Голосование пользователя

Про книжную разновидность големов у Мортона Дракса не говорилось — в памяти чародейки вспыхнули только две картинки из его справочника о монстрах: голем, собранный из частей мертвых тел, и голем, сконструированный из металла. Но волшебница за эту долю секунды умудрилась вспомнить и еще кое-что: что големы — не разумные существа. Голем — это просто собранные в кучу предметы, преследующие некую заданную големмейстером (магом, их создавшим) цель. Они не мыслят, не чувствуют, не понимают человеческой речи и, вообще говоря, не понимают ничего, кроме заложенной в них функции. А раз так, то запросто можно без опаски переговариваться с друзьями. Все равно голем ни черта не услышит, правильно?

Девушка кашлянула, пробуя голос, осторожно высунулась из-под лавки и бодро объявила на весь скрипторий, что у нее есть две новости: хорошая и плохая. Одна состоит в том, что свитки и голем лишены собственного созна..я, а зн..ит, при н.. мож.. с... бо.но ко..уни....вать, иг..ри..я и. ..исут..вие. Получилось не слишком доходчиво: грохот шагов голема и треск разгорающегося пламени поглотили половину изданных ею звуков.

— Свитки тупые! — закричала тогда она что есть мочи. — Слышите?! Они тупые, как пробка! Без мозгов! Это просто предметы! Их можно убить, как обычные вещи! Ууу, шкуры безмозглы-ы-ые!!! — Судя по искренней страсти, вложенной в последнюю фразу, это была хорошая новость. Но затем пришло время и для плохой. Эльфрида виновато скосила ресницы, раздумывая, как бы эдак аккуратней ее подать, чтобы не оказалось, будто голем и свитки ожили из-за нее. — Друзья, — закричала она, немного убавив в энтузиазме, — они охотятся на меня! Им нужна я, магичка! Вот. Нет времени объяснять — просто поверьте! Если оставите их в покое, они вас не тронут.

«Похоже, цель этого голема — не дать сотворить ритуал. Наверное, он — защита скриптория от мошеннических попыток выбраться из него, — бегло пробубнила она себе под нос, — ведь свитки ожили как раз в то мгновение, когда я замкнула круг. Эх, выходит я снова накликала на нас...»

— Догадку. — Добавила она громче, заметив, что Талас и Тразз вопросительно косятся на нее. — Я выдвигаю догадку... э-э-э... что весь этот книжный хлам ожил после замыкания круга. Кхм-кхм. Значит, если круг разорвать... Но стирать мел с неровной поверхности долго... Или изменить его форму? Переделать из круга в... не круг?.. Впрочем, — решительно тряхнула она головой, — нет времени рассусоливать! Я уверена... Вернее, надеюсь, что голем деактивируется, если мы разорвем магический круг.

Через секунду в ее руках возникли последние обломки мелка, смятая бумага и грифель. Ее глаза, возбужденно блестя, воззрились на следопыта.

— Талас! Вопрос жизни и смерти, — облизнула она пересохшие губы. — Ты умеешь рисовать? А впрочем, не важно, я тебя научу... Смотри!

На мятом клочке бумаге в мгновение ока возникла неровная окружность, затем к ней добавились кривые круги поменьше и парочка линий:


— Вот, — волшебница сунула получившуюся схему под нос полуэльфу. — Нужно вернуться туда, — мотнула она головой в сторону люминесцирующей сигиллы, — чтобы нарисовать там, на месте круга, вот это. Сову. Знаешь, что такое сова? — девушка выпучила глаза, сложила рот буквой «о» и гулко поухала, изображая напуганную сипуху. Будто рисованной иллюстрации могло быть недостаточно. — Почему? Потому что тогда круг станет рисунком совы и перестанет быть кругом. Логично же! Но... Есть одно «но»... Придется раздеться. — Всего на мгновение на ее лицо набежала тень сомнения и смущения, но уже через секунду она подползла к оторопевшему Таласу и, сопя ему в шею, быстрыми пальцами расшнуровывала и стягивала с него залитую маслом льняную рубаху. «Не хочу, чтобы ты превратился в головешку», — буркнула она тихо. Не успела сброшенная рубаха коснуться пола, как девушка сноровисто расстегнула и сбросила с себя платье, оставшись в одном корсете и панталончиках. — Сейчас главное — выжить, — заявила она, запихивая ворох одежды в котомку. — Тразз, если на вас попало горючее масло, сделайте то же самое. Торопитесь! Одежда сама себя не очистит... А хотя... Кхм-кхм...

В уме нестройной вереницей пронеслись буквы до боли знакомого заклинания: «Коснувшись предмета, маг его очищает или делает грязным...» Да, последний раз, когда Эльфрида использовала эти чары (в подземелье драконоборцев), вся их команда схлопотала отравление зловонными миазмами, но разве с тех пор она не стала более опытной чародейкой?

«Эх, кто не рискует, тот не пьет кровь дракона!» — решила волшебница. Протянув руку, она коснулась глянцевого масляного пятна на полу и скомкано выговорила пару слов на латыни.

P. S. В представлении Эль наложенная на окружность сова должна была выглядеть как-то так (довольно крупная полная версия доступна по ссылке: ссылка):

Гномы-подземщики говорят, что когда шахтерская вагонетка, пролетевшая с верхнего уровня шахты до самого нижнего, останавливается внизу, во всем вашем теле тоже происходит замедление скорости.

Это-то и случилось с Эльфридой, когда она наконец-то притормозила, чтобы четко проговорить заклинание: скорость ее тела замедлилась, а скорость работы мозга — напротив, взяла и увеличилась в несколько раз. На контрасте. Волшебница замерла, оценивая обстановку вокруг, и увидела мир в замедленном движении. А еще — в синем цвете. Причем не метафорически, а буквально: от книг, собиравшихся в массивного голема между шкафами, исходили яркие лучи магии, заливающие полза́ла густой и пронзительной синевой. Они рассекали собой пыльный воздух от стеллажей и до кафедры и стягивались все в одну точку на нарисованной мелом сигилле. Свиток, приползший из мастерской, тоже источал ультрамариновое сияние. Его хладные, как скальпель хирурга, лучи, ощупывали пространство скриптория, словно в поисках чего-то, что можно почикать на органы... Чего-то или кого-то?

«Э-э-э... Меня?» — догадалась Эльфрида, увидев, куда нацелился луч. «Вот же шкура ползучая!» — высказалась она.*

Секунду она следила за рысканьем пергаментной ленты, одновременно краем глаза наблюдая за тем, как Талас отточенным жестом вынимает свой меч и встает надежной преградой между ней и бумажной коброй, и вскользь размышляла о том, какой же все-таки полуэльф грациозный, когда применяет эти свои боевые искусства. Прямо-таки загляденье! Похож на бродягу Бузо, только без косеньких глаз и трехмерный. Удивительное дело: события разворачивались со скоростью летящей в тартарары вагонетки, но работающий на полной мощности мозг чародейки умудрялся не только не упустить ни одной детали происходящего, но еще и подумать о всяких глупостях.

«Ага, — снова догадалась Эльфрида, — Талас защищает меня от свитка. Так трогательно, — улыбнулась она, прикусывая губу. — Да, но ведь тогда я просто обязана ему помочь!»

По идее, лучшая помощь мечнику в сложившейся ситуации — просто не мешать ему. Правила таковы: 1) не путаться под ногами, 2) не паниковать и не бегать туда-сюда с пронзительным визгом — в общем, не делать всего того, что обычно делает чародейка. «Ну и не буду», — пожала она плечами. Не больно-то ей хотелось паниковать. То ли потому что бояться книг — как-то нелепо, она же в конце концов выросла среди них и сама не раз заставляла их взвиться в воздух (например, когда при посещении родителями ее комнаты шустро зашвыривала «Узницу Гвиланеля» на антресоли), то ли потому что поблизости отирались Талас и кот — а с ними вообще ничего не страшно. Как бы то ни было, паниковать не хотелось. И это пугало. Почему ее вдруг не тянет паниковать? Не заболела ли она, часом?..

«Так чем же ему помочь? — прикидывала волшебница. Не путаться под ногами? Сделано. Не верещать, как болотная кряква? Сделано. Не лезть ему под руку?.. О! Точно! Отвлечь на себя внимание свитка!» Ну, чтобы тот не принялся маневрировать в воздухе и дал следопыту точно в себя прицелиться.

— Иди, иди сюда, моя прелесть, — ядовито пропела Эльфрида, поманив к себе свиток.

Она стала точно за Таласом, взяла молот так, словно готовилась засандалить им по врагу на подлёте, и принялась ловко вращать рукоять в руке, чтобы получилось быстрое-быстрое нервирующее мигание, испускаемое оголовьем.** И чтобы этот мигающий свет бил прямиком бумажной змеюке в морду (или в то, что у нее вместо морды).

Результат действий друида оказался неожиданным. Свиток довольно быстро понял, что, а точнее кто, стал причиной его задержки и будто взглянул эльфу прямо в глаза. Ощущение оказалось на редкость неприятным - пергамент буквально залез к друиду в голову, силясь что-то там отыскать. А найдя, стал заполняться эльфийскими письменами:



Строки были отлично знакомы. Еще недавно, около сорока зим назад, юный эльф использовал их для своих первых превращений. На общем наречии звучало это примерно так:

Эльф обратился к зверю.
Эльф обратился зверем.
В чаще лесной.

Из оцепенения Друла вывел подскочивший Стриж, который стал размахивать своей рапирой, полосуя бедный свиток так, будто это был бард Тонту собственный персоной. Правда складывалось впечатление, что колющее оружие не сильно ранило свиток, а только еще больше его злило. А потому друид просто потянулся свободной рукой к свитку, схватил и рванул на себя.

*** все еще до очерчивания круга ***

Эльфрида, рассказ о твоих альтернативных личностях смущает Рэйби и он «переключается» на свою злую версию.
— Один из них — мистер Иннер — высокомерный зануда, только и делает, что читает мне нотации да учит меня уму-​разуму.
— Как Рэйби! — понимающе кивает «злой» старик, а затем хихикает над Памятью и Рассудком.
— Ох, мне их так не хватает, — заканчиваешь ты, — моих милых мамочки с папочкой!.. Ну а вашего как зовут?
— Моего папочку? — не понимает «злой» старик. — Дай Тьма памяти... Не помню... — голос у злого старика шипящий и хриплый, глазки со зрачками разного размера бегают из стороны в сторону.
— Я называю его Снигги, миледи, — смущенно говорит вернувшийся из омута безумства Рэйби. — Снигги Бибер.
— Кого? Моего папочку? — вмешивается «злая» ипостась. — Ты зовешь моего папочку, как меня? Может и мою мамашу так же будешь звать?!
— Я зову так тебя, дурень!
— Сам ты дурень! Я убью тебя!
Рэйби некотрое время душит себя, потом крепко бьет себя по лицу и наконец успокаивается.

*** во время очерчивания круга ***

Ты, Эльфрида, пытаешься распугать книги взмахами волшебного молота, но это не помогает.
— Тразз, — шепчешь ты ассистенту, — спрячьтесь под стол и сидите там тихо, как мышка. Будете меня прикрывать, если что.
— Я уже здесь! — выглядывает из-под столешницы Тразз. — Готов. Прикрывать, ага.
— Магия, покажись! — выкрикиваешь ты, произнеся заклинание, и книги в твоих глазах начинают светиться синим светом. Яркие лучи исходят от них и пересекаются в точке на нарисованной мелом окружности. Свитки, показавшиеся из мастерской, тоже окружены магическим полем, однако их лучи бегают по залу, выискивая... тебя. Ты понимаешь это, когда один из таких блуждающих лучей касается твоего лба. Ты видишь, как свиток, от которого исходит этот невидимый никому, кроме тебя, луч, взмывает в воздух и стремглав мчится к тебе. Что ты будешь делать?

Заканчивая свой увлекательный рассказ, эльф с удивлением обнаружил, что он никого не увлек. То есть буквально - друида никто не слушал. В итоге в мастерской столпились все, а замечал его пока только Кокс. Разозлившись, эльф сверкнул светящейся попкой, описав дугу.* И был, наконец, обнаружен Эльфридой. И почти схвачен цепкой лапкой Кокса. Увернувшись от Когтей Смерти* он отлетел от котика подальше и... оказался на своих двоих.

Дослушав речь девушки, эльф дополнил ее своими сведениями о Страже (теперь он знал, что это за Мумия) и о приближающейся возможности до него добраться. Оглядев друзей, Друл заметил у Стрижа перстень со знакомой символикой.

- О, вижу, ты уже вступил в ряды Скрипторов, поздравляю! - усмехнулся друид.

Спрятав книгу и грифель в котомку, Эльфрида подхватила молот и, освещая им путь, подвела друзей к действительно очень крупной винной бочке, покоящейся на боку на двух массивных подставках.

— Вот, — постучала она по деревянному сосуду. — Пустая, как башка курицы. Но, если прислушаться, внутри у нее как будто что-то колотится. Слышите? «Бомм-бомм, бомм-бомм». Сначала я подумала, что эти звуки — признак места сила, но теперь у меня родилась другая гипотеза. Мне кажется, что интендант Тразз прячет в этой бочке какой-то артефакт искусственного происхождения. Какую-нибудь... волшебную дверную колотушку? Давайте-ка заглянем внутрь?

Все четверо, включая кота, принялись крутиться возле бочки, осматривая ее со всех сторон и пытаясь понять, как она открывается.

— А что, если это ручка? — предположила чародейка, потянув на себя зеленый рычажок крана, вделанного в крышку. И добавила тоном эксперта: — В одежде где карманы, там и перед, а в крышках, соответственно, где ручка, там и вход.

Кран заскрипел, подтверждая ее догадку, но не поддался.

— Талас? Друл? — просяще улыбнулась девушка друзьям.

Тогда они всем гуртом навалились на рычаг, повернули его в сторону, и крышка просто распахнулась, как входная дверь. Внутреннее чутье загадки не подвело Эльфриду: там, где у приличной бочки должно находиться дно с кристаллическим осадком, у этой оказался волшебный портал, переливающийся разными оттенками сиреневого.

— О-о-ох, — вздохнула девушка, с восторгом уставившись на магическую занавесь, — так вот она какая, тайна Тразза! Даже более таинственная, чем я воображала. О-о-ох, это прекрасно! Мы должны его исследовать, — прошептала она, сглотнув слюну. — Не интенданта, конечно, а портал. Я лопну от любопытства, если мы не заглянем туда хоть бы одним глазком!

У входа в портал лежали кирка и мешки, доверху набитые черными камешками с золотыми вкраплениями.

— О-о-ох, — снова протянула Эльфрида, насыпав горсть камней себе в ладонь и любуясь их прожилками. — Становится все страннее и волшебственнее. Выходит, Тразз ныряет в портал за этими камешками? Но зачем они ему? И откуда здесь портал? И как, во имя Клевера, простому интенданту удалось протащить такую огромную бочку через узкий люк в курятнике? Загадка... Придумала! Мы должны допросить этого хитрюгу! Давайте устроим на него засаду? Положим пару камешков перед порталом, а сами спрячемся где-нибудь поблизости и сцапаем Тразза, как только он нагнется за ними?

— Э, друг, тебе, видно, золото дураков втюхали вместо настоящего. — сказал Стриж. — Есть такой камешек — внешне на золото похож, если не знаешь, как самородок выглядеть должен, то и спутать можно. Горняки его за копейки всяким жуликам продают, а те потом несведущим людям как настоящее продают.

— Неужто ты и впрямь меня за дурака принимаешь? Проверил я те камешки, четь не первый день на свете живу. Говорю тебе: то чистое золото было... ну, когда он мне его отдавал. И не просто внешне, а, ну, полностью. А потом они стали меняться...

— Покажешь, что там у тебя за камешки?

— Сейчас не могу, — замялся Тразз. — Они у меня спрятаны в надежном месте. Жду, пока обратно превратятся, хех.

Помолчали, выпили еще. Тразз принес еще закуски.

— Кстати, Тразз, а что это за застава вообще? — спросил Стриж. — Тут место очень странное. Мне кажется, что оно создано явно не для военных целей и тут скрыта какай-​то тайна? Я прав или нет?

— Тайна не тайна, а место это дюже древнее. Говорят, тут проходила граница между двумя королевствами, которые вели друг с другом непрекращающуюся войну. А потом вроде как они объединились под властью Клевера, и все встало на свои места. Но крепость еще долго оберегала эту сторону от набегов гоблинов и троллей, которые, надо сказать, и по сей день живут в горах, никто их оттудова не выгонит. Сейчас-то они сюда не сунутся, куда им! Но крепость сохранили на всякий случай: это место бросить без охраны — вроде как калитку оставить открытой. Заходите, мол, мы всем рады.

Тразз ушел нарезать сала на закуску и вскоре вернулся с тоненькими ломтиками, от которых исходил приятный копченый аромат. Стриж перешел к главному:

— Тразз, мы тут собираемся на одно опасное дельце, и мне нужны яды. Желательно сильные. Летальные и усыпляющие, желательно мгновенного действия. У тебя есть?

Интендант поднял глаза на Стрижа и долго смотрел, а затем недобро ухмыльнулся.

— Ага, есть. Во всей закуске. Сильные, усыпляющие. В кровяной колбасе, и в свиных ушках, и вот — в сале. Не могу только понять, тьма меня раздери, почему я тебе это говорю.

Стриж, ты внезапно понимаешь, что расслабленность, которую ты подспудно списывал на действие алкоголя, переросла в тягучую сонливость.

— Ты посиди немного и послушай. — продолжает Тразз. — Когда меня бродяга тот облапошил, я был готов сквозь землю провалиться. Искал его — убить хотел, да только без толку. Но потом потихоньку остыл и думаю: так и так камни эти непростые. Ну, начал изучать, спрашивать. Долго я с ними провозился, пока не узнал, что они от магии заряжаются: чем сильнее магия — тем более золотыми они становятся. Через полгода устроился в храм, гляжу: покрылись, родимые, пятнами позолоченными. Обрадовался ужасно, но, как оказалось, рано: магия в храме слабая, и камни только чуть-чуть золотом покрываются. Еще год я место подходящее искал, и знаешь что? Лучше Брувесткой крепости для моего дела места нет. Тут сама земля волшебная — древняя, дикая. Зарядились мои камешки как следует, только пока я их изучал, осталось у меня не так много. Сбыл я их по-тихому: какой на рынке, какой в Бирбруке, а какой — проезжим. Ну, понятное дело, изгалялся как мог — сам понимаешь, у новых хозяев-то золото снова в камни превратится. Где расплавил вперемешку с настоящим золотом, где лицо прятал, чтоб не узнали, но суть одна: продал я их, как настоящие самородки.

Стриж, твое тело превращается в мягкое желе. Ты не можешь ни выхватить оружие, ни бежать. Слова интенданта доходят до тебя через густую звенящую пелену.

— А потом одолела меня другая страсть: существуют же где-то такие камни, думаю. Лежат вперемешку с обычным булыжником, и никто не знает, что они волшебные. Я уже к тому времени разбирался в камнях, и знал: такие, вроде базальта, только в вулканах бывают. А дальше все просто. Полистал пару книг, и узнал: ближайший вулкан — в Овечьих горах. Там, поговаривают, жила огромная и злая дракониха, а потом ее Клевер убил. Пошел я в горы и встретился мне на подходе гоблин — мелкий, злой, тычет в меня копьем и все бормочет не по-нашему. А я ему говорю: возьми бочонок пива, а сам принеси мне камней таких и таких, а я тебе за это еще бочонок. Ну, слово за слво, дговорлись. Я врнлся обртно, прврил: те смые кмни, влшбные. Ты спишь уже, что ли?! Ты погодь, я еще не все рассказал! Я вкратце буду. Ты мня пйми: ты хрший прнь. Н вдь если я тбя прсто тк ос...ю, ты ж д...ать д..о м...е не д...шь...

Стриж окончательно погружается в сон.

— Эй, Стрж! Стрж! А, тьма т...бя во...ми! Сл...ом б...ая доз...ка... Лдн, сп...

***

Эльфрида, ты тем временем приходишь в курятник и вскоре спускаешься в подпол, где обнаруживаешь Кокса. Оставшись один-на-один с пушистым спутником следопыта, ты отдаешь ему все свое внимание, игнорируя обстановку в погребе. Через некоторое время появляется Талас, и Кокс вновь оказывается под его покровительством. Лишившись возможности безнаказанно тискать кота (впрочем, кусь Кокса — чем не наказание?) и закончив с подготовкой заклинаний, ты обходишь погреб, осматривая бочки, принюхиваясь к навязчивому запаху каменной пыли и причувствываясь (волшебники прекрасно понимают, что это значит) к своему ощущению волшебного.

Наконец внутренний компас приводит тебя к огромной, размером с полурослика, бочке, в которой по всем правилам должно храниться вино, но стоит тебе похлопать по ее древесному боку, как ты слышишь звонкий гул. Несомненно, она пуста. Вместе с Таласом вы открываете ее, и вашим глазам является странное зрелище: там, где должно быть дно, мерцают сиреневые всполохи магического портала. Выглядит так, будто портал находится на дне бочки, но вы довольно быстро понимаете, что это не совсем так. Дно выломано, так же как и каменная стена за ним, так что бочка просто маскирует пролом в стене, за которым переливается портал.

Но это еще не все: внутри бочки лежит кирка, а у самого портала — несколько туго набитых мешков. Заглянув в один из них, вы обнаруживаете россыпь небольших камней вроде базальта или пемзы, покрытых множеством позолоченных прожилок и пятен. Здесь, около портала, ритмичные «бомм» становятся абсолютно явными, их слышит даже Талас, без всякого чувства магии — своими полуэльфскими ушами.

Что вы будете делать?

— Husdyrgjødsel fra himmelen! — возопил в сердцах друид, когда подлый петух все-​таки клюнул праздно лежащую на сене лапу.
— Сам такой! — прокудахтал петух и нацелился на другую лапу Друлавана, но тут де был отброшен Ларсом.
— Эээ...уважаемая простите, — обратился эльф к самой крупной курице, — как бы нам посмотреть на этот ваш знаменитый подпол?
— Не го-ко-ко-вори им! — крикнул петух с жердочки. — Пусть убираются отсюда!
— Мы вам не скажем! — воинственно сказала курица.
— Не скажем! Не скажем! — поддержали остальные куры.
— И не пустим вас в угол, где находится вход в подпол!
— Да! Угол, который у окошка справа.
— В дальнем углу, под кучей сена! Мы не пустим вас туда!
— Даже не вздумайте туда хо-хо-ходить!

Петух закатил глаза и взлетел повыше. Ларс спокойно пошел к указанному курами месту, расталкивая их широкой грудью. Вы подходите к куче сена, весьма неуклюже наваленной на деревянный люк в полу; он оказывается приоткрытым. Снизу пахнет погребом, дровами и вином. Прикладная деревянная лестница ведет на два-три метра вниз. Не стоит и думать о том, чтобы в собачьем обличии лезть вниз. В общем-то все это выглядит как обычный погреб, кроме одного момента: в те редкие мгновения, когда куры замолкают, ты, Друлаван, будто бы слышишь низкие глухие удары снизу: бум-бум, бум-бум. Между ударами — примерно секунда тишины. На что это может быть похоже? На удары колокола? Стук молота по наковальне? Сложно сказать: ты слышишь лишь отзвуки отзвуков. Вдруг до твоих ушей долетает другой звук — это журчит в животе у голодного Ларса. Друлаван, что ты будешь делать?

В то же время дверь в курятник приоткрывается, и в проеме появляется мордочка Кокса. Кошачий нос сразу улавливает присутствие двух псов, одного петуха или несколько десятков куриц. И ни одного человека! Что будет делать маленький охотник?

Эльфридина бабушка Ада в молодости слыла чрезвычайно пленительной женщиной. Скольким поэтам, артистам, военным, сановникам, искателям приключений и прочим, и прочим не давали покоя ее ведьмовские раскосые очи, белая и нежная, как зефир, кожа и темные, длинные, гладкие, отливавшие жженым сахаром волосы! Однажды прекрасная чародейка то ли из желания возмутить спокойствие общества, то ли просто из праздной прихоти позировала влюбленному в нее живописцу в одной холщовой тряпице, наброшенной на точеные ножки и едва прикрывавшей ее прелестные бедра в стратегически важном месте. Картина представила Аду в образе аллегории Обольщения и наделала в свое время столько шума, что само ее название — «Монах в наваждении» — стало крылатой фразой со значением «испытывать некое страстное и губительное желание» («терзаться, как монах в наваждении»), а сюжет и облик женского персонажа ввели в обиход поговорку: если женщина хороша собой, то ее не испортит даже мешок из-под картошки. Между тем общеизвестно, что в жизни очаровательная навадница грубым бесформенным тряпкам всегда предпочитала воздушные платья из муслина и органди, — и правильно, правильно делала!

Внучка ее держалась того же мнения: рогожа, быть может, и смотрится на живописных вакханках, но обычным хорошеньким девушкам разгуливать в ней по улицам — «как-то не комильфо». По улицам надо разгуливать в бархате, кружевах, расшитом сатине, шелке с Сапфировых островов, изысканном роэнском гроденапле или парче, на худой конец — в кожаном кафтанчике по фигуре, но никак не в «этом льняном безобразии с чужого плеча, которое только на то и годится, чтобы упаковывать в него клубни да корнеплоды»!

Поэтому, когда капитан обронила в разговоре с Таласом фразу «смогу быть чем-то полезной», Эльфриде в первую очередь захотелось узнать, не вкладывает ли Калехеда в неопределенное слово «польза» какой-нибудь конкретный приятный смысл. Такой, например: «Вашему вниманию, господа... Voila! Целый гардероб дорогих и роскошных платьев! Берите любое! Ни в чем себе не отказывайте! Да-да, и то, со складчатыми оборками, с золотой окантовкой по синему матовому атласу, тоже можно...»

— Надолго я вас не задержу, — громко пообещала Бесстрашная. Слова вылетали из ее уст торопливо, отрывистой очередью, будто бы стрелы, пущенные одна за другой. — Я хотела вам кое-что показать, но для этого нужно подняться на башню. Где остальные, Эльфрида?
— Остальные?.. — отреагировала волшебница с некоторым запозданием (пока она размахивала молотом перед носом у лекаря, Калехеда успела отвлечься на следопыта). — Все здесь, кроме друида и его пса, но, думается, нам не составит труда разыскать их где-нибудь во дворе. А вот за Коксом охотиться не советую — напрасная трата времени. Если захочет, сам позволит себя найти. Погодите-ка, погодите, вы сказали, что можете быть полезны?.. Доктор, с вашего позволения, побеседую с капитаном. Огромная вам признательность... — она улыбнулась доброму старику, сердечно поблагодарив его за участие и заботу о Таласе. Старалась вести себя сдержанно и с достоинством, хотя в ее глазах так и горело нетерпеливое: «Ах, кринолин! Ах, фестончатая отделка!..»

— Ммм, Калехеда, — промурлыкала девушка, с надеждой устремляя очи на капитана, — повторите, пожалуйста, что вы говорили о пользе?
— Эльфа надо вразумить, — неожиданно рубанула с плеча командирша. — У меня нет уверенности, что этой ночью все не повторится снова...
— Таласа? — опешила чародейка, до мозга которой, доселе занятого одной только мыслью о новом наряде, наконец добралось содержание всей речи капитана. «„Буйный и в бою, и в любви“? „Нужно перестать выкобениваться“? — пронеслось в ее голове. — Это так, в таких выражениях она просит о помощи? Но почему это Талас „буйный“? Ах да, наш ночной разговор!.. Тайный ночной разговор». По-видимому, вместе со способностью испытывать страх Калехеда лишилась и чувства такта. Волшебница обиженно запыхтела, перебирая в памяти свои вчерашние откровения и чувствуя, как в душе у нее закипает негодование. Безудержное негодование — прямо-таки наваждение, как у монаха с той пресловутой картины. Как же так? Как так-то?! Ведь она доверилась этой женщине!

— Калехеда, вы забываетесь! Если кого и следует вразумить, так это... — начала она возражать, задыхаясь от возмущения, но Талас опередил ее. Сначала он прорычал парочку гневных угроз, затем осадил командиршу упреками, высказанными с металлом в голосе, а после, видимо, в знак протеста плюхнулся спиной на кровать.

Эльфрида иронически усмехнулась, метнув в него быстрый взгляд. Выдохнула. Остыла.

— Послушайте, Калехеда, — промолвила она тихо, но с той укоризненной строгостью, которая по временам сквозила в тоне покойной жрицы. — По-видимому, у вас сложилось превратное впечатление о Таласе. Мой вчерашний рассказ о нем был неточен. Mea culpa. Но разве не очевидно, что все, что я вам поверила как своей конфидентке, должно было остаться между нами?.. Только что вы позволили себе непростительную бестактность, с пренебрежением отнеслись к состоянию моего друга, сказали о нем... неловко даже повторять, а теперь просите вам помочь? Впрочем, не просите, нет — вы приказываете помочь. И ждете, что мы, сбиваясь с ног, кинемся выполнять вашу команду. Если в самом деле настолько нуждаетесь в помощи, быть может, стоит проявить хоть чуточку уважения к тем, к кому за ней обращаетесь?

Ливень заканчивается под утро, когда Друлаван договаривается с духами, а Стриж и Эльфрида видят эротические сны. На смену дождю приходит ленивое рассветное солнце. К тому моменту, когда вы просыпаетесь, оно успевает значительно подняться по небосклону. Вы спите намного дольше обычного — усталость от череды битв, походов и тяжелых размышлений буквально пригвождает вас к кровати. Тошнота и головокружение от отравления газом в подземелье драконоборцев все еще преследуют вас.

Эльфрида, ты просыпаешься первой. К твоему удивлению, Отмар уже ушел: его кровать аккуратно застелена, а вещей нет. В некотором забытьи, в раздумьях, ты прихорашиваешься, затем склоняешься над книгой и подготавливаешь заклинания. Магические штудии занимают не меньше часа, и все это время твои мысли норовят улететь, утечь, убежать, так что тебе приходится усилием воли возвращать их к строкам заклинаний. И уже тогда, когда последний слог надежно отпечатывается в твоей памяти, приходит осознание того, что происходило ночью. Ты резко вскакиваешь, но внезапное головокружение заставляет тебя сесть обратно — вызванная газом болезнь не желает отпускать тебя так запросто. Немного отдышавшись, ты все-таки отправляешься вниз.

Земля на крепостном дворе медленно высыхает после ночного дождя. Здесь еще полно луж, а борозды в грязи напоминают о схватке с волкомраками и раненых, которых волокли к лазарету. Ты бежишь к Таласу, но на полпути замечаешь Отмара — он общается с Симмонсом. Отмар выглядит бодрым, а кроме того — он где-то раздобыл одежду: белую рубаху, кожаный жилет и новые штаны. К ремню, тоже новому, прикреплен кинжал в ножнах и кошель. Увидев тебя, он приветственно машет тебе. Что ты будешь делать?

В тот момент, когда Эльфрида захлопнула дверь, покидая комнату, просыпаешься ты, Стриж. Не зря тебе снились кобольды — ты чувствуешь себя так же, как в тот день, когда напился с Хоркаром, помнишь? Но тогда-то вы пили три дня, а здесь высосали по полбутылочки. Быть не может, чтобы тебя так полоскало с двух рюмок! Стало быть, подземельный газ берет свое, с этим нужно что-то делать. Ты выходишь во двор, ополаскиваешься и тоже видишь Отмара (одного или в компании с Эльфридой, в зависимости от действий Эльфриды). Драгун выглядит не в пример лучше тебя. Он видит твою довольную улыбку, и, не зная, что она вызвана фривольным сновидением, улыбается в ответ и машет тебе. Что ты будешь делать?

Талас, сквозь сон ты чувствуешь, как твое тело поднимается в воздух. Ты будто бы левитируешь над полом, некоторое время паришь в воздухе, а затем приземляешься на что-то мягкое. Тебе тепло и уютно. Спустя мгновение нечто прикасается к твоему плечу. Сначала рана горит огнем. Во сне тебе кажется, будто зубы волкомрака вновь проникают в твою плоть, но вскоре боль утихает. Ты чувствуешь множество прикосновений — одни мягкие и нежные, как поцелуи матери; другие колкие, как острие ножа; иные — горячие, как огонь, резкие, грубые, аккуратные... Все это происходит так долго, что ты начинаешь видеть сон, будто твое плечо — это долина, на которой возводятся и разрушаются поселения, течет и мельчает река, маленькие человечки охотятся на серебристую лань... Наконец ты проваливаешься на самое дно мира снов, в непроглядную тьму без звуков и движений и, проведя там несколько вечностей, просыпаешься. Ты приходишь в себя на одной из коек лазарета.

— Дед Эдлар! Дед Эдлар! Эльф глаза открыл!

Веснушчатый мальчишка машет рукой, стоя около тебя. Ты слышишь быстрые шаги. Старик с длинными белыми волосами — тот самый, из рук которого ты вынимал ларец, склоняется над тобой.

— Хвала Клеверу!... Хвала Клеверу... — тихо приговаривает он.

Ты чувствуешь запах травяных мазей. Твоя левая рука закреплена в согнутом положении кожаной перевязью, а плечо забинтовано так, будто ты пустынная мумия.

— Солдаты перенесли тебя, пока ты спал... Мы нашли тебя здесь, на полу... Я ждал тебя... Я не мог придти сам... Слишком много раненых. — с одышкой говорит старец. Слова даются ему непросто. — Почему ты не пришел сразу? Твоя рана... нельзя разгуливать с такой... Ты должен побыть здесь... Хотя бы немного... Ты мог лишиться руки, понимаешь?

В это же время в дверном проеме появляется Калехеда.

— Проснулся, рыжий дьявол? — со смехом спрашивает она. — Собирай своих, нам нужно переговорить. Время не ждет.

— Госпожа... Он не может идти... Он же ранен! — возражает старик-лекарь.

— Великая Кетра тебе Госпожа, Эдлар, а я капитан гарнизона. А твой раненый полночи за девками бегал. Так что не поломается.

— Все же не стоит... — качает головой Эдлар, взглядом умоляя тебя не вставать с постели.

Что ты будешь делать, Талас?

Стрижу снился странный сон. Будто сам глава Гильдии идет с ним рука об руку по двору полуразрушенной крепости и сетует:

— Не дело так, Стриж. Подрываешь репутацию Гильдии. Эдак будут думать, что любой прощелыга гильдейца обокрасть может. Месть за тобой, сынок.

Глава качал головой, а Стриж пытался оправдаться, да только не получалось. Изо рта вылетали бессвязные звуки, больше похожие на блеяние барашка. Но крыть и вправду было нечем – ценные золотые часики, в которых пересыпался песок времен, были сейчас в руках гадкого жаболюда. Его образ появлялся перед плутом, как будто насмехаясь. Вот, говорит, упер я твои часики. И не найдешь ты меня. Руки так и тянулись пожать падлюке шею, но даже во сне он был всего лишь образом, который тотчас развеялся в сизой дымке.

Все заволокло туманом, и глава исчез. Стриж не видел ни зги. Но негоциант продолжал идти. Ведь если все время идти, то в конечном счете куда-нибудь да придешь. Парень шел пару минут или, может, часов. И уже было подумал, что этот сон настолько скучный, что пора бы уже просыпаться, как вдруг дымка рассеялась и Стриж обнаружил себя стоящим в подземельях той само крепости, в которой он пережил одно из самых интересных приключений своей жизни. И точно, левая нога снова покрылась корой, а пальцы превратились в крепкие корни - ботинок не выдержал такого издевательства и со скрипом треснул. Но когда мужчина оглянулся, то перед его глазами открылась удивительная картина. На уступе, который являл собой небольшой балкон, пробитый прямо в породе камня когда-то стояла чародейка Марка и пыталась совсем немного убить всю их честную компанию. Но сейчас там находилась Эльфрида и была она - Стрижу аж жарко стало - в полном неглиже. Лишь атласный поясок был небрежно завязан на бедрах.

В руках волшебница держала кнут и рьяно хлестала им по каменным балясинам, приговаривая:

— Уххх, вы просто невыносимы!

От шока и неожиданности Стриж как-то поздно вспомнил за приличия - настолько поздно, что можно было с чистой совестью продолжать смотреть. И так разглядел все. Но взгляд все же отвел. И с удивлением заметил, что в помещении он не один. За спиной у него стояли два старых знакомых - кобольды Фирракш и Тин-Тук. Старый Фирракш покуривал трубку и притворялся ветошью, как будто сейчас находится он не в фантасмагорическом сне пьяного человека, а посреди залитой солнцем полянки. Зато молодой Тин-Тук с интересом наблюдал за всем, что здесь происходило.

Молодой кобольд поймал взгляд Стрижа и недоуменно причмокнул:

— Ц-ц-ц, вот же цаца.

Видно было, что кобольду интересно посмотреть на человеческую женщину. Правда, не как на объект влечения, а как на элемент природы. Казалось, что таким же взглядом он бы наблюдал и за косулей или ланью. Но только не Стриж. Все естество плута получало удовольствие от картины. Кровь приливала к лицу и ушам, заставляя их буквально пылать. И не только к лицу, если быть уж совсем точным.

Тут неожиданно послышался тихий голос старого кобольда, который уже докурил трубку и вытряхивал пепел из нее себе на руку.

— А часики зря оставил. Хорошие часики. Удача твоя там, вернуть надо. А теперь поди вон, пшют.

Неожиданно старик дунул пеплом прямо в лицу Стрижу. Тот не выдержал и крепко чихнул. Вот только чихнул уже не во сне, а в реальности. Рывком поднявшись на кровати, Стриж вспомнил, кто он и где он. Как оказалось, сон приласкал не только мысли негоцианта, но и отразился на теле. Говоря без обиняков, Стрижа терзала каменная утренняя эрекция. Вроде и не пацан уже, но стоит присниться чему-нибудь более-менее развратному - так хоть палатку надевай. Впрочем, что естественно - то не безобразно.

Потянувшись, Стриж надел мешковатые казенные одежды и отправился на улицу. Нужно было найти бочку с водой и ополоснуться, смыв с себя остаток сна. Правда, причмокнув, Стриж признал, что этот сон выдался на редкость забавным. "Ухх, вы просто невыносимы!". Утро явно началось неплохо - и широкая улыбка на лице негоцианта была лучшим этому подтверждением.

Эльфрида почти не дышала. Стояла за спиной лекаря. Ее белые маленькие ладошки зависли над сомкнутыми веками пожилого мужчины, словно это был ее дед и она, подкравшись к нему на цыпочках, собралась разбудить его неожиданными объятиями и вопросом «угадай, кто?». Талас бесшумно приблизился к старику. Он стал сбоку от него на одно колено и медленно, очень медленно, экономя движения, протянул руку к крышке ларца. Кажется, он тоже едва дышал. Эльфрида сглотнула слюну в страхе и нетерпении. Подумала, если сейчас старец вздрогнет, то она, наверное, просто умрет. «Режь красный Ты справишься», — пошевелила она губами. В лазарете стоял пробирающий до костей холод, и теплый пар выпорхнул из ее рта наружу совсем как эманация души у спиритов.

Но у них... получилось? У них и правда всё получилось?!

— Тьма, этот полуэльф! Этот рыжий! Вы не представляете, что случилось! Он едва не стянул с меня рубашку! И, наверное, все увидели, что под ней.

— Ваш раненый? — удивленно спросила Калехеда, — Ну и прыткий, засранец! Ему бы с такой дырой в плече в госпитале лежать, а не ласкаться. Ну, тогда я спокойна, что лекарь до вас так и не добрался... Жить будет! Каков, а?

Судя по всему, воительница не разделяет, а может просто не понимает возмущения девушки. Новость о том, что Талас способен кого-то раздевать, обрадовала ее.

— Святые рога, как мне после этого смотреть в глаза Вельге Зеленой? Осмелюсь ли я теперь призвать ее дух?

— За Вельгу не беспокойся! — махнула рукой капитанша. — Уверена, она и за Черными Вратами блюдет порядок и дисциплину... Хотя, конечно, жаль, что так вышло. Не думала я, что такое может произойти с самой Вельгой Зеленой. В конечном счете всех губит страх...

— Прошу, научите меня своему бесстрашию! Как у вас получается ничего не бояться? Вы пьете специальное зелье от нервов? Клянусь, сейчас я бы махом опрокинула в себя целый флакон такого, даже если бы нем было все сорок градусов! Если б только алхимики умели его варить...

— Нет, — покачала головой Калехеда. — Никаких зелий я не пью. И тебе не советую. «Сорок градусов»! — передразнила капитанша волшебницу. — Я не знаю, почему я ничего не боюсь. Вот кошка может видеть в темноте, а человек — нет. Вот и я так. Все боятся, а я — нет. А почему — наверное, одной Кетре известно.

— Ваше бесстрашие делает вас невосприимчивой к ужасу, который навеивают волкомраки. Они пожирают человеческий страх и от этого размножаются. Если вы научите меня и всех остальных сопротивляться этому чувству, вы спасете многие жизни, и бойня, эта кровавая бойня, которая случилась сегодня, больше не повторится. Сколько людей могло бы остаться в живых, если бы... Ах, ладно, не буду об этом. Простите. Стоны раненых до сих пор звучат у меня в ушах...

— Поэтому-то она и позвала меня сюда, — грустно сказала Калехеда. — поэтому Вельга позвала меня сюда. Она думала, я могу научить своему бесстрашию других. А я... я не могу. — развела руками воительница. — Может быть, действительно стоит обратиться к Кетре?..

— Можно задать вам странный вопрос? Очень, очень странный вопрос?.. — робко спросила Эльфрида.

— Если про дела сердечные, это не ко мне, — отрицательно покачала головой женщина, словно угадав мысли волшебницы. — Но один совет все-таки дам: если ты не хочешь, чтобы мужчина раздевал тебя, надо не браниться в темной комнате, а хорошенько врезать ему. Только руку своему рыжему не сломай, а то потом сама будешь ухаживать за ним.

— Мне пора возвращаться. Я и без того уже порядком утомила вас своей болтовней, — Эльфрида огляделась в поисках коридора, из которого прибежала. — Разве только... — замялась она, — вы и сами хотите продолжить эту неловкую ночную беседу?

— Всему свое время, — мягко сказала Калехеда. — Я, если честно, и сама изголодалась по женским разговорам, но давай отложим их до утра. Если боишься рыжего, можешь остаться у меня.

С самого начала разговора Стрижа не отпускало чувство, что что-то идет не так, как нужно. Что он что-то упускает в отношениях между остальными. Что вот этот недосмотр может негативно повлиять на уровень доверия, который Стриж пытался выстроить с каждым из членов группы. То что остальные уже хорошо знают друг друга добавляло сложности, но при этом негоциант думал, что все движется неплохо. Но глупая случайность показала, что все было далеко не так.

Да дело даже не в деньгах. Причиной было то, что его воспринимали как чужака. Возможно, он и добился некоторых успехов в общении с каждым по отдельности, но вот для всех вместе он не был своим. Подобная недооценка была неприятной, но не критичной. Видимо, Стриж слишком сильно попытался надавить на них, забыв что это не прожженные торгаши со стальными яйцами, а простые люди, которые в большинстве своем подвержены эмоциям.

Правда, восстанавливать отношения придется все же по отдельности. Потому что объясниться одновременно с Эльфридой и Отмаром, не зацепив чувства кого-нибудь будет сложновато. Но на всякий случай Стриж запомнил, что Отмар очень подозрительный и не гнушается даже подсматривать за другими. Хе! Эльфрида, конечно, девушка красивая, но штука в том, что Стриж совсем не рассматривал ее в романтическом смысле. Как интересного собеседника, который обучен манерам - да. В качестве возможной соучастницы хорошей аферы - несомненно. Но в качестве партнера или хотя бы спутницы на несколько ночей - вряд ли. Было видно, что самого Стрижа Эльфрида в таком качестве не рассматривает, а добиваться расположения девушки, тратя на это кучу времени, ситуация не располагала.

Друиду негоциант сам не доверял - и вполне не удивлялся, что это взаимно. Он был опасен. Так что Стриж не был уверен, что с ним вообще можно будет наладить отношения. Талас - нормальный малый, но немного вспыльчивый. Остынет - можно будет объясниться. Эльфрида - тут сложнее, ведь Стриж действительно не намеревался ее обижать. Из всей компании только она вызывала у него симпатию и расположение. Тут нужно будет подумать на свежую голову. Остается Отмар. С ним должно быть проще всего. Характер у него прямой, поэтому и подходить к нему нужно прямо.

Буквально за пару минут прикинув, как это лучше сделать, Стриж допил пиво, поставил кружку на стол и вышел из комнаты. Его путь лежал к интенданту крепости. Понятно, что тот, скорее всего, уже спал, но ради такого дела Стриж его разбудит. Как ни крути - герою и защитнику форпоста можно было проявить снисхождение.

Вряд ли интендант был доволен, что его разбудили по такому поводу, но требуемое продал.

Теперь была наиболее простая часть плана - насвинячиться с Отмаром в хлам. Правда, для стимуляции разговора Стриж посчитал, что эффекта одного только алкоголя может быть недостаточно, поэтому капнул в бутылку немного Златокорня. Чтобы уж точно со стороны бысшего драгуна не было агрессии, когда тот примет достаточно выпивки на грудь.

И с этим нехитрым скарбом Стриж отправился прямо под дождь, искать Отмара.

Было явно видно, что Отмар не слишком желает общаться со Стрижом. Поэтому негоциант сразу зашел с козырей:

— Отмар, я погорячился с высказываниями и сожалею об этом. Я не люблю азартные игры, потому что несколько раз проиграл весьма внушительное состояние. Теперь на кон не ставлю даже медяка. Собственно, это и есть причиной моей реакции на твое предложение "драгунских игр". А еще не стоило мне подобным недостойным образом реагировать на твои чувства... Скажу тебе, что насчет Эльфриды ты заблуждаешься. Мы не целовались. Догадываюсь, что ты видел, как я просил ее помощи в одном деликатном деле, но разговора услышать не смог. Я предлагаю обсудить наши разногласия за стаканом этой крепкой бормотухи - уж не знаю, что именно продал мне интендант.

А затем Стриж подошел поближе, чтобы не перекрикивать дождь и продолжил уже более тихим голосом:

— А если ты серьезно настроен завоевать сердце Эльфриды, может, и пару советов дам.

После уже вернул голосу обычный тембр и громкость:

— Так как, раздавим эту бутылку?

Предложение Отмара было отвергнуто.

— Нет уж, я заберу свое. — сказал Стриж, отмахнувшись от «драгунской тройки». — Пока что никакая потенциальная прибыль не покрывает мои потери от этого путешествия. Помнится, мерзкий жаб обокрал только меня одного.

Отмар поднял палец, чтобы произнести речь о том, что честь необходимо защищать, но прикусил язык, вспомнив, кто должен был следить за вещами во время кражи. Почтальон опустил руку и задумчиво поскреб подбородок.

Товарищи оживленно обсуждали договор, довольно бесцеремонно игнорируя поручика в вопросах дележа добычи. Отмар понял, что он сам растерял остатки чести, раз его больше ни во что ни ставят. Друид великодушно пообещал ему монеты на одежду! Вероятно, он считает себя чрезвычайно щедрым! Ну что ж, спасибо, что кормите, господа! Судя по всему, все считают его обузой, из-за которого пришлось тащиться через лес в подземелье, а теперь еще и терпеть проклятье Клевера.

Раньше было иначе. В драгунском полку его смерть посчитали бы героической — ведь он заслонил собой даму. А если бы ему посчастливилось воскреснуть (что, впрочем, вряд ли), сослуживцы жали бы ему руку, а Почтамт удостоил бы его ордена. Но теперь Почтамт будет искать доказательств его кончины, и будет очень хорошо, если найдет. В этом случае он будет удостоен ордена посмертно, и на этом его история закончится. В противном случае бывшие друзья пойдут по его следу, выследят и предадут трибуналу. Но еще вернее, что он падет смертью храбрых, сопротивляясь аресту.

Словом, Отто и Отмар не только по-разному выглядели. Они были разными людьми. Отто откровенно презирал трусливого Отмара, обрядившегося жалким торговцем и трясущимся от страха при мысли о встрече с бывшими коллегами. А Отмар видел смерть, и ему очень не хотелось встречаться с ней снова. Однако остатки чести у Отмара еще были. Долгий спор героев о способе «разрезания тортика» дал почтальону время, чтобы собраться с духом, и, когда Эльфрида договорила, драгун внезапно признался:

— Стриж, это я виноват в том, что жаболюд обокрал тебя. Я должен был сторожить лагерь и следить за костром. Но я увидел, как вы с Эльфридой ушли в лес, и стал следить за вами. — Отмар посмотрел в глаза вору, и взгляд его был недобрым. — Я видел, как вы целуетесь*. Не скрою, меня это привело в бешенство. Не скрою также, что я не считаю возможным тебе доверять. Раз ты отверг «драгунскую тройку», значит тобой действительно руководит жадность, и я прав в отношении тебя. Если после этих слов ты захочешь биться, я готов принять дуэль завтра поутру.

Дождь прекратился.

— Во! Это — то самое! — возгласил следопыт прямо над ухом волшебницы.
Он подкрался беззвучно, как хищный зверь, — не подкрался, а просквозил у девушки за спиной, едва колыхнув напитанный дождевой сыростью воздух. Стал над столом и глядит на контракт зоркими прищуренными глазами, — точь-в-точь дикий кот, которого привлекло шуршание мыши. Эльфрида начала привыкать к его странным повадкам, поэтому даже не дернулась — так только, ахнула, метнув в него быстрый укоризненный взгляд.
— Эльфрида! Ты где его раздобыла?

Образец договора лежал на грязной столешнице. Пока следопыт не навис над плечом волшебницы, она водила тыльной стороной кулака взад-вперед по линиям сгиба низкосортной канцелярской бумаги, усердно пытаясь привести ее в божеский вид.

— Ты про этот контракт? — уточнила она, сдувая со лба растрепанный локон. — Да просто перепутала его со страницей из «Кодекса вора». Но постой... Как ты сказал? — Она отложила листок, прокручивая в памяти последнюю реплику следопыта, и тут ее глаза распахнулись, полные безграничного удивления. Она не ослышалась, Талас и правда назвал ее по имени? Не растяпой, не горожанкой и даже не «куда-собралась-жить-надоело»? Он впервые назвал ее по имени! Вот так-так! Но что это с ним? С чего бы вдруг такая почтительность?

Волшебница медленно заправила прядку за ухо, пытливо разглядывая полуэльфа. Поначалу, когда они только встретились, она считала Таласа кем-то вроде пройдохи Бузо — угрюмым немногословным бродягой неопределенного рода занятий с туманным прошлым и столь же неопределенным будущим, но со временем утвердилась в мысли, что первое впечатлением было ошибочным: мрачная нелюдимость Таласа — только фасад, что-то вроде защитного панциря, за которым таится скрытая от посторонних печаль, подпитываемая то ли воспоминаниями о родном доме, то ли чем-то еще, что волшебница до сих пор постичь не смогла. Талас как будто все время ходил под пасмурным облаком. Даже в самые радужные мгновения жизни это облако висело над ним, отбрасывая тень на его фигуру. А сейчас оно посветлело. Или, вернее сказать, его пронизали ясные лучи радости.

— Где раздобыла? — спохватилась Эльфрида, с безотчетным кокетством накручивая локон на палец. В уголках ее пухлых губ заиграла улыбка довольства, которую она не смогла бы сдержать, пожалуй, даже под угрозой отсечения головы. — Не помню, где раздобыла. Наверное, позаимствовала у папы. Папе не раз приходилось справедливо делить торты. Некоторые ценители, между прочим, готовы убить за один кусочек его шоколадно-ореховой «Чародейки». Вот и Сутакан Сакэ, видимо, попадал в похожие ситуации. Как и всякий приличный восточный мудрец, он был главой многочисленного семейства. А быть главой многочисленного семейства, знаешь ли, большая ответственность. Чтобы по справедливости разделить лакомство на всех домочадцев, нужно проявить недюжинную смекалку.
— Погоди, — присмотрелся Талас к бумаге, — что это тут внизу? Зо... за... н... ну... Какие-то буквы сильно курчавые... Не могла бы ты прочитать?
— А, это ерунда, классический мелкий шрифт, их никто никогда не читает, — отмахнулась волшебница, с увлечением продолжая: — Так вот. Красиво разрезать торт — целое искусство сродни вашим церемониям чаепития или фехтования на мечах. Торт — изделие деликатное, потому и обхождения требует самого деликатного. В идеале потребуются гончарный круг, несколько мечников (по-вашему — самураев), любопытный кот и прохожий. Кладем, значит, торт посреди гончарного круга, вокруг расставляем вооруженных людей, сбоку усаживаем прохожего и кота, окунаем мечи в кипящую воду, заносим их над тортом и-и-и... О! А может, написать в дополнительном пункте, что если в следующей сокровищнице нам попадется торт...
— Так! Никаких дополнительных пунктов! — вскричал следопыт, отвечая Стрижу и одновременно прерывая поток разглагольствований Эльфриды. — Сначала Отмар делит добычу на равные части! Потом каждый... Потом...
— Потом? — непонятливо протянула волшебница. Следопыт, кивнув на колеблемый сквозняком договор, поглядел на нее такими умоляющими глазами, будто до смерти желал отведать шоколадно-орехового торта.
— Нужен торт для наглядности! — догадалась она. — Чтобы правильно объяснить метод Сутакана Сакэ, нужен торт! Ладно, подержи мое пиво эту бумаженцию, а я сейчас что-нибудь да придумаю.

Она покопалась в котомке, достала оттуда свой гримуар, два разноцветных мелка (белый и красный), положила эти предметы на стол, разместив мелки по разные стороны от книги, а затем, надувая щеки от важности, принялась объяснять.

Эльфрида так и обомлела. Все ее лицо превратилось в сплошное недоумение; на нем словно бы нарисовалось большими буквами: «Что-о-о?» Монетка выпала из ее глазницы и с бодрым позвякиванием ускакала под стол, к разморенному беготней Коксу.

«Неужели я ненароком проболталась? — мысленно испугалась волшебница, прижимая ладонь ко рту. — Бормотала во сне, а Талас и услышал? Нет, не может быть!» Она обещала Стрижу, что не выдаст его тайну, обещала себе во что бы то ни стало сдержать слово. Она не могла проговориться, нет-нет-нет! Но как же тогда следопыт умудрился раскусить плута?

«Сутакан Сакэ», — услышала она и с облегчением выдохнула. Хвала рогам Всевышнего, она не проболталась! Речь шла всего лишь о романе «Кодекс вора» и описанном на его страницах мудреном способе раздела добычи. Эльфрида — тот еще синий чулок — раз десять перечитывала эту книгу вдоль и поперек, особенно смакуя любовную линию между главным героем — хитроумным Бузо — и прекрасным суккубом с черными, как безлунная ночь, волосами и именем длиннее, чем у самой Чармионы Блатнэйд. Кажется, в котомке даже завалялась страничка, вырванная из романа, где дивными метафорами, в прелестных и волнующих подробностях описывается... ну... э-э-э... кое-что описывается.

Эльфрида подернулась розовым румянцем. Покопавшись в котомке, она нашла сложенный вчетверо и сплошь перепачканный леденцами лист бумаги, надписанный ее рукой как «N.B. Кодекс вора». Расклеила слипшиеся уголки, с нежностью развернула потрепанную страницу, ища среди плотно приставленных друг к другу букв знакомые имена, но — да-да-да, как обычно — припасенный листок оказался вовсе не тем, что было нужно.

Он был озаглавлен словами:
ЗАКОННЫЙ КОНТРАКТ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ ВАЖНОСТИ, ЗАКЛЮЧАЕМЫЙ ВСЕМИ СТОРОНАМИ ДЕЛЕЖА ДОБЫЧИ ПРИ ДЕЛЕЖЕ ДОБЫЧИ, СПОРАХ, СВЯЗАННЫХ С ДЕЛЕЖОМ ДОБЫЧИ, А ТАКЖЕ ВО ВСЕХ ИНЫХ НЕПОНЯТНЫХ СИТУАЦИЯХ (ОБРАЗЕЦ)
Под заглавием квадратным канцелярским почерком значилось следующее:
Мы, нижеподписавшиеся, законопослушные или в равной степени подозрительные субъекты дележа добычи (впоследствии именуемые субъектами) в количестве ____________ шт. человек, эльфов или иных антропоморфных существ, сим подтверждаем свое согласие на законный дележ добычи (впоследствии именуемый дележом) путем законного дележа добычи (то есть дележа), тем самым соглашаясь, что условия данного контракта в полной мере соответствуют принципам свободы, равенства, братства и высшей справедливости.
1. Условия важнейшие, касающиеся котов, собак, иных четвероногих друзей, но в первую очередь — котов:
1.1. Заключающий данный контракт кот обязан предъявить документальные подтверждения своей личности, коими традиционно у кошачьих считаются усы, лапы и хвост.
1.2. Кот, предоставляющий документальное подтверждение своей личности (см. п. 1.1), имеет право, таким образом, вместо проставления печати и подписи либо а) чихнуть путем носа, либо б) махнуть путем хвоста, либо в) просто оставить отпечаток лапы.
2. Условия прочие, касающиеся прочих же субъектов дележа:
2.1. Заключающий данный контракт субъект обязан принять условия дележа, значащиеся на стр. 23, абзацы 2-8, «Кодекса вора» г-на Сутакан Сакэ, восточного мудреца и сочинителя, ибо они суть те условия, справедливее которых невозможно вообразить.
2.2. Заключающий данный контракт субъект обязан предоставить документальное подтверждение своей личности (как то: личная печать) с указанием своего полного имени или прозвища, равноценного по степени значимости полному имени, и последующим проставлением под данным контрактом личной печати или подписи (в отсутствие чернил дозволяется использовать для этих целей кровь или иные жидкости).
2.3. Сопутствующие расходы, а также вознаграждение представителю закона, посредством которого заключается данный контракт, оплачиваются за счет субъектов данного контракта на основе устной договоренности.
И дальше — строки с прочерками:
1. Субъект № 1 ________________________ (впишите имя)
2. Субъект № 2 ________________________ (впишите имя)
И так далее. А в самом низу — мелкий шрифт: Составил г-н Занудкис, магистр юриспуденции, г. Грозок, ни в коей мере не несущий ответственности за какие бы то ни было негативные последствия.

Сначала девушка с брезгливостью скривилась, но уже через мгновение, сообразив, что это за образец документа, прямо-таки вспыхнула от радости:
— Ха! Вот оно решение! Вот она бумага великой справедливости! Талас верно говорит: раз такое дело, надо решить все по закону. Ибо, как говорили маги в древности, dura lex sed lex — то есть закон, конечно, дура, но на то он и закон, чтоб его соблюдать.

Она потрясла в воздухе замусоленным листком и сердито ткнула в него пальцем.
— Это контракт о честном дележе добычи. Мы все должны его подписать. Все без исключения. Так мы документально подтвердим, что мы в одной команде. Это в первую очередь касается вас, Стриж. Скажу как на духу: Друлу я доверяю как себе. Больше, чем себе! Но вы, вы... — ее ресницы дрогнули, — мое доверие к вам не полное, хотя вы не посторонний нам... мне человек. В конце концов я обязана вам спасением жизни! Если хотите, я отдам вам свою долю и... — она с тоской посмотрела на золотой амулет Чармионы Блатнэйд, — и этот медальон, когда поговорю с его хозяйкой... Но, — глаза ее решительно сверкнули, — я не могу допустить, чтобы наша команда перестала быть командой!

— Друлаван, Талас, Отмар, вы согласны с этим предложением?

Всегда ловкий Стриж крайне неловко опрокинул свою же сумку, вытряхнув ее содержимое на всеобщее обозрение. Друл аж потерял свое звериное лицо.

— Предвосхищая ненужные и пошлые вопросы, отвечу. В темноте после боя с волком мне было сподручнее собирать рассыпавшиеся монеты в мешочек, а не в горшок. Сейчас мы все в одной лодке, - нисколько не смутившись заявил плут.

— Сейчас мы все в одной лодке, - медленно растягивая слова, повторил друид, прямо глядя на негоцианта — Отрадно, что ты об этом вспомнил.

— Мне казалось, что тебя в нашей группе держит только любопытство и интерес, - насмешливо продолжал друид — возможно, так и было, пока ты не поучаствовал в любопытном и крайне интересном воскрешении драгуна. И теперь, пока мы не убьем Залааса, ты действительно с нами в одной лодке, не забывай об этом.

— Делите добычу? — сонно спросил проснувшийся от шума Отто.

— Да, Оттмар, именно так. Могу я просить тебя пересчитать все монеты, вычесть из них сколько требуется тебе на новый костюм, а остаток поделить на четыре равные части для нас? Уверен, человек с твоим уровнем благородства не сможет допустить математический просчет, — недвусмысленно ухмыльнулся эльф.

...Когда затянувшийся донельзя дележ, наконец, был окончен, Друл решил прогуляться с Ларсом, а заодно нормально помыться под проливным дождем. Не в этом же корыте, прости Шеала, мыться честному друиду.
Ларс радостно кусал струи дождя, пока хозяин смывал с себя чужую кровь и накопившуюся усталость. Когда друид и одежда по его собственному мнению были отмыты, Друл, заразившись радостью пса и показав духам язык, лихо перекинулся в собрата Ларса, и они вдвоем отправились гонять кур по всему крепостному двору до самого рассвета.

ПОКОПАТЬСЯ В ПАМЯТИ (мемуарная зарисовка в двух сценах)

Сцена первая

Действие происходит внутри Эльфридиного сознания, в пространстве, называемом древними магами «sølüs ipše».

Пасмурное, холодное помещение с чайным столиком и двумя глубокими креслами. Полумрак обволакивает предметы, скрадывая их очертания. Посреди стола затеплена лампа. В ее мягком медовом свете поднимается вверх ароматный дымок от чайника гавэ. На стене напротив стола — круглый серебряник зеркала. Если присмотреться, в нем отражается лунный диск, увязший в сизом кучевом облаке. Из приоткрытых оконец веет дождевой сыростью и едва ощутимым запахом гари. Вдалеке периодически мерцают молнии и раздаются раскаты грома.

За столом сидят:
Внутренний Голос Эльфриды — изысканно одетый мужчина с брезгливым выражением на лице.
Память Эльфриды — прехорошенькая девочка лет шести с гладко причесанными волосами, на макушке которой повязан голубой бант.

Внутренний Голос. Ц-ц-ц. Что за погода! Что за аспидская гроза! А ведь только конец лета!..
Память (жалобно; вздрагивая плечами). Брр! Зябенько. Ежевичка простудится. Вымокнет и простудится. Бедная, бедная Ежевичка!
Внутренний Голос (едва заметно раздражаясь). Во-первых, она уже взрослая барышня. Слюнявые прозвища в этом возрасте делают из нее глупую вертихвостку... А во-вторых... (Перебивает сам себя.) Впрочем, Ежевика так Ежевика. Должна же быть гармония внутреннего и внешнего. (Cаркастически фыркает.) Во-вторых, кто ей после этого доктор? Не ерзало бы шило в филе миньон — сидела бы дома, в тепле. Так ведь нет же, дома нам не сидится, мы строим из себя героиню. Мы желаем бродить по лесам в компании подозрительных типчиков и картинно размахивать молотом, строя из себя какую-нибудь Брум-Хрум-Фрум-гильду Безумную!..
Память. А дяденька-зверь придумал название Элфри!
Внутренний Голос (усмехается). Мне более по душе названия, как ты изволила выразиться, которыми честит ее другой дяденька.
Память. А какой?
Внутренний Голос (с трудом сохраняя серьезность). Дяденька, хе-хе, Котик.
Память (непонимающе хлопает ресницами; тянется к чайнику, вдыхая душистый пар). Пахнет, как будто ириска. А может, он уже заварился? Очень-очень зябенько и хочется пить!

Внутренний Голос, поднимаясь из-за стола, церемонно разливает гавэ по чашкам. Неожиданно лампа начинает мигать, а поверхность стола — мелко вибрировать. Исходящие паром чашки дрожат; маленькие ложечки позвякивают на тарелках. Слышится громкий шорох, быстро перерастающий в свист. Лампа, моргая, удваивает освещенность в темном пространстве, отчего на стене рядом с зеркалом проступает из тени пневматическая труба, верх которой уходит под потолок, а низ оканчивается специальным окошком-люком.

Внутренний Голос (отставляет чайник, досадливо всплескивая руками). Проклятье! Опять?! Да же это такое?! Ни минуты покоя!

В основание трубы с громким шлепком ударяется капсула. Над чайным столом загораются красные буквы в окружении звездочек:
✴ ✴ ✴ Новое сообщение! ✴ ✴ ✴

Они блестят и переливаются до тех пор, пока Внутренний Голос не открывает люк, вынимая капсулу из трубы. Тогда буквы гаснут и пропадают.

Внутренний Голос (кряхтит; давит на крышку капсулы). С тех пор, как ушла из дома, только и делает, что вляпывается в неприятности... То ей приспичит гнолла зачаровать, то ей, видите ли, надо оживить незнакомого мужика, то распугать привидений истерической речью, то каких-нибудь мошек наколдовать... (Открывает капсулу, разворачивает письмо). Не жизнь, а сплошной опереточный... этот самый... (Достает из кармана монокль, вставляет его в глазницу, устремляя на покрытый неровными строчками лист грозно отсвечивающее стекольце.) Трехголовый волк? Прекрасно! Просто прекрасно! Дальше что? Семихвостый бобер? Шестиногая пятнистая выхухоль?

Память (хихикает; затем, округлив ротик, дует на гавэ). Вфу-у-ух-х-х. Немножечко горячо. А что такое перьеточный?
Внутренний Голос (качает головой). При таком образе жизни мы и до совершеннолетия не дотянем. Нет, ц-ц-ц, не дотянем. По крайней мере в здравом рассудке... Трехголовый, надо же! Ц-ц-ц.

Внутренний Голос садится за стол, отхлебывает из чашки, с угрюмыми видом перечитывая письмо. Память пробует горячий напиток из ложечки. Слышится скрип открываемой двери. Из темного угла появляется и бесшумно подходит к столу новая Сущность. Это худощавый мужчина в пенсне, облаченный в темно-синюю мантию доктора оккультных наук.

Сущность (сухо; вполголоса). Здравый рассудок у нас не в чести.

Внутренний Голос закашливается, поперхнувшись; Память поднимает на Сущность сияющие глаза.

Память. Дяденька Здравый Рассудок! (Приветственно машет ложечкой.) А мы попиваем ириски! Хотите сесть на мой стульчик?
Внутренний Голос (с претензией). Опять ты крадешься, как тать за стропилами! Ты посмотри: из-за тебя чуть не залил кипятком срочное письмо!

Здравый Рассудок пожимает плечами. Подходит к Памяти, поднимает ее, весело засмеявшуюся, из кресла и усаживает себе на колени.

Здравый Рассудок (сухим канцелярским тоном). Если хочешь получить мой совет, окажи любезность: посвяти меня наконец в суть дела.
Внутренний Голос (все еще раздраженный, неохотно подчиняется). Вообще-то письмо адресовано Памяти, тебя я не призывал — так, помянул всуе по чистой случайности. Дело обычное: увидела очередную инфернальную тварь и собирается вспомнить, где ее прежде угораздило встретить это (цитирует, переходя на жеманный дискант) «жуткое и диковинное создание». Боюсь, твое вмешательство тут бессильно — у нее опять разыгралось воображение. Кто в здравом рассудке поверит своим глазам, увидев посреди крепости трехголового волка?
Здравый Рассудок (протягивает руку к письму). Ты позволишь? (Бегло читает, бубня себе под нос отрывки послания.) Действительно: трехголовый. И что из этого? Чем, по-твоему, трехголовый волк диковиннее муравьеда или глубоководного удильщика? Заметь, я пока не упоминаю о переходных формах и вымерших видах. Науке известны создания, превосходящие в своей замысловатости самую смелую фантазию.
Внутренний Голос (хмыкает, пряча монокль в карман). Только не Ежевичкину!
Здравый Рассудок (спокойно продолжает). С этой точки зрения трехголовый волк — не такая уж и диковинка. Обычная химера, не самая оригинальная. И потом, крепости, замки, рыцарские турниры — в определенном смысле, те места, где они чаще всего и встречаются. На шлемах, попонах, вымпелах и щитах. На гербе маркграфа фон Рыквига, например, изображен черный волк с тремя головами на белом фоне. Геральдика называет эту фигуру кервером или — в традиции северян — гармом.
Память. Дядя Рассудок, а кто этот Макра... Марка Фонрыдвик?
Здравый Рассудок. Не Марка, а марк-граф фон Рык-виг. Легендарный герой Хёвенхельма, прославивший себя многочисленными ратными подвигами, но сверх прочего — поисками Белых Скрижалей. Он же командир отряда Зимних Волков — могучих непобедимых воинов, рыцарей его свиты.

Память хмурится. В ее глазах мелькает проблеск какой-то неясной догадки.

Память. А почему они называются Зимние Волки?
Здравый Рассудок. Потому что они с далекого севера, где стоит вечная зима...
Память. О-о-у-у-у... Зябенько!
Здравый Рассудок. ...где заснеженные долины, и скованные морозом озера, и густые девственные леса...
Память. И большие агромадные леденцы?
Здравый Рассудок. Не леденцы, а ледники. Огромные ледники. Зона вечной мерзлоты. (Мечтательно затуманивается, глядя сквозь собеседницу.) Белая, искрящаяся на солнце пустыня, которая простирается от края до края, покуда видит глаз. Ночью там небо бархатное, усеянное вот такими звездами, и на фоне этого бархата, представляешь, колеблются гигантские разноцветные тюли. Знаешь, как называется это явление?
Память. Не-а.
Здравый Рассудок (любовно). Полярное сияние.
Память. У-у-у... О-о-о-о... Наверно, очень-очень волшебственно! И рыцари гуляют по пустыне сияний? А может... (Что-то припоминает.) Рыцари гуляют по лесу снежинок?
Внутренний Голос (в сторону). Морочит ребенку голову.
Здравый Рассудок (игнорирует замечание). По лесу, бывает, гуляют. А поскольку Хёвенхельм, повторюсь, — северная местность, постольку редко случается, чтобы лес стоял не снежинко… тьфу, что я говорю!.. не заснеженным.

Личико Памяти вдруг озаряется ликованием.

Память (торопливо и радостно, захлебываясь слюной). Я их видела! Я их видела! Когда я была у дедушки! В агромадной книжке с картинками! Я точно-точно видела рыцарей-Волков!
Внутренний Голос (скептически). Неужели?
Память (до глубины души уязвленная недоверием). А вот ужели! Ужели! У меня есть непоровержимые улитки! Трурли-дурли-бум!

Память вскидывает ложку, будто дирижерскую палочку. Машет ею привычным изящным движением, совершая таким образом магический пасс. На стол рядом с чайником плюхается пыльная папка. Память бросает ложку на стол, вскакивает с колен Здравого Рассудка, стремглав побегает к папке, достает из нее пожелтевшую перфокарту, затем подбегает к зеркалу и вставляет перфокарту в некое скрытое тенью устройство под ним.

Память (поворачиваясь к остальным; торжественно). Ву! А! Ля!

Зеркало словно бы просыпается ото сна. Статическое отражение в нем приходит в волнение. Тучи, в которых утопает луна, подбираются ближе к зрителю, затягивая зеркало изнутри хлопчатой поволокой. Спустя несколько секунд поволока рассеивается, превращая зеркало в своеобразный портал и открывая заинтересованным взглядам картину из прошлого чародейки.

* * *

Сцена вторая

Действие происходит в прошлом Эльфриды.

Кабинет доктора Эверсана — сумрачная и пыльная комната в коричневых тонах, сплошь загроможденная разновеликими стопками книг. Главное ее украшение — настенные куранты с кукушкой.

Доктор Эверсан — мужчина той же внешности, что и Здравый Рассудок, — стоит спиной к зрителю. Перед ученым распахнут овальный портал, рамка которого непрерывно колеблется, будучи сотканной из мерцающего пурпурного дыма. В портале поглаживает бороду мужчина с подслеповатым и мудрым взглядом — архивариус библиотеки Талиума. Ученые ведут приятную обоим беседу. За спиной архивариуса виднеется возложенная на пюпитр раскрытая книга. Левую страницу разворота украшает искусное каллиграфическое письмо, а правую — иллюстрация, выполненная с неподражаемым мастерством. В углу кабинета перебирает цветные камушки маленькая Эльфрида.

Устав от своего занятия, девочка подходит к порталу, замечает великолепную книгу и смотрит нее большими очарованными глазами.

Маленькая Эльфрида. У-о-о-о-у-у...
Архивариус. ...поистине потрясающая работа. У меня как будто заново открылись глаза. Я-то гордился, что могу различить двадцать четыре разновидости Ephyrae larva, но ваши тридцать восемь меня сразили. (Прерывается, замечая Эльфриду.) Здравствуй, милое дитя. Как твоя кошечка поживает?
Доктор Эверсан (польщенно посмеиваясь). Со временем научитесь. Вопрос тренировки и опыта. Вначале вы не улавливаете разницы, но, всматриваясь в рисунок эфирного следа, начинаете замечать, что они отличаются друг от друга, как ваши и соседские дети... (Замечает девочку и треплет ее за бант.) ...Даже Эльфрида уже кое-что понимает, хотя едва-едва научилась читать простейшие формулы.
Эльфрида (неуклюже отставляет ножку назад, пытаясь изобразить реверанс). Здравствуйте, уважаемый дяденька архивариус! Сандрачка поживает нормально, спасибо. А можно спросить про книгу?
Доктор и архивариус (наперебой). Конечно! Конечно!
Доктор (смеясь). Самый любознательный возраст. Сыплет вопросами, как из сита, — мы с дочерью и супругой едва успеваем отстреливаться. Дочь обучает стихосложению, а я вот, как видите (показывает на камни, которые перебирала Эльфрида) пытаюсь привить интерес к науке.

Архивариус мнется, подыскивая слова одобрения.

Эльфрида (пользуясь паузой в разговоре мужчин). А как называется ваша книга?
Архивариус (недоуменно собирает морщины на лбу). Какая книга, дитя? Я, как бы сказать, хранитель библиотеки, в моем распоряжении несметное количество книг... Ах, ты о «Небесном клинке»! (Указывает на фолиант у себя за спиной.) Эта книга?
Эльфрида. Да-да-да. Позвольте заметить, что она ужасненько красивая! Очень-очень-приочень красивая!
Архивариус (восторженно). Еще бы! И столь же дорогая! Даже бесценная! Величайший шедевр псевдоисторической живописи! Приписывается перу и кисти Науфеля Матурана из Роэна, полуэльфа низких кровей, но, безусловно, одареннейшего сочинителя и художника. Описывает события, якобы имевшие место в третьей декаде прошлого века: фон Рыквиг и его рыцари, Зимние Волки, преодолевают, как бы сказать, всевозможные опасности на пути к Белым Скрижалям.
Доктор (задумчиво; вполголоса). «Небесный клинок, или Приключения маркфрага фон Рыквига в происках Белых Скрижалей» — таково ее полное название, верно? Читывал ее копию в переводе, но в оригинале, увы, так и не довелось.
Архивариус. Совершенно верно. Историки относят ее к так называемым нарративным источникам. Иными словами, это не документ, а только портрет минувшей эпохи — субъективный и даже пристрастный, пусть и ужасно красивенький. (Улыбается.) Я бы воспринимал его скорее как фантазию о походе маркграфа фон Рыквига, нежели как пересказ реальных событий.
Эльфрида. А кто этот Марка Фонрыдвик?
Доктор (не сдержав снисходительной улыбки). Маркграф фон Рыквиг. Слушай внимательно: марк-граф фон Рык-виг. (Произносит с отточенной изысканностью модуляций.) Марк-граф фон Рык-виг. Фон Рык-виг. (Архивариусу.) Фонетика северных языков включает непривычные для нас звукосочетания, даже тем, кто профессионально занимается языками, непросто выговорить фамилию хевенхельмца. (Наклоняется к Эльфриде). Но ты же у нас способная девочка? Будь добра, постарайся. Видишь рыцарей на картинке? Это Зимние Волки. А главный среди них кто?
Эльфрида (с некоторым напряжением; растягивая слова). Марк-а-аф фо-о-он Рыд-вик?
Доктор и архивариус (одновременно). Фон Рыквиг!!!
Доктор (не скрывая своего разочарования). Девочка, что у тебя с языком? Прилип к нёбу? Неужели опять без спросу таскаешь конфеты?
Эльфрида (обиженно, с вызовом). И ничего не таскаю! Я вообще сто лет не ела конфеты! (Показывает язык в доказательство.) А почему… (Переходит в наступление.) Почему тогда у волка три головы? Может, это он таскает конфеты? Может, поэтому и пропали конфеты? А еще пропала кровянка. Деда, ты говорил, что ее скушал бабушкин Шалопай, а, по-моему, ее скушал волк, потому что Шалопай маленький, а у волка три головы и целых… (Загибает пальцы, подсчитывая.) Целых шестнадцать зубов!
Доктор (заметно смутившись и потому нарочито строго). Девочка, нехорошо менять тему посреди разговора. Мы еще не закончили с твоим произношением...
Архивариус (перебивая). Рональд, вы слишком требовательны к ребенку. Дитя мое, это не настоящий волк, это кервер — геральдическая фигура хёвенхельмского рода фон Рыквигов.
Эльфрида (старательно выговаривает). Ге! Раль! Дическая!
Архивариус. В геральдике повсеместно используются образы устрашающих животных, химер, демонов или чудищ, притом вымышленные попадают в гербовники ничуть не реже, чем настоящие. Каждая из фигур имеет свою символику, чье значение приобретает особый оттенок смысла в зависимости от тинктур, в которые окрашены сами фигуры, поле, намет и так далее. Современные знатоки эмблематики выделяют девять важнейших…

Часы на стене бьют половину седьмого. Овальный портал начинает заметно подрагивать, а пурпурный дым его рамы искрит, как сигнальный огонь. Эльфрида зевает, убаюканная монотонным голосом архивариуса.

Доктор Эверсан (раздосадованно). Увы, мой друг, боюсь, наше время вышло. Адетта открыла deprenonum всего лишь на полчаса. Как ни пытался умаслить ее — все без толку. Говорит: не продлю даже на минуту! Дуется на меня. Подозревает, будто это я ворую по ночам кровяную колбасу из ее припасов, а потом сваливаю вину на ее дурно воспитанную собачонку.
Архивариус (торопится попрощаться). Да-да, это крайне прискорбное обстоятельство. Рональд, мне составило редкое удовольствие ознакомиться с вашей, как бы сказать... (Его голос искажается, затухает.) ...если в следующий выходной выкроите минуту...

Портал резко схлопывается со звуком засосавшейся в слив воды. Пурпурный дым медленно растекается по темному кабинету, обнимая собой и скрывая от зрителя фигуры мужчины в мантии и девочки с голубым бантом.

*сразу после сна*

Девушке снилось...

В книгах, которых читала Эльфрида, после этих слов обычно следует длинное и пространное описание сна. Даже не так. Даже не сна, а мистического погружения в мистические глубины объятого мистическими видениями разума персонажа. Обязательны сцены: персонаж встречается с греховными помыслами (предстают чередой пандемониумных уродцев); персонаж признается себе в потаенных желаниях (принимают форму демона-искусителя); персонаж испытывает экзистенциальные страхи (таятся по темным углам, нагнетая эмоциональное напряжение, пока демон-искуситель пробегает своим раздвоенным языком по шее персонажа, слабеющего в коленях). Иногда автор добавляет еще одну сцену, которую либо стыдливо вуалирует туманным намеком, либо описывает метафорой про пестики и тычинки. Но поскольку разум Эльфриды от голода и усталости существенно обмельчал, снилась ей всякая мелкая, не заслуживающая внимания дрянь. Какие-то ветки, камни, костер, еда. Ну конечно, еда! Оладушки со сметанкой, каша в горшочке, гуляш из говядины и кислой капусты...

И никаких тебе демонов! Даже обидно. Но вовсе без мистики все же не обошлось. Просто мистика не размазывалась метафорами по сну, а вся сконцентрировалась в обстоятельствах пробуждения. Представьте себе: открываете вы глаза, радуетесь новому дню, а у вас перед самым носом — дохлая мышь. Глазки застыли, усики топорщатся в стороны, солнечные лучи просвечивают через шерстку, преподнося вам мышиный труп в сияющем ореоле. Как тут не испытать мистическое потрясение!

— Ах ты ж, сила пушистая! — вскрикнете вы в экзистенциальном испуге. Вскрикнете, завизжите, потом успокоитесь, найдете рациональное объяснение происходящему. Догадаетесь, чьих рук это дело. Встретитесь с греховными помыслами. Признаетесь себе в потаенном желании. Не сможете сопротивляться желанию. Возьмете дохлую мышку за хвостик и кааак зашвырнете ее за шкирку рыжему полуэльфу. Конечно, у вас ничего не выйдет: полуэльф — существо увертливое и вредное, он ловче вас в два с половиной раза. Зато сколько хохоту будет, когда вы поймете, что рыжий тут не при чем!

Вы смешаетесь, но виду не подадите. Подманите кота полуэльфа (оказывается, мышка — его подарок), сложите руки как лапки и громко скажете «Мяу!» в знак благодарности. Возможно, даже изобразите, как поедаете мышь. Нет, лучше пригрозите ее зажарить и скажете, что поделитесь с рыжим! А потом все утро будете вспоминать этот милый конфуз и гладить котика между ушек, когда он свернется клубком у хозяина на коленях.

Так Эльфрида и сделала. Ну, в общих чертах. Она тогда еще не проснулась. То есть проснулась, но все было как в тумане. Настоящая мистика началась, когда обнаружили, что дохлая мышка перед завтраком потерялась, и сколь бы Эльфрида ни напрягала извилины, так и не вспомнила, куда ее подевала.

Волшебница тоже не осталась в стороне. Друлаван помогал нести бездыханного Отто, а она перехватила молот левой пятерней, выставила его перед собой и держала как фонарь, шествуя впереди их макабрической процессии.

Странно, но, когда озябшие пальцы обхватили рукоять, тонкое запястье дрогнуло, будто собираясь надломиться, — будто на кратчайшую долю секунды фантомная мышечная память заставила девушку почувствовать истинную тяжесть артефакта. Хотя почему же странно? Для волшебных предметов, наверное, вовсе и не странно. А молот был, несомненно, самым волшебным предметом на всем белом свете: молот — не молот, а легкий как перышко сосуд, похожий на объемный чертеж самого себя, нарисованный в воздухе ниточками газового света.

Мужчины опустили драгуна на алтарь. Действовали слаженно, размеренно, безмолвно. Наверное, прониклись похоронной торжественностью момента. Сделав пару шагов прочь от алтаря и не проронив ни слова, они одновременно с немым вопросом уставились на девушку: вот, донесли, мол, что же дальше? — четыре выжидающих глаза в мертвенно-холодном полусвете: две золотые и две обсидиановые искры. Волшебница сделала вид, что не понимает этих взглядов, хотя в ее улыбке и таинственно опущенных ресницах без труда прочитывалось самодовольство артиста, сумевшего заинтриговать публику. Она чуть-чуть помедлила, кокетливо поправляя прядку. Было не совсем понятно: то ли хмель призрачной мистерии до сих пор не выветрился из ее головы, то ли она подыскивает какое-нибудь особенно эффектное словечко. Наконец красиво повела рукой, подражая, как ей представлялось, Чармионе Блатнэйд:
— Особая магия, друзья. Теперь — немного особой ритуальной магии...

Дальше пошли приготовления.

Вытряхнув из котомки все содержимое вместе с мусором, крошками сухарей, мятыми шпаргалками, фантиками и катышками войлока, Эльфрида быстренько выловила нужное: иглу, методичку, мелок белого и красного цвета, две тонюсеньких церковных свечки, надломленных в нескольких местах, но все еще пахнущих ладаном и воском. Вздохнула, глядя на эти жалкие ошметки колдовского реквизита. Открыла методичку посредине — там, где на развороте красовалась длиннейшая и скучнейшая магическая формула — ряды однообразной черной вязи, лишь условно оживленные простеньким рисунком. Пробежалась взглядом по курсиву строчек, повторив и без того заученные вхруст и затертые в памяти до полного обессмысливания фразы. Белым мелом старательно, как ее учили в школе, начертила перед алтарем восьмиконечную звезду, красным же со всей прилежностью заключила ее в круг, вывела по символу на острие каждого луча. Закоченевшие пальцы плохо гнулись и несколько раз роняли мел, но рука проводила линии размашисто, от плеча, с естественной, непринужденной точностью, которая дается только упорной многолетней выработкой навыка. В результате получилась аккуратная октаграмма, напоминающая изображение компаса на карте. В центр знака волшебница поместила стеклянную сферу, вытащив ее из фигурных держателей-пазов в оголовье посоха, по окружности же, проколов себе палец иглой, окропила символ кровью. Наконец затеплила свечу над головой драгуна — и все было готово.

Волшебница стала перед алтарем, ощущая сумрачный озноб, колючее напряжение буквально в каждом сантиметре пространства, который отделял ее от Отто, — казалось, сама Смерть с косой, невидимая, стоит сейчас напротив, по ту сторону жертвенного ложа. Отто выглядел совсем... совсем нездешне: трещины — надорванные жилы — алтарного булыжника казались продолжением темных прожилок — закупоренных вен — на его высоком лбу; бледная кожа светилась, точно негашеная известь, наверное, уже излучая слабую долю той голубизны, из который были сотканы призрачные души. Теплый сладковато-медовый аромат свечи смешался с тошнотворным смрадом подмороженной гниющей плоти.

Чародейка поморщилась, но не отвела взгляд от драгуна. Напротив — ясная синева ее глаз всасывала в себя бледный лик с истовой, чуть ли не любовной страстью, как будто девушка собиралась оживлять товарища не ритуалом, а непосредственно впрыском своей неистощимой жизненной энергии. Тонкие пальцы бегло повторили в воздухе изображенные на полу магические знаки, губы нараспев, как молитву, прочитали заклинание, растрепанная голова вскинулась вверх — туда, где чуть разбавленная голубоватым свечением темнота становилась глухо черной и предвечной. По венам, ускоряя ток крови, разлилось хорошо знакомое сновидцам и мистикам предчувствие, словно бы вот-вот увидишь некий ослепительно яркий образ, который прежде, как ни пытался, не мог вообразить.

И вот в тишине столь полной, что слышно было только шорох крошащегося камня, бестрепетный девичий голос произнес:
— Боже, мы пришли к тебе за помощью! Мы прославляем тебя, Великий Идавирон, Рогач, Страж Полей, Охранитель и Заступник, Воин, Повергающий Драконов! Мы вызываем к тебе с мольбой вернуть жизнь тому, кто нам дорог! Внемли же нашей просьбе! Назови свою цену! Скажи нам: чего ты потребуешь взамен?

Кончик жезла зажегся без дыма и гари, мягко и таинственно, точно брюшко светлячка. Эльфрида поднесла импровизированный факел к воротам, направив неяркий рассеянный свет на рогатые образины, мрачными стражами храма выраставшие из дверей.

Освещение получилось скудное, но его хватило Стрижу, чтобы, обследуя ворота, рассмотреть агрессивно раздутые ноздри бугаев и даже внимательно изучить дверные петли. Снедаемая приключенческим азартом волшебница с интересом наблюдала за его действиями, как если бы перед ней был оккультист-гаруспик, прощупывающий человеческие внутренности и гадающий по печени. Пожалуй, не менее сильно, чем провести ритуал, ей не терпелось узнать, какие секреты таит в себе это приземистое каменное капище.

«Представь себе, — нашептывал ей внутренний голос, — как украсит твою автобиографию глава о приключениях в чаще таинственного леса!» «О да, еще как украсит! Только разве правильно, — сомневалась девушка в ответ, — что несмотря на синюшный вид драгуна и могильную атмосферу вокруг храма, я способна думать о таких пустых вещах?» «Но ведь атмосфера действительно что надо — в самый раз для цветистого переложения в романы! Давай же, заткнешь за пояс самого Ламьера!» — привел внутренний голос неоспоримый аргумент. «Ладно уж, ладно, — согласилась чародейка. — Пожалуй, я слишком много беспокоюсь по всяким пустякам», — и в ее мечтательной головке побежали описательные строки: «Древний храм, тихое и пугающее место, куда едва пробивался свет догорающего дня, пред которым, будто перед прокаженным, расступились почерневшие от одиночества и горя кущи леса... мм... встретил героев залпом огненных стрел, изрыгаемых из пастей десяти окаменевших великанов...» И то верно: почему бы для красного словца не присочинить какие-нибудь огненные стрелы? Ведь отчего-то же обуглились ветки и стволы, образующие стены лесного коридора?.. Как странно... Как все это странно...

Задумавшись, девушка на секундочку забыла о своей функции фонарщика, переместив факел и воздев его высоко над головой, чтобы озарить близлежащие стволы.
— Друлаван, — повернулась она к друиду-слону, усеянному мелкими щепками и листьями, — позволь спросить: ты ведь умеешь читать состояния деревьев? Как думаешь, что здесь произошло? Почему обуглились стволы?

— Эмм, Эльфрида, — позвал ее Стриж. — Кажется, вы сведущи в магических искусствах?
— О, в самом деле, — спохватилась волшебница, поднося жезл обратно к бычьим мордам.
— Эти ворота, — заключил негоциант, — совершенно точно заперты магией. Ловушек здесь нет, но и замка — тоже. Я, конечно, еще посмотрю, но здесь нужна рука волшебника... или волшебницы.

Как удачно получилось: к этому моменту Стриж уже закончил осмотр, а значит, в факеле больше не нуждался.

— А вы прозорливы, — ответила Эльфрида, принимая вид в меру куртуазный, уверенный и одновременно скромный. — Я бы солгала, назвав себя сведущей в магических искусствах — искусства сии глубоки и неохватны — но те немногие нуждающиеся, кому ваша покорная слуга имела честь оказать магическую помочь, могли бы засвидетельствовать, что она, то есть я, кое-что в этой непростой науке смыслит. Раз вы уверены, что дело не в механике, попробую развеять темную энергию, дабы развести врозь сии врата.

Отойдя на шаг от ворот, она оценивающие прищурилась на них, будто ей было недостаточно рассмотренного прежде. Почесала кончик носа, поскребла подбородок, прошептала латинское название волчанки — для пущей таинственности и чтобы навести тень на плетень (не признаваться же ей, в самом деле, что будет использовать заклинение впервые?), сообразив, что понадобятся обе свободные руки, передала негоцианту факел, а затем, отойдя еще на два шага назад, выкинула перед собой ладони, словно бы отталкивая воздух от себя, и красиво, с выражением, по-латински велела воротам отвориться.

— ...Пер Идавиро эт глориа, эт доминус део, эт ин терра рена! Релинкитус!

Кончики ее пальцев загорелись; вытекая из них, между ладоней сконцентрировался стеклисто-прозрачный клубок магической энергии, опалесцирующий и переливающийся бледными тонами голубого. С последним словом заклинания он выстрелил из рук, полетел, расширяясь в толстую струю и вспыхивая ярче, беззвучно ударился в ворота, — а те хоть бы шелохнулись! — и беззвучно же осыпался к подножию храма быстро угасавшими фальшфейерными искрами. Выглядело так, будто незримая часть энергии просочилась сквозь преграду, а зримая, не перенеся удара, скоропостижно испарилась по сю сторону ворот.

— О Клевер, — выдохнула девушка, утирая испарину со лба, — надеюсь, удача не отвернулась от меня. Сейчас это было бы крайне неуместно.

Из поднесенной к груди гнолла Эльфридиной ладони подула струйка ветерка с тонким ароматом последождевой свежести и аптекарской ромашки. Магические струи окутали Лодьгьена, невидимым гребнем прочесывая его сухую, как пакля, свалявшуюся шерсть, распутывая, выпрямляя и наливая гибкостью каждую шерстинку. Лодьгьен дергался и фыркал, будто пес, окаченный мыльной водицей из лохани, но, когда ветерок утих, гнолла было не узнать: взъерошенная шерсть пригладилась, лоснилась здоровым хищническим лоском, окрас стал ярче и контрастнее, на затылке и холке светлым ореолом воссиял поднятый подшерсток, и весь его облик, казалось, стал раз в двадцать выразительнее. В нем словно проступили незаметные раньше индивидуальные черты. Эльфрида даже разглядела прелестные ржавые подпалины вдоль серой морды и у глаз.

— Ах, Гьен, ты теперь такой пушистый, чистый-пушистый, — замурлыкала она, любуясь деянием своих чар и покрываясь мечтательным розовым румянцем. И томительно сглотнула: «Держать руки при себе. Держать руки при себе. Не гладить малознакомых нечеловеческих созданий. Человеческих тоже не гладить, но нечеловеческих — особенно». — А еще ты такой... — она подыскивала нужные слова, ведь «прелестный» — явно не тот эпитет, который красит больших зубастых монстров. Взгляд ее коснулся свернутого рулоном чертежа. — Такой... м-м-м... сильный, смелый и выносливый!

Страшно счастливая и гордая собой, она обвела глазами комнату, ожидая встретить если не восторг, то хотя бы удивление на лицах друзей. Но друзьям явно было не до фокусов. Кузнец увлеченно ковал, накаливая кусок железяки до слепящей белизны, перенося на наковальню и ловко-ловко мелкими ударами разновеликих молоточков придавая ему то такую, то эдакую форму. Отто и Талас совещались. Их куда сильнее суетных чародейских радостей занимали глобальные вопросы божественного боя. Или междубожеского? Волкобычьего? Короче, драки на кувалдах-переростках. Друлаван вообще куда-то подевался. Снова превратился в комара? Хм-хм. Эльфрида осторожно, с видом вынюхивающего обстановку суслика поозиралась по сторонам. Наклонилась к черному паучку, свесившегося с потолочной паутины и забавно перебирающего лапками: «Друлаван, это ты? Ш-ш-ш, не дрыгайся. Дай знак, если это ты. Подмигни мне, или как. Ты же знаешь, я — могила». Паук никак не отреагировал на шепот, да и ни один из его восьми крохотных глазок не мерцал позлащенным магическим огнем. Ну и ладно. Ладно. Ладненько. Подумаешь, самую малость обозналась.

Насвистывая папину фривольную мелодийку, девушка подошла понаблюдать за работой кузнеца.
— Два? Побойся Тьмы, эльф! — кузнец как раз сделал перерыв. Спорил с рыжеволосым следопытом. Рыжеволосым, своенравным и изря-я-я-ядно вредным. Речь шла о количестве демонических кувалд, которые предстояло изготовить Джулиану. Талас предложил либо не ковать совсем, либо сделать два штука одинаковых — мол, пусть дерутся честно. Кузнец сокрушенно пожал мускулистыми плечами, сомневаясь, что Клевер и Бык — суть одно травоядное лицо: способен ли вообще раздобревший от беззаботной жизни бог поднять эдакий големически здоровый молот?

— Что же делать? — повторила Эльфрида его последний вздох. Не в смысле предсмертный, а который в конце фразы. — Очень просто: для начала надо узнать, кто победил всех этих загадочных личностей с труднопроизносимыми фамилиями. Я имею в виду список Демонов Тьмы на молоточном оголовье (кажется, так эта штука называется?), всех этих Хырьпырьмырь-мозго-кишко-наворачивателей. Если Клевер был тем, кто их поверг, тогда я, пожалуй, повышу градус своей религиозности и скажу, что он не только Великий Рогач, но и Великий Воин, и как-нибудь на досуге вознесу ему хвалу за былые ратные заслуги. А если Фенрад, хм, тогда... Знаете что? Давайте мы просто их помирим? А? — игривый энтузиазм, с которым она произносила это «А?», заставил даже паучка ударить лапой по лбу и с немым негодованием покачать восьмиглазой головой. — Нет? Ну, тогда давайте все же спросим у какого-нибудь демона, который из богов его, простите, укокошил. Помните, как со Златаньеггом? Я его вызову и задам ему вопрос. Секундочку, где тут был чертеж... Ага! Отто, кто из четверых, по вашему мнению, добрее: Брахра-Опустошитель-Глазниц, Годрха-Изыматель-Кишков, Хырмрагг-Выворачивающий-Кожу или Гбартха-Колющий-Черепа? Тяжелый выбор, понимаю. — Она развернула упругую бумагу и, хлопая ресницами, пытливо уставилась на Отто. Потом закатала рукава мантии, откашлялась и, закрыв глаза, приготовилась творить волшбу: «Фуф, ну и имечко! Как бы не сломать язык...»

Не успел спиритический сеанс начаться, как его прервали славный дворовый друид и красивый загадочный собакен. То есть тьфу, все наоборот. Славный собакен... Ну, вы поняли. Друлаван в своем нормальном облике вошел в дверь, как приличный человек, а пес в это время ждал его за дверью, как приличное животное. Чуть растерянно и добродушно улыбаясь, друид попросил паек, чтобы покормить своего нового друга.
— Ура! Чайный час! — Эльфрида радостно хлопнула в ладоши. Достав из котомки два свертка с пирожками, вареными яйцами и сэндвичами с индейкой, она протянула один гноллу: — Это, конечно, не тетерев в бруснике, но на голодный желудок сойдет, — а другой вручила эльфу: — Вот, держи: тебе — пирожки, собаке — сэндвич. А еще я, кажется, придумала, как бы сделать так, чтобы Кокс поладил с псом.

Высунув любопытный нос во двор, она села на колени перед псом, протянула руку и наколдовала ему на голове иллюзорную белую мышку:
— Фокус-покус-филиокус! Пышка-фышка-фантомышка! — Иллюзия была слабой, прямо-таки детской, не способной одурачить такого прожженного плута, как следопытов кот, но ведь и задачи одурачить не стояло — так, развлечь, вызвать веселое пофыркивание.

- Талас, Эльфрида, вынужден ненадолго покинуть ваше общество!
Надо бы проследить за незнакомцем. Он не похож на обычного рыцаря, которому приспичило починить свой железный хлам. Явно, кузнец нужен ему не для этой приземленной цели. Но не переться же за ним просто так...
Торжественно встаю, предвкушая лица ребят, концентрируюсь на знакомом образе. Мир стремительно раздвигает свои привычные рамки и... я схлопываюсь в темную противно пищащую точку. Давненько не приходилось бывать в теле кровососа:)

Про разделы, помеченные [INF]: это так :) открываются, но оставлять сообщения нельзя.
Про частоту игровых постов: постараюсь отписываться в срок. Честно-честно. Клянусь смертью Сандрачки! (Это кошечка Эльфриды, которую ей подарили в три годика и которую она очень любила.)

1. Родом из соседнего городка, такого же спокойного, пасторального и немного скучного. Те же три улицы, храм с расписным святилищем, ратуша и прочее, только вместо кожевенной и лавки мясника — пивоварня и пекарня. Как будто при распределении по подобным городкам стандартных наборов зданий Истбруку сверх нормы выделили мясной довесок, а условному Бирбруку — пшеничный. Бирбукская пекарня принадлежала отцу Эльфриды, пока не сгорела восемь лет назад, и тогда они всем семейством перебрались в Истбрук. Сейчас бывший пекарь Тобиас — повар в «Зимнем волке»; от него Эльфрида нахваталась кулинарных фокусов и научилась заваривать гаве тридцатью разными способами. В детстве она любила крутиться у печи, помогая то взбить, то замесить, то выпотрошить и нашпиговать, да и сейчас частенько захаживает в таверну по утрам. Папенька считает, что у нее к этому талант, но, когда пришла пора выбирать свою стезю, девочка пошла по стопам бабули Ады — тоже магички, причем довольно неплохой. Мама же ее, красавица Доротея, — бард, после замужества забросившая лиру, чахнущая в этом тесном городке, ненавидящая свою работу продавца и мечтающая, чтобы ее однажды похитил высокий мужественный эльф с кубиками на животе и увез в свою страну. Друзей у Эльфриды — целый город. Даже с занудой мэром и ворчуном портным она неплохо ладит. Но самыми-самыми лучшими друзьями считает рыжую гномку Люсетту и Пройдоху Уиллиса (мелкого воришку).

2. Имя «Эльфрида» означает «сила эльфа». Так ее нарекла маменька, которая с молодости была неравнодушна к загадочным парням с острыми ушами. Ей казалось, это имя звучит чрезвычайно благозвучно и лирически. Папа предложил попроще — «Янника», но мама вскипела и твердо настояла на «Эльфриде»: «Я в муках и страданиях родила это дитя, мне его и называть!»

3. Посох выглядит как длинный, выше Эльфридиного роста, нефритовый деревянный жезл, в круглящееся навершие которого встроена полупрозрачная голубая сфера. В темном помещении и ночью она люминесцирует, а внутри нее змеятся миниатюрные молнии. Непрактично, зато эльфически красиво! Книга выглядит внушительно: толстокожая обложка, утяжеленная чеканными углами, застежка с замком, ключик от которого, правда, безвозвратно потерялся, шнурок из змеиной шкуры в качестве ляссе — ух! не книга, а Скрижаль Великой Мудрости! Может использоваться как щит, если нет под рукой ничего другого такого же надежного. Или как средство самообороны. Эльфрида по натуре жадновата и потому с вещами расстается редко. Даже если предмет ей совсем уже не нужен, все равно будет хранить и даже периодически смахивать с него пыль. Она эту штуковину тщательно выбирала? Выбирала! Подбирала к цвету глаз? Подбирала. Знает и обожает в ней каждую щербинку? Еще как! И если какой-то негодяй на нее позарится, она его, наверное, просто покусает. Или проклянет. Скажет «ни-за-что!» бродячему торговцу. Живые существа? Конечно! Родные и теплые милые ее вещички.