Её вот уже который месяц преследовал один и тот же сон. В разных вариациях он повторялся ночь от ночи — деталей Анни не помнила, но суть его не менялась, а здесь, в этом странном, удушливом, пугающем местечке, он был особенно ярок.
Как в старые добрые времена она порхала под куполом, с ног до головы облитая светом софитов и искрящаяся, и не смотрела вниз, зная, что там лишь кромешная тьма. Единственное, что было странным - это оркестр. Он молчал, будто и вовсе его не было. Однако во сне странность — не странность.
И вот она, набрав скорость, отпускала трапецию и взлетала над пустотой. Подтягивала колени к груди, делая сальто, и выпрямлялась, похожая на серебряную рыбку, устремляясь туда, где должны были подхватить её руки сестры. Но сестры не было. Лишь покачивалась впереди пустая перекладина, да и та была безнадёжно далеко — не дотянуться, не долететь. И в абсолютной тишине звонко лопался страховочный трос.
Тяжело дыша, Анни распахнула глаза. Мало того, что здесь пот катил градом в любое время дня и ночи, так ещё этот сон выжал из нее последнюю воду. Тыльной стороной ладони девушка вытерла лоб, откидывая с него влажные пряди волос. Чуть приподнялась над подушкой, кинула взгляд на электронный будильник — красные цифры говорили: 01.25.
— О-ох... простонала Анни, плюхаясь на влажную простыню. Она уснула всего 15 минут назад. Но оставаться в кровати после таких сновидений себе дороже.
Приняв душ, после которого оставалось лишь ощущение того, что ты окатил себя хлоркой, и нацепив широкие шорты и самую лёгкую из своих рубашек, Анни спустилась по лестнице и вышла на улицу. Бульвар дохнул на неё жаром драконьей пасти.
— Ну-с, Джеки, куда теперь? — негромко сказала Анни, взглянув влево, где почти всю свою недолгую жизнь привыкла видеть сестру. Они всегда ходили так: Анни по правую руку от Ингрид. Но никого не увидев, девушка сердито тряхнула головой. Придётся самой выбирать маршрут.
На бульваре всё ещё было людно, и музыканты — кто старательно, кто небрежно — ткали свои мелодии в духоте здешней ночи. Проходя мимо гитаристов и скрипачей, Анни широко улыбалась, не скрывая, что ей нравится многоголосица — но такая нежная — этой улицы. Единственная свежая струя в удушливом воздухе Новой Атлантиды. Девушка поискала взглядом Нанту — саксофониста, с которым они пару раз уже давали здесь совместные представления. Чернокожий улыбчивый парень согласился сотрудничать без уговоров. Быть может, он был таким же искателем счастья или просто вольным бродягой, для которого счастье — сама дорога под голубым взглядом небес, а деньги — только незначительный довесок к этой жизни, — Анни не знала. Они перекидывались ничего не значащими фразами, делили пополам монеты, которые на ходу кидали прохожие в кепку Нанты, и расходились в разные стороны, довольные собой и друг другом. Хотя, надо сказать, люди здесь были скуповаты.
Анни прошла бульвар до самого его окончания, но Нанты на нём не было. Наверное, сегодня он отыграл свою музыку до прихода Анни или вовсе ушёл из этого города и вздохнул наконец свободной грудью. Но так или иначе, настроение девушки ухудшилось, когда музыка за её спиной, постепенно отдаляясь, совсем утихла.
Гуляя по давящим со всех сторон улицам, Анни мрачнела всё больше и больше. Она спрашивала себя, сестру и Всевышнего, что делает здесь, что её здесь держит, и не могла найти ответа. Воздух, от которого пухнет голова, странная, животная суета здешних жителей, совсем скудная выручка — ничто, казалось бы, не могло удержать в Новой Атлантиде нормального человека. Но нормальный, наверное, сюда и не приехал бы.
Однако ей вовсе не было страшно гулять одной по незнакомым улицам среди людей, языка которых она не могла понять, как ни старалась. Её не отвращали копошащиеся в кучах мусора насекомые, крысы и люди. Она не боялась остаться без куска хлеба, потому что знала: и с пустым желудком можно прожить какое-то время. Она считала, вернее, чувствовала, что всё, что существует, должно существовать, и что раз она жива, значит, для чего-то нужна на этом свете, и, значит, пока она нужна, бояться нечего. Одно лишь беспокоило девушку: кто-то наблюдал за ней, и это настораживало. Этот взгляд гонял по спине мурашки и заставлял передёргивать плечами от холода (в здешней-то духоте!). Анни не выдержала, обернулась и… никого не увидела. Город горел красным, зелёным и оранжевым светом, мерцал синим и фиолетовым неоном, и лишь один из небоскрёбов был окутан серебристым сиянием, будто за него только что спряталась хитроглазая луна.
Девушка недоверчиво посмотрела на небоскрёб, почесала нос и пошла дальше, стараясь не обращать внимание на того, кто загарпунил её своим взглядом и теперь неотступно плыл следом по густому, полному запахов, воздуху.
Клоуна Анни заметила издалека. Его костюм был несравненно лучше того, что носил Бобо в её цирке, но, такой милый своей традиционной шутовской раскраской и звонкой шляпой, паяц заставил девушку широко распахнуть глаза и улыбнуться от уха до уха. Она замерла, чтобы в следующий миг кинуться к человеку с носом-помидоркой, схватить за руки и не отпускать, пока он не расскажет, почему влез в это чудесное трико и вышел на улицу, правда ли он клоун, есть ли в Новой Атлантиде цирк и что-нибудь ещё, и ещё…
Но шут опомнился быстрее. Он говорил, говорил, говорил, а Анни слушала, открыв рот и не перебивая. Она почти ничего не понимала, не знала имён и фестивалей, что называл клоун, но охотно верила теперь, что судьба именно ради этой встречи держала её тут, и глаза девушки разгорались ярче и ярче с каждым словом шута.
— Да… да… — кивала она и сглатывала. В душе нарастало нечто невообразимое. — Я… а сегодня… сегодня можно? — почти выкрикнула Анни, когда клоун закончил свой невероятный монолог.