— Что так всполошились? — Аличе со скепсисом проследила за высунувшимся в окно Голливудом, в очередной раз любовно прорежая волосы расчёской. Если она и нервничала, то выражала это тем, что приводила себя в порядок. Неизвестно, к какому случаю. — Ну, огни. Ну, горят.
Надо же, невидаль... Это было бы новостью, заметь они всполохи электрических фонарей где-нибудь в холодной безлюдной тундре Нунавута. С другой стороны, даже там, за Полярным кругом, отчертившим далёкую канадскую землю, наверняка было бы куда легче найти двух потерянных гулей и мотель, чем в этом краю, забытом картографами, американскими властями и их меркантильным господом богом. Иногда просто странно, как в этой богатой, шумной стране можно провалиться в лишённую всякого налёта цивилизации глушь. Честное слово, она и её расчёска выработали больше электричества в эту ночь, чем весь утопающий в сырости пенсильванский кантрисайд, не вызывавший у неё никаких других чувств, кроме брезгливости и тоски. Тут она могла понять умирающую от хандры Эвелину — и ради смеха сочувствовала ей, умереть от хандры неспособной.
Обстановка и правда была тоскливой, если не сказать тошной. В фургоне, одиноко катившем сквозь пелену дождя, стоял запах ожидания и распада. Ни одно из трясшихся в нём тел не могло вдохнуть в сладкий спёртый воздух ни жизни, ни тепла больше того искусственного, что сочилось в салон из-под капота. Задумчиво потянув этот воздух носом, Аличе перевела взгляд на свою молчаливую ассистентку. Та сидела ровно и смотрела строго перед собой. Так уж вышло, что напротив расположился Мистер Крот, и потому-то его скупое на эмоции лицо, изрезанное старческими морщинами, стало предметом интереса этой отстранённой, ненормально тихой девушки. Она глядела на старика неотрывно. Мимолётное внимание в ней сменялось задумчивостью и признаками внутренней борьбы, как будто Таня силилась вспомнить, кого это она видит. Её натужные вдохи через нос были похожи на мурчание старой больной кошки.
— Посмотри на меня.
Таня повернулась, понимая, что этот приказ мог быть обращён лишь к ней одной. Её худые пальцы со сколовшимся фиолетовым лаком на ногтях рефлекторно ухватили и сжали подол куртки, когда вампирша, в которой она безоговорочно узнавала госпожу и собственницу, подсела к ней ближе.
— Ты начинаешь пахнуть, — Аличе приблизилась к её лицу и, будто собираясь поцеловать в лоб, как ребёнка, осторожно втянула воздух поверх прилипших к коже тонких ореховых завитушек. Затем она провела ладонью по щеке неподвижно сидящей Тани и, заглянув в её пугливые глаза, заботливо убрала с ресниц блёстку желтоватой слезы. Аличе растёрла её в пальцах и поднесла к носу. — Фу, и правда. Открыли окно, и я сразу почувствовала.
Таню требовалось немного подлатать. Выпустить стакан старой крови, добавить свежей. Скорее всего, снова обновить шов на животе. И наконец заняться носом, её сопение уже перестало быть милым и начало порядком раздражать… Однако Аличе не жаловалась. К этой почти что еженедельной процедуре она подходила с готовностью и даже признательностью — ей нравилось работать над Таней, и за плод трудов своих она испытывала гордость. Ну а к тому, что поддерживать произведение её тёмного некромантского искусства в надлежащем виде было несколько затратно, госпожа Гаттини относилась философски, досадуя иногда разве что для виду.
— Ох, и что ты будешь делать… — отрешённо сказала она и погладила свою помощницу по волосам. — Но не волнуйся. Я тебя поправлю, хорошо?
Голос вампирши был мягким, удивительно, как она не пожалела этой малой крохи витэ ради пары по-человечески тёплых слов для своей гниющей спутницы, но та как будто не оценила этой издевательской заботы. Её лицо исказилось, брови сложились в универсальном выражении мольбы, дрогнувшие губы изогнулись вверх, и сквозь них прорвалось сдавленное мычание. Под белой ладонью, по-хозяйски ласково и небрежно перебирающей её кудри, Таня съёжилась, став тоньше и меньше.
Говорят, мёртвые не чувствуют боли. Но она знала, что это не так. О том, как раздирает насильно поднятое тело изнутри и как страдает мёртвое, отказываясь жить, Таня знала лучше всех.
— Чш-ш-ш… Скоро. Потерпи ещё денёк-другой, — между тем добавила хозяйка, и её голос неуловимо стал твёрже, когда она обернулась к спутникам, закинув ногу на ногу. — Все потерпят. Ничего страшного не случилось.