Голосование пользователя

    * * *

    Спустя двадцать минут в подъезд вошли несколько человек, руководил которыми высокий лысый мужчина в очках и чёрной кожаной куртке. Кончиками пальцев правой руки на манер жеста "ОК" он аккуратно держал зажжённую сигарету, левая же постоянно оставалась в кармане. Лысый выглядел отстранённым, словно его не касались здешние проблемы. Ценность этого человека, по-видимому, заключалась в том, что он раздавал указания остальным. Точнее сказать, команды.
    Прошагав до лифта, он быстро огляделся, флегматично осмотрел тот небольшой проём между лестницей и лифтом, откуда недавно упали Браун с Дэем, затем, на мгновение задержав взгляд на Келли с Доулом, он несколько секунд смотрел на охотника, затем подошёл и проверил пульс на его запястье, не выпуская сигареты. Осмотрев зубы Мартина и отметив немного удлинённые клыки, человек в кожанке цокнул языком, после чего поднялся и коротко резюмировал:
    — Этого пакуйте. Осторожно и как следует.
    Далее его взгляд перекочевал на неподвижного Кастора.
    — Этот живой?
    Получив своего рода утвердительный ответ, лысый сухо кивнул.
    — Ты — займёшь лифт, — скомандовал он одному из подчинённых. — Вы трое — приберитесь тут. Остальные со мной.
    Бесцеремонно переступив через Кастора, он полубегом отправился вверх по лестнице. За ним последовали ещё несколько человек, помимо тех, кто с самого начала остался дежурить у выхода и снаружи.
    Осторожно подобрав Кастора и взяв его под руки, Джейк и Ида побрели на выход, где их уже ждал чёрный автомобиль.

    * * *

    Саундтрек: ссылка

    Две ночи спустя, состоялись похороны Соломона Касла. Церковь наверняка расценила бы подобную церемонию как омерзительнейшее богохульство — похороны вампира!, но всем собравшимся в эту тоскливую ночь на холме святого Михаила, чтобы церемониально развеять прах Старого Человека над Чёрной Рекой, было на это наплевать. Они пришли отдать последнюю дань уважения человеку — Человеку с большой буквы, — который некогда пришёл издалека и подарил здешним Собратьям спокойные годы существования в мире и порядке — без подковёрных войн и крови, без постоянного дележа территорий и собственности, без серьёзных межклановых конфликтов и дрязг. Благодаря его хитрости и тонкому пониманию человеческой и вампирской натур, еженощная бесноватая Пляска Смерти превратилась для Братства в лёгкий ритмичный вальс, в котором оно кружилось почти как собрание парящих фей, не толкаясь, не пихая друг друга локтями, не наступая на ноги и шеи. И это маленькое злосчастное "почти" в итоге сыграло с ним злую шутку, заставив обратиться прахом не только всё то, чему достопочтенный Соломон Касл посвятил последние годы своей жизни, но и его самого.
    Место "похорон" было выбрано не случайно. Сюда Старый Человек приходил, когда хотел подумать или просто побыть в одиночестве. Он садился на траву и готов был часами напролёт смотреть на широкое, раскинувшееся как на ладони, неоновое полотно Дауд-сити. Если бы у него были эти лишние часы...

    Начиная с представителей Совета Первородных, каждый из присутствовавших на похоронах подходил, брал в руки урну с прахом и произносил добрые слова. И не было никого, кто говорил бы неискренне или лукавил. Глубоко скорбели даже его недоброжелатели, даже те, кто был виновен в смерти Принца. И все они понимали, что с этой ночи всё изменится. Абсолютно всё.

    Ида Келли сопровождала на похоронах своего Сира и, по совместительству, Примогена Вентру. Свою речь лорд Эшвуд произносил одним из последних. И когда он это делал, Келли узнала своего Сира с совершенно новой стороны. Никогда прежде она не видела его таким открытым и искренним, и если уж с его уст — с уст человека, которому его личные педагоги из всех вещей на свете так и не сумели разъяснить смысл такой штуки, как похвала, — сходило столько добрых и благодарственных слов в адрес господина Касла, то... каким же великим на самом деле был этот Принц, чёрт возьми?

    Один из двух Потомков великого Принца на похороны так и не явился. Кастор не хотел быть там, среди всех этих... чужаков. Ведь никто, кроме него, не знал Соломона по-настоящему и не тем более мог его понять. Даже те, кто был глубоко убеждён в обратном. Но Кастору и не требовалось стоять с ними рядом или находиться поблизости, чтобы присутствовать там по-настоящему.
    Сам же Браун находился через реку от холма святого Михаила: сидя на вершине строительных лесов, окружавших новую церковь, он наблюдал за церемонией издалека, свесив ноги и поглаживая пальцами старый перстень, некогда подаренный ему Старым Человеком.
    — Спасибо... — негромко произнёс Кастор. В уголках глаз негра блестели кровавые капельки, очень скоро разбавленные густой моросью. Небо трижды осветилось сине-фиолетовыми неоновыми вспышками. Кастор поднял голову и устремил взгляд в бесконечную высь, навстречу постепенно усиливавшемуся дождю, с невольной грустной улыбкой вспомнив ту нелепую надпись на седьмом этаже старого дома. Он хотел надеяться, что её автор знал, о чём говорил: что где-то там, наверху, куда указывала стрелка, действительно находился Рай или нечто похожее. Или хотя бы просто спокойное место, где душа Старого Человека наконец-то обретёт вне всяких сомнений заслуженный покой.

    Джейкоб Доул тоже не хотел там быть. Ведь там находилась она — нет, не Маргарет Дэй, а она — неопределённость. И до тех пор, пока не наступит пора для объяснений, Джейку хотелось держаться подальше от неё — от Маргарет Дэй. Он знал, что не удержится и начнёт этот неуместный разговор прямо там, на похоронах, и поэтому, как только появилась возможность ускользнуть, Доул сразу же ей воспользовался.
    Раздумывая, куда пойти, Джейк понял, что в переход ему возвращаться в этой ночью совсем не хочется. Поэтому, ещё немного поразмыслив, он отправился в другое место.

    — Можно, я поднимусь? — попытался перекричать барабанивший по дереву дождь музыкант.
    Вопреки ожиданиям, вместо цитат из священных текстов, он услышал в ответ короткое:
    — Да.
    Когда же он забрался на леса и уселся рядом с Кастором, тот спросил:
    — Почему ушёл?
    — Потому что там она...
    Негр отстранённо кивнул, продолжая созерцать тучи.
    — Не только это... — задумчиво добавил Джейкоб. В противоположность Кастору, он завороженно смотрел на искрящуюся поверхность Чёрной Реки. — Я больше не знаю, кто друг.
    Коротко взглянув на музыканта, негр снова ничего не ответил, улыбнувшись одними глазами.

    — Смотри, — Джейк указал на холм. — Сейчас будут развеивать.
    И дождь в одно мгновение прекратился. Среди прочих на похоронах присутствовала высокая дама в белом. Джейкоб видел её на последних приёмах у Принца, однако так и не удосужился спросить о ней. Но Кастор знал. Она из Тремер. В последнее время эта женщина старалась держаться Соломона, хотя о каком-то особом доверии речи, разумеется, не шло. Ну а фокус с дождём — всего лишь не самое выдающееся из её умений.

    — А тот парень с урной, — чернокожий Собрат в дорогом сером костюме, выглядевший вчерашним выпускником Гарварда даже издалека, держал урну с прахом и, по-видимому, произносил последние слова, — он правда твой брат-по-крови? Говорят, он прилетел из Франции.
    — Возможно. Я никогда его не видел.

    А потом над рекой полетел пепел.

    ДЖЕЙКОБ ДОУЛ

    Когда Джейкоб Доул проснулся, какое-то время он не понимал, где именно находится. Он помнил, что случилось прошлой ночью. Она стала, или, по крайней мере, обещала стать, переломной в жизни Джейка. Слишком многое изменилось. Слишком многое изменилось до абсолютной неузнаваемости. Было плохое, но было и хорошее: полчаса подлинного счастья полностью затмили всё — все проблемы, все былые обиды и всю боль. Город рушился, но это происходило где-то там — на фоне, всё это стало второстепенным для Джейкоба. Потому что теперь она была рядом. Снова.
    Джейк протянул руку, чтобы коснуться её плеча, но ладонь опустилась на край подушки. Всё внутри скрипача похолодело. Он открыл глаза и резко вскочил с кровати, замотав головой в поисках любимой. Никого. Ни в ванной, ни в прихожей, ни в коридоре, ни на улице. Неужели это был только сон? Нет, Джейкоб был уверен, что нет. Снова сбежала... Всё как... тогда? Телефон!
    Тореадор кинулся к мобильнику, оставленному на столе, схватил его и принялся лихорадочно листать список контактов, позабыв о существовании последней записи в журнале звонков. Вскоре палец замер над иконкой звонка. Вместе с тем беспокойные остекленевшие глаза отметили факт какого-то несоответствия в окружающей обстановке. Тревога усилилась. В голове в числе прочих пронеслись ужасающие мысли о том, что Марджери на самом деле не сбежала — её могли похитить. Абсурд, но внутри затеплилась проклятая, постыдная надежда. Впрочем, ненадолго. Уже через несколько секунд мечущийся взгляд выхватил бледное пятно из почти кромешной темноты, царившей в комнате. Записка!
    Джейк не отдавал себе отчёта в том, что видит каждую пылинку в воздухе — зрение обострилось так, что в пору было зажмуриваться. Он слышал, что происходило во всём доме, во всех домах Андерсон-эйв! Трясущими руками он развернул листок и стал читать.
    Прости...
    Новая волна ужаса сковала руки. С огромным трудом скрипач заставил себя читать дальше.
    Я знаю, что ты очень мнительный, а потому болезненно воспримешь мой уход...
    Ноги начали подкашиваться, Джейкоб сел на край кровати.
    И я решила написать тебе эту записку...
    Начала кружиться голова.
    Не хочу, чтобы ты нервничал.
    — Что? — произнёс вслух Джейк.
    Я не могла больше сдерживаться, поэтому мне пришлось...
    — Что?! — повторил Доул ещё громче.
    ... отлучиться на охоту.
    Тореадор распластался на кровати, громко захохотав. Хохотал он долго и звонко, не в силах сдерживаться. Смеялся над собой. В конце концов на его глазах заблестели кровавые слезинки. Он вытянул руку с листком перед собой и дочитал:
    Прости, что не смогла встретить с тобой этот вечер. У нас всё ещё впереди. Увидимся позже.
    Губы скрипача вновь расплылись в счастливой улыбке.

    Кастор медленно стянул окровавленную толстовку, оставив себя обнажённым. Он улёгся на старый диван, взятый с уличной обочины. Теперь диван стоял в центре пустынного зала. Рядом нашлось место для тумбочки с подломленной ножкой и промышленной напольной лампы, сейчас выключенной. Одежду Кастор вешал на спинку. Одеяла не имел. Пружины скрипнули только один раз.

    Кастор заложил мускулистые руки за голову и смотрел в потолок, где угадывались очертания пузатых вентиляционных каналов. В бетонных недрах завывал ветер, а цокот крысиных коготков в темноте повторял зигзаг лестницы и наполнял старое здание жалким подобием жизни. Сквозь потолок Кастор видел четверых детей.

    Дети прыгали на крыше угловатой сгоревшей машины. Прыгали и прыгали, перебрасываясь заливистым смехом. Вздымались майки, открывая впалые животы. Сверкали счастливые улыбки. Стоптанные сандалии гремели по упругой чёрной крыше, а с груды кирпичных обломков неподалёку смотрела неряшливая толстая женщина в цветастых платьях:
    — Хусейн! Хусейн!

    Дубовые дубинки хлестали его плечи. Они взлетали и падали с решительной жестокостью. В те времена полицейские не боялись выходить один на один с толпой. Их защищали только круглые щиты из мутного органического пластика, похожие на щиты греческих гоплитов. На головах белели шлемы с козырьками, которые теперь носят в конных клубах. На поясах блестели тяжёлые связки наручников. Полицейские били его, упавшего, наносили удар за ударом. Кто-то вырвался из толпы с криком:
    — Хусейн!

    На грязной белой футболке пестрел логотип американской «Нации ислама», хотя к тому времени она уже называлась «Мусульманской миссией» или как-то ещё. Реформа, чтобы смыть пятно криминального прошлого. Не все считали, что должны что-то смывать. Не все считали позорным своё право поднять головы вслед за великим Элайджей Мухаммадом, сказать своё слово, быть услышанными. Марш Миллионов перевернул американский ислам и чёрные гетто, соединил их и бросил в бушующую пучину времён. Браун смотрел на себя, поднимающего кулак перед разношёрстной и грязной толпой. Теперь он сам стоял на груде щебня, а призрак женщины растворился вдали.

    Его пальцы бережно опускали бомбу в большую оптовую банку из-под бобов «Кнаббс». Динамит оказалось несложно достать под видом строительного подрядчика, занятого на буровзрывных работах. Несколько нужных бумаг, поддельные подписи и участие неравнодушных друзей сделали всё за Брауна. Он сидел в трейлере, в тесном кружке молодых чернокожих, один из которых неумело разжигал бонг в пластиковой бутылке. Браун сделал ему замечание, не отрываясь от присланной по телефаксу инструкции. Через несколько дней ударил взрыв.

    Из темноты проступало скуластое лицо Старого Человека. Его глаза блестели там, где от труб отстали лохмотья серебристой теплоизоляции. Старый Человек. Le Vieillard. Тот, кто рассказал Брауну о другом восстании и другом рабстве, случившихся много десятилетий назад. Его настоящий Отец, его Сир.

    — Я нарекаю тебя Кастором вслед за Кастором из Кардена, святым отшельником и епископом-первострадальцем, — гулко говорил мистер Соломон. — Я нарекаю тебя Кастором вслед за Кастором Диоскуром, братом своего бессмертного близнеца. И как Зевс даровал бессмертие Полидевку, но не разрушил узы братской любви, так я дарую его тебе, не разрушая узы твоего служения. Отныне ты — Кастор Браун.
    Коленопреклонённый мужчина, облачённый в белые брюки, счастливо улыбнулся.

    Кастор с содроганием всматривался в камеру-обскуру собственного прошлого, а беспощадная память выдавливала на пластине новые и новые образы. Светотень и мрак манили Кастора, и больше не было мудрого Отца, который удержал его от падения в бездну. Теперь Кастор был один на своих Тёмных улицах.

    Обрывок брезента качался над выбитыми дверями. Вскоре его сизой шкуры коснулся рассвет. Глаза Кастора остановились в пустоте.

    По мнению мисс Келли, сцена перед ней сейчас больше напоминала слащавый комедийный ситком, чем допрос их главной на данном этапе ниточки расследования. Она почти потянулась за носовым платочком, чтобы вручить его женщине и посмотреть как та неприглядно будет сморкаться и растирать слёзы по лицу на фоне закадрового смеха, но потом вспомнила, что никакого платочка у неё нет. И ситком этот - иллюзия, сотканная из аккуратных касаний, вкрадчивых слов и толики обаяния сидящего рядом вампира. (Фоллс всё ещё потенциальная предательница, она стреляла без предупреждения, она могла не иметь выбора, но содеянного не исправишь). Ида видела, как подобные приёмы работают, использовала их сама, когда было необходимо. Что её действительно впечатлило, так это то, что до этого почти истеривший на этом же месте Доул сумел взять себя в руки достаточно быстро, чтобы сейчас выдать свой арсенал молодого бойца Элизиума. Насколько успешно у него получится пробиться к миссис Фоллс - будет видно уже сейчас.

    Ида продолжала с холодной полуулыбкой и спокойствием сверлить взглядом миссис Фоллс, как бы давая понять куда той стоит обращаться за пониманием и жалостью, а куда - за недоказанными обвинениями и немилостью.

    Шериф медленно нахмурил брови. Идея говорить о делах Принца при постороннем ему со всей очевидностью не нравилась.
    — О делах господина Касла будет разумнее поговорить позже. Также как и о мотивах его убийцы или убийц. Ах да, до вашего появления детектив высказал гипотезу о том, что здесь мог действовать малочисленный, но крайне организованный отряд. На мой взгляд, это, с одной стороны, разумно и оправданно целью, а вот с другой... проникнуть незамеченными внутрь, пусть и не слишком, но всё же охраняемого дома, вооружённой группе ощутимо сложнее, чем одиночке. Поэтому стрельба в этом случае, скорее всего, началась бы ещё внизу. Добавлю, что на данный момент мы не имеем сведений об ущербе, который могла понести другая сторона. Имеем лишь гипотезу о том, что основная часть бойни произошла после гибели господина Касла и нескольких его... помощников.
    Растянутую речь мистера Баркера решил дополнить полупьяный детектив.
    — Да, мотивы можно обсудить и без меня. Сейчас важно восстановить картину. Так что самое время заняться выяснением, как ублюдок или ублюдки попали внутрь. Не так ли?
    Русский легко перескочил через тело мёртвого негра в пиджаке, чьё лицо ещё недавно имело на несколько отверстий меньше, и прошёл до окна.
    — Внизу, в гостиной, я заметил разбитое окно. Но это не путь внутрь, это путь наружу, что для вас может стать хорошей новостью, если труп свидетеля не найдётся в саду, — он кивнул на окно, а затем, открыв одну из створок, выглянул вниз, — или на заднем дворике. Там ведь есть освещение?


    * * *

    Джейкоб стоял один в кромешной тьме, чувствуя сильное головокружение, но не ощущая ног, чтобы пытаться устоять. Его сознание будто отделилось от тела, которого уже не было там, в комнате, — не было и Шерифа, детектива и остальных — и вихрем понеслось по комнате, хаотично вытаскивая из тьмы забвения обрывки образов и чужих впечатлений.
    Вот негр с бородкой в дорогом сером костюме с бронежилетом скрытого ношения бесконечно-медленно падает назад, сражённый градом пуль (две из них, пробив щёку и ухо бедняги, кучно устремляются в колонну позади, на которую указывал детектив), выпуская из руки чёрный пистолет, чей тонкий красный луч устремляется в мрачную пустоту.
    Вот обострившиеся очертания искажённого яростью лица Принца, зловеще проступающие из темноты.
    Вот очертания той самой девушки с подносом. Её бледность и взгляд кричат о невыносимом, тянущем вниз — к земле — ужасе, её трясущиеся руки выпускают поднос, а за её правым ухом трудноуловимо отсвечивает зловещий блик. Это, вне всяких сомнений, блестит в темноте глаз человека, не знающего милосердия.
    Вот сгорбившийся латиноамериканец лет двадцати пяти, странно висящий в дюйме над землёй, чью незащищённую кевларом грудь пронзает смертельное острие, плотно обёрнутое темнотой.
    Вот снова Соломон, удивлённо разглядывающий, такое же острие, но выходящее, вопреки всякой логике, ИЗ сердца, и снова этот недобрый блик, на сей раз двойной, показавшийся за плечом чернокожего Бруджа.
    Вот ещё один чернокожий в пиджаке, выпускающий очередь из Инграма, не глядя, поверх опрокинутого бильярдного стола.
    Снова и снова одни и те же лица — прислуга, охрана, личные помощники, сам Принц — в разных ситуациях, каждая из которых насквозь пронизана потоками ярких эмоций и ощущений. Боль, испуг, удивление, сомнение, непонимание, ярость — лишь та малая часть, что распознавалась без усилий. Но отчего-то ярче всего в памяти Джейкоба застрял образ девушки, которую в следующее мгновение неумолимо сразит пуля, предназначенная не для неё, но для той почти прозрачной бурой тени перед ней, что утрачивала последние намёки на человеческие очертания.
    В конце концов разум Доула, неспособный дальше выносить чужую боль и скорбь и хоть как-то воспринимать и обрабатывать несущийся сквозь него поток информации, прервал своё путешествие, неосознанно метнувшись туда, где было оставлено тело, едва не сбив скрипача с ног. Вернувшись в сознание, Джейкоб ощутил на себе странные взгляды присутствующих.
    — Он у вас что, какой-то экстрасенс или шаман? — без особого интереса в голосе спросил детектив Шестаков.

    — Да, Джейкоб, — печально сказал Кастор и быстро выступил вперёд, закрыв юношу. — Это мистер Соломон. Наш Принц.

    Но его широкой спины не хватало, чтобы спрятать от глаз Доула эту картину. Впрочем, даже встань Кастор поперёк дверей, набитая мертвецами комната отпечаталась бы на сетчатке. Как душераздирающие фотографии из лагерей смерти, её невозможно стало забыть. Она вошла в их жизнь как нечто одновременно безумное и реальное, невероятное и обыкновенное, сложное, страшное… и действительно ужасное.

    Тем временем, по ту сторону кожаной куртки звучал голос Шерифа:
    — Похоронный оркестр пока ещё никто не заказывал, господа. Вы явились слишком рано.
    Мистер Баркер перевёл взгляд с Джейкоба на потомка Принца:
    — А может, и напротив — слишком поздно…

    Кастор глубоко выдохнул. Ресторанчик теперь казался ему простой разминкой. Просто предупреждением. Знамением Моисея, упреждавшим ебучий народ. Его народ. Его Принца — ведь Принц был народом Кастора. И Дюк, как современный пророк-мученик, хотел упредить его. Хотел! Но Дюк не успел, и теперь лихая карусель крутилась на хуе, и мёртвые лошадки качали головами. Дерьмовые метафоры для самой дерьмовой ночи. Он зря притащил сюда Джейка. Парню не стоило видеть это в разгар вечера среди друзей.

    «Дерьмо, Дюк. Тебе следовало сказать это по телефону. Следовало найти сраные слова в сраной глотке. Следовало, мать твою… если бы я не знал и так».

    Негр взглянул на Шерифа, на девушку рядом с фотографом, потом на пепел в центре комнаты. Снова на девушку. На мёртвую горничную и лежащего под бильярдным столом охранника. На Шерифа. Ему захотелось понимать, что чувствовали сейчас те, кто ещё мог что-либо чувствовать. Ведь их пастырь ушёл, в том или ином смысле, и каждый теперь был обречён блуждать вокруг могилы Соломона Касла.

    — Да, это мистер Соломон, — с мессианским убеждением повторил Кастор. — И я не думаю, что мы опоздали, мистер Баркер. Вон тот умный как раз хотел что-то сказать.
    Не сводя глаз с пепла, он кивнул в направлении детектива.

    Ида сидела в кресле, вжавшись в спинку, скрестив руки перед собой и вперив нахмуренный взгляд в окно за спиной Сира. Плюсы: рубеж пройден, можно не переигрывать. Минусы... Мистер Касл, почивший и ныне дважды, действительно был последней опорой и причиной, почему город не потонул в дурной крови годы назад. С этим сложно было спорить и не зря лорд Эшвуд обратил на это внимание в первую очередь. Всплыть повыше? Единственный ли это возможный мотив для такого способа подняться? Любой идиот, рискнувший сейчас заявить «Король мёртв, да здравствует король!» перед Советом Примоген лишится головы просто за то, что он идиот. Разве только, если у него будет... — стоп, ради всего святого, не сейчас и не здесь, чёрт возьми.

    Другой момент, который тревожил Иду больше всего - её собственное участие в этом бардаке. Она перевела взгляд на Сира, внимательно наблюдавшего за её раздумьями и нетерпеливо постукивающего пальцем по резному подлокотнику. Не услышать угрозы в его тоне мог только глухой. Тебе не дали выбора, думать не о чем здесь. Верная Дочь Примогена звучит лучше, чем мёртвая Дочь Примогена. Прощённая - грохочет звонче грома за окном. Несколько часов - ничтожно мало, нельзя позволить новости разойтись слишком быстро, по крайней мере, в её наиболее правдивом варианте. Носферату знают цену всякому слову, они же знают цену всем словам, что будут сказаны после, они не станут трубить каждой твари на всю канализацию о случившемся, скорее, используют ситуацию сами самым вычурным, хитросплетённым способом, что ещё хуже. Выскочит внезапно, даже если будешь ждать. Шериф знает. Громадина либо нашёл горстку пепла, либо даже мог безуспешно пытаться отразить нападение, смотря в чём не повезло больше. Он же, скорее всего, и сообщил о кончине Принца Эшвуду и пусть пока на нём и остановится. Возможно, он доверяет лорду больше остальных...?

    "Верная - не мёртвая. Светлая голова и тёмный Принц. ... Мой Клан и я в нём" — собиралась с последними мыслями Ида, вставая с кресла и становясь напротив своего Сира.

    — Лорд Эшвуд, если несколько часов - это всё, что у нас есть перед неизбежным пусковым сигналом, за это время нужно направить будущих ищеек и шептунов по ложному следу. Кто бы ни был виновен, он здесь и будет кипеть во всеобщем фарсе с остальными, а нам нужно любое преимущество сейчас, чтобы... получить в будущем больше. Я отправлюсь к Шерифу.

    У Иды не было необходимости клясться в своей нерушимой лояльности к Клану и своему Сиру. Её твёрдый взгляд, напряженная стать и кротко склонённая голова должны прекрасно передать молчаливый ответ. Любое преимущество... Уступить в большем, выиграть в меньшем. "Господи, я скорее поздороваюсь с мистером Каслом в преисподней этим же вечером, чем выберусь из этого дерьма".

    — Дерьмо, Дюк!

    Фраза грозила стать хедлайнером вечера. Дерьмо, Дюк. Дерьмо. Даже на улице Кастор почти физически ощущал, как оно воняет. Сбросив звонок, он сунул мобильник в карман и застегнул его на молнию. Сжимая и разжимая кулаки, Браун сверлил гневным взглядом жалюзи. Кулаки сжимались всё быстрее. Ноздри вздувались. Решение, которое зрело в его голове, наливалось тяжкой реальностью.

    Мерцающие фонари над Дженсен-лейн освещали тёмную улицу, по которой сюда пришёл Кастор Браун, хозяин благотворительной столовой в бедном квартале. Тот Кастор Браун, который наливал суп. Тот Кастор Браун, который расставлял в круг пластиковые пляжные стулья, чтобы обсудить очередную трудную ночь с очередными людьми, потерянными в ней.

    И чем темнее становились улицы, тем больше Кастору хотелось повернуть назад. Потому что он знал, кто ждёт в конце тоннеля.
    «Дерьмо, Дюк. Реально, у тебя была очень плохая идея сегодня. Сегодня, во вторник. В день большого обеда. Как ты мог».

    Браун почти ненавидел его за поздний звонок. Что, что, что, что, что могло случиться за эти пятнадцать грёбаных минут!

    Но Дюк служил Принцу. Служил Le Vieillard задолго до того, как с мистером Соломоном познакомился сам Кастор. Дюк был семьёй для его Отца, и потому стал семьёй для всех, кто пришёл после. Кулаки наконец застыли. Мелкие шрамы от битого стекла прекратили двигаться на коричневой коже. Ещё секунду царила звенящая тишина, которую сменил оглушительный треск. Плечо Кастора вломилось в неровные полосы жалюзи. Ведь было сказано: «Стучите, и откроют вам».

Он знал, что так все и закончится. Не могло быть иначе. Все всегда именно к такому повороту событий и приходило.

Ну почему он не смог найти себе нормальной, спокойной работы? Потому что больше времени уделял магии, чем обычным предметам, вот почему. Николас не знал, зачем постоянно задается этим вопросом - ответ же прекрасно известен! Не будь магии - и его жизнь была бы гораздо лучше!

Не будь магии - и он бы уже повесился, и от скуки в том числе.

Именно так - несмотря даже на все стенания и перспективу сегодня вновь получить по лицу, Шмидт не променял бы свою жизнь ни на что иное.
Впрочем, все это лишь отстраненные размышления, не имеющие к обостряющейся ситуации почти никакого отношения, и потому Николас вновь сосредоточился на стоящих напротив них быках.

Прекрасный древний Эредин...
Город, испокон веков считавшийся оплотом цивилизации и культуры. Город уникальный, город неповторимый. По рассказам опытных путешественников, избороздивших вдоль и поперёк всю империю, даже на просторах практически безграничного Артодана невозможно найти город, который мог бы соперничать с теравийской столицей в красоте и изяществе.
Об Эредине ходили легенды, разнообразные слухи. Большинство граждан Альянса мечтало так или иначе в нём побывать, а те, которым побывать довелось, до конца своих дней хранили впечатления и воспоминания.
Город политиков, город поэтов…
Город, руины которого дымились у ног своего нового властелина.

Рядовые солдаты Альянса знали, за что сражаются. Понимали, за что отдают свои жизни. Их мало интересовали мотивы и речи высокомерных правителей. Они защищали свой дом. Отстаивали свою независимость.
Империя подобна машине. Не ведающему усталости колоссальному механизму, чудовищному спруту, который поглощает всё больше и больше вольных земель. Империя груба, до ужаса примитивна.
Монолит Артодана чудовищно монотонен – новая власть устанавливает новый режим. Оккупационный – простой и стандартизированный. Навязывает свои обычаи, кровью и сталью уничтожая уникальный менталитет побеждённых. За орлами на чёрных знамёнах скрывается паразит. Стандартизация убивает развитие, давит всё необычное, оставляя позади себя лишь вязкую пустоту.
Альянс был идеален в том виде, в котором существовал. Три державы – одновременно столь похожих и разных, сплелись в подобии симбиоза, дополняя друг друга. Их постоянная конкуренция лишь способствовала ускоренному развитию каждой…
Впрочем, Альянса больше не существует. Как и многие другие культуры до этого, его без остатка поглотил Артодан.
Взамен всему, что империя уничтожала и забирала, она могла предложить лишь одно. Безграничную власть.
Ужасающе часто этого оказывалось даже более, чем просто достаточно.

У ног Михаэля Крауца лежала столица.
Его усиленный магией голос свирепым громом разносился по улицам – проникая в дома и опустевшие закоулки.
Вот она, наконец-то, заветная цель. Горячая кровь струится по мостовым под аккомпанемент симфонии плача – в память о тех, кого уже не вернуть.
На тротуары измученного города оседают невинные хлопья первого снега – сразу же гибнут, смешиваясь с грязью и лужами. Капельками влаги блестят на доспехах солдат. На алых плащах легионеров, в одночасье потерявших и надежду, и цель.
Сражение прекратилось не моментально – оно просто угасло. В первые минуты среди защитников ещё находились упрямцы – целые отряды упорно удерживали уже проигранные позиции, не желая признавать поражение. Кого-то из них перемалывала военная машина империи. Кто-то – просто бросал оружие, отчаявшись и смирившись.
Не прошло и получаса, как всё было кончено. Эредин по-прежнему тонул в бездне неразберихи и хаоса, но боевые действия уже прекратились.

- Ха, - насмешливый голос Эрики раздался чуть позади. Донёсся откуда-то, из-за левого плеча, обозревавшего с балкона свои новообретённые владения Михаэля. – Никогда бы не подумала, что поучаствую в смерти архимагистра.
Тело Регулуса уже унесли. Балкон опустел – остались стоять только облокотившийся на одну из уцелевших секций перил Михаэль и девушка, которая даже не пыталась скрывать своё превосходное настроение. Эрику Альтинг не смущали ни водопады пролитой крови, ни смерти десятков недавних друзей. Она была другой. Из той же породы, что и сам Крауц. Властолюбивая эгоистка, к которой просто опасно было поворачиваться спиной. Хладнокровная стерва, неотразимая и исключительно обворожительная.
- Осталась только разобраться с этим Архероном, - нарочно коверкая имя чернокнижника соблазняюще протянула она. Вроде как – в шутку.
Михаэль почувствовал, руки девушки игриво обвивают его талию. Терять время напрасно Эрика, похоже, не собиралась. Её нисколько не волновали страдания тысяч погибших. Не беспокоило то, что в каком-то метре от этого места до сих пор багровело на плитке пятно, оставленное кровью архимагистра.
А взгляд Михаэля цеплялся за прорехи пожарищ, проглядывавших местами среди ровных рядов крыш. Словно шрамы на прекрасном теле столицы, столпы чёрного дыма поднимались к затянутым серыми тучами небесам. В лицо дул промозглый северный ветер, от которого спасало лишь ощущение абсолютного торжества. Снегопад с каждой минутой только усиливался…

И вдруг, словно повинуясь невысказанному вслух желанию Михаэля, стальные тучи немного сместились – рваной раной в сплошной пелене сверкнул ослепительно яркий клочок чистого неба. Мелькнул на мгновение, пропуская успевшие прорваться солнечные лучи. И тут же исчез – просвет в облаках, странное недоразумение в общем контексте удручающе мрачной погоды.
Ветер, предвестник скорой зимы, неистовствуя, завыл с новой силой.

Архимагистр боялся. За синевой глаз белобородого старика, за его яростью и величием, на самом деле прятался страх. Обыкновенный человеческий страх. В гневе величайшего волшебника Гильдии Магов не было ни капли уверенности – даже добрая сотня соратников за спиной не позволяла Регулусу безоговорочно уверовать в собственную победу.
Белоснежный посох Ройса сиял, бесцеремонно впитывая в себя всю доступную энергию из окружающего пространства. Заимствуя у союзных магов часть силы для невиданного по своей мощи удара. Защитный купол Гильдии мерцал и переливался, реагируя на колоссальную концентрацию заряда в одном предмете.
Имперские пехотинцы на ходу перестроились, узкими клиньями впиваясь в тело практически беззащитного города. Единая баталия разделилась на множество мелких фронтов, переросла в полноценные уличные бои – чёрные солдаты сражались с воинами в красных плащах, которые компенсировали недостаток собственной численности ограниченными пространствами. Это могло бы сработать, но при разработке своей стратегии архимагистр не учёл всего один фактор. Центральному легиону противостояла сегодня не просто превосходящее в количества армия, против них вышли пехотинцы Империи, прошедшие суровое крещение десятками войн, которые беспрестанно вёл Артодан в попытке ещё больше расширить собственные границы. Как бы старательно покойный маршал не превозносил достоинства солдат легиона, но они не были готовы противостоять сокрушительной машине войны, порождением которой являлся боевой строй с ног до головы закованных в чёрное пехотинцев. Легионеры Альянса словно угодили в огромную мясорубку – за счёт длины копий и пик им удавалось кое-как сдерживать победоносное наступление сил противника, но артоданцы продолжали давить. За каждый метр удержанного под контролем пространства имперцы заставляли противника заплатить десятками жизней.

Но все они, даже погибая во благо поставленной командованием цели, прекрасно понимали, что основная битва происходит вовсе не здесь. Догадывались, как мало значат их жизни и смерти. И насколько важно пока ещё невидимое для глаза сражение, которое в любой момент могло развернуться над головами солдат.
На данном этапе лишь чародеи могли ощущать то воистину колоссальное количество энергии, которое собирала вокруг себя каждая из сторон для решающей схватки. То была сотканная из всех цветов радуги аура, которая пронизывала и окутывала белоснежный посох архимагистра. То был выглядевший куда более скромно тёмный сгусток, который олицетворял собой магические силы имперского чародея.
Ученики и учителя, свободные маги и высшие чины Гильдии, предатели и люди, до самого конца сохранявшие верность архимагистру – все вливали энергию в посох Регулуса. И энергии этой становилось настолько много, что, казалось, вот-вот расколется, не выдержав напряжения, само пространство.

Ройс выкрикнул заклинание – громом разнеслись его слова над залитыми кровью улицами столицы. Вся сконцентрированная энергия трансформировалась, преобразовалась – излилась в луче, устремившемся напрямую от фигурки на балконе дворца к силуэту всадника в чёрном, который держался чуть позади основной волны наступления Артодана. Треск статического электричества поглотил посторонние звуки. Ослепительная вспышка яркого света ударила по глазам. Прорезая пространство и время, луч, вырвавшийся из ставшего средоточием энергии посоха архимагистра, устремился навстречу своему тёмному оппоненту.
Архарон резко вскинул, оторвав от груди, правую руку – с кончиков пальцев колдуна сорвался его собственный луч, куда более блеклый, словно сплетённый из сгустков мрака и обрывков теней.
Эрика уже довольно давно сверлила Михаэля пристальным взглядом – на губах девушки играла улыбка, в которой искушённый наблюдатель мог бы заметить нотки тревоги. Она, как и Эстебан, нетерпеливо ожидала сигнала.
Лучи столкнулись – вопреки ожиданиям, не случилось никакого подобия вспышки. Объединённая магия Гильдии словно таран пробивала себе путь сквозь обманчиво податливый мрак. Тени Архарона же, казалось, совсем не сопротивлялись – пропускали свет всё дальше и дальше, оплетая его, загоняя в ловушку.
Фиолетовыми жгутами вздулись вены на шее архимагистра – лицо старика застыло, лишь едва заметно подрагивали отдельные мышцы, напряжённые сейчас до предела. Ментальная схватка – неизменно не только чистая демонстрация имеющихся в запасе магических сил. Это искусство, победа в котором зависит не столько от мощи, сколько от способностей чародея, силы его воли и концентрации.

Неподготовленному наблюдателю могло показаться, что лучи просто застыли на месте – два потока энергии, прорезавшие многие мили, буквально раскроившие на две части небеса над столицей, замерли, изображая некое подобие безвыходной ситуации. Два чародея боролись, вкладывая с каждой секундой всё больше энергии, но точка столкновения противоположностей всё никак не желала ни на каплю смещаться. Человеку, который ничего не понимает в законах магии, могло бы в этот момент показаться, что противостояние может затянуться едва ли не на часы. На самом деле, всё, конечно же, было не так – достаточно одной лишь ошибки, единственного просчёта… И для победителя не станет преградой то расстояние, которое отделяет его от уже поверженной жертвы.
И именно тогда, в этот переломный момент, в дело вступил мэтр магии Крауц. Знак, незаметно поданный немногочисленным сторонникам предателя – и три потока энергии, прежде составлявшие единое целое с силой архимагистра, взбунтовались. Внесли в общую композицию магии диссонанс. Ментальный удар, нанесённый объединённой волей троих чародеев изнутри полусферы, буквально ошарашил их бывших союзников.
Сверкнули озорным огнём стремительно меняющие цвет глаза Эрики Альтинг. Улыбка торжества тронула губы хладнокровного Эстебана. Крауц же заметил, что на балконе присутствуют отнюдь не все заклинатели – кроме выполнявших специальные поручения Регулуса, не было и тех, кто предложения Михаэля выслушал, но всё же отверг. Достаточно благоразумное решение с их стороны.

Вливаемый Гильдией в архимагистра поток энергии внезапно прервался. Сражённые ментальной атакой маги были обескуражены – многие падали на колени, другие обессиленно прислонялись к ближайшей стене. Попадали на пол, схватившись за головы, все без исключения молодые ученики. Архимагистр даже не обернулся – Регулус на ходу пытался восстановить концентрацию и собственными силами сдержать натиск имперского чернокнижника…
Внезапно старик, которого многие долгие годы считали величайшим волшебником среди современников, остался наедине со своим злейшим врагом.
Затравленно зашипев, незнакомая Крауцу пожилая женщина обернулась – её яростный взгляд быстро вычленил из толпы предателей, оставшихся уверенно стоять на ногах. Выкрикнув что-то совершенно нечленораздельное, ближайшая помощница Регулуса, демонстрируя удивительную стойкость, выкинула вперёд обе руки – с пальцев незнакомки сорвались красные молнии. Она напала столько неожиданно, что лишь в последний момент Михаэль успел поднять собственный щит. Некоторые сторонники Ройса уже вставали на ноги – кто-то даже начинал колдовать не поднимаясь, прямо с колен. Их было немного – подавляющее большинство по-прежнему находилось в состоянии полной прострации. Но и это меньшинство для трёх предателей представляло опасность – подобно загнанным в угол зверям лояльные Регулусу маги готовились дать достойный отпор.
Эрика бросила на Михаэля свой фирменный, многообещающий взгляд – и тут же воссоздала вокруг себя личную защитную сферу, заслоняясь от враждебного заклинания. И всё-таки их было несколько больше, этих верных до конца Ройсу магов.
Так думал Крауц до тех пор, пока внезапно не распахнулись ведущие в тронный зал двери балкона. Прямо с порога Артур Вайнтраб метнул огненный шар в неугомонную советницу архимагистра. Град силовых стрел мертвенно-зелёного света обрушили на противника близнецы-некроманты. Мартин Сальватор, бывший преподаватель Крауца, силовым толчком отправил нескольких лоялистов обратно на пол.

Чужой голос рядом заставил Джека поднять голову. Этот голос не был голосом безумия — одного из обречённых на следование приказу Девяти или их не менее сумасшедших жертв, оправдать которых мог разве что страх за собственные жизни. Это был голос человека, живого, настоящего и, кажется, ощущавшего почти то же, что чувствовал сам Лавелл. Неожиданный союзник выглядел по-настоящему разозлённым, и тон, с которым он обратился к жрецам, лишь подтверждал его намерения.
А потом произошло нечто.
Джек понял лишь то, что его сторонник, судя по уверенным движениям при создании водяной сферы, был магом. А ещё то, что и сам Лавелл на мгновение обрёл потрясающие воображение способности. И если бы неизвестно откуда взявшийся поток ветра просто обрушился на людей впереди, Джек и не подумал бы, что имеет к этому происшествию хоть какое-то отношение. Но нет: ветер осторожно оттолкнул людей назад, чуть ближе к воротам, не сам по себе. Лавелл почувствовал, как мелко-мелко задрожали ладони, как в груди забила крыльями вольная чайка, как всё сознание вдруг наполнилось совершенно невообразимой лёгкостью. Казалось, вот-вот — и взлетишь, поднимешься над землёй, перестанешь существовать здесь и появишься где-то в неизведанном там.

Сбивчиво выдохнув, юноша открыл глаза (когда они вообще успели закрыться?) и понял: получилось. Водяной щит авторства сурового союзника и ветер, материализовавшийся будто бы из одних только мыслей Джека, сплелись воедино и сумели… Вероятно, помочь? Помочь людям, обречённым на трагическую гибель от рук своих же жертв. Ведь именно это сейчас было так необходимо. Сработало!
Обернувшись к незнакомому магу, Лавелл улыбнулся и невольно рассмеялся: коротко, негромко, чуть успокаивающе и совсем по-мальчишески. Он знал, он всегда знал, что заключённый в сознании ветер нужно просто выпустить на свободу. Ему нельзя было существовать взаперти, он рвался на волю, жаждал быть препятствием и помощником одновременно. Ветер хотел жить.
Джек хотел было что-то сказать, но слова так и не сорвались с языка, а улыбка померкла, едва только он вспомнил об остальных семерых.
В гуще сражения сложно было разобрать детали, но Лавелл видел: жертвы чужого безумия боролись, проливали чужую кровь, их голоса то и дело обращались в яростные крики ненависти, обращённые в пустоту. Они кричали даже в том случае, если хранили молчание, потому что отчаянная эмоция всегда звучит по-особенному громко.
Вот совсем рядом ловко орудует мечом статный воин, и, едва только очередное тело касается земли, внимание бойца привлекает следующий несчастный. Он мог бы петь о рыцарстве, благородстве честной битвы и верности даме, но вместо этого кричит, окропляя Храм густой тёмной кровью невинных.
Вот чуть дальше совсем юная девушка, столь преданно оберегаемая своим спутником-воином, заливается страшным смехом, от которого всё тело невольно сводит жуткая дрожь. Она могла бы петь о хаосе той битвы, что ведёт за неё рыцарь, о красоте этого безумия на двоих, но вместо этого кричит, забывая о чужих угасающих жизнях.
Вот в стороне… Нет. Джек видел каждого из тех, кто невольно оказался в числе жертв этого кровавого представления, и был убеждён в том, что все они являлись людьми. Но в ней он не мог разглядеть ничего человеческого. Словно объятая пламенем собственной ярости, она пела. Лавелл не мог разобрать слов, потому что не слышал песни за треском пламени: она будто источала чистое разрушение, чистую смерть в самом жестоком её проявлении, в сожжении заживо всего человеческого вокруг.
А на пепелище, как известно, ничего не растёт.
Джек зажмурился.

— Hедопетая песня замрёт на губах,
И опять долгий путь померещится сном.
Что ты ищешь в пустынных и диких краях,
Где вздымаются скалы над серым песком?

Лавелл стал петь всё чаще с тех самых пор, как в сознании закружился неумолимый шепчущий ветер. Иногда он сочинял сам, и в такие моменты Джеку казалось, что это именно бриз подсказывает ему слова и их созвучия, переплетая между собой образы и создавая мелодию. Но та песня, что пришла в голову юному путешественнику сейчас, была иной.

— Злобный ветер кружится в багровой дали
Hад равниною этих проклятых земель.
И бесплотные кости белеют в пыли,
Для чего ты пришёл в этот край, менестрель?

Эту мелодию он знал с детства. Единственной таверной в родной деревне было местечко под названием «Медовый вереск», в котором ночи напролёт играл на лютне и исполнял песни собственного сочинения один человек. Человек так и не назвал своего имени маленькому Джеку Лавеллу, часто посещавшему «Вереск» лишь для того, чтобы ещё разок услышать его голос.

— Ты играешь на лютне чудесный мотив,
Что крылатою птицей летит над тобой,
В этой песне — шум ветра и моря прилив,
И трава шелестит на поляне лесной.

Отец Джека не желал, чтобы единственный сын водил дружбу с подозрительным бардом, но однажды мальчишка всё-таки осмелел, вновь сбежал в таверну под вечер и обратился к певцу с вопросом. Убрав с глаз постоянно спадавшую на них рыжую чёлку, Лавелл спросил: «Почему у тебя такой красивый голос?».

— Ты прошёл через зной и трескучий мороз,
Под бичами дождя, через град и метель,
И лишь лютню в руках ты с собою принёс,
Безоружным пришел ты сюда, менестрель.

Бард рассмеялся и потрепал малыша по голове, отчего непомерно длинные рыжие пряди снова закрыли Джеку обзор. «Каждый на свете имеет самый красивый голос, дружок, — отвечал певец. — Вся штука в том, что не всякий способен вовремя вспомнить об этом».

— Hо врагов показался отряд среди скал,
Уходи же скорей, а не то не успеть!
Разве ты, менестерель, этой смерти искал?
Разве это так важно, чтоб песню допеть?

После этого Лавелл больше не робел перед талантливым музыкантом. Он приходил в таверну каждые выходные, и каждые выходные на закате бард учил его петь, неустанно напоминая усердному ученику тот урок, что дал ему в первый раз. Джек помнил чужие слова до сих пор, помнил каждую интонацию, заключённую в такой простой с виду мысли. «Каждый на свете имеет самый красивый голос».
А потом юноша решил покинуть деревню. Ему было невероятно грустно расставаться с любимыми, по-настоящему родными местами, с отцом, с щебетанием птиц по утрам и, конечно, с мудрым учителем. Но бард не стал отговаривать своего воспитанника. Узнав о его намерениях, он только понимающе кивнул, а в ночь перед уходом Лавелла научил его одной песне. Простенькой песне, повествовавшей не о великом герое, не о прекрасной даме и даже не о преобразившемся бандите.
То была песня о скитальце-менестреле.

— Ведь врагу наплевать, есть ли меч у тебя,
И в крови захлебнулась последняя трель,
Тихо выпала лютня, безмолвно скорбя...
Безоружный, упал на песок менестрель.

Джек поднял обе руки вверх и окинул постепенно прорывавшихся сквозь щит людей взглядом вдруг посветлевших зелёных глаз. Потом этот взгляд обратился и к тем, кто с такой уверенностью шёл на убийство. А затем Лавелл закрыл глаза, и ладони его едва заметно дрогнули снова — абсолютно так же, как в первый раз. Нужен был инструмент. Нужна была музыка, именно сейчас, чтобы подкрепить оборвавшийся голос, певший о слабости, тяжести и страхе, мелодией надежды. Негромкая, успокаивающая, смиряющая музыка.
Нужна была свобода.
Нужен был ветер.

— А враги уходили, смеясь над тобой —
Ты пришел в этот край, чтобы песенки петь!
Hо всё так же шумел над землёю прибой -
Это песня твоя продолжала звенеть.

Джек открыл глаза, расправил плечи, гордо поднял голову и запел с новой силой. Теперь взгляд певца был обращён к троим безумцам, что направлялись прямо к нему и магу, что так отважно выступил на его стороне. Теперь ветер снова поможет им, наверняка поможет, и создаст из своих потоков по-настоящему прекрасную и воодушевляющую мелодию. Потому что каждый на свете имеет самый красивый голос.
Песня зазвучала чуть иначе, в мелодии появились новые образы: образы других людей, внявших зову менестреля. Лавелл протянул руку приближающейся троице, предлагая им присоединиться к пению, и вторая ладонь обратилась с тем же призывом к людям за щитом.

— И легенды старинные правду гласят,
Что та песня вернула на землю апрель,
И в цветущем краю позабыт тот отряд,
Hо зато твоё имя здесь славят в веках, менестрель.

Каждый на свете имеет самый красивый голос.
«Прошу вспомните об этом…»

Их было шестеро. Друзей из прошлого, людей, которым Крауц по тем или иным причинам мог доверять. Когда архимагистр бросился прочь из тронного зала, когда магов Гильдии начали обустраивать в жилых покоях дворца, Михаэль отправился на поиски. Он искал в толпе случайных знакомых нужные лица. Лица, найти которые оказалось совсем не так просто.
Архимагистр впал в безумие, не иначе. Повинуясь воле Регулуса, люди сотнями покидали Эредин – беженцы бесконечной колонной тянулись на север. Те, у кого хватало ума, просто спасались. Бросая все вещи, забирая с собой в путь лишь наиболее необходимое. Они сохраняли самое дорогое – свои жизни, жизни дорогих им людей. Они верили Ройсу, они чувствовали порывы налетавшего периодически ветра войны. Другие тащили за собой повозки с пожитками – слишком жадные и меркантильные, чтобы бросить имущество, ради обладания которым они работали долгие годы. Так или иначе, город постепенно пустел, хотя и уходили не все. Многие оставались. Кто-то для того, чтобы сражаться и защищать собственные дома. Кто-то потому, что в их сердцах просто не было страха. Им нечего было бояться, им некуда было идти.

Артур Вайнтраб был первым. Темноволосый молодой маг ни капли не изменился – та же снисходительная улыбка на тонких губах, тот же презрительный огонёк пляшет в глубине карих глаз. Бывший однокурсник Михаэля, теперь – один из наиболее пристрастных и несправедливых преподавателей Гильдии, он никогда не забывал прошлое. Помнил и опыты, которые вместе с Крауцем проводили они по ночам, помнил азарт, вызванный проникновениями в закрытые секции библиотеки преподавателей. Этот человек симпатизировал откровенно немногим, но Михаэлю удалось в прошлом заслужить его уважение. Благодаря обладанию всеми без исключения качествами из того ничтожно малого списка особенностей, которые Артур в людях на самом деле ценил.
- Ты сошёл с ума, Крауц? – осведомился он своим обычным, слегка насмешливым, тоном. – Это Ройс, чёрт побери. Единственный маг в этой вшивой Гильдии, который на самом деле чего-то стоит. Мне ещё дорога моя голова. По крайней мере в степени достаточной для того, чтобы не ввязываться на пару с тобой в настолько сомнительные аферы.
Слова режут, слова не оставляют надежды. Крауц понимает, что Артур не выдаст его. Но в тоже время и знает, что вслед за ним Вайнтраб не пойдёт.

Мартин Сальватор стал вторым. Высокий добродушного вида мужчина, некогда рыжие волосы которого уже тронула седина. Густая борода того же яркого цвета по-прежнему впечатляла – наверное из-за неё всем вокруг казалось, что старик никогда не перестаёт улыбаться.
Любимый преподаватель Крауца, единственный кто на самом деле понимал и разделял все устремления своего ученика. Именно он когда-то помогал начинаниям Михаэля, подсказывал, в каких именно книгах тот с большей вероятностью может найти интересовавшие того заклинания. В старом менторе Крауц надеялся обрести сегодня союзника, но едва стоило магу заговорить, как его собеседник тут же энергично замотал головой:
- И думать забудь. Не связывайся с Ройсом, я знаю Регулуса. Он куда сильнее, чем ты можешь себе представить. Воистину выдающиеся способности к волшебству, помнится, за всю историю Гильдии был лишь один человек, которого можно было сравнить с ним в плане магического потенциала… Послушай меня, Михаэль. Я не стану тебе помогать, конечно, я ничего о тебе не скажу… Но бросай это дело. Ни к чему хорошему тебя оно точно не приведёт.
И снова отказ. Гаснет надежда.

Эрика Альтинг оказалась следующей. Беловолосая чародейка была всё столь же неотразима – переливались, мерцая всеми цветами радуги специально зачарованные ею глаза, блестели серебром роскошные волосы. По своему обыкновению, она по-прежнему предпочитала носить излишне откровенные платья, виртуозно подчёркивавшие все достоинства фигуры последней. Обладая на самом деле выдающимся магическим потенциалом и в высшей степени эффектной внешностью, Эрика пользовалась в Гильдии вполне обоснованной популярностью. Обворожительная и независимая, она неизменно старалась поддерживать со всеми в равной степени дружеские отношения, никого не подпуская к себе слишком близко, но, в то же время, не позволяя себе заводить в этом мире врагов. Многие мечтали о ней, многие пытались добиться – помнится, даже Артур в своё время проявлял к девушке интерес, но столь же безуспешно, как и все остальные. Иногда Михаэлю казалось, что какие-то знаки внимания она оказывает и ему. Впрочем, узнать, что именно это было – игра его воображения, истинный интерес или очередной способ манипулирования, он тогда не успел.
На губах Эрики играет улыбка – очаровательная и одновременно жестокая. Она всегда и ко всему относилась с вызовом, играя на грани и, зачастую, противопоставляя себя всем остальным. Акция, предлагаемая ей сейчас Михаэлем, казалась яркой и дерзкой. Той самой, устоять перед которой практически невозможно.
- Хочешь свергнуть архимагистра? Этот старый придурок и правда слишком долго засиделся у власти, - эти глаза. Зачарованные лично Эрикой, они постоянно мерцают. Меняются, проходя через все диапазоны цветов – от небесной лазури до изумрудной зелени, от стали до янтаря. Сперва это кажется странным, но после… Глаза гипнотизируют, глаза очаровывают. Глаза впечатляют.
- Сделаем это, - произносит всё с той же улыбкой. – Сбросим старика с трона.

Харви и Орман – близнецы, с первого взгляда производившие крайне отталкивающее впечатление. Оба бреются налысо, черепа обоих покрывает сеточка тонких шрамов. В одинаково блеклых глазах селиться нечто, внушающее посторонним иррациональный ужас. Оба, как обычно, в своих серых просторных одеждах – скорее рясах, чем общепринятых мантией. Оба считались сравнительно слабыми чародеями, обоих откровенно недолюбливали окружающие. Было в них что-то странное. Ненормальное.
- Бунт? – вечно хрипящим шёпотом переспросил Орман.
- Восстание? – тем же шёпотом вторил ему Харви.
Помнится, в бытие Крауца учеником, эти двое всерьёз взялись изучать некромантию. Перебирали древние книги в поисках любых крох информации, без тени стеснения копались на пару с Михаэлем в закрытых секциях библиотеки. Помнится, архимагистр что-то тогда заподозрил. Молниеносное расследование, проведённое лично Регулусом, едва не позволило выйти на юных адептов магии смерти. Если бы он добился успеха, если бы нашёл их – то за одну попытку изучения запретных искусств полагалась полная блокировка магических сил и пожизненное изгнание. Тогда Крауц зачем-то рискнул – благодаря хитрому трюку ему удалось сбить гончих со следа. За что заслужил благодарность и уважение неудавшихся некромантов. Стал практически единственным человеком, которого они не презирали столь откровенно. По крайней мере, почти.
- Слишком опасно…
- Это безумие…
В них до сих пор живёт страх перед гневом архимагистра, оставшийся с тех давних лет.
- Нет.
- Ни за что.
Снова отказ.

- Ты и правда думаешь, что это возможно? – спокойно осведомился Эстебан Нортрон, занимавший последнюю позицию в не слишком длинном списке Михаэля.
Статный светловолосый чародей славившийся своими высокими моральными принципами, вопреки ожиданиям не отослал Крауца сразу же. Задумчиво чесал подбородок, покрытый жёсткой щетиной и исподлобья поглядывал на Михаэля.
На его согласие Михаэль, признаться честно, практически не рассчитывал – Крауц был уверен лишь в том, что хороший знакомый в случае чего не выдаст его. Но, вопреки ожиданиям, в голосе Эстебана проскальзывала откровенная заинтересованность.
- Архимагистр, похоже, свихнулся, - задумчиво протянул Нортрон, пригладив ладонью непослушный ёжик светлых волос. Он считался действительно сильным чародеем, выбравшим доктрину разрушения своей основной и единственной специализацией, что имело особую пользу в свете планируемых событий.
- Я помогу тебе, Крауц.
Музыкой звучат для слуха слова Эстебана.

Следующим утром на горизонте наконец появились знамена Артодана. Массовый исход из города, по иронии судьбы не имевшего стен, моментально ускорился многократно. Люди бросали прямо на дороге обозы, забывали обо всём в стремлении спасти свои никчёмные жизни. Они – лишь статисты. Да, у каждого из них есть мысли. Желания. Судьбы. Они могут любить и быть любимыми. Являться чьими-то отцами и чьими-то детьми. Но это не важно. Они – лишь фон. Для истории они не имеют никакого значения. Истории, которая будет писаться здесь и сейчас. Истории, которая увековечит на страницах летописей несколько особенно крупных имён.
Огонь истории горит в небесной синеве объятых пламенем ненависти глаз архимагистра. Огонь истории калёным железом выжжен в сердце его тёмного оппонента, за спиной которого гордо трепещет на ветру имперский орёл. Огонь истории разгорается в душах людей, возомнивших себя достаточно значимыми фигурами, способными переломить исход грандиозного противостояния.
Всё решится сегодня. Здесь и сейчас. Краешек солнца едва успел показаться из-за линии горизонта, а избранные уже понимают, что в свете этого дня они станут свидетелями чего-то воистину значимого. Свидетелями противостояния, в котором, вполне возможно, совсем не чёрные воины являются олицетворением зла...

Имперцы начали штурм города утром. Начали неторопливо, самоуверенно, трезво оценивая свои силы. Ровные шеренги чёрных солдат выстроились перед столицей, выглядевшей крайне беззащитно ввиду полного отсутствия каких бы то ни было стен. В рядах защитников же, напротив, царил небывалый ажиотаж – солдаты метались из стороны в сторону, исполняя все без исключения приказы архимагистра. Красным плащам Центрального Легиона не пришлось просто так умирать, встречаясь с артоданцами в поле.
Тактикой Ройса стала иная совершенно стратегия – уличные бои. Использование домов и хитросплетений городских переулков в своих целях. Отряды лучников скрывались в опустевших квартирах, группы копейщиков сплошным строем вставали в наиболее узких и труднопроходимых местах. Ввиду отсутствия каких бы то ни было укреплений, имперцам даже не пришлось использовать осадные орудия – они просто маршировали вперёд, развевались на ветру чёрные знамена. Орлы превосходили противника количественно, орлы были уверены в своём превосходстве, в своей неминуемо грядущей победе. И даже присутствие магов Гильдии не могло их сегодня по-настоящему устрашить.
Архимагистр избрал действительно опасную, но действенную стратегию. Возможно, единственно возможную в сложившейся ситуации. Основанную на его впечатляющей воистину уверенности, что Архарону жизненно необходимо именно захватить город, а не прост сжечь его вместе с обитателями дотла.
При виде тысяч закованных в чёрное пехотинцев, боевой дух защитников города изрядно упал. Солдаты понимали, что большая часть из них сегодня умрёт. И даже тот факт, что умрут они во славу свободы, практически ничего для них не менял.
Регулус в окружении советников расположился на одном из балконов дворца, с которого открывалась прекрасная возможность лицезреть общую картину развевающегося противостояния. Глаза старика в белоснежных одеждах практически превратились в две узкие щёлки, стоило тому увидеть одинокого чёрного всадника, гарцующего перед стройными рядами наступавших солдат. Михаэль тоже узнал своего знакомого в казавшемся с такого расстояния крошечным силуэте – Архарон, казалось, совершенно не страшился ни вражеских заклинаний, ни стрел.

Едва почувствовав под опустившейся ногой выступ, человек приободрился. Там, наверху, оставался громкоголосый. Оставался вместе с теми, кого сумел увлечь за собой. Сомнений в том, что такие и впрямь нашлись, не было совершенно: люди любят следовать за обладателями звучных голосов.

Человек начал спуск. Медленные, сперва неуверенные движения со временем становились всё более ловкими. Лишь тогда, когда сверху вдруг посыпалась каменная (каменная ли?) крошка и послышались чужие (абсолютно чужие, опасные, человеческие) звуки, он начал спешить. Начал спешить, а потому — ошибаться.
Сбившееся дыхание заставляло действовать опрометчиво. Когда эти двое — выше — догонят, когда приблизятся, когда заметят... Человек не знал, что будет тогда, но заранее не желал этого момента. Люди злы, недоверчивы, подозрительны. Люди — чужие.

..чёрт.
Ошибка. Очередная ошибка: оступившись, человек едва не упал, но тут же всем телом приник к спасительной скалистой поверхности. Трудно. А совсем рядом — один из тех двоих. В темноте разглядеть его лицо не представлялось возможным, но отчего-то человек был уверен, что тот обернулся. Обернулся именно на его судорожный вдох. А потом... Потом незнакомец протянул руку.
Человек инстинктивно шарахнулся, снова едва не потеряв опору под ногами. Мелкая дрожь в плечах ощущалась непомерным грузом. Что это? Попытка скинуть его вниз? Всё существо того, кто являлся Никем, — а точнее, никем не являлся, — жаждало исчезнуть, сбежать, да хоть упасть вниз — избавиться от этих навязчивых вопросов, от этого невидимого чужого взгляда.
А что-то другое внутри — давно забытое, оставленное разумом нечто — протянуло руку в ответ. Человек зажмурился, словно ожидая удара, и тут же опёрся о чужой локоть, опускаясь ещё ниже с его помощью.

— Спасибо, — полувздохом раздалось в сгустившемся мраке.
Давно забытое, оставленное разумом нечто — обыкновенное доверие к себе подобному — вернуло движениям уверенность. Человек ещё не вполне осознал, что его приняли (пускай ради собственной же безопасности, ради спасения своей жизни, но ведь по-настоящему приняли!), будучи слишком озабоченный скорым побегом. Он с готовностью подставил плечо своему союзнику и улыбнулся, хоть его улыбки и не было видно во тьме.
Вскоре третий из беглецов тоже поравнялся с опережавшим его дуэтом. И тогда человек протянул ему руку: так же, как когда-то предложили помощь ему самому.

Быть может, теперь тот, кто был Никем, сумеет стать Кем-то?

Копьё, прорезавшее сплошную стену бушевавшего вокруг пламени. Копьё, пущенное мощной рукой обречённого на жуткую смерть лейтенанта. Копьё, вонзившееся почти в самое сердце коварного чародея.
Жуткая рана в груди – каждое движение причиняет безумную боль. Лишённый сил королевский заклинатель балансирует на грани жизни и смерти, периодически то проваливаясь в пучину беспамятства, то вновь выныривая на поверхность бренного бытия.
Дикая боль занимала все мысли, дикая боль не давала возможности даже помыслить о восстановлении необходимой для творения магии концентрации. Капли холодного пота на горячем лице – пока лояльные правительству стражники с максимальной осторожностью эвакуировали Михаэля во дворец, маг, казалось, прошёл сквозь все круги ада. Каждое излишне резкое движение, каждый поворот – откликались чудовищной резью в непосредственной близости от жизненно важных органов. Иногда казалось, что куда проще сдаться. Просто умереть, обрывая эти мучения. Но что-то, быть может, упорство или призрак скрывавшегося глубоко внутри торжества, подталкивало, призывая изо всех сил цепляться за жизнь, оставаясь как можно дольше на этой бренной земле.

Королевские медики делали всё, что только было в их силах. Дано извлечено уже из тела копьё, забинтована и промыта жуткая рана. Они пичкают мага зельями и припарками, помогая врождённой способности к постепенной регенерации, свойственной чародеям. Регенерации, которая, к несчастью, протекает слишком уж медленно – куда медленнее, чем того требует текущая политическая ситуация.
Родные покои, знакомая и ставшая уже было привычной кровать. Сквозь проёмы окон в комнату проникают багровые лучи заходящего солнца. Тишина, одиночество. Казалось, все покинули Крауца в эти минуты. С момента своего возвращения с площади он так не разу и не видел Эларию – возможно, пропустил появление девушки во время одного из периодов беспамятства, но, так или иначе, сейчас её рядом по каким-то причинам не оказалось.
Двустворчатые двери медленно приоткрылись – внутрь осторожно прошёл чем-то явно встревоженный стражник. Королевский гвардеец, лицо открыто – даже на фоне недавних событий в этом парне причин сомневаться у Михаэля не оказалось.
- Мэтр, - тихо обратился он к чародею, что лежал на кровати. – Вы обязаны это увидеть.
Кивает в сторону выхода на балкон, коим были оборудованы отведённые Крауцу покои. Глядя, как мэтр, определённо заинтригованный странным поведением гвардейца, медленно поднимается и делает неуверенно пару шагов, солдат двинулся было на помощь, но был остановлен повелительным жестом.
Несколько коротких секунд – и чародей пересекает небольшую комнату, а ладони его упираются в перила балкона.

Серые тучи, коими ещё утром было затянуто небо, теперь уже доминировали не столь абсолютно – в одном из редких разрывов сплошного мрачного полотна виднеется зависший над линией горизонта багровый шар солнца. Закат, последние лучи которого прорываются сквозь слой облаков, окрашивая панораму Эредина в революционные излишне цвета.
Особенно отлично обозревалась отсюда главная улица – та широкая и вымощенная булыжником аллея, что тянется стрелой от восточных ворот до стен самого дворца. Формально, конечно, в Эредине не было главной улицы, но именно этой чаще всего присваивали такой титул. Среди хитросплетений узких переулков и улочек столицы, эта смотрелась на редкость величественно и солидно.
И в этот момент именно она приковала к себе внимание чародея – по мостовой, залитой солнечной кровью, к дворцу колонной двигались всадники. Немногочисленные горожане разбегались перед ними – вслед проезжавшим неслись возгласы восхищения и многочисленные проклятия. Даже на таком расстоянии Крауц без труда смог опознать предводителя группы – облачённую в белую мантия фигуру архимагистра с кем-то перепутать было до крайности сложно. Гильдия Магов. Определённо все те, кого Регулус повёл за собой. Почти сотня чародеев, в большинстве своём готовых умереть за правое дело. И все они направлялись прямиком ко дворцу. Цокот копыт эхом разносился по улицам. Перешли на лёгкую рысь усталые лошади.

- Мэтр, - вновь заговорил замерший позади гвардеец, с трудом решаясь вновь подать голос. – Мы нашли леди Эларию. В её покоях.
Чувствовалось, что вот-вот прозвучит что-то совсем нехорошее.
- Она покончила с собой. Повесилась.
И грянул гром. Ухмылка фортуны.
Почти явственно лицо Келлфара возникло перед глазами. Он точно знал, что собирается делать, когда отправлялся на площадь. Понимал, что либо Крауц окажется мёртв, либо правила игры вскоре в корне изменятся. Михаэль почти представил, как Стефан лишённым малейших эмоций голосом отдаёт команду одному из своих «специалистов». Чародейская подстилка может знать слишком многое. Устранить. Ни к чему оставлять лишних свидетелей.
Этот человек умудрялся продолжать наносить удары прямиком с того света. Так и вставала перед глазами столь часто плясавшая на губах шпиона улыбка. Та самая, которую он демонстрировал ещё на балу, во время первой их встречи.
И даже мысль о том, что Стефан заживо сгорел в магическом пламени, почему-то не приносила теперь должного удовлетворения.

Можно сколько угодно плести паутину интриг, подготавливая плацдарм для решающей схватки.
Можно вплоть до финала метаться между противоборствующими сторонами, пытаясь определить, где же в итоге риск поражения окажется меньшим.
Но рано или поздно, каждому приходится выбирать. И, несмотря на всю глубокую аналитику, на реальность влияет слишком много крошечных факторов, учесть каждый из которых положительно невозможно.
И всё же, когда приходит время – ты выбираешь. Рискуешь, выкладываясь по полной, возможно, даже жертвуешь собственной жизнью. Ради чего? Высшей справедливости? Туманного будущего Альянса?
Мотивы практически не имеют значения. Действительно важен лишь сделанный выбор. И то, правильным ли в итоге он оказался.
Сперва казалось, что исход поединка был предрешён. Всё подготовлено – предательство стражников, надёжные люди под масками уцелевших легионеров. Чародей, как минимум, не уступавший в могуществе Крауцу. Почти сотня солдат – мечи, купленные на деньги лояльных по отношению к бунтовщикам лордов. Первая фаза прошла подозрительно безупречно. Келлфар, скрывая лицо за полумаской легионера, нацелил в спину Михаэлю крошечный арбалет.
Кажется, у ублюдка не было не единого шанса. Привлекая внимание, брали штурмом помост солдаты в зелёных плащах. Элтон создавал огромный и сверкающий клинок прямо из воздуха. Лояльный движению лейтенант перерубил почти пополам своего командира… Кто в этой суете заметит крошечный дротик?

Дротик, остриё которого покрыто редким и смертоносным ядом. Стоило крошечному болту хоть слегка оцарапать кожу Крауца – и всё было бы кончено. Но нет. Чародей отклонил заряд, призванный оборвать его существование. А потом начался ад.
Ещё на королевском балу Стефан отметил излишнюю предрасположенность Крауца к огню. Но на этот раз советник превзошёл сам себя. Несколько коротких слов заклинания – и волны ослепительно яркого пламени принялись распространяться во все стороны от одинокой фигуры. Вспыхнул деревянный помост – казалось, прямо из-под земли вырывались столпы пожирающего всё на своём пути огня синеватого цвета.
Келлфар ясно осознал, что предпринять что-либо совершенно не успевает. И, как ни странно, вся жизнь вовсе не пронеслась у шпиона перед глазами. За мгновение до того, как его обдало волной обжигающего жара, в голове отпечаталась одна-единственная короткая мысль. Он подумал о том, что выбрал неправильно.
Огонь магического происхождения оказался ненамного умнее обычного – он не делал различий. Языки синеватого пламени пожирали дерево, плавили сталь, жгли беззащитную плоть. Варились в своих доспехах бунтовщики, за спинами которых прежде болтались зелёного цвета плащи – мгновением позже огонь уже превращал недавних людей в бесформенные головешки.

Волна смертоносного жара поглотила и Артура Майерса – последнего рыцаря, до конца сражавшегося за своего короля. Короля, которого Крауц своевременно телепортировал прочь с негромким хлопком. Стена пламени двигалась дальше, пожирая всех, не глядя на ранги и классы уже обречённых. И стражников в серых плащах, и шпионов, переодетых в легионеров. Для огня не имело значения, превращать в пепел лейтенанта городской стражи – или его мёртвого уже командора.
Огонь не в состоянии оценить иронии, которая пропитывала его собственные деяния – заживо сгорала изменница, чудом избежавшая публичного обезглавливания всего минуту назад. Лишь до избранных огонь оказался не в состоянии дотянуться. До беловолосого чародея, перед которым мерцала синеватая защитная полусфера. Огонь боролся с ней, сражался с инородной магией, в которой явственно чувствовался ощутимый отпечаток вечных северных льдов. Боролся и побеждал – он отшвырнул в сторону презренного заклинателя, который в своей наивности полагал, что окажется в силах совладать со стихией. Отшвырнул в сторону, прямо в руку чудом уцелевших соратников. Отпустил, подарив на прощание свой отпечаток.
Лишь до одной заклинание Крауца не смогло дотянуться. Хрупкая девушка, сперва казавшаяся жертвой лёгкой и ничем совершенно непримечательной. Исчезла, сопроводив свою телепортацию вспышкой золотистого цвета. Мгновением позже стена пламени в бессильной ярости обрушилась на место, на котором она совсем недавно ещё находилась.

Оживлённая площадь перед собором Единого превратилась в одночасье в выжженное плато. Большая часть божьей обители, обугленная теперь до неузнаваемости, обрушилась, поднимая в воздух облако пыли и пепла. На смену огненному аду пришла тишина. Магический огонь пропал так же быстро, как и появился. Насытившись кровью сотен людей.
От большинства его жертв не осталось даже обугленных трупов. Лишь толстый слой серого пепла покрывал теперь мостовую. Пепла, что вздымался в воздух с каждым порывом осеннего ветра. Моросил дождь – каждая капля выбивала в этом слое мелкие кратеры. Финальным аккордом стал огромный металлический крест – сорвался, вслед за обрушающимися постепенно внутренними перекрытиями. С оглушительным звоном рухнул на землю и, единожды подскочив, так и остался лежать. Подтверждая, тем самым, статус братской могилы.
Повстанцы бежали. Унося с собой изувеченного беловолосого чародея. Робко и осторожно уже подтягивались к площади первые стражники. В центре на удивление ровного серого круга остался лежать лишь один человек. Человек, в котором многие без особого труда узнали бы королевского чародея. Человек, в груди которого засело копьё. Копьё, прошедшее на расстоянии лишь нескольких дюймов от сердца.

[Game of the Thrones - The Rains of Castamere - ссылка]

В далёком ныне детстве, у маленького, тогда, Тома, была простая и незатейливая мечта: стать большим.

Вырасти сильным и крепким, как отец, чтобы защищать себя (тогда от мальчишек, но как подрастёт - обязательно были бы Злые Враги), защищать тех, кто был бы слабее и нуждался в защите. Быть смелым, как тысяча легионеров и один маршал. Быть умелым, как десяток фаворитов Короля, по праву Сильнейшего, носящих белые доспехи Чемпиона.

Быть тем, кто сможет.

Томас вырос.
Стал сильным и крепким.
Стал лейтенантом.
Доказал, себе, маленькому и беззащитному. Доказал давно усопшим родителям. Доказал всему чертовому миру, что он чего-то стоит.

Он - может.


...Ваймс стискивал эфес "своего" меча, грозясь погнуть красивую ковку эфеса, либо же сломать себе пальцы от натуги. Жирная тварь, что по нелепой случайности, была его непорседственным командиром, продолжала вымещать злобу над молодым парнишкой, куроча его лицо, громадой своих кулаков. Свинья не знала, что её мясник близко.

"К чёрту всё!"
Торнс обернулся, лишь за тем, чтобы увидеть свой конец: стальной молнией сверкнул клинок, располосовывая ублюдка от плеча до необъятных размеров живота.
Крови стало ещё больше...

И тут, в ход боя вмешалась магия.

Мэтр Крауц не даром считался лучшим и не даром был Придворным Чародеем - должностью далеко не титульной и постановочной. Магия была сокрушительным даром, с волей коего, приходилось считаться и амбициозным полководцам и своенравным королям: сложно не принимать в расчёт, человека, который может спалить тебя и всё окружающее дотла по одной лишь прихоти своей воли.
Эти люди, требовали постоянного надзора, абсолютного контроля и, что надежнее, гарантированной лояльности...

Стражники взмыли в воздух, словно осознавшие себя птицы: с криком рванув навстречу ветру, небу и свободе. Полёт, правда, продлился недолго: воля белобрысого знакомца Ваймса, быстро охолонила новоявленных пернатых, мягко спустив с недалеких небес на землю, но кому-то повезло меньше. С тяжким хрустом шмякнулась часть стражников о земь, не оставляя, впрочем, сомнений касательно их участи: неестественные для живых позы, замершие в немом укоре, обращенным к жизни, магам и нерадивому лейтенанту, в частности.

Не уберёг.
Не справился.
Не смог.

Сегодня, здесь были собраны лучшие кадры Стражи, прошедшие несколько лет, а то и десятков лет в повседневной Службе. Те что видели рассветы и закаты преступных группировок, политических деятелей и самой жизни Эредина. Те, что ни раз и ни два, оказывались в ситуациях, где убьешь ты или тебя - и всё это, в десяти минутах пешей ходьбы от чьих-то спокойных и сытых жизней и судеб.
Эти люди умирали по прихоти человека, возомнившего себя выше Богов. Человека, решившего, что его Дар и он сам - слишком хороши для служения людям и государству.
Человеку, считавшему себя кукловодом или кем-то, кто в праве распоряжаться чужими судьбами и судьбами целого Государства.


Крик вырывался из груди Ваймса помимо его воли:

- АРБАЛЕТЫ! ПОВТОРИТЬ ЗАЛП!

Крик рвал связки, обещая хрипоту и боль в горле. Крик душил сознание, обещая удвоенные дозы морка, чтобы уснуть. Крик тащил тело, переполняя адреналином, заставляя скрести землю, словно раненный зверь - лишь бы свернуть ублюдку шею.


Над стеной дозором ходит,
Вечно пьяный страж.
Он покой наш охраняет,
Пьяный стражник наш.
Тяжела у парня служба,
С горя он всё пьёт.
Ты налей за стража чарку,
Пусть хранит народ!
Выпьем раз и выпьем дважды:
Страже - будь почёт!

В темноте полночной страшной,
В вечном патруле,
Эрединец настоящий:
Стражник на стене.

Глупая трактирная песенка, орала хором павших - страшным кошмаром Тома - в голове Ваймса, а Ваймс орал её вслух, надеясь хоть как-то заглушить мертвецов. Голоса были знакомы до боли, до дрожи в коленях, до первых седых волос и заикания - голоса павших товарищей нынешнего лейтенанта. Голоса Стражников.
Мэтр Крауц, стоял на помосте, раскинув руки в стороны и нараспев читая странные и страшные слова.
Ваймс не знал, что они значат, не знал, что произойдет, но надеяться на гребанный загородный домик, жену с огромными сиськами и бесконечный бочонок эля и делянку морка - было бы глупо.

Мэтр Крауц должен был умереть.
Схватив чьё-то копьё, что в избытке валялись на земле, ставшей грязью из-за дождя и крови, с короткого разбега Том отправил оружие в звенящий полёт: рука заболела от сильного броска, но он остался доволен.

Он - смог сделать хоть что-то.

Чего бы это ни стоило.

Чем бы это не кончилось.

Безумие. Облачённое в разноцветные плащи; стекающее с мостовой ручьями дождевой воды, смешавшейся с кровью. Поселившееся в головах всех этих людей, затопившее алчный разум. У каждого безумца своя цель, и правы лишь те, кто пытается выжить в нахлынувшем хаосе.
Люди. Бегут. Кричат. Проталкиваются сквозь толпу. Всё в них подвластно инстинкту, что гонит их прочь с проклятой площади. Оставляя на доске лишь самые важные фигуры. Фигуры, имеющие власть.

Эви осознала свою ошибку слишком поздно. Подняв глаза, она наблюдала за тем, как вершится в это мгновение судьба всего королевства, за выражением лица правителя Теравии и его помощников. Всё отошло на второй план – бегущие люди, приближающиеся воины в зелёном облачении... Ничто не сравнимо с моментом, что является переломным в судьбе десятков, сотен, тысяч людей. О подобном всегда рассказывают летописи, и потому он кажется слишком далёким, несколько неправдоподобным. Но когда перед твоими глазами свершается сама история… противиться искушению невозможно.
Эви продолжала стоять, с ужасом наблюдая картину происходящего. С ужасом – потому что казнь для неё не прекратилась. В этот миг на смерть были обречены десятки людей. Стражники повернулись разом, словно по приказу, и одновременно обнажили клинки. Начищенная сталь блеснула в свете тусклого, скрытого облаками солнца, и вспорола тела облачённых в алое людей, не успевших осознать произошедшее и дать достойный отпор. Кровь обагрила мостовую, слилась с цветом плащей, что укрыли в этот миг холодный камень…

Резня. Настоящая бойня. В одночасье все, кто находился на площади, совершенно сошли с ума. Сорвались с мест, подобно цепным псам, оскалив стальные клыки и впиваясь ими в плоть противников. Безучастные, ничего не выражающие лица вдруг сбросили маски, и за ними показались уродливые воплощения настоящего Человека. Алые и Серые плащи, окружившие помост подобно статуям, ожили, и вместе с ними свершился акт чьего-то плана. Время маскарада прошло. Место действия теперь напоминало театр кукловодов.
Их было двое. Эви чувствовала это так же ясно, как холодящие кожу дождевые капли, как солнечный свет. В тени творящегося беспорядка стояли фигуры, от которых исходила аура чистейшей энергии. Эви ощущала её едва ли не физически; её ток, протекающий в пространстве, её невероятную силу. Первородная, стихийная, но контролируемая всего двумя людьми…
Вихрь невидимых, но остро ощущаемых энергетических потоков закружил её, ломая её волю и сопротивление. Её затягивало в омут событий, и собственная, едва прирученная магия потянулась к мощнейшим источникам, желая влиться в поток, желая действовать – как наточенный, верный меч пульсирует в руке в жажде новой битвы. Отчаянно вырываясь, стремясь на свободу – сквозь решётку чужого для неё сознания.

В чём дело, Эви? Ты плачешь? Дрожишь? Хочешь домой, к родным и близким?.. И забыть всё, что произошло в этот день. Не видеть десятки смертей и кровь, что багровым озером растекается по площади. Не участвовать в битве, которая не имеет к тебе никакого отношения…
И дерево посреди поля, и рука родного человека в твоей руке – всё это становится бесконечно далёким. Тонет в родившемся хаосе, тускнеет под гнётом увиденных реалий жизни.
Почему люди так жестоки?.. Что движет ими? И могут ли эти цели оправдывать средства их достижения?
Тебе не понять, девочка. Ты просто одна из тысяч, из низшего сословия. Игры разума высших мира сего не для твоего ума.

Кто прав? Чьи мотивы вернее и справедливее? Кто проливает кровь не из эгоистичных побуждений, но за правое дело?..
Внутри уже родился ответ.
Никто. Каждый из них – в той или ной степени – действует исходя из собственных соображений выгоды, касаются они интересов других людей или нет.
Никто. Но они верят. В собственную власть, в собственную силу. И в то, что истина на их стороне.

…Но ты слишком долго думаешь. Бурлящий поток магической силы уже рвётся наружу, и остановить его ты не в силах.
В последние секунды лихорадочно блуждают в голове мысли. О том, как остановить её – и о том, что её уже не остановишь (и не хочешь этого втайне). О том, на чью сторону ты бросишь эти могущественные силы – и как это повлияет на исход боя.
Кто-то обрёк девушку на казнь…
Кто-то привёл с собой войско…
Кто-то заставил убивать…
Кто-то собрал восстание, в которое вошли и стражники – по сути, такие же простые люди, как и те, что сбежали с площади ещё несколькими минутами ранее…
На чьей бы стороне ни была правда, но решение, пусть и где-то в подсознании, уже было принято.
Ты долгое время являла собой безликую тень, полагаясь на решения других…

One Army Man - ссылка

- Что здесь происходит?

"Справедливость, мой Король" - гнать прочь эти мысли, конечно, но слишком уж сильно предвкушение крови. Ваймса не смущала цена "последнего шанса" Теравии - лейтенант, как никто другой, знал, что не замаравшись весьма сложно достигнуть результата и вовсе невозможно в такие краткие сроки.

Поэтому прольётся кровь.

- Стража!

"Нет, Ваше Величество. Не сегодня. Не в этот раз"

- Стража!

Магически усиленный голос белоголового, резонируя в головах стражников и остальных союзников, призвал их к действию. А следом раздался голос того, кому доверили свои жизни и судьбы стражники: Ваймс рванул клинок из ножен, всаживая его в сочлененья брони близстоящего легионера. Его крик потонул спустя секунду, в общем гвалте бойни, но он был первым: "Стража-бей!".
Замелькали плащи: серые, коих было больше, быстро теснили алые, смешивая красивую ткань с кровью и грязью. Алебарды и мечи, болты и кинжалы собирали свою кровавую дань: можно было успокаивать свою совесть, что всё это был идеальный тактический манёвр, но...

Очевидно, что это было предательство и не сражение, а резня. Легионеры в алых плащах, не помеченных черными лентами, в большинстве своём остались лежать бездыханными телами благодаря подлости и внезапности, а не выучке стражи и муштре. Спорить было можно долго, но отрицать - бессмысленно, и всё что теперь имело смысл - лишь цель, за которую они заплатили собственными остатками чести.

Томас увидел в толпе Торнса: тот, покраснев от ярости и гнева, схватил кого-то из немногочисленных стражников-новичков, присутствующих здесь, и задавая глупые вопросы, принялся бить ему лицо, нанося удар за ударом своими немаленькими ручищами.

Убедившись, что большинство стражников в порядке, а "неотмеченные" Алые плащи убиты, Ваймс отдал новый приказ:

- Арбалеты! По Крауцу - ПЛИ!

А сам, перехватив клинок поудобнее, лейтенант направился к Торнсу:

- СЭР ТОРНС! КАК ПРЕДАТЕЛЯ И БУНТОВЩИКА, ВЛАСТЬЮ ДАННОЙ...К чёрту! Сдохни, жирная мразь!

Ваймс с яростью выдохнул, фокусируясь на тучной фигуре противника: может он и был шире лейтенанта раза в два, но это, отнюдь, не было причиной недооценивать его. Каждый шаг лейтенанта сейчас был наполнен, какой-то уверенностью, коей не было ранее: он знал, что сражается за то, во что верит. Это чувство давненько не присутствало на многочисленных заварушках и стычках с мелкой шушерой, что были неотъемлемой частью службы стражников. Это было похоже на своеобразное Откровение: абсолютная уверенность, абсолютное знание, абсолютная готовность.
Смерть, конечно, не прельщала Томаса, но была бы встерчена, как что-то естественное или просто старый друг, неожиданно явившийся в гости без предварительной весточки.

"Может быть это и есть Искупление?"

Король властно шагнул вперёд, вновь опережая своего чародея.
Капли дождя блестели на его зеркальной броне. Голову венчал тонкий золотой обруч короны. Развевался позади плащ, трепеща на сильном ветру.
Что бы там не говорили, а выглядел Ричард неизменно по-королевски. Величественно. Воистину могущественный и властный монарх.
- Что здесь происходит? – он бросил грозный взгляд на беловолосого чародея. Уставился прямо в серые глаза Элтона, который и не думал отказываться от своих планов.
От взора короля не укрылись и зелёные мечники, что решительно двигались, проталкиваясь сквозь толпу, прямо к сооружённому наспех помосту.
Восстание? Революция? Переворот?
- Стража! – уже чуть менее грозно крикнул король, осторожно касаясь рукояти меча.
Командор Торнс, уже встряхнувшийся и пришедший в сравнительно боевую готовность, уверенно кивнул в ответ на вопросительный взгляд короля, оставляя маршала в гордом одиночестве и двинулся к Ваймсу вдоль разноцветной линии оцепления.

- Ради Теравии, Ваше Величество, - коротко бросил в ответ Элтон, голос его разорвал наступившую было громогласную тишину.
И вновь, казалось, замерло само время. Замедлили свой полёт капли дождя, безмолвие затопило площадь, оглашая кратковременно затишье, что обязательно перед наступающей бурей.
Наиболее умные среди зевак уже осознали, к чему идёт дело и старались ненавязчиво протиснуться в сторону прилегающих к площади улиц.
- Стража! – не менее властно, чем недавно монарх, проговорил беловолосый. Усиленный магией голос разнёсся по площади, дополнительно дублируя команду прямо в головы нужным для реализации задуманного людям.
Отрывистая команда лейтенанта Томаса Ваймса – и серые плащи городской стражи синхронно почти отступают назад. Не задавая лишних вопросов, вгоняют острия алебард в спины не ожидавших подвоха «красных» легионеров, что совсем недавно ещё стояли с ними в одном общем строю.
Началось. Возвращаются звуки могучей волной, разносятся по площади истошные крики. Молчаливо вздымаются к небесам кресты собора Единого, подобно молчаливым свидетелям наступающей бойни.

Люди бегут. Толкаясь и давя друг друга, разбегаются в стороны, тщательно огибая неизвестных солдат, моментально обнаживших клинки. За несколько безумно коротких секунд ситуация накаляется до предела, а исход битвы успевает в корне переломиться.
Капли крови, срываясь с кончиков алебард, падают, собираются в лужи на мостовой. Безвольными мешками легионеры оседают на землю – лишь немногие успели предвосхитить неожиданную атаку, лишь немногие успели вынуть из ножен собственные клинки.
Череда коротких, но крайне ожесточённых схваток – и ещё большее количество алых плащей ложится на землю. Не битва, но бойня. Просто резня.
- Легионеры! Ко мне! – на удивление мощным голосом взывает маршал Эдмунд – седовласый старик в полном обмундировании размахивает мечом над головой. К нему тут же устремляется несколько чудом спасшихся солдат, с явным намерением организовать круговую оборону вокруг своего предводителя.
- Отставить, отставить, мать вашу! – надрывается Торнс, трусцой перемещаясь вдоль изрядно «посеревшего» в считанные мгновения ряда. Подбегает к одному из стражников, который ошарашено смотрит на собственное оружие, хватает за плечи, разворачивает к себе лицом.
- Что ты творишь, ублюдок?! Отставить! Я… Сказал… - он с размаху бьёт парня по лицу, едва не сбивая с его головы шлем.
С опаской поглядывает на вырастающую позади стену зелёных плащей.

Почти в ту же секунду, когда стражники отступили назад, в атаку устремился сам Элтон. Физически маг не двинулся с места, но, в то же время, атаковал Крауца. Бросил разум вперёд, в одном мощнейшем ментальном ударе, создавая между собой и Михаэлем незримую связь, заставляя того целиком тратить только на себя все свободные силы.
Эви почувствовала, как исказилось пространство. «Вторым» зрением увидела, как ауры обоих замерших без движения чародеев. Королевского мага окружало мощное фиолетовое сияние, в то время как блондин излучал холодную синеву. Хоть внешне ничего особенного и не происходило, но по возмущению энергии становилось ясно одно – между ними развернулась борьба, жесточайшая и совершенно безмолвная. От обилия сконцентрированной в этой схватке энергии становилось попросту страшно. Более того, девушка ощущала что-то ещё. Как тянется её собственная магия в эту гущу, почти вырываясь из-под контроля. Хочет влиться в величие поединка, усилить одну из схлестнувшихся в этой схватке сторон.
Ричард молчал. Застыл на краю помоста, наблюдая за действом, что развернулось прямо сейчас у его ног. За умирающими легионерами, за мечущимся Торнсом, за девушкой, что в одиночестве осталась стоять в толпе невесть откуда прибывших зелёных плащей.
Исход битвы был предрешён – жалкие попытке маршала создать оппозицию в лучшем случае дали бы тому право обрести чуть более достойную смерть. Судя по всему, правление короля вот-вот завершится. Он не видел, как на помост поднялся Артур Майерс. Рыцарь в белоснежной броне замер позади – холодно сверкал его меч в свете этого пасмурного утра. Палач опустил свой клинок, отступая назад. В сложившейся ситуации продолжение казни не представлялось возможным.
Два легионера, втащивших изменницу прямо на плаху замерли в нерешительности. Эния подняла голову, совершенно не понимая, по всей видимости, сути происходящего.
- В каре! Держать строй! – надрывался Эдмунд, отдавая приказы тому несчастному десятку солдат, что собрался под его «знаменами». Не было никакого сомнения, что они не выдержат схватки с превосходящими силами. Что несмотря на хвалёную выучку и закалку легионеров, этот бой будет не менее коротким и кровопролитным.
Король молчал, осознавая всё величие своего молниеносного поражения.

Получатели: Том Ваймс.

Лишь в тот момент, когда Крауц распрямился, когда разноцветные молнии начали срываться с кончиков его пальцев, когда громогласный голос чародея прорезал многоголосый шум схватки, Эния поняла, с кем связалась. Грозно и угрожающе выглядел Михаэль в эти секунды, властно и беспощадно.
Без особого труда он отразил выпущенный в него шар и всем своим видом давал понять, что расплата не заставить себя ждать слишком долго.
Девушка приготовилась к защите, мобилизуя все ресурсы своего организма и окружая себя всевозможными барьерами… Но уже сейчас понимала, что проиграла. Неверно оценила потенциальную силу противника. Бросила вызов человеку, одолеть которого попросту не могла.
Крауц снова победил. Переиграл её по всем совершенно статьям. И пути назад уже не было. Всё что она могла – это из последних сил пытаться отсрочить неизбежное.

Клубок разноцветных молний устремился навстречу Эние. Разбился о барьер с оглушительный треском, вспышка больно ударила по глазам. Девушка ожидала вновь наткнуться на нечто несокрушимое, на скалу, подточить которую не в состоянии даже тысячелетия, но, к её удивлению, отразить заряд удалось практически без труда.
Неужели, Крауц выдохся? Выбросил всю свою энергию разом в нескольких сокрушительных ударах? Если это всё, на что он способен, то у Энии появился шанс. Она резко вскинула голову, позволив рыжим волосам рассыпаться по плечам водопадом. Опасно сверкнули зелёные глаза, уголки губ приподнялись в самодовольной улыбке.
И в ту же секунду на девушку обрушился основной удар Михаэля – ментальная атака, которую она не заметила из-за организованного им же манёвра.
Простейший ментальный щит, которым всегда окружала себя чародейка, лопнул почти моментально. Сокрушительная атака Михаэля без труда проломила защиту не ожидавшей такого подвоха девушки, подводя итог непродолжительной схватке.
Она даже не смогла устоять на ногах – колени с глухим стуком ударились о паркет. Больно и неприятно. Но куда важнее было другое… Опустошение. Её сила всё ещё была здесь, совсем рядом, но воспользоваться ею возможности уже не оставалось.

Крауц прорвался внутрь, занял все ключевые позиции и теперь полностью контролировал магическую энергию девушки. В эти секунды она не могла ничего. Совершенно. Оказалась в полной власти одержавшего победу чародея.
Он мог сделать с Энией всё, что угодно. Приказать её сердцу остановиться лишь одной силой мысли. Поджечь её, испепелить, заставить медленно и мучительно задохнуться.
Никто и никогда прежде не обладал над ней столь ошеломительной властью. Это было отвратительно. Неприятно и до безумия страшно. Эния впервые с момента ухода Нуара пожалела об отсутствии верного телохранителя. Можно подумать, он смог бы что-нибудь изменить. Что-то исправить.
Она осталась одна. Лишённая силы, полностью проигравшая. И дальнейшая судьба девушки зависела от решения лишь одного человека.

- Что прикажете делать с ней, Ваше Величество? - спокойно поинтересовался Михаэль у застывшего у стены короля.
Ричард, ошарашенный очередной магической схваткой, тряхнул головой и постарался вновь придать себе величественный вид. Выпрямился, расправил плечи. Поправил тонкий золотой обруч на голове.
- Стража! Цепи из адаманта! И бросьте в темницу эту предательницу! - властно выкрикнул он.
Гвардейцы у противоположной стены снова зашевелились.

Пульсирующий свет магических ламп, освещавших роскошную отделку длинного коридора, отражался в глазах черноволосого эльфа, одиноко застывшего у огромных двухстворчатых дверей. Взгляд его упал на изумительный гобелен, изображавший ночную панораму бескрайнего леса – работу необычайно одарённого эльфийского мастера. Не в первый раз Галахаэр видел это полотно, но сейчас, как и впервые, он вновь поразился навыкам его создателя – лес, туманная дымка, лениво струящаяся среди крон необычайно высоких деревьев, небосклон, усеянный мириадами звёзд… Но если прежде вид этот вселял в сердце эльфа восхищение и трепет, то теперь он породил лишь сожаление и боль. Было просто невыносимо осознавать, что очень скоро этот шедевр попадёт в руки убогих варваров, которые, вполне возможно, пустят бесценное полотно на растопку костра посреди своего лагеря. Галахаэр ещё сильнее сжал пальцы на рукояти меча, в который раз задумавшись о событиях, повлекших за собой столь ужасный и в высшей мере унизительный финал.

Две недели назад он покинул Эредин. Вопреки пессимистичным ожиданиям, телепортация прошла успешно – уже было приготовившийся проститься с этим миром эльф открыл глаза и с изумлением обнаружил, что стоит на круглой площадке под сенью эльфийского леса. Маяк. Стопроцентной попадание. С уважением посмотрев на талисман-полумесяц, безмятежно лежавший на ладони, Галахаэр положил его в карман и отправился прямиком во дворец. За последний месяц ему пришлось повидать чертовски много дворцов – выступая в роли посла он был в Редоране, выслушивал оскорбления от тщеславного ублюдка, возомнившего себя королём. Он был в Тефире, где старый монарх-параноик и вовсе отказал ему в аудиенции. Был он и в Эредине, но, к несчастью, с не менее плачевным результатом. Галахаэр обошёл полмира лишь ради того, чтобы вновь вернуться сюда. Вернуться ни с чем. При мысли об этом эльф криво ухмыльнулся, вспоминая эмоции, обуревавшие его в ту минуту. С едва слышным свистом клинок выскочил из ножен, но коридор был по-прежнему пуст.

Он отправился прямо к королеве. Видел страх в глубине лазурных глаз, который Аэриэнн безуспешно пыталась скрыть. Она была совсем не готова к подобным испытаниям. Галахаэр покачал головой – к своему сожалению помочь он не смог. Несколько пробных взмахов мечом – сталь игриво блеснула в заливавшем коридор свете. Чуткое ухо эльфа уловило вдалеке топот многочисленных ног. На лице одинокого защитника читалась решимость стоять до конца. Отступать ему некуда.

Две недели назад всё было совсем иначе. Он убеждал королеву покинуть столицу, отступить без боя. Аргументировал, проклинал, умолял. Но Галахаэр – всего лишь телохранитель, куда ему до бесконечно мудрых советников. Спокойное лицо эльфа исказилось от бешенства при воспоминании о том разговоре. Неизменно напыщенный Валаар, верховный заклинатель, рассмеялся ему в лицо. Даарон, необычайно древний представитель своей расы даже по эльфийским меркам, говорил чинно и вежливо, но смотрел на посла как на умалишённого. Но, даже несмотря на всё это, Галахаэр видел, что Аэриэнн сомневается, не разделяя уверенности советников. Он кричал, с жаром доказывая, что это единственный выход, уверял, что не стоит повторять ошибки минувших лет. И, о чудо, его всё же послушали.

Она согласилась. Отдала распоряжение о незамедлительной эвакуации. Это был миг абсолютного торжества – выражении лица Валаара доставило ни с чем не сравнимое удовольствие. На мгновение показалось, что заклинатель ослушается, уйдёт, хлопнув дверью. Но этого не произошло. С печалью в сердце, разбитые и униженные, эльфы длинной вереницей покидали свои дома. Они без боя отдавали столицу врагу. Древняя и цивилизованная раса, достигшая необычайных успехов в магии, науке и искусстве склонилась перед грязными варварами. Снова.

Топот приближался. Воображение Галахаэра уже рисовала кровожадную толпу орков, со всей возможной скоростью несущуюся по извилистым коридорам. Рано или поздно они доберутся и сюда. Эльфы отступили к горам, под защиту высоких стен своей древней крепости. Неприступной. Нерушимой. Надёжно спрятанной. Но подтвердились худшие опасения – орки не остановились. Разграбив столицу, они сожгли прекрасный город дотла, а потом направились прямиком к последнему оплоту лесного народа, следуя за своим главарём, который безошибочно выбирал путь сквозь хитросплетения непроходимой чащи. Отряды лучников продолжали сопровождать орду – их стрелы разили метко и беспощадно, медленно уменьшая численность врага на протяжении каждого дня пути. Медленные и неповоротливые орки были не в состоянии догнать мобильные отряды, которые, едва им стоило нанести свой удар, тут же скрывались в листве, но беда была в том, что противник терял силы слишком медленно. Несмотря на несколько недель усилий отважных лесных рейнджеров, орда была почти столь же многочисленна, как и в тот день, когда в первые вступила на эльфийскую землю. Попытки устранить главаря не приводили ни к чему – ему не причиняли вреда стрелы, смазанные самыми смертоносными ядами. Становилось понятно, что встречи с противником избежать не удастся. А бежать больше было некуда.

С душераздирающим воплем, заменявшим, как видно, у данной особи боевой клич, из-за поворота появился первый враг. Размахивая огромной секирой, зеленокожий бугай вылетел из-за угла и, ни на мгновение ни сбавив темпа, устремился на застывшего подобно статуе Галахаэра. Шаг вперёд, мимолётное движение руки, клич, оборвавшийся на полуслове – по инерции сделав несколько шагов, бугай рухнул на колени. Секира с характерным лязгом состыковалась с полом, а сам орк удивлённо взглянул на алый разрез, перечеркнувший наискось его накачанный торс. Капля алой крови сорвалась с острия эльфийского клинка. А на помощь поверженному соратнику уже спешили новые дикари.

Пользуясь предоставленным перерывом, Галахаэр вновь погрузился в воспоминания. На этот раз перед его глазами предстали события совсем недавние – штурм крепости, произошедший всего несколько часов назад. Зрелище воистину незабываемое. Орки не стали утруждать себя строительством осадных орудий – несколько наспех сооружённых таранов, вот и всё, что оказалось в их распоряжении. Но живая волна, тысячи истошно орущих глоток, разом устремившихся к стенам примостившейся у подножия гор твердыни – картина, которую ни один защитник уже не забудет никогда. Стрелы безошибочно разили врагов, маги обрушивали на варваров стены огня, но всего этого оказалось недостаточно. Тысячи пали, но их соратники вскоре оказались у ворот, обрушивая наскоро сооружённые тараны на укреплённые магией створки, которые тут же начали сдавать позиции под напором грубой силы, тупой и беспощадной. Группа смельчаков, под предводительством юного чародея Эревана вышли навстречу, воспользовавшись одним из секретных выходов. Галахаэр тяжело вздохнул – на мгновение ему тогда даже показалось, что у защитников есть шанс. Контратака оказалась манёвром внезапным – под напором магии и града стрел, зеленокожие побежали. Брошенные тараны попадали на землю, орки в панике устремились назад, спасаясь от настигавшей их одного за другим смерти. Вот тогда над полем битвы и мелькнул лучик надежды, столь же желанный, сколь и ложный. Они могли бы отбиться. Если бы не появился главарь.

Огромная махина трёхметрового роста продиралась вперёд, круша своих же соратников, которые не успевали вовремя убраться с дороги. В каждой руке это чудовище держало по исполинской секире, размером со среднего эльфа каждая – буквально прорубая себе кровавую просеку сквозь собственных же солдат, Вождь, не обращая ни малейшего внимания на обрушиваемые на него со стены бесчисленные стрелы, оказался прямо перед Эреваном. Они были обречены. В теле синекожеого главаря торчала добрая сотня стрел, но ни одна из них, похоже, вовсе не причиняла ему неудобства. Маг не растерялся – огненный шар чудовищной силы устремился прямо в грудь Вождю, который должен был попросту обратиться в горстку пепла… Последовал короткий взрыв, а затем главарь, на груди которого красовалось лишь чёрное пятно обугленной кожи, снёс голову Эревану. Галахаэр поморщился, вспоминая – он видел, как за секунду до смерти чародей в ужасе посмотрел на свои руки, недоумевая, что могло пойти не так. Ворота продержались недолго. А потом началась резня.

Ещё трое. Галахаэр, стараясь не поддаваться панике, зашагал им навстречу. Глаза его жутко сверкали в свете магических ламп. В узком коридоре орки лишь мешали друг другу, в то время как эльфийский клинок не ведал промаха. С характерным звуком меч вонзился в плоть, насквозь прошивая сердце дикаря. Удар, ещё удар. Вскоре всё было кончено. Страж оглянулся назад, на плотно закрытые двери. Там, за ними, была королева. Та, кого он поклялся защищать. Та, ради которой он отдаст свою жизнь. Жаль, что он в силах лишь немного отсрочить неизбежное. Даже сейчас, перед лицом неминуемой смерти, он не мог подавить горечь и обиду. Где твой любимый Валаар, Аэриэнн? Эльф криво улыбнулся. Полчаса назад он видел, как заклинатель сбежал, прибегнув к телепортации, когда понял, что всё кончено. Оставалось надеяться, что чёртов маг вскоре обнаружит себя наполовину вросшим в дерево. Видел он и как умер Даарон, не успевший вовремя ретироваться из внутреннего дворика крепости. Все мертвы. Все, кого он знал и любил. Вырезаны зеленокожими ублюдками. К решимости прибавилась ненависть. Очередная группа орков показалась из-за поворота.

Галахаэр выбросил руку вперёд, выкрикнув заклинание на прекрасном языке народа, который сейчас переживал свои последние часы. Ревущее пламя прокатилось по коридору, превратив в пепел тот самый гобелен, а вместе с ним и незадачливых агрессоров. Страж знал, что его силы на исходе. Он может убить ещё десятерых. Пусть даже сотню. Или тысячу. Но этого всё равно будет далеко недостаточно.

Не знал он того, что в этот самый момент, королева аккуратно проводит лезвием кинжала по своим запястьям, созерцая с балкона охваченный хаосом внутренний двор. Аэриэнн, безвольно опустив руки, позволила крови беспрепятственно струиться на пол, забирая с собой и её жизнь. Обессиленно прислонившись к перилам, королева наблюдала за багровым шаром солнца, краешек которого уже скрылся за кронами деревьев, стараясь не обращать внимания на стоны умирающих внизу.

Закат. Этот – особенный. Конец не только очередного дня. Конец всей эльфийской расы.

По небольшой арене под защитным куполом в центре бального зала медленно шествовало создание, возникшее, казалось, из самых тёмных глубин преисподней. Огромный ящер, сотканный из чистого пламени, неторопливо двигался к своей жертве оставляя на паркете чёрные следы исполинских трёхпалых лап. Всех, кому не посчастливилось оказаться в зоне, обнесённой барьером Энии, обдало волной невыносимого жара. Артур Майерс, с перекосившимся лицом отступил назад, вжавшись в не выпускавшую его наружу магическую преграду. Молнии, щиты ещё куда ни шло, но дракон, возникающий из абсолютной пустоты – это было уже определённо слишком для молодого капитана. Хоть сейчас всё вокруг и казалось незначительным для главных действующих лиц этой сцены, но краем глаза можно было заметить панику, охватившую пространство по ту сторону изумрудной завесы. Короля буквально вытащили из-за стола и спешно эвакуировали прочь, благородные лорды и леди с побледневшими и исказившимися от страха лицами ломанулись к выходу. Периодически то тут то там раздавались истерические вопли. Зал стремительно пустел – люди покидали помещение сквозь широкие двухстворчатые двери. Даже несмотря на то, что никто не пострадал благодаря своевременно принятым мерам предосторожности, уже сейчас становилось понятно, что гости нескоро забудут этот вечер. Даже стражники, убедившись, что Ричард благополучно отбыл, спешили ретироваться в неизвестном направлении, едва ли не бегом устремляясь к выходу. Незаметно выскользнул и граф Аркхам с компаньоном, о которых все забыли ввиду хаоса, затопившего окружающее пространство.

А дракон, между тем, стремительно приближался – огромный ящер в считанные секунды преодолел расстояние до своей цели. На создание подобного чудовища ушла почти вся энергия Михаэля – он определённо превзошёл самого себя в попытке таким образом обуздать непокорную стихию огня. Из последних сил маг держался на ногах, кое-как контролируя своё детище – дракон был столь же свободолюбив и нестабилен, как и пламя, его породившее. Испокон веков огонь считался стихией, самой сложной в применении – лишь наиболее уверенные в себе чародеи решались с ней связываться. Это занятие, или пиромантия, как называют подобную практику некоторые источники, могло привести к крайне неприятным последствиям – случалось, что маги-практики, не сумев взять огонь под контроль, на себе чувствовали всю разрушительность в нём сокрытую. Однако, кроме всего прочего, создать дракона – это далеко не то же самое, что и пустить огненный шар. Последнее требует лишь грубого высвобождения энергии в свете почти полного отсутствия необходимости в контроле, в то время как то, что сотворил Михаэль… Требовало высшей степени собранности и концентрации.

Барьер, дополнительно укреплённый Энией путём добавления ещё одного слоя, и без того отлично справлялся со своей задачей, сдерживая волны жара, распространившиеся бы иначе по помещению. Но вот выдержит ли эта защита удар исполинской огненной туши спрогнозировать было как минимум проблематично. По всей видимости, узнать это априори не представлялось возможным. Эдрик, походивший теперь на полуразложившегося мертвеца, не высказал ни малейшего страха при виде огромного ящера – лишь прекратил издевательски хохотать. Огромная когтистая лапа устремилась к хрупкой фигуре светловолосого юноши, всё так же сжимавшего медальон в руке. За мгновение до удара, парень разжал пальцы, позволив артефакту устремится вниз под действием неумолимой силы тяжести. Эдрика смело, отбросило в сторону как безвольную куклу, в сопровождении оглушительного хруста ломающейся грудной клетки. На огромной скорости тело врезалось в защитный барьер, и с глухим стуком, потонувшем в общей звуковой гамме, упало на пол. Неведомый противник, осознавший, похоже, что теперь эта игрушка больше ему не сможет пригодится, отпустил разум парня из своих тисков. По всей видимости, на этот раз Эдрик Нокс умер уже окончательно.

А медальон не упал. Так и остался висеть в воздухе, истратив немного собственной энергии на заклинание левитации. Ящер не растерялся – подчиняясь воле своего создателя, чудовищная бестия вытянула шею вперёд и широко раскрыла пасть, выпустив из неё струю ослепительно белого пламени. Дыхание дракона… Поток магического огня устремился навстречу крошечному серебряному медальону, окутанному едва заметным темноватым свечением. Энию, оказавшуюся в опасной близости, вновь обдало волной раскалённого воздуха – настолько горячего, что ей пришлось закрыться персональным щитом во избежание ожогов и ради сохранения собственных бровей. А одиноко зависший в воздухе артефакт, между тем, вновь «вспыхнул» темнотой, неким подобием «антисвета», высвобождая весь свой заряд. Струя огня разделилась на две половины, словно огибая какое-то невидимое препятствие, и, не причинив талисману совершенно никакого вреда, вновь соединилась позади него и врезалась в защитный барьер. Эния вздрогнула, но щит выдержал. Пламя лишь бессильно растеклось по внутренний поверхности купола, будучи не в силах вырваться за его пределы, и развеялось спустя несколько мгновений. А затем ударил медальон – из него вырвалось некое подобие щупалец, сотканных, казалось, из чистого мрака, которые устремились к огромному ящеру, оплетая его могучее тело. Дракон дернулся, стараясь высвободится, но тщетно – чёрные нити ветвились, раздваивались, оплетая его чем-то наподобие сети. Там, где щупальца касались «тела» чудовища, пламя словно бледнело, становилось менее буйным, мёртвым. Ящер метался из стороны в сторону, рычал, но всё было тщетно – сеть накрыла его целиком, и грозный монстр, в последний раз дёрнувшись, затих, с оглушительным грохотом рухнул на землю, тут же развеявшись в прах. Впрочем, медальон, похоже, также истратил весь свой заряд – серебряная безделушка безвольно упала вниз, при столкновении с полом разлетевшись на тысячи сверкающих осколков. Лишь обугленный местами паркет, тело Эдрика, да гора пепла но полу напоминали о только что бушевашем здесь побоище. Всё было кончено.

Когда воздух сгустился вокруг девушки и закружил ей голову, она успела удивиться. А потом земля неожиданно прыгнула ей на встречу и Гуле пришлось остановиться, чтобы не упасть.

Оркестр наигрывал всё новые и новые мелодии, даруя благодарной публике любимые композиции в превосходном исполнении. Бал продолжался. Вечер уже давно перешёл в ночь - за окном стояла непроглядная тьма, а звуки торжества постоянно слышались со стороны дворца, разносясь во все стороны по улицам ночного города. Не один работяга, которому не посчастливилось заиметь дом в непосредственной близости от королевской обители, проклинал всю благородную знать и прятал голову под подушку, в тщетных попытках спастись от постоянного шума и наконец погрузиться в сон, уже понимая, что время потеряно безвозвратно и солнце поднимется всего через несколько часов, знаменуя начало нового рабочего дня.

Танцоры тоже начинали уставать – паузы между композициями становились всю длиннее, а некоторое количество гостей уже дремало, заняв стратегически выгодные позиции за столом. Наступило та странная и обманчивая пора, когда все уже понимали, что этот чрезвычайно долгий день подошёл к концу, что пора отпустить его и окунуться в завтра, но вместе с тем не хотели расставаться с чарующей атмосферой этого удивительного вечера и вновь погружаться в будничную рутину ежедневности. Бал продолжался. Многие не выдерживали, прощались со всеми друзьями и знакомыми и отправлялись домой – стук копыт сопровождал отъезд многочисленных экипажей. Но, даже несмотря на отбытие первых «дезертиров», бальный зал всё ещё оставался необычайно весел и многолюден.

Одинокий всадник подобно призраку пронёсся по пустынным улицам ночного города, спешившись лишь у самых дверей дворца. Облачённый в обычный дорожный костюм визитёр поднялся по ступеням, на ходу стягивая перчатки. Его чёрные волосы были небрежно стянуты в хвост на затылке, а взгляд зелёных глаз с нескрываемым интересом скользил по силуэту здания, оценивая искусную работу королевского архитектора. Стражники, сторожившие вход, едва глянув на незнакомца тут же расступились, без лишних слов пропуская его внутрь. Практически бесшумно продвигаясь по пустынным коридорам ночного дворца, гость безошибочно прокладывал себе путь в сторону дверей бального зала. На этот раз стражники оказались менее сговорчивыми – после краткой словесной перепалки, тот был вынужден едва заметно пожать плечами и протянуть роскошно изукрашенные ножны с длинным изящным клинком особенно рьяному блюстителю порядка. Лишь после всех этих манипуляций многострадальный визитёр наконец ворвался в залитый ослепительно-ярким светом бальный зал. Музыка тут же смолка – музыканты даже опередили адресованный им знак короля. Гости разом притихли, а немногочисленные пары, которые всё ещё кружились в танце, неуклюже распались и присоединились к большинству. Не обращая внимания на любопытные взгляды, незнакомец прошествовал через весь зал, направляясь прямиком к месту Ричарда, который пристально наблюдал за приближающимся пришельцем.

Шаги незнакомца сопровождались многочисленными перешёптываниями – явление последнего всколыхнуло засыпавших было гостей, в одно мгновение предоставив пищу для бесчисленных сплетен и разговоров. Это был эльф. Если бы в этом зале вдруг оказался сейчас Брандон Лерратон, король Аэдвера, то он наверняка бы кривой ухмылкой встретил своего старого знакомого. К Ричарду приближался тот самый посол, который ранее уже просил помощи в Редоране.

Всё так же молча эльф остановился, всего лишь в нескольких шагах от стола, за которым расположился король. В каждом его движении присутствовала какая-то неуловимая грация, которую прежде никому из присутствующих не доводилось лицезреть. В глазах заскучавшего уже было Келлфара вновь вспыхнул свойственный им азартный огонёк – шпион даже немного приблизился, покинув свой угол, который облюбовал на этот вечер. Поль Нокс, которого всего несколькими минутами ранее можно было бы обличить в том, что он примкнул к группе гостей, которые предавались сладостной дрёме, разом взбодрился, подобрался и, насколько это было возможно, втянул живот, заняв позицию по правую руку за спиной короля.

Посол, отдавая дань правилам этикета Альянса, поклонился, после чего сделал ещё шаг вперёд и протянул Ричарду свиток, перетянутый золотой ниткой и скреплённый характерной печатью. Печатью, которую уже много веков приходилось видеть теравийским правителям. Король, не медля принял послание и тут же распечатал его, бегло изучив содержание во внезапно охватившей помещение тишине. Свиток был покрыт небольшими аккуратными символами общепринятого в Альянсе алфавита, единственной характерной особенностью которых было необычайное обилие всяческих замысловатых завитушек, придающих тексту какой-то особенный стиль. Несколько минут спустя Ричард поднял голову, тут же встретившись с безразличными зелёными глазами. На мгновение королю показалось, что он различил что-то, там, глубоко внутри – быть может, надежду… Или, скорее, отчаянье.

По эльфийски красивое лицо посла оставалось всё столь же дежурно-вежливым и лишённым какого бы то ни было намёка на эмоции. Казалось, он просто ждал, не особенно беспокоясь о том, каким именно будет ответ. Они просят помощи. Ричард заговорил, но тихо, обращаясь скорее к своим советникам:
- Послание от королевы Аэриэнн. Извещает об угрозе со стороны Орды, утверждает, что история повторяется и у орков теперь есть новый Вождь. – он на мгновение замолк, собираясь с мыслями, - Опасности подвергается непосредственно столица, и, согласно заверениям эльфов, им ни за что не справится с этим своими силами. Они просят помощи.

Король замолчал, на этот раз надолго. Он прекрасно понимал, о катастрофе какого масштаба идёт речь. Не исключено, что решение, которое сейчас ему предстоит принять, будет наиболее важным за всё время его правления. Когда Ричард заговорил вновь, на этот раз уже громче, на лбу у него образовалась глубокая складка:
- Теравия находится в приграничной зоне, где постоянно присутствует угроза вторжения Артодана. Наши деревни терзает эпидемия, невиданная прежде, тем самым ставя под угрозу не только жизни мирных жителей, но и экономику страны. Сбор урожая под угрозой, впереди зима. Я не могу… - он не договорил, замолкнув на полуслове.

Эльф ничем не выдал своих эмоций. Скорее всего, он с первых слов монарха понял, к чему тот ведёт, но совершенно никак не отреагировал. Лишь стоял и смотрел. Молча. Потом всё же проговорил, тихим и мелодичным голосом, в котором действительно каким-то непостижимым образом слышался шелест листьев в кронах деревьев. Как оказалось, это не было метафорой поэтов, наделённых чрезмерно богатым воображением.
- Я был в Редоране и получил отказ. В Веларии король вовсе отказал мне в аудиенции. – казалось, без всякой цели оповестил посол, но присутствующие могли и сами сделать очевидный вывод – Эредин последний.

Ричард нахмурился, покачав головой. Деронгил – старый параноик, в его отказе не было ничего удивительного, как впрочем и в том, что до Теравии не дошло никаких вестей об этом инциденте. А вот Аэдвер… Король почти ничего не знал о тамошнем правителе, который взошёл на трон относительно недавно, но вот то, что Теравия не был хотя бы извещена о просьбе посла, было, как минимум, неправильно. Взяв на заметку этот момент и пообещав себе разобраться с данным вопросом несколько позже, монарх вновь перевёл взор на эльфа. Но Ричард не был бы Ричардом, если бы принял столь важное решение в одиночку. Сперва он посмотрел на Нокса, который тут же молча кивнул, подтверждая, тем самым, что целиком согласен с представленными доводами и у них нет лишних ресурсов, чтобы заниматься благотворительностью. После этого Ричард посмотрел на Михаэля, которые оказался по левую руку от него.

Королевский бал. Событие, взбудоражившее цвет эрединского благородного общества даже в большей степени, чем турнир, ему предшествовавший. Ещё бы – кроме того, что данное мероприятие традиционно является своеобразным конкурсом красоты среди наиболее знатных леди Теравии, где каждая стремится показать себя с самой лучшей стороны и превзойти конкуренток, так это ещё и уникальная возможность потанцевать с благородными кавалерами под лучшие произведения наиболее квалифицированного и профессионального оркестра Альянса, слухи о великолепии которого уже достигли даже артоданской столицы. Согласно одному из анекдотов, который пользуется особенным успехом в различных слоях теравийского общества, император, впервые услышав об этом оркестре, отдал своим военачальникам распоряжение взять музыкантов живьём и доставить к нему, после того как Эредин будет захвачен, чтобы он лично смог убедиться, так ли они хороши, как говорят. Шутки шутками, но если верить свидетельствам некоторых достойных доверия очевидцев, впервые это анекдот был пущен в ход на одном из пиршеств сотрудником Королевской Тайной Службы, что позволяет подвергнуть сомнению процент выдумки в данном утверждении. И, ко всему прочему, стоит добавить, что грядущий бал – первое событие такого рода в Эредине за последние пять лет. Ранее, проведение подобного мероприятия считали не только неэтичным, но и нецелесообразным, ввиду траура в память о многочисленных жертвах вторжения и сильнейшему падению экономики, вызванному теми же событиями. Как сам король, так и его ближайшие советники сошлись во мнении, что негоже танцевать и веселиться, когда население скорбит о потерях и прозябает в нищете и ужасном голоде. Лишь сложив все эти факты воедино можно представить, насколько известие об организации нового бала взволновало его потенциальных участников – из довольно-таки обыденного ежегодного события, это торжество превратилось в нечто совершенно уникальное, в символ свободы, независимости и процветания. Бал в Эредине стал своего рода напоминанием Артодану, что Империя имеет границы, что существуют ещё свободные народы, гордо носящие собственные гербы и знамена без имперского орла на заднем фоне. И каждый лорд, каждая леди могли принять участие в этом акте протеста, закружившись в безмятежном танце, забыв на несколько блаженных мгновений и о внешней угрозе, и о чёрных рыцарях с орлами на штандартах и обо всём на свете, кроме, конечно, музыки.

***
Королевский бальный зал – огромное помещение, настоящий памятник роскоши и благополучию, был вновь открыт, в рекордные сроки отреставрирован и подготовлен к торжеству. Отполированный до блеска паркет, ставший почти зеркальным, устилал пол, стены были отделаны золотом и позолотой, великолепные исполинские люстры свисали с потолка, озаряя помещение ярким светом сотен, если не тысяч свечей. Хитросплетения узоров и барельефов на роскошных арках отражали свет под замысловатыми углами, заставляя и без того роскошное убранство зала словно сиять, переливаясь загадочным свечением. У дальней от входа стены было расположено несколько длинных столов, уставленных блюдами с наиболее экзотическими яствами, которые только удалось достать. Также было там и множество стульев для любителей перекусить и чинно побеседовать, вместо того, чтобы не ведая усталость порхать по паркету. Но куда большее количество места занимало, конечно же, свободное пространство, способное без труда вместить в себе едва ли не несколько сотен танцующих пар одновременно. Оркестр, в целях обеспечения лучшей слышимости и экономии места, располагался на специальном балкончике, выходящем прямо внутрь зала на высоте, примерно, второго этажа. Музыканты уже были на своих местах, проводя финальную проверку исправности инструментов и поглядывая на дирижёра, готовые начать в любой момент. Люди стремительно прибывали – так как сам бал ещё не начался, то они объединялись в небольшие группки по интересам, с жаром обсуждая свежие сплетни, касающиеся известных государственных деятелей или каких-нибудь общих знакомых рангом пониже.

На этот раз на слуху так же было недавнее похищение и связанные с ним события. Ну и конечно, политические аналитики всех мастей и рангов никогда не упускали возможности вступить в диспуты относительно боеготовности Артодана, исходов вероятного вторжения и даже преимуществ экипировки регулярных войск обеих сторон.

Самого Ричарда ещё не было, как, впрочем, и его венценосной супруги. Зато, по залу курсировал сам принц Дориан, одаривая дам обворожительной белоснежной улыбкой и бесцеремонно вклиниваясь то в одну группу прекрасных сплетниц, то в другую. Получалось это у него очень даже гармонично – примолкавшие было беседы буквально через минуту возобновлялись, причём сам принц уже принимал в них самое непосредственное участие. Когда же Дориан покидал одно такое общество, чтобы тут же примкнуть к другому, ему вслед ещё долго посылались томные взгляды и соблазнительные улыбки очарованных представительниц прекрасного пола.
Была здесь и принцесса Релана, в характерном для неё излишне откровенном наряде - облегающее платье вызывающего кроваво-красного цвета скорее подчёркивало, чем скрывало достоинства девушки, а вырез декольте был настолько глубок, что опасно близко подходил к определениям "вульгарный" и "неприличный". Роскошные чёрные волосы, водопадом ниспадающие на плечи и вызывающе-лукавый взгляд карих глаз дополняли знакомый придворным образ принцессы, для которой всегда был характерен именно такой стиль, несмотря на все попытки отца и матери её образумить. О Релане ходило множество сплетен о содержании которых догадаться не так уж трудно, а пресечь – как оказалось, практически невозможно. Девушка являлась центром одной из наиболее крупных группок сплетниц, не обращавших никакого внимания на всех остальных. Даже принц Дориан, побывавший где только можно за время ожидания, упорно обходил стороной эту компанию.



Кроме членов королевской семьи присутствовали здесь и другие высокопоставленные гости. Военный советник Поль Нокс занял своё любимое место по центру стола и, игнорируя всякие правила приличия, сразу принялся наполнять свою тарелку всевозможными блюдами. Чёрный камзол, оттеснённый золотыми нитками, удивительным образом придавал его объёмистому брюху солидный и элегантный вид, что в сочетании с начинавшей снова отрастать рыжей бородкой помогало ему действительно соответствовать внешне занимаемой должности.

Алиса, нарядившаяся в изящное, но закрытое платье загадочного зелёного цвета, предпочла оставить своего мужа наедине с едой, присоединившись к компании своих подруг, в подавляющем большинстве которых Эния могла бы узнать своих хороших знакомых из одного отлично известного ей общества.

Нового главу дома Тинтуров, как впрочем и его супругу, видно пока что не было. Элизабет, которая, кажется, немного помешалась после всего произошедшего, также предпочла остаться дома, продолжая изучение необычайно интересных узоров на стене своей комнаты. Зато был Келлфар, куда же без него – в своём повседневном чёрном костюме шпион мрачной тенью маячил на горизонте, усевшись на одно из мест за столом в самом углу зала. У входа и вдоль стен были расставлены стражники, в парадных, оттеснённых позолотой доспехах, и вооружённые сверкающими алебардами. В зале царило необычайное оживление, отдалённо напоминавшее предстартовое волнение – все были готовы начинать в любой момент, не хватало только самого короля, который, по традиции, должен был станцевать первый танец со своей супругой.

- Впустите. – распорядился Брандон, с трудом оторвав неимоверно тяжёлую ввиду бессонной ночи и жуткого похмелья голову от мягкой спинки королевского трона. Монарх, терзаемый тревогой и беспокойством, вызванными чрезмерно долгим отсутствием вестей от мага, лично отправившегося на поиски, поднял тяжёлый взгляд на слугу, ожидавшего его приказов.
Тяжёлые двустворчатые двери тронного зала медленно и величественно отворились, впуская внутрь внеочередного посетителя. Высокий эльф грациозно прошёл по красной ковровой дорожке, уверенно направляясь прямиком к трону. Слуга, отворивший двери, в немом восхищении провожал его взглядом, в то время как сам визитёр шагал к королю, не сводя с монарха и стоявшего по правую руку от него советника взгляда внимательных зелёных глаз.

Брандон пристально изучал эльфа, осознавая, что такой возможности люди, как правило, не удостаивались уже более сотни лет. Облачённый в ничем не примечательный дорожный костюм, эльф, чьи иссиня-чёрные волосы, столь необычного для представителя данной расы цвета, были наспех стянуты в хвост позади, манерой держаться и повадками всё же чем-то неуловимо отличался от человека. Трудно сказать, в чём заключалось это различие – ведь кроме почти вызывающей красоты и заострённых сверх всякой меры ушей, лесные обитатели во всём походили на людей, но при первом взгляде на любого из них сразу становилось понятно, что это – не человек.

Король, поудобнее устраиваясь на своём троне, выпрямился и положил обе руки на удобные подлокотники, принимая позу, достойную истинного правителя. Как правило многолюдный тронный зал, сейчас был практически пуст – лишь советник молчаливой тенью стоял позади правителя. Эльфийский посол, приблизившись, учтиво поклонился, наверняка с колоссальным трудом превозмогая столь свойственное остроухим ублюдкам высокомерие, и, слегка опустив голову в знак почтения, преподнёс свиток Брандону. Тот, издавна славившийся своей неприязнью к древнему народу, решил дополнительно продемонстрировать своё презрение к посетителю, лишь лениво вытянув руку вперёд, предоставляя эльфу возможность самому поместить в неё послание. На спокойном лице посла не отразилось совершенно никаких эмоций кроме дежурной учтивости – ничем не показывая своего недовольства, вызванного этой мелочной и совершенно не достойной истинного правителя выходкой, он сделал ещё шаг вперёд опуская свиток прямо в протянутую королевскую руку.

Брандон тут же, не церемонясь, грубо сорвал печать, не особенно заботясь о целостности послания и стремительно пробежал глазами по покрывавшим лист знакомым символам, выведенным аккуратным каллиграфическим почерком. Надо же, даже перевести удосужились… По мере того, как король изучал содержимое послания, на его губах медленно расплывалась нехорошая улыбка, столь знакомая близкому окружению Лерратона. Закончив, он отшвырнул свиток в сторону и насмешливо взглянул на замершего в некотором отдалении, подобно монолитному изваянию, посла.
- Значит, эльфы просят помощи, да? – язвительно осведомился Брандон, - Не думал я, что мне посчастливиться когда-нибудь услышать подобное. А не просветишь ли меня, чего ради Аэдвер должен вам помогать?
Лицо черноволосого эльфа не выражало абсолютно никаких эмоций – ещё раз слегка поклонившись, он заговорил чистым мелодичным голосом, в котором непостижимым образом слышались шелест листвы и журчанье кристально чистых ручьёв и рек:
- Орда является угрозой не только для нас, но и для всего Альянса.

Лерратон громогласно расхохотался, несколько наигранно, как показалось молчавшему доселе советнику, который, на деле, был всего лишь немым слушателем - король редко прислушивался к чьему-то мнению, кроме своего собственного.
- Серьёзно? – переспросил монарх, похоже, вовсе не нуждаясь в ответе, - Все мы учили историю. Орки сожгут ещё парочку ваших городов дотла, и, насытившись, вернуться в свои зловонные болота. Так напомни-ка мне, уважаемый посол, какого чёрта я должен рисковать своими людьми накануне возможного вторжения, посылая их умирать за чужие интересы в ваших треклятых лесах?!

Окончательно теряя и без того весьма призрачную надежду найти здесь помощь и поддержку, эльф всё же ответил:
- Это просьба. Самим нам ни за что не справиться.
Брандон вскочил, окончательно впадая в ярость:
- Ах, просьба? – подозрительно спокойным голосом заговорил он, - В таком случае, напомни мне, чем занимались эльфы пять лет назад? Где были ваши легендарные лучники, когда наши гонцы толпами устремлялись в ваши леса, доставляя донесения, ни на одно из которых никто даже не соизволил ответить? Где были ваши великие чародеи, когда имперцы осаждали Таварал? – король говорил всё громче, голос его дрожал от едва сдерживаемого гнева, - Артоданцы сжигали наши деревни, насиловали наших женщин, убивали детей и мужчин, а где были эльфы? Откликнулся ли хоть один на наши мольбы о помощи?!
Посол молчал – на этот раз сказать ему было действительно нечего.
- Нет. – продолжал король, - Вы решили, что вам ничего не угрожает, вас это не касается. Что можно просто отсидеться в глубине бесконечных лесов пока всё не уляжется. А теперь ты приходишь сюда, и просишь у нас помощи?!
Эльф молчал, спокойно выдержав полный ненависти взгляд монарха.
- Ваше Величество, позвольте… - всё же осмелился подать голос советник.
- Молчать! – рявкнул король, заставив того тут же пожалеть о своей минутной слабости.
- Могу ли я хотя бы попросить, чтобы вы передали мою просьбу другим правителям Альянса? – всё тем же выводящим из себя нейтральным голосом осведомился посол.

Брандон, опускаясь обратно на свой трон, лишь ухмыльнулся:
- О, я бы рад оказать вам эту небольшую услугу, но, к несчастью, мой придворный чародей сейчас в отъезде.
- Спасибо за уделённое время, Ваше Величество. – вновь склонив голову в знак почтения, столь же невозмутимо ответил эльф, и, развернувшись, направился к выходу. Никто не мог видеть отчаяния, плескавшегося в глубине изумрудных глаз.

Топавший по лестнице охранник увидел лишь, как величавая фигура в желтых одеждах, с длинной золотистой бородой и волосами взмыла под потолок на огромных крыльях, потом опустилась и исчезла в сиянии. Он, разумеется, сразу решил, что это было явление Пелора, и пал ниц, истошно молясь. И разумеется, в этот вечер он был героем дня в кабаке, и наутро даже пошел в храм, рассказывать о знамении. И неизвестно, остались ли еще среди жрецов в Энвилле те, кто мог бы понять скрытый смысл его рассказа.

А Фауст, измазанный с ног до головы в желтой, противно пахнущей жидкости, промокший, избитый, обожженный и с разламывающейся от боли головой стоял посреди своей гостиной, капая краской на новый ковер. Искра пошатнулась и села рядом, недоверчиво глядя на лежащего лицом вверх человека, которого только что прикончила - не просто на занятии или тренировке, а в настоящем бою, призвав на помощь стихии и немножко ими поповелевав.

- Фауст, мы его что, совсем убили? - прошептала она, прикасаясь к шее бывшего Фредди. - О-ой... А куда его, а что теперь?..

Игорь, взяв стачакничик, хлебнул, трубкой затянулся:

- Ну и выгреб мужик. Лодку правда о камни разбило, но сам живой - отделался, как говорят, легким испугом. Только на берег ступил, шторм и закончился сразу, тучи расступились и заря над горизонтом занимается. Мужик печалится - лодки нет, улова нет, рыбку золотую не поймал, но не привык он без дела сидеть, пошел, значит остров осматривать. А почти сразу за берегом - буквально в десяти шагах - лес начинается. Ну, что на берегу ловить то? Если ни удочки, ни сети нету - и пошел мужик в лес.

Сняв котелок с огня, чтобы глинтвейн не закипел и не потерял вкус, Марьяна подсела ближе к Игорю, подтянула к себе колени и, обняв двумя руками стаканчик с глинтвейном, стала смотреть в огонь и слушать, потягивая горячий напиток. Игорь продолжал:

- Идет, и слышит шебуршения в кустах, да только огоньки глаз красные мелькают в тенях. Ну, другой бы от страху и об... убежал бы, а этому - все равно терять нечего, да и весло на плече "живым не дамся" думает. А лес - густой, мрачный, свет сквозь кроны не пробивается, спать мужика клонит, а он все вперед идет, - Цербер хлебнул еще глинтвейна, еще трубку потянул, дым ароматный выдыхая. - И тут видит - свет впереди, выходит - видит - домик стоит, опрятный такой, беленький, факелами по периметру освещается, ну, подошел, стучит. А на стук, дверь дамочка открывает - симпатичная, не понятно, что такая на острове далеком делает, в глуши лесной, и говорит дамочка: "Заходи, путник дорогой, заходи, гостем будешь". Вошел рыбак - смотрит - и в доме все как у людей - и печь белая, и стол, и трюмо с антресолью, только икон нет никаких, да кот черный под лавкой спит.

Марьяна показательно сморщила носик и отодвинулась, когда табачный дымок, пусть и ароматный, ветерком в её сторону понесло.

- А дамочка, значит, суетиться начинает... - Игорь глянул на такую реакцию Марьяны, вздохнул печально, еще раз затянулся, да в другую сторону выдохнул. Марьяна же восторженно замерла, слушая про домик: - Ведьма там живет! Ну, конечно. Куда там рыбе до ведьм то? - девушка хихикнула и притихла, лукаво улыбаясь.

- ... Печь топит, на стол накрывает. - прервался Игорь, глянул лукаво. - Ну, пусть ведьма будет, так тоже можно. Вообще, это все еще присказка, сказка то потом будет. *Улыбнулся* Ну, весло мужик в угол поставил, а см за стол сел, а дамочка уже и хлеб на стол поставила, и борщик, и сало с водочкой, - рассказчик еще глинта хлебнул, стаканчик осушив демонстративно. - Угощайся, гость дорогой, угощайся, а я постель нам постелю сейчас. Угощайся, да рассказывай, кто такой, да откуда? А мужик смотрит на нее, да говорит - да я Рыбак, в море за рыбкой золотой отправился, а потом шторм нагрянул, меня к берегу этому и прибило, лодка разломалась, сети потерялись, благодарствую конечно за кров и стол, вот только спать я с тобой не буду - у меня жена дома осталась! - А дамочка, перьину уже на печи постелила, да как услышала слова такие так злобно зыркнула, что у мужика аж кусок сала в горле застрял, еле водочкой православной протолкнул.

Марьяна тем временем подхватила опустевший стаканчик из рук рассказчика и шустро потянулась налить ещё немного, но тоже чуть меньше полстакана, а то остынет и невкусно будет. Вернулась на место, протянула Игорю глинтвейн. - Ну, как знаешь, говорит дамочка, только спать тут больше негде, а влесу ничего хорошего не ждет тебя. Да тряпку какую-то грязную на пол бросила - Ложись, - говорит, - гость дорогой, двух печей не держим. Мужик лег, уснул крепко, только кажется ему, что через него кто-то переступил, глаз один открыл и видит, как бабка старая, карга страшная, весло его в печь засовывает. Мужик вскочить попытался, а его как будто сила какая-то к земле придавливает, а бабка поворачивается к нему и смеется так скрипуче... - Игорь попытался изобразить, получилось не очень, раскурил трубку, затянулся полной грудью и на выдохе попытался еще раз, теперь получилось лучше. - Ну что, милок - голосом скрипучим и противным говорит, - кто в гости ко мне попал, тот домой не вернется. Будешь работать на меня, а как пол года отработаешь, посмотрим. - Мужик ответить попытался, что не желает он на каргу старую работать, да горло перехватило, и ни одного звука выдавить не может... - Цербер еще раз осмотрел окружающих, выдерживая интригующую паузу, затянулся последний раз, да принялся трубочку выбивать.

Марьяна слушала с восторгом в глазах, и она всё больше ведьме симпатизировала, произнеся вполголоса: "Мда... нет в аду фурии страшнее, чем отвергнутая женщина..."

- Есть, - машинально бросил Цербер, вспоминая свои "знания" о адах, но тут-же "исправился", чтобы не вызывать лишних вопросов: - Обманутая, но не о том сказка, тем более присказка.

Вот на этом самом месте и проснулся мужик - лежит, на полу, на печи - дамочка вчерашняя лежит, "приснилось" - думает, да только глядь в угол, а весла нету. Ну, а дама значит, слазит с печи и говорит: ну, доброе утро, Рыбак, знаешь, за пищу и кров платить ведь придется, будешь ты на меня, и мать мою работать пол года, потом отпустим тебя с миром. Ничего мужику не оставалось, как согласиться, и стал работать на них - днем для дамы поручения выполняет - дров нарубить, воды натаскать, ночью - карги старой приказы - то волков отогнать, то травы с кладбища принести. И видит, что старуха извести его пытается, но со всеми неприятностями справляется, даже друзей завел среди волков местных и духов лесных, потому что трудолюбивый и добрый был, ну и они ему помагали с поручениями ведьмы справляться.

Но шло время, осень зимой сменилась, холодно стало, а мужику на полу спать холодно, да и вообще, тепла человеческого хочется, а дамочка его опять к себе на печь зовет. Сопротивлялся мужик, сопротивлялся, да и не выдержал. Раз с ней переспал, и переменилось все сразу - перестала по ночам бабка появляться, перестала ему задания самоубийственные давать, да и дамочка безымянная стала милее, и дрова откуда-то без его помощи появлялись, и вода в кадке всегда была, вот только друзья его лесные перестали приходить, да и вообще внимания на него обращать перестали, но мужика это не очень то и заботило, у него дамочка красивая под боком, да еда и питье на столе постоянно. Так зима и прошла.

Они аплодировали ему, северянину. Воистину, толпа слепа и предсказуема. Сам северянин доволен собой не был; может быть, виной тому выпитое, может быть, внимание окружающих, может быть, южанка, будь она неладна - но Льёт-то понимал, вернее, ощущал, что едва не провалился. Гроссман победил сам себя - если бы он построил свое нападение иначе, слабенький щит северянина не спас бы даже от самого незамысловатого заклинаньица. Еще одна заметка на будущее - вступая в бой надо бы знать, как построит свои действия противник. Фундаментальный принцип. Только не Мордекайнена, а - жизни.

Забавно, но именно сейчас, в окружении благосклонной толпы, Льёт чувствовал себя белой вороной вдвойне. Ответить на вопрос "почему" молодой маг затруднялся; с одной стороны, так было даже лучше - но с другой стороны северянин куда увереннее чувствовал бы себя сейчас в темном переулке, без свидетелей, с Заком, Билли и Ральфом, готовыми преподать удачливому наглецу урок и отомстить за побежденного товарища. Там все было бы просто и ясно. А что делать здесь? Улыбаться? Свалить побыстрее? Пользоваться ситуацией? Закрепить успех? Право же, Льёт не знал.
А как бы в такой ситуации поступил бы, скажем, мэтр Крауц? О, этот умудренный наукой муж точно уже был где-нибудь в обществе дам. Странно, но подобный воображаемый пример помог; северянин определился со следующим шагом.

Делая это, он чувствовал, что возможно еще не раз об этом пожалеет.
С другой стороны, надо было дать Арти последний шанс сохранить лицо и проявить хоть капельку мужественности.
Или, как сказал бы мэтр Крауц - стоит озаботиться созданием правильной позиции в глазах общества на случай дальнейших конфликтов. Занять место "рыцаря", чтобы последующие нападки оппонента выглядели жалко.
И Льёт, быстро преодолев расстояние до своего противника, протянул Гроссману руку помощи.

Обед из перловки. Кушать подано!

Выходные кончились, и маленькие зеленокожие с отвращением отбрасывают бурдюки с мухоморовкой и выползают из запоя.
Нашим друзьям из прошлой статьи, которые нам и самим полюбились, сегодня повезло (или не повезло, тут уж смотря с какой стороны взглянуть) - сегодня у нас к праздничному столу совсем другое блюдо. Вернее, целый обед.

Разумеется, это будет любимая перловка в разных видах и под разными соусами, которую мы вновь сегодня готовим на пару (или на пару) с нашим спецкорреспондентом Slow S. Курсив, как всегда, мой.

Итак, на первое - салат!

Берем Жутко Научную Вещь



Вот такой у нас сегодня понедельничный перловый коктейль под соусом из слез Чальза Дарвина.
Приятного аппетита!
Подавал блюда наш уважаемый спецкорр Slow S,
и ему изо всех сил мешала,
как всегда,
злая и несправедливая
Фиолетта Пасквиль.

Ментальная атака Михаэля устремилась в сторону неудачливых крестьян, безо всяких проблем круша все барьеры, непроизвольно выставленные их разумами. Проникая в голову каждого из бунтовщиков, воля Крауца подавляла все их желания и инстинкты, оставляя лишь одну мысль - "убивать". Убивать всех и каждого, вне зависимости от возраста и пола, невзирая на то, как близки они были ещё минуту назад. Глаза несчастных людей лишились всякой осмысленности, полностью подчинившись воле мага. Ненадолго - это скоро пройдёт. Но времени было более чем достаточно.

Микола медленно и плавно, словно с трудом преодолевая сопротивление окружающей среды, развернулся к своим недавним союзникам и быстро, не замахиваясь, всадил топор в голову мальчика лет семи, стоявшего прямо позади него. Ребёнок даже не успел понять, что произошло - умер он мгновенно. Но легче от этого почему-то не становилось.

Нелепые и неестественные движения жителей напоминали какой жуткий танец - отвратительно дёргаясь, они медленно и методично истребляли друг друга. Какой-то мужчина с третьего удара косы отсёк руку находившейся неподалёку женщины, у самого плеча, но та даже не заметила этого, как не замечала брызжущей из ужасной раны крови ранее. Она продолжала слабо и неуклюже бить палкой по голове какого-то ветхого старика, используя единственную оставшуюся конечность.

Крестьяне были слишком заняты истреблением друг друга, чтобы кто-нибудь из них обратил внимание на Крауца, остановившегося в некотором отдалении и созерцающего результат своих усилий. Количество стоявших на ногах людей стремительно уменьшалось. Более жуткой и бессмысленной бойни, а это была именно бойня, Михаэлю видеть ещё не приходилось.

Их осталось лишь двое - Микола, почти не пострадавший, и совсем ещё маленькая девочка, у которой даже не было оружия - судя по всему, она просто побежала за взрослыми, даже не понимая толком что тут происходит. Выставив вперёд скрюченные жаждой убийства пальцы, она, подволакивая искривлённую под неестественным углом правую ногу, шла навстречу мяснику, даже не подозревая, что ему суждено стать её смертью. Всё с той же пустотой во взгляде, Микола, сжимавший окровавленный теперь топор обеими руками, приближался к девочке, намереваясь оборвать её так и не успевшую как следует начаться жизнь.

Багрово красное лезвие топора, описав широкую дугу, угодило прямо посреди по-детски невинных глаз ребёнка, навсегда запечатлив в них пустоту и полное отсутствие мыслей. Лишь после этого, когда последняя жертва кровавой резни упала на землю, а мясник, словно оправдывая свою профессию, остался в одиночестве стоять посреди улицы, заваленной трупами его родных и знакомых, с глаз Миколы спала кровавая пелена, и он обвёл картину вокруг непонимающим взглядом. При виде груды изувеченных тел, топора в собственных руках и мага остановившегося в некотором отдалении, в глубине глаз зародилась искра понимания. Но реальность была настолько ужасна и бессмысленна, что мясник просто не мог поверить в это. Но был вынужден. Старики, женщины, дети... Все мертвы - все кого он когда либо знал. А те, кто ещё живы вскоре умрут от неведомой болезни. Полными ненависти глазами Микола взирал на мага, изнывая от грызущих его изнутри ярости и бессилия. Когда Лиза умрёт, мясник останется один в этом мире. Совсем один. Он не знал никого за пределами деревни, а от деревни теперь осталось одно лишь название.

- Вы чудовище, магистр. - прошептал мясник одними губами, делая неуверенный шаг в сторону источника своих бед. Поудобнее перехватив топор, обагрённый кровью невинных, полный праведной ярости Микола перешёл на бег, устремляясь к Крауцу. На мгновение он поверил, что всё получится...

Энвилль, город контрастов, мог похвастаться не только хрупкими эльфийками с брутальными прозвищами, но и дипломированными академиками, ползающими по городской канализации в компании сомнительного бородача и упрямой девицы.

Гулкие чугунные трубы, далеко разносившие звук, шли вдоль туннеля так, что идти надо было между ними, гуськом. Сначала Искра и Чалый пытались внимательно смотреть под ноги и идти медленно, но тоннель все никак не хотел заканчиваться. Сырые стены, по которым ползали мелкие противные многоножки; скользкие затхлые лужицы под ногами; плесень и грибы - явно тоннель был старым, пусть даже и трубы в нем - новыми.

Искатели прошли по туннелю уже почти полмили. Устали, обозлились, промочили ноги. Неужели это какой-то обман, не придется ли возвращаться обратно? Но Джейн резко остановилась впереди, отчего маг и вор чуть не врезались в нее.
- Там кто-то есть, - шепнула она, указывая вперед. Тоннель футах в сорока впереди расширялся в многоугольную неровную пещеру, похожую на ту, в которой были шипы, и в нее-то и указывала Искра.

Михаэль направил своё сознание в голову девушки, насильно вытаскивая оттуда воспоминания и проецируя их в свой разум. Он раньше слышал о такой методике, но всё никак не предоставлялось случая применить её на практике. Ощущения превосходили все его ожидания: кроме того, что Крауц всё ещё оставался собой, и собственными глазами видел больную девушку на кровати, он не менее чётко видел и картинки недельной давности - другое место, другое время, а вот та симпатичная девушка - наверное и есть Лиза... И даже более того - ещё он видел воспоминания глазами самой Лизы, и в его голове звучали её мысли параллельно его собственным. Все эти три восприятия накладывались друг на друга образуя нечто совершенно невообразимое и немыслимое - объять всё это одним разумом было практически невозможно. Но только не для мага. Первые секунды сумятицы прошли - Михаэлю удалось взять процесс под контроль. Он вытащил на свет столь давние воспоминания, какие только смог - это происходило полторы недели назад... Маг проматывал будничные моменты, рутину, пустой трёп, мечты Лизы о сыне старосты - всё это не представляло ценности. Ему была нужна информация.

***
Восемь дней назад...
В череде мыслей и образов промелькнуло нечто интересное, выбивающееся за рамки размеренной деревенской жизни. Нащупав новые впечатления и эмоции, Крауц притормозил, погружаясь в события того дня...

Лиза скучала - ничего не происходило, ну совсем ничего. Она уже сделала всю работу по дому, а солнце лишь едва достигло зенита. Девушка, раздумывая, чем бы ей заняться дальше, сидела у окна и мечтала. Мечты были для неё всем - они столь явно отличались от серой и монотонной действительности, что служили единственно возможным спасением для жаждущей впечатлений Лизы.
Из собственных грёз её вырвал стук копыт вдалеке. Девушка высунулась из окна, пристально вглядываясь в одинокого всадника, рысью скачущего по дороге к их деревне.

Крауц нетерпеливо поморщился - ему было неприятно так близко узнавать эту, оказавшуюся столь милой девушку, учитывая то, что прямо сейчас видел её при смерти, с изуродованным телом и лицом. Он уже хотел было мотать дальше - причина эмоционального возмущения в этой точке была более чем ясна - новый путник, новые впечатления, но всё же решил ещё немного подождать.

Лиза следила как чёрная фигурка медленно увеличивается, превращаясь в человека на вороном жеребце. Если судить по одежде - какой-то богатый лорд или дворянин,как интересно! Мысли девушки словно сливались с его собственными – Михаэль уже с трудом мог определить, где кончается его сознание и начинается сознание Лизы.

Крауц ускорился, пропуская маловажные моменты, пока вновь нечто не обратило на себя его внимание, заставляя сбросить темп. Полутёмное помещение деревенской таверны – Лиза, которая была тут нечастым гостем, сегодня пришла специально, чтобы посмотреть на новоприбывшего путника. Лорд, а девушке хотелось верить, что это был именно лорд, был красив, но красив какой-то необычно загадочной красотой. Иссиня-чёрные волосы незнакомца были стянуты в небольшую косу, наверное, чтобы не мешать при езде. А глаза, эти пронзительные голубые глаза… Михаэль перескочил ещё дальше – он уже настолько слился с Лизой, что ему начинала нравиться внешность этого человека, что было отнюдь не нормально, если учесть его пол. Контакт просто необходимо было разорвать как можно быстрее, но ведь он ещё не успел узнать совсем ничего важного…

4 дня назад…

Лиза была встревожена. Одетая в простенькое белое платье девушка, которая, впрочем, выглядела и в нём весьма привлекательно, едва ли не бегом спускалась по ступенькам, куда-то очень спеша. Её мысли хаотично пульсировали, Крауц не мог уловить в их постоянных перемещениях чёткой идеи, поэтому ему оставалось лишь следить за дальнейшим развитием событий. Лиза уже бежала по улице, быстро приближаясь к тому самому дому, где они сейчас находились… От парадоксов тройного восприятия у Михаэля уже раскалывалась голова – контакт начинал причинять вполне ощутимый дискомфорт.

У дверей дома стоял Микола, выглядевший совсем не таким старым и осунувшимся, как несколько минут назад при встрече с магом.
- Стой, Лиза, стой! Тебе туда нельзя! – крикнул он при виде приближавшейся дочери.
Лиза, не обращая внимания на его крики, попыталась проскользнуть в дом мимо мясника, но тот крепко схватил её и сжал в своих объятьях.
- Пусти меня, пусти! – кричала девушка, колотя Миколу своими маленькими кулачками, не в силах сдержать рвущиеся из глаз слёзы. – Что с мамой? Да пусти же! – осознав, что сопротивление бесполезно, Лиза обмякла в руках отца, содрогаясь от беззвучных рыданий, сдержать которые была не в силах.
Крауц тыльной стороной ладони вытер струйку крови, вытекшую из его носа. Переполнявшие девушку эмоции передавались прямо ему в мозг с утроенной силой. Он уже ощущал лёгкие ободряющие похлопывания Миколы по своей спине – грань между сознаниями постепенно стиралась. Впрочем, Михаэль всё ещё контролировал ситуацию – он точно знал, как далеко можно зайти без последствий. Время ещё было…
- С ней всё будет хорошо. Сейчас с ней Уолтер, ты же знаешь, он отличный лекарь… - горячий шёпот Миколы прямо в ухо…
- Но… - всхлипы перебивали фразы, - Если он такой отличный лекарь, почему же Гарри Кузнец мёртв?! Почему Джонатан при смерти? Альберт? Рассел? – голос девушки сорвался, она просто уткнулось в плечо и тихо и жалобно плакала.

Крауц же понял, что он пропустил что-то важное. Придётся возвращаться…

6 дней назад…
- Чёрт тебя задери, Уолтер, что с ним? – голос Миколы опередил изображение. Ах да, это Лиза открыла глаза. Другой дом, другая кровать, столь же похожая на первую комнатушка – здоровый бородатый мужчина лежащий на ней. Он тяжело дышал, а лицо было настолько серым, что казалось, что он уже мёртв.
Невысокий худой старичок, видимо лекарь, лишь пожал плечами:
- Впервые вижу нечто подобное. Мои травы и отвары не действуют, я даже не могу определить, что вызывает все эти симптомы.
Память Лизы услужливо подсказала, что на кровати – деревенский кузнец, Гарри Рант, почтенный глава семейства и отец троих детей. Первый заражённый? Симптомы вовсе не походили на то, что Крауц видел прямо перед собой сейчас, но другими своими глазами. Единственными своими глазами, одёрнул он себя.
Гарри вдруг вздрогнул и открыл глаза. Лекарь, с трудом сдержав крик, отшатнулся. Микола начал креститься, не переставая поминать Единого. Последнее, что увидел Крауц прежде чем Лиза упала в обморок – это полностью красные, без малейшего намёка на зрачок или радужку, глаза.

***
2 дня назад…

Крауц терял контроль – время выходило из под его власти, события сменялись хаотично и непредсказуемо. Скорее всего – этот фрагмент последний, оставаться здесь дольше будет попросту опасно.

Маленькое кладбище в глубине леса. Тут всегда было так тихо и спокойно, лишь вороны да могилы. Здесь можно было отдохнуть от людей, деревенской суеты, побыть наедине с самой собой. Лиза, не заботясь о чистоте платье, сидела на траве и отстранённо смотрела на новые надгробия, читая наскоро вырезанный на табличках текст.
Рената Хаттингтон. От дочери и мужа. Помним, любим, скорбим. Её мать, умершая три дня назад.
Гарри Рант. На прибитом к кресту куске дерева красовалось одно лишь имя. Лишь взглянув на могилы рядом, можно было понять причину.
Алисия Рант.
Колин Рант.
Альвин Рант.
Дороти Рант.
Жена и трое детей ненадолго пережили главу семьи, а у всех остальных хватало своих усопших, и попросту не было времени, чтобы позаботиться ещё и о чужих. За последнюю неделю кладбище выросло почти в полтора раза – три четверти жителей этой небольшой деревушки уже гнили в сырой земле…

Лиза думала о тех, кто ещё жив, но уже обречён. Об Уолтере, лекаре, которого победила болезнь, которую он тщетно пытался вылечить. О Брайане, обычном крестьянине, который так наслаждался работой с косой во время ежегодного сбора урожая. Об остальных… Едва ли во всей деревне набралось бы теперь и два десятка людей, всё тело которых ещё не покрывали ужасные язвы.

Девушка не могла не заметить, что болезнь менялась на разных этапах, словно перебирая различные симптомы, в попытках найти наиболее подходящий комплект. Лиза уже не плакала – слёзы кончились ещё несколько дней назад, теперь она просто ожидала окончания этого кошмара, словно веря, что всё может вернуться на круги своя, нужно только подождать. Ужасная эпидемия, пришедшая невесть зачем и откуда, только чтобы вырезать под корень небольшую деревушку? Крауцу всё это казалось крайне подозрительным.

Лиза облокотилась на трухлявую деревянную скамейку в центре небольшого кладбища. Пора было возвращаться к отцу - он что-то совсем раскис. Случайно взгляд девушки упал на собственные запястья, выхватывая жуткие контуры зарождающихся язв.
Нет, нет, нет, только не я! Этого не могло произойти со мной!

Темнота…

***
Крауц пришёл в себя лёжа на полу. Нижнюю часть лица, воротник и рубашку на груди покрывала корочка засохшей уже крови. Опять из носа… Чёрт.
Михаэль чувствовал себя пустым и невероятно одиноким. Своё собственное виденье казалось ему теперь ущербным и урезанным. Не хватало второго сознания, параллельного потока мыслей в своей голове. Он понимал, что это скоро пройдёт, но лучше всё равно не становилось. С трудом поднявшись, Крауц посмотрел на изуродованную девушку с содроганием и жалостью. Теперь, зная, какой она была, он не смог бы просто отмахнуться и забыть, как бы не хотелось обратного.
Он бы хотел пообещать, что поможет, спасёт, защитит, но не мог. В распоряжении мэтра магии Михаэля Крауца была вся энергия Вселенной, но он опасался, что этого может оказаться недостаточно…

Когда брошь звякнула о пол у самых ног Ирвен, в её душе что-то сжалось, девушка вздрогнула, ей вдруг стало так холодно, а нечто липкое и мерзкое внутри, нашёптывало ей, что это всё уже не игра, столь тонко начатая ею, чтобы спасти любимого. Что это реальность, ведь она и впрямь больше не узнавала в этом человеке Мунлайта.


- «Обернись» - все её мысли пришли именно к этому слову, леди надеялась что ошибалась. – «Обернись Уил, умоляю тебя!» - Но нет, её желанию было не суждено сбыться. Лунный Лорд всё так же мерно шёл вперёд, не обращая ни на кого, ровно никакого, внимания, направляясь к выходу.


На какое-то мгновение Северная Леди даже разучилась дышать, а в совокупности с невероятно жёстким корсетом платья ей резко стало плохо. Она теряла равновесие и всё же, уже стала поднимать руку, желая окликнуть его и, попросить остаться, но воздуха, чтобы произнести хоть слово не было. Так бы девушка и упала, лишившись чувств, но положение спас телохранитель Ирвен, ловко подняв брошку он, вложив её в руку сделав при этом вид, что поднималась прекрасная ручка юной красавицы, именно за ней.


Словно опомнившись от морока, и принимая свой подарок, холодом металла обжигающий сейчас казалось саму душу, из рук верного стража, девушка, всё ещё не пришедшая до конца в себя, едва слышно прошептала, так, что расслышать её смог бы только слуга.


- Отрави бокал Уила. - А сама тем временем, пользуясь общим замешательством, с некоторым трудом, впрочем, не заметным для всех остальных, включая капитана стражи, подошла к королю и обняла его, прошептав, буквально то, что вертелось у неё на языке.


- Мне страшно, я ничего не понимаю, Брандон, что же с ним случилось?- При этом слова её смог услышать только правитель.


От взгляда Андре, который пристально наблюдал за Ирвен, не укрылось несколько слов, которые она произнесла, когда вооружённый слуга, угрожавший посягнуть на честь короля, передал ей брошенную Мунлайтом брошь.


- Что бы на него ни нашло, значения уже не имеет. - Ответил ей король, полный решимости вынести приговор.





От следующих за этим слов Его Величества девушка вздрогнула, теперь уже земля, действительно собиралась уйти у неё из-под ног, но она лишь сильнее прижалась к Брандону. С одной стороны сделав его своей опорой, с другой показывая максимальную лояльность. Сейчас ей уже была позволена такая фамильярность, ведь она его невеста, однако леди решила зайти несколько дальше…


- Почему? - Едва слышно шептала она. - Он же тебе как брат. Брандон, почему? Ты же и сам видишь, что с ним явно что-то сделали, он же никогда себя так не вёл. Я не верю,… не верю, что это тот Уильям, рядом с которым мы выросли. Бран, ну пожалуйста, умоляю тебя, отмени своё решение, может его кто-то опоил, ты же сам дал распоряжение лишь за час до начала банкета о том, что во главе стола будет он. Ты же знаешь Уильяма так же хорошо, как и я, он не мог предать нас - Голос её был невероятно тихим, но при этом, в нём явно ощущалось, что Ирвен пребывает в шоке, что она не верит всему, что тут происходит. Понизив его практически до шёпота, она произнесла те слова, что боялась говорить даже себе. - Я люблю его Брандон, нет, вас обоих, и я не представляю своей жизни, если потеряю его или тебя, а если ты убьёшь Уила, у мня просто больше не останется людей, которым я смогла бы верить. - Но король, казалось, не слышал её слов, погрузившись в свои нелёгкие думы. Понимая, что все слова, произнесённые Северной Леди, ушли в пустоту и монарх, не расслышал ничего из сказанного ею, Ирвен возмутилась.


- «Ну, уж нет, Брандон Лерратон, если ты и должен думать сейчас о ком-то, то только обо мне». - Девушка осторожно, ласково и нежно, коснулась щеки короля, обернув его устремлённый в пустоту взгляд к себе, затем немного подождала, дав возможность Брану в очередной раз утонуть в озёрах, полных янтаря, и, немного подавшись вперёд, поцеловала своего короля, сама, исполняя давнее желание Брандона.


Разумеется, устоять Его Величество уже не смог. Привлекая Ирвен к ближе,… заключая её в свои объятья,… он позволил себе отвлечься и насладиться моментом, однако одна мысль так и не покидала государя.


- "Я готов на всё ради тебя, но это выше моих сил" – Хотя ещё через пару мгновений Брандону начало казаться, что в этом поцелуе нет той подоплёки, что он так жаждал найти, что она действительно принадлежит ему, и это несколько сбивало монарха с мыслей заставляя путаться в них. Но, понемногу они все начинали вытесняться, оставляя лишь желание выгнать всех гостей прочь и остаться наедине с той, которую он так сильно любил и желал все эти годы, и которая, наконец, будет принадлежать ему, будет его, только его, навсегда. И где-то в самой глубине, он жаждал убедиться, что девушка действительно всё ещё невинна и все те слухи, что распускают по дворцу – ложь.


Девушка же переместила руку с лица короля, дальше, зарывшись ею в его чёрных волосах, а когда король притянул её ближе, она поняла, чем всё это может закончиться, причём зная нравы Брандона Лерратона, ему будет проще выгнать всех присутствующих, нежели утащить свою столь желанную и долгожданную «добычу» куда-то вглубь дворца. И всё же она внутренне улыбалась, прекрасно зная как сейчас в бессильной ярости, пыхтит и кусает губы леди Аэринн Раддарон и как злится сэр Андре Бертран, уже окончательно понявший, что Ирвен ему не по зубам.


Остановиться лобзающуюся парочку заставил маг, слишком шумно вошедший в банкетный зал и почти полностью разрушивший то необычайное очарование, столь красиво и идеально выстроенное Северной Леди. Он зашёл как раз в тот момент, когда поцелуи, даримые леди уже самим королём, стали несколько спускаться ниже по её шее.


- Мэтр Отто. - Леди улыбнулась, на секунду отпрянув от монарха. - Вы можете помочь своей будущей королеве разрешить один вопрос? Ведь вы умудрённый знаниями и великой силой маг. – При этом Ирвен не совсем уверенная насколько были верны слухи, ходившие о маге мысленно добавила.


- «Вы можете спасти Лунного Лорда, все, что вам нужно так это сказать, что его либо отравили в зале, над бокалом Уила, уже трудиться мой слуга либо ранее, как сочтёте нужным, и… если честно я и сама верю в то, что он не в себе. Помогите ему мэтр, и у вас в должниках окажется не только восстановленный советник короля, что благотворно влияет на страну, и монарха в целом, но и я, ваша будущая королева». – Разумеется, мэтр мог и не услышать её мыслей, но если так, то она скажет почти то же самое вслух, когда он ответит.

К сожалению или к счастью, сейчас Северная Леди, равно как и её жизнь в прямом смысле находились в руках Брандона Лерратона, короля, который к слову уже не позволит себе расстаться со своей возлюбленной, даже, если она и сделает явную глупость, ведь она его, а это то, о чём король мечтал последние десять лет...

Утро Эния всегда встречала радостно – потягиваясь среди смятых простыней и подставляя подглядывающему сквозь щели в занавесях солнцу обнаженное тело, она уже знала, чем займется в ближайшие несколько часов.
Для разнообразия, например, почтит своим вниманием Гектора и его десятичасовой завтрак, к которому он появлялся секунда в секунду, будто специально выжидая за дверью. Наверняка, так оно и было.

Довольно понежившись в кровати, Эния, вспорхнула и тихонько напевая, принялась выбирать наряд, полностью зарывшись в огромный шкаф, размером с целую комнату. Это было ее традицией, ее прихотью, ее радостью, еще с детских лет, когда платьев у нее было не больше десятка. Выдумывая на ходу какую-то легкомысленную ересь и тут же кладя ее на ноты, Эния выудила «Изумрудный Восторг» (название придумано портным и одобрено ею). Открытые плечи, смелое декольте, обнаженная спина – Гектор будет рад. Зловеще ухмыльнувшись, леди потрясла внушительным колокольчиком – нетерпеливо, будто хотела сделать невинному инструменту сотрясение купола.

Тут же в комнате очутилась весьма бодрая и чрезвычайно юная служанка Грета, выбранная на свою ответственную должность за расторопность и веселый нрав.
- Сегодня это! – с улыбкой протянула Эния свое платье, - и волосы забери повыше, опять жара, а я собралась на промЭнад, - с шутливым высокомерием произнесла она и Грета тут же зашлась звонким, почище колокольчика, смехом – пародия на Элизабет, чопорную невестку, удалась. Впрочем, как всегда.

Когда утренний туалет был закончен, Эния вновь взялась за инструмент манипулирования и призыва, на этот раз тряхнув трижды. Грета тут же просунула в проем кудрявую голову.
- Так, - нахмурившись, произнесла ее госпожа, - считаем вместе. Раз, - колокольчик жалобно звякнул в беспощадной ладони, - Два, - Грета послушно считала, постепенно краснея, - Три. Раз, два, три. Раз, два, три. Неужели, не запомнить до сих пор?! Хаос, - она потрясла колокольчиком, - для тебя. Раз два три – для него! – пальчик в атласной перчатке устремился куда-то за спину Грете, где уже возвышался Аксидий, уже привыкший к каждодневным математическим упражнениям с неграмотной горничной.

Когда вконец измучанная счетом служанка удалилась, Эния протянула Нуару ожерелье и браслет, без лишних слов поворачиваясь к тому обнаженной до лопаток спиной.
- Сегодня пойдешь на завтрак со мной, - пока мужчина справлялся с застежками, проговорила она. В голосе чувствовалось лукавство. С утра Эния всегда была не прочь пошалить. Сегодня под ее легкую ручку попал Гектор.

Старательно выжидая еще пять минут с тех пор, как часы пробили десять, она довольно кивнула и отправилась в столовую, где мерно стучали ложки и блюдца, а примерные слуги то и дело сновали взад вперед, чаще всего держа перед собой всего-навсего ложку или тарелку, лишь бы только улизнуть ненадолго от глаз хозяина дома. Судя по тихому разговору, помимо него, за столом было не менее четырех персон.
- Доброе утро, славное утро! – пропела она, появляясь в дверях, нарочито повышая голос, чтобы увидеть, как поморщится в очередном припадке мигрени ее невестка и прыснут со смеху племянницы.
- Гектор, братик, - не церемонясь, чмокнула в щеку главу дома. Несчастный отстраниться не успел. Начало веселью было положено.
- Олоис, какими судьбами? Нашел, наконец, дорожку в отчий дом? – появление, да еще и за завтраком, младшего брата, было приятной неожиданностью. Видимо, после недельного кутежа у того все-таки закончились деньги и он, опрятно одетый, с не менее чопорным видом, восседал теперь подле Гектора. Выходка Энии не оставила равнодушным и его. Кроме улыбки он, однако, ничем ответить не сумел. Вид у него был пришибленный, что ясно говорило о денежных затруднениях. Вторая невестка к завтраку не являлась никогда, предпочитая нежиться в постели до последнего.

- Я на минутку, мы с Нуаром отправляемся в город, - пояснила она наличие телохранителя в столовой и тут же подала тому стянутый со стола бутерброд.
Сама же все-таки решила присесть и взялась, было, за кофейник, но расторопный слуга опередил, чем заставил Гектора облегченно вздохнуть. Он-то не знал, что подобные представления в стиле отсутствия манер она закатывает только для него.
- Чудная погодка сегодня, просто чудная! Самое время докупить кое-что для бала, - она незаметно стрельнула глазами в сторону Элизабет – та, скорее всего опять обрядится в свое бледно-розовое, а то и вовсе не пойдет. Глаза племянниц же с восторгом загорелись – девочки ждали подробностей, но их не последовало.
- Налейте Нуару сока, - бросила она стоявшему рядом слуге, - что он там всухомятку давится.
После некоторых колебаний, слуга все же протянул Аксидию стакан.
Выражение лица Гектора едва не заставило Энию подавиться от удовольствия.

- Не, ярмарка-то у нас тут круглый год, ну, рынок значит, - отвечала Джейн, тоже усевшись на стул с видом паиньки. - Это праздник солнцестояния завтра начинается. Так что торговцев больше обычного. Можно и сегодня сходить, че ж нет-то.

А на полках были в основном какие-то инженерные книги по строительству, архитектуре, гидравлике. Несколько исторических. Помимо книг, на полках были и свитки - они в основном представляли собой чертежи каких-то зданий и коммуникаций к ним, на беглый взгляд. Один из свитков, привлекший внимание мага, оказался картой города Энвилля. Несколько зданий были помечены цветом и имели пояснения - видимо, самые выдающиеся достопримечательности.