Короткий меч Соичиро вошёл в грубую кожу аккурат под черепом демона. Внизу мерцающая зелёным плеть Синдзе обвилась вокруг одной из кос, мешая ёкаю освободить руки. Тот заревел, отшвырнув не пригодившийся щит и пытаясь сбросить убийцу со спины. А Масатака выдернул меч, покрытый тёмными древесными соками… и вонзил его ещё раз. До самой рукояти. Провернув в конце несмотря на то, что закалённая сталь грозила переломиться.
Огромный кодама запрокинул узкую чёрную морду к луне. Леденящий душу предсмертный вой звучал намного громче, чем в первый раз. Он прокатился по густым лесам, окружавшим туманный хребет Оу. Эхо заметалось среди отрогов великой горы Гассан. Дрогнула вода в заводях. Всколыхнулись лиловые цветы гром-травы… и с физическим, практически чувственным облегчением зло над поляной рассеялось. Ноги ёкая подломились, обрушивая вцепившегося в рукоять Масатаку на землю вместе с разваливающейся на куски тушей.
И тогда…
Время замедлилось.
Картины памяти текли сквозь клинки охотников, впившиеся в тело царственного призрака. В облаках молочного дыма, отдалённо напоминавшего завесу над Бездонной Купелью, они увидели молодого Орочи-сенсея. Знахарь шёл среди садов, где цвели розовые вишни, а рядом шагал князь лесов. Дух деликатно переступал длинными шестью лапами, приноравливая походку к неторопливой поступи Орочи. На плечах духа дремала большая змея с ромбами на коричневой чешуе. Лепестки кружились в тёплом воздухе, а человек и дух говорили и говорили. На лице Орочи то и дело мелькала улыбка. Мягко звучал покой.
Одна весна сменялась другой. Казалось, их прогулка будет длиться бесконечно, но в тихий перезвон садов вплетался тревожный звук: далёкий стук топоров. Небо потемнело. Теперь Орочи и дух шли молча, беседа не клеилась, а князь лесов то и дело с тревогой оборачивал восьмиглазую морду в сторону леса. Его лапы трепетали, змея беспокойно стрекотала узким языком.
Охотники видели беседку на берегу ручья. Чёрный ветер зимы обрывал кроны вишен. Половодье выталкивало воду над камнями. Плащ Орочи-сана раздувался, а его жёлтые глаза сияли с яростью совиной охоты. Ёкай вознёсся перед ним на задних лапах, бережно передавая змею остальными четырьмя. И как только знахарь принял животное, князь лесов гигантским прыжком перескочил вишнёвые рощи. Он мчался сквозь чащу — полосы-деревья, прорехи-озёра — пока не вырвался на лесоповал. Крестьяне в подоткнутых халатах с воплями разбегались от него. Среди бегущих узнавались молодой, но уже толстый староста и отец Тик-Тока, так похожий на сына. Князь лесов бесновался и плакал, то преследуя людей, то рыдая над искалеченными собратьями. Удары могучих лап разбрасывали лесорубов. А его слёзы орошали поваленные деревья. Из гниющих стволов восставали кодамы, заклиная болота и ветер. Раз за разом приходили люди, вооружённые вилами и факелами, топорами и пилами. Лес кричал множеством голосов. Но крик оставался неслышным для ушей человека. Его слышал лишь желтоглазый целитель на пороге мрачного дома. И ветер устало трепал его ветхий плащ.
Когда мечи охотников разорвали порочный круг, многоголосый крик… наконец оборвался. Князь леса нашёл покой. Шесть его лап мерно перебирали ковёр из лепестков розовой вишни. Он лежал в грязи перед ручьём. На прощание его узкая морда обернулась к охотникам, как будто беззвучно просила о чём-то. Картины памяти растворялись в луне.
Масатаке он сказал так:
Синдзе он сказал так: