ЗП:П - Мир Пафос-Привода. Закончено. | ходы игроков | Тень Чернокнижника

Затишье перед бурей.

Живущему ли у моря не знать, что значат эти слова?
Когда духи ветра надолго умолкают, воздух над морем напивается с поверхности его вод и согревается в лучах солнца. Изнеженный и изнеможенный поднимается он все выше, расходясь в стороны, теряя тепло, но не влагу, пока не застынет в зените своего восхождения. Неловкий, неустойчивый, неуверенный. Словно размышляя, пролиться ли ему дождем на землю или подождать еще немного. И когда духи ветра снова вернуться в те края, достаточно легкого касания их ладоней, чтобы разрушить равновесие этого невидимого карточного домика. Там где было чистое небо - грянет буря.

Когда это случится? Сегодня ли? И что послужит тем толчком, что разрушит спокойное равновесие затаившего дыхание восхода? Это неведомо мне. Это неведомо вам. И тот, кто знает все, не торопится делиться с нами подробностями, усмехаясь в бороду. И нам остается лишь набраться терпения и ждать, внимательно всматриваясь вокруг себя, внимательно всматриваясь внутрь, внимательно прислушиваясь к тишине в нагретом ласковым солнцем воздухе.

Тишина. Тишина, царившая у монастыря слепых пророков, не была той Тишиной, о которой размышлял его нечастый гость, хотя и пряталась в ее тени. Это было вежливое молчание людей не желающих отвлекать кого-то от мыслей. Уже который день она царила в окрестностях, разительно отличаясь от обычной толкотни и споров, что вы могли застать тут прежде. Монастырь словно вымер, и лишь одна неупокоенная душа бродила по его саду, вычерчивая на его белом песке, нежном крошеве из переломанных скелетов ракушек, плавные линии. Словно бы следы от невидимых потоков.

Вместо деревянных грабель, что обычно используют для сада камней, он чертил их коротким, меньше своего роста, стальным шестом с навершием в виде головы дракона. Оттого каждую линию ему приходилось проводить отдельно, снова и снова возвращаясь к пройденному месту. Но, кажется, это не слишком беспокоило этого человека. Мысли его были далеко.

Говорят он знает все. Это конечно глупости. Говорят нет места в которое он не мог бы заглянуть. И это тоже далеко от правды. Говорят духи ветров рассказали ему тайны всего мира. И это уж совсем чушь. Словно этим вечным непоседливым детям есть дело до мимолетных человеческих секретов. Все что он умеет, это читать следы на белом песке жизни, оставленные водами реки времени. Как умелый охотник видит по следам на земле где прошла газель а где залег барс, он видит где вихрь событий разметал спокойную гладь речного дна. Или размечет. Внимательному достаточно.

Закончив последнюю линию, человек побрел вдоль несуществующего потока огибающего угловатые черные громады камней. Сандалии едва касались песка, не нарушая созданного рисунка. Один из этих валунов станет скамейкой для медитации. Может быть этот? Человек присел на камень и, прислушавшись к своим ощущениям, удовлетворенно кивнул. Мгновение и он уже сидит в позе лотоса. Такой же неподвижный как теплый темный гранит под ним.

Много лет назад, когда он буквально на ощупь добрался до тогдашней обители слепых пророков, практических первым, что он услышал от вышедшего ему навстречу старичка, было: "Открой глаза, мальчик, иначе так и будешь спотыкаться". Но стоило ему последовать совету, осторожно приоткрыв правый глаз, как он тут же получил в него узловатым старческим пальцем. "Ну что за болван? - сокрушался над ним скрипучий голос - Я сказал тебе раскрыть глаза, а не пялиться ими вокруг почем зря!"

Самым непочтеннейшим образом хихикнув, сидящий на нагретом добрым, усталым и безразличным солнцем камне, человек глубоко выдохнул, успокаивая дыхание и изгоняя посторонние мысли и открыл глаза не поднимая век.

А затем открыл их еще раз.

Умудренный долгой жизнью самурай достиг первого прозрения - когда научился открывать глаза, не открывая их. Коаны монастыря казались абсурдом для тех, кто не понимал их смысла. Таинственная и незримая река, чьи потоки пронизывают все Сущее, неохотно открывала свои тайны. Каждое существо взбаламучивало поток времени своим существованием, и сложнее всего для Кэнсая было быть-и-не-быть. Не смотреть и видеть. Следовать за потоком, не замутняя его течения.

Но в этот раз случай был особенным. Самурай почувствовал себя малой щепкой перед надвигающимся торнадо. Духи ветра бежали, бежали прочь из страны Восхода - эти почти неразумные, маленькие и смешные порождения стихии тоже хотели жить. Надвигающийся шторм был не тем, к чему привыкла Империя Восходящего Солнца, повидавшая на своем веку тысячи штормов. Буйство воды и ветра не страшило жителей Восхода - мудрый возьмет зонт, даже если на небе нет туч. Потому что если сейчас их нет, то к вечеру будут. Остров Восхода - суровый край, но живущие здесь умеют ценить танец духов ветра. Некоторые из них даже присоединяются к пляске, играя с фонтанами воды.

На империю шла другая буря. Мертвенно-серый камень опускался в реке времени, и незримый поток прекращал свое движение, отравленный ядом. Камень, падающий на дно, превращал тихое безмятежное течение в мрачный неподвижный омут. Нет движения - нет жизни. Эта истина была столь же проста, сколь и незыблема. Даже в неподвижном, как камень, монахе циркулирует ки. Останови его - и сердце уже не начнет биться вновь. Таким же живым существом была и сама Империя - её частицами были тысячи потомков Кэнсая. Его ученики и последователи, живущие своей жизнью. Растящие наследников, постигающие мудрость жизненного бытия. Волны яда, расходящиеся от падающего камня, угрожали остановить это движение, потому духи ветра и бежали. Они не могут находиться в покое. Остановленный ветер умирает.

Камень еще не достиг дна, и самурай видел, что еще есть возможность остановить это движение. Зародыш шторма еще слаб, как нерожденный младенец. Даже титаны бывают беспомощны - первые секунды своего существования. Конечно, это значит, что его придется убить... вечная борьба в этом мире проста - выживает сильнейший. Чужеродная сила пытается убить Империю и пожрать её труп, чтобы вырасти самой. Так же, как злой юрэй портит плод женщины, превращая его в чудовище, пожирающее мать. Чудовище не виновато в том, что оно - чудовище, но это не значит, что ему надо позволить погубить другую жизнь. Путь самурая всегда сводится к одному единственному выбору. Чью жизнь оборвать своим клинком? Каждый самурай знает, что рано или поздно придет время, когда клинок войдет и в его тело. Хороший самурай чувствует этот момент и сам возьмется за рукоять меча, не отягощая этим выбором посторонних.

Но не все в Империи - самураи.

Камень, падающий на дно, имел свою внутреннюю структуру. В нем уже был зародыш смерча - темной воронки, которая всосет в себя жизнь Империи. Но у любого смерча всегда есть причина. То, что вызвало первый, маленький, толчок. Потом, когда воронка наберет силу, она уже поддерживает сама себя, вбирая все больше чужих жизней. Пока что она еще слаба, её холят и лелеют, не давая остановиться. Тихонько раскачивают, поддерживая слабыми толчками каждый новый оборот.
Самурай видел, что было причиной этого вихря. Знакомая фигурка, окутанная тенями, поила мрачную воронку собственной злобой и ненавистью. Собственной кровью и жизнью. Бесноватая ниндзя плясала внутри камня, став зародышем смерти Империи. Её изломанные, нечеловеческие движения были знакомы самураю. Живые так себя не ведут. Так ведут себя марионетки, пляшушие на чужих ниточках. Злой юрэй, оказавшись в теле человека, не жалеет своего носителя.

На мгновение самураю показалось, что от кукловода, дергающего за ниточки Тени, идут вверх другие струны. Незримые даже здесь, в незримом потоке. Сколько раз нужно будет открыть глаза, чтобы увидеть их? Самурай не знал, лишь на мгновение, как ему показалось, блеснул над демоном бледный силуэт в шутовском колпаке. Кукловод сам был марионеткой - жестокая насмешка судьбы.
Был ли? Кто знает. Незримый поток хранит в себе множество песчинок. Следовать за ним, не взбаламучивая воду - сложная задача. Каждый, кто пытается прозреть незримое, путает то, что он видит с тем, о чем он думает. Медитация и внутренняя тишина помогают не думать, но идеал недостижим. Видел ли он призрак шута на самом деле, или зеркало реки времени лишь отразило мысли самурая? Будущее покажет. Когда возможное станет свершившимся, и камень достигнет дна, упокоившись там навечно. Только будет уже поздно. С другой стороны - имеет ли значение, кто ведет сейчас зародыш смерча?

Нет.

Поток незримой реки ускорился, и понес самурая, осмелившегося ступить в его воды. Картины видений мелькали одна за другой - тем ярче и четче, чем ближе было возможное к действительному. Впечатываясь в сознание четкими штрихами, словно росчерки туши на рисовой бумаге. Кэнсай вернулся в свое тело, медленно приходя в себя. Незримое осталось в стороне. Время тишины заканчивалось, и наступало время звона клинков.

Черная словно сама ночь тень кралась в самом сердце обители ужаса и тайн. Поступь легкая как последний вздох умершего во сне. Клинок смазанный ядом столь ужасным что одно его название запрещено к произношению. Когти одинаково хорошо подходящие для карабканья по стенам и выпускания кишок. Не он ли ужас в ночи? Разве не просыпаются в холодном поту жители всего восхода от одной мысли о нем? Разве не должен он внушать ужас?
Так почему ему так страшно?!! И когда, наконец, замолкнут эти проклятые стихи в голове?

Ниндзя такие класные. Нинзя бывают разные.
Ниндзя бывают киски. Ниндзя бывают крыски.
Киски фырк фырк. Крыски мырг мырг.
Киски ширк ширк. Крыски шнырк шнырк.
Киски прыг мряк. Крыски брык шмяк.
Ты наверно крыска! Прыгай в мою миску!

- Попался!
С заливистым смехом девушка в переливающемся огненными сполохами кимоно прыгнула на плечи крадущемуся в тени ниндзя и томным, ленивым движением бедер сломала ему шею. А может и ей. Никогда с ними не угадаешь с этими чернотряпочниками.

Кицуне уселась на добыче поудобнее, стянула с жертвы маску и вгляделась в лицо. Нет все таки он. Мальчишка еще совсем даже усов нет. Пффф.. Тоже мне крыска. Понаворуют не понятно кого. Лиса оборотень закрыла невезучему ниндзя глаза ладошкой и энергично подскочила на ноги. Дела, дела, дела! Некогда рассиживаться. Зануда вот-вот будет тут, а еще столько всего надо сделать..

А она говорила! Она давно говорила! Пойдем навестим эту Тень, пойдем помышкуем эту норку. Подумаешь мне страшный храм, тут дырка, там дырка, вот там каменюка. Протииивная! Разок прошла и все зарисовано. Нееееет, мы будем на камне сидеть. Мы будем ждать пока нас окунь фаршированный за седалище не укусит.
- Яре яре яре! - Ниндзя сложила над головой ладошки домиком, изображая шляпу. - Молодость так нетерпелива!
Дождался? Дождался. Укусил таки. Забегал то забегал! Теперь Кицуне выручай. Теперь Кицуне помогай. Ай!.. На макушку капнуло.

Дырка в перекрытии над головой стала больше и девушка-лиса едва успела отскочить в сторону, чтобы не оказаться облитой с ног до головы. Вот ему зачем шляпа. Точно точно! Только отвернешься тебя уже свои же окатить чем нибудь норовят. Никакой дисциплины! Ой бааааардаааак! Смешок бакенеко растаял в тишине этажом выше. Значит там крысок тоже не осталось.

Можно идти встречать Пугало. Ато сам растеряется! Заблудится собьется потеряется! Он у нас такой. Слепой немой с дырявой головой. Ничего не видит, никого не слышит. Как еще дышит? Кругом же мыши!

Как она и думала, Зануда стоял на пороге с со своей вечной постной рожей и кажется к чему то прислушивался. Может тоже крысок ищет? Ушки то у него как как у лиски, что не говори. Не горюй горшочек перевернутый мы тебе одну оставили. Самую вкусную, самую злючую. Зубы во! Глаза во! А протиииииивная какая.. Пойдем, покажу где!
- Все готово, учитель. - Почтительно поклонилась девушка, пряча от слепых глаз игривую ухмылочку, и подставила локоток, словно предлагая опору немощному старику. - Идемте. Я провожу вас.
- Нет спасибо. - Невозмутимо отозвался Зануда, вешая на локоть свой дзимбаори (Фу мокрый!) и нахлобучив поверх ее маски свою шляпу. - Я уже привык. Доберусь сам.

Зануда продолжил было путь хлюпая по воде сандалиями, (Водичка то прибывает! Прибывает!) но задержался, чтобы ободряюще улыбнуться ученице. Знаем мы эти улыбочки. Хуже тухлой рыбочки. Кто кого еще подбадривать должен?!
- Знаешь. - Постучал он себя пальцем по закрытому глазу. - Я, оказывается, совсем забыл, как это отвлекает.
Улыбка сползла с лица самурая. Он глубоко вздохнул и улыбнулся еще раз. Но этот раз искренне.
- Прямо как в старые недобрые...

Хлюп. Хлюп. Хлюп. Хлюп.
Вон как чешет. Неплохо для старикашки.
Так-то оно лучше. Так-то оно веселее.
Ты только разберись с ней побыстрее, ладно?
Не заставляй меня нервничать.

Кап. Кап.

Ступни Кэнсая едва заметно щекотали струйки текущей по коридорам храма воды. Чуждая злая сила ощущалась им - но не так, как хотела бы этого Тень. Невозможно взвалить еще один груз на плечи того, кто и так тащит неподъемную ношу. С каждым шагом, приближающим его к подвалу Ордена Тени, самурай чувствовал, как расправляются его плечи. Долгие века он нес на себе эту ношу и свыкся, даже не замечая, насколько тяжело быть вне потока времени. Не понимать, где находится твое "здесь и сейчас". Прощальный подарок дракона угнездился под черепом, терзая Кэнсая без устали. Давая возможность ощущать противника мгновением раньше и мгновением позже.

Это только мешало.

Кап. Кап.

Капли воды стекали с длинных волос на спину, и самурай чувствовал, как возвращается его давно забытая молодость. Воздух раскрасился десятками запахов - весны, свежего дождя, цветущих лепестков. Запахи старой пыли, застарелой крови и замшелых камней ждали впереди - Кэнсай спускался в место, где время не имело силы. Застывший камень на дне незримого потока, отравляющий воду одним своим существованием.

Кап.

Еще одна капля упала с подбородка на грудь самурая, и он ощутил, как его кожу ласкает дуновение едва заметного ветерка. Ветер всегда был его другом, и как приятно чувствовать игривых духов воды и воздуха... Кэнсай забыл, каково это. Настолько привык к пронзающей его существо боли всезнания, что перестал её ощущать. Просто мир потерял краски - так сказал бы тот, кто мог их видеть. Самурай не мог. Но даже он забыл, насколько верным другом могут быть вода и ветер.

Кап.

Капля мало помалу точит даже самый прочный камень. Незримому потоку некуда спешить, он сам - время. То, что рушит города и горы. Стирает в прах великие державы, повергает величайших тиранов и диктаторов. У времени всегда полно времени. Капли падали одна за другой, смывая с Кэнсая усталость прожитых веков. Капли воды сливались в журчащие ручейки, а ручейки образовывали реку.

Дракон укусил себя за хвост - сказал бы мудрец. Есть время собирать камни, и есть время их бросать - сказал бы слепой пророк, в сто тысяч первый раз. Самурай сто тысяч раз слышал эту мудрость, но только сейчас постиг её. Окончательно - сказал бы тот, кто не учился в монастыре... следующую ступень, сказал бы самурай. Тяжелейшая ноша существования вне привычного потока времени сделала Кэнсая сильнее - и настало время её отбросить. Скинуть гору, лежащую на плечах, чтобы вновь почувствовать вкус жизни собственным телом. Когда клинок становится частью тела, а тело - частью клинка.

Самурай шагнул вперед, в зев открытого прохода.
ШШШШШШШШШШ - зашуршал камень, медленно, но неумолимо смыкаясь за его спиной.

Весенние ручейки проникли в подвал вместе с самураем, наполняя древнюю крипту веселым журчанием. Воды было немного - она даже на полпальца не покрыла пол зала, но этот маленький штрих уже изменил картину происходящего.
Все было как в видении. Впереди возвышался большой старый камень - кусок черной скалы, на которой и был построен Орден. Злорадный смех раздался в качестве приветствия, многократно отражаясь эхом от гладких, полированных стен.



Речь демона плясала и прыгал, меняя свою скорость, тональность и голоса - словно целый хор сумасшедших поселился в этом подвале.

Обезьяна и Тигр. Хокайская сказка.


Воистину всякий из мудрых знает, что возраст не есть количество прожитых лет, как старость не есть седина на висках. Возраст, как и все его ступени лишь особое сочетание состояний разума, души и в последнюю очередь тела, в которых мы пребываем в течение цикла своей жизни.

Молодость Кэнсая взвилась бы вихрем ответных оскорблений. Зрелость ответила бы равнодушным молчанием и шелестом клинка. Старость вернула бы долг едкой вежливостью.

Впрочем, к чему ворошить пересохшие русла реки времени? Кто знает, что ответил бы другому демону другой Кэнсай, встреть он его при других обстоятельствах? Молодой же старец пресекший предел своего возраста ответил тихим смехом.
- Свою старость и свой плащ я оставил за порогом, о радушный хозяин этого места, но не этого тела, имя которому вероятно Легион. - Положив ладони на рукояти мечей, он слегка наклонился вперед и дерзко улыбнулся, отвешивая кивок, столь же похожий на его обычные глубокие поклоны сколь, похожа чаша воды на мировой океан. - И раз ты уже дважды ошибся, мне, как вежливому, пусть и не званому, гостю следует дать тебе подсказку..

- Кто под маскою героя, бродит тени беспокоя? Молод кто как лес весною и чего ему то стоит? И меняя жизни платья, чем кому за это платит? Кто билет и кто монета? Кто одет и что надето? Чем он полон тьмой ли светом? Чья душа покрыта снегом? Чье дыханье сбито бегом? Сердце чье как корка хлеба? Чьи глаза пусты как Небо? Кем он был и кем он не был? Кто он, правда или небыль? Во плоти живая сказка? Чьи удары словно ласка? Кто на лед вступил с опаской? Уступив души порыву, в пропасть кто шагнул с обрыва? Чьи слова секут как плети? Кто здесь взрослый, где здесь дети? И за это кто в ответе? Кто попал в чужие сети? Кто рыбак, а кто тут рыба? Чей в конце решает выбор? Кто плохой и кто хороший? Плечи чьи вдавила ноша? Кто что сбросил? Кто кем сброшен? Камень кто, что время крошит? Кто, по собственному следу, сам собой ведет Беседу? Кто один, хотя их двое? Кто кричит в стране покоя? Кто стоит перед тобою? Отвечай же демон - кто я?!

Строка за строкой. Шаг за шагом. Кэнсай приближался к одержимому демоном телу Тени, наотмашь хлестая воздух словами. Мечи давно покинули ножны, но пока не торопились принять участие в этой пляске. Лишь подрагивали в ладонях доверчиво и сладко рукояти от прикосновений ласкающих их нежных пальцев. Последний слог.

Последний шаг. И самурай застыл в двух длинных выпадах от демона, приглашая того продолжить беседу острых клинков и языков. А на лице его не смешиваясь, танцевали печаль и радость, ярость и безмятежность. Слепой мечник собирался от души насладиться этой беседой и сожалел о ее необходимости, был равнодушен к этой забаве юности и дрожал в нетерпении, кипел злостью и был спокоен. И не находил в этих чувствах противоречия. Что стоит для того, кто столько лет учился быть Никем стать Всеми Сразу? Горячим юношей, зрелым воином, мудрым наставником. Каждым призраком себя терзавшим его все эти годы. Всеми ими сразу. Самим собой.

Здесь и сейчас. Он не знает, чем обернется для него эта битва. Он даже не видит, что сделает его противник в следующую секунду. Перед его внутренним взором не стоят расставленные демоном на его пути ловушки. Вот и славно. Это только мешало.

Мешало ощутить радостное дыхание клинков в ладонях. Мешало окунуться в эту Беседу, что бы она ни принесла в итоге. Время видений, время загадок, время тяжелых решений - закончено. Кости брошены. Рука собрана. Пришло время Клинка.

Даруй же нам Небо смелости принять последствия нашего выбора.

Смех демона вновь разнесся эхом, отражаясь отголосками самого себя от стен.
- Имя мне - Легион - прорычал хор безумцев - ты прав! Это будет хороший бой!

Шлеп. Хлюп. С легким движением воздуха от Тени отделилась её тень, ловко приземлившись на пол - и окатив Кэнсая маленьким фонтанчиком брызг.
- Как змея ты сбросил кожу. Но в душе не стал моложе - начал ответ мерным речитативом отделившийся дубликат, властным мужским голосом.
- Твоей жизни вышел срок. С тебя сыплется песок.
Твоя смерть устала ждать. За порогом, где и мать
Там и брат, и сын, и внук. Ты же сам - как рыжий жук
Плоский, длинный и с усами. Тех жуков давить устанешь...
В руках дубликата с резким свистом разрезали воздух парные мечи дайсё, при чем дайто был в левой руке, а не в правой. Дубликат замер по левую руку от Кэнсая в четырех шагах, и медленно поклонился.

Шлеп. Хлюп-хлюп. С тихим журчанием в воду спрыгнула еще одна копия, вспоров воздух вихрем ударов нагинаты. Мелкие брызги окатили Кэнсая с ног до головы.
- Ты слепой, как старый крот! Хоть и странно, не урод, время зришь - а близ не можешь то простое, что дороже всех других вещей на свете, в жизни всякого заметить! - прозвенел в зале дерзкий девичий голос, так похожий на голос самой Тени.
Вторая копия встала в шаге от первой, крутнув свое оружие обеими руками - и так же замерла в четырех шагах от самурая, по кругу.

Шлеп! Едва заметное касание воды, практически беззвучное - и тут же волна брызг в лицо, со звучным пинком по водной глади.
- Старый пень омолодился! Словно птица, извратился
И в яйцо свое полез. Шею сунул - хвост облез!
Коль в башке совсем голяк, то понятно что косяк
Порет он за косяком. Раз родился дураком!
Коли плюнешь в рожу - скажет только тоже
Ах, спасибочки, на том! Это ужин, съем потом.
Издевательский голос больше всего смахивал на то, самое первое приветствие. Копия прыгнула, сделав кувырок в воздухе и приземлилась ногами в то же место, где стояла, умудрившись попасть плевком в воду между ног самурая. В руках Тень-клоун держала две коротких железных дубинки. Дзюттэ, взятые обратным хватом, лежали вдоль локтей.

Шаг. Скррррр. Шаг. Скррррр. Шаг. Скррррр. Тяжело ступая по камням, четвертый дубликат волочил за собой по полу громадный двуручный меч с шириной лезвия в голову Кэнсая, а толщиной - в его палец. Дубликат встал справа, начав свое приветствие нечеловеческим рыком.

Незримый поток был и будет всегда,
В незримой реке течет не вода.
Империя - дом, но любая страна
Кровавый свой счет оплатит сполна.

Корона иллюзий - надежда глупцов
Лишь тех, кто не видит своих мертвецов.
Дорога Героя мостится костями
Сынов, что ложатся в могилу снопами.
Снопами на жатве великих свершений
Героя, что кинет в горн мук и лишений.

Незримый поток не терпит владык
Себя возомнивших бессмертным... на миг
На миг мимолетный - как камня полет
Полет, что прервется ударом об лед
Об лед - в том незримом потоке, ведь он
Не может стоять неподвижно... лишь сон

О мнимом владычестве видит глупец
Пока не увидит кровавый рубец
На теле Империи. Быть может, тогда
Герой наш прозреет? Лучше, чем никогда...

Чудовищный но-дати вспорол воздух, нанося вертикальный удар - и остановился, замерев на расстоянии в толщину конского волоса от воды. Кэнсая хлестнула резкая волна по ногам, хотя металл воды и не коснулся. Дубликат поднял свой клинок вертикально над головой и замер.

Пятая тень с тихим плеском воды молча сошла с алтаря. Никакого оружия у нее не ощущалось - и тень Тени, встав последней в полукруге, отвесила Кэнсаю глубокий поклон в пояс, а потом так же поклонилась влево, вправо, развернулась в поклоне назад - снова повернулась лицом к самураю и замерла.

Первый клон сделал шаг вперед, подняв свои парные мечи лезвиями вверх.
- Имя нам - Легион - провозгласил хор безумцев из шести точек подвала - ибо нас неисчислимо!

- Есть ли смысл считаться с тем, что невозможно посчитать? - Пожал плечами самурай. - Много ли, один ли, все одно?
Несколько бесконечно долгих мгновений Кэнсай смотрел на выступившего вперед противника а затем неожиданно убрал клинки в ножны и отрицательно покачал головой. Пока еще не время. Не стоит обнажать клинок, не будучи уверен, что не можешь без этого обойтись. Это не сделает чести ни тебе, ни оружию, ни тому против кого ты его направишь.

- Яре, яре, яре - Голос его звучал насмешливо, словно слепец передразнивал сам себя. - Молодость так обидчива. Я и забыл.
Не успел отзвучать последний звук этой фразы, как слепой самурай крутанувшись противосолонь на одной ноге вспорол водную гладь каблуком сандалии на другой и окатил водой разом четыре тени. Мощная волна по ногам для Нодачи, шквал воды с его же "плевком" в лицо Дзюте, брызги с головы до ног для Нагинаты и легкая морось для Дайсе. Каждому вернулось отмеренное им другому.

- Кто тот змей, что хвост терзая, через веки наблюдает мир ослепшими глазами? Что он видел? Что он знает? Кто за кожей сбросив кожу, на плевок ответит в рожу, а затем и это тоже преступит как порожек? Мудр кто и осторожен? Кто мятежен и тревожен? И меняя сотню ножен, кто клинок, что в ножны вложен? Кто виновник? Кто садовник? В землю сдобренную кровью, садит саженцы с любовью. Кто? Отец ли, сын отцов ли? Кто всего лишь старый мечник? Кто рубцы руками лечит? Чье дыханье тушит свечи, делая их смерти легче? И в любое пламя печи кто шагнет, чтобы сберечь их? Кто та птица, что силится выше после смерти взвиться? Феникс кто, что веселится, видя как убийца злится? Кто тот жук, что ветку точит, на которой вздернуть хочет жертву демон этой ночью? Кто вам голову морочит? Кто один - один из прочих? Кто в себе самом клокочет и молчанием хохочет? Кто песок в часах песочных? Чей меча сверкает росчерк? Разглядев, что время прочит, кто потоки беспокоит, лед ломая головою? Кто кого зовешь героем? И кого теченье скроет? Кто умыт живой водою? В ком, как в зеркало кривое, каждый зрел из вас иное? Шанс второй. Ответь же - кто я?

- У меня не так много времени.. - Как ни в чем ни бывало продолжил самурай. - ..чтобы тратить его на каждую тень тени Тени.
Слепец положил руку на пояс. Полно, пояс ли? На его талии свившись кольцом дремала железная змея цепко впившаяся зубами в свой хвост. От прикосновения змей пробудился и лениво разжав зубы скользнул в руку владельца. Шорох стальной чешуи рифления по коже, приятный холодок в ладони. Такие знакомые ощущения, он брал эту трость в руки каждый день и словно не касался ее много лет. Змей же словно бы потянулся со сна, разглаживая изгибы. И вот уже в руках у незваного гостя короткий посох, вроде тех, каким может встретить недоброжелателя на большой дороге бродячий монах.
- Нападайте со всем что имеете. Так будет честнее.

- Со всем, что имеете... - раздался голос Пятой, не имевшей оружия на виду
Низкий, практически лишенный эмоциональной окраски и каких-либо оттенков, могущих сделать слова живыми, он был более всего похож на голос статуи, оживленной оммедзи.
- Пять! Четыре! Три! Два! - прокричала Пятая, делая шаг вправо
- Пять, четыре, три, два - вновь прозвучала считалочка, и шаг влево сделал Дайсе
- Пять-четыре-три-два - еще быстрее, и сместились к центру Нагината и Но-дачи
- Пятьчетыретридва-пятьчетыретридва... - наращивая темп, повторялся один и тот же счет, к которому присоединились все пять теней Тени. Безумная считалочка, не имеющая на первый взгляд никакого смысла. Если не вспоминать о том, чьей слабой тенью в своей очередь являлся Легион.

Тени наложились друг на друга - Но-дачи поднял свой клинок вверх-влево, Нагината поднялась так же, но вверх-вправо, зеркальным отражением Но-дачи. Дзюттэ номера три легли на бёдра, дайсё номера один - застыли клинками вниз на уровне груди. Лишь Пятая, ставшая центром наложения всех теней друг на друга, скрестила руки на груди.

Повторяющийся счет закончился, и тем же безжизненным голосом единая Тень Легиона произнесла:
- У пятых врат ждал его дракон стальной и был он страшен как все предыдущие вместе. И броней, и когтями, и дыханием, и чарами, и ядовитой кровью. Пятый страж - как все разом. Многие в одном, и один во многих.
- Исчисленное неисчислимое... И Имя ему - Легион! - закончила Тень Легиона уже знакомым ранее хором безумцев.

Трость в руках Кэнсая на мгновение расправила стальные чешуи, и самурай почувствовал злобу своего оружия - еще большую, чем обычно. Стальной почувствовал, что какая-то дрянь покушается на него, даже косвенно. На конце трости зазмеилась трещина, которая стала открывшейся пастью - посох Кэнсая со злобным рыком выплюнул вверх, в потолок, факел адского огня, когда-то горевшего в утробе настоящего Пятого Стража.
И снова стал тростью, покорным и послушным куском металла.

- Ты слепой, в стране слепцов - начала Тень Легиона все тем же хором свой ответ на заданный вопрос, разведя в стороны клинки нагинаты и но-дачи, как гигантские ножницы
- Ты глупец, в стране глупцов. Сам себе тюрьмы создатель, узник слухов, раб податей, тех, что лбом об пол уплатят и слепцы, что мир не зрят, и глупцы, что лишь твердят о величии героя - пусть он кровью их умоет! Мечник ты, что с богом бился, но без толку, не добился ничего ты... Ты Никто.
- И хватит слов. Пусть нас рассудит звон клинков - оборвал слова хора чистый голос Дайсё, и Тень Легиона прыгнула вперед, атакуя двумя лезвиями. Нагината и Но-дачи.
Кэнсай наблюдал за трансформацией со сдержанным любопыством. Не глазами разумеется, наклонив голову в бок он словно прислушивался к тихой, но занятной речи. И лишь когда демон сравнил себя с пятым стражем - неодобрительно нахмурился. Впрочем, это прошло практически не заметно на фоне бурной реакции его оружия.
- Примеряя чужое кимоно.. - Строго зазвучал голос слепца. - ..будь готов встретить его хозяина.
В тот же момент, когда ноги Тени Легиона оторвались от пола, самурай сделал короткий резкий шаг навстречу, и тут же размашистый влево. Отолкнувшись правой ногой от места, где он только-что стоял, Кэнсай крутанулся на каблуке сандалии обрушивая на тень удар посоха.
Удар но-дачи рассек пустоту там, где мгновением назад была нога Кэнсая. Металлический посох врезался в древко нагинаты, отбивая её в сторону - и следующий удар набалдашником должен был вызвать защиту... не вышло. Тень Легиона резко ударила но-дачи в пол, превращая огромный меч в опору для себя - и изменила направление прыжка на противоположное, оттолкнувшись от рукоятки, разрывая дистанцию. Посох ударил в пустоту.
В то же мгновение в правое колено самурая с режущим свистом была брошена нагината. Кэнсай успел подставить посох, но не до конца блокировал атаку - его бедро было слегка оцарапано изогнутой режущей кромкой. Нога начала неметь - что клинок был отравлен, сомневаться не стоило. Практически сразу же после удара тонкий свист воздуха сказал ему, что противница вынула из тени новое оружие, стоя в трех шагах - между Кэнсаем и алтарем.
- Яре, яре - услышал он издевательский голос Дзюттэ-шута
- Навевает воспоминания. - Отозвался самурай - Даже яд тот же что у нее. Еще одно украденное облачение.
Не обращая внимания, на растекающийся по телу холодок смертельного яда, он обманчиво неторопливо двинулся к противнице раскучивая стальной змеей посоха в воздухе мельницу взмахов.

Тень Легиона молчала, разведя свои атакующие лезвия в стороны, как клешни. Шаг, еще шаг. Наконец, когда самурай оказался в одном выпаде - клинки противницы ожили. Нодачи и нагината метнулись - сверху и снизу, дзюттэ же сошлись на стальной чешуе Стального посоха, сжимая его почти у самых рук Кэнсая.
Клинки вошли в тело самурая почти на палец - плечо и бедро. Нодачи был "чистым", по ноге же яд разошелся куда стремительнее. Не просто царапина, задеты крупные вены.
В то же мгновение стальная змея в руках Кэнсая ожила. Пойманный в когти Дзютте Змей хищно изогнулся выворачиваясь из этой хватки и жидкой молнией скользнув вдоль древка нагинаты впился зубами в плечо одной из удерживающих ее рук. Мышцы на руках самурая вздулись, а тело привычно качнулось на немеющих ногах, готовое выполнить бросок через себя с использованим шеста.
Посох Кэнсая впился мертвой хваткой в плечо правой руки Нагинаты, и тень засветилась изнутри, получив от Пятого Стража порцию жидкого огня в тело. Злорадный торжествующий рык прозвучал в подвале - и в то же мгновение ожила Пятая Тень, ранее не показывающая оружия. Прямо в грудь Кэнсая впились шесть стальных когтей, войдя на всю длину... бросок через себя получился, и тут же самураю стало легче - как только оружие противника покинуло его тело, дракон, не желающий погибать, мгновенно откатил его состояние на несколько мгновений назад в потоке времени. Но руки Кэнсая оказались в захвате ног Пятой Тени - и она, приземлившись на руки пола, выполнила такой же бросок через себя.
У зрячего человека должно быть от подобного закружилась бы голова. Кэнсай уже давно не был зрячим. К тому же, он никогда не чурался боя в воздухе. Имеет ли значение, что сейчас духи ветров не могут подставить ладонь, чтобы удержать его на весу? Кто не падает - тот не поднимается. Вместо того чтобы пытаться избежать падения, он нанес новый удар посохом. А ноги его согнулись в коленях готовые выстрелить встречными ударами.

Свист ветра в ушах сменился внезапным и резким гулом. Толстые, тяжелые и короткие дзюттэ Третьего тени-шута впилились в многострадальную голову самурая, вызвав протяжный БОММММ где-то под черепом. И сразу после - хруст собственной грудной клетки, вместе с ощущениями опаляющего жара. Нодачи пронзил Кэнсая как булавка бабочку - а сразу же после этого самурай упал. Причина была проста - Пятая получила щедрую порцию пламени от Стального стража, и Тень Легиона потеряла опору. Посох в руках самурая стал остывать - дракон покончил с самозванкой, и начал успокаиваться. Кэнсай упал, нанизавшись окончательно на меч, цуба дошла до позвоночника. Звон под черепом мешал, мешал услышать ветер и воду. Единственными ощущениями была прохлада воды под спиной - и разрывающая боль, к которой он, впрочем, привык. Нужно было извлечь меч... чтобы дракон смог снова повернуть время вспять.
И сделать это быстро.
Новая смерть. Сквозь звон в ушах и оглушающую боль самурай успел отметить что счет кажется по прежнему равный. Какой занятный противник ему достался.
- ВЫЩИЭТУГРЕБАННУЮХЕРНЮНЕМЕДЛЕННОПРИДУРОК! - Зазвенел в ушах истошный вопль перекрывая и оглушение и боль. Бог Дракон слегка недоволен. Впрочем..кого мы обманываем? Это его постоянное состояние.
Перехватив умерившего свой пыл Богоубицу левой рукой, Кэнсай выхватил из ножен обломанный клинок и без лишних сомнений вспорол себе живот.

Милосердный удар Инь прекратил мучения - через рану в животе клинок легко выскользнул вверх, и в то же мгновение Кэнсаю вернулся слух. Первым звуком был плеск, и свист. Пока он вспарывал себе живот, Тень Легиона ударила новым но-дачи, в этот раз сверху вниз. Прямо в череп. Между глаз, в мозг...

Темнота поглотила сознание. Кэнсай умирал от удара в мозг тысячу тысяч раз. Техоучи погиб так же. Но некому сейчас было вынуть клинок - и некуда было смещаться в потоке, потому что нодачи пришпилил самурая именно там, где он принял свою смерть. Смерть неотвратима, и от нее никому не уйти...

- Яре, яре, молодость так горяча и неосмотрительна - донеслось до слуха Кэнсая едва слышное журчание насмешливой лисы
Взгляд из ее глаз. Осознание того, что это - уже свершившееся, и ничего нельзя изменить. Смотреть... только смотреть и запоминать. А он так и не узнал ее имени. Зачем тебе мое имя, Никто? - прозвенел в ушах насмешливый голос кицунэ.
И блеск рыжего хвоста перед глазами.
Догони меня!

Взгляд из глаз. Вспоротое кимоно. Небольшая торчащая грудь, затвердевшая от холода дождевой воды. Узкий женский стилет в правой руке. Волосяные штрихи четырехсторонней печати на белой, как снег, девичьей коже.
- Самурай всегда готов к смерти. Задайте этой крысе за меня, учитель! - снова рассмеялась кицунэ, но в последнюю секунду ее голос чуть дрогнул
- Вы меня все же вспоминайте... иногда.

Короткий выдох - и удар стилета в центр печати. В горячее и молодое сердце. Оборотень-кицунэ могла пережить и не такие ранения, но не... добровольно. Волосяные штрихи разрезов окрасились фонтанами крови.

Сильное тело кицунэ сопротивлялось, затягивая разрез - и девушка вогнала стилет глубже, проворачивая его в ране. Разрезанное надвое сердце сжалось в последний раз, и остановилось.

Кэнсая с ног до головы окатила волна жара. Истинная сущность огненной лисы-оборотня, страстной и неуловимой, которой она столь щедро делилась со своим учителем, приемным отцом и любовником в одном лице. Хрустнул нодачи, сломанный лбом самурая - в порыве бешенства Кэнсай вырвал клинок из камня, раскрошив собственной головой. Сила жизни кицунэ дала ему возможность встать с пробитой головой - разве оборотня когда-то смущала дырка в теле? Жизнь лисы утекала, как вода из дырявого таза... но на пару мгновений, самурай почуял себя способным свернуть горный пик, и расколоть его кулаками.

Рывок - и он уже стоит, сжимая в руках посох-Богоубийцу. Посох с отпечатками своих пальцев, металл Стального стража смялся в руках самурая, словно кусок воска.

- Пять! Четыре! Три! Два! - раздался в подвале знакомый речитатив
- Пять! Четыре! Три! Два!
Тень Легиона, стоящая у алтаря, разделилась на Дзюттэ и Нодачи.
- Пять! Четыре! Три! Два! Три!
Потемнел один фонарь, и тень Легиона встала, вспоров воздух нагинатой.
- Четыре!
Салют дайсё - и теневой самурай встает с клинками в руках.
- Пять!
И безоружная внешне гимнастка спрыгивает на камень подвала.
- Пять!Четыре!Три!Два!
И вновь поднятые тени сходятся в многорукого монстра, а в руках самурая дрожит от злобы Богоубийца. Змей вновь укусил собственный хвост.

Только наглой и дерзкой девочки уже нет.

"Трех вещей боится всякий мудрец. Моря в шторм. Безлунной ночи. И гнева доброго человека."
Хоккайская пословица.

Ярэ ярэ ярэ, Кэнсай. Ты встретил бледную тень своей молодости и думал, что снова обрел ее? Как наивно с твоей стороны. Позволь мне напомнить - тот молодой самурай, что шел отомстить за смерть отца не рассказывал драконам стихов и не вел задушевных бесед. Он их убивал.

Богоубийца, некогда пятый страж, не смотря на свою животную злобу, сьежился под каменой хваткой пальцев. Он знал это чувство. Именно эти руки, впившись ему в горло сломали дракону позвоночник. И даже Бог Дракон притих в голове самурая, не то удивленно, не то опасаясь попасть под горячую руку. В первый раз на его долгой памяти этот проклятый человечишка был настолько зол.

Не было яростных криков, не было перекошенных болью гримас, даже дыхание самурая осталось ровным как при медитации. Во внешних проявлениях не было нужды. Ярость Кэнсая, врезаясь в стены, заполнила пространство как горный поток, и огромный подвал вдруг показался тесным. Самурай открыл глаза.

- Когда я выволоку тебя за хвост с того света.. - Произнес он голосом столь спокойным и ровным, что тот мог бы разрезать камень. - ..ты у меня пожалеешь, что вообще родилась, паршивка.

Белые глаза без зрачков смотрели на многоликую тень, но не видели ее. Не потому, что Кэнсай был слеп. Легион не был фокусом ярости, он даже не был ее причиной, по хорошему счету. Он просто оказался в одной тесной клетке со взбешенным драконом. Быстрым деловым шагом самурай шел к алтарю, не замечая тяжести волочащегося за ним огромного клинка, в сравнении с которым нодачи четвертой тени выглядел не более чем игрушкой. Злорадно скалящийся с его рукояти дракон, на своем опыте точно знал, что читает сейчас самозванец в белых глазах без зрачков.

"Ты - мешаешь."

Кицунэ просила управиться побыстрее.

Металл Богоубийцы побагровел, стальная драконья чешуя встала дыбом, делая лезвие клинка еще более угрожающим - хотя казалось, и так было особо некуда. Есть куда. Стальные шипы встали торчком, превращая чудовищный меч в жуткий гибрид лома и пилы. По клинку кольцами зазмеились струи огня... Стальному передалась злоба хозяина, смешиваясь с его собственной. Тогда, сотни лет назад, молодой самурай убивал хозяина Стража и боролся одновременно с противником, и своим оружием.

Сейчас желания мечника и меча совпали, делая их одним целым. Уничтожить! Стереть в порошок! Сжечь! Расколоть!.. По полу потекли струйки расплавленного камня, освещая Кэнсая сзади багровым злым огнем.

- Наконец-то! - пророкотал в подвале голос Легиона, отражаясь эхом со всех сторон

Тень Легиона исчезла, будто выключили свет. Пятилучевая звезда вспыхнула, выпуская вверх лучи света - такого же адского отсвета, каким светился металл Богоубийцы. Тень на алтаре коротким движением всадила себе когти в живот, заливая алтарный камень своей кровью. Кровь потекла по бороздкам, смешиваясь с текущей по полу водой... и вспыхнула жидким пламенем, взметнувшимся вверх по камню.

Хрусть. Тысячелетний камень не выдержал, раскалываясь в крошку, и Тень засветилась изнутри, сгорая в вызванном ей огненном вихре. Демонический многоликий хохот занял все пространство подвала - Легион смеялся, сбрасывая надоевшее ему тело ниндзя, как змея старую, облезлую шкуру.



Фигурку Тени сломало пополам, подняв в воздухе. Огненный вихрь сошелся куполом над телом твари, и разошелся, разорванный изнутри широкими крыльями, сотканными из языков пламени.
- Самая страшная тварь в этом мире - ЧЕЛОВЕК! - захохотал снова Легион, резко отталкиваясь крыльями от воздуха и прыгая на Кэнсая со сжатыми кулаками. Никакого оружия у него не было.

Не нужно быть пророком, чтобы понять: у реки в которой течет не вода - бессчисленное количество русл. Но лишь достаточно опытный путешественник по ней способен осознать простую истинну - их слишком много, чтобы пытаться ей управлять. Как далеко бы ты ни заглянул, за одну развилку, две, три ты никогда не узнаешь всех последствий своих поступков. Именно по этому дао учит нас отбросить и надежды и опасения, сожаление о поражениях и радость побед, и жить текущим мгновением, принимая его как данность и поступая так как считаешь нужным здесь и сейчас.

Нет смысла гадать, спрашивал бы в это мгновение в другом русле победивший в пяти последовательных поединках самурай, готов ли демон встретиться с этим самым страшным чудовищем. Нет нужды задумываться, осведомлялся ли он в другом, где сразившить с монстром сразу вышел победителем, не демон ли предлагал перейти от слов к делу. Нет смысла жить несбывшимся. Здесь и сейчас Кэнсай взглянул безразлично на пикирующую тварь ослепшими глазами, словно с трудом вспомнив о ее существовании.
- Заткнись.

Вторая рука легла на рукоять меча, обхватка его чуть ниже навершия в виде головы дракона. И извергающий пламя огромный клинок, описав полукруг прямо через каменный пол подвала, ударил снизу вверх, выбитой пробкой пробудившегося вулкана, взмывая в воздух вместе со своим хозяином.

Лезвие Богоубийцы вспороло пространство - и камень, и воздух, и тело Легиона, пройдя насквозь через пламенную грудь.
А мгновением позже рана демона вспыхнула ярче, и закрылась. Огненная тварь упала на самурая, сжимая его в своих объятиях. Огонь потек по венам Кэнсая, сжигая его изнутри...

Мгновение облегчения - возврат времени, и новая смерть. Самурай умирал раз за разом, упорно нанося удары стальным лезвием, разрывающим сам дух Легиона. Демон кричал вместе с Кэнсаем - от боли, ненависти и восторга одновременно, катаясь по полу в луже плавящегося камня. Никаких больше хитростей не осталось, воля против воли, пламенная ненависть против пламени ада. И несмотря на то, что рукоять Богоубийцы давно уже превратилась в усеянную клыками пасть, грызущую врага вторым концом, несмотря на то, клинок Инь рвал Легион в клочья, помогая чудовищному клинку...

Легион смеялся.

Его крылья потухли, оторванные Стражем, ног давно уже не было - и пламя собралось в верхней части. Демон начал читать стихотворение, не переставая смеяться и кричать одновременно.

Герой побеждает, на троне костей
И есть чем гордиться! И нет лишь вестей
От глупой лисицы, достойной пожить
Подольше немножко. Ведь старый глупец
Не должен, вообще-то, детей хоронить.
Однако, давно им оставлен рубец
От плит гробовых на Имперской земле.
Блуждая вне времени. И в вечной мгле...

Легион окончательно истаял пеплом и дымкой, не закончив своих слов. Кэнсай, уже давно превращенный в обгорелый скелет с ошметками кожи, лежал, придавленный Богоубийцей.

Тумм. Тумм. Тумм...

Снаружи слышались мерные удары. Это верный Бэнкай крушит плиту, закрывающую вход, чтобы помочь своему учителю. Там же, у входа, лежит кицунэ - лисица без имени, с четырьмя хвостами.

А в центре подвала остался расколотый алтарь. Империя спасена, и злые чары разрушены. Можно устраивать праздник в честь победы над силами Зла.

Собираясь в дорогу возьми лишь самое нужное. И оставь половину дома.
Хоккайская пословица.

Попрощаться он пришел на рассвете. К тому времени все ночные гости растаяли словно.. тени? Скоро ли это слово перестанет означать что-то кроме места заслоненного от света? Как бы то ни было, подчиненные Кицуне не желали встречаться с ее учителем. Как и он с ними. Поэтому для последней встречи каждый из них выбрал свое время. Тьма для ниндзя, восход для самураев. Все правильно.

Кто на троне из костей, принимать готов гостей? Сотню кто сменив мастей, избегал всю жизнь страстей? И под сердцем чьим пожаром, лисья злоба гаснет даром? Отраженье с укоризной, в чаше чье справляет тризну? В пепле чьи по локоть руки? Умирает кто от скуки? Кто силен, но все без толку? Кто сложил мечи на полку? И от праздничной сутолоки, кто рычит подобно волку? Есть ли в нем еще людское? Спит Восход, Восход спокоен. В эту ночь погибло трое. Кто теперь ответит кто я?

Ни шляпы ни накидки. Остались аккуратно сложенными на татами в маленькой келье во дворе монастыря, считающейся его покоями. Там же, на деревянной подставке застыли недоуменно Инь и Янь. Давно их не снимали с пояса, очень давно. Сейчас на их месте висит бело-красная маска. Сандалии непривычно низкие. Распущенные волосы с пробивающейся рыжиной лежат как попало на плечах. Мальчишка как есть. Только большая плоская чаша-сакадзуки в руках явно полна не водой. Горького вкуса ее содержимого мальчишкам знать не положено.

Тризненное ложе расположили под открытыми небом в саду камней. Лисы не любят клеток. Да и ночным гостями не пришлось тайком пробираться в стены монастыря. Что до дождя.. с ним всегда можно договориться. Гость осторожно, чтобы не разлить содержимое ноши, перескакивал с камня на камень чтобы не нарушать целостность линий на песке которые чертил здесь..вчера?..целую вечность назад?..человек который точно знал кто он и кем ему следует быть. Счастливец.

Наконец, выбрав камень он уселся, скрестив ноги, и установил перед собой чашу.
- Я поручил твоих ребятишек Кекусики. Мальчик лучше меня разберется чем их занять, быстро привыкает к новой роли. Видела бы ты как он командует Бэнкаем. - Говорящий коротко усмехнулся и приложился к чаше. - Тот впрочем и сам рад новому назначению, бегает как ужаленный. Боюсь придется строить отдельный флот, просто чтобы переправить на материк всю ту груду оружия что он наковал. Засиделся без дела.

Долгая пауза. Ни неловкая, ни трагическая. Просто молчание, вроде того какое наступает за столом, когда гости и хозяева умолкают, чтобы попробовать блюда и поразмыслить над услышанным. Человек же сидящий на камне, снял с пояса маску и задумчиво крутил ее в руках. Обычная фестивальная маска. Красное на белом. Ехидный лисиный оскал. Мерка явно мужская, да и его имя иероглифом с обратной стороны. Захочешь не ошибешься.

- Хотел бы знать, что ты этим хотела сказать. Предложение примерить твою шкуру? Можно подумать у меня со своей то мало проблем. О чем ты вообще думала?! Ох Небо.. Почему все вокруг так зациклены на своих масках? Ты, Бэкай, даже Кеку с его вечно кислой рожей. Знает, что я вижу его насквозь и все равно.. - Самурай качнул головой и сделал еще глоток. - Одни укутываются в свои маски в одну за одной, слой за слоем, как малыш Техоучи в свои одежды. Другие выковывают себе личину и пытаются забыть кем были раньше. Этот гений скрытности думает я не знаю, чем он исписал свои доспехи изнутри. Глупый мальчишка! Ох.. Третьи вовсе забыли какая из масок когда-то была тем на что их одевают. Или выкинули ее за давностью. Но что делать тому, кто родившись маской, ожившей легендой, однажды находит под ней живого человека?..

Самурай встал, и отпив из чаши в третий раз, выплеснул ее содержимое к подножию ложа. Имя огня сорвалось шепотом с губ освобождая силы скрытые в печатях в его основании. С обманчивым равнодушием слепые глаза смотрели как огонь в последний раз обнимает тело приемной дочери, ученицы и любовницы их хозяина. Прощаться он не стал.


Все пути ведут к совершенству. Ни один из путей не позволит его достичь. Повод ли это остановиться? Ведь тому, кто желает продолжить движение вперед, однажды приходится свернуть на звериные тропы.
- Говоришь Никто? - Недобро улыбнулся самурай, одевая маску. - Посмотрим.
Уходил уже без лишних церемоний. От самого ложа до выхода из сада протянулась цепочка следов. Там, где непривычно низкие сандалии касались рисунка из белых песочных волн, оставались отпечатки лисиных лап.