Голосование за ходы

Знакомые тропы рассыпались щебнем под ногами, своды древних пещер рушились прямо над головой. Гора страдала, родная земля плакала, скорбный грохот камня не умолкал ни на секунду. Вы бежали из пылающей крепости через грибные фермы, и вода в запруде под деревянными мостками кипела, словно суп в котелке. Вы бежали через старые шахты, и сохранившиеся рёбра подпорок лопались с хрустом у вас за спиной. Через дым и пар. Через взвесь каменной пыли. Туннели рождались, чтобы увести вас ещё на сотню шагов от верной смерти, и, пропустив через себя беглецов, в тот же миг падали и умирали сами. Наконец, в очередной расселине показались чернила звёздного неба. Поверхность. Изнеможённые, вы сделали пару шагов по мягкой земле и без чувств рухнули на покрывало из цветущего вереска.

По плато в сторону моря текли горячие сели, что раньше были подземными реками, а нынче превратились в дикий грязевой поток; они срывали с предгорья травы и кустарники, играючи катили по склонам огромные булыжники и прятались в очередной извилине крутобоких холмов. Гора гудела, но уже размеренно, кротко, будто оплакивала Хмельной кряж и всех населявших её дварфов. Но среди тех крепких существ были и выжившие. Жаркое солнце нещадно терзало их бледную кожу и неспокойную душу. Некоторые бородачи не решались оторвать от земли обе ступни, суеверно и обстоятельно переставляли свои ноги, шаг за шагом, с подозрительным прищуром косясь на высокую лазурь летнего неба. Не сговариваясь, все они медленно шли на восток, в край, который испокон веков называют Межевым хребтом – земли дикие, не знавшие правящей руки, брошенные дварфами так давно, что у живых и памяти о тех временах не осталось. Быть может, про Хмельной кряж тоже когда-нибудь забудут? Жернова времени перемалывают гранит, что уж говорить о судьбах смертных существ. Но не сейчас. Ещё рано.
Вы живы.
Вы помните.
Вы не смирились.

У костра медленно собирались беглецы. Молча они выходили из зарослей шиповника на свет, грязные и оборванные, грели руки у огня, обменивались остатками еды и эля. Не было слов, которыми они могли описать произошедшее. В ком-то кипела беспредметная ярость; кто-то отрешённо думал о родных и близких. Но здесь, у жаркого огня расцветало новое чувство. Надежда. Каждый, кто смог сбежать из Хмельного кряжа; кто ощущал себя последним дварфом в рухнувшем в одночасье мире; каждый, кто сидел сейчас у костра не был одинок. Час от часа, вас становилось всё больше, и кто знает, сколько ещё беженцев из Хмельного кряжа бродит сейчас по миру?

– Пора.
И правда. Потушив костёр, небольшая группа беженцев вошла в новую галерею, что круто брала вниз. Под сапогами громко хлюпал жирный ил, сапропель, намытый дождями из нагорных озёр. В него жадно впились низенькие подземные деревья и кустарники: их корни были похожи на клубки змей, а жёсткие клиновидные листья слабо светились в темноте. Люминос, неровный свет живых существ подземья, отражался в своде пещеры на белоснежных слюдяных наростах, одновременно похожих на фарфор и крупные чешуйки шкуры змеелюда. В спину дварфам дул тёплый ветер с поверхности – так местные пещеры "дышали". Сказывалась близость к морю: когда дневной бриз дул вглубь континента, жаркий июньский воздух шёл на вдох, вглубь горы, через сквозные туннели, а вместе с ним путешествовали и дварфы; когда ночной бриз возвращался в море, из глубины горы поднимался холодный порывистый ветер, и дварфы пережидали его на привале.
Туннель медленно расширялся, пока не превратился в просторную залу, в сотню шагов шириной, с высоким сводом на неровных каменных колоннах. Там, где пол уходил вниз, ветвилась та же поросль, что и в галерее. Да что там, растительности так много, что в люминосе дварфы могут разглядеть лица товарищей.

Хелмигус, Оззи, Затзилль, Люмен, Дорин и Эйкинлистр.

Возможно, вы встречали друг друга в родной крепости. В Хмельном кряже жили тысячи дварфов, но ремесленные цеха и бесконечные сражения сближают бородачей. Нынче вам нужно сухое место под лагерь, крепкий сон и еда. И вам просто необходим твёрдый гранитный потолок над головой. По крайней мере, он здесь, высокий и ровный. Возможно, его когда-то до блеска отшлифовали воды бурной реки, пока она не сменила своё русло многие века назад. В зернистом узоре камня отражается свет, а с отражённым светом пещера становится ещё ярче. Но не одним лишь люминосом – где-то впереди, в глубине залы, видны всполохи тёплого свечения. Свет от огня, костра или факела, свет разумных существ.

Пройдя ещё с полсотни шагов, вы услышали громоподобный рокот и внутренне содрогнулись. Тремор прокатился по пещере, несколько камней рухнуло в заросли кустарника, но, к счастью, на этом всё и закончилось. На смену каменному грохоту пришёл близкий шум битвы. Пологий склон здесь кончается широкой ровной площадкой. Справа валяется перевёрнутая телега с раскиданным по камню скарбом, за ней лежат несколько тел, а защищают их... дварфы! Три рубаки с щитами, утыканными стрелами, а на щитах хмельная лоза обвила рукоять тяжёлого молота – герб Хмельного кряжа.
Их противников вы тоже признали. Гоблины. В первом ряду стоят трое, выставив вперёд неказистые щиты, сбитые из всякого мусора. Стучат по ним копьём и короткими тесаками, гогочут, выкрикивают оскорбления. Двое на флангах, тоже вооруженные тесаками, но спрятанными в ножнах, они поджигают раз за разом факелы и кидаются ими в телегу. Телега ярко освещена, и по укрытию дварфов ведёт огонь второй ряд гоблинского "воинства". Два лучника на земле, за спинами щитовиков, и два лучника позади, ещё дальше, на высоте двадцати дварфийских локтей, в широких бойницах. Гоблины распожились у высокой сплошной стены, неровно сложенной из тяжёлых каменных блоков. Оборонительная решётка, герса, поднята, лишь хищные прутья торчат с потолка, а за стену ведут двустворчатые кованные ворота, наполовину раскрытые и разбитые в щепу. Перед воротами стоит вожак зеленокожих. Высокий, выше Люгена, в помятом и подёрнутом ржавчиной железном панцире, с длинным обоюдоострым клинком в руке. Рожа его рассечена от уха до подбородка глубоким шрамом, в козлиных глазах танцует злой огонь, а на шее болтается ожерелье из длинных клыков, перемежаемых зеленоватой красотой крупных жадеитов.

Пока что, ни гоблины, ни дварфы вас не заметили.


Оравер и Брафин.

Вошли вы в Межевой хребет у излучины безымянной реки, что плетью рассекла низенькие скалы. Найденная вами пещера то расширялась просторным залом, то сжималась до угловатой фигуры дварфа, но на пути не было ничего, с чем не справилось бы старое-доброе кайло. И даже когда проход круто ушёл под наклон, спуск спорился. Верёвка струной звенела в натруженных ладонях, когда вы, словно два противовеса, по склизкому от намывных пород склону спускались вниз, к глубоким подгорным тропам.
На очередном этапе спуска пещеру основательно тряхнуло. От сердца горы к поверхности прокатилась знакомая дрожь, с потолка осыпался град мелких камней... и верёвка! Верёвка соскользнула с потревоженного уступа и вы покатились вниз, бок о бок. Ноги искали опоры, пятки упёрлись в густую грязь, забуксовали, и к ровной поверхности вы съехали уже медленно, практически невредимые, собрав перед собой высокий вал из вязкого ила. Оказались вы в узком извилистом коридоре, который на первый взгляд завершался тупиком. Но дварфийское чутьё не обманешь: дальняя стена выложена старой расшатавшейся кладкой, а через щели пробивается сильный сквозняк. Впереди, за стеной, мёртвая тишина; позади журчит тонкий ручей, и, кажется, что поток воды только набирает силу.

Трор.

Зверь. Зверь рядом. Ты не смог запутать след. Зверь шёл за тобой день и ночь, ты заметил его присутствие ещё на поверхности, и с каждым часом он подходил всё ближе. Ты видел отпечаток его лапы – тот раза в два больше твоей подошвы. Чего он ждёт? Почему не нападает? Быть может, он боится огня? Или смутился перед незнакомым запахом добычи? Ты пару раз видел его белёсую спину на отдалённой скале – длинный алебастровый шланг, похожий на змеелюда. Ты практически не спал, старался держать огонь подле себя, факел в пути или костёр на коротком привале. Вот и сейчас, жиденькое пламя на ветках подземного кустарника чадило больше, чем давало света, но всё же это был огонь.
Ты вытряхивал камушек из ботинка, когда по галерее прокатился рокот. Гора знакомо задрожала, но через пару секунд тремор утих, лишь каменная крошка просыпалась на твою макушку. Несколько камней рухнули прямо в пламя, раскидав фонтаном искры и угли вокруг костровища. Темнота сгустилась над каверной, и где-то глубоко внизу, за сотню шагов от привала, ты увидел ещё один источник тёплого света. Но времени рассмотреть его тебе не дали – в тот же миг где-то позади раздался утробный зов:
– Ууу-ВА-ууу-ВА.

Навыки:
[ ]  Счёт
[ ]  Богословие
[V]  Музицирование
[ ] Кровожадность
[ ] Стыд
[V] Незаметность
[V] Натурфилософия
[ ] Юродство
[ ] Дикая сила

Ресурс:
- Нэй
- Бронзовая монета, фаравахар на аверсе, реверс стёрт
- Описание ритуала на санскрите
- Место в караване
- Ослик
- Дневник, ворох бумаги в кожаной папке
- Породистая прислуга

Персонажи:
(смерт.) Бабак, манихейский избранный, проповедник в моей родной общине.
(смерт.) Васишка, кушанский чиновник в регионе. Таинственным образом он появился спустя несколько веков в ромейском порту.
(смерт.) Аврелий, иноземный купец великого шёлкового пути.
(бессм.) Рошанара, девушка из общины, обращена мною в чудовище.
(бессм.) Безымянный, зороастрийский маг.
(смерт.) Гидеон – мудрец из Назарета.
(бессм.) Джинн с берегов Мёртвого моря.
(бессм.) Феодор, мой преданный ученик и помощник, обращён мной в чудовище.
(смерт.) Табита, проклятая воровка из Антиохии!
(смерт.) Матей, молодой охотник, раскрывший мою тайну и попытавшийся меня убить.
(смерт.) Братья с Балкан, друзья Матея.

Печать:
- Из глаз моих льётся свет столь яркий, что его приходится прятать за несколькими слоями плотной ткани.
- И руки мои пылают холодным зеленоватым пламенем на ветру.

Забытое:

Дневник:
Воспоминание I
Имя моё Дивашти, рождён я в глухой деревне Согдианы в седьмом веке эры Селевкидов; не знавший своего отца, большую часть жизни я провёл в общине манихейцев, соблюдая их заповеди и аскетичный уклад. Однажды, прознав о моей тайне, пресвитер Бабак в ярости сорвал повязку с моих глаз; в его растерзанном теле не осталось божественного света, им я утолил внезапный приступ грешного голода, словно архонт Мрака из манихейского учения, смятенный, испуганный и жалкий. Дрожа, будто лист на ветру, я не сразу приметил в дверном проёме девичью фигуру, что, испуганно вскрикнув, бросилась в сумрак вечера; её тень беспокойно металась в ярком свете моих проклятых глаз, когда я схватил прекрасную Рошанару за руку, не желая ей зла, но даже прикосновения мои оказались подобны яду, пальцы впились глубоко под кожу невинной девы и отравили её душу всё той же тьмой.
Воспоминание VI
Сидя на стылом песчаном бархане, я наблюдал за новой яркой звездой, вспыхнувшей в созвездии Змееносца – ещё вчера её там не было; ещё вчера был жив последний купленный мной ослик, и сколько ещё осликов проживут свой век бок о бок со мной, сколько новых звёзд появится на небе, и смогу ли я вообще измерить свой век в подобных величинах? Поражённый мыслью о грядущей вечности, я задался вопросом о корнях собственного бессмертия; из семьи, что поклонялась мне веками, я забрал учёного мальчишку, который стал моими новыми невинными глазами, и истово занялся изучением астрономии, алхимии и мистицизма. Нам повезло встретить аптекаря при дворе экзарха, в чью коллекцию попали труды из разорённой великой библиотеки – греческие тексты показались мне тогда невыносимо сложными, в коих кроме варварских религиозных практик и извращённой философии безымянный учёный муж оставил подробные описания чудовищных опытов бальзамирования и вивисекции; читая о жилах и гуморах, я неосознанно сравнивал их с движением божественного света в живых существах и с годами начал лучше понимать природу жизни, но, увы, не свою.

Воспоминание II
Бабака приглашали в свой дом многие знатные семьи, и я изредка сопровождал его; однажды, завороженный недоступной мне роскошью, во дворце местного чиновника я украл рукопись с изящной красной тесьмой. Лишь иудейский мудрец в Назарете смог перевести мне манускрипт, который я бережно хранил долгие годы; в тексте на санскрите был подробно описан ритуал изгнания зла, и тот мудрец настойчиво просил отдать ему мой драгоценный свиток. Тогда же в пустыне меня настигла буря, и в диком танце песка я увидел крылатое пламя, что протянуло когтистую лапу к мешку с моим скарбом; поборов ужас, я всей силой вцепился в сущность, мои пальцы обожгло её мистическое естество, а пламя, ярко вспыхнув, с хохотом растворилось на ветру.
Воспоминание V
Муж в белоснежных одеждах прервал мою одинокую молитву, из его глаз лился солнечный свет, с губ слетали обрывки незнакомых слов, а властная рука его уверенно вонзилась в мою грудь; очнулся я в одиночестве, лишь с бронзовой монетой в сжатом кулаке. На антиохийском базаре я почувствовал, как монету с фаравахаром подрезали из моего кармана; опасаясь разоблачения, я с трудом подавил нахлынувшую ярость и, стянув край плотной повязки, заметил тогда, как юркая фигурка бродяжки повернулась, наши глаза встретились, чумазое лицо её исказилось испугом, и она мигом растворилась среди толпы.
Воспоминание VII
Страшная хворь настигла нас в Тарсе: голубые глаза моего дорогого Феодора налились кровью, лицо распухло, всё его тело долгими ночами терзала жестокая лихорадка, и он даже не был в сознании, когда опухоль сдавила горло больного и задушила его прямо на моих руках; я наблюдал сквозь слёзы в радужных всполохах света его почерневшее лицо и богохульствовал на всех известных мне языках, пока глухое отчаяние не вытеснило страх – я стянул грязные лоскуты со своих пылающих рук и вонзил их в плоть Феодора, переливая свет и распространяя проклятие, которое, после трагедии Рошанары, я клятвенно обещал запечатать в себе. Истощённый, я набросился на других больных, поглощал свет не щадя их плоть, избавлял от смертных мук одного за другим, пока не утолил свой голод; я вырвался из охваченного чумой города, с Феодором на руках, сорвав повязку и пугая немногочисленную стражу своим взглядом, бежал я на север, по разорённым мором землям, пока не пришёл в глухое горское село, где и остался выхаживать ещё слабого Феодора под личиной христианского проповедника.
Страшная хворь настигла нас в Тарсе: голубые глаза брата Феодора налились кровью, лицо распухло, всё его тело долгими ночами терзала жестокая лихорадка; но на третий день мои молитвы были услышаны, и его болезнь отступила. Пара слепых евстихианских монахов, мы путешествовали по Каппадокии и несли слово божье многочисленным беженцам с востока; ещё никогда я, Филарет, не чувствовал себя столь умиротворённым.
Воспоминание VIII
Ожидая попутный корабль в киликийском порту, я услышал знакомый голос: мужчина средних лет с характерным говором, в богато расшитом халате на персидский манер, он что-то увлеченно рассказывал ромейским купцам, а я тайком подглядывал, слушал его замысловатые восточные притчи, и смутная тревога росла в моём сердце; кем же он был для меня, раз я следовал за ним по пятам два дня, желая заговорить и почему-то страшась его ответа, но на третий день он уплыл с торговцами на запад, оставив меня в глубочайшем смятении.
Воспоминание IX
Смертный глупец, он чем-то напоминал мне Бабака, хоть тот наверняка бы не решился заколоть меня во сне кинжалом; каюсь, только сегодня я осознал, насколько я далёк от человеческого начала, когда я легко скрутил убийцу и показал ему, что захочу я, и свет его в столп славы божьей не вернётся, растворится в моём мраке без следа, а он в бессильном ужасе затих, ещё ребёнок, и ненависть угольками тлеет в его глазах... как удивительно... Мой пленник, Матей, я играл с ним, заводил разговоры о боге и смеялся, когда наивный юноша вступал в расставленные мною силки богословской полемики; он знал мою сущность, он ненавидел меня, и это пьянящее чувство после веков в одиночестве и безвестности радовало так, что я забыл об осторожности, – друзья Матея нашли нас в охотничьем домике, подожгли его вместе со всем моим немногочисленным скарбом и сбежали.

Вы встречаете потомка своего древнего врага и каким-то образом ему помогаете. Зачем? Проявите НАВЫК. Создайте нового СМЕРТНОГО ПЕРСОНАЖА.Воспоминание VIII
Вырвавшись из цикла людской жизни, я потерял счёт времени, и с этой неожиданной потерей всё чаще ощущал холодную отстранённость внутри себя, деля людей вокруг по отражениям всего того, что знал когда-то, любил и ненавидел; однажды, я встретил юношу, что явственно напомнил мне Гидеона из Назарета – прикованный к столбу, он раскрывал сухие губы и возносил бесшумную молитву своему Богу. Я хотел рассмеяться ему в лицо, сказать, что свиток у меня, я всё ещё жив, но слова застряли в горле; это не Гидеон, а очередной несчастный, что проживает свою жизнь подобно прочим смертным, и не его вина, что он похож на призрак прошлого, которыми я в отчаянии окружил себя. Я молча напоил его из бурдюка и продолжил свой путь в раздумьях.

Навыки:
[ ]  Счёт
[ ]  Богословие
[V]  Музицирование
[ ] Кровожадность
[ ] Стыд
[ ] Незаметность

Ресурс:
- Нэй
- Бронзовая монета, фаравахар на аверсе, реверс стёрт
- Описание ритуала на санскрите
- Место в караване
- Ослик
- Породистая прислуга

Персонажи:
(смерт.) Бабак, манихейский избранный, проповедник в моей родной общине.
(смерт.) Васишка, кушанский чиновник в регионе.
(смерт.) Аврелий, иноземный купец великого шёлкового пути.
(бессм.) Рошанара, девушка из общины, обращена мною в чудовище.
(бессм.) Безымянный, зороастрийский маг.
(смерт.) Гидеон – мудрец из Назарета.
(бессм.) Джинн с берегов Мёртвого моря.
(смерт.) Феодор, мой преданный ученик и помощник.
(смерт.) Табита, проклятая воровка из Антиохии!

Печать:
- Из глаз моих льётся свет столь яркий, что его приходится прятать за несколькими слоями плотной ткани.
- И руки мои пылают холодным зеленоватым пламенем на ветру.

Забытое:

Воспоминание I
Имя моё Дивашти, рождён я в глухой деревне Согдианы в седьмом веке эры Селевкидов; не знавший своего отца, большую часть жизни я провёл в общине манихейцев, соблюдая их заповеди и аскетичный уклад. Однажды, прознав о моей тайне, пресвитер Бабак в ярости сорвал повязку с моих глаз; в его растерзанном теле не осталось божественного света, им я утолил внезапный приступ грешного голода, словно архонт Мрака из манихейского учения, смятенный, испуганный и жалкий. Дрожа, будто лист на ветру, я не сразу приметил в дверном проёме девичью фигуру, что, испуганно вскрикнув, бросилась в сумрак вечера; её тень беспокойно металась в ярком свете моих проклятых глаз, когда я схватил прекрасную Рошанару за руку, не желая ей зла, но даже прикосновения мои оказались подобны яду, пальцы впились глубоко под кожу невинной девы и отравили её душу всё той же тьмой.
Воспоминание II
Бабака приглашали в свой дом многие знатные семьи, и я изредка сопровождал его; однажды, завороженный недоступной мне роскошью, во дворце местного чиновника я украл рукопись с изящной красной тесьмой. Лишь иудейский мудрец в Назарете смог перевести мне манускрипт, который я бережно хранил долгие годы; в тексте на санскрите был подробно описан ритуал изгнания зла, и тот мудрец настойчиво просил отдать ему мой драгоценный свиток. Тогда же в пустыне меня настигла буря, и в диком танце песка я увидел крылатое пламя, что протянуло когтистую лапу к мешку с моим скарбом; поборов ужас, я всей силой вцепился в сущность, мои пальцы обожгло её мистическое естество, а пламя, ярко вспыхнув, с хохотом растворилось на ветру.
Воспоминание III
Аврелий в месяц тир шёл на восток, а в азар возвращался на запад, и его путь всегда проходил через окрестные земли; друг общины, он, пожалуй, был другом и мне, и под влиянием его рассказов в отрочестве я мечтал сбежать с караваном на запад. Поэтому, ведомый виной и страхом возмездия, в ночь убийства пресвитера я нагнал в соседней деревне Аврелия; тот принял меня даже таким, искажённым, не задавая лишних вопросов о природе моей метаморфозы. В последний раз Аврелия я увидел спустя много лет, в Вавилонии, на смертном одре; его сын, Антоний, был точной копией отца, и я, смущенный новым чувством потери, устав от затянувшегося одиночества, раскрыл себя и без труда соблазнил горюющего юношу гностическими речами.
Воспоминание V
Муж в белоснежных одеждах прервал мою одинокую молитву, из его глаз лился солнечный свет, с губ слетали обрывки незнакомых слов, а властная рука его уверенно вонзилась в мою грудь; очнулся я в одиночестве, лишь с бронзовой монетой в сжатом кулаке. На антиохийском базаре я почувствовал, как монету с фаравахаром подрезали из моего кармана; опасаясь разоблачения, я с трудом подавил нахлынувшую ярость и, стянув край плотной повязки, заметил тогда, как юркая фигурка бродяжки повернулась, наши глаза встретились, чумазое лицо её исказилось испугом, и она мигом растворилась среди толпы.
Воспоминание VI
Сидя на стылом песчаном бархане, я наблюдал за новой яркой звездой, вспыхнувшей в созвездии Змееносца – ещё вчера её там не было; ещё вчера был жив последний купленный мной ослик, и сколько ещё осликов проживут свой век бок о бок со мной, сколько новых звёзд появится на небе, и смогу ли я вообще измерить свой век в подобных величинах? Поражённый мыслью о грядущей вечности, я задался вопросом о корнях собственного бессмертия; из семьи, что поклонялась мне веками, я забрал учёного мальчишку, который стал моими новыми невинными глазами, и истово занялся изучением астрономии, алхимии и мистицизма.

• Вы осваиваете странную новую технологию или область науки. Какие тайные знания в этой области открывает ваша сверхъестественная натура? Приобретите новый НАВЫК, основанный на ВОСПОМИНАНИИ.
Воспоминание VI
Нам повезло встретить аптекаря при дворе экзарха, в чью коллекцию попали труды из разорённой великой библиотеки – греческие тексты показались мне тогда невыносимо сложными, в коих кроме варварских религиозных практик и извращённой философии безымянный учёный муж оставил подробные описания чудовищных опытов бальзамирования и вивисекции; читая о жилах и гуморах, я неосознанно сравнивал их с движением божественного света в живых существах и с годами начал лучше понимать природу жизни, но, увы, не свою.

Навыки:
[ ]  Счёт
[ ]  Богословие
[ ]  Музицирование

Ресурс:
- Нэй
- Бронзовая монета, фаравахар на аверсе, реверс стёрт
- Рукопись на неизвестном языке

Персонажи:
(смерт.) Бабак, манихейский избранный, проповедник в моей родной общине.
(смерт.) Васишка, кушанский чиновник в регионе.
(смерт.) Аврелий, иноземный купец великого шёлкового пути.
(смерт.) Рошанара, девушка из общины.
(бессм.) Безымянный, зороастрийский маг.

Печать:
- Из глаз моих льётся свет столь яркий, что его приходится прятать за несколькими слоями плотной ткани.

Воспоминание I
Имя моё Дивашти, рождён я в глухой деревне Согдианы в седьмом веке эры Селевкидов; не знавший своего отца, большую часть жизни я провёл в общине манихейцев, соблюдая их заповеди и аскетичный уклад.
Воспоминание II
Бабака приглашали в свой дом многие знатные семьи, и я изредка сопровождал его; однажды, завороженный недоступной мне роскошью, во дворце местного чиновника я украл рукопись с изящной красной тесьмой.
Воспоминание III
Аврелий в месяц тир шёл на восток, а в азар возвращался на запад, и его путь всегда проходил через окрестные земли; друг общины, он, пожалуй, был другом и мне, и под влиянием его рассказов в отрочестве я мечтал сбежать с караваном на запад.
Воспоминание IV
После безвременной кончины матери мне достались черепки, ветошь и нэй, старая флейта; долгое время она была моей единственной красивой вещью.
Воспоминание V
Муж в белоснежных одеждах прервал мою одинокую молитву, из его глаз лился солнечный свет, с губ слетали обрывки незнакомых слов, а властная рука его уверенно вонзилась в мою грудь; очнулся я в одиночестве, лишь с бронзовой монетой в сжатом кулаке.

Веха [1]
• Одержимые сверхъестественным голодом, вы лишаете жизни близкого вам человека. Убейте СМЕРТНОГО ПЕРСОНАЖА. Если таких нет, создайте нового СМЕРТНОГО и тут же убейте. Получите новый НАВЫК "Кровожадность".
Воспоминание I
Однажды, прознав о моей тайне, пресвитер Бабак в ярости сорвал повязку с моих глаз; в его растерзанном теле не осталось божественного света, им я утолил внезапный приступ грешного голода, словно архонт Мрака из манихейского учения, смятенный, испуганный и жалкий.

Кто же знал, что вместе со свежей сербской кровью в страну вольётся кредитный яд? Уж точно не Нику. С другой стороны, новоиспечённому Риму предоставлена возможность стать вторым государством в мире, погасившим внешний долг...
Отбившись от кумара, молодой Чаушеску решил серьёзно взяться за дела Империи. Он сменил прохладную тогу на привычный свободный костюм и модные солнцезащитные очки и отправился в поездку по римской военщине, подбадривая своими громкими фамильярными речами младоармейцев. Нику инстинктивно чувствовал, что недавним революционерам не нужен старомодный подход отца, нафталиновая чеканка речей склеротичными партийными оппортунистами. Им нужны были великие свершения, а Нику уже одним звонком умудрился увеличить территорию Империи на треть. И в своих пылких перформансах он старательно намекал молодым сердцам, что это только начало великого пути румынской нации.
Но если молодёжь можно было накормить идеей, то аппетиты зрелого населения и самого Нику утолить куда сложнее. Сведущий в карточных играх, Нику знал прикуп и даже без апокалиптических пророчеств советников понимал всю сложность экономического положения новой страны. И пусть население непокорных малых народцев умиравшей Югославии было уже изрядно потрёпано войной, опыт классических революций показывал, что национализация и экспроприация это всегда рабочий вариант.

В зале витал сладковатый запах. Дым стелился низко-низко, так, что император не видел кончиков своих пальцев в обрамлении роскошных кожаных сандалий. Одет он был в просторную тогу на голое тело, всю в пятнах от пролитого вина и куда менее приятных жидкостей. От съехавшего на лоб венка чесалась кожа, и Ник размашистым движением снёс ладонью свой головной убор на пол. Тот скатился по ступеням и исчез в смоге. Где он? Сколько Ник провёл времени здесь? Вдоль стола валялись полураздетые тела, а сам стол был завален заветрившимися деликатесами и раскиданными кубками, которые намедни привезли в Дворец из какого-то музея.
Точно!
Дворец. Его, Чаушеску, дворец! Величайшее сооружение в истории Европы. А эти люди, не забулдыги, нет. Его подданные. Ближайшие соратники. В гудящей голове начали вырисовываться картины минувшего торжества. Весь зал пел гимны и славил Нику, затем пил и снова славил. Дипломаты стояли в очереди с подарками, испуганно озирались на младоармейцев... Потом на сцене танцевали какие-то полуодетые женщины, а потом карлики в шутовских трико... Карлики?
К горлу подкатил ком. Нику притянул к себе античную амфору и опорожнил в неё желудок. С отвращением посмотрел на гостей, что словно тюлени развалились на лежбище в его дворце. Их нужно было чем-то занять.
Может, захватить мадьяр?
Нет. Только не венгры. От них и так сплошная головная боль в южных жудецах.
Нику нахмурил лоб, мучительно вспоминая карту Балкан. Наконец, сквозь пелену выпитого он начал вспоминать по крупицам о новостях из Югославии. Империя Тито рушилась на глазах с молчаливого согласия советов. Возможно, для молодого Чаушеску и нового Рима это был шанс утвердиться на международной арене. Или просто оторвать новые территории от некогда богатой державы...
От этих мыслей Нику улыбнулся, почесал пах и рявкнул в дымную пустоту:
– Телефон мне!

Из посольства вышел мужчина средних лет, одетый в модное пальто и клетчатую рубашку без галстука. Поправив солнцезащитные очки, не сильно нужные ему на редком мартовском солнце, он пролез в любезно открытую охраной дверцу лимузина. Внутри его дожидался генерал Влад, которого не пощадили события последнего месяца. Он был бледен, смотрел на мир воспалёнными глазами, а в глубоких прорезях его морщин казалось, будто каждый день минувшего государственного кризиса засчитывался ему за неделю.
– Ну... как?
Мужчина стянул очки с переносицы и улыбнулся Юлиану белоснежным конским оскалом:
– Всё на мази. Папаню скоро вернут, но, по состоянию здоровья, конечно, он уже не сможет управлять страной.
– Так значит... Товарищ президент, нам созвать всех членов ЦК?
Ник откинулся на кресле, подложив руки под голову, сладко потянулся.
– Надо сперва урезонить маман... А ещё лучше, давай-ка отпразднуем. Через два квартала отсюда есть нормальный ресторан.

Рухнув на колени в позу истово верующего, готовый воздать свою последнюю молитву, Лав замер подле трупа женщины. По его щекам текли крупные слёзы. Когда он плакал в последний раз? Рыдал ли он вообще, хотя бы единожды после возвращения с залива? Как лицемерно было верить словам капитана. Как легко он в них поверил, забыл о тех жертвах, вычеркнул из памяти всё, что связывало его с войной, когда вернулся на гражданку. Но сейчас... Будто и не было тех тридцати лет, Санни только вышел из взятого штурмом дома, но прежнее чувство глубокого смятения сменилось опустошающей виной. Лесник был уверен, что наваждение затянуло его ещё глубже, если бы не голос. Её голос...

Санни протянул дрожащие руки вперёд, замер в нескольких сантиметрах от шеи индейской девочки. Выдохнув, легонько провёл большими пальцами по её щекам, смахивая хлопья крови:
– Л-латадавин?
Голос был хриплым, надорванным. Санни сам себя не узнал.
– Тебе надо умыться, детка. Всё будет хорошо.
Последнюю фразу Лав, похоже, произнёс уже для себя. Пошатываясь, он поднялся с колен и обратился уже к Рику, впрочем, не сводя напряжённого взгляда с юной тсалаги:
– Надо отмыть её и отвезти в больницу... Ребёнок явно не в себе.

I. Гнездо Ласточки.

Вырвавшись из госпиталя, ты побежала по душистой траве к разноцветным огням города. Прохладный вечерний воздух обдувал твою грубую кожу, походка была лёгкой, пружинистой, и весь мир ощущался столь близким, доступным в своей бесконечной свободе. Казалось, стоит лишь протянуть руку, и ты дотянулась бы до южных созвездий над головой. Одним шагом ты пролетала несколько метров под горку, приземлялась на мягкую подушку подлеска и прыгала снова, словно невесомая лань. Будто и не было тех вязких дней, проведённых в душных больничных палатах, и не было того страха одиночества, когда тебя предало твоё собственное Я. Когда травянистый холм закончился, начался густой лес, и ты перешла с безумного рывка на размеренный стайерский бег. Солдатские лёгкие, объёмные, словно кузнечные меха, насыщали кровь кислородом, мышцы со сладостной болью наконец превратились в уже знакомый, покладистый инструмент, а в теле жаром циркулировала жизнь. Жизнь, что преодолела огненную преисподнюю бомбёжек Конкордата, вырвалась из плотной взвеси ядовитого газа, под стальным дождём... Ты запнулась о корешок, тело повело в сторону, а к горлу подступил предательский ком. Упав на колени, ты опорожнила свой желудок больничным ужином, разрыдалась искренне, как плачут только маленькие дети, впервые столкнувшиеся с несправедливостью, потрясшей основы их маленького мирка. Оглянулась затравлено на горящий лес. Ты не увидела в пелене слёз всполохи пламени, но отчётливо чувствовала запах гари. Страх, дикий и необузданный, нахлынул на тебя, и ты вновь побежала. Словно испуганная лань.

Животный страх отпустил тебя только в городе. Ты брела по ярко освещенным улицам и тяжко дышала. Потная хлопковая футболка прилипла к телу второй кожей, а глаза затравленно блуждали по неону вывесок. Людно, здесь безумно людно! Толпы шли по улицам, в радостном исступлении кричали и плакали. Какой-то старик, завидев тебя, скромно бредущую по краю тротуара против людского потока, подался вперёд и бесцеремонно обнял. Слёзы в твоих глазах, слёзы в его глазах. "Новая любовь уже здесь!" кто-то закричал в толпе. В руках у них появились огоньки, зажглись римские свечи, но от ружейных хлопков салюта тебе хочется спрятаться в переулке, а от прилива тошноты ты желаешь и вовсе исчезнуть. И кожа чешется, чешется, рубцы зудят, ты вонзаешься остриженными ногтями до крови в беспокойную плоть и вновь теряешь себя.

Теряешь, чтобы очнуться у старого автомата с газированной водой. Где-то далеко гремит канонада салюта, но здесь уютная тишина, лишь ты истекаешь слюной перед освещённым панелью из нержавейки. Ты шаришь в кармане куртки, сжимаешь пальцами никелевую монетку медсестры. Шелестят внутренности автомата, шелестят, и больше ничего не происходит. Ты грубо бьешь кулаком по стальному истукану, в жерле которого наконец громыхнуло стекло и выкатилось запотевшей бутылкой. Сбиваешь привычным движением пробку, оборачиваешься, протягиваешь бутылку кому-то. Никому. Пусто за спиной. И ты кричишь от непостижимой душевной боли.

Очнулась вновь, на автостанции, сжимаешь в руках корешок билета. На билете напечатано какое-то название, ты силишься его прочитать, но буквы расползаются, бегут от твоего вымученного взора. Но и без них в душе растёт странная уверенность, что это правильный билет на правильный рейс. Садишься в древний автобус, и тот, скрипя рессорами, везёт тебя в неизвестность. Стёртое сиденье с вырезанными ножиком сердечками на нём. Вокруг всё меньше огней на земле и всё больше в небе. Ты ощущаешь лёгкое недомогание, но больше не проваливаешься в темноту, лишь в полудрёме следишь за потоком сельской дороги в окошке. Повороты в никуда, одинокие домишки при тусклом фонаре и щетинистая громада ночного леса. Казалось, дорога сюда заняла многие дни, дни в темноте и уюте пригородного рейса, пока водитель, лысый мужчина с усталым взглядом, наконец не крикнул "Конечная!", и ты в одиночестве на негнущихся ногах вынырнула наружу. Здесь ночная прохлада, остановка у лампочки под козырьком, скамья и ржавая табличка с трафаретом расписания. Сверчки поют каноном, бражники вьются у лампы, и это, похоже, единственные живые существа в округе. Кроме тебя, конечно. Ты плюхнулась на лавку, зарылась поплотнее в куртку и бросила взгляд на треснувшее стеклышко наручных часов. 23:34. До последнего сельского рейса ещё двадцать минут...

Проснулась на заре, свернувшись калачиком на жёсткой лавке. Конечности занемели, губы высохли, но хотя бы рубцы уже не зудят так сильно. Ты огляделась, силясь понять, что именно привело тебя сюда. Восприятие мира вновь стало кристально чистым, но ты по-прежнему натыкаешься на глухую стену в вопросе самоидентификации – спросила себя "кто я?" и получила лишь лёгкий приступ мигрени в ответ. Выйдя из-под козырька, ты оглянулась на юг и увидела утонувшую в холме бетонную дорогу. Оттуда ты приехала. На севере дорога петляла меж лесов и полей, спускаясь вниз, к побережью. Ты вспомнила одно единственное слово. Лазурь. Именно так называют этот край местные. В том же направлении, в трёх сотнях метров от остановки, прямо у дороги стоит приземистый одноэтажный дом.

– Они могут быть опасны...
Юлиан облизнул пересохшие губы.
– Да и контекст... Боюсь, подобную организацию заграницей могут выставить в негативном свете...
– В каком таком свете?
Чаушеску оторвался от огромной карты Балкан на рабочем столе и нехотя поднял свои водянистые глаза на главу Секуритате:
– Что плохого в румынских хунвейбинах?
– А... прошу прощения, товарищ президент. Несомненно, китайский опыт, это... Это лучшая возможность для...
– Да-да. Похоже, грядёт война за п-полуостров, а молодёжь сама в бой рвётся. Это ли не удача?
После знаменательной речи на Дворцовой площади Николае буквально ожил. В последние годы он глотал доклады министров и зарубежную прессу, как рыбий жир, без удовольствия, но, почувствовав вновь вкус политической борьбы, старик нырнул в управленческий омут с головой. На тумбе рядом с ним стоит свеженький мраморный бюст в античной традиции, подаренный благодарными партийцами. Чаушеску с лавровым венком.
– Я тут подумал. Нам стоит п-помочь друзьям из КПГ.

Дипломат

Старик Фитц к этому часу уже готовился закрыть свою лавку. Холл его дома, похожий как две капли воды на обеденный зал пансиона Лауры, заставлен стеллажами и витринами с разным антиквариатом. Чайнички, кубки, медальки, книги в отдельном сухом закутке. Запах в помещении тяжелый, пропитанный стариной и пылью, но тепло от хорошо натопленной печи создавало ту минимально необходимую атмосферу уюта, ради которой ваша банда изредка навещала хозяина лавки. Топил помещение старый ревматик на славу, так, что даже на цокольном этаже было тепло в самые холодные месяцы Дасквола. Сам Фитц, высокий и жилистый дед с жидкими седыми волосами до плеч и бритым лицом; кожей, вздыбившейся рытвинами и мелкими шрамами от ожогов. Он посмотрел из-под густых бровей водянистыми глазами на Бориса и прокаркал:
– Опять нажрался? Когда работать будете? Крышу мне залатаете с первого заработка, а то сидите в моём подвале, как тараканы, только жрёте и срёте.
Тут стоило вспомнить, что у Фитца был, прямо скажем, не ангельский характер, но за его показной грубостью скрывался острый ум и настоящая криминальная чуйка.
– Что? Призраков ловить? Профессию решил сменить? Сынок, в призрачное поле глядеть, это не кошельки у старушек подрезать. Ты смотришь в поле, поле смотрит на тебя. У шепчущих повадки меняются, когда они начинают духов в каждом закоулке замечать. В погреб спустился – там призрак. С гондолы свесился в канал – призрак из грязной воды смотрит. Над очком сел, а в трубе чей-то дух завывает.
Фитц снял с решётки над печкой синий пузатый чайник и разлил его содержимое на две грязные эмалированные кружки.
– Для начала, сынок, тебе нужен крюк. Палка с, ты не поверишь, крюком и искровым устройством в древке... Не помню уже имени его, дубины стоеросовой. Работал по молодости с одним дурачком, который пытался на призрака петлю с участком оголённого медного провода набросить. Дважды он электроплазму призрака спалил полностью, а на третий навернулся на ровном месте и сам себя зажарил.
Антикварщик клекоча загоготал, затем закашлялся тяжко и громко втянул в себя грибной чай из кружки.
– О чём я... Да. Крюк нужен. И ловушка. Сложный сосуд из свинца снаружи и кварца внутри, в который ты запихнёшь мятежную душу. Это всё солидные инвестиции, и я могу за некоторую маржу достать для вас эти инструменты.
Он снова громко отпил из кружки, кинул её на стол и закатал рукав шерстяной рубахи на высохшей руке. Вдоль всего его левого предплечья протянулся бледный шрам от ожога.
– А ещё, нужны яйца. Ты никогда заранее не знаешь, кто ответит на твой зов. Даже молодые призраки могут быть весьма опасными противниками...
Старик вернул рукав на место, разлил новую порцию пойла по кружкам и подошёл к столу, на котором Борис уже разложил все трофеи банды.
– Солидно. Косметичку чью-то ограбили?
Он взял кинжал, покрутил в руках, стукнул пальцем по прозрачному навершию, прислушался. Затем, зажал камень в ладони и коснулся лезвия кончиком языка. Отдёрнулся.
– Интересно... Сдаётся мне, это искровый нож. Гондольеры такими пользуются. Призрака можно замедлить или спугнуть ударом этой приблуды. Хорошая вещь, хоть и требует тщательного ухода... Могу купить этот клинок за две монеты.
Следом, он поднял пузырёк с коричневой маслянистой жидкостью. Открыл пробку, понюхал, взболтал.
– Что это? Масляная краска?
Фитц заткнул негнущимися пальцами пузырёк и протянул руку к сердоликовой булавке. Замер на секунду. Румянец проступил на его выщербленном лице, а само оно медленно искривилось в непритворной ярости.
– Вы что, тупые? Вы с этой вещью по городу ходили? Посмотри! Нет, ты всмотрись в это дерьмо!
Указательный палец старика жёлтым ногтем тыкал в булавку.

С одной стороны, Чаушеску получил несоизмеримое удовольствие от поездки в сердце красной империи. Ощущение беспомощности людей, которые уже тридцать лет как перестали считать Николае своим другом, чья страна была в десятки раз больше и богаче нынешней Румынии, грело сердце старика. С другой стороны, недавние вести о новых чистках в рядах КПСС пробудили в памяти не слишком приятные воспоминания о временах, когда советы были молоды и чрезвычайно сильны. Возможно, если Николае хотел добиться большего суверенитета, стоило, как и прежде, диверсифицировать внешнюю политику. Вот только путь в Западную Европу СРР заказан. Китай, конечно, выглядел надёжным союзником, но ядовитые речи проклятого Гусака зародили зерно сомнения в душонке старого интригана и автократа.
Мысли роились в голове у Чаушеску всё время, которое он провёл с приближенными на охоте. Рассеянность Николае не позволила ему подстрелить даже то зверьё, которое лесники заботливо согнали прямо к товарищу президенту, буквально на расстояние вытянутой руки. Скучали и гости, которые прекрасно знали подноготную президентской охоты. Ни в коем случае нельзя было забрать трофей больший, чем у Николае. В прошлом, некоторые удачливые охотники уже потеряли свои должности из-за какого-нибудь блохастого лося. Пожалуй, из всех присутствующих, искреннее удовольствие от охоты получал только полковник Корба. Лабрадор с задорным лаем носился по поляне, уверенный, что его воинскому званию ничего не угрожает...

Вернувшись в столицу, Николае сел в кресло, выдохнул, поднял свежепротёртую трубку телефонного аппарата и начал вызванивать через секретаря своих министров. Дело шло к осени, долгожданному четырнадцатому съезду, а Чаушеску решил, что хаосом в ОВД нужно воспользоваться сполна. И начать стоило с поиска новых партнёров.

Дипломат.
Первый визит к Смитти. Колридж, 14 Суран.

К окончанию рабочего дня Борис отправился в промышленный район Колридж. Заводы и мануфактуры здесь покрыты тонким слоем угольной пыли, под ногами хрустит металлическая стружка, а воздух пропитан вонью гари и минерального масла. В этот поздний час всё ещё шумно: за кирпичными стенами стальной лязг цепей и молотов аккомпанирует хриплым крикам рабочих, а по улицам стучат копытца тягловых козлов и скрипят рессорами редкие электрофургоны.
Путь Джексона лежал на юго-запад района, где среди редких ночлежек ютились склады и небольшие мастерские на все случаи жизни. Провести электричество? Починить полулегальное искровое устройство? Подковать козла, или заказать фигурную оградку для своего дома? Всё это можно сделать здесь, на Медной улице.
В конце улицы, над самой рекой повисло старое двухэтажное здание с невзрачной вывеской "Механические диковинки Смитти". На тяжёлой, обитой металлом двери висит табличка "Закрыто". Не смутившись перед табличкой, Дипломат без стука вошёл в помещение мастерской. В лицо ему ударила волна тепла. Знакомый запах машинного масла, стеллажи с коробками и вычурными деталями, всё как в родном Локпорте. На потолке кованная люстра с двумя лампами; на стойке механическая касса и куча исписанных листков мелким неаккуратным почерком.
– Я же повесил табличку. Мы закры... Ох.
Из подсобки вылез молодой коротко стриженный блондин в грязном фартуке. Его рассеянный взгляд под толстыми линзами очков в железной оправе скользнул по залу, нашёл фигуру Джексона – Смитти улыбнулся ему своей искренней, широкой улыбкой.
– Давно ты сюда не заходил. Я уже начал волноваться.
Хозяин неловким жестом пригласил Бориса в заднее помещение мастерской, смахнул со стола в ящик внутренности какого-то механизма, достал из шкафчика два стакана и бутылку крепкого аквавита из родного Сковланда. За выпивкой завязался разговор. О бытовых мелочах, новой жизни в Даскволе и профессиональных успехах.
– Знаешь, мне бы не помешала лишняя пара рук в мастерской. Как в старые-добрые, помнишь? Так что, если тебе когда-нибудь надоест то... то чем ты сейчас занимаешься... Хочу сказать, что здесь тебе рады. Всегда. В любое время.
Ещё несколько стаканов.
– Я слышал о погромах. Но в Колридже много наших, да и заботы у местных другие. В начале года металлурги собрали новый профсоюз. Сейчас все разговоры на улицах только о грядущей стачке, а рабочим плевать сковлан ты, ирувиец, или имперец. Лишь бы не легавый... и не имперский богатей.
И ещё стакан. Беседа плавно перетекла с житейских тем на новые изобретения. Обычно немногословный, Смитти с огоньком в глазах мог часами болтать об искровых устройствах. Выслушав вопрос о маячках и ловушках, изобретатель глубоко задумался.
– Не слышал о ловушках, которые можно было бы задействовать дистанционно... Но я тут познакомился с интересным малым, инженером из Искровиков. Это те парни, что поддерживают работу барьеров. Они очень сильно продвинулись в изучении возможностей электроплазмы. Попробую что-нибудь узнать при встрече. А про маяк... какое хорошое название для этой штуки, кстати! Сейчас...
Смитти поставил стакан на стол, со скрипом подвинул деревянную стремянку и взобрался на один из стеллажей. С верхней полки он снял ящик, забитый рабочей всячиной, кинул его на обеденный стол, протёр помутневшие очки платком. Извлёк на свет лампы стеклянный пузырёк, маленькую свинцовую колбу, коробок и пипетку. Сложил попавшийся под руку листок пополам, засыпал через него белые кристаллы соли из коробка в пузырёк, пипеткой набрал каплю дымчатой жидкости из колбы, отправил её следом за солью и осторожно размешал содержимое пузырька. Получившуюся серую пасту Смитти нанёс себе на манжет грязной рубашки, остаток – на медную пластику из того же ящика. Наконец, изобретатель извлёк на свет само устройство, похожее на камертон с мотком проволоки на полой свинцовой ручке. В ручку он засунул пластинку и торжественно вручил устройство Джексону.
– Наведи эту штуку мне на руку.
Наведённый на испачканную манжету, прибор тонко загудел. Смитти спрятал руку под столешницей, и наведённый прибор снова взял ноту ля.
– Здорово, да?! Это всё призрачная эссенция. Добытая из одного призрака, она реагирует на другие его ошмётки, а вилка резонирует с эссенцией внутри свинца. Я... я оставил себе немного, когда ремонтировал крюк одной шепчущей. С этим количеством можно достать до метки за, скажем, пять шагов. Если у меня будет больше эссенции, думаю, я смогу увеличить дальность этого... маяка.

Тарантул
Второй визит к Салии, Чартерхолл, 14 Суран.

Наступило время обеда. Тул снова отправился на роскошные улицы Чартерхолла, в люксовое кафе "Двенадцатый час". Дорогая Салия... Уже пообедала, сидит за чашкой кофе и листает имперскую газету. Её смоляные волосы в этот раз распущены и пышно завиты. Глаза встретились с глазами Паука, пышные ресницы встрепенулись, лицо выразило озабоченность.
– Ох, дорогой. Я уже собиралась послать тебе весточку. Несколько дней назад ты спрашивал о мёртвом Ревкине. Подозреваю, ты с друзьями как-то замешан в облаве на пансион... В прочем, не искушай меня, не хочу знать...
Она поставила чашку на блюдце и немного наклонилась вперёд. На Тула сплошной стеной навалился цветочный аромат новых духов.
– Ко мне с утра приходил симпатичный смуглый мужчина. Он назвался Туханом, говорил с североским акцентом. Хотел купить у меня информацию о людях, которые приходили за гроссбухом в пансион. Но предложил слишком мало...
Салия улыбнулась, обнажив ряд неподобающе дорогих белых зубов.
– Дальше – больше. Помнишь тех скупщиков слухов, которые торговали информацией о девушке с гроссбухом? Вчера вечером в их контору наведался неизвестный, сломал фаланги пальцев мои коллегам и вытянул имена всех, кому они продали ту девушку. Видимо, одним конкурентом у меня стало меньше.
Брюнетка откинулась на велюровом кресле, посмотрела в тёмное окно, закурила.
– Не знаю, кто они, чего хотят и как много им известно. Впредь, будь осторожнее. И береги свои пальцы.
Разговор перескочил на полученное Тулом ранение. Салия с притворной жалостью осмотрела кривую перевязку на ране, хлопнула по ней ладонью с каким-то дежурным пожеланием здоровья и сдержанно, в пределах этикета, рассмеялась, увидев выражение скривившегося лица Тарантула. Наконец, разговор плавно перетёк к вопросу о новой работе для теней.
– Вы же теперь промышляете на Ночном рынке, да?
Салия призадумалась, накручивая чёрный локон на палец.
– Оттуда ко мне редко приходят клиенты. Слышала, кто-то желал избавиться от конкурента, но вы же не мараете руки кровью... Точно! Третьего дня приходил мужчина с рынка. Искал хорошего карточного игрока, или, хотя бы, шулера. Насколько хорошо у тебя с везением, дорогой?

Сдоба.
Первый визит к Петре, Чартерхолл, 14 Суран.

Окольный путь в центр Чартерхолла занял некоторое время. Посвященный в традицию для двоих, Сдоба чётко следовал собственным правилам романтического этикета. Наконец, в залах Совета все предписания для свидания были выполнены, и он, несомненно счастливый, поприветствовал Петру. Полная женщина ответила ему искренней улыбкой, смахивая платком крошки от эклера с пышных губ.
– Йохи! Я так ждала твоего визита!
Она привычно протянула тёплую руку. За чашкой чая между старыми друзьями завязался непринуждённый разговор о событиях в городе. Клерк с удовольствием рассказала Сдобе обо всём, что случилось в её жизни за все те дни, минувшие с прошедшей встречи. Дети, работа, покупки – добрые сплетни. Она не стеснялась смеяться в полный голос – тогда её щеки наливались здоровым румянцем, проступавшим через слой пудры. За внешним очарованием её простоты легко можно забыть, что она умудрилась получить должность при Совете во времена, когда женщин здесь можно было сосчитать на пальцах одной руки. Несомненно, Петра знала своё ремесло. И вот, когда на дне чашки остались только редкие чаинки, Сдоба понял, что пришло время поговорить о деле.
– Вспоминаю молодость, когда учебники приходилось переписывать пером... Если тебе нужно быстро и недорого переписать книгу, я познакомлю тебя с нашими стенографистками! У нас работают на полставки учащиеся из Университета. Они частенько берут сверхурочную работу, перепечатывая конспекты заседаний и обращения горожан к совету.
Обсудив детали о писцах, Сдоба перешёл к куда более щекотливому вопросу.
– Пансион? Ох, я читала в газете! Там же было логово контрабандистов, а управляла им, ты не поверишь, старая леди, хозяйка пансиона! А Чеппелл... Я что-то слышал от коллеги, который занимается делами беспризорников. Этот человек... Он заставлял сироток заниматься ужасными вещами. Иногда мне страшно отпускать детей на улицу.
С обеспокоенным выражением лица, Петра выдвинула ящик своего стола, достала записную книжку в кожаном переплёте, пролистала её, взяла пустой листок и перо. Записала что-то быстрым, размашистым почерком, сложила лист пополам.
– Через две улицы на восток находится участок синих. Отыщи инспектора Харлока и передай ему эту записку. Мы дружим семьями... его сыновья, такие сорванцы! Уверена, что он сможет тебе помочь и с Чеппеллом, и с пансионом.

Окончание Фазы 1.

Мбанга, Ворона, Игла.

Втроём, вы сбежали по набережной. Берег здесь укреплён древесными балками, почерневшими от времени и воды. Шаткий настил, по одну сторону от которого рос мшелый кирпич приземистых домов, а по другую – чёрное зеркало устья Даска, иногда он жалобно скрипел, но всё-таки выдержал на своём деревянном хребте даже здоровяка Мбангу. Прошло ещё несколько минут в пути. Поднялся встречный ветер, унёс с собой любые отголоски казённых свистков и грубых голосов, и привёл им на смену новые звуки. Город пробуждался после сонного часа Шёлка: в квартале от вас слышен стук копыт козлиного кэба; кто-то горланил матросскую песню у паба, что открылся на цокольном этаже ночлежки; в открытых ставнях над вами орала разухабистая тётка на непоседливых детей. Вы остановились перевести дух в каком-то замусоренном дворике, в тусклом свете единственной лампочки под ржавым кованным козырьком. Джо Чеппелл мёртв, на этот раз окончательно, а весть об этой смерти к утру облетит все Морщины и, конечно же, достигнет Вороньего Гнезда.
Были и более насущные мысли. Кто-то пытался оттереть засохшую кровь с ладони, а кто-то стоически терпел мигрень – закономерную цену за огромные ментальные усилия мистика. Игла же молча извлекла гильзы из своего прекрасного пистолета от Т&С, спрятала их в карман плотных брюк, махнула устало рукой на прощание и растворилась в тёмном переулке. В салон за своей долей она так и не вернулась. Вы ещё встретите похожую девушку, однажды: у моста на Шесть Башен она будет плыть в гондоле, одетая в платье и пуховую шаль, с театральной маской в руках. На окрик она не обернётся, гондола скроется под мостом, и след девушки-солдата затеряется в вечной ночи. Может это и не она вовсе?
Утром, когда вы, отмывшись от крови и беспокойного сна, пришли в "Узор У'дуаша", вас навестила Лисса. В этот раз без сопливых мальчишек в кепи, собственной персоной, в сопровождении двух своих ворон в пышных пальто, да с залихватски подкрученными усами.
– Я слышала, что в деле оказался замешан призрак. И вы сожгли его, а Чеппелла буквально расчленили. Что ж, право слово, терпеть не могу призраков. И не удивлена, что они облюбовали тело этого гадёныша...
Лисса подняла руку и сделала властный жест указательным пальцем. Один из ворон, рябой мужчина со шрамом на щеке, идеально дополнявшим его желтозубую улыбку, снял с пояса ещё два уже знакомых вам зашитых кошелька и кинул их на стол.
– Здесь ещё две монеты. Плата за непредвиденные риски, ведь Вороны щедры к друзьям и беспощадны к врагам. И я разрешаю вам работать в Морщинах. Но... в лихой час, вспомните о Чеппелле и не повторяйте его ошибок.
Лисса отвернулась, сделала шаг к выходу, но вдруг замерла на секунду и кинула своим обаятельным хриплым голосом через плечо:
– Раз вы ладите с призраками, загляните ко мне через неделю. Возможно, у меня будет для вас новая работа.

Если хотите о чём-то спросить Лиссу, пока она не ушла, спрашивайте в >КОМНАТЫ САЛОНА "УЗОР У'ДУАША"

Сдоба, Дипломат, Тарантул.

Не дожидаясь обречённых коллег, Сдоба решил профессионально спастись вместе с дорогим гроссбухом. Позади раздавались выстрелы, ревели у входа в пансион свистки и синие, многоголосью облавы не было конца. У приставной лестницы движение округлого плаща заметил легавый, вперил в Иохима удивлённый взгляд, потянулся свободной рукой к табельному пистолету. И, вдруг, заорал во всю глотку, так, что у Сдобы, наверняка, душа ушла в пятки. Выстрел, другой, аж уши заложило – плотный синий не обращал на тебя внимание, а вёл огонь по полупрозрачной фигуре Косички. Обыкновенные пули вырывали всполохи пара из призрачного тела. Разъярённая Косичка влетела в фигуру синего плаща, тот с каким-то уж совершенно диким воем качнулся и улетел на приставной лестнице куда-то вниз, на мощёную камнем улицу. Теперь Сдоба бежал по битой черепице и гнилой пакле в гордом одиночестве. На Зольном переулке Иохим спустился с мостков к набережной, оглянулся подозрительно по сторонам, протиснулся сквозь погнутые ржавые прутья одного из выходов ливнёвки в канал, и по ней, уже в полной безопасности, чувствуя себя как преступная рыба в вольной воде, вор отправился к самому далёкому от пансиона выходу из древних катакомб коммуникаций Дасквола.

Борис и Тул метнулись по коридору на лестницу, затем преодолели ещё один пролёт, лихо перепрыгнув старика в отключке. Позади топтали и грозили оружием каждой затаившейся тени синие плащи, впереди слабым уличным светом манило слуховое окошко на чердаке. Не без труда преодолев люкарну, беглецы выбрались наконец на крышу пансиона. Свобода! Никого вокруг, только дождливое небо над головой. По знакомому уже маршруту Борис повёл за собой Тула, вдоль гнилых мостков и плесневелых крыш. Под ногами, на улице шла какая-то борьба, мерцали искрами крюки бронзовых масок, но вы не обратили на гвалт внимание – важен сейчас только успешный побег. На пересечении Зольного и Башмачного переулка вы слезли с верхотуры, поймали проезжавший мимо кэб и укатили из Морщин в сторону Доков.

Через несколько часов банда собралась в убежище под антикварной лавкой. Что удивительно, в полном составе, без, казавшихся уже неотвратимыми, потерь. Сдоба развязал шнур на драгоценном гроссбухе, перелистнул одну страницу, другую. Весь текст представлял собой подобную мешанину из сковского алфавита, аккуратно заполненную буквально в каждой строчке добытой книги:
13 вещъеф. юьжычбе з. а рёошежяыц личятзянви. 20 ш
24 гйстнё. лрън ефющжрзц, бътатьефпохвещдаи ъьчудбн, фббзь. 15 ш
35 гйстнё. чрёфиъщ, щжъ, ъжд апырюбе уйщю. (къщид ээбаюц!?) 12 с
36 руыщаь. буфпб, щэщдн, хщьчсцяо щябжтлвб. 10 р
52 ытгдлж. ртяс щачгуф, чюивфацочт вауя ипн ъижэбужэ хщоьежан, сча авеоэых. 6 м
54 шытзою. биэзе, тптёеоя нл бцкиьецд. 15 ы
56 ъънпцх. жчщёох, лбвсь, зечыцоээ юз эиупчдр. 16 м
58 шытзою. боьъ идъъдр, дёесашхя шйэоо, шдръчуо юьёодбе. 3 р
60 ытгдлж. и., ыуаррр дуёуыскфл птяэисл. 160 г
3 пдъцчею. буфпб, щэщдн, зрт ааьинсй цэ у'пйеьо, "эхрфх" н "ооъънщсо пэадс". 23 ш
5 бепчпът. чяцхо, кбецихтющхзшытсом бонйэоо. 3 ъ
11 аачяжиб. ясюэя, зтясдн. юефдци юз мвйортялл. 15 г
14 пдъцчею. вуфт схлшех, дыббеюс нл бцкиьецд тщф мяэцоэч жичс. 30 с
17 оощюври. змъюдй, бтгжэ, вдлфцтцй ххрф. 17 г
19 пдъцчею. вйзч оырпэйха, цжкьежяу юхзьхисчшю. 82 м
25 ццрмртз. д., шыь дъй ёабцтм. 120 ы
28 шхлфшйц. щьил, ьехм, аахтяучоо рбоьян мц аюхфжухо. 50 ъ
Теперь нужно решить, что делать с книгой. Если отдать её сразу Призракам, те, несомненно, будут довольны. Если удержать её на день, скопировать загадочные листы, заказчики наверняка заподозрят подвох. Но ради этого гроссбуха люди готовы были пролить кровь. Да что там, вы сами пролили кровь ради него... Может, стоит оставить оригинал себе? Вдруг вы найдёте ему применение?

Пока Тулу наспех перевязывали предплечье, Борис в своём кармане нащупал коробок. Тот самый, который уронил старик, а он, Дипломат, подобрал в коридоре. Потянул бечёвку, аккуратно приоткрыл трофей – чёрт знает, какие ещё шалости хранил в своём пиджаке Ревкин? Внутри коробки колода стёртых игральных карты. Все засаленные, выцветшие, несомненно дешёвые... кроме одной.

У неё на обороте адрес "Шесть Башен, переулок Костей, дом 16. Альянс неземных наслаждений, каждый пятнадцатый день месяца". От карты исходит слабый запах. Парфюм? Афродизиак?

Всем.

Начинался новый день. Вы встретили его иначе. Кто-то из вас стал немного богаче, кто-то немного опытнее. Вы заявили городу о себе, и пусть он пока отреагировал слабо, нехотя, без интереса, но всё-таки отреагировал. Начинался новый день, и вы встретили его живыми, полными своих тёмных надежд и коварных планов. В острой печатной вони Чернильного переулка, где мальчишки воробьиной стаей несутся за сумками свежих дасквольских газет, или в суете Ночного рынка, где лоточники бойко впаривают свой полулегальный товар анонимам под театральными масками, вы уже начали готовиться к новому делу.

Свежая пресса:
Эхо Доскволя, ежедневная скандальная газетёнка, по две чешуи за номер:

Под катом фулл, 400 кб.

Имперские Ведомости, еженедельная правительственная газета, старейший рупор Империи в Даскволе:

Под катом фулл, 400 кб.

Тарантул.

Перемахнув через стойку, ты оказался у открытой двери. Со звоном на пол полетели хозяйские фигурные рюмки. Здесь же валялась и сама Лаура. Стонет горько, часто дышит, смотрит на тебя с ужасом. Рукой она зажала дыру на переднике – крови натекло меньше, чем можно было ожидать. Всё-таки, тот дамский пистолет был малого калибра, предназначенный скорее для самообороны. Собравшись с духом, ты заглянул в темноту кухни. Из света там доступны только всполохи в открытой створке печи. И в этой полутьме ты видишь его, мужчину в сером, совсем рядом. Правой рукой он держит пистолет, массивный, двухствольный; левой зажал рану у основания шеи, где-то в районе трапециевидной мышцы.
– Зарба!
Он увидел тебя, готов выстрелить, только курок осталось взвести. Секундное дело.

Дипломат.

Галантно попрощавшись с призраком, ты благополучно спустился по лестнице. В коридоре светло, а у самых ног на паласе валялся серый коробок, перетянутый бечёвкой. Дверь в зал заперта, в проёме на кухню приоткрыта тонкая щёлка. Внутри полумгла, и в ней кто-то что-то зло пробурчал с незнакомым тебе акцентом.

Сдоба.

Увидев ранее гроссбух, Косички вытянула полупрозрачные руки вперёд, но, наткнувшись на слабую защиту амулета, принялась с сердитым выражением призрачного лица подлетать к тебе с разных сторон, будто нащупывая слабину в обороне. Таким образом, ты поднялся на чердак и спиной пролез в люкарну. Сыро. Темно. Небо затянули тучи, пухлой луны уже и не видно толком. Кто-то в шагах двадцати на запад от тебя с матерком лезет по приставной лестнице на гнилой мосток у соседней крыши.

Всем.

Воздух разорвал оглушительный свист. Кто-то вышиб входную дверь пансиона, заорал казённым голосом:
– А ну, всем оставаться на своих м...кх...
И зашёлся надрывным кашлем. Позади раздались другие крики:
– Бей окна!
– Зовите салли*!
Звук битого стекла, кашель, топот уже внутри закусочной.
Облава началась.

С утра Николае ждал очередной неприятный звонок из Москвы. Польский театр абсурда подарил пищу для размышлений о ситуации в государствах ОВД непосвященным, но участники тех событий, похоже, сами с трудом осознавали всю абсурдность обстоятельств покушения на верхушку "Солидарности". Но сделанного не воротишь, Лех Валенса погиб, а Чаушеску, отбившись от волны настырных расспросов, отправился на заседание политисполкома ЦК, полный светлых надежд. С собой у него была папка, над которой они с Леночкой работали всю прошедшую неделю. Социалистическая Румыния станет первым государством, погасившим внешний долг, посему Николае хотел произнести проникновенную речь для приближенных сам, а уж пропагандисты позже подготовят громкий коммюнике для заграницы. Тем более, Николае хотел услышать реакцию функционеров на свою речь, заблаговременно отдав распоряжение Секуритате усилить слежку за ключевыми фигурами РКП.

Оставался главный вопрос, что случится со сформировавшимся режимом экономии? Во время поездки на лимузине по оттаявшему Бухаресту, в компании с полковником Корбой, старым чёрным лабрадором, и генералом Юлианом Владом, главой Секуритате был поднят вопрос о судьбе экономики и возможном недовольстве народа. На что Николае приказал водителю притормозить у одной из витрин и указал на стенд с книгами и журналами, где с каждой обложки ехидно улыбался либо Николае, либо Елена, либо они вместе, приправленные солидными подписями "Гарант прогресса страны и независимости" и "Светский бог".
– Куда мне ещё больше любви? – Чаушеску потрепал полковника за ухо и тут же протёр руки спиртовой салфеткой. – Если мы хотим создать альтернативу СЭВ, нам н-нужно и дальше наращивать экспорт.
– Товарищ президент, мы можем позволить себе плавно увеличить лимиты потребления бензина и электричества. Это благоприятно повлияет на производство внутри страны. А уж решение вопроса по продуктовым карточкам можно отложить до съезда партии осенью.
Николае рассеянно облокотился на обшитую кожей дверцу. За окном мелькали чистые и пустые столичные улицы.
– Ладно.

Дипломат

Окно выходит на северо-восток. Отсюда видна набережная канала и край освещенного проспекта, который продолжается у воды широким мостом в район доков. Внизу – тёмный, тесный дворик, окружённый шестью задними фасадами таких же домов и пансионов. По центру стоит покосившийся ватерклозет, типичный для бедных улиц элемент ландшафта. Для Морщин собственный клозет в каждом доме – непомерная роскошь, поэтому во дворе и стоит такая будка, принимая жителей окрестных домов в своих омерзительных апартаментах и сливая нечистоты прямо в канал, на радость гондольерам. Здесь же стоит ржавая колонка, капая протёкшей водой на массивный чугунный люк. В свете единственной лампы накаливания видны какие-то ящики и бидоны, таз для стирки и одинокая пустующая скамья. Выйти со двора, похоже, можно только через примыкающие дома, ведь промежутки между ними перекрыты косым забором.

В окне противоположного дома сидел какой-то хмырь. Борис смотрел против света луны, поэтому фигуру видно плохо, но он плотный, весьма, комплекцией похож на Сдобу. Лицо без бороды изредка подсвечивалось тлеющей папироской. Видимо, завидев Джексона в окне, он помахал рукой с короткими пухлыми пальцами. Кроме него во дворе ни души.
Наконец, в промежутках соседских зданий видна улица. И в привычной вечерней суете Дипломат заметил в сотне шагов на востоке фургон синих плащей, на обочине, у которого выстроился отряд стражи численностью в дюжину легавых.


Тарантул

Если высокий мужчина в сером и был вооружён, Тул не смог заметить очертания ножа или пистолета в тяжёлой одежде незнакомца. Тот уверенно зашёл на кухню, следом за хозяйкой, и перед тем, как дверь захлопнулась, можно было успеть различить глухие причитания Лауры, что-то про умывальник и водопровод.

Брюнетка не отстранилась, но даже придвинулась ближе к тебе. Ты почувствовал тонкий аромат какого-то акватического, морского парфюма. Не прекращая улыбаться, она заговорила тихо:
– Как и вы, я служу одной высокородной даме из Брайтстоуна. На Зольном переулке есть мастерская, и в ней работает талантливый краснодеревщик. Я должна была передать ему записку с заказом, но... – Улыбка исчезла с её лица, глаза стали влажными, а голос немного задрожал. – Понимаете... Меня преследуют. Те двое, в сером. Я заметила этих мужчин ещё на мосту в Чартерхолл. Сделала круг по людной улице, зашла в это кафе. А они... Они и здесь последовали за мной... Мне страшно. – Мисс Робби скользнула дрожащей рукой в бархатной перчатке по твоей груди и коснулась щеки. – Прошу, пока один из них ушёл, помогите мне. Если вы сможете отвлечь второго преследователя, я мигом вылечу из кафе, поймаю кэб и сбегу с этих ужасных улиц в Брайтстоун. – Её лицо остановилось в мгновении от твоего. – Пожалуйста... А когда всё закончится, найдите меня. Особняк Бёрджесс, напротив парка Объединения... – После последних слов из-под подпорченного редкими слёзами макияжа мисс Робби проступил лёгкий румянец.

У Николае сегодня отличное настроение. Утром он посетил стройку Дома Республики, где ему клятвенно обещали, что торжественное открытие циклопического дворца случится аккурат к XIV съезду РКП. За обедом, пока служка–дегустатор пробовал ангемахт, товарищ президент пролистал свежий номер "Скынтеи". Порка авторов "письма шести" – нет, подождите, уже пяти! – продолжалась на радио и в прессе, что тешило Николае и согревало в эти ненавистные зимние месяцы. На последней странице газеты была напечатана статья об акте антиклерикализма в ПНР.
– Ай-да поляки, ты глянь! Точный план реконструкции будет объявлен в начале следующей п-пятилетки!
Николае аж хрюкнул от удовольствия и кинул газету на другой край стола, товарищу Владу. Как обычно, в рагу с цыплёнком не оказалось яда, поэтому Николае приступил к приёму пищи, пока глава Секуритате делал вид, что внимательно читает статью.
– Наши птички напели, что в Варшаве вот-вот начнётся круглый стол. – Как обычно, Юлиан начал издалека. – "Солидарность" как никогда сильна, а товарищ Ярузельский последовательно шёл профсоюзу навстречу все эти годы. Но эта история с католиками... Быть может, это демарш?
Чаушеску прекратил жевать и подозрительно уставился на Юлиана:
– Что ты имеешь в виду?
– Войцех не допустит очередного ввода советских войск на территорию Польши. Да и, будем честны, с Горбачёвым Москва перестала быть надёжным союзником. А позиции товарищей из ПОРП зыбки... – Генерал свернул газету и наклонился над столом, ближе к президенту. – Возможно, этим смелым решением товарищ Ярузельский подал сигнал всем коммунистам. Мы можем помочь нашим братьям...
– Как?
– Ликвидируем Валенсу.
– Абсурд! – Николае сорвал с себя салфетку и в сердцах кинул её в тарелку. – Чего мы добьёмся подобной авантюрой?
– Старые институты разваливаются, Рейган гостит в Кремле, а люди, вроде того же Леха Валенсы, подтачивают единство партии и народа в государствах Договора. Помните недавнюю депешу из Софии? Грядут перемены, и сильная Румыния сможет консолидировать коммунистов в Европе, как когда-то Рим объединил народы от Дуная до Атлантики.
Чаушеску задумчиво перебрал распухшими пальцами пуговицы на пиджаке. Оглянулся в поисках заветной красной трубки. Стоило бы позвонить, подумать...
– У нас есть свои люди в Варшаве?
– Агент занимает высокое положение в профсоюзе и имеет доступ к графику Валенсы. Только прикажите.
Николае глубоко вздохнул и сипло бросил:
– Выполняйте.

Сдоба, Дипломат.

Обыск спорился. В комоде лежали старые грязные сапоги и рваное пальтишко, наверняка принадлежавшие мёртвой. Под лоскутным одеялом и влажным матрасом прятались только клопы, а в разорванной наволочке комки слежавшегося пуха – ничего интересного у кровати найти не удалось. А вот неказистый письменный стол подарил взломщикам долгожданную зацепку. Но не сразу, нет. В единственном ящике валялись только какие-то клочки, обрывки упаковочной бумаги с рядами повторяющихся букв, будто кто-то тренировал своё письмо. И всё бы закончилось на них, но острый взгляд толстяка зацепился за пожелтевший край в зазоре ссохшегося дерева. С чудовищным скрипом Сдоба полностью извлёк ящик из стола и в пустом пазу неожиданно нащупал документы – сложенную в два сгиба записку и конверт из плотной, явно дорогой бумаги.
Записка была написана быстрым, неаккуратным почерком:
Мне нужна новая поставка. Всё пошло не по плану, но я нащупал новый рынок.
Ещё тридцать унций пыли. Если это решишь ты, то и Д одобрит. Прошу.
Джо Ч.
На обороте записки другими чернилами и уже печатными буквами по диагонали крупно выведено слово:
ХАЛЦЕДОН
На плотном конверте не было маркировок и адреса. Внутри короткое письмо, аккуратным почерком написанное на сковике:
Мой дорогой Ревкин! Твоя часть работы выполнена, а долг прощён. Наша месть осуществится очень скоро, но сейчас для тебя будет лучше покинуть сцену. Найди себе тихий уголок и наблюдай, как языки занявшегося в трущобах пламени сжирают этот проклятый город. Радуйся, мой друг, как радуемся мы. За кровь наших отцов и слёзы матерей, нашим врагам достанется только прах и пепел.
Твой Д.

P.S. Сожги это письмо. Всю переписку. Не повторяй ошибок.


Пока Сдоба рылся в переписке хозяина комнаты, Борис прошёлся по шмоткам на вешалке. Они явно велики для девушки на стуле, но для старика были в самый раз. В карманах пальто валялась россыпь серебряной чешуи; катышки шерсти; табачный сор; старые игральные кости с подозрительным балансом; и, наконец, маленький стеклянный пузырёк с плотной деревянной пробкой. На пузырьке нет никакой маркировки, а внутри переливается вязкая жидкость цвета умбры.

Последним взломщики осмотрели труп девушки. Никаких видимых ранений, кроме прокола на шее. Никаких вещей в карманах её брюк. Ничего интересного. Поддавшись секундному алчному порыву, Сдоба выдернул розоватую сердоликовую булавку из шеи трупа. Девчушка едва заметно осела, будто выдохнула облегченно – из-за мародёрства Иохима, или то было просто наваждение от близости трупа в беспокойный вечер, чёрт знает. Но больше она не двигалась, просто сидела вся синяя и мёртвая, немного воняя гнилью сквозь тряпьё.

Тарантул.

– В подобных заведениях редко встретишь настоящего джентльмена. – Брюнетка свободной рукой вернула ажурную стопку на поднос, придвинулась ближе к Дорну, не отвела взгляд холодных аквамариновых глаз и обворожительно улыбнулась. Зубы у неё оказались поразительно белыми для ужина в пансионе Лауры. – Мисс Робби. – Она не стала дожидаться, когда Тул представится сам и перехватила инициативу. – Вас привела в Морщины только воля господина? Или есть другая причина?

В эту же секунду справа раздался звон посуды. Краем взгляда ты успел заметить, как старший мужчина в сером вскочил с места, лениво отряхивая брюки. Блюдо с их стола катилось по стёртому деревянному полу, расплёскивая остатки грибной похлёбки.
– Твою мать! Хозяйка!
Лаура шустро бросилась в зал с вафельным полотенцем в руках. Между хозяйкой и серым мужчиной произошёл короткий диалог, подробности которого не были слышны за стойкой, и затем Бронте спрятала одной рукой что-то в карман на подоле, а другой сделала серому пригласительный жест, указав на кухонную дверь:
– Прошу, пройдёмте к умывальнику.
Скрипнула дверь, Лаура c серым мужчиной скрылись на кухне пансиона. В зале остались четверо: рябой брюнет; старик у камина; мисс Робби; ты.

Сдоба, Диломат.

Пухлая луна светила невыносимо ярко. Две фигуры, одна – высокая и статная, вторая – низкая и плотная, пролезли по водостоку с тихого двора на крайний двухэтажный домик у дороги, на пересечении Зольного и Башмачного переулков. Несмотря на разницу в комплекции, обе фигуры уверенно шли по мосткам и прелым крышам многоярусных улиц. В этой части Морщин мелкие ткацкие мастерские и мясницкие лавки чередовались с гостиницами и жилыми апартаментами, а над столпившимися зданиями росли бессистемные надстройки – мосты, башенки и криво сбитые сараи с хозяйственным мусором. Иногда мостки обрывались тупиками, и фигурам приходилось прыгать на соседний скос крыши, скользя сапогами по битой черепице и гнилой пакле. Попадись они на чьи-то любопытные глаза, тут же забылись бы – прогулками по надстройкам в Морщинах никого не удивишь.



С высоких башенок видна вся округа. На севере, в серебре луны сверкали трубы охотничьих пароходов у причала, высились величественные стены губернаторской крепости на острове Вайткроун, и за ними, ещё выше, искрили циклопические барьерные башни. На юге, во дворе школы фехтования Красной Перевязи, новобранцы тренировались под бодрые ирувийские окрики, и вторя им, где-то на станции Гаддок протяжно взвыл электросостав. Всюду кипела жизнь, бойко шла торговля, мелькали кэбы, цокали по мостовой козлы и каблуки.
____________________________



Вы добрались до нужной крыши. Пансион у Толстой Лауры. Встреча в зале ещё не скоро, и вы готовы потратить выигранное в спешке время за любимым занятием. На скате крыши выступает люкарна, слуховое окно. Закрыто оно на обыкновенный крючок, но дерево рамы разбухло за десятилетия в сырости Дасквола, так, что его пришлось буквально выдавливать с треском внутрь чердака. На самом чердаке темно и затхло. Свет из проёма люкарны выхватывает мусор и узоры паутины на старой мебели. Здесь – резная детская кроватка, винтажный комод, на комоде бронзовый подсвечник с пятью огарками.

С чердака на второй этаж ведёт широкая лестница за деревянной дверью без замка. В щель проёма видно, что в коридоре внизу горит единственная лампа накаливания, и в её неровном свете танцует тень – пожилая дама в простом платье с передником, волосы в плотном седом пучке повязаны белым чепчиком. В руках у старушки швабра, чуть ли не толще её запястий. Вы ждёте. Она, недовольно кряхтя, убирается в одной комнате, затем в следующей; закрывает каждую на ключ. В две оставшиеся двери она поочерёдно настойчиво стучит, но, не получив ответа, берёт ведёрко и подходит к лестничному пролёту. Замерла на несколько секунд, видимо, размышляла, не стоит ли ей сегодня убраться на чердаке. Приняв верное решение, она по жалобно скрипящим ступеням спустилась в зал на первом этаже пансиона. Тут же, в замочной скважине одной из запертых дверей, той, в которую стучала пожилая дама, заскрежетал ключ. Из неё вынырнул невысокий старик в мятом домашнем костюме, со спутанной бородой и колтунами в седых же волосах. Руки его заметно тряслись, правой он пытался попасть в замочную скважину, а левой придерживал подмышкой хаотично свёрнутый шерстяной плед. Справившись с замком, он что-то пробормотал себе под нос и захромал по скрипящей лестнице следом за женщиной.

Этаж наконец-то пуст.

Кто-то из Ворон присвистнул. Лисса бросила оценивающий взгляд на ирувийца, сделала короткую паузу и произнесла своим хрипловатым от холода и сигарет голосом:
– Любая смерть для человека, которого звали Джо Чеппеллом, будет щедрым подарком. Морщины раздавили его. Я – Лисса изящным движением прикоснулась к своему воротнику. – раздавила его. Молодые душегубы вроде Чеппелла приходят в Морщины за силой и серебром, но улицы не разменивают монеты на глупость и спесь. Джо не ценил союзы, людей и разрушал всё, к чему прикасался. И этой ночью он сдохнет. Как? Мне плевать.

Круг I

Морщины не знают, что такое мир. Есть только перемирие, шаткий баланс между голодными хищниками. Они могут называть себя деловыми людьми, прятать клыки на публике, но здесь, в тесных улочках земли обетованной для воров, убийц и наркоманов, сильными всегда управляют звериные инстинкты. Когда в день Лунного Прилива Лисса вероломно убила Рорика и заняла его место во главе Ворон, старейшей банды в Морщинах, запах свежей крови взбудоражил подполье. Молодой и дерзкий хозяин боксёрской арены, Джо Чеппелл, к тому времени уже собрал вокруг себя множество сильных бойцов со всего Дасквола. Жестокий спорт не приносил желаемой прибыли, поэтому Чеппелл, вдохновленный хаосом на улицах, обратился к новым схемам. За небольшое пожертвование он набрал сирот из приюта Стратмил и отправил их на углы, торговать дешёвыми наркотиками неназванного поставщика из Данслоу. Джо думал, что у Ворон есть принципы, и действительно, уже долгие годы в лице бандитов местные видели опасную, но справедливую силу. Именно к Воронам приходили за защитой и покровительством жители самых убогих и бедных кварталов. Джо называл сирот воробьями, а Вороны за внутренними дрязгами не обращали внимание на чужих пташек у своей кормушки.
А вот у Копоти принципов не было. Бывшие фонарщики держали множество притонов на западе района и не желали мириться с дурью из Данслоу. Воробьи начали всплывать в канале со свёрнутой шеей. Не было и дня, чтобы колокол Надзирателей не провожал очередную мёртвую пташку в крематорий Беллвезер. Ужас рос в сердцах сирот и обывателей, пока сёстры Стратмил, из опасения привлечь внимание магистрата, не отказали в услуге Чеппеллу. Джо остался в кругу врагов, без заработка, но с нетронутой душой своей молодой криминальной империи – подпольными боями. Копоть не решалась атаковать арены Чеппелла напрямую, пока в игру вновь не вступили пресловутые Вороны. Ослабленная борьбой за власть, Лисса пошла на хитрость: "Что может расстроить заводчика больше, чем потеря любимой гончей?" Той же ночью Джона "Крепыша" Салливана, талантливого боксёра, чемпиона арены Джо и любимчика публики, пырнули ножом на крыльце его собственного дома. Подручные Джо намёк поняли, и уже через неделю Чеппелл потерял всё: людей, территорию и деньги.

___________________________________
Запах печатной краски, мальчишки с сумками свежей прессы, докеры в поисках достойного кольщика – жизнь в Чернильном переулке бьёт ключом. Но "Узор У'дуаша" зеваки обходят стороной. Раньше сюда приходили набивать заморские узоры солдаты Красной Перевязи, этнической банды ирувианских мастеров меча. Теперь же в салоне поселилась ещё более подозрительная троица – очередной ирувианский костолом, мистик в остроклювой маске и женщина с колким взглядом и настоящим карабином на плече. Любой ёж из доков скажет, что дело пахнет криминалом.



Ваша жизнь медленно налаживается. Вы долго не могли найти себе место в Даскволе, пока судьба не свела вас в небольшом салоне на Чернильном переулке. Вы странные, у вашей банды ещё нет имени, но именно здесь, на правах равных и сильных людей, вы собираетесь заработать себе серебро и репутацию в подполье.
Однажды Мбанга привёл двух боксёров. Буквально подобрал их в каком-то притоне, где они спускали последние чешуйки на дешёвую выпивку. Безработные, они готовы бить лица за гроши.
Помощь Стирателей – тоже удача. Изуродованные сковланы ведут какую-то свою, только им понятную игру. Вас могли смутить их речи; об Охотниках, Империи и электроплазме. Вас могли смутить их лица, с пузырящимися наростами и пятнами на коже. Но они помогли вам и ничего не потребовали взамен. Пока что.

Утром в дверь салона постучался мальчишка в пальто на несколько размеров больше. Амир, хозяйка салона, за ухо провела его к вам в логово.
– У меня послание от Ворон. – Отчеканил ребёнок звонким голосом. – Вороны знают о вашем деле на западе Морщин. Если хотите продолжать, вы должны оказать им услугу.
Мальчишка разжал руку и уронил на стол смятый клочок бумаги.
– Это адрес. Подонок по имени Джо Чеппелл безвылазно прячется в этой норе вместе с несколькими солдатами. Вороны хотят, чтобы Джо вылетел из Морщин. Пусть даже вперёд ногами. Вороны хорошо заплатят за работу.
Мальчишка снял кепи, кивнул и шустро выбежал из салона.

Круг I.

В первый базарный день месяца Суран, в час цепей*, когда на Ночном рынке можно встретить только пьяниц и зазевавшихся лоточников, столь редкое чистое небо над восточными районами Дасквола разрезала электрическая дуга. С сухим треском рвущейся мешковины она превратила водонапорную башню сталелитейной фабрики в дымящиеся щепки, подожгла битум на крышах мастерских Колриджа и растворилась в воздухе без следа. Тем же утром, в тупике на станции Гаддок путевой обходчик обнаружил товарный вагон из Винтерхолоу, буквально разорванный пополам неведомой силой. Сталь обшивки была похожа на растёкшийся парафин, а на настиле дымился труп с расплавленным же свинцовым цилиндром в руках. На допросе испуганный обходчик вспомнил две низкие фигуры во вспышке разряда, бежавшие через насыпь в сторону Колриджа.
Шли дни, на рынке среди привычного многообразия масок стали всё чаще мелькать бронзовые маски надзирателей, а слухи о происшествии на станции обросли уж совсем фантастическими подробностями. Коллективное бессознательное фабричных рабочих выпустило на улицы Дасквола заморского демона из Североса. мстительное существо, привезённое контрабандистами на электропоезде и похожее на тяглового козла с человеческим лицом. Нашлись свидетели, которые видели его фигуру сквозь разряд электроплазмы в тот злосчастный базарный день. Задумавшись о превентивных мерах, активные граждане разгромили лавку с северосскими сладостями у Вуали и сбросили в канал её хозяина, истошно матерящегося на языке хидрати. Восстановив таким образом справедливость, город вернулся к повседневной рутине.
____________________________



Минула ещё одна неделя. Кто-то из вас остановился у прилавка с безделушками, одного из многих в районе Ночного рынка, погруженный в мысли о новом начале. Предприятие авантюристов из комнаты под антикварной лавкой заручилось помощью банды Маржетты Вейл. После обретения логова и специального снаряжения через контрабандные каналы, ваши возможности опьяняли. Из сладких грёз вас вырвал игривый смешок. Рядом с прилавком остановилась пара: на ней – голубое парчовое платье и шаль; на нём – изящный твидовый костюм-тройка. У обоих лица скрыты одинаковыми театральными масками. Рука женщины под рукой у мужчины, рука мужчины на рукояти пистолета за поясом.
– Не двигайся, просто слушай. – Произнёс мужчина мягким баритоном.
– Они же такие дерзкие, будь настороже. – Проворковала женщина. Даже намётанный глаз не отличил бы эту пару от подобных им гостей из Брайтстоуна, что стыдливо прячут своё любопытство за масками на полных порока улицах Ночного рынка. – Мы те, кого местные зовут Призраками. Мужчины с золотой пчелой в лычках считают себя хозяевами рынка, но это не так...
– Вас четверо, мы знаем ваши имена. В жизни бы не подумал, что Фитц и Маржетта так рискнут после нашего отказа. – Мужчина насмешливо фыркнул.
– Сделанное не воротишь. Как же нам договориться? Кровь вредит бизнесу, испуганные обыватели чаще думают о своих словах и поступках, закрывают сердца от незнакомцев и ставни перед сном...
– Всё можно уладить. Докажите, что вы серьёзно настроены.
– Помните молнию в базарный день? Мы знаем, кто виноват...
– Не только мы. В вагоне нашли тело некоего Харальда. Сковлан, мерзавец, контрабандист из трущоб Данслоу. Уже больше десяти лет он достаёт всякие омерзительные вещи...
– Мистические вещи...
– Опасные вещи для мистиков и коллекционеров со всего Дасквола. Видимо, очередная безделушка погубила старика. Да и чёрт бы с ним.
– О душке Харальде мы знаем две вещи. Во-первых, он всю жизнь работал один. Во-вторых, он не отличался хорошей памятью и вёл гроссбух. Каково же было наше удивление, когда прошёл слух, что старик перед смертью нанял себе двух молодых подмастерьев!
– На днях к нашим друзьям пришла девчушка лет двадцати. Мужской костюм, плащ, волосы заплетены в две тонкие косички. Она предложила скупщикам гроссбух Харальда за десять монет и назначила встречу в пансионе у Толстой Лауры, неприметном местечке на востоке Морщин. Здание пансиона похоже на лавку Фитца, не ошибётесь. На первом его этаже Лаура держит дешёвую закусочную для докеров и рабочих. Встреча назначена в закусочной, через шесть часов.
– Скупщики продали девчонку нам, с потрохами. А мы страстно желаем этот гроссбух, но не можем работать на улицах Морщин – это старый уговор с хозяевами тех улиц, и мы ценим своё слово. Большая книга размером с кодекс церкви Экстаза*, в красном кожаном переплёте – принесите её нам, и мы признаем вас...
– Ночной рынок признает вас.
– Нам не важно, что случится с людьми мёртвого Харальда. Они глупы. Гроссбух в их руках, всё равно, что тлеющие угли. – женщина рассмеялась. – Не удивлюсь, если они залегли в одной из комнат пансиона. Удачи!
Женщина сделала прощальный жест, мужчина кивнул; вместе они сделали шаг и растворились в толпе Ночного рынка. Вам же не оставалось ничего, кроме как вернуться в логово и поведать о встрече партнёрам.

Каждую новую фазу фриплея здесь будут описаны события, произошедшие в городе и известные вам. Войны, изменения в репутации и отношениях, слухи – всё, чем живёт славный город Дасквол.


Карта отношений известных фракций, ~200 kb.

Фаза 1.
В Морщинах недавно отгремела война. Многие ключевые игроки ослабли, у новичков появился шанс проявить себя.

Тени с Ночного рынка:

Бойцы Чернильного переулка.

Безымянная банда.
Состав: Дипломат, Сдоба, Тарантул.
Тип банды: Shadows
Репутация: Профессионалы
Убежище: Несколько заваленных мусором комнат на цокольном этаже антикварной лавки. Убежище скрыто от посторонних глаз, его можно покинуть через два люка – в лавку и на улицу. Пока что расчищены: общий зал, каморка под склад и мастерская.
Лавка располагается на набережной, недалеко от знаменитого ателье "Дандридж и Сыновья".
Охотничьи угодья: Несколько улиц между "Вуалью", роскошным клубом с крайне эксцентричными посетителями, и Канидромом Врина, местом проведения собачьих бегов, ставших модным развлечением среди представителей высшего света. На улицах есть склады и магазинчики с жилыми помещениями на верхних этажах, кафе и трактиры.
Любимая работа – espionage.
Специальные способности:
- Everyone Steals, все воруют: Каждый игрок может добавить +1 к навыку: Prowl, Finesse, or Tinker (вплоть до рейтинга 3).
Улучшения банды:
- Тренировка: Prowess. На фазе тренировки для данного атрибута вы получаете +2 опыта вместо 1.
- Ваше убежище спрятано от посторонних глаз.
- Подземные карты и отмычки. У вас есть легкие пути через подземные каналы, туннели и подвалы города.
- Мастерская с инструментами, книгами и документами, для создания новых предметов и алхимических субстанций.
Контакты: Фитц, владелец антикварной лавки, высокий жилистый старик с рябым лицом.
Отряды: нет.
Территории:


Монеты в хранилище: | - - -
Накал\Heat: - - - - - - - - -
Уровень розыска\Wanted level: - - - -
Репутация: - - - - - - - - - - - - :Надел\Turf
Опыт: - - - - - - - - - -
Уровень банды и её позиция: 0-S

ссылка
Когда город охватывает пожар, даже рыбе в пруду приходится плохо.

      Закончился праздник фонарей¹, вечер ярких огней и громких танцев. Тоска вернулась в столичную жизнь, и злые ветра перемен задули с новой силой. В ненастное утро перед праздником чистого света² Запретный город покинули гонцы на резвых степных скакунах. Весть разошлась по городам приречья и глухим горным деревушкам – молодой ван ждёт странствующего Святого во дворце. Дважды успела родиться луна, пока приглашение путешествовало по каменистым тропам на стёртых сандалиях купцов и монахов, в забытые края, заливные рисовые поля, храмы безымянных богов и густые бамбуковые рощи, через всё Срединное царство.

В последний день весны двое Святых одновременно вошли в Чанъань: в южные ворота Мей Ло, Святая Смертельного Танца, а в северные Юань Тао, Святой Раскрашенной Повозки – молодые люди, лишь недавно закончившие обучение у своих мудрых наставников. Услышали ли они в странствиях о весточке Чжуншу-вана, или собственное путешествие привело их в столицу Царства, или даже сама судьба – для истории это не важно. Сказочный город на холме, омываемый мутными водами великой реки Янцзы, встретил их богатством и нищетой, грязью и лакированной древесиной. По улицам текли бурные потоки людей, замирая рябью тростниковых шляп и войлочных колпаков лишь под барабанный бой при появлении цветастых паланкинов чиновников и богачей. Где-то в переулке звучала флейта, лоточник бойко торговал сладкими рисовыми клецками, а воздухе витал едва уловимый запах сандала и экзотических специй.

На базарной площади, среди чудес и искушений со всей Поднебесной; в храмовых кварталах, у капища младших богов, за Святыми всюду тянулась вереница зевак. Казалось, весь мудрый многоголосый Чанъань прознал о прибытии великих душ, и их присутствие, конечно же, не осталось незамеченным в Запретном городе. Царские слуги, румяные евнухи в халатах шафранового цвета, были вежливы, но настойчивы в своём желании проводить Святых во дворец. Вели они дорогих гостей через малую арку для простых смертных, подле главной – для семьи вана, – в резные ворота, укреплённые золотыми гвоздями, ко двору Сына Небес. То был знаменитый город в городе, откуда веками правила помазанная небом династия Чжуншу.

Евнухи умело ориентировались в лабиринте дворца, а Святым только и оставалось, что идти следом и созерцать расправленные крылья черепичных крыш, мимолётные чудные сады в небесных колодцах и бронзовые изваяния мифических существ. Наконец, с очередной веранды гости сошли в небольшой зал. Здесь стол с узором, два резных глубоких кресла и ширма с аистами. Слуги в шафрановых одеждах будто растворились в воздухе, а перед Святыми возник полнощекий румяный чиновник в богатом бархатном халате с узорным шаном, затянутым красным матерчатым поясом.
– Мастер Мей, – короткий кивок, – мастер Юань. Большое удовольствие встретиться с вами. Имя моё и-лан Нюхуру Хэшэнь, царский советник.
Сановник не искал глазами встречи, предпочитая удерживать взгляд чуть выше ключицы собеседника. Эмоции не искажали идеальный овал лица, не ломали пышную бровь и лишь испарина выдавала его волнение.
– Присядьте, отдохните после путешествия. Я сообщу господину о вашем прибытии.
Хэшэнь исчез так же быстро, как и появился. Спустя мгновение в комнату вошёл слуга с лакированным деревянным подносом. На нём – изящные фарфоровые гайвани, чайник и тёплые чашки с голубым цветочным рисунком. Разлитый чай нёс завораживающий аромат, доступный избранным только здесь, в сердце известного мира.

ссылка

Штамповка пустых зданий тянулась от отеля к берегу городского канала. Широкое русло, закованное в высокий бетонный желоб, бурлило мутными водами и густыми облаками пара. Здесь песчаные отмели соседствовали с промышленными комплексами "Ойкумены" на севере – технократическими колоссами, возведенными под нужды какого-нибудь Гаргантюа в спецовке. Они явно находились в соседнем кластере мегаполиса, но тенью накрывали добрую часть здешних спальных микрорайонов. Со стороны океана же вяло тащился старый земснаряд, довольно чавкая на особенно грязных участках технического водоёма.
Через канал перекинут мост, который мог похвастаться приличным траффиком из служебных электромобилей, украшенных винтажным хромом. Были здесь и многотонные мусоровозы, и приземистые городские седаны – все деловито шуршали по размеченному белой краской асфальту. Над ними, в ярко-красных опорах моста, висели сплетенные провода в мокрой изоляции, похожие на клубки спаривающихся змей.

Где-то в середине моста, за второй секцией, группа была нагло атакована с воздуха. Помесь чайки и альбатроса (от первой птице достался взгляд жадного до чужого добра, но крайне недалёкого отморозка; от второго – размах крыльев) попыталась сорвать мерцающий синим огоньком "Фабрикант" с куклы Тимоти, но потерпела неудачу и, заливисто гогоча, скрылась в опорных конструкциях моста.

Противоположный берег канала прекрасно иллюстрировал дуальность местной жизни. Слева от операторов начинался чистый и красивый микрорайон: стеклянные фасады, зелёные (!) терранские саженцы и прочие мелкие радости замученного работой белого воротничка. Справа же росли на мицелии трущоб зассаные пяти- и трёхэтажные дома – микрорайон С12. Он был практически идентичен С16, но здесь официально жили люди при минимуме доступных удобств. Зато провода в армированном кожухе не срезаны, и, судя по плесени на блоках, старые трубы чем-то всё-таки протекают.
Именно сюда завела дорога из жёлтого кирпича (или кислотно-зелёный маршрут на карте Ун-дора) Элли, Пугало и Дровосека.

Через пять минут прогулки среди редких прохожих маргинальной внешности, МАК вышли к круглосуточному "супермаркету" под тусклой вывеской "Щедрость Марлокью". За дверью операторов ждало тесно заставленное помещение: три ряда стоек, агонизирующий холодильник у дальней стены и хаотично разбросанные коробки. У входа за стойкой сидит лысый мужичок в солнцезащитных очках и гавайке, хлещет баночное пиво и смотрит программу через портативный телевизор.
... И снова на ЛИ-ТИ-ВИ "Выжить Любой Ценой" с Дагом Ти Хаундом! Ветеран федеративного десанта в прямом эфире покажет и расскажет, как можно выжить в черте города, получая лишь минимальный корпоративный оклад! Охота на псов, приготовление диких водорослей на открытом огне и правильное общение с патрульными корпорации. Не пропустите!
Мужик за прилавком удостоил вас косым взглядом и вернулся к просмотру рекламы.

Доу улыбнулся Тимоти. Пластиковая улыбка была жуткой, но после нескольких подобных пробуждений можно было привыкнуть и даже почувствовать некую доброжелательность в этой, на первый взгляд, стерильной эмоции:
– Обязательно отправлю служебную записку боссу, мистер Прист. – Куратор провёл ладонью, раскладывая веером бумаги на стойке. Обратился к Сэму, – Сегодня у нас будет не чаепитие, но лёгкий перекус. Вас перебросили на это задание в последний момент, без подготовки. Нет ничего, кроме...
Доу подцепил плохо гнущимся указательным пальцем фотокарточку, придвинул её к центру стойки.

– Руфус Хенстридж, он же Ксеноцефал. Тридцатилетний безработный из корпоративного поселения Каландор, в котором вы имеете удовольствие находиться. Не женат. Имеет судимость за взлом правительственных ресурсов. Активно участвует в политической жизни поселения. Четыре месяца назад он побывал с частным визитом в метрополии Юл, откуда при участии третьих лиц вывез некую, хм, собственность федерации.
Средним пальцем куратор подцепил синтетический листок с рваным краем.
– Это страница из местной архаичной адресной книги. На Каландоре существуют два Р.Хенстриджа, оба живут в черте города. Вы должны найти Ксеноцефала, изъять украденное в Юл и ликвидировать ублюдка. У вас есть тридцать шесть земных часов на выполнение поставленного задания. Чем меньше вы здесь... – Джон выдвинул вперёд оставшуюся брошюру соискателя с красивым прибрежным пейзажем. – ...наследите, тем лучше.

Где-то далеко завыли собаки. Эхом в бетонном кенотафе недостроя отзывались слова куратора, хруст мусора под подошвой кроссовок и треск затёкших конечностей. За нескладным Доу высилась схематично нарисованная фигура лысого человека в полный рост. Основной контур был напылён синей краской, причем фантазия художника добавила к привычному набору конечностей две лишние пары рук. На лбу у неизвестного красовался третий глаз, начертанный красным баллончиком. Им же выше намалёвана надпись "Пунарджанма", сильно выделяющаяся на фоне привычных "%name% – залупа", невнятных тегов и цветных штампов "горячие киски на сфилис.регул".

Между тем, Доу из своего бездонного кармана в спецовке извлёк новую пачку карточек и свёрнутые в трубку купюры. Каждая карточка является стандартным мультипаспортом федерации, на которую записываются: прописка, образование, медицинская страховка, водительские права, права на ношение короткоствола в пределах определённой колонии, трудовая книга и лишь Дьявол Большой Брат знает, что ещё. В перетянутых резинкой трубках свёрнуты корпоративные купюры достоинством 10 и 50 долларов, в ходу исключительно на территории рабочего поселения Каландор. На лицевой стороне зелёных банкнот отпечатан логотип "Ойкумены" – сжатая в кулаке планета. Позади: уже знакомое побережье на десятке; чья-то ухмыляющаяся рожа в массивных очках на полтиннике.

– Спутниковые карты с адресными метками хранятся в местной каландорской сети, "Ун-дор", в открытом доступе. Кроме того, ваши сотовые вполне могут слушать: вся информационная сеть находится под легальным колпаком у местных корпоратов, с которыми лишний раз связываться не стоит. Вопросы?

Вновь завыли собаки. Протяжно, даже тоскливо как-то. Будто догадались, что хай-тек жнецы смерти прибыли в этот заурядный посёлок вершить суд над провинившимися обывателями.
Вторя вездесущим псам, в техническом коридоре, который ведёт к погрузочной площадке внутреннего двора отеля, кто-то громко и совсем уж гадко заржал.

2545 год по относительному федеративному летосчислению.
Корпоративное поселение "Каландор", земля Регул b.

Центральный кластер единственного мегаполиса планеты, внутренний двор безымянного отеля в недостроенном микрорайоне C16. Здесь лопнувшее дорожное покрытие цветёт местным сорняком резкого карминового оттенка. Стены заброшенного здания покрыты живописью дикарей из городских джунглей, напольная плитка коридоров рассечена трещинами, а блоки коммуникаций и муниципальные терминалы вскрыты охотниками за металлами и уцелевшей электроникой.

Во дворик въехала крупная портовая фура. Урча электродвигателем, восьмиколёсный транспорт подкатил к погрузочной платформе, куда в лучшие (но так и не наступившие для этого места) времена поставщики должны были привозить бытовую химию и продукты для кафетерия. Сегодня же водитель в спецовке – синий комбинезон и форменная кепка – выносил из кузова объёмные пластиковые мешки и чёрные дорожные сумки, аккуратно раскладывая подозрительную ношу в холле – большом помещении с несколькими выходами в технические подсобки, лестницей, прожженной стойкой администратора, заколоченным парадным входом и пустым зевом шахты лифта.
Уже в холле водитель сбросил кепку на пыльный пол. Но и с головным убором любой из шести операторов узнал бы в высокой фигуре Джона Доу, куратора Чаепития. Правая половина его лица застыла, как при параличе, а кожа на ней была неестественно гладкой, без возрастных морщин и последствий юношеского акне. Он был полностью лыс; не поворачивал голову, предпочитая двигаться всем корпусом; говорил приятным баритоном, но только о текущем задании.
Куратор складным ножиком разрезал плотный пластик, что скрывает обнаженные тела, маринованные в фиолетовом растворе. Жидкость тихо шипела, испарялась на воздухе с кукол разного пола, возраста и телосложения. Здесь – мужчина, накачанный эндоморф со скуластой физией, а в соседнем мешке лежит девушка, изящная красотка с ангельским личиком. Рядом с последней Джон немного задержался, откинув прядку рыжих волос с влажной кожи лба. Тела были гибкими, без признаков трупного окоченения. На запястье каждого закреплен браслет с тонким проводом, который ведёт к полимерной "бабочке", приклеенной где-то под левым соском. На сгибе руки каждого установлен катетер, а посиневшие губы сжимают гибкую пластиковую трубку.

Завыли сквозняки в шахте. Несколько хлопьев отслоившейся побелки упали на кожу ближайшей куклы. Пришло время нового Прометея, и Доу приступил к таинству оживления, извлекая из собственного рюкзака: провода; массивные накопители информации в защитном кожухе, по одному на каждого оператора; вычислительный блок; палладиевую сетку с инъекторами-нейромедиаторами; сам "Посредник", маленькую чёрную коробку, главное звено между сетью и блоком. Срезая небольшую прядь волос на темени, куратор крепил сетку к черепу и переносил оператора с накопителя в куклу, повторив эту нехитрую операцию шесть раз.

Всем:
Операторы проснулись не сразу. Раствор успел испариться с их кожи, а они только-только начали ворочаться в своих мешках.
Для очнувшихся восприятие каждого органа чувств на короткое время обострилось. Тусклый свет из окон бил подобно прожектору, вызывая светобоязнь. Плитка пола пронизывала холодом, а отбитая строительная крошка кинжалом вонзалась в тело сквозь толстый пластик мешка. Из углов заброшенного помещения невыносимо несло старой мочой и сыростью. Хотелось закричать, но, невероятно дерьмовая на вкус, трубка позволила только вымученно замычать.



Рядом уже валяются вскрытые куратором сумки с одеждой и амуницией. Сам Джон остановился у стойки администратора, выложив на неё плотную пачку бумаг из внутреннего кармана комбинезона. Видимо, в этот раз Чаепитие обойдётся без проектора, удобных стульев и обстоятельного брифинга в тёплом помещении. А жаль.
Сверху лежит брошюра корпорации "Ойкумена", посвященная "перспективному рабочему поселению Каландор" и явно предназначенная для распространения в федеративных центрах занятости. Глупый слоган на титульном листе гласит:
Растём вместе с вами!



____________
Вещи, доступные каждому на старте. Что взять с собой, решайте сами.

Аварийка развеяла темноту и сделала судно чуточку дружелюбнее к "спасателям". Видимо, усилия Броудта и Джи не прошли даром.
– Отличная работа. – короткий комментарий в эфир. Почему бы и нет?
Оценив разруху в столовой, Арнфред коротко присвистнул. Тут ещё и тварь какая-то юркнула под стол. И мертвенно-бледный Верес вынырнул из-за его, капитана, левого плеча, с трудом удерживая свою молчаливую тушку от кульбитов в невесомости. И среди мусора летает с тарелкой в зубах Петров, вероломно нарушивший приказ о кислородных масках.
Мерзость.
– В руки эту хуйню не берите. – нырнул к столику, обернулся, протянул Курту фонарик, а сам взял в правую руку ДЭШУ, уцепившись левой за кромку стола, – свети.

Босмер старался идти след в след, по спрессованному похитителями насту. Наметённый с гор, снег комками скапливался за голенищем и в складках одежды; прорастал ледяной коркой в бороде. Пропитанная талой водой, ткань из надёжного союзника превращалась в сырые оковы.
Чем дальше Унгриэн уходил от посёлка лесорубов в метель, тем чаще он вспоминал жаркий Алик'р. Алик'р, который он с семьёй пересёк на горбатых лошадях из редгардского каравана. Кроме темнокожих предшественников, группу босмеров сопровождали слепящий свет Магнуса и выжженный песок. Пряный ветер с запада гнал марево и постоянно менял очертания дюн, а зыбкое оранжевое море хвасталось своими жертвами – каменными арками мёртвых городов, древних, как сам Нирн. Под лунами редгарды находили воду в пересохшем русле ручья, а лесные эльфы, словно дети, радовались редкому кустарнику-колючке. Несомненно, караванщики были искусны в ремесле выживания, и Унгриэн проникся безмерным уважением к этим смуглым людям и их ежедневной борьбе.
Скайрим, как и Хаммерфелл, взращивал людей сильных, способных схлестнуться с божественной стихией. Но способен ли на подобное босмер из лесов Валенвуда?

Взбирался на склон Унгриэн молча. Он не обнажил оружие: скимитар бы только мешал в сугробах, и в такую погоду эльф беспокоился за тетиву.
След в след. Шаг за шагом. Тихо и обстоятельно.
Только когда следы сменились рыхлыми отпечатками копыт, босмер позволил себе немного расслабиться – коня слышно издалека, тем более такого. От холода чесалась кожа под доспехом и ныл обрубок уха. Чтобы отвлечься, эльф тихо обратился к дрожащему спутнику:
– Холодно, Шлист? Слышал, что в Чернотопье над водой растут вечнозелёные леса, а земли провинции не знают снега и засухи. Совсем как у меня дома. – Эльф стряхнул лёд с капюшона и внимательно посмотрел на аргонианина. – Два теплолюбивых существа... И что мы забыли в Скайриме?

Выйдя к дороге, Унгриэн хрипло выругался. Потерянный след и очередной не очевидный выбор. Возможно, похитители перешли тракт – эльф не мог найти иное объяснение предыдущим скрытным манёврам. Не взяли же они пленницу в таверну, в конце-то концов.
Пройдя ещё немного, Унгриэн обратил внимание на тропу и символ. Нордские погребения, в которых эльф ни черта не смыслил, и какая-никакая дорога с открытого тракта. Стряхнув в очередной раз снег с одежды, босмер решил попытать счастье на тропе.

Босмер знал вкус крови мера и пробовал людскую плоть. Он посчитал, что упомянутый Аластором Пелинал Кровавый таким образом чтил память поверженных противников, разделяя варварские обычаи и тонкий религиозный ритуал. Впрочем, зачем комментировать аспекты уникальной Валенвудской культуры при спутниках-иноземцах, да ещё в подобной мрачной обстановке? Умнее будет молча выслушать Шлиста. Беспокойство аргонианина крайне заразительно.
– Аластор прав. Час-другой, и при такой погоде следы исчезнут. Если визитёр –, Босмер избегал слова "вампир". – унёс с собой пленницу, за промедление мы расплатимся ещё одной жизнью.
Бессмысленная смерть обывателя, залитые кровью шкуры, накрытый стол и остывший очаг. Было в этом что-то невыносимо тоскливое, и Унгриэн, не считавший себя "рыцарем на белом коне" или справедливым последователем Стендарра, преисполнился решимостью отомстить налётчику и хоть чем-то помочь его случайной жертве.

Эльф бегло осмотрел возникшего на пороге норда. Кровавый кубок он кинул на стол и вернул скимитар в ножны. Взяв ближайшую чашу, он до краёв наполнил её вином из зелёной бутылки (либо слил вино из двух других чаш) и поставил перед беглецом согревающий напиток.

Смерть воняла желчью. Беглого осмотра хватило, чтобы понять – Райз тонул в продуктах собственной жизнедеятельности. Клод упал на одно колено и дрожащими руками перевернул костлявое тело на живот. Под корпус он подставил колено второй ноги, свесил голову страдальца вниз и легонько надавил на грудную клетку.
– Блюй наружу, мудак!
Всё смешалось для Доула: странное пробуждение; грубый приказ Эйба; Райз, стоящий одной заблеванной ногой в могиле; ответственность, которую не пожелали разделить его спутники – впечатления вылились в чудовищный тремор.

Флешбек перенёс Доула от седины и морщин в шкуру студента-доходяги, труса и мальчика для битья. Новый кошмар, но другого порядка. Из омута памяти выползло личное чудовище Клода, воплощение которого прямо сейчас пнуло в его бок казенным ботинком. Доул вздрогнул. От командного тона Эйба он стушевался и предпочёл перевести взгляд с фигуры капитана на мучения очнувшегося Райза.
– Ничего не помню. – Сказал тихо, с хрипотцой.
Перевалился на бок, перенёс вес на руки и привстал. Переместился к Райзу – "помогать" по приказу.

Ревущий Каттен буквально парил над землёй. Его топор забыл про эльфийские лесопосадки и отныне вершил судьбы низших существ. Пробой пера для новой ипостаси инструмента стала жизнь юного любителя покопаться в чужих кишках. Испуганный гоблин попытался избежать удара, но, заторможенные ужасом, его движения лишь упростили задачу Ликоткокеба: лезвие топора со свистом вонзилось в шею жертве и с сочным хрустом перерубило позвонки. Из разорванных артерий хлынули потоки бурой крови. Тело поверженного обмякло на эльфийском трупе, а рядом, в полуметре от хозяина, клыкастое рыло безмятежно смотрело на мир из сорванного топорищем капюшона.
Страх покинул труп и перекинулся на гоблина в ржавом панцире. Сжав плоть эльфа, тот вдарил стрекача, направляясь к яркому костру позади батальной сцены и, вероятно, к лагерю гоблоты:
- Эрпе, здсь дух грррыыы...
За ним ринулся поджарый пёс Накиса.
Сам дрессировщик прокрался с лестницы к подавившемуся гоблину. Тот сумел отрыгнуть жеваное ухо и теперь вымученно хрипел в прежней позе. Попытку Идарэвона украсть ножик он встретил вялым, но решительным отпором, за что и получил удар сапогом в щербатую рожу.

Бер с казенными копьями успешно преодолел лестницу и застал поле боя, описанное выше. А в лестничную арку уже ныряла прагматичная Стукос и, странное дело, сам Подозрительный Человек В Плаще. Двигался он с грацией кошки, почти бесшумно.

Ярость Каттена разгоралась в ущерб осторожности, а попытка подкрасться к пирующим гоблинам с треском провалилась. С треском в буквальном смысле: камень раскрошился под его увесистой подошвой, и тело дварфа повалилось в русло ручейка у левой стены. Топорище высекало искру и чертило странные узоры на древнем камне, когда Ликоткокеб кубарем покатился по скользким ступенькам. Он один создавал больше шума, чем коварные обвалы в дварфийских шахтах. Каттен сам был "обвалом", эдаким горным чудищем, измазанным органической дрянью, с веткой кустарника, застрявшей в портках, и единственной кованной лапой вместо руки.

Своим появлением лесоруб смог произвести на гоблинов должное впечатление. Несчастный гурман подавился эльфийскими ушами и, сраженный асфиксией, рухнул на резные плиты пола. Другой кровожадный коротышка принял оборонительную позу с достоинством эльфа в руках, забыв про лежащую рядом костяную дубинку. Последний просто завороженно наблюдал за триумфальной стелс-атакой дварфа. Глаза этого гоблина - две щелочки в окровавленной недавним пиром роже - выражали первобытный ужас.

Накис успел преодолеть следом десяток ступенек и чуть не споткнулся о крупный камень в очередной развороченной кладке: одна плита раскололась на целых три удобных булыжника.
Когда Каттен вкатился в зал, дрессировщик прошёл лишь половину лестницы.

Тем временем, на привале Эрал только и успел пожать плечами, да прошамкать:
- Копья потащили...
Его оборвал продолжительный грохот. Старик так и застыл с открытым ртом, обнажив ряд почерневших зубов. Человек же, напротив, проворно вскочил на ноги и извлёк клинок из ножен.

Феликс думал, что мужчиной его сделала жгучая метиска, преступно красивая в своей портовой рванине. После жаркой ночи с ней, Прьето долго валялся на соломенной тафте, наблюдая за первыми лучами солнца в прорехах сарая у пристани. Утром сырой ветер украл жар сплетенных молодых тел, но ни он, ни шум прибоя, и даже мирская суета рыбаков не могли развеять ощущение высшего блаженства уже не юнца, но зрелого мужа.
Сегодня всё было точно так же и немного по-другому. Страсть тропического моря сильнее страсти тысячи развратных девиц. Своенравная любовница, стихия могла ласкать Феликса лёгким бризом, или украсить им пир для безымянных донных тварей. Их соитие, уже не соитие простых смертных, ломало каравеллу завоевателей и убивало невинный экипаж, оставляя в памяти Феликса Прьето калейдоскоп картин, достойных кисти великого мариниста.
В конце концов, вырвавшись из Её объятий, Феликс оказался не на прелой тафте, но на мокром песке. Солнце причиняло лишь боль; мышцы бастовали; на спёкшихся губах остался вкус Её естества - корка соли. Но...
Но.
Именно ночь с Ней, а не с безымянной метиской, превратила мальчишку-бастарда из семьи Прьето в конкистадора из Иберии.
...
На импровизированном собрании Феликс лишь вымученно кивнул. Даже бесплотные мысли отзывались мучительной болью в теле. Хотелось лечь в тень и пить-пить-пить на этом незнакомом пляже. Да и незнакомом ли? Шторм часто играл в дурные шутки с моряками...

Дварфы слышали только треск дерева, шум реки и биение собственных сердец.
В бурлящей неизвестности тонули щепа и мелкий мусор, потревоженные подошвами бородачей. Экспедиционный груз мотало из стороны в сторону, и лишь усилия Бера удерживали его в колее над разверзнувшейся бездной; скованный страхом, Томмин вцепился в телегу - уже не дварф её направлял, но она тащила хирурга через шаткую переправу; Тресолс то и дело спотыкался о щели в досках, разжигая злость в более аккуратной Стукос; крадущийся чуть впереди, человек ступал достаточно уверенно, а Накис в авангарде буквально силой тащил пса по левому каменному блоку.

Но дварфы забыли, что Армок любит не прогулки по шатким мостам, а свежую кровь. Поэтому из тьмы вынырнул увесистый булыжник. Снаряд пролетел в дюйме над макушкой Тресолса, чиркнул по бортику телеги и исчез в породившей его бездне.
- Ш-ш-ш-сссихисссс!
По изгибам ущелья скользил алебастровый шланг. Из тела росли две тренированные лампы: одна впилась в уступ, вторая держала очередной булыжник.
- Ссссмерть карликам и карлицам!!! - не самый плохой дварфийски говор.
Красные глаза семирида замерли в жалких десяти шагах от мостика. Белая змеиная шкура влажным пятном выделялась на карстовой стене. Вздулись валики мышечной ткани: лапа послала новый снаряд, словно тот был выпущен из пращи. Гранитный булыжник задел плечо Томмина и врезался в телегу. Охнув, хирург сорвался в темноту под хруст древесины. Импульс броска передался телеге, а она, в свою очередь, выбила из равновесия Тресолса на противоположной стороне, который без лишних толчков с трудом держался на переправе. Взмахнув рукой в надежде зацепиться за обод колеса, дварф полетел вниз головой под аккомпанемент бушующей стихии.
Отряд на мосту поредел, но змеелюдов сей факт нисколько не смущал. Второй семирид незаметно забрался на опорный столб и пробил лапой настил. Пробил, прямо скажем, не очень удачно. Деревяшка, выбитая из-под ног Талона, отдала последнего на волю беспощадной гравитации. Гравитация ударила дворфом по макушке змеелюда-диверсанта, отправив обоих в бурлящую пропасть.
Тем временем - человек, Накис, Курел и тележка с оставшимся эскортом - все выбрались из зоны обстрела на противоположную сторону. На открытом уровне туннеля остался только дровосек, но его нога (в угоду богу Крови и Веселья, конечно) застряла между двумя досками в самом начале переправы.

Рухнувшие в бездну, дварфы ворвались в ледяное русло подземной реки. Глубокий поток принял их в своё лоно, оберегая несчастных от донных полукамней-полуклыков. Он нёс их по недрам Межевого хребта с головокружительной скоростью, жёстко бил о гранитные стены и захлёстывал пенными гребнями, испытывая горный народ, как испытывал до этого своды русла. И в темноте у каверны не существовало ни пола, ни потолка - была лишь древняя стихия. Беспощадная стихия. Божественная стихия.

То был подозрительный человек в плаще, представившийся Уристом МакДварфом. Его тощая фигура возвышалась над фигурками путешественников на добрую половину метра, а пепельная кожа уродливого лица встречалась чаще с бритвой, чем с девичьими устами. Говорил он мало, пил ещё меньше и, скорее всего, ему только предстояло узнать о легендарном самообладании горного народа.
Стоит упомянуть, что появление человека в туннелях Кротового перекрёстка лишило многих душевного равновесия. Отряд из "Хмельного кряжа" не упускал случая косо посмотреть на ножны рослого пришельца; проводник из аборигенов настойчиво пытался выяснить родину странного "дварфа"; боевой пёс Накиса пометил спальный мешок человека на привале; да и сам Урист, судя по всему, не радовался пребыванию в древних дварфийских шахтах. Но он исполнял чей-то приказ. А дварфы следовали дворянским инструкциям. Во всяком случае, тем обрывкам, которые они запомнили из словоблудии нобля.

- ...Вы, вы все! Вам уже рассказали, зачем вы здесь. - полный дварф тряхнул ухоженной бородой. - Вы, не побоюсь сказать, соль нашего народа. Прекрасная семёрка истинных дварфов. Дети камня. - Нобль изредка переходил на фальцет, натужно пытаясь вложить в слова больше торжественности. - Вы должны гордится своим положением... Вам выпала честь основать новую крепость по ту сторону Межевого хребта. Почему так далеко? Нам нужно расширять сферу влияния, конечно. Вы вернете нам то, чего мы лишились несколько столетий назад.
Толстяк обвёл аудиторию оценивающим взглядом: добился ли он нужного эффекта? Придя к положительному заключению, нобль продолжил:
- Ваш маршрут пройдёт аккурат под хребтом. Туннели предков. Проводника мы уже нашли. - подойдя к самой щекотливой части, он выдавил улыбку. - Прежде чем вы приступите к созданию новой крепости, вам нужно кое-что доставить на ту сторону. Небольшой груз... Выполнив задание, на месте вы получите бочки прекрасного эля и необходимый инвентарь. Наковальни; материал на ваш выбор; небольшое стадо скота. Всё указано в этом - Дварф потряс свитком. - документе. Что за груз? Узнаете послезавтра, перед отправкой. Ничего опасного. Конечно! А теперь - отдыхайте. Нет-нет-нет, не туда. Прошу, в эту дверь. Обычные экспедиционные меры. Скажите моим людям, и они принесут ваши личные вещи в эту комнату. Славно.

Странности странностями, но дварф не может отказаться от чести быть Основателем. В крепость избранные бородачи больше не вернулись. Два дня спустя, собрав личные вещи и крепко пообедав, они покинули родную обитель через маленький туннель в гранитной стене. Снаружи их встретила ручная тележка с казенной поклажей и груз - подозрительный человек в плаще, представившийся Уристом МакДварфом. Так и началось их долгое путешествие через Межевой хребет...

До обширной пещеры, в которой начинался туннель Кротового перекрёстка, отряд шёл два дня. Два мучительных солнечных дня в чистом поле. Маленький дварфийский Ад, распростёршийся от родного кряжа к предгорьям. Там их встретил восьмой дварф - проводник. Представился он Эралом Вольным. Поседевшая борода говорила о почтительном возрасте аборигена; его подслеповатые глаза слезились. Но была в этом теле и сила. Сила одинокого дварфа, позволившая ему дожить до преклонных лет в мире, полном случайных опасностей и опасных случайностей.
Встреча с проводником внесла разнообразие в скучный поход экспедиции. Старик знал множество легенд хребта и с упоением компенсировал жизнь отшельника:
- ...Кодгут был великим стгоителем. Кготовый пегекгёсток тгудами его двогфов из маленького гогно-газведавательного туннеля пгевгатился в оггомную стгуктугу, соединявшую две великие кгепости в газных концах хгебта. В былые вгемена даже люди пользовались двагфийской догогой, оплачивая золотом магшгуты своих кагаванов. То была эга двагфов, котогая не пегежила самого Кодгута. Кгепости пгишли в упадок, туннели газмыла вода, и наши отгяды уже не могли сдегживать шайки кобольдов. Пегекгёсток умег, и мы сейчас видим его скелет. Останки былого могусества...
На третий день отряд миновал арку, украшенную искусной резьбой, и вошёл в пресловутый перекрёсток. Повсюду виднелись следы давней выработки, часть туннеля обвалилась под действием карстовых процессов, а затхлый воздух красноречиво говорил о плохой вентиляции. Но дорога была достаточно хороша для небольшой ручной тележки. Все проблемы решались бронзовой киркой, и ничто не предвещало сложности.
Ночевал отряд в примыкающих к маршруту кавернах. Там повсюду виднелись следы их предшественников: давно остывшие кострища и лежаки из гнилой соломы. Успокаивая спутников, Эрал рассказывал о дварфах-путешественниках, встреченных им под Межевым хребтом:
- Многие покинули годные пенаты гади знаний. Некотогые искали адамантовые сокговися бгошенных кгепостей. А кто-то вёз контгабанду, минуя людские коголевства и эльфийские госи. - Последнее предложение старик недвусмысленно адресовал забившемуся в угол Уристу.

Миновал четвертый день. За ним в пещерную тьму канул пятый. Дварфы ели солонину с толстошлемником, запивали элем из свинохвоста и наслаждались гранитным потолком над их бородатыми черепушками.
На шестой день своды туннеля влились в изящный зал. Эрал нарёк его "тоговыми гядами". Прямоугольное помещение с высоким потолком местами сохранило мозаичный пол и роспись на стенах. Из каждой стены в темноту вёл широкий туннель.
- Мы близко к пенной шиле. Я пговегю ихний мост, а вы шдите здесь. - Прошелестел старик и скрылся в левом туннеле (со стороны входа). Оттуда доносился мерный рокот, знакомый каждому дварфу. Вода. Много воды.

Экспедиция:
Семь дварфов, плохо знакомых друг с другом;
человек в плаще и при мече;
проводник Эрал;
тележка, груженая:

• Тремя тридцатилитровыми бочонками эля из свинохвоста. Отменного качества, 50 порций.
• Вязанкой топлива для костра. На двадцать привалов.
• Бочонком свежей солонины на сорок литров.
• Ящиком толстошлемника, сорок килограмм.
• Бутылью с маслом для лампы. Три литра.
• Тремя лампами в отличном состоянии.
• Запасной киркой из меди и лопатой.
• Двумя короткими копьями (1,5 метра) с железным наконечником.
• Мешком с мелкими вещичками. Брикеты мыла с маркировкой "Ш", моток ниток, две иголки, сверток материи 5х5 метров, средства для розжига, 25-метровая верёвка, 8 тарелок и кружек.
• Ведёрко дёгтя для телеги.
• Боевая псина. Имя с Накиса.
• Тубус с документами нобля.

Кроме того, у каждого (кто не прописал себе сумку) есть рюкзак за плечами и меховой спальник.
Тележку тащите посменно. Каждая смена - два часа. Текущий тягловый дворф - Томмин.
Порядок следования произвольный, между тележкой позади и проводником впереди.
При постинге соблюдаем очерёдность "7 дварфов - мастер - 7 дварфов в произвольном порядке - мастер". Если кто-то будет тормозить, сделаю автоход.

Дварф без крепости, как пиво без пены. А все безумные приключенцы-бородачи лишь подтверждали это правило, выдержанное веками и крепкое, словно болотный виски. Знали его и коренастые фигуры возле лампы. Безмерно одинокие там, где гладкие стены каверны-привала врастали в естественные ступени пола и через несколько футов погружались в бездну.
- Ну, вино из толстошлемника...
Изрекла первая фигура, чей монолог длился не первый час. Она яростно жестикулировала и пускала пузырящиеся слюни на жесткий волос бороды. Вторая молча буравила взглядом гранитный пол, укрывшись за невидимой стеной презрения. Урист и Шораст. Дварфы.
- ... Из бочки прям. С дурой одной...
Шораст Дварфберг, умелый мыловар, скрипя зубами терпел бредни полоумного товарища. Здоровый глаз блаженного Уриста постоянно таращился на него, второй же порос бельмом и бесцельно блуждал по отражениям на полированном камне. Руки безумца мотались словно флюгер ветреным днём и ещё больше раздражали Шораста.

Для них весь мир сжался до размера грота.
Два дварфа.
Лампа.
Карстовый свод пещеры.
Далёкий метроном грунтовых вод.
Капли мерили секунды, минуты и часы томительного ожидания ушедших за припасами спутников.
Под невразумительные истории у Дварфберга зрел вопрос: а вдруг их бросили умирать здесь? Старого дурака Уриста, и его, Шораста Безбородого. К вихрю плохих мыслей варщика добавилась ещё одна, сугубо личная: мыловар обзавёлся бородой только в четырнадцать лет. Да и тогда она росла медленно, куцыми пучками, над которыми насмехались сверстники и, что ещё печальнее, сверстницы. Именно из-за скудной растительности Дварфберга не взяли в масоны. Именно из-за неё он не овладел искусством гравировки, но выполнял плебейскую работу в бедных кварталах родной крепости "Пивной Сосок". Так считал меланхолик-Шораст. У Уриста же была пышная борода под два фута, да и сам он работал в бригаде каменщиков, пока ущерб от эксцентричного поведения не перевесил многолетнее мастерство.

- Главное, чтобы Уристом тебя не обозвали. Если тебя один раз так обзовут, у тебя потом будет такая кличка, ну это… это хуже всего. - не унимался Урист.
Ещё сотня капель для двух одиноких дварфов под километрами скальных пород. Но мыслям о предательстве противилось древнее знание. Священное число, необходимый минимум. Дварфберг знал, что Армок не одобрит основание новой колонии без семи половозрелых дварфов. Старую крепость заложили семь отважных переселенцев, чьи профили выгравированы в легендарной столовой квартала аристократов. Прекрасные черты гордого племени: заплетённые в косички бороды; широкие скулы; кряжистое телосложение. Гравюра - работа настоящего мастера, каким не стал куцебородый мыловар. Пламя в масляной лампе танцевало с его мыслями, оставляя копоть на мутном стекле, а он продолжал считать секунды разлуки.

- Хочешь на одной ноге постою? - не унимался Урист.
Десять тысяч восемьсот двадцать две. Третий час, по подсчётам Дварфберга. Группа из пяти их товарищей, оставшихся переселенцев, согласно сердечному обещанию управляющего, давно бы дотащила скарб из телеги по расчищенной верхней тропе массива в облюбованную эмигрантами пещеру. Бесполезного Шораста и безумного Уриста - их бросили. С четырьмя сухарями и бурдюком подпорченного вина из толстошлемника.
Опасная мысль.
- ЗАТКНИСЬ! - внезапно взвизгнул Шораст. Мозолистые ладони сжали копьё. - Я не шучу, больной ты ублюдок. Ради бога, ЗАТКНИСЬЗАТКНИСЬЗАТКНИСЬ!
АТКНИСЬАТКНИСЬ вторило зловещее эхо. Их мир-скорлупка сжимался сообразно тающему терпению Шораста. По соляным наростам зашуршали песчинки, потревоженные взрывом мыловара. Но Урист - не песчинка. Он игнорировал тонкие намёки:
- Ну что ты, братишка? Хочешь, расскажу про пластинчатые агаты?
Древко шуршало по камню, а копьеносец тяжело дышал. Если бы дварфийское напряжение могло конденсироваться на стенах пещеры, то капельки кислоты давно бы зашипели в её выщербленных ложбинках.
- Тварь бородатая, кобольд. - пророкотал Дварфберг, ощущая острые грани своего терпения.
Алкоголь - лучший бальзам для растерзанной души дварфа. Чтобы отвлечься от спятившего масона, дрожащей рукой мыловар поднял кожаный бурдюк (осязаемый символ вероломства товарищей) и выбил пробку. Но вместо кисловатого грибного аромата из горлышка хлынула вонь стухшего напитка: миазмы буквально ослепили Шораста. Сделав два неуверенных шага, он наткнулся на Уриста, а тот судьбоносным движением выбил бурдюк, расплескав зловонную жижу на тунику несчастного мыловара.

Вшитые в камень, зелёные прожилки обещали намётанному глазу медь, медный колчедан и малахит, и образовывали причудливые геологические узоры. Шораст уже несколько минут внимательно изучал рисунок месторождения. Говорят, каждый дварф носит в себе частичку гор; осколок их естественного многообразия.
От тлеющего фитиля разбитой лампы на стенах танцевали тени, и с кончика треснувшего копья на ладонь варщика стекала карминовая струйка крови. Кровь, когда-то принадлежавшая плоти под ногами. Дымящейся плоти не в меру разговорчивого дварфа, чьё имя мыловар успел забыть.
Минутой позже Шораст отломил кончик копья и склонился над трупом Уриста.

Безмятежный Шу парил над девственным миром. Часть Бытья, божественная сущность - он скитался меж звёзд, захлёстывая незримым эфиром ледяные булыжники планет и астероидов.
К чему задумываться о собственном предназначении? К чему возводить хрупкие постройки и вплетать свой Голос в Хор? Позже. Всё Лень.
Он ощущал присутствие других Новорождённых, но не испытал ни толики любопытства, поглощенный собственной праздностью.

Но увы, боги оперируют не веками, а вечностью. Божеству нет дела до дня завтрашнего, ибо любая его мысль обязательно найдёт материальное воплощение в грядущей бесконечности. Значит и пресловутая праздность Бога праздности меркла в потоке времени. Охваченный этой назойливой мыслью, Шу возжелал хрупкое подобие божества, чьё существование будет иметь начало и конец. Чтобы цена за прожитое им (существом) в лености время была достаточно велика для утоления божественного аппетита.
Новый Шу, Шу-творец, распластался и рухнул на тёплую планету близ жёлтого комка плазмы. Его Голос конденсировал влагу из атмосферы, создавая бурлящие озёра в низинах, которые бог обильно насыщал мельчайшими элементами в надежде создать Нечто. Бог звал новую Жизнь, способную вернуть смысл жизни самого Шу.

- Мимик... - тихо зашипел Ричард, медленно поднимаясь с насиженного места. Протерев глаза, он прищурился и сгорбившись прильнул к стене, рядом с вооружённым Китом. - Нужно эту тварь живой взять, слышишь, Кит?
Часть сознания Вудхауза всё ещё дремала на рюкзаке, но бодрствующий Ричард отринул подступивший страх и жаждал отмщения.

Максим нащупал свободной рукой пластиковую бутылку и прижал к губам её горлышко. При всех своих недостатках, кислая газированная вода "Воббер" содержит сахар. В перспективе он станет глюкозой, которая поможет Журавлёву пережить ещё один день в преддверии рокового "Поцелуя".

В съёмной комнатке Максима царит полумрак. Спартанскую обстановку (кровать, шкаф, стол, стул и, о чудо, отдельный санузел за дверью-купе) согревает свечение персонального компьютера базовой конфигурации. Под казённым ярлыком скрывается обычный слабенький ПК всё-в-одном-мониторе плюс средства ввода, но с выходом в локальную сеть. Что ещё нужно вахтенному работнику?
Билет домой.
Лицемеры из администрации не озвучили витавший в воздухе ответ на запрос эвакуации. "Мест нет и не будет. Особенно, для таких, как вы." Они вежливо улыбаются, назначают встречу на грядущий день и цитируют речи из трансляции колониального канала новостей. На следующий день история повторяется. Максим ходил к ним; задавал вопросы; смотрел на улыбки. Но ежедневные пресные лица с окаменевшей мимикой могли опротиветь даже альтруисту-Журавлёву.

Одна его рука сжимает лёгкую беспроводную мышь, вторая держит бутылку. Скипетр и держава Максима. Постельное бельё скомкано после сна; одежда хаотично разбросана по дивану. Это импровизированный трон пред монитором, в колонках которого вещает скучный женский голос:
"... Оставайтесь дома, не поддавайтесь на провокации. Администрация наших друзей из колонии "Хейердала" сформировала спасательный флот, который в скором времени примет на борт всех жителей и гостей "Офелии". Оставайтесь дома. У вас нет причин для паники..."
Бла-бла-бла.
От подобной настойчивой пропаганды даже оптимисты отрастили клыки и превратились в ядовитых скептиков.

Внезапно, в углу монитора возникла иконка. "Конвертик". Личное сообщение от Indreck311 с заголовком "ЭВРИКА!!1".
>Прочитать сообщение?

Как утонула Офелия Шекспира, так и Валерий Самуилович Озерский тонул в трясине своей памяти. Он погружался всё глубже и глубже, где уже нет ни родной звезды где-то в созвездии Кассиопея, ни яркой запятой "поцелуя Кентавра". Ничего, кроме...

- Давай, папа! Быстрее!
Автомат выплюнул кредитку, дважды мигнув зелёным светодиодом. Арендованный на два часа винтокрыл автоматически открыл дверцу салона, в который тотчас же с криками и смехом ринулись дети. На переднее пассажирское сидение грациозно забралась Наташа с сыном на руках, и Озерский щелкнул её съёмным цифровым объективом, оставив фотографию жены и ребёнка в блоке личного коммуникатора. На память.
Глава семейства сел за приборную панель и сжал кистью управляющий джойстик. По мановению руки зашелестели промасленные внутренности машины; захрустела потревоженная обивка кресла; завыли сквозняки в открытом ангаре. Проверив тягу, Валерий поднял винтокрыл в воздух, выведя его из открытых створок ангара в белую завесу Тура. Целую минуту в обзорном окошке были видны лишь лопасти машины, но вскоре альтиметр перешёл на трёхзначные числа, и дрожащая туша винтокрыла вынырнула из тумана. Бортовой компьютер щелкнул, убрал крен и включил автопилот, символизируя начало занимательной экскурсии. Под аппаратом плескалась молочная гладь, а в небе люминесцировала сочными красками атмосфера Тура.
- Как красиво... Это ведь северное сияние, папа? Как в книжке!
Вопросы, открытые от удивления рты детей, вновь вопросы. Улыбки. На лице жены и, возможно, на лице Валерия.
На очередном витке Наталья что-то сказала, но при работающем винтокрыле сложно разобрать тихую речь. Озерский переваливается через поручень, ближе к жене:
- Что?
- Ответь, Валера...

- Ответь, Валера. Мы уже вызвали транспорт... У твоего подъезда, через десять минут. Валерий Самуилович, ответь, чёрт тебя раздери! - Надрывается хриплый голос в динамике селектора. - цубчик здесь. Вопросы задаёт...

Наваждение развеялось. Красный дисплей будильника показывает 6:45. За вентиляционным люком в мозаичном потолке исправно вертятся серые лопасти. Душно: кто-то выкрутил ручку на панели термостата. Под телом раздетого до трусов Озёрского хрустят синтетические листы, прилипшие к потной коже: какие-то графики, схемы, отчёты, и кентавр знает, что из этих распечаток актуально и пригодится в будущем. Тихо. Лишь селектор хрипит. И в нём Валерий слышит отзвук смеха из сновидения...

Похожее на стекло винной бутылки, небо экзопланеты наблюдает за колонистами сквозь прозрачные гексагоны в витраже гигантского купола. Свет звезды, прошедший через атмосферный оптический фильтр, служит спящим гражданам Новейшего Света ночником, оберегающим их сон под чужими созвездиями.
Но Морфей не властен над журналистом с Хейердала. С занятого Игорем бетонного ангара, рядом с градирней и двухполосной проезжей частью, видна панорама центральной "Офелии": жилые здания, офисы, развлекательные центры и башня ретранслятора, пронзившая шпилем пузырь скроенных шестиугольников. Настоящий Изумрудный город, отчаянно нуждающийся в волшебнике с парой-тройкой грузовых кораблей на орбите.

Под каблуком жалобно скрипнул фильтр окурка. После долгого перелёта с Тура и томления в транзитной зоне, где в каждом отсеке нанесены пиктограммы перечёркнутой папиросы, Игорь с истовостью религиозного фанатика превращает в пепел дорогие табачные изделия из хейердальской гидропоники. "Настоящий космонавт держит в узде пагубные и деструктивные привычки" - брошюры МКА плодили лозунги про "настоящих космонавтов" ©, которые, без сомнения, потребляли бабочек в тюбиках и испражнялись, демонстрируя дисперсию света. Он же курил и использовал пожароопасную газовую зажигалку.

Днём ранее, на очередной звонок в администрацию девушка-оператор без обиняков ответила ему: "Сожалею". Огласив приговор, она разъединила линию, и в динамике зазвучала ненавязчивая джазовая мелодия. Дэзмонд... или Паркер...

Цингера не включили в план эвакуации, потому что он был ненастоящим космонавтом МКА, гнилью космонавтики, жалким эскапистом с Земли пред ликом херувимов из Администрации?
Абсурд.

Шелестя протекторами, на дорожное покрытие вырулил четырёхместный служебный транспорт. Инсайдер из управленцев не врал. Колониальный чиновник, за баснословную цену торгующий местами на судне МКА "Кон-Тики", клюнул на имя известного журналиста. Полномочный носитель смертного греха остановился у обочины неподалёку, погасил фары, заглушил электромотор и погрузился в ожидание. В сумраке горел огонёк его сигареты, а номер транспорта z63g5 красовался над решёткой винтажного радиатора.

- Детский сад.
Собравшись с мыслями, Дворак отбросил пачку и стряхнул табак с ладони. Мельком посмотрел на Олега:
- Мы знали, что отправляемся не на каяках реки бороздить. О риске я и без молчаливых служащих D&D слышал не раз. А ты, - перевёл взгляд на Круглова. - в свою очередь, знал, что ведёшь в Зону обывателей, а не коллег по ремеслу.
Оттолкнувшись от земли, чех встал на ноги и отряхнул куртку. Продолжил хриплым голосом:
- Я готов идти вперёд, прятать по команде рожу в грязь и не обсуждать профессиональные суеверия, если оговоренное в очередной раз спасёт мою жизнь. - Йозеф жестом обозначил вынужденный привал. - Не самое приятное место для обвинений с одной стороны и демонстрации обиды с другой. Лично я хочу скорее вернуться в город, отстирать портки от пережитого ужаса, вдрызг напиться и завязать с авантюрами. - Дворак кисло улыбнулся - челюсть всё ещё ныла. Рука чеха нырнула в рюкзак и извлекла новенькую пачку из блока, тот час же продемонстрированную всей компании.
- Сигарету?

Капли дождя заставили чеха очнуться. Проведя тыльной стороной ладони по щеке, он изогнул уголки спёкшегося рта в подобие улыбки. Ушибленная челюсть заныла ещё сильнее, но не у Йозефа, а у подгоревшего дурочка, который польстился намедни на дешёвое путешествие в Зону. Дворак смеялся над этим простофилей, который с тем же успехом мог искать свою музу среди озорных угольков в жаровне.
Сам чех, мудрый задним числом, находился далёко от Никополя, в родной Праге. Встречал осень на пожухшей парковой траве, где обжечься можно только прогоревшей спичкой. Глупо, конечно, валяться так, среди гнилой листвы. Можно испачкать куртку, промочить джинсу и, чего доброго, простудиться. Но ему нужен очерк в газету. Про осень и сигареты. И про дурака-имярека, который ищет свою музу у чёрта за пазухой.

Пальцы оставили липкий след. Дворак посмотрел на ладонь; на грязь и пепел; на ссадины и покрасневшую кожу. Вспомнил, осознал и засмеялся. Смех вырвался клёкотом из пересохшей глотки.

Путешествие с амуницией в руках после пережитого стресса окончательно вымотало Ричарда. Не удивительно, что волшебное слово "привал" стало настоящим бальзамом для его израненных души и тела.
Выглянув из-за плеча Бориса, Вудхауз остановил свой жадный взгляд на початой бутылке и судорожно проглотил слюну:
- Надеюсь, летающий куст не способен поджарить на огне до хрустящей корочки эти сочные ломтики бекона и оценить купаж шотландского... ведь это же бутылка виски, Кит, правда?
Прищурившись, Ричард проследовал за насторожившимся пилотом. Компания себя уже выдала, поэтому он не утруждал себя попытками заткнуться:
- О как! Помидорки свежие. Яйца с желтками. Не какие-нибудь полуфабрикаты из треклятой органической смеси. И виски. Нет, это ВИСКИ, я узнаю этот бренд. Всегда мечтал попробовать. А...
Округлившиеся глаза Вудхауза приметили бриллиант. Вид огромного блестящего камня окончательно вскружил старателю голову, а его руки сами потянулись к крупному обработанному алмазу:
- Драный хвост кометы. Ты это видишь, Борис? Свежая еда, марочный виски и камень размером с голову гидроцефала. Огранка-то, огранка! Да у меня галлюцинации. Если это плод МОЕГО воображения, значит я могу реквизировать этот клад...

Три головы у Руда! Старик-матрос рассказывал о трёхглавых заморских змеях, чья сила и мудрость служила источником вдохновения для поэтов и сказочников. Чем бродяжка хуже?
- Хочу, хочу! А плата...
Прохвост плохо рассказывал истории, и самоцветов у него отродясь не было. Понуро перебирая кисточки шарфа, он крепко задумался. В голове мелькали матросские байки и басни с неизменной моралью. Он вспоминал сказки про рыцарей и трубочистов, притчи о храбрецах и мудрецах. Пустое это всё. Наконец он уцепился за нечто. Нечто родом из далёкого детства, с ароматом душистого хлеба и теплом родного очага.
- Далеко на Севере, - неуверенно начал Руд. - где люди одеваются в меха и пьют вино, разогретое в железный канах, жила девочка с алебастровой кожей и прозвищем "Снежинка". Лето в те краях вторгалось испуганной сойкой, сметая крыльями шапки снега с приземистых крыш и ломая ледяную корку на голубых озёрах. Было оно там редким гостем. В солнечные деньки цвели полынь и борец. Селяне в льняных одеяниях промышляли охотой и рыбной ловлей, зная, сколь скоротечен сезон изобилия.
Руд молча посетовал на свой нескладный слог и продолжил:
- Та девочка работала с остальными детьми, собирая на лесных полянах пряные травы и пунцовую клюкву. Она любила солнце, алый цвет ягоды и яркое голубое небо. Зимой оно станет серым, словно сажа на снежных пышках крыш, и мир канет в настоящую "навь" на долгие-долгие месяцы. - Прохвост облизнул потрескавшиеся губы. - В один прекрасный день, когда ветер с гор уже нёс дыхание зимы, Снежинка гуляла вдоль берега речной заводи. Её внимание привлёк всплеск в камышах: что-то отчаянно боролось с лоскутом сети, заросшей тиной. Существо было маленьким и несчастным, поэтому девочка, повинуясь порыву своего доброго сердца, притянула острогой сеть к берегу и распутала её. Внутри свернулась в комок пушистая ондатра. Шерсть у неё, хоть и измазанная бурым илом, была яркого белого цвета. Редкие звери-альбиносы в тех краях считались вестниками зимы, поэтому Снежинка попросила спасенную ондатру передать снежной властительнице просьбу. Пожелала девочка всего несколько красок в палитру суровой северной природы. Отпустив ондатру с весточкой, девочка вернулась в родную деревню.
Руду стало грустно. Голос из детства рассказывал ему эту историю лучше и красочнее. Как давно это было...
- Новый день встретил Снежинку первым снегопадом и удивительным зрелищем: клёны и ивы вспыхнули рыжим, оранжевым и жёлтым, рассыпаясь яркой листвой. Зима выполнила просьбу девочки, и по сей день перед первым снегом деревья окрашиваются в тёплые осенние цвета... - Прохвост закончил историю и выжидающе смотрел исподлобья на старика-волшебника.

Трава цепляется за пальцы, а ступни с чавканьем тонут в вязкой почве. И вода! Она проникает всюду: стекает прохладными ручейками по спине; лепит рыжие сосульки из волос Тимура; щекочет кожу юркими каплями. Вода правит в этом мире бал, превращая слово "сухость" в пыльный архаизм.


Повернув за угол, отважный путешественник (то есть, ты=) очутился в лабиринте из таких же заросших траншей. Дорожка на дне утопает в мутных лужах, а чавкающая поступь пугает мелкую живность: салатовых лягушек ростом с мизинец и пятнистых саламандр. Юркие амфибии ловко прячутся в пучках осоки.
Минуя несколько поворотов, ты встретил ещё одну трубу (с аналогичным углом наклона) и в конце концов вышел к приземистому деревянному сооружению. Покосившиеся дощатые стены, дверь на ржавых петлях и крыша из сена чуть ниже траншеи - унылый полусгнивший сарай преградил тебе путь.


   S
  │ - точка прибытия.
  └───┬──S 
             │
             │
             └─────┐
                             │
                      T──┴─►─█

█ - сарай.
S - труба_на_дуге.
► - Тимур.
T - тупик.

Руд не боялся собак. Дворняги всегда были верными спутниками в его странствиях. Попадались среди них и любопытные щенки, и злые сторожевые псы с куцым хвостиком. Прохвост умел (во всяком случае, считал, что умел) с ними обращаться, переняв опыт у сверстников.
- Не боятся, не бежать, не... - тихо повторял он, словно мантру, замахиваясь увесистым мешком на оскалившуюся чёрную псину. Она зарычала и... мир начал блекнуть. Злой рык прогнал все краски из окружающей действительности. Скучная степь превратилась в грязную чёрно-белую листовку, какие обычно печатает провинциальная типография. А пёс теперь сверкал снежной шерстью и клацал зубами из эбонита. Конечно, Руд опешил от подобной перемены, но мешок из рук не выпустил.

В читальном зале Бодлианской библиотеки в это время года как никогда душно. Знойное солнце пылает над Оксфордом, накаляя старые стены и прогоняя стайки ленивых студентов под тенты разнокалиберных кафешек. В сочных июльских лучах, кои с трудом пробиваются сквозь толстые потолочные окна, хаотично танцует серая книжная пыль одной из крупнейших библиотек Старого света. А царящая в зале тишина скрывает в своих недрах знания, которые человечество собирало и прилежно копило тысячелетиями осознанного существования.
Для Тимура библиотека - единственное место, в котором можно легко скрыться от суеты родной альма-матер. Вот и сегодня, он вновь предпочел читальный столик замызганным кафетериям студгородка.
- Еще один том. Случайно завалился, подумать только, за Джахилийскую полку. Решил, что он Вас заинтересует. Текст, похоже, на среднеанглийском, написан от руки. И, что самое удивительное, с иллюстрациями! Возможно, довольно старая работа университетских, которая затерялась во время реставрации и перестановок в нашем крыле...
Седой библиотекарь Джонатан, с которым Тимур поддерживал почти что дружеские отношения, аккуратно положил затёртый томик на стол и тихо ретировался. На титульном листе принесённой книги красуется заголовок "Мир Перекрестка."
*Шелест потревоженной бумаги.* Следующая желтоватая страница испещрена грубыми чернильными закорючками, кои складываются в нечто, похожее на пролог к фентезийной повести:

Сей работой Я хочу искупить вину перед несчастным отцом моим. Отныне миры Искусства не связаны более с народом Д'ни. Я оставляю шесть томов Перекрестка для будущих поколений в 5 мирах и Исходе. Я верю в то, что когда-нибудь Странник простит мою семью и вновь решится на большое путешествие через одну из этих книг. Я буду ждать.

Последние три строчки стёрла чья-то рука, оставив грязные разводы на обветшавшем листе. Тимур поморщился: похоже на очередную низкосортную мистификацию, которые время от времени любили устраивать студенты старших курсов, подбрасывая в архивы подобную "древность". Но в глубине души строчки его заинтересовали, уж слишком аутентично выглядел текст. Старые слова, от них прямо веяло чем-то загадочным и... волшебным? Даже больше - книга действительно ПАХЛА песком и нездешним разреженным воздухом, который вырывался из пыльных страниц с порывами фантомного ветра.
Страница, ещё одна, третья - после пролога идут символы, о происхождении которых он не догадывается. Изящные строчки, в которых чувствуется система и скрытый от случайного взгляда, глубинный смысл. За символами следует пресловутая иллюстрация на развороте. Действительно, это дивная работа мастера - зал из желтых блоков, массивные каменные стенды и яркое голубое небо в широких арках. Рисунок жил. На нем даже не видно мазков кисти или штрихов карандаша - никаких признаков работы художника.
Глубоко вздохнув, Тимур откинулся на спинку стула и оглядел читальню. Она абсолютно пуста. Даже вездесущий смотритель вновь ушёл копаться в архивах, оставив его наедине с загадочной книгой. Где-то хлопнула дверь; послышались торопливые шаги, постепенно растворившиеся в вязком, до отвращения расслабляющем мареве.
Перегрелся? Слишком душно в это время года для старушки - Англии... слишком...
Рука непроизвольно потянулась к удивительной иллюстрации. Ладонь почувствовала шершавую текстуру плотной, хрустящей бумаги. Тимур не сразу осознал, что кончики пальцев потонули в ожившем рисунке. И странно: нет ни страха, ни удивления. Вероятно потому, что в каждом из нас живет вера в чудо, которое избавит нас от ежедневной рутины. И когда чудеса действительно случаются, человеку остается принять их как данность.
Так думал каждый Странник...

Когда Джонатан вернулся, стул Тимура был пуст. Старик подошел к читальному столику, что был завален книгами, и положил еще несколько увесистых томов. Пробормотав что-то про "нынешнюю молодёжь", он шаркая вышел из зала и вернулся к своим привычным обязанностям. Над Оксфордом по-прежнему палило жаркое июльское солнце, и библиотечная пыль продолжала танцевать в его ярких лучах.

_____

Дрожь по телу. Твои ноздри судорожно вбирают чуждый воздух. Он морозной струёй обжигает глотку, вливаясь в меха лёгких.
Вокруг светло. Даже через чур светло: глаза слезятся от ярких лучей громадного светила. Никакого тепла, ничего более, окромя рези в глазах и слёз. Чьи-то сильные руки схватили тебя за плечи, подняли с каменного пола и легонько встряхнули.

- Ну... пусть будет так. Вопрос порождает ответ, ответ тянет за собой новые вопросы. Секунду назад ты пил кофе в собственном особняке, листая очередную безделушку с аукциона? Или глотал библиотечную пыль, разгребая архивы откинувшего копытца толстосума, а? Ну полноте, не стоит смотреть на меня такими милыми, ошалевшими глазами. Ты влез в тайну - тебя засосало сюда, все по-честному.

Перед тобой человек, закутанный с ног до головы в серую рванину. Впрочем, Человека в фигуре выдают лишь общие очертания и пара голубых глаз, что насмешливо рассматривает пришельца сквозь щели в ткани. Очень холодно. Твоя челюсть отбивает мелкую дробь, на рыжих волосах образовался белоснежный иней.

- Да ты околел совсем, дружище. Вот тебе и новые правила игры. Следуй за мной.

Фигура, шурша полами своего ублюдочного наряда, резво повернулась и ринулась на винтовую лестницу, звонко стуча твердыми подошвами по камню. Есть возможность осмотреться: зал (метров десять в диаметре) из желтых блоков, массивные каменные стенды и яркое голубое небо в широких арках - всё как на картинке, к которой секунду назад ты прикоснулся. В одной из арок застыл громадный, раскалённый до бела диск солнца. На него невозможно смотреть дольше секунды без риска ослепнуть. Лестница, по которой взбежал незнакомец, находится по правую руку от тебя, делая по стене одну полную петлю, прежде чем скрыться в отверстии этажом выше. Судя по всему, точно такая же лестница ведет на нижний ярус.

Жизнь рядового первого класса Винсента Осборна не подчиняется чётким планам и инструкциям. Вот и сейчас...
Закончив борьбу с потоками воздуха, он поблагодарил бога за удачное приземление, обрезал стропы, гаркнул "вспышка!" и неуклюже нырнул в кусты. Операция, идущая через жопу, незнакомые лица в отряде, высказывания, содержащие слова "пи*да" и "зона высадки" - всё меркло в иллюминации зенитных орудий и гулких выстрелах разного калибра. Кое-как пробравшись к своим, рядовой больше не задавался вопросом "куда идти?", вверив свои полторы сотни фунтов пушечного мяса офицеру.

Весь путь от Ла-Манша, крепко сжимая винтовку, Осборн шёл в арьергарде, и чётко расслышал он лишь приказ первого сержанта. Аккуратно переставляя измазанные сельской грязью коркораны, Винсент вместе с отрядом поплёлся вперёд, высматривая подходящую цель левее фермерского дома.

- Тряпишный...кхе...щилавек...
В пасти у Крэга что-то заклекотало и вместо членораздельных звуков из горла вырвался фонтан багровых бусинок.
Проиграть. Стыдно. Крыса, крыса, всего лишь крыссса. АРГХ!
Последний раз задняя лапа, благодаря гибкому строению крысолюда, стремительно взметнулась вверх, острыми когтями пытаясь рассечь лицо\грудь\горло противника. Но сделала она это вяло, ведомая остатками угасающего сознания Крэга. Ведь крысолюд не умел проигрывать. Он не боялся умереть, он лишь боялся сдаться щилавеку. Но, увы, злость в красных крысиных глазах вспыхнула в последний раз и навсегда померкла.

Ликующе вереща, Крэг наносит все новые и новые удары по бездыханному телу. Брызги солоноватой крови окропили зеленое пончо и залили багровыми сгустками серую шкуру крысолюда. Они опьяняли.

- Мертвый щилавек, щилавещишка, ненавишу!!!

Наконец, Крыс утих. Победа. От пока еще теплого тела Вильфуя, распластавшегося на ледяной арене, поднимается облако пара. Ржавое железо крысолюдского доспеха обжигает шкуру, заставляя победителя забавно пританцовывать.

- Конщено...

Когтистые, черные руки.
Резкий прыжок, один из многих. И вновь судового медика настигла вентиляционная решетка. В ребра впился холодный металл и голые участки кожи чувствуют колебания рассеченного резким движением воздуха.
На этот раз Индрек не успел. Под лоснящимися ладонями чудовища затрещали кости и сухожилия. Крик застрял в горле, получилось лишь протяжно и жалостливо захрипеть.
Оно тащит добычу к себе, в темные лабиринты систем жизнеобеспечения. Медик с трудом уцепился за развороченную вентиляционную решетку. Свет из коридора загородила еще одна фигура. Она медленно машет рукой вслед Эжену. Вроде Атлас, навигатор с Танатоса...
- Помо...
Индрек осекся. На лице у Грегори, комофортно обмотав хвостом шею навигатора, сидело желтое существо. Такое же, как и у почившего негра. Как у того парня с Либератора, Сноу.
И руки. Руки, оголенные до локтя - они были черными, словно вылитые из эбонита протезы...

... очнулся. Уходящая фигура. Вроде Атлас, навигатор с...
Индрек вздрогнул. На резкое движение голова отозвалась пульсирующей болью. На глаза непроизвольно навернулись слезы. По лбу стекали капли пота и все тело медика предательски знобило от пережитого кошмара.
Прогорклый запах расползался по палубе. Паленая проводка, запузирившееся от высокой температуры палубное покрытие. Эжен лежал, облокотившись на стену, боясь пошевелиться.
Надо вернуться в медотсек. Надо. Наверное, есть раненные. Техники же забаррикадировали вентиляцию. Да. Надо уходить. Больно мне, плохо м...

- А черт её знает, тварь эту. Вроде не двигается пока и то хорошо... Еще один?
Кивнул на негра с присоской.
- Капитан знает? Они там совсем опизденели, у меня два пациента с неизвестным паразитом, труп и наркоман в бреду.
Голос медика медленно начал повышаться.
- На корабле творится сплошное непотребство. Самуэль, может ты мне ответишь, что планирует Даллас и его компашка солдафонов?
Не дожидаясь ответа, Эжен обратился к пациенту:
- Джон, ложись на кушетку томографа. Франко, просвети ему груди, дыхательные пути. Если заметишь что-то необычное, позови меня... Аргх!
Нервы Индрека сдали. Он подошел к койке Кракса и вкрадчиво произнес:
- Ты вел грешную жизнь, Квак...э...пассажир, с Либератора. Но сегодня у тебя есть уникальный шанс искупить все грехи разом. Тебе ведь не хочется снова познакомиться с андроидами Танатоса и попасть на завтрак к местной фауне? Вот негр довыпендривался, ему не повезло. Так что будь хорошим мальчиком. Я тебя развяжу и ты немного подсобишь медику, за что он может быть даже выдаст тебе таблетку от головы, лады?

- И что вы здесь забыли? Период оккупации мед отсека отмороженным десантом в прошлом, не так ли? Поэтому, если вы не нуждаетесь в медицинской помощи, я попрошу вас покинуть помещение. Найдите друзей и вместе захватите кают-компанию, например. Там по слухам много жратвы и веселья.
Все это время Индрек стоял у входа в лабораторию и слушал-слушал-слушал пи*дабольство агрессоров. Боевые киборги, коварные корпораты, заговорщики - в том, что спасенный экипаж Авалона состоит целиком из ебнутых на всю голову солдафонов, Эжен тащемто и не сомневался. Куда более непонятной для доктора оставалась позиция капитана. Да и экипаж вел себя довольно таки странно.
- Пилкинс, фу, черт тебя раздери!
Индрек заметил кота, который своим любопытным носом тыкался в грязную капсулу. Прикрикнув на жывотное, доктор вновь обратил свое внимание на более крупную спасенную дичь:
- Ну так что?

Медик грустными глазами уставился перед собой, на опаленную руку. Ему хотелось заползти обратно в криокамеру, подальше от всех этим морпехов, вопящих техников и капралов. Лечь и спать-спать-спать, до самой Земли. А потом положить прибор на сраный космос, прихватить сраного кота и устроиться в сраной городской поликлинике диагностом.
- А ведь я могу разбудить вашего подельника...
Тихо пробормотал Индрек.
- Голова наверное у всех болит? Так у меня и от этого средство есть. А потом мы все вместе сядем, разведем кофейку и въебашим в ваши куриные мозги, что это поганое гражданское корыто, на котором кроме резаков даже и оружия то нет!
Лицо растянулось в ухмылке:
- Или вы надеетесь вчетвером захватить транспортник и мстить, грабить, убивать?
Смотрит на Кацмана. Внимательно и грустно.

- А ты отойди на пару шагов, да н-н-ножик убери...кхе
Индрек зашелся кашлем. Прокашлявшись, он шмыгнул носом и проговорил:
- Тут ваш Капрал, в мед отсеке... Франко, выведи ее... А насчет вырубленного, я вко..ааа...ААА...АПЧХИ!
Док аккуратно просунул левую кисть в карман и демонстративно извлек марлевый кусок ткани.
- Ап...кха...
Эжена здорово прихватило. Прижав обеими руками марлю к носу, он несколько раз смачно чихнул. К последнему чиху примешался едва заметный щелчок - медик, вероятно, случайно щелкнул клавишей зажигалки с турбонаддувом. Плотная повязка вспыхнула и задымилась.
- ААААЙ бля, рукааааа, рукаа!!!
Индрек в панике замахал перед собой левой рукой, пытаясь скинуть пылающую повязку. Та задымила еще сильнее - резкие движения раздули пламя.
- СНИМИТЕ ЕЕ!!!!!!

- Вояки, да какие упитанные... Слушай, Рико. Во-первых "подцеплять" - дело техников. Я бы эти разожравшиеся морды будить не стал - хреново, если у человека при пробуждении в незнакомом месте болит голова. А если этот человек - костолом, дело пахнет керосином. И их тут несколько. Тем более...
Индрек склонился над одной из капсул, проведя тыльной стороной ладони по холодному металлу:
- Тем более, насколько я понял, на мостике про корабль этих бравых вояк никто ничего толком не знает... Я считаю, если мы и будем выводить спасенных из криосна, нужно подержать их в отдельном от всех помещении. Я проверю кровь, проведу несколько тестов. Кроме того, что они мне не нравятся, они могут быть потенциально опасны для команды.
Медик нагнулся за капсулу рассматривая разъемы на ней.

Выползший на мостик Индрек с грустью осмотрел помещение. По пути из родного отсека ему резко поплохело - побочные эффект заморозки в прямом смысле вылился в обильную рвоту, после которой истощенному медику пришлось таки дотащиться до душевой и смыть с себя всю грязь вместе с дурным началом дня. Теперь лицо Эжена передавало печаль и крайнюю степень измотанности. Ему по-прежнему было плохо, он не понимал, что за цирк творится на корабле и "кто все эти люди?".
Проводив взглядом Айвена, который запер единственную дверь, вынудив медика остаться на мостике, Индрек тяжело вздохнул и, выбрав момент, подошел к капитану:
- Стивен, если мы переквалифицировались в работорговцев, ты мог бы просто сообщить команде. Мы бы заперли всех с "Liberator" в тренажерном зале и не мучались... Что это за корабль? Новая добыча бравых каперов с Танатоса?
Тихо проговорил медик, кивая на мониторы.

- Да что вы творите!?
Индрека вывел из себя балаган, развернувшийся в его скромной обители. А вывести медика из себя крайне сложно - экипаж за время общей работы должен был усвоить сей факт.
- Теодор, черт тебя раздери, если ты здоров - покинь отсек. Франко...
Эжен смерил пронзительным взглядом сначало Анри, затем подростка.
- Как закончишь - выпроводи всех отсюда и запри склад. Пацаненку дай тампон и валерианы. И займись нашим костоломом Самуэлем. Идиоты... Я на мостик, к капитану. У меня тут оборудования на миллионы, а они побороться решили... Клоуны сраные...
Индрек бурча вышел из отсека.

- Утро доброе. Пилкинс, дорогуша... Тебе никто не рассказывал о пользе диеты? Ты не подумай, я не придираюсь...
Индрек деловито осмотрел свои владения, убедившись, что все препараты (в частности наркотики) были на месте. Завершив импровизированную инвентаризацию, он проследовал в лабораторию - теплый уголок медика на борту недружелюбного "Танатоса".
Открыв один из шкафчиков, Эжен извлек коробку с кошачьим кормом, спровоцировав еще пару раскатистых мявов - целая буря эмоций для "дорогуши" Пилкинса. Предоставив коту возможность насладиться незатейливым завтраком, Эжен и сам решил перекусить. Он не любил насыщаться вместе с остальными членами экипажа, предпочитая им толстого кота, поэтому в холодильнике, рядом с химией, всегда валялась какая-нибудь сносная жратва.
Спустя пару минут и бортовой медик, и бортовой кот громко чавкали в унисон, по-тихоньку приходя в себя после продолжительного криосна. Индрек не задумался о причине пробуждения. Ну а кот и подавно.

Квинси тяжело дышал - дурацкая схватка потревожила старые раны. Сплюнув, вор выпрямившись, упер обе руки в бока и саркастически усмехнулся:
- Монаха то они грохнули. Герои. А от сраного факела уже второй чуть не сдох. Мотыльки, бл*ть. Да с вашей комплекцией не на огоньки лететь, а стены лбом крушить. Капитан Свин, земля ему пухом, не зря отбирал себе парней в Стервецы. Стервецы должны быть СУРОВЫМИ!
Переведя дух, Моррис внимательно уставившись на Вааргха (а вдруг по морде дать попытается?) продолжил:
- Идти то можешь? Надо перевязать твой шашлык остатками балахона...

Индрек никогда не был ранней пташкой. Вот и сейчас, разлепив по очереди оба глаза, он позже всех перевалился через борт криокамеры, медленно стекая на пол. Лицо его выражало полное равнодушие к окружающим. Он даже не удосужился осмотреть помещение, по памяти прошаркав босыми ногами к своей полке. С трудом облачившись в халат, он пару секунд размышлял о прелестях душа. Размышления уткнулись в старую поговорку "овчинка выделки не стоит", поэтому Эжен решил сразу же отправиться в медицинский отсек. Там его ждал бодрящий кофеин и привычные полки с медикаментами.
- Кому вновь не хорошо после криокамеры - практикуйте уринотерапию. И только после пропитого курса обращайтесь ко мне, дорогие. Я в медотсеке.
Произнеся этот монолог (и даже не посмотрев, есть ли еще кто нибудь в комнате) медик выполз в коридор, направив свои шаркающие стопы на техническую палубу.

У каждого вора, (где-то между желудком и позвоночником) уютно завернувшись в потроха, спит ОНО. Оно не требует для себя золота и вкусной жратвы. Оно не болит после встречи со свинорылыми, грубыми стражниками. Нет. Оно просто просыпается и ЧУВСТВУЕТ, когда все идет наперекосяк. Вот и сейчас, ОНО, разбросав потроха, орет на все тело "ОПАСНОСТЕ!!!". И от этих криков временами хочется бежать, далеко, без оглядки.
Впрочем, хоть Квинси и был расчетлив, жаден и мелочен, но трусом назвать его никак нельзя. Доверившись инстинктам, он нырнул обратно в люк, отстранил зазевавшегося Бульдога, рванув к уже охваченному пламенем шаману. Не вникая в подробности (но уже подсчитывая сумму, которую Вааргх должен будет возместить за товарищескую помощь), Моррис сорввал с себя плотный балахон, пытаясь на ходу повалить и накрыть тканью шамана.

Синхронизация с пилотом завершена. Все системы в норме.

- Добрый день, сэр. Я Альфред, ваш дворецкий.
На дисплее "Лонгиния" возник образ - типичный английский слуга, совмещающий житейскую мудрость, непроницаемое лицо и твердый стержень внутри.
- Как вы себя чувствуете в кресле пилота?

Сбор сведений о пилоте. Степень синхронизации в норме.
Продолжить контакт.

Лонгиний буквально ожил, вырвав частичку жизни из человека и наполнив ею свои промасленные внутренности, деловито шуршащие под толстым слоем брони.

- Надеюсь, вам удобно. Осмелюсь предложить начать знакомство в более приличествующем для джентельмена месте.

На миг Михаила ослепила вспышка. Секундой позже он уже мог любоваться чудной картиной: Вечер. Терраса со столиком и несколькими стульями на ней. На столе все подготовленно к чаепитию. Рядом стоит сам Альфред с перекинутым через согнутую левую руку полотенцем.

- Как мило.
Квинси втянул воздух носом и кисло ухмыльнулся.
- Ей богу, как дома, после очередного пьяного дебоша. Аромат параши перебивает вонь от несчастного, сдохшего недельку назад от какой-то гнойной гадости. Стражникам ведь плевать, что за мясцо валяется за решеткой. Живое оно, али нет - порцию всегда приносили на двоих, так что от голода с двойным пайком умереть было сложно. И мой протухший друг снова выручал, забивая своим ароматом вонь странной органики в глиняном котелке. Прекрасный ужин, господа!
Моррис аккуратно продвигался по коридору. Достигнув трупа, наемник оторвал лоскут от своих лохмотьев и через него на скорую руку обыскал несчастного. Закончив досмотр, Квинси выкинул грязный лоскут и направился к лестнице.