Не теряя лишнего времени, охотники по ветхой лестнице забрались на вышку. Поставлена она была тут очень нелогично - половину обзора для охранников закрывало здание крематория вместе с рядами труб. Видимо, вышку ставили сюда с расчётом следить за внешним периметром - ведь совсем близко был лес, а минных ограждений сюда не устанавливали. Вышка была оборудована небольшим балконом, через который Десимир и перелез, а затем, свесившись, оттолкнулся и прыгнул.
Приземление вышло жестковатым, как бы ни пытался он его смягчить. Да и где уж тут его смягчишь, с такой-то высоты, тем более когда носишь на груди трёхкилограммовую стальную пластину, в которую при перекате крепко ударился двумя коленями. Ух! Однако, если не считать пары досадных ушибов, прриземление прошло благополучно. Приземлился Десимир совсем недалеко от брошенного ранее фальшфайера, и как раз потянулся к нему, когда в поле его зрения попали чьи-то босые ступни с содранными ногтями, прикрытые калошами полосатой робы.
Васильев резко схватил фальшфейер, и взвился над землей, вскидывая пистолет, но поймал на мушку лишь пустоту. Абсолютный чёрный мрак за пределами мерцающего красного круга, центром которого была его рука с поднятым файером. То, что ему не показалось, начинающий охотник был уверен однозначно. Через секунду в ту сторону направил луч прожектора Лис, и всё, что увидел Десимир - красный кирпич стены крематория.
Но был ли он готов к тому, что когда повернётся в половину оборота, снова увидит призрак? Когда он поворачивался, проверяя, не крадётся ли сейчас в темноте какой-нибудь враг с левой стороны здания, свет прожекторов мигнул, и погас. Взамен него пространство ярко осветила вспышка молнии, и Десимир увидел прямо напротив себя... Свою мать.
Он узнал её - узнал даже такой, какой увидел. Узнал, несмотря на ужасающую худобу, из-за которой полосатая роба с номером висела на ней, как на пугале. Узнал, несмотря на обритую голову, хотя всю жизнь помнил её с роскошными волнистыми каштановыми волосами, покорившими его отца ещё в полевом госпитале. Узнал, несмотря на то, что лицо осунулось и сморщилось, щёки впали, а нос был переломан несколькими ударами прикладом. Узнал, и не испугался ни крови на лице, ни жутких гематом, уродовавших её образ. Узнал по глазам. По всё тем же бесконечно-добрым глазам, по взгляду, который помнил всю жизнь, и который способна была передать даже старая, желтеющая фотография. Она всегда смотрела так на своего сына - даже в последний раз, когда провожала его на тот эшелон, везущий в тыл обезумевших от страха гражданских, и обещала прибыть следующим поездом. Солгала, во спасение. А сейчас - смотрела на него. Он увидел мать всего на ту жалкую долю секунды, пока ещё сиял электрический разряд, прошивший чёрную дымку, но успел разглядеть её до последней детали, и понять, что она всегда рядом с ним. Всегда.
А ещё он увидел, что мама призывно машет ему рукой, и смотрит с мольбой и надеждой. Она зовёт его следовать этой дорогой. Хочет, чтобы её сын шёл за ней.
Электрический разряд отгремел - и прожекторы вновь загорелись. В этот момент на землю ловко спрыгнул Лис, и вновь изготовил винтовку. И вовремя, потому что они услышали утробное, злое рычание, доносившееся сразу с двух сторон.
Из-за обоих углов крематория, справа и слева от охотников, к ним вышло по три собаки с болтавшимися на шеях ошейниками и оборванными цепями на них. Должно быть, когда-то это были немецкие овчарки - любимая охранная порода Вермахта. Но их было не узнать - шерсти больше не было, снаружи была только тёмная, сухая кожа, исхудавшая и обтянувшая собачий скелет. Брюхо каждой собаки было таким плоским, что чуть ли не присохло к позвоночнику. Псы однозначно были уже мертвы - у многих брюхо и вовсе лопнуло, и наружу вываливались скрученные жгуты иссохших кишок, а на боках остались гнойные пролежни, под которыми виднелись белые рёбра. Фашисты бежали отсюда, бросив даже собственных собак. Обрекли их на голодную смерть на псарнях. А теперь их мертвые тела в слепой ярости шли к людям, вымещать обиду за это ужасное предательство хозяев. Их зубы были обнажены, из пастей капала густая сукровица, а хриплые глотки издавали угрожающий рык. Мёртвые глаза горели свирепым, как само адское пламя, огнём. До ушей охотников донеслось отдалённое бряцанье цепей. На подходе ещё.