Ноль оставил тарелку рядом со щитом Тибо и побрёл собирать вещи. За спиной он ясно слышал бульканье и сипение. Хотелось заткнуть уши, но было нечем. Поотросшие за время похода волосы не могли стать пробкой и устранить звуки. Ноль молча натянул штаны, трясущимися руками запихав их под подол рясы. Подобрал свой старый плащ, накинул на стопы онучи.
Напяливая левый сапог, счетовод ясно вспомнил, как один из убитых гоблинов ночь назад тряс обувь и пытался сковырнуть каблук в поисках монет. Тогда гоблины ехидно гоготали, раздевая пленника и передавая друг другу вещи, а Ноль задыхался от страха. И вот теперь эти мерзкие даже на вид уродцы лежали в траве. Складчатые уши, вонючие обрывки одежды, буро-жёлтая как болотная жижа кожа — выродки, рождённые холмами. Умом Ноль понимал, что должен чувствовать благодарность к спасителям. Должен злорадствовать, стоя над трупами нерасторопных врагов, а то и сам принять участие в казни. В конце концов, гоблины изрядно досаждали пастухам Зелёных Полей. Воровали то овец, то аппетитные круги сыра, припасённого на ужин.
Хрипы утихли.
Всё, что чувствовал Ноль — глухую печаль. Хотелось ненавидеть Флави и Дилана, но они спасли его. Хотелось наброситься на Аарона за лицемерное «в кусты», где с гоблинами как будто случилось бы чудесное воскрешение. И чёрной птице хотелось до кучи отвесить пинка. Драконий огонь как будто сжёг в жителях Гринеста человечность.
Нахлобучив чёрную шляпу до самых глаз и подняв из золы книгу, Ноль прижал её к груди и… понял, что ему больше нечего собирать.
— Спасибо за спасение, — деревянно сказал он. — Пошли отсюда?