Бабур слушал и смотрел в пол. На его испещренном шрамиками и морщинами лице сменялись эмоции одна за другой. Он то хмурился, то стискивал челюсть, то со вздохом опускал брови. Его словно отчитывали. Отчитывали за трусость.
Торговец поднял тяжелый взгляд на Мозаила, перевел его на Джескара. И так, молча, разглядывал их несколько минут.
- Да что вы вообще думаете там о себе... Думаете тут дом? Дом мой сгорел давно. И те, с кем я был, давно погибли.
Он пошел в сторону лошади медленным шагом, внезапно остановившись и со злостью пнув колесо телеги, заставив лошадь испуганно всхрапнуть.
- Гребаные зеленомордые! Почему нельзя спокойно дожить свой век?! Я что, всем обязан? Да ну его! - он махнул рукой, - Вона в лавке еще куча всего осталось. Склянки алхимические с огнем гномьим! Дротики! Забирайте! А я поеду отсюда!
Бабур забрался на телегу, гневно зыркнув на священника и пастуха.
- Свои... тоже мне. Можно подумать... - продолжил он бурчать, и вдруг порывисто стянул с пальца кольцо и аккуратно подкинул Мозаилу.
- Лови. Волшебное оно. Уилберт говорил, - это был нонсенс. Бабур почти никогда никого не звал по имени, скорее "пастух" или "святошка".
Еще раз зыркнув в их сторону, Бабур стегнул лошадь полозьями, и телега тронулась в сторону южной дороги.