The long walk. | ходы игроков | Ghost-town.

ссылка

Наши дни. 
Где-то на территории Северной Америки.

Песок.

Песок и сухой ветер, словно у берегов высушенного моря, чьи воды пожрало Солнце и чужая, неизвестная атомная война.

Деревья в этих краях встречаются так же редко, как и вода, а жизнь ютиться глубоко в мёртвой почве, около тайных подземных вод, в тени толстого грунта. Голая земля усеяна колючим кустарником и пожелтевшей травой. На многие лиги она уносится вдаль, к горизонту. Убегает за красные горы, чтобы пропасть в неизвестном. Чёрные карликовые деревья, чьи стволы покрыты запёкшейся смолой и обгоревшей коркой, коптит солнечный зной. Солнце выкручивает из них всю влагу, а горячая земля испепеляет изнутри, оставляя лишь обугленный остов, безжизненный каркас – прибежище для злых духов и смерти. На каждом километре за окном проносятся эти черные изваяния. Они, будто призраки или висельники на эшафоте, застыли под золотым светилом. Они расплываются в жаре за стеклом автомобиля и вскоре, в пыли и дыму, исчезают. Это призраки пустынь. Её вечные, постоянные дети. Местный народ, в те дни, когда Луна становиться цельной, словно монета в глубинах ночного неба, приносят под чёрные кроны дары. Проводят ритуалы. Восхваляют умерщвлённое солнцем древо. То, что даёт жизнь, может её и отнять.

Как-то раз ты видела их. Индейцы, что приходят из ночи. Спускаются с гор, в облике орлов и гордых кондоров складывая крылья или змеями выползают из прохладных нор. Их предки делали это ещё до прихода белого человека, и их дети продолжают делать это до сих пор. Обряды, сути и смысла которых не узнать. Иногда, поздно вечером, выходя на веранду и блуждающим взглядом окидывая темнеющий горизонт, можно увидеть их силуэты, крохотные, как спичечные головки, у подножия гор. Их манит пустыня. Холодная и загадочная в ночное время. У краснокожего народа на этот счет свои тайны.



Места, подобные этому, полные легенд и поверий. Вокруг, на добрые три сотни миль, не сыщешь ни одного крупного города. Время, когда-то безудержно мчащее на паровом поезде сквозь жаркие земли застыло, утонуло в песках, поросло колючим кустарником. Недружелюбная почва здешних земель – мать многих видов кактуса, карликового дерева. Она оказалась прибежищем для тысяч акров выгоревшей травы. Стала домом полумёртвым, забытым людям. В ней оживает то, что при свете жаркого солнца умирает. Кузнечики, похожие на солому. Бизоны-призраки. Старики, в ковбойских шляпах выпасающие рогатый скот.

В этот край, словно ржавый гвоздь, клином вонзается 129-е шоссе. Разрубает надвое дикий край. Врастает вглубь пустыни, становясь её частью – жилкой, по которой время от времени, вздымая пыль и песок, проносятся автомобили. И бедный мир откликается. Оживает лежащий в травах скучающий ветер. Зашипят шелестом трав змеи и гадюки. Вознесется по безоблачному небу гриф, чтобы зорким глазом взглянуть на землю с заоблачных высот.



С августа 1961-го (год, когда автомагистраль торжественно была открыта её создателем Бернардом Шорном – сорока летним республиканцем от штата Аризона) старики, живущие у окраин гор и толкающие крепкую текиллу из агавы, прозвали её «Road boggarts», «Дорога призраков». Те редкие американцы, которые проезжали здешними краями, редко выходили и показывали нос из своих уютных «кадиллаков» и «бьюиков». В чем-то они были похожи на призраков. Мчали со скоростью 80 миль в час на своих машинах по неровному, дырявому шоссе, так напоминающие неупокоенные души в металлических гробах для старых глаз пенсионеров, чья память еще знавала Рождество и День благодарения в 1900-ом.

Дорога, по которой никто не ездил, медленно становилась частью пустыни. Желтая разметка автомагистрали выцвела и стерлась, трещины изъели старый асфальт. Покосившись, у обочин замерли электростолбы. Утонули в песках и травах мотели, сгоревшие автозаправки, забытые остановки. То, что когда-то построил человек, исчезает и рассыпается, выветривается, уходя под землю. За окном автомобиля, в жаре, под солнцем и зноем, пустыня запускает лапы в покинутые дома, заваливает дорожные знаки и отметки, окисляя металл. Она доберется и до водителя, беспечно крутящего баранку руля пыхтящей машины. Когда-то.



Включить кондиционер на полную, закрыть все окна и мчать по забытой дороге в сторону белеющего горизонта – это приятно. Небо в пустыне ясное, лишь в редкие дни человеку удастся застать на нём густые грозовые тучи. Оно глубоко, необъятно. В нём дикость. То, что заставляет жать на газ сильнее, настойчивее.

… И не всегда, упившись страстью, глаза заметят сгоревший, ржавый каркас автомобиля на обочине. Бредущий в желтых травах призрачный силуэт. Не ощутят, как вздрогнет автомобиль на очередной кочке, въезжая в пустыню Нельсона с другими горами, под другим небом и в свете другого солнца.

Пустыня – край многих неупокоенных душ.

__________________


Не так много населённых пунктов в пустыне Нельсона. Чаще всего, взгляд находит разрозненные фермы и старые угодья, покинутые лачуги и дома прошлого века, где никто не живёт. Но была и здесь пара «областных центров» – городок Хантсвилль, в нескольких милях севернее 129-й автомагистрали, и посёлок Оксторт, раскинувшийся у кромки гор на самом краю пустыни. Старенький «форд», чьим владельцем оказалась девушка по имени Джей, заглох на середине пути (а может, он так и не доехал до точки отсчета). Клубы белого дыма поползли из-под капота авто и после того, как инерция выветрилась из громадного Ranger XLT 1988-го года, машина застыла на месте. Пустынный ландшафт, подступивший со всех сторон, молча наблюдал за девушкой из-за пыльных стёкол авто. По-правде сказать, машина была не её. Взятый на прокат старенький автомобиль был полон неудобств: пах сигаретами, грохотал как нагруженный углём вагон, а желтый слой краски покрывала засохшая грязь. Не работал правый дворник. И еще кучу мелочей можно было перечислить и вспомнить, поэтому извергающий клубы дыма «форд» не вызывал сожаления – лишь сладкое чувство мести кампании BCC («Best Сonvenient Сars»).

Хантсвилль – древний посёлок, основанный еще во времена Гражданской войны. В наше время, из бедного фермерского города, он медленно превращается в город призрак. С каждым годом население уменьшается. Рождаемость низкая, а те, кто не умирает, те уезжают отсюда, в мир, ближе к людям. При въезде в город стоит «бигборд» - Welcome to Huntsville! Старик с пышными бакенбардами и серьезным лицом подчеркивает важность традиций и менталитет людей, проживающих в этом милом, крохотном городе. Он смотрит на скрытого за лобовым стеклом водителя и будто бы намекает: «Будьте бдительны, молодой человек!».



Полицейского округа здесь нет. Здесь вообще осталось очень мало государственных учреждений. Пережитки прошлого.

Женщина – странный приезжий здесь, в стране репейника и крепкого виски. Молодых тут мало, лишь старые фермеры еще сидят на верандах своих лачуг, пуская дым из-под густых, желтых от табака усов. Сморщенными, как чернослив глазами, они цепляются за каждую вещь на их улице, ведь глаза – то единственное, что позволяет еще жить и двигаться телу, присохшему к креслу-качалке. Они смотрели на Джей хмуро, как разгневанные отцы, чьё дитя отказалось слушать их мудрые наставления. Встревожено и любопытно. Поглядывали серыми тенями из-за окон. Приоткрывали жалюзи и занавески, впускали солнце сквозь раскрытые шторы в пыльные, тёмные дома, лишь бы взглянуть на приезжего, такого странного человечка в их умирающем мире.
Джей въехала сюда в кузове грузовика, чей владелец согласился отбуксировать её автомобиль к Хантсвиллю. Это был старик по имени Бен. Загорелая кожа, потёртая джинсовка, выгоревшая на солнце кепка и зубочистка между желтых зубов. Что-что, а улыбаться он любил. Именно Бен рассказал Джей об этих местах. И пока они ехали к Хантсвиллю, чьи крыши прятались где-то за песками и акрами опунций, с уст старого человека слетало много слов, историй и легенд о пустыне Нельсона, о жизни в этих землях задолго до появления первых ферм и прихода человека.



Под звуки кантри, доносящиеся из старого радиоприёмника, она въехала на главную улицу города. Пустую и тихую. Бен сказал, что может подлатать её «форд», но на это уйдёт время.

– Пара-тройка недель, Дженни. – Так он сказал. Он всё время называл тебя «Дженни». Кажется, у него была дочь с таким именем. Или старик просто был глуховат на правое ухо.

Первые дни было ужасно тоскливо. Странный шепот и взгляды по углам. Джей – чужая для людей, всю свою жизнь отдавших городу. В конце концов, Хантсвилль насчитывал всего 30 домов, четыре улицы и пять переулков. И казалось, людей здесь было не многим больше. В полдень на улочках не было ни души – смириться с жарой было не просто. Только под вечер кто-нибудь выползал из дому, чтобы посидеть во дворе на скамейке или в кресле. Джей знала нескольких таких людей: супружескую пару Мэри и Грэга (кажется, Остины или Оббардсы), одинокого Хьюго Пальппа, Джима Фламаркта, Оскара Джок-Стерила, мадам Филяски. Устроившись официанткой в маленький паб «Texas», она вскоре узнала добрую часть обывателей города. Старики – народ простой, и ей было легко найти с ними общий язык.

Бен – дряхлый механик, взявшийся починить её «форд», – предложил жильё. Комната на втором этаже неброского дома, больше похожего на гараж. Его окна выходят прямо на пустыню. Бен часто садился у окна и смотрел туда, словно ждал кого-то или что-то. Глаза его были далеко за пределами прокуренного, поджаренного как барбекю Ханствилля. Они гуляли по диким просторам пустыни. Взбирались на далёкие горы и дышали жарким воздухом, дующим со стороны высушенного Солнцем моря. Ему тоже хотелось прикоснуться к чёрному стволу Мёртвого дерева. Встретить ночь под луной, у костра.

Увидеть краснокожий народ воочию…

Сегодня он зашел к тебе в комнату со странным предложением:
– Дженни, детка… – начал он и прочистил горло. – Помнишь, я рассказывал тебе о племени индейцев, которые жили тут еще до того, как в 61-ом власти проложили здесь дорогу? – Он опустился на стул у стены, сложив сухие руки на коленях и покачивая зубочисткой в зубах, смотрел куда-то в стену. Наконец, его черные глаза отыскали Джей. – … Аборигены пустынь. Еще зелёным парнем я хотел с ними познакомиться… – мечтательность его языка заставляла призадуматься. – Это маленькая тайна Хантсвилля. Если тебе интересно, я могу рассказать о ней. Нет, ты сама её сможешь увидеть! Сегодня вечером, когда управишься в ресторане Макджи, приходи. Я отведу тебя туда.

С этими словами старина Бен отдал честь и вышел, оставив Джей одну. Весь остальной день он провёл у окна, смотря на пейзаж, неясный и непонятный женскому глазу. Что-то изменилось в нём. Положение бровей, выразительность морщин на лице, хмурость. А может, так казалось из-за освещения. В доме у Бенджамина Тарела всегда было темно.

Есть места, которые время обходит стороной. Такие как Хантсвилль. Размеренный бег стрелок по циферблату часов здесь не значит ничего. Закат послушно сменяет рассвет, но каждый день похож на предыдущий. Любое, даже самое незначительное событие, здесь, становится неуместной сенсацией, нарушающей привычный уклад вещей. Вот и Джей чувствует себя лишней. Ей кажется, что с утра посетители "Texas-а" приходят в паб не позавтракать, а посмотреть на нее, на Джей. Посмотреть, правда ли она существует, не растворилась ли за ночь как сон. Не является ли она выдумкой Бена, одной из его историй.
С каждым днем терпение Джей тает как мороженое под палящим солнцем. Чем дольше Джей находится в Хантсвилле, тем больше боится она остаться здесь навсегда. Стать черным деревом, врасти корнями в сухую почву, застыть в безвременье, ожидая восхода полной луны. Ожидая, когда молчаливые индейцы понесут дары к ее ногам. Слишком уж по сердцу пришелся Джей затерянный в пустыне городишко. Слишком соблазнительно остаться здесь, утонуть в череде одинаковых дней, забыться. Вглядываться в пески как Бен, ожидая чего-то. Бесконечно протирать столики в пабе, спать без сновидений. Это так заманчиво, что Джей становится все страшнее. И она чаще смотрит на часы. И думает о старике Бене, о его трогательном: "Дженни, детка". О его историях, возвращающих Джей в детство, в мир забытых сказок. Она даже не может злится на то, что Бен и не думает ремонтировать ее "форд". Она просто спрашивает у Лучо, словно бы невзначай, не продаст ли ей кто-нибудь в городе какую-нибудь колымагу. Тоже самое она спрашивает у Мэри и Грэга, и у Хьюго Пальппа, Джима Фламаркта, Оскара Джок-Стерила, мадам Филяски. Она говорит о машине как о чем-то неважном, незначительном, но внутри нарастает нетерпение. В конце концов, думает она, можно "одолжить" грузовик Бена. Но пока Джей еще не готова обидеть старика. Пока Джей хочет услышать еще одну его историю. Или увидеть ее, как он обещал.
Джей прощается с Лучо и возвращается в дом Бена.
- Привет, Бен, - говорит она с порога, чтобы невзначай не испугать старика своим неожиданным появлением. Всматривается в темный на фоне окна силуэт, даже не пытаясь предполагать о чем Бен думает. - Я принесла тебе пару сандвичей от Лучо. Не хочешь перекусить? Таинственные истории лучше рассказывать на полный желудок, - улыбается Джей. - Ты не забыл, что обещал открыть мне тайну Хантсвилля?

Бен даже не притронулся к еде. Старик находился в состоянии глубокой задумчивости и только слегка откусил сэндвич. Он даже не сразу отреагировал на приход Джей. Долго сидел у окна своей крепости, цитадели, высматривая призраков. Бенджамин Тарел был одним из тех, кто в Хантсвилле еще умел мечтать, фантазировать. Возможно, он был единственным стариком, чей разум еще мог различать цвета и запахи. Бен еще оставался живым человеком, пускай и старым, который действительно чего-то хотел от этой жизни, к чему-то стремился, искал в ней собственный смысл и резон. Он не рассказывал ей чего именно желал, но по его манерам и выражению в глазах можно было понять — этому человеку есть, что скрывать. И есть, о чем мечтать одинокими вечерами.

Его дом был на окраине города. Небольшое двухэтажное здание. В нём было много комнат закрытых на ключ. Пустых помещений со следами некогда стоящей в углах мебели. Раньше тут жила крупная, дружная семья, но время разрывает людей, рассеивает их по разным городам и странам, стирает из памяти. Таким же образом время стёрло родственников Бена. Они остаются с ним лишь на фотографиях — старых, черно-белых снимках в красивых рамках. Они висят повсюду. На них дети, взрослые, старики, хмурые и улыбающиеся, счастливые и грустные. Все они смотрели на Джей безразлично, холодно, как и должны смотреть на незнакомцев личные фотоснимки. Но когда в комнате был Бенджамин, Джей замечала перемены. Фотографии менялись. Они тянулись к старику, когда он поворачивался к ним спиной. Тянулись глазами, руками, жестами, молчанием прошлого.

Джей знала, что однажды настанет день, когда все они доберутся до него и заключат в свою тесную клетку.

Лагуча Бенджамина была большой, но пустынной. Старик часто пропадал в мастерской, куда девушка редко заглядывала. Казалось, даже там Бен садится за стул и смотрит. В стену. На инструменты. На что угодно. Он был странным человеком.

- Да, Дженни, помню, - ответил наконец Бен. Голосом странным и хриплым. - Спасибо, совсем забыл про ужин. В такое-то время о еде совсем забываешь. Я готов поделиться с тобой тайной... только ты должна хранить это в секрете. В строгом секрете. - Седые брови нахмурились. - Хантсвилль — город небольшой, тесный. Все мы тут одна большая семья и всё друг о друге знаем. Они не оценят и не одобрят моего решения. Но знаешь что, Дженни? Мне плевать.

В какой-то момент на его лице появилась довольная улыбка, но потом она скрылась за густыми усами.

- Это случилось давно. Человек, по имени Дэвид Ховвиц - пьяница и гуляка , прибывший не из этих мест, - мчал по шоссе невдалеке от нашего города. Это была ночь. Пустыню окутал густой мрак. Даже луны не было видно за тучами, налетевшими с юга. Весь день мы ожидали ливень, но часы шли, а небо всё мрачнело и мрачнело... Ночью оно по-прежнему пахло морем и штормом, холодным, пронзающим до костей ветром. Дэвид выжимал из своей машины всё, что мог. От него ушла жена и его пьяный, одурманенный алкоголем разум, хотел расслабиться. Его машину занесло. Он сошел с трассы. Говорят, автомобиль несколько раз жестко тряхнуло и мне кажется, что он еще несколько раз перевернулся, прежде чем застыть недвижимой грудой металла. Не пристёгнутый ремень безопасности сыграл с мужчиной злую шутку — он вылетел сквозь лобовое стекло... и свихнул себе шею.

Бенджамин перевел дыхание. Было видно, что ему не нравиться рассказывать подобные вещи.

- Но на этом история Дэвида не закончилась. Через месяц, двое мужчин из фермы Гарси, что неподалёку от Хантсвилля, возвращаясь домой, встретили на своём пути автомобиль марки Ford, на всех скоростях мчащий по автомагистрали. Это был умерший Дэвид. Чью машину занесло на том же участке дороги. И чье тело бездыханно упало на том же самом месте. Ховвиц не умер. Он все еще тут. Каждый раз, глубокой ночью, он мчит по шоссе пьяный вдрыз. Мне всегда было интересно, о чем он думает? Помнит ли что-то? - Бен почесал небритую щеку. - Тайна Хантсвилля в том, моя милая Дженни, что люди тут не умирают. И никуда не уходят. Однажды побывав здесь, ты уже никогда не вернешься... Прежним.

Бен посмотрел в окно, где сгущались вечерние сумерки. Он сидел и рассказывал о Дэвиде Ховвице до восьми вечера, прежде чем натянул курточку и вышел из дома, приглашая Джей за собой. Тайну, говорил Бен, нельзя объяснить словами. Её нужно увидеть. Почувствовать. Ощутить кончиком носа. Полиция закрыло дело о разбившемся пьянице еще в 65-м году. Хантсвилль — тесный, маленький город, и он крепко хранит свои секреты и тайны.

Когда Бенджамин завёл свой грузовик, солнце уже скрылось за горизонтом и небо усыпали первые звёзды. Водительская кабина пахла машинным маслом и бензином.

- Не волнуйся, детка, - внезапно сказал Бен, тепло улыбнувшись девушке. - Я починю твою машину. Тебе нельзя надолго здесь задерживаться. Ничего, ничего... сама всё увидишь! Поймешь.

Грузовик затарахтел и двинулся с места по тихой, ночной улице Хантсвилля. В тени, около веранд и беседок, тлели красные огни пыхтящих трубок и сигарет. Наконец, Бенджамин Тарел выехал за пределы городка и Джей наконец-то удалось спокойной вздохнуть полной грудью — подозрительные взгляды, брошенные украдкой, перестали резать бока. Они остались за пыльными окнами и домами Ханствилля. Ждущие, когда же она вернется.

Пустыня Нельсона встретила Джей как свою старую подругу, холодная и загадочная в полуночное время. Её ландшафт был совсем противоположен дневному. Где-то в травах кричала ночная птица. Огромное полотнище ночного неба приковывало взгляд. И где-то там, далеко-далеко, светиться желтыми фонарными огнями шоссе. И Дэвид Ховвиц (шутка? вымысел?), гонит на своём "форде" на все 90 миль в час.

- Если ты готов поделиться со мной тайной Хантсвилля, - просто ответила Джей. - Я готова ее хранить.
Джей прекрасно понимала Бена, понимала что значит жить в маленьком городе который "одна семья", ведь и сама она выросла в городе небольшом. Пусть он и был поболее Хантсвилля, но там так же все друг друга знали, новости разносились со скоростью лесного пожара, чужаки были видны за милю, и чудеса происходили гораздо чаще, чем можно представить. Это уже после своего бегства из дома Джей узнала, что есть города, где можно прожить жизнь, не зная имен своих соседей. Так что Хантсвилль был ей понятен и близок. И старик Бен был его неотъемлемой частью.
История человека по имени Дэвид Ховвиц, рассказанная Беном, не вызвала у Джей ни усмешки, ни желания подшутить над стариком. Будучи ребенком Джей слышала множество подобных историй, страшных и не очень, загадочных или имеющих рациональное объяснение. Все дети любят такие истории и Джей не была исключением.
В какой-то момент Джей даже захотелось обнять Бена, слишком хорошо она понимала его одиночество и одиночество Хантвилля. Но вместо этого она просто поехала с Беном. Лучшее, что она сейчас могла для него сделать, это не задавать вопросов, не вышучивать, а просто поехать со стариком навстречу Дэвиду Ховвицу или просто посмотреть на ночное шоссе, уж как повезет. Даже если Дэвид существует лишь в воображении Бена, ночная поездка чудесное развлечение в Хантсвилле.

ссылка



По радио крутят музыкальное шоу. Мужчина в каком-то оживлённом зале, ему аплодируют. Играет композиция "Blue velvet". Они так далеко: тёплые студийные помещения звукозаписи, кафе и придорожные бары мотелей, скрытые неоном.

Бен молчит. Он возится в карманах. Шорохи старой одежды и трясущихся ладоней немного разряжают напряженное ожидание. Вот старик достаёт из курточки помятую пачку сигарет и прикуривает. Он не предлагает Джей сигареты – в каждом его действии присутствуют некие жесты отцовской заботы. Бенджамин не станет предлагать Дженни перекурить или выпить. Для него она ребёнок, может, даже подросток. Несуществующее амплуа.

She wore blue velvet…

Тлеет кончик папиросы. Дым застилает стекло и Бен вынужден приоткрыть окно побольше. Холодный ветер еще настойчивее заглядывает в салон. Шершавым языком слизывает клубы табака со стекла и полусонных глаз, уносит его в пустыню, швыряет о фонарные столбы, дорожный асфальт и песок.

– Впервые, когда я его увидел, мне было шестнадцать. Возраст неспокойный. – Бен струсил пепел на улицу. Его курево чертовски воняет. – Это было странно. Очень. Я до сих пор не могу понять некоторых вещей и принять некоторые теперь уж точно не смогу. Эти края странные. Кажется, только краснокожий народ и понимает, что за земля лежит под его ногами, и чьи кости в ней покоятся. Не многие задаются вопросами в нашем-то возрасте. В Хантсвилле всё воспринимают таким, каким оно есть. Хоть мне иногда и кажется, что мы просто боимся заглянуть глубже…

Джей клонит в сон. Тяжесть и усталость давит на её веки, а прокуренные слова Тарела – не тот инструмент, который отгоняет дрёму.

– Мой отец говорил мне: «Бен, чтобы понять…

Слова, слова – они еще глубже погружают девушку в сон. Последнее, что поймает слух, это сладко-грустные слова песни Бобби Винтона «Синий Бархат».

She wore blue velvet…
Bluer than velvet were her eyes…

__________

Ночь укутала в своё одеяло. Пустой салон автомобиля встречает Джей с холодом, неприязнью. Шипит радио. Только изредка можно услышать обрывки полуночных новостей и чьи-то имена, даты, сложные конструкции репортёрских слов. Дверь напротив водительского сиденья открыта. Курящий Бенджамин исчез. Наверно, он просто решил пройтись. Мерцает ядовито-цитрусовый свет фонаря, освещая пустой участок дороги. Но ведь он мог разбудить её, разве нет?

Ключ в замке зажигания. Тарел старый, в конце концов, с ним могло что-то случится. Или он сейчас стоит где-то в тенях и наблюдает за шоссе. Ждет, когда же там загорятся фары огнедышащего «форда», мчащего сквозь ночную пустыню.

Огромный грузовик Бенджамина спит. Его можно разбудить и он взревёт, кашляя дымом, как старый покорный пёс виляет хвостом при виде хозяина.

Страшный грохот и в салон запрыгивает человек. Растрепанная джинсовка, сдвинутая кепка набекрень и басовитый возглас:

– Да не сиди ж ты на месте! Пойдем, Дженни. Быстрей, быстрей!

Это Бен. Он тянет тебя за руку и поторапливает. Обычно он спокоен, но сейчас в нём что-то изменилось. Старик тащит Джей к освещенному участку дороги, под вечно гаснущий электростолб, и показывает куда-то вдаль, в темноту, куда уползает трасса. Но там, куда показывает скрюченная старческая рука, ничего нет. И сколько бы Джей не щурила глаза, она ничего не видит, кроме пустой дороги, чьи границы съедает ночь, и вереницу горящих электростолбов.

Но что-то должно произойти. Об этом говорит сопящий за спиной старикашка. Вспотевшие ладони. Неровный пульс… Там, где мгновение назад ютилась тьма, воздух разрезают два ярких, противотуманных бешеных глаза. Жалобно скрипят шины, и пахнет палёной резиной. Посреди дороги, из самых недр ночи, вырывается ревущая машина, заливая обочину ярким светом фар. Они слепят Джей глаза и она не может ничего разобрать. Ревёт движок. Валит густой дым и ночь обращается днём. Совсем рядом пронеслось что-то громоздкое, обдав пылью с ног до головы. На ресницах пляшут размытые пятна, бегут слезы.

– … твою мать, дамочка!! – слышно ворчание по ту сторону стены света. Громко хлопнули двери. – Ненормальная! Куда вы лезете под колёса?! Черт, у вас, женщин, совершенно отсутствуют какие-либо пространственные ориентиры. Дамочка, какого черта вы чудите?! Что это за кренделя?!! Я вас едва не сбил! Боже, какой-то маразм… Вы на дорогу вообще смотрите? Сотрите или нет, я спрашиваю?! Да тут до населённого пункта два часа езды! Ёлы-палы.

Медленно зрение возвращается к девушке. Она видит застывшую совсем рядом серебристую машину. Её хозяин стоит рядом - неопрятная шевелюра черных волос, лицо во мраке. Верх белой рубашки расстёгнут, показывая голую грудь. Черный пиджак помят. Невыглаженные брюки. Дорогие туфли в пыли. Он скрестил руки и внимательно смотрит на неё. Пьян. Это видно по неуверенно стоящим ногам и покачиванию.

– Очухались? Оклемались? Уехал от одной – вторая под колёса бросается. Вот ведь дурёха. Не ушиблись?

Предлагает свою руку. Бенджамин пропал. Пропал и его грузовик, стоящий на обочине трассы. Только этот джентльмен, от которого пахнет излишне выпитым алкоголем.

Джей клонит в сон. Слова Бена убаюкивают ее как мамина колыбельная. Даже неприятный дым курева кажется уместным. Что я делаю здесь, вяло думает Джей, что я делаю? Но ответа на этот вопрос она не ищет. Она засыпает и Бобби Винтон укутывает ее в синий бархат ночи. Джей снится, что она застряла в маленьком городке, забытом посреди пустыни Нельсона. И ей не хочется уезжать, потому что...
Просыпается Джей от того, что замерзла. Синий бархат больше ее не греет. Радио шипит, Джей смотрит в на него в недоумении. Бена нет в машине. Мгновение Джей думает о том, что можно сесть за руль старой колымаги и уехать отсюда прямо сейчас. Пока шипит радио, пока рядом нет Бена, а шоссе вот оно, прямо перед тобой. Но Джей не может этого сделать, не с Беном. И когда Бен заскакивает в машину растрепанный и торопит Джей, она чувствует себя немного виноватой, потому что ей кажется, Бен знает, о чем она только что думала. Джей послушно вылезает из машины и стоит вместе с Беном у шоссе, ничего не ожидая. Просто потому что. Ей хочется взять Бена за руку, так, как в детстве она брала за руку отца. Но она не успевает этого сделать. Яркий свет фар, непонятно откуда взявшегося автомобиля, слепит Джей. Ночь сменяется днем. Джей моргает часто-часто, пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь выступившие слезы.
Перед ней "форд" и мужчина, помятый и пьяный. Он что-то говорит, протягивает Джей руку. Но Джей не слушает его.
- Бен, - зовет она, оборачивается. - Бен!
Ей становится страшно. Не за себя, за Бена.
- Бен...
Джей садится прямо на землю, закрывает лицо руками. Она не плачет, нет. Она просто пытается собраться с мыслями. Секунды тянутся целую вечность. Джей считает до десяти. На счет десять она отнимает руки от лица, смотрит на незнакомца снизу вверх и спрашивает:
- Как вас зовут?
Его ответ кажется ей очевидным.

Старый Тарел не появится. Не по той причине, что голос девушки слишком слаб и тонет в густой темноте, так и не добираясь до старых ушей. Бенджамина здесь попросту нет. И не было.

Мужчина подозрительно осматривается по сторонам. Ему интересно, где находиться «Бен» не меньше, чем Джей. Но его глаза не находят вокруг никого, так же как и её. Немного озадаченный, немного облегченный, он вновь обращает своё внимание к несчастной. У него очень бледное лицо, острый нос и неухоженные волосы.

Осознание, что Джей не примет его помощь, заставляет спрятать руку в карман.

– Моё… – говорит дрябло, неуверенно. Он вынужден начать сначала. – Моё имя Дэвид.

Поворачивает голову. Далёким взглядом высматривает что-то на обочине. Ищет кого-то в пустыне и за её краями.

– Вы не одна? – спрашивает вдруг. Очевидно, Дэвида нервирует факт присутствия кого-то третьего. – Этот Бен – ваш парень? Я, ну… правда не хотел. Много выпитой дряни, знаете ли, кружит голову.

Он улыбается. Но замечая, что Джей никак не реагирует на его слова, снова мрачнеет.

– Не сидите так. Просудитесь. Как вы тут очутились? Вы…? – Дэвид подозрительно щурит глаза. Ждет, когда Джей тоже представится. Человек спокоен и сдержан. Запах его одеколона и выпитого спиртного так же реален, как и он сам. Или так просто кажется. Пустое шоссе уносится в двух направлениях, бесхозное, такое печальное и забытое человечеством, своими отцами и создателями. Только Дэвид и Джей на нём. В этом месте. В этом странном мире.

Дэвид садится на капот своего форда. Его взгляд мечется между тьмой пустыни и Джей.

– Моя мать всегда говорила мне не брать незнакомых попутчиков посреди глуши. Но я могу вас подбросить. Куда захотите. Моя дорога – это вся Америка. Мой дом – это весь мир… – улыбается Дэвид. – Нет проблем.

- Нет проблем, - одними губами повторяет Джей слова Дэвида и отнимает руки от лица. Смотрит на мужчину не отрываясь, достаточно долго, чтобы заставить его нервничать или еще что.
- Нет проблем, - повторяет она отчетливо. - Вы правы, нет проблем... не считая той, что... - Джей хочет сказать: вы мертвы, но не говорит.
- Вы пьяны, - произносит она вместо этого. - Ваша мать не говорила вам о том, что садится пьяным за руль, это плохо.
В словах Джей сквозит легкая усмешка. Упоминание Дэвидом матери, кажется ей смешным. Как и его слова о случайных попутчиках.
Джей встает, отряхивает одежду. Она не знает как поступить, что делать и говорить. Она знает, что этот парень вроде как мертв, но вот он стоит перед ней. А Бена нет и в помине. Она отмечает это с тем странным спокойствием, после которого часто следует истерика.
Джей смотрит назад, туда, где затерялся в песках городок Хантсвилль, размышляет о том, что может вернуться обратно, найти Бена. Но Джей боится, что найдет совсем не того Бена, которого знает. Это пугает ее гораздо больше чем перспектива поехать с Дэвидом или сгинуть в пустыне. И Джей снова поворачивается к Дэвиду.
- Послушай, - говорит она, переходя на "ты". - Я Джей, и кажется, я одна... Ты не против, если я сяду за руль? А ты проспишься, пока я поведу.
Мой дом, весь мир, думает Джей. Мой дом, весь мир. Может этот парень и прав. Даже если он мертв.

– И куда же мы поедем?

С недоверчивостью и подозрением он точил Джей глазами. Глазами, в которых угадывалась любовь к самой страшной и безумной даме на всём белом свете от Калифорнии до Северной Каролины. На Джей смотрел Гонщик. Он не рассекал красивые стадионы на формульном болиде, заглушая весь мир мощью ревущего двигателя. Его глаза не знали ярких вспышек серебряных фотоаппаратов. Не знал он ни дорогих лавр, ни ощущения, когда твои волосы искрятся влагой шампанского. Он никогда не знал славы, побед или поражений. Это был совсем другой человек, совсем другой Гонщик. И как любой мужчина один раз влюбившийся в скорость, он уже никогда её не забудет и никогда её не оставит. Всю свою жизнь он посвятил дороге.

Он посмотрел на Джей и ей стало ясно, что за руль своего авто он не пустит никого. Для Дэвида это храм. Его собственный Бог.

– Выспаться? Да я трезв как стёклышко! – балансируя на одной ноге и расставив руки, он кривлялся. – Милая, не неси чепухи. Я отлично себя чувствую.

И он врал. Это было видно.

– Понимаешь. Мои принципы… не позволяют отдаться на волю первой встречной. Мы живём в неспокойное время, дорогая Джей, и я предпочитаю осторожность. Пока. Но ты не волнуйся, ради Бога, я буду ехать медленно. Может, даже успею поспать. – Мужчина рассмеялся. Он открыл дверь «форда»… и был съеден машиной. За стеклом появилась его довольная физиономия. Он приглашал Джей сесть рядом. Из салона доносилась музыка.

– Виски – это не алкоголь… – голос Дэвида летел откуда-то из недр железного монстра, – это всего лишь расширитель сознания. Ответ на любой вопрос, проблему, мысль.

Он повернул ключ в замке зажигания, и машина заворчала, загудела, взъелась диким зверем и раскрыла сонные глаза. Разбежалась тьма на обочине, разоблачённая, густая.

– Ты едешь? – голова Дэвида показалась из приоткрытого окна. Дверь "Форда" отворилась, приглашая девушку сесть на мягкое кресло рядом с водителем.

Ну и жук, подумала Джей, глядя как гримасничает ее случайный знакомец, в самом деле, куда же мы поедем, если наш дом весь мир? Есть ли вообще разница в том, куда ехать. Или не ехать. Вариантов было не много: остаться здесь и попытаться поймать другую попутку, или вернуться в Хантсвилль пешком через пустыню, или поехать с Дэвидом который пьян, неадекватен и вроде как давно умер. Любой из вариантов Джей не устраивал. Она затруднялась выбрать из этих трех зол меньшее.
Твою мать, подумала она, почему я все время вляпываюсь в ситуации? Может быть моя мама дала мне при рождении не то имя и этим спутала судьбе все карты?
- Черт с тобой! - сказала Джей, и села в машину.

ссылка



Дверь захлопнулась и салон погряз в темноте. Источник света один — доска приборов, чей мягкий свет топит машину в оттенках сиреневого, алого, розового и бирюзового, окрашивает лицо Дэвида призрачной синевой, и Джей уже не кажется, что рядом с ней сидит живой человек. В машине тепло. Лапы ночи царапают стёкла, но никак не могут дотянутся до людей за ними. В окне бокового вида скалит зубы шальной ветер. Ховвиц — а это его фамилия, сомнений нет, — смотрит во тьму лобового стекла, задумчивый и молчаливый. Он больше не шутит и не улыбается. Ему печально. Джей видит, как чешутся его руки, как не хватает ему бутылки, сигарет, как не хватает смысла в этой чёртовой жизни. Дэвид, который сел в машину, стал другим, изменился. Он включает радио, и золотые буквы бегут по панели — «Hello!... 23:46».

— ...кции выросли почти что вдвое. В нынешней ситуации кампания ссылается на недостаток продукции и отказывается выступить на самите с поддержкой действующего препарата по простой причи... — монотонный голос ведущего оборван. Дэвид переключил канал и теперь в салоне играет что-то тихое, неприметное, бессловесное.

Машина мчит по шоссе. Фары режут темноту и освещают дорогу белым, могильным светом. Мелькают скелеты потухших фонарей по обочинам дороги. Порой Джей кажется, что они уже давно покинули пределы мира живых. Что Дэвид Ховвиц, забывшись, увёз её слишком далёко за пределы света и луны, увёз в мир без городов, без людей, в лишенную жизни Пустыню. Только одно спасает — глупые рекламные паузы в радио-эфире. Сейчас они единственная связь с тем миром, откуда прибыла Джей. Эти дурацки гели для душа и конфеты, алкоголь и быстра еда. Без них нет жизни. Без этого хлама, тёплого и милого.

— Я слышал, что недалеко от этих мест есть Город-Казино. Ночью он особенно хорош, — Дэвид наконец-то вырвался из оцепенения, в котором пребывал, и впервые за долгое время повернул голову чтобы бросить на девушку короткий взгляд. — Можем заехать. Сегодня там концерт. Ну... этой женщины. С перьями.

Он не стал объяснять и снова вернулся к машине. Он говорил с ней. А она отвечала ему рычанием, шумом радио и шелестом потёртых летних шин об асфальт. Человек, которого Джей видела раньше, и тот, который теперь сидел напротив, были разными как две капли воды. Говорили, вели и держали себя по-другому. Весёлый и грустный. Спонтанный и задумчивый.

На небе взошла луна. Она выплыла из-за густых, черных туч, и осветила далекие земли на той стороне, где раньше плескался непроглядный мрак. Заискрился песок. Чьи-то тени забегали по мёртвой долине, пёстрые птицы ночи, койоты, мертвецы. Звери, колючие терновники, земля — всё это ощетинилось, преображенное ночью, и зашипело, стоило только лунному свету дотронуться к нему. Где-то очень далеко маячат горы. На их спинах белеет то ли снег, то ли свет. Машина несётся всё дальше и дальше — куда же? — и оставляет позади мрачный пейзаж. В пустыне загорается костёр. Крохотная искра. На фоне чёрных земель он так ничтожен и мал. Дэвид его не видит. Он смотрит на дорогу, пытается понять, куда столь резво мчит его «форд». А девушка, если закрыть глаза, чувствует, видит, как вокруг пламени пляшут чёрные силуэты, люди-горошины, дети пустыни. И сверкают отблески огненных языков на гладком стволе Чёрного дерева, чьи ветки трещат от налетевших воронов, грифов и стервятников. Один из них поворачивает голову. И кричит. Все они кричат. Гогочут, смотря за тем, как серебряный зверь мчит сквозь ночь.

— ...олько у нас, по самым низким ценам...

Костёр исчез. Глаза желают еще разок взглянуть на него, но в пустыне больше нет огня, нет людей и смеющихся птиц.

— Всегда хотел съездить к океану, — заговорил мужчина. Его веки лениво опустились на глаза. — К Тихому океану. Там нет ничего, ни звуков, ни людей. Только вода.

Машина пролетела мимо неоновой вывески. Она слегка мазнула стёкла своими изумрудными огнями, золотом лизнула окно, напротив которого сидела Джей. По нему все еще сползают жёлтые блики. Впереди раскинулся громадный город. Он еще далёк и Дэвид может повернуть, отказаться. Черное небо становится бледно-оранжевым. Летит машина. Радио ловит хрустящие помехи.

Джей скидывает обувь, устраиваясь в кресле. Подтягивает ноги к груди, упирается подбородком в колени. Помнится когда она была маленькой отец запрещал ей так сидеть в машине, говорил, в машине так сидеть нельзя. Но сейчас Джей уже не маленькая, может сидеть как вздумается.
Она молчит. Ей не хочется говорить. Дэвид Ховвиц совсем не тот человек с которым станешь говорить о погоде, о ценах на бензин, или еще о какой ерунде. С такими как Дэвид, хорошо молчать. Мало ли что ему взбредет в голову сказать тебе в порыве случайной откровенности, расхлебывай потом. И Джей молчит, украдкой рассматривает Дэвида. Думает о том, что все ее нехитрые пожитки остались у Бена. Но это ее мало тревожит. Джей уверена в том, что стоит ей позвонить Бену и попросить отправить вещи почтой, он это сделает. И Джей спокойна. Ей немного стыдно, что она ухватилась за первую же сомнительную возможность сбежать из Хантсвилля. Но Джей боится стать Черным деревом, боится отблесков далекого огня, криков хищных птиц. Ей кажется они пришли за ней. Ей хочется спать. И, неожиданно, есть. Какую-нибудь гадость вроде картошки-фри и колы. Наверное, в этом виновата реклама на радио. Мысли текут вяло, как равнинная река.
- Если тебе хочется к океану, - говорит Джей. - Почему бы тебе туда не поехать? Что мешает?
Женщины с перьями Джей не интересуют. Казино тоже. Поэтому эту фразу Дэвида она не комментирует.

Он только пожал плечами. Так, будто раньше никогда всерьёз не задумывался над этим.

– Не знаю, он всё-таки далеко, – его палец указывает на темень дороги, которая мчит на навстречу машине, – а я привык ехать прямо. Даже не знаю, где он находится. Хотя это пустяк, ведь я даже не знаю, где сам сейчас нахожусь. Что это за место, Джей? – Дэвид не поворачивает головы, вопрос риторический. – Я тоже не знаю. Однажды, привыкнув садится за руль по пьянке, поймешь, что оказался в чужих краях, и нет пути домой. Нет, ну ты оглядись! Сплошная пустыня! Разве в мире такие есть? В нашей стране?
Мужчин щурит глаза, сосредоточено всматриваясь во мрак.
– Давным-давно я смотрел фильм. С этим парнем, – ну как его? Кевином Спейси. Я запомнил одну интересную штуку. Мы ценим мечты не за сладость мига, когда они сбудутся, а за их невозможность, нереальность. Фантастическую символичность. Ну… то есть, я хочу сказать, что мечты перестают быть теми яркими образами и желаниями, которые согревают сердце, стоит их исполнить. Поэтому мы осознанно отталкиваем любую возможность и попытку осуществить их. Потому, что это не нужно. Это рушит картинку. Стирает в прах то, что когда-то было дорого. Пусть мечты остаются мечтами, я так считаю. Лучше чтобы явь оставалась явью, а чудо – чудом. Как показывает статистика, две эти вещи совершенно несовместимы.

Дэвид украдкой смотрит на Джей.

– Что такое океан? Это много воды. Я люблю не его, а тот образ, который живёт в моей голове. Поверь, бессмысленно искать вымысел.

Тем временем, город в самом сердце мёртвой долины рос. И «форд» мчал к нему, не обращая никакого внимания на ограничение скорости. За окном пронесся пункт дорожной полиции. Не слышно сирен. Никто не обратил внимания. Мир за салоном автомобиля был пуст, и только ветер шумел за стеклом, швыряя мусор на середину шоссе. Тощие морды призрачных псов и дворняг стали мелькать там, куда ложился свет фонарей. И исчезать, словно их никогда не было. Мрачный Город-Казино скоро примет их.

- Ты просто боишься разочароваться, - сказала Джей. - Боишься, что реальный океан совсем не будет похож на образ, что ты придумал. Для меня жизнь это дорога от от одной мечты до другой. Наверняка, ты не раз видел стариков, что днями на пролет сидят где-нибудь в тени на веранде своего дома и смотрят внутрь себя. Когда-нибудь, ты станешь таким стариком. Будешь сидеть и смотреть на свою несбывшуюся мечту. Нереализованная мечта, это тоже прах. Я не хочу так закончить свою жизнь. Это не для меня.
Джей замолчала, пожалев, что позволила эмоциям вырваться наружу. Отвернулась к окну, пристально вглядываясь в огни города.

– Никто и не заставляет тебя, сестричка, – улыбается Дэвид. Разговор происходит для него не всерьез, и он словно не слышит за словами никакого смысла. Только звуки ловит ушами и также механически отвечает. – Я честен с собой, а правда моя такова, что я – личность совершенно нереализованная в этой жизни. Тридцать лет. Стерва жена. Детей нет. Кризис среднего возраста уже стоит на пороге в мой дом. Не до океанов сейчас, нет.
«Форд» выкатывается на широкую магистраль. Рядом, выпучив красные глазища, плывут такие же автомобили, сонные и уставшие. За обочиной стелиться городок из частных домов. Ровнёхонькие заборчики, однотипная архитектура. Дэвид, желая поскорее проехать нагоняющий сон пейзаж, прибавляет газу.

Последующие тридцать минут прошли в молчании. Только радио, беззастенчивый, всегда искренний зверь, щеголял музыкальными композициями и выпусками вечерних новостей.

Дэвид ищет новую волну:
– …-тренный выпуск новостей. На улице Бэкридж произошло нападение. По нашим данным, двое убитых. Еще трое тяжело ранены и в данный момент их переправляют в ближайшее отделение клиники. Неизвестный попытался ограбить…
– Жизнь, – многозначительно произносит Ховвиц.
– …орговый магазин. Предположительные черты подозреваемого: рост – метр семьдесят, глаза – серые, брюнет, возраст – от двадцати до тридцати пяти лет. Водит серебристый Ford Escort 1.8 TD. К нам поступает звонок… Да-да… Это… Его имя – Дэвид Джонсон Ховвиц. Из Сан-Франциско.

Мужчина косится на радио. Его брови удивлённо поползли вверх. Губы поджаты.
– Это… Какой-то сраный розыгрыш. – Он переводит взгляд на Джей. – Это шутка! – Он злится и выключает чёртово радио. – Что за вздор?!

Они уже подъезжают к городу. Многоярусный, цветастый риф встречает их сверкающими огнями высоток, магазинов и рекламных плакатов. Он запутывает их кольцевыми, заманивает в подземные тоннели, тянет безлюдными проспектами и бульварами. Парковки забиты машинами. Но людей Джей не видит. Горит тёмный неон. В домах зажжен свет.

– Это вздор, сестрёнка! – ругается, едва ли не крича, Дэвид. – Должно быть, диктор ошибся! Откуда вообще шла трансляция?

Стройными рядами, в окна заглядывают фонарные столбы. Белые прожектора и световые лучи пронзают чёрное небо. Машина замирает на светофоре, и красный глаз напряженно вглядывается в салон. Вокруг больше нет машин. Пустуют улицы. Такое чувство, что за ними наблюдают. Ховвиц нервничает. Он поглаживает руль, поправляет воротник, взъерошивает мокрые волосы, выстукивает пальцами незамысловатую песню по боковому стеклу.

– Это грёбанная фикция, Джей! – он внезапно хватает её за руку. Совсем не больно, но... страшно? Долго всматривается в неё. – Ты что же, не веришь мне?

Вздох вырывается из его груди. Он отпускает её ручонку и безвольно оседает в кресле. Глазами блуждает по невообразимо высоким крышам.

– Никогда не любил радио.

В какое-то мгновение Джей охватывает слабость. Собственное тело кажется чужим. Но потом Дэвид отпускает ее руку и это ощущение проходит.
- А почему я должна тебе верить? - спрашивает Джей. - Я совсем тебя не знаю. Ты меня, впрочем, тоже.
Она смотрит на Дэвида, ждет его реакции, думает о том, успеет ли она, случись что, открыть дверь и выскочить из машины пока не загорелся зеленый, нащупывает ручку.

– А кому верить? – не оборачиваясь, вопросом на вопрос отвечает Дэвид. Он подпёр ладонью голову и смотрит на улицу. – Им? Людям по ту сторону микрофона?
Его взгляд скользит по салону и замирает на её лице.
– Никому не верь, Джей, – тревожно предостерегает Ховвиц. – Особенно тут… В этом месте, – хотел сказать что-то другое, но умолчал, – и даже мне. Особенно мне. Кажется, что я немного… Схожу с ума.
Он улыбается, но выходит слишком наигранно.
– В казино всегда обманывают, сёстренка. Обманщики и лжецы построили этот город. Видишь, – раскрытой ладонью показывает вперёд, на пустующую дорогу, – ночами по ним никто не ходит. А почему? Играют. В клубах, у себя дома, да где угодно. Но если присмотреться, то прохожих ты всё-таки найдёшь. В мусорных баках или плывущих вниз животом по быстрой реке.
Умолкает. Сквозь тишину в салоне можно услышать, как громко Дэвид дышит.
– Тот, кого ты только что слышала по радио, – достаёт из помятой пачки сигарету, – хочет найти меня. Точно тебе говорю. Желает меня. Не знаю почему, но так уж устроена эта жизнь. Я что-то натворил.
Затягивается.
– Но я не убийца. Иногда мне кажется, что я сам давным-давно мёртв, как и все на этой поганой земле.
Он приоткрывает окно, чтобы выпустить вонючий дым из салона автомобиля. Прохладный ветер уносит сизые облака на улицу. Холодным ножом проводит вдоль спины. Зелёный глаз уже долгое время наблюдает за людьми, но мужчина всё никак не поедет, чего-то ждет.
– Давай пройдёмся. Хреново себя чувствую.

Он открывает дверь машины и выходит, оставив ключ в замке зажигая и даже не заглушив мотор. Дэвида очень малое заботит. Глубокие складки появились под его глазами и на лбу, спускаются на лоб мокрые от пота волосы. Он расстёгивает рубашку еще на одну пуговицу и потягивается, довольный прохладной погодой. Можно ли верить призраку?

А человеку?

Гонщика что-то тянет. Он не просто так приехал сюда, и тебя с собой притащил не ради забавы. Что-то совсем рядом, за углом...

Черт, думает Джей, глядя на ключ в замке зажигания, это уже слишком. Второй раз судьба предоставляет Джей возможность уехать, пусть и в чужой машине, но уехать, а она колеблется.
Дэвид пугает ее все больше. Дурацкие намеки, недомолвки, жесты. Ей совсем не хочется идти с ним, еще - верить ему. И Джей принимает решение. Она и так сидит в кресле с ногами, перелезть на водительское кресло дело пары секунд. Что Джей и делает. Не верь никому, Джей, повторяет она про себя слова Дэвида, и так же внутри себя восклицает с долей сарказма, да вы мертвы, мистер, к чему вам эта машина. Вам бы катафалк впору! Босыми ногами, Джей касается педалей, сердце бьется часто-часто, но руки не дрожат и в голове такая ясность, практически вакуум, Джей давит на газ.

И никто её совсем не останавливает.

Встревоженная машина ощетинивается, рычит. Она то знает, она чувствует, что Джей чужая и руки её холодны, лишены прежней доброты хозяина, истинного Владельца. Но такова её природа и она не может пойти против неё. Монстр Дэвида скулит, рычит, резиновыми лапами рвёт асфальт, выворачивая из-под чёрной кожи автомагистрали сырую землю. Что-то очень тесное было между Гонщиком и его машиной. Невидимая связь, как между гончим псом и охотником, как между матерью и ребёнком. Возможно, кровью окроплена она... И только коснувшись педали можно было это осознать. Ощутить звериную злобу и ненависть, биение машинного сердца, скрежет поршней. Тяжелое дыхание четырёхколесного чудовища в салоне.

Ховвиц не оборачивается. Он идёт вдоль по улице, заглядываясь на крыши зданий и высоко запрокинув голову. Его волосы взъерошены, на лице блестят капли пота, а глаза блуждают, и мерцает в них тихий ночной городок.

Может, он хотел, чтобы она уехала?

«Форд» тронулся с места, а Дэвид исчез. Растворился в воздухе, в жёлтом фонарном свете. Или скрылся за очередным поворотом улицы? Джей не заметила этого. Просто в один прекрасный момент он был стёрт из зеркала заднего вида. Автомобиль жалобно заскулил. Взревел. Он нёс Джей всё дальше и дальше по незнакомым улицам, пролетал сквозь безымянные арки и продолжал мчать длинными авеню. Перескакивал через мосты, ехал бульварами и миновал дюжину перекрёстков, туннелей и безликих районов. Вслед за колёсам тянулись глубокие чёрные борозды.

Или это девушка так давит на газ? Заставляет серебристое чудовище ехать сквозь безымянный Город-Казино навстречу… Чему? И куда она стремится попасть?

На стекле заиграли красно-синие огни. Взревела сирена патрульного автомобиля полиции. Заскользил позади белый экипаж. А за окном - горит, мерцает, тухнет и вновь загорается пламя азарта, игр и развлечений. Скорости.

Вот теперь Джей страшно по-настоящему. Она паркуется как попало, увидев зеркале заднего вида патрульную машину. Нет, не полиция так ее пугает. Ее пугает машина Ховвица. Джей до слез рада столь явному поводу остановиться. Едва ли не в панике Джей открывает дверь, она боится, что останется внутри железного монстра навсегда, станет как Дэвид.
Босиком бежит Джей к полицейской машине, плачет. Размазывает по щекам тушь.
- Пожалуйста, - говорит она, сама не понимая, о чем просит. – Пожалуйста…

Она очутилась в самом центре города. В его золотом, предательском сердце. Об этом шепчут дорогие ювелирные магазины, мимо которых она пробегает. Престижные бренды, с ярких витрин взирающие на беглянку. Дома уносятся к чёрным небесам. Если зайти в лифт, то можно доехать до самых звёзд.

Автомобиль остался там, где его бросила Джей. Не помчался за ней, охладив свой дикий пыл. Он свернулся металлическим клубком, поджав лапы, и засопел, погружаясь в неспокойный сон. Долго-долго его серебристые глаза смотрели ей в спину. И только когда монстр сомкнул их, не в силах одолеть усталость, дышать стало легче.

Полицейская машина остановилась напротив неброского ресторана. Открылись белые двери и вынырнули из недр автомобиля два крупных силуэта – полицаи. Фуражки набекрень, помятые куртки, серьезные лица, усеянные морщинами. Потухла сирена, умолкла. Один из мужчин направился к зданию ресторана, а второй замер, смотря на Джей. Ничего не делает, просто наблюдает.

Было холодно. Ветер хлестал по голым ступням. Недружелюбно ощетинился асфальт.

Сквозь мокрые пятна перед глазами она могла увидеть заплывшее лицо полицейского. Его седые виски, выглядывающие из под чёрной фуражки, и густые брови. За дужками очков покоились удивлённые, непонимающие глаза, полные строгости и упрёка. Он был стар. Кожа на его подбородке свисала, складками ложилась на щеках. Лоб изъеден морщинами. Молчащая рация лежит на грудях – её провод скрывается под изношенной полицейской курткой. Мужчина стоит напротив своей машины. В ней есть кто-то еще. На заднем сиденье. Не разобрать за тонированным стеклом.

– Вы превысили скорость, мэм, – сказал он вместо приветствия. – Вы знаете, что в пределах города нельзя превышать отметку 50 миль в час?
Долго смотрит на неё. На потёкшую тушь вокруг глаз. На босые ноги. Покачал головой рассудительно, причмокнул языком.
– Н-да… Ваши документы, мэм.

- Мои документы остались в Хантсвилле, - говорит Джей всхлипывая. – И это не моя машина, - Джей указывает назад, туда, где осталась машина Дэвида. – Я просто испугалась. Это был Дэвид Ховвиц. О нем говорили по радио. Это его машина. Я просто хотела уехать подальше от него.
Джей говорит и плачет, шмыгает носом. Она уже не так напугана, как пару минут назад, но слезы не помешали еще ни одной девушке.
-Пожалуйста, - говорит Джей. – Вы должны мне помочь. В Хантсвилле остались все мои вещи. Я не знаю, что делать...

Он слушал её… И не поверил.

Стоило Дэвиду Ховвицу слететь с её губ.

И он не поверил. Покачал головой, словно ещё колебался, но она-то видела, что всё уже было решено. Коп снял фуражку, пригладив редкую седину, достал из нагрудного кармана помятую пачку «Camel», вытянул из неё сигарету и закурил. Маленькая победа гончего пса. Толстого бульдога, которому наконец-то удалось сомкнуть челюсти вокруг её шеи, раскусив нехитрую игру маленькой женщины. Теперь её просто так не отпустят. Ни за что. Страшная тайна крылась за именем Д. Ховвиц. Загадка, ответ на которую объяснил бы и исчезновение Бэна, и машину, желающую человеческой крови, и полицейских, которые словно псы рыскали по округе.

– Вы пройдёте с нами, мэм, – изрёк Офицер, струшивая пепел на асфальт. Незаметно втоптал его каблуком. – Для дальнейшего расследования. Давно вы разминулись с этим… Дэвидом?

Простой вопрос, но сколько в нём осторожности, коварства. Не говори им, Джей, молчи, молчи! Чей-то голос внутри шепчет. На самое ухо… Но обернувшись, она видит лишь ветер, играющий пластиковой бутылкой «Sprite» на тротуаре и пустоту там, где должен бы стоять загадочный суфлёр. Полицейский непонимающе вздёргивает бровь. Считает её ненормальной.

– Садитесь на заднее сиденье. Сейчас подойдёт мой напарник, поедем в участок. Документы вам вернут. Заодно и расскажете нам, как встретили мистера… Ховвица, – сначала хотел назвать по имени, но вдруг передумал. У него свои тайны. У Джей – свои.

Обычно, чем дальше забираешься в центр, тем громче, настойчивее пробивается жизнь из асфальта. Огни горят ярче. Люди – на шаг больше. Но не здесь. Оглядываясь, её глаза встречают пустую улицу, магазины, за окнами которых замерли манекены. Это Кладбище. Кладбище для Игроков. Город Фортуны. Тут не живут. Тут играют.

Не её мысли, чужие. Говорят о вещах непонятных, но страшных и пугающих. Они говорят что каждый, приходящий сюда, зная то или нет, садится за стол рулетки, где хозяйничает лишь одна госпожа – госпожа Удача. И Джей уже подняла ставку.

– Мэм? – Офицеру надоело ждать. Еще немного и он сам запихнёт её в машину. Он это может, резко понимает девушка.

В одно мгновение Джей меняет тактику. Широко распахнутыми глазами, полными слез, смотрит она куда-то за спину полицейскому.
- О, боже, - шепчет она и указывает рукой. - Это он... он...
Джей импровизирует, в попытке заставить копа посмотреть в сторону. Бегать от полицейских ей не впервой. А этот не молод, курит, у него лишний вес. И напарника его не видно.
Джей срывается с места, ищет глазами проулок потемнее и поуже, так чтобы полицейской машине там было не развернуться.

Полицейский оборачивается к ней спиной. Поверил, клюнул на её, Джей, удочку. Прищуренными глазами всматривается в неподвижные тени на дороге, такой медленный и беспечный в своей уверенности. Он лёгкая рыбка в её кошачьих лапках. И Джей бежит прочь, стоит только его тучной спине повернуться, а старым глазам потерять её из виду, ведь ей не нужны проблемы. Она мчит по тротуару, и камни холодят её босые ноги, и громко стучит сердце, прыгая в груди. Она оборачивается — Офицер смотрит ей вслед, даже с места не сдвинулся, докуривает свою сигарету в одиночестве. Его глаз не видно, заплывшее лицо стирается большим расстоянием, но он разочарован. Должно быть, ему хочется сказать: «Я был о Вас другого мнения, мэм. Вы выглядите приличной женщиной. Зачем же вы убегаете от представителей Закона?». Но он молчит. Только сейчас бросает окурок на землю, затаптывая его каблуком, что-то говорит в свою рацию...

А она всё мчит. Дороги здесь широки и громадны, а дома ровнёхонькими рядами тянутся так, что не найти в них ни щели, ни укрытия, ни мышиной норки. Всё, как на ладони. Там, откуда она сбежала, раздался вой полицейской сирены. Заискрились огненные глаза полицейского патруля. Ударили в спину — еще далеко, но с каждой секундой всё ближе и ближе. Очень мало в этих местах мрака. Всё указывает на неё пальцем, следует по пятам, яркими светом каждый пройденных шаг обводит. Её поймают. Поймают, свяжут, и как преступницу доставят в отделение.

Но вот переулок. Узкая улочка уводящая в затуманенную сизую даль. И Джей бросается в неё, прячась от голодных глаз и странных людей, глядящих на неё с верхних этажей слепыми глазами.

Она бежит мимо железных оград, за которыми шумят листья пальмы, качаются высокие кипарисы и пахнут влагой цветочные клумбы. Она бежит мимо задних двориков кафе и ресторанов. Высокие дома плотной стеной подступают с двух сторон. Здесь тихо и пустынно, и лишь иногда чьи-то желтые глаза наблюдают за ней из-за мусорных контейнеров, мелькают в свете фонарей чьи-то полосатые хвосты. Стихает сирена. Она громко пронеслась где-то позади, и теперь мчит дальше по городу, пытается отыскать её, но Джей, почему-то, уверенна, что Офицера она уже никогда не встретит. Пустуют балконы, мрачные пожарные лестницы, чёрные окна. Конца переулка не видно.

Джей переходит на шаг. Но сердце её все ещё бежит, буйное, неспокойное. Какой-то человек вышел на задний балкон покурить. Маленький, он почти незаметен на своём пятом этаже.

Звучит голос из палисадника: «Кс-кс-кс... Барри! Кс-кс-кс-кс... Барри? Где же ты, мой хороший?».

Она проходит безымянный паб. Бегло смотрит в окна — за ними пустое помещение. Только бармен и несколько пожилых людей сидят за столиками с кружками пива, и тихо играет музыка. Послышались шаги. Высокий незнакомец выходит из приоткрытых дверей «черного хода». Посмотрел на неё. Мужчина? Женщина? Не разобрать по фигуре, а лица не видно. Судя по всему, из персонала, потому что обычный посетитель вряд ли вышел бы через «чёрный ход».

— Девятка треф? — спрашивает он, прислонившись к стене дома. — Или червовая дама?

- Червовая дама, - говорит Джей.
Она не знает почему так сказала. Просто, думает она о себе, я дама, может и не червовая, а может и не совсем дама, но все же.
Джей переводит дыхание в ожидании пока ночная прохлада остудит разгоряченное после бега лицо. Ей хочется пить. Все произошедшее внезапно наваливается разом. Бен, Дэвид и его машина, полиция. Джей понимает, что ничего не понимает. И если до последнего момента у нее получалось не задавать самой себе вопросов, то сейчас чаша полна до краев и готова пролиться слезами.
И Джей плачет. Не от страха, и не притворно. Она плачет от собственного бессилия понять происходящее. Слезы ползут по щекам и капают с подбородка.
- Я немного заблудилась, - говорит Джей, стараясь чтобы голос не дрожал и собеседник не понял, что она плачет. - Что это за улица?

ссылка

– Какая-то, – слышится в ответ.

Голос глубокий, без эмоций, такой простой и неоднозначный – не мужской и не женский, но человеческий. Похож на язык мысли. На голос, который живёт в каждом человеке, и ночами шепчет грустные мысли, не даёт уснуть.

– У нас есть общий друг, – говорит, и ближе подходит на пару шагов. В чёрное пальто одет, блики света играют на модных туфлях. По-прежнему скрыто тенью лицо, и весь в чёрном – не только потому, что одежда такого тона, а по какой-то страшной, неясной еще причине. Высок. На голову выше, чем она. Завис рядом, замер. При других обстоятельствах Джей просто пролетела бы мимо, даже не осознав, что это человек.

– Мы с ним как-то разминулись… Случайно. Но я очень хочу его отыскать. Ты ведь знаешь Дэвида? Ах, Дэвид, маленький мальчик, любящий машинки. Такой дурашка.

Давно уже не слышно воя сирен, и улица погрязла в пугающей тишине. Словно сами звуки убегают от неё, сторонятся, чем-то испуганные. Не слышно, как вырывается воздух из легких. Не слышно, как клокочет в грудной клетке жар-птица. Стих ветер, скрип крыш, шуршание босых пяток по асфальту. Остался только голос, и вот в этой обедневшей, изолированной улице, оказался Джей.

У человека перед ней длинные волосы – спускаются до самых плеч, ровные и гладкие, с седыми прядями Ниагара. Показались глаза. Когда-то давно они выгорели на солнце и теперь тускнеют в черепе, серые и пустые, ослепшие, как камни. Асексуальное лицо. Лишено пор, морщин, складок. Тонкие белые брови. Большие замёрзшие губы.

Он? Она? Кто-то.

– Отведи меня к Дэвиду. Помогу тебе. Без меня он пропадёт. Ты ведь знаешь его, глупого мальчишку.

Долго-долго она смотрит на Джей. Чтобы затем протянуть ей бледную руку. Это сделка. Расцвели на асфальте цветы инея. Узоры мороза, потрескивая, разрывая стекло, врастают в тёплые окна ресторана. И воздух, покидая Джей, обращается в пар.

– Я его смерть.

Джей непроизвольно шарахнулась в сторону, когда собеседник приблизился. Кем бы он ни был, мужчиной, женщиной, или кем-то эфемерным, он напугал Джей. И слова его были странными. Впрочем сегодня все кругом очень странные.
- Я видела Дэвида, - говорит Джей. - Но я не знаю где его искать. Как я могу отвести вас к нему? Я даже не знаю, где нахожусь.
Сейчас Джей готова согласиться почти на что угодно. Впервые за много лет она хочет домой. Чтобы все стало простым и понятным. И она все-таки протягивает руку в ответ, неуверенно, с опаской. Холод, окутывающий незнакомца, заставляет Джей переступать босыми ногами.
- И еще, - говорит Джей. - У меня нет обуви. И мне холодно.

(ссылка)

Она пожала его холодную руку. Как горсть сухого снега – грызёт, тает, каплями обращаясь на красной коже. Но Джей дожидается, пока незнакомец сам не отпустит её ручонку. В этот момент в нём что-то изменилось. Больше человечности, одушевлённости на угрюмом лице манекена. Живее глаза, краснее губы. Очевидно, он получил то, чего хотел достичь этим прикосновением.

– Ничего, согреешься, – обещает он ласково и грубо берёт под руку.

Ей приходится едва ли не бежать, чтобы не отстать от быстрого шага её спутника – иначе он попросту оторвёт ей руку. Они идут по тому же переулку. То, что впереди, скрыто туманом. Мимо невысоких домов, мимо лужаек и детских площадок. Мимо чёрных оград и спящих бездомных.
Идут… Идут… И где-то там, в другом измерении, сквозь стук шагов по брусчатке, Джей слышит будильник, чьи-то голоса...

____________________




– … Последний раз его видели около парка. И знаешь что? Не доглядели, вновь упустили. В тёмные речные воды канул. И выплыл где-то за городом, у чёрта на рогах.
– Порой, мне кажется, что она никогда не поймает его. И мы никогда не поймает его.
– Он слишком хитёр.
– Слишком коварен.

Голоса за стеной, в соседнем номере, шепчут друг с другом о странных вещах. Она слышит их уже давно, но суть стала доходить только сейчас:

– Это дело могут передать другим.
– Кому?!
– Секрет. Страшная тайна. Не спрашивай. Мне рассказывали, что он не человек, поэтому выслеживать стало так сложно. Перестал им быть после того случая.
– ...
– Рано или поздно надоедает гоняться за одним и тем же. Чем ты лучше собаки? Чем я лучше собаки? Живешь, а носом прирос к земле. Дышишь ею. Жрёшь её. Кому это надо? Мне? Тебе? Искать призрака. То, чего нет.
– Для неё это важно.
– Да, видимо, только ей он и нужен. Пунктуальная сука! Не может закрыть глаза на этот цирк, на это шоу. Забыть.

Джей открывает глаза. Она лежит на большой кровати и смотрит в потолок, обклеенный выцветавшими обоями, где по жёлтому песку бредут слоны на глиняных ногах, расплывается круг солнца, и замки, крепости и мечети, засыпанные песком, исчезают у горизонта миражами. Смотрит на обои в языках пламени. В комнате горит свет – маленькая лампа с оранжевым абажуром мерцает напротив её кровати. Под потолком висит старая люстра, сверкает золотом, слепит глаза яркими лучами и радугой играет на ресницах. Мигает красный циферблат сбитых электронных часов на тумбочке.

Красно-жёлтая комната. Пахнет ладаном, чьими-то духами и овсяным печеньем. Густые пушистые ковры устилают паркет. Витиеватые узоры ползут по ним: лабиринты, лозы и геометрические истории, которые никто не понимает. Высокий шкаф-купе загородил собой всю соседнюю стену, открыл пасть, вывалив скомканную и мятую одежду из таинственных недр. Картины маслом, предпочтительно натюрморт, украшают стены: яблоки, апельсины, переспелые гранаты на золотых тарелках, увядшие букеты цветов, охапки полевых трав. Маленький диванчик, креселко. Над кроватью – полупрозрачный балдахин. За ним комната приобретает лимонные оттенки. Горят свечи. Одна – на тумбочке рядом с кроватью под абажурной лампой. Вторая – на пастели рядом, и тающий воск капает на белое одеяло, оставляя стынущие пятна. На подоконнике мерцают, на полу, на шкафу. Везде горят свечи, источая приятный и успокаивающий аромат.

Голоса за стеной удаляются, и Джей остается совсем одна. Со своими мыслями, страхами и надеждами. В комнате есть два окна. Если подойти поближе и внимательно заглянуть за чёрное стекло, то где-то внизу будет видна одинокая улица освещенная фонарями, и более ничего. Ни неба, ни горизонта. Только белая ниточка неизвестной улицы. Начинается из ниоткуда и кончается нигде. Как, должно быть, высоко она находится. Вид – словно из окна авиалайнера.

Здесь только одна дверь. Рядом с ней, на крючке, висит дамская шляпка с павлиньим пером. Маленькие туфельки на низком каблуке, черного цвета, лежат в открытой обувной коробке на пуфике. Джей знает, что они подходят ей.

Старомодные часы с маятником показывают половину третьего ночи. Джей прислушивается. Сквозь тиканье она слышит, как за стеной кто-то идёт. Сначала тихо, но потом всё громче и громче слышно его приближение. Шагает по коридору, позвякивая ключам и катит тележку. Звенит сервиз: тарелки и чашки, вилки и ложки, стаканы и графины из хрусталя.

Резко шаги смолкают. Остановился за дверью. Слышно сиплое дыхание... Тишина, а затем стук в дверь:

– Пора гасить свет, мэм!