Поминки Джереми Ланнигана выдались на славу. Тук аккуратно ступал через разбросанные тела бездыханно-упоротых людей, бутылки, опрокинутую мебель. Да что поминки то, весь ирландский квартал пил подобно еретикам после индульгенции. В течение месяца до смерти Ланнигана, и неустановленное время после. Долг священнослужителя заставлял его напрягать извилины, вспоминая, где же они оставили гроб с виновником торжества, но Падди свято уверял, что его похоронили прямо между осиной и забором промзоны. Какой такой нахрен осиной? Черт бы побрал эту Ирландию с их привычкой мешать виски с пивом. Черт. Хм. Не пристало служителю бога даже думать о таком слове, а то мало ли чего. Тем более, в этом Городе.
Но, так или иначе, Город его встречал новым серо-свинцовым прохладным утром, черными дырами выбитых окон и оскаленными хищными зубцами крыш. Подобно сирене по округе разнесся рев Железного Дровосека. Второй день подряд, да еще и утром. С бодуна. Железного было завалить не так то просто, огромный он был, отмороженный, но вот завалили. Валят. Усердные. Вообще, несмотря на похмелье, утро было не самым говеным. Хотя стоп, или было?
Дверь в церковь была распахнута настежь, простенький замок, которым на ночь закрывался главный вход был сорван вместе с петлями. Внутрь вели следы копыт, грязные, кровавые, неровными пунктирными линиями они шли к исповедальной кабинке.