Так и произошло. Айоро считал, что Масатака уже мёртв — сломан, как и было предсказано. Но, даже будучи пойман врасплох, монах успел поднять ладони, ловя в них первый кунай. Второй стал фатальной неожиданностью. Откровением богов, которого Синий Шторм Айоро искал так давно. Говорят, что монахи, предавшие свои обеты при жизни, становятся аободзу. Жестокими тенями, преследующими всё доброе, что осталось на свете. Айоро избежал этой участи, но не избежал рабства в огне. Адептом глубинных вод он жил, а призраком пламени умер. Незамысловатая сталь самого обычного куная пробила ему переносицу.
=○=○=○=
Сияющий хлыст обмотался вокруг тела Мурасаки, пережигая дважды сожжённый пепел, ломая угольные рёбра, разрушая его силуэт. Но в последнем стремительном ударе Мурасака до самой рукояти вогнал катану в грудь Синдзе. Рассыпающее искры остриё вышло из спины юноши как острый клык. И тогда Фиолетовый Лотос осознал, что сражался с мертвецом.
И тогда…
Время замедлилось.
— Неплохо… — прошептало многоголосое эхо, которое было когда-то голосом великого самурая. — Совсем неплохо… Белый Лис…
Мурасака с Айоро одновременно превратились в дымные облака золы. Три Оренжи перед лестницей, ожидавшие врага в молчаливом построении, развеялись. Жёлтый туман уплыл с ночными ветрами, оставив после себя обугленный скелет Кийро. И в клубах непрозрачного чёрного дыма, с которым Радуга Касенамуры окончательно покинула мир живых, шинхарэ и шиноби видели картины прошлого.
Они видели разбойника в красном доспехе, бездумного и злого, искавшего бесплатное сакэ и доступных женщин. Этот разбойник ходил по бесхозным дорогом Ямагато, прячась от патрулей даймё и вымогая последнее у крестьян. В памяти духов Акай не носил шлем, и его лицо напоминало постаревшего Онидзуку. Замахнувшись гигантским мечом, этот разбойник бросился на бредущего по мосту старика в лиловом кимоно — и, будто молния, старик отразил страшный выпад.
— Ты словно Кровавый Ветер, — сказал разбойнику Мурасака. — Пусть он подует к радости тех, кому причинил столько бед.
Они видели некрасивую женщину, не снискавшую мужской любви, но первой вставшую на защиту родной деревни. Копьё и вилы плясали в её руках, которые с годами становились всё темнее, всё суше. С малых лет Оренжи работала в поле. Её пятки были стёрты в кровь, её колени изжалены насекомыми, её спина трещала от усталости. Ни разу за все эти годы она не посмела пожаловаться на жизнь. Потом она сменила плуг на длинное яри.
— Ты хозяйка своего дома, — сказал крестьянке Мурасака, когда вдвоём они изловили дикого вепря. — Ты — Хозяйка Копья.
Они видели ехидного горбуна в старой соломенной шляпе с прорехами и с жёлтой от болезней кожей. В замке князя он отравил богатого купца и бежал прочь, когда конная погоня настигла его. Старик в нищенской кибитке приподнял полог, позволив беглому ниндзя спрятаться вместе с никчёмными пожитками да стареньким мечом в простых ножнах.
— Убийца Кийро, — сказал подлому горбуну Мурасака. — Развей туман над собственной судьбой.
Они видели двух близнецов, мальчика и девочку, окружённых голодными шаману — страшными волками. Огромные звери рычали и жмурились, когда мальчик с усилием поднимал отцовскую нагинату из тяжёлой китайской бронзы. Девочка заботливо поддерживала его, перевязывая многочисленные раны. Но подул кровавый ветер. Жёлтый туман родился среди волчьей стаи. Мелькнуло копьё.
— Небесные близнецы, — сказал Мурасака, кладя ладони на головы Рокусё и Аой. — Там, где ты был палачом, твоя сестра стала исцелением.
Они видели монаха в синих одеяниях. Удары его кулаков разбивали камни и головы горных троллей. Экзорцизмы, читаемые глубоким басом, изгоняли юрэй из домов перепуганных селян. Нигде Айоро не брал подаяния, кроме скромного обеда. Нигде Айоро не оставлял нуждавшихся в помощи. Всюду он следовал завету Будды, приходя неотвратимо как океанский шторм. И наконец… он устал.
— Садись, выпей со мной, — пригласил его старик в деревенском трактире. — Даже на море бывает штиль.
Наконец, они видели битву. Её масштабы были таковы, что от горизонта до горизонта вытянулся ковёр умирающих и мёртвых. Два князя сражались за славу своих провинций, собрав под знамёна тысячи асигару. Среди безликих чёрных пятен, которыми представали воюющие, плясала фиолетовая молния. Быстрее, чем мысль ищет выражение в словах. Быстрее, чем хокку складывается в сердце. Не человек, а смерть мчалась сквозь поле боя. И всюду, где проходил Фиолетовый Лотос, били фонтаны крови, слышались вопли агонии. Никого не пощадил Мурасака в тот день. Никого.
— Я не хочу знать этот мир, — сказал Мурасака, вкладывая меч в ножны. — Я не хочу знать князей. Я не хочу славы. Я хочу жить, как жили они.