Борис окинул поляну немигающим взглядом жёлтых глаз, что двумя яркими огнями, на фоне зашедшей за незаметно набежавшие свинцовые тучи луны, горели двумя яркими факелами в ночи. На секунду в его голову закрался вопрос: когда он стал графоманом? Ранее спутанные, обрывочные мысли были быстры, точны, будто его мозг слез с поезда 90-х годов 20-ого века, и пересел на маглев. Они усложнились. Стали громоздкими. Но от того, не потеряли «маневренности». Иного слова он не мог подобрать для этого странного состояния. Свобода. Вот как можно описать то, что испытал Сумрак в момент созерцания поля боя. Он чувствовал себя по настоящему свободным. Конечно, совсем не приспособленное для него тело орка казалось слишком маленьким, слабым, тесным, незначительным на фоне естества Сумарокова, но, в тоже время, оболочка существа из глины и мрака как никакая другая подходила ему. Пускай это всего лишь маскарад, на котором мужчина так и не смог подобрать себе подходящий мясной костюм, он не отчаивался.
Вдохнув ночной воздух двумя вертикальными ноздрями, Борис растянул штопаную морду урка в кровожадном оскале. Его горло выдало утробный рык, приказ на тёмном наречии для волкоклака, что сейчас терзал плоть каменного гиганта. «Никакой пощады» - вот как можно было дословно его перевести, хотя, быть может, это была команда чудищу атаковать. В тоже время, тело Бориса, будто хорошо дрессированный пёс, с трепетом отзывалось на мольбы и призывы Мориона. Он склонил голову на бок. В голове пронеслись слова: «Если его уничтожить, то он падёт, и падение его будет таким низким, что восстать он более никогда не сможет»,- интерес урка всё возрастал и подошёл ближе, чтоб лучше слышать и видеть того, о ком сейчас его воспалённый разум думал на протяжении долгих часов,- «Ибо потеряет он большую часть своей силы, данной ему в начале, и всё, что было сделано или начато этой силой, рухнет, а он будет навсегда умалён и станет только духом зла, точащим самого себя во мраке, неспособным расти или принимать форму». Сумрак печально рыкнул, скользнув в сторону от него. Слёзы. Что за мерзость? Плакать? Это низко, слёзы бьют не по тебе, но по тем, с кем рядом ты плачешь, задевая самые тонкие струны души. Но то лишь влага, влага может растопить своим теплом лёд сердец потерянных и опустошённых. Но не камень, что мерно бился в груди у некроманта. Быть может, они могли его подточить, и от того, в душе бывшего мафиози всё сильней зрело призрение и брезгливость по отношению к парню. «Именно так огромное зло мира будет уничтожено». Немигающий взгляд пары кислотных точек во тьме пытался углубиться в фигуру Доктора. Он печально вздохнул, но из горла дитя глины вырвался сдавленный рык.
При свете дня его силы бы обратились в ничто, но сейчас, в эту ночь, он был на пике. Он был большим, чем человек, большим, чем урк, большим, чем само естество. Он был всем, а всё было им. Этот мир вокруг – всё это происходило у него в голове. Поняв это, Сумрак стал вливать свои душевные терзания в окружающую действительность, как Морион вливал свою боль в окружающих. Они были чем-то похожи. Оба они были тенями себя прежних. Но, к сожалению, Сумрак понял – Док не был той самой, особенной тенью, что он искал. Не мог ей быть, лишь из-за своей слабости. Когда-то и он был слаб, но слёзы Сумрака высохли. В тот же день обветрилось его лицо, а глаза потеряли блеск. Время слабости и промедления прошло. Настало время действий и перемен. Бросив быстрый взгляд на тома, Сумароков протянул в направлении него руку. «Подчинись и умри»- вырвались почти разборчивые слова из его глотки. Силы Бориса были все ещё слабы, но, он надеялся, что они вернуться к нему. Со временем. Порой, в бытности изгоя, за прошедшие пять лет в подполье, он спрашивал себя однотипными серыми вечерами: «Кто я?». И каждый раз он не находил для себя ответа. Порой он хотел закричать, заплакать, сломать что-нибудь, позвонить оставшимся в живых знакомым, хоть как-то нарушить вакуум своего одиночества и приглушить чувство утраты. Но, больше ему это не было страшно. Впервые за долгие годы, Борис нашёл себя. И пусть ответ на данный ранее сотни раз вопрос, был диким, и не уложился бы в голове у мужчины всего каких-то пару часов назад, сейчас он был уверен. «Я сила. А большего мне и не нужно!».