Улица! Улица! Улица-а-а-а!
В радиусе ста сорока тысяч световых лет от заброшенной Ховринской больницы не нашлось бы человека, который больше радовался обычной московской улице в эту секунду.
Обычной улице. Обычному палисаднику, отгороженному кривой железной оградкой. Обычной клумбе из шины грузовика, в которую какой-то идиот высадил лук. Обычной скамейке, где Славик собственноручно написал маркером «Сакура х Хьюга», когда горел по «Наруто». Обычной дорожке из неровно размазанного асфальта, которая вела к аллее под тощими, лохматыми тополями. Обычным машинам, которые таращились бампер-в-бампер. Обычному квадрату в красную полосу, выделенному для пожарного въезда. Обычному воздуху, провонявшему бензином на эпоху вперёд. Окнам, домам, деревьям, всему.
Обычному — и такому прекрасному. Улице, где всегда можно найти пешеходов или просто бежать, пока не добежишь до торгового молла у Ленинградки или не вскочишь в поздний автобус.
Славик взял Сальваторе в охапку, чтобы хорёк первым оказался в безопасности, и всосался в узкую щель, не замечая, что обрывает левый наушник о дверную ручку, что цепляется карманами, что рукав морковной куртки разодран и сквозь подкладку видна красная от крови кожа.