не было очевидных причин. Хотела бы я сказать, что с тех пор ситуация изменилась, но, увы, она лишь усугубилась, – Линнея внезапно умолкла, пристально посмотрев на каждого из присутствующих. – И тот факт, что большинство из вас умолчало о том, как вы обрели Взор, подсказывает мне, что вы стали жертвами подобного неестественного поведения вэсен, когда не причиняют вред человеку даже тогда, когда тот не сделал ничего, к этому предрасполагающего.


Собственно, по этой причине многие филиалы Сообщества сместили свои приоритеты и сделали упор на нейтрализации вредоносной деятельности вэсен; научная составляющая по изучению природы этих существ отошла на второй план. Нашим членам в этом помогал и помогает Взор, а также грандиозные массивы сведений и информации, который наши предшественники накапливали столетиями в оккультных лабораториях Ордена-Сообщества. Таким образом, хотя и жители деревенской глубинки знают (благодаря всё тому же фольклору и преданиям) о том, как можно сосуществовать с вэсен, никто не сравнится с Сообществом в том, чтобы эффективно нейтрализовать или изгнать вэсен оттуда, где они наносят вред людям.

"Что же представляет Сообщество сегодня", спросите меня вы? "Я не знаю", скажу я вам в ответ. Всё сложно, всё неоднозначно, и всё становится хуже и хуже с каждым годом, когда цивилизация и прогресс становятся всё сильнее, громче и более вездесущими.

В конце XVIII века на севере Финляндии свирепствовало семейство jätti* – великанов, о которых тамошние жители до сих пор могут поведать ужасающие истории. Их матриарх, ятти по имени Бестла, провозгласила себя защитницей дикой местности и её природы, и по её распоряжению прочие великаны атаковали охотников, рыбаков и рудокопов повсюду на севере Финляндии (которая в те времена ещё была частью нашей страны). Сообщество попыталось взнуздать пересекших черту вэсен, и более сотни наших сестёр и собратьев собрались в Замке Оулу тем злосчастным вечером 31 июля 1793 года для выработки стратегии... Но великаны нанесли удар первыми, и в ту ночь Бестла и её отродье сожгли этот замок дотла. Почти все и каждый член Сообщества погиб в ту ночь в Оулу... Включая и моих родителей. Видите ли, наше семейное проклятье – рождаться по четвергам, – горько усмехнулась старушка, отчаянно тряхнув головой, от чего блики послеполуденного солнца заиграли в её серебристых волосах. – С частью (а к счастью ли?), я осталась тогда со своей бабушкой тут, в Уппсале. Горькие вести о кончине моих родителей мне принесли трое выживших членов Сообщества, близкие друзья моей матери, которые, сами не будучи из нашего филиала, обосновались тут, в Замке Йилленкрёйц, которое было штаб-квартирой Сообстщества в Уппсале, а я и моя бабушка – мы переехали жить с ними. Баронесса Кáтарина Кóкола из Туркку, профессор Альберт Вреденхьельм из Кристиании и графиня Хильма ав Туленстьерна – они стали моей новой семьёй после того, как умерла и моя бабушка, не вынеся известий об ужасной смерти своей дочери.

На протяжении последующих множества лет эта троица пыталась оживить Сообщество, рекрутируя новых его членов, но всё шло как-то не так и не туда, и рано или поздно куда-то пропали и эти трое. Профессор Вреденхьельм отправился на свою родину, в Норвегию, чтобы расследовать отчёты о таинственных огнях, освещающих небо по ночам на севере страны; я больше никогда не слышала о нём впредь. Баронесса Кокола пропала на задании по нейтрализации зловредного существа, топившего корабли у южных берегов Швеции. Графиня Хильма ав Туленстьерна отправилась на восток, в Финляндию, не указав точно, куда и зачем, и пропала без вести.

Новообращённые рекруты, набранные этой троицей, либо же погибли, либо же сошли с ума в результате столкновения с вэсен; самые разумные из них предпочли оставить Сообщество и вернуться к нормальной повседневной жизни (с переменным, правда, успехом – насколько я знаю, никто из них так и не познал все прелести "зажили они долго и счастливо", как писали эти милые немецкие братья в своих сказках). Как видите, одной из таковых являюсь и я – и мою жизнь, одинокую и полную ужасающих воспоминаний о прошлом, сложно назвать удачным выбором.

Собственно, поэтому я и пригласила вас всех сегодня сюда. Я хотела бы отдать вам это, – Линнея выудила из кармана своего платья массивную связку старинных ключей и положила их на столик между чашками с кофе. – Это не лучший подарок, и это не панацея для болезни, именуемой "Взор", но, возможно, вы будете более удачливы, мудры и методичны в подходе к управлению Сообществом, чем были мы, и сможете найти ответы на свои вопросы, оживив оное...

- Хорошая работа, Саша! Неверно говорят - разрушать - не строить, красиво и правильно разрушить... или же убить, - с этими словами Тамо бросил хмурый взгляд - так, для профилактики, - на Кррша, - это отдельного рода искусство. Когда завершишь свой шедевр, нужно будет всё-таки заняться и более скучной работой - заправиться от газового гиганта. Сообщи, если нужна будет помощь, рад буду подсобить, - капитан заговорил впервые за всё время, что шёл допрос. Он не перебивал лорда Дейна, позволив тому единолично допрашивать пленника, и лишь создавал нужный антураж, вместе с Дакрой и Лином хмуро взирая на варгра. К Саше Тамо обратился по интеркому за секунду до того, как выйти вслед за позвавшим его Себастианом; финальная реплика, как показалось капитану, была одновременно и остроумной, и назидательной, а самым назидательным и дидактическим для Кррша, несомненно, станет последующее время, которое тот проведёт наедине со зловещим и могучим Дакрой и хмуро-суровым Лином, переваривая сказанное.

Выслушав старого друга, Тамо отрицательно закивал головой:

- Нет, ты что. Мы даже рассматривать не будем варианты с "убить", или со "сдать" - поскольку, даже если мы озвучим истинную роль Кррша в событиях на Кларке и Торполе, я более чем уверен, что бедолагу вполне могут просто линчевать - для примера и в назидание пиратам и тем, кто захочет последовать их примеру. А если даже я и преувеличиваю серьёзность возможного наказания, которое будет ждать варгра, сдай мы его властям, я сознаюсь честно - мне он нравится. Ну как "нравится"; я симпатизирую ему. Мне хочется верить, что в данном случае я не поступаю наивно, и что моя интуиция мне верно подсказывает - он действительно раскаивается в соучастии в нападении на Кларк, и мне кажется, что у него действительно не было особо выбора и возможности остановить ту бойню. Он просто ходячая дихотомия: одновременно и жалкий и невезучий, поскольку его "великие" амбиции завели его в такую, пардон, жопу, но при этом и чертовски удачливый счастливчик, потому что его не убили его же подельники, его не сожрало космическое членистоногое за те сутки, когда он сожительствовал с ксеножуком на древней станции, он был спасён - нами - за секунды до ужасной смерти от удушья в виду окончания кислорода в его баллонах... И это не может не внушать симпатию, знаешь, такую, с нотками жалости к убогому.

Тамо почесал подбородок и ненадолго задумался, переваривая слова навигатора, а после утвердительно кивнул самому себе и своим мыслям, и заговорил снова:

- Ты абсолютно прав. У нас нет другого выбора, кроме как довериться ему в попытке добраться до Теева и выследить тех, кто нам нужен. И мы не будем слепо доверять Крршу – при первых признаках того, что он мутит, темнит или виляет хвостом (а у варгров есть вообще хвосты?) в ненужную сторону - сразу же нейтрализуем нашего мохнатого друга. Хорошей дозой снотворного и наручниками, конечно же, я всё-таки не сторонник убийства без крайней на то необходимости. Тем временем пусть станет нашим новым членом команды - с оговорками и с испытательным сроком. Хотел быть пиратом - пусть будет пиратом, но только вменяемым, как мы, – Тамо ухмыльнулся. – Донеси до него эту идею, а я пойду помогу Саше с заправкой. Пусть Кррш сделает своё первое доброе дело в качестве условного члена нашей команды и поделится с тобой координатами нашего следующего пункта назначения.

Линнея с плохо скрываемым осуждением следила за манипуляциями мальчика, и, когда тот наконец раскурил свою трубку, проговорила, поджав губы:

– То, что в начале нашей встречи я предложила оставить в стороне условности, ещё не означает, что я предлагала о хороших манерах забыть вообще. Я говорила лишь о ритуалах и ненужных церемониях, но не о приличиях, и в приличном обществе мужчины сначала обязаны спросить у дамы позволения закурить в её обществе, особенно если планируют курить солдатские портянки, а не хороший табак. Что же до ваших вопросов, доктор Линдгрен, то на все оные касательно состояния замка вам ответит его дворецкий, которого вы найдёте в этом замке. Я не была в замке Йилленкрёйц уже много десятков лет и не собираюсь изменять это; из отчётов Алгота знаю лишь, что он находится в условно жилом состоянии и нуждается в серьёзном ремонте. Причины, по которым я поклялась более не переступать порога Замка, не касаются предмета нашей сегодняшней встречи и являются сугубо личными. Собственно, в этом и кроется ответ на ваш вопрос, доктор Экстрём – я не живу в Замке, я снимаю махонькую комнатушку в центре города, большую же часть времени я провожу тут, поскольку хотя я и не безумна, но некие потребности в уходе и медицинской помощи у меня имеются, и потому главный врач Приюта – замечательный доктор Фрейд – за достойную оплату этой самой помощи рад мне её оказывать в стенах этого заведения, – Линнея приязненно улыбнулась Стигу, после, снова поджав губы, повернулась к Петтеру. – Что до содержимого библиотек, то – да, всё это вы сможете найти в них, если хорошенько поищете, и когда приведёте их в надлежащее состояние. Что там дальше было у вас по вопросам? Средства на содержание Сообщества? Если бы вы слушали меня внимательно, то услышали бы, что фактически оно не существует с тех самых пор, как без вести пропали трое его старейшин; в отсутствие членов Сообщества некому заниматься его деятельностью, основной составляющей которой является помощь людям, столкнувшимся с вэсен, людям, которые, как правило, хорошо благодарят за такую помощь – благодарят не только словами, но и деньгами. Поэтому чем раньше Сообщество возобновит свою деятельность, тем быстрее у него начнёт наполняться его казна, которая на настоящий момент пуста – за годы бездействия ежегодные взносы в королевскую казну за регистрацию я делала из своего личного кармана. К слову сказать, если кому-то из присутствующих будет интересна такая мотивация в дополнение ко всему, уже сказанному мной, то вот вам она – быть активными членами Сообщества это не только познавательное хобби, но и дополнительный, но при этом очень и очень значительный источник дохода, не говоря уже о возможности заручиться полезными контактами и связями, которые способны будут помочь вам в решении ваших... кхм... личных проблем. Возвращаясь к вопросу о моём более чем щедром предложении стать владельцами замка и получить доступ к его более чем уникальным ресурсам в виде знаний о сверхъестественном и возможностей изучения мира вэсен, я предлагаю завершить нашу встречу – те, кому это интересно, поставьте подписи под документами, и позвольте мне вернуться к моим медицинским процедурам. Ваше общество было крайне приятным... в основном, – Линнея снова бросила неодобрительный взгляд на курящего мальчика, – но мой возраст налагает свои ограничения по тем внутренним ресурсам, что есть у меня для общения, да и вообще нахождения в вертикальном положении.

Обшивка корабля в зоне Палубы №3

– Я не способна чувствовать, могаддам Шиван, – голос Уарды, оторванный от её голографического изображения, был куда более неярким и безэмоциональным, чем это можно было бы предположить, памятуя какую "сочную" картинку вложили разработчики этого программного обеспечения в его голопроекцию. – Но я благодарна вам за вашу заботу. Что касается вашего вопроса, то моя база данных по ксенобиологии (уж и не знаю, зачем мне её вшили, учитывая специфику "Газали" в прошлом) говорит, что указанные вами признаки свойственны, вероятнее всего, синтетическим формам жизни, изобретённым учёными Первого Горизонта и носящим название "музхаджар" – "падальщик". Они питаются энергетическими элементами – от накопителей до реакторов, однако изголодавшиеся падальщики могут перерабатывать и кристаллические решётки металлов, получая нужную для существования энергию из этого процесса. Согласно моим сведениям, музхаджары адаптированы для существования в условиях абсолютного нуля, и любые существенные флуктуации в температуре могут оказаться для них фатальными, поэтому всё, что горячо, способно испугать их. Я надеюсь, я оказалась вам полезной, могаддам Шиван.

Тем временем сам объект обсуждения попытался снова цапнуть Таонгу своими жвалами; девушка снова совершила невероятный подвиг пластики и гибкости, извернувшись и увернувшись от атаки, не двигаясь с места вообще (чтобы не потерять магнитного сцепления ботинок скафандра с обшивкой корабля). Услышав команду Каору, бортинженер медленно, но уверенно начала двигаться в сторону второго воздушного шлюза, пытаясь обойти музхаджара по дуге, который, увидев, что двуногое существо не проявляет отныне никакого интереса ни к нему, ни к тому лакомству, которое смаковала тварь до появления Каору и Таонги, падальщик снова вернулся к обгладыванию металлической конструкции, служившей внешней частью системы жизнеобеспечения корабля.

Палуба №6

Услышав слова Гарама, Сабета улыбнулась пилоту:

– Спасибо за предложение, но этот "плохой план" (который, кстати, абсолютно ничем не плох, поскольку шлюзы не закроются, разве что только кто-то не закроет их вручную отсюда) реализовывать пока не нужно. У нас просто не хватит времени отвезти груз на "Хамураппи" – привратную станцию Хамуры – и вернуться обратно, станция слишком далеко от нас (иначе они давно бы уже прислали спасателей). Я лишь хотела осмотреть доки и идентифицировать работоспособные корабли; миссия выполнена и мы можем с чистой совестью возвращаться обратно в медотсек, разве что ты не захочешь сделать то, что хочешь сделать – осмотреть каждое судно более детально, а также замаскировать "Улов Фатимы". Если мне не изменяет память, ты собирался посоветоваться со своими друзьями насчёт... моего предложения. Вот когда услышишь их ответ – тогда и вернёмся сюда, перенесём мой груз в "Улов", и – когда все погрузятся на "Судьбу", мы с тобой полетим на "Улове", вслед за "Судьбой". Так все будут спасены – и люди с "Газали", и... мои ящички. Давай, молодой-красивый, осматривай свои кораблики, я пока проверю свой груз... Когда освободишься – дай знать по коммуникатору, отправимся обратно к твоим друзьям, в медотсек, – с этими словами Сабета грациозной походкой направилась к выходу из доков.

Тем временем в ответ на запросы Гарама, Уарда отозвалась своим не отражавшим эмоции голосом:

– Гарам ибн Зариф Салех-паша, к сожалению, не могу выполнить ни единый из твоих запросов. Во-первых, грузовых манифестов кораблей "Судьба Абеля" и "Улов Фатимы" в моих базах нет, поскольку эти судна не перевозили грузы, их фрахтовали для спасательной операции, и они были пришвартованы в моих доках без каких-либо грузов. Единственным их грузом предполагалось оборудование, которое спасательная экспедиция должна была демонтировать на Тао-Ане и эвакуировать. Касательно состояния этих двух суден – к сожалению, я не связана с внутренними системами этих кораблей, поскольку это не подразумевалось организаторами экспедиции, каждое судно должно обладать полной автономией ради максимализации мобильности и адаптивности к критическим ситуациям. Я могу сделать запрос искуственному интеллекту каждого из этих кораблей с просьбой предоставить отчёт о состоянии, но активировать сами ИИ должны люди изнутри каждого из кораблей – согласно моим данным, они на настоящий момент находятся в режиме ожидания и энергосбережения, поэтому ИИ неактивен для внешних коммуникаций. Что же касается оборудования и снаряжения, которым была экипирована спасательная экспедиция на Тао-Ань, а также месторасположения оного, вам лучше обратиться к действующему старшему офицеру экипажа "Газали", поскольку у вас, к сожалению, нет прав на доступ к подобного рода информации, равно как и к информации касательно месторасположения моих серверов. Действующий офицер экипажа "Газали" – капитан Хоморо Вай, пожалуйста, направьте ваши запросы непосредственно ему, или же я могу сделать это за вас, чтобы облегчить и ускорить коммуникации.

Медотсек (приёмный покой)

Увидев, что Халед последовал "рекомендации" прислужников Хоморо, те успокоились и вернулись к несению своей вахты. Сам же Халед вернулся по тому пути, по которому добрался было ко входу на капитанский мостик, и спустя несколько минут снова вошёл в приёмный покой медотсека, который за время отсутствия преобразился до неузнаваемости: теперь тут находилось несколько десятков человек, кто-то сидел на кушетках, кто-то стоял, кто-то сновал между помещениями медотсека, кто-то молчал, кто-то тихо беседовал друг с другом, кто-то громко и шумно возмущался происходящим, кто-то погрузился в чтение данных на своих табулах и компьютерах, кто-то – ждал своей очереди пообщаться с Уардой, нетерпеливо постукивая ногами и поглядывая с неодобрением на Райнальда, который, казалось, не замечал, что не ему одному хотелось пообщаться с искусственным интеллектом корабля. Энрике опрашивал новоприбывших, занося разрозненную и сбивчивую информацию, которую предоставляли выжившие – в основном они могли сообщить молодому учёному лишь свои имена и фамилии, а также должности, на которые их наняли в спасательную операцию. То, с какой палубы они проследовали до медотсека, и каким путём, подавляющее большинство неспособно было внятно описать, поскольку или не знало внутренней географии "Газали", или пребывало в шоке от происходящего, поэтому следовало за другими, не обращая внимание на то, "откуда и каким путём".

Уарда тем временем отвечала на очередной вопрос Райнальда:

– Райнальд Вонг, если позволишь, я внесу небольшую коррективу в твои слова: вы не являетесь пассажирами "Газали". "Газали" прекратил совершать пассажирские и круизные перевозки много лет назад, поэтому, если придираться к буквальным формулировкам твоих запросов, такого понятия как "список пассажиров" в моих базах не существует. Но я понимаю, что ты имел в виду, и, к сожалению, должна констатировать, что та часть моих серверов, на которых хранились личные дела членов спасательной экспедиции, пострадала во время пожаров час тому назад, и поэтому у меня, к сожалению, не к ним доступа. Но в любом случае я настоятельно не рекомендую тебе прибегать к употреблению психоактивных веществ ещё минимум двадцать три часа и тридцать пять минут, дабы выполнить минимальные рекомендации для пациентов, прошедших детоксикацию.

Что касается твоего второго запроса, то – пожалуйста, вот детальный лог подключений и интеракций между членами спасательной экспедиции и моими интерфейсами на "Газали", – с этими словами Уарда протянула руку вперёд, и в воздухе возникло голографическое изображение двухмерного экрана, по которому побежали строчки с указанием времени, номера терминала, месторасположения терминала и имени-фамилии того, кто совершал это подключение; так продолжалось менее пяти секунд, после чего и сам экран, и голопроекция несколько раз мигнули, после чего пропали на какое-то время, потом вновь появились, пошли рябью и битыми пикселями с тем, чтобы снова пропасть. И не появиться вновь.

Ещё тремя смертями ознаменовались следующие несколько мгновений прежде, чем битва была фактически окончена: дева Рин, преисполненная ярости и отвращения к надругательству над установленным порядком вещей, установленных Законодателем, а именно таким надругательством была Скверна и её живые воплощения - абоминации, несколькими мощными ударами пылающего Иритиля закончила его земное существование. Рядом с нею Йороф прикончил одного из эльфов; Аргасто расправился с другим. На другом конце поляны Калфу, Викто и Нуала убили Мал-Рогана – снова. В живых остался лишь один эльф, которого взяла на мушку Фенья, наставив на него свой арбалет. Так, буквально за несколько ударов сердца ситуация кардинально поменялась в пользу наших героев, которые теперь стояли, тяжело дыша, на залитом кровью и багряным отсветом заката снегу на одной из вершин Титанов.

– Отправляйся прочь, ушастое безносое отродье, – хрипло проговорил мастер Аргасто, устало подойдя к единственному выжившему эльфу. – Сообщи своим хозяевам, что подобная участь ждёт любого, кто поставит свои языческие законы превыше законов Прийоса и Королевы на земле, ими оберегаемой. Убирайся прочь, тварь, пока я не передумал!

Эльф хмуро кивнул словам мастера Аргасто и побрёл куда-то на север, туда, где был их лагерь. Сам же Лейтенант Королевы осмотрел лагерь людей и проворчал:

– Эту паскуду, – толстяк кивнул в сторону трупа Мал-Рогана, – нужно сжечь, и да простит меня Прийос! А вместе с ним и ту его лапищу усохшую, которую с собой таскал недомерок-волшебник, мать его... Вот Солнцеликим клянусь, из-за неё все проблемы, как пить дать из-за этой чёртовой руки нежить поганая снова ожила! Слышал я истории, что мёртвые порой возвращаются за тем, что им было дорого, а что может быть дороже части самого себя... Да и вообще, мне кажется, Законодатель не обидится, если мы пречистое его пламя оскверним трупами с этого поля битвы. Уж больно недобрые у меня предчувствия насчёт и этого Рогана, и того чудища, в которое бедолага Белун обратился...

Сказано – сделано. Передохнув после битвы, и воспользовавшись тем, что солнце едва только начало заходить и было ещё достаточно света для сбора хвороста, немногие выжившие из того отряда, который покинул северные окраины Альберетора несколькими днями ранее, собрали достаточно ветоши и дров для того, чтобы устроить погребальный костёр для всех, кто пал в этом бою.

Запылал костёр, а подле него - другой, вокруг которого собрались те, кому оставалось немногое –воспользовавшись тем, что непогода, вызванная эльфами, полностью развеялась и небосвод отныне был по-осеннему чистым, звёздным и ясным, а значит, сулил солнечный день, собрать свой нехитрый скарб и продолжить путь. Если Фенья не ошибалась, то уже к концу следующего дня отряд мастера Аргасто должен был достигнуть конца Перевала Баньши, за которым следовал пологий спуск вниз, в плодородные долины южной Амбрии. Там, на самой северной оконечности Перевала, открывался фанатстически прекрасный вид на всю страну, лежащую словно на раскрытой ладони; безбрежное море сочной зелени лугов и рощ, медовое золото зрелых хлебов, багрянец виноградников и белоснежные птицы мраморных стен замков и городских стен; на самой же границе видимости, там, где на черте горизонта небо сливалось в бесконечном поцелуе с землёй, чернела громада Давокара, которую отделяла от цивилизованных и обжитых земель лишь махонькая, невидимая с такого титанически огромного расстояния точка Чертополошьей Крепости. Крепости, в которой продолжится история о медной короне и древнем захоронении безымянного вождя, найденное под зловещей сенью Давокара братьями-варварами Белуном и Лудо, а также тех, кого они сопровождали в последнем своём походе в Тёмный Лес.

История же отряда мастера Аргасто закончится, лишь только он – отряд – увидит сверкающие шпили Индароса далеко на северо-западе, и алые точки громадных стягов Королевы, реющих над её дворцом. Туда Аргасто и отправится, чтобы позвать на помощь Армию Королевы, которая поможет запоздавшему каравану пересечь Перевал Баньши до наступления зимы. Сам Аргасто починет на лаврах умелого командира, который даже уже не служа в Армии, смог достойно преодолеть напасти и послужить своему народу и своей обожаемой Королеве.

Наши же герои... Ждёт ли их славная судьба и яркие, незабываемые приключения? Или же им уготованы сирые будни, которые будут бесконечно повторяться, похожие один на сотни, тысячи других, до скончания их дней? Кто знает; возможно, нам ещё и суждено будет услышать о гордой Деве Даннан, об отважной храмовнице Мор из рода Рин, о непутёвом сыне семейства Сардарос, о таинственном врачевателе из Равении и о Калфу, кто когда-то имел семью и всё, а нынче не имел ничего...

Måndagsbarn har fagert skinn
Tisdagsbarn har älskligt sinn
Onsdagsbarn är fött till ve
Torsdagsbarn får mycket se
Fredagsbarn får kärlek och lycka
Lördagsbarn ska mödorna trycka
Söndagsbarn får leva och njuta
  rikt och vist och sedan berömligt sluta*

✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢

16 мая 1870
Я так хочу жить, Господи. Беззастенчиво, алчуще, неимоверно хочу жить. Я не хочу умирать, я страшусь того, что ждёт меня по ту сторону порога, переступить который нам всем суждено, и суждено лишь единожды… Я готова убить, послать в тот иной мир, которым правит древняя дочь Локи*, кого угодно, лишь бы самой не предстать пред её живым-неживым ликом… Я убивала, да, и готова снова. Я готова даже вновь вернуться туда, в дикие леса Норрланда, и отыскать её, ту, кто суть источник моих страданий. Я готова заключить с Ведьмой новую сделку… Пусть забирает мою душу, она и так гнила, хладна, ничтожна; что смысла в душе, когда можно обрести вечную жизнь, могущество, знания, силы, даже помыслить о которых смертным не суждено? Да, я хочу этого… Господи, дай мне сил, дай мне сил это реализовать, претворить в жизнь мой план…

07 июля 1870
Боги, как же я больна.
Как я устала.
Нет сил.
За что, за что ты прокляла меня?
За что я влачу это ничтожное существование?
За что я каждый день страшусь ночи, и каждую ночь плачу, предвосхищая день?
Я ненавижу тебя.
Я ненавижу себя.
Я знаю многое.
Я помню всё.
Я вижу всё.
Единственное, чего не вижу, – выхода.

20 августа 1870
Знали ли мы тогда, к чему это приведёт? Могли ли мы предположить, какими последствиями чревата была наша беззаботная вера в свои силы и в те идеалы, которые мы поклялись охранять и которым принесли клятву служить? Осознавали ли мы всю серьёзность тех решений, которые мы приняли, грандиозность сил, с которыми дерзнули столкнуться?

Ответы на все эти вопросы – нет. Глупцы, безумцы, мертвецы. Вот кто мы. Все мертвы, все, кроме меня, да и я – уж лучше бы умерла со своими сёстрами и братьями по Обществу. Малодушие не позволяет мне наложить на себя руки, поскольку после того, что видели мои очи, душа моя исполнена страхом: если всё, что я видела – реально, вполне вероятно и то, что после смерти есть посмертие. И – вполне возможно, что самоубийцам уготована не лучшая в нём участь. Тем не менее, кошмары и воспоминания, такие яркие, такие реалистичные, словно осколки прошлого из зеркала времени, которое мы нечаянно разбили, вонзились в моё сознание, вросли в него, стали единым, и теперь мне с каждым таким наплывом, когда очередной осколок задевает какие-то участки моего мозга, и я снова переживаю былое так ясно, как наяву, мне всё сложнее и сложнее отличить галлюцинации от реальности. Всё чаще я добровольно отдаю себя в заботливые руки доктора Никласа Фрейда и его медсестёр, которые даруют мне забытье посредством своих научных снадобий; тьма обволакивает меня, моё естество, окутывает, словно тщедушное мёртвое тельце моей души пеленается в непроницаемые для света бинты савана полной темноты и абсолютной тишины. И так продолжается какое-то время, пока мне не становится легче. И тогда я снова возвращаюсь.

Нет, не Туда. Туда мне путь заказан. Алгот, извечный дворецкий Замка, порой навещает меня – или тут, в Приюте Страждущих Душ, или в моей квартирке над «Бюргером и Пекарем» – он всегда покупает где-то эти милые сдобные булочки с корицей и кардамоном, каждая размером с ладошку младенца, и мы пьём кофе и говорим ни о чём, и каждый раз он задаёт мне вопрос, и я каждый раз отвечаю, что никогда более не переступлю порога этого проклятого места, разрушившего столько жизней, уничтожившего мою… И он вздыхает, и он уходит, старый друг, с каждым разом я вижу, как он становится всё старее и дряхлее, и скоро и его не станет в моей жизни, и я останусь совсем одна. Одна против Тьмы. Против безбрежного океана отчаяния и бессилия. Против бездны той опасности, о которой не знает никто, кроме редких Детей Четверга, настолько несчастных, что судьба «даровала» им Взор. Что же мне делать, что, посоветуй, дорогой дневник, подскажи, как мне выплатить этот долг перед теми, кто уже не жив, кто отдал свои жизни ради моей? Как избавиться мне от этих преследующих меня повсюду мук совести, раскаяния, ужаса, боли, воспоминаний? Как сбежать, куда сбежать, где мне найти покой? Где найти силы совершить то, о чём думаю каждый день вот уже столько лет к ряду? Молчишь… Не знаешь…

Ты знаешь столько всего. Все секреты, все крупицы информации о достойных поступках, все бесконечные списки недостойных огрехов – и не только моих, но и всех моих близких, которых уже нет в живых. Ты – сокровищница опасных знаний, ядовитых тайн. Тебя я использовала столько раз ради собственной выгоды и спасения; послужи же мне ещё раз, ответь – что мне делать? Как мне быть? Как справиться с безумием? Со страхами? Как примириться с воспоминаниями? Как переложить ответственность за Замок, на кого? Кто будет настолько отчаян, чтобы снова возжигать свечи и ладан у алтаря Артемиды в его подземелье? Кто решится перенять с моих плеч бремя ответственности за человечество, за то дело, которое я поклялась когда-то свято чтить и исполнять, но не смогла… не нашла в себе сил… сбежала…

27 августа 1870
Доброе утро, мой дорогой дневник!

Хорошие вести. Хотя ты, очевидно, и без того сам их знаешь. Не ты ли всё подстроил? Давеча я просила у тебя ответов, я молила о помощи, я кровоточила на твои пожелтевшие от неумолимости времени и яда знаний страницы своими исповедями. И уже буквально в следующие дни я получила вести от… да. Ты же знаешь. Те, кого я видела в своих снах, те, чьи лица мне посылались в видениях, насланных проклятием той Ведьмы, да горит её душа в аду до скончания веков, и потом ещё вечность… Их много, куда больше, чем было нас более чем полстолетия тому назад. Но все они – Дети Четверга, я это сразу поняла по тем вопросам, которые задавали они в своих письмах, присланных на мой адрес в Приюте. Они не знают, что я живу тут, на Главной Площади, и думают, что я – безумная тётка, визжащая в лица медсестёр психлечебницы. Пусть. Я заслужила такое отношение. И я встречусь с ними – там. Нужно поддерживать репутацию, не так ли, старый мой друг? Пошлю-ка я за Алготом, пусть принесёт мне связку ключей от Замка. И пусть возрадуется его сердце – отныне не будет он в одиночку бродить по тёмным и пыльным коридорам этого оплота горестных воспоминаний. Страх и отчаяние, вопросы и желание понять, узнать, изменить – вот что прочла я в строчках и меж строчек тех, кто родились в четверг, и кто просит помочь с пониманием…

Я назначила им встречу. В четверг, ну а что, иронично же, и символично. Они хотят ответов – они получат их, в тех пределах, в которых я способна буду их дать. Они хотят решения этой «проблемы» – они узнают, что такового не существует, что только смерть способна забрать у них их дар, и что единственный способ примириться с тем, что отныне они – не такие, как остальные – это сделать Взор настолько обыденным, привычным, что ни сознание, ни подсознание не будет воспринимать это более как «проблему». Стать членами Общества. Помогать другим, используя свой Взор. Приподымать завесу меж столпов, на которых начертаны «Боаз» и «Яхин»*. Делать шаг в Sanctum Sanctōrum этого мира, на его незримую изнанку, что лишь им суждено видеть. И что-то мне подсказывает – они не оттолкнут мою руку, протягивающую им связку ключей от Slottet Gyllencreutz. И история не закончится, и Уроборос* снова уцепится за свой хвост, и колесо времени продолжит своё вращение. Благодарю тебя, Дева Молодой Луны, мраморнокожая Артемида, благодарю тебя за это… За возможность искупления. За возможность хотя бы на закате моего пути сделать нечто благое для этого мира. За возможность того, что мой последний выдох, когда придёт его час, станет мирным и тихим выдохом облегчения.

✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢

УППСАЛЬСКИЙ ПРИЮТ
Больничный путь (Sjukhusvägen), Уппсала, Швеция

12:00
Четверг,
1 сентября 1870 года

Приют Страждущих Душ Уппсалы располагался среди холмистых южных окраин города, на западном берегу тихой Фирис, неспешно несущей свои тёмные воды в озеро Меларен. Печально известный пожар, 16 мая 1702 года уничтоживший почти все городские постройки и четверть его населения, разгорелся на восточном берегу реки, где преобладали деревянные хаотичные постройки. Через деревянные же мосты огонь перекинулся и на западный берег, разрушив неимоверное количество древних сооружений, включая и Кафедральный Собор Уппасалы, и Уппсальский Замок, и первый в Швеции ботанический сад, высаженный известным естествоиспытателем, ботаником и анатомом, открывшим лимфатическую систему человека – Улафом Рудбеком, предком Альфреда Нобеля – нашумевшего недавно на весь мир молодого учёного, изобрётшего динамит, благодаря которому горнодобывающая промышленность в Швеции начала развиваться с невероятной стремительностью. В том пожаре уцелел лишь Густавианум – главное здание Уппсальского Университета, первого в Скандинавии и одного из первых в Европе; многие поговаривали, что это здание защищала «нечистая сила», иначе оно бы не осталось абсолютно неповреждённым тогда, когда вокруг бушевало адское пламя, разрушившее даже каменные стены Уппсальского Замка. Согласно городской легенде, в медном куполе Густавианума, в котором и располагался тот самый анатомический театр, приносились жертвы самому Вельзевулу, и потому Царь Преисподней пощадил здание.

Почти полтора столетия отстраивали свой город жители Уппсалы, не без поддержки королевского дома и собственной городской казны, пополнявшейся преимущественно из кошельков владельцев заводов по производству аквавита* и хозяев публичных домов, жрицы которых обслуживали утомлённых рабочих этих самых заводов, а также из налогов, оплачиваемых Университетом, учиться в котором посылают своих детей самые богатые и известные семьи не только Скандинавии, но и Европы. По проекту Улафа Рудбека был перепланирован город – с прямыми линиями и очертаниями. Был восстановлен Уппсальский Кафедральный Собор, заново отстроен Уппсальский Замок, построена новая университетская библиотека, которую почти тридцать лет тому назад снова снесли и перестроили заново, благодаря чему она отныне именуется «Carolina Rediviva» – «Карлова (библиотека) оживлённая вновь», и которая известна на весь мир своей уникальной коллекцией древних манускриптов. Заново высажен и взращён ботанический сад, в который сам Карл Линней, основоположник современной биологической систематики, вложил свою душу и за которым он ухаживал до последних дней своей жизни. Недалеко от Густавианума был выстроен Университетский Госпиталь – один из лучших и современнейших в Европе.

Все эти мысли проносились в вашем сознании по мере того, как путь ваш в Уппсальский Приют проводил вас мимо величественного собора, и мимо грандиозного здания университета, и мимо всё ещё сочно-зелёного моря ботанического сада, и мимо прочих сооружений, знаковых для Уппсалы и её жителей, гордящихся древней и насыщенной историей и культурой своего города, даровавшей миру огромное количество достойных умов и сердец. Однако в ваше сердце по мере продвижения на южные окраины города начало закрадываться какое-то странное щемящее чувство – то ли осень уже начала щекотать вашу душу на задворках подсознания этим особым для осенней поры воздухом и ароматом, и обещанием холода, тьмы и грусти, то ли исподволь меняющийся пейзаж – готический декор постепенно уступал место более простым строениям из красного кирпича, садам и особнякам, рельеф переходил из равнинного в холмистый, и вот уже тёмная громада богадельни вынырнула из-за очередного изгиба земной тверди, словно ужасный каменный левиафан, готовящийся проглотить утлое судёнышко вашего бренного тела.

Вполне вероятно же, что подобные ощущения переживали все, кто когда-либо – по своей воле или вне оной – вынуждены были пройти через чёрные свинцовые ворота, ограждавшие территорию психиатрической лечебницы, поскольку за ними царил иной мир. Боль и страдания, как физические, так и душевные, насытили каждый камень, каждое дерево, каждую травинку здесь, – во всяком случае, воображение бурно рисовало сцены ужасных испытаний, через которые проходили каждый день «постояльцы» этого приюта, испытаний, заставлявших их кричать так, что само естество мироздания начинало трепетать и плакать, и слёзы эти ронялись в изумрудный ковёр здешних лужаек, прорастая впоследствии белоснежными капельками ветряниц*.

Огромное трёхэтажное здание раскинуло два своих тёмных крыла на запад и на восток. Восточное крыло было для неимущих больных душою, и там, в этих вечно тёмных коридорах, царила безысходность, пахло безумием, росла плесень насилия и боли – так, во всяком случае, поговаривали сплетники Уппсалы, любившие обсудить истории пострашнее, и ничто не было таким страшным в этом городе, как Приют Страждущих Душ. Во всяком случае, так гласила городская молва; посетители же этого заведения могли лишь видеть тёмные окна восточного крыла, да лицезреть массивную двустворчатую дверь, ведущую из приёмного покоя туда, дверь, которая для всех обитателей этого крыла открывалась единожды и последний раз в их жизни. Оттуда их выносили лишь ногами вперёд, причём случалось это куда раньше, чем можно было предположить.

Совсем иная атмосфера царила в западном крыле. Тут проходили лечение те, чьи семьи могли позволить светлые палаты, вежливое обращение, трёхразовое питание, которому могли позавидовать многие семьи бедняков, и полный цветущих деревьев и кустов сад, в котором всегда журчал каскадный фонтан, порхали яркие бабочки и «страждущие душою», как аккуратно именовал персонал Приюта этих пациентов, вкушали горячий шоколад, кофе и сэндвичи с огурцом и лососем.

Именно тут время от времени обитала Линнея Эльфеклинт – факт, о котором вы пока не знали. Придя в приёмный покой, вежливые медсёстры, услышав ваше имя и имя той, к кому вы пришли, препроводили вас в больничный сад, где среди кустов жимолости, запоздало цветущих и ныне, за столиком из плетённых ивовых ветвей сидела сухопарая худощавая старушка с водопадом серебристых волос и паутиной морщин на измождённом суровом лице. Огромные голубые глаза пристально смотрели на вас и сквозь вас, а пальцы с пучковатыми суставами изящно держали фарфоровую чашечку с дымящимся кофе – аромат кардамона доносился до вас даже на расстоянии.

– Прошу, присаживайтесь. Нам предстоит долгий разговор. Но прежде – не сочтите за нахальство – поведайте мне, кто вы, откуда, и каким образом вы стали… видеть.

- Вот же ж выродки неубиваемые, а? И не стыдно? Дама вас лупит, а в не дохнете, как не прилично! Видал, какие хамы нынче развелись, Дариус? Ваще забыли все приличия, ты прав! - несмотря на раны и повреждения, Брунхильда, впавшая в раж, не ощущала ни боли, ни сожаления, ни чувства самосохранения - "режь, круши, бей, ломай, убивай", таков был гимн, звучавший в сознании и подсознании руатимской принцессы в те мгновения, когда она беззаветно отдавалась своим варварским инстинктам. Выписав изрядную порцию боли одному из нападавших, Брун ухмыльнулась пришедшему на помощь другу и подмигнула Дариусу: - Как закончим с ээтим дельцем, нужно будет подумать над тем, чтобы открыть школу изящных манер для такого вот сброда. Научить их правильно себя вести и с принцессами, и с женщинами, и с достойными приключенцами, собравшимися было в путь! - очередную волну ударов боевым молотом и моргенштерном Брун решила разделить на два объекта, чтобы обидно никому не было - молот полетел в лицо разбойнику, которого пиратка ещё не атаковала, а моргенштерн отправился в лицо того, кто уже был с ним знаком.

день Фрейра,
30 день месяца харпа
441 года Тинга-в-Туманах


Остаток того дня, в который была рождена Фёруфальки*, новая Длань Судьбы, а также весь последующий день, Линда ощущала некое беспокойство, которое сложно было описать словами и объяснить рационально. Вроде бы и погода на дворе стояла такая, что сердце начинало понемногу радоваться тому, что весна, пусть и в последние дни своего последнего месяца, но всё же пришла; вроде бы и люд вокруг был радостен, говорлив, румяные щёки, блестящие глаза, прерываемые восторгом, спирающим дыхание, выкрики были видны и слышны повсюду в Тингвеллире. Город готовился к двум празднествам: религиозному, в честь Веттир – духов земли и плодородия, и светскому, в честь героев и удальцов – Турнир Достойных должен был стать значимым событием в жизни утомлённых затянувшейся зимой островитян, и они с по-детски искренней радостью и предвкушением готовились к нему. Однако и церемония почитания Веттир была для всех не менее важна, поскольку даже малому дитяти известно, что от этих духов напрямую зависит, уродит ли ячмень и овёс, будет ли из чего делать хлеб и чем кормить лошадей. Город преображался с каждым часом – разноцветные стяги реяли на ветру там и здесь, скромные венки из немногочисленных холодостойких цветов украсили деревянные идолы Фрейра и Фрейи, Господина и Госпожи, повелевавших веттир, повсюду курились можжевеловые веточки, брошенные на тлеющие угли жаровен, везде пили эль и пиво, вгрызались в ячменные лепёшки, политые прошлогодним мёдом, и рассказывали истории о последнем Турнире, состоявшемся чуть ли не с десяток лет тому назад, и предвкушали подвиги и поединки, которые предстояло увидеть всем жителям и гостям Тингвеллира в последний день месяца харпла.

Вокруг бурлила жизнь, яркая, резкая, осязаемая, как волны Северного моря, разбивавшиеся о скалистый берег Искльйова. Светило солнце, прохладный, но хотя бы уже не ледяной ветер доносил ароматы древесной смолы и клейких молодых листьев, которые буквально за одну ночь проклюнулись из почек, окутав всю долину в светло-зелёную весеннюю дымку, ослепительно-синее небо лишь изредка укрывалось покрывалом из серебристых облаков. Почти идиллическая картина, но Линде было тревожно и неспокойно. Что-то было не так – в воздухе, в небе, в деревьях, в море, во всём мире; что-то незримо, но неумолимо изменялось, и изменялось не в лучшую сторону. Лесная ведьма, привыкшая ощущать шёпот природного мира на грани своего сознания, неумолкающий, добрый, родной и уютный, теперь не узнавала эту зловещую тишину, которая лишь изредка перемежалась испуганными вскриками. Силясь разобраться, что не так с окружающим миром, и пытаясь понять, чего ожидать от погоды и природы в ближайшее время, Снегирь зорко и чутко вглядывалась и вслушивалась в мельчайшие изменения в погоде за эти два дня, но так и не поняла ни первого, ни второго. Одно было ясно: с миром что-то серьёзно неправильно, неестественно, «не так». Что же до погоды, то, судя по всему, лето должно было наступить, вот только по характеру своему оно скорее будет напоминать весну, и потому не стоит недооценивать важность тёплых меховых одеял, или дорожной палатки, или возможности заночевать на постоялом дворе или в имении кого-то по пути – ночи определённо обещали быть не по-летнему холодными, пусть даже и дни, казалось, будут солнечными и относительно тёплыми. Несмотря на тёплый день, Линда поёжилась и завернулась в свою накидку, зажмурившись от порыва ветра, принёсшего с собой солёные холодные брызги со стороны моря. Уверенным шагом направившись в порт, девушка решила посвятить остаток дня сбору слухов от моряков – что слышно, о чём говорят, чего боятся, чем хвалятся…

Отсеяв зёрна от плевел, озёрная дева смогла определить несколько интересных слухов, на которые ей и её Кохталокяммен* стоило обратить внимание. Во-первых, тревожные вести приносили с собой корабли, в своём плавании взявшие слишком на север и достигшие Сейвы – они всеми богами клялись, что льды сковали море вокруг всего архипелага, да так, что с самой Скейвы можно пешком по морю дойти до любого из сотни островков, окружавших главный остров в форме подковы. Во-вторых, тревожные вести прибыли сегодня с Вестерланда; торговцы и мореплаватели, приплывшие из Фьордхейма, утверждали, что на севере страны, там, где небесную твердь пронзают ледяные пики горного хребта Даларна, сейчас более чем неспокойно. Дикари-йенде, отчаявшиеся от голода и холода этой почти бесконечной зимы, забыли о своих распрях и внутренних междоусобицах, и, как сообщали рудокопы Даларна, начали объединять свои силы, чтобы единой армией двинуться на юг и отобрать себе обратно те земли у подножия гор, которые некогда принадлежали им. Моряки, приплывшие из Эйре и Альбы, сообщали, что утлаги Искльйова обнаглели уже настолько, что под предлогом торговли приставали к причалам мидлинговских и милесианских портов, выносили свои товары на местные рынки, и, когда наплыв посетителей достигал пика, выхватывали припрятанное под своим нехитрым скарбом оружие и нападали на всех и вся, грабя и унося всё, что могли унести – продукты, зерно, мясо, кожу, металл и изделия из оного… Казалось, им было наплевать на то, что обитатели южных островных государств начали подумывать было о том, чтобы запретить любому северному судну приставать к их причалам – будь то корабль утлагов или законопослушных нордлингов или остлингов (ибо вестимо, что для южан все северяне «на одно лицо»).

Похожие сведения смогли раздобыть и Тофбьорн с Сигбьёрном, которые, порасспросив там и тут, нашли таки купцов и торговцев, которые имели какие-либо деловые отношения с обитателями Рогатого Побережья на свой страх и риск. Как узнали северяне, утлагам последние две зимы было вовсе несладко, и долго не наступавшая весна не сделала ситуацию лучше, наоборот, лишь усугубив её. Лишённые возможности возделывать плодородные земли юга и востока Искльйова, утлаги ужесточили свои набеги на другие острова и поселения, порой не гнушаясь даже нападением на имения и фермы Искльйова; вот только делали это они под серыми парусами, без каких-либо опознавательных признаков, надев маски на лица всех викингов, и потому возможности обвинить утлагов в нарушении договора с конунгами Тингвеллира не было. Некоторые моряки поговаривали даже, что, вполне вероятно, и не утлаги это вовсе, а кто-то другой, кто решил под видом несчастных изгоев нажиться на всеобщем холоде, голоде и неурожае. Фермеры и землевладельцы из земель, отдалённых от столицы, роптали на конунга и его бездействие, хотя и не отваживались открыто заявить о преступлениях утлагов и потребовать кровавого суда на головы изгоев, поскольку разбойники были ловки, отчаянны, умелы, скрытны и не оставляли после себя ни единой улики, которую можно было бы взять с собой на тинг для доказательства бесчинств изгоев.

О дочерях бывшего главного советника конунга – как Орвенте, так и Бреди – узнать ничего не удалось, кроме того, что Длани уже сообщил сам конунг и кроме того, что в народе, судя по всему, этим двум девочкам симпатизировали, даже несмотря на осуждение их вероломного нападения на владыку Искльйова. «Истерзанные судьбы», так говорили местные про дочерей Хревнира. Но, как ни допытывались они, так и не смогли узнать причины, по которым Орвента и её покойная сестра так любимы населением Тингвеллира – тут определённо была какая-то тайна, для раскрытия которой требовалось куда больше времени, чем неполных два дня до отправления в путь.

О пути и его комфорте как раз хлопотал Асмунд; первым делом заручившись одобрением конунга на получение шестерых лошадей в дорогу, и выбрав оных, Буревестник начал расспрашивать у всех, кто, по его мнению, мог предоставить адекватные и достоверные сведения о предстоящем пути и возможных опасностях, которые могли подстерегать Урдхонд на пути к Старому Эвингарду. Во-первых, он узнал, что Королевский Тракт протяжённостью был более ста лесных миль (и с каждым годом эта длина всё росла, поскольку разростался Новый Эвингард, до которого теперь вёл Конунгсвег – Королевский Путь); начавшись в Тингвеллире на юго-западном побережье Искльйова, широкий и торённый путь шёл сначала на север, пока спустя день пути не достигал южных отрогов Птичьих Гор, которые окружали сердце Искльйова, словно кольцо. Именно там, на одном из перевалов по северную сторону гор, располагалось Соколиное Гнездо – родовое поместье Хревнира, подле которого ютился небольшой хутор, на постоялом дворе которого зачастую путники, следовавшие на север или восток страны, и имели обыкновение ночевать. Спустившись в Сердце Льда – внутреннюю долину, окантованную Птичьими Горами – Королевский Тракт добрых пять дюжин лесных миль следовал по ледяной долине, перемежаемой полями гейзеров, холмами, одиночными невысокими горами, лесами и небольшими реками, которые стекались к Йотуннской Душе – огромному озеру в самом центре Искльйова. Обогнув озеро с юга, Тракт следовал далее; снова преодолевая восточные хребты Птичьих Гор, он выводил путников на восточное побережье Искльйова, где по лесистым долинам приводил к отрогам Вековечных Гор, среди которых и затерялась Долина Камня Мира.

Обычно в летнее время путешествие по Королевскому Тракту было долгим, скучным, но относительно безопасным. Однако учитывая события последних двух-трёх лет и затянувшуюся зиму, ожидать можно было всего: и нападений отчаявшихся утлагов, и голодных волков, и проснувшегося медведя, который так и не смог найти, чем поживиться, и скьё-ра – «озёрных жён», и скуг-ра – «жён лесных», и уйму прочих «жён», сиречь духов местности, порой доброжелательных и спокойных, а порой – озлобленных и аггрессивных… Не говоря уже о разбойниках, не принадлежавших к кланам утлагов, драугров, ледяных ведьм, троллей и прочего, прочего… Чем дольше слушал Асмунд рассказы своих собеседников, тем больше убеждался, что у того, что коммуникации между Новым Эвингардом и Тингвеллиром в последнее время совершались в основном по морю – пусть дольше (из-за скалистого побережья и подводных рифов, способных распороть брюхо корабля так, что он в считанные мгновения пойдёт ко дну), пусть дороже (поскольку за путешествие на драккаре, управляемом искусным кормчим, предприимчивые судовладельцы сдирали втридорога, воспользовавшись осложнившимся сообщением между югом и востоком острова), зато безопаснее – были свои веские причины.

* * *

На рассвете дня Фрейра, в день, когда в Тингвеллире должен был состояться праздник в честь Веттир и Турнир Достойных, наших героев разбудили ещё досветла. Наспех позавтракав овечьим сыром и ячменным хлебом и запив мёдом, Урдхонд вышли во двор Высокого Дома, где их уже дожидались снаряжённые лошади, несколько слуг с котомками, которые они приторачивали к сёдлам, сам конунг и какой-то годи – на сей раз не молодой, но того же возраста, что и Торстейнн. Конунг поприветствовал свою Длань и пожелал им удачи в их нелёгком пути и в их непростых задачах, и призвал Фрейра, Тора и Одина помогать героям в их миссии; безмолвный жрец с выкрашенными чернилами губами подошёл к каждому и протянул кожаный мешочек, в котором тарахтели рунные камешки:

– Да благословят вас все эсир и все ванир, и да направляют нити ваших судеб норны, вплетая их в ткущийся узор мироздания! – сипло проговорил годи, предлагая вытянуть руну в дорогу.

Палуба №3 (воздушный шлюз 3.03)

Облачившись в экзокостюмы, Таонга и Каору вошли в компрессионную камеру, и, закрыв за собой дверь в коридор, за которой остались Тахир и Стейн, открыли воздушный шлюз. Увидев расстояние, которое отделяло двух девушек от следующего шлюза, они поняли, что гипер-трос Таонги тут будет бесполезен – им предстояло преодолеть добрых две сотни метров по внешней обшивке корабля и соединить два шлюза тем тросом, который Стейн ранее обнаружил рядом со входом в компрессионную камеру.

Оказавшись вовне корабля, Таонга осмотрелась по сторонам. Девушку охватило знакомое ощущение – когда магниты в ботинках это единственное, что удерживает твоё невесомое тело от того, чтобы оторваться от этой пылинки в бесконечности Вселенной и унестись туда, в глубины нечеловечески холодного, абсолютно безвоздушного и пугающе пустого пространства, которое, как ты знаешь из уроков в школе и колледже, простирается не просто «столько хватит взора», но в прямом смысле – бесконечно во все стороны. И лишь холодное мерцание бриллиантовой россыпи звёзд напоминает о том, что в этой бездне существует хоть что-то, кроме пустоты, тьмы и твоего дыхания… Постаравшись сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться, Таонга уверенно закрепила один конец троса и, коснувшись руки Каору, безмолвно указала на мерцавшие вдали огоньки, подсвечивавшие следующий шлюз, за которым высился стеклянный купол часовни. В куполе мерцали переливы танцующих бликов слабого желтоватого света, указывавшие на то, что, вероятно, даже несмотря на заканчивавшийся воздух, суеверные люди оставили свечи у подножий изваяний Ликов зажжёнными.

Пространство вокруг «Газали» было наполнено мелким мусором – ошмётками корабля, которые отлетели во время взрывов и в результате повреждений, и теперь, уцепившись за гравитацию судна, летели вместе с ним в сторону Хамуры, край которой девушки увидели вдалеке, там, где располагался нос корабля. Огромный океан ослепительного света, из которого медленно, вальяжно, неторопливо истекали потоки-щупальца протуберанцев, указывал то, что рано или поздно станет пунктом назначения последнего полёта «Газали». Чудовищно огромная, невообразимо жгучая, абсолютно безразличная к судьбам смертных могила, которая расплющит гравитацией и испепелит тысячами градусов жара задолго до того, как распавшийся на атомы «Газали» и его содержимое станут составной частью этой звезды.

Тряхнув головой, чтобы избавиться от пугающих мыслей, Таонга смело зашагала по обшивке корабля в направлении следующего шлюза, стараясь обходить куски обшивки и прочий мусор, который витал повсюду. Внезапно какое-то движение впереди привлекло внимание девушки и, сделав знак Каору, Таонга остановилась, чтобы вглядеться… То, что изначально инженер приняла за какой-то космический мусор, приставший к обшивке «Газали», оказалось стаей из пяти каких-то странных существ – похожие на огромных рыб, на громадных скатов, если бы те вдруг научились жить в условиях абсолютного нуля, вакуума и невесомости. Пять таких особей, чьи чёрные глянцевые спины почти сливались с обшивкой корабля и с окружающей тьмой, облепили какой-то «нарост» на поверхности корабля (как определила Таонга, это был один из внешних блоков системы жизнеобеспечения, служивший своеобразной ловушкой для улавливания холода и охлаждения блоков по очистке воздуха); что они там делали и почему их привлекла эта часть корабля думать девушке не хотелось. Ей хотелось, чтобы эти твари поскорее исчезли, растворившись в космическом пространстве, и оставили и без того уже умирающий корабль в покое.

Завидев оранжевые экзокостюмы Каору и Таонги, неизвестные твари отцепились от блока системы жизнеобеспечения и разлетелись кто куда – непонятно было, каким именно способом передвигались они в безвоздушном пространстве, но факт оставался фактом. Тем не менее, одна из тварей, которая была посмелее, очевидно, с явной неохотой оставляла обшивку корабля, и решила попытать было удачу, отогнав непонятных возмутителей спокойствия в оранжевых скафандрах; космический монстр устремился по направлению к Таонге, шедшей первой, и чуть было не получил от девушки её энергетическим кастетом, с которым бравая инженер не расставалась никогда, даже когда надевала на себя экзокостюм. Увернувшись от выпада Таонги, тварь отплыла немного назад, но всё ещё оставалась в пределах досягаемости и Таонги, и Каору.

С близкого расстояния девушки смогли рассмотреть, что это непонятное существо на самом деле было не совсем существом – или, по крайней мере, не полностью биологической формой жизни. Сохраняя внешние признаки живого существа, оно, тем не менее, обладало и элементами, указывавшими на искусственное происхождение – какие-то шланги, провода и металлические структурные элементы проходили по его «брюху», а фасеточные глаза в количестве восьми штук скорее напоминали камеры слежения, установленные тут же, на «Газали», чем глаза живого существа.

Палуба №6

– Если где-то рабочая панель, неважно, с одной или с двух сторон, Салех-паша, это вовсе не значит, что это можно открыть с помощью компьютера, – ворчливо ответил Энрике, очевидно, истощённый марш-броском по коду Уарды в попытках починить её. – У Искусственного Интеллекта даже на вполне исправных кораблях не всегда есть полный доступ к тому, к чему, возможно, не имеет смысл давать доступ, поскольку это что-то вполне открываемо руками. А Уарда – далеко не в лучшем состоянии даже после нашей с Райнальдом с нею возни. Погоди, сейчас попробую… – через коммуникатор послышался тихое попискивание сенсорных клавиш на стеклянной панели компьютера Энрике, к которым касались чуткие тонкие пальцы молодого человека. Спустя полминуты или около того, врач снова заговорил с Гарамом: – Как я и предполагал. Уарда может открывать и закрывать внешние шлюзы и люки, но у неё вообще нет доступа к внутренним дверям – не могу понять, то ли так и предполагалось изначально, то ли это глюк, возникший в результате травмы… аварии. В общем, ничем не могу помочь, попытайтесь найти какой-то другой способ попасть внутрь ангара, – с этими словами Энрике прервал связь.

Если бы Сабета стояла рядом, она бы саркастически ухмыльнулась – мол, я же говорила. Но, пока Гарам общался с Энрике и искал ящик, девушка уже полностью облачилась в экзокостюм, зашла в «предбанник» воздушного шлюза и, закрыв дверь, открыла шлюз. Очевидно, вот она – так точно знала, что делает.

К тому моменту, когда Гарам получил ответ от Энрике, Огромная, невероятных размеров дверь внешнего шлюза, ведущего из главного ангара доков в космическое пространство, с шипением начала открываться. Когда створки шлюза полностью ушли в переборки стен корабля, в титаническом проёме показалась крошечная фигурка в оранжевом экзокостюме и приветливо замахала рукой Гараму, после чего устремилась внутрь ангара. Отыскав контрольную панель, Сабета поколдовала с нею около минуты, после чего огромный проём шлюза замерцал серебристыми бликами, словно невидимая плёнка была натянута в нём; зрелище было очаровывающее, но вместе с тем и пугающее – безбрежная, бесконечная бездна космоса, чернильная тьма Вселенной – вот она, во всей своей ужасающей красоте, отделённая от крошечной скорлупки корабля лишь едва заметным человеческим глазом энергетическим полем. Увидев, что поле включилось, девушка довольно кивнула головой, сняла шлем скафандра и полной грудью вдохнула.

– Защитное поле блокирует отток воздуха, Гарам Нерешительный, – через стекло окна ангара голос Сабеты раздавался глухо, едва слышно, хотя, судя по всему, девушка чуть ли не кричала, чтобы пилот её услышал. – И не нужно будет ломать голову над тем, кто нажмёт кнопку «Открыть шлюз», когда все мы будем внутри корабля, который унесёт нас из этой мышеловки. Сейчас открою тебе дверь, – девушка протопала в неуклюжем в условиях гравитации экзокостюму к действующей сенсорной панели, открывавшей внутренние двери в ангары доков, и, пока дверь открывалась, начала снимать с себя скафандр.

Палуба №6

– Мужчина, вот на тебя посмотришь – такой интересный, а как порой начнёшь говорить – такой сразу скучный становишься, аж укусить хочется, – Сабета кокетливо подмигнула Гараму. – Но я всё понимаю – армия, или как там у вас ваш Легион сам себя называет, муштра, дисциплина, все дела... Понимаю и уважаю. Но и ты пойми – я всю свою жизнь привыкла полагаться только на себя, так я точно буду уверена, что никто меня не предаст, не подведёт... не сдаст. Такие дела. Давай осмотримся тут, посмотрим, какая из этих деток может летать, и сколько людей влезет... И влезет ли туда ещё что-то, кроме людей, что-то, от чего на наши счета влезут тысячи красивеньких бирров, – Сабета снова подмигнула Гараму.

НЕМНОГО О НАШЕЙ ВЕРСИИ МИРА В XIX в.:
год 1870 от рождества Христова, Швеция

DISCAIMER: Повторюсь – автор и мастер модуля (я, ваш покорный слуга) по образованию – культурный антрополог, а не историк, поэтому аутентичность и достоверность всего, что будет составлять 99% модуля (культура, фольклор, традиции, предания, религия, искусство и т.п.) я гарантирую. Никаких выдумок, никаких искажений, только качественный аутентичный продукт, поскольку фольклор Скандинавии сам по себе настолько прекрасен и уникален, что ни в какой дополнительной фантазии и выдумках не нуждается. Тем не менее, для удобства и игроков, и мастера, некоторая вольность в исторической последовательности событий допускается и будет иметь место быть (например, я не гарантирую, что те предметы и объекты, которые ваши персонажи будут встречать и использовать в ходе игры, т.е. в нашем виртуальном 1870 году н.э., фактически были уже изобретены и/или введены в широкий обиход). Мне кажется, это "меньшее зло" и несущественный элемент, поскольку главной целью модуля – не воссоздать со скрупулёзной точностью все 100% исторических реалий того времени, но воссоздать полностью и достоверно дух, культуру и быт для получения максимума удовольствия от погружения в "Мифический Север".


Итак, на дворе – осень года 1870, через три года после Стурьсвагóрет (Storsvagåret, "Год Великой Слабости") - последнего великого голода в Европе, ставшего причиной массовой эмиграции скандинавов в США.
Правит король Карл XV, правит, не зная, что ему осталось всего два года жизни и правления.
Экономика постепенно налаживается, индустриализация и модернизация полным ходом, деревни опустели, крестьяне до сих пор оправляются после Года Великой Слабости, который так же именуют Лавóрет (Lavåret, "Год Лишайников", поскольку беднякам приходилось питаться древесной корой, покрытой лишайниками, чтобы не умереть от голода).
Зато в городах жизнь налаживается с каждым годом, вот-вот Швеция и Дания заключат Скандинавский Монетный Союз. Финляндия уже более полувека как утрачена Царской России, зато Норвегия - уже часть Швеции.
Летом этого года умер Хенрикь Рёйтердаль, архиепископ уппсальский, который возглавлял Шведскую Лютеранскую Церковь последние полтора десятка лет, и который покровительствовал науке, прогрессу и усовершенствованию системе образования в стране. На смену ему пришёл Антон Никлас Сундберг, который будет управлять духовной жизнью Швеции последующие три десятка лет...



ЭКОНОМИКА
За XIX век Швеция прошла путь от очень бедной сельскохозяйственной нации до развитой промышленной. Несмотря на войны в начале века и на несколько голодных лет в середине столетия, ставших причинами (наряду с религиозными гонениями) массовой миграции шведов в США, за эти сто лет народонаселение страны увеличилось практически в два раза.

Основными продуктами экспорта являются железо и прочие полезные ископаемые, различные виды древесины, шерсть и овёс. Основные продукты импорта – пшеница, хлопок и изделия из оного.

Фермерство
Крепостного крестьянства в Швеции нет, но не все те, кто обрабатывает землю, ею же и владеет. Основные виды крестьян:

Óдальбёндер (odalbönder) – фермер-землевладелец. Фермой семья владеет уже на протяжении многих поколений.

Бёндер (bönder) – крестьянин в более широком понимании этого слова, земледелец, не обязательно владеющий обрабатываемым земляным наделом.

Лáндбурь (landbor) – фермер-арендатор, арендующий свой земляной надел у землевладельца (одальбёндера или знати) или институции, владеющей этой землёй (государство, церковь, учреждение и т.п.). Арендная плата может взыматься как деньгами, так и натуральными продуктами, или же определённым кол-вом дней в году, которые ландбурь работает на землевладельца.

Стáтаре (statare) – наёмные рабочие, которые получают большую часть оплаты за свою работу на ферме в виде жилья и питания. Их нанимают на основе одногодичных контрактов, в течение действия которых ни одна сторона не имеет права их расторгнуть. Нередки случаи, когда статаре оказывается должным больше, чем заработал, и остаётся по истечению контракта отрабатывать долг, становясь таким образом де-факто долговым крестьянином (хотя де-юре сохраняя свободу). Обычно только муж/отец семейства является статаре (поскольку все они обязаны быть семейными на момент подписания контракта), но порой и другие члены семьи получают какую-либо подработку на ферме.

Промышленность
Увеличение спроса на металлы и прочие полезные ископаемые с ростом индустриализации в Европе обусловили увеличение объёмов разработок полезных ископаемых и металлических руд с феноменальной скоростью и в невероятных масштабах. Открываются новые шахты, а с ними – перерабатывающие предприятия. Увеличение спроса на мануфактурные материалы (в первую очередь – лён и шерсть, которыми славится Швеция) также повлияло на темп роста кол-ва фабрик и заводов.

Кризис сельского хозяйства и голодные годы 1860-ых
К середине XIX века в Швеции начался индустриальный бум, который стал предпосылкой к увеличению спроса на рабочую силу в городах. Крестьяне, привлечённые обещанием хороших заработков и «цивилизованной жизни» в городах массово оставляли деревни и фермы с тем, чтобы переселиться в города и устроиться работать на фабрики и заводы. Это привело к упадку сельского хозяйства, что, в свою очередь, стало одной из основных причин нескольких крупных голодов в 1860-ых годах, когда из-за похолоданий и плохих погодных условий требовался максимум квалифицированной рабочей силы в полях для избежания угрозы неурожая и для борьбы с грибками и плесенью, вызванными продолжительными осадками. Поскольку большая часть рабочей силы, как уже упоминалось выше, на тот момент переселилась в города, крестьяне не справились с обстоятельствами, что привело к голодным годам неурожая, которые, в свою очередь, стали «последней каплей» простого люда в решимости отправиться в поисках лучшей жизни за Атлантический океан, в США.

Таким образом сейчас, в 1870 году, страна понемногу отходит от кризиса, но тем не менее многие деревни и фермы были брошены или пришли в запустение.


ПОЛИТИКА

Географическое и административное разделение
С географической точки зрения Швеция разделена на несколько территорий несколькими способами. У этих способов различное происхождение и цели, территории часто пересекаются весьма запутанным способом.

Традиционное культурное разделение на т.н. провинции («лáндскап», landskap) не носит политического значения. Двадцать один ландскап сгруппирован в три основные части («лáндсдель», landsdel): Гёталанд (Götaland) на юге, Свéаланд (Svealand) в центре и Норрланд (Norrland) на севере; из них две трети всей территории страны занимает Норрланд. Каждый ландсдель и ландскап отличается своим диалектом, традиционной одеждой, культурой и фольклором.

Политическое деление страны – на двадцать ленов (län), более-менее соответствовавших понятию «губерния». Порой лен соответствует ландскапу, а порой – нет (в зависимости от населённости ландскапа). Каждый лен разделяется на несколько уездов («фёгдери», fögderi), каждый из которых управляется своим судебным приставом (именуемым «кру́нуфугде», kronofogde).

Бóльшая часть Швеции вне пределов Норрланда разделена на «хéрады» (härad), старинную административную и судебную единицу, возникшую ещё в районе XI в. Каждый херад разделяется на четыре четверти, называемые «фьéрдинг» (fjärding).

Религиозное деление страны – 13 епархий/диоцез («стифт», stift), которые разделяются на 150 «контрактов» (kontrakt). Каждый контракт разделяется на приходы («ши́ркьсуккен», kyrksocken) и на «юрдебукьссуккен» (jordebokssocken) – округи. Порой приходы совпадают с округами, а порой – нет. Приходы порой объединены в пастораты, которые сотрудничают по решению экономических вопросов. Главой пастората является пастор; другие священники в пасторате носят титул викария («коммини́стерь», komminister). Несколько пасторатов составляют один контракт, упомянутый выше.

Государство и демократия
Швеция – конституционная монархия. Монарх (король) обладает огромной, но не абсолютной властью.

У короля функции исполнительной власти (вместе с его министрами), и он отвечает за ежедневное управление страной. Он также обладает законодательной властью, за исключением вопросов налогообложения и государственного бюджета.

Парламент («Ри́кьсдагь», Riksdag) – довольно новое образование в стране, созданное всего четыре года тому назад, в 1866 году, в том формате, в котором оно существует ныне. Он состоит из двух палат; в первую члены назначаются двадцатью т.н. «земельными советами» (лáндстинг, landsting), по одному на каждый лен; члены ландстинга избираются людьми с правом голоса (на который даёт право обладание имуществом и недвижимостью; незамужние женщины, обладающие имуществом и недвижимостью, могут голосовать наравне с мужчинами). Члены второй палаты напрямую избираются народом (опять же – теми, кто имеет право голоса, см. выше). До недавнего времени Парламент состоял из представителей четырёх сословий: знать, клир, бюргеры и крестьяне. На самом деле новый формат не слишком изменил состав Рикьсдага, поскольку люди с правом голоса остались те же, кто голосовал и за предыдущий состав, и влияние у власть имущих осталось тем же самым.

Судебная власть регулируется Верховным Судом, чьи судьи назначаются монархом.

Чиновники
Наивысший представитель государственной власти в лене – губернатор («лáндсхёвдинг», landshövding). Он отвечает за сбор налогов, приведение законов в жизнь, публичные иски и взыскание долгов, а также за целый ряд прочих управленческих функций.

Каждый фёгдери в лене управляется крунуфугде, «королевским сборщиком налогов», которому помогают в его нелёгком деле крунуленсмены (kronolänsmän), которым, в свою очередь, помогают деревенские старосты («фьердингсмены», fjärdingsmän), назначаемые местными жителями. Раньше на один фьердинг приходился один фьердингсмен, но позже это было изменено на соответствие «один церковный приход (суккен) = один фьердингсмен»; фактически в настоящее время на корону работают более двух с половиной тысяч фьердингсменов, которые фактически являются наинизшим рангом представителей государственной власти.

В каждом фёгдери учётом всей информации касательно налогов, налогоплательщиков и недвижимости ведают т.н. уездные писчие («херадскри́варе», häradsskrivare).

Международные отношения
С 1814 года Норвегия является частью Швеции благодаря Шведско-Норвежской Унии, заключённой в результате наполеоновских войн (когда владевшая ранее Норвегией Дания проиграла, встав на сторону Наполеона, и вынуждена была отдать Норвегию Швеции). Норвежцы далеко не рады навязанной зависимости от Швеции; в течение столетия всё сильнее становится движение по национальной самоидентификации норвежцев, и всё хуже становятся взаимоотношения этих двух народов внутри унии.

Финляндия до 1809 года была частью Швеции на протяжении сотен лет, но в ходе наполеоновских войн Российская империя отобрала у Швеции эту территорию. Финнам живётся куда лучше в составе Российской империи, чем когда им жилось в составе Шведской Короны, поскольку они пользуются большой степенью автономии. Тем не менее, националистические движения и идеи независимости начинают крепнуть и там.

Дания и Россия – одни из «традиционных», извечных врагов Швеции. Только за последние двести лет, когда Швеция вышла из Кальмарской Унии в 1523 году (Унии, объединявшей Данию, Швецию и Норвегию под эгидой датских королей) Швеция и Дания воевали 11 (sic!) раз. Тем не менее, после наполеоновских войн, в которых Дания выступила союзницей Франции, Дания оказалась на проигравшей стороне, утратила значительную часть своей былой силы – и с тех пор взаимоотношения Дании и Швеции начали налаживаться.

В течении тех же двух сотен лет, на протяжении которых состоялось одиннадцать шведско-датских войн, с Российской Короной Швеция воевала десять раз. Утрата Финляндии стала для Швеции сильным ударом, а также «последним гвоздём» в гроб шведского бытия одной из сильнейших держав Северной Европы – позиции, которую Швеция удерживала на протяжении всего XVII и часть XVIII веков.

На Швецию в разные периоды её истории оказывали сильное воздействие другие европейские державы; в первую очередь – Германия (особенно в эпоху Ганзейского союза), Нидерланды, Франция и Великобритания.

КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ ОСНОВНЫХ МОМЕНТОВ ИГРОВОЙ СИСТЕМЫ И СЕТТИНГА

МИФИЧЕСКИЙ СЕВЕР

События Вэсен разворачиваются в Скандинавии XIX века; место и время нашей с вами игры – Уппсала, Швеция, 1870 год от Рождества Христова. Как было упомянуто в дисклеймерах в описании модуля, мастер не претендует на скрупулёзное следование хронологии истории нашего мира, но при этом любые отступления будут минимальны и почти незаметны – чем достовернее будет наша игра, тем более пугающим окажется вам ваша в ней жизнь, жизнь в мире, где только вы видите его истинную сущность – и сущности, в нём обитающие.

Все культурные отсылки, фольклорные элементы, всё, что будет относиться к культуре, мифологии, фольклору, верованиям, суевериям, предрассудкам, оккультным практикам и т.п. – будет воссоздано с исторической точностью и достоверностью, поэтому данная игра поможет, как я надеюсь, расширить свой кругозор и узнать уйму нового и интересного о мировой культуре в целом и о скандинавской – в частности.

Минимальные отступления от исторического хода событий будут, как правило, выражаться в сдвиге дат принятия тех или иных законов (как, например, закон о возможности обучения в высших учебных заведениях для женщин – в реальном мире в Швеции он был принят в 1868 году, в нашем модуле – на 10 лет ранее, для того, чтобы ваши персонажи женского пола также могли быть выпускницами университетов, коих в Швеции всего два: уппсальский и лундский) или дат изобретения / вхождения в обиход или массовый выпуск тех или иных объектов, как например – фотографические камеры с рулонной негативной фотобумагой, которая появилась в массовом доступе лишь в 1885 году (хотя сам процесс и был изобретён ещё в 1871-ом), а мы сместим эту дату на пятнадцать лет – на год нашей игры. Опять же, пишущие машинки более-менее привычного нам формата появились в 1877 году, мы сместим эту дату на десять лет – на 1867 год, с тем, чтобы ваши писатели и журналисты могли печатать свои тексты.

ВЭСЕН

На протяжении всей истории человечества оно делило этот мир со сверхъестественными сущностями (которых германские народы называют «вэсен») – тролли, призраки, драконы, альвы, русалки, упыри, оборотни, мары, домовые, лешие, духи леса, девы озёр… Как и люди, не все вэсен добры или злы по своей природе, и не все живут в согласии друг с другом – и с людьми. Те, кто пытается поддерживать хрупкий баланс между нашими двумя мирами, привыкли сосуществовать с людьми: кто-то помогает фермерам и крестьянам в их изнурительном труде, кто-то делает холодные и тёмные зимние ночи не такими непереносимыми своей музыкой и дарами, кто-то – защищает детей и всё семейство, с которым живёт, от лиходеев и диких зверей.

Несмотря на то, что вэсен всегда жили рядом с людьми, мало кто из людей их видел на самом деле. Существа невидимы человеческому взору (и лишь по собственному желанию могут позволить всем увидеть их, да и то ненадолго), или же способны принимать облик других людей, чтобы сосуществовать среди людей без гонений и проблем. Таким образом, о присутствии вэсен можно лишь догадываться по косвенным «уликам» и признакам – результатам их действий, необычном поведении домашних животных или необычном сквозняке, возникшем в закрытом помещении.

Народные предания, песни, сказки и повести рассказывают о «правилах поведения», которых нужно придерживаться, чтобы не разгневать вэсен. Сельские жители веками придерживались этих правил и жили в мире с существами, но в последнее время ситуация начала кардинально меняться. Темпы развития цивилизации, модернизация, индустриализация и наука нарушает хрупкий баланс между миром людей и миром вэсен, и последние начинают реагировать на это, порой весьма агрессивным, жестоким и ужасающим способом – нападая на людей, разрушая созданное человеком, превращая жизнь людей в сущий ад. Они уже не ведут себя так, как повествовали народные сказки и предания. Некоторые люди полагают, что вэсен сошли с ума, другие же утверждают, что такая перемена в поведении вэсен свидетельствует о том, что Конец Света уже близко.

ВЗОР

Вы – человек, обладающий Взором, способностью видеть мир вэсен, даже тогда, когда они пытаются оставаться невидимыми или принимают личину других людей; вы видите их истинную сущность вопреки своему – и их – желанию. Тех, кто обладает Взором, многие народы Европы называют «Детьми Четверга» в своих преданиях и фольклорных историях.
Вы обрели этот дар в результате какой-то психической или физической травмы, вполне вероятно – в результате столкновения с чем-то или кем-то сверхъестественным. Это могло произойти ещё в вашем детстве, или же это могло случиться совсем недавно.

Обнаружив свой дар, или же прожив с ним несколько/множество лет, вы всё-таки решили докопаться до сути этой способности и причин того, откуда и почему она есть у вас, но её нет у всех людей вокруг. В своих поисках и исследованиях вы обнаружили, что до недавнего времени существовало некое мистическое общество в Уппсале, Швеции, именующее себя просто «Сэльскáпет» – что на шведском значит «Сообщество»; члены этого Сообщества именовали себя «Детьми Четверга», и это натолкнуло вас на мысль о том, что, вполне возможно, они были как-то связаны с даром Взора. Копнув поглубже, вы узнали, что Сообщество существовало сотни лет, на протяжении которых занималось изучением вэсен и Взора, и помогало людям решать проблемы, с вэсен связанные. Главным штабом Сообщества был старинный замок Йилленкрёйц на северных окраинах Уппсалы, но более двух десятков лет тому назад последний член Сообщества покинул Замок, запер входные ворота и оставил это здание зарастать сорняками, плющом и диким виноградом, и разрушаться под воздействием дождей, снега, ветров и солнца.

Этим последним членом Сообщества была Линнея Эльфеклинт – ныне пожилая уже женщина более девяти десятков лет от роду, которая по своему собственному желанию стала постоянной пациенткой и жительницей Уппсальского Приюта для Страждущих Душ – психиатрической клиники; попытавшись добиться встречи с нею (и не ожидая многого, учитывая специфику заведения и возраст Линнеи), вы, тем не менее, к своему удивлению, одним августовским утром обнаружили у себя письмо с приглашением, написанным красивым витиеватым почерком на дорогой бумаге; приглашением посетить Линнею Эльфеклинт в саду Уппсальского Приюта в четверг, 1 сентября 1870 года, дабы испить с нею чаю и поговорить о делах наследования Замка Йилленкрёйц…

ПРОТИВОСТОЯНИЕ ВЭСЕН

Миссией Сообщества является защита человечества от вэсен. Но мир не разделён на «чёрное» и «белое», поэтому многие вэсен, которых ваши персонажи будут встречать, могут являться жертвами других вэсен или деятельности человека, который, движимый научным прогрессом и индустриализацией, подчас разрушает и уничтожает привычные места и условия обитания сверхъестественных существ.

Прежде, чем отправиться на «дело», вы, вполне вероятно, будете вооружаться ружьями, пистолетами или рапирами. Это оружие будет весьма эффективно в противостоянии другим людям, но вот в случае открытого противостояния вэсен они чаще всего так же эффективны, как клочки бумаги или хрупкие веточки. Как правило, вэсен при помощи оружия можно временно остановить, задержать или изгнать на какое-то время, но убить или окончательно заставить покинуть то место, в котором они обосновались – обычное оружие чаще всего бессильно. Против вэсен стоит применять более тонкие и изощрённые методы, описанные в народном творчестве и фольклорных преданиях – ритуалы, обряды, заговоры, особые предметы и субстанции и т.п. Это могут быть кресты, вырезанные освящённым ножом в притолоке и на пороге здания; это может быть серебряная пыль, развеянная над водопадом при свете полной луны, это может быть звон церковных колоколов, начавшийся на третьем пении петухов и длящийся до полного восхода солнца, это может быть древний заговор, текст которого сохранился обрывками в нескольких книгах, которые непросто отыскать, это может быть кровавая жертва, принесённая на замшелом рунном камне и т.п.

ФОРМАТ ИГРЫ

Ваше Сообщество будет сталкиваться с различными препятствиями, сложностями и загадками – некоторые из них будут происходить в самой Уппсале, некоторые даже – в вашем собственном Замке Йилленкрёйц, но всё же большинство заданий и предприятий будет уводить вас прочь от шума цивилизации, в далёкие, неизведанные, дикие места – не только в Швеции, но и в соседних Норвегии, Дании, Финляндии, Эстонии (а возможно, даже и в другие страны вне пределов Скандинавии). Каждое «дело» (загадка, mystery в книге правил) будет состоять из нескольких актов (сессий, sessions), каждый из которых, в свою очередь – из нескольких сцен (scenes).

Чаще всего прежде, чем события развернутся на той локации, в которой будет раскрываться ваше «дело» / ваша «тайна» / «загадка», вам предстоит подготовиться к этому – поискать информацию в вашей библиотеке в Замке Йилленкрёйц, или в Королевской Библиотеке уппсальского университета, или проконсультироваться с кем-то, мнению кого вы доверяете; далее – обеспечить наличие инвентаря и снаряжения для вашего путешествия.

У каждого персонажа всегда есть три предмета, наличие которых «привязано» к его истории и Архетипу. Помимо этого, после каждого «дела» вы сможете оставить в своём Замке по одному предмету, которые брали собой на «дело» (причём по мере развития Замка вы сможете увеличить количество оставляемых предметов), это своего рода трофеи и памятные инструменты, которые помогали вашему Сообществу решить то или иное дело. Большинство же предметов в путь вы будете набирать каждый раз, причём каждый раз вам может понадобиться что-то совершенно иное, чем в предыдущие разы. Куда деваются предметы между делами? Кто знает – использовали, потеряли, кто-то украл, пришёл в негодность инструмент и т.п., ведь между делами обычно проходит от нескольких недель до нескольких месяцев.

Изучив всё, что можно было изучить в вашей родной Уппсале и заготовив всё необходимое снаряжение, вы отправляетесь в путь. По дороге у вас есть шанс подготовиться к грядущему делу, потренировавшись в чём-то, завязав непринуждённую беседу и приятное знакомство с местными, которые возвращаются домой (туда, куда направляетесь вы), собрав сведения о значимых лицах на локации, куда вы держите путь, пролистав свои книги и дневники и т.п. – это называется получить Преимущество (Advantage), которое будет действовать только на время текущего дела и быть с ним вплотную связанным. Преимущество – это не обязательно ваше действие или улучшение вашего Навыка; это может быть полезный предмет или полезное знакомство, которое вы обрели по дороге на локацию.

По прибытию – начинается расследование. Вы изучаете местность, общаетесь с обитателями, ищете, накапливаете и анализируете улики и обрывки сведений, постоянно сталкиваясь с приветливыми и неприветливыми, порой даже агрессивными людьми, таинственными чарами, загадочными происшествиями и запутанными историями.

Когда количество улик достаточно для того, чтобы понять причины, приведшие вас сюда, вы пытаетесь решить дело – изгнать злобный дух, успокоить разгневанных троллей, развеять чары, наведённые злобными колдуньями, или же обезвредить кровожадный и зловещий культ, истребляющий местное население. Не всегда ваши дела будут увенчиваться успехом; порой неудача – это тоже опыт, который вы забираете с собой обратно в Уппсалу.

По возвращению в ваш Замок вы используете накопленный опыт для собственного развития, для усовершенствования вашего Замка и для увеличения «базы данных», вашей библиотеки, которая всегда будет помогать вам распутывать даже самые таинственные дела. Полученные во время происшествия травмы – проходят без следа или превращаются в Дефекты или Озарения, которые впоследствии мешают или помогают вам в ваших будущих делах.

Почти каждое дело будет прямо или косвенно связано с вашими травмами, мотивациями и тёмными секретами, которые вы храните в тайне от всех, таким образом каждое дело – это не просто следование уставу и призванию вашего Сообщества, это ещё и путь личностного развития для каждого из ваших персонажей.

КОНФЛИКТЫ и БРОСКИ КУБИКОВ

В определённые моменты мастер может попросить вас бросить кубики – это делается не постоянно, на каждое действие, но лишь тогда, когда от воли случая или от уровня способностей зависеть будет успешность оного, и лишь тогда, когда неудача может существенно повлиять на дальнейшее развитие истории и событий.
Для проверки успешности заявок на действия мы бросаем пул кубиков, который состоит из такого количества шестигранников, сколько у вашего персонажа:

Соответствующий действию Навык + соответствующий Навыку Атрибут + бонус от соответствующего снаряжения (если оно применимо) + бонус от соответствующего Преимущества (если оно применимо) + бонус от соответствующего Таланта (если он применим)

Например, при поиске информации о призраках, именуемых Белая Дама, ваш персонаж, обладающий своей коллекцией книг по суевериям, относящимся к духам и призракам (которая даёт ему бонус +1), а также обладающий Навыком Обучение, равным 3, и Атрибутом Ум, равным 5, бросает 1+3+5=9 шестигранных кубиков для того, чтобы определить, смог ли он обнаружить какие-либо сведения о том, как можно «развоплотить» этот убийственный кровожадный дух.

Удача - это всегда минимум одна «6». В большинстве случаев одной шестёрки более чем достаточно, однако в особых случаях мастер может потребовать двух или трёх шестёрок (успехов) на вашем броске – тогда, когда по каким-то причинам успешность выполнения действия осложнена обстоятельствами и ситуацией.

Если у вас не выпало ни единой «6», или только одна, а вам нужно две и т.п. – вы всегда можете попытаться изменить судьбу, оседлав удачу (в книге правил это называется «to push the roll»). Для этого вы добровольно принимаете любое (по вашему выбору) Состояние, относящееся к той сфере, в которой производится действие (физическое состояние для физических действий, психическое – для ментальных), и перебрасываете все те кубики, на которых не выпала «6». Такую попытку можно совершить лишь единожды за бросок.

В случае, если мастер даёт вам определённый бонус или штраф к броску (или он предусматривается правилами), то любое число после плюса или минуса – это не модификатор к результату, это модификатор к пулу кубиков; +1, таким образом, это +1 кубик к броску и т.п.

В случае, если вам кто-то противодействует или пытается вам помешать, это называется противостоящие броски (opposing rolls) – каждый успех на кубике вашего противника отменяет ваш успех, и наоборот.

В случае, если вам кто-то помогает – вы можете добавить +1 к своему пулу за каждого помощника (максимум – +3); при этому персонаж помощника должен описать, каким образом он будет помогать вашему персонажу.

В случае, если вы выбросили несколько успехов на проверке действия, которое пытаются совершить несколько персонажей, и вам не нужно такое количество, вы можете «отдать» один или несколько своих успехов своему сотоварищу.

1D66
В случае, если вам нужно бросить к66 (d66), вы бросаете два шестигранника; первый кубик покажет десятки результата, а второй – единицы (например, бросок «3» и «6» будет обозначать результат «36»).



ШЕСТЬ ПРИНЦИПОВ ИГРЫ «ВЭСЕН»

1. Вэ́сен – не зло, они же – не добро: Сущности, которых будут встречать ваши персонажи в процессе игры, обладают своими собственными повседневными жизнями, у них есть свои мечты, свои планы. Некоторые из сущностей стараются уживаться с местным населением; другие же – предпочитают наносить вред обычным людям, а порой и склонны к убийствам. Но вне зависимости от того, как вэсен взаимодействуют с обычными людьми (если взаимодействуют вообще), у них всегда есть причины для того, чтобы вести себя тем или иным образом.
2. Дикая природа темна и опасна: У игровых персонажей есть свои дома и своя штаб-квартира в городе; именно там они чувствуют себя наиболее защищёнными. Дикая же природа представляет собой непознанное – чуждое, опасное – и в тёмных лесах, в неприступных горах, на потерянных в море островах может случиться что угодно. Если вы потеряетесь там, никто не сможет вас отыскать.
3. Скандинавия изменяется: Старую Скандинавию начинает теснить индустриализация, и признаки последствий этого видны уже повсюду: то там, то здесь можно наткнуться на заброшенные фермы, нищие бродят по улицам городов, а растерянные вэсен, шокированные разрушением привычного устоя жизни, царившего столетиями, начинают искать новые места обитания в этом молодом мире заводов, фабрик и паровых двигателей.
4. Знания и смекалка – ключи к успеху: Тайны Вэсен редко можно решить путём насилия. Вместо этого вам нужно будет применять свои способности для изучения улик, находить связи между событиями и частичками информации, которую вы будете находить, и пытаться убедить других людей (и вэсен) поделиться своими секретами.
5. Личностное развитие – важная составляющая цели игры: Тайны – это не просто проблемы, которые нужно будет решить или преодолеть. Весь смысл каждой отдельной Тайны – вплести нить вашего персонажа в полотно повествования, которое ткётся по мере прохождения игры. Другой важной составляющей является личностное развитие каждого из персонажей, путь, который он или она пройдёт от наивного и неопытного человека, впервые столкнувшегося со своим Даром, до закалённого и бывалого ветерана, чья душа, вероятнее всего, будет покрыта шрамами горького опыта и потерь.
6. Вам не выжить друг без друга: Игровые персонажи непременно будут сталкиваться с сущностями, даже сам облик которых способен лишить рассудка среднестатистического человека, с чудовищами, которые могут убить, даже не заметив этого. Единственный способ выжить – всегда полагаться друг на друга и действовать сообща. Взаимоотношения игровых персонажей друг с другом и с другими персонажами – важный ресурс как для истории, так и для выживания.

Палуба №6
Слушая Гарама, Сабета и сама пристально всматривалась сквозь окна коридоров, силясь понять, который из кораблей, пришвартованных в этих двух ангарах доков способны будут послужить в качестве спасательного судна. Очевидно, ей также не удалось понять, какое состояние у кораблей, расположенных в ангарах; девушка тихонько выругалась себе под нос. Услышав же предложение пилота, Сабета покачала головой:

¬ – Не могу сказать, что я понимаю, в чём заключается твой план, поскольку ты не знаешь, смогут ли твои друзья дистанционно открыть эту дверь или нет. Посему – если хочешь тратить драгоценное время на поиски ящиков, ищи, кто я тебе, чтобы запрещать. У меня же есть другие дела; как я уже сказала, я планирую забраться в ангар снаружи. Давай, удачи, – сказав это, контрабандистка направилась в «предбанник» компрессионной камеры одного из шлюзов (того, который располагался ближе всего к носу корабля и, соответственно, к главным вратам, на этот нос выходивших) и деловито принялась облачаться в экзокостюм, вполне очевидно собираясь выйти на поверхность корабля, как и сказала ранее.

Медицинский отсек (подсобное помещение)
Удовлетворённо кивнув, когда её бирка пискнула, сообщив о поступлении бирров, Хомина едва заметно улыбнулась. Она смотрела и на Халеда, и словно сквозь него, и – как показалось молодому человеку – внутрь него (возможно, виной тому был арраш, который жевала женщина, и который делал её зрачки невероятно расширенными, а взгляд – немного потерянным и рассеянным).

– Я знаю о твоём нынешнем имени, а также о том, которое ты скрываешь от всего мира… и от себя. И – нет, мы ранее не встречались, хотя родом и из одного города. Тем не менее, я – Кяхина, ты сам сказал. Зрячая. И – не бойся, мой дорогой, твоя судьба не повредит моему взору. Я заглянула в душу и судьбу самого Судьи, когда повстречала Его на Кориолисе, и познала Его истинную сущность… Поверь, что бы ты не думал о себе, с Ликом тебе не сравниться, и раз я перенесла лицезрение Его истинной сущности, то справлюсь и с твоей. Тем не менее, спасибо, что беспокоишься, – Хомина приложила свою ладонь – тёплую, мягкую – к щеке Халеда и удивительно нежным, почти материнским жестом провела по ней, от чего по спине у молодого человека пробежали мурашки. Снова сплюнув пережёванные листья арраша на свой шар, Зрячая отвела взгляд от Халеда и начала всматриваться в мерцающие глубины хрустальной сферы. – Я вижу… боль. И твою, и чужую. Я вижу отчаяние. Чужое. Я вижу решимость. Твою. Я вижу… Тьму и неопределённость, и множественность путей. Я вижу свет – на одном из них. Свет огромной пламенеющей звезды, жгучий, безразличный, выжигающий тьму и боль, очищающий. Избавиться от той тьмы, что в тебе, невозможно иным способом. Пламя Хамуры – и лишь оно единственное – способно очистить твою душу, испепелив дотла твою плоть. Хáзих калямáти, ли’áна хáзих хи ру́’йати*.

Палуба №3
Пока Каору общалась с выжившими по интеркому, Стейн осмотрелся вокруг. В «предбаннике», который вёл в компрессионную камеру, предшествовавшую непосредственно самому шлюзу, висели четыре вполне работоспособных с виду экзокостюма старой модели (массивные, едва подвижные в условиях гравитации, но гарантировавшие полную безопасность и абсолютно невесомые в космическом пространстве). На стене висел белый ящичек с изумрудно-зелёным крестом; открыв оный, Стейн, как и ожидал, обнаружил всяческие медицинские премудрости: М-комплект для оказания первой помощи, выглядевший как небольшой, но довольно увесистый пластиковый кейс, и несколько М-стимов. Тут же, в самом уголке аптечки какие-то нерадивые рабочие «Газали» устроили небольшой тайник: в мешочке из тёмно-пурпурного бархата молодой человек обнаружил сушёные листья арраша, используемые для жевания или курения в качестве лёгкого наркотика, вызывавшего приятную негу в теле, хорошее настроение и – порой – яркие, красочные галлюцинации.

1. Медицинский отсек: подсобное помещение (Халед)

Реплики Гарама, направленные в сторону Халеда, остались без внимания, поскольку во время их произнесения бывший бармен отправился в хранилище медикаментов, вслед за женщиной в белой одежде, полностью проигнорировав легионера и его пылкую речь.

Войдя в подсобку, Халед окунулся в полумрак, царивший там – незнакомка, войдя сюда, выключила освещение в помещении, и теперь единственным источником света служил хрустальный шар, который покоился у неё на коленях. Женщина сидела на одном из ящиков в глубине подсобки, жевала листья арраша, которые держала в пригоршне перед собой, и неподвижным взором вглядывалась в свет, источаемый шаром. Дорожная сумка валялась у ног незнакомки.

Услышав вопросы Халеда, та подняла взгляд огромных тёмных глаз с расширенными зрачками, и, сплюнув прожёванные листья на шар, медленно проговорила:

– Меня зовут Хоми́на, земляк, – услышав её низкий бархатистый голос, приятный и мелодичный, а также так сильно напоминавший о родном мире, поскольку выдавал уроженку Мехраби, Халед отчего-то стал уверен, что уже когда-то слышал его. Определённо слышал. – А ты – Халед безродный, из рода Ансари, которому давно пришёл конец. Как и всем нам вполне скоро придёт, – Хомина снова начала вглядываться в свой шар. – Полдневного цикла минёт, и это судно войдёт в лоно звезды. Такой яркой, такой жаркой, такой светлой, такой… очищающей. Знаешь, как это бывает, когда с тобой происходит что-то настолько невероятно важное и судьбоносное, но кажется это тебе таким незначительным и повседневным, что ты не отдаёшь себе отчёта о том, что тебя коснулась сама Судьба… Вселенная… Сами Лики говорили с тобой, говорили и даровали Их дары. И ты разворачиваешься, не поняв ценности дара, и плывёшь далее по течению, и лишь когда Судьба снова начинает вплетать твою нить в очередной узор на ковре грядущего, ты с ужасающей ясностью осознаёшь, что тебе всё это было предсказано… даровано. А ты была такой ограниченной идиоткой, что даже не удосужилась задать уточняющие вопросы… Да, Халед Ансари, я – Зрящая. Наверное, единственная истинная в том стаде шарлатанов, которые выуживают бирры из наивных дураков на нашей родной планете. Но при этом – я Ослеплённая. Своим высокомерием, своей ограниченностью, своим недоверием, недоверием Судьбе, Вселенной и Ликам. Знаешь, я ведь взошла на борт «Газали», потому что Он так мне сказал. «Там тебя ждёт спасение, то спасение, которого так жаждет твоя душа, словно заблудший в бесконечных песках пустынь Любау жаждет отыскать оазис». Судья так сказал, а я была слепа и ограничена, и не спросила, что Он имел в виду. Но решила последовать Его совету, и не стала покидать Кориолис, а отправилась в ближайшее представительство Консорциума и применила там свой… дар. И меня внесли в списки, хотя всё, что я могу делать – это видеть души и судьбы других… Хочешь, я прочитаю твою судьбу? Я недорого возьму, всего сотню бирров, – внезапно переменила тему женщина и уставилась немигающим взглядом огромных тёмных глаз на Халеда.



2. Палуба №6 (Гарам)

Гарам, так и не добившийся ответа ни от одного из тех, к кому обращался, но при этом вполне успешно добившийся отвлечения внимания Хоморо от Каору, не стал задерживаться в приёмном покое и поспешил догнать Сабету, которая, судя по всему, полностью проигнорировала просьбу молодого человека подождать её.

– Вижу, что ты таки решил ко мне присоединиться. Прости, что не осталась – не люблю семейные драмы, мне этого хватило в детстве. Сейчас нужно будет обойти шахты лифтов – на шестую палубу на этих лифтах не добраться, и спуститься туда пешком, если ты не против. На лестничных пролётах рекомендую соблюдать максимальную тишину – у некатр идеальный слух, и случайно оступишься на ступеньке, как тебя сразу же окружит стая этих… чудных созданий твоего Легиона. И с тактической точки зрения сражаться на лестнице с теми, кто куда проворнее и сильнее тебя – не лучшая перспектива, сам понимаешь, поэтому лучше давай тихонько, как мышки в вентиляции, доберёмся уже до этих Гегемонией оттраханных доков… – Сабета внезапно бросила быстрый взгляд на Гарама, – надеюсь, у тебя в Гегемонии никого из родных и близких нет… Это так, крылатое словцо. Не люблю я этих предателей, променявших безбрежные просторы Вселенной и космоса на копошение в грязи и собственных нечистотах на поверхности Куа. В общем, нам сюда, – с этими словами девушка указала на очередное ответвление коридора, которое вывело их к двустворчатой двери, над которой значилась надпись «Аварийная лестница». Коснувшись сенсорной панели у прохода, Сабета открыла дверь и, приложив палец к устам, мол, отныне – тишина, устремилась по ступенькам вниз.

Спустя добрых пять минут медленного и осторожного продвижения вниз в полной тишине, нарушаемой лишь слабым отзвуком их шагов и шипением систем жизнеобеспечения корабля, Сабета и Гарам наконец достигли двери с пометкой «Палуба №6». Дверной проём позволил парочке пройти в неширокие и довольно запутанные коридоры, ведущие от кормы корабля к его носу; внешняя сторона коридоров была сплошь испещрена дверьми, которые вели в воздушные шлюзы – за ними располагались посадочные площадки, на которые садились мелкие шлюпки и кораблики, и которые на время межзвёздного перелёта намертво фиксировались магнитными блокираторами.

Исследование главных врат, которые вели в два основных ангара доков, показало, что из-за сбоя работы внутренних систем ни один из электронных замков, которые вели внутрь из коридоров, не работали. Таким образом, Сабете и Гараму предстояло или же попытаться оценить целостность суден, расположившихся в этих двух ангарах, «на глаз» – через огромные стеклянные перегородки, служившие своеобразными окнами для обзора содержимого доков, или же через внешний шлюз, который, судя по зелёному мерцанию контрольной панели, был вполне рабочим.

– Чёрт… Проклятая рухлядь, – выругалась Сабета, раздосадовано пнув створки высокой и широкой двери, которая вела внутрь основных ангаров доков. – Исследовать кораблики и шлюпки, пристыкованные снаружи – дохлый номер, как по мне. Наверняка почти все из них сдулись во время того… что бы там ни произошло с «Газали». Нужно попытаться оценить целостность более крупных кораблей, а они – тут, в этих двух ангарах. В верхнем – «Террим», в грузовой отсек поместилась бы добрая пара сотен человек. Летала я на таком когда-то, знаю эту птичку. В нижнем – куча мелочи пузатой, но тоже может попасться что-то стоящее. Вот только… Попасть внутрь ангаров можно, но только снаружи. Через эти дыры, – девушка указала в сторону одного из воздушных шлюзов. – Поскольку эта чёртова дверь, – Сабета указала на створки, – единственный вход внутрь доков из самого корабля. И что теперь делать? Попытаться «на глазок» определить, которая из этих жестянок рабочая? Но всё равно нужно будет как-то попасть внутрь, чтобы заставить эти створки открыться, – девушка показала через окно на щиток, который находился на стене главного ангара, буквально в нескольких метрах от двери – так близко и одновременно так далеко.



3. Медицинский отсек: приёмный покой (Райнальд, Энрике)

Тем временем Райнальд и Энрике, присоединившись вручную к терминалу Уарды, погрузились в изучение её кода и состояния системы искусственного интеллекта с надеждой максимально полно нейтрализовать последствия аварии, вызванной взрывом. К сожалению, судя по показаниям логов и тестов, определённая часть данных, которыми обладал ИИ «Газали», была безвозвратно утрачена из-за того, что серверы, на которых она располагалась, сгорели во время взрывов и пожаров; перегоревшие коммуникационные провода не позволяли подключиться к подавляющему большинству камер и сенсоров и управлять чуть ли не половиной систем корабля; определённая часть программы, отвечающей за анализ ситуаций и принятие решений, была повреждена так, что для починки оной требовалось несколько дней и целая команда программистов, специализировавшихся в разработке искусственных интеллектов. Таким образом, за полчаса кропотливого труда молодым людям удалось привести Уарду в максимально оптимальную для её плачевного состояния форму, но даже при этом ИИ корабля оставался неимоверно повреждённым и мало полезным. Но, как говорится, лучше воробей в руках бедняка, чем павлин в саду эмира, и, удовлетворённые своей работой, Райнальд и Энрике запустили перезагрузку ИИ, после которой Уарда, как они надеялись, должна была предстать обновлённой и куда более разговорчивой.

На несколько мгновений голографическое изображение Уарды замерцало, потом пошло рябью, а после вообще исчезло. Спустя ещё несколько секунд изображение красивой девы в красном сари снова появилось в углу приёмного покоя, на сей раз – более целостное и с меньшим количеством битых пикселей и тёмных пробелов.

Хоморо, отмахнувшийся от реплик Гарама и ответивший на представление Каору лишь кислой гримасой, на какое-то время погрузился в чтение каких-то сообщений на своём коммуникаторе. Нахмурившись, капитан Вай вытянул заткнутую за пояс табулу и, бесцеремонно развалившись на одной из мягких кушеток, стоявших в приёмном покое, начал судорожно что-то строчить на сенсорном экране. Так продолжалось несколько минут, пока в помещении не показались одновременно брат Рамас, вышедший из операционной, и две группы людей – одна из того коридора, в которой располагались лифты и из которой в медотсек пришли наши герои, другая – из коридора, который вёл в сторону капитанского мостика и второй шахты лифтов, судя по карте корабля. Первая группа состояла из людей, большая часть которых несла на себе очевидные признаки травм и лучевой болезни; шумно выдохнув, брат Рамас поспешил к ним, уже на ходу задавая вопросы касательно самочувствия пришедших и спрашивая, нужна ли кому-либо из них его помощь для того, чтобы проследовать в операционную. Вторая группа выглядела куда лучше и, очевидно, была знакома с Хоморо, поскольку как только они появились в приёмном покое, капитан тут же соскочил с кушетки, засунул свою табулу себе за пояс и поспешно подошёл к дюжине мужчин и женщин, пришедших со стороны мостика, после чего начал что-то сосредоточенно им рассказывать шёпотом – так, чтобы ни Райнальд, ни Энрике, которые как раз перегружали Уарду, не услышали содержания его речи. Новоприбывшие согласно закивали в ответ на слова Хоморо. Половина из них рассредоточилась по приёмному покою, вторая же осталась стоять в проёме коридора. Капитан Вай отдал распоряжение брату Рамасу «позаботиться о нуждающихся в первой помощи, оказать оную и расположить тех, кто уже прошёл через процедуры, в палатах» – распоряжение, в котором, судя по действиям самаритянина, тот вовсе не нуждался. Тем не менее, медикург уважительно кивнул Хоморо и жестом пригласил следовать первую группу за собой.

– Остаёмся на связи, брат Рамас. Мы скоро вернёмся, – напоследок бросил капитан Вай, после чего присоединился к тем шестерым, кто стоял в коридоре, и ушёл в их сопровождении в сторону носа корабля.

4. Палуба №3 (Каору, Стейн, Таонга, Тахир)

Каору и её спутники вернулись к шахтам лифтов, в которых всем выжившим юнита 13.13 довелось пережить серьёзные испытания буквально чуть более часа тому назад, а кому-то не довелось пережить их и вовсе. Рабочей оставался лишь один из лифтов – третий, и в него-то и вошли Вершитель и её сотоварищи, соблюдая все предосторожности с тем, чтобы не наткнуться на Гончих, некатр или прочие – неведомые пока – ужасы, коими, судя по всему, умирающий «Газали» был забит по самое некуда.

Лифт доставил четвёрку на третью палубу, которая была несколько длиннее первой и второй, и в стеклянном куполе которой располагалась главная корабельная часовня. На самой палубе царила такая же обстановка, как и на первой – тишина, время от времени прерываемая треском искрящейся проводки или шипением повреждённых труб, а также тихим, едва слышимым гулом внутренних систем корабля. Несколько минут аккуратного продвижения по основному коридору палубы (на которой, судя по всему, также располагался бизнес-центр и какие-то бутики в те прекрасные времена, когда «Газали» был ещё круизным лайнером), и вот четверо человек уже стояли у одного из воздушных шлюзов, через который, облачившись в висевшие тут же экзокостюмы, можно было проследовать по поверхности корабля до другого коридора, из которого можно было попасть в часовню.

Рядом с рабочим терминалом и интеркомом, через собрата которого, судя по всему, выжившие в часовне и послали тот клич о помощи, в стеклянных отсеках висели припавшие пылью экзокостюмы устаревшей модели. Красные стрелки на полу безмолвно призывали вернуться обратно в медицинский отсек, мерцая в полумраке, царившем в этой части коридора.

Илаяс, услышав вопрос мисс Монтгомери, почесал подбородок и застыл в некой задумчивости, очевидно, пытаясь найти в закромах своей памяти зёрна воспоминаний о подобных узорах.

– К сожалению, не могу ничего припомнить. Сам силуэт напоминает мне что-то, что, как мне кажется, я когда-то и где-то видел, но не могу утверждать с точностью… Вот бы мы были сейчас не посреди нигде, а в Нью-Йорке – тогда бы я смог и проконсультироваться с известными на весь мир специалистами по символистике и по культурам народов Африки, или же порыться в архивах библиотеки Колумбийского университета… Но, увы. Пока что только могу сказать, что сам силуэт мне очень напоминает пасть обычной речной пиявки, или морской миноги – знаете, такая рыба-паразит, которая зубами вцепляется в плоть жертвы и высасывает её кровь…

Тем временем доктор Кревски, ответив на реплику сэра Генри, погрузился в изучение загадочной золотой маски, которую Арчибальд выудил из-под матраца в номере Луиса де Мендосы парой дней ранее; суматоха подготовки к путешествию и отхождения после событий субботнего утра, а также весьма некомфортное путешествие в кузове грузовика не располагало к научным изысканиям, и сейчас, поужинав, пригубив и расслабившись, Питер смог уделить достойное внимание этому артефакту.

Поначалу этот предмет показался археологу маской, сделанной из золота, составленной из кубообразных выпуклых элементов, составлявших некий геометрический узор. Прорезей для глаз, носа и рта, тем не менее, в ней не было (хотя обычно в погребальных масках культуры Тиуанаку, на которую данный артефакт весьма и весьма походил, такие прорези обязательно делались). Перевернув её тыльной стороной, Питер поразился качеству шлифовки металла – идеально гладкое, немного вогнутое зеркало притягивало взор золотистой прозрачностью своей глубины, в которой искажалось, растворялось отражение лица учёного. Спустя несколько ударов сердца Питер ощутил, что уже не в силах отвести свой взор от своего неестественно искажённого облика, который, казалось, обрёл собственную жизнь и начал вглядываться в Кревски из металлического зазеркалья. Золотые блики слепили и резали, и слёзы навернулись на глаза Питера; влажная пелена заполонила всё пространство обзора и доктор Кревски попытался смахнуть её, моргнув.

Он стоял на вершине древней каменной пирамиды, невысокой, но огромной по своей площади, идеально квадратной, покрытой пылью , мелкими камушками и крупными трещинами; он стоял в свете полной луны, придававшей окружавшему пейзажу серебристый оттенок и внушавшей тревогу и какое-то иррациональное беспокойство. Судя по холодному разреженному воздуху и ослепительной яркости звёзд, пирамида располагалась высоко в горах. Вокруг царило безмолвие, нарушаемое лишь звуками дыхания Питера: вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Внезапно в этот мерный ритм вплёлся едва заметный шелест, словно что-то гладкое и мягкое скользило по каменной или металлической поверхности. Спустя ещё несколько ударов сердца в мелодию вплелось и коварно тихое пение сотен, тысяч, десятков тысяч маленьких поцарапываний, таких, какие издают хитиновые ножки жука, пойманного сорванцом в стеклянную банку, из которой несчастное насекомое упорно пытается выбраться. Опустив взгляд доле, Питер увидел смутные тени, окружавшие платформу, на которой стоял; когда его зрачки адаптировались к освещению, он рассмотрел, что это было… Огромные, чудовищные белёсые щупальца, жирно блестевшие в холодном лунном свете танцевали некий танец вокруг пирамиды, вырываясь из-под неё, окутывая её, словно коконом, царапая её мириадами мелких лапок, усеивая её нескончаемым потоком толстых противно извивавшихся безглазых личинок, которые, словно осознав, что Питер их заметил, все одновременно устремились к нему, стремительно сокращая расстояние…

Моргнул снова.

Ослепительное солнце жуткой болью обожгло его сетчатку, которая адаптировалась было к лунному свету, а лёгкие спёрло от жаркого, паркого влажного тропического воздуха, пропитанного экзотическими ароматами. Он стоял на склоне гигантской горы, подножие которой утопало в изумрудном океане джунглей, а самого его окружало целое море людей – тысячи мужчин и женщин, стариков, взрослых и детей, всех рас и национальностей, обнажённые, потные, покрытые узорами из глины – узорами, подозрительно напоминавшими татуировку на груди у Огастеса Ларкина, – источавшие сладострастные вздохи, стоны, крики экстаза… и боли. Поскольку помимо чудовищно оргаистических, извращённых поз и действий, которые совершали окружавшие друг с другом – молодая красивая негритянка с рельефной грудью скакала на худощавом рыжеволосом мужчине, оседлав его чресла; мужчина-азиат вонзался своим членом в рот темноволосого парня, который от удовольствия жмурил свои малахитового оттенка глаза; пятеро мускулистых негров совокуплялись с оплывшей жиром блондинкой, сквозь её редкие волосы проглядывал покрытый старческими пигментными пятнами череп; две изумительно похожие друг на друга, словно близнецы, светлокожие женщины тёрлись потными телами друг о друга, запустив пальцы рук друг другу глубоко в роскошные гривы каштановых волос; ещё одна пара – темнокожий мужчина и смуглая женщина – совокуплялась прямо у ног Питера, при этом мужчина не только ритмично двигал бёдрами, но и активно работал зубами, разрывая горло женщины в клочья, а та – та счастливо улыбалась и сладострастно хрипела своим истерзанным горлом; чуть в отдалении группа молодых светлокожих девушек содомировала темнокожего старика его же рукой, оторванной у локтя…

Едва сдержав рвотные позывы, Питер зажмурил глаза.

Внезапно он снова ощутил прохладу. Не пронизывающий кристально-чистый холод, как в первый раз, когда он оказался на вершине пирамиды; прохлада была такой, какую встретишь в сухой и безжизненной пустыне, внезапно наткнувшись на скалу и войдя в пещеру у её подножия. Открыв глаза, Питер обнаружил себя в тёмном пыльном коридоре. Каменные стены, составленные из блоков песчаника и известняка, были сплошь покрыты прихотливой вязью древнеегипетских иероглифов; стены и пол коридора были покрыты густым слоем пыли, причём под ногами у Питера её было почти по щиколотку. Вокруг царила темнота и тишина, нарушаемая лишь потрескиванием факела, который внезапно оказался в руке у мужчины. Внезапно отдалённое эхо донесло какие-то звуки, которые сознание не успело ещё проанализировать, но подсознание уже отреагировало незамедлительно холодными мурашками по спине и вставшими дыбом волосками на затылке: бежать. Стремительно, срочно, сейчас же. Спасаться. Иначе – смерть, или ещё что похуже. И Питер побежал. Коридор внезапно пронзился перекрёстком, и учёный, не думая, свернул вправо. Ещё перекрёсток, снова вправо. Звуки оформились в рычание и отзвук стремительного бега – словно кто-то с мягкими лапами, которых явно было более двух, четырёх и даже восьми, изо всех сил старался сократить расстояние между ним (ними?) и Питером, и попутно издавал тихое, злобное и полное предвкушения рычание. Снова перекрёсток, снова поворот, и снова, и снова, и снова, и не было конца и края этому бесконечному лабиринту, в котором были только Питер, неизвестная опасность, преследовавшая его, темнота и пыль…

Судорожно вздохнув, Питер снова моргнул и – снова оказался за столом в окружении своих коллег. Казалось, никто ничего не заметил, и прошло всего несколько мгновений с тех пор, как доктор Кревски начал рассматривать загадочный артефакт.

– Капитан Вай, с вашего позволения. А вы, вы кем будете? – Хоморо вопросительно уставился на вышедшую из прохода, который вёл в Синюю Палату, Каору. – И да, я абсолютно не против того, чтобы вы отправились на спасение этих бедолаг, застрявших в часовне. Однако стоит заметить, что вам по пути могут повстречаться некатры, которые, как оказалось, Легион запихнул на «Газали» вместо того, чтобы перевозить этих тварей у себя на «Зафире». А для этого вам наверняка понадобится оружие; а оружие хранится на мостике. Поэтому было бы замечательно, если бы кто-то – например, вы – сначала отправились на мостик, а потом уже на спасательную миссию, в которой – без оружия – спасение вполне может понадобиться вам. Нет? Ну что ж, моё дело было предложить, ваше – отказаться, ¬– Хоморо сложил руки на груди и без выражения продолжил следить за Каору, Стейном и Таонгой, ожидая их реакции на его слова.

Тем временем Райнальд, занимаясь кропотливой, почти ювелирной работой по исправлению кода Уарды, в промежутки между обработкой тех или иных массивов информации и поиска неисправностей, успел также и вбить несколько запросов к базе данных «Газали». В частности, он попытался понять, как можно попасть в часовню, расположенную в коридоре, доступ в который был только через воздушный шлюз, возле которого не было никаких способов обезопасить себя от нахождения в открытом космосе. «Мозги» Уарды в нынешнем состоянии представляли собой абсолютную кашу и месиво, и разобраться в этом хитросплетении осколков информации и данных представляло ту ещё задачку; тем не менее, очевидно, Лики в этом были абсолютно на стороне Райна – буквально за несколько минут, наполненных нервным стуком по клавишам клавиатуры, бормотанием избраннейших проклятий и исторжением доброго литра пота, молодой человек смог скачать вполне внятную карту, согласно которой Каору и её спутникам даже не нужно было брать с собой свои экзокостюмы, поскольку совсем рядом со шлюзом, располагавшимся возле часовни, находился другой, вполне рабочий и даже оснащённый несколькими запасными экзо. Всего-то и дел было – проследовать в открытом космосе по внешней поверхности корабля, устремившегося к звезде, к другому шлюзу, и провести таким способом всех уцелевших…

К сожалению, это единственное, что Райнальд смог найти в своих изысканиях; оказалось, что личных дел пассажиров «Газали» в базе данных не хранилось вообще (кроме упоминания их имён и номеров их идентификационных документов в списке участников спасательной миссии), а личные дела членов экипажа «Газали», равно как и данные по грузам, миссии и отчётам обладали меткой о необходимости иметь максимальный уровень допуска для просмотра оных, и без участия Хоморо, который мог бы ввести свой личный код допуска, увидеть, что хранится в этих файлах, Райн не сможет.

– Ох ты ж, тёмной материи мне в портянки! А я и не заметил этот... экспонат, – чертыхнулся Тамо при виде портрета неизвестного императора. – Да, разумная мысль. Учитывая любовь двора Олеба ко всякого рода... кхм... показной пышности, думаю, если не ему самому, то его придворным этот шедевр точно придётся по вкусу. Антиквариат, опять же. Давай заберём с собой, да.

– О, да у нашего провожатого большие не только яйца, но ещё и аппетит, – ухмыльнулась Брун, бесстыдно рассматривая Марко. – За три тысячи золотых я сама на своих руках отнесу тебя до Долины Теней, если не дальше. Мессир Воло, ты действительно думаешь, что перед тобой шайка тупых олигофренов и непроходимых идиоток? Не суди о нас по мне, я, возможно, и произвожу впечатление полной деревенщины, недалёкой дурочки, лёгкой добычи для какого-нибудь прохвоста, возомнившего себя умней всех. Ну а чё – высокая, мускулистая, лицо не обезображено интеллектом, такую грех не взъе... окрутить вокруг пальца, – с этими словами Брунхильда крепко сжала обе руки в кулаки, громко и выразительно хрустнув пальцами. – Вот только и я не совсем дурочка, и друзья мои, – варварша кивнула в сторону Керри, Ривери и Ларса, – одни из самых умных людей, что я знала, а знала я многих, уж ты мне поверь. Да, мы с Дарриусом – не интеллект, мы – сила, но та сила, которая может и навалять, если вдруг кто решит попытаться нас облапошить. Ты ведь не пытаешься нас облапошить, мужественный господин Марко?

- Пффф, Гончие Иридеса? Это же бабушкины сказки, выдуманные суеверными колонистами, разве нет? – беззаботно улыбнулась Сабета, – ты ещё скажи, что ты в джиннов веришь. – Мне кажется, эту историю выдумали люди Консорциума, чтобы прикрыть свои зады. По каким-то причинам колонисты на Иридесе погибли – проблема с оборудованием, некачественные припасы, опасные условия планеты, о которых нерадивые разведчики забыли сообщить... И, чем выплачивать компенсации родственникам погибших, легче пустить слух про ужасных бабаек, погубивших всю колонию за одну ночь. За свою жизнь я многократно видела подтверждения тому, что человек – главный источник всевозможных проблем, а сверхъестественное, если и существует, слишком равнодушно к нам, чтобы вмешиваться в наши никчёмные жизни. А вот подтверждений существования джиннов, Гончих, саркофагоев – нет, не видела. Хвала Ликам, - снова ухмыльнулась Сабета, после, снова оценивающе осмотрев Гарама, согласно кивнула тому на предложение синхронизировать коммуникаторы: – Ты мне нравишься, парень. Я чувствую в тебе дитя космоса, такое же, как и я – корабли и станции наш дом, в котором мы выросли и стали теми, кем стали, и это сформировало нас, наши характеры, наши умения и наши ценности. Планетянин - планетянину враг, а вот орбитал - орбиталу друг, это любой скаваре известно. Поэтому расскажу всё как есть... и понадеюсь, что это останется между нами. Мой груз - двадцать контейнеров с вполне легальным манифестом; он маркирован как "медицинские наркотические вещества", и является крайне важным для заказчика, который готов будет выложить пятьдесят кусков за доставку; насколько я понимаю, в периферийных колониях совсем туго с прогрессивными медицинскими препаратами. Проблем, однако, с доставкой две: во-первых, на чём вывезти эту вкусняшку, и, во-вторых, как; то есть, нужно понять, какой из кораблей уцелел и достаточно ли будет места в грузовом отсеке для погрузки туда всех двадцати контейнеров, ну и понять, как именно их туда погрузить, поскольку насколько я понимаю, грузовой ангар доков был блокирован во время взрыва в доках (спасибо милашке за информацию), – Сабета кивнула в сторону голоизображения Уарды, – разблокировать дверь я-то смогу, но вот как перенести двадцать контейнеров в стыковочные доки в тот корабль, который будет идентифицирован как уцелевший, не задействовав для этого как минимум несколько человек, я понятия не имею. Как вариант – можно будет снаружи залететь в грузовой ангар непосредственно на самом корабле, в который груз будет загружаться, перед самым отправлением со станции. В общем, та ещё задачка... И – это, если что... Хоморо не должен знать о нашей с тобой договорённости ни в коем случае. Сам понимаешь, его хлебом не корми, дай только повода прославиться. "Герой разоблачает преступные планы контрабандистов, цинично воспользовавшихся трагедией в системе Тао-Ань для перевозки опасных грузов" и все дела... В общем, я бы оставила это дело вне внимания нашего бравого капитана. Как и его самого оставила бы вне корабля, на котором мы спасёмся из этого ада, – уже едва слышно добавила Сабета.

Тамо с недоверием покачал головой, не отрывая взгляда от надписи:

– Вполне вероятно, что ты прав, но всё же это как-то... Нелогично, что ли. Если на этой станции жук, паук или что оно там такое, не один... не одно... то почему вне пределов этой двери затерялся только одинокий плюющийся кислотой дружочек? Почему остальные не прожгли себе путь наружу, учитывая, что совсем рядом с ними всё это время находилась вкуснятина в облике Кррша? Их останавливала сабля горе-пирата? Или только эта дверь? Или эта надпись? – капитан ухмыльнулся внезапно промелькнувшей мысли: – Если бы я оставил на этой прабабушке всех станций что-то ценное, то я бы как раз написал бы на двери что-то подобное, чтобы отвадить особо боязливых. С другой стороны, во мне могут сейчас говорить детские представления о пиратах, в любую свободную пещеру на заброшенном острове (или в данном случае – свободный отсек на заброшенной станции) пихающие несметные сокровища. Аллендер, Лин, Саша, Лем, Себас, это Тамо и Дакра, – обратился Рейнир к остальному экипажу. – Передатчик мы отключили и на эту удочку больше никто не клюнет. Доступ дальше, в жилую зону, блокирует дверь с надписью в стиле ужастиков - "не входи, убьёт", и какой-то зелёной дрянью между створок. Вопрос в студию: стоит ли продолжать идти дальше, или ограничимся тем, что одно "сокровище" мы уже тут отыскали? Кстати, можете спросить у него, скольких многоногих сожителей разделяли с ним эту станцию всё то время, что он тут провёл?

Брат Рамас увёл за собой разнорабочих в операционный зал, незнакомка в белоснежных одеждах удалилась в складовой отсек, и в приёмном покое остались лишь Хоморо, Халед, Стейн, Сабета и Гарам.

* * *

Хоморо с благодарной улыбкой принял и сигару, и флягу с виски, и, отхлебнув немного и сделав мощную затяжку, выпустил голубоватое облачко дыма, явно смакуя аромат хорошего табака и обжигающий вкус спиртного.

– Первоочерёдными являются три задачи. Во-первых, получить изумрудный диск с капитанского мостика, а также забрать оттуда оружие, которое крохоборы Консорциума решили держать поближе к командованию – мол, защита, буде она понадобится, предоставит «Зафира», а наше дело – разобрать оборудование и погрузить на борт «Газали», ну и колонистов спасти, если получится. Причём именно в таком порядке приоритетов. И оружие, мол, для этого не нужно, посему… так и вышло вот – столкнувшись с некатрами мы оказались полностью безоружны, и помогло нам только то, что этих тварей, очевидно, очень сильно потрепало радиацией, и они уже на ладан дышат, если можно так сказать про этих… существ. Так что оружие нам более чем понадобится; более чем понадобится и изумрудный диск, поскольку Консорциум будет готов отвалить за него немелкую сумму бирров, и это может стать хорошей компенсацией нам всем за тот моральный ущерб, который все мы перенесли из-за тугодумства и недалёкости тех идиотов, что планировали эту миссию… если вы понимаете, о чём я, – Хоморо снова отхлебнул виски и расплылся в блаженной улыбке. – Для этого кому-то придётся отправиться на мостик и посмотреть, как туда можно пробраться. Вторая задача – оценить ущерб, нанесённый тем грузовым суднам, которые были пришвартованы в ангаре «Газали», чтобы понять все пути для эвакуации с этого чёртового корыта: сколько людей вместят те корабли, что уцелели, сколько в них места для… кхм… грузов, - Хоморо сделал едва заметную заминку перед словом «грузов». – А также какие ещё способы сбежать с этой саморазрушающейся ловушки у нас есть. Для этого нужно отправиться в «космогараж» на шестую палубу. Туда, где главный док и парковочные. Третья задача – спасение выживших. Эта корова, – Хоморо махнул рукой в сторону голограммы Уарды, – продолжает подсвечивать пути к медотсеку, поскольку тут – самая безопасная часть корабля, хотя бы на ближайшее время. Также я попросил её вещать из любого уцелевшего терминала и интеркома сообщение всем, кто может – направляться сюда за медицинской помощью и дальнейшими указаниями, а кто не может – попытаться дать знать, где и как их можно найти. И почти сразу же после этой команды мы услышали следующее, – Хоморо ещё раз затянулся, выдохнул дым и прикоснулся к своему коммуникатору. Тот немедля начал проигрывать запись – через статические помехи, очевидно, вызванные радиацией и неисправностью систем коммуникаций, мужской голос, исполненный неприкрытых страха и отчаяния, повторял одно и то же несколько раз прежде, чем утонул в потоке белого шума: «Это Кори Йохарис, меня кто-нибудь слышит? Мы застряли в главной часовне и не можем выбраться. У нас нет доступа к спасательным капсулам, у нас нет экзокостюмов, у нас заканчивается воздух. Меня кто-нибудь слышит? Пожалуйста… пожалуйста, спасите нас», – Хоморо выразительно посмотрел на Халеда и Стейна, утверждающе кивнув головой – мол, вот вам и задание.

* * *

Тем временем Сабета, которую Гарам отвёл немного в сторонку, с вниманием выслушала речь пилота, поигрывая косичкой, в которую были заплетены её серебристые курчавые волосы. Когда тот начал говорить про некатр, девушка несогласно повертела головой и, закусив кончик своей косы, проговорила:

– Вот уж чем я точно не стану заниматься – так это выяснять, откуда эти твари взялись на борту «Газали». Мне хватило одной-единственной стычки с ними, я увидела, на что они способны, и теперь – если только мне представится возможность вернуть своё оружие, которое у меня отобрали на входе в «Газали», я сначала буду стрелять, а потом уже спрашивать у мёртвых некатр, есть ли у них билет и до какой остановки они купили себе проезд, и у кого. Что же до подработок… – Сабета оценивающе пробежалась взглядом по Гараму, – то тут ты неправ. Есть одно дельце, которое я как раз нанялась провернуть, и ради которого оказалась на борту этого проклятого судна. И если ты действительно заинтересован в красивой, как лик Танцора, сумме, то, думаю, мы можем поладить и провернуть это дельце вместе… Если ты непротив заняться тем, что – чисто гипотетически – может быть расценено как контрабанда. А может и не быть. Всё зависит от взгляда глядящего, – белозубо ухмыльнулась девушка.

Торстейнн кивал утвердительно и уважительно в ответ на слова каждого из пяти будущих «перстов» своей Урдхонд – Длани Судьбы. На очередную вису Сигбьёрна конунг отреагировал, приложив кулак к груди и слегка поклонившись; на согласие Линды отреагировал тем, что, улыбнувшись, прошептал одними губами: «äitah»; в ответ на реплику Тофбьорна кивнул – мол, сейчас всё скажу; Эгилю ответил словами «благодарю, сын Торвальда». В ответ же на слова Асмунда Торстейнн замолчал надолго, погрузившись в раздумья; очевидно было, что слова Буревестника затронули какие-то струны в душе у конунга – или же прозвучали в резонанс с мыслями самого Торстейнна; как бы то ни было, спустя какое-то время после согласия Асмунда конунг Искльйова поднял руку, раскрытую ладонью в сторону трапезничающих, благодаря чему в Общем Зале Высокого Дома сразу же воцарилась тишина, прерываемая лишь потрескиванием хвороста в открытых очагах посреди помещения. Воитель и властитель заговорил медленно, торжественно, выбирая слова:

– Сим клянусь пред всеми хускарлами, воинами, мужами и девами, собравшимися здесь. Сим прошу Вечных и Извечных – Одина, Тора, Тюра, Фрейра, Хеймдалля, Фригг, Фрейю, Ньйорда и Хель – стать мне свидетелями. Урд, Верданди, Скульд, три норны, прядущие судьбы даже для богов, вплели ваши узоры в гобелен моей жизни, и жизни всего нашего острова… всего нашего мира. Клянусь их именами, и своим, и моих родителей, и их родителей – что отныне и вовеки вы, пятеро, – Урдхонд, «Длань Судьбы» конунга Острова Льда и Пламени. Отныне вы – часть моей семьи и моего дома. Отныне вы – защитники нашего острова, нашей культуры, нашего государства. Отныне не будет вам отказа ни в чём под крышей моего дома, и мои хлеб и эль – ваши.

Торстейнн взял паузу, передыхая после длинной речи; очевидно было, что конунгу всё ещё нездоровится после утреннего происшествия. Немного отдышавшись, он продолжил:

– Пейте и ешьте, и выспитесь всласть в ваших комнатах. Завтра на рассвете мы проведём церемонию Единения, соединив ваши души воедино, сотворив новую Длань Судьбы, новую Урдхонд. Когда это будет сделано, мы продолжим обсуждать дела; сейчас же – веселитесь, пейте, ешьте, наслаждайтесь своим новым статусом и своим новым домом, коим отныне и вовеки будет для вас Хаттхус!

С этими словами Торстейнн дал знак своим личным охранникам, которые в то же мгновение подскочили к конунгу и, дождавшись, когда гордый воин сам поднимется на ноги со своего трона – не без усилий и гримас – подхватили конунга под руки и помогли ему удалиться в свои покои.

Пир продолжился и в отсутствие конунга, ведь все его участники – хускарлы и вельможи Искльйова, к числу которых отныне можно было причислить и наших героев – обладали практически равными правами и вольностями под крышей Высокого Дома.


ВЫСОКИЙ ДОМ
ТИНГВЕЛЛИР, ИСКЛЬЙОВ

день Одина,
28 день месяца харпа
441 года Тинга-в-Туманах

На рассвете Осберт разбудил четверых мужей, будущих перстов новой Длани, а Хависа – робко постучалась в дверь комнаты Линды. Когда наши герои проснулись, им были поданы металлические чаши с ледяной водой для умывания, комплекты чистых льняных одежд, кожаные мешочки с позвякивавшими внутри монетами, длинные хрустальные кинжалы, которые, вопреки безобидному внешнему виду оказались невероятно остры, и золотые медальоны – размером с талер – изображавшие руку с раскрытой ладонью. По традиции, когда новосозданная Урдхонд выбирала себе имя, на самой ладони вырезали это имя рунической вязью; сейчас же ладони этих медальонов были девственно чисты.

Не позволив пятёрке позавтракать – «ваши тела должны быть легки и свободны для ритуала» – Осберт и Хависа знаками пригласили следовать за собой; молодой альбиец держал в высоко поднятой руке стеклянный фонарь, а альбийка замыкала шествие, подсвечивая путь сквозь молочно-льдистую утреннюю мглу (в которой не было видно ни зги) тихо потрескивавшим факелом. Судя по маршруту, пятёрка и их сопровождающие спустились с того холма, на котором располагался Высокий Дом, и, пройдя пару сотен фадмов*, начали подъём на новый холм, на вершине которого пятёрку ожидал сам конунг – выглядевший так, словно и не было вчерашней битвы, изнурившей его тело и дух, – в окружении нескольких годи и вёльв. Самую верхушку этой возвышенности венчал огромный круглый алтарь, испещрённый прихотливой вязью и сплошь покрытый руническими надписями, а также сажей, жиром и коричневыми пятнами, которые вполне могли быть засохшей кровью.

Когда все были в сборе, один из жрецов жестами указал пятёрке стать вокруг алтаря, а жрица в балахоне, скрывавшем её облик от окружающих (хотя в царившем вокруг царстве молочного рассветного полумрака всё равно сложно было даже видеть силуэты других людей, не говоря уже об их лицах), последовательно связала красной пеньковой верёвкой руки Сигбьёрна, Линды, Тофбьорна, Эгиля и Асмунда, после чего завязала глаза каждого из будущих членов Урдхонд чёрными, как самая тёмная ночь, повязками.

Всё дальнейшее, что происходило на этом холме, осталось лишь лоскутными обрывками в памяти наших героев – торжественная речь конунга; молитвы и заклятия, возглашаемые жрецами и жрицами; ароматы дыма, испускаемого тлеющими можжевельником и шалфеем, которым окуривали и алтарь, и пятерых смельчаков, решивших соединить свои судьбы в единую Длань; низкое гудение рогов и плач струн, которыми, словно саваном, укутывалась минувшая жизнь каждого из пятёрки, с тем, чтобы дать место и жизнь новой жизни в новом качестве; какие-то действия, которые совершали священники на алтаре и вокруг оного; редкие прикосновения, вздохи, дуновения свежего – практически ещё по-зимнему морозного – утреннего ветра; пронзительные крики чаек вдалеке, там, где располагалась бухта; леденящее прикосновение хрустального клинка к раскрытой ладони; ощущение собственной горячей крови, вытекавшей под песнопения годи и вёльв из раны на холодный камень алтаря; прикосновение руки к своей руке, неощущаемое – но осознаваемое – смешение крови благодаря соприкасающимся ранам; шёпот Старшей Вёльвы и Главного Годи в ваши уши: «Отныне ты – это они, а они – это ты… Единые кровью, единые помыслами, единые законами, единые устремлениями. Боги видят. Боги знают. Боги – свидетельствуют. Приветствую тебя в новом мире, в новой ипостаси. Отныне ты – это вы…»

Когда всё закончилось, повязки сняли, верёвки, связывавшие запястья, были разрезаны и сняты, гимны стихли, туман рассеялся. Открыв глаза четверо (за исключением Эгиля) увидели, что туман начал рассеиваться, что на вершине холма остались лишь они да Торстейнн, а на алтаре, который до сих пор влажно поблёскивал от крови, пролитой новосозданной Урдхонд, была простелена льняная скатерть, на которой разложены были всевозможные яства – пшеничный хлеб, ячменные лепёшки, чаши с разными видами мёда, горшочки с вареньями из яблок, вишен и крыжовника, головки коровьего и козьего сыра, плоская тарелка, на которой красовалась маринованная сельдь и солёный лосось, целая пригоршня свежих, сочно-зелёных побегов молодого лука, а также несколько золотистых репчатых луковиц. Тут и там стояли крынки и кувшины с кислым молоком и элем.

– Вкусите вашу первую трапезу в качестве новой семьи. В качестве нового единства. В качестве новой Длани. А дальше – дальше вам решать, что делать; наверное, сперва было бы неплохо назвать себя, как думаете? – конунг сделал приглашающий жест, указывая на утренние яства, после чего вопросительно уставился на наших героев.

Получив распоряжение от Хоморо, брат Рамас дал знак раненым рабочим следовать за собой и уверенным шагом направился в операционную – судя по всему, самаритянин был тут не впервые. Женщина в белоснежных одеждах осталась стоять одна – Хоморо был увлечён беседой с Халедом и Стейном, и возмущением на действия Райнальда, а эффектная темнокожая красотка – вступила в диалог с Гарамом. Смуглая дама в странном наряде какое-то время стояла, смотря невидящим взглядом в пространство и едва заметно пошатываясь, после чего развернулась и, словно будучи у себя дома, уверенно направилась в кладовую.

Тем временем девушка, с которой заговорил Гарам, ослепительно улыбнулась бородатому пилоту и, мягко коснувшись его плеча, ответила:

– Эй, молодой-красивый, расслабься, ты со мной так разговариваешь, словно я - какая-нибудь дабаранская султанская дочка. Сабета Пур, из Свободной Лиги. Обычно занимаюсь, чем Лики пошлют… То что-то доставить куда-то, то кого-то сопроводить, то сделать это, то не дать сделать кому-то то… В общем, свободная разнорабочая, – Сабета снова улыбнулась, после достала из поясной сумочки длинную сигару, откусила кончик и выплюнула его на пол под ногами, после чего отправила сигару в рот. – Решила вот, что эта экспедиция – хороший способ поднять денежек, доставить кое-что кое-куда, кое-где поработать, да ещё и за перелёт не платить. Кто ж знал, что такое сучество произойдёт, – девушка тряхнула головой, после достала зажигалку и раскурила сигару, пыхнув сизым, как её волосы, дымом. – Нам повезло, что наш стазис-юнит был недалеко от коморки Хоморки, – Сабета ухмыльнулась, кивнув в сторону главного бортинженера. – При всей его сволочности, он на самом деле башковитый, и не настолько уж и паскуда, которой хочет казаться. В общем, мы буквально прошли сквозь огонь, взрывы и радиацию, прежде, чем сюда добрались, и потеряли всего двоих по пути, да и то – один умер от ран, полученных при повреждении его стазис-камеры, а вторую разодрали пополам сучьи некатры. Так что мы обязаны «шахматному королю» нашими жизнями, как-то так.

– Благодарю, запасной пилот какого-то там грузового судна, за приглашение, но это мой корабль и потому – в приглашениях я не нуждаюсь, – неприветливо ответил Хоморо на слова Гарама; в ответ же на слова Энрике он с откровенным недовольством проговорил: – Молодой человек, вы не забылись, нет? Вы – нанятый персонал. Вы – пассажиры на этом судне. Я – член экипажа. Экипажа этого корабля. Это, образно выражаясь, мой медицинский отсек, и я тут отдаю распоряжения, кому куда проходить и что делать, в отсутствие других членов моей команды, которых я тут не вижу. Что до медицинской помощи ¬– огромное спасибо за предложение, однако с этого момента медицинский отсек переходит в полное распоряжение брата Рамаса. Уарда, сориентируй нашего доброго самаритянина, что где находится, и пусть он начнёт оказывать первую медицинскую помощь пострадавшим. Если хотите, можете помогать брату Рамасу, он – признанное светило медикургии, милостиво предоставленное нашей экспедиции Академией Ордена на «Кориолисе», так что, вполне возможно, вы даже сможете не просто стать полезным, но и научиться чему-то новому.

В этот момент Хоморо отвлёк Халед, который умело выбранной стратегией коммуникации с этим неприятным типом смог таки расположить его к себе; первоначально кислое выражение лица главного бортинженера с каждой новой фразой Ансари менялось в сначала более нейтральную сторону, а после и вовсе начало выражать абсолютное согласие, понимание и расположение. Под конец капитан Вай согласно кивал головой на каждое слово Халеда, и, услышав его просьбы, без замедления отреагировал:

– Хвала Ликам, хоть какая-то адекватность после двух часов сплошного ада и бестолковости. Да, согласен… господин… как вас? Да-да, чем больше адекватных и вменяемых людей объединят усилия, тем больше у нас будет возможностей спастись с этого проклятого корыта, которое, судя по всему, обречено – радиацией охвачена большая часть палуб; были пожары, но с ними удалось совладать; двигатели выведены из строя; большая часть кораблей и спасательных капсул пострадали от взрывов и облучения... В общем, лучшая стратегия – получить первую помощь, починить эту чёртову ИИ, чтобы она смогла дистанционно открыть шлюзы Главного Дока, и переместиться в уцелевшие корабли, чтобы покинуть это корыто. По возможности собрав максимум выживших. И – да, я с радостью поделюсь доступом к системам управления «Газали», как только смогу убедиться в том, что мы с вами на одной стороне и мыслим одинаково; собственно, есть одно дело, в котором вы можете поспособствовать, дело по спасению уцелевших. К сожалению, насколько мне известно, я – последний из главной команды «Газали»; Уарда подтвердила факт смерти четверых на мостике; на момент взрыва я был в своей рубке, готовясь отправиться в мою стазис-камеру там; рубка начальника связи находится рядом с моей, и, заглянув туда, я обнаружил лишь бездыханное тело моего коллеги, его сильно тряхнуло при взрыве и швырнуло на его пульт – иронично, он погиб с одним из своих девайсов в своей голове, с девайсом, который проломил ему череп… Компьютерные штуки были до последнего у него в голове, – неприятно хихикнул Хоморо, словно смерть его коллеги была приемлемой причиной для такой корявой шутки. – Судьба начальника безопасности мне неизвестна, к сожалению. И Уарда ничего не может сказать. Увы, в этом эта бестолочь права – менее трети её сканеров, сенсоров и систем наблюдения уцелели, поэтому ни она, ни сам мейнфрейм не обладают информацией о большинстве территорий корабля и том, что там творится или произошло… Эй. Эй! Что ты там делаешь? Кто давал разрешение лезть в мозги ИИ? Они и так вкось и вкривь, эй! Слушайте, может, вы будете сначала со мной согласовывать то, что вы делаете с кораблём? – Хоморо прервал свою беседу с Халедом, увидев, как Райнальд подключился к терминалу и начал быстро печатать команды и считывать данные с экрана.

В приёмном покое Гарам увидел довольно многочисленную группу людей, возглавляемую обладателем того самого голоса, который обращался к Уарде. Среднего роста, поджарый, стройный мужчина средних лет с тёмно-русыми волосами, зелёными глазами и аккуратно выстриженной бородкой, с тяжёлым и пронзительным взглядом, был одет в чёрно-белый камиз, чёрные бриджи и старомодный зенитийский плащ, которые часто любили носить те, кто кичился своим происхождением, восходящим к главному экипажу самого "Зенита". За его спиной стоял неполный десяток человек, среди которых сразу в глаза бросались трое: невероятно высокий, под два метра ростом, священник в традиционных просторных бело-чёрных одеждах самаритянских целителей Ордена Изгоев, украшенных расшитыми золотой вязью молитвами в честь Мученика; смуглая женщина с правильными, красивыми чертами лица в ослепительно белой джеллабе до самого пола, закутанная в белоснежную, расшитую серебряной нитью дупаттой; и высокая темнокожая девушка, чьи голубовато-серебристые курчавые волосы были аккуратно заплетены в длинную косу – одета она была в обтягивающий оранжевый комбинезон, подчёркивающий соблазнительные формы (и открывавший механическую левую руку). Остальные были не столь примечательны, как эта четвёрка – обычные коричневые и синие одежды разнорабочих и докеров; примечательны были следы ожогов и ранений, которыми отличались многие из них.

– Хвала Мученику, да продлятся Его страдания вовеки, ибо ими искупаемы наши грехи, – воскликнул самаритянин, увидев Гарама. – Живые, обычные люди, а не эти... исчадия Тьмы... Значит, мы можем не опасаясь оказать помощь нашим раненным!

Мужчина со скрипучим голосом с недовольством покосился на священника, заговорившего в ответ на приветствие Гарама первым, после заложил большие пальцы кибернетически усовершенствованных рук за пояс своего чёрно-белого камиза и, изучающе осмотрев пилота, наконец проговорил:

– Не знаю, что за "блок выживших", но – да, выживших на судне полно. Эта припадошная идиотка, – от кивнул в сторону голопроекции Уарды, – насчитала минимум полсотни человек, но это число можно экстраполировать до куда большего. И эвакуацией уцелевших мы займёмся немедля, как только окажем первую медицинскую помощь пострадавшим в пожаре и от нападения некатр, которых бестолковые идиоты вашего Легиона надоумились запереть в стазис-камерах на борту со штатскими, а всех легионеров с управляющими устройствами оставили на "Зафире". Большего кретинизма не встречал в своей жизни, а повидал я немало; с другой стороны – что можно ожидать от местных дикарей, играющихся в солдатиков. Уарда, представь нас, – мужчина строго посмотрел на голопроекцию ИИ.

– Запасной пилот грузового судна "Три солнца Миры", входящего в состав спасательной экспедиции Консорциума, код R126578436-3459, Гарам ибн Зариф Салех-паша, в списках Легиона. Главный бортинженер круизного лайнера "Газали", переформатированного в цивильную базу спасательной экспедиции Консорциума, код Q000013389-0050, капитан первого ранга Хоморо Вай, в списках Консорциума, – тихо проговорила Уарда; если бы Гарам не знал, что она – искусственный интеллект, он мог бы поклясться, что она явно чем-то недовольна, расстроена или растеряна. Услышав представление, озвученное Уардой, Хоморо Вай обернулся обратно к своим спутникам и начал давать распоряжения об оказании первой помощи пострадавшим.

17:00
9 день сегмента Моряка, 61 Ц. К.

Медицинский блок, Палуба №1
Круизный лайнер "Газали"
Окрестности звезды Хамура, система Хамура

Энрике провёл все надлежащие процедуры – подлатал Тахира, занялся детоксикацией Райнальда, и – параллельно с последним – поместил остальных в медицинские камеры для процесса деионизации. Работать на новёхоньком ультрасовременном оборудовании доставляло практически физическое удовольствие, насыщая кровь молодого человека изрядной долей эндорфинов, и буквально уже через полтора часа работы – и обязательного отдыха – многим спутникам Энрике, включая его самого (благодаря манипуляциям Халеда) стало заметно лучше.

Восьмёрка выживших юнита 13.13 находилась в Синей палате, расположившись на шести свободных койках и на двух карематах, брошенных на металлический пол помещения, и, отходя от процедур, общались о том, каковы будут их последующие действия, как вдруг через дверной проём, который Энрике заведомо оставил открытым, послышался гулкий отзвук шагов в коридоре, из которого пришли в медицинский блок наши герои; судя по звуку, это была целая группа людей, никак не меньше восьмёрки, уже успевшей обосноваться в медотсеке. Практически сразу же за этим послышался мягкий голос Уарды, которая кого-то поприветствовала:

– Офицер Хоморо Вай, рада снова вас видеть! А также рада отметить то, что с момента нашего последнего общения вы смогли найти ещё выживших пассажиров «Газали». Приветствую всех в медицинском блоке Палубы №1; здесь уже находится восемь выживших, которые, очевидно, будут рады тому, что теперь их группа стала больше, а также тому, что как минимум один из главного экипажа корабля всё-таки уцелел. Мастер Вай, по вашему распоряжению была произведена продувка и разгерметизация следующих зон: шахты лифтов №2, №3, №5, №8; Палуба №13; Палуба №12; Палуба №11; Палуба №7; Ангар №2; Ангар №3; Ангар №5. На капитанском мостике установлено энергетическое поле, блокирующее утечку воздуха. Воздушные шлюзы, ведущие в главную часовню корабля, перекрыты из-за пробоины в корпусе. Продолжить диагностику текущих повреждений?

Неприятный скрипучий голос гаркнул в ответ на слова Уарды:

- Да, тупая железяка. Мне нужна информация, и НЕ-МЕД-ЛЕН-НО! Зачем спрашивать очевидное? У тебя что, мозги подплавились?

(РЕТРОСПЕКТИВНО, до начала медицинских процедур)

– Я рада, что вы рады, Гарам ибн зариф Салех-паша. Доставлять радость пассажирам лайнера «Газали» – главная задача линейки искусственных интеллектов «Уарда». Ваша радость – то солнце, что заставляет раскрываться лепестки наших роз*! Что касается вашего запроса касательно кораблей, то, насколько мне позволяют судить мои сенсоры в главном ангаре, то большая часть их пострадала при взрыве, произошедшем в районе основного дока. Всё ещё соединены с корабельным компьютером «Газали» только два грузовых судна III класса: «Улов Фатимы» и «Судьба Абеля», и поэтому я могу предположить, что как минимум система управления и внутренняя начинка этих двух кораблей всё ещё в приемлемом состоянии. Первый располагается в доке 01.07, второй – 01.13. Остальные судна или не обладают корабельным компьютером, который должен был быть состыкован со мной на момент вылета из «Кориолиса», или повреждены и нуждаются в непосредственной оценке живым персоналом. Если вам интересно, то из сорока спасательных модулей в результате массированных взрывов на правой и левой палубах в пригодном для использования состоянии остались… четыре спасательных модуля, каждый из которых рассчитан на четверых пассажиров. В качестве средств для эвакуации можно рассматривать также контейнеры со стазис-камерами в главном ангаре, которые, судя по моим данным, в большинстве своём сохранились целостными.

– Если вы обращаетесь ко мне, Райнальд Ванг, – Уарда отреагировала на слова Райна и, с лёгкой улыбкой, едва тронувшей её чувственные уста, повернулась к молодому человеку, – то выжившие на корабле есть. Множественные взрывы и несколько вспышек ионизирующего излучения вывели из строя бóльшую часть моих сканеров и камер наблюдения, но те, которые уцелели, позволяют мне судить о том, что минимум восемьдесят пять жизненных форм находятся в настоящий момент на борту судна, из них пятьдесят пять принадлежат вашему, Райнальд Ванг, биологическому виду. Количество включает и вас восьмерых, и не является предельным, поскольку, как я уже упомянула, лишь 38% моих систем, включая бортовые сканеры, камеры, системы безопасности, системы жизнеобеспечения и так далее по списку, на настоящий момент функционируют, и КПД их работы составляет в лучшем случае 27-34 процента. Карты корабля по вашему запросу, Райнальд Ванг, в данный момент уже загружены в коммуникаторы – ваш и ваших спутников.

* * *

Тем временем Халед и Тахир начали обход медицинского отсека. Слева от того прохода, через который они и их спутники вошли в приёмный покой, располагалась винтовая лестница, уводившая на нижние палубы, и лифт, который, судя по тёмной кнопке вызова, не работал. Двустворчатая металлическая дверь вела в огромное помещение, служившее медицинской и аптечной кладовой; в одном углу были свёрнуты карематы, которые обычно использовали в качестве временных импровизированных «напольных» кроватей, если количество пациентов превосходило количество койкомест. Оборудование, разложенное на многочисленных полках, позволяло с лёгкостью – в случае необходимости – превратить этот склад в дополнительную пациентскую комнату – с мониторами, капельницами и всяким прочим. Помимо этого, на полках Халед и Тахир обнаружили один медицинский набор и десять М-доз.

Через приёмный покой находилось главное крыло медицинского отсека. Прямо располагалась операционная, оборудованная всеми необходимыми ультрасовременными аппаратами, позволявшими производить все виды медицинских вмешательств в человеческий организм, а также располагались десять медкамер – которые обычно используются для детоксикации, деионизации, лечения основных степеней ожогов и т.п. Два операционных стола указывали на то, что в этой операционной можно было одновременно производить операционные манипуляции с двумя пациентами одновременно. В холодном шкафу хранилось порядка сотни травма-доз (т.н. «Р-стимов»). В этом светлом помещении, три стены которого представляли собой фактически окна в космическое пространство, царила идеальная чистота и такая роскошь, которую можно было бы представить во дворце какого-нибудь дабаранского султана, а не в операционной; судя по всему, главный медикург «Газали» был ещё тем любителем красивого антуража: стены выложены панелями из тонкого серебристого мрамора, потоколок украшен позолотой в виде фракталов и цветочных узоров, все инструменты и аппараты сверкали чистотой и новизной. В таком месте хотелось быть как хирургом, так и пациентом.

Быстрый осмотр операционной так же обнаружил четыре кибернетических импланта, готовых для внедрения: целеуказатель, сервосуставы, а также два коммуникатора.

Две пациентские палаты, каждая рассчитанная на шесть койкомест, были оборудованы биомониторами, капельницами, а также содержали по одному медицинскому набору и по десять М-доз каждая. Палата слева была оформлена в синих и голубых тонах, палата справа – в лиловых и сиреневых.

СИНТИАН, ЛИЛИАН, ПИТЕР, НЕЙТАН и НЕМЕСИО

Дэвенпорт, Буше и Макмаллен покинули кабинет профессора Санчеса, ведомые Илаясом вниз, в подвальные помещения, в которых располагались архив и хранилище экспонатов музея.

- Как не прискорбно мне говорить подобное, но вы ошибаетесь, коллега, - ответил Санчес на вопрос Деверё. – я дважды пытался поговорить с мистером Ларкином, предлагая свои услуги, а также услуги моих коллег в качестве членов его экспедиции, и дважды получал отказы в весьма нелицеприятной форме, озвученные этим жутким сеньором де Мендоса, потому ни я, ни мои коллеги фактически даже не говорили с Огастесом Ларкином. Мы лишь озвучили в письменной форме нашу заинтересованность – в первый раз, и получили отказ также в письменной форме, подписанный его секретарём от его имени. Во второй раз мы попытали счастья лично, явившись в отель Эспанья, в которой проживает мистер Ларкин, но сеньор де Мендоса не позволил нам встретиться, передав нашу просьбу о встрече и – спустя несколько минут – доставив устный ответ. Поэтому о любом взаимодействии мистера Ларкина с Университетом Сан-Маркос и его персоналом я предлагаю вам уточнить у самого мистера Ларкина. В конце концов, в штате университета – несколько тысяч человек, и я физически не могу знать, кто, когда и с кем общается и заключает договора.

Очевидно, что воспоминание о неприятном опыте общения с Ларкином и его секретарём огорчили Немесио, поэтому профессор Санчес решил воспользоваться возможностью, любезно предоставленной Нейтаном:

- Что же до осмотра экспозиции – то это прекрасная мысль, мистер Симмерс! Чем сидеть в этом моём захламлённом и душном кабинете, прошу вас, господа и леди, проследовать за мной в экспозиционные залы. Там работают вентиляторы – новинка, которой не может похвастаться ни один другой музей в нашей стране… И, к сожалению, кабинеты персонала нашего музея тоже не могут похвастаться такой роскошью, которая, учитывая климат, скорее необходимость. Я покажу вам самые интересные экспонаты, которые, несомненно, заинтересуют даже тех, кто весьма далёк от таких сфер человеческих познаний, как антропология и археология. Совсем недавно мы получили новое поступление из раскопок, ведущихся на нескольких археологических зонах к северу от Лимы. Во-первых, мы можем похвастаться единственным в мире артефактом, показывающим высокий уровень культуры и мировоззрения цивилизации, которую нам ещё лишь предстоит изучить – я имею в виду Обелиск Тéйо, гранитную колонну, названную в честь моего коллеги, доктора Хулио Тейо, который обнаружил её совсем недавно, в 1915 году, и сейчас активно работает над тем, чтобы проследить истоки цивилизации, покрывшей эту колонну невероятными образцами резьбы по твёрдым породам, а также неимоверную фантазию. Вы поглядите на эти изображения, они… будоражат. Далее, куклы культуры чанкáй, которая существовала вверх по течению Римака, высоко в горах – эти зловещие куклы, назначение которых нам пока достоверно неизвестно, хотя согласно свидетельству конкистадоров и миссионеров, шаманы чанкай использовали их в своих ритуалах… Золотые украшения и ритуальные предметы цивилизации чиму́ – которые были полными антагонистами инков не только политически, но и в религиозном отношении, поскольку обожествляли луну и поклонялись ей, тогда как инки чтили солнце… Ну и, конечно же, наша уникальная коллекция мумий, насчитывающая почти две сотни экземпляров, самым знаменитым из которых является Гимарáль A31655- выглядящая как будто живая, которая вызывает больше вопросов и ставит больше загадок перед нами касательно древних цивилизаций этих краёв, чем даёт ответов. А мумии чачапóйя? Эта белая кожа, эти трёхпалые конечности, это выражение неимоверного ужаса, застывшее на почти нечеловеческих ликах! А эта парадоксальная дихотомия - с одной стороны мумификация предполагает уважительное, крайне почтительное отношение к объекту оной. С другой же стороны - почти у каждой мумии обязательно связаны руки, так крепко, словно древние считали, что она способна ожить и что-то этими руками сделать... Невероятно! Восхитительно! Я покажу вам то, что выставлено в зале – но если вам будет интересно, то как друзьям и коллегам мистера Илаяса я готов провести экскурс и по Хранилищу, в котором, собственно, бóльшая часть мумий и сохраняется…

Пока профессор Санчес рассказывал всё это, его спутники, последовавшие за ним, дошли, наконец, до выставочных залов, где Немесио начал демонстрировать им те артефакты, о которых упоминал в своих пространных, многословных и явно увлечённых речах...

Решив, что Халед – слишком вёрткий и юркий для неё, или же решив попробовать новую тактику, Гончая на сей раз не стала атаковать экс-бармена в ответ, и избрала целью своей новой атаки Тахира. Сразу три новосозданных отростка, вооружённых и клыками, и когтями, устремились к низкорослому хуманиту, целясь тому в шею и глаза. Хуманит попытался защититься или увернуться от троичной атаки, но безуспешно; глаза его остались в сохранности, равно как и шея, но вот отростки тела Гончей достигли тела Тахира как раз в момент совершения уворота, пронзив его поясницу и вспыхнув новым солнцем боли в районе левой почки мужчины. Тем не менее, Пески Вечности – родина Тахира – не даёт жизнь слабакам, и Тахир тоже не был исключением; вознеся короткую молитву Госпоже Слёз, бородач превозмог боль и нашёл в себе силы сражаться и дальше.

Халед сделал один выпад своим меркуриевым мечом, пронзив иссиня-чёрную плоть твари, потом ещё один, а потом… потом Гончая буквально взорвалась, разорвавшись на мельчайшие ошмётки склизкой чёрной тьмы, которая обрызгала всех и всё внутри кабины лифта. Воцарилась тишина, прерываемая лишь сиплым дыханием выпучившего глаза Энрике, а после эти комочки чёрной слизи начали стекать по стенам кабины и телам наших героев, собираясь в одну огромную лужу под ногами у Халеда; когда самый последний комочек осязаемой Тьмы воссоединился с другими, вся эта отвратительная жижа вползла на тело Халеда, покрыв буквально каждый микрон его поверхности; один удар сердца, потом ещё один – и вся эта чёрная маслянистая слизь просто впиталась внутрь молодого человека.



Какое-то время Халед стоял молча, с застывшим выражением отвращения и… узнавания? – на лице, но в какой-то момент мужчина шумно вздохнул, его взгляд стал осмысленным, и, быстро окинув взором кабину лифта, внезапно задержался взглядом на мерцавшей красным панели управления лифтом, после чего повернулся к Энрике. Глаза Халеда были сплошь чёрными, словно и не было у него никогда белков:

– Ты. Прямо сейчас. Соберёшься. И перестанешь всхлипывать, как девка. И пялиться, как ведомый на заклание баран. Ты. Разблокируешь. Этот грёбаный лифт. И выпустишь нас наружу. СЕЙЧАС ЖЕ. – голос молодого человека был негромким, тон – спокойным, но что-то настолько нечеловеческое и ужасающее сквозило в нём, что даже флегматичный Тахир ощутил, как волосы на его затылке встали дыбом; Энрике же, судорожно всхлипнув, начал ударять длинными аристократичными пальцами по клавишам панели.


* * *

Каору, Таонгой и Райнальдом, вывалившиеся из вскрытой рампы двери шахты Лифта №3, лежали на безразлично мерцавшем малиновыми пунктирными стрелками полу Палубы №1 «Газали» – палубы, на которой, если верить искусственному интеллекту судна, хранились ответы на вопросы касательно того, что произошло с самим кораблём, а также что следовало делать дальше, чтобы спасти судно – или, по крайней мере, спасти себя. Тут же располагался и медицинский отсек, который нашим героям был нужен, вероятно, даже более ответов.

Внезапно раздался скрежет во второй – центральной шахте. Послышались приглушённые ругательства по ту сторону дверей и кряхтение кого-то, кто силился вскрыть створки, и вот – половинки двери Лифта №2 поползли в стороны. За ними оказался Гарам, который, протиснувшись в образовавшуюся щель, приложил максимум усилий, чтобы раскрыть её полностью. Каору, Таонга и Райнальд только успели подскочить на ноги, чтобы помочь сотоварищам, как Гарам уже зафиксировал створки дверей в пазах и помогал взобраться на Первую Палубу Стейну. За ним должен был последовать и бородач Аслан.

Должен, но не успел. Внезапно глубоко внизу, внутри шахты раздался оглушающий взрыв, и ударная волна раскалённых газов подбросила собравшегося выбраться наружу охотника, впечатав его в потолок шахты; борода и волосы Аслана вспыхнули в ту же секунду, причиняя неимоверную боль мужчине, ослепляя его и не давая сосредоточиться. Второй взрыв, чуть менее мощный, чем предыдущий, снова ударил в грудь воина, расплющивая его грудную клетку, и заставил его «отклеиться» от переборки двигателя лифта; горящее тело Аслана провалилось в наполненную чёрным зловонным дымом шахту лифта, а створки дверей, жалобно пискнув, с грохотом сомкнулись.

Гарам, Стейн, Каору, Таонга и Райнальд снова оказались на полу, отброшенные прочь от лифтов потоком газов и дыма, а также ударной волной горячего воздуха. В следующее мгновение в коридоре снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь судорожным дыханием уцелевших.

* * *

Спустя ещё несколько ударов сердца – и глухих отзвуков взрывов в центральной шахте – внезапно тренькнул звоночек, возвещавший о том, что хотя бы одна кабина лифта достигла пункта назначения. Дверь Лифта №1 раскрылась, и в коридор буквально выпал Энрике, который, судя по всему, до того сидел на полу кабины, прислонившись к створкам двери; за ним стояли растерянные и взъерошенные Тахир и Халед, каждый – с оружием в руках.

– В последний раз я видел Орвенту и Брэди много лет назад, когда они ещё в подростковом возрасте отправились в южные края, одна – учиться воинскому искусству у лучшей воительницы гойделов, вторая – чарам у мастеров Сияющего Острова. Сознаюсь честно ¬– как только увидал их, мне припомнилась Нив, да. Те же смоляные, как вороново крыло, волосы, те же сапфировые очи цвета неба после дождя… Но подумал я о том, что буде это дочери Хревнира, они бы заявились не в качестве претенденток на участие в Турнире Достойных, но как мои родственницы, коим всегда открыты двери Высокого Дома, и отмёл эту мысль. До тех пор, пока она не подтвердилась словами Орвенты…

Конунг снова тяжело вздохнул, после перевёл усталый взгляд на Асмунда:

– В твоих словах кроется правда, Асмунд-Буревестник. Я подумал о том же. И мысли эти подтвердили руны, написанные на этом куске пергамента, – Торстейнн достал свёрнутый в трубку пергамент, развернул его и протянул жрецу и сидевшим подле него Линде и Тофбьорну; последний тихонько, так, чтобы слышали только его соседи – включая Сигбьёрна и Эгиля – прочёл:

«… О великой несправедливости той я мыслю и по сей день: конунг унизил меня, втоптал в грязь мою честь, моё – и ваше – достоинство, отвергнув моё право на достойный поединок. И мысль эта не даёт мне покоя. Вилувари – странствующая вёльва, почтившая мой одинокий дом своим присутствием, советовалась с богами, которые шепчут ей в уши свои слова, и те сказали: правда была на моей стороне, но не на стороне моего молочного брата.

Прошу тебя, навести своего старого отца – мне нынче очень одиноко. И мысли эти снедают меня. Утешение нахожу лишь в мыслях о тебе и твоей сестре, которой я тоже написал, пригласив посетить отчий дом в честь праздника Веттир, а также в дивном пении каменного цветка, голос которого сладше, чем самые изысканные кушанья Паннота. Песни её – о том, что могло бы быть, и что никогда не свершилось.

Но наша встреча всё ещё возможна. Прошу, Брэди, дочь моя, приедь ко мне, утешь своего отца, коему мало осталось дней – если верить Вилувари…»

– Судя по всему, у этого письма были и первая, и последняя страницы, – молвил Торстейнн. – Но нашли мы только эту, когда готовили тело Брэди… к последним почестям. Мне кажется, кто-то внушил дурные мысли в голову Хревнира, и заставил того призвать дочерей в их родное поместье. Как долго они там были – мне неведомо, но если что-то или кто-то и были властны над разумом моего брата, вполне вероятно, они могли повлиять и на разум его дочерей. Только так я могу объяснить все те горькие речи, которые произнесла Орвента, и которые слышали и вы.

Такова история о Хревнире и его дочерях. Помимо неё, я хотел бы поведать вам ещё одну – о пророчестве, Длани Судьбы и знамениях близящейся фимбульветр – трёхлетней зимы, коя, как вам известно, станет первым знамением в грядущем Рагнарёке.

В этому году зима была самой суровой и самой затяжной из всех, которые на своём веку помнят обитатели Искльйова. Но не только здесь свирепствуют и поныне леденящие ветра. Снег выпадал даже посреди раскалённых жарким солнцем каменных улиц городов Паннота, весна не спешит приходить даже на плодородные и всегда зелёные луга и холмы Эйре, звездочёты Альбы видят зловещие признаки того, что погода будет меняться, и что грядущая зима, начавшись, уже никогда более не закончится, пока не случится следующее знамение – Хати и Сколь, через три года после наступления фимбульветр, сожрут Солнце и Луну.

Когда верховный годи и верховная вёльва нашего острова провозгласили мне о том, что руны, брошенные годи, и видения, явившиеся вёльвам, однозначно указывают на то, что этот затяжной холод – признак легендарной «Зимы Великанов», а не простой одноразовый катаклизм, я не желал в это верить. Я чту богов, и знаю, что их воля доносится устами жрецов, но… Согласитесь, так просто поверить в то, что Рагнарёк – Сумерки Богов – не просто красивое предание, легенда, миф, но реальность, причём та, которая уже стучится в дверь твоего дома… это очень нелегко. И я не скажу, что верю в это до сих пор, да простит меня Буревестник; я чту богов и их послания, но также я помню о том, что те, кто трактует эти послания – не боги, но люди, и людям свойственно ошибаться.

И потому мне нужно понять, на самом ли деле всё так, как вещают мне годи и вёльвы, а сделать это можно лишь в одном месте – в Ущелье Камня Миров. На могиле Старого Эвингарда. Испросив у богов напрямую их волю и то, верно ли истолковали мои жрецы и жрицы знамения. И тут в Узор Судьбы, который плетут норны, вплелись сразу же несколько ярких нитей: во-первых, я отправился в Храм Владык Асгарда ещё во время празднования Торри, и принёс девятикратную жертву Одину, Тору и Фрейру, испросив позволения приоткрыть завесу грядущего. И мне было дано прорицание о том, что богам угодно, чтобы я объявил о Турнире Достойных. И когда я совершу это, протянет мне Судьба свою Длань, и случится это тогда, когда я менее всего буду этого ожидать. И что переплетутся многие нити Узора, и лишь те, чья нить будет частью оного, способны будут прочитать сам Узор. Во-вторых, вы… и сёстры. Мало того, что пусть и в завуалированной форме, но всё же – пророчество описало вас пятерых; во-вторых – Длань Судьбы, кою мне напророчило предсказание, согласно ему же, мне должно будет послать в Хéймстейнгиль, к Камню Миров. В-третьих, Камень уходит своими корнями в Старый Эвингард. В-четвёртых, с ним, с этим проклятым лабиринтом подземелий, связана история с Хревниром и тем цветком… Продолжать можно и дальше, но даже этих четверых нитей достаточно для того, чтобы понять, что ваше появление именно сегодня утром было не простым совпадением. Возможно, я ошибаюсь. Возможно, принимаю желаемое за действительное. Вероятно, я хватаюсь за любую соломинку в попытке понять, что творится с моим королевством, да и со всем миром в целом. Но не попробовав – я точно не узнаю, прав ли я был, или нет… Потому пробую, – конунг тряхнул своей копной седеющих волос и, встретившись взглядом с каждым (за исключением Эгиля, по вполне понятной причине), торжественно произнёс так, чтобы это услышали и хускарлы, пившие эль и вкушавшие яства за столом у Торстейнна: – Эгиль Слепец, Асмунд Буревестник, Линда Снегирь, Сигбьёрн Конь и Тофбьорн Безымянный, согласитесь ли вы стать Урдхонд — Дланью Судьбы — конунга Искльйова, и служить верой и правдой интересам и чести Высокого Дома Тингвеллира и Льдистого Утёса, а вместе с ними – и всех нордлингов? Согласитесь ли вы принять от меня в дар драккар, и место подле себя во всех пирах, и часть от ежегодных доходов Хаттхуса, в обмен на вашу службу? Примете ли свою долю в качестве Урдхонд, Объединения Пяти Душ, действующих вместе ради достойных дел, славы, богатств и чести?

Подёрнутые сизоватым туманом возраста голубые глаза конунга пристально уставились на пятерых героев; но не только очи Торстейнна смотрели на них, но и очи всех находившихся в общем зале Высокого Дома в сей миг – кто-то смотрел с любопытством, кто-то – с завистью, кто-то – с восторгом.

Викто и Мор услышали в голосе Лудо, а также увидели во внешних проявлениях эмоций молодого человека указания на то, что младший брат был искренен в том, что сообщил нынче мастеру Аргасто и членам его отряда.

Викто также обратил внимание на тот факт, что сестра Лестра хотя и говорила правду, однако, судя по всему, правду не всю. Даже в Равении ходили слухи о том, что творят черноплащники с теми несчастными, которым словно мало было напасти – получить огромный «заряд» Скверны – так ещё и не посчастливилось попасть в руки адептов Ордена. Страшные истории ходили про монастыри черноплащников и про те нечеловеческие эксперименты, которые монахи ставят на поглощённых Скверной людях, в «благих» попытках изучить саму природу Скверны и понять механизмы её действия. Как было известно всем, никто из тех, кого монахи забрали в свои монастыри ради «причинения добра и нанесения помощи», так и не вернулись к своим родным и близким; тем не менее, и Церковь, и даже сама Королева закрывали на это глаза – до тех пор, пока черноплащники были полезны в идентификации охваченных Скверной и устранении опасности распространения Скверны.


В ответ на реплику Мор, Лудо горько ухмыльнулся храмовнице, и, немного помедлив, заговорил: Так поступают буквально все те, кто позарился на сокровища, богатства и знания, которые таятся в Давокаре. Буквально все, включая официальных представителей Королевы и вашего Ордена Умирающего Солнца, сирра. Не потревожив мёртвых, не добудешь сокровищ и артефактов – вот такое оправдание у подобного мародёрства. Наша же с Белуном вина заключается в том, что мы помогали законным мародёрам «тревожить мёртвых», как вы выразились. И – да, каюсь, в этом мы виноваты. Всякому нужно как-то зарабатывать на жизнь.

– Глупцы, – вмешалась тут Лестра. – Не в том ваша вина. Изучать природу Тьмы, постигать, что привело к гибели Симбароума, и что может помочь нашей нации превозмочь наших врагов, используя опыт древних – нет в том ни вины, ни греха. НО. Разумный, мудрый человек делает всё, сообразуясь с законами и правилами, установленными более опытными. Ваша вина – в том, что вы нарушили протокол, и не явились к моим братьям и сёстрам, или же даже просто к слугам Законодателя сразу же, как вернулись в Чертополошью. Вы сами сказали – это погубило всех остальных членов той экспедиции, а теперь возмездие пришло и по ваши души. Если бы вы только сразу же обратились за помощью, всего этого, – темноволосая монахиня сверкнула сапфировыми очами, обведя поляну руками, словно указывая на то место, где какое-то время назад ещё стояли эльфы, – можно было бы избежать. А теперь… Теперь я могу лишь предложить помощь нашего Братства. И участие в битве, которой не избежать, битвы за ваши души – и тела.

Услышав про битву, Йороф предложил устроить поединок, но не успел он договорить до конца, как был резко прерван мастером Аргасто:

– Довольно! Хватит! Я услышал более, чем достаточно. Мы – не дикари какие-то… поединки? Дуэли? Что за бред?! Есть такое понятие, как закон. Закон Королевы. Закон Амбрии. Согласно этому закону, нет вины на братьях, кроме беспросветной глупости и кретинизма, но если выталкивать на смертельные поединки с эльфятиной каждого кретина нашего королевства, скоро оно поредеет минимум на треть, если не на половину. Мы не будем устраивать никакой дичи вроде поединков. Мы дадим свой ответ безносым. Они – на земле Королевы. Они требуют выдать подданных Королевы. Они обвиняют этих подданных в преступлениях, которые не являются преступлениями согласно Закону Королевы. Точка. Нечего более обсуждать. Остроухие хотят боя? Мы им дадим бой. Мой опыт показывает, что кровь у них проливается точно так же, как и у нас, и точно так же красна. Что же до чар и проклятий – так для этого у нас есть целый взвод чародеев, не так ли, сестра Лестра, сирра Рохо, сирра Бартолом, сирра Даннан? Четверо способных творить волшбу – как по мне, так это достойный ответ этому претенциозному Годраи. Конец дискуссии. Отдыхайте и готовьтесь к бою. Мы покажем тварям из Давокара, что на нашей земле они не имеют права диктовать нам свои условия, – раздражённо махнув рукой, Аргасто удалился в огороженный фургонами лагерь их отряда.

* * *

Нуала и Мор с трудом, но отыскали то место, где прошлым днём приключилась стычка и бой с девой-эльфийкой, а также с джакаарами, которые её сопровождали. Собственно, джакааров они отыскали быстро и без проблем, даже несмотря на то, что их тела уже изрядно присыпало снегом, который снова начал было идти поутру. Тем не менее, как ни искали девы погребённое под снегом тело эльфийки, они так и не смогли его найти, поэтому вернулись обратно в лагерь ни с чем.

* * *

После полудня снег прекратился, тучи начали понемногу рассеиваться, открывая белесо-голубое небо, и до самого заката воцарилась тишина и благодать – насколько только можно было использовать эти слова для описания той атмосферы безмятежности и пустоты, которая свойственна лишь высокогорью. На самом закате – когда кроваво-красный диск солнца коснулся Титанов, вдалеке, на расстоянии сотни ярдов от лагеря, возникли силуэты эльфов. Их было восемь, и, судя по всему, вооружены они были до зубов. Гибким и неспешным шагом среброволосые обитатели Давокара следовали по направлению к лагерю, обустроенному отрядом мастера Аргасто, и белоснежное равнодушие снежного безбрежья, раскинувшегося вокруг, отражалось в их тёмных глазах без белков.

Брун, услышав, что их цель находится за дверью, как могла привела себя в порядок - расправила спутанные сосульки вымокших насквозь волос, стёрла с лица остатки макияжа, размытого дождём, и, распрямив плечи и выставив вперёд грудь, подмигнула Ривери и Керри. Брун решительно постучала в хлипкую дверь комнаты, а после, прочистив горло, постаралась придать своему голосу самый мягкий тембр, на который была способна:

- Мессир Марко? Брунхильда, дева-пират Руатимская, вас беспокоит. Мы с вами познакомились на печально известном приёме у мадам Тафлорн... Ну, я та дама-блондинка из партии "Полная Чаша", чьи полные чаши вы так беззастенчиво алкали своим бравым взором. В общем, я подумала тут, а не продолжить ли нам наше с вами общение с обоюдной пользой для обеих, так сказать, сторон?

Лифт дёрнулся и заскрежетал, очевидно протестуя против чрезмерного веса, коий ему на старости его лифтовых лет пришлось нынче перевозить. Первые несколько секунд спуск проходил нормально, хотя и рывками, и с жутким скрипом и скрежетом, но спустя ещё несколько секунд лифт внезапно застыл... а потом что-то громко тренькнуло вверху – словно оборвалось что-то металлическое, и кабина лифта с нарастающим ускорением устремилась вниз. Сила гравитации вжала наших героев в пол и в друг друга, и сознание зарегистрировало единственную мысль: "Задание провалено ещё до его начала". За этим последовали вспышки разорванной электрической проводки, от которой вспыхнули новенькие красные робы на Наладчиках; однако гореть им суждено было весьма недолго – спустя ещё несколько секунд кабина лифта с невероятной скоростью впечаталась в дно шахты, практически сплющившись, как пустая жестянка с "ВкусМнЯСАтиной", если на неё со всей силы наступить добротным наладчиским ботинком. Оглушающая, ошеломляющая, всепоглощающая боль ослепляющей вспышкой наполнила ваше естество и сожгла предохранители сознания. Подробности того, как вы превращались в сочный кровавый фарш, поэтому не станет частью ваших воспоминаний. Вы вспомните только падение, потом вспышка, потом темнота. Всё, ваш путь окончен.

>>>> ВСЕ ПОГИБЛИ №1 <<<<<

Для сознания наших героев прошла буквально секунда-другая, и тьма сменилась белесым светом. Отто, Гаврик, Гаврила, Дейв и Торт пришли в себя в широких пластиковых трубах, смазанных какой-то скользкой гелеподобной бесцветной субстанцией, благодаря которой их тела с неимоверной скоростью скользили по этим трубам. Ещё несколько секунд пути, и с громким чавкающим звуком Наладчики выпали из этих труб, приземлившись на белоснежный кафель огромной платформы, прямо у ног отряда шестерых Наладчиков в оранжевых комбинезонах, поверх которых были надеты кевларовые жилеты.



Платформа примерно 75 метров длиной, ярко освещённая, была ограничена с двух сторон двумя перронами; на стенах за рельсами висели таблички: "SC44, Платформа А" и "SC44, Платформа В"; над каждой из них располагались часы, которые показывали ровно "00:00". Обе колеи были абсолютно пустыми. Посреди платформы находилась пара длинных лавочек; немного в отдалении, в противоположном конце от стены, где сквозь дверь лифта проникал в помещение чёрный дым, находились ступени аварийного хода. В помещении царили чистота, порядок и тишина, нарушаемая лишь звуками "кап! кап! кап!" – это гель из труб, выплюнувших ваши клоны, капал вам на головы, а также тихим потрескиванием проводки и огня в шахте лифта.

Шестеро оранжевых Наладчиков (две девушки и четверо парней) в броне и вооружённых до зубов с ехидными улыбками смотрели на наших Наладчиков.

- Вполне эффектное прибытие на место несения службы, вполне в стиле пузатых красноротиков, - ухмыльнувшись, произнесла одна из Наладчиков. - Но несмотря на неуклюжий способ появиться, вы, как минимум, появились вовремя, что я обязательно отмечу в своём отчёте во время дебрифинга. Я - Андрэа-О-STR-2, а это, - девушка показала на своих спутников, - моя команда, "Мстители". Мы – 353006/B, а вы, судя по всему, наши сменщики.

После недолгого препирательства касательно того, кто в какую кабину лифта войдёт, выжившие юнита 13.13, наконец, пришли к консенсусу и последовали распоряжениям Каору Шиван. Но прежде, чем это произошло, Таонга внимательно изучила треснувшую и безжизненную панель терминала, и обнаружила, что та, вероятней всего, перегорела от внезапного скачка энергии, из-за которого температура внутри терминала подскочила до недопустимо высоких показателей. Починке он, к сожалению, если и подлежал, то не в данной ситуации; это должно было занять долгое время и – в идеале – предполагало доступ к нормальной мастерской со всем нужным оборудованием и запасными частями. Ахмад тем временем изучил кабину среднего лифта; судя по тому, что он увидел, лифт был исправен и выглядел вполне нормально. Возможно, посвяти он больше времени изучению потенциальных неисправностей этой кабины, или заручившись помощью Ликов, кои, как всем было известно, чаще всего склонны были отвечать на обращения верующих в них, он бы и заметил несколько несущественных неисправностей – например, мигающую кнопку «6», которая свидетельствовала то ли о том, что лампочка, подсвечивающая кнопку, вот-вот перегорит, то ли о том, что что-то неладное происходит на уровне шестой палубы; или же заметил бы неплотно прикрытый эвакуационный люк; или – обратил бы внимание на то, насколько старыми, иссохшими и пропитанными машинным маслом и мазутом были стены этой кабины лифта. Но молодой человек, ограничившись беглым осмотром помещения, утвердительно кивнул своим спутникам, и они вошли в неё.

Таким образом, в лифте, обозначенном маркировкой «一 / 1 / ١», отправились Тахир, Халед и Энрике; в центральном (обозначенном как «二 / 2 / ٢») поехали Ахмад, Гарам, Стейн и Аслан; в лифте «三 / 3 / ٣» же отправились Каору, Зари, Таонга и Райнальд.

Были нажаты кнопки «Палуба 1» внутри каждого из лифтов, и, моргнув люминисцентными лампами, освещавшими кабины изнутри, механизм начал поднимать наших героев вверх. Индикатор на панели кабины мерцал красными цифрами, указывая те палубы, которые лифт уже прошёл в своём движении: «١٢», «١١», «١٠», «٠٩», «٠٨», «٠٧»… Как внезапно что-то пошло не так. Когда индикатор показал, что кабины лифтов достигли шестой палубы…

一 / 1 / ١
… уже знакомый туман густым потоком устремился из нижней части дальнего левого угла кабины первого лифта. То, чего опасались (или что накликали?) Каору и Аслан, свершилось – Гончие вернулись, и на этот раз – для своего возвращения они выбрали самое коварное место, в котором от силы было четыре на четыре метра, а значит – минимум пространства для манёвров и сражения. Появление чудовищной твари, многорукой, многоногой, с кроваво-красными глазами, разбросанными по всему её иссиня-чёрному телу, сопровождалось тихим стоном; тихим, но настолько ужасным, что у троицы героев, находившихся в лифте, потемнело в глазах. Казалось, что сама безграничная, бесконечная, непознанная, абсолютно холодная и безжизненная Тьма этим стоном сетует на те миллиарды лет одиночества, которыми жила прежде, и горюет о не меньшем количестве бездны лет, которые ей суждено ещё прожить.

二 / 2 / ٢
… что-то вовне кабины – где-то на уровне левого угла задней стенки – громко ухнуло, заскрежетало, после чего раздался оглушающий взрыв. Правую стену кабины практически вынесло внутрь; стоявший подле неё, рядом с панелью управления кабиной Ахмад внезапно громко вскрикнул, но крик его почти сразу же умолк; молодого человека насквозь пробили горящие куски иссохшегося дерева, из которого были сделаны стенки кабины. Словно этого было мало – из-за того, что эти лифты были служебными, и прежние сотрудники «Газали», судя по всему, не особо утруждали себя необходимостью содержать служебные лифты в должном и приличествующем дорогому круизному лайнеру состоянии, все стены кабины были буквально пропитаны пятнами технического масла и прочих легковоспламеняющихся веществ, из-за чего всё содержимое кабины центрального лифта внезапно вспыхнуло, словно высушенный солнцем пустынный куст. Судьба Ахмада была предрешена; несколько осколков горящей фанеры проткнули его спину, пронзив его насквозь и выйдя из груди молодого человека, а огонь тут же распространился на одежду и волосы Ахмада. Единственное хорошее, что можно было найти в этой ситуации – так это то, что, судя по всему, он погиб практически мгновенно.

Тем не менее, смерть Ахмада предстоит оплакивать позже; сейчас оставшимся троим предстояло решать, что делать дальше, поскольку пожар, вспыхнувший из-за взрыва, медленно, но неумолимо распространялся по стенам кабины лифта.

三 / 3 / ٣
... послышались отзвуки взрыва, который произошёл где-то неподалёку. Этот взрыв тряхнул кабину лифта так, словно она была коробкой с металлическими шариками; металлические элементы конструкции кабины протестующе заскрипели, тросы взвизгнули, а деревянные панели, из которых состояли стенки кабины, угрожающе затрещали. В следующее же мгновение – оглушающий гудящий звук возвестил о том, что старые тросы кабины решили, что с них достаточно, и – спустя ещё несколько ударов сердца тех, кто был в кабине – треснули. Кабина лифта резко рванула вниз, от чего внутри неё на несколько мгновений воцарилась невесомость; ещё раз сердце пустило кровь в путь по жилам тела – и для одного из тех, кто был внутри этой кабины, этот удар сердца стал последним. Когда вернулась гравитация, четверых людей, находившихся внутри, впечатало в потолок. Раздался отвратительный хруст, и голова Зари, дёрнувшись от удара о металлическую переборку потолка кабины, внезапно безжизненно повисла; тёмные волосы бедной девушки спали ей на лицо, закрыв выражение неимоверного удивления, которое навеки застыло на нём.

В определённый момент кабина, наконец, затормозила и остановилась, заставив всех четверых – включая мёртвую уже Зари – рухнуть на пол.

1) БАБАХ!
2) ВЖУХ!
3) ШМЯК!

Задав вопрос Зари, Каору подняла взор на девушку, но увидела перед собой вместо лица жрицы лишь чёрную тьму, зиявшую на месте лица дабаранки. Тьму, которая густыми неторопливыми каплями, словно смола или мазут, стекала по горлу Зари, по её одежде, капала на пол и с шипением проедала дыры в плотном, пусть и покрытом ржавчиной, металле. Сквозь эти дыры проглядывала ледяная бесконечность Вселенной, и с бездушным любопытством разглядывали Вершителя мерцающие глаза бесконечно далёких звёзд. Взгляд Каору упал в ширящиеся дыры, образующиеся в разъедаемой чернотой металле, и тьма заполонила сознание девушки…



… Зари, услышав вопрос Вершителя, подняла взор на ту, готовясь ответить, но увидела, что Каору, не дождавшись ответа, уснула, очевидно, отрубившись из-за усталости и того, что навалилось на их группу за последние полчаса. Бледное лицо Вершителя выражало безмятежность и спокойствие, а голова склонилась на бок. Решив дать Каору возможность хотя бы немного отдохнуть, Зари тихонько поднялась с колен и отошла от Вершителя, обратив свой взор на Владычицу Слёз; Зари начала беззвучно молиться о спасении и возможности выжить в этом безумии, в котором они оказались.

* * *

- Р…на…д Ванг, прив…тству…ю на б…рту «Газа… ли», - с каждой секундой общения искуственный интеллект корабля, судя по всему, оптимизировал проблемные места в своём коде и налаживал непрерывность речи, к вящей радости Райнальда, поскольку если бы Уарда общалась лишь кусками слов, он вряд ли смог выудить из неё достаточно информации. А информация, как понимало даже опьянённое алкоголем и наркотиками сознание сотрудника КорБеза, была единственным шансом на выживание. – Спасибо за ваши вопросы, постараюсь быть максимально полезной в ответе на них. Во-первых, «что происходит с кораблём» – хороший вопрос, спасибо за него. Итак, жизненный цикл среднестатистического космического корабля (если под словом «корабль» вы не подразумевали средство передвижения по водному пространству) можно описать следующим образом. Корабль, как и любая техника, в процессе эксплуатации изнашивается и приходит в негодность; долгие годы его используют для межзвёздных перелётов (цель которых отличается от корабля к кораблю и от миссии к миссии), и, в конце концов, когда количество поломок и неисправностей достигает максимально допустимого предела, корабль отправляют на переработку и разбор на детали. Надеюсь, я ответила на ваш вопрос (хотя, учитывая его общую неконкретность, мне сложно было подобрать именно тот ответ, который удовлетворил бы параметрам указанного вами, Райнальд Ванг, запроса).

Во-вторых, вопрос касательно месторасположения ваших спутников. На данный момент я регистрирую у вас наличие всего одного спутника, да и то не подающего признаки жизни. Тело мёртвой некатры, если вы имели в виду именно его, лежит у ваших ног. Если у вас и были какие-либо ещё спутники, то информации о них (равно как и о вас), а также о их нынешнем месторасположении, в моей базе данных не обнаружено. Надеюсь, я ответила на ваш вопрос (хотя, учитывая его общую неконкретность, мне сложно было подобрать именно тот ответ, который удовлетворил бы параметрам указанного вами, Райнальд Ванг, запроса).

В-третьих, «где тут медотсек». Если под «тут» вы подразумеваете данный ангар, то ответом будет «нигде». Данное помещение не планировалось как таковым, которое должно содержать в себе медицинский отсек. Если вы имеете в виду данную палубу (Палубу №12), то ответом будет «нигде». Данный этаж является техническим этажом и не планировался таковым, который должен содержать в себе медицинский отсек. Если вы имеете в виду весь корабль, то самый главный и – насколько позволяют судить мои данные – единственный не поражённый высокой степенью радиации, облучившей «Газали»… сорок восемь… минут… тому назад – то ответом будет «на Палубе №1, недалеко от капитанского мостика». Надеюсь, я ответила на ваш вопрос (хотя, учитывая его общую неконкретность, мне сложно было подобрать именно тот ответ, который удовлетворил бы параметрам указанного вами, Райнальд Ванг, запроса).

Следующий вопрос, «мы ранены?!». Судя по тем данным, которые предоставляют мне мои сенсоры, вы, Райнальд Ванг, не несёте на себе признаков ранения, в отличие от трупа некатры, который лежит у ваших ног. Судя по моим данным, она погибла в результате множественных ранений… двадцать три… минуты… тому назад. Тем не менее, учитывая общий радиационный фон на данном уровне корабля (Палубе №12), я могу предположить, что весьма скоро ваш организм начнёт проявлять признаки лучевой болезни, в связи с чем я настоятельно рекомендую вам проследовать незамедлительно в медицинский отсек корабля на Палубе №1. Для вашего удобства световые индикаторы на полу укажут нужный путь следования, – когда Уарда произнесла это, в то же самое мгновение от босых ног её трёхмерного голографического изображения с промежутком в одну секунду начали загораться короткие полоски ярко-красного – в тон её платью – света. – Также для вашего удобства ориентирования я отключу сигнал тревоги и аварийное освещение, – тут вытьё сирены прекратилось, словно по мановению руки фокусника, и раздражавшие взор всполохи красного света прекратились. Было ли это хорошо или плохо – сложно было судить, поскольку, с одной стороны, теперь ничто не раздражало зрения, но, с другой стороны, «ориентация на местности» стала несколько сложнее, поскольку включившиеся взамен красным тревожным лампам обычные были в большинстве своём перегоревшими, и светили одна через одну (а некоторые – мигали, постоянно разбрасывая вокруг потоки искр от коротящей проводки).

– И, наконец, ваш последний вопрос, Райнальд Ванг. «Что делать»… С точки зрения истории человечества этим вопросом задавались все лучшие умы на протяжении тысячелетий существования цивилизации, и, к сожалению, так и не пришли к единому консенсусу касательно ответа на подобный запрос. Большинство мнений всегда сходились к одному варианту: «Жить и выживать». В связи с этим я порекомендую вам, Райнальд Ванг, оставить попытки тащить за собой этот труп мёртвой некатры и поспешить в медицинский отсек корабля, следуя по указательным линиям, которые я для вас подсветила. По достижению медицинского отсека – оказать себе первую помощь при облучении ионизирующим излучением. После этого отправиться на капитанский мостик и попытаться понять (исследуя Изумрудный Диск* «Газали»), что привело к аварийному состоянию судна. К сожалению, массовое повреждение моих процессорных ядер не позволяет произвести анализ данных Изумрудного Диска самостоятельно. Рекомендуется мануальное подключение к модулю Изумрудного Диска. Надеюсь, я ответила на ваш вопрос (хотя, учитывая его общую неконкретность, мне сложно было подобрать именно тот ответ, который удовлетворил бы параметрам указанного вами, Райнальд Ванг, запроса).

* * *
Энрике возился с сенсорным анализатором Халеда уже добрую четверть часа, когда – совершенно неожиданно для самого себя – ему удалось запустить проклятую штуковину (даже вопреки тому, что первоначальный осмотр прибора не внушал особых надежд на то, что его вообще возможно будет починить, даже убив на это несколько часов работы). Сенсор жалобно пискнул, и индикатор, показывающий его исправность, внезапно загорелся зелёным – что значило, что теперь им можно было пользоваться снова. Правда, насколько долго – этого Энрике было неизвестно (хотя молодой человек и подозревал, что бедолага-сенсор вытянет максимум ещё одно сканирование прежде, чем его схемы, которые стоило бы полностью заменить, снова закоротят).

Словно в ответ на писк сенсора, в один миг умолкла сирена, к которой сознание и подсознание выживших юнита 13.13 уже было успело попривыкнуть; оглушающая тишина, перемежаемая лишь потрескиванием коротящей проводки и фрагментарными скрипами структуры корабля, словно сам «скелет» судна медленно, но уверенно деформировался, оглушила и противной ватой забила уши. Отключилось и аварийное красное мигающее освещение; взамен его снова заработали обычные световые панели в потолке, большая часть из которых перегорела, поэтому помещение часовни, в которой укрылись десятеро выживших, внезапно погрузилось не только в тишину, но и в полумрак.

И, как финальный элемент происходящим переменам, внезапно захрипели коммуникаторы Каору, Ахмада, Энрике и Таонги, и встревоженный хриплый голос Райнальда разнёсся по круглому помещению часовни: «… Я стою у терминала, и океан сильно шумит!»


Саундтрек для Каору (и остальных тоже) – обязателен для прослушивания Каору (остальными – опционален, но рекомендуем ))): ссылка

В ответ на заданный мрачным тоном вопрос Нуалы и на пламенную речь Мор, а также повинуясь безмолвному кивку Аргасто – мол, слушайся, что тебе дамы говорят, отвечай давай, Белун нахмурился ещё более, чем обычно, и потянулся рукой к своему оружию. На полпути его руку перехватила рука брата; Лудо покачал головой и, повернувшись к отряду, медленно, словно слова давались ему с огромным трудом, заговорил:

– Не нужно обвинять нас в том, в чём мы невиновны. Всё, что я рассказал вам прежде, когда вы спросили, почему мне и брату было так неприятно видеть снова эльфов, там, на поляне, после сражения с эльфийкой-оборотнем, – всё это правда. Чистейшая. Мы – бывшие следопыты Чертополошьей Крепости. Много лет кряду водили караваны через лес. Порой нас нанимали сопровождать экспедиции, организуемые в поисках древних руин и сокровищ. Организуемые вашими же земляками, вполне официально, согласно законов Амбрии. Мы виноваты лишь в том, что выполняли свою работу. В том, что оказались не в том месте, не в то время, будучи провожатыми одной такой экспедиции. Убивают ли за такое? Вы скажите мне. Эльфы, как видите, – да. Люди Амбрии, как мне надеется – нет. После той проклятой экспедиции мы сбежали из Крепости; сбежали не потому, что виновны в чём-то, не потому, что считаем себя виноватыми. Сбежали, чтобы навеки перестать видеть опушку этого проклятого леса. Чтобы навеки забыть о тех ужасах, которые видели под его сенью. Чтобы никогда более не встречать его обитателей. Глупцы, – полуистерично хохотнул молодой человек. – Единожды впившись в твоё сердце, Давокар никогда тебя не выпустит из своей мёртвой хватки.

Нас наняли сопровождать экспедицию охотников за сокровищами. Предводителями были этот хрен неприятный, индаросец Горак, и помощник его, подменыш Алахара. Сказали, мол, что в королевских библиотеках отыскали карту, а в ней – указание на руины древнего симбароумского города, а там, значит, сокровищ должно быть тьма-тьмущая; мол, и королевскую канцелярию порадуем налогом с добычи, и себе останется до конца жизни жить припеваючи. Однако херня их карта была. Водила нас кругами, но тех руин мы так и не нашли. Зато нашли другие; не город, не поселение, просто старинный склеп, такой, какой у наших народов вождям устраиваются. Наше дело было малое – мы не были участниками экспедиции, нам платили за услуги; мы стояли на охране входа в подземелье, пока остальные набивали мешки золотом и драгоценностями, грабя эту могилу. Горак же ограничился странной медной короной, которую он достал из саркофага того вождя. Аккурат с его головой снял, поскольку корона та странным образом вросла в его череп. В его – в смысле в череп того безымянного давно сгинувшего вождя. Ну, Горак оторвал череп от позвоночника, взял такой в руку, глазницами к себе: «Бедный Горак!» воскликнул, и запихнул себе в мешок. Все довольны, все счастливы, выдвинулись обратно, забыв про руины города.

По возвращению в Чертополошью – с нами расплатились. Щедро, ничего не могу сказать. Нам с братом даже подумалось было, что не такой-то уж и засранец он, этот Горак. После мы с этой группой больше не работали; да и не ходили они более никуда – уплатив государственную пошлину в виде пятой части золота и сокровищ, зажили они, как твои короли. Пили, кутили каждый день. Шлюх имели, каких хотели; лучших из лучших в «Розовом Бутоне», да. А потом дохнуть стали, как мухи. Почти вся группа их померла; Горак же и Алахара, перетерев о чём-то с Ласифором Ночной Смолью*, сгинули куда-то, словно и не было их никогда в Чертополошьей. И тогда… Тогда это всё началось.

Моему брату начало… чудиться всякое. Словно смотрит кто-то за ним непрестанно. Следит за ним из тёмных углов и… шепчет что-то… тревожное и страшное. И мы… тогда мы решили, что хватит с нас Давокара и его чудачеств, и сбежали в Индарос. Где и нанялись в караван к мастеру Аргасто. Это всё, что мы знаем; если вы считаете, что за такое мы достойны смерти, так тому и быть. Только поведайте нам, в чём наша вина, поскольку мы её так и не уяснили…

В этот момент Белун едва слышно прошептал брату: «Глаза во тьме», и тогда Лудо встрепенулся, словно припомнив кое-что ещё.

– Да, вот ещё что. Ещё когда мы шли обратно из тех проклятых руин в Крепость, на одном из привалов перед сном все изрядно надрались, счастливые от того, что полные мешки были, и полные были золотом. И тогда Горак снова дурачиться начал с этим черепом и короной, в него вросшей, как кукольники дурачатся куклами своими на ярмарке. И… чести мало в том, но и преступления никакого нет… Мы тоже… Каждый из нас брал череп, кто – пошутить, кто – корону потрогать и попытаться выдрать её из черепа. Мы с Белуном – просто рассмотреть узоры на ней, и попытаться представить, каким народом правил тот вождь… И… было такое, что когда я коснулся черепа, он тёплый был, вот как кожа живого человека. Мне тогда сначала подумалось, что так было из-за того, что все его лапали, череп этот; но потом я заглянул в пустые его глазницы, и стало мне так сцыкотно и страшно, как в жизни никогда прежде не было. Словно смотрит он на меня, вполне осознанно, сечёте? Ну вот, и именно такое ощущение потом Белуна преследовало…

– Глупцы и идиоты, – прошипела Лестра, прервав откровения Лудо. – И я не только о вас, но обо всех обитателях Чертополошьей Крепости. Быть настолько безмозглыми, чтобы соваться в это царствие тьмы, и настолько кретинами, чтобы наивно считать, что поцеловав прокажённого взасос, вы не подцепите проказу. Мой орден уже давно присматривается к тем алчным глупцам, которые рискуют не только своей жизнью и душою, но и жизнями окружающих, отправляясь в погоне за сокровищами в Давокар. И уже который год мы пытаемся добиться того, чтобы Королева запретила эти экспедиции. Вероятно, Благая Коринтия не знает, что на самом деле творится в этом оплоте тьмы; а её чиновники и слуги не желают доносить до неё всю серьёзность опасности подобных вылазок, а всё потому, что после каждой из них в казну – и, более чем уверена – в их карманы – капают стоуны* золота, серебра, бриллиантов, рубинов, сапфиров и изумрудов.

Мастер Аргасто, взываю к вашему благоразумию и к тому, что вы – представляете тут власть Королевы, которая, как всем известно, благоволит Церкви и нашему Ордену. Позвольте заковать этих двоих в кандалы и препроводить их в наш Монастырь, где я и мои братья, и мои сёстры заботимся о тех, кто… заболел тьмой Давокара. Только там им можно будет помочь, не рискуя утратить навеки их бессмертные души, и не позволив им обратиться в ужасные чудища, порождения Скверны. А эльфы… Что ж, пусть остроухие безносые знают своё место и помнят, что на земле Королевы царят живые законы живой Королевы, а не каких-то сказочных «Железных Пактов», которые уже давно проржавели. В любом случае – учитывая что тот эльф сказал их предводителю – я могу судить о том, что эльфы в любом случае планируют нас убить, отдадим мы им братьев, или нет; просто они боятся, что напади они сразу, братьев можем убить мы, а не они. На Белуна и Лудо, согласно тому, что я услышала из их короткой беседы… планы, исполненные ужасной, нечеловеческой и невероятно долгой кончины.

– Да отдать их эльфам, обоих братцев-акробатцев, – внезапно вмешался Дэмиан, – и попытаться выторговать для себя спасение, если черноплащница права. Я не хочу умирать из-за каких-то дикарей, виновны они или нет. Я слишком молод, и у меня уйма планов!

– Такова твоя позиция, подмастерье магов? – тихо, но с явно читавшейся в его голосе угрозой заговорил Руфио. – Отдать тех, чьей виной было прилежное исполнение своей работы, на расправу тем, кто следует законам настолько древним, что даже в памяти наших народов не сохранилось упоминания о них? Просто ради спасения твоей шкуры? Ты действительно этого хочешь, сирра Рохо?

Увидев опасный блеск в глазах Руфио, Дэмиан поднял в защитном жесте руки и сделал несколько неуверенных шагов назад, жалобно запричитав:

– Я лишь говорю, что мы не знаем, сколько там этих эльфов… И нас всю нашу дорогу преследуют неприятности, которые, как мне теперь кажется, напрямую связаны с этми братьями, на которых лежит проклятие Давокара… И уже половина нашего отряда погибла, вероятно, из-за этого… Две жизни во спасение дюжины – разве не правильно так будет поступить?

Мастер Аргасто рыкнул на подмастерье Ордо Магика: «Заткнись!», и повернулся к Мор и остальным:

- А вы, что вы на это скажете? Я хочу услышать мнение всех и каждого, прежде, чем принимать решение…

Белун тем временем стоял, потупив взор в снег под ногами, а его младший брат со страхом и какой-то щенячьей надеждой переводил умоляющий взгляд с лица на лицо.

Вот перед Нуалой стояли четверо эльфов – высоких, статных, одетых в шерсть и мех; вот веки девы Даннан закрылись, а открывшись вновь – перед нею стояли четыре силуэта, главный из которых сиял густой изумрудной зеленью, какая бывает лишь в самом сердце вековечного леса в разгар весны и буйства красок; кое-где на Тени Годраи виднелись мельчайшие пятнышки более тёмного оттенка, почти индиго. Трое его спутников в новом зрении Нуалы выглядели как три ослепительных факела, горящих огненно-кровавой краснотой, по которой шли полосы тёмного пурпура.

Чем дольше вглядывалась дева Даннан в эти Тени, тем явственнее для неё становилась природа ненастья, которое заставило их отряд прекратить своё продвижение в сторону Амбрии, в сторону родины. Даже сейчас, подняв взгляд горе, к небу, Нуала видела изумрудные нити чародейского плетения, которое вполне очевидно совершил этот самый Годраи, "Владыка Заката".

Тем временем заговорил и мастер Аргасто, поддерживая своими словами сказанное девой Рин:

– Сирра Рин истину глаголет, безносые. Ваши законы, ваши пакты-шмакты – не имеют никакой силы на землях Королевы, а именно на оных вы нынче и стоите, ежели не заметили. И я не говорю о том, что двое этих засранцев, – лейтенант кивнул в сторону братьев-варваров, – не понесут наказания за то, что они содеяли, если они содеяли что-то неприемлемое согласно наших, человеческих законов. Что вообще можно было совершить такого, чтобы заставить ваши бессмертные жопы оторваться от ваших оплетённых цветочками и веточками тронов и пожаловать в наши края?!

Годраи бесстрастно слушал отповедь Мор Рин, Аргасто и Калфу, и ни единый мускул не дрогнул на его лице; он даже не моргнул ни разу, от чего людям, смотревшим на предводителя этого эльфийского "отряда" было весьма не по себе. Когда отзвучали последние слова Калфу, Годраи кивнул, словно подтверждая, что он услышал своих собеседников, и ответил:

– Эти двое преступили законы более древние, чем все ваши королевства вместе взятые. Они зашли слишком далеко, погрузились слишком глубоко в чёрное сердце Давокара. Алчность и жадность двигала ими; они преступили пороги тех чертогов, которые никто из смертных не имел права видеть своими убогими глазами. И Тьма, таившаяся в тенях, что царят в этих вечных могильниках, вошла через их очи в их сердца. Взгляните на них – неужели вы не видите их Скверну?

Услышав эти слова, Нуала не удержалась и посмотрела на Лудо и Белуна; дева не сдержалась и громко выдохнула, увидев то, что увидела. Младший – Лудо – виделся ей как тёмная тень, болотно-чёрная, с редкими вкраплениями гнилой зелени; Тень же старшего, Белуна, была чернильно-чёрной, как грязная густая смола.

Самодовольно ухмыльнувшись реакции Нуалы, Годраи продолжил:

– Я пришёл сюда не за вашим советом или мнением. Не за вашим "судом" или законами. Я пришёл сюда, чтобы забрать этих двоих. Вы их отдадите, или прольёте реки крови – вашей собственной крови. Моё имя – Годраи, что значит "Владыка Заката", и я привык получать всё, за чем я отправился. На закате мы явимся вновь, и вы отдадите нам братьев, или погибнете. У вас времени до заката, смертные, – с этими словами Годраи собрался было развернуться и уйти; один из эльфов, стоявший подле него, внезапно что-то тихо, но настойчиво заговорил, обращаясь к своему предводителю весьма эмоционально, и перемежая свою мелодичную речь жестами в направлении наших героев. Он явно был раздосадован чем-то, или гневался на что-то; Годраи поднял руку раскрытой ладонью вперёд, останавливая поток эльфийских слов, и ответил таким же холодным и безразличным тоном, каким общался и с людьми мгновение ранее. После чего, не глядя ни на этого эльфа, ни на людей, повернулся к лагерю спиной и неторопливо пошёл в серебристую мглу снегопада. Остальные эльфы последовали за ним; эльф, говоривший с Годраи, бросил полный жгучей ненависти взор на Мор, Калфу, Йорофа, Викто, Лестру, братьев и Нуалу, и, задержавшись всего на несколько ударов сердца, в конце концов поспешил за своим господином.

- Милый, изменить тебе - деяние, недостойное особы бла… бля… бл… род… принцессы, - буркнула Брун в ответ на шутку Дедана. - Ты мой мущщина навеки, пока смерть не разлучит нас.

Тем не менее, при виде вошедших - как Норга, так и Марко, - варварша перестала громко хрустеть улитками, которые пригоршней зачерпнула с подноса проходившего мимо слуги и сразу же отправила себе в рот, не удосужившись очистить их от раковин. А что, видный мужчина. Мужчины должно быть много, в прямом смысле, как в случае Норга, или в переносном, как в случае этого Воло. Поскольку как иначе шептать слова любви на ушко, кружить в объятиях возлюбленную и носить её на руках, беззаботно хохоча в радужном отсвете солнечных лучей, проглянувших сквозь излившиеся дождём тучи? Вроде бы так выглядела счастливая пара на обложке какой-то книженции, которая называлась «Как завоевать своего принца: доступное руководство для принцесс и прочих женщин» - Брунхильда увидала её в одной из книжных лавок, откуда порой приходилось силой выносить Ларса чуть ли не на руках, совсем как тот «принц» - свою «принцессу» на обложке. Брун поначалу было обрадовалась: вот оно, решение всех её проблем, сейчас прочтёт эту книжку и сразу же отправится завоёвывать своего принца. Наверняка там даже карта должна быть, карта мест, где эти принцы водятся и размножаются. Ну, как карты миграций троллей, которые она тоже видела в другой книжной лавке. Или карты передвижения косяков лосося и тунца, из тех, что бывалые моряки и рыболовы Руатима составляли, основываясь на своём многолетнем опыте. Найдёт, значит, Брунхильда, такой вот косяк принцев (или стадо? табун? как вообще называются большие скопления принцев?), да как завоюет одного-другого…

Книга, к сожалению, разочаровала варваршу с первой же страницы - ни тебе карт, ни схем, как этот принц устроен, ни прочих картинок. Сплошная вязь буковок, от которой глаза у Брун сразу же заслезились - ну что такое, испоганить столько пергамента на этих чернильных козявок!

Тем не менее, один из советов, которые женщина увидала на страницах «Руководства», пока листала его, тщась отыскать простую и доступную (в виде картинок и схем) информацию, она прочла тогда, и нынче он показался ей как нельзя более подходящим: «Когда окажетесь вы в среде конкуренток и потенциальных претенденток на внимание принца, поведение их легко предсказать. Словно стая ворон, увидевших съестное, начнут они галдеть, шуметь, пререкаться и распушивать перья, пытаясь произвести впечатление на потенциальную жертву своего «обаяния» и, подспудно, запугать и унизить соперниц в глазах несчастного. Не будьте как стая, поскольку предсказуемое уныло и непривлекательно. Настоящие мужчины всегда обращают внимание на белых ворон, на тех, которые выделяются из однородной массы. Лишь загадочность, молчаливость и некая тайна, которые должны сквозить в каждом вашем взгляде, жесте, вздохе, и которыми должно быть напитано ваше молчание, привлекут внимание потенциального кавалера. «Что это за красавица? Почему она молчит и стоит в сторонке? Почему не вьётся вокруг и не галдит, вызывая мигрень и желание отмахнуться, как от назойливой мухи? Почему так неприступна моей мужественности и силе?» - так подумает каждый девятый принц (а каждый десятый вам не должен быть интересен, ибо думать будет лишь о другом принце, а не о вас). Помните, что неприступные крепости - наиболее желанны для истинных завоевателей и ценителей; станьте такой неприступной крепостью, и принц, желающий вас завоевать и сделать своей, не заставит себя ждать».

Половину из написанного Брунхильда не поняла, вторую - позабыла сразу же, как закрыла книгу, но вот сейчас этот пассаж снова припомнился ей, и потому варварша постаралась придать себе настолько таинственное и отстранённое выражение лица, насколько могла только представить.

Поэтому на фразу дедули она лишь отреагировала загадочной улыбкой, и, пригубив полбокала вина, вознесла очи горе, сделав вид, что сознание её уносят прочь в царствие грёз скакуны её мыслей.

- Месторасположение ближайшего действующего терминала не изменилось. В триангуляции к моему нынешнему расположению, точка доступа для мануального подключения находится на расстоянии… двадцати метров, - мягким вкрадчивым голосом ответила Мустахдама. – В настоящее время, судя по электромагнитным волнам, исходящим из этого вектора, терминал активен и проецирует голограмму ИИ.

* * *

Тем временем на расстоянии в двадцать метров – на пол-этажа выше и немного назад в сторону кормы судна – запыхавшийся от необходимости тащить тяжёлое тело Райнальд, наконец, смог передохнуть. Самым сложным этапом его пути было втащить тело брата по покатому подъёму к металлическим вратам, которые, судя по всему, вели на промежуточную палубу. Коснувшись сенсорной панели, Райн привёл в движение сервомоторы, которые услужливо распахнули для него проход в тёмный коридор, в котором – на удивление – не мигали красные сигнальные огни и не визжала сигнализация. Втащив громоздкое тело в коридор, молодой человек закрыл за собой врата и заблокировал панель. Оглядевшись вокруг, он увидел, что находился в довольно просторном «предбаннике» перед вратами; широкий коридор, достаточный для проезда стандартного вездехода, вёл прямо в сторону носа корабля, время от времени ветвясь в коридоры и тёмные провалы проходов куда-то в подсобные помещения (или на лестничные пролёты? «Кто знает, возможно, тут и были лестницы, которыми можно было пользоваться взамен вышедших из строя лифтов? Лики, пусть здесь будут лестницы…» – промелькнула мимолётная мысль в сознании Райнальда. Сознании, затуманенном душистыми ароматами Поцелуя Джинна; сознании, которое по-прежнему воспринимало труп некатры как тело Амина, брата Райнальда.

Одна вещь привлекла внимание опьянённого наркотическим напитком мужчины: тёмная прямоугольная панель терминала, стандартная для любого крупного судна. Терминал – значил ответы на вопросы, а также карты, а также советы, а также – благодаря ответам на вопросы, картам и советам – возможность поскорее дотащить брата до медицинского отсека.

Райн оставил Амина лежать на полу, а сам подошёл к терминалу и легко, лишь кончиками пальцев коснулся чёрного зеркала. Сразу же после этого от точек, в которых пальцы Райнальда соприкоснулись с сенсорной поверхностью терминала, во все стороны поплыли яркие разноцветные фракталы, свидетельствующие о том, что терминал переходит из спящего режима в активный; кое-где на экране виднелись битые пиксели изображения, а также целые участки тьмы, свидетельствующие о том, что части кристаллов, из которых состоял экран, были выжжены радиацией. Фракталы разошлись в стороны и на сочно-пурпурном поле открылись две опции: «сенсорная коммуникация» и «голографическая коммуникация». Ткнув в последнюю, молодой человек увидел внезапно рядом с собой голопроекцию молодой девушки в ослепительно-алых одеждах, расшитых золотой нитью; тёмные волосы, огромные карие глаза, невероятно привлекательные черты лица, розовая вуаль, покрывавшая её волосы и плечи – всё это было искажено постоянно мигающими квадратами повреждений целостности трёхмерного изображения, свидетельствовавших то ли о том, что голопроектор был повреждён радиацией, или – что было бы куда более печально – повреждена была сама цифровая матрица ИИ.

- …а… а… азали… ветств… вас. Моё …мя… Уáрда, и я гото… лужить вам, - мягким и нежным голосом, перемежаемым разрывами тишины и статических помех, обратилась голограмма к Райнальду.

Приземлившись посреди тропического великолепия, Тамо с легкой грустью вздохнул. Он впервые был на курорте, впервые за свою относительно долгую жизнь. И пусть провести остаток жизни посреди солнца, тепла, брызгов солёной воды в лицо, хмельного коктейля с замысловатым послевкусием, загорелых красивых тел вокруг, и возможности не делать ровным счётом ничего до самого последнего вздоха – всё это было главной целью Рейнира, то, ради чего он готов был пускаться во все тяжкие (включая и работу на правителя Дринакса), сейчас было не время для того, чтобы махнуть рукой на всё и отправиться на пляж. Хотя и очень хотелось поступить именно так, Тамо задвинул эти порывы поглубже в закрома сознания, в раздел "Когда-нибудь Обязательно"; тем не менее, Саше и Аллендеру он дал заслуженный ими увольнительный, сообщив, что на несколько ближайших часов они вольны делать, что им заблагорассудится, и он настоятельно порекомендовал провести время с пользой для тела, души и сердца.

Увидев цель их путешествия на экватор Торпола, Тамо нахмурился. Почему-то несерьёзная обстановка, царившая на всей планете, и в особенности – в этой её части – настраивала на несерьёзный же лад; хотелось, чтобы исключительно все были бы такими же лёгкими на подъём и в общении, лучезарными и непроблемными, как провост Хаддо Фаркс; но, судя по всему, это был явно не тот случай. Что ж, натянув самую из своих искренних и лучезарных улыбок на лицо, Тамо уверенным шагом направился к Дэниелу.

- Капитан Дэниэл Влав? Капитан Тамо Рейнир, "Огнептица", судно класса "Харриер". Вы позволите, если я и мой коллега – офицер безопасности нашего корабля, капитан Лин Су, составим вам компанию ради короткого разговора по делу? С нас выпивка, с вас – великодушное позволение поговорить со мной и с вашим земляком, - Тамо указал кивком головы на Лина.

Тварь, вся состоящая из тьмы, тумана, когтей и клыков по какой-то причине атаковала Халеда – то ли более высокий мужчина показался ей более серьёзной угрозой, то ли она понимала разницу между разводным ключом и ртутным мечом, то ли нечто во взгляде Халеда привлекло Гончую, как аромат мёда влечёт к себе равным образом и пчёл, и ос, и мух. Стремительная атака то ли лапы, то ли щупальца, то ли языка этой твари – и плечо молодого человека обожгла дикая боль.

Поморщившись, Халед сконцентрировал все свои силы на том, чтобы дать достойный отпор чудовищу. Первый раз он проткнул тёмное маслянистое тело, подвижное, совсем как ртуть, из которого состоял клинок воина; проткнул, но нанёс ли урон – оставалось неизвестным, поскольку по безумному строению тела этих существ невозможно было понять, в какой части находятся жизненно важные органы. Второй выпад меча пропал втуне. Тряхнув головой от досыды, Халед устремился назад, на помощь Каору.

Каору же тем временем была занята со второй Гончей Тиридеса; решив, что в ближнем бою у неё будет мало шансов против неизвестного ей доселе чудовища, Вершитель решила отступить назад. Как только она попыталась сделать это – буквально из головы твари вырос отросток, на конце которого находились покрытые чёрной слизью острые клыки, и, вполне предсказуемо, эти клыки попытались вонзиться в тело Шиван.

Рывком дёрнувшись назад, Каору подставила под этот зубастый отросток свой новообретённый щит, в который с глухим стуком тварь и ударилась. Несколько клыков упало на металлический пол коридора, а гончая, издав то ли визг, то ли скрежет, втянула свой отросток обратно в своё аморфное тело.

Каору отошла на безопасное расстояние от твари, а место её занял Халед. Будучи на достаточном расстоянии, чтобы беспрепятственно стрелять по чудовищу, Каору вскинула свой рельсовый карабин. Оклемавшийся тем временем от шока, полученного от воя гончих, Аслан – оклемавшийся благодаря Стейну, который таким образом второй уже раз практически спас жизнь охотнику, – вскинул свою рельсовую винтовку. Каору и Аслан выстрелили практически одновременно, и, вполне очевидно, только поэтому чудовище не смогло противостоять двум пулям, вонзившимся в её постоянно изменяющее формы тело.

Снова противно заскрежетав, монстр, чьи многочисленные глаза теперь сверкали пурпурно-красным, ринулся в атаку на Халеда. Сразу несколько конечностей твари, вооружённые острыми, как скальпели медикургов, когтями, а некоторые – ещё и притаившимися в центре «ладоней» чудовища зубастыми ртами, обрушились на Халеда, застывшего в оборонительной стойке.

Вторая тварь которая, казалось, была оглушена атакой Халеда, внезапно снова пришла в движение и на сей раз атаковала того, кто остался противодействовать ей (и чьи атаки по чудовищу не увенчались пока что успехом): Тахира. Хуманит, до того дважды попавший по гончей, но не нанёсший той какого бы то ни было визуально воспринимаемого урона, внезапно увидел, как одна из изогнутых под немыслимыми углами конечностей твари устремилась Тахиру в лицо.

Тем временем Таонга без труда починила сенсорную панель на левой стене широкого коридора, который вёл к громадным вратам, перекрывавшим его. Хлопнув ладошкой по панели, девушка заставила эти врата начать потихоньку расходиться в стороны, скрываясь в перегородках корабельных стен; в открывающемся проходе, к которому как раз подошла сбежавшая из коридора с чудовищами Зари, виднелся ещё один ангар – полутёмный, заполненный громадными металлическими контейнерами.

Как только створки врат пришли в движение, гончие, до тех пор занятые Тахиром и Халедом, встрепенулись и внезапно резко устремились в те тёмные углы, из которых они материализовались; прошло всего пара мгновений, и о мрачных чудищах напоминала лишь стремительно развеивающаяся дымка в правом и левом углах коридора.

Битва была окончена, во всяком случае – на настоящий момент. Что ждало выживших юнита 13.13 дальше, знали лишь одни Лики…

Пока пострадавшие в битве с Гончими Тиридеса приходили в себя, Энрике при помощи Гарама и Ахмада наконец починил сенсорную панель, открывавшую дверь в часовню.

Конунг благодарно кивнул каждому из обратившихся к нему в ответ, после чего изрёк:

- Дева из Озёрного Края, будь уверена: мы окажем долженствующие почести твоему мужчине, и организуем ему погребение в традициях нашего народа, к коему он принадлежал. Сын моего старого друга говорит истинную правду: я не вижу причин, по которым душа Ульфгера не пирует нынче же с другими достойными эйнхериями в чертогах Одина. Турнир же… турнир мы не будем отменять. Были причины, по которым я, посоветовавшись с годи и вёльвами, объявил его, и о причинах тех я поведаю вам, как и обещал, за ужином. Прежде же я хочу испросить у богов, верно ли я истрактовал их волю, и та ли вы «Длань Судьбы», о которой мне было пророчество… «Пять перстов явится тебе, буде объявишь ты Турнир: один, не родной другим, как большой перст на руке; один, лишённый чего-то, равно как лишён длины других перстов мизинец; один, указующий волю асов, как указует на всё перст указательный; один, словно перст безымянный, без имени; один, словно средний перст – могучий стержень. Тогда, когда не будешь ждать помощи, будет протянута тебе Длань Судьбы*. И лишь Длань Судьбы сможет направить руль того драккара, что привезёт на борту своём новые Солнце и Луну, и погибель сыну Лаувейи* и его отродьям, и спасение всем детям Аска и Эмблы*…» – так сказано было мне Йордрун, старшей вёльвой Искльйова, чьи пророчества всегда сбывались с ужасающей неотвратимостью, но которые никогда не отличались чёткостью формулировок. Что ж, теперь есть повод снова нанести визит старой ведьме и хлебнуть очередную дозу желчного яда её ворчливых речей, – горько усмехнулся задумчивый и усталый Торстейнн, после чего продолжил:

Турнир же послужит во славу богов и в усладу людям, а вы на нём будете почётными гостями, восседающими подле меня. Если же вам по-прежнему хочется испытаний, то у меня есть к вам предложение, которое, возможно, станет интересным достойным мужам и деве… Но об этом, как я и говорил, мы побеседуем вечером. Ныне – отдыхайте и наслаждайтесь пребыванием в одном из лучших городов к северу от материка, – Торстейнн самодовольно ухмыльнулся своему последнему утверждению, и, отдав короткие распоряжения навести порядок в общем зале Хаттхуса, поднялся наконец и, тяжело опираясь на боевой молот, ушёл за трон в проход, ведший во внутренние покои Высокого Дома.

Пока Линда заботилась о пострадавших в бою воинах, а Асмунд и Эгиль переводили дух, общий зал наполнился слугами и рабами, которые начали суетиться вокруг и повсюду, словно мёртвые тела и убиенные чудища были тут не в диковинку. Пара рабов – молодой парень и девушка – подошли тем временем к пятёрке гостей конунга и, представившись Осбертом и Хависой*, предложили следовать за ними. Они повели Сигбьёрна, Торстейнна, Асмунда, Эгиля и Линду во внутренние покои Высокого Дома.

Проход позади трона конунга вёл в просторные сени; из них в три стороны расходились коридоры, два из которых были украшены целой анфиладой комнат, а третий вёл во внутренний двор Высокого Дома, откуда доносился дым костра, разожжённого под несколькими свиньями, медленно зажаривавшимися на вертеле и ронявшими скворчащие капли жира прямо в огонь под ними, а также распространяла седые клубы ароматного пара, пахнущего берёзой, дубом и зверобоем баня.

- Вы в любое время можете воспользоваться баней, - сказал Осберт, указав на внешний двор. - Очаг в ней никогда не остывает, и внутри всегда есть горячая вода, и раскаленные камни, и веники из трав и ветвей. Чистые одежды мы принесем вам в ваши покои, когда узнаем мерки ваши.

- Если вы голодны, Хейвт*, Госпожа Кухни, всегда будет… рада покормить вас, только дайте знать, - добавила Хависа; Осберт же, услышав слово «рада», едва сдержался, чтобы не прыснуть со смеху.

Предложив следовать за ними далее, рабы показали каждому из пятёрки его «покои» – маленькие, всего несколько шагов вширь и в длину каждая, комнатушки, в которых, кроме кучи шкур, наброшенных на пол – выскобленный до древесного блеска – и небольшого каменного очага, в котором на углях тлели можжевеловые ветки и пучки тимьяна, ничего более не было.

- Если вы пожелаете отправиться в город, мы для этого обычно пользуемся выходом со внутреннего двора, - упомянул Осберт. Врата всегда заперты, но стража будет уведомлена о вас, и вы всегда сможете назвать себя и войти, и выйти беспрепятственно. В случае, если мы вам понадобимся, я буду к услугам достойных мужей, а Хависа - будет служить госпоже. Чтобы позвать нас, просто позвоните в колокольчик, парень указал на небольшой латунный колокольчик, стоявший на полу рядом с ворохом шкур в каждой комнате. - Ужин будет подан в общий зал на закате.

С этими словами Осберт и Хависа поклонились пятёрке, ожидая их дальнейших распоряжений.

Лестра проигнорировала слова подменыша, одарив того презрительным взглядом, в котором читалось что-то вроде «Да что ты вообще понимаешь в высоких материях», после закончила перевязку Лудо. И она, и следопыты остаток времени до возвращения обратно в лагерь провели в молчании; братья лишь хмуро переглядывались друг с другом, а черноплащница – не спускала взора со старшего из них и постоянно хмурилась. Один раз, правда, отвлеклась на то, чтобы бросить любопытный взгляд на Нуалу, после чего сокрушённо покачала головой и снова вернулась к наблюдению за Белуном.

Когда импровизированная погребальная церемония была окончена, уставшие от сбора хвороста и неожиданного сражения путники направили свои стопы обратно в лагерь. Спустя примерно час пути по своим же следам, наши герои достигли трёх уцелевших после лавины фургонов, под защитой которых ютились немногие выжившие из их отряда. Сбросив весь хворост в одну кучу, путники присели к костру, который поддерживали Фенья и Мортанмер, и получили по миске горячей похлёбки из солонины и сушёных кореньев. Не суп из белки, но – учитывая холод, голод и усталость – даже такое нехитрое кушанье показалось нашим героям изысканнейшим из блюд; сидя вокруг потрескивающего костра, они завели неспешную беседу о том, что случилось с собирателями хвороста. Мор поведала мастеру Аргасто о неожиданном нападении джакааров и лютоволка, о необходимости защищаться, и о том, что убитый зверь обратился во взрослую эльфийку – то ли летнюю, то ли осеннюю (хотя, если бы это была осенняя, то жизнь свою она точно не продала бы так легко, как заметил Мортанмер). Услышав историю храмовницы, Аргасто одобрительно крякнул – мол, правильное решение и правильные действия, хотя и печальный исход; допив залпом свою похлёбку, толстый лейтенант мрачно проговорил:

- Хотел бы я, чтобы лютоволк оказался лютоволоком и ни чем иным… Не поймите меня превратно – я бы вообще не хотел, чтобы вас ждала подобная напасть, но… Эльфы, джакаары, тут, посреди Титанов – это очень, ОЧЕНЬ дурное предзнаменование. Это что ж, им пришлось покинуть их проклятый лес и преодолеть сотни миль, чтобы оказаться тут - зачем? Ради чего? И почему обращаться в лютоволка и нападать? Это же не имеет никакого смысла… Хотя, кто их знает, этих эльфов, и того, как они мыслят… Уж точно не так, как нормальные люди.

- Позвольте сказать, - внезапно вмешалась хранившая до тех пор молчание Лестра. - Не знаю, как остальные, но я заметила, что почти все джакаары и эта… эльфийка… атаковали исключительно Белуна и Лудо, и от меня не ускользнула реакция ваших следопытов, когда они увидели эту эльфийку. У меня создалось впечатление, что если они и не знают её, то уж причину, по которой она тут объявилась – знают точно. И я бы предложила этим братцам поведать нам, что всё это значит и во что они нас втянули…

При словах Лестры на лице Белуна заиграли желваки, а руки сжались в мощные кулаки; сидевший подле него Лудо положил свою ладонь на один из кулаков брата и заговорил тихо и глухо:

- До того, как искать счастья и заработка в Индаросе, мы с братом много лет жили в Чертополошьей. Следопытами водили караваны, порой примыкали к экспедициям в древние руины. И всё это не могло не познакомить нас с тварями Железного Пакта и тем, как они расправляются с людьми, которые пересекли невидимую и лишь им ведомую границу, где нам быть «можно», а где – «нельзя». Десятки сотоварищей, убитых, освежёванных живьём, замученных до смерти – после такого сам вид этих… существ не может не настораживать и не внушать тревогу и страх. Поскольку только полный глупец не станет бояться эльфов. Они – зло похуже, чем драгулы; последние стали такими, не имея выбора, пав жертвой чёрного колдовства. Эльфы же сами выбрали то, какими им быть, и никто их не принуждал к той жестокости и тем ужасам, которые они творят в Давокаре… Это всё, что мы можем сказать по этому поводу.

Лестра покачала головой, словно не веря сказанному Лудо, и собиралась было возразить ему, как внезапно глазастая Фенья указала куда-то вверх:

- Что это такое?! Это что за хрень?! Это вообще нормально?!

Подняв взор, все увидели, как на ясном небе, белёсом от яркого солнечного света, на пустом месте начинает возникать и клубиться огромная тёмная туча, свинцово-чёрная, время от времени освещаемая ослепительными всполохами молний.

- Передвинуть фургоны, оградить территорию, приготовиться к бурану, живо! Хвала Лучезарному Прийосу, перед нами – скала, которая сможет сдержать лавину или оползень, но вот метель в горах – то ещё удовольствие, так что приготовьтесь к непростому испытанию…

Времени беседовать не осталось, и каждый в отряде начал выполнять распоряжения их предводителя. Очень скоро три фургона были составлены треугольником, приютившимся одной из сторон под надёжным навесом широкой скалы. Все закутались в дополнительные одеяла, а хворост покрыли промасленным холстом, закрепив его вбитыми в промёрзлую землю колышками. Туча в считанные минуты заполонила всё небо, скрыла собой солнце, и вместе с тьмой пришёл и леденящий ветер, каждый порыв которого вонзал мириады ледяных кристалликов во внешние стены фургонов и засыпал наших героев серебристым саваном холодного снега.

Буря бушевала несколько часов, и утихла уже тогда, когда солнце, всё ещё скрываемое тёмными тучами, давно зашло за горизонт. Разожгли костёр, заварили горячего чаю, которым запили сухие и жёсткие полоски вяленого мяса, после чего улеглись спать, утомлённые и истощённые долгим и тяжёлым днём.

* * *

На рассвете не досчитались отца Андрогая и Мортанмера. Последней стражей была как раз стража следопыта; священник же всю ночь спал беспокойно и постоянно жаловался на ноющие кости и адский холод. Ситуация осложнялась тем, что под утро снова начал падать мелкий, но густой стег, который успел скрыть под собой любые следы, способные указать на то, куда подевались эти двое, и почему они вообще покинули лагерь. Предположив, что святой отец отошёл в сторону отлить, и потерялся в темноте и снегу, а Мортанмер отправился на его поиски, и почему-то тоже пропал, Фенья предложила поискать этих двоих, привязавшись верёвками друг к другу или к фургонам. Встретив эту идею без энтузиазма, опасавшийся растерять остаток своего отряда Аргасто приказал всем возвращаться уже через час, когда стало ясно, что нигде в непосредственной близости от лагеря не было ни Андрогая, ни Мортанмера, что все возможные следы уже давно погрёб под собой снег, и что снег этот лишь усиливается.

Собравшись вокруг костра, нашим героям – снова уставшим из-за поисков пропавших, а ведь было только утро! – предстояло за нехитрым завтраком решить, что делать дальше.

Чёрный зев пробоины в обшивке корабля зиял, словно огромная голодная пасть, с жадностью высасывающая воздух из «Газали». Поняв, что каждое мгновение промедления грозит ему неминуемой – и весьма болезненной – смертью, Аслан ринулся в сторону дверного проёма, в котором, крепко схватившись за почти полностью ушедшую внутрь переборки створку двери, стояла Каору, которая немигающим взором смотрела на бородатого воина, словно оценивая шансы того на выживание. Уже в нескольких метрах от двери Аслан оступился и едва не упал – он чудом сохранил равновесие; возможно, этому помог тот факт, что в лицо ему с чудовищной силой неслись потоки воздуха. Драгоценного воздуха, уносившегося в безвоздушное пространство вовне корабля. Внезапно в дверном проёме возник ещё один силуэт – молодой парень, Стейн, что-то крикнул Каору и протянул руку охотнику, за которую тот уцепился незамедлительно, и в следующее мгновение подтянул себя к Стейну. Как только Аслан оказался внутри коридора Каору невозмутимо коснулась сенсорной панели и, сначала коснувшись кнопки «Закрыть», задержала палец на кнопке «Заблокировать». Створки двери с шипением закрылись, и в то же мгновение лавина воздуха, нёсшаяся в сторону пробоины, прекратилась, словно и не было её.

Уже после того, как Аслан поблагодарил своего спасителя, воин заметил, что пока бежал, он, очевидно, выронил свой широкополосный сканер – вероятно, тогда, когда оступился в метре перед дверью.

Подошедшая к ним Таонга поторопила троицу и сообщила, что далее по коридору – пожар, которым как раз занимались остальные выжившие. Решив поскорее присоединиться ко всем, Таонга, Каору, Аслан и Стейн поспешили по коридору. Им пришлось задержаться ненадолго возле Зари, которая в шоке и испуге скукожилась прямо на ржавом металлическом полу и беззвучно шептала молитвы своей Госпоже Слёз; поднявшись, побледневшая от страха девушка благодарно кивнула четвёрке и пошла вслед за ними на пошатывающихся ногах. Более всего на свете ей сейчас хотелось забыть пережитый ужас, и она знала, что могло помочь ей в этом. Рука привычно потянулась к фляге с крепким الكحول, и, сделав один глоток, жрица помедлила на мгновение, а потом жадно выпила всю обжигающую и согревающую нутро и душу жидкость. Фляга была пуста, а голова Зари Нахид – полна тумана и дымки, напоминавшей тот дым, который мелкими щупальцами распространялся по коридору из одного из юнитов.

Тем временем Халед чудом увернулся от ревущего потока воздуха и пламени, который ринулся в ту кладовую, в которой он находился на момент, когда вдалеке раздался оглушительный скрежет и грохот. Совершив несколько изящных и невероятно стремительных движений, которые, будь у господина Ансари нынче зрители, вызвали бы восторженные вздохи одобрения, молодой человек перекатился по полу юнита и хлопнул ладонью по сенсорной панели на стене – дверь помещения тут же закрылась, а поток огня и жара прекратился. Ценой тому стал сканер окружающей среды, как обнаружил Халед, когда, не теряя ни мгновения, начал надевать на себя оранжевый защитный комбинезон: прибор, очевидно, лизнуло языком пламени, а потом припечатало в металлический пол, когда экс-бармен уворачивался от огня и спешил закрыть дверь. Решив погоревать об этом позже, Халед схватил два огнетушителя с полки юнита и выскочил через другую дверь в коридор; тут он столкнулся с Гарамом, который, увидев огнетушители, без слов понял Халеда и, взяв один, поспешил вслед за Ансари.

Совместными усилиями Халеда, Энрике и Гарама пожар в одной из кладовых был потушен за несколько секунд. Оставив Гарама и Тахира проверить, всё ли в порядке с Энрике, Халед поспешил обратно в ту кладовую, в которой он видел много полезного – в частности, аптечку (на случай, если Ла’Мьеру понадобилась бы медицинская помощь, такая штука определённо не помешала бы). Вместе с аптечкой молодой человек прихватил с собой и прочий полезный скарб, который, как ему показалось, мог пригодиться его сотоварищам: ещё один защитный комбинезон и массивный разводной ключ, который вполне можно было использовать и как оружие, и как инструмент. Когда Ансари брал его с полки, под ключом что-то сверкнуло; присмотревшись, молодой человек увидел изящный амулет из литого серебра, покрытый драгоценной эмалью. Амулет изображал молодую девушку в белоснежных одеждах, по серебряному лицу которой сверкали мельчайшими песчинками кристаллики слёз. Положив амулет себе в карман, Халед увидел также на этой же полке, в самой глубине, почти под стенкой, два топливных элемента, упаковку садаальского табака – лучшего во всём Горизонте, небольшой пузырёк с неизвестной жидкостью (но раз кто-то его припрятал от любопытных взоров, вероятно, в нем было что-то ценное?) и кристаллическую бирку. Распихав найденное по карманам комбинезона, Халед поспешил присоединиться к остальным.

Пока отважная троица тушила пожар, а Тахир посвящал подоспевшую Каору в то, что увидел в правом коридоре, Райнальд решил попытать счастья в ещё одном юните. Надеясь, что две кладовки со швабрами – это перебор, и что в единственном не исследованном юните (за исключением двух с пустыми стазис-камерами, которые наши герои прошли сразу же, как вышли из юнита 12.13) всё-таки может отыскаться что-то интересное и, возможно, полезное, Райнальд открыл дверь в это помещение. Очевидно, лики решили проявить сиюминутную поблажку парню, поскольку тут действительно были не швабры, а всякая всячина, которую напихали сюда инженеры, техники и ремонтники, чинившие вездеходы в соседнем ангаре. Порывшись по полкам, Райнальд смог найти несколько очевидно полезных вещей: три чемоданчика, в которые обычно упаковывались экзокостюмы (что интересно, что туда помещались даже шлемы, которые собирались из отдельных пластин нажатием кнопки, и точно так же разбирались, превращаясь в стопку металлических и стеклянных блоков размером не более пары десятков сантиметров в длину, высоту и ширину); массивный разводной ключ; медицинскую аптечку. Остальное содержимое полок было или бесполезно, или непонятно Райну; собравшись было выходить уже отсюда, молодой человек в последний раз окинул взором кладовку. На самой верхней полке стояла высокая двухлитровая бутыль кроваво-красного стекла, со специфическими формами, которые не спутал бы никто в Третьем Горизонте. Никто из ценителей качественных спиртных напитков. Это была всем известная инжирная водка, производимая из отборнейших сочных плодов, выращиваемых на Дабаране. Поняв, что он не сможет спокойно спать, если оставит эту детку тосковать в одиночестве без его жадных, взахлёб, поцелуев, молодой Ванг попытался дотянуться до бутылки. Увы, она стояла слишком высоко. Оглядевшись вокруг, Райн не нашёл ни лестницы, ни нормального способа добраться до вожделенной влаги, потому решил импровизировать: поставив один на один несколько пластиковых ящиков с какими-то запчастями, молодой человек встал на них и наконец дотянулся до бутыли.

К сожалению, ящики были старыми и под весом Райнальда один из них с громким хрустом развалился на куски. Взмахнув руками, словно птица, Райн полетел на пол, попытавшись прижать к себе свою ценную добычу; к счастью, бутылка, крепко прижатая к груди Ванга, уцелела. Однако, судя по неприятному хрусту, раздавшемуся в тот момент, когда парень упал на пол, что-то таки стало ценой, которую Лики взяли в качестве оплаты душистой и дурманящей выпивки: это был широкополосный сканер. Решив, что это не самое страшное, что с ним могло произойти – он мог бы без труда свернуть шею в этом узком помещении, молодой человек сделал большой глоток инжирной водки и, ощутив, как эта смесь алкоголя и лёгкого наркотика сразу же начала окутывать всё его естество теплом и нежностью, улыбнулся и поспешил присоединиться ко всем.

* * *

Просторное помещение ангара перед ними было едва освещено редкими красными лампами, ломанным ритмом всполохов возвещавших сигнал тревоги. Хвала Ликам, сигнализация в этом просторном, примерно двадцать на двадцать пять метров помещении, не визжала. Уши наших героев почти сразу же ощутили облегчение впервые за истекшие четверть часа, минувшие с момента их выхода из стазис-камер. Внутри ангара стояли два вездехода в полуразобранном состоянии; возле каждого из них в беспорядке были разбросаны ремонтные инструменты. Ремонтная бригада, реанимировавшая «Газали», очевидно, посчитала, что вся эта техническая палуба, и особенно эти ангары – вовсе не то, что является приоритетом по восстановлению, поэтому практически всё вокруг в ангаре было покрыто ржавчиной, пылью и флёром запустения и ненужности.

Осторожно, пристально озираясь вокруг, одиннадцать выживших прошли внутрь этого помещения – метр, потом ещё один, потом ещё. И чем ближе они становились к массивным металлическим вратам на дальней стене ангара, тем явственнее становилось то, что та самая «куча тряпья», которую они рассмотрели при входе в ангар, на самом деле была кучей безжизненных тел. Человеческих тел, в беспорядке лежавших тут и там, друг на друге, в неестественных позах, с растерзанными телами и оторванными частями тела; вокруг этой ужасающей кучи медленно растекалась огромная чёрная лужа крови.

- Я... я действительно не понимаю, о чём вы говорите. Да, Луис отличался... суровым, неразговорчивым и в чём-то даже жёстким, если не жестоким нравом. Как и многие в этой части света. И – да, я всегда был в курсе, что он не производит впечатления души компании и самого харизматичного человека. Но со своими обязанностями он всегда справлялся на "отменно", и всегда был предан мне и моей мечте – мечте осуществить эту экспедицию. Не знаю, я не психиатр, чтобы понимать, что двигало им, когда он сделал то... что сделал сегодня... Я действительно не имею ничего общего с этим ужасным убийством, о котором вы говорите... Как видите, я и сам, вероятно стал жертвой характера сеньора де Мендосы. Что ж – в этом я виноват, да. В том, что недооценил уровень его жестокости и, возможно, безумия, и в том, что доверился опасному типу. Но, учитывая то, что всю подготовительную работу по организации экспедиции он сделал в кратчайшие сроки – у меня не было ни малейшего повода подозревать его в чем-то свыше или больше, чем просто скверный характер. И именно поэтому я не понимаю, что значит это ваше "во что вы нас втянули". Я предложил вам возможность участия в экспедиции, и вот именно в это я вас и "втянул". В экспедицию на юго-восток Перу, на Альтиплано, в окресности озера Титикака, на поиски той пирамиды, откуда отец встреченного мною пастуха выудил те артефакты, которые я показал вам. Кстати, насчёт артефактов... Вполне вероятно, что та маска-зеркало, которую мне показал мистер Буше, тоже оттуда. Пастух не говорил, что его отец вынес оттуда только те артефакты, которые показал мне, и которые я у него выкупил; сейчас мне кажется, что... это, конечно, лишь предположение... но, возможно, Луис вернулся к этому несчастному и отобрал и остальные сокровища? Как бы то ни было, того пастуха я больше никогда не видел в Пуно. И это всё, что я могу вам поведать, я клянусь своей честью, которую запятнала связь с таким... чудовищем... как Луис де Мендоса, и своей жизнью, которую вы спасли, что я не имел ни малейшего понятия о планах Луиса и о не имею никакого отношения к тому, что он сегодня сотворил!

Голос Огастэса зазвучал звонко и эмоционально, и в нём звучало искреннее желание того, чтобы ему поверили.

Джексон Илаяс, до тех пор сохранявший молчание, внезапно заговорил:

- Я верю вам, мистер Ларкин. Это удивляет меня самого, поскольку – сознаюсь честно, я подозревал вас в сговоре с Луисом де Мендосой, и не только в том, что он сотворил сегодня, но и в вещах куда более ужасных... Но десятилетия поиска информации и общения с теми, кто ею владеют, научили меня распознавать ложь – в большинстве случаев. И в данном конкретном – я её не чувствую. И поэтому у меня ещё один, даже два вопроса: во-первых, как именно вы встретили Луиса де Мендосу, и где? И, во-вторых, насколько я понимаю, всё схвачено-уплачено, и смерть вашего секретаря не отменяет нашу экспедицию, которая стартует уже послезавтра утром, верно?

Ларкин утвердительно закивал в ответ на вопросы темнокожего мужчины:

- Да, мистер Хьюз, вы абсолютно правы в отношении второго вашего вопроса. Экспедиция проплачена: услуги наёмных рабочих, транспорт, провизия, снаряжение, всё это прибудет сюда уже в понедельник утром. И – несмотря на чудовищность того, что произошло сегодня, я... сознаюсь честно: я так долго готовил эту экспедицию, вложил в неё так много сил, коих у меня, ослабленного болезнью, и без того было мало... Что я просто не смогу себя простить больше никогда, если не приложу все силы для того, чтобы экспедиция состоялась. Я хочу узнать, что это за загадочная "пирамида", и какие тайны, какие сокровища, какие знания она в себе скрывает! - отпив снова воды из стакана, который заботливо поставила на ночной столик мисс Монтгомери, Огастэс продолжил: - Что же до первого вопроса... То с Луисом я познакомился в Пуне, тогда, когда только вернулся из своего путешествия в сторону Боливии, на археологические зоны древних Тиуанаку; по пути назад, как я вам уже рассказывал вчера, я повстречал того самого пастуха, и загорелся идеей найти новую археологическую зону – ту самую пресловутую пирамиду. Когда я наводил справки о предполагаемом месторасположении пирамиды, ко мне в отель пришёл сеньор де Мендоса. Он представился аматором, искателем сокровищ, и это меня расположило к нему... Я также навёл о нём справки там, в Пуне, и многие отзывались о нём как о надёжном и достойном человеке. Мне – на тот момент – показалось этого достаточным, оказалась вполне спокойной, комфортной и не внушавшей опасений. После я вернулся в Лиму и начал готовиться к экспедиции; как я уже только что сказал, ничто из поведения Луиса - кроме его пресквернейшего характера - не наталкивало меня на мысли о его ненормальности. Позвольте, если мы будем подозревать в чудовищных вещах каждого, у кого скверный нрав и кто не нравится людям – подозреваемыми станут добрая треть населения планеты... Да и я сам, наверное, - Ларкин невесело усмехнулся собственной шутке.

Тамо поднялся со своего кресла и начал прохаживаться по периметру кают-компании. Дослушав доводы Аллендера, капитан высказал своё мнение:

- Как я и подозревал, стоило дождаться результатов расшифровки записей – спасибо Себастиану и Лему за оперативную работу – как картинка стала пусть и не намного чётче, но всё же более понятной как минимум в отношении того, что нам стоит сделать на следующем этапе. И – да, я абсолютно согласен, как с тем, что мы должны проверить обе из этих двух "живых зацепок", так и с необходимостью разделиться. Возьму на себя этого... - Тамо напряг память, силясь вспомнить имя капитана "Саркомонда", - Дэниэла Влава. И, учитывая то, что капитан Влав - земляк нашего Лина, я бы предложил отправиться на встречу с бравым капитаном вдвоём, а лорд Дейн вместе с Дакрой могут взять на себя торговца. Наши грузы никуда не сбегут, в отличие от зацепок (хотя я всё же надеюсь, что тот факт, что они до сих пор здесь, подразумевает их незнание об объявленном вознаграждении за их головы... Или их самоуверенность в собственной безнаказанности. А это, в свою очередь, внушает мне уверенность в том, что к каждой из "зацепок" нужно идти минимум вдвоём – кто-то говорливый... кхм... красноречивый, я имел в виду, вот как Себастиан, ну и я вроде не из молчунов могу быть, и кто-то, кто одним своим видом пресечёт любую глупую идею лгать, юлить, угрожать или быть неискренним. Например, наши достойные Лин и Дакра.

Пока мы с Лином будем добираться до нашей цели, у меня будет просьба к Аллендеру – узнать, давно ли бравый капитан Влав обитает столь скромно. Ничего не хочу сказать, экономность и бережливость – это достоинства, но если он сменил место обитания внезапно, переехав из нормального жилья в дешёвую дыру, это может указывать на то, что капитан Дэниэл внезапно обнищал, например, в следствии ограбления, о котором он почему-то не стал заявлять... Хотя, конечно, вполне вероятно, что он действительно или скряга, или бережливый и пересылает каждую накопленную и заработанную копейку своей семье, где бы она ни была (например, на Азиме?).

Себастиан и Дакра, мы оставим вас здесь, раз уж торговец обитает по соседству. Тем временем – Саша, как насчёт отправить нас на курорт? - Тамо задорно подмигнул Александре.

Халед, Райнальд, Энрике и Тахир
Подойдя к широкой двустворчатой двери, Халед, на всякий случай локтем, а не ладонью нажал на сенсорную панель, открывавшую дверь. С лёгким шипением створки оной спрятались в стене корабля, а перед четырьмя спасателями открылся широкий коридор, который уходил на много десятков метров вперёд. Сигнализация пищала здесь не так громко, но освещение продолжало действовать на нервы своими красными всполохами – хотя кое-где и продолжали светить обычные лампы, вделанные в потолок прохода. Осторожно двинувшись вперед, уже спустя дюжину метров четвёрка вышла в перекрёсток – основной широкий коридор пересекал более узкий (но вполне достаточный, чтобы два человека в нём шли плечом к плечу), который на расстоянии примерно десяти метров выходил в два других – очевидно, шедших параллельно основному по краям уровня. По середине пути от перекрестка к боковым коридорам виднелись двери на каждой стене.

Райнальд, пройдясь своим сканером по окружности, смог определить, что за каждой из дверей располагался ещё по юниту со стазис-камерами, размерами даже меньше, чем их собственный (13.13); в каждом юните было по восемь «гробов», живых – не наблюдалось. Нигде. Даже с перекрёстка. Сканер засек несколько сигнатур крупной техники – очевидно, те самые автопогрузчики и вездеходы, которые все видели по дороге к своему юниту в нескольких ремонтных мастерских на этом уровне. Нужно было принимать решение, куда двигаться дальше.

Каору, Гарам, Ахмад, Таонга, Зари, Стейн
Тем временем Каору, услышав о том, что непосредственной угрозы оставшимся спасателям в юните 12.13 не было (за исключением радиации до 1 Грэя, но с этой проблемой, как посчитала Вершитель, можно было разобраться чуть позже, по нахождению действующего терминала и получению карт корабля – благодаря которым можно будет найти медотсек и решить вопрос с облучением), повела своих спутников за собой, наверх.

Вид двадцати мёртвых тел в криокапсулах по периметру юнита 12.13 производил крайне удручающее впечатление, усугубляющееся пронзительным визгом сирены и миганием красных огней. Решив попытаться вскрыть локеры, чтобы присвоить себе имущество умерших спасателей, пятёрка их живых сотоварищей столкнулась с проблемой: эти локеры открывались по сканированию отпечатка пальца хозяина, а значит, нужно было либо же тело этого хозяина идентифицировать и приложить нужный палец, или заняться электронным взломом каждого локера, или же просто ломать.

Осмотр юнитов - как 13.13, так и 12.13 – не привёл ни к каким успехам, очевидно, что те, кто реставрировал корабль, хорошо его почистили (как минимум – в отношении снаряжения и оборудования, чего нельзя было сказать о пыли, грязи и ржавчине).

Пока пятёрка осматривала локеры, размышляя, как им действовать далее, в противную диссонансную мелодию действующей на нервы сигнализации начал вклиниваться какой-то другой звук, от которого у Каору, Стейна, Таонги и Гарама где-то там, на грани подсознания, начало разгораться пламя тревоги: какой-то зловещий звук, помесь скрипа со скрежетом, словно кто-то гигантскими когтями царапал обшивку корабля – как раз там, где находился юнит 12.13…



Аслан
Не пошёл со всеми лишь гордый и упрямый охотник. Пока остальные поднимались наверх, он продолжил возиться со своим снаряжением, полностью отдав всё своё внимание оному.

٦١ .د.ك. ، يوم التأسيس
ДЕНЬ ОСНОВАНИЯ, 61 Ц. К.

Космопорт "Маля́з Махфи́"
Кольцо "Кориолиса", система Куа

Вся станция «Кориолис» гудела, как огромный улей, размером в полтора десятка километров и с населением в почти миллион пчёл. Променад украшали яркие, колышущиеся при самом легчайшем движении воздуха стяги, вытканные из шёлка и изображающие символы Девяти Ликов и гербы тридцати шести систем Третьего Горизонта. Везде были установлены жаростойкие жаровни, на углях которых дымилась, источая сладкий аромат, кусочки мирры и амбры. Лавки, кальянные, чайханы, рестораны, магазины и магазинчики, салоны татуировщиков и салоны предсказателей судьбы утопали в ярком разноцветье душистых цветочных гирлянд, сплетённых из жасмина, лотоса, розовых бутонов и орхидей – цветов, тоннами поставляемых с Куа на «Кориолис» в преддверье Дня Основания каждый год. Везде, даже в самых отдалённых переулках Кольца или Ядра слышалась музыка и шумное веселье обитателей станции, празднующих рождение их нового дома, рождение перекрёстка, соединившего все миры Третьего Горизонта в один.

Да, воистину вся станция гудела, как огромный улей. И причиной тому была не только подготовка к празднованию Дня Основания, ознаменовывавшего смену первой триады сегментов на вторую, и посвящённому тому знаменательному событию, которое произошло уже 61 год тому назад – почти два поколения – когда переселенцы, прилетевшие в Третий Горизонт на борту гигантского корабля-ковчега «Зенит» решили переоборудовать его в то, что стало по существу сердцем всего Третьего Горизонта. Сердцем, которое билось бойко и неустанно, сердцем, через которое прокачивались потоки миллионов и миллиардов бирров, потоки тысяч и сотен тысяч путников и странников, потоки мириад новостей, известий, сплетен, слухов и сообщений.

Одно из них всколыхнуло всю станцию – когда совсем недавно, какую-то декаду дней назад, стало известно, что связь с системой Тао-Ань, находящейся в Дабаранском Кольце, полностью прервалась: никаких коммуникаций, никакого транспортного сообщения, никакого понимания того, почему и что произошло. А это не могло не тревожить всех тех, у кого в данной системе жили и работали родственники, а также всех тех, кто вынужден был отныне выбирать более долгий путь до Дабарана, идя по левому рукаву Кольца – это значило куда больше дней, потраченных на путешествие сквозь межзвёздное пространство, это значило куда больше расходов, связанных с оплатой вычислений вектора и скорости входа судна во Врата, это значило куда больше рисков испытать волю Ликов: будь то непредвиденные ошибки в вычислениях, из-за которых корабль вошёл в пульсирующую тьму Врат не под тем вектором, не в том месте и не с той скоростью, и оказался разрубленным этими двухмерными творениями Предтеч пополам (что значило неминуемую смерть большинства тех, кто был на борту), или будь то встречу с космическими корсарами – пиратами, которые никогда не испытывали ни малейших зазрений совести, решая напасть на мирные торговые или пассажирские судна.

Кроме нескольких мелких и никому не нужных зенитийских колоний на одной из планет, вращавшихся вокруг звезды Тао-Ань, на Сивáне – 希望, что значило «Надежда» – главным поселением человечества в этой системе была газодобывающая станция « Цурáби», вращавшаяся вокруг планеты Тао-Ань в верхних слоях атмосферы этого чудовищно громадного газового гиганта. Поскольку "Цураби" принадлежала Консорциуму, ни для кого на «Кориолисе» не стало неожиданностью то, что эта самая крупная фракция во всём Горизонте немедленно объявила устами Дезарóна Кая, члена Совета Фракций от «Колониального Агентства», о том, что она планирует спасательную операцию «для того, чтобы узнать, что случилось в системе, и – в случае необходимости – эвакуировать наших братьев и сестёр, да продлят Лики их дни в бесконечность!»

Злые языки сразу же начали комментировать то, что если бы станция «Цураби» не представляла собой последнее слово в машиностроении и передовых технологиях по разработке снаряжения для добычи полезных ископаемых, то всем, включая Консорциум, было бы плевать на несчастных разработчиков газа. К тому же, сайид Кай почему-то не упомянул о том, какова судьба будет ждать колонистов на Сиване; это делало утверждения злых языков если не правдивыми, то, как минимум, вполне реалистичными и такими, в которые легко поверить.

* * *

Не исключением стал и «Маля́з Махфи́*; он тоже гудел и шумел, кричал и трепетал, полнился ароматами, звуками, надеждами и страхом. Именно здесь был пришвартован «Газáли» - некогда всем известный круизный лайнер, самый крупный из всех, когда-либо построенных человечеством в Третьем Горизонте. Несколько десятилетий служил «Газали» верой и правдой своей цели – развлекать миллионы пассажиров, решивших посетить самые экзотические уголки Горизонта, или же пытавшихся сбежать от цивилизации как таковой, и потому проводящие всё время в игровых кварталах корабля, нежащихся в саунах и спа-салонах оного, или просаживающих сотни и тысячи бирров на прихотливые напитки, подаваемые в нескольких дюжинах баров на борту корабля, или на чаевые для прекрасных дев, исполнявших танец живота в этих же барах прямо на барных стойках.

Это всё было когда-то, но ныне – точнее, до инцидента в системе Тао-Ань – «Газали» несколько лет как был пришвартован в «Маля́з Амáн»**, где всеми позабытый титан индустрии развлечений доживал свой тихий век умирающего корабля под едва слышимые шёпоты распространявшейся по его бокам ржавчины, да трагические вздохи прогибавшихся переборок, проседавших от старения металла. Был пришвартован до того момента, когда «Колониальное Агентство» начало разрабатывать план спасательной операции, и осознало, что для эвакуации минимум трёх сотен работников станции «Цураби» ей понадобится судно, способное уместить минимум в полтора раза больше стазис-камер (не учитывая даже большего пространства для эвакуированной драгоценнейшей техники с газодобывающей платформы). Вот тогда звезда «Газали» снова взошла на небосвод судьбы этого судна, и рабочие «Маляз Аман» начали рихтовать бока лайнера и проверять инфраструктуру судна, чтобы оное выступило в качестве базы для спасательной операции, планируемой Консорциумом.

Спустя декаду всё было готово. Тем временем из сотен, если не тысяч претендентов, которые решили попытать судьбу в ответ на призыв, озвученный Консорциумом, и подали свою кандидатуру на участие в спасательной операции, было отобрано полторы сотни самых достойных, чьей задачей и целью станет обеспечить максимально эффективное и быстрое проведение спасательное операции; помимо главного состава – экипажа непосредственно самого «Газали», в штат экспедиции были набраны и солдаты, и инженеры, и пилоты, и чернорабочие, и коки, и священники, и штурманы, и докеры, и медики, и ещё несколько дюжин прочих специальностей, наличие которых в составе команды «Газали» руководству Консорциума показалось крайне важным для успешного проведения миссии.

Одними из тех, кто был избран, стали и вы.

* * *



«Газали», несмотря на своё прошлое, несмотря на свой внешний вид и состояние, производил ошеломляющее впечатление. Практически город-корабль, невероятно огромный, массивный, величественный – он действительно являл собой вершину мастерства кораблестроения зенитийцев. Никогда прежде, никогда после создания «Газали» не было построено судна настолько поражающего своими масштабами. И теперь он, «Газали», стояла в «Маляз Махфи», занимая всю главную палубу этого космопорта. Один-единственный - главный – вход внутрь окружило целое подразделение Стражи; у входящих проверяли не только документы, но и наличие оружия. Хвала Ликам, не просили предоставить лицензию на ношение оного; но у всех, у кого находили хотя бы что-то, что могло быть использовано в бою – неважно, для самозащиты или для агрессии – было конфисковано с обещанием предоставить сразу же по прибытию в систему Тао-Ань. На каждое оружие прицеплялась бирка с именем и личным кодом члена экипажа, после чего оружие передавалось в огромный контейнер, который, как обычно в таких ситуациях, должен был храниться под надзором главной (экипажной) команды «Газали», т.е. где-то неподалёку от капитанского мостика.

Пройдя проверку документов и сдав оружие, все члены экспедиции приглашались внутрь; как было озвучено Стражами у входа, брифинг команды запланирован был на полуденную стражу в главном ангаре «Газали», в котором пришвартовывались челноки и малые корабли, чьей задачей было стать глазами и руками спасательной экспедиции тогда, когда лайнер пройдёт через Врата Тао-Аня.

Вошедшие внутрь должны были следовать по люминисцентным стрелкам, нанесённым на стены внутренних коридоров лайнера (на которые, судя по всему, ремонтникам Консорциума не хватило то ли времени, то ли сил, то ли желания – остатки былой роскоши были видны там и здесь, и проявлялись в виде изящных и прихотливых картин, кусков ценных шёлковых шпалер, расшитых золотом и серебром, элементами декора и меблировки, сделанными из тикового дерева. Но в целом же внутренняя обстановка «Газали» недвузначно указывала на то, что фактически этот корабль был оживлённым трупом, давно забытым и таким, в который не вкладывали ни средств, ни надежд.

В конце концов стрелки привели в Ангар 01-АА; огромное, невероятно огромное помещение, немыслимое для космического судна – было под завязку набито космическими кораблями меньшего ранга, челноками, шлюпками, персоналом экспедиции и фрагментарными кучами мусора, который, очевидно, не успели убрать реставраторы корабля. На площадке, нависавшей над просторным пространством ангара, стояло несколько человек в официальных мундирах сотрудников Консорциума и его подразделений, а также – Легиона.

Судя по всему, когда все полторы сотни членов экипажа прибыли в этот ангар, один из представителей Консорциума – молодая темноволосая женщина с миндалевидными карими глазами и орлиным носом, в которой многие узнали И́ю Касхáрес, командира экипажа «Газали» и руководительницу предстоящей спасательной экспедиции в Тао-Ань – подняла руку, призывая к тишине. Когда все, кто был в главном ангаре, умолкли, Ия легко коснулась своей табулы, и из динамиков ангара зазвучал испуганный голос молодого парня с ярко выраженным дабаранским акцентом, перемежаемый постоянными вклиниваниями белого шума:

«Тревога! … вога! Код 1А, код тревоги 1А, ко… … прашиваем немедленную помо… Повторя… ….дленную помощь! … неизвестной сигнатуры, напомин… щей… повреждения Тахарука, но определённо нетипичные… эвакуация была нача… … поддерживающий стазис… … мы должны… сенсорный артефакт в Секторе 4, склонение 4-2-1… неопознанные судна… почти абсолютно чёрные, как… сама Тьма… … Лики, смилостивитесь над нашими душами! Мы… не хотим… мы… … тим умирать… но они уже здесь.»

Когда проигрывание записи закончилось, в ангаре воцарилась гробовая тишина. Все пытались переварить только что услышанное; разум, с одной стороны, отказывался верить во что-то настолько масштабное и ужасное; с другой стороны – в сердцах и душах всех, в особенности же тех, кто относился к Первопоселенцам – вспыхнул очаг неосознанного и всепоглощающего ужаса, который передался им от их предков с тех самых пор, когда несколько сотен лет назад Первый Горизонт инициировал полномасштабное вторжение в Третий.

«Послушайте», - прозвучал голос Ийи. «Послушайте, братья и сёстры, этот крик о помощи. Это – всё, что у нас есть касательно того, что произошло на Тао-Ань и почему никто более не прилетает из этой системы ни в систему Хамура, ни в Ухару. Что-то там произошло, и что именно – нам с вами суждено выяснить. Это сообщение пришло с колонии «Цураби» чуть более декады тому назад; мы предпринимали попытки послать малые силы в Тао-Ань – ни один из малых кораблей не вернулся обратно. Мы не знаем, что ждёт нас после прыжка через врата в системе Хамура; в любом случае, вы слышали это сообщение, и потому давайте готовиться к наихудшему. Вместе с нами отправится также истребитель Легиона, корабль «Зафира», который уже ожидает нашего с вами прибытия в систему Хамура, откуда мы совершим прыжок через Врата в Тао-Ань. Мы последуем за «Зафирой» сквозь Врата, и постараемся узнать, что произошло в Тао-Ань, а также приложим все возможные силы для того, чтобы спасти всех наших братьев и сестёр в этой системе, и да осияет милость Ликов наш путь, и да поддержат они наши длани в этом непростом задании!»

Когда Ия умолкла, заговорила стоявшая подле неё Наки́фа Ас-Савáд, представительница «Колониального Агентства»:

«Колония «Цураби» – небольшая газодобывающая платформа, вращающаяся вокруг газового гиганта Тао-Ань по околоатмосферной орбите. Три сотни колонистов – рабочих станции, разработчиков газа, плюс их семьи, плюс несколько учёных. Мы отправляемся вслепую. Мы не знаем, что ждёт нас по ту сторону Врат. Если будет на то милость Ликов, сразу после прыжка наши сенсоры дадут нам больше информации о том, что на самом деле случилось в Тао-Ань.»

Тут снова заговорила Ия: «Мы искренне признательны всем тем, кто решил присоединиться к нашей спасательной операции. В качестве вознаграждения за участие в ней мы обещаем всем и каждому гонорар суммой в одну тысячу бирров; в ознаменование того, что мы намерены сдержать наше обещание, прямо сейчас на ваши счета будет переведен аванс в сумме 300 бирров. Остальную сумму, а также возможную премию – в случае, если вы отличитесь во время проведения операции – вы получите по окончанию оной. Сейчас же командой всему персоналу будет отправиться в ваши стазис-камеры – номер уровня и помещения, в котором расположены ваши стазис-камеры, были предоставлены вам при входе на борт «Газали». Пусть Матрос улыбнётся вам тогда, когда закроется крышка вашей камеры, и да пребудет Странник с нашим управляющим экипажем, пока тот будет прокладывать наш маршрут до системы Тао-Ань. В следующий раз мы с вами услышимся уже по прибытию на место; до тех пор вся команда «Газали» – исключая лётный экипаж капитанского мостика – будет пребывать в крио-сне. Ожидаемое время прибытия в систему Тао-Ань – через десять дней от этого, в начале десятого дня сегмента Моряка. И…» - красивое лицо Ийи осветила лёгкая улыбка: - «Поздравляю всех нас с Днём Основания. Пусть это – то, что мы начинаем нашу операцию в такой знаменательный для всего Третьего Горизонта день – будет предвещать успех нашего предприятия. Сладких снов, команда!»

Встреча с Хаддо Фарксом ввергла Тамо в состояние глубокой задумчивости, поэтому, тепло попрощавшись с провостом, капитан не промолвил ни слова до тех пор, пока он, Себастиан и Лин не вернулись на борт «Огнептицы» – Аллендер покинул их компанию чуть раньше, отправившись незамедлительно заниматься полученными от провоста данными и записями. «Несмотря на наш разговор, видно же, что ему всё ещё не по себе за ту женщину на Кларке… Нужно будет снова поговорить с ним», – отметил для себя Рейнир, и снова вернулся к тем думам, которые не давали ему покоя: откуда взялись эти странные пираты, которые ведут себя вроде бы и по-пиратски, и вроде не очень, какие у них цели и для чего вся эта кутерьма с Кларком и Торполом вообще.

Выслушав Лина, Аллендера, Сашу и Себастиана, Тамо задумчиво кивнул, соглашаясь и с каждым по отдельности, и со всеми вместе.

- Да, Саша дело говорит, пираты за всю историю человечества - то есть, за несколько тысяч лет - всегда действовали, сообразуясь с определёнными… повторяющимися мотивами. И мотив «временного тайного убежища», в котором можно или укрыться, или пополнить припасы, всегда имел место быть; обычные корабли человек сменил на космические, но традиции в звёздные полёты перенёс отчасти из мореходства. Увы, включая и обычай держать такие «резервные запасы на экстренный случай». А значит, любой из трёх вариантов, озвученных Лином, могут оказаться тем, куда нам стоит двинуться дальше. И поэтому, учитывая то, что даже обладая уже определённым массивом данных об этих пиратах, мы, фактически, ничего толком и не знаем – ни откуда они прилетели, ни куда они полетели, ни зачем всё это вообще было затеяно. Догадки, у нас есть лишь догадки, и один шанс из трёх, что они укажут нам верный путь для того, чтобы определиться, куда лететь дальше. Я предлагаю пока что не спешить и позволить Себастиану и Лему расшифровать данные, полученные от провоста, и потом уже решать, какой будет наш следующий пункт назначения. При условии, конечно, что в этих записях содержится какая-то конкретная информация…

Тамо задумчиво потёр переносицу и снова погрузился в размышления, разглядывая карту, показанную Лином.

ВРЕМЕННАЯ ШКАЛА СОБЫТИЙ: ИСТОРИЯ ТРЕТЬЕГО ГОРИЗОНТА

К сожалению, в рулбуках отсутствует эта ценнейшая информация, и фанатам сеттинга пришлось собирать её по крупицам из упоминаний то там, то здесь. Т.е., приведенная ниже хронология Третьего Горизонта - абсолютно официальна, хотя и не приведена как целостная таблица в книгах, а размазана крупицами информации по множеству официальных источников.

-1,000 (приблизительно) = огромные корабли-ковчеги "Зенит" и "Надир", каждый с несколькими сотнями тысяч переселенцев на борту, покидают Землю.

-900 (приблизительно) = Врата обнаружены у ближайшей к Солнечной системе звезды (Проксима Центавра). После многих лет исследования и тестов, дешифрованы протоколы пользования Вратами. Начинается колонизация Первого Горизонта. В нём обнаружены Врата, ведущие во Второй Горизонт. Начинается исследование Второго Горизонта.

-600 (приблизительно) = Империя консолидирует свои силы в Первом Горизонте. Мистики, впоследствии известные как "Симметрия", начинают колонизировать Второй Горизонт.

-500 (приблизительно) = Империя затягивает удавку на шее Первого Горизонта, кроваво и безжалостно подавляя любые восстания и попытки обрести независимость от Империи. Открыты Врата в Третий Горизонт, и с благословения Императора начинается его колонизация.

-400 (приблизительно) = Первый Горизонт заявляет права на Второй Горизонт. Начинается война, которая длится с переменным успехом сторон.

-350 (приблизительно) = Война между Первым и Вторым Горизонтами продолжается; она отнимает огромное количество ресурсов и проливает невероятное количество крови, но она же и вдохновляет антиимпериалистские силы Первого Горизонта. Вспыхивают массовые восстания и мятежи, но Империя вскоре подавляет их – жестоко и безапелляционно.

-300 (приблизительно) = Организованное движение мятежников возникло в Первом Горизонте. Повстанцев обвиняют в том, что они – лакеи Второго Горизонта. Лоялисты Императора прибегают к силам Межзвёздной Тьмы в надежде обрести окончательную победу над Вторым Горизонтом. Силы Империи проникают в Третий Горизонт, и Жертва Назарима* становится важным союзником Императора в его попытках покорить Третий Горизонт без кровопролития. Император не может позволить себе ещё одну войну, пусть даже и с более слабым Третим Горизонтом.

-200 (приблизительно) = Некоторые старые фракции Третьего Горизонта начинают подозрительно относиться к деятельности Жертвы Назарима, но их внутренние междоусобицы мешают им сплотить силы против агентов Первого Горизонта.

>>>>>>> ПАДЕНИЕ ВРАТ <<<<<<<<<

-129 = Флотилия Первого Горизонта проходит через Врата в Третий Горизонт. Война, впоследствии известная как "Падение Врат", начинается. Старые фракции сражаются в первую очередь с Империей, но также и между собой, никак не будучи способными достигнуть взаимопонимания. Многие Врата повреждены из-за использования вблизи оных термоядерных оружейных систем и оружия на основе антиматерии.

-99 = Столкнувшись с неизбежной угрозой полномасштабного вторжения со стороны Первого Горизонта, был создан план по изоляции Третьего Горизонта от первых двух. Те немногие Врата, которые связывали Третий Горизонт с Первым и Вторым, были разрушены. Падение Врат закончилось, и началась Долгая Ночь – столетие рецессии, изоляции и упадка.

-98 = После того, как были отрезаны все пути отступления для вражеских войск, имперский флот был перехвачен в районе системы Одакон и уничтожен в самой разрушительной битве за всю историю Падения Врат.

>>>>>>> ДОЛГАЯ НОЧЬ <<<<<<<<<

-99 – -5 = Девятосто три года запустения, упадка, экономического спада, изоляционизма и деградации всех цивилизаций всех миров Третьего Горизонта. Протоколы использования Врат утрачены (точнее, находятся во владении лишь Ордена Изгоев*, который не спешит ими делиться), технология и наука откатываются назад из-за отсутствия нормальных торговых отношений, во многих мирах происходят вспышки эпидемий, царит голод и запустение.

>>>>>>> ПРИБЫТИЕ "ЗЕНИТА" <<<<<<<<<

-5 = "Зенит" наконец достигает системы со звездой - красным гигантом: Дабаран (который земляне называли "Альдебаран" или "Альфа Тельца"). "Надир" был потерян во время пути, мало кто помнит, когда, никто не знает, почему и как.

0 = Консорциум* начинает переоборудование "Зенита" в станцию "Кориолис". Дéсмонд Ирьéдес (бывший старпом "Зенита") становится 1-ым Губернатором станции "Кориолис".

5 = флоты Легиона* и Зенитианской Гегемонии* сталкиваются в битве возле системы Хамура, но ни одна из них не может одержать победу. Тéре Меззи́на становится вторым Губернатором станции "Кориолис".

7 = Легион* и Консорциум* заключают пакт о сотрудничестве.

8 = Легион* и Зенитианская Гегемония* подписывают пакт о ненападении.

>>>>>>> НАЧАЛО ЭПОХИ "КОРИОЛИСА" <<<<<<<<<

10 = Строительство станции "Кориолис" завершено.

14 = Свободная Лига* основана в качестве фракции-партнёра Консорциума*.

17 = Морáцио Исхáра становится третим Губернатором станции "Кориолис".

21 = Всем другим фракциям предложено направить своих представителей на "Кориолис" для создания Совета Фракций.

26 = Абси́на Лектéли становится четвёртым Губернатором станции "Кориолис".

34 = Основные торговые пути по Третьему Горизонту защищены патрулями Легиона*. Губернатор "Кориолиса" подписала Соглашение о Свободной Торговле, которое даёт право любому использовать Врата и запрещает монопольный контроль над Вратами.

36 = Ксáндер Корри́да становится пятым Губернатором станции "Кориолис".

41 = Орден Изгоев* перекрывает доступ к Вратам в своей родной системе Залос, но после давления со стороны членов Совета Фракций, он снял блокаду и гарантировал соблюдение Соглашения о Свободной Торговле. Корабли снова могут проходить через Залос, но всегда сопровождаются патрулями; приземляться в космопортах системы запрещено. Просачиваются слухи об ужасных событиях на Залосе, но Орден никак не комментирует их, настаивая на том, что это "наши внутренние дела". Совет вынужден смириться с этим в ответ на снятие блокады Врат.

42 = Нихáра Кори́нф становится шестым Губернатором станции "Кориолис".

51 = Орден Изгоев* открывает Самаритянскую Медицинскую Академию на "Кориолисе", а также начинает программу по снижению уровня бедности, и открывает лечебницу при своей Академии.

52 = Джаламáн Хо становится седьмым Губернатором станции "Кориолис".

58 = На улицах "Кориолиса" вспыхивают забастовки, организованные непатриотичными группами, поддерживаемыми антиреспубликанскими заинтересованными сторонами. Стража* быстро восстанавливает порядок, но оказывается неспособной арестовать зачинщиков этих беспорядков.

59 = Подразделение Вершителей было основано Зенитийской Гегемонией*. Оно начинает широкомасштабную операцию по борьбе с организованной преступностью в системе Куа (и вне оной, если есть такая возможность). Народная Ассамблея выдвигает Губернатору Джаламану Хо вотум недоверия и лишает его губернаторских полномочий. И́рия Шульямарáн становится восьмым Губернатором станции "Кориолис".

60 = Губернатор приказала Страже** провести ряд чисток в Подвале, поскольку тот стал убежищем для бездомных, преступников и полуразумных особей, которые отказываются следовать законам станции. Кемáль Даргося́н становится девятым Губернатором станции "Кориолис".

1 день сегмента Странника = были открыты т.н. "призраки Ксéне", и Фонд** устанавливает первый формальный контакт с 5 бестелесными сущностями из глубин газового гиганта Ксене, именуемыми впоследствии Эмиссарами.
3 день сегмента Странника = начинается т.н. «Болезнь Мистиков», и беженцы, спасающиеся от суеверных фанатиков, ищут убежища на Кориолисе и на Куа.
Последний день Циклад (последний день года) = один из пяти Эмиссаров провозглашает себя воплощением Судьи.

>>>>>>> НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ <<<<<<<<<

61
Первый день года (1-ый день сегмента Вестника) = Эмиссар Алáм из Ксéне прибывает на "Кориолис" и получает статус наблюдателя при Совете. Его (неофициально) называют Эмиссаром-Вестником.
30-ый день сегмента Игрока = Связь с колониями в системе Тао-Ань потеряна. Консорциум*, Колониальное Агенство** и Фонд** отправляют спасательную миссию на Тао-Ань.
День Основания = начало нашего приключения.

* - названия фракций Третьего Мира (см. ниже).
** - подразделения Консорциума.


КАЛЕНДАРЬ ТРЕТЬЕГО ГОРИЗОНТА

Несмотря на то, что в каждой системе, а подчас и на каждой планете внутри системы традиционно использовался своя календарная система, так сложилось, что за последние полвека благодаря безусловно судьбоносному влиянию станции "Кориолис" и зенитийской цивилизации на весь Третий Горизонт, календарь зенитийцев используется повсеместно как единственный официальный (для удобства документооборота, торговли и политических взаимоотношений между мирами).

1 цикл (или, более развёрнуто – "Один цикл станции "Кориолис"") примерно равен одному земному году (поскольку планета Куа, вокруг которой вращается "Кориолис", почти во всём соответствует Земле) и состоит из девяти т.н. "Сегментов" - промежутков, каждый из которых состоит из 40 дней:

Первая Триада
1. Сегмент Вестника
2. Сегмент Танцора
3. Сегмент Игрока

День Основания (станции "Кориолис")

Вторая Триада
4. Сегмент Моряка
5. Сегмент Купца
6. Сегмент Судьи

День Пилигримарии

Третья Триада
7. Сегмент Странника
8. Сегмент Госпожи Слёз
9. Сегмент Безликого

Празднества "Циклады" (3 дня, по високосным годам – 4)

Мощный взмах боевой секиры Коня прикончила умертвие, которое, лишившись своей не-жизни, безжизненной кучей гниющей зловонной плоти рухнуло на пол; теперь, когда вуаль из тёмного тумана, окутывавшая его, развеялась, стало видно, что это не был бестелесный дух, это было тело, в которое насильно вернули терзаемую безумием и тьмой душу.

Подобная судьба ожидала и драугра за спиной у Сигбьёрна, которым занялся охранник конунга и которого прикончил Асмунд, обрушив на полуразложившуюся голову ожившего трупа пламя священного огня из божественной кузни асов. Торстейн, Линда и Эгиль также избрали деву в чёрном целью своих атак, и клинки нордлинга и чары озёрной чародейки и слепого вардлоккра заставили Брэди застонать от боли и начать затравленно озираться вокруг – слышала ли она то, что крикнула ей сестра, или она решила сражаться до последнего, презрев возможность сбежать (неизвестным нашим героям способом)? – как бы то ни было, судьба её настигла незамедлительно. У судьбы Брэди была длинная рукоятка из тисового дерева, украшенная прихотливой вязью рун, и мощное навершие, плоское с одной стороны и острое – с другой; навершие, выкованное из лучшей силларнской стали. Судьбу Брэди в своих руках держал конунг Искльйова, и не было никакого бесчестия в такой судьбе. Судьба Брэди ударила ей в грудь, расколов грудную клетку надвое, отчего та открылась, словно устрица; драгоценной жемчужиной внутри билось горячее сердце девушки: «пум!» – и поток крови, тёмной, почти чёрной, как одежды Брэди, хлынул из разрубленных вен; «пум!» – ещё один поток, ещё одно судорожное сжатие этой мышцы, словно молящей: «нет! я хочу жить! я молода и прекрасна, я не могу вот так умереть, у меня же вся жизнь впереди!». «Пум!».

И в следующее мгновение всё было окончено.

* * *

Торстейнн устало опустился на свой трон и осмотрел побоище, освещаемое танцующими огнями факелов и открытого очага в центре главного зала. Когда взгляд конунга наткнулся на тело Брэди, на нём он и задержался. Возможно, это был пот, который в обилии стекал с чела властителя Искльйова, но всем присутствующим на мгновение показалось, что глаза Торстейнна наполнились слезами. В конце концов конунг тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения, и севшим голосом обратился к пятерым соискателям возможности почтить богов в Турнире Достойных:

- Благодарю вас, добрые мужи… и дева. За достойную битву. За помощь в противостоянии этому… преступлению против гостеприимства, и этому тёмному колдовству, которое применили дочери моего бывшего советника Хревнира. Я понимаю, что двигало ими – жажда мести, ибо, судя по всему, они винят меня в смерти своего отца. Это давняя, горькая и очень длинная история, которой нынче не место и не время. Время и место сейчас для моей благодарности; благодарности и вечной признательности. Тем, что тут нынче произошло, боги однозначно показывают, что ваш Турнир Достойных состоялся, и вы – его победители, поэтому… Поэтому, как гости под моей крышей, отведайте моего эля, вкусите мяса и хлеба со мной сегодня вечером. И оставайтесь в Высоком Доме в качестве моих почётных гостей, а завтра мы поговорим с вами о том, в чём моя благодарность вам будет заключаться; волю богов игнорировать я не привык, а это – явно она: воля, пославшая каждого из вас сегодня сюда, в мой зал. Знайте же, Сигбьёрн по прозвищу Конь, Асмунд по прозвищу Буревестник, Линда Снегирь из Озёрного Края, Тофбьорн из Фьордхейма и Эгиль Слепой, что отныне вы – всегда желанные гости в Высоком Доме, и на всей земле Искльйова вы пользуетесь покровительством конунга!

Сказав всё это, Торстейнн устало опустился на спинку трона; было очевидно, что несмотря на доблесть и мощь, проявленные им во время битвы с дочерьми Хревнира и их не-живыми слугами, дались ему нелегко, и сейчас возраст быстро возвращал себе главенство в теле конунга. Вены на висках могучего воина тяжело пульсировали, пот ручьём катился по лицу, а широкая грудь тяжело поднималась и опадала, как кузнечные меха.

В этот момент в общем зале появились встревоженные слуги, воины, вбежавшие со двора Высокого Дома, рабы, испуганно оглядывавшие мёртвые тела на каменном полу Хаттхуса. И в этот момент наши герои осознали, что вся эта битва, которая, казалось, длилась целую вечность, заняла всего несколько мгновений времени, но при этом – отняла огромное количество сил и энергии.

За насколько ударов сердец тех, кто был нынче в общем зале дома конунга, Хаттхусе, Высоком Доме, успело погибнуть несколько человек, включая одного из тех, кто пришёл к Торстейнну соискать возможность проявить себя в Турнире Достойных. Значило ли это, что бедолага Ульфгер был недостойным? Он, молодой, красивый, сильный воин, коего пощадили боги тогда, когда пересекли нить его судьбы с нитью Линды, ведьмы из обитателей холодных северных озёрных лесов, А потом резко изменили своё решение и сочли недостойным, оборвав его нить так внезапно и нелепо? Или, возможно, богам было плевать на судьбы смертных – как тех, кто чтил их, совершая подвиги и мечтая об участии о турнире в честь Владык Асгарда, так и тех, кто почитал их, служа им в качестве прямых посредников меж смертными и бессмертными? Если нет, то как объяснить было не только жестокую смерть Ульфгера, но и чудовищный конец, которого постиг молодой годи, жрец Одина? Не его ли тело, покрытое серебристым саваном льдистого инея, лежало нынче у подножия конунгова трона, среди рассыпанных по каменному полу Высокого Дома священных рун?

Вопросы, вопросы, всегда без внятных ответов. Такова судьба любого, кто решит бросить вызов судьбе и попытаться понять такие бессмысленные вопросы, как «смысл жизни» и «мироустройство» – во всяком случае, о том гласила народная молва и опыт бывалых, тех, кто пытался разобраться в том, почему жизнь в этом мире настолько несправедлива, а судьба – коварна.

Те же, кто предпочитал активно действовать, а не пассивно плавать по волнам раздумий о том, почему так несправедлива жизнь, действовали. В частности, Сигбьёрн по прозвищу «Конь» – ринулся атаковать нежить дальше, и его могучая секира снова нанесла чудовищный урон не-живому противнику, оставив посреди живота оного глубокую рану, через которую наружу высыпались подгнившие внутренности ожившего трупа, наполнившие общий зал Высокого Дома отвратительным, тошнотворным смрадом.

Асмунд тем временем отошёл влево, ближе к чародейнице из загадочного народа ялкикасву; те тонкие и незримые нити, которые вплетались в гобелен его судьбы и были окрашены в краски его богов, позволили Буревестнику даровать временное благоволение асов троим воинам, сражавшимся против умертвий: Сигбьёрну, Эгилю и Тофбьорну.

Который, в свою очередь, выхватил второй меч и ринулся атаковать деву в чёрном, поименованную «Брэди» – «неистовой яростью». Удар первым мечом оказался успешным и оставил неглубокую, но яркую – красную, как уста Фрейи – полосу на боку воительницы, второй же, увы, пропал втуне, поскольку Брэди была неимоверно подвижной и неуловимой.

Неуловимой для физического оружия, но, как оказалось, не для магии и чар; второй раз тряхнула Линда веточкой можжевельника, и второй раз обжигающий хлад охватил деву-воительницу в чёрном; закричав от боли, Брэди воскликнула:

– Жги, ведьма, жги! Но жгучей этой боли, от твоих неуклюжих чар, была моя боль, когда умер мой отец. И куда более жгучей тело и леденящей сердце будет боль от осознания, что твой смазливый хер сдох от ЕДИНСТВЕННОГО удара бабы. Как тебе такое, дикарка с озёр?

Эгиль не видел того, что происходило вокруг, но он слышал, и то, что слышал, не внушало ему сопереживания к этим двум девам. Желание отомстить, страсть по справедливому возмездию – да, это было понятно и внятно. Но ненужная жестокость, особенно по отношению к несчастной озёрной ведьме, буквально несколько мгновений назад утратившей своего жениха, которая ничего лихого не сделала этим двум девам – это было действительно… неуместным и неправильным. Воодушевившись этой мыслью, Эгиль направил всю свою сверхъестественную энергию на то, чтобы причинить урон женщине с ледяным голосом; тихий вскрик оной позволил молодому вардлоккру понять, что его усилия увенчались успехом.

Медноволосый бард, младший сын королевы Мейв, о которой слышали почти все присутствующие в общем зале Хаттхуса, увидев, что творила дева в чёрном, решил таки, что не нежить является главным противником, осквернившим традиционное приветствие и общение между участниками Турнира Достойных и конунга, этот турнир объявившим; бросив на пол свой арбалет, молодой человек выхватил свой меч из ножен, изукрашенных прихотливыми узорами, отличавшими почти все произведения искусства, сотворённые ремесленниками-милесианцами, и ринулся в бой против Брэди. Да, его меч достиг своей цели – у девы в чёрном было слишком много противников вокруг, чтобы своевременно реагировать на все и каждую атаку против неё; но, к сожалению, царапина от короткого меча Ойсина осталась лишь царапиной. А вот рана, которую нанесла Брэди в ответ Ойсину, раскрыла грудную клетку оного, как устрицу; розово-красные лёгкие и белесая плева, окружавшая внутренние органы, стали главными цветами, обозначившими состояние милесианского барда. Изрыгнув поток кровавой пены, Ойсин безжизненно упал на каменный пол Высокого Дома.

Конунг в очередной раз доказал своё право быть первым среди людей, уничтожив ещё одно умертвие троичной – и невероятно стремительной – атакой своим боевым молотом. Охранники Высокого Дома с разной успешностью атаковали призванные Орвентой трупы, внезапно обрётшие способность снова сражаться; кто-то погиб, кто-то выжил. Главным же событием, подведшим итог этим нескольким ударам сердца, стало то, что Орвента – колдунья в белом – громко, на весь зал, крикнула своей сестре:

- Брэди! Достаточно! Конунг получил сообщение, и знает о том, что его преступление не останется безнаказанным! Мы - УХОДИМ - сейчас!!!

С этими словами девушка сорвала второе ожерелье со своей руки, на сей раз – с правой, и жемчужины были небесно-голубыми, словно незабудки. Как только они коснулись холодного камня, коим был выстлан пол Высокого Дома, жемчужины начали источать сизо-голубоватый туман; бросив призывный взгляд на Брэди, Орвента шагнула в туманный вихрь, и скрылась из виду всех, кто находился на тот момент в Хаттхусе; сизо-голубоватая дымка стала растворяться в воздухе почти сразу же за тем, как дева в белом ушла в неизвестность из Высокого Дома конунга Искльйова.

Пока Гаврила, Торт и Гаврик без толку мотались по платформе туда-сюда, теряя драгоценные минуты времени, Отто и Дейв внутри лифта попытались отправиться хотя бы куда-нибудь поближе к месту своего брифинга. Отто нажал на кнопку "0" - ничего не произошло, кроме того, что дверь лифта закрылась и свет в кабине погас. Пахло пылью, мочой и ржавчиной, и в тихой темноте узкого помещения отчётливо слышалось дыхание двоих Наладчиков и поскрипывание кабины, колышущейся на старом проржавевшем тросе.

Тем временем, как и было упомянуто ранее, оставшиеся трое Наладчиков тоже не смогли отыскать ничего такого, что напоминало бы "платформу А/В" или проход туда. Зато несколько вполне действующих камер слежения, а также притаившиеся в углах длинного помещения, в тенях под потолком, восемь лазерных установок, на которых помигивали зелёные огоньки, свидетельствующие о том, что они вполне готовы к расстрелу всего, что Компьютер сочтёт неподобающим или изменническим, - вот эти "сокровища" наши Наладчики отыскали.

На часах было 23:55.

"Дзинь!" - раздался сигнал о новом сообщении на ПЦК Гаврик.

Новоприбывшие в Высокий Дом соискатели возможности принять участие в Турнире Достойных не стали размусоливать ситуацию и вступать в переговоры с теми, кто, очевидно, не питал ни малейшего уважения к традициям и устоям лингов, для коих, вне зависимости от того, из какой части света они происходили и какую приставку имели перед наименованием своего рода: нордлинги, остлинги, вестлинги, судлинги или мидлинги, главнее всего была честь и уважение к тем, кто эту честь снискал. А нападать на хозяина дома, который радушно тебя приветствовал – нижайшее из преступлений и бесчестнейшее из деяний, если верить Словам Высокого, словам самого Одина. Поэтому не вникая в содержание речей сладкоголосой девы, прекрасной лицом, Сигбьёрн и остальные отреагировали на тот факт, что дева эта открыла Порог прямо посреди приёмного зала конунга; распри – распрями, ссоры – ссорами, но нападение на хозяина в его доме, да ещё и с привлечением скримсли, тварей извне бытия, из тёмного, ужасного пространства Межмирья, окружающего Иггдрасиль – это уже было ни в какие ворота.

Да, у всех и каждого присутствующего в общем зале Высокого Дома не оставалось ни малейшего сомнения, поскольку все и каждый видывали в жизни своей, как выглядят Пороги, суть которые – истончение в ткани меж мирами; истончение, сквозь которое, как гной через разрез на нарыве, сочится всё то, что не снискало себе места ни в одном из сущих миров. Всё то, что собой представляет хаос, тьму, смерть и разрушение. Всё то, что никогда и ни при каких обстоятельствах не сможет ужиться с теми, чья кровь – горяча, чьи сердца – отбивают неумолкаемую песнь жизни, чьи надежды – на лучшее для себя, а возможно – и для других.

Яростная мощь удара секиры Сигбьёрна разрубила его противника, возникшего из сизого тумана, вызванного чародейством Орвенты, почти пополам. Эта тварь, которую родичи Коня именовали обобщённым названием «драугр» – «воплощённый в плоть призрак» – некогда была воином, судя по изъеденной ржавчиной кольчуге, которая сохраняла и защищала полусгнившее смрадное тело чудовища, сжимавшего в обоих руках своих боевой топор.

Эгиль попытался завершить начатое остлингом; рыжеволосый вардлоккр оступил на несколько шагов обратно, подальше от подиума, на котором располагался двойной трон конунга; если бы не повязка на глазах у молодого человека, можно было бы предположить, что он пытается окинуть взором всю картину происходящего перед ним. Но Эгиль был слеп, и полагаться мог лишь на звуки, голоса, запахи и дрожь воздуха вокруг себя и земли под ногами; отойдя на желаемое расстояние и став так, чтобы открытый очаг, согревавший нутро Хаттхуса был ошую от него, молодой человек попытался прикончить противника, с которым вступил в схватку Сигбьёрн, своими силами. Увы, суматоха и шумы, издаваемые другими участниками драмы, что разворачивалась вокруг Эгиля, помешали юноше сосредоточиться, и потоки мистической энергии цвета чернее ночи, изошедшие из его пальцев, пролетели мимо драугра, не причинив тому ни малейшего вреда. Асмунд, стоявший до тех пор одесную Эгиля и оставшийся на своём месте, словно посчитал произошедшее несправедливым, и потому призвал силы, коим служил, рассудить происходящее пред его очи. Тихий жар углей, коими был полон открытый очаг за спиной у мужчины, внезапно ожил и зажил своей жизнью; жар и пыл, свет и треск, и дым – все эти составляющие сплелись во единое полотно, которое накрыло противника Сигбьёрна, словно платок девы, брошенный на голову возлюбленного; вот только в отличие от трепетной ткани и нежного жеста, это пылающее полотно сожгло иномирную тварь, оставив лишь кучку дымящегося пепла перед Конём.

«Вы, трое, вы словно Луг, Нуада и Мананнан, трое из Племени Богини Дану, самые отважные воители, коих видели лики Солнца и Луны!» – воскликнул Ойсин, выхватывая из-за спины свой арбалет. «Да будет с вами благословение всех богов нашего мира, и да направляют руку твою, слепой чародей, Три Богини Битвы – Бадб, Маха и Немайн, кои суть единая Морриган, Великая Королева, Повелительница Смерти и Войн!» - Эгиль, к немалому своему удивлению, ощутил, словно кто-то незримый (как в прямом смысле, ибо Эгиль зрить не был способен, так и в переносном) коснулся затылка парня, выражая безмолвно ему свою поддержку.

Тем временем Ойсин разрядил свой арбалет в одну из тварей, призванных чарами Орвенты; судя по тому, что медноволосый милесианский бард мог разглядеть сквозь неверную дымку, заполонившую всё пространство Высокого Дома, его противником не был «осязаемый» драугр – это умертвие было бестелесным, но от того не менее опасным. Арбалетная стрела, пронзившая тёмное естество этого существа нанесла тому урон, хотя насколько существенный ¬– оставалось лишь догадываться.

Тофбьорн тем временем атаковал зачинщицу всего и вся – деву в белом, которая назвалась «Орвентой», «Отчаянием» на языке северян. Было ли это её истинным именем или нет, нордлингу было недосуг решать: он видел цель, он знал, что должен был сделать, и он не видел необходимости тратить драгоценные ресурсы вроде времени, внимания и усилий на раздумья. Меч сверкнул холодной сталью в руке, кровавая полоса прочертила новый узор на белоснежном шёлковом платье Орвенты, которая, вскрикнув скорее от неожиданности, чем от боли, прошептала какие-то чародейские слова, и – в то же мгновенье её окутала серебристая дымка, ещё более яркая и туманная, чем туман-дым, окутавший помещение. Ещё один удар сердца – и вот она уже совсем далеко от Тофбьорна, и лицо её искажено и торжеством от того, что чары ей подвластны, и болью от той раны, которую фьордхеймец нанёс деве.

Две руки, десять пальцев, семь нот, два горящих ненавистью глаза, и вот – вспышка пламени ослепляющим взор сгустком понеслась из раскрытых ладоней Орвенты в сторону годи, молодого жреца, который до тех пор лишь стоял безмолвно, растеряно озираясь по сторонам. «Вшшшш!» – вспыхнули одежды на синегубом; и тогда он тоже перестал стоять истуканом, и, воззвав к богам – как асам, так и ванам – окружил себя золотистым сиянием, словно коконом. И снова начал молиться, вознося просьбы к богам, чтобы прекратили те то неподобство, которое происходило вокруг.

Чародейство озёрной ведьмы произвело свой эффект, заставив Брэди – деву в чёрном – зашипеть от боли, когда проникающий до костей мороз обжёг её кожу. Сверкнув на ялкикасву взглядом, полном ненависти, Дева Щита выставила перед собой и свой щит, и свой боевой топор; и во время, поскольку Ульфгер – прекрасный ликом и ужасный нравом – ринулся в атаку на девушку в чёрных одеждах. Стремительный взмах топором был встречен добротно сделанным щитом и контрударом оружия Брэди – и атака Ульфгера пропала втуне. Дева ответила красавцу-воину стремительным, едва уловимым человеческим взором проблеском лезвия своего топора – и, не издав ни звука, могучий муж мешком осел на каменный пол Хаттхуса, обильно орошая его своей кровью.

Тем временем конунг Торстейнн, побледневший в лице, выкрикнул: «Нет! Вы лжёте, вы обе! Не можете быть вы дочерями моего Хревнира, лучшего друга, лучшего воина, лучшего человека, что я знал! Погиб он не по моей вине, но из-за лукавства Ревра, этого проклятого лиса! И всем это ведомо! Но вы – будь вы дщерьми Хревнира, или выкидышами бездомной суки из подворотни – вы проявили чудовищное бесчестье по отношению к той крыше, под сень которую вошли, и будет вам за это наказание!» Могучий молот обрушился на Брэди, и дева, поморщившись от боли, поспешно ретировалась – получив напоследок ещё один удар от конунга.



С этими словами конунг выхватил из-за задней части своего трона, на коем восседал, громадный боевой молот, подобного коему никто из наших героев не видывал прежде, и, выкрикнув что-то определённо оскорбительное в отношении отца обоих дев, раскрутил молот вокруг себя.

Сумрачная тень, которая была призвана в этот мир чарами Орвенты, стала первой жертвой молота Торстейнна: трижды прокрутилось орудие вокруг, и трижды вонзилось в сизо-серый туман, коим выглядело призванное белой девой существо. На третий раз оно, не издав ни звука, просто растворилось в сизой дымке, которая наполняла всё и вся в этом помещении.

Пока стражники, охранявшие до тех пор вход в Высокий Дом, бежали по направлению к подиуму, их сотоварищи атаковали возникших из туманного ничто умертвий; к сожалению, лишь одна из этих атак прервала не-жизнь призванных тварей, остальные – лишь нанесли определённый урон им.

Последним действом в этой сцене был безумный вопль, который издало одно из умертвий; его – её? – крик потоком леденящей и истощающей силы направился в сторону Сигбьёрна, Тофбьорна и жреца, стоявшего за нордлингом. Это было похоже на дыхание, дыхание смерти, которое исторгли уста этого бестелесного существа; каждый, кого коснулся поток этого дыхания, испытал ужасный, невероятный, небывалый холод – словно его душу выдернули из тела и воткнули в самое сердце самого огромного ледника на свете. Больно, дико больно, холодно, неимоверно холодно… Вот годи, жрец, стал таким же синим, как его окрашенные ежевичным соком уста; вот и Тофбьорн, сильный и могучий воин, не устоял перед дыханием существа из самих чертогов Хель – а возможно, и откуда хуже! – и начал закатывать глаза…

Каждый раз, как претендент, заявивший о своём намерении принять участие в Турнире Достойных, тянул руну из кожаного мешка, который держал в своих руках облачённый в синее жрец, тот оглашал результат обращения к оракулу своими окрашенными в чёрно-синее устами:

– Ойсин, милесианский скальд, вытянул руну «Нужда» – боги гласят, что в час нужды ты обретёшь поддержку свыше. Сигбьёрн по прозвищу Конь вытянул руну «Сокрытое» – боги скроют недостатки его, когда это будет более всего необходимо. Эгиль-слепец вытянул руну «Ингви», что указывает на то, что Владыка Фрейр благоволит калеке, и дарует ему силы исцелять и быть исцелённым. Тофбьорн получил руну «Тис», и как тис, он сможет проявить чудеса стойкости и выдержки. Ульфгер Везучий – оказался невезучим в сей момент, и вытянул женскую руну. Прорицаю: боги благоволят не ему, но его женщине из Края Озёр; готовы они говорить с нею, когда она того захочет. Ульфгер же сможет поведать им сам всё, что пожелает, уже совсем скоро. Асмунд… - синегубый жрец запнулся на мгновение, но очень быстро обрёл способность говрить снова: - вытянул руну, которая указывает на то, что не только боги, но и норны следят за ним. Судьба следует за Буревестником по пятам, и лишь мудрость и опыт помогут ему понять её шёпот, услышать её крики. Очередь за вами, девы с запада, - приятный голос молодого жреца обращался к двум девушкам, похожим друг на друга, как две капли воды: красивые, с волосами цвета воронового крыла и глазами, чья синева и насыщенность постыдили бы самые драгоценные сапфиры этого мира; единственное, что отличало их друг от друга – это облачение. Одна была одета в чёрное: чёрный клёпаный доспех, чёрные кожаные штаны, чёрные сапоги, чёрный ручной щит со странным символом, напоминавшим выложенную из серебряных нитей спираль; вторая была облачена в ослепительно белое: белое платье с низким вырезом и низким, до самого пола, подолом, расшитое серебряной нитью; серебряный обруч, сдерживающий прихотливо уложенные чёрные волосы, украшенный лунными камнями; белый, расшитый белыми – ещё более яркого оттенка, чем сама ткань – нитками палантин, наброшенный на плечи девушки; нитка жемчуга, охватывающая её запястье.

– Приветствую тебя, конунг Торстейнн, сын Ингольва! – громким, но при этом невероятно мягким и чарующим голосом обратилась к повелителю Искльйова дева в белом, сделавшая шаг вперёд, потом ещё один – а за ней последовала её спутница в чёрном. – Имя моё Орвента*, а это – моя сестра Брэди**. Мы – дочери Хревнира, твоего бывшего советника и друга твоего детства… Ведь ты помнишь Хревнира, не так ли, Торстейнн? – при последних словах своей тирады у Орвенты зазвучали такие нотки в голосе, которые заставили конунга побледнеть в лице, а всех присутствующих в главном зале Высокого Дома – семерых соискателей возможности принять участие в Турнире Достойных, молодого синегубого жреца, конунга на троне, и четверых хускарлов, охранявших властителя острова, и стоявших до тех пор в тени позади его трона, нахмуриться и ощутить мурашки, бегущие по коже спины. – Наш покойный отец, погибший из-за тебя, передаёт тебе привет из чертогов Хель, конунг, и говорит, что ему так тоскливо без тебя там!

С этими словами Орвента сорвала со своего запястья жемчужное ожерелье и швырнула его перед собой; там, где упали жемчужины, каменный пол Хаттхуса, взорвался облаком каменной крошки и дымки, и начал источать сизый дым, который в считанные мгновенья заполнил всё внутреннее пространство Высокого Дома. В этом тумане, который скрыл от наших героев трон конунга и его самого, стали различаться тёмные и зловещие силуэты, которые вряд ли могли принадлежать обычным смертным из плоти и крови, поскольку каждый из них обладал нечёткими контурами, словно этот необычный дым, повинуясь сверхъестественным силам, решил принять очертания человека.

Викто вошёл в логово разбойников. Это была длинная и узкая пещера, уходящая вглубь горы, насколько молодой лекарь мог видеть, как минимум на несколько десятков ярдов – что было там, в самом дальнем конце, невозможно было разглядеть, поскольку факелы, укреплённые во вбитых в каменные стены пазы, освещали лишь переднюю часть пещеры; тут же и горел очаг, поверх которого на металлической цепи висел громадный котёл, в котором неспешно булькало какое-то варево. Учитывая услышанное ранее от пленённого разбойника, Викто решил пощадить свой желудок и не заглядывать внутрь котла; брезгливо передёрнув плечами, ликарь пошёл вглубь пещеры.

Грубо сколоченный стол, несколько стульев; на столе – карта гор и Перевала Баньши с какими-то крестиками и кружочками, а также пригоршня серебряных талеров. Рядом со столом – огромная куча хлама, в которой совсем недавно кто-то рылся; тут были и предметы одежды, и пустые колчаны, и обувь, и какие-то книги, и несколько кожаных и металлических масок, и всякая оружейная мелочь вроде кинжалов и проржавевших мечей, или луков без натянутой тетивы, и ещё много-много всего – очевидно, это были вещи несчастных жертв, угодивших в лапы к кровожадным разбойникам.

Ещё дальше располагался массивный сундук, а за ним – три ряда сколоченных из молодых стволов деревьев клеток, почти все – разломанные и искорёженные (очевидно, горным троллем). В месиве из древесины и какого-то тряпья виднелись останки двух тел, безмолвных и безжизненных, причём одно было мертво уже давно; ещё один человек был без сознания и с ужасными повреждениями грудной клетки – вероятно, тролль просто пробежался по несчастному, вдавив кости внутрь и пробив лёгкие. Викто сразу же присел на корточки возле бедолаги и попытался оценить уровень урона, нанесённого несчастному; к сожалению, вполне очевидным было то, что даже божественное вмешательство или чары не способны были помочь бедолаге выкарабкаться и сойти с порога, ведущего в мир мёртвых. Что действительно было бы милосердным в этом случае – так это отправить бедолагу на тот свет, пока он не пришёл в себя и не испытал ошеломляющий океан боли, который его несомненно ждал…

Тем временем Калфу начал осмотр тел убитых разбойников, а Йороф, которого осадила Мор в его неуместном рвении и жестокости, оставил голову чародейки рядом с её телом, и отправился вслед за Викто в поисках лопаты. Когда он вернулся обратно, ловкий и прыткий подменыш уже успел пройтись по карманам сражённых противников – «Им в могиле это уже ни к чему», буркнул плут в ответ на молчаливый взгляд Йора – и срезать их поясные кошели.

На едва гнущихся ногах Мортанмер подошёл к тому кровавому месиву из шерсти, костей, крови, мозга и внутренностей, в которые превратилась его Варга под кулаками горного тролля. Молодой варвар был невероятно бледен и абсолютно безмолвен – проигнорировав обращение Йорофа, который вернулся из пещеры с лопатой, Мортанмер протянул руку и взял инструмент из рук воина. Через несколько минут могила для джакаара была готова, и Мортанмер бережно переместил то, что осталось от его друга внутрь, после чего зарыл, тщательно разравняв землю. Лопату Мортанмер вернул Йорофу, после чего отошёл на край поляны и застыл, ожидая, пока остальные закончат те дела, которыми они были заняты.

Йороф занялся рытьём могил, потом, с помощью Калфу и Викто – зарыл убитых, как разбойников, так и три тела, которые Викто вынес из пещеры, сокрушённо покачав головой – не выжили, мол.

Мор и Нуала едва слышно общались, присев на один из валунов в сторонке. Сестра Лестра тем временем занялась уходом за своим собратом по вере: прошептав короткую молитву Всемилостивому Солнцу, монахиня провела своими ладонями, источавшими тепло, по запястьям отца Андрогая, а также коснулась его солнечного сплетения, от чего у пожилого теурга по всему телу разлилась живительная сила и вернулась энергия, истощённая пребыванием в клетке у бандитов.

Исследовав нехитрый скарб временного пристанища разбойников, наши герои обнаружили несколько интересных вещей: три сотни талеров, небольшой мешочек с драгоценными опалами, карту перевала, два хороших кинжала, добротную кожаную куртку, клёпанную серебряными гвоздями, отличную алебарду с древком из тикового дерева, на лезвии которого красовалась какая-то прихотливо закрученная руна, украшенная вензелями, два великолепных составных лука, две необычные маски: одна – серебряная, изображавшая женское лицо невероятной красоты, от которой исходила какая-то сила, от которой было не по себе как тому, кто держал её в руках, так и тем, кто глядел в это безжизненное лицо; и вторая, сделанная из кожи, дерева и латуни и изображавшая совиную голову с опасно заострённым клювом. Также были обнаружены пять баночек из литого стекла, в которых плескались какие-то зелья: три – золотистого цвета, издававшего слабое сияние, одно – настолько чернильно-чёрное, что даже сама ночь казалась яркой и светлой по сравнению с ним, и ещё одно – буро-оранжевого цвета.



Когда больше не оставалось необходимости задерживаться на этом проклятом месте, когда тела как злодеев, так и их невинных жертв были захоронены, когда – судя по внутренним ощущениям – до рассвета оставалось уже не так много времени, наши герои в обновлённом составе выдвинулись обратно к лагерю Аргасто, ведомые всё ещё молчаливым Мортанмером.

ВЫСОКИЙ ДОМ
ТИНГВЕЛЛИР, ИСКЛЬЙОВ

день Тюра,
27 день месяца харпа
441 года Тинга-в-Туманах*

Весна в этом году запаздывала. И так редкий и весьма стеснительный гость в северных краях, настолько незаметный и скоротечный, что даже имени отдельного себе не снискала в календарях нордлингов, в этом году она словно окончательно передумала радовать собой любые земли севернее Ваальбара. Несмотря на то, что месяц харпла, именуемый также «Sáðtið» – «Время Посевов» – обычно знаменовался буйноцветьем полей, садов и лесов, когда весь воздух наполнялся нежными запахами весенних цветов и радостным жужжанием пчёл, а также тем неповторимым тонким ароматом молодой листвы, озаряющим сердца обещанием тепла и лета, и, конечно же, тёплыми и солнечными днями, отвоевавшими своё право на существование у серых и промозглых дней последних зимних месяцев. Обычно, но не в этом году.

Небо почти каждый день было исчерчено чересполосицей белоснежных облаков и серебристых туч, а их более тёмные, сизо-синие товарки кружили у самой кромки горизонта, словно стая голодных волков, опасающаяся подойти ближе к попавшему в капкан медведю и ожидающая, пока тот не истечёт кровью и не станет лёгкой для них добычей. Днями было не по-весеннему прохладно, ночи же пронзали сыростью и таким холодом, что мало в каком очаге не трещали горящие дрова до самого ри́смала, часа рассвета – хотя обычно в месяц харпла подъистощившийся за долгую зиму запас дров использовался уже лишь для приготовления пищи. Зелень на деревьях и кустах, а также на лугах и в полях лишь начала робко проклёвываться сквозь влажную душистую черноту земли, порой прокладывая себе путь сквозь залежавшиеся участки мёрзлого снега и льда, а о цветы можно было видеть лишь на подолах платьев и рубах, расшитых левкоем, шиповником и жимолостью.

Подобное не могло не тревожить простой народ, который не мог начать даже пахоту, поскольку земля всё ещё была смёрзшейся и неподвластной даже самым отточенным плугам, и что уж говорить о посевах; даже если осень наступит вовремя (а то и, не приведите боги, раньше срока), многие посевные культуры могут просто не успеть созреть, а значит – следующая зима будет наполнена голодом, смертями и опасностью, сопряжённой с разбойничьими набегами, без которых северянам не выжить, если год выдастся неурожайным. А что, если и в южных землях будет неурожай? Подобные мысли заставляли всех и вся, включая не только крестьян, но также и вельмож, которых эти крестьяне кормили, с ненавистью поглядывать на снежные тучи у края небосвода, с осуждением – на пятна грязного снега то тут, то там, и с мольбой – на идолы Тора, Владыки Гроз, и Фрейра, Хозяина Плодородия, дабы те разогнали ненастные тучи, заставили веять тёплые ветра, и позволили земле снова возродиться после зимней спячки, нагревшись и раскрывшись для семени грядущего урожая.

Очевидно, поэтому конунг Искльйова Торстейнн, сын Ингольфа, и решил почтить богов и обильной жертвой, и достойным зрелищем, объявив о том, что в последний день месяца харпла, в день Фрейра, будет устроено великое жертвоприношение Одину, для которого были уже отобраны девять добровольцев, что будут повешены на священном ясене Всеотца в священной роще Храма Владык в Тингвеллире, будут принесены обильные возлияния крови жертв На алтарный камень и семени воинов во чрева дев в честь Фрейра, Хозяина, и будут устроен Турнир Достойных на радость Тору, Воителю асов.

Новость об этом облетела все земли лингов, и даже вышла за пределы оных, и потянулись вереницы кораблей, везущих на Остров Льда и Пламени паломников, ротозеев, торговцев и искателей приключений и славы, каждого из которых вела туда своя судьба: кто-то плыл на Искльйов принести жертвы Святой Троице – Фрейру, Тору и Одину, кто-то – отправиться в паломничество к Камню Миров, чтобы прикоснуться к святыне праотцов и испросить благословения своему роду и процветания своей земле, кто-то – предчувствуя яркие зрелища и неповторимые представления, особенно на Турнире, кто-то – осознавая возможность продать свой товар и заработать лишний талер-другой, а если повезёт – то и гульден, воспользовавшись наплывом верующих на священнодейство и зрителей на Турнир, а кто-то – искренне веря, что именно им предстоит стать Героем Турнира, победителем всех трёх кругов испытания, тем самым снискав славы и возможности войти в сказания скальдов, бардов и менестрелей, коих на Искльйове определённо также будет множество, ведь ни один уважающий себя сказитель не пропустит возможности лицезреть воочию событие, которое происходит раз в несколько десятилетий, если не в столетие.

* * *

Подплывая к Тингвеллиру поутру, когда солнце вот-вот готовится взойти, и лишь витинны – маяки, каменные башни, поверх которых всегда поддерживалось пламя по ночам – на мысе Гротт, а также на островах Грáнди, Э́нгей и Áкурей, окружавших Фáхсафлой – «Бухту Фахсы», названную так в честь капитана первого корабля нордлингов, который доплыл до этих берегов – бросают оранжевые тени на молочный мир окрестностей столицы Искльйова, напитанный паром от горячих источников, окружающих город, первое, что бросается в глаза страннику, впервые достигшему этих краёв – так это Хаттхус, Высокий Дом. Величественным призраком, подсвеченным огнями виттинов и парящим над океаном тумана, возвышается он над бухтой. Кажется, что деревянное сооружение с крышей, украшенной традиционной крестовиной из скрещённых по диагонали лошадиных голов, вырезанных из дерева – символов сына Локи Слейпнира, восьминогого скакуна Одина, – будто бы парит в воздухе, плывя по сизой дымке, словно корабль по морю. Те, кто видел Тингвеллир при свете дня знают, что причина тому проста – Высокий Дом стоит на самом высоком холме, вокруг которого и построен сам город, но вот на новоприбывших это зрелище производит действительно неизгладимое впечатление и оправдывает название строения, которое является королевским дворцом Искльйова. Тих, безмятежен и торжественен Тингвеллир в предрассветный час, именуемый эльдингом.

Но стоит солнцу взойти, как город преображается, словно по мановению гальдрстаффа – волшебного жезла гальдра, на котором чародей вырезал свои колдовские руны. Туман рассеивается, повинуясь прохладным ветрам с моря и уходя обратно в долину, а улицы города заполняются уже не бестелесной дымкой, но вполне осязаемыми людьми из плоти и крови, которые спешат по своим делам, толкутся, ссорятся, мирятся, торгуются, кричат непристойности и шепчут секреты, в общем, совершают то, что людской род делает в местах своего массового обитания испокон веков.

Не исключением стал и этот день, день, в который наши герои – кто-то добравшийся до Искльйова издалека по морю, а кто-то – не потратив особых усилий и просто пришедший в него по земле – направили свои стопы в сторону Высокого Дома, где все те, кто хочет принять участие в Турнире Достойных, обязан заявить о таком своём решении перед лицом самого конунга. Нравы северян порой удивляли, но чаще – ужасали обитателей южных стран; непонятным была для них и структура общества северян, в котором любой свободный человек, будь он обычным земледельцем, благородным ярлом, отважным воином-героем или нищим попрошайкой с улицы – имел право заявиться в дом конунга и говорить с ним. Северяне воспринимали своё сообщество как огромный клан, и пусть отдельные личности в клане пользовались большим уважением и привилегиями, основные права и вольности для всех были едины; потому Высокий Дом и не был обнесён высокими стенами из камня, как делали со своими дворцами народы Альбиона или Регнум Деи, потому, хоть и присутствовала стража и личная дружина конунга – его хускарлы – везде и всюду на территории Высокого Дома, но все, а особенно – желающие принять участие в поединках Турнира – входили и выходили в Высокий Дом и из него беспрепятственно и безбоязненно.

* * *

Так уж вышло, что среди тех, кто в тот миг, с которого начинается наше повествование (а был это ундорн дня Тюра, 27 дня месяца харпла, 441 года от проведения Тинга-в-Туманах*), явился в Высокий Дом для заявления о своём намерении стать одним из участников Турнира, и предстал пред лицом Торстейнна Ингольфссона, конунга Искльйова, оказались девять человек: молодой, среднего роста и приятной внешности мужчина, одетый просто и неброско; худощавый высокий парень с тканевой повязкой на глазах и растрёпанной копной рыжеватых волос; могучий красавец-нордлинг с волосами цвета спелой пшеницы и сапфировыми очами, поддерживающий под руку высокую девушку, чьи высокие скулы, необычные одежды и украшения выдавали в ней обитательницу Озёрного Края; среднего роста жилистый молодой человек с серыми, как туманы северных морей, глазами; высокий и широкоплечий рыжеволосый остлинг; средних лет и роста поджарый милесианец с волосами цвета расплавленной меди и изумрудными глазами; черноволосая и синеглазая девушка в облачении Дев Щита из Фрео Меарка; и ещё одна, казавшаяся точной копией воительницы, но одетая в белоснежное приталенное платье, отличавшее в ней адепта Каэр Гвидре, Хрустального Замка, что на Инис Сглейн, острове чародеев.

Длинный тронный зал, в сердце которого узким прямоугольником, окаймлённым бронзовыми бортиками, пылал ароматным огнём наполненный берёзовыми и можжевеловыми ветвями очаг, а деревянные стены которого были покрыты искусно вытканными гобеленами, повествующими о героических подвигах – как реальных героев минувшего, так и легендарных участников древних саг и сказаний, в глубине своей оканчивался девятью ступенями, символизирующими Девять Миров Йординвара, Мироздания; девятая ступень – глубокая и широкая – представляла собой пол той возвышенности, на которой располагался высокий резной трон правителя Искльйова. Восседавший на нём конунг Торстейнн, «Торов Камень», был молодым ещё мужчиной, сохраняющим все очевидные признаки того отважного воина и бесстрашного викинга, коим был ещё совсем недавно, в годы своей юности, когда островом и государством правил его отец, покойный ныне конунг Ингольф, отправившийся в светлые чертоги Вальхаллы девять лет тому назад, павший в сражении с утлагами Рогатого Побережья, которые, отчаявшиеся после особо суровой земли осмелились попытаться устроить экспансию на южные и западные земли королевства.

Увидев такую необычную партию перед собой, Торстейнн, в сердце которого всё ещё пылал огонь страсти по приключениям, странствиям и походам в другие страны, не смог сдержать одобрительного возгласа:

- Вот уж не думал, что на наше действо соберутся обитатели не только Искльйова или островов, наш остров окружающих, но ещё и чужеземцы! Говорите, пришедшие с миром, о своих намерениях, я готов выслушать вас, - голос у конунга был на удивление мягким и озорным, который скорее приличествовал молодому викингу, а не почтенному конунгу. - Расскажите о своих землях, откуда вы, и почему явились в Высокий Дом; если же хотите принять участие в Турнире Достойных – не нужно быть вёльвой-прорицательницей, чтобы понять это – то желаю я знать, чего вы хотите достичь победой в Туринире.

- Позволь мне молвить, о парус драккара по имени Искльйов, о чистый диамант, вставленный в корону славной истории вашего государства! - первым на обращение конунга отозвался медноволосый милесианец, говоривший на норрён с лёгким мягким акцентом. - Меня зовут Ойсин, что значит «Оленёнок» на языке моего народа, гойделике; я – младший сын королевы Коннахата Мэйв и мужа её, Айлиля, и я - бард, снискавший уважение у своего народа, несмотря на мой весьма юный для этой профессии возраст. Узнав о Турнире Достойных, счёл себя я недостойным в нём победить, но достойным познакомиться с мужами и девами, которые готовы принять участие в трижды трёх поединках, и воспеть их подвиги в своих песнях, и распространить славу об Острове Льда и Пламени пусть и не по всему миру, но среди прочих собратьев и сестёр, понимающих мой язык, на коем слагаю я свои баллады и песни. И потому прошу нижайшего позволения твоего, а также твоих богов, коих мы чтим также, просто восхваляя их под иными именами, принять участие в Турнире, или, по крайней мере, стоять одесную тебя, дабы видеть весь поединок с наилучшего ракурса! - молодой бард белозубо и обезоруживающе улыбнулся конунгу.

Джексон Илаяс в этот вечер выглядел не таким жизнерадостным и полным светлого оптимизма, как днём ранее - некий страх поселился в его тёмных глазах, и через каждые несколько минут писатель тревожно оглядывался вокруг, всматриваясь в тени, этим вечером ставшие единственными посетителями бара, если не считать самого Джексона. Антикварные часы, стоявшие в фойе отеля, пробили семь вечера - металлический перезвон гулко разнёсся по всему первому этажу здания, достигнув и бара; вместе с боем часов в него вошёл профессор Деверё, за ним последовали и остальные члены экспедиции с небольшими интервалами. Не хватало только мисс Монтгомери, но - когда все семеро уже сидели вокруг стола в глубине барного помещения, бармен, вместе с напитками - соком гуанабаны для Сэма, кисловато-сладким и освежающим; бокалом белого чилийского вина для Нейтана, стаканом воды со льдом для профессора Деверё и бокалом отменнейшего скотча для доктора Кревски - принёс и записку от Лилиан, переданную с портье, в которой говорилось, что девушка неважно себя чувствует после событий этого утра, и у неё разыгралась мигрень, поэтому она просит уважаемых джентльменов простить её отсутствие, она планирует лечь спать пораньше. Пока все собирались вокруг стола, подоспел и ужин для Питера - великолепный сочный стейк, как умеют жарить его только в Южной Америке, с гуакамоле и острой сальсой; дождавшись сбора всех участников утреннего похода в музей, темнокожий писатель выложил на стол свои «трофеи» - старинный манускрипт и золотой брус с вплавившимися в металл кусочками чьей-то кожи, расправил перед собой листки бумаги и начал отвечать на вопросы Синтиана и Питера, которые, впрочем, интересовали всех собравшихся:

- Как следует из записок покойной Тринидад, работавшей с текстом манускрипта, который являет собой дневник испанского дворянина по имени Гаспар Гийермо Альба де Марина де Суарес де Фигероа, одного из спутников Франсиско Писарро* и капитана отряда конкистадоров, ставившей своей целью «защищать проповедников Слова Божьего, внушавших любовь к Иисусу Христу среди дикарей и язычников Альтиплано», этот кусок драгоценного металла, - Джексон указал на золотой брус, покрытый странными значками, - напрямую связан с несколькими вещами: с пирамидой, увлекательную историю о которой мы слышали вчера от мистера Ларкина, которого вы, профессор Деверё, почему-то настойчиво именуете «кенийцем», хотя Огастес вроде бы упоминал о своей верности Британской Короне; с тем самым культом «карисири», который до сегодняшнего утра я считал просто преступной организацией фанатиков и безумцев, и не предполагал, что… кхм… хотя бы толика правды была в рассказах о якобы «чудовищах» и «вампирах»; а также с доном Луисом Херонимо Мария де Астуриано де Лопес де Мендоса, известного также под сокращённым именем «Луис де Мендоса».

Сделав драматическую паузу, Джексон поднял руки в защитном жесте, выставив их ладонями наружу:

- Не судите строго, господа, я пересказываю лишь то, что записано в дневнике Гаспара де Фигероа, и что было переведено и снабжено комментариями сеньориты Рисо. Убедиться в том, что я не привираю и не нагнетаю, можете сами, записки - на английском, дневник - на испанском (что для доктора Кревски не есть проблема). И я сам не имею понятия, идёт ли речь об однофамильце, или же о дальнем предке «нашего» де Мендосы, или же «наш» взял себе имя этого почтенного идальго, спутника Гаспара де Фигероа; или же… если хотя бы на мгновение предположить, что сверхъестественные истории, окружающие этот загадочный культ и этих таинственных «карисири», в основном - правда, то… вероятно, мы имеем дело не только с чудовищной анатомией этих существ и страсти высасывать все жиры из человеческих тел, но также и поразительной живучестью, граничащей с бессмертием или, по крайней мере, долголетием.

В общем, судите сами - я зачитаю вам записки Тринидад, в которых она обобщила разрозненные записи из дневника и выстроила их в хронологическом порядке событий почти четырёхсотлетней давности.

«… текст манускрипта - кастильский испанский. Автор - Гаспар Гийермо Альба де Марина де Суарес де Фигероа, именующий себя «Гаспар де Фигероа» (стр. 11, 17, 89, 112 и 173) или «Гаспар Фигероа» (стр. 54, 56, 98, 180 и 212). Дата последней записи - 23 апреля 1543 года.

Согласно тексту дневника, коим является манускрипт, вышеуказанный субъект входил в круг приближённых конкистадоров, прибывших в Перу вместе с Франсиско Писарро, и после убийства оного в 1541 году, собрав отряд из приближённых рыцарей, упомянутых и полными своими именами, и сокращёнными, отправился на промысел по добыче «языческого золота», прикрывая свою преступную деятельность «услугами по защите проповедников и миссионеров». Состав отряда:

Гаспар Фигероа
Эрнандо Руис
Диего Гарридо
Луис де Мендоса
Педро де Веласко

Последнюю свою вылазку за золотом, которое, как они надеялись, позволит им поскорее вернуться в Испанию и доживать свой век в роскоши и удовольствиях, они совершили на Альтиплано, в окрестности озера Титикака. Услышав слухи о древнем храме, сокровищницы которого до потолка были забиты золотом и драгоценностями, конкистадоры отправились на юго-запад от озера», - Джексон сделал перерыв и обвёл взглядом своих сотоварищей: - тут дальше указываются координаты, где расположены руины. Координаты! - после чего продолжил чтение: «В двух днях пути от Титикаки, посреди безлюдной гористой местности, они обнаружили странное - и определённо древнее - строение, не соответствовавшее ни единой из тех аборигенных культур, с артефактами которых завоеватели уже успели познакомиться к тому времени. Вокруг строения, напоминавшего подземную пирамиду, располагалась внешнаяя надстройка - своего рода «саркофаг» для культового сооружения; настройка также большей частью была под землей, и представляла собой лабиринт из полных ловушек темных коридоров. По всему периметру - абсолютно всему, буквально по каждому дюйму оного - «саркофаг» опоясывал странный «золотой брус, в пару дюймов толщиной, выполненный из чистого золота, покрытый на каждом своём дюйме протяжённости символами, ни один из которых не повторялся». Охваченные безудержной радостью в предчувствии несметных богатств, которых наверняка хранил в себе этот загадочный комплекс, конкистадоры отодрали примерно двухфутовую секцию этого бруса, разрубив мягкий металл своими клинками и выковыряв его из жёлоба в камне, в который этот опоясывающий брус был вбит.

Отряд решил заночевать там же, разбив лагерь в подземном комплексе, опасаясь нападения койотов или других разбойников; судя по всему, некая странная хворь одолела всех их них за время ночёвки. Гаспар пишет, что всю ночь он провёл снаружи, охраняя вход в подземный комплекс, а на утро застал своих четверых компаньонов бледными, с лихорадочным взглядом;выглядели они невероятно измождёнными, будто находились практически на грани жизни и смерти. Жалуясь на нестерпимый голод, спутники Фигероа напали на своего капитана; де Мендоса сбил его с ног и, разорвав камзол и рубашку на груди у Гаспара, присосался к ней, словно человекоподобная пиявка. Дикая боль пронзила тело предводителя конкистадоров, но, превозмогая её, Фигероа выхватил свой пистоль и выстрелил Луису в голову и таким образом вырвался из его крепких рук. Задержавшись лишь на мгновение - ради того, чтобы захватить с собой столько золота, сколько он мог унести (включая выломанный из стены золотой брус), Гаспар сбежал; рано или поздно он достиг Лимы, надеясь поскорее получить себе место на ближайшем корабле, отплывавшем в Испанию.

К сожалению, испытания последнего месяца, в течении которого он добирался до столицы Перу, и ранение, полученное от Луиса де Мендосы, которое не хотело никак заживать, истощили его организм и подорвали его здоровье. Фигероа описывает себя в последних записях дневника как «ходячий труп, в котором мало что осталось от живого» и «лишь убогая тень от того мужа крепкого телом и достойного духом, кем я был совсем недавно».

Последние страницы дневника, которые его автор озаглавил как «Последняя Исповедь раба Божьего Гаспара из Мериды», полны раскаяния за «грех алчности», который, как считал Фигероа, и стали причиной несчастья, постигшего его отряд. Они де осквернили священное место, пусть и священное для иных богов, и понесли за то достойную кару. Также он многократно повторяет о том, что если бы только Господь Всемогущий дал ему хотя бы один шанс всё исправить, Гаспар никогда бы не позволил его отряду вламываться в этот храм, забирать из него золото и драгоценности, а также нарушать его целостность, выдрав золотой обод строения.

Последние записи - скорее похожи на горячечный бред сумасшедшего. В них Гаспар упоминает, что постоянно слышит голоса своих друзей, вопящих от нечеловеческого голоса (включая голос де Мендосы), а во тьме ночи он постоянно слышит иной голос, древний и искушающий, обещающий ему вечную жизнь, если Гаспар вернётся в храм. Судя по всему, этот «голос» сообщил Фигероа инструкции касательно того, что должно быть сделано ради обретения бессмертия, но Гаспар был слишком слаб и испуган, чтобы последовать этим указаниям.

Постскриптум в дневнике принадлежит руке священника, совершавшего последний обряд над телом «раба Божьего Гаспара Гийермо Альба де Марина де Суарес де Фигероа», который написал, что Гаспар умер в день, когда записал свою Последнюю Исповедь, и что последними словами «умирающего безумца» было воззвание к любым богам, которые только способны были услышать его мольбу, простить ему его святотатсво».

Дочитав до конца, Илаяс положил в центр сторону записки сеньориты Рисо - на случай, если кто-либо из его собеседников решит удостовериться в том, что Джексон ничего не упустил и озвучил именно то, что было написано, и тяжело вздохнул, опасливо прикоснувшись к золотому брусу.

Ячейка новоиспечённых Наладчиков, состоявшая из пятерых граждан Альфа-Комплекса - Отто, Гаврика, Гаврилы (которого многие путали с Гавриком даже несмотря на различающиеся первичные половые признаки; всё-таки имя - это ещё та сила в Альфа-Комплексе!), Дейва и Торта, которых по принятию в ряды Наладчиков и повышению их уровня доступа до «Красный [RED]» переселили в одну общую радостную квартиру-общежитие в Секторе ASS, поскольку Компьютер, оставивший для пятерых вышеупомянутых индивидуумов возможность испытывать невероятное счастье, продолжая служить на благо Альфа-Комплекса в своих Сервисных Группах и фирмах, в своей невообразимой мудрости и своём бесконечном сострадании к новичкам-Наладчикам посчитал, что тем будет лучше и легче исполнять всевозможные задачи и миссии, если они будут жить вместе и не будут тратить драгоценное время на то, чтобы собраться в одну команду. И, в ожидании своей первой действительно серьёзной, легендарной миссии, о которой будет гудеть весь Альфа-Комплекс не один, и даже не два дня, наши герои, наслаждаясь светлой и всегда исполненной счастья жизнью, а также своей невероятно полезной и важной работой в своих фирмах, начали жить вместе одной большой ячейкой («семьёй», как сказали бы те романтики, которые любят старинные словца ввернуть к месту и не к месту; однако мы, как законопослушные граждане Альфа-Комплекса не будем использовать подобную коммунистическую лексику, поскольку всяческие воздыхания по Старому Летоисчислению, как всем известно, является изменой и карается посещением Будки Самоуничтожения).

За истекшие сутки наша ячейка отработала две ненормированные смены подряд: с утра была простецкая, но крайне важная миссия по нейтрализации киборгизированного Компьютерного МаньЙака, чей новый вирус безуспешно попытался нарушить движение автокаров во всём секторе ASS (приведя всего лишь к многочисленным авариям и не менее многочисленным кровавым жертвам оных), а вечером всех членов ячейки ждала так любимая ими работа в их сервисных группах во благо всех жителей Альфа-Комплекса; работы в сервисных фирмах этим вечером было крайне много, а всё - благодаря тщетным и жалким попыткам вышеупомянутого мутанта и члена СС, поскольку сбои в транспортном сообщении привели к заторам и задержке в функционировании тщательно отлаженной жизни Альфа-Комплекса, который, если бы не коммунисты и мутанты, представлял собой идеальную систему с идеальным балансом и жизнеспособностью всех внутренних составляющих.

К сожалению, из-за необходимости работать без перерыва и непредвиденно большому объёму рабочих задач, наша ячейка пропустила стандартный час Счастливого Ужина в своём секторе, и вынуждена была довольствоваться несколькими залежавшимися в Радостном Чертоге Вкушения Пищи порциями остывшего пюре из пентошки*, а также не успели на очередной вечерний эпизод самого популярного шоу - «Компьютер в Большом Городе». Что, вполне понятно, привело к весьма ворчливому настрою и состоянию духа, когда наши герои наконец добрались до своей квартиры-общежития; не желая терять более ни секунды времени, все пятеро отрубились сразу же, как только вбросили свои тела в свои койкобункеры. Не пришлось даже принимать Спатоньки™ - сознание каждого из них почти мгновенно провалилось в сладостную бездну правильного INR цвета**.

* * *

Спустя один час и 17 минут, сразу по истечению Минимального Интервала Сна, определённого Кодексом по Здоровью и Гигиене Альфа-Комплекса, во всей квартире-общежитии начали мерцать красные (правильный цвет!) сигнальные лампы, звучать оглушающая (и невероятно радостная!) сирена, а главный экран в гостиной квартиры-общежития возвестил о наличии видео-сообщения от Компьютера.

С трудом продрав глаза, наши герои активировали оное, и прекрасное Око Компьютера, воззрившееся на наших Наладчиков с экрана, возвестило бодрым и исполненным заботы и любви голосом, заглушить который было бы невозможно, даже заткнув уши застывшими комочками из пентофельного пюре (хотя только коммунисты и мутанты захотели бы не слышать прекрасного голоса лучшего Друга каждого гражданина Альфа-Комплекса):

- Приветствую, Наладчики! Рад сообщить вам, что подходит к концу 77799 день нашего счастливого пребывания в Альфа-Комплексе, и что наш прекрасный дом, который являет собой Альфа-Комплекс, уже 0.0025 секунд является свободным от мутантов и коммунистов! Я надеюсь, вы хорошо выспались - ведь вас ждёт первая в вашей жизни серьёзная миссия! Поздравление с избранием достойными исполнить её и помочь Компьютеру в исследовательском задании критического значения.

Ваши досье изобилуют упоминаниями о предыдущих актах самопожертвования, преданности, терпения, сосредоточенности, послушания и, что важнее превыше всего - умения хранить в тайне крайне важную информацию; таким образом, вы являетесь наилучшими кандидатами на исполнение данной миссии!

Миссия - при всей своей невероятной важности - предельно проста. Вам нужно отслужить одну смену, предоставляя услуги по защите и охране засекреченного объекта ПриПо700, который является прототипом Абсолютно Незаметной Многовагонной Системы Массовых Пассажирских Перевозок (сокращённо - АНМСМПП). Вам назначен статус Команды Безопасности 353006/C. Вам необходимо немедленно появиться на станции Подземкки SC44, Уровень 8, на Платформе А/В, где вы смените Команду Безопасности 353006/B, приняв на себя обязанности обеспечивать охрану и безопасность объекта ПриПо700 с 0:00 до 8:00 77800 дня нашего счастливого пребывания в Альфа-Комплексе. По дороге на место задания на ваши ПЦКи будут высланы ваши новые Дополнительно-Обязательные Обязанности (ДоО). Оружие для обеспечения безопасности объекта вы получите на месте от представителя АИРа, который был проинструктирован гарантировать вашу максимальную эффективность, снарядив вашу ячейку самыми инновационными разработками наших передовых учёных! По окончанию смены на ваше место заступит группа 353006/A, после чего ваш Лидер обязан будет отчитаться о деталях смены в Центральное Управление Наладчиков. Отбой.

Все те долгие дни, которые потратила "Огненная Птица" на преодоление расстояния до системы Кларк, Тамо постарался максимально эффективно посвятить трём самым важным пунктам в своём личном списке приоритетов на ближайшее время:

1. Наладить отношения с командой (в процессе выполнения, но вроде бы есть прогресс. Плюнь и не заморачивайся, нормальные же все люди, просто будь таким же!)
2. Изучить корабль (в оооочень процессе, и прогресс... намечается)
3. Начать постигать премудрости искусства зарабатывать деньги (хм... а это вообще возможно? и как вообще в этом можно разобраться? нужно попросить Себаса устроить короткий ликбез)

И несмотря на какие-никакие успехи в выполнении каждого из пунктов, который Тамо занёс в свой личный органайзер, и на который смотрел каждое утро с надеждой и воодушевлением, и каждый вечер - с отчаянием и тревогой, пост капитана межзвёздного корабля и командира целой команды сформировавшихся личностей, профессионалов своего дела и бывалых индивидуумов с тоннами опыта в грузовых отсеках души, уже не казался ему таким простым делом и такой уж плёвой задачей. С каждым днём груз ответственности и страх подвести свою команду и тех, кто поверил в него, заставлял Тамо Рейнира всё больше и больше накручивать себя и выжимать из себя все соки, пытаясь не ударить в грязь лицом, так что - когда "Огнептица" вышла на орбиту Кларк, Тамо выдохнул с невероятным облегчением. Теперь они тут, теперь время для действий и взаимодействий, а не рефлексий и внутренней работы над собой... Перед выходом из корабля, когда они уже приземлились, Тамо на мгновение заскочил в свою каюту, и, брызнув холодной водой себе в лицо, улыбнулся ослепительной улыбкой своему отражению в зеркале. Капитан Рейнир, ваш выход!

* * *

Внимательно выслушав Малоса, Тамо подумал было в начале своей речи повторить приветственный жест местного "вождя", но всё-таки решил не рисковать, поэтому, когда Малос закончил свою речь, и когда Лин высказал свои весьма резонные вопросы, ответы на которые хотел бы услышать и сам Тамо, он вежливо склонил голову в знак уважения, и заговорил:

- Тамо Рейнир, капитан "Огненной Птицы". В первую очередь я присоединюсь к словам своего сотоварища и выскажу от лица всей нашей команды глубочайшие соболезнования вашей... общине. Вашему народу. Мы можем лишь предполагать, насколько трагичным оказалось это вероломное нападение пиратов на членов археологической экспедиции, ваших земляков... И - чтобы не терять ни секунды драгоценного времени, ведь дорога до системы Кларк и без того заняла у нас какое-то время, которое послужило лишь во благо злодеям, - давайте перейдём к вопросам практичным (несмотря на то, что я был бы искренне признателен вам, господин Малос, если бы вы смогли немного просветить нас, чужаков и невежд, в отношении вашего... мировоззрения. "Век живи - век учись", говорили мне мои наставники, и мне всегда весьма любопытно узнавать что-то новое, в данном случае - узнать о том, почему для вашего народа так важно... "сохранить должным образом" своих умерших). Итак, вопрос, который задал мой коллега, приходит и мне на ум первым: как и почему? Как пираты смогли узнать о том, что на месте раскопок, собственно, эти самые раскопки ведутся , и откуда они вообще прослышали про экспедицию? Ведь сложно, крайне сложно предположить, что пираты наткнулись на них абсолютно случайно; почему они не напали на другую локацию, которая выглядела бы не как руины или научная экспедиция, но как вполне себе обжитое место, предполагающее наличие ценностей и того, чем можно гарантированно поживиться? Не подумайте, это вопросы не к вам, господин Малос, - Тамо располагающее улыбнулся местному лидеру. - Это мысли вслух, которые, как мне хотелось бы верить, приведут нас к пониманию того, что двигало разбойниками, когда они напали на место раскопок. Кстати, а вот вопросы, которые я всё-таки адресую вам: были ли зафиксированы какие-либо опознавательные знаки или сигнатуры этих пиратов, возможно, есть снимки их корабля? Орбитальная станция только зафиксировала сам факт прыжка, но не зафиксировала классификационную информацию по судну - класс, сигнатура, название? Это первая партия вопросов. Вторая же - заключается в одном: возможно, вы смогли бы выделить нам сопровождающего, достаточно осведомлённого и по происшествию, и по истории вашего мира, который сможет ответить на все, возможно даже самые необычные наши вопросы? Мы искреннейше будем признательны и благодарны, и вовсе не потому, что заинтересованы в финансовом вознаграждении за успешно проведенное расследование и операцию по поимке злодеев. Мне хотелось бы сделать особый акцент на том, что в первую - и главную - очередь мы тут как представители той стороны, которая заинтересована в мире и спокойствии, безопасности и процветании всех народов, обитающих в Троянской Сфере. Каждый из нас - выходец из тех миров, которым было достаточно войн и конфликтов на их веку, и - считайте нас наивными идеалистами - но всё же мы верим в то, что мир и порядок в нашем секторе вполне возможен, главное - чтобы кто-то взял на себя инициативу заняться наведением этого самого порядка. И мне кажется, осуществить справедливость, отыскать вероломных пиратов и гарантировать то, что достойное возмездие настигнет тех, кто убил ваших сородичей, это один из лучших способов начать делать что-то, чтобы мы, наши дети, внуки, правнуки, потомки в двадцатом и двухсотом поколениях жили спокойно и благоденственно. Прошу прощения, не хотел показаться пафосным, но... я искренне хочу помочь вам. Мы, - Тамо указал на своих спутников, - мы искренне хотим помочь вам, господин Малос.

МУЗЕЙ АРХЕОЛОГИИ И АНТРОПОЛОГИИ
Лима, Перу

11:00
19 марта 1921 года

Джексон стоял как раз подле самого манускрипта, который охранникам не был виден; согласившись с аргументами Нейтана, писатель заметил, тем не менее, что не стоит лишний раз тревожить их, пусть лучше идут встречать полицию и охранять вход на территорию университета от праздных зевак. Манускрипт мистер Илаяс предложил передать профессору Санчесу, не вовлекая в это дело охранников.

Собственно, охранники и не планировали надолго задерживаться на месте преступления; судя по всему им было явно не совсем уютно рядом с трупом, да ещё и с таким ранением в голову. Вежливо кивнув нашим героям, троица удалилась к воротам.

Тем временем полицейские в зале золота инков выслушали сбивчивую речь мисс Монтгомери и успокоили её, заверив, что наряд полиции уже спешит сюда, и прибудет не позже, чем через несколько минут; попросив девушку покинуть помещение музея, которое по протоколу полиция вынуждена опечатать, добродушные полицейские уверили Лилиан, что позаботятся о профессоре Санчесе; где-то в аптечке в их зале была ампула транквилизатора - самое то, что необходимо бедняге Немесио, который был явно не в себе. Успокоенная ими, Лилиан вернулась ко всем - к тому времени и профессор Деверё, и Арчибальд с завёрнутым в пиджак мистера Илаяса металлическим брусом уже были в парке, вместе с остальными участниками драмы, которая разыгралась здесь несколькими минутами ранее.

Спустя примерно десять минут прибыла полиция - несколько автомобилей и целый автобус полицейских подрулили ко входу на территорию университета и просочились через дверь в воротах, надёжно охраняемую университетскими охранниками. Полицейские рассредоточились по территории, каждый занялся своим делом - одни попросили наших героев отойти в сторону от трупа, другие начали деловито замерять и записывать положение тела и прочие детали, третьи - отправились внутрь музея.

Спустя несколько минут из музея вышли его сотрудники (шестеро человек смотрителей) в сопровождении двух полицейских; ещё двое вынесли на носилках притихшего уже профессора Санчеса, который, когда его проносили мимо мисс Монтгомери, на ходу вяло попытался извиниться за своё поведение, однако, судя по сонным глазам и едва шевелившемуся языку, транквилизатор, о котором упомянули полицейские из зала с золотом инков, начал уже действовать в полную силу. Подъехавшая к воротам машина увезла профессора туда, где ему смогут оказать профессиональную медицинскую помощь.

Вслед за профессором из здания музея вынесли также и ещё два тела, накрытые белыми покрывалами - судя по всему, тело бедной сеньориты Тринидад Рисо и тело безымянного вахтёра. Вход в музей после этого опечатали красной липкой лентой, и у дверей, ведших внутрь, застыла пара полицейских.

Тело Луиса де Мендосы тоже накрыли белым покрывалом; тела его жертв уложили подле него.

Наконец, пришёл черёд главных виновников всей этой суматохи. Как и предполагал профессор Деверё, полицейские не говорили на английском от слова «совсем», и штатных переводчиков если и имели, то не в субботу для непредвиденных вызовов, поэтому нашим героям пришлось воспользоваться услугами Джексона Илаяса и Лилиан Монтгомери в качестве импровизированных переводчиков; ещё один испаноговорящий - Питер Кревски - явно был не в состоянии адекватно переводить; он и говорил-то с трудом после всего, что довелось пережить бедолаге.

Несмотря на этот недочёт, в остальном прибывшие следователи действовали быстро, профессионально и оперативно, взяв показания у каждого из присутствующих, включая наших героев, которых оставили «на сладкое» - учитывая необходимость потратить вдвое больше времени из-за необходимости перевода. Судя по мимике перуанских представителей правоохранительных органов, они уже составили общее представление о произошедшем из показаний тех, кого опросили ранее - смотрителей музея и охранников университетского комплекса, и слова американцев и англичанина вписывались в услышанное абсолютно органично и логично.

Тем не менее, профессор Деверё решил взять на себя смелость предоставить информации куда больше, чем то, о чём спрашивали перуанские следователи; он начал предлагать полицейским незамедлительно отправиться в отель «Эспанья», в котором, дескать, остановился и Луис де Мендоса, и его работодатель, а также поделился со следователями своей версией касательно того, что вышеупомянутый работодатель по имени Огастес Ларкин вполне может быть причастен к событиям, произошедшим в музее. Джексон Илаяс перевёл все слова Деверё дословно (Питер и Лилиан, во всяком случае, не услышали ни единого отступления в речи писателя от того, что вещал Синтиан). В ответ оба следователя - среднего возраста перуанца, один - чистых индейских кровей, низкий, с короткой шеей и уже вполне оформившимся животком, со смуглой кожей, резко контрастировавшей с ослепительно белозубой улыбкой, второй - метис, высокий, привлекательный, с аккуратно выстриженной бородкой, - вежливо покивали, однако заметили (через мистера Илаяса) без энтузиазма, что они крайне признательны за предоставленную информацию, в которой разбираться будут с данного момента сами, и что при всём уважении к почтенному профессору, они не нуждаются в рекомендациях касательно того, как им выполнять свои обязанности.

Что-то подсказывало нашим героям, что полицейские уже всё решили для себя и ни на секунду не желали более тратить своё время на распутывание дела, которое нужно было открыть и - по их мнению - сразу же закрыть: преступник идентифицирован, нейтрализован, свидетельские показания совпадают, ничто не указывает на наличие соучастников, проверять безумные идеи престарелого американца - тратить драгоценное время и без того небольшого штата полиции Лимы, даже если эти идеи не такие уж и безумные; доказать причастность кого бы то ни было к произошедшему было абсолютно невозможным в виду того, что преступник был мёртв, а на месте преступления никого, кроме него, обнаружено не было. Такие детали следователи, понятное дело, не озвучивали в ответ на показания профессора Деверё, однако о чём-то подобном можно было догадаться по их ироничным взглядам на Синтиана.

Попросив мистера Илаяса, доктора Кревски и мисс Монтгомери ознакомиться с записанными показаниями - верно ли они записали всё на бумагу со слов свидетелей, полицейские попросили всех присутствующих поставить свои подписи и озвучили стандартную для таких случаев фразу о том, что «если возникнут дополнительные вопросы, мы постараемся с вами связаться - в вашем отеле до отправления в экспедицию, или по возвращению из оной».

Ворота в Университет опечатали, предварительно выпустив всех за пределы территории; солнце к тому времени уже перевалило за полдень, и, словно мало было пережито нашими героями в это безумное утро, решило испепелить их кожу и лёгкие невероятной, изнуряющей, сводящей с ума жарой.

Едва живыми наши герои добрались до своего отеля, после чего, условившись встретиться вечером в отельном баре, чтобы понять, что делать дальше, разошлись по своим номерам.


БАР ОТЕЛЯ «МАУРИ»
Лима, Перу

19:00
19 марта 1921 года

Бар отеля «Маури» располагался в самой конце длинного коридора, уходившего от фойе и стойки администратора вглубь первого этажа отеля, и представлял собой просторное помещение, где помимо барной стойки с несколькими высокими стульями перед нею, старинного рояля, пылившегося на невысоком помосте по правую руку от входа в бар, и нескольких кадок с какими-то экзотическими растениями, царила тишина, время от времени прерываемая позвякиванием стаканов, которые протирал стоявший за стойкой бармен. Несколько столиков стояли там и тут; за самым дальним из них, который укрылся в полумраке, освещённым мягким светом настенных электрических ламп в пурпурных абажурах, сидел Джексон Илаяс.

Перед ним на столе стояло несколько пустых стаканов и открытая, но полная ещё бутылка виски; писатель был погружён в изучение каких-то листков бумаги.

21:04:06
Южные склоны Титанов, Альберетóр

поздняя ночь

Судя по всему, разбойники не особо заботились о том, чтобы скрывать следы своего присутствия в этих нелюдимых краях, то ли потому, что считали себя полноправными хозяевами здесь, то ли потому, что кроме них в эти края практически никто не забредал, то ли потому, что не ожидали, что им не доведётся уже больше никогда возвращаться в своё логово; каковы бы ни были причины, Мортанмеру без труда удавалось отыскивать их следы и верно определять направление даже без молчаливых кивков пленного разбойника, который, лишившись Демианового контроля над своим сознанием, перестал быть апатичным и вялым, и время от времени порывался было дёргаться и рыпаться, в безумной надежде сбежать от своих захватчиков - надежде, которую раз за разом обрывал Йороф толчком своего копья разбойнику по почкам или в солнечное сплетение.

Огонь сражения угас, раны и ушибы, пусть и промытые и перевязанные лекарем, начали нашёптывать свою заунывную и навязчивую песнь ноющей боли, которой вторил хор уставших за целый день перехода мышц и суставов, а мрачные мысли, навеянные поединком с разбойниками и тем, что наши герои услышали из уст захваченного в плен злодея, тёмными призраками бродили на задворках сознания, предрекая странные, если не страшные сны - сны, которые, судя по всему, нашим героям ещё не скоро предстояло увидеть. Сначала - обнаружить и нейтрализовать убежище разбойников.

Спустя почти час ходьбы по сырому тёмному лесу - молодая луна к тому времени уже совсем спустилась до горизонта, готовясь зайти - деревья вокруг внезапно окончились. Последние несколько сотен ярдов земля постоянно шла вверх, указывая на то, что, судя по всему, наши герои уже начали подниматься на один из склонов Титанов; картина, представшая им на границе леса, подтвердила это предположение. Поверхность земли с этого момента начинала довольно существенно - и порой резко - подниматься вверх, а деревья уступили место камням, булыжникам, холмам и огромным глыбам скальной породы. Невдалеке, примерно в паре-тройке десятков ярдов, виднелся невысокий скалистый уступ, выше которого следовал ещё один, и ещё, - перед нашими героями высилась невысокая гора, предварявшая своих более крупных сестёр, из которых состояли Титаны. У самого подножия горы в теле уступа виднелся пурпурный зёв пещеры, подсвеченной изнутри мерцающим пламенем факелов. Костёр горел в нескольких ярдах от входа; вокруг костра сидели и тихо общались два человека и огр. Картина выглядела спокойной, умиротворённой и безмятежной - если бы не доносившиеся время от времени откуда-то из глубины пещеры тихие стоны, которые в ночной тиши были слышны даже на таком расстоянии.

* * *

- Да, отец, я понимаю, - мрачно отозвалась Лестра на слова Андрогая. - Без своих инструментов, без моего верного меча и кнута, я тоже мало на что способна, несмотря на то, что горю искренним желанием сжечь этих... это отродье, опустившееся до греха каннибализма, дабы очистить души их пречистым пламенем!

Не получалось совершить ритуал и Нуале - ей никак не удавалось вдохнуть не-жизнь в неподвижное тело пленника в соседней клетке, то ли потому, что искра жизни всё ещё незримо теплилась в нём, то ли потому, что без соответствующих жестов и ингредиентов оживление нежити было задачей почти невозможной для исполнения, то ли потому, что полоса невезения, которая преследовала молодую госпожу Даннан в последнее время, ещё не завершилась.

* * *

- А ну заткнулось, мясо! Сейчас я предупреждаю во второй раз; в третий - подойду и заеду в ваши хлебала каменюкой. Закрыли пасти, молчим! - один из сидевших вокруг костра повернулся в сторону пещеры и заорал на кого-то невидимого нашими героями грубым сиплым голосом.

О ТОМ, КАК УСТРОЕН МИР

Солнце, луна и звезды - молчаливые и равнодушные судьи этого мира, размеренно и чинно следующие по своим небесным тропам и отмеряя век всего сущего. Некогда был Изначальный Хлад, простиравшийся на всю бесконечную вселенную, и не было конца и края ему ни в пространстве, ни во времени; так было всегда, так было мгновение. А в следующее - вспыхнула искра Изначального Жара, неимоверного, невыносимого, всепоглощающего, и распространился этот Первичный Огонь во все концы мироздания. И из сочетания Льда и Пламени возник тот мир, как мы его знаем.

Разные народы бережно хранят и передают из поколения в поколение разные истории, легенды, сказания и трактовки этого изначального события, зародившего жизнь во вселенной. В чём-то эти легенды схожи, в чём-то - отличны, но ни одна из них не может претендовать на абсолютную истину. Однако вера, искренняя и истовая, тех, кто хранит и бережёт эти легенды, вдыхает в них жизнь, делает их все реальными и настоящими. Не вера ли была тем Первичным Огнём? Не мечты ли стали той искрой Изначального Жара? Кто знает…

Линги, многочисленные племена родственных народов, расселившихся по сотням крупных и мелких островов на севере и северо-западе Ваальбара, того материка, на котором начинается наше с вами путешествие, повествуют о Первом - о льдистом великане Имире, рождённом на стыке пламени Муспельхейма, Мира Огня, и Нивльхейма, Мира Льдов. Из тела Имира появились и йотунны - Первые Дети мироздания; от йотуннов ведут свой род боги лингов - ваны, боги дикой природы и необузданного созидания, а также плодородия, и асы, боги цивилизованного мира и упорядоченного поддержания законов, а также ремёсел и искусств. Первые асы - Один и его братья - убили Имира, разрубили его тело и из частей этих создали Девять Миров, вместе со своими братьями и сёстрами - ванами, и вместе со своими родителями - йотуннами. Однако в определённый момент возжелали асы большего, быть первыми во всём, и, заручившись помощью ванов, обманом, коварством, а также силой и воинским мастерством изгнали йотуннов на изнанку Срединного Мира - Мидгарда, в край бесконечных льдов и вечной тьмы, который стали именовать Йотунхеймом. Опасаясь того, что йотунны могут сплотиться и отвоевать свои земли обратно, лишили асы своих предков и тех, кто не пожелал склонить колени перед ними - цвергов, свартальвов - тёмных эльфов, и огненных великанов - света солнца, луны и звёзд, проложив их орбиты лишь по той части небосвода, которая покрывала своим куполом Мидгард; Йотунхейм, Свартальвхейм, Нидавеллир (мир цвергов), Нивльхейм и Муспельхейм лишились навеки света, погрузившись в вечную тьму. Люди же, а также льйосальвы - светлые эльфы, удостоились чести жить в Мидгарде и Льйосальфхейме. Асы же дали обет стеречь пределы светлого мира, защищая его от йотуннов и их приспешников. В конце же ждёт всё сущее Рагнарёк - когда йотунны наконец смогут свергнуть власть асов и ванов, и раздерут все Девять Миров на клочья, после чего начнётся новый цикл жизни, новая эпоха мироздания.

Так говорят линги, и многое из того - правда. Милесианцы же, другая семья народов, чьи племена выбрали себе вотчиной другие острова на севере и на северо-западе Ваальбара, рассказывают, что миров на самом деле не девять, а четыре: Кейгант, безграничный и вечный Мир Света, в котором обитают боги; Гвинвид, Иномирье, или Страна Вечно Юных, в котором обитают те, кого милесианцы называют «волшебным народом» и в описании которых линги узнают своих альвов; Абред, то есть наш мир; и Аннун - Бездна, или Глубины, мир тьмы и хлада, в котором обитают фоморы - древние демоны и враги всего сущего. И сидхе, «эльфы», и фоморы, «демоны» - вечны и таинственны, простым смертным редко когда удаётся увидеть их вообще, и уж тем более - их в истинном обличье. Считается, что сидхе разделяются на несколько Дворов - Весенний и Летний, именуемые также Благими Дворами, и Осенний и Зимний, называемые Неблагими. Но пусть не обманывает читателя слово «благой» - сидхе, присягнувшие Благим Сюзеренам, точно так же чужды обычным людям, непонятны и непостижимы, а также опасны, как и вассалы Неблагих Владык. Ведь легенды мелисанцев рассказывают о том, что некогда фоморы были властителями этого мира, Адбреда, и его плодородных земель; сидхе изгнали их в бесконечные глубины Аннуна, и воцарился здесь Золотой Век. Но потом капризные боги создали новую игрушку - человека, и наделили его смертностью, которая разжигает в душе жажду к жизни и стремление успеть свершить многое за столь короткий отрезок, который разделяет их первый удар сердца и последний. И потому гибли люди тысячами и сотнями тысяч, отчаянно сражаясь под знаменем легендарного короля Миля, в честь которого и называют себя милесианцы; сражались и гибли они, но отвоевали Абред у сидхе, изгнав тех в Иномирье; и не простили это бессмертные им никогда. И гонит по ночным небесам свою Дикую Охоту Король Араун, Верховный Король Иномирья, изыскивая момент, когда сидхе смогут вернуть этот мир себе. Так говорят легенды милесианцев, и утверждают жрецы милесианских богов, и многое из этого правда.

Друиды же - древние шаманы милесианцев, хранители изначальных традиций этих народов, говорят про иное, хотя понять учение друидов способен далеко не каждый. Тем не менее, несмотря на то, что слова их таинственны и мудрёны, могущество, которое дарует друидам их связь с силами природы, уважаема и почитаема милесианцами, и потому относятся они к этим лесным отшельникам с почётом и уважением. Друиды утверждают, что мир вообще один, а все эти «миры» - лишь отражения, блики на воде времени и рябь на поверхности пространства; возможные и невозможные варианты того, как вселенная развивалась бы, случись в каждый отдельный момент не то, но другое. И что всё сущее всегда находится в постоянном, но при этом динамическом равновесии, которое ни в коем случае не должно быть нарушено, ибо на самом принципе равновесия зиждется существование вселенной. Таковы загадочные слова друидов, и многое в них - правда.

Есть ещё ведьмы Озёрного Края, поющие свои чародейские песни под таинственным мерцанием Северного Сияния. Хранители и хранительницы древней мудрости народа ялкикасву - «детей» (неизвестно какого прародителя) - которые в своих напевах повествуют о Небесном Прибежище Птиц, райском мире, в котором обитают божественные сущности - птицы знают туда дорогу, уводя благие души после смерти по Млечному Пути, а границы этого вышнего мира стерегут Огненные Лисицы, росчерки хвостов которых по небосводу заставляют небо пылать Северным Сиянием. Поют ведьмы и ведьмаки Озёрного Края также о Мире Мёртвых, куда уходят души тех, кто не достоин был присоединиться к божественным сущностям на небесах; и прозябают эти души в вечной тьме, холоде и ненависти к живым и к «светлым» мёртвым на небесах. Так поют ведьмы ялкикасву, и во многом песни их правдивы.

Ещё есть священники и проповедники Церкви Единого Пламени, религии, которая правит большей частью материка Ваальбар. Пришла она на смену древним языческим верованиям нескольких десятков народов, живших - и продолжающих жить - на материке, когда чуть менее полтысячелетия тому назад явился лик Единого Бога пророку Иороаму, когда тот в момент величайшего отчаяния взобрался на Хинайскую гору в краю Метимском, и возопил к небесам, проклиная богов за их жестокость, ибо в тот день Иороам потерял всю свою семью, и обезумел от горя, разочаровавшись в своих богах. Единый явил свой лик в кусте терний, который внезапно вспыхнул, и ослеп Иороам при виде невыносимо прекрасного лика Единого, и прислушался к словам Господа, который сказал, что ложны все боги, ибо не боги они, но демоны, а истинный бог и Творец - лишь один; Он - то Пламя, что дало начало и пространству, и времени. И что устал Господь смотреть, как прозябают люди в болоте невежества, алчности, грехов и тьмы, и было мерзко Ему видеть, что постепенно лишается света и тепла Его творение, и повелел Он Иороаму следовать по миру и нести Слово Божье, спасая души язычников, пока можно их спасти, дабы пламя их душ воссоединилось с Единым Пламенем в райских кущах Аурима, Небесного Мира Света, именуемого также Парадисиум. Грешники же, не готовые уверовать в Единого и следовать его Десяти Заповедям, обречены будут на вечные муки в бесконечных ледяных лабиринтах Хешены - Тёмного Ада, известного также под именем Инферно. И повелел Единый Иороаму вступить в огонь, сжигающий куст терний, если тот уверовал словам Господа; и сделал так Иороам, и вышел из пламени целым и невредимым, с исцелённой душою, очами и сердцем. И все, кто видели это - пастухи, пасшие коз на склонах Хинайской горы - уверовали в это чудо, и стали первыми проповедниками Слова Божьего. В течение семи лет благодаря учению Иороама и вере в Единого, жители Метима сплотились и сбросили иго Ремской Империи, которая на тот момент уже почти столетие как властвовала в захваченном Метиме. Даже более того, спустя несколько лет новой столицей новой религии стал сам Ремус - столица Ремской Империи; он же и продолжает быть главным городом Ваальбара и спустя четыре с лишним века, сиречь ныне.

Со времён Пылающих Терний минуло 448 лет. Не всегда так просто распространялось учение о Едином, и порой приходилось доносить его дикарям-язычникам посредством не переплетённых в золото и драгоценные каменья пергаментных страниц Либер Фламмарум - Книги Огней, или просто «Книги», но меча, и огня, и кнута. И так из десятков разрозненных стран возникла единая - Империя Господа, Регнум Деи, который правит Иороам XIII, Император-Иерарх, потомок того самого Иороама - если верить Церкви. Не просто потомок, но носитель его вечной души; Иороам, после мученической своей смерти попав в Аурим, райские кущи, сел одесную Господа и узнал, что Тот уготовал Конец Света всему миру грешников, если те не обратят свои взоры в сторону очищающего пламени Учения о Едином Господе. И преисполнившись сострадания к заблудшим душам, Иороам испросил позволения у Господа вернуться в грешный мир, и не покидать его, пока последний грешник не покается, не исповедует свои грехи и не впустит в своё сердце Пречистое Пламя. И когда новая жена Иороама родила сына - спустя месяц после мученической смерти своего святого мужа, - в сердце сына её горело пламя души самого Пророка.

Так говорит Церковь, и, несмотря на то, что вера эта - молода, по сравнению с другими, да и с самим миром, в котором до людей обитали сидхе, а до них - йотунны, многое из того, о чём учит Церковь, - истинная правда.

Мрачная Соня мрачно ехала, мрачно зыркая, и желающей пообщаться вовсе не выглядела.

Хейдар ехал в конце, не понукая неторопливо шагающего верблюда, он почти улегся в широком седле и смотрел в спины новых попутчиков, задумчиво прикидывая, можно ли верить стигийцу и его ученику, который выглядел потомков какого-то иного племени.

"Эй, стигиец, да ты парень! Почему ты совсем не похож на своего хозяина? Вы как будто из разных мест... "- спросил Хейдар, лениво поедая вяленую сливу, запас которых обнаружился в одном из тюков, навьюченных на его верблюда. Дорогу нужно было чем-то занять, а его спутники не были слишком разговорчивы - оба кхитайца невозмутимо пялились вдаль.

Рамери какое-то время молчал, пристально вглядываясь в далёкий горизонт, туда, где золото песков встречалось с пронзительной синевой неба - синевой, которая блекла по сравнению с цветом глаз ученика чародея.

- Не всё то золото, что блестит, не всяк тот друг, который говорит с улыбкой, и не всё то истина, что ты видишь в стигийце, - тихо проговорил молодой человек, словно цитируя чей-то далёкий голос, говоривший с ним из глубин памяти. - Моя мать была рабыней из северных краёв, которую отец купил на невольничьем рынке - приглянулась свей молочной кожей и синими, как небо, глазами... - сказал Рамери уже нормальным голосом, словно вернувшись из прогулок по воспоминаниям в реальность.

- Голубоглазая рабыня... не обижайся, парень, но на моего родича ты не похож, да и ни одна асирская женщина не далась бы в руки рабовладельцам, - задумчиво продолжил северянин, поравняв своего верблюда с молодым слугой некроманта: - Скорее аквилонка, или вон... гиперборейка, - он махнул рукой, показывая на Соню: - Но конечно не такая боевая, как наша Соня. Да и гиперборейки чаще сероглазые... хм, а как ты оказался в услужении у своего колдуна?

Выразительный Сонин хмык ясно показал Хейдару, что тот ВОВРЕМЯ поправился. Ну что безразличие, с которым, она усиленно не слушала чужой разговор, было откровенно напускным.

- Гиперборея, да. Мне говорили... что она была оттуда. Что же до того, как она оказалась в плену - я не имел возможности спросить, её... убили, почти сразу же после моего рождения. Поэтому ответить на этот вопрос некому. Что же до учителя - это... ну, как объяснить... он стал моим способом сбежать из того рабства, в котором я жил с рождения, как сын рабыни. Не думаю, что тебе известно, как это... унизительно - быть в чьей-то власти. И как мечты о том, каким способом и как долго ты будешь расправляться с теми, кто называет себя твоими «хозяевами», становятся одержимостью. Одержимостью, которая заставляет хвататься за любую возможность обрести свободу, чтобы начать воплощать свои планы мести в жизнь, - Рамери хищно и очень недобро улыбнулся, словно уже видел перед внутренним взором то, каким мучениям подвергнет своих обидчиков.

– Голову отрезать вполне хватает, – возразила Соня, не объясняя полнее источника своих знаний.
– А одержимость это плохо, открывает дорогу в твою душу... Кому не надо.

- А-а-а, - довольно ухмыльнулся Хейдар: - отомстить хочешь. Это хорошее дело, достойное мужчины. Вот только как будешь искать обидчиков? Разве не море времени утекло с той поры?

- Верно говоришь, - хищная улыбка Рамери сменилась вполне искренней и тёплой. - И потому мне нужно это обучение у мастера Апотамона. Чтобы научиться держать свою одержимость в узде... и не впускать в душу тех, кому в ней не место.

- что же до обидчиков, Хейдар, то главный из них никуда не делся и продолжает жить припеваючи, смакуя изысканные вина, вкушая экзотические яства и насилуя беззащитных рабынь. Но он будет последним, кого я убью, и - нет, Соня, мне будет недостаточно его головы. Я хочу, чтобы он пожил подольше, пока я буду на его глазах срезать по кусочку плоти его родных и близких и, окунув в кисло-сладкий кхитайский соус, скармливать ему же.

– Долго тебе тогда ещё учиться... – протянула свирепая гиперборейка. И усиехнулась: – Пока не станет довольно отрезанной головы. А иначе обернуться не успеешь, как сам таким станешь.

- Поживём - увидим, - продолжил улыбаться Рамери. - А вы? Какими судьбами и какие боги забросили вас в эти пески?

- Ха, верно сказано. - кивнул Хейдар: - Убить врага - первейшее дело, но мучения противны богам, по крайней мере моим. Имир и Итиллин, великие боги Севера, они свирепы и мудры в своем равнодушии - но не жестоки сверх меры. Как и мы, их дети-асиры. Убить - убей, но мучать... какая ж в этом радость?

Дальше варвар пустился в не слишком длинный, но пространный рассказ, сменяемый байками о его богах. Имир - ледяной повелитель Асгарда, бог воинов. Итиллин - его дочь, ледяная богиня зимы.

- Да мы с товарищами решили сходить в гости к нашим соседям... Южным, – уточнила она, бросив быстрый взгляд на Хейдара.

Что гиперборейцы с нордхеймцами любят ходить друг к другу в гости – особенно, когда у принимающих мужчин дома нет – знали все.

– Потом понравилось, решили совершить небольшую морскую прогулку, а там... Море несёт много нового, и сложно предсказать судьбу доверившегося ему.

- А я решил хорошенько поджариться под вашим солнцем. Скучно у нас стало в Асгарде. Ну знаешь, Асгард, это там где - зима, снег, ветер, гребаные киммерийцы, - Асгард.

- Я знал, что ты можешь общаться сложноподчинёнными и сложносочинёнными предложениями, - внезапно задорно ухмыльнулся Рамери Соне, на мгновение утратив серьёзность, которую, очевидно копировал со своего учителя. - Я знаю только такие слова, но, к сожалению, никогда не видел их воплощение в реальности, - ответил он Хейдару. - Снег... зима... это больно?

- Могу, – равнодушно кивнула северянка. – Но зачем? – а в ответ на вопрос про снег и зиму промолвила: - Это прекрасно! Холодным возлухом вкусно дышать, а снег не сравнить с этой проклятой пылью. А солнце там ласково греет, а не жарит как здесь.

- Это.... скучно временами. Особенно когда зима затягивается. Каждый год, - кивнул парню Хейдар. Гиперборейке же он парировал: - Ну вот только не начинай Соня, парень конечно не видел севера, это ясно, но не пудри ему мозги. Гребаный ледяной ад - вот что такое наши горы. Просто гиперборейцы не забираются так далеко.

- Я мечтаю когда-нибудь побывать там... на родине моей матери. Мне кажется, она бы этого хотела. У вас есть какие-то ритуалы, которые вы совершаете на своей земле в честь умерших предков? Чтобы почтить их души?

- Чтить души... Как будто богам не всё равно.... - покачал головой, проговорив себе под нос, Хейдар. Он сказал парню: - Рамери, скажи, что за место у нас впереди? Куда мы едем? Там найдется нормальное оружие? А то эти зубочистки мне не по руке - он покачал в ладони рукоять сабли, которая и в самом деле смотрелась в его руке игрушечной.

Парень тряхнул головой, пытаясь избавиться от вездесущих песчинок, с радостью цеплявшихся за его смоляные кудри.

- Я не знаю, что это за место, - ответил Рамери на вопрос северянина, после чего ненадолго умолк и, понизив голос почти до шёпота, так, чтобы не слышал Апотамон, добавил: - Но кое-что я слышал о нём от одного... гостя учителя. И это «кое-что» звучало очень нехорошо.

- Так скажи, что это за "кое-что", - в тон ему сказал Хейдар: - Чем больше мы будем знать, тем больше вероятность, что сможем защитить вас с хозяином от опасности, коли таковая там есть.

Званый ужин, в благородном доме, с приглашённой знатью - вот это уже звучало как что-то действительно стоящее, настоящее и способное помочь Брунхильде в конце концов отыскать своего суженого. Шутка ли, принцесса, заточённая в этом… прекрасном и обворожительном, но всё же не своём теле - это надругательство над самими принципами того, как всё должно быть устроено в мире. Принцесса должна заплетать свои длинные серебристо-золотистые волосы в длинные тонкие косички, украшать голову золотой диадемой с россыпью драгоценных каменьев, одевать обольстительное, но при этом скромное и целомудренное платьешко, подводить губы нежно-розовой помадой, а на веки накладывать незаметные перламутровые тени, смеяться хрустально-чистым смехом, ткать неповторимо прекрасные гобелены, слушаться маменьку, чтить папеньку и томно вздыхать при мыслях о принце из соседней державы… А не вот всё вот это вот, мрачно подумала Брун, втягивая элевый животик, распрямляя могучие плечи, которым позавидовали бы и грузчики из порта Глубоководья - да что там, они и завидуют и ширине их, и бугрящимся на спине и предплечьях мускулам, - и, наслюнявив палец, вытирая пятно то ли сажи, то ли какого прочего дерьма со щеки, никогда не знавшей ни румян, ну пудры, ни прочих принцессовых ухищрений. При виде нахмурившегося лица варварши, посыльный, доставивший приглашение, едва заметно пошатнулся и начал затравленно озираться по сторонам, словно прорабатывая все возможные пути, по которым можно было сбежать, если дама, выше его на две головы, внезапно решит свернуть ему голову - а в том, что ей это удастся с первого же поворота его шеи, бедолага был более чем уверен, поскольку видел эти руки, каждая из которых могла использоваться вместо молота каменщика.

- А мущщины там будут? Много? Благородные? Красивые? - мрачно спросила Брун у посыльного и, истрактовав его невнятный писк как утвердительный вопрос, взяла приглашение и буркнула: - Передай своей мадаме, что Брунхильда Руатимская, принцесса далёкого королевства, по совместительству - гроза Моря Мечей и любительница крошить черепа ограм, будет на её… меро-при-ять… ять.. вот же ж ять с этими вычурными словами! Короче, буду я.

* * *

По случаю приёма Брун принарядилась - натёрла до блеска свой чешуйчатый доспех, выстирала рубаху и кожаную юбку, намаслила сапоги, протерла мохнатой тряпицей рогатый шлем. Плеснув ледяной водой в лицо и заглянув в кадку, варварша ухмыльнулась своему отражению - «хороша, чертовка, огонь ходячий!», и присоединилась к остальным.

Компания, с которой Брунхильду свела судьба, одновременно и нравилась ей, и раздражала её больше, чем калимшанские специи, которые порой любил добавлять в походный котелок Джафар, её желудок. Вот взять, например, Ларса. Смазливый и хорошенький, но слишком молодой и неопытный, а принцессе нужен настоящий мужчина и рыцарь с большой буквы «ы»… или «ь»… или какую там ставят большой в своих манускриптах книгочеи, коим, собственно Ларс и являлся; его заумная болтовня воспринималась варваршей как шум моря: громкий для того, кто слышит его впервые, и незаметный для того, кто провёл в открытом море половину своей жизни. Поэтому, как бы ни нравился молодой парень Брунхильде, она с жалостью к нему осознавала, что не светит бедолаге с нею ровным счётом ничего, и поэтому старалась, как могла, проявлять к жрецу Огмы дружеские чувства - в рамках того, как сама представляла себе их, и как привыкла видеть дружбу среди пиратов, одной из которых она некогда была. Жаль мальца, такую женщину, как Брун, он наверняка хотел бы заполучить больше жизни, но - «не для него сия принцесса родилася». Или вот Дедан, или Даруис. Нормальные мужики, две руки, две ноги, два уха, два глаза, отверстие для еды и эля, что ещё нужно, казалось бы? «Но Брун, а как же принц?! Замути я с одним из них, ну или с двумя - почему бы и нет, я девушка широких… кхм… взглядов и прочего, у меня всё широкое, и кость, и взгляды эти; а потом подвернётся какой принц, и он такой: «О, Брунхильда, о свет очей моих, о дева моих грёз, станьте моей», а я - с двумя мужиками. Да ну, негоже это. Так что, парни, не вкусить вам этой сладкой пышки, увы», - так размышляла Брун. Но в остальном и Дедан, и Дариус ей импонировали - простые, спокойные, и тылы прикроют, и в бою искусны, и немногословны. Во всяком случае, не настолько многословны, как остальная часть их компании, по сравнению с которой молодой-зелёный Ларс был просто молчуном. Вот взять, например, эту вечно торохтящую пигалицу, Ривери, которая по приходу в дом этой мадамы Тафлорн, принарядилась пираткой. От её болтовни у Брун порой бывали приступы мигрени, но при этом принцесса прекрасно понимала, что ожидать уравновешенного и достойного поведения от, по сути дела, ребёнка, да ещё и неблагородных кровей, было бы глупо, а уж глупой Брунхильда себя не считала, и поэтому относилась к Ривери с молчаливым и покровительственным спокойствием. В конце концов, «Полная Чаша» за последние месяцы стала её семьёй, и варварша испытывала ответственность за свою махонькую и не в меру юркую и живую «сестру».

- Пираты не пьют эль бутылками, мелочь, - с улыбкой поправила Брун Ривери. - Мы пьём его бочонками, или бочками, когда настроение хорошее, и куш сорван достойный. Ну и не наряжаемся, как… это, - варварша указала на костюм, - при виде таких шутовских нарядов нас бы торговцы и моряки засмеяли бы, и ничуточки не боялись. Но вот про «тысяча чертей» и «йо-хо-хо» - это ты верно подметила, молодец!

Или вот, например, паладильница, Керри. Вроде нормальная ж баба, и молотком махать умеет, и в бою не раз вызывала одобрительное «хм» со стороны Брун, но вот склонность говорить, говорить вычурно и говорить много - несколько портило общую - почти идеальную - картину. Но, с другой стороны, она ж - полукровка, а полукровки, вестимо, принцессами не бывают, а ожидать от не-принцессы умения вести себя достойно в обществе - глупо. Брун не глупая, она - принцесса.

И Джафар… У варварши был пунктик по отношению к магам всяким и чародеям - памятуя, что именно из-за тёмной волшбы какого-то чароплёта она сейчас здесь и тут, а не в своём дворце вкушает паштет из печени фазана и, прикрывая ротик веером, переливчато смеётся в ответ на шутки придворных кавалеров, которые пожирают её вожделеющими взорами, Брун, мягко выражаясь, недолюбливала магов и прочую чародейскую братию, и предпочитала следовать принципу «хороший маг - дохлый маг». Ну или «снявший с меня проклятие, а потом уже дохлый маг». Тем не менее «дедуля», как про себя называла Брун этого не в меру яркого, необычного и - о Хозяйка Тихой Бездны, Умберли, за что ты мне послала столько чаек над парусом! - ещё одного многословного чародея, Брунхильда, на удивление, принимала абсолютно нормально и не грёзила о том, чтобы посмотреть на то, какого цвета у него мозги. Она даже симпатизировала ему, и пыталась - следуя своим неуклюжим и обрывочным представлениям о том, как нужно заботиться о пожилых членах семьи, - оберегать, защищать и помогать магу.

В общем, семью не выбирают, поэтому какой бы разношёрстной не была «Полная Чаша», она была семьёй. С которой Брун пережила уже немало, и самым последним - и запоминающимся - приключением стала та самая стычка с ограми, бóльшую часть которых почти голыми руками порвала именно Брунхильда, а не паладильница («но что уж там, она и так лишена такого счастья - быть принцессой… пусть хоть потешится тем, что ей мои заслуги поприписывают, она ж семья»), и благодаря которой - стычке в смысле - «Полная Чаша» вмиг стала на слуху у многих в Глубоководье, открыв двери компании на этот праздник жизни.

Праздник, который не особо пока что радовал Брунхильду. Где выпивка? Где жрачка? Где восторженные взгляды мущщин? Где кавалеры и комплименты?

- Правильно, мелочь, еды как раз и не хватает, рты богами в первую очередь для неё были созданы, а не языками трепать, - поддержала реплику Ривери Брун.

Яростная атака рыцаря достигла своей цели, и алебарда Руфио, чиркнув по предплечью предводителя разбойников, скользнула вниз и оставила глубокую отметину на бедре Мал-Рогана. Успешными оказалась и атака храмовницы - пусть даже и без божественного сияния и вмешательства, но меч её прошёлся по правой руке противника, разрезав кожаную куртку и оставив рану - рану, которая начала медленно наполняться чёрной и вязкой, как смола, кровью. Самым же успешным в своей атаке стал Кальцифер - его пламенеющий меч прошёл сквозь кольчугу главаря разбойников, как горячий нож сквозь кусок крестьянского масла; послышалось отвратительное шипение горящей плоти - гнилой горящей плоти, судя по запаху, который ощутили все, кто находился рядом с Роганом.

- Ах ты паскуда, - зарычал тот. - Не зря я решил разделаться с тобой первым, с тобой и твоим тщедушным хозяином. Ненавижу чароплётов! - с этими словами Мал-Роган замахнулся своей булавой и изо всей силы опустил её на открывшегося во время атаки Пламенеющего Стража. Раздался оглушающий скрежет - доспехи, к которым был привязан мистическими силами огненный дух, сильно покорёжились из-за удара шипованной булавы, и Кальцифер упал, издав громкий лязг и шипение - влажная от вечерней росы трава задымилась, вступив в контакт с чистым пламенем, из которого состоял элементаль, и раскалёнными докрасна доспехами. - И каждым из вас я займусь, крысы дышащие, вот только выбью нахер чародейскую огненную сучку из этого жестяного корыта, - Мал-Роган указал на Руфио, Йорофа и Мор, прижав культю к странному амулету, который висел у него на шее; амулет выглядел как сморщенная, словно высушенная в печи груша, человеческая рука, маленькая, чёрная, с искорёженными под противоестественными углами пальцами.

Немногим прежде Йороф, подобравшийся к Мал-Рогану на безопасное расстояние, попытался устроить дымовую завесу, скрывшую бы его и его сотоварищей от троих разбойников, оставшихся на опушке леса. Но, очевидно, пройдоха-алхимик, продавший Йору дымовую бомбу - «пускает такой густой дым, что противники задыхаются и нихрена не видят, верный вариант, недорого продаю!» - забыл упомянуть, что для того, чтобы эта штука сработала так, как нужно, тому, кто применяет её, нужно было разбираться в подобных премудростях. Поэтому запущенный Йорофом снаряд упал под ноги копейщикам и начал дымиться - но вовсе не так, как от него ожидалось; удивлённо переглянувшись между собой, вооружённые копьями злодеи со всей прыти устремились по направлению к нашим героям.

Стремительная атака лишь одного из них увенчалась успехом - судя по неудаче с дымовой бомбой, несложно было догадаться, к кому на данный момент госпожа удача развернулась спиной. Копейщик не то, чтобы больно, но очень обидно ткнул Йорофа своим копьём прямо в солнечное сплетение; доспех выдержал, но дыхание спёрло - и от удара, и от обиды. Обиды, поскольку не везло нынче только Йору; копейщики, атаковавшие Мор и Руфио - встретили остриями своих копий пустоту, а боками - остро отточенную сталь. Разбойник, которого со всего маху ударила Иритилем Мор, едва не лишился левой руки и теперь с трудом стоял на ногах, а артерия в ране на его плече обильно выплёскивала алую кровь, заливавшую бедолаге и руку, и грудь.

Не заставили себя ждать и остальные спутники Мал-Рогана; в этот момент те четверо, которые были вооружены арбалетами, и которые было скрылись в лесу, вышли снова на поляну, но уже намного ближе к нашим героям.

* * *

Однако самым неудачливым, очевидно, был Лудо - немногим ранее описанных выше событий он снова попытался было пустить стрелу в разбойника, на сей раз того, кто остался на опушке и сменил арбалет на лук, но стрела снова пролетела в стороне от противника, а тетива лука, жалобно тренькнув, лопнула. В сердцах бросив никудышнее оружие на землю, следопыт вытащил их петли на ремне свой боевой топор и, тяжело вздохнув, отправился к каменному мосту.

* * *

Не особо везло и Викто. Решив проявить максимум осторожности, лекарь медленно перешёл через реку вброд, тщательно прощупывая новый участок илистого дна прежде, чем ступить на него, и, наконец, перебрался на другую сторону реки. Судя по звукам, рядом с ним противников не было, и пока он осторожничал, все переместились в сторону мельницы.

* * *

Зато Калфу не мог пожаловаться на неблагосклонность судьбы и удачи. И пусть из двух атак остро отточенным ножом и кинжалом цели - мягкой плоти Келера - достигла только одна, тем не менее неудачливому воришке и сквернослову было этого достаточно; выронив свой кинжал, Келер упал на колени перед подменышем и, подняв руки в жесте отчаяния, затараторил - настолько быстро, насколько мог это сделать заика:

- П…п…п…п…прошу, п…п…п…п…пощады… Не у…у…у…у…уб…б…б…б…биваааай…

- П… по… погибла… Как умерла?! ¿Como es possible, eso?! - едва шевелящимися губами пробормотал вмиг побелевший Немесио. - М… мо… молодой человек, вы не ошибаетесь? Может, стоит вызвать врача? Может, можно ещё что-то сделать? Я не… не понимаю… Как так… Она же только час назад туда спустилась… Возьму, говорит, дневник этот проклятый… и артефакт… погибла. Вы вызвали полицию? Врача? Хотя бы кого-то? Пойдёмте, возле вахтёра есть телефонный аппарат.

Неуверенной походкой профессор Санчес двинулся в сторону фойе - очевидно, что со стрессом и шоком он справлялся из рук вон плохо.

В фойе в задумчивости стоял сэр Генри (который мгновениями раньше вошёл в здание музея, успев помахать Лилиан и Синтиану, которые в тот момент следовали за профессором Санчесом), задумчиво глядя на вахтёра; этот сотрудник музея определённо был или самым безалаберным работником, или абсолютно глухим, или вдрызг пьяным, или… каков бы ни был вариант причины того, что он до сих пор спал на своём рабочем месте, вальяжно развалившись на стуле и прикрыв лицо газетой, этот вариант не был хорошим. Нехорошие предчувствия заставили Генри присмотреться внимательнее, что, в свою очередь, показало оправданность опасений Дэвенпорта-Карпентера: грудь вахтёра не подымалась и не опускалась.

В то же мгновение англичанин подошёл к вахтёру и потряс того за плечо. Вахтёр в руках охотника был словно тряпичная кукла; от тряски газета сдвинулась с его лица, и сэру Генри предстала знакомая уже картина: сморщенное, словно высушенная в духовом шкафу груша, кожа, выпученные от страха и боли глаза, раскрытый настежь рот, по уголку которого стекала тонкая струйка слюны. Приглядевшись снова, Генри увидел тёмное пятно на груди у несчастного, которое в полумраке фойе было непросто рассмотреть на тёмно-синей ткани униформы.

Профессор Санчес, увидев труп, издал сиплый хрип и схватился за сердце. Безумный взгляд повергнутого в ещё больший шок, с которым Немесио, судя по всему, уже не в силах был справиться. Профессор начал медленно пятиться назад, отходя в сторону экспозиционных залов, и осматривал своих спутников с широко раскрытыми глазами, в которых неприкрыто читались безумие, недоверие и дикий страх.

* * *

Тем временем в нескольких десятках метров от этой сцены Сэм, Нейтан и Илаяс подошли к де Мендосе, на которого набросился доктор Кревски с очевидным намерением скрутить помощника Огастеса Ларкина и не дать тому убежать. В высокой траве газона, на который упал де Мендоса, рядом с ним самим, в ярком тропическом солнце блестели застёжки кожаного переплёта древнего манускрипта - размерами и видом напоминавшего записную тетрадь.

Несмотря на серьёзное ранение, Луис вовсе не собирался облегчить задачу Питеру, и, зарычав в ответ на прикосновение археолога, ухватился руками за его руки и попытался перевернуть своего противника, опрокинув и скинув с себя. К своему ужасу, Питер - равно как и прочие - увидели, что сквозь бледную кожу де Мендосы начали проступать тёмные сосуды - словно корни какого-то дерева, эти чёрные нити протянулись под бледной кожей мужчины, испещрив его щеки, скулы, достигнув глаз… которые в этот момент начали наливаться бездонной чернотой, заполонявшей всё - и зрачки, и белки.

Можно многое говорить о том, какую реакцию вызвал внешний вид корабля - отныне нового дома для капитана Рейнира и его сотоварищей; и ещё больше - о его реакции на внутреннее обустройство космического судна. Вот за что Тамо был благодарен судьбе, генам и опыту, так это за то, что вымуштровали в нём почти что идеального шпиона: в крайне, невероятно редких случаях Тамо Рейнир давал волю эмоциям и показывал своей мимикой, жестами, взглядом и голосом то, что на самом деле чувствовал и думал. Собственно, за это его недолюбливали многие бывшие сослуживцы по космофлоту; за это его бросила Ровена - «я никогда не чувствую себя уверенной, действительно ли то, что ты показываешь; соответствует ли это тому, что ты на самом деле чувствуешь… что ты чувствуешь ко мне… что ты чувствуешь ко мне, Тамо?»

Тряхнув головой, чтобы прогнать прочь неприятные и навязчивые призраки прошлого, Рейнир постарался сосредоточиться на том будущем, мостиком к которому через реку настоящего служил этот корабль.


* * *

После того, как король Олеб покинул капитанское кресло, Тамо с лёгким замиранием сердца (никоим образом не отразившимся на его внешнем облике - разве что глаза немного сузились, да горло запершило невзначай) опустился в него сам. На мгновение закрыв глаза, Тамо ощутил, что наконец-то в его жизни всё начало происходить так, как нужно. Так, как он того заслуживал… Заслужил. Но, увы, экскурсия по «Харриеру» продолжалась, и посмаковав момент несколько секунд, Тамо поспешил за всеми.

Когда осмотр корабля его новой командой был окончен и все почести, долженствовавшие моменту, соблюдены, команда осталась предоставленной самой себе, поэтому, сделав приглашающий жест в сторону капитанского мостика, Тамо уверенным шагом направился туда и одновременно обратился к своим сотоварищам:

- Вы же в курсе, что мы с вами будем отныне ходить по самой кромочке острого, как хирургический лазер, лезвия? И пусть нам это не впервой, и пусть мы уже битые лисы и тёртые калачи (что бы эти древние слова древней пословицы ни значили), но всё же - это та цена, которую мы заплатим за то, чтобы жизнь нам заплатила свой должок. И, зная, что у каждого из вас за плечами, я должен сказать, должок этот вовсе не маленький; поэтому - не вижу причин прозябать и дальше в наших сирых прошлых, если настоящее может дать нам неограниченное количество возможностей дойти до того будущего, которое нам нужно. Важно. Которое - наше. Поэтому, команда, отставить хмурые лица и озабоченные взгляды - если только это не последствия изысканных вин и прочих алкоголей, выпитых вчера, команда «отставить грузиться; загружайтесь верой в лучшее», как бы банально и избито это не звучало. Чему меня научила жизнь - так это тому, что мы, и только мы сами способны сменить знак «+» на «-», никто другой полярность нашей жизни не поменяет. Ну а что, мне кажется, вот это, - Тамо развёл руками, показывая на весь корабль, - вполне себе хороший рубильник для этого, разве нет?

Дойдя до капитанского мостика, он снова с нескрываемым уже удовольствием на лице сел на своё место, и, услышав предложение Себастиана относительно того, как назвать корабль, ответил:

- Firebird? Жар-Птица? Тогда уж скорее Firefly, Светлячок, учитывая то, что до гордой и могучей птицы этому судну нужно перенести ещё несколько по переливанию миллионов кредитов, как минимум. А так - юркий, яркий Светлячок, один в бескрайней бездне ночи… Которого непросто изловить, но поймав - легко прихлопнуть, - улыбнулся Тамо на предложение старого друга. - Хотя, если развивать тему птиц, я бы предложил ещё «Тысячелетний Сокол» - и по возрасту(судя по всему), и по настрою нашему - охотиться на мелких грызунов, выступая своеобразными санитарами полей и лугов, - вполне подходит. Но если отбросить в сторону шутки, и, - Тамо лучезарно улыбнулся Себастьяну, - я прекрасно осознаю, сколько времени, сил, кредитов, мечтаний и души было вложено во всё это, и потому надеюсь, что мои неуклюжие шутки не оскорбили тебя, лорд Дейн, - то и «Жар-Птица» хороша… Но есть ещё идея. «Баньши». Некогда могущественная колдунья, она была вероломно убита, и дух её, обуреваемый жаждой отмщенья, является только тем, кого постигнет несчастье, которого эти несчастные заслуживают. Во всяком случае, так писали в одной из книг по истории Терры - Земли, которую я когда-то читал… Я бы назвал эту красотку «Баньши»; кто не поймёт аллюзии - пусть радуется тому, как это приятно звучит, приятно и угрожающе… А тому, кто поймёт, - что ж, пусть будут предупреждены. Что скажете, команда? - капитан Рейнир повернулся к своим сотоварищам, вопросительно приподняв левую бровь, но тут же, не дожидаясь ответа, продолжил: - Подумайте над этим, и скажите, до чего додумаетесь. Даю времени до вечера. Что же до закупок… Базар, да. Абсолютно поддерживаю. Думаю, нам стоит отправиться если и не всем, то большинству - что-то подсказывает мне, что там, - Тамо указал вверх, в потолок, намекая, очевидно, на небо и космическое пространство, - возможностей закупиться не будет. Поэтому пока что - отбой, все свободны, но кто захочет присоединиться в нашем походе на Базар Дринакса - сочту за честь. И, надеюсь, Себастьян устроит нам небольшую экскурсию по этому месту - сознаюсь честно, мне бы хотелось как можно больше узнать о твоём родном мире, раз уж он теперь прямо и косвенно будет завязан с нашими резюме… - капитан лихо ухмыльнулся, вскочив на ноги и давая понять, что готов следовать за своим импровизированным экскурсоводом.

К Лудо вернулось самообладание и силы, потому манипуляции медикуса он воспринял уже куда более стойко и тихо, и не издал ни звука, пока Викто накладывал повязку.

Тем временем Калфу, игнорируя угрозу получить арбалетную стрелу в маску, добежал до Демиана и занять позицию рядом с неофитом-волшебником, прижавшись к стене мельницы по другую сторону от зияющего тёмного провала входа в башню, из которого пахло гнилым сеном и старым деревом.

- Сука вёрткая, ничего, погоди, я тебе устрою без с препятствиями! - снова грязно выругался Келер, когда увидел, что Мор Рин без труда увернулась от его выстрела. - А остальные пойдут на обеденный стол Хозяину Смерти, молодцы, со своим костром ходите, чтоб ваше мясцо поджарить!

- Кто-то про меня говорит, когда меня рядом нет? - внезапно раздался низкий голос с противоположного края поляны, оттуда, где начинался новый отрезок леса. Семеро фигур в тёмных кожаных куртках, чёрных плащах и простых серых масках без каких-либо узоров, лишь с разрезами для глаз, сделали несколько шагов вперёд, выходя из тени деревьев. В руках незнакомцы держали заряженные арбалеты, наставленные на наших героев; за шеренгой, в которую растянулись чужаки, виднелась фигура высокого мужчины - черты лица которого рассмотреть было сложно из-за того, что он скрывался за спинами семерых и стоял ещё под сенью леса, там, куда не доставал лунный свет.

- Господин Мал-Роган пришёл! Ну всё, вам кранты! - хрипло захохотал со своего насеста Келер.

Для стороннего наблюдателя внешне Тамо не выдал ни единого намёка на то, как он воспринял услышанное; ни единый мускул не дрогнул на его лице, и почти немигающий взгляд зелёных глаз как смотрел на Олеба без единого проблеска эмоций, так и продолжил смотреть дальше.

Нельзя сказать, что Тамо услышал что-то, к чему не был готов – причём как из уст короля, так и лорда Дейна, с одной стороны, а также с другой – его новоиспечённой команды. Да, капитан Рейнир впервые видел монарха этой уничтоженной планеты и этой некогда величественной системы, однако он не впервые имел дело с Себастианом, и вряд ли можно было ожидать, что человек, с которым они с Тамо пережили немало событий за время службы в дипломатических миссиях, вероломно использует Тамо и других для услады собственных – и своего сюзерена – амбиций. Дерьмо, однако, случается, потому капитан не собирался доверять Олебу, или кому бы то ни было, абсолютно и безоговорочно, во всяком случае – до тех пор, пока «горе и невзгоды научат золоту доверия и дерьму предательства», как говаривала когда-то его мать. Поэтому слова и реакция его старого приятеля – Аллендера – были целиком и вполне понятны Тамо, и оправданы с его точки зрения. «В конце концов», напомнил мужчина Рейнир мальчику Тамо, «от тебя теперь зависят жизни других людей. Всецело и полностью зависят. Не облажайся – хотя бы в этом. Я верю в тебя, ты сможешь. Ну, давай, приключение начинается».

Риторику касательно «пиратством будем бороться с пиратством», «грабежом поспособствуем безопасности и процветанию» и прочего Тамо пропустил мимо ушей – подобные лозунги он слышал от власть имущих постоянно, правда, каждый раз они были завуалированы под видом менее прямолинейных откровений; откровенность и выложить всё без обиняков, как есть – или как думается – это уже было первое очко в пул доверия Тамо по отношению к владыке Дринакса. Умение мечтать, даже если эти мечты никогда не претворятся в реальность – второе. Третье – не безапелляционная постановка перед фактом, а дискуссия и попытка (даже если исключительно для проформы) узнать мнение тех, кто будет рисковать своими шкурами ради реализации чьей-то мечты. «Снова чужие идеалы… чужие интересы…» - попытался было затянуть привычную песнь Рейнир-зануда; Тамо-оптимист закрыл ему незамедлительно рот: «Возможно, но ведь эти идеалы и эти интересы идут рука об руку с твоими, а значит – совпадают, а значит… Закрой рот и не тошни». Тем не менее, оставалось несколько вещей и моментов, которые капитан Рейнир посчитал нужным оговорить с их новым работодателем.

- Ваше величество, я абсолютно согласен с мистером Кертисом. Каперское свидетельство – это прекрасно, хотя и бесполезно – до тех пор, пока Дринакс не вернёт былого величия и влияние в регионе; и я готов приложить все усилия для того, чтобы именно это и случилось. И я понимаю вашу просьбу не распространяться на счёт того, на кого мы будем… кхм… работать, ведь по большому счёту, - не сочтите за оскорбление, но всё же в случае, если мы окажемся между молотом Империума и наковальней Иерата, единственное, на что сгодится каперское свидетельство – это одноразово обеспечить личную гигиену во время реализации одной из стадий пищеварительного цикла, да и то, только для одного члена нашего экипажа. Поэтому, Аллендер, - Тамо повернулся к Кертису, - фактически не столь важно, будет ли прописана наша работа НА его величество или нет, хотя в долгосрочной перспективе, безусловно, этот момент послужит гарантом соблюдения обеими сторонами своих условий. Опять же, ваше величество, не в упрёк и не в качестве выражения недоверия, вы попросили «валять», вот я и валяю, о чём думается – это меньшее, что я могу сделать в ответ на вашу искренность и откровенность, а также более чем роскошное предложение. Но вот что действительно крайне важно для меня – так это гарантия того, что мой экипаж не будет рассматриваться как угонщики или похитители такого знаменательного корабля, - Тамо указал раскрытой ладонью на мерцающее изображение «Харриера», - и в этом, безусловно, поможет ещё один документ в дополнение к каперскому свидетельству. А именно – договор бессрочной аренды судна с вашим правом востребовать его возврат и нашим обязательством выполнить это требование. Таким образом будет только логичным то, что обслуживание корабля будет на нас, а также будет абсолютно мотивирующим и успокаивающим для меня лично, что нас никто не сможет упрекнуть в незаконном использовании «Харриера».

И такой момент: кого… кхм… кому предоставлять наши услуги, облегчая их грузовые отсеки, трюмы и кредитные счета, и кому перепродавать всё реквизированное, - решать исключительно нам, верно я вас понимаю? Или вы будете время от времени озвучивать определённые пожелания? Иными словами, мы будем вашими компаньонами, пользующимися полной автономией (в рамках договора, прописанного и подписанного, как упоминал Аллендер), или же мы будем вашими наёмниками, исполняющими волю работодателя?

В остальном же – план как план. Уж вы простите мою долю скепсиса; очевидно, будучи знакомыми с моей биографией, вы знаете, что я мог бы стать весьма показательной иллюстрацией народной поговорки «человек предполагает, судьба – располагает», и потому я стараюсь мыслить категориями коротких шагов, от малого успеха к следующему, поскольку каждый раз, когда я замахиваюсь на то, чтобы помечтать по-крупному, вселенная окунает меня в контейнер с серной кислотой – образно выражаясь, конечно же, но всё равно – пренеприятнейший опыт, должен сказать. Тем не менее – приключения, авантюра, йееей, - Тамо улыбнулся лишь одними уголками губ, хотя тепло и искренне, - за это стоит выпить.

ГЕНРИ, СЭМ, АРЧИБАЛЬД и ДЖЕКСОН

Джексон благодарно кивнул подоспевшему на помощь Сэму:

- Благодарю вас, мистер МакМаллен, и - господа, прошу прощения за свою реакцию. Я знаю… знал мисс Рисо лично, она… была… невероятной девушкой. Увидеть её… такой… это был шок. Глубокий шок. Осложнённый тем, что я не ожидал увидеть эту рану… я говорил вам о них, такие искалеченные тела с идеально круглыми ранами, их находили и находят в Перу регулярно, на протяжении годов, десятилетий… если не столетий…

Отрицательно покачав головой в ответ на предложение помощи со стороны Сэма и Арчибальда, Джексон обратился к ним:

- Спасибо, господа, это было сиюминутное помутнение рассудка, и я - благодаря стараниям господина МакМаллена - абсолютно в норме. Так вот, такие раны, такие тела… это история не одного дня и одного случая. И полиция, должен заметить, при всём уважении к правоохранительным органам Перу, не сделала до сих пор ровным счётом никакого прогресса вообще, поэтому я абсолютно солидарен с предложением о том, что нам нужно вызвать полицию, но также я не собираюсь препоручать это дело исключительно их - прошу прощения, но я опираюсь на факты - сомнительной компетенции, как минимум сомнительной в расследовании данного типа убийств. С вашего позволения я хотел бы буквально на несколько секунд осмотреть… её.

Было очевидно, что Джексону с невероятным трудом даётся смотреть на то, во что превратилась Тринидад Рисо, и внутренняя борьба между горем и шоком от вида знакомого человека, так зверски убитого, и страстным, почти фанатичным желанием докопаться до истины и доказать (возможно, самому себе) то, что он не ошибался в своих теориях и подозрениях. Джексон подошёл к телу и, встав перед нею на одно колено, окинул взором то, как оно располагалось, и что лежало рядом. Хмыкнув при видел бумаг в зажатой руке сеньориты Рисо, Джексон прокмментировал увиденное:

- Это её почерк. Заметки, которые она часто делала, работая с письменными источниками - она любила выписывать самое важное, а также писать свои комментарии, - приглядевшись к ровным аккуратным завитушкам рукописного текста, Илаяс прочёл первый лист, бóльшая часть которого была видна, после чего тихонько чертыхнулся и, к удивлению спутников, резко выдернул листки из руки трупа:

- Поверьте, господа, я не пытаюсь испортить место преступления и усложнить работу полиции. Полиции это будет бесполезно, поскольку она вряд ли поймёт взаимосвязь между содержанием этого текста и смертью мисс Рисо. Нам нужно немедленно уходить отсюда, и, когда у нас будет возможность, я всё объясню. Собственно, объяснит сама мисс Тринидад на этой бумаге. И это, - Джексон указал на металлический брус, лежавший рядом с телом: - это как-то связано с её смертью, а также с тем, о чём она тут пишет. С вашего позволения… это нужно показать Немесио. Как я уже сказал, я всё объясню, как только мы воссоединимся с остальными и вызовем полицию. Это, - писатель показал на записки мисс Рисо и металлический брус, - не стоит оставлять без присмотра до прибытия полиции… или до принятия решения, что с этим делать.

Илаяс снял свой пиджак и, обернув его вокруг золотого бруска, поднял его и прижал к груди.

- Поспешим к остальным. Но сначала - на первом этаже, возле вахтёра, есть телефон на случай экстренных вызовов: пожарная служба, полиция, медицинская помощь. Сначала нужно будет заглянуть туда.


СИНТИАН, ЛИЛИАН, ПИТЕР, НЕЙТАН и НЕМЕСИО

В ответ на окрик Питера, силуэт резко обернулся. Стоя в полумраке соседнего зала, через который недавно прошли наши герои, Луис де Мендоса с неприкрытой ненавистью смотрел на Питера и его спутников. Выглядел помощник мистера Ларкина ещё более всклокоченным и растрёпанным, чем за ужином прошлым вечером; помимо этого его рот, подбородок и горло были заляпаны кровью, которая стекала на белоснежную рубашку, расплываясь по его груди ярко-розовым пятном. Тихо и зло зарычав, мужчина развернулся и побежал прочь.

Смотритель зала, который случайно подвернулся ему под руку, зайдя в помещение из соседнего, громко вскрикнул, увидев мчащегося на него окровавленного незнакомца, а потом закричал о боли, когда Луис с силой оттолкнул смотрителя - пожилого невысокого перуанца - швырнув его прямо в стеклянный стенд. Раздался звон стекла и грохот, когда пожилой мужчина упал в месиво из дерева, стеклянных осколков и керамических черепков, в которые превратились несколько сосудов, находившихся в стенде.


ГЕНРИ, СЭМ, АРЧИБАЛЬД и ДЖЕКСОН

Четверо мужчин покинули подвальное помещение, проявляя максимум осторожности, поскольку неизвестные, причастные к смерти мисс Рисо, вполне могли таиться за одной из дверей подвального коридора; поднявшись на первый этаж, они услышали какой-то шум, доносившийся со стороны входа в выставочные залы - звон стекла, грохот, крики и звуки быстрых шагов. Внезапно тёмный силуэт пулей вылетел из залов и скрылся в направлении выхода из музея; у наших героев, к сожалению, не было возможности разглядеть, кто это был.

Служба в пандорской армии, восемь лет, отданные борьбе власть имущих за делёж территорий, амбиций и сфер влияния. Служба в Звёздном флоте, ещё шестнадцать лет, смыслом которых была защита интересов и законов, которые, в свою очередь, также гарантировали право власть имущих на свои территории, амбиции и сферы влияния. Двадцать четыре года, посвящённые служению интересам, законам и идеалам других, - это вовсе не то, о чём когда-то - кажется, вечность назад – грезилось мальчику Тамо, когда по ночам он всматривался в иссиня-чёрную темень пандорского неба, по которой безразлично мерцали россыпи разноцветных звёзд. С самого детства он мечтал об успехе среди тех людей, которые никогда не замечали мальчика, сколько бы он ни старался, о положении в том обществе, которое делало всё возможное и невозможное, чтобы не принять его, отторгая, подобно нежелательной опухоли на своей нежной ткани, о власти и прибыли, которые избегали его и его семью, словно кардавы – яркие жуки с красочным флуоресцентным узором на панцире, которых было почти невозможно поймать, сколько ни старайся. Рано или поздно должен был наступить момент, когда мальчик-Тамо, которого взрослый Рейнир спрятал поглубже и подальше в лабиринте своей памяти, и чьи отчаянные крики так успешно игнорировал бóльшую часть своей жизни, наконец смог найти выход из бесконечных коридоров подсознания, и громко заявить: «Достаточно! Хватит! Пора пожить для себя. Пора исполнить мечту». Это было неизбежно, и когда это наступило, Рейнир-взрослый не противился; он устал, он смертельно, дьявольски, неприлично устал от всей этой кутерьмы – «будь хорошим человеком, Тамо», «будьте законопослушным гражданином, мистер Рейнир», «будь исполнительным солдатом, рядовой», «будь ответственным офицером, мичман».

Поэтому, когда подвернулась возможность в виде официального приглашения на работу в качестве капитана корабля – пусть и на службе у какого-то вельможи, но всё же «с относительной свободой действий и привилегиями», Тамо Рейнир не колебался ни мгновения, и сразу же подал в отставку. Судя по названию мира, монарх которого оказал такую небывалую честь Тамо, - Дринакс – тут не обошлось без участия старого приятеля Рейнира, лорда Себастиана Дейна, с которым его свела судьба во время ответственной и, вполне ожидаемо, невероятно хлопотной дипломатической миссии несколько лет назад. Себастиан, во-первых, вызвал искреннее восхищение у Тамо-мальчика, поскольку представлял собой всё то, о чём Рейнир мечтал всю свою жизнь – положение, репутацию, хорошее образование, достойный опыт; но также и то, что за свою сумбурную и полную испытаний жизнь Рейнир-взрослый начал ценить в людях: достоинство, характер и умение себя подать под нужным соусом. Соусом, который скрашивал горечь и остроту истинного содержимого – человека, который мечтал вовсе не о том, чем жил; человека, испытавшего больше, чем полагалось среднестатистическому обывателю, и осознавшему, что «happily ever after» не зря является самым узнаваемым элементом сказок, поскольку только в сказках и встречается. Тамо и Себастиан были очень похожи в этом, и, возможно, на этой почве и возникла странная и необычная дружба – сироты из неблагополучного района и аристократа со всеми полагающимися привелегиями.

Ценить дружбу Тамо умел, поскольку это было то уникальное сокровище, которое не купить ни за какие кредиты, и которое способно было помочь и поддержать там и тогда, где ничто иное было не властно. Потому, получив распоряжение от своего нового босса – монарха этого самого Дринакса, который почему-то на всех навигационных картах был помечен как необитаемый мир, - распоряжение «подумать над будущим составом, и в случае одобрения с нашей стороны и согласия со стороны нанимаемого – нанять», в первую очередь – кроме Себастиана, который, как Тамо уже знал, действительно поспособствовал такому развитию сюжета, и не планировал оставаться в стороне, - новоиспечённый капитан Рейнир подумал об Аллендере Кертисе – своём старом приятеле, с которым у Тамо были лишь самые позитивные ассоциации и в отношении которого было самые хорошие воспоминания как о надёжном, уравновешенном и адекватном человеке и истинном мастере своего дела, на которого всегда можно положиться.

Такой человек – уже достойный старт, и, связавшись с Аллендером и заручившись его готовностью примкнуть к команде Тамо, дело пошло споро и ладно. Третьей – решающей – кандидатурой – стала Александра Браун, талантливый пилот и невероятная личность, честь служить с которой несколько раз выпадала Тамо, хотя и несистемно, фрагментарно, поскольку в то время его карьеры во флоте Рейнира использовали как «космо-мальчика на космо-побегушках», затыкая им дыры в составах разных суден. И на корабле, которым пилотировала Саша, Тамо служил несколько раз, каждый из которых тихо и молча восхищался своеобразной харизмой девушки.

После же - задействовав все доступные ему и его коллегам контакты, связи и источники информации, в предельно быстрые сроки была сформирована полноценная команда, и дело оставалось за малым – отправиться на Дринакс, что для Тамо являлось синонимичным первому шагу к настоящему воплощению своей мечты в жизнь.

* * *

Порывшись немного в находящейся в свободном доступе информации, Тамо составил определённое впечатление о том, что ему и его коллегам предстояло увидеть по прибытию на Дринакс. Однако реальность оказалась абсолютно не тем, что капитан предвосхищал, и именно поэтому он, обычно невозмутимый и флегматичный, дал лёгкую слабину: сначала – при виде самой планеты… точнее, того, что осталось от неё. «Когда умирает человек и его труп начинает разлагаться – это ужасное, отвратительное зрелище. А когда умирает и разлагается целый мир… уровень ужаса и отвращения прямо пропорционален соотношению индивидуума и планеты», - подумалось Тамо с лёгкой горечью, которая, тем не менее, не смогла перебить сладкого ощущения предвосхищения грядущего чуда и приключений.

Потом был… он. Новый босс, новый начальник, он же – по совместительству – король. Просто король, который настолько не походил на монарха, насколько джабаар* не был похож на покладистого и лёгкого в обхождении домашнего животного.

Третий шок, изрядно поколебавший бастион самообладания Тамо, пришёл в форме неформальности коммуникаций, которые, судя по всему, практиковались здесь, на Дринаксе… Или, точнее, над ним.

- Да… кхм… ваше величество, это действительно впечатляет, - ответил Тамо на вопрос короля. – И я сразу сознаюсь – я не особо силён в процедурах и формальностях, определяющих порядок этикета общения с особами королевской крови, - сверкнув белозубой улыбкой, продолжил он. – И потому я не представляю, что я должен делать – поклон, представить вам членов экипажа, отдать честь, обращаться к вам, используя особые гонорифики… В общем, я буду искренне признателен, если вы сделаете скидку на то, что и я, и большая часть моей команды, - Тамо жестом указал на своих компаньонов, - не сильны в придворных тонкостях… ваше величество.

Любезно ответив на приветствия наших героев, Немесио Санчес растерянно развёл руками в ответ на ответы Нейтана и Генри:

- Да, прохладительное и чай… Я непременно попрошу Тринидад принести нам и того, и другого, как только эта копуша вернётся из архива с манускриптом и артефактом, которые я хотел бы показать тебе, Джексон, о той самой пирамиде, о которой мы с тобой давече говорили. Что же касается экспозиции, мистер Симмерс, я охотно проведу вас в выставочные залы. Там сейчас немного народу; даже более того, уверен, что кроме смотрителей и гуманоидных экспонатов, вы вряд ли повстречаете в каком-либо из залов человеческое – или человекоподобное – существо, - улыбнулся своему каламбуру профессор. – За исключением разве что зала с выставкой золота инков, там кроме смотрителей, коих в том зале аж двое, в отличие от прочих, где обычно находится только один смотритель, присутствует также и полиция. Сами понимаете, золото – оно всегда и везде золото, и охочих до него можно найти везде и повсюду.

Посмотрев на зарисовки доктора Кревски, профессор Санчес улыбнулся:

- Узнаю эти вещи по описанию. Мистер Илаяс рассказывал мне о находках некоего пастуха в руинах неизвестной науке пирамиды, и это, судя по всему, они, не так ли? Думаю, что вы с вашим академическим образованием и без меня смогли бы рассказать немало об этих двух предметах, но если вы настаиваете…

- Молю тебя, Немесио, друг мой, не томи, чёрт с ними, с этими находками, потом о них поговорим! Поведай, пожалуйста, мне и моим спутникам, что такого важного ты смог нарыть на Ларкина и его секретаря? – мягко перебил профессора Джексон Илаяс. Немесио на мгновение растерялся, словно потеряв фокус беседы, но в конце концов ответил:

- Джексон, при всём уважении – ты неправильно истолковал мои слова во время нашего телефонного разговора вчера. Я не «рыл» ничего на мистера Ларкина и сеньора де Мендосу, и никогда не планировал это делать; в конце концов, это ты тут у нас всемирно известный писатель и исследователь тёмных дел и преступных организаций. Я – учёный, посвятивший свою жизнь изучению духовного и культурного наследия народов, обитавших на моей земле в прошлом, и чьи потомки обитают на ней ныне. И потому во всей той истории, которую ты мне поведал несколько недель назад, оказав честь своим доверием и откровенностью, для меня единственно важным блоком информации был и есть – информация о неисследованных руинах и возможных предметах искусства, ценных и для науки, и для моей нации. Не обижайся, amigoche, но я не силён во всех этих культах, сектах, мафии, якудзе и прочем, я даже не уверен, относится ли всё то, что я только что перечислил, к однородным понятиям. И даже если культ или преступная группировка карисири существует на территории моей страны (и я вовсе не исключаю такой возможности, памятуя, сколько криминальных элементов и объединений продолжает отравлять своим существованием репутацию как Перу, так и всего нашего региона в целом), я оставлю честь заниматься этим делом полиции… или же страстным любителям докопаться до истины, как ты, - примирительно улыбнулся Немесио Джексону. – Так вот, вчера утром, когда мы с тобой говорили по телефону, я не говорил тебе, что я нашёл что-то «по Ларкину и ле Мендосе», я сказал тебе, что у меня «крайне важные новости по экспедиции, которую готовит Ларкин и де Мендоса», а это, согласись, совершенно разные вещи. Но прежде, думаю, нужно ввести в курс дела твоих спутников и членов этой экспедиции, которым, насколько я понял из твоего звонка вечером, ты решил рассказать об истинной причине своего участия в этом предприятии. Где же эта несносная девчонка, где эта сеньорита Рисо?! Ну сколько можно копаться в этом хранилище, сказал же – быть готовой к приёму гостей в 10 утра! Ох уж мне эта молодёжь…

Так вот, о чём я говорил? Ах, да. О курсе дела. Дело в том, что в нашей стране, в отличие от других – более развитых в данном отношении – государств Латинской Америки нет законодательных регуляций, которые ограничивали бы перемещение достояний национальной культуры, искусства и истории через границу. Иными словами, любой, кто отыщет в какой-нибудь археологической зоне какие-либо предметы, которые могут представлять научную, культурную, историческую и антропологическую ценность, не говоря уже о ценности в денежном эквиваленте, имеют полное право заявить на эти предметы свои права, прошу прощения за тавтологию. И – после – вывезти их за пределы Перу, что, как вы понимаете, является неприемлемым в моём понимании ситуации; наша страна и так слишком много пострадала от неудачных законов и бездумных законодателей, и то, что кто угодно может грабить её культурные богатства, словно какой-нибудь huaquero… хм… по-английски это, кажется, «расхититель гробниц» - это несправедливо, неправильно и не должно иметь право на существование!

Профессор, очевидно, затронув болезненную для него тему, покрылся едва заметным на его смуглой коже румянцем.

- Что же до этого мистера Ларкина и его спутника, то я просто не понимаю, почему в участии в его экспедиции было отказано и мне, и ещё нескольким сотрудникам нашего Музея, каждый из которых, во-первых, является истинным профессионалом своего дела, во-вторых, имеет опыт проведения раскопок на территории Перу, и, в-третьих, не потребует расходов, связанных с проживанием, оплатой услуг и так далее. Я навёл осторожные справки и узнал, не посвящая в конкретику, что руководство Музея готово было бы выделить небольшой грант на оплату участия в подобном предприятии наших сотрудников, но есть одно «но». У нашего Музея есть устоявшаяся практика, которая заключается в том, что все найденные артефакты (при условии участия в экспедициях и исследованиях сотрудников Музея) подлежат детальному изучению и оценке нашими специалистами, и в случае, если они будут представлять историческую и культурную ценность – обязаны оставаться в Перу. Скажу даже больше – мы даже готовы были заняться тем, чтобы вытрясти из правительства средства на компенсацию за каждый такой артефакт; понятное дело, в рамках допустимого. И понятное дело, что этого «альтруиста» и «аматора-исследователя» подобные условия не устроили, что однозначно говорит о том, насколько для него важна именно научная составляющая вашего предприятия. Я дважды пытался поговорить с ним и обсудить возможности и опции, и дважды наталкивался на категоричный ответ в самом начале разговора, ещё даже до того, как смог было озвучить наши предложения. Что наводит меня на мысль о том, что мистер Ларкин – вовсе не «аматор-исследователь» и «любитель археологии и антропологии», а банальный грабитель могил и расхититель гробниц, которого интересует исключительно золото и драгоценности, которые можно найти в руинах. В пользу этого свидетельствует также и мой кратковременный опыт общения с его помощником, который в весьма нелицеприятной форме повелел мне «не совать свой паскудный нос туда, где его могут отсечь мачете», - да простит мне наша прекрасная собеседница резкие слова, я лишь цитирую сеньора де Меносу.

Всё хорошенько обдумав, я понял, что единственный выход не допустить разграбления этой археологической зоны было – найти её раньше Ларкина. И для этого я решил пройти весь тот путь, который предпринял он, исследуя архивы нашего Музея и Университета; в конце концов моей помощнице удалось обнаружить невероятные вещи – манускрипт, дневник одного из испанских завоевателей, который вместе со своими… кхм… «коллегами» обнаружил эту самую – судя по описанию – пирамиду в конце шестнадцатого века, и один из артефактов, которые они извлекли оттуда. Насколько мне известно, мистер Ларкин не имел доступа к этому манускрипту, и не совсем понимает, где точно располагается пирамида, он может только предполагать; в дневнике же точно указывается локация. Тринидад работала над переводом и анализом довольно сумбурных записей автора этого дневника, и как раз спустилась за оригиналом, а также за артефактом, в хранилище… хммм… почти час назад. Ума не приложу, почему так долго, взять из сейфа одну старинную книгу и один металлический штырь – неужели на это нужно столько времени?!

Пока Йороф и Руфио сидели и неспешно беседовали, решив, что и без них достаточно спасателей для молодого послушника из Ордо Магика, количество пожелавших убедиться, в чём там дело, всё увеличивалось – мало ли, драгулов вроде севернее Мардонских холмов не видывали, но эти твари такие непредсказуемые, что отдельные стаи нежити можно было повстречать в самых неожиданных, и – как правило – неблагоприятных для противостояния оным – местах. Волки и медведи, опять же, их никто в лесах не отменял.

Вот и Аргасто, окружённый свитой из нескольких охранников, спешным шагом протопал мимо костра, вокруг которого продолжали сидеть рыцарь и воин. А вот и Пирхоспатио, который до тех пор бродил по лагерю, перебрасываясь словом-другим то там, то здесь, заинтересовался происходящим и, подойдя к костру, обратился к Руфио:

- Молодой господин знает, что произошло? Народ говорит, были слышны крики со стороны ручья. Возможно, кто-то в беде – обычно достойные, уважающие себя рыцари считают своим долгом прийти на помощь там, кто в беде, и кто неспособен защитить себя сам. Это называется «кодекс чести». Молодой господин же помнит мои наставления о том, что каждый истинный рыцарь всегда и во всём строжайше следует своему кодексу чести? – старик приподнял левую бровь, от чего стал похож на всклокоченную, внезапно разбуженную сову.


* * *

В ответ на слова медикуса, молодой Бартолом на мгновение перестал стучать зубами, очевидно, задумавшись, после чего попытался сформировать свою мысль:

- Я не знаю, добрый человек. Эта вещь – она… она… она как он, - парень ткнул пальцем в огненного духа, облачённого в дымящиеся доспехи – верного спутника Демиана. – Это сфера, а в ней – огненный элементаль… это стихийный дух, так мы их называем, - поспешил объяснить Бартолом. – И её видели многие, когда я показывал её мастеру Аргасто, объясняя, почему мне нужно срочно в столицу, и чем я буду полезен нашему отряду. Я хорошо лажу с магией огня, - криво улыбнулся парень, - и смогу помочь согревать весь отряд в случае, если мы попадём под лавину или снегопад. С-с-с-… мог бы, - губы Бартолома опять начали предательски дрожать, выдавая то, что парень, судя по всему, находился на грани истерики.

Истерики, которую предотвратила Мор Рин, небольно, но ощутимо хлопнув неофита по щеке. Глаза Бартолома сузились во внезапной вспышке гнева, которая, тем не менее, очень быстро уступила место благодарности, когда молодой человек осознал, что храмовница лишь пыталась вернуть его к реальности. И реальность напомнила, что он стоял в одном исподнем перед дамой, - непростительный поступок даже для критической ситуации. Кивнув в ответ на слова девушки, Бартолом начал одеваться.

Когда он натягивал рубашку, он начал было объяснять Демиану, как выглядела пропажа: «Солнечный Камень, так зовут эту… вещь. Хрустальный шар, сфера, примерно пяти дюймов в диаметре, завёрнутая в серебристый шёлк. Тёплая на ощупь, очень тёплая. Слегка светящаяся – слабо днём, сильнее ночью, в темноте…» - просунув голову в ворот рубашки, Бартолом выглядел уже в разы более спокойным; его спокойствие не смогли поколебать даже слова Кара, который решил проверить, какой из вариантов предложения о помощи сработает на орденском мальчишке – помочь бесплатно без гарантии на успех, или…

«… я найду Вашу вещь. Вот просто возьму и найду, в процессе прирезав забравшего ее ублюдка. Но, сами понимаете... Но, сами понимаете... Не бесплатно»

К сожалению, подоспевший как раз к этому моменту мастер Аргасто в окружении нескольких воинов из отряда и вездесущей Феньи, которая каким-то чудом не успела к роднику прежде остальных, услышал лишь последнюю фразу, произнесённую молодым человеком, от чего мгновенно пришёл в ярость:

- Послушай ты, имя которому никто, не тебе решать, как поступать с преступниками, решившими воровать у своих же сотоварищей по отряду! Субординацию никто не отменял, во всяком случае, сегодня утром, когда я проснулся, я всё ещё был хозяином этого обоза и предводителем этого каравана, а также – лейтенантом Армии Королевы, да продлит Лучезарный её годы в вечность! А значит, я тут закон, я, а не ты, мальчик-лес! И я не знаю, что тут произошло, но непременно узнаю сию минуту; пока же могу сказать одно: тому, кто разбрасывается угрозами самовольно карать преступников, а также тому, кто за помощь в беде вымогает деньги – и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы не понять, что у молодого послушника-чародея беда и у него что-то украли, судя по обилию слёз, соплей и слюней у него на щеках и подбородке, - не место в моем отряде. Пшёл. Вон. Сию же минуту. Вон – из лагеря, из отряда. Можешь возвращаться в караван, можешь податься к разбойникам, которых на перевале полно, мне всё равно; подобное в нашем отряде я не потерплю.

С каждым словом Аргасто глаза Кара, сохранявшего молчание, становились всё темнее и темнее, вопреки своему синему цвету; лёгкий румянец вспыхнул на щеках молодого следопыта, но это осталось единственным, что выдало переполнявшие его эмоции. Резко развернувшись на каблуках сапог, он ушёл прочь.

- А теперь разберёмся, что случилось с вами, сирра Бартолом. Только не говорите мне, что единственное, ради чего я взял вас в отряд, и что предлагал – предлагал же – взять на хранение под стражу, но вы, мол, не доверяете никому, и никто лучше вас не защитит это… в общем, я правильно понимаю? Солнечный Камень – тю-тю, а с ним и наш шанс не умереть от холода, если приключится что-то в горах?

Тем временем Демиан, пользуясь тем, что кроме Бартолома, Викто, Мор и его самого никто не ступал пока на мягкую, сырую от воды и влаги землю, окружавшую чашу родника, присмотрелся к следам на почве и, применив небывалые аналитические способности, смог отличить шесть видов следов. Демиан, Бартолом, Викто, Мор Рин, Кар… Огненный Страж? Чушь, элементали не оставляют следы сапог с дыркой на правом носке во влажной грязи.

В ответ на вопросы Кара, Лудо и Белун - два молодых следопыта родом из Чертополошьей Крепости - переглянулись, ни на мгновение не прекращая работать деревянными ложками по деревянным плошкам с ячменной кашей, щедро сдобренной солёным вяленым мясом. - Работа - везде работа, будь она в тёмном Давокаре, или же на берегах Волгомы, или в трущобах Индароса, или тут, на руинах бывшего королевства, - проглотив очередную порцию варева, ответил Лудо. - Мы любим деньги. Деньги платят за работу. Вот мы и здесь.

- В Давокар мы заходили достаточно глубоко, чтобы искать работу в других местах. Вот мы и здесь, - в тон Лудо ответил Белун на второй вопрос Кара.

Куда более разговорчивой оказалась Фенья, которую и Мор, и Викто поблагодарили за “улов”, благодаря которому у отряда появилась возможность “промыть кишки чем-нибудь горячим”, по выражению походного повара. Будучи суетливой, общительной и неимоверно стремительной во всём, от действий до потока речи, гоблина улыбнулась во весь рот, полный острых, как иглы кожевника, зубов, и затараторила в ответ:

- Ой, да всё, ну подумаешь, белки же просто. Они ожирели от изобилия орехов и желудей, и передвигаются что твои кабаны в дубраве, я вообще удивляюсь, как они с веток не падают, с такими-то пузами. И да, свежая белка - это вкусно, хоть и мало, костлявые, заразы, вот бы было времени на стоянках побольше, я бы кролика изловила, я люблю кроликов, они вкусные! И ещё много чего вкусное, и не обязательно свежее, вон Зарек, родичи ваши (или не родичи? люди же не все друг другу родичи? Вот мы, гоблины - родичи, многие - близкие, нас мало, и сношаться мы любим, вот и плодимся, что кролики, которые вкусные, и которых я люблю, но не так, чтобы сношаться, а чтобы кушать их, чтобы было вкусно) - они любят сомов ловить в Волгоме, вооооот такенных, - Фенья резко раскинула в сторону руки, пытаясь показать предполагаемый размер сомов, которых ловили варвары из клана Зарек; при этом добрая половина её похлёбки выплеснулась на ногу сидевшего подле Рагеора, от чего молчаливый обычно огр недовольно заворчал, заглушив на мгновение неиссякаемый поток речи Феньи. - Словят, значит, потом дубинками по головам - трах! - чтобы убить, а потом закапывают в песок, берег там песчаный, интересный, я песок редко вижу, в лесу песчаных земель мало, а жаль, песок так забавно через пальцы сыплется! А потом ждут несколько месяцев, а потом откапывают сомов этих, и едят, хукарк, хукукль, или как-то так называется это “кушанье”, они его всем пришлым пихают, мол, гостям самое лучшее, но мне кажется, это нарочно они так, чтобы посмеяться при виде гостей, которых потом тошнит сильно, и блюют они потом полночи, а я - не блевала, потому что кухукль - вкусный, мне понравилось, я вот даже думаю, может, на следующем привале зарыть на ночь белку, и посмотреть, какая она на вкус будет наутро. Хотя тут, наверное, песок надо, как думаете, мастер Викто?

Тем временем Бартолом отвечал на приветствие Демиана, пытаясь сохранять невозмутимое выражение лица и не отвлекаться на то, о чём болтала гоблина с цветом кожи весенней молодой листвы.

- Весьма почтён, сирра Рохо! Бартолом, неофит из Капитула Утраченных Ключей, что в Свободном Граде. Воистину правдивы ваши слова, сирра, весьма приятно, что в таком немногочисленном отряде сразу двое представителей нашего ордена. Учитывая особую миссию, с которой меня направил мой наставник в Индарос, мне, поведаю не таясь, весьма неуютно среди всех этих… - молодой послушник осмотрел окружающих. - людей… и нелюдей. Я никогда не был вне стен Свободного, и очень переживаю, чтобы не оплошать и не опростоволоситься, как говорится… - Бартолом нервно сглотнул, инстинктивно, не думая, приложив руку к сердцу - или чему-то, что хранил в своей куртке на уровне сердца. - А вы, сирра Рохо, вы впервые в таком дальнем странствии? Или вы уже бывали там, - Бартолом махнул в сторону тёмного силуэта Титанов, силуэт которых угадывался даже ночью на фоне усеянного звёздами неба.

ОТЕЛЬ "МАУРИ"
Лима, Перу

09:30
19 марта 1921 года, суббота

Ровно в назначенный час Джесон Илаяс, свежий, бодрый, улыбчивый и жизнерадостный, словно и не было вовсе сложного разговора между ним и нашими героями прошлым вечером, ждал в фойе отеля, неспешно прогуливаясь туда-сюда по мохнатым коврам, устилавшим помещение, и выпуская редкие кольца сизого дыма из своей неизменной трубки.

Когда те, кто пожелали присоединиться к писателю в его походе в Музей Археологии и Антропологии спустились, Джексон изящно поклонился своим спутникам и поприветствовал их:

- Доброго и яркого утра, первого в Лиме, если не ошибаюсь? Если не во всей Южной Америке. Что ж, прошу следовать за мной – мы пойдём с вами пешком, поскольку территория университета находится в сего нескольких cuadros* от сóкало; мы будем там через минут пятнадцать-двадцать неспешной прогулки среди красот колониальной архитектуры, - Илаяс ослепительно сверкнул белозубой улыбкой, которой, казалось, было вовсе наплевать на его явную зависимость от табакокурения, и, сделав приглашающий жест следовать за собой, вышел наружу.


* * *


МУЗЕЙ АРХЕОЛОГИИ И АНТРОПОЛОГИИ
Лима, Перу

10:00
19 марта 1921 года

Университет Сан-Маркос, названный в честь одного из четырёх святых евангелистов, был основан в 1551 году, что действительно делает его самым старым высшим учебным заведением во всём Новом Свете. Музей Археологии и Антропологии, построенный на территории университета в 1919 году, тем не менее, стал новым добавлением к грандиозной структуре университета, который, вместе со всеми своими подсобными помещениями, библиотеками, корпусами, студенческим кампусам, несколькими церквями и даже парой небольших парков, представлял собой город в городе, занимая определённую, пусть и не большую в процентном соотношении часть Лимы.

В музей – длинное двухэтажное каменное сооружение, фасад которого был отшпатлёван и выкрашен в тёмно-жёлтый цвет, можно было попасть, пройдя по тенистым аллеям Университетского Парка, самого крупного из двух зелёных насаждений в пределах стен, окружавших университетскую территорию. Экзотические пальмы и раскидистые тропические деревья – сéйба* с шипастыми стволами и покрытыми войлоком, напоминающим хлопок, плодами, бурсéра* с серебристыми стволами, уходящими высоко в небо, теобрóма* с её темно-зелёной густой кроной, и ещё множество других, необычных, никогда прежде не виданных нашим героям, настраивали на необычное настроение, напоминая, что американцы и британец ныне находились очень, очень далеко от своих родных домов. Не забывала об этом напоминать и влажная тропическая жара, которая, несмотря на десять часов утра, вполне напоминала собой содержимое кастрюли с рагу, стоявшим на медленном томлении на печи.

Проследовав за Джексоном Илаясом, который, казалось, абсолютно не замечал ни иссушающего зноя, ни высокой влажности, от которой уже спустя несколько минут всё тело покрывалось сеткой мелкого липкого горячего пота, наши герои вошли наконец в прохладный полумрак Музея Археологии и Антропологии. Поскольку была суббота, в его фойе не было ни души, кроме сладко дремавшего в углу низкорослого пузатенького охранника-кечуа, который, укрывшись позавчерашней газетой, нёс свой пост, сидя на невысоком стульчике возле бюро, на котором лежал открытый гроссбух, куда, очевидно, нужно было вносить имена и фамилии посетителей. Хмыкнув при виде такого пренебрежения своими обязанностями, Джексон обернулся к своим спутникам и, улыбнувшись, сказал:

- Нам на второй этаж, там располагаются кабинеты сотрудников. На первом этаже – крайне интересная экспозиция и пара зал-лекторий, а в подвале – хранилище всех тех сокровищ, которые не влезли в официальную экспозицию тут, - мужчина жестом указал на полумрак, царивший за входом в экспозиционный зал - огромное помещение с уймой колонн, столов, стендов и стеклянных коробов, как можно было судить, глядя в него из фойе.

Поднявшись на второй этаж и пройдя почти в конец длинного коридора, наши герои вошли в просторный кабинет, бóльшую часть которого занимал огромный массивный стол из тёмного дерева, весь заваленный бумагами, рукописями, картами, фотографиями, рисунками, чертежами, книгами, записками, баночками с чернилами, перьями, перочинными ножиками, карандашами, линейками, небольшим глобусом и огромной, невероятных размеров лупой. Казалось, всё это богатство исходит из недр самого стола, как лава вытекает из недр вулкана; в данном случае лава из книг и бумаг растеклась почти по всему кабинету, в котором едва можно было найти свободное место для чего бы то ни было ещё. За столом, спиной к широкому окну, выходящему в Университетский Парк, сидел мужчина лет тридцати пяти-сорока на вид, с правильными, красивыми чертами лица, практически без каких-либо фенотипических проявлений смешения кровей, смуглый от загара, темноволосый и кареглазый. Увидев вошедшего Илаяса и его спутников, он подскочил, нечаянно скинув со стола несколько книг, и, протянув руку Джексону, а после – и остальным вошедшим, затараторил на мелодичном перуанском испанском и очень хорошем в грамматическом отношении английском (с лёгким и мягким латиноамериканским акцентом):

- Илаяс, carnal, qué placer de verte de nuevo!* И вас, господа, я также неимоверно рад приветствовать – и у нас в стране, и у нас в Музее, и у меня в кабинете! Немéсио Санчес, профессор антропологии и лингвистики, к вашим услугам! Присаживайтесь, пожалуйста! – с этими словами профессор Санчес размашистыми движениями руки посметал книги и бумаги с нескольких куч, которые оказались заваленными этими самыми книгами и бумагами стульями. – Тринидад, моя помощница, спустилась в подвальный архив за некоторыми важными документами, а так бы предложил вам кофе… чай… или что… там… вы пьёте в это время суток… орчáта?* Может, холодной орчаты – жара ведь на улице? Как только эта копуша, сеньорита Рúсо, вернётся, сразу же пошлю её за кувшином холодной орчаты.

21:04:06
Южные подножия Титанов, Альберетóр


Едва лишь забрезжил рассвет, и в серой туманной дали обрисовались огромными белыми птицами силуэты снежных вершин, как караван Аргасто – та его часть, целью которой было быстро и оперативно пересечь Перевал Баньши и вызвать подмогу из столицы, чтобы эвакуировать альбереторских. беженцев, собравшихся у южных отрогов Титанов – двинулся на север, в горы. Было по-осеннему свежо и сыро, и влажный морозный воздух проникал до самых костей, брезгливо игнорируя и тёплые одежды, и доспехи, и молодую удаль. Амбрийцы, более привыкшие к прохладному климату и более подготовленные к переходу через горы осенью, заведомо переоблачились в зимнюю одежду, предвосхищая суровые условия, в которых их караван должен будет выживать многие дни пути в горах; альбереторцам, для которых, судя по всему, встреча с сильным холодом и огромными массами снега обещала стать первым и ошеломляющим опытом, было выдано стандартное обмундирование: куртки из телячьей кожи с подкладкой из густой овчины, и тёплые, подбитые мехом плащи.

Отряд состоял из трёх десятков человек, возглавляемых самим мастером Аргасто, который по такому поводу переоблачился в соответствующую его положению и рангу одежду, накинув поверх добротно выкованной и хорошо промасленной кольчуги, одетой на кожаную куртку, официальный табард Армии Королевы – кроваво-алого цвета, с вышитым золотыми нитками гербом дома Кохино’óр – Пламенеющей Сосной – на груди и спине.

Сонно и без особой спешки, колонна из пеших, конных и телег растянулась тонкой змеёй и углубилась под сень смешанного леса, окантовывавшего предгорья. Здесь ещё царил сумрак раннего утра, и было особенно промозгло и зябко. Пахло пряно опавшей и прелой листвой; редкие пичуги, разбуженные светом жемчужного неба и звуками неспешно бредущей колонны людей и лошадей, возмущённо переговаривались друг с другом, обсуждая наглость нарушителей их утренней дрёмы, которая, очевидно, у птиц была такой же сладкой, как и у людей. Внезапно что-то блеснуло вверху, в вершинах вековечных сосен, и буквально в следующее мгновение весь лес проснулся, наполнившись симфонией утренних звуков дикого мира, отреагировавшего на появление первых солнечных лучей.

«Законодатель, да устремится Его век в вечность, благоволит нам, да? Это же знак, знамение, верно?» - радостно, белозубо ухмыльнулся мастер Аргасто своим спутникам, обернувшись к колонне. – «Так же, брат Ансéль?» - лейтенант Аргасто обратился к священнослужителю, которого, на удивление, наши герои увидели в составе группы. Молодой и симпатичный мужчина, выглядящий, словно дальний родственник нашей Мор Рин – черноволосый и синеглазый, был облачён в плащ теургов поверх тёплого кафтана из медвежьего меха, красный, с золотым пламенеющий солнцем во всю спину, - был неожиданным выбором для отряда, который, судя по тому, что слышали сир Руфио, сирра Рохо и Кар при разговоре с мастером Аргасто, комплектовался из «самых-самых». Чем смазливый и говорливый Ансель являлся «самым-самым», кроме как популярности среди прекрасной половины каравана, нашим героям было неизвестно.

Подобные вопросы вызывали и некоторые другие члены команды, например – молодой неофит из капитула Ордо Магика в Свободном Граде, Бартолóм, высокая и худая бледная жердь, шарахающаяся от любого шороха и резкого звука; Фéнья – маленькая и вёрткая гоблин, постоянно потряхивавшая своими длинными с кисточкой ушами; старые знакомые наших героев Тэлк и Келер, которые определённо не вписывались в формат сильных и отважных воинов, или же ловких и неуловимых следопытов. Вот в категорию таковых как раз без лишних слов вписывались и широкоплечий, мощный, высокий, выше любого из членов похода, огр, по имени Рагеор, и знакомые нашей компании Лудо и Белун, следопыты, которые, судя по разговорам, многие годы служили верой и правдой жителям Чертополошьей Крепости далеко на севере, на самой границе Амбрии и леса Давокар, и ещё несколько воинов, охотников и следопытов, которых заметили в составе отряда Йороф, Кар, Демиан, Руфио, Мор и Викто.

* * *

В конце дня, в течение которого отряд Аргасто успел преодолеть почти всю полосу леса, порой поднимаясь на возвышенности, откуда скалисто-снежная мощь Титанов проглядывала даже сквозь густые заросли хвойных и лиственных деревьев, сквозь мешанину из тёмно-зелёных иголок и золотых, багряных, коричневых и пурпурных листьев; а порой опускаясь в низины, испещрённые каменистыми обрывами и оврагами различной глубины и опасности для каравана. Несмотря на то, что за целый день пути отряд преодолел, очевидно, не менее трёх лиг, а то и больше, горы почему-то не становились ближе, по-прежнему нависая и доминируя, но всё так же выглядя отдалёнными и отстранёнными. В конце концов, после практически десяти часов пути, едва перемежаемых остановками на лёгкий перекус и передышку для лошадей, мастер Аргасто дал знак устроить привал.

В этом месте лес уже не был таким густым, как большую часть дня, и скорее напоминал лёгкую рощицу из берёз, ольхи, ясеней и рябин. Неподалёку был обнаружен родник, образующий в месте своего истока довольно широкую, пусть и неглубокую впадину. Телеги расположили полукругом, оставив открытую часть получившейся «подковы» смотреть на север, в сторону гор; в этом открытом пространстве были разожжены костры, над кострами – развешены котлы, в котлах – начали неспешно булькать травяной чай, каша с вяленым мясом и густой бульон из мяса и костей пары дюжин белок, которые, словно пытаясь оправдать своё место в отряде, подстрелила в течение дня острозубая Фенья. Пришло время присесть у костра, передохнуть, выпить согревающего чаю и похлебать варева импровизированных кашеваров, а также поближе познакомиться с теми, с кем предстояла долгая дорога в горы, на север, в Амбрию…

... На приход своего хозяина Пирхоспатио отреагировал лишь поднятой бровью да очередным облаком сизого табачного дыма, очевидно, уловив, что тому было сейчас не до расспросов о том, "как прошло". Судя по тому, что все вернувшиеся с переговоров с мастером Аргасто, деловито засуетились вокруг, всё прошло успешно, и пора было собирать скромные пожитки рыцаря - скоро в дорогу. Что отметил для себя старик, так это то, что даже молодой темноволосый следопыт - Кар, "язык без костей - счастье для разведчика", как прозвал его для себя старый слуга, - был на удивление лаконичен и едва обронил несколько слов в сторону послушницы храмовников; его приятель, воин-великан, которого Пирхоспатио немного опасался, в первую очередь из-за того, что не знал, чего можно было ожидать от обычно молчаливого и сурового мужчины, выдал целую дюжину слов, если не больше. Определённо что-то произошло там, на переговорах, что-то нехорошее.

Тихонько вздохнув, Пирхоспатио подумал, что нехорошее – это второе имя для всего, что в последние двадцать лет происходит с этим миром, и старческое предчувствие, основывающееся на жизненном опыте и врождённом недоверии к оптимизму, как способу поскорее отправиться на бесконечную прогулку по сумрачным бескрайним просторам мира мёртвых, подсказывали старому слуге, что это – только начало. Дальше будет хуже. Куда хуже.

* * *

Тем временем Демиан обратился к Викто с просьбой помочь с ранеными – на что последний откликнулся с готовностью. К сожалению – или к счастью – в услугах Викто не нуждались, поскольку в караване имелось сразу несколько врачевателей, которые уже вовсю обхаживали охранников Аргасто; судя по лицам и разговорам пострадавших, если что и болело нынче у молодых воинов, так это желание поскорее похвастаться среди своих сотоварищей, не присутствовавших при испытании наших героев, весьма приукрашенными подробностями поединка, в которых они были всего лишь в дюйме от победы, и лишь из-за превратности судьбы, повернувшейся к ним пятой точкой, они получили достойные воина ранения и не смогли одолеть противников. О том, почему в таком случае их не брали в поход в Индарос и оставляли сторожить бóльшую часть обоза Аргасто, которая оставалась в составе каравана, молодцы не распространялись – или пока не придумали достойного и героического объяснения.

* * *

Смеркалось. Настроение, призраки которого часто любят преследовать одинокие сердца по вечерам, на закате, наполняя их беспричинным отчаянием, необъяснимой тоской и непонятной горечью, взялось за своё привычное дело и запустило свои острые, сочащиеся ядом безысходности и печали зубки в души обитателей временного поселения, в которое превратился караван из амбрийских обозов. Детские крики и возня стихли, собаки перестали тявкать, выпрашивая вечернюю долю объедков, разговоры вокруг потрескивающих костров, гудящие о том, что караван, если «предприятие мастера Аргасто не удастся… да хранит Прийос его, и его отряд!» будет обречён выжидать, пока перевал станет доступным для перехода таким огромным количеством людей и телег, аж до весны. Подобные мысли не способствовали хорошему настроению, и в этот вечер ни песен, ни сказаний, ни саг, ни баллад вокруг оранжевых светочей костров не рождалось. Разговоры утихли необычно рано, и лагерь беженцев погрузился в беспокойный и тревожный сон…

В этот момент официант принёс новую порцию напитков и поставил их перед нашими героями.

- Доктор Кревски, вы не так меня поняли. Повторюсь: я не сомневаюсь в существовании руин (и – вполне вероятно, драгоценных артефактов) там, куда планирует отправиться данная экспедиция. Я сомневаюсь в чистоте научных намерений мистера Ларкина, и сомневаюсь вообще в намерениях и самом мистере де Мендосе. И раз уж речь зашла о безопасности экспедиции, я сочту своим долгом предупредить вас о том, что я знаю о Луисе де Мендоса, Огастесе Ларкине и почему я вошёл в состав данной экспедиции. Сразу же оговорюсь: пожалуйста, не воспринимайте меня, ради бога, как неблагодарного подчинённого, решившего очернить своих работодателей, преследуя некие туманные цели. Я не состою на службе у мистера Ларкина и мне стоило немалых усилий, вопреки противодействию Луиса де Мендосы, убедить Огастеса включить меня в состав данной экспедиции. Причина же моей настойчивости – в недоверии к мистеру де Мендосе, подозрениям касательно его преступных деяний как в прошлом, так и, возможно, в будущем, и предположении, что мистер Ларкин находится в зависимости от этого криминального типа. Более того, я предполагаю, что мистер де Мендоса – не преступник-одиночка, но член преступной группировки, чьи задачи и цели мне кажутся крайне опасными – для тех, кто отправится на поиски затерянной пирамиды в глуши южного Перу. Почему я так думаю и какими доказательствами обладаю? Сейчас всё расскажу.

Во-первых, позвольте сразу же принести свои искренние извинения за сознательную ложь и дезинформацию, на которые у меня были весомые причины, о которых я непременно поведаю; итак, меня зовут не Джесс Хьюз, моё настоящее имя – Джексон Илаяс. Я – исследователь культурного феномена религиозных культов; вы, вполне возможно, слышали о таких моих трудах, как «Феномен апокалиптичных культов и культов смерти», «Сыны Кали: удушающая преданность» и – моё последнее исследование, посвящённое влиянию культа смерти на сознание и поведение тех, кто практикует вуду и сантерию: «Чёрная власть»*. «Черная власть» оказалась невероятно успешной, и мой издатель настаивал, чтобы я продолжил разоблачать опасные преступные культы на страницах своих следующих книг; я не видел причин отказывать ему, и потому начал поиски новых тем. Перерывая старинные записи и отчёты в пыльных хранилищах нескольких нью-йоркских библиотек, я несколько раз натыкался на истории и пересказы легенды о так называемых «карисúри»* - якобы сверхъестественных существах, которые напоминают чем-то вампиров из европейского фольклора, вот только вместо крови они высасывают у своих жертв жир, содержащийся в их телах, оставляя иссушенные безжизненные оболочки после того, как окончат своё «питание». Заинтересовавшись тем фактом, что истории эти во многом были схожи, несмотря на разницу во времени и месте, где их записали, я решил покопать глубже. Безусловно, я никоим образом не считаю, что эти самые «карисири» существуют на самом деле; мой опыт – достаточно обширный, когда дело касается преступных группировок и религиозных культов – показывает, что у всех легенд и историй такого типа всегда есть своё рациональное объяснение, коренящееся в природе человеческой морали и аморальности; самое страшное чудовище – это человек, в этом меня убедили годы моей работы. И, при должном исследовании вопроса, я, как и ожидалось, оказался прав: смотрите, легенды о так называемых «карисири» начали пересказываться народами Альтиплано примерно тогда же, когда впервые в этих краях появились испанцы. Конкистадоры, ослеплённые жаждой золота и движимые религиозным фанатизмом, дававшим им право считать себя выше «дикарей» и «недолюдей», грабили, истребляли целые селения народов кéчуа, аймáра, ашанúнка, агуару́на и многих других; а после, когда воцарились на этой земле – начали облагать простой люд непосильными налогами, то есть, отбирать средства к пропитанию и выживанию. Местные народы умирали тысячами, десятками тысяч, иссушённые голодом, измученные болезнями. Болезнями и голодом, причинами которых стал белый человек, пришедший в Новый Свет (прошу прощения, никоим образом не увязываю вас и цвет вашей кожи с геноцидом, который практиковали во времена Конкисты!).

А теперь давайте обратимся к описанию этих самых «карисири»: большинство легенд, сказаний и историй повествует, что выглядят они как «высокие бледные белокожие люди, без души и сострадания, жестокие и холодные в отношении других». Мне кажется, параллели однозначны – неприязнь и страх перед конкистадорами и испанскими завоевателями местные индейцы перенесли на образ мифических вампиров, высасывающих основу жизни, то, что символизирует сытость и процветание: жир.

Думаю, вы поймёте то, что я не смог найти в себе сил игнорировать такую зацепку, учитывая, что несколько историй о нападении карисири были записаны вовсе не так давно, и многие свидетельства о страшных бесчеловечных убийствах датировались практически нашим временем, а зафиксированы были здесь, в Перу. Предположив, что, возможно, это зацепка, которая сможет привести меня к раскрытию преступной группировки, которая прикрывается суевериями для убийства неугодных им, я прибыл сюда около шести или семи месяцев назад. При детальном изучении фактов, оказалось, что жертвы, которые приписывали этим сверхъестественным убийцам, на самом деле не имели между собой ничего общего, кроме способа умерщвления – на всех трупах были обнаружены ритуальные метки на груди, и все тела были явно обезвожены, обескровлены или лишены прочих телесных жидкостей. Что убедило меня в верности своей догадки: судя по всему, на территории Перу действует культ смерти, который прикрывается легендой о «вампирах», дабы отваживать суеверный местный народ от того, чтобы заняться этим делом всерёз, и раскрыть эту преступную фанатичную группировку, которая практикует, вероятно, какую-то форму человеческих жертвоприношений. Также, судя по ассоциации описания внешности карисири и испанцев, можно предположить, что группировка эта, эта секта существует здесь уже очень давно, и членами её являются потомки испанских конкистадоров, сохранившие «чистоту крови». Однако утверждать это без доказательств было бы опрометчивым и глупым, и потому сразу по прибытию я занялся поиском оных.

Я провёл почти месяц в окрестностях озера Титикака, собирая фактологический материал, и исследуя слухи и рассказы о карисири, пытаясь найти зацепки, способные привести меня к этому культу. Собственно, практически все местные жители, с которыми я общался, искренне верили в существование карисири, и упоминали об исчезновениях людей, которых впоследствии никогда более не находили, - исчезновения, которые происходили с завидной регулярностью, хотя и без, опять же, системы в том, как именно выбираются жертвы. Несколько аймара даже утверждали, что видели карисири своими глазами, и лишь сила провидения (и «вмешательство пресвятой девы Марии», понятное дело) помогли им избежать ужасной смерти. Как раз тогда, когда я был в Пуно, от местных я узнал, что, дескать, «один из карисири нынче в городе, вон тот человек, он – карисири!» - и им оказался Луис де Мендоса. Собственно, я решил последить за ним, и чем дольше это делал, тем больше убеждался, что он действительно имеет отношение к чему-то тёмному, тайному и преступному; возможно, он – предводитель предполагаемого мною культа, и определённо – его член.

Проследив за де Мендосой до Лимы, я узнал о Ларкине и его планах «исследовать пирамиду» - сначала он пытался подбить на это местных (причём людей, весьма далёких от учёных кругов), но после того, как все напрочь отказались лезть в «проклятые руины», я обратил внимание на объявления об организации экспедиции… Очевидно, провалившись с попытками мобилизовать местное население, Ларкин решил пригласить иностранцев, желательно – откуда подальше. Причины? На мой взгляд, очевидные – связь с де Мендосой и его культом, в существовании которого я сейчас абсолютно уверен, хотя у меня и нет прямых доказательств. И ради них – ради фактов и доказательств – мне пришлось назваться тем, кем я был представлен вам в начале вечера, чтобы ни Ларкин, ни тем более де Мендоса не заподозрили меня в попытках разоблачить их культ (ведь достаточно было бы навести элементарные справки, чтобы понять, почему Джексон Илаяс проявляет в вас интерес), - Джексон с лёгкой долей самодовольства, но без какой бы то ни было гордыни или превосходства, ухмыльнулся. – Тем не менее, мне кажется, де Мендоса в чём-то меня подозревает; но чем дальше я думаю о том, как всё это связано с экспедицией, тем меньше это всё мне нравится, и я посчитал своим долгом поставить вас в известность о том, что на самом деле может вам угрожать. Вам и мне, поскольку я твёрдо намерен вывести этого де Мендосу на чистую воду; причастен к его преступной деятельности Ларкин или нет, не важно, важно то, что культ смерти, жестоко убивающий людей, существует на территории Перу, и моё расследование привело меня к де Мендосе. Завтра я планирую встретиться с моим старым приятелем Немесио – профессором Санчесом, который, как я уже упоминал, дважды получил отказ от Ларкина быть включённым в экспедицию (как я предполагаю – поскольку профессор местный, и в случае чего может вывести их на чистую воду). Санчес упоминал, что у него есть неопровержимые доказательства связи де Мендосы как с чем-то «нелицеприятным», как выразился Немесио, так и с этой «пирамидой» - честно, не имею ни малейшего понятия, что он имел в виду, но намереваюсь завтра поутру это узнать.

Я понимаю, что моя история может показаться вам притянутой за уши попыткой писателя найти материал для своего нового бестселлера; однако, поверьте, главной моей целью является обезопасить этот мир о убийц, прикрывающихся личиной веры или религии, и я искренне убеждён, что де Мендоса имеет какое-то к этому отношение, а значит – все члены экспедиции находятся в смертельной опасности. Я буду искренне признателен, если вы составите мне компанию завтра, при походе в Музей Археологии и Антропологии, где можно будет выслушать профессора Санчеса и уже тогда составить окончательное мнение о ситуации. Пока же – оставлю вас переваривать весь тот океан информации, который я на вас излил, и ещё раз хочу принести свои искренние извинения за ложную личину, - Джексон звучал настолько искренним, насколько это было возможным. С этими словами мистер Илаяс поднялся со своего места, намереваясь откланяться. Всех, кто решит пойти со мной на встречу с профессором Санчесом, буду ждать в фойе вашего отеля завтра, в полдесятого утра.

Пламенеющий Слуга вспыхнул ярко-жарко, и от чешуйчатых доспехов, в которых до того лишь угадывался силуэт незримого духа, обязанного волею мистика из Ордо Магика на неусыпную вечную службу, пошёл сизый дым, придавший ещё более устрашающий вид силуэту волшебного существа, которое и без того приковывало внимание и гипнотизировало своей мощью и необычностью. Как Аргасто, так и его охранники, очевидно, видали уже подобных неосязаемых, сотканных из чистой энергии слуг, защищавших своих волшебников-господ, и наносивших вполне осязаемые раны и урон; в ответ на увиденное, мастер одобрительно хмыкнул:

- Рад знакомству, сиррá! Представители Ордо Магика, вне зависимости от их ранга в ордене, это всегда замечательные соратники в хорошем сражении. Особенно, когда у них на услужении находятся такие вот... существа из огня... Это же просто находка для нашей группы - в случае, если нас привалит снегом в каком ущелье, всегда можно будет рассчитывать на то, что снег этот будет кому растопить, - ухмыльнулся розовощёкий Аргасто.

В ответ на представление Кара, предводитель каравана улыбнулся ещё шире:

- О, да у твоего батеньки, судя по всему, было отменное чувство юмора, парнишка! Ведь как двусмысленно в твоём присутствии звучит фраза "кишащий мерзостью Давокар", э? - мастер подмигнул Кару. - Следопыт - это хорошо, ну и рыцарь... не услышал, как ваше родовое имя, месссир? - достойные сопартийцы в нашем походе. Послушайте, буду с вами предельно откровенным: причины нашего внезапного похода, противоречащие решению большинства предводителей обозов, заключаются в том, что останься мы здесь до весны, нас на той стороне не хватятся, ибо такой вариант - беженцы собираются медленно, непогода в горах наступает быстро, мы предвидели ещё в Индаросе, когда обсуждали эту спасательную экспедицию. И на такой случай было принято решение, что кто-то должен будет сообщить командованию в столице, какова обстановка: нужна ли подмога, если да - то какая. Наши разведчики, отправившиеся в сторону Перевала Баньши, доложили, что, во-первых, высоко в горах - полным-полно снега, бушуют вихри, и видимость минимальна. А там скалы, а там обвалы и пропасти, ну и сам снег и холод - не лучшие друзья, а у нас в обозах - полно детей и женщин. Во-вторых - разбойники. Их там, судя по донесениям разведчиков, столько, что блох на шелудивом псе под прилавком мясника на Невольничьем рынке в Индаросе. Потому переться всем караваном - это больший риск, чем оставить его здесь; тут, по крайней мере, достаточно еды, есть родники неподалёку, тут остаётся большинство обозов, а значит - солдаты, способные защитить лагерь. Нам же нужно пройти через невзгоды перевала, постараться избежать стычек с паскудными разбойниками, и поскорее сообщить Армии Королевы в Индаросе, что нам нужны: воины, чтобы расчистить перевал от лишая грабителей и преступников; нам нужны чародеи Ордо Магика и их волшебные игрушки, чтобы топить снега и успокаивать непогоду; нам нужны дополнительные обозы, поскольку мы не ожидали, что беженцев соберётся столько... Даже сейчас минимум треть лагеря вынуждена спать под открытым небом, и в горах, в снегах - это не вариант вообще.

В это время Йороф, не сказав Аргасто ни слова, что-то шепнул Кару и вышел из палатки прочь.

- Но достаточно о стратегии и планах; давайте перейдём к тому, что меня в вас смущает, - проводив удивлённым взглядом здоровяка, продолжил мастер. - Не в вас, сирра, - мастер Аргасто слегка наклонил голову, обращаясь к Дэмиану, - я с радостью даю вам место в нашей группе. А вот что до парня-леса и мессира рыцаря, то я бы хотел нечто большее, чем просто красивые слова; докажите мне, что вы достойны места в нашей группе, и возьму всех - и вас, и тех, за кого поручаетесь, а что, - Аргасто тряхнул редеющей копной каштановых волос, в которой уже преобладало серебро. - Что скажете? Вас двое против моих троих молодцев (а кто сказал, что в горах будет легко?)

С этими словами Аргасто дал знак двоим охранникам, стоявшим по обе стороны от мастера, и они сделали шаг вперёд, выставив острия своих коротких мечей и полуприкрывшись щитами.

- Терио, поди-ка сюда; Картаро, сделай так, чтобы нам не помешали! - мастер Аргасто крикнул охранникам, сторожившим вход в палатку снаружи; один из них вошёл внутрь, заняв позицию рядом с двумя своими соратниками, другой же - вместе со своими сотоварищами - стали в проходе, перекрыв его. - И это, мне тут не нужны кровь и кишки, не о том всё это. Сражаетесь до первой крови, мебель и окружающих не трогаете, на что способны - показываете, - добавил предводитель обоза.

* * *

Тем временем Мор Рин продолжала сидеть у костра, отдавшись магии глубоких размышлений и гипнотическому танцу пламени - настолько глубоко, что не заметила, как молодой светловолосый парнишка, сидевший до тех пор рядом, встал и ушёл, затерявшись среди телег, палаток и фургонов. Пирхоспатио проводил его задумчивым взглядом, продолжая молчаливо попыхивать своей трубкой. Не заметил ухода светловолосого парня и Викто, который был поглощён своим зельем, тихонько булькавшем в маленьком походном котелке, поставленном на чугунную треногу у самого края пышущего жаром костра.

(Выдержки из "Хроник Тернового Трона", составленных и записанных на девственных листах пергамента старцем Алтáном из Индарóса - учёным, исследователем архивов и летописцем - на основе сведений истинных и выверенных, полученных из первых рук и не чрез вторые уста, во благо грядущих поколений и в назидание оным, и во славу Прийóсу, Единственному и Истинному Господу Нашему, Дарователю Законов и Вершителю Судеб)

21:04:05
Южные подножия Титанов, Альберетóр


… С каждым днём караван разрастался, становясь всё больше и больше, по мере того, как новые группы беженцев, ведомые бесстрашными следопытами и солдатами Армии Королевы, подтягивались к южному склону Кивéлы – одной из вершин древнего скалистого горного массива, именуемого Титанами. Титаны протянулись на сотни лиг* с востока на запад, проводя высокую, скалистую и безапелляционную черту между плодородными, залитыми солнцем равнинами и полями Áмбрии и землями мёртвого королевства Альберетор. Когда-то эти земли были домом амбрийцев – до начала Великой Войны, которая всего за двадцать лет превратила некогда процветающий, цветущий и богатый край в мир руин, скорби, отчаяния, смерти и чудовищных опасностей.

Земля вокруг лагеря, разбитого караваном, была всё ещё полна жизненных сил и соков, потому растительность вокруг стоянки, раскинувшейся на треть мили* в длину и ширину, радовала взор торжественностью осенних красок и многообразием их оттенков – от густого золота до яркого рубина, от тёмного кармина до сочной меди, от нежного гелиотропа до гордого тигрового глаза. Но пусть достопочтенный читатель не обманется видимой безмятежностью и идиллической картиной сего пейзажа; земля эта была лишь сирой и убогой тенью того, что являла она собой прежде, до начала Великой Войны, когда могущественные колдуны, культ, именующий себя «Тёмными Повелителями», обрушили всю мощь своей богохульной силы, дарованной им их демоническими хозяевами, на Альберетор… Четвёртый месяц года был традиционным временем собирать второй урожай зерновых в старом, довоенном Альбереторе, но это было прежде. Нынче же даже первый и единственный за год урожай едва ли можно было назвать «урожаем» - поля топорщились скудными иголками пшеничных стеблей, и колосья украшали далеко не каждый из них. А раньше здесь что ни поле – то море, по которому ветер гонял медвяно-золотые волны хлебов; ветви деревьев во фруктовых садах ломились от наливных сочных яблок с румяными боками, ослепительных своей яркой желтизной душистых лимонов, лиловых шаров сладкой сливы, из которой некогда готовили славившийся на весь материк ликёр, называемый «альбереторским»… Ныне фруктовые деревья стояли с голыми ветвями, а среди них то там, то здесь можно было повстречать брошенных своими прежними хозяевами исхудавших коров и тощих, со сбившимся в грязные комки мехом овец, которые подщипывали и без того скудный и пожухлый ковёр травы.

Однако запустение южных предгорий Титана – не самая печальная и страшная картина; она прекрасна по сравнению с тем, что творилось южнее. Там, вплоть до самого морского побережья, земля была выжжена и покрыта сирым пеплом, который не способен был удобрить истощённую чудовищной магией почву, почву, из которой высосали саму жизнь. Во многих регионах Альберетора такие безжизненные клочки земли превратились в настоящие пыльные пустыни, неспособные насытиться дождевой водой, ни водой рек, которые продолжали течь к морю, беря свои истоки в Титанах. Заброшенные селения и деревни, пустые города, безлюдные замки и поместья, фермы, в которых отныне обитали лишь призраки и воспоминания, - таким представлялся нынче труп некогда процветающего королевства взору того, кто решил в нём покопаться.

Караван, как я уже написал ранее, рос с каждым днём, вызывая у его членов двоякие чувства и мысли: с одной стороны – чем больше людей, тем больше шансов противостоять как диким или одичавшим животным, так и не-живым угрозам, которые неприкаянно блуждали по бескрайним просторам Альберетора; с другой же стороны чем больше людей, тем больше ртов, которые нужно было прокормить, и тем сложнее обеспечить было безопасное прохождение через Перевал Баньши – единственный достаточно широкий и относительно безопасный для неумелых и неопытных путников перевал, которых проходил между западным склоном Кивелы и восточным – Атонúса.

На начало пятого дня Четвёртого месяца караван состоял из более чем сорока телег и кибиток, разбросанных без всякого порядка по горному склону. Между телегами пестрели разноцветные пологи шатров и палаток, потрескивали горящими поленьями костры, дымились ароматами готовящейся снеди костры, тихим, несмотря на полуденное время, гомоном неторопливых бесед наполняли воздух люди. Большинство тех, кто примкнул к каравану – альбереторцы, которые лишь примеряли ещё на себя титул «амбрийцы» - чаще всего несли на своих лицах печать странного смешения одновременно печали, облегчения и надежды. Многие, если не большинство из них испытывали горе от осознания того, что вынуждены покинуть свою землю, землю своих отцов, дедов и прадедов, навеки, навсегда, без шанса вернутся обратно. Без возможности возложить цветы и точащиеся мёдом соты на могилы своих предков, и вылить молоко, эль или вино на головы каменных идолов, знаменующих места захоронения тех, чьё существование некогда сделало возможными жизни тех, кто покидал эти места навеки. Покидал, не будучи способными совершить ритуалы почитания душ предков и семейных духов, которым научили их матери, бабушки, прабабушки.

Тем не менее, явно в их ликах читалось и облегчение. Облегчение от того, что они наконец решились выступить в путь, покинуть пепельные пустоши южных земель, оставить позади годы голода, страха и попыток выжить в неимоверных, нечеловеческих условиях. Облегчение, а также надежда – на новую жизнь, на новые возможности, на сытый желудок, на возможность снова работать с землёй, снова растить скот, снова стричь овец, снова жить так, как они хотели бы жить…

* * *

Солнце едва перевалило за полуденную отметку. Вокруг одного из костров как раз собралась скучающая от бесконечной череды одинаковых дней молодёжь, чтобы послушать байки, которые любил травить Тэлк – из кучеров, тот, который прославившийся на весь караван тем, что обладал неисчерпаемым запасом историй, баек, легенд, сплетен, сказок и страшилок, а также позубоскалить с незлобивых перепалок, которыми коротали время Белу́н и Лу́до – следопыты каравана.

- Не знаю, друзья, как мы такой ордой перейдём через Перевал Баньши; кажись, самое меньшее, так это половина Альберетора – во всяком случае, выжившая его часть, которая не смердит, как дохлый пёс после двух дней на солнце, и не хочет сожрать кусочек от тебя, вкусного – уже тут, у подножия гор, - с мрачным лицом рассуждал Тэлк, который сегодня с самого утра словно встал не с той ноги и не был похож на обычного жизнерадостного и улыбчивого себя. – Вчера слышал, как главные в обозах обсуждают, что, мол, судя по докладам разведчиков, поднимавшихся в горы, грядёт буря, снегопад и ранняя зима. И что, мол, нельзя рисковать столькими жизнями, и что нужно укрепить лагерь. Дескать, стоять ему до весны. До весны, слышите?! – кучер с досадой плюнул в костёр, который возмутился на такое поведение шкварчащим шипением. – Так что, считай, жить нам тут полгода, хотим мы того или нет. Не ждали, не гадали, а оказались «заложниками обстоятельств», как любят говорить высокородные, да? – Тэлк оглядел собравшихся вокруг костра и задержал взгляд на рыцаре, сидевшем напротив него, внезапно переменив настроение на более привычное для себя, весёлое и смешливое. Подмигнув своему визави, Тэлк продолжил: – Да же ж, ваше благородие? Руфус, или как вас там – Руфио? Раз жить нам тут одной большой и дружной семьёй, созданной не кровью и похотливыми папкой с мамкой, давайте познакомимся, что ль? А то всё я да я своей мышцей без костей тут работаю, а вы, вон, цедите свой эль и помалкиваете… Пора исправить положение, я так считаю.

- К сожалению, не могу похвалиться таким же длинным и ярким списком экспедиций, как вы, профессор Деверё – я аматор, и никогда бы и не подумал даже, что археология и антропология заинтересуют меня, не случись со мной необычной находки, которая и подвела к мысли об организации данной экспедиции. Но всему своё время и я непременно расскажу о том, что это была за находка и как она связана с нашим мероприятием, - ответил блондин на вопрос аркхэмского профессора.

Тепло поприветствовав как раз подошедшую к этому моменту Лилиан и обменявшись с нею любезностями, а также заверив, что «ничего важного милая дама не успела пропустить», Огастес напомнил, что «прежде, чем мы перейдём к обсуждению дел – не имею ничего против деловой хватки, доктор Кревски*! – я настоятельно рекомендую тем из вас, кто ещё не заказал себе ужин и напитки, не стесняться и не пытаться пожалеть мой кошелёк. Нам предстоит многое обсудить, и делать это на голодный желудок будет куда сложнее, чем на сытый».

При этих его словах стоявший за спиной у Ларкина молодой и симпатичный официант-перуанец полушёпотом, худо-бедно изъясняясь по-английски, принял заказы у наших героев и тотчас же удалился, чтобы вернуться буквально через полминуты, и поставить перед Питером, Лилиан и Нейтаном по запотевшему бокалу на длинной ножке, в которых переливалось светлым золотом хорошо охлаждённое белое вино, а перед сэром Генри – низкий квадратный бокал с массивным дном; тёмно-медного цвета жидкость оставила вязковатые полосы вдоль стенок бокала, указывая на, очевидно, хорошего качества виски. Перед Сэмом был водружён другой бокал, на треть наполненный пурпурно-кровавого оттенка вином.

Тем временем Луис де Мендоса, услышав вопрос, обращённый к нему Нейтаном, едва заметно поморщился и, скривив тонкие губы, покачал головой и ответил на ужасно корявом английском:

- Нет английский, señor, только испанский… - у него оказался на удивление мелодичный и приятный бархатистый голос, который вступал в полный диссонанс с его недовольным и отстранённым внешним видом, а также с его довольно неряшливой внешностью.

На помощь Луису пришёл его работодатель. Огастес, лучезарно улыбнувшись Нейтану, заговорил:

- Право, мистер Симмерс, я порой поражаюсь, как некоторые люди умеют так чётко и в тему задать вопрос, зря в корень, так сказать, - Огастес повернулся к Питеру: - Доктор Кревски, позвольте мне для начала ответить на этот крайне важный вопрос, который касается наших взаимоотношений с местными властями, а после уже я перейду к цели и содержанию нашей экспедиции. Так вот, хорошая новость заключается в том, что после референдума и выборов, которые в этой стране прошли почти два года назад, в 1919-ом (предварённые небольшим и бескровным переворотом, смею заметить; однако не стоит волноваться – за последние десятилетия Перу, в отличие от многих других стран Латинской Америки была и есть относительно стабильной и безопасной в этом отношении), к власти пришёл Аугусто Бернардино Легия-и-Сальседо – который уже когда-то был президентом этой страны, в начале прошлого десятилетия. Первым важным делом своего второго срока, дон Легия принял новую конституцию Перу, которая стала более либеральной и обеспечивает отныне перуанцам больше гражданских прав, а также стала более открытой для… кхм… иностранных инвестиций и заинтересованности в стране. И если из-за глупой политики нынешнего правительства Мексики, которое требует, чтобы бóльшая часть найденных артефактов и предметов, представляющих историческую, археологическую, антропологическую или же ювелирную ценность, оставались в стране, на балансе их пресловутого Institúto Nacional de Antropología e Historia, и тем самым отпугивает большинство потенциальных инвесторов и учёных, Перу представляет собой Землю Обетованную для истинных ценителей археологии. Всё, что найдено на территории Перу во время предприятий, не инициированных правительством, юридически принадлежит нашедшим это «всё» исследователям, буде они обладают соответствующим разрешением со стороны правительства на исследовательские работы. И как раз вчера мы получили такое разрешение для нашей экспедиции! – Огастес обвёл своих собеседников торжествующим взглядом, несколько подпорченным его внешним крайне измождённым и нездоровым видом.

- Что же касается предмета нашей экспедиции и деталей, то вот какая история. Несколько месяцев назад, путешествуя из соседней Боливии в Перу, почти на границе этих двух государств на одном из горных плато я повстречал пастуха, выпасавшего своё стадо альпак; разговорившись с этим джентльменом, я услышал среди прочего от него историю о том, как его дед, блуждая со своим стадом по бескрайним и безлюдным плато в окрестностях Пуно, наткнулся однажды на руины каменного сооружения, чем-то напоминавшего огромную каменную пирамиду; под ней располагался целый лабиринт туннелей, в одном из которых дед моего собеседника обнаружил целую камеру, набитую золотом, драгоценностями и артефактами определённо доиспанской эпохи. В доказательство своему рассказу, фермер пригласил меня к себе домой, где и показал… это, - с этими словами Огастес нырнул руками под стол, достал оттуда небольшой кожаный саквояж, откуда, в свою очередь, вытянул небольшую золотую чашу, украшенную прихотливыми узорами и инкрустированную бирюзой и ещё какими-то самоцветными камнями, а также массивный золотой медальон на золотой же цепи, изображавший антропоморфное существо, очевидно – мужчину, вождя, воина или жреца, с двумя странного вида жезлами в руках. Пока наши герои рассматривали эти артефакты, Ларкин продолжил:

- Понятное дело, что я не устоял от искушения и выкупил эти предметы у пастуха, а также попытался выяснить, где именно его дед обнаружил эти руины, и почему не вынес оттуда больше… кхмммм… артефактов. На что мой собеседник мне ответил, что, мол, у местных жителей эти места считаются прóклятыми, туда стараются не ходить, и дед побоялся, что с бóльшим количеством предметов он «вынесет» и больше проклятия из тьмы тех туннелей… В общем, несмотря на нескромное вознаграждение в обмен на эти два предмета, - Огастес указал на чашу и на медальон, - пастух наотрез отказался говорить о том, где может располагаться это место. Однако, экстраполируя то, где я повстречал его, на карту местности, принимая во внимание аутентичные артефакты и действительно существующие и по сей день суеверия о «прóклятой гробнице мёртвого бога с небес», которые я неоднократно слышал от местных жителей, я могу с большей или меньшей вероятностью предположить, где именно находится эта «пирамида». И – да, я готов ответить на ваши вопросы, поскольку на данный момент наверняка у вас они накопились; но прежде, чем сделать это, позвольте попросить вас каждого представиться присутствующим здесь и рассказать, кто вы, что вы и каким образом вы связаны с нашим предприятием – джентльмены и леди, - Ларкин ослепительно улыбнулся Лилиан, - прошу прощения за несоблюдение ритуалов и этикета, но это поможет нам сэкономить время, а также предотвратит возможность того, что я искажу что-то о ком-то из вас…

Тем временем молодой перуанец, обслуживавший их стол, начал подавать заказы – севиче для Питера, эскабече для Нейтана и Лилиан, стейк с кровью для Сэма и хорошо зажаренный – для Генри. Арчибальд и профессор Деверё, судя по всему, решили последовать примеру Ларкина, Хьюза и де Мендосы, и воздержаться от выпивки или еды. Джесс, тем не менее, внимательно слушал Огастеса, время от времени выпуская кольца ароматного дыма из своей трубки, и тихонько, едва слышно, хмыкая в определённые моменты повествования. Луис же, как обратил внимание мистер Симмерс, даже поглощённый трапезой не переставая следить за де Мендосой, в определённый момент вовлёкся в весьма странную сцену:

- No me traigas nada, ¡ya te he dicho unas veces, cabrón!* – тихо зашипел Луис де Мендоса на официанта, который как раз подошёл к Ларкину и его секретарю, чтобы уточнить, не желают ли они тоже чего-то откушать или испить. Что-то во взгляде Луиса настолько испугало молодого перуанца, что даже несмотря на смуглую свою кожу, юноша заметно побледнел, тяжело сглотнул и, пробормотав что-то вроде «Disculpen, señor, sinceramente pido el perdón, ya no le voy a molestar…*»

В чём доктор Питер Кревски и профессор Деверё могли быть абсолютно уверенными даже при беглом взгляде на два артефакта, ныне лежащих перед ними на столе, это в том, что эти артефакты, во-первых, аутентичны и не являются подделками - это действительно было настоящее золото и настоящая бирюза, причём, судя по всему, обработанные столетия назад; то есть, это действительно были произведения искусства доиспанских цивилизаций. Другое дело, что они представляли собой произведения искусства разных цивилизаций - чаша была определённо выполнена в стиле, свойственном инкам, и, судя по степени дегидратации бирюзы и геометрическим орнаментам по ободу золотого сосуда, изготовили её никак не позже, но и не раньше XIV века, а то и вообще начала XV века - периода, когда Империя Инков достигла своего максимального расцвета за свою быстротечную историю. Что поразительно, это то, что золотой медальон, несмотря на кажущуюся похожесть и общие с чашей детали декора, был более древним артефактом. Изображённый на ней человек - вероятно, некий вождь, или божество - являл собой распространённый мотив в творчестве ремесленников цивилизации Тиуанáку, о которой, кстати, сегодня вспоминали за этим столом - кажется, этот нью-йоркский фольклорист, Хьюз, заявлял, что занимается исследованием этой загадочной культуры.

Загадочной потому, что, к сожалению, цивилизация Тиуанаку, которая по-испански именуется Tihuanaco, не использовала письменность, равно как и древние инки; но те, в отличие от тиуанаку, были открыты испанцами, и все те сведения, которыми обладает мировая наука о цивилизации инков, стали возможны благодаря такому печальному явлению, как Конкиста. Тиуанаку же существовала за сотни лет - почти за тысячу лет - до прихода испанцев на территорию Перу и Боливии, где чаще всего находят артефакты и строения этого древнего народа, и была, вероятно, побеждена и поглощена различными другими народами, включая инков. О последнем свидетельствует хотя бы факт похожести многих декоративных элементов в прикладном творчестве и тиуанаку, и инков.

Столицей цивилизации тиуанаку был одноимённый город (судя по преданиям, дожившим до времён Конкисты среди инков), и располагался он как раз на границе между Боливией и Перу, в высокогорьях Анд, неподалёку от самого высокогорного озера в мире - Тикикаки. Питер и Синтиан вспомнили, что руины величественного города с невероятной красоты каменной архитектурой впервые были обнаружены конкистадором Педро Сьеса де Леон в 1549 году; серьёзные же археологические раскопки проводились на территории Тиуанаку в промежутке между 1860-тыми и 1900-тыми. Считается, что Тиуанако был крупнейшим городом в регионе Анд; в то время город занимал примерно 6 км² и имел 40 тысяч жителей населения. Согласно мнению учёных, цивилизация тиуанаку просуществовала с XVII века до нашей эры и вплоть до 1180 года н.э. - тогда, судя по всему, город Тиуанаку был захвачен, разграблен и разрушен, а вся громадная империя тиуанаку, занимавшая территорию нынешней Боливии и южной половины Перу, пала.

Так вот, золотой медальон, который по утверждению Ларкина, был найден вместе с золотой чашей инков в подземных туннелях неизвестной пирамиды, был определённо создан мастерами тиуанаку, и, судя по качеству обработки золота и по узорам, произошло это примерно в V веке нашей эры.



Пока же учёные мужи рассматривали и изучали золотые артефакты с точки зрения принадлежности оных к исторической эпохе, цивилизации и культуре, намётанный глаз Нейтана проводил другие вычисления. Судя по внешнему виду, медальон - более древний предмет, и, пусть и сделан исключительно из золота, но эти узоры, этот рельеф в виде языческого божка! За такую цацу любители пускать слюну на предметы древности однозначно выложат не менее нескольких десятков тысяч долларов, при условии, что будет аукцион и торги. Чаша - судя по всему, более “молодое” произведение искусства, хотя даже если и так, ее возраст насчитывает однозначно не менее нескольких веков. Бирюза утратила блеск, долго находилась в сухом климате - что подтверждает историю о высокогорном храме, кстати; но чёрт с нею, с бирюзою; главное - весь артефакт в целом потянет на ещё несколько тысяч, это как пить дать. Знал бы тот безымянный пастух, что он продал за - наверняка - считанные гроши Ларкину. Ларкину, который, очевидно, был куда более сложным человеком, чем казался на первый взгляд - взять хотя бы то мимолётное ощущение, которое возникло у Нейтана, когда он представлял себя спутникам, что Огастес ни на йоту не поверил в то, что говорил молодой предприниматель; опять же, даже если и так, то в ответ на представление Нейтана, Ларкин хитро, но не зло, а как-то лукаво улыбнулся молодому человеку.

Последним представился молчавший до тех пор Джесс Хьюз, который как раз закончил снова набивать свою трубку табаком:

- Во-первых, я хотел бы сказать, что я искренне польщён за оказанную честь оказаться в одной компании с такими блестящими учёными, как доктор Кревски и - в особенности - всемирно известный профессор Деверё; ваши труды, поверьте, занимают достойное место в моей коллекции книг по антропологии, компаративистике, и истории культур и цивилизаций. Сам я - лишь скромный аматор, собиратель народных приданий, историй и повествований, которого судьба завела в Перу, где я и узнал о готовящейся экспедиции на юг страны; узнал от своих коллег в Национальном Университете Сан-Маркос. Как уже упомянул мистер Ларкин, нынче я занят сбором фольклорного субстрата, который потенциально мог остаться от цивилизации тиуанаку - древнего народа, некогда обитавшего на территории современной Боливии и южной части Перу; поэтому, как вы можете догадаться, я счёл сие знамением свыше и поспешил предложить свои услуги в качестве гида, проводника и переводчика - я очень хорошо знаю те места, поскольку неоднократно бывал уже в окрестностях озера Титикака; помимо этого, мне показалось, что мои скромные познания народного фольклора помогут более эффективно и быстро найти общий язык с местным населением, кое, как вы уже поняли из рассказа мистера Ларкина, всё ещё остаётся крайне суеверным и преданным устаревшим представлениям своих предков о том, как устроен мир… Ах, да. Джесс Хьюз, так меня зовут, господа… - Джесси сверкнул идеальной белизной искренней и тёплой улыбки в сторону Лилиан. - и наша прекрасная леди.

Тем временем сэр Генри обратился к Огастесу с вопросом касательно его секретаря. Сам де Мендоса однозначно понял, что говорят о нём, поскольку услышал своё имя, и потому уставился немигающим и не выражающим ровным счётом ничего взглядом тёмно-коричневых, как зёрна кофе, глаз на англичанина. Однако понимал ли он, о чём именно говорит сэр Генри, или нет, понять по его лицу было абсолютно невозможно.

Ларкин, снова прокашлявшись, ответил на вопрос Дэвенпорта-Карпентера:

- Если поведение моего помощника смутило вас, мой дорогой сэр Генри, я искренне прошу прощения и обещаю обязательно поговорить с Луисом о его… кхм… манерах. Тем не менее, за те полгода, что он… работает на меня, он зарекомендовал себя как исключительно преданного своему делу и работодателю сотрудника. Вся наша экспедиция логистически была бы невозможна без его… убедительных навыков общения с местными предоставителями услуг и подрядчиками. Что подводит меня к более практической части нашей беседы: собственно, цель, задача и план нашей экспедиции.

Итак, как я уже упоминал, получив в своё владение эти два предмета и услышав эту историю от того пастуха, я вернулся в Лиму и занялся исследованиями данного вопроса: изучил карты, изучил местные сказания, задокументированные скрупулёзными сотрудниками Музея Археологии и Антропологии при Национальном Университете Сан-Маркос - наистарейшей высшей школе в Новом Свете, должен вам заметить! - в общем, провёл расследование имеющихся фактов и, проанализировав все данные, вывел примерный радиус поисков. После чего собрал команду, заручившись финансовой поддержкой наших достопочтенных благодетелей, - Ларкин обвёл рукой всех собравшихся за столом, - и договорился о транспорте и снаряжении. В понедельник, 21 марта, сразу после завтрака, скажем, в девятом часу утра, буду ждать вас всех у отеля Эспанья, в котором я и Луис остановились; наши автомобили со снаряжением и припасами подъедут туда. Вам стоит выселиться из отеля “Маури” - к сожалению, я проплатил ваше проживание там лишь до понедельника, поскольку искренне не знаю, сколько дней, а то и недель продлится наша с вами экспедиция… Вопросы, господа?

БАР "КОРДАНО"
Лима, Перу

18:55
18 марта 1921 года, пятница

... Добраться до отеля "Маури" не составило труда - благо располагался он в самом центре города, недалеко от Сóкало* - центральной площади столицы. Отыскать дорогу до любой Сокало в любом колониальном городе несложно, поскольку все дороги в них всегда приводят именно туда. В конце концов, несмотря на то, что Лима за последние несколько лет разрослась до неимоверных масштабов, обзавелась сетью трамвайных линий и совершенно новой, соответствующей всем современным мировым стандартам канализационной системой, украсила свой лик ожерельем строений в модном нынче стиле Art Deco и в стиле, мода на который уже почти прошла - Art Nouveau, а также преобразила лик старых своих районов, приняв закон, обязавший владельцев домов, которые подходили под категорию исторических архитектурных памятников, быть юридически ответственными за поддержание своей недвижимости одновременно и в первозданном виде, ради сохранения культурного наследия страны для будущих поколений, так и в эксплуатационно здоровом состоянии, это всё ещё был (пост)колониальный город. Наследие испанской колониальной культуры здесь было видно во всём: в изобилии католических культовых сооружений, разнившихся от миниатюрных часовен в честь Девы Марии, у стоп которой всегда горели свечи, лежали свежие цветы и подношения из кукурузных лепёшек - тортилий* и местных сладостей, невесть из чего сделанных, до белостенных храмов с высокими прямоугольными колокольнями, и до величественного Кафедрального Собора Лимы, украшенного неимоверным количеством лепнины и декоративных элементов; в изобилии домов, от фундамента до крыши покрытых керамическими изразцами в стиле "талавера" - яркими, разноцветными, привлекающими взор и гипнотизирующими своими узорами; в разнообразии лиц, нарядов и говоров, которые слышались везде и всюду, хотя преобладал, безусловно, испанский; в ароматах и запахах жарящихся на гриле мяса и кукурузных початков, копаля*, дымящегося на углях в глиняной чаше, стоявшей в спрятавшейся между двумя узкими домами часовенке в честь Сердца Христова; в бурном, слепящем вихре цветов и оттенков, в которые были выкрашены одежды местных жителей - платья, рубахи, платки, пончо, чульо*. Кстати, вот одежда местного населения смущала наших героев больше всего, поскольку несмотря на духоту и влажность, свойственные этим местам в это время года, метисы, индейцы и редкие hispanos*, казалось, не обращали внимания на это и на тот факт, что март в южном полушарии - это, собственно, месяц перехода от жаркого лета к душной осени, и одевались так же, как жители старого доброго Нью-Йорка в октябре.

Лето... Чёртово лето в середине марта. Жаркое, потное, влажное, душное, с шести утра и до шести вечера - ибо солнце в регионах, близких к экватору, всегда восходит и заходит в одно и то же время. А с шести вечера и до шести утра - леденящее до самого костного мозга, ибо близость Анд способствовала тому, что сразу же после очень мимолётного заката холодный и пронизывающий воздух, часто сопровождаемый сизо-серебристым туманом, спускался с гор по руслу реки Рúмак, разделявшей Лиму на две части, и окутывал столицу и соседний с нею Кальяо морозным саваном. И тогда становилось понятно, почему местные жители так тепло одевались - день быстротечен, и уж лучше вспотеть днём, чем оледенеть ночью.

Несмотря на расположение в самом центре Лимы, и несмотря на то, что отель "Маури" считался одним из лучших не только в городе, но и в стране, на самом деле "Маури" оказался довольно-таки посредственным заведением - непритязательный интерьер как снаружи, так и внутри; внутри комнат - всё, что нужно для постояльца, но без лоска и изыска, которыми славились гостиницы, осмелившиеся претендовать на звание "лучших" в Штатах или в Старом Свете. Чисто, аккуратно - и то хорошо. При входе в отель вас поприветствовали стоявшие за стойкой администраторов улыбчивый метис и девушка определённо индейских кровей, после чего предоставили ключи от номеров, и, в завершение, на вполне сносном английском, в котором, тем не менее, явно ощущался сладковатый флёр испанского акцента, сообщили, что "господин Ларкин попросил напомнить вам о том, что он сочтёт честью отужинать с вами в семь часов вечера баре "Кордáно"; он также попросил объяснить, как туда добраться". Пока молодой человек объяснял месторасположение бара, девушка предложила отведать с дороги бокальчик Pisco Sours*.

... Спустя пару часов вы, каждый в свой черёд, были готовы отправиться на встречу с Огастесом Ларкином - организатором экспедиции, на которую они возлагали определённые надежды и в которую вкладывали значительную долю интереса, организатором, которого они ещё никогда не видели "живьём" (да и о котором, по большому счёту, ничего не слышали). Судя по объяснениям администратора, бар "Кордано" располагался всего в каких-то пяти, максимум - десяти минутах пешей ходьбы от отеля, через две параллельные улицы от "Маури". Вечерняя Лима, спустя час после заката, показалась вам совершенно другим городом: во-первых, было прохладно, и ощущалось, что температура будет падать ниже и ниже, дай ей только время. Во-вторых, в темноте и в свете уличных фонарей стены храмов больше не слепили своей белизной, лепнина на них, утонув в вязких тенях, стала выглядеть гротескно и зловеще, а пёстрая рябь костюмов, нарядов, головных уборов на прохожих и керамических изразцов на стенах многих домов утратила свою резкость и насыщенность. Хотя людей на улицах не стало меньше - да это и не удивительно, ведь часовая стрелка на башне городской ратуши приближалась лишь к отметке "VII". Ускорив шаг, вы направились по пути, который указал вам Матео - администратор вашего отеля.

Действительно, "Бар и ресторан "Кордано" располагался совсем рядом с вашей гостиницей, и войдя в дверь, приветливо открытую низкорослым и улыбчивым швейцаром, сверкнувшим идеально белозубой улыбкой: "Buenas noches y muy bienvenido a nuestro restaurante!", вы на мгновение зажмурились от яркого света. Внутри "Кордано" освещался исключительно свечами - целым морем их, которые создавали особую атмосферу и наполняли помещение тем непередаваемым ароматом горящего воска, который ассоциировался в первую очередь с церквями и навевал специфическое настроение - одновременно и домашнего уюта, но и некого благоговения и пиетета, которые ощущает почти любой переступивший порог любого католического храма. Аккуратно подогнанные друг к другу деревянные панели покрывали все стены и потолок основного зала, а пол был покрыт мраморной плиткой. За барной стойкой в глубине помещения суетились бармены и официанты, а за многими столами, покрытыми белыми скатертями, сидели посетители, смаковавшие свой ужин - пахло рыбой, морепродуктами и чипóтле - копчёным перцем чили, который жители Латинской Америки так любят добавлять в свои кушанья.

Найти стол, за которым сидел Ларкин, не составило труда - он был единственным европейцем из всего контингента в "Кордано". Молодой, даже слишком (вероятно, вы предполагали, что "руководитель экспедиции" должен быть как минимум видавшим виды человеком), блондин - его пшеничного цвета волосы были зачёсаны набок, голубоглазый - хотя, подойдя ближе, даже в свете свечей вы заметили красные капилляры в белке его глаз и темные мешки под глазами, с правильными чертами лица, которые наверняка изначально позволяли считать его красивым мужчиной, но сейчас несли на себе отпечаток то ли вселенской, безграничной усталости, то ли какого-то серьёзного заболевания, которое заметно истощило его тело.

Его дух, тем не менее, сохранил свою живость и энергию, и едва завидев вас, Огастес ослепительно улыбнулся и помахал вам рукой, приглашая за свой стол. За узким, но длинным столом, покрытым белоснежной отлично накрахмаленной скатертью, вместе с ним сидели ещё двое мужчин: темнокожий, среднего возраста, улыбчивый джентльмен, попыхивавший своей трубкой, и другой - среднеземноморского типа (итальянец? испанец?), смуглый, темноволосый, с выразительными карими глазами, которые пристально следили за темнокожим компаньоном.

ЧАСТЬ 1,
в которой наши герои за ужином при свечах будут обсуждать
забытые пирамиды, древние сокровища и планы экспедиции.
Но всё обернётся совершенно не тем, чем кажется...

Лима, Перу
18 марта 1921 года, пятница
_____________________




Долгие дни путешествия в Лиму, наконец, подошли к концу. Атлантический океан, Карибское море, Панамский канал, Тихий океан... Казалось бы, не настолько уж и далёкое путешествие, если посмотреть на ваш маршрут на глобусе, но при перечислении всех этих безбрежных масс воды, которые вам довелось пересечь, чтобы добраться до бухты Калья́о, названной в честь портового городка, который неумолимо поглощала с каждым годом разрастающаяся Лима, - создаётся впечатление, что вы совершили кругосветное путешествие. Достаточно уже морского воздуха, достаточно постоянной качки, которая не ощущалась сознательно, но очень сильно и заметно воспринималась вестибулярным аппаратом и желудком, о чём последний время от времени напоминал приступами тошноты и дискомфорта внутри; вам хотелось уже ощутить твердь под ногами, вдохнуть полную грудь воздуха, не перенасыщенного солью, и ощутить свободу - свободу быть вольным пойти, куда глаза глядят, а не от одного борта лайнера до другого.

Порт Кальяо оказался таким, каким вы его и ожидали увидеть - шумным, людным, тесным, душным, пропитанным ароматами рыбы, водорослей, табака, мазута и немытых подмышек, с редкими вкраплениями запахов местной кухни - пряно-кисло-сладких, незатейливых, но при этом вызывающих непреодолимое желание отведать и полакомиться, пусть даже и прежде, чем сойти на берег, вы сытно позавтракали на лайнере, который доставил вас сюда. Поражало преобладание метисов и людей с индейскими чертами лица - светлокожие (да и темнокожие, если уж на то пошло) если и встречались, то лишь один на добрых два десятка низкорослых, кряжистых, смуглых и раскосоглазых перуанцев, самой распространённой отличительной чертой которых, помимо волос цвета вороного крыла и тёмно-карих глаз, были настолько короткие шеи, что казалось, что вы внезапно попали в какое-то царство, в котором обладать длинными шеями было признаком дурного вкуса и тона.

Воспользовавшись помощью стюардов, которые провожали пассажиров, выстроившись в ряд на пристани возле трапа, вы разузнали, как вам добраться непосредственно до Лимы - хотя это и без того было легко определить. Столица Перу, которая уже почти столетие наслаждалась независимостью от Испании, полукольцом опоясывала Кальяо, поднимаясь над ним, поскольку располагалась на пологом склоне предгория Анд. Эти горы... Непостижимо величественные, невероятно прекрасные и пугающе-зловещие, нависали над Лимой и Кальяо, перекрывая добрую треть небесного свода с севера на юг, бросая синевато-сизую тень на многомиллионную Лиму. Эти горы, видевшие расцвет и закат многих древних цивилизаций, эти исполины, безразлично наблюдавшие за пожарами, геноцидом и разбойничьим грабежом, в саван которых укутала эти земли Конкиста почти четыреста лет тому назад, эти невероятные массивы земли и камня, скрывавшие в своих недрах драгоценные камни и металлы, а также следы культур и народов, чьи даже имена давным-давно канули в Лету... Несмотря на то, что при виде Анд вы ощутили, как холодок пробежал у вас по спине, эти горы были поистине красивы той неповторимой красотой, которой может похвастаться лишь природа, и которую никогда не суждено будет передать человеческой рукой, управляющей движениями кисти по холсту - или затвором фотографической камеры.

Лима, некогда представлявшая жалкое зрелище, как и большинство городов, только-только обретших независимость от испанской короны, высушенная, выдавленная, как апельсин, из которого выжали все соки на усладу желающего позавтракать европейца, в последние пару десятков лет преобразилась, став одним из самых развитых - и продолжающих развиваться - городов Латинской Америки. Всё, чем могли бы похвастаться мегаполисы Европы и Северной Америки, можно было отыскать здесь... почти всё, но даже это "почти" - это вовсе немало. Город, бывший домом для более чем двух сотен тысяч человек, город растущей экономики и бурлящей светской жизни, город процветающей торговли и больших перспектив на будущее - всем этим была Лима, и туда-то вам и нужно было.

Там вас ждало начало невероятного, как вам хотелось бы верить, приключения, которое сможет кардинально изменить вашу жизнь. Что ж, не стоит откладывать начало этого предприятия в долгий ящик - пора отыскать отель Маури, в котором Огастес Ларкин, руководитель экспедиции, к которой вы примкнули, забронировал для вас комнату...

Гедрик лучезарно улыбнулся:

- Конечно, конечно же, господа, забирайте этот дневник. Вдруг он не только картой станет вам полезен, вдруг вы сможете отыскать там ещё и полезные сведения, которые прольют свет на то, что происходит нынче на границе Теневой Долины и Кормантора... Считайте это моим подарком вам и проявлением моего уважения партии, которая заслужила своё реноме благодаря доблестным свершениям и поимке преступников, коим самое место в темнице... или на плахе, - золотисто-карие глаза градоправителя на самое мгновение сощурились и Валь мог поклястся, что в той "работе", на которую лорд Гедрик Керровей их подписывает, определённо не всё так просто и однозначно, как звучало в речи этого мужчины, ныне ставшего похожим на рысь, затаившуюся перед броском на ничего не подозревающую добычу. Хотя при всём этом слова Гедрика звучали определённо искренне, и всё то, что он говорил, было абсолютной правдой. - Что же касается того, кто был ранее владельцем и составителем этого дневника... Его имя - Келвиддги, он был... необычным человеком. Полуэльфом, если точнее. Одно время обучался в одной из друидских рощ в Долине Тассель, но по каким-то причинам так и не стал полноценным посвящённым в таинства лесов, озёр и камней, если вы понимаете, о чём я говорю, - Гедрик бросил кинжал взгляда в Мидхира. - Сам он заявлял неоднократно, что то, что он узнал за годы своего обучения там, отвратило его навеки от пути, который призван поддерживать и оберегать природу и равновесие, на самом деле извращает и нарушает оное... Не обижайтесь, молю вас, господа, я лишь передаю слова этого Келвиддги. Так вот, он, насколько мне ведомо, исходил большинство древних мест, полных силы, мест, где установлены дольмены, кромлехи и прочие разновидности стоящих камней во всех наших Долинах, и в своём дневнике он записывал свои мысли, наблюдения и открытия касательно этих мест. Год назад или около того он, посетив меня в последний раз, отправился куда-то в сторону руин Мит Драннора, забыв в своей опочивальне этот вот дневник, и с тех пор более не возвращался. Его дальнейшая судьба мне неизвестна, увы.

Увлекшись беседой с Валем и Мидхиром, Гедрик практически не обратил внимание на то, что Сэн и Яарор покинули кабинет градоправителя. Благородный лорд даже бровью не повёл на высказывание Хогара касательно нарушения соглашений и прочего. В помещении остались только друид, монах и чародей, которые явно не собирались покидать лорда Керровея, не получив ответов на все свои вопросы. Гедрик, польщённый вниманием своей пусть и не многочисленной, но всё же какой-никакой, но аудитории, продолжал:

- Что же касается вашего вопроса об истории этих мест и их принадлежности... Возможно, вы знаете, что Долины были некогда огромным бескрайним лесом. Как пишут историки и летописцы, люди, когда они появились на землях нынешних Долин, прибывали из стран, известных сегодня как Чондат и Импилтур, и селились по краям этого великого леса. Эти перемещения также привлекли людей из других областей Фаэруна - изгнанников, беглецов от правосудия и приключенцев, увидевших многообещающий шанс начать свою жизнь с чистого листа. Рассеянные человеческие хутора и деревни начали появляться вокруг леса Кормантир примерно полторы тысячи лет назад. Эльфийский подход к охране лесов затрудняла рубку леса, так что человеческие поселения были рассеяны и изолированы, а не растягивались широкими открытыми угодьями, как в странах, которые в последствии стали Кормиром на западе и Сембией на юге. Предвидя возможность гибели своего народа, если они будут пытаться отгонять все более и более многочисленных человеческих поселенцев, эльфийский король Элтаргрим заключил Единство Долин между эльфами леса Кормантир и людьми, которые были предками нас, нынешних жителей Долин. Человеческие и эльфийские волшебники вместе возвели Стоячий Камень в центре Кормантира как символ единства между двумя расами; в обмен на обещание не вырубать леса, нашим предкам позволили селиться вокруг леса или в местах, где не росли великие деревья.

Гедрик всё-таки не выдержал и уселся в своё кресло, снова сделав приглашающий жест Валю, Мидхиру, Хогару и Трогу, - мол, чего стоять, если можно и посидеть, как делают цивилизованные люди. Прочистив горло, мужчина продолжил свой рассказ:

- Много произошло за эти пятнадцать веков. Когда семьсот лет назад Мит Драннор пал - в первый раз, эльфийская монополия на эти леса прекратила своё существование, и одиннадцать Долин приняли тот облик, который сохраняется и по сей день. Границы Долин почти не менялись с тех пор, за малыми исключениями, которые никак не касаются предмета нашего обсуждения; когда за последние сто лет снова судьбоносные события произошли в наших краях, и Кормантир, именуемый людьми "Кормантор", по названию леса, а не эльфийского государства, снова стал эльфийским государством - прошу прощения за каламбур - границы Теневой Долины и Кормантора оставались и пока что остаются неизменными. На карте, начертанной Келвиддги в своём дневнике, чётко обозначены эти границы, которые сберегаются уже более семи сотен лет. И их незыблемость как раз и является главной темой той работы, которую я попросил вас сделать; ваши спутники покинули нас так неожиданно, а ведь мы так и не подписали контракт и не утрясли финансовый вопрос, - резко сменил тему Гедрик. Градоправитель нырнул рукой куда-то под стол и выудил оттуда маленький серебряный колокольчик. Как только он позвонил в него, на лестнице за дверью в кабинет градоправителя стал слышен приближающийся топот маленьких босых ног; и минуты не прошло, как в помещение вошёл полурослик, принявший Омелу при входе в ратушу, который нёс увесистый кожаный мешочек, мелодично позвякивавший золотом, и кожаный тубус. Передав эти вещи Гедрику, полурослик бросил неодобрительный взгляд на четвёрку героев и поспешил ретироваться.

- Итак, вот пятнадцать тысяч золотых монет и контракт между славным городом Тарваль и Теневой Долиной и партией приключенцев, именуемой "Омела", о выполнении задания, о коем мы говорили ранее, и о том, что остальную сумму вышеобозначенная партия получит по выполнению сего задания.

* * *

Тем временем Сэн и Яарор, стоя у выхода из ратуши, беседовали о том, что собой являет Кормантор и эти места. Увы, монахиня, сколько не силилась вспомнить что-либо об истории Долин, так и не нашла в закромах своей памяти и познаний ничего, что смогло бы поспособствовать более чёткому пониманию того, каковы могут быть подводные камни в той работе, на которую их партия согласилась.

Когда трактирщик снова подошёл к столу, в его руках было громадное деревянное блюдо, полное куриного, свиного и телячьего мяса, жаренного на решетке с луком и перцами. Поставив блюдо посреди стола, Алдис услышал от шестерки их согласие заглянуть в Оссингтон и разузнать, что случилось с земляками добродушного владельца "Трёх дыр в башмаке", в котором для шестерых приключенцев отныне всегда есть и кров, и хлеб, и пиво, после чего рассыпался в словах благодарности и удалился, оставив наших героев продолжать свой завтрак, медленно переходящий в обед - судя по увеличению сытности заказываемых блюд.

Покончив с трапезой, шестеро героев направились в сторону городской ратуши - самого высокого здания в Тарвале, которое располагалось тут же, на рыночной площади, на противоположной ёё стороне от таверны. Казалось бы, идти всего-ничего, каких-то триста ярдов, и в любой другой день наши герои справились бы с этим за минуту-другую. В любой другой день, кроме ярмарочного, ведь нынче вся площадь была переполнена шатрами, людьми, повозками, раскладными столиками, грудами товара, сброшенного на каменную мостовую грудами и кучами, детьми, собаками и даже кое-где - курами и гусями, сбежавшими, видимо, из под надзора нерадивого продавца. Всё это море хаоса толкалось, кричало, ссорилось, нахваливало свой товар, торговалось, пело, хрюкало, кудахтало, повизгивало и отрыгивало. Наши герои подумали, что сытно поесть - было замечательной идеей, иначе уже спустя несколько шагов от дверей таверны, выйдя они натощак, они бы непременно оставили небольшую сумму денег здесь, чтобы отведать румяную и ароматную выпечку, тут, чтобы отведать "лучшие во всех Долинах колбасы - наша семья уже три поколения славится ими, подходите, пробуйте, покупайте!", вон там - непременно соблазнились бы на лакомства из жжённого сахару, а там - наверняка отведали бы пирогов с мясной и грибной начинкой. К концу своего пути через площадь кошельки бы их отощали, а вот животы - наоборот, наполнились, поэтому "ай да мы молодцы, что заблаговременно сытно позавтракали и теперь можем равнодушно взирать на всё это душистое и аппетитное разнообразие".

Добравшись наконец до ратуши, шестеро героев обратились к бледному и нервному молодому полурослику, сидевшему за массивным дубовым столом в небольшом фойе, окантованным двумя лестницами, ведущими наверх, сообщив, что получили письмо от градоправителя и хотели бы встретиться с ним лично по поводу содержимого этого послания. При виде внушительной и рослой компании, кроха громко икнул от страха, пролепетал что-то тихое и вежливое, и мигом помчался наверх по одной из лестниц. Его не было менее полминуты, после чего он, уже заметно подуспокоившийся, спустился вниз и тонким голоском торжественно изрёк: "Его благородие лорд Гедрик Керровей, Хранитель Тарваля и окрестностей, Наблюдающий за Пустолесьем, готов принять вас. Следуйте за мой, пожалуйст... ик!" - волнение, позорно сотрясшее диафрагму бедолаги, несколько подпортило торжественность его высказывания, хотя полурослик и постарался не давать виду. Убедившись, что шестеро посетителей следуют за ним вверх по лестнице, он отвёл их в просторный кабинет, стены которого были покрыты стеллажами с книгами, картами в тубусах и гроссбухами; единственное окно, выходившее на Рыночную площадь ярко освещало массивный и длинный стол, во главе которого в мягком кресле с высокой спинкой восседал средних лет высокий мужчина. Тёмно-каштановые его волосы на висках уже тронула седина, но она не старила его, а лишь придавала обаяния его внешности, которую дополняли волевые правильные черты лица, живые золотистого оттенка глаза и хорошая атлетическая статура, выдававшая в нём воина с хорошей подготовкой. Увидев входящих, мужчина встал и, сделав приглашающий жест, указал на стулья, приставленные по обе стороны от длинного стола:

- Прошу вас, присаживайтесь! Я - Гедрик, как вы, наверное, догадались, и это я отправил поутру письмо, адресованное вам, в "Три дыры в башмаке". Я так понимаю, у вас есть вопросы касательно этого... задания?

21 день месяца Увядания, 1491 год с Основания Долин
Тарваль, Теневая Долина
Таверна "Три дыры в башмаке"

Утро было тёплым, тихим и ярким, необычно ярким для Теневой Долины. Поговаривали, что так её назвали за густые, вечно пропитанные полумраком леса, и за туманные расветы, когда вокруг не видно ни зги, ведь чуть ли не вся прохладная серебристая дымка из близлежащих холмов, окружающих Теневую Долину, спускалась в лесистые низины, которые собой Долина представляла. Какой-нибудь историк-архивариус из Крепости Свечей, или ярый служитель Огмы, всю жизнь посвятивший накоплению знаний о минувших эпохах, несомненно осмеял бы такое наивное крестьянское объяснение того, отчего Теневая Долина поименована именно так; он поведал бы о столетиях, на протяжении которых этой край был известен как "Земля под властью Тени", когда зловещие тёмные эльфы, построившие Искривлённую Башню - один из путей в их чёрное и ужасное Подземье, захватили местных жителей и превратили этот тихий лесистый плодородный край в свою огромную ферму, на которой люди, эльфы, полуэльфы - их рабы - денно и нощно возделывали поля, плавили руду, ковали оружие для своих тёмных подземных владык.

Но местным жителям, давным-давно позабывшим о горьких событиях тех уже далёких событий, не было никакого дела ни до тёмных эльфов, ни до исторической достоверности. Им нравилось жить посреди своих лесов и полей, им нравился и прохладный сумрак под сенью вековечных деревьев, и серебристо-молочные реки, стекавшие с холмов на их поля по утрам и вечерам, и безбрежное чёрное покрывало ночного неба, усеянного россыпью ярких звёзд, и темнота, наступавшая, когда свинцовые тучи укутывали небеса, спеша излить свои воды на земли Долины, суля богатый урожай грибов и ягод в лесах, злаков, фруктов и овощей на полях. Для них "Тень" из "Теневой Долины" ассоциировалась именно с такими простыми и уютными понятиями, обещавшими безбедное существование и сытное завтра.

Утро было ярким, и ярким был весь Тарваль. Небольшой городок на перекрёстке двух большаков - огромного Северного тракта и небольшой, но довольно оживлённой Корманторской дороги, сколько себя помнили его жители, никогда не знал бед и лишений, поскольку благодаря такому удачному расположению всегда мог рассчитывать на изрядную прибыль благодаря путникам и странникам, останавливающимся во многичисленных гостиницах, тавернах, постоялых дворах и пансионах, благодаря торговцам, облюбовавшим его Торговую площадь и регулярные Тарвальские ярмарки, проходившие каждый сезон, благодаря Кварталу Ремесленников, которые всегда могли порадовать проезжих широким выбором и достойным качеством своих изделий, благодаря мириадам крестьянских. деревень, ферм и поместий, которыми были усеяны окресности Тарваля, а сам город был наполнен сокровищами с полей и из садов. Очередная Тарвальская ярмарка, приуроченная к Осеннему Солнцевороту, открывалась сегодня, и весь город выглядел, как молодая провинциальная девушка, нарядившаяся во всё яркое и броское, что только нашлось в ее сундуке, чтобы быть не хуже, а то и красивее благородных дам - точнее того образа, который у неё возникал при мысли о "благородной даме". Бывалые путешественники и приключенцы, видавшие и Ширь - рыночную площадь Врат Балдура, и яркие карнавалы в благоустроенных кварталах Глубоководья, вдыхавшие неповторимые ароматы и жмурившиеся от кричащих красок нарядов и украшений Калимшанских базаров, конечно же, снисходительно улыбались при виде всей этой наивной потуги местных жителей устроить небывалый и роскошный праздник. Самим же местным жителям он весьма нравился и они пребывали в святой уверенности, что лучше и краше, чем их город и его Рыночная площадь в дни Солнцеворотов не было, нет и не будет.

Стены домов, окружавших площадь, были окутаны гирляндами из роз, бархатцев и хризантем, а в окнах развесили красочные флаги, расшитые золотыми и серебряными нитями. Всюду стояли шатры из льна и домотканного хлопка, выкрашенные в броские, кричащие цвета, между ними сновали лоточники, каждый из которых старался привлечь внимание прохожих скорее не содержимым своего короба, но своим внешним видом, потому каждый ухищрался и извращался как мог - вон пышнотелая торговка домашней выпечкой, такой румяной и ароматной, пахнущей сдобой и яблоками, заплела свои волосы в сотни мелких косичек, в которые вплела маленькие бубенчики, благодаря чему окружающие обращали внимание скорее на перезвон её шагов, а не содержимое её лотка; вон старьёвщик, толкающий перед собой небольшую повозку со всякой всячиной, вырядился в побитые и продырявшенные молью и временем бархаты и шелка, а лицо так обильно усыпал пудрой, что был похож теперь то ли на клоуна из бродячей труппы циркачей, то ли на призрака, со стонами бродящего по холоднокаменным коридорам какого-нибудь всеми позабытого, лежащего в руинах замка. Были и более сдержанные, более традиционные в своём подходе к делу торговцы - преимущественно крестьяне и деревенские жители, выбравшиеся из окрестных селений ради возможности продать всё то, что им приносили их сады, поля, коровники, курятники; яблоки, репа, картофель, капуста, золотые початки кукурузы, мешки с пшеницей, рожью и овсом, румянобокие груши, яйца, сметана и домашний творог, гусиные перья и свиные пятачки, мёд, грибы и орехи - и ещё многое, столь многое лежало на сколоченных за ночь прилавках, в коробах, носимых на холщовом ремне, таилось в полумраке шатров.

Всё это море людей, животных, цветов и красок, звуков, ароматов - бурлило и кипело с самого рассвета, и не осталось незамеченным нашими героями, которые, проснувшись после хорошего и благостного сна, принесшего отдохновение после долгого пути в Теневую Долину, собрались в обеденном зале постоялого двора и таверны "Три дыры в башмаке". Пока шестеро героев ждали своего завтрака, окружающий мир проникал сквозь раскрытые окна таверны потоками музыки, речей, криков, струями необычных ароматов и диковинных запахов.

21 день месяца Увядания, 1491 год с Основания Долин
Тарваль, Теневая Долина
Таверна "Три дыры в башмаке"

Утро было тёплым, тихим и ярким, необычно ярким для Теневой Долины. Поговаривали, что так её назвали за густые, вечно пропитанные полумраком леса, и за туманные расветы, когда вокруг не видно ни зги, ведь чуть ли не вся прохладная серебристая дымка из близлежащих холмов, окружающих Теневую Долину, спускалась в лесистые низины, которые собой Долина представляла. Какой-нибудь историк-архивариус из Крепости Свечей, или ярый служитель Огмы, всю жизнь посвятивший накоплению знаний о минувших эпохах, несомненно осмеял бы такое наивное крестьянское объяснение того, отчего Теневая Долина поименована именно так; он поведал бы о столетиях, на протяжении которых этой край был известен как "Земля под властью Тени", когда зловещие тёмные эльфы, построившие Искривлённую Башню - один из путей в их чёрное и ужасное Подземье, захватили местных жителей и превратили этот тихий лесистый плодородный край в свою огромную ферму, на которой люди, эльфы, полуэльфы - их рабы - денно и нощно возделывали поля, плавили руду, ковали оружие для своих тёмных подземных владык.

Но местным жителям, давным-давно позабывшим о горьких событиях тех уже далёких событий, не было никакого дела ни до тёмных эльфов, ни до исторической достоверности. Им нравилось жить посреди своих лесов и полей, им нравился и прохладный сумрак под сенью вековечных деревьев, и серебристо-молочные реки, стекавшие с холмов на их поля по утрам и вечерам, и безбрежное чёрное покрывало ночного неба, усеянного россыпью ярких звёзд, и темнота, наступавшая, когда свинцовые тучи укутывали небеса, спеша излить свои воды на земли Долины, суля богатый урожай грибов и ягод в лесах, злаков, фруктов и овощей на полях. Для них "Тень" из "Теневой Долины" ассоциировалась именно с такими простыми и уютными понятиями, обещавшими безбедное существование и сытное завтра.

Утро было ярким, и ярким был весь Тарваль. Небольшой городок на перекрёстке двух большаков - огромного Северного тракта и небольшой, но довольно оживлённой Корманторской дороги, сколько себя помнили его жители, никогда не знал бед и лишений, поскольку благодаря такому удачному расположению всегда мог рассчитывать на изрядную прибыль благодаря путникам и странникам, останавливающимся во многичисленных гостиницах, тавернах, постоялых дворах и пансионах, благодаря торговцам, облюбовавшим его Торговую площадь и регулярные Тарвальские ярмарки, проходившие каждый сезон, благодаря Кварталу Ремесленников, которые всегда могли порадовать проезжих широким выбором и достойным качеством своих изделий, благодаря мириадам крестьянских. деревень, ферм и поместий, которыми были усеяны окресности Тарваля, а сам город был наполнен сокровищами с полей и из садов. Очередная Тарвальская ярмарка, приуроченная к Осеннему Солнцевороту, открывалась сегодня, и весь город выглядел, как молодая провинциальная девушка, нарядившаяся во всё яркое и броское, что только нашлось в ее сундуке, чтобы быть не хуже, а то и красивее благородных дам - точнее того образа, который у неё возникал при мысли о "благородной даме". Бывалые путешественники и приключенцы, видавшие и Ширь - рыночную площадь Врат Балдура, и яркие карнавалы в благоустроенных кварталах Глубоководья, вдыхавшие неповторимые ароматы и жмурившиеся от кричащих красок нарядов и украшений Калимшанских базаров, конечно же, снисходительно улыбались при виде всей этой наивной потуги местных жителей устроить небывалый и роскошный праздник. Самим же местным жителям он весьма нравился и они пребывали в святой уверенности, что лучше и краше, чем их город и его Рыночная площадь в дни Солнцеворотов не было, нет и не будет.

Стены домов, окружавших площадь, были окутаны гирляндами из роз, бархатцев и хризантем, а в окнах развесили красочные флаги, расшитые золотыми и серебряными нитями. Всюду стояли шатры из льна и домотканного хлопка, выкрашенные в броские, кричащие цвета, между ними сновали лоточники, каждый из которых старался привлечь внимание прохожих скорее не содержимым своего короба, но своим внешним видом, потому каждый ухищрался и извращался как мог - вон пышнотелая торговка домашней выпечкой, такой румяной и ароматной, пахнущей сдобой и яблоками, заплела свои волосы в сотни мелких косичек, в которые вплела маленькие бубенчики, благодаря чему окружающие обращали внимание скорее на перезвон её шагов, а не содержимое её лотка; вон старьёвщик, толкающий перед собой небольшую повозку со всякой всячиной, вырядился в побитые и продырявшенные молью и временем бархаты и шелка, а лицо так обильно усыпал пудрой, что был похож теперь то ли на клоуна из бродячей труппы циркачей, то ли на призрака, со стонами бродящего по холоднокаменным коридорам какого-нибудь всеми позабытого, лежащего в руинах замка. Были и более сдержанные, более традиционные в своём подходе к делу торговцы - преимущественно крестьяне и деревенские жители, выбравшиеся из окрестных селений ради возможности продать всё то, что им приносили их сады, поля, коровники, курятники; яблоки, репа, картофель, капуста, золотые початки кукурузы, мешки с пшеницей, рожью и овсом, румянобокие груши, яйца, сметана и домашний творог, гусиные перья и свиные пятачки, мёд, грибы и орехи - и ещё многое, столь многое лежало на сколоченных за ночь прилавках, в коробах, носимых на холщовом ремне, таилось в полумраке шатров.

Всё это море людей, животных, цветов и красок, звуков, ароматов - бурлило и кипело с самого рассвета, и не осталось незамеченным нашими героями, которые, проснувшись после хорошего и благостного сна, принесшего отдохновение после долгого пути в Теневую Долину, собрались в обеденном зале постоялого двора и таверны "Три дыры в башмаке". Пока семеро героев ждали своего завтрака, окружающий мир проникал сквозь раскрытые окна таверны потоками музыки, речей, криков, струями необычных ароматов и диковинных запахов.

- В таком случае - мои самые искренние и тёплые поздравления, мессир, вам и вашей уже почти супруге; желаю вам безбрежного, как мировой океан, счастья, прочных, как горы Таннат, отношений, которые своими корнями-отпрысками увековечат ваше славное имя и ваш род, и сиятельной, как солнце в летний полдень, славы вашему браку, - Исмир привстал, чтобы снова отвесить поклон градоправителю. - Я только могу предположить, сколько хлопот и тревог у вас сегодня, накануне этого события, поэтому еще раз благодарю за то, что изыскали возможность встретиться и позволить мне выразить вам своё уважение, - паладин сел обратно на скамью и бросил мимолётный тоскливый взгляд на блюда с яствами, усилием воли подавляя потуги желудка протестующе заурчать. - Я надеюсь, недавние... кхм... недоразумения с эльфами окрестных лесов не станут препятствием для церемонии и празднеств?

Исмира так и подмывало перейти непосредственно к вопросу о судьбе эльфов, захваченных в плен, об отношении Грагеона к отношениям с обитателями лесов, окружавших Мосстоун, и о причинах, приведших к конфликту, а также о возможных путях разрешения оного, однако из своего опыта знал, что брать быка за рога - чаще всего далеко не лучшее решение, будь то реальный бык и осязаемые рога, или же будь то провинциальный феодал и болезненный для него политический вопрос. Лучше сначала попытаться зайти издалека, прощупать почву, узнать о расстановке фигур на шахматной доске местных сил, понять отношение правителя к тем, кому Исмир искренне сопереживал и намеревался помочь, а потом уже выработать стратегию речей и действий. Спонтанность, порывистость и необдуманность поступков всегда крайне расстраивала полуэльфа, поскольку ограничивала выбор вариантов дальнейших действий. Он дал слово отцу Гвендолин освободить его сына, и это слово Исмир собирался сдержать, но для этого ему нужно было полностью понимать ситуацию и обладать всей возможной информацией.

Когда с исследованием загадочных самооткрывающихся и самозакрывающихся ворот было покончено, вся группа двинулась дальше по дороге, уходившей вниз, в горную долину. Широкий большак был окантован высокими вековечными дубами, грабами, буками и елями, сквозь густые ветви которых с трудом пробивался и без того неяркий седой свет, нехотя отдаваемый затянутым тучами небом, поэтому по обе стороны от дороги царила практически темнота. Мощные покрытые мхами и лишайниками стволы деревьев росли здесь, по эту сторону ворот, неестественно тесно, словно в страхе пытались прижаться к друг другу; кое-где в отдалении и в полумраке, царившем под сенью этого леса, можно было рассмотреть тонкие нити серебристого тумана, бесцельно и неторопливо блуждающие меж деревьями. Стояла гробовая тишина, настолько глубокая и всепоглощающая, что практически оглушала и вызывала неприятное чувство где-то там, на задворках сознания.

Внезапно Фэнн уловил какой-то странный запах, выбивавшийся из спокойной палитры ароматов осеннего леса, царившей вокруг. Запах смерти, смерти состоявшейся, причём какое-то время назад; наморщив нос, молодой священник отчётливо почуял запах разлагающегося трупа, доносившийся откуда-то справа. Сделав знак своим спутникам остановиться и не делать резких движений, Фэнн присмотрелся повнимательнее и увидел в пятнадцати футах от себя, на самой границе леса и дороги, очертания чего-то, что вполне могло быть телом. Парень подошел ближе, настороженно вглядываясь в сверхъестественную тьму лесной чащи, и, присев на корточки, удостоверился, что и его обоняние, и зрение не подвели. Перед Фэнном лежал труп молодого человека, судя по одежде - простого крестьянина или подмастерья не самого успешного ремесленника. При жизни бедолага был, судя по всему, недурен со бой и в хорошей физической форме, но то, что отобрало у него жизнь, постаралось на славу - все тело и лицо были испещрены глубокими бороздами, оставленными, судя по всему, когтями, одежда была разорвана и вываляна в грязи, на боку не хватало кусков плоти. На сырой земле в паре футов от тела Фэнн увидел отпечаток гигантской лапы - волчьей, судя по очертаниям, но что за волк обладал такими размерами, священник Охмы так сразу и не смог бы сказать. Судя по состоянию тела и погоде, беднягу убили несколько дней назад; Фэнн сокрушенно покачал головой, и только сейчас заметил, что в судорожно сжатом перед смертью кулаке у незнакомца был зажат какой-то кусок бумаги - судя по всему, конверт.