Голосование за ходы

-Ага, и хуй у него был шипастый?! - предположил Эрнанадес, давя боль от резаной раны. Нога работала. Более-менее. Если без фанатизма. Улыбка мексиканца сверкнула: "Так просто я вниз не уйду, суки". Впавшие виски, сухой рот, пальцы чуть подёргиваются. Обезвоживание, стадия первая.
Но рубчатое тельце осколочной, пистолет и нож давали надежду. Они и эта тупорылая парочка, как ни странно. А ствол у нигры мы отберём, отберём, дай только срок.
Срать на логику, срать на нормальность. За спиной догорает гектар смерти, но он жив. Жив! И планирует таковым остаться. Важно ли что-то ещё?
"Нет!" - Хорхе, и все хищные, ядовитые твари из сельвы, что только могут прийти вам на ум.
"Ещё как да, блядь!" - Мануэлито. Не первый отличник в классе, но достаточно сообразительный, чтобы понять - очередная, поглотившая его жопа - какая-то не такая. Может синяя, а может и вовсе - ярко-фиолетовая.
Но разве это помеха веселью?!
- Мы захуярили йети с задроченным бритвомётом и ядрёной бомбой под сракой, amigo джеймсбонд. Чего б не сходить к ебучей речке после такого-то? И это... у вас чё реально, у обоих ни клочка бумаги? Билль о бесправии? Послание Ганди? Телеграммы от подружек? Шмаль-то, отвечаю, убойная!
Эрнандес говорил, а тёмные глазки шныряли туда-сюда, оценивая ситуацию, буравя джунгли, крупные ноздри раздувались, оценивая запах и вкус. Река. Вода. Ну, мачмала, что здесь идёт за воду. Но всё равно - влага, и возможно - относительно чистые ручьи. Кадык задёргался вниз-вверх, защёлкал.
- Только... - внезапная мысль пропорола мозг, не хуже, чем неведомый металл - ногу, - будь я таким же monstro, засел бы именно на реке. На водопое.
Сука ты, Хорхе, хоть и покойник. Но спасибо тебе.
- Идём. Плавно и нежно.

Эранандес пошевелил челюстью, сморщился, провёл рукой по лысине. Горелая вонь набилась в ноздри, хотелось сплюнуть - а нечем. Мексиканец сел, оттянул затвор пистолета. Перед глазами заплясали чёрные точки, но это пройдёт. Пройдёт. Главное - он жив. Он жив, а хуесос-хохотунчик, порезавший его - нет. Губы Мануэлито разъехались в оскале улыбки.
- Бля, опять ваши рожи! Я-то рассчитывал очнуться в симпатичной больничке, наедине с сисястой медсестричкой!
Боль в ноге никуда не делась, но теперь, приглушённая тугой повязкой, стала тупой, чуть пульсирующей. Боль-напоминание, знающие люди понимают её отличие от боли-предупреждения. И, да, повязку ему накладывала вовсе не chica bonita c третьим размером, а один из этих хмырей, скорее всего старикан. Хотя могли забить хуй и бросить - это было бы вполне в стиле самого Мануэля. Не то, чтобы мексиканец чем-то там проникся, но по всему выходило, что польза от встреченной в здешней сучьей сельве парочки мудаков, получилась немалая. Пиздец ему в одиночку пришёл бы, вот что. Эрнандес прямо, без улыбки глянул в глаза англичанину, и слегка кивнул. В следующую секунду он уже снова глумливо ухмылялся, взгромождаясь на ноги и привычным движением засовывая пушку за пояс.
- Слышь, ну вы хоть срисовали это хуйло, прежде чем оно в аллах-бабах поиграть решило?

В кругах, в которых вращался Эрнандес, тормозить было не принято, так что неудовольствие сложившейся ситуацией он выразил уже на ходу, ковыляющим галопом догоняя улепётывающую парочку:
- Ебучий случай, ух…, кровью бля истечь спокойно не дадут! Чё за пидор там ржёт?! Кто-то из вас, хух…, хануриков ему своё хозяйство показал, или чё?
Одной рукой, скользкой и одновременно липкой от крови, Мануэлито пытался зажать паршиво перебинтованную рану, второй тащил автомат, с переменным успехом раздвигая стволом встречные заросли.

Овеществлённый свинцом и сталью, гнев Мануэля усвистел в джунгли, и куда громче, слышнее стал холодный, напористый голос, принадлежавший инстинкту самосохранения.
«Ты истекаешь кровью, тупой ублюдок. Истекаешь кровью посреди злоебучих джунглей. Останови это немедленно!»
Спусковой крючок под рукой был таким славным, податливым, от запаха пироксилина жадно трепетали ноздри, но Эрнандес собирался ещё пожить. Потому что мёртвые не стреляют. Мёртвые не мстят. Они не могут ответить весёлой кровавой шуткой на такую-же, сыгранную с ними.
«Надеюсь, эта парочка хоть на что-то без меня годится», - подумал бандит и скорчился за массивным стволом, стараясь на этот раз, чтобы ни одна часть его костлявой тушки не торчала и не выпирала. Прислонив рядом автомат, он торопливо содрал футболку, обнажив лоснящийся от пота, пестрящий татуировками торс, и принялся рвать ткань на полосы, помогая себе ножом.
«Сейчас… сейча-ас… больно, с-сука… туже… да куда ж ты льёшься, падла…»
Крупные сосуды, похоже не были задеты, значит жгут – медленная, мучительная смерть в его обстоятельствах, не понадобится. Хорошо хоть рана чистая – никаких кусочков штанов, убивающих собственного хозяина через блядское заражение крови.

В каком-то смысле всё происходящее было даже прикольным – неизвестность горячила кровь, обостряла чувства, и часть мексиканца наслаждалась этим, как наслаждалась всей полной превратностей жизнью бандита, пронзительной ясностью метамфетамина, ощущением входящего в чужую плоть клинка. Но была и другая часть – та, что обеспечила безбашенному весельчаку Мануэлито элементарное выживание. Здравый смысл. Ну, или его остатки. Речь ведь шла не просто о риске, нет. Ситуация целиком блядь и полностью находилась вне всякого контроля, и судя по событиям последних часов за ближайшим деревом могло оказаться что угодно – от ядерной мать её бомбы, до доброго малого Хосе из детской сказки.
Вот потому-то, когда Мануэль заметил все эти забавные поделки из палочек и веточек неведомого шутника, он, вместо того, чтобы насладиться шоу, выдал:
- Стоп! А ну стоять, бинла… Абди, ёб тебя в уши. Под ноги, сука, смотри! , - и указал, куда именно надо смотреть.
Оставалось лишь надеяться, что даже для иностранца общий смысл данной тирады окажется понятен. На фоне творящейся кругом неведомой ёбаной хуйни даже эта парочка мудаков: черномазый и гринго, могла пригодиться. Хотя бы для того, чтобы вместо Эрнандеса влезть в ещё какой-нибудь, «сюрприз», не такой заметный, как этот.

- На ёбаный пиздец это похоже! Ух ты, глянь, какой охуенный! Это у него под глаза дырки, или? Пиздец, мутант какой-то! Бля, мне б такой черепец на стенку! – Мануэль чуть ли не подпрыгивал от возбуждения, бегая вокруг кучи, и высматривая останки поинтересней. Даже о том, что к новоявленным корешам и соратникам спиной поворачиваться категорически не рекомендуется, позабыл в запале.
- Слышь, а из чего этот столб? – задав этот вопрос, по всей видимости, непосредственно Мирозданию, Эрнандес немедленно потянулся упомянутый столб пощупать, - И эта, я чёт не вижу, чтоб тут натоптано было…

Вскоре выяснилось, что манера командования у этого Ховеруса, нефлотская вплоть до полного раздолбайства. Чинопочитание чинопочитанием, но элементарная дисциплина обязана быть в любой оперативной группе. А дисциплина складывается из готовности подчиняться с одной стороны и готовности брать на себя ответственность — с другой. И вот последнего в новоиспечённом командире как-то не чувствовалось.
Не успел Кварл додумать эту невесёлую мысль, как ожили динамики проектора.
Уговаривать машины девчонка, похоже, умела. Без красного халата и мозгов набекрень. Хотя, насчёт последнего судить пока рано.
«Фрак его, что в карманах у остальных, но зная Мур, думаю, примерно как у меня — разок выпить. И что остаётся? Силовая операция по захвату капитана прямо посреди улья? Ничего невозможного, но его потом придётся очень плотно опекать весь полёт. Вариант с Экклезиархией — девять суток теряем, Печать-то они, пожалуй, уважат...»
Тут снова вступил демократичный душка-командир и начал провоцировать личный состав на пререкания.
Первым возможностью воспользовался вечно улыбчивый святоша . Кьорлиф стушевалась, а вот гвардеец, похоже, взялся за ум.
- Ар'Каррайт, - буркнул Тит и вновь утвердил свой бронированный зад на диване, - Дознаватель заменим, культ никуда не денется.
О чётко указанной в письме приоритетности поисков манускрипта, Кварл лишний раз напоминать не стал: хорош он или плох, Ховерус на данный момент их командир, прыгать через голову не стоит. Да и информации у него может быть побольше.

- Слышь, я чё тебе канал «дискавери»? – пожал плечами Мануэлито, - На то, что я видел вроде не похоже, но все джунгли, по-моему, вообще никто не видел. Ты, это, скажи бинладену, ну Абди, пусть не волает, а лучше патроны мне отдаст – нахуя они ему теперь, вес только лишний.
Не дожидаясь реакции англичанина, Эрнандес повернул голову к чернокожему, жизнерадостно улыбнулся и, похлопав по обойме, громко и отчётливо, словно это могло помочь арабу, или кто он там, понять незнакомый язык, произнёс:
- Патроны, обезьяна! Давай. Сюда. Патроны!
Надо сказать, мексиканец тоже прикинул хуй к носу и сообразил, что происходящее далеко выходит за пределы любого розыгрыша, или какой-нибудь извращённой мести. Да и не мстил так никто из серьезных людей. Попытать там, родных грохнуть, в жопу кочергой раскалённой выебать – это да, без вопросов, но кидать с парашютом в хуй-проссышь-какие ебеня на один гектар с парочкой бойцов с другого конца шарика… Сильно мудрено. А что тогда?
«Сельва… чуваки с волынами… что из этого выйти может? Во-от…»
- Отморозки, говоришь?.., - протянул Мануэль, но без обиды, так, под соображалку, - Знаешь, amigo джеймсбонд, видал я одного гринго, техасца, при бабках, так вот, он как раз скуплял у нас в тюрьмах зэков поотмороженней, а потом устраивал у себя на ранчо ёбаные бои без правил…
Тоже бред конечно, спиздить человека «Зетас» чисто для развлекухи… нахуя кому такой геморрой? А с другой стороны – какие ещё варианты?

- Не люблю старпёров, amigo, - в очередной раз ухмыльнулся мексиканец, - хотя ты ещё бодрый, вроде, песок не сыплется. Я – Мануэль. Лос-Зетас.
Последнее было ответом на второй и третий вопросы, и куда более важным, чем имя. Эрнандес скользнул взглядом по лицу Алекса, следя за реакцией. Нет, он, конечно, не ожидал, что этот крендель немедленно обосрётся, но какая-то реакция должна была быть. Если конечно мужик в теме. Название картеля, в котором состоял Мануэль, было знакомо всему миру, спасибо теленовостям, а у тех, кто знал чуть больше, чем пропускается через намордник экрана, и тех, кто сталкивался с «Зетас» в реальной жизни, это имя вызывало страх. Правильный страх, умный страх, потому что в мире действительно есть люди и вещи, которых стоит бояться, если конечно ты не loco. Но loco не живут долго, а косящий под ёбаного терминатора Алекс мальчиком не выглядел.
- Сам-то чей будешь? - поинтересовался Эрнандес, уже, в общем, предвидя загоны на тему «ничей» и «свой собственный».

- Слушай, ты мне одного знакомого капитана полиции напоминаешь! Тоже грозный был, прям пиздец! Как глянет – мурашки по коже, - Мануэлито глумливо ухмылялся, невзначай сдвигаясь в сторону от негра, щёлкнул затвором, - Я, говорит, закон! Я, говорит, закон, бля!!! Ну чо, насадили его башку на флагшток перед управлением и всё. Он же закон. Вот пусть и эта… символизирует. Да ты расслабься, дружище, мы ж тут все почти как родные!
Темные глазки мексиканца прям-таки светились дружелюбием и радушием. Но ствол АК покачивался как-то двусмысленно, хотя спусковой крючок Мануэлито пока не лапал.
- Ты вообще какой-то сильно зажатый. Пыхнуть хочешь? Ток бумажка нужна – из листьев крутить заебёшься.

Сельва – она большая. Это душное зелёное говнище покрывает полконтинента, и, говорят, есть куча районов, куда человек в штанах вообще ни разу не заходил. А уж что там может расти и водиться… ну вот бля живой пример – чё это за грибовидный балажанный нахер, о который Мануэль только что споткнулся? Знать бы хоть примерно, где он – в Лакадонской сельве, или на Амазонке, восток, запад?
Мануэлито проверил нож на заточку, глубоко вдохнул сырой воздух, прислушиваясь к запахам. Вспомнился Хорхе.
Хорхе был совсем-совсем больной, на всю башку пизданутый псих. И невзъебенно крутой спец по выживанию, откуда-то из колумбийских элитных частей. Он их инструктировал, и сука, посадил-таки на нож одного дохуя о себе понимавшего чижика в процессе. А так – неплохой паренёк, говорил только не всегда понятно.
«Сельва – как твоя кожа. Вторая кожа. Которую ты с кого-то только что содрал. Завернись в неё. Почувствуй»
Ну и прочая хуйня в том же духе. Но под конец того забега, мексиканец, кажется, понял, что имел в виду псих-Хорхе. Даже не мозгами понял, а именно шкурой почувствовал. Удовольствие ниже среднего, надо сказать и Эрнандес лишний раз убедился что не зря всю жизнь предпочитал каменный джунгли и сортиры со смывом единению со злобной стервой матушкой-Природой.
Что же, если он хотел распрощаться с ней как можно быстрее, стоило начинать шевелить булками. Мануэль ещё раз внимательно огляделся, особое внимание уделяя стволам деревьев, задрал голову, пытаясь разглядеть солнце сквозь сплетение ветвей. Выходило, что север должен быть во-он в ту сторону, где два поваленных ствола. Но он не подходил, как и юг. Восток или запад? Хуй с ним, восток. Туда и пойдём. Пойдём осторожненько, потому что хер его знает – вдруг выкинуть Мануэлито с парашютом – это ещё не весь сюрприз?

Мексиканец крался. Вперёд, тихо-тихо, пригнувшись, мягко ощупывая ступнями дёрн. Раздуваются ноздри, ухмылка растягивает рот, змейкой скользнул по губам язык. Луч света, пробившись на миг сквозь кроны, полоснул по лицу, бритой голове, клинок бесшумно покинул ножны, сухие цепкие пальцы рукоять не сжимают – аккуратно держат, как девичью руку в танце.
Брать кого-то на нож – штука интимная. Не, не «интимная», как в тюрьмах бывает, без пидорства. Но такая… суеты не любит. Пострелять – тоже прикольно, или взорвать чего, чисто праздник, вечеринка, веселуха через край! А вот ножом втихую – это вроде как хороший, заранее подготовленный розыгрыш: поторопишься – всё просрёшь.
Ближе и ближе спина черномазого. Даже запах слышно. Пора! Эрнандес плавно, но быстро подался вперёд, левая рука Мануэлито змеёй проскользнула подмышкой мужика, в «полунельсон», ладонь легла на затылок, фиксируя, ну а справа горла коснулся стальной холодок. Надавил, ещё чуть-чуть и будет у негра вторая улыбка. Глотку-то Эрнандес обычно не так резал, да и не глоткой единой… но сейчас ему нужно было вначале поговорить с прыгуном.
- Привет, дружище, - поздоровался Мануэль. По-испански, разумеется, - не дёргайся, порежешься.

В жизни Мануэля случались охуенно крутые повороты, случались неожиданности разряда «ботинком в рыло», но это мать его бибикающее десантирование легко переплёвывало всё, что было раньше. Он точно вчера не жрал ничего эдакого? Чёрт, да точно нет, даже текилы не хлебнул ни капли! Вчера был спокойный, пиздец какой скучный денёк… а Эрнандес пусть и не всегда ясно помнил, что делал, упоровшись, но сам факт ухода в отрыв фиксировал накрепко.
И вот поглядите на него - валяется на спине в каком-то лесу и охеревает от того, как же здорово земля может наподдать по жопе.
- Святая Мария… угодники… драть их… ух… - закряхтел Мануэлито, проверяя руки-ноги на дееспособность. Всё вроде шевелилось. Достоинств у коротышки мексиканца было не так, чтоб много, но вот умение любую ситуацию принимать так, как она есть, не циклясь на бесплодных попытках объяснить себе происходящее, в этот короткий и достаточно сомнительный список таки входило. Итак, какие-то козлы сыграли с ним шутку. Прикольную шутку, тут не поспоришь, но последнюю в их козлиных жизнях, Эрнандес об этом позаботится! Как только встанет и осмотрится. И, да, пошутили не только над ним – ещё один прыгун-парашутун должен был приземлиться неподалёку.

Выходило, что так. Хуёвина, лежащая на ладони Алекса напоминала наконечник стрелы, но если «дикари» совсем голожопые, такую штучку им не заебашить, если не совсем – проще достать машинку типа той, что отобрал у негра Мануэль.
- Типа стрела. Раны от такой должны быть хуёвые. Эт чё выходит – весь зоопарк стрелами перехуярили?
А ведь в зоопарке и двуногие прямоходящие обезъяны имелись, судя по черепам. Очень живо представилась такая вот «вилочка», входящая в его, Мануэлито, спину, пониже третьего ребра.
Старый добрый нож ему пытались вогнать под какое-нибудь из рёбер неоднократно, так что в панику данный образ мексиканца не поверг. Но оглядеться лишний раз заставил.
- Я уже говорил тебе, что такое безумие? Я уже говорил, что сегодня весь день пиздец какой бредовый? Кажись, говорил. Так вот – бредовый-то он бредовый, но вся эта хуйня между собой по ходу связана. Бросали нас не наобум, и я зуб даю, что кой-кто из той вон кучки, прежде чем отправиться в ад, был бродягой типа меня, тебя или гуталина.

«А крепкий дед!», - подумал Мальцев, без особого удивления, впрочем – деревня же, тут и на старости лет без дела не сидят. Иконы – тоже дело на селе нередкое – советская там власть или нет, а образа эти тёмные, намоленные, слишком уж давно висят в русских избах, слишком давно, чтоб пропасть в одночасье. Да и пусть висят. Дети и внуки тех, кто всё ещё крестится украдкой, вырастут уже свободными от старых, пропахших ладаном сказок. Ну и фотография – тоже не диковинка, хотя количество наград, конечно, впечатляло. Из рассказов отца Сергей знал, как «георгии» эти достаются. Первое впечатление оказалось верным - повоевал Никифор Петрович, чего уж там, повоевал… Только вот, кольнула мысль, когда фотография эта сделана? Во время Империалистической? Или попозже, си-ильно так попозже? По форме-то особо не отличишь, а раны, оставленные братоубийственной войной, были ещё слишком свежи, чтобы одинаково относится к красным и, пусть даже и перековавшимся, но белякам. Словно осколок, который врачи так и не сумели извлечь из тела старшего Мальцева, глубинный раскол, прошедший через весь русский народ, долго ещё будет отдаваться тянущей болью, даже в тех, кто как Сергей, слишком молод, чтобы помнить тёмные и кровавые времена Гражданской.
«Вот же… и спросить-то неудобно – а ну как года с пятнадцатого карточка, а потом он погоны-то и снял? Обидится. Но если даже белый – что мне, воевать с ним что ли? Или в другую хату стучаться? Чушь, до фронта рукой подать, лавки тут такие же, как и везде, а на то, чтоб врагов народа выискивать, специальные органы есть, у меня служба другая»
На том про себя и порешив, сержант молча кивнул старику и сел за стол.

В дороге он дремал – въевшаяся за два года солдатская привычка любую свободную минуту использовать для отдыха, а разведка так и вовсе день с ночью путает – на «нейтралку» ходить надо в тёмное время суток, если жить охота.
Сержант взглянул на небо, на хутор, потёр заспанное лицо и сплюнул под ноги. В желудке забурчало – добирался он долго, и от большей частью оставленного дома продуктового довольствия осталось лишь полкраюхи «черняшки» в вещьмешке. Ну да ничего, завтра он будет в части, а может и тут хозяева расщедрятся, если конечно у самих есть что в котёл положить – на тыловые нормы Сергей за время отпуска нагляделся вдоволь. При этом, даже в полуразрушенном Ростове-на-Дону, спекулянты продавали всё, что душеньке угодно – хошь хлеб белый, хошь тушёнку американскую, «второй фронт», да только по таким ценам, что… Одного особо мерзкого субчика сержант чуть не порешил там же, на месте – хуже немцев такие, на роже лоснящейся прям аршинными буквами написано, что под оккупацией или в полицаях ходил, или в стукачах. Сдержался, и подивился сам себе – как же просто это для него стало, бездумно почти, тело всё само готово сделать – только свистни, только захоти, финка рыбкой в руку, туда-сюда, раз-два, готов. И ахнуть не успеет. Сдержался. Ничего, после немцев и такую вот плесень вычистим, выжжем! А немцев побить теперь – вопрос времени, он так матери и сказал. Мама, поседевшая и осунувшаяся, но не потерявшая ни гордой своей осанки, ни ясного взгляда, верила.
В сорок первом, сорок втором, и у него была лишь вера. Сейчас вера сменилась уверенность. Может сам Мальцев и не доживёт до победы, но она неизбежна, как рассвет, или весна. Фрицы подвыдохлись, что такое страх узнали, а советские бойцы, те что выжили, мно-ого чему научились. Хотя и дорогой ценой. Взять хоть его разведвзвод – сколько осталось в живых из тех, с кем Сергей служить начинал? По пальцам перечесть можно! И, как при старом режиме говаривали, «дай-то Бог», не пришлось бы эти пальцы загибать – две недели по фронтовым меркам целая вечность.
«Ладно, что зря гадать. Завтра доберусь и всё узнаю, а пока – ночлег».
Мальцев забросил на плечо «сидор» и зачавкал кирзой по грязи к крайнему дому.

- Свет – это Свет, - пожала плечами Фрейя. Взглянула ещё раз осуждающе на брата, вздохнула и пошла по вагенбургу, вглядываясь в лица погибших. Пальцы женщины перебирали узлы веревочного пояса, губы что-то еле слышно шептали.
… отдохновение. Тем, кто дошёл до конца.
Наклонившись, она закрыла глаза одному из убитых товарищей.
… покой. Тем, кто дошёл до конца.
Остальные караванщики тоже вполголоса проговаривали это.
… души исцеление. Тем, кто дошёл до конца.
Пахло кровью и содержимым кишок. Ржали кони. Присвистывал в лохмотьях тентов ветер.
-Да кто же вам запрещает хоть сейчас выбрать честную смерть, герцог? - Гинхорн в своеобразном отпевании не участвовал, - А я отвечаю не только за себя, знаете-ли. И коль уж одному из Домов приспичило навести порядок на этом участке Дороги, не вижу смысла отказываться… учитывая обстоятельства, - торговец обвел рукой изувеченные тела, - что же касается оплаты – мне приятно, что вы так печётесь о моём благосостоянии, но в данном случае имеет место обычное совпадение интересов.
Чистая, неразбавленная ложь. Не то, к чему обычно прибегал Гинхорн, любитель недомолвок и двусмысленностей. Но в бездну, он не просил Старуху о таких попутчиках! Не решился злить её, подобрал, и поглядите только, к чему это привело! Сколько проверенных людей погибло, а он, Илкас Гинхорн снова, бездна и все её порождения, снова ввязался в дела Домов! Ну да, мелочь, казалось бы – не там попутчиков высадить. Да… теперь-то Илкас отлично знает цену таким мелочам. Обжигался уж. Дома ничего не забывают, ничего не прощают, в их планах не бывает незначительных деталей и случайных людей.
Лишь две вещи защищают торговцев от произвола Домов: подчёркнутый нейтралитет и благоволение Дороги. Так что уже сам факт подобной сделки – серьезнейший проступок перед Кругом торговцев, и хотя сейчас Свету огласка похоже невыгодна, кто знает, как изменится ситуация в будущем. Но это ещё не самое мерзкое. Куда хуже то, что приняв помощь Света, он автоматически стал врагом Теней и Тьмы…
А теперь этот родовитый болван рассуждает о честной смерти. Или, если быть точным, копия умершего когда-то и где-то родовитого болвана. «Честной» смертью умершего, надо полагать, что б это ни значило. Хотя и «копии болвана» тоже не позавидуешь – увяз во всей этой истории по самые уши, если уж Дом посылает воина только для того, чтобы направить его куда надо. Авитарум значит… когда Гинхорн последний раз был там?
- Методы воинов Домов могут, конечно, показаться… необычными, но применение их не более «бесчестно», чем, скажем, использование более качественного оружия, лучшего доспеха, магии, или каких-то особых… талантов, - последнее слово блондин произнёс с нажимом, - В нашем случае… они, по крайней мере, почти не мучались.
Те, кто по словам торговца уже отмучался, похоже и правда не чувствовали более ни боли ни страха. Молча, сосредоточенно, выбирались они из вагенбурга, сходили с Дороги, и там, на фоне чёрного неба и мерцающих пустошей, всё так же безмолвно и деловито, строились в две шеренги лицом друг к другу. Чем-то пёстрые напоминали сейчас пары танцоров на каком-нибудь балу. Двигаясь совершенно синхронно, и ещё сильнее дополняя сходство с танцующими, каждый положил на плечо «партнёра» левую руку… а сжатый в правой меч вогнал ему в солнечное сплетение. Поворот клинка. Ни крика ни стона, лишь одновременный судорожный вздох. Шорох и стук валящихся тел. Тишина.
- Ну вот и всё, – девушка в белом, задумчиво наблюдавшая за происходящим, прислонившись спиной к борту повозки, повернулась к Сарин и жизнерадостно улыбнулась, - Ох… совсем забыла, надо было вначале убрать остальные тела… вот растяпа! Теперь придётся объезжать.
С этими словами она пролезла между фургонами обратно в кольцо как раз к тому моменту, как Гинхорн закончил говорить.
- И это верно, ваша светлость, - рыжеволосая развела руками и улыбнулась на сей раз чуть виновато, - Увы, иным оружием я не владею. Скажите мне, неужто вы сами не покарали бы, напавших на мирный караван разбойников лишь по той причине, что те не обучены благородному искусству фехтования и дурно вооружены?
… память идущих. Тем, кто дошёл до конца.
Закрыв глаза последнему из мёртвых караванщиков, Фрейя метнула в служительницу Света недобрый взгляд, и покинула вагенбург, видимо намереваясь проделать то же с охранниками. Остальные караванщики с мрачными минами расцепляли фургоны.

Весь подобравшись, мексиканец обернулся на звук. Усмехнулся – ну, по крайней мере, у него появилась компания. Неизвестно, правда, надолго ли – у Эрнандеса с новыми знакомыми не всегда всё складывалось, очень уж специфическое у коротышки было чувство юмора. В любом случае, если этот шум от того, о чём Мануэль сразу подумал, можно будет разжиться хоть какой-то информацией, или хотя бы вторым ножом.
Свой собственный Мануэлито пока не доставал – успеется. Парашютиста скорее всего тоже как следует приложило оземь, вряд ли он успеет устроить засаду к тому моменту, как бандит приблизится.
«Ходить тихо – дело нехитрое, просто отрасти глаза на ногах», - ещё "мудрость" от злобного мудака Хорхе. Ну, по делу-то он тоже показывал, что и как: ставить ноги там, дышать, какой грунт шумный, какой след долго держит. Нихуя вроде сложного, пока смотришь-слушаешь сидя на жопе, а вот как доходит до дела, получается совсем не сразу. Привычка нужна. Но с фирменными колумбийскими методами «мотивации личного состава» вырабатывалась она довольно быстро. Жить-то всем хочется.
Итак, Мануэль, двигаясь по возможности тихо и незаметно, пошел к источнику шума.

Выдержка из доклада завербованного агента (инв. номер 120750/2, архив Цитадели Аум, Дом Тени).



Фракиец слишком поздно осознал необходимость отступления. Ударил в щит, отгоняя противника, шагнул назад, но пёстрые уже приметили удачливого воина, навалились слаженно втроём. Удары посыпались дождём, гладиатор завертелся, отбиваясь. Глухо стукнуло в щит, сталь обожгла бедро, плевать, связки целы! Но слева и справа бьют ещё, и надо быть сторуким гекатонхейром, чтобы парировать всё. В бою не до размышлений, не до выбора. Тело просто делает то, что в него вбили. Тот кто был рабом и освободителем, развернулся, заученно отбивая удары справа, зная, что не успеет, но всё же пытаясь успеть, а мечник, стоявший слева чисто и чётко, почти как на тренировке, рубанул Спартака по бедру. Раз. И ещё раз, уже сверху, поперёк спины, прорубая кирасу. Гладиатор замер. Пошатнулся. И без единого звука повалился лицом вниз.
- Старая сука… - с усталой обречённостью выдохнула Фрейя. Переводящий дыхание Гинхорн не сказал ничего. Минутное затишье в битве – прорвавшиеся внутрь вагенбурга пёстрые выстраивались в шеренгу, готовясь раздавить сопротивление, а защитники были слишком изранены, измотаны и малочисленны, чтобы организовать контратаку.
Одиноко треснул пистолетный выстрел. Схватился за плечо мечник, выронил щит, но стиснув зубы полез дальше, взгляд его, устремлённый на женщину не сулил последней ничего хорошего. Необходимо было бежать, прятаться, но куда и как? Логичнее всего было бы укрыться за реденькой цепью живых пока караванщиков, протиснуться между лошадьми (не затоптали бы!), и прочь, прочь из превратившегося в смертельную ловушку кольца фургонов. Но что дальше? Куда она пойдёт по этой странной дороге? И хватит ли ей патронов на то, чтобы добить явно желающего познакомиться с ней поближе громилу с мечом?
Вынырнувший между повозок как чёртик из табакерки, латник, несколько изменил расклад. Первый пёстрый, начавший было оборачиваться на странный лязг позади, получил щитом по шлему, шея его с хрустом довернулась на недоступные живому человеку сто восемьдесят градусов и воин упал. Череп второго раскололся вместе со шлемом как глиняный горшок. Однако клинок застрял в костях черепа, а рыцаря стали окружать – и те, кого он атаковал, и те, кто преследовал Бладрайда между повозками.
Глаза Гинхорна сузились. Бежать? Нет, незаметно не выскользнешь, а на закованного в латы воина отвлеклись далеко не все. Похоже, вот он конец, вот она последняя сделка – взять как можно дороже за собственную жизнь, жизнь сестры, и всех, кто доверился ему. Опт. И не поторгуешься…

***
«Ну почему-же? На любой товар всегда можно найти покупателя пощедрее», - раздался насмешливый женский голос. Он звучал прямо в голове торговца. Илкас моргнул. Пропало всё – его люди, шуты эти гороховые, разодетые, даже лошади. Лишь окруженный угрюмыми глыбами фургонов круг яркого, до рези в глазах, света, а в круге он и…
- Свет… , - Гинхорн выплюнул это слово, будто оно было грязным ругательством.
- Какой догадливый! –девушка в простом, перехваченном под грудью широким поясом, белом платье и лёгких сандалиях, шагнула в круг света. Бледная кожа, рыжие волосы, зелёные глаза, не красавица, не дурнушка, лет двадцати с виду. Никакого ощущения грозной силы, ничего необычного… ну если не считать того, что разговор их происходит прямо в сознании торговца, и сколько бы времени он ни занял, «снаружи» пройдёт лишь доля секунды. Фокусы Дома Света, боги и Дорога, как Гинхорн надеялся, что больше никогда с ними не столкнётся!
- Чего ты хочешь?
- Очень немногого, - из тона девушки исчезла насмешка, и стало как-то сразу понятно, что молодой она лишь выглядит, - ты доставишь кукол не в Утемал, как хотел, а в Авернум, и не будешь распространяться о них перед Кругом Торговцев. Как и о нашей сделке, разумеется.
- Что я получу? – сухо осведомился Илкас.
- Я буду обеспечивать безопасность твоего каравана до самого Авернума.
- Я ведь об этом потом не раз пожалею, верно? – торговец помолчал, - Ладно, идёт.
- Замечательно! – девушка широко улыбнулась. Гинхорн моргнул.

***
- Илкас! Илкас, чтоб ты пропал! Спишь что ли?! Они сейчас нападут!
- Нет, Фрейя, - покачал головой торговец, пряча рапиру в ножны, - они сейчас умрут.
Рыжеволосая девушка, улыбнувшись ещё раз, коснулась его плеча, вышла вперёд, миновав оторопевших от удивления караванщиков, взглянула на линию пёстрых воинов…
На долю секунды и торговцы, и рыцарь, и учёная почувствовали чудовищное ментальное давление, невероятная тяжесть обрушилась на сознание, гася все и всяческие мысли, заставляя втягивать голову в плечи. Но это ощущение тут же исчезло, пропало без следа. По крайней мере, у защитников каравана. Атакующим пришлось хуже.
Раненный в плечо воин, уже преодолевший повозку и явно намеревавшийся прикончить Сарин застыл. Лицо его на миг исказилось гримасой дикой боли, а затем потеряло всякое выражение, челюсть отвисла, здоровая рука безвольно опустилась. То же самое произошло и с остальными пёстрыми, со всеми до единого.
- Что ты наделал, Илкас, - тихо прошептала Фрейя.

Щитоносцы несли страшные потери: в строю осталось меньше полусотни. Но отступать им явно было некуда, и дрались они с остервенением. Завязших в ощетинившейся мечами человеческой массе конников окружили, потащили с сёдел. Усатый вертелся ужом, отсекая руки и головы, поднял на дыбы коня, но вот меч вонзился в незащищённое доспехами бедро, ещё один вскользь прошел по рёбрам, а рядом выкрикивая проклятья, один за другим гибли его воины.
Даже с учётом потерь и отвлекшихся на кавалерию врагов, соотношение сил в свалке, уже по большей части переместившейся внутрь вагенбурга, оставалось совсем не в пользу караванщиков.
… хрустнул сустав, лезущий сквозь брезент мечник вскрикнул и упал на одно колено, и тут же получил второй удар в живот. Завалился на бок – умирать. Но сбоку, отшвырнув труп повисшего на сковывающих повозки цепях собрата, напал ещё один. Лишь отточенные годами боёв рефлексы позволили гладиатору вовремя прикрыться щитом, а мгновенье спустя шлем нападавшего, вместе с черепом смялся от удара двуручного боевого цепа, которым орудовал темнокожий с кольцом в носу. Судя по покрывавшим оружие и его самого брызгам крови, проламывать головы у него получалось куда лучше, чем колдовать.
Но падали и караванщики. Спина к спине сражались Фрейя и Гинхорн. Сейчас, искаженные яростью отчаянья, их лица были удивительно похожи.
Ещё выстрел. На этот раз Сарин могла бы собой гордиться – получив пулю чуть пониже левого глаза, очередной мечник без звука повалился навзничь.
Защитников теснили. Ещё чуть-чуть и окружат, разобьют на отдельные пары и тройки, а дальше – дело техники. Смерть собирала обильную жатву, триумфально шла вперёд, но в одной точке пространства и времени, под грязной повозкой, ей пришлось отступить. Странный жар пробежал по жилам Элькастры. Странный жар и чувство удовлетворения, словно от вытащенной занозы или выдранного больного зуба. Диск легко поддался пальцам женщины, вышел из стремительно затягивающейся раны, лицо караванщика, секунду назад смертельно бледное, налилось румянцем. Он непонимающе вертел головой и таращил глаза на бывшую отравительницу, но вскоре удивление сменилось пониманием, будто раненному уже приходилось раньше видеть проявление подобных способностей. Коротко кивнув и даже не поблагодарив, караванщик вскочил, оглядываясь, по всей видимости, в поисках какого-нибудь оружия.
Пока кипела свалка внутри вагенбурга, пока продавала задорого свои жизни конница, герцог Бладрайд удерживал собственный «фронт». Столкнувшийся с Алариком щитами воин попытался нанести колющий мечом, но из-за неудобного угла лезвие лишь скользнуло по латной юбке. Ещё один удар рыцарь почти не глядя отбил собственным клинком, но вот третий из окруживших его мечников достал герцога – рубящим сбоку по колену. Доспех выдержал, но нога подогнулась, отозвавшись острой болью. К тому же, судя по всему, деформировалось сочленение. Однако, Кровавый герцог смог встать. Встать и ответить.
С отчётливым хрустом сломалась переносица одного из наседавшей на рыцаря троицы, пёстрый отлетел назад, прикрываясь щитом и беспорядочно отмахиваясь клинком. С шипением разрезал воздух и плоть меч – леворукость герцога сработала в его пользу, находящийся по эту сторону пёстрый не успел довернуть корпус и клинок рассёк ему бицепс до самой кости, чуть не отрубив руку вовсе.
Но долго это продолжаться не могло – на смену этим придут новые, а находиться вне кольца телег, когда основная линия обороны прорвана, особого смысла не имело, да и недавно обретённое чутье буквально вопило о том, что женщине со стеклышками на глазах грозит опасность.

Убедившись, что его уговоры достигли цели, Гинхорн, казалось, тут же забыл о чужаках – он двинулся вдоль каравана, подгоняя возчиков, и затем, почти бегом вернулся на своё место, удостоившись неодобрительного взгляда старца.
Женщинам же подняться в фургон помог начальник охраны: спешился, ловко запрыгнул в фургон и, не особо церемонясь, в два движения затянул туда дам. Мысли мужчины в фуражке при этом явно были заняты чем-то другим, он, как и хозяин каравана, настороженно оглядывался по сторонам, не показывая страха столь открыто, но явно ожидая неприятностей. Обернулся в освещённую керосиновой лампой глубь фургона, бросил:
- Фрейя, к нам тут гости, - и спрыгнул обратно в белёсую пыль Дороги, подзывая коротким свистом коня.
Помянутая Фрейя оказалась женщиной лет тридцати пяти, крупной, широкоплечей, могучего сложения. Цвет её глаз, и заплетенных в толстую косу волос наводил на мысли о родстве с белобрысым щёголем, но одежда была куда как проще: юбка до колен, шаровары, простая блуза да жилет. И опять-таки – верёвка, усеянная узлами верёвка вокруг пояса. А на коленях у женщины лежала широкая тяжелая сабля, по обнаженному клинку которой она раз за разом неторопливо проводила оселком.
Новое чувство орка говорило о том, что грехов за этой женщиной нет, и чутьё рыцаря вторило ему, указывая на её невинность.
На замечание усатого женщина лишь кивнула, продолжая точить клинок, и лишь когда вновь живые расселись на двух из трёх стоявших в фургоне походных коек, подняла взгляд:
- Ну, здравствуйте… куклы, - теперь путники это слово поняли. То самое, которым назвал их старик. То самое, после которого Гинхорн начал так настойчиво зазывать их в свой караван.
Фрейя в последний раз обмакнула точильный камень в ведёрко с водой, тщательно протерла клинок замшей и спрятала его в ножны. Посмотрела на воина в тунике:
- Хороший вопрос. Ответа, правда, на него никто толком не знает. Это Белая Дорога. Была всегда, будет всегда, ведёт из мира в мир, - женщина пожала плечами, - Это если вкратце.
Меж тем караван тронулся. Качнулась лампа, заплескалась вода в ведёрке. Фрейя, покосилась на переднюю стенку фургона, пробормотала что-то вроде: «Совсем постарел…», вздохнула и вновь обернулась к путникам.
- Она не просто место, не просто камни, небо или звёзды. Старуха (тут женщина коснулась верёвки с узлами), она… живая. Как боги, например. А вы все, вы её куклы. Были героями, святыми, юродивыми, ещё кем-то таким, померли, и хоп – сидите здесь, потому что Старуха решила вами поиграть. А мы кто такие, чтоб ей мешать, да расположения её лишаться? Теперь вот Ионе новый путь растить, силы тратить, снесло нас порядком…
Тут Фрейя осуждающе покачала головой, и вновь обернулась, словно пытаясь увидеть сквозь брезент, что сейчас происходит на козлах, и справляется ли старый Иона с «ращением пути».
- Ладно, не ваша вина конечно, чего уж там… Небось у самих мозги уж набекрень от кутерьмы этой. Доставим вас в ближайший подходящий мир, и распрощаемся, только б из Домов никого по пути не встретить. А вы не пропадёте, Госпожа своим куклам обычно дары даёт, и дары богатые, людям таких не видать, даже тем, кто Силам продался. Вот, считай, за что помер, таков и дар будет.
Скрипели ступицы, стучали копыта, сквозь проём виден был следующий фургон, да обочины Дороги, однообразные, и вместе с тем неуловимо меняющиеся каждую пару минут. Что-то странное произошло с ощущением времени: вроде бы лишь минут десять назад караван тронулся, и вместе с тем, кажется, будто едет он уже не первый час.
- Понимаете-то всё? Ну не важно, главное слушайте, понимание придёт. Так, что ещё рассказать-то надо?..
В этот момент фургон резко остановился. Вдоль каравана мчался однорукий, хрипло выкрикивая одно лишь слово-команду:
- Вагенбург! Вагенбург!
На щеке калеки алел свежий порез.
Фрейя встрепенулась, выдала длинную череду непонятных, но явно бранных слов, и, подхватив саблю, выскочила из фургона, который, меж тем, вновь поехал, сворачивая с дороги. Караван перестраивался в кольцо.

Воздух пропустил сквозь себя голоса, и позволил им улететь в бездну. На миг наступила тишина. Мерцали звёзды. Едва заметно подрагивал ствол пистолета.
Странное дело - слова чуждых языков зацепились за что-то в глубинах памяти новоявленных путников. Будто слышали они не чужеземный говор, а знакомый, но искаженный до неузнаваемости язык. Слов не разобрать, но разум всё равно непроизвольно пытается распрямить, разгладить скомканные, перекрученные звуки, докопаться до смысла.
Но это было ещё далеко не самое худшее. Неясное ощущение, назревающее внутри у каждого из пятерки, усиливалось, становилось с каждой секундой всё отчетливей. Свет, отражаемый равнинами, усилился, слепил…
… ярость. Бронза оков равнодушна, бесись, вырывайся, металл лишь сильнее врежется в тело. Пройдёт время – и самый строптивый будет сломлен, усмирён, будет целовать руки и славить хозяина. Так? Нет! Сама мысль о покорности гневит, и тот, кого называли Спартаком, разбил великое множество оков. Отнюдь не тем, что сидел и гневался, нет. Кулаком, мечом, вдохновляющим словом, он нёс свободу всем, всем без различия и исключения. И теперь, когда странный, мертвенно-белый свет пронзил его существо, бывшему гладиатору на миг показалось, что любое препятствие свободе рухнет от одного лишь усилия его воли…
… неотвратимость. Сотни лиг в разбитых сапогах, грязь, кровь, чья-то проломленная голова. Тех ли настигала рука его бога? Ну да, в основном… наверное. Он не привык задаваться чересчур сложными вопросами, а злодейства, попадавшиеся на пути, были, как правило, столь же просты, сколь и отвратительны. Однако всегда были те, кто уходил от возмездия. Слишком сильные, или слишком хитрые. Насмехающиеся над неотвратимостью, опровергающие её. Были. Раньше. От белизны болели глаза, какой-то толи гул, толи шепот лез в уши. Что-то сжималось внутри, как пружина – ещё не сила, но обещание силы. Белизна отступила, и взгляд орка остановился на женщине, которая сейчас почему-то напомнила ему о горечи цикуты и привкусе вина, ночи, жизнях, взятых тайком…
… равновесие. Сотни тысяч, миллионы жизней балансируют над безднами войн и смут. Незримые толчки, правящие крен за креном, и в средствах стесняться нельзя, иначе моря крови захлестнут мир. И когда приходит время в очередной раз отвратить орды неразумных от неизбежной гибели, рождается понимание – нельзя разделять себя и их. Нельзя служить гармонии, будучи вне её. То, что ты даёшь другим – смиренно прими сама. Делись всем, что имеешь с каждым разумным существом, и они тоже не смогут тебе отказать. В захлестнувшем её волной свете это казалось просто… так просто…
… разум. Он – нечто большее, чем изощрённый инструмент для убийства и разрушения, должен, обязан быть таким, но история виток за витком повторяет один и тот же чудовищный парадокс: сложнейшие и совершеннейшие создания наиболее упорядоченного объекта в природе, обрушивают чистейший хаос на мир, и пылают адским пламенем белые одежды познания, и отголоски воплей умирающих долетают до просторных лабораторий… И вновь с лихвой оплачен счёт за «полевые испытания новейших теорий». Оплачен жизнями. Ах, если б можно было, вопреки всем законам просто вычеркнуть, убрать, отменить этот второй, жуткий и ненасытный лик познания! И когда всё вокруг засияло, неожиданно пришла спокойная, уверенная мысль: «Можно»
… стойкость. Вот, что делает рыцаря рыцарем. Борясь с воинскими тяготами и внутренними соблазнами, он обязан не только лишь тело, но и в первую очередь дух свой сделать твёрже и прочнее доспехов, которые носит. А когда сие будет исполнено, приходит черёд самого главного – избрания чего-то, что дОлжно защищать. В своё время он избрал и… сможет сделать это вновь. Он не ошибётся. Море света пролилось сквозь щели забрала, сквозь глазницы, заполнило рыцаря, и откатилось, оставив после себя это знание.
А затем всё кончилось. Фиолетовые пятна в глазах, пустота в голове. Молчаливая равнина, чёрное небо, скалящийся череп. И обрамлённые облачком пыли точки на горизонте. Кто-то ехал по Дороге.

Ветер пришёл с небес. Пробежался по холмам, небрежно смёл пыль и пепел с Дороги, пошевелил лохмотья, оставшиеся от форменной шинели, привалившегося спиной к валуну, благостно улыбающегося скелета, и закружился смерчиком, удивлённый – пространство над Старухой вздрогнуло. Свет звёзд и линии теней сплелись в нечто неописуемое – раз, другой, третий…
Первой появилась рыжеволосая женщина – ветер взметнул подол её одежд, а скелет приветливо улыбнулся гостье. Отрава больше не бежит по её жилам, навалившаяся последней ночью неподъёмная глыба тьмы больше не давит на грудь.
Затем на противоположную сторону дороги шагнул воин – уверенный и прямой от подошв сандалий до гребня фракийского шлема. Для него момент конца настал ожидаемо, но вместе с тем и неожиданно – чья рука держала тот гладий, вынырнувший сбоку в горячке битвы, так и останется тайной.
И вновь танцует, кружится ветер, радуясь невесть чему. Шагах в двадцати позади воина идёт ещё одна женщина, Дорога отражается в стеклышках её очков. Взрыв подхватил её, понёс, в голове мелькнуло что-то донельзя неподходящее, а затем был удар. Но был ли? Предсмертный ли бред окружает её?
Лязг лат – закованный в броню мечник ступает на истертые временем плиты, не зная, склонили ли в нужную сторону весы победы, брошенные на них жизни его и его людей.
А ещё дальше, прямо посреди дороги стоит, невозмутимо оглядываясь, изуродованный шрамом зеленокожий, который всегда твёрдо знал одно – преступление не останется безнаказанным.
Они стояли, глядя друг на друга и пытаясь осознать, вместить случившееся. Тени, отбрасываемые ими, были странны и нечётки, а в самой глубине существа каждый ощутил нечто чуждое и вместе с тем долгожданное, дополнившее их души.
Ветер присвистнул залихватски и умчался дальше. Скелет продолжал улыбаться.

- «Классик»? Да ты никак образованный, а? Дурак был твой классик. Наркомана убивает не хмурый, а собственная глупость, бабника, не сила какая-то, которая у этих тупых кур типа есть, а собственный конец, и привычка им думать. И гринго, а вместе с ними и всех остальных в ад утянул вовсе не Большой Комп, а собственная хитровыебанность, которая – та же глупость. А умный человек будет совмещать все виды глупости поровну, и тогда дьявол сто лет будет решать с какой стороны начать его жрать!
Закончив сию философскую тираду, Мануэль рассмеялся и поправил ремень пистолета-пулемета.

Одно было несомненно – он вляпался в самую, самую-мать-ее-пресамую большую кучу дерьма, какую только можно найти в этой прекрасной, богоспасаемой, в жопу дрюченной стране.
Джеку было страшно.
Ему приходилось видеть опасных людей, людей вообще без башни, в него стреляли, его даже пыряли заточенной блядь зубной щёткой, но раньше опасность всегда исходила извне. Всё было просто и понятно – вот он, вот остальной мир, рефери дал отмашку, понеслась. Не сказать, чтоб по-честному, но хотя бы понятно. А сейчас? Какой-то пидор-латинос говорит Джеку сидеть и Джеки-бой послушно сидит. Не может не сидеть. Скажет разбить себе голову об стенку и… блядь, Хансен не поручился бы, что не попытается этого сделать. И ещё кое-что. Маленькое такое, совсем незначительное кое-что. Словно шевеление под кожей. Словно жаркий шепот в ухо. Словно вторая пара глаз.
Тот-кто-внутри.
Джек помнил вкус крови. Новый, улучшенный вкус крови. Теперь, блядь, банановый! Да, для всего этого давным-давно существовало название. Затасканное кино, книгами и комиксами слово на В. Но в сознании Хансена оно всё еще оставалось киношным, никак не вяжущимся с чудовищной ломкой, пряной сладостью чужой утекающей жизни и тем… тем-кто-внутри.
Джеки-бой с хрустом размял шею, цыкнул зубом, поковырял пальцем в ухе. Если ты не совсем тупой, то финансируемое государством элитное заведение для досуга изысканных джентльменов, типа того, в котором провел четыре года Хансен, кое-чему тебя научит. Например, никогда, ни при каких обстоятельствах не показывать своего страха. И, кстати, в ту самую мегакучу дерьма вляпался не он один. Шесть рыл. Одна тёлка – ничего так, но сейчас Джеку не до того.
Да. Всем им спасибо. От Камарильи, чтобы это, ебись оно, ни было. Здесь всем помогут, но, конечно, не за так. Конечно. Пидор гнойный. Виктор Валхаш, албанец хуев. Но он не похож на бандита – смазливый паренек, сидевший рядом, бандитов, наверное, только по телеку и видел. Они проще. Конкретней. Делают бизнес, а не устраивают собраний анонимных… кровоголиков? Вроде бы да. В смысле, хули у них у всех еще может быть общего?
«Здрасьте, меня звать Джек и какая-то когтистая сучка сделала из меня сраного Дракулу, а наш уважаемый председатель поймал меня и выебал в мозг. Здра-а-авствуй Дж-е-ек!»
Хансен молчал. Поглядывал гоповато на остальных, в особенности на вертлявого китаёзу, вскочившего с места. Всё это рюшечки. Рано или поздно латинос-албанец скажет, что ему нужно, там и будем решать что-куда.

- … иными словами – в форме имаго. Невозможно не поразиться изощренности их жизненного цикла! И на каждом этапе, будь то личинка, куколка, или конечная стадия, - ученый прихлопнул очередную раздувшуюся от крови «конечную стадию» и невозмутимо продолжил, - свои повадки, рацион, естественные враги!
Не слишком звучный, скрипучий голос Савариена, странно, неестественно дробился в сыром воздухе, осколками отскакивая от стволов: «…аго...лки…ги». Каменная старуха молча прислушивалась к этим отголоскам.
- Теологи и жрецы единодушны в мнении о том, что упомянутые насекомые являются слугами Лепры (кстати, взгляните на форму крюка – типичный северный стиль), и пользуются её особым благоволением. Однако, блистательный Залмер Гален в своей последней монографии позволил себе поставить данный тезис под сомнение, утверждая, что насекомые являются лишь переносчиками истинных её слуг, неких невидимых глазу существ.
В животе ученого забурчало. Давно привычный ко всем возможным тяготам дальних путешествий, он, однако, терпеть не мог одной напасти, а именно – голода. Несмотря на худощавое сложение, Савариен был из тех, кто с удовольствием обедает раза по четыре в день, когда есть такая возможность, и ни к чему не подходил столь ответственно, как к запасам продовольствия, однако здесь, на севере, ему не всегда соглашались продать съестное даже за полновесную монету, и хотя его заплечный мешок пока не показал дно, излишков провизии, которые могли бы скрасить Николасу ожидание проводника, там не было.

Ноздри Арчера затрепетали. Совершенно не к месту, фоном, меж строк, всплыла мысль о том, какие у этой девушки приятные духи. Его всегда раздражали искусственные запахи, но то, видимо, всё была дешевка, пусть и украшенная громкими лейблами, а это… что-то… настоящее, способное влиять на человека, как влияет музыка или картина или… только странно, что он почувствовал этот чудесный, спокойный аромат лишь сейчас…
«Долбоёб!» - возможно Мика и её спутник даже услышали, как скрипнули зубы Арчера.
- Выруби! Сейчас же!, - зло бросил программист, продолжая отступать. Феромоны. Простая, но в целом эффективная штука. Не будь он знаком с почти всей легальной и полулегальной номенклатурой имплантов, да не проявись запах так внезапно, эта Мика преспокойно взяла бы эмоциональное состояние Дерека под свой контроль.
«На хуй их!» - первое побуждение.
Но расклад изменился – втроём есть пусть небольшие, но шансы, против одного-двух солдат, даже несмотря на нынешнее его состояние. Плюс железо новых знакомых. Вполне возможно там найдется что-то посерьезнее «вонялки».
- Значит так, девочки и мальчики, - с нажимом проговорил Арчер, - попробуете ещё какую-нибудь дрянь в том же духе – инфразвук там, или ещё чего - и мы больше нихера не лучшие друзья, со всеми вытекающими. И лучше вам прямо сейчас сказать, что у кого стоит. Потом я скажу, что есть у меня. Потом мы дружно, распевая песенки, валим из этого гадюшника, или нас вяжут местные – второе вероятней.
«Или вас вяжут местные, а я валю», - теперь это тоже стало вполне себе вариантом. В Чипа с Дейлом он сыграет как-нибудь в следующий раз. В общем-то даже неплохо, что девчонка попыталась использовать на нём феромоны – лишнее напоминание о том, что даже товарищи по несчастью в общем и целом нихера ему не товарищи.
- А рассказывать вы будете на ходу, времени у нас нет, - добавил Дерек, и, повернувшись к новым знакомым спиной, зашагал в ту сторону, откуда пришел. Разумеется, в свою импровизированную камеру программист возвращаться не собирался – просто первоначальное направление явно не подходит, а позади (теперь уже впереди) масса необследованных ответвлений.

Читаете ли вы книги? Смотрите ли кино? Может, в компьютерные игры играете? Если хоть на один из вопросов ответ положительный, то вам наверняка знаком этот образ. Допросная. Пыточная. Застенок. Глухой тупик, место, где тебе будут делать очень больно, а потом убьют. Вне зависимости от того, что ты будешь говорить, и будешь ли говорить вообще. Герои, попавшие в подобные места, помучившись немного, и получив несколько живописных ссадин, как правило , находят какую-либо неправдоподобную лазейку и умудряются сбежать. Этим герои и отличаются от потребителей. Потребителей геройских историй, и потребителей вообще. И последние это отлично знают. Так что, порой достаточно просто поместить обычного человека в декорированное соответствующим образом место, как он пугается до поноса и готов на всё, лишь бы ему позволили вернуться домой. А Дерек был, в общем и целом, самым обычным человеком. Был. Ещё позавчера. А сегодня ему по большому счету уже некуда было возвращаться. Ему уже делали больно и почти убили. У него был очень, очень херовый день, и хотя сегодняшний был ещё херовее, но не так уж чтоб намного. Именно поэтому у Арчера не было иллюзий относительно того, что всё происходящее – ошибка и недоразумение, которое разъяснится, стоит лишь объяснить всё местному начальству. Не было и затмевающей разум паники. Но страшно было пиздец как.
- Мистер… человек… не по адресу. Я – биомеханическое устройство номер три, шесть, восемь, ноль… бля, забыл, как там дальше, - голос вроде не дрожал. Хрипел, но не дрожал, - И я понятия не имею ни о каких террористах, мистер хер-знает-кто.
Арчер прищурился, чтоб не так резало глаза, и посмотрел прямо на генерала. Хер его знает, в каком звании был этот хер-знает-кто, но киборг окрестил его про себя именно так.
«Террористы? Что за нахуй? Может они на меня ещё и одиннадцатое сентября повесить собираются? Как будто пара трупов в моей квартире и ствол при мне недостаточный повод! Хотя погоди-ка… данные! Террористы, значит… здрасьте, меня звать Дерек и я смертник в квадрате»
Террористы. Когда идёт в ход этот звучный ярлык, от властей не стоит ждать ни пощады, ни соблюдения хотя бы подобия законности. Хотя он-то и так в глазах закона немногим более, чем вещь. Думающая вещь. Вот это и нужно сейчас делать – думать, думать, даже не ради результата, а потому, что лишь холодные цепи последовательных рассуждений сковывают до поры страх.
«Меня взяли не на встрече – на улице. Значит, пасли, знали, что я замешан. Или подозревали. Без разницы, результат один. Странно как-то взяли, если подумать. Укол в шею - чисто шпионский боевик. А с чего я вообще решил, что взяли меня эти самые «власти»? Мундирчик? Какой-то слишком уж он попугайский. Эх, жаль я нихера во всех этих регалиях-рыгалиях не соображаю, но если по уму – кто попрется к зловещему блядь пособнику террористов при полном параде, а?»
Раздумывая обо всём этом, Арчер методично, но по возможности незаметно, проверял тело – мышца за мышцей, на работоспособность. Подобная проверка была ему не в новинку – во время реабилитации он проделывал её минимум раз в день. Искусственная нервная система позволяла очень точно определить состояние каждой группы мышц.
«Руки… пальцы. Давайте, маленькие ублюдки, отзывайтесь!...»

«А ведь он боится. И не ответственности за двухсотых, нет», - Джандиев прищурился. Конечно, неподготовленного человека всегда нервирует смерть, особенно смерть тех, с кем не первый месяц торчишь на небольшой станции. Но тут, похоже, было нечто иное – Боровски не просто опасался соваться в опасное место, он и со станции явно хотел убраться любой ценой и как можно быстрее. Слишком сильно хотел. Почему?
«Да мало ли почему! Мерещится ему всякое, например. Или сидит на чём специфическом, а запас к концу подходит. Но всё равно, не нравится мне всё это, ой не нравится… Особенно учитывая, что мне если что больше всех по всяким пещеркам лазить придется. И ещё вот до кучи вопрос – зачем отправлять исследовать пещеру единственного в команде врача? Обычное распиздяйство, или что-то другое? Так, ну а ты, шоколадный, чего здесь забыл? Ладно, надо бы глянуть, что там мне покойничек в наследство оставил», - Карл подошел поближе к Брюеру, ожидая очереди ознакомиться со "своей" частью докладной, в которой, вероятней всего, будут указаны списки собранных образцов пород, резюме по данным геологической съемки и тому подобное. По правилам, конечно, следовало бы вначале проверить, соответствует ли докладная действительности, а уж потом расписываться, но для этого похоже пришлось бы предыдущего смотрителя и его усатого громилу как минимум связать.

Перелет Джандиев провел молча. Большую часть времени он гонял на своём КПК данные по «Адриан» и проекту. Не в первый, чёрт, даже не в десятый раз. На память Карл никогда не жаловался, просто ему нужно было отвлечься. «Решением суда предписывается…»
Деньги, репутация, контракт, всё это можно со временем восстановить, несколько лет в очередной заднице Вселенной, ему не привыкать. Но как вернуть сына?
Об этом Карл подумает потом. Сильно потом, а пока – работа, лишь она еще скрепляла воедино остатки его мира. К тому же у предыдущей экспедиции явно что-то пошло не так. И никто не спешит рассказать – что именно, провести душеспасительную беседу-другую, указать на те или иные разделы инструкций по технике безопасности. Херовый признак. Впрочем, очень скоро всё выяснится. Посадка.
Недовольно глянув на шутницу-пилотессу, Джандиев тщательно проверил маску, надел её, перекинул через плечо ремень сумки и приготовился к выходу.
К слову, дурной запашок, похоже, ощущал не один он. Командир… Брюер, да Джеймс Брюер, немедленно попёр на девчонку-пилота, требуя отчёта. Тут конечно скорее не к ней вопрос, но может хоть что-то расскажет. Что ж, маразма на флоте конечно хватает, но как минимум к порядку он людей приучает.
А вот «старший» предыдущей экспедиции ни на флоте¸ ни где бы то ни было еще, похоже, не служил. Отчет. «Маяки всякие». Пиздец, а не отчёт.
«С водоочисткой, да? Всего-то! Ну и люди иногда просто берут и нахуй пропадают. Прекрасно»
Если девушке достался просто недовольный взгляд геологоразведчика, то Боровский удостоился взгляда калибра "ты, дружище, редкостный мудак".

- Японское… - словно бы про себя пробормотал в полголоса Арчер. Он знал это заведение. Ну как – знал… Пару раз видел снаружи, один раз заходил – из чистого любопытства, очень уж затейливо все там было оформлено. Но ценники в том районе кусачие, а фанатом японской культуры Дерек никогда не был.
«Куда я лезу? Во что ввязываюсь?» - очередной укол страха, очередная вспышка злобы. На дебила Джимми, на себя, на кривую злорадную судьбу, что никак не хочет просто оставить его в покое… Арчер дал эмоциям ровно полсекунды, а затем безжалостно задавил их. Хватит на сегодня. Спокойная жизнь официально причисляется к мифам и небылицам, вопросы типа «За что?» и «Почему я?» объявляются еретическими. Так и только так – если конечно он собирается выжить.
- Звони, - бросил Арчер, вставая с кресла. Покрутил головой, словно бы в первый раз видя то, что его окружало.
Мебель, техника, стены. Квартира – клетушка из металла, бетона, дешевого пластика, и всё-таки его, обжитая, знакомая. Суррогат дома. Вряд-ли он вернется сюда.
«Я дергаю тигра за хвост. Заказчик – из серьезных, а я собираюсь встретиться с его человеком без результата работы на руках, да еще и вопросы начну задавать. Но с другой стороны… результатов нет и так и так. Что бы там этот бонза ни собирался делать по такому случаю – сделает. Кто я и что я, если не знает – выбьет из Джимми… бля сколько же говна от него живого…», - Дерек нехорошо покосился на теперь уже бывшего партнера и остро пожалел о собственной гуманности, - «Ладно, хер с ним. Будем исходить из того, что у меня как минимум два могущественных врага, изменить это уже нельзя, и я о них ничегошеньки не знаю. Короче, надо идти – посредник вряд-ли этого ждет, может и удастся что-то выяснить»
- Звони, - повторил киборг, - и вали на все четыре стороны. Прячься.
Из ящика стола он достал тощую пачку наличных, сунул в карман. Вторая – чуть потолще, была замотана в целлофан и упрятана в дальний угол морозилки, но за ней Дерек заглянет попозже – он не собирался выпускать из виду Джимми, пока тот не назначит встречу.

Накативший гнев был абсолютно иррационален, но он был. Да, сейчас у Арчера проблемы посерьезней нечистого на руку партнера, да, кристальной честности от фрукта типа Джимми ожидать не приходилось, но половину! Половину, блядь, денег, а вся работа на ком?! Вот то-то и оно. Дело не в бумажках, черт, дело в том, что это рыжее уёбище просто поимело его, и по-любому не в первый раз. Дерек сжал зубы, не обращая внимания на боль в тех, что подправил «орел».
«Так, спокойно. На разборки с ним времени нет. Да и что делать? Пиздить? Грохнуть? Первое уже с успехом проделали, второе…»
О да, он был зол, он был взвинчен, и в паре метров от него валялись два трупа, но Арчер отдавал себе отчет в том, что убить кого-то, кого он знает, кого-то, не представляющего угрозы, пусть и полного мудака, он не сможет. Черт, он программист, а не гангстер! Программист, который сидит по уши в дерьме и погружается всё глубже. Программист, которому необходимо срочно драпать из собственной квартиры и… что дальше?
«Спрятаться, «залечь на дно»… ебучие киношные штампы! Где? Как? Теперь меня будут искать не только те, кому данные нужны (кстати, кто это, блядь, такие?), но и самооборона. Насрать им, конечно, на «орлов», как и на то, что я защищался. «Биомеханическое устройство», показавшее зубы, должно быть нейтрализовано… пидоры ёбаные. Ладно. Избавиться от трупов? Как? Да и время. И выстрелы. И болтливый сучонок Джимми»
Разброд в мыслях и начинающаяся паника – в который раз за утро, Арчеру пришлось брать себя в руки и, выметя из головы лишний сор, заставлять мыслить четко, ясно, поэтапно.
«Прятаться всё равно придется, но необходимо выяснить – от кого именно. Что я знаю? Они наняли SE. Они ищут инфу, которую я пытался добыть. Что мне даёт первый факт? Это не какие-нибудь дешевые гопники и не старая ведьма миссис Кац из квартиры напротив, всё серьезно. Второй факт и этот заказчик – ниточка к тому, чтобы выяснить, что именно я ломал. Пригодится»
- Парень, на которого тебя вывел Чак – где встречались, внешность, имя, если знаешь, где можно найти, и главное – где и когда вы договорились о встрече, для того, чтобы передать инфу и получить бабло? Всё что знаешь про самого Чака – быстро, сжато, но полностью. И хари блядь кришна тебя упаси соврать или не договорить чего-то, Джимбо!

Даже неоднократно побывавшему под обстрелом человеку вжиканье пуль над ухом спокойствия не добавляет. Между лопаток аж зудит – кажется, что там нарисована громадная яркая мишень.
Саймон наддал, пригибаясь и виляя между деревьями . Впрочем, за дыханием он следить не забывал – сбить его сейчас означало подписать себе смертный приговор.
Долго такой темп не продержать, но долго и не нужно – с наступлением темноты следовать за ним будет тяжело, даже с собакой, да и преследователи не железные – тоже устанут.
«Легкая работа. Легкая. Мать ее. Работа», - короткие ритмичные выдохи рвали мысль на равные части. Еще было всё более чёткое осознание, что может быть вот оно и всё. Что, возможно, пройдет совсем немного времени, и ему придется остановиться, обернуться и дать бой. Скольких утащит с собой разведчик «коричневых плащей» , ветеран гребаной Гражданской, капрал Саймон Фишер? Он не питал иллюзий, и знал, что рано или поздно узнает ответ на этот вопрос – такая профессия, смерть в постели слишком большая роскошь, да и кому она нужна?
«Но хорошо бы не сегодня…»
Он бежал.

«Всегда с такой работой проблемы. Всегда!»
Между охотником за головами и наёмным убийцей есть разница. Небольшая, но есть. Например, убийц гораздо чаще пытаются убрать по выполнении сами же заказчики. Тот ли это случай? Хер его знает, но последняя работа была явно по части наёмных убийц. Он взялся, конечно – в последнее время слишком вокруг неспокойно, официальных и полуофициальных наград назначают меньше, а таких вот заданий готовы выдавать всё больше.
Но об этом Фишер подумает после. Сейчас нужно выжить. Над головой шумели кроны, под ногами пружинила лесная подстилка, запах прелых листьев, клочья света сквозь листья… всё почти как в старые, недобрые времена. Охотники, беглец и сырая земля, что с радостью примет кровь любого из них. Только вот человек в коричневом плаще своей делиться не планировал.
Было ли ему страшно? Разумеется, ведь страха не знают лишь пожиратели. Но из тех, кто ходил за линию фронта, возвращались лишь те, кто сумел подружиться со своим страхом, превратить его из врага в помощника, обостряющего чувства и ускоряющего движения. Саймон возвращался.
Он бежал перпендикулярно дороге, на восток, углубляясь в чащу. Быстро передвигаться по лесу – штука особая. Тут недостаточно просто шустро двигать задницей – нужно знать, куда наступать можно, а куда не стоит, уметь на бегу перемахнуть через корягу или упавший ствол, сходу проскочить сквозь казалось-бы плотные заросли кустарника. Сумку он бросил, выдернув только ствол с которым сегодня работал – остальное не стоило лишнего веса. Оружие же – знакомый еще по войне бесшумный, беспламенный снайперский полуавтомат, рассчитанный на относительно короткие дистанции, Саймон забросил за плечо.
Прислушаться. Собака на поводке и спущенная с него лает по-разному. Хорошо бы спустили. Собаки обгонят хозяев, и конечно настигнут его, только отдельно от молодчиков с пушками, да на правильной позиции, не так уж они и опасны. Ну а двуногие без четвероногих, в лесу, как бы сами не стали для него добычей.
А вот и подходящее место. И подходящее дерево – толстые ветви, густая крона. Два упавших ствола неподалеку – на верхний Фишер положил свою шляпу, на случай, если какой-нибудь из стрелков окажется особо шустрым. Издали будет смотреться так, будто он залег за завалом.
Оптика с винтовки отправилась в маленькую поясную сумку – вблизи она будет только мешать.
«На ту ветку. Прибегут они примерно вот оттуда, ствол меня прикроет. Метра два-два с половиной от земли. Шавки недопрыгнут, а я в случае чего спрыгну легко. Значится, собаки собираются под деревом, я их тихо-быстро кончаю и валю… но не на восток как раньше – туда эти хмыри первым делом ломанутся».

- Тупой уёбан, - прошипел Дерек и швырнул телефон на стол. Он не сомневался в том, что за это нежданное внимание полиции к их маленькому бизнесу следует благодарить исключительно дурость и бОрзость Джимми. Давным-давно следовало порвать с ним. Переступить через нелюдимость, завести собственные связи…
«Время!», - одернул себя Арчер. Об упущенных возможностях можно будет подумать потом. Вдох-выдох. Взять себя в руки. Отсечь эмоции. Составить план действий.
Программист решительно шагнул к столу. Софт да данные – вот и всё, что может связать его с какой бы то ни было противоправной деятельностью.
Низкоуровневая очистка дисков – кое-что собственного сочинения, черта с два полиция сумеет восстановить хоть байт. Запущена, молотит. Самое легкое позади. Заодно, можно будет попытаться отмазаться от заказчика, свалив всё не копов. Если, конечно, удастся вначале отмазаться от них самих… и от SE… дерьмо!
Какая-то часть Арчера вопила о бегстве: в окно, цепляясь за перила, кабели, спуститься на уровень-два ниже, дать деру сквозь необъятные соты из металла и пластика – он достаточно хорошо подготовлен для того, чтобы оторваться от любого пешего преследования. Однако программист подавил этот порыв – бегает и прыгает он хорошо, но долго ли пробегаешь в нафаршированном следящими устройствами мегаполисе-тюрьме?
Руки киборга взбесившимися пауками заметались по столу, сгребая тетради, блокноты, миниатюрные нано-твердотельники, которые большинство по-старинке называло «флэшками». Последние немедленно отправились в микроволновку – еще проблемой меньше. Но что делать с пачкой бумаги?
Почаще писать от руки Дереку порекомендовали во время реабилитационного курса, который он проходил после установки имплантов. Развивает, мол, мелкую моторику. Со временем это превратилось в привычку, немного старомодную для века невесомых и функциональных карманных гаджетов. А сейчас вот плоды этой привычки стали серьезной проблемой.
«Огонь, огонь… пол гребанного царства за зажигалку! Думай… » - Арчер зажмурился, чувствуя, как утекают драгоценные секунды, - «Есть!»
С грохотом вылетел из пазов один из ящиков стола и программист безошибочным движением выудил из содержащегося в нём хлама свой старый КПК. Давно не рабочий, он, однако, содержал в себе то, что было нужно Дереку – литиевую батарейку.
Тазик из кухонного шкафчика, нож – оттуда же. Четверть стакана воды. Пробить корпус, капнуть… полыхнуло сильнее, чем он рассчитывал. Через несколько секунд тетради в тазу вовсю горели, оставалось лишь надеяться, что пожарная сигнализация не сработает.
«Так, теперь пепел в унитаз, батарею обратно, флэшки пожженные в мусор, найдут конечно… похер, отбрешусь. Коллекция порнухи у меня там была, ага. Больше не возбуждает, вот и спалил в сердцах. И бардак прибрать… Две минуты… дайте мне еще две минуты, ушлёпки!»

В жизни Арчера была пара эпизодов, когда его на полном серьезе пытались убить. Но вот пушкой в лицо киборгу тыкали в первый раз. Как выяснилось, удовольствие это сомнительное – глаза так и тянет к зияющему дульному срезу, а то место на лице, с которым, в случае чего, близко познакомится пуля, адски зудит.
- Джентельмены, - в голосе программиста звучал страх, и Дерек не старался его скрыть, ибо дела, похоже, были еще хреновей, чем он предполагал, - я… я не понимаю, о каком товаре идет речь… произошла какая-то ошибка…
«Теперь улыбочку… заискивающую… главное не переигрывать… не переигрывать… Обычный, безобидный, пересравший «кампутарщик», бля, да я он и есть! В таких нет нужды с ходу шмалять… и пальчик на курке держать не надо, урод!»
Чмошник с пистолетом изрядно нервировал, но он был лишь частью проблемы.
«Они знают про товар. Им не я нужен, не палку поставить о пресечении киберпреступления, а данные, и совсем не для того, чтобы доставить их в хранилище улик. Очень похоже на то, что эта блядская сладкая парочка тут, так сказать, с неофициальным визитом… А имеют ли они вообще хоть какое-то отношение к властям? Платочек-то любой нацепить может, пусть и не без последствий»
Последний вопрос, впрочем, был не самым актуальным. «Орлы» подрабатывающие разбоем, или бандиты, «косящие» под копов с «Орлами», получив данные, они вряд-ли оставят киборга в живых. Хозяин данных – явно не из простых, не стоит давать ему лишних зацепок, да и «SE» может заинтересоваться, чего это их сотрудник (или лицо, выдающее себя за такового) интересное изъял. Плюс, приволакивать Джимми имело смысл только для того, чтобы разом убрать всех свидетелей.
«Блядь, а ведь я всего лишь хотел жить спокойно!», - промелькнуло в голове Дерека, и он почувствовал, как страх теснит холодная ярость. Прописную истину, гласящую, что мир несправедлив, и не все получают желаемое, Арчер усвоил как никто другой, но всякому терпению бывает предел: вначале на него охотятся, словно на дикое животное, всего лишь за попытку стать полноценным здоровым человеком, затем как животное же бросают в этот зоопарк, а теперь вот готовы походя пристрелить.
Ярость-яростью, но резких движений Дерек пока что не делал. Да, он куда быстрее и опасней, чем может показаться на первый взгляд, да хлыщ с пистолетом стоит совсем близко, и, похоже, не ожидает никакого сопротивления, но это реальная жизнь, а не компьютерная игрушка – опции «загрузить последнее сохранение» тут нет. Дернешься – и рубикон перейден: пуля в голове при плохом раскладе, крушение привычной жизни и вполне себе смертельные враги – при хорошем.
«Прямо вот сейчас он меня мочить не будет, попрессует еще… может попытаться потянуть время, сказать что есть, мол, но запрятал? Нет, не годится, даже если поверят, зафиксируют и пытать начнут. Значит, косим под дурачка. Хорошо-бы он попытался мне, скажем, рукояткой пистолета врезать… эх, если б не этот бугай…»
- Вы… может быть вы дверью ошиблись? – продолжая испуганно-угодливо лыбиться, осведомился Дерек, - я, уверяю вас, законопослушный житель, никаких, ничего… эээ в смысле… эээ… товаров….