Грациозно нырнув в сторону, волшебница сохранила самообладание и невозмутимость. До момента, когда Максимус вновь не вступился за Марлин. От услышанного и увиденного непотребства выдержка и врожденное золотоэльфийское высокомерие едва не дало трещину, но чародейка сдержалась. Это потребовало от нее огромных моральных затрат.
Эльфийская дева отступила, проведя кончиками пальцев по векам, но в то же мгновение пожалев о неосторожном жесте, смазавшим сверкающую пыль теней.
- Не обращайте на него внимание. Его медведи воспитали... и то где-то упустили, - выдохнула маг, подумывая поставить посохом подножку фон Дорну за трусость и неосторожные слова в ее сторону. Знакомство с рыцарем и его некуртуазные выходки бросали тень на ее безупречную репутацию. Но у Марлин появилась эффективная альтернатива.
Изящные пальчики порыскали в мешочке с компонентами лепестки роз. Они легко угадывались на ощупь по гладкой шелковистой текстуре или как будто бумажным морщинкам подсохших листков.
- Lanta kaima, - прошептала волшебница, сдув лепестки в сторону агрессивно настроенной женщины со шрамом. Подхваченные неведомой силой, они как по волшебству протанцевали по воздуху, закружившись в дуновении ветра вокруг девичьей фигуры. В оттенки серого непогожего дня вплелась нежнейшая розовая пастель, отводя взоры от непотребного жеста Максимуса.
В голосе чародейки, повторяющей плетение, звучала гипнотическая сила, утяжеляющая веки, холодным потоком воды омывающая распаленный разум, занятый схваткой. Паутина дурмана опутывала невидимыми тенетами. Опустела ладонь от лепестков, звезды на шелковой перчатке приняли более стройный ряд, как изящные музыкальные пальцы сложились в чарующем жесте, усиливая колдовство. Безымянный и мизинец были прижаты к длани.