Фрагмент кардиограммы | ходы игроков | Фрагмент II. Вопрос цены (Иртье)

Чтобы ртуть взлетела в стекле на много делений,
как в сезон охоты с болота взлетает птица.
Я хочу с тобой какое-нибудь преступление -
чтоб потом за него нам вместе не расплатиться. ©



Поезд замедляет ход.
- Так скоро, - усмехается Курильщик. Он давно уже стоит рядом с Иртье. Усмешка его отдает горечью дыма. - Нам нужно сойти здесь.
На пальчике Иртье его кольцо. Сейчас она это понимает. Это его попытка ее защитить. Вот только она не знает от чего. Или от кого. Курильщик смотрит в окно невидящим взглядом.
- Времени всегда не хватает, - говорит он. - С тобой или без тебя, мне нужно сойти здесь. Если я сойду один, ты тоже останешься одна. Но я не могу не сойти. Я должен.
Он не смотрит на Иртье, потому что не хочет, чтобы она видела в его взгляде тревогу.
Поезд останавливается на станции которой, уверена Иртье, нет ни в одном маршруте, ни в одном расписании движения поездов. Эта станция еще не построена.

Вдыхать горячие смолы. Пить холодный сигаретный дым.
Он мешает видеть. Мешает быть истиной. Обманывает. Рисует передо мной образы. Проникает вглубь, в самое нутро. Мысли мои подобно кофе. В который налили молоко. Темные и мрачные, они светлеют от прикосновений бескровного белого.
Замедляется ход. Носом утыкаюсь в воротник пальто. Горячий морской песок. Белый кедр. И какой-то там бергамот.
Появляешься неожиданно, хоть ты здесь и давно. Пугаешь. Говоришь. Защищаешь? Пахнет от тебя так горько. И в тоже время знакомо и понятно.
Поезд чуть дергается, останавливается. Будто умирает.
Задумчиво:
- Должен, говоришь...
С губ слетает туманность водопад. Втираю окурок в холодную металлическую стену. Оставаться здесь совершенно не хочется. А за окном...
Вообще остаться бы. Ну в самом-то деле. Только лечь под нож хирурга мне совсем не светит.
- Раз должен, тогда пошли.
Тяну к выходу. Сумку уже надоевшую на плечо. На прощанье оглядываю дождем омытый вагон. Спрашиваю:
- Кольцо заберешь?

- Нет, - качает головой Курильщик. - Теперь оно твое.
Помогает Иртье сойти с поезда. Станция пустынна, часы на стене идут в обратную сторону. Секундная стрелка неумолимо ползет назад. Так, как и должно быть. Время здесь еще не существует.
Справа, настороженный Секретарь торопливо меряет шагами платформу, ждет Авраама. Он напряжен и испуган. Вертит в руках папку, словно она жжет ему руки.
Несколько долгих минут Курильщик смотрит на Секретаря. Взгляд его прозрачен и холоден. Секретарь ежится под взглядом Курильщика. И еще сильнее ежится, когда с другого конца вагона на платформу спускается Авраам и говорит, широко улыбаясь:
– Хэ-эй, дружище! Кого-то ждёшь?
Секретарь что-то лопочет в ответ. Курильщик бережно берет Иртье под руку. Она чувствует исходящее от него тепло и спокойную уверенность.
- Королева сделала ход, - Курильщик обращается к Иртье тихо, так, что к его словам приходится прислушиваться. - Пора.
Он ведет Иртье к станции, окна пусты, двери заперты. Вместе они огибают ее, чтобы остановиться у кромки тротуара. Окружающий мир становится все более размытым. Снова наползает плотный туман, очертания предметов теряются в нем. Иртье с ужасающей ясностью понимает, что этот туман - изначальное ничто. Чистая страница, которую она может заполнить по своему разумению. Создать вещи, предметы, растения. Построить города и населить их людьми. Вылепить из тумана мир. Свой мир. Дать ему имя и отпустить его кружиться в пустоте.
И тоже самое, знает Иртье, может сделать Авраам. Им придется поделить еще не созданный мир. Кто-то из них должен стать светом, а кто-то тьмой. Кто-то будет нести благо, а кто-то погибель. Но кому какая роль уготована, этого Иртье не знает.
- Сейчас, - говорит Курильщик. - Ты можешь сделать ход. Можешь создать путь. Я помогу.

Туман. Ничто. Бубликовая дырка.
Но только пока. Руку Курильщика переместила со своего локтя в ладонь. Рука его теплая-теплая, твердая, дающая какую-то уверенность. А моя, наоборот, холодная и совершенно потерянная. Ножками топ-топ на месте. Растворяется под подошвами сапог тротуар. В голове крутятся образы, перекрестки, каменные кладки. Все они такие грубые, мрачные и неживые.
«Сделай шаг и дорога появится сама собой.» И хоть Стив Джобс наверняка имел ввиду совсем другое, эти слова возникли в памяти как нельзя кстати.
Улыбнулась и спрятала нос в воротник. Глаза хитрющие. Ну, что смотришь? Просил путь-дорогу? Вот и пошли.
Ветра грозный порыв мчится навстречу. Наглый настолько, что распахивает пальто. Ударяет в ноздри запах. Горячий морской песок. Белый кедр. И какой-то там бергамот.
Тяну Курильщика за собой.
Пенится туман. Бугрится. Расступается. Оседает волнами морскими. Пеной белой, что становится серебром в волосах русалок. Въевшаяся в дерево соль рисует полосы, изо дня в день отмечая насколько длинные стали у китов усы. А где-то там, внизу, переваливается лениво галька по дну.
Все, что подвластно течению, утечет. Море с собой унесёт вопросы лишние. Здесь получит начало мир. На больших мудрых черепахах? Может. Не знаю ещё глубину размаха. Словно зыбкий песок будет время бежать, будет калечить. Будет лечить, прощать, отпускать. Или даже выходить из себя. Его будут умолять замедляться и идти быстрее. Но это все чуть потом. Ведь даже солнце пока всего лишь смиренно стоит на месте.
Ветер кидает брызги в лицо. Ну не морщи лоб. Где-то там, впереди. За пеленой облаков. Обязательно когда-нибудь случится, произойдет. Настоящий. Персиковый восход.

Вдали – иллюзорный, эфемерный, ещё не настоящий
Рассвет.
Точимое волнами, солью и стихией моего исступления
Дерево.
Дырявый где-то, недостроенный, не сказать, чтобы благоустроенный
Мост.
Наш путь. Начнется. Здесь.

Раскрылось небо, в ладонях рассвет баюкает. Ветер треплет одежду и волосы. Курильщик вдыхает полной грудью, на мгновение глаза прикрыв, улыбается. Сжимает руку Иртье, тепло свое ей отдавая.
И выдыхает:
- Хор-ро-шо.
Увлекает Иртье за собой. Вперед по шатким мосткам. Рассвет несется навстречу семимильными шагами. Это хороший путь, короткий. Разворачиваются лепестки-облака, обнажают персиковое горячее нутро восходящего солнца.
Но у врат рассвета Иртье и Курильщика уже ждут. И Курильщик замедляет шаг. Под ногами белые каменные плиты, отполированные до стеклянного блеска. Моста больше нет, за спиной лишь бескрайняя бездна воды. Впереди белые стены, полукругом подпирающие небо. В центре полукруга высится трон, окруженный павшими ниц людьми в белых одеждах. На троне Бог в черной маске, скрывающей лицо. Обнаженный торс его покрыт сетью шрамов и причудливыми татуировками. Бог приказывает и его паства поднимается в едином порыве и вспарывает себе животы. Пахнет смертью.
Курильщик мрачнеет и сильнее сжимает руку Ирьте.
- Куда ты так спешишь? - спрашивает Бог, глядя на Иртье мертвыми глазами сквозь прорези маски. Небо над стенами наливается кровавым багрянцем. Курильщика больше нет рядом, он заперт в клетке, подвешенной позади трона.

Есть только Путь, Стихия и Восход . Ещё не разверзлась пучина, не исторгла из себя твердь. Вода ещё не схлынула. Ещё не родилась жизнь. Так откуда здесь бог крови и смерти? Откуда вспарывающие себе животы рабы?
Воспарил к небесам его трон. И больно стукнулся о потолок.

Порывистый взмах руки. Кровь рабов бурым песком утекает из-под их пальцев. Желтым песком рассыпается их кожа. И белым – кости.
Смерть пахнет всем тем, что может сделать тело человека в последний раз. А песок - просто песком. Ветра порывы сносят песчинки в воду. Они катятся по зеркальному мрамору, шкрябают по нему с противным звуком. Падают бесшумно в воду. Тонут.
Вода камень точит. Мрамор. Въедается налет белый меж жилок, рисует, пишет свои узоры. Покрывает давно забытыми письменами. Никто не знает о чём море пишет на камнях.
Клетка, в которой сидит Курильщик, на глазах ржавеет. Пальцами тронь – крошится, в пепел-прах рыжий рассыпается.

Ты, страшненький. Да, в маске черной, это я тебе. Пусть соль наполнит, изъест, наполнит болью пустые твои глаза. Истины ты все равно не видишь, так хоть почувствуешь. Зубы пусть тебе сведет, язык иссушит желание пить. Мышцы мучительно заноют. В груди сердце – камнем, давшим трещину. Тебе здесь плохо и совсем не место.
Пришел из забвения, так не стой у меня на пути.

- Извини, нет сигарет.
По карманам пальто похлопала и руками развела.
- Веришь, вот только что курить бросила.
Никогда не верьте людям, которые говорят "веришь". они либо врут, либо пытаются вам что-то продать.

Он – это Я.

Раздувшимися ноздрями вдыхает запахи тысячи жизней, убитых во славу его Величия. Они насыщают мою бесконечную чёрную утробу. Придают сказанному силы. Соль – это лишь белая смерть. То, что может убить, лишь делает его (меня?) сильнее.

– Кто дал тебе это право – Творить? – Скрестил руки на могучей груди. – Гость, пришедший в чужой дом, не смеет нарушать правила Хозяина. С тобой не обязаны считаться. Кто ты?! – крикнул, и в тишину погрузился мир У-Белых-Стен, – лишь маленькая девочка, идущая в никуда ни для чего. Твои помыслы лишены смысла, а слова – цели. Ради чего ты ступаешь вперёд? Делаешь из себя добродетель. По факту, несдержанным хаосом выплёвываешь свои эгоцентричные помыслы. Кто ты, спрашиваю я? Никто. И ты приходишь сюда, и ты ведешь себя, будто хозяйка здесь. Но «Никто» – всегда остается никем.

Не строй из себя спасительницу, девочка. То, что тебе кажется – заблуждения. Возвращайся домой. Здесь некого спасать. Ты – помеха. Не я. Я существую тысячи лет, и миллиарды душ каждый день не в силах утолить мой голод. Ты явилась сюда, желая что-то изменить? Спасти? Кого?! Ха-ха-ха, – громкий хохот раздался под чёрной маской. – Убирайся прочь. Земля, по которой ты ходишь, тебе не принадлежит. Ты рождена не здесь. И прав на что-то не имеешь. Хватит играть, девчонка. Открой свои глаза. Лишняя здесь лишь ты.

Повернись.