И вот они стоят, один напротив другого. Словно отражения в зеркале, тронутом тонкой трещиной разбитых надежд: похожие, но разные, каждый по-своему разочаровавший отца...
Быть может, поэтому на фамильном портрете король Эдрик и королева Аннабель изображены лишь с принцессой Аурелией, а для Эллиаса и Эдрика изготовили отдельные полотна? Кто теперь скажет...
Отчего-то Эду казалось, что, когда Эллиас сядет на трон, то прикажет снять ту картину.
Но сейчас они всё ещё были принцами - оба. И старший, как всегда, говорил, ибо желал слышать лишь собственный голос. Забавно, когда он перестал задавать вопросы? Лишь высказывал свои мысли, причём так, словно они действительно могли изменить что-то. Хотя - и это Эдмунд чувствовал ясно - пока лишь сотрясали воздух.
Но сотрясали уверенно. Честолюбиво. Осуждающе.
Эдмунд вздохнул еле слышно. Усвоив все внешние признаки короля его брат, кажется, выел себя изнутри. Видимо, поэтому эта пустая позолоченная скорлупа стала так навязчиво греметь в последнее время.
"Средство, которое на самом деле работает," - говорили губы Эллиаса эхом слов Монро. Мысленно скривившись, младший принц решил не переспрашивать - он совершенно точно не желал знать, что именно имел в виду брат. Потому что если речь шла про какие-нибудь ужасы, вроде сжигания заживо больных - а в фантазии понтифика Эд не сомневался, равно как и в решимости идти до конца в том, что духовный лидер считал верным - прямо здесь, возле покоев принцессы произойдёт братоубийство.
А это уж точно ничему не поможет.
Поэтому Эдмунд молча пошёл к Аурелии - возлюбленной сестре, нежной душе, трепетному и чуткому сердечку, запертом в охваченном болезнью теле.
Эллиас "отпустил" его - и Эд не собирался задерживаться ради новой порции осуждений, пренебрегая ради брата своим вниманием к той, кто действительно в нём нуждался сейчас более всего на свете.