Поднимаясь по широким ступеням, Шозия не удержалась от того, чтобы провести ладонью по толстой и упругой подушке светящегося мха. Ощущение было приятным, но прикосновений мох не любил, и за её пальцами осталась тёмная полоса, которая постепенно восстанавливала яркость. В определённом возрасте забавой каждого жителя Бобров становилось рисование на живых стенах неприличных исчезающих картинок. Шозия же вспомнила себя постарше — примерно как сейчас Алан.
В тот год за какую-то выходку её наказали несоразмерно, запретив идти на праздник Последнего Зерна. Её не запирали в доме, но появляться на большой поляне было бессмысленно — первым, кто донёс бы об этом, просто из вредности, стал бы её младший брат, и реакцию родителей на повторное непослушание трудно было предсказать. Шозия маялась полвечера, слоняясь по непривычно опустевшей деревне, пока желание сделать что-то назло не выплеснулось в бунтарский поступок. Она вернулась домой и постучалась в дверь к соседям, чей сын, её ровесник, тоже остался дома, выздоравливая от расцарапки — болезни неопасной, но заразной.
Через полчаса они, голые и неловкие, возились на одеяле, расстеленном на их общей плоской крыше. Для обоих это было в первый раз, и сначала у них не выходило ничего. Потом всё получилось слишком быстро, а Шозия надолго раскашлялась — ей попало не в то горло. Наконец они пристроились на идущем горизонтально дымоходе — Шозия, раздвинув ноги, сидела на краю, а парнишка стоял к ней лицом. Светящийся мох, в отличие от своей лесной разновидности любивший тепло, густо обрастал четырёхгранную трубу, и ощущение того, как бархатистые ворсинки с каждым толчком ласкают ей зад, запомнилось в тот день Шозии больше всего. Она слышала рассказы подруг и не рассчитывала, что ей понравится быть с парнем — тогда важнее было сделать что-то в пику родителям. И верно — сосед, не уделяя ей особого внимания, финишировал первым, но перед тем, как выйти, произнёс ей прямо в ухо: «Поцелуй меня». Фраза была не слишком уместной, но на вспотевшую Шозию почему-то оказала невероятный эффект: она притянула паренька к себе, впилась ему в губы так, что чуть не столкнулась зубами, и впервые в жизни кончила не от собственной руки — оргазм, который она будет ещё долго сравнивать с последующими.
Возможно, та встреча на залитой бледно-голубым сиянием крыше была предначертана им двоим судьбой. Но этого никто не узнал. Момент единения был грубо прерван хлопком входной двери. Они с ужасом смотрели друг на друга, и во взгляде каждого читалось: «Чья? Чья?» А потом кое-как натянули на себя верхнюю одежду, похватали нижнюю и скрылись каждый в своём чердачном люке, не перекинувшись и словом. На светящемся дымоходе осталось примятое чёрное пятно в форме шозиной пятой точки.
Ночью, когда Шозия встала по малой нужде, она обнаружила, что светится. На следующий вечер сияние достигло пика и вынудило Шозию надеть штаны вместо платья, но потом быстро иссякло. С соседским мальчишкой они больше никогда не переходили грань приятельских отношений. Расцарапкой Шозия так и не заболела.
Мысленно вернувшись в настоящее, Шозия с тоской отпила из кружки чай — бесспорно, лучший не только в Больших Бобрах, но и в окрестностях, и, к сожалению, совершенно пустой. Было, однако, большой ошибкой считать Эль аскетичной небожительницей, которая питается лунным светом. Секрет того, где в её комнате стоит банка со сливочным печеньем, передавался по наследству от поколения к поколению — потому что расположение банки Эль не меняла с тех времён, как здесь поселилась. Напрямую перебивать старосту с такими просьбами, однако, было невежливо, поэтому Шозия начала с того, что уставилась на заветную дверцу шкафчика и аккуратно подтолкнула разговор:
— Что-то случилось, Элфариэ? Выкладывайте, вместе разберёмся!