Долговязые стражи лесной дороги утопали в грязи, в воде, в слякоти. Их огромные полчища казались рассеянными – черномазая гвардия из деревьев вблизи не выглядела неприступно густой. И все же ушедшего по нужде на обочину моментально одолевала мысль, что он находится в чаще леса. Едва ли не в самом его сердце, которое билось, словно живое… Его глаза – наблюдали. Его уста, воплощенные криками то ли птиц, то ли еще какого зверя, что время от времени раздавались неподалеку, будто бы раздражительно восклицали «Прочь! Прочь!». И как правило в миг самой мякотки, когда о них уж почти забыли. Впрочем, нескольких крикунов заметили – из них Торми, один из шести вождей каравана, приготовил хороший, наваристый суп. Но названия птицы никто не знал. Под навесом – это таки не удобно. Под навесом – это настоящий подвиг. Потому как дождь не давал путешественникам передышки ни на минуту вот уже третий день подряд, и в таких условиях похлебать горяченького – все равно что насрать на порог Сильванусу. Своего рода месть. Вопрос принципа. И она свершилась под общие аплодисменты. Молодые озера размером с теленка, в которых вязли копыта лошади, превратились в обычный, рутинный случай. Один из сотен на этой дороге, хотя, наверное, уже из тысяч. То тут, то там. Снова. И снова. Везде. Будто бы зеркала у городской модницы. Да только себя в них не увидеть – рябь. Животные ржали, вязли, брыкались… Мучились, как и их хозяева. Но если в пути ломалась нога, облегчение приходило милосердно и быстро. А дальше – волки. Их вытье раздражало не меньше погоды. С ним ложились и с ним вставали. С ними двигались навстречу цели будто с молитвой или с холодной бритвой, что была приставлена прямо к горлу. Но все это лирика. Дело прошлое. В изголовье проклятой лесной дороги, которая за неделю надоела так: вымотала и высушила все нервы, потом намочила, изваляла в грязи и снова высушила… В ее изголовье, словно посланник с вестями о сыне или дочери, наконец показался долгожданный свет.
- Фу-у-у-у-у-ух… - он так и вздохнул с титаническим облегчением. Тот самый искусный стряпчий Торми, для которого эдакие дожди – невидаль. Он был дварф, был каменщик. Но готовил не хуже королевского повара, в чем не далее, чем вчера, получил множество заверений искренних. А сейчас выдохнул и обомлел в седле.
- Неймачи! – зычно огласил другой, более расторопный и ехавший впереди караванщик. Его крик где-то наполовину (или на треть – так точно) утонул в промозглом шелесте листьев, по которым все еще барабанил дождь.
Впереди коновязь под хорошим навесом. Впереди трактир с едой и питьем. Впереди сухое белье и постель. А может, и женщина какая-нибудь приличная?.. Хотя против неприличных тоже, наверное, никто бы возражать не смел. Лишь бы пышная, чтоб согрела. Или тощая, чтоб красивше. Или… Как говорится, бесплатной лошади в зубы не смотрят. Трактир большой, кто-нибудь да найдется…
Однако внутри полно гостей и без вас. Небольшая компания чернорабочих тружеников занимает стол на восемь персон. Еще трое – выпивают у барной стойки, склонившись над кубками. По залу порхают между столами две бабочки. Ну как бабочки? Шмели. И не порхают, а летят низко… Видать, к дождю.
- Роза, Марта! – кричит мужичок, будто бы с баррикады. За горой посуды и пивных бочонков его лица почти не видно. Только заметно, что рыжий, немолодой – это по голосу, и лохматый. Стало быть, женщины должны оказать внимание. И действительно, полненькая, та, что ближе, подойдя, кланяется с такой улыбкой, будто не рада уже ничему на свете.
- Чего изволите?