Проклятая земля | ходы игроков | Правдивая история о Безголовом Мачеке

А по ту сторону баррикад к происходящему в полутёмном проходе внимательно прислушивались мужики с непропорциональными, бугристыми черепами и исковерканными Проклятием лицами. Каждый из них нервно переминал рукояти своего оружия во вспотевших ладонях, да облизывал мясистые губы, искажённые в подобии хищного оскала. Каждого из них слегка трясло от страха перед неведомыми пришельцами из другого мира, которые ворвались в их обитель и уже убили стольких их знакомых. Должно быть, сидя тут и держа свою оборону, они хорошо слышали и вопли горящих, и крики раненых, и падения тел, и рычание пса, рвущего людей. Но вместе со страхом каннибалы чувствовали и какое-то предвкушение - их взгляды были прикованы к погружённому в тень сводчатому провалу шахты, пока они ждали, ну когда же, когда же заметят там хоть единичное движение, когда появится оттуда хоть один чужак. Тогда бы они тотчас же изрешетили его дружным залпом из всех своих примитивных стволов, и продолжали бы палить даже тогда, когда он бы упал - просто затем, чтобы уже не поднялся. Но вместо охотника к ним влетело что-то, напоминающее округлую стеклянную колбу на палке. Они успели заметить этот краткий полёт, уже даже придавливали машинально спусковые крючки, реагируя на это движение. Но прежде, чем они смогли что-то осознать, полумрак сырой шахты превратился в ярчайшую белую вспышку, словно в этой обители гнили и деградации внезапно зажглась сверхновая звезда. И вся эта мощь, скрытая в невзрачной стекляшке, ворвалась в подслеповатые, бельмастые глаза каннибалов, которые те таращили в проход, забывая даже моргать.

Шешель услышал звучный хлопок и короткий белый отсвет вспышки на противоположной стене, а затем оттуда раздались громкие крики, выражающие боль и панику. Каннибалы кричали от боли в выжженной сетчатке, беспорядочно паля в пространство. Дважды бумкнул обрез двустволки, и дробь врылась в сухую породу, выбив облако пыли. Сухо хлопнул винтовочный выстрел обреза винтовки Мосина, и в подпирающей своды сухой деревянной балке образовалась некрасивая расщелина. Ещё пару раз выстрелило что-то маленькое, вроде револьвера. И сразу же после этого под своды комнатушки вошла Агнешка, вытягивая руку с огнемётом вперёд, и вдавливая рычажок открытия форсунки. И тут уж крики паники превратились в вопли агонии, и под пещерными сводами вновь заметались живые факелы из изменённых Проклятием людей. Вошедший следом Лазарь без затей дважды выстрелил в того, кого Агнешка ещё не успела сжечь. Тот успел лишь нащупать поворотный затвор обреза, что когда-то было пехотной винтовкой, когда в его груди образовалась сначала одна, а потом и вторая рана, а инерция отбросила его назад, заставив медленно сползти по стене и испустить последний сиплый выдох, уронив голову.

Вбежавший следом Скиф внезапно залаял куда-то в сторону горящих заживо селян. За языками коптящего пламени охотники разглядели небольшую дверь, и поняли, что скачущий из стороны в сторону и громко лающий Скиф пытается вести их именно туда.
Похоже, они нашли того, кого искали.

Лазарь закрыл лицо рукавом. Кашлял от едкого дыма. Его глаза, отразившие пламя будто два медяка, не отрывались от кричащих огненных пятен. Их крики. Их крики. Их крики… Опять…

«Не сейчас».
С усилием Шешель заставил себя сделать шаг. Другой.

— Я к двери, — сдавленно предупредил он, ныряя в дым и огонь. — Длинный! Длинный, слышишь меня?

Насквозь вымокшая в дожде шинель теперь неприятно потеплела.

Осторожно обойдя очаг бушующего пламени и оттолкнув хватавших его за ноги горящих селян, Шешель отбросил засов в виде крепкого деревянного бруска, и распахнул дверь. В ответ оттуда рванулась сногсшибательная волна зловония, целый букет из запахов гнили, мочи и нечистот. Вместе с тем из темноты донеслись какие-то слабые стоны, и Лазарь включил фонарь, чтобы осветить пространство.

Большую часть этой тёмной, совершенно неосвещённой комнаты занимала одна огромная клетка, сделанная из обычной аллюминиевой сетки Рабица, разве что поставленной вплотную в два слоя. За этой сеткой... Сначала Шешель решил, что это мертвецы. Груда грязных, голых, истощённых мертвецов. Но потом мертвецы зашевелились, что, в общем, тоже было ожидаемо для Проклятой Земли. Одна за другой подымались косматые головы, щурились полуслепые от темноты глаза, а потом "мертвецы" начинали со страхом отползать к дальней стенке и начиная слабо, но с всё нарастающей силой кричать от страха. Нет, это не мертвецы. Это люди. Живые люди, которых десятками свалили сюда, в этот тёмный, сырой загон. Обезумевшие от темноты, беспомощности, страха и ожидания неизбежной ужасной развязки, они сейчас думали, что за одним из них вновь пришёл палач, выбирать сегодняшнюю жертву.

Их содержали тут долго. Они успели отощать и замёрзнуть, но это было самым меньшим из того ужаса, который каннибалы с ними сотворили. Вглядываясь в них всё дольше, Лазарь обнаруживал жуткие, уже начинающие гнить раны, наскоро обработанные просто затем, чтобы продлить немного эту мучительную жизнь. С несчастных были срезаны целые куски мяса с мягких частей - икр, ягодиц, мышц рук, из животов, если было что срезать. Раны были стянуты уродливыми швами и кое-как замотаны грязными тряпками. У большинства несчастных пленников не хватало одной или двух конечностей - культи точно так же были кое-как перевязаны, чтобы остановить кровотечение, но раны продолжали гнить и кровоточить. Некоторых из пленников и вовсе превратили в жалкие челвеческие обрубки без рук и ног. И где-то среди этой человеческой массы и был тот, кого они искали.

Где-то в этот момент за спиной Лазаря раздалось два выстрела, один за одним. Это Агнешка добила уползавших от двери и заживо горящих селян. Именно после этого звука пленники поняли, что сюда вошёл не очередной живодёр, чтобы выволочь одного из них, и утащить на разделку. И как только это понимание пришло - люди из всех своих сил рванулись к решетке, навалившись на неё всей массой своих чумазых, изувеченных тел. Они кричали безумным нестройным хором во всю силу своих лёгких, сотрясали колотящуюся сетку, висли на проволоке, вцепляясь в неё пальцами, если те у них ещё были. Суть их криков была одна.
- Спасите нас! Вытащите нас отсюда! Вытащите! - Такие слова и звучали в этой какофонии звуков.

И тут среди них отозвался один.
- Я! Я Длинный! Это я! Вы за мной, вы за мной, Господи, я так и знал! - В левом краю, задавленный другими несчастными и прижатый к сетке, внимание Лазаря пытался перетянуть на себя седой, лысоватый старик. Должно быть, раньше он и впрямь был высокого роста. Только теперь его кличка звучала насмешкой. Ноги ему отхватили до самого верха бедра, и даже с культей срезали излишки мяса. - Бог вас спаси, ребятки, как я рад вас видеть, вытащите меня скорей! Там дверка с засовом!

— Где дверь? Здесь?!

Направляемый нестройным воем, Лазарь шагнул в вонь, не убирая от лица рукава. Его замутило всерьёз. Теперь — исключительно физиологически. Осознание масштабов мучильни, которую они обнаружили, пока не уложилось в голове. И Лазарь мог поклясться всем святым: он боялся минуты, когда уложится.

— Сюда? Нет? Сюда?!

Луч метался по сетке. Руки без пальцев, животы без пупков, сально-багровые мясные кули… наконец Шешель увидел, куда показывает нестройное многоголосое чудище. Засов трещал под навалившимися телами, не поддавался.

— Отойдите! Шаг назад! Шаг назад! — крикнул Шешель. Дверь в клетку выровнялась, он смог вытащить деревянный брус и широко распахнуть её.

— Кто ходит — ходи сам! Кто может помогать — помогай соседу! Идёте за женщиной снаружи! Давай! Давай, выходи! Агнешка, готовьтесь обратно!

Шешель знал, что сейчас всех не спасти. Кто-то не дойдёт до спасительной дыры в деревенском частоколе. Кто-то умрёт, задохнувшись в шахте. Кто-то останется в дождливом лесу Погрена. На кого-то не хватит медика у братьев-монахов. Не говоря о том, что селяне могли уже окружить шахту и приготовиться к бою. Хотя, возможно, участь охраны, погибшей в мгновение ока, заставит их разбежаться по лесам. Они ведь тоже не знали, сколько людей атаковало деревню. Скиф любезно отнял аффидевит у последнего свидетеля. Возможно, безумный пастор предпочтёт не рисковать второй половиной паствы.

Шешель, впрочем, держал в уме и телегу, которую людоеды планировали опрокинуть в ручей. Подумать только: всё началось со случайности; с записки на трактирной доске. Ещё пара дней — и по Предместью пошёл бы водяной мор… Куда смотрели патрули? Куда Акула смотрела? Куда глядели караульные Комода?

Трясущимися руками он направлял поток немытых тел, потом сам вошёл в клеть. Сейчас главной заботой Шешеля стал Длинный. Лазарь сунул револьвер в кобуру, не застёгивая ту, и взвалил полегчавшего старика на спину.

— Мы выходим, Длинный, — пробормотал Лазарь. — Выходим, всё, выходим. Руками меня обнимай.

Это могло бы показаться заботой. Но в глубине души Шешель чувствовал омерзение от близости человеческого обрубка. Всех этих… инвалидов. Кастратов. Калек.

«Обедов» — как он с циничной издёвкой выразился наверху.

Лазарь не зря носил за пазухой вторую гранату. Она предназначалась не для врагов. Её Лазарь берёг для Погрена, когда Погрен загонит его в угол и его охота окончится.

Растолкать эту обезумевшую людскую массу, чтобы среди всей этой кучи тел добраться до придавленного Длинного оказалось задачей не из лёгких. Люди будто и не слушали его - только кричали, умоляли и хватали за полы френча, пытаясь удержать. Шешелю пришлось распихивать их ногами, и вызволять Длинного из этой копошащейся кучи-малы, пока его не задавили. А Длинный не переставал причитать, обхватывая Лазаря за шею и повисая на нём на манер рюкзака.
- Всё, всё вам, всё отдам! - Слышал Лазарь его заискивающую речь прямо в своё ухо. Зловонное дыхание пленника мерзко щекотало его обоняние, а его руки слегка придушивали шею. - У меня и деньги есть. Немножко. Всё вам отдам, только не оставляйте тут! Этих не спасти, не спасти, не задерживайтесь, бегите! Бегите!
Голос пленника срывался уже на тревожный крик.
- Им не помочь! Не помочь! Они всё, они обречённые, мёртвые уже! Меня спасите, я вам всё скажу, я денег дам, только бегите скорей!

Лазарь понимал, что Длинный прав. Большинство ходить уже не могло - они только ползали, скалывая остатки ногтей о каменную породу, каковой являлся пол, и выли, кричали, умоляли, пытались удержать спешащего на выход охотника. Лазарь покинул проклятую комнату, и снова обошёл и горящий ящик, и дымящиеся тела добитых Агнешкой каннибалов. Агнешка как раз проверила ящик, и обнаружила, что использовала огнемёт прямо рядом с десятком килограмм шахтёрского динамита - взрывными палочками был забит весь небольшой деревянный ящичек. А вдобавок к ним она обнаружила ещё и крупный кусок серебряной руды.

А тем временем из соседних залов старой шахты уже доносились чужие голоса. И среди них Лазарь услышал голос проповедника, очень характерный для них.
- Не убоимся пришельцев, братья! - Доносилось оттуда. - Не убоимся нечестивцев поганых! Защитит нас Лесной Человек!
- Защитит! Защитит! - Вторил ему галдёж по меньшей мере десяти глоток.

- Поганый сельский коновал! - Услышав голос проповедника, встревожился Длинный. - А я-то надеялся, что в живых уж нет этого больного. Это он тут всем заправляет! Он и придумал людей по кускам есть, чтоб хватало надолго! Давайте скорей, туда!
Заскорузлый палец указал на ещё одну дверь, которая была напротив них. Но эта дверь была скорее просто деревянной заслонкой в бревенчатой стене, которую поскорее забили крепкими досками, определённо боясь, что оттуда может что-то выползти.
- Туда не сунутся! Боятся, сволочи, жуков! А оно точно наверх ведёт! Это вентиляционный штрек! Я точно знаю!

— Каких ещё жуков? — резко спросил Лазарь.

То, что полудикие людоеды заколотили проход досками и брёвнами, не внушало особенного оптимизма. Наверное, счастливо сохранённый динамит тоже предназначался на случай, если «жуки» прорвутся.

- Больших жуков! - На повышенном тоне ответил Длинный, срываясь слегка на визг. - Щелкуны чёртовы! Половина этой шахты ихняя! Я слышал как людоеды эти про них разговаривали!

— Больших жуков… — Лазарь с сомнением взглянул на Агнешку. На закопчёном лице охотницы читались те же сомнения:
— Их всего десяток! Может, больше, но не слишком. А у нас динамит.
— А у нас динамит… — повторил Шешель. — И люди в клетке. И большие жуки в альтернативе.
— Небогатый выбор, а? — смешок растворился в темноте, погас в хлопьях сажи.
— Небогатый, — тут Лазарь был согласен, как есть согласен. — Ну что же… подождём с членистоногими? Рискнём остаться?

И они рискнули.

Длинного, несмотря на протесты, усадили у стены близ сундука с динамитом. Агнешка горстью забрала россыпь взрывных палочек, пока Шешель снимал факел при входе. Факл он воткнул головней вниз, к стыку стены с полом, чтобы тот едва чадил и почти не давал свет: аккурат хватит, чтобы поджечь шнур, не более. Шешель сделал это для перепада освещения между большой проходкой и их тупиком. Ежели дикари пользовались факелами, жгли их без экономии, значит, нуждались в постоянном свете. Они, конечно, наверняка к сумеркам привычные. Но когда со света в тень смотришь, такая привычность за тебя не сыграет. Вот Лазарь и устраивал фовизм не хуже Анри Матисса.

Сноровисто орудуя ножом, Яворская шинковала шнур в короткие, едва в три дюйма, отрезки. Левая рука складывала петельку, правая поддевала ножом. Хоп — следующий. Этот процесс совершенно не мешал краткому обсуждению: охотники привыкают понимать друг друга с полуслова. После этого отрезок передавался Длинному. Коли хочет жить — пусть втыкает шнуры в динамит, готовит помощь собственному спасению.

Забрав первый же снаряд, Лазарь устроился в коридоре, где их подкарауливал «снайпер» с советской винтовкой. Идея была наипростейшей: когда враги выберутся на ярко освещённое кострами место, бросить из полумрака динамит. Лучше — два. Потом отступить глубже в коридор и повторить операцию. Получилось у финнов в тридцать девятом, почему откажет в Погрене?

Они оба знали миллион причин, почему абсолютно что угодно может отказать в Погрене. Но кто не рискует…

— Идут, — громким шёпотом окрикнул Лазарь. — Всё, времени нет.

Длинный определённо был против. Ему невыносима была мысль, что он проведёт в этом аду хоть одну лишнюю секунду. Но охотники твёрдо решили попробовать спасти заведомо-безнадёжных калек, уничтожив всё взрослое мужское население деревни каннибалов, какое ещё могло держать оружие. Ухватив по два заряда динамита, охотники устремились в предыдущую галерею, и поняли свою ошибку. Даже две свои ошибки.

Первая заключалась в том, что врагом было больше, чем десять. Десять было только в той галерее, остальные ещё выходили из всех возможных проходов. Выскочив из прохода, Лазарь увидел сразу всю эту толпу,и тут же получил сразу два ранения. И это можно было считать чудом, потому что вся эта толпа селян, собравшаяся здесь, палила по нему из всех стволов, не целясь и не разбирая. Первое попадание пришлось в бедро, а второе навылет пробило бок. Только чудом он не растерялся и не упал, и смог унести ноги обратно в спасительный коридор. Мудро укрывшаяся за углом Агнешка тем временем зажгла динамитную шашку, и бросила её вглубь помещения.
- Тикаем! - Услышала она крики мужиков с той стороны. А потом раздался взрыв.

В узких и тёмных тоннелях он прозвучал многократно громче, начисто оглушив обоих охотников. Старые подпорки не выдержали такой встряски - они треснули, и Агнешке пришлось в спешке уносить ноги тоже, потому что соседняя галерея предсказуемо начала рушиться на головы тем селянам, которые не успели прислушаться к призыву убегать. Разрушение, к счастью, не дошло до той ниши, где укрылись сами охотники, но перекрыло единственный выход. Помещение заполнилось густыми клубами удушливой пыли. Стало нечем дышать.

«Хреновая была… идея…»

Шатаясь, Лазарь пытался ощупью вернуться в злополучную пещеру. Но пещера почему-то уплывала то влево… то вправо… то влево… то вправо… то влево…

И ещё левее… и ещё левее… и ещё… наконец, она рухнула набок как шведская «Васа». Только почему-то рухнула очень субъективно, одним Шешелем.

Сумерки наполнились мутным колокольным перезвоном. Большой колокол ударял где-то в животе, выворачивая Лазаря наизнанку. Маленькие колокола перебирали ногу, дёргали то выше, то ниже. Слабеющие пальцы нашли в сумке, перемазанной его собственной кровью, жгут из провода — вот и его время настало, чёрт побери. Всё-таки никуда им не деться от жуков. Тем из них, кто ещё может куда-то деваться. Сквозь свистящий пыльный вихрь прорвалась искра-мысль белого цвета. Одно в ней было славно — теперь оставшиеся пленники умрут смертью шахтёров. Что-то подсказывало Шешелю, что она окажется быстрее и милосерднее, чем будущее в деревенской клетке. Хоть что-то. Хотелось беспричинно засмеяться: точно контузия.

— К жукам… — выдохнул Лазарь. — Вскрыв… всрыв… крывар… дверь эту… ебучую…

Агнешка не стала торопиться, и предпочла все же помочь Лазарю, видя, что ранен он не единожды, и порядочно ослабел. Только после того, как оба кровотечения были остановлены, она помогла напарнику подняться, и вместе они вернулись в проходку, где оставили Длинного.
Длинный кашлял и звал своих спасителей, напрасно растрачивая кислород, которого осталось в дефиците. Не обращая на него особого внимания, Агнешка разломала баррикаду с посильной помощью раненого напарника, и открыла новый проход. Оттуда сразу же потянуло сквозняком, и притухшее было пламя факелов вновь затрепетало, давая ровный и яркий свет.

Агнешка приняла решение нести Длинного на себе, тем же способом, каким нёс его Шешель. Сам он прихватил в руку факел, чтобы освещать себе путь и отгонять щелкунов, которые не переносят света. А дальше предстоял долгий подъём наверх, через гигантских жуков, приближение которых они уже слышали.

У оставшихся позади узников было мало шансов уцелеть после такого напряжённого перехода. Они попросту не успевали за охотниками, и могли лишь следовать их рекомендации идти по следам из сгоревших жуков, держась поближе к свету пожарищ, которые Агнешка создавала своим огнемётом. Благодаря Скифу им не нужно было искать верную дорогу - пёс уверенно вёл их наружу при помощи своего обоняния. Защитный круг света, создаваемый факелом Лазаря берёг их от щелкунов - мерзких созданий, которые лезли из всех нор, появляясь и спереди и сзади, лазая постенам и прыгая с потолков. Агнешка выжигала их короткими плевками горящего топлива, и гигантские четырёхлапые жуки падали на спину, и визжали, дрыгая ногами, пока сгорали заживо. Но охотников они преследовали неактивно - зачем, если есть куда более доступная еда? Вот так, под визг сгорающих жуков, треск пламени и крики Длинного, предупреждавшего о том, что их обошли сзади, охотники и выбрались наружу, в дождливую ночь, где и смогли вдохнуть полной грудью.

Лазарь и дышал. Вдох и выдох, вдох и выдох.

А чего не дышать? Живой ведь.

Снова лил дождь. Снова клубилось небо, а это небо клевали по-осеннему острые ветви. Снова пятнами лежали листва и луна: те редкие её сполохи, которые могли пройти сквозь кромешные клобуки туч. Тучи казались Лазарю монахами-тамплиерами; строгими чёрными духовниками, которые наклонились над его душой. И листва под стать. Слабая, ржавая, хилая. Такая же дряхлая, как забытая мастером-штейгером вагонетка в старой штольне.

Смешная поэзия.

Сейчас бы о ране подумать, о деле, о планах поганых людоедов, обо всём важном и срочном… а Лазаря тянуло в метафоры. Даже зарисовал бы, не сверби в боку как после кавалерийской пики. Хорошо, что шинели для Третьей горной шили на совесть и с подбоем. Шинель толстая, свитер, сумка — дробь в боку, которая могла бы без кишки оставить, лишь изрезала мышцы. До сильной крови, густо, да заживёт. Нога, да, нога гудела, а и пусть — вон у Длинного ног совсем недостача.

— А знаете, Длинный, — спросил Лазарь, опираясь спиной на дерево и подставив лицо дождю. — А знаете, это осина. А на осине Искариот повесился.

- Да и хрен с ним, с Искариотом.
Длинный явно не был склонен к подобной рефлексии, и его трудно было в этом винить. Стать калекой под конец жизни, да ещё и едва не угодить на стол к деревенщинам - тут уж никому не будет до поэтических сравнений.
- Опустите. Опустите меня. - Дождавшись, пока Агнешка с видимым облегчением опустил Длинного со своей спины в мокрую траву, старый калека улёгся на спину, и закрыл лицо руками, смывая с него грязь и кровь. - Господи. Господи...
Казалось, он больше ничего не может говорить. Причитая бессвязным полушёпотом, Длинный продолжал смывать с тела грязь, и что-то ещё вместе с этой грязью, что-то, что видел и чувствовал один лишь он.
- Поганой метлой всю эту погань надо. - Тем не менее, сказал он. - Каждый метр огнём выжечь, да не по одному разу. И каждую нору огнём залить, чтоб нигде не спрятались. Не должно такого быть на земле. Не должно.

— И не будет, — задумчиво согласился Лазарь.

Он молчаливо признал, что Искариот сейчас действительно не так важен — однако мысль оставил, развить после. Или, например, можно так. Если снова заглянуть в Писание, то чем была сегодняшняя атака, как не спасением Ионы из чрева кита? Или… о, конечно же!

Пока искалеченный старик ругался, Лазарь почти равнодушно смотрел на него, тепло улыбаясь без улыбки в глазах. И под его ругань пришёл к выводу, что сегодня уместен другой Иуда — из Хасмонеев, третий сын Маттафии-священника, который разбил сирийских воинов, лихо наскочив на них с малочисленными сторонниками.

Разобравшись с духовным базисом, Лазарь обратился к делам земным. В первую очередь проверил повязки, зная, что долгого отдыха ему не видать.

— Вы, Длинный, посмотрите на Яворскую. Посмотрите-посмотрите. Она у нас любит, когда мир горит. Будьте уверены, загорится и эта деревня. За ваши ноги загорится. За остальных. За каждого. А Погрену огонь на пользу. Сырость здесь хуже, чем под Кишиневом. Только пожары — половина дела. Они повадились воду мертвяками травить. Разложение. А там аммиак, сероводород, метан. Мы об этом наших предупредим. Кто там в дежурстве? Комод, кажется. И Артист. И Кабак, если ещё не плюнул. Им доложим. Проведут рейд вдоль реки. Сначала похищения, теперь вода… запустили ситуацию. После этого уже объявим рейд на деревню. Доска в «Козле» своё дело знает. И мы вас, кстати, по ней нашли.

Лазарь пошуршал по карману. К счастью, левому, не пострадавшему от выстрела. Извлёк смятую записку, которую в ночи всё равно не увидеть, но Шешель цитировал на память:

— «Мужику, который спрашивал про Мачека! Коль хочешь узнать больше, заходи ко мне». Есть приписка: «Поспеши, если хочешь отыскать его, а то он уже ничего не расскажет. Скорее всего, это просто бредни, и он хотел сшибить с тебя денег».

Долгий монолог Лазаря окончился. Остался густой шум дождя… и тишина, в которой таяла последняя фраза.

Длинный, казалось, и не слушал Лазаря. Тот говорил, цитируя по памяти, а старый охотник всё причитал, ругая каннибалов, и всё гладил свои уродливые, кое-как зашитые культи. Радость от спасения уже немного схлынула, пелена эйфории спала, и теперь человек, ещё недавно не надеявшийся и дожить до следующего дня(или даже надеявшийся не дожить) задумался о своём незавидном будущем.
- Да. Моя записка. - Глухо и хрипло ответил он. - Что греха таить, да, хотел денег. Я старый, больной, одинокий... А теперь ещё и безногий. Теперь мне только под "Козлом" сидеть с протянутой рукой, чтоб хоть ломаный грош кинули в кружку. Всё равно сдохну, как паршивая собака в канаве, с голоду или другие помогут. Но... спасибо хоть, что не вот так. Как собака, да не как свинья на убой. Так что я расскажу тебе, если хочешь.
Длинный наконец поднял голову, чтобы взглянуть прямо на Лазаря.
- Я не вру, я правда кое-что знаю про Мачека. Но тебе-то это зачем? Любопытствуешь? Напрасно.
Шмыгнув носом, калека начал рассказывать.
- Тот ублюдок, который убил его, это он меня забрал ночью. Из-за него я оказался в той шахте. Я только вечером повесил объявление, а ночью он залез ко мне в дом, шандарахнул по башке, сунул в мешок, выволок из Предместья и продал этим, как какую-то свинью на рынке. И сказал ещё потом, что теперь-то я не разболтаю ничего. Я его самого не видел, но голос узнал, ещё с нашей первой встречи. Он и вас выследит, я вам точно говорю. Он не хочет, чтоб кто-то узнал! Может, и тебе не надо ничего знать. А то ведь как я закончишь - вот так.
Длинный кивнул на обрубки собственных ног.
- А то и похуже.

— Вот как… — Шешель убрал записку в карман и нехотя отлепился от осины (на которой повесился Искариот). — К печальному призраку добавился преступник! Ставки подняты, значит, и нам пора спешить. Яворская, не поможете Длинному? А то я… да. Спасибо.

Так короткий привал окончился. Понурый Скиф, слегка прихрамывая, вёл охотников по ковру прелой листвы. Промозглая ночь играла в салки с ветром, ловко тасуя клёны и тисы. А Лазарь неторопливо объяснял Длинному то, что не мог объяснить сам себе:

— Понимаете, Длинный, до того, как начать охоту на чудовищ, я уже был охотником. Не на зверей. На людей. В прошлой жизни я совершал вещи, которые… Словом, плохие вещи. Я пришёл сюда в сорок пятом. Здесь ещё не было ни Охотников, ни караульных. Был только замок Ордена и первые его добровольцы. Я пришёл сюда, потому что не знал, куда идти. Не я один, понимаю. Однако я окончательно потерял надежду. Мачек… считайте, что Мачек помог мне. Напомнил о том, что таланты — а я по-своему талантливый человек, к сожалению — необязательно применять во зло, — Шешель декоративно рассмеялся. — Да, я знаю байку о его убийстве. Каин и Абель, Фарнабаз и Алкивиад. Старая как мир история. Но меня волнуют не мотивы, а голова. Мачек заслуживает достойных похорон. Можно называть это ответной услугой. Вот что мне нужно. А для этого нужно знать, где, как и кто убил Мачека.

Пожав плечами, Шешель буднично закончил:

— Я расспрошу убийцу, после чего убью его.

- А сможешь ли? - Задал встречный вопрос Длинный. Однако, дожидаться ответа на него не стал. - Ладно. Слушай сюда. Это было года четыре назад, когда всё только начиналось. Черт, а кажется, двадцать лет миновало, а...
История начиналась как типичная страшилка, какие рассказывали порой другие охотники у костров. В общем-то, таковой она наверное и была.
- Я ещё не был такой развалиной, как сейчас. Сила в руках была, да смелость. Выбирался я в тот день в горы. Просто рутинный обход, ничего такого. Говорили, на трактах мёртвая лошадь бродит, её я и искал. Там-то они мне и встретились. Два охотника, и видно сразу, что друзья давние, что всегда вместе. Я им про своё дело рассказал, они мне про своё. Который помоложе, с ружьём ещё был старинным, тот и рассказал мне по простоте, что они сокровище ищут, которое будто бы где-то тут спрятано. Фрицы перед концом войны будто бы вывезли из Твердыни целый ящик золотых слитков, но не смогли скрыться, а золотишка с ними уже не было, где-то там запрятали, в горах, где сами таились. Там сложная история какая-то, и её уже мало кто помнит, но тогда за этим сокровищем много кто охотился. Я-то в это не верил, посмеялся только, а тот парнишка обиделся так, и говорит, что у них карта есть. И в этот момент тот второй посмотрел на него так вот, даже мне страшно стало. Глупость конечно этот молодой сделал, что встречному такое рассказал, но я прямо видел, как этот второй к своему ружью потянулся. Он готов был меня пристрелить на месте просто за то, что я услышал про клад. А на него он смотрел и того хуже - мол, что ж у тебя язык-то совсем без костей. Я тогда ещё подумал, мол, а не страшно ли молодому такого пройдоху за спиной держать, да моё ли это было дело? Ну, я ему дал напутствие не болтать особо про клад, а тот только смеётся, мол охотники своих в спину не бьют, а столько золота двоим всё равно многовато. Ага, как же, как же. Ну, взял я с него обещание, что с богатств своих несметных он мне на бутылку что-нибудь даст, да мы и разошлись. И я б про них и не вспомнил, кабы не встретил опять.

Длинный тревожно сглотнул.
- Тот нервный назад возвращался один. Без ничего - ни оружия у него не было, ни рюкзака, даже ножа, по-моему. И весь был в крови, руки по локоть, морда вся, куртка... Я даже не помню точно, как он выглядел, на месте лица пятно какое-то вижу, и всё тут. Глаза выкаченные, как яйца чищенные, среди всей этой крови, и зубы, белые-белые. Ну я подумал, нарвались на какую-то тварь, может на лошадь даже. Кинулся было к нему - а он на меня так посмотрел, улыбаясь, и говорит: скажешь кому, закончишь хуже, чем он. И ушёл. И знаешь, я правда испугался. Так испугался, что четыре года молчал. Но с годами-то страх притупился, а тут появился шанс подзаработать, ну я и... Зря. Зря, чёрт возьми. Добрался он до меня. И до тебя может добраться. Страшный человек. Страшный.

Длинный замолчал было, как будто закончил рассказ, но потом всё равно продолжил.
- Этот молодой точно Мачек был. Всё сходится. Это после того стали видеть безголового мужика с приметным ружьём верхом на дохлой кобыле. Я его сам видел два раза, издали. Точно он. Тот, молодой. Должно быть, и голова его где-то там, в горах. Тот ублюдок её с собой не нёс, когда уходил. Я тебе так скажу - ищешь голову, ищи сокровище. Скорее всего, ублюдок просто не захотел делиться, и там же друга своего положил. В том районе домик есть - обоснуйся там, а потом прочеши округу, обойдите во все концы. Так и найдёте.

— Золото Гитлера! — Лазарь едва сдержал смешок, и то потому, что в боку опять закололо. — Всё от золота… Даже здесь, в Погрене, где сама земля, как бы выразиться, иллюстрирует ущербность людских нравов. Ладно, Длинный. За историю спасибо, наводку взял. Как дойдём до Предместий — с вас карта, потому что на словах я в толк не возьму, где повстречались, где домик, по какой дороге шли. Чем точнее будет, тем лучше нам всем. У нас, как вы сами нам показали, враг не дремлет.

Переступая через особо болезненный для раненого бедра булыжник, Шешель вспомнил, чего Длинный хотел изначально.

— Слушайте, Длинный. Насчёт награды и вашей судьбы. Я сам живу в Предместье. Где именно — в лесу не скажу, укажу уже в городе. Среди охотников я не шибко богат, но и денег трачу мало. Считайте, одни патроны восполняю. Хотите — поступайте ко мне. Скажем, дворецким. Или управляющим, если не любите буржуазные пережитки. Еда для вас будет, место и крыша тоже. Правда, по дому предстоит немало работы. А остальное — как фортуна кости бросит. Яворская, вам, кстати, тоже пока предлагаю перебраться. Ваш пёс ещё понадобится, а мораль из похищения Длинного проста: лучше держаться рядом.

Шешель, конечно, имел в виду своё место жительства. Старую, давно забытую и заколоченную лютеранскую церквушку с пристроенным каменным домиком (он когда-то предназначался настоятелю). Помимо выбитых окон и сваленых грудой скамей к церкви прилагались увязшие в слякоти руины хозяйства и запущенный сад за каменной оградой. В редкие спокойные дни Лазарю нравилось сидеть среди кустов кислых ягод и читать. Или рисовать углём те странные образы, которые получалось запомнить из беспокойных погренских снов. Или разгадывать кроссворды, если нелёгкая закидывала в Погрен свежую прессу. Простой человек — простые радости.

- Будет тебе карта. - Отозвался Длинный. Предложение Лазаря относительно себя он будто бы проигнорировал, но Шешель и так знал - согласится. Ему просто некуда деваться, так что стоило ли вообще говорить о каком-то согласии? Разорённое церковное подворье было лучше сгоревшей хаты, где ютились все бродяги, попрошайки и юродивые.

Пришло время собираться, и идти дальше. Когда охотники решили, что уже достаточно передохнули, Агнешка вновь с видимым неудовольствием погрузила на закорки бедолагу-Длинного, подозвала к себе собаку, и зашагала вперёд, громко чавкая подошвами по грязи. Прихрамывающий Шешель отправился за ней. Через пару километров изменчивая погренская погода смилостивилась над охотниками, и дождь постепенно сошёл на нет. Стало светать, и теперь можно было не бояться, что где-то в темноте за охотниками крадутся волки или какая-нибудь намного более ужасная тварь. До границы Проклятой Земли оставалось всего ничего, и по мере приближения к ней напряжение отступало. Охотники даже позволили себе немного расслабиться, ослабив бдительность, и поэтому для них стало полной неожиданностью, когда Скиф вдруг оскалился и зарычал, встав на месте.

Навстречу охотникам медленно брела лошадь с безголовым всадником. Агнешка и Длинный ещё могли принять это за Безголового Мачека, но видевший его раньше Лазарь сразу же понял, что что-то не так. Конь Мачека нёс его неслышно, а до слуха охотников доносился отчётливый стук копыт по потихоньку зарастающей былью дороге. Да и выглядел конь вовсе не жутким умертвием с обглоданной мордой - самая обычная тощая кляча с засохшей коркой грязи, покрывавшей ноги и раздутое болезнью брюхо. Безголовое тело, наряженное в шинель, тоже не принадлежало Мачеку - оно было обычным человеческим трупом, причём довольно свежим - кровь ещё выходила небольшими толчками из перерезанных артерий, заливая рубаху и шинель, в которую был наряжен мертвец. Тело пошатывалось, еле удерживаясь в седле, и в конце концов всё-таки свалилось, когда замученная лошадь приблизилась к охотникам на расстояние десятка шагов. Оно медленно сползло набок, и грузно упало наземь, оставшись лежать там. Из сложенных у пояса рук вывалилась отрезанная голова, принадлежащая какому-то молодому пареньку, даже не похожему на охотника - наверное, сын кого-то из жителей Предместья. Глаза были выколоты, и мертвец как будто плакал кровавыми слезами, а в рот ему был грубо затолкан плотный бумажный валик. Едва только тело свалилось со спины лошади, как та сразу же встрепенулась, испуганно заржала, встала на дыбы, и бросилась в сторону, галопом удирая от охотников, как будто только этого и ждала. В самом ближайшем будущем эта кляча станет добычей какого-нибудь местного хищника.

Свёрток во рту отрезанной головы оказался старательно свёрнутой запиской, состоявшей из всего одного крупно написанного слова: "ОТСТУПИСЬ!"

Может, им и правда теперь придётся всем вместе жить. Как в странной сказке какой-то: старый безногий дворецкий, повариха с огнемётом, сторожевой пёс и обречённый умствующий хозяин, который чёрт-те что в своей жизни натворил. Но придётся. Хоть какое-то время, пока эту историю не решат. А решить её, по всей видимости, можно лишь тем способом, что уже озвучил Шешель: найти виновного и убить его. Затем найти невесть где запрятанную голову Мачека… А затем что? Отдать «хозяину»? Похоронить как положено? И что тогда, всё закончится?
В это Агнешка не очень-то верила. Есть нынче на погренской земле надёжные, проверенные способы упокоения: серебро, допустим, или огонь. Кто своих покойников камнями засыпает, кто забивает гвозди в черепа по традиции, пришедшей ещё из древних веков, чтобы покойнички не поднялись упырями — и то работает через раз. Как повезёт. А тут? Положить в ямку, присыпать землёй… Может, ещё молитовку прочитать за упокой? С Шешеля станется, похоже. Вот вроде интеллигент, а крыша-то тоже не на месте давно.

Ссадив Длинного, ставшего в последний день заметно короче, на землю, сложив следом баллон, лямками уже проевший ей плечи до костей, Яворская устало обвела взглядом свою поклажу — и как у ней ещё сил хватает? — размяла спину, а после села на корточки рядом. Хмуро глядя, как Шешель копается пальцами во рту отрубленной головы, она сунула руку в карман. Несколько секунд спустя, осторожно вложив сигарету в губы, она чиркнула зажигалкой. Когда перед её лицом зашуршал тонкой обёрткой огонёк и зажигалка сама собой пригрелась в руке, наслаждаясь мягким поглаживанием пальцев, ей стало наплевать, что молодое и мёртвое лицо смотрит на них с Шешелем пустыми красными ямами. Ей больше было странно, что кто-то занимался этой мерзостью специально ради них.

Скиф крутился рядом с упавшим на дорогу телом, убегал по следам старой клячи куда-то вдоль грязной дороги, потом возвращался назад. Умный, пытливый пёс, сейчас он просто безотчётно начал делать то, к чему был приучен — и отсечённая голова, кровавые дыры в ней там, где должны быть глаза, и всё это жутко поставленное предупреждение не пугали его. Может, немного смущал Шешель, заинтересовавшийся холодной безжизненной головой, но и только.

Яворская тихонько улыбалась, глядя на своего пса. Молча курила и думала о том, на кой хер она во всё это ввязалась.