Из бабочек шаурма, а как же. Киоск на камешек наехал, повело его в сторону, в канаву. Там он на бок и завалился. Дзинькнуло лопнувшее стекло и бабочки хлынули наружу.
Тами за спиной аж взвыл в отчаянии. Руку вырвал и в самую гущу этого вихря нырнул. Иртье только и успела рассмотреть подошвы его кроссовок. И тут же все исчезло. Все, кроме бабки-цыганки, которая каким-то немыслимым образом ухватила все-таки Иртье за руку и теперь вышивала у нее на ладони толстой синей ниткой. Узор ложился ровно, стежок к стежку. Глаза, нос, губы - Тами. Что-то приговаривала бабка, шептала в ладонь.
Чинуш толпа вывалила из-за угла. Галстуки реют как флаги. Или как языки жадные. Но поздно. Бабка стежок последний сделала, нитку зубами перехватила и припустила по улице как молоденькая.
Руку у Иртье свело судорогой от холода. И она проснулась - очнулась, сидя на скамейке в жидкой тени сморенного жарой дерева. Рука в чем-то липком и холодном. Фисташковое мороженое с миндальными хлопьями, раздавленный вафельный стаканчик. Выходной же сегодня. Вы-ход-ной...
- Вам не хорошо? - женщина какая-то склонилась участливо. - Может скорую вызвать? Такая жара...