Стоны раненых, виновато опущенные глаза начальников, возбуждение, улетучивающийся страх, сумятица - это всё, и не только это увидела Элиссандра, объезжая своих подданных. Она отправила палачей исцелять раненых, суккубов - утешать испуганных, лидеров - воодушевлять растерянных.
Лишь только пауки не нуждались ни в жалости, ни в подхлестывании. Их нечеловеческий разум не был перегружен эмоциями. От них исходило бесконечное спокойствие и чистая преданность. Они не плакали над погибшими, не страшились будущего, не выказывали ни ярости, ни радости. Они были островком чистой бесстрастной прохлады среди всеобщего сумбурного накала эмоций.
Элиссандра уже заканчивала свой обход, когда увидела приближающуюся Талеману. Помощнице даже не нужно было ничего говорить - всё было написано на её красивом лице: и провал, и унижение отвергнутой женщины, и досада на неудачу, и уязвленная гордость.
Госпожа окатила её ледяным взглядом:
- Талемана, ты меня огорчила. Из-за твоей самоуверенности мы потеряли ценный источник информации и возможного преданного слугу. Ты должна понести наказание за свою ошибку, иначе ты совершишь её снова. Тебе придётся самой выбрать себе кару, но учти, она должна быть суровой. Ты поняла меня? - голос Госпожи был строг и спокоен.
- Если пленник еще не казнен, пусть ему окажут помощь и сохранят жизнь. Возможно, он еще пригодится, - распорядилась она и снова повернулась к Талемане. - Я слушаю тебя, девочка. Какую кару ты придумала себе?