"Черная почта" | ходы игроков | Нью-Джерси, Дом Адальберта Левандовского

Таундшенд, Уиндхем, Вермонт,
6 мая 1927.

г-ну Адальберту Левандовскому
Нью-Джерси, ..., ...

ஜ═════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ

Уважаемый сэр!

В связи с безвременной кончиной моего несчастного двоюродного брата, с которым вы некоторое время состояли в переписке, я пишу вам это письмо, в конверт с которым вкладываю адресованную вам небольшую запечатанную записку, в точном соответствии с последней волей усопшего.
В том случае, если вы еще ничего не знаете, с прискорбием сообщаю, что поздним вечером 28-ого апреля Эдвард выбросился из окна мансарды своего дома, сломав себе шею. Смерть наступила мгновенно.
Я живу в Нью-Йорке, и посему все подробности узнал лишь на следующий день по приезду. Тогда же я узнал, что у него уже было готово завещание, словно мой бедный брат предчувствовал свою смерть и готовился к ней. В это просто невозможно поверить - Эдвард был порядочнейшим и добрейшим человеком, и, насколько я знаю, у него не было врагов или каких-либо причин самому покончить с жизнью. Тем не менее, официальная версия следствия касательно причины смерти - самоубийство. Версия абсолютно нелепая, учитывая тот факт, что на следующей неделе он собирался приехать ко мне погостить, а затем отправится в длительную поездку с тем, чтобы навестить некоторых своих корреспондентов, с которыми, как я понял из его частых писем, он в последнее время весьма тесно общался посредством переписки. Среди них он довольно тепло упоминал и о вас, из чего я сделал вывод, что вы с братом были в дружеских отношениях, и потому с пониманием отнесетесь к моему горю. Если у вас есть какие-либо информация, которая могла бы пролить свет на обстоятельства загадочной смерти Эдварда, я умоляю изложить их в ответном письме и отправить его по адресу, указанному на конверте.

Искренне Ваш
Р. Коул
ஜ═════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ

.........................................................
.........................................................

Дорогой друг мой
Если вы читаете эту записку, то меня, скорее всего, уже нет в живых. И это означает, что я избавился от того кошмара, что нависает надо мной последние два месяца, и наконец обрел долгожданный покой.
Почти никто не знает о том, что сейчас, на свою беду, знаю я, и это не должно быть открыто. То, что поначалу я играл с этими вещами, использовал это чудовищное знание в своих рассказах - большая ошибка. Даже они от соприкосновения с этой невыразимой мерзостью несут на себе ее тлетворную печать. Помнишь те черновики, что я высылал тебе месяц назад ? Я думаю, помнишь. Видит бог, Адальберт, такое невозможно забыть. И дело тут не в том, что я неплохой писатель, вовсе нет. Ты не поверишь, да и никто не поверит, но кое-что тогда я писал с натуры. Я сам видел это.!Они показали мне.
Они сами не знают, с чем столкнулись. Насколько я понял, некоторые даже не подозревают, чем занимаются иные. Они думают, это всего лишь прикрытие для их грязных дел. Глупцы!
Я был в прибежище, я взял некоторые бумаги, пока никто не видел. Несмотря на все мои скромные познания в криптографии, мне так и не удалось разгадать шифр. Этого было и ненужно - я сжег все бумаги, оставил лишь Черную Книгу. Я не смог причинить ей вреда, Адальберт, что-то остановило меня. О, Magnum Innominandum! Но она надежно спрятана, им до нее не добраться.
Как же все-таки я был глуп, использовав это в своих жалких графоманских опусах. Два моих знакомых редактора самиздата, которые специализируются на самых черных и извращенных проявлениях неведомого, с ужасом отвергли те вещи, которые я им послал. Даже Тауэр! Это настолько мерзко, что изводит меня самого, мне кажется, что я постепенно истончаюсь, медленно таю, превращаясь в бесплотного призрака. Сначала я думал, что у меня началась паранойя, но теперь я окончательно убедился, что они следят за мной. Видимо, догадались, что это я украл бумаги. И это значит, что мне недолго осталось.
Я пишу тебе с единственной целью - предупредить, чтобы ты сжег те черновики, что я тебе высылал. И забудь обо всем, что я здесь написал, сожги записку. Никто не знает больше, и уже никогда не узнает. Помня нашу старую дружбу и литературные увлечения (и ту занятную идею с соавторством, о которой ты писал мне в марте), я с удовольствием даю тебе право использовать мой образ в каком-нибудь очередном твоем пустяке. Думаю, это будет забавно.
На этом прощайте, друг мой.

Остаюсь искренне Ваш
Эдвард Шерман Коул.

.........................................................
.........................................................

10 мая 1927 г.

Г-ну Фридриху Гарденбергу.

Приветствую Вас, дорогой друг! Пишу я письмо, связанное с нашим общим знакомым, Эдвардом Коулом, Вы ведь помните я его затрагивал ранее, когда присылал Вам идеи соавторства в нашем творчестве? Полагаю Вы уже знаете о его кончине, как и остальные господа: Александр Каннингхем и Вильгельм Герман от его двоюродного брата, приславшего эту ошеломляющую весть. Сам я нахожусь в подавленном состоянии, ведь он был мне близким другом и единомышленником, однако, не оставил работу и развитие своих дальнейших сочинительских идей, но направил их в новое русло: последняя воля усопшего позволила использовать его образ в литературном произведении, которое я и собираюсь написать. Думаю будет моветоном развить её нам всем вместе, завершая ту самую идею, к которой и он сам высказал одобрение, идею коллективной мысли написания творения. На сём прерываю письмо, ибо мысль спешит, рисуя образы вступления, а рука не успевает запечатлевать образы на бумаге. Мира Вам, мой друг.

Искренне Ваш
Адальберт Левандовский.
ஜ═════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ
Я пишу эти строки не для того, чтобы сообщить об увиденном мною человечеству, нет-нет, я вовсе не собираюсь освещать пережитое людям, дабы упасти их от подобных напастей, я не хочу, чтобы ещё кто-либо чувствовал себя на моём месте. Я вовсе не собираюсь публиковать эти записи, чтобы заработать, у меня нет таких мыслей, но выписать чернилами ту боль, страх и ужас, что томятся внутри меня, выплеснуть наружу свои эмоции, излить душу бумаге, чтобы хоть как-то облегчить груз той ноши, что душит меня в эту мрачную ночь — вот цель написания этого повествования, и, я надеюсь, оно будет сожжено вскоре, чтобы огонь унёс оторванное от души, а время стёрло во мне всё то, что заставляет просыпаться в холодном поту ночью, и застывать в ужасе ожидания неумолимого приговора, принесённого теми Силами, столкнуться с которыми мне не посчастливилось.

Всё началось ещё в юношестве, когда я начал активно интересоваться философией, и ознакомился с общепринятым мнением о том, что достичь объективности нельзя. В тот час я решил, что само это утверждение — абсурд, ибо человек способен на всё, если приложит должные усилия. Именно это событие и послужило началом той нити, что впоследствии сплела свой диавольский невод рока, связавший меня по рукам и ногам. Я стал стремится опровергнуть это высказывание, ставить себя на место других, смотреть на мир их глазами, составляя всё более и более целостную картину о нём, приближаясь к тому абсолюту отсутствия субъективности, о невозможности которого писали эти псевдофилософы. Это помогло мне избегать многих конфликтов, ибо видя их преддверие, я находил пути их упреждения, но имело оборотную сторону медали: я стал любопытен, и это любопытство разжигалось во мне тем сильнее, чем больше я узнавал. Поступив на культурологический факультет я впервые столкнулся со странными противоречиями в истории, геологии, антропологии и иных науках, затрагиваемых сферой моего обучения, причём мне казалось странным, что остальные не видят того же, что и я, но вскоре я понял, что они всего-навсего с детства имеют предубеждения, воспитываемые со школы, что учебник никогда не лжёт, а не ищут истины, подобно мне — с разных сторон и подходов. Наткнувшись на эти камни в науках, я стал без ведома преподавателей искать тех людей, что могли изучать мир в этих направлениях, и вскоре удача улыбнулась мне, хотя теперь ту улыбку я воспринимаю как оскал хтонического Бога. Начав с геологии, я не мог поверить, что простой метеорит, пускай и гигантских размеров, способен умертвить всех огромных рептилий, населявших нашу планету во время Мелового и Кайнозойского периода, что было просто бредовым вымыслом, однако, мне удалось найти группу учёных, проводивших исследования в другом направлении. Именно благодаря ним я узнал, что на нашей планете находится по меньшей мере сто воронок радиусом, колеблющимся в пределах ста метров и более, причём (!!!) железа, или иных материалов, подтверждающих что это были метеориты, не было обнаружено. Не от взрывов ли были тогда созданы эти воронки? Можете считать меня сумасшедшим, но я действительно в это верю, и готов предоставить существенные доказательства, возьмите хотя бы мифы любого народа мира. Почему в индийских ведах оружие "голова Брахмы", уничтожавшее целые города, не могла быть чем-то подобным? Да почти все мифы повествуют о великанах, свергнутых Богами, а ведь раньше, и это установлено наукой, атмосферное давление было гораздо больше, и, соответственно, больше должны были быть населявшие нашу планету существа, да потонет в пучине бездны гласящий, что мы произошли от обезьян! Истребление этих великанов описывают оружие, которое и могло оставить подобные воронки, но это не всё! В земле был обнаружен слой иридия, что с виду только подтверждает теорию метеорита, но откуда тогда этот же самый иридий вместе с другими металлами (кобальтом, никелем и им подобным) присутствует и в костях огромных рептилий? Получается, что сама атмосфера была отравлена в результате этих взрывов, убивая всё живое на ней. Я начал поддерживать связь с этими учёными напрямую, но вскоре загадочная череда убийств всех, исследующих эти области, заставила меня застыть на месте.

Г-ну Александеру Каннингхему
Мой старинный друг, здравствуй!
Полагаю, ты уже знаешь о том, что произошло с нашим общим приятелем Эдвардом. Об этом уже несколько недель пишут газеты, однако, если ты все же не осведомлён о случившемся, сообщаю тебе, что Эдварда Шермана Коула нет в живых. Я не могу рассказать тебе о деталях его, тем не менее, загадочной смерти, потому что сам обладаю крайне скудной информацией о произошедшем. Все же, хотелось бы тебе напомнить о нашем старом разговоре, в котором мы с тобой обсуждали возможность использования образа нашего друга в литературном произведении. Я помню, что тогда мы отнеслись к этой идее крайне скептически, однако вчера я получил первую часть рассказа. Ты не поверишь, но она была написана пером Адальберта Левандовски. Теперь, как я полагаю, у нас нет выбора, и мы должны почтить память нашего друга и соратника. Продолжение той части, что я получил, ты сможешь найти в конверте; там же находится и начало произведения. Мне остается все лишь пожелать тебе удачи, и я надеюсь, что эта, хоть и увлекательная, но все же малополезная работа отнимет у тебя не так много времени, как у меня… ведь мы оба понимаем, что наша научная деятельность должна быть превыше всего.
Фридрих Гарденберг
ஜ═════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ
… Я начал поддерживать связь с этими учёными напрямую, но вскоре загадочная череда убийств всех, исследующих эти области, заставила меня застыть на месте. Это началось во время экспедиции в пустыню Атакама, где я со своим коллегой, выдающимся геологом Томасом Керри, исследовали загадочные каменные образования, в которых мы также, к нашему удивлению, обнаружили иридий и другие характерные металлы. Это еще раз подтверждало наши догадки, однако никто не мог предположить, что эти открытия так сильно повлияют на нашу жизнь.

Каждое утро, Томас Керри, высокий статный англичанин, владелец нескольких лабораторий в Старом Свете и на Новой Земле, отправлялся вместе с несколькими коренными чилийцами в близлежащий поселок, где и находилось наше временное жилье. Там он оставлял нужные образцы пород и грунта и покупал необходимый провиант, без которого были бы невозможны наши дальнейшие исследования в пустыне. Возвращался обычно он как раз к полудню, однако на этот раз пунктуальный геолог не появился даже к обеду. Уже ближе к вечеру, когда чаша моего волнения окончательно переполнилась, я отправился в поселок вместе с молодым чилийцем, знавшим дорогу.

В пути меня беспокоили тревожные мысли, несмотря на сгущающиеся сумерки, мне мерещились величественные здания, невиданные крепости, что вырастали из-за горизонта. Будучи максимально объективным человеком, я сослался тогда на недостаток сна, но все равно посоветовался со своим попутчиком, спросив его в форме шутки о своих галлюцинациях, однако молодой человек испуганно стал осматриваться и лишь молча пришпорил коней. Сквозь свист ветра я мог расслышать, как он что-то судорожно бормочет на очень странном диалекте, мне неведомом и незнакомом. Заметно увеличившаяся скорость, все же, крайне положительно повлияла на мое самочувствие - теперь горизонт был чист и тонкой линией отделял землю от неба. Никаких пугающих строений я тогда больше не заметил. « Возможно, я провел сегодня слишком много времени под солнцем» - подумал тогда я.
Через час молодой чилиец сказал мне на крайне неразборчивом английском, что нам необходимо остановиться и разбить палатку. На мои вопросы о причине нашей остановки он отвечал лишь одним словом :«Dhoruba». Несмотря на волнение, опять завладевшее мной, я послушал хоть и молодого, но опытного в этих делах чилийца и приступил к возведению палатки. Через полчаса я понял, что мой попутчик на удивление точно смог определить приближений песчаной бури, которая настигла нас, когда мы сидели уже в палатке, которую мы предусмотрительно разбили в небольшом ущелье меж гигантских валунов. Поздний час и убаюкивающий стук песка о стенки нашего пристанища погружали меня в сладкую дремоту, однако сквозь дикие завывания бури я услышал нечто знакомое, но от этого не менее ужасное. Человеческий крик. Душераздирающий пронзительный вопль человека, он до сих пор звучит у меня в голове, заставляет в деталях перебирать события той ужасной ночи. Наспех соорудив некое подобие тряпичной маски, я ринулся на встречу звуку, источник которого, как оказалось, находился всего в нескольких метрах от нашего убежища. Это был Томас Керри. Нет, я и сегодня отказываюсь верить, что песчаная буря могла сотворить такое с человеком, я уповаю лишь на мое разыгравшееся воображение, потому как то, что я видел той ночью, любого сведет с ума…

Г-ну Адальберту Левандовскому.

Адальберт, о, Адальберт! Как расстроило меня известие о смерти Эдварда Коула! Воистину, боги не ведают, что творят, забирая лучших из нас к себе так рано. Я представляю Вашу печаль и прошу Вас держаться, как когда-то Вы поддерживали меня в несчастье, постигшем мою семью. Боги посылают нам испытаний ровно столько, сколько мы можем выдержать. И мы должны переживать все наши утраты стойко, не теряя силы духа, не опуская руки. Я горячо поддерживаю идею нашего общего творчества. Торопясь запечатать и отдать письмо посыльному, я вкладываю несколько своих строк. Надеюсь, они покажутся Вам столь же сносны, сколько недостойными внимания кажутся мне.

Ваш искренний друг, Вильгельм Герман.

ஜ═════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ

Томас Керри, еще сравнительно молодой и несомненно, привлекательный для женского пола, и тот, вышедший навстречу мне из темноты, словно были двумя отражениями одной и той же монеты. Можете ли вы представить себе, что за один лишь вечер человек способен состариться на несколько десятилетий? А именно таким я встретил Томаса, с безумным горящим взглядом, всклокоченными седыми волосами, лицо его было изрезано морщинами, губы кривились в тонкую нить, на пыльной одежде виднелись капли столь похожие на кровь.

Я закрываю глаза и содрогаюсь от ужаса, вспоминая ту ночь и то, что держал в своей руке Томас Керри. Лишь подойдя к нему ближе, успев подхватить его, падающего без сознания, в том непонятном предмете я опознал человеческую руку, судя по кольцу на пальце, несомненно девичью, принадлежавшую когда-то его жене, Софии.

Подошедший чилиец с волнением в голосе что-то выкрикнул на своем диалекте, но тем не менее помог перенести Керри в нашу палатку, где я, едва сумев разжать пальцы Томаса, забрал у него руку и завернул в свой плащ. Мне оставалось только догадываться, что могло случиться с этим некогда успешным ученым, какие такие ужасы, поджидающие нас снаружи, были способны сделать из некогда молодого человека безумного старца, вздрагивающего от завывания бури и пускающего слюну как малолетний ребенок. Я был вынужден преодолеть свое отвращение и осмотреть руку более пристально.

О боги, я был поражен до глубины души! Словно какое животное своими мощными челюстями отделило ее от тела, оставив отпечатки своих зубов на коже, отпечатки, невиданные мной ранее.

Несчастная София, надеяться на то, что она могла быть еще жива, было глупо. Идти на ее поиски до окончания песчаной бури — еще более неразумно. Я видел ее всего лишь несколько раз в поселке, и пару раз до этого в Икике, еще по приезду в порт. Белокурая, с тонким изящным станом, мелодичным, приятным для слуха голосом, она покоряла сердце собеседника с первой встречи. Какие причины могли заставить ее покинуть поселок и выдвинуться навстречу Томасу? О, как хотелось бы мне их узнать, но сможет ли он когда-нибудь пролить на это свет!

Г-дам Фридриху Гарденбергу, Вильгельму Герману.

Я рад вновь писать тебе, Фридрих/Вильгельм, спасибо тебе и остальным за поддержку, что вы оказали мне в эти дни. Сам я немного задержался с отправлением письма, ты не представляешь, пока я пытался его тебе отправить на меня как будто взъелся весь мир: в первый же день в почтовой службе произошла ошибка, и мне прислали его обратно, ссылаясь на то, что вес превышает установленную норму, пришлось проходить эту процедуру при них, и принимать их извинения. По обратной дороге за мной увязался какой-то проходимец, и весь путь до издательства (домой я при нём не пошёл) вещал о необходимости бежать от хаоса техногенного мира за какую-то грань. Я не особенно прислушивался, но на следующий день меня известили об ограблении почтовой станции, и моё письмо было в числе пропавших. Хорошо, что первоначально я вложил в него только художественный текст, а эпистолярную составляющую пишу только сейчас, больше всего меня волнует возможность какой-то связи между грабителями и тем безумным, и тот факт, что теперь у них имеется мой адрес. Кроме тебя копию этого письма я отправляю ещё и Вильгельму, теперь прослежу лично, чтобы оно отошло как полагается.

ஜ═════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ

Мысли остро перетекли на существо, чьи челюсти могли сотворить такое, они в тот же миг вызвали в моей памяти нестройную цепь исследований, приоткрывающих завесу нового взгляда на период мел-палеогеновой Катастрофы, той самой, в которой погибла большая часть населения Земли, её биомассы, в которую входили и динозавры. Разные, независимые друг от друга раскопки археологов, мифы и предания этносов, геологические расследования составляли пугающую мозаику, объясняющую многие белые пятна истории, и те её моменты, что противоречили друг другу, враждуя в умах человечества. Я успокаивал Томаса, а мысль предательски развивалась дальше, заставляя с неизъяснимым трепетом ужаса вздрагивать от каждого непонятного шороха в песчаной буре, лишала покоя, но продолжая течь в моём разуме. Я вспоминал те случаи, когда раскопанные археологами скелеты гигантов закапывались обратно просто по той причине, что это никак не вписывалось в традиционную, проклятую косную историю, застилающую глаза всем её изучавшим, а ведь таких случаев был не один десяток: я неисчислимое множество раз сталкивался с фальсификациями, неверным толкованием или просто утверждением типа "история наука субъективная". Бросился на ум отчёт одного из ныне покойных исследователей, о том что до Катастрофы атмосферное давление было в два раза больше чем сейчас, и как следствие этой мысли появились образы, навеваемые становящимися всё более тёмными размышлениями, картины двухметровых гигантов, что по всем разумным законам наших наук должны были себя весьма комфортно чувствовать в таких условиях. Но как они могли жить рука об руку с такими существами, (из которых преобладающей частью были хищники) как динозавры? Вспомнился иридий, неизвестное оружие, что по моей тогда ещё совершенно безосновательной гипотезе применялось в Катастрофе. Получалось что гиганты были здесь не коренными жителями, и со своей технологией они прибыли из... Космоса? Мысли были абсолютно безумными, но со всей присущей мне объективностью я не отвергал их, ведь опровергающих фактов не было, и следовало либо утвердить верность вышесказанного, либо отсечь как ложную ветвь. А сейчас меня интересовал даже не столько факт прибытия их на нашу Землю, сколько причина, вынудившая это сделать. Катастрофа на родной планете? Война? В голову влезла картина Луны, изрытой кратерами, которые только в этот миг отчётливо виделись ужасающими воронками, оставшимися после применения колоссального по своей мощи оружия, но я тут же прогнал эти мысли из своей головы. Слишком фантастически всё это выглядело. Что-то потянуло меня за рукав, и я увидел взволнованное лицо чилийца, возвестившего о конце песчаной бури. Я перевёл взгляд на Томаса...

Г-ну Адальберту Левандовски

Приветствую Тебя, мой друг Адальберт! Я крайне рад, что тебе все-таки удалось отправить письмо. Хочу сразу подтвердить твои опасения на счет преследовавшего тебя проходимца. Я и сам уже который день замечаю странных людей, что-то вынюхивающих поблизости. Пару раз я видел, как они пристально смотрели в сторону моих окон, однако больше ничего конкретного я тебе сказать не могу. Пожалуйста, последуй моему совету: как только ты заметишь что-то неладное, сразу же вызывай полицию. Я чувствую, что со смертью нашего общего друга связано куда больше тайн, чем мы полагаем. Тем не менее, начав это дело, мы не имеет право отступиться. Потому к своему письму я прикладываю продолжение нашего творения. Я надеюсь, что ты великодушно сможешь мне помочь и после прочтения перенаправишь его Александеру в Чикаго. Хотя от него и нет вестей уже долгое время, я искренне верю, что он объявится.

Твой верный друг Фридрих

ஜ═════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ


Я перевёл взгляд на Томаса. Хотя теперь крайне трудно было назвать то иссохшее тело мертвого старца этим именем. Копны седых волос падали на бледный череп, обтянутый кожей, глаза глубоко впали и уже помутнели. Казалось, будто из когда-то сильного и здорового мужчины выпили все его жизнь, все соки. Он так и лежал, поджав под себя ноги, с лицом, полным ужаса и страха.

Вдруг чилиец, только что вошедший в наше укрытие, издал пронзительный крик. Произнося непонятные мне фразы, он указывал на труп Томаса, точнее на то, что висело у него на шее. То был странный медальон небольших размеров. Взглянув на него, я с трудом смог сдержать отвращение: странная находка была сплошь покрыта мерзкими богохульствами, изображениями невиданных существ, которые могли явиться только лишь в кошмарах. Мне сразу вспомнились легенды древних американских племен, что рассказывали о рождении человека, об отцах его, Йига и Тулу, пришедших из крайних уголков космоса, теперь спящих в недрах нашей планеты. От этих воспоминаний мне стало еще хуже, тем более что медальон стал издавать странные вибрации и этим еще больше напугал моего юного спутника. Как позже выяснилось, изделие было изготовлено из чистого иридия - элемента, преследовавшего нас на протяжении всех наших исследований, однако никто из изучавших его ученых так и не смог объяснить те странные вибрации, которые я ощутил в ту ночь.

Тем временем меня стали посещать мысли, более приближенные к реальности, но от того не менее пугающие. Только выйдя наружу, я осознал тот факт, что мы потеряли всех наших лошадей, и теперь находились прямо в центре бездыханной пустыни без средств передвижения. Как сообщил мне мой проводник, целесообразнее было отправиться обратно к лагерю, где находились остальные члены нашей исследовательской группы. Полагаясь на его опыт и знания, я согласился. Однако никто не мог предположить, что нас ждало там…

Г-ну Фридриху Гарденбергу

Пишу это письмо в сильном волнении. Друг мой, простите за то, что не ответил вовремя на ваше письмо; известие о смерти Эдварда немало потрясло меня - пожалуй, больше, чем следовало бы. Мои расстроенные нервы, я...
Мое почтение господам Левандовски и Герману. Я, конечно же, помню и помнил нашу идею. Если честно, в одно время это казалось мне интересным и единственно правильным, в иное - едва ли не святотатством, однако теперь я отношусь к этому как к долгу. Полученная мною рукопись, совместное творение, захватывает. Я мог бы много сказать отдельного, хвалебных слов тебе и другим, однако не буду. У меня другая цель.

Друг мой. Я прошу вас мне сообщить. Не случалось ли с вами в последние дни чего-нибудь необычного, чего-нибудь странного?
Потому что я... Я рад бы сослаться на свое воображение, недосыпание или что-то еще, однако некоторые вещи выходят за рамки... обычного.

Др. Каннингхем

ஜ═════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ

...никто не мог предположить, что нас ждало там. Происходящее со мной, все, от несчастного Томаса и ужасной находки до мучающих меня грез и домыслов, воспоминаний и соображений, было шокирующе и нереально. Я прекрасно понимал своего проводника, перепуганного и явно с трудом сохраняющего подобие спокойствия. Что там - пожалуй, я сам был бы рад оказаться сейчас где-нибудь очень далеко от этого места. Однако же было кое-что, что удерживало меня от постыдной слабости - кажется, гордость, нежелание бежать от проблемы. И еще кое-что - несмотря на то, какие непонятные и страшные вещи происходили вокруг - произошли с Томасом - часть меня была словно бы... рада. В происходящем виделся смутный смысл, неясный замысел; тени догадок, имена легендарных существ и сил из мифов... мифы. Разве можно это было так назвать? Это было скорее записанным человеком ночным кошмаром, и сейчас этот кошмар, на моих глазах, кажется, воплощался в реальность.

Итак, наш путь до лагеря был трудным. Без лошадей, в пустыне, в жуткий час, один вместе с перепуганным чилийцем-проводником - как мой рассудок не оставил меня тогда? Это, пожалуй, куда страшнее; видеть, что произошло с Томасом было ужасно, но идти по пустыне, в окружении миражей и фантомов, наедине со своими ужасами - просто отвратительно. Воистину, человек сам пугает, сам изводит себя - и истоки этих страхов заложены глубоко в нас, привиты нам, это знание, такое же, как знание смены дня и ночи. Привычное настолько, что и не подозреваешь о нем.

Не знаю, как мы добрались до своей цели. Однако, путь был преодолен. Даже погода словно успокоилась - будто пустыня отпускала нас, как некое древнее божество, решившее продлить на время срок мысли и жизни смертных, коснувшихся ее тайны. Абсурд, но, глядя на своего проводника и то, как он оглядывался по сторонам, вглядываясь в тени, заставляло без скептицизма смотреть на такие предположения.
В лагере было тихо. Слишком тихо. Не было привычных звуков. Не горели костры, что само по себе было - либо халатностью часовых, либо...
Мы с моим спутником обошли палатку за палаткой - и не нашли никого. Все члены экспедиции, что еще недавно оставались тут, исчезли. Словно просто взяли - и ушли. Отчего-то это еще больше напугало чилийца-проводника; он все бормотал что-то свое, действуя мне на нервы. Я старался найти какую-нибудь отгадку происходящего - но тщетно.

Снова, с новой силой я почувствовал, что мне все сложнее держать себя в руках. Отчего-то не было ни единого сомнения в том, что исчезновение персонала - не случайность, а некий рок, злой умысел. Мои страхи все ближе, все теснее окружали меня, и когда совсем рядом раздался чей-то голос, я вздрогнул - но не от облегчения, а от страха.
Это был еще один чилиец, самый старый в экспедиции. Я не помню и не помнил его имя; он показался между двух палаток, шатающийся и изможденный. Он говорил - сказал - что-то, кажется, на испанском, подошел ближе, и я со странным омерзением понял, глядя в его глаза, что передо мной - сумасшедший.

Г-дам Александеру Каннингхему, Адальберту Левандовскому, Фридриху Гарденбергу

Друзья мои, в волнении бьется мое сердце, пока под копирку пишу я эти строки. Вы сообщаете мне о странных и необычных вещах, случающихся с вами. Вы настоятельно советуете быть осторожнее и подмечать любые мелочи, способные оказаться не тем, чем кажутся непосвященным людям. С той поры, как Эдвард покинул нас, жизнь моя не изменила направление течения своего. И мне казалось, что каждый новый день похож на предыдущий как две капли воды. Но нет!

Я был бы рад, если б то странное, что случилось со мной, было пропажей моего письма. И даже узнав о слежке за собой, я б не расстроился так сильно, как расстроился три дня назад. Я храню молчание и внешнюю невозмутимость при появлении в обществе, но утаивать от вас, моих товарищей, не в силах более. Я получил письмо. Я сожалею, что между нами расстояние, и что я не могу сию же минуту показать его, но прошу поверить мне на слово, что находясь в добром здравии, твердом уме... Письмо...Письмо, подсунутое мне под дверь квартиры, написано рукой моей покойной жены Кэтрин. События, которые упоминаются в нем, не оставляют в душе моей сомнений, что написано оно совсем незадолго до смерти Эдварда Коула.

(две строки неразборчивого текста, зачеркнутого до состояния нечитабельности) нашел в себе силы продолжить наше творение.

Вильгельм Герман, в полном смятении
ஜ═════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ

Безумный взгляд его, казалось, был устремлен сквозь нас, а подрагивающие руки выдавали волнение, таившееся в его душе. В эту минуту я пожалел лишь о двух вещах: что не счел необходимым для себя освоить хотя бы азы испанского, и что в лагере остался именно он, а не кто-нибудь из европейцев. Тех, с кем я был уже достаточно знаком и хотел бы находиться рядом в столь странную минуту.
Мой проводник шагнул навстречу старику и бегло залопотал что-то на своем языке.

Не зная о чем они говорят, но догадываясь, что речь шла о случившемся в наше отсутствие, я по жестам и мимике чилийцев понял, что здесь едва ли было спокойнее чем у нас во время песчаной бури. Старик хватал юношу за руки и буквально с пеной у рта о чем-то его просил. В эти минуты он внешне ничем не отличался от пациентов Бисетра, парижской психиатрической больницы, куда мне, будучи еще слушателем университета, довелось попасть на экскурсию. Я не колеблясь заключил бы его в каменный карцер и прописал полный курс механизированной психотерапии...

Мои размышления были прерваны юношей, обратившимся ко мне. Он сообщил, что едва мы покинули лагерь, внезапная песчаная буря накрыла его и солнечный свет померк. Люди прятались в палатки от бури, а также от необъяснимого грохота, источник которого скрывала буря. Старик практически ничего не видел, он спал в своей палатке, когда все случилось. Проснулся от диких, почти животных криков людей, мечущихся по лагерю. Внук его, находившийся с ним, хотел выйти наружу, узнать что случилось, но стоило ему лишь откинуть полог палатки, нечто ужасное оторвало его от земли, мелькнули в воздухе лишь ноги. Старик боялся, он спрятался под спальное место с головой и пролежал так все время до нашего прихода. А за тонкой тканью, отделяющей его от внешнего мира, раздавались просьбы о помощи, животный рык и гулкая поступь кого-то большого, явно нечеловеческого роста.

Г-дам Александеру Каннингхему, Адальберту Левандовскому, Вильгельму Герману

Друзья, прошу простить за столь долгое молчание. Причиной этой задержки стали странные события, произошедшие в приюте - вчера на меня напал пациент. Он уверял меня, что к нему ночью приходили какие-то… люди. Однако на дальнейшие вопросы он не смог ответить: в приступе эпилепсии он впал в кому. Я полагаю, ему осталось не долго. Странно лишь то, что он будто бы пытался предостеречь меня. В любом случае, истинные его намерения нам никогда не узнать, но я все же буду теперь крайне осторожен. Чего советую и вам. Возможно, это всего лишь глупые предрассудки, но все же. Кстати, продолжение рассказа также лежит в конверте.

Ф. Гарденберг

ஜ═════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ
Понимая немыслимость происходящего, я тщетно пытался придумать этому кошмару, заставшему нас в самом центре песчаного моря, хоть какое-нибудь вразумительное объяснение. Молодой чилиец окончательно потерял рассудок и, вместе со старцем, что без умолку выкрикивал странные фразы, начал нараспев читать древние тексты, которые я лишь однажды слышал, присутствуя при погребении вождя племени, что располагалось недалеко от залива Коронадос. То были молитвы жутким Богам, и об их происхождении я ныне и не осмеливаюсь даже думать.

Однако будучи человеком, наделенным сильной волей и рассудительностью, я начал обдумывать все возможные варианты бегства из этой ловушки. Палящее солнце обжигало и не давало мне сконцентрироваться, а понимание того, что из-за сильнейшей песчаной бури мы лишились наших последних запасов воды, лишало всех надежд на спасение. До сих пор я вспоминаю тот день с ужасом и трепетом - ведь то, что случилось дальше, никогда не покинет меня и будет вечно преследовать в кошмарах, которые я вижу каждую ночь.

Меня отвлекло молчание. Обернувшись, я увидел, как два чилийца смотрят в горизонт и лишь движениями рта продолжают молиться. В их лицах я видел отстранённость, казалось, что их души уже покинули тело, но вдруг глаза моего молодого спутника налились кровью, а лицо исказила гримаса безумия и жестокости. Его начало трясти, а дикий крик, что он издавал, разносился далеко по безжизненной пустыне. Испугавшись за свою жизнь, я спрятался за грудой мусора, бывшей когда-то частью нашего лагеря, и, наверное, лишь этот поступок сохранил тогда мою жизнь, потому как сошедший с ума чилиец достал нож, который до этого всегда висел у него на ремне. Разрезая свою плоть, безумец яростно пытался убедить в чем-то выжившего старца, который, в свою очередь, раскопал руками довольно глубокую яму и собирался опустить туда свою голову. Понимая его намерения, я отвернулся от ужасов происходящего и закрыл глаза, моля Бога прекратить этот кошмар.

Через пару минут наступила тишина. Я видел их тела, но теперь я не осуждал их. На горизонте я увидел это. Легкий ветер донес до меня шум. Шум приближающейся бури.

Г-ну Александеру Каннингхему.

<Эпистолярная часть отсутствует>

ஜ═════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ

Мне очень трудно писать о произошедшем тогда в пустыне, но я должен излить кому-либо случившееся со мной, чтобы хоть как-нибудь притупить эти безумные звуки, играющие на струнах симфонию ужаса в моей душе. Всего за один день, за маленький промежуток времени стряслось нечто, забравшее души многих участников экспедиции, сломившее волю чилийцев, оставившее неизгладимый отпечаток кошмара во всех моих дальнейших действиях. В те минуты что я прятался за грудой мусора, мысли непрерывно вырывали из памяти клочки полученных ранее знаний, знаний, собранных по крупицам через сито моей объективности. Бельмом мелькала всё та же мел-палеогеновая Катастрофа, и теперь становилось ясно, что всё излагаемое мифами являлось ни чем иным, как описанием войны между прибывшими из космоса и аборигенами Земли, но кого или что подразумевали под аборигенами мифы? На ум бросалось только одно. Демоны-змеи, змеелюди, наги — разные источники называли их по-разному, неодинаковыми были и взгляды на их роль в мире. Самым, пожалуй, безобидным являлось упоминание о них в "Махабхарате", где им приписывалось бессмертие и совершенство йогической практики; согласно индуизму, наги были авторами Вед; в Китае, Азии, Египте и иных странах, они считались мудрецами и чародеями. Но Катастрофа изменила русло их мыслей, произошедшая война (о доказательствах которой я свидетельствовал в описании об иридиевых аномалиях) изменила облик Земли, поднявшаяся в результате многочисленных взрывов в воздух пыль, гарь сделала атмосферу опасной, в результате чего чтобы выжить змеелюдям пришлось уйти под землю, чтобы переждать этот катаклизм. Именно тогда погибли все динозавры, но... Этот день заставил меня сомневаться в том, что были умерщвлены все. Мудрые маги, авторы Вед... На что могли быть способны те из них, кто не унял в себе ненависти к захватчикам? Кто не только согрел её в своей душе, но и укрепил всеми помыслами, разжёг и сделал единственной целью своего существования? Молитвы жутким Богам, произносимые чилийцем древние тексты, вновь услышанные в тот день едва не сбросили меня в бездну отчаянья и непрерывно накатывающего страха, и лишь колоссальные усилия воли удерживали разум в бренном теле. Желание разгадать загадку до конца, убить эту страшную тайну, становящееся нездоровым любопытство были теми роковыми мотивами, сопротивляться которым я не мог никогда, ведь всю жизнь я считал что "лучше сойти с ума, но узнать, чем жить и умереть в неведении". О, как мечтаю я теперь, чтобы больше ни у одного человека на Земле не было таких же мотивов! Но тогда, в пустыне, я по-прежнему жаждал найти некую "чёрную книгу", достоверно описывавшую всё произошедшее несколько десятков миллиардов лет назад, повествующую об изменениях, произошедших с демонами-змеями, раскрывающую все оставшиеся в моём сознании белые пятна. Именно её нахождение и являлось целью этой экспедиции, о которой я не рассказал ни одному члену экспедиции, загадочные каменные образования были всего лишь прикрытием, ведь расскажи я свои теории о книге спонсорам, мне бы не удалось никогда совершить эту проклятую поездку...

Г-ну Адальберту Левандовскому.

Друг мой, прошу простить меня за вынужденное молчание. За прошедшие насколько дней я пережил немало интересных событий - и, также, был сверх меры загружен работой и общением с новыми людьми. Буквально в тот же день, когда ко мне пришло очередное письмо, местная психиатрическая лечебница попросила меня о срочной помощи с рядом особо необычных больных. Я был намерен отказаться, однако в конечном итоге мне пришлось поступиться этим намерением - надеюсь, вы не осудите строго этого моего... деяния.
Надо сказать, это не оказалось для меня просто кабалой; некоторые из этих самых помешанных просто восхитительны. Особенно один из них, литератор, человек большого ума, начитанный и образованный. С ним по-настоящему интересно общаться - конечно, в первый же день он заявил мне, что является мужем Исиды, Великим Отцом, что зальет мир семенем... однако позже мне удалось разговорить его и заставить рассказать - если это можно так назвать - свою историю. Он потрясающе сведущ в оккультных знаниях; у него бывают минуты странного просветления, и в это время он действительно становится нормален - например, даже сознает свое безумие, чего я еще не встречал у подобных ему помешанных. В один из таких моментов он и поведал мне, что сошел с ума после свидания с демонической сущностью, о которой писали в свое время богословы и теософы, и с которой так тщетно пытались бороться инквизиторы Мадрида - я говорю, конечно же, о суккубе.
Что касается...
Я...
Помниться, в одном из своих писем я спрашивал - не у вас, друг мой - не происходит ли чего-то необычного... Ответы, что до меня дошли, не утешают. Я сам... я не знаю, что происходит. Скажу вам честно, друг мой, иногда мне кажется, что я, подобно моим пациентам, схожу с ума. Меня не мучают галлюцинации, не снятся кошмары... но я постоянно чувствую что-то чуждое в окружающем - словно лишняя краска, словно неправильно упавшая тень. Может ли это быть что-то из того, что терзало души людей, что именуется потусторонним... я не знаю. Как сказал мне мой новый знакомый, врач из психиатрической лечебницы - если бы что-то такое было правдой и существовало - как могли бы все мы оставаться в здравом уме и сознании такое множество веков?..
Но я увлекся. Пора переходить ко второй части моего труда.

Каннингхем.

ஜ═════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ

Я... я не могу описать словами того, что увидел - вернее, не могу описать точно. Мне известно, что как я не буду стараться, нужные слова будут ускользать от меня, теряться во тьме - потому что нет слов для того, чтобы рассказывать о кошмаре и хаосе, что воцарились в то время надо мной и всеми, кто погиб тогда так или иначе.
Тьма... я был благодарен ей за то, что она милосердно скрыла от меня истинный облик моего ужаса. И я готов проклянуть ее, и проклинать снова и снова - ибо и поныне мой больной рассудок не может собрать воедино всего, что произошло тогда, ибо и поныне я в тягостных ночных бдениях стараюсь дорисовать, завершить титанически монструозный облик своих страхов. И то, как много я знаю и понимаю, не спасает меня - а только делает мое положение еще более бедственным, ведь я знаю, я догадываюсь, что было скрыто от моего взора.
Еще кое-что терзает меня, не давая покоя. Я снова и снова вспоминаю тот миг, когда буря разразилась над изуродованным лагерем - снова. Когда чудовище из кошмаров, из снов, что снились, должно быть, богам Первичного Океана, монстр из времен спящей Земли, прошел по пустыне так рядом со мной. Я видел, как погибли последние два чилийца - ни молитвы, ни песок, ничто не спасло их. Тело одного из них - то, что от него оставалось - было поднято вверх и брошено оземь совсем рядом со мной - так, что я отчетливо видел гримасу, застывшую на его лице... Я старался спрятаться, не смотреть, не двигаться, но мое проклятое любопытство не давало мне покоя - и я все же поднял глаза...

Оно смотрело на меня.

Рассвет нового дня я встретил в неподвижном одиночестве, рядом с коченеющим трупом. Терзаемый пониманием - оно меня видело, но отчего то, отчего то - не тронуло.

Г-дам Александеру Каннингхему, Фридриху Гарденбергу.

Дорогой друг! Рад писать тебе вновь, освободившись от тяжёлых рабочих будней. Читать части, присланные вами, оказывается довольно интересным делом, столь свободная импровизация зажигает интерес: ты и сам не знаешь что будет дальше, и тем не менее продолжаешь, вписываешь частички своего в уже существующее, творя вместе со всеми целостную картину. Да, разумеется стоило бы после доработать всё в целом, так как пока у нас не было опыта совместной работы в начальных письмах довольно ярко прослеживаются контрасты стилей изложения, но это так, издержки моей основной работы как критика, не обращайте внимания.

Дополнение Фридриху Гарденбергу:
Я в замешательстве, друг мой, моему разуму совершенно непонятны те вещи, что происходят с нами. У меня есть на этот счёт пара идей, но они совершенно не имеют оснований. Пока. А сейчас меня интересует вот что: не было ли подобных случаев с вами до того, как мы начали свою совместную работу? Я полагаю вы понимаете куда я клоню, ведь вы знаете, что я не склонен верить в совпадения.

Дополнение Александеру Каннингхему:
Да, случай, безусловно, интересный. Я много слышал о Наполеонах и тому подобных гениях, обитающих в Башнях Шутов, но назваться мужем Исиды? Я рассмеялся, когда читал ваше письмо в первый раз, хотя его дальнейшее содержание показало, что вы не шутки ради его упоминали. Я хоть и литератор, тоже малость сведущ в психиатрии — ну вы понимаете: нужно же знать все эти детали для их проработки в писательском деле — и довольно интересным представляется мне случай, когда безумец осознаёт что он безумец. К счастью или сожалению, но я несведущ в оккультных науках. Больше всего меня настораживает ваше душевное состояние, не могли ли бы вы описать его поподробнее, и указать когда оно изменилось, желательно относительно начала нашего общего творческого проекта.

Общее окончание:
Искренне надеюсь, что с вами всё будет хорошо,
Адальберт Левандовский.

ஜ═════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ

Отбросив клубки путающихся мыслей, я встал, содрогаясь от ночного холода начал осматривать лагерь. На какой-то миг меня посетила мысль, что если я умру, то всё, что я узнал будет бесполезным для человечества, но отсекши эту мысль (ибо разум мой сразу же начертал картину психиатрической больницы как последствие моего рассказа миру о случившемся), я всё же решил, что или мне должно найти вещественные доказательства, разобраться в том, что здесь произошло, в сущности этой твари и найти эту неведомую чёрную книгу, или умереть. Странная, холодная решимость, граничащая с безрассудностью, с холодным безумием, била во мне ключом, руководя всеми моими действиями как кукловод марионеткой, но я полностью осознавал это, считая единственно-верным решением, отбросил все иные мысли, кроме задач выживания.
Не прошло и получаса, как я собрав все жизненно-необходимые вещи, провизию, карту, запасы воды, упаковал всё это в рюкзак, после чего простился с лагерем, казавшимся мне теперь живым, брошенным на произвол судьбы гигантом, и, не обращая внимания на мёртвые тела чилийцев, отправился к ближайшему населённому пункту. В другое время подобный поступок по отношению к оным не дал бы мне покоя, постоянно стоял бы перед глазами, но сейчас — нет. Сейчас я словно был не самим собой, во мне проснулось всё, что прежде скрывалось глубоко внутри. Я был одержим самой безумной частью своего чёрного любопытства; мысль о том, что я могу умереть, не узнав истины и ответа на вопросы, что терзали меня, были худшей пыткой. А сейчас передо мной стояла одна-единственная цель: найти чёрную книгу.