Голосование за ходы

Автандил в один миг покрылся холодным потом, просто от испуга, хоть и не особенно удивился произошедшему. Что-то такое он уже давно начал подозревать. Проверки, не поддающиеся никакой логике. Слишком уж спокойное поведение. Да и просто некоторая отстранённость, замкнутость некогда постоянного собеседника давно уже наталкивали на неприятные мысли. Так что либо у него после усовершенствования или несанкционированного вмешательства чужого-инженера неисправен сканер, либо... либо он сам чужой. Просто потому, что Горидзе не ощущал ровным счётом ничего. Не мог, не хотел верить в такой нелепый исход. Подняв согнутые в локтях руки на уровень плечей, ладонями вверх, вр.и.о. первого помощника на шаг отступил от бывшего руководителя и, чего уж там, почти друга.
— Это... это... просто брэд какой-та, слюшай! — каки всегда в минуты сильного волнения, прорезался акцент. — Ты, слюшай, сам чюжой, и кошька твоя чюжая! Ты или ценный прибор испортиль, или вообще в воздушный шлюз ходи, потому что точно чюжой!

биогелевая интерлюдия

"Вот ишак орбитальный! Шапку б купить, чтоб башка хоть на что-то сгодилась!" — костерил себя едва пришедший в сознание лаборант. Действительно, было с чего пойти вразнос. Дёрнул же шайтан его потребить разом весь свой запас дедовского вина. Красное, сухое, со своих, родовых виноградников... крепкое, зар-раза! И ведь пил-то не абы как — с голограммой! Чтоб ей ик... закоротило её чтоб, вот!
Короче, употребив вино, почувствовав себя местами даже гордым орлом и возжелав подвигов, трусоватый вообще по натуре Автандил не стал лишний раз никого беспокоить, и тайком пробрался в лабораторию, подвергать ускоренной ферментации и перегонять обнаруженные сладости. Что характерно, в этом нелёгком бою с заплетающимися пальцами и разбегающимися мыслями гордым сколько-то раз пра- внуком гор была одержана полная и решительная виктория. То есть дальше он пил уже спирт. Ну, то есть, наверное пил. Потому как следующим воспоминанием стала ничем логически не оправданная попытка выбраться из собственной (вроде бы) каюты по нужде, не то малой, не то большой. Открывающаяся дверь, круговорот переборок, ослепительная вспышка... и тёплый, влажный, мягкий и такой уютный покой биованны.
"Вах, какой же орёл из меня хреновый вышел. Горный, ага. Баран вот только, а не орёл. Даже, скорее, лягуха болотная, чмо зелёное... орёл, как же..."
На моменте осознания этого печального факта измученное не только вчерашними возлияниями, но и их непредвиденными последствиями, сознание Горидзе повторно его покинуло.

Пилот вертушки, продолжая перекрикивать шум винта, не унимался, выразительно жестикулируя:
— On chto, sovsem yebanulsya?

Трактор в лесу. Это концептуально. Высокий контраст, сменяющийся паволокой теней и золотом тлена... Герхарт усмехнулся про себя: символ вечности, подчёркивающий неизбежность конца. Начало нового мира. Трактор в лесу. Новое на фоне вечного. Символизирует прогресс, и вместе с тем единение с основами. И пусть всё вокруг незримо окутано гнилью — это ещё не развеялся прах старого мира. Трактор в лесу. Сбросившая мёртвый, ненужный кокон куколки бабочка расправляет свои трепещущие всеми цветами радуги крылья. Окаймлённые чёрным, подчёркивающим неземную глубину их цвета. Трактор в лесу, как знак, верстовой столб разума, идущего природе навстречу, чтобы познать её. Отбросив условности, вообще всё лишнее, соединиться с ней — так, как этот трактор... трактор в лесу.

— Йа понимаю, та, видео, фото... это фсё не есть то, — герхарт слегка поморщился, отчего безобразный шрам на лице перекосило ещё сильнее, хотя дальше, казалось бы, и некуда, — Мне нушен... втохнофенье, муса! Тофарисч Жордёф, ви меня понимайте? Я смогу пейсать позднее, много — главное, покажите мне... Зону.

Делающий-Не-Задумываясь отрешённо ходил по утоптанной, обильно орошённой кровью площадке, склоняясь то к одному трупу, то к другому... Выпрямился наконец, остановился. К небу лицо задрал, со ртом, предательски трясущимся, с глазами в поволоке. Зажмурился, прикусил губу нижнюю до боли, живыми всех представил. Весёлыми. Глаза открыл, заорал во всю глотку свою:
— Во имя Того-На-Кого-Надеялись-Гоблины! Клянусь его клыками и ушами, Я ОТОМЩУ!!!
Стоит. Один против мира. Уверенный и грозный.

В комнате царил полумрак, сквозь неплотно закрытые шторы еле-еле пробивался рассеянный свет с улицы. Порядок можно было бы назвать идеальным.

Слышишь шаги сзади, оборачиваешься — загорается свет. В дверях стоит Джон. Твой отец. Молча. С бутылкой виски в руках. Смотрит немножко... виновато?
— Я ничего не мог с этим поделать, Дэни...

Счастливчик доел сердце,
Получатели: Где-этот-негодяй.сразу после чего тоже начал таскать вещи на середину моста.
Он был доволен битвой, ведь удалось очень точно попасть камнем прямо в надменно вздёрнутый эльфийский шнобель! Да и эльфийское сердце на вкус оказалось очень даже ничего... только вот, увы, магом он вроде как после этого не стал. А ведь Болтающий-Глупости говорил, что... впрочем, имя его, видимо, дано не просто так. Жаль.
Тяжело вздохнув, прекративший на минуту размышления работу гоблин вернулся к увлекательному процессу шмонания-и-таскания.

Делающий-Не-Задумываясь присмотрел себе дерево поудобнее, повыше, и с кроной погуще, после чего пустился в разглагольствования, собирая попутно в сумку камни со свой кулак размером:
— давайте ещё двое спрячтесь недалеко от Двинутого, например — Сдохнешь и Твалите, да не забудьте вымазаться получше в грязи и пыли! А Сломал, Взрывун и Скрытый пусть идут на ту сторону, Скрытый поможет замаскироваться получше, да и грязь лучше него никто не найдёт. А я залезу на это замечательное дерево, и буду закидывать их сверху камнями, а когда камни кончаться, я начну закидывать их своими какашками! А поскольку вчера опять готовил Где-Этот-Негодяй, то какашки у меня сегодня на редкость вонючие и опасные, ообенно для низкоуровневых приключенцев, и поэтому я вот думаю, а не начать ли мне сразу кидаться в них своим дерьмом, оставив такие замечательные, округлые камни на крайний случай?

2Все:
— Привет, Дени! Ты сегодня какой-то невесёлый, или это погода так действует, м?
Бармен зачерпнул кускового льда, кинул в тумблер, ловко откупорил одной рукой бутылку "Ballantine's" и направил янтарную струю на причудливо преломляющие лучи света прозрачные кубики.
Отправив точным движением стакан в недолгое скольжение по стойке, он пошёл за пепельницей.
Коротко кивнув Бренде, выставил перед Эдвардсом пепельницу и задал следующий вопрос:
— Юная леди интересуется откуда ты взялся, Дени! И где она могла тебя видеть. Может быть, здесь? Хотя, в мои смены вы вроде ни разу не заходили вместе...
При этих словах Алан усмехнулся, давая понять, что сказанное можно расценивать как шутку.

— Ольхов, разговорчики! Ты мне на вопрос не ответил. Что с теми трупами не так?
Совсем, блядь, расслабились — при цивилах чуть не спорят в открытую.
— Твоя минута почти закончилась.
Расслабление. Всё не так. Надо — правильно. Впереди ещё зачистка. И так график рвём. О сопротивлении ожесточённом в рапорте указать не забыть. И о приказах по зачистке мирняка. Суки. Дело солдата — воевать. Или выполнять приказы? Похую. Пока что всё похую. До конца задания. Там — посмотрим. С пятки на носок и обратно — взад-вперёд. Два раза. Ещё один. Моргнуть. Ещё секунда прошла. И хуй с ней. Он уже всё решил. Давно.

...боль!
Пришла внезапно, хоть и не неожиданно. Перечеркнула вспышкой кровавых разрывов сознание, всю ту сказку, что только что краешком коснулась - и ушла, суровую правду жизни напомнив: за всё платить приходится.
За всё.
Ну, так я плачу!
За всех. Кто недоедал и недосыпал. Кто в тесноте сырой, мрачной и вонючей дыры ютился. Кто солнце видел - раз в жизни, если повезло. Кто товарищей собою закрывал и друзей терял.
За всех, кого тварь эта убила!
А нога болит, но ещё слабо, неуверенно - шок сказывается, организм-то поумнее Вани будет, не даёт перегрузке сжечь слишком много нейронов...
Ты... меня...
И не понимая ещё до конца всей безысходности, не веря в необратимость случившегося, с каким-то злым и детским энтузиазмом, нашарил покалеченный боец пулемёт. Вывернулся, стиснул рукоять старую, изолентой матерчатой перемотанную, да так, что костяшки побелели...
СДОХНИ, ТВАРЬ!!!
И очередью, длинной, всеми, сколько ни было их, патронами - веером, в ту сторону, где вражина засела.
Патронов мало? Не беда! Ещё к "пурге" выстрелы есть! Да всем, что есть, тварь, да хоть зубами, пока жив!..
Поехала голова у Ивана. Минут через пять очухается.
Если проживёт эти пять минут.

Кивнул в ответ коротко, на пулемёт глянул, на пистолет, хмыкнул. Убрал в кобуру ствол, присел, пулемёт подобрал, боекомплект к нему глянул вокруг, задумался на миг, нахмурился. Пробурчал коротко, ни к кому особо не обращаясь, как будто оправдываясь, тоном виноватым:
- Родным отдам...
Двинулся за Снеговым.
Пулемёт - в руках.

Родина-Мать зовёт!

Выхолощенная день за днём ветром и солнцем равнина неукротимо тянется к небу жалкими стебельками чахлой, но всё же зелёной травы. Буро-зелёное пятно на вертикальной границе меж ультрамарином вечернего неба и ржавчиной раскинувшегося окрест насколько хватает глаз глинозёма. Птица пролетела мимо - слишком быстро, чтобы начать о ней беспокоиться. Небрежно ласкающие обветренную, смуглую кожу пальцы - лишь движение воздушных масс. Предвестники грозы. Первая капля, неуклюже шлёпнувшаяся на скулу, моментально стёрла с лица лежащего человека блуждающую полуулыбку.
Линия горизонта вернулась в надлежащее ей положение. Человек поднялся. Рюкзак, что служил подушкой, перекочевал на левое плечо, правая продолжала сжимать автомат. Отголосок прошлого, он порождал немало споров - ведь если до катастрофы все люди жили в мире и были счастливы, то как могло появиться столь смертоносное оружие? Зачем? Об этом дискутировали до хрипоты, но никак не могли прийти к логичным и рациональным выводам...
Повернувшись, человек вошёл в узкий дверной проход среди чудом сохранившихся кирпичных стен.

Поднялся из-за одного из островков невнятной зелени человек в плаще. Он много прошёл за этот день, и ещё больше - за вчерашний, а ночью убегал от на редкость агрессивных зомби. Слава ещё всем богам, что этот, лежавший здесь последний час, вроде живой. Его пошатывало от усталости, но он твёрдо знал - уснуть здесь, в незнакомом месте, значит подёргать смерть за усы. Именно поэтому он пошёл следом за человеком, под прикрытие таких безопасных стен. Там можно будет забыть о разграбленном караване, о погибших друзьях, что долго ещё бессмысленно мычали ему вслед, о проклятых землях, где живут чужие люди, не знающие его языка...

Тем временем вошедший первым поплутал немного в полутьме коридоров и остановился у костра, тлеющего посреди большой высокой комнаты, с маленькими окнами под потолком и двумя выходами. У огня стоял котёл, стояла кружка с успевшим остыть ароматным чаем. Помимо прочего, в комнате была навалена куча сухих дров, лежало несколько толстых и мягких подстилок, а возвышающуюся в углу груду разнообразного хлама венчали два обитых металлом деревянных щита, явно изготовленных по размерам безвременно канувших в лету дверей. Ночью они могут понадобиться...

Ощупать лицо. Выдохнуть облегчённо. Понять. Замереть. На всё - пять секунд.
- Princeps gloriosissime coelestis militiae, sancte Michael Archangele, defende nos in proelio et colluctatione, quae nobis adversus principes et potestates, adversus mundi rectores tenebrarum harum, contra spiritualia nequitiae, in coelestibus.
Дрожит голос, но не это важно. Мерный речитатив берёт своё. Заполняет сознание. Отвращает от происходящего. Успокаивает? Да...
- Veni in auxilium hominum, quos Deus creavit inexterminabiles, et ad imaginem similitudinis suae fecit, et a tyrannide diaboli emit pretio magno.
Чеканные строки вселяют уверенность. Крепнет стих, вот уже и эхо испуганно мечется по углам помещения в поисках укромного уголка, где смогло бы обрести покой и отсидеться, но нет - глас менестреля гонит, гонит его дальше и дальше...
- Proeliare hodie cum beatorum Angelorum exercitu proelia Domini, sicut pugnasti contra ducem superbiae luciferum, et angelos ejus apostaticos: et non valuerunt, neque locus inventus est eorum amplius in coelo.
Менестрель вскочил, руками напряжёнными, пальцами скрюченными - в стол впился. Книги - в сторону смахнул, не заметив. Взгляд - вверх обращён, невидящий. Слёзы текут. Кричит. Верует - истово.
- Sed projectus est draco ille magnus, serpens antiquus, qui vocatur diabolus et satanas, qui seducit universum orbem; et projectus est in terram, et angeli ejus cum illo missi sunt!
Закончил. Оглянулся, не сразу.
Смотрят? Недовольны чем-то? Плевать! Умер я? Смерть предо мною? Воинство небесное за спиною моей, я - клинок Божий, сердца, души разящий! Да не убоюсь...

Исраил смерил презрительным взглядом мужчину, разлепил пересохшие губы:
- Не ищи мудрости там, откуда не готов её взять, неверный. Пророк, да благословит Его Аллах и приветствует, сказал не так. Даже одно слово способно полностью исказить смысл сказанного, было ли оно упущено или добавлено...
Пошевелив губами, прекратил перестук чёток. Прикрыл глаза.
- Вложенные Вседержителем в Его уста праведные слова были таковы: "Никто из вас не должен желать смерти или молить о ней перед тем как она придет, ведь когда человек умирает, то благие дела заканчиваются, и ничего не продляет жизнь верующему, кроме блага. Не сказать ли мне кто лучший из вас? Лучшим из вас является тот, кто живет долгую жизнь, и если он праведный и совершает хорошие дела."
После, обращаясь уже к капитану, продолжил:
- Да, я последним уйду отсюда. Или не уйду вовсе - на всё воля Аллаха. Но ты - велик духом, и даже уйдя, украсишь собою Ирий, не оставив его прекрасных гурий одинокими. Этот же человек, - кивок в сторону мужчины в очках, - недостоин зваться мужчиной. Не имея ни собственного мнения, ни даже смелости, чтобы его его выразить, если он выживет - немного же приобретёт мир, клянусь стенами Каабы! Отдай старому Исраилу пистолет и иди, пока ещё можешь. Я буду молиться за тебя.

Глухо сошлись створки за капитаном. Вот и всё. Коврик раскатать надо... где у нас тут Мекка? А, пусть во-он там будет. Аллах не даст ошибиться. Коленями на коврик. Помолиться. В этом возрасте ко Всевышнему давно уже относишься панибратски...
Здравствуй, мол, дорогой. Такие дела, брат. Скоро свидимся... или нет, ну, это как хочешь, конечно... А капитана подожди ещё лет несколько, да. И остальных всех - тоже. Хорошо? Ну, до скорого... Нам ведь, с таким грузом лет за спиной, теперь сколько не пройдёт - всё скоро...
Встать, скатать обратно саджаду. Завернуть внутрь пистолет. Свёрток - к ногам молодого. Молча. И - в шлюз. Шанс детям дать, с телом проститься... хотя что то тело - глина, прах под ногами Пророка, да благословит Его Аллах и приветствует. Как и сам пророк. Как и сам Аллах. Как весь этот мир...
Только строчки, выведенные при посредстве волосяной кисти и чернил твёрдой рукой на саджаде, найдут здесь свою могилу. Как будто для того и были сложены. Найдёт? Нет?
Что понял ты, чего не знаю я?
Скажи мне, брат, в чём смысл бытия?
Руками сказку взять нельзя -
Она вода в руках...
Течёт сквозь пальцы, оставляя на ладонях прах.
Всё кроме - смоет времени река.
Вот тварного судьба - стать блеском на камнях
Речного дна,
Стать светом отражённым дня -
Не "завтра", но "вчера".
Цвести в садах бурьяном, зная - жизнь одна.
И нескончаема весна.
И безнадёжно долог путь
От мира
До себя

Два шага, плавных но быстрых - невозможно быстрых для старика! - и звонкий шлепок. И чуть запрокинулась голова парня. Чётки, что, шагая, вокруг руки обмотал - не выдержали, побежали прочь с лопнувшей гнилой нити, весёлым стаккато переговариваясь с переборками.
- Щенок! - выдавил, почти выплюнул сквозь сжатые (свои ещё, благодарение Аллаху!) зубы старик, хватая за грудки, приподнимая себе навстречу, - Истерику устроил! Сам не пойдёшь - бегом побежишь, если надо, пинками погоню, на это-то моих сил ещё хватит, Аллах свидетель!
Пусть спорит, бунтарь желторотый. Пусть борется, как привык. Есть один способ его убедить - дать пожить, подрасти. А слова что - слова воздух...
Оттолкнул от себя юнца дерзкого, сбросил с руки остатки бусин и нити - уверенно стоит, нет, возвышается посреди коридора. Ждёт. Дышит - глубоко, размеренно.

Дёргается капитан. Тяжело ему. Самому - не легче. Как будто есть разница. Как будто спросят потом... а вдруг - и правда, спросят?
Эти мечутся, как бараны. И сам бы метался, да годы уж не те. Один рывок - и всё. Смысл? Задавят. Толпа - она всегда толпа, даже пусть и маленькая.
Не могут решить, вижу - не могут. И долго ещё не смогут. Слишком. Надо бы помочь.
- Горячие, смелые, самоотверженные... Ребёнка отправьте. Потом за себя решайте. Вам что? А ему ещё жить в том мире, что вы ему оставили. Здесь бы оставались - чтоб потом в глаза ему не случилось посмотреть. Что здесь от радиации подыхать, что там от стыда - не всё ли едино?
Перевёл взгляд на мальца:
- Послушай старика, к1ант. Вот тебе адрес, напиши письмо, скажи, что старый Исраил шлёт детям своё предсмертное благословение...
Узловатые пальцы извлекли из недр одеяний визитку.
Отдал.
- Не стой, капитан. Время - дороже денег, время - смерть.

До блеска отполированный десятилетиями касаний сначала мясистых, потом всё более сухощавых, а теперь и вовсе обтянутых нездорово-желтоватой пергаментной кожей, но всё таких же как и в молодости крепких и жёстких пальцев, оникс чёток метрономом мерно отщёлкивал секунды жизни. Последние секунды. Не тот уже возраст, чтобы Аллаху беспокоиться. А чтобы самому смерти бояться - тем более...
- Разумно ль смерти мне страшиться? Только раз
Я ей взгляну в лицо, когда придет мой час.
И стоит ли жалеть, что я - кровавой слизи,
Костей и жил мешок - исчезну вдруг из глаз?
Шёпотом. Дрогнул голос в конце... Неужели? Неужели всё-таки страшно, Исраил? Водку с урусами пробовать, когда отец потом узнал - не страшно было ли? Неверных, захватчиков по ночам резать - не страшно? От вертушки в щель меж скал забиваться, словно пёс шелудивый? Или когда первого - единственного тогда ещё - сына в плен взяли? А когда курсы ваших акций падать начали? Это всё - не страшно было, ответь?!
Страшно. Но - не так. Там - всё было в твоих руках. Здесь - нет. Сделать нельзя ничего. И вот это - страшно. До дрожи.
Взять себя в руки.
На всё воля Аллаха.

Посмотрел капитану в глаза. Поймёт, да. А если и нет - всё равно уже.
- Вообше, мне согласиться религия не позволяет, - с лёгкой усмешкой произнёс Исраил, - негоже женщине идти вперёд мужчины. Но прожитые годы говорят мне - ты ведь не успокоишься, капитан, пока всё не станет по твоему.
Измятое морщинами лицо, скомканный страхом голос... разглаженные временем мысли.
- И неважно, что определив очерёдность, сам ты уйти не успеешь, а там, куда попадёшь, меньше всего думать будешь о том, был ли прав сейчас. Или будешь, что ещё хуже - а вдруг неправ был? Но что сделано - того не изменить. Поэтому я тоже за.
И левая рука поползла вверх. А в правой - всё так же щёлкали чётки.

Старик слега кашлянул, заговорил:
- Рак лёгких - от попадания в эти самые лёгкие облучённых твёрдых частиц, юноша. Немаловажный поражающий фактор. Ирак кожи, если уж на то пошло, начиная с мест, не прикрытых плотной одеждой. Если бы вы бывали в армии, вас бы наверняка сначала удивил тот факт, что в зоны заражения личный состав направляют в резиновых костюмах, абсолютно не защищающих от жёсткого излучения. Но потом бы вам объяснили, что опаснее - радиоактивная пыль. Хотя в данном конкретном случае, вы невольно оказались правы - нет смысла прикрывать дыхательные пути, сидя почти что верхом на источнике излучения...
Замолчал. Потерял интерес.

На ходясь в душевном расстройстве, Панас, пусть родившийся и выросший за пределами незалежной, частенько сбивался на мову. Получалось колоритно:
- Та шо ты мнэ, Кулебякин, доводиш, чотирьох шайтанів тобі через коромисло! Не правий був, не правий і залишишся!
Вдохнул пару раз поглубже, он взял себя в руки. Всё-таки конструктивный диалог, туда-сюда... Состроил спокойную мину. Задумчиво перевёл взгляд с завпрода на нож и обратно. Продолжил, уже спокойно, тщательно подбирая слова:
- Вы, Михал Натаныч, что хотите делайте, и что хотите говорите, а только молоко мне свежее необходимо. Михал анатольич мне уже всю плешь проел с тем слабым на желудок зэком, которого, по всей вероятности, просто понос пробил от злоупотребления угощением нашей чрезмерно отзывчивой медсестрички, и ежели поставки просроченных продуктов будут продолжаться, не пойду же я, ей-же Аллах, к этим акулам пера, чтобы они взяли вас на карандаш? Не-е-ет... - тут выражение лица повара стало ну совсем уж загадочным, - я лично постараюсь добиться смены руководства. Вы меня понимаете?
Переключив после этой тирады внимание на шуршание под дверью, Панас чуть повернулся в её (двери) направлении, и, вытянув шею, гаркнул что было мочи:
- Ша, правоверные!!! Готовить кто будет?!

Оседает лениво жирный пепел. Неторопливое кружение его ярко диссонирует со стремительным падением мелкого мусора. Над изрядно почерневшим остовом машины, бесстыдно зияющей вырванными дверцами, лениво завис чадный клуб дыма, явно не торопясь расползаться...

Данная позиция абсолютно не устраивала привeредливого сержанта Тоси. Проблема с обзором, мать её... Как вариант - перебраться на здание, расположенное на шесть часов - как раз через двор.
Осторожный сержант Тоси дополз до южного края крыши, осмотрелся... вроде чисто. Осталась сущая малость - спуск, перебежка через двор, подъём... и остаться при этом целым, не привлечь нездорового внимания противника. Пусть себе думает, что эту десантную ячейку подбили качественно. А живучий сержант Тоси в это время будет его убивать...

- Бесконечно рад знакомству, меня в этих краях знают как Лара.
Взяв пушистину на руки, менестрель вернулся на покинутое ранее место. Вернув вино, угостил Шуша, выпил сам...
Обладание его великолепным слухом в который раз сыграло с окружающими злую шутку - не успев толком подумать, ляпнул не очень-то корректное:
- О юные последователи эльфийских заблуждений, незаслуженно презревшие божественную красоту женщин, хотите, я объясню вам, что вы не правы? Или хотя бы целуйтесь не при мне, мужеложцы... И вообще, зверёк явно распух от голода - как он может лопнуть... или я чего-то не понимаю? - с Шуша на парочку заметался полный непонимания взгляд.

Алмаз сидел тихо, жадно впитывая любую информацию по будущим занятиям. "Чёрные"? Посмотрит он на них, если будут отвлекать от основной - научной - деятельности!
...и накатила чуть щемящая волна лёгкой ностальгии, и вспомнились годы службы, надёжная тяжесть полной выкладки и уверенная твёрдость и законченность скупой красоты хищных очертаний оружия, невыносимо тяжёлые рейды и скучные, рутинные задания, пьянящий азарт и лихорадочная горячка выматывающего боя, и наваливающаяся после тяжёлая усталость... Бессонная ночь в больничной палате рядом с немолодой умирающей женжиной.
Весёлый, захлёбывающийся детский смех.
С усилием несколько раз моргнув, Кадыров вежливо пожелал полковнику спокойной ночи и присоединился к выходящим.

- Ща, сумку прихвачу... и шнурки поглажу, да, - Кэрри глубоко затянулся, задержал дыхание, выдохнул клуб дыма. - Мне нужны данные по местности и по противнику - вооружение, подготовка, численность... По местности - не карты, а данные, да. Настоятельно рекомендую за эти десять минут придумать, что мне ответить.
Джон прямо как был, с сигаретой, потопал наверх. Хрень какая - мимо борделя, мимо пьянки - резать неизвестно сколько, неизвестно каких и неизвестно чем вооружённых обезьян, неизвестно где! Да ещё этот отвлекающий фактор третьей степени...

Семён невесело усмехнулся, ненадолго прекратив жевать:
- Если они не выжили, им наша помощь не понадобится. Но посмотреть надо - ты прав. Я сейчас докурю, и пойду по окрестностям пошляюсь немного. Кстати, не желаешь угоститься? - уже протягивая трубку, - такой дождь может идти полчаса, а может - неделю. Я хуже промокаю, так что... - парень замер, потом еле слышно выдохнул - тихо, секунду!

Набрав в лёгкие воздуха, тут же четырьмя резкими сокращениями брюшного пресса что было сил вытолкнул его обратно через широко раскрытый рот, чуть вверх:
- Хэй, хэй, хэй, ХЭЙ!!!
Прислушался, игнорируя шум капель, шорохи, скрипы, забывая даже дышать.

Убедившись в том, что хвост надёжно засел среди ветвей, Семён подошел к краю своего временного пристанища и, придерживаясь левой рукой за края, выглянул наружу. Беззлобный мат сорвался с его губ потоком, плавно переходя в мат восхищённый. Осенний лес был любим им с детства, и теперь его красота плавно выправляла шокированное сознание. Медленно, но верно.
Осмотрев подножие могучего дуба, Семён начал шарить по карманам в поисках мотка верёвки. Замер на секунду, борясь с самим собой, но всё же не выдержал - второй рукой расстегнул "молнию" на штанах, и, вывалив наружу своё ничем особым не примечательное достоинство, щедро оросил корни гиганта. Впрочем, стараясь не слишком попадать в зону планируемого спуска.
- Нету больше красоты, чем пописать с высоты! - пробормотал он, хоть и не оборачиваясь, но вполне членораздельно.
- Андрюха, давай сюда рюкзак, только осторожно... Чего завис? - эти слова были сказаны уже куда более бодрым тоном. - Жизнь-то налаживается! Сейчас спускаться будем, сначала шмотник, потом ты, потом я... глядишь, навернусь - помягче будет... Заодно захвати и ту верёвку - чтоб потом не ковыряться... Только вот выберу, куда верёвочку навязать, да рюкзак спущу... ну?