Броневик с ревом сорвался с места, загребая метры дорожного покрытия и неотвратимо приближаясь к обрыву. Расширенные зрачки Гюнтера жадно впитывали поток информации с сияющих экранов мониторов, а мозг судорожно рассчитывал разницу скоростей, высоту пролета, ускорение. По его виску покатилась смачная капля пота, а сердце билось уже где-то на уровне глотки. Двадцать метров. Стрелка спидометра уперлась в предел. Десять метров. Из-за края моста показалась голова поезда. Пять метров. Боевой вагон и туррель. Три метра: первое защитое ограждение разлетелось в мелкую труху. Полусекундный свист тормозных колодок. Метр. Основное ограждение разлетолось поликомпозитными обломками и трехтонная махина воспарила над поездом.
Мат ругань и тяжелое напряжение во мгновение ока заполнили все внутреннее пространство броневика. Время подобно тягучему киселю протекало через броневик с наемниками. Все важные и яркие события, начиная с рождения, пробегали перед глазами наемников, заканчиваясь вальяжными рассуждениями Ван-Рейна. "Просто незаетно спрыгните с уступа скалы на крышу вагона," - говорил он, "так веселее" говорил он. Касание крыши вагона произошло еще до того, как первый отчаянный вопль "В жопу такое веселье!!" огласил кабину. Взор Гюнтера выхватил четыре тридцатимиллиметровых ствола, направленных пряо ему в лицо. Полет кончился. С металлическим грохотом и скрежетом броневик вошел точно перед туррелью, выворотив ее с корнем. На лобовое стекло брызнул густой поток крови в переешку с машинным маслом. Броневик под идеальным углом в сорок пять градусов погрузился по самые передние окна в крышу вагона.
Наемников дружно дернуло в креслах, но ремни безопасности сдержали их на местах.