Действия Карса, видимо, были серьёзно ограничены договорённостью, по которой их разношёрстная компания провела эту ночь не в постелях. Тамиас криво усмехнулся. Свою часть контракта они — насколько было возможно — выполнили, и случай безнаказанно похамить представителю крупнейшей организованной непреступной группировки во Вратах упускать было нельзя.
— Табор этот сдал нас всех Монтарону, — швырнул Тамиас горсть воображаемой соли прямо в раненое лицо Карса. — Вот просто обо всём ему доложил, — залил он глаза офицера мысленным уксусом. — Говорил, что пенсия скоро, а платят ему мало. Серьёзно, разберитесь там у себя, потому что ваши стрелки, похоже, вообще за еду работают. А может, и бесплатно: арбалет выдали, и крутись как хочешь. То-то они лупят во всё, что движется, цветов не различая, — Тамиас указал на окровавленную под повязкой руку Йарвейна. — Интересно, они бы его прямо так съели, или сначала…
Кто-то из своих резко дёрнул его за пояс, оттаскивая прочь от Карса, так что Тамиас споткнулся и чуть не врезался затылком в стену. И верно, вышло как-то совсем уж по-детски — но оно того стоило. Настроение после изматывающего штурма немного наладилось, а вот сил, разумеется, не прибавилось. Обратная сторона его проклятия: пара неудержимых вспышек энергии — и всё. Вот девушки — те развернули перед Карсом кипучую деятельность, требуя немедленного преследования сбежавшего полурослика. На Митреласс было страшно смотреть. А Тинне так вообще словно сбросила некое собственное проклятие, и вела себя в глазах Тамиаса чуть ли не по-королевски.
— Так она из благородных! — сказал он шёпотом. — А я и думаю, чего она вечно такая, — растопырив ладонь в попытке изобразить, какая, Тамиас обернулся, чтобы спросить Ивани, догадывалась ли она о происхождении Тинне, но сгоревшая комната была пуста. Кое-где из почерневшего ковра пробивались недотушенные огоньки, с потолка отваливались и медленно кружились в воздухе блестящие хлопья сажи. В хаосе свежего разрушения на полу выделялись две ровные полосы льда, под широким углом расходящиеся от шкафа. Обстановка весьма напоминала приют. Будь Тамиас хоть немного философом, он наверняка углядел бы в этом знак судьбы.
Хрустя льдинками, он подошёл к окну. Левая штора сгорела почти полностью, а уцелевшая правая вывернулась наружу и трепалась на ветру. Когда ткань опадала, в свете почти полной Селунэ Тамиас мог видеть лежавшую под окном женщину. Тело её было вывернуто под неестественным углом, как если бы она пыталась обернуться на бегу. Будь Тамиас хоть немного поэтом, он не удержался бы от горькой мысленной эпитафии.
Но не был он ни философом, ни поэтом, а только — и даже Чижик всегда это понимала — ненормальным мальчишкой, которого сегодня начало подводить своё собственное безумие. Тамиас поймал штору, высморкался в неё и обернулся в комнату. Прямо перед ним победно торчали ножки перевёрнутой им кровати. Кому принадлежала эта идея — Тамиасу или той, новой сущности — сказать было сложно. Но это позволило одним махом разрядить большую часть подготовленной Монтароном ловушки. Увы, слишком поздно. «Зачем он вообще поджёг кровать?» — подумал Тамиас. Стол — понятно, документы. Ковёр — потому что промасленный ворс хорошо горит, но что, если под ковром тоже было что-то спрятано? И под кроватью — в приюте многие устраивали там тайники для личных вещей. Таким образом воспитанники проводили границу между собственным имуществом и тумбочками со стандартным казённым содержимым. Например, под головным концом кровати Тамиаса поворотная фанерная дощечка прижимала к неоструганным снизу доскам несколько карандашных рисунков, при воспоминании о которых его охватила ностальгическая неловкость.
Тамиас шагнул прямо в центр полуразвалившейся кровати и стал топтаться по ней, выглядывая тайники и надеясь, что секреты Монтарона не сводятся к похабным изображениям полуросличек.